Азбука веры Православная библиотека Иван Георгиевич Айвазов К диссертации Д.Г. Коновалова: "Религиозный экстаз в русском мистическом сектантстве"

К диссертации Д.Г. Коновалова: «Религиозный экстаз в русском мистическом сектантстве»

Источник

Содержание

I. В духовной академии II. Власть лжи III. К диспуту г. Коновалова IV. К диспуту г. Коновалова V. К диспуту г. Коновалова. (Ответ «Гол. Москвы».) VI. Недозрелое суждение VII. Отзыв высокопреосвященного Антония о магистерской диссертации и д. доцента Моск. Дух. Ак. Коновалова  

 

I. В духовной академии1

24-го октября 1908 г. в духовной академии состоялся диспут Д. Г. Коновалова, который представил на соискание степени магистра богословия сочинение: „Религиозный экстаз в русском мистическом сектантстве“. Диспут затянулся за полночь. Официальными оппонентами выступили проф. Соколов и доцент Громогласов. Первый из них признал сочинение г. Коновалова подобным истукану, у которого туловище ‒ Александра Македонского, голова ‒ Наполеона, шляпа ‒ Скобелева, а сапоги ‒ один Наполеона, другой Суворова. Проф. Соколов не нашел в сочинении ни экстаза ни его картины. Он же указал на полное отсутствие у автора практического знания предмета, без чего в таких случаях нельзя обходиться. От критики проф. Соколова ожидали отрицательного приговора, но проф. Соколов вдруг сразу заключил, что сочинение г. Коновалова ‒ „научное событие“!.. Таким образом проф. Соколов дал Коновалову степень магистра богословия за обрисованного им истукана!..

Другой оппонент, доцент Громогласов, сослался на свою усталость и потому отказался возражать по существу, а сделал лишь две незначительные „придирки“, рассчитанный на смехотворство „либерального“ студенчества.

Третьим неофициальным оппонентом выступил г. Мельгунов. Он отнесся отрицательно к тем источниками, на которых обосновался г. Коновалов, указал на излишнее увлечение его анализом внешних проявлений сектантских внутренних настроений и рекомендовал писать о сектах по „очерками“ проф. Милюкова!..

Последним оппонентом выступил И. Г. Айвазов. Он прежде всего заметил, что брошенные здесь вызовы по адресу миссионеров неуместны. О времени диспута никто не знал, за полным почти отсутствием публикаций о нем. Даже он, московский миссионер, и то узнал о диспуте только в день диспута, так что мелочи дочитывал уже в поезде!.. Другие же миссионеры и того не могли сделать. Составив себе общее понятие о книге, ‒ говорил г. Айвазов, ‒ я не буду входить в детальное её рассмотрение, тем более, что это и не так важно, да и время слишком позднее. На замечание ректора академии, что это он недостаточно публиковал о диспуте, г. Айвазов ответил, что указал на столь важный пробел не в осуждение кого-либо, а только в оправдание отсутствия миссионеров.

Переходя к критике сочинения г. Коновалова, г. Айвазов прежде всего заметил, что прения между проф. Соколовым и г. Коноваловым по вопросу о томи, что разуметь под экстазом, чего якобы нет у г. Коновалова, являются плодом недоразумения. На стр. III в 1-м примеч. г. Коновалов дал определение экстаза, от которого, однако, теперь сам отказался, соглашаясь, что у него нет такого определения. Обмен мнений между проф. Соколовым и г. Коноваловым породили только путаницу в понятии экстаза. Держась данного г. Коноваловым определения экстаза, г. Айвазов подтвердил мысль проф. Соколова, что и такого экстаза в книге г. Коновалова нет. Затем г. Айвазов развил следующие главные мысли: сочинение г. Коновалова не является богословским, а лишь дилетантством в области психиатрии; то, что касается до задач богослова, г. Коновалов еще только думает исполнить в будущем. Отсюда и самое суждение о присвоении г. Коновалову степени магистра богословия должно быть отложено до представления им действительно богословского сочинения. Взгляд г. Коновалова на все внешние проявления религиозного экстаза у сектантов, как на следствие того или другого состояния их организма, глубоко неправилен. Этот взгляд материалистичен. Изучая психиатрию, г. Коновалов стал рабом её, отнесся без критики к её выводам, тогда как психиатрия является одною из самых хаотических наук. Отсюда и все его сочинение является ничем иным, как полем, усеянным мертвыми разрозненными костьми. Обосновавши мысль, что г. Коновалов совершенно отошел от задач богослова и взял на себя труд врача-психиатра, г. Айвазов далее указал на очень рискованные параллели в сочинении г. Коновалова, благодаря которым страдают чистота учения и достоинство православной Церкви. Надо было хотя бы примечаниями сгладить соблазн. Сверх того, г. Айвазов заметил, что, вопреки заглавию книги, он в её содержании ничего не нашел о скопцах. В то же время г. Айвазов указал и на противоречия. То автор уверяет голословно, что „Радаев не принадлежал к хлыстовской секте“, то в своем ответе проф. Соколову на личности Радаева обосновывает свое уверение, что он касается „индивидуального сектантского экстаза. И в области хлыстовства, по заявлению г. Айвазова, нет собственно типичных черт хлыстовства: нет учения о „таинственной смерти“ и „воскресении“, о перевоплощениях и т. д. Так что автор имел дело собственно с сектантскою „отрыжкою“, с „вздутием живота“, с „трепетанием в животе“ и т. п... Но душа сектантов осталась у автора совершенно в стороне. А между тем на нее-то и должен был обратить внимание богослов. Не за исследование же „отрыжки“ академия дает степень магистра богословия?! Свою критику г. Айвазов иронически подтверждал и отрицательным отзывом о сочинении официального оппонента проф. Соколова, ярко показывая, что проф. Соколов сделал несоответствующий из своей критики вывод. Когда пред академией предстанет действительно богословская ценность, заключил г. Айвазов, тогда она и будет обсуждать её достоинства, а сейчас такой ценности нет. То, что представило г. Коновалов, подлежит оценке врача-психиатрa. С точки же зрения православного богослова, означенное сочинение даже тенденциозно и вредно.

На речь г. Айвазова раздались аплодисменты, что взорвало академических „либералов“, и послышалось: „Тише!“... Очевидно, в автономной академии можно аплодировать только „истукану“ проф. Соколова.

С целью сгладить впечатление от речи г. Айвазова, проф. Андреев, поневоле удалившийся из академии, сделал недостойный выпад: – До последнего оратора, ‒ говорил он, – говорили три благородных оппонента... И я удостоверяю, что, выпуская подобные сочинения, московская академия сблизится и сольется с университетом!..

Профессору, перекочевавшему поневоле в университет, академические либералы шумно зааплодировали, тем свидетельствуя, что автономная академия желает быть университетом!..

Диспут произвел впечатление не торжества науки, а какой-то жалкой интриги академического совета против церковной власти, что ярко сказывалось в словах особенно доцента Громогласова. Не будь этой интриги, никогда бы пресловутый „религиозный экстаз“ не был увенчан степенью магистра богословия! Заранее составили приговор, устроили маскарад, сами смеялись над „отрыжкою“, даже многие не явились на „научное событие и в том числе и профессор, взлелеявший „религиозный экстаз“, – и в результате все же „общипанная бабочка“ и карикатурный „истукан“ со степенью магистра богословия!..

Да „здравствует“ автономная академия!..

От ред. Итак, дух разрушения Церкви проник и в духовную академию! И очевидно не со вчерашнего дня. Так можно ли удивляться, что на Руси расплодились такие „батюшки“, как Гапопы, Петровы, Семеновы... „Тайная сила кует железо против православия, да и не только против него, ‒ она ополчилась против всего христианства, находя лакеев среди профессоров... И о каком „религиозном экстазе“ говорят гг. Коноваловы,. Соколовы, Андреевы, Громогласовы, когда их нравственному пониманию доступен только один экстаз ‒ кувыркание пред еврейским золотом!..

II. Власть лжи2

В худосочном и до смешного трусливом журнальчике ‒ „Московском Еженедельнике.“, который рекламирует себя беспартийным и в то же время „объединяет конституционалистов“ (sic!..), ‒ появилась статейка „автономного“ проф. Соколова, под заглавием „Власть тьмы “.

Статейка посвящена пресловутому диспуту г. Коновалова, представившего на соискание степени магистра богословия сочинение: „Религиозный экстаз в русском мистическом сектантстве“. В названной статейке проф. Соколов необузданно злобствует и клевещет на тех, кто не признал диссертации г. Коновалова заслуживающею степени магистра православного богословия. Однако, из „Власти тьмы“ проф. Соколова оказывается, что сам он находится во „власти лжи. Прежде всего проф. Соколов пишет ложь о диспуте. Он приписывает г. Громогласову продолжительную беседу с г. Коноваловым по многим ценным вопросам, каковую беседу, однако, вел только он, проф. Соколов! Громограсов же, и по сообщению „освободительной прессы“, ограничился лишь двумя незначительными „придирками“, занявшими не более трех минут и вызвавшими у публики „горький“ для него смех!.. Спасая диспут от справедливых упреков в не научности, проф. Соколов путем лжи старается придать г. Громогласову, как официальному оппоненту на диспуте, вид „научного оппонента“!.. Очевидно, у профессора „ложь ‒ конь во спасение“!.. С тою же целью проф. Соколов производит частного оппонента г. Мельгунова в „небезызвестного писателя по сектантскими делами“, хотя такого писателя не знает даже диссертация г. Коновалова, исчерпавшего, по словами профессора, печатную литературу по сектантству „без остатка́.“... Эта ложь, однако, понадобилась для другой про г. Мельгунова лжи в квадрате. Профессор пишет, что г. Мельгунов „высказался о диссертации также в самых лестных выражениях“?!.. Но даже „Голос Москвы“, при всей своей „скромности“, сообщил только о нелестных выражениях г. Мельгунова, который действительно высказался о достоинствах диссертации вполне отрицательно!.. Но вот, проф. Соколов от „друзей“ переходит к „врагам“. Здесь уже у него ложь в кубе, а за нею и брань многоэтажная!.. Бранит он меня, бранит „московских миссионеров“ (так!..), затем Русское Монархическое Собрание и, наконец, редакторов „черносотенных листков“. Все повинны в том, что, вопреки наивному профессору, посмели иметь свое суждение о диссертации!.. Однако, оставим профессора мыться в микве ругательств. Здесь у него эрудиция и развязность такие, что для „блага“ науки он смело может занять кафедру „научно – богословской брани“... Только ‒ „Юпитер, ты сердишься, ‒ значит, ты неправ“!.. Обратимся лучше ко лжи проф. Соколова. Он заявляет, что я „не успел прочесть книги г. Коновалова“!.. Несколько же раньше из лагеря гг. Соколовых писали в „Гол. Москвы“, что я „с книгой познакомился“! Ну, и „публика“, одним словом, „объединенно-конституционная“!..

Профессор пишет, что я якобы „захватил в свою собственность его возражения, повторял и искажал его замечания и сравнения“ и затем „преподносил их“ диспутанту! Но почему профессор молчал на диспуте, когда его протест имел бы силу и смысл?!.. Не потому ли, что я ответил бы ему, что все это я закрепил в его собственность... А нужда в этом была большая!.. Да и г. диспутант ни слова не возразил против моего „закрепления“, ‒ он только с упреком посматривал на профессора, а г. Громогласов подкреплял этот упрек выразительными жестами к профессору: „что-де вы наделали, коллега!“... Проф. Соколов в „экстазе лжи“ дважды приписывает мне и Русскому Монархическому Собранию требование: „почему в диссертации нет полемики с сектантами“?!.. С этим плодом своего „экстаза“ он и сражается „победоносно“!.. Но где же Русское Монархическое Собрание говорит в телеграмме о „полемике с сектантами“?!.. Не укажет ли „храбрый“ профессор? Или в моих предложениях г. диспутанту сделать в двух местах книги краткие примечания в устранение возникающих соблазнительных недоумений, ‒ на что диспутант отвечал: „места не хватит“, и что вызвало с моей стороны замечание: „для трепака и казачка нашлись десятки строк!...“ ‒ проф. Соколов усмотрел „полемику с сектантами“?!.. Но этим он ясно показывает, что в этой области он всего лишь „Митрофанушка!..“ Проф. Соколов ждал, что я вместо критики диссертации стану делиться своими знаниями жизни сектантов! Этого ждали от меня и проф. Заозерский. На этот путь приглашал меня и диспутант. Точно я прибыл на свою лекцию о сектантах!.. Конечно, тогда диссертация была бы в полной безопасности... Но „научная ловушка“ сорвалась! И вот „ученые ловцы“ завопили. Проф. Заозерский: „Айвазов не обладает солидными знаниями жизни сектантов“, а проф. Соколов уже пишет о „полном незнакомстве“... И „теплые ребята, да не спелись“ и очутились сами, и притом в разных клетках!.. Проф. Соколов называет мою речь „длинной, елейной и тягучей“, а проф. Заозерский ‒„красивой, звонкой, ораторской“. Опять „не спелись“!.. Да и почему это духовный профессор так не любит елея?! Моя речь „многих возмутила“. Значит, не всех? И за это спасибо! При том „тише“, которым старались было „либеральные попугаи“ заглушить аплодисменты сочувствовавших мне также многих лиц, ‒ тоже было для меня отрадою. И я вдвойне награжден. А вот проф. Соколов доселе злобствует на аплодисменты, чувствуя бессилие даже „научною ложью“ их прикрыть!.. Нездоровая вещь, ‒ эта „научная злоба“, того и гляди, в бессонницу впадешь!.. Далее, проф. Соколов „громит“ неприятные для диссертации сообщения прессы. Последняя у него является „черносотенными листками“ и невежественной, хотя в ней работают погромче профессора научные силы! В своей бессильной злобе проф. Соколов просто смешон. Он обвиняет „черносотенную“ прессу в „подпольных интригах“ и усматривает эти „интриги“ в подписях сообщений о диспуте „инициалами“, что профессор считает „анонимом“ (?!). Однако, в „Гол. Москвы“ было сообщение действительно анонимное, а в „Русск. Ведом.“ какого-то „П-ча“! Почему же „благородный“ гнев „ученого мужа“ так однобок?! Да и не наивен ли этот гнев?! На статьи же „либеральной“ прессы за подписями авторов и „черносотенная“ отвечала за полною подписью автора3. Исцелися же, врачу, сам!.. Но „не-Юпитеру“ трудно не гневаться и во гневе отрешиться от лжи. И вот, проф. Соколову грезятся „целые ушаты помоев“, при чем в „экстазе“ он свое выдает за чужое, что возможно и с точки зрения диссертации! Профессор злобствует на редактора „Русск. Земли“ за диагноз экстаза гг. Соколовых, как „кувыркания перед еврейским золотом“ и „лакейства перед врагами христианства“, ‒ но сам же блестяще подтверждает справедливость диагноза, когда садится в литературную микву с гг. Гольдштейнами, Марголиными, Яснопольскими и Здзеховскими!.. Поучительная компания для православного богослова!.. Наконец, проф. Соколов громит „третий этап“ козней „черносотенцев“ и здесь уже тонет во лжи! Он „обличает“ телеграмму Русск. Монарх. Собрания. „Как, ‒ спрашивает он, ‒ в диссертации нет богословия?“ Думается, что профессор докажет обратное. Но нет! Он отделывается восклицанием: „Неужели академия присудила степень магистра богословия за сочинение, лишенное богословского характера“?! Это называется „научною аргументацией“!.. Да и что за наивный профессор! Или забыл он разстригу Михаила, который мутил всю столичную академию?! Или не знает он, что бывало и бывает даже похуже, чем „лишенное богословского характера“?!.. С кем это профессор играет в жмурки?!..

„В диссертации ‒ издевательство над православием? Где?“ ‒ вопит профессор, но... вдруг вспоминает, что-де „во время диспута г. Айвазов делал на это намеки, но не осмелился открыто развить и определенно высказать эту клевету“... Бедный, бедный „каннитферштан!“ Все время моего долгого спора с диспутантом на эту тему он провел в „мертвом экстазе“!.. На мое настойчивое заявление, что диссертация православного богослова должна оберегать чистоту и святость православия, мне диспутант отвечал: „Я стою на научной почве, а не на субъективной православного богослова“!.. Но „горе-критик“ все это „проспал“, хотя и был официальным оппонентом!.. Проснувшись спустя двадцать дней, он теперь в „Московском Еженедельнике“ цепляется за что-то оставшееся в его „сонной“ памяти, путается, перевирает и искажает текст и смысл диссертации! Так, проф. Соколов заявляет, что у г. Коновалова нет сравнения сектантской глоссолалии с апостольскою, а только с глоссолалией „религиозных энтузиастов и сектантов II века“... Но это заявление проф. Соколова является возмутительною ложью. Даже г. Коновалов не оспаривал, когда я указал на соблазн „параллели“ между сектантскою и христианскою, начиная с апостолов, глоссолалией!.. На стр. 175 читаем: „при всей кажущейся необычности, экстатическое языкоговорение наших сектантов имеет много параллелей в истории религиозных движений, энтузиастических сект и культов, а также в отдельных случаях обнаружения повышенной возбудимости, возникающей в связи с религиозными идеями“. И вот, г. Коновалов сперва приводит „параллели“ из истории религиозных движений. А дальше уже он отдельно говорит об „энтузиастических сектах“ и прежде всего о монтанизме. С какого же времени начинаются „параллели из истории религиозных движений“, и о ком говорят эти „параллели“? С II-го ли века и о сектантах ли только, как пишет проф. Соколов? Но предоставим говорить самой диссертации „сильное религиозное движение, вызванное распространением христианства, сопровождалось, как известно, обильным излиянием „дара языков“. Во II веке языкоговорение несомненно еще продолжало развиваться в христианских церквах“. В подтверждение последнего г. Коновалов приводит свидетельство св. Иринея Лионскаго о „многих братьях в церкви“... Где же у проф. Соколова совесть, чтобы утверждать, что г. Коновалов здесь якобы не говорит об апостольской глоссолалии, что якобы у него речь только о сектантской глоссолалии II века?!.. Нет, „параллели к глоссолалии русских сектантов-мистиков“ указаны у г. Коновалова и в апостольской глоссолалии и в христианской церкви (не в сектах, о которых дальше говорится особо) II века!.. И не гг. Соколовыми „научным туманом“ скрыть соблазни!.. Миссионеры, ‒ пишет проф. Соколов, ‒ „безуспешно борются с сектантами посредством полемического пустословия (?!) и даже полиции (?!!). А г. Коновалов дал им орудие борьбы, которое может оказаться несравненно действительнее“... Но видел ли профессор борьбу миссионеров с сектантами? Нет! Он просто клеймит ее с голоса компании из миквы! И это называется „научным приговором“!.. Миква еще не сказала своего слова о диссертации почему о ней проф. Соколов выражается осторожно ‒ „может оказаться“, чтобы иметь возможность в нужде сказать: „я что... я ничего... может... не значит–должно... впрочем, как микве будет угодно“!.. „Но, быть – может, московские миссионеры (?!) нашли отсутствие научных достоинств в книге? ‒ спрашивает проф. Соколов. И с „вершин науки“ по „освободительному“ кричит: „руки прочь! Не им судить о достоинствах научных произведений: им нужно еще грамоте учиться“... И не Юпитер проф. Соколов, а „сердитый“!,. Едва не „руки вверх!“ Но этот окрик ‒ лишь пугало на огороде! Предлагать академистам „грамоте учиться“ можно только в состоянии „мертвенно-восторженного экстаза“; а для того, чтобы кричать на много лет изучавших сектантство, теоретически и практически, надо быть невменяемыми, тем более, что проф. Соколов просто „Митрофанушка“ в сектоведении!.. И уж скорее миссионеры могут сказать гг. Соколовыми ‒ и „руки“, и „язык прочь“ от оценки диссертации с точки зрения сектоведов!.. Но вот проф. Соколов переходит в отступление. На диспуте он со своею критикою попал в просак. И вот, теперь он старается ослабить её отрицательный смысл. С этой целью он умалчивает о „погубленной картине“, об „общипанной бабочке“ и даже с „научною добросовестностью“ отказывается от своего „истукана“!.. Истукан-де „вышел из головы г. Айвазова“, а „элементы“ истукана ‒ это мои, заявляет проф. Соколов. Но тогда у кого же это; „туловище ‒ Александра Македонского, голова ‒ Наполеона, шляпа ‒ Скобелева, а сапоги ‒ один Наполеона, другой Суворова“?!.. Не у гг. же Соколовых?.. Я, наивно пишет профессор о себе, „позаботился произвести известное впечатление (т.-е. потешить „либеральный“ раек!..), а с диспутантом „в сущности вел спор о словах“!.. Тогда зачем же было роптать на „Русск. Землю“, которая назвала диспут „маскарадом“?!.. Профессор взывает к ясности: „диссертация ‒ плод семилетнего труда“. Но часто плод и более долгого труда бывает негодным! Как „беспартийный конституционалист“, проф. Соколов и заключает свою статейку ложью. Он клевещет, что „путем происков задумали лишить диспутанта магистерской степени“ и „сделали донос“!.. Открытую и законную просьбу пересмотреть дело о диссертации, гласное неодобрение автономии ‒ это профессор от миквы называет „подпольною интригой“ и „доносом“4!.. Принципиальное дело эти „ревнители миквы“ выдают за личное! Для достижения своих целей они изливают море лжи! Они грозят судом „истории“, но их история ‒ это „история“ гг. Шишко!.. Жалкие люди! До того они изолгались, что стали верить в свою ложь! И в этом „экстазе лжи“ еще утверждают, что, идейно объединяясь с Гольдштейнами, Здзеховскими и прочею компанией из миквы, они тем самым „научно служат православному богословию“!.. Здесь уже надобен не „суд истории“, и не диагноз психиатра, а бич Христа!..

Р.S. В № 269 „Гол. Москвы“ какой-то Л. М-чъ сетует, что вслед за „размагистрением“ вскоре последует и ,,разавтономия“. И вот, он неприкровенно толкает академию на путь апеллирования на „перерешение“ Св. Синода, которое-де является нарушением „формально-юридической правды“!.. Поразительное невежество юристов из „Гол. Москвы“, которые не знают прав Св. Синода, хотя бы по Основным Законам! И какая двоедушная логика: то они кричат о невмешательстве кесаря во внутреннюю жизнь Церкви, то сами апеллируют к этому вмешательству!.. Стыдно, гг. Хилоны-Хилониды!.. Достойно внимания, что „Гол. Москвы“ и сам, наконец, усумнился в полной правоте г. Коновалова. От выяснения дела академическим советом газета ждет только следующего:

„быть – может, значительно потускнели бы краски обвинения“... Sapienti sat.

III. К диспуту г. Коновалова5

Еще в октябре я высказался отрицательно о диссертации г. Коновалова. Однако и доселе академическое болото не может успокоиться. Точно от брошенного камня, по нему идут круги, и из недр его раздается кваканье лягушек...

Сперва проквакали лягушки, что постарше. За ними пошла мелкота. А за недостатком даже и мелкоты, пригласили гастролеров со стороны...

Из „Скороспелого решения“ лягушки, что квакнула от „права“, получилось для неё самой лишь „Недозрелое суждение“ („Русск. Земля“ № 816). И не мудрено. От старости она слаба глазами стала. Почему в своей тарелке и то узрела одни „преданья старцев“!.. А в области для ней чужой открыла лишь „больницы для нервно-больных“, куда, по рецепту „Религиозного экстаза“, готова поместить десятки тысяч мистических сектантов!.. Бедная, совсем, ведь, прихворнула!..

Другая лягушка ‒ „от психологии“ спустилась, было, во „Власть тьмы“, но в гневе впала во „Власть лжи“ (Ст. Моск. № 129). В скачках таких она давно уже понаторела. Психологию она перерядила в физиологию, да еще и не иначе, как с „экспериментцами“!.. Что же мудреного, что и „тьму“ она вздумала „разсеять“ ложью?.. За старшими двумя лягушками стала, было, поквакивать анонимная и псевдонимная мелкота, ‒ но скоро уступила место гастролеру из „Московского Листка“!.. В „Богословск. Вестнике“, академическом журнале, сочли за лучшее дать ответ на прения о диссертации г. Коновалова перепечаткою заметки г. Барсова из „Московск. Листка“!.. Какое „научное“ убожество!.. Как утопающий за соломинку, так редактор „Богосл. Вестн.“ г. Покровский за заметку г. Барсова ухватился, чтобы только тиснуть хоть что-нибудь! Выручьте, коллега! ‒ слезно молит г. Барсова редактор „Богосл. Вестн.“... Дозвольте уж того... „перепечатать“ из... Московск. Листка.. Оно, знаете ли: ,,...Листок“.. Да ничего не поделаешь: „на безрыбье и рак рыба“!..

Я-де что, смущенно отвечает г. Барсов... Я „считаю за честь“... Но „сознаю, что для академического (и в знак особого уважения написано с большой буквы, ‒ потеха!..) органа следовало бы более подробно и более основательно выяснить и доказать высказанные положения, но для этого требуется много труда и свободного времени“...

Но, несмотря на такую самооценку г. Барсовым своей заметки, г. Покровский, ничтоже сумняся, печатает и заметку г. Барсова, и оценку её самим г. Барсовым!.. Вот уж, действительно, „сама себя высекла“!.. Для того же, чтобы придать заметке г. Барсова какое-либо значение, г. Покровский предваряет ее длинным перечнем заслуг г. Барсова! Нечего сказать, „научная критика“! Так жид Берко, торгуя на толчке негодными брюками, старается „втереть очки“ покупателям, поминутно заявляя: „вы будете иметь вещь... от самого Мандля“..

Но что же, однако, сказал г. Барсов? Прежде всего он, конечно, вознегодовал на то, что „строго научная работа, признанная ученым синклитом, переоценивается“ в газетах. Между тем и сам пишет об этой работе в газетки и „ученый синклит“ ищет в газетки себе подспорья! Логика, как видим, лягушечья. Да иначе г. Барсова и не пригласили бы на гастроль в академическое болото!..

Диссертация г. Коновалова, возражает мне г. Барсов, „есть сочинение богословское“. Однако доказать это анализом содержания диссертации г. Барсов не берется. Он просто заявляет, что заглавие диссертации касается ересеологии, а ересеология-де входит в курс церковной истории, а церковная история, моли, разве не богословие?!. Поистине, доказательство из „книги профессорских отупений“! Точно ересеологией, да еще с точки зрения „физических явлений“ в сектантском экстазе, не может заниматься врачпсихиатр?!. Точно по заглавию книги всегда и безошибочно можно судить об её содержании и направлении!?!. Хорош бы был доктор, если бы судил о медицинском характере по заглавию на обложке. Вдруг бы он прочел: „Анатомия“ и отсюда заключил, что речь идет о строении организма... А в книге оказалась бы „анатомия ангелов и злых духов“... Ведь наше время полно сюрпризов! Вот такой-то сюрприз и подносит нам диссертация г. Коновалова, в которой, вместо богословия, мы находим „отрыжку“, „вздутие живота“, „трепетание в животе“ и т. под... А душа сектантов так и осталась под спудом! Если у г. Барсова не было времени для труда над содержанием диссертации, то нечего было и пускаться в „антикритику“! Скользить же по обложке диссертации вряд ли достойно даже столбцов „Моск. Листка“, а не то что „Богословск. Вестника“!..

Диссертация, по заявлению г. Барсова, имеет „строго-научный характер“! Но и сам г. Барсов всю „строгую научность“ диссертации усмотрел только в том, что она, якобы впервые (?!), отыскала сектантские радения еще у гностиков во II в. христианства. Не буду говорить, что в диссертации об этом сказано лишь вскользь, ‒ но замечу, что взгляд на гностическую природу хлыстовства давно является уже избитым в литературе!.. Только за полным отсутствием доказательств в пользу „строгой научности“ диссертации г. Коновалова можно оперировать подобными жалкими аргументиками. Трудно, очевидно, в „псевдо-научном“ сочинении найти хотя-бы тень „строгой научности“!..

По заявлению г. Барсова, диссертация „имеет миссионерский обличительный характер“! Однако, от такого характера своей книги всячески открещивался сам диспутант!.. И г. Барсов далее заявляет, что книга писалась уже для „специально ученого мира“!.. Словом ,„неразбериха“ полная!.. В чем же „миссионерский обличительный характер“ книги? В ней-де „радения низведены к физико-психическому процессу, грубому, материальному“, а начало-де секты возведено к гностиками II века... Но первое доказательство чревато своими последствиями, и в диссертации оно ярко завершается материалистическим взглядом на все вообще проявления религиозного экстаза! От такого „обличения“ надо остерегаться, как от „медвежьей услуги“! Что же касается „начала секты“, то оно возведено раньше гностиков II века, к веку апостольскому, чем порождает сильный соблазн... И доселе старания академических лягушек только подтвердили наличность такого соблазна!..

Правда, г. Барсов также пробует устранить из диссертации „соблазн для верующих“. Но делает он это посредством навязывания диссертации своих мыслей. Совершенно голословно он заявляет, что-де в диссертации „сектантский культ иудейско-языческого гностицизма подобен лишь по внешности, по наружности, явлениям в самой Церкви, в христианском богослужении, а не однороден с ними. Те и другие явления, якобы на основании диссертана, и по своему началу, и по своим целям, при внешнем подобии, представляют внутреннюю противоположность.

Однако, ничего подобного в диссертации не сказано. Более того, на мою просьбу сказать это, был дан ответ: „мы-де стоим не на полемической почве, а на научно-безпристрастной“!.. И сам г. Барсов, навязав диссертации чуждые ей мысли, далее путает. Признав гностицизм иудейско-языческим, он, с целью лучшего оправдания диссертации от упреков в „соблазне“, уже отделяет гностицизм от язычества и в сектантском культе видит внутреннюю подкладку только гностических идей, а в подобных-де явлениях в древне христианской церкви только „языческое наследство“!... Ну, а какова же „внутренняя подкладка“ этого „наследства“?.. И выходит, что итог по диссертации для тех и других явлений один и тот же!... Пренаивно г. Барсов заключает, что даже „строгие староверы не смущались сопоставлениями событий христианского и языческого мира“ (?!). Но, ведь, суть в том, как сопоставлять, как проводить параллели! И за подобные параллели и сопоставления, какими дарит читателей диссертация, „строгие староверы“, несомненно, прибегли бы к дубинке Петровской, несмотря на свою не любовь к Петру I.

Остается в заключение только сказать, что о своей „антикритике“ и сам г. Барсов очень невысокого мнения и не считает „высказанные им положенья“ достаточно обоснованными и доказанными. Жаль только, что на подобную „антикритику“ г. Барсов тратит время, которое, по его заявлению, у него очень занято для более ценных“ работ.

И на такой-то „антикритике“ обосновался, как на краеугольном камне, „Богословский Вестник“!.. В ,,научном экстазе“ его редактор, г. Покровский, подарил нас и еще одним „перлом“ своего „болотного“ творчества, – это в последней книжке „Богословского Вестника“. Но об этом скажем в следующий раз.

IV. К диспуту г. Коновалова6

Проф. А. Покровский в „Богосл. Вестн.“ за текущий год описал диспут г. Коновалова.

Но это не стенографический отчет, а тенденциозная статейка с целью услужить „коллеге“ и „досадить“ мне. Однако, „услуга“ г. Покровского не что иное, как булыжник Крыловского медведя.

Семь лет писал-де г. Коновалов „Религиозный экстаз“ и еще „нисколько промедлил бы с соисканием степени“, но тут-де воздействовал параграф академического устава, в силу которого и. д. доцента должен в течение двух лет получить степень магистра богословия...

Ларчик просто открывался! „Религиозный экстаз“ преждевременно появился в свет, под давлением академического устава!.. Но, ведь, и я рекомендовал подождать с оценкою „Религ. экст.“, пока он не созреет для магистерства?.. У г. Громогласова „магистерство“ созревало 15 лет и то еле прошло в „научный“ желудок, благодаря обильному гарниру академических коллег! Что ж делать, если научное солнышко плохо теперь греет в академиях!.. Так „услужил“ г. Покровский своему коллеге!..

Не менее „ценны“ и его дальнейшие услуги. Излагая речи оппонентов и диспутанта, г. Покровский замечает: „Г. Айвазов не дал своим мыслям строгой логической формулировки, почему и мы затрудняемся передать их, подобно предыдущим, последовательно и связно“, а излагаем-де их, „насколько припоминаем“].. Я не оспариваю права каждого иметь свой взгляд на высказанные мною мысли. Но излагать их в той „последовательности и связи“, какая каждому заблагорассудится, да еще спустя четыре месяца и по рецепту: „насколько припоминаем, – этого не допускает здравый смысл!.. Подобным заявлением г. Покровский проявил непростительную пристрастность, которая привела его и к логической нелепости, и к уничтожению всякого значения за его изложением моих мыслей! Секрет здесь в том, что я не оказался в лагере панегиристов диссертации. Иначе и в моих мыслях нашли бы и „строгую логическую формулировку“, и „последовательность“, и „связность“!..

Самое изложение моих мыслей г. Покровский начинает с „уколов“ в стиле Буренинского „Митрофана Иголки“. Эти „уколы“ давно избиты и опошлены коллегами г. Покровского. На них уже дважды я дал отповедь („Стар. Моск.“ № 129. „Русск. Зем.“ № 816). Что же нового в „уколах“ г. Покровского? Разве развязная приписка мне выражения, что якобы книга „отсутствовала в продаже“, в то время как я сам задолго до диспута купил эту книгу в Москве!..

За одною небылицею г. Покровский сочиняет и другую, также дважды мною опровергнутую, что я якобы „почти не знаком“ был с книгою. На этом основании он упрекает преосвященного ректора, почему последний не лишил меня слова?.. Конечно, это был бы лучший исход для гг. Покровских. Но не все же могут базироваться на баснях „освободительных“ коллег! И не лучше ли г. Покровскому спросить, почему дали слово г. Громогласову, который заявил, что у него „голова болит от своего диспута“ и что он „ограничится только придирками“?! Почему на диспуте г. Громогласова дали слово г. Андрееву, который заявил о своей неосведомленности в предмете диссертации?! Словом, у г. Покровского „безпристрастность“ высшей марки!..

Но оставим г. Покровского в роли „Митрофана Иголки“. Что сказал он по существу?

Прежде всего он упрекает меня в том, что я возражал на речь г. Коновалова. Однако, сам г. Коновалов заключил свою речь заявлением, что ею он „имел в виду создать возможно более благоприятные условия для предстоящей беседы“!.. И во время, диспута г. Коновалов не раз апеллировал к своей речи. Почему же только я не мог говорить о ней?!.

По заявлению г. Покровского, я в речи г. Коновалова усмотрел „материализации даже психологической стороны (в экстазе?!.) русского мистического сектантства“ и „огульное обвинение всех („сектантов-мистиков?!.) сектантов в алкоголизме“. Неточность и краткость передачи моих мыслей г. Покровским объясняется тем, что он излагает их, „насколько припоминает“. Да, в „Психологии сектантского экстаза“ г. Коновалова я усмотрел собственно физиологию. Я заявил: „нельзя в основе религиозного экстаза сектантов-мистиков видеть повышенную нервную возбудимость или нервозность, якобы порождаемую искусственными религиозными упражнениями и особенно алкоголем или алкоголическою наследственностью и суровым аскетическим режимом, – усиленным постом, переходящим в голод, и бредом от истощения. Нельзя смотреть на сектантский религиозный экстаз, как па феномен физиологического, нервного возбуждения, по отношению к которому душевные переживания являются производными и отраженными. Нельзя утверждать, что и в своем крайнем проявлении религиозный экстаз у сектантов является исключительно физическим явлением. Такой взгляд на природу экстаза глубоко материалистичен. Душевные переживания возникают и самостоятельно, в свою очередь отражаясь в жизни организма. Сверх того, религиозные упражнения, как-то: чтение священных книг, проповедь и особенно пение распевцев являются душевною потребностью и уже затем, в свою очередь, влияют на душевные переживания. Усиленный пост, а тем более голод и даже бред от истощения отнюдь не являются достоянием хлыстовской массы, а редких её представителей. Между тем религиозному экстазу подвержена хлыстовская масса. Да и у представителей хлыстовства усиленный пост является потребностью прежде всего их внутреннего настроения. Что касается алкоголя, то в нем сектанты-мистики неповинны, а алкоголическую наследственность пришлось бы отыскивать в глубокой старине их предков, что рискованно и может привести к курьезным выводам. Нельзя в данном случае пользоваться хлыстовскими распевцами, говорящими о „духовном пьянстве“, о „вине“... Все это выражения чисто приточные.

Далее я указал на напрасную материализацию г. Коноваловым хлыстовских воззрений на благодать Св. Духа. В хлыстовских выражениях: „ловят ртом Св. Духа“, или „друг в друга вдувают дух“ и т. п. ‒ также надо видеть особый образный смыслы

По сообщению г. Покровского, диспутант отверг обвинение в материализации сущности экстаза. Все-де это он говорил не от себя, а якобы характеризовал сектантское мировоззрение?!. Но так ли?

В „Богосл. Вестн.“ (1908 г., дек.) напечатана речь г. Коновалова. И вот что, например, мы в ней читаем: „Сектантский экстаз нередко производит впечатление феномена, прежде всего, физиологического, простого разряда сильного нервного возбуждения, по отношению к которому душевные переживания кажутся чем-то производным, отраженным. Недаром сами сектанты свои экстатические восторги объясняют игрой сердца и мускулов... В некоторых исключительных случаях экстаз сектантов, по той же причине, как бы утрачивает свой религиозный характер, кажется исключительно физическим явлением“... Далее, ‒ повышенная нервная возбудимость служит основой и сектантской экстатической радости. Это свойство давно подмечено за нашими сектантами... В образовании и поддержка этой нервозности сектантов участвуют сложные причины, например, различного рода болезни, плохое питание, плохие гигиенические условия жизни“... и „суровый аскетический режим“.. так что „экстаз сектантов ‒ „постников“ иногда совершенно напоминает картину „бреда от истощения...7.

Можно ли еще сильнее оматериализовать религиозный экстаз?..

По сообщению г. Покровского, г. Коновалов возразил мне, что он в речи своей говорил о бывшем алкоголизме или тяжелой алкоголической наследственности не вообще сектантов-мистиков, а лишь „некоторых“!.. Однако, в напечатанной речи читаемы у большинства русских сектантов, экстатиков, бывших алкоголиков или страдающих алкоголической наследственностью“... Каким же теперь образом на диспуте г. Коновалов, а в описании диспута г. Покровского, вместо выражения: у „большинства“, подставили: „некоторых“ и сражаются со мною „победоносно“?!. Однако, чисто автономная „добросовестность“!..

Бесцеремонно г. Покровский приписывает мне требование от диссертации индивидуального экстаза! Между тем я указал только на странное противоречие у г. Коновалова. Так, в диссертации он решительно заявляет, что Радаев „не принадлежал к хлыстовской секте“, а был просто параноиком: что Радаева сопричислили к хлыстам эксперты „с духовной стороны“... Но когда г. Коновалов стал доказывать проф. Соколову наличность в диссертации индивидуального сектантского экстаза, то начал базироваться на Радаеве и считать его сектантом-экстатиком („Бог. Вест.“ 1908 г., дек., стр. 631; 1906 г., янв.,стр.166)?!. Словом, здесь уже понадобились и эксперты „с духовной стороны“, так пренебрежительно заключенные в кавычки!.. Ненаучность такого приема я и подчеркнул...

Далее. В подтверждение того, что диспутант не уловил души экстаза, я якобы сослался на свою беседу(?!) с Козьмою Рябых! Слышал г. Покровский звон, да не знает, где он! Ссылкою на свою экспертизу по делу Рябых я доказывал, что в картине экстаза г. Коновалова отсутствуют многие типичные черты хлыстовства, как-то: „таинственная смерть“ и „воскресение“, перевоплощения и др... Но г. Покровский, как ноль в сектоведении и как истый „Митрофан Иголка“, спешит только „уколоть“... Безсвязно он далее замечает; „ссылка на дело Рябых особенно неудачна здесь, так как Рябых, несмотря на все усилия г. Айвазова, выступавшего в роли эксперта, обвинить его в хлыстовстве, судом был оправдан“!.. Какое, однако, „автономное невежество“! Рябых привлекался к ответственности по 1961 ст. Ул. о наказ., т.-е. не за принадлежность к какой-либо секте, а за совращение в секту других. Если бы Рябых привлекался за принадлежность к хлыстовству, то обвинение было бы предъявлено по 203 ст.! И вот суд оправдал Рябых от вины совращения, но не от принадлежности его к секте. Самая принадлежность Рябых к секте, и даже к хлыстовству судом не была отвергнута. Но принадлежность к хлыстовству только тогда уголовно наказуется, когда имеются налицо факты изуверства или разврата (по Делу Лихоманова 95–34). И надо г. Покровскому не иметь никакого уважения к своему профессорскому званию, чтобы пускаться в подобные невежественные экскурсии в область судебного решения дел веры!..

В моем заявлении, что г. Коновалов увлекся физиологией и психиатрией, г. Покровский видит „грубое внутреннее противоречие“, так как-де психиатрия есть наука о „душевных“ болезнях! Очевидно, г. Покровский не ведает, что еще у Конта психология сливалась с физиологией, что и новейшая психология является также „физиологическою“!.. Психиатрия же ‒ это одна из наиболее хаотических наук. Она зависит в своем развитии от психологии, почему также сливается с физиологией. Не знать этого непростительно даже для Митрофанушек!..

Я, по сообщению г. Покровского, обнаружил промахи в области сектоведения. Именно, я сослался-де на Радаева в доказательство „свального греха“. А дела о Радаеве говорят-де лишь об „обыкновенном разврате!“..

Но на дела о Радаеве я сослался в доказательство того, что хлысты вообще санкционируют культ разврата. Мне возразил г. Коновалов, что Радаев не сектант... Я опроверг это ссылкою на те места из речи и диссертации г. Коновалова, где он сам признает Радаева сектантом!.. Еще я указал, что профессор Добротворский также изучал дела о Радаеве и признал его сектантом и именно хлыстом. Так что в разврате Радаева мы имеем сектантский разврат, возведенный в культ, потому что он санкционируется у Радаева „волею Божиею“. Отсюда я перешел уже, в частности, к „свальному греху“. Нельзя, сказал я, называть „свальный грех» выдумкою миссионеров и „пресловутым“. О нем говорят и научные исследования, как Добротворского, Геринга и др.; церковные писатели именуют его „великим прельщением“ и т. д... В речи самого г. Коновалова сказано:

„Бывая вне себя от экстатической радости, сектанты забывают стыд, в собраниях лиц обоего пола пляшут совершенно нагие, не скрывая своих половых влечений“].. Все это забыл г. Покровский.

Теперь же я в отповедь, что „свальный грех“ не является „пресловутым“ и „выдумкою миссионеров“, укажу хотя бы на одно место в самой диссертации. На стр. 95 в примеч. 1 читаем: „На молениях мормоны радели совершенно похлыстовски. В деле (Самарского окружного суда) приведено очень выразительное показание 12-летней девочки о „свальном грехе“, происходившем после мормонских радений“!.. Что же это также „выдумка миссионеров“?!.. Комментарии излишни!..

Проф. Покровский заявляет, что я не мог дать доказательств существования секты „иссопников”! Да, я заявил, что существует секта сопунов, обосновавшихся на тексте „окропиши мя иссопом“ и путем „сопения“ друг на друга думающих очистить друг друга благодатью Св. Духа. На эту секту я сослался, как на хлыстовский толк, который также „ловит“ ртом Св. Духа, но у которого также нет „материализации“ Св. Духа. Диспутант отринул существование этой секты. Я отправил его хотя бы к „Краткой истории ересей“ свящ. Н. Кутепова. Советую и г. Покровскому прочесть то же!..

Я, по заявлению г. Покровского, якобы неправильно обвинил диссертацию в отсутствии сведений о скопцах! Однако, г. Коновалов согласился со мною! Почему же? Да потому что, действительно, в картину религиозного экстаза они не ввели многоразличных видов оскопления. И пусть же г. Покровский покажет, где в диссертации факты многоразличных оскоплений введены в картину экстаза?!..

В вопросе о глоссолалии г. Покровский совсем сплошал и потому отделался беглым словцом, что-де это „мелкое возражение“!..

Горе‒редактор, горе‒профессор!.. Проглотил он мою отповедь на непристойную выходку г. Мельгунова против духовных писателей по сектоведению и на выходку г. Коновалова против миссионеров и консисторий... Проглотил и бывшие мне аплодисменты и многое др., что не входило в его картину „освободительного экстаза... Недаром говорят, что г. Покровокий, как „Митрофан Иголка“, редактирует собственно „Болотный Вестник“!..

V. К диспуту г. Коновалова. (Ответ «Гол. Москвы».)

В „Гол. Москвы“ 1909 г. 12 апр. появилась редакционная статейка в защиту диссертации г. Коновалова. Редакция ссылается на письмо какого-то миссионера, свящ. К‒а к г. Коновалову. Однако, я утверждаю, что такого „авторитета“ среди миссионеров никто не знает!.. И голословный, точнее, наивно-„освободительный“ отзыв свящ. К‒а о диссертации свидетельствует только об одном: что о. К‒ъ просто „млеет“ пред особого рода „ученостью“... Очевидно, в деле защиты диссертации у „Гол. Москвы“ уже и „лягушка“ стала рыбою!..

Наивно „Гол. Москвы“ ссылается и на г. Боголюбова, который-де сделал честь диссертации, сославшись на нее в своем простонародненьком „катехизисе“!.. Ну и публика!.. Однако, в этой ссылке нет для утопающего „Гол. Москвы“ даже и соломинки. Дело в том, что недавно Московск. Дух. Академия в щебень разнесла и „катехизис“ г. Боголюбова и его „беседы“... С того времени г. Боголюбов сразу пошел быстро влево, и его жалкие труды стали уже „ценностью“. В таких случаях малоросс, почесав „потылицу“, говорит: „кум, не морозь рук“!..

Уж если „Гол. М-вы“ так желательно услышать авторитетное мнение миссионеров, осведомленность которых в мистическом сектантстве неоспорима и публично засвидетельствована даже и г. Коноваловым, то приведу мнение одного из таких миссионеров, г. К‒ва.

Вот что он пишет: „Я заинтересовался трудом г. Коновалова: я надеялся увидеть в нем ученого помощника в нашем трудном деле, да еще в таком, как борьба с мистиками-сектантами. Я прочел его книгу, не отрываясь почти от неё. И, когда окончил чтение, задал себе вопрос: книга бесспорно потребовала много труда, но чем она может быть полезна для пастырей и миссионеров? Что из неё я мог бы взять и понести, как луч света, в темную сектантскую среду, сказав ей: одумайтесь! посмотрите, что говорит о вашем заблуждении новейшее исследование молодого профессора академии, г. Коновалова! ‒ Ровно ничего. Если бы не стояла на книге фамилия профессора академии, я подумал бы, что ее написал врач-патолог или психиатр, подумал бы, что она написана ученым сектантом или сектофильствующим, но ни в коем случае профессором Православной дух. академии. Диссертация г. Коновалова, бесспорно, будет полезна сектантам, но не миссионерам и священникам... Теперь хлысты, пользуясь диссертацией г. Коновалова, будут защищать и свои пророчества, которые, по мнению г. Коновалова, ‒ то же, что глоссолалия в собраниях первых христиан, да и в день сошествия на Апостолов Духа Святаго; будут защищать свои безумные пляски и верчения, которые, по Коновалову, были чуть ли не общим и естественным явлением среди первых христиан, как результат сильного религиозного движения среди них; умудрятся сектанты, опираясь на книгу г. Коновалова, защищать и многое другое... Скажу одно: если миссионеры, защищая Церковь Христову, борются и с сектантской литературой, то их прямой долг бороться и с такой, которая написана в сектантском духе и служит сектантским интересам, как диссертация г. Коновалова“...

Комментарии излишни!..

VI. Недозрелое суждение8

В № 258 „Голоса Москвы“ появилась статья проф. Заозерского: „Скороспелое решение“. Так проф. Заозерский окрестил телеграмму Русского монархического собрания по поводу присуждения академией степени магистра доценту Коновалову. „Собрание, ‒ пишет проф. Заозерский, ‒ было осведомлено о диспуте и книге проф. Коновалова весьма не точно“.

Но где же у проф. Заозерского доказательства?

„Диспут, ‒ заявляет профессор, ‒ происходил в довольно торжественной обстановке и очень многочисленном собрании, как же тут оказалось возможным совету академии вести какую-то интригу против церковной власти?“

О, святая простота!.. Точно „торжественность обстановки и многочисленность собрания“ мешают и интриге, какою опутано в академии „дело г. Коновалова“, стать также „торжественной и при „многочисленном собрании“!..‒ Или сергиево-посадский „Зевс“ думает, что интрига боится „торжественности“ и публичности?!. Напротив, она тогда становится особенно пикантной и вызывает хлопки либерального райка!..

Не приведя доказательств в пользу своего недозрелого суждения о телеграмме монархического собрания, проф. Заозерский прибегает к мелким „уколам“.

Он приходит в ужас, что на диспут явился „миссионер г. Айвазов!“ Будь г. Айвазов не миссионер, ‒ еще было бы терпимо! А то „миссионер“, и вдруг явился на ученый диспут!.. Я вас! ‒ возгласил академический „Нептун“ и своим „беззубым трезубцем“ стал просто инсинуировать на г. Айвазова.

Видите ли, г. Айвазов „рассчитывал своими речами произвести фурор, но потерпел неудачу“. Откуда же проф. Заозерский знает о „расчетах“ г. Айвазова? Неужели доселе рана от диспутов с миссионерами в предсоборном присутствии по вопросу о смешанных браках у проф. Заозерского не зажила („Колок.“ № 276, 1906 г.)?!.

Ведь для „фурора“ надо подготовиться? А сам проф. Заозерский удостоверяет, что „неудача произошла от того, что г. Айвазов плохо подготовился к диспуту, в чем открыто и сам признался“. Пощадите же логику, г. профессор!..

„Какую же неудачу“ потерпел г. Айвазов? Опять профессор не дает ответа. Он просто пишет: „Г. Айвазов понадеялся на свой ораторский талант, красивую наружность (так!.. Точно в академии был вечер институток!..) и звонкий голос; но лавры в „ученых“ собраниях дешево не даются; нужны для этого знание и дисциплинированная мысль“. Все это доказательство из „Книги профессорских отупений“. Где же свидетельство того, что ни знаний ни дисциплинированной мысли не было в речи г. Айвазова? Или профессор так уверен в силе своих заявлений, что не считает нужным возиться с такими „пустяками“, как доказательства!.. Но ведь пресса не академическая аудитория!.. Здесь если писать, так надо и доказывать...

„И вот, заключает профессор, красивые звонкие речи г. Айвазова не тронули ни ума, ни сердца слушателей, напротив, как много вредят нашей Церкви подобные миссионеры. В таких словах высказал мне свое впечатление от этих речей один из весьма внимательных их слушателей“.

Да так ли?.. Неужели г. профессор не слышал довольно шумных аплодисментов в ответ на речь Айвазова?!. Неужели он не слышал и криков: „тише!..“ Не сидел же профессор на диспуте в состоянии одного саратовского губернатора, которого татары, провожая в отставку, спрашивали: „чего, батька, уходишь, ‒ стара стала, слепа стала, глуха стала!..“

Да и чем профессор старался подтвердить себя,‒ ссылкою на слова таинственного незнакомца!.. Это ли не перл профессорской аргументации?!. Ну, а не известно ли профессору, что после диспута г. Айвазова благодарили за „справедливую оценку“ и студенты, подходившие к нему, и мужи науки ?!.

Единственное, на что опирается г. профессор, ‒ это указание на то, что „г. Айвазов плохо подготовился к диспуту, в чем открыто и сам признался“.

Профессор дает неправильное освещение заявлению г. Айвазова. Последний начал свою речь указанием на то, что брошенные здесь упреки по адресу миссионеров были бы уместны, если бы миссионеры явились на диспут. Но за почти полным отсутствием публикаций о диспуте даже он, московский миссионер, узнал о диспуте только в день диспута. Почему и свое появление г. Айвазов объяснил счастливой случайностью. Это же обстоятельство помешало ему, Айвазову, войти в рассмотрение всех мелочей сочинения, и потому он будет говорить об общем впечатлении от сочинения, которое себе составил. „Притом, заключил г. Айвазов, и время, павшее на мою долю, ‒ был 12-й час ночи, ‒ не дает мне возможности занять внимание собрания надолго“. Следовательно, для своей речи г. Айвазов имел полные основания в общем знакомстве с сочинением. Впрочем, во время диспута с г. Коноваловым, г. Айвазов коснулся и многих деталей сочинения, чего проф. Заозерский и не оспаривает. Так что аргументация профессора ‒ это просто карточный домик!..

Входя в оценку сочинения г. Коновалова, проф. Заозерский признает за сочинением значение научного открытия. Видите ли, доселе наша школа, да и миссионерство смотрели на сектантов только с догматико-богословской точки зрения, а законодательство с точки зрения гражданской и политической зловредности сектантов. Но проф. Коновалов посмотрел на сектантов с „психофизической точки зрения“ и решал вопрос: „нормальны ли они?“ ‒ „Не болен ли заблуждающейся в вере?“ ‒ „Нужно ли ему катехизическое наставление, тюрьма или же просто ‒ больница для нервно-больных?“ ‒ Вот что решал г. Коновалов, по мнению проф. Заозерского... И в результате „научное открытие“ г. Коновалова свелось к признанию сектантов форменными „религиозными маниаками“!.. И вот, вместо миссионерских бесед надо сектантов засадить в больницу для нервно-больных, ‒ таково „научное открытие“ г. Коновалова, по мнению проф. Заозерского, и за это последний предлагает „искренно благодарить“ г. Коновалова!..

И это пишет профессор и притом в „Голоса Москвы“, ‒ орган, претендующем на почет и уважение...

Я не буду говорить о наивности взгляда профессора Заозерского на отношение нашей школы, миссионерства и законодательства к сектантству. А скажу только, что взгляд на сектантов, как на „форменных религиозных маниаков“, это такая нелепость, которую может высказать только „недозрелое суждение“ лица, никогда не видавшего сектантов!.. На все запросы сектантов ответить им „больницей для нервно-больных!“ ‒ что может быть пагубнее для пастырей и миссионеров Церкви!..

Но не такой только вывод можно сделать из сочинения и диспута г. Коновалова... Одна высокая и ученая особа сказала мне после диспута: „тяжко... больно... ведь собственно диспут доказывал, что и всех монашествующих надо сдать в психиатрические лечебницы!“

Другие усмотрели в сочинении и диспуте господство материалистического взгляда на человека. Они утверждали, что о „психике“ нет ни слова в сочинении, а говорится в нем только о „физических явлениях“. И это ‒ глубокая правда, которую поколебать не смогут недозрелые суждения гг. Заозерских, к тому же совершенно незнакомых с сектантскими миром.

И надо быть действительно воспетым татарами „губернатором“, чтобы выступать с такою защитою, с какою выступили проф. Заозерский. Видно, что и „на старуху бывает проруха“!..

VII. Отзыв высокопреосвященного Антония о магистерской диссертации и д. доцента Моск. Дух. Ак. Коновалова9

Получив в конце истекшего мая указ Святейшего Синода с поручением дать отзыв о диссертации г. Коновалова, я взялся за вторичное изучение этой книжки: первый раз я ее штудировал еще в Рождественском посту по просьбе бывшего обер-прокурора Святейшего Синода г. Извольского, который выразил желание, чтобы я дал о названной книге печатный отзыв независимо от дальнейшей её участи пред судом высших церковных властей. Однако, когда я, готовясь уже браться за перо, пожелал ознакомиться с отзывами официальных рецензентов диссертации, то мне было сказано, что последняя уже опротестована пред Святейшим Синодом преосвященным митрополитом Московским и преосвященным ректором академии, а потому и печатание отзыва лучше отложить до дальнейших распоряжений Святейшего Синода. В каком виде были предъявлены помянутые протесты, мне неизвестно и до сего дня, но официальные отзывы о диссертации я получил только на прошлой неделе вместе с указом о составлении собственного моего заключения по сему делу. Кроме отзывов я тщательно ознакомился и со всею полемикою за и против диссертации, как в академическом журнале, так и в газетах.

Автор называет свое сочинение исследованием и тем берет на себя обязанность: либо сообщить читателю новые факты, либо предложить фактам общеизвестным свое научное, истолкование и систематизацию, ‒ показать связь описываемых явлений с известными в науке или вновь открытыми исследователем законами той или иной категории ‒ фактическими, химическими, физиологическими, психическими и т. д. Таково минимальное требование, предъявляемое всякому научному труду. Труд же богословский должен поставить исследуемый предмет в связь с принятой автором системой учения о Боге и со свидетельствами признаваемого им Божественного Откровения; труд по богословию православному должен, разумеется, установить соотношение приведенных фактов и достигнутых выводов с учением Св. Библии и св. Церкви и показать внутреннюю правду этого учения в области исследуемого предмета, будь он исторического характера или философского.

Чтобы применить этот minimum научного запроса к диссертации г. Коновалова, поставим себе прежде всего такой вопрос: что известно каждому просвещенному читателю о „физических явлениях в картине сектантского экстаза“? ‒ Так озаглавляет автор „первый выпуск первой части“ своей работы, за который он и удостоен советом академии магистерской степени.

Не правда ли, все читатели, с высшим и даже средним образованием, знают, что русские хлысты, малеванцы и др. экстатики обнаруживают нервное возбуждение, перемену в лице, спазмы, далее начинают плакать, смеяться, вскрикивать, подергивать плечами, топать, прыгать, петь, кружиться, испускать пену, падать в обмороки, обнажаться и ‒ заканчивают все свои неистовства свальным грехом?

Что нового сверх этого сообщает автор? ‒ Решительно ничего; о последнем акте радений он и вовсе умалчивает.

Но, может-быть, он дает точное разъяснение этим явлениям, подводит их под различные биологические законы? Ничего подобного. Чем же он наполняет 256 страниц 1-го выпуска I части своего будущего труда? Нельзя же растянуть на целую книгу то, что можно передать на одной странице! Увы, для нашего псевдонаучного метода, исполненного цитатомании, это возможно. Повторяю ‒ автор ничего не прибавляет к тому, что знает о сектантских радениях всякий образованный и даже полуобразованный читатель, но размазывает свой бесполезный материал следующим однообразным способом. „Сектанты на радениях плачут“, озаглавляет он один параграф. ‒ Знаю, ‒ хочет сказать читатель. ‒ „Мало ли, что ты знаешь, а вот почитай-ка“, откуда мы это знаем, ‒ как бы отвечает автор; „слушай же: исправник такого-то уезда в 1846 году рапортовал, что в таком-то селе было радение, и сектант Иван плакал; в 1854 году плакала на радении сектантка Матрена, о чем см. архив такого-то министерства, № такой-то, донесение станового пристава такой-то губернии“. Да Бог с ними, я и так не сомневаюсь в том, что на радениях плачут и смеются, молит читатель. ‒ „Смеются“? говорить автор: „нет, этим ты не отделаешься, ‒ о смехе у меня следующий параграф. Знай, что в 1846 году этот же исправник в том же рапорте доносит, что тот же сектант Иван также смеялся; подобное же сообщала о себе самой на допросе в воронежском окружном суде сектантка Марья, да кроме того такой-то средневековый французский писатель сообщает, что мистики Западной Европы смеялись вовремя усиленной молитвы“. ‒ Да ну их, ‒ выходит из себя читатель, ‒ я и без вашей книги знал, что на радениях и смеются и пляшут. ‒ „Пляшут“! восклицает автор: „о, это вы уж в другую главу забираетесь; это, м. г., другое дело: это локомоторные движения“. Читатель опять сосредоточивает внимание, надеясь найти в мудреном слове какое-нибудь разъяснение, хоть физиологической связи одних явлений с другими, но увы, ‒ он ничего не находит, кроме новых ссылок: из архива такой-то консистории видно, что в 1875 году сектанты села такого-то среди пения повскакали с мест и начали приплясывать, а потом плясать; подобное же явление наблюдалось по делу о сибирских квакерах 1760 г. и т. д., и т. д.

Раздраженный читатель снова пересматривает текст и оглавление, ищет идейной классификации явлений, ищет установления последовательной связи, но кроме десятков, если не сотен сырых ссылок на разные архивные дела, обретает только мудреные наименования самых общеизвестных явлений, которые у автора именуются и вазомоторными (пот и краска в лице) и локомоторными (вскакивание и бегание) и экстатическими любит он и иные специальные выражения: „фонации, секреторные функции, метеоризм и эвритмия“, но все это обозначает самые простые вещи, в роде ‒ течение пены, вздутие живота и т. п., ‒ так что все эти „страшные слова“ столь же мало придают научного значения его совершенно разрозненным, неосмысленным никакою идеею и притом общеизвестным сообщениям о сектантских кривляньях, сколь неудачно пытался известный анекдотический семинарист прослыть философом, прибегая без толку к высокому слогу в самых прозаических заявлениях; именно, вместо того, чтобы объявить эконому, что у него износились подошвы на сапогах, он преважно произнес: „Субстрат моей субстанции дифференцировал к абсолютному нигилизму“. Вот такой именно научный нигилизм, т.-е. полное отсутствие научного объяснения или научной систематизации находим мы и в бесплодном труде г. Коновалова, содержащем голое перечисление общеизвестных явлений с огромным количеством совершенно бесполезных ссылок. Ну кто бы стал построять научное объяснение православной обедни таким способом? Обедня начинается с возгласа диакона: „благослови, Владыко“! В этом можно убедиться по следующими 348 изданиям славянского служебника, 35 греческого и 18 арабского, сверх того из истории такого-то иерарха мы знаем, что однажды, когда диакон, начиная литургию словами: „благослови, Владыко“ и т. д. Затем священники говорили: „благословенно Царство“; кроме перечисленных служебников, мы знаем из романа Мещерского, что священник такой-то, тогда-то и там-то начал литургию возгласом: „благословенно Царство“; в архиве Тульского окружного суда и пр., и пр. Вот именно таким странным, даже смешным, Тредьяковским методом ведет свое описание сектантских радений наш автор. Не мог удержаться от легкой иронии над такою бесплодной цитоманией и один из официальных рецензентов диссертации. Полемисты диссертации отрицают у неё всякий богословский характер, но она лишена не только богословской научной ценности, но и какой-либо ценности психологической или физиологической. Неужели назвать прыгание локомоторным движением, а красноту лица вазомоторными, значит объяснить явление? Увы, этим не только никого не удовлетворишь, но даже не испугаешь теперь и купчих из типов Островского, которые когда-то испытывали беспокойство от таких слов, как металл и жупель.

Но если так, то на что же рассчитывал автор, являясь на суд академии со своим бесполезным агломератом выписок из разных рапортов о сектантах. О, он не без основания рассчитывал на тот же § 4 второй главы своей книжки, который представляет собою некоторое разнообразие со всем остальным содержанием диссертации. Этот параграф (стр. 135 – 157) озаглавливается так: „Религиозные пляски и круговращения в истории христианской церкви, как параллель к сектантским локомоторно-экстатическим телодвижениям“; подобным же параллелям он отводит несколько страниц (175–193) в III главе, где описывает сектантские пророчества и изречения на непонятных языках.

Итак, эти отделы имеют действительно научный характер? Увы, вовсе нет, но такой, который пред современным газетным, а иногда и пред академическим судом охотно принимается, как замена научной ценности книги, как искупление её совершенной ненаучности: они имеют характер кощунственный; они приравнивают к кривляньям и беснованиям современных хлыстов библейские пророчества, апостольский дар языков, мученические хоры,‒ даже изречения св. Евангелия.

Впрочем такого рода перлы попадаются изредка и в других главах диссертации, и они-то только разнообразят её бестолковое содержание. Автор не ошибся в расчете на эти перлы, как мы сказали. Именно рецензент, профессор Соколов, указывает на оба вышеназванные отделы кощунств нашего автора с такой аттестацией: „Таковы интересные экскурсы (автора) о христианской хорее (т.-е. измышленных со стороны автора плясках древних христиан) п глоссолалии (дар языков). Цель, с которою автор собирает все эти аналогии, состоит не в том, чтобы выяснить природу сектантского экстаза (читай ‒ ,,а природу древнехристианских пророчеств и вдохновений“): он приводит их только, как параллели. Но эти параллели создают для описываемых им фактов такую обстановку, в которой факты говорят сами за себя. Благодаря им общий характер явлений определяется сам собою, и становится ясен тот путь, который ведет к их объяснению. Вместе с тем они разнообразят и оживляют книгу“ и т. д. Подобное же говорится и в отзыве г. Громогласова, но прикровеннее, чем у г. Соколова.

Не правда ли, и этот рецензент выражается загадочно, но в то же время поясняет недоговоренность самого автора. В чем же разгадка этой Эзоповской аттестации? Очень просто. Рецензент хочет сказать, но по понятным причинам стесняется сказать прямо следующее: автор-де поясняет, что апостольский дар языков и пророчества, а также умиленные слезы и видения св. отцев ничем не разнятся от сектантских радений, а представляют собою такой же вид человеческого самообольщения, когда напряженная ненормальным образом жизни и суевериями нервная система переводит человека в психофизический транс и заставляет неистовствовать, а легковерных и невежественных людей воображать, будто беснующийся находится в общении с Божеством и получает откровение Св. Духа. Итак, наш автор и рецензент вместе с древними жидами говорят Христу и апостолам, что они бесновались (Iо. 7, 20; 10, 20; Марк.3, 21; Деян. 2, 18).

Укажем несколько таких перлов академического кощунства над повествованием Слова Божия о боговдохновенных озарениях апостолов и др. праведников. Открываем 159 страницу и читаем заглавие параграфа: „автоматическое произнесение непонятных слов (приступ глоссолалии)“. Мы знаем, что глоссолалией именуется дар языков, полученный св. апостолами в Пятидесятницу. Неужели автор не различает от этого библейского явления беснования сектантов? Не различает: „сектантское экстатическое возбуждение“, говорит он, „завершается иногда произнесением каких-то непонятных, тарабарских слов (странных глаголов)“. Кто же не знает, что „странными глаголами“ именуется в известной всеми троицкой стихире апостольская проповедь в день сошествия Св. Духа? и притом не бессмысленные, ибо стихира продолжается так: „странными глаголы, странными ученьми, странными повеленьми (т.-е. новыми) Св. Троицы“.

Автор совершенно бесцеремонно сваливает в одну кучу и тот апостольский дар, и свидетельство Св. Иринея о продолжении его в современных ему христианах (стр. 175) и бессмысленные выкрики монтанистов, и приводимую им в бесполезном изобилии тарабарщину хлыстов и ирвингиан (см. также стр. 5,13,20, 23); затем он с такою же бесцеремонностью подводит под одну категорию массовой экзальтации и пророчество Саула с сынами пророческими и известное предвещание Иоиля, сбывшееся в Пятидесятницу, и засвидетельствованное ап. Павлом множественное пророчество в Коринее (I Кор. 14, 27–35), и массовый экстаз анабаптистов, и „севенских детей“, и наконец ‒ китайских больших кулаков последнего времени (стр. 224). Не желает он различать и хлыстовских рефлективных выкрикиваний от приветствия св. Елизаветы, которая „возопи гласом велеим и рече“, ни известного торжественного возглашения св. Игнатия Богоносца к христианам, от ирвингианских безумных воплей (229 стр.).

Почему же христианская древность вообразила, будто безумная тарабарщина религиозного экстаза есть дар языков? Потому, отвечает нам автор, что эти бессмысленные выкрики весьма разнообразны, а суеверные свидетели их решают по своей неразвитости, что пред ними идет речь на различных им непонятных языках. Так-де и явились „предположения, будто глоссолалы говорят не на одном известном языке, а владеют дарами языков“ (I Кор. 12, 10) ‒ ст. 248. Автор не стесняется подтвердить свое кощунственное предположение ссылкой на ап. Павла о том, что глоссолал „говорит не людям, а Богу, и никто не понимает его“ (I Кор. 14, 2), и продолжает: „впрочем наши сектанты и другие экстатики (читай апостолы и их ученики) не считают эту непонятность глассолалических речей безусловной. Они верят, что некоторые лица из их среды обладают особым даром истолкования языков (1Кор. 12,10) собственных или чужих. Как видите, это суеверие разделял и ап. Павел. Не мешало бы нашему скептику обратить свое просвещенное внимание и на то событие глоссолалия, когда ее поняли совсем еще не веровавшие толпы почти двух десятков различных народностей, заявившие: „сии говорящие не все ли галилеяне? Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились..., ‒ слышим их нашими языками говорящих о великих делах Божиих?“ (Деян. 2, 7–11).

Это сообщение книги Деяний достаточно убеждает нас в глубокой произвольности атеистических предположений автора, а равно и в том, что коринфские слушатели древних глоссолалов не понимали их не потому, чтобы последние говорили вздор наподобие современных ирвингиан и хлыстов, а просто потому, что не все они, а лишь некоторые из них разумели те языки, на которых славили Бога апостольские глоссолалы, получившие сей дар языков, как средство для распространения евангелия между всеми народами согласно обетованию Господню: „языки возглаголют новы“.

Чтобы еще больше унизить христианство чрез уподобление его сектантскому неистовству, автор измыслил вслед за немцами-нигилистами „священные пляски“ у древних христиан, и пользуясь тем, что словом хорейа, хорейо обозначались и пляска, и составление хоров духовного пения, и просто духовное веселье, он, руководясь нечестным приемом историков-отрицателей, замариновал это слово как термин и навязывает ему во всех случаях, где оно упоминается, это специальный смысл религиозной пляски. На таком же приеме основано учение псевдо-рационалистов о заимствовании евангелистом Иоанном Платоновского учения о мировом разуме, хотя апостол говорит не о разуме, а о Слове (и Слово бе к Богу–конечно не разум ж бе к Богу); а последователи г. Коновалова, пожалуй, дойдут и до того, что отыщут в службах св. мученикам и исповедникам одобрение ритуальных убийств, так как здесь подвиги святых mutatis mutandis применяются к военным подвигам древних языческих героев, напр., в службе св. Павлу Исповеднику: „твердым догмат твоих жилами удавил еси Aрия и Македония“, или преп. Андрею Критскому: „Убив Корпонима мечом веры“. Советую воспользоватися и этим средством для дальнейшего оклеветания христианства.

Но возвратимся к Коноваловской хорее. На стр. 136 он приводит сообщение св. Григория Нисского и св. Григория чудотворца, который, собирая народ на праздники мучеников, разрешал им, как еще не отставшим вполне от мирских увеселений, „немного поплясать от радости“, на стр. 140 автор приводит воспрещение Карфагенского собора (397 г.) непристойных плясок в дни св. мучеников. По своей недальновидности автор выписал и греческий текст этих сообщений, но слова хорейя в них нет, и ни откуда не видно, чтобы здесь разумелись религиозные пляски, а не светские развлечения вечером по прошествии праздничного дня, что и поныне делается по праздникам в русских деревнях. Слово хорейя приводится автором первый раз (стр. 141) в изречении Климента Александрийского: посвятись в радость св. таинств и будешь ликовать (хоревсис) вокруг безначального, вечного и единого Бога, при совоспевающем нам Боге Слове“. Автору хочется здесь видеть танцы ангелов на небе, но что значит: ,,при совоспевающем Боге Слове?“ Значит, что ангелы составляют хоры, а Сын Божий им совоспевает. Находит здесь указание на пляски так же безумно, как в изречении Василия Великого: „хорейя (у автора‒танцы) единственное занятие ангелов на небе, и блажен, кто может им подражать на земле“. ‒ Но, согласитесь, что если слово хорейя разуметь не в смысле ликующей радости духовной, а в смысле плясок (вот так занятие ангельское!?), то не было ничего легче, как подражать этому на земле и особенно ублажать так подражателей не было бы оснований. Далее фантазия автора находит остаток древне-христианской пляски (стр. 151) в богослужении православной Церкви ‒ в чинах хиротоний. Не знаю, почему он не приметил ее в песнопениях, напр., в Дамаскиновом ирмосе: „Исайе ликуй“ (хоревсон). ‒ Но думаю, что и действительные религиозные пляски, напр., у абиссинцев, сближать с экстатическими, рефлективными, непроизвольными круговращениями сектантов-экстатиков, т.-е. сливать в одно сознательные целесообразные движения с конвульсивным беснованием ‒ это значит не думать о том, что говоришь, или пишешь, и попросту сказать ‒ городить чушь.

И конечно все апологеты этой жалкой диссертации понимали, что им приходится защищать чушь, одним ‒ по дружеским отношениям с автором, другим ‒ чтобы оправдать его и себя от обличений в печати, а третьим ‒ чтобы своими дутыми похвалами припрятать неосновательность симпатичного им кощунства автора. Вот почему официальные отзывы написаны темно и неопределенно, а похвалы их вращаются все около трудолюбия автора (и заставляют читателя вспоминать басню: Мартышка и чурбан). Вот почему его сослуживцам понадобились и специальные приемы для защиты автора в виде перепечатания в академическом журнале газетной статейки Б. Барсова из „Московского Листка“ (sic!), статейки не только вовсе не научной, состоящей из одних фраз, без видимого знакомства её автора с диссертацией, но и обнаруживающей постыдную неосведомленность в предмете. Возьмите, напр., такое изречение г. Барсова: „и если до ныне церковь поет: „веселыми ногами пасху хваляще вечную“, то ужели это одно и то же с сектантским призывом скакать и плясать? Бедный г. Барсов видимо давно не слушал пасхального канона и начал забывать славянский язык: „хваляще“ относится не к церкви, ‒ тогда было бы „хвалящи“, и не церковь, не молящиеся в ней изображены хвалящими пасху, но древние адские узники: они-то, зряще безмерное благоутробие Христа, сошедшего в ад, „к свету идяху веселыми ногами, пасху хваляще вечную“.

Не лучше этого и выражение г. Барсова об „изнурении плоти и земных ляганиях (стр. 658 и 662 „Богосл. Вести.“ дек. 1908). ‒ Не лягание, г. Барсов, а легание, т. е. лежавшие на земле. Как жаль, что в вашей памяти церковные молитвы сохраняются только в их фарсовых искажениях, допускаемых в запьянцовских компаниях, а не в подлинных созвучиях на церковном клиросе или в священной книге.

Впрочем в сознательном усвоении церковных молитв не силен и сам г. Коновалов: так, в своей магистерской речи он приводит первые слова литургийного гимна так: „Тебе поем“, т.-е. ставит местоимение в дательном падеже, вместо винительного, который пишется: „Тебе“. Мудрено ли, что ему так трудно было разобраться в словах греческих, и они завели его в топкое болото произвольных блуждений вместе с его апологетами.

Но среди этих неудачных апологетов более всего утопил нашего автора некто А. в газете „Столичная Молва“. Желая расхвалить нашего либерального исследователя, он брякнул со своею откровенностью то, что официальные рецензенты выражали только обиняком: этот г. А. пишет: „Проводя эту параллель (древних христиан с хлыстами), автор (г. Коновалов) видимо склонялся к мысли, что христианство вначале точно так же носило сектантский характер. В доказательство этого положения он привел целый ряд выписок“ и т. д. Да, именно целый ряд не к делу относящихся древних свидетельств, да не только древних: автор находит нужным приводить и длинные строфы из комических стихотворений Некрасова (Эй, Иван) и А. Толстого (пляска Морского Царя под музыку Садко). Вообще он отличился на славу своею диссертацией по науке обличения сектантства и защиты православия: в этой диссертации нет ни православия, ни богословия, ни вообще какой-либо науки. И никто так не унижает науку вообще, как ученые апологеты г. Коновалова, готовые с пеной у рта кричать о неприкосновенности знания, свободы исследования науки и мысли ‒ там, где нет ни того, ни другого, ни третьего. Вот почему, при всем желании поддержать и ободрить искреннюю научную мысль, мы, с своей стороны, полагаем, что этот 1 выпуск 1 части будущей диссертации г. Коновалова не только не дает ему права на какую-либо богословскую и вообще ученую степень, но и представляется довольно непонятным, как оправдывают он и его апологеты свое пребывание на службе в высшей конфессиональной школе, сделавшись постепенно профессиональными врагами того вероисповедания, во имя которого существует учреждение, их питающее и уполномочивающее.

Впрочем, если христианство развилось из самообольщения экстатиков, если нет Бога и будущей жизни, то конечно нет и различия между добром и злом, честным и безчестным: все это пережитки средневековых суеверий, а то модное направление мысли, которое господствует теперь в университетской среде, признает только понятия выгодного и невыгодного, а на укоры совести взирает, как на такую дань темной наследственности, с которой должно всеми мерами бороться10.

Волынский архиепископ Антоний.

* * *

1

«Русск. Земля» 1908 г. № 809.

2

„Ст.Москва” № 129, 1908 г.

3

Сравн. „Гол. Москвы” № 258 и „Русск. Земля” № 816.

4

Когда „освободительная“ пресса доносила о моей брошюре „Кто такой Л. Толстой“, ‒ с целью привлечь меня к тяжкой уголовной ответственности0 то «обновленчески-автономные» профессора считали это в порядке вещей!.. С „черносотенцем“-де нечего церемониться!.. Но вот „черносотенцы“ гласно просят пересмотреть дело и отменить автономию. Они борются с ложными принципами, а не лицами, до которых им нет дела... И вот „освободители“ вопят: „донос, интрига“!.. Впрочем, чего ожидать от этих господ, когда они сами заявили о себе, что чужды „элементарных правил литературной и общественной этики“ (см. „Русск. Слово“19 ноября). Князья Трубецкие, наконец, увидели, что в „Голосе Москвы“ нет того, что они сами давно потеряли!..

5

«Вече» № 39. 1909 г.

6

„Вече” № 42. 1909 г.

7

Курсив мой.

8

„Русская Земля” № 816. 1908 г.

9

«Колокол», № 983, 1907 г.

10

Как известно. Св. Синод отказал в признании сочинения г. Коновалова заслуживающим степени магистра богословия, всецело разделяя мнение о сочинении высокопреосвящ. Волынского Антония.


Источник: К диссертации Д.Г. Коновалова: "Религиозный экстаз в русском мистическом сектантстве" / И.Г. Айвазов. - Москва : Верность, 1909. - 44, [3] с.

Комментарии для сайта Cackle