Часть первая. Московская митрополия (с 1589 г. патриархия) и северовосточные епархии в XVI–XVII в.в.

Увеличение территории Московской митрополии после отделения от неё Киевской. Ревизия церковной жизни и епархиального управления на Стоглавом соборе (1551 г.). Число епархий Московской митрополии перед учреждением патриаршества. Учреждение патриаршества на Руси и неосуществившийся проект о прибавке новых архиерейских кафедр. Обзор территориального устройства и состава северо-западных, северных, северо- и юго-восточных епархий к половине XVII в. Епархии: I – Новгородская, II – Псковская, III – Тверская, IV – Ростовская. Просвещение Перми и открытие V – Пермской епархии, переименованной в Вологодскую. Заселение великопермского края при деятельном участии бояр Строгановых. – Завоевание Казанского и Астраханского царств;– VI – Казанская и VII – Астраханская епархии.

В 1458 году большая половина древнейших епархий отошла под власть киевского митрополита. Сравнительно небольшое населенное пространство, сосредоточенное около Новгорода, Твери, Ростова, Суздаля, Владимира, Москвы и Рязани, инородческий восток и пустынный юг достались Москве с её митрополией. На северо-востоке ей достались тундры, леса и болота, населенные не столько людьми, сколько зверями, или людьми похожими на зверей. В одних местах ничего не было, в других жили и хозяйничали враги русских и христианства – татары, ногаи и другие кочевые народы, сменявшие друг друга. Русскому человеку, на долю которого выпала трудная задача просветителя и культурного пионера на европейском северо-востоке, пришлось идти в одну сторону со словом евангелия и мирной проповедью христианства, в другую с мечем и крестом, в третью, наконец, выселять жителей из центра и сторожить свои окраины, не защищенные природой от постоянных вторжений. Всем – и церкви и государству – было много дела. Нашлись подвижники – мирные распространители христианства и герои-борцы за русскую веру и русскую народность. Загорелись огоньки, засветились лучи христианства с севера и востока, даже до моря Каспийского.

В самом начале XVI в. лучи христианского света из Соловецкой обители проникли к финским племенам, жившим по берегам Белого моря. Лопари и корелы с Кандалакской губы запросили храмов, священников и крещения. Их примеру последовали мурманские лопари с берегов рр. Колы и Тутолмы. Немного позже (около половины XVI в.) стали креститься северо-западные лопари с р. Поноя. Тут в горах, лесах и болотах среди диких лопарей самоотверженно потрудились соловецкий выходец св. Феодорит и новгородец Трифон. Последний проник за Колу по р. Печенге до нынешнего Норд-Капа⁶⁷. На северо-востоке трудились неизвестные и известные по имени новгородские выходцы. Из них особая память осталась о роде Своеземцевых⁶⁸. В Перми достойные преемники св. Стефана, просветившего только старую Пермь и зырянские селения, лежавшие по р. Вычегде и Выми, не покидали самоотверженной апостольской деятельности своего предшественника. Особенную ревность проявил Иона (1455–1470), обратив в христианство всю великую Пермь по рр. Вишере, Каме, Чусовой в нынешних уездах Чердынском, Соликамском, отчасти Верхотурском и Оханском⁶⁹.

Единичные примеры крещения выходцев из татар были знаком, что и Казанское царство скоро сделается христианским, а главный город его – Казань из центра магометанства на востоке превратится в христианский центр. Казанское царство, обессиленное внутренними раздорами, в 1552 году пало с тем, чтобы никогда не вставать. Через три года Казань с назначением туда епископа делается вполне христианским городом. За Казанью последовало Астраханское царство. На пустынном юге северо-восточной России начиналась колонизация, но долго задерживалась литовскими войнами и крымскими татарами.

Понятно, что с распространением христианства на северо-востоке и завоеванием целых царств территория Московской митрополии значительно увеличилась по разделении митрополий. Но успехи внешнего распространения христианства и расширения епархиальных территорий далеко не соответствовали внутреннему развитию христианства и церковного порядка в северо-восточной Руси.

Финские племена Вотской пятины, Корела и Чудь с Ижорой, жившие между Балтийским морем и Ладожским заливом, знакомые с христианством еще с XIII в., были только по имени христианскими, в действительности оставались грубыми язычниками или суеверами. Они не знали христианских храмов и священников, а знали свои мольбища с священными деревьями и камнями и своих участников в жертвоприношениях старых арбуев (жрецов). У финских христиан арбуи являлись раньше священников. Их приглашали нарекать имена новорожденным прежде христианского крещения. Мнимые xристиане хоронили своих умерших не на христианских кладбищах, а по-старому – в лесах и курганах. Христианское понятие о браке и брачных отношениях у них не имело места. Новгородский архиепископ Макарий (1534 г.), к епархии которого принадлежали полуверы, написал окружную грамоту всем игуменам, священникам и дьяконам Вотской пятины в Чудский, Корельский, Ореховский и др. уезды, послал ее и святую воду с домовым иеромонахом Илией и двумя боярами. Илья объехал все погосты по уездам и вероятно при помощи бояр истребил все языческое, восстановил православие и многих некрещеных крестил.

В следующем году поездка Ильи повторилась, повторилось истребление язычества и обращение в христианство. Успех миссии иеромонаха Илии был только видимый. Прошло 12 лет, и в Вотской пятине все пошло по-старому. Преемнику Макария Феодосию пришлось снова слать туда по примеру предшественника с точно такой же окружной грамотой софийского соборного священника Никифора и двух боярских детей. Пошло опять истребление язычества и восстановление православия⁷⁰. Конец всему при таком порядке вещей был едва ли скорый, а успех восстановления христианства очень сомнительный. Так было не в одной Новгородской епархии, всюду по окраинам наблюдалось то же. Всюду инородцы только внешне принимали христианство. Митрополит Иона два раза, в 1452 и 1456 гг., писал на Вятку и убеждал духовенство утверждать мирян в христианских понятиях, а самих вятичей – исправиться и выполнять свои христианские обязанности. Позже м. Геронтий вторично и дважды (1488 и 1489 гг.) напоминал вятичам особыми посланиями, что они только называются христианами, а живут хуже нечестивых, т. е. язычников. Не лучше было и в Перми. В 1501 г. 22 августа м. Симон просил духовенство соблюдать пастырские обязанности и наставлять новопросвещенных, мирян убеждал оставить языческие заблуждения и хранить уставы православной церкви⁷¹. В казанском крае среди новокрещеных явились вероотступники. М. Гермоген в 1591 г. доносил о них царю и патриарху⁷².

В самом центре митрополии церковная жизнь оставляла желать много лучшего. Тут не видно борьбы с вероотступничеством, зато представлялось обширное поле для борьбы с нравственными недостатками и отступлениями от церковного порядка. Бесчиние было поразительно не только среди народа, но и среди невежественного духовенства, не понимавшего высоты своего призвания и обязанностей. Собор 1503 г. вооружился против вдовцов дьяконов и священников, забывших страх Божий. Не имея жен, они обзаводились наложницами и по-прежнему продолжали отправлять церковные службы; когда этого не удавалось делать в своей епархии, вдовцы уходили в чужие, жили там и служили преспокойно, выдавая наложниц за жен. Собор осудил вдовцов и лишил всех без разбора права служения⁷³. Однако в лице своих представителей собору, завинившему поголовно всех вдовцов, пришлось выслушать горькую правду с пояснением, что судьи – святители не в праве были винить в церковных беспорядках и упущениях только подчиненных, а должны были, если не большую часть, то половину вины взять на себя. Протест послышался от смелого ростовского вдовца священника Георгия Скрипицы. Он целым посланием и очень резко ответил собору, сказав: «Господие мои, разсудите, от кого зло сталось на земле нашей? Не от вашего-ли нерадения и небрежения, что вы злых не казнили, не отлучали от священства? Господа священноначальцы! Вы ни сами, ни через избранных священников, не наблюдаете за духовенством, не посылаете их в города и села испытывать, как кто пасет церковь Божию, но надзираете за священниками по царскому чину, через бояр, дворецких, недельщиков, тиунов, доводчиков, ради своих прибытков, а не по достоянию святительскому. Вам бы, господа наши, достоит пасти церковь чрез священников богобоязненных, а не мирским воинством»⁷⁴. Конечно, сами святители, как единственно просвещенные лица, лучше всех могли пасти церковь при помощи богобоязненных священников. Но, во-первых, таких священников было мало, во-вторых, сами святители по обширности своих епархий не имели никакой возможности входить в непосредственное сношение с паствой и пастырями. Постоянные отлучки из епархий в Москву на святительские поставления и для представлений царю и митрополиту с подносами и поклонами, отнимали у них много времени, а епархии оставались без надзора или предоставлялись мирскому воинству. Постоянное вдовство очень обширных епархий тогда, и много после, было одним из самых неблагоприятных условий старинного епархиального управления. Перед поступлением на новгородскую кафедру архиепископа Макария (1526 г.) в Новгороде семнадцать лет не было епископа⁷⁵. По этому случаю старец псковского Елеазарова монастыря Филофей в своем послании к великому князю Василию Иоанновичу, между прочим, писал: «да исполниши святыя соборныя церкви епископы, да не вдовствует святая Божия церква при твоем царствовавании». В послании ярко изображено современное состояние псковской и новгородской паствы, откуда легко заключить, как дурно отзывалось на церковной жизни отсутствие епископов⁷⁶. К пастве, остававшейся без пастыря, имели свободный доступ волки с принимавшей эпидемический характер ересью жидовствующих.

Ревизия почти шестивековой русской церковно-исторической жизни, произведенная на Стоглавом соборе (1551 г.), воочию убедила, что всюду и во всем – непорядок. Нельзя не согласиться с преосв. Макарием, что чтение царских вопросов, предложенных Стоглавому собору, может производить в душе самое тягостное впечатление о тогдашнем состоянии нашей церкви и народа⁷⁷. Пастыри и паства жили не по-христиански, церковные чины совершались не сполна, не по правилам и не по уставу (гл. V, вопр. 1). Святители, собравшиеся на собор по слову царя, воззрев издали на свои паствы, врученные Богом, увидели, как много требуется исправлений и улучшений. Все поняли, что вся русская церковная жизнь требует переустройства и обновления во всех своих членах. Попы и дьяконы не знали порядка церковных служб и устава. Вместо изучения устава они пьянствовали, а в храмах безобразничали, бранились неподобными словами, сослужащие дрались между собою до крови и не всегда облачались для богослужений (гл. V, вопр. 23; гл. XXV). Придельные причты по ружным церквам только получали ругу и служили в приделах однажды в год на престольный праздник (гл V, вопр. 30). Вдовцы не совершали только литургии, а все остальные требы исправляли и жили по-прежнему, имея наложниц. Дьячки и пономари были не лучше. В числе их не редко бывали троеженцы (гл. V, вопр. 24; гл. LХХ и др.). Монастыри, в которых преимущественно сосредоточивалось провинциальное епархиальное управление, превратились в гостинницы. Там люди со средствами, разместившись по кельям, целыми ночами пировали и пьянствовали с родственниками и друзьями. Были монастыри, где вместе жили чернецы и черницы, не стеснявшиеся одновременно мыться в банях (гл. V, вопр. 37; гл. ХLI; вопр. 18). Непризванные старцы строили по глухим местам кельи, рубили церкви с тем, чтобы эксплуатировать народ. Они с иконами на груди собирали подаяния на пустыньку и все собранное пропивали по кабакам (гл. V, вопр. 19; срав. V, вопр. 13). Простой народ вел себя не по-христиански. Правда, в нем не оставалось чистого язычества, он забыл языческих богов, но не забыл языческой обрядности. Она вошла в народную жизнь, в народные торжества и сообщила свой характер празднованию христианских праздников⁷⁸. Накануне и в самый праздник Рождества Иоанна Предтечи (24 июня – Иван Купальник) и святками собирались сборища, ночью происходили общие купания, плесканья и умыванья в реках. В первый понедельник Петрова поста ходили в рощи для бесовской потехи; в троицкую субботу мужья и жены, неистово наплакавшись на могилах родственников, заканчивали поминки пением и плясками под игру скоморохов. В великий четверг при свете пылающих костров народ звал мертвецов (гл. 41. 92). Народное гаданье и волшебство только усовершенствовались. Просвирни, взяв деньги с заздравных и заупокойных просвир, перечитывали имена поминаемых, и нашептывали над просвирами, «аки арбуи в Чуди». Попы этому не препятствовали (гл. V, вопр. 11), они сами торговали четверговой солью, продержав ее предварительно под престолом с великого четверга семь недель; от этого она будто бы делалась врачебным средством, не только для людей, но и для скота; народ верил и покупал ее. Служители престола, поддерживая суеверия в народе, клали на престол на шесть недель детский послед (сорочку); оставляли на престоле по 6-ти недель мыло, принесенное для освящения. Суевериям, гаданиям и приметам не было конца (гл. ХLIІ, ХСІІІ и др.). По селам бродили косматые, грязные и безобразные обманщики, мужики, бабы, девки, выдавая себя за пророков и пророчиц. Народ верил их неистовым крикам (гл. ХLI, вопр. 21).

Стоглав обнаружил и обличал все пороки, но не мог придумать действительных средств уничтожить их и тем самым обновить русскую церковную жизнь. Собор только усилил надзор за духовенством, особенно за вдовцами, учредил поповских старост и десятников. Решено разгонять сборища и игрища. Тут могла помочь только физическая сила. Кто бы сделал это силою слова и убеждения, сознавая весь вред суеверий, – того не указали. Впрочем определили, чтобы архиереи испытывали ставленников и ставили только достойных, но где взять достойных – осталось вопросом. Вся беда заключалась в том, что достойных и учительных пастырей совсем не было за прикрытием школ, бывших в Москве и Новгороде.

Ненормальный порядок постройки церквей еще больше затруднял дело. Тогдашняя русская церковь страдала избытком храмов, в большинстве отличавшихся своим убожеством при крайнем недостатке грамотных кандидатов священства. По свидетельству Стоглава случалось, что прихожане, оставив старый храм, без нужды строили новый. Делалось это не ради Бога, а по тщеславию, гордости и ради своих жен. Иные просто сбредят что-нибудь ночью и принимаются за постройку храмов или молитвенных домов: устроят в них на скорую руку и кое-как самое необходимое и заводят по церкви причта. О достойных священнослужителях тут не могло быть речи. Скоро возникшая церковь скоро и пустела, служители её брели в разные стороны и скитались по разным церквям, увеличивая собою количество ненужного, и часто ни на что негодного, духовенства. Печальнее всего то, что некоторые строили церкви без архиерейского благословения и добывали к ним причты, вероятно, из бродячих попов (гл. LХХХII и др). Приходилось, конечно, ставить достойных, но эти достойные скоро делались недостойными и забывали свои обязанности. Они, выйдя непосредственно из народной среды, сливались с народом и начинали верить и жить по-народному. Их можно было узнать и отличить лишь в храме при богослужении и совершении христианских треб. Близость к народу имела несомненные выгоды лишь при учительном пастыре, какие были в редкость, и церковные непорядки росли, а народ жил и верил по-своему.

Собор вменил в непременную обязанность местным архиереям улучшение церковной жизни и упорядочение епархиального управления в пределах своих епархий. Он постановил, чтобы архиереи по священным правилам каждый в своем пределе ведал духовно и телесно все мужские и женские монастыри, архимандритов, игуменов, игумений и строителей, весь священнический и монашеский чин с церковными причтами. На обязанность святителей возложено было учить всех подчиненных, при этом не истязать от них ни пиров, ни даров, ни лишних почестей. По соборному определению, архиерей сам соборне с великим истязанием и обыском должен был судить тех, кого ведал духовно и телесно, но так, чтобы суд его был непорочен (гл. 66). Только за немощью епархиальные архиереи могли поручать суд своему наместнику, митрополит напр., владыке сарскому и подонскому (гл. 68). Никто другой, как сам епархиальный архиерей обязывался следить, чтобы в его пределе доходы собирали люди лучшие, которых, кстати заметить, тогда негде было взять, и чтобы церкви не пустовали и не стояли без книг, икон и пения (гл. 70). Словом, Стоглав при ужасном расстройстве русской церковной жизни и епархиального управления возложил на тогдашних архиереев, все-таки более других образованных людей, неудобоносимое бремя. Разумеется, представителям высшей епархиальной власти пришлось разделить и раздать это бремя своим пособникам по епархиальному управлению – поповским старостам и десятским, чтобы они почасту назирали за церковным порядком. Сами архиереи по-прежнему остались в неведении, что творилось в отдаленных уголках особенно обширных и беспорядочно разграниченных епархий. Они даже не знали пределов своих епархий и спорили⁷⁹. При таком порядке вещей главным епархиальным управителям и благоустроителям обо всем приходилось узнавать из вторых или третьих уст, конечно, не в подлинном виде. Единственного свидания и испытания при поставлении, опять-таки через людей, было слишком мало, чтобы хорошенько узнать ставленника; знать непосредственно, каковым ставленник оказывался в жизни, как вел себя и что предпринимал для искоренения остатков язычества в народе, у епархиального архиерея не было возможности. Стоглав мог только говорить о личных свиданиях и совещаниях протопопов и попов с своими архипастырями по духовным делам. Разве какая-нибудь необыкновенная вина заставляла попа или дьякона невольно побывать в епархиальном городе, но и тут притянутый на суд, кажется, редко видел своего владыку, а чаще видел его доверенного. Прожив неделю, другую и побывав в архиерейских судебных избах или на домах, у кого следовало, виноватый с пустыми карманами и желудком отправлялся восвояси, чтобы опять зажить по-старому. Стоглав за взяточничество и волокиту грозил великой святительской и царской опалой и тройным штрафом (гл. 68). Но это устрашало далеко не всех. Самоуправство, какое-то безначалие с неизбежными при этом волокитой, сутяжничеством и взяточничеством остались в полной силе после Стоглава при новом суде и новых судьях. Контингент пастырей не улучшился. Проект собора об открытии училищ в Москве и по всем городам с благословения епархиального архиерея под руководством протопопов и священников для обучения всех христиан, а главное, для приготовления, хотя бы грамотных, кандидатов священства, совсем забыли. И стали будущие иереи, единственные просветители темного люда, учиться у прежних мастеров, еле бродивших по книжке. Мученики науки, подобно прославленным геннадиевским ставленникам, несли своим учителям денег и каши. Учителя съедали кашу, клали деньги в карман, а научить ничему не могли. Приходилось таких выучеников ставить в попы, поскольку земля была такова и поучиться хорошенько было не у кого и негде.

Стоглав, коснувшись всех сторон церковной жизни, разобрал и разработал очень подробно вопрос о церковном управлении – преимущественно святительском суде. Он определил духовенство по всем делам, кроме воровства и душегубства, а мирян по духовным делам судить духовным судьям под председательством епископа. Светские лица могли быть только писцами, а архиерейские бояре и дети боярские, взятые под контроль правительства, приставами и следователями чисто полицейского характера с исполнительной ролью.

Решив очень много серьезных вопросов, Стоглав ни словом не обмолвился о числе и величине русских епархий. Впрочем, едва ли могла заходить об этом речь, когда епископы неослабно и ревниво охраняли свои пределы и сумели обойти серьезно поставленный вопрос о церковных вотчинах. Как раз около этого времени вышло крупное недоразумение у м. Макария с Касьяном рязанским из-за Шацка⁸⁰. Собор, много говоривший об освящении храмов, ставленных пошлинах, ни слова не сказал о том, можно ли одному архиерею, духовному учителю и вотчинному владельцу, завести порядок и следить за всем в епархии, иногда раскинутой на тысячи и сотни верст. Через сто лет оказалось, что новые судьи судили не лучше старых, народ верил не лучше прежнего, а попы не думали учить его. Епархиальные архиереи, являясь ответственными за паству, вверенную им Богом, конечно, были виноваты в упущениях и непорядках церковной жизни по своей епархии, но лишь потому, что некоторые из них имели очень обширные и совсем неустроенные епархии.

Стоглав разъехался, обличив пороки церковной жизни. Он указал одну радикальную меру к искоренению церковного зла – заведение училищ во всех городах при домах священников, дьяконов и дьячков для народного образования и подготовки достойных пастырей. Но эта мера не имела твердой почвы в контингенте наличных причтов, которым самим оставалось учиться очень многому. Они сами не знали церковной службы и верили во всякие бредни не лучше народа. При тогдашнем состоянии духовенства можно было заводить школы только при епархиальных кафедрах и под непосредственным надзором самих архиереев. Архиереев же в дни Стоглава на всю обширнейшую северо-восточную половину России было всего десять – Макарий, митрополит московский и всея России, архиепископы: Феодосий новгородский и псковский, Никандр ростовский и ярославский, епископы: Трифон суздальский и тарусский (ошибочно назван старорусский), Гурий смоленский и брянский, Касьян рязанский и муромский, Акакий тверской и кашинский, Феодосий коломенский и каширский, Савва сарский и подонский и Киприан епископ пермский и вологодский⁸¹. К ним через четыре года прибавился одиннадцатый – Гурий, архиепископ казанский⁸². Конечно, на первых порах и в крайности можно было удовлетвориться десятью школами для подготовления грамотных кандидатов священства. Вся беда заключалась в том, что учить в них было некому. При малочисленности и обширности епархий архиерейские школы и с учителями не могли помочь горю на окраинах. С окраин не ехали учиться, а из центра ученые не ехали на окраину. Кто вздумал бы с окраин поучиться, тот сразу узнавал себе цену и, конечно, не ехал на службу в места, на сотни и тысячи верст удаленные от епархиального центра. Но долго не открывались школы с самой незатейливой программой, составленной на Стоглаве – обучение грамоте (чтение), письму, церковному псалтырному пению и чтению налойному с практическим курсом в церкви на клиросе. Долго не заходила речь о другом, не менее радикальном средстве к исправлению церковной жизни и упорядочению епархиального управления – речь об открытии новых епархий в территориях прежних. Между тем постепенное увеличение русской территории, вследствие завоеваний с поступательным колонизационным движением русской народности, государственности и веры в глубь инородческих стран и степей, населенных беспокойными дикими племенами, и естественный, хотя и медленный, внутренний рост Русского государства не могли не отразиться на объеме наличных епархий.

С ростом русской территории росли и территории русских епархий. Вместе с быстрым увеличением епархиальных территорий представителям церковно-административной власти в лице епархиальных архиереев с каждым годом становилось труднее, а в иных случаях положительно не возможно, надлежаще содействовать развитию русской церковной жизни, наблюдать за чистотой веры и порядками. Вологодский владыка скоро должен был посылать священников в Сибирь, казанскому достались два татарских царства – Казанское и Астраханское, помимо черемис, башкиров, вотяков,– короче весь юго-восток Русского государства от Вятки чрез Уфу до Астрахани; Новгородская епархия всегда была необъятной; область рязанского владыки с переходом сарского в Москву на крутицы тоже расширилась; тоже, но в большей мере, нужно сказать о митрополичьей епархии. Понятно, что с расширением епархиальных территорий после Стоглава церковные нестроения легко могли поддерживаться. Тогдашняя государственная жизнь не отличалась особыми порядками, скорее страдала от беспорядков больше церковной. При тесной связи древне-русской церковной жизни с государственной, повсюдныя нестроения той и другой могли только пополнять друг-друга и быть плохим примером друг другу.

Для всех было понятно, что обширность и малочисленность епархий при многосложности архиерейских обязанностей служили одной из главных причин церковного застоя и беспорядков, но никто не решался начать дела о прибавке епархий. Сами архиереи не начинали. Перед ними наряду с сильными побуждениями уменьшить и упорядочить объем и территории епархий, при тогдашнем вотчинном и тягловом строе епархиального управления, выступал ряд не менее сильных побуждений и обстоятельств, препятствующих всяким начинаниям в этом роде. Не случайно дело открытия новых епархий и более или менее правильное устройство их территории после серьезной и широкой попытки затянулось и затянулось на целые века.

Прошло около полутораста лет после разделения митрополий и освобождения сев.-вост. России от церковно-иерархической зависимости Константинополя. Москва, давно стремившаяся к церковной самостоятельности, наконец доросла до твердого сознания, что ей суждено заменить Византию и, будучи третьим Римом, по церковному устройству сделаться одинаковой с ней. При усилении Московского государства стремление к полной самостоятельности Москвы завершилось учреждением патриаршества на Руси по византийскому образцу. Патриаршество придавало новую силу и блеск первенствующему русскому иерарху. Но блеск этот был несколько слаб. У высокаго представителя русской церкви, сравнительно с византийским патриархом, было слишком мало подвластных митрополитов, архиепископов и епископов⁸³. Это последнее обстоятельство одновременно послужило поводом и основанием впервые довольно серьезно затронуть вопрос об увеличении числа епархий на Руси. При учреждении патриаршества в 1589 году «на утверждение и совершенного ради благочестия святыя и непорочныя православныя христианския веры и в почесть превеликого престола патриарша царствующаго града Москвы» константинопольский патриарх Иеремия с московским и всероссийским Иовом на соборе определили – в великом русском царстве, в преименитых и богоспасаемых градах, помимо патриарха, быть четырем митрополитам – в великом государстве Новгородском, в царствующих городах Казани и Астрахани, в великом княжении города Ростова, близ царствующего города Москвы на крутицах; шести архиепископам – в великих княжениях на Вологде, в Суздале, Низовыя земли в Н.-Новогороде, в Смоленске, в Рязани и в Твери; восьми епископам – в государстве г. Пскова, в великих княжениях в Ржеве Володимирове, на Белоозере, в великом княжении (имя которого не названо), на Великом Устюге, в удельных княжествах на Коломне и в Дмитрове, осьмому епископу быть в Севере, Брянске и Чернигове. К одиннадцати старым епархиям проектировалось прибавить восемь новых – именно архиепископство в Нижн. Новгороде, епископства в Пскове, Ржеве Владимирове, Великом Устюге, на Белоозере, в великом княжении, имя которого не названо, в Брянске, Севере и Чернигове и последняя в Дмитрове⁸⁴.

М. Иов, избранный и поставленный в патриархи, сразу приступил к выполнению соборного определения, но выполнил из него самое несущественное. Он произвел трех архиепископов и епископа сарского в митрополиты, пять епископов в архиепископы. Коломенский епископ Иосиф остался в старом звании, Мисаил, назначенный на вновь открытую псковскую кафедру, получил титул епископа, шестая архиепископия, предполагавшаяся в Нижнем Новгороде, не открыта. Не открыто и семь епископий, проектированных в уставной грамоте. В числе русской иерархии, подведомственной московскому патриарху, долгое время находился греческий архиепископ Арсений елассонский. Ему самим царем Феодором Ивановичем было указано жить в Москве и служить в Архангельском соборе по усопшим русским князьям. Арсений, не имея особой епархии, назывался то архиепископом елассонским, то архангельским, и вместе с другими участвовал в избрании патриарха⁸⁵.

Таким образом, число русских епархий слишком мало увеличивалось сравнительно с проектом. Чрез три – четыре года прибавилось епископство Корельское и Орешецкое, учрежденное не территории Корелии, приобретенной 1591–1594 г., но оно подобно епархиям Полоцкой и Юрьевской прекратило свое существование с уступкой Корелии шведам (1611–1617 гг., никак не позже 1617 г.). Астраханская епархия, открытая на территории Казанской в 1602 г., заменила собою отошедшую к Литве Смоленскую. В 1620 году открыли епархию в Сибири, но эта не из числа проектированных. Очередь до открытия епархий, проектированных при учреждении патриаршества, наступила не ранее второй половины XVII в. Раньше было не до открытия епархий. Внутренние политические неурядицы, возникшие с прекращением династии Рюрика и Владимира Св., тяжелые смутные времена самозванщины, искательство русского престола, постоянные войны, пагубное разбойничье опустошение всей России, задержали правильный ход развития русской государственной и церковной жизни. К этому не случайно прибавилось еще два зла – голод и мор, втегдашние внутренние враги, всегда помогавшие внешним врагам опустошать страну. Русское государство, ослабленное со всех сторон, вместе со Смоленской областью и епархией вынуждено было потерять почти всю юго-западную окраину, приобретенную Иваном III и Иваном IV. В эти тяжелые времена северо-восточная Русь едва не разделила печальной участи современной ей юго-западной половины. Церковь и подъем народного духа чуть не на развалинах России спасли и веру, и национальность, и русское представительство в доме Романовых. Словом, новый период жизни русской церкви, период её полной самостоятельности с учреждением патриаршества, начался среди самых неблагоприятных обстоятельств. То было время страшного повсюдного разорения и опустошения русской земли, а вместе и русской церкви. Тогда страдали все жители России. С мирянами страдало и духовенство – пастыри и архипастыри. Гибли села, города и целые области, с ними разорялись и разрушались приходские церкви, монастыри, архиерейские дома и церковные имения. При таком состоянии России подавлялись и расстраивались все отправления тогдашней государственной жизни. Безначалие открыло простор грабительству с разоренного крестьянства. Народ покидал насиженные места и бежал, куда глаза глядели, дополняя собою разбойничьи шайки. Таково было внешнее положение и внутреннее состояние России, когда явился первый проект увеличения числа архиерейских кафедр. Даже в половине XVII в. Россия не освободилась от разорений и опустошений⁸⁶. Однако после долгого молчания послышались, хотя не сразу, уже настойчивые голоса, что малочисленность и обширность епархий по-прежнему дурно отзывается на русской церковной жизни и что необходимо прибавление епископов.

Что представляла по своему составу и объему каждая епархия ко времени учреждения патриаршества, точно и определенно сказать трудно. Несомненно одно – тогдашние епархии были велики и епархиальные границы их только на первых порах совпадали с границами удельных княжеств, постепенно входивших в состав единодержавного русского государства. На последнее отчасти указывают названия их в уставной грамоте об учреждении патриаршества и увеличении числа епархий. По крайней мере соответствия между гражданским и церковным делением требовали греческие каноны, принятые на Руси (IV вс. пр. 17; IV вс. пр. 38). Историческая действительность, правда, не вполне подтверждает сказанное. Князь Владимир, отпуская сыновей на уделы, просил их советоваться в делах со своими епископами. Несомненно, самое разделение Руси на уделы стоит в связи с разделением её на епархии⁸⁷. Следовательно, начальное епархиальное деление Руси до некоторой степени соответствовало удельному.

В истории русской церкви сразу заметно отступление от греческого правила в силу особенностей новой русской церкви в государстве с удельно-вечевым складом, где при смерти или задолго до неё отец – князь из своего княжества посредством раздачи в управление и владение своим сыновьям отдельных городов делал несколько новых княжеств или административных единиц. Младшие князья обязывались слушаться старшего в роде, хотя не всегда так делали. Многие из них стремились быть самостоятельными, из-за чего ссорились между собой, даже дрались. Епископ главного города с престолом в городе старшего князя старался мирить враждовавших и своей епархией объединял вновь образовавшиеся княжества. Поэтому, когда речь идет о русских епархиях и соответствии их границ с княжескими, необходимо иметь в виду первичные или скоро выделившиеся из них Великие удельные княжества, напр., Новогородское, Черниговское, Рязанское, Тверское, Смоленское, Суздальское, разделившееся на Ростовское и Владимиро-Суздальское и т. п.⁸⁸.

Старые государственные удельно-княжеские границы сгладились с развитием государственного единовластительства и подчинением северо-восточных княжеств московскому престолу, остались только епархиальные. Но и эти границы не везде были устойчивы, изменяясь соответственно внутреннему изменению государственных границ и внешнему территориальному росту русской церкви и русского государства. Ко времени учреждения патриаршества некоторые, особенно окраинные епархии, значительно увеличились и далеко вышли из границ тех княжеств, в пределах которых основались. О величине тогдашних епархий в пространственном отношении можно судить по обширности вообще русской территории к тому времени. На одиннадцать епархий Московской Руси в 1584 г. приходилось приблизительно 75 159 кв. миль. В самом конце XVI века (1598 г.) пространство России было 130 132 кв. миль⁸⁹. Правда, по величине не все епархии были одинаковы, но все вообще были велики; особенно велики были Новгородская, Московская, Казанская, Рязанская, Ростовская и Вологодская.

Исторический обзор территориального устройства русских епархий патриаршего периода в связи с вопросом об открытии очень немногих новых и закрытии старых к половине XVII века, когда снова послышались голоса о прибавке епархий, даст более или менее отчетливое представление о пространстве и составе их за более ранний период.

Новгородской епархии издревле принадлежали, кроме Новгорода с его областью, Псков, Изборск, Выборец, Володимерец, Опочка, Юрьев Ливонский, Нарва, Ивангород Ямь, Копорье, Орешек, Холмогоры, Вага и уезды этих городов⁹⁰. По такому краткому перечню мест, принадлежавших новогородской кафедре, видно, как обширна была территория древней Новогородской епархии. Она помимо Новгородской области заключала в себе всю Псковскую, всю Корелию и Ингриио с так именуемым Поморьем. Она шла далеко на северо-восток до левобережья р. С. Двины, даже дальше до Печоры и терялась в северном приуралье, начинаясь на западе с границ нынешнего Отзейского края, частнее Курляндии, Эстляндии и Лифляндии⁹¹.

В XIV веке, во время независимости Новгорода, в северном пространстве, именуемом Заволочьем, по бассейну р. С. Двины из новгородских двинских волостей и земель известны были Орлец – главный город двинской земли, Матигоры, Колмогоры, Кур-Остров, Чухчелема, Ухт-Остров, Конечные дворы, Ненокса, Уна, Кривой, Ракула, Наволок, Челмахта, Емец, Калея, Пилии горы, Нижняя Тойма, Вельск, Кубена, Сухона, Кемь, Андона, Чухлома, Каргополь, Кокшенга и Вага, из вятских городов Орлов и Котельнич⁹². Иван III, собираясь в поход, почти накануне покорения Новгорода послал в 1471 г. войско на Двину в заволоцкие, устюжские, вятские и вологодские земли со всеми тамошними новгородскими пригородами, волостями и погостами; сам пошел на Новгород, Псков и Русу⁹³. После похода произошел раздел двинских областей между Новгородом, и Москвой: пополам разделены области Емец, Матигоры, Чухчелема и др., некоторые полностью отошли к Москве. По этому случаю новгородцы, по благословению Феофила, нареченного на архиепископию Новгорода и Пскова, написали отказную и послали ее на Пинегу, Кевроль, Чаколу, в Пермь, на Мезень, на Пилии горы, на Немьюгу, на Пинежну, на Выю и на Суру поганую старостам и всем христианам, объявляя, что их земли теперь принадлежат не Новгороду, а вел. кн. Ивану Васильевичу⁹⁴.

Северо-восточные новгородские земли с переходом их под власть Москвы, вероятно, поступили в ведение московского митрополита и Новгородская епархия ограничилась р. Северной Двиной. Пинега, Кевроль и Мезень вместе с Вятской землей отошли к митрополичьей епархии. В договорной грамоте 1471 г. новгородскому владыке дань выговаривается только на Вологде, а о Пинеге и Кевроли не упоминается. В начале XVII в. там был патриарший десятильник, игумен Сийского монастыря. Он вместе заведывал и новгородской частью, будучи непосредственно подчинен новгородскому митрополиту. Из патриаршей грамоты 1625 г. к игумену можно заключать, что там были смесные владения патриарха с митрополитом, начало которых нужно относить к 1471 году⁹⁵.

Новые московские приобретения представляли собой скорей пустыню, чем населенные места. Колонизация этого края и постройка церквей в очень немногих пунктах по р.р. Пинеге, Мезени и Печере принадлежала выходцам из Новгорода. Сравнительно поздно, около половины XVI в. они построили несколько церквей на правом берегу р. Печоры против Цыльмы⁹⁶. Церкви по р. Печоре, где жили старые новгородские данники⁹⁷, были самыми восточными и для Новгородской епархии. Дальше этого не шла христианская колонизация северо-восточного поморья.

Места, оставшиеся за новгородской кафедрой, были значительно населеннее. В Заволочье, помимо городских и сельских церквей, близь и вдали от них в бассейне нижнего течения р. Двины и её притока Емца, стояло несколько небольших монастырей. Они служили приходскими храмами для окрестных жителей, а впоследствии все, кроме Сийского, обращены исключительно в приходския церкви. Главным городком этой местности был Орлец, основанный новгородцем Лукой Варфоломеевым в 1342 г. Предприимчивый новгородец без согласия веча и без благословения своего владыки набрал холопов – сбоев, отправился с ними на Двину, взял заволочскую землю со всеми погостами и собрал около себя емчан⁹⁸.

Во время самостоятельности господина Великого Новгорода успела значительно заселиться Вага. Так называлось все пространство от истоков р. Ваги до впадения в Двину. При устье Шенги в Вагу был главный город Важской десятины Шенкурье, нынешний Шенкурск, Архангельск. губернии. По р. Ваге издавна были известны другие населенные места, – таковы Вельск в верховьях Ваги при устье р. Вели в Вагу, Терминг, Паденгский острог и поселения по р. Кодыме, впадающей в Двину. Потомки одного новгородского выходца, важского посадника Василия Матвеева Своеземцева особенно много потрудились над постройкой важских церквей. Василий Своеземцев в самом начале XIV в. откупил этот край у туземцев финнов, завел поселения, построил церкви и развил промышленность. Другие новгородские выходцы стали покупать у него земли и усилили колонизацию края, продолжая трудиться там вместе с Своеземцевыми. Новгородский митрополит Киприан (1631 г.) причислил к лику святых одного из Своеземцевых, умершего в 1462 г. в иночестве с именем Варлаама⁹⁹.

В 1526 г. лопари, жившие близь Кандалакской губы, вероятно, возбужденные св. Феодоритом или другим проповедником из соловецких выходцев, послали своих старейшин в Москву к велик. князю Василию Ивановичу просить антиминсов и священников. Вел. князь велел новгородскому архиепископу Макарию отправить туда соборных священника и дьякона. Посланные освятили храм во имя Иоанна Предтечи и крестили много лопарей. В 1532 г. более отдаленные лопари Мурманских берегов с рек Колы и Тутоломы также и у того же архиепископа просили антиминса и священников. Посланы соборные священник и дьякон, они крестили лопарей за Святым Носом (один из мысов Ледовитого океана при входе в Белое море) и освятили две церкви – Благовещенскую и Никольскую¹⁰⁰. Около половины XVI в. у лопарей с р. Поноя, впадающей в Белое море с сев.-запада, по их просьбе на р. Поное построена церковь во имя апостолов Петра и Павла¹⁰¹. Просветитель лопарей, живших по берегам р. Колы, св. Феодорит построил у самого устья реки Троицкий монастырь. Севернее всех зашел другой просветитель лопарей – Трифон. Он трудился за р. Колой у лопарей, живших по р. Печенге и Паз у нынешнего Норд-Капа. Проповедник выпросил у Макария новгородского грамоту на постройку храма, а затем пешком сходил за антиминсом. Его трудами построены две церкви – Троицкая на р. Печенге и Борисоглебская на р. Паз. Отсюда христианство распространилось по Терскому берегу и всему поморью. Вскоре на поморских финских берегах, среди просвещенных светом евангелия, начали строиться другие церкви. В XVI в. по беломорскому и корельскому берегам на р.р. Унежме, Вирме, Сороке, Выге, Суме, Шуе, Кеми, Керети, Варзухе и др. уже было много церквей¹⁰².

Другие финские племена – корела, чудь, ижора, жившие между Балтийским морем и Ладожским озером, знакомые с христианством еще в XIII в., долго оставались полуверами и были предметом постоянных забот новгородских владык. К ним, как известно, архиепископы Макарий (в 1534 г. и в 1535 г.) и Феодосий (1547 г.) посылали с миссионерами особые послания. Новгородские миссионеры уничтожали язычество и восстанавливали православие в Вотской пятине, Ижоре, в окрестностях Ивангорода, Яма, Копорья, Ладоги, берегов Невы до Каянии и Лапландии. Просветителем чуди на границах Лифляндии был преподобный Корнилий, с 1529 г. игумен псковского Печерского монастыря. Он построил там несколько храмов, между прочим, в Нейгаузене, а причты их содержал на счет Печерского монастыря¹⁰³. Но судьба православия в Прибалтийском крае была печальна. Постоянные войны со шведами и ливонцами рядом с пропагандой латинства совсем уничтожили его там, где трудился Корнилий.

Новгородские архиереи не забывали отдаленных краев своей епархии, но лично посещали их очень редко. Корелию и корелов в первый раз удостоил своим вниманием святитель Симеон (1416–1421) в 1419 году, когда норвежцы опустошили их землю и разорили в ней много церквей и монастырей. Позже, в 1446–1447 г. архиепископ Евфимий ездил за Волок, чтоб благословить новгородскую отчину, свою архиепископию и своих детей. Он поехал в августе, а вернулся в январе «из заволочья»¹⁰⁴. Раньше, в 1442 г., архиепископ лично освятил церковь в г. Старой Русе при Спасском монастыре¹⁰⁵.

Самых беглых заметок из политической истории края, его колонизации и распространения христианства на русском севере при деятельном участии новгородских владык достаточно, чтобы видеть, как велика была Новгородская епархия. До падения новгородской вольности на северо-востоке её предельным пунктом нужно считать р. Печору, а после подчинения Новгорода Москве – р. С. Двину. На севере пределом её были океан с Белым морем, на северо-западе и западе р. Печенга и почти прямая линия с верховьев её по левобережью Ладожского озера чрез устье Невы в Финский залив. Рекой Наровой и левобережьем Чудского озера к верховьям р. Льжи, левого притока р. Великой, где стоял г. Нейгаузен, проходила юго-западная граница Псковской области мимо Эстляндии и Лифляндии. Южная граница Новгородской епархии шла по старой границе Новгородской области, но с подчинением её Москве значительно укоротилась; она уже не доходила до р. Печоры. Исходным пунктом её на западе были верховья р.р. Великой с Ловатью, а конечный пункт находился в среднем бассейне р. С. Двины. Эта граница прорезала много смесных новгородских и московских земель около Бежецка, Волока и Вологды, причем изображала ломаную линию; она то поднималась на север до озера Лаче, где стоял г. Каргополь, то опускалась до верховьев Сухоны, затем, минуя г. Устюг, чрез бассейн р. Кокшенги, поднималась к северу на Двину, где и заканчивалась¹⁰⁶.

Древне-новгородские земли и новопросвещенные края в территорию Новгородской епархии своим полным составом входили только до подчинения Новгорода Москве. С потерей самостоятельности господина Великого Новгорода, новгородский архиепископ уступил Москве самую отдаленную часть своей епархии по р.р. Пинеге, Мезени до Печоры.

С 1571 г. началось интересное дело о двукратном присоединении к Вологодской епархии придвинских городов и мест – Двины, Холмогор, Каргополя, Турчасова и Ваги с уездами¹⁰⁷, «изстари принадлежавших Новгороду». Первое присоединение областей к Вологодской епархии, продолжавшееся тринадцать лет, последовало в 1571 году. Это был последний год пребывания в Вологде царя Ивана Васильевича Грозного. Присоединением новых городов и мест к Вологодской епархии Грозный выразил свое личное расположение к г. Вологде, как возвышенному им гражданскому пункту¹⁰⁸. Сказать так можно только по догадке. Со смертью царя кончилась зависимость новгородских областей от Вологодской епархии. Преемник Грозного царь Феодор Иванович в 1584 году, переговорив на соборе с митрополитом Дионисием, архиепископами, епископами, решил Двину, Вагу, Каргополь, Холмогоры и Турчасов с их уездами по-прежнему отдать в Новгородскую архиепископию. В 1606 г. новгородский архиепископ Исидор получил подтвердительную грамоту от царя Василия Ивановича (Шуйского) на право ему лично и всем, кто будет после него на новгородской кафедре, владеть этими городами с правом суда и сбора церковной дани¹⁰⁹.

Видимо, не без сожаления вологодская кафедра рассталась с даром Грозного: новгородским владыкам потребовались подтвердительные грамоты. Нужно ожидать, что при первом удобном случае Вологда предъявит свои права на взятые у неё, хотя и чужие, области. Неблагоприятные политические события – смуты самозванщины, междуцарствие и случайные архиереи на вологодской кафедре¹¹⁰ несколько отсрочили дело.

В то время, как была восстановлена часть древних пределов Новгородской епархии на северо-востоке, новгородская кафедра навсегда лишилась исконных своих областей на западе. В 1589 г. на её территории открыта самостоятельная Псковская епархия¹¹¹.

Открытием Псковской епархии решен старый вопрос. Псков давно тяготился своей зависимостью от Новгорода. При том значении, какое имел новгородский владыка в политических делах, своей церковной зависимостью от Новгорода Псков тяготился не меньше, чем политической. С попыткой быть политически самостоятельным он пытался быть самостоятельным и в церковном отношении. В 1331 году псковичи приняли к себе князем Александра Михайловича тверского, тогда же они выбрали и послали инока Арсения к м. Феогносту с просьбой посвятить его епископом в Псков. Но митрополит, чтобы не обидеть новгородского архиепископа и самих новгородцев, отказал просителям.

Князь, только что принятый во Псков, посылая Арсения, вошел в соглашение с Гедимином и литовскими князьями. Это обстоятельство несомненно помешало делу¹¹². Много позже в 1463 г. псковичи рассорились с новгородцами, не помогавшими им в войне с немцами, и отказали новгородскому архиепископу Феодосию в пошлинах и праве пользоваться псковскими вотчинами, принадлежавшими Софийскому дому. Не ограничиваясь этим, они послали грамоту московскому князю Ивану Васильевичу и просили себе особого епископа из псковичей. Просители предлагали великому князю взятку в 50 руб. Князь не осмелился сразу решить очень важное дело; но после совета с м. Ионой, принимавшим вместе с князем все меры удержать за Москвой новгородских архиереев, отказал, прибавив, что во Пскове никогда не было особой архиерейской кафедры¹¹³. Псковичи сначала было успокоились, но потом, воспользовавшись народными бедствиями, решились самостоятельно без всякого архиерея управлять церковными делами в своей области. Во главе движения стояло псковское духовенство. Собравшееся вече предоставило ему самостоятельно править церковными делами по Номоканону. Новгородский владыка узнал об этом и поторопился приехать во Псков. На вопрос: кто смел так сделать, ему коротко и ясно ответили: «ты судить здесь, т. е. в Пскове, можешь не долго, о чем сам знаешь. В короткий промежуток и наездом нельзя исправить зла, которое глубоко укоренилось в народе и духовенстве». Только при содействии Москвы в 1470 г. удалось все уладить по-старому¹¹⁴. Скоро начались внутренние беспорядки в самом Новгороде, закончившиеся потерей его вольности, после чего архиепископы стали назначаться из москвичей.

Нерасположение псковичей к новгородским архиереям поддерживалось самими владыками. Они, по справедливому замечанию преосвящ. Макария, кажется, более заботились о месячном суде во Пскове и своих пошлинах, нежели о духовных потребностях Пскова¹¹⁵.

Недовольствуясь месячным судом чрез три года, новгородские архиереи стали являться в Псков не в очередь. Разумеется, псковичи не принимали их, а если и принимали, то с большой неохотой. Блюстители церковного порядка не оставались в долгу и кляли упорных псковичей. Так поступил архиепископ Василий в 1337 г., явившись в Псков через год¹¹⁶. Лишние приезды новгородских владык недешево обходились псковичам, о чем со всей наглядностью свидетельствует грамота архиепископа Геннадия¹¹⁷. Помимо этого, у псковичей с Новгородом бывали постоянные столкновения из-за владычных наместников. По уговору младшего брата (Пскова) со старшим (Новгородом), новгородским посадникам нельзя было сидеть в Пскове, а владычный наместник должен быть псковитянином. Это забыл владыка Евфимий. Явившись в Псков не в очередь, он вздумал посадить наместником и печатником своего новгородца. Псковичи не дали ему воли и поссорились. Дело кончилось тем, что Евфимий, причинив много небывалых проторей попам и игуменам, уехал в Новгород¹¹⁸. Не лучше в этом отношении были московские поставленники. Они как-то мало принимали к сердцу интересы своей паствы и часто обременяли ее и духовенство денежными сборами. Особенно грустную память о себе оставил первый присланный из Москвы в 1483 г. архиеписк. Сергий, не лучше и второй, знаменитый Геннадий¹¹⁹.

Псковичи, будучи не в ладах со своими владыками, часто за разрешением церковных вопросов и с духовными нуждами обращались непосредственно в Москву; они отсылали туда даже ставленников. Московские митрополиты издавна не упускали случаев воспользоваться этими размолвками, чтобы усилить собственную власть и ослабить власть новгородского архиепископа, не всегда готового подчиняться митрополиту. Оставляя в стороне просьбы псковичей – дать им особого епископа, митрополиты, заваленные делом в своей епархии, пытались непосредственно решать псковские церковные дела. Так поступали Киприан и Фотий. Исидор решился на большее. Он по пути в Италию на Флорентийский собор в 1438 году взял себе все доходы и доходные статьи новгородского владыки во Пскове, посадил там своего наместника и, таким образом, присоединил Псков к своей области, хотя ненадолго. С бегством Исидора из Москвы, Псков по-прежнему поступил в ведение новгородской кафедры¹²⁰.

Понятно, все это весьма вредно отзывалось на внутреннем состоянии псковской церкви. Действительно, печально церковное прошлое Пскова за этот период. Священники псковской области вопреки канонам ставились не в Москве только, но и в Литве, и не всегда лучшие люди; часто ставились невежды, не знавшие церковных служб и не отличавшие православия от латинства. Миряне не знали церковного авторитета и постоянно вмешивались в духовные дела; они взяли власть над духовенством, судили его, даже положили в мирские разрубы для разверстки мирских податей, от которых духовенство искони освобождалось¹²¹. В Пскове появились ереси сначала стригольников, потом жидовствующих. В Псковской области еще в начале XV в. заспорили о сугубой аллилуии; в монастырях творилось бесчиние; прихожане принимали в попы, кто давал больше¹²², – всего дурного не пересчитать.

Семнадцатилетнее вдовство новгородской кафедры перед поступлением архиепископа Макария (1526 г.), конечно, только ухудшало состояние псковской церкви и вызвало известное послание старца псковского Елеазарова монастыря Филофея к вел. кн. Василию Ивановичу. С поступлением архиепископа Макария положение дела мало изменилось. Мысль об открытии во Пскове особой епархии становилась в противоречие с преобладающим характером тогдашних владельческих стремлений, представителем которых является сам Макарий. Деятельный в то время архиепископ, просивший у великого князя Василия Ивановича помощи для искоренения бесчиний в пределах его обширной епархии¹²³, когда дело клонилось к разрешению давнишнего вопроса – учредить особую епархию в Псковской области, быть может «в облегчение искоренения бесчиния»,– не сразу понял пользу дела. В данном случае потребовалась особая политика со стороны московского правительства. Оно в лице самого великого князя смягчает процесс выделения Псковской епархии и старается приготовить к этому новгородских владык. Князь ограничивает время пребывания их в Пскове для церковного суда и церковных дел десятью днями, вместо месяца¹²⁴.

То было в 1528 году. Однако прошло очень много времени, когда летописец мог записать: «а во Псков поставили Мисаила и бысть первопрестольник», затем под 1589 годом – прибавить: «приехал в Псков с Москвы первый епископ Мисаил»¹²⁵.

Так наконец осуществилась заветная мечта псковичей. С 1589 г. началось самостоятельное существование Псковской епархии, подготовленное исключительными обстоятельствами жизни Пскова. Собор 1589 г., открывая Псковскую епархию в пределах Новгородской, сделал то, что нужно было давно сделать в интересах церкви и государства. Епископа новой епархии назвали псковским и изборским, а новгородского митрополита переименовали новгородским, великолуцким и всего Поморья¹²⁶.

В состав Псковской епархии вошла юго-западная часть Новгородской митрополии – Псковская область. Кроме Пскова, ее составили псковские пригороды – Гдов, Изборск, Остров с городищами Володимерцом, Вревом, Выбором, Вышгородом, Дубковым, Кобыльем и Вороначем, пригороды Велье, Красный и самые южные довольно населенные пригороды Опочка и Себеж¹²⁷. Все пространство области, незначительное по своему объему¹²⁸, разделялось на пять уездов – Псковский, Изборский, Островский, Опочецкий и Гдовский с пригородами и селами¹²⁹. Соответственно величине области новая епархия была не обширна.

Небольшая по объему Псковская епархия при своем открытии не могла быть многолюдной и богатой церквами. Перед самым её открытием половина псковских пригородов, именно: Володимерец, Врев, Выбор, Вышгород, Дубков, Кобылье находились в состоянии полного разорения и назывались не городами, а городищами¹³⁰.

О числе церквей в разоренной области приходится делать только выводы из случайных данных, притом далеко не полных. Эти данные касаются Пскова с пригородами, но слишком общи. В Пскове церквей было сравнительно много и в разное время количество их не одинаково. В 1559 г. во Пскове сгорели 31 церковь каменных и 15 деревянных. По возобновлении в 1562 г. сгорело с главным собором 52 церкви и уцелело 8, следовательно, всего было 60 церквей¹³¹. Во псковских пригородах к концу XVI в. известно только население и число духовенства, редко церквей и то едвали точно. Там было 108 человек духовенства. Сравнительно с прежним запустело 80 дворов духовенства и 28 дворов людей, живших на церковных землях¹³².

Запустение городов – общий печальный факт того времени. Одни из жителей бежали из городов добровально, другие погибли в боях, третьи мерли во время мора. В частности, псковские пригороды к концу XVI в. потеряли 92% своего прежнего тяглого населения. Выселение псковичей на новые места, напр., в Казань тоже влияло на уменьшение коренных жителей. Понятно, запустение Псковской области отражалось на церковной жизни края. Вместе с прихожанами покидало свои места духовенство, от этого пустели церкви и дворы священнослужителей не только при ружных храмах, но и при неружных. По словам г. Чечулина, число псковских монастырей, церквей и вообще духовенства в то время уменьшилось, хотя не в такой мере, как уменьшалось число тяглых людей¹³³. Явление вполне понятное. Храм и приxод на Руси искони составляли одно целое. Помимо духовной связи пастырей с пасомыми, прихожане и причты одинаково отправляли повинности по отношению к епархиальным и государственным обложениям и платежныя силы приходского духовенства стояли в полной зависимости от средств прихода. Отбывать разные повинности при денежных обложениях, несообразных с количеством наличного населения, было особенно трудно, и не редко приводило к печальным результатам – бегству прихожан и закрытию церквей. Особенно тесная связь прихода с причтом наблюдается во Пскове, где прихожане сообща отправляли церковные повинности, по крайней мере, по отношению к государственным обложениям с церковного имущества. Эти платежи часто становились непосильными, вследствие уменьшения прихожан. Прихожане одной из церквей Псковской области совершенно обеднели и разорились от платежа тяжелого оброка, наложенного на церковную мельницу¹³⁴. Плательщики разбегались, духовенство, оставшись без средств, искало новых мест, забытый храм стоял без пения, пока совсем не разваливался. Приведенный случай не единственный. Подобное случилось в Новгородской области. Там в 1592 г. 7 июня вотчинники Благово доносили м. Варлааму, что в Новоторжской приписи в Червинском стану в Подберезье их приходская Георгиевская церковь почти запустела, крестьяне разбежались, иные обнищали, так что попу прожити не у чего. Псковская область, пограничная с Литвой и шведами, особенно много терпела разорений и опустошений во время войн¹³⁵.

Если так, то и без того небольшое число церквей Псковской области после открытия там самостоятельной епархии долго не могло увеличиться. Так и было. Прошло целое столетие, со времени учреждения, а Псковская епархия мало изменилась в своих пределах, оставаясь с очень ограниченным числом церквей. При 160 церквах она состояла почти из тех же городов – Пскова с пригородами и уездами. О таком количестве псковских церквей в 1685 г. 20 марта писал царю псковский митрополит Маркел¹³⁶. В царской грамоте псковскому воеводе Петру Головину от 11 октября 1688 г. с изложением узаконений о сборе с церквей данных денег Псковская епархия названа самой малой и скудной, «а церквей в ней только со сто с шестьдесят с небольшим» и, как пограничная, «в воинское время от польских и немецких людей терпит постоянные разорения»¹³⁷.

По аналогии с положением Псковской области в отношении государственных сборов можно заключать, что Псковская епархия почти во сто лет своего существования слишком мало изменилась в пределах. В отношении государственных сборов она в 1679 г. состояла из приписанных к Пскову городов: Гдова, Кобылья, Изборска, Острова, Опочки, Воронача, Выбора, Дубкова и Володимерца¹³⁸. Нельзя не видеть, что тут почти все населенные пункты первоначального состава Псковской епархии. Нет только четырех – Вельи, Красного, Вышгорода и Себежа – пригородов самых юго-западных, лежащих по левую сторону р. Великой. Себеж и Красный в 1618 году уступлены Польше¹³⁹. Надо полагать, что тогда же Польше уступлены два остальных пригорода, если только они не были совершенно уничтожены и не обратились в села, будучи приписаны к соседним пригородам.

Таким образом, Псковская епархия, как в первый период своего существования, так и через сто лет в последней четверти XVII века по своему географическому положению занимала довольно узкую полосу в юго-западных пределах древней Новгородской епархии. Южной границей её были сначала немецкие, потом литовские владения. Пограничными с ними до 1618 г. являлись Себеж и Красный с Вышгородом; после 1618 г. юго-западная граница поднялась несколько выше к северу по верховьям рр. Великой и Синей. Западная граница касалась Лифляндии и части Эстляндии, разбивая почти пополам Чудское озеро. Тут пограничными городами были Изборск и Кобылье. Северный город Псковской области и епархии Гдов стоял на границах с Ингрией. Восточная граница Псковской епархии шла почти параллельно западной и заканчивалась в верховьях р. Великой. Она совпадала с западной границей тогдашней Новгородской епархии, где стояли гг. Порхов и Заволочье (Пусторжев), взятые и возвращенные Стефаном Баторием вместе с городами Великими Луками и Холмом в 1582 году, но в 1589 году не вошедшие в состав Псковской епархии¹⁴⁰.

***

Неизбежным открытием Псковской епархии закончилось выполнение проекта 1589 года. Церковные нестроения, утверждение святыя непорочныя веры, величие славы патриарха и обширность церковной территории оказались слишком слабыми мотивами, чтоб начать дело об открытии новых епархий. При наличной действительности безотраднаго состояния русской церкви и государства это было положительно невозможным.

При повсюдном разорении приходов, монастырей¹⁴¹, с ними тяглого духовенства, епархиальные архиереи в интересах кафедральной казны всячески старались сохранить целость и неприкосновенность своих пределов. Но были спорные места, которые постоянно переходили то к той, то к другой кафедре. В Новгородской епархии, как известно, такими являлись северо-восточные двинские области. В 1584 г. новгородской кафедре удалось возвратить их от Вологодской епархии, но нужно было ожидать нового дела. Оно, действительно, началось.

Смуты, задержавшие дело о спорных областях между Новгородом и Вологдой, несколько утихли с избранием на царство (1613 г.) Михаила Феодоровича. Этим воспользовался вновь назначенный в Вологду архиепископ Нектарий, родом грек¹⁴². Он возбудил спорное дело с новой силой. В 1613 г. Нектарий обратился к царю Михаилу Феодоровичу с челобитьем о возвращении вологодской кафедре дарованных ей в 1571 г. двинских областей, ссылаясь на свое право владеть ими в силу дарственной грамоты царя Ивана IV. Вместе с этим он выставлял особые причины, которые, по-видимому, могли расположить царя удовлетворить его просьбу. Архиепископ первее всего указывал на отдаленность спорных областей от Новгорода и сравнительную близость их к Вологде. «А те, государь, места Двина, Вага и Каргополь, от великаго Новгорода удалели, писал Нектарий, а к Вологде подошли близко и уезды сошлись вместе; священники за дальностью расстояния, боясь немецких людей, не едут в Новгород ни для поставления, ни за антиминсами на освящение храмов. От того много церквей стоят неосвященными – без попов, без дьяконов и без пения. Прежних попов и дьяконов побили и порезали польские и литовские люди, запорожские казаки и русские воры. Восстановить настоящий порядок в состоянии только он, Нектарий, посвящением священнослужителей и раздачей антиминсов в осиротевшие церкви, но без царского указа этого сделать не может и не смеет». Это одна причина, а другая, – почему бы следовало северо-восточные области Новгородской епархии приписать к Вологодской, – заключалась в том, что «ему – Нектарию, богомольцу царскому, с домовыми людишками прокормиться нечем и детишкам боярским государевы службы служить не с чем. На Вологде и в селах многое позжено и разорено до основания и доходцу взять не с кого и дому строить и домовых всяких людей жаловати нечем». Челобитная заканчивалась стереотипной для того времени фразой: «Царь, государь, смилуйся и пожалуй» (т. е. Двину, Вагу и Каргополь) ему в епархию на бедность¹⁴³.

Челобитная возъимела свое действие. Царь смиловался и особой царской грамотой передал двинские области в ведомство Вологодской епархии, но с оговоркой. Оговорка заключалась в том, что просимые места были отданы на этот раз не навсегда, «не ввек без отниму», как было сказано в жалованной грамоте Грозного, а только на время, «доколе Новгородская митрополия очистится от бродяг и разбойников»¹⁴⁴.

Нектарий, получивший дарственную грамоту с оговоркой, опасаясь за скоропреходящий дар, подал вторично челобитную, в которой просил царя пожаловать ему во всегдашнее владение Двину, Вагу и Каргополь. Чуткий грек упирал на то, что Грозный давал их Вологодской епархии «ввек без отниму» и, кажется, не без оснований ссылался на бедность¹⁴⁵. Но стереотипная фраза: «государь, смилуйся, пожалуй», которой заканчивалась и вторая челобитная, не имела прежней силы. Сам Нектарий скоро был сослан, а прошение осталось без удовлетворения. Двина, Каргополь, Вага и др. места не более четырех лет принадлежали Вологодской епархии. В 1617 г. они по челобитию м. Исидора опять приписаны к Новгородской митрополии. Чрез два года и Макарий вологодский, преемник Нектария, быть может продолжавший спорное дело предшественника, переведен на новгородскую кафедру¹⁴⁶.

В грамоте о приписке двинских областей к Новгороду указаны основания вторичного присоединения их к Вологодской епархии. В ней сказано, что области отданы были архиепископу Нектарию на время для скудости и вологодского запустения, к тому-же Великий Новгород тогда был за немецкими людьми; теперь, по милости Божией, он очистился от них, поэтому спорные области возвращаются ему. Тут, кажется, немного не договорено о мотивах присоединения к новгородской кафедре отдаленных местностей, заведывание которыми проявлялось только в собирании новгородскими приказчиками и десятильниками митрополичьих даней и ставленнических пошлин. Мотивы слишком ясны. Нужно только припомнить, что это было время Столбовского договора, которому предшествовали опасные волнения в Новгороде. Новгородцы во главе с м. Исидором, кн. Одоевским и земскими чинами в 1614 г. вошли в самые тесные сношения с шведским королем Густавом Адольфом. Они жаловались на разорение новгородского государства и софийской казны казаками и московскими людьми. При этом новгородцы упомянули о том, что, помогая деньгами и всякими запасами шведским войскам, воевавшим под предводительством Делагарди, они обеднели и задолжали. За свою верность королю челобитчики просили у него милости и пощады от больших податей и повинностей. Король великодушно согласился «сколько мочно» исполнить просьбу, как время покажет. Перемирие еще не было заключено, так что король сам не знал, в какие отношения он станет к новгородцам. Тем не менее сношения Новгорода с шведами не могли не беспокоить русское правительство. Оно принимало все меры, чтобы удержать за собой беспокойных новгородцев, начиная с их владыки Исидора, особенно когда в 1615 г. был серьезно возбужден вопрос о подданстве новгородцев шведскому королю Адольфу¹⁴⁷. Однако гроза миновала и Новгород по Столбовскому миру остался за Россией, чему нельзя было не порадоваться. Оставалось надежнее и прочнее укрепить его за Москвой. По этому случаю царь писал послание м. Исидору, духовенству и всем тамошним людям. Изображая печальную картину разорения Московского государства, Михаил Феодорович убеждал м. Исидора держаться за Москвой и уговорить на свою сторону тех, которые «прямили» немецким людям, обнадеживая их царским жалованьем. В грамоте такого содержания митрополит приглашался прибыть в Москву «видеть царския очи»¹⁴⁸. Настоящее положение вещей и желание расположить новгородского владыку на московскую сторону громко подсказывали, как решить спорный вопрос о двинских областях.

Спорно-иерархическая зависимость двинских областей в конец расстроила епархиальное управление ими. Грамотой 1617 г. при отписке их к Новгороду никому ни в чем не велено слушаться вологодского архиерея, его десятильников и всяких приказных людей высылать вон. Но тамошнее духовенство не хотело слушаться и новгородского митрополита. 17-го января 1622 г. м. Макарий бил челом царю, что холмогорские, важские, каргопольские и уездные – по монастырям архимандриты с игуменами, в мирских храмах попы с дьяконами, причетниками и земскими людьми, его митрополита, его приказных и десятильников ни в чем не слушают, по духовным делам под суд не идут и ставятся сильными, судными и всякими пошлинами владеют и корыстуются сами, а в архиерейскую софийскую казну не платят. 8 февраля по митрополичьему челобитью дана царская жалованная грамота, чтобы города Двина, Холмогоры, Каргополь, Турчасов и Вага с уездами ведались и судились по духовным делам у новгородского владыки и, как исстари водилось, платили в митрополичью казну церковную дань – подъезд, десятину, благословенные, новичные, перехожие гривны и венечные пошлины. Для суда митрополиту дано право по тем городам иметь постянных приказных¹⁴⁹. После этого двинские области впредь до 1682 г. состояли в Новгородской епархии¹⁵⁰. Города и церкви по правую сторону р. Северной Двины на Пинеге, Кевроле и Мезени с главным городом Архангельском, основанным на правом берегу Двины, впредь до 1675 года оставались в патриаршей области¹⁵¹.

Таким образом, территория Новгородской епархии в половине XVII в. к востоку не шла далее р. С. Двины. Поэтому С. Двину нужно считать северо-восточной границей Новгородской епархии. Граница эта исходным пунктом имела устье Сухоны в Двину и, поднимаясь к северу по левобережью, шла к устью Двины при Белом море. На правом берегу Двины стоял патриарший город Архангельск. Северные пределы Новгородской епархии проходили по Белому морю – частнее, край берегов Двинской, Онежской и Кандалакской губ, захватывая Соловки и страну лопарей. В той же стране лопарей нужно полагать и северо-западную границу Новгородской епархии половины XVII в. Западная граница по-прежнему находилась в пределах Ингрии и Корелии, ниже к югу она, как известно, совпадала с восточной границей Псковской епархии. Западными пограничными пунктами Новгородской митрополии были Копорье, Нарва, Иван-город; затем шли коренные новгородские владения – Порхов в верховьях Шелони и Заволочье с Невелем – короче, западная граница древней Шелонской пятины. Спускаясь к югу до Невеля, юго-западная граница сразу поднималась к г. Великим Лукам, лежащим в верховьях р. Ловати. Город Вел. Луки исстари принадлежал Великому Новгороду¹⁵² и, по отделении Псковской епархии, вошел в титул новгородских владык, оставаясь в нем до 1775 года¹⁵³. К югу от Великих Лук к самым верховьям Ловати лежали литовские владения. Ясно, что ко второй половине XVII в. только отделение Псковской епархии изменило прежнюю западную границу территории Новгородской митрополии.

Правда, тут некоторое время существовала особая Корельская и Орешецкая епархия; но она скоро прикрылась; территория её, политически уступленная Швеции, в церковном отношении осталась за новгородским митрополитом.

В конце XVI в. шведы уступили России старую русскую область Корелию с городами Ямом, Копорьем, Иван-городом и, наконец, в 1594 году Корелой (Кексгольмом), за которую они сначала просили денег¹⁵⁴. Для Корелии в составе названных городов поскорости при Борисе Годунове назначен особый епископ. Из корельских епископов известен только один Сильвестр. В 1611 году он уже переведен в Вологду, а чрез два года в Псков¹⁵⁵.

Корелия долго была спорной областью между Россией и Швецией. В 1611 году шведы под предводительством Делагарди снова овладели всей Корельской областью¹⁵⁶. Война продолжалась, но вместе с тем велись переговоры, которые закончились Столбовским перемирием в 1617 г. По Столбовскому договору за Россией остались Новгород, Старая Руса, Порхов, Гдов, Ладога и Сумерская волость; шведам отданы Иван-город, Копорье, Ян и Орешек с уездами. Р. Лануа назначена границей между Орешком и Ладогой¹⁵⁷.

В то время, как порвалась политическая связь Корелии с Россией и прикрыто было Корельское епископство, в уступленных областях с Московским государством осталась церковная и религиозная связь – православие и православная иерархия. Московское правительство старалось поддержать эту связь чрез новгородского митрополита. Патриарх Филарет письменно просил преемника Исидора м. Макария не оставлять православных областей, отошедших к Швеции (1617 г.) и Польше (1618 г.), и заведывать ими до нового присоединения, как своей духовной паствой¹⁵⁸. О том же просил и царь. В 1619 г. м. Макарий по царскому указу разослал к православному духовенству и жителям в зарубежные области грамоты, составленные по образцу, присланному из Москвы. «Хотя вы теперь под державой другого владетеля, – писалось в грамотах от лица м. Макария, – но я не хочу вас отвергать, но более хочу присоединять. Как прежде вы были чада нашей паствы и сыны церкви, и теперь не отступайте.... По повелении государя нашего приезд и отъезд ваш в Великий Новгород по духовным делам будет вольный»¹⁵⁹. Шведы сперва подозрительно смотрели на переписку новгородского митрополита с духовенством в их областях и потребовали, чтобы он о духовных делах списывался не прямо с русскими священниками, но с шведским правительством. В Москве решили, чтоб новгородский митрополит управлял по прежнему указу, списываться с шведским маршалком в случае надобности должен новгородский воевода, посоветовавшись с владыкой. Митрополиту с маршалком не ссылаться, потому что он человек духовный и чину великого, ему с иноземцами ссылаться не пригоже¹⁶⁰. Впоследствии шведское правительство, опасаясь бегства православных, само старалось чтоб новгородский митрополит заведывал их областями, посылал священников и освящал храмы по всей Корелии. Он так и делал¹⁶¹. Зарубежные православные жители сами долго не порывали старой церковной связи с Новгородом. В 1686 г., когда только часть городов, уступленных Польше по Деулинскому перемирию, была возвращена в 1667 году по Андрусовскому договору¹⁶², невельский воевода со старцем Благовещенского монастыря Макарием просили м. Корнилия посвятить им во священники к Троицкой церкви Григория Флорова. Жители соседних городов, бывших в ведении шведов, тоже, даже со слезами, молили его разрешить построить на прежних местах православные церкви, поставить туда священников, дать антиминсов и св. мира, чтоб им без священного чина христианского закона не отбыть. Митрополит снесся с патриархом и исполнил просьбу зарубежных жителей греческой веры. В 1689 г. Корнилий писал, что он по указу и грамоте патриарха посвящал дьяконов и священников за польский рубеж в г. Невель с уездом, за свейский рубеж в Иван-город, в Концы (Ниеншанц), в Копорье, на Яму, в Корелу с уездами; по прошению тамошних христиан греческого закона давал новопоставленным новоисправленные служебники и требники. Митрополит давал ставленникам инструкции следить за церковным порядком, чтоб все жили в христианской вере греческого языка и чтоб в народе противности и расколу святой церкви не было¹⁶³. Сказанного о церковном положении областей, отошедших к Швеции, достаточно, чтоб повторить, что помимо отделения Псковской епархии юго-западные пределы Новгородской митрополии не уменьшились.

Не заметно существенного изменения пределов её ко второй половине XVII в. по южной и юго-восточной границе, изображающей из себя, как замечено выше, ломаную линию от города Великих Лук к устью р. Сухоны в С. Двину. Теперь только можно точнее обозначить пограничные пункты этой линии, пользуясь в иных случаях отрицательным методом. Исходными пунктами её на западе несомненно нужно считать г.г. Заволочье с Пусторжевским уездом¹⁶⁴ и Великие Луки, входившия с 1589 г. до 1775 г. в титул новгородских владык. Отсюда граница поднималась к Торопцу и отделяла его к патриаршей (бывшей митрополичьей) области. В свою Торопецкую десятину в 1556 г. м. Макарий ставил попа¹⁶⁵. С верховьев р. Торопы севернаго притока З. Двины граница шла к озеру Селигеру по смесным владениям новгородцев с Тверью¹⁶⁶. Обойдя озеро Селигер, она сливалась с границей древней Новгородской области и шла к северу чрез Тверцу по границе Тверской епархии на Торжок, Волок, Вежецк и Устюжну Железнопольскую, древний город Новгородской епархии, и области, отделяя все эти города к Новгородской митрополии¹⁶⁷. От Устюжны через среднее течение р. Мологи подъем пограничной линии продолжался до северных берегов озера Лача, где стоял г. Каргополь. Прямой линией от г. Каргополя на юг к верховьям Сухоны, главному притоку р. С. Двины, и бассейном левых притоков Сухоны до впадения её в С. Двину обозначалась южная граница той области, которая известна под именем Ваги и которая вместе с Каргополем до 1682 года составляла южную часть северо-восточной территории Новгородской епархии. Следовательно, южная граница Ваги в данном месте может быть названа южной границей и Новгородской епархии. Пройдя несколько севернее р. Сухоны, она заканчивалась в среднем бассейне С. Двины, откуда по р. Двине начиналась восточная граница.

Южнее проведенной черты лежали города тех епархий, уезды которых подходили к Новгородской митрополии. Такими, помимо Псковской епископии и патриаршей области, были Ростовская митрополия с двумя архиепископиями Тверской и Вологодской. Тверской архиерей посвящал ставленников в соседние города Новгородской епархии – Бежецкий Верх и Волок, за отсутствием местного архиерея. Велоозерская область с Пошехоньем, пограничные с Новгородской митрополией, значились отдельной десятиной в числе земель патриарха за 1625–1657 г.г.¹⁶⁸. В то же время большая часть Пошехонья принадлежала Ростовской епархии¹⁶⁹. Ей же принадлежали в 1558–1676 г. Устюг на левом берегу в нижнем течении р. Сухоны, Сольвычегодск на правом берегу другого притока С. Двины р. Вычегды, недалеко от её устья и г. Тотьма¹⁷⁰. Таким образом, обозначенная граница Новгородской епархии в общем может быть названа довольно точной к началу второй половины XVII века.

Внутри её лежали Новгород с городами и пригородами – Русой, Курском, Порховым, Холмом (Новгородским), Ржевой, Торжком, Запольским Ямом, Заволочьем, Великими Луками, Вежецком, Устюжной Железнопольской, Вышним Волочком, (тогда еще селом), Олонцом (осн. 1649 г.), страна Лопарей, Двинския области с поморьем – гг. Холмогоры, Орлец, Вага, Шенкурск, Вельск, Каргополь и Турчасов. Сюда же можно отнести Корелию с Ингрией и города их – Ивангород, Ям, Копорье, Орешек и Кексгольм с окрестностями, напр. Ладогой, оставшейся в 1617 г. за Россией. В церковно-административном отношении Новгородская епархия, удерживая старинное гражданское деление на пятины, разделялась на десятины, число которых в разное время было различно¹⁷¹.

Что она представляла по количеству церквей и приходов – подробных и точных сведений нет. Территория её была весьма обширна, городов много, следовательно и церквей в ней стояло несравненно больше, чем в маленькой Псковской епархии. Несомненно и то, что некоторые города с уездами были очень бедны церквями и мало заселены. Густоте населения соответствовало и количество тогдашних в большинстве случаев жалких храмов, особенно в отдаленных провинциях, где русский человек, кроме подстройки убогого, часто совсем не нужного храма, не знал, в чем проявить свое внешнее благочестие. Епархиальные архиереи, когда доходность кафедральной казны стояла в прямой зависимости от количества церквей и причтов, не всегда пытались умерять благочестие паствы, заходившей в этом отношении за границы необходимости.

Значительнее всех и во всех отношениях был Новгород. В нем к концу XVI века при 20 тысячах жителей и 5095 дворах показано 158 дворов духовенства. Довольно значительна была Старая Руса; в ней было 1545 дворов, из которых 63 двора духовенства и монастырей. Несколько меньше по своей населенности была Устюжна; в ней по документу от 1597 г. упомянуто 20 церквей с 28 престолами, одна стояла без пения¹⁷². К половине XVII в. в Устюжской и Городецкой десятине насчитывалось около 100 церквей, в Двинских областях более 200, в Новоторжской десятине 40 церквей и 5 монастырей¹⁷³. Заграничные области Новгородской епархии имели слишком мало церквей, даже когда считались в числе коренных новгородских владений. С поступлением их во власть шведов, число тамошних церквей значительно уменьшилось¹⁷⁴. В пограничных областях в начале XVII в. шведы разорили множество монастырей и церквей, как никогда не бывало. В новгородских писцовых книгах после смутного времени постоянно встречаются приписки – «монастырь разорен до основания, никого нет.... церковь ветха, стоит без пения»¹⁷⁵. Ко второй половине XVII в. Новгородская епархия успела поправиться: в ней насчитывали 2000 церквей и 150 монастырей. Соглашаясь оставить навсегда патриаршую кафедру, Никон просил у государя позволения жить в Воскресенском монастыре, но с тем, чтобы новгородский митрополит не вступался и не начальствовал над Иверским и другими монастырями, построенными Никоном, ибо, прибавлял патриарх, у него – митрополита опричь тех монастырей останется 150, да церквей больше 2000 в Новгороде и других городах епархии¹⁷⁶. Важнейшими монастырями считались: Кириллов, Клопский, Деревяницкий, Аркажский, Отенский, Лисицкий, Николаевский, Белой, Колмов и Ковалев. Их игуменам по челобитью 1673 г. при архиерейском служении велено стоять выше софийского протопопа¹⁷⁷. Другие монастыри напротив были очень незначительны и жило в них 5–10 монахов.

При обозрении территориального состава Новгородской митрополии о соседних с ней – Тверской, Ростовской и Вологодской епархиях сделано лишь несколько попутных замечаний. Однако этих замечаний достаточно, чтобы видеть, как трудно определить, хотя бы уездные епархиальные границы. При не начатом географическом изучении административного деления государственной территории древней северо-восточной России работа еще больше осложняется недостатком документальных указаний полного состава епархиальных городов, принадлежавших к той или другой кафедре. Поэтому в иных случаях прежде, чем приступить к обозначению епархиальных территорий с их границами, приходится сначала решить вопрос о составе епархиальных городов. Так обстоит дело с Тверской епархией, лежавшей по соседству с Новгородской к юго-востоку.

В половине XIII в. между 1241–1245 годами Тверь выделилась в особый удел Суздальской области и отдана одному из средних сыновей вел. кн. Ярослава Всеволодовича Ярославу Ярославичу. По смерти или еще при жизни второго брата Андрея, Ярослав тверской в 1264 году сделался великим князем, получив в свое ведение владимирский стол¹⁷⁸. Возвышая свой родной город Тверь, Ярослав пред смертью (1271 г.), а быть может и раньше, в пределах родового княжества учредил особую епархию. Первый её епископ Симеон в 1271 году похоронил первого самостоятельного тверского князя Ярослава Ярославича¹⁷⁹.

Тверские епископы сразу сделались посредниками между враждовавшими тверскими князьями¹⁸⁰. Конечно, они не оставались безучастными зрителями долгой борьбы Твери с Москвой за великокняжеский престол. Тверь, успешно боровшаяся за первенство, долго отстаивала свою независимость и не сливалась с Москвой, а по временам прямила Литве. В 1375 г. она значительно ослаблена временным признанием независимости своего удельного Кашинского княжества по требованию Москвы; при этом тверской великий князь обязался считать себя младшим братом московского¹⁸¹. Прошло сто лет, и великое Тверское княжество в 1485 году потеряло собственного князя, затем присягнуло Ивану III, посадившему там своего сына. Удельные тверские князья – никулинский и дорогобужский перешли служить Москве; родственного им самостоятельного холмского князя московский князь не принял на глаза, по другим известиям, приняв, сослал в Вологду. Все хлопоты тверского владыки в Москве от имени вел. князя Михаила были напрасны и не спасли Тверского княжества¹⁸². Тверь политически пала, слившись с Москвой; но не пала Тверская епархия. Епископом её остался прежний Вассиан князь Стриго-Оболенский (1477–1508 г.) и в прежних отношениях к Москве, и с прежней областью¹⁸³.

За неимением никаких прямых данных о составе и территориальном устройстве древней Тверской епархии с большой вероятностью можно предполагать, что до конца ХV в. кафедра самостоятельного княжества едва ли могла что-нибудь уступить из своей территории соседней епархии. Равным образом трудно допустить и то, что она распространялась за пределы Тверского княжества. Отсюда, вполне естественно, заключать, что начальный состав Тверской еперхии соответствовал составу Тверского княжества, а границы совпадали.

Главным городом их была Тверь, известная по летописям с 1209 года, с принадлежавшими к тверскому краю городами Зубцовым (1215 г.) и древнейшим городом Константином или Констентином на Волге при устье р. Нерли. Этот город позже назывался Кснятином, Скнятином и Снятином, ныне село Калязинского уезда¹⁸⁴.

Довольно подробный состав городов Тверского княжества указан в завещании кн. Михаила Александровича. Перед смертью (1399 г.) тверской вел. князь распределил все свои волости между сыновьями. Старшему Ивану с детьми – Александром и Иваном он отдал Тверь, Новый городок (Старицу), Зубцов, Родилов (ныне деревня Родилово, Корчевского уезда, близ большой дороги из Твери в Кашин, при р. Большой Пудище), Бобрынь (неизвестно, где находился), Опоки (бывший город близ Ржева на Волге), Вертязин (Тверск. у.), всего семь городов. Второму сыну – Василию и внуку Ивану Борисовичу достались Кашин и Костентин; третьему сыну – Феодору два городка Никулина (Микулин – ныне село Микулино, городище Старицкого уезда на р. Шоше, в 40 верстах от г. Старицы). Никулин прежде р. Шошей разделялся на два городка¹⁸⁵. Тут не названы еще два города Тверского княжества – Холм и Клин. Первый не назван потому, что составлял особый удел с особым князем, хотя и родственным Михаилу Александровичу¹⁸⁶; второй принадлежал тверскому архиерейскому дому. Помимо указанных городов к территории Тверского княжества принадлежали нынешний г. Калязин и две волости – Буйгородская с Колпью (теперь Волоколамского уезда, а прежде принадлежали Клинской земле: Буйгород на р. Черной в 11 верстах, Колпь при Пруде и Колодцах в 18 верстах от Волоколамска, по левую сторону московского тракта от Зубцова на Волоколамск). Несколько мелких старинных тверских городков и местечек трудно отыскать. К югу тверские владения заходили в нынешнюю Смоленскую губернию¹⁸⁷. Город Ржев (ныне уездный Тверской губернии) находился на границе с литовскими владениями и долгое время был спорным сначала между Тверью и Литвой, потом между Москвой и Тверью.

Город Ржевка-Ржева (Ржев Володимиров, Ржева Володимирова), по-видимому, долго не знал определенной государственной зависимости. В 1446 г. ржевцы не хотели подчиниться тверскому князю, задумав соединиться с Москвой¹⁸⁸. Хотя ни откуда не видно, чтобы тверские князья потеряли что-либо из ржевских волостей, однако в духовной грамоте, писанной в 1462 г., московский вел. кн. Василий II Ржев с Волоком и Рузой отказывает своему четвертому сыну Борису¹⁸⁹,– знак, что Ржев с волостями находился в преимущественном владении Москвы еще прежде потери Тверью своей политической самостоятельности.

После Бориса Васильевича Ржевом владели сыновья его Феодор, Иван и Димитрий. Они передали Ржевскую десятину, разделявшуюся на две половины, в ведение московского митрополита, закрепив ее за ним навсегда. Нужно думать, и в церковном отношении Ржев занимал неопределенное положение. Долгая история закрепления Ржева за митрополичьей кафедрой рассказана в царской жалованной грамоте п. Филарету 1619 г., помещенной в Акт. Археогр. Экспедиции, т. III, № 109.

После уступки Ржева Москве к концу XVI в. значительными городами в области бывшего Тверского княжества остались Тверь, Кашин, Новый городок (Старица), Зубцов, Клин, Никулин, Дорогобуж и Холм. Три последних, кажется, скоро утратили свое городовое положение. В конце XVI в. Никулинский или Микулинский уезд значится в Тверском уезде¹⁹⁰. Дорогобуж, находившийся на р. Шоше – выше по течению, ныне село Дорожаево. В. С. Борзаковский указывает его в Зубцовском уезде в 50 вер. от уездного города, близ границы Волоколамского уезда, Московской губернии. В том же уезде указывают и третий исчезнувший удельный город Холм¹⁹¹. Эти города с уездами и составляли территорию древней Тверской епархии.

Церковно-исторические данные, правда, очень отрывочные и далеко не прямые, вполне подтверждают сказанное. Северо-восточный пограничный город Тверской области Кашин с 1522 года входит в титул тверских владык, называвшихся по имени самостоятельного Тверского княжества просто тверскими. Но и до этого времени Кашин принадлежал тверской кафедре. В 1360 году кашинский князь ездил в Москву к м. Алексию жаловаться на своего владыку Василия¹⁹². Юго-восточный город Клин, при р. Сестре, с его областью в 1400 году принадлежал дому св. Спаса тверской кафедры¹⁹³. Несомненно, Тверской епархии принадлежал исконный тверской город Зубцов, лежащий на правом берегу изгиба верховьев р. Волги. На северо-западе пограничными с ней были Волок и Бежецкий Верх, принадлежавшие новгородской кафедре, куда в 1422 году тверской епископ Илия с особого разрешения посвящал ставленников. В Торжке в 1373 году тверской князь, находясь в ссоре с новгородцами, пограбил все церковные вещи¹⁹⁴. То же случилось в 1444 году. Факт, что Торжок не принадлежал тверской кафедре, но был пограничным с ней. О Ржеве уже сказано.

Территория Тверского княжества представляется очень устойчивой, по крайней мере до слияния её с общей территорией Московского княжества в 1485 г. Это необходимо заметить особенно об епархиальной территории. Не только в XVI, но и в XVII в., даже до половины XVIII в. не заметно существенных изменений в её составе и пределах. Как в самом начале, так и теперь, Тверская епархия в пределах старого княжества занимала верховья р. Волги. Южная граница её вместе с границей Тверской области тянулась почти прямой линией от Ржева до Волоколамска, затем поворачивала к сев.-востоку и, обогнув г. Клин, шла по р. Сестре, потом рубеж переходил по р. Дубне к р. Волге. От Волги граница между Кашинской и Углицкой землями шла на северо-запад и сходилась с новгородскими владениями (верховья р. Кашинки принадлежали новгородцам). На западной границе Твери и Новгорода были смесные владения. К юго-западу со стороны новгородских владений рубеж Тверской земли проходил от южной части озера Селигера к верховьям Волги. Со стороны Литвы и Смоленской области границы шли дугой, не касаясь течения Волги¹⁹⁵. Устойчивость давнишней пограничной линии Тверской епархии со всей очевидностью подтверждается данными сопредельных с ней епархий, помимо Новгородской. Углич, лежащий к сев.-востоку от Кашина по правобережью Волги, всегда принадлежал Ростовской епархии¹⁹⁶. Соседние с Зубцовским и Тверским уездами к юго-востоку и юго-западу города – Волоколамск, Руза, Ржев и Торопец в начале XVII века принадлежали патриаршей области¹⁹⁷. Пять главных городов Тверской епархии – Тверь, Кашин, Старица, Зубцов и Клин значатся в ней в 1681 году¹⁹⁸. Те же города состояли в Тверской епархии в 1725–1728 годах¹⁹⁹ и позже – в 1730–1731 г.²⁰⁰

Тверская епархия всегда была одной из меньших по своей территории. Отцы собора 1681–1862 г., занимавшиеся вопросом об открытии новых епархий, назвали ее малоградной, а города имеющими недальнее расстояние, так что новому архиерею там быть не из чего²⁰¹. По ведомости о богаделенном сборе в казенный патриарший приказ на 1679 год в Тверской епархии показано 283 церкви²⁰². Сколько было церквей в ней за ранний период существования – сведений нет. Есть самые отрывочные и очень сомнительные данные лишь о церквях в Твери и Никулине. Иностранец Матвей Меховский (1456–1523 г.) отзывается о Твери, как городе обширном, но состоящем только из деревянных построек. По его словам, в нем было до 160 деревянных церквей и деревянная крепость, в которой находилось 9 церквей; из всех церквей одна и единственная каменная во имя Спасителя, главная во всем городе. Историк Тверского княжества В. С. Борзаковский не верит этому свидетельству. В Никулине по новейшим археологическим изысканиям насчитывают 18 церквей... Ныне на лицо в Микулином городище (700 жителей) 8 церквей, во главе с Михайло-Архангельской соборной церковью, где в царских гробницах похоронено 15 княжеских особ. Уцелело только 5 гробниц²⁰³.

К сев.-востоку пограничной с Тверской и Новгородской епархиями была древнейшая Ростовская епархия. В первые времена своего существования она не имела точных пределов. Ей принадлежали Ростовская, Белоозерская и Суздальская области, составлявшие территорию обширного и могущественного Владимиро-Суздальского княжества. Первые ростовские епископы, по имени двух главных областей, назывались ростовскими и суздальскими, когда же г. Владимир при Андрее Боголюбском сделался стольным городом, величались иногда ростовскими и владимирскими²⁰⁴. Скоро пределы Ростовской епархии значительно сократились. В 1162 г. (по Никон. лет. 1160 г.) усилившийся удельный суздальский князь Андрей Боголюбский задумал окончательно сделать Владимир клязьминский единственной столицей великого русского княжения и пытался добыть себе особого митрополита в лице известного Феодорца с отделением к его епархии Суздальской области. Попытка не удалась. Константинопольский патриарх Лука Хризоверг в просьбе отказал и по поводу выделения из Ростовской епархии особой митрополии в своей грамоте прибавил, что по апостольским и святоотеческим правилам каждая митрополия и епископия должны оставаться целыми и нерушимыми²⁰⁵. Приводя ответ патриарха Андрею Боголюбскому, проф. Е. Е. Голубинский замечает: «нет сомнения, что это мнимо-апостольное и мнимо-отеческое законоположение горячо защищалось нашими епископами... Даже в первичных уделах не сразу учреждались епархии. Галичская открыта чрез 60 лет после возникновения удела, а Рязанская – чрез целое столетие... Малое количество и обширность русских епархий навсегда стали отличительной характеристической чертой администрации Русской церкви, внесши в наше епархиальное управление значительно иной дух, чем был в Греции»²⁰⁶. К этому правилу Луки Хрисоверга не делить епархий впоследствии молчаливо присоединялись и другие основания, о которых епископы заговорили в конце XVII века. Впрочем, патриаршее правило оказалось бессильным окончательно прекратить дело о выделении Владимиро-Суздальской епархии из Ростовской. С 1212 г. Суздальское княжество враждебно разделилось на два княжества – Ростовское и Владимиро-Суздальское²⁰⁷. Не более как чрез два года – в 1214 г. и епископия Ростовско-Суздальская разделилась на две – Ростовскую и Владимиро-Суздальскую²⁰⁸.

С отделением Владимиро-Суздальской епархии ростовские епископы, начиная с Пахомия, стали называться ростовскими и ярославскими, иногда и угличскими²⁰⁹. Так. обр., в титул их входили три главных епархиальных города. Несомненно, после отделения Владимиро-Суздальской области, в Ростовской епархии осталось не три, а больше городов. Об одном из ростовских архиепископов Григории в летописи прямо замечено, что он поставлен епископом Ростову, Ярославлю, Белоозеру, Угличу, Устюгу и Мологе²¹⁰. Тут названо большинство населенных центров Ростовской епархии к концу XV века; но опять-таки не весь состав её. К ним необходимо прибавить еще несколько старых и новых населенных пунктов, именно: Пошехонье, Чаронду, Романовский уезд, Тотьму и Сольвычегодск. Пошехонье и Чарондская округа были исстари Ростовской епархии и только в 1657 г. вместе с Белоозером отошли от неё к Вологодской епархии, когда от последней отделились к вновь учрежденной Вятской епархии великопермские города Чердынь и Соликамск с их уездами²¹¹. О Тотьме известно следующее. В конце XV века у Соли-Тосемской Строгановы завели варницы. Около варниц тотмичи прожили не долго. Они скоро стали переселяться на настоящее свое место, на берег р. Сухоны. Братья Степан и Андрей перенесли с варниц на новое место церковь св. Илии и поставили ее там, где ныне находится Предтеченская. Это было в 1554 г. Одновременно преподобный Феодосий, бывший надзиратель соляных варниц, принадлежавших Спасо-Прилуцкому монастырю, при помощи тотмичей, между р.р. Ковдою и Пяслей-Деньгою, устроил монастырь. Ростовский архиепископ, в ведении которого уже находилась новонаселившаяся Тотьма, по челобитью тотмичей, назначил настоятелем монастыря самого Феодосия и дал монастырю льготную грамоту, освобождавшую от податей²¹².

Северо-восточные города Устюг на р. Сухоне и Сольвычегодск на Вычегде с уездами очень долго оставались за Ростовской кафедрой, пока вместе с Тотьмой в 1682 г. не составили новой епархии²¹³. В 1490 г. в Устюге сгорела соборная деревянная церковь. Устюжские попы били челом великому князю о постройке новой. Великий князь приказал справиться по книгам, кто строил старую. Оказалось, что ее поставил в 1397 году ростовский епископ, почему и теперь велено ему же заняться постройкой устюжской соборной церкви²¹⁴.

Ростовские владыки всегда давали благословенные грамоты на постройки церквей в самом Устюге и его уезде, высылая туда антиминсы. В XVI в. в великоустюжскую Прокопиевскую церковь (ныне собор) даны из Ростова два антиминса на освящение существовавшего при соборе Борисоглебского храма. Первый антиминс дал архиепис. Никандр в 1552 г., второй митр. Варлаам I-й в 1590 г.²¹⁵.

В 1649 г. на средства ростовского митрополита начали строить в Устюге каменный Успенский собор²¹⁶. Каменная холодная церковь Прокопиевского собора построена по благословенной грамоте митр. ростовского Ионы, а в 1672 г. по его грамоте в Устюге построена теплая церковь во имя св. Алексия митр. московского. По благословению Варлаама II строились уездные церкви: в 1637 г. Варженская Николаевская церковь, в 1645 Городищенская Богоявленская, в 1650 г. Будринская Ильинская. В 1656 г. Ионой митр. Ростовским освящен алтарь Троицкого верхнеустюжского собора²¹⁷.

За то, что не часть, а весь Устюжский уезд принадлежал Ростовской митрополии в половине XVII в., со всей очевидностью говорит изданная в Акт. Археогр. Экспедиции, написанная 19 сентября 1645 г., богомольная грамота митрополита ростовского, ярославского и великоустюжского Варлаама II о бракосочетании царя Михаила Феодоровича, обращенная ко всему великоустюжскому духовенству градскому и уездному²¹⁸.

Ростовский архиепископ Кирилл в 1535 году дает в Сольвычегодск оброчную грамоту Афанасьевской кладбищенской церкви. С 1558 года тамошний Благовещенский собор, а с 1565 г. – Введенский монастырь начаты постройкой по благословению ростовского архиепископа Никандра. В 1648 году митр. ростовский Варлаам свидетельствовал чудеса Богородичной иконы Одигитрии в сольвычегодской Воскресенской церкви. По грамотам его и его преемника митрополита Ионы построены церкви – Святопреображенская в Сольвычегодске (1641 г.), Владимирская в Белой Слуде (1642 г.), Казанская в Ергусе (1644), Флоро-Лаврская в Цывозере (1658). Из старинного документа, найденного в одном из архивов г. Сольвычегодска, можно видеть, что во второй половине XVII в. не один только город, а и Сольвычегодский уезд принадлежал Ростовской епархии. Документ этот не что иное, как память (наказ) архимандрита сольвычегодского Введенского монастыря Герасима и соборного протопопа Андрея сольвычегодским посадским земским целовальникам разыскать проштрафившегося уездного сельского священника. Память дана в 1661 г. с благословения и по указу великого господина преосвященного Ионы, митрополита ростовского и ярославского²¹⁹.

Ростовский уезд, входивший в состав митрополии, был самым большим. Он состоял из двадцати трех станов и трех волостей; станы – Горский, Савин, Согильский, Утемский, Сотемский, Луцкий, Холмецкий, Лахотский, Якимовский, Пегловский, и др., – волости: Карашская, Борисовская, и Годеновская. Те же станы оставались в Ростовском уезде в 1646 и 1686 г.г.²²⁰

Севернее Ростовского уезда лежал значительный Ярославский уезд, расположенный по обеим сторонам Волги. Закоторжский стан и волости: Пажецкая, Норская, Игрицкая, Едомская, Череможская и Курбская находились на московской стороне р. Волги. В первой половине XVII в. известны другие ярославские станы: Городской, Служна, Верховский, Березопольский и Закудемский, а также волости: Путятинская, Шахова, Жары, Каста, Вокшера и Ухра. Как и где были расположены эти станы с волостями данных нет. Нужно полагать, если не все, то большинство из них лежало по левую сторону Волги²²¹.

Древний Угличский уезд обнимал собой земли по обеим сторонам Волги. С юго-востока он соприкасался с уездами Ростовским и Ярославским, на левой стороне Волги он обнимал почти весь нынешний Мышкинский уезд, за исключением стана Верховского. За этим станом к старому Угличскому уезду принадлежал весь нынешний Мологский уезд до земель и селений, расположенных на правом берегу Шексны, состоявших в Пошехонском уезде. В начале XVII в. там были станы: Городской, Моложский, Рожановский, Кадцкой, Елоцкой, Коской и волость Кестина²²².

Пошехонский уезд обнимал собой земли и селения по рекам: Шексне, Маткоме, Конгоре, Согоже и Ухре. Он в начале XVII века не имел особого уездного города (с 1582 г. известен как особая область с именем Пошехонья²²³. Пошехонский уезд состоял из двух станов – Белосельского, Ухорского и 21 волости²²⁴.

Древний Романовский уезд сравнительно с прочими уездами Ростовской епархии был небольшой – в нем было только семь станов – Городской, Васильевский, Ильинский, Колохотский, Воздвиженский, Спасский и Здоровецкий²²⁵.

По всему видно, что территория Ростовской митрополии ко второй половине XVII в. была очень велика. Южным городом её был Ростов на р. Которости, правом притоке Волги, западным – Углич, пограничный с Тверью, и поселения на р. Мологе, пограничные с Новгородской епархией. Северо-западные белоозерские приходы Ростовской епархии сходились с патриаршими и разграничить их совсем нельзя. Северные и северо-восточные пределы её от Пошехонья уходили по бассейну р. Сухоны далеко на сев.-восток, захватывая по пути Тотьму, Устюг и Сольвычегодск, быть может, и часть строгановских владений по притокам р. Камы²²⁶. Юго-восточные пределы Ростовской епархии едва ли переходили за р. Кострому, так как восточнее р. Костромы лежали г. Кострома, Буй и Солигалич, принадлежавшие патриаршей области²²⁷.

Для обозначения предельной линии Ростовской епархии в данное время исходным пунктом удобнее всего положить верховья р. Которости в южной части Ростовского уезда²²⁸. Отсюда она проходила чрез Волгу в северо-западном направлении выше Углича, между городами Угличем и тверским Кашиным. Дальнейшее продолжение пограничной линии было на север. Там она, отделив часть Белоозера и Чаронду с Пошехоньем к Ростовской митрополии, оставляла к северу Вологду. В северо-восточном направлении линия шла параллельно р. Сухоне, касаясь отдаленных юго-восточных пределов Новгородской епархии в области Ваги. Чрез р. С. Двину и приток её Вычегду, между Сольвычегодском – городом Ростовской епархии и Яренском – Вологодской, линия поворачивала к югу через верховья Лузы и Юга к верховьям р. Костромы. По правому берегу р. Костромы она шла чрез Волгу в Ростовский уезд, где примыкала к своему исходному пункту в верховьях р. Которости. В черте предельной линии Ростовской епархии в половине XVII в. по-прежнему находились города Ростов, Ярославль, Романов, Углич, Пошехонье (часть), часть Белоозерской области, Тотьма, Великий Устюг и Сольвычегодск.

При определении состава Ростовской епархии необходимо заметить, что в пределах её, как и в других епархиях, были патриаршие вотчинные области²²⁹. Границы вотчин и десятин московских владык не могут быть точно указаны и выделены из чужих епархиальных территорий. В те отдаленные времена, при спутанности епархиальных городов и совместности земельных владений, сами архиереи не знали, где их церкви. Вот факт. Некто сольвычегодец Тарасий Игнатьев просил о постройке новой церкви в старом городище. По этому случаю митрополит московский Макарий (1542–1563 гг.) писал тамошним соборным священникам: «онже будет так, как он Тарасий бил челом и сказывал, и церкви буди на том месте холодныя нет, а место наше митрополье, а не ростовское и вы бы ему тоя церковь поставить велели, а буди на том месте церковь холодная есть, а то буди место архиепископа ростовскаго, а не наше митрополье и вы бы ему тое церковь ставить не велели»²³⁰.

Карашевская домовая волость в Ростовском уезде в 1628 г. с 7-ю церквами, а в 1656 году с 8-ю – впредь до 1675 года по епархиальному управлению ведалась в патриарших приказах²³¹.

В обширной и крайне разбросанной Ростовской епархии во второй половине XVII в. число церквей доходило до 1000. В 1679 г. по ведомости о богаделенном сборе в патриарший приказ показано 991 церковь²³². Несомненно, церквами богаче всех был Ростов, за ним следовал Ярославль. Но и в дальних северо-восточных городах – Устюге и Сольвычегодске церквей стояло достаточно. В первом из них в первой четверти XVII в. насчитывалось 27, во втором по писцовым книгам 1657 г. названо – 17²³³.

Не пограничной, а совместной с Ростовской митрополией в половине XVII века была Вологодская епархия. История территориального устройства её довольно сложна.

В первые времена христианства в сев.-восточной Руси все места, составляющие нынешнюю Вологодскую епархию, по духовным делам и церковному управлению зависели частью от новгородской, частью от ростовской кафедры. Новгороду принадлежала северная часть от водораздела Онежского озера и Белоозера с верховьев рр. Вытегры, Ковжи и Кеми чрез весь Вельский уезд до Двины вместе с самой Вологдой. Ростовская кафедра ведала земли на Чаронде, Белоозере, в уездах: Тотемском, Устюжском, Сольвычегодском и места по р. Югу.

Зырянские племена, жившие к сев.-востоку по рр. Вычегде и Сысоле в верхнем двинском бассейне, до конца XIV в. не знали христианства. Просветителем их во второй половине XIV века был иеромонах ростовского монастыря Стефан, по прозванию Ераст или Храп, сын дьячка устюжской соборной церкви²³⁴. Он, после долгих приготовлений, в 1379 г. с благословения коломенского епископа Герасима, взяв с собой из Москвы миро, антиминсы и другие необходимые церковные вещи, в сане пресвитера самоотверженно вышел на проповедь к дикарям. Князь дал Стефану охранную грамоту. Проповедник с ней прошел до Устюга, откуда по С. Двине спустился до устья р. Вычегды, где стоит нынешний Котлас – тогда Пырас, первое зырянское село. Окрестив многих жителей, Стефан поставил для них храм. Из Котласа он пошел дальше по правому берегу р. Вычегды. По пути ставились кресты и часовни, пока самоотверженный миссионер не остановился в Усть-Выме, главном зырянском поселении, избрав его центром своей деятельности. Мирная проповедь кроткого иеромонаха сразу привлекла к нему значительное число зырян. Для новокрещенных Стефан построил Благовещенскую церковь в самом Усть-Выме, лежавшем при слиянии реки Выми с Вычегдой. Отсюда свет христианского просвещения стал разливаться по всей Перми. Не много спустя зырянский проповедник явился к Москву просить для новопросвещенного края особого епископа. Митрополит Пимен с великим князем не нашли лучшего кандидата, как сам просветитель Перми²³⁵. Собор согласился и зимой 1383 г. Стефан посвящен в пермского епископа²³⁶. Новый епископ утвердил свою кафедру в Усть-Выме при Благовещенской церкви, устроив здесь домовый Архангельский монастырь. При Стефане явились две обители – Спасо-ульяновская в 150 верст. от Усть-Сысольска и Стефановская в 50 верстах на р. Сысоле, в нынешнем селе Вотче. Кормилец бедняков во время голода, защитник беззащитных пермяков от новгородской вольницы, знавший лично прохожие дороги в Москву и Новгород, после осьмнадцатилетней многоплодной проповеднической деятельности и истинно христианской заботливости о своей пастве, скончался в 1396 году, но далеко от своей новой и старой родины: он умер в Москве, куда отправился по церковным делам, и погребен в Спасской великокняжеской обители²³⁷. Русская церковь достойно причислила его к лику святых.

Епархия св. Стефана обнимала одну, так называемую, Старую Пермь и селения зырян, лежавшие по рекам Вычегде и Выми, где он проповедывал лично. Великая Пермь, занимавшая земли по бассейну рр. Вишеры, Камы и Чусовой, пока оставалась языческой.

Проповедь христианства в Великой Перми досталась на долю преемников св. Стефана. Крестителем её был св. Иона (1455–1470). Он обратил ко Христу всю Великую Пермь, поставил в ней церкви и священников²³⁸. Крещение Великой Перми значительно расширило пределы новой епархии с новыми христианскими церквами. Преемники св. Стефана в XV в. для проповедников Евангелия зырянам, жившим по р. Печоре в 600 верстах к северо-востоку от Усть-Сысольска, основали Троицкую пустынь. У тамошних христиан миссионеры долгое время исполняли обязанности приходских священников. При всем старании проповедников христианство очень туго прививалось среди коренных пермскиx жителей – зырян и вогуличей²³⁹. Новая вера с большим успехом стала распространяться вместе с русской колонизацией края, когда там, после присоединения Перми к Москве, открыли свою плодотворную деятельность Строгановы. Несомненно, скорое переселение преемников св. Ионы из Перми (страны) на Вологду, отозвалось весьма невыгодно на христианском просвещении пермского края.

В 1492 году, по повелению вел. князя Ивана Васильевича III, Геннадий, архиепископ новгородский, уступил из своей епархии г. Вологду с городскими и посадскими церквами пермскому епископу Филофею (1471–1505)²⁴⁰. Новый город, присоединенный к епархии св. Стефана, постепенно, но очень заметно, начинает брать перевес над старыми пермскими городами, особенно в церковно-административном отношении. Преемники Филофея с Никона (1502–1508) до Иоасафа (1558–1570) часто проживали на Вологде, но, именуясь епископами пермскими и вологодскими, все-таки главной резиденцией продолжали считать старый кафедральный город Усть-Вымь²⁴¹.

Частое проживание их в Вологде скоро обратилось в постоянное, чему помог особый случай. При епископе Макарии (1570–1576) в 1571 г., как известно, присоединены к Пермской и Вологодской епархии церкви Двинской области. Это послужило основанием перенести самую кафедру в Вологду, переселить туда весь архиерейский штат и навсегда оставить Усть-Вымь. Роли городов переменились, переменился и титул владык. С 1571 года они стали именоваться вологодскими и пермскими²⁴².

Теперь понятно, что при определении территории Вологодской и Великопермской епархии в половине XVII в. приходится иметь дело с территорией древней Великопермской епархии, в состав которой входили а) Пермь старая – Вычегодская и б) Пермь Великая²⁴³. Третьей составной частью была Вологда с уездом.

Пермь старая или Вычегодская, просвещенная самим Стефаном, занимала места в нынешних уездах Сольвычегодском, Яренском, Усть-Сысольском и отчасти Мезенском²⁴⁴. Из её городов известны только два – старый кафедральный г. Усть-Вым и Яренск в среднем течении р. Вычегды. Этим древнейшим городам не суждено сделаться культурными центрами зырянского населения. Все, начиная с иерархов, постарались забыть их. Впрочем, владыки не забывали одного – собирать кафедральные дани с захудалых городков и селений. В этом отношении Яренск и Усть-Вым во второй половине XVII в. сделались яблоком раздора между вологодскими и вятскими архиереями.

С перенесением кафедры в Вологду и переселением туда владык старопермские монастыри и церкви пришли в упадок. Приходится вместе с Дмитриевым, исследователем пермской старины, жалеть, что многие из них, – дело рук самого св. Стефана, находясь в глухом и отдаленном крае, среди бедного зырянского населения, теперь совершенно уничтожились²⁴⁵. Старая забытая Пермь в самом начале XVI в. должна была уступать во всех отношениях Перми Великой.

Пермь Великая лежала по бассейну р. Камы и её притоков, главным образом, Чусовой. С древнейших времен она называлась Пермью Чусовой и составляла один Чердынский уезд, но по управлению делилась на четыре части: а) стан Окологородний, б) стан Верхний, в) стан Нижний и г) округ Отхожий²⁴⁶.

С приливом русского населения в XV в. возникает Усолье Камское, около него несколько десятков поселений. Здесь, в пределах отхожего округа, образовался Усольский позднее Соликамский уезд, отделенный от Чердынского.

При дальнейших успехах русской колонизации в XVI в. в Перми Великой возникает г. Кай и при нем образуется особый уезд Кайгородский; южнее – по течению Камы и её притоков возникают обширные вотчины бояр Строгановых с особым управлением и подразделением на округи²⁴⁷.

При Василие Ивановиче в самом начале XVI в. потомкам богатого человека Луки Строганова позволено населить пустынный участок Устюжского уезда в Вондокурской волости²⁴⁸. При сыне Василия Иване IV Грозном Строгановы перенесли свою промышленно-колонизаторскую деятельность далее на восток, в область Камы. В 1558 г. Григорий Аникиев Строганов по челобитью князю получил пустые земли, лежавшие в 88 верстах от Великой Перми по обе стороны р. Камы – по правую с устья р. Лысвы, по левую с Пыскорской Курьи до Чусовой. Новые дарственные земли занимали пространство на 146 верст. Отдавая пустые земли, правительство предоставило самим владельцам собственными средствами защищать их. Поэтому первым делом Григория Аникиева Строганова, по получении царской жалованной грамоты в 1558 году на места в Великой Перми, было защитить свои владения от набегов татарских и нагайских орд. В этих видах на правой стороне р. Камы на Пыскорском мысу он построил городок, назвав его, сообразно с местным наречием, Канкар или Кам-юрт (правильнее Кам-юрт), т. е. Камский городок. Через пять лет одного городка оказалось мало. В 1564 г. Строганов выпросил позволение поставить другой городок в двадцати верстах от Канкара, явился Кергедан (Орел) на р. Орле. В 1568 г. по челобитью Григориева брата Якова, Строгановым прибавлено земли по р. Чусовой, с правом строить городки, заводить варницы и вызывать туда не письменных и не тяглых людей²⁴⁹.

Строгановы, построившие Канкар и Кергедан ниже Соликамска, деятельно принялись колонизовать пожалованные вотчины. По древнерусскому благочестию, они ставили церкви во всех своих слободах. В более выдающихся и населенных местах явилось по нескольку церквей, напр. в Орле и Новом Усолье²⁵⁰.

Не далеко от первого своего города Кенкера Строгановы, по желанию их благочестивого отца Иоанникия, под горой, на Нижней Пыскарке основали знаменитый в свое время Пыскорский монастырь и тем самым создали один из культурных центров Великой Перми. На помин родителей и в обеспечение монастыря при письме от 1570 г. 2 марта они дали Пыскорскому монастырю новые роспаши от Лысвы речки и по Лысве вверх до вершины, межную свою сторону и мельницу на Лысве и от Лысвы вниз по правую сторону Камы свои новые пашни и городок Канкар... А межа этому данью: по Каме по правую сторону от Лысвы вниз до нижней Пыскорской Курьи, а по левую сторону по Каме вниз до Зырянки²⁵¹. Число вотчин Пыскорского монастыря со временем значительно увеличилось. В 1623 г. монастырь имел 10 деревень, таковы: Лысва, ныне существует, починок Верхокамцев, починок Микулин, починок Коземкин, починок Вятский мыс, починок Большая Новина, починок Чудинова Новина, починок Яшки Ломанова, починок Благовещения, починок, что был Верхний²⁵². В 1629 году владения Пыскорского монастыря еще увеличились реками Северным Кондасом, Серью и огромным пространством земли по берегам р. Мечки и в пустоши Ногаевой (в Кунгурском у.). В 1647 году, когда хозяйство Пыскорского монастыря было в самом расцвете, вотчины его находились около Соликамска, Орлова, Канкара, по рекам Каме, Копдасе, Серье, Сылве, Мечке, Шакве и Бабке,– в них насчитывалось 365 дворов²⁵³. Количество очень большое для тогдашнего населения Великой Перми. В 1674 г. все эти владения утверждены за Пыскорским монастырем особой дарственной межевой грамотой царя Алексея Михайловича по случаю возникших споров о владениях²⁵⁴.

Таким образом, Пермь Великая, входившая в состав Вологодской епархии, ко второй половине XVII в. заключала в своей территории:

I) Уезд Чердынский или Пермский с главным городом всей Великопермской страны – Перми Великой Чердынью с 3-я станами.

II) Уезд Усольский или Соликамский с главным городом Усолье Камское или Солькамская с четырьмя округами; в нем в 1647 г. было 14 погостов²⁵⁵.

III) Уезд Кайгородский с главным городом Кайгородом. Нужно заметить, чтобы не повторяться, – Кайгород самый западный из городов Великой Перми в 1625 году, по грамоте патр. Филарету, с 8 церквами принадлежал патриаршей области; за ней он оставался до 1658 года²⁵⁶.

IV) Вотчины Строгановых:

а) часть Андрея и Петра Семеновичей – Чусовский Нижний городок и Сылвенский острожек с их округами.

б) Часть Ивана и Максима Максимовичей – Чусовский Верхний городок, Успенский монастырь на Чусовой, основанный в 1580 г., и Яйвенский острожек с их округами.

в) Общие владения всех Строгановых – Орел городок, Очерский острожек и Новое Усолье с их округами.

V) Вотчины Пыскорского Преображенского монастыря.

VI) Наконец, вотчины Иоанно-Богословского монастыря на Колве в окрестностях Чердыни²⁵⁷.

Указаны только три главных монастыря Великой Перми, тогда как во второй половине XVII в. там их было больше.

Пыскорский Преображенский монастырь был самым видным. Он по своим богатствам мог поспорить со всеми тогдашними монастырями и не пермскими только. Этому монастырю даровано было самое широкое самоуправление²⁵⁸ со всеми его вотчинами; его архимандритам предоставлено исключительное в своем роде право контроля над всеми церквями Перми Великой. А церквей этих, нужно полагать, было достаточно даже к тому времени. Чердынь и Соликамск еще в XVI в. были обильно украшены храмами²⁵⁹.

О количестве церквей, конечно, приблизительно можно судить по числу населенных мест в Великой Перми. В ней к полов. XVII в. насчитывалось 3 города, включая и Кай, 22 погоста, 3 городка, 3 острожка, 2 слободки, 2 сельца, 288 деревень, 193 починка, кроме монастырских вотчин, всего населенных мест около 500²⁶⁰.

У Строгановых стояло 12 церквей²⁶¹. Такова, по своему географическому положению и внутреннему состоянию, вторая, можно сказать, главнейшая составная часть Вологодской епархии – Пермь Великая – Чусовая.

Третья составная часть её – Вологда с уездом – к половине XVII в. значительно успела развиться, не смотря на то, что сильно страдала от внутренних беспорядков и внешних нападений. Вологодские окрестности издавна славились монастырями, лежавшими не самом недалеком расстоянии от города. Из них можно назвать близ самой Вологды Свято-Троицкий Кайсаровский, основ. в 1147 г. на ручье Кайсарове, впадающем в р. Вологду. Спасо-Прилуцкий в 5 верстах от Вологды, основ. в 1371 г., в 40 верстах от Вологды были Александров Успенский на р. Куште и Лопотов Богородицкий в 40 вер., Павло-Обнорский в 56 вер., Авнежский Троицкий в 61 вер. и др.²⁶².

После обзора составных частей Вологодской епархии ко второй половине XVII века можно видеть, что представляла она в территориальном отношении, как целое. При взгляде на географическую карту наблюдается любопытное явление, возможное только в те времена.

На западе Вологда – при истоках Сухоны на р. Вологде, на востоке р. Чусовая и истоки Камы. Это две такие местности, которые трудно соединить в одно целое. Так действительно и было по отношению к территории Вологодской епархии. Вологда с уездом стояла особняком, чрезполосно от остальной епархиальной территории. Если Вологодский уезд не успел значительно измениться к первой половине XVII века, то он занимал бассейн озера Кубенского и истоков р. Сухоны. Граничными пунктами его, основываясь на делениях, сделанных в географ. атласе, издания Академии Наук 1745 г., нужно признать на западе озеро Поречное с Надпорожним станом Белоозерской области, на севере верховья Вилы, притока р. Ваги в бассейне С. Двины, или южная граница Важского у. Новгородской епархии; на востоке верховья р. Костромы, а на юге Пошехонье²⁶³.

Возможно, что часть Тотемского уезда, отошедшего к Устюжской епархии от Ростовской митрополии в 1682 г.²⁶⁴, принадлежала Вологде с её уездом, но и тогда между Вологодским и Яренским уездом, принадлежавшими Вологодской епархии, будут лежать Устюжский и Сольвычегодский уезды Ростовской митрополии²⁶⁵. Такая географическая ненормальность вологодской епархиальной территории в 1676 г. послужила вятскому епископу Ионе одним из оснований просить о приписке к своей епархии Усть-Выма и Яренска. В своей челобитной на царское имя он прямо заявил, что Усть-Вым и Яренск от Вологды разошли, т. е. отделили грады Ростовской епархии, Устюг Великий, да Сольвычегодск с уездами²⁶⁶.

Пермь Вычегодская и Пермь Великая занимали весь бассейн Вычегды, верхний бассейн Камы и её притоков, начиная с Чусовой. Западная граница их шла от среднего течения Камы, минуя Кайгород, через среднее течение р. Вычегды к верховьям Пинеги. Отсюда северная предельная линия через Вым подходила к истоку Колвы по границе патриарших областей на Пинеге, Кевроли и Мезени²⁶⁷. От истоков Колвы к истокам Чусовой и Сылвы, южнее крепости Кунгура, построенного в 1647 г.²⁶⁸, шла восточная черта; от Сылвы начиналась южная граница и заканчивалась в истоках Камы, сойдясь с западной чертой.

Легко представить, как велика была территория Вологодской епархии и как далеко отстояли населенные пункты её от епархиального города. Последних в черте границы Вологодской епархии было очень немного, таковы – Вологда, Яренск, Усть-Вым, Чердынь, Соликамск, в вотчинах Строгановых г. Канкар, Орлов, Верхний и Нижний Чусовские городки, Кунгур и др. мелкие городки с поселками.

В последних годах первой половины XVII века пределы Вологодской епарxии начали сокращаться. В 1647 г. вотчины Строгановых со всеми церквами, а также вотчины Пыскорского монастыря, по переписным книгам архимандрита Гермогена, поступили в патриаршую область²⁶⁹. В 1657 году там было 17 церквей²⁷⁰. Так определилась церковно-административная зависимость частных Строгановских владений, представлявших из себя нечто загадочное в этом отношении. Церквями в них, кажется, заведывали сообща вологодский архиерей, пыскорский архимандрит, по поручению самого патриарха, и даже ростовский митрополит, до которого, кстати заметить, было не ближе, чем до Вологды и Москвы.

Отделение вотчин Строгановых и Пыскорского монастыря к патриаршей области могло заметно сократить юго-восточные пределы Вологодской епархии ранее открытия Вятской в 1657 году²⁷¹. С открытием новой кафедры юго-восточная граница Вологодской епархии не только изменилась, но совсем переменилась. Она явилась не здесь, а много севернее.

При радикальном изменении положения Великой Перми по епархиально-административному устройству только несколько великопермских церквей осталось за Вологодской епархией, большинство вошли в состав Вятской, некоторые – Казанской²⁷². Последняя лежала смежно с Вологодской к сев.-востоку до самого открытия епархии в Вятке. Сопредельными с ней церквами были юго-восточные церкви вологодской кафедры и патриаршей области, около Осы и Кукарки,принадлежавших в конце XVII и начале XVIII века Казанской митрополии²⁷³. Оса и Кукарка с их округами в нынешних южных уездах Вятской и Пермской епархий составляли северную часть территории Казанской митрополии. Оса по писцовым книгам всегда принадлежала Казани²⁷⁴.

Казанский уезд в половине XVII в. действительно был пограничным с Великой Пермью. Русское правительство, предоставив Строгановым колонизацию южной части Великой Перми, и само старалось заселять окраину. В 1656 г. оно построило новую слободку на р. Чусовой в Верхотурском уезде с льготными условиями для желающих занять новые места. В 1666 г., после татарского разорения, ее пришлось возобновлять, но некоторые тамошние жители успели переселиться в соседние Усольский и Казанский уезды²⁷⁵.

Открытие Казанской епархии было важнейшим моментом в истории Русской церкви и Русского государства. С ним соединено закрепление за Москвой всего европейского юго-востока.

В воскресенье 2 октября 1552 года рано утром в походной церкви царя Иоанна Грозного под Казанью, во время обедни, когда дьякон окончил Евангелие словами: «и будет едино стадо и един пастырь», раздался оглушительный гром и земля казанская дрогнула. Прошло еще немного времени, как за словами дьякона: «покорити под нозе его всякаго врага и супостата» последовал второй удар и взрыв части казанских стен. Эти два взрыва возвестили о падении Казанского царства. Столица Казанского царства была в руках русских. С окончанием обедни Грозный поехал ободрить войско, но явился уже к победителям. Вместо ободрений войска ему пришлось служить благодарственный молебен; после молебна своими собственными руками при участии духовенства он поставил крест, а где стояло царское знамя во время взятия города, велел построить церковь во имя Нерукотворенного Образа. Два дня потребовалось, чтобы очистить город от трупов.

4 октября царь вторично въехал в Казань. Среди города на выбранном месте водружен новый крест, построена обыденная церковь во имя Киприана и Иустинии, заложены церковь Спаса и собор во имя Благовещения Пресв. Богородицы. Победители служили молебны, святили воду и с крестами ходили по уцелевшим городским стенам. 6 октября Благовещенская церковь освящена. За городом царь велел построить Зилантов монастырь. Наместниками в Казань назначены большой боярин князь Борис Александрович Горбатый с князем Василием Семеновичем Серебряным. При них Грозный оставил несколько своих больших бояр, детей боярских, стрельцов и казаков. По всем улусам черным ясачным людям царь послал грамоты с увещанием без страха идти под власть русского царя и платить ему дань, как они платили прежним казанским царям. Со своей стороны Грозный обещался жаловать новых подданных. Арские люди и луговая черемиса изъявили покорность²⁷⁶. Так началось владычество русского царя в Казанском царстве.

Но покорение Казанского царства под ноги русского царя не могло быть полным при религиозной обособленности края. Религиозная обстановка, которой сопровождалось взятие Казани, водружение крестов, быстрая постройка церквей предвещали и церковное единство завоеванного царства. Того требовало самое положение дела. Сделавшись русским городом, Казань не могла оставаться магометанским центром, она должна была сделаться христианским городом. По важности административного центра и по той важности, какая предстояла Казани в деле обращения казанских инородческих племен в христианство, там необходимо было учредить особую епархию. Обоюдные интересы церкви и государства не позволяли медлить в этом серьезном деле. В 1555 году по указу царя Ивана Васильевича Грозного при митрополите московском Макарии соборным определением учреждена Казанская епархия²⁷⁷. На новую кафедру в сане архиепископа назначен игумен Селижарова монастыря Гурий²⁷⁸. Весной 1555 года архиепископ Гурий необычайно торжественно отправился на место своего служения. Владыка ехал в завоеванное неверное царство распространять христианство, он вез с собой будущих сподвижников Варсонофия и Германа, духовенство, утварь, иконы и пр. Высокий служебный пост требовал от архипастыря необыкновенной осмотрительности в деле просвещения казанских народов светом евангельского учения. В облегчение трудности служения ему был дан наказ, как поступать при обращении язычников и магометан в христианство: крестить только желающих, предварительно преподав им истины христианства и Евангелия, поить и кормить их, разговаривать с ними кротко, тихо, с умилением, а жестоко с ними не говорить. Преосвященному Гурию поручался даже высший надзор над казанскими и свияжскими воеводами, детьми боярскими и всякими людьми, и самими наместниками в делах религии и церкви²⁷⁹.

Епархия, где предстояло потрудиться просветителю Казанского царства, тогда еще не имела точного и определенного территориального устройства. В состав её по определению собора должны были войти Казань с окрестными улусами, город Свияжск с горною страной, город Василь и вся Вятская земля²⁸⁰.

В жалованной вотчинной грамоте Гурию, архиепископу казанскому и свияжскому, в общих чертах обозначены только некоторые географические пределы его епархии. Грамотой 1555 года ему отводились в вотчину пашенной земли на две тысячи четвертей, трои Кабаны, да Тарлаши, села Кадыш, Карыш, Карадулат на р. Меше со всеми угодьями, лесами, лугами, озерами, бортными ухожаями и бобровыми гонами. Важнее указание рыбных ловель, пожалованных казанской кафедре. Оне были по р. Волге от казанского устья по обе стороны, по казанской и по свияжской, до р. Камы, а от Камы по чертыцкую взголовь, от верхней взголови по нижнюю; кроме Чертыка, сенные пожни лежали межь Волги реки и Тереузика. Помимо всего этого на первых порах новому архиепископу назначено было по тому времени большое жалованье – деньгами 865 рублей, с прибавкой из казанской, свияжской и чебоксарской таможенной пошлины десятой деньги 155 руб. 11 алтын; столовые припасы от ржи до пряных кореньев шли натурой²⁸¹.

Общих географических данных в грамоте Гурию и указания составных частей Казанской епархии по соборному определению вполне достаточно, чтобы заключать, что все Казанское царство, завоеванное Грозным, вошло в территорию Казанской архиепископии. Но какие улусы были там, воспроизвести трудно. Известен город Арск, вновь построенный татарами или русскими там, где был областной татарский город с тем же именем²⁸². Василь или Васильсурск и Свияжск построены русскими. Первый основан еще отцом Грозного²⁸³ с целью защиты Сурской долины, которую кочевые народы избирали пунктом своих набегов; к тому же этот край, густо населнный инородческими племенами, не всегда был готов повиноваться власти московского правительства²⁸⁴.

Грозный, по примеру отца, готовясь приступить к Казани, в 1550 г. заложил на устье реки Свияги город Свияжск. Дьяк Иван Выгодчиков с боярскими детьми привез по р. Волге из Углицкого уезда лес для постройки стен и церквей. После молебна с водосвятием обложили город и заложили церковь во имя Рождества Богородицы и чудотворца Сергия. В XVI веке в городе с монастырскими насчитывалось 9 церквей с десятью престолами и 5 с 8 престолами на посаде – при них жило 23 человека священнослужителей, в двух монастырях было 79 человек²⁸⁵. С построением Свияжска горные жители окончательно потеряли свою самостоятельность. Все, жившие вниз по Свияге и Волге, вторично присягнули русскому царю. То же сделали испуганные черемисы и мордва.

По взятии Казани русские воевали кругом поперек на 150 верст и вдоль по дороге выжгли села до самой Камы²⁸⁶. На выжженных и опустошенных местах началась усиленная постройка городов там, где прежде по улусам жили татары и кочевые инородцы. Города строились едва ли не во всех концах Казанского царства. Вниз по реке Волге и её притокам, начиная от устья Ветлуги, появились города – весной 1557 года Лаишев²⁸⁷, при устье Камы, с ним одновременно – Чебоксары, в 1578 году Царевококшайск и Тетюши, в 1583 году Козмодемьянск, в 1584 году Санчурск и Цивильск²⁸⁸. Словом, нагорная и луговая стороны, разделявшиеся рекой Волгой, очень быстро застроились русскими городами. Русское правительство не упускало из виду и Засурья. Вслед за покорением Казани и Астрахани оно постаралось возможно прочнее закрепить за собой этот край, поселив во вновь построенных городах русских людей. Тогдашняя русская колонизация, начавшись с низовьев реки Оки и Суры, постепенно распространилась к юго-востоку. Тут возникают в 1578 году Арзамас и Алатырь, которые, по словам профессора Загоскина, становятся оплотом дальнейшего развития русского влияния в этой местности. Оба города соединялись линией засек²⁸⁹. Засечная линия, современная постройке Арзамаса и Алатыря, и р. Сура, нужно полагать, отделяла русские владения, где шла колонизация, от завоеванных – чувашско-черемисских земель (нагорная страна) и царства Казанского, лежавшего по Волге и за Волгой по Каме.

Церковь и религия, как везде, так и тут, явились объединяющим началом. Засурье, луговая и нагорная страны, Казанское царство, земли черемисов, вотяков и даже дикая Башкирия, подчиненные московскому правительству, объединялись единством церкви. Русские люди и русское правительство не могли не считать своей, всей завоеванной страны, когда там возникло достаточно церквей. На требования крымского хана возвратить прежние права Казани и Астрахани, посадив в Казани сына его Адыл-Гирея, русский посол Афанасий Нагой от имени царя и народа отвечал: «Как тому статься? В Казани в городе и на посаде, по селам и уездам государь наш поставил много церквей, навел русских людей, села и волости роздал детям боярским в поместья. Множество знатных татар вывел внутрь России – многих в Москву, а иных дальше в Новгород и Псков». Указал посол и на то, что в земле Казанской поставлены города на Свияге, на Чебоксарах, на Суре, на Алатыре, на Курмыше, в Арске и город Лаишев²⁹⁰.

Несомненно, что новые города, заселенные русскими, сделались на востоке оплотом русской власти и народности. Они служили средством к усмирению инородческих волнений²⁹¹. Сюда усиленно привлекали жителей из разных концов России; иные, впрочем, шли добровольно²⁹². Но, эта, скорее физическая сила, находившаяся в руках десятка наместников, в деле объединения разных инородческих племен была слабее морального влияния церкви, представителем которой является казанский архиепископ. Он в своем лице и своей властью объединял весь район восточной окраины Русского государства, будучи облечен высокими полномочиями, не только церковного, но и правительственного деятеля в новозавоеванном крае. Указать точно, где были границы области его влияния, значительно расширившегося с постройкой новых городов, очень трудно. Тех данных, которыми обозначалась область Казанской епархии в 1555 году, слишком недостаточно, чтобы судить о ней к концу XVI и половине XVII века. Она росла необыкновенно быстро во все стороны, кроме своей западной границы.

С полной уверенностью можно утверждать, что на юго-запад пределы Казанской епархии не заходили за реку Суру и были очень устойчивы. Засечная линия, соединявшая города Арзамас и Алатырь, к тому времени отодвинулась до левого берега реки Суры, соединив Алатырь с Курмышем и возникшим в 1602 году Ядрином²⁹³. Разумеется, эта линия с завоеванием Казанского царства утратила свое сторожевое значение, но она осталась как восточная граница тогдашней обширной патриаршей области. Самый древний памятник и документы патриаршего приказа, которыми определяется состав её в начале и половине XVII века, со всей очевидностью дают понять, что область московского патриарха никогда не заходила к востоку за реку Суру. Её предельными городами на юго-востоке в 1625 году, по жалованной грамоте патриарху Филарету, были Ядрин, Курмыш и Алатырь²⁹⁴. Все три города, лежавшие по левобережью Суры, впредь до 1672 г. оставались за патриаршей областью²⁹⁵. Нагорная страна, занимавшая пространство между Сурой и Волгой, как при самом учреждении Казанской епархии, так и теперь, остается за ней. Там были города Козмодемьянск, Василь, Чебоксары, Цивильск, Свияжск и Тетюши. Так именуемая Луговая сторона с городами Санчурском и Царевококшайском, лежавшая на казанской стороне Волги и занимавшая земли между левым притоком Волги р. Ветлугой и правым притоком Камы р. Вяткой, упрочилась за Казанской епархией. Эти две стороны – Нагорная и Луговая долго составляли западную часть казанского епархиального района. Устойчивость западных пределов объясняется, во-первых, естественностью границы – на юго-западе Сура, – на северо-западе р. Ветлуга, – во-вторых, тем, что Казанская епархия не могла расширяться в западной части своей территории за счет соседней сильной патриаршей области. При тягловом строе русской церкви и преобладавшем экономическом епархиальном управлении патриарх, как и все архиереи, ревниво охранял неприкосновенность пределов своей епархии; о всероссийском патриархе это нужно заметить особенно. Много позже территория Казанской епархии на северо-западе сохраняла свою прежнюю границу и не отступала от неё. В 1704 году Черноозерская Троицкая пустынь на реке Ветлуге, по челобитью митрополита и по указу Петра I, оставалась в полном ведении Тихона митрополита казанского и свияжского²⁹⁶.

Относительно Вятской земли, которая полностью вместе с Нагорной и Луговой сторонами должна была войти в состав вновь учрежденной Казанской епархии, нужно сказать, что если она и поступала в ведение казанской кафедры, то на самое короткое время. Часть Вятской земли, несомненно, осталась за казанским архиереем, но главный её город Хлынов вместе с пригородами к концу XVI века оказываются в ведении патриарха. В 1599 году на Вятке в пригороде Слободском, по желанию прихожан, с благословения патриарха Иова, устроен Богоявленский монастырь²⁹⁷. По грамоте патриарху Филарету в 1625 гг. Хлынов (Вятка) и пригороды Слободской, Шестаков, Орлов, Котельнич значатся в патриаршей области²⁹⁸ и остаются за ней до 1658 года, когда все поступают во вновь открытую Вятскую епархии²⁹⁹. Протоиерей Никитников в «Иерархии Вятской епархии» позволяет себе усомниться даже в том, чтобы в половине XVI в., т. е. при самом учреждении Казанской епархии, Вятская страна принадлежала ей и чтобы соборное постановление 1555 года было приведено в исполнение. По его словам, впредь до присоединения некоторых уездов Казанской епархии к Вятской, что было не ранее 1657 года, не видно никаких следов сношения вятского духовенства с Казанью, ни зависимости его от казанских архиепископов³⁰⁰. Насколько справедливо мнение о. Никитникова, проверить трудно. Из письма царя Ивана Васильевича архиепископу Гурию от 1555 года видно, что пустоши из арских, ногайских и нагорных областей даны были в вотчину казанскому наместнику Димитрию Палецкому³⁰¹. Вотчинные земли наместника, по своему географическому положению, соприкасались с областями черемисского города Малмыжа, занятого русскими тотчас после взятия Казани³⁰², и Уржума, основанного в 1584 году³⁰³. Оба города, лежавшие по правобережью р. Вятки, рядом с коренными областями Казанской епархии, должны были войти в район ведения казанского владыки (их нет в патриаршей области). Несомненно, что в 1682 году Уржум принадлежал Казанской кафедре³⁰⁴; там нельзя было не быть и Малмыжу, лежавшему южнее Уржума и ближе к Казани. Сказанного вполне достаточно, чтобы при взгляде на географическую карту убедиться, что южные уезды нынешней Вятской губернии составляли северную часть территории Казанской епархии, доходившей до среднего течения р. Вятки. Отсюда начиналась восточная граница её.

Восточная граница Казанской епархии на первых порах была самой неопределенной, она лежала в областях р. Камы и её притоков. У русского правительства шла долгая и очень упорная борьба с тамошними кочевыми народами. С 1557 года добровольно подчинившиеся башкиры, жившие по притокам Камы – Белой Воложке и Уфе, стали платить русским ясак. Но добровольцы и соседние с ними кочевые народы не долго оставались спокойными. Они, подстрекаемые крымцами, каждый час готовы были восстать против завоевателей³⁰⁵. «Тридцать один год прошел от завоевания Казани, говорит летописец, и окаянные бусурманы не захотели жить под государевой рукой, воздвигли рать, пленили много городов. Царь, видя их суровость, послал свои войска с приказом пленить бунтовщиков. Но поганые, как звери дикие, сопротивлялись русским войскам, били их, так что бояре и воеводы ничего не могли с ними сделать»³⁰⁶. Этим восстанием вызван ряд городов, построенных в 80-х годах XVI в. во всех концах новозавоеванного края. На восток в башкирской земле в 1586 году построен на р. Уфе г. Уфа, быть может, и Бирск на Белой³⁰⁷. Уфа и Бирск сделались самыми окраинными восточными городами русского государства. Они и новопостроенные крепости значительно расширили восточные пределы Казанской епархии. На вопрос, «в какой мере», нужно заметить вместе с профессором Ф. Терновским, что с востока и юга пределы Казанской епархии на первых порах терялись in partibus infidelium. Можно сказать, все, что лежало к востоку и на юг от Казани, что вошло и имело войти в состав Московского государства, все царство Казанское, Астраханское и отчасти Сибирское включались в область Казанской епархии. Казанская кафедра была, так сказать, передовым форпостом, обозначавшим собой поступательное движение русской веры, народности и государственности в глубь степей, населенных инородцами³⁰⁸. Со взятием Сибири в конце XVI в. из Москвы делались даже распоряжения, чтобы ближайшие к Сибири архиереи не оставляли без внимания далекой страны. Вологодскому епископу велено было отправить в новый тобольский край 10 священников с семействами³⁰⁹. Хотя не сохранилось никаких известий об отношениях казанских владык к Сибири, но, несомненно, их влияние в силу территориальной близости могло простираться и за Урал.

Более точное определение восточных границ и юго-восточных, можно дать в половине XVII века, когда закончилась постройка сторожевой закамской линии. Последняя стоит в самой тесной связи с колонизацией края, распространением христианства в инородческих странах, увеличением числа храмов и территории Казанской епархии.

В конце XVI и в первых годах XVII века переселенцы, преимущественно «из верховых мест», занимают свободные земли по правую и левую сторону р. Волги. Общины поселенцев здесь, как и в других местах, выражаясь их словами, «посошлись из дальних мест и дворы поставили, и лес секли, и перелоги (новь) раздирали, землю распахали»³¹⁰. Поселенцы занимались культурой страны, казанские архипастыри прививали христианство. Это великое дело первым просветителям казанского края стоило больших трудов. Им приходилось бороться не только с магометанством и язычеством кочевых племен, но и с отступничеством. Около 1591 годе митрополит Гермоген доносил царю и патриарху, как делали тогда все русские святители, что в Казани, в Казанском и Свияжском уездах новокрещенные татары отстали и отстают от христианства³¹¹. Однако неутомимая ревность казанских владык достигла того, что население Казанского уезда, в состав которого входили земли, орошенные реками Илетью и Казанкой, впадавшими в Волгу, и Мёшею – притоком Камы, успело обрусеть и носило православные имена. Особенно успешно шло дело в луговой стороне Волги, где представителям церкви в деле распространения христианства помогает прилив православных народных масс. Здесь поселяются целые общины крестьян из внутренней России и рядом с ними появляются новокрещены. Новокрещены села Ишеры строят свои церкви³¹². Усиленные культурные и религиозные движения сразу оживили весь край, лежавший между Волгой, Камой и Вяткой, так как Казанский уезд, где они происходили, был очень обширен. Он с одной стороны соприкасался с Волгой, с другой стороны подходил к Каме и Вятке, и в состав его входили Лаишевский острог на Каме, пригород Арск на Казанке, Рыбная слобода на Каме, выше Лаишева, и село Богородское, образованное из вотчин Преображенского монастыря на р. Ноксе³¹³. Отсюда христианство распространяется во все стороны.

В 1681–1682 годах государю ведомо учинилось, что Ядринского уезда и иных городов и уездов татартские мурзы, мордва и иных вер иноверцы принимают православие³¹⁴.

В половине XVII века встречаются поселения по среднему течению р. Вятки, центральным пунктом которых является Кукарская слобода при устье Немзды в Вятку³¹⁵. Свияжский, Тетюшский и другие уезды тоже успели значительно заселиться.

Колонизация закамских земель к юго-востоку не могла идти успешно, как шла колонизация Казанского, Свияжского и Тетюшского уездов. Ее задерживали калмыки. Они задержали развитие такого важнаго пункта, как слобода Чолны при устье реки Чолны с левой стороны Камы³¹⁶. Московское правительство, озабоченное этим, распорядилось, чтобы воеводы из Самары и Уфы, шли с войсками против беспокойных соседей. Отражая дикие орды, правительство старалось защищать мирное население нового края. В этих целях оно устраивает острожки с левой стороны Камы, – таковы Ахтачинск, Шешминск и Мензелинск. Ахтачинский и Мензелинский острожки, устье Мензелы и вершина р. Заи в 1645 г. явились пограничными пунктами Казанского уезда с калмыцкими и ногайскими степями³¹⁷.

Начался прилив новых поселенцев в закамские страны. Между тем опасность еще не миновала, что заставило правительство снова заняться вопросом о постройке укрепленной линии от р. Волги до Ику реки и по Ику вниз до Камы, словом, ближе к Уфе. С наступлением весны 1652 года открылись работы по постройке закамской крепостной черты. Результатом работ явились города Белый Яр с церковью около проезжих ворот и дворами для причта, на Ерыкле, с северной стороны, впадающей в Белый Черемшан – левый приток Волги, новый острог Ерыклинск, куда из Чолн были перевезены церковные книги, следовательно там была церковь³¹⁸. На другом правом северо-восточном притоке Черемшана Тии построен острог Тиинск с церковью вне города. Выше этих городов поставлен новый острог при р. Шешме – притоке Камы, названный в отличие от прежнего Новошешминском. Между Тиинском и Новошешминском проходила укрепленная черта на протяжении 83 верст с построенным на ней в 1654 году городом Билярском. От рва Новошешминска черта, держась северо-восточного направления, приближалась к Каме. Последний вал примыкал к Кичуевскому острогу на р. Кичи, недалеко от р. Шешмы. Кичуевский острог был самым маленьким, но и в нем, как и в прежних острогах, были те же здания, следовательно и церковь³¹⁹. Еще далее к северо-востоку и ближе к Каме, на левом притоке её Зае, построен Заинск, названный, подобно Белому Яру, городом. Самым крайним пределом закамской линии в Казанском уезде был Новомензелинск при устье р. Мензелы в Ик, левый приток Камы³²⁰.

Закамская укрепленная линия, оконченная в 1658 году, с городом Уфой, составляла юго-восточную границу Казанской епархии и не епархии только, но и всей русской территории с ногайской стороны. Калмыки долго не пускали русских в глубь своих степей; они даже сделали попытку вторгнуться в русские поселения. В 1682 году 40 000 калмыков и ногайцев под предводительством тайши Аюка вторглись в Уфимский уезд и закамские городки. Нужно было прогнать грубых опустошителей-кочевников, а царские войска от скудости, не получая жалованья, разбежались³²¹. Только с первой четверти XVIII века начали заселяться свободные земли восточнее притока Волги – Большого Черемшана, где стояли Ерыклинск и Тиинск³²².

Северо-восточная граница от города Бирска, чрез Осу круто поворачивая к западу, шла на Кукарскую слободу выше Уржума. Тут, пересекая среднее течение р. Вятки, она отделяла г. Санчурск с Яранском³²³ к Казани и в бассейне р. Ветлуги соединялась с западной границей.

Южную часть территории Казанской епархии составляло Астраханское царство, завоеванное в 1556 году³²⁴. С присоединением его к Казанской епархии, тамошние пределы её ушли далеко на юг до Терского городка на р. Тереке. По главному городу новозавоеванного царства Казанский владыка именовался «и астраханский», вместо свияжский³²⁵. Скоро, впрочем, южные пределы Казанской епархии значительно сократились. В 1602 году вся область Астраханского царства образовала новую самостоятельную епархию Астраханскую³²⁶. К Астраханской епархии из состава Казанской отошли церкви малонаселенного, но обширного края вниз по Волге и Медведице, притоку Дона, начиная от Саратова³²⁷. Все города, составившие Астраханскую епархию, лежали южнее Саратова, почему северная граница её может быть обозначена линией, проведенной от верховьев Хопра, Медведицы, выше Саратова, через Волгу на Яик. Она проходила через пустынные места, так как только к концу XVII в. появляются города на южной укрепленной линии в верховьях Хопра, Суры и Медведицы³²⁸. В пустыне же терялись северные пределы Астраханской епархии по левую сторону р. Волги. Колонизация края между Волгой и Яиком по р. Самаре и ниже её по притокам Волги Малому и Большому Иргизу – дело позднего времени – начала XVIII века³²⁹. Северная граница Астраханской епархии, по соседству её с Казанской, была южной границей для последней. Водораздел с правой стороны Волги между притоками Дона – Хопром и Медведицей и притоком Волги – Сурой, с левой – между Самарой и Яиком был общим у Казанской епархии с Астраханской.

С отделением Астраханской епархии казанский владыка опять стал называться казанским и свияжским³³⁰. Юго-западная граница, сравнительно с первоначальной, к половине XVII века успела несколько расшириться. Она совпала с новонаселенной частью юго-восточной территории патриаршей области.

С завоеванием Казани и Астрахани русские поселения Арзамасского и Алатырского уездов не могли долго ограничиваться рекой Алатырем и Сурой. К половине XVII века русская колонизация переходит р. Суру и направляется на восток к верховьям рр. Бездны и Чалима, на юго-восток к нижнему течению р. Барыша и верховьям р. Бирюча. Вместе с этим она, перейдя реку Алатырь, распространяется к юго-западу по реке Инзару и его притокам. Прежняя засечная линия, с приливом русского населения на новые места, утратила свое стратегическое значение, так что явилась необходимость оградить Засурье и Заалатырье с пришлыми русскими людьми новой укрепленной линией. Правительство, озабоченное этой мыслью, занялось постройкой новых городов. Первым в 1648 году возникает г. Симбирск на правом берегу Волги³³¹. От Симбирска по направлению к юго-западу началась строиться, так называемая, симбирская укрепленная черта для защиты правой стороны низоваго Поволжья. Тут один за другим появляется ряд сторожевых острогов и небольших городков, – таковы: Тагай, Урень, Корсунь, Малый Корсунов (Погорелый), Аргаш, Сурск, Атемар, Саранск, Инсар, Пенза и др.³³². Одни из городов и острогов, построенных по симбирской линии, поступили в патриаршую область, другие в Казанскую епархию.

Симбирск с 18 церквами и 3 часовнями в 1658 году 12 декабря, по указу патриарха и по выписке, за пометой казначея старца Тихона Обанина, отдан митрополиту казанскому и свияжскому со всеми окладными и неокладными доходами и с правом ведать по духовным делам весь тамошний священнический и мирской чин под условием взноса в патриаршую казну ежегодно по пятидесяти рублей. В августе симбирские церкви исключены из патриарших окладных книг Темпниковской десятины. На первый год условная плата внесена аккуратно митрополичьим стряпчим Василием Вороновым³³³. За 167 год митрополит оказался неисправным плательщиком. У него с духовенством «учинился спор и Симбирской десятины на него челобитье». Недоразумения между митрополитом и подчиненными возникли едва ли не из-за лишних поборов. Духовенство, поступившее в ведение казанской кафедры, должно было платить больше сравнительно с тем, что платило патриарху. По заключению основательного исследователя истории и деятельности патриаршего казенного приказа И. И. Шимко, в патриаршей области денежное обложение было легче других епархий³³⁴. В то время, как шли споры и писались челобитья, деньги с симбирских церквей по митрополичью указу собирались в его казну, только в патриаршую не платились³³⁵. В Москве не оставили без внимания спора и неисправного платежа арендной суммы. 31 августа 167 года после отъезда патр. Никона, по указу царя Алексея Михайловича памятью из приказа казанского дворца за приписью дьяка Ивана Патрикеева велено с церквей города Симбирска, симбирской черты и уезда собирать дань в патриарший казенный приказ, а попов и мирян духовностью ведать по-прежнему на патриаршем дворе. Из казанского дворца и казенного патриаршего приказа послана в Казань к м. Лаврентию государева грамота с отказом. Возвращенные вместе с Симбирском 21 церковь и 2 часовни образовали особую Симбирскую десятину к патриаршей области³³⁶. Она по приходным книгам патриаршего казенного приказа числилась за патриархом до 1667 года, когда снова и навсегда поступила в Казанскую епархию³³⁷. История с Симбирском дает понять, что патриарх не с охотой уступал казанской кафедре города, вновь построенные на Симбирской черте. С Симбирском, быть может, в Казанскую епархию поступили ничтожные соседние городки и крепостцы, лежавшие между р. Барышем и Волгой, – как-то: Усть-Урень, Тагай, Погорелый и Сурск между р. Сурой и Барышем.

К концу XVII в. в состав её поступили новые города вниз по р. Волге, таковы: Сызрань, основ. в 1683 г., Кашпир и другие³³⁸. В половине XVII века юго-западная граница Казанской епархии по правобережью р. Суры доходила только до устья речки Большой Корсуни и небольшого правого притока Суры р. Барыша, здесь и заканчивалась. Города Корсунь, Саранск, Инсар, и др., лежавшие по левую сторону р. Суры, (Корсунь на правом притоке её), поступили в патриаршую область: одни в половине XVII в., другие не позже 1671 года. В 1670 году поступает туда же основанный в верховьях Суры г. Пенза³³⁹. Пенза была самым юго-восточным городом патриаршей области, далее она не шла. Места по верховьям р. Суры и Медведицы, по направлению к Волге и городам Сызрани с Кашпиром, впоследствии сделались пунктом, где сходились патриаршая область, Казанская и Астраханская епархии.

Постепенное увеличение русской территории вследствие завоеваний при поступательном колонизационном движении русской народности, государственности и веры в глубь степей, населенных инородческими племенами, особенно резко отразились на территории Казанской епархии. К второй половине XVII века, даже после того, как отделилась целая Астраханская епархия, она оставалась очень большой. Она занимала пространство с запада к востоку от р. Суры до устья Белой и Уфы, с севера к югу от среднего течения рр. Вятки и Камы, где давно возник город Оса Казанской епархии³⁴⁰, до излучины Волги под Самарой и Сызранью. Ныне это пространство разделено между осьмью епархиями – Казанской, Уфимской, Симбирской, отчасти Самарской, Саратовской, Нижегородской, Вятской и Пермской.

Другое мусульманское царство – царство Астраханское не долго продержалось после падения Казани и прочного владычества русских в центре тогдашней татарщины. Резня астраханских и ногайских князей ускорила развязку. Прошло четыре года после взятия Казани и в 1556 г. устья Волги, где стояла столица Астраханского царства, окончательно закрепились за Москвой, войдя в нераздельную территорию Московского государства, разросшегося до берегов Терека. Ногаи, жившие по Яику, хлопотали только о праве кочевать под Астраханью, ловить рыбу по Волге и торговать. Но понимая к чему стремится русское правеительство, они безнадежно говорили: «русскиий царь взял всю Волгу, скоро возьмет и Сарайчик, возьмет весь Яик, Шемаху и Дербент, и нам всем быть от него взятым». Пришедшим в отчаяние ничего не оставалось делать, как грабить друг друга, что они и делали, открывая русским путь в глубь своей страны к берегам Яика. Из астраханского кремля за ними строго наблюдал московский стрелецкий голова. Ногайский князь Измаил, вместо, будто бы, обещанных ему Казани и Астрахани, выпросил себе только Бузан, одно из 66 устьев Волги, которыми она впала в море. Ногаям разрешено было доходить до Бузана, но не дальше. В другой просьбе – выслать из Астрахани враждебных Измаилу астраханских князей – московский князь отказал. Оставляя в покое астраханских князей, Грозный старался сдержать свое слово – не казнить их, чтоб в других землях не стали говорить – вера вере недруг и для того христианский государь мусульман изводит. Не говорилось-ли за границей что-нибудь в этом роде про взятие Казани… и быстрое устройство христианской церкви и храмов на развалинах татарских мечетей? По этой или иной причине начитанный государь в данном случае хотел поступать, как писано в книгах христианских, т. е. силою не приводить к христианской вере... «Бог судит в будущем, кто верует право или не право, а людям того судить не дано», говорил царь.

Присоединение к Москве Казанского, Астраханского и Ногайского царств дало возможность мелким прикавказским князьям просить помощи и защиты от крымцев и турок у Белого московского царя. В 1552, 1555 и 1557 г.г. приезжали разные князья черкасские-чеченские и кибардинские; один из них Сабок просил даже окрестить сына. Приходили послы от шахмала и князя тюменского с берегов Терека. Все просили защиты и подданства. Царь давал им свою защиту и принимал к себе на службу. Засылали в Москву даже ханы хивинский и бухарский, желая завязать торговые сношения с Астраханью³⁴¹. Так. обр., Казань и Астрахань, сделавшись московскими городами, расширили русскую территорию до р. Терека, верховьев Кумы и Кубани на Маныч, левый приток Дона.

О русской колонизации и христианстве в Астраханском царстве и Терском крае нельзя сказать того, что сказано о Казани. Не заметно, чтобы здесь так же горячо занялись обрусением края. Постройка русских городов шла медленно, и пустынная страна долго оставалась пустыней и магометанство не сменялось христианством. Потому-ли, что Грозный держался правила, вычитанного из христианских книг, – не вытеснять насилием старой веры, или был занят устройством Казанского царства, при посредстве которого новые юго-восточные края должны войти в неразрывную связь с Москвой, только на первых порах он, по-видимому, мало уделял внимания отдаленным владениям. В первые годы там не было особой миссии и не говорили об открытии особой епархии. Как по гражданскому, так и по церковному управлению Астраханское царство присоединено к Казани, сделавшейся русским и христианским городом.

Несомненно, что в Астрахани сразу появились христиане, с ними христианские храмы, но тех и других, кажется, очень и очень мало. Христианство водворялось исключительно в населенных центрах, какими сначала являлись сама Астрахань, откуда русские наблюдали за ногаями, и заселенный казаками самый южный пограничный Терский городок, принятый под защиту Москвы. Были ли мелкие христианские поселения в пустынных астраханских степях, при наличных источниках, сказать мудрено... Полуутвердительный ответ можно дать только о самой южной окраине по р. Тереку, где расселились сторожевые казаки. Но так не могло оставаться долго. Нельзя было совсем забыть целого царства при тогдашнем стремлении правительства вместе с русской верой утверждать и русскую государственность. В 1568 г. в Астрахань для устройства монастыря и постройки церквей прислали из Москвы игумена Кирилла. Чрез пять лет в астраханском кремле стоял Троицкий монастырь и две церкви: первая во имя Николая Чудотворца, вторая, теплая, Введенская³⁴².

Московскому правительству не приходилось очень долго оставаться спокойным за астраханский край. Ему предстояла тяжелая борьба за легкие приобретения в нижнем Поволжье. После присоединения Астрахани к Москве прошло более века в борьбе русских из-за Волги. Мусульманским племенам грустно было отказаться от берегов реки, где они свободно ловили рыбу, пасли скот и вели торговлю. В 1566 г. их единоверный турецкий султан Селим в союзе с крымцами и ногаями даже пытался восстановить Ордынское царство на Ахтубе³⁴³. Крымцам, ногайцам, кубанцам, калмыкам и киргизам в борьбе с Москвой долго помогала приволжская вольница, особенно усилившаяся в юго-восточных степях с половины XVI в. Сюда бежали все недовольные Москвой, переживавшей жестокия времена Грозного. Голытьба жгла суда и грабила все московские поселения мирных обитателей на пустынных окраинах и берегах Волги. У московского правительства оставалось одно давно изведанное средство защиты – начать постройку городов в новом крае. Постройка началась, с ней началась колонизация края. Один за другим в конце XVI в. появляются нынешние центральные приволжские города. В 1586 г. вместе с Уфой, как известно, построена Самара³⁴⁴; через три года явился Царицын, чрез год после Царицына в 1590 г. – Саратов³⁴⁵. Центром приволжских поселений сделались старые и новые города. На нижней Волге при самом основании Саратова насчитывалось до 1000 человек сторожевых волжских и 500 яицких казаков, помимо жителей Саратова и Царицына. Саратовское городище и Царицын в числе других поволжских поселений служили для казаков сборными пунктами³⁴⁶. В самом Саратове по первой ревизии 1596 года оказалось 1596 душ мужск. пола³⁴⁷; в Царицыне, нужно полагать, их было меньше. Вообще, все низовое Поволожье с Астраханью и Терским краем пока слабо заселялось, и христианство только прививалось. Там еще не жили, а воевали.

Казанское и Астраханское царства оставались по-прежнему в составе одной епархии по проекту 1589 года, когда почти во всех более или менее обширных княжествах великого Московского государства предполагалось открыть новые епархии³⁴⁸. Между тем интересы церкви и государства подсказывали иное. Одному казанскому и астраханскому владыке не представлялось никакой возможности следить за церковной жизнью и успехами христианства среди мусульманского поселения на обширной южной окраине своей епархии. У него находилось дело поближе. Около Казани в Казанском и Свияжском уездах христиане из татар жили совсем не по-христиански. Известное послание митр. Гермогена царю и патриарху об отступниках из новокрещенцев ярко рисует печальную жизнь новых казанских христиан в конце XVI в.³⁴⁹. В столице все знали и понимали, как трудно казанскому владыке править своей обширнейшей епархией. Вот почему из Москвы не переставали непосредственно следить за церковной жизнью низового Поволжья, в частности в Астрахани, откуда лучи христианского света скорее и ближе могли попасть в мир оседлых и бродячих прикаспийских мусульман. П. Иов лично в 1602 году велел игумену астраханского Троицкого монастыря Феодосию освятить каменную соборную церковь во имя Пресв. Троицы. После освящения собора, по обычаю или приглашению патриарха, Феодосий отправился в Москву со святой водою. Эта дальняя поездка, несомненно, ускорила дело открытия Астраханской епархии. Очевидец печальной участи церкви в низовом Поволжье мог лично объяснить, что не насилие над мусульманством, но польза христианской церкви и государства, нужды – пастырей и паствы, брошенных на сотни и тысячи верст от епархиальных центров, требовали безотлагательного учреждения особой епархии в Астраханском царстве, с кафедрой в столичном городе Астрахани. Трудно было не согласиться с требованием настоятельной нужды, тем более тогда, когда церковно-правительственная власть особенно старалась об успехах христианской церкви на окраинах России. Оно не забывало даже православной Грузии, принятой (1588 г.) под покровительство России³⁵⁰. Умный или хитрый политик и общественный деятель Борис Годунов, занявший окровавленный царский престол, и патр. Иов, не упустили удобного случая. Не откладывая дела, они открыли самостоятельную архиерейскую кафедру в Астрахани. На нее в конце 1602 или начале 1603 г. был посвящен троицкий игумен Феодосий, прибывший из Астрахани; им начинается ряд астраханских и терских архиепископов³⁵¹.

Низовое Поволжье; начиная от Саратова, отделено от Казанской епархии в состав Астраханской. Тут на весьма обширном пространстве, кроме Саратова, Царицына, Астрахани и Терского городка в Терском краю, не видно других городов, существовавших до открытия самостоятельней Астраханской епархии. Степан Какыш, посланник римского императора в Персии, проехавший по Волге в 1603 г., между Казанью и Астраханью называет только три пограничные поселения: Самару, Саратов и Царицын³⁵².

Постройка других городов Астраханского края относится к первой половине XVII в. Она шла в чисто стратегических целях. Для большего обеспечения самой Астрахани в 1627 г. заложен г. Черноярск (Черный Яр), через сорок лет близ Астрахани, в дельте р. Волги – Красный Яр³⁵³.

Предчувствия ногаев тоже сбылись. В 1645 г. явился русский город Гурьев, в стороне ногаев, около Сарайчика в области яицких казаков, названный так в честь промышленного человека Гурия, выстроившего в этом месте острог еще в 1630 г. Астрахань и Гурьев сделались передовыми постами, сторожившими юго-восточную границу³⁵⁴. В стране терских казаков строились свои городки и станицы по р. Тереку. В них, как и в первых, водворялось православие. Весь остальной край на огромном пространстве был занят иноверческими татарскими и калмыцкими племенами³⁵⁵. Вновь построенные города вошли в территорию Астраханской епархии и состояли в ней в XVII и XVIII столетиях³⁵⁶.

Составитель статьи «Об открытии и закрытии епархий в Русской церкви от начала существования её до настоящего времени (1876 г.)», помещенной в Руководстве для сельских пастырей 1875 г. т. II и III, 1876 г. т. I–II, слишком произвольно и совсем неосновательно расширяет пределы Астраханской епархии на счет Казанской. По его словам, Астраханская епархия при учреждении заключала в себе Астрахань, Самару, Царицын, Саратов, Тетюшин и др.³⁵⁷. Она никогда не доходила до таких размеров. Ни Тетюшин, ни Самара не принадлежали ей³⁵⁸. Правда, в 1681–1682 г. г. царским предложением в особом проекте об открытии новых епархий для астраханского митрополита предполагалось открыть подведомственные епископские кафедры на Тереке, Самаре, Царицыне. Но тогда же о Самаре замечено: «Самару из Казанской епархии приписать». В первоначальном проекте, где сделана такая оговорка, к словам «на Царицине, в Троицком монастыре», т. е. быть архиерею, – Самара не значится даже пунктом для открытия новой кафедры, она приписывается к Царицину³⁵⁹.

О Тетюшине документально известно, что он в 1672 г., вместе со Свияжском и Чебоксарами принадлежал казанскому митрополиту Лаврентию³⁶⁰. Г. Самара за первый период своего существования может быть спорным пунктом, хотя больше оснований относить ее к Казанской митрополии или даже к патриаршей области, но не к Астраханской епархии³⁶¹. Астраханские владыки более века оставались с прежней областью и не пытались расширять ее за счет соседних епархий. В 1683 году м. Савватий подал на имя государей Ивана и Петра Алексеевичей челобитье с просьбой позволить ему продавать торговым людям клей с принадлежащего архиерейскому дому учуга Басари. Бедность епархии заставила его просить царской милости. Митрополит писал: «в Астрахани, государи, ваше государское богомолье епархия самая малая, всем скудная, ни вотчин, ни поместий и никаких крестьян не дано, а епархии Астраханской и Терской всех церквей в Астрахани и на Тереке и на Яике и на Красном и на Черном Ярах и на Царицыне и на Саратове соборных, приходских и ружных всего 39, а в уездах, кроме чужеземцев и басурман, нет никого»³⁶². Нет ни Тетюшина, ни Самары, ни других. Митрополит не мог так писать, если бы его епархия заключала в своих пределах очень населенный к тому времени Самарский уезд, где в 60 гг. XVII в. с особым успехом проявили свою промышленную и колонизаторскую деятельность разные монастыри и предприимчивые люди³⁶³. Как уже замечено, на основании позднейших официальных данных, территория Астраханской епархии не поднималась выше Самарской Луки р. Волги³⁶⁴.

На исходе XVII в. в территории Астраханской епархии прибавилось несколько городов и населенных пунктов, но все они лежали или ниже Самары или к северо-западу от Царицына в бассейне среднего Дона. Если где-то, то именно здесь, русские монастыри проявляли свою колонизаторскую и промышленную деятельность. Московские монастыри: Троице-Сергиева Лавра, Новоспасский и Чудов, пожалованные рыбными ловлями, выслали на Волгу целые артели. Монастырские артели летом жили на островах и воде, на зиму перебирались на берег. Устраивался поселок, являлась церковь (Березники, Архангельское и др.). Из монастырского поселка со временем вырастал целый город. В 1685 г. так образовался г. Хвалынск, в 1690 г. – Вольск. Помимо монастырских крестьян, тут селились беглые крестьяне, помещичьи, черносотные служилые люди, пахотные солдаты и т. п. Понятно, с приливом населения возникали новые города по сторожевой линии. В 1692 г. на линии, отодвинутой к югу от сызранской сторожи, при Волге в пределах Астраханской епархии³⁶⁵ возник г. Дмитриевск – Камышин³⁶⁶. Другие города строились по Дону и его притокам. На левобережье Дона против Царицына построены два небольшиx городка – Качалинский (Воровской) и Паншин. Оба городка отданы в ведение астраханского архиерея и на первых порах чуть не наделали хлопот м. Самсонию. В 1699 году митрополит получил от князя Голицына очень неприятное письмо. Князь писал: «во время пребывания в г. Паншине по просьбе казаков государь Петр Алексеевич указал царицынскому архимандриту Антонию освятить тамошнюю церковь. Архимандрит учинился силен и не поехал освящать церковь, так что пришлось взять его силой». То же случилось и в Качалинске. Заметно, что князь скрыл проступок архимандрита от царя Грозного для духовенства и просил м. Самсония не поступать строго с виноватым, чтобы тем самым и на себя не навести государева гнева. В ответном письме митрополит сообщил, что все улажено и впредь архимандрит не допустит ослушания. Заодно м. Самсоний сообщил, что и в Петровск, построенный в 1698 г. в верховьях Медведицы, по приказу государя поставлено два священника. Но Петровск оказался спорным городом между Тамбовской и Астраханской епархией³⁶⁷.

После всего сказанного можно определить границу Астраханской епархии в половине XVII века приблизительно так: на севере линия, проведенная от верховьев р. Медведицы выше Саратова, где возник Хвалынск, к притоку р. Яика – Чагану. Линия проходила по пустынной местности, так, как только к концу XVII в. появляются города на южной укрепленной линии ниже Симбирска. Со своим поселением они поступают в патриаршую область и Казанскую епархию, таковы: Сурск, Пенза, основанные на р. Суре, Красная слобода, Корсунь, Сызрань, появившаяся в 1683 году и другие города по Симбирской черте³⁶⁸. Далее по северной границе к востоку идут населенные места, заключенные в Самарской Луке, но не принадлежавшие Астраханской епархии. На долю последней тут до самого Саратова оставалась почти пустыня. В 1703 и 1707 г., путешественник де-Бруин проездом на восток посетил Саратов. Он нашел в Саратове лишь несколько деревянных церквей, которые составляли самые достопримечательные здания в городе. По пути между Петровском и Пензой ему встретились два-три села; столько же на Волге выше Саратова, вероятно, Хвалынск и Вольск. Во все стороны кругом Саратова расстилалось обширное дикое поле³⁶⁹. Северные пределы по левую сторону Волги затеривались в безлюдье. Колонизация края между Волгой и Яиком по р. Самаре и ниже её по Малому и Большому Иргизу дело позднего времени – конца XVII-го и начала XVIII века³⁷⁰. Все прежнее православное население выше и ниже р. Самары принадлежало Казанской епархии. Тут можно положить южную предельную линию последней после отделения от неё Астраханской епархии. Восточная граница Астраханской епархии не заходила за Яик. Она, спускаясь ниже к югу, шла на г. Гурьев, лежавший недалеко от устья Яика при Каспийском море, а затем поворачивала вдоль берега Каспийского моря к Красному Яру. Берегом моря от Красного Яра предельная линия шла к Терскому городку. Река Терек с Терским городом, смытым волнами моря в прошлом веке³⁷¹, составляла южную границу Астраханской епархии. Западные пределы её составляла линия от верховьев Терека и Кубани к северной границе чрез Дон и верховья Иловли с Медведицей вдоль земель донских казаков. С этими последними астраханские владыки входили в постоянные сношения³⁷². Астраханская епархия, сравнительно большая по территории, была слишком незначительна по количеству церквей. В ней, как известно, в 1683 г. насчитывалось всего навсего с соборными и ружными 39 церквей; приходских было совсем мало. Количество церквей, показанное самим астраханским митрополитом в челобитной царям Ивану и Петру Алексеевичам, не согласно с числом церквей по ведомости о богаделенном сборе в патриарший казенный приказ. Богаделенных денег из Астраханской епархии в 1683 г взято только с 18 церквей (раньше в 1679 году собрано с 26 церквей). В 1686 году они совсем исключены из окладных ведомостей богаделенного сбора³⁷³. Жалкие церкви и бедные церковные причты не могли платить нищенских денег всего по гривне с храма. Существование некоторых астраханских церквей, кажется, было временным: они то появлялись, то исчезали. Исчезали они с переходом жителей с одного места на другое или после разорений.

***

Восточно-русские юго-западные и центральные епархии полов. XVII в. Южные и юго-западные окраинные города Московского государства в конце XVI и начале XVII в.в.

VIII. Образование митрополичьей (с 1589 г. патриаршей) области в связи с возвышением и расширением Московского княжества и государства. Епархии: IX – Сарская и Подонская (Крутицкая), X – Рязанская, XI – Коломенская, XII – Суздальская. Состав и пределы патриаршей области в половине XVII в.

Южными окраинными городами Московского государства в конце XVI века считались преимущественно нынешние центральные города. По своему географическому положению они разделялись на передние и задние. К первым принадлежали Алатырь, Темников, Кадом, Шацк, Ряжск, Данков, Епифань, Пронск, Михайлов, Дединов, Новосиль, Мценск, Орел, Новгород-Северский, Рыльск и Путивль. Эта линия крепостных городов глядела прямо в степь и высылала по всем направлениям свои разъездные станицы и сторожи. Города Нижний Новгород, Муром, Мещера, Касимов, Рязань, Кашира, Тула, Серпухов и Звенигород составляли заднюю внутреннюю линию укреплений³⁷⁴. В состав первой линии входило три города Тамбовской губернии, один Симбирской, четыре – Рязанской, три – Тульской, два – Орловской, один – Черниговской, два – Курской; в состав второй входили один Нижегородской, один – Владимирской, три – Рязанской, два – Тульской и два – Московской. Ясно, что нынешние центральные великорусские губернии составляли южную окраину Московского государства конца XVI в. Тогдашняя южная государственная граница, начинаясь от р. Суры, шла немного ниже р. Оки и пересекая верховья р. Дон, подходила опять к верховьям р. Оки, оканчиваясь в верховьях Десны и Сейма. Нынешние Курская и Черниговская губернии, так называемая Северская Украина, были самой оконечностью русского государства. В половине XVI в. сторожевые городки и остроги лежали по линии от Алатыря и Темникова до Рыльска и Путивля, т. е. от бассейна Волги до бассейна Днепра. До 1571 г. тут насчитывалось 73 сторожи, разделенные на 12 разрядов. Это были передовые посты³⁷⁵.

Чернигово-северская земля в ХVІ в., подобно Смоленской области, служила постоянным яблоком раздора между Москвой и Литвой. Переход ок. 1500 года пограничных князей стародубских, новгород-северских, рыльских и др. с их городами на службу к русскому царю не прекратил споров о граничных городах на польской окраине и притязаний Литвы на чернигово-северскую землю. В постоянных войнах Литвы с Москвой города попеременно переходили то к Москве, то к Литве. Города Путивль, Рыльск, Новгород-Северск, Брянск и Стародуб являлись пограничными с Литвой, причем Путивль и Рыльск были центральными пунктами сторожевой линии на польской окраине. Литовско-польский рубеж проходил совсем рядом. В этих городах служило много литовских перебежчиков. В 1576 г. состав укреплений пограничной линии увеличился еще несколькими городами. Ее образовали Брянск, Почеп, Стародуб, Серпейск, Калуга, Новосиль, Болхов, Одоев, Плова, Солова, Венев, Мокшанск и Оскол. Линия с новыми и старыми городами, приспособленными к пограничной крепостной службе, выдвинулась на р. Сосну усть–Ливен³⁷⁶.

Большинство не только новых, но и старых городов, напр. Епифань, Венев, до самого конца XVI г. продолжали оставаться постоянными военными лагерями. Мирное население укрывалось и пристраивалось за ними внутри крепостной черты³⁷⁷. Укрепленные города Брянск, Почеп, Стародуб и Серпейск явились как бы новой западной границей сравнительно с прежней пограничной линией. Постройка новых городов довольно успешно пошла в царствование сына Грозного Феодора Ивановича при деятельном участии Годунова. В 1586 г. было приказано поставить на р. Быстрой Сосне г. Ливны, на р. Воронеже г. Воронеж, в 1592 г. выстроен, вернее, укреплен г. Елец, в 1593 г. Белгород, Оскол, Валуйки, на верховьях р. Оки – Кромы, к 1597 г. возобновлен Курск. Из новых городов г. Ливны по его географическому положению имел особо важное значение. Он построен на пересечении двух главных татарских дорог Муравской и Калмиусской. Воронеж также занял выдающееся положение, будучи основан почти у самого впадения р. Воронежа в судоходный Дон. Отсюда завязались торговые сношения с донскими казаками. Бойкая торговля превратила Воронеж в центральный торговый город на весь край. Значительно и очень скоро поднялся Курск, лежавший на р. Тускоре недалеко от впадения её к Сейм. Белгород, выдвинувшийся южнее всех, сделался ключем ко всему донскому бассейну и центром всей польской, т. е. степной украины; он явился аванпостом движения южнорусской колонизации³⁷⁸.

Царь Борис Феодорович Годунов выстроил г. Царев Борисов в степи на правом берегу Оскола, впадающаго в Донец. Этот город так далеко выдвинулся в степь, что теперь трудно понять мотивы, которыми руководился при постройке его царь Борис³⁷⁹.

Нельзя не видеть, что постройка городов и укрепленных линий вместе с колонизацией южной окраины к XVI и нач. XVII в. происходила чуть не в центре нынешней России³⁸⁰. Это обстоятельство несколько затрудняет точно определить, что же, собственно, назвать южной окраиной по тому времени и какие епархии считать южно-окраинными и центральными. Дело осложняется еще тем, что тогдашняя патриаршая область, раскинувшаяся на громадное пространство, может быть названа одновременно южной окраинной и центральной епархией. Этого мало, не было ни одной епархиальной территории ни на западе, ни на севере, ни на востоке, которых не касались и в которые не врезались пределы её. Иные епархии даже заключались внутри самой территории патриаршей области, другие перепутывались с ней. Последнее отчасти можно было видеть из прежде сказанного. Поэтому, чтобы легче и яснее представить территории центральных епархий и разобраться в их составе и границах к половине XVII в., необходимо указать, что представляла из себя патриаршая область, разросшаяся из древней Московской митрополичьей епархии.

М. Алексий с патриаршего разрешения и соборного (синодального) утверждения в 1354 г. окончательно перенес митрополичью кафедру из Киева во Владимир, сам, подобно предшественникам, остался жить в Москве, где жили московские князья. Московско-Владимирская митрополия, по официальному титулу Киевская, при тех политических и церковных неурядицах, какие шли в западной Руси, имела мало общего с прежней Киевской епархией, но очень много с Владимиро-Суздальской. Митрополиты, получая содержание от владимиро-суздальской кафедры, на первых порах не ставили туда особых епископов. Митрополичьи наместники почти не назначались или назначались очень редко. Как известно, владимирским наместником недолго (1352–1353) был святитель Алексий, готовясь занять после Феогноста митрополичью кафедру³⁸¹.

Самая территория митрополии со времени м. Максима образовалась в пределах старой великокняжеской Владимиро-Суздальской епархии, обнимавшей части нынешних Владимирской, Московской, Тверской, Костромской и Нижегородской губерний, куда заходили владения отделившегося от Ростовской области Владимиро-Суздальского княжества.

М. Максим в 1299 году после татарского разорения Киева чрез г. Брянск перекочевал в Суздальскую землю. Он сел во Владимире, Суздале и Нижнем Новгороде с местами, примыкающими к ним, явившись сюда со всем кафедральным штатом и пожитками. Митрополит тотчас перевел местного владимирского епископа Симона в Ростов, дав ему в управление тамошнюю епархию³⁸². Таким образом, пришлец сразу взял в свое непосредственное заведывание всю Владимиро-Суздальскую епархию и сделался епархиальным архиереем с кафедрой во Владимире, где скончался и погребен.

Стольный город Владимиро-Суздальского княжества. Владимир на Клязьме был самое короткое время центром деятельности митрополитов по переходе их на северо-восток. Вместе с Владимиро-Суздальской землей в ведение м. Максима поступило небольшое московское княжество, которому суждено было сделаться собирательницей и устроительницей русской земли.

Московское княжество во главе с ничтожным городком Москвой стало быстро возвышаться с конца XIII в., со времени Даниила Александровича, младшего из сыновей Александра Невского. К началу XIV в. оно настолько усилилось, что с успехом и навсегда могло закончить долгую борьбу за владимирский велико-княжеский престол.

По смерти владимиро-суздальского князя Андрея Боголюбского, (1175 г.) по обычному праву старшинства, великим князем сел брат его Всеволод III Юрьевич. Наследовавший Всеволоду сын Юрий II пал в битве с татарами на р. Сити (1238 г.), оставив престол брату Ярославу II. Ярослав, начавший собой ряд великих князей под владычеством монголов, княжил не долго. Он умер в Орде в 1246 г. Великое княжество по старшинству досталось славному его сыну кн. переяславскому Александру Невскому. Но «Солнце земли русской» в лице славнаго князя светилось только до 1263 г. и зашло слишком рано. 14 ноября 1263 г. Александр умер, возвращаясь из орды. Андрей Ярославич, наследовавший Александру, чуть пережил брата и умер весной 1264 г. Великим владимирским князем остался третий брат Ярослав, основатель Тверского княжества и Тверской епархии. Он умер в 1372 г., оставив в Твери наследником сына Михаила. Великое княжество по старшинству перешло к брату Ярослава, Василию костромскому. Со смертью Василия (1266) костромского прекратилось первое поколение Ярослава Всеволодовича и великое княжение вместе с г. Владимиром перешло к старшему сыну Невского, племяннику Василия, Димитрию Александровичу переяславль-залесскому. Великому князю досталась Владимиро-Суздальская область; Кострома поступила в удел его брата Андрея городецкого. Между братьями, владевшими двойными уделами, открылась борьба за великокняжеский престол. Младший брат оказался победителем, но скоро, в 1283 году, вынужден был отдать великое княжение Димитрию, явившемуся с татарским войском добывать престол. В новой борьбе Димитрий уступил Владимир Андрею, а Переславль Залесский – его союзнику Феодору ярославскому; сына Димитрия, Ивана переяславского вывели в Кострому. Впрочем, Димитрий с Андреем скоро помирились и Переяславль остался за первым. В 1294 г. умер Димитрий, но борьба не прекратилась. Князья разделились на партии: Андрей городецкий, Феодор ярославский и Константин ростовский стали на одну сторону, Михаил тверской, Даниил московский и Иван переяславский – на другую. К счастью, дело обошлось без войны. Андрей городецкий помирился со своим братом Даниилом московским. Тут случилось очень важное событие. Иван Переяславльский, умирая бездетным, отказал свой удел не старшему дяде, а младшему Даниилу. Москва увеличилась целой областью и не одной, а двумя – Переяславль-Залесской и Костромской. В 1303 году умер Даниил и московский стол занял сын его Юрий. Новый, значительно усилившийся московский князь не думал уступать Переяславля Андрею. Юрию не долго пришлось подержаться за Переяславльский удел. В 1304 г. умер Андрей и спорный удел бесспорно остался за Москвой. Но смерть Андрея послужила началом новой борьбы за великое княжение когда-то союзных Москвы с Тверью. Силы оказались равными и борьба долгой. Успех борьбы зависел от средств, потому что в Орде с торгов продавали великокняжеский стол. Княжеские примыслы к данном случае могли играть видную роль. Москва оказалась счастливее Твери, усилившись за счет соседних княжеств при энергичной деятельности князей, иногда не разбиравших средств. Даниил в 1301 г. одолел и пленил переяславль-рязанского князя Константина Романовича, но княжеством его не воспользовался. Сын Даниила Юрий в год смерти отца завоевал и присоединил к своему княжеству Можайское княжество. Московское княжество значительно разрослось, от чего Юрий, правнук Ярослава Всеволодовича, настолько усилился, что не по праву старшего, а по праву сильного, задумал искать великокняжеского стола. Он временно оставил в Москве брата Ивана, в Костроме Бориса, и, не смотря на увещания м. Максима успокоиться, отправился в Орду на торги. Туда же поехал Михаил тверской. Поездка Юрия оказалась напрасной. Тверской князь заплатил дороже и получил великокняжеский престол. Возвратившись ни с чем, Юрий принялся снова усиливать свое княжество. Он убил плененного отцем рязанского князя (1305 г.) и удержал за собой Коломну. Вызванный вторично в орду, Юрий присутствовал при убиении Михаила тверского и в 1320 г. возвратился великим князем. Насилие и кровь требовали мщения. Юрию за смерть отца отомстил сын Михаила тверского, Димитрий Грозные Очи. Он убил Юрия на пути в Орду и сам поплатился жизнью за самоуправство. При всем старании Юрия великокняжеский престол остался не за Москвой, а за Тверью, доставшись второму сыну Михаила, Александру (1326).

Во время постоянных отлучек Юрия Москвой управлял брат его Иван, по прозванию Калита. Калита, оставаясь пока сторонним зрителем происходившего, понял, что право захвата, соединенного с насилием, не совсем надежное средство для усиления княжества. Иван Калита понял, с чего нужно начинать возвышение Москвы и Московского княжества. Он предварительно решился воспользоваться сближением с митрополитом. Средство, выбранное Калитой, оказалось самым лучшим и верным. Дружба Калиты с преемником Максима м. Петром и скоро последовавший переход первенствующего иерарха в Москву, возвысили Москву и ослабили значение Владимира. Город, оставленный митрополитом, сошел на степень обыкновенных городов, Москва напротив сделалась столицей.

Владимир, из-за которого так ожесточенно спорили, оставался только по имени столицей великих и сильнейших князей. Но до усиления Москвы он не терял значения и не мог быть заменен другим. Удельные князья, получавшие великий владимирский стол, иногда не забывали прежних родовых княжеств и часто жили в наследственных городах: Василий – в Костроме, Димитрий – в Переяславле, Ярослав – в Твери. Все-таки эти города не заменяли Владимира и не возвышались над ним, когда там жил митрополит. «Пребывание митрополита во Владимире, говорит историк Соловьев, при тогдашнем значении и деятельности духовенства, сообщало этому городу вид столицы более, чем предание и обычай. Поэтому для каждого города, стремившегося к первенству, важно было, чтобы митрополит утвердил в нем свое пребывание». Нельзя не согласиться с историком, что пребывание митрополита всякому городу могло придать вид столицы всей Руси, так как при раздробленном состоянии Руси единство её поддерживалось единым митрополитом. Митрополичья резиденция была пока единственным центром русской жизни и средоточием церковного управления. Она способствовала возростанию и обогащению митрополичьего города. Сюда ехали со всех концов Руси и тут жили, иногда очень подолгу, все, имевшие нужду до митрополита. Сам митрополит, уважаемый в Орде, естественно действовал в пользу того князя, в городе которого жил, пользуясь, конечно, услугами и жалованьем этого последнего. Словом, тут могла быть полнейшая взаимопомощь. Это понял и сумел достигнуть московский князь Иван Килита. Он сумел и успел расположить к себе митрополита Петра, так что митрополит большей частью жил в Москве, умер и погребен в ней. Преемник Петра м. Феогност тоже не оставлял Москвы, содействуя возвышению своего города и московского князя перед другими князьями. Не без их содействия Калита одержал победу в борьбе с тверским князем Александром Михаиловичем и получил великое княжество.

Калита начал свое княжение с ослабления удельных княжеств. Особенно круто он поступил с ростовским, дал почувствовать силу Московского княжества и Твери с Новгородом. Митрополиты старались мирить враждующих, конечно, имея в виду интересы московских князей. Удельные князья, слабевшие под двойным давлением, вынуждены были навсегда уступить Москве великокняжеский престол. Позднейшие попытки отбить владимирский стол у московских князей оказывались сравнительно слабыми. Борьба Твери с Москвой была последней сильной и ожесточенной борьбой двух княжеств, стремившихся к окончательному господству. Калита завершил эту борьбу и при содействии митрополита упрочил свою победу. Теперь он смело мог продолжать начатое дело, сойдясь и с ордынским ханом Узбеком, посадившим его на великом княжении. При такой поддержке собиратель земли русской около храма Богородицы с большим успехом мог водворять внутреннюю тишину. По летописному сказанию с тех пор, как московский князь Иван Данилович стал великим князем, наступила великая тишина по всей русской земле и перестали татары воевать ее. Калита всячески пользовался сравнительной тишиной внутри Руси для усиления своего княжества. Он собирал деньги и прикупал города. Перед смертью его (1341 г.) Московское родовое и наследственное княжество усилилось, но все-таки было не особенно велико. По завещанию Калиты 26 городов и селений, в том числе Можайск и Коломна, достались его старшему сыну Симеону; второму сыну Ивану досталось 23 города с селениями, из них главные Звенигород и Руза; третьему Андрею – 21 город и селения, из них известнее всех Серпухов, княгине с меньшими детьми досталось 26 городов и селений, в числе их Сурожик и Радонежское. Старший брат Семен на правах великого князя получил Владимирскую область с Переяславлем-Залесским. Углич, Белоозеро и Галич, купленные Калитой, не названы в завещании. По догадке Соловьева, эти города поступили в полную собственность московского князя только со времени Димитрия Донского, внука Калиты³⁸³.

Нужно полагать, что почти все Московское княжество вместе с Владимиром, Переяславлем Залесским и Костромой вошло в состав митрополичьей епархии. Пределы её расширялись вместе с ростом княжества, но в какой степени, сказать трудно; проследить исторически и последовательно не представляется возможным³⁸⁴. Дело в том, что в области Московского княжества около половины XIV в. открываются Коломенская и Звенигородская епархии. К концу века в Суздальской епархии начинается непрерывный ряд своих епископов³⁸⁵.

Открытие Звенигородской епархии было делом случая. Она просуществовала очень недолго. Интересы коломенской кафедры на первых порах были общи с интересами митрополита. Не то вышло с Суздальской и её епископами. У последних сразу возникли столкновения с митрополитами из-за городов, хотя путь к Владимиру для них в 1354 г. был окончательно прерван перенесением туда митрополичьей кафедры³⁸⁶; но нашлись другие поводы к столкновениям, при которых, кажется, выплывал вопрос о правах суздальских князей на великокняжеский престол, а тамошних владык на митрополичью кафедру. Однако все попытки в этом роде оказывались слабыми, успехи же мгновенными.

Князья и митрополиты прочно уселись в Москве и сумели закрепить за собой Владимир. Завещание умирающего князя Симеона своим братьям слушаться владыки Алексея и старых бояр, совпавшее с перенесением кафедры во Владимир, окончательно связало митрополита с Москвой³⁸⁷. Первенствующий иерарх всецело отдался интересам московских князей, а эти последние, в чем могли, поддерживали своего митрополита. Не без их содействия, в обоюдных интересах княжества и митрополичьей кафедры, м. Алексий присоединил к своей епархии от суздальской кафедры города Нижний Новгород и Городец. Такой мерой он, по-видимому, пытался прекратить споры удельных суздальских князей за выборочные владения. Но за этими побуждениями скрывались иные мотивы и чисто политические выгоды Москвы.

По смерти (1359 г.) Ивана Ивановича, сына Калиты, остался малолетний сын Димитрий. Его малолетством воспользовался Димитрий Константинович суздальский. Получив ханский ярлык, он приехал во Владимир и остался там жить и княжить, но великокняжил всего 20 дней. В 1361 г. московские бояре выхлопотали великокняжеский ярлык малолетнему Димитрию московскому. Димитрий Константинович суздальский, уступая силе московского войска, просил мира и отказался от великокняжеского стола. Заодно Димитрий Иванович присоединил к своему княжеству Галичское и Стародубское княжества, выгнав из первого князя Димитрия, из второго – Ивана. Обиженные князья поехали к нижегородскому князю, «скорбяще о княжениях своих». Но этот князь не мог помочь их горю³⁸⁸. Соперник московского князя сам запросил у него помощи против брата Бориса, который по смерти старшего брата Андрея не по праву завладел главным городом суздальских князей Нижним Новгородом³⁸⁹. В 1364 году Димитрий Константинович отправился занимать нижегородский стол, взяв с собой мать и владыку Алексия суздальского, новгородского и городецкого. Между тем Борис успел сесть там и не впустил законного наследника. Димитрию всячески хотелось завладеть Н. Новгородом. Он даже отказался от предложенного ему ханского ярлыка на великое княжение, чтоб выпросить помощи у московского князя против брата. По просьбе Димитрия Константиновича, из Москвы послали послов убеждать братьев полюбовно кончить спор. Борис не послушался. Тогда митрополит отнял у епископа Алексия суздальского самовольно взятые им Н. Новгород и Городец, а великий князь прислал туда своего посла игумена Сергия Радонежского звать Бориса в Москву. Борис оставался при своем и не шел в Москву. Миротворцы – митрополит и князь обратились к крайней мере, приказав игумену Сергию затворить все нижегородские храмы. Мера оказалась не действительной. Пришлось нравственные воздействия заменить силой войска. Тут Борис испугался и запросил мира. Братья помирились: Димитрий взял себе Н. Новгород, Борису отдал Городец. Епископ суздальский Алексий скоро (1364) умер³⁹⁰, но отнятые у него города остались за митрополитом. Их принадлежность к митрополичьей кафедре ослабляла власть суздальских князей. Теперь им не было возможности действовать заодно с духовной властью; Москве, напротив, давалась возможность следить, что делалось в княжестве недавнего московского соперника. Самый отказ Димитрия суздальского от велекокняжеского престола не был ли только маневром с его стороны.

После Алексия суздальская кафедра оставалась без архиерея и только через 10 лет в 1374 г. на нее назначили известного Дионисия. Дионисий, по смерти м. Алексия (1378 г), пользуясь нестроениями в русской митрополии, возбудил дело об отнятых городах. В свою бытность в Константинополе он объяснил п. Нилу, что Нижний Новгород и Городец находятся в пределах суздальской церкви, зависят от суздальского князя и ближе к Суздалю, чем к Москве; поэтому в своей челобитной он просил по-прежнему отдать их суздальской кафедре. Патриарх согласился. В ограждение своих прав на эти города, Дионисий выхлопотал у греческого императора и патриарха подтвердительную грамоту на спорные города. В 1382 году грамота дана, в которой Дионисий называется архиепископом суздальским, новгородским (нижегородским) и городецким. Спорные города продержались за суздальской кафедрой не долго. Только преемник Дионисия Евфросин повладел ими, и подобно Дионисию, в 1389 г. заручился патриаршей подтвердительной грамотой³⁹¹. Спор о Н. Новгороде и Городце возник снова, когда единым русским митрополитом сделался Киприан. Не смотря на подтвердительную грамоту, началось дело у митрополита с архиепископом Евфросином. Сторону Киприана принял великий князь Василий, купивший в Орде ярлык на Нижегородское княжество. Дело не обошлось без Константинополя. Митрополиты и вел. князь писали патриарху Антонию и объясняли, что Дионисий не по праву владел Н. Новгородом и Городцом. Эти города постоянно и изначала принадлежали к русской митрополии и что м. Алексий поручал их суздальскому епископу временно «как своему экзарху или наместнику». По этому случаю в 1393 году блюстители порядка в русской церкви нарядили из Константинополя следователей греков – вифлеемского архиепископа Михаила и царского уполномоченного Алексия Аарона с грамотой к архиепископу Евфросину принять апокрисиариев и перед ними доказать документально права суздальской кафедры на спорные города или представить свидетелей, которые могли бы подтвердить эти права. В противном случае апокрисиариям поручено передать города митрополиту. Не сумел ли доказать суздальский владыка своих прав на Н. Новгород и Городец или уступил сильной стороне, только эти города отошли к митрополии и преемники Евфросина Митрофан, Авраам и другие назначались только в Суздаль³⁹².

После присоединения Н. Новгорода, Городца, Галицкого и Стародубского княжеств митрополичья северо-восточная территория дошла до р. Ветлуги, но тут остановилась ненадолго и пошла на р. Вятку. Митрополиты ведали вятский край еще раньше окончательного присоединения Вятки к Московскому княжеству (1489 г.). Они посылали в тамошние края грамоты с увещаниями жить по-христиански, покоряться воле московского князя и не грабить его владений³⁹³. В 1471 г., как известно, новгородцы уступили Москве гг. Пинегу, Кевроль, Мезень, Пермь и вообще северо-восточные земли³⁹⁴. Новгородские земли могли расширить территории Московской митрополии до мурманских берегов и р. Печоры, минуя область ведения великопермских епископов. При стремлении московских князей и митрополитов присоединять к своим областям соседние места, митрополичьи церкви были чуть не всюду. Известно напр., когда в 1492 году от новгородской кафедры к пермской присоединялась Вологда, митрополит и свои вологодские церкви передал пермскому епископу Филофею³⁹⁵. После передачи вологодских церквей, у него остались церкви по соседству с Вологдой на Белоозере и Пошехонье. Тут сошлись четыре епархии: Новгородская, Ростовская, Пермско-Вологодская и митрополичья. Так далеко и среди исконных владений ростовских архиереев митрополит мог завести свои церкви со времени Калиты, купившего Белоозеро и Углич, пограничный с древним Пошехонским уездом. Позднейшее Пошехонье едва ли не составляло части Углеча поля, бывшего во владении Феодора Ростовского³⁹⁶. Позднее московские владыки, распоряжаясь на правах собственников частью белоозерских и пошехонских церквей, ссылались на то, что Белоозерская, Чарондская и Пошехонская десятины исстари их десятины. Точнее, на Белоозере и в Пошехонье издавна у митрополита были смесные владения с ростовским владыкой³⁹⁷.

На северо-западе за Москвой остался г. Ржев Володимиров после долгих споров московских князей с тверскими, и ржевские церкви поступили в ведение митрополита. По крайней мере одна половина Ржевской десятины очень давно была за митрополитами, управлявшими ранее Геронтия (1473–1489) митрополичьей областью³⁹⁸. Митрополичья епархия, расширяясь к западу, краем южной территории Тверской епископии через Ржев подходила к верховьям Двины. Тут стоял старинный город Торопец, пограничный с Новгородской епархией и её великолуцкими церквами. В 1556 году м. Макарий поставил попа в свою Торопецкую десятину³⁹⁹.

После Деулинского перемирия 1618 года бывшая митрополичья, теперь патриаршая область, придвинулась к самой польской границе. Она приняла в свою территорию города Брянск, Карачев, Севск и Камарицкую область, удержанную за Россией. Все города поступили из Смоленской и Брянской епархии, отошедшей к Польше⁴⁰⁰.

Митрополиты, за ними патриархи, увеличивая свою область во все стороны Московского государства, не упускали из виду новых городов, возникавших по окраинам северо-восточной Руси. Первенствующие иерархи подчиняли их себе. Большинство окраинных городов поступило в их область за патриарший период и значительно меньше за митрополичий. Из последних можно назвать Алатырь (основ. 1578 г.), лежавший на левом берегу р. Суры, выше Курмыша (осн. 1372 г.), и восточнее города Темникова (основ. 1381 г.). Курмыш и Темников вошли в состав митрополичьей епархии, вероятно, со времени Василия Димитриевича, вместе с окончательным присоединением Н.-Новгорода, Мурома и Мещеры к Московскому княжеству в конце XIV в.⁴⁰¹. Московские владыки легко делали своими окраинные города, когда они возникали вне территорий соседних епархий. Дело оказывалось мудренее, когда город основывался в пределах существующей епархии. Особенно это стало трудно после того, как у московского правительства совсем миновала нужда в политике совместного объединения Московского княжества и митрополии. Известен случай неудачной попытки м. Макария завладеть городом, построенным на территории Рязанской епархии. Дело было так. В 1553 году в Мещере возник г. Шацк. Митрополит послал туда своих священника и дьякона с антиминсами освящать церкви. Посланные освятили две церкви – Воскресенскую с приделом Усекновения Главы Иоанна Предтечи и Борисоглебскую. Рязанский епископ Кассиан написал царю и митрополиту, что Шацк построен в его епархии в Мещерском уезде у шацких ворот и по обе стороны города прошла Рязанская епархия. При этом Кассиан сослался на правую грамоту м. Феогноста владеть по Червленный Яр до р. Большой Вороны и кстати напомнил царю с митрополитом правила св. отец с толкованиями (IV вс. 17, VI вс. 38). По смыслу их не митрополиту, а ему, Кассиану, на правах местного епископа, следует посылать освящать храмы в Мещерском уезде. Царь Иван Васильевич понял, в чем дело, и придал г. Шацк к Рязанской епархии; тогда и митрополит опальных времен Грозного, по царскому жалованью, велел Кассиану ведать новый город и управлять им по правилам святых отцев⁴⁰². Впрочем, Кассиану не пришлось управлять не только Шацком, но и всей епархией. В следующем 1554 г. его лишили сана. Случая и сего одного (т. е. царского запрещения митрополиту вступаться в чужой город, по челобитью из Рязани) довольно было к мщению, замечает составитель обозрения Рязанской иерархии Т. Воздвиженский, по поводу лишения сана и ссылки епископа Кассиана⁴⁰³.

Этот и подобные, нужно полагать весьма редкие, случаи слишком мало задерживали рост епархии московских владык. Пределы патриаршей области расширялись; они росли от увеличения территории Московского государства и начинавшейся колонизации южных и юго-восточных окраин с подчинением патриаршему престолу, возвращенных от Литвы и вновь построенных городов. К 1625 году патриаршая область достигла того объема, какой определен в несудимой грамоте, данной царем Михаилом Феодоровичем патриарху Филарету. Грамота довольно полно определяет состав патриаршей епархии. Ведению патриарха подчинялись монастыри, соборные, ружные и приходские церкви в Москве с уездом, во Владимире, Переяславле-Залесском, в Юрьеве Польском, на Костроме, Плесе, Юрьеве-Повольском, в Нижнем Новгороде с пригородами и уездами, на Балахне, Кинешме, в Лухе, Гороховце, Ядрине с их уездами, в Галиче с пригородами, в Арзамасе, на Алатыре, Курмыше, в Темникове, на Вятке с пригородами, в Кайгороде, на Пинеге, в Кевроле, Мезени, Ржеве-Володимирове, Торопце, Боровске, Звенигороде, Рузе, на Волоке Ламском, в Можайске, Мосальске, Дмитрове, Серпухове, Брянске, Карачеве, Севске и во всей Камарицкой волости, в Путивле, Курске, Рыльске, Осколе, Белегороде, Валуйках, в Медужской, Пехрянской и Белоозерской десятинах с пригородами и уездами⁴⁰⁴.

В грамоте п. Филарету обозначены только города и области, не указаны даже пригороды. Но и по этим данным объема патриаршей области можно видеть, что в 1625 г. ее составляло более 40 городов и уездов, находящихся ныне в шестнадцати губерниях и епархияx⁴⁰⁵.

Почти ровесница грамоты, самая древняя из уцелевших приходная книга патриаршего казенного приказа за 1628 год, хранящаяся ныне в Москов. Арх. Мин. Юстиции по архиву названного приказа за № 2, дополняет данные царской грамоты о составе патриаршей области. В книге перечислены не только города с пригородами, но и десятины с обозначением количества церквей и дани с них. По статистическим данным древнейшей книги, известным в печати, по всей патриаршей области количество церквей в 1628 году доходило до 2580; частнее – в Москве было 194 церкви, в Радонежской, Селецкой, и Загородской десятинах Московского уезда – 60 церквей, в Вохонской 25 цер. и т. д. – всего с Москвой более 50 десятин⁴⁰⁶.

Рост патриаршей епархии не остановился на очень громадных для того времени цифрах городов и церквей. Территория её, заключенная на западе городом Путивлем, в среднем течении р. Сейма, и г. Торопцом, на р. Торопе в истоках Зап. Двины, на севере Белоозерской десятиной, галицкими пригородами (Судай в верховьях Унжи) и городом Кайгородом в истоках Камы, через Пинегу, Мезень и Кевроль уходила к Белому морю; на юго–востоке и юге территорию её замыкали города: вятский пригород Слободской, в истоках р. Вятки, г. Алатырь на Суре и Валуйки в истоках Донца. При взгляде на географическую карту с названными пунктами кажется – далее некуда идти территории необъятной епархии патриарха. На самом деле было не так. Она шла туда, где прежде не было ничего, или было «дикое поле» с непроходимыми лесами⁴⁰⁷ и места, так называемыя «res nullius».

Московское правительство, озабоченное колонизаторской деятельностью и защитой мирного населения окраин России, не переставало строить укрепленные города. В 1636 году оно занялось защитой рязанских, шацких и мещерских окраин от нападений крымцев и ногайцев и построило на р. Лесном Воронеже г. Козлов, на Цне – г. Тамбов, за Шацком от поля (к юг.-вост.) на р. Ломове два Ломова – Верхний и Нижний. С постройкой городов татары перестали нападать и войны пока не было. Под защитой и городовой охраной православным крестьянам жилось довольно спокойно⁴⁰⁸. Спокойная жизнь привлекала новых поселенцев; край оживлялся и заселялся. По новым селам явились церкви. Все четыре города и селения в их округах возникали в районе Рязанской епархии, доходившей до левобережья Дона по р. Ворону⁴⁰⁹. Патриарх Иосиф, по примеру и обычаю предшественников присоединять к своей области все новые окраинные города, то же сделал с Тамбовом, Козловом и Ломовами. Ему удалось завладеть городами. Впрочем, Тамбов с Козловом принадлежали патриарху самое короткое время. В 1644 году 23 церкви и часовня Тамбовской десятины и 28 церквей, 4 часовни Козловской внесены в окладные книги казенного приказа и сборы с них поступили в патриаршую казну⁴¹⁰. Чрез год, в 1646 году, патриарх заметно не с охотой уступил чужие церкви настоящему хозяину и управителю – рязанскому архиерею. Их успели занести в окладные книги 1645 г., но самых окладов не получили, на следующий год совсем не вносили⁴¹¹. Вержний Ломов с 2 церквами и Нижний – с 10-ю остались за патриаршей областью, как пригороды патриаршего города Темникова⁴¹².

В половине XVII в. сторожевая укрепленная линия, построенная для защиты правой стороны низового Поволжья двинулась к Волге и спустилась ниже. Во главе с Симбирском по симбирской черте постепенно явились города и остроги: Инсар, Тагай, Урень, Корсунь, Погорелый, Аргаш, Сурск, Атемар и др.⁴¹³. Вновь построенные городки и острожки лежали в бассейне р. Суры между Волгой и Мокшей. Одни из них, как раньше замечено, поступили в патриаршую область, другие – в Казанскую митрополию. Характерная история аренды симбирских церквей казанским м. Лаврентием известна⁴¹⁴.

От присоединения (1647 г.) к патриаршей области пермских Строгановских вотчин и вотчин Пыскорского монастыря с 17 церквами⁴¹⁵ юго-восточные пределы тогдашней Вологодской епархии сократились до города Соликамска (если только пермские вотчины не были в смесном владении с Ростовской митрополией), напротив северо-восточная территория патриаршей области увеличилась. В общем восточная граница её к концу первой половины XVII в. значительно отошла и перешла на берег р. Камы.

Юго-западная окраина патриаршей области к тому времени успела измениться и заселиться. Города, вновь построенные на белгородской и за белгородской чертой, вошли в её состав. Здесь их возникло гораздо больше, чем на симбирской линии⁴¹⁶. В Москву донесли, что басурмане разоряют юго-западные окраины русского государства и берут в плен мирных жителей. Правительство по донесению решилось немедленно защитить страдальцев, построив города на Калмиусской и Изюмовской сакме и Журавском шляху. В 1637 году из Москвы послали туда Феодора Сухотина и подъячего Евсевия Юрьева осмотреть местность, потом донести, где нужно ставить укрепления. В донесении на южной укрепленной линии проектировалось поставить по Калмиусской сакме два города – один на р. Сосне у Тернового леса и Оскольской признаки, другой – при устье р. Усерда на Тихой Сосне, между г. Осколом и Валуйками. На протяжении 8 верст до верховьев Сосны решено насыпать земляной вал, отсюда продолжить его на 15 верст до верховьев р. Валуя, по концам вала поставить два острожка. Ниже по той же Сосне на притоке её Ольшанке рассчитано построить третий город, на р. Осколе – четвертый. На Изюмовской сакме решено поставить город под Яблоновым лесом и провести вал от верховьев р. Холки до Корочи. На Муравском шляху, на р. Ворскле на Карпове ставился жилой город; от него по направлению к Белгороду копили ров и строились городки. Царь утвердил проект⁴¹⁷. По этому и другим правительственным проектам возник целый ряд новых украинских городов. В 1637 году возле Тихой Сосны на Калмиусской сакме выстроили г. Усерд, на Осколе, севернее Волуек, на Изюмовской сакме – Яблонов; в 1638 г. явилась Короча, в 1640 г. Вольный. В 1641 году, по царскому указу, построены Хотмыжск на Ворскле и Вольный Курган на Рогозине, в 1644 – Костенск. Тогда же в 1645 явились Верхососенск и Ольшанск – все на Тихой Сосне и её притоках. Одновременно в 1646 г. построены Карпов, Усмань, Белоколодск, Болхов, в 1647 г. Нов. Оскол, в 1648 г. Алешня, Коротояк, Урыв, Сокольск, в 1677 г. Доброе⁴¹⁸. Город Чугуев на Донце в пределах нынешней Харьковской губернии, основанный в 1639 г. малороссийскими выходцами, был самым южным пунктом Московского государства при возникновении новых южных окраинных городов⁴¹⁹.

Постройка и заселение городов на юго-западной окрайне, помимо стратегических целей, обязана выходцам из юго-западной России. Польские подданные малороссы не переставали терпеть за православие. Постепенное и систаматическое преследование православия открылось со времени короля Сигизмунда III, ярого католика и воспитанника иезуитов. На Брестском соборе 1596 года западнорусские епископы, за самым малым исключением, вместе с м. Михаилом Рогозой приняли унию. Совершился грустный факт, и православию грозило полное уничтожение. После безуспешных воззваний о справедливости и защите веры, после бесполезных протестов на сеймах и литературной полемики⁴²⁰, у православных, чтобы сохранить свою веру, оставалось одно надежное средство – переселяться в единоверную Московскую Русь. На первых порах эти переселения не имели характера массовых движений, являясь скорее единичными случаями. Положение малороссийских казаков становится более тяжелым с тридцатых годов XVII в. Они сделались главными защитниками православия вместо князей Острожских, воеводы Скумина-Тышкевича и др. Казаки бунтовали и слабели в неравной борьбе, униаты и католики напротив усиливались. С этого времени начинается усиленная эмиграция малороссов в пределы Московского государства⁴²¹. Бежали все: бежали простые казаки, бежало духовенство, особенно черное; монахи и монахини переселялись целыми монастырями, приходские священники выезжали под руку московской власти с причтами и прихожанами. В 1638 г. по наказу игумена в Путивль приезжал из прилуцкого Густынского монастыря черный поп Пафнутий с 10 старцами и 11 монастырскими служками узнать, примет ли к себе московский государь их монастырь. Государь согласился. Немного спустя, 14 июня того же года, не вынеся гонений за веру, пришел сам игумен Василий с 77 человеками старцев, служек и монастырских крестьян. Вместе с монахами Густынского монастыря в Путивль приехали монахини женского Ладинского монастыря Прилуцкого уезда с игуменом Мефодием и игуменьей Елизаветой Летинской в количестве 90 человек. Пришельцы, объясняя причины бегства, передавали московскому правительству, что польский король, радные паны и польские арцибискупы приговорили на сейме искоренить православную веру, сломать храмы в Польше и Литве и уничтожить русские книги⁴²². Московское правительство, принимавшее к себе целые монастыри и приходы, не переставало покровительствовать православным, остававшимся под властью Польши, и этим самым подготовляло почву для будущего воссоединения униатов и присоединения Малороссии. Переход монахов целыми монастырями и приходов под власть Москвы, по выражению проф. Д. И. Багалея, как бы заполнил ту пропасть, которую вырыла история в судьбе двух родных племен⁴²³.

До начала массовых эмиграций в тридцатых годах XVII в. в незначительном количестве черкасы принимались на службу во все украинские города, даже самые отдаленные⁴²⁴. К концу 30-х годов они в довольно значительном количестве поселяются преимущественно в старых и новых юго-западных московских окраинных городах – Усерде, Курске, Кромах, Короче, Черни, Воронеже, Новосили, Камарицкой волости, Белгороде, Валуйках, Орлове, Осколе, Коротояке, Урыве, Ливнах, Хотмыжске, Яблонове и др. Московские власти давали новым поселенцам денежное и хлебное жалованье, раздавали земли и угодья⁴²⁵. На первых порах эмигранты размещались в московских городах; но скоро они вновь заселили целую большую область по верхнему бассейну рр. Сулы, Псела и Ворсклы, левых притоков Днепра, известную под именем Слободской Украины или слободских полков, доходившей до р. Сев. Донца, где стоял заброшенный г. Царевоборисов.

Следом за монахами и монахинями прилуцких монастырей к Москве направились воины гетмана Остряницы во главе с гетманом. Они в количестве 865 человек в 1638 г. прибыли в Белгород. Казаки объясняли свой переход тем же, чем и монахи, – притеснениями православной веры в пределах Речи Посполитой и принуждением принимать унию или латинство. Принятые в русское подданство в степях за пределами русской оседлости на Чугуевом городище основали первый малорусский город Чугуев. Новый город получил казацкое устройство, но чугуевцы по разным обстоятельствам скоро покинули свое обиталище⁴²⁶.

С первым поселением черкас на Чугуевом городище построена первая соборная церковь, через два года явилась другая в слободе. Церкви остались в прежнем виде и по уходе основателей, так как в Чугуеве тотчас поселены русские служилые люди⁴²⁷. К 1651 г. относится повествование всех малороссийских летописей о выходе значительного числа черкас на окраину Русского государства. С того времени появились коренные малороссийские города, и казаки довольно быстро заселили пространство южнорусской территории до реки Дона⁴²⁸.

Переселение 1651 года совпало с Белоцерковским миром Богдана Хмельницкого с Польшей, когда русский царь позволил малороссам свободно переселяться в южнорусские степи. Алексей Михайлович, соглашаясь на просьбу казаков, 22 марта 1652 г. разрешил даже самому гетману со всем войском переселиться в свои привольные степи, если его сильно будут теснить поляки⁴²⁹. Гетман не переселился, переселились одни казаки и основали в 1652 г. г. Острогожск в пределах нынешней Воронежской губернии и Сумы в Харьковской⁴³⁰. К 1652 году малороссы успели вновь населить Краснокутск⁴³¹. Несколько позже ими основаны Харьков, Ахтырка, Лебедин⁴³²; в 1652 г. основана слобода Тернов (в Путивльском у.); в 1656 г. уже существовали населенные пункты: Змиев, Махначи, Печенеги, Харьков и Хорошево. Все эти черкасские города и слобода стояли в пределах старинного Чугуевского уезда⁴³³. Харьков, подобно Змиеву, Хорошеву и Махначам, возник на каком-то старинном городище. Он построил в 164, 165 и 166 гг., (1656–1658 г.) на рр. Харькове и Лопани, на правой (крымской) стороне первой реки и на левой (ногайской) стороне второй⁴³⁴. Полагают, что черкасы в те места, где возник Харьков, явились немного раньше, ок. 1654–1655 гг.⁴³⁵. Действительно, общее число черкас, переселившихся на московскую сторону, к этому времени достигло почтенной цифры – 80 тысяч⁴³⁶. К 1654 г. относятся заселение Печенег и Ахтырки, сделавшихся полковыми городами. В Ахтырке в числе сведенцев названы 3 священника. В 1657 г. существует слобода Ворожба (Сумская), пограничная с землями г. Сум. В 1659 г. из неё выселили 76 семейств во вновь основанное селение Низшую Сыроватку. К 1658 г. проф. Багалей относит основание Лебедина. Около 1657 г. черкасы заселили Царевоборисов, и он сделался по-прежнему самым южным пунктом русской территории. Переселение, открывшееся с 1651 г., продолжалось до 1659 г. С 1659 г. началось новое переселение при Юрии Хмельницком. Во время этого переселения (1659–1663 г.) образовалось еще несколько населенных пунктов. К 1659 году на Белгородской черте между Вольным и Олешней явился город Боромля (Боровня) на р. Боровне, тогда же заселено Салтово городище на северном Донце, где прежде был Каменный город. Вместе с ними получил начало город Борки (потом селение), в 1662 г. существовал г. Богодухов. Одновременно с этими городками новые переселенцы и выселенные из ранее основанных городов образовали несколько новых слобод и селений.

С 1663 года начинается третий период в эмиграции заднепровских малороссиян и обычным порядком появляются новые города. В 1663 г. черкашенин выходец полковник Яков Черновец с своим зятем (впоследствии балыклейским протоиереем) и партией черкас явились «под государеву руку» и построили на р. Балаклее г. Балаклею, потом Савинск, Вишкин и Андревы Лизы. Переселенцы сами заселили эти города, призывая отовсюду выходцев. В 1664 г. основан город Суджа, в 1672 г. возник г. Белополье, к 1674 г. относится заселение Волчанска, в 1676 г. восстановлен Тор, ныне Славянск. В 1678 г. турки и татары сожгли Чигирин и Канев, а города: Черкасы, Корсунь и др., перешли во власть Юрия Хмельницкого. Из разоренных и неспокойных мест вышли насельники новой слободы Ямной, возникшей в пределах Московского государства⁴³⁷.

Количество селений южной окраины на первых порах увеличивалось не особенно быстро. Этому мешали постоянные нападения татар на окраинные места. Всякий раз, как только появлялись татары, уездные жители должны были забирать имущество и переселяться на время под защиту городских укреплений. Для защиты селений и жилых городов, расположенных за белгородской чертой, в конце 70-х и начале 80-х годов XVII в. потребовалось пункты, занятые русскими и черкасами, обратить в более надежный укрепления⁴³⁸.

Тревожная жизнь на южнорусской окраине, однако не могла подавить религиозного чувства тогдашнего русского человека: его религиозность здесь, как и везде, проявлялась в постройке монастырей и церквей. Монастыри сразу стали возникать на самом пограничье⁴³⁹. Церкви появлялись в городах в момент их основания, чаще одна, иногда по две, как было в Царевоборисове и Чугуеве. Со временем количество церквей возрастало. Наряду с церквями появлялись новые монастыри, где находили себе тихое пристанище все желавшие удалиться от мира. Туда шел старый воин, проведший всю жизнь в боях и не нашедший там смерти; лишившись жены и детей, он стремился остаток дней своих провести в монастыре; туда шли жены, лишившиеся мужей; там находили себе приют дети, оставшиеся без отцов и матерей. Убогие украинские монастыри при постоянных войнах и татарских набегах, вырывавших из семей то отца, то мать, то сыновей, то детей, поистине служили убежищем обездоленных и несчастных. Но иногда и приюты мирных насельников разделяли общую участь края, – их разоряли поляки и литовцы. Ненавистники православия жгли монастырские храмы и выгоняли братию.

Одни из московских городов, вновь построенных на белгородской черте, больше тяготели к патриаршему городу Белгороду и белгородскому краю, другие к рязанскому городу Воронежу и воронежскому краю⁴⁴⁰. Этим тяготением к разным центрам можно объяснять то обстоятельство, что далеко не все из новых городов поступили в патриаршую область. После патриарха Филарета до 1655 года в состав её из южно-окраинных городов вошли: Коротояк с 6-ю церквами, Усерд – с 8-ю, Ольшанск с 4-мя, Яблонов – с 12-ю, Верхососенск – с 4-мя, Царев Алексеев или Новый Оскол – с 10-ю, Короча с 8-ю и Волхов – с 3-мя церквами⁴⁴¹.

Города, построенные на старой черте между Валуйками, Белгородом и Путивлем, присоединенные к патриаршей области, слишком мало увеличили юго-западную часть её территории. Они увеличили только число городов и церквей её. Яблонов, самый южный из городов, если не считать Чугуева, очень недалеко ушел в степь, сравнительно с прежней линией. Впрочем, теперь линия московских городов уже перешла за р. Оскол. Присоединенная к патриаршей области в 1648 г. Трубчевская десятина после возвращения её от Польши (по Деулинскому перемирию Трубчевск до 1644 г. оставался за Польшей) также мало увеличила западную территорию патриаршей епархии⁴⁴². В 1655–1656 гг. южные пределы её значительно расширились. Патриарху пришлось присоединить к своей области малороссийские города Слободской Украины⁴⁴³. История этого присоединения тесно связана с попыткой вывести на Украину кафедру подмосковской Сарской и Подонской (Крутицкой) митрополии.

Ко времени Никона (1652 г.) патриаршая область успела расшириться на все четыре стороны до крайних пределов русского европейского государства. Этого Никон не мог не заметить. Патриарх заметил и то, что города его епархии слишком далеко раскинулись по окраинам России, тогда как города и уезды, прилегавшие к Москве, принадлежали другим епархиям и находились в ведении особых архиереев. Такая ненормальность в распределении городов по епархиям возбудила в нем мысль округлить свою епархию, присоединив к ней все ближайшие города и уезды. Простая мысль при осуществлении оказалась сложным делом. Чтобы округлить и точнее разграничить патриаршую область от соседних епархий, потребовалось одну из архиерейских кафедр закрыть, другую перевести подальше от Москвы, с третьей произвести мену городов.

Прежде всего патриарх обратил внимание на крутицкого (сарского и подонского) митрополита. Никон думал воспользоваться колонизацией южнорусских областей и переселением на Дон черкас, чтобы перевести на Украину соседа – митрополита сарского.

Древняя Сарская или Сарайская епархия с кафедрой в великом Сарае, столичном городе Кипчакской или Золотой Орды, учреждена в период монгольского владычества м. Кириллом II в 1261 году при вел. князе Александре Ярославиче Невском, с разрешения, а может быть по просьбе самого татарского хана Берке, брата Батыя⁴⁴⁴. Первым её епископом был Митрофан (1261–1269); он постоянно жил в г. Сарае⁴⁴⁵. Пребывание епископа в Орде вызывалось необходимостью. Он мог облегчать участь несчастных христиан, которых тысячами отводили пленниками из Руси в Орду. Помимо пленников, там наездом или безвыездно жили русские князья и русские купцы⁴⁴⁶. Монголы иногда принимали христианство, и татарские ханы были не прочь выдать своих дочерей за русских князей, дозволяя им принимать христианство. Таким образом паству сарайских епископов составили как русские, так и татары, христиане, даже греки, жившие в Орде по торговым делам⁴⁴⁷. В 1269 г., после татарского погрома и опустошений, к Сарайской епархии присоединена старинная Переяславская епархия, близ Киева, занимавшая места по р. Трубежу. Второй саранский епископ Феогност (1269–1291), живший в Переяславе, стал называться переяславским и сарайским. Кажется, только он один жил в Переяславе. Преемники Феогноста, после рукоположения, отъезжали в Сарай⁴⁴⁸.

По-видимому, Сарайская епархия сразу заняла всю южную территорию нынешней России между Волгой и Днепром и соприкасалась с пределами рязанских владений. Но на огромном пространстве поволжских и подонских степей, слабо населенных татарами и половцами, было слишком мало храмов. Трудно даже указать, где, собственно, были церковные пункты, на которые простиралось влияние сарайских владык. Вследствие неопределенности их епархиальной территории и малочисленности церквей явилось столкновение между зарайскими и рязанскими епископами. Сарайские епископы задумали взять в свое ведение церкви в селениях, построенных рязанскими князьями для караула и защиты собственных южных пределов по р.р. Дону, Вороне, Хопру и Червленному Яру⁴⁴⁹. Вышел спор, и дело перенесли на суд митрополитов, сначала Максима, потом Петра. Об митрополита решили его в пользу рязанских владык. Рязанские епископы, укрепляя за собой спорные города, добились того, что сарайский Софоний пред митрополитом Феогностом, епископами Антонием ростовским и Даниилом суздальским дал подписку не вступаться в пределы Рязанской епархии по р. Великую Ворону, если же вступится, осужден будет канонами. Подписка епископа Софония скоро пригодилась рязанским архиереям. Преемник его Афанасий возобновил дело о спорных местах. Он просил м. Феогноста послать своего игумена освидетельствовать дело на месте. Следователь съездил на место и склонился на сторону сарайского епископа. М. Феогност по его отписке передал спорные церкви епископу Афанасию. С этого времени последний стал называться сарайским (сарским) и подонским. Титул «и подонский» надолго остался за сарайскими владыками, между тем как выспоренные церкви (по р. Дону) скоро опять поступили в Рязанскую епархию. Решение спора не в интересах рязанской кафедры заставило тамошнего епископа Кирилла явиться лично к м. Феогносту. Истец привез с собой грамоты митрополитов Максима и Петра, захватив и подписку епископа Софония, данную на глазах м. Феогноста. Началось переследование. Решено отложить прежнюю грамоту, данную епископу Афанасию и дать новую правую грамоту рязанскому епископу Кириллу. Этой грамотой весь предел по Великую Ворону отдавался в Рязанскую епархию, и владыке саранскому отказано вступаться в оный. Но лишь умер Феогност (1353 г.), Афанасий сарайский опять (ок. 1356 г.) начал дело, и на этот раз совсем неудачно. М. Алексий окончательно подтвердил решение предшественника и построже предписал беспокойному епископу не вступаться в места на Червленном Яру возле Хопра до Дону по Великую Ворону⁴⁵⁰. Дон сделался естественной границей между Рязанской и Сарайской епархиями. Левая сторона остались за Рязанью, правая за сарайской кафедрой.

Саранские владыки управляли своей епархией с кафедрой в Орде не долго. Третий епископ Варлаам, родом грек, будучи в Москве, выпросил у московского князя Даниила Александровича позволение построить себе подворье на крутом берегу р. Москвы. Около 1300 года Варлаам по приказанию князя освятил Петропавловскую церковь, устроенную на Крутицах самим князем. Крутицы стали оживляться. Почти тогда же возник Успенский монастырь, названный Крутицким. Преемники Варлаама из Сарая приезжали на свое подворье и жили в нем⁴⁵¹. Временное пребывание их под Москвою – на Крутицах, хотя не сразу, обратилось в постоянное.

В половине XV в. ханское могущество ослабело. Сарайский епископ Вассиан (1454–1466 г.) из ослабевшей Орды переехал жить на московские крутицы⁴⁵². Преемники его уже не съезжали с крутиц и не управляли прежней епархией. При постоянном пребывании сарских архиереев около Москвы их кафедра утвердились на крутицах и, кажется, пока без епархии. Крутицкие владыки из почтения к древности именовались по-прежнему сарскими и подонскими⁴⁵³ и явились помощниками митрополита по управлению митрополией⁴⁵⁴. Такое значение оставалось за ними и после того, как по соседству с Москвой и митрополичей областью образовалась их особая Крутицкая епархия с определенной территорией, при известном составе городов. На Стоглаве 1551 г. только подтверждено значение крутицких владык в качестве помощников московского иерарха (гл. 68). Помимо участия в управлении митрополией, впоследствии их обязанностью сделалось «по вся воскресенья ездить к Москве и служить в соборной церкви с патриархом»⁴⁵⁵. Они иногда заведывали делами обширной патриаршей области по поручению самих патриархов. Крутицкие архиереи в качестве блюстителей патриаршего престола в отсутствие, за немощью или за смертью патриархов, вступали в полные патриаршии права. Иона правил патриархией после Гермогена, Питирим и Павел при Никоне, Трифиллий при старце Адриане⁴⁵⁶. Они заведывали типографскими делами и двором⁴⁵⁷. Крутицкий митрополит не потерял своего высокого положения и после учреждения св. Синода, таков напр. Игнатий⁴⁵⁸.

Митрополичий и патриарший помощник, перешедший на Крутицы, владыка сарский и подонский, скоро получил в самостоятельное управление особые города – иными словами, сделался самостоятельным епархиальным архиереем. Образование территории самостоятельной Крутицкой епархии близ Москвы, как раньше замечено, совпадает со временем возвращения городов от Литвы и переход пограничных природных русских князей на службу к московскому князю. Здесь уместно будет повторить и пополнить сказанное. В 1493 г. поступили на службу к Ивану III два князя воротынских с отчинами. При их содействии возвращены от Литвы Серпейск и Мещовск. Почти одновременно взята Вязьма. В 1494 г. литовский князь Александр по договору с Иваном III окончательно отступился от этих городов, уступив и весь г. Серенск, половина которого оставалась еще за Литвой. Кроме воротынских, один за другим в конце XV в. поступили на московскую службу князья новосильские, белевские и одоевские. Средоточием их уделов, как под властью Литвы (до 1494 г.), так и Москвы, оставались города: Воротынск, Новосиль, Белев и Одоев⁴⁵⁹. По договору 1494 г. за Москвой остались навсегда города Козельск и Перемышль; в 1503 г. вместе с Мценском от Литвы поступил г. Любутск, принадлежавший некогда рязанским князьям⁴⁶⁰. Эти пограничные города, служившие долго предметом споров между Литвой и Москвой, несомненно, составили первоначальную территорию Крутицкой епархии, если не сразу, то постепенно. Такое предположение могут подтверждать прямые свидетельства. По указанию калужской летописи С. Руссова⁴⁶¹ в состав Крутицкой епархии с 1454 г. (очевидно предположительно назван год перехода сарайского архиерея на Крутицы) вошли следующие города: Козельск, Серпейск, Мещовск, Воротынск, Перемышль и Лихвин. Последний в качестве города известен с 1565 года⁴⁶². Первый, т. е. Козельск, иногда входил в титул крутицких владык. Так Геласий в грамоте об учреждении патриаршества называется сарским, подонским и козельским⁴⁶³. Позднейшие свидетельства к указанным городам прибавляют еще Белев, Одоев, Новосиль, замечая при этом, что они поступили в Крутицкую епархию в 1614 году⁴⁶⁴. Рядом с таким показанием можно поставить общую заметку составителя «Историч. обозрения Тульской губернии» Афремова, что с титулом сарского и подонского епископа Афанасий еще в половине XIV в. принял в свое ведение область новосильского княжества с городами Новосилем, Одоевом, Белевом и Чернью⁴⁶⁵. Выбирая середину между слишком поздней и слишком ранней припиской Новосиля, Одоева и Белева (Чернь осн. 1576 г.)⁴⁶⁶ к Крутицкой епархии, можно думать, что эти города поступили в её состав вместе с переходом тамошних князей под власть Москвы в конце XV или начале XVI века. До этого времени уделы князей, служивших на обе стороны – Литве и Москве, едва ли знали какую определенную епархиальную зависимость, особенно когда тянулось очень сложное дело о разделении митрополии. В этом деле пограничные князья принимали то сторону Москвы, то Литвы и Киева⁴⁶⁷.

Вязьма поступила в Крутицкую епархию сразу после перехода на московскую сторону. С ней поступил весь тогдашний Вяземский округ, заключавший в себе, начиная от р. Угры, нынешний Вяземский уезд, части Дорогобужского, Ельнинского, Сычевского и весь Юхновский. В начале XVI в. в самой Вязьме был дом крутицкого владыки. В той же зависимости по церковному управлению она оставалась во все время польского владычества над Смоленском с 1611–1654 год⁴⁶⁸. В первой четверти XVII века, кажется, вполне определился состав Крутицкой митрополии. Из нынешних калужских городов ей принадлежали Козельск, Лихвин, Мещовск, Перемышль с некогда славными, а теперь заштатными городами Воротынском и Серпейском; из тульских: Белев, Одоев, Новосиль и Чернь; из орловских: Болхов, Мценск и Ливны (основ. 1586 г.)⁴⁶⁹; из смоленских: Вязьма и Дудинская волости (ныне села Юхновск. у.). В пределах нынешней Моск. губ. ей принадлежала Загородная десятина от Звенигородской по Боровскую дорогу⁴⁷⁰. Крутицкая епархия во второй половине XVII в. является почти с тем же составом городов.

По разным уцелевшим подлинным делам крутицкого архиерейского казенного приказа второй половины XVII в. видно, что Крутицкой митрополии принадлежали: 1 – Козельск (документы от 1674–1695 г) с 54 церквами (число церквей относится к 1692 г.); 2 – Серпейск (1670–1701) с 20-ю церквами; 3 – Мещовск (1629–1698) с 45 церквами; 4 – Воротынск (1678–1697 г.) с 20 церквами; 5 – Перемышль (1683–1698) с 24 церквами; 6 – Лихвин (1683–1697 г.) 24 церкви; 7 – Белев (1641–1695 г.) 70 церквей; 8 – Одоев (1679–1692 г.) 38 церквей; 9 – Новосиль (1683–1698 г.) 38 церквей; 10 – Болхов (1650–1695 г.) 35 церквей; 11 – Мценск (1683–1694 г.) 45 церквей; 12 – Ливны (1628–1698 г.) 41 церковь; 13 – Чернь (1689–1693) 23 церкви; 14 – Вязьма (1679–1699 г.) 82 церкви; 15 – Дудинские волости за 1692 г. с 20 церквами и Чернавск (1688–1698) с 12 церквами⁴⁷¹. Чернавск основан в 1627 г. на р. Чернаве, впадающей в Сосну в Оргольском стане, Елецкого уезда, от Ельца в 40 верстах, на елецкой стороне. Река Чернава была пограничной для рязанской области⁴⁷², следовательно пограничным был и Чернавск. Он не поступил в Рязанскую епархию, вероятно, лишь по близости к городу Ливнам, состоявшему (1628 г.) в Крутицкой митрополии. Чернавск и Ливны с р. Сосной сделались южными пограничными городами Крутицкой митрополии со стороны Рязанской. Северо-западным городом был Вязьма, на западе – Мещовск, Серпейск и Козельск; юго-западными, пограничными с Коломенской епархией и патриаршей областью, были Мценск и Болхов; восточными – Одоев, Чернь и Новосиль, граничившие с Коломенской епархией. Все города и места, составлявшие территории Крутицкой митрополии, лежали по верхнему бассейну р. Оки с её притоками Жиздрой и Упой до главного притока р. Угры, впадающей в Оку в изгибе её под Калугой. Взятые в совокупности, они сравнительно узкой, но довольно длинной полосой проходили от Угры до р. Сосны⁴⁷³. На этом пространстве в 1679 г. стояло не меньше 522 церквей, в 1692 г. – 591⁴⁷⁴.

***

Старинной соседкой Крутицкой епархии и митрополичей области была Рязанская епархия, открытая между 1187–1207 годами⁴⁷⁵. Их города сходились, а между владыками подчас происходили споры. Отделенная от Черниговской, Рязанская епархия обнимала древнюю Муромо-Рязанскую область или древние княжества Рязанское и Муромское⁴⁷⁶. В половине XIV в. в Муромо-Рязянской области образовались три родственных княжества – Рязанское, Пронское и Муромское с чрезполосными владениями. Их объединяла епархиальная территория, и рязанские князья (преимущественно рязанские и пронские) одинаково жаловали кафедральную Борисоглебскую церковь⁴⁷⁷. Подчинившись Москве, они зависели от победительницы только в делах внешней политики; во внутреннем управлении оставались совершенно самостоятельными⁴⁷⁸. Самостоятельность и прежнее могущество Рязани поддерживали авторитет и высокое положение её иерарха. Он был силен и влиятелен и нелегко уступал свои права и владения соседним кафедрам. При напоре отовсюду рязанские владыки с успехом охраняли неприкосновенность своей территории. Они надолго удержали за собой почти все коренные места древней Муромо-Рязанской области, даже тогда, когда пределы Рязанского княжества значительно сократились, когда со времени Долгорукого Муромское княжество все более и более отделялось от Рязани и подчинялось влиянию суздальских князей⁴⁷⁹.

Историк Д. Иловайский приблизительно в следующем виде определяет рязанские пределы накануне потери Рязанью своей политической самостоятельности по смерти Василия Ивановича (1483 г.)⁴⁸⁰. Северную границу, известную под именем владимирского Порубежья, можно провести по верховьям трех притоков Оки, с левой стороны Гуся, Пры и Цны и вверх по Оке до устья Смядьвы. Западная граница шла по Смядьве до устья Песоченки, Песоченкой до её верховья, отсюда к Осетру на устье р. Кудесны, от верховьев Кудесны к Тобалам, впадающим в Дон. Направляясь далее по правую сторону р. Дона, она оканчивалась, где нибудь около устьев Быстрой Сосны или Воронежа. Восточной границей можно считать р. Гусь и левый берег Оки до р. Середней. Отсюда шел, так называемый, мещерский рубеж к среднему течению р. Цны, впадающей в р. Мокшу. Места по Воронежу составляли край рязанских владений. В несколько сокращенной территории Рязанского княжества сравнительно с прежней Муромо-рязанской областью к началу XVI в. по р. Оке, начиная с запада, стояли старинный город Ростиславль, села Городец и Любуцы, города Перевитск и Переяславль-Рязанский. В 15 верстах от Переяславля вниз по Оке, при впадении р. Гусевки в Оку, стояли г. Ольгов с Ольговой обителью, основанной Олегом Ивановичем в начале XIII в.; в 50 верстах находилось село Старая Рязань. Еще ниже от Старой Рязани до р. Пры было много древних городов, превратившихся в села или совсем изчезнувших, таковы: Белгородок, восточнее – Воинов, далее Шилов, теперь село Шилово; около устья р. Пры явились селения Свинчус, и Ижевское на местах прежних городов Ижеславля и Свинска. Около древнего Свинска или устья р. Средней кончались владения рязанских князей. Недалеко от устья р. Гуся в Оку в сев.-восточном углу рязанской Мещеры были земляные укрепления. Дальнейшее течение Оки входило в московские владения. Касимовские татары были соседями рязанцев в этих местах. В 1471 г. Иван III отдал им г. Касимов с тем, чтобы владельцы защищали русские пределы от нападений татар. С этого времени Касимов назывался новым городком. Старинный Мещерский городок, разоренный татарами в 1376 г., лежал в 600 саженях от Касимова на р. Оке.

Правый приток р. Оки р. Проня на ряду с самой Окой был второй жизненной артерией древне-рязанской области. На р. Проне уцелел старинный г. Пронск в то время, как другие городки разрушены. Тут их несомненно было не меньше, чем на р. Оке. На месте старых городов впоследствии возникли города Печерники и Михайлов. Предполагают, что Михайлов в 1551 г. только возобновлен воеводами Грозного. Местность между р. Окой и Проней по более значительным речкам: Осетру, Мече, Пилесу, Воже, Павловке, Плетеной, Исье, Истье и Жарке была довольно населена. Остатки древних крепостей заметны особенно по треугольнику между Окой, Осетром и Вожей. Здесь самым значительным после Перевитска был Зарайск, известный в качестве города с 1471 г. Первое основание его можно относить к концу XII века. Имена других городов не сохранились. К концу XVI в. многие из них потеряли стратегическое значение для защиты от татарских нападений и уничтожены. В центральном районе Рязанского княжества в конце XVI в. называются только города Переяславль, Старая Рязань, Перевитск, Ростиславль и Пронск; в начале XVII в. к ним прибавляется Зарайск. Очень бедны географические сведения о рязанских землях на север от Оки и о населении мещерской земли. В конце XV в. в последней известны только Карабугинский уезд, Пластиково, Бовыкино и мордовские волости на Цне.

Кроме области средней Оки в состав Рязанского княжества постоянно входили малонаселенные земли по верхнему бассейну Дона и его притоков, преимущественно с левой стороны. По договору рязанских князей Ивана и Феодора 1496 г. из здешних мест известны только три – Тешев, который нужно искать между рр. Воронежем и Доном, Братилов, неизвестно где находившийся, и Романцев, вероятно то же, что Иваново-Романцево (в договоре Рязани с Москвой 1483 г.) по левую сторону Дона. К немногим прежним именам городов на берегах Дона можно прибавить еще старинный г. Донков⁴⁸¹.

Коренные земли Рязанского княжества до и после потери им самостоятельности оставались за рязанской кафедрой. За ней остался и древний Муромский удел. С утратой политического единства, связь между Муромом и Рязанью не прервалась окончательно. Помимо родства княжеских династий, она всегда поддерживалась церковным единством. С открытия епархии в Муромо-Рязанской области Муром никогда не отделялся от неё в церковно-иерарxическом отношении; он вместе с мещерской землей составлял северо-восточную часть рязанской епархиальной территории. В бедном муромском уделе известен и уцелел один только г. Муром, между тем удел обнимал собой довольно большое пространство. Границы его на севере простирались, по крайней мере, до Клязьмы, на юге – до устьев Гуся с одной стороны и Мокши – с другой⁴⁸². На р. Мокше в начале XIII в. лежал самый крайний пункт рязанских владений – г. Кадом⁴⁸³ (ныне заштатный город Тамбовской губернии). Дальше к востоку никогда не заходили рязанские земли, а с ними область рязанских владык. Муромские и мещерские земли остались в ведении Рязанской епископии даже после приобретения их московскими князьями в конце XIV в.⁴⁸⁴. Тамошние города Муром, Елатьма, Мещерский город, известный с 1381 г.⁴⁸⁵, и Кадом до конца XVIII в. были восточными пограничными городами Рязанской епархии. Первый со времени Симеона (1481–1496 г.) входил в двойной титул рязанских епископов и оставался за ними до 1764 года⁴⁸⁶. Рязанской епископии в продолжение 500 лет принадлежал самый крайний юго-западный пункт Рязанской области – г. Елец в нижнем течении Быстрой Сосны, известный с 1147 г.; политически он был уступлен Москве, в церковном отношении остался за Рязанью⁴⁸⁷.

Рязянские епископы, удержавшие за собой юго-западные и северо-восточные пункты Муромо-Рязанской области с прибавлением Ельца, не оставляли Червленного Яра со всеми землями возле Хопра до Дону по Великую Ворону. Долго после ухода сарских владык к Москве никто не оспаривал у Рязани Червленного Яра. Тем не менее в рязанской архиерейской казне на всякий случай хранились подтвердительные грамоты митрополитов на спорные места. Они, как известно, пригодились чрез сто лет для уяснения прав рязанской кафедры против притязаний самого митрополита на г. Шацк. Скоро их еще пришлось развернуть. На Дону в царской вотчине построили г. Донков, в нем соборный храм Рождества Пресв. Богородицы с двумя приделами – один во имя Усекновения главы Иоанна Предтечи, другой во имя ап. Петра и Павла. Епископ рязанский Филофей (1562–1568) в 7071 г. (1563) велел освятить собор в новом городе и дал антиминс. После Филофея, лишенного сана, коломенский епископ Иосиф присвоил себе Донков и послал туда своих попов. Начав с донковского собора, он велел в городе ставить новые храмы, сам назначал туда священников. Сергий (1569–1573 г.), заступивший место Филофея, в поступке Иосифа коломенского увидел нарушение прав рязанского архиерея и в 7078 (1570) году донес царю Ивану Васильевичу, рассказав истории постройки города, собора и освящения храма. По челобитью Сергия рязанского царь потребовал от коломенского епископа жалованных грамот Димитрия Донского на право владеть г. Донковым, на которые, вероятно, ссылался Иосиф. Но таких грамот у него в казне не оказалось. Между тем челобитчик, в качестве доказательства своих прав на Донков, прислал государю списки с грамот великих князей Олега Ивановича (рязанского) и Владимира (пронского) епископу Василию, присоединив к ним списки с грамот митрополитов Максима Феогноста и Алексия. Рассмотрев дело, Грозный решил спор в пользу рязанской кафедры⁴⁸⁸. Думается, что г. Воронеж, построенный в 1586 г. на р. Воронеже и заново отделанный в 1671 г.⁴⁸⁹, бесспорно поступил в ведение рязанской кафедры. Напротив, города Тамбов на р. Цне и Козлов на р. Лесном Воронеже, построенные к 1636 г., нелегко достались ей. Тут столкнулись рязанский митрополит с патриархом и дело, кажется, не обошлось без митрополичих грамот на Червленный Яр. По крайней мере при Михаиле Феодоровиче для чего-то потребовалось списывать их и делать запрос о Червленном Яре. Должно-быть царю пришлось читать новые списки вместе с отказной сарайского епископа Софонии и сказкой козловского попа о Червленном Яре⁴⁹⁰. Это могло быть по случаю спора рязанского митрополита с патриархом из-за новых городов, построенныx при Михаиле Феодоровиче. Первоначально спор мог решиться к пользу патриарха. Действительно, Тамбов с Козловом два года (1644–1645) принадлежали патриаршей области⁴⁹¹. По смерти Михаила Феодоровича они поступили в ведение рязанских епископов. В 1655 году рязанский епископ Мисаил, с разрешения царя и патриарха, ездил по своей епархии в Шацк, Кадом и Тамбов крестить татар и мордву. После крещения 4200 душ, осталось некрещеных в Шацком и Кадомском уездах не менее 6000 человек. Ревностный проповедник в доношении об успехах проповеди среди мордвы и татар просил позволения снова отправиться в Касимов, Шацк и Тамбов⁴⁹² просвещать упрямых. Постоянные отлучки и миссионерские труды на восточной окраине мешали Мисаилу лично следить за всеми отправлениями церковной жизни внутри обширной епархии. В 1655 г. он послал из Москвы грамоты о роспопах к поповским старостам и приказным людям в Скопин, Романово Городище и Козлов⁴⁹³.

С колонизацией окраин Русского государства южная и юго-западная территория Рязанской епархии к половине XVII века успела значительно заселиться и застроиться городами. Города, тяготевшие к Воронежу, поступили в ведение Рязанской епархии. Тут явились Лебедянь (нач. XVII в.), Усмань (1646), ближе к Воронежу на р. Усмани городок Орлов, ныне село Воронежского уезда, Костенск и другие. К Козлову принадлежали пригороды Вельск, Сокольск (1648 г.), Чернавск, Доброе и Белоколодск⁴⁹⁴. Ниже Ельца на р. Сосне – стоял г. Талецкой (1636 г.)⁴⁹⁵.

В то время, как пределы Рязанской епархии на юго-востоке и юго-западе не только не сокращались, напротив расширялись, рязанская кафедра при всей энергии её владык охранять неприкосновенность своей прежней территории не могла удержать за собой одного важного пункта на северо-западе – г. Коломны⁴⁹⁶. Коломна, политически оторванная от Рязани после несчастной войны и жестокости московского князя Юрия Даниловича с Константином рязанским, сама сделалась центром епархиального управления. К ней потянули ближайшие примыслы рязанских князей на счет Чернигово-Северского княжества, ослабевшего после мученической смерти Михаила Всеволодовича (1246 г.). Рязанские князья не упустили случая воспользоваться слабостью соседей; они расширили свои владения до верховьев рр. Мечи, Зуши, Протвы и среднего течения Упы, где стоял г. Тула. Однако самые северные примыслы рязанских князей на счет чернигово-северских, отделенные естественной границей – р. Окой к новому центру политической жизни – Москве, не могли удержаться за Рязанью. Они скоро поступили в состав быстро усиливавшегося Московского княжества. Заметно, что рязанцы неохотно уступили свои приобретения. Они в 1353 г. нечаянно приступили к пределам Московского княжества и снова завладели бывшими черниговскими областями по р. Лопасне, отнятыми у них Иваном Калитой. Но победа была не полной и кратковременной⁴⁹⁷. Из духовного завещания Ивана Ивановича 1356 года видно, что московские владения опять увеличились Каширой, Боровском и др. местами, принадлежавшими Рязани⁴⁹⁸. Договорами московских князей с рязанскими (Димитрия Донского с Олегом Ивановичем 1381 г., Василия Димитриевича с Феодором Ольговичем 1402 и рязанского Ивана Феодоровича с Юрием Димитриевичем галицким 1433 против московского князя Василия Васильевича) определена граница Рязанской области с Московским княжеством. Она шла по р. Оке и левому притоку её Цне. Прежние рязанские места от Коломны вверх по Оке на московской стороне: Новый Городок (на р. Поротли), Лужа, Верея, Боровск и все другие места оставались за Москвой; места вниз по Оке от Коломны до р. Цны и от устья Цны к верховьям её на московской стороне отходили к Москве, на рязанской по левую сторону Цны – к Рязани. От Тулы великие московские князья отступились в пользу рязанских⁴⁹⁹. По договору (1483 г.) с Иваном III Тешилов, Венев и Ростовец поступили к Москве⁵⁰⁰.

Примыслы рязанских князей на юго- и северо-западе, эпизодически входившие в состав княжества, по церковным делам, несомненно, ведались рязанскими архиереями. С установлением северной границы по р. Оке, все, что лежало на московской стороне, отошло частью к митрополиту, частью в Коломенскую епархию. К последней отошла старая Кашира на московской стороне Оки, а уезд и новая Кашира на рязанской остались за Рязанью. Вероятно, поэтому Амвросий всех коломенских епископов называет «и каширскими»⁵⁰¹. Что отошло к Коломне из примыслов на рязанской стороне при образовании первоначальной территории новой епархии, сказать мудрено. Тот факт, что коломенский епископ Иосиф в 1570 г. пытается завладеть г. Донковым, может свидетельствовать, что его область заходила за реку Оку к верховьям Дона. Впрочем, в данном случае Иосиф едва ли не расчитывал воспользоваться междуархиерейством в Рязани, чтобы присоединить к своей кафедре новые города, даже чрезполосно. Есть свидетельства, правда, не документальные, что города, возникавшие в XVI и нач. XVII в. на юго-западной окраине Московского государства, севернее Донкова и ближе к Коломне, в районе старого Рязанского княжества, оставались за рязанской кафедрой. В ней некоторое время состояли города Дедилов, построенный в 1555 г. на месте древнего Дедославля для защиты рязанских краев от нападений крымского хана⁵⁰², Епифань (1576 г.)⁵⁰³ и Гремячий (1617 г.)⁵⁰⁴. Патриарх Филарет Никитич все три сравнительно новых города вместе с Тулой, Алексином и Веневым только в 1622 г. при коломенском епископе Рафаиле (1618–1652) перевел из Рязанской епархии в Коломенскую⁵⁰⁵.

Отделение шести городов значительно сократило северо-западную территорию Рязанской митрополии. Она отодвинулись к границам, установленным между Московским и Рязанским княжеством по договору с Иваном III в 1483 году, т. е. почти к тем местам, где были пределы рязанских владений в начале XIII в. без примыслов на счет чернигово-северских князей. Самые ранние документальные данные о полном составе Рязанской епархии, известные в печати, относятся к 1676 году. По окладным книгам рязанской кафедральной казны, писанным при м. Иосифе, в составе епархии значатся следующие десятины: 1) Иеревитская – в ней города: Михайлов, Печерники, Епифань, Богородицк, Гремячий и Зарайск; 2) Каменская – г. Пронск с уездом; 3) Старо-Рязанская – гг. Старая Рязань и Сапожок; 4) Ряжская – гг. Ряжск и Скопин; 5) Елатомская – г. Елатьма; 6) Шацкая – г. Шацк; 7) Кадомская – г. Кадом; 8) Козловская – г. Козлов, вероятно, с пригородами; 9) Тамбовская – г. Тамбов. Сверх того, некоторые города в окладных книгах значатся без распределения на десятины. Но они, подобно десятинам, составляли отдельные части епархии; 10) Муром с уездом; 11) Касимов с уездом; 12) Воронеж, Усмань, Романов, Елец, Лебедянь и Донков⁵⁰⁶. Епифань и Гремячий вторично поступили в Рязанскую епархию из Коломенской после собора 1674 года вместо Каширского уезда, отошедшего к Коломне⁵⁰⁷. В этом последнем была, так называемая, Тешиловская десятина. В 1664 г. поповский староста доносил рязанскому преосвященному Илариону, что в Тешиловской десятине Каширского уезда во многих приходах учинились скорби: ежедневно умирало в иных приходах по три, в других по 5–6 человек⁵⁰⁸. Богородицк, выстроенный край епифановских полей (1663 г.), – новый город; из-за него вышли неприятности у коломенского владыки с рязанским. В 1674 г. патриарх решил дело в пользу рязанского⁵⁰⁹.

Таким образом, за вычетом из Рязанской епархии городов, поступивших в состав её во второй половине XVII в., к концу первой половины XVII в. остается все-таки более двадцати городов. В общей совокупности они раскидывались на громадном пространстве, иные уходили в степь. Поэтому епархиальные границы рязанской кафедры в половине XVII в. можно показать только приблизительно. На севере граница шла по р. Оке, сворачивая к северу по направлению её притока Цны. С верховьев Цны, приближаясь к р. Клязьме, она подходила к Оке выше Мурома. Отсюда начиналась восточная граница, которую можно обозначить почти прямой линией чрез нижнее течение р. Мокши, восточнее Кадома, к устью Хопра и Вороны. Спускаясь к югу, по направленно к Дону, она переходила в южную границу. Дон с прилегающими к нему местами вверх по течению и вниз через реку Сосну, где стоял г. Елец, составлял юго-западную границу⁵¹⁰. Северо-западная граница от Ельца через верховья рр. Мечи, Дона и Прони, отделяя Михайлов к Рязани, шла на берега Оки по западной границе старого Каширского уезда и соединялась с северной поокской границей Рязанской епархии.

Рязанская епархия, как по своему пространству, так и по количеству церквей, была одной из самых больших. В 1679 г. по ведомости о богаделенном сборе в ней значилось 1221 церковь. Из всех епархий только в Новгородской показано на шесть церквей больше – 1227⁵¹¹. Комбинации при замене одних областей другими после 1622 г. слишком мало отражались на пространственном изменении рязанской епархиальной территории. Открытие в 1682 году двух новых епархий – Воронежской и Тамбовской в области рязанских владык заметно изменило и сократило пределы её. Но и после того Петр Великий с полным правом мог сказать: «Рязанская епархия не скудна»⁵¹². В ней осталось 955 церквей⁵¹³.

О Коломенской епархии, выделенной из Рязанской и неприятной соседке сначала рязанских архиереев, потом патриархов, сказано много попутно. Она учреждена в половине XIV в., около 1350 г. На погребении митр. Феогноста в 1353 году, вместе с Алексием владимирским и Афанасием волынским, присутствовал коломенский епископ Афанасий. При этом печальном торжестве впервые у летописцев упоминается коломенский епископ⁵¹⁴. Несомненно, что коломенская кафедра явилась в последние годы жизни дряхлого старца м. Феогноста и при жизни вел. кн. Симеона Ивановича, скончавшегося вслед за митрополитом⁵¹⁵. Старец митрополит, не будучи в состоянии единолично управлять русской митрополией, наместником во Владимир назначил своего преемника епископа Алексия, а по близости к Москве поставил себе помощника в лице епископа с кафедрой в Коломне. Иного выбора городов для кафедр не могло быть. Владимир оставался стольным городом. Рязанская Коломна во главе 26 городков, по смерти Калиты в 1341 г., по грамотам 1328 г. досталась старшему сыну Симеону, занявшему после отца вкликокняжеский престол⁵¹⁶. Три иерарха, явившиеся одновременно в области московского князя, владевшего Владимирским великокняжеским престолом, находились в самых близких отношениях между собой. Теснейшая иерархическая связь объединяла разрозненные области и прикрепляла их к новому центру русской церковно-государственной жизни. Едва ли не тут кроется причина того, что рязанские владыки, сохраняя неприкосновенными пределы своей епархии, не могли отстоять г. Коломны, исконной рязанской провинции. Быть может они пытались, но потерпели неудачу, и в наказание чуть было не лишились Червленного Яра. Только м. Алексий в вознаграждение за потери на северо-западе навсегда утвердил за ними спорные земли. Но это только догадка. Она вероятна, нужно лишь иметь в виду политику Москвы, употреблявшей самые разнообразные меры к возвышению Московского княжества. По смерти м. Феогноста, с перенесением митрополичей кафедры во Владимир, тамошнее наместничество прикрыто и не виделось нужды назначать туда особого епископа. У митрополита в лице коломенского архиерея всегда готов был помощник и временный заместитель. Москва не оставалась без иерарха ни во время долгих отлучек и поездок митрополитов то в Орду, то в Константинополь за поставлением, ни во время обзора митрополитами отдаленных западных областей в тяжелые годы борьбы за единство русской митрополии, ни после смерти первенствующего иерарха. Коломенский епископ имел свою кафедру всего во 100 верстах. Полагают даже, что он первоначально жил в Москве. Это очень вероятно. В житии св. Стефана пермского коломенский епископ Герасим прямо назван митрополичим наместником на Москве. Он, по смерти м. Алексия (1378), когда еще не приезжал новый митрополит (Пимен), управлял делами митрополии⁵¹⁷.

Коломенские владыки, с переселением сарского и подонского епископа на московские крутицы, утрачивают значение помощников и митрополичих наместников по управлению митрополией. Такое значение перешло к пришельцам, и старые заместители митрополитов становятся преимущественно, если не исключительно, епархиальными архиереями.

Как велика была первоначальная область самостоятельной коломенской кафедры, не только документальных, даже случайных указаний не удалось встретить. Поэтому приходится говорить по догадкам. Ей принадлежали области по московскую сторону р. Оки в окрестностях Коломны, к востоку до р. Цны, к западу до Лопасни. Политическая зависимость Коломны и областей по р. Лопасне, где стояла старая Кашира, не оставляет никакого сомнения в принадлежности их к коломенской кафедре. Это тем вероятнее, что вторичное присоединение лопаснинских областей к Москве совпадает со временем учреждения кафедры. В завещании вел. князя Ивана Ивановича, писанном в 1356 г., названы лопаснинские волости; Кашира названа в числе коломенских областей между Каневым и Гжелью⁵¹⁸. Поэтому Амвросий в истории иерархии не без оснований мог сказать, что коломенские владыки всегда именовались «коломенскими и каширскими», вернее – имели право называться так. В документах, как известно, полный титул коломенских владык встречается довольно поздно – со времени Стоглава, когда область их ведения несомненно перешла на рязанскую сторону Оки.

Коломенская епархия, образованная первоначально на территории Рязанской епархии, и впоследствии расширялась на счет её же. В самом начале XVII века все пространство от Упы, Осетра до Протвы состояло в Коломенской епархии. Так далеко и быстро расширилось ведомство её кафедры в 1622 году после присоединения к ней от Рязанской епархии городов: Тулы, Алексина, Венева, Дедилова, Епифани и Гремячего⁵¹⁹. До этого времени (к половине XVI в.) территория Коломенской епархии успела перейти за Оку и расширялась за счет земель старой Чернигово-Северской области, но независимо от рязанских примыслов. Она росла в уделах потомков Михаила Всеволодовича черниговского, поступивших от Литвы на службу к московскому князю Ивану III. Тут в самых верховьях р. Оки в 1565 г. явился г. Орел, южнее в 1594 г. Кромы⁵²⁰. Не теперь только, но и после верховья Оки с городами Орлом и Кронами составляли самую юго-западную часть Коломенской епархии.

Коломенская епархиальная территория, определившаяся в половине XVII века, оказалась довольно устойчивой. В 1658 г. ее составляли 11 городов, находящиеся ныне в четырех губерниях – Московской, Рязанской, Тульской и Орловской, таковы: 1) гор. Коломна – 9 церквей в городе, 12 – на посаде и 27 – в городской уездной десятине (лл. 272–278)⁵²¹; 2) г. Кашира – 6 церквей, в каширской городской десятине – 10 церквей, в Малинской десятине – 17 с приделами, в Песоченской – 12 церквей, Брошевской – 13 и Зарецкой – 21 церковь (лл. 281–296); 3) г. Тула – соборная церковь с приделом, на посаде – собор с приделом и монастырь Обретения Честной Главы Иоанна Предтечи, всего 26 церквей, в Тульском уезде – в Заупском стане с селами – 16 церквей, в Заострожском стане – 6 церквей, в Нюховском – 15 церквей, в Старогородищенском – 3 церкви, в Верхошевском – 4 церкви, в Рославском – 2 церкви, Теплом – 2 церкви, Колоденском – 1 церковь (лл. 297–309, 312), Соловского уезда – в Корницком стане – 4 церкви, в Засолоцком – 7 церквей, в Псовском – 1 церковь (лл. 310–311)⁵²²; 4) г. Дедилов – в городе и на посаде с приделами – 8 церквей, в уезде – 9 церквей (лл. 313–315); 5) Венев (Городенск) с 5 церквами в городе и 2 в уезде (лл. 316–317); 6) г. Гремячий – 6 церквей (лл. 317–318); 7) Епифань – 4 церкви, в числе их одна – Троицкая в Голисской слободе, другая Георгиевская в Стрелецкой (л. 318); 8) Крапивна (изв. 1571 г.) – 5 церквей в городе и 4 в уезде, на посаде безданная церковь к Троицком монастыре (лл. 322–324)⁵²³; 9) Ефремов – городских 5 церквей, в уезде – 13 и 3 часовни (лл. 318–322); 10) г. Орел – в городе – 5 церквей, в уезде 2, в станах: Корчаковском – 5, Тайчуковском – 2, Неполоцком – 1 церковь и две часовни, Мокронском – 2, Каменском – 5 церквей и 2 часовни (лл. 324–328); 11) Кромы – 8 церквей с церковью Николая Чудотворца на Щиру, в станах: Речицком – 5 церквей, Добренском – 2 церкви и 2 часовни (лл. 329–333)⁵²⁴. Перечисленные церкви, за самым малым исключением, были данными и стояли с пением, т. е. при них были причты и совершалось богослужение.

В Коломенской, как и в других епархиях, одне церкви стояли исстари, другие строились вновь, третьи, напротив, пустели и оставались без пения. На месте храмов и причтовых земель образовывались пустовые церковные земли, а стоявшие на них церкви назывались запустевшими. Таких земель и храмов везде было достаточно. В частности, в Коломенской епархии во всех 11 городах и уездах запустевших церквей в 1658 г. насчитывалось до ста⁵²⁵. Число всех жилых и пустых церквей с приделами и часовнями к 1658 г. в ней было более 400.

Коломенская епархия чрезполосно раскидывалась от истоков Цны и Лопасни до верховьев Оки и Мечи, занимая довольно обширное пространство. Однако она никогда не доходила до таких размеров, какой представлял ее Алеппский архидьякон Павел, бывший в Коломне по дороге в Москву (1655–1656 гг.). Ему наговорили, и он поверил, что коломенской кафедре принадлежало более 15 городов, одинаковых с Коломной, которую архидьякон сравнивал с Эмессой⁵²⁶. На самом деле в ней было всего 11 городов. Район их, подобно территории сместной Крутицкой епархии, не широкой, но длинной полосой тянулся от северо-востока к юго-западу. К востоку лежали города Рязанской епархии, к западу преимущественно Крутицкой, отчасти Суздальской. Пограничными городами Коломенской епархии были: на севере Кашира и Коломна, на востоке Гремячий, Епифань и Ефремов, на юго-западе, чрезполосно с Крутицкой епархией в верховьях Оки, Кромы и Орел. Территориальные границы её можно указать в самых общих чертах. На востоке линия от верховьев Цны чрез Оку, Проню и верховья Дона на р. Мечу, на юго-западе в отдаленной части по верховьям Оки шла сместная граница Коломенской и Крутицкой епархий. На северо-западе Коломенская епархия не шла на левый берег Оки. Там стояли приокские города Суздальской кафедры – Калуга и Таруса.

Суздальская епархия, отделенная в 1214 г. от Ростовской по чисто политическими расчетам с именем Суздальской и Владимирской, в половине XVII в. мало походила на прежнюю великокняжескую епархию. её владыки Филарет, Стефзан и Маркелл (1656–1680 гг.), особенно последний, не могли говорить подобно первому суздальскому епископу Симону (1215–1226): «кто не весть мене грешнаго епископа Симона и сея соборныя церкви красоты Владимирския и другия Суздальския церкви, юже сам создах? Колико же имеета городов и сел и десятину собирают по всей земле той и тем всем владеет наша худость»⁵²⁷.

Начальная история Суздальской епархии сложна и судьба её иерархии непостоянна. В 1214 г. по просьбе владимиро-суздальского великого князя Юрия Всеволодовича II митрополит поставил Суздалю и Владимиру отдельного от Ростова епископа Симона. Симон начал собой ряд суздальских и владимирских владык⁵²⁸. В 1227 году поставлен преемник Симону Митрофан, назначенный в Суздаль, Владимир и Переяславль (Залесский). Митрофан мученически скончался во время нашествия Батыя и опустошения Владимира⁵²⁹.

При назначении епископа Митрофана, летописец называет три центральных пункта Владимиро-Суздальского княжества и Суздальской епархии. Конечно, к трем главным городам тяготело много менее важных и более отдаленных от стольного города Владимира и кафедрального Суздаля. Из этих последних называют только некоторые города. Одни называют Юрьев-Польский и Тарусу⁵³⁰, другие Кострому и Галич⁵³¹. К ним нельзя не прибавить Н. Новгорода, основанного в 1221 году самим Юрием Всеволодовичем на устье р. Оки⁵³². На юго-западе Таруса с р. Окой, несомненнее Москва с р. Москвой, на западе Тверь и Зубцов с Волгой, на сев.-западе Переяславль Залесский с р. Трубежем, на сев.-востоке Галич (Мерский) с р. Унжей, на востоке Н. Новгород с Окой и Волгой, на юго-востоке Владимир с бассейном р. Клязьмы – во внутреннем районе заключали немалое пространство и давали полное право Симону гордиться обширностью своих владений. Внутри соединительной линии пограничных суздальских городов стояло еще много населенных пунктов. Помимо Суздаля, Костромы, Юрьева Польского, тут известны на р. Клязьме Гороховец (1239 г.), Стародуб (1218 г.) и Дмитров (1183 г.), на Волге выше Новгорода Городец-Родилов (1171), Унжа на р. Унже, Боголюбов на р. Нерли к сев.-востоку от Владимира и некот. другие⁵³³.

Образование самостоятельной Тверской епископии, несомненно, отразилось на убыли территории Суздальской епархии. От неё должна была отделиться самая западная часть в верховьях Волги.

С переходом митрополитов на северо-восток начинается новый и очень смутный период в истории Суздальской епархии. Явившийся во Владимир м. Максим сел (1299 г.) во Владимире, Суздале и Нижнем-Новгороде с прилегающими странами, а тамошнего епископа Симеона перевел в Ростов⁵³⁴. Митрополиты, взяв в свое ведение Владимиро-Суздальскую епархию, долго не назначали особого епископа в Суздаль. Сами они скоро переселились в Москву и всецело действовали в интересах молодого княжества. Старые князья понимали значение и образ действий митрополитов. Лучше всех это понимали суздальские князья. Их княжество, оставаясь без иерарха, много теряло сравнительно с другими. Почти через 50 лет они возбудили вопрос о восстановлении епископской кафедры в Суздале. Митрополит уступил их требованию; он назначил (1347 г.) епископа Нафанаила, но только в один Суздаль⁵³⁵. После Нафанаила туда поступил Даниил. Даниил святительствовал не долго. У него вышли неприятности с князем. Владыка, поставленный на бедную кафедру, стал просить деревень у своего князя Александра, но князь отказал. Разобиженный начал запрещать бояр и не пускать их в церковь; за это сам был запрещен высшей властью. В 1351 г. погорячившийся князь понял свою ошибку. По его просьбе митрополит разрешил Даниила, но тот не остался управлять епархией и удалился на покой⁵³⁶. Третий суздальский епископ Алексий (1363–1365 г.) стал было называться суздальским, нижегородским и городецким. С титулом, объединявшим главные города Суздальского княжества, он открыл свои действия в пользу тамошнего князя Димитрия Константиновича, отправившись с ним добывать старший нижегородский стол, занятый Борисом. История этого добывания известна; известно и то, что епископ Алексий лишен был права заведывать Н. Новгородом и Городцом⁵³⁷. На место Алексия, пробывшего на суздальской кафедре не более трех лет после долгого промежутка, также не сразу назначили епископа. Обстоятельства помогали митрополиту удерживать за собой Суздальское княжество. Суздальский князь Димитрий Константинович успел помириться с московским и породниться, выдав за него дочь свою Евдокию (1365 г.)⁵³⁸. Между родственниками, даже друзьями, не могло возникнуть никаких недоразумений по церковно-епарxиальному управлению и пока не представлялось надобности в особом епископе для Суздаля. Но так не могло оставаться навсегда. Митрополит Алексий становился стар, дела в западной половине митрополии осложнялись; Ольгерд не оставлял своего проекта об учреждении особой митрополии, в которую должно было войти Нижегородское княжество; Галиция отделилась (1371 г.) в особую митрополию; патриарх стал укорять м. Алексия за непосещение западных епархий и советовал ему не забывать православных в Литве; приезжал следователь Киприан, произведший следствие далеко не в пользу святителя Алексия. При таких обстоятельствах чрез 10 лет после Алексия в 1374 году в Суздаль назначен Дионисий из архимандритов нижегородского печерского монастыря; но опять-таки в один Суздаль⁵³⁹. Управление Нижним Новгородом и Городцом, по-прежнему, поручено было суздальскому владыке. По смерти м. Алексия (1378 г.), при самых сложных замешательствах в истории русской митрополии, Дионисий, противник назначения Митяя на митрополию, не сдержал обещания, данного великому князю Димитрию Ивановичу за порукой игумена Сергия Радонежского. Он не вытерпел недели после отъезда архимандрита Митяя в Константинополь за поставлением в митрополиты «и побеже к Царьграду из своей епископии из Новгорода Нижняго». Летопись не сказывает, зачем побежал Дионисий суздальский в Константинополь, однако по ходу дела видно, что ему, бывшему наместнику и экзарху митрополита, не хотелось уступить митрополии Митяю, как раньше не хотелось признать последнего митрополичьим наместником в Москве⁵⁴⁰. В 1382 году Дионисий возвратился из Царьграда в Суздаль на свой стол, только не митрополитом, а архиепископом суздальским, нижегородским и городским, выпросив (по летописи исправил) себе епископию у преосвященного патриарха Нила. Патр. Нил, не имея возможности назначить Дионисия митрополитом, все-таки отличил его перед прочими епископами на Руси титулом архиепископа, кресчатыми ризами, стихарем с источниками и, таким образом, совне почти уравнял с митрополитом⁵⁴¹. В Константинополе Дионисий получил особую грамоту на звание архиепископа вместе с правом самостоятельно владеть и управлять Н. Новгородом и Городцом. Не далее, как через два – три года Дионисий, по желанию Димитрия Ивановича Донского, но без согласия киевского князя Владимира Ольгердовича, получил митрополию, хотя управлять митрополией ему не пришлось. Как известно, на обратном пути из Константинополя в Москву его схватили в Киеве, заключили в тюрьму, где он и скончался в 1384–1385 г.⁵⁴².

Преемник Дионисия Евфросин (1389–1407), заручившись патриаршей грамотой (1389 г.), также удержал за собой на некоторое время титул и города. При нем пали остатки Суздальского княжества. Сын и преемник Донского Василий Димитриевич (1389–1425) в самом начале княжения купил ярлык на Нижегородский удел, который выпросил было себе Борис Константинович городецкий. По этому ярлыку московский князь в старой области суздальских князей, кроме Нижнего, приобрел Городец, а поблизости к Москве – Тарусу⁵⁴³. Митрополит Киприан, при содействии князя, основываясь на том, что суздальские влыдыки управляли Нижним Новгородом только в качестве митрополичьих экзархов или наместников, навсегда закрепил Нижний Новгород и Городец за своей областью. Последующие суздальские владыки, начиная с Митрофана II, назначаются в один Суздаль и, кажется, вместе с коломенскими епископами становятся опять пособниками митрополита по управлению русской церковью и значительно разросшейся митрополичьей епархией. Известно напр., что больной Киприан, стоявший на краю могилы, позаботился лично заместить обе кафедры, управляемые его пособниками. Во избежание столкновений, для облегчения своих трудов, митрополит Киприан, по-видимому, еще при жизни Евфросина, тягавшегося с ним из-за Нижнего Новгорода и Городца, в 1406 году на суздальскую кафедру назначил Митрофана; двумя неделями раньше он поставил в Коломну епископа Илариона⁵⁴⁴. Оба епископа присутствовали при погребении Киприана (1407 г.), как прежде в погребении Феогноста участвовали его ближайшие помощники – наместник Алексий владимирский и Афанасий коломенский. (Даниил суздальский жил на покое и его заменил, случившийся в Москве, Афанасий волынский)⁵⁴⁵. Суздальские епископы и позже очень близко стояли к митрополиту; один из них Авраамий ездил с Исидором на Флорентийский собор⁵⁴⁶. При окончательном разделении русской митрополии на две – Московскую и Киевскую, после епископа Филиппа суздальскую кафедру занимают один за другим сторонники Москвы – брянские и черниговские епископы Евфимий и Феодор; оба не пожелали оставаться в ведении киевского митрополита⁵⁴⁷. Получив подручную для московского митрополита кафедру, они могли быть полезными Москве.

Со времени епископа Филиппа, возведенного (1464 г.) на Московскую митрополию, идет непрерывный ряд суздальских архиереев. В каких отношениях они стояли к митрополитам и с которых пор сделались вполне самостоятельными – сказать мудрено⁵⁴⁸. Еще мудренее определить территории Суздальской епархии не только в XIV веке, самом смутном в её истории, но и позже – в XV, даже XVI вв. Данными являются только титулы суздальских владык⁵⁴⁹. Но и по титулам можно узнать не много. Можно узнать, что суздальской кафедре, кроме Суздаля, принадлежали города Таруса и Калуга (1389 г.)⁵⁵⁰. Оба города стояли при р. Оке на большом расстоянии от кафедрального города Суздаля. Не известно, что связывало эти разрозненные местности. Старые города, известные довольно поздно в составе Суздальской епархии, все почти лежали близ Тарусы и Калуги. Эти позднейшие сведения о составе епархии ограничиваются краткой заметкой Анании Феодорова, ключаря суздальского собора половины XVIII века в его «Соображениях о городе Суздале», именно: «в Суздальской епархии много лет были города: Таруса, Калуга, Оболенск (изв. 1368), Алексин (1348 г.), Малый Ярославец (1410 г.), Тульская припись и проч. Эти города взяты в бывшую патриаршую область, при патриархе Иоасафе в 1668 году, а к Суздалю вместо них дан Юрьев Польский, после чего в Суздальской епархии оказалось три города: Суздаль, Шуя (изв. 1539 г.) и полученный в обмен Юрьев-Польский»⁵⁵¹. Таким образом в половине XVII в. в Суздальской епархии, по-видимому, было два территориальных центра – один около Суздаля с Шуей, другой около Тарусы с Калугой. Разрозненные пункты, самое позднее, с конца XIV века остались за Суздальской кафедрой. Нужно думать, что суздальские владыки в качестве ближайших помощников митрополита, никогда не переставали заведывать ближайшими к Москве юго-западными пограничными (для начала XV в.) пунктами Московского государства. В этих пунктах стояли города Таруса, Калуга, Оболенск, Алексин, Малый Ярославец и Тульская припись. Иначе трудно объяснить, как суздальская кафедра удержала за собой столь отдаленные места при напоре со всех сторон новых и старых епархиальныx территорий. Приокские города Суздальской епархии в XVII в. оказались оазисом в патриаршей области и среди епархиальных территорий старого митрополичьего помощника коломенского владыки и нового крутицкого. Города Алексин и Малый Ярославец с уездами являются смесными с патриаршей областью.

Из самого общего обзора территории Суздальской епархии видно, что она в половине XVII в была довольно обширна и крайне разбросана. Северный город Шуя находился в среднем течении р. Тезы – левого притока Клязьмы, юго-западные города, расположенные в бассейне верхнего течения р. Оки, выше города Коломны, лежали – Таруса, при впадении р. Тарусы в Оку, Оболенск несколько севернее на р. Протве, Калуга при р. Оке и Яченке, еще севернее Малый Ярославец. Все города стояли по левую сторону Оки, и только смесный Алексин заходил на правой берег. После обмена городами и областями с патриархом у суздальской кафедры, как значится в ведомости о богаделенном сборе за 1679 год, осталось 402 церкви⁵⁵². В это число поступило 85 церквей Юрьево-Польской десятины и 20 церквей Суздальского уезда – всего 105 церквей⁵⁵³; следовательно, до обмена городами суздальских и шуйских церквей было 297. Вместо 105 церквей Стефан отдал значительно больше. Он отдал в Калуге с уездом 30 церквей и два безданных монастыря Рождества Христова и чудотворца Лаврентия; в Мало-Ярославецком уезде – 32 церкви, в г. Оболенске – 2 церкви, в уезде – 18 церквей; Тарусу с 23 церквами, Алексинского уезда – 32 церкви, Тульского – 12 церквей, Медынского – 3 церкви, всего 156 церквей⁵⁵⁴. Стало быть, до обмена в начале второй половины XVII к. в Суздальской епархии насчитывалось около 450 церквей.

***

Города Крутицкой митрополии, Коломенской епископии и отчасти Суздальской епархии в совокупности по своему географическому положению врезались с запада в епархию патриарха и отделяли центральный пункт патриаршего управления – Москву от новых, все увеличивающихся пределов его области на юге. Среди городов Крутицкой, Коломенской и Суздальской епархий затеривались патриаршие города Серпухов, Алексин, Мосальск и некоторые другие. Понятно, что подобное явление не могло не затруднять патриаршего епархиального управления. Неудобства были слишком ясны. Помимо этого, существование в Москве двух самостоятельных архиерейских кафедр – патриаршей и крутицкой, будучи явлением антиканоническим, не всегда было приятно патриархам. Крутицкие митрополиты, пользуясь привилегией блюстителей патриаршего престола и близостью к царям, при случае завладевали тем, что по праву принадлежало патриарху. Они приписали к своей кафедре в Москве два монастыря – Даниловский и Покровский, и также московскую загородную десятину от Звенигородской по Боровскую дорогу⁵⁵⁵. Как бы соревнуя с патриархом, сарайские владыки могли встать и действительно становились к нему во враждебные отношения.

В 1652 году патриаршество занял Никон. Не в натуре Никона было терпеть хоть подобие какого-нибудь совместительства, тем более соперничества. Патриарх серьезно задумался и решил прекратить аномалию территориального и административного устройств соседних епархий. Он решается уничтожить соседние кафедры, чтобы присоединить территории их к своей области. Задумав править русской церковью единолично, он не видел надобности в помощнике в лице сарского и подонского митрополита.

Мысль о закрытии кафедры Сарской и Подонской (Крутицкой) митрополии близ Москвы посредством вывода её на прежнее место на Дон, где в новопостроенных городах поселилось много выходцев из юго-западной России, п. Никон в первый раз изложил в 1655 году в настольной грамоте, выданной митрополиту Питириму. Грамотой Питирим назначался на сарскую и подонскую кафедру, но не на ту, что была около Москвы. В грамоте патраиарх заявил, что Питирим поставлен в митрополита «градом Сары и по Дону», и вместе с тем прибавил: «должен убо есть сей митрополит сарский и подонский показать послушание и, отшед в прилучившуюся ему святейшую митрополию, держати ю со всею областью её и всеми прилучившимися ей изначала пределы и весьми»⁵⁵⁶. Патриарх решился сделать это при назначении Питирима, так как видел в нем своего соперника. Таковым Питирим и оказался. По словам преосв. Платона, Питирим в угождение царю и боярам много противоборствовал на патриарха Никона⁵⁵⁷. В борьбе за право жить и действовать в Москве столкнулись два сильных характера. Будучи еще архиепископом Новоспасского монастыря в Москве, Питирим сумел понравиться всем и попал в митрополиты крутицкие. Чувствуя под собой твердую почву, не смотря на грамоту патриарха, он не ушел из Москвы «в прилучившуюся ему святейшую митрополию с прилучившимися ей изначала пределами и весьми», но остался жить в Москве, где пережил самого патриарха. Все вышло не без поддержки сильных людей, понимавших планы Никона. Сделавшись митрополитом, Питирим еще больше заручился расположением государя и бояр, особенно во время похода против шведов, куда отправился вместе с ними почти тотчас после своего назначения на кафедру⁵⁵⁸.

Таким образом патриарху не удалось в 1655 г. перевести крутицкого митрополита на Дон и присоединить его епархии к своей области, с прямой целью округлить свои владения и остаться одному в Москве.

Вместо этого, конечно, не без связи с отказом Питирима ехать на Дон, при Никоне в 1656 г. по переписным книгам Белгородской десятины в патриаршую область включена целая группа новых городов в Слободской Украине, таковы: Чугуев с 4 церквами, в уезде церковь с приделом и часовня; г. Карпов с 8 церквами и в уезде 2 церк., 2 час.; г. Хотмыжск с 3 церк. и в уезде 4 ц., 2 ч.; г. Обоянск с 2 церк., в уезде 6 церквей и 3 часов.; г. Вольный в городе, посаде и уезде по церкви, всего 3 церк.; г. Алешня с 3 церк. в городе и на посаде⁵⁵⁹. Вскоре по присоединении этих городов была произведена ревизия. Ревизоры нашли при прежних церквах еще 32 придела; они же приписали к патриаршей области два новых города – Каменный с двумя церквами в городе и на посаде и Недригайлов с одной церковью. Всего в Слободской Украине приписано к патриаршей области 8 городов с уездами, в них 39 церквей, 33 придела и 8 часовень⁵⁶⁰. Восемь новых городов несколько отодвинули южную часть её территории в глубь степи. Вместо Волуек самым южным стал г. Чугуев в среднем течении северного Донца. На том пока, но ненадолго, остановился рост патриаршей области.

Москва занимает первое место в числе патриарших городов и была главным и центральным пунктом всей области. В ней в 1658 г. показано данных церквей: в Китае-городе – 29 с приделом, в Белом городе – 87 с 5 приделами, в Земляном городе – 58, в Замоскворечье – 40, за Земляным городом – 28, всего 242 данных церкви и 6 приделов. В Московском уезде в десятинах: Пехрянской 71 ц. и 14 прид; Вохонской – 39 ц. и 11 прид.; Радонежской – 25 ц. и 10 прид., Селецкой – 22 церк. и 8 прид., Загородской – 62 ц. и 23 прид., Хатунской – 18 ц., всего в московских десятинах – 287 цер. и 65 прид. В городах и уездах нынешней Московской губернии: в г. Дмитрове и Дмитровской десятине 71 ц. и 7 пр., в г. Звенигороде и десятине 13 ц., в Сурожской дес. – 19 ц. и 6 пр., в г. Рузе и десятине – 21 ц. с приделом, в г. Волоколамске и уезде – 18 церк. с приделом, в г. Можайске и уезде 19 церквей с приделом, к г. Серпухове, в Серпуховской и Щитовской десятинах – 33 церк. с приделом; во Владимирской губ.: в г. Владимире – 17 ц., во Владимирском уезде – 124 церк. с приделом, в Медушской дес. 95 ц. и 7 прид., в Переяславле-Залесском и десятине – 205 ц. и 9 пр; в г. Гороховце и уезде – 28 ц. и 9 придел.; в г. Юрьеве-Польском и уезде – 86 ц. и 3 пр.; в Нижегородской губ.: в г. Нижнем-Новгороде и посаде – 22 ц., в уезде – 37 ц. и 3 прид., в Закудемском стане – 188 ц. и 56 пр., в г. Арзамасе и дес. – 165 ц. и 2 пр., в г. Балахне и Балахонской десятине – 50 церк. и 9 пр.; в Костромской губ.: в г. Костроме и дес. – 90 ц.; в Луговой дес. – 199 церк. с приделом, в г. Кинешме и десятине 18 ц., в г. Лухове и Луховской десятине – 33 ц. с прид., в г. Юрьевце-Повольском и десятине – 93 ц. и 31 придел, в Плесе и Плесской дес. – 176 ц. и 15 прид., в Галиче и Галицкой десят. – 33 ц., в Окологородской волости – 3 ц. с приделом, в Мирохановском стане – 19 церк. с приделом, в Тушебинском стане – 18 ц. и 6 прид., в г. Соль Галиче и Солигаличской дес. – 25 ц. и 8 пр., в г. Парфеньеве и в Парфеньевской осаде 16 ц. и 5 пр., в г. Кологриве, его посаде и уезде – 89 ц. и 12 прид., в г. Унже и Унежской осаде 31 ц., 6 пр.; в Ярославской губ.: в Карашской волости Ростовск. уез. – 8 церв.; в Пошехонской десятине – 28 ц. с приделом; в Новгородской губ.: в Белозерской десятине – 29 ц. и 2 прид. В Архангельской губ.: в десятинах Пинежской и Кеврольской с Важским уездом, Холмогорским островом и г. Архангельском – 63 ц. с приделом.; в Вятской губ.: в Вятской десят. с г. Хлыновым и уездом – 49 ц. с приделом, в г. Слободском и уезде – 12 ц., в г. Шестакове – 3 ц , в г. Орле – 4 ц., в г. Котельниче и уезде – 35 ц. с приделом, в Кайгородской десятине с Кайгородом, посадом и уездом – 8 ц.; в Пермской губ.: в Пермском у. в вотчинах Строгоновых и Пыскорского монастыря – 17 церк. и 3 прид.; В Казанской губ.: в г. Ядрине – 2 ц.; в Симбирской губ.: в г. Симбирске и уезде 18 церк. и 3 часовни, в г. Корсунове и уезде 29 цер. с часовней, в г. Атемаре и уезде 13 ц. с приделом, в г. Алатыре и уезде – 65 церк. и 2 прид., в г. Курмыше и десятине – 18 ц. и 2 прид.; в Пензенской губ.: в г. Верхнем Ломове – 2 ц., в Ниж. Ломове – 10 ц., в Тамбовской губ.: в г. Темникове и уезде – 40 ц. с приделом; в Воронежской губ.: в г. Яблоновом с уездом – 12 ц., 9 прид. и 3 часовни, в г. Верхососенске – 4 ц. с приделом и часов., в г. Ольшанске с Черкасской слободой – 4 ц. и 6 прид. и 3 час., в г. Коротояке с Казачьей и Черкасской слободами – 6 ц., 5 прид. и 4 часовни, в г. Валуйках с уездом – 9 ц., в г. Усерде с уездом – 8 церк.; в Курской губ.: в Курской дес. с г. Курском, подгородным станом и уездом – 54 ц., 8 прид. и часовня; в г. Осколе (Старом) с уездом – 18 ц. и 2 прид.; в г. Цареве Алексееве «что пишется Новый Оскол» с уездом – 10 ц., 14 прид. и часовня; в г. Короче с уездом – 8 ц., 5 пр. и 2 час.; в Белгородской дес. с г. Белгородом, посадом и уездом – 27 и 2 прид. и часовня, в Рыльской дес. с г. Рыльском и уездом – 39 ц. и 2 час.; в Путивльской дес. с г. Путивлем и уездом 37 ц. и 5 часовень; в Орловской губ.: в Брянской десятине с г. Брянском и уездом – 90 ц., 15 прид. и 2 часов.; в Карачевской дес. с г. Карачевом и уездом 29 ц. и 5 прид.; в г. Волхове и посаде – 3 ц. и 3 пр., в Севской десятине с посадом Севским и селами – 69 ц. и 5 пр.; в Трубческой дес. с г. Трубчевском и уездом – 16 ц. 4 ч.; в Калужской губ.: в г. Боровске, Перемышле, Вышгороде (нынешнее село Верейск. у. Моск. г. на р. Протве – географ. словарь Щекатова I, 1251. П. Семенова, I, 579), Малом Ярославце и Алексине (Тульской губ.) – 20 ц. и 2 пр., в Боровской дес. – 50 ц. и 15 прид., в Малоярославецкой дес. 48 ц. и 7 прид., в Мосальске и уезде – 15 ц. В Тверской губ.: в Ржево-Володимирской дес. с г. Ржевом, его уездом, церквами «около Осташкова» и Осташковским уездом – 34 ц., в Кашинском уезде в с. Горицах и Стоянце – 3 ц.; в Псковской губ.: в Торопецкой дес. с г. Торопцем, его посадом, уездом Торопецким и Великолуцким – 53 ц. и 2 прид. Всего в двадцати означенных нынешних губерниях патриаршей области принадлежало 66 городов с уездами и селами; в них было 3651 ц., 394 прид. и 33 часовни, в которых, т. е. часовнях, за неимением настоящих церквей, отправлялось богослужение для местных жителей. Тридцать девять из перечисленных городов значатся в жалованной грамоте 1625 г. п. Филарету, подписанной царем Алексеем Михайловичем на имя п. Никона; остальные города, числом 27, приписаны после выдачи грамоты п. Филарету⁵⁶¹.

К ним нужно прибавить восемь новых украинских городов в Курской и Харьковской губ., причисленных вновь в 1656 г.⁵⁶².

***

Решение вопроса об открытии новых епархий и упорядочении епархиальных территорий на соборах 1657, 1667 и 1674 гг.

I. Собор 1657 г. Восстановление XIII – Смоленской епархии; XIV – открытие Вятской епархии и перевод коломенского епископа Александра на тамошнюю кафедру. Временное прикрытие Коломенской епархий (1657–1667 гг.) и присоединение её территории к патриаршей области. Неосуществившийся проект прикрытия Сарской или Крутицкой митрополии с переводом м. Питирима на украину во вновь открываемую Белгородскую епархию.

II. Недостатки церковной жизни и епархиального управления на Руси в полов. XVII в. Собор 1667 г. с приезжими восточными патриархами. Проект об открытии новых епархий и введении епархиального митрополичьего окружного управления в Русской церкви. Открытие XV – Белгородской епархии и восстановление Коломенской. Присоединение новых юго-восточных городов к патриаршей области. Открытие XVI – Нижегородской епархии (1672 г.).

III. Епархиальная подведомственность кафедральных вотчин и монастырей. Собор 1674 г. Распределение уездов по епархиям, соответственно уездным границам по писцовым книгам так, чтоб уезды полностью входили в состав епархии. Количество церквей по епархиям в 1679 году.

I. После неудачной попытки выслать крутицкого митрополита на Дон, Никон понял, что его личной инициативы мало. Не оставляя начатого дела, патриарх решился предложить вопрос на рассмотрение собора и поставить его шире. В новой постановке вопроса дело коснулось не одного Питирима, но и других архиереев, имевших города по близости к Москве в территории патриаршей области.

В октябре 1657 года, по воле великого господина и государя святейшего патриарха Никона и самодержца великого князя Алексея Михаиловича, имевшего пока общую волю с патриархом, в Москве составился собор. На соборе, кроме духовных властей, присутствовал сам царь и его бояре⁵⁶³. Собор был созван специально по вопросу об устроении «по местам властей»⁵⁶⁴, иными словами, об упорядочении епархиального устройств посредством восстановления прежних, открытия новых и закрытия некоторых старых епархий.

Этим собором можно начинать новый период в истории территориального устройства русских епархий в связи с решением вопроса об увеличении числа их. Самый собор 1657 года составляет переходную ступень к этому новому периоду. Дело в том, что на нем вопрос об открытии епархий вызван не исключительно расширением пределов Русского государства и желанием утвердить православие, а также уполномочить церковную жизнь в обширных русских епарxияx, как то было на последующих соборах, но, главным образом, старыми мотивами – желанием патриарха объединить и округлить свою область за счет соседних и совместных епархий Крутицкой, Коломенской и Суздальской. Действительно, соборные предложения с решением вопроса об открытии новых епархий и комбинации при переводе епископом на новые кафедры – стоят в самой тесной связи с планами Никона.

Собор открылся в патриарших палатах и членам его предложили открыть три епархии на окраинах России – в Смоленске, Вятке и Белгороде. Прямее – на соборе предложено: восстановить епископскую кафедру в г. Смоленске, коломенскую перевести на Вятку, а крутицкую – в Белгород. По-видимому, план Никона вполне удался. Государь указал, патриарх с боярами приговорили перевести в Смоленск суздальского архиепископа Филарета, на Вятку коломенского епископа Александра, в Белгород митрополита Питирима.

Смоленская епархия восстановлена после сороколетнего владычества поляков над Смоленском. Искони православный город в такой сравнительно небольшой промежуток времени пережил очень много, и первая половина XVII в. – самая печальная на страницах истории православия в Смоленске⁵⁶⁵. Тотчас после взятия его поляками в 1613 г. и плена православного епископа Сергия туда нагрянули католики и униаты. Их старанием православные храмы и монастыри быстро обращены в униатские, так что не осталось ни одной церкви, где бы можно было совершить православное богослужение. Около 1625 г. здесь учреждена была униатская архиепископия. Ею сначала управлял архиепископ-униат Лев Кревза, потом Андрей Золотой-Квашнин. Оба они гнали православие, а последний дал присягу привести к унии всех православных в Смоленске, Дорогобуже, Чернигове и Стародубе⁵⁶⁶. Православный киев. митроп. Иов Борецкий для тайного противодействия униатам переименовал перемышльского епископа Исаию Копинского в арxиепископа смоленского и черниговского, чтобы он, проживая в своих заднепровских монастырях, по титулу имел право управлять северским и смоленским краем. Впрочем, Исаия (1628 г.), носивший титул архиепископа смоленского, черниговского и всего севера, т. е. всего Северского княжества, где находился Новгород Северский, уступленный Польше по Деулинскому перемирию вместе со Смоленском, Черниговом и др. городами⁵⁶⁷, в 1631 г. избран в киевские митрополиты⁵⁶⁸. Но после варшавского избирательного сейма (1632 г.) он с большой неохотой должен был уступить митрополичью кафедру Петру Могиле⁵⁶⁹. Не известно, был ли после Исаии назначен архиепископ с титулом смоленского⁵⁷⁰. Вернее, не был, и православных в Смоленске не переставали теснить. В 1648 году московский отъезжик Павел Салтыков собирался устроить в Смоленске православную церковь, но ему не позволили, не смотря на угрозы Салтыкова в случае отказа всем православным от мала до велика из Смоленска и Дорогобужа выехать туда, где православная вера свободна. Андрей Золотой Квашнин больше всех вооружал короля и панов на православие⁵⁷¹. Однако при всем этом грубому насилию униатов виделся конец. Он наступил с 1654 г., когда Смоленск снова поступил под власть России.

18 мая 1654 года сам царь Алексей Михайлович выступил против Польши для защиты угнетенного православия. Выход был удачный. Лишь только русские войска показались в польских владенияx, как один за другим начали сдаваться тамошние города. Без боя сдались Дорогобуж, Невель, Белая, Полоцк, Велиж, Могилев, Усвят, Шклов, Дубровна; после небольшого сопротивления взяты Рославль, Мстиславль, Дисна, Друя, Орша, Чечерск, Новый Быхов, Пропойск, Витебск. Дольше всех сопротивлялся Смоленск, но и этот сдался самому государю 23 сентября. Взятие городов и война продолжались не более четырех месяцев – с июня по ноябрь. В следующем 1655 г. царь Алексей Михаилович в сопровождении тверского епископа Лаврентия снова отправился в Литву. На этот раз взяты были Вильна, Ковно, Гродно, Пинск и др. города. Таким образом вся Белоруссия со многими местами в Литве перешла во власть Москвы. Первым делом правительственной власти было принятие присяги от жителей покоренного края, а также восстановление, укрепление и ограждение православия⁵⁷². Обо всем, что происходило во время войны, извещалось патриарху Никону, и на Руси служили викториальные молебны⁵⁷³.

Московское правительство в заботах о восстановлении православия и устройстве епархиальных дел в отдаленных областях, отнятых у Польши, не могло забыть Смоленска. На православие в Смоленске было обращено особенное внимание. На другой день, после сдачи города, 24 сентября царь велел поставить для себя тафтяную церковь. 25 сентября ее освятил казанский м. Корнилий, сопровождавший Алексея Михайловича в первом походе. Царь положил начало быстрому восстановлению смоленских православных церквей и монастырей, так что православие опять сделалось господствующей религией. Дальнейшее устройство тамошних церковных дел, несомненно, произведено при деятельном участии епископа тверского Лаврентия, бывшего в походе при царе с марта по декабрь 1655 г. В декабре 1655 г. в Смоленск и Дорогобуж ездил от имени Никона наместник иверской свято-озерской обители Филофей⁵⁷⁴. Но польза православия требовала, чтоб Смоленску по-прежнему быть кафедральным городом. Этот вопрос и поставлен был на соборе 1657 года. Отцам собора было доложено, что «в многочеловечном граде Смоленске, недавно отторгнутом храбростью и силой десницы русскаго царя от проклятой римской ереси и польскаго короля мучительства, с окрестными городами и весями прежде всегда был свой архиерей, поставляемый в Москве. И теперь необходимо, чтобы там был особый архиерей». Собор, «обретши вины» вполне основательными, восстановил епископскую кафедру в преславном граде Смоленске. Помимо этого, епархиальное устройство Смоленской области согласовалось с планами Никона округлить свою область. Оно дало ему возможность назначить туда своего соседа – архиепископа суздальского и тарусского Филарета с титулом архиепископа смоленского и мстиславского «с иными прилегающими грады»⁵⁷⁵.

При некоторой неопределенности и обобщенности соборного постановления «с прилегающими грады» нелегко понять территориальное устройство восстановленной Смоленской епархии в первые годы господства Москвы в возвращенном крае. Поэтому, для уяснения вопроса приходится сделать небольшое отступление.

После взятия Могилева в 1654 году, тамошние жители просили Алексея Михайловича, чтобы их епископы ставились в Москве и были под благословением московских патриархов. Царь согласился и дал грамоту 1655 г. 15 сентября. Патриарх, приняв в свое ведение Могилевскую епархию⁵⁷⁶, не спешил ставить туда епископа. Никон сам заведовал ею, как и городами других епархий, перешедшими тогда под власть Московского государства. В декабре 1655 года он приказал своему наместнику Филофею, посланному в Вязьму, Дорогобуж, Смоленск, навестить Оршу, Копысь, Шклов, Могилев и Мстиславль для всякого церковного исправления тамошних монастырей. В 1656 г. Никон даже сам писал грамоты в Могилев по поводу монастырских злоупотреблений. Конечно, одному ему не представлялось никакой возможности долго и лично заведывать всем временно завоеванным западным краем с тамошней церковью. Поэтому, к 1656 г. патриарх туда назначил своего наместника игумена витебского Марковского монастыря Каллиста. В ведение Каллиста поступили духовные дела в Полоцке, Витебске и во всех пределах, находившихся под властью прежних полоцких владык. Чрез год наместника посвятили в епископа с подчинением ему белорусских церквей в Полоцке, Витебске и Могилеве⁵⁷⁷. Таким образом, рядом со Смоленской епархией там, где шла война и, в перемежку с лязгом оружия, долго тянулись мирные переговоры, существовала другая православная епархия под патронатством Москвы. Следовательно, не все пространство, завоеванное русскими, могло принадлежать смоленской кафедре.

По новому титулу архиепископа Филарета и мотивам к восстановлению Смоленской епархии в состав её должны были войти г. Смоленск, Мстиславль и прилегающие города. Но какие прилегающие города? – вот вопрос. Выше показано 23 города, взятых от Литвы, а в записке о военных действиях во время польского похода 1655 г. (точнее 1654–1655 г.), помещенной в IV т. Акт. Археогр. Экспедиции, названо 69 городов, взятых русскими⁵⁷⁸. Разумеется, не все эти города вошли в состав Смоленской епархии. Ей принадлежали только ближайшие города; менее отдаленные ведались православным белорусским патриаршим наместником, более отдаленные – епископами львовским, перемышльским и луцким, подчиненными киевскому митрополиту. К Смоленской епархии, несомненно, отошли места, лежащие в бассейне верховьев четырех рек: двух притоков Днепра – Сожа и Десны, самого Днепра и Обши – притока Западной Двины. Прошло не более четырех лет, как пределы Смоленской епархии сократились: от неё отошли временно присоединенные верховья р. Сожа с г. Мстиславлем. В 1661 году на тамошнюю епархию посвятили разом двух епископов: в Москве 4 мая посвятили нежинского протопопа Максима с именем Мефодия и титулом архиепископа мстиславского и оршанского; в Киеве чрез три месяца посвятили своего Иосифа Тукальского⁵⁷⁹.

Трудно разграничить область ведения смоленского и мстиславского владык. Их границы можно предположительно определить вместе с установлением государственной границы между Россией и Польшей. Польша не согласилась на громадные уступки России; начались новые войны. В открывшихся войнах русские понесли значительные потери. Андрусовское перемирие 1667 г. решило спор между воюющими державами и утвердило за Москвой только Смоленск, Дорогобуж, Рославль, Белый, Красный, Невель, Себеж и Велиж⁵⁸⁰. Но и эти города не все вошли в состав Смоленской епархии. Последние три, особенно Себеж и Невель, как далеко неприлежащие к Смоленску, не принадлежали смоленской кафедре. В Невеле, как известно, в это время церковные дела ведал новгородский владыка. Ему, или псковскому, удобнее было управлять Себежем. После все три города поступили в состав Белорусской епархии⁵⁸¹, потому что они не долго оставались за Россией. В 1680 г. по новому перемирию, заключенному в Москве, Невель, Себеж и Велиж с уездами уступлены полякам⁵⁸². Кажется, что епархиальная зависимость пограничных городов, поступавших то в ведение России, то Польши, некоторое время была самой неопределенной и чисто случайной, отчего тамошнее православие еще более страдало и не особенно процветало.

Титул смоленского архиепископа давно изменился; уже Филарет стал называться смоленским и дорогобужским⁵⁸³.

В небольшой и не сразу установившейся территории Смоленской епархии было не много городов. С Мстиславлем их насчитывалось пять, без Мстиславля только четыре: Смоленск с пригородами, Дорогобуж, Рославль и Белый с уездами. Только эти города очень надолго утвердились за смоленской кафедрой. Они состоят в ней в 1681 году⁵⁸⁴ и после в 1698 г. В 1698 г., как значится в приходной книге смоленской архиерейской кафедральной казны, ей принадлежало 14 церквей в г. Смоленске с пригородами, в уездных станах: Дубровинском – 13 ц., Молоховском – 15 ц., Максимовском – 5 ц., Ивановском – 13 ц., Еленском – 15 ц., Ратчинском и Выпецком – 8 ц., Свадицком – 8 ц., Бережинском – 5 ц., Щучьем – 7 ц., Руцком – 8 ц., в Богородском и Ветлицком станах – 18 ц., в Дорогобуже – 7 ц., в уезде 31 ц.; в г. Белом – 2 ц., в уезде – 17 ц.⁵⁸⁵, в г. Рославле – 5 ц., в Рославльском уезде тоже 5 церквей⁵⁸⁶. Смоленская епархия всегда оставалась одной из не больших и малоградных, а самые города её были расстоянием не дальни. Так заметили отцы собора 1681–1682, когда зашла речь об открытии новых епархий⁵⁸⁷.

Патриарху Никону удалось перевести из Суздальской епархии архиепископа Филарета на восстановленную смоленскую кафедру, но не удалось присоединить к своей области южные суздальские города, врезавшиеся в патриаршую епархию. Что в данном случае помешало патр. Никону осуществить планы, можно только догадываться и находить не одну причину. В числе препятствий на первом месте нужно поставить начавшее колебаться благополучие патриарха и чересчур широко задуманные планы – сразу отправить трех владык с глаз долой и подальше от Москвы. Но и, помимо того, легче было составлять планы, чем выполнять их до конца, и Никон успел менее, чем на половину. По отношению к Суздальской епархии он только начал дело, а заканчивать – пришлось его преемнику. Скорее всего покончено дело с Коломенской епархией и коломенским владыкой.

Перевод Александра коломенского на Вятку и открытие Вятской епархии, по соборному определению 1657 г., стоят в самой тесной связи с прикрытием Коломенской епархии и присоединением её территории к патриаршей области. Поэтому мотивами открытия Вятской епархии было не только соборное мнение, что «страна Вятка именуемая» отстоит далеко от Москвы и «есть оная страна грады и места имущи многочеловечны», почему требует своего архиерея и пастыря, но и то, как гласила молва, что Коломенская епархия присоединялась по смежности и желанию патриарха к патриаршей области⁵⁸⁸. Обстоятельства помогли Никону. Коломенскую кафедру занимал подозрительный человек, тайно враждовавший против новоисправленных книг. (Не потому ли и враждовал, что патриарх раньше думал перевести его на Вятку или еще куда-нибудь, лишь бы взять себе Коломенскую епархию?). Удалением Александра из благоустроенной и обеспеченной епархии в новую патриарх достиг двух целей: во-первых, наказал строптивого, во-вторых, воспользовался отсутствием местного архиерея и взял себе его область. Наказание для ссыльного было нелегкое, а для патриарха прибыль немалая. Вятскую епархию нельзя было равнять с Коломенской. В новой епархии ни у епископа Александра, ни у его свиты не имелось своего помещения, и на прокормление пока ему дали только одну вотчину в Бобинском стане Хлыновского уезда и Предтеченский монастырь в г. Котельниче. Александр неохотно покорился своему новому назначению⁵⁸⁹, и это понятно. Ему пришлось оставить богатую епархию, роскошный дом в Коломне и благоустроенное хозяйство⁵⁹⁰.

Соборным деянием отцов епископу Александру дан титул вятского и великопермского⁵⁹¹. Новая епархия его была беднее, но несравненно обширнее и пустыннее старой. Последнее могло только огорчать сосланного на окраину. В состав Вятской епархии вошла Вятская страна, т. е. одна из патриарших десятин, заключавшая в себе пять вятских городов: Вятку (Хлынов) и пригороды – Слободской, Шестаков, Орлов и Котельнич. Сверх того, в ведение вятской и великопермской кафедры из новгородской четверти поступила Пермь Великая. Она состояла из Чердынского и Соликамского уездов, принадлежавших вологодскому владыке, Кайгородского уезда, вотчин бояр Строгановых и Пыскорского монастыря, принадлежавших патриарху. Часть Великой Перми, принадлежавшая вологодской кафедре, отдана Александру вятскому, дальнего ради расстояния от Вологды, нужно прибавить и от Москвы⁵⁹².

Территория Вятской епархии, таким образом, заняла места по среднему и верхнему течению Камы с её левыми притоками и рекой Вяткой, правым притоком. На последней стояли города: Вятка, Котельнич, Орлов, Шестаков, Слободской, а в верховьях Камы – Кайгород; на левых притоках её стояли гг. Чердынь, Соликамск, Конкар, Орлов, Чусовские городки и вотчины Пыскорского монастыря. Стало быть, границами тогдашней Вятской епархии на востоке нужно считать Уральские горы, на юго-востоке – р. Сылву, приток Чусовой, с г. Кунгуром (основ. 1647 г.)⁵⁹³ и линию на г. Котельнич по границе с Казанской епархией, с запада – населенные места между рр. Вяткой и Ветлугой по верхнему бассейну р. Вятки; на севере – верховья Камы и Вычегды.

Образование территории вновь открытой Вятской епархии в пределах патриаршей области и Вологодской епархии значительно изменило границы последних. Тогда произошла как бы мена городами и областями между архиереями.

От патриаршей области к Вятской епархии в Хлынове с пригородами, в Кайгороде с уездом, в вотчинах Строгановых и Пыскорского монастыря отошло 138 церквей⁵⁹⁴. От того, вместо Камы, северо-восточной границей патриаршей области сделался бассейн р. Унжи с галицкими пригородами: Кадыем, Унжей, Парфеньевым, Судаем и населенными местами к р. Ветлуге.

Взамен отошедших от патриаршей территории окраинных вятских и пермских городов к ней присоединена вся Коломенская епархия. Не упуская из виду патриарших интересов, собор счел обязательным вознаградить Вологодскую архиепископию за понесенные ею утраты при образовании территории Вятской епархии. Вместо церквей в Чердынском и Соликамском уездах, патриарх и собор присоединили к ней Белоозеро со всеми церквами, бывшими здесь и в Чарондской волости, входившими частью (29 церквей) в состав патриаршей области, частью принадлежавшими Ростовской епархии. Помимо Белоозера и Чаронды, к Вологодской кафедре отошло из патриаршей области 28 церквей Пошехонской десятины. Всего, таким образом, в Вологодскую епархию вновь поступило около 250 церквей⁵⁹⁵.

Титул архиепископа Маркелла, при котором произошло территориальное изменение Вологодской епархии, переменен. Собором 1657 года ему, вместо вологодского и великопермского, велено именоваться архиепископом вологодским и белоозерским⁵⁹⁶.

С переменой состава Вологодская епархия получила иныt границы. В ней не осталось той разобщенности частей, какая существовалf до 1657 пода. Теперь места и города вологодской кафедры сосредоточивались преимущественно в верховьях р. Сухоны, по бассейну Белоозера и Шексны с её притоками; только гг. Яренск и Усть-Вымь, оставаясь за Вологодской епархией, уносили северо-восточные пределы её на р. Вымь.

Патриаршая область во всех сложных комбинациях нисколько не проиграла, напротив выиграла. Вместо 3690 церквей, 427 прид. и 41 часовни до 1657 г. в ней после 1657 года оказалось 3805 церк., 430 прид. и 54 часовни⁵⁹⁷. Не нужно забывать и того, что вместо 138 церквей в краю малоустроенном патриарх получил более 300 церквей в центре России – Коломенской епархии⁵⁹⁸.

Дело об открытии Белгородской епархии разрешилось совсем иначе. Планы патриарха, теперь, как и прежде, разбились о сильный характер крутицкого митрополита.

Несмотря на то, что новый край слишком нуждался в особом епископе, которого и назначил собор 1657 года несмотря на то, что «государь указал и патриарх и бояре приговорили перевести в Белгород митрополита крутицкаго», Питирим все-таки не поехал на новую епархию⁵⁹⁹. Он остался в Москве и вместо белгородского продолжал по-прежнему именоваться сарским и подонским или крутицким. Патр. Никон потом не раз заявлял, что Питирим, имея собственную епархию, много лет незаконно владеет крутицкой кафедрой, «не съезжая с Москвы», а в своей настоящей епархии не бывал с тех пор, как для неё поставлен⁶⁰⁰.

Питирим даже не подписался к актам собора 1657 года. Окончательная редакция соборного постановления, напечатанная в Матер. для истор. раскола I, 9–13, совершенно умалчивает об открытии Белогородской митрополии и изложена очень сжато⁶⁰¹.

Почему это так вышло – причин много, и они разнообразны. Здесь, во-первых, должен был пострадать влиятельный Питирим крутицкий, а не опальный Александр коломенский; и Крутицкая епархия была далеко не то, что Белгородская. Насколько одна была богата и почетна, настолько другая бедна и ничтожна. Во-вторых, у самого патриарха, успевшего присоединить Коломенскую епархию, начинались новые дела. 1658 год с приемом грузинского князя Теймураза был началом тяжелой драмы в жизни Никона. В неравной борьбе одного против всех, патриарху, по-видимому, пришлось забыть старое и заняться новым. Никону было не до присоединения епархий. Тут, кажется, кроются главные причины, почему открытая в 1657 году Белгородская епархия осталась существовать по имени и в проекте, а Питирим не ехал «в прилучившуюся ему страну». Он нужен и полезен был врагам Никона. Из городов, назначенных в состав новой епархии, одни по-прежнему остались в патриаршей области, другие, вновь образовавшиеся на Украине, едва ли имели какое определенное церковно-административное устройство. Впрочем, м. Евгений в Опис. Киево-Соф. собора относит их к Киевской митрополичьей епархии (стр. 183).

Политическое состояние Украйны затягивало дело. Около гроба и свежей могилы Богдана Хмельницкого († 1657 г. 27 июля) заволновались казаки под командой Выговского. Волнения охватили обе стороны Днепра. Территория оставшейся в проекте Белгородской епархии могла быть и отчасти сделалась полем сражений с казаками и ханом крымским. По ней не так счастливо, как прежде, шли русские войска. Пришлось крепить Москву. Князь Пожарский, преследуя Выговского, погиб за Конотопом под р. Сосновкой в июне 1659 г. Боярин Трубецкой, с которым из Путивля выступил в качестве подручного Пожарский, бежал от Выговского и хана обратно в Путивль; его преследовали до р. Семи. Союзные казаки и татары дошли до Ромен. Русских пленников Выговский отправил к польскому королю. Под Гадячем татары любовались, как черкасы Выговского на приступе резались со своими братьями, жителями Гадяча. Тревожная весть из Крыма о нападениях запорожцев под командой Юрия Хмельницкого отвлекла одного из союзников. Хан, отделившись от Выговского, пошел на Сумы, Хотмыжск, Карпов, Ливны и др.; самых городов хан не тронул, но уезды выжег. Чтоб задержать хана в Крыму и не дать ему опять соединиться с Выговским, пришлось слать войска на Дон⁶⁰². Таково и так тревожно было состояние области, куда посылали Питирима. Кажется, ехать на поле битвы немного было охотников. Печальное состояние Украины, совпавшее с открытием Белгородской епархии, другого рода, но очень важная причина, почему тамошняя кафедра пустовала.

***

II. Пределы обширных северо-восточных епархий совсем не сократились от прибавления одной епархии в областях, вновь присоединенных от Польши. Но было заметно, что территориальное устройство их не могло оставаться в том виде, в котором его застает вторая половина XVII в.

По отношению к патриаршей области это был период высшего её развития. С половины XVII в. начинается постепенное уменьшение обширнейшей епархии патриарха. Об остальных епархиях, правда не всех, необходимо заметить, что они были тоже слишком велики для того, чтобы еще увеличиваться. Дальнейшее увеличение их пределов вело лишь к большим нестроениям и без того сильно расшатавшейся по своему административному и религиозно-бытовому строю жизни русской церкви.

Увеличиваясь в своем объеме, патриаршая епархия в половине XVII в. раскинулась на протяжение нынешних 20 губерний и заключала в себе около 4000 церквей, а с приделами и часовнями больше⁶⁰³. Многие церкви её, расположенные на окраинах, отстояли от центра епархиального патриаршего управления – Москвы на 800 и даже на 1300 верст⁶⁰⁴. Поэтому, не только нет ни малейшего преувеличения, даже не все сказано в челобитной, поданной при патр. Никоне, «что патриаршая область огромна, иныя места верст на 800 от Москвы»⁶⁰⁵.

Обширность патриаршей епархии слишком вредно отзывалась на положении духовенства, управлении, судопроизводстве, благочинии и вообще церковных порядках. Совмещение в лице патриарха разнообразных и многосложных обязанностей епархиального архиерея, правителя всей русской церкви, богатого вотчинника⁶⁰⁶ и государственного деятеля⁶⁰⁷ – отнимало у него всякую возможность лично управлять епархией. Патриарху по необходимости приходилось обращаться к помощи посторонних и иметь у себя многочисленный класс светских чиновников. Последние, прикрываясь патриаршим именем, позволяли себе много злоупотреблений. При тягловом положении приходского духовенства и бесцеремонном обращении с ним епарxиальной администрации, недоступность епархиального архиерея особенно тяжела и унизительна была для низшего клира и церковных причтов.

Уцелела челобитная, поданная царю Алексею Михайловичу врагами никоновских новшеств. Она очень ярко рисует положение приходского духовенства в патриаршей области. Челобитчики жаловались на покойника п. Иосифа (1642–1652 г.) и его преемника Никона за то, что они не входили в положение подчиненных, переменили прежнее благодушное обращение патриархов со священниками и отдали несчастных в жертву ненасытному дьяку Кокошилову. П. Иосиф, по голосу жалобщиков, желая скопить себе имение, запретил ставленникам своей области ставиться у ближайших епархиальных архиереев, как было прежде, но велел ставиться непременно у него в Москве. При необыкновенной обширности патриаршей области, новый порядок отнимал много времени у отдаленных ставленников и требовал значительных расходов. Порядок, заведенный п. Иосифом, оставался при Никоне с той только разницей, что Никон отменил пошлины за ставленье. Однако от того стало не легче. Не имея возможности лично знать нужды епархии и опасаясь наставить лишних, патриарх велел ставленникам привозить с собой отписки от десятильников и поповских старост с обозначением: в какой десятине и где каждый из них живет. В тогдашние времена повсюдной волокиты не сразу удавалось добыть нужную отписку. За получкой её проходило от двух до четырех недель; да харчу становилось рубль или два. Добыв нужную бумагу, ставленник являлся в Москву. Тут не сразу делалось дело. Начинались новые мытарства...

Приезжие живали на Москве от 15 до 30 недель, и поповство становилось рублей 5–6, кроме харча; приходилось давать посулы архидьякону и дьяконам. Это еще хорошо. Бывали случаи, когда человек проедет (хорошо если проедет, а то пройдет) 500–800 верст, проживется на xарчах и посулах, а затем недель через 10 или более отправляют его ставиться в Казань. Жить в Москве, дожидаясь поставления, было не только тяжело, а прямо невыносимо. При Никоне сделалось еще хуже.... Иные ставленники, писали челобитчики, пропадают и безвестно живот свой мучат в Москве, к слушанию (на испытание) уходят, да насилу недели в две дождутся слушанья; зимней порой ждут часов до пяти или шести вечера, а иной побредет ночью к себе на подворье и пропадет без вести. На патриарший двор никуда пускать не велено. При прежних патриархах, кроме Иосифа, ставленники все ночевали в хлебне. При патр. Иосифе зимней порой ставленники дожидались в крестовой, а ночевали в хлебне безденежно; ныне и в сенях не велят стоять, зимой все мучатся на крыльце.

Не легко, главное, слишком дорого стоило выручить в патриаршем казенном приказе перехожую грамоту. До патриарха Иосифа перехожие (переводные) грамоты давались по городам на десятильничих дворах. П. Иосиф прекратил такой порядок и, будто-бы, желая обогатить своего дьяка Ивана Кокошилова с подьячими, велел давать перехожие в Москве из казенного приказа. С тех пор курс их повысился. Иному беззаступному попу перехожая становилась рублей в 6, 7, 10, 15, кроме своего харчу, причем волочились недель по 20–30. Иной бедняк поживет в Москве недель 10 и больше, да проест рублей 5–6 и больше и уедет без перехожей. Многие по два, по три раза приезжали в Москву за перехожими. Остававшиеся дома попадья и дети их скитались меж дворов. Патриарх Никон строго держался Иосифовских порядков, хотя по церковным правилам от церкви к церкви переходить не дозволялось. Но приходившие за переводными грамотами чинили не свою волю. Найдется пять человек из сотни попов, какие добровольно, без гонения, переходили от церкви к церкви, остальные преходили, рыдая и плача, потому что попов и дьяконов, писалось в челобитной, по боярским и дворянским вотчинам в колоды и цепи сажают, бьют и от церкви отсылают. Вздумай поп или дьякон бить челом тебе, государю (Алексею Михайловичу), продолжали челобитчики, проходит за тем полгода или год и насилу прав будет, потому что в приказ сторожа даром никакими мерами не пустят, а к подъячему и дьяку и поминать нечего. Когда у патриарха в казне велено (сидеть) Ивану Кокошилову, то людям его раздавали по полтине и по рублю, а самому рублей по 5 и 6 деньгами, кроме гостинцев, меду и рыбы, да еще бы и рыба была живая, да жене его переносят гостинцев мылом и ягодами на рубль и больше, а если не дать людям – никакими мерами на двор не пустят. В челобитной, между прочим, рассказан такой случай. Года два тому назад (челобитная писана в 1658 г.) к дьяку Кокошилову приезжал протопоп из нового города Корсуня сдавать казенные деньги. Прежде чем сдать казну, протопоп передавал Кокошилову, его жене и людям рублей на 10. Нужно было взять расписку; тут протопоп денег не дал и волочился долгое время. Оставшись без денег, но не желая умирать с голоду, несчастный закабалил свою голову в 10 руб. и отнес их жене дьяка; она взяла. По-видимому, все кончено... Но тут случилось особое обстоятельство. В это самое время по царскому указу велено было бить кнутом за посул какого-то Кропоткина. Дьяк Кокошилов испугался и, боясь, как бы протопоп не стал жаловаться на него, возьми и скажи патриарху, что протопоп подкинул его жене 10 руб. Ни в чем неповинный протопоп оказался виноватым. Его посадили на цепь, долго мучили в разряде, а затем сослали. Вор остался жить по-старому и воровать по-прежнему. Не так было прежде. При прежних святителях до самых крестовых сеней и к казначею, и к ризничему, и в казенный приказ рано и поздно ходить не возбранялось. Этого мало, при прежних патриархах, бывало, приедет из какой-либо десятины поповский староста, первее всего является в крестовую палату принять благословение от патриарха. Святитель его пожалует, да велит кормить и приказывает дьяку казну принимать не задерживая, а отдача тогда становилась с большой десятины рубля три-четыре дьяку, а подъячему рубля два-три, да проживет в Москве за отдачею 10 дней, много недели две, и всякий день приходит к святителю и святитель расспрашивает о великих мерах и подачами жалует мало не всякий день. (Тут, кажется, челобитчики преувеличивали и превозносили старые времена, чтоб резче оттенить никоновские). А ныне за свои согрешения всего того лишились. Ныне отнюдь не бывает, чтобы старосту поповского, приехавшего с доходами, взять к себе в крестовую, да расспросить о всяких мерах.... Ныне у святителя... устроено подобно адову подписанию, страшно приблизиться и к воротам, потому что одне врата и те постоянно заперты. Священники не смеют ходить в церковь к благословению, не то, что о неведомых вещах допросить»⁶⁰⁸...

Если столь непривлекательным является епархиаьное управление у патриарха, то едва ли лучше велось дело в провинциях, так как обширность не была исключительным достоянием патриаршей области. Прежние архиерейские обширные епархии все еще раскидывались на громадные пространства⁶⁰⁹. Провинциальные архиереи, владея ими, во всем старались подражать патриарху. Они также окружали себя сонмом приказных и имели многочисленные штаты. Удивительнее всего то, что архиереи в управлении епархиями своим приказным органам доверяли больше, чем органам епархиальной администрации из духовных лиц – поповским старостам, десятским священникам и закащикам⁶¹⁰. При таком порядке вещей, в провинции не совсем легко было дойти до самого архиерея. Приходилось иногда прежде, чем дойти до него, обдарить до 40 человек из придворной архиерейской свиты: казначея, приказнаго, двух дьяков, шестерых подъячих, стряпчего, дворецкого, житника, ризничного, архиерейских келейников, воротного сторожа и друг.⁶¹¹.

О личном объезде архиереями своих епархий, когда они на месте знакомились бы с нуждами пастырей и паствы, почти не может быть речи. Он прекратился на Руси еще с XV века, и для патриарха был положительно не возможен при многочисленности обязанностей и обширности епархии⁶¹². Личность Мисаила рязанского является чуть не исключительной. Предшественник его, епископ Моисей (1638–1651) любил посещать монастыри⁶¹³. И другие архиереи ездили по монастырям на богомолье, но от этих посещений строй тогдашней монастырской жизни не улучшился. Постоянное отсутствие архиереев из своих епархий нужно почесть одним из неблагоприятных условий епархиального управления половины XVII в. Епарxиальные архиереи, по установившемуся обычаю и вызовам центральной власти, постоянно являлись в Москву и нередко жили там подолгу. Указывать поводы их вызовов и требований в Москву может завести далеко. Первый из них – соборное обсуждение текущих вопросов не только церковной, но и общегосударственной жизни; были, конечно, и другие. Три архиерея: казанский Корнилий, тверской Лаврентий, и Питирим крутицкий, как известно, разделяли с царем Алексеем Михайловичем литовский поход (1654–1655). Тверской архиепископ Иоасаф в сентябре 1665 года находился в Москве при торжественном представлении ко двору запорожского гетмана Брюховецкого, явившегося в Москву с предложением принять казаков под российскую державу⁶¹⁴. При перенесении мощей св. Филиппа из Соловок в Москву, за которыми ездил новгородский митрополит Никон⁶¹⁵, 9 июля 1652 года шел со кресты ростовский митрополит Варлаам. Преемник его Иона, по удалении Никона (1658 г.), жил в Москве. Он управлял патриархией и отставлен от управления в 1664 году за то, что принял благословение в Успенском соборе от возвратившегося Никона⁶¹⁶.

В Суздальской епархии за это время наблюдается непостоянство. В 1654 г. назначили Софрония, но он умер в том же году от моровой язвы, не съезжая с Москвы; его преемник Иосиф II прожил всего год (1656). Назначенного на место Иосифа II архиепископа Филарета в 1657 году перевели в Смоленск; занявшаго в 1657 году суздальскую кафедру Стефана в 1661 году перевели к Архангельскому собору в Москве, а в 1663 году запретили и снова разрешили в 1666 году⁶¹⁷. Когда архиереи умирали, соседние епископы ехали погребать их, когда избирали и поставляли новых, если не все, то очень многие, ехали в Москву на собор для избрания, поставления (рукоположения) и на обед после рукоположения⁶¹⁸. С началом раскольнических и старообрядческих движений, осложнившихся делом Никона, епархиальные архиереи постоянно, и чуть не все, жили в Москве. В 1663 г. на соборе, судившем Стефана суздальского, были Лаврентий, м. казанский и свияжский, Питирим, м. сарский и подонский, Филарет, архиепископ смоленский и дорогобужский, Иларион, рязанский и муромский, Иосиф, архиепископ астраханский и терский, Александр, епископ вятский и великопермский⁶¹⁹. Вдовство русских епархий в XVII столетии не отжило своего века. В первой половине XVII века часто вдовствовали архиерейские кафедры, притом не год, не два, а чуть не десятки лет⁶²⁰. Когда кафедра была занята, и архиереи жили дома, у них было не одно дело. Наряду с обязанностью управлять обширными епархиями они должны были хозяйничать и вникать в сложные операции экономических отправлений кафедральной собственности, заключавшейся в движимых и недвижимых имуществах. По свидетельству Григория Котошихина, писавшего о России в царствование Алексея Михайловича в 1666–1667 г., за патриархом в Москве по городам, селам и волостям числилось больше 7 000 крестьянских дворов (за царем – 50 000 дворов), за четырьмя митрополитами новгородским, казанским, ростовским, крутицким – под Москвой в городах, селах и деревнях 12 000 дворов, за десятью архиепископами: астраханским, сибирским, псковским, смоленским, тверским, вятским, рязанским, полоцким (белорусским), вологодским, суздальским и епископом коломенским – во всех вотчинах с подмосковскими около 16 000. (Бояре имели от 100 дворов, кто посчастливее – от 10 000 до 17 000 дворов каждый)⁶²¹.

Понятно, что отсутствие непосредственного архиерейского надзора слишком вредно отзывалось на общем внутреннем состоянии русской церкви и каждой отдельной епархии. Положительно некому было следить ни за ходом епархиальной жизни, ни за умственным и нравственным развитием общества – пастырей и пасомых, духовенства и мирян. Духовенство и миряне половины XVII в., кажется, старались превзойти друг друга не умом и добродетелями христианской жизни, а пороками. Кто был лучше – сказать трудно. Только одним общим понятием «невежество» легко характеризовать тогдашнюю Русь. Давно начались толки о необходимости заводить училища, где бы учили не одному чтению и письму, но и другим наукам. Только эти толки до конца XVII в. оставались толками. Главным препятствием к осуществлению начинаний, по-прежнему, служили недостаток учителей и боязнь взять неправославных⁶²².

Долго единственным рассадником просвещения русского человека оставались очень немногие школы при церквах. В них продолжали учить по программе, составленной на Стоглавом соборе. Духовенство удержало и сохранило за собой характер учительного сословия исключительно. Оно было единственным обязательно просвещенным сословием в России. Боярин не был даже обязан уметь читать и писать.... Священник не мог не быть грамотным. Дьяк и подъячий были грамотны, но для известной цели, тогда как от священника требовалась не одна грамотность: от него требовалась учительность, и никто не отрицал у него этого права. Были нарекания на духовенство, что оно не довольно учительно и ведет себя не по-учительски, но никто не отрицал у него права на исключительную учительность⁶²³. Нельзя не согласиться, что духовенство в первой половине XVII в. действительно оставалось не довольно учительным и далеко не все годились в учителя. Иностранцы удивлялись русским попам неучам, не умевшим дать ответов о русской вере. Старец Арсений Глухой, сотрудник Дионисия Троицкого и Ивана Наседки, в переписке с боярином Салтыковым подозревал, что сами московские власти и честные протопопы не разумели того, что певали в церквах и «только по чернилу проходили божественныя писания», не вникая в их смысл. Он предлагал Салтыкову «спросить лучшаго архимандрита или попа, пусть ответят, какой смысл имеют слова Богородична о Христе: «не во двою лицу разделяемый, но во двою естеству неслитно познаваемый», и чьи зловерныя учения Иоанн Дамаскин отвергал этими словами... Они не знают ни православия, ни кривословия.... Есть иные и таковы, которые на нас ересь взвели, а сами едва и азбуку знают, а что восемь частей слова разуметь, роды, числа, времена и лица, звания и залоги, то им и на разум вхаживало»⁶²⁴. Вся печальная история осуждения справщиков Дионисия и Арсения – плод жалкого образования тогдашнего московского духовенства. Не лучше оно являлось в качестве совершителей богослужения. На него со слезами жаловались патриарху Гермогену. К богослужению, совершавшемуся не по чину и уставу, собирались плохие молельщики. Одни стояли дремали, другие «сюду и обонюду» озирались, а третьи вели разговоры. Народная нравственность в период смутного времени на Руси проявилась во всем безобразии... По словам Авраамия Палицына, нечестие между русскими тогда дошло до последней степени⁶²⁵. По сказанию иностранца Беря (Буссова), на Руси тогда воцарились раздоры и несогласия. Богачи разоряли всеми притесняемых бедняков; при глупом высокомерии развивались презрение к ближним, обжорство, пьянство, и прелюбодейство... Пороки одинаково охватили высшие и низшие сословия⁶²⁶. Время шло вперед, но в деле науки и просвещения, по буквальному выражению преосвященного Макария, русские не подвинулись ни на шаг. В школах, – какие были, продолжали учить только читать и писать. Греческое училище, открытое патриархом Филаретом под конец жизни (1633 г.), оказалось мертворожденным. И невежество, самое полное невежество со всякого рода суевериями, по-прежнему, господствовало в Московском государстве между мирянами и духовенством. В 1625 году из Верхотурья, по донесению тамошних воевод, царь вызвал обратно в Москву под конвоем пристава только что приехавшего в Сибирь протопопа Иакова с коробьем, в котором любопытные воеводы среди протопопского имущества отыскали подозрительную багрову траву, три корня, да комок перхчеват бел. Невольный путешественник «с воровским кореньем» должен был предстать на Москве в казанском дворце пред царским боярином и дьяком⁶²⁷. Для Сибири и людей светских это простительно. Но и в Европейской России было не лучше. В 1628 году архимандрит нижегородского Печерского монастыря патриаршей области Рафаил с братией прислали к Москву церковного дьячка Семейку Григорьева с найденными им «недобрыми, ересными» тетрадями. По личному патриаршему осмотру они оказались гадальными тетрадями – рафлями. Находку сожгли, а несчастного дьячка отослали назад в монастырь под начало. Его велено заковать в ножные железа, держать целый год на черных монастырских службах и не давать св. причастия, разве перед смертью. На западной окраине, по-видимому, более просвещенной, по донесению псковских воевод в 1632 году вышел царский указ под страхом смерти не покупать у литовцев хмеля. Указ вызван дальновидностью русских лазутчиков, пронюхавших, что в литовских городах «баба ведунья наговаривает на хмель, привозимый из Литвы в Россию, чтоб тем хмелем в наших городах навесть на людей моровое поветрие». В 1647 году по царскому указу сослали в Кирилло-белоозерский монастырь под крепкое начало Мишку Иванова крестьянина Никиты Ивыновича Романова за чародейство, косной развод и наговор⁶²⁸. Сами представители русского государства – царь и патриарх верили всяким пустякам и бабьим бредням. Нечего думать о тех, кем они управляли.... Грубым невежеством поддерживалось прогрессивное и поголовное пьянство на Руси. Без меры пили все: мужчины и женщины, старики и молодые, духовные и светские, высшие и низшие знатные бояре и даже царские великие послы. Пьяницы лили в себя крепкие напитки, как воду, напивались до бесчувствия, валялись по улицам в грязи, нередко опивались. Кабаки стояли открытыми настежь. При таком удобстве простой народ все, что заработывал пропивал, даже оставлял рубашку и выходил из кабака голым. Пьянство сопровождалось распутством, сквернословием (дети прежде, чем узнать имя Бога, умели ругаться), вероломством, разбоем убийством и даже содомством. Не проходило ни одной ночи, говорит очевидец русского безобразия – путешественник Олеарий, дважды посетивший Русь в половине XVII в. и картинно расписавший русское невежество, чтобы на улицах Москвы не найдено было несколько мертвых тел, особенно в большие праздники и на масленнице, когда русские целые дни пьянствовали до безумия⁶²⁹.

Русские люди, не понимавшие христианских обязанностей и взаимных человеческих отношений, прославляемые за свою всегдашнюю набожность и религиозность, не всегда и не все были таковыми. В памяти патриарха Иоасафа от 1636 г. 14 августа тиуну Манойлову и поповскому старосте Никольскому попу Панкратию о прекращении в московских церквах бесчинств, ярко очерчено, во что обращались иной раз дома молитвы и как вели себя христиане. В Москве по всем церквам чинились мятеж, соблазн и нарушение святой православной веры. Духовенство и миряне бесчинствовали, «мирския угодия творяще и чревоугодию своему последующе и повинующеся пьянству». Обедня шла без часов, поскору, без поучений. Посетители храмов в церквах стояли с бесстрашием и всяким небрежением; во время пения творили неподобные беседы со смехотворением.... Поповские дети и дети мирян (очевидно привилегированных) стояли в алтарях и бесчинствовали. По церквам ходили «шпыни» человек по десяти и больше, производя смуту и соблазн. Случалось, что в церквах бранились и дрались. Иные проходимцы клали на блюда пелены, обманом собирали деньги, будто на построение храмов, иные притворялись дураками...., иные принимали образ пустынников, одевались в черные одежды, надевали вериги, растрепывали волосы, все с целью эксплуатации русской простоты; иные во время пения ползали по церквам, «писк творяще», производя страшный соблазн в простецах... Праздники проводились совсем не по-христиански, и вместо радости духовной творились радости бесовские, всюду было пьянство, скоморошество, сатанинские игры на распутьях, неистовые музыка и пляски; народ во время гульбы до смерти бился на кулачки⁶³⁰. Развлечение и забавы русского человека отзывались то языческими суевериями, то безнравственностью. Царь Михаил Феодорович и патриарх Филарет Никитич принимали сильные меры против народных игрищ. Первый ослушникам сулил кнут на торжище, второй – опалу государя и свое запрещение⁶³¹. Но эти меры оказывались слабыми. Если так было в сердце Руси; конечно, не лучше, вероятно, хуже было на окраинах. Что делалось на окраинах, можно читать в грамотах царя Алексея Михаиловича (1648 г.) к воеводам в Белгород и украинские города, также в подмосковские и сибирские. Царь строго приказывал воеводам (да их-ли это дело?!..) запрещать суеверные и безнравственные игры и обычаи, всякого, кто не будет слушаться, бить батогами⁶³². Батоги все оставались единственным средством и единственной мерой к возвышению нравственного уровня русского народа.

Едва ли скоро можно было батогом искоренить веками накопившееся зло. Да и кому искоренять? Это с успехом мог начать п. Никон, потому что церковь со времени м. Алексия никогда еще не была в таком выгодном положении касательно своего верховного пастыря, как во времена Никона. Молодой, мягкий по природе царь, благочестивейший не по одному титулу, вполне подчинился энергичному патриарху. Но это самое положение, при обилии материальных благ, ввело во искушение человека.... Никону хотелось быть не титулярным «великим государем», а действительным, со всеми прерогативами светского государя, и патриаршество с его высоким духовным и преимущественным значением, по-видимому, отошло на второй план, и все потеряно⁶³³. Никону – патриарху могло помочь духовенство. К сожалению, оно шло рядом с веком: оно было невежественно и до крайности унижено. Все учились дома чему-нибудь и как-нибудь или совсем не учились. «Земля, господине, такова: нельзя добыть, кто-бы горазд грамоте и поучил» – могли повторять никоновские ставленники чрез сто лет после Стоглава и почти через двести лет после прославленных геннадиевских ставленников. Понятно, что совсем невоспитанная паства невысоко смотрела на такого пастыря, а бояре прямо презирали. Загнанный всеми, он делался наемником, помирившись с жалким положением. Жаловаться и искать защиты не представлялось возможности. Униженное и оскорбленное духовенство падало и падало низко с уровня своего призвания и общечеловеческой нравственности, отдавая себя в полное распоряжение даже мужику. Мужик, стараясь соблюсти личные выгоды, входил в сделки с попами. В иных случаях центральная епархиальная власть оказывалась бессильной предотвратить возможные дурные последствия. Несколько позже, в 1685 г., Маркелл, м. псковский и изборский, жаловался, что паства отбилась от рук: даней не платит, о храмах не радит, церквами владеют мужики, на всякий год сговариваются со священниками на дешевую ругу; того, кто меньше руги возьмет, будь он пьяница и бесчинник, принимают, а добрым отказывают; деньгами, оставшимися от положенного на содержание причтов, корыстуются сами, между тем, у пьяных попов, мужицких избранников, на господские праздники церкви стоят пусты, без пения. Церковные старосты не обращают внимания на все безобразия. Видные священники и причетники у них вместо рабов и говорить против них не смели.... От всего этого, а главное от того, что церквами владели мужики, архиерею чинилось великое преобидение и бесчестие⁶³⁴. Так было сравнительно поздно и в сравнительно небольшой епархии. Конечно, не лучше было в обширных епархиях. Попы, вынужденные входить в сделки с мужиками, не гнались за особой честью; впрочем, и по гражданской юрисдикции, сохранившейся в церковной практике времен Никона, оскорбление попа приравнивалось к оскорблению мордвина, черемисина и собаки. Стоило только заплатить 5 рублей за обиду нанесенную попу и бей его сколько угодно, лишь не до смерти⁶³⁵.

Сам русский клир XVII века не понимал своего настоящего положения и находил для себя совсем неприличное занятие сутяжничество в разных видах и по разным поводам. Эта всегдашняя черта старого русского духовенства долго хранилась и поддерживалась волокитой тогдашнего приказного епархиального управления, кормившегося от дел. В каждом епархиальном приказе непременно сидел свой Кокошилов.

А что монастыри? Их в половине XVII к. стало гораздо больше прежнего. Одни возобновлялись, другие строились вновь. Преосвящ. Макарий отказывается понять, для чего увеличилось число монастырей, часто ничтожных и бедных⁶³⁶. С увеличением монастырей внутренняя монастырская жизнь оставляла желать много лучшего. Сильно колебались такие столпы, как Соловецкий и Кирилло-Белоозерский. Везде почти один порок – пьянство. Братия, от священника до простого чернеца, коснела в том обычае. У игуменов не оставалось никаких средств бороться с пороком; более строгие из них вынуждались уходить. Монастырь, оставшись без игумена, оказывался совсем бесконтрольным. Чиноначалие богатейшего Кирилло-Белоозерского монастыря, от архимандрита до соборного старца, окружило себя родственниками и разоряло монастырскую казну. Вотчинное управление держалось посулами и поминками: деньгами, вином, медом и всякими гостинцами. Власти ездили к мирским людям на пиры, за что платили гостеприимным хозяевам монастырским хлебом и казной. О том, что творилось по монастырям, конечно, узнавали царь, патриарх и епархиальные архиереи. Все не по разу, а по несколько раз слали грамоты со строгими наказами. Грамоты и указы слались то через посредство, то непосредственно и, конечно, издали, больше из Москвы, от царя и патриарха, которым в половине XVII в. принадлежала чуть не половина всех русских монастырей по разным епархиям⁶³⁷.

При повсюдном расстройстве церковно-епархиальной жизни и всеобщем упадке нравственности в русском обществе, епархиальные архиереи не оставались сторонними зрителями. Они принимали меры, но меры, лишенные личного участия самих архиереев, оказывались слабыми, чтобы хоть сколько-нибудь улучшить положение вещей. Архиереи писали окружные послания духовенству своей епархии: «Учили бы вы людей Божиих каждый день с прилежанием. А как случится вам читать поучение от Божественного Писания, тогда бы один читал, а другой за ним толковал; а хорошо, если-бы кто читал и толковал сам, чтобы простым людям было что принять от вас». Посылавшие такие послания, впрочем, тут же признавались, что в простых людях и духовных чинах укоренилась злоба безмерного сатанинского пьянства. По поводу посылки архиерейских грамот и наказов историк С. М. Соловьев замечает: «легко было написать «читайте и толкуйте», когда было тяжело, не было уменья к этому делу, да и нигде не водилось»⁶³⁸. В обществах, подобных русскому XVII в., слабых внутренне, оставалась крепка вера во внешнюю, принудительную силу. Да и мудрено было придумывать и применять новые меры, когда Русь жила стариной и считала эту старину свято-неприкосновенной. Отсюда и епархиальный управитель имел пока старое средство внешнего понудительного воздействия на подчиненных. Но и это средство нередко парализовалось вмешательством светской власти, вторгавшейся в чужую область, внося новые злоупотребления. Вмешательство монастырского, чисто правительственного приказа (1649 г.) в дела руccкой церкви затрудняло улучшение церковной жизни: светские приказные управители только ослабили деятельность поповских старост, блюстителей благочиния духовного чина, ибо светское чиновничество не входило в интересы духовной жизни и нравственного развития общества. Принцип кормления был единственным стимулом деятельности всех, даже ближайших к архиерею органов епархиального управления. Епархиальной власти, таким образом, опираясь на внешние воздействия, приходилось править мирским воинством, а не через богобоязненных священников и достойных пастырей, как полтораста лет тому назад рекомендовал священник вдовец – Григорий Скрипица. При обширности русских епархий и при невозможности архиерею лично следить за внутренней жизнью своей паствы ему и теперь мудрено было иметь под руками и на десятильничих дворах богобоязненных пастырей, понимающих интересы церкви и народа. Более ста лет прошло почти даром. После ревизии русской церковной жизни на Стоглавом соборе не заметно никаких улучшений. Необразованность, грубость и пьянство остались характеными чертами духовенства половины XVII века, суеверие, пьянство, распущенность и темное невежество остались чертами мирян от боярина до простолюдина⁶³⁹.

Между тем пасти церковь через достойных пастырей и не только через пастырей, но и самим пастыреначальникам с каждым годом становилось необходимее. Личное архиерейское управление и заведывание делами церкви сделалось неизбежным, особенно с появлением раскола – горького плода русского невежества и неподвижности. Борьба с этим новым явлением и все сильнее и сильнее бьющие в глаза беспорядки русской церковно-общественной жизни наконец заставили серьезно призадуматься над вопросом о сокращении епархиальных территорий посредством открытия новых епископских кафедр, особенно по окраинам, где легче всего мог развиваться раскол. Вопрос этот теперь выдвинут на первую очередь. Но и тут его выдвинули не русские представители церкви, а приезжие греки, вернее всего по подсказке со стороны знакомых с состоянием русской жизни. Такими подсказчиками могли быть тогдашние передовые люди на Руси – Симеон Полоцкий, Епифаний Славенецкий, Паисий Лигарид и некоторые другие, быть может, светские люди, которым бесспорно принадлежит не последнее место в церковных движениях второй половины XVII в.⁶⁴⁰.

***

В 1667 году, по царскому приглашению, два восточных патриарха – Паисий александрийский и Макарий антиохийский приехали в Россию на большой московский собор 1666–1667 год для суда над патриархом Никоном и исправления церковным дел. Приехавшие патриарxи заметили недостаточность епархий на Руси и с особенным вниманием отнеслись к этому вопросу. Недостатком епархий и епископов, слабостью и отсутствием святительского надзора и назидания они объясняли многие печальные явления в тогдашней церковно административной и религиозной жизни. Такими явлениями, помимо только что раскрытого общего умственного и нравственного упадка не только среди паствы, но и пастырей, были слабость, по местам полное отсутствие миссионерской деятельности среди язычников и инородцев, остатки язычества среди самих русских и особенно быстрое распространение раскола.

Вот почему с приездом в Москву двух восточных патриархов вопрос об открытии новых епархий возникает с новой и большей силой. На соборе 1667 г. патриархи открыто заявили, что в России «жатва многа, делателей же мало и умилосердившись о народе смятенном, яко об овцах, неимущих пастыря, умоляли государя и собор да изведет делателей на жатву, еже есть, да умножит в державе своей архиереи, да изберет и поставит митрополиты и архиепископы и епископы, во еже бы стаду Христову не без довольных пастырей быти, да управляется и расширяется православием в род и род богохранимое Российское царство»⁶⁴¹. Особенно восточные святители настаивали на том, чтобы были поставлены архиереи в «тех градех, в них же совеща и завеща архиерейским устроенным быти престолом блаженные памяти святейший патриарх константинопольский Иеремия, внегда основа престол в царствующем граде Москве патриарший»⁶⁴². По этому случаю вспомнили почти за сто лет былое – грамоту патриарха Иеремии 1589 года, и оказалось, что из осьми епархий, проектированных тогда к открытию, открыта только одна Псковская, а семь оставались не открытыми. Царь лично предложил собору уставную грамоту 1589 года. Отцы собора, соглашаясь с давнишним решением, присудили быть архиепископии в великом княжении низовской земли в Нижнем Новгороде, в великом княжении во Ржеве Владимирове быть епископу, в Великом Устюге вместо епископии учредить архиепископию, в великом княжении на Белоозере епископию, в великом княжении, имя которого не обозначено, и в княжении удельном в Дмитрове – епископии, в Чернигове, Севске и Брянске, вместо епископии, архиепископию⁶⁴³.

Вопрос об открытии епархий на соборе 1667 года не ограничился подтверждением патриаршей грамоты 1589 года: отцы собора поставили его шире. Они, находясь под сильным влиянием восточных патриархов, в виду недостатков церковного управления, по примеру греческой церкви, хотели ввести окружное управление, подчинив митрополитам подвластных епископов для большего контроля над последними, чем, кажется, только помешали делу открытия и территориального переустройства русских епархий.

Задумав ввести окружное управление, они, согласно с царской волей, постановили увеличить число митрополий до восьми, прибавив к прежним четырем – Новгородской, Казанской, Ростовской и Крутицкой – еще четыре: в Астрахани, «яко той град многолюден и красен зело»⁶⁴⁴, в Тобольске, Белгороде и Рязани. В проекте увеличено и число архиепископов: к прежним четырем архиепископиям: Вологодской, Суздальской, Тверской и Смоленской думали прибавить из прежде бывших епископий в Коломне и Пскове, из епархий, проектированных в патриаршей грамоте, в Нижнем Новгороде, Великом Устюге и Чернигове, вновь открыть в Архангельске и на Колмогорах. К пяти епископиям, проектированным в уставной грамоте 1589 г., в Ржеве Володимирове, на Белоозере, в великом княжении, имя которого и теперь остается не обозначенным, прибавилось девять совершенно новых: две в Новгородской митрополии – первая в Каргополе, вторая или в Городце⁶⁴⁵, или Устюжне (Железнопольской), одна в Казанской – в Уфе, одна в Ростовской – в Угличе, одна в Крутицкой – в Ливнах, две в Рязанской – в Воронеже и Тамбове и две в Сибирской или Тобольской – в Томске и на Лене.

Вятская епархия осталась особой, несмотря на протест Александра коломенского, не желавшего менять на нее своей прежней епархии, только пределы её постановлено сократить открытием новой или лучше восстановлением древней Пермской епархии. Решено: «в Перми Великой, в прежде бывшей епископии, паки епископу быти, дальняго ради разстояния»⁶⁴⁶.

Таким образом, к четырнадцати северо-восточным епархиям, существовавшим до 1667 года, проектировалось прибавить девятнадцать новых⁶⁴⁷, а с недавно присоединенною к Московскому патриархату Черниговской епархией – двадцать. Но этот проект едва ли окончательный⁶⁴⁸. В виду непременного выполнения постановления в актах собора записано: «повелеваем да сия вся неподвижную в предбудущия лета имеют твердость и непоколебима пребывают»⁶⁴⁹.

Действительно, постановления собора об открытии новых епархий имели неподвижную силу, только не в том смысле, как понимали ее отцы собора. После собора слишком мало сделано по этому вопросу. Открыта давно назначенная к открытию Белгородская епархия, восстановлена в прежних пределах Коломенская⁶⁵⁰, а Крутицкая, предположенная при Никоне к закрытию, молчаливо осталась на прежнем основании.... Осталось на некоторое время не выполненным очень важное в епархиальном управлении постановление, выраженное в форме заметки, чтоб «обретающияся иных епархий церкви» управлялись архиереями тех епархий, где они находятся или, как довольно неопределенно выразился собор, «в которой епархии будет пристойно»⁶⁵¹.

Этот вопрос подробнее рассмотрен через 7 лет на соборе 1674 года, о чем речь впереди.

Медлить фактическим открытием и замещением кафедры Белгородской епархии на Украине становилось невозможным. Церковным неустройством края задерживалось его гражданское устройство. В Москве давно обращали внимание на это и принимали меры. Грамота Алексея Михайловича, посланная (1648 г.) в Белгород чрез воеводу Бутурлина, была не единственной. До собора 1667 г. через игумена Курско-Знаменского монастыря Моисея (1662 г.) еще дважды предписывалось черному и белому духовенству соблюдать церковное благочиние, наблюдать за невысокой нравственностью народа и чистотой православия⁶⁵². Между тем издали следить за целой страной становилось труднее и труднее, когда население края с каждым годом увеличивалось.

Тревожное состояние Украины заставляло стягивать туда войска, и новые города сделались обширными военными поселениями. Отцы собора, открывая Белгородскую епархию с окрестными городами, отметили все это и неотложное осуществление десятилетнего проекта мотивировили тем, что украинские города «многонародны и ратными людьми пренаполнены. Туда постоянно посылаются воеводы великаго государя, бояре и инии честнии людие от его царскаго синклита со многим воинством». Поэтому самому и «ради дальняго разстояния» православный самодержец пожелал, чтобы там был архиерей. Отцы собора 1667 года благословили и утвердили в тех городах быть митрополии, «да многая жатва без делателей не будет».

Таким образом, Белгород, которому «от многих прежде времен» обещано иметь своего архиерея, только теперь «украсился престолом архиерейскаго достоинства». Прежде, как известно и как замечено в грамоте об открытии Белгородской епарxии, этому мешали «умножение царских дел и препятие времен непостоянства», проще, не Питирим ли и варварские татарские нашествия, осложнявшие и без того сложные дела в Малороссии и Киевской митрополии⁶⁵³?

Во вновь открытую епархию назначен сербский митрополит Феодосий с титулом белгородского и обоянского; до этого он служил в Москве при Архангельском соборе⁶⁵⁴.

Царь Алексей Михайлович и патриарх Иосиф, с согласия собора, изволили отдать в Белгородскую епархию 37 украинских городов. Часть их отделена от патриаршей области, другая составилась из вновь присоединенных и вновь построенных городов Слободской Украины.

Из патриаршей области поступили: Белгород, Курск, Старый Оскол, Обоянь, Болхов, Карпов, Хотмыжск, Вольный, Алешня, Короча, Яблонов, Новый Оскол, Верхососенск, Усерд, Алшанок (Ольшанск), Коротояк, Недригайлов, Валуйки, Чугуев и Каменный, всего 20 городов. Из новых городов, бывших за белгородской чертой, в состав Белгородской епархии вошли: Харьков, Колонтаев, Городня, Краснокутск, Валки, Нежин, Двуречный, Салтанов, Печенеги, Змиев, Мояцкой, Тарбулыслей, Царево-Борисов, Ахтырка, Боровной, Острожск и Урыв, всего – 17⁶⁵⁵.

Города Белогородской епархии занимали всю местность по бассейну сев. Донца до правобережья р. Дона, басссйны верховьев левых притоков Днепра – Ворсклы, Псела, Сулы, частью р. Десны и её притока Сейма. Северными пределами её нужно назвать р. Сейм с притоками, где стоял г. Курск. Далее к востоку северная граница шла от бассейна правых притоков рр. Снобы, Миркости и Тускоры, севернее г. Курска, через Муравский шлях и Калмиусскую сакму. По бассейнам правых притоков р. Сосны, севернее р. Оскола, она направлялась на р. Дон, где стоял г. Землянск, и в юго-восточном направлении приближалась к Дону под Урывом и Коротояком. Правобережье Дона близ Коротояка составляло крайнюю восточную границу. С Дона эта граница чрез Острогожск и Ольшанск поворачивала к Осколу и Осколом шла на Царево-Борисов. Царево-Борисов оставался пока самым южным русским украинским городом⁶⁵⁶. Отсюда начиналась южная граница и, перейдя по Изюмовской Сакме⁶⁵⁷, направлялась на северо-запад к р. Ворскле, где стоял Краснокутск, и р. Суле, где стоял г. Недригайлов. Севернее Недригайлова через верховья Псела к исходному пункту северной границы в притоках Снобы, Миркоти и Тускоры шла северо-западная граница.

Белгородская епархия с 37 городами сразу заняла громадное пространство. Количество её церквей в некоторой степени соответствовало величине территории. Сколько их было при самом открытии епархии на Украине, данных не удалось найти. Через одиннадцать лет по ведомости о богаделенном сборе за 1679 год в ней показано 542 церкви⁶⁵⁸.

Открытием Белгородской митрополии закончилось приведение в исполнение соборного определения 1667 года по вопросу об учреждении новых епархий, если не считать восстановления Коломенской епархии. Она восстановлен в прежних пределах, с прежним составом городов и возведена на степень архиепископии⁶⁵⁹. На новую архиепископию назначили и посвятили 9 июня 1667 г. симоновского архимандрита Мисаила⁶⁶⁰. Города Коломенской епархии, после присоединения их к патриаршей области, не смешивались с прочими патриаршими городами, хотя по приходным книгам патриаршего казенного приказа в продолжение десяти лет (1658–1667) писались рядом с последними, но после 1667 г. выключены⁶⁶¹. Доимка с церквей Коломенской епархии за период их принадлежности патриарху собирались в патриаршую казну до 1676 года⁶⁶².

Пермь Великая осталась дожидаться своего особого архиерея более ста лет – до 1799 года⁶⁶³; иные города и страны даже до сего дня ждут их.

Преемник Никона, п. Иоасаф по соборному определению⁶⁶⁴ в следующем 1668 году осуществил планы предшественника по отношению к Суздальской епархии. Произошел обмен городов и церквей между патриархом и Стефаном, архиепископом суздальским, и, нужно заметить, очень невыгодный для последнего и едва ли добровольный. Опальный суздальский архиепископ, только что прощенный (1666 г.) царем⁶⁶⁵, поступился из своей епархии местами ближайшими к Москве с городами Тарусой, Калугой и Оболенском. В патриаршей области они составили особую десятину под именем Калужской, заключавшую в себе, помимо названных городов и уездов, части уездов Медынского, Алексинского, Малоярославецкого и Верейского, всего 156 церквей, о чем уже сказано прежде. Патриарх взамен уступленных ему городов и церквей отдал суздальской кафедре Юрьев Польский с десятиной – 85 церквей⁶⁶⁶. Обмен слишком невыгодный для неё. Архиеписк. Стефан, как видно, не с охотой согласился вступить в такую сделку: он подал челобитье. В феврале 1672 года патр. Иоасаф II (следовательно, перед смертью – † 17 февраля 1672 г.) по челобитью и по выписке Стефана суздальского уступил обиженному в «додачу» к Юрьевской десятине еще 20 церквей, состоявших по писцовым книгам в Суздальском уезде, а по патриаршему административному делению в десятинах Луховской и Юрьевец-Повольской⁶⁶⁷. Таким образом, патриарх получил на 51 церковь больше. Несомненно, что города и церкви по близости к Москве были богаче, и патриарх выгадал не столько по количеству, сколько по качеству и удобству заведывания ближайшими местами. Суздальская епархия, оттертая от Москвы, теперь не была так растянута и разбросана. Она сократились в своих пределах и сосредоточилась в местах по бассейну Трубежа и среднего течения р. Клязьмы с левым притоком Тезой, где стоял г. Шуя. Стефан, при котором произошло изменение состава и территории Суздальской епархии, вместо суздальского и тарусского стал называться суздальским и юрьевским⁶⁶⁸.

По окончании большого Московского собора, осудившаго раскол и Никона, все шло по-старому. Об открытии новых епархий замолчали. Патриарх, лишившись значительной части территории своей области, старался восполнить потери присоединением к своей епархии новых городов на юго-восточной и юго-западной окраинах. В то время продолжалась постройка симбирской укрепленной линии, спускавшейся южнее. В диком поле один за другим являются города Саранск, Пенза, Керенск, Инсар и др.⁶⁶⁹. В начале 70-х годов XVII в. по окладным книгам патриаршего казенного приказа в Темниковской десятине значится целая группа новых городов: Красная Слобода с 9 церквами, Троицкий острог 5 церквей, Наровчатское городище 2 церкви, Керенск 8 церквей, Инсар 1 церковь, Саранск с уездом 11 церквей, Корсунь 7 церквей, Пенза 5 церквей⁶⁷⁰. Новые города привлекли в дикое поле новых обитателей и подвинули юго-восточную часть территории патриаршей области к верховьям р. Суры. Подобно городам симбирской линии, в 1672 г. возникает новый город Белополье за белгородской чертой, который точно так же поступает в ведение патриарха⁶⁷¹. К 1690 году количество церквей по новым местам значительно увеличилось, так что из них образовалось несколько отдельных десятин. В черте симбирской линии вместо одной Темниковской образовались десятины: Пензенская – 44 церкви, Верхне и Нижне Ломовская – 77 церквей, Саранская, Мокшанская и Починковская – 134 церкви и Керенская – 28 церквей; Белополье с 17 церквами составило Белопольскую десятину⁶⁷².

Когда все пошло по-старому, раскол представлял собой новое удивительное явление. Он рос с необыкновенной быстротой. Через 10 лет после осуждения его на Московском соборе упорных последователей старой веры насчитывалось до 10 000 готовых умереть за нее, только скрытых «страха ради властелинска»⁶⁷³. Раскол распространялся быстрей всего в обширных по-прежнему епархиях, неудобных для епископских обозрений. Нижегородский край, принадлежавший патриаршей области, представлял самую удобную почву для раскола при отсутствии там архипастыря⁶⁷⁴.

Проходили годы, а епископа в низовские земли по Волге все не назначали и епархию там не открывали. Правительству приходилось выжидать удобного случая открыто заявить свои требования об учреждении епархии в Нижнем Новгороде. Случай выпал. В 1672 г. скончался патр. Иоасаф⁶⁷⁵. Пока ему не успели избрать преемника, царь Алексей Михайлович созвал в патриаршей крестовой палате собор и заявил присутствующим на нем, что в Нижнем Новгороде, знаменитом пред другими, и в его окрестностях до сего времени нет своего архиерея, отчего к царскому прискорбию там умножились раскольники. «Не сущу тамо пастырю, – говорил царь,– оскудеша овцы, от пищи сущия тамо неимущия скотопажитнаго пропитания, сиречь духовной пищи – проповеди слова Божия, в насыщение душ христианскаго народа. Злохищные волки (раскольники) все более и более умножились»⁶⁷⁶. Для искоренения «новопрозябшиx» там ересей государь предложил открыть Нижегородскую епархию, причем указал на прежние соборные постановления об учреждении архиерейской кафедры в Низовой земле⁶⁷⁷.

Отцы собора единогласно решили «в великом княжении низовския земли архиерею быти»⁶⁷⁸. Единогласное решение отцов собора проф. П. Ф. Николаевский объясняет тем, что новая епархия открывались не в пределах их епархий, а выделялась из патриаршей области, где не было защитника патриарших интересов⁶⁷⁹. Но, кажется, и без этого пора было решить единогласно вопрос об открытии Нижегородской епархии, хотя отсутствие патриарха, несомненно, ускорило дело.

24 марта 1672 года на Нижегородскую митрополию был назначен Филарет из архимандритов владимирского Рождественского монастыря⁶⁸⁰.

В настольной грамоте Филарету, м. нижегородскому и алаторскому⁶⁸¹, указаны пределы новой епархии. На первых порах епархия была сравнительно невелика. В состав её, кроме Нижнего Новгорода и Алатыря, вошли Курмыш и Ядрин с cопредельными селениями⁶⁸². Все четыре города выделены из патриаршей области. За патриархом в пределах Нижегородской епархии все-таки оставлены два богатых монастыря – Благовещенский в Нижнем Новгороде и Николаевский Амвросиев Дудин, тогда в Нижегородском⁶⁸³, ныне в Горбатовском уезде⁶⁸⁴.

По своему географическому положению епархиальная территория заняла часть бассейна Волги, от устья Оки до устья Ветлуги, и по Оке до Клязьмы, а также бассейн нижнего и среднего течения Суры с левыми её притоками. По левобережью р. Суры стояли Ядрин, Курмыш и Алатырь – три из четырех городов Нижегородской епархии. До этого времени они являлись пограничными пунктами патриаршей области со стороны Казанской епархии.

Небольшая территория Нижегородской епархии с очень ограниченным числом городов была не так бедна церквами. По приходным книгам патр. казенного приказа за 1672 год в городах и уездах, поступивших в ведение м. Филарета, значилось в Нижнем Новгороде 22 церкви, в уезде – 36 церквей, в Закудемском стане – 131 церк. и 21 церковь грамотчиков, т. е. церквей, вносивших дани без всяких посредств; в Ядрине – 3 церк., в Алатыре с уездом – 48 церквей и 37 церквей грамотчиков, в Курмыше – 38 церквей, из них 7 – грамотчиков, всего – 336. Помимо того, в Нижегородском уезде в Лысковской десятине с г. Гороховцем состояло 44 церкви и в вотчинах Троице-Сергиевой Лавры – 20 церквей⁶⁸⁵. Эти последние, в количестве 64 церквей, не все поступили в область митр. Филарета. По крайней мере Гороховец остался за патриархом и составлял особую небольшую десятину – с 14 церквами⁶⁸⁶. После скорых, но очень незначительных изменений состава Нижегородской епархии в ней за 1679 год показано 378 церквей⁶⁸⁷. Нужно полагать, что восточная часть её по р. Суре была довольно заселена, тогда как западная, прилегавшая к патриаршей области, в то время не имела значительных населенных пунктов и была покрыта сплошным лесом⁶⁸⁸. Там раскольники находили себе удобный приют.

***

IIІ. С открытием Нижегородской епарxии патриаршие города Корсунь, Темников, Арзамас, Гороховец и Балахна сделались крайними восточными городами патриаршей области, так что восточная граница её значительно приблизилась к р. Оке.

Почти одновременное выделение из патриаршей области трех епархий – на юго-западной окраине – Белгородской, в центре – Коломенской, на востоке – Нижегородской, как ни старался патриарх восполнить свои потери, заметно сократило его епархию. Сокращение пределов отразилось на уменьшении патриаршей казны и доходов приказных служителей. Уменьшение приказных доходов побудило патр. Иоакима в 1674 году установить новые пошлины. Нововведение объяснялось тем, что «в патриаршей области учинены митрополии в Белгороде и Нижнем Новгороде и архиепископия в Коломне и в те епархии отошло 43 города»⁶⁸⁹. Но и после таких утрат конечные пункты патриаршей области – на западе Брянск, Рыльск, Путивль и вновь присоединенный Белополье уносили границы её к истокам Сулы и Сейма, северные – Архангельск, Пинега и Кевроль – к Белому морю, восточные – за р. Оку, юго-восточные – к истокам р. Суры. В общем обширнейшая русская епархия оставалась по-прежнему необыкновенно обширной. По-прежнему очень обширными оставались епархии Новгорорская, Рязанская, Ростовская и Вологодская. Самое недалекое будущее показало, что открытие трех-четырех новых епархий слишком недостаточно для улучшения религиозной жизни и упорядочения церковно-административного строя русской церкви.

Патриарх Иоаким, опасавшийся за оскудение казны, по вступлении на патриаршество (1674 г. 26 июля), вынужден был признаться, что церковные беспорядки остались те-же, что и до собора 166⁶/₇ года. Действительно, ему и отцам последующих соборов приходилось считаться с прежним злом и снова браться за решение вопроса об открытии новых епархий и упорядочении епархиальных территорий.

Пределы епархий при их обширности все еще оставались крайне неопределенными, так как города и церкви одной епархии, разбрасываясь на далекое пространство, заходили на территорию соседних, отчего епархиальные границы совсем не соответствовали уездным. На каждом шагу церкви и монастыри одного пограничного уезда принадлежали разным епархиям. При путанице епархиальных территорий, управление большими беспорядочно разграниченными епархиями затруднялось и осложнялось вотчинным строем русских церковных учреждений. Вотчины и вотчинные церкви с домовыми монастырями одной кафедры нередко разбрасывались на сотни верст по чужим епархиям. Патриаршие вотчины находились в Ростовском, Московском, Дмитровском, Коломенском, Переяславском, Юрьев-Польском, Суздальском, Владимирском, Нижегородском, Костромском уездах, у Соли-Галицкой, в Вологодском, Белоозерском уездах и на Пинеге⁶⁹⁰. Вотчины Крутицкой кафедры были в Кокшайском уезде (село Супдырь)⁶⁹¹, вотчины тверского архиерейского дома были в Новоторжском уезде Новгородской епархии – за р. Твердой, в новой слободе Стародолье. Вологодская кафедра имела несколько сел под Москвой⁶⁹²; суздальская, помимо Суздальского уезда, имела вотчины в Московском и Симбирском уездах⁶⁹³; ростовской кафедре в Пехрянской десятине принадлежало село Клоково⁶⁹⁴. В Епифанском уезде в 1674 году были вотчины новгородской, сарской и коломенской кафедр⁶⁹⁵. Кажется, что у всех кафедр были вотчины в чужих епархиях. Вотчинными церквами заведывали архиереи – владельцы, назначая туда членов причта. Причты и вотчинные крестьяне по церковным и судебным делам тянули к центральному владельческому епархиальному пункту: туда они платили всякие сборы, там судились, и там вершились причтовые дела. На кафедральных землях по архиерейским жалованным грамотам и на оброке жило много бояр, боярских детей и служилых всякого чину. Все это было необыкновенно перепутано и разрозненно. Чисто насельники вотчин церковных учреждений и домовые монастыри не знали, где искать своих прав в случае столкновений с соседями. Точно так же трудно было найти права и суд жителю и владельцу нецерковной земли в случае столкновений с церковными архиерейскими и монастырскими людьми. Неизбежным следствием такого порядка являлись беззаконный самосуд и волокита с их печальными последствиями. Искавшие прав часто напрасно шатались по судам за сотни, даже тысячи верст, наводняя собой архиерейские приказы, особенно патриаршие. Разбирательство дела за дальностью происшествий затягивалось на целые годы...

Монастыри с несудимыми грамотами, почти не знавшие никакой епархиальной иерархической зависимости, осложняли дело⁶⁹⁶. Постановление собора 1667 г., подчинявшее монастыри ведению местного архиерея⁶⁹⁷, при обширности и беспорядочности епархиальных территорий, не могло войти в практику, и все шло по-старому. Понятно, что от такой путаницы в епархиально-административном строе русской церкви нельзя было ожидать порядка. Епарxиальный архиерей мог видеть вокруг себя беспорядки, но не мог прекратить их. У каждого местного архиерея по соседству часто хозяйничали и собирали дани чужие люди, а местный должен был слать своих за сотни верст. В этих уголках, отдаленных от своей епархиальной власти, творились всякие непотребства. И ничего нельзя было поделать, когда всюду в уездных городах и селах архиерейские доверенные – десятинники, боярские дети, дворяне, заезчики творили «всякое безчиние священному чину, налоги, обругательства, убытки и сверх указанных статей брали лишние сборы». Духовенство подавало жалобы царю, патриарху и епископам, но притеснения продолжались⁶⁹⁸. К довершению зла светская власть, как всегда, так и теперь не переставала вмешиваться в область церковных дел, пользуясь епархиальным неустройством. Наприм., новгородские откупщики не довольствовались своей областью и не по праву заезжали в Порховский и Пусторжевский уезды. Они всюду разоряли монастырския вотчины и приходы. Крестьяне, разорившись в конец, брели врозь. Потерпевшие архимандриты, игумены, попы с причетниками и крестьянами искали защиты у м. Питирима. На неоднократные доносы владыки новгородский воевода не обращал внимания. Дело дошло до царя, и царь своей грамотой 1670 г. новгородскому воеводе «в епархии м. Питирима в духовный чин вступаться ничем не велел»⁶⁹⁹. Едва ли это единственный случай. Но епархиальные архиереи часто бессильны были остановить всякого рода злоупотребления. Они сами не знали, что творилось в пределах их епархий, и в их ли области творилось зло. Хорошо, когда имелась возможность достоверно узнать от кого-нибудь о злоупотреблениях светской и духовной власти, особенно в заброшенных уголках разбросанных епархий, но часто и сообщить этого было некому. Архиереи узнавали о бесчинствих довольно поздно⁷⁰⁰.

От путаницы в епархиальных границах между самими архиереями возникали недоразумения по управлению епарxиями. Новгородские архиереи долго спорили из-за владений с вологодскими, рязанские с коломенскими, вятские с вологодскими. Спорами этими пользовались архиерейские служилые люди и низшее духовенство, одни, чтобы получить побольше денег, другие, чтобы совсем не платить их, а третьим, напротив, приходилось расплачиваться вдвойне и страдать от лишних поборов. Духовенство со своей стороны мало пыталось упорядочить церковную жизнь, внося в нее разлад. Оно само мало улучшалось и в своей практике не переставало держаться местных обычаев, получивших, за давностью их и дальностью епархиального архиерея, характер и право гражданства; даже литургию не везде служили одинаково⁷⁰¹.

Нельзя не согласиться, что от всего этого происходило «велие смятение». Велие смятение послужило к тому, что через семь лет после Большого Московского Собора, в октябре 1674 года в одной из патриарших палат во главе с самим патриархом собрались на собор пять митрополитов, три архиепископа, два епископа и много Белого духовенства⁷⁰². Собор 1674 г., с целью искоренения церковных беспорядков и упорядочения церковного управления, советом положил: «коейждо епархии грады с уезды по писцовым книгам владети коемуждо архиерею, монастыри и церкви управляти и вновь церкви велеть строити по прошению мирских людей, благословения подавать правильно в своих епархиях по уездам, разсматривая о том с великим прилежанием по писцовым книгам, и у челобитчиков имати за руками сказки, где котораго града и уезда, чтоб было не чужой епархии града и уезда, и в том бы между архиереями распри и в людях смятения не было»⁷⁰³.

Соборное постановление, чтобы уезды находились в полном своем объеме в ведении того архиерея, которому принадлежал город, на ряду с прочими епархиями касалось и патриаршей области. В силу его патриарх Иоаким «церковнаго ради благочиния и всенародного управления» указал митрополитам, архиепископам и епископам управлять и ведать судом и расправой церкви своей области, если они по писцовым книгам окажутся в их уездах. Местным архиереям дано было право ставить туда священников, собирать в свою казну церковные дани со всякими архиерейскими доходами и духовностью в своей епархии ведать всякого чина людей патриарших вотчин. Исключались только патриаршие домовые и приписанные к ним монастыри. Они остались, по-прежнему, в ведении самого патриарха. Местные архиереи, в случае бесчиния и нестроений в этих монастырях, могли письменно доносить патриарху. Точно так же все архиереи свои ино-епархиальные вотчины с тамошними церквами и людьми отдали местным архиереям с правом поставления священников, сбора дани и суда.

Собор 1674 г. продолжал реформы церковного суда. Он постановил, чтобы в патриарших и архиерейских домах и приказах судьями были люди духовного чина – из архимандритов, игуменов, строителей, иеромонахов, а по городам – духовные управители. Тогда же упорядочена была подача челобитных: в Москве на патриаршем дворе определено принимать челобитные на духовных и подведомственных патриарху лиц от людей всякого чина, но лишь живущих в патриаршей области. Ино-епарxиальным челобитчикам не велено давать зазывных грамот; их иски и челобитные должны поступать на суд местных архиереев. Для облегчения сношений с епархиальным начальством вотчинникам, боярам, окольничим, думным, стольникам и московским дворянам предоставлено право, не являясь лично, посылать своих стряпчих, искать и бить челом митрополитам, архиепископам и епископам по кафедральным городам. Недовольные решением дел или незаконным разбирательством епархиальной власти имели право апеллировать к патриарху. Сроком для зазывных грамот оставлен один месяц – январь. За патриархом удержалось право суда над стольниками, стряпчими, московскими дворянами, жильцами и всякими московскими людьми, временно проживавшими в разных епархиях. В противном случае одно и то же лицо могло судиться разными архиереями, потому что московские люди часто владели вотчинами в разных епархиях и только временно являлись в свои имения. У них иногда возникали иски на людей, подчиненных епархиальным архиереям. Иски эти разбирались не у патриарха, которому духовностью был подчинен владелец, но у местных архиереев, которым подчинены были ответчики.

Новые порядки суда и епархиального управления нелегко могли войти в практику при прежней территориальной беспорядочности епархий. Поэтому патриарх лично «церковного ради благочиния и всенародного управления и мятежных и непостоянных священников и монашеского чину» передал местным архиереям не одни только вотчинные церкви, бывшие в уездах чужих епархий, но даже поступился целой северной областью.

По соборному определению из патриаршей области к Новгородской митрополии присоединены город Архангельск, Холмогорский уезд, приходы на Мезени, Пинеге и Кевроле в количестве 68 церквей. Впрочем, о местах, уступленных патриархом, замечено, что они останутся за Новгородской митрополией до открытия самостоятельной епископской кафедры в г. Архангельске⁷⁰⁴.

Таким образом, собором 1674 года на время восстановлены древние северно-восточные пределы Новгородской епархии времен самостоятельного существования господина Великого-Новгорода. В Тверскую архиепископию от патриаршей области поступили Кашинского уезда вотчины Горицы и Стоянец с 3 церкв.⁷⁰⁵; 12 церквей Торопецкой десятины Великолуцкого уезда отошли к Псковской епархии⁷⁰⁶; 2 церкви Медушской десятины и 6 церквей в Юрьев-Польском уезде – к Суздальской; 4 церкви из Балахнинской десятины, одна церковь Муромского уезда Владимирской десятины и 7 церквей по Кадомскому уезду отошли к Рязанской епархии; 6 белоозерских церквей – к Вологодской; Ростовского уезда Карашская домовая волость с 8 церквами – к Ростовской⁷⁰⁷. Из Балахнинской десятины 15 приходских церквей Нижегородского уезда, 3 в патриарших вотчинах, 8 в вотчинах патриаршего домового Благовещенского монастыря и 3 церкви Амвросиева Дудина, всего 29 церквей, отошли к Нижегородской епархии⁷⁰⁸.

К патриаршей области, вместо отошедших церквей, приписаны от Новгородской епархии 23 церкви, вошедшие в Ржевскую десятину, из Рязанской митрополии – 4 церкви Алексинского уезда и 28 Владимирского в Малой Мещере, из Суздальской епархии 6 церквей того же Владимирского уезда; в патриаршую Можайскую десятину поступило 5 приходов, из Тверской епархии – 4 и один из Крутицкой; три церкви Волоколамского уезда из Тверской епархии отошли также к патриарху, от Коломенской епархии поступили 3 прихода, зачисленные в Вохонскую десятину; от Ростовской митрополии поступил один приход вотчинного села Клокова, Московск. уезда, присоединенный к Пехрянской десятине того-же уезда, от Суздальской кафедры один вотчинный приход в с. Шубине, из вотчин крутицкой кафедры Звенигородской десятины в с. Алексине⁷⁰⁹.

Тогда же произошло изменение границ других соседних епархий. Передача приходов свершилась при взаимном обмене церквами целых городов с уездами или только отдельными приходами. Некоторые церкви в Угличском уезде отошли от Новгородской митрополии к Ростовской; взамен их к Новгородской от Ростовской присоединены погосты дворцовой Усьянской волости, находившейся в Важском уезде. В Ростовскую митрополию от Вятской епархии поступила Вохомская волость Великоустюжского уезда⁷¹⁰.

От Рязанской митрополии в Коломенскую епархию отделен весь тогдашний Каширский уезд с 42 церквами, так как г. Кашира состоял в Коломенской епархии, и Венев монастырь, потому что г. Венев с уездом принадлежал ей же. Вместо них Рязанская митрополия получила от Коломенской епархии гг. Епифань (10 церк.) и Гремячий (6 церк.) с уездами. Основанием к такому обмену, по словам отцов собора, послужило то, что Епифанский уезд смежен с Рязанским⁷¹¹. После собора 1674 года решено несколько вопросов о спорных епархиальных городах, между прочим, о новопостроенном городе Богородицке, ныне Тульской губернии, при р. Лесном Уперте⁷¹².

В августе 183 года рязанский митр. Иосиф писал патриарху, что в 1662 году в конец поль г. Епифани в Епифанском уезде вновь построен г. Богородицк. Но он, рязанский владыка, не смел владеть им без патриаршего указа, хотя по соборному определению город должен входить в Рязанскую митрополию. И тамошние попы без повеления Иосифа, архиепископа коломенского, не решались ехать к рязанскому архиерею. По рязянской челобитной заодно в грамоте об отдаче Епифани и Гремячего рязанскому митрополиту патриарх приказал: «будет город Богородицкой с селы и с деревни построен в Епифанском уезде, а не иного Коломенской епархии города и уезду, то тем городом с селы и с деревнями владеть по писцовым книгам тебе в Рязанской митрополии, монастыри и церкви (17) управлять и вновь церкви строить и людей в духовности ведать по изложенному соборному деянию»⁷¹³. После собора 1674 года территория Коломенской епархии установилась надолго⁷¹⁴.

Собравшиеся в Москве митрополиты, архиепископы и епископы разрешили давнишний старый спор между владыками вятскими и вологодскими из-за Яренска с уездом, все остававшимся за вологодской кафедрой.

Коломенский епископ Александр не с охотой поехал с Коломны на Вятку во вновь учрежденную епархию. Пожалованные ему на прокормление котельнический Предтеченский монастырь с вотчинами и вотчины в Хлыновском уезде, равно проживание в Успенском Трифоновом монастыре, за неимением собственного архиерейского дома, не удовлетворяли владыке, привыкшего к лучшей обстановке. Он сразу начал хлопотать об увеличении своей епархии. 23 декабря 1659 года еписк. Александр написал челобитную и послал ее царю Алексею Михайловичу. В челобитной, между прочим, писалось: в предыдущем 1658 г. при открытии Вятской епархии, будучи в Москве, он, Александр, подавал патриарху Никону челобитную, в которой просил его присоединить к новооткрывшейся Вятской епархии Яренский уезд; патриарх словесно «пред образом Божиим» обещал исполнить прошение, но впоследствии это обещание не было исполнено, по забывчивости патриарха и по проискам патриаршего дьяка Ивана Калитина. «И после моего с Москвы съезду,– продолжает преосвященный Александр,– патриарш дьяк Иван Калитин, норовя вологодскому архиепископу, учинил выписку пермских городов и уездов о десятинах неправо и в той выписке написал к Вятской епископии десятины, опричь Яренскаго городка и уезда. И после той неправой выписки, Никон патриарх прежний твой государев указ и свой с преосвященными архиереи соборный приговор забыв, ко мне не послал».

Епископ Александр напрасно два месяца прождал ответа и решился повторить свою просьбу перед государем. 23 февраля 1659 года он написал и послал вторую челобитную вроде первой. Эти две челобитные вызвали встречную челобитную со стороны вологодского архиепископа Маркелла. Он просил царя не отнимать у вологодской кафедры Яренского уезда. Неизвестно, какого рода ходадайство употребил при этом вологодский архиепископ: был-ли он сам в Москве по этому случаю, или имел там на своей стороне сильного покровителя между приближенными к патриарху, как указывал вятский епископ в своей первой челобитной, ничего сказать нельзя; известно одно, что по челобитью Маркелла последовало следующее царское решение. «167 (1659 г.) государь пожаловал, велел владеть Яренским уездом по-прежнему вологодскому архиепископу до своего государева указу». Указ этот последовал нескоро. Александр вятский был замечен в раскольнических движениях по поводу исправления патр. Никоном богослужебных книг. Его вызвали в Москву и только после покаяния на соборе 1666–7 пода в 1669 году простили и позволили ехать в Вятку⁷¹⁵. Но Яренск с уездом не переставали занимать епископа Александра. Ему всячески хотелось причислить их к своей епархии. Известна еще третья челобитная Александра о том же, только без обозначения года написания.

По возвращении Александра на Вятку, в Вологде был уже другой архиепископ – Симон. Александр, вероятно, рассчитывал, что новый вологодский владыка не будет слишком сильно отстаивать свои права на Яренский уезд. Думается, ошибся. Третья челобитная Александра была последней челобитной об Яренске. Симон вологодский замечает, что «после нея от Александра челобитья о том во всем жительстве его не бывало»⁷¹⁶.

Продолжать и окончить дело о присоединении Яренска с уездом к Вятской епархии, начатое еписк. Александром, выпало на долю преемника его Ионы (с 1674 г.)⁷¹⁷. Иона, по вступлении на вятскую кафедру, возобновил спор из-за владений Яренским уездом. Снова появились челобитные со стороны вятского епископа, на них следуют отписки со стороны вологодского.

Вятский епископ, для пояснения своих прав на Яренский уезд, в челобитной, от 22 февраля 1676 года, выставил то, что Яренский городок, Вымь и Вожемь с уездами не отделялись от прочих городов Вятской епархии. Они по писцовым книгам ведались вместе с Вяткой, Кайгородом, Пермью Великой, Чердынью и Солью Камской в Новгородском приказе и были смежными. Яренск с уездом исстари составлял присуд (т. е. подведомственную часть) Велико Пермской епархии, а не Вологодской. Это – во-первых. Во-вторых, Вымь и Яренский городок, где проповедовал св. Стефан, – начало и корень Пермской епархии. В Яренском уезде с Вожемью – в бывшем кафедральном городе пермских епископов Усть-Выме почивают мощи трех пермских просветителей-святителей Герасима, Питирима и Ионы, и этой святыне необходимо и приличнее быть достоянием вятской церкви, тем более, что во всей Вятской епархии нет ни одного местночтимого святого, и вологодский архиерей владеет Яренском и Вожемью не по правде. Помимо того, что по пермским и вымским писцовым книгам эти области не разделяются, пермская землица (Яренск и Вожемь) многим расстоянием от Вологды удалена и, как видно из писцовых книг, ее разошли (разделили) города Ростовской епархии Устюг Великий и Сольвычегодск с уездами. К тому же два последних города, вносившие чрезполосность в территорию Вологодской епархии, ведались самостоятельно в приказе Устюжской Чети, а не в Новгородском. Словом, все говорило не в пользу вологодской кафедры. О главном мотиве преосвященный Иона сказал в конце – именно, что число церквей новооткрытой Вятской епархии весьма скудно, сравнительно с другими епархиями, всего только сто сорок три церкви, между тем как в Вологодской число их чрезмерно велико. В одних новоприсоединенных к ней уездах Белоозерском, Пошехонском и Чарондской округе было до двухсот пятидесяти церквей, кроме монастырей, да в Яренском уезде пятьдесят церквей и один монастырь⁷¹⁸.

На доводы вятского епископа вологодский владыка Симон 27 июня 1676 года отвечал, что Яренский уезд с Усть-Вымью не составляет присуда Великой Перми. Эти города с их областями исстари составляли область, именуемую «Вымскою или Вычегодской землицей, особою от Перми, да и в писцовых книгах написан Яренский уезд и городок отдельно от Перми». В грамотах, посылаемых воеводам от государя писалось: «на Вымь в Яренский городок, а не в Пермь Великую»; когда же грамоты посылались в города Перми Великой, то в них прямо писалось: «Перми Великой в г. Чердынь», так и в иные пермские города, да и от Вятки тот Яренский городок далеко.

На второе положение Ионы, что в Усть-Выми почивают мощи Герасима, Питирима и Ионы, архиепископ Симон отвечал: «а епископов пермских в блаженном успении телеса положены на разных местах: на Выме, на Вологде и на Москве, и потому-ли его епископле желание исполнити»? т. е. из-за того, что там почивают пермские святые, все эти места присоединить к Вятской епархии?

Оставался последний довод бедного челобитчика – церквей в Вятской епархии чрезвычайно мало, тогда как в Вологодской их чрезмерно много. И на него нашелся ответить вологодский владыка. Хотя, писал он в челобитной, количество церквей в Вологодской епархии действительно более, нежели в Вятской, но сбор даней с них несравненно меньше, особенно в Белоозерском, Пошехонском уездах и Чарондской округе, потому что там «места скудныя и многие храмы на помещичьиx землях построены и дани не платят»; напротив, в пермских городах и уездах Вятской епархии «у храмов приходы большие и прихожане все люди промышленные и богатые, и платят церковной дани с храмов по книгам, кроме венечных пошлин и иных всяких доходов, рублей по пяти и по шести и по десяти и больши, так что сравнительно с пермскими данями надобно-бы собирать белоозерских даней по десяти и больши. Ныне и без того в Вятской митрополии 8 городов с пригородами. В будущем там возможна обширная колонизация, так что Вятская епископия в состоянии распространиться в великую митрополию. Совсем не то Вологодская архиепископия. В ней всего четыре города с Яренском и тех городов уездам нельзя распространиться ни на один приходский храм»⁷¹⁹.

Но такая настойчивость со стороны вологодских архиепископов на этот раз не привела ни к чему, несмотря даже на то, что у них был в Москве по этому делу специальный поверенный Суровцев⁷²⁰. Она только немного оттянула разрешение спора. Соборным определением от 30 июня 1676 г. Яренский уезд с Вымью и Вожемью присоединен к Вятской епархии. В актах о присоединении городов Выми, Яренска и Вожеми сказано: «нынешняго 184 (1676 г.) году июня в 30 день великий господин святейший Иоаким патриарх Московский и всея России с преосвященными митрополиты и архиепископы и епископы прилучившимися в царствующем граде Москве со всем священным собором, соборне указали епископии Пермской начальными городки Вымью, Яренском и Вожемью с уезды, идеже св. Стефан епископ пермский слово Божие проповеда..., ведать и управлять преосвященному Ионе, епископу вятскому и великопермскому и по нем будущим епископом вятским и великопермским владеть к Перми Великой и Чердыни и Соли Камской с уезды... , а преосвященному Симону архиепископу вологодскому и белоозерскому теми пермскими городки Вымью, Яренском и Вожемью с уезды владеть и духовным правлением ведать не велено»⁷²¹. Так кончилось спорное дело о г. Яренске, Выми и Вожеми. Места, составлявшие некогда самое сердце Великопермской епархии св. Стефана, стали опять достоянием епископов, получивших титул «и великопермскиx».

Только теперь область ведения вятской и великопермской кафедры почти достигла тех границ, которые ей надлежало иметь по старине и по титулу архиерея.

С присоеденением к Вятской епархии Яренска с Вожемью, северная границ её зашла далеко за реку Вычегду на р. Вымь до верховьев Пинеги и Мезени, где были церкви, отошедшие в 1674 году от патриаршей области к Новгородской митрополии.

Объем Вотской епархии определился очень ненадолго. Гор. Хлынов (Вятка) с пригородами Орловым и Шестаковым, города: Котельнич, Слободской, Кайгород, Чердынь, Солькамская, пригороды Кунгур, Степаново городище (кого-нибудь из Строгановых), вотчины Строгановых, Яренск, Усть-Вымь и Вожемь полностью состояли в ней всего десять лет – с 1676 по 1685 г.⁷²². В них и уездах было 222 церкви⁷²³. Но вышли новые осложнения, повлекшие за собой новые комбинации.

Быть может, ряд челобитных со стороны вятских епископов обнаружил, насколько бедна была Вологодская епархия, или, может быть, собор 1674 года внял гласу моления ростовского митрополита, только часть Пошехонского уезда, присоединенная к Вологодской епархии в 1658 году, не более 18 лет состояла в ведении её⁷²⁴.

Ростовская кафедра, заметно, не с охотой уступила свои исконные владения на Белоозере и Чаронде Вологодской архиепископии, притом без всякого вознаграждения. В 1674–1675 г. читалась челобитная ростовского митрополита Ионы о Пошехонском уезде, «чтобы уезду в вознаграждение отошедших церквей всему быти в Ростовской епархии». Вологодский владыка, прослышав о челобитной Ионы ростовского, начал отписываться. Он послал в Москву челобитную с пометой от 9 августа 7184 (1676) года; челобитчик просил оставить за ним пошехонские церкви. Ссылка на то, что от Вологодской епархии отошли к Вятской Пермь Великая и Соль Камская и данных в софийской казне не в доходе, не привела ни к чему, и вся переписка была напрасна. Святейший патриарх, выслушав выписки, велел отказать архиепископу Симону с замечанием такого рода: «Пермью Великой и Солью Камской вологодские архиепископы до сего времени владели не изначала области. Эти места приписывались к Вологодской епархии на время, когда в Перми Великой своих архиереев не было. Прежде там исстари были свои архиереи и ныне, по-прежнему, Пермью Великой и Солью Камской с пригородами владеет свой архиерей, вятский епископ, своей, а не твоей вологодской областью». Что касается Белоозерской, Чарондской и Пошехонской десятин, которые по словам Симона отданы вологодской кафедре взамен отошедших, то они исстари были святейших патриархов и Ростовской области, к тому же слишком немного тамошних церквей и монастырей, принадлежавших патриарху и ростовскому митрополиту, отдано на время Вологодской епархии для её пополнения и по близости. В Вологодской епархии те десятины раньше никогда не бывали. Поэтому, следует прибавить к патриаршему объяснению, и эти последние с полным правом могут быть отняты у Симона. Но этого не сделали. В Москве выбрали средину и отписали на Вологду: «ныне, по уложению освященнаго собора, Белоозерскою и Чарондскою десятинами с городами и уездами впредь владеть тебе, сыну, по писцовым книгам, а Пошехоньем и Пошехонским уездом тебе, сыну, не владеть...... а владеть Ионе митрополиту ростовскому».

Удержав за собой Белоозеро и Чаронду, вологодский владыка должен был примириться с мыслью уступить ростовской кафедре церкви Пошехонского уезда. По просьбе ростовского митрополита, он отослал роспись пошехонских церквей и монастырей, имеющих поступить в Ростовскую епархию. Их оказалось сравнительно немного. В 1674 году в уступленных местах было 30 церквей с окладом 40 р. 25 коп., две пустыни – Андриянова и Досифеева и два монастыря – Выксинский и Троицкий⁷²⁵.

Стоит только припомнить прежнюю территорию Вологодской епархии, чтобы видеть, как она значительно сократилась с отделением от неё Яренска, Усть-Выми, Вожеми и Пошехонского уезда. Теперь она не была разбросана, как прежде, напротив, сосредоточивалась исключительно в местах по бассейну Белого озера, р. Шексны, Кубенского озера, верховьев Сухоны и Костромы – левого притока Волги, Согожи и Сожи – левых притоков Шексны⁷²⁶. Тут были Вологда с уездом, Белоозерская и Чарондская области.

В старом архиве вологодской консистории сохранились окладные книги с подробным списком церквей Вологодской епархии – всего 20 кн.: 14 от первой половины XVII в., 5 – второй и 1 – XVIII века. В Вологодских Епарх. Ведомостях за 1863 г. приведены данные из кн. преосвящ. Гавриила, архиепископа вологодского и белоозерского, за 1691 г. Из выписок видно, что в 1691 году в самой Вологде было 51 церковь, в уезде – 276 «жилых» и 28 «пустых». По белоозерским книгам на Белоозере и в Белоозерском уезде – 255 «жилых» и 16 «пустых»; частнее – в Белоозерском посаде – 47 церк., Чарондская округа – 34 церк., Надпорожский стан – 36 церк., Заозерский стан – 125 церквей⁷²⁷.

Территория Ростовской митрополии на севере увеличилась прибавлением к ней части Пошехонского уезда, расположенного между нижним течением р. Шексны, части р. Волги и правобережьем р. Костромы.

Как отозвалось постановление собора 1674 г. – о распределении епархиальных территорий по уездным писцовым книгам – на территориях всех епархий и возникали ли недоразумения, подобные недоразумениям рязанского, коломенского, вятского, вологодского и ростовского владык между другими архиереями, пока нет данных для ответа. Совсем не известно, какие территориальные изменения произошли в Казанской и Астраханской епархиях. Несомненно, что до собора 1674 года у казанской кафедры были сместные церкви с Вятской, Нижегородской и Астраханской епархиями, так как уезды их сходились⁷²⁸.

Было бы очень важно и полезно для дела указать, хотя бы в самых общих чертах, уездные епархиальные границы по писцовым книгам. Но это едва ли возможно в настоящее время и можно назвать напрасной попыткой. Во-первых, известно слишком мало уцелевших писцовых книг с указанием границ старинных уездов⁷²⁹, во-вторых, старые уездные границы были непостоянны: с возникновением новых городов с уездами, границы изменялись, в-третьих, эти границы невозможно воспроизвести по нынешней топографии, даже с писцовой книгой в руках, и указать, где сходились старые уезды. Дело в том, что старинные межевые приметы: камень, дуб, береза, овраг, пригорок, буерак, ручей, болото, лес и т. п., ныне не существуют⁷³⁰. Лес вырубили, болото высушили и распахали, река сама высохла, уступив место необдуманной земельной эксплуатации у русского человека. Бывало и так, что часть одного уезда, т. е. отдельная волость находилась среди соседнего уезда. В писцовой книге (1672–1674 г.) меж Переяславль-Рязанского уезда отмечено: «межа Рязанского уезда Старо-Рязанского стану Великодворской волости с Владимирским уездом писано особо, потому что той Великодворской волости к Рязанскому уезду примежевать нельзя, – разошла Владимирского уезда волость Тумская»⁷³¹.

Наталкивался ли собор 1674 года на подобные затруднения и как разрешал их, не известно. Возможно, что он не знал этого.

При несомненной важности новых порядков для епархиального управления на соборе 1674 года по вопросу о территориальном переустройстве русских епархий сделано не очень много. Собором и после собора произведены в иных случаях слишком несущественные изменения. Самые отдаленные места, преимущественно спорные и неудобные для управления, поступили в ближайшие епархии. Любопытно то, что каждая в отельности кафедра при взаимном обмене церквами нисколько не теряла. Только вологодскую, по-видимому, обделили, как ни старался архиепископ Симон удержать свою епархию в прежнем объеме. Впрочем, и после этого церквей в Вологодской епархии оказалось сравнительно много. Трудно понять одно: чем руководились отцы собора, отделяя северо-восточные окраины от патриаршей области к Новгородской митрополии, если только они имели в виду и хотели упорядочить епархиалные территории для удобства управления? Ведь новгородскому митрополиту было также неудобно управлять ими, как и патриарху. Тот и другой владели самыми обширными епархиями, как по пространству, так особенно по количеству церквей. Если судить по количеству церквей в епархиях после собора 1674 года, то первое место принадлежит патриаршей области (ок. 4000 церквей), за ней следовали епархии: Новгородская и Великолуцкая (1227 ц.), Рязанская и Муромская (1221 ц.), Ростовская и Ярославская (991 ц.), Вологодская и Белоозерская (563 ц.), Белгородская и Обоянская (542 ц.), Сарская и Подонская (522 ц.), Коломенская и Каширская (500 ц.), Суздальская и Юрьевская (402 цер.), Нижегородская и Алатырская (378 ц.), Казанская и Свияжская (284 ц.), Тверская и Кашинская (283 ц.), Вятская и Великопермская (222 церк.), Псковская и Изборская (189 ц.), Смоленская и Дорогобужская (171 ц.), Астраханская и Терская (26 церквей)⁷³².

Собор 1681–1682 гг. Проект епархиального переустройства русской церкви и царские предложения о переименовании архиереев, разделении епархий на митрополичьи административные округи и об увеличении числа архиерейских кафедр до 83. Соборное обсуждение царских предложений; изменение их и сокращение числа проектированных епархий. Обстоятельства, не позволившие церковной власти согласиться с царским проектом епархиального переустройства русской церкви, и мотивы, приведенные отцами собора по этому вопросу.

Краткий обзор социально-экономического состояния русского государства, в частности церковных учреждений. Недостаток средств содержания архиерейских домов, при материальном оскудении России, главнейшее препятствие к осуществлению царских предложений об увеличении числа епископских кафедр. Проекты о прибавке архиереев, составленные духовной властью на соборе, и в конце концов разрешившиеся открытием только четырех епархий: XVII – Велико-Устюжской, XVIII – Холмогорской, XIX – Воронежской и XX – Тамбовской. Обзор их территориального устройства. Прикрытие Тамбовской епархии и присоединение её к Рязанской (1701 г.). Старые и новые епархии. Число епархий Московского государства в самом начале XVIII в.

На соборе 1674 года патриарх и архиереи поступились только тем, что было в чужих областях. Учреждения новых епархий «церковного ради благочиния и всенароднаго управления» не последовало, и дело, о котором говорили сто лет тому назад, плохо двигалось вперед. И это вполне понятно. Едва ли кому из владык приятно было соглашаться на территориальные уступки. С уменьшением территории уменьшалось количество церквей; убыль церквей в свою очередь отзывалась на уменьшении и без того сократившейся кафедральной казны. Вотчинный и тягловый строй епархиального управления на Руси долго задерживал дело об откратии новых епархий. Приходилось то пользоваться случаем, то дожидаться пространственного увеличения русской государственной территории и делать прибавку архиереев на окраинах. Внутренний, правда, медленный рост русской церкви, по-видимому, забывали и «церковнаго ради благочения» придумывали полумеры, каковой является постановление собора 1674 года с ничтожным изменением епархиальных территорий. Духовная власть в личных интересах могла забыть очень серьезное дело, но его еще раз напомнила светская.

По смерти тишайшего Алексея Михайловича на царский престол в 1676 году венчан его пятнадцатилетний слабый сын Феодор⁷³³. Под влиянием окружающих лиц, воспитанный в духе церковности, царь Феодор Алексеевич обратил внимание на старый вопрос о сокращении пределов обширнейших русских епархий. Молодой царь с необыкновенной ревностью взялся за дело. Даже трудно согласиться, что тут проявилась личная царская инициатива. Вернее – царь был подготовлен своими соправителями, в числе которых особенное значение имел царский воспитатель – Симеон Полоцкий⁷³⁴. Ему даже приписывали широкий проект полного иерархического переустройства Русской церкви. По известию, сохранившемуся у Татищева, будто бы Полоцкий, не ужившийся с патриархом Иоакимом, внушал своему ученику учредить на Руси четырех патриархов, где прежде были митрополиты, т. е. в Новгороде, Казани, Ростове и Крутицах, сверженного Никона призвать в папы, Иоакима перевести патриархом в Новгород⁷³⁵. Замыслы Полоцкого об иерархическом переустройстве, если они имели место в истории Русской церкви, слишком широки и были положительно не осуществимы. Их, вероятно, пришлось оставить и заменить новым проектом.

В патриаршество Иоакима (1674–1691 г.) Симеон Полоцкий не принимал прежнего широкого участия в текущих церковных делах, но не совсем устранился. Учителю, оставшемуся по-прежнему в царской милости⁷³⁶, представлялась возможность через ученика влиять на ход церковных дел. Этому влиянию Полоцкого и придворной партии нельзя не приписать того, что еще молодой царь, присматриваясь к ходу церковной жизни, замечал в ней много упущений. Царь подметил, а вернее, согласился с тем, что обширность епархий и малочисленность архиереев – одна из главных причин, препятствующих правильному развитию русской церковной жизни и распространению христианства. Заходила-ли об этом речь у царя с патриархом – не известно.... Составлял ли Симеон Полоцкий новый проект епархиального устройства Русской церкви, ответа тоже нет. Весьма возможно, что новый проект церковного переустройства стоит если не в связи, то в параллели с другим очень сложным тогдашним проектом Устава о наместничествах и служебном старшинстве бояр и вообще думных людей. Издатель последнего проекта кн. К. М. Оболенский полагает, что устав написан каким-либо лицом духовным, хорошо знакомым с постановлениями Византии. В Уставе о степенях видно обращение к этой последней⁷³⁷. В новом проекте епархиального переустройства и соборных предложениях 1681–1682 гг. тоже заметно влияние Византии, однако вопрос о составителе церковного проекта остается открытым.

Прошло не более года по смерти Полоцкого, одного из первостепенных деятелей в важнейших церковно-исторических событиях разбираемого времени⁷³⁸, как при дворе началось влияние новых лиц. Тогда с особой силой подняли вопрос об открытии новых епархий, быть может, боясь, как бы он не забылся по смерти Полоцкого, и вместе с церковным проектом как бы не провалился проект о наместничествах.

Как видно из уцелевших документов, вопрос поднимается исключительно светской властью. Дело ставится гораздо шире, чем на соборе 1667 года. В постановке вопроса не заметно западных тенденций, как можно подозревать в проекте учреждения папства на Руси, приписываемом Полоцкому. Напротив, русское епархиальное устройство задумали сделать точной копией с греческой церкви. Проектировалось всю русскую территорию, как и на соборе 1667 года, разделить на митрополичьи округи, учредить во всех более или менее видных городах епископские кафедры и подчинить их митрополитам. Чересчур широко задуманные планы и подражание грекам только помешали делу. Не все греческое прививалось к русскому, особенно когда нововведение не согласовалось с интересами русских представителей иерархии и наличной действительностью. Решение вопроса с ясной греческой тенденцией затянулось и послужило предметом долгих, далеко не согласных рассуждений. В результате опять получилось не то, что предполагалось.

Проекты с предложениями патриарху составлялись от имени царя. 2 Сентября 1681 г. царь Феодор Алексеевич объявил патриарху Иоакиму и собору свои меры «к умножению имени в Троице славимаго Бога, к ограждению святыя церкви, христианом на распространение и противником церковным на искоренение». Предлагалось, во-первых, установить порядок митрополитов и архиепископов по степени их бытия, во-вторых, «для подобающей архиерейской чести на приложение хвалы Божией архиереям именоваться по тем городам, которые в царской державе имениты суть» и, в-третьих, открыть новые епархии прежде всего в обширнейшей Сибирской стране, населенной «множественным народом, Христа не знающим», а также и в других городах внутри Московского государства, отдаленных от архиерейских престолов. «В Сибирской стране, писалось в царском предложении, от столичнаго города той епархии до Даурских, Нерчинских и Албазинских острогов и до иных, им подобных мест, в едино лето, в полтора и два года едва переходят, а в тех дальних местах христианская вера не расширяется, а развратники святой церкви умножаются. Не только в такой дальной и пространной стране, но и в других городах: в Путивле, Севске, Галиче, на Костроме и в иных многих местах противники умножились, за неимением себе возбранения за разстоянием дальним, понеже в епархиях град от града, место от места имеют разстояния не малая. И пристойно в обширнейшую Сибирскую епархию для искоренения непотребств прибавить архиереев (в архивном документе вычеркнут весьма важный пункт: «и чтоб епархия владения своего больше двух сот верст не имела»)"⁷³⁹.

Задавшись мыслью так сократить тысячеверстные расстояния епарxиальныx территорий, светская власть представила обширнейший проект с указанием архиерейских степеней и мест, где считалось нужным учредить новые епархии. Введение митрополичьих округов, «чтоб коемуждо митрополиту имети в своей епархии подвластных епископов, а святейшему патриарху – отцем отцу – имети многих епископов, яко главе и пастырю», по новому проекту оставалось в прежней силе, только число митрополий увеличивалось вдвое, сравнительно с проектом собора 1667 года. Помимо патриаршей области, их предполагалось 12. Чтобы патриарху – отцем отцу – иметь больше подвластных епископов, в иных случаях возвышая без нужды совсем новые епархии на степень митрополий, приходилось сводить на степень простых епископий старинные епархии, а другие, преимущественно ближайшие к Москве, совсем закрывать. Сводились на степень простых епископий – Вологодская и Суздальская, закрывались Крутицкая и Коломенская. Число епископий доводилось до очень внушительной цифры, какой оно не достигло в настоящее время. Предполагалось вновь открыть 68 епископских кафедр, с двумя же старыми (вологодской и суздальской) – 70. Общее число архиерейских кафедр с патриаршей и 12 митрополичьими доводилось до 83⁷⁴⁰. Нельзя утверждать, чтобы этой цифрой точно определялось количество епархий по начальному царскому предложению. Есть данные предполагать, что первый обширнейший проект об открытии новых епархий, с введением окружного управления, имел несколько редакций, но с несущественными поправками. В духовных российских делах Арх. Мин. Иност. Дел среди документов деяний собора 1681–1682 г. по вопросу об открытии новых епархий сохранилась без хронологической даты несколько поврежденная «Роспись городам и монастырям, в котором граде быти епископом и в которых монастырях жити и что за теми монастырями крестьян и бобыльских дворов по переписным книгам 186 (1678) года».

По этой росписи предполагалось открыть новые архиерейские кафедры – I, в области великого государя святейшего Иоахима, п. московского и всея России – на Костроме – жить архиерею в Ипатском (3643 крестьян. двора) или Богоявленском (961 дв.) монастыре, в Галиче быть архиерею, жить в Паисиевом монастыре (692 дв.), в Юрьевце-Повольском, в Макарьевском-Унженском монастыре.... (далее документ несколько поврежден)... Тут могли быть записаны епископии: Владимирская, Суздальская и некот. др., в Темникове... в Звенигороде, в Севске... – в Спасском монастыре, в Путивле – в Молчинском монастыре (114 дв.), в Вязьме – в Ивановском монастыре, в Белеве – в Спасо-Преображенском монастыре (200 дв.), на Кашире – в Троицком-Белопесоцком монастыре (191 дв.) и на Ливнах, всего 11–13 архиерейских кафедр.

II, в области Корнилия, м. новгородского и великолуцкого к Городецке – в Николаевском Антониеве монастыре (539 дв.), на Олонце – в Александро-Свирском монастыре (201 дв.), на Двине и на Холмогорах – в Сийском монастыре (325 дв.), Пинегу, Кевроль и Пустое Озеро ведать ему, в Каргополе – в Крестном монастыре, что на Усть-Онеге реке (867 дв.); на Ладоге – в Тихвинском монастыре; в Кольском остроге – в Печенгском монастыре,– всего 6 кафедр.

III, в области Иоасафа, м. казанского и болгарского – на Чебоксарах – в Троицком монастыре; в Симбирске – в Успенском монастыре; в Свияжске – в Богородицком монастыре; на Уфе – в Успенском монастыре; на Уржуме – в Троицком монастыре; на Осе – в Преображенском монастыре,– 6 кафедр.

IV, в области Никифора, м. астраханского и угорского – на Тереке, монастыря нет; на Саратове – в Богородицком монастыре; на Царицыне – в Троицком монастыре – Самару из Казанской епархии приписать, на Черном Яру, на Красном Яру (5)⁷⁴¹.

V, в области Ионы, м. вятского и великопермского – у Соли-Камской – владеть ему Пыскорским монастырем (271 дв.), в Яренску, в Кайгороде, на Выми (4).

VI, у Филарета, м. нижегородского и алаторского – в Городецке, на Балахне, на Курмыше – в Рождественском монастыре, в Ядрине – в Макарьевском Желтоводском монастыре (220 дв.) (4).

VII, у Иосифа, м. рязанского и муромского – в Тамбове, на Воронеже – в Успенском монастыре, приписать к нему Борщев монастырь; в Шацке – владеть Чернеевым монастырем; в Ряжске – в Дмитровском монастыре (4).

VIII, у Маркелла, м. псковского и изборского – в Торопце, Опочке – в Николаевском монастыре (2 дв.); в Гдове – в Николаевском монастыре; в Порхове (4).

IX, у Симеона, м. смоленского и брянского – в Трубчевске, а жить в Брянске в Успенском монастыре, в Дорогобуже – в Бизюкове монастыре (271 дв.) на Белой, в Рославле (4).

X, у Варсанофия, м. тверского и кашинского – в Ржеве-Володимирове; в Старице – в Успенском монастыре (189 дв); в Зубцове; в Клину – в Успенском монастыре (19 дв.); за Успенской Зосимовой пустыней (50 дв.) (4).

XI, у Павла, м. тобольского и кордийского – на Верхотурье – в Николаевском монастыре; на Тюмени – в Преображенском, в Томске – в Алексеевском монастыре, в Енисейске в Спасском монастыре, на Лене, в Даурах, – монастырей нет (6).

XII, у Ионы, м. ростовского и ярославского – на Угличе – в Алексеевском монастыре; на Романове – в ярославском Спасском монастыре; в Пошехонье – в Успенском монастыре – Андреяновы пустыни; на Устюге – в Архангельском монастыре (половничих дв. 310); у Соли Вычегодской – в Николаевском Корежском монастыре (половничих 77 дв., крестьянских 208 дв., бобылей 5 дв., вдовых 5 дв.); на Тотьме, – монастырей нет (6).

XIII, у Мисаила, м. белогородского и обоянского – в Курске, Сумах, Яблонове и Ахтырке (4).

Число всех проектируемых и существовавших епархий по росписи доходит до 83⁷⁴². Продолжением росписи служат справки о количестве дворов в монастырях по тем городам, где предполагалось вновь учредить епархии⁷⁴³. Тут опять новые комбинации городов для составления епархиальныx митрополичих округов. Например, для составления округа Казанской митрополии приведены справки о Богородицком монастыре в г. Свияжске (889 дв.), об Успенском (132 дв.) в Уфе, о Троицком (117 дв.) в Чебоксарах, о Преображенской пустыни в Саранске, о Спасском Чепоцком; Астраханской митрополии – о Терском Благовещенском, Царицынском Троицком и Самарском Преображенском монастыре. О первых двух замечено, – за ними крестьян никаких нет. Белгородской митрополии – о Курском Богородицком Знаменском, о Сергиевском на Ливнах, в г. Сумах и уезде по справке в Разряде монастырей не оказалось, в Ахтырке с уездом тоже. В Вятской митрополии – в Соли Камской – за Воскресенским монастырем, за Пыскорским-Преображенским (217 дв.); в Яренске и на Выми на посаде и в уезде три монастыря, в них жилых 4 двора, три двора церковников, крестъян нет, в Кайгороде за новопостроенной пустыней 4 двора; в Нижегородском митрополичьем округе – в городах, имеющих сделаться кафедральными, за монастырями, по справкам в поместном приказе и в Приказе Казанского Дворца, оказалось – за Спасским Арзамасским 323 двора, за Курмышским, приписанным к Воскренскому монастырю, 132 двора, на Балахне за Покровским 41 двор и за Дудиным 3 двора.

Широкий и сложный проект переустройства русского епархиального управления, задуманный и предложенный собору светской властью 2 сентября 1681 г., кажется, составлен чисто кабинетным образом без достаточных статистических данных⁷⁴⁴. Понятно, что он мог только удивить и смутить духовную власть, знавшую положение церкви лучше, чем светские государственные деятели, в роде боярина В. С. Одоевского с товарищами, вместе с царем Феодором Алексеевичем, впавшие в крайность. Как собор первоначально принял царские предложения и что предпринял для уяснения дела, остается почти неизвестным. Известно одно, что через два месяца открыта с именем старинной (XIV в.) Звенигородская епархия⁷⁴⁵. На нее 6 ноября посвящен кирилло-белоозерский архимандрит Никита⁷⁴⁶. Называясь звенигородским, Никита, подобно своему давнишнему соименнику по кафедре, должен был жить в Москве; на содержание его назначались дом и вотчины архиереев, служивших при Архангельском соборе у гробов государей⁷⁴⁷. На этот раз Звенигородская епархия просуществовала несравненно меньше, чем открывавшаяся в XIV в. почти с одинаковой судьбой для епископа носить только титул звенигородского, но не управлять Звенигородской епархией. Епископ Никита 21 декабря того же 1681 года переведен на коломенскую кафедру, после чего его номинальная кафедра закрыта⁷⁴⁸. Открытие и закрытие Звенигородской епархии является каким-то непонятным эпизодом в истории о прибавке архиереев по первому царскому предложению.

Вероятно, из собранных сведений или после более внимательного обсуждения очень серьезного вопроса сама светская власть поняла, что выполнение так широко задуманных планов преобразования епархиально-административного управления русской церкви невозможно. Спустя только три месяца – 27 Ноября 1681 г. царь, посоветовавшись с патриархом, представил собору другой проект значительно короче. В нем оставлено то же количество митрополичих округов – с патриаршим 13, но число епископий сокращено наполовину: проектировалось открыть всего 34 епархии. Вологодская, Суздальская и Коломенская оставались в прежних степенях архиепископий, но их архиереи были без прав окружных начальников. Во втором сокращенном проекте указан новый пункт, где предполагалось учредить епископскую кафедру, которого нет в разных редакциях первого предложения – город Муром в Рязанской митрополии. Предложением от 27 Ноября проектировалось открыть для составления патриаршего округа епископии: на Костроме, а в удовольствование епископу дать монастыри: Воздвиженский, а за ним 140 двор., Щеренский с 52 дворами и Ширтольский с 37 дв. – всего 229 дворов; в Галиче – епископу дать Троицкую Варнавину пустынь (50 дв.), Спасский монастырь (19 дв.), Богородицкую верхнюю пустынь (20 дв.), монастыри: Ризположенский (78 дв.), Фроловский, что у Галицкого озера (35 дв.), Николаевский, что на посаде (16 дв.), два Благовещенские на Окуруже и в Пустыне (50 дв.) – всего 268 дворов; в Звенигороде – епископу дать дом и вотчины бывшего архангельского епископа, а пребывание иметь в Москве; в Севске или Путивле – епископу дать монастыри: Спасский, Рагодицкий, Сталенский (за ними всего 45 дв.), Николаевский в Рыльском уезде (138 дв.) и Дмитровский монастырь (38 дв.) – всего 221 дв.; на Туле – епископу, дать ему Предтечев монастырь (54 дв.), в Новосильском уезде Духов монастырь (146 дв.) – всего 200 дв.; в Белеве или на Калуге епископу дать Рождественский монастырь (59 дв.), Преображенский (200 дв.) – всего 259 дв.; в Темникове – епископу дать Пурдышевский монастырь (274 дв.) и Никитский (46 дв.) всего 320 дв.; в Арзамасе – епископу дать Спасский монастырь (323); на Ливнах – епископу дать монастыри: Сергиевский (19 дв.), Чернеев с 320 дв. из Шацкого уезда – всего 344 дв. Всего у патриарха проектировалось 10 епархий.

В епархиях митрополитов: у новгородского – на Великих Луках – епископу дать Исаеву пустынь и Настыцкий монастырь (за ними 43 дв.), еще в Старой Русе – Спасский монастырь (110 дв.) и Северский (4 дв.) – всего 153 дв., на Городце (Устюжне) епископу, на содержание ему Николаевский монастырь (539 дв.); на Колмогорах – епископу, на содержало ему Николаевский Корельский монастырь (50 дв.), Чухченемский (29 дв.) и Архангельский (48 дв.) – всего 127 дв.; на Олонце – епископу, дать ему монастыри Муромский, Палеостровский, Вышеостровский, за ними 67 дворов, в Новгородском уезде Важецкий монастырь (200 дв.) – всего 267 дв.; на Ваге – епископу, ему дать Богословский монастырь, Сидомскую пустынь, Узринский, Сестринский и Агапитов монастыри – за ними 182 дв.; – всего пять епархий.

У казанского митрополита в Симбирске – епископу, дать ему из Богородицкого монастыря (204 дв.); на Уфе – епископу, дать ему Успенский монастырь (132 дв.); – всего 2 епископии.

У астраханского – на Саратове; на содержание саратовского епископа пожалует Великий Государь оброчные рыбные промыслы; – всего одна епархия.

У сибирского – в Томске, в Енисейске, на Лене – пожалует Великий Государь во удовольствование им из своей государевой казны; – всего три епархии.

У ростовского – на Угличе – епископу дать Алексеевский монастырь с 559 дв.; на Устюге – епископу дать Архангельский монастырь с 330 дв.; – всего две епархии.

У псковского митрополита в Торопце быть епископу; на содержание ему дать монастыри Кудин, Небин, да из Пусторжевского уезда Плесский монастырь с 161 дв.; – всего одна епархия.

У смоленского в Брянске – епископу; ему назначались два Спасских монастыря, затем Петровский и Адрианов. За ними всего 165 дв.; в Вязьме – епископу – ему Ивановский монастырь со 128 дв. и в Ярославском уезде – Малую Тихонову пустынь с 90 дв. – итого 218 дв.; – всего 2 епархии.

У тверского – митрополита в Кашине или Ржеве Володимирове – епископу, дать ему монастыри: Дмитровский с 61 дв., Клобуков с 53 дв., да из г. Клина Изосимин с 50 дв. и Успенский с 19 дв. – всего за ними 183 дв.; – одна епархия.

У вятского – у Соли-Камской епископу, дать ему Преображенский и Вознесенский монастыри с 344 дв.; на Кунгуре – деть епископу Тихтаровскую и Воздвиженскую пустыни с 83 дв.; – всего 2 епархии.

У нижегородского митрополита, на Алатыре – епископу, дать ему на Курмыше Рождественский монастырь с 132 дворами; – всего одна епархия.

У рязанского – в Тамбове – епископу, дать ему Троицкий и Мамонтов монастыри с 130 дворами; в Воронеже – епископу; ему указаны монастыри: Борщев, Успенский и Алексеевский – за ними всего 210 дв.; на Муроме – епископу, а в удовольствование дать ему из Шуи из вотчин Николаевского Шартомского монастыря 200 дв.;– всего 3 епархии.

У белогородского – в Курске епископу, дать ему Знаменский монастырь с 169 дворами – всего одна епархия. У всех митрополитов вновь проектировалось 34 епархии⁷⁴⁹, а со старыми – 50; на 33 меньше сравнительно с первым проектом.

Собор, получавший царские предложения, слишком мало делал для их выполнения. Из трех мер «к охранению св. Церкви, христианом на распространение и противником церковным на искоренение», принята и выполнена одна – митрополитам и архиепископам указаны степени их бытия. Две другие меры не выполнены. Архиереи не названы именитыми городами, что предлагалось, якобы, для их же чести и хвалы Божией; не открыты и новые епархии ни в Сибири, ни внутри государства. Само собой понятно, что вместе с этим не последовало прибавления архиереев для церковного исправления и спасения людей. Собор, кажется, готовился к ответу, но пока молчал, между тем составители проектов не забывали своего дела и торопили. 6 февраля 1682 г. от царя поступило письмо п. Иоакиму. Письмом напоминалось, что он, патриарх, вкупе с собором мало сделал по царским предложениям и к выполнению двух последних мер не приступал⁷⁵⁰.

После царского напоминания нельзя было медлить. Патриарх на следующий день собрал в свои хоромы архиереев, случившихся в Москве. Перед ними прочитано было царское письмо и роспись в полдестевую тетрадь, где быть архиереям и чем довольствоваться. Для более обстоятельного обсуждения вопроса 8 февраля сделали выписки из поданных патриарху письма и росписи и заготовили двенадцать отдельных листов по числу митрополий с обозначением, где у каждого митрополита предполагались подвластные епископы и что давалось на содержание их домов. Как бы общим введением к частным листам служит заметка, что «царь и великий князь изволил известить патриарху и всему собору о нуждах и делах, которыя требуют исправления на украшение св. Церкви, на спасение и просвещение христианам, потому что до царского слуха дошло, что во многих городах многие неразумные человецы оставили святую церковь и устроили мольбища по домам, собираются в них, чинят чуже христианству, а на святую Церковь износят хулы, чего потопку и писать невозможно. А делают так оттого, что не имеют себе возбранения и учения архиерейскаго за дальностию разстояния епархиальных городов. Поэтому для ближайшаго учения, на спасение и исправление людей необходимо прибавить архиереев... в Новгородской епархии, для ея разширения, быть подвластным епископам... (далее следует выписка из росписи)... В Казанской для её расширения – в Симбирске и на Уфе и т. д.⁷⁵¹. Заготовленные листы по царскому указу 8-го же февраля отданы митрополитам в Крестовой палате при святейшем патриархе; лично отданы новгородскому, ростовскому, псковскому, нижегородскому и рязанскому⁷⁵²; остались не отданными казанскому, астраханскому, сибирскому, смоленскому, тверскому и белогородскому митрополитам⁷⁵³.

Отцы собора, случившиеся в Москве, недолго рассуждали и сочли за лучшее подать челобитье царю от имени всего соборного духовенства. 8-го февраля 7190 г. митрополиты и архиепископы били челом, чтобы царь Феодор Алексеевич положил милостивное разсмотрение к архиерейскому чину и устроил архиереев с титулами архиепископов или епископов только в местах пристойныx, т. е. в отдаленных и многолюдных городах, причем новых архиереев и их епархии сделать самостоятельными, а не подвластными митрополитам, «чтобы в архиерейском чине не было никакого церковного разногласия, а меж архиереями распри и высости и в том несогласии и нестроении святой церкви преобидения, а от народа молвы и укоризны». Указав основания отмены проектируемого окружного митрополичьего управления, собор с общего согласия составил свой проект об открытии новых епархий, сокращавший второй царский проект более, чем на половину и в значительно измененном виде. На соборе согласились открыть епархии: у патриарха – в Галиче, Севске и Арзамасе (3), у новгородского митрополита на Холмогорах и Каргополе (2), у казанского – на Уфе (1), у сибирского – в Томске и Енисейске (2). В дальние города на Лену, в Дауры из новых епархий послать архимандритов, игуменов или священников добрых и учительных учить закону Божию и просвещать неверных. Епископам с особыми епархиями в тех дальних городах быть неудобно, «малолюдства ради христианского народа». У ростовского митрополита предполагалась одна епархия – в Великом Устюге; помимо того, думали выделить из Ростовской и Вологодской епархий особую епархию на Белоозере с Пошехоньем, у рязанского – в Тамбове и Воронеже (2), у крутицкого – на Ливнах с Новосилем (1), у белогородского – в Курске, у коломенского архиепископа на Орле с Кромами (1), всего 15 епархий. У митрополитов – астраханского, псковского, смоленского и нижегородского, у архиепископов – суздальского и тверского, по мнению собора, не из чего выделять особых епархий, так как их епархии «малоградны и разстоянием не дальни». Вятскую епископию решено переименовать в архиепископию, вновь открывать епархии в ней также не из чего, потому что в городах церквей и монастырей мало. На Холмогорах и Устюге предполагались архиепископии, а в прочих городах епископии⁷⁵⁴.

Челобитчики указали и на недостаточность средств, назначенных на содержание новых кафедр, архиерейских домов и штатов. «А из каких доходов тех новоучрежденных архиереев соборныя церкви, архиерейские домы, архиерейския одежды и всякую церковную утварь вновь построить, как великий государь укажет, – писалось в челобитной, – а из приписных монастырей, которые им будут даны, невозможно вскоре того управити и всякаго довольства архиерейскаго чина исполнити»⁷⁵⁵.

Как челобитье было принято царем – не известно. Можно догадываться, что следствием его явилась новая роспись, сокращавшая число проектируемых епархий до 22-х. В документах соборных деяний об открытии новых епархий, напечатанных в IV т. Собрания Государственных Грамот и Договоров, № 128, в заключении приведена справка в смысле сравнения. Тут сказано: «в нынешней росписи написано, чтобы крутицкаго митрополита епархии быть по-прежнему, а пребывание иметь в его епархии, где прикажет великий государь; сравнительно с прежней росписью отставлено 53 епископа, а в то число прибыло 6 архиепископов», всего архиепископов и епископов 25 человек. (Число не согласное ни с одной из прежних росписей). Архиепископам быть, по-прежнему, вологодскому, суздальскому и коломенскому, вновь – на Холмогорах с г. Архангельском, на Устюге и в Севске с припиской Путивля. Последняя архиепископия не известна по прежним росписям. (Раньше в Севске проектировалось открыть только епископию). Епископам быть – на Костроме, Галиче, Звенигороде, Темникове, Арзамасе, на Городце, на Уфе, на Царицыне, в Томске, на Лене, на Угличе, в Торопце, в Брянске, в Ржеве, в Перми (совершенно вновь), на Курмыше, в Тамбове, на Воронеже, в Курске.... А буде великий государь укажет быть митрополии Крутицкой, то в его епархии быть епископу на Ливнах⁷⁵⁶.

Отцы собора, выступая с протестом против царских предложений, между прочим, и, кажется, преимущественно стояли на социально-экономической почве. С этой точки зрения соборный протест имел за собою неопровержимые основания. Тогдашняя Россия не могла обеспечить не только 68, но и 34 новых епархий. Правда, прошел период повсеместного разорения русских городов и поселений в смутные времена самозванщины, но и не наступило еще время изобилия, когда Русь могла бы успокоиться и поправиться. Конец XVI и начало XVII в. оставили в наследие всему столетию тяжелое экономическое банкротство. Церковь разделяла общую участь с государством. Духовенство при его тягловом положении страдало не меньше прихожан, кафедральные и монастырские вотчинные крестьяне должны были забыть свои привилегии и несли ничуть не меньше, если не больше повинностей, сравнительно с дворцовыми, вотчинными и помещичьими крестьянами. Чтобы понять сказанное, достаточно будет бросить беглый взгляд на тогдашнюю действительность, т. е. кратко указать причины и примеры печального социально-экономического положения России, в частности церковных учреждений и архиерейских домов, во второй половине XVII века, когда соборные постановления и проекты об увеличении числа епархий оставались в большинстве случаев проектами, и когда препятствием к осуществлению их служили малоградность и недостаток средств.

Царствование Алексея Михайловича прошло в войнах. Феодор Алексеевич наследовал от отца три трудные задачи внешней политики – окончание дел с Дорошенком, отклонение притязаний Польши на буквальное исполнение андрусовских статей и турецкую войну⁷⁵⁷. Постоянные войны требовали денег, а государственная казна пустела. Пришлось обратиться к церковным капиталам. Прослышав, что в Тихвине монастыре (Новгородской епархии) много денег, царь Алексей Михайлович в 1633 году указал взять оттуда заимообразно на жалованье ратным людям 10 000 рубл., с обещанием возвратить, когда минется служба⁷⁵⁸. Но служба не сразу миновалась; она досталась на долю петровскому времени, когда забыли о платеже всяких долгов. Другой царской грамотой 1673 года велено с вотчин Кирилло-Белоозерского монастыря собирать по полтине на жалованье ратным людям и отправлять их в малороссийские города и северскую украйну⁷⁵⁹. В 1679 году на хлебное жалованье даточным людям собирали по рублю с посадов, монастырских вотчин и заселенных церковных земель⁷⁶⁰. Деньги на войну, сверх положенного, брались в качестве запросных, иногда в очень почтенных размерах. В 1672 и 1674 гг. в Ростовской епархии «великаго государя ратным людям на жалованье» в стрелецкий приказ, сверх всяких окладных доходов, взято из Архангельского монастыря 12 100 рубл., из Телегова 3 700 рубл. После того оба монастыря оскудели, так что впредь платить по разным статьям оказалось нечем, и неплательщиков держали на правеже в Великом Устюге. Так писали патриарху власти обиженных монастырей, указывая, что и теперь, но напрасно, продолжают собирать полтинные деньги с их половников на жалованье ратным людям. Патриарх особой памятью 7187 года 21 сентября просил ростовского митрополита Иону зачесть прежние и оставить незаконные поборы, «чтоб от двойнаго платежа и лишняго тягла монастырские половники не разбрелись». В 1682 году много лишнего взято с одного из устюжских монастырей⁷⁶¹. Войны, ложась тяжелым бременем на монастырскую казну, отзывались на платежных силах архиерейских домов, что несомненно сказывалось на средствах кафедральной казны. В челобитной на Никона указывали, что он принял власть вместо Евангелия строить бердыши и вместо креста – топорки царю на помощь на бранные потребы. Иосиф, архиепископ коломенский (1672–675), будучи прохладен (навеселе), негодовал, что при общей земской тяжести от продолжительных войн подати падали и на церковные имущества, причем всякие повинности брались лишние и большие...., «а бояре – хамов род, государь того и не знает, что они делают». Конечно, можно верить не всему, что говорил навеселе Иосиф коломенский, однако в его словах была доля правды, согласная с наличной действительностью. Сам Никон на соборном суде 1667 г. обвинял царя в том, что он берет из патриаршей казны деньги на свои проторы, а с архиерейских и монастырских имений берет людей на службу и деньги и хлеб «немилостиво». Правительство пыталось отплачиваться, но едва ли могло отдать столько, сколько брало. Епархиальные архиереи, помимо правительственных поборов, терпели всякого рода притеснения от несправедливости бояр. Обижаемые старались скрывать и терпеливо переносит все неправды. Только особые обстоятельства заставили двух митрополитов – Павла крутицкого, блюстителя патриаршего престола, и Илариона рязанского поведать о сем восточным патриархам, приезжавшим на собор 1667 года⁷⁶². Наступательные и оборонительные войны сопровождались постоянными нападениями соседей, разорявших окраины. Свейские немцы три раза разоряли Печенгский монастырь, пока в 1675 году он не сгорел⁷⁶³. Вотчины новгородской кафедры, смежные со шведской границей, постоянно (с 1672–1685 гг.) страдали от неприятелей. Напуганные архиерейские крестьяне считали за лучшее бежать за рубеж. В 1686 г. м. новогородский Корнилий писал царям Иоанну и Петру Алексеевичам, что во время разорения от немецких и литовских людей в его епархии запустело много церквей и монастырей, а землями и угодьями их завладели помещики и вотчинники⁷⁶⁴.

Чрез два года нечто в том же роде поведал псковский м. Маркелл. Он доложил, что в его епархии всего 160 церквей с небольшим, а домовые крестьяне живут в порубежных местах и в воинское время от польских и немецких людей разоренны и позжены без остатка⁷⁶⁵. Били челом сами крестьяне, жалуясь на разорение. «У нас в Заонежеских погостах крестьянишек малое число, да и те скудные», плакались в 1676 году челобитчики, обремененные недоимками и обессиленные солдатскими наборами. «А живем мы, сироты твои, по самый свицкий рубеж немецкой, а прилегли, государь, пять городов немецких совсем близко – Орешек, Корельской, Выбор, Шаванский и Карибор, и во время бывшей войны шведы повоевали пять погостов, семь церквей разорили, а жителей посекли, иных взяли в плен, и их деревенские участки запустели»⁷⁶⁶. Церкви и приходы в местностях, лежавших на юго-западной окраине, чаще страдали от татар. Под 1648 годом о некоторых церквах Курской десятины замечено: «дань за прошлые годы и впредь имать не велено и из оклада выложить, потому что церковь сожжена от крымских воровских людей, поп взят в плен, а приходских людей никого нет». В окладных книгах 1662 года, помимо Курской, в двух других окраинных десятинах патриаршей области – Путивльской и Трубчевской о некоторых церквах сказано: «нет, разорена от татар». По расследованию, произведенному в 1678 году, в Брянской десятине 11 церквей оказались запустевшими «от воинских людей». Постановлено: «сложить недоимку и впредь денег не имать для того, что церкви сожжены, а приходских дворов у иных церквей никого нет, и церковныя земли поросли большим лесом»⁷⁶⁷.

Юго-восточные пределы Московского государства беспокоили и разоряли воровские калмыки. Они несколько раз приезжали в Саратовский и Пензенский уезды и чинили большое разорение, о чем в 185 (1677) году донесли царю Феодору Алексеевичу⁷⁶⁸. Калмыки были не одиноки. Рядом с ними крымские татары из южных степей в 1680 году прошли всю юго-восточную окраину: были в Царицыне, Саратове, Самаре, Ломове и др. городах. Опустошители всюду жгли села, разоряли церкви, кололи иконы и ругались святыне⁷⁶⁹. Известна чуть ни целая летопись постоянных разорений от татар и казаков в Рязанской епархии. В 1653 году в московское разорение воинскими людьми сожжена церковь села Красина, Каширского уезда, в 1668 году татары приступали с Тамбову, уничтожили тамошний гарнизон: одих изрубили, других взяли в плен, хлеб на поле потолочили, прошли уездом верст на 50 до р. Челновой и сел Вирятина и Кулеватова, жителей рубили, уводили в плен, скотину гнали с собой и сквернили церкви. Думали, конца не будет опустошению, писал 25 авг. 166 года тамбовский поп рязанскому архиерею. В следующем году ему донесли, что крымский хан прошел мимо Талецкого острога и разорил церковь Зосимы и Савватия. 3-го августа пришла новая и вместе старая весть: «приходили на Елец воинские люди татаровья и черкасы и попленили Елецкий уезд, церкви Божии жгли и разоряли до основания, церковную утварь грабили и ломали, дворы обывателей запустели». В 1660 году крымский хан подходил под Воронеж и тоже грабил. Внутренние смуты – разбои и воровские казаки увеличили зло. В 1669 поду они опустошили Козловский уезд, жгли села и церкви. Разорение Рязанской епархии долго не прекращалось. В 1684 году разбойники напали на Богословский монастырь, разграбили казну (1500 р.) с дорогими золотыми и серебряными вещами, грамоты и письма уничтожили, архимандриту и казначею бердышами разбили голову⁷⁷⁰.

В 1663 году вспыхнуло возмущение башкир, черемис и татар на р. Исети. Возмутившиеся разоряли русские поселения. Поднялись и верхотурские вогуличи, а с ними калмыки, мордва, чуваши и др.; они взяли Кунгур и выжгли все крестьянские дворы на р. Сылве. Сибирские города разоряли те же башкиры, калмыки, киргизы и вообще кочевые народы⁷⁷¹. В Европейской России набирали ратных людей, слали их в Енисейск (1684 г.) для защиты байкальских и даурских острогов⁷⁷², ослабляя народные силы внутри государства.

Войны и нападения соседей преимущественно отзывались на окраинах, хотя составление ратной силы повсюду отрывало от дела рабочие руки. Во второй половине XVII в. к войнам на Руси присоединилось старинное зло, не щадившее никого. Это моровая язва. В 1654–1656 г., когда Алексей Михайлович счастливо вел польскую войну, она разразилась по всей русской земле. Царское семейство бежало из Москвы. В Москве мерли бояре и князья (Пронский, Хилков), мерли гости (купцы), государственные чиновники, в черных сотнях и слободах осталось чуть,... в приказах то же; много народу бежало; торговые ряды были заперты, в лавках никого не сидело; у знатных людей из многочисленной дворни оставалось по два – по три человека; объявилось воровство, а унимать было некому; заключенные бежали из тюрьм. С декабря 1654 г. начали считать живых и мертвых, сначала в Москве, потом в других городах. Оказалось, что в Успенском соборе остался один священник и один дьякон, в Благовещенском – один священник, в Архангельском служба остановилась – протопоп ушел в деревню, у Василия Блаженного служба была, но протопоп постригся, очевидно готовился к смерти, умерло много дьяконов и певчих.... Снежные сугробы засыпали дворцовый двор, едва можно было пройти, на трех дворах осталось 15 человек; в Чудове монастыре умерло 182 монаха, осталось 26; в Вознесенском монастыре умерло 90 монахинь, осталось 38; в Ивановском умерло 100, осталось 30, в Алексеевском монастыре служба прекратилась, умерло 82 старицы, осталось 39.... В Посольском приказе из 60 человек переводчиков и толмачей, осталось 30, у иных бояр на дворах осталось от 343 чел. – 19, от 270 – 8, у Стрешнева из всей дворни остался один мальчик и т. д.... В других городах: в Костроме умерло 3257 человек, в Нижнем Новгороде 1836, в уезде 3666, в Калуге умерло 1836, в том числе 16 попов и дьяконов, осталось 930; в Троицком монастыре и подмонастырских слободах умерло 1278 человек и т. д.⁷⁷³. Кажется, вымирали целые села поголовно. В селе Шпилеве, вотчине нижегородского Печерского монастыря, в 1656 году умерли священник с попадьей, крестьян и бобылей муж. пола 159 чел., жен. п. 122, детей 157, в деревне Орлове умерло м. п. 50 и жен. 52 чел., детей 95, в деревне Медведкове умерло муж. и жен. п. 112 челов., детей 68 чел., в дер. Фатьянове умерло м. п. 44, ж. п. 45, детей 45, в Киселихе м. п. 48, жен. 34, а детей 53⁷⁷⁴. В 1656 г. моровое поветрие открылось в Казани и народ побежал в Сибирь. Стоило большого труда удержать напуганных на прежних местах⁷⁷⁵. Отголоски страшной смерти слышались долго. Учинились многие скорби в Рязанской епархии: во многих приходах Тешиловской десятины в 1664 году умирало по три и по пяти человек на день⁷⁷⁶.

Неурожаи, голод и вечно-русское горе – пожары в те тяжелые времена давали себя почувствовать не меньше других бедствий. 3-го сентября 1647 года, когда горел Переяславль Рязанский, выгорели монастыри, все мирские церкви, торговые ряды и лавки. 25 апреля выгорела Лебедянь⁷⁷⁷. Конечно, это только два из сотен, даже тысяч пожарных случаев половины XVII в. Пожарное разорение в конце века постоянно являлось основанием просить о прощении недоимок или о льготе от окладных платежей в патриаршей области⁷⁷⁸.

Сравнительное запустение центральных областей во второй половине XVII в., помимо войны и мора, можно объяснить колонизацией русских окраин. Колонизаторская деятельность русского правительства не прекращалась не только в XVII, но и XVIII в. В период всяких выселений, переселений и передвижений самой важной жертвой, которую приносило правительство, нельзя не назвать развитие окраин России за счет центров. С построением городов на обширных окраинах, туда переводились жители и служилые люди из ближайших и более отдаленных областей. Правительству стоило большого труда заселить быстро растущую территорию, тем более что заселение новых мест, по словам проф. Багалея, никогда не производилось за счет излишка центрального населения, потому что такого излишка населения нигде не было. Наоборот, можно сказать, всякий более или менее значительный отлив жителей известного края отражался вредным образом на его населении и экономических средствах⁷⁷⁹. Естественно, что после вольного и невольного отлива из центра на окраины везде обнаруживалась сравнительная пустота. В 1684 году по просьбе священников села Ичалова, Арзамасского уезда произведена перепись. В приходе налицо оказалось 154 двора, а убыло, сравнительно с никоновской переписью, 161 двор. При переписи сказывали, что одни умерли в моровое поветрие, другие переведены помещиками в понизовые города⁷⁸⁰. И Москва после опустошительной смерти не могла оставаться без людей: туда еще до мора 1654 года переводились целые села. Так случилось в 1650 году с подмосковным селом Останкиным, переведенным по царскому указу в черные московские сотни. Церковь осталась без прихожан, и духовенство освобождено от взносов⁷⁸¹.

После войны, опустошений, мора, выселений, пожаров и т. п. церкви и монастыри часто стояли пустыми, или очень медленно возобновлялись. Псковский Николаевский Каменоградский монастырь со времени литовского разорения стоял пуст до 1692 года, пока не нашелся благодетель, торговый человек Василий Колягин и не возобновил его⁷⁸². Мариеченский монастырь Новгородской епархии после разорения не восстанавливался и в 1675 году приписан к Торопецкой Богородично-Борисоглебской церкви; Троице-Сергиевская церковь в Пушкарях, начавшаяся строиться еще при Никоне в 1653 году, за скудостью прихожан, не могла выстроиться до 1682 года; благословенная грамота во время морового поветрия затерялась⁷⁸³. Около г. Архангельска, вместо сгоревших в 175 году двух церквей – Воскресения Христова и Параскевы, промышленные немцы угораздились построить амбары – именно там, где стояли алтари. Начальство узнало через 5 лет и не замедлило попросить снести постройки⁷⁸⁴. Церковь в селе Софатове стояла на поле пустой без службы со времени морового поветрия, когда п. Никон перевел жителей ко вновь построенной около Воскресенского монастыря церкви села Вознесенского. Попа с причетником ружил помещик Роман Бобарыкин. При п. Иоакиме Софатовская церковь стояла почти в развалинах, и никого при ней не было⁷⁸⁵. Если не везде, то в некоторых местах количество церквей значительно сократилось. В Рузе, напр., после опустошений осталось всего 2 церкви⁷⁸⁶.

Нелегко и не сразу поправлялись те, над кем стрясались и мор, и голод, и пожары, гнавшие постоянных обитателей в разные концы. Оставшиеся, но разоренные обыватели становились плохими плательщиками в царскую и кафедральную казну. Когда прихожане – крестьяне, страдая под бременем непосильных налогов, брели врозь, тяжело приходилось духовенству. Оно подавало челобитья о более правильной разверстке окладов. Поповский староста города Юрьевца-Повольского Феодор с братией, городскими и уездными попами в двукратной челобитной 1680 и 1685 гг. писал патриарху, что юрьевец-повольские городские и уездные церкви обложены данью еще при Никоне в 162 году. «Но в прошлых 163, 164 и 165 годах в уезде у всех церквей было моровое поветрие, и тех церквей прихожане, посадские люди и волостные крестьяне многие померли без остатка, а иные от хлебного недорода и скудости разбрелись врозь безвестно, оттого церкви приходами оскудели и великими долгами одолжали и впредь с тех церквей за пустотой больших окладов платить не мочно..., а иныя стоят впусте и без пения». Челобитчики просили вновь пересмотреть, где жило, где пусто, и обложить новой данью, чтобы от большей дани в конец не разориться⁷⁸⁷.

В то время, как Русь переживала тяжелый экономический кризис, и платежные силы с каждым годом слабели, всевозможные налоги, часто незаконные, и денежные повинности не только не уменьшились, напротив увеличились. Несчастные крестьянишки бедного Олонецкого уезда заонежских погостов, жалуясь на постоянное разорение вследствие соседств со свейскими немцами, указывали также на возрастающие платежи. К прежним 12 руб. с выти прибавлено еще два рубля, да митрополичьих ямских по 2 руб. 18 алт. 4 ден. и др., всего 27 руб. 32 алт. 4 ден. с выти. Помимо денег, платилось казенного и расходного хлеба – ржи и овса по 4 четверти с выти. При таком положении дел недоимки возрастали, а крестьяне, опасаясь, как бы не разбрестись врозь, просили сложить долг, лишние поборы и не брать в солдаты⁷⁸⁸. Так было на бедной окраине; конечно, не легче приходилось плательщикам в центре; их постоянно держали на правеже за недоимки. Выбиваясь из сил, во избежание голодной смерти и правежа, народ бежал на окраины, пополняя собою шайки Разина и его казаков. Нельзя забывать и понизовой вольницы второй половины XVII в., когда идет речь о социально-экономическом положении тогдашней Руси⁷⁸⁹, так как одним злом вызывалось другое, пополнявшее третье. Даже любители приключений во вред церкви и государству могли увлекать страдальцев. Факт неоспоримый, что лишние и непосильные поборы приносили много самого разнообразного зла. Архиереи, в заботах о пополнении своей кафедральной казны, наблюдали, хотя и не всегда, чтобы не было лишних поборов. Напр., в Новгородской епархии по всем городам и пятинам церковную дань собирали светские чиновники-десятильники из приказных и детей боярских. Сборщики чинили большие убытки попам и причетникам и сверх узаконенных десяти десятильничих алтын брали лишнее. Митрополит Иоаким наказной памятью 1673 года 31 декабря отрешил светских чиновников и указал церковную дань в монастырях с игуменов, строителей, черных попов и братий, в погостах и выставках с попов и причетников Деревской пятины собирать поповским старостам и заказчикам. Под угрозой жестокого наказания, смирения и отрешения от божественной службы запрещалось брать посулы, поминки, чинить налоги и убытки. Но вместе с этим поповскому старосте, введенскому попу Терентию, велено собирать без недобора и на ослушниках править без всякой пощады, выбирая с большим поспешением днем и ночью. Памятью попам и причетникам Деревской десятины рекомендовалось для сбора церковной дани выбирать «попа добра и искусна, кому бы мочно в софийской казне доверить»⁷⁹⁰. На соборе 1674 года состоялось обязательное для всех епархий постановление заменить светских сборщиков церковной дани поповскими старостами и заказчиками⁷⁹¹. Но и после того были примеры, когда архиерейские боярские дети брали большие взятки с церковных старост, отчего архиерейские пошлины становились... Управители архимандриты и выборные поповские старосты, зная наглые нападки и дурость боярских детей, молчали и не доносили архиерею, или доносили окольными путями, за что получали выговоры от начальства⁷⁹².

Как государственная казна страдала от упадка платежных сил, так равно и архиерейским домам приходилось не добирать. Дело в том, что с годами у всех росли жизненные потребности. Архиерейская жизнь не представляла исключения. Поэтому не представлялось никакой возможности сокращать кафедральные средства даже тогда, когда источники доходности, вследствие отмены многих привилегий, значительно ослабели. Патриаршие, архиерейские и монастырские крестьяне обязывались нести государственные и земские повинности, платить в казну всякие платежи – сборы деньгами и натурой – хлебом, сеном, лошадьми и т. п. В иных случаях с крестьян церковных учреждений сходило больше, чем с помещичьих и дворцовых. Архиерейских крестьян призывали на государевы работы, так что рабочие руки отрывались от архиерейского хозяйства. Все это не могло не отзываться на ущербе архиерейской казны. Приходилось или уменьшать количество сборов, или переписывать недоимки из книги в книгу. Со времени Уложения 1649 года было несколько частных указов, сокращавших доходные статьи церковных учреждений. В 1654 году запрещено было сдавать на откуп мыто, мосты и перевозы. С 1672 г. началась и 1677 году окончательно состоялась отмена тарханов, по которым церковные владельцы освобождались от таможенных пошлин с торговых промыслов⁷⁹³ и т. п.

Рядом с указными урезываниями архиерейской казны в XVII в. шли неуказнные. Приходы, расположенные по сторожевой линии Московского государства, с открытием военных действий освобождались от платежей⁷⁹⁴. Часто соседние помещики самовольно присваивали себе пустовые церковные земли, где находились храмы, причтовые усадьбы и пахотные причтовые земли. О таких случаях, как известно, писал новгородский митрополит. То же случалось в окраинных епархиях других архиереев, не исключая патриарха. У последнего это замечается довольно часто. Местные власти старались открывать земельные участки, захваченные помещиками, но сами утаивали их, лично отдавали новоприбылые земли съемщикам и оброков в приказ не платили. Казенный патриарший приказ давал награды частным лицам «за прииск», вроде права держать долгое время и без перекупки на оброке отысканную землю. Чаще утаенными церковными пустошами пользовались совсем чужие люди и очень долго. В 1686 году открылось, что церковным местом Георгия великомученика в Рузском уезде владели крестьяне села Тархова и более двадцати пяти лет платили оброк князьям Шаховским; в сельце Головине Можайского уезда на церковной земле и кладбище поселились крестьяне Болтина⁷⁹⁵... Были церковные земли, на которых продолжали стоять заброшенные церкви. Разумеется, с них не поступало никаких денежных доходов в архиерейскую казну. Еще при п. Никоне во время второй переписи открылось немало таких церквей даже в центре русской территории... О Николаевской церкви Стрелецкой слободы г. Владимира замечено: «та церковь стоит пуста, попа и церковных причетников, приходских людей, церковной земли и угодий нет, дани имать не с чего и впредь той церкви в приходскую книгу не писать». С 4-х церквей в вотчинах Макарьевского Желтоводского монастыря и Никольской церкви Арзамасской десятины в 1672 году не велено брать дани «ради разорения»⁷⁹⁶. Покровскую церковь в дворцовом селе Измайлове в 1676 г. велено выложить из оклада, потому что «у той церкви попов и причетников нет»⁷⁹⁷. Переселенцы иногда увозили свои церкви с собой на новые места. Увезенные храмы не всегда удавалось отыскивать. Под 1680 годом о нескольких церквах патриаршей Плесской десятины записано: «по досмотру и по сыску тех церквей в Плесской десятине не сыскано», и дани брать было не с чего и не с кого. К многочисленным случаям полного запустения приходов в XVII в. нужно прибавить гораздо больше случаев временной приостановки богослужения, отражавшейся на уменьшении кафедральной казны. В книгах патриаршего Казенного приказа нередко вместо отметки о получении с той или иной церкви денег, встречается замечание: «нет попа, стоит пуста», «стоит без пения», «пуста, дани не плачено». Временная приостановка богослужения могла затягиваться лет на десять. Церковь в с. Ростунове Пехрянской десятины, стоявшая без пения в 1661 г., оставалась в том же положении в 1670 году⁷⁹⁸. Бедные и разоренные приходы едва ли могли привлекать духовенство, обязанное разными платежами в архиерейскую казну во время служения на приходе. Между тем епархиальная власть, когда хозяйственные источники доходности сокращались, налегала на духовенство, а это последнее – на прихожан. Ныне мудрено понять, как тогда могли питаться и отбывать повинности приходы и приходское духовенство, нередко очень многочисленное⁷⁹⁹. За то очень понятны случаи намеренной утайки священниками части приходских дворов, даже целых приходов, чтобы не платить даней. В 1680 году на Сретенскую церковь в с. Воронцове Дмитровского уезда прибавили оклада с утаенных попом Борисом при переписи 185 года 4 помещиковых и 84 крестьянских и бобыльских дворов. Церковь в с. Богородском Радонежской десятины десять лет до 1693 г. оставалась не обложенной данью. По доносу поповского старосты с попова двора и двух вотчинников велено спрашивать данные деньги по 2 алт. 4 ден., заезд, казенные пошлины и десятильный доход «на прошлые годы, с которого года у той церкви поп служит». В 1698 году постановлено взыскать за семь лет данные деньги с попа с. Прохорова Перемышльской десятины. Рождественская церковь в с. Вешнякове Пехрянской десятины с 1643 г. по 1680 год оставалась не обложенной данью; то же было с церковью в с. Ордынцеве Перемышльской десятины, построенной с давних пор и обложенной данью только в 1678 году, по просьбе вновь назначенного священника. Храмы, не обложенные данью, особенно вновь построенные, бывали и в Москве⁸⁰⁰. Думается, что немного находилось подобных молодому священнику-идеалисту с. Ордынцева или священнику с. Абрамова Арзамасского уезда. Последний явил замечательный пример бескорыстия, когда просил произвести дозор и прибавить дани по случаю присоединения к его приходу деревни Кичанзиной⁸⁰¹. Больше, кажется, было подобных первым или попу Иакову Жешерского прихода, Яренского уезда Великоустюжской епархии, с причетником и старостой, которые «малоумием своим, гоня сию суетную жизнь, сказывали в сказках своих неправду: двороваго числа утаили», за что получили выговор в 1690 году⁸⁰². На обязанностях управителей и поповских старост лежало дозирать приходы. При специальных дозорах посылались особые дозорщики. Выбирались они из возможно добрых людей, но и тех приводили к крестному целованию, дав полные наказы описывать и дозирать без посулов⁸⁰³. Очевидно, что дозорщики могли дозирать не по правде. Кто виноват в сокращении архиерейской казны от утайки приходов или неправильных дозоров, можно говорить всяко. Несомненно одно – казна страдала, и недочеты чувствовались в архиерейских приказах. Там, где убывало количество дворов, приходилось сбавлять дань. В 1687 г. в десятине Юрьевца Повольского с 76 приходов вместо 257 рубл. 31 алт. бралось 185 рубл. 26 алт. После переписи сбавлено 68 руб. 5 алт. 5 д. По челобитью духовенства от 58 церквей г. Балахны с уездом сбавлена дань с 150 руб. 12 алт. 3 ден. на 128 руб. 14 алт. 5 ден., «покамест в Балахне жителей прибудет»⁸⁰⁴.

Конечно, духовная власть заботилась о поддержке старых и устройстве новых церквей, а епархиальное начальство облагало их данью и тем самым поддерживало равновесие кафедральной казны. Но в стране бедной новые церкви не в состоянии были поднять экономии архиерейских домов и улучшить обеспечение кафедральных штатов⁸⁰⁵, когда расходы архиерейской казны не только не сокращались, напротив увеличивались. Содержание двора с многочисленным штатом, получавшим денежное и хлебное жалованье, содержание собора, соборного причта, певчих, приказов, устройство ризницы, постройка и ремонт домовых монастырей, церквей, дворовых зданий, хозяйственных служб в городах и вотчинах, мостов, дорог, перевозов, требовали больших денег. К этому нужно прибавить постоянные архиерейския поездки в Москву по приглашению и добровольно, с неизбежными тратами на подарки, начиная с царя и патриарха, оканчивая боярами и патриаршими келейниками. Словом, кафедральному приходу соответствовал и расход⁸⁰⁶. Были экстраординарные расходы, напр., денежные пособия на войну. Иларион, м. рязанский (1637–1673), в три раза послал государю на жалованье ратным людям 2200 руб.⁸⁰⁷. Из ростовской архиерейской казны в конце XVII в. по царским указам взято 15 000 руб., как значится в выписке, поданой в 1701 году в монастырский приказ⁸⁰⁸.

Теперь становится более или менее понятным, почему отцы собора 1681–1682 года, рассмотрев второе царское предложение, не могли согласиться на открытие 34-х епархий и, представив свое значительно сокращенное росписание, сослались в одних случаях на малоградность, в других на малочисленность христианского народа и на то, что назначенные самим государем средства слишком недостаточны. «С ними всякаго довольства архиерейского чина исполнить невозможно». Нельзя не согласиться, что с открытием даже 22 новых епархий, по предполагаемому третьему росписанию, бедность некоторых архиерейских домов должна сделаться поразительной. Количество церквей, с ними окладных и неокладных данных, составлявших основной фонд кафедральных доходов, сокращалось, где вдвое, где втрое. Если для патриарха, получившего в 1678 году (после того, как от него отошло в новые и старые епархии около 800 церквей) с 2888 церксвей дани, заезда и десятильничего дохода 5551 руб. 30 алт. 2 ¹/₂ деньги, убыль церквей была чувствительна⁸⁰⁹, то что сказать о тех епархиях, где число церквей от 200 доходило до 26.

Не иначе, как недостатком средств, можно объяснить то обстоятельство, что челобитной, поданной собором, не окончилось сокращение количества проектированных епархий. В соборном постановлении, напечатанном в V т. Акт. Исторических, число предполагаемых епархий уменьшено вдвое, сравнительно с третьим росписанием и оставлено всего 11 епархий: в патриаршей области две епископии – в Галиче и Арзамасе и одна архиепископия – в Севске; к последней приписывались города Брянск, Трубчевск, Путивль и Рыльск, у новгородского митрополита – архиепископия на Колмогорах и Ваге с пригородами – Архангельском, Мезенью, Кевролем, Пустозерском и Пинегой, у казанского митрополита – епископия в Уфе с пригородами; у сибирского – архиепископия в Енисейске с городами, пригородами и острожками; у ростовского – архиепископия на Устюге Великом, на Тотьме и у Соли Вычегодской, у рязанского две епископии – в Тамбове с городами: Козловом, Добрым Городищем, другая – в Воронеже с городами: Ельцом, Романовым, Орловом, Костенском, Коротояком, Усманью, Сокольским Острожком; у крутицкого – епископия в Волхове с городами: Мценском, Новосилем, Карачевом, Кромами, Орлом. Очевидно, что Орел и Кромы отделялись от Коломенской епархии, которую предполагалось даже прикрыть; у белгородского – епископия в Курске с городами; Вятская епископия переименовывалась к архиепископию⁸¹⁰. Но еще не тут конец необыкновенно широко задуманных царских планов и странной переторжки. Результат был гораздо скромнее. При выполнении соборного определения вскоре по окончании собора открыты только четыре епархии – Великоустюжская, Холмогорская, Воронежская и Тамбовская⁸¹¹. Разделение епархий на округи не состоялось, не названы также митрополиты именитыми городами, как написано в царском предложении⁸¹².

С одной стороны, недостаток средств, с другой, смерть царя Феодора Алексеевича (27 апреля 1682 года) и последовавшие за тем раздоры в царской семье, государственные смуты, стрелецкий бунт, крымские походы «светика» Голицына, новые войны вперемежку с азовскими походами, петровские путешествия, дела Киевской митрополии, государственные и церковные реформы, постройка кораблей и общий перелом хода русской исторической жизни совершенно замяли вопрос об открыти новых епархий и уменьшении их пределов. Об нем забыли и забыли надолго⁸¹³.

Открытием Великоустюжской епархии осуществлено то, что предложено уставной грамотой 1589 года и повторено на соборе 1667 года⁸¹⁴.

На новую кафедру 12 марта 1682 года посвящен Геласий, архимандрит Новгородского Хутыня Спасо-Варлаамиева монастыря, с титулом архиепископа великоустюжского и тотемского⁸¹⁵.

Его епархию составили северная часть Ростовской митрополии с городами Великим Устюгом, Тотьмой и Солью Вычегодской⁸¹⁶. Следовательно, территория Великоустюжской епархии заняла места по среднему и нижнему течению р. Сухоны и притока её р. Юга, с притоками последней Кичменгой и Лузой. На севере она заходила за реку Вычегду до границ Яренского уезда Вятской епархии.

Небольшая пространством, новая архиепископия с 236 церквами⁸¹⁷ оказалась одной из бедных и малонаселенных епархий. На содержание тамошнего архиерейского дома по соборному определению уделялась только половина 330 крестьянских дворов Архангельского монастыря – количество, слишком незначительное для содержания самостоятельного архиерея и его дома. Впрочем, соборное определение о средствах устюжской кафедры осталось едва ли не в проекте, и на деле вышло иначе. На эту мысль наводят сохранившиеся документы. В 1684 поду земские люди – посадский староста Ивашка Мехотин, уездный Федька Квасов и сольвычегодский Петрушка Бобровский с посадскими и волостными людьми подали челобитную на имя великих государей Иоанна и Петра Алексеевичей. Челобитчики объясняли, как бедна и что представляла из себя Великоустюжская епархия. Земцы писали: «в прошлом 190 году поставлен в новую епархию к дому Пресвятыя Богородицы на Устюг Великий преосвященный Геласий, а даны ему в епархию Тотьма и Соль Вычегодская и те де три города (с Устюгом Великим) с уезды в епархии самые скудные пашенными землями и всякими угодьями и пространством безугожи... На пропитание архиепископу с церковными всякаго чина людьми сел, деревень и пашни ни единой чети не указано. В 191 году дано ему из принадлежавших ростовскому митрополиту Устюжского уезда в селе Благовещенском с деревнями в 14 волостях 126 оброчных дворов. Но этого слишком недостаточно, чтобы устроить дом Пресвятой Богородицы. Пашенных земель и сенных покосов завесть негде, никаких угодий и рыбных ловель нет. Ростовскому митрополиту вместо отошеднаго села Благовещенского дано из дворцовых сел богатое рыбное поречье, так что у его дома вотчин не убыло». Не сравняли Устюжскую епархию и с другими недавно открытыми кафедрами – Смоленской, Белгородской, и Нижегородской. Им даны вотчины из старых епархий с припиской соседних монастырей с угожих, хлебородных и рыбных местах. Только владыка Геласий по словам челобитчиков, остался не при чем. В самом с. Благовещенском всего четыре двора, остальные в дальнем расстоянии – верст по 100 и больше от Устюга.

Земцы, ссылаясь на бедность великоустюжской кафедры, расчитывали на вотчины вологодского архиепископа, имевшего земли в Усольском уезде по р. р. Вычегде и Виледе, да Ибскую волость с приселками и деревнями в Яренском уезде на Усть-Выми Вятской епархии. Всему этому, по мнению челобитчиков, пристойнее быть во владении архиепископа устюжского, тем более что вотчины эти подошли близко к Устюжской епархии.

Попытка земцев не удалась. Вологодской архиепископ Симон против челобитья устюжских земцев подал свое челобитье, где доказывал, что его епархия оскужена. Доводы были прежние – недавно от него отошли к Вятской епархии великопермские города: Чердынь и Солькамская, замененные бедным Белоозерьем с Чарондой. От такой замены в окладах не дошло 41 р. 30 алт.; 28 церквей в Пошехонском уезде с окладом в 40 руб. 10 алт. 4 ден. отошли к Ростовской епархии без всякой замены; помимо их, в самое последнее время к вновь учрежденной Холмогорской епархии в Пустозерском остроге взято 5 церквей. На этом не остановилось оскудение вологодской кафедры: из архиерейского дома еще при Алексие Михайловиче взята домовая подгородняя вотчина село Смятьево с деревнями и пустошами и роздано вологодским помещикам, на Вологде на посаде взята домовая вотчина Николаевская слободка с 120 дворами. Вместо них ничего не дано. Не досталось на долю вологодского дома ничего и в диких полях, где другим архиереям давалось от 2000–1000 четей, отчего софийский вологодский дом скудеет…

Рассказав историю постепенного оскудения вологодской арxиерейской казны, владыка Симон сумел опровергнуть челобитную устюжских земцев. Он, защищая свои интересы, нашел в земской челобитной много ложного. Указывал, между прочим, на то, что Устюжская епархия не так бедна, как ее представляют. С городов Устюга Великого, Тотьмы и Сольвычегодска, когда они состояли в ведении ростовского митрополита, собиралось доходов по тысяче триста рублей. Неправда и то, будто-бы вотчины вологодского владыки подошли близко к Устюжской епархии. Вотчины в Яренском и Усольском уездах отстоят от неё верст на 500 и больше, и им не пристойно быть в Устюжской епархии. Земцы, по словам вологодской челобитной, будто бы, задумав воспользоваться угодьями устюжской кафедры, неправильно обозначали количество земли. По-настоящему в селе Благовещенском крестьянских дворов – 126, пахотной пашни и поросшей перелогом и лесом 610 четей без четверика, лесу пашенного и непашенного – 513 десятин, сена 8001 копна. Потому ли, что были раскрыты замыслы земцев, или действительно их челобитная заключала мало правды, только дело Симона, которое велось его домовым стряпчим Афанасием Головковым, выиграно. Спорные вотчины остались за прежним владельцем. Устюжскому архиерейскому дому много было хлопот и с усадбенной землей. Под двор отвели ему около собора место 100 саж. длины и 60 ширины, но не сразу отмерили. В 1685 году Геласий подавал челобитную по этому делу⁸¹⁸.

По смерти Геласия 8 февраля 1685 года, поступил Александр⁸¹⁹. Он иначе поставил дело, начатое земскими людьми и, чтобы иметь несомненный успех, по вступлении на Устюжскую епархию, дважды лично ездил в Москву просить только не о вотчинах, а больше – о присоединении к его области от Вятской епархии Яренска с уездом. Архиепископ ездил не без успеха⁸²⁰. В 1685 году из патриаршего разряда получена грамота о приписке Яренского уезда и городка к Устюжской епархии⁸²¹. Город Яренск с уездом и Усть-Вымью, бывший предметом долгих споров между вятскими, вологодскими, и устюжскими владыками, наконец перешел во вновь учрежденную Устюжскую архиепископию. В ней он остался впредь до самого закрытия тамошней кафедры в 1788 году⁸²². Из истории о средствах устюжского архиерейского дома и приписке Яренска легко понять, что вопрос о содержании вновь открытых кафедр оставался трудным вопросом и разрешался не сразу; этого мало, он и теперь, как прежде, при образовании епархиальных территорий давал место неприятным столкновениям между соседними архиереями.

Состав Устюжской епархии с 1685 года не изменялся до самого закрытия её и упрочился скоро, как видно из списка с грамоты царя и великого князя Петра Алексеевича Александру, архиепископу устюжскому, 1697 г. 23 января, о переписке церковной казны во всей епархии. В 1697 году, как в 1764 и в 1788 г., там значатся города: Устюг Великий, Тотьма, Сольвычегодск и Яренск с уездом, где была Усть-Вымь⁸²³.

Учреждение Великоустюжской епархии и устройство её территории значительно сократили северные пределы и количество церквей Ростовской митрополии. Она при 755 церквах, вместо 991, ограничилась Пошехонским уездом, сопредельным с Вологодским⁸²⁴. Уступка Устюжской кафедре (1685 г.) Яренского уезда с Усть-Вымью, уменьшив количество церквей, сократила пределы Вятской епархии до тех границ, в которых она образовалась в 1657 году. В 1686 году из казенного приказа вятского архиепископа на богадельни, вместо 222, прислано с 181 церкви, из Устюжской епархии, напротив, с 277, вместо 236, церквей. В числе 277 значатся 41 церковь новоприбылых Яренского городка с уездом⁸²⁵.

Холмогорская и Важская была второй новой епархией, открытой в 1682 году на северной окраине русского государства. Она выделена из Новгородской митрополии⁸²⁶. Мысль основать особую епархию на дальнем севере, как известно, возникла первоначально на соборе 1667 года. Этой благодетельной мысли суждено осуществиться сравнительно скоро. Чрез 15 лет на вновь учрежденную кафедру в год её открытия 18 марта в сане архиепископа поставлен Афанасий из иеромонаxов церкви 12 апостолов на патриаршиx сенях⁸²⁷. В его ведение поступила вся северо-восточная часть территории Новгородской митрополии от р. Онеги до рр. Колвы и Уса – притоков Печоры. На этом пространстве стояли Архангельский город, Мезень, Кевроль, Пустозеро и Пинега. Так определен объем Холмогорской епархии собором 1682 года⁸²⁸. Частнее, тут были города: Холмогоры и Архангельск с уездами, Кевроль, Мезень, Кола, Пустозерск, Вага и Важеского присуда четверти: Шенкурская, Верхне-Важская, Подвинская и Кокшенгская с Усьянскими волостями, Соловецкий монастырь с вотчинами и Анзерским скитом. Такой состав епархии показан в патриаршей грамоте, данной архиепископу Афанасию 1682 г. 15 апреля – следовательно почти через месяц после поставления⁸²⁹.

Нельзя не видеть, что территория его епархии была весьма обширна. Она занимала все пространство по бассейнам нижнего и среднего течения С. Двины с притоком Пинегой, также рек Мезени и Печоры. Самым дальним северо-восточным населенным пунктом её был Пустозерск, северным – Соловецкий монастырь на острове Белого моря, северо-западным – Кола. На западе от Новгородской епархии она отделялась рекой Онегой с озерами Лаче и Воже. Южная граница шла по границам епархий – Вологодской (Вологодский уезд), Устюжской (уезды: Тотемский, Устюжский, Сольвычегодский и Яренский), затериваясь в малообитаемых тундрах нынешней Архангельской губернии.

Состав Холмогорской архиепископии, определившийся при самом учреждении, оставался, подобно соседней Устюжской епархии, без изменения до распределения епархий по губерниям в 1788 году⁸³⁰. Кафедральным городом до 1762 г. был город Холмогоры, после чего кафедра переведена в Архангельск⁸³¹.

Епархия весьма обширная по пространству не может быть названа населенной и богатой церквами. По росписи сбора церковной дани и подможных денег за 1682 г. в ней значится 218 холмогорских и важских церквей⁸³². Число слишком малое для громадного пространства территории новой епархии, занявшей почти всю северную окраину русского европейского государства.

В Новгородской митрополии после отделения целой епархии по богаделенной ведомости 1682 года показано 976 церквей, в следующем году – 993. 31 августа 1690 г. к ней от ростовской кафедры присоединено 24 церкви, так что в первой стало 1014, в последней – 731 церковь⁸³³.

На южной окраине после собора 1682 г. учреждены тоже две епархии – Воронежская и Тамбовская, выделенные из Рязанской митрополии⁸³⁴. Открытием их осуществлена мысль собора 1667 года.

Южная часть Рязанской митрополии, несмотря на тяжелые времена для русских окраин, подвинувшись к верховьям Битюга и Цны, в конце XVII в., успела застроиться городами и селами. В 1671 году заново отстроен г. Воронеж, а города: Усмань, Орлов с козловскими пригородами: Сокольском, Чернавском, Добрым и Белоколодском имели уже не столько сторожевое, сколько колонизационное значение⁸³⁵. К ним присоединился в 1683–1684 г. жилой городок, построенный между усманскими острожками и крепостями, где был Демшинский острожек. Новый городок вместе с другими поступил в Рязанскую епархию⁸³⁶. Колонизация по р.р. Усмани, Излегоще, начавшаяся при Феодоре Алексеевиче, быстро пошла вниз по Дону до Коротояцкой линии. Тут также явилось много сел⁸³⁷.

Прилив самых разнообразных поселенцев способствовал успехам колонизации, но мало помогал успехам тамошней государственной и церковной жизни. Раскольнические движения в придонских областях особенно вредили развитию церкви. Раскольничьи вожаки-старцы основывали пустыньки, строили часовни, в которых служили без антиминсов и чинили бесчиние⁸³⁸. При видимом затруднении открывать новые епархии, церковно-правительственной власти пришлось помириться с необходимостью сразу открыть две новые архиерейские кафедры в пределах Рязанской митрополии. Необходимости помогли обстоятельства. 21 сентября 1681 года умер Иосиф, митр. рязанский, а на место его в ноябре переведен из сравнительно бедной и стесненной патриархами Суздальской епархии бывший коломенский архиепископ Павел Моравский⁸³⁹. Со стороны нового митрополита, без сомнения, довольного переводом в Рязань, едва ли слышались протесты, всегда затруднявшие открытие новых епархий.

Западная часть южной территории Рязанской митрополии по верхнему течению р. Дона с низовьем его правого притока Быстрой Сосны и левого – р. Воронежа и места почти всего бассейна р.р. Битюга и Осетра – составили территорию Воронежской епархии; восточная часть южной территории Рязанской митрополии – по верхнему течению притока Оки – р. Цны и притока последней – Челновой, рек Польного и Лесного Воронежа, а также р. Вороны, притока Хопра – составили область Тамбовской епархии.

***

На Воронежскую епископскую кафедру 2 апреля 1682 г. посвящен игумен Унженского Макариева монастыря Митрофан⁸⁴⁰. Область его ведения не сразу определилась. По соборному уложению в состав Воронежской епархии должны были войти восемь городов: Воронеж, Елец, Романов, Орлов, Костенск, Коротояк, Усмань и Сокольский Острожек⁸⁴¹; все, кроме Ельца и Костенска, по левую сторону р. Дона.

Автор статьи «Сведения для истории епархий и иерархов», составленной на основании губернских ведомостей 1848–1850 годов, помещенной в Журн. Минист. Народ. Просвещ. 1852 г. ч. 75, несколько иначе определяет первоначальный состав Воронежской епархии. Для неё второго апреля 1682 года (день хиротонии епископа Митрофана) Феодор Алексеевич, посоветовавшись с патриархом Иоакимом, указал семь городов: Воронеж, Елец, Костенск, Орлов, Урыв, Коротояк и Землянск с уездами⁸⁴².

По последнему показанию в состав Воронежской епархии из Рязанской митрополии вошли только четыре первых города; последние три: Урыв, Коротояк и Землянск с 46 церквами поступили из Белгородской⁸⁴³. Чем вызван такой оборот дела при образовании территории новой епархии – не известно, если не было тут некоторого протеста со стороны рязанского м. Павла. Кажется, не обошлось без недоразумений. По крайней мере, скоро возникло дело по поводу установления точных границ области ведения рязанского и воронежского владык.

Разногласия соборного решения и настольной грамоты поставили первого воронежского епископа Митрофана в неловкое, даже неприятное положение. Рязанские митрополиты, сначала Павел (1682–1686 г.), потом Авраамий (1687–1700), жаловались на него патриархам Иоакиму и Адриану. Они в особых челобитных писали, что «Митрофан, быв на епископстве, без указу патриарша, своим изволом владел городами Рязанской епархии: Усманью, Романовым, Белоколодском, Донковом и Лебедянью, посылал в те города грамоты, чтобы в церковной службе и во многолетии именовали его епископа, а рязанских митрополитов имя упразднили; отчего в народе учинилось смущение великое».

Полагают, что епископ Митрофан некоторое время владел Ряжском, так что епархия его чуть не подходила к г. Рязани⁸⁴⁴.

Челобитной рязанских митрополитов не оставили без внимания и постарались прекратить «учинившееся великое народное смущение». Особым царским указом окончательно определено, что должно принадлежать Рязанской и что Воронежской епархии. В бытность свою во время похода в Воронеже в 1699 году 9 апреля Петр Великий указал приписать в епархию святителя Митрофана «бывшие города Рязанской епархии: Усмань, острожки – Демшинский и Белоколодезь с уездами и дворцовую волость село Мокрый Боерак с приселками» на том основании, что Рязанская митрополия «не скудна и довольствоваться ей без тех городов и волости мочно». Был и другой мотив присоединить эти места к Воронежской епархии: «те города с уезды и волость к Воронежу в ближних верстах». Рязанскому митрополиту велено отослать в Воронеж окладные книги отошедших церквей⁸⁴⁵. Митропол. Авраамий получил царский указ 7 мая и немедленно выполнил предписание, отослав книги с подъячим Полиевктом Калиником, присланным из Воронежа, о чем и сообщил царю грамотой в особой челобитной. Патриаршая грамота с изложением царского указа пришла в Рязань через полмесяца⁸⁴⁶. К слову сказать, царь с патриархом начинают расходиться по церковным делам: патриарх отстает от государя-царя.

Города Романов, Сокольск, Донков и Лебедянь после царского распоряжения удержались за Рязанской епархией. За ней они оставались впредь до учреждения штатов в 1764 году⁸⁴⁷. Г. Елец, около 500 лет принадлежавший Рязанской епархии, навсегда отошел от неё⁸⁴⁸.

Одновременно с рязанскими городами город Острожск с уездом из Белгородской митрополии петровским указом по церковным делам отписан к Воронежу⁸⁴⁹.

Нужно прибавить, что указами 1699 г. о присоединении старых городов к Воронежской епархии не определился весь рост её. Со времени Петра стали заселяться южные привольные степи. В 1686 году для охранения воронежских границ по рр. Икорцу, Битюгу и Айдару поселено много переведенцев. Через 10 лет последовал указ, которым к переведенцам из Воронежа, Ельца и Коротояка выселено значительное количество жителей из украинских и центральных городов – русских и черкасов. Вследствие переселений к началу XVIII в. успела образоваться новая линия сторожевых и жилых пунктов по направлению к Тамбову и от Коротояка до донских казачьих городков⁸⁵⁰.

Одновременно с указом 1696 г. о заселении воронежской окраины, Митрофану воронежскому патриаршей грамотой от 30-го января позволено ведать в своей епархии поселившихся по рр. Осерду, Битюгу и Икорцу от верховьев до устья⁸⁵¹. Таким образом, состав и пределы Воронежской епархии установились и более или менее определились далеко не сразу. Вследствие колонизационного движения в придонских областях и возникавших недоразумений между рязанскими владыками и святителем Митрофаном дело затянулось почти на двадцать лет. Область ведения епископа Митрофана обозначилась только на конце XVII в. и то ненадолго, не так, как это замечено об Устюжской и Холмогорской епархиях.

В 1699 году территорию Воронежской епархии составили города: Воронеж, Елец, Землянск, Костенск, Орлов, Коротояк, Усмань, Демшинск, Белоколодск с дворцовой волостью и Мокрый Боерак, г. Острожск и поселения по р.р. Осерду, Битюгу и Икорцу. К прежним 182 церквам в 1699 году прибавилось 28 церквей⁸⁵².

Поселки по Осерду, Битюгу и Икорцу образовали южную границу Воронежской епархии по левую сторону р. Дона; по правую сторону южной границей была р. Тихая Сосна с г. Острожском. От среднего течения её прямая линия через Быструю Сосну на г. Елец по правобережью реки Дона обозначала западную границу Воронежской епархии, отделявшую ее – на юге от Белгородской митрополии – к северу от Крутицкой и соседней с ней Коломенской архиепископии. Северная граница новоучрежденной епархии не заходила за реку Мечу, северный правый приток Дона: там был город Лебедянь Рязанской епархии. От устья Мечи через Демшинский и Усманский уезды к верховьям Битюга и Осерда шла северо-восточная граница, отделявшая Воронежскую епархию от Рязанской (города Романов и Сокольск) и восточная, отделявшая ее от Тамбовской. К юго-востоку лежали «дикия поля», колонизация которых – дело Петра Великого и тогда только что начиналась.

***

На Тамбовскую епископию 26 марта 1682 года посвящен Леонтий, игумен городецкаго покровского авраамиевского монастыря⁸⁵³. По соборному определению его епархию составили только три города: Тамбов, Козлов и Доброе Городище⁸⁵⁴. Тамбовская епархия из вновь открытых была самой малой по своей территории. Она занимала места по верховьям р. Воронежа, где стояли Козлов с Добрым Городищем, и по р. Цне до реки Вороны, где был Тамбов с его округом. К югу и юго-востоку лежали дикия поля, до которых, впрочем, дошла очередь колонизации⁸⁵⁵.

Меньшая в территориальном отношении, она по количеству церквей превосходила только Астраханскую и Сибирскую епархии. В ведение епископа Леонтия поступило всего 159 церквей⁸⁵⁶.

Епархия, возникшая на окраине среди сведенного населения, на первых порах была крайне неустроена. Поэтому расширить её пределы было не в интересах правительства, озабоченного устройством окраин, переполненных беглыми и раскольниками. Тамбовский край особенно был богат ими⁸⁵⁷. Первый тамбовский архипастырь не ужился и не поладил с распущенной паствой: он скоро оставил кафедру. Второй епископ Питирим, человек не от мира сего, не думал расширять пределов своей епархии.

Место Питирима († 1698 г.) занял Игнатий, из архимандритов богатого рязанского Солотчинского монастыря⁸⁵⁸. Это был совсем иной человек. Новому епископу удалось расширить пределы Тамбовской епархии за счет Астраханской. Он принял в свое ведение город Петровск, только что построенный на р. Медведице, и все места вниз по Дону и вверх по Дону по р. Серет, где возникли новые поселения. Впрочем, г. Петровск не сразу достался Игнатию. Сохранившиеся документы свидетельствуют, что он был спорными городом между тамбовскими и астраханскими архиереями.

Известно очень любопытное дело, характерное для истории территориального устройства русских епархий вообще, возникшее по поводу установления епархиальной подведомственности г. Петровска. Думный дворянин Степан Богданович Ловчиков отвел место около Петровска для постройки пустыни, обеспечив ее пахотной землей и сенными покосами. Донесли тамбовскому епископу Игнатию о благом намерении дворянина; оставалось приступить к постройке. Но, и кажется не случайно, в декабре в г. Петровск из Астраханской епархии приехал саратовский архимандрит Иосиф и запретил старцам строить пустыньку, хотя жители Петровска заметно тяготели к Тамбову. В 7207 году (1699) тамбовский епископ Игнатий по их просьбе от 13 марта 206 (1698) года успел возвести в сан соборного протопопа соборного попа Петра Симонова, на его место посвятил дьякона Ивана Леонтьева, а дьячка Василия Леонтьева во диакона. Недоразумения по поводу запрещения строить петровскую пустыньку вызвали со стороны тамбовского архиерея письмо к астраханскому Самсонию. Епископ Игнатий написал, что в прошлом 206 году 23 мая государь и святейший патриарх особым указом отдали в ведомство Тамбовской епархии по духовному управлению новопостроенный город Петровск и все города, которые будут строиться по р. Медведице, вниз по Дону и вверх по Дону по р. Серет. Тамбовскому епископу в новые места велено давать благословенные грамоты на постройку и освящение церквей, ведать всякий духовный и мирской чин по духовным делам. Епископ Игнатий, сообщив об этом, просил Самсония м. астраханского отписать в Саратов к архимандриту Иосифу, чтобы тот не вмешивался в чужие дела и не препятствовал строить церкви и пустыни, на постройку которых уже выданы грамоты из Тамбова⁸⁵⁹.

Недоразумение не разрешилось письмом Игнатия. Астраханский владыка взялся оспаривать права тамбовского архиерея на г. Петровск и писал не в Тамбов, а подальше. Он 23 апреля доносил самому патриарху, что 207 года, следовательно, уже после приписки Петровска к Тамбовской епархии, по новому указу великого государя и по грамоте из приказа Казанского Дворца велено духовенству новопостроенных городов Дмитриева (Камышина) и Петровска быть в ведении его, Самсония; только без указа самого патриарха он не осмеливается посылать туда священников и дьяконов. По просьбе воеводы и служилых людей, он послал протопопа в г. Дмитриев, и то на время. Докладчик ждал патриаршего указа. Через шесть дней, 29 апреля патриаршая грамота получена и, нужно думать, посланная в Астрахань раньше донесения м. Самсония. В присланной грамоте сделана приписка: «как эта грамота к тебе (Самсонию) придет, ты бы новопостроенные у Волги города на Усть-Камышенке, да по той черте к Дону реке ведал, а в них церкви великомучеников Георгия и Димитрия, давал туда благословенные грамоты, посвящал попов, дьяконов и духовными делами ведал всех духовнаго и мирскаго чина». Пожелав астраханскому владыке милости Божией, Пречистой Богородицы и великих святителей и чудотворцев Петра, Алексия, Ионы и Филиппа, патриарх ничего не сказал для разрешения спора⁸⁶⁰. Полное замалчивание о Петровске говорит об одном из двух – или спор о нем еще не был разрешен, или Петровск не принадлежал Астраханской епархии. Впрочем, в письме от 1699 года к князю Голицыну м. Самсоний сообщает о посвящении в Петровск двух священников⁸⁶¹. Но это посвящение могло быть ранее 1699 года, когда Петровск не отходил к Тамбовской епархии.

Одновременно с Петровском мог поступить в ведение тамбовского архиерея г. Борисоглебск, построенный в 1698 году при устье р. Вороны в Хопер. В нем и его уезде было около десяти церквей и часовен⁸⁶². Однако необходимо заметить, что эти городские и уездные церкви могли принадлежать Тамбовской епархии (если только принадлежали) самое короткое время. История епархиальной зависимости г. Борисоглебска дает основание отрицать принадлежность борисоглебских церквей тамбовской архиерейской кафедре⁸⁶³.

Тамбовская епархия недолго просуществовала в пределах, расширенных на юго-восток до р. Медведицы, на юго-запад по рр. Вороне, Хопру и вверх по Дону до р. Серета. Епископа её Игнатия обвинили в противлении царским указам, в сочувствии к раскольникам, за что лишили сана. То было в 1699 году. После семнадцатилетнего жалкого существования тамбовская кафедра осталась без своего архиерея; архиерейский дом запечатали⁸⁶⁴, а города опять вошли в состав Рязанской митрополии. В 1701 году 13 мая указом Петра Великого велено Тамбову, Козлову, Доброму Городищу, да двум новопостроенным при тамбовских архиереях городам – Петровску на реке Медведице и Борисоглебску на р. Вороне быть в ведении и управлении Стефана, м. рязанского по-прежнему⁸⁶⁵. Тем не менее, территория упраздненной епархии, поступившая в ведение рязанского митрополита, не потеряла своей обособленности, а самая епархия своего названия – Тамбовской. Это название сохранилось за ней во всех документах до половины XVIII века⁸⁶⁶ – знак, что прикрытая епархия не должна была исчезнуть бесследно. Впрочем, потребовалось более полвека, чтобы Тамбову снова сделаться кафедральным городом. Полстолетняя судьба епархии была печальна, и её территория представляла исключительное явление в церковно-епархиальном устройстве и управлении русской церкви. На долю жалкой епархии выпало непостоянство переходной области, что, разумеется, вредно отзывалось на сведенцаx-насельниках нового края. Не иным чем можно объяснять странное явление потери целого города с уездом. В 1705 году соборный священник г. Борисоглебска донес патриаршему казенному приказу, что в городе и уезде существует 9 церквей и часовен с достаточным числом приходских дворов, не переписанных и не обложенных данью. Попы данных денег и венечных пошлин никуда не платят, но корыстуются сами, пользуясь, конечно, тем, что их церкви не имели определенной епархиальной подведомственности. В 1706 году затерявшиеся церкви переписаны и обложены по приказу начальника Монастырского приказа боярина Мусина-Пушкина. Оклад в размере 15 р. 98 к. до 1710 года поступал в патр. казенный приказ, с 1710 года временно в воронежскую губернскую канцелярию⁸⁶⁷.

Рязанская митрополия, утратившая значительную часть своей юго-западной территории после выделения из неё Воронежской епархии, новым присоединением к ней области тамбовских архиереев расширена до р. Медведицы, где стоял г. Петровск⁸⁶⁸. Число церквей (955) Рязанской епархии значительно увеличилось сравнительно с тем, сколько оставалось их после собора 1682 года⁸⁶⁹.

В самом начале XVIII века, после присоединения Тамбовской епархии к Воронежской, на всем пространстве русской территории оказалось 22 самостоятельных епархий, именно: патриаршество Московское и всея России (в ведении блюстителя и приказов), митрополии: 1) Киевская, Галицкая и всея малыя России с Переяславским коадъюторством (викариатством), 2) Новгородская и Великолуцкая, 3) Казанская и Свияжская; 4) Астраханская и Терская, 5) Ростовская и Ярославская, 6) Псковская и Изборская, 7) Смоленская и Дорогобужская, 8) Сибирская и Тобольская, 9) Сарская и Подонская (Крутицкая), 10) Нижегородская и Алатырская, 11) Рязанская и Муромская, 12) Белгородская и Обоянская, 13) Суздальская и Юрьевская, архиепископии: 1) Черниговскаая и Новгородсеверская, 2) Вологодская и Белоозерская, 3) Тверская и Кашинская, 4) Коломенская и Каширская, 5) Вятская и Великопермская, 6) Холмогорская и Важская, 7) Устюжская и Тотемская и епископия Воронежская⁸⁷⁰.

К одиннадцати великорусским епархиям, бывшим при учреждении патриаршества на Руси к началу XVIII в. прибавилось девять новых великорусских епархий: Псковская (1589 г.), Астраханская (1602 г.), Сибирская (1620 г.), Вятская (1657 г.), Белгородская (1667 г.), Нижегородская (1672 г.), Холмогорская (1682), Великоустюжская (1682 г.) и Воронежская (1682 г.)⁸⁷¹. Киевская митрополия с Черниговской архиепископией жили особо и присоединены к Московскому патриаршеству при особых обстоятельствах во второй половине XVII в., о чем следует речь.