К биографии Вениамина, архиепископа Иркутского

С именем преосв. Вениамина иркутского у нас связывается представление об архипастыре, в течение тридцати лет работавшем на миссионерском поприще в восточной Сибири, лично и с помощью подобранных им сотрудников обратившем в христианство свыше 40 тыс. инородцев, которых он приобрел как для церкви, так и для русской гражданственности. Ревностный миссионер, опытный архипастырь и духовный администратор apxиеп. Вениамин был вместе русским патриотом, на далекой окраине государства стоявшем за его интересы с бóльшим усердием, чем даже сами представители Царской власти. Чуждый «либеральных идей», понимаемых в смысле покровительства инородцам за счет русского племени и защиты язычества в ущерб христианству, преосв. Вениамин в течение тридцати лет высоко держал знамя русского православия и энергично боролся за него с ламством и его русскими друзьями, как делом, так и устным словом и пером, но при своем христианском чувстве, мягкости характера и своей тактичности вел эту борьбу так, что вокруг его гроба собрались наряду с русскими и инородцы и одновременно с христианами об упокоении души его молились евреи...

Сын священника шацкой округи, Вениамин, в мире Василий Ант. Благонравов, родился в 1825 г. Пройдя шацкие училища и тамбовскую семинарию, он в 1846 г. поступил в казанскую академию, которую и окончил в 1850 г. В академии он выделялся из среды товарищей своим благочестием, исполнением всех требований тогдашней дисциплины, талантливостью и редкою любовью к наукам, преимущественно историческим. Еще на студенческой скамьей он поражал обширностью эрудиции и широтой исторического образования. Окончив курс первым магистром, иеродиакон Вениамин был оставлен при академии бакалавром по церковной истории. В качестве бакалавра, а потом профессора он обнаружил большое усердие и немалую ученую производительность. В немногие годы он успел скомпоновать полный курс лекций, составляющий три больших фолианта (хранятся в библиотеке казанской академии). Его лекции, богатые фактическими данными, и его пример оживили в студентах заглохнувший было интерес к изучению истории. При своем «ученом трудолюбии и весьма живых дарованиях с течением времени он мог бы сделаться для казанской академии (по выражению ее историка, П. В. Знаменского) таким же дорогим профессором истории, каким для Московской академии был известный профессор А. В. Горский, если бы он не был лицом монашествующим и, следовательно, более или менее кратковременным гостем на своей кафедре». Но и помимо непродолжительного пребывания на кафедре (1850–1858), архим. Вениамин был отвлекаем от прямого дела второстепенными и побочными должностями – библиотекарством (1854–1858), преподаванием немецкого языка (1855–1856) и нравственного богословия (1858), ревизией вятской и уфимской семинарии (1856), редакторскими, цензорскими и особенно – инспекторскими обязанностями. В вакат 1851 г. он исправлял должность помощника инспектора академии, летом 1852 г. и в начале 1858 г. – инспектора, а с 30 сентября 1852 по 3 июля 1856 г. был помощником инспектора. Верный исполнитель правил академической инструкции еще на студенческой скамье, архим. Вениамин с неуклонною строгостью держался их и после, работая над проведением их в студенческую жизнь. При таком его отношении к делу, ему приходилось тратить много сил, когда академическая дисциплина стала падать, отчасти под влиянием духа времени, отчасти благодаря противоположным ему взглядам на нее новых инспекторов, в роде известного архим. Феодора Бухарева. «Гроза формализма», и в тоже время человек очень добрый, с характером вовсе не тяжелым, Вениамин должен был много страдать при своих столкновениях со студентами, постигшими уже сладость свободы¹.

Назначенный 22 апреля 1858 г. ректором вновь открытой Томской семинарии, архим. Вениамин 31 мая выехал из Казани. На новом месте он обнаружил прекрасные качества своего ума и даже изменил своему обычному формализму, за что скоро и поплатился... Кроме обязанностей ректора и профессора богословских предметов, архим. Вениамин с августа 1860 г. «нес сверхдолжные труды по преподаванию некоторых наук» и в продолжение шести месяцев читал воспитанникам воскресные лекции (в одном из классов пред началом богослужения). Отзываясь на запросы времени, он в том же году, по предложению директора народных училищ, разрешил 18 старшим воспитанникам и преподавателю иepoм. Cepгию заниматься в только что открытой воскресной школе². Из писем к Вениамину узнаем, что в 1861 г. он возбудил перед казанской академией вопрос о замене нотных классов русской грамматикой, к чему там относились несочувственно; что в подведомом Томской семинарии Красноярском училище он распорядился сократить уроки (вместо двух часов до полутора и оканчивать их в час дня) и говеть ученикам во все посты и позаботился об увеличении средств на содержание училища...

В интересах поднятия религиозной стороны в семинарской жизни архим. Вениамин устроил семинарскую церковь и организовал в ней ежедневное богослужение с помощью иеромонахов Владимира и Иакова (инспектора и преподавателя). Но самое устройство церкви, сбор пожертвований на нее и расходование собранных сумм (свыше 1600 р.) он вел единолично, без соблюдения установленных канцелярских правил. Одновременно с устройством церкви заведено было при Томской семинарии общежитие, которым заведывал инспектор, иepoм. Владимир, который по доверию к нему правлении семинарии и преосв. Парфения вел дело тоже без внимания к канцелярским требованиям. Иначе взглянул на действия ректора и инспектора новый епископ, преосв. Порфирий (Соколовский, с 1860 г.), отличавшейся приверженностью к формализму и беспокойным характером. Подпав под влияние иером. Сергия (Васильевского), преподавателя семинарии, большого интригана, и некоторых других лиц из духовенства, еп. Порфирий 18 апреля 1861 г. притянул оо. Вениамина и Владимира со всем семинарским правлением к ответу. Завинив их в злоупотреблении казенными деньгами, владыка в великие дни страстной недели потребовал от них сдачи бывших у них сумм и приходо-расходных книг и повел дело с такой горячностью, «как будто воров ловил и спешил, чтобы не ушли», как выразился м. Филарет московский. Назначение затем следственной комиссии, действовавшей гласно и с расчетом на скандал, уже само по себе поставило ректора и инспектора в двусмысленное положение, хотя большинство духовенства и общества было на их стороне. Но еще более огорчило их пристрастие членов комиссии и самого преосвященного, которые, ставя все новые вопросы и придираясь к мелочам, не давали возможности оправдываться. Уверив себя, что в действиях ректора и инспектора кроется уголовщина и что ими растрачены пожертвованные деньги, еп. Порфирий пригласил в состав следственной комиссии даже депутата от гражданского начальства и распорядился удерживать две трети жалованья ректора и других членов правления, так что архим. Вениамин стал получать по 17 р. 87 к. в месяц. Ректор с инспектором энергично протестовали и против обвинения, и против назначения комиссии и своей подсудности ей, и против приглашения полицейского чиновника, и против характера действий членов комиссии и самого преосвященного, который, кроме страстности, обнаружил в отношении к ним даже недобросовестность. Оба они писали и в комиссию, и apxиeрею, и губернатору, и в правление Казанской академии, и обер-прокурору св. Синода, и, как видно из чернового «дела», доминирующую роль играл тут архим. Вениамин, рукой которого написаны многие отпуски. Св. Синод, признав, что вина ректора и инспектора состоит только в несоблюдении законных форм отчетности, в чем и сами они сознавались, осенью 1861 г. решил избавить их от дальнейших служебных неприятностей назначением на другие места. Иером. Владимира решено было перевести на должность инспектора Петербургской дух. академии, а архим. Вениамина на должность ректора Костромской семинарии. Но вслед за тем поступило еще два предложения относительно о. Вениамина: ректор Петербургской академии еп. Иоанникий рекомендовал его в ректора Казанской дух. академии, а пр. Парфений иркутский просил его к себе в викарии (в новоучреждавшееся селенгинское викариатство). Обо всем этом пр. Иоанникий писал иepoм. Владимиру уже 5 сентября 1861 г. Но прошло еще полгода, прежде чем еп. Порфирий отпустил из Томска оо. Вениамина и Владимира. Не считаясь с синодальными решениями, он находил, что обвиненные не очистились еще от взведенного на них преступления... На исход всей этой истории³ возымело влияние мнение о «деле» м. Филарета, послужившее основанием для окончательного синодального определения в февр. 1862 г.⁴. М. Филарет нашел многие действия еп. Порфирия незаконными и неосновательными, оскорбительными и стеснительными для обвиненных, почему полагал, что «св. синод, по всей вероятности, найдет нужным преподать пр. Порфирию полезные советы и, может быть, не без подробностей и сильных выражений», и что «следственная комиссия не окрыла ясно, чтобы какая-нибудь сумма была получена и не вступила в свое место, или вышла не в должное место и подлежала возвращению». Относительно ректора и инспектора Филарет выразился, что они «допустили беспорядки, то обнаружено, и частью ими самыми признано. Остается в свое время определить степень беспорядков и нужное побуждение к порядку». Но расследование, на основании доставленных ими документов, должно продолжать правление семинарии в новом его составе, а сами они имеют быть отпущены на места, где в отношении к ним должно быть употреблено «особое наблюдение и руководство, которое обеспечило бы полную доверенность к ним начальства на будущее время». По отношению к о. Вениамину не было, однако, нужды применять какие-нибудь меры: его новый начальник, пр. Парфений, знал всю эту историю и не изменил тех добрых отношений, какие питал к нему в Томске. И в будущем пр. Вениамина не было ничего такого, что дало бы кому повод упрекнуть его томским инцидентом. Сам же он, вспомнив его много лет спустя, признал, что пр. Порфирий, преследуя его, только готовил его к дальнейшему, высшему служению⁵...

20 мая 1862 г. архим. Вениамин хиротонисан был в Иркутске в епископы селенгинские и затем назначен начальником забайкальской миссии. В Забайкалье пред прибытием туда пр. Вениамина не было правильно организованной миссии⁶. За время от 1821 до 1860 г. известно только несколько священников, которым поручались миссионерские обязанности. Но все они, будучи приходскими или военными батюшками (как о. Никольский), считали последние второстепенными, побочными занятиями, притом же недолго оставались на своих местах. Только в 1861 г. в хоринское ведомство был определен специальный миссионер. Между тем, число инородцев (бурят и тунгусов), подлежавших действию забайкальской миссии, простиралось до 120 тыс. человек. В виду этого, первым делом пр. Вениамина, по ознакомлении с состоянием Забайкалья, было открытие миссионерских станов, по образцу существовавших на Алтае, с назначением туда особых лиц, не связанных приходскими обязанностями. Таких станов в шестилетнее управление его забайкальской миссией было устроено двенадцать: кударинский, агинский и ононский в 1862 г., селенгинский, баунтовский, онинский – в 1864 г., иргенский, тугнуйский, улюнский – в 1866 г., цаган-усунский – в 1867 г. Одиннадцатый стан, открытый в селении Голоустном, на противоположном берегу Байкала, тоже принадлежал к забайкальской миссии, так как от Иркутска его отделяли непроходимые Байкальские горы. Наконец, посольский монастырь, где жил начальник миссии, был двенадцатым, центральным станом. Сюда тянули все прочие станы, как и четыре приходских священника, привлеченные к миссионерскому служению.

Не все, правда, станы были все время замещены истинными миссионерами. Вопрос этот – о миссионерах – всегда был больным местом сибирских миссий, – болел им и еп. Вениамин. По составленному им с пр. Парфением проекту для забайкальской миссии нужно было до 70 работников⁷. Пр. Вениамин выражал даже мысль, что «миссионеров должно быть если не больше, то никак не меньше приходского духовенства» (Письма к арх. Владимиру №№ 5 и 8), т. е. в пропорциональном к числу паствы отношении⁸. Но и взять их было негде, и прокормить не чем. Знакомый с проектом архим. Макария Глухарева об учреждении миссионерского общества, целью которого было бы между прочим подыскивание и приготовление проповедников христианства, пр. Вениамин торопил жившего тогда в Петербурге о. Владимира скорейшим открытием общества и судьбой его сильно интересовался. Но первое миссионерское общество (1865 г.) не оправдало его надежд в этом отношении. Больше пользы принес ему сам о. Владимир направивший кое-кого в забайкальскую миссию. Была у пр. Вениамина мысль о приготовлении миссионеров на месте, из инородцев, но сделанные до него опыты были неудачны, да и трудно было сыскать инородцев. Прося Е. С. Бурачка, секретаря миссионерского общества, о присылке миссионеров из России, даже светских⁹, он писал об инородцах, что они во всяком случай не могут устранить собой нужду в русских миссионерах, так как могут действовать только под рукой, и что достойных миссионеров может дать только миссионерский институт. Программу его он представлял в таком виде: два книжных языка – татарский и монгольский, краткий очерк книжных магометанства и буддизма и медицина. Изучение всех других, живых инородческих языков было бы непосильно и бесцельно: книжный язык – корень всех разветвлений и последние удобнее изучать практически на местах. Курс института двухгодичный, при трех профессорах. Учиться в нем могли бы юноши с общим образованием, с знанием богословия в пределах гимназической программы или духовных училищ, с известной религиозной настроенностью, не моложе 20 лет¹⁰. «Институт, писал он архим. Владимиру, кроме обучения языкам и медицине, необходим и для того, чтобы знать, кто к нам едет, а то возвращать за шесть тысяч верст не легкое дело». (Письма, №№ 15 и 16). Впоследствии он советовал м. Иннокентию испытывать в Москве, при монастырях, желающих ехать в миссию, и этот совет был принят¹¹.

Учреждением миссионерского общества еп. Вениамин заинтересован был и с другой стороны – с материальной, так как расходы по открытию и содержанию новых станов и по оказанию материальной помощи новокрещеным¹² требовали больших средств. Но и тут расчеты его не вполне оправдались. За первые два года существования общества забайкальская миссия получила только 7799 р. Немногим больше отпускала казна: за 1864 – 7 г. ею дано 9100 р. Впрочем, пр. Вениамин полагал, что на казну не следует и рассчитывать: «у казны есть дела казенные, на которые она нужна, а дела любви христианской требуют частной благотворительности» (Письма к арх. Владимиру, №№ 5 и 8). И он стал возбуждать общество к пожертвованиям на миссию: за те же четыре года на нее поступило частных пожертвований свыше 30 т. р. Сочувствие к миссионерскому делу и к нуждам новокрещенных инородцев пр. Вениамин возбудил особенно своими «Письмами из посольского монастыря», адресованными архим. Владимиру и печатавшимися в разных духовных журналах и отдельно. Письма эти знакомили общество русское с той почвой, на которой работали забайкальские миссионеры и с их деятельностью; они являлись отчетом забайкальской миссии за 1862 и 3 годы. Отчеты за дальнейшие годы еп. Вениамин сам посылал в разные духовные и светское журналы. И на месте он нашел немало людей, помогавших миссии то деньгами, то постройкой церквей, домов, то иными способами. В Иркутске образовался даже кружок людей, из сочувствия успехам миссии уделявших ежемесячно – кто от избытков своих, а кто и от лишений своих. Наконец, пр. Вениамин привлек к пожертвованиям на миссию забайкальские монастыри – посольский и селенгинский: они давали приют и содержание миссионерам. Сам лично он, «чтобы прокормить миссионеров, готов (был) себя заложить». (Письма № 5). Больших средств у него не было: посылая однажды Н. И. Ильминскому 10 р. на крещенотатарскую школу в Казани и «извиняясь на малости», он объяснил: «Больше не случилось. Сами побираемся»¹³.

Пр. Вениамин полагал, что первой забытой миссионеров должно быть стремление к крещению возможно большего числа инородцев, хотя бы без надлежащей подготовки. В этом убеждении его утверждала прежде всего история распространения христианства: если бы, объяснял он Н. И. Ильминскому, св. Владимир стал ожидать, пока русские будут подготовлены к крещению, Русь и доселе была бы языческой... А затем он думал, что легче просвещать христианской верой крещеного инородца, чем некрещеного шаманиста или ламаиста. «Когда сделаете христианами крещеных, они обратят и некрещеных. А спешить делом необходимо. К стыду нашему нужно сказать, что лжеверие у нас везде только укрепляется, с нашей стороны недеятельностью, с светской страстью к регламентами всякого суеверия»¹⁴. В разных местах своих писем к о. Владимиру и к Ильминскому еп. Вениамин опровергал мысль последнего, что подготовкой к крещению должны быть школы и общечеловеческое образование инородцев, – опровергал ссылкой на образованных бурят, не оставивших ламского суеверия, и на неудачу английской забайкальской миссии, в течение двадцати слишком лет не обратившей почти никого в христианство, и именно потому, что она более думала о знании, чем о вере. «Шаманцы давно убеждены, что их вера поганая, а христианская – святая, Богом данная вера; но от этого убеждения до обращения еще далеко. Утверждению в вере должны служить не школы (всех школьниками и не сделаешь), а храмы... а школы должны существовать для детей христиан» (Письма к арх. Владимиру, № 17). Христианские школы пр. Вениамин и заводил при станах. При посольском же монастыре была устроена центральная школа. Здесь обучение велось первоначально на бурятском языке, а затем, по мере ознакомления детей с русским языком, переходило на последний. Впрочем, употребление в этой школе бурятского языка не было логичным со стороны пр. Вениамина: он стоял за необходимость русского языка в школьном преподавании и в проповеди и славянского в богослужении, так как был убежден, что буряты и тунгусы в большинства знают этот язык и что «для бурят русская вера и русское просвещение на бурятском языке; немыслимо». Это – коренное заблуждение пр. Вениамина, которого он держался более или менее упорно в течение всей своей миссионерской деятельности и которое явилось таким внутренним источником слабости забайкальской миссии, что она и доселе не могла стать на подлежащей путь. При внешнем благоустройстве здесь не развился в инородческих общинах дух истинно христианской жизни. В своих отчетах забайкальские миссионеры жалуются, что крещеные буряты и тунгусы страдают двоеверием, а иногда троеверием, апатично относятся к св. церкви и таинствам, говеют неаккуратно, укрывают детей от крещения, участвуют наравне с некрещеными в языческих мольбищах, не имеют никаких нравственных правил и невежественны в вере, не знают молитв и не умеют положить на себя крестного знамения, по приезде миссионера стараются как можно скорее от него укрыться... Количество школ незначительно, невелико и число учащихся. Нет там ни приходских попечительств, ни больниц и богаделен...¹⁵ Что забайкальская миссия плохо развивается, видно и из сравнительной таблицы ежегодных крещений за 1870–1894 г.: число их колеблется между 221 и 444 и дважды только оно превысило 500. Такая же средняя цифра обращений была и при пр. Вениамине: в шесть лет его управления миссией крещено до 2000 ч. В последнее же время оно еще более сократилось: в 1904 г. обращено только 137 ч.

Правда, в забайкальской миссии существовали и существуют условия, сильно тормозящие успехи христианства. Это, во 1, огромные пространства, заставляющие миссионеров совершать поездки в 4–5 т. верст и при которых можно иногда встретить кочующих инородцев, проехавши верст 500. Во 2-х – ламы, поставленные самим русским правительством в такое положение, что христианским миссионерам почти невозможно было бороться с ними на равной почве. В 3-х, противодействие миссии со стороны инородческих языческих властей и русских чиновников и сановников.

«Ламаизм у бурят иркутских и забайкальских не есть религия древняя: это дитя, родившееся, выросшее и окрепшее под сению русской власти»¹⁶. Появившись в Забайкалье в первой половине XVIII в., ламы чрез сто лет перебрались и в иркутскую губернию, и в 1842 г. число их дошло до 5545 ч. при бурятском населении, принявшем буддизм, в 120 т. ч. Таким образом, они составляли 5 % исповедников буддизма. Впоследствии отношение это еще более изменилось: один лама приходится на 10 человек. Неудачные попытки русского правительства ограничить рост и влияние ламства не только не имели успеха, но как будто вели к противоположному результату. Такое действие имело, между прочим, «Положение о ламском духовенстве в восточной Сибири» 1853 г., и доселе считающееся законом, хотя по Высочайшей конфирмации 15 мая 1853 г. в свод законов не было внесено. Присвоив ламам, этому аскетическому ордену или секте, значение духовного сословия, каким у себя на родине ламы не пользовались, правительство закрепило эту организацию подчинением одному Хамбо-лам – настоятелю гусиноозерского дацана, учреждением штатов и дарованием разных прав и привилегий. «Положением» 1853 г. узаконены 34 дацана с 285 ламами, причем каждому из них отведено 60 дес., настоятелям дацанов (ширетуям) по 200 дес. и Хамбо-ламе – 500 дес. Даже бандиям (пономарям) положено по 30 дес., ховаракам (ученикам) по 15. На содержание лам шли еще добровольные приношения мирян, доходы от продажи буддистских святынь, выпискою которых озабочена была кяхтинская таможня, и от продажи хозяйственных продуктов. К этому нужно прибавить полную свободу от податей и повинностей и полную возможность вымогательств с верующих, чтобы получить ясное представление о материальном положении лам и о том экономическом гнете, которым они легли на население. Вредны они были и в политическом отношении, так как направляли верующих бурят в те самые Монголию и Тибет, с которыми «Положение» хотело разорвать сношения русских буддистов, подчиняя их взамен Далай-ламы – Хамбо-ламе. Падение нравственности, разложение семейных основ – новая сторона вредного действия лам на быт забайкальских инородцев. Нечего говорить, что привилегированное положение лам должно было тормозить успехи христианской миссии и даже русской гражданственности в Забайкалье¹⁷. Оберегая свое влияние среди бурят, ламы всячески противодействовали просветительной миссии проповедников христианства – путем убеждения, обмана, угроз насилий. И они имели значительный успех среди инородцев, благодаря как этому, так и самому характеру своего идолослужения, отвечающего их грубым вкусам, и сопровождающих его игр и забав, соответствующих народному характеру бурят. Они вообще не требовали от бурят отречения от бытовых привычек, не налагали на их природу никаких нравственных обязанностей, напротив, склонны были потакать их низшим инстинктам. Имели также значение медицинские познания и практика лам, в которых буряты видели потому знахарей, умеющих прогонять нечистую силу...¹⁸.

Пр. Вениамин, ознакомившись на месте с ламским вопросом, который поднят был уже сочинением apxиeп. Нила: «Буддизм, рассматриваемый по отношению к последователям его, обитающим в России» (1858 г.) и затем в 1860 г. был предметом суждения в главном управлении восточной Сибири, по донесению члена его Гаупта, – присоединился к мнению последнего о необходимости отменить те льготы, который ни с того, ни с сего и с явным вредом для христианства и для государства даны были ламам, и даже уничтожить «Положение» 1853 г. 25 мая 1863 г. он составил большую записку о тех преимуществах, какие даны ламам «Положением», о тех злоупотреблениях, какие допускаются последними, и о желательном изменении отношений к ним правительства. Исходя из принципа христианской веротерпимости, пр. Вениамин требовал не стеснения для ламаизма, а только того, чтобы русское правительство не оказывало покровительства суеверию и чтобы оградило от влияния суеверия не принадлежащих к нему. Но записка эта, по независящим от составителя причинам, оставлена была без движения, – хотя ген.-губернатор Корсаков и образовал в 1865 г. особый комитет по ламскому вопросу, но и комитет, и главное управление пректировали только паллиативы¹⁹. В виду этого пр. Вениамин старался осветить ламский вопрос пред обществом и правительством другим путем – путем печати: ему посвящены были некоторые из писем, адресованных архим. Владимиру и напечатанных в повременных изданиях. Впоследствии, занимая уже Иркутскую кафедру, пр. Вениамин вновь вернулся к нему. Тогда он напечатал и свою записку (1882).

В этой же записке, как и в письмах своих и отчетах, еп. Вениамин коснулся и другого зла для забайкальских инородцев – языческих их начальников. Они, подобно ламам, были заинтересованы поддержанием прежнего порядка вещей, дававшего им власть делать что угодно с подчиненными им инородцами. Потому они всячески задерживали рост христианства, подвергая напр. новокрещенных преследованиям, лишая их земельных наделов, препятствуя переходу к оседлой жизни и хлебопашеству. Между тем пр. Вениамин видел в таком переходе и в наделении новокрещенных землей естественное последствие перемены прежней веры на христианскую и гарантию того, что последняя не будет оставлена, потому что в связи с этим менялся весь быт инородца. Усиленно хлопоча о земле для новокрещенных пред властями разных инстанций, пр. Вениамин вместе с тем домогался ограничения прав над инородцами-христианами начальников-язычников. Ему хотелось, чтобы и христиане могли избираться на общественный должности, в частности, чтобы в степных думах их интересы были представлены хоть одним заседателем-христианином, который и охранял бы их от обид и притеснений. Но это домогательство, хотя и было поддержано светской властью, встретило такое упорное сопротивление со стороны языческой среды, что его приходилось не раз повторить после 1863 г. Конечно, имела тут влияние и поддержка, оказываемая язычникам некоторыми представителями гражданской власти, на что он часто жаловался²⁰. Но он так энергично отстаивал интересы христиан, что, как он сам писал о. Владимиру, «Иркутск чуть не сравнивал его с Нероном и Диоклетианом для забайкальских язычников» (Письма, № 5).

В 1868 г. освободилась камчатская кафедра, за назначением apxиeп. Иннокентия в Московские митрополиты. На свое место этот «патриарх русских миссионеров» рекомендовал еп. Вениамина селенгинского, как человека «знакомого с краем, миссионерством, управлением, привыкшего и готового ко всяким путешествиям». Рекомендация эта основывалась не на слухах, но на личном знакомстве с пр. Вениамином, который 18 марта и был определен в камчатскте apxиepеи. Огромная eпapxия, в которую входили Якутская область с Камчаткой и Курильскими островами, Приамурская область, и миссии Северной Америки²¹, действительно, требовала архипастыря-путешественника и миссионера. Православных в ней было только 40 тыс. чел., считая притом войска и флот. Большую часть населения епархии составляли некрещеные инородцы. На них новый святитель и обратил свое преимущественное влияние, лично посещая их селения и кочевки, учреждая миссионерское станы со школами, приобретая новых миссионеров и руководя ими. Для тунгусов, кочующих в бассейне р. Зеи, он в 1871 г. открыл новый приход. Когда на русскую территорию близ Владивостока перешло, начиная с 1865 г., до 4 т. корейцев, преосвященный заботился об их обращении ко Христу, поручив это дело двум священникам миссионерам. Когда затем часть этих корейцев поселились на Амуре близ Благовещенска, еп. Вениамин содействовал устроению в их селе Благословенном храма и школы.

Интересовался он миссией и среди соседних манчжур. По его поручению, Цыренпилов, учитель манчжурского языка, вывезенный им из Забайкалья, совершил несколько путешествий по их деревням с целью пропаганды (однажды с учениками). Но обращен был в христианство едва-ли не один только человек: большим успехам воспрепятствовала строгость китайского правительства и неподготовленность посланного. В виду последнего и в интересах будущей миссии, пр. Вениамин ввел в 1869 г. изучение манчжурского языка в благовещенском дух. училище²², а затем в семинарии, выписал на суммы миссии книги священного писания на манчжурском языке, переведенные нашими пекинскими миссионерами, и хлопотал о напечатании в Пекине катехизиса на этом языке. Он сам лично раздавала эти книги посещавшим его манчжурам и китайцам, которые ходили к нему без доклада по делу и без дела. Пекинские переводы он распространял и среди корейцев, понимавших китайское письмо²³.

Следил Вениамин и за порученной ему японской мисcией, но по недостатку средств на путешествие туда, только в 1872 г. нашел возможность посетить с небольшой свитой ближайшей порт Хакодате и доставить утешение тамошней христианской общине, после недавнего преследования со стороны японского правительства. В Пасху этого года все катехизаторы в Хакодате были посажены в тюрьму, все чиновники-христиане отрешены от должностей. Хотя преследование как во всей Японии, так и здесь по требованию представителей иностранных держав скоро прекратилось, настроение у японцев-христиан было подавленное, и пр. Вениамин своим появлением в Хакодате поднял дух христиан, не только православных, но и других исповеданий²⁴.

С японскими миссионерами пр. Вениамин продолжал сношения и после оставления Благовещенска, – к нему в Иркутске не раз обращались они с просьбами о пожертвовании на миссию²⁵. С настоятелем миссии о. Николаем, ныне архиепископом, он переписывался до конца своей жизни. Интересно, что пр. Вениамин первый пришел к мысли о возведении начальника японской миссии в епископы, «с правом на самостоятельность»²⁶. Мысль эта была отчасти осуществлена только в 1880 г., причем начальнику миссии был присвоен фиктивный титул ревельского епископа, викария рижской епархии... Учреждение пр. Вениамином в 1870 г. благовещенского комитета миссионерского общества тоже нужно поставить ему в заслугу²⁷.

Кроме инородцев, миссионерская попечительность пр. Вениамина простиралась на многочисленных сектантов и раскольников, на которых он действовал своими полными отеческой любви поучениями и беседами с их старцами у них на дому и устройством в местности за р. Зеей, где было много старообрядцев-поповцев, единоверческого храма. Беседы его с молоканами были напечатаны.

Что касается православной паствы, то первой заботой пр. Вениамина по отношению к ней было развитие религиозно-нравственного воздействия духовенства. Так как приходов в eпapxии было немного и большинство селений не имело храмов, то он предписал духовенству совершать литургии не только в церквах, но и поочередно в деревенских часовнях, оставляя для приходского храма один воскресный день в каждом месяц, двунадесятые праздники, царские дни и страстную седмицу. Но чтобы и при отсутствии священника православные не были лишены общественной молитвы, духовенству было предложено научить церковному чтению хотя одного прихожанина в каждой деревне, чтобы он в воскресные и праздничные дни мог читать в часовне вечерни, утрени, часы. Пр. Вениамин поощрял такие молитвенные собрания и в частных домах, где не было часовен. Затем он пытался (в 1869 г.) ввести воскресные беседы, предметом которых имели служить пастырские наставления, чтение назидательных книг, пение и взаимные собеседования с прихожанами на религиозные темы. Но ни обязательность этих бесед, ни обещание владыки «сподоблять – по апостолу – сугубые чести труждающихся в слове и учении» не могли сделать их обычными в епархии, духовенство которой по умственному развитию и нравственному состоянию было довольно далеко от пастырского идеала.

Состав духовенства камчатской eпapxии обычно пополнялся приезжими из соседних eпapxии или даже из европейских лишними людьми, а иногда местными причетниками, даже малограмотными. Существовавшая в Якутске семинария мало давала кандидатов священства. В виду этого пр. Вениамин, потерпевши неудачу с выпиской духовенства из томской и енисейской епархий²⁸, со всей горячностью поддержал ходатайство своего предшественника об открытии семинарии в Благовещенске. Она и была здесь открыта (точнее – перенесена из Якутска) в 1870 г. При этом согласно представлению пр. Вениамина, она была соединена с местным духовным училищем, что было выгодно и в материальном отношении и в воспитательном. Для того, чтобы крепче привязать к службе на далеком востоке преподавателей, еп. Вениамин изыскал местные средства восполнения их казенного жалованья и хлопотал, хотя и неудачно, о распространении на них прав и преимуществ чиновников, служащих в отдаленных местностях. В семинарии он интересовался ходом преподавания, некоторое время сам давал темы для сочинений и, прочитывая ученические работы, награждал лучшие из них деньгами. Вообще он близко стоял к жизни своей духовной школы, еженедельно посещая ее, следя за успехами учеников, за пополнением библиотеки для чтения, за развлечениями воспитанников, их содержанием. Желая заполнить училище и семинарии учащимися, пр. Вениамин открыл в них широкий доступ детям светского звания. Во время своих поездок по епархии он всюду отыскивал для них учеников, без различия происхождения, и беднейшим предоставлял казенное содержание. И когда при отъезде его из Камчатской епархии собран был его почитателями капитал для образования стипендии его имени в одном из учебных заведений Благовещенска, он пожелал, чтобы стипендия была открыта при семинарии и предоставлялась преимущественно тому из светских воспитанников, которые изъявят желание посвятить себя на служение церкви в пределах камчатской епархии. Пред самым отъездом из Благовещенска пр. Вениамин задумал построить для семинарии каменное здание и, заручившись обещанием св. Синода ассигновать нужные средства, приступил к составлению проекта, плана и сметы, но за переводом его в Иркутск дело затянулось и только в 1885 г. семинария перешла в новое здание.

Дорожа духовенством и желая улучшить его материальное положение, не обеспеченное ни достаточным жалованием, ни приличными доходами, еп. Вениамин в 1868 г. горячо отнесся к открытию попечительств при церквах по положению 1864 г. и к деятельности их по обеспечению причтов квартирами с отоплением и ругой. Затем в 1873 г. он вошел в св. синод с представлением о новом расписании жалованья духовенству камчатской епархии, каковое жалованье он полагал довести до 500 р. с 120 р. разъездных – каждому священнику. Но это расписание было утверждено только в 1877 г. Но и помимо того преосвященный много облегчал тяжелое положение духовенства, входя в семейное состояние каждого и особенно заботясь о вдовах и сиротах.

Простой и доступный, ровный со всеми, снисходительный, внимательный и ласковый, мягкий сердцем, щедрый и отзывчивый на всякую общественную и частную нужду, пр. Вениамин и в духовенстве и в обществе благовещенском оставил по себе лучшую память и сожаление об его уходе. Неохотно и сам он оставлял Благовещенск и eпapxию. «Вам любопытно знать – писал он арх. Владимиру, – как я принял перемещение в Иркутск. Со скорбью оставлял Посольск, со скорбью выехал и из Благовещенска, где меня, по-видимому, все полюбили. Я собирался было и умереть там, только хотел наперед построить каменный собор (теперь там собор деревянный), чтобы было где навечно похорониться» (1873 г. – № 26).

Перевод пр. Вениамина казался всем натуральным. Когда скончался арх. Парфений (21 янв. 1873 г.), в Иркутске «все были убеждены, что преемником почившего деятеля будет никто другой, как преосв. Вениамин, все считали его законным и естественным преемником великого святителя, так как хиротонию он получил здесь в Вознесенской обители от рук высокочтимого им свят. Парфения; здесь же при его хиротонии предусмотрительно был дан ему жезл св. угодника Божия Иннокентия; здесь же в течение шести лет он был первым и лучшим сотрудником apxиеп. Парфения²⁹ и столь близким ему по духу, что и сам почивший архипастырь не мог бы найти и пожелать иного лучшего себе преемника; наконец, по высоким качествам ума и сердца, по высокому образованию, по основательному знакомству с особенностями и разнородными элементами населения восточной Сибири и по опытности собственно в деле миссионерском, никто, кроме пр. Вениамина, не мог быть лучшим преемником высокопреосвященного Парфения. Притом же иркутская eпapxия имела уже в пределах своих солидные плоды архипастырской деятельности пр. Вениамина»³⁰.

Вступив в управление Иркутской eпapxией (назначенный 31 марта, еп. Вениамин прибыл на место в августе), преосвященный и по убеждению и по своим чувствам к apxиeп. Парфению явился прямым продолжателем деятельности последнего. «После энергичного преосв. Парфения – писал он 19 сент. архим. Владимиру – мне остается только поддерживать что он завел» (№ 26). Такое положение он занял прежде всего в миссионерском вопросе. Apxиеп. Парфений дал иркутской миссии то внешнее устройство, какое было на Алтае, именно миссионерские станы. В 12 лет управления Иркутской епархией он учредил 11 станов: шимковский, коймарский, гужирский, нукутский, бохонский, божеевский, усть-ордынский, хоготский, хорбатовский, еланцинский и молькинский и снабдил каждый миссионером. Но так как каждый из станов захватывал слишком большой район и заключал в себе целые тысячи как крещеных, так и некрещеных бурят, пр. Вениамин умножил число их. За время управления его иркутской епарxией явились новые станы: жимыгитский и окинский (1874), нельхайский (1875), бильчирский и аларский (1877), заложный (1879), мондинский (1885) и тальянский (1890). Из всех ведомств, на которые делились инородцы иркутской губернии, осталось без специального миссионера только китойское, в котором, по преданию, трудился еще св. Иннокентий иркутский: в нем попрежнему миссионерские обязанности остались возложенными на приходского священника, получавшего только незначительное пocoбие от миссии. Вместе с станами пр. Вениамин устраивал и школы для инородцев, именно при станах гужирском, жимыгитском, шимковском, мондинском, коймарском, бажеевском (и вторую – в улусе куйтинском), нельхайском, молькинском, бильчирском, хорбатовском, еланцинском и заложном. При нем во всех 13 школах училось свыше 300 мальчиков и девочек³¹. При вознесенском монастыре, местопребывании начальника иркутской миссии, находилось центральное, училище, в котором занимались духовные лица из окончивших семинарии. В прочих школах большею частию учительствовали дочери и жены священников, окончившие Иркутское епархиальное училище.

В связи с увеличением числа станов и для облегчения письменных сношений миссионеров с заведывающим миссией, пр. Вениамин избавил последних от непосредственной зависимости от епархиального apxиepeя, подчинив их начальнику Иркутской миссии, каковая должность утверждена была в 1873 г.³². Этот начальник должен был обозревать не менее двух раз в год все станы миссии, вникать в их нужды, руководить миссионерами, раздавать им жалованье, вести все денежные отчетности и составлять годовой отчет по миссии. За собой пр. Вениамин оставил общее руководственное управление миссиями как иркутской, так и забайкальской, содействие их задачам, защиту от нападок и борьбу с внешними препятствиями. До 1883 г., когда начальник Иркутской миссии, архим. Макарий был возведен в сан епископа Киренского³³, пр. Вениамин ежегодно сам обозревал станы миссии и каждый раз привлекал то или иное количество бурят в ограду церкви своим торжественным архиерейским служением, поучениями, преимущественно катихизического характера, весьма простыми и общедоступными по изложению³⁴, и своим ласковым обхождением.

Вот таблица обращений по иркутской и забайкальской миссиям за годы управления иркутской eпapxией пр. Вениамина³⁵:

Конечно, эти цифры на личные труды самого пр. Beнимина падают только в незначительной доле, которую невозможно и определить в виду того, что кроме прямого влияния на успехи миссии имело место и косвенное, в виде устранения тех или других неблагоприятствовавших ей условий. В последних всего отчетливее выступает противодействие со стороны родового языческого начальства, которое сильно тормозило преследованиями крещеных успехи христианства. Что это так, видно из того, что наименьший процент обращений давали ведомства, чуждые ламского влияния и отрешившиеся уже от шаманства, а благодаря близости и знакомству с русскими крестьянами, почти совсем обрусевшие. В таком роде были, напр. кударинские буряты, которые, оставаясь в язычестве, почти все приняли русские имена, по-русски говорили, жили в русских избах, украшенных иконами, и по временам посещали и церковь³⁶. Между тем они именно оказывались всего менее расположенными к принятию христианства – отчасти по религиозному индифферентизму, а еще более по страху пред своими родовыми начальниками, в руках которых были все средства, чтобы сделать несносной жизнь крестившихся единиц до изувечения включительно. С другой стороны и эти сами начальники не крестились из-за страха лишиться привилегированного положения и опасаясь доносов и интриг со стороны язычников. Ссылаясь друг на друга, бурятские начальники и подчиненные им соглашались креститься только совместно и одновременно. Если справедливо было изречение бурят: «прежде начальства и лам креститься – все равно что удавиться», то действительность оправдывала и опасение начальников принимать христианство ранее подчиненных.

Но пока нужно было ввести христиан в состав инородческих управ, чтобы внести свет в темные дела языческих властей по управлению бурятами, оградить христиан от религиозных преследований, а некрещеных – от гнета начальства. Насколько это было важно, видно из того, с каким недовольством отнеслись язычники к предпиcaнию генерал-губернатора Корсакова, вызванному в 1864 г. усиленными настояниями пр. Вениамина³⁷, допустить в степные думы по одному заседателю из христиан: язычники почли это для себя оскорблением и долго не соглашались исполнить требование генерал-губернатора, даже протестовали против него, потому что допущением христианина в думу заседателем будто бы нарушится (как выражались они в общественном приговоре) благоустройство их и Свобода вероисповедания. Где христианин был допущен в думу, там его или исключали из дежурств или давали поручения низшего порядка, так что в конце сами христиане перестали выбирать своих представителей в думы, где они не имели значения. С назначением на иркутскую кафедру пр. Вениамин не раз поднимался вопрос о предоставлении крещеным права на участие в деятельности инородческих управ, но его усилия разбивались или об упорство языческих властей или о либерализм некоторых русских покровителей язычества, которые боялись привиллегированного положения христианства, могущего угрожать общественному спокойствию, и поддерживали некрещеных, закрывая глаза на то, что от их действительно привилегированного положения терпят как xpистиане так и нехристиане. Одной из таких попыток apxиеп. Вениамина является его официальное отношение к генерал-губернатору вост. Сибири от 22 ноября 1883 г.³⁸, в котором он приведя факты насилий языческих властей над христианами и историю вопроса о защите последних, писал, что «в видах не только более успешного распространена христианства, но и успехов гражданственности среди инородцев и сближения их с русскими не представляется более надежного средства, как назначение во все инородческие ведомства главных родоначальников, голов инородных управ и родовых старост из христиан, знающих русский язык... Если же правительство признает почему либо слишком крутою мерою безусловное избрание из христиан начальников во все инородческие управления, то самое меньшее, что может быть без вреда допущено там, где почему либо признано будет совсем невозможным назначить начальника из христиан, это назначение ему помощника из христиан и кандидата по нем, избранных христианским обществом, с правом протеста против всяких распоряжений начальника, которые он признает стеснительными для христиан или незаконными. Наконец, поскольку язычники, где они составляют большинство или преобладают над христианами богатством, всячески стараются сменить всякого начальника христианина, чтобы поставить на его место язычника, то полезно было бы утвердить в законодательном порядке распоряжение б. генерал-губернатора вост. Сибири сенатора Синельникова, чтобы никогда язычник не заменял в должности христианина».

В «Трудах православных миссий вост. Сибири», в которых напечатана эта записка apxиеп. Вениамина, сказано, что она есть «извлечение из официального отношения к генерал-губернатору вост. Сибири от 22 ноября 1883 г.». Одно из писем архиепископа к пр. Владимиру (№ 47 – от 13 июля 1883 г.) дает видеть, при каких условиях появилось это отношение. Вениамин думал, что весь вопрос о пересмотре положения о новокрещенных инородцах возбужден был в Петербурге обер-прокурором Св. Синода К. П. Победоносцевым, которому он писал о том, который очень участливо относился к успехам миссии и из угождения которому министр государственных имуществ (М. Н. Островский) сделал предложение о том генерал-губернатору вост. Сибири (Д. Анучину). Последний же предъявил Вениамину копию с него, чтобы он «представил фактические доказательства стесненного положения христиан-инородцев среди язычников». Но преосвященный, не надеясь, чтобы «либерал» Анучин воспользовался его ответом ко благу христиан, решил: копию с него отправить К. П. Победоносцеву, а чтобы подкрепить свое свидетельство, предложил пр. Владимиру, как начальнику алтайской миссии, с своей стороны указать факты противодействия языческих властей распространению христианства и условия к устранению этого положения (ср. № 48³⁹). При Анучине вопрос не подвинулся вперед. Легче стало дышаться крещеным инородцам при его преемнике, гр. А. П. Игнатьеве, который из пяти современных арх. Вениамину генерал-губернаторов всех участливее относился к интересам и нуждам местной церкви и иногда сам шел навстречу им, без вызова со стороны представителей церкви. С последними же, в частности с арх. Вениамином, он находился в наилучших отношениях. Способствовать успехам мисcии он готов был сколько в его силах, и уже одно выражение его сочувствия ей и христианству возымело среди инородцев некоторое действие (№№ 54. 57⁴⁰).

Но добиться коренной реформы в отношениях некрещеных и крещеных гр. Игнатьев не мог, как не мог сделать этого и apxиеп. Вениамин в свое пребывание в Петербурге, в качестве члена Св. Синода, и притом по одной и той же причине: в Петербурге «защитников идолопоклонства было не менее, чем в стране идолопоклонства». «Увы, писал арх. Вениамин пр. Владимиру по поводу неудач своих в деле ограничения язычников вообще и лам в частности, – увы, вместо ограничения ламства покровители идолопоклонства ищут расширения его зловредной деятельности. На днях прибыла сюда депутация от бурят (вернее от лам), ходатайствующих против стеснений, якобы угрожающих (?!) их вере. Не ирония ли это?! Не много я добился здесь, за то многому научился» (№№ 59. 60).

В 1889 г., накануне своего отозвания из Иркутска, А. П. Игнатьев задумал разделить все бурятские ведомства на более мелкие под ведением инородных управ, вместо степных дум, и размежевать земли по числу душ, но не успел привести своего намерения в исполнение. Между тем вопрос о земле имел первостепенное значение, даже помимо того, что тут крещеные прежде всего испытывали стеснения и притеснения со стороны некрещеных властей. С точки зрения последних каждый крещеный уже ео ipso терял права на землю, которою прежде владел сообща с своими родовичами. В лучшем случае крещеным отводилось незначительное количество неудобной земли. Определенные участки земли и притом в достаточном количестве нужны были новокрещеным не только ради удовлетворения идее справедливости, но и потому, что крестившейся признавал себя уже не бурятом, тунгусом и т. п., а русским, следовательно обязанным жить в обстановке русского земледельческого быта. Последнее воззрение поддерживала и миссия, уверенная, что «инородческий быт всецело основан на языческих преданиях», что «каждый угол юрты инородца имеет языческий смысл. Не даром язычник-бурят, построивши себе избу, ставит в ней иконы, а крещеный, живущий в юрте, иногда держит в ней онгонов и бурханы, как необходимую принадлежность юрты»⁴¹. Пр. Вениамин, едва сделался начальником мисcии забайкальской, как обратил внимание на связь христианизации инородцев с переменой их быта, причем считал последнее нужным не только в религиозных интересах, но и для успехов русской гражданственности. Его настойчивые просьбы пред генерал-губернатором Корсаковым о наделении крещеных инородцев землей имели на первый раз последствием отвод им земель из инородческих дач в хоринском ведомстве в 1864 г. В 1896 г. вследствие его представлений, послан был поручик кн. Вяземский для исследования на месте положения крещеных иноверцев среди язычников, но записка его о претерпеваемых ими притеснениях и об их безземелье не получила хода⁴². Генерал-губернатор Синельников более настойчиво требовал надела земель новокрещеным, но и при нем сделан надлежащий отвод земель для оседлого водворения новокрещеных только в селенгинском ведомстве и то на время, пока тайшею его был христианин (Дим. Минеев), а в других ведомствах и того не было сделано. Новый генерал-губернатор бар. Фредерикс хотя утвердил в 1874 г. составленный особою комиссией правила об устройстве быта крещеных инородцев и поселении их отдельно от инородцев некрещеных, но не мог настоять на повсюдном проведении их. Даже распоряжения высшего правительства о наделении землей новокрещеных оставлялись без исполнения, хотя некрещеные владели такими большими количествами земли, что излишки отдавали крестьянам под оброк. Точно также игнорировались распоряжения министра государственных имуществ об отводе земли под постройку миссионерских станов. Что весьма незавидно было положение в земельном отношении новокрещеных, это сознавал даже генерал-губернатор Анучин...⁴³⁴⁴

***

Полагая, что неуспехи миссии среди бурят объясняются, прежде всего, строем их жизни, пр. Вениамин заявил намерение ходатайствовать даже совсем об отмене учреждения об управлении сибирских инородцев. «По моему – писал он в 1885 г. еп. Владимиру – отдельные для инородцев законы есть зло, которое могло быть терпимо до времени, но не должно оставаться навсегда к поддержке сепаратизма инородцев не бытового только, но и религиозного. У нас и шаманцы-грамотеи говорят, что их веру утвердил царь тем, что дал для управления их это «Учреждение». Бар. Фредерикс уже ходатайствовал о подчинении инородцев общим законам империи. Нужно только подчинить всех, а не одних крещеных, как думал сделать Анучин» (№ 52). Эту мысль apxиеп. Вениамин провел и на иркутском съезде сибирских архиереев в том же 1885 г. (№ 53).

Самый съезд сибирских преосвященных состоялся по мысли apxиеп. Вениамина, озабоченного постановкой миссионерского дела среди язычников как своей епархии, так и других, находившихся в одинаковых условиях с нею. Особенностью этого съезда по сравнению с одновременным казанским и предшествовавшим им киевским⁴⁵ было присутствие гражданской власти в лице иркутского генерал-губернатора и трех губернаторов (из них один представлял приамурского генерал-губернатора), которые пользовались правом голоса и подписались под постановлениями съезда. Вызвано было это тем соображением пр. Вениамина, что вопрос о правовом положении новокрещеных – гражданского характера столько же, сколько и церковного. Притом же он вообще думал, что церковь должна находиться в тесном союзе с государством и пользоваться его покровительством. Это свое убеждение пр. Вениамин высказал печатно в статье: «Обязанности русского государства по обращению иноверцев и раскольников к православной русской церкви⁴⁶. Отметив, что в Poccии, в противоположность Англии, где либеральная партия есть преимущественно-христианская партия, стоящая во имя религии за интересы низшего класса народа против угнетения высшего, – что в Poccии считается несовместным с либерализмом веровать в Бога и особенно чтить и любить свою церковь, почему либеральная печать (а за нею и часть консервативной) требует передачи борьбы с расколом и иноверием исключительно в руки церкви, – пр. Вениамин заявляет, что это взгляд рационалистический, опытом не оправдываемый. Среди раскольников и сибирских язычников есть много убежденных в превосходстве христианской веры и тем не менее остающихся вне церковной ограды. Причина этого, кроме указания (Ин.6: 44) – в тесной связи, в которую исторически стала у нас церковь с государством и подобной которой не представляет нам история, почему православие считается русской верой. »Таким образом, в отношении к иноверцам православие должно вести борьбу не просто с чужою верою, но и с чужою национальностью, с нравами, привычками и всею обстановкою обыденной жизни инородцев, – убеждать их в превосходстве русского национального быта, чтобы сделаться им не по верe только, но и по национальности русскими». Сами инородцы при своем взгляде на веру чутьем понимают, что обращение к русской вере дело не церковное только, но и государственное: «если бы, говорят они, царь хотел, чтобы мы были русскими, послал бы указы об этом». И по отношешю к расколу православная миссия должна пропагандировать не только веру, но и современное просвещение, весь новый, послепетровский уклад жизни. Потому-то «сдавать исключительно на руки церкви борьбу с расколом и иноверием было бы и несправедливо, и не под силу русской церкви, и вредно для самого государства. Несправедливо и не под силу русской церкви потому, что само государство исторически поставило церковь в то исключительное положение, в каком она стоит ко всем не принадлежащим к ней, чем главным образом и парализуется проповедническая деятельность ек между ними. Вредно для самого государства, потому что повело бы к раздроблению его, чего, кажется, больше всего и добиваются наши так называемые либералы, считающие коренным свойством настоящего либерализма стоять за все, что только может расшатывать организм государственный». Впрочем, оставляя за церковью, как исключительное ее дело, убеждение неверующего или сомневающегося, автор роль государства сводит, во-1-х, к доставлению материальных средств на учреждение миссий, во-2-х, к правильной постановке просвещения, общего с православными для инородцев и раскольников, в 3-х, к уничтожению тех льгот и преимуществ инородцев, при которых переход к православию и русской народности является для них наказанием, и, в 4-х, к пересмотру законов, касающихся религий нехристиан, законов не только обеспечивающих свободу их совести, но и регламентирующих их суеверные обычаи...

Отцы иркутского собора разделяли мысли своего маститого председателя, apxиеп. Вениамина, о двоякой цели миссионерской деятельности в Сибири – религиозной и гражданской, и обе их преследовали в своих постановлениях. Отсюда ряд определений, требовавших для своего осуществления содействия гражданской власти. Таково сокращение числа начальников у забайкальских бурят, введение у инородцев выборов на общественные должности на три года, притом не только из язычников, но и из христиан, участие представителей от христиан с правом голоса в степных думах, инородных управах и родовых управлениях, воспрещение ламам отправлять идолослужение вне дацанов и прирезка к миссионерским станам земли не по наличному числу душ, а в запас для будущих насельников. Таковы же были меры, предложенные представителями гражданской власти, а именно: обмежевание земель, находящихся в пользовании инородческого населения, частью в видах побуждения инородцев к скорейшему переходу от кочевого быта к оседлому, частью же для получения свободных земель, которыми можно было бы наделять новокрещенных инородцев и православных крестьян – инородцев; уничтожение степных дум с главными тайшами и образование родовых управлений или других административных единиц на подобие русских волостей; привлечение всех инородцев к отбыванию воинской повинности, за исключением бродячих, и подчинение их, по возможности, законам для государственных крестьян существующим; замена ясачной подати натурою обязательно деньгами. Таково же, наконец, признание излишними для принявших св. крещение инородцев языческих обычаев, несогласных с духом христианской жизни, и в частности калыма, соблюдаемого при заключении брачного союза⁴⁷, и узаконение обязательности употребления в школе и в официальной переписке сибирских инородцев русского языка⁴⁸.

Не был, конечно, обойден на соборе вопрос о чисто духовных мерах воздействия на инородцев. Так, пр. Вениамин завел здесь речь о переводе на инородческие языки богослужебных и других книг, в виду указа св. синода от 15 янв. 1883 г., разрешавшего совершать богослужение на языках инородцев. Лично арх. Вениамин, как мы видели, не составил определенного взгляда на этот предмет, – он, по выражению Н.И. Ильминского, «вечно колебался между разными переводчиками, учеными и простыми, книжными и народными» (Письма Н.И. Ильминского к К.П. Победоносцеву, 116). Убежденный в хорошем знании болышинством инородцев русского языка, он полагал, что можно, а в целях обрусения и нужно, учить их в школе и в церкви по-русски и по-славянски. Когда же необходимость заставляла его допускать переводы на инородческие языки, он вводил их. Но и тут-то колебался между книжным языком и народными, то вновь думал о преимуществах... русского. Памятником его неустойчивости в этом деле может служить кроме его писем к Н.И. Ильминскому и пр. Владимиру, письмо к нему последнего от января 1880 г., написанное по его вызову и содержащее твердо поставленный и разумно решенный вопрос о переводах⁴⁹. Когда вышел синодальный указ 15 января 1883 г., он решил «понемногу вводить богослужение на бурятском языке в тех станах, где новокрещеные и мал-мал не толмачут». Но сознавая, что этот указ «развязал руки», пр. Вениамин как-то холодно отнесся к нему, в виду того именно, что инородцы слишком ограничены, – они не понимают даже того перевода молитв на бурятский язык, какой сделан был природными бурятами и одобрен знатоками языка. Сетуя, что «ужа ума их кратки, а кладенец богослужебной мудрости глубок», он советовал инородцам лучше твердить понятное им Господи помилуй, «чем несмысленно читать только формулы молитвенные» (Письма к Владимиру, № 46). Тем не менее он поручил перевод некоторых частей богослужения Чистохину, природному буряту, дважды бывшему в Казани и работавшему там под руководством Ильминского. Чистохин переводил на живой бурятский язык. Вместе с тем apxиеп. Вениамин полагал возможным воспользоваться старыми, 50-х годов, переводами на книжный монгольски язык после надлежащей переделки и очищения их от неясных и неточных оборотов речи. Иркутский съезд архиереев, выслушав предложение его и доклад еп. томского Владимира о постановке переводческого дела на Алтае, одобрил алтайскую практику и обязал иркутских и забайкальских миссионеров заняться исправлением существующего перевода богослужебных книг и составлением новых, применительно к живой разговорной речи. К тому же он обязал всех сибирских миссионеров, для чего постановил учредить переводческие комиссии или просто разрешить миссионерам собираться по временам для проверки перевода вместе с грамотными инородцами, по примеру алтайской миссии. Но хотя св. синод одобрил это постановление, предписав только представлять готовьте переводы на высший суд казанской переводческой комиссии⁵⁰, – в иркутской епархии переводческое дело двигалось медленно. Комиссия для перевода священных, богослужебных, религиозно-нравственных книг на бурятский язык была учреждена в Иркутске, при тамошнем комитете Миссионерского общества, уже после кончины apxиеп. Вениамина, при новом преосвященном Тихоне⁵¹.

Другой нравственной мерой, принятой на соборе по предложению его председателя, было решение – упорядочить церковное богослужение и вменить миссионерам в непременную обязанность заниматься религиозно-нравственным обучением инородческих детей не только в школе, но и в церквах, где молитвам и катихизическим истинам должно учить наравне с детьми и взрослых, и во время объездов новокрещеных⁵². Эта мера практиковалась и раньше в иркутских миссиях и в алтайской и после собора должно было расшириться ея применение, но ея действие было бы сильнее, если бы все миссионеры владели языком инородцев, а этого особенно не было в епархии apxиеп. Вениамина... Нужно, однако, сказать, что о школах пр. Вениамин много заботился и в бытность свою в синоде исхлопотал разрешение на открытие двух катихизаторских училищ⁵³.

Характеризуя отношение пр. Вениамина к миссионерскому делу, нельзя не отметить в заключение, что при нем в иркутской семинарии преподавались монголо-бурятский язык, учение о шаманстве и буддизме и медицина и что одной из последних вещей, прочитанных им на смертельном одре, было ученическое сочинение по истории буддизма: так глубоко проникся он миссионерскими интересами и так силен был в нем апостольский дух...

Занятый инородцами, пр. Вениамин неохотно думал о раскольниках, но и им уделял должное внимание. Иркутская eпapxия познакомилась с основаниями раскола от самого Аввакума, когда тот проживал в ссылке в Даурии. Дальнейшие ссылки противников никоновских реформ и бегство их от преследований правительства населили Забайкалье не одной тысячей их. Ко времени назначения пр. Вениамина в иркутские епископы там было до 30 т. раскольников. Борьба иркутского духовенства с расколом, возникшая с начала XIX ст. и получившая большое развитие и успех при apxиеп. Ниле (Исакович, 1838–1854), когда в Забайкалье было открыто пять единоверческих приходов, – при его ближайших преемниках совсем почти прекратилась. Возобновить ее пришлось пр. Вениамину, главной заслугой которого является открытие трех новых единоверческих приходов с вызовом для них священников из Европейской Poccии, сумевших сблизить своих пасомых с собой и с православной церковью. Священники единоверческих приходов кроме прямых своих пастырских обязанностей несли миссионерские. Для объединения их в этой деятельности apxиеп. Вениамин решил учредить должность начальника противораскольнической миссии, на каковую 4 янв. 1879 г. был назначен казанский миссионер, иеромонах свияжского монастыря Михаил, возведенный при этом в сан архимандрита, настоятеля селенгинского монастыря. Это был старообрядец родом, по переходе в православие проведший много лет на Афоне и принимавший участие в обращении в eдиноверие малоазийских старообрядцев (майноссцев). Такой деятель не мог не принести пользы церкви в Забайкалье. И, действительно, своими беседами, веденными с умением и тактом, он завоевал доверие раскольников и много содействовал изменению их отношений к православию. После его смерти (1884) арх. Вениамин выписал на его место и по его указанию иepoм. Покровского единоверческого монастыря черниговской епархии Иринарха. Но все же успехи православия среди забайкальских старообрядцев не были значительны: с 1873 по 1887 гг. в православие и единоверие перешло всего 248 ч. (по 18 ч. в год). Пр. Вениамин и сам не уклонялся от непосредственного воздействия на старообрядцев. Посещая их селения, он вел с ними продолжительные беседы, увещевая примириться с церковью. Его слушали на улице, а однажды пригласили и в свою часовню (в Куйтуне) и тут с амвона владыка говорил им около часу.

Но считая раскол вредным не только для православия, но и для успехов гражданственности, пр. Вениамин призывал к борьбе с ним и правительство. «Усиление раскола, – писал он в своей посвященной этому вопросу брошюре⁵⁴, – было бы смертию, для гражданского развития государства, возвращением десятков миллионов русских в допетровскую Русь с упорною остановкою всякого движения вперед. Стоит только представить себе Poccию царством раскола, чтобы понять то состояние оцепенения, в каком бы очутилась она». Свои мысли о взаимном воздействии на раскол церкви и государства он высказывал кроме этой брошюры в ежегодных своих отчетах в св. синоде, и их же провел на иркутском съезде, собранном между прочим для «ослабления и совершенного искоренения раскола» в сибирских епархиях⁵⁵. Тут был проектирован ряд внешних мер к ограничению нарушений раскольниками существовавшего тогда законодательства, в частности закона 15 мая 1883 г., сильно поднявшего их настроение и изменившего к худшему их отношения к православной церкви. Так здесь предположено было: «установленным порядком объявить раскольникам, чтобы они ни под каким предлогом не уклонялись от законных требований, как специально для них существующих, так и общегосударственных в тех или других случаях их общественной жизни, а земской власти вменить в обязанность с особенным вниманием следить за этим и виновных подвергать законному преследованию и ответственности. Кроме того, съезд нашел необходимым и весьма полезным не только в отношении к обращению раскольников в православие, но и в отношении гражданскому для пресечения тайных преступлений между раскольниками, просить ходатайства св. синода о том, чтобы в законодательном порядке сделаны были обязательными метрические записи о родившихся, бракосочетавшихся и умерших для всех вообще раскольников и прекращены были законодательными мерами безпорядки в брачной жизни, погребении умерших и прочее»... По предложению apxиеп. Вениамина, решено «просить ходатайства св. синода, чтобы в законодательном порядке предоставлено было мужу и жене, по обращении из раскола, безпрепятственно вступать в новый брак, без формального развода, иначе брачный союзу утвержденный гражданскою метрикою, служил бы важным препятствием к обращению в православие связанных таким союзом супругов».

По поводу незадолго до того начавшейся пропаганды в пределах Сибири австрийского священства и участившихся случаев «оказательства раскола» съезд, «основываясь на 97 ст. Уст. о предупреждении и пресечении преступлений, в силу которой в пределах Российской империи имеет право на распространение одна православная вера», – постановить «просить гражданское начальство принять меры к строгому применению вышеозначенной статьи к пропаганде всякого лжеучения в делах веры и благочестия, в том числе и австрийского лжесвященства, не только между православными, но и между раскольниками и иноверцами, и виновных в этом подвергать законной ответственности. Что касается беглых попов, то они должны преследоваться, как беспаспортные. Вместе с тем просить, кого следует, о прекращении всякого рода оказательства раскола, с привлечением к ответственности виновных в том, и с объяснением раскольникам точного смысла льгот, предоставленных им законом 1883 года».

Что касается нравственных способов воздействия на раскол, то едва ли не единственным было признано введение правительством школ грамотности в раскольнических селениях, с обучением по изданиям московской единоверческой типографии. (Taкие школы существовали в единоверческих приходах иркутской епархии). Другая мера, рекомендованная съездом духовенству, чтобы оно «в своих беседах с раскольниками прежде всего старалось снять с них личину благочестия, возводя их от буквы и обряда к духу и истине», в виду того именно, что «раскольники из-за перстосложения или хождения посолон и тому подобных обрядовых разностей дышут злобою и ненавистью к церкви Христовой, выражая их и словом и делом», – не может быть названа удачно мотивированной и правильно формулированной нравственной мерой...

Миссионерская деятельность apxиеп. Вениамина на иркутской кафедре была не главной стороной его жизни, – больше внимания и времени он должен был уделять административной деятельности и архипастырскому попечению о православном населении епархии, требовавшем усиленных трудов, несмотря на то, что до него ею управляли четыре лица, которые могут быть названы светилами Сибирской церкви (преосвященные Нил, Афанасий, Евсевий и Парфений).

Первым делом apxиеп. Вениамина была забота о просвещении православной паствы и утверждены в ней благочестия. Чрез месяц по приезде в Иркутске, именно 20 сент. (1873), он собрал у себя в доме представителей духовенства и предложил на их обсуждение вопрос о мерах к возвышению в народе благочестия и нравственности. Сам он средствами к тому считал исповедь, живую устную проповедь, благоговейное богослужение и привлечение народа в храмы Божии. Но так как по отношении к жителям множества селений, остоявших от храмов на 200, 300 и даже 400 верст, это было физически невозможно, то требовалось умножение церквей, приходов и духовенства. И цифры показывают, что в управление пр. Вениамина для этого было не мало сделано. По кончине пр. Парфения храмов было 341, в 1887 г. – 457. Кроме того, по мысли и предложению пр. Вениамина было выстроено более 100 молитвенных домов (часовен) с алтарями, чтобы в них приходское священники поочередно совершали литургию, причащали младенцев, а в великие посты исповедывали и причащали взрослых, и чтобы в их отсутствие благочестивые миряне могли совершать по следованной псалтири некоторые богослужения⁵⁶. Благодаря этому, вдвое увеличилось число бывающих в церкви и исполняющих долг исповеди и причастия. Их было бы и еще больше, если бы все духовенство отнеслось добросовестно к предложению пр. Вениамина и если бы можно было параллельно с умножением храмов увеличивать число приходов и духовенства. Количество приходов за это же время (до 1887 г.) возросло с 241 только до 270, а священников с 283 до 352. Между тем состав православного населения епархии за этот же период умножился в полтора раза (с 484 т. дошел до 696 т.), помимо не вошедших в церковные документы ссыльно-поселенцев и бродячих тунгусов.

До Вениамина контингент иркутского духовенства пополнялся вызовами из епархии Европейской России кончивших семинаристов. Особенно много вызвал их его предшественник. Но так как не все они оправдали возлагавшиеся на них надежды, то пр. Вениамин прилагал все усилия к тому, чтобы как можно больше народу поступало из училищ в иркутскую семинарию и здесь кончало курс. Для этой цели он старался обезпечить казенным содержанием не только большую часть детей духовенства, но и бедных светского звания, поступавших в духовные училища и семинарии. Этому же способствовало свободное отношение владыки к некоторым излишне строгим статьям семинарского устава и его снисходительность по отношении к погрешностям и недостаткам воспитанников. Преосвященному же ставится в заслугу изыскание значительных средств на улучшение содержания низших духовных училищ – мужских и женских, капитальное исправление зданий их и увеличение на 50% жалованья их учителей⁵⁷.

***⁵⁸

Нечего и говорить, что apxиеп. Вениамин стремился поднять нравственные и материальные ycловия жизни иркутского духовенства. Тотчас по приезде в Иркутск он выразил желание дать духовенству право выбора благочинных с учреждением благочиннических советов и съездов и затем 30 авг. утвердил составленную особой комиссией инструкцию для выбора благочинных. Право духовенства выбирать себе благочинных, если и вообще иметъ большое значение для духовенства, то тем больше имело оно в Сибири, потому что там, при огромных пространствах и некоторой дикости духовенства, власть благочинных достигала до невероятных размеров. В средине 50-х годов прошлого столетия в Сибири был один благочинный, который не стеснялся сечь розгами причетников и который наводил трепет не только на подчиненное ему духовенство, но даже и на ямщиков. Другой благочинный своею властью запрещал в священнослужении не угодивших ему священников-простецов, а причетников награждал стихарями. Но интересно, что иркутское духовенство в первый раз избрало в благочинные старых, назначенных пр. Парфением, кроме двух, и что в 1876 г. арх. Вениамин разрешил духовенству избирать благочинных даже вне пределов своего благочиния, лишь бы это не препятствовало удобствам сношений благочинного с подведомственными причтами и с епархиальным начальством. Благочинные получали в виде вознаграждения за свой труд определенную сумму с церквей и причтов. Следуя этому примеру иркутской eпapxии, иркутский собор признал и для других eпapxий желательным вознаграждение благочинных. Выборное начало существовало в иркутской епарxии (как и в других) до 80-х годов. Любопытно, что тогда же на права духовенства сделано было еще одно посягательство и именно со стороны apxиеп. Вениамина. По его предложению отцы собора 1885 г. единогласно постановили ходатайствовать пред св. синодом о восстановлении права сибирских архиереев перемещать по личному усмотрению духовенство с места на место, помимо суда и следствия, когда последнее не представляются необходимыми. Мотивируя это свое решение необходимостью устранить иногда соблазн, вызываемый духовным лицом или членом его семьи, собор объяснял, что эта мера в Сибири не должна быть страшна для духовенства. Оно в Сибири пользуется везде готовым помещением и терять ему нечего...

В заботах о благосостояни духовенства apxиеп. Вениамин, вопреки указу св. синода от 24 мая 1873 г. о разделе местных средств содержания между членами причта таким образом, что настоятелю церкви предоставляется три части, помощнику его две и псаломщику одна, –оставил прежний, более справедливый порядок раздела доходов, не отличавший настоятеля от помощника. В том же соду он просил генерал-губернатора вост. Сибири о повсеместном приведении в исполнение постановления губернского присутствия по улучшению быта духовенства, чтобы все сельские общества доставляли дрова для отопления домов священно-церковнослужителей, что тот и сделал. В августе того же 1873 г. пр. Вениамин высказал желание, чтобы настоятели церквей позаботились о повсеместном открытии приходских попечительств, и число последних за время его управления eпapxией почти удвоилось (150 вместо 98). Попечительства должны были обслуживать нужды храмов, приходов и духовенства. Но в иркутской eпapxии деятельность их приняла одностороний характер и очень сократилась именно к концу жизни пр. Вениамина. В 1880 г. попечительствами приобретено на построение и украшение храмов, на содержиние школ и богаделен и в пocoбие причтам 33439 р. 34 1/2 коп., а в 1886 г. только 4493 р. 67 к., причем почти исключительно – на украшение храмов (на школы и богадельни 138 р. 91 к. и в пocoбие причтам 6 р. 15 коп.). Обратил пр. Вениамин внимание и на призрение вдов и сирот духовного ведомства. До 1887 г. капитал епарх. попечительства утроился (с 57 т. р. до 187 т.), увеличились число его клиентов и размер суммы, выдаваемой им. В Иркутске епархиальное попечительство устроило при церквах пять богаделен для безприютных бедных и больных. Благотворительный по отношению к духовенству характер могло иметь устройство пр. Вениамином свечного епархиального склада, для которого он выписывал свечи из Томска, но успехами его пр. Вениамин не хвалился... Правда, при учреждении склада владыка имел другую цель – бороться с фальсификацией церковных свечь. Издавал он и другие распоряжения, клонившиеся к упорядочению церковного хозяйства. Между прочим он, в целях уничтожения так называемых негласных сумм, испросил у синода позволение хранить при церквах и расходовать без разрешения eпapxиального начальства до 300 р. (вместо 50). Предлагал он также, чтобы члены приходских попечительств, согласно §§ 9, 10 и 12 инструкции церк. старостам, привлекались к контролю церковного хозяйства.

13 июня 1884 г. были Высочайше утверждены правила о церковно-приходских школах. Apxиеп. Вениамин к появлению их отнесся с большим сочувствием. Призывая иркутское духовенство в своем архипастырском послании от 6 окт. к скорейшему открытию школ, он дал ряд подробных наставлений к легчайшему проведению правил в жизнь. Он советовал в тех селах, где уже были приходские, подведомые министерству народного просвещения, школы для мальчиков, открывать церковно-приходские женские, где мог бы трудиться уже готовый кадр учительниц из жен и дочерей духовенства, окончивших женское духовное училище. Во-вторых, он предлагал воспользоваться существовавшими уже во многих деревнях школами грамотности и, упорядочив их, превратить в церковно-приходские. В 3-х, он рекомендовал поставить школьное обучение в связь с церковью, привлекая школьников к церковному чтению и пению, чем могли расположиться к школе и родители их. Биограф пр. Вениамина думает, что на скорейшее открытие школ в иркутской eпapxии не могло не повлиять и то, что архипастырь с своей стороны обещал трудящимся в слове и учении оказать все свое внимание. Вот сравнение цифр школ и учащихся в 1873 г., в конце 1884 г. и к началу 1887 г.

Еще в 1874 г. пр. Вениамин заявлял, что «с распространением грамотности в народе все более и более чувствуется нужда в духовных книгах, которых в деревнях достать нет возможности». С развитием церковных школ нужда эта еще более дала себя знать и в иркутской eпapxии повела к основанию церковно-приходских библиотек и книжных складов. В бытность свою в Петербурге в 1887 г. пр. Вениамин закупил книг религиозно-нравственного содержания более чем на тысячу рублей – для распродажи их через свечной склад в Иркутске.

Церковные школы и библиотеки не могли удовлетворить потребности всего населения епархии в религиозном просвещении, и вот арх. Вениамин внушает духовенству ведение с народом религиозно-нравственных бесед. О последних некогда был издан циркуляр арх. Парфением. Но когда ни циркуляр, ни внушения пр. Вениамина не подействовали, последний в 1880 г. предложил съезду духовенства обсудить вопрос о такой постановке нравственно-религиозного назидания паствы, при которой польза для народа не соединялась бы с особым обременением для паствы. Съезд, признавая неудобным собирать народ в послеобеденное время, решил ввести обязательные беседы во все воскресные и праздничные дни между утреней и обедней или же после литургии. Во многих ли местах были введены беседы – неизвестно, но только в январе 1884 г. преосвященный издал распоряжение и подробное наставление о внебогослужебном церковном обучении истинам христианской веры и молитвам детей⁵⁹. За детей предложено было приняться прежде всего потому, что катихизация детей, не требуя сама по себе серьезного приготовления к ней, подобно беседам с взрослыми, могла служить хорошей подготовкой к последним, а затем потому, что нравственная чистота, восприимчивость и любознательность детей могли естественно располагать и самого пастыря к делу учительства. Такое учительство, столь необходимое в виду того, что религиозным невежеством народа открыто пользуются проповедники раскола разных сект, а иногда и просто неверия, пр. Вениамин признавал это наставление важнее даже законоучительства в школе, потому что церквей и священников в иркутской епархии больше, чем школ и учителей, а затем и потому, что к этим беседам можно привлечь детей дошкольного и послешкольного возраста и взрослых. Наставление это «составлено так мудро и представляет так много общеприложимого и общеполезного», что некоторые органы духовной печати советовали пастырям всей русской церкви обратить на него особенное внимание, так как «катихизация детей есть дело первой необходимости и особенно необходима в наше время, в виду разнообразных проникающих в народ растлевающих влияний». Что касается иркутской епархии, то мысль apxиеп. Вениамина к концу 1884 г. получила осуществление в 145 церквах. Вылилась она в такую форму. После утрени или литургии собравшиеся в церковь дети становились пред амвоном и здесь заучивали со слов священника или псаломщика молитвы, причем не только запоминали текст их и усвояли внешний смысл, но и развивали в себе молитвенное настроение, – старались научиться молиться. Затем излагались важнейшие священноисторические события, главнейшие истины веры и требования нравственности, объяснялось устройство храма... Располагая духовенство к заведению религиозно-нравственных бесед, пр. Вениамин подверг это дело регламентации и контролю через благочинных: он предписал священникам завести за скрепой благочинных служебные журналы для записи, кто в известный праздник совершил литургию, вел ли и о чем беседу, сколько детей и взрослых присутствовало на ней. Случалось, что в воскресный день и сам архипастырь посещал ту и другую городскую церковь и наряду с священником обучал детей молитвам и правилам христианской нравственности, вразумляя нерадивых и неисправных священнослужителей и поощряя усердных архипастырским вниманием и наградой.

Что касается церковной проповеди, то пр. Вениамин, сам каждую церковную службу сопровождавшей поучениями в форме простой задушевной беседы с слушателями, к которым вполне применимы слова апостола (Кор.2:4)⁶⁰. – не раз настаивал на обязательных собеседованиях с народом в храмах во все праздничные и воскресные дни, причем рекомендовал смотреть на проповедь не как на трудное искусство, а как на простое наставление пастыря своей паствой: тогда только она будет не трудна для священника и полезна для слушателей. Важны в проповеди не ученость и красота, а удобопонятность, сердечность и убедительность. Зная по себе, сколько находчивости, быстроты соображения, самообладания и силы мышления требует изустная проповедь, арх. Вениамин советовал проповеднику на первых порах выходить с книгой, чтобы, прочитав из нее несколько строк, обратиться затем к слушателям с изустным словом. Лишь в случае невозможности приготовиться к последнему он позволял прочесть печатное готовое слово или что-нибудь из житии святых. От благочинных он требовал, чтобы они в годовых отчетах сообщали, кто из священников исполняет это предписание и как, а также кто и почему не исполняет. Случалось, что владыка при объездах eпapxии заставлял священников при себе проповедывать, а затем и сам выступал с поучением.

Церковные школы, проповеди и внебогослужебныя беседы в архипастырской, так сказать, программе арх. Вениамина должны были служить новыми средствами для увеличения в народе благочестия. В заботах о последней он изыскивал и новые меры. Так, обратив внимание на многочисленный в губерниии ссыльный элемент, вносивший в жизнь народа разврат, преосвященный в 1882 г. возбудил пред синодом вопрос о разрешениии ссыльным, за которыми не последовали их супруги, заключать по совершениии разводов новые браки. Он писал, что это разрешение, не противное церковным законам и вызываемое духом христианской любви, уменьшить безнравственность и увеличить колонизацию края, так как только обзаведшись семьей ссыльный станет заниматься хозяйством. Но хотя «эти заботы архипастыря обратили на себя внимание высшей церковной власти», пр. Вениамину не привелось дожить до осуществления своих предположений, уже после его кончины получивших силу закона⁶¹. В 1890 г. он просил Св. Синод возбудить ходатайство о тот, чтобы в Сибирь не ссылали сектантов, потому что эта мера, не искореняя сектантства на месте его происхождения, распространяет его в других местах.

В деятельности apxиеп. Вениамина речи при его отпевании отмечают еще одну сторону, которой сам он не раз касается в своих письмах к пр. Владимиру. «Он, говорил о почившем один оратор⁶², был истинно русский святитель, с самоотверженным служением делу Христову соединивший горячий патриотизм, глубокое понимание интересов русского народа и дальновидность государственного человека... Он 30 лет проводил в жизни свое твердое убеждение, что быть русским – значит, прежде всего, быть православным христианином, и чтобы инородцы Сибири сделались настоящими детьми русского отечества, для этого им необходимо прежде всего стать православными». Он «всегда прямо и открыто заявлял, что к этому должны быть направлены все усилия не только церкви, но и правительственной власти и всего русского общества». Он боролся с господствовавшим в образованном обществе «странным для христианина и русского мнением, что гуманность требует сохранения племенных особенностей инородцев, сохранения и развития оригинальных начал их жизни, в том числе религиозных языческих верований», боролся в то время, когда окружавшее общество обнаружило равнодушие к христианским идеалам и «полное непонимание государственных русских начал», когда «даже представители высшей правительственной власти в Сибири содействовали распространению и укреплению среди инородцев ламаизма и магометанства, или даже, находя христианскую религию слишком высокой для некультурного человека, составляли свои проекты религиозной системы». На такое отношение русских чиновников и сановников к русскому делу пр. Вениамин не раз указывал в своих отчетах, статьях и Письмах. Отожествляя либерализм такого рода с нигилизмом и полагая, что последний «не просто nihil, но и сила», (Письма к пр. Владимиру, № 15), пр. Вениамин старался разоблачать его и письменно и печатно, и в частных разговорах, и с церковной кафедры. Не стесняясь высокопоставленностью таких людей, он прямо в лицо изобличал религиозные и политические убеждения и замыслы тогдашних конституционалистов (№ 46 и 49). Не даром последние называли его фанатиком (№ 46) и старались всячески парализовать его деятельность, не стесняясь даже клеветой и попытками очернить его пред высшими петербургскими сферами. Последние не достигали цели, особенно когда определилось влияние на внутреннюю политику К. П. Победоносцева, который очень уважал apxиеп. Вениамина и поддерживал его начинания. Но и этому властному обер-прокурору и государственному деятелю не все удавалось, что он считал полезным для государства и для церкви (№№ 59, 60, 62 и 66).

В 80-х годах apxиеп. Вениамин пользовался большим вниманием не только у К. П. Победоносцева. Его имя окружалось довольно почетной известностью вообще как в Петербурге, так и в Сибири. Уже одно то, что он безвыездно провел свыше четверти века в восточной Сибири, без попыток перейти в европейскую Poccию, внушало к нему уважение. А его миссионерские труды с его отчетами, обратившими на себя внимание даже инославных миссионеров⁶³, его энергичная епархиальная деятельность, его литературные труды, проповедничество, – все это при его уме и спокойном характере создало ему репутацию мудрого apxиepeя. Хорошее же знакомство с сибирскими условиями поставило его в положение руководителя младших сибирских епископов, не редко обращавшихся к нему за советами. И заботливость его простиралась не только на свою eпapxию, – он знал нужды всей сибирской церкви и первый обыкновенно указывал на необходимость удовлетворения той или другой из них. Но проходило иногда много лет прежде, чем это делала центральная власть. Мы видели, что его представление о разрешении ссыльным второго брака только через десять лет облеклось в законодательные формы. О возведении начальника алтайской миссии в звание викария томской епархии с поселением его в Бийске он говорил еще в 1866 г., за 14 лет до того, как это случилось (Письма к еп. Владимиру, № 17; ср. 24). В 1873 г. он писал в синод о возведении в сан епископа начальника японской миссии, чтó совершилось через семь лет (№ 26). В 1883 г. он дал совет подчинить американскую миссию петербургскому митрополиту (№ 46). По его почину был созван в Иркутске собор сибирских архиереев, на котором он председательствовал не только как хозяин и архиепископ, но и как старейший и опытнейший из всех (№ 60). В 1885 г. он писал об образовании семипалатинской епархии, что состоялось в 1895 г. (№ 50), и забайкальской, учрежденной в 1894 г. (№ 52). И когда в 1886 г. его вызвали для присутствования в св. синоде, то, понятно, имели в виду, что он будет представлять интересы не одной только иркутской епархии⁶⁴.

Apxиеп. Вениамин был принят в петербургских высших духовных сферах с радушием и уважением, которые затем укрепил своей деловитостью, умом и характером. В письме Т. В. Тарасова (синодального обер-прокурора и профессора дух. академии) к пр. Владимиру ставропольскому (от дек. 1886 г.) сохранился вот какой отзыв о нем: «Иркутский владыка держит себя в синоде не похоже на других... Умный он, деятельный и разумно строгий владыка. Я был у него раз и вынес самое серьезное впечатление»... В синоде главное внимание apxиеп. Вениамина было обращено на улучшение дела в сибирских епархиях и в частности в иркутской⁶⁵. Так он исхлопотал увеличение содержания восточно-сибирским apxиереям (кроме себя и своего викария, как сравнительно хорошо обеспеченных), поднял вопрос о прибавке содержания бедным причтам и содействовал открытию семи новых приходов. Затем он добился увеличения ассигновки (на 2700 руб) на противораскольническую миссию и провел свой проект учреждения в иркутской eпapxии двух центральных или катихизаторских школ и немало потрудился в деле выяснения истинных нужд нач. народн. образования в Сибири вообще, председательствуя в особом совещании по этому вопросу⁶⁶. Но в главном вопросе, который составлял для него весь смысл его деятельности и который был его главной целью, он потерпел неудачу. Это вопрос об ограничении могущества лам, опиравшегося на положение 1853 г. «А вот я здесь так весьма недоволен результатами совещаний о ламстве, писал он 17 апр. 1887 г. еп. Владимиру. Увы! вместо ограничения ламства покровители идолопоклонства ищут расширения его зловредной деятельности»... Как видно из составленного apxиеп. Вениамином «Проекта положения о последователях буддийского вероучения в Сибири» с «Объяснительной запиской» к нему, преосвященный хотел только заключить лам в дацанах с лишением их права выходить из их монастырей и играть не принадлежащую им роль духовенства. Но этот-то проект и не прошел. Эта-то неудача, вероятно, и поселила в нем «скуку» и желание поскорее уехать в свой Иркутск. Несмотря на отпразднованный в Петербурге 25-летний юбилей apxиepeйства (20 мая 1887 г.), несмотря на добрые отношения к нему светских и духовных синодалов, несмотря на свидание с давним другом, пр. Владимиром, – apxиеп. Вениамин возвращался домой с грустными чувствами (№ 60). Свой обратный путь он держал через Вильну, где совершил богослужение в церкви женского дух. училища в день выпускного его акта, через Варшаву, Киев. Отсюда нежданно для себя проехал на Кавказ на воды. В Кисловодске он лечился и наслаждался общением с пр. Владимиром и с другом последнего, сербским митрополитом Михаилом, которого давно почитал и о судьбе которого очень скорбел. По его желанию, все три святителя снялись здесь на одной карточке и затем все трое проехали в Ставрополь. Но здесь иркутский владыка прогостил только один день. Из Ставрополя он через Новочеркасск, Воронеж и Задонск проехал на родину, где извел на родных столько денег, что на дальнейший путь пришлось занимать. В Иркутск он возвратился 24 сентября.

Последние годы жизни apxиеп. Вениамина не ознаменовались ничем новым в его деятельности, ни в смысле начинаний, ни в смысле достижения каких-нибудь крупных, и решительных успехов в прежде начатых делах. Конечно, продолжалось накопление и развитие религиозно-просветительных средств в eпаpxии вообще и в миссиях в частности и преосвященный, можно сказать, уже почивал на сознании того, что его труды остались не безплодными и что у него лично нет врагов. С таким сознанием он и скончался 2 февр. 1892 г. Сохраняя до конца жизни бодрость, свежесть и веселость, он только за полгода до смерти почувствовал такие головные боли, что поспешил устроить себе могилу⁶⁷. Но затем оправился и только 6 янв. 1892 г. почувствовал слабость в организме. 10 янв. собственноручно написал завещание и, хотя доктор нашел у него инфлюэнцу, стал готовиться к смерти: вызвал викария, еп. Макария, простился с близкими, причастился, выполнил елеосвящение. После небольшого улучшения 19 января его постиг параличь который 2 февр. и свел его в могилу. В течение всей болезни много раз благодарил Бога за то, что Он посылает ему такую безболезненную и мирную кончину.

По духовному завещанию apxиеп. Вениамина его иконы поступили в миссионерские станы и в кафедральный собор; в последний кроме того – одна панагия, бриллиантовый крест на клобуке (для устроения панагии) и облачения, лично ему пожалованный. Затем две панагии – в читинский собор. Книги пр. Вениамин завещал в первую имевшую открыться в Сибири духовную ceминарию, а до того они должны были храниться в иркутской семинарии, которая могла воспользоваться теми из них, которых в ее библиотеке не было. В иркутскую же семинарию должны были быть переданы некоторые из его бумаг. «Денег после моей смерти едва ли останется сколько-нибудь», писал apxиепископу предлагая душеприказчикам употребить на похороны что получится от продажи одежды и имущества. «Родным моим наиболее нуждающимся, я сколько мог помогал при жизни, и теперь прошу их не скорбеть на меня, что не оставляю им ничего, а прошу молиться за мою грешную душу... Обид ни от кого я не помню, а кого сам обидел, прошу простить мне христианским прощением».

Переходя к определению личного характера apxиеп. Вениамина, отметим прежде всего, что непамятозлобие явилось у него не на смертном только одре, – оно отличало его в течение всей жизни. По общим отзывам, он был кроток, терпелив и благодушен, легко забывал зло и воздавал должное достоинствам людей, даже враждовавших против него. Чуждый самолюбия и самомнительности, он с охотой выслушивал правду и принимал с благодарностью советы, хотя и не всегда следовал им, повинуясь собственному убеждению, которое отстаивал крепко. Добро всегда помнил. «Ни одно доброе дело наше –писало ему иркутское духовенство в своем юбилейном адресе – тобою не забывалось, ни одна заслуга не оставалась без награды. Наказывать нас тебе было больно, а награждать радостно. Немногие видели тебя гневающимся, а сорадующимся постоянно... Никого из нас ты не оскорбил словом, никого не оттолкнул превозношением, никого не ожесточил». И это заявлялось, несмотря на то, что арх. Вениамин был строг и решителен в своих действиях по отношению к неисправным: очевидны были его беспристрастие и справедливость. И действительно, он душой не кривил и любимцев у него не было. Как сам он говорил, любимцем для него был тот, кто более других трудился и работал на ниве Христовой. И наоборот, если кто и мог его вывести из себя, так это люди, противодействовавшие христианской миссии, хотя по своему положению обязанные защищать ее. Вообще же он был человек в высшей степени спокойный, ровный, хладнокровный.

По отношению к сослуживцам и вообще ко всей иркутской пастве пр. Вениамин провозгласил своим принципом, при самом вступивши на кафедру, миролюбие, – и до самой кончины он старался всех «умиротворять любовию» (Письма, №№ 26–30). Об одном господине пр. Вениамин писал арх. Владимиру, что перестал принимать его, дорожа своими добрыми отношениями с духовенством, с которым этот человек хотел поссорить его (№ 50). Доступный, простой и обходительный со всеми, пр. Вениамин был особенно близок и отечески добр к духовенству, показателем чего может служить хотя бы то, что последнему он не раз уступал для торжественных обедов свои покои. Насколько ценило его и его отношения к себе само духовенство, видно из того, что ко дню его юбилея оно решило устроить храм во имя преп. Вениамина печерского в кударинском инородческом ведомстве, где преосвященный начинал свое миссионерское служение, и на первых же порах собрало 2 тыс. руб.

Соблюдал пр. Вениамин добрые отношения и с светскими людьми и с гражданскими властями. Из его писем видно, как он умел ладить даже с людьми, принципиально расходившимися с ним. Он умел соблюсти такт в отношениях ко всем и каждому и найтись во всех слоях общества. Понятно, что бедные, нищие, сироты были предметом его особенных забот. Ежедневно у его дома толпились нищие. Помогая нищим и убогим, отговаривал: «наг я пришел в этот мир, нагим и пойду из него». И, действительно, умирая, он не оставил золота и серебра. Раздавая свое, он в то же время умел располагать к пожертвованиям на добрыя дела богатых людей. Все эти симпатичные качества apxиеп. Вениамина возбудили среди всей его паствы и в частности среди иркутян такие чувства любви и уважения к нему, что когда в 1886 г. распространился слух, что его вызывают в синод и что он, может быть, уже не вернется назад, то это вызвало такую печаль и сожаление в городе, как будто его пришлось хоронить. Показателем чувства горожан к святителю могут служить его проводы в Петербург и встреча по возвращении, когда сердца тысяч народа тяготели к любимому архипастырю. О чувствах же некоторых его почитателей свидетельствует капитал в 9,000 р., собранный 300 лицами во главе с графом и графиней Игнатьевыми, для учреждения стипендии его имени в приют; благотворительного общества. А затем мы уже упоминали, что при его погребении со слезами православных мешали свои слезы многие иноверцы и что синагога два дня наполнялась евреями, приносившими молитвы об упокоении его души⁶⁸. Чувства иноверцев могли создаться только на почве, его широкой благотворительности и гуманного его характера.

Apxиеп. Вениамин не был корыстолюбив и в этом заключался источник его неискательности. Один только раз в жизни он просил о переводе. Это было в Томске, когда слишком обострились отношения с еп. Порфирием, и то его просьба не дошла по адресу. После того, воспитав в себе убеждение, что все, что не от него – к его благу и что самое лучшее – предать себя в волю Божию (Письма, №№ 35. 44), –пр. Вениамин всегда оставался доволен настоящим своим положением и не искал лучшего. В то время, как для редкого из викариев получение самостоятельной кафедры не представляется целью жизни и завершением карьеры, пр. Вениамин с неохотой оставлял свой посольский монастырь, а через пять лет с сожалением покидал далекий Благовещенск для архиепископской иркутской кафедры. А поселившись в Иркутске, он уже и не думал о новом перемещении – ни в Казань, куда его переводила молва в 1882 г. (Письма к еп. Владимиру, №№ 42. 44), ни в другое место – в 1884 г. (№ 50). Все подобные слухи смущали его потому, что он не знал, «на какой бы город мог променять Иркутск с утешением»: «к иркутским делам, особенно миссионерским он так привык, что не безболезненно бы оторвался от них». При том же он не был честолюбив и его не прельщали слава и почести. Потому и в Петербурге он «не лез никому в глаза» (№ 61).

У преосвященного в Иркутске было достаточно дела, чтобы не скучать. Отличался же он необычайным трудолюбием и неутомимостью. Даже летом он не знал покоя. В то время, когда другие apxиреи число приемных дней ограничивают, одним в неделю и притом заставляют просителей тащиться к ним на дачу за несколько верст, – арх. Вениамин на своей даче только проводил вечер и ночь: каждое утро он возвращался в город. Об его неутомимости свидетельствуют весь уклад его жизни (№ 37), его частые богослужения⁶⁹ с столь же частыми проповедями, его длинные путешествия по eпapxии (в 1888 г. он проехал шесть с половиной тысяч верст). Обычно эти поездки совершались с большей или меньшей торжественностью и если не с комфортом, то с удобствами. Но бывало, особенно в Забайкалье, что в пути он терпел опасности, что проголодавшись и нахолодавшись в дороге, он располагался на ночь в юрте какого-нибудь кочевника, почти на голом полу. Драгоценное свидетельство о том мы имеем от фельдшера Древновского, поляка и католика⁷⁰.

Что делал пр. Вениамин, делал аккуратно и не откладывая в долгий ящик. Образцом его аккуратности может служить его отношение к переписке: он чрезвычайно редко не отвечал на полученное письмо к следующей почте (№№ 20. 37). Чувство долга было так сильно в нем, что он высказывал исповедуемые им истины – религиозные, нравственные и политические – не глядя на то, что они могут не понравиться кому-либо, хотя бы и генерал-губернатору. С добродушием он разсказывает пр. Владимиру, как однажды генерал-губернатор Анучин и прочие иркутские высокопоставленные либералы, выслушав проповедь его в день восшествия на престол императора Александра III, адресованную «искателям конституции», не зашли к нему, как обычно делали, с поздравлением (№ 46). Но однажды пр. Вениамин едва не поплатился было за свои печатные статьи, направленные против шалапутов. Это было 15 апр. 1890 г. Когда он выходил в кафедральном соборе на молебен, в соборе ворвался один шалапут и, ставши против него, неистовым голосом завопил: «ты антихрист, весь мир погубил, храм наполнил идолами...» Дальнейшие его речи и может быть действия прервал генерал-губернатор, схвативший его и передавший полиции⁷¹. За правое дело, за интересы – не свои, личные, а apxиepeйского дома – он не побоялся однажды затеять спор с московским митрополитом (№№ 24–25).

После сказанного нам не кажется неестественной и преувеличенной оценка личности и деятельности apxиеп. Вениамина, сделанная в Иркутске тотчас после его кончины, под непосредственным чувством потери: ... «не стало, писал автор ее, мощной духовной силы, не стало ратоборца за православие и русскую народность в стране сибирской, не стало неутомимого труженика, не стало смиреннейшего архипастыря, не стало мудрого администратора, не стало любвеобильнейшего человека: великая утрата».

В брошюрах, изданных по поводу юбилея apxиеп. Вениамина и по случаю его кончины, почти ничего не говорилось о литературных трудах его. Отсутствуют эти сведения и в других некрологах. Только в Истории казанской дух. академии П. В. Знаменского мы находим указание важнейших трудов пр. Вениамина с оценкой их. Ниже мы даем полный, как думаем, перечень их.

«История монашества с I до VII века». Курсовое сочинение, оставшееся в рукописи. В рукописях также остались его курс лекций по церковной истории с I века до последнего времени и сокращенный курс церковной истории, предназначенный для репетиций и экзаменов студенческих.

Первым печатным трудом арх. Вениамина были «Черты из жизни блаж. Феофилакта, архиепископа болгарского», помещенный в первой книжке Православного Собеседника (за 1855 г.) в качестве предисловия к славянскому переводу толкований Феофилакта на Евангелие, им уже редактированному.

В том же журнале напечатана большая статья: «О мнимодуховном христианстве в древние времена церкви» (1856, I; 1857, I; 1867, III), излагающая историю рационалистических сект от первых гностиков и до богомилов.

В Истории Казанской духовной академии И. В. Знаменского (П, 287 слл.) находим характеристику этих академических трудов арх. Вениамина и отзыв о дальнейшей литературной деятельности его. В Сибири, пишет историограф академии, у преосв. Вениамина «для учено-литературной кабинетной работы не было уже ни времени, ни удобства. Но высокое научное образование отразилось в документах и самой административной деятельности архипастыря. Его отчеты о деятельности сибирских миссии за разные годы представляют собою драгоценные церковно-исторические этюды, без которых невозможно обойтись при изучении как состояния сибирской церкви с ее миссиями, так и состояния сибирского ламства. Эти отчеты и многие письма архипастыря, которому принадлежит инициатива возбуждения и самого вопроса о ламаизме, содержат в себе, можно сказать, лучшую в настоящее время научную разработку этого вопроса с церковно-исторической точки зрения, а для будущих историков послужат неизбежным и плодотворным для науки материалом». Подтверждением сказанному служит и то, что редкая из работ пр. Вениамина не перепечатывалась в разных духовных журналах. Первыми из них по времени были «Письма из посольского монастыря», изданный и под другим заголовком: «Забайкальская духовная миссия 1862 и 1863 гг.» и печатавшаяся первоначально в Духовной Беседе (первые четыре письма) и в «Христианском Чтении» (три остальные), откуда перепечатаны были «Странником», «Иркут. Еп. Вед.», в «Записках миссионерского общества», II (1868). В 1865 г. они были выпущены в Петербурге отдельным изданием. Новое отдельное иркутское издание 1882 г. является оттиском из I тома Трудов православных миссий восточной Сибири (Иркутск, 1883).

Продолжением «Писем» служит отчеты о забайкальской миссии за 1864, 1865, 1866 и 1867 гг., напечатанные в «Иркут. Еп. Вед», в «Записках миссионерского общества», II и III, в «Православном Обозрении», «Страннике» и в I томе «Трудов прав. миссии вост. Сибири»⁷²). К этому же времени относится заметка: «Устроение часовни в Троицко-савске» («Иркут. Еп. Вед.» 1865, 9).

Отчеты о состоянии миссии камчатской епархии за годы 1868–1872 печатались в «Иркут. Еп. Вед.», в «Страннике», «Прав. Обозрении», в «Сборнике сведений о православных миссиях и деятельности православного миссионерского общества», П (М. 1872) и перепечатаны во II томе «Трудов прав. миссии вост. Сибири» (1884). – К камчатскому также периоду относятся: «Открытие комитета миссионерского общества в г. Благовещенске на Амуре» («Иркут. Еп. Вед.» 1871, №6) и отчет по обозрению японской духовной миссии в 1872 г. («Труды прав, миссий вост. Сибири», II, 600 и след.).

На иркутской кафедре пр. Вениамин написал только один отчет о состоянии и деятельности иркутской миссии – за 1874 г., напечатанный в местных епархиальных ведомостях за 1875 г. (№№ 15–20) и перепечатанный въ III томе «Трудов прав. миссий». В это же время напечатан ряд записок, обращавших внимание общества и правительства на те или другие стороны в положении инородцев и миссионерского дела и призывавших к новому отношению к последним. Такова прежде всего извлеченная из официальной переписки «Заметка о гражданском развитии инородцев» в «Миссионере» за 1876 г. (301–302). Затем последовали «Обязанности русского государства по обращению иноверцев и раскольников к православной русской церкви» («Иркут. Епарх. Вед.», 1882, № 1, «Московские Ведомости», 1882, № 146), «О ламском (идолопоклонническом) суеверии в восточной Сибири» («Иркут. Еп. Вед.», 1882, №№ 24–25. «Правосл. Обозрение», 1882, III, №9)⁷³, «Положение христиан в бурятских обществах под начальством язычников» («Иркут. Еп. Вед.», 1884, №№ 30–31)⁷⁴. Три последние записки были напечатаны кроме того в I и IV тт. «Трудов прав. миссий»⁷⁵ и изданы отдельно в Петербурге в 1885 г. под общим заголовком: «Жизненные вопросы православной миссии в Сибири» (Письмо, № 50). К этим работам примыкает по характеру «Проект положения о последователях буддийского вероучения в Сибири» с «Объяснительной запиской» к нему, напечатанный в 1886 г. (1887) в Петербурге в 20 экз. для представления членам особого совещания о ламах. Основная мысль его – полное невмешательство правительства в дело регламентации ламского суеверия и лишение лам навязанного им положением 1853 г, характера белого, мирского духовенства.

Небольшая статья «Настоящий буддизм» («Иркут. Еп. Вед.» 1890, № 5, и «Восточное обозрение» № 5) написана по поводу работы Лесевича в «Вопросах философии и психологии» (1890, № 1): «Религиозная свобода по эдиктам царя Асоки» и библиографической заметки о ней «Восточного обозрения» (№ 3). Пр. Вениамин, опровергая высказанные здесь ложные взгляды на буддизм, выясняет подлинное учение его на основании сочинений таких глубоких знатоков его, как профессора В. П. Васильев, Минеев и А. И. Позднеев. Интересно, что «Восточное обозрение», перепечатав статейку apxиеп. Вениамина (по его настоянию и по приказу генерал-губернатора), поспешило затем отречься от всякой солидарности с ним (и с приводимыми им авторитетами), разославши в редакции газет и журналов телеграммы об этом, что вызвало появление в «Иркут. Еп. Вед.» (1890, № 31) заметки: «Неосторожное объявление», принадлежащей, повидимому, пр. Вениамину, как и заметка в № 33: «Отрадная перемена взгляда на буддизм».

В том же 1890 г. apxиеп. Вениамин напечатал статью: «Шалапутская ересь» («Иркут. Еп. Вед.», № 16).

В связи с открытием церковно-приходских школ и введением религиозно-нравственных бесед стоит написанное пр. Вениамином «Наставление приходским священникам и миссионерам о церковном обучении детей вере и благочестию», напечатанное в «Иркут. Еп. Вед.», 1884, № 1 и перепечатанное в «Страннике» (1884, дек.), «Томск. Еп. Вед.», 1884, № 9 и в др. изданиях, также выдержки из eпapxиальных его отчетов: «Внебогослужебное церк. Учение» («Иркут. Еп. Вед.», 1885, № 7; 1886, № 16; 1890, № 18) и «Церковно-приходские училища в иркут. епapxии» (1885, № 14).

Apxиеп. Вениамин проповедывал часто и подолгу. Но немногие его гомилетические произведения изданы. Во главе их поставим «Поучение к новопросвещенным о святой православной христианской вере», с бурятским переводом, напечатанное в «Иркут. Еп. Вед.» 1874, № 6 (и отдельно)⁷⁶ и «Огласительное поучение готовящимся ко крещению язычникам», на русском и бурятском языках изданное в ведомостях 1888, № 9⁷⁷. Миссионерский же характер имеют беседы с молоканами в Благовещенске⁷⁸. А затем остаются четыре речи: при наречении в епископы («Странник», 1862, авг., IV), при встрече в благовещенском соборе 21 мая 1873 года великого князя Алексея Александровича («Иркут. Еп. Вед.», 1873, № 28. «Странник», 1873, III, 159), при вручении жезла новопоставленному архимандриту Мелетию («Иркут. Еп. Вед.», 1874, № 7) и – наследнику цесаревичу Николаю Александровичу при вступлении в иркутский кафедральный собор («Иркут. Еп. Вед.», 1891, № 26).

Из писем арх. Вениамина доселе напечатаны следующие, имеющие значение для истории миссии и для обрисовки миссионерских его взглядов:

«Письма из посольского монастыря», числом семь, адресованные инспектору с.-петербургской духовной академии, архим. Владимиру, –писанные в 1862–1864 гг. и много раз напечатанные, именно: в «Духовной беседе» (1862, № 52; 1863, № 3–8), «Страннике» (1863, январь–февраль), «Христианском Чтении» (1864, II), «Иркут. Еп. Вед.» (1863, №№ 11, 13, 16–18; 1864, № 14–16), отдельным изданием 1865 г. (Спб.), во II выпуске «Записок Миссионерского Общества» (1867), отдельным изданием 1882 г. (Иркутск) и в «Трудах православных миссий вост. Сибири», I (1883). Тому же архим. Владимиру адресовано письмо, помещенное в «Прав. собеседнике» 1899, I. Кроме того сохраняется 61 письмо в рукописях казанской дух. семинарии.

К председателю совета мисс. общества, И. С. Голицыну от 26 марта 1866 г. («Прав. благовестник», 1893, №.18).

К секретарю совета Е. С. Бурачку от 12 апреля и 5 июля 1866 г. («Прав. благовестн.», 1893, № 18 и 1894, III, 198–199).

К иркутскому apxиеп. Парфению о поездке в Хакодате (август–сентябрь 1872 г. – «Иркут. Еп. Вед.», 1872, № 50).

К Н. И. Ильминскому девять писем от 1863, 1865, 1867, 1870, 1871, 1874, 1877 и 1884 гг. («Прав. собеседник», 1905 г. июль–авг., в статье: «О христианском просвещении инородцев»).

К К. П. Победоносцеву от 1884 г. (там же).

К пр. Maкарию, епископу бийскому (ныне томскому) от 16 авг. 1889 г. («Прав. благ.», 1905, № 2).