Вернувшийся домой: жизнеописание и сборник трудов митрополита Нестора (Анисимова). Том 1

Том 2

Содержание

Предисловие

Митрополит Нестор (Анисимов). Жизнеописание

Предисловие

Сборник трудов и писем митрополита Нестора (Анисимова) и его жизнеописание составлены на основе материалов об этом замечательном архиерее, которые в течение многих лет собирались в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете. Начало работе положила набранная на машинке рукопись митрополита Нестора под названием «Мои воспоминания», переданная наместником Свято-Троицкой Александро-Невской лавры архимандритом Кириллом (Начисом). Затем в университет стали поступать материалы от людей, почитавших митрополита Нестора, некоторые из них когда-то лично знали Владыку. В разных архивохранилищах обнаруживались труды самого митрополита. Хранящийся в Университете архив святителя Афанасия Ковровского содержит несколько десятков писем Преосвященного Нестора к своему духовному отцу, лагерному другу и сомолитвеннику Владыке Афанасию. Многие доклады и письма о воссоединении дальневосточных епархий с Московской Патриархией найдены в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ). Материалы следственного дела митрополита Нестора позволили уточнить и дополнить собранные сведения. В результате накопилось большое количество документов, отражающих жизнь и многостороннюю деятельность Владыки на разных поприщах церковного делания – как миссионера, организатора благотворительных обществ, ревнителя церковного единства, Экзарха Восточной Азии, исповедника и архипастыря.

В основу сборника положены труды самого митрополита Нестора, который был не только выдающимся архиереем, но и талантливым писателем, обладавшим даром ярко воссоздавать картины пережитого на Камчатке, в революционной Москве, залитой кровью Украине, в эмиграции. Сбор материалов и их обработка производились в Отделе новейшей истории Русской Православной Церкви под руководством профессора протоиерея Владимира Воробьева и на кафедре истории миссий под руководством заведующего кафедрой профессора А. Б. Ефимова.

В первый том вошли произведения, написанные до эмиграции, в 1907–1921 годах. Том состоит из трех частей. Часть первую – «Очерки камчатского миссионера» – открывает цикл «Из Камчатки» – миссионерский дневник иеромонаха Нестора, публиковавшийся во «Владивостокских епархиальных ведомостях» в 1907–1910 годы. В эту же часть включены книги: «Православие в России» и «Расстрел Московского Кремля» (публикуется по 2-му, дополненному изданию, вышедшему в Токио в 1920 году). Вторая часть сборника – «Очерки архиерея в изгнании» – составлена из произведений, написанных в Харбине и изданных за границей: «Харбин – Маньчжурия», «Очерки Дальнего Востока», «Очерки Югославии», «Египет, Рим, Бари», «Часовня-памятник памяти Венценосных Мучеников» и «Смута в Киеве и мученичество митрополита Владимира Киевского». Две последние работы продолжают тему гибели России, начатую «Расстрелом Московского Кремля». Материалы третьей части, объединенные под общим названием «Слово архипастыря», собраны по материалам дореволюционной и эмигрантской периодической печати и ряда архивов. В эту часть включены проповеди, воззвания, речи, открытые письма и пр.

Во второй том включены «Мои воспоминания», составившие часть четвертую. Эти воспоминания Владыка начал писать еще в эмиграции, а завершил по благословению Патриарха Алексия I после освобождения из заключения. Текст воспоминаний заново выверен. Часть пятая – «Письма и доклады». Внутри этого корпуса документов особенную историческую ценность имеют письма и доклады, связанные с воссоединением дальневосточных епархий с Московской Патриархией. Половину раздела составляют письма к епископу Афанасию Ковровскому, в которых, как и в письмах к духовному сыну и ближайшему помощнику Владыки К. А. Караулову, с наибольшей полнотой раскрывается внутренняя сторона жизни митрополита после освобождения из лагеря.

Тексты митрополита Нестора не сокращались и не редактировались. Авторские выделения текста оставлены без оговорок. Стихотворные тексты без указания автора, скорее всего принадлежащие Владыке, не подвергались правке. Также не унифицировалось употребление прописных букв в случае, если такое употребление несло на себе особую стилистическую нагрузку. Пропущенные слова заключены в квадратные скобки.

Тексты приводятся по современной орфографии и пунктуации. Авторские сноски даны в подстрочных примечаниях. В конце каждого тома помещены примечания составителя. В оформлении библиографических ссылок встречается неполнота описания. Это вызвано тем, что в распоряжении составителя порой были лишь вырезки из харбинских изданий, где трудно было установить номер или дату выпуска той или иной газеты.

Для иллюстраций и комментариев использованы: база данных ПСТГУ и справочные издания, в частности: За Христа пострадавшие: Гонения на Русскую Православную Церковь, 1917–1956: Биографический справочник. Кн. 1: А-К (М., 1997); Протодиакон А. Киреев. Епархии и архиереи Русской Православной Церкви в 1943–2002 гг. М., 2002; Митрополит Мануил (Лемешевский). Русские православные иерархи периода с 1893–1965 гг. (включительно): В 6 т. Erlangen, 1979–1989; Православная энциклопедия. М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2000–2005. Т. 1–7, а также такие труды, как: Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917–1943: Сб. в 2 ч. / Сост. М. Е. Губонин. М., 2004; священник Дионисий Поздняев. Православие в Китае. М., 1998; Мелихов Г. В. Российская эмиграция в Китае (1917–1924). М., 1997; Его же: Белый Харбин: середина 20-х. М., 1998; Косик В. И. Русская Церковь в Югославии (20–40-е гг. XX века). М., 2000; Его же: XX век – биографии зарубежного духовенства: Материалы к истории Русской Церкви (рукопись); Божией милостию архиерей Русской Церкви / Автор-сост. С. В. Фомин; М., 2002, Окороков А. В. Русская эмиграция: Политические, военно-политические и воинские организации 1920–1990 гг. М., 2003; Троицкая С. С. Харбинская епархия, ее храмы и духовенство: К 80-летию со дня учреждения Харбинско-Маньчжурской епархии. Брисбен (Австралия), 2002, и многие другие. Широко использовались ресурсы интернета.

Материал собирался в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ), Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА), Центральном архиве ФСБ РФ, Российском государственном историческом архиве Дальнего Востока (РГИА ДВ), Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ), Славянской библиотеке г. Праги (Чехия). В библиотеках Москвы были просмотрены подшивки дореволюционной и эмигрантской прессы. Значительное количество статей и фотоматериалов были предоставлены А. К. Карауловым и В. В. Коростелевым, которым, в свою очередь, передавали материалы 3. Д. Астахова, В. А. Дворецкий, В. И. Иванов, С. В. Карпенко, С. С. Левошко, А. В. Маркелов, Л. П. Маркизов, М. Ю. Нечаева, А. Г. Петренко, Т. В. Пищикова, А. В. Попов, Г. Б. Разжигаев, Н. Г. Разжигаева, В. Б. Румянцев, А. Д. Степанов, О. Сумарокова, Н. С. Якимова (Россия), А. А. Алферов, О. Н. Божко, Е. К. Коростелева (Крупка) (Украина), О. Аникеенко, Т. Жилевич, Н. Заика, Г. Кучина (Сухова), В. Стаценко, И. Суворов, Н. Суворова, М. Толмачева, священник Игорь Филяновский (Австралия), священник Серафим Ган, В. В. Шкуркин (США).

В сборе материала оказали неоценимую помощь А. К. Караулов, Г. Б. Кремнев, сотрудники ГА РФ Д. Н. Нохотович, А. А. Литвин, А.А. Федюхин, заведующий РГИА ДВ А. А. Торопов, сотрудники ЦА ФСБ РФ В. С. Христофоров, В. В. Марковчин, А. Т. Жадобин, сотрудник РГВИА А. М. Кульчицкий, краевед Э. С. Дяченко. Сборник готовился при участии студентов-дипломников, ныне выпускников Института, Л. Л. Беляевой, С. Н. Бакониной, О. А. Меркулова.

За помощь в составлении сборника выражаю огромную признательность ректору ПСТГУ профессору протоиерею Владимиру Воробьеву. Особая благодарность моему мужу д. и. н. В. И. Косику за редактирование научного аппарата и консультации по вопросам истории русской эмиграции. Также благодарю за консультации и предоставление материалов протоиерея Петра Иванова, священника Олега Давыденкова, священника Дионисия Поздняева, инокиню Вассу (Ларину) (Мюнхен), директора Пражской Славянской библиотеки Лукаса Бабку, Н. А. Кривошееву, И. И. Ковалеву, О. И. Хайлову и многих других людей, на разных этапах оказавших содействие в подготовке настоящего издания.

Собранное в настоящем издании духовное наследие митрополита Нестора – бесценный материал к его жизнеописанию, замечательный памятник трагического и сложного периода истории нашей Церкви.

XX век наполнил жизнь многих народов и судьбы отдельных людей необыкновенно большим количеством грандиозных и разнообразных событий, героических подвигов и падений, сильных впечатлений, связей и разделений, территориальных перемещений и изменений мировоззренческих позиций. Одним из самых удивительных церковных деятелей XX века был митрополит Камчатский Нестор (Анисимов), изучению жизни которого посвящается настоящий труд.

О. В. Косик

Митрополит Нестор (Анисимов). Жизнеописание

Епископ Нестор Камчатский и Петропавловский встретил октябрьский переворот сравнительно молодым архиереем. И конечно, он не мог не разделить судьбу своих собратьев – испытать муки тюрем и лагерей или оказаться в эмиграции. Пожалуй, он был одним из немногих русских архипастырей, которому в полной мере пришлось испытать и то и другое.

Родился Николай Александрович Анисимов в г. Вятке 9 ноября 1885 года в день иконы Божией Матери «Скоропослушница». Он воспринял от родителей благочестие и героические черты русского воина-патриота. Глубокая, горячая вера была заложена матерью, Антониной Евлампиевной (в девичестве Нагорничных), происходившей из семьи священника. Предки со стороны отца, Александра Александровича, не раз защищали на поле боя свое отечество. От них передались Николаю и его старшему брату Иларию мужество, бесстрашие, любовь к славе российского оружия – все это не раз проявил Владыка в течение своей долгой жизни. Но главное призвание дало знать о себе очень рано. Мама и бабушка часто водили ребенка в собор, и красивые, праздничные архиерейские службы особенно полюбились мальчику. С детства Коля желал стать архиереем. Этот путь предсказал отроку Николаю настоятель Вятского Успенского монастыря Преосвященный Варсонофий (Курганов), епископ Глазовский. Учился Николай в реальных училищах Вятки и Казани, так как отец по долгу службы вынужден был переезжать из одного города в другой.

Когда Коля был на каникулах в Вятке, тяжело заболела его мать; врачи не оставляли надежд на выздоровление. В это время в город приехал о. Иоанн Кронштадтский. Николаю удалось попросить о. Иоанна помолиться о здравии тяжко болящей Антонины. После молебна в доме Анисимовых, который отслужил о. Иоанн, Антонина Евлампиевна поправилась. С тех пор между будущим архипастырем и о. Иоанном Кронштадтским возникла не прерывающаяся духовная связь.

Большое влияние на духовное возрастание Коли оказал законоучитель о. Николай Варушкин, которого до сих пор помнят и знают в Казани. Мальчик любил бывать в Спасо-Преображенском миссионерском монастыре. Обитель находилась на территории Казанского кремля, там же размещались миссионерские курсы при Казанской духовной академии. Своей ревностью к богослужению юноша обратил на себя внимание настоятеля монастыря архимандрита Андрея (князя Ухтомского), будущего известного архипастыря, который стал духовным отцом Николая. Отец Андрей был в эти годы наблюдателем Казанских миссионерских курсов. Это имело большое значение для Николая при выборе жизненного пути.

Отец Коли хотел, чтобы дети продолжили семейную традицию. Старший сын Иларий окончил Московское Алексеевское военное училище, был произведен в офицеры. По настоянию Александра Александровича Николай также сдал документы в Казанское военное училище. Но здесь его ждали большие огорчения: во время занятий с винтовкой он упал, а на экзамене по алгебре, забывшись, написал на доске вместе формул начало 90-го псалма: «Живый в помощи Вышняго...», в результате попал в карцер, после чего решил оставить училище.¹ Он поступил на миссионерские курсы (калмыцко-монгольский отдел), которые завершил в 1906 году. По окончании курсов остался при монастыре.

В начале 1907 года архимандрит Андрей получил письмо, написанное по поручению архиепископа Владивостокского и Камчатского Евсевия (Никольского) с просьбой прислать на миссионерскую службу на Камчатке выпускников курсов. Судя по всему, письмо было написано будущим епископом, священномучеником Дамаскином (Цедриком), который несколькими годами ранее окончил миссионерские курсы КазДА и служил во Владивостокской епархии, будучи причислен к архиерейскому дому.

В книге митрополита Нестора «Мои воспоминания» подробно описано, как, по благословению архимандрита Андрея, будущий миссионер не сразу, после колебаний, принял решение отправиться на Камчатку, ощутив призвание к миссионерскому служению на этой далекой окраине русского государства. Сохранилось удивительное, горячее, искреннее ответное письмо Николая Анисимова к иеромонаху Дамаскину, в котором как нельзя лучше отразился духовный облик и настрой молодого человека, его решимость полностью предаться воле Божией. «В Вашем письме, дорогой Батюшка, к о. Андрею с предложением желающим о Камчатской миссии, я с великим трепетом ощутил призыв от Самого Промыслителя Господа меня на миссионерское служение в Камчатке. Да будет воля Божия и от Лица Его судьба моя изыдет. Ваш призыв послужить вере Христовой на Камчатке я с любовью принимаю. Зная, что я иду на ниву жизни мало расчищенную, утешаю себя тем, что Вы будете там и труд наш совместный будет нам легче. Я сейчас мысленно перенесся на Камчатку и уже душевными очами предвижу почти все, что нас там ожидает, но ведь добрые дела трудом стяжеваются и скорбями исправляются. Только верую и уповаю на Божию помощь во всем».²

Камчатка была одним из самых бедных, малонаселенных и диких краев Российской империи. И готовность Николая Анисимова к служению в этом краю было проявлением его стремления выполнить волю Божию, которую он с такой силой почувствовал и которой всю жизнь старался следовать. «Промысл Божий предрешает пути человека, если человек верующий следит за порядком своего жизненного пути. От Господа стопы человека исправляются воистину. Вот как от мира ясно и очевидно Господь меня призывал на великое апостольское служение» («Мои воспоминания»). «От Господа стопы человека исправляются», – эти слова много раз повторял Владыка в течение своей жизни. Подвиг благовестия – это в первую очередь подвиг христианской любви, способности к состраданию до полного самозабвения, мужества и терпения. Потому-то и откликнулась душа Николая Анисимова на призыв свыше, что все эти качества были заложены в нем от рождения и заботливо взращены в родной семье.

На подвиг миссионерства Николая Анисимова благословил святой праведный о. Иоанн Кронштадтский. Он прислал будущему миссионеру свою фотокарточку с надписью: «Раба Божия Николая Анисимова благословляю на великий подвиг миссионерства, если он находит себя способным и чувствует в себе призвание к нему. Да явится в нем благодать Божия, немощная врачующая. Целую его братски. 18 марта 1907 года. Протоиерей Иоанн Сергиев».

17 апреля 1907 года в Великий вторник на Страстной седмице в Крестовой церкви градского Архиерейского дома в кремле г. Казани Николай был пострижен в монашество. Постриг совершал его авва – архимандрит Андрей, который благословил постриженника иконой Казанской Божией Матери. В нижней части этой иконы были изображения мученика Нестора Солунского и преподобного Нестора – русского летописца. Казанский образ иконы Божией Матери, Заступницы усердной рода христианского, был с Владыкой Нестором до самой его кончины (которая произошла в день празднования этой иконы – 4 ноября по новому стилю).

6 мая 1907 года бывший алтайский миссионер епископ Иннокентий (Солодчин) в Казанском кафедральном соборе рукоположил постриженника во иеродиакона. Он дал молодому монаху наставление о трех крестах – монашеском, пастырском и миссионерском, которые предстояло нести о. Нестору. Уже в старости митрополит Нестор писал: «Эти три креста я нес в сердце своем во все годы моей жизни. Куда бы судьба ни забрасывала меня, с какими бы людьми ни сталкивала, я помнил о том, что я сын моей Великой Родины, добровольно несущий святое это бремя. Я сознательно отрекся от мирских, суетных благ житейских, пренебрег служебной карьерой и отправился в далекую, необжитую, всеми забытую, в неведомую тогда еще мною Камчатку, движимый желанием помочь страждущим там в темноте, невежестве и лишениях людям» («Мои воспоминания»).

9 мая, в день празднования памяти святителя Николая, епископ Алексий (Дородницын) хиротонисал отца Нестора во иеромонаха. Со дня рукоположения иеромонах Нестор был назначен к Гижигинской церкви.

26 мая 1907 года о. Нестор, которому еще не исполнилось двадцати двух лет, на корабле «Амур» выехал к месту служения.³ Накануне посыльный из Кронштадта привез ему от о. Иоанна Кронштадтского его священническое облачение и сосуд с вином при следующем напутствии: «Передай Камчатскому миссионеру (я его монашеское имя не знаю) от меня облачение. Бог ему в помощь... А вот этот сосудик передай ему и скажи – все выпитое (больше половины), это мной выпито за мою жизнь, а оставшееся он будет допивать в его жизни, но пусть переносит все невзгоды терпеливо, да благословит его и спасет Господь Бог» («Мои воспоминания»). (Этот образ чаши скорбей впоследствии часто вспоминал Владыка Нестор. В своих стихах он писал: «Бессильны мы пред Тем, Кто нашу / Из слез, нужды, томлений и скорбей / Готовит жизненную чашу: / Не прекословь; но пей!»)

И вот 18 июня 1907 года иеромонах Нестор прибыл во Владивосток.⁴ Там состоялась его первая встреча с архиепископом Евсевием (Никольским), к которому о. Нестор привязался сразу и навсегда, называя его «любимейшим духовным отцом».⁵ 23 июля 1907 года Владыка Евсевий поручил отцу Нестору заведование Корякской миссией.⁶

Владыка Нестор писал впоследствии: «Свое служение на Камчатке я начал в Гижиге, севернее Камчатского полуострова у берегов Охотского моря. С большими трудностями добрался я с моря до места своего служения. Это небольшое, но, по камчатским масштабам, очень важное селение на реке Гижиге – центр моей первоначальной миссионерской деятельности. С парохода я пересел на катер и миль двадцать проплыл в открытом море, а потом по реке Гижиге поднимался бечевой. Лодку тянули собаки. Затем я верхом на полудикой лошади добрался до Гижиги» («Мои воспоминания»).

Административный центр Гижигинск (или Гижига) представлял собой поселок рыболовов, коряков и тунгусов, где жило несколько русских семей. Зимой в этом поселке ураганы порой полностью заносили дома, и, чтобы выбраться из дома на улицу, приходилось прорывать тоннель. На собаках ездили в уровень с крышами домов.

Удивительно то, что молодой иеромонах сразу же почувствовал себя среди местных уроженцев спокойно и радостно. Туземцы быстро становились его добрыми друзьями, верили ему, чувствуя его любовь и заботу. «Коряки – самый симпатичный, прямой, честный, простодушный, трудолюбивый народ из всех камчатских обитателей», – писал он, составляя альбом фотографий Камчатки. Труднее налаживались отношения с русскими, в большинстве своем потомками людей, сосланных на Камчатку за различные преступления. Погрязшие в разнообразных пороках, лени, пьянстве, они крайне враждебно восприняли пастырские увещевания о. Нестора.

Чтобы оценить подвиг камчатского миссионера, надо представить себе, в каких условиях и в каком окружении трудился иеромонах Нестор. Камчатка представляла собой нищий, забытый, ограбленный край. В отчете о состоянии Камчатской области с 16 августа 1909 года по 20 ноября 1911 года и. д. губернатора В. Перфильева говорилось о религиозной жизни Камчатки: «К сожалению, при настоящем положении дела духовенство области едва ли может соответствовать требованиям... высокой просветительной миссии. Достаточно сказать, что из 10 священников Петропавловского уезда только один благочинный и настоятель Петропавловского собора с образовательным цензом духовной семинарии, а из остальных восемь священников не кончили даже духовных училищ. Из указанных 10 священников четыре священника из местных же инородцев, не получивших никакого образования, а дошедших до высокого звания иерея исключительно продолжительностью службы, начиная таковую с псаломщика. Некоторые из них страдали присущей большинству инородцев слабостью – пристрастием к спиртным напиткам... Главная причина этого печального явления – тяжелая, полная лишений обстановка службы на севере вообще и совершенная материальная необеспеченность сельского духовенства в частности... При таких условиях, конечно, весьма трудно найти достаточный контингент достойных духовных пастырей, которые согласились [бы] на подвижническое, можно сказать, служение в суровых условиях Охотско-Камчатской окраины, почему и приходится довольствоваться полуграмотными и малоразвитыми местными уроженцами... Православных храмов в области имеется 22, а часовен 44, – продолжает автор доклада. – С грустью надлежит отметить здесь, что большинство храмов, как по своему внешнему устройству, так и внутреннему благолепию, оставляют желать многого. Даже областной город Петропавловск довольствуется небольшим храмом легкой дощатой постройки, не приспособленным для зимнего служения; старый же зимний храм, тоже деревянный, в настоящее время пришел уже в совершенную ветхость и служение в нем прекращено».⁷

Нельзя не удивляться мужеству молодого человека, из дворянской семьи, не обладавшего крепким здоровьем, который совершал свое апостольское служение, многократно рискуя жизнью, претерпевая тяжелые болезни, лишенный общения с близкими по духу людьми.

Камчатку безжалостно грабили американцы и японцы. Несмотря на неисчислимые богатства края, коренные жители голодали, вымирали от эпидемических болезней, страдали от невежества и темноты. Митрополит Нестор вспоминал: «.. .Например, японцы безнаказанно заграждали устья рек в Камчатской области, вылавливая для себя неисчислимые богатства рыбы, а населению приходилось голодать, потому что на Камчатке, как для населения, так и для ездовых собак, рыба-юкола являлась хлебом насущным, которого на Камчатке в те времена не было, а американцы в Анадырском и Чукотском районах прививали свою американскую культуру и грабили камчатское золото, имея для этого уже в то время землечерпалки и всевозможные приспособления. Десятки лет американец Свенсон и другой... плавали по океану и Охотскому морю на собственных шхунах с американскими товарами и закабаляли путем навязывания населению ненужных товаров и отбирая за это у населения всю богатую промышленную пушнину за навязываемую безделицу».⁸

В год его приезда в Гижигинском уезде произошло большое несчастье. В результате наводнения были смыты все запасы пищи, снесены многие юрты, уничтожена зимняя одежда местных жителей. Им грозили голод и смерть. По своему духовному устроению о. Нестор не был способен пассивно созерцать страдания обреченных людей, он подал архиепископу Евсевию рапорт, прося разрешить сбор в церквах Владивостокской епархии в пользу голодающих. Владыка первым оказал помощь, но небогатая Владивостокская епархия не могла предоставить необходимых средств, и тогда о. Нестор обратился к епископу Андрею (Ухтомскому) и о. Иоанну Кронштадтскому с письмами с просьбой о помощи гижигинской пастве. Епископ Андрей и о. Иоанн Кронштадтский послали пожертвования, кроме того Владыка Андрей разместил во многих печатных изданиях воззвания о помощи голодающим. На эти статьи отозвались многие добрые люди, присылавшие свою помощь.

Отец Нестор отдавал все силы духовному просвещению инородцев. Он крестил, венчал, обучал молитве, рассказывал о христианской вере диким уроженцам края, и их сердца откликались на его проповедь горячей любовью и признательностью. Но будущий митрополит не только духовно просвещал жителей Камчатки – он обучал их грамоте, лечил, прививал навыки гигиены, часто делился последним куском. Заметки и воспоминания миссионера проникнуты бодрым, чуждым уныния духом, и не всегда можно ощутить, как тяжко приходилось их автору.

В 1909 году он заболел цингой и вынужден был просить об отпуске. На прошении о. Нестора архиепископ Евсевий написал: «26 августа 1909 года. Сам наблюдал и убедился, что иеромонах Нестор серьезно болен и отправиться к месту службы не может, не рискуя умереть даже еще в дороге. Сильное и продолжительное кровотечение из десен после того, как зубной врач выдернул ему сразу четыре зуба, особенно обессилило его...»⁹

Получив отпуск, о. Нестор выезжает в Москву. Знаменательным фактом в биографии Владыки было участие в монархическом Съезде русских людей, проходившем с 27 сентября по 4 октября 1909 года.¹⁰ На Съезд собралось большое число представителей духовенства, в одном из заседаний принимал участие митрополит Владимир (Богоявленский).¹¹ На третий день съезда слово было предоставлено о. Нестору, который рассказал о бедственном положении коренных жителей области и призвал обратить внимание русских людей на их страдания. На съезде было признано желательным, «чтобы учреждена была на Камчатке особая кафедра Епископа...»¹²

Не имея возможности существенно облегчить участь обитателей Камчатки, о. Нестор приходит к мысли, что, только объединив усилия многих людей можно преобразовать жизнь Камчатского края. Он решил создать благотворительное Братство во имя Всемилостивого Спаса, призванное собрать средства для просвещения и развития края и защитить население от «хищников, грабивших, заставлявших голодать, тогда как богатства Камчатской области были неисчислимы».¹³ Как пишется в воззвании «К открытию Православного Камчатского братства», «больному, одинокому, беспомощному миссионеру стало невыразимо больно, обидно, досадно и завидно видеть спокойную, сытую, культурную, теплую жизнь счастливой России, и тут же представилась в его мыслях уже знакомая ему картина жизни среди снежной пустыни совместно с грязными, дикими и голодными людьми, с собаками и дикими зверями, наконец, вспомнилось о. Нестору, что богатую Россию не мало греет, одевает и украшает мехом убогая Камчатка, а сама за то почти ничего не получает......Отец Нестор верил, что Матушка Русь была и будет «Святою Русью»...¹⁴

Он едет в Петербург, где выступает с докладами и лекциями о Камчатке, возбуждая интерес и сочувствие к этой далекой окраине. Он принимает меры для защиты населения от иностранных и своих хищников, выступает на эту тему в печати. Так постепенно готовилось создание Камчатского братства.

На Камчатку о. Нестор привез пожертвования из России, в гижигинской Спасской церкви было установлено распятие с предстоящими. С любовью украшал о. Нестор гижигинский храм. В нем он ввел монастырскую службу. «Хвалите Имя Господне» пелось в два псалма афонским напевом с канонархами. Эту службу полюбили гижигинцы, храм всегда был переполнен. В нем велись беседы. Всецерковно пелись акафисты. Иконы были созданы местным мастером Иосифом Флетчером.¹⁵

Отец Нестор разработал Устав Братства, для утверждения которого в Св. Синоде пришлось вновь отправиться в Петербург. В столице идею молодого миссионера поддержали многие влиятельные люди, среди которых были члены Государственной думы, Государственного совета, профессора, директор Государственного банка, генералы. За короткое время было собрано свыше двухсот подписей лиц, пожелавших стать учредителями Камчатского братства. Для утверждения Устава осталось получить одобрение обер-прокурора Св. Синода С. М. Лукьянова. И здесь возникло серьезное осложнение. Обер-прокурор не пожелал даже дослушать сообщение о. Нестора. Что побудило этого чиновника, известного медика, в 1882 году служившего врачом пехотного полка на Камчатке и, следовательно, представлявшего себе ее беды, отправить ни с чем камчатского миссионера, остается загадкой.

Через своего духовного отца епископа Андрея о. Нестор познакомился с директором департамента духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел А. Н. Харузиным, известным ученым, этнографом, автором ряда солидных исследований. Будучи знатоком малых народностей России, Алексей Николаевич отнесся сочувственно к проекту учреждения Братства на Камчатке и помог о. Нестору выступить с докладом в кулуарах Думы. Об иеромонахе Несторе было доложено Императору Николаю II. Государь и Государыня отнеслись к рассказу о. Нестора с большим интересом и сочувствием. Человек, живущий подвигом, всегда заражает людей с живой душой желанием участия в добром деле. Поддержка царственных супругов и вмешательство вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны помогли преодолеть сопротивление обер-прокурора, и, наконец, вопрос о Братстве был решен. По определению Св. Синода в апреле 1910 года был утвержден Устав Православного Камчатского братства во имя Нерукотворенного Образа Всемилостивого Спаса. Был утвержден состав Братства: почетный председатель, почетный попечитель – архиепископ Владивостокский и Камчатский Евсевий; основатель Братства, почетный попечитель и пожизненный член Совета и Отделов Братства иеромонах Нестор, камчатский миссионер; председатель Совета – настоятель Владивостокского собора протоиерей А. И. Муравьев; казначей протоиерей Н. П. Чистяков. В качестве членов советов Братства были утверждены, в частности, настоятель Петропавловского собора А. А. Дернов, обер-прокурор Св. Синода В. К. Саблер, графиня С. С. Игнатьева, князь Н. Д. Жевахов (Петербургский отдел), архимандрит Арсений (Жадановский), протоиерей И. Восторгов (Московский отдел), епископ Пермский и Соликамский Палладий, Н. И. Знамировский (будущий архиепископ Стефан), архимандрит Варлаам (Коноплев), игумения Чердынского монастыря монахиня Руфина (Пермский отдел).¹⁶ Кроме того, была учреждена особая Камчатская миссия. По ходатайству архиепископа Евсевия на должность начальника Миссии был назначен иеромонах Нестор.¹⁷

С 24 июня 1910 года Братству «была предоставлена бесплатная перевозка ежегодно одного вагона предметов и вещей, жертвуемых в пользу Православной миссии на Камчатке и местного православного братства».¹⁸

В июле 1911 года иеромонах Нестор опять едет в Петербург. Обер-прокурором Св. Синода уже был В. К. Саблер, который поддержал все начинания о. Нестора. Он вновь был принят Императором. На этот раз Братство удостаивается чести иметь своим покровителем Цесаревича Алексия. Государь пожаловал иеромонаху Нестору образ преподобного Серафима Саровского. Император благосклонно отнесся к проекту строительства в глухой части Камчатской области – селении Тиличики¹⁹ близ Гижиги, где было лишь восемь корякских юрт, – церкви в честь святителя Иоасафа Белгородского, почитаемого в народе как чудотворца. Просьба была удовлетворена. Великая княгиня Елисавета Феодоровна вручила о. Нестору пожалованное ему от Царской семьи специальное, «иоасафовское», облачение. По инициативе о. Нестора селение переименовали в Иоасафовское.

В сентябре 1911 года о. Нестор участвует в открытии мощей святителя Иоасафа Белгородского. Великое торжество, отмеченное многими благодатными явлениями, произвело большое впечатление на о. Нестора, который в письме к архиепископу Евсевию, опубликованному во «Владивостокских епархиальных ведомостях»,²⁰ подробно описал виденное. На торжестве присутствовали Великий князь Константин Константинович и Великая княгиня Елисавета Феодоровна.

Вернувшись в столицу, о. Нестор выступает с лекциями о Камчатке, затем выезжает в Москву открывать отдел Братства. Председателем Московского отдела был избран настоятель Чудова монастыря епископ Арсений (Жадановский).

В Москве укрепляется духовная связь о. Нестора с преподобномученицей Елисаветой Феодоровной. Он совершает богослужения в Марфо-Мариинской Обители Милосердия, созданной Великой княгиней, участвует в освящении храма Обители. Великая княгиня Елисавета Феодоровна, которая, так же как и о. Нестор, была проникнута стремлением помогать неимущим и страждущим, оказала Братству существенную помощь. Усердием Великой княгини Братство получало большие пожертвования деньгами, медикаментами, перевязочным материалом.

Отделы Братства были открыты в Петропавловске-на-Камчатке, Петербурге, Москве, Перми, Киеве, других городах России.

На собранные средства отец Нестор организует походные аптеки, снабженные лекарствами и перевязочным материалом. Им создана община сестер милосердия, многие из которых отличались редкой самоотверженностью. На Камчатку отправились три сестры милосердия пермской Мариинской общины Красного Креста – начальница этой общины А. М. Урусова, А. А. Кашина и М. Г. Волкова-Жукова. «Население Камчатского края впервые увидело самоотверженный труд русской женщины в лице этих трех медицинских сестер милосердия. Их энергичная работа заключалась не только в помощи больным, – ласковая, внимательная, поистине материнская забота в деле культурного переустройства и переоборудования всего хозяйственного и домашнего уклада туземцев принесла большую пользу общественной и семейной жизни камчатского населения. В адрес этих сестер всегда изливались чувства глубокой благодарности, большой радости и немалого изумления. По добрым следам этих трех первых медсестер пошли на самоотверженный труд сестры и из других общин Красного Креста, например Казанцева и Иванова» («Мои воспоминания»).

Средства Камчатского братства шли на постройку церквей, школ, школы-приюта для детей кочующих оленеводов, восстановление мужского монастыря, который 200 лет тому назад был основан еще монахом Игнатием (в миру – казак Иван Козыревский) вблизи реки Николки, впадающей в реку Камчатку. В разобранном виде постройки на пароходах отправлялись в Камчатскую область.

В 1914 году для учреждаемого на Камчатке женского монастыря было получено разрешение из Лесного департамента (от 25 февраля 1914 года № 2724) отвести 150 десятин казенной земли в местности «Паратунка».

Продолжалась просветительская деятельность о. Нестора. Изучив местные языки, о. Нестор составил краткий русско-корякский словарь; на тунгусский язык им переведены избранные молитвы и заповеди блаженства.

На берегу моря в Раковой бухте, в 9 верстах от Петропавловска он создал колонию для больных проказой, устроив в этой колонии церковь во имя Иова Многострадального. Бесстрашно заходя в жилища, будущий архипастырь молился с прокаженными, совершал литургию, исполнял требы. Пасхальную службу в колонии прокаженных он описал в стихах, выразивших его любовь к страдальцам и удивительную способность утешать обреченных людей, пробуждать в них радость христианской веры. Для больных приобретались продукты, появилась возможность готовить горячую пищу. Колония была снабжена кроватями, посудой, приспособлениями для рыбной ловли, ручного труда.

Не раз жизнь миссионера подвергалась серьезной опасности. В своих воспоминаниях он описывает случаи, когда, застигнутый пургой, он 8 дней провел в снежной пустыне без еды и надежды на помощь, когда проваливался под лед и в обледенелой одежде сутки добирался до ближайшего селения. Последствием подобных приключений была болезнь ног, от которой всю жизнь страдал Владыка.

18 февраля 1914 года в селении Тиличики, где был открыт Иоасафовский храм, состоялся первый миссионерский съезд. Это было выдающееся событие, ведь камчатские миссионеры почти не имели возможности общаться друг с другом, разделенные многими десятками и сотнями верст. На собаках, оленях съезжались миссионеры. Чтобы добраться до селения Тиличики, многие подвергались серьезной опасности попасть в пургу, замерзнуть в снежной пустыне. Коряки впервые увидели соборное торжественное богослужение с участием диакона. Заседания велись на русском и на корякском языках. На съезде в атмосфере дружеского общения, столь необходимого миссионерам, были обсуждены подробности миссионерской работы. Отец Нестор сделал доклад о положении камчатской миссии. Он говорил о необходимости более тесной и постоянной духовной связи между крещеными и священниками, что можно было достигнуть только путем строительства церквей, часовен, школ, молитвенных домов, миссионерских станов и походных миссий. Он говорил о том, что влияние русского населения на местных уроженцев часто было отрицательным. Не христианская вера, а жажда наживы часто руководили людьми, вступавшими в общение с коряками или тунгусами. Вместе с тем, живя по соседству с язычниками, русские люди легко перенимали их дикие обычаи и обряды. Отец Нестор рассказал о преображении жизни в Иоасафовском селении (Тиличиках) с постройкой храма и школы. Прекратились ритуальные сожжения умерших на кострах, реже стали жертвоприношения животных и заклинания злых духов, ослабла вера в колдовство и заговоры, многоженство стало уступать место христианскому браку. Будущий Владыка убедительно раскрывал перед миссионерами возможности совместной работы, он собирал силы для спасения Камчатки, и все с Божией помощью удавалось ему в те далекие годы.

«К 1917 году, – спустя много лет свидетельствовал Владыка Нестор, – на Камчатке было уже 32 церкви и прихода, 60 часовен, приписанных к другим приходам, и 45 школ, а в г. Петропавловске была второклассная учительская школа и высшее начальное училище, получившие существование при содействии Братства».²¹

25 мая 1914 года за богослужением в Уссурийском Свято-Троицком монастыре о. Нестор был возведен в сан игумена.²² Однако непомерная нагрузка расшатывала даже молодой организм. С 3 июля о. Нестору был предоставлен шестимесячный отпуск для восстановления на Кавказе расстроенного здоровья и для устроения дел Братства и Миссии. Но вскоре он оказывается не на Кавказе, а... на фронте.

1 августа началась первая мировая война. Игумен Нестор откликнулся на призывы к духовенству помочь сражающейся армии. Он поступает в Лейб-гвардии драгунский полк священником и одновременно начальником санитарного отряда «Первая помощь под огнем врага», организованном Великой княгиней Марией Павловной. Впоследствии он писал: «Я видел смерть храбрых, собирал на поле брани раненых, принимал святую исповедь умиравших воинов и благословлявших своими устами дорогую Россию – родину, своего царя и благодарящих Бога за то, что они честно послужили и честно в бою умирают».²³

Игумен участвовал в действиях русской армии в Привислинском крае, где в 1915 году шли тяжелые сражения.

В военном архиве сохранились карандашные записи на клочках бумаги, написанные его полковым командиром. Вот одно из них: «Находясь всегда при полку и не покидая его в самые трудные и тяжелые минуты, своим личным примером и словом оказывает как на офицеров, так и на всех нижних чинов самое лучшее влияние. Отец Нестор следует всегда впереди полка, сопровождает отдельные эскадроны в течение разведки и проводит ночи в сторожевом охранении. В течение Петроковских²⁴ боев о. Нестор сопровождал эскадрон в окопы, где и находился среди нижних чинов, всегда их ободряя в трудные минуты. 21 февраля, когда наши спешенные эскадроны наступали в лесу у деревни Дрополе на германские окопы, о. Нестор следовал впереди в цепи с нижними чинами с крестом в руке под сильным огнем противника, пренебрегая всякой опасностью, увлекая за собой нижних чинов. В тот же день игумен о. Нестор доставил быстро из наступавших по линии цепей донесение командующему полком, следуя верхом под огнем противника. 22 февраля, когда наши взводы... атаковали германские разъезды, после чего... спешенные части противника открыли сильный ружейный огонь, игумен о. Нестор, пренебрегая всякой опасностью, вдвоем с санитаром пошел пешком к самой позиции, занятой противником, дабы оказать помощь раненым. На основании вышеизложенного, относясь с глубоким уважением к храбрости и мужеству игумена о. Нестора, ходатайствую о пожаловании ему золотого наперсного креста на георгиевской ленте из кабинета Его Императорского Величества».²⁵

Из другого сообщения: «Вследствие исключительной храбрости, игумен Нестор, состоя при полку в течение многих месяцев кампании, всегда проявляет исключительную храбрость, полное хладнокровие под огнем и с неутомимой энергией и рвением исполняет свои обязанности. Игумен о. Нестор никогда не покидает нижних чинов и в самых тяжелых обстоятельствах всегда находится среди них, воодушевляя их своим словом. Когда эскадроны занимали стрелковые позиции, 26 мая, о. Нестор находился в цепи под огнем противника и с полным хладнокровием разделял с нижними чинами их трудную службу. 9 июня, когда полк занимал позиции у деревни Погемонт, о. Нестор находился безотлучно в окопах с эскадронами. Вследствие выдающейся и полезной деятельности о. Нестора в полку, вследствие неоднократно проявленных им подвигов храбрости и мужества ходатайствую о награждении... [далее текст обрывается]».²⁶

Эти строки говорят о том, что отвага, бесстрашие были так же присущи личности замечательного пастыря – воина и патриота, как и сострадательность и любовь к каждому человеку, особенно бедствующему и немощному. Необыкновенная способность к любви, к беззаветному подвигу давала силу и энергию его нежной, поэтической, чуткой душе. Военные годы о. Нестора обнаружили его доблесть, которая была удостоена очень высоких воинских наград. 10 апреля 1915 года игумен Нестор был награжден орденами с мечами и бантом святой Анны 3-й и 2-й степеней, а несколько позже высшей военной наградой, предназначенной для духовенства – золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте.²⁷ Кроме этих наград Владыка был удостоен ордена святого Владимира 3-й степени с мечами и бантом и других отличий.

И на фронте не прекращались миссионерские труды. В донесении игумена Нестора от 25 марта 1915 года из первого летучего отряда «Первая помощь под огнем врага» командующему Лейб-гвардии драгунским полком говорится: «Честь имею донести Вашему Высокоблагородию, что 22 марта сего года в фольварке Поланце, Сувалкской губ. пред пасхальной утреней мною присоединен к Православной Церкви через св. Миропомазание старший полковник Лейб-гвардии драгунского полка Генрици и наречен Александром в честь святого Александра Невского (30 августа). За литургией Александр Эдуардович причастился Святых Христовых Таин. Восприемным отцом полковника Генрици был командующий Лейб-гвардии драгунским полком Ст[епан] Степанович] Джунковский. Игумен Нестор».²⁸ В 1915 году о. Нестор, приезжая по делам санитарного отряда в Вильно, познакомился с будущим Патриархом – архиепископом Тихоном.²⁹

Великая княгиня Мария Павловна ходатайствовала о награждении игумена Нестора «за его самоотверженную деятельность, глубоко-серьезное отношение и духовную помощь нашим доблестным воинам в военных организациях Ея Высочества саном архимандрита».³⁰ В этот сан он был возведен 14 июня 1915 года в домовой церкви Святителя Николая Чудотворца на Благовещенском синодальном подворье председателем Миссионерского совета при Священном Синоде епископом Иннокентием (Ястребовым) по поручению митрополита Петроградского Владимира (Богоявленского).³¹

В конце 1915 года архиепископ Евсевий попросил о. Нестора вернуться на Камчатку, так как без своего начальника его детище – Камчатское благотворительное братство – могло захиреть и погибнуть. Надо было делать выбор, и 6 декабря 1915 года архимандрит Нестор прибыл в Петропавловск-Камчатский. Сразу же по прибытии он организовал патриотический вечер в пользу раненых воинов и беженцев. Его доклад о войне сопровождался «световыми картинами».³² Был создан Комитет по сбору средств для оказания помощи русским воинам. В числе первых жертвователей архимандрит Нестор внес в фонд этого комитета имевшиеся у него ценности.

Зиму 1916 года о. Нестор провел в Петропавловске. Во время одной из многочисленных поездок по Камчатке он простудился и тяжело заболел воспалением легких. Чуть поправившись, 21 мая 1916 года архимандрит Нестор пишет рапорт правящему архиерею с просьбой разрешить ему четырехмесячную поездку в Петроград, Москву и другие города Европейской России по делам Камчатской духовной миссии, а также для совета с докторами. Неожиданно от архиепископа Евсевия он узнает об учреждении Камчатской епархии и о предполагаемой хиротонии его во епископы. Архимандриту Нестору в то время был лишь 31 год.

24 августа 1916 года во время заседания Петроградского отдела Камчатского братства в синодальном подворье, где присутствовал о. Нестор, был получен Указ Св. Синода «о бытии священноархимандриту Нестору епископом Богоспасаемого града Петропавловска-на-Камчатке».³³

Направившись из Петрограда во Владивосток, о. Нестор заехал в Москву, где на заседании отделения Камчатского братства митрополит Макарий Московский благословил о. Нестора на епископское служение и подарил ему панагию и четки. Великая княгиня Елисавета Феодоровна пожаловала три иконостаса, один из них был расписан ею. (Икона Воскресения Христова, писанная Великой княгиней, была вывезена после революции в Харбин и стояла в церкви Дома Милосердия на горнем месте.) Москвичи пожертвовали Братству церковную утварь, которая отправилась отдельным вагоном.

Заехав в Казань, чтобы получить благословение родителей, о. Нестор со своей любимой матерью отправился во Владивосток.³⁴

16 октября 1916 года в кафедральном соборе Владивостока состоялась его хиротония во епископа Петропавловского, второго викария Владивостокского и Камчатского епископа с пребыванием в г. Петропавловске с правами полусамостоятельного управления епархией в силу особых условий положения Камчатской области. На торжества прибыли первый викарий Владивостокской епархии епископ Павел (Ивановский), епископ Японский Сергий (Тихомиров), епископ Благовещенский и Приамурский Евгений (Бережков), которые приняли участие в хиротонии.

А вечером того же дня был получен указ Св. Синода: «Архиепископу Евсевию Владивостокскому и Камчатскому о бытии архиепископом Приморским и Владивостокским, а епископу Петропавловскому о бытии епископом Камчатским и Петропавловским с самостоятельным управлением Камчатской епархией и с жительством в г. Петропавловске-Камчатском». Епископский титул «Камчатский и Петропавловский» Владыка носил около 40 лет, унеся его с собой в далекую Маньчжурию, не расставшись с ним и тогда, когда он был отрезан от России суровыми «часовыми Родины».

Вернувшись на Камчатку, Владыка отправился объезжать селения. В колонии прокаженных отслужил первую для них архиерейскую службу. В селение Ганалы был свидетелем сильнейшей эпидемии черной оспы. Епископ Нестор посещал жилища, где иногда целые семьи умирали от страшного заболевания, исповедовал и причащал страдальцев. Жители окрестных сел еще не успели похоронить умерших от черной оспы, как в январе 1917 года в районе действующего вулкана Ключевская сопка разразилось землетрясение небывалой силы, которое прошло полосой в 400 километров, унеся жизни многих людей. Епископ Нестор оказался в эпицентре катастрофы. На паперти покосившегося храма села Ключевское он отслужил молебен об избавлении от бедствия. Прибыв в Петропавловск, Владыка узнал о беспорядках в России. «Наш радиотелеграф Петропавловский забросали срочными телеграммами, адресованными «всем, всем, всем» от Керенского о «Великой бескровной революции». Изменилась сразу вся жизнь и у нас на Камчатке. Откуда-то выползли подонки, и пошла та же безумная свистопляска, словно пир во время чумы, как и всюду тогда в несчастной России. По милости Божией у нас на Камчатке тогда еще не коснулось революционное вмешательство в церковное управление и жизнь, и известие из Синода о созыве Всероссийского Церковного Собора было встречено в Петропавловске с чувством духовной радости»,³⁵ – писал он впоследствии.

Вскоре состоялся выбор делегатов на Поместный Собор. На заседании 7 июля 1917 года в г. Петропавловске большинством голосов были избраны делегатами епископ Нестор и мирянин Иван Трифонович Новограбленов. Кроме того, епископ Нестор имел голос на Соборе, как правящий епископ, по должности. 27 июля скорым поездом епископ Нестор отправился на Собор. По пути между Пермью и Екатеринбургом делегатам встретился бронированный поезд, в котором ехала в Тобольск по приказу Временного правительства Царская семья.

И вот епископ Нестор в Москве. Он выступает с сообщениями о Камчатке перед членами Собора, в учебных заведениях Москвы. 25 октября (7 ноября) совершился большевистский переворот – так называемая Великая Октябрьская революция, и Временное правительство было низложено. В Москве начались уличные бои. Как писал епископ Нестор, «с 27 октября по 3 ноября 1917 года Первопрестольная Москва пережила свою Страстную седмицу, когда в течение семи суток расстреливалась артиллерийским, бомбометным, пулеметным и ружейным огнем» («Расстрел Московского Кремля»). Штурмовали Кремль, который обороняли юнкера Александровского военного училища и добровольцы. Безжалостно расстреливались древние святыни Православной Руси.

Свидетель этих событий князь И. Васильчиков, член Собора, писал: «Подошли дни Октябрьской революции. В Петербурге захват власти большевиками произошел в один день и почти без сопротивления. Не то было в Москве. Восстание большевиков началось на окраинах города, и оттуда их отряды, состоящие из солдат запасных батальонов и вооруженных рабочих, двинулись к центру города. В центре же на подступах к Кремлю сорганизовалось сопротивление, в состав которого вошли юнкера военных училищ и присоединившиеся к ним офицерские группы. В городе возникло чисто боевое положение со стрельбой, как ружейной, так и даже артиллерийской, при медленном продвижении большевиков от периферии города к центру. И это продолжалось почти целую неделю. Я проживал в это время в гостинице «Националь» близ Кремля, а так как работы Церковного Собора происходили в районе, удаленном оттуда и находящемся ближе к окраинам, то мне пришлось перебраться на жительство в семинарию. Очень скоро наша семинария оказалась в непосредственной близости к фронту наступающих большевиков. Во избежание внезапного захвата как ее, так и здания, в котором заседал Собор, решено было вокруг обоих зданий установить и днем и ночью караулы из членов Собора. Ими распоряжался и постоянно их проверял молодой епископ Камчатский Нестор, бывший миссионер среди инородцев Северной Сибири».³⁶

Владыка в эти дни вместе с другими членами Собора ходил по улицам Москвы, подбирая раненых и оказывая им медицинскую помощь.

По постановлению и избранию Собора была создана делегация в Военно-революционный комитет для прекращения кровопролития на улицах Москвы. В делегацию эту вошли члены Собора: митрополит Платон (Рождественский), архиепископ Димитрий (Абашидзе), епископ Нестор, архимандрит Виссарион, протоиерей Э. И. Бекаревич, священник В. А. Чернявский и крестьяне – А. И. Июдин и П. И. Уткин. По словам члена Собора С. П. Руднева, по возвращении делегация была встречена Собором пением тропаря Казанской иконе Божией Матери «Заступница Усердная...» На груди епископа Нестора, «самого молодого в Соборе владыки, как и у архиепископа Димитрия, на георгиевской ленте красовался наперсный крест».... «Несомненно, что эти георгиевские ленты на святительских мантиях обоих иерархов и белый клобук митрополита Платона немало импонировали солдатам, тогда еще не успевшим потерять веру во Христа и в родную Православную Церковь»,³⁷ – писал С. П. Руднев.

В Москве военные части, главным образом юнкера, выдержали семидневную осаду Кремля. Бомбардировка Кремля и бои на улицах продолжались до 2 (15) ноября 1917 года. В этот день епископ Нестор с другими делегатами от Собора отправился в Кремль. Перед их глазами предстала горестная картина. Успенский и другие соборы были сильно повреждены. Чудов монастырь, где когда-то о. Нестор обсуждал проект Камчатского братства, частично разрушен. Патриаршая ризница разграблена, все храмы осквернены солдатами.

Владыка писал впоследствии: «В момент первого входа большевиков в Кремль через Спасские ворота, когда они только что взяли Москву в свои руки, я, имея на руках повязку Красного креста, так как ходил по Москве и помогал раненым нашим защитникам Москвы, – вошел на этом основании смело в Кремль и взял с собой фотографа, и, пока шел грабеж в стенах Кремля большевиками завоевателями, мы с фотографом обошли все исторические места и зафиксировали все разрушения».³⁸ Эти бесценные снимки – свидетельство начала эры гонений на все святое, православное, русское, самое дорогое, – составили книгу «Расстрел Московского Кремля». Она была издана Собором тиражом 10 000 экз. 8 000 экз. было уничтожено большевиками, 2 000 разошлись по Москве и России. Книгу рекомендовали покупать руководители Совета объединенных приходов («желательно, чтобы приходы брали по нескольку экземпляров для продажи на местах»).³⁹

12 ноября 1917 года состоялись торжественные похороны погибших защитников Кремля. Массы народа двигались от здания университета до церкви Большого Вознесения, где должно было совершиться отпевание жертв вооруженных столкновений. 37 гробов поместили на погребальные колесницы и с пением «Святый Боже...» процессия направилась в Вознесенскую церковь. Площадь у храма была заполнена тысячами людей. Архиепископ Волынский Евлогий (Георгиевский) с сонмом духовенства совершил литию, и гробы были размещены в храме. Присутствовали ректор и профессора университета, члены Священного Собора, пел хор А. П. Архангельского. После отпевания процессия направилась на Братское кладбище, ныне уничтоженное, где хоронили героев первой мировой войны. Впереди процессии за хором шествовали архиепископ Димитрий (Абашидзе), епископ Гермоген (Долганев) и епископ Нестор. Офицеры и студенты несли 20 гробов, остальные 17 были размещены на колесницах. К 5 часам вечера процессия достигла Братского кладбища, епископ Нестор с другими священнослужителями совершил литию.⁴⁰

В эти смутные дни епископ Нестор продолжает выступать с лекциями. 6 декабря 1917 года в старом здании университета он прочел лекцию «Значение Камчатки для России» в сопровождении световых картин. Сбор с лекции должен был пойти на помощь жертвам гражданской войны и увековечение памяти павших.⁴¹

В Москве сразу же после октябрьского переворота, которому столь героически сопротивлялись офицеры и юнкера, стали возникать тайные офицерские организации. В 1918 году их было не менее двенадцати.⁴²

Мог ли архиерей-воин, бесстрашный участник недавних военных действий, остаться в стороне? Несомненно, он был связан с группами сопротивления. Одной их таких групп принадлежит попытка освобождения Царской семьи. Ее освещают несколько источников, в частности очерк К. Соколова «Попытка освобождения Царской семьи (декабрь 1917 г. – февраль 1918 г.)».⁴³ К. Соколов был командиром 2-го Сумского гусарского эскадрона. Сумские гусары и составили ядро организации по спасению Царя и его семьи. Главой группы был руководитель Союза приходских советов присяжный поверенный Владимир Сергеевич Полянский. Можно предположить, что В. С. Полянский был связан по вопросам организации приходских общин с епископом Андреем (Ухтомским), работавшим в Отделе о благоустроении прихода, и через Владыку Андрея был знаком с епископом Нестором.

Владыка Нестор благословил заговорщиков иконой Божией Матери «Утоли моя печали», и около 30 офицеров отправились в Тобольск выполнять свой план освобождения Царской семьи. В большевистском журнале «Революция и Церковь» упоминается обнаруженное при обыске у епископа Гермогена письмо, переданное ему через епископа Нестора от Императрицы-матери Марии Феодоровны. В письме между прочим, якобы, говорилось: «Владыка, ты носишь имя святого Гермогена, который боролся за Русь: это предзнаменование!!! Теперь настал черед тебе спасать родину: тебя знает вся Россия, призывай, громи, обличай!!! Да прославится имя твое в спасении многострадальной России»...⁴⁴ Трудно судить о подлинности этого письма, возможно, письмо было составлено самими большевиками. Попытка освобождения Царской семьи, как известно, провалилась, а память о безуспешных усилиях в деле спасения царственных мучеников всегда доставляла Владыке острое страдание.

16 февраля Святейший Патриарх Тихон сообщил Собору, что подтвердилось известие об убийстве почетного Председателя Собора священномученика митрополита Киевского Владимира (Богоявленского). 19 февраля 1918 года епископ Нестор принял участие в панихиде по убиенному митрополиту, которую совершил Патриарх с сонмом духовенства в храме Христа Спасителя.⁴⁵ 28 февраля состоялось торжественное заседание Собора, посвященное памяти митрополита Владимира. Было решено «установить на вечные времена нарочитое поминовение почившего святителя 25 января [ст. ст.] в день его кончины».⁴⁶ Этот день стал днем молитвенного поминовения всех усопших новых исповедников и мучеников.

Епископ Нестор был особенно близок к Патриарху в эти месяцы. Владыка писал: «С умилением вспоминаю, как я пользовался особым благоволением Святейшего Патриарха Тихона, с которым очень и очень часто сослужил Божественную литургию в различных храмах Москвы и Подмосковья. С благословения Святейшего Патриарха я многократно совершал по Москве крестные ходы с Иверской чудотворной иконой и с новоявленной Державной – Коломенской иконой Божией Матери, а также вел религиозные беседы в фабричных рабочих районах».⁴⁷ (Владыка Нестор везде оставался миссионером.) О близости молодого епископа к Патриарху говорят многочисленные факты, начиная с того что епископ Нестор, по желанию Патриарха Тихона, сопровождал последнего в Троице-Сергиеву Лавру, куда он поехал помолиться у мощей преподобного Сергия Радонежского ко дню своего поставления на первосвятительское служение. Святейший доверял епископу Нестору многие важные поручения.

В эти месяцы он часто выступает с лекциями. Он говорит не только о Камчатке, тема многих его выступлений – поругание и разрушение Кремля. Молодой архипастырь стал одним из самых популярных епископов среди москвичей в начале 1918 года.

В ночь на 1 марта 1918 года (н. ст.) Владыка был арестован. В «Воспоминаниях» А. Аросева,⁴⁸ по приказу которого был расстрелян Кремль, упоминается некий епископ Камчатский Варнава. Скорее всего, автор воспоминаний неправильно назвал имя епископа Нестора. Во время пребывания в заключении в Политическом отделе штаба Красной армии (в здании бывшего Александровского военного училища) какой-то проходимец обманом выманил у Владыки золотой крест и 4 000 руб. По-видимому, Аросев не подозревал в заключенном автора крамольных фотографий, так же как и Владыка Нестор не знал о роли Аросева в расстреле святынь. После тщательного обыска были отобраны антибольшевистские стихи, сочиненные епископом, письма родных. Епископ Нестор из здания Александровского училища был перемещен в Таганскую тюрьму, а 2 марта (н. ст.) переведен в Новоспасский монастырь.

Арест Владыки обсуждался на заседаниях Священного Собора. 1 марта было выслушано сообщение на эту тему архиепископа Гродненского Михаила (Ермакова), который сообщил об обстоятельствах ареста Владыки: «Преосвященный Нестор квартирует в Гродненском военном госпитале в Трехсвятительском переулке. В ночь на сегодня в 12 часов в госпиталь явилось 9 красноармейцев для производства обыска. Домовой комитет обратился в местный комиссариат, откуда были присланы милиционеры. Милиционеры сначала не хотели позволять красногвардейцам производить обыск и не признавали правильным предъявленный красногвардейцами ордер, так что между красногвардейцами и милиционерами едва не произошло драки. Но после ордер был признан правильным, и обыск продолжался с 12 часов до 4 часов ночи. У Преосвященного Нестора найдено было письмо от родных и еще шуточное стихотворение, в которых красногвардейцы усмотрели неуважительное отношение к советской власти. Однако ареста произведено не было, красногвардейцы уехали, и Преосвященный Нестор собирался лечь в постель, но около 5 часов утра к зданию госпиталя подъехал вновь автомобиль с четырьмя красногвардейцами. Их них двое было из тех, которые уже приезжали раньше, а двое было новых. Эти-то четверо и арестовали Преосвященного Нестора».⁴⁹

На следующий день, 2 марта, заседание Собора было посвящено исключительно аресту Владыки Нестора. Была составлена комиссия в составе А. А. Салова,⁵⁰ как члена Московского окружного суда, и А. И. Июдина, члена Собора – крестьянина. Делегаты отправились вести переговоры с властями об освобождении епископа.⁵¹

Машинописную копию протокола одного из допросов неожиданно удалось найти в следственном деле Патриарха Тихона в архиве ФСБ. Эта копия занимает лишь 2 страницы машинописного текста и состоит из одних ответов. Дата документа отсутствует, однако епископ указывает, что был он под арестом примерно двенадцать дней.

На допросе поднимался вопрос об авторе сатирических стихов, но главным было не это. Епископа спрашивали о знакомстве с В. С. Полянским и о монархической организации офицеров, «поставивших целью ниспровергнуть в феврале 1918 года Советскую власть». И хотя Владыка категорически отрицал свою принадлежность к подобной организации, судя по протоколу, некоторые связи его с офицерами, готовившими заговор по освобождению Царской семьи, стали известны властям. Часто исследователи пишут, что Владыку арестовали за книгу «Расстрел Московского Кремля». Материал допроса и соборных деяний не дают основания для такого предположения.

Архиепископ Кирилл (Смирнов) сообщил, что по поводу ареста епископа Нестора в зале семинарии было собрание, на котором присутствовало значительное число членов Собора. Было признано, что положение епископа очень опасно и подчеркивалась необходимость заявить «решительный протест против насилия, которое применено к епископу Православной Русской Церкви». Участники собрания призывали оглашать обращения в защиту епископа в церквах, более решительные предлагали идти сейчас же с народом в тюрьму или штаб с требованием об освобождении епископа. В ранние месяцы гонений подобные меры иногда давали результат. Однако многие делегаты понимали, что, ходатайствуя об освобождении епископа, нельзя подвергать опасности Собор. Была принята резолюция: «Заслушав сообщение о беззаконном аресте в Москве члена Собора епископа Камчатского Нестора, Священный Собор, в полном единении с верующим народом, выражает глубокое негодование по случаю нового насилия над Церковью и требует немедленного освобождения преосвященного узника».⁵²

В церквах Москвы служились молебны о его здравии. Великая княгиня Елисавета Феодоровна, узнав по телефону об аресте Владыки, попросила отслужить молебен. Много лет спустя епископ Нестор писал: «И я ныне счастлив тем, что в самом начале нынешних гонений меня первым из епископов привел Бог в малой, крохотной мере, испытать тюремное заключение от гонителей веры Христовой».⁵³ Если бы он мог предвидеть, какой полной мерой он вкусит эти страдания!

25 марта 1918 года [н. ст.] Владыка был освобожден. «Тогда еще не разошлась вовсю злоба врагов. И хотя надо мной глумились и били и всячески унижали, но среди высшей администрации тюрьмы были и добрые люди, относившиеся сочувственно, они и спасли меня от грозившего мне расстрела», – писал Владыка впоследствии.⁵⁴ 25 марта 1918 года епископ Нестор, освобожденный из заключения, появился на Соборе. Священный Собор, во главе с Патриархом, приветствовал епископа Нестора вставанием и пением: «Исполла...»⁵⁵

Владыка снова проповедует, посещает тюрьмы, в том числе Таганскую, где сам находился в заключении. В одной из камер произошла поразившая его встреча с «кровавым человеком» (по определению епископа Нестора) – Михаилом Артемиевичем Муравьевым, главнокомандующим красными войсками. Муравьев открыл пред ним «тягчайший грех убийства старца митрополита Киевского Владимира», так как «он, могший предотвратить это убийство, даже поощрял прямых убийц». При участии Муравьева большевистские военные подразделения расстреляли в Киеве около 5 000 человек. Убийства, совершенные этим человеком, приводили его в отчаяние, писал Владыка Нестор, но настоящего покаяния убийца не испытывал. В июле 1918 года Муравьев поддержал выступление левых эсеров против большевиков, был арестован и убит.

17 апреля 1918 года Владыка отправляется в Казань, где жили его мать, отец и брат. Это было его последним свиданием с родной семьей. Владыка служил в своей «духовной колыбели» – Спасском монастыре и других храмах, читал лекции, беседовал с рабочими алафузовских заводов. Знакомый с детства, родной город страдал от бесчисленных злодеяний большевиков, разгулявшейся разбойной стихии, наступления ига «совдепов». В ночь на 8 апреля 1918 года был зверски убит священник Макарьевской церкви в Адмиралтейской слободе о. Иоанн Богоявленский. Убийства иереев стали происходить повсеместно.

После Пасхи Владыка возвращается в Москву, где уже ищут автора книги «Расстрел Московского Кремля», обнаруженной во время обыска у Патриарха Тихона.

Судя по воспоминаниям Владыки, опубликованным в Харбине, он остается в Москве до середины августа 1918 года, после чего, по благословению и совету Святейшего Патриарха Тихона и митрополита Евсевия, выезжает в Петроград, а оттуда безостановочно в Киев.⁵⁶ Однако источники противоречиво указывают дату выезда. Судя по публикациям в газете «Московский листок», в сентябре епископ Нестор возглавлял крестный ход от церкви св. Иоанна Предтечи за Пресней.⁵⁷ В книге «Смута в Киеве и мученичество митрополита Владимира»⁵⁸ епископ Нестор пишет, что он выехал из Москвы в Киев лишь 18 октября 1918 года. Ни слова не говоря о Петрограде, Владыка описывает свое путешествие в Киев, до которого добрался 22 октября (ст. ст.), в день праздника Казанской иконы Божией Матери.

На руках у Владыки Нестора были пакеты от Святейшего Патриарха к митрополиту Киевскому Антонию (Храповицкому) и послания к Патриархам Александрийскому и Иерусалимскому.⁵⁹ В Киеве в это время проходил Всеукраинский церковный собор под председательством митрополита Антония. Город был в руках гетмана Скоропадского. Во время пребывания Владыки в Киеве гетмана сменили петлюровцы, а петлюровцев большевики.

Владыка со своим спутником, молодым офицером Сумского полка, который ехал как секретарь Владыки, первоначально поселился в Златоверхом Михайловском мужском монастыре, где совершал богослужения, читал акафисты у мощей святой великомученицы Варвары. В Киеве епископ встретился с героем двух войн, генералом от кавалерии легендарным графом Федором Артуровичем Келлером. До войны генерал был командиром в том самом Лейб-гвардии драгунском полку, в котором с 1914 года находился Владыка Нестор. Среди всеобщего предательства и отступничества, захватившего русское общество, граф Келлер один из немногих сохранял верность в служении Государю. Он отказался верить в добровольное отречение Императора от престола и в телеграмме Царю выразил готовность вместе со своим корпусом защищать его, если будет на то приказ. В Киеве генерал стал во главе «особого отряда Северной Армии», состоявшего из остатков белых отрядов. Епископ Нестор передал генералу от Патриарха шейную иконку Божией Матери «Державная».⁶⁰

Вскоре произошло подлое убийство генерала Келлера занявшими Киев петлюровцами. 18 декабря 1918 года Владыка сам отпел генерала, который был похоронен на кладбище возле Покровского монастыря.⁶¹ После убийства графа Келлера Владыка поселился в этом монастыре. Настоятельницей обители была замечательная игумения, духовная дочь оптинских старцев София (Гринева). Претерпев закрытие монастыря в начале 1920-х годов и арест, в 1934 году она была пострижена в великую схиму священномучеником епископом Дамаскином, тем самым, которому в 1907 году писал будущий митрополит Нестор, призывая вместе совершать миссионерский подвиг на Камчатке. Игумения София приютила в своем монастыре Сергея Александровича Нилуса и его жену. С Сергеем Александровичем епископ Нестор очень подружился, они проводили часы в оживленных беседах.

Петлюровцев вытеснили большевики. С последним поездом епископ Нестор покидает Киев, добирается до Одессы, а затем до Крыма. 10 февраля 1919 года епископ Нестор принимает участие в хиротонии архимандрита Вениамина (Федченкова) во епископа Севастопольского, викария Таврической епархии. Чин хиротонии также совершали архиепископ: Таврический Димитрий (Абашидзе), епископ Гавриил (Чепура), епископ Варлаам (Ряшенцев) и др.⁶²

В это время в Ялте находилась вдовствующая Императрица Мария Феодоровна, Великий князь Николай Николаевич и другие члены Императорской фамилии. Владыка совершал богослужения во дворце «Чаир» у Великого князя Николая Николаевича, посещал дворец «Харакс» Императрицы Марии Феодоровны. Он стал их духовником. Там же он познакомился с Великой княгиней Ксенией Александровной, ее сыновьями Андреем и Никитой, их женами, Великой княгиней Анастасией Николаевной. В апреле 1919 года большевики заняли Крым. За Императрицей Марией Феодоровной и Их Императорскими высочествами был послан английский корабль. Но она заявила, что отправится в путь только в том случае, если все раненые, священнослужители, врачи и жители Ялты, чья жизнь находится в особой опасности, отправятся с ней. На следующий день из Севастополя прибыли военные английские корабли. Императрица поднялась на борт «Мальборо» только тогда, когда последний корабль принял эмигрантов.⁶³ 26 марта на одном корабле с членами Императорской фамилии епископ Нестор отплыл в Константинополь.

Пасху 1919 года Владыка встречал в этом городе, служил в русской посольской церкви вместе с архиепископом Анастасием (Грибановским), будущим главой Русской Православной Церкви за границей, который в эти годы нес послушание в Палестине. В Константинополе епископ Нестор вручил послание Патриарха Тихона Местоблюстителю Константинопольского Патриаршего Престола митрополиту Николаю, затем отправился в Александрию, где встретился с Патриархом Александрийским Фотием, которому также вручил послание Патриарха. Ему же оставил послание, адресованное Патриарху Иерусалимскому. На пароходе «Томск», который ранее обслуживал владивостокско-камчатские рейсы, Владыка совершил кругосветное путешествие – через Суэцкий канал, Порт-Саид, Гонконг, Шанхай за 84 дня добрался до Владивостока, откуда на том же «Томске» поехал на Камчатку, «где встретил новую, но не большевистскую власть, чему был приятно удивлен»⁶⁴ (с конца 1917-го по ноябрь 1922 года политические режимы на Камчатке менялись шесть раз⁶⁵). В Петропавловске-Камчатском Владыка исполнил накопившиеся епархиальные дела, много служил и на следующем пароходе прошел вдоль восточного побережья Берингова моря, посетив камчатские селения. Его радостно встречала камчатская паства, он снова крестил, помогал больным и бедным. Однако обратно в Петропавловск пароход не пустили – там началось восстание.

Епископ Нестор отправился в Омск, где обосновалось Временное высшее церковное управление во главе с Омским архиепископом Сильвестром (Ольшевским). Там состоялась встреча епископа Нестора с адмиралом А. В. Колчаком. Верховный правитель Российского государства адмирал А. В. Колчак большое значение придавал сотрудничеству с духовенством. Число армейских священников достигло двух тысяч. Высшее церковное управление Сибири предписало создавать проповеднические отряды, которые были призваны поднимать в войсках боевой дух защиты отечества. В сентябре 1919 года был реорганизован военно-церковный аппарат Сибири, введены новые должности – «епископ армии», «главные священники фронтов».

2(15) сентября 1919 года в омской газете «Сибирская речь» появляется информация о том, «что в Омск прибыл епископ Нестор Камчатский и Петропавловский. В беседе с журналистом, – пишется в заметке, – епископ Нестор заявил, что по отъезде из Москвы Патриарх Тихон поручил ему «передать в Сибири и Дальнем Востоке всем верным сынам Церкви его патриаршее благословение и просил всех объединиться для избавления от большевиков России и Москвы и ее святынь».⁶⁶

Сказанное в Омске вскоре отозвалось в Москве. Уже на допросе Святейшего Патриарха в ВЧК 23 декабря 1919 года первым был вопрос о епископе Несторе. Допрашивал известный чекист М. И. Лацис, позади него сидел человек, приехавший с Казанского фронта. Вероятно, он и привез известия о сообщениях омской печати. «Прежде всего, хорошо ли, давно ли вы знаете епископа Камчатского Нестора. Можете ли вы думать, что он способен лгать», – так иезуитски был поставлен первый вопрос. Следователи должны были выяснить, передавал ли Патриарх благословение Колчаку на борьбу с советской властью. Святейший рассказал о встречах с епископом в разные годы, но уклончиво ответил, что особенно близок к Владыке Нестору не был. «Позвольте же спросить, чем вызван ваш вопрос», – поинтересовался Патриарх Тихон. «Епископ Нестор, явившись к Колчаку, заявил ему, что он привез ему благословение на его дело от Святейшего Патриарха», – ответил Лацис. «Решительно заявляю, что никакого благословения Колчаку с епископом Нестором я не посылал, да и послать не мог, так как епископ Нестор скрылся с нашего горизонта еще в начале сентября 1918 года до окончания Собора, и я, по крайней мере с тех пор, его и не видал, а Колчак появился на политическом горизонте позднее, и, следовательно, я никак не мог поручать епископу Нестору благословлять дело Колчака, которое тогда еще совсем не имело места. Это явная неправда, и я ее с решительностью отвергаю», – сказал Патриарх.

Следствие поставило перед Патриархом вопрос: если он не благословлял Колчака, то почему, прочтя известие в газетах на эту тему, он не сделал официального опровержения. Святейший Патриарх отвечал: «...никогда такого опровержения моего в газетах не напечатали бы, а если бы и напечатали, то опять, как это и бывало прежде, с новыми нападками на меня и вообще на Высшую церковную власть». Допрашивающий спросил, почему же тогда не было выпущено особое послание на эту тему. Ответ Патриарха пресекает дальнейшие вопросы на эту тему. «Делать это, – отвечал Патриарх, – не считал нужным, после того как мною выпущено последнее послание, в коем духовенству предлагается не вступать в политическую борьбу».⁶⁷

В протоколе допроса Святейшего от 25 января 1923 года написано: «Ввиду моих настроений в то время я лишь оказывал Деникину и Колчаку моральную поддержку, не доходившую, однако, до дачи им благословения».⁶⁸ Не исключено, что епископ Нестор мог передать корреспондентам омской печати общее благословение русскому народу от Патриарха Тихона, которое было преобразовано журналистом в благословение на борьбу с большевиками.

14 сентября 1919 года адмирал А. В. Колчак принял епископа Нестора у себя. Результатом встречи стало постановление Высшего Временного церковного управления от 16 сентября о командировании епископа Нестора в распоряжение военных властей для священнослужения и проповеди в казачьих войсках Сибири и Дальнего Востока. Его задачей было поддерживать духовную связь с казачеством и населением, «ограждая от влияния пропаганды большевиков».⁶⁹ В распоряжении епископа были вагон-церковь и особый штат, с которым он отправился из Омска во Владивосток. Епископ пишет воззвание к казакам. Стремясь поднять боевой дух, упавший в последние месяцы на фронте, Владыка напоминает о славных делах казаков во времена князя Дмитрия Донского, взятия Казани, походах Ермака, Петра Первого и т. д. Однако духовником и проповедником в армии Колчака Владыка служил очень недолгое время.

Тем временем в статусе Камчатской и Петропавловской епархии произошли изменения, вызванные, по-видимому, слишком длительным отсутствием правящего архиерея. В фонде Канцелярии Патриарха и Св. Синода Русской Православной Церкви в Российском Государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге (ф. 831) обнаружен документ под названием «Иерархия Российской Православной Церкви» с правкой Святейшего Патриарха Тихона. Документ был просмотрен и выправлен Святейшим Патриархом 12/25 октября 1918 года. В этом документе Камчатская и Петропавловская епархия значится как викариатство, а епископ Нестор как викарий Владивостокский.⁷⁰ Правящим архиереем указан архиепископ Приморский и Владивостокский Евсевий.

Его отсутствие на Камчатской кафедре в октябре 1919 года породило вопросы, сможет ли он руководить и дальше вверенным ему викариатством, поскольку он находился в Омске и делами своей епархии не занимался. Об этом говорится в докладе председателя епархиального совета протоиерея Д. Шерстенникова, впоследствии епископа Даниила, и членов епархиального совета Владивостокской епархии. На докладе епископ Самарский и Ставропольский Михаил наложил резолюцию: «24 (11) ноября 1919 года. Нужно спросить самого Преосвященного Нестора, будет ли он управлять Камчатской епархиею, ввиду того, что, по его собственному заявлению, в «Слове» к казакам, он принял призыв казацкого начальства к усиленной работе в духовном строительстве жизни всего славного казачества. Епископ Михаил».⁷¹

Епископ Нестор ответил письмом во Владивостокский епархиальный совет, в котором говорил о том, что сделанное ему предложение Высшей военной властью о служении в настоящее тяжелое время среди казачества он принял при условии совмещения означенной службы с управлением Камчатской епархией. Из Владивостока епископ Нестор в конце 1919 года выехал на Камчатку, а когда Петропавловск заняли большевики, в начале января 1920 года последним пароходом Владыка выехал из Усть-Камчатска⁷² со своим секретарем Г. Е. Боткиным, сыном лейб-медика Е. С. Боткина, мученически погибшего с Царской семьей.

Владыка остановился в Японии в г. Цуруга. Этот город в XIX – начале XX века стал «воротами» в Россию для Японии. В этом небольшом рыбацком поселке был построен порт, в 1902 году началось официальное морское сообщение между Цуругой и Владивостоком. После Русско-японской войны, прервавшей развитие этого сообщения, 15 июля 1907 года японское правительство предоставило разрешение на открытие Российского консульства в Цуруге и Отару.

В Цуруге жило много русских, служащих Добрфлота с семьями, и несколько православных японцев. Владыка служил в местном храме, участвовал в строительстве православного храма в честь святителя Николая Мирликийского. В Японии была вновь издана его книга «Расстрел Московского Кремля», в которую были внесены дополнения в виде фотографий, свидетельствующих об ужасах большевистских расправ, и добавлен новый текст. Книга была переведена на японский язык, через бывшего царского посла в Токио В. Н. Крупенского представлена японскому императору, от которого Владыка получил высочайшую благодарность.⁷³

Летом 1921 года епископ Нестор оказывается в Харбине. Одно из первых упоминаний харбинской прессы о пребывании епископа Нестора в Харбине относится ко дню годовщины убиения Царской семьи.⁷⁴ 16 июля 1921 года он совершил всенощное бдение, а 17 июля литургию и панихиду по царственным мученикам. В проповеди звучит главная тема всех эмигрантских выступлений Владыки – измена русского народа своему Царю, общая вина русских людей, не сумевших защитить Царя, свою Родину и Церковь.

Чаще всего Владыка служит в Иверском храме на Офицерской улице, на мраморных досках которого были высечены имена всех георгиевских кавалеров, погибших на полях сражений в Русско-японскую войну, в стычках с хунхузами, на фронтах первой мировой и Гражданской войн,⁷⁵ в ограде церкви был похоронен выдающий военачальник генерал Владимир Оскарович Каппель, погибший во время Ледяного похода через Байкал.⁷⁶

В Харбине оказываются многие знакомые Преосвященного Нестора по его служению на Дальнем Востоке. Он общается с бывшим генерал-губернатором Приамурского края Н. Л. Гондатти, игуменией Руфиной (Кокоревой), основавшей в Харбине монастырь, регентом Д. Я. Поповым, хор которого пел во время празднования хиротонии епископа Нестора в 1916 году, и многими другими старыми знакомыми, многие из них становятся его ближайшими помощниками.

Осенью епископ Нестор снова в Японии. В середине октября он получает из патриаршего подворья от игумена Иоанникия, знакомого по Владивостокской епархии, сообщения, которые представляют для оставивших Родину архиереев немалый интерес. 25 октября 1921 года в письме из Цуруги епископ Нестор поздравляет Преосвященного Иннокентия (Фигуровского) с возведением в сан архиепископа и сообщает ему о целом ряде событий и новостей из церковной жизни. Среди этих новостей, вероятно, было Постановление Святейшего Патриарха, Священного Синода и Высшего церковного управления от 7/20 ноября 1920 года № 362. Ввиду важности письма из Москвы епископ Нестор лично привез его в Пекин архиепископу Иннокентию, который передал документ в Архиерейский Синод. В начале 1922 года Постановление было получено и опубликовано. В Архиве Архиерейского Синода сохранился протокол заседания Высшего Русского Церковного Управления Заграницей от 11/24 января 1922 года, подписанный митрополитом Антонием и двумя членами Синода, епископами Гавриилом (Чепура) и Михаилом (Космодамианским), а также секретарем ВЦУ Е. Махароблидзе. Согласно этому протоколу, копия Постановления № 362 была передана в Синод архиепископом Иннокентием. В резолюции сказано «ПОСТАНОВИЛИ: Означенное Постановление Всероссийской Церковной Власти сообщить, для сведения, Начальнику Российской Духовной Миссии [от руки: в Японии] и управляющему военно- и морским духовенством, о чем им и послать указы».⁷⁷ Таким образом указ, сыгравший такую роль в организации Русской Православной Церкви за границей, поступил в Сремские Карловцы через посредничество епископа Нестора.

К лету следующего года Владыка Нестор рукополагает прибывших с Камчатки ставленников. Живя в Японии, он старается быть в курсе епархиальных дел, прося пересылать ему документы в Цуругу. Знаменательным фактом стало его участие в Приамурском Земском соборе, проходившем с 23 июля по 10 августа 1922 года во Владивостоке. Собор был открыт по указу Временного Приамурского Правительства. Деяния Собора носили ярко выражено монархический характер. Основной тезис, который принял Собор, звучал так: «Права на осуществление Верховной власти в России принадлежат династии Дома Романовых».

На Соборе предполагалось избрать Земскую думу, как представительный орган в крае наряду с Приамурским Церковным Собором. Правителем края был избран генерал-лейтенант М. К. Дитерихс. Войска Временного Приамурского правительства переименовывались в Земскую рать. Кроме Владыки Нестора, который подключился к работе Собора в последние заседания, в его деятельности участвовал епископ Владивостокский Михаил (Богданов).

10 августа 1922 года Земский собор завершил работу. Состоялся парад, на котором ратникам от имени Собора была вручена икона Державной Божией Матери. 23 августа, по указу М. К. Дитерихса, штаб Земской рати, резиденция Правителя и Земская дума переехали в г. Никольск-Уссурийский, где 22 сентября 1922 года состоялось совещание епископов.

В нем принимали участие архиепископ Мефодий (Герасимов), епископ Мелетий (Заборовский) и епископ Нестор. На совещании поднимался вопрос о созыве Дальневосточного поместного Церковного собора и создания Высшего церковного управления для дальневосточных епархий. Епископ Нестор принял активное участие в работе совещания, настаивая на необходимости создания церковного центра. «Так как, – подчеркивал он, – в настоящее время в России большевиками совершенно разрушено церковное управление, Патриарх Тихон арестован, большинство епископов расстреляно и так или иначе, но отстранено от управления Церковью; в жизнь Церкви внесен развал последними антиканоническими постановлениями большевистствующего духовенства: крещение в 18 лет, богослужение на русском языке, возведение женатых священников в сан епископа и многое другое, – поэтому есть настоятельная необходимость в создании объединяющего церковного центра».⁷⁸

На основании этого совещания Архиерейским Синодом 13 сентября 1922 года было принято решение о выделении Камчатской епархии в самостоятельную, с присоединением к ней Охотского уезда и посвящением во епископа Даниила (Шерстенникова),⁷⁹ которого Преосвященный Нестор хорошо знал и ценил. «По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея России Тихона, Российское Высшее церковное управление, внемля голосу в августе месяце ст. ст. Дальвосточного Епископского совещания, образовало 31 августа – 13 сентября самостоятельную Камчатскую епархию, со включением в состав Камчатской епархии Охотского уезда, в государственно-административном отношении входящего в состав Камчатской епархии».⁸⁰ Едва ли это было не последнее епископское послание епископа Камчатского и Петропавловского Нестора ко своей пастве. К этому времени он уже находился в Харбине.

В октябре 1922 года Приамурский земский край был завоеван Красной армией. Многие видели свое спасение в бегстве в Маньчжурию и Шанхай. Положение церковных организаций в Маньчжурии было непростым. С 1907 года храмы на территории Северо-Восточного Китая были в ведении Владивостокско-Приморской епархии, которой управлял Преосвященный Михаил (Богданов). После оставления белыми Дальнего Востока связь Маньчжурии с Россией стала крайне затруднительной. В июле 1921 года митрополит Антоний (Храповицкий) писал Патриарху Тихону по поводу канонического положения православных церквей в «государственных новообразованиях: Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве и Польше, а также в Северной Америке, Японии, Китае и Урмии», которые испрашивают указаний по следующим вопросам: «1. Не будет ли признано соответственным учреждение для всех вышеупомянутых церквей в качестве объединяющего органа Высшего Управления Российскою церковью за границей с подчинением сего органа непосредственно Вашему Святейшеству. 2. Не будет ли дано Ваше соизволение на учреждение должности Наместника Вашего Святейшества за границей».⁸¹

В ответ последовало Постановление Патриарха Тихона, Священного Синода и ВЦС № 193 от 13 октября 1921 года о полномочиях ВЦУ за границей и о должности наместника Святейшего Патриарха Тихона за границей. Было постановлено: «1) Ввиду нецелесообразности подчинения существующему за границей Высшему Церковному Управлению Русской Церкви всех православных церквей и общин Московского Патриархата за пределами Советской России, оставить это Управление с прежними его полномочиями, без распространения сферы его действий на православные церкви в Польше, Финляндии, Эстонии, Латвии и Литве, каковые сохраняют существующий у них ныне образ церковного управления, 2) ходатайство об учреждении должности наместника Святейшего Патриарха за границей, как ничем не вызываемое, также отклонить...»⁸²

Китая в этом списке нет, но из предыдущего цитированного документа можно заключить, что постановление относится и к этой территории.

Указом Святейшего Патриарха, Священного Синода и Высшего церковного управления от 5 мая 1922 года Карловацкое Всезаграничное Высшее церковное управление было упразднено.⁸³ Этот указ был получен ВРЦУ за границей почти одновременно с сообщением об аресте Патриарха 21 мая 1922 года,⁸⁴ что дало повод сомнениям по поводу добровольности принятия Патриархом данного постановления.

Тем временем в Северной Маньчжурии, принявшей в 1920–1922 годах приняла огромный поток беженцев, среди которых было много духовенства, почувствовалась необходимость создания своей епископской кафедры, тем более что частые политические изменения в Приморье затрудняли Владивостокскому епископу Михаилу управление приходами на линии КВЖД.⁸⁵ Местное население во главе с железнодорожной администрацией обратилось в Заграничное Высшее церковное управление с просьбой о создании особой Харбинской епархии. Имеются сведения, что глава Высшего церковного управления за границей митрополит Антоний (Храповицкий) смог связаться по этому вопросу со Святейшим Патриархом Тихоном и получил его благословение.⁸⁶ Старейший из пребывающих в Харбине епископов-эмигрантов архиепископ Оренбургский Мефодий получил титул Маньчжурского и Харбинского.

13 сентября 1922 года Архиерейский Заграничный собор постановил Высшее церковное управление упразднить, на основании постановления Патриарха, Священного Синода и Высшего церковного управления от 7/20 ноября 1920 года за № 362 было решено образовать Временный Священный Архиерейский Синод Русской Православной Церкви за границей.

Митрополит Антоний не оставлял попыток связаться с Патриархом Тихоном. В разных архивах обнаруживаются копии писем, предназначенных к отправке в Россию, Святейшему.

В письме Святейшему Патриарху Тихону от Архиерейского Синода за границей, написанном примерно в конце августа 1923 года, с поздравлениями Святейшего с Днем ангела (13/26 августа) и с возвращением из-под ареста митрополит Антоний предполагает, что указ о роспуске Высшего церковного управления за границей связан с неосведомленностью Святейшего о деятельности Карловацкого Собора и Высшего церковного управления, «все же принявшего помянутый указ к исполнению и закрывшегося».⁸⁷

«Нашему Временному Синоду, – продолжает он, – подчинились до сего дня 3 архиерея в Китае, 3 в Харбине [имеются в виду, вероятно, архиереи Мефодий, Мелетий и Нестор)], один – в Японии,⁸⁸ один – в Иерусалиме, а также их паства и миссия».⁸⁹ Письмо содержит правку митрополита Антония, но не подписано.

В другом письме митрополита Антония Святейшему (сведения о получении которого, как и вышеупомянутого, отсутствуют) написано: «Харбин с полосой отчуждения Китайской Восточной железной дороги по усиленному ходатайству администрации дороги и в виду затруднительности сообщения с кафедральным городом Владивостоком, Архиерейским Синодом выделен в особую епархию, с кафедрой в Харбине, и во главе епархии поставлен Архиепископ Мефодий с титулом Харбинского и Маньчжурского. Вскоре же после этого сообщения между Харбином и Владивостоком совершенно прекратились».⁹⁰

К этому времени в Китае находились следующие иерархи: архиепископ Оренбургский и Тургайский Мефодий (Герасимов) (с февраля 1920 года), архиепископ Нерчинский и Забайкальский Мелетий (Заборовский) (с августа 1920 года). (Впоследствии были посвящены в архиерейский сан протоиерей Николай Вознесенский, ставший епископом Димитрием Хайларским, и архимандрит Ювеналий (Килин), ставший епископом Цицикарским.)

Владыка Нестор получил благословение архиепископа Евсевия основать в Харбине Камчатское подворье. Это позволяло ему, находясь на канонической территории Владивостокской, а затем и Харбинской епархий, иметь свой храм, благотворительные учреждения и совершать богослужения и в то же время быть совершенно независимым от Харбинской епархии. Поэтому, как правящий архиерей самостоятельной Камчатской епархии, легально находящийся на канонической территории другой епархии, он подчинялся непосредственно Архиерейскому Синоду. В дела управления епархией Владыка почти не вмешивался.

Определением Зарубежного Синода Русской Православной Церкви за границей была образована новая епархия – Пекинская и Китайская, во главе с архиепископом Иннокентием (Фигуровским), который с 1897 года возглавлял Российскую духовную миссию в Пекине. В пределах Пекинской епархии были образованы викариатства – в Шанхае во главе с епископом Симоном (Виноградовым) и в Тяньцзине во главе с епископом Ионой (Покровским).⁹¹

Харбин, по свидетельству современников, был «самым русским городом» в эмиграции. С 1898 года ведет отсчет история Китайско-Восточной железной дороги, которая через Маньчжурию соединяла сибирский путь с Владивостоком. Вдоль дороги появлялись города и села с русским населением – Харбин, Порт-Артур, строились храмы и возникали кладбища. Особенно бурно развивался расположенный на реке Сунгари город Харбин. После разгрома белых армий Колчака на Дальнем Востоке и атамана Дутова в Туркестане в 1919–1922 годы в Китай устремились сотни тысяч эмигрантов, бежавших через Дальний Восток и Среднюю Азию.

Беженцы прибывали в Китай на судах по Тихому океану, переходили по льду Байкал, пересекали границу с остатками белых армий. Центрами расселения русских эмигрантов в Маньчжурии стали Харбин, полоса отчуждения Китайской Восточной железной дороги и район Трехречья, населенный в основном казаками. Во Внутреннем Китае это были города Пекин, Тяньцзинь и Шанхай. Эмиграция представляла все слои населения дореволюционной России.

В многонациональном Харбине переплетались особенности китайского, русского, японского быта. Кроме двадцати православных церквей в Харбине были мечети, костел, кирха, синагога, армянская церковь. Чуждая культура, окружавшая русских беженцев, обостряла национальное чувство. И вместе с тем велик был интерес к иным традициям, культурам, быту. Церковная жизнь связывала эмигрантов напоминанием о духовных и национальных корнях, о прошлой дореволюционной жизни, молитва устремляла души в Россию, к родным святыням, к близким, оставшимся на Родине. Праздники, колокольный звон, крестные ходы, молебны, по воспоминаниям эмигрантов, были особенно любимы в этом странном – и чужом, и русском городе. С 1924 года в жизни харбинцев проявился новый, «советский» элемент. Это было связано с установлением дипломатических отношений между Китаем и СССР и переходом КВЖД в совместное советско-китайское управление. В дни советских праздников над консульством СССР, над зданиями официальных учреждений загорались огни иллюминации, вывешивались красные флаги.

Оказавшись в Харбине, епископ Нестор сразу же занялся хорошо знакомым делом – помощью страждущим, нищим, обездоленным людям, которых всегда так много в периоды социальных катастроф. Исследователь Л. А. Вараксина пишет: «Архивные документы, сосредоточенные в фондах Харбинского комитета помощи русским беженцам (ХКПРБ), Главного бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии (БРЭМ) и др., опровергают существующее мнение, что, оказавшись на чужбине после первых трудных лет, беженцы сумели приспособиться к новым условиям. В отличие от бедных и немощных местных граждан, которые оставались членами общества и с которым их связывали личные, семейные узы, русские изгнанники были вырваны из своей среды, лишены семейных, дружеских и прочих важных для человека связей. Поэтому самим им было не справиться с нищетой и голодом. Все это явилось причиной создания многочисленных объединений, которые могли бы оказать беженцам не только материальную помощь, но и помочь им как можно скорее устроить более или менее сносную жизнь, дать хотя бы временный кров над головой, накормить».⁹²

Владыка включился в благотворительную работу Свято-Иверского Богородицкого братства, учрежденного при храме 28 ноября 1920 года для помощи русским эмигрантам и миссионерской противосектантской деятельности. В 1921 году по инициативе епископа Нестора был создан Международный комитет помощи голодающим беженцам.⁹³1 марта 1923 года при Иверской церкви епископ Нестор создает «Кружок ревнителей и сестричество» для оказания благотворительной помощи неимущим жителям города. Кружок начал свою деятельность с организации бесплатных обедов, раздачи белья, одежды и обуви, денежной поддержки бедняков. Силами Кружка был создан в пригороде Харбина Модягоу «приют для бедных хроников», здесь же была освящена домовая церковь во имя иконы «Всех скорбящих Радосте». Из этого кружка и вырос Дом Милосердия.

Епископ Нестор писал впоследствии о кружке: «Это было первое созданное мною благотворительное учреждение. До этого я лишь принимал участие в деятельности других организаций. В августе того же года создается патронат, где нашли приют до 90 хроников и престарелых...⁹⁴

В эмиграции стараются следить за событиями в СССР. В день получения известия о кончине Святого Патриарха Тихона Архиерейским Синодом слушалось письмо архиепископа Иннокентия из Пекина, в котором он предлагал митрополиту Антонию возглавить Русскую Церковь в качестве Заместителя Патриарха, так как Патриарх Тихон «совершенно лишен всякой свободы [предложение было сделано еще до смерти Святейшего] и его именем может всякий злоупотреблять»...⁹⁵ 16 сентября 1925 года, проигнорировав факт назначения Местоблюстителя и подписания акта об этом почти шестьюдесятью архиереями, Архиерейский Синод отложил вопрос о признании митрополита Петра Крутицкого Местоблюстителем Всероссийского Патриаршего Престола и постановил представить этот вопрос на решение Собора архиереев Русской Православной Церкви за границей.⁹⁶ Таким образом, допускалась мысль о том, что 30 изгнанных архиереев имеют полномочия решать вопросы высшей церковной власти в России. Сам митрополит Антоний выражал сомнения в каноничности избрания митрополита Петра, будучи убежден в полном расстройстве церковной власти в России. Более того, он предполагал, что «заместитель⁹⁷ пойдет на живоцерковный собор, созывавшийся на конец 1925 года».⁹⁸

В этой непростой ситуации важную роль сыграло письмо епископа Нестора митрополиту Антонию от И октября 1925 года. В нем содержался ответ на все вышеуказанные недоумения. Епископ Нестор сообщает о привезенном из России неким священником послании Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского) об отношении к обновленчеству.⁹⁹ В этом послании Местоблюститель резко высказывался против самочинных собраний обновленцев с их призывами к подготовке нового лжесобора. Владыка Нестор пишет: «Послание написано просто и хорошо, а, принимая во внимание все неблагоприятные условия, в коих приходится жить и вести церковный корабль среди бушующих волн Совдепии и врагов Православия – оно написано и смело (Деян. Ап. IV, 18–19¹⁰⁰) и (1-е Петр. 2, 12–14¹⁰¹)». Владыка пишет далее: «Самое же главное, почему-то за границей все считают Митрополита Петра соглашателем с живцами и пр., но теперь это послание рассеивает все сомнения и смущения».¹⁰² В середине ноября Карловацкий Синод «временно» признал митрополита Петра (Полянского) Местоблюстителем Патриаршего Престола Русской Православной Церкви. И в дальнейшем епископ Нестор принимает активное участие в обсуждении вопросов, касающихся отношений РПЦЗ и РПЦ.

Письмо епископа Нестора в Архиерейский Синод от 20 апреля 1926 года посвящено вопросу высшей церковной власти в связи с подготовкой к Собору Русской Православной Церкви за границей. Его мнение очень определенное, ясное и категоричное: «Структуру же и организацию всего управления Русской Православной Церкви за границей я мыслил именно в их настоящем виде с Архиерейским Синодом и Собором, во главе с митрополитом Антонием и с каноническим подчинением Всероссийской церковной власти Местоблюстителя Патриарха. В случае же, если безбожная большевистская власть лишит митрополита Петра или заместителей, им законно назначенных, малейшей возможности возглавлять Российскую Православную Церковь, я мыслил бы представительство Всероссийской Православной Церкви в лице митрополита Антония с Православным Синодом».¹⁰³

В 1926 году, после ареста Патриаршего Местоблюстителя священномученика митрополита Петра Крутицкого зарубежные иерархи получили от его заместителя митрополита Сергия (Страгородского) теплое, сердечное письмо, в котором он советовал им создать «для себя центральный орган церковного управления, достаточно авторитетный, чтобы разрешать все недоразумения и разногласия... не прибегая к нашей поддержке», или «подчиниться (допустим, временно) местной православной власти», или в неправославных странах «можно организовать самостоятельные общины или церкви».¹⁰⁴

Еще несколько писем в Архиерейский Синод дают возможность представить себе сложные проблемы, волнующие зарубежных архипастырей. В 1924 году Великий князь Кирилл Владимирович провозгласил себя главою Российского императорского дома в изгнании. Его поддержал митрополит Антоний, который писал: «Отцы и братие, умоляю вас, отрекитесь окончательно от треклятой революции против Бога и Царя и предайтесь во имя Отца и Сына и Святого Духа Законному царю нашему Кириллу Владимировичу и законному Наследнику Его Владимиру Кирилловичу».¹⁰⁵ Легитимистское движение существовало и в Китае. Однако в целом оно не было характерно для дальневосточной эмиграции. Не согласен с легитимистами был и Владыка Нестор. В 1926 году он пишет в Архиерейский Синод: «В ответ на запрос Ваш за № 442 от 17–30 Марта с. г. о поминании Великого князя Кирилла Владимировича, как Императора, хотя бы и по просьбе лиц, почитающих Его таковым, имею долг сообщить, что, по нашим наблюдениям, ни в Маньчжурии, ни вообще на Дальнем Востоке провозглашение Великого князя Кирилла Владимировича себя Императором не пользуется сочувствием...»¹⁰⁶

В 1927 году муниципалитет г. Харбина прекратил финансовую поддержку патронату, который организовал епископ Нестор, и ему пришлось искать другие методы благотворительной работы. 1 февраля 1927 года был учрежден Дом Милосердия.¹⁰⁷ Сюда Владыка перевел убежище для престарелых, открыл приюты для сирот. При Доме Милосердия были мастерские: иконописная, столярная, переплетная, шитья и вышивки, различных рукоделий, школа, амбулатория, больница, собственная пекарня и свечной завод. На станции Чен был устроен огород для снабжения приютов и столовых. Примером для епископа Нестора в этой деятельности был созданный святым праведным о. Иоанном Кронштадтским Дом Трудолюбия. Владыка организует благотворительные столовые, является одним из учредителей общедоступной больницы в память доктора В. А. Казем-Бека. По примеру харбинского в других городах Китая и даже в Америке открывались Дома Милосердия.

Одна благочестивая женщина из ближайших сотрудниц Владыки, Е. И. Курмей, пожертвовала для храма во имя иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радосте» свою собственную старинную икону. Она настолько потемнела, что на ней почти невозможно было разобрать лики святых. Однажды настоятель церкви священник Юлиан Сумневич заметил, что древняя икона начинает светлеть и обновляться. В течение суток образ полностью просветлел, отчетливо стали видны лики и надписи. Чудо привлекло многочисленных верующих людей, обновленный образ стал одной из главных святынь всего православного Харбина.¹⁰⁸

В «Воспоминаниях», написанных на склоне лет, Владыка Нестор задумывается над судьбой нищих, отверженных людей, встреченных им в ранней юности. «Скажу откровенно, – пишет он, – что жутко, а порой и страшно раскрывать книгу их мрачного прозябания уличного или трущобного ночлега, когда довелось мне с ними познакомиться и подбирать их в халупах на пути в мой приют «Дом Милосердия и Трудолюбия».

Дом Милосердия не имел постоянных источников дохода и существовал исключительно на пожертвования. Поддержку ему оказывали Харбинский комитет помощи русским беженцам, Бюро русских эмигрантов и многие другие организации, представители иностранных миссий и наиболее обеспеченные эмигранты. Среди них можно назвать походного атамана казачьих войск генерал-лейтенанта Г. М. Семенова, попечительниц приюта: Е. Н. Литвинову, Е. М. Бринер; фирмы: «Чурин и Компания», Мулинское углепромышленное товарищество, «Братья Бринер» и др.; княгиню Л. В. Голицыну; начальницу гимназии М. А. Оксаковскую, бесплатно обучавшую детей-сирот, получавших приют в Доме Милосердия; Т. А. Иваницкую, председательницу Дамского кружка, главная задача которого состояла в том, чтобы научить девочек женскому ремеслу. Большую помощь Дому Милосердия оказывали глава Харбинской епархии митрополит Мелетий и его викарии: епископы Димитрий (Вознесенский) и Ювеналий (Килин).

В организации дел милосердия Владыка Нестор проявил все ту же свойственную ему особую участливость, сострадательность, вместе с тем у него был дар не только жалеть несчастных, но и зажигать сердца, поднимать и организовывать людей на помощь страждущим, что всегда придавало начинаниям Владыки особую масштабность. Высокое духовное устроение Владыки проявлялось в его открытости, доступности, искренности и доброте, что придавало ему неотразимую привлекательность – это отмечали многие знавшие его люди. Мягкий юмор, образованность, даже некоторый аристократизм дополняли облик Владыки. С ним любили общаться люди независимо от их воззрений, национальностей, имущественного положения. Недаром так велики списки помощников Дома Милосердия, которых он благодарит в прессе.

Особо надо сказать о помощи епископа Нестора в деле восстановления разрушенного землетрясением Токийского храма, разрушенного 1 сентября 1923 года. Владыка Нестор в ноябре 1923 году привез из Харбина в Токио церковную утварь, богослужебные книги и иконы.¹⁰⁹ Он пишет воззвание «К добрым людям Харбина» (Русское слово. 1927.15 апр.), где призывает приносить рукоделия, картины для отправки в Токио на благотворительный базар. 15 декабря 1929 года храм был восстановлен. И, как сам отмечал митрополит Сергий, немалую лепту в восстановление храма вложили православные харбинцы. Дружеское общение епископа Нестора с митрополитом Сергием, когда-то участвовавшим в епископской хиротонии первого, продолжалось долгие годы, хотя, как это будет видно дальше, порой не обходилось без осложнений.

В эти годы Владыка часто недомогал, сказывалась полученная на Камчатке болезнь ног – острый суставный ревматизм. В 1928 году ему приходится провести в Модягоузской общедоступной больнице около 70 дней. Его окружают заботой доктора Д. Н. Корелкин, В. А. Казем-Бек, сестра милосердия М. Волкова, знакомая по Камчатке. Для окончательного восстановления сил он уезжает в Японию на курорт Унзен. Оттуда руководит строительством нового храма в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радосте», способного вместить до 400 молящихся. Предполагает расширить приют, призывает к сбору пожертвований.

8 августе 1927 года в России была выпущена Декларация митрополита Сергия. В ней, в частности, Заместитель Патриаршего Местоблюстителя потребовал от заграничного духовенства дать письменное обязательство в полной лояльности к советскому правительству во всей своей общественной деятельности. «Не давшие такого обязательства или нарушившие его, – говорилось в Декларации, – будут исключены из состава клира, подведомственного Московской Патриархии».¹¹⁰

9 сентября 1927 года в ответ на Декларацию был издано Окружное послание Архиерейского Собора Русской Православной Церкви за границей, в котором говорилось: «Послание митрополита Сергия не архипастырское и не церковное и посему не может иметь церковно-канонического значения и не обязательно для нас, свободных от гнета и плена богоборной и христоненавистной власти».¹¹¹ Собор Архиереев постановил, что «Заграничная часть Всероссийской церкви должна прекратить сношения с Московской церковной властью, ввиду невозможности нормальных сношений с нею и ввиду порабощения ее безбожной советской властью, лишающей ее свободы в своих волеизъявлениях и канонического управления Церковью...»¹¹² В послании подчеркивалось, что «заграничная часть Русской Церкви почитает себя неразрывной духовно-единою ветвью великой Русской Церкви. Она по-прежнему считает своей главой Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра и возносит его имя за богослужениями».¹¹³

Москва предприняла ответный шаг. В июне 1928 года харбинские архиереи получили указ Временного Священного Синода от 20 июня 1928 года, в котором от зарубежных иерархов требовалось четко определить свою позицию по отношению к московской церковной власти. «В Указе этом говорилось о том, что всякий клирик, признающий Московский Синод, но не вступающий в советское гражданство, отстраняется от несения своего церковного послушания».¹¹⁴

Позднее архиепископ Хайларский Димитрий (Вознесенский) писал: «И только внешне пришлось нам отойти от Москвы из-за злосчастного вопроса о лояльности к Советской власти, о которой никто тогда не мог и поверить, чтобы она могла спасти Россию, как сделала это она по отношению к Гитлеру и Японии».¹¹⁵

Все русские архиереи в Китае отказались принять данный указ, кроме епископа Нестора, который негласно обратился к митрополиту Сергию с просьбой принять его в состав Московской Патриархии. Указом митрополита Сергия от 31 мая 1929 года № 1496 епископ Нестор был принят.¹¹⁶

Что побудило Владыку сделать этот шаг?

Скорее всего, внутренние, давно осознанные им мотивы, обусловленные невозможностью мыслить себя вне Матери-Церкви, а также его сложным положением епископа «без епархии», внутренним несогласием с церковной политикой Архиерейского Синода.

В интервью, опубликованном в газете «Гун-Бао» спустя два года, он писал: «Никогда, с самого момента святого Крещения я не был отделен или отлучен от общения со святой Матерью, Церковью Российской и ныне со смирением считаю я себя по-прежнему состоящим в неразрывном общении с Православной Русской Церковью.

Православная Российская Церковь, находившаяся под управлением покойного Святейшего Патриарха Тихона, впоследствии под управлением Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Петра, впредь до освобождения Местоблюстителя под управлением Заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия Нижегородского, есть единая истинная, законная Церковь. Ее иерархи терпят жестокие гонения и преследования от врагов Христовой веры и несут великий крест исповедничества и мученичества. Митрополит Сергий не признал советской власти, он только совершенно отказался от всякой политической борьбы и работы, сосредоточив все усилия Церкви на трудах по укреплению и распространению веры Христовой в душах человеческих. Митрополит Сергий, находясь в полной зависимости от большевиков, тем не менее смело заявляет: «Будем искренними до конца, мы не можем замалчивать того противоречия, которое существует между нами православными и коммунистами-большевиками, управляющими союзом. Они ставят своей задачей борьбу с Богом и с Его властью в сердцах народа, мы же весь смысл, всю цель нашего существования видим в исповедании веры в Бога и в возможно широком распространении и укреплении этой веры в сердцах народа» (Обращение митрополита Сергия от 10 июля 26 года). Это ли не великое мужество православного иерарха. Мы, находясь в безопасности, за границей, не имеем никакого права осуждать за это митрополита Сергия, который имеет в виду не сохранение своего положения и жизни, а исключительно только заботу о целости Православной Церкви».¹¹⁷

В отличие от множества священнослужителей, которые в России отошли от митрополита Сергия по причине недопустимого компромисса с большевистскими властями, епископ Нестор воспринимал ситуацию по-другому. Можно вспомнить слова митрополита Евлогия, писавшего: «Нам никогда не понять всей тяжести Креста, лежащего на наших братьях и особенно на плечах нашей церковной иерархии в Советской России!»¹¹⁸ И нельзя не почувствовать, что тот, во многом справедливый, укор в адрес митрополита Сергия, который исходил от мучеников за веру в самой Советской России, по-другому звучал в устах эмигрантов.

Конечно, просьба о воссоединении была решением исключительным, крайним, косвенно намекающим на глубокие расхождения с Архиерейским Синодом, решением, способным вызвать огонь критики, породить множество проблем, связанных с непониманием его причин.

В интервью, данном корреспондентам иностранной печати в феврале 1930 года, митрополит Сергий (Страгородский) включил епископа Нестора в число епископов, находящихся в каноническом подчинении Патриархии.¹¹⁹

Однако летом 1929 года епископ Нестор посылает письмо митрополиту Сергию Японскому на имя митрополита Евлогия, в котором просит не опубликовывать в «Церковном Вестнике Западно-Европейской епархии» указа Московской Патриархии от 31 мая 1929 года¹²⁰ (Тем не менее известие о присоединении епископа Нестора к Московской Патриархии получило распространение среди зарубежных иерархов).

В мае 1929 года произошел налет китайской полиции на генеральное консульство СССР в Харбине. По городу прокатилась волна арестов административных и гражданских лиц, имевших советское гражданство. Последовал разрыв дипломатических отношений с Китаем. Начались военные столкновения, в частности воздушные налеты и нападения регулярных частей Красной армии под командованием Блюхера на пограничные селения Восточной и Западной линий КВЖД, где проживали в основном русские. Было значительное число жертв среди мирного населения: женщин, стариков, детей. Тысячи семей в Трехречье и на Западной линии КВЖД бежали в поисках убежища в Харбин.

Десятки и сотни сирот были приняты в харбинские приюты, в значительном числе в Дом Милосердия. Воспитанница Дома Милосердия иконописец Н. С. Якимова вспоминала: «Эвакуация в город Харбин [...] Я с сестрой оказалась в детском приюте, основанном архиепископом Нестором. Так для меня Дом Милосердия стал вторым родным домом, где я прожила 16 лет. Незабываемая сердечно-глубокая благодарность Владыке Нестору и его сотрудникам».¹²¹

События в Трехречье всколыхнули всю русскую эмиграцию. Глава РПЦЗ митрополит Антоний откликнулся на них посланием к народам мира: «Душу раздирающие сведения идут с Дальнего Востока.

Красные отряды вторглись в пределы Китая и со всей жестокостью обрушились на русских беженцев – выходцев из России, нашедших в гостеприимной китайской стране прибежище от красного зверя. Уничтожаются целые поселки русских, истребляется все мужское население, насилуются и убиваются дети, женщины. Нет пощады ни возрасту, ни полу, ни слабым, ни больным. Все русское население, безоружное, на китайской территории Трехречья умерщвляется, расстреливается с ужасающей жестокостью и с безумными пытками».¹²²

В Харбине царили те же возмущенные настроения, которыми было проникнуто послание митрополита Антония. Владыка Нестор также проникся этими настроениями, тем более что он, ежедневно общаясь с беженцами, слышал их рассказы. Оставаться далее в каноническом подчинении Патриархии, лояльной к советской власти, для него сделалось невозможным. Он принимает трудное для себя решение вернуться в церковное общение с Заграничным Синодом Русской Православной Церкви за рубежом.

Ситуация была чревата конфликтами. Митрополит Сергий Японский не отделялся от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Наступает время жесткого самоопределения, и, когда епископ Нестор приезжает на освящение нового Собора в Токио, митрополит Иннокентий в сердцах называет его «епископом-гастролером».

В газете «Царский вестник» в 1930 году было опубликовано «Открытое письмо Китайского и Пекинского митрополита Иннокентия Епископу Нестору». Непримиримый противник политики митрополита Сергия (Страгородского), митрополит Иннокентий, узнав от митрополита Антония о присоединении епископа Нестора к «полуобновленцам» (как назвал митрополит Антоний сторонников митрополита Сергия), резко высказался в адрес Преосвященного Нестора. Митрополит Иннокентий оспаривал канонические права митрополита Сергия (Страгородского), напоминал о гонениях на Церковь, обвиняя епископа Нестора в карьеризме и лукавстве.

«Не пытайтесь обманывать себя и других словесами лукавствия, – с негодованием взывал он к епископу Нестору. – Признавать митрополита Сергия своим главою – не значит ли это исполнять все его распоряжения, следовать по тому пути, по которому он сам идет? Быть лояльным к большевикам, отказаться от всякой активной с ними борьбы, чего требует митрополит Сергий от всех признающих его, – не есть ли это отречение от Христа, приятие той печати антихристовой, о которой говорит Св. Евангелист Иоанн Богослов в своем Откровении?¹²³ [...] Не мне судить Вас, судья Вам Христос. Ему дадите ответ. И я не стал бы никогда касаться всех этих лично к Вам относящихся вопросов, если бы Вы не искали скрыть свою измену Православной Церкви и перехода к «полуобновленцам» за творимыми Вами делами милосердия и за утверждениями, что Вы ничего не ищите лично для себя. Вы вступаете на страшный путь, на путь погибели. Но Вы можете еще оставить фарисейское превозношение и с мытаревым смирением припасть к милосердию Божию. Тогда Господь Сам исправит пути Ваши и прославит Вас славою Своею...»..«Я хочу верить, – писал он, – что Вы не стремитесь захватить Харбинскую епархию. Но почему Вы не возвращаетесь в свою епархию, коль скоро Вы признали митрополита Нижегородского Сергия своим Первоиерархом? Этого требуют от Вас как церковные законы, так и благо Камчатской епархии».¹²⁴

Резкие обвинения, страшные угрозы, темпераментная речь... В ней была искренность, в ней была пламенность, в ней была принципиальность, в ней была и несправедливость.

28 марта 1931 года скончался митрополит Харбинский и Маньчжурский Мефодий (Герасимов). На кафедру был назначен Преосвященный Мелетий с возведением его в сан архиепископа. В июле 1931 года он писал митрополиту Антонию: «...Взгляды его (епископа Нестора) действительно странны; на раскол в церкви он смотрит именно как на личную ссору архиереев. Были ли наложены какие-либо прещения на епископа Нестора Архиерейским Синодом, когда он откололся от него, мне неизвестно, так как по этому делу епископ Нестор имел сношение с покойным митрополитом Мефодием. От епископа Нестора я только слышал, что из Москвы ему был послан указ образовать здесь особую епархию, но он от этого решительно отказался, да, конечно, хорошо и сделал, так как при том настроении русских, какое здесь существует, конечно, у него ничего бы не вышло. В видах, вероятно, этого, он ничем и не проявлял за богослужениями своей принадлежности к Московской Патриархии. Все время поминал митрополита Петра, Ваше Святое имя и митрополита Мефодия. Так что эта «церковная аполитичность» наконец привела его к убеждению, что он остался, как говорил мне, «без стула»...»¹²⁵

Между тем епископ Нестор продолжал служить, заниматься делами благотворительности.

Владыка постоянно обращается в печати к жителям Харбина с призывами о помощи. Заголовки статей взывают о помощи сиротам и болящим: «К добрым людям Харбина», «В Дом Милосердия подброшен истерзанный ребенок», «Два подкидыша» и пр. Чтобы собрать необходимые средства, он организовывает благотворительные базары, концерты. Население Маньчжурии переживало экономический кризис и его следствия – безработицу, нужду. «Но если для взрослых, для здоровых и полных сил людей тяжелы и страшны эти годы, если даже таким людям приносят они горькие лишения и ограничения, то для маленьких сирот, для больных, для стариков и старух суровые, тяжелые дни, наступившие ныне, являются страшной, непередаваемой трагедией, – пишет Владыка. – Приюты, убежища, всевозможные благотворительные учреждения принуждены сократить свои расходы, должны переживать тяжелые, критические дни. Тяжелые, страшные дни переживает и Дом Милосердия. Между тем мы не только не можем сократить эту работу, но постоянно принуждены бываем расширять ее, так как увеличиваются трудности жизни для несчастных бедняков и, следовательно, еще больше людей обращается к нам за помощью. За это время мы приняли еще пять новых сирот, увеличив число детей в нашем приюте до сорока девяти. А между тем поступления, пожертвования уменьшаются...»¹²⁶

В начале января 1931 года Владыка совершил освящение нового придела храма Дома Милосердия в честь святых мучеников Пантелеимона, Нестора, Иулиана и мучениц Екатерины, Варвары, Софии, Веры, Надежды, Любови, Антонины и Анастасии. Для нового придела он освятил антиминс, который был получен еще до революции от архиепископа Владивостокского Евсевия.¹²⁷ В день освящения за литургией епископ Нестор рукоположил в сан священника сына протоиерея Николая Вознесенского диакона Георгия Вознесенского, будущего митрополита Филарета – первоиерарха Русской Зарубежной Церкви. Отец Георгий причислялся к храму Дома Милосердия.

22 мая 1931 года Владыка последний раз совершает литургию в Иверской церкви, настоятелем которой являлся протоиерей Николай Вознесенский, и в дальнейшем служит в новом и расширенном храме при Доме Милосердия в пригороде Харбина Модягоу,¹²⁸ который был построен всего за сорок дней и освящен 24 мая 1931 года.

25 мая 1931 года открылся очередной Архиерейский Собор РПЦЗ, на котором было утверждено назначение архиепископа Мелетия на Харбинскую кафедру, Собор постановил сообщить архиепископу Мелетию о запрещении в священнослужении епископа Нестора, поручив ему преподать последнему увещание.

Каково же было юрисдикционное положение епископа Нестора после запрещения?

Судя по письму митрополита Антония (Храповицкого) к Ю. П. Граббе от 9 июня 1931 года, епископ Нестор некоторое время находился в Западно-Европейском Экзархате, которым управлял митрополит Евлогий. Митрополит Антоний писал: «Епископ Нестор просится назад к нам, а был он у Евлогия».¹²⁹ После беседы Владыки Мелетия с епископом Нестором последний вернулся в юрисдикцию Архиерейского Синода.

Летом 1931 года тяжело заболел митрополит Иннокентий. Епископ Нестор, узнав о болезни митрополита, написал ему теплое, дружеское письмо.¹³⁰ В ответ получил приглашение приехать в Пекин, где и произошло примирение архипастырей. Преосвященный Нестор подарил митрополиту Иннокентию икону святителя Иннокентия с мощами. Его хорошая знакомая и благотворительница Е. Литвинова вспоминала, что первыми словами Владыки Иннокентия в ответ на ее поздравление «с дорогим приезжим гостем» были: «Я очень рад приезду Владыки Нестора. Он хороший человек». «И, подумав с минуту, – пишет Литвинова, – добавил: «большого человека мы приобрели"».¹³¹

В открытом письме епископу Симону (Виноградову) епископ Нестор писал: «Счастливая для меня «светлая седмица» пребывания у Вас и в ежедневном близком задушевном общении с болящим Владыкой Митрополитом останется незабвенной и святой по своему содержанию. Я безгранично счастлив, что мы с Владыкой Иннокентием расстались в полном мире и в братской Христовой любви, выше которой ничего не свете нет».¹³²

«При Доме Милосердия расцвела церковная жизнь»,¹³³ – так писал ближайший помощник Владыки архиепископ Нафанаил. Этот юноша, сына обер-прокурора Св. Синода В. Н. Львова, примерно с 1924 года стал прислуживать епископу Нестору в храме Харбинского подворья, 17 апреля 1929 году был пострижен им в монашество, через два дня посвящен в сан иеродиакона, а 15 августа того же года рукоположен во иеромонаха. Он стал личным секретарем и келейником епископа Нестора, законоучителем в детском приюте при Доме Милосердия в Харбине.

Среди сотрудников Дома Милосердия нельзя не упомянуть об о. Филарете (Вознесенском). Священник Георгий Вознесенский, сын настоятеля Иверской церкви г. Харбина о. Николая Вознесенского, принял постриг с именем Филарета (одновременно со своим отцом, ставшим архимандритом Димитрием) и был оставлен служить при храме Дома Милосердия.¹³⁴

На следующий год к братии Дома Милосердия присоединились бежавший из Приморья священник о. Василий Быстрое (впоследствии архимандрит Иннокентий) и рясофорный послушник Андрей (Перестюк), принявший постриг с именем Климента (бывший насельник Шмаковского монастыря, который после возвращения на Родину стал первым благочинным Владивостокского округа, а затем архиепископом Климентом Свердовским), иеромонах Мефодий (в миру Кирилл Йогель).

Сподвижниками епископа Нестора были также иеромонах Иона, иеромонах Серафим, бывший воспитатель цесаревича Алексия англичанин игумен Николай (Гиббс), монах Гермоген, монах Фома Ли – китаец, заведующий свечным заводом при Доме Милосердия. Иконописная мастерская возглавлялась игуменией Олимпиадой.

Один из воспитанников Владыки Кирилл Александрович Караулов стал его духовным сыном и ближайшим помощником,¹³⁵ воспитанница Дома Милосердия Наталия Якимова сделалась незаурядным иконописцем (оба они вернулись в Россию и поддерживали тесную связь с митрополитом Нестором).

Начало 1930-х годов ознаменовалось большими переменами в жизни Маньчжурии. 18 сентября 1931 года командование японской Квантунской армии отдало приказ о наступлении на северо-восточные провинции Китая и к утру 19 сентября ввело войска в ряд городов Северо-Восточного Китая. Было создано марионеточное государство на территории Маньчжурии – Маньчжоу-Го (или Маньчжу-Диго). Правителем стал последний китайский император Пу-И, лишившийся трона в результате революции 1922 года. Настоящими хозяевами империи были японцы, своим военным присутствием обеспечивающие «независимость» этого новосозданного государства.

Первоначально режим был сравнительно мягким. В жизни русских эмигрантов не произошло радикальных изменений. До оккупации Маньчжурии японцами никакого централизованного управления эмигрантскими организациями не существовало. Японцы постепенно стали пытаться подчинить русскую эмиграцию своему влиянию. В 1934 году японской военной миссией в Харбине было создано Бюро по делам российских эмигрантов (БРЭМ), куда вошли все эмигранты. Им были выданы членские книжки и значки, которые обязательно нужно было носить открыто на левой стороне груди. Созданием БРЭМ японцы преследовали цель объединить русскую эмиграцию в одной организации, активизировать антисоветскую деятельность эмигрантов, подготовить их и в военном отношении к войне против СССР. Японцы и руководители БРЭМ жертвовали деньги на приюты Дома Милосердия.

Главное бюро по делам российских эмигрантов находилось в Харбине. Хотя начальниками отделов были русские, все мероприятия БРЭМ проводило с согласия японского советника. Во всех городах и железнодорожных станциях, где проживали белоэмигранты, имелись отделения БРЭМ. Первым начальником Бюро был генерал В. В. Рычков, после его смерти БРЭМ возглавлял генерал В. А. Кислицын, затем генерал Л. Ф. Власьевский, остававшийся до прихода советской армии.

Осенью 1933 года епископ Нестор пароходом «Таракуни-Мару» едет в Югославию для участия в Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви за границей. Путь его лежит через Египет и Италию. Он посещает г. Бари, где покоятся мощи святителя Николая. На Собор Владыка опоздал и принял участие лишь в деятельности Архиерейского Синода, который 7 ноября 1933 года возвел Пресвященного Нестора в сан архиепископа.¹³⁶

Священный Синод поручил епископу Нестору начальствование в Корейской духовной миссии с пребыванием в Харбине¹³⁷ с титулом архиепископа Камчатского и Сеульского. Однако это назначение вызвало резкую отрицательную реакцию митрополита Сергия Японского, который, как писала Е. Литвинова 25 февраля 1934 года митрополиту Антонию (Храповицкому), был «глубоко возмущен архиепископом Нестором, что он мог принять назначение быть заведывающим Корейской миссией, когда эта Миссия, по указу последнего Всероссийского Собора, под председательством Святейшего Патриарха Тихона, отдана в ведение Японской миссии, то есть под его, митрополита Сергия, полное управление».¹³⁸ Желая избежать конфликта, Владыка Нестор впоследствии ходатайствовал о своем освобождении от этого послушания, что и было исполнено. Указанный эпизод не помешал в конце 1934-го – начале 1935 года митрополиту Сергию согласиться быть членом строительного комитета часовни-памятника Венценосным Мученикам.

Владыка Нестор глубоко переживал разделение, возникшее в Русской Зарубежной Церкви в связи с запрещением Архиерейским Синодом митрополита Евлогия (Георгиевского), управляющего православными русскими церквями в Западной Европе, и переходом его в юрисдикцию Константинопольского Патриархата. Многочисленны свидетельства о его попытках примирения сторон. Так, в уже цитировавшемся письме митрополит Антоний писал Ю. П. Граббе о Владыке Несторе: «С недавнего времени живет в Харбине и все говорит: лямур, лямур, зачем разделения? должна быть любоф и любоф. Будто кто-либо проповедует ненависть! Передаю его письмо в Синод!»¹³⁹

Ревнуя о единстве церковных людей в рассеянии, Владыка Нестор приходит к идее о возможности объединения эмиграции и воспитания русской молодежи на идеалах православия и патриотизма. На заседании 7 ноября 1933 года Архиерейский Синод слушал докладную записку епископа Нестора о «проекте организации Владимирских комитетов для раскрытия идеи Святой Руси». Братство было призвано объединить работу благотворительных, общественных, патриотических организаций. Используя опыт Камчатского братства, Владыка разработал Устав Братства.

Архиерейский Синод постановил «признать своевременным основание при Священном Синоде для всего Зарубежья Братства святой Руси имени святого князя Владимира, которое имело бы своей целью защиту и охрану Русской Православной Церкви, разработку и распространение идей народно-церковного идеала «Святая Русь» и объединение русских людей на основе этого идеала».¹⁴⁰ Был назначен главный совет Братства, в который входили: председатель митрополит Антоний, помощники председателя: архиепископ Феофан Курский и Обоянский и граф Ю. П. Граббе, члены совета Преосвященный Нестор, настоятель храма святой Троицы в Белграде протоиерей Петр Беловидов, священник того же храма протоиерей Иоанн Сокаль, редактор выходившего в Белграде «Царского вестника» Н. К. Рклицкий,¹⁴¹ ревнители Русской Церкви в зарубежье Б. Р. Гершельман и П. С. Лопухин. Центр Братства предполагался в г. Сремские Карл овцы. Отделы учреждались во всех епархиях и миссиях, а отделения во всех приходах Русской Зарубежной Церкви. Был выработан и знак Братства.

Проект Владыки Нестора не прижился. Однако он продолжает возлагать надежды на его осуществление, что покажет Второй Всезарубежный Собор 1938 года.

В октябре 1933 года Владыка Нестор прочел цикл лекций среди русских эмигрантов о Японии. Добрые черты национального характера тех народов, в среде которых оказались эмигранты, не оставляли равнодушным епископа Нестора, которому всегда была свойственна особая отзывчивость, открытость и любовь к людям. Это в большой мере относилось к японцам, с которыми он тесно соприкасался во время посещения Японии, которые не раз спасали его от болезней, давали приют, хранили его домик и архив в Цуруге. Кроме того, Владыка в эти годы разделял надежды, свойственные многим эмигрантам, на помощь Японии в борьбе с большевиками. Как же было не симпатизировать Японии? (Всего через несколько лет эмигранты убедились в том, что дружелюбие японцев не помешало им поставить русских эмигрантов в условия тяжелой зависимости. Нужно было пройти еще через много испытаний, чтобы понять, что русский народ, попавший под власть большевиков во многом по своей вине, не может быть избавлен от них другой нацией.)

В сообщении о лекции в югославском г. Кральево, которая состоялась 3 ноября 1933 года, говорилось, что в ней «трактовалось о жизни в Японии, о характерных и привлекательных чертах ее обитателей, боготворящих своего императора, об их любви к детям и семейным началам, преданности родине и самоотверженности, а также о последней политике Японии, решившей начать энергичную и планомерную борьбу с коммунизмом, насажденным в Азии советскими агитаторами и московскими деньгами». Докладчик обрисовал «напряженное положение на Дальнем Востоке, где «все русское население страстно ожидает войны, будучи твердо уверены, что она будет началом падения советской власти в измученной ею России».¹⁴²

С помощью княгини М. А. Святополк-Мирской удалось собрать деньги на издание в Белграде лекций Владыки в виде книг: «Маньчжурия-Харбин» и «Очерки Дальнего Востока». Архиерей объехал страну, отразив свои впечатления в поэтических «Очерках Югославии».¹⁴³ В этих очерках с огромной любовью к сербскому народу Владыка касается его истории, так тесно связанной с Россией, описывает жизнь русского духовенства в югославской эмиграции, обычаи и благочестивые обряды сербов, восхищается красотой монастырей. Он знакомится со многими сербскими архиереями, общается с русским духовенством. Святейший Патриарх Варнава, которого Владыка Нестор встречал, будучи молодым епископом, в Александро-Невской лавре, даровал ему мощи святого Арсения Сербского, югославское правительство удостоило ордена святого Саввы I степени. Поездка в Югославию дала Преосвященному Нестору много глубоких, сильных и радостных переживаний. Любящий поэтическое слово, архиепископ Нестор завершил «Очерки Югословии» своим переводом известной баллады о трагической гибели сербского войска на Косовом поле – «Песней о Косовской девойке».

В конце 1933 года Владыка покидает Югославию. Совершив поездку по городам Европы, он отправляется на Святую землю, где накануне Рождества совершает Божественную литургию в Вифлееме в сослужении с местоблюстителем Иерусалимского Патриаршего Престола митрополитом Келадионом и другими архиереями Восточных Церквей. На второй день праздника он служил в Вифлиеме с Владыкой Анастасием (Грибановским), а на третий день в Гефсимании. Здесь перед началом литургии он удостоился видения преподобномученицы Елисаветы Феодоровны.

Митрополит Келадион вручил Владыке Нестору часть Животворящего Креста Господня и наградил его орденом «Крест Живоносного Гроба Господня». Архиепископ Анастасий благословил Владыку и через него всех чад Православной Церкви Дальнего Востока частицей мощей Патриарха Гермогена Московского.

Вернувшись в Харбин, архиепископ Нестор читает лекции об Италии и Святой Земле. Первая лекция состоялась в самом большом зале Харбина – в театре «Весь мир» при переполненном зале и была посвящена описанию путешествия. В том же году весь православный Харбин встречал святые мощи святителя Арсения Сербского.

Лето 1934 года ознаменовалось новым этапом в процессе разделения Русской Церкви. 22 июня вышло Постановление Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и при нем Патриаршего Синода «О Карловацкой группе». «Пять лет мы напрасно ожидали, – говорилось в нем, – вразумления карловчан. 23 марта 1933 года (№ 311) я просил Святейшего Патриарха Сербского быть посредником в наших переговорах с карловацкими архиереями и своим авторитетом повлиять на них в благоприятном смысле. Святейший Патриарх принял на себя этот братский труд. Прошел еще год. И вот посланием своим от 25 мая сего года за № 448 Святейший Патриарх сообщил мне, что Карловацкий Синод 7 того же мая прислал ему на наше предложение ответ совершенно отрицательный: они теперь не только не подчиняются, но уже не считают для себя возможным и какое бы то ни было соглашение со мною под довольно избитым предлогом моей якобы несвободы в словах и действиях».¹⁴⁴

Далее митрополитом Сергием запрещались архиереи и клирики, находящиеся с ними в общении: митрополит Антоний (Храповицкий), архиепископ Анастасий (Грибановский), архиепископ Серафим (Лукьянов), епископ Тихон (Лященко). Далее отдельным предложением следовали слова: «Подлежит запрещению и епископ Нестор (Анисимов): однажды осудив Карловацкую группу и принесши раскаяние перед Патриархией, он снова оказывается деятельным членом прежней группы». (Необходимо заметить, что права Заместителя Патриаршего Местоблюстителя на запрещение иерархов были весьма сомнительными, так как был жив митрополит Петр и, несмотря на жесточайшее давление властей, от руководства Русской Церковью не отказывался.) 10 сентября 1934 года Архиерейский Синод особым постановлением отверг указ митрополита Сергия о запрещении в священнослужении карловацких архиереев. В эти годы окончательно выявилось и было оформлено с обеих сторон трагическое разделение единой Русской Церкви на долгие десятилетия.

В эмиграции Владыка часто выступает в печати, по радио. Его статьи посвящены деятельности Дома Милосердия, воспоминаниям о пребывании в России, его духовным наставникам – Владыке Евсевию («Кончина Митрополита Евсевия Крутицкого, наместника Всероссийского Патриарха»), Патриарху Тихону («Святейший Патриарх Тихон Московский и всея Руси»), миссионерской деятельности на Камчатке («Рождество у подножия дымящегося вулкана»). Его отличает несомненное дарование проповедника, живой, образный язык, сердечная искренность и горячность. Опубликованные в 30-е годы брошюры «Очерки Дальнего Востока», «Маньчжурия – Харбин», «Очерки Югославии», написанные мастерским пером популяризатора и писателя, знакомят читателя с историей и этнографией народов, с которыми пришлось соприкоснуться эмигрантам.

Особняком в этом ряду произведений стоит небольшая работа «Смута в Киеве и мученичество митрополита Владимира» – одно из лучших творений архиепископа Нестора. Опубликовано оно в 1937 году, том самом, когда на Родине были расстреляны епископ Андрей (князь Ухтомский), митрополит Кирилл, когда-то на заседании Собора требовавший выступить в защиту арестованного епископа Нестора, дальневосточный миссионер – сподвижник будущего архиепископа Нестора – епископ Дамаскин (Цедрик), десятки епископов, тысячи клириков и мирян. Очерк продолжает начатую «Расстрелом Московского Кремля» тему гибели России. Матерь городов русских, Киев, давший русскому народу равноапостольного Владимира, который возглавил сонм русских святых, стал местом мученической кончины другого святого Владимира, первого из архиереев-новомучеников. И не случайно в древней святой Киево-Печерской лавре было совершено это ужасное злодеяние. Символически на том месте, где совершался подвиг древних русских святых, начинался крестный путь Русской Церкви. Обостренная чуткость Владыки Нестора к духовной истории России и любовь к митрополиту Владимиру побудили его написать этот очерк, осветивший первые страницы трагедии Церкви и русского народа в XX веке. Очерк почти дословно воспроизведен протопресвитером М. Польским в его знаменитом труде «Новые мученики Российские».¹⁴⁵

Осенью 1934 года в Харбин приходит весть о мученической кончине короля Александра I Карагеоргиевича, убитого националистами 9 октября 1934 года. Глубоко потрясенный, Владыка приступает к осуществлению проекта строительства у входа на территорию Дома Милосердия часовни-памятника Венценосным Мученикам – императору Николаю II и Царской семье и королю Югославии Александру I, – первый памятник такого рода. 19 мая 1935 года, в день рождения Государя Императора Николая II, была совершена закладка часовни. 17 мая 1936 года она была освящена.

Описание часовни архиепископом Нестором позволяет представить себе ее красоту, продуманность каждой детали и особую волнующую связь с былым величием и благолепием России. Иконостас с изображением святителя Николая и святого Александра Невского и других небесных покровителей царственных мучеников. Двуглавые орлы и короны на иконостасе. Пьедестал, на котором возвышается серебряная доска с начертанными именами царственных мучеников, увенчанный императорской короной-лампадой из самоцветных камней. Паникадило, созданное из пожертвованных в часовню орденов и медалей – «знаков почести, данных некогда русским людям царской рукой».¹⁴⁶ С улицы возвышалась чугунная ограда, украшенная литыми медными двуглавыми орлами, которые когда-то украшали Российское Императорское генеральное консульство в Шанхае. Проект часовни принадлежал архитектору М. М. Осколкову. Внутреннее украшение часовни производилось художником-скульптором В. Ф. Винклером под руководством воспитанника и духовного сына Владыки К. А. Караулова.

Часовня во имя царственных мучеников – это был долг и приношение любви, но главное, это был образ покаяния русских людей в рассеянии. В нем выразились размышления о том, что причина бедствий русского народа – их вина перед Богом и его помазанником, Царем, и его семьей. Размышления о России и постигшей ее катастрофе вели к будущему судьбоносному решению, которое было принято, как только для этого создались условия, – о безоговорочном возврате на Родину.

На Пасху 1936 года Владыка обращается с пасхальным приветом к «русскому брату-христианину» в России. Потрясающее впечатление производит это произведение, напечатанное в газете «Заря». Оно называется «Письмо на Родину». Написанное короткими сильными предложениями, письмо напоминает ветхозаветные пророческие тексты, его хочется озаглавить «Плач архиепископа Нестора». Вся его любовь к России, вся его жалость и чувство вины от бессилия помочь братьям на Родине, его постоянная тайная тяга к родным пределам, его вера в русского человека, хранящего православие и в условиях гонений вылились в этом письме. «Следы твои целую я, а слезы твои считаю алмазами драгоценными, – пишет архипастырь. – Прими же, моя бедная родина, моя родная мать Россия, со всеми твоими подневольными страдальцами – русскими людьми, христианами православными, мой пасхальный привет: – Христос Воскресе! И поверь в мою безысходную тоску по Тебе, моя Матушка, страдалица Святая Русь!»¹⁴⁷

С 3 июня 1936 года началось регулярное служение молебнов с чтением акафиста и панихид в часовне-памятнике Венценосным Мученикам. 18 июля Владыка служил панихиду в часовне-памятнике. Горько звучали его слова: «Ни одна почти рука не поднялась тогда на защиту Государя. Даже голоса никто не возвышал со смелым и ярким словом защиты. Люди трусливо жались, трепетали за свою жизнь, за маленькие обрывки своего благополучия. И что же – ныне мы все потеряли счастье, благополучие, в томительных муках рабства или изгнания влачим свою жизнь, а убиенные Государь и вся Царская семья в святых обителях Божиих радуются со Господом, Которому они сохранили верность в течение всей жизни и в самой смерти».¹⁴⁸ 21 апреля 1937 года архиепископ Нестор заочно отпел умученных и убиенных в России, призывая молиться о них свою паству.

В Маньчжурии, как и в других странах русского рассеяния, существовали многочисленные эмигрантские организации: военные, казачьи, литературно-художественные, юношеские и др. Очень высокий авторитет и влияние духовенства было причиной того, что руководители многочисленных организаций старались получить благословение иерархов, привлечь их к участию в своих изданиях и мероприятиях.

Особая и сложная тема – взаимоотношения архиереев Маньчжурии с руководителями Русской фашистской партии, которая играла немаловажную роль в политической жизни эмиграции. Русский фашизм 30-х годов в эмиграции – особенное явление. В 1931 году в Харбине двадцатичетырехлетним К. В. Родзаевским была образована Российская фашистская партия (РФП). В 1933 году она состояла из 5 000 членов, а к 1938 году открыла филиалы в Европе и насчитывала уже 20 000 членов.¹⁴⁹ Движение это не тождественно германскому национал-социализму и расходилось с ним по многим параметрам. Русские фашисты подчеркивали направленность своей борьбы на коммунизм и капитализм. Молодому поколению эмигрантов фашизм представлялся идеологией, в котором не было места ни примирению с большевиками, ни чуждым русскому национальному духу ценностям западного капитализма. Питаемый националистической идеей, замешанный на антибольшевизме, русский фашизм привлекал многих перспективой консолидации русских, сохранения и умножения русского культурного наследия, воспитания юношества на началах патриотизма, религии, физического здоровья. Целью было восстановление России. Агрессивное начало, заложенное в движении фашизма, тогда в полной силе не выявило себя. Многие, в том числе и Владыка Нестор, обманывались насчет природы этого явления. Тем более что движение это демагогически провозглашало опору на Православие. Призывы обратиться к Православию, борьба за чистоту нравов и антикоммунизм сочетались в партии Родзаевского с пропагандой борьбы против мирового еврейства.¹⁵⁰

Первый съезд русских фашистов, на котором было объявлено о создании русской фашистской партии, открылся 26 мая 1931 года в Харбине. Вторжение Японии в Маньчжурию, породившее надежды на освобождение России от власти большевиков с помощью Японии, воодушевляло сторонников К. В. Родзаевского. «Готовить освобождение России, помогая японцам, – такова была идея-фикс Константина Родзаевского, который не видел никакого противоречия между патриотизмом и союзом с потенциальными врагами отечества».¹⁵¹

Что заставило архиепископа в 1934 году участвовать в митинге партии и благословить фашистское знамя, что спустя годы припомнили ему следователи во время допросов? Скорее всего, у архиепископа Нестора вызвала сочувствие та составляющая идеологии «Русской фашистской партии», которая взывала к «русскости», к православной вере и борьбе за свержение большевиков. Например, в программе Харбинского отдела партии, опубликованной в № 1 за 1937 год газеты К. Родзаевского «Наш путь», первым пунктом указывалось: «Российские фашисты в эмиграции считают Зарубежную Православную Церковь своей духовной руководительницей, высшей ценностью и живой связью с Россией прошлой и будущей. Все русские люди призываются к активной поддержке представителей Церкви – православного духовенства». Митинговая демагогическая лексика, сильные энергичные фразы внушали надежду на то, что в русской эмиграции есть еще лидеры, способные ставить патриотические цели и вести к ним изверившихся, исстрадавшихся людей.

Фашистская партия декларирует признательность и поддержку Империи Маньчжоу-Го, давшей возможность сохранения своей национальности («русскости»), выказывала готовность защищать ее от врагов. Вождем эмиграции российские фашисты признают атамана Г. М. Семенова, как «законного правопреемника адмирала Колчака, и руководящим центром дальневосточной эмиграции – Бюро по делам Российских эмигрантов, как административный орган, назначенный властями».¹⁵² (В действительности между Родзаевским и Семеновым существовали очень серьезные идеологические разногласия, выражавшиеся в том, что Семенов не принимал фашистскую доктрину Родзаевского, а Родзаевский считал атамана «политическим анахронизмом».¹⁵³)

Сын самого близкого помощника архиепископа Нестора, воспитанника Дома Милосердия, Кирилла Караулова, крестник Владыки Александр Кириллович Караулов пишет: «Взаимоотношение владыки Нестора с фашистами очень сложное. Вначале это движение привлекало его, как альтернатива безбожному большевизму, – это видно из отдельных реплик в его книгах «Египет, Рим, Бари» и «Очерки Дальнего Востока». Родзаевский (лидер РФП) поначалу выступал с чисто патриотических православных позиций и пользовался поддержкой всех православных архиереев Харбина и лидеров эмиграции... Родзаевский пользовался неограниченным доверием японцев. Поступить на службу в государственное учреждение Маньджудиго,¹⁵⁴ и прежде всего в КЧЖД (основную кормилицу края), было невозможно без членства в РФП. Этим, прежде всего, и объясняется формально массовое членство в РФП в Маньчжурии (так же как в те времена, когда дорога была советской, все служащие были формально советскими гражданами). Да и ссориться с ним было опасно – можно было «загреметь» в японскую жандармерию. С этим приходилось считаться. Даже Владыке. Ксенофобия Родзаевского не устроила даже японцев, поэтому они в начале 40-х распустили РФП, хотя Родзаевский продолжал им служить, работая в БРЭМ.

Владыка Нестор был всегда чужд ксенофобии. Прожив всю жизнь в среде инородцев, он был известен веротерпимостью и уважением к национальным традициям народов, среди которых жил. Среди жертвователей «Дома Милосердия» и других начинаний Владыки было много евреев, караимов и лиц других национальностей, с которыми у Владыки были прекрасные отношения [.. .]».¹⁵⁵

Партия Родзаевского перестала существовать в 1943 году. 1 июля 1943 года харбинская военная миссия объявила о ликвидации его отделений в Маньчжоу-Го, Японии и Китае».¹⁵⁶ Были закрыты газеты «Наш путь» и «Нация». Владыка Нестор писал впоследствии, что в августе 1945 года перед вступлением в Харбин Красной армии К. В. Родзаевский искал его, чтобы, по предписанию японских властей, убить. Не обнаружив Владыку в Доме Милосердия, Родзаевский сказал: «Жаль, что мы с ним не рассчитались».¹⁵⁷

В 1934 году Владыка общается с деятелем совершенно другого образа мыслей. В мае того года в Харбин приезжает Николай Константинович Рерих со своим сыном Юрием. Н. К. Рерих был встречен в Харбине с восторгом. Он выступил в Христианском союзе молодых людей, на Юридическом факультете, в приюте-училище «Русский Дом» и других организациях. Харбинские архиереи также тепло приняли Николая Константиновича. Дореволюционная известность Н. К. Рериха как прекрасного художника, поддержка митрополитов Антония, Евлогия и Платона, короля Югославии Александра были наилучшей рекомендацией. А. К. Караулов пишет: «По воспоминаниям моего отца, Николай Константинович неоднократно бывал в Доме Милосердия, сделал ряд подарков, в том числе и свои работы (их судьба мне неизвестна)... Видимо, после этих посещений и возникла у Владыки Нестора мысль создать музей-хранилище, причем его первыми экспонатами должны были стать дары Н. К. Рериха. Владыка Нестор пишет благодарственное письмо.¹⁵⁸

Приезд Н. К. Рериха совпал с празднованием дня русской культуры, это дало ему возможность часто выступать с докладами на торжественных заседаниях. Его приезд широко освещается в прессе. Николай Константинович поздравляет архиепископа Мелетия с учреждением Университета Святого Владимира, посещает Дом Милосердия и оказывает ему большую помощь.¹⁵⁹ Главным его деянием в Харбине было создание «Комитета пакта и Знамени Мира Рериха в Харбине». В качестве почетного председателя возглавляет комитет архиепископ Нестор.¹⁶⁰

В проповеди Н. К. Рериха архиепископа Нестора привлекала идея единения, примирения, в чем так нуждалась эмиграция. В книге «Священный дозор» (Харбин, 1936) Н. К. Рерих писал в связи с Домом Милосердия: «И не только печется духовный хозяин о детях и престарелых и о всех нуждающихся. Его глубокая мысль живет среди великих миротворческих задач, всюду объединяя, заживляя и внося радость... Будем радоваться каждому объединению. Будем радоваться каждому преоборению мелких разделений и разложений».¹⁶¹

Однако вскоре в эмигрантской дальневосточной прессе развернулась кампания против Н. К. Рериха. В 20-х числах ноября 1934 года ряд эмигрантских газет: «Харбинское время», «Возрождение Азии», «Наш путь» и другие выступили с нападками на Н. К. Рериха за идею создания «масонского государства»¹⁶² на территории Сибири.

Сотрудничество с Рерихом вызвало обвинения епископа Нестора в принадлежности к масонству. Е. И. Рерих писала в одном из писем (8 сентября 1934 года): «Н. К. основал в Харбине Комитет по Пакту и объединил несколько лиц, которые могут поднять образовательный уровень эмигрантской молодежи. Уровень этот очень снизился. Очень подружился Н. К. с епископом Нестором, человеком большого ума. Между прочим, врагов у епископа Нестора много, и тут они пускают против него обвинение в масонстве!!! Но все же он пользуется большим уважением, и, конечно, все выпады врагов создают ему ореол значительности и мученичества».¹⁶³ Владыка Нестор, по-видимому под влиянием «разоблачительных» материалов в харбинской прессе, постепенно отходит от сотрудничества с Рерихами, вызывая у них чувства непонимания и обиды. Проект часовни в память Венценосных Мучеников, который по договоренности с Владыкой Нестором, был заказан Н. К. Рериху, сделал архитектор М. М. Осколков.

В феврале 1937 г. в Харбине была проведена неделя протеста против организации Союзом воинствующих безбожников во главе с Е. Ярославским (Губельманом) в СССР конгресса безбожников всего мира. Во всех храмах Харбина и на линии железной дороги проходили богослужения и «общерелигиозные» собрания, на улицах была организована демонстрация. Все конфессии выступали широким фронтом: на всерелигиозном собрании участвовали представители православного духовенства, католичества, старообрядчества, магометанства, буддизма. Архиепископ Нестор отозвался на эти события статьей «Настало время борьбы с отцом лжи», где призывал к единению всех верующих в Бога людей для борьбы с безбожием.¹⁶⁴ (Небезопасность такого объединения всех религий даже против общего противника выявится позже, в конфликте русских архиереев с японскими властями по поводу поклонения богине Аматерасу.)

В газете «Наш путь» в юбилейном пушкинском номере архиепископ Нестор публикует очерки «Пушкин и современность», «Памяти Патриарха-Мученика» и др. Их объединяет стремление поднять русский дух, помочь русским людям ощутить себя детьми великой нации, воспринять пример героических предков «Смутного времени», Патриарха Гермогена.

Еще не исследованной страницей является общение архиепископа Нестора с атаманом Г. М. Семеновым. Знаменитый походный атаман казачьих войск Урала, Сибири и Востока Азии Г. М. Семенов в 1920 году под натиском красных сил с группой казаков отступил из Забайкалья в Маньчжурию. Атаман и Владыка Нестор познакомились в 1930 году, на панихиде по погибшим русским воинам в Русско-японскую войну. Г. М. Семенов был «главой русской эмиграции в Маньчжурии», хотя никакого официального положения в эмигрантских организациях он не занимал. Приезжая для совершения богослужения в Богородско-Казанский Табынский женский монастырь, расположенный неподалеку от места проживания Г. М. Семенова, архиепископ Нестор встречался с атаманом. Именно он 29 марта 1938 года ходатайствовал перед Священным Синодом РПЦЗ о награждении архиепископа Нестора саном митрополита. Однако ходатайство не было удовлетворено.

17 июня 1937 года Владыка получает поручение от митрополита Анастасия возглавить Русскую Православную Духовную миссию в Малабаре – одной из областей на юге Индии. Малабарская Церковь, или, как ее называли официально – Православная Сирийская Церковь Востока, была основана апостолом Фомой. С древних времен входила в состав Антиохийского Патриархата, в III веке Церковь святого Фомы вошла в юрисдикцию Восточного Католикосата с центром в Селевкии на Тигре. В IV веке на Малабарское побережье прибыла большая группа эмигрантов-христиан из Сирии со своим епископом. Сирийские христиане оказали большое влияние на церковную жизнь Южной Индии – богослужения стали совершаться на сирийском языке. Церковь в дальнейшем испытала влияние сиро-яковитских монофизитских общин. С XVI века часть индийских христиан подпала под власть Римского Престола. Во времена английского колониального господства некоторые христиане отошли к англиканской церкви.

Сирийские христиане совершали Божественную литургию святого апостола Иакова, первого Иерусалимского епископа.¹⁶⁵ В 1933 году митрополит Евлогий (Георгиевский) послал в Индию русского иеромонаха Андроника (Елпидинского) с целью изучения путей сближения христиан Сирийской Церкви Индии с Русской Православной Церковью. Члены Малабарской Церкви (шестьсот тысяч) во главе с своим Патриархом, митрополитами и всем епископатом в 1935 году обратились к Священному Синоду Русской Православной Церкви за границей с просьбой о присоединении их к Православию. 10 февраля 1936 года состоялась поездка епископа Димитрия Хайларского к сирийским христианам Индии¹⁶⁶ для проведения богословского собеседования, в результате которого было составлено первое совместное исповедание веры.¹⁶⁷

После поездки епископа Димитрия к сирийским христианам в Малабар его миссионерское дело продолжил архиепископ Нестор. 19 июля 1937 года на заседании Синода была заслушана телеграмма Преосвященного Нестора о его согласии поехать в Индию. На том же заседании было вынесено постановление № 450, в котором Преосвященному архиепископу Нестору поручалось «поехать в Малабар для организации там Православной духовной миссии». Ему были предоставлены полномочия обращаться к ревнителям за пожертвованиями на устройство Миссии в Малабаре.¹⁶⁸

В конце 1937 года архиепископ Нестор покидает Харбин. Владыка вначале отправляется в Лондон с целью получить визу для поездки в Индию с рекомендательным письмом митрополита Досифея Загребского к архиепископу Кентерберийскому. Глава англиканской церкви благослоклонно принял архиерея из Харбина и исходайствовал визу.¹⁶⁹ В Лондоне Владыка встречался с сестрой Императора Николая II – Великой княгиней Ксенией Александровной, которая и стала покровительницей Братства святого апостола Фомы, созданного (по образцу Камчатского братства) для развития проповеди православия в Индии.

В Англии Преосвященного Нестора посетил князь Ф. Ф. Юсупов, участник убийства Григория Распутина. Владыка вспоминал: «...Его сильно угнетала мысль о том, что он является убийцей Распутина. Он искал утешения у многих духовных лиц, но, как мне говорил, не мог успокоить свою совесть. Когда он от Ксении Александровны узнал о моем пребывании в Лондоне, решил повидаться и поговорить по этому вопросу со мной....» «Князю Юсупову я сказал, – продолжал Владыка, – что поскольку Григорий Распутин приносил большой вред России и Православной Церкви, то его убийство церковью расценивается как убийство врага на войне. Этим моим ответом Юсупов был удовлетворен».¹⁷⁰

В Лондоне Владыка продолжает попытки преодолеть церковный раскол. Дипломат и общественный деятель Е. В. Саблин, который много занимался вопросами российских беженцев в Великобритании, писал 24 апреля 1938 года В. А. Маклакову: «Среди посетителей, с позволения сказать высокопоставленных, тут объявился архиепископ Нестор из Маньчжурии. Едет он в Малабар в Индию, где, оказывается, имеются какие-то православные индусы и где Белградский наш собор епископов решил устроить некую епархию. Архиепископ сей, к сожалению, приездом своим разбередил рану церковного разделения. Не будучи вполне «куран»¹⁷¹ наших церковных распрь, он выразил намерение – похвальное – служить заутреню и обедню с двумя приходами.¹⁷² Но соборный приход, так называемые антоньевцы, воспротивились. Нестор снесся с Серафимом¹⁷³ в Париже, и оттуда пришло распоряжение ни в коем случае не объединяться с авлогиянами [так в тексте]¹⁷⁴ Все это вызвало большое огорчение среди паствы, и старая рана вскрылась».¹⁷⁵

В Англии архиепископ Нестор пережил тяжелое потрясение, связанное с обвинением в принадлежности к ордену розенкрейцеров. Оно прозвучало в печати со стороны некоего г. Моллера. Возможно, что эти нападки были спровоцированы общением с Н. К. Рерихом. Возмущенный до глубины души, Владыка отлучил от церкви клеветников. Священный Синод РПЦЗ указом от 9/22 июля 1938 года наложил прещения за «распространение про архиепископа Нестора клеветнических сведений...»¹⁷⁶

Из Лондона Владыка отправился в Париж, где состоялась его встреча с митрополитом Евлогием. О ней известно лишь то, что снова и снова архиепископ Нестор стремится примирить митрополитов Евлогия и Антония.¹⁷⁷ По приглашению епископа Сергия Пражского архиепископ Нестор посетил Прагу, оттуда отправился в Болгарию, где был в течение недели гостем митрополита Стефана Софийского. Он вспоминал: «С митрополитом Стефаном я вел беседу об объединении всеславянской православной церкви в противовес объединенной католической церкви... Эту мою идею митрополит Стефан встретил сочувственно и одобрительно».¹⁷⁸ Болгарский Синод преподнес Владыке Нестору 20000 тысяч левов для осуществления миссии в Индии. Солидную сумму пожертвовала и Сербская Церковь.

Затем Владыка возвращается в Югославию для участия в Соборе Русской Православной Церкви за границей, который продолжался с 14 по 24 августа 1938 года и был посвящен 950-летию Крещения Руси. На Соборе архиепископ Нестор сделал доклад о Братстве Святой Руси имени святого Владимира. Вся боль за страждущую Родину и Церковь проявились в этом докладе. «Русский народ на Руси, – говорит Владыка, – задушен и ушел в себя, в тайники своего многострадального сердца. Он молчит 20 лет, а мир издевается над ним и, умывая руки, так повторяет в адрес России: «Иных спасала себя ли не можешь спасти».¹⁷⁹ Владыка упрекает эмиграцию за то, что она, будучи не силах помочь России, даже и не готовится к делу спасения Родины. Изгнанники духовно разобщены, раздроблены на сотни организаций, созданных на разных основаниях. Между тем, считает архипастырь, только Церковь может объединить русских людей, и в этом апостольский долг духовенства.¹⁸⁰ Владыка предвидит, что России, освобожденной от большевиков, потребуется трудная дорога по возвращению к Церкви. Архиепископ Нестор предлагает Собору составленный им Устав Братства. Помимо прочих пунктов, Устав предписывает своим членам совместную молитву по воскресеньям о спасении России. «Мы хотим, чтобы наш идеал опирался не только на землю, но и на небо, чтобы Россия, возвращаясь на свои исконные исторические пути, получая снова свои многоразличные богатства, оказалась в полной мере обладательницей не только материальных своих владений, не только национального и политического достояния наших предков, но и всего духовного их сокровища. Этот наш идеал мы формулируем как идеал Святой Христовой Руси».¹⁸¹

После окончания соборных заседаний Владыка отправляется в Индию. Проездом, на Цейлоне, Владыка заболел воспалением почек и вынужден был лечь в местную больницу. Когда он находился в больнице, к нему на прием попросился ксендз Иосиф Альварец, португалец по происхождению, который назвал себя «независимым католиком». Он пришел с необычайной просьбой – принять в дар его костел со всей усадьбой и рощами, постройками и т. д. Причиной было то, что прибывшие из Рима на Цейлон иезуиты стали изгонять португальцев-ксендзов, стремясь отнять у них приходы. Последние объявили себя «независимыми католиками» от Ватикана и от папы. После этого были убиты епископ португалец и все ксендзы, кроме Альвареца, который слезно молил от имени прихожан и от себя принять костел и усадьбу безвозмездно, чтобы не оставлять их иезуитам. Передача была оформлена официально. В день летописца Нестора и мученика Нестора Солунского архиепископ Нестор освятил храм, отслужил в нем первую литургию.

Находясь в Индии, архиепископ Нестор изучил церковно-догматические установления малабарских христиан. Изучение их веры привело архиепископа Нестора к убеждению, что ересь Ария изжилась христианами Малабара окончательно.¹⁸² Он привез им установления и каионические правила Вселенских Соборов для ознакомления, так как представители их иерархии не участвовали в последних четырех Вселенских Соборах.

После совещаний архиепископа Нестора с представителями малабарских христиан было согласовано воссоединение с русской церковью, но официальный акт был намечен на 1939 год, чтобы подготовить хиротонию во епископа для индусской Православной Церкви архимандрита Андроника. Уехав в Харбин, архиепископ Нестор оставил настоятелем архимандрита Нафанаила. В отсутствие архиепископа Нестора иезуиты стали причинять неприятности о. Альварецу и о. Нафанаилу. Против архиепископа Нестора, как незаконного захватчика ватиканского имущества, возбудили судебное дело. Однако суд признал законным хозяином архиепископа Нестора. Начавшаяся война Японии с Англией и Америкой преградили сообщение с Цейлоном.

18 декабря 1938 года Владыка вернулся в Харбин. Он отсутствовал 13 месяцев.¹⁸³ Встречали его с радостью, особенно в Доме Милосердия, где сразу же он отслужил молебен в часовне-памятнике, а затем в храме. В 1936 году в нем находились уже тридцать семь инвалидов и престарелых и восемьдесят четыре ребенка.¹⁸⁴

С конца 1930-х годов положение русских в государстве Маньчжоу-Го становилось все более тяжелым. Усиливался контроль над всеми сторонами жизни эмигрантов.

Когда японцы поняли, что русское население в своей основной массе не склонно воевать с соотечественниками, их поведение резко изменилось. Началось вмешательство во все стороны жизни, в частности в церковные дела.

Церковно-общественные организации подчинялись всем распоряжениям БРЭМ. Посвящение в духовный сан, перемещение или назначение духовных лиц, хозяйственная сторона жизни церквей осуществлялись только с предварительного разрешения этой организации. Затрагивалась и богослужебная жизнь. Организовывались молебны в честь государственных праздников Японии и марионеточного государства Маньчжоу-Го.¹⁸⁵

Руководители БРЭМ постоянно ездили с докладами в военную миссию, начальником которой в Харбине был генерал Янагита (до 1942 года), а после него генерал Дои. Руководители БРЭМ всячески привлекали духовенство для проведения антисоветской пропаганды. Предписывалось проведение радиобесед с участием всех священнослужителей и лекторов богословского факультета. Конспекты бесед представлялись для просмотра в военную миссию. На пресс-конференциях в японской военной миссии должны были участвовать редакторы всех эмигрантских газет. Бюро издало приказ о регистрации всех служащих и призреваемых Дома Милосердия, заставило заполнить соответствующие анкеты.

Положение обязывало архиереев поддерживать хорошие отношения с начальником японской военной миссии генералом Янагитой. К 25-летнему юбилею архиепископа Нестора Янагита удостоил архиерея ценными подарками – двумя своими портретами (в дальнейшем это также было учтено следствием, инкриминировавшим Владыке связь с японской разведкой).

Однако отношение эмигрантов к оккупационным властям внутренне кардинально меняется. Подобную эволюцию претерпели и взгляды архиепископа Нестора. Протоиерей Иннокентий Петелин писал: «Японской администрацией края парализована вся хозяйственная жизнь эмиграции, исковерканы и больше чем наполовину уничтожены русские школы, и, наконец, своим нелепым вмешательством в церковные дела она создала чрезвычайно тягостное положение в церковном управлении и приходской жизни».¹⁸⁶

Японцы стремились вовлечь русскую молодежь в отряды военной подготовки для борьбы с СССР. Если в Шанхае не была разрешена мобилизация русской молодежи, то в Маньчжоу-Го формировались отряды, где проходили военное обучение русские молодые люди.

К началу 1938 года с этой целью была образована воинская часть, получившая название «бригада Асано», по фамилии ее японского советника полковника Асано Такаси.¹⁸⁷ Бригада была расквартирована в деревушке на реке Сунгари в ста километрах вверх от Харбина и получила у русских название Сунгари II. Бойцы бригады получали весьма опасные задания, пробираясь на советскую территорию и изучая расположения войск. Если они попадались, их обычно расстреливали, как предателей.

Мобилизация была насильственной, многие молодые харбинцы пользовались любой зацепкой, чтобы уклониться от призыва. По мере сил Владыка Нестор старался помочь им. Как свидетельствует Е. Б. Пешкова, «Владыка умел договориться с Японской военной миссией о том, чтобы не брали на военную службу в отряд Асано русских молодых людей, на попечении которых были престарелые родители или дети».¹⁸⁸

Молодые люди, служившие в «Асано», особенно нуждались в духовном попечении. Поэтому православное духовенство участвовало в богослужениях в этом лагере, архиепископ Нестор в 1939 году освятил церковь отряда Асано.¹⁸⁹ Служа в отрядах Асано, молодые люди продолжали оставаться русскими патриотами.

Японцы (не без оснований) не доверяли русским, служившим в этих отрядах. В качестве одного из многих примеров можно привести расстрел японцами русского отряда в Трехречье, возглавлявшегося казачьим полковником И. А. Пешковым, после объявления войны Японии Советским Союзом.¹⁹⁰

Но самые тяжелые испытания для православных харбинцев, особенно духовенства, возникли в связи с поклонением языческой богине Аматерасу, прародительницей императора Пу-И, который считался особой божественного происхождения. В общественных церемониях, которые время от времени устраивались в Маньчжоу-Го, должны были принимать участие все жители Империи. Первоначально участие в церемониях ограничивалось поклонами в сторону резиденций императоров Маньчжурии и Японии, а также поклонов государственным флагам.¹⁹¹ Однако вскоре было опубликовано «Наставление народам маньчжурской империи», в первом пункте которого говорилось: «Народы страны, памятуя, что первоосновой Государства является Божественный Путь, должны с глубочайшим и почтительнейшим уважением относиться к Прародительнице Императорской династии Аматерасу Оомиками и нерушимо блюсти верноподданность Его Величеству Императору».¹⁹²

На церемониях прибавлялся поклон в сторону храма «Кенкоку Синбио». В государственные праздники для совершения поклона служащие и учащиеся должны были направляться к храму «Дзиндзя», посвященному героям, которые, согласно японской традиции, возводились в разряд богов национального пантеона. Статуи богини Аматерасу предполагалось разместить в православных храмах Маньчжурии.¹⁹³

Многие представители эмиграции участвовали в поклонениях и даже в принесении ритуальных жертвоприношений. Однако духовенство Харбинской епархии считало, что участие в государственных церемониях носит религиозный характер, и поэтому участие в них для христиан недопустимо. Священники, не желавшие принимать участие в идолопоклонстве, были убиты (священники Александр Жуч и Феодор Боголюбов, иеромонах Павел), некоторые были изгнаны из Маньчжурии.¹⁹⁴

Архиепископ Нестор первым из архиереев Харбинской епархии выступил против какого бы то ни было участия православных в языческих ритуалах. Детей приюта при Доме Милосердия он никогда не пускал на японские праздники. Владыка обратился к митрополиту Мелетию с просьбой об ограждении православных граждан, а также учащихся от участия в подобных церемониях. В этой ситуации архиереи Харбинской епархии приняли решение о распространении среди верующих «Архипастырского послания православному духовенству и мирянам Харбинской епархии», гласившего о недопустимости поклонения иноверным божествам. 12 февраля 1944 года оно было подписано тремя харбинскими архиереями. Архиепископ Нестор не сразу подписал воззвание из-за некоторых частных расхождений с другими архиреями. 21 декабря 1944 года Владыка Нестор принял участие в епископском совещании, где согласился подписать текст Архипастырского послания харбинских иерархов.

В эти годы архиепископ Нестор много выступает, постоянно служит, активно участвует в общественной жизни Харбина. Член-корр. РАМН В. И. Иванов, тогда учащийся семинарии, иподиакон Владыки, вспоминал: «Мне довелось знать Владыку Нестора в 40-е годы, будучи учеником подготовительных классов Харбинской духовной семинарии, я был прислужником в его кафедральном соборе «Всех скорбящих Радосте». После освоения обязанностей во время богослужения я был посошником Владыки, а позже – вторым иподиаконом с дикирием, кроме того часто брался за службу псаломщика – читал псалмы, часы, а в пасхальную ночь – Деяния Святых Апостолов. Мне вспоминается Владыка Нестор как высоко эрудированный богослов, философ, одаренный сердцевед – психолог, артистичный оратор и более всего – доброжелательный человек. Прибыв в Харбин в качестве архиепископа Камчатского и Петропавловского, Владыка Нестор считал себя таковым все годы эмиграции и в период советско-китайского управления КВЖД (Китайско-Восточная железная дорога), и в годы японской оккупации Маньчжурии, и в период занятия Харбина Красной Армией, и в период китайской коммунистической власти. Все годы до 48-го, когда он неожиданно исчез (как выяснилось позже, был арестован и вывезен в СССР), архиепископ (митрополит) Нестор считал основанный им храм «Всех скорбящих Радосте» с сиротским приютом – Домом Милосердия, иконописной мастерской, свечным заводиком и небольшой обителью с полудюжиной насельников – подворьем Камчатской епархии. По-видимому в связи с этим, он не входил под юрисдикцию Харбинского митрополита, пока сам не был назначен на эту кафедру Московским Патриархом.

Помнится проникновенная с налетом артистизма манера богослужений Владыки, а особенно его проповеди, которыми он будил сострадание к неимущим и страждущим у прихожан. Хотя в Харбине было более двух десятков русских православных храмов, церковь «Всех скорбящих» была всегда переполнена, а призывы Владыки к доброхотным подаяниям обычно в пользу сиротского Дома Милосердия открывали сердца, кошельки, а то и побуждали женщин посостоятельнее расставаться с драгоценностями. Полностью финансируя «Дом Милосердия», Владыка много жертвовал и на нужды других людей и учреждений благотворительного направления. При этом сам он жил без роскоши в 3–4 комнатах с большой приемной, а двери его архиерейских покоев были открыты для всех без различия звания и состояния.

За несколько лет мне ни разу не довелось наблюдать гнева или раздражения Владыки, хотя он был тверд и настойчив в делах».¹⁹⁵

В 1941 году отмечался 25-летний юбилей архипастырского служения Владыки. В газете «Харбинское время» печатались выступления Владыки и близких ему лиц, он опубликовал свои краткие воспоминания. Духовный отец Владыки архиепископ Гермоген (Максимов), пребывающий в Югославии, сообщил через митрополита Мелетия о предоставлении архиепископу Нестору бриллиантового креста на клобук.

Архиепископ Нестор писал: «...хочется видеть еще поскорее возрождающуюся родную Россию и послужить Ей хотя бы последним слугой на земле».¹⁹⁶ Однако в речах и статьях митрополита Нестора в этот период Россия предстает страной, в которой нет места людям, покинувшим ее пределы, страной, которой управляют враги России и Церкви. Но уже в 1943 году он посылает через Харбинское генконсульство лично ему принадлежавшие золотые кресты и золотую панагию в фонд сражавшейся против фашизма Советской Армии.

Очевидно, что в душе Владыки произошел переворот. Подобное испытали многие эмигранты. Мучительно долго тянулось ожидание падения большевистского режима.

«После нападения Германии на Советский Союз для многих харбинцев стало ясно, что речь идет не просто о перспективах падения ненавистного многим советского режима, а о вероятности полного уничтожения Страны и Народа. Это пробудило у большинства русской диаспоры в Маньчжурии патриотические настроения.

Харбинцы старшего поколения рассказывали, как в эти годы многие бывшие царские генералы и офицеры, участники Белого движения, собираясь на квартирах друг у друга, обменивались информацией о положении на фронтах и с сочувствием (в первые годы войны), а затем с восхищением (в последующие годы) анализировали операции Красной армии.

Постепенно под различными предлогами стали отходить от сотрудничества с японцами лидеры эмиграции и, в том числе, самый непримиримый враг советской власти атаман Г. М. Семенов.

Японцы ответили на патриотические настроения харбинцев ужесточением террора. По малейшему поводу русских эмигрантов арестовывала японская жандармерия, и почти никто из них после этого не возвращался. Некоторые попадали в страшный лагерь, где на людях испытывалось бактериологическое оружие. Такой мученической смертью погиб и один из иподиаконов Владыки Нестора Павел Тростянский, сын бывшего настоятеля Скорбященского храма «Дома Милосердия» о. Иоанна.

Несмотря на репрессии, патриотические чувства большинства харбинцев не ослабевали».¹⁹⁷

В 1943 году в войне произошел перелом. Победа над Гитлером породила новые размышления? А погибла ли Россия? Не рано ли ее отпели и похоронили? Не приняло ли ее существование новые исторические формы? Советская Россия победила сильнейшую европейскую страну, перед которой не устояли другие державы. Советская Россия создала мощную экономику. В Советской России нет эксплуатации человека человеком (да, и такое можно было встретить в эмигрантской прессе!). Так что же – стыдиться такой Родины? Выходцы из Шанхая, русские эмигранты рассказывают в своих воспоминаниях: «В конце войны, особенно когда Красная армия освободила советскую территорию и вела бои на территории Европы, – многие эмигранты, охваченные патриотизмом и сочувствием к русскому народу, захотели взять себе советское гражданство.

Много таких людей появилось после Указа Сталина о политической амнистии тем, кто был противником советской власти во время гражданской войны. После этого Указа множество людей стали в очередь на получение советского паспорта в Генконсульстве СССР. Очередь была такой огромной, что даже на мосту через реку Сучжоу стояли люди. Все хотели заполнить анкеты с просьбой о советском подданстве. Даже архиепископ Виктор (глава Русской Церкви в Китае) и некоторые генералы, охваченные патриотическим порывом и надеждой, – поехали в СССР. Их путь был прямым – сразу в лагерь, а кто-то и до лагеря не доехал...

Примерно через год после заполнения анкеты (проверка длилась около года) в совконсульство вызывали и вручали паспорта. Патриотизм двигал людьми... Хотя были люди, которые предупреждали: не верьте пропаганде, вам там жить не дадут! Подумайте о своих детях, стариках...

Хотя вся молодежь как один была за Россию! Мы ведь выросли в Шанхае, знали об ужасах гражданской войны только по рассказам родителей... А Родину свою любили, потому что верили: народ ни при чем, ведь во время войны больше всех народ и страдал! Японцы знали, что русские эмигранты больше всех сочувствуют СССР. Они запрещали нам читать газеты, слушать радио... Кстати, все радиоприемники были сначала зарегистрированы, затем – конфискованы».¹⁹⁸

Были поколеблены и антисоветские убеждения автора «Расстрела Московского Кремля». Его глубокие патриотические чувства, накопившаяся горечь изгнанника, усталость от непонимания со стороны собратьев-архиереев, тягостные, вынужденные отношения с японскими властями создали благоприятную почву для усвоения нового видения России, побеждавшей немецкие армии, изменившей отношение к религии. У эмигрантов рождались мысли о неизменяемости национальной сущности Родины, ее внутренней целостности, независимой от политического строя.

Некоторые иследователи пишут о советской пропаганде в Харбине, об иллюзиях относительно перерождения советской системы, о вере в невозможность репрессий относительно репатриантов. Несомненно, было и это. Но правда о репрессиях все же просачивалась, и люди часто узнавали о печальной участи своих родственников, арестованных в СССР.

Не наивность, не дезинформированность и не желание найти свое достойное место в церковной организации двигали архиепископом Нестором, а то, о чем много писал любимый им Достоевский, – согласие принять страдание, если так суждено Богом, и благословить на это свою паству. Соучастие в мученичестве и исповедничестве – тоже образ покаяния русского народа. И многие эмигранты, кто сознавая, кто нет, – влеклись в Россию на «вольную страсть»...

По свидетельству А. К. Караулова и В. В. Коростелева, после получения известия об избрании в 1943 году Патриарха Сергия, у Владыки «установился контакт с Патриархией через генеральное консульство СССР в Харбине. Первоначально связь осуществлялась через известного харбинского врача Н. Н. Бухалова. Николай Николаевич был «старым советским» (так харбинцы называли немногочисленную группу людей, которые не отказались от советского гражданства в годы японской оккупации) и мог свободно, не вызывая подозрений у японцев, посещать консульство». Позже, когда установилась переписка с Патриархией, обмен документами происходил на квартире К. Караулова.¹⁹⁹

В мае 1945 года, поздравляя Патриарха Алексия с избранием и посылая ему панагию в подарок, архиепископ Нестор писал: «Слышали мы, что в Вашем лице избран и поставлен на Свещницу нашей Матери Российской Церкви Святейший Патриарх Московский, Всея Руси и Всеславянский. [...] Я не могу открыто даже приветствовать Вас, ибо тем самым я подвергаю не только себя, но и свою паству большой опасности со стороны бдительных и суровых японцев, всячески изолирующих нас от Советской России.... Прошу принять мое недостоинство в Ваши объятия Отчий и все мои немощи покрыть Вашей любовью...»²⁰⁰

Положение Церкви в Китае осложнялось тем, что полностью прекратились сношения с Заграничным Синодом. Никто не знал, где находился митрополит Анастасий и иерархи, жившие в Югославии. В июне 1945 года Владыка Нестор первым из харбинских архиереев, с благословения Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия, стал поминать его за богослужением.²⁰¹ «По воспоминаниям одного из участников этих событий К. А. Караулова, время осуществления этого шага выбиралось достаточно долго и согласовывалось с Патриархией. Опасались, что преждевременные действия могут вызвать неоправданные японские репрессии по отношению к духовенству и мирянам. О дате, времени и месте события заранее знал очень ограниченный круг людей – архиереи: Нестор, Мелетий, Димитрий и Ювеналий, управляющий Домом Милосердия К. А. Караулов, а также протодиакон о. Николай Лобас, первым провозгласивший «Многолетие» Патриарху».²⁰²

В июле 1945 года архиепископ Нестор обратился с письмом к митрополиту Мелетию, в котором писал о разрыве с Карловацким Синодом и необходимости воссоединения с Московской Патриархией. Архиепископ Нестор пишет далее о том, что ему известно из прессы, что многие иерархи за границей вошли в общение с Российской Церковью, о братском общении Русской и Сербской Церквей. Он верит, что после окончания войны Российская Церковь стала торжествующей и великой, «да еще воссияла в мученическом ореоле после тяжких и долгих страданий».²⁰³

Много было причин оставить прежнее недоверие и «потянуться к Москве». Но не будем упрощать сложнейшую проблему выбора, которая стояла перед эмигрантами. Недаром столь неоднозначной была позиция Владыки Иоанна (Максимовича), вначале принявшего решение о воссоединении, но затем, по получении известия о работе Архиерейского Синода, не благословившего свою паству воссоединяться с Патриархией. 31 июля 1945 года он в письме архиепископу Виктору (Святину) изложил свои соображения относительно канонического положения дальневосточных епархий. Он считал, что пекинским архиереям надлежит последовать примеру харбинских архипастырей, поскольку долго не было известий о Заграничном Синоде, а канонические основания для существования совершенно независимой, автокефальной епархии отсутствовали. Владыка Иоанн считал необходимым поминовение имени Патриарха, а затем Председателя Заграничного Синода митрополита Анастасия. Однако епископ Иоанн указывал, что на такие шаги можно пойти в связи с тем, что «в данное время нам не поставлены условия идеологического порядка».²⁰⁴

Епископ Иоанн и архиепископ Виктор были уведомлены Патриархом Алексием о принятии их в общение с Русской Православной Церковью. Известие о том, что митрополит Анастасий и Заграничный Синод продолжают свою деятельность и требование советских властей принять советское гражданство заставили епископа Иоанна переменить свое решение.

О причинах, приведших к решению харбинских иерархов присоединиться к Московской Патриархии, свидетельствует письмо архиепископа Димитрия Хайларского, написанное главе Зарубежного Синода митрополиту Анастасию (Грибановскому) через два месяца после возвращения в СССР. Письмо попало – не могло и быть иначе – не к митрополиту Анастасию, а в Совет по делам Русской Православной Церкви при Совмине СССР. Архиепископ Димитрий писал: «В июне 45-го года мы, четыре харбинских иерарха, находясь еще под нелегкой и отнюдь не мягкой рукой японской власти, телеграфом просили Патриарха Алексия принять нас под свою святительскую руку (покойный митрополит Мелетий, архиепископ Нестор, я и второй харбинский викарий епископ Ювеналий) и с тех пор стали церковно поминать его. В октябре приехали посланные от Патриарха тогда епископ Елевферий и священник Григорий Разумовский и совершили положенный чиноприем. Как Вам теперь, наверно, известно: то было время, когда ни о Вас, ни о других членах Архиерейского Синода Зарубежного, особенно с начала войны, вовсе не было ведомо приблизительно, и потом еще – с год времени».

Далее Владыка Димитрий касается очень важного момента, оказавшего влияние на решение присоединившихся иерархов: «Можно сказать, что больше всего это наше присоединение вызвано было тем, что с конца 1944 года к нам стали поступать по почте – на имя митрополита Мелетия №№ Журнала Московской Патриархии, из которых мы, месяц за месяцем, стали читать об условиях, на каких принимались патриаршею церковью иерархи и клир из обновленчества. До тех пор мы почти были уверены, что церкви – патриаршая и обновленческая – это как бы разные части в едином основном теле. Когда же книжки журнала одна за другой приносили сообщения о том, что иерархия обновленческая таковой не признается и даже епископы принимаются in statu... то протоиереями, а то и рядовыми монахами, тут наши опасения стали отпадать. А выборы и возведение в сан и самого Патриарха Алексия, можно сказать, окончательно нас успокоили».

Заканчивая письмо, Владыка говорит об «историческом факте явного спасения Родины, родной Матушки России» как промыслительном и о том, что и «и все грехи в прошлом от той партии большевиков, грехи немалые, но отнюдь не на ней одной лежащие», смыты и «до конца очищены кровью сынов той же Советской России...»²⁰⁵

В августе 1945 года советские войска вошли в Харбин в тот момент, когда японцы собирались взорвать город. Вход Советской армии в Харбин был освещен архиепископом Нестором в письме-докладе от 19 августа 1945 года. Конец сомнениям – русский меч спас русских людей от японских самураев и «тевтона» (немцев). Этот документ и последующие полны торжествующей интонации победы, избавления, хвалы. «Где вы, японские самураи, кичившиеся своей дерзостью? Куда девалась Ваша дерзость, с которой вы навязывали свой пресловутый «новый порядок под одной Вашей крышей»,²⁰⁶ – вопрошает Владыка 2 сентября на митинге, посвященном Красной армии.

Ликующие интонации, художественный пафос речи как нельзя более характеризуют патриотический подъем архиерея – потомственного воина, героя первой мировой войны. Однако... горячее «русское спасибо» адресуется и «великому вождю», который «одним твердым авторитетным словом» освободил русских эмигрантов от японского рабства. (Знание последующей судьбы архиепископа Нестора вносит в восприятие этих речей особое трагическое чувство.)

Но не только архиепископ Нестор, но и престарелый митрополит Харбинский и Маньчжурский Мелетий, и архиепископ Хайларский Димитрий, и епископ Цицикарский Ювеналий поздравили «дорогого Иосифа Виссарионовича» и помолились о его здравии на многая лета.²⁰⁷ Об организации этого поздравления позволяют догадываться пометы: «Т. Белышев. Посылаю текст, о котором я говорил с Вами по телефону. А. Вышинский. 17 сентября 1945 года».²⁰⁸ Без подобных текстов, о которых так заботился Андрей Януариевич, по-видимому, не было шансов вернуться на Родину.

В. И. Иванов пишет: «В 1945 году после вступления в Харбин армии маршала Малиновского Владыка Нестор был в числе самых первых принят во вновь открывшемся Генеральном консульстве СССР и получил «совзагранвид».²⁰⁹

Довольно быстро истинное лицо режима стало открываться. Уже был арестован в августе 1945 года прекрасный русский поэт зарубежья Арсений Несмелое. В ноябре 1945 года архиепископ Димитрий пишет Святейшему Патриарху Алексию письма, где, кроме благодарности и свидетельства о любви к Всероссийской Патриаршей Церкви, звучат горькие знаменательные слова: «Но не могу я умолчать о том горе, которое навалилось на тысячи наших эмигрантских семей с широко проведенным розыском виновных в сношениях с японской властью, за эти три с лишним месяца. Реки слез пролиты были в нашем городе – материнских, супружеских, вообще осиротевших кровно-близких, плакавших об этих арестованных, и к тому же нередко в теплое время, – без теплой одежды. Ваше Святейшество, возлюбленный во Христе Владыко, Архипастырь. Пытались мы обратиться с ходатайством куда-либо, доходя до обращения к самому верховному вождю-избавителю России, – но не приняты были здесь наши ходатайства. [...] С восторгом, как родных, принял город Красную армию, город, как будто не сделавший ни единого выстрела, – и вдруг такие репрессивные меры, – скорбит Владыка и просит Святейшего дойти до самого «Иосифа Виссарионовича», чтобы вернуть сиротам отца, женам – мужей и восстановить христианские русские семьи».²¹⁰

Но выбор архиепископа Димитрия тем не менее остался прежним.

Как он писал, для воссоединения Харбино-Маньчжурской епархии в октябре 1945 года Московской Патриархией в Харбин была послана делегация в составе епископа Ростовского и Таганрогского Елевферия (Воронцова) и священника Григория Разумовского. 27 декабря 1945 года на заседании Священного Синода было постановлено: «Считать воссоединенными с Русской Православной Матерью Церковью и находящимися в юрисдикции Святейшего Патриарха Московского АЛЕКСИЯ, с 26-го минувшего октября, архипастырей Харбинской епархии: Митрополита МЕЛЕТИЯ, Архиепископа ДИМИТРИЯ и Епископа ЮВЕНАЛИЯ, а также Архиепископа бывшей Камчатско-Петропавловской епархии НЕСТОРА, Архиепископа Пекинско-Китайского ВИКТОРА и архимандрита Корейской Духовной Миссии ПОЛИКАРПА, с принятием их в сущем сане; в лице названных архипастырей и архимандрита считать принятыми в лоно Матери-Церкви и находящийся на их попечении клир и паству».²¹¹ В Восточной Азии был образован единый церковный Восточно-Азиатский округ, с пребыванием возглавляющего этот округ епископа в г. Дальнем. Епархии Петропавловско-Камчатская, викариатства Хайларское и Цицикарское упразднялись. Управляющим Восточноазиатским округом был назначен архиепископ Нестор. Священный Синод подчеркнул особенную важность восстановления Православной миссии, «усматривая промыслительную любовь Божию в процветании Православия среди язычников Восточной Азии чрез православных эмигрантов».²¹²

2 апреля 1946 года архиепископ Нестор отправил Патриарху Алексию телеграмму (повторную) о вступлении во временное управление Восточно-Азиатским митрополичьим округом. 6 апреля 1946 года после тяжелой и длительной болезни скончался митрополит Мелетий.

21 апреля 1946 года на первый день Пасхи Харбин официально провожал отбывавшие на Родину войска Красной армии. В переполненном кафедральном соборе в сослужении всего харбинского духовенства был отслужен краткий пасхальный молебен, после которого было прочитано обращение архиепископа Нестора к пастве по случаю ухода частей Красной армии и провозглашено многолетие. По окончании молебна на соборной площади состоялся общегородской митинг и парад.

Митрополит Нестор вспоминал: «...после освобождения Харбина от японских захватчиков, мне, проживавшему там, привелось быть представленным маршалу Малиновскому. Этот легендарный герой Великой Отечественной войны, увидев на мне боевые ордена и знаки отличия, заинтересовался, когда и при каких обстоятельствах меня ими наградили, и со вниманием выслушал мой рассказ об этом, а затем подтвердил декрет, сказав:

– Вы имеете право достойно носить все эти боевые ордена».²¹³

20 апреля 1946 года архиепископ Нестор посетил маршала Малиновского, который долго беседовал с Владыкой, пожертвовал ему легковую машину и оказал благотворительную помощь для приютов.

На заседании Священного Синода Русской Православной Церкви 5 июня 1946 года по докладу архиепископа Нестора были приняты постановления:

1) Преобразовать Восточно-Азиатский Митрополичий округ в Восточно-Азиатский Экзархат Московской Патриархии.

2) Определить, что Восточно-Азиатский Экзархат составляют церкви и церковные учреждения на территории Маньчжурии и Кореи. Китайская Духовная Миссия (г. Пекин) и Японская Духовная Миссия состоят в непосредственном ведении Московской Патриархии.

3) В виду кончины митрополита Мелетия, назначить архиепископа Нестора Экзархом Московской Патриархии в Восточной Азии, с возведением его в сан митрополита Харбинского и Маньчжурского.

4) Представленного архиепископом Нестором кандидата в викарии протоиерея Леонида Викторова, по пострижении в монашество, назначить викарием Экзарха с титулом епископа Цицикарского (в виду освобождения Архиепископа Ювеналия от этого викариатства), с тем чтобы наречение и хиротония его во епископа были произведены в г. Харбине...

5) Благословить начинание архиепископа Нестора по устроению в г. Харбине православного храма для японского населения Маньчжурии, с приданием ему миссионерского характера.²¹⁴

Указ был получен только 8 августа 1946 года. 9 августа на литургии в храме Дома Милосердия Владыке Нестору был поднесен белый клобук.²¹⁵

Митрополит Нестор развернул столь ему близкую и любимую миссионерскую деятельность. Он писал Патриарху: «Пекинская духовная миссия практически прекратила свою работу – миссионерскую – в 1917 году, когда прекратилась государственная субсидия на содержание миссии, которая отпускалась в довольно значительных размерах. В течение последних 30 лет вся жизнь и деятельность миссии неуклонно регрессировала, и на сегодня значение и вся деятельная работа Пекинской Епархии как Духовной миссии сведена к полному нулю».²¹⁶ Однако телеграммой Патриарха Алексия митрополит Нестор был уведомлен о том, что «во изменении указа об управлении дальневосточными церквами Русской духовной миссии в Китае во главе с архиепископом Виктором определено состоять в непосредственном подчинении Патриарху Московскому».²¹⁷ Это огорчило Владыку Нестора, которой уже готовил обширную реорганизацию Пекинской миссии. Тем не менее, он создал миссионерский комитет, который занимался открытием школы-приюта и больницы для китайской бедноты и миссионерского православного храма для богослужения и проповеди на китайском языке. В помещении Благовещенского храма Пекинского подворья предполагалось открыть начальную миссионерскую школу и миссионерские курсы китайского языка.

Остро не хватало миссионеров, знающих китайский язык. Православные китайцы не были подготовлены к такого рода деятельности. Во внешней миссии при Экзархате была учреждена Китайская духовная миссия в Фудзядяне (китайская часть Харбина), начальником которой являлся китаец Даниил Хэ.

В связи с отсутствием средств для благотворительной помощи был создан комитет по сбору пожертвований в фонд благотворительности и просветительного отдела Восточно-Азиатского округа Московской Патриархии. Собранные средства позволили оказать помощь приютам Харбина, голодающему населению на линии КЧЖД, где оказались в бедственном положении около 600 человек. В декабре 1947 года в Маньчжурии стояли небывалые морозы. Население страдало от отсутствия топлива и дороговизны. В Харбине было учреждено отделение советского Общества Красного Креста и Полумесяца, посредством которого населению Маньчжурии оказывалась медицинская и благотворительная помощь.

За недолгое время управления Экзархатом Владыка Нестор успел сделать очень много. Были открыты в Харбине Ориентальное отделение на Богословском факультете, лицей имени святого Александра Невского с десятилетней программой средней школы в соответствии с учебными заведениями СССР. Кроме предметов программы советских десятилеток туда входили такие предметы, как богословие, церковнославянский язык, латинский язык, китайский язык, логика, психология, педагогика. В лицей влилась Духовная семинария. При Экзархате функционировали курсы русского языка для китайцев и китайского – для русских. Положено начало женской обители в Трехречье. За 1946 год были заложены основы для дальнейшей деятельности, сулившей богатые духовные плоды. Журнал «Хлеб Небесный» был переименован в «Журнал Восточно-Азиатского Экзархата» и печатался в собственной типографии Экзархата. Заведовал типографией К. А. Караулов. Редактором всех изданий был о. Ростислав Ган. Вышло несколько номеров этого издания. Дом Милосердия стал митрополичьим подворьем.

15 марта 1947 года Владыка отправился с инспекционной целью по западной линии до станции Маньчжурия в район Трехречья. Он совершал богослужения, ревизировал приходы, устраивал филиалы Общества Красного Креста и Полумесяца, организовывал медпункты и больницы. В июне 1947 года митрополит Нестор обратился к представителям командования Советской армии с предложением о постройке в г. Дальнем собора святого Александра Невского в ознаменование побед Советской армии. Для этого церковно-приходскому совету был передан бывший японский храм «Дайрен-Дзиндзя». Совет по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР сообщил об одобрении инициативы со стороны Патриарха Алексия и со своей стороны.²¹⁸

В декабре 1947 года положение православных осложнилось вступлением в Маньчжурию Китайской народно-освободительной армии. Были осквернено Успенское кладбище в Харбине, где были похоронены жертвы боксерского восстания, воины, павшие в Русско-японскую войну 1904–1905 годов, а также погибшие советские воины. Патриарх Алексий пишет митрополиту Нестору о своем обращении в Совет по делам Русской Православной Церкви с просьбой принять меры к прекращению кощунства. «...Всеми мерами и силами сохраните вновь организованный Вами Лицей Св. Александра Невского, а также и Миссионерские учебные и действующие инстанции»,²¹⁹ – пишет Святейший. МИД СССР признало целесообразным существование лицея Александра Невского, при условии если он действительно принадлежит Патриархии.²²⁰ Московская Патриархия передала Экзархату значительную сумму – свыше 9 тыс. американских долларов. Это позволило наладить питание воспитанников, одеть, обуть их, обеспечить Лицей топливом.

Однако нельзя обманываться относительно подлинного отношения советских властей к архиерею-эмигранту, автору «Расстрела Московского Кремля» и антибольшевистских выступлений в печати. Консульство, МИД и Совет по делам РПЦ давно собирали материалы, которые могли скомпрометировать Владыку. Людей из окружения Владыки арестовывали и допрашивали (в частности К. А. Караулова, о чем сообщил его сын). Неодназначным было и отношение к Владыке в среде русских эмигрантов. Нашлись люди, которые возненавидели митрополита Нестора, некий архимандрит написал на него донос, обвиняя его в службе в японской контрразведке.²²¹

Был собран материал, газетные вырезки, брошюры, где было цветными карандашами подчеркнуто все, что могло свидетельствовать против Владыки. На книге «Свете тихий» протоиерея Василия Герасимова некто написал: «Интереснейшая книга... и каких только сотрудников себе Нестор не найдет, – или по себе ищет!?» – ненависть выливалась через край. В подборку компрометирующих материалов, которые внимательно собрал враг Владыки Нестора, были вложены две открытки – фотографии парада русских фашистов, на котором присутствовал и митрополит Нестор. Изображение Владыки Нестора помечено крестиком. На обороте фотографий пометка: «В л[ичное] дело». На основании этих материалов старший инспектор Совета по делам Русской Православной Церкви Ананьев 17 марта 1948 года составляет справку, которая должна была погубить митрополита. После ни чем не подтвержденных обвинений в аморальности следуют факты, свидетельствующие о белогвардейском прошлом Владыки, подобранные неизвестным помощником: общение с Великими князьями в Крыму, пребывание в армии Колчака и пр. Наиболее сильное впечатление должны были произвести следующие строки: «Имеются сведения, что основные богатства, оставшиеся после атамана Семенова, находятся теперь в руках Нестора». Далее следует предупреждение, что «Нестор стремится перебраться в Америку»,²²² чего, конечно, никогда не было в мыслях Владыки.

В конце 1947 года на заседании настоятелей и церковных старост храмов под председательством митрополита Нестора было решено провести инвентаризацию храмов, которая призвана была упорядочить церковную жизнь приходов.²²³ Ананьев 6 апреля 1948 года составляет секретную справку с несколько зловещим содержанием: «Митрополит Нестор издал указ № 677 от 1/XII года об инвентаризации церковного имущества по состоянию на 1/1–48 года. В этом указе согласно пункта 5 Нестор требует подробнее доложить данные о верующих... Такая «комиссия» по существу занимается шпионской работой и собирает нужные ей данные о советской колонии».²²⁴ Уже 8 апреля 1948 года от Заместителя Председателя Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР Белышева Заведующему Первым Дальневосточным отделом МИД Тункину следует секретный циркуляр: «По наведенным в Московской Патриархии справкам, инвентаризация церковного имущества митрополитом Нестором проводится по собственной инициативе, и Московская Патриархия никаких директив по этому поводу не давала... Совет по делам русской православной церкви при Совете Министров СССР считает необходимым немедленно пресечь сбор каких-либо сведений о верующих и просит предложить Нестору... распустить созданные... комиссии, а собранные данные сдать нашему Консульству. Указаний по этому вопросу Патриархия Нестору не может посылать, так как по этому вопросу ей ничего не известно».²²⁵

6 апреля митрополит Нестор пишет Председателю Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР Г. Г. Карпову, поздравляя с праздником 1 Мая и посылая финансовый отчет. На письме резолюция: «Уткину. Ответа не давать». По-видимому, в Москве судьба митрополита Нестора была уже предрешена.

Летом 1948 года Владыка готовился ехать в Москву на празднование 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви. 13 июня в неделю святых отец в Свято-Николаевском кафедральном соборе города Харбина после литургии был отслужен молебен перед отъездом митрополита на Родину.²²⁶ А 14 июня в своей квартире на Батальонной улице он был без предъявления ордера на арест задержан китайцами «по обвинению в связи с японцами в прошлом».²²⁷ Вместе с ним были арестованы юрисконсульт и секретарь епархиального совета Евгений Николаевич Сумароков, священник Василий Герасимов и монахиня Зинаида (Бриди) в Хайларе.

Правительство Китая информировало консульство о том, что задержанному инкриминируются деяния политического характера. Два дня принимали передачи, а на третий день 22 июня передачу не приняли, и консульство было уведомлено, что заключенные освобождению не подлежат и депортируются в Советский Союз. О здравии митрополита Нестора совершались молебны в храмах.

Несколько дней его держали в подвале на полу, в ограде католического костела. Затем он был перевезен в г. Читу. К делу были приобщены вещественные доказательства – книги и брошюры митрополита Нестора и протоиерея Василия Герасимова, вырезки из газет.

Епископ Никандр, на которого были временно возложены обязанности Экзарха, и начальник канцелярии Экзархата Н. Лобас телеграфировали Святейшему Патриарху Алексию: «14 июня накануне отлета в Москву митрополит Нестор арестован харбинским правительством по обвинению в связи с японцами в прошлом. Хлопоты генконсула об освобождении успехом не увенались. Епископ Никандр с 14 июня вступил в управление Харбинской епархией».²²⁸ Первый допрос Владыки состоялся 25 июня 1948 года в Читинской внутренней тюрьме. Владыка в протоколе допроса был указан как свидетель. Официально днем ареста считалось 5 июля. На первом допросе, который продолжался три часа, Владыка излагал события своей жизни до эмиграции. Записанное в протоколе можно было произнести за 10 минут. Следовательно, то, что происходило на допросе, в главном не отражено было в протоколе.

В 22 часа этого же дня Владыку вызывают на новый допрос, который был окончен в 2 часа ночи. Следователь повторяет один и тот же вопрос, состоял ли митрополит Нестор в подданстве иностранного государства. Ответ был, естественно, отрицательным, но тем не менее вопрос задается снова и снова. Далее следователь допытывается о связях митрополита Нестора с руководством Бюро Российских эмигрантов в г. Харбине. Владыка не отрицает связей с генералом В. А. Кислицыным, генералом А. П. Бакшеевым, М. А. Матковским, генералом Янагита и др. Без контактов с БРЭМ не мог обойтись ни один церковный или общественный деятель. Говорил он и о встречах с руководителем «Российской фашистской партии» – К. В. Родзаевским, с атаманом Г. М. Семеновым.

5 июля 1948 года дело было принято к производству. Начальник следственного отдела УМГБ по Читинской области подполковник Шилионов нашел, что «Анисимов Н. А., он же Нестор, Герасимов В. А., Сумароков Е. Н. и Бриди Е. П. вместе с остатками разгромленных белых армий в годы гражданской войны бежали из СССР за границу в Маньчжурию. Находясь в эмиграции, они на протяжении ряда лет вели активную шпионскую работу против СССР».²²⁹ В анкете арестованного среди особых примет было указано: «Левая нога не сгибается». По свидетельству Н. Георгиевского, «когда он [митрополит] вспоминал о том, как сидел в китайских тюрьмах, где подозревался как русский шпион, и ему загоняли иглы под ногти, или как в наших тюрьмах пытались согнуть его давно не гнущуюся ногу, думая, что он притворяется, слезы начинали капать из его глаз...»²³⁰

Уже на другой день Шилионов «нашел», что по делу возникли новые обстоятельства и на основании распоряжения МТБ СССР от 28 июня 1949 года дальнейшее расследование целесообразно вести в Москве. По-видимому, подполковнику срочно объяснили, что обвиняемые не читинского масштаба, а их ждут в центре.

После этого «арестованного Анисимова Н. А.» отправили на Лубянку.

Арестованные были перечислены за 2-м Управлением МТБ (контр-разведовательное). 24 июля 1948 года прибыли во Внутреннюю тюрьму (т. е. на Лубянку). Первый допрос вели два следователя: начальник 6-го отдела 5-го управления МТБ и заместитель начальника 2-го отделения 6-го отдела 5-го управления МГБ СССР. Следствие велось в соответствии с практикой ведения следствия в органах МТБ.²³¹ Вначале арестованному предлагалось рассказать правду о своей шпионской деятельности. Затем предъявлялось обвинение в шпионской деятельности и антисоветской работе. Митрополит Нестор свою принадлежность к разведовательной деятельности отрицает. Но вопрос задается снова и снова. Подпись «Анисимов (Митрополит Нестор)» написана с трудом, дрожащей линией.

4 августа на допросе обвиняемый митрополит признает себя виновным в том, что, «являясь по своим политическим убеждениям монархистом, великую Октябрьскую социалистическую революцию встретил враждебно и с первых дней установления советской власти на протяжении многих лет вел активную деятельность, направленную на свержение советского строя в СССР».²³² 4 августа следователь находит, что Н. А. Анисимов «достаточно обличается в том, что, находясь в эмиграции в Маньчжурии, был связан с рядом иностранных разведок и занимался шпионской деятельностью против Советского Союза. Кроме того, в течение многих лет проводил активную антисоветскую работу».²³³ Владыку заставляют вспомнить «Расстрел Московского Кремля», участие в молебне по случаю открытия Земского собора во Владивостоке, сотрудничество в белоэмигрантской прессе в Харбине, участие в церковных соборах в Сремских Карловцах, встречи с великими князьями в Лондоне, благословение богослужений в отрядах Асано.²³⁴ Некоторые абзацы допросов точно повторяются, как будто переписаны из предыдущих. Ясно, что их писали следователи.

3 декабря 1948 года следователь Степанов составляет постановление, из которого следует, что «для привлечения Анисимова Н. А. в качестве обвиняемого по ст. 5 8–1а²³⁵ УК РСФСР не добыто достаточных материалов», постановил пункт 5 8–1а исключить, оставив обвинения по ст. 58–3²³⁶ и 58–10 ч. 1²³⁷ УК РСФСР. Это же относится и к другим обвиняемым.

В постановлении Особого совещания при Министре Государственной безопасности СССР от 25 декабря 1948 года было сказано: Анисимова Николая Александровича за активную враждебную деятельность против СССР заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на десять лет, считая срок с 5 июля 1948 года. Герасимов В. А. и Сумароков Е. Н. были осуждены на 10 лет ИГЛ каждый, Бриди Е. П. – 8 лет ИТЛ.²³⁸

В 1948 году митрополит Нестор был отправлен в Особый лагерь –Дубравлаг. Особые лагеря в системе МВД были созданы Постановлением Совета Министров СССР № 416–159 ее от 21 февраля 1948 года. Эти лагеря «должны были сконцентрировать всех осужденных к лишению свободы за шпионаж, диверсии, террор, а также троцкистов, правых, меньшевиков, эсеров, анархистов, националистов, белоэмигрантов, участников антисоветских организаций и групп...»²³⁹ «Как жилые, так и рабочие зоны надлежало специально оборудовать, чтобы исключить возможность побега, в жилых зонах вводился режим, близкий к тюремному (решетки на окнах, запирающиеся на ночь бараки, запрет покидать барак в нерабочее время); норма жилой площади «временно» устанавливалась вдвое менее чем в ИТЛ, – 1 м. кв. на человека. Заключенных особлагов следовало использовать на особо тяжелых работах. Охрана возлагалась на конвойные войска (а не на военизированную охрану, как в ИТЛ).²⁴⁰ В таких условиях Владыка прожил семь лет.

Дубравлаг находился в знаменитых Саровских лесах, где подвизался преподобный Серафим. Владыка рассказывал, что когда-то он, будучи архимандритом, приходил к блаженной Паше, которая встретила его отборной руганью. Оторопевшему архимандриту она предсказала: «Вот, батюшка, через сорок лет ты здесь, в этих местах, другого слова не услышишь».²⁴¹ От нецензурной ругани Владыка в лагере страдал больше всего. 5 марта 1953 года умер Сталин. Многих заключенных освободили из лагерей. Просит об освобождении и митрополит Нестор.

В заявлении Г. М. Маленкову от 5 мая 1953 года он писал: «Я забуду все тяжкие невзгоды ареста, лагеря и угнетения и нигде, никогда об этом не буду вспоминать, а последние годы жизни я отдам на служение народу, Родине и Церкви в Советском Союзе. Пожалейте великодушно и справедливо меня – старца и обрадуйте Вашей милостью». 12 июня 1953 года начальник секретариата Особого совещания при МВД СССР генерал-майор В. Иванов и начальник 2-го отделения полковник Седов, рассмотрев жалобу митрополита, нашли, что «материалами дела вина Анисимова доказана, осужден он за антисоветскую деятельность обоснованно». Поэтому было решено «жалобу осужденного Анисимова Н. А. о пересмотре решения по делу оставить без удовлетворения».²⁴²

В лагере митрополит Нестор познакомился с великим святителем священноисповедником епископом Афанасием (Сахаровым), с известным евразийцем Петром Николаевичем Савицким, с архиепископом Мануилом (Лемешевским). Там же находились многие другие дальневосточные эмигранты. Священноисповедник Афанасий был горячо любим митрополитом Нестором, который считал святителя Ковровского своим духовным отцом. Письма архипастырей друг к другу полны взаимной симпатии, доверия, обнаруживают большую духовную близость. Оба святителя были ревнителями церковного единства, оба трудились и подвизались во имя этой святой цели, оба были исповедниками православной веры. Письма митрополита Нестора написаны после выхода епископа Афанасия из лагеря. Первое письмо подписано: «Николай А.» Подпись: «Митрополит Нестор» грозила неприятностями для заключенного.

В 1955 году была проведена дополнительная проверка по указанию заместителя начальника отдела по спецделам Прокуратуры СССР. Посылая архивно-следственное дело, заместитель начальника следственного управления комитета Госбезопасности при Совете Министров СССР полковник Каллистов 19 сентября 1955 года сообщает в секретариат центральной комиссии по пересмотру дел, что в «Комитете госбезопасности при Совете Министров СССР имеются оперативные материалы о шпионской и антисоветской деятельности Анисимова Н. А. и др. в период их пребывания в Маньчжурии».²⁴³ Наконец, прокурор отдела по спецделам прокуратуры СССР старший советник юстиции Шарутин дает заключение: «Постановление Особого совещания при МТБ СССР от 25/XII-1948 в отношении Анисимова Н. А. отменить, снизить ему меру наказания до фактически отбытого срока и из заключения освободить. В ссылку на поселение не отправлять».²⁴⁴ Постановлением Особой комиссии при МВД СССР от 27 декабря 1955 года Владыка должен был быть освобожден без последующих поражений в правах.²⁴⁵ Он был освобожден 10 января 1956 года.

Незадолго до этого впервые за восемь лет он получил право переписываться с близкими людьми. Он пишет святителю Афанасию, который был к этому времени переведен в дом инвалидов-заключенных, семье Карауловых, которых любил как родных детей и внуков, а может быть, даже сильнее. Эти письма полны умиления, смирения и невыразимой любви. Нет в них ни ропота, ни озлобления, ни уныния. Жизнь, полная страданий, настолько очистила его душу, что, кажется, ее наполняла только одна любовь, изливающаяся на всех, кто был духовно с ним связан. «О себе что могу сказать? Старик стал настоящий; донашиваю свои болезни, и уже не за горами закат моей жизни. Но за все, за все благодарю Бога и всех людей, мне близких и дорогих», – пишет он Карауловым. 13 января митрополит шлет им телеграмму: «радуйтесь освобожден еду патриарху».

За митрополитом Нестором в лагерь присылают сопровождающего, привозят облачение. По приезде в Москву Владыка служит со Святейшим Патриархом Алексием в Елоховском соборе, в тот же день едет на могилу Святейшего Патриарха Тихона в Донской монастырь,²⁴⁶ в день кончины Патриарха Тихона Владыка Нестор совершает панихиду у гробницы святого Патриарха.²⁴⁷

Святейший отправляет совершенно больного митрополита лечиться в Одессу, в Успенский монастырь близ дачи Патриарха, где митрополит встречает других архиереев – прибывшего из Парижа митрополита Серафима (Лукьянова), архиепископа Даниила (Юзьвюка), епископа Феодора (Текучева), вернувшегося из Америки. Епископ Афанасий писал одному из своих знакомых: «Преосвященный Нестор месяца 11/₂–2 находится под Москвой на даче Патриарха. По-видимому, здоровье его не важно. Говорил, нашли 12 болезней. Особенно грустно, у него один глаз совсем не видит, другой очень плох²⁴⁸».

Митрополит помогает епископу Афанасию в составлении службы Всем русским святым, рецензирует «Чин архиерейского отпевания», составленный архиепископом Мануилом (Лемешевским).

Владыка намерен проситься у Патриарха на покой. Александр Кириллович Караулов, которому довелось сопровождать митрополита Нестора на ужин у Патриарха, помнит, «что в течение всего разговора за ужином Патриарх уговаривал Владыку занять кафедру и приводил множество доводов. Позже Владыка согласился».²⁴⁹

18 июля 1956 года митрополит Нестор получает назначение на Новосибирскую и Барнаульскую епархию. Эту кафедру, объединяющую почти всю Сибирь, до него занимал митрополит Варфоломей (Городцов). Заместитель Председателя Совета по делам Русской Православной церкви при Совете министров СССР пишет 3 августа 1956 года письмо уполномоченному Совета: «Во взаимоотношениях с митрополитом Нестором Вам необходимо учесть то обстоятельство, что он всего несколько месяцев [?!] находится в СССР и не знает советских условий, поэтому с его стороны возможны действия, которые не будут соответствовать нашему законодательству, относящемуся к церкви и сложившейся практике взаимоотношений церкви с советскими органами. В такого рода вопросах следует оказывать ему необходимую помощь, разъясняя существо законов и практику взаимоотношений Уполномоченного с митрополитом Варфоломеем».²⁵⁰ Свыше шести месяцев ему, как бывшему заключенному, отказывали в прописке. Даже по установлениям того времени это было серьезным юридическим нарушением, так как Владыка был освобожден досрочно, «без последующих поражений прав».

Митрополит Нестор был встречен в Новосибирске с большой радостью. Несмотря на перенесенные испытания и болезни, он ревностно взялся за налаживание богослужебной жизни, упорядочение дел в епархии. По словам А. К. Караулова, «Владыка возобновил регулярные архиерейские богослужения в Воскресенском кафедральном соборе и в кладбищенской Успенской церкви. Много ездил по епархии, бывая даже в таких местах, где никогда не проводилось архиерейское служение (например, в самом северном городе епархии Колпашево). Владыка умел придать службе особую атмосферу молитвенности и высокой торжественности. Это привлекало большие массы молящихся и, в том числе, молодежи. В службах участвовало до 20 иподиаконов, многие из которых впоследствии навсегда связали свою судьбу с церковью. Регентом был назначен Константин Павлючек (бывший регент харбинской Скорбященской церкви в Доме Милосердия), что значительно повысило профессиональный уровень хора. В соборе зазвучали произведения Чайковского, Рахманинова, Гречанинова, Архангельского, Бортнянского, Веделя и др. Стали проводиться (2–3 раза в год) духовные концерты».²⁵¹

Митрополит сталкивался с большими трудностями в управлении епархией. «Но есть и печальная страница нашей епархиальной жизни, – пишет епископу Афанасию. – В отдаленных приходах, куда невозможно добраться, где ездят, как на Камчатке, на собаках и оленях, там скрываются самозванцы-священники, а также и миряне и женщины служат, причащают, крестят, мажут елеем и всяким маслом, отпевают. Много сектантов, баптисты, прыгуны и прочие разлагатели верующих...

В епархии группы, ссоры, раздоры, местничество и т. п. В ответ мои послания, прещения, перемещения, заштаты и проч... .Вот слабый фон нашей жизни... Все же самое отрадное – это путешествие по епархии, радость верующих. Богослужение, проповеди, беседы, попутные дела, умиротворение и награждение. Недавно объехал всякими способами одиннадцать приходов».

Владыка посещает приходы, где никогда нога архиерея не бывала и люди впервые видели епископа и его служение. Он радуется: «Встречи, радость, слезы, приветствия весьма трогательны. Слава и благодарение Богу за все! Словно я снова в любимой Камчатушке!..»²⁵²

А. К. Караулов пишет: «В почти миллионном Новосибирске в те годы было всего две церкви. Владыка Нестор постоянно ставил перед «уполномоченным» вопрос о передаче епархии бывшего Александро-Невского кафедрального собора, где в те годы находилась кинокопировальная фабрика. Это не устраивало местные власти. Собор находился на центральной улице – Красном проспекте, прямо напротив Новосибирского обкома партии. Наоборот, власти требовали закрытия Воскресенского кафедрального собора (местное название – Турухановская церковь, т. к. построена она была знаменитым купцом Турухановым), а также других церквей епархии. Владыка категорически возражал.

Весть об освобождении митрополита Нестора из заключения быстро облетела весь мир. Владыка стал получать письма и поддерживать переписку с его почитателями в США, Англии, Франции, Бельгии, Австралии, Бразилии, Аргентине и других странах (я тогда собирал марки, и Владыка их для меня вырезал из конвертов). Нужно знать атмосферу тех лет, чтобы понять насколько это не приветствовалось властями.

Личность Владыки Нестора притягивала многих. Часто посещали Владыку архиереи ближних и дальних епархий. Неоднократно бывали в Новосибирске епископ Вениамин (Новицкий) и епископ Венедикт (Пляскин). Приезжали епископ Мстислав (Волонсевич), епископ Василий (Шуан), архимандрит Климент (Перестюк), будущий епископ Свердловский, и др. Посещали Владыку приехавшие в Союз многие бывшие харбинские священники и миряне.

Получали приют бывшие заключенные, сидевшие вместе с Владыкой в лагере. Принимались монахи, получившие тайный постриг в «катакомбной церкви», общение с которыми по тем временам считалось опасным, и редко кто из архиереев отваживался встречаться с ними.

До приезда Владыки епархиальное управление и архиерейские покои (епархиального и викарного епископов) ютились в двух маленьких домиках в т. н. «частном секторе» на улице Пушкина. По инициативе Владыки было скуплено несколько соседних участков с домами и сделаны пристройки к ним. В результате резко улучшились условия работы епархиального управления, появилась маленькая гостиница для приезжих батюшек.

Раздражало власти и то, что Владыка пытался наладить работу с детьми. Помню, как в Новосибирске в Архиерейском доме Владыка устроил на Рождество (это было, я думаю, в 1958 году) утренник для детей священнослужителей, служащих епархиального управления и хора. Вслед за этим последовал окрик уполномоченного и запрет на дальнейшую работу в этом направлении.

Сам Владыка очень тяготился обязанностями епархиального архиерея. Необходимость согласования каждого своего шага с уполномоченным, отсутствие возможности заниматься милосердной деятельностью и строительством храмов очень угнетало его».²⁵³

В 1957 году, в день пятидесятилетия пребывания в священном сане, Святейший Патриарх Алексий наградил митрополита Нестора правом ношения двух панагий. В апреле 1957 года он находился в Лавре. Иеродиакон Феодорит писал епископу Афанасию: «Не так давно останавливался у нас и служил литургию митрополит Нестор Новосибирский. Нездоров он, болеет, и почти не гнется нога, сильные одышки, усталость, но все же трудится на ниве Христовой».²⁵⁴

Власти вскоре постарались убрать митрополита Нестора с Новосибирской кафедры. Бывший сотрудник хозяйственного управления Московской Патриархии Е. С. Громов свидетельствовал: «... его настолько полюбили и настолько он был там в фаворе у верующих, что с этим никак не могли согласиться, – его оттуда, из Новосибирска, перевели – и перевели в Кировоградскую епархию».²⁵⁵ Поводом было спровоцированное волнение среди прихожан. А. К. Караулов пишет: «В Московскую Патриархию и Совет по делам РПЦ при Совете Министров СССР посыпались многочисленные жалобы на архиерея. Были собрания, голосования и всевозможные акции.

В постановлении Святейшего Патриарха и Священного Синода от 8 сентября 1958 года было сказано: «...Во избежание возможных непоправимых последствий, гибельных для здоровья и архипастырского достоинства Преосвященного митрополита Нестора, Святейший Патриарх и Священный Синод постановляет: 1. Освободить Митрополита Нестора от управления Новосибирской епархией, с увольнением его для восстановления здоровья на покой, с жительством и служением в Жировицком монастыре Минской епархии».²⁵⁶ «Без прошения уволенный на покой «по прошению"»,²⁵⁷ – как писал о нем епископ Афанасий их общему лагерному знакомому, ученому П. Н. Савицкому, живущему после освобождения в Праге.

В Жировицы Владыка так и не поехал, о чем очень жалел. Он получает назначение на Кировоградскую и Николаевскую кафедру. Владыка надеялся на лучшее в этом теплом и сравнительно богатом уголке России. Владыке Афанасию он пишет, что в первый месяц своего управления он посетил 21 храм и совершал там богослужения.²⁵⁸

Он принадлежал к немногим в те годы архиереям, которые проявляли стойкость в отстаивании храмов, защите прав верующих. Это раздражало власти. Уполномоченный Совета по делам Русской Православной Церкви сообщал в Совет: «Правящий Митрополит Кировоградской и Николаевской епархии Нестор и его секретарь протоиерей Барщевский предпринимают все возможные меры для того, чтобы сохранить свое влияние на общины. Оба они добиваются сохранения принудительного порядка взимания взносов из религиозных объединений в пользу епархиального управления... Оба они, а также и некоторые другие священники предпринимают меры не только к сохранению религиозных воззрений, но и к активизации этих воззрений. Эти действия конкретно выражаются в попытках проведения юбилеев в честь митрополита, в выдаче наград за активную деятельность в пользу церкви, в организации торжественных богослужений с участием нескольких священников и диаконов и др. На воскресенье 12 ноября с. г. митрополит Нестор намеревался в одной из церквей гор. Николаева устроить юбилейное торжество в честь 45-летия его архипастырской деятельности. Предполагалось, что Нестор лично будет служить литургию в сослужении большого количества священников, диаконов и хора, а затем выдаст от своего имени грамоты ряду священникам и церковным старостам за активную деятельность в пользу церкви. Узнав об этом накануне октябрьских дней и расценивая это как прямую агитацию в пользу религии, я через уполномоченного Совета по делам русской православной церкви при СМ СССР по УССР тов. Пинчука Г. П. сам лично предпринял меры к срыву этой затеи».²⁵⁹

У старосты одного из храмов были неприятности в связи с тем, что он принял грамоту от митрополита Нестора, не зная о «белогвардейском прошлом» митрополита. С кандидатами на принятие священства представители власти беседуют, отговаривая принимать сан. Наконец, вражда к митрополиту выливается в журнальную травлю и клевету. На страницах журнала «Огонек» появляется статья Т. Степанчука, где митрополит обличается в прегрешениях, которые он не совершал; упреки глупые, наглые, явно недостоверные. Но пятно на репутацию архиерея положено, и он страдает, не в силах это перенести, пишет оправдательные письма, надеясь на восстановление справедливости. Но его объяснения никого не интересовали. Все знали, как и почему делаются такие публикации.

Еще в Новосибирске митрополит Нестор по благословению Святейшего Патриарха Алексия начал писать свои «Воспоминания». По словам А. К. Караулова, в 1957 году главным препятствием в этой работе было плохое зрение Владыки. «Писал он тогда через лупу, зажмурив один глаз. В это время в Новосибирске появился Михаил Андреевич Григорьев – бывший одесский журналист, сидевший с Владыкой в Потьме... Было решено, что Владыка будет диктовать, а М. А. записывать и редактировать текст. Из этой затеи ничего не вышло. Слишком разные были стили изложения. М. А. прожил в архиерейском подворье до отъезда Владыки из Новосибирска (1958 год).

Работа была продолжена (точнее, начата заново) в 1959 году в Кировограде. Тогда Владыка, после операции видел лучше и мог сам заниматься этим. Рукопись многократно редактировалась и перепечатывалась. Работа была завершена в 1961 году».²⁶⁰

Владыка послал «Воспоминания» Патриарху на отзыв. «Если бы была возможность, – писал он, – то никогда бы не расстался с любимыми народностями – коряками, чукчами, тунгусами, орочёнами и другими туземцами Камчатского края».²⁶¹

В 1959 году митрополит Нестор, находясь в Москве, участвовал в восстановлении могилы архиепископа Евсевия на кладбище Новодевичьего монастыря, которая была почти утрачена. На могиле был водружен «массивный гранитный монумент с крестом и следующей надписью, исполненной вызолоченными буквами: «Высокопреосвященный Евсевий митрополит Крутицкий. Настоятель Богоявленского монастыря. Скончался 18 (31) января 1922».²⁶²

3 апреля 1960 года митрополит Нестор участвовал в епископской хиротонии Владыки Стефана (Никитина), совершенной Святейшим Патриархом Алексием, митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем, архиепископом Ташкентским и Среднеазиатским Ермогеном и епископом Дмитровским Пименом (будущим Патриархом). В этом же месяце он перенес трудную операцию, после которой пребывал в Троице-Сергиевой лавре, лечился.

После лечения митрополит вернулся в свою епархию. Во время очередного посещения Москвы с ним произошел инсульт. Парализованный, он лежал в Первой градской больнице, в одной палате с простыми людьми, а через несколько дней 4 ноября 1962 года, в день Казанской иконы Божией Матери, отошел ко Господу. Чаша о. Иоанна Кронштадтского была выпита до дна. Всего за несколько дней до кончины митрополита 28 октября 1962 года преставился ко Господу священноисповедник Афанасий (Сахаров).

Игумен Сергий (Горошенко), рассказывал, что «до последнего дня своей светлой, многострадальной жизни он не забывал нашу Камчатку и молился о ее благополучии, о людях ее, которых он любил и называл «чистыми детьми природы"».

«Дни, прожитые на Камчатке, он называл не иначе, как самыми счастливыми и яркими. И хотя после Камчатки он жил в Харбине, был в Палестине, на Цейлоне, в Индии, где также делал очень много прекрасных, добрых дел, но Камчатка у него была всегда на первом месте, куда он стремился всей душой».

6 ноября 1962 года, в день его погребения в храме подворья Троице-Сергиевой Лавры в Переделкино собралось много людей проводить в последний путь новопреставленного архипастыря. Заупокойную литургию и отпевание совершил архиепископ Можайский Леонид в сослужении местного духовенства. «В конце отпевания к гробу подошел Святейший Патриарх Алексий и произнес краткое надгробное слово, а затем прочитал разрешительную молитву и простился с почившим».²⁶³ Похоронили митрополита Нестора за алтарем. Владыка завещал похоронить его в облачении, вышитом мамой, а на могильном кресте поместить надпись «Митрополит Нестор, Камчатский миссионер». Завещание не было исполнено. Похоронен он был в обычном облачении. На кресте написано: «Нестор, митрополит Кировоградский и Николаевский».

Необычайная личность митрополита Нестора не может не привлекать людей, горение его сердца, пастырская любовь, молодость и свежесть его души говорят о том, что духовные богатства, которыми он так щедро был одарен Богом, были не расточены, а умножались им до последнего дня на своей многострадальной родной земле, где тяжелые скорби не оставляли его.

В одной из своих книг, созданных на чужбине, митрополит писал: «Много различных краев и стран все мы перевидали за эти годы изгнания, но нет ни одного края, ни одной страны, где бы мы чувствовали себя дома, ибо один у нас дом, одна отчизна, родной край – Святая Русь».²⁶⁴ Эти слова перекликаются с признанием из «Воспоминаний»: «Куда бы судьба ни забрасывала меня, с какими бы людьми ни сталкивала, я помнил о том, что я – сын моей великой Родины, добровольно несущий святое это бремя». Не случайно имя Нестор означает: «вернувшийся домой».

Имя и дела Владыка стали известны всем, благодаря его «Воспоминаниям», неоднократно публиковавшимся в последние годы. Его любит русская православная паства. Память Владыки свято чтут на Камчатке. Через его биографию просматривается вся церковная история XX века – самоотверженное просвещение камчатских жителей, героизм военного духовничества, благотворительная работа в Харбине, горечь отрыва от Родины, сложные запутанные канонические проблемы в эмиграции, скорби вынужденного подчинения японской власти, надежды на возвращение и страшные грозовые предчувствия новых скорбей, муки лагеря, архипастырское делание в условиях хрущевских гонений.

«Апостол Камчатки», как его многие называли, митрополит Нестор, стоит в одном ряду с замечательными русскими миссионерами. Патриарх Алексий II писал: « Я с любовью вспоминаю посещение Камчатки в 1993 году по дороге на Аляску, где отмечалось двухсотлетие православия на американской земле. Тогда я воочию видел те труды, которые были совершены нашими славными великими предшественниками: Святителем Иннокентием митрополитом Московским, митрополитом Нестором и другими подвижниками, которые просвещали светом Христовой веры эту землю и народы, которые живут на Дальнем Востоке и в русской Америке. Память об их подвиге сохраняется, и мы должны помнить о них, потому что их пример должен вдохновлять нас продолжать их дело, их служение, их подвиг».²⁶⁵