1878–1884 гг. ¹⁸³

Я иду. Но ведет меня Бог.

Настал новый год 1878-й. Я встретил его не спокойно и не весело, ожидая указа о перемещении меня в Москву из Киева, в котором хотелось положить свои кости. В этом неприятном ожидании прошла неделя, прошла другая. Наконец 14 января, в субботу, в шесть часов пополудни, я получил перехожий указ и начал читать его в ту самую минуту, в которую мой хор в Крестовой церкви запел: аминь. Приидите поклонимся Цареви нашему Богу.

«Да будет же воля сего Бога моего! Покорствую ей благодушно и радостно. Как орлу всякий воздух свой, так благородному мужу всякая страна отечество». Вот что я написал на этом указе и пошел в церковь молиться.

Из этого дееписания видно, что Государь в 31 день минувшего декабря утвердил всеподданнейший доклад святейшего синода о бытии мне членом московской святейшего синода конторы сверх штата, с увольнением от чигиринской викарной кафедры и пребывании моем в московском ставропигиальном Новоспасском монастыре, который согласно синодальному определению 14 декабря 1877 года вверен моему управлению, и об отпуске мне прогонных денег на проезд от Киева до Москвы и сверх сего пятисот рублей в пособиe на подъем и путевые издержки из суммы, ежегодно ассигнуемой на прогоны и пособия по духовному ведомству.

В 16 день января киевская духовная консистория при своем докладе представила мне копию оного же указа, данного киевскому митрополиту Филофею, на которой изложена следующая резолюция его преосвященства: «Koнсистория имеет 1. о содержании настоящего указа объявить духовенству киевской епархии, 2. сделать распоряжение о приеме по надлежащему от преосвященного Порфирия все, что к передаче от него следовать будет по званию викария киевской епархии и по званию настоятеля Киево-Михайловского монастыря, 3. временное исправление должности настоятеля сего монастыря поручить наместнику оного под ближайшим наблюдением благочинного монастырей, архимандрита Смарагда, которому предписать, чтобы им, при члене консистории протоиepee Димитрии Жданове и при старшей братии монастыря освидетельствовано было монастырское имущество по приходо-расходным книгам и описям и чтобы о последующем донесено было консистории за общим подписанием лиц, бывших при освидетельствовании монастырского имущества».

Потребованная от меня передача и прием всего, что только я должен был сдать, как викарий и настоятель монастыря, производились постепенно; и я отчетливо сдал приемщикам монастырскую утварь и ризницу по описям их, монастырские деньги наличные и в процентных бумагах по приходо-расходным книгам и все монастырское движимое имущество по шнурованным книгам, а также и деньги и бумаги киево-миссионерского комитета; по передаче же всего этого получил надлежащую квитанцию.

В монастырскую ризницу пожертвованы были мной: 1. высочайше пожалованный мне архиерейский саккос с принадлежностями его и с протодьяконским стихарем, 2. другой, мой собственный саккос из фиолетового бархата с принадлежностями его, 3. архиерейский деревянный посох с выточенными из слоновой кости украшениями, подаренный мне князем Кочубеем в память присоединения жены его к православной церкви, 4. архимандритская шелковая мантия с бархатными скрижалями и 5. черно-бархатная митра. В получении от меня сих пожертвований дана мне расписка 22 февраля, за №21-м.

Между тем я 24 января просил хозяйственное управление при св. синоде выслать мне в Киев прогонные деньги и 500 рублей на подъем и в этот же день уведомил старшую братию Новоспасского монастыря о перемещении моем в Москву и просил ее молиться о мне, приготовить для меня настоятельское помещение и приискать в нем удобное место для склада 80-ти ящиков с книгами моими, кои доставит транспортная контора. Просимые мной деньги были выданы мне из киевской консистории, а книги доставлены в свое время в неповрежденной целости.

Накануне отъезда вечером мои возлюбленные певчиe, большие и малые, и все монахи и послушники Михайловского монастыря простились со мной молча, с затаенной в душах грустью. И мне грустно было расставаться с ними. Малолетним певчим я роздал свидетельства на право получения ими денег при выходе из училища или из семинарии, из их же трудового капитала.

На другой день чугунка умчала меня в Москву и доставила в 12 день марта поздним вечером. Новоспасскиe братия, по обычаю, хотели встретить меня со звоном, в ризах, у святых ворот монастыря. Но я отменил эту встречу по причине большого утомления от дороги и утром узрел и благословил новых чад своих в настоятельском доме, а 14 марта уведомил синодальную контору о прибытии моем в монастырь, вверенный моему управлению, и просил ее распоряжения касательно введения меня в должность члена ее.

Реченная контора 18 марта дала мне знать указом (№634), что «она ожидает прибытия моего в присутствиe ее в один из присутственных дней, которые бывают еженедельно по понедельникам и четвергам, от 11 до 2 часов пополудни».

В 20-й день марта я в первый раз явился в контору и тут в 12 часу дня, в присутствии членов ее, преосвященного Алексея, бывшего в Екатеринославе епископа, преосвященного Иоанна, бывшего в Нью-Йорке епископа, протопресвитера Успенского собора Димитрия Петровича Новского, прокурора Александра Николаевича Потемкина и секретаря Николая Кузьмича Органова, принял присягу по написанной формуле. К присяге приводил меня архимандрит Иосиф, настоятель церкви Двенадцати Апостолов в кремле. В ней неприятно поразили меня слова: клянусь всемогущим Богом, вместо перед все- могущим Богом, и присягание на верность какой-то духовной коллегии, а не святейшему синоду. После присяги моей были читаны разные донесения ставропигиальных монастырей и скоромное дело о монахе Аммоне. В этом заседании я говорил, чтобы контора не слишком ограничивала власть настоятелей монастырей и чтобы все иноческие обители были общежительные, и изъявил сожаление свое о том, что предложение синоду обер-прокурора его графа Димитрия Андреевича Толстого об учреждении таких обителей во всей России не приведено в исполнение.

В праздник Благовещения Бог сподобил меня отслужить литургию в теплой Покровской церкви Новоспасского монастыря при многочисленном стечении богомольцев.

Итак, я вступил на новое поприще моей жизни, и уже седьмой год иду по нему. Не тернисто оно, не стропотно, ровно, гладко, но узко для меня, и было бы весьма скучно без ученых занятий, которым я предался страстно и для которых у меня было много свободного времени. При этих занятиях, разнообразных, обширных, деннонощных, не было у меня ни охоты, ни лишних часов записывать ежедневно свои мысли и чувствования, конторские делишки и все вести и события. Лишь кое-что я отмечал в своих ежедневных записях о московской погоде, да и то весьма кратко, тремя – четырьмя словами. Посему говорю здесь только 1. о синодальной конторе, 2. о Новоспасском монастыре, 3. о случайностях в моей московской жизни, 4. припоминаю зарницы моей души и 5. излагаю свои заметки о погоде в Белокаменной-Златоглавой. А перечету моих ученых трудов и сношений с учеными обществами и мужами дано место в особой общей монографии их.

Московская синодальная контора, до 1883 года помещавшаяся в кремлевских палатах, где варится св. миро, а потом в новом смежном здании, ведает только ставропигиальные монастыри: Новоспасский, Донский, Симонов и Заиконоспасский в Москве, Ново-Иерусалимский, Соловецкий и Яковлевский в Ростове, большой московский собор Успенский и училище синодальных певчих. Не нравится мне название ее, напоминающее конторы питейные, купеческие и им подобные. Было бы пристойнее назвать ее отделением св. синода в Москве. В этой конторе, имеющей свою канцелярию, прокурора и секретаря, заседают и решают монастырские дела митрополит московский, два архимандрита или архиерея, уволенные от епархиальных кафедр их, и протопресвитер Успенского собора. При мне с 1878 года членами ее были митрополиты Иннокентий, благочестивый и благоразумный, но слепой, отлетавший и отлетевший на небо, Макарий, богослов и историк, торопливый в решении дел и потому не видевший всех сторон их, и Иоанникий, невнятный скороговорка, также торопливый, но дельный, преосвященный Алексей, часто бранившийся с прокурором Потемкиным, преосвященный Иоанн, робкий, больше молчаливый, чем говорящий невпопад, и протопресвитеры: Новский – безмолвник, никогда не отверзавший уст своих, после него Богословский, молчащий, упрямый и расслабленный, а после сего Сергиевский, осторожный и дельный, но еще неопытный в делах конторских. Прокурор Потемкин хорошо докладывал дела, но иногда превышал свою власть. Преемник его Алексей Александрович Нейгарт (православный) ретив, но еще мало знаком с монастырскими делами; например, не знал он, кто такой – соборный иеромонах и какая обязанность его. Секретарь Органов – развалина. Он отставлен от своей должности в 1884 году с ежегодной пенсией в 900 рублей. На место его переведен секретарь тверской консистории Славолюбов, москвич, кончивший учение в московской духовной академии. По недавности поступления его в контору ничего не могу сказать о нем и оставляю здесь пустое место для заметок об имеющих быть синодальных конторщиках, если я останусь в Москвe.

Не обширен круг действий московской синодальной конторы. Она рассылает епархиальным архиереям (даже в Якутск) свитое миро, которое варится в особой палате через каждые два года иногда митрополитом, а больше первым викарием его. В ее ведении находятся патриаршая ризница, охраняемая особым ризничим и часовым солдатом, и синодальная библиотека, из которой, по ее распоряжениям, выдаются рукописи для чтения своим и иностранным ученым, университетам и академиям. Она заботится о наилучшем содержании и синодального хора и классическом обучении малолетних певчих, выслушивая и решая касающиеся их предложения ближайшего начальника их- -конторского прокурора и храня у себя ежегодный певческий доход в 36000 рублей от принадлежащих хору в Москве Теплых рядов торговых и от так называемого Славянского Базара, из которого дохода ежегодно расходуются на содержание хора и училища при нем 25000 рублей. В ведении синодальной конторы состоят три монастыря, упраздненные после 1812 года, именно: Крестовоздвиженский, Георгиевский и Ивановский, в которых, кроме Ивановского, недавно восстановленного, помещаются причты московских соборов Успенского, Архангельского и Благовещенского; и она получает доходы с угодий сих монастырей в 1700 руб. с небольшим и употребляет их на поддержание и улучшение причтовых помещений. Она рассматривает и утверждает контракты подведомых ей монастырей с арендаторами их угодий, и в ее присутствии производятся торги на все подряды и на арендование всех монастырских недвижимых имений, как-то: озер, сенокосов, мельниц, огородов, домов, земель под склады дров и лесных материалов. Она разрешает своим обителям производить постройки или починки, стоимостью в 1000–2000 рублей и более, а на производство в них работ свыше 10000 рублей испрашивает разрешение у св. синода. Этот синод, по непростительной и вредной сосредоточенности всех административных дел в его канцелярии, нередко тормозит и запинает конторские хозяйственный дела. Например: некто в Москве Давыдов пожелал выстроить дом в 400000 рублей на земле, принадлежащей Ново-Иерусалимскому монастырю, с тем, чтобы сей дом по истечении 36 лет был уже собственностью этого монастыря, но объявил конторе, что он приступит к сей постройке под условием, ежели не будут назначены сопернические торги. Но синод не согласился на это условие и торги не состоялись, а Давыдов отказался. Рассказываю другое подобное дело. Московские богачи стакнулись между собой построить торговый пассаж смежно с монастырем Заиконоспасским на земле его с тем, чтобы это здание по истечении 36-летнего срока принадлежало сему монастырю, как собственность. Синод отклонил и это дело под предлогом охранения душеспасительного покоя заиконоспасских монахов, согрешающих однако в самом шумном средоточии Москвы и получающих значительные доходы с принадлежащих обители их торговых лавок и складочных клетей. Надлежало бы синоду знать непреложную аксиому: «сосредоточенность законодательная есть благо, а административная есть зло». Но он не знает ее. Отчасти и правду говорил государю покойный cинодальный обер-прокурор граф Протасов, что в синоде заседают мещане с тем различием от мещан торгующих, что умеют читать по-латине. Но опять обращаюсь к синодальной конторе. Не всегда зависело и зависит от ней назначение настоятелей в ставропигиальные монастыри и в Успенский собор в Москве. Помимо ее назначены управляющими в монастырь Новоспасский я, епископ Порфирий, в Донский – покойный Хрисанф, епископ Нижнего Новгорода, и нынешний Иаков, бывший викарий владимирской епархии, а по ее предложению – Иоанн, бывший епископ алеутский. Протопресвитеры Богословский и Сергиевский присланы в Успенский собор также помимо синодальной конторы. Она по прошениям монастырских начальств удостаивает монахов архиерейского рукоположения в сан дьяконский и пресвитерский, а о возведении кого-либо в сан архимандрита ходатайствует в св. синоде. Она представляет ему достойных иноков к награждению наперсными крестами и орденами. Она же судит и приговаривает к епитимьям тех иноков, которых поведение не соответствует их званию и обету. Она рассматривает приходо-расходный шнуровые книги монастырские. От нее монастыри получают разные указы из св. синода. Таковы ее действия в присутственной, весьма приличной и нарядной горнице, среди которой стоить длинный, накрытый бархатной пеленой с позументами по краям стол, на котором впереди стоять Евангелие и крест, а супротив их, в конце стола, зерцало; прокурор же сидит за особым столиком и слушает, что и что говорят члены конторы, и соглашается с ними, или не соглашается. В этой же горнице, на передней против входа стене, висит портрет царствующего Государя Императора, которого кресло в челе стола остается незанятым, а за зерцалом становится секретарь и с аналоя, стоя, докладывает членам конторы все дела, прочитав наперед прежние протоколы и журналы и предложив их для подписания.

В присутственных заседаниях конторы я всегда подавал свой голос, свои мнения, предварительно сказав сочленам: прошу свободы слова, и открывал им новые стороны дел. Нигде не записаны мной все мнения мои, кроме двух, отыскавшихся в куче черновых тетрадей моих. Помещаю их в настоящей Книге Бытия Моего с указанием поводов к ним.

В 1879 году, 22 июня, в 169-м номере «Современных Известий» помещена была корреспонденция из Ярославского Ростова от 21 июня под заглавием: «Варварская реставрация». Тут сказано, что архимандрит Яковлевского монастыря Иларион, возымев намерение сделать в нижнем этаже Преображенской церкви усыпальницу для богатых людей, изменил все нижнее расположение этого здания до неузнаваемости: классические узенькие окна уже пробиты, связи выпилены, и так как в этом подвальном этаже храма место очень было низко, то для благолепия вновь созидаемой церкви – усыпальницы архимандрит выбрал кстати и своды, вследствие чего потолок провалился и в верхнем храме нельзя совершать богослужение. Корреспондент прибавил, что быв проездом в Ростове он сам видел эту грустную картину полного разорения, видел и груды мусора и громадные кирпичи, выбранные из вековых сводов этого древнего храма. Синодальная контора, узнав все это, сочла необходимым послать кого-либо в Яковлевский монастырь, дабы убедиться, есть ли хоть малая доля правды в этом печатном известии, так как подобная ломка старинного здания, никем не разрешенная, была бы полнейшим нарушением всех постановлений, касающихся охраны древних зданий. Проверить это известие на месте поручено было мне; и я ездил в Ростов и, сделав там свое дело, представил конторе отчет о нем. Вот он.

По титуле

По поручению сей конторы, выраженному в указе ее ко мне от 30 июня текущего 1879 года, за №1403, я отправился в город Ростов ярославской губернии для обозрения работ, производящихся ныне в ставропигиальном Спасо-Яковлевском монастыре по приспособлению нижнего этажа тамошней Преображенской церкви к устройству в оном храма во имя преподобного Серия Радонежского, отправился 1 июля ночью по железной дороге и прибыл туда в пять часов пополуночи под проливным дождем, который продолжался и во весь следующей день и ночь. Посему уже 3 июля осмотрена была мной помянутая Преображенская церковь, находящаяся вне монастыря, на западе от него, но лишь в нескольких десятках шагов от него. По внимательном осмотре ее снаружи и внутри, в верхнем и в нижнем этаже ее, оказалось:

1. Работы по вышесказанному приспособлению начаты после разрешения их конторой св. синода по указу 4 июня 1879 года, за №1187. Их немного, и в бытность мою уже штукатурились своды, а до приезда моего а. вновь пробито было только одно малое окно в южной стене нижнего этажа, ближе к востоку, под-стать древним окнам тут, б. пробить новый вход в Сергиевский храм, в. сломаны некоторые простенки согласно с представленным в контору планом, без малейшего повреждения и умаления сводов и нижних широких устоев, на которых водружены средь-храмные столпы, входящие в верхний этаж и поддерживающие средний купол верхней церкви, г. и закладен прежний выход в западной стене нижнего этажа, о котором выходе будет мое слово здесь ниже, под цифрою 11.

2. Ни план, ни фасад, ни внутренность Преображенской церкви нимало не изменены. Каковы они были древле, таковы и ныне. В ней изредка совершается богослужение безопасно.

3. Пол в имеющем быть Сергиевском храме еще не настлан, а прочные своды и железные связи древние все, повторяю, все целы, кроме одной связи, давно лопнувшей и вынутой, чтò доказывается одним куском ее, поныне торчащим в стене ближе к северо-западу. Эта лопнувшая связь не заменена новой, да и надобности в этом нет по причине прочности стен и сводов этажа.

4. Срединные столпы, толстые, не были исправляемы по неимению надобности в том; а из числа многих древних сводов только один вновь исправлен без выемки из него древней связи, которая и теперь видна в нем, исправлен же потому, что он когда-то треснул так, что из трещины его сыпался мусор из-под пола верхней Преображенской церкви; а так как он исправлен крепко, то и нет никакой опасности для пола названной церкви.

5. Ни наружные стены сей церкви, ни цоколь их не были тронуты. Что касается до большой кучи щебня, замеченной корреспондентом из Ростова, то cия куча образовалась не столько от выемки некоторых простенков в нижнем этаже названной церкви, сколько от старой ограды, поставленной когда-то на сваях в заваленном землей прудe, и потому пошатнувшейся, и недавно переделанной на пространстве восьми сажен. Эта ограда – не монастырская и не древняя, а недавняя, вне монастыря складенная из материала сломанной Георгиевской церкви и смежной с ней колокольни. Она охватывает огород, разведенный у Преображенской церкви.

6. Иконостас для Сергиевского храма еще работается.

7. Могилы с памятниками на них находятся вне Преображенской церкви с западной стороны, во очень близко к ней; в самой же церкви этой их не было и нет.

8. Работы в будущем Сергиевском храме таковы, что не требуют наблюдения архитектора.

9. Наружные карнизы Преображенской церкви и окна ее с каменными кокошниками на них когда-то были окрашены разноцветно. Эту разноцветность удержал и нынешний настоятель монастыря архимандрит Иларион.

10. Стенная живопись в Сергиевском храме еще и не начата. По моему мнению, она тут неуместна, потому что храм этот не светел. Лучше бы покрыть все стены тут масляной белой краской с приличными каймами и пилястрами живописными. Нет стенописи и в верхнем этаже церкви. А если конторе будет угодно разрешить сказанную живопись, то да благоволить она потребовать от архимандрита Илариона рисунки для рассмотрения их.

11. Сей настоятель заделал кирпичом старый выход из нижнего этажа в западной стене его. Но, по мне, его надобно открыть в предупреждение тревожного случая, бывающего в церквах, и даже в северной стене паперти устроить новый выход.

В заключение сего донесения считаю не лишним сказать, что архимандрит Иларион потерпел напраслину и что в управляемом им монастыре я нашел всех и все в порядке. А ризница в куполе Шереметьевской церкви устроена так хорошо, что есть чему в ней поучиться.

Присоединяю историческое сведение о Спасопесоцком мужском монастыре, в котором находилась вышереченная Преображенская церковь.

У западных стен келий и братской трапезы нынешнего Спасо-Яковлевского-Димитриева монастыря, на берегу озера Нèро, с половины XIII века до 1764 года находился Спасский, что на Песках, мужской монастырь. Он основан был вдовствующей супругой ростовского князя св. Василька Константиновича, убиенного монголами в ситском побоище, княгиней Maрией, дочерью св. благоверного князя Михаила Черниговского, посему и назывался монастырем княгининым, а Спасским по главному храму Преображения Господня, на Песках же по песчаному грунту земли. Юная вдова сия не приняла пострижения иноческого у гроба супруга своего по обычаю княгинь того времени, но посвятила себя воспитанно двух сынов своих, Бориса и Глеба. Она скончалась 9 декабря 1271 года и погребена в основанной ей обители, в которой погребен и второй сын ее Глеб, князь ростовский.

Места их погребения неизвестны.

Весь этот монастырь был деревянный до конца XVI столетия, в котором, в конце, сооружена каменная двухэтажная о пяти главах церковь во имя Преображения Господня.

По левую сторону сей церкви находилась другая, во имя великомученика Георгия.

Обе эти церкви были устроены в верхнем этаже и соединены папертью. Посреди их высилась колокольня. В нижнем этаже сделаны были палатки. Церковь Георгия и колокольня в недавнее время разобраны. Преображенская же церковь существует и ныне. Она покрыта железом. В паперть ее ведет каменная лестница с южной стороны. Поль выстлан лещадью. Иконы в ней поновлены около 1808 года.

В 1818 году Спасо-песоцкий монастырь обнесен был с южно-западной и северной сторон каменной невысокой оградой, внутри которой разведен огород.

Какого сана и кто были настоятели сего монастыря, это по актам неизвестно до первой четверти XV века.

Около 1420 г. был здесь архимандритом Григорий, впоследствии основатель вологодского Лопотова монастыря.

В 1726 и 1727 г. Матвей Шушерин.

В 1742 г. архимандрит Николай, член ростовской духовной консистории.

В 1758 г. архимандритом был Вонифатий Борецкий.

В 1760 г. Иларион Завалевич.

В 1763 г. при открытии мощей св. Димитрия присутствовал архимандрит Иосиф.

До учреждения монастырских штатов было крестьян 599 душ. Но где они народились и кто их пожаловал, это пока неизвестно.

В 1764 году по указу комиссии о церковных имениях монастырь сей упразднен и в следующем году, по распоряжению ростовского и ярославского епи-скопа Афанасия, приписан к Яковлевскому со всем имуществом его.

Из описи, составленной в 1768 году, видно, что и тогда ограда вокруг сего монастыря была деревянная с 4 башнями, покрытыми тесом, длиной 51 сажень, со стороны озера Нёро.

В 13 день октября 1883 года я подал в синодальную контору свое

Особое мнение

об изложенном в протоколе сей конторы от 9 сентября текущего 1883 года, за №2082, решении дела о кладбищах, находящихся в трех московских ставропигиальных монастырях.

Это дело возникло в конторе по поводу предписания господина обер-прокурора св. синода, в котором его высокопревосходительству благоугодно было поручить прокурору московской синодальной конторы наблюдать: в порядке ли содержатся кладбища в московских ставропигиальных монастырях и соблюдаются ли во всей строгости установленные правила о сборе за могильные места, и также по поводу особого предложения помянутого прокурора синодальной конторы, изложенного в самом протоколе.

По выслушании обер-прокурорского предписания и прокурорского предложения я на первый раз высказал свое мнение о настоящем деле, высказал так: «г. прокурор синодальной конторы пусть делает то, что ему предписано, и пусть не предлагает того, что ему не предписано. Наше кладбищное дело требует обсуждения многостороннего». После меня члены конторы преосвященный Иоанн и протопресвитер Успенского собора выразил мнения свои, не во всем согласные с предложением прокурорским. Но, несмотря на то, составлен про-токол так, что никак нельзя подписать его утвердительно по следующим причинам.

Во-первых, в прокурорском предложении заметны неточности, неверности, недомолвки. Тут сказано, что монастырские книги кладбищные суть не что иное, как тетради. Но такие книги в Новоспасском монастыре суть не тетради, а книги, переплетенные, прошнурованные и припечатанные в канцелярии синодальной конторы. Далее сказано, что кладбища могут приносить существенный доход монастырям, тем больший, чем они лучше будут содержаться. Напротив, кладбище в Новоспасском монастыре причиняет ему ущербы, а со временем причинит и вред. Говорю сперва об ущербе. Когда в монастырь вносят тела, тогда большие толпы мальчишек, девчонок и взрослых людей обоего пола, чужих усопшим, не за гробами следуют по дорожкам, а бегут и идут, где кому хочется, и рвут цветы, топчут траву, весьма нужную для монастырского скота при дороговизне сена, и, как необузданная вольница, ломают молодые деревья, скучась, толкаясь и бегая опрометью. Вот ущерб первый. А вот и второй, важнейший. Могилы в монастыре, по весьма давнему произволу его, копаются не родственниками усопших, а монастырскими наемными чернорабочими. Таких гробокопателей Новоспасский монастырь держит четырех; и содержание их полное с денежным жалованьем, помещением, отоплением и столом обходится до 670 руб. в год. Сумма же эта не пополняется ежегодными доходами с кладбища по данной монастырю таксе кладбищной. Следовательно, монастырь от кладбища несет убытки. Не будь в нем могил, не было бы и четырех гробокопателей, не издерживались бы на них и 670 руб., потому что монастырь обходился бы без них. Kpоме этих двух ущербов есть третий. У могил усопших поются литии и даже панихиды во всякое время года, даже в ненастные дни, когда идут дожди или падает мокрый снег. За такие требы дается плата в руки монахам и послушникам и весьма малая толика денег в братскую кружку. А монастырские ризы мокнут, изнашиваются, монастырский ладан не оплачивается, потому что монастырю тогда не дается ни одна полушка. Московскиe граждане за поминовение многих усопших своих на проскомидии дают одну копейку, а за особое поминовение на ектеньи – пять копеек; копейки же эта поступают в карманы служащей братии, а не в монастырь, который при этом даром курит свой ладан, и курит его много, потому что за каждые пять копеек на одной литургии приходится снова и снова поминать имена умерших и снова и снова курить так, чтобы кадильный дым виден был не пятикопеечными <только> родственниками усопших. Когда бывают заказные по усопшим обедни в разных монастырских церквах, а не в той, в которой служится обедня чередная, тогда заказчики, даже зажиточные, приносят бутылку красного вина и один рубль деньгами, и ничего болеe. Рубль этот поступает в кружку братии, а монастырь даром дает свои просфоры, даром ставить у образов свои свечи и даром курит свой ладан (за исключением редких случаев, когда все это оплачивается богачами). Еще есть ущерб монастырю от кладбища, ущерб нравственный. Родственники усопших небрегут о поставленных над могилами их памятниках, об этой собственности своей, а не монастырской, небрегут так, что на иной памятник и смотреть тошно: либо пошатнулся он, либо заржавела крыша его. A прохожие или наблюдатели винят в этом монастырь, говоря: «берет-де он деньги за могилы, а о памятниках не радит». Обвинение несправедливое. Кому принадлежит памятник, тот и обряжай его, когда он попортился. Притом за многие и многие могилы такса так мала, что в течение многих лет нет никакой возможности обряжать чужие памятники за одновременно данные десятки рублей, когда обряжание их и поправка, напр., Шереметьевской церкви будут стоить гораздо дороже и когда эти рубли издержаны на другие надобности монастыря. Отвечай, мол, монастырь за чужое нерадение денежками своими, напр. теми, которые собираются с поземельной собственности монастырской. Но справедливо ли это? Не двойной ли это ущерб от кладбища? Довольно об ущербах. – Говорю о будущем вреде для монастыря от кладбища. Весьма многие могилы давным-давно выкопаны у самых фундаментов монастырских церквей и оградных стен. Разумеется, что земля тут – уже не грунтовая, нетвердая, рыхлая; следовательно через нее просачивается дождевая вода в фундаменты и рыхлит их. Пройдут десятки и десятки лет, и вот стены церквей и оград дадут трещины или осядут. Но где же монастырь возьмет деньги на возобновление их, когда от вкладчиков за могилы у фундаментов не получены денежные вклады и когда капитал монастырский неприкосновен, а проценты с него гораздо больше назначены на поминовение, значит, в кружку братии, а гораздо меньше на содержание монастыря, а не на исправление вреда от могил? Жалею о том, что неблагоразумием прошедших поколений приготовлена беда в будущем, и заключаю: кладбище Новоспасского монастыря приносит ему ущербы, а со временем причинит и вред.

Во-вторых, в предложении нашего прокурора сказано огульно, что «наименее хорошо содержится кладбище Новоспасского монастыря», но не показаны недостатки или безобразия его и нет ни слова о недавнем приведении в хороший порядок той части кладбища, которая находится у южной стены монастырской. Тут проложены мной шоссейные дороги и дорожки между могилами, выкопана канава для стока воды в водоприемник, устроенный в юго-западном углу монастыря далеко от ограды, и проч. Значит не все Новоспасское кладбище содержится наименее хорошо. Есть и хорошая часть его, с подстригаемым кустарником и с деревами на нем.

В-третьих, в следующих за предложением нашего прокурора отделениях протокола содержатся показания неверные, предположение неосновательное и определения, нарушающие одно из прав ставропигиальных монастырей и подчиняющие их преосвященных настоятелей мирянину.

Не совсем верно показано, что члены конторы обсудили изложенные в предложении г. прокурора меры. Обсуждения многостороннего не было и члены конторы не согласились на все эти меры. Многостороннее обсуждение кладбищного дела было уже в последующие заседания.

Неверно показано, что я не мог с точностью указать на плане Новоспасского кладбища, где находятся различные разряды. Напротив, я указал их, так как они означены тут красками согласно с экспликацией плана, и заявил, что сей план хорош и потому новый ненадобен, тем паче, что с ним и справляться никогда не придется.

В протоколе предполагается, что монастырь есть кладбище. Но такое предположение неосновательно. Как нива – не болото, так монастырь – не кладбище. Внутри наших лавр Киевопечерской и Петербургской, внутри монастырей Киево-Михайловского и Киево-Братского нет ни одной могилы. Не должны быть могилы и в ограде ставропигиальных монастырей московских. А ежели они оказались в них, то несвойственное монастырям появление их тут ни мало не обязывает сии монастыри впредь быть и слыть кладбищами и хоронить усопших. Вот эта несвойственность и должна быть оповещена московским гражданам, а не что-либо другое..

Усопшим монахам названных монастырей и мирянам – место за оградами их, а не внутри, как раз потому, что монастырь не есть кладбище.

По смыслу и определению протокола прокурор синодальной конторы становится не только наблюдателем кладбищ в ставропигиальных монастырях, но и распорядителем и судьей в случае возникновения каких-либо недоразумений и пререканий при погребении усопших. – На такое определение никак нельзя согласиться по следующим причинам: а. монастырь ставропигиальный (σταυροπἠγιον, от σταυρὀς – крест и πἠγνυμι – водружаю) есть такая обитель, в которой патриархом водружен крест под Св. Трапезой, и которая поэтому получает от него особенные права и преимущества, как-то: воспоминает в молитвах имя только одного патриаpxa (у нас синода), ни мало не зависит от архиерея, в епархии которого находится, и для разбирательства каких бы то ни было дел принимает от патриарха не мирского чиновника, а так называемого временного экзарха (или архиерея, или архимандрита, или иеромонaxa) по юридическому принципу: равноправными судятся. Все эти права и преимущества неприкосновенны и не попираемы. А если так, то никакая мирская власть не должна вмешиваться ни в какие внутренние дела ставропигиальных монастырей. Эти монастыри для разбирательства дел могут и должны принимать только церковного экзарха, а не светского прокурора. Следовательно, определением протокола нарушено одно из прав ставропигиальности; а такой протокол подписать нельзя, б. Протокольным определением предоставлено нашему прокурору напечатать в газетах объявление от лица конторы о том, что для разъяснения возможных недоразумений при погребении усопших на кладбищах московских ставропигиальных монастырей: Донского, Новоспасского и Симонова желающие могут адресоваться к управляющему канцелярией синодальной конторы (т.е. к прокурору). Но этим определением прокурор возводится на степень судьи; и кого же он будет судить? Кого будет призывать к себе на очную ставку с истцами? Трех apxиереев, управляющих названными монастырями. Но где же видано и слыханное ли дело, чтобы светский чиновник судить архиерея, когда его судят 12-ть архиepeeв без участия всяких прокуроров и чиновников? По каноническому праву допустить сего никак нельзя, особенно в Москве, где много раскольников, не желающих соединиться с нами и потому, что чиновничество дает направление всем делам нашей церкви. Ежели в 1865 г. дозволение московского митрополита Филарета служить панихиды и заказные обедни по католике, известном докторе Овере, которого жена православная, взволновало раскольников, то подчинение трех архиереев нашему прокурору еще более взволнует их и гораздо далее уклонит от нас. Тогда они по совести будут говорить: как же нам соединиться с православной церковью, когда и apхиерей ее подчиняются суду светских людей, когда губернатор Трескин судил иркутского епископа Иринея? в. Не только неканонично и опасно поручал прокурору конторы разбирательство дел кладбищных, но и излишне, ненужно, ненадобно. Монастырь – не кладбище. Посему он может отказать всякому в погребении усопшего внутри ограды своей; и отказ его должен быть уважаем во всяком судебном присутствии; иначе монастырь будет уже не монастырь, а кладбище, и монахов его надлежит перевести в другие иноческие обители, в которых не хоронят усопших. А ежели в ставропигиальных монастырях московских уже допущено погребение мертвых, то оно должно быть совершаемо с согласия монастырского начальства. Согласием же его или несогласием устраняются все недоразумения, пререкания, жалобы и разбирательства их. Монастырь поступает уставно, когда не принимает убитого на дуэли или возложившего на себя руки, потому что такие мертвецы по церковному уставу даже не удостаиваются погребения на кладбищах вместе с христианами, скончавшимися в благочестии. Принудить его к принятию их значит нарушить сей устав к общему соблазну и сделать насилие достоуважаемой обители святой. Монастырское начальство не соглашается удовлетворить просителя, хотящего поставить гроб меньший на гроб больший в одной и той же могиле, которую для того надобно разрывать; за это и судить его не следует, и истца надобно отослать на другое кладбище без всякого разбирательства его просьбы неблагословной. Монастырское начальство объявляет такому-то имярек, что на давно отведенном ему пустом месте, отведенном безрассудно, нельзя копать могилы по причине крайней близости этого места к монастырской ограде; сей имярек не вправе упорствовать и приносить жалобу на это начальство, оберегающее ограду от крушения, производимого дождями там, где разрыхлена земля копкой могил. Монастырское начальство отказывает такому-то имярек положить тело там, где ему хочется, отказывает потому, что тут бывает крестный ход; отказ его справедлив, и упрямый истец должен быть отослан туда, откуда пришел. Монастырское начальство, знающее свои будущие надобности и свои денежные недостатки, благоразумно и экономно бережет немногие свободные места на монастырском кладбище для погребения тут таких усопших, которых родственники дадут большие денежные вклады. Оно право, сто раз право, тысячу раз право. таком случае принуждать его к погребению лиц, за которых не дают и малейшего вклада, кроме ущербной таксы, – несправедливо. Таким принуждением можно монастырь разорить, а не устроить, потому что бедняки-то и будут вторгаться в него. Повторяю, что ежели на погребение усопших нужно согласие монастыря, то ничье постороннее несогласие с ним не заслуживаешь даже внимания. Монастырь – не кладбище. Итак, несите своих мертвецов на городские кладбища, или уважайте права и предложения монастырей.

Ставропигиальные монастыри подсудны только патриарху или св. синоду. Итак, светские чиновники, кто бы вы ни были, приходите в церкви их только для богомолья.

12 октября 1883 г.

Подано мной

лично в контору

13октября.

18... года. №...

Положениe

о предметах, требующихся при погребении усопших, и о вкладах и приношениях за оные, по кладбищу одного из московских монастырей.

Примечание 1. Разряды мест означаются на плане церкви и кладбища, утверждаемом епархиальным начальством.

Примечание 2. Для младенцев вклады полагаются в половину против вышеозначенного; под младенцем же разумеется дитя до семи лет.

Примечание 3. Желающие могут увеличить cвой вклад по усердию к церкви и по уважению к потребностям обители и к богоугодному назначению сумм, могущих остаться за удовлетворением потребностям.

Примечание 4. Пространство могилы должно занимать не более 3½ аршин длины и 2 аршин ширины, но может занимать и менее по величине гроба. Желающие же занять большее пространство обязаны, сверх означенных цен, вносить сумму по мерe земли; наприм. кто пожелает занять пространство вдвое более, тот вносит и сумму вдвое.

Примечание. От младенцев взимается в половину менее.

Примечание. Вклад за сие нужен потому, что памятник возлагает на кладбище обязанность охранения.

Примечание. Наем лошадей под колесницу зависит от погребающего. Не возбраняется употребить дроги, и не принадлежащие кладбищу.

Примечание. Покров, делаемый по собственному распоряжению погребающих, остается в пользу монастырской ризницы.

Примечание. При погребении младенцев по обеим предыдущим статьям взимаются половинные цены.

Примечание 1. От младенцев

взимается в половину менее, с уменьшением и самого освещения.

Примечание 2. Не желающие над взрослым делать полного освещения в xpаме платят, также по соразмерности и по соглашению с монастырским начальством, менее против означенных цен.

Примечание 3. Свечи, раздаваемые по рукам служащим и присутствующим, погребающие берут у церковного свечника, по своему усмотрению, по существующим ценам. После употребления свечи сии остаются в пользу церкви.

9. От усердия погребающих зависеть будет оказать приношение:

1. в пользу монастырской больницы или богадельни.

2. на украшение церкви.

Общие примечания

1. По соображению местных обстоятельств, местное начальство может уменьшить назначенные в сем положения вклады, но увеличения оных требовать не может.

2. Для погребения на монастырском кладбище нужно согласие начальства монастыри.

3. Печатный экземпляр сего положения, с пробельной на правой стороне графой, выдается распорядителю погребения. Выбрав по усмотрению своему предметы, необходимые и соответственные званию покойного и имеющимся к погребению способам, он выставляет в пробельной графе цифры указанных по каждому предмету цен и следующую за все вообще сумму вручает ризничему монастыря, который дает ему в приемe денег расписку на том же печатном экземпляре.

После слова о московской синодальной конторе начинаю речь о ставропигиальном Новоспасском Преображенском монастыре, вверенном моему управлению.

Сей монастырь сперва стоял на месте нынешнего Данилова монастыря за рекой, когда Москва была одним из младших и малоизвестных залесских городков Суздальской области, уделом св. князя Даниила, младшего сына св. Александра Невского. Но вскоре сын сего Даниила, великий князь Иоанн Калита, «заложи церковь каменну в Москве Св. Спаса и сотвори ту архимандритию и посади ту архимандрита Иоанна, и сотвори ю честнейшу всех: прежде бо сего отец его князь Даниил учини архимандритию у св. Даниила за рекой».¹⁸⁵ Это было в 1830 году. На первом своем месте этот монастырь именовался великокняжеским, дворцовым, а на втором царской комнатой, великой, пресловутой, первостепенной обителью. Эту обитель Калита обогатил вкладами и доходами, часто посещал в молитвенные часы и сам кормил, одевал и наделял из своей калиты (сумки) деньгами убогих и нищих, для которых сия обитель, как первая в Москве княжеская нищепитательница, служила приютом. При Иоанне III она оказалась неуместной в Кремле; и он в 1490 году перенес ее на Крутицкий холм, на котором она стоит и ныне, а в 1491 году заложил в ней каменную соборную церковь во имя боголепного Преображения; освящена же она была в 1497 году всероссийским митрополитом Симоном в архимандритство Афанасия Щедрого. В этом же году под ней погребен был Василий Юрьевич Захарьин, предок бояр Романовых.

В 1571 году Новоспасский монастырь обнесен был деревянной оградой с бойницами и валом.

В 1591 году обращен в военное укрепление, когда крымский хан Казы-Гирей стоял с войском своим перед Москвой, а в 1613 году, при царе Михаиле Феодоровиче Романове, служил вместо крепости. Тогда бревенчатые стены его с бойницами занимали пространство земли в 350 сажен кругом.

С 1640 года по 1642-й строилась вокруг всего монастыря ограда, уже каменная, велением царя Миха-ила Феодоровича и матери его Марфы. Эта ограда существует и теперь.

С 1642 года по 1644-й строились каменные кельи для монахов. Они уцелели до наших дней.

Михаил Феодорович основал, а сын его Алексей Михайлович воздвиг новый соборный храм Преображенский и в 1647 году присутствовал при освящении его. В 1673 году им же пристроена к юго-западной части этого собора церковь Покрова Божьей Матери.

В конце XVII века оный собор был расписан, а в 1837 году вся стенопись в нем обновлена архимандритом Аполлосом; в мое же настоятельство, в августе 1884 года, промыта иждивением московского купца Феодора Никитича Самойлова. В 13-й день того же месяца и года кончено расписание трех больших люнетов на восточном фронтоне собора. А написаны тут Рогожкиным: Покров Богоматери, Преображение Господне и святые Николай Чудотворец, Серий Радонежский и другие.

В Преображенском соборе Новоспасского монастыря достопримечательны:

Местный образ Преображения Господня,-вклад царицы Евдокии Лукиановны; весь в бриллиантах и изумрудах.

Образ Нерукотворенного лица Спаса, принесенный из Вятки в 1647 году. Он в 1670 году был в походе с Долгоруковым против Стеньки Разина; а в 1671-м его встретил, царь Алексей Михайлович за Яузскими воротами.

Образ Одигитрии Смоленской греческого письма, – вклад матери царя Михаила Феодоровича.

Золотой крест с таковым же поддонком, – вклад царя Феодора Алексеевича, 1680 года.

Напрестольное Евангелие 1677 года, – вклад Татьяны Михайловны.

Серебряная, позолоченная, двухъярусная ладонница, – вклад княгини Феотинии Сицкой, 1624 года.

Две плащаницы, шитые по атласу золотом, серебром и шелками, одна вклад царей Михаила Феодоровича и сына его Алексея Михайловича, 1645–1648 г., а другая Феотинии Сицкой, 1649 г.

Драгоценнейшая фелонь из золотистого алтабаса с царскими коронами, вклад Михаила Феодоровича и его матери; длиной она семь аршин с половиной в подольнике, который весь унизан средним жемчугом в цветах с разводами; на оплечье ее по черному бархату цветы и травы из крупного жемчуга, в середине его большой алмазный крест с короной, где из 11-ти крупных изумрудов один шестигранный; в разных местах оплечья 15 алмазных запон с коронами в цветах из жемчуга. Сверх того назади фелони крест и звезда из хрисопразов, изумрудов, алмазов и жемчугов.

К этой ризе принадлежат епитрахиль разрезная, весом в 25 фунтов, поручи и диаконский стихарь с орарем, унизанные сплошь крупным жемчугом, алмазами и изумрудами.

Риза, данная на поминовение царевны Ирины Михайловны в 1679 году царем Феодором Алексеевичем, ексамитная с оплечьем, украшенным серебряными дробницами и жемчугами.

Еще на двух ризах с стихарем, епитрахилью и палицей, оплечья блистают алмазами, изумрудами, яхонтами и крупным жемчугом, каким унизан у одной ризы и самый подольник.

В 1791 году граф Николай Петрович Шереметев построил Знаменскую церковь над гробами своих предков у северозападной стены Преображенского собора. Она цела и ныне.

Весьма красивая колокольня в 33 сажени и 2 аршина вышиной начата была в 1759 году, а окончена в 1785 году.

Настоятельский дом, отдельный от всех зданий монастырских, построен патриархом Филаретом Никитичем.¹⁸⁶

Новоспасский монастырь я сверх чаяния нашел в незавидном состоянии хозяйственном и с мая месяца 1878 года начал устраивать его. Мои постройки доказывают что и что в нем было ветхо, неисправно, неудобно и чего недоставало. Перечисляю их.

В 1878 году, с мая по 17-е ноября, на конном дворе обители, смежно с ней, построены: 1. баня из сосновых бревен на каменном фундаменте с отделением для стирки белья, с водокачательным насосом и с помещениями для прачки и для истопников, покрытая новым железом, окрашенным медянкой; 2. новый сарай для экипажей монастырских из сосновых бревен на каменном фундаменте, покрытый железом, окрашенным медянкой, и 3. конюшня с семью денниками и с новым дощатым полом для лошадей и с сеновалом.

В том же году и в следующем на том-же конном дворе прежний каретный сарай и сплошная с ним конюшня с одной стороны, а с другой сплошное тесное помещение для рабочих и кучеров перестроены по плану, выданному из московской городской управы 23 июня 1878 года, и перестроены так, что на месте их явились шесть горниц с кухней и продольных теплым коридором, покрытых железом, окрашенным медянкой. Эти горницы, все каменные, с двумя новыми погребами и дровниками нанимаются и дают дохода 300 рублей ежегодно. По линии их тогда же выстроен каменный домик для кучеров.

Среди конного двора посажены мной березы и липы, а вокруг этого садика проездные четыре дороги усыпаны щебнем и накрыты песком.

Настоятельский сад за баней и южной стеной монастыря, обнесенный тремя каменными высокими стенами и двумя круглыми башнями, распланирован мной правильнее и лучше прежнего и усажен многими деревьями, как-то: соснами, липами, березами, кустарниками у краев новых дорожек шоссейных. В обеих башнях в нем новые оконницы защищены от птиц и от мальчиков, разбивающих стекла камешками, защищены металлическими сетками, а для удобного восхождения туда вновь сделаны деревянные арочные лестницы. В западной стене сада устроены широкие и высокие ворота для провоза через них сена, выкашиваемого около монастырских прудов, а за этими воротами налево, близ восточного забора, сооружена новая, прочная деревянная лестница, ведущая к прудам.

Как этот сад, так и все здания на конном дворе устроены на деньги монастыря.

Внутри Новоспасской обители в 1878 году произведены следующие плотничные и печные работы: 1. в кельях наместника вновь сделаны десять сосновых летних рам в окна и складены две голландские изразчатые печи, 2. в просфорне заново переделана печь, 3. весь настоятельский дом внутри в том-же и следующем году до 28-го дня июня обновлен так: уничтожена негодная, ненужная, темная, черная лестница, которая из нижних сеней вела в верхнюю продольную комнату; устье этой лестницы накрыто полом, а сия комната обращена в теплый и светлый кабинет, на стенах которого развешаны старинные портреты царей, патриархов московских и некоторых настоятелей новоспасских; вынуты ветхие оконные колоды и вместо их сделаны новые сосновые колоды с подлокотниками в 27 окон; тут-же в каждое окно вставлены по две сосновые рамы новые с тремя длинными стеклами в каждой; окрашены эти колоды, рамы и подлокотники масляной белой краской; навешаны и прирезаны к ним оконные приборы; сработаны и окрашены белой масляной краской две новые двери, каждая с тремя длинными стеклами; разделаны и оштукатурены у дверей и окон каменные откосы; сложены семь голландских печей из петергофских изразцов с полными железными и чугунными приборами; исправлены в трех комнатах и сенях полы; обновлена на потолках полинявшая живопись и вытянуты карнизы, а в одной комнате настлан новый потолок на месте сгнившего и оштукатурен. За всю эту работу с материалами уплачены купцу Ситникову 2073 рубля из монастырской суммы. Ему же из той же суммы даны 680 рублей за устройство двух деревянных клетей (тамбуров) со стеклами на северном балконе и под ним двойного тамбура в южном входе в настоятельский дом и новой створчатой двери, высокого размера, с бемскими стеклами, у входа в тамбур, чтò под помянутым балконом. Разновременно возобновлена в лучшем виде вся западная половина нижнего этажа настоятельского дома и тут же устроена новая кухня с погребом и особым помещением для повара, а у южной стены сего дома вновь сделана деревянная лестница для выхода из залы на двор монастырский и над ней обновлен весь балкон с перилами так, что все пространство под ним, прежде открытое, застеклено. И эти работы произведены иждивением монастыря. А на деньги, накопленные в многомесячное время ожидания нового настоятеля по смерти архимандрита Агапита и не взятые мной в карман, куплена новая мебель с ценными коврами в достаточном количестве. Одним словом, весь настоятельский дом обновлен и снабжен мной всем необходимым, без всякой роскоши, благопристойно и удобно для житья. Он просторен, сух и тепл. Всех жилых комнат в нем, кроме кухни, в верхнем этаже 5, в среднем 12, в нижнем 6, кроме двух пустых дровников и одной клети для складки овса.

Супротив настоятельского дома, к южной каменной ограде монастыря пристроены мной в 1880 году два деревянные длинные сарая на каменных фундаментах под железными кровлями, окрашенными медянкой, для складки дров в количестве 80 слишком сажень. Оба они снаружи окрашены масляной зеленой краской. В западном сарае выкопана помойная яма, а с восточным соединены два холостые помещения для плотников и столяров. Эти здания стоили монастырю 1301 рубль.

За восточным сараем, на дворе, обнесенном крашеным забором, поставлен мной отхожий кров для приходящих в монастырь.

В северном углу западного отделения монашеских келий вверху я вновь устроил в 1880 году очень хорошую больницу для братий на шесть кроватей и снабдил ее всем, что только надобно для нее, пригласив годового лекаря за 300 рублей жалованья и повелев брать из аптеки лекарства на счет монастырский. А внизу под этою больницей обновлены две комнаты для ванны и больничара и две для диакона. Все это сделано иждивением монастыря.

Умалчиваю о разных небольших починках и поделках в доме настоятеля¹⁸⁷, в братских кельях и в доме, принадлежащем монастырю в самом городе и приносящем дохода 1600 рублей, и говорю об украшениях монастырских церквей и колокольни во дни моего семилетнего настоятельства и о благоустройстве ризницы.

В 1881 году, 29 марта, я испрашивал разрешение синодальной конторы дать благолепнейший вид теплой Покровской церкви внутри ее. Контора не эамедлила исполнить мое прошение. С мая месяца начались там работы: сперва поставлены были наилучшие кафельные печи, числом шесть, на месте прежних кирпичных, неблагообразных и дымящих, потом промыта прежняя стенная живопись на потолках и кое-где на стенах церкви, затем вновь расписаны художником Фартусововым главный алтарь, два придела, Димитриевский и Варваринский, вогнутый потолок перед средним иконостасом, простенки на всех окнах и дверь, ведущая в придел Савинский, расписаны частью по рисункам моим, частью по наставлениям моим; наконец перестлан весь деревянный пол и сооружены два благолепные иконостаса в названных приделах, а перед всеми тремя иконостасами водружены красивые балюстрады, выточенные из ясеневого дерева. Отмечаю особенности расписания названных приделов. В Димитриевском изображены на всех стенах святители греческие и российские и первый вселенский собор так, что царь Константин и соборные отцы, стоя, держат свиток, на котором начертан символ веры, и держат его так, что он протянут поперек всего образа этого; а в Варваринском приделе написаны мученицы, преподобная Кассия весьма благолепная и пророчица Деворра; над дверью же Савинского придела изображен Спаситель Дверник, стоящий у двери и глаголящий предстоящим на зеленом поле: Аз есмь дверь; Мною аще кто внидет спасется, и внидет и изыдет и пажить обрящет.¹⁸⁸ У оной двери направо и налево написаны архангелы Михаил и Гавриил с хартиями, на которых читаются наставления молящимся, как они должны стоять в храме Божьем. Дорого стоило живописное историрование всей Покровской церкви и обновление ее. Деньги на это дело дали купец Стриженов 4000 рублей, купец Алексеев 2000, купчихи Усачева 500 р., Иванова 200 и Бессонова 25 р., а купец Самойлов 3000 р. на сооружение двух иконостасов в приделах св. Димитрия и великомученицы Варвары; остальные работы оплачены монастырскими деньгами.

Не без хлопот с моей стороны обошлось обновление и украшение Покровской церкви, конченное в 1882 году, 24 марта. Я кланялся Стриженову и Самойлову и писал им просительные письма. Вот они.

Июня 16. 1881 г.

«Верному сыну святой православной церкви

Феодору Никитичу (Самойлову).

Благодать, милость и мир от всемилостивого Спаса и Господа нашего Иисуса Христа.

От меня же, смиренного епископа, покорнейшее прошение.

В Новоспасском монастыре, в котором покоится усопшая во Господе супруга ваша Евдокия вечным покоем до дня воскресения мертвых, возобновляется теплая церковь, чествуемая в память Покрова Пресвятой Богородицы. На возобновление ее пожертвованы двумя боголюбцами шесть тысяч рублей. Но этих денег недостаточно. Надобно иметь еще несколько тысяч рублей на сооружение двух новых иконостасов в двух приделах оной церкви, Димитриевском и Варваринском, на постановку бронзовой решетки перед средним главным иконостасом, на посеребрение паникадил и подсвечников и <на> настилку нового пола. А Новоспасский монастырь без помощи постороннего благотворителя не может даже приступить ко всем этим работам. Посему я, во имя надежды, доброй пророчицы, обращаюсь к вам, возлюбленный о Господе Феодор Никитич, с покорнейшей просьбой: ради возлюбившего вас Спаса Христа и ради Пречистой и Всесвятой Матери Его, осеняющей всех нас и вас честным покровом своим, пожалуйте Новоспасскому монастырю, которому вы уже начали благотворить щедро, дайте пять тысяч рублей на окончательное и полное возобновление находящейся в нем Покровской церкви. За сие доброе и святое дело вознаградит вас всемилостивый Спас и в сей жизни и в будущей, простив вам все согрешения ваши вольные и невольные.

Эти строки я пишу вам, потому что только на вас и надеюсь после Бога.

Итак, порадейте, помогите, пособите монастырю, в котором возносятся и будут возноситься к Богу теплые молитвы о супруге вашей и о вас самих.

Повторяю, что у меня и у монастыря моего одна надежда на вас, и призываю на вас благословение Божье.

Уважающий вас усердный богомолец ваш,

настоятель Новоспасского монастыря

смиренный епископ Порфирий.

NB. Сперва поморщился, потом смиловался и дал 3000 рублей на сооружение двух новых иконостасов в Покровской церкви.

23 августа 1881 года.

Милостивый Государь

Феодор Михайлович! (Стриженов)

Сердечно благодарю вас за все денежные пожертвования ваши в пользу Новоспасского монастыря, вверенного управлению моему. Есть в вас святая справедливость, вознаграждающая малость платежа вашего за арендуемую вами у сего монастыря землю. Вы справедливы, но будьте и милостивы. К милости-то вашей теперь я и обращаюсь с покорнейшей просьбой. Ради Христа, дайте в заем Новоспасскому монастырю пять тысяч рублей на сооружение двух новых иконостасов в Димитриевском и Варваринском приделах Покровской церкви. Эту сумму денег уплатит вам монастырь в течение четырех лет. В получении же ее от вас будет дана вам расписка за подписью моей и старшей братии.

Позвольте надеяться, что вы исполните эту не тяжелую для вас просьбу.

Затем призываю на вас Божие благословение.

Усердный богомолец ваш,

управляющий...

NB. Отказался, обещав однако обновить монастырскую колокольню и всю стенную живопись в ходе под ней, что и исполнил, выстлав кроме сего каменными плитами ход от колокольни до Преображенского собора и тротуары вне монастыря, на восточной стороне его.

В 1881 году, 2 октября, внутренняя отделка Покровской церкви еще продолжалась, а 7-го штукатурилась колокольня. В следующем году, 31 мая, была перекрыта кровля сей церкви новым железом на деньги монастыря, а в июле 1884 года вся она снаружи побелена известью; в августе же покрыты красками клеевой и масляной все стены Екатерининского храма, устроенного под Покровским собором, и там же все стены братской трапезы иждивением монастырским.

Благочестивый Феодор Никитич Самойлов, некогда исцеленный от винного запоя чудотворной силой образа Нерукотворенного Лика Спасителева, в 1881 году изъявил мне свое решительное намерение обновить и украсить Преображенский собор Новоспасского монастыря. Я благословил его начать и кончить это святое дело. Он начал его в этом же году, 25 мая, постановкой лесов на кровле собора и около четырех глав его для покрытия их новой масляной краской и для золочения по местам в прежнем виде. С 25 августа того же года уже водружались на этих главах вновь позолоченные железные кресты, высокие и тяжелые. Потом окрашена была соборная кровля медянкой и весь собор снаружи был побелен известью, а в окна его и в окна ризницы и Никольской церкви вставлены новые дубовые рамы с новыми стеклами. В 1884 году Феодор Никитич снова принялся украшать собор. В августе 11-го дня кончено было расписание трех люнетов на восточном фронтоне сего святилища; а написаны тут Покров Пресвятой Богородицы, Преображение Господне и святые: Николай Чудотворец, Сергий Радонежский и другие; расписывал же их московский иконописец Рогожкин, тот самый, который историровал ход под монастырской колокольней.¹⁸⁹ Кроме сего поставлен в соборе новый с молоточка пятиярусный иконостас, позолоченный, точь-в-точь похожий на прежний, и все иконы в нем старинные, очень хорошего письма, промыты и кое-где подновлены, а перед этим иконостасом водружена весьма красивая решетка, литая из красной меди и позолоченная, два клироса сделаны узорчато из меди, столпы около них облицованы иконостасником; вся же стенная живопись внутри собора и на папертях его промыта. Вся эта работа, стоившая благотворителю 80000 р., кончена 27 октября. А в следующий день я освятил собор малым освящением и служил в нем литургию и после нее угощал у себя в доме г. Самойлова, родных и знакомых его и иконостасного мастера, но на деньги Самойловские, а не на монастырские. Собор обновился великолепно. Он облит золотом. Кто войдет в него и посмотрит на велелепие его, тот подумает, что Новоспасский монастырь весьма богат. Однако, доходы его так невелики, что едва достает их на прокормление и отопление братии с служками.

Сею слово о монастырской ризнице. Мой предместник архимандрит Агапит в течение 25 лет составлял черновую опись утвари и риз, а беловой описи не представил в синодальную контору. Я же скоро исправил весь этот недостаток его, присоединив к ризничным описям составленный мной список всего движимого имущества в доме настоятельском, в братских кельях, в больнице, в монашеской трапезе, в бане и в экипажных сараях. Нет места всем этим описям в настоящей Книге Бытия Моего. Но какая утварь и какие облачения вновь приобретены во время семилетнего настоятельства моего, это отмечаю здесь.

В 1883 году изготовлена небольшая серебряная, позолоченная рака с эмалью по местам для весьма многих частиц мощей различных святых угодников Божиих, и коих мощей одни вложены многими рядами в гнезда в двух кипарисных досках и накрыты одной серебряно-позлащенной доской так, что их видать в гнездах, ничем не закрываемых, а другие подобным же образом вставлены в два серебряные позолоченные креста, из которых один пожертвован мной, – мне дан был в Киеве госпожой Шиаковой, родственницей первого киевского викария Феофана, от которого она получила эту святыню, как наследство. Эта драгоценная и весьма красивая рака, в которой весу 1937 золотников, с материалом и работой стоила 1142 рубля 83 копейки, а с медной кружкой при ней в 18 рублей, – 1160 рублей 83 к. Для уплаты сих денег мастеру, московскому купцу Андрею Соколову, уступившему 100 рублей, открыта была подписка при моем письменном воззвании к благотворителям. Я и братия подписали 97 рублей; различные благотворители дали 379 рублей и 6 копеек; новоспасский иеромонах Иннокентий пожертвовал 275 р., итого 751 р. 6 коп.; да мастер Соколов взял 5 фунтов и три четверти ломового монастырского серебра за 128 руб. 25 коп. Остальные 181 р. 52 к. уплачены из кружки при мощах.

А вот и воззвание мое к посильным пожертвованиям деньгами на изготовление оной раки:

Благочестивые и Богом благословенные христиане!

В Новоспасском монастыре есть много частиц святых мощей апостолов, мучеников и преподобных мужей и жен и девственниц. До сей поры все эти частицы, вложенные в углубление на двух кипарисных досках, так, однако, что они видны и осязаемы, хранились в монастырской ризнице, где никто и не видел их. Но они должны быть видимы и чествуемы христианами, верующими в заступление святых угодников Божиих за нас грешных и недостойных и в чудотворную силу их, исцеляющую недуги наши. Посему решено, по внушению Божию, изготовить для них небольшую серебряную и благоприличную раку и положить в нее оные святые мощи для благочестивого чествования их христианами и для испрошения милости и помощи у самих угодников Божиих.

Благоволите же, христоименитые люди, подать, кто что может, на изготовление сей раки. Малый и великий вклад ваш будет принят Богом и записан в книге живота вечного.

Рака с мощами в первый раз поставлена была в Покровской церкви на деревянном благообразном подстое 31 июля 1883 года. Тогда я вместе с братией отпел перед ней молебен всем святым и в кружку вложил свои лепты.

Массивный подсвечник перед ракой пожертвован московским купцом Кавериным в 1883 же году.

В это же лето Господне московская купчиха Беляева пожертвовала 8 серебряно-позолоченных лампад немалого размера к св. образам в Покровской церкви. Они весьма красивы и ценны. Муж ее похоронен в Новоспасском монастыре.

В ризницу при мне вновь поступили: 1. саккос с принадлежностями из черного бархата, 2. саккос с принадлежностями из малинового бархата, 3. саккос с принадлежностями из серебряной парчи с голубыми узорами по белому полю, все три от монастыря, 4. саккос с принадлежностями из золотой парчи, пожертвованный купцом Пузановым, и 5. саккос с принадлежностями из серебряного глазета превосходной доброты и высокой цены, данный вышеупомянутой купчихой Беляевой в помин души мужа ее. Она же пожертвовала дорогие облачения на престол и жертвенник и три диаконские стихаря.

В монастырскую библиотеку, очень скудную, по распоряжению моему, ежегодно выписываемы были духовные издания: 1. Православное Обозрение, 2. Православный Собеседник, 3. Христианское Чтение, 4. Душеполезное Чтение, 5. Церковный Вестник, 6. Проповеднический листок и 7. Воскресное Чтение до прекращения его.

Давно я живу на сем свете. Жизнь моя плавно течет, как тихая река, река не узкая и не мелкая. В эту реку мою входят притоки чистые и мутные, сладкоструйные и горьководные. Под этими притоками я разумею разные случайности. Их не мало. Некоторые из них припоминаются.

– Знакомый мне настоятель новгородсеверского Преображенского монастыря в черниговской епархии архимандрит Евгений, которому хотелось быть настоятелем в каком-либо ставропигиальном монастыре московском, ни с того, ни с сего прислал мне в подарок новую митру при письме своем от 26 апреля 1878 года. Она пришлась не по голове коей. Я решился возвратить ее по принадлежности и дарителю написал письмо:

Москва. 2 мая, 1878.

Высокопреподобный о. архимандрит,

возлюбленный о Господе брат!

Получив письмо ваше от 26 апреля и при нем новую митру в кожаном влагалище, спешу уведомить вас, что дошедший до меня слух о переводе вас в Юрьев монастырь есть пустое эхо пустенького вестовщика и что присланная мне вами митра тесна для моей головы. Посему я не знаю, что делать с ней и при таком незнании ожидаю вашего указания, куда девать ее.

Вот уже второй месяц я живу в Москве. Не скрою от вас, что в Киеве мне было лучше. Бог судья тем, которые потревожили мою старость напрасно. Преемник мой чудит: сам часы, псалтирь и паремии читает в церкви, даже когда служит, и так перепосвящает себя в дьячка; а служит он очень долго и тем надоедает всем до отвращения. Такие чудаки шли бы в пустыни, и там молились бы, сколько им угодно, и ел бы сухари¹⁹⁰.............................................................................................................................. От них мало пользы христоименитому народу. Однако, они в ходу.

Но пусть идут, куда идут. Ведь и нас с вами ведет Бог.

Призываю на вас Божие благословение и с отличным расположением к вам остаюсь

Искренний доброжелатель вам

Е.П.

– Из Одессы бывший генеральный консул наш в Сирии и Палестине, с которым я дружески ведался там с 1843 года по 1854-й, писал мне 14 ноября 1878 года:

Преосвященный Владыко  и многоуважаемый друг!

Глубоко был я опечален, что не удалось с Вами видеться в приезд ваш в Одессу. Что Вам cтоилo передать мне Ваш адрес через университетского швейцара и назначит мне час свидания; а было о чем побеседовать. В июле был я в Париже и встретил на выставке арабов-купцов из Вифлеема. Добром воспоминают они былое время и Ваше преосвященство, и меня и особенно патриарха Кирилла. Сороковые годы называют временем блаженным в сравнении с тем, что теперь там творится. В лукавые дни проводим мы с Вами старость и даже в перспективе нет признаков благоприятного решения вековой задачи о судьбах христианского Востока. Восторженность и красноречие наших говорунов многое попортил, о чем давно толкую я в своем уединении.

Почтительно благодарю за переданные мне отцом Михаилом Павловским от Вашего имени пять томов ученого творения Вашего об Афоне. Высылаю по почте мои сочинения, которые мог найти у себя: Сирию и Палестину, давно писанную мной книгу. Она тем менее обратила на себя внимание читающей публики, что издана была в Одессе корректуры ради. Затем в прошлом году в период между переходом от Дуная до Плевны, когда мечтам нашим предела не было, издал я в Париже L’empire Ottoman de 1839 à 1877 анонимом страха ради наших шовинистов. К этим деловым книгам прибавляю кое-какие брошюры русские и французские. Остальных изданий моих русских и французских (анонимных также) не могу теперь найти. В 1874 году среди самых горьких семейных испытаний в Швейцарии начал я писать воспоминания детства и юности. Если удастся довести их до 50-х годов, много курьезов найдет будущее поколение в этой рукописи.

Очень обяжете, многоуважаемый друг, если в свободную минуту дадите добрые вести о себе.

Поручаю себя святым молитвам Вашим и пребываю с глубоким почтением и отличной преданностью

Вашего преосвященства

покорнейший cлугa

Константин Базили.

NB. В 1878 году, 6 октября, во втором часу пополудни, я выехал из Москвы в Киев и Одессу, в первый город для взятия моих денежных вкладов из тамошнего негосударственного банка, а во второй для рассмотрения греческого Евангелия, написанного на пергаменте в XI веке и хранящегося в тамошнем музее, и для переписки приложенного к нему месяцеслова. Деньги из банка я подучил, а Евангелия не видал, потому что оно было послано из музея в Симферополь епископу Гурию. В Киеве меня навещали все уважавшие и любившие меня, даже малолетние певчие мои, а в Одессе угостил меня званным обедом архиепископ Платон, предварительно посетив меня в гостинице, в которой я остановился. К обеду позваны были мои старые знакомые: протоиереи Павловский, Соколов и Попруженко и кроме их кафедральный протопоп Лебединцев, ректор семинарии протоиерей Чемена, весьма благообразный эллинский консул Вучина, две дамы и проживавший в Одессе болгаро-униатский архиерей Иосиф из Киева; приглашен был и Базили, но не явился, потому что ранее отозвал его к себе какой- то Толстой тоже на обед. Из Одессы я возвратился в Москву 21 октября, в 7 часов пополудни.

После этого отступления передаю эхо из Киева, да и не одно.

В 1879 году, 21 апреля, в первый день Пасхи, достоуважаемая игуменья Киевофроловского монастыря амма Парфения письмом приветствовала меня с этим светлым праздником. Помещаю здесь подлинное письмо ее даже ради семи литографированных на нем видов киевских.¹⁹¹

Христос Воскресе. Преосвященный Владыко, Милостивейший Архипастырь  и Незабвенный Наш Отец!

Приношу Вашему Преосвященству от всей души и сердца всерадостный и благожелательный привет с Великим днем Воскресения Христа Спасителя Нашего и вместе с сим молю вспомянуть когда-либо мое недостоинство во вседейственных молитвах Ваших; я же ежедневно в моей грешной молитве прошу Господа ниспослать Вашему Преосвященству благодать, милость и утешения Святого Духа, неотъемлемые злобой человеческой. Только тот способен понять тяжесть гнета людского, кто на себе испытал его и уразумел значение молитвы Царя пророка: «да впаду убо в pуцe Божии; в руце же человечестии да не впаду».¹⁹²

Но Господь, Господь Помощник Ваш, кто озлобит Вас?!...

Не проходит дня, чтобы мы с казначеей моей, тоже приветствующей Ваше Преосвященство, не воспоминали вас с сокрушением и любовью в беседах наших, да и многие, многие говорят, что лишились теперь отца и покровителя малых и уничиженных.

Припадая к архипастырским стопам Вашего Преосвященства, всеблагоговейно лобызая их и моля осенить нас архипастырским благословением Вашим, с безграничной преданностью и высопочитанием пребываем

Вашего Преосвященства

Милостивейшего Архипастыря и Незабвенного Отца,

всенижайшие послушницы:

Игуменья Парфения.

Монахиня Елеазара.

21 апреля Флоровский монастырь.

NB. В этом письме игуменья упомянула о злобе человеческой и о гнете людском. Она подразумевала жестокость митрополита Филофея, по которой он меня удалил из Киева, а ее переместил из новых, хорошо отделанных ей, покоев в прежние, которые она занимала, когда была казначеей монастыря переместил под тем предлогом, что ив этих прежних покоев она лучше-де могла наблюдать за монахинями, тогда как отсюда вовсе не видать их. Об этом напрасном гнете она со слезами говорила мне, когда я посетил ее в октябре 1878 года. Кстати, припоминаю, что ей не нравится и преемник мой, преосвященный Иоанн из вдовых попов. «Он сельский попик, не более», промолвила мне престарелая амма.

В том же 1878 году я в Киеве посетил многоуважаемую мной, благочестивую и отличную мать, генеральшу Дарью Алексеевну Павлову, и обедал у нее. Она вспомнила меня в 1880 году и написала мне задушевные строки, кои и помещаются здесь в подлиннике.

1880 года, 22 ноября.

Киев.

Многоуважаемый и душой чтимый Преосвященнейший Владыко, поздравляем Вас с наступающим днем Ангела Вашего. Я, муж и сестра желаем от всего сердца, чтобы письмо это застало вас совершенно здоровым и покойным духом, о чем усерднейше возносим молитвы с желанием вас видеть в Киеве для общей духовной пользы, если это угодно Всевышнему. Благодарим и глубоко тронуты вашей памятью в письме к добрейшей Елисавете Васильевне, где вы нас осчастливили, назвав незабвенными. Это выражение глубоко запало в душу и верьте, что мы постоянно вас вспоминаем и считаем испытанием за грехи наши лишение беседовать с вами в не можем примириться с этой переменой и только утешаем себя мыслью, что Богу возможно возвратить Вас в Киев. Все новое чуждо и неприветливо для вас, так что дышит холодом, и потому только изредка ездим по приличию. Саша мой хотя мал, но помнит ваши ласки и, спросив, кому я пишу, сказал: если бы я смел, я бы тоже послал поклон добрейшему архиерею. Он в 3-м классе военной гимназии, учится хорошо. Большая милость Божия, что он ходит прямо, это я считаю чудом. Сестру и все свое семейство поручаю Вашим архипастырским молитвам и просим Вашего благословения.

Дарья Павлова.

Если осмелюсь вас просить передать отцу Федоту, что мы его помним и надеемся, что он вас покоит.

Если удостоите когда написать, так вот адрес: Дарье Алексеевне Павловой в г. Киев, Елисаветинская улица, собственный дом.

В этом письме сказано: «все новое чуждо и неприветливо для нас тем, что дышит холодом, и потому только изредка ездим по приличию», – подразумеваются новый митрополит Филофей и новый викарий его Иоанн, силы отталкивающие.

Вот и еще сладкозвучное эхо из Киева, – письмо ко мне статского советника Ардалиона Петровича Каллистратова от 9 ноября 1882 года.

Ваше преосвященство, Высокоуважаемый преосвященнейший отец наш Порфирий!

Поздравляю Вас, святой Вдадыко, с днем Вашего ангела. Этот день (9 ноября), с бытность вашу в Киеве, я имел счастье проводить у вас, среди большого общества почитателей Ваших. У всех киевлян в памяти то искреннее радушие Ваше ко всем и та равная благосклонность, которую Вы изволили выражать каждому, и самому скромному гостю Вашему. Часто душа с теплой любовью оглядывается на это прошедшее и живо сохраняет в памяти Ваш добрый и серьезный образ. Совершаемая литургия всегда исполнялась Вами с такой твердой определенностью, величественной строгостью, с таким ясным и отчетливым произношением возгласов и молитв, что сердце каждого разумело святое значение и силу их. При Вас в Михайловском монастыре церковное пение, на которое Вы обращали внимание с особенной любовью и замечательной опытностью, достигло значения пения классического. Предстоящие при служении Вашем не утомлялись, но услаждались молитвой, и каждый, возвращаясь домой, надолго оставался с самым добрым настроением духа. Да продлит же надолго Податель благ в полном здоровье Вашу драгоценную жизнь для отечества нашего и да сохранит замечательную свежесть и теплоту Вашей души для утешения почитателей Ваших. Пусть новые подвиги Ваших литературных трудов передадутся памяти веков грядущих и возбудят еще большее к Вам благоговение и благодарность современников и потомства. От души желаю, чтобы Вам дано было свыше иметь возможность больше и больше оживлять радостью искренно любящих Вас и укреплять в вере молящихся при служении Вашем.

Гора с горой не сойдется, а человек с человеком столкнется, гласит старая пословица. Так это и есть. У меня неожиданно перебывали из числа безбородых: Юлия Титова, светлейшая княгиня Варвара Ливен, бывшая начальница киевского института девиц Швидковская, княжна Шаховская, генеральша Штаден и другие, а из числа бородатых: бывший посланник наш при Оттоманской порте Владимир Павлович Титов, бывший помощник попечителя киевского учебного округа генерал Новиков, граф Путятин, Савваитов археограф, Гартсгаузен палеограф из Лейпцига, наш министр Делянов, архиереи: московские викарии Алексей и Мисаил, могилевский Виталий, кишиневский Сергий, житомирский Тихон, ташкентский Неофит, якутский Иаков, владикавказский Иосиф, японский Николай, урумийский Гавриил, все, кроме урумийского, с изъявлениями мне уважения и благих пожеланий. Припоминаю кое-что о всех их.

Юлия Титова, жена родного брата выше помянутого посланника, нередко видавшая меня в тридцатых годах в Одессе, в доме графа Воронцова, которого детей я учил Закону Божию, приехав в Москву для постановки памятника над могилой мужа ее в моем монастыре, не преминула повидать меня и, между прочим, вспоминала о проповедях моих, кои часто слушала в церкви Ришельевского лицея, в котором я законоучительствовал.

Светлейшая княгиня Ливен, бывшая за первым мужем Мухановым, секретарем нашего посольства в Константинополе, рожденная княжна Голицына, с которой я случайно познакомился в египетском городе Каире, потому что остановился в одной с ней гостинице, навестила меня в бытность свою в Москве и, между прочим, говорила мне, что она читала все печатные сочинения мои о Синае и Афоне и моим авторитетом решает спорные вопросы, какие слышатся иногда в ее гостиной горнице.

Госпожа Швидковская признавалась мне, что она не могла ужиться в женских монастырях петербургском и задонском по причине злоречия монахинь. Бывало, они язвительно говорят о мне: и смотрит, и ходит она не по-монашески, и читает в церкви Псалтирь как-то по ученому, а не по-дьячковски, послушание же несет самое легкое, только пером водит по бумаге у матушки казначеи или игуменьи, а носит воду и дрова, печь хлебы, накрывать столы в трапезе, это не по нутру ей. Я, зная острую голову и беспокойную душу этой госпожи, советовал ей жить в пошехонском поместье ее и там заниматься обучением крестьянских детей грамоте.

Пожилая княжна Шаховская, которой мать похоронена в Новоспасском монастыре, говорила мне вот какие диковины. «Я никак не могу решиться накрыть могилу моей родительницы каменной плитой; мне так и думается, что такая плита будет давить ей грудь и все тело. Мать моя была набожна, часто в церковь ходила и меня с собой водила, а внушала мне, чтобы я не читала духовных книг, приговаривая: ведь, ты не богослов, на что же тебе духовные книги? Довольно с тебя знать Верую во единого Бога, Отче наш, Богородице Дево радуйся и Господи и Владыко живота моего, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего; с этим знанием ты спасешься».

Генеральша Штаден, вдова и мать двух детей, в бытность свою в Москве в августе 1884 года, горевала у меня о том, что 14-тилетний сынок ее, обучающийся в киевском кадетском корпусе, но не живущий в нем, властей не признает, а 17-ти- летняя дочь хочет быть курсисткой. Я советовал ей переместить мальчика в другой корпус с тем, чтобы он жил там под надзором начальства, а дочери не дозволять быть курсисткой, дабы не развратили ее безбожные учители. Для чего ей слушать какие-то высшие курсы? Ведь, она не будет ни гувернанткой, ни учительницей, имея достаток. Пусть дома читает наилучшие книги, духовные и светские, и усваивает все, что прочитала; так умудрит себя в доме лучше, чем в университете. Представляю вам в пример себя самого. Я мало познаний вынес из семинарии и академии, а что и что знаю теперь, все это приобрел, учась в своей келье. Генеральша сердечно внимала этому совету моему в, между прочим, сказала мне: «и графиня Антонина Димитриевна¹⁹³, которую вы знаете, писала мне, чтобы я не позволяла своей дочери слушать какие-то высшие курсы; иначе, она не попадет ко Двору, так как императрица терпеть не может курсисток». От генеральши слышал я и то, что ныне в Петербурге узнать нельзя прежних знакомых: сколько голов, столько безверия или новых верований, кои они навязывают всем встречным и поперечным.

В 1879 году, 23 сентября, был у меня Владимир Павлович Титов вместе с генералом Новиковым. Я показывал им нарисованные виды монастырей афонских и метеорских в тамошних древностей и подарил им свои печатные сочинения, какие только нашлись у меня в этот раз. Новиков взял их с собой, а Титову они пересланы в Петербург по почте при письме от 23 октября 1879 года.

Владимир Павлович!

В часы двух недавних свиданий Ваших со мной в Московско-Новоспасском монастыре я обещался прислать Вам некоторые сочинения мои напечатанные. Теперь исполняю это обещание свое и по почте посылаю Вам: 1. Путешествие по Афону в трех книгах, 2. Историю сей горы в трех же книгах, 3. Четыре беседы знаменитого Фотия, патриарха константинопольского, из которых первые две был говорены им в 864 году во дни осады Константинополя русскими войсками с суши и моря, 4. и наконец две книжицы под названиями: Исповедь кающегося грешника и Дионисий Ареопагит и творения его. Примите сии книги благосклонно, как дань моей особенной благодарности Вам за исходатайствование мне, где следовало, отсрочки пребывания моего на Афоне в 1846 году, без каковой отсрочки и не изучить бы мне Афона так, как я изучил его. Приготовлено продолжение моего сочинения об этой горе монашеской; но оно еще не напечатано, частью по недостатку денег, а больше потому, что я в широкой Москве затрудняюсь окружить себя надобными мне художниками. В мое описание Афона втиснуты мои научные открытия, в числе которых полюбуйтесь пятью стихотворениями Феокрита, под названиями Свирель, Секира, Крыло, Яйцо, Жертвенник. Эти стихотворения, переведенные по-русски и уясненные мной, до сей поры никому в целом мире не были известны. А открыты они на Афоне в монастыре Иверском, благодаря Вашей внимательности к моим занятиям на этой горе.

Призываю на Вас благословение Божие и с глубоким уважением к Вам остаюсь

усердный богомолец ваш

Епископ Порфирий.

В 1882 году, 6 сентября, навестил меня граф Евфимий Васильевич Путятин с дочерью Ольгой, признательный мне за спокойное и во всем удобное помещение его в Феофаниевском ските Киево-Михайловского монастыря для поправления слабого здоровья оной дочери его. Он нимало не переменился, а у ней прекратилась афония, т.е. безголосица.

В том же году, 19 сентября, я нечаянно свиделся с давним знакомцем своим, бывшим профессором петербургской семинарии, ныне тружеником в археографической комиссии, господином Савваитовым и, подарив ему свои печатные сочинения, просил его присылать мне продолжения Макарьевских Четь-миней, кои печатаются под надзором его. Но до сей поры (25 авг. 1884 г.) он не исполнил моей просьбы.

В 1883 году, 24 августа, я нечаянно увидел у себя лейпцигского профессора палеографа г. Гартсгаузена, знакомого мне лишь по переписке. Красавец, он приехал в Москву для рассмотрения рукописей в Синодальной библиотеке, как рассматривают их палеографы, и просил меня рекомендовать его заведующим этими рукописями. Я помог ему начать и кончить это занятие и перед отъездом его в Петербург, где ему хотелось видеть в публичной библиотеке мои многочисленные палеографические снимки с рукописей, получил от него визитную карточку, на которой он написал: Partant aujourd’hui pour St.-Pètersbourg, je vous prèsente, Monseigneur, mes sincères remerciments.

В 1883 году, 20 мая, в час пополудни был у меня министр народного просвещения Делянов и поведал мне, что ему удалось купить мои древние разноязычные рукописи, дабы они не попали в чужие руки, так как министр финансов Бунге, знающий меня по Киеву и уважающий, согласился дать за них 15000 р. с рассрочкой сего платежа на четыре года. Я отблагодарил за это министра и потом долго говорил ему о неотложной надобности учреждений у нас: 1. института пресвитеров учащих, которым, по слову апостола Павла, подобает сугубая честь, и 2. особого монастыря для ученых монахов наподобие бенедиктинов и об увеличении числа епископов без жалованья от казны, а на содержании жителей каждого уезда, так что каждое семейство ежегодно дает епископу только 20 копеек. – Делянов, выслушав меня, сказал: ваши идеи – новые идеи. Излагали ли вы их письменно? Я ответил ему: изложил в записке покойному митрополиту Арсению. Но где же они: не знаю. – Делянов продолжал: я поговорю о ней Победоносцеву. Авось он отыщет в числе бумаг Арсения, кои, вероятно, запечатаны и хранятся в лавре, или в академии киевской, или в синоде. После сего я просил министра купить мою библиотеку для томского университета на деньги какого-либо там мецената, например купца Сабашникова. Он обещал писать об этом профессору Флоринскому, который пока живет в Казани, а со временем будет ректором или даже попечителем сказанного университета. У него в Томске много знакомых. Цену за книги свои я назначил 20000 рублей.

В 1879 году, 7 мая, приехал в Москву новый митрополит Макарий. Я вместе со всем духовенством приветствовал его в Чудовом монастыре и слышал его внушение священникам, чтобы они служили благоговейно и проповедовали слово Божие христианам. Он не посетил меня не по гордости, а по кутейнической необщительности.

За то его викарий, преосвященный Алексей, уважающий меня и уважаемый мной, ежегодно посещал меня в святки и в пасхальные дни и тогда же меня принимал у себя с особенным уважением. О многом беседовали мы; но в дневнике моем записано содержание только двух бесед моих с ним. В 1880 году, 7 января, я разглагольствовал у него о каноническом избрании народом приходских священников из среды достойных поселян и граждан, об упразднении семинарий и об учреждении особого института проповедников при каждой митрополии. В 1881 году, 28 декабря, преосвященный Алексей узнал от меня, что в городе Турине находится та плащаница, которой повито было мертвенное тело Христа, что на ней ясно отпечатлен лик Его во весь рост, и что я написал историческое известие об этой святыне. Это известие пересказано было ему вкратце, а рисунок плащаницы показан.

В 1880 году, 12 апреля, был у меня наш японский епископ Николай. Я подарил ему все свои сочинения печатные и много книг из своей библиотеки, так называемые дубликаты.

В 1882 году, 26 апреля, в седьмом часу пополудни, навестил меня преосвященный Тихон, переведенный тогда в Житомир. Непродолжительно и недостопамятно было наше свидание.

В 1883 году, 17 марта, неожиданно явился ко мне сиро-халдейский архиерей Гавриил из Урумии, возвращающийся домой из Петербурга через Одессу. Он молод и благообразен, но смугл. Из разговора с ним через переводчика, несторианского священника из Тифлиса, я узнал, что ему желательно присоединить свою паству к православной церкви под условиями и что паства его, раззоряемая курдами, очень бедна и дал ему 24 рубля на дорогу. Переводчик же его просил у меня себе подрясника и рясы, но получил отказ.

В 1883 году, 7 мая, посетил меня кишиневский архиепископ Сергий. Он состарился, поседел, похудел, туг на ухо. Я говорил ему о виденных мной в Риме катакомбах и о тамошних древних образах, мозаических и писанных на дсках и на стенах.

В том же году, 22 сентября, довелось мне видеть у себя назначенного в Туркестан епископа Неофита, которого еще в сюртуке я видал в Одессе, у друга моего Александра Стурдзы, выписавшего его из московской академии для обучения внучат. Мы по-гречески прозывали его Диктиàдис, вместо русского прозвания: Неводчиков. Он еще не сед, но очень желт, а говорит быстро и складно. Сладки были наши воспоминания о благочестивом, много знающем и красноречивом Стурдзе.

В 1884 году, 8 января, я участвовал в рукоположении архимандрита Иакова во епископа якутского и вилюйского. Он уже сед, но еще бодр. Речист. За рукоположение и за кипу подаренных ему сочинений моих обещался прислать мне из Сибири цибик дорогого желтого чая, но до сей поры (26 авг. 1884 г.) не прислал его.

В этом же году не преминул видеть меня бывший ученик мой в одесской семинарии Чепиговский, ныне викарный Иосиф владикавказский. Он уже сед и тучен. Подарил мне составленный им словарь языка осетинского; об осетинах же между прочим поведал, что из них магометане и не думают быть христианами, потому что имеют многих жен и дослуживаются до чинов полковника и генерала, а христиане, по старому обычаю, тайно держат наложниц.

Прощайте, архиереи! После вас обращаюсь к тем духовным лицам, которые ниже вас на один вершок, пожалуй, и на два.

В 1883 году, 21 мая, явился ко мне московский единоверческий архимандрит Павел и подарил мне свою книжицу, в которой описал свое путешествие по Святой Земле. Я одарил его своими девятью книгами об Афоне. Он высок ростом, очень бледен и крайне сдержан. Говорит мало и отрывисто. Смотрит исподлобья, больше вдаль, да в сторону. Разговор мой с ним был рассыпной о том, о сем маловажном, потому что я заметил в нем скрытность и боязливость.

В 1884 году, 7 июня, пожаловал ко мне приехавший в Москву из Питера протоиерей Покровской церкви Петр Алексеевич Соловьев, который в 1847 году кончил учение в петербургской семинарии и тогда же отправлен был со женой в Иерусалим, где только что учреждена была наша духовная миссия под моим начальством. Он уже сед и с нечетным числом зубов, но за то с наперсным крестом. Весьма приятно мне было видеть этого сослуживца своего при Св. Гробе Господнем и любимца, который хорошо рисовал мне все, что я велел ему рисовать, а вел себя, как праведник. Мы вспомнили свое безмятежное житье в Святом Граде, свои ученые занятия и свои поездки туда-сюда. Я подарил ему сочинения свои об Афоне и другие, какие нашлись у меня. Его искренняя, благоухающая расположенность ко мне тронула меня до глубины души.

В том же году, 26 сентября, был у меня японский миссионер игумен Владимир.

Кроме вышепоименованных господ, владык и служителей алтаря, бывали у меня и занимались в моей библиотеке: даниловский архимандрит Амфилохий, Стасов, Качановский, Мансветов, грузин Цагарели в Розов.

Архимандрит Амфилохий в 1882 году взял два рукописные греческие Четвероевангелия 835-го в 1144-го года и первое старшее напечатал подстрочно под славянским Четвероевангелием галичским 1144 года, которое взял в 1882 году и поднес государю Александру II, а из второго в этом же издании поместил разночтения. На страницах 1 в 2-й напечатаны им о мне следующие строки. «Греческий текст, благодаря сообщению мне Четвероевангелия 835 года преосвященным Порфирием для пользования, заимствован весь из него,.. Преосвященный Порфирий еще предложил мне для пользования Четвероевангелие греческое 1144 года с разночтениями на полях, сделанными им из Евангелий VIII и IX века и 1272 года. Искреннейшая моя благодарность преосвященному Порфирию за сообщение мне этих бесценных греческих памятников». Возвратив мне оба Евангелия мои, отец Амфилохий получил от меня для пользования рукописный греческий Апостол 1301 года, содержащий в себе текст 462 года, переписанный с текста 399 года, изданного в четвертый год консульства Аркадия и в третий год консульства брата его Онория. Так как этот Алостол-палимпсест, изданный К. Тишендорфом в Лейпциге в 1865 году под заглавием: Epistulae Pauli et Catholicae fere integrae ex libro Porphyrii episcopi palimpsesto saeculi VIII vel noni, то и сие издание Тишендорфа я передал реченному архимандриту, вознамерившемуся издать какой-то древний славянский Апостол с наилучшим греческим текстом, и в добавок вручил ему весь Новый Завет греческий XI-ХII века, написанный на пергаменте in 8°. Он возвратил мне эти три рукописи. Но Апостол до сей поры (26 августа 1884 г.) еще не напечатал.

В 1880 году, 28 мая, по просьбе действительного статского советника Владимира Стасова, состоящего при втором отделении собственной Его Величества канцелярии, отподоблены были заглавные буквы моего сербского Евангелия недельного, написанного в 1195 году на пергамине, присланным ко мне рисовальщиком Феодором Кукушкиным. А в двадцатые дни сентября месяца того же года сам Стасов, в бытность свою в Москве, отподобил несколько таких же букв с славянского недельного Евангелия, написанного для Мирослава, сына Завидина (около 1190 годов).

В 1882 году, с 19 до 26 дня августа, прилежно занимался в моей библиотеке профессор московской духовной академии Мансветов, ища в моих печатных книгах и в рукописных каталогах надлежащих сведений о церковных уставах.

В 1883 году 15 сентября, преподаватель грузинской словесности в петербургском университете Цагарели, посланный Палестинским обществом на Восток для отыскания в тамошних монастырях грузинских рукописей, у меня первее видел три книжицы грузинские, написанные на папирусе, отрывок из Евангелия на пергамине и два отрывка из Псалтиря на папирусе. Реченные книжицы были взяты мной из библиотеки Савинского монастыря, что в 15-ти верстах от Иерусалима, отрывки же – первый из Афоноруссика, а второй из обители Синайской.

В 1884 году, с 24 до 31 дня месяца июля, профессор киевской духовной академии Розов ежедневно от восьми часов утра до восьми часов вечера в моих покоях читал выданные ему из моей библиотеки печатные немецкие и французские сочинения о Нубии и выписывал из них все надобные ему сведения о ней, намереваясь написать историю христианства в этой малоизвестной области. От меня он отправился в Петербург, дабы в тамошней публичной библиотеке дополнить, если удастся, те же сведения.

Забыл и вспомнил. Прежде Розова и Мансветова несколько дней занимался в моей библиотеке петербургский¹⁹⁴ университант Качановский, читая мои славянские рукописи и особенно недельное Евангелие сербское 1195 года и житие св. Панкратия, написанное на пергамине в ХIII веке, и запасался сведениями о древней славянской письменности.¹⁹⁵

– Послужил я ближним моим, чем и как мог, и за то заслужил почет. Почтили меня своим вниманием и уважением сербский князь Милан, разные общества, духовные академии и петербургский университет и прислали мне свои дипломы на звание почетного члена их.

В 1878 году, 10 августа, светлейший князь сербский Милан Обревович IV благоволил превысоких указом своим одликовать (отличить, почтить) меня таковским крестом 2-й степени за заслуги стећене за народно ослобоћње и независимости Српске државе. Грамоту Его Светлости зa подписью министра иностранных дел я получил, а крест с лентой и звездой купил за свои деньги в Москве. Высочайшее соизволение нашего Государя на то, чтобы я принял и носил по установлению сей орден, последовало уже в 16-й день апреля 1880 года. Сей почет заслужен мной. Я в последнюю войну сербов с турками (1876 г.) собрал и послал им 7400 рублей, как председатель славянского благотворительного комитета в Киеве.

В 1878 году, 27 апреля, Императорское Общество Истории и Древностей Российских при московском университете избрало меня в действительные члены и представило мне диплом на это звание.

В этом же году, 6 июня, общество древне-русского искусства при московском публичном музее избрало меня в число своих действительных членов и поднесло свой диплом на это звание.

В сем же году, 25 июня, церковно-археологическое общество при киевской духовной академии, «уважая высокие достоинства многочисленных ученых трудов моих в области церковной истории и археологии и с признательностью воспоминая сочувствие мое целям общества, выраженное ценным пожертвованиям музею общества», избрало меня в число почетных членов своих. Я, желая явить свою живую связь с этим обществом, в 29 день ноября 1882 года послал ему 15-ть фотографических снимков с моих рукописей греческих и 11-ть таких же снимков с моих рукописей славянских, как наилучшие образчики палеографии, да свой портрет фотографический немалого размера.

В 1879 году, 2 мая, московское археологическое общество «в виду многолетних и плодотворных для науки трудов моих по исследованию памятников древности в заседании своем 2 мая избрало меня в действительные члены свои». Диплома нет. Я послал ему все печатные сочинения свои, какие только нашлись у меня.

В этом же году, 8 ноября, главное управление общества попечения о раненых и больных воинах, «за оказанные мной пособия им во время войны России с Турцией (1877–1878 гг.)», прислало мне Высочайше установленный 13 марта 1879 года знак Красного Креста для ношения его на груди, при своем свидетельстве за №15693-м. Этот знак вместе со свидетельством о нем я получил в Москве 12 января 1880 года при отношении кo мне киевского генерал-губернатор Черткова oт 23 декабря 1879 года, за №1346-м, и о получении его уведомил этого сановника 17 января, написав ему между прочим следующие строки: «Уведомляю Вас о сем, вспоминая искренние и благодарные слова раненых воинов, помещенных в благоустроенной мной больнице Киево-Михайловского монастыря: »Мы в рай попали».

В 1881 году, 31 марта, императорское русское археологическое общество, «высоко ценя заслуги, оказанные мной делу изучения археологии греческой и восточной и желая выразить мне свое сочувствие плодотворной учено-литературной деятельности моей», в общем собрании своем 31 марта выбрало меня в число своих почетных членов и прислало мне свой диплом на это звание, подписанный председателем его Великим Князем Константином.

В 1882 году, 15 февраля, совет с.-петербургской духовной академии «в уважение многолетних трудов моих в области миссионерской, научной и пастырской деятельности в пределах России и за границей» избрал меня в звание почетного члена ее и прислал мне диплом свой. Я, желая показать живую связь с академией, моей alma mater, подарил ей 17-ть фотографических снимков с моих рукописей греческих и 10-ть таких же снимков с рукописей славянских, как наилучшие образчики палеографии.

В сем же году, 21 мая, Православное Палестинское общество, «почитая в лице моем первого начальника русской духовной миссии в Иерусалиме», в первом заседании своем избрало меня в число почетных членов своих и постановило препроводить ко мне при дипломе Высочайше утвержденный соответствующий знак общества для ношения его на шее. Диплом подписан председателем Великим Князем Сергеем. Я послал в общество 200 рублей, обещаясь давать ему ежегодно 100 рублей. Обещание мое исполняется свято.

В 1882 году, 1 октября, совет московской духовной академии избрал меня «в уважение многолетних и многоплодных трудов моих по изучению христианского Востока и исследованию памятников византийской церковной письменности» в почетные члены ее в вручил мне свой диплом. Я, пожелав явить живую связь с ней, представил ей 17-ть фотографических снимков с моих греческих и 10-ть таких же снимков с рукописей славянских, как наилучшие образчики палеографии, 28 ноября того же года.

В 1883 году, 24 февраля, совет казанской духовной академии, «глубоко уважая богословско-литературную деятельность и ученые труды мои в области церковно-археологических наук», возвел меня в звание почетного члена и вручил мне свой диплом на это звание. А я послал ей несколько сочинений и переводов своих, какие только оказались у меня, 25 апреля того же года.

В 1884 году, 30 января, совет императорского с.-петербургского университета, «желая выразить уважение свое к ученым заслугам моим», избрал меня в почетные члены его и вручил мне свой диплом на это звание. А я послал ему свои переводы и сочинения, какие только нашлись у меня, 22 мая сего жe года.

Не ожидал я такого и такого почета. Не я бегаю за славой, а она бежит ко мне.

Никогда я не любил трескучих споров с кем бы то ни было. А пришлось таки спорить и трещать ...............................¹⁹⁶

В Москве я не на своем месте. Мелочные дела в синодальной конторе не занимают меня. Монастырь мне в тягость, потому что правительственное дозволение монахам иметь деньги склоняет их к пьянству и любодеянию. Типографии от меня далеко, да и печатают книги медленно и плохо. Рисовальщики и фото литографы вперед берут от меня деньги, а работают, что и что мне надобно, спустя рукава свои. Знакомых у меня нет. В церковь ходить по высоким лестницам и сквозным коридорам я затрудняюсь, боясь являющейся тут боли в груди моей. Все это понуждало меня проситься на опроставшиеся епископские кафедры, а больше помышлять о полном покое в Киево-Феофановском ските после продажи моей драгоценной библиотеки. Но ни то, ни другое до сей поры не удалось. Sic fata voluerunt.

Когда херсонский и одесский архиепископ Платон возведен был в сан митрополита киевского (5 февр. 1882 г.), тогда я письмом просил митрополита Исидора (17 февр.) перевести меня в Одессу, в которой я законоучительствовал, ректорствовал и часто проповедовал слово Божие с 1831 года по 1841-й, и вверить моему управлению херсонскую епархию. В этом письме, между прочим, выражено было вот что: «Порядки епархиального управления известны мне, занимавшемуся в Киеве епархиальными делами в течение 13-ти лет. Пастырское усердное радение о благе пасомых во мне есть. Уменье говорить умам и сердцам в добре обращаться с людьми всякого звания приобретено мной в течение пятидесятилетнего священнослужения моего в богоспасаемом отечестве моем и вне его. Притом в Одессе, где весьма много православных греков, с которыми я могу свободно говорить родным языком их, в этом благоустроенном городе мне было бы гораздо удобнее, чем где-либо, печатно издать в свет те научные сведения о всем христианском Востоке, ком в долговременное пребывание мое на этом Востоке приобретены мной по поручению св. синода, неоднажды и не дважды отправлявшего меня туда для ученых исследований. При печатании таких исследований отчасти и на греческом языке в Одессе, где есть грамотные греки, я не затруднялся бы так, как затрудняюсь в Москве, не слышащей речи греческой». На это письмо Исидор ответил мне 19 февраля: «до получения письма Вашего преосвященства от 17 февраля был уже подписан доклад св. синода о перемещении в Одессу преосвященного Димитрия, архиепископа волынского, согласно желанию одесских граждан и самого архиепископа».

Получив сей ответ, я 6 марта отправил к ответившему свое прошение о перемещении меня на волынскую кафедру в Житомире. Но, к несчастью, владыко Исидор по болезни не был в синоде, когда там решено было на просимое мной место перевести саратовского епископа Тихона с возведением его в сан архиепископа.

В 1883 году, 18 января, я просил Киевского митрополита Платона исходатайствовать мне в св. синоде назначение меня на место почившего чигиринского епископа и викария киевской епархии Иоанна, приписав в конце прошения: «Еще не чувствуя старости и не имея недугов ее, послужу с усердием и с умением». Просил я об этом же владыку Исидора (19 января), высказав ему причины, побудившие меня к сей просьбе. «В Киеве климат лучше, церковного дела больше, типографии, резчики на дереве и рисовальщики на камне под руками, тогда как в московском лабиринте, отдаленном от монастыря моего, весьма трудно находить их, да и работы их дороги; наконец честолюбия во мне нет, а есть разумное усердие к делам общеполезным». Что же? Оба митрополита, не знаю почему, даже не ответили мне.

В 1883 году, 13 февраля, я, между прочим, писал архимандриту Иннокентию: «В Киев на прежнее викариатское место я просился у Платона и Исидора. Но они не удостоили меня ласковым словом, Бог с ними! Не жалею. Им нужны фонарики с тусклым светом. Пусть же и ходят с ними в потемках, не умея обратить в православие ни раскольников, ни штундистов, ни остановить разлив всеобщего разврата»...

В 1883 году, 16 ноября, умолял я митрополитов петербургского Исидора и московского Иоанникия предоставить мне херсонско-одесскую кафедру по смерти преосвященного Димитрия, но не сподобился и ответов.

В бытность свою в Петербурге с 8-го по 16 день февраля 1879 года я, желая успокоиться от всех житейских дел, лично просил митрополита Исидора о помещении меня в Александроневской лавре, но получил отказ за неимением-де свободных келий. Лично переговаривал об этом же с митрополитом Филофеем, указав ему свободные покои в Киево-Михайловском монастыре и в Феофановском ските в 14 верстах от Киева, но, услышав от него консисторский совет обратиться с просьбой к настоятелю названного монастыря, преосвященному Иоанну, <я> и не подумал просить этого не расположенного ко мне епископа, которого фроловская игуменья Парфения назвала мне сельских попиком.

Не удалось мне выбраться из Москвы; не удалось продать и библиотеку свою (7000 книг), которую купить предлагал я многим.

В 1879 году, 10 февраля, подана была мной министру народного просвещения Димитрию Толстому коротенькая записка 1. о продаже моей библиотеки и всех древних рукописей томскому университету, и 2. о напечатании Профитолога 1054 года, Псалтири 862 г., Евангелия 835 г., Апостола V-го века, Евхологиона VII-го века, Синаксаря X века, древней службы в неделе православия, четырех бесед патриарха Фотия (все на греческом языке), составленного мной каталога наилучших греческих рукописей с годами и с выписками из них по всем отраслям ведения и сношений церквей Иерусалимской, Антиохийской, Александрийской и Константинопольской с Церковно-Российской и о напечатании всего этого на счет сумм св. синода. Но министр не позвал меня к себе для переговора о сем деле и не почтил меня ни строкой. Счастливо оставаться ему в потемках!

В 1881 году я в бытность свою в Петербурге лично заявил министру Сабурову желание продать томскому университету свою библиотеку за 30000 рублей, ежели в Томске найдется богатый меценат, готовый дать сии деньги из своего кармана. Министр обещался мне писать об этом деле профессору Флоринскому, которому поручено подготавливать устройство названного университета, но, как сдается, забыл свое обещание, и 16 марта того жe года уведомил меня, что «за неимением в распоряжении министерства источников на покрытие расхода по покупке означенной библиотеки, он не признает возможным приобрести ее для сибирского университета».

В том жe году, 27 мая, было послано мной письмо томскому епископу Петру о продаже моей библиотеки за 30000 руб. будущему в Томске университету, ежели найдется в сем городе богатый меценат. Преосвященный 1 июля ответил мне: недавно приехавшему в Томск будущему ректору университета томского, профессору Флоринскому, я предлагал расположить кого-либо из купцов купить вашу библиотеку; но он сказал мне, что преосвященный епископ дорого просит за свою библиотеку; за эту цену никто не согласится купить ее».

В 1882 году, 20 ноября, я писал синодальному обер-прокурору Победоносцеву:

Ваше Превосходительство

Милостивый Государь!

В сибирском городе Благовещенске строится духовная семинария. Ей необходимо нужна библиотека, как пособие учащим и учащимся, которые должны приобретать себе основательные и обширные познания, дабы явиться искусными делателями в вертограде Христовом. А так как я имею собственную весьма многотомную, библиотеку, систематически составленную из самых лучших и даже не находимых теперь произведений ума человеческого, и так как я намерен продавать ее, дабы деньги, вырученные продажей ее, употребить на издание всех сочинений моих с дорого стоящими картинами, то благоволите, Милостивый Государь, учинять зависящее от Вас распоряжение о покупке ее для благовещенской семинарии. Библиотека моя (без рукописей) стоит мне очень дорого. Но я отдам ее за 20000 р., не приняв на себя доставить ее в г. Благовещенск. Уплата мне этой суммы может быть рассрочена годов на пять или менее, смотря по отливу в приливу денежных доходов св. синода. Когда официально будет объявлена мне готовность св. синода купить мою библиотеку, тогда я представлю, куда надобно, каталог всех книг моих и даже фактуры книгопродавцев, у которых они были куплены мной, если эти фактуры потребуются. Поручаю настоящее дело Вашему просвещенному вниманию и призываю на Вас Божие благословение, остаюсь с совершенным почтением...

Точь в точь такие письма тогда же посланы были митрополитам Исидору и Платону.

Победоносцев ответил мне 10 декабря 1882 года: «Так как благовещенская семинария, учрежденная вместо якутской, достаточно снабжена уже надлежащей библиотекой, <а> новое здание для этой семинарии только еще начато постройкой, на которую потребуется весьма значительный расход, то за сим в настоящее время не представляется никакой возможности отделить особую, тоже значительную сумму на приобретение ценной и при том специальной библиотеки для этой семинарии.¹⁹⁷

Митрополит Платон промолчал, а Исидор 13 января 1883 года отписал мне, что «что за расчислением всего учебного капитала на учебные потребности, не представляется никакой возможности приобрести библиотеку за такую значительную сумму».

В 1883 году, 2 января, предложена была мной покупка моей библиотеки могилевскому епископу Виталию за 20000 руб., так как он в бытность свою у меня на пути в Петербург заявил мне, что купил бы все мои книги, если бы я не ценил их очень дорого. Но он не ответил мне. Знать, запустил руку в свой карман, однако, хвать-хвать, ан мягких пять.

В том же году, 7 марта, я просил Победоносцева предложить св. синоду: не соблаговолит ли он купить мою библиотеку для оренбургской семинарии за 20000 р. без пересылки, под условием уплаты мне сих денег в течение четырех или пяти лет. Он отписал мне 1 апреля: «в настоящее время не представляется надобности, а при ограниченности средств духовно учебного капитала, и возможности в приобретении вашей библиотеки для оренбургской семинарии, так как фундаментальная библиотека ее может составиться через отделение для нее части книг из библиотеки уфимской семинарии"………………    

Вот несчастливое письмо мое известному богачу Полякову о покупку моей библиотеки для петербургского университета от 16 августа 1883 года.

Ваше Превосходительство

Милостивый Государь.

Вы добровольно построили в Петербурге дом для общежития учащихся студентов тамошнего университета. Это патриотическое дело обессмертило ваше достославное имя. Пока солнце освещает оный дом и пока в нем будет заниматься науками учащаяся молодежь, Вы будете иметь почетное, светлое и вековечное место в истории народного просвещения в России, как покровитель науки.

Но учащимся в университете необходимо нужна сподручная библиотека, в которой заключались бы наилучшие сочинения по всем частям человеческого знания. Такую библиотеку имею я и продаю ее не для обогащения себя, а для того, чтобы иметь возможность издать в свет многие сочинения мои с картинами, очень дорого стоящими. В библиотеке моей заключаются семь тысяч книг с небольшим, как это изволите видеть в приложенном при сем счете их. В числе их есть книги не только очень дорогие, но и редкие, даже такие, каких теперь нельзя найти у всех европейских книгопродавцев. Цена всей библиотеке моей 25000 рублей с пересылкой ее в Петербург на мой счет. Самому мне она стὸит гораздо дороже.

Благоволите, Милостивый Государь, приобрести ее для живущих в построенном вами доме студентов с.-петербургского университета и этим приобретением увенчать ваше бессмертное благодеяние, и благодеяние двойное, потому что приобретением моей библиотеки вы будете непрестанно расширять круг познаний студентов, а мне создадите возможность издать мои сочинения с картинами, так как те особы, к которым я близок по званию моему, отказались пособлять мне по неимению денег.

Еще раз во имя надежды, доброй пророчицы, усердно прошу вас купить мою библиотеку, которой я уже не могу пользоваться по великой преклонности лет моих. Если же вам почему-либо не угодно будет приобрести ее, то благоволите уведомить меня об отказе вашем.

Если библиотека моя почему-либо не может быть куплена вами для студентов университета петербургского, то благоволите приобрести ее для университета в сибирском городе Томске по сношении с министром народного просвещения. Издержки же на доставку ее туда будут уже ваши.

Бог – помощник вам во всех общеполезных делах ваших.

Пользуюсь настоящим случаем, чтобы изъявить вам мое отменное уважение, как редкому в наш век покровителю науки.

Управляющий…

P.S. Мое имя известно в ученом мире.

Это письмо пересолено. Поляков не ответил мне.

Вздумалось мне попробовать счастья в Одессе. Я послал туда два письма, одно к другу моему Константину Базили от 28 сентября 1883 года, а другое к тамошнему городскому голове, греку Маразли (18 окт.), о продаже моих книг для городской библиотеки за 28000 р. с моей пересылкой их до Одессы, или за 25000 р. без пересылки. Первый ответил мне; «о городской библиотеке нечего думать. Маразли построил здание красивое (для библиотеки), но содержимое в нем скудно и плохо, а средства едва позволяют приобретать насущную потребность для светского люда. Что касается граждан жидовствующей Одессы, они дают деньги на спекуляции и на предметы роскоши, в том числе, пожалуй, и на книги с иллюстрациями в дорогих переплетах». Второй 19 ноября 1883 года уведомил меня, что в настоящее время городские средства, к крайнему сожалению, не позволяют исполнить предложение мое; но если мне благоугодно будет отложить дело это до более благоприятных обстоятельств, то он при первой возможности с особенным удовольствием будет ходатайствовать о приобретении моих книг для одесской городской библиотеки. Это уведомление хоть и принял я, как учтивый отказ, однако еще раз 7 декабря того же года написал господину Маразли, между прочим, вот что: «Благосклонное внимание Ваше к обогащению одесской городской библиотеки и к успособлению издания моих сочинений с картинами, рисунками, чертежами, надписями, обрадовало меня. Верю Вам, как человеку высокопоставленному и помнящему евангельское слово: не о хлебе едином жив будет человек ¹⁹⁸ , и снова прошу вас о том, о чем просил недавно, присовокупляя, что вместе с книгами моими одесская публичная библиотека даром получит несколько великолепнейших картин, известных под названием Glace-photographie, за кои я уплатил книго-продавцу 300 рублей... Одесса – мой любимый город. В нем я назад тому 43 года учительствовал в лицее и семинарии, нередко проповедовал слово Божье, был духовником многих аристократических семейств, и даже первый принимал в семинарию юных болгар. При таких светлых воспоминаниях хотелось бы и друзей моих, подразумеваю книги мои, оставить в этом городе, в котором почти началось мое священно-служение».

На это письмо Маразли не ответил.

Еще раз 17. октября 1883 года я писал господину Базили. «Я имею в виду иных покупателей моей библиотеки и между ними болгарское настоятельство в Одессе. Правда, слаба моя надежда на это настоятельство, указанное мне бывшим в Одессе викарным епископом Неофитом. Но предложить ему покупку моей библиотеки для Болгарии все-таки можно. Спрос не беда. Итак, благоволите при случае поговорить об этом деле моем с г. Палаузовым, или с преосвященным Димитрием, или с обоими. Если не истрачен значительный капитал реченного настоятельства, то оно сделало бы наиполезнейшее для воскрешенной нами Болгарии пожертвование, снабдив ее духовным брашном, которого у нее нет и, вероятно, долго не будет без помощи с нашей стороны. Я сему настоятельству отдам библиотеку мою за 25000 руб., ежели оно озаботится о пересылке ее от Москвы до Одессы на свой счет. Болгария у меня в виду даже и потому, что я первый во время оно учил болгар в одесской семинарии, будучи ректором ее, и первый ходатайствовал о приеме шести болгар в киевскую семинарию в нашем синоде и министерстве иностранных дел (1846 г.); каковое ходатайство и было уважено там и тут"……… Базили ответил мне 15 ноября: «Болгарское настоятельство едва покрывает насущные скромные нужды, а княжество об ином озабочено, а не о книгах. Таков был последний ответ нашего доброго владыки Димитрия, который вчера неожиданно скончался от разрыва сердца».

В 1883 году, 27 декабря, я письмом просил министра народного просвещения Делянова купить мою библиотеку для томского университета за 21000 рублей без пересылки ее на мой счет, с рассрочкой уплаты мне этой суммы в течение трех лет и получил от него отрезной отказ 14 января 1884 года за неимением денег.

Утомили меня все эти неудачи. Однако, надо поискать других путей и других людей. Ей-ей, не хочется, чтобы безграмотная родня моя продала мои книги старьевщикам в Москве по 20 копеек за пуд.

Вспомнил я о нашем, богаче Павле Павловиче Демидове и 2 апреля 1884 года письмом просил его купить мою библиотеку за 20000 р. без пересылки или для студентов с.-петербургского университета, помещенных в общежительном доме, или для томского университета, или для своего не прерывающегося по милости Божией рода. В конце этого письма сказано было: «не богатства ищу; науке прислужиться желаю; о вашей знаменитости в потомстве помышляю». Но богач не ответил мне.

Решился я в том же году и в тот же день написать игумену Афоноруссика Макарию Сушкину: не купит-ли обитель его тысячу экземпляров моего сочинения об Афоне (9000 книг) за 5000 рублей с тем, чтобы продавать их в московской часовне, принадлежащей Руссику, и получил отказ.

В том же 1884 году, 19 июня, просил я митрополита Исидора ходатайствовать в св. синоде о покупке моей библиотеки для духовной семинарии в городе Якутске за 20000 руб. без моей пересылки, и не сподобился ответа. Однако, он поручил эконому своей лавры архимандриту Иннокентию передать мне следующий отзыв его: «я сочувственно отношусь, но тем не менее ничего не могу сделать; все говорят: денег нет». Архимандрит же от себя прибавил: «Наш владыка уважает вас, ценит ум и труд ваш и не прочь помочь вам. Я вполне уверен в этом; да это видно и из его разговора. Но что поделаете с куцохвостыми?». Еще письмо от 5 августа об этом же предмете послал я Исидору. Подожду, что речет он, возвратившись в Питер из Новгорода. В 8 день сентября я получил от него письмецо.

Ваше Преосвященство!

О покупке библиотеки Вашей для якутской семинарии я говорил в св. синоде. Г. обер-прокурор заявил синоду, что в настоящее время это невозможно потому что духовно-училищный капитал расчислен на текущие нужды, и сверх того потребовалось 50 тысяч рублей на возобновление сгоревшего в Харькове семинарского здания.

При всех этих неудачах улыбнулось мне одно счастье. Я продал свое собрание древних рукописей Императорской Публичной библиотеке за 15000 рублей. Она уже уплатила мне 9000 р. Но из них я передал 5000 родной племяннице своей Маргарите Боровской, радя о присных.¹⁹⁹

Как московское небо не всегда было безоблачно, так и душа моя не всегда была радостна. Порой, и не одной, она много печалилась и скорбела. О чем? Припоминаю.

Долго снедала меня печаль о том, что судьба перебросила меня из Киева в Москву, в которой я очутился, как немалая птица в маленькой клетке. Не умей я петь в ней о Христианском Востоке, меня окаменила бы скорбная скука. Но в минуты, часы, дни этого непрерывного и неустанного пения я забывал всякую скорбь свою и, привыкнув забывать это, перестал жаловаться на судьбу свою и смирился ,под крепкой десницей Бога, порой однако прося и умоляя Его даровать мне полный покой и полную независимость от людей в уединенной келье, в которой, никого не было бы, кроме Его, Отрадного, и кроме меня, занятого, чем люблю я заниматься.

Постоянно скорбел я и скорблю о том, что правительственное дозволение монахам иметь деньги, как собственность, знакомит их с бутылкой и женщиной.

Пока жил в настоятельском доме Новоспасского монастыря (до 30 марта 1881 г.), преосвященный Иоанн, бывший епископ алеутский, ныне член синодальной конторы, <он> жаловался на меня причту Успенского собора, будто я стесняю его, и жаловался так громко, что о жалобе его уведомили меня уже из Петербурга. Но я и не думал стеснять его, а только перевел его из понадобившегося для книг моих верхнего этажа в нижний, отделав его пристойно и снабдив надобной мебелью, да еще дал ему знать, чтобы он на кухонной плите, на которой готовится кушанье мне и ему, не сушил своих носков. Напраслина его опечалила меня и даже понудила меня сказать ему (15 июня 1880 г.), что и у меня есть голос такой громкий, который может быть слышен в Петербурге. После этой сказки моей он утих; перестал печалиться и я.

В нынешней Москве, не как в старинной, находится много похабных домов, в которых молодежь губить свои души и тела. Такие дома нанимаются подлянками даже в средоточии Москвы, около женского Страстного монастыря. Не могу не скорбеть об этом.

В 1880 году, 22 мая, скончалась императрица Мария Александровна. Кончина ее, хотя и блаженная, опечалила женя. Она во время оно защищала меня от нападок синодальных и подарила мне печатный экземпляр Библии, открытой мной в Синайском монастыре и напечатанной Тишендорфом, подарила по вниманию к моей учености.

В 1881 году, 1 марта, убит был нигилистами государь император Александр Николаевич. Мне было жаль его....

В 1881 году, 3 сентября, сильно опечалили меня верные вести из Киева, пересказанные мне лично тамошним протоиереем Флоринским, гостившем у меня на пути в город Владимир. Там семинаристы... затеяли пляску в своих занятных покоях и после минутного усмирения их инспектором стали плясать еще пуще. Там же студенты киевской академии устраивали у себя увеселительные вечера, которые оканчивались большими беспорядками и безумно веселились даже тогда, когда надлежало им править всенощное бдение, а инспектора своего архимандрита Сильвестра обругали и у ректора же своего преосвященного Михаила выпросили позволение стоять в церкви не на прежнем месте, а где им угодно, и уходили из нее гулять с девками; кроме сего предъявляли и такие требования, чтобы их не будили утром и было бы прекращено чтение им молитв утренних и вечерних. Эти самые вести сообщены были мне и одной благочестивой киевлянкой, именно Елисаветой Семеновой. Итак, киевская академия превратилась в гнездо нигилизма. Плачу и рыдаю, когда помышляю об этом.

В 1882 году, 29 января, скончался киевский митрополит Филофей после продолжительной болезни Я пожалел не о нем,………а о том,……… что оставил после себя 97000 рублей в сущем сиротстве, знать, по жадности к деньгам. Замечательно, что я ночью под 14-й день того же месяца во сне видел его, как тень. Моя душа за 15 дней ранее знала, что умрет этот неприятель мой.

В том же году, в половине 12 часа ночи под 10-й день июня, скончался московский митрополит Макарий. Неожиданна была внезапная кончина его. Мы лишились в нем трудолюбивого историка русской церкви...

NB. На его место 27 июня назначен экзарх Грузии Иоанникий... Он приехал в Москву по рязанской железной дороге в десятом часу пополуночи. Я не мог встретить и приветствовать его в Чудовом монастыре по причине боли в горле. Увидим, какого полета эта немалая птица. А в день 50-летнего юбилея киевской академии он поднялся было говорить речь перед многочисленным собранием, но не сказал ни полслова, и только походил взад и вперед перед митрополитом Арсением и начальством академии и, молча, сел на прежний стул свой. Развязен! Находчив! Красноречив!...

В 1883 году, 9 марта, в Новоспасском монастыре повесился иеромонах Поликарп, московский семинарист, нигилист. Прискорбно! Я не удостоил его христианского погребения. Монастырские служки молча отнесли его за ограду монастырскую и там опустили в могилу....

Кстати говорю о нигилистах. Еще в 1881 году они в деревянных раскрашенных яйцах разбрасывали в Москве свои дьявольские прокламации и пустили молву, что будут бить в набат на колокольне Иван Великий и призывать народ к восстанию против царя и святой церкви. Но эта колокольня была заперта для них и для всех с 18 мая, по распоряжению синодальной конторы, а к языкам колоколов прикреплены цепи с замками. В 1884 году, 9 февраля, в названной конторе получено было из св. синода секретное уведомление о том, что нигилисты заявляют под видом благочестия водвориться в монастырях с тем, чтобы динамитом взорвать их на воздух, так как монастыри крепко держат хоругвь православия и утверждают святую веру в народе. Против сего покушения контора приняла надлежащие меры. А вот и еще печальное и вернейшее известие о нигилистах-студентах киевской духовной академии, пересказанное мне доцентом ее Димитриевским 1 июля 1884 года. В марте месяце сего года местная полиция внезапно накрыла эту академию и нашла в ней динамит под лестницей, мятежные прокламации в книгах студенческой библиотеки и коновода террористов студента Дашкевича из волынской семинарии. Он увезен в Петербург. Оказалось и то, что в академии укрывался недели с две Дегай, убийца Судейкина. После передряги академическое начальство лишило студентов права заведовать их библиотекой. Но они взбунтовались и настаивали на своем, однако тщетно. За бунт же этот пятеро исключены, а десятеро лишены казенного содержания. Когда я рассказывал об этом прискорбном событии в присутствии синодальной конторы, член ее протопресвитер Сергиевский поведал, что харьковские семинаристы сожгли свою семинарию, так что на возобновление ее требуются 50000 рублей. – Увы! Аще соль обуяет, чем осолится то, что должно быть посолено.²⁰⁰

– Живя в Москве, я ежегодно бывал болен с 1880 года, но тяжко и продолжительно только трижды, а больше недолго и легко, так что мог работать головой и пером. Перечисляю свои недуги, сперва легкие, а потом тяжкие.

Легкие и непродолжительные недуги у меня были насморк, кашель, частые поносы, один из них, недели с три весной 1881 года, боль в горле, опухоль в ступнях, рвота желчью 2 апреля и 31 июля 1881 года и 5 июня 1882 г., нарывы под мышкой левой руки с 29 июня по 6 августа 1881 г. и отяжеление глаз, не мешавшее, однако, читать и писать днем без очков. (И теперь, 1 сентября 1884 года я пишу сие без очков же).

Были у меня три недуга тяжкие и продолжительные. В 1881 году, 8 августа, произошло воспаление печени, к счастью, скоро замеченное и ослабленное пиявками.

В следующее лето, 19 июля, мой кучер под хмельком быстро провез меня в карете через одну впадину на улице и тряхнул так, что повредил поперег спины моей до того, что я долго-долго едва-едва вставал с постели и передвигался, куда нужно. Эта мучительная боль прошла без особой, помощи лекаря, который уверил меня, что ее вылечат время и природная крепость моего тела. В 1884 году, с 15 мая, заболела моя грудь не знать отчего и в то же время левая челюсть. Долго, долго мучили, да, мучили меня обе эти болезни. Я облегчал их – первую трением своей груди, а вторую чесанием волос бороды, которое электризовало недужную челюсть и так успокаивало ее. Но особенно помогла мне минеральная вода Мариенсбад Крейцбрун, которую я постоянно пил с 10 июня по 10 июля. С той поры, благодарение Богу, я здоров и делаю свое дело. Но с 24 декабря оказалась слабость в моем мочевом пузыре и резь....

Как ни надоели мне многолетние путешествия по Востоку, однако надобность отдохнуть от ученых занятий и любопытство побуждали меня побывать в недалеких от Москвы монастырях: Угрешском, Новоиерусалимском, Яковлевском в Ростове и в Святотроицкой Сергиевой лавре в соседней с ней Вифании. Угрешский монастырь, построенный на том месте, где великий князь Димитрий Донской молился св. Николаю Чудотворцу: да угрееши сердце мое победой над татарами, и недавно возобновленный и расширенный богатым московским купечеством, весьма благоустроен. Он – общежительный. Внутри его много цветов и есть сад с плодовитыми деревьями. В доме, построенном недавно для приезда московских владык, небольшая церковь замечательна тем, что в ней алтарь отделен от середины ее не глухим иконостасом, а весьма низменной перегородкой деревянной, сверх которой видать всю внутренность алтаря. В этой обители есть училище для малолетних крестьянских детей, которые поют вместе с монахами. Мне весьма понравилось их столповое пение по нотам (в 1880 г 25 июля); величественное, оно возбуждает в душе благоговение и уносит ее к престолу Божества. В Новоиерусалимском монастыре я был дважды, – в 1880 году с 8 по 12 июля и в следующее лето с 14 дня по 18-й того же месяца. Тамошний храм, построенный Никоном и недавно обновленный внутри московским купцом Цуриковым, обновленный великолепно без малейшего изменения этого святилища, точь-в-точь походит на такой же храм в палестинском Иерусалиме, где и купол во дни Никона был также шатровый, после пожара замененный в 1810 году полусферическим. В Новоиерусалимском храме там, где обретен Крест Господень, оказался приснотекущий источник пресной и чистейшей воды, но появление его тут есть случайность, не нарушающая сходства обоих храмов. Разница между ними та, что в Святом Граде Иерусалиме на Голгофе и в часовне Гроба Господня молишься Богу воздыханиями и проливаешь слезы; а в никоновском Иерусалиме и не плачешь, и не вздыхаешь о грехах своих, а только молишься, как и во всяком другом храме. В двукратное пребывание мое в Новоиерусалимской обители отец архимандрит Вениамин угощал меня, как нельзя лучше, и показал мне тамошнюю библиотеку и кое-какие вещи, принадлежавшие Никону. Там ходил я и в скит сего патриарха, построенный в виде малого четырехугольного дома со многими внутри келейками, в которых едва поворотиться можно, с двумя церквицами и с такой колоколенкой, в которой наперед повешен был на дереве малый колокол, а потом уже она сама приподнята немного выше аршина. О своей поездке в Ростово-Яковлевский монастырь, в который мать моя ходила ежегодно и там поручала меня любви св. Димитрия Чудотворца, я писал выше.²⁰¹ В Сергиевой лавре, посещенной мной в 1841 и 1865 году, в нынешний раз (1883 г.), как и прежде, занимали мое внимание полотняные ризы преподобного Сергия, его деревянный потир, агатовая панагия митрополита Платона, на которой перстом Божиим отчетливо изображены крест и молящийся перед ним человек, и портрет сего знаменитого иерарха, вышитый шелком госпожой Шатиловой. А в Вифании, где к дому Платона недавно пристроена каменная церковь, в келейном храме его, на стенах под потолком я уже не видел евангельского златоносного изречения: Дух есть Бог, и иже кланятися Ему, духом и истиною достоит кланятися. ²⁰² Оно читалось так в 1841 году, а ныне его нет, – уничтожено. Сопровождавший меня наместник лавры архимандрит Леонид обещался возобновить эту надпись, но исполнил ли это обещание, не знаю.

Спешу сказать несколько слов о своих посещениях московских обществ ученых и других. Археологическое общество часто приглашало меня в свои заседания. Но я ни однажды не был там, потому что заседания его начинались в 7½ часов пополудни, а я по преклонности лет моих не мог выезжать из дома так поздно. Сему обществу представлены все печатные сочинения мои, какие только нашлись у меня. Их подарил я и обществу любителей древне-русского искусства, а в редких заседаниях его в Румянцевском музее, как член его, участвовал только дважды, и в один раз, когда профессор консерватории Арнольд читал свое рассуждение о древней музыке греческой, возражал ему и высказал присутствовавших психологическую теорию этой музыки, по которой теории и ныне песнопения сочиняются так, что композитор иными звуками говорит уму, иными чувству, иными воле. Это трио, говорил я, заметно и в духовных концертах Бортнянского, например в Господи кто обитает в жилищи Твоем и пр.²⁰³ Тут, слыша звуки первой части, чувствуешь в себе желание обитать в жилище у Бога, простыми и тихими звуками второй части поучаешься ходить непорочно и делать правду...²⁰⁴ Громкими и порывистыми звуками третьей части увлекаешься творить сия, дабы не подвигнуться во век.²⁰⁵ Объясняя так всю теорию, я даже пел зачало каждой части этого концерта, сидя в лисьей рясе на председательском месте, потому что было холодно по-зимнему. Общество любителей русской истории и древностей только однажды, в 1884 году, 18 марта, позвало меня в старый университет по случаю празднования восьмидесятилетия своего существования. Тут я служил молебен с водосвятием и после многолетий слушал предлинную речь Забелина о начале, процветании, увядании и обновлении названного общества. По окончании ее распорядители его обещались прислать мне Исторические Записки общества, но поныне (2 сентября) не исполнили своего обещания; а кои печатные сочинения, приготовленные в дар ему, до сей поры лежат в моей библиотеке на стуле и ожидают обмена. В 1883 году, 9 января, общество любителей духовного просвещения праздновало столетие московского митрополита Филарета, и на этот праздник свой пригласило меня, как почетного члена своего. Я был там, мед пил, по усам текло, но и в рот кануло. Мне, как действительному члену миссионерского общества, приятно было бывать в годичных собраниях его в мироварной палате, а однажды (9 мая 1882 г.)- в здешней семинарии. Бог благословил это общество. Много у него денег, но много и расходов на содержание духовных миссий в Сибири и в Японии, в которой насчитываются уже 10000 православных христиан, построена каменная церковь во имя св. Антония Великого, есть две семинарии и епископ достоуважаемый Николай. Он, к сожалению, лишился 20000 рублей, собранных им в России, потому что лопнул тот частный банк японский, в который внесены были эти деньги для приращения процентами. Все это я на днях узнал от нашего в Японии игумена Владимира.

NB. 1879 г., 31 декабря. Еще один год канул в бездну вечности. В этот год было у меня горе; я преодолел его благоразумно; были радости, они тешили меня. Я мыслил, чувствовал, веровал, любил, надеялся, но сознавал, что у меня нет простора для уделенных мне от Бога дарований. Рвусь преобразовать гнусную у нас школу. Рвусь возобновить древнюю доброту православия во всей полноте ее. Но мои крылья подвязаны злой судьбой. Кто развяжет их? Бог! Ему слава и поклонение.

В душе моей иногда мелькали мысли, словно зapницы в небе. Я записывал их в календарном дневнике моем, и отсюда переношу их в настоящую Книгу Бытия Моего ради познания себя самого.

Перемены погоды московской я записывал ежедневно на особой тетради. А здесь отмечаю только число светлых, солнечных дней в каждом месяце, дождей, громов и молний. Я историограф погоды.

Сколько раз светило солнце, (количество раз)

Сколько перепадало дождей

Сколько раз гремел гром

Еще кое-что

В 1878 году 25 июня я вместе с митрополитом Иннокентием освящал южный придел в Сорокосвятской церкви, что против Новоспасского монастыря, которому она принадлежала издавна, и за труд получил от богатого старосты купца Феодора Стриженова 100 рублей. Слепой митрополит литургийные молитвы читал по памяти; а те, что в чине освящения храма, читал я.

В 1879 году, 23 июня, осмотрена была мной антропологическая выставка в манеже. Не очень занимательна, кроме изделий каменного века, кои остановили на себе мое внимание.

В 1880 году, 21 января, синодальная контора разрешила мне устроить больницу в Новоспасском монастыре. Устройство ее кончено в...²⁰⁸

В 6 день октября 1880 года говорили мне, что когда еще жив был настоятель Донского монастыря преосвященный Евгений Казанцев слепой, его посетили великие князья и видели на нем клопов, ползающих по ленте Александра Невского.

Октября 17 дня 1880 года было слышно, что какой-то Лизогуб дворянин дал нашим нигилистам 170000 рублей на расходы.

Февраля 24 дня 1881 года. Говею. Хожу в церковь. Молюсь. Каюсь. Работаю пером.

Марта 12 дня 1881 года. В Париже, который непрочь отдавать церкви в наймы хоть проституткам, находится престол сатаны.

Апреля 26 дня 1881 года. Я ездил в мироварную палату и тут слушал церковное пение членов нового церковно-певческого общества. Орут!

Мая 18 дня 1881 года. Нигилисты дали знать начальству Москвы, что 21 мая они будут бить в набат на колокольне Иван Великий. Приняты меры.

Января 12 дня 1882 года. Первоклассный художник Фартусов начал писать портрет с меня. Написал. Похож.²⁰⁹

Апреля 8 дня 1882 года. Московские купцы у одного иностранца купили ученую свинью за 4000 рублей, дабы съесть ее. Деньги уплатили, а свинью съели иную, подмененную.

Июня 13 дня 1882 года. – Сегодня отпевают и хоронят митрополита Макария...

Октября 8 дня 1882 года. – Был у меня грузинец Михаил Сабинин и подарил мне акты грузинской церкви с великолепными картинками. Я одарил его своими сочинениями.

Июня 28 дня 1883 года. – В синодальной конторе митрополит Иоанникий говорил, что московские попы торгуют своими местами и что из капитала Иверской Богоматери давно розданы церквам в долг 1200000 рублей, но они до сей поры не погасили своих долгов.

Декабря 22 дня, 1883 года. – В Киеве Спиридов, укравший из банка 264000 <рублей>, оправдан, хоть и сознался в своем преступлении. До чего мы дожили?

Декабря 30 дня 1883 года. – В первый раз был у меня новый конторский прокурор Алексей Александрович Нейгарт. Разговаривали о восстановлении патриаршества в России (под названием пастыреначальника, а не патриарха), об учреждении особых проповедников (4000), о поставлении 600 епископов в городах уездных и о соборах их, епархиальных и экзархатных. На вопрос прокурора, почему архиерей снимает с себя омофор, когда читается Евангелие, – я ответил: потому что тогда он слушает Христа, а не представляет Его.

Января 3 дня 1884 года. Я пригласил живописца Африканова отподобить собранные мной на Востоке иконы. Он начал это дело в 23 день этого месяца. А в течение всего года нарисовал 35 икон и получил за работу.

Октября 20 дня 1884 года. Фотограф Левицкий, по заказу моему, доставил мне светописные подобия моих 12 икон, по 320 оттисков с каждой из них, а всех 3840. На бумагу даны ему 280 рублей, да за работу 320 рублей. – За фотографирование же 18 икон даны 300 рублей вперед.