IV. Юрий Крижанич в России

Летом 1890 года просматривая имеющиеся в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел неразобранные столбцы, содержащие в себе делопроизводство Посольского и подведомственных ему приказов, – я в числе этих столбцов встретил один, но ознакомлении с первыми листами которого стало очевидным, что речь в нем шла не о ком ином, как об известном панслависте XVII века – Юрии Крижаниче, здесь называемом сербенином Юрием Биш и Билиш. Столбец этот, заключавший в себе около 72 листков различной длины, не имел никакой обложки (как некоторая часть других свитков), на которой находилась бы какая-либо отметка, указывавшая на содержание его; на верхнем столбце – листе, заменявшем эту обложку, имелась только одна небольшая ошибочная помета рукою начала ХVIII в. «турской», т. е. «столп» (столбец). Свиток был кем-то ранее меня расклеен в столбцы – листки лежали не в том порядке, в каком они размещались в XVII столетии, т. е. не были свернуты по мере их приклейки, а расклеенные и положенные один за другим (не в надлежащем порядке) были уже потом свернуты все вместе за один раз. По разборе столбца меньшая часть документов его оказалась относящейся к приезду в Москву Юрия Крижанича в 1659 году, большая часть – к пребыванию его в ней по возвращении из Сибири, в 1676 и 1677 годах.

Значительное количество новых известий о Крижаниче, сообщаемых здесь, и главным образом о пребывании его в Московском государстве, на ряду с ничтожными сообщениями об этом, имеющимися в печатной литературе, возбудили желание произвести дополнительные розыски в русских архивах с целью представить возможно более подробные сведения о Юрии Крижаниче за время с 1659 по 1678 год. Эти дополнительные розыски, производившиеся на основании указаний или намеков в найденных документах, служивших путеводною звездою для поисков в делах уже разобранных, – только теперь законченные, и были причиной того, что найденное мною в 1890 г. появляется в печати чрез десять слишком лет – в 1901 г.

Поиски мои были не безуспешны, и я в том же Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел нашел бывшие доселе неизвестными документы о Крижаниче в Датских делах 1676–1678 гг.; в других разрядах дел сего Архива, просмотренных мною по тому или другому указанию, к сожалению не оказалось документов об Юрии. – За розысканием документов о нем я обращался и в Дворцовый Архив, официально именующийся «Московским отделением Общаго Архива Министерства Императорскаго Двора», обращался сюда в виду показания Крижанича, что он во время пребывания своего в 1659–1661 гг. в Москве состоял в ведомстве приказа Большого Дворца. А как известно, сохранившиеся до нашего, времени документы дворцовых приказов находятся именно в сем Архиве. Благодаря редкому радушию заведывавшего Архивом Г. В. Есипова я имел возможность заниматься нужными мне документами в одном из помещений Кремлевских зданий, приходя и уходя, когда мне было удобнее (утром или вечером) и занимаясь столько времени, сколько его было в моем распоряжении. О Крижаниче мне удалось найти здесь только один документ.

Поиски в Московском Архиве Министерства Юстиции и задержали обнародование настоящей работы. Кто знает в каком положении находятся здесь документы и при каких условиях приходится там заниматься, поймет почему эти поиски не раз прерывались и снова возобновлялись, когда проходило отчаяние вследствие хаотичности столбцов и негодности описей. Поиски одного документа (отписки Трубецкого 1659 г.), несмотря на все усилия, так и остались безрезультатными... Особенное внимание к себе должны были привлечь хранящиеся здесь документы Сибирского приказа для розыскания в них сведений о пребывании Крижанича в Сибири. При огромной массе их (1655 книг и 2044 столбца) и при существующей описи, трудно было мечтать – доискаться среди них чего-либо. Но незаменимую в этом случае помощь оказало мне «Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа», составленное Н. Н. Оглоблиным, который сообщал сведения и указания о содержании столбцов еще до начала печатания первого выпуска сего своего труда, равно как и в рукописи предоставил IV и последний выпуск его. Пользуясь находящимися в сем ценном труде известиями, я просмотрел все те книги и столбцы Сибирского приказа, в коих можно было ожидать найти какие-либо данные о Юрии Крижаниче.

Другие архивы и библиотеки доставили мне сравнительно немного материала, который будет указан ниже. Среди дел Тайного приказа, где я предполагал найти что-либо об Юрии, ничего не оказалось. До нашего времени сохранялись: 1) описи документов сего приказа, составленные в 1676 и 1713 годах; 2) дело о рассылке в 1676–1683 гг. всех документов приказа, по закрытии его, весьма подробно отмечающее все делопроизводство его и все хранившееся в нем и 3) записные книги сего приказа за 169 и 173–182 гг., перечисляющие все документы, исходившие из приказа за это время. Все это вместе взятое дает нам совершенно точное понятие о деятельности приказа за все время его существования.²⁰⁵ И нигде, ни в одном из сих документов, не встречается никакого упоминания о Крижаниче. Нужно думать, что приказ Тайных дел не имел никакого отношения к нему и потому искать среди документов сего приказа сведений о вашем деятеле XVII века напрасно.

Некоторые документы, касающиеся Крижанича, найдены были до меня в заграничных архивах и библиотеках. Приступая к своей работе, я был убежден, что уже напечатанным не ограничиваются хранящиеся там акты о Крижаниче и что особенно о жизни его до приезда в Московское государство, и по выезде из него, должны находиться в них еще документы, особенно в архивах польских и итальянских. Поиски в первых были решительно неудачны: профессор Львовского университета Бр. Дембинский не нашел ни одного документа о Крижаниче ни в Львове, ни в Кракове, ни среди бумаг архива Доминиканского ордена, ни среди копий, снятых в Риме для Краковской академии. Но эта неудача с избытком вознаграждена была документами, сообщенными мне из архива конгрегации пропаганды веры императорским Российским министром-резидентом при св. Папском престоле К. А. Губастовым, который благодаря просвещенному вниманию начальства пропаганды получил оттуда 28 копий документов о Крижаниче. Документы эти – весьма важны для биографии нашего писателя и для выяснения характера его деятельности, и потому все, конечно, будут искренно благодарны конгрегации за них. Быть может дальнейшие поиски в сем архиве обнаружат и другие документы, на существование коих есть намеки в уже открытых…

Документы эти сообщены были мне уже после того, как напечатаны были мною первые пять глав моей работы. В виду этого мне пришлось перепечатать несколько страниц из второй главы, равно как и пополнить новыми сведениями сообщаемое в ней. Этим объясняется вставка в сей главе нескольких страниц с особой нумерацией. Сведения документов конгрегации пропаганды веры за 1659–1678 гг. отмечены в «Дополнениях».

В виду ценности всех найденных мною и мне сообщенных документов о Крижаниче и почти полной их неизвестности – они все печатаются ниже в той или другой главе или в «Приложениях» к ним.

Изложению новых данных для жизнеописания знаменитого панслависта ХVII века предпосылается обзор литературы о Крижаниче, показывающий между прочим, что сведений о пребывании его в Московском государстве в 1659–1678 гг., имеется в нашей литературе самое незначительное число, так как содержание разнообразных работ об Юрии составляют его сочинения, находящиеся в них отзывы и развиваемые взгляды. Этими обстоятельствами – отсутствием биографических сведений о нем и наоборот сравнительным обилием суждений об его сочинениях и взглядах – объясняется содержание настоящей работы. Моей главной целью было розыскание сведений о Крижаниче, расследование фактов его жизни; касательно сочинений его я отмечаю только время и обстоятельства их появления и извлекаю из них заметки, могущие пояснить что-либо в его личной жизни. Таким образом настоящая работа имеет в виду изложить только внешние события жизни Крижанича, и притом главным образом за время пребывания его в Московском государстве; но отчасти потому, что найденные мною документы касаются и периода жизни Крижанича до приезда его в Россию, отчасти для полноты биографических известий сюда присоединены также сведения и об остальных периодах его жизни за время до приезда в Московское государство и по отъезде из него.

Сергей Белокуров

Москва,

1 Сентября 1902 г.

XL.

Впервые, насколько теперь известно, имя Крижанича, равно как и выдержки из одного его сочинения, появились в печати в труде голландского ученого Витсена Noord en Oost Tartarye («Северная и Восточная Тартария», 1-ое изд. 1692, 2-е – 1705 и 3-ье – 1785 гг.), представляющем собою «громадное (ок. 200 листов, 1000 страниц) собрание географических, этнографических и лингвистических сведений и обнимающем собой те страны, которые известны были в его время под общим термином Татарии, – земли приблизительно от берегов Каспийского моря, Волги, Камы к востоку до берегов Тихого океана, включая сюда и острова, след. южную и восточную части нынешней России, Азию, и прилегающие к ней острова». Витсен много путешествовал, посетил все главнейшие государства Европы, а в 1665 г. вместе с голландским послом Борелем был в Москве.²⁰⁷ Витсен научился русскому языку, собрал обширный материал, вошедший потом в его сочинение о Татарии, познакомился с выдававшимися лицами: Избрандесом, Я. Долгоруким, Украинцевым и Виниусом; с последним он переписывался по выезде из Москвы и получал от него этнографические материалы.

Результатом путешествия Витсена по Московии были: 1) издавная им в 1687 г. карта восточной и южной части Европы и Азии и 2) его труд, о котором уже сказано, Noord en Oost Tartarye. В этом последнем сочинении, говоря о Сибири, Витсен приводит выдержки из сочинения Юрия Крижанича Historia de Sibiria, причем называет Юрия «польским монахом Фредерикусом Крижаничем», говорит, что он предлагал в 1680 г. польскому королю Яну Собесскому предоставить некоторые льготы Строгоновым и сообщает другие известия как о самом Юрии, так и полученные от него²⁰⁸. Подробные сведения о сем см. в приложениях», стр. 19–27. Эти известия Витсена о Крижаниче остались у нас в России совершенно неизвестными вплоть до 1870 г., когда о них напомнил П. А. Безсонов в своих статьях о знаменитом панслависте; из числа последующих писателей показания Безсонова о сем проверяли только двое Брикнер и Тыжнов, у остальных мы не находим никакого намека на непосредственное знакомство их с книгой Витсена...

Первое в России печатное известие об Юрии Крижаниче появилось в «Опыте исторического словаря о российских писателях» Н. Новикова (Спб., 1772 г., стр. 202). Это известие очень кратко и состоит из следующих двух фраз: «сербянин Юрья сочинил приветственную речь на венчание на царство царя Феодора Алексеевича. О протчих же его сочинениях известия нет»²⁰⁹. Митроп. Евгений в своем «Продолжении нового опыта» сего словаря так пополнил сведения Новикова: «Белин Юрий, родом сербянин, живший в Сибири, сочинил там около 1666 г. «Славенскую грамматику» и еще «Слово о святом крещении». Обе сии книги рукописными сохраняются в Московской Патриаршей Библиотеке». Это же самое без каких-либо изменений митр. Евгений внес и в рукопись представленного в Императ. Общество Истории и Древностей Российских для издания «Словаря Исторического о писателях российских и чужестранных, в России водворившихся и для россиян что-нибудь писавших», и в часть этого Словаря – в «Словарь русских светских писателей»; в «Словаре же о писателях духовного чина грекороссийския церкви» не сделал никакого упоминания об Юрии, вероятно, в виду принадлежности последнего к католицизму. Присоединение митр. Евгением к имени Юрия прозвища Белин объясняется, кажется, вполне удовлетворительно одним старинным каталогом Библиотеки Московской Синодальной Типографии, на коем нет прямых указаний о времени его происхождения, но который, судя по отметкам о печатных книгах, составлен быль около половины XVIII века. В числе рукописей сей Библиотеки в нем под № 7 в десть значится: «грамматика сербина Юрьи Белика, писана в Сибири 7174 г.». Каталог Типографской Библиотеки был известен митр. Евгению и отсюда он заимствовал прозвище Юрия: Белик = Белин²¹⁰.

К этим известиям Н. Новикова и митр. Евгения сделал несколько дополнений К. Калайдович в своем труде «Иоанн экзарх Болгарский» (М., 1824 г., 107-ое примечание, стр. 120–123). Он сообщил краткие сведения о грамматике Юрия Крижанича и указал ее значение, равно как передал биографич. данные об Юрии, находящиеся в ней, и сведения о других его трудах. Отметив место его рождения, Калайдович далее замечает, что «этот ученый серб неизвестно по какому случаю зашел в Россию, жил здесь долго, более 20 лет провел в занятиях словенским языком и все свои замечания собрал в одну книгу, которую написал в 1665 г. «Причина ссылки сочинителя, – пишет Калайдович, – неизвестна; он говорит только в обличении Соловецкой челобитной, что был отправлен в Сибирь вместе с подьяком Федором». О возвращении из Сибири Крижанича Калайдович ничего не говорит и нужно думать, что упоминание об этом, находящееся в «Записках к Сибирской истории служащих», напечатанных в «Древней Российской Вивлиофике» (2 изд., М. 1788 г., ч. III, стр. 224), осталось Калайдовичу неизвестным. Кроме более подробных сведений о грамматике Крижанича Калайдович сделал еще указание на одно сочинение Юрия, о котором не было речи ни у Новикова, ни у митр. Евгения – на обличение Соловецкой челобитной, написанное в Тобольске в 1675 г. и сохранившееся в двух списках: собственноручном Крижанича, поднесенном митрополиту Тобольскому Корнилию, и переложенном на русский язык в 1704 г. Директором Московской Духовной Типографии Поликарповым»²¹¹.

П. М. Строев в своем «Библиологическом Словаре» о Крижаниче сообщил только след. слова: «священник, серб, сосланный в Сибирь при гонении на староверов»; но за то здесь же привел весьма любопытную выдержку из найденного в архиве Вологодского архиерейского дома письма митр. Корнилия к архиеп. Симеону касательно передачи денег Крижаничу (стр. 61).

В 1820-х годах полностью было напечатано одно из сочинений Крижанича – составленная им Historia de Sibiria, из которой заимствовал свои сведения Витсен. Она появилась в «Сибирском Вестнике», издававшемся Г. Спасским (Спб. 1822 г., ч. XVII, кн. 1, стр. 3–24; кн. 2, стр. 25–46; кн. 3, стр. 47–68; ч. XVIII, кн. 4, стр. 69–92), с заглавием «Повествование о Сибири, переведенное с латинской рукописи ХVII-го столетия». Напечатана она была по двум рукописям Императ. Публичной Библиотеки (одна – из собрания Залуского, принадлежала некогда смоленскому епископу Котовичу, потом Виленскому миссионерскому обществу – Domus Vilneusis congregationis missionis; другая – собрания Дубровского), тем самым, которые и доселе хранятся в Библиотеке и по которым это сочинение Крижанича вторично было издано А. А. Титовым в сборнике «Сибирь в XVII веке» (М. 1890 г.). Имя автора этого сочинения не было известно ни издателю его Г. Спасскому, ни последующему исследователю И. И. Небольсину, который в своей статье о Сибирских летописях (Отечественные Записки 1849 г., апрель, стр. 149–260) приводит выдержки из этого сочинения Крижанича, печатая в 4-х столбцах латинский текст, русские переводы его – Спасского и свой и извлечение из Нового летописца (стр. 237–247). О «неизвестном авторе» его Небольсин говорит только, что он провел в Сибири 15 лет и сибирские свои очерки посвятил Гильдебрандту Горну. На принадлежность этого сочинения Крижаничу довольно неясно намекал в своих статьях в «Православном Обозрении» 1870 г. П. А. Безсонов, более откровенно говоривший об этом в своих газетных заметках в 1880-х годах; вполне же определенные доказательства этому привел г. Тыжнов в своей статье в «Сибирском Сборнике» 1887 г., о чем будет сказано ниже.

Почти чрез 25 лет после указаний, сделанных Калайдовичем, появилась в свет грамматика Крижанича, изданная О. М. Бодянским, которую еще в 1792 г. рассматривал в Москве И. Добровский²¹² (начало в 1-й книге Чтений Императ. Общества Истории и Древностей Российских при Московском Университете за 1848 год, 4-й год; а конец в 4-й книге за 1859 г. Отдельно – М. 1859 г.). Тексту грамматики покойный Осип Максимович предпослал довольно обстоятельное (стр. I-XX) предисловие, в коем главным образом говорил о самом памятнике, но также сообщал и биографич. сведения об авторе его. Последние впрочем были не особенно обширны и немногим отличались от переданных предшественниками О. М. Бодянского. «Неизвестно когда и зачем прибыл Крижанич к нам, – пишет он, – но судя по словам его в предисловии к Грамматике, уже в 1665 г., он жил у нас более 20 лет» (Крижанич в «Грамматике» своей говорит между прочим, что он более 20 лет занимается ею), след. прибыл в Россию ок. 1645 г. О. М. убежден, что Крижанич не причастен заблуждению и расколу протопопа Аввакума с братией, хотя и был сослан вместе с одном из его товарищей – дьяконом Федором. Бодянский делает предположение и о причине ссылки Крижанича в Сибирь в 1661 г. «Хотя по происхождению и соплеменник, однако будучи все-таки иноземцем, латинским еретиком, не крещенцем, а обливанцем, Юрий разумеется про всей чистоте своих намерений, при всем желании подать и свой ученый голос в общем споре, живо волновавшем всех от простолюдина до царя, может быть даже без всяких католических замыслов, не сходясь в мнении своем с тогдашними представителями нашей мудрости, легко навлек на себя подозрение, а за ним, по шатости времени, и ссылку. То по крайности очевидно, что на него смотрели, как на римского еретика... Ему не доверяли и тем более не доверяли, что он же имел неосторожность при том кой в чем вразумлять их», напр. о перекрещивании латинян. В этом своем предисловии О. М. привел также несколько выдержек из другого сочинения Крижанича – обличения Соловецкой челобитной и указал на новые его труды. «Он еще оставил после себя два огромных листовника, писанных собственною его рукою в той же Сибири и с означением года и дня месяца; в этих листовниках содержатся чрезвычайно важные бумаги его, частью сочинения, а частью материалы, на русском и сербохорватском языке, из коих одна имеет для нашей истории особенное значение: но обо всем этом в другое время и в другом месте».

Эти сведения О. М. Бодянского повторил в своем «Обзоре русской духовной литературы» Филарет, архиепископ Черниговский, писавший свою статью о Крижаниче очевидно на основании предисловия О. М.; ни новых фактических сведений, ни новых предположений в «Обзоре» мы не находим»²¹³.

Эпоху в изучении Крижанича составило издание П. А. Безсоновым «Политики» Крижанича, которая сперва появилась в 1859 году в приложении к первым шести №№-ам «Русской Беседы» за 1859 г. под заглавием «Русское государство в половине XVII века. Рукопись времен царя Алексея Михаиловича»²¹⁴. · «Политика» напечатана была не в полном виде, а с пропусками некоторых отделов, о содержании которых, впрочем, в общих чертах передавалось в предисловиях и заметках редактора. Автор сочинения нигде не был назван издателем: в довольно обширном предисловии к приложению при 1 № «Русской Беседы» П. А. Безсонов ведет речь по поводу сочинения; об авторе он замечает только, что он был «в родстве с южным славянством, провел там годы первого возраста и даже, быть может, происходил оттуда, воспитан и жил долго на Белой Руси» (стр. XIV). А в конце предисловия замечает: «если после всего сказаннаго читатели еще не узнали его лица, не назвали его известным историческим именем, то и мы сами воздержимся до времени. С тою же целью, какая выражена в самом начале предисловия не предупреждать и не предубеждать никого, мы отлагаем все подробности объяснений и выводов до окончания целого творения, а нашего издания» (стр. XXVII). Имени автора и вообще каких-либо сведений о нем П. А. Безсонов не сообщил и в последующих выпусках. В приложения к 3 № «Русской Беседы» П. А. Безсонов заявил прямо: «в предотвращение некоторых толков, до нас дошедших, считаем обязанностию заявить вторично: автор рукописи известен, известны и другия его сочинения. При всем том, по причинам, изложенным в предисловии, за нами остается неотъемлемое право – только по окончании целого издания предложить читателям подробное рассуждение о лице писателя, о составе его произведения и об остальных известных его творениях». А заканчивая издание Политики при «Русской Беседе», П. А. Безсонов в предисловии к последнему 6 выпуску писал: «прощаясь здесь с читателем «Русской Беседы», мы однако не прощаемся с читателем русским вообще: со временен издание рукописи выйдет в свет целиком, даже еще с русским переводом. Тогда-то, при заключении всего издания, намерены мы были сообщить подробное рассуждение об особенностях и составе рукописи, об её авторе, о других его творениях, отчасти известных, а еще более неизвестных в ученом мире. Но настоятельные запросы со стороны некоторых ученых, здешних и славянских, не позволяют нам слишком долго упорствовать перед их законным любопытством. Потому мы решились издавать свое изследование по частям, начиная с тех сторон, которые особенно важны. Готовая уже к печати первая статья в этом роде ответит скоро любопытству на множество вопросов» (стр. IX-X).

Издавая «Политику» Крижанича с пропусками в приложении к «Русской Беседе», П. А. Безсонов в то же время печатал ее полностью для отдельного издания (тот же самый набор), которое вышло в 1859 и 1860 годах, в двух томах, под тем же заглавием, что и в Русской Беседе. Здесь опущены были предисловия, которыми сопровождал свои выпуски в «Русской Беседе» редактор, и наоборот места, опущенные там, вместо которых помещены были заметки о содержании пропусков, здесь, в отдельном издании, были напечатаны полностью; все остальное в том и другом одно и то же (даже опечатки). В этом втором издании «Русского государства» и пр. впервые появились в свет страницы I-го тома: I-VIII, 65–128, 153–164, 221–230, 363–438 и II-го тома стр. 283–392, всего ок. 270 страниц (в I томе всего 438 стр., во II-м – 392).²¹⁵

П. А. Безсонов не думал ограничиваться изданием этих двух томов: «зная хорошо шаткость литературных направлений, он заключил письменный договор на отпечатание всей pукonucu». Им предполагалось издать еще два тома. В объявлении, приложенном ко второму тому Политики, он писал: «следующия за сим окончательныя две части поступают в печать, и по отпечатании выйдут немедленно. Содержанием их будет: а) вторая половина рукописи, окончание отдела о политических ересях и разныя отрывочныя статьи того же автора; б) указатели к рукописи; в) словарь неудобопонятных для русского читателя слов и речений; г) подробное оглавление и обзор содержания на все издание. Желающие подписаться на все издание, вносят 5 р. 50 к. сер., и вместе с вышедшими частями получают билет на остальныя». Но этим мечтам не суждено было исполниться. «Русская Беседа» прекратилась 1859-м годом. «Поворот, – пишет П. А. Безсонов, – в литературных интересах (готовился роковой польский вопрос) произвел то, что подписчиков на продолжение не оказалось; в руках ваших осталось к ноябрю 60 года восемь первых готовых листов 3-го тома; при труде, понесенном безмездно, думать еще об издании на собственныя средства – не было никакой возможности»... Кроме этого ученого издания П. А. Безсонов задумывал и о другом – популярном: в «уведомлении», приложенном к выпуску Политики при № 2 «Русской Беседы», он писал: «по неотступному желанию некоторых лиц, издателем сего памятника предпринят вместе с тем перевод его в целости на русский современный язык». Но это издание совсем не увидало света.

К второму, полному, изданию Политики Безсонов не присоединил никакого предисловия и только в конце II-го тома поместил послесловие, в коем писал: «с целью никого не предупреждать и не предубеждать издатель отложил все подробности объяснений и выводов, об самой рукописи и сочинителе ея, до окончания в печати целого творения. Бог даст, обещание будет исполнено в свое время, и русские читатели получат целое разсуждение, обогащенное такими материалами, которые доселе по разным причинам еще не были обнародованы исторической наукою в России».

«Но это сделается еще не скоро: продолжающееся издание совершенно почти поглощает ученыя занятия издателя. Иногда разобрать одну страницу рукописи, и, среди убийственных сокращений, помарок и сносок, возстановить правильное чтение текста, особенно латинскаго, стоить целого дня работы; а потом нужно еще самому все переписать, перевести, где нужно, латинския буквы, коими писана вся рукопись, на русскую азбуку; по ссылкам и указателям составить иногда из пяти статей одну, наблюсти всю точность подлинника, даже те же знаки препинания; затем перевести латинский текст по-русски; присоединить всюду примечания, с переводом иностранных, инославянских и полурусских выражений на современный язык, с объяснением всего неудобопонятнаго, с отчетом о каждом шаге издания; наконец готовить для русских читателей словарь, подробное оглавление, обзор содержания на все издание, не говоря уже о трудностях, связанных у нас в подобном случае с корректурами и печатью, и т. д.»

«Потому, чтобы не задерживать слишком долго ответов на законное любопытство русских читателей, издатель решился передавать им по частям свои розыскания об авторе рукописи, его деятельности, времени и отношениях, собирая все это в такия отдельныя группы, которыя могут некогда войти своими окончательными выводами в полное разсуждение. Первый опыт сего рода сделан в недавно выпущенной книге, с содержанием богословско-политическим: о Промысле Божием (de Providentia Dei). Этот трактат проливает в особенности яркий свет на самую личность сочинителя, на положение его в ссылке, отношения к Московскому Двору, направление деятельности. Отсылаем туда желающих ознакомиться ближе; там, в чертах уже довольно ясных, ожидает их автор, нас занимающий, Юрий Явканица, известный прежде в литературе под именем Крижанича».

«Напомним, что имя – «Русское государство в половине XVII века» – дано нами произвольно, но содержанию рукописи, которая сама в себе не носит точнаго и определеннаго заглавия».

«Каков бы ни был труд, нами взятый к исполнению, не скроем, что настоящее издание все-таки имеет целию только поскорее ознакомить свет с драгоценным памятником русской и общеславянской древности. Конечно, оно повторится в литературе еще, и не один раз, со всею строгостию ученых требований. Потому просим ученых не скупиться на дельныя указания, поправки, советы».

Первым опытом П. А. Безсонова в ознакомлении русских читателей с розысканиями об Юрии Крижаниче, его деятельности, времени и отношениях – было напечатанное в 1860 году подробное изложение содержания сочинения Крижанича – De providentia Dei. («О Промысле. Сочинение того же автора, как и «Русское государство в половине XVII в.». Сведения об открытой рукописи. П. А. Безсонова. Издание В. А. П(анина). В предисловии П. А. Безсонов между прочим писал: «я не сообщал здесь подробностей ни об авторе, ни о прочих его сочинениях, ни об самой рукописи, предоставляя себе сказать обо всем этом впоследствии, по окончании всего издания, когда изследователь мог бы выступить пред суд ученых не с повторением давно уже известных вещей, не с маленькою статейкою и скудными подробностями, а с целым разсуждением, обогащенным такими материалами, которые доселе еще не были обнародованы исторической наукою в России. Но продолжающееся издание, совершенно почти поглощая мои ученыя занятия, не сулит мне скорой надежды совершить задуманное, как бы хотелось; с другой стороны, возрастающее любопытство некоторых ученых, обращавшихся ко мне с запросами, не дозволяет мне долее задерживать ответа на их законныя требования: повинуясь всему этому, я решился передать читателям розыскания свои по частям, собирая их в такия группы, которыя могут некогда войта своими окончательными выводами в полное разсуждение. Между прочими розысканиями, действуя по следам К. Ф. Калайдовича и О. М. Бодянскаго, осенью 1858 г. нашел я особое и обширное сочинение того же автора под заглавием «о Промысле Божием» (de Providentia Dei) богословско-политическаго содержания. Оно состоит из двух листовников или иначе из двух томов, писанных в лист и переплетенных каждый отдельно: первый черновой под № 6, второй беловой под № 5; оба в библиотеке Московской Синодальной Типографии, куда перешли из книгохранилища Заиконоспасского настоятеля Сильвестра Медведева, как свидетельствует между прочим его подпись, красными чернилами, на заглавном листе каждого тома. В ряду других сочинении отчасти известных, отчасти же незнакомых русскому читателю и только недавно вскрытых нами при розыскании об авторе, трактат о Промысле занимает самое видное место, ибо проливает в особенности яркий свет на самую личность сочинителя, на положение его в ссылке и на отношения к Московскому Двору. Потому мы начинаем именно отсюда и обещаем впереди для ученых еще не мало любопытных сведений». Далее П. А. Безсонов и печатает «сведения» об этом сочинении Крижанича. Сведения эти довольно обширны, на 128 страницах, причем Безсонов приводит подлинный текст всех наиболее любопытных мест, «наиболее характеризующих самый труд и относящихся к России того времени, к Славянам, или близко касающимся обстоятельствам». В одном месте он вдается в разсуждение о времени ссылки Крижанича в Сибирь, причем пытается доказать, что Крижанич сослан да не в 1661 г., а в 1660 г. (стр. 7–9).

«Отпечатавши книгу о Промысле, – пишет Π. А. Безсонов, – мы изготовили тотчас вторую обещанную группу, под общим заглавием: «Три труда русского писателя XVII в. Юрия Явканицы Крижанича, доселе неизвестные русской литературе». Сюда вошли подробные изследования: 1) о переписанной и изученной Юрием русской летописи: 2) о прочих его черновых работах исторических, по иностранным источникам и 3) о письме об освобождении. Представлено было для напечатания в Московское Общество Истории и Древностей 28-го ноября 60 года; декабря 3-го решили мы это в заседании: менее всего можно было сомневаться в исполнении. И точно, хоть поздно, летом 61 года печатание началось; но для выражения некоторых знаков, употребленных Юрием в Летописи и встречавшихся в ее подлиннике, потребовалось типографски прилить несколько литер; создался вопрос, и – кто бы мог подумать? печатание остановилось»... Чрез несколько лет «обязательный П. М. Леонтьев, владелец типографии, предлагал нам охотно принять на себя издержку: если бы можно, мы бы это сделали и сами, но распорядитель печатания нам отказал и мы взяли назад изследование. Конечно издание Грамматики Юрия, для которой много употреблено необычных знаков, было дороже Чтениям»... Злая судьба преследовала эту работу П. А. Безсонова. Вследствие просьбы Ив. Кукулевича-Сакцинского, он пользуясь прибытием в Москву славян на этнографическую выставку 1867 г. послал с зятем г. Иована Суботича для передачи Кукулевичу-Сакцинскому свою работу «О трех трудах Крижанича»... «Посылка с рукописями, которых теперь нельзя даже возстановить за отсутствием копий, бродить (писано в 1870 году) где-то по Австрии»²¹⁶...

П. А. Безсонов «собирался было издавать и третью группу известий о Крижаниче – о свободе и на свободе; жалкая участь группы предыдущей, летом 1861 года, совсем опустила нам руки... Занятия представились нам иныя, совсем поглотившия труд наш»...

«Политика» Крижанича обратила на себя общее внимание и отзывы и статьи о ней встречаем не только в специальных органах, но и в периодической печати – газетах и литературных журналах. Так: 1) В «Московских Ведомостях» 1859 г. (от 7 апреля, № 83, стр. 623) читаем статью «о сочинителе рукописи открытой Безсоновым». Автор статьи – С. К. Смирнов решает вопрос: кому принадлежит «Политика». Сравнив язык и склад речи в ней с сочинениями, написанными Крижаничем, равно как приняв во внимание и некоторые другие указания, встречающиеся в «Политике», С. К. Смирнов приходит к заключению, что и «Политика» написана им, Юрием Крижаничем. Мимоходом С. К. делает замечание о том, что «Политика» указана была еще О. М. Бодянским в предисловии к Грамматике Юрия Крижанича²¹⁷... 2) В «С.-Петербургских Ведомостях» 1859 г. № 68 (стр. 290, подписано «Н. Н.») и № 122 (стр. 537–538, подписано «К. Д. Н.»), «Северной Пчеле» 1859 г., № 58 (стр. 230, фельетон «Газетныя заметки») и «Отечественных Записках» того же года (1859, апрель, стр. 97–107, заметка Д. И. Иловайского) и следующего 1860 г. (июль, стр. 56–57) встречаем, в отделах «русская литература», небольшие рецензии на первые выпуски «Политики» и «О Промысле» Крижанича. Авторы их свои заметки писали на основании предисловий Безсонова и потому мы не находим в сих рецензиях никаких новых известий об Юрии²¹⁸. 3) Наиболее обстоятельная рецензия появилась в «Современнике» за 1860 г. (август, стр. 223–264), где автор ее, пользуясь сочинениями Крижанича – «Политикой» и «о Промысле», излагает находящиеся в них сведения о нем, содержание самих сочинений, особенно первого – «Политики» и дает отзыв об авторе их. Между прочим сей рецензент, как и С. К. Смирнов, бросает замечание, что Безсоновым «открыты» были те сочинения Крижанича, которые ранее уже были известны О. М. Бодянскому и о которых последний собирался писать... Относительно причины ссылки Крижанича в Сибирь он замечает, что «Бодянский делал весьма естественное предположение, что вероятно Крижанич, как знаток многих древних и новых языков и славянских наречий, не мог удержаться от предложения своих услуг по делу исправления книг, занимавшего в то время и народ и государство, – а при тогдашней неверности положения обеих сторон, споривших об этом деле, это участие неминуемо влекло к неприятностям. Нет сомнения, что Крижанич уже по своей образованности не мог вмешаться в раскол Аввакума с братиею, хотя и сослан был в Сибирь вместе с одним из его товарищей – дьяконом Федором... Он был католик, след. еретик, обливанец; ему не доверяли, от него требовали перекрещивания; это требование и недоверие возмущали его, тем больше, что он был сам священник. Достаточно было легкого раздора нетерпеливого «иноземца» с тогдашними сильными людьми, чтобы они окончательно его заподозрили и отправили в ссылку» (стр. 225–226)²¹⁹.

В 1860 же году появилась весьма обстоятельная статья С. К. Смирнова – «Сербского попа Юрия Крижанича опровержение Соловецкой челобитной» (Творения св. Отцев, 1860 г., кн. 4-я, стр. 503–585). В начале автор излагает довольно подробно биографию Крижанича, насколько она тогда была известна. Сказав об его рождении, воспитании и образовании, С. К. Смирнов переходит к изложению сведений о пребывании Юрия в Московском государстве: о прибытии его сюда «по всей вероятности в 1660 г.» с целью послужить России своею ученостью, что он не прочь был принять и православие, но без перекрещивания. О причине ссылки Юрия в Сибирь С. К. Смирнов так рассуждает: «о Крижаниче думали в России, как о еретике, который не хочет подчиняться законам, принятым в церкви православной; к этому присоединилось и то, что правительство духовное и светское не могло мириться с политическими воззрениями Крижанича, с его взглядами на греческую церковь, которые высказал он в своих сочинениях и которых, вероятно, не скрывал, когда жил в Москве. Так, он поносил греческое духовенство за сребролюбие, резко отзывался о патриархе цареградском Фотии, о московском Гермогене (О крещении, л. 73 и след., и 69), советовал царю Алексею Михаиловичу дать права и привилегии всем сословиям в русском государстве и, в неблагоприятном виде выставляя характер правления бояр и чиновников, предрекал, что в народе произойдет мятеж, если не будут исправлены злоупотребления (см. книгу о Промысле). Все это было причиною, что Крижанич, как еретик, сослан был в Сибирь в 1661 г.» (стр. 508–509). Так как Крижанич в Сибирь был везен вместе с расколоучителем дьяконом Феодором, то С. К. Смирнов задает вопрос: не был ли сам Крижанич поборником раскола, и решает его отрицательно. «Положение Крижанича в Тобольске, – говорит С. К. Смирнов, – было для него бедственно вследствие скуднаго содержания и крайне тягостно вследствие бездействия; время ссылки он посвятил ученым занятиям, какия были возможны при его ограниченных средствах: написал Грамматику, сочинения о Промысле, о Крещении и Опровержение Соловецкой челобитной. Последняя судьба Юрия Крижанича неизвестна». Вслед за этими биографич. сведениями об Юрии автором настоящей статьи весьма подробно излагается содержание самого «Опровержения Соловецкой челобитной» (стр. 516–572) и дается отзыв об этом сочинении (стр. 573–585).

Очевидно на основании этой статьи С. К. Смирнова Филаретом архиеп. Черниговским сделаны были изменения касательно Крижанича в «Обзоре духовной литературы», напечатанные сперва в Черниговских епарх. ведомостях 1864 г., стр. 672–674 и затем вошедшие в 3-ье издание сего труда (Спб. 1884 г., стр. 241–243), изменения, которые не заключают в себе никаких новых известий, которых не было бы в настоящей статье С. К. Смирнова, равно как и в других равнейших, отмеченных выше, произведениях.

С. М. Соловьев в XI томе своей «Истории России с древнейших времен» (Спб. 1861 г.), говоря о событиях в Малороссии в 1658–1659 гг., довольно подробно излагает содержание двух сочинений Юрия Крижанича, о которых дотоле еще никто не упоминал, – «Описания пути от Львова до Москвы» и «Беседы к Черкасам». Почтенный историк в то время не знал о принадлежности их Крижаничу и приводил их для того, чтобы показать, – «как смотрели на описанныя события некоторые грамотные люди в Малороссии» (стр. 77–78. Цитует А. М. И. Д. Малороссийские дела 1659 г., и А. М. Ю. столбцы Малороссийского приказа №№ 5843 и 5845. См. ibidem, стр. 466, прим. 21). В одном из последующих томов – ХIII-м (М. 1863 г.) Соловьев говорит и о самом Крижаниче и его сочинениях (стр. 194–205) и местами приводит из них выдержки. Он отмечает также то, что «книга Крижанича была на Верху у великаго государя, след. есть основание предполагать, что она не оставалась без влияния». (Указывает на то, что между книгами из Дворца, которые переплетал иноземец Яган Энкуз, значится: «список с книжицы Юрья Сербенина. Приказныя дела А. М. И. Д. 1674 г.». См. т. XIII, стр. 196 и V, прим. 171). Изложив на основании сочинений Крижанича «преобразовательную программу ученаго серба», С. М. Соловьев говорит: «всякому легко может показаться, что Петр Великий в своей преобразовательной деятельности находился под влиянием этой программы. Мы далеки от мысли предполагать здесь непосредственное влияние; но сравнение программы Крижанича с деятельностью Петра очень важно: оно ясно показывает, что пути преобразований, избранные Петром, не были следствием его личнаго произвола, его личных взглядов, а были следствием общих взглядов тогдашних лучших людей, тогдашних авторитетов» (стр. 201–202). С. М. передает взгляды Крижанича на немцев и греков и так рассуждает о причине его ссылки: «разумеется, можно предположить, что злыя выходки Крижанича против греков могли быть следствием его несчастия, которое, как видно, он приписывал грекам; но еще с большим основанием можно предположить и то, что латинский поп, когда еще находился в Москве, не мог удержаться от выходок против греков, как схизматиков, не мог удержаться и от других выходок, которыя сильно должны были оскорбить тогдашних русских людей». А немного ниже Соловьев прямо говорит о Крижаниче, что он сослан в Сибирь «за неправославие». «Ученый серб, – заключает наш почтенный историк, – приехал в Россию проповедником просвещения, которое должно было открыть умныя очи всем славянам; но Россия, стремившаяся к просвещению. прежде всего хотела остаться православною. Ученый серб, хотевший посредством просвещения открыть умныя очи своим соплеменникам, не мог этого сделать относительно самого себя, не мог уразуметь противоречия, какое носил в собственном нравственном существе, будучи славянским патриотом и католиком». – А в одном из последующих томов Истории России (т. XIV, М. 1864 г., стр. 99) С. М. Соловьев делает весьма любопытное указание на то, что в библиотеке князя В. В. Голицына, между прочим, находилась «рукопись Юрия Сербенина».

Каких-либо замечаний мы в праве были ожидать встретить у А. В. Горского и К. И. Невоструева в «Описании славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки»; но почтенные историки и библиографы ограничились подробнейшим изложением содержания двух Синодальных рукописей сочинений Крижанича – Обличения Соловецкой челобитной и о св. Крещении и уклонились от объяснений о самом авторе их (См. отдел II, ч. 3, М. 1862 г., стр. 388–404, ркп. за №№ 283 и 284).

В 1865 г. И. Добротворский в I томе Ученых Записок Императ. Казанского Университета (стр. 1–21) издал еще одно произведение Крижанича, о котором ранее только упоминалось, – именно его послание к царю Феодору Алексеевичу (по ркп. Соловецкой библиотеки XVII в., № 929), написанное по освобождении из Сибири. В небольшом предисловии к памятнику издатель говорит и о Крижаниче, главным образом стараясь отметить новые сведения, сообщаемые издаваемым памятником. «Своими резкими нападениями, пишет он между прочим, на гражданско-политическое устройство России и даже на канонические определения русской церкви (по вопросу о перекрещивании римско-католиков и лютеран), Крижанич вооружил против себя русское общество до того, что должен был в 1661 г. отправиться в Сибирь вместе с другими возмутителями церковнаго покоя». Упоминание Крижанича в Обличении Соловецкой челобитной о бывшем его желании поселиться в Соловках побуждает И. Добротворского утверждать, что Крижанич по освобождении из Сибири поселился именно здесь, в Соловецком монастыре. «Царь Феодор Алексеевич, – пишет он, – в 1676 г.... освободил Крижанича из заточения и без сомнения, согласно выраженному им желанию, перевел на жительство в Соловецкий монастырь, против прежних жителей которого писал Крижанич и который нуждался в населении после известнаго погрома в начале этого года».

Чрез два года после сего (1865 г.) сделана была попытка заняться биографией Юрия Крижанича при помощи архивных и вообще рукописных данных; сведения об этом мы находим в отчете Н. Северного (Ник. Емел., ныне преподавателя Тульской гимназии²²⁰) «о занятиях его при столичных библиотеках и архивах в вакационное время», помещенном во II книге за 1867 г. Чтений в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете (стр. 123–154). Н. Северным было написано по печатным источникам и пособиям сочинение об Юрии Крижаниче на степень кандидата и он пожелал его дополнить розысканиями в Московских архивах и библиотеках. Его преимущественное внимание остановили на себе Синодальные библиотеки – Патриаршая и Типографская и рассказ о занятиях в них и составляет главным образом содержание Отчета. Н. Северный повествует – что в них он искал и что читал; что он думал найти, и что нашел на самом деле. Его поиски здесь не увенчались особенным успехом: никаких новых фактов из жизни Крижанича, бывших дотоле неизвестными, он не открыл; из сочинений же Крижанича он указал еще на новые: материалы по Русской истории и De arte bene moriendi, которое он считает принадлежащим также нашему панслависту. Кроме того, по его предположению, еще одно сочинение несомненно должно принадлежать Крижаничу; это ркп. № 3764 (22) Poesis ас Rethorica incerti auctoris. Документами Архива Московского Печатного Двора ему, за недостатком времени, не пришлось заниматься, но он усиленно настаивает на том, что среди них должны быть известия, касающиеся Юрия Крижанича, хотя покойный В. Е. Румянцев и говорил, что ему не попадалось среди них ничего об Юрии.

В Архиве Министерства Юстиции Н. Северный занимался 31/2 дня и в течение этого времени просмотрел: 1) описи книг и столбцев Сибирского приказа за 1660–1675 и даже по 1690 г. 2) Столбец № 577 Сибирского приказа – о польских и литовских людях бывших в Сибири с 1653 по 1661 г. и книгу № 555 того же приказа о выдаче ссыльным людям корму; и в столбце, и в книге нашлось указание о времени ссылки Крижанича в Сибирь. 3) Крестоприводные книги 1676 г. города Тобольска, – в коих не нашлось имени Крижанича. Кроме этих просмотренных Н. Е. Северным документов и книг, «изучающему судьбу Крижанича в Сибири, по мнению изыскателя, необходимо разсмотреть между книгами еще следующие №№ 432, 436, 450, 509, 510, 522, 538, а также в столбцах следующие №№ 769, 706, 872, 812, 906 и некоторые другие»²²¹; а из других разрядов дел сего Архива – дела Сыскного и Судного приказов, в коих де должны находиться документы, относящиеся к ссылке Крижанича в Сибирь, и дела Патриаршего приказа, так как де в одном из документов о ссылке Крижанича в Сибирь есть намек на какое-то отношение его к служилым патриаршим людям. – В Архиве Министерства Иностранных Дел Северному, за неимением «Министерского разрешения», не пришлось заниматься, но князь М. А. Оболенский дозволил прочитать в его кабинете два небольших сочинения Крижанича, о которых говорил уже С. М. Соловьев в XI томе своей «Истории России с древнейших времен» – Описание пути от Львова до Москвы и Беседу ко Черкасом, – сочинения, которыми за несколько месяцев до Северного занимался Г. Ф. Штендман, открывший их автора – Крижанича, о чем догадывался и сам Северный по выдержкам Соловьева, развивавший это мнение в своем рукописном сочинении (года за 2 до сего). Знакомство с оригиналами этих произведений вполне убедило Северного в справедливости предположения, что автор их – Крижанич. – В заключение Северный указывает еще на необходимость просмотреть «актовыя бумаги Синодальной библиотеки», в которых, судя по их описи, есть «намек, кажется, на Крижанича, потому что указывается одно дело о каком-то бельце попе Юрие; ведь так подписывается иногда и Крижанич». – В конце концов Северный приходит к заключению, что вполне научного и законченного исследования о жизни и личности Крижанича и в настоящее время (1867 г.) не может быть, потому что и теперь, как прежде, за неимением положительных данных, весьма часто нужно было бы строить теже самые предположения, что и прежде, и только немногие из прежде высказанных предположений могли бы перейти теперь в более положительные данные»... Отчет Северного, из которого почерпаем изложенные сведения, должен был появиться в печати вместе с самой работой Северного о Крижаниче, в виде приложения к ней, но последняя и доселе не напечатана, и пред нами теперь только одно «приложение»...

Приблизительно чрез 1–1¹/₂ года после этого отчета Северного, разыскивавшего сведения о пребывании Крижанича в России, в Загребе вышел труд Кукулевича-Сакцинского, сообщавший совершенно новые известия о Юрии до его приезда в Россию (Književnici u Hrvatah iz prve polovine XVII vieka s ove strane Velebita. Od Ivana Kukuljevića – Sakcinskoga u Zagrebu, 1869 г., стр. 202–266, luraj Križanié Nebljuski, hrvatsko-ruski pisak. Из 9 и 10 книги Архива югославянской Академии). Появление этого труда было очень важно, так как он пояснял многое из первоначальной жизни Крижанича до его прибытия в Московское государство; но о пребывании его в последнем в настоящем труде не находим каких-либо новых сведений кроме указаний на «переписку» его с Витсеном²²².

Попытку представить биографию Крижанича в более полном виде сделал П. А. Безсонов в своих статьях, помещенных в Православном Обозрении за 1870 г. (январь стр. 129–159; февраль стр. 388–394; апрель стр. 661–723; май стр. 854–871; ноябрь стр. 646–702; декабрь стр. 800–830). Статьи эти, в общем занимающие ок. 250 страниц, автором разделены на 3 части. В первой (январь и февраль, всего ок. 87 стр.) он отмечает в каких собраниях и библиотеках XVII в. были рукописи сочинений Крижанича и какие именно, по поводу этого ведет довольно пространные речи по истории сих библиотек и затем обозревает литературу XVIII и XIX вв. касательно Крижанича, подробно рассказывает о своих занятиях его сочинениями, сообщает довольно обстоятельные описания рукописей их, приводит значительные выдержки из Опровержения Соловецкой челобитной, говорит о своих открытиях сочинений Крижанича после Политики, о письме к царю Феодору, найденном И. М. Добротворским, о работах Кукулевича-Сакцинского и сношениях с ним и об известиях Крижанича о Сибири у Витсена. Во второй статье (апрель и май ок. 80 стр.) П. А. Безсонов излагает первоначальную жизнь Крижанича до 1658 г., до прихода его в Вене к русскому посольству, главным образом на основании труда Кукулевича-Сакцинского, причем вдается в различного рода обширные повествования по поводу сих известий – напр. о хорватском духовенстве и пр. А в последней третьей статье (ноябрь и декабрь, ок. 87 стр.) – об этом русс. посольстве (17 стр.), о сношениях России с Венецией и с цесарями римскими вообще, о путешествии Крижанича в Малороссию и пребывании в ней (ок. 60 стр.) и затем уже о появлении его в Москве, ссылке в Сибирь и житье там; все это последнее, в данном случае более всего интересующее нас, П. А. Безсонов излагает на последних 10 страницах своей статьи. О причине ссылки в Сибирь он замечает только следующее: «ничего не говорит Крижанич нам ни о вине своей, которой не было в действительности, ни о причинах изгнания, на которыя нельзя было с точностью указать ни самим, вероятно, изгнавшим, ни самому, тем меньше, изгнанному». Не сообщив ничего нового о причине ссылки Крижанича в Сибирь, Безсонов привел новые данные о ней из 2-х столбцев и 1 книги Сибирского приказа, касающихся ссылки Крижанича, из коих два документа были уже указаны Северным.

Статья г. Безсонова при том объеме, какой она имеет (ок. 250 печат. страниц), могла бы быть весьма ценной, если бы не была переполнена неидущими к делу рассуждениями, если бы была написана обыкновенным языком, а не каким-то особенным, так отличающим все произведения Безсонова. Несмотря на все свои недостатки работа Безсонова остается доселе ничем не замещенная и последующие писатели почти все свои известия о Крижаниче и особенно об его пребывании в Московском государстве заимствовали у Безсонова, который являлся таким образом первоисточником всех известий о Крижаниче. Судя по первым статьям для настоящей работы П. А. Безсоновым был составлен обширный план: обозрение жизни Крижанича до его приезда в Москву заняло ок. 240 страниц; но план этот неизвестно по каким причинам не был доведен до конца и вся последующая жизнь Крижанича, наиболее интересная, изложена была на 15 страницах. Получается впечатление, как будто работа была прервана, скомкана.

И. В. Ягич в XVIII-й книге «Rad’a Iugoslavenske Akademije znanosti i umjetnosti» (U Zagrebu, 1872, стр. 164–205) поместил разбор настоящих статей Безсонова, в котором между прочим так отзывается о них. «Как ни богато содержанием изследование Безсонова, в нем все-таки нет целости и единства, нет ни яснаго представления о писателе, ни оценки его значения для своего времени... Г. Безсонов не сохранил в своем труде вполне объективнаго отношения к предмету. Он относится к своему герою чрезвычайно восторженно и желает представить его в самом лучшем свете; но вместе с тем он очевидно смешивает идеалы XVII в. с современными и старается основать славу Крижанича на идеях, которых тот в сущности не имел». Рецензент не соглашается с Безсоновым и по вопросу о главном стимуле деятельности Крижанича в России: по мнению Ягича «русскаго» Крижанича гораздо более интересовали вопросы народно-политические, чем религиозные²²³.

Филологич. труды Крижанича послужили предметом работ двух югославянских ученых: Даничича и Гатталы. Первый из них поместил в XVI книге Rad’a Iugoslavenske Akademije znanosti i umjetnosti (1871 г., стр. 159–198) статью о грамматике Юрия Крижанича, а второй напечатал о všeslovanskèm jazyku а pismě. (Μ. Hattala, Osvěta, 1871 г., стр. 711–714).

Н. И. Костомаров в своей «Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» поместил статью и об Юрии Крижаниче. На 4-х страничках он излагает кратко биографию Юрия, посвящая остальные 26 страниц его сочинениям²²⁴, причем при сообщении сведений о Крижаниче пользуется, как и все другие, статьями П. А. Безсонова, сравнительно с которыми не находим ничего нового. О ссылке Юрия Костомаров так говорит: «причины и подробности этого события нам неизвестны. Из намеков, встречаемых в его сочинениях, можно догадываться, что он открыто признавал себя принадлежавшим в одно и то же время и римско-католической, и греческой церкви, готов был причащаться и в русском храме, но не хотел принимать вторичнаго крещения, а по московским понятиям того времени всякий, принимающий православие, должен был вторично креститься. Впрочем это только был один из многих поводов, не дававших ему поладить с Москвой. Указ о ссылке его выдан был из приказа Лифляндских дел, которым тогда заведывал Нащокин. Быть может его почему-нибудь заподозревали в недоброжелательстве к России по поводу тогдашних шведских и польских дел. Во всяком случае несомненно, что его удалили не за какую-нибудь вину, а по подозрению. Ссылка его была благовидно обставлена. Он отправлен в Тобольск не в качестве опальнаго, а с тем, чтоб быть у государевых дел, у каких пристойно»...

Точно также никаких новых биографич. данных не встречаем и в труде И. Первольфа «Славянская взаимность с древнейших времен до ХVIII в.» (Спб. 1874 г., стр. 114–123). В другом издании этого труда «Славяне, их взаимныя отношения и связи» (т. II, Варшава, 1888 года, стр. 309–351) статья о Крижаниче является значительно переработанною. Он обстоятельно излагает биографию Юрия, насколько она известна была в то время из печатных работ других исследователей, но главным образом говорит о значении Крижанича, его политических взглядах и сочинениях – Грамматике, Политике и труде по русской истории. (Имя Крижанича весьма часто упоминается в сей книге, см. указатель приложенный к 2-й части III-го тома)²²⁵.

«Юрий Крижанич и его литературная деятельность» послужили предметом особой специальной работы Арсения Маркевича (Варшава 1876 г., стр. Х-225). Автор пишет, что его «краткий очерк конечно не имеет целью проложить какой-нибудь новый взгляд на личность Крижанича и его деятельность. Мы желали только начертить (насколько это возможно в настоящее время) ясную картину его жизни, представить в постепенном развитии его взгляды, идеи, насколько они выразились в его сочинениях, разсмотреть более или менее подробно сочинения его, указать их значение и отношение к современности» (стр. I-II). 1-я глава настоящего «очерка» посвящена сообщению биографических сведений о Крижаниче, начиная с его рождения и кончая ссылкой его в Сибирь, а остальные главы 2, 3, 4 и 5 его сочинениям, рассматриваемым довольно обстоятельно. В 1-й главе мы находим те же сведения, что и у Безсонова; здесь по местам встречаем только некоторые замечания в объяснение того или другого факта в жизни Крижанича. Целью прибытия последнего в Россию было, по автору, – желание «пробудить в русских народное самосознание, сознание своей славянской народности, познакомить Россию с единоплеменниками и указать ей ее великую задачу» (стр. 20). О причине ссылки Крижанича в Сибирь Маркевич так рассуждает: «Крижанич был латинник, латинский поп, а в то же время ревнитель православия восточной церкви, чем не мог не возбудить против себя подозрения русских, которые на всякаго католика смотрели притом, как на еретика. Далее Крижанич явился в Москву в то время, когда здесь сознали уже необходимость учиться; но чтобы не сделать ущерба для веры обратились за наукою к единоверцам – малороссиянам и грекам: стремясь к просвещению, русские прежде всего хотели остаться православными. Пришедши в Русь тоже ради учительства, Крижанич не понял смысла этого дела, выработаннаго всем ходом русской истории, не понял смысла авторитета греков на Руси и, выдавая себя за приверженца православия, не скрывал своей старой неприязни к грекам, при всяком случае изливался бранью на них, а иногда по крайней мере в сочинениях не удерживался от выходок даже против православия». Приведя слова С. М. Соловьева об этом (т. XIII, стр. 203), Маркевич продолжает: «действительно не могли нравиться русским резкие отзывы Крижанича о греках, греческом духовенстве, патриархе Фотии; не могло им нравиться и то, что он был враг перекрещиванья, обычая, который был тогда у нас в полной силе; не могли нравиться и некоторыя его социально-экономические и политические воззрения, которыя он по всей вероятности высказывал еще в Москве, напр., обнаружение злоупотреблений боярскаго управления, жестокостей воевод в Московской и Малой Руси и т. д. Наконец Крижанич, как видно из его сочинений, был защитником Никоновскаго исправления книг, а может быть и самого патриарха Никона, который незадолго до прибытия Крижанича в Москву оставил ее (10 июля 1658 г.), но дело которого еще было животрепещущим в Москве. Одним словом Москве необходимо было «сбыть с рук такого безпокойнаго и подозрительнаго человека» и ссылка в Сибирь была для Крижанича естественным и самым счастливым по тому времени исходом. Причиной ссылки была не действительная какая- либо вина его, а обстоятельства: преждевременность прихода его в Москву, где его не могли тогда понять, а затем неудержимая страстность и увлекательность его характера, которая привела его к противоречиям и с обстоятельствами, и с самим собою» (стр. 22–23). – Биографич. сведениям о Крижаниче Apс. Маркевич уделяет ок. 25 страниц, а на остальных (ок. 200) трактует о сочинениях его, причем решает вопросы о времени написания каждого, излагает их содержание и делает замечания о них.

В довольно обстоятельной рецензии А. Брикнера этого труда Маркевича, помещенной в «Древней и Новой России» (1876 г., № 8, стр. 388–391), почтенный рецензент дает такой общий отзыв: «труд г. Маркевича не имеет характера научнаго изследования, которое потребовало бы гораздо более специальнаго знакомства с предметом; он скорее относится к разряду т. н. «опытов» (essay) и поэтому вполне справедливо носит название очерка... IV-я глава (о грамматике Крижанича), как нам кажется, безспорно лучшая часть всего труда, имеет особенный характер, представляет собою какое-то исключение, имеет значение, которого другия главы не имеют, может считаться дельною, научною монографиею» (стр. 388 и 390)²²⁶.

В том же журнале и за тот же год (№ 12, стр. 385–395) А. Г. Брикнер поместил еще особую статью о Крижаниче под заглавием «Юрий Крижанич о восточном вопросе», где в известной системе приводит выдержки из сочинений его, касающиеся славян, войны против татар и турок и т. п.²²⁷...

В 1878 году²²⁸ в приложении к «Православному Собеседнику» (март-июль, стр. 1–112) появился полный текст составленного Крижаничем Обличения Соловецкой челобитной, в переложении Поликарпова. На обороте первого листа издателем было заявлено, что «все необходимыя библиографические сведения об этом сочинении Крижанича и критические замечания и соображения, для удобства читателю, сообщены в особой статье», которая, кажется, совсем не появилась; по крайней мере мы нигде не встречали указаний на нее²²⁹.

Выше мы видели, что все биографические известия о Крижаниче последующих писателей находились в зависимости от статей о нем П. А. Безсонова, помещенных в Православном Обозрении 1870 г., который кроме того первый указал некоторые его сочинения и первый сообщил о них подробные сведения, а иные и издал в извлечении. П. А. Безсонов и после 1870 г. продолжал заниматься личностью и сочинениями знаменитого панслависта. В записке о своих трудах, поданной в историко-филологический факультет Императ-Харьковского университета в 1879 г., П. А. Безсонов писал между прочим, что он с 1870 г. «сделал еще несколько важных открытий», именно нашел новые сочинения Крижанича – Описание Сибири, Духовное Завещание, сведения о последних днях жизни и смерти и т. п.²³⁰ Подробного сообщения об этих новых находках П. А. не сделал ни в одном из научных или литературных журналов, а поместил только небольшие заметки о сем в «Новом Времени»²³¹.

В №-ре этой газеты от 18 апреля 1882 г. было напечатано небольшое сообщение о «важном ученом открытии», сообщение, писанное очевидно самим П. А. Безсоновым (см. в Приложениях). Открытие это состояло в том, что Historia de Sibiria, находящаяся в двух рукописях Императ. Публичной библиотеки, – есть сочинение Юрия Крижанича, что оно было известно Витсену, пользовавшемуся им в своем труде о Северной и Восточной Тартарии. Безсонов передает также здесь, что это сочинение Крижанич поднес королю Яну Собесскому, «сопровождал его под стены освобождаемой Вены и там, в виду борьбы за все славянство, стариком, как священник, напутствовал раненых и умиравших славян (эти подробности сохранены также по большей части у Витсена)». Безсонов высказывал в конце надежду, что Публичная Библиотека издаст вновь это сочинение Крижанича, «воспользовавшись и тем, что откроет еще далее г. Безсонов, отправляющийся между прочим с этою целью в Хорватский край»²³².

Что нашел и нашел ли вообще что-либо новое о Крижаниче П. А. Безсонов «в Хорватском крае» – неизвестно и сам он ничего не говорит о сем в последующих своих сообщениях. Мы знаем только, что в эту свою поездку П. А. Безсонов подарил Чешскому Музею в Праге собственноручное письмо Крижанича на латинском языке царевичу Феодору Алексеевичу (Litterae pro liberatione), ок. 1675 г. Об этом мы узнаем из помещенного в Варшавских университетских Известиях 1883 г. (№ 2, стр. 1–82) отчета проф. И. И. Первольфа о научных занятиях его в мае-сентябре 1882 г. в библиотеках и архивах Кракова, Львова и Праги по собиранию новых материалов для сочинения: «Славяне, их взаимныя сношения и связи». Из письма этого П. А. Безсонов напечатал несколько выдержек в русском переводе в одной из статей своих, помещенных в «Православном Обозрении» 1870 года (февраль, стр. 381–383); но не отметил где оно находилось (кажется прежде было в библиотеке Московской Синодальной Типографии в рукописи, содержащей работы Юрия Крижанича по русской истории). Первольф, указавший теперешнее место хранения его, приводит в своем отчете и часть подлинного (латинского) текста этого письма, именно мнение Крижанича о немцах, опуская начало письма, излагаемое П. А. Безсоновым. (См. Известия В. У., стр. 68–70. Русский перевод этого места в его труде «Славяне, их взаимныя сношения и связи», т. II).

О находке другого сочинения Крижанича – его «Духовнаго завещания» сведения сообщил П. А. Безсонов в той же газете в №-ре от 22 июля 1884 г. (см. в Приложениях стр. 4–8) – под заглавием «Духовное завещание Крижанича». Он передал содержание этого сочинения и отметил более любопытные известия, находящиеся здесь; из последующих сообщений мы узнаем, что это сочинение им было найдено «в частных руках», передано было ему и навсегда у него осталось... Из заметки Безсонова мы узнаем также, что Крижанич к своему «Описанию Сибири» (известному после в нескольких редакциях) составил особое небольшое сочинение «о торговле с Китаем» или, как сам назвал, «о Китайском торгу», посланное в Москву А. А. Осколкову, с которым Крижанич вообще переписывался и чрез которого приобретал между прочим книги; что прямым последствием этого сочинения было посольство в Китай Николая Спафария, о сношениях которого, по приезде в Тобольск, с Крижаничем Безсонов и передает некоторые сведения... В конце заметки упрекнув «казенныя и оффициальныя ученыя учреждения» за то, что они «доселе были глухи к представлениям о потребности полнаго издания творений Крижанича», – П. А. Безсонов пишет: «по счастию есть, кажется, надежда, что предприятие частных лиц положит давно ожидаемое начало этому делу, естественный конец продолжающемуся небрежению».

«Начало» этому делу действительно было положено и в том же 1884 году П. А. Безсоновым приступлено было к печатанию «втораго и возможно полнаго издания Юриевых произведений»; но печатание чрез год два остановилось, не продолжалось впоследствии, издание это доселе не выпущено в свет и ныне за смертью П. А. Безсонова – неизвестно выйдет ли оно когда-либо. В виду того, что оно едва ли кому известно, я позволю себе подробнее изложить сведения о нем, пользуясь имеющимся у меня экземпляром его. Издание это²³³ предпринято было «благодаря сочувствию покойнаго Ив. С. Аксакова, участию гр. Η. П. Игнатьева²³⁴ и предложению денежных средств А. Гр. Кузнецова», причем вся выручка от продажи предназначалась «на образование капитала для сооружения памятника Крижаничу в Тобольске или Томске». Все издание «со снимками, указателями, словарем и т. д.» должно было состоять из 6 больших томов».

П. А. Безсоновым одновременно печатались в типографии Императорского Московского Университета два тома собрания сочинений Юрия Крижанича: I-й и II-й. В первый входило «подробное жизнеописание» его, а во второй – Политика. Последний том (напечатано 13 листов, стр. I-VIII + l-200) представляет из себя не что иное, как перепечатку первых (тоже I-VIII + 1–200) страниц I-го тома «Русского государства в половине XVII века», также русским (не латинским) шрифтом и буквально со всеми теми же примечаниями, которые были помещены в отдельном издании 1859 г. (не в приложении к Русской Беседе); по местам только в переводах латинского текста П. А. Безсонов делает изменения. В этом и заключается единственное отличие издания 1884 года от издания 1859 г.

Первого тома – «Жизнеописания» Крижанича напечатано было 17 листов, страницы 1–272, 1-я и 2-я главы, причем последняя не закончена. Первая глава состоит из вступления и следующих затем двух отделений. Содержание вступления П. А. Безсоновым так изложено впереди его: «история постепенных открытий и возраставших сведений о трудах Юрия Крижанича в связи с его личными судьбами и с вопросом о происхождении его творений, с самаго начала до приобретения более обширной известности, до всеобщаго обнародования, печатания и издания. Библиография всего этого дела в последовательном ходе его развития. Главные и второстепенные деятели, трудившиеся здесь, с относительными их заслугами для науки и словесности в России, в Славянском мире и в остальной Европе. Важнейшие выводы отсюда и данныя, истекающие для жизнеописания сочинителя, для времени, повода, цели, содержания и значения его произведений, для характеристики его века и эпохи». Вступление это, занимающее первые 19 страниц, наиболее любопытно, потому что заключает некоторые указания на рукописи Крижанича, на его сочинения и на имевшиеся у П. А. Безсонова материалы. «Мы не изучаем только, – пишет он здесь, – как прежде, мы уже любим Крижанича, мы к нему привязаны» (стр. 4). Безсонов, вероятно, разыскивал и какое-либо изображение Юрия, потому что в одном месте замечает: «ни сам он, ни его современники, ни история, как нарочно, не оставили нам ни малейшаго признака внешности, ни очертания физическаго, ни физиономии» (стр. 3). Здесь же кратко Безсонов изображает (стр. 16–17) и биографию Крижанича в следующих словах: «года жизни самого Юрия определяются в ХVII в. годами 1617–19–1683. После учебной и ученой подготовки в молодости, а также сверх летучей переписки разного времени, собственно года произведений Крижанича идут с 1640-х по 1681-й – 82-й». «Внешнее место происхождения и пребывания, поприще странствия и жизни подвижника, с наибольшею точностию топографической, оказывается: в пределах Хорватских округ города Бихча (Бигачь) между реками Купой (Колпой) и Уной, в воеводстве Загребском и затем в самом Загребе (Аграме, Хорватской столице), а далее в Вене; после того, до 2-й половины 50-х годов, вообще в Италии, частнее в Болонии, Венеции и особенно в Риме; из Рима в Царьграде и опять в Вене; оттуда, вероятно через Венгрию и Славянские ее земли, в Галиции и преимущественно во Львове; из Галиции, в местностях Польского государства и Литовского княжества, частию среди Белой Руси, всего же более на Украйне, в разных городах и местечках Малой Руси, по дороге и в направлении к Московским пределам; некоторое время в самой Москве и оттуда по пути в Сибирь, где около 15 лет, сосредоточивалось пребывание в новой «столице» края – Тобольске, но отсюда радиусами простиралось и в другие Сибирские города; засим опять в Москве, по всему вероятию на пути в Соловки (если еще не там, ср. ниже), но далее в Вильне, может быть в Варшаве, а наконец (третий и последний раз) под Веной». (Ср. тоже на стр. 2).

Безсонов предполагал, что Крижанич по освобождении из Сибири отправился из Москвы в Соловецкий монастырь, вероятно, основываясь 1) на Опровержении Соловецкой челобитной, где Крижанич между прочим пишет о том, что он некогда просил отпустить его в Соловки, и 2) на том, что в ркп. Соловецкого монастыря нашлось послание его к царю Феодору Алексеевичу, написанное по освобождении из Сибири. Безсонов касается здесь и ссылки Юрия. «Крижанич, – пишет он, – будучи самим собою и носителем определенных, ныне известных уже, идей, на пути к Москве вдался в изучение самаго живаго тогда вопроса – Малой и Белой Руси, он посещал там разныя видныя местности, собирал сведения, был у Выговскаго, ознакомился с делом Хмельниченка: и вот отсюда, как будто случайное, а на самом деле основательное подозрение на него уже в Москве в ревнивый надзор Ордина Нащокина, и последующее распоряжение о Сибири... Не по однем помянутым причинам он должен был туда попасть, но ради одной уже причины – нежелания перекрещиваться он мог туда отправиться по тогдашним каноническим понятиям... Литературные труды его в Сибири (описание Сибири, обличение Соловецкой челобитной, указание путей в Китай, Индию морями в Тихий океан) склонили к Юрию Москву, иностранных послов, Амстердам и сделали ему известность, столь раннюю, в Западной Европе. Но от этих же причин, как убедимся ниже, зависело наконец и освобождение, и появление Крижанича снова под стенами Вены. Можно сказать смело, что он прибыл туда с Собеским именно потому, что 25 лет назад явился в той же Вене к русскому посольству, собираясь в Россию»... (стр. 10–11).

«Местом происхождения и начала сочинений, – продолжает Безсонов, – обозначаются, на внешний взгляд: Италия с ее главными городами и в особенности Рим, отчасти Константинополь и, гораздо менее, разве для мелких заметок и писем, родина с Загребом, Австрия, Вена, Венгрия и Галиция; путь ото Львова до Москвы; Москва, по краткости первоначальнаго пребывания, наиболее для наблюдений и соображений, как вызов к делу, возбуждение и повод, а после уже, по возврате из Сибири, как место для новой редакции прежних сочинений, для плана новым работам и предприятиям, для распоряжения своим письменным и книжным запасом; всего же богаче и плодовитее Тобольск; наконец, минуя Соловки (ср. ниже), Вильна и может статься Варшава». (Стр. 16–17; ср. стр. 5–6, тоже самое).

«Вместилищем хранения произведений, с самаго начала их и в переходе от владельцев к владельцам, из рук в руки, в пользовании и употреблении, до последняго времени (отчасти и с документами для отрывочных сведений о жизни Крижанича), служили: в Италии главным образом Рим; для мелочей Загреб с его архивами; для большей части важнейших сочинений, на время прерывания там автора, Тобольск, но затем почти исключительно Москва, с её Царским и Патриаршим Двором, старинными Приказами – особенно Посольским и Сибирским, в Библиотеках старших передовых ученых, как то С. Медведева, Н. Симеонова и т. п., далее в Книгохранилищах – Синодальном, Синодальной типографии, Архивах Министерства Иностранных Дел и Юстиции; Соловецкий монастырь и, по перенесении оттуда библиотеки, Казанская Духовная Академия; Вильна²³⁵ с ее (бывшею) конгрегацией и библиотекой Миссионеров, Варшава с библиотекой графов Залусских, по перемещении же оттуда – частная библиотека Смоленскаго католическаго епископа Катовича и профессора Дубровскаго, как и Публичная Библиотека в Петербурге; наконец Амстердам, где весьма рано пользовались некоторыми рукописными показаниями Крижанича видные ученые и путешественники, разнося оттуда сведения и по другим краям Западной Европы; а затем уже последовали библиотеки частных лиц, от которых, по открытии, приобретали постепенно мы сами. – Ныне же размещены и до сего дня остаются во владении произведения Крижанича, с большим или меньшим количеством, объемом и значением: в Риме, Загребе, Петербурге, Казани, Праге (куда в Музей подарили мы), всего обильнее в Москве (в упомянутых, уцелевших от старины, книгохранилищах государственно-общественных и архивах, а в частных руках у нас (в Харькове)». О материалах, которые находятся у него, П. А. Безсонов в другом месте замечает, что «многое и в собственных наших руках» (стр. 6).

Как указано было выше, по собственным словам Безсонова в 1870 г., поводом к занятиям его Крижаничем послужил приезд в Москву львовского ученого Белевского, отыскивавшего «следы влияния славян приезжих на Россию и обратно». Теперь, в 1884 г. Безсонов утверждает, что тут действовал не «случай»; «неохотно допуская его в истории и будучи сторонником понятий о человеческом прогрессе, мы более склонны видеть во всем строгую последовательность и необходимое истечение следствий из своих причин, на пути постепенного развития к лучшему будущему», – закон, который он «с точки зрения веры и церкви переводит выражением Промысла, Провидения» (стр. 9). Безсонов говорит о себе, что он «в течение 27 лет разыскивал все, касавшееся Крижанича, открыл его сочинение о Промысле, его мелкия статьи и письма, его Описание Сибири и сведения о нем у Витсена, собирал и получал указания со всех сторон (так как уже известен был наш заветный предмет исканий), нашли в частных руках «Духовное завещание» и т. д...» (стр. 13). – В другом месте он перечисляет всех лиц, которые были заинтересованы Крижаничем на протяжении двух столетий, в следующем порядке: 1) «митроп. Павел, 2) священник Никифор Симеонов, 3) Симеон, 4) и Корнилий, архиереи Тобольские, 5) Сильвестр Медведев, 6) Симеон Полоцкий, 7) А. А. Осколков, 8) Иван Борисович Репнин, 9) царь Алексей Михаилович, 10) царевичи Алексей, 11) и Федор Алексеевич, 12) князь В. В. Голицын, 13) Николай Спафарий, 14) Фридрих фон-Габель, 15) и Гильдебрандт фон-Горн, 16) король Ян Собесский, 17) Николай Витсен, 18) Петр Великий, 19) граф И. А. Мусин-Пушкин. 20) Федор Поликарпов Орлов, 21) Н. И. Новиков, 22) митр. Евгений, 23) К. Ф. Калайдович, 24) Π. И. Шафарик, 25) Гр. Ив. Спасский, 26) Небольсин, 27) О. М. Бодянский, 28) В. М. Ундольский, 29) графы Залусские, 30) Смоленский католический епископ Котович, 31) славист Дубровский, 32) Π. М. Леонтьев, 33) проф. И. М. Добротворский, 34) А. Гр. Белевский, 35) С. М. Соловьев, 36) И. С. Аксаков, 37) священник Гр. П. Смирнов-Платонов, 38) С. К. Смирнов, 39) граф Дм. Н. Толстой, 40) граф Η. П. Игнатьев и наконец 41) наше скромное имя 42) с Кукулевичем-Сакцинским» (стр. 15).

В этом довольно длинном помяннике лиц, интересовавшихся Крижаничем, мы встречаем почти все знакомых, о которых мы уже упоминали выше; неизвестно нам только участие или интерес к сочинениям Крижанича одного лица: графа Д. Н. Толстого²³⁶. Из всех остальных лиц одна или владели или имели в своих руках сочинения Крижанича (см. в перечне под № 1–16, 20 и 29–31); другие писали о нем заметки, статьи или печатали его сочинения (каковы лица в списке под №№ 17–19, 21–28, 33–35, 38, 41 и 42); пли вообще содействовали изданию его сочинений (см. №№ 32, 36, 37 и 40).

Таково содержание вступления, которое Безсонов заканчивает след. словами: «с Богом, так и начинаем, как начали Жизнеописание 14 лет назад, разъясняя только и во многом дополняя противу прежняго» (стр. 19).

Содержание следующего за этим вступлением первого отделения I-й главы (стр. 20–52) П. А. Безсоновым изложено так: «главнейшия рукописныя произведения Крижанича и судьба их. Первоначальная роль Сильвестра Медведева в этом деле. Поступление в библиотеку Московскаго Книгопечатнаго Двора и посредство здесь митр. Павла, Симеона Сибирскаго и Тобольскаго. Употребление в Верху, у государя Алексея Михаиловича. Устройство училищ в Москве и новое участие Медведева, до его кончины, в истории сочинений Юрия. Деятельность Никифора Симеонова и с нею выступающия дальнейшия творения Сибирскаго изгнанника, новыя имена его и прозвища. Знаменательные года 1675 и 1686-й. Вторичное после разъединения по рукам совокупление различных трудов Крижанича в библиотеке Типографской, положение их здесь, ближайшия судьбы, определенное наименование и число, с документальнаго 1692 года до конца века и с переходом в ХVIII-й» (стр. 20). – Отделение это занимает стр. 20–52 и есть не что иное, как перепечатка статьи Безсонова, помещенной в январской книжке Православного Обозрения 1870 г. (стр. 129 и след.) с очень небольшими изменениями и добавлениями, касающимися догадок его о количестве списков того или другого сочинения Крижанича.

Второму и последнему отделению I главы Безсонов дал следующее оглавление: «так называемая эпоха Петровских преобразований с последовавшею новою Русью и положение, которое могли здесь занять или что тоже – кого могли занимать здесь судьбы Крижанича, произведения его и знакомство с ними. Тогдашняя роль Московской старшей типографии по отношению к этим вопросам, за одно с книгохранилищами Типографским и Патриаршим Синодальным: Петр Первый, граф И. А. Мусин-Пушкин, Федор Поликарпов-Орлов, Склада, Маттеи, Каталоги. Первые начала воскресавшей библиографии, истории словесности и вообще Русской истории, как науки с Екатерининских времен. Новиков, Миллер, м. Евгений, Калайдович, Снегирев, Бодянский и Ундольский, за ними Беляев и дальнейшие. Года сороковые и грамматика Крижанича. Обстоятельства и характерные черты той поры в ученом мире Москвы. Шаги, приближавшие ко Крижаничу и препятствия отвращавшие. Славянофилы и «Русская Беседа». – Первые 12 страниц (53–65) из числа всех этого отделения (стр. 53–107) составляют перепечатку начала февральской статьи Нрав. Обозрения (стр. 348–347), остальное же – вновь написано Безсоновым. Это последнее в весьма больших размерах переполнено рассказами автора об его личных судьбах, так как оне «с историей открытий о Крижаниче и с ходом издания его произведений вступают постепенно в теснейшую связь, – разумеется со стороны ученой, литературной, а всего ближе – в области Университета».

П. А. Безсонов передает сведения за время обучения своего в Московском Университете, о своих тогдашних студенческих работах, иногда вместе с другими товарищами, а затем и о своих последующих работах – по Болгарскому языку, по собиранию народных памятников и др.; здесь же он дает «характеристику той эпохи, которая пережита наукою в нашей молодости». Он говорит затем о своей службе в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел при князе М. А. Оболенском. «Среди архивнаго холода, навсегда подарившаго ревматизм, мы невольно переносились мыслию к жарам Африки, а под ферулой управляющаго вопли работавших ему увеличивали сходство с Египетским рабством, из которого наши взоры начинали уже впереди искать земли обетованной. Слава Богу, таковая и открылась нам очень скоро: через бурныя волны университетских распрей, через безплодныя степи архивной пыли, мы достигли наконец пристанища. Это, искони обетованное для нас и всей России, было так называемое славянофильство, в живых тогда лицах и в союзе высоких его представителей»... Вслед за этими словами П. А. Безсонов и переходит к повествованию о славянофильстве и славянофилах, причем перечисляет последних «в последовательном их порядке, по степеням старшинства, представительства, деятельности и влияния, но мере значения и по самому времени участия в умственном и нравственном союзе».

Все это отделение первой главы, переполненное рассказами Безсонова о различных своих занятиях, воспоминаниями о пережитом времени, заметками и отзывами о товарищах по университету и службе, о лицах, с которыми сталкивала его судьба, имеет более автобиографическое значение, чем историческое; известий каких-либо о Крижаниче мы совсем не встречаем.

Вся II-ая глава «Жизнеописания Крижанича» (стр. 108–272) посвящена вопросу о грамматике его, которую Безсонов рассматривает с самых разнообразных сторон. Вместо изложения содержания сей главы я помещаю в «Приложениях» те заголовки, которые сделаны автором к отделам главы, см. ниже стр. 13–18. Последнее отделение II-й главы не кончено: оно здесь только начато, занимает всего 4 страницы и прерывается на рассуждениях Безсонова «о собственном языке писателя». Вся эта довольно обширная II-я глава биографических сведений о Крижаниче – никаких не заключает.

На этом прервалось печатание второго издания сочинений Крижанича, неизвестно мне по каким причинам. В 1888 году, когда в Императ. Обществе Истории и Древностей Российских поднят был вопрос об издании полного собрания сочинений Крижанича, П. А. Безсонов думал было продолжать начатое издание и с этой целью приезжал в Москву; но после непродолжительных занятий выехал из нее, уплатив предварительно типографии за все произведенные работы. К намерению Общества издать сочинения Крижанича П. А. Безсонов отнесся несочувственно и пробовал даже удержать Общество от исполнения его, обратившись по этому поводу с официальным заявлением в оное и с письмами к некоторым членам Общества…

В тоже время в виду 300-летия гор. Тобольска П. А. Безсонов составил особую «записку о значении Юрия Крижанича в истории Сибири» (см. ее в «Приложениях», напечатана была в Тобольских Губернских Ведомостях), в которой говорил о Крижаниче и своих работах, касающихся его и его сочинений и высказывал пожелание, чтобы эта записка прочтена была в каком-либо торжественном по случаю юбилея города заседании или собрании при основании Историч. Музея и тому подобном между прочими занятиями». В конце записки П. А. Безсонов заявлял, что «по окончании текущаго издания он имеет в виду отпечатанныя и сим освободившияся рукописи, ему принадлежащия и частию руке самого Крижанича, пожертвовать на память о нем – Историческому Музею Тобольска».²³⁷

Эта записка, насколько мне известно, последнее произведение П. А. Безсонова о Крижаниче. Если мы теперь подведем итог всем показаниям биографа, разбросанным по его трудам и заметкам, то получим вывод, что почти все его сведения – известны и нам. Почти все, найденные им сочинения Крижанича, хранятся в общественных библиотеках и доступны для изучения; исключение составляет только одна рукопись, бывшая «в частных руках», а потом перешедшая к П. А. Безсонову, именно содержащая неизданное доселе сочинение Крижанича «Духовное завещание» вместе с письмом его к А. А. Осколкову, о чем мы знаем только то, что поместил П. А. Безсонов в своем газетном сообщении и что я лично успел записать при беглом просмотре ее в Харькове в январе 1901 г. Документы, которые найдены мной, остались неизвестными биографу Крижанича, ибо он не знает передаваемых в них фактов.²³⁸ Газетные сообщения Безсонова о Крижаниче были замечены специалистами и приняты во внимание. Литература о знаменитом славянине все продолжала расти, увеличиваясь почти исключительно работами касательно его сочинений и взглядов по различным вопросам; новых же биографических сведений о нем мы почти совсем не встречаем.

Проф. А. Г. Брикнер, некоторые статьи которого были уже отмечены выше, посвятил Юрию Крижаничу еще две статьи, помещенные в Русском Вестнике за 1887 г. (июнь, стр. 575–619 и июль, стр. 9–51). Первую статью свою он начинает «общими замечаниями и обзором литературы о Крижаниче», которая здесь рассматривается сравнительно подробнее, чем в других статьях, напечатанных ранее. «В первый раз, сколько нам известно, – пишет А. Брикнер, – говорилось о Крижаниче в сочинении голландскаго ученаго Витзена Noord en Oost Tartaryen» (первое издание явилось в 1692 г., второе в 1705 и оно было перепечатано в 1785 г.; мы имеем в руках последнее издание); говоря о завоевании Сибири, о подвигах Ермака, Витзен замечает, что «польский монах Фредерикус Крижанич» предлагал в 1680 г. королю удостоить Строгоновых некоторых почестей (т. II, стр. 735). Хотя мы из других источников ничего не знаем о пребывании Крижанича в Польше, хотя он не может быть назван точно «монахом», хотя нашего героя не звали «Fredericus», мы все-таки считаем весьма вероятным, что тут идет речь о нашем Крижаниче. Во-первых, Витзен замечает, что «Fredericus Krizanicz много лет прожил в Тобольске, что вполне соответствует судьбе нашего героя, а во-вторых, приведенные Витзеном указания Крижанича на термины «сирота» и «холоп» напоминают нам разсуждения, встречаемыя в Политике Крижанича» (стр. 581).

Вслед за этим Брикнер излагает то, что говорится о Крижаниче в словарях Новикова и митр. Евгения, у Калайдовича и других работах, о которых у нас была речь выше. После обзора литературы Брикнер переходит к изложению «жизни Крижанича». «Мы не намерены, – пишет он, – останавливаться на частностях жизни Крижанича до его путешествия в Москву, во 1-х, потому, что на этот предмет уже несколько раз было указано (напр. Кукульевичем, Безсоновым и Маркевичем); во 2-х, потому, что биография Крижанича при недостатке материала во всяком случае должна оставаться лишь фрагментом. Мы ограничимся указанием на те черты и явления внешнего хода жизни Крижанича, которые должны были более или менее повлиять на литературную деятельность этого писателя» (стр. 601–602). Брикнер излагает известные факты биографии Крижанича. «О причине ссылки его в Сибирь мы не имеем никаких положительных сведений. На этот счет были высказаны некоторыми учеными предположения, догадки, которыя мы воспроизводим, оставляя на историках ответственность за более или менее смелое толкование фактов» (стр. 606, приводит мнения Соловьева, Безсонова и Маркевича).

В конце изложения «жизни Крижанича» Брикнер опять касается вопроса об известиях Крижанича, находящихся у Витсена. Приведя слова Кукулевича-Сакцинского: «из Сибири переписывался Крижанич со славным географом Николаем Витзеном, который поместил его сибирские отзывы в своих сочинениях» и Безсонова: «Витзен целиком приводит длинныя, полныя живейшаго интереса, описания Сибири со слов очевидца долго там жившаго, – нашего Крижанича! Однако вовсе не из переписки его, как полагал Кукулевич на основании слухов и, вероятно, цитат, а из целого сочинения, которое написал Юрий по освобождении из Тобольска, и притом в качестве польскаго духовнаго лица», – приведя эти слова Кукулевича-Сакцинского и Безсонова, Брикнер далее так рассуждает: «рассказ первого ученаго о переписке Крижанича с Витзеном как-то не вяжется с замечаниями Безсонова; а положение последняго, что Витзен заимствовал множество данных о Сибири из какого-то сочинения о Крижаниче, опять таки не соответствует результатам наших занятий сочинением Noord en Oost Tartaryen. Нельзя не сожалеть и о том, что г. Безсонов не указал на те части в сочинении Витзена, которые «целиком» взяты из сочинения Крижанича. Тщательный просмотр знаменитого труда ученого голландца заставил нас сомневаться в показании г. Безсонова. Витзен, перепечатывая рассказы разных путешественников, почти всегда довольно точно приводит свои источники. Говоря о Сибири, он иногда лишь глухо указывает на какие-то донесения (напр. II, 736: andere geschrevene Berichten; стр. 743: volgende Carte Bericht и т. п.; указаний на Крижанича нет кроме стр. 735), иногда более точно определяет откуда заимствованы приведенные им данные. Эти указания, почти без исключения, не соответствуют тому, что мы знаем о Крижаниче (см. напр. II, 815 указание на путешествие «von een voornaem Rusch Heer в 1689 г.; 820-донесение, которое было доставлено Витзену в 1670 г.; другие указания на стр. 822 и т. п.), так что разве относительно 2–3 мест сочинения Витзена можно считать вероятным, что кое-какие данные о Сибири сообщены была Крижаничем (разве только стр. 882 и 884), а эти рассказы занимают лишь небольшое число страниц. Мы не сомневаемся в том, что г. Безсонов располагает совсем новыми и важными данными об отношениях Крижанича к Витзену, но мы пока не понимаем, почему он не решился говорить об этом предмете несколько подробнее. Крижанич, как кажется, во все время своего пребывания в Сибири оставался в Тобольске. Он не может быть одним из тех путешественников, объезжавших весь край, о которых говорит Витзен в разных местах своего сочинения». (Июнь, стр. 612–613).

Во второй своей статье (июль) Брикнер подробно говорит о сочинениях Крижанича, причем кратко излагает их содержание; особую главу посвящает рассуждению об «эрудиции» Крижанича, об умственном кругозоре его и источниках его образования, «важным пособием» для чего служат встречающиеся у Крижанича цитаты, на основании которых и пишет свои замечания А. Г. Брикнер.

Чрез два года после сего в том же «Русском Вестнике» (1889 г., июнь, стр. 3–29) А. Г. Брикнер поместил еще статью «о сочинениях Юрия Крижанича», в которой, по его выражению, он ограничился «указанием на некоторую часть государственных теорий Юрия Крижанича, проповедуемых им в убеждении, что Россия нуждается в политических реформах. Желая добра Московскому государству, он старался выставлять на вид пользу целесообразнаго законодательства и более точно определенных государственных учреждений»²³⁹.

В 1890 г. вышел весьма любопытный сборник старинных русских статей о Сибири и прилежащих к ней землях – под заглавием «Сибирь в XVII веке» (издал Г. В. Юдин, под редакцией А. А. Титова). Одна из этих статей, именно VII-я, есть Historia de Sibiria, составленная Юрием Крижаничем, ранее сего изданная в 1822 году Спасским в «Сибирском Вестнике» как произведение неизвестного лица. В настоящем сборнике это сочинение Юрия издано в латинском подлиннике по двум рукописям Императорской Публичной Библиотеки с новым более исправным русским переводом и с указанием автора. – Но еще до этого издания Historia de Sibiria была рассмотрена в весьма обстоятельной статье Н. Тыжнова «обзор иностранных известий о Сибири с 2-й половины XVI в.», помещенной в «Сибирском Сборнике», приложении к «Восточному Обозрению» 1887 г. (Спб. 1887 г., под редакцией Н. М. Ядринцева, стр. 101–147; о Historia de Sibiria на стр. 112–126). Н. Тыжнов сообщает сведения о рукописях Императорской Публичной Библиотеки (те же, что и у Спасского), приводить данные из самого сочинения об авторе его, довольно подробно излагает содержание его, причем делает замечания по поводу сообщаемых известий, касающихся первоначальной истории Сибири (занятия ее русскими) и наконец решает вопрос об авторе этого произведения. Указание Безсонова на это в «Новом Времени» осталось неизвестно г. Тыжнову, но он, руководясь раннейшими показаниями Безсонова в статьях «Православного Обозрения», приходит к правильному решению, что автором «Повествования о Сибири» был Юрий Крижанич. Между прочим он в одном месте отмечает результаты своих сличений сочинений Витсена и Крижанича (стр. 125, примечание 6-е)²⁴⁰.

В 1889 г. Императорское Общество Истории и Древностей Российских, обсудив предложение своего Члена А. А. Шахматова об издании полного собрания сочинений Юрия Крижанича, постановило приступить к этому изданию, включив в него сполна все оригинальные сочинения его и письма и поместив обстоятельные описания его трудов компилятивных и переводных. Первый выпуск этого собрания появился в 1891 г. и в него вошли: «Путное описание ото Львова до Москвы», «Беседа ко Черкасом» и «Объяснение виводно о письме словенском», которое было открыто в 1888 г. В. Колосовым в библиотеке Тверской духовной семинарии. Первые два сочинения Крижанича изданы были под наблюдением В. Н. Щепкина²⁴¹, последнее – под наблюдением В. И. Колосова. Памятникам предпосланы небольшие предисловия, в коих сообщались сведения о рукописях издаваемых сочинений²⁴². Сочинения Крижанича предполагалось издавать в хронологическом порядке, по времени их написания; по в виду новых открытий от этого плана вскоре же пришлось сделать отступление. 6 июня 1890 г. М. И. Соколову удалось открыть в Императорской Публичной Библиотеке бывшее дотоле совершенно неизвестным сочинение Юрия Крижанича – «Толкование исторических пророчеств»; это новое сочинение Юрия и составило второй выпуск (1891 г.).

Об этом сочинении и по поводу его М. И. Соколов поместил в Журнале Министерства Народного Просвещения за 1891 г. (№№ 4 и 5 и отдельно «Материалы и заметки по старинной славянской литературе. Вып. 2-й: VI. Новооткрытое сочинение Ю. Крижанича о соединении церквей», Спб. 1891 г.) весьма ценную статью, в которой во 1-х) сообщил сведения о жизни Крижанича до прибытия в Россию, на основании новых материалов, напечатанных о. Евсевием Фермеджином и о. Павлом Пирлингом. Первый в Загребском издании Starine, na sviet izdaje lugoslavenska Akademija znanosti i umjetnosti (кн. XVIII, 1886 г., стр. 210–229) напечатал весьма интересные письма Крижанича к секретарю Римской коллегии De propaganda fide Франческо Инголи, а второй опубликовал несколько декретов сей же пропаганды касательно Крижанича в Archiv f. Slavische Philologie, Ягича (т. VI, 1882 г.). Теми и другими материалами до М. И. Соколова никто не воспользовался, хотя многие писали о Крижаниче после издания их, и потому весьма любопытные известия М. И. Соколова о жизни Крижанича до 1658 г. были совершенно новыми в нашей литературе. Во 2-х) в этой же статье М. И. Соколов решал вопрос о том – какие цели церковно-религиозные или национально-политические преследовал Крижанич, отправившись в Московское государство и живя в нем; и в 3-х) дал обстоятельное описание найденной им рукописи нового труда Крижанича и весьма подробно изложил его содержание.

В третьем выпуске сочинений Крижанича (М. 1893 г.), изданном под наблюдением А. В. Башкирова, впервые появились в печати полные тексты сочинений Юрия: 1) о Свят. Крещении и 2) обличение Соловецкой челобитной. В предисловиях к тому и другому сочинению А. В. Башкиров сообщает сведения или описание самых рукописей сих сочинений, говорит об известности сочинений в нашей литературе, отмечая все труды, в коих идет речь о них, и наконец ведет речь о приемах издания.

В 1891 г. Μ. Н. Бережковым была напечатана в Журнале Министерства Народного Просвещения (октябрь стр. 483–517 и ноябрь стр. 65–119) особая статья под заглавием «План завоевания Крыма, составленный Юрием Крижаничем». Главное содержание ее (октябрьская книжка и в ноябрьской стр. 65–81) составило изложение отношений России к Крыму в XV- ХVII вв.; но кроме этого мы встречаем здесь биографические известия о Крижаниче, заимствованные из предшествующих работ, сведения о сочинениях Крижанича и главным образом об его Политике, а две главы её – 51 и 52, в коих идет речь о завоевании Крыма, приводятся здесь полностью в переложении на русский современный язык (ноябрь, стр. 81–119).

Выше мной отмечено уже было, что о. Павлом Пирлингом в 1882 г. было напечатано в издаваемом И. В. Ягичем «Архив славянской филологии» несколько декретов конгрегации Пропаганды, относящихся к деятельности Крижанича. На долю о. Павла выпало счастие найти еще четыре любопытных документа в том же архиве Пропаганды. Первый документ (Римский архив Пропаганды, Acta Sacrae Congregationis de Propaganda fide, an. 1682, № 28, fol. 129) – протокол заседания конгрегации Пропаганды 13 апреля 1682 г. по поводу двух писем Крижанича, присланных им в сем году в Рим – одно на имя Пропаганды, другое на имя ее секретаря монсеньора Чибо. Протокол этот – очень важный и потому, что содержит сведения о пребывании Юрия в России, и потому, что сообщает известия о нем по выезде из Москвы, был доставлен о. Павлом редакции «Русской Старины», которая и напечатала его в статье В. Бильбасова «Юрий Крижанич. Новые данные из римского архива» (1892 г., декабрь, стр. 445–468, протокол на стр. 464–465)²⁴³. В самой статье Бильбасова мы не находим (кроме этого протокола) ничего нового, чего бы не было уже указано ранее его предшественниками. – Другой документ, найденный о. Пирлингом в Архиве Пропаганды, напечатан был им в январской книжке 1896 года Revue des questione historiques (стр. 186–200), а русский перевод статьи о. Пирлинга, сделанный С. С. Слуцким, был напечатан в февральской книжке «Русского Обозрения» 1896 г. (стр. 938–955). Статья о. Пирлинга содержит весьма любопытную записку Крижанича, составленную им в 1641 г. во время пребывания в коллегии св. Афанасия, в каковой записке Юрий излагал свои планы и мысли касательно миссионерской деятельности в Московском государстве, относительно соединения церквей... О. Пирлинг частью излагает содержание записки, частью приводит ее подлинные слова, и кроме того, пользуясь другими документами, найденными в Пропаганде и Греческой коллегии и уже напечатанными, пытается изобразить «силуэт нашего автора, начертанный по документам, ограниченным в числе, но точно определенным и несомненным по происхождению». Он приготовил для издания в «Архиве» И. В. Ягича и полный текст записки, который с согласия о. Павла доставлен мне для издания и печатается ниже в «Приложениях» (стр. 87–126) на итальянском языке вместе с русским переводом, сделанным по моей просьбе В. А. Кожевниковым и С. С. Слуцким. – В февральской книжке за сей год «Русской Старины» о. Пирлинг поместил небольшую заметку, в которой излагает содержание 2-х писем начальства ордена доминиканцев к Крижаничу от 9 мая 1682 г. и 24 июля 1683 г.; (выдержки из этих писем на латинском языке – также сообщены мне о. Павлом).

А. А. Шахматовым в «Русском Филологическом Вестнике» (за 1894 г., № 4, стр. 250–260; за 1895 г. №№ 1–2, стр. 298–327; № 3, стр. 87–124; № 4, стр. 204–222) была помещена особая специальная работа под заглавием «Юрий Крижанич о сербско-хорватском ударении». «Настоящее изследование, – пишет автор, – имеет своею задачею подвергнуть разсмотрению и оценке тот материал, который представляют сочинения Юрия Крижанича для определения основного характера и отдельных особенностей ударений живого его говора... Задачей изследования является не филологическое изучение рукописей и языка Крижанича, а определение ударений родного его говора; главный интерес мой заключается в определении типов ударений хорватскаго говора, которым говорил Крижанич»... А. А. Шахматов излагает кратко биографич. сведения о Крижаниче, а перечисляя сочинения его, из коих извлечен материал для настоящей работы, он первый указывает на «лексикон латинско-словенский Типографской Библиотеки № 1024 (3753), очевидно принадлежавший Крижаничу и имеющий рукописныя заметки, сделанныя им, причем славянския слова (писаны кирилицей и латиницей) снабжены ударениями» (стр. 259), лексикон, который впоследствии обстоятельно описан был В. А. Погореловым²⁴⁴.

Политико-экономические взгляды Крижанича рассматривает «ековомско-политичка студия» М. Вуича под заглавием «Крижяничева политика» (Београд, 1895 г.). По словам рецензента этой работы М. Вуича – В. Радовановича (Славянский Век, изд. в Вене д-ром Д. Н. Вергуном, 1900 г., № 1, стр. 15–16) автор задался целью представить Юрия Крижанича – как политико-экономического писателя-мыслителя; он рассматривает эпоху, когда жил Крижанич со стороны политических и экономических идей, излагает содержание сочинения его «Политика», взгляды его на славянскую политику против «немецкой ереси» и пр.

«Несколько замечаний о сочинениях Юрия Крижанича» помещены были М. Попруженко в «Известиях отделения русского языка и словесности Императ. Академии Наук» за 1897 г. (т. II, кн. 2-я, стр. 302–319). Этим замечаниям предшествуют несколько строк о Крижаниче вообще и в частности касательно (стр. 302–303) литературы о нем, из числа коей указывается «несколько не отмеченных ссылок на сочинения Крижанича в статьях, появившихся во время последней русско-турецкой войны», а именно: К. Н. Бестужева-Рюмина, Ровинского, Белова, а также «для пополнения известной уже библиографии о Крижаниче» отмечаются статьи, в которых также встречаются выдержки из сочинений его: Брикнера, Благовидова, Пыпина, Арсеньева, Шахматова, Котляревского и Вуича. Самыя замечания М. Попруженко касаются: 1) тома полемических сочинений, переведенных Крижаничем с древнего и нового греческого, а также славяно-русского языка, тома, хранящегося в рукописи в Риме в Казанатовой библиотеке Доминиканского монастыря Santa Maria sopra Minerva (Miscellanea XX, II, 19); причем Попруженко приводит «отрывок из начала первой части его параллельно с отрывком из Кирилловой книги для того, чтобы окончательно утвердить за книгой этой значение оригинала для автора перевода, а также и для того, чтобы дать возможность судить о методе и способе его перевода, относящегося к 1656 году» (стр. 304–307). 2) Рукописи Крижанича «De arte bene moriendi, причем Попруженко приходит к заключению, что «в данной рукописи мы имеем переписанное несомненно самим Крижаничем сочинение Беллярмина «De arte bene moriendi» (стр. 307–311). Попруженко печатает также здесь стихотворные переводы Крижанича двух гимнов св. Иоанну Крестителю, о коих еще в 1893 г. А. В. Башкиров делал сообщение в Славянской Комиссии Императ. Московского Археологического Общества (см. Труды ее, т. I, М. 1895 г., Протоколы cтp. 9). И 3) сочинения Крижанича «Путное описание от Львова до Москвы», русский перевод коего сочинения сделанный в Москве в Посольском приказе г. Попруженко и печатает в своей статье (стр. 312–319)²⁴⁵.

Такова печатная литература об Юрии Крижаниче, заключающая в себе более 30 отдельных статей²⁴⁶. Из обзора ее мы видим последовательный рост наших сведений о сем деятеле ХVII в. и его сочинениях. Но все эти статьи и заметки, имея то или другое значение в свое время, ныне по большей части не представляют ценности для биографии Крижанича, так как заимствуют свои сведения друг у друга. Если взвешивать их достоинство теперь, то после статей П. А. Безсонова и М. И. Соколова, занимающих бесспорно первое место, почтя все остальные имеют небольшое значение, исключая из числа их те, которые содержат какое-либо сочинение Крижанича или подробно излагают содержание его или приводят какие-либо новые документы об Юрии, как весьма ценные статьи Кукулевича-Сакцинского, о. Павла Пирлинга и Евс. Фермеджина. В указанной выше литературе о Крижаниче мы находим главным образом перечисление написанных им сочинений и краткие замечания об их содержании; остальные же биографические сведения, о событиях его жизни, ограничиваются известиями о приезде и ссылке его, причем о причинах последнего события авторы высказываются более всего и часто расходятся в своих мнениях, – и затем о возвращении Юрия из Сибири. Только эта три факта и известны биографам и при том в самом кратком виде. Этим обстоятельством, как я уже и говорил в предисловии, и объясняется содержание настоящей работы, имеющей целью восполнить существующий в нашей литературе пробел, – представить возможно более полные биографические сведения о Крижаниче, и главным образом за время его пребывания в Московском государстве, на основании новых, найденных мною, документов.

О первоначальной жизни Крижанича до прибытия его в Москву в 1659 г. найденные мною русские документы сообщают мало сведений. Почти единственное упоминание среди открытых мною русских документов о событиях жизни Крижанича до 1659 г. находим в показании его, данном им в Москве в Посольском приказе, тотчас по приезде. Не указывая года своего рождения, Юрий так говорит о своем происхождении: он – сербенин, из города Бихча, находящегося под державою турецкого султана; отец его – «купецкой человек». Родина Крижанича была уже известна: в своей «Грамматике» он ее определял: «между Купою и Вуною реками, в уездах Бихща города, около Дубовца, Озльа и Рибника острогов». В обозначении сословия, к которому Крижанич принадлежал, показание его расходится с принятым в нашей литературе мнением, основанном на документальных данных, что он родился в обедневшей хорватской дворянской семье. Намеренно ли Юрий скрывал свое происхождение или к этой категории решили в Москве отнести дворян его родителей, – неизвестно.

Показание его, данное в Москве, далеко не отличалось точностью и не согласно с вполне достоверными фактами его дальнейшей жизни, известными нам из документов. Юрий говорит, что его, оставшегося после смерти отца малым, «дядя свез с собою» в Веницейскую землю и отдал в г. Падуе (Падве) в школу учиться; здесь он пробыл 6 лет, научился языкам латинскому, итальянскому, греческому и еллинскому и изучил «грамматику, синтаксис, риторику, философию, арифметику и музыку». Относительно своих филологических познаний, знания языков, Крижанич в другом месте так отзывается: он знает 4 языка «свершено»: славянский, латинский, немецкий и итальянский; «несвершено»: греческий письменный и простой, польский и венгерский. О своих занятиях по выходе из школы до отправления в Москву он упоминает очень коротко: «а питался де он по государствам письмом, науками и толмачеством».

Совсем другие сведения сообщают известные доселе официальные акты.

Рано оставшись сиротою (16 лет, род. в 1618–1619 гг.)²⁴⁷, Крижанич первоначальное образование получил в Загребской католической духовной семинарии, а по поступлении в клир Загребского капитула, на средства Загребской епископии, для дальнейшего богословского образования отправлен был сперва в Вену, в хорватскую коллегию (1638 г.), а чрез год в такую же коллегию в Болонью (1639–1640 гг.). При окончании курса философии он по успехам оказался шестым из 30 учеников, «как можно видеть в каталогах, напечатанных в 1638 г.» Он еще тогда имел сильное стремление к занятиям славянским языком; но из «Записок о Московских делах» Антония Поссевина узнав, что «громадное множество славянских племен отравлено схизмой, он обратил стремление не только к труду над языком, но одновременно и к более плодотворному – к разрушению схизмы», как он сам писал в 1647 году²⁴⁸. Для подготовления себя к этой деятельности, к которой его склонял загребский епископ Винкович, он в конце 1640 г. отправился в Рим.

В начале 1641 г. Крижанич, согласно своему прошению, был принят в коллегию св. Афанасия²⁴⁹ (декреты конгрегации пропаганды веры от 26 февраля и 11 марта). Он имел в виду по окончании образования действовать среди поселившихся в Хорватии православных сербов, бежавших из турецких пределов, с целью обращения их в унию с Римом, следуя совету епископа Винковича, который писал ему: «многие идут в Индию, для обращения индусов, а о домашних схизматиках нерадят». Но кроме этой деятельности среди хорватов Крижанич с самых юных лет начинает мечтать о миссионерской деятельности в Московском государстве, имея в виду соединение церквей Восточной и Западной, о чем любопытные сведения находятся в его записке 1641 г., недавно открытой о. Пирлингом²⁵⁰, поданной Крижаничем по принятии его в коллегию св. Афанасия.

Основываясь на некоторых выражениях этой записки и декретов, конгрегации от 26 февраля и 11 марта 1641 г., можно предполагать, что инициатива последней миссии, в Московию, исходила от конгрегации пропаганды св. веры: «так как священная конгрегация, – пишет Крижанич, – по своему великодушию пожелала и меня, нижайшаго из всех и мало на то способнаго, укрепить и воодушевить к этому подвигу, то я вознамерился с великим усердием стремиться к вышесказанной цели, постараться стать менее неспособным для этого дела»... Крижанич «довольно думал и обсуждал про себя: должен ли он приниматься за такую задачу... и отказаться от надежд на своей родине для этих других, столь недостоверных. И вот среди таких колебаний мне эти последния надежды стали наконец казаться более основательными и более полезными и я решился, по мере слабых сил своих, стараться достигнуть вышесказанных условий»²⁵¹.

Свою записку по поводу предстоящей ему новой деятельности – о тех средствах, которые ему представляются надлежащими для достижения поставленной ему цели, довольно пространную, кроме введения состоящую из 3-х частей, Крижанич повергает пред префектом конгрегации кардиналом Антонием Барберини «или для отвержения, если предлагаемое покажется безполезным, или же для исправления, если на то будет какая-либо вероятность, дабы он мог получить от вас (конгрегации или префекта) содействие при исполнении того, что окажется нужным».

В небольшом введении Юрий упоминает о бывших со стороны св. апостольского престола увещаниях и посольствах в Москву для приведения к познанию истины от греческих заблуждений, о совещаниях по этому делу людей духовных или достойных уважения, из коих некоторые составили и подробные описания Московского государства. Отчасти на основании этих работ, отчасти же руководясь своими соображениями, Крижанич и написал записку. Первая часть ее трактует о характере («природе») москвитян и в начале заключает извлечения из трудов Герберштейна, Олая Магнуса и главным образом Поссевина, причем Крижанич на приводит буквально то или другое место, а своими словами излагает их содержание. Он говорит здесь: 1) об упорстве москвитян в ереси – их приверженности к православной вере и ненависти к латинству; 2) о власти вел. князя над подданными, о том, что все и все в Московском государстве находятся в беспрекословном подчинении и повиновении вел. князю; 3) о природных качествах и нравах русских – их сметливости и склонности к обману; 4) о религии – их благочестии и приверженности к обрядам; 5) об отношениях к грекам и католикам, – старании вел. князя отстранять увещания о вере как со стороны первых, так и вторых; «если иногда появляются католические духовныя лица, он их навсегда заточает в Белое озеро, откуда им не выйти до конца жизни, или же велит прямо убивать их, стараясь таким образом избежать затруднений и прений»; 6) о причине схизмы русских, не гордость – как у греков и не свободолюбие – как у «некоторых современных сектантов», а большая подозрительность и страх быть обманутыми иностранцами в религии и подвиги их святых.

После этих подготовительных сведений Крижанич переходит к главному предмету записки – о миссионерской деятельности в Московии. Речи об этом он разделяет на две части и сперва обсуждает меры, предложенные для сего Поссевином, причем не всегда соглашается с ним. «Я считаю москвитян не за еретиков или схизматиков (так как их схизма происходит не из настоящаго корня схизмы, не из гордыни, а из невежества); а считаю их за христиан, введенных в заблуждение по простоте душевной. И потому я полагаю, что отправиться для собеседований с ними не значит еще идти проповедовать веру (каковое дело я никогда бы и не помыслил взять на себя), а значит лишь увещавать их к добродетелям, к наукам и искусствам, по введении каковых было бы уже более легким делом указать им заблуждение и обман, что и составить задачу уже иных (мужей), исполненных добродетелей и вдохновения». Изложив другие соображения Поссевина, о численности посольства и составе его – переводчиках, о разрешении священнику – послу служить в переносном храме и пр..., Крижанич замечает, что «все они требуют малаго расхода и не сопряжены ни с усилиями, ни с трудностями, причем применительно к нему многия из них излишни». Он далее разбирает те возражения, которые могут быть высказаны против этой миссии, прячем высказывает и свои планы, намерения. «Я имею в виду вовсе не упоминать о схизме, а только буду увещавать их к добродетелям и внушать им ненависть к порокам». Я не намереваюсь «проповедывать в церкви, а думаю пребывать только при дворе». На основании истории, трудов он думает выяснить «величие и святость, неизменно пребывающия в св. Римской церкви». В противоположность Поссевину, он не думает отвергать русских святых и существенным делом признает выяснение русским заблуждения греков и пересмотр и исправление русских книг чрез указание заключающихся в них ошибок.

В изложенной второй части записки Крижанич только случайно, по поводу того или другого замечания Поссевина, высказывает свои мысли о миссии в Москву; специальную же речь об этом он ведет в последней третьей части записки, которая вся посвящена изложению «плана его занятий в этом крае». Этот свой проект он повергает на усмотрение префекта Пропаганды для «обсуждения – пригоден ли он или безполезен, смиреннейше умоляя благоволить даровать ему покровительство и сделать из него то, что окажется наилучшим». Предположив – «как необходимое условие успеха содействие благодати Божией, истинное понимание Его славы и дозволение и миссию со стороны св. апостольскаго престола», Крижанич начертывает следующий образ своих действий. Проникнуть в Москву он мог бы чрез Константинополь с послом вел. князя или купцами; но он желает, чтобы он был призван вел. князем, а вызов этот он думал бы устроить, послав князю свой исторический литературный труд, обещав доставить ему и другие свои работы, если он дозволит ему одному явиться и лично выразить ему свое глубокое почтение составлением в честь его предисловия к книгам. В предисловии он думал бы написать, что во всех славянских народностях он «не мог в настоящее время найти никого, равнаго ему по величию..., что он решился не служить никому иному, кроме достойнейшаго из наших народных князей и охотно отдал бы себя на служение ему, если бы только был способен к чему-либо, дарованием ли или трудами», именно или по части знания языков – в качестве переводчика или посланника, наставника его сыновей или наставника в каком-нибудь свободном искусстве. «Таково было бы вступление ко двору».

Но этим, знанием языков, Крижанич думал только проложить себе дорогу к Московскому царю и не предполагал более заниматься переводами; обязанности переводчика ему не нравились и он рассчитывает сделаться советником царя²⁵² в знаниях по преимуществу государственных, касающихся религии, мира и войны. Обладая некоторыми уже познаниями в этой области, он рассчитывал увеличить их, не пренебрегая и низшими из свободных наук и искусств. С этою целью он не только прочел нужные книги, но и перевел кое-что на хорватский язык, чтобы потом изложить это на московском наречии. Современен в Москве он рассчитывал некоторые из своих работ «выпустить в свет с дозволения князя и по просмотре его епископами, ничуть не касаясь споров о вере, а занимаясь только другими полезными и приятными материями»; политических рассуждений он не думал опубликовывать, а только предполагал пользоваться сам для советов князю, «дабы таким образом поддерживать и сохранять его милость ко мне». – Чтобы еще более укрепить свое положение, Крижанич рассчитывал писать особые похвалы современному и древним царям московским как в прозе, так и в стихах, а если можно будет, то «представить и на сцене некоторые подвиги их святых и князей»; кроме того, с тою же целью – думал давать советы по увеличению доходов государственных. – От каких-либо отличий и наград, равно как и от принятия на себя особых обязанностей, Юрий считал лучшим отказываться, чтобы не возбуждать зависти среди придворных и оставаться приближенным князя и сохранять некоторое влияние на него. – После того как Крижанич заручится некоторым вниманием со стороны князя, можно будет испросить разрешения делать собрания и в определенное время читать розарий и произносить некоторые увещания к добродетели; а для подготовки народа следует издать необходимые книги. «При переводе и печатании книг следует тотчас по издании одного сочинения о светских материях издавать другое о духовных и так продолжать все время попеременно». Если бы это понравилось князю, «надо убедить его послать меня в Венецию для составления и перевода других книг. А пользуясь этим случаем, Святейший Престол мог бы послать письма и увещания к соединению».

Но все это, начиная с самых первых шагов, – подготовительные меры к главному, составляющему венец всего, – конечному предприятию, из-за которого предпринято было равнейшее. Об этой цели всей предшествующей деятельности Крижанич так пишет: «наконец, после стольких обходов и намеков, которые могут растянуться на четыре или пять или даже более лет, как будет угодно Господу, надо будет своевременно, с Божией помощью, раскрыть князю настоящее, истинное намерение. Начавши с благодарности за оказанную благосклонность и с прославления его доблестей и воодушевивши его жаждою славы и еще больших подвигов, надо будет затем увещавать его начать войну против общих врагов христиан, турок, и по этому поводу выставить на вид, что пророчества об одолении оттоманов не подходят ни к кому другому более, чем к нему, и что ему исполнить это будет легче, нежели какому-либо иному государю, лишь бы только ему благоприятствовали единоверные ему греки посредством возмущений против турок. Болгары же, сербы, босняки, валахи и богдановцы (Bogdanesi) охотно поступят точно также из любви к государю, одинакового с ними наречия и одинаковой народности. (Этими) и другими доводами надо постараться приохотить его к такому делу. И если он воспламенится мечтами о такой славе, следует затем намекнуть, что для этого будет недостаточно его подданных без помощи западных государей, так как москвитяне не знают военного дела в том совершенстве, в каком оно в ходу у католиков. И потому, если он пожелает, то пусть пошлет меня к этим католическим государям, ибо от них он наверное получит и мастеров дела, и помощь, и советы. Но для этого предварительно потребуется религиозная уния с ними, и потому надо просить его разрешить прения (об этом) и расследование истины для заключения унии, необходимой даже и в том случае, если бы он и одолел турок, ибо ему никогда не достигнуть мира с католическими государями, если он будет разной с ними религии. Если же дело дойдет до этого пункта, до переговоров об унии, то да благоугодно будет Всемилостивейшему Господу привести все к славе и чести Своей!»

Такие мечты носились в 1641 году в голове 24-летнего Крижанича. Записка эта представляет большую важность для биографии его, объясняя его все последующие шаги и деятельность, предначертанные этой запиской и клонившиеся след. к определенной цели – соединению Восточной и Западной церквей. Не об объединении славян он заботится, не интересы славянства у него в душе, а мысль о соединении церквей: пред нами один из деятелей в пользу. Римской церкви...

Крижанич не считал себя готовым в 1641 г. к миссионерской деятельности в Московском государстве: он назначал себе двухлетний срок для основательного изучения языка славянского, «чтобы достигнуть до некоторой степени красноречия в нем, хотя он и родной ему».

В коллегии св. Афанасия Крижанич между прочим изучал и греческий язык. «По-гречески я, – пишет он в 1647 г., – не постыдился учиться в коллегии, сидя с детьми, пока не выучился настолько, сколько нужно, чтобы понимать тексты отцев, обыкновенно приводимые в полемических сочинениях». В том же 1641 году, в котором он был принят в коллегию, он просит о повышении его «в первую тонзуру, а также ко всем священным степеням до священства включительно»; хотя конгрегация декретом своим от 9 сентября и выразила согласие удовлетворить просьбу Крижанича, но папой утверждено было только второе постановление ее об этом, состоявшееся 20 января 1642 г. В конце сего 1642 г. Крижанич покинул Рим, получив одобрительные отзывы от греческой коллегии и от конгрегации ее. Ректор коллегии свидетельствовал, что Крижанич занимался в ней богословскими науками с тщательным трудом и рвением; «а в дедовской вере и религии предков наших, в нравах жизни, в безпорочности священства и в различных благочестивых упражнениях так себя вел, что и нам был всегда дорог и, есть надежда, будет не малой опорой отечеству». Также и конгрегация греческой коллегии, префектом коей был Крижанич, писала, что «он не только посещал это греческое наше товарищество, но также принимал участие в том, что надлежит всем товарищам, с достохвальным благочестием и христианскими добродетелями»²⁵³.

Декретом от 12 сентября 1642 г. конгрегация пропаганды веры²⁵⁴ назначила Крижаничу миссию «к валахам, обитающим в загребской епархии, при условии подчинения руководству епископа загребскаго» Бен. Винковича, принимавшего большое участие в судьбе Крижанича. 22 сентября последний еще был в Риме, но вскоре после этого он выехал: письмо секретаря конгрегации от 8 октября адресовано Крижаничу уже в Загреб. Он прибыл сюда (в Загреб) к епископу Винковичу (в ноябре 1642 г.) в то время, когда тот хлопотал о том, чтобы на кафедру епископа волошского (епископа вратанского в королевстве словенском), учрежденную в епархии загребской для валахов, «употребляющих греческий обряд и пребывающих в греческой схизме и заблуждениях), после смерти «схизматика» епископа Максима назначен был католик с званием викария или суффрагана епископа загребского. Винкович в своем представлении римскому императору называл и двух кандидатов: Рафаила Леваковича и Юрия Крижанича. Ходатайству этому не суждено было исполниться; но о проекте этом было известно духовенству загребскому, которое, по словам Крижанича, в шутку называло его «владыкой»²⁵⁵.

1 декабря того же 1642 г. умер и покровитель Крижанича – епископ Винкович и первый «остался без совета и помощи для каких-либо попыток относительно схизматиков». Он принужден был в начале следующего 1643 года принять место учителя Загребской семинарии; но, пробыв непродолжительное время в сей должности, вскоре же отказался от нее и в том же году получил место приходского священника в Недельцах. В 1643 же году ему пришлось свидеться с известным деятелем унии Мефодием Терлецким. Крижанич при проезде еп. Мефодия в Рим просил его взять с собой, «как желающаго изучить греческий обряд и составлять полемические книги»; просьба эта ее была уважена, но по возвращении из Рима еп. Мефодий и устно и письменно убеждал Крижанича следовать за ним, перенести миссионерскую деятельность на Русь. Крижанич был согласен на это, но денежные и другие некоторые дела не позволяли ему тотчас же последовать совету епископа Мефодия²⁵⁶.

26 мая 1645 г. епископом загребским Мартином-Богданом Крижанич назначен был священником к приходской церкви св. Николая в гор. Вараждине. Он принял это место для того, чтобы поскорее уплатить свои долги; но в то же время продолжает мечтать о миссионерской деятельности и полемических трудах. Менее чем чрез 1¹/₂ месяца после своего назначения в Вараждин Крижанич посылает (7 и 12 июля) в Рим секретарю конгрегации пропаганды письма с убедительной просьбой освободить его от приходских занятий, которые совсем не позволяют ему заниматься тем делом, к которому он призван и к которому лежит все его сердце: ему жаль зарыть в землю данный от Бога талант.... Крижанич просил об этом, хотя у него в Вараждине были помощники по исполнению пастырских обязанностей, и он все свободное время посвящал полемическим работам «по предмету схизмы». В Вараждине ему пришлось пробыть целый год; все это время он, по данному ему свидетельству, «исполнял обязанности своей службы с высшим прилежанием и бдительностью, а в попечении о душах и в выслушивании исповеди, особенно в сие, протекшее уже, полной опасности время чумной заразы, был прилежен и во всем удовлетворял своей обязанности; во все течение времени, проведеннаго среди нас, он жил с похвальной безпорочностью жизни и нравов, без малейшаго пятна, и не дал нам и согражданам нашим никакого предлога к жалобе».

Еще в июле 1645 г. Крижанич просил отозвать его из Вараждина в Рим и предлагал себя в полное распоряжение конгрегации пропаганды веры. «Я не желаю ничего другого, – писал он тогда, – как только без потери времени приступить к своей уже намеченной миссии и ничто другое меня не удерживает, как только долг в 200 скуди, как я уже прежде писал». Его просьба о назначении ему пенсии или жалованья на некоторое время, в которое он издал бы свои полемические сочинения и освободился бы от долга, возбудила подозрение и его сочли корыстолюбивым. В виду этого Крижанич решил не просить более денег у конгрегации, оставить канонихат и приход и отправиться в путь к епископу холмскому Мефодию Терлецкому (письмо от 28 февраля 1646 г.); своих кредиторов он обезпечил достаточным полномочием и надежным залогом, так что с этой стороны не представлялось препятствий к его отъезду. От конгрегации он просил теперь только рекомендательных писем к цесарскому к польскому нунциям, архиепископу русскому и епископу загребскому по поводу его поездки в сообществе с товарищем свящ. Ф. Двимовичем. «Я хочу себя посвятить и приложить всего в качестве орудия для архиепископа русского и прежде всего для свящ. конгрегации также, как я всегда стремился и желал делать» (письмо от 11 апреля). На письмо Крижанича от 28 февраля 1646 г. отвечено было ему только 7 апреля, в виду каковаго замедления Крижанич 11 апреля и отправил свое второе письмо. На это второе письмо секретарь конгрегации пропаганды веры Инголи отвечал ему 12 мая (получил Крижанич 3-го июня), что «в Холм уже послан другой и что я (Крижанич), пожалуй, не найду там места; но что находится в Риме епископ смоленский, с которым я могу сговориться на возвратном пути его: ему рекомендовали меня; должен же я к началу июня встретить его в Вене». По словам этого епископа смоленского, коим в то время был Петр Парчевский, Крижанич передан ему был с тем, что он должен идти в Московию; а если не представится случая идти туда, то должен под его юрисдикцией служить три года этой церкви и, наконец, при случае отправиться в Московию. Крижанич впоследствии утверждал, что кардинал Каппони ему писал: «проезд в Московию будет, может быть, труден и поэтому вы можете лишь дать упражнение вашему милосердию в Смоленске»²⁵⁷.

Крижанич от такого решения вопроса, «преисполнился великой радости, видя в том некое лучшее устроение Промысла Божия: ибо Смоленск соседит с Московией, куда давно уже устремлялась и прилеплялась моя мысль. Ибо я полагал, что этот епископ греческаго обряда и надеялся при нем наилучшим образом продолжить мои желанныя занятия»²⁵⁸. Он тотчас же написал в Вену, чтобы узнать – в какое время должен проехать чрез нее епископ смоленский; но не дождавшись ответа, 11 июня отправился в путь – «поспешил почтой в Вену», куда прибыл 26 июня. Здесь он представился папскому нунцию, принявшему его благосклонно, и остался ждать епископа (так как его еще не было в Вене), поселившись в хорватской коллегии, которая принадлежала загребскому капитулу (отказавшись от прихода, Крижанич оставил пока за собой место в капитуле). Боясь, что его ожидания епископа здесь в Вене могут оказаться напрасными в случае, если последний поедет другим путем, Крижанич 29 июня пишет Инголи письмо, в коем просит рекомендаций к папскому нунцию в Вене, чтобы тот отправил его в дальнейший путь, если епископ смоленский минует Вену.

Конгрегация пропаганды веры назначила Крижаничу «миссию в Московию и в частности в Смоленскую епископию» вместе с другим ее питомцем Львом Флегеном, «осведомившись об их желании упражняться для духовной помощи ближним и притом главным образом в местах более нужных». Товарищ Крижанича – Флеген находился в Риме и должен был выехать вместе с епископом смоленским. 3 августа конгрегация направила Крижаничу в Вену декрет об его миссии, не заставший, кажется, его здесь. Дело в том, что Крижанич, «узнав наверное от одного монаха», что епископ смоленский прибудет в нее не ранее, как к зиме, получив рекомендации от венского нунция к нунцию польскому, отправился в Краков, в 4-х милях от которого он уже был 21 августа 1646 г. Из Кракова Крижанич переехал в Варшаву, где остановился и ждал епископа смоленского, прибывшего в нее в конце ноября 1646 г.

Здесь в Варшаве произошла первая встреча Крижанича с епископом смоленским Петром Парчевским, в ведение коего он был отдан, и с сотоварищем по миссии Львом Флегеном. Епископ принял Крижанича «с веселым видом», но при дальнейшем объяснении между ними произошла небольшая размолвка, когда Крижанич завел речь о способе исполнения возложенной на него миссии. На вопрос Крижанича: какой способ и случай доставит ему епископ заняться русскими делами, епископ ответил: «что вам до русского обряда? Что вы замышляете? Люди сочтут вас глупым, если будете служить то по-латыни, то по-русски».

Крижанич: Не собираюсь, достопочтеннейший владыко, служить там по-русски, но намереваюсь хорошо изучить это, чтобы потом я мог обучать менее сведущих в отечестве моем.

Епископ: У вас будет там монастырь отцев базилианцев и вам можно будет учиться и в тоже время служить в моей церкви обедню и петь часы.

Крижанич: Обедню я охотно буду служить, но петь часов не могу, ибо занятие мое требует всего человека.

Епископ: Такое ли великое дело петь часы? Кончив их, остальное время будете свободны. Или вы думаете, что мы теряем время, восхваляя Бога? Знайте кроме того, что я – епископ латинского обряда, а вы – священник того же обряда, и я принял вас в Риме для службы в моей церкви. Если бы я тогда знал, что вы не хотите петь часов и интересуетесь только русским обрядом, свидетельствую, что никогда бы не принял вас: ибо что мне до русских?

И теперь не знаю, как вас иначе принять... Не отказываюсь везти вас далее и буду рад вам, лишь бы вы хотели петь часы в моей церкви.

Крижанич: Если иначе нельзя, я и это охотно стану делать до дальнейшего решения свящ. конгрегации, лишь бы иметь случай учиться.

На этом их первый разговор и окончился; но это было только начало их холодных отношений.

В Варшаве же Крижанич познакомился и с своим товарищем Львом Флегеном, о котором дает отзыв совсем не благосклонный. Он «не обладает ни характером, ни умом, способными к учению, и нет у него никаких книг; он говорит, что священнику достаточны служебник и Свящ. Писание, и однако на любой вопрос, предложенный из Свящ. Писания, он пускается с чрезвычайно свободным объяснением и тычется, как гусеница», считая свое толкование единственно правильным. «Он это делает не по какому-нибудь еретическому упорству, а по некоторой мрачной меланхолии (по коей он и в других действиях больше похож на помешаннаго, чем на здороваго)». Крижанич был недоволен излишней болтливостью своего товарища, не скрывавшего от других их миссии, в виду чего просил епископа выдать ему, Крижаничу, документы, касающиеся их общей миссии (желание это епископом было исполнено). – В Варшаве же Крижанич встретился с архиепископом русским (смоленским, униатским) Андреем Золотым, с которым он потом имел сношения, с паном Ст. Галынским, у которого он потом некоторое время жил, и, наконец, с епископом холмским Мефодием Терлецким, который однажды, хотя и безуспешно, выступал ходатаем за Крижанича пред епископом смоленским²⁵⁹.

Здесь же в Варшаве Крижанич виделся и разговаривал еще с одним лицем – московским дипломатом Герасимом Дохтуровым, который 18 октября 1646 г. отправлен был из Москвы в Польшу гонцом с грамотами об успехах русских войск против татар и с жалобой на порубежных поляков и пр., и прибыл в Варшаву незадолго до отъезда из нее Крижанича (т. е. до 11 декабря). Крижанич дважды пытался, но безуспешно видеть Дохтурова и наконец написал челобитную «на древнем славянском языке», что просит аудиенции, ибо имеет нечто необходимое сам о себе сказать господину посланнику и поднести ему несколько подходящих ему книг. Получив разрешение видеть московского гонца, Крижанич так говорил ему о себе: «я по народности иллириец, хорват, священник римской веры, и теперь впервые прибыл в эти края с епископом смоленским. Причина же этому – та, что мой народ иллирийский, будучи весь подчинен туркам, немцам и итальянцам, и язык свой собственный не только смешал с языками названных народов, но почти и совсем потерял. Весьма скорбя от этом, я всегда трудился над обработкой этого языка и доселе желаю трудиться. Но чтобы совершеннее достигнуть этого и чтобы познать все свойства иллирийской речи, я счел необходимым познать главные ее наречия. И я уже искусен в наречиях: хорватском, сербском и краинском, а сюда пришел, чтоб научиться польскому и русскому; но среди всех наиболее желаю выучиться вашему московскому: ибо он кажется мне главным среди прочих наших, в том отношении, что вы одни изо всего нашего племени имеете природного государя и все дела государственные и церковные ведете на собственном языке. Но встречаю два препятствия: одно, что я чужд вам по вере: другое, что я иноземец, а по вашим законам иноземцам не легко дозволяется въезд в страну или, после необдуманного въезда, свободный выезд, дабы туземцы не развращались через иноземные правы. Итак, прошу вашу ясновельможность рекомендовать меня светлейшему государю, да удостоит послать мне охранную грамоту в пограничный город Вязьму, чтобы я мог свободно въехать и по некотором времени выехать и что насчет веры никто не будет докучать мне. Я же не могу быть опасен для светлейшаго государя, ибо, во-первых, дерзну присягнуть, что прихожу не для каких-либо разведок и никем не подущенный, не посланный, но по собственному побуждению и желанию безо всякаго намерения вредить. Кроме того, так как государь – нашей крови и языка, то я более желаю служить ему, чем какому-либо другому государю. А служить могу в языках: славянском, латинском, итальянском и немецком, которым могу обучать. И в греческом языке я несколько сведущ, так что и в нем могу преподать начатки грамматики; и могу читать лекции, на латинском ли, на славянском ли языке, по грамматике, реторике, арифметике и философии; далее переводить с названных языков любыя более достойныя книги, исторические и иныя, на язык московский (которым в короткое время я надеялся бы овладеть); писать современную московскую историю, древнюю привести в порядок, быть переводчиком или внутри страны при государе, или за границей, если буду отправлен с послами; детей государя обучать литературе и языкам; и если понадобится послать кого-нибудь в чужия страны, например, для найма ремесленников, то государь мог бы употребить меня. Если бы в каком-нибудь из названных способов светлейшему государю мог быть угоден мой труд, я готов был бы служить и не сомневался бы что государь вознаградит меня. Только является большим препятствием, что я римской веры, но и это не так веско, чтоб государь не мог потерпеть меня, когда много совсем еретиков немцев и магометан татар живут среди вас, гораздо более рознясь с вами и не присягнув в верности государю, как я присягнул бы. Народ же смущать в деле веры я бы не мог, находясь при государе, меч коего всегда бы угрожал мне. Хотел бы я только, чтоб никто мне не докучал о вере, потому что в противном случае я должен был бы говорить за свою веру, от которой никогда не хочу отрекаться, но всегда хочу защищать ее».

Дохтуров отвечал на это Крижаничу, что последний не нуждается ни в какой рекомендации, может свободно приходить и уходить, так как царь Алексей Михаилович «весьма человеколюбив и расположен к иноземцам, милостыни дает большия и ты испытаешь его щедрость». Крижанич заметил, что он ничего не желал бы получить, как милостыню, «но если бы услуги мои были приняты государем, то я уже надеялся бы на его милость. И дабы ваша ясновельможность познали мое желание служить, то скажу, что я предположил написать историю всех славянских народов, а сюда входит и московская; но тщетно было бы подносить вашу историю вам, весьма сведущим в том, что касается вас, и я думаю сделать не это, но собрать все, что напечатано на вышеназванных языках о Московии, написать, переведя теми же словами на славянский, и поднести государю: ибо интересно ему знать и то, что правдиво и что ложно думают прочие народы про него и про его царство; кое что такого я уже собрал из авторов, и чтоб ваша ясновельможное« видела образец, принесу завтра лишь некоторыя надписи, которыя я списал в Варшаве». – На этом кончилось первое свидание Крижанича с Дохтуровым. Свита гонца похвалила Крижанича за его намерение поступить на службу к московскому царю; она прибавляла только, что если бы он припал православную веру, то положение его было бы еще лучше. Но на это последнее предложение Крижанич, по его словам, ответил: «брат, не докучай мне об этом: я знаю, что моя вера истинная, и не хочу с тобой спорить; но в остальном желаю вернейше служить вашему государю».

На другой день Крижанич пронес Дохтурову: а) переведенные им на славянский язык три хвалебные надписи, иссеченные на мраморе над воздвигнутой в Варшаве статуей короля польского Сигизмунда III, и надпись на круглой часовне, построенной тем же королем над гробами Шуйских в Варшаве²⁶⁰, и б) размеры и надписи нескольких пушек, отнятых у русских и находившихся в Варшаве в королевской оружейной палате. Дохтуров, по словам Крижанича, остался не особенно доволен принесенным: «я думал, что у тебя есть что-нибудь более тайное». – «Ясновельможный господин, – отвечал Крижанич. Я в первый раз прибыл в эти края и ничего не могу знать; а если бы и знал что, то мне, священнику, не след было бы мешаться в тайныя дела. Только общедоступныя вещи, стоящия перед всеми на улицах, дозволительны и для меня, но и ими, однако, я думал угодить вашей ясновельможности, так как оне не чужды вашей обязанности. Но настоящее мое дело не об этом, а об языке, об истории и о чем говорил вчера. Но только прошу вашу ясновельможность, если сами не думаете рекомендовать меня, как я просил вчера, то удостойте снести мое прошение царю». Дохтуров неохотно согласился, чтобы Крижанич принес прошение на следующий день. А когда тот явился в назначенное время с своей челобитной и хотел было читать ее, Дохтуров «не захотел слушать, говоря, что это лишнее и что государь не удостоит сделать что-либо по ней, ибо по обычаю просьбы подаются просителями, находящимися налицо». По словам Крижанича, на вопрос его Дохтурову: «понимает ли он то, что я написал, Дохтуров ответил, что все понимает; а когда я говорил, то не заставил меня повторить ни одного слова, ибо я приспособлялся к древнему языку. И я понимал почти все, что он говорил, как некогда в книжку московскую, давно приобретенную мной, почти всю понял с первого чтения. Так что, если бы мне пришлось прожить в Московии немножко времени, я надеялся бы, Бог даст, научиться этому языку, который, по моему суждению, настолько отстоять от хорватскаго, насколько испанский от итальянскаго»²⁶¹.

Об этом своем свидании с Дохтуровым Крижанич писал впоследствии, по возвращении из Сибири, в одной из своих челобитных, поданных царю Феодору Алексеевичу, так: «давнейшая ко твоей, государь, царской державе моя смиренная служба была во 154 году. Случилося бо ся мне притти в Варшаву, и тамо я увидел церковь или гробницу каменную, а над дверьми на черном мраморе написано великими словми златом: зде лежит погребен царь московский Василий Иванович, который зде в неволи умерл». Увидав это, Крижанич «сердечно потужил, что так на позору стало нашего языка смирение и что всяких стран посли и всяких чинов инородники ругаются нашего словинского народа славе». Он написал об этом память, которую и подал бывшему в то время в Варшаве московскому гонцу Герасиму Семеновичу Дохтурову.

Герасим Дохтуров 4 января 1647-го года выехал из Варшавы в Москву, куда возвратился 20 января. Документов, относящихся к его посольству, сохранилось до нашего времени очень мало: именно одна его отписка, полученная в Москве 3 ноября 1646 г. и его статейный список. От последнего уцелела ничтожная часть: 4 небольших полусгнивших столбца, на коих нет никакого упоминания по вопросу о каплице над гробами Шуйских. Судя по справке Посольского приказа, вызванной изложенным выше показанием Крижанича и сделанной в 1676 г., в статейном списке Дохтурова о памяти Крижанича ничего не говорилось. «А что в Юрьеве челобитной сербенина, писал Посольский приказ, про латинское письмо, которое было над дверьми каплицы, в которой был погребен царь и великий князь Василий Иванович всеа Русии, о каковом письме он объявлял в Варшаве бывшему в то время там гонцу Герасиму Дохтурову, – «в ево Гарасимове статейном списку, каков он подал в Посольском приказе, его Юрьевы сказки нигде не написано». Но если в стат. списке Дохтурова и не было «сказки» Крижанича, то или в нем было какое-либо упоминание о каплице, в виде заметок или наблюдений самого Дохтурова, или он представил в Посольский приказ по возвращении в Москву данные ему Крижаничем надписи, потому что по поводу одной из них, как увидим ниже, были дипломатические переговоры в следующем 1647 году с польскими послами.

Крижаничу, рассчитывавшему ехать в Смоленск с епископом Петром Парчевским, едва не пришлось остаться в Варшаве, в виду болезни взятого им с собой слуги, с которым он не хотел расставаться. По поводу этого случая он имел опять нeприятное столкновение с смоленским епископом. Крижанич, как видно было уже выше, постоянно нуждался в деньгах; в таком же положении находился он и в Варшаве, «ибо на себя и на слугу, на провоз наш и немалаго числа книг, (частью ранее данных ему конгрегациею, частью им купленных), на почти смертельную болезнь слуги в Варшаве он издержал все, так что уже принужден был нищенствовать и заложил книги». Епископу смоленскому Петру Парчевскому «на прогоны» для Крижанича дано было только 50 скуди с обещанием прислать впоследствии еще столько же. «Несколько денег» от епископа Крижанич получил при первой встрече с ним в Варшаве; когда заболел слуга Крижанича, последний обратился к епископу с просьбой о выдаче ему на руки назначенных на него 50 скуди. Пять дней Крижанич не мог получить аудиенции у него; тогда к епископу смоленскому отправился еп. Мефодий, но получил ответ, что владыка болен, хотя он «ежедневно присутствовал в государств. сейме и выходил в церкви». «И вот я (Крижанич) тогда в полуотчаянии (ибо к следующему дню он уже приказывал укладывать вещи для отбытия) так навязчиво стал перед дверьми комнаты, до глубокой ночи, что всякий раз, как открывалась дверь, епископ видел меня и наконец приказал позвать меня и посетить моего слугу, который тогда, по милости Божией, поправился, и таким образом он взял меня и его с собою»...

11 декабря 1646 г. Крижанич вместе с епископом выехал из Варшавы²⁶² по направлению к Смоленску; «с этого дня, – замечает он, – я и стал в первый раз в его свите». Проехав 24 версты от Варшавы, епископ по болезни остановился и послал свою свиту вперед в одно свое поместье. На переезд из Варшавы в Смоленск Крижанич потратил два месяца. Епископ смоленский Петр Парчевский первоначально предполагал поручить Крижаничу произвести следствие над некоторыми из смоленских клириков, совершивших в его отсутствие чрезвычайные соблазны; но Крижанич уклонился от этого, и боясь мести провинившихся и не желая терять свое время «на столь безполезныя вещи», и просил отправить его в Смоленск. Его просьба была исполнена и он 18 февраля с письмом епископа явился в Смоленск к архидиакону. Последний «ввел» его в одну домашнюю церковь с обязательством в ней служить 4 раза в неделю. Назначенная ему спальня была без окон, стола, кровати, постели, свечей и без всякого удобства; сам он должен был топить и свои печи. Учиться русскому языку и «русскому делу» было неудобно: в смоленском пригороде было 4 русских священника, но они, по словам Крижанича, весьма мало образованы, книг у них нет, поглощены заботой о хозяйстве, женах, совершении таинств, и ему нечего было думать научиться у них чему-либо; а латинский клир был совсем несведущ «в русских делах». В виду этого Крижанич просил епископа смоленского Петра Парчевского отпустить его в соседство русского архиепископа Андрея Золотого к пану Галынскому, живя у которых он мог бы научиться чему-нибудь, равно как «у этого пана на покое изложить в порядке заметки, сделанные им, Крижаничем, в течение нескольких лет и раскрыть свои книги». На эту свою просьбу Юрий получил ответ, что должен сидеть смирно, совершать обедню, и петь часы и совершенно оставить такого рода фантазии²⁶³.

Крижанич не успокоился на этом и добился того, что епископ его принял. Я, – говорил Крижанич, – желаю не только знать кое-что, чему могут научить эти два добрых, но необразованных монаха, но и все церемонии, даже совершаемые только епископами, выучить так, чтобы мог учить других, и прочесть все более редкие книги, рукописные и древние, которые полезны для опровержения схизмы, и из них выбрать и выписать что нужно. И сверх того пересмотреть все возражения, которые со времени основания здесь унии, вышли в свет с той и с другой стороны среди горячей борьбы между схизматиками и униатами, и собрать оттуда все доказательства во едино, по методу Беллярминову и т. д. Между епископом и Крижаничем произошел любопытный разговор, который последний подробно описывает в своем письме к Леваковичу от 9 апреля того же 1647 года²⁶⁴. На вопрос епископа: чего Крижанич хочет от него, – тот ответил, что желает получить позволение уйти с архиепископом русском и рекомендательное письмо к свящ. конгрегации, свидетельствующее о законности причин, по которым он покидает Смоленск. Разрешив первое, епископ Парчевский так ответил о втором: «письма же вам не дам, ибо как буду рекомендовать вас? В столь короткое время, едва 2 недели, что вы со мною, я не мог узнать ваших нравов. Но хорошо знаю, что напишу о вас: что не видал клирика упрямее и неуживчивее вас». Крижанич, преклонив колена, стал просить извинения и умолять о письме не рекомендательном об его нравах, но только свидетельствующем о законности причин его ухода. Его мольбы были напрасны: епископ повторял одно и тоже, и Крижанич ушел от него «крайне смятенный».

Чрез несколько дней прибыл в Смоленск архиепископ Андрей Золотой, который просил епископа Петра Парчевского выдать Крижаничу просимое свидетельство; но епископ отказал в этом и архиепископу. 6 марта 1647 г. Крижанич покинул епископа Петра Парчевского и отправился к архиеп. Андрею Золотому, а от него 25 марта перебрался к папу Ст. Галынскому, живущему в двух милях от монастыря, в котором пребывает архиепископ. Крижанич обязался пану служить в его домашней церкви обедни, пока не получит ответа от конгрегации пропаганды. Он был доволен этим новым своим устройством, так как мог здесь «развернуть свои книжки и научиться чему-нибудь желанному частью в Черее (монастырь архиепископа), частью у о. Федора Скуминовича, некогда архимандрита у схизматиков, а ныне архидиакона Белой России, латинскаго обряда, человека ученейшаго и составителя книг против схизмы, живущаго отсюда в 4 милях»²⁶⁵. Как долго пробыл здесь у пана Галынского Крижанич – неизвестно²⁶⁶. В апреле 1647 г. он пишет отсюда длинное и чрезвычайно интересное письмо Левановичу, в коем подробно описывает все свои приключения²⁶⁷. Он боится, что епископ смоленский Петр Парчевский повредит ему во мнении конгрегации своим отзывом и потому старается оправдать все свои поступки и слова; а для смягчения епископского отзыва архиепископ Андрей Золотой посылает свой отзыв о Крижаниче, в коем убедительно рекомендует его и просит удостоить поддержкой, которая следует «столь доброму и образцовому труженику»²⁶⁸.

Крижанич не находил больших удобств для изучения «русских дел» в Смоленске; для подготовки своей к миссионерской деятельности в Московии он считал необходимым трехлетнее пребывание в Вильне. Он желает в ней научиться астрономии, «чтобы иметь возможность разсуждать об исправлении календаря и предложить себя государю московскому для преподавания математики»; собрать по возможности из всех писателей опровержения схизмы, соединить в один полный порядок по методу и заметкам, давно обдуманным и замышленным им, составить одну или две книжки политических или исторических и перевести на славянский или московский язык. «Отделать трактат, уже почти составленный, в котором я убеждаю князя московскаго основать занятия свободными науками, поставить меня учителем, и приказать издать на его счет давно выработанное мною о нашем языке. Также иметь в переводе на московский язык одну или две книги благочестивых размышлений, как Фому Кемпийскаго, для поднесения митрополиту. Все это и грамматику мою, переписав начисто, повезти в Москву (оставив пока в верном месте книгу опровержений и славянския книги). И если с помощью этого можно будет убедить князя устроить школы, тогда нужно мне будет вернуться для закупки многих нужных книг, а купив их, я могу на возвратном пути в Московию ввезти с собою среди прочих и те, прежде оставленныя, книги полемическия. А при школьном обучении можно с пользой надеяться если не на что другое, то по крайней мере на то, что и я в совершенстве изучу московский язык, и те дикия души станут благодаря наукам кротче, способнее к систематическому мышлению и к пониманию тех, которые, может быть, некогда станут вести прения с ними по-латыни об исхождении Св. Духа, и не столь уклончивы от разсуждений... Если же не позволят учить в школах, то только попробовать остаться там для изучения языка, и затем, вернувшись в Рим, донести обо всем, так что если тогда апостольскому престолу угодно будет послать кого туда, то может явиться плод моих попыток. Если же и это посольство не удастся и никаким образом мне нельзя будет получить плода в Московии, то труд мои все же не будет безполезным: ибо когда я вернусь домой в Хорватию и привезу туда с собой те книги полемические и славянския, то для загребских монахов и каноников может открыться путь действовать против валахов, ибо доселе есть желающие обращать их, но лишены способов и средств, не имея ничего показать для убеждения тех, даже едва имеют несколько таких полемических книг. Я не такой заслуги, чтобы сметь надеяться на возможность через меня какого-либо обращения в народе московском, но я надеюсь на то, что как через языческую философскую образованность на латинском и греческом языке свв. отцам представился путь к беседованию о вопросах веры, так, хотя далеко не в равной мере, через образованность на нашем языке, если Божьему величеству будет угодно хоть для этого избрать меня недостойнаго, может быть положен некоторый начаток обращения в том народе. И я признаюсь, что принял богословскую степень не с какой другой целью, как с той, чтобы иметь право некогда учить богословию московитян. Сверх того, я не жалел труда, чтоб получить познания в относящемся до Московии: ибо читал, которых только мог достать, писателей об этом: Поссевина, Герберштейна, Пернштейна, Ротера, Вассембергия, Пясецкаго и собирал из них заметки. Не перестаю изследовать это и устными сношениями. Также я купил в Вене новый том, под заглавием: «Советы о казне», содержащий почти все способы, какие когда-либо и где-либо применялись государями для увеличения казны. Я думал, что он послужит мне на пользу, если отберу из него дозволительные, честные и никому невредящие способы, переведу на славянский язык и поднесу московскому князю. Ибо я читал об известном францисканце кардинале Георгии Втишиновиче (?), которого некогда очень любил король венгерский Иоанн по той причине, что никто не находил тоньше его способов собирать деньги. Этим одним, говорить писатель Иовий, достигается вернейшим образом милость государей».

В виду подозрительности и нерасположениости к иноверцам москвитян, Крижанич предполагает необходимым, когда он явится к ним, убедить их, что он «не униат, ни монах латинскаго обряда, ни житель Польши, ни итальянец, но подданный германских государей, которые вреда москвитянам и до сих пор не причиняли и никогда не могут причинять по дальности расстояния; далее, что я не вступал ни в какия соглашения с поляками, никому не подчинен, ни послан, но по своей воле придя сюда, не замышляю никакого вреда Московии, но, напротив, желаю скорее всяких преуспеяний; а что народности я одной с ними и ничего так не желаю, как обработки собственнаго языка и обучения племени, и поэтому пришел к князю, так как ни от кого иного не могу надеяться на выдачу средств для споспешествования моим намерениям и для напечатания моих творений, кроме как от государя нашего племени, каким во всей нашей народности является один великий князь московский; наконец, что хотя я священник римско-католический, но занятый своею наукою и будучи один, ничем не могу вредить им». Он доказывает пользу своих полемических работ, равно как и занятий славянским языком; «так как последний всеми портится и никем не возделывается, то неудивительно, что он покидает и обманывает и самых ревностных в этом деле».

Крижанич просит: 1) разрешить его от Смоленской миссии, назначив его официально для миссии к валахам, никому, даже прелатам католическим, не выдавая его тайны, что он готовится к миссии в Московию; 2) рекомендовать его о. провинциалу иезуитов в Литве, – направив к профессору математики учиться частным образом этой науке; а также о. базилианам в Вильне, чтобы они дали ему доступ к своим более тайным писаниям или к книгам своей библиотеки и обучили бы его своим обрядам; 3) назначить ему на три года 600 скуди²⁶⁹.

Какой ответ последовал на эти просьбы Крижанича неизвестно; но судя по дальнейшим событиям его жизни, можно думать, что он остался жить у Галынского и находился у него до сентября 1647 года, когда он отправился в Москву. О том, что он около этого времени был в ней, можно было предполагать на основании известности ему происходивших в Москве в 1647 г. переговоров с польскими послами касательно уничтожения в Варшаве каплицы над гробами Шуйских. В одной из своих челобитных, поданных царю Феодору Алексеевичу по возвращении из Сибири, он, сказав о переданной им в Варшаве Дохтурову надписи на сей каплице, унизительной для русских, писал далее, что о ней «было послованье. И тако по моем раденью ваше государское титло с оного места снято и царственная честь в сей мере стала обрежена». Это известие Крижанича о дипломатических переговорах касательно уничтожения сей надписи – совершенно верно.

4 августа 1647 года прибыло в Москву польское посольство, во главе которого стоял киевский воевода Адам Кисель. 18 августа он был принят царем, а чрез два дня начались многочисленные посольские переговоры по заключению договора. Когда переговоры были почти уже совсем окончены, в последний день их (14 сентября) бояре заговорили «о каплице, которая поставлена в Аршаве над гробами». Сославшись на докончальные грамоты царя Михаила и короля Владислава, в коих написано быть им в дружбе и любви на веки и не всчинать прежних всех мимошедших дел, – бояре заявили, что царю «ведомо учинилось, что у королевскаго величества в Варшаве поставлена каплица каменная, где были гробы, а на ней подписано по латыне; и королевскому б величеству по посолскому договору и по своему королевского величества крестному целованью тое каплицу велел снять, потому что она стоит порожня и потребы в ней нет никоторые. А в вечном их государском докончанье написано то имянно, что тем мимошедшим делам вспомяновеным не быть во веки; и коли уж прежних дел не вспоминать, и той каплице стоять на том месте с такою подписью не для чего». Посол ответил, что «та де каплица и на ней подписка ни до чего не налегать: в летописцах де все мы чтем о воинах, хто с кем и о которое время войну вел и битву. А на Москве де у царского величества на Фроловской башне подписано по латыне неведомо что; а восе де то подписано про нас про поляков, как их на Москве побили. Толко де мне о том ничего не наказано: а прежде сего королевское величество тое каплицу хотел было дать на церковь греческие веры». Бояре не были убеждены этим и стояли на своем: «коли де обои великие государи наши учинились меж себя в братстве, и в дружбе, и в любви, и в вечном докончанье, и той де каплице с такою подписью быти не годитца». Адам Кисель обещал подумать об этом: «о той де каплице я у себя на дворе подумаю как бы лутчи учинить, чтоб обоих великих государей наших к их государской братцкой дружбе и любви было пристойно, и чтоб о том намыслитца, и тое статью в договорное свое писмо припишет и завтро сентября в 15 день то писмо закрепить рукою своею и печатью». На этом переговоры их кончились и Кисель был отпущен на подворье.

На другой день договор был подписан, причем в него включена была и статья об уничтожении надписи на каплице. В этот день Кисель был у царя «на отпуске». Будучи сперва у бояр в ответе, он «договорное писмо справливал з диаком с Алмазом Ивановым, и о боярской и о сенаторской чести, и о каплице в договорное писмо статьи вписал, и руку свою и печать к тому писму приложил, и, справа то писмо, отдал бояром и думным людем». Статья (3-я) о каплице в этом договоре так читалась: «при докончанью же договору от его царского величества бояря и думные люди говорили мне, что по вечному докончанью и вечной братцкой любве, крестным целованьем закрепленой межи великими государи и их пресветлым наследием, не точию не быть вечными времяны, Божиего милостию, никакому порушенью, но быть и прешлых смутных разоров подобию и образом отнюдь искорененным. Егда убо виноград любве братцкие насаждаетца, терние всяко потребляема. Потому его королевское величество любително произволил честные мощи, яже в смутные разорные лета в Варшаве положенные были, отдати блаженные памяти его царского величества великим послом; но тех же послов неким забвением на надгробницы или каплицы осталось написанне. Да и тому б по обоих великих государей братцкой любве там не быти, ни оставати. Да я, великий посол, усмотряючи нынешнее сходство на общие враги великих обоих государей, аки соуз крепкий и неразоримый вечного соединения обоих великих государей договорил, что и то братцкое желание его царского величества наяснейшему великому государю моему мною будет отнесено, его ж королевского величества братцкою любовию исполнено будет, что тому писму на той каплице не быть».

Уничтожению надписи над гробами Шуйских Московское правительство, вероятно, придавало большое значение, потому что потребовало согласия на статью договора о каплице от следующих польских послов – Казимира Паца и Иеронима Техановича, которым назначено было ехать вместе с Киселем, но которые прибыли в Москву уже по выезде из нее главного посла. 17 сентября Адам Кисель оставил Москву, а 15 октября приехали туда Пац и Теханович. После переговоров, во время которых не было речи о каплице, они при отъезде (29 ноября были на отпуске) подписали особую грамоту о статьях Киселя, которою подтверждали все статьи и изъявляли на них свое согласие (при перечислении статей упоминается и «о каплице, чтоб на ней не быть письму нагробкову»). В марте 1648 года Адам Кисель исполнил желание Московского правительства и с своим ротмистром Николаем Вороничем прислал мраморный камень, бывший над гробами Шуйских²⁷⁰...

Таким образом оказывается, что показание Крижанича верно, что действительно по возвращении Дохтурова в Москву происходили в ней дипломатические переговоры о снятии помянутой надписи.

Возникает вопрос: не был ли Крижанич вместе с послами в Москве, не входил ли в число лиц, сопровождавших эти посольства? Посольских людей с Киселем было довольно много и в том числе нисколько лиц «духовнаго чина». О последних статейный список сего посольства так говорит: «двора его милости самого посла – отец игумен Межьигорской Киевскаго монастыря (в другом месте отмечается и его имя – Варнава), челяди 2 человека, 4 лошади; отец иеромонах Ильсовской (Иковской), а с ним 6 человек подьяков; отец иеромонах исповедник его милости (посол был православного исповедания), с ним челяди 2 человека; ксендз духовной римской доминикан, челяди с ним 2 человека, лошади 2. Всех 6 лошадей, всего челяди 12 человек». В числе «благочестивых христиан», бывших с Киселем в Успенском соборе за обедней, упоминаются: отец игумен и оба иеромонаха (ксендз не был). В этой росписи лиц духовного чина, конечно, весьма важно указание на сопровождавшего в Москву Киселя – «ксендза-доминикана». К сожалению имя этого ксендза остается неизвестным: я не нашел его ни в очень обширном статейном списке этого посольства (до 800 листов), ни в многочисленных документах, касающихся его и наполняющих несколько картонов; при двукратном просмотре сих актов мне нигде не встретилось это имя²⁷¹. Но имеются положительные указания, что этим «ксендзом-доминиканом» не был наш Юрий Крижанич, что он ездил в Москву в свите следующих послов Паца и Техановича.

В письме к секретарю конгрегации пропаганды веры Инголи от 13 июня 1648 г. Крижанич между прочим упоминает, что он с послом короля польского отправился в Московию и пробыл в городе Москве с 25 октября по 19 декабря 1647 г., а о посольстве Паца и Техановича известно, что именно оно это время провело в Москве, прибыв в нее 15 октября по старому стилю (25 – по новому) и выехав 9 декабря (19 – по новому). Кроме того, Александр Котович епископ смоленский в 1681 г. свидетельствуем, что Крижанич в свите послов Техановича и Паца прибыл в Москву, я это епископу известно потому, что и он сам лично участвовал в этом посольстве²⁷².

О Техановиче известно, что он в сентябре месяце 1647 г. находился в Смоленске, где дожидался приезда Паца (ок. 12 сентября). 28 сентября (7 октября по новому стилю) оба посла выехали из Смоленска, а 4 октября прибыли в Вязьму, из коей 6-го числа отправились в Москву. 10 октября были в Можайске; на «подхожий стан» к Москве, в село Мамоново послы пришли 13 октября. 15-го состоялся их торжественный въезд по Тверской улице до Негливенского моста и на Ильинку, где на большом Посольском дворе они и были поставлены²⁷³. Состав посольства был весьма многочисленный: посольских людей и купцов с ними было всего 700 человек. Сохранившиеся посольские документы не перечисляют их всех и в числе встречающихся имен не имеется имени Крижанича. У царя «на приезде» было только 58 человек из свиты – дворян. Из документов видно, что послы между прочим просили «о чернцах и о купецких людях, чтоб им ходить ко церкви было вольно» (по приезде к послам для их охраны приставлено было 200 стрельцов). – 9 декабря 1647 г. послы выехали из Москвы, 11-го прибыли в Можайск, 13-го в Вязьму и 14 пошли за рубеж (за границу)²⁷⁴.

Таким образом Крижанич почти два месяца прожил в Москве и, кажется, виделся даже с патриархом московским Иосифом, судя по позднейшим словам Крижанича, что он желает прибыть в Рим между прочим и для того, чтобы изложить «то, что произошло со мной при разсуждении с митрополитом московским, так называемым у них патриархом». Что говорил и как поступал в Москве Крижанич – неизвестно; но несомненно, что он воспользовался этим пребыванием, чтобы пополнить свои познания о Московии и московитах. Возвратившись отсюда, он составил особое «повествование о нынешнем положении схизмы в Московии», которое представил секретарю конгрегации пропаганды. По его мнению, царь Алексей – «государь, подающий лучшия надежды», весьма преданный религии, не опускающий посещать почти ни одной церкви, в храмовые их праздники. Крижанич отмечает далее, что до самого последнего времени русские печатали только богослужебныя книги и что патриарх московский Иосиф первый стал заботиться о печатании книг св. отцов и полемических. «Между ними особенно заслуживает внимания книга, которая содержит величайшую ложь как фотиан, так и лютеран против престола ап. Петра». Так Крижанич отзывается об изданной в 1644 г. в Москве т. н. Кирилловой книге, им приобретенной вместе с другими книгами. Крижанич сообщает сведения о содержании ее; по его словам, она «наполнена не только возбуждающими ненависть, но даже самими безнравственными баснями и ложными вымыслами, которые злоба греков изрыгнула на римскую церковь такими гнусными словами, что они не могут быть приличны никакому порядочному человеку, но разве какому-нибудь цинику»²⁷⁵. В виду того, что книга эта принадлежит нескольким авторам, в ней, по словам Крижанича, встречаются «противоречия, осязательное невежество и ереси», вследствие чего «никакую лживую книгу нельзя опровергнуть сильнее, чем эту. Поэтому не следует, кажется, пренебрегать таким случаем для привлечения этого народа в католическую веру. Ибо по многим причинам Апостольский престол имеет теперь право и способ для того, чтобы поймать этого патриарха: зачем он приказал напечатать столько гнуснейших клевет, вымышленных греками на этот престол, хорошо их не проверив». Гнусность их может быть обнаружена так ясно, что русские, собрав книги, сожгут их публично. Необходимо также издать опровержение на книги схизматические, полное и всестороннее, составленное по методу Беллярминову и написанное на языке русском, так как «книги католиков, которые борются против схизмы, изданы или на латинском, или на греческом, или на польском языке, а их московитяне не знают. Потому и не удивительно, что они погибают, когда изобилуют ядом и имеют недостаток в лекарстве». Крижанич начертывает план работы: нужно изучить всех греческих отцов и извлечь из их творений все изречения, которые можно цитировать «или против схизмы или в ее пользу», и обсудить их. Ибо пока все таким образом не будет исчерпано, никогда схизматики спокойно не согласятся с истиной. Ведь, если даже против них выставить много изречений отцов, они все-таки думают, что у отцов осталось еще больше доказательств и более сильных, в их пользу... Но если бы все изречения отцов по этим предметам были поставлены перед их глазами по счету и по порядку, тогда они уже легко сделали бы сравнение и полное суждение и не могли бы противиться истине»...

Таким образом поездка Крижанича в Москву вполне оправдала целесообразность его занятий полемическими трудами и показала их своевременность. Для продолжения работ своих в этой области он надеялся на покровительство польского короля; но последний умер до возвращения Крижанича из Москвы. В униатском митрополите его мысль не встретила ни сердечного расположения, ни поддержки; вельможи были заняты политическими делами, а от конгрегации пропаганды веры он не получал никакого ответа на своп донесения. Тогда Крижанич решился еще раз предложить ей свои услуги и именно составить ответ на Кириллову книгу, что он брался исполнить в два года, так как он уже много занимался по этому вопросу. Он просил только назначить ему денежное пособие на два года или возможность пробыть это время в Риме. Он написал обо всем этом письмо секретарю конгрегации Инголи 13 июня 1648 г. из Гродно, приложив свое «повествование о положении схизмы в Московии». Он решил ждать в Литве ответа конгрегации на это письмо, равно как и избрания нового короля; в случае неблагоприятного решения он хотел свое намерение об издании полемич. сочинения отложить на несколько лет, «пока не поможет себе каким-нибудь доходным местом, которое выпадет ему от милости Божией».

Еще до этого письма 14 мая конгрегация чрез посредство епископа холмского дала Крижаничу какое-то поручение, кажется, касательно унии с Россией («пункты соглашения»), за которое Крижанич схватился с величайшею готовностью. Сведение об этом находится в письме Петра Сарацина от 2 августа 1648 г. из Варшавы, письме, доставленном мне (в копии) из архива конгрегации пропаганды веры с значительными сокращениями... Сарацин сказав, что Крижанич впоследствии сам даст полный отчет по своим делам прибавляет: «мне приходится только рассказать и весьма рекомендовать его ревность и наилучшия намерения, которым, я знаю верно, епископ смоленский, как латинский и неблагоприятно настроенный к делам русских, никогда не станет содействовать».

По докладе письма Крижанича от 13 июня, папа в заседании конгрегации велел (1 сентября) предложить ему переслать Кириллову книгу в Рим, воспользовавшись каком-либо удобным случаем. Секретарь конгрегации, сообщавший Крижаничу об этом решении, прибавлял в своем письме, что исполнение этого поручения будет ожидаться вслед за сим, т. е. как можно скорее. Крижанич не стал дожидаться случая, а сам отправился было в Рим представить эту «огромную книгу, наполненную клевет, брани, злобных басен и кощунств, до тех пор никогда еще не слыханных католиками».

2 августа 1648 г. Крижанич находился в Варшаве, но в ноябре его уже не было в ней: 17 ноября Петр Сарацин из Варшавы писал, что «о Крижаниче не имею ничего новаго, так что думаю, что отбыл в Рим»²⁷⁶. Есть основание думать, что Крижанич действительно приготовился ехать в Рим, «чтобы представить кардиналам важность дела и величайшее удобство для действия»; но постигшая его болезнь, продолжавшаяся в «течение года», задержала исполнение этого намерения. Где был Крижанич за последние месяцы 1648 г., в 1649 и в первые месяцы 1650 г., равно как что он делал в это время и почему выздоровев не отправился в Рим, – неизвестно. В начале марта 1650 г. он находился в Вене, откуда пишет (8 марта) свое первое письмо новому секретарю конгрегации пропаганды Массари, повторяющее буквально письмо к Инголи от 13 июня 1648 г. «У меня нет большаго предмета желания, – пишет он в конце, – как постоянно служить св. конгрегации на пользу народов моего племени, почти повсюду зараженнаго греческой схизмой. И теперь я крайне бы желал прибыть в Рим, как по причине св. юбилея, так и с целью представить на разсмотрение ту пагубную книгу и полнее изложить еще многия мои наблюдения и то, что произошло со мной при разсуждении с митрополитом московским, так называемым у них патриархом. Но я прибуду туда, как только приобрету какой-нибудь оклад, а если угодно будет св. конгрегации, вновь откажусь и от него, как раньше отказался от канониката, чтобы посвятить себя навсегда услугам св. конгрегации. Я мог бы ей служить и там при типографии и в коллегии, и готов бы вышесказанную апологию, если бы она когда-нибудь вышла, сам нести и в Московию, и к какому бы то ни было восточному патриарху. Я не имею притязаний ни на почести, ни на повышения, ни на награды, но если св. конгрегация хочет пользоваться моей службой, да ассигнует мне только поддержку и приказывает мне, что хочет». 9 апреля, не получив ответа еще на предыдущее письмо, Крижанич пишет из Вены новое письмо и умоляет о скорейшем ответе, говоря, что «находясь здесь теперь без всякаго места, но постоянно издерживая мое бедное наследство, я не буду иметь возможности протянуть долго, но принужден буду принять какое-нибудь место, где, по необходимости, обратится в дым тот мой скудный талант, который я получил от Господа, и труды, веденные мною непрерывно в течение 8-ми лет, как будто бы я никогда и не вел их; ...придется отложить в сторону мои занятия против схизмы, столь всегда вожделенныя мне и любимыя, как у других это бывает совершенно редко».

Скорейший ответ он желает иметь еще и потому, что в скором времени из Вены отправляется посольство в Константинополь, «с которым и я мог бы с величайшим удобством отправиться, для осуществления моей миссии в этом городе, если бы только для этого от свящ. конгрегации мне дано было верное и достаточное содержание, чтобы я не принужден был потом возвратиться оттуда, единственно по недостатку в хлебе насущном, что мне пришлось сделать в Московии. Я говорю, что был бы готов на это предприятие, но с другой стороны мне кажется, что было бы большой потерей времени, если бы я отложил предпринятый труд по опровержению схизмы, как я писал в первом письме. Ибо, если бы я, не окончив такого труда, и без других пособий и источников, т. е. без свв. отцов, отправился туда, то мало бы я мог сделать хорошаго у греков. Но если бы я имел с собой такой обширный труд, составленный со всей простотой слога, ясностью, раздельностью, достаточный для всякой полемики, так, чтобы он был настолько же совершенным в своем роде, насколько труд Беллярмина совершенен в своем роде: тогда – да, можно было бы с надеждой на некоторый успех вызывать схизматиков на ответ, спор и соединение. И я всегда готов над этим работать и в Московии и в Греции, куда бы ни был послан, до самой смерти».

Крижанич готов идти в Константинополь или сперва в Рим, чтобы дать лично отчет о своей миссии и показать свои труды, которые он желал бы напечатать. «Я сделаю то, что прикажут мне синьоры, но чтобы открыть мою мысль, я скорее хотел бы на короткое время прибыть в Рим». Крижанич говорит, что он написал одно сочинение среднего объема, которое он желал бы видеть напечатанным на греческом и русском языках... И если бы свящ. конгрегация согласилась заказать тот большой и совершенный труд, идею которого я описал в первом письме, я был бы готов потрудиться и в нем». Крижанич выжидал какого-нибудь места, которое позволило бы ему приехать в Рим.²⁷⁷

Вероятно, не получив ответа на это свое письмо, Крижанич пишет 7 мая новое, адресуя его префекту пропаганды, но излагая те же мысли. Неизвестен ответ Крижаничу и на это письмо; мы знаем только, что из Вены он отправился в Константинополь, кажется, по своей доброй воле, не добившись от конгрегации особого поручения.

На его путешествие сюда в 1650 г. указывала заметка его в одном сочинении, что он был в Царьграде вместе с послом «римскаго царя»²⁷⁸; но теперь мы имеем официальные сведения, хотя и небольшие, но дополняющие эту лаконическую запись.

Из документов Венского дворцоваго и государств. Архива (Kais, und Kön. Haus, – Hof – und Staats-Archiv) видно, что в 1650–1651 годах действительно было отправлено посольство из Вены в Константинополь. Во главе посольства стоял Иван Рудольф Шмидт барон Шварценгорн (Johann Rudolf Schmidt Freiherr von Schwarzenhorn); с ним была весьма многочисленная свита – из 150 человек, имена коих, к сожалению, не поименованы в актах, относящихся к сему посольству. Задачею последнего было продолжить перемирие с Турцией еще на 22¹/₂ года. Верительная грамота Шварценгорну – от 21 сентября 1650 г., но из Вены он выехал лишь 30 октября. 4 ноября он сел в Коморне на судно и отправился вниз по Дунаю. 20 ноября он прибыл в Гран, 27 в Пешт, а 7 декабря в Белград. Дальнейший путь посольство совершало сухим путем: 22 декабря оно прибыло в Ниш (nach Nissa), 27-в Пирот, 28-в Софию, 1 января 1651 г. в Филиппополь и затем чрез Адрианополь 15 января достигло Константинополя у Понтепикколо (bei Pontepiccolo). В Царьграде Шварценгорн пробыл до 13-го марта 1651 г. и отправился в Вену той же дорогой, причем путь от Адрианополя до Ниша был особенно тяжел вследствие погоды. (21 марта посольство прибыло в Адрианополь, 30-в Филиппополь, 7 апреля в Ниш, 15-го – в Белград, 2 мая в Пешт и 15 мая в Коморн).

В составе этого посольства был и Крижанич, которого Шмидт фон Шварценгорн называет своим «капелланом и итальянским секретарем». В Венском государственном Архиве имеется ряд донесений Шварценгорна за время его посольства, равно как и особый доклад о нем от 10 июня 1651 г., но упоминание о Крижаниче встречается только однажды²⁷⁹. Именно в «главном донесении» говорится, что 23 февраля 1651 г. пять высших митрополитов Константинополя посещают австрийских послов и жалуются на споры греческой церкви (Iannichio) и на вторжение кальвинизма и лютеранства. Между прочим, посол советует им очиститься от подозрения в кальвинизме и лютеранстве и в следующее воскресение публично проклясть обе эти секты с кафедры. Они единогласно обещают это и просят его прислать в следующее воскресение в церковь одного или двух людей, которые могли бы известить его как очевидцы. «Почему я решил послать моего капеллана и итальянскаго секретаря Georgium Crisanium, как весьма сведущаго в греческом языке и получившаго степень доктора (promovirten Doctorn) Св. Писания, и услышать, исполнят ли греки свое обещание или нет, – который мне затем обстоятельно донес, что в патриархате кальвинисты, лютеране и другия, ближе к ним самим примыкающия секты, были торжественно анафематствованы, отвергнуты и отлучены, и об этом прибавлено было также на публичной проповеди»²⁸⁰. – Таким образом поездка Крижанича с этим посольством в Константинополь теперь не может подлежать никакому сомнению. Но пробовал ли он послать отсюда свои сочинения в Москву царю, как он проектировал сделать в своей записке 1641 года, – неизвестно.

В мае 1650 г., как уже сказано, Крижанич находился в Вене, так как отсюда отправлено им письмо (от 7-го числа), адресованное кардиналу – префекту Пропаганды; а в конце октября 1650 г. он выехал из Вены в Константинополь, судя по словам Шмидта фон Шварценгорна, в качестве его капеллана и итальянского секретаря. Какие работы по последней должности выпали на долю Крижанича и были ли оне вообще, – мы не знаем и из имеющихся ныне у нас сведений видно, что его участие в посольстве свелось к присутствованию однажды в церкви Константинопольской патриархии, когда в ней произнесена была анафема протестантам и другим сектам. – Из сочинений его мы узнаем еще, что он во время своего почти двухмесячного пребывания в Константинополе познакомился с греком Панагиотом, «ученым человеком», имевшим у себя арабские книги, с которым он вел речи о судьбах Турецкого царства²⁸¹.

В Вену Крижанич возвратился вместе с посольством около 20 мая 1651 г. и отсюда, вероятно, вскоре же отправился в Рим, где с 1652 года он упоминается в числе членов Иллирской конгрегации св. Иеронима, и с февраля 1652 г. по 24 апреля 1656 г. в актах конгрегации постоянно является участником одного спора, возникшего между членами ее. Живя в Риме²⁸², Крижанич занимается кроме того литературными трудами – переводом с греческого и русского языков на латинский полемических сочинений против латинян, первый том какового его труда, судя по имеющейся на нем отметке, был закончен им в 1656 году («Рим, 31 июля 1656 г.» См. Rad Югослав. Академии, XVIII, стр. 195–199)²⁸³. В конце 1656 и начале следующего 1657 г. прибыло во Флоренцию (24 декабря 1656 – 1 января 1657 г.) и Венецию (11 января – 1 марта 1657 г.) русское посольство, во главе которого находились стольник И. И. Чемоданов и дьяк А. Постников. Крижанич в своем сочинении – «Политике» сообщает сведения об этом посольстве, поведении членов его, отношении к ним венецианцев, сведения, показывающие, что он как будто сам наблюдал за действиями послов; кроме того, в Политике мы встречаем места, обличающие человека довольно времени в Венеции жившего. Все это заставляет предполагать, что в начале 1657 года (январь и февраль) Крижанич был в Венеции, во время пребывания там русского посольства, и быть может входил с ним в сношения подобно тому, как в следующем году он являлся к русскому посольству, бывшему в Вене²⁸⁴.

Декретом конгрегации Пропаганды от 1 октября 1657 г. Крижанича постановлено было отправить «в Московию для миссии»; но это решение не было приведено в исполнение и 26 января 1658 г. состоялось новое постановление. «Святейший сказал, что он кое-что слышал уже о нем и ему кажется удобнее помочь его бедности какою-либо стипендией, чтобы он мог здесь в Риме докончить начатые уже труды против схизматиков». Крижаничу назначена была небольшая пенсия в 6 скуди в месяц с приказанием продолжать полемические труды. Но он вскоре же изменил этому решению и самовольно, не испросив надлежащего разрешения, отправился в Москву, куда он так давно начал стремиться.

О том, что было поводом к этому, – мы имеем два показания Крижанича: одно в челобитной его, поданной царю Феодору Алексеевичу по возвращении из Сибири в 1676 г., другое в донесении его конгрегации Пропаганды, ок. 1682 г., по выезде уже из России. В том и другом документе поводом выставляется одно и тоже обстоятельство – желание быть учителем в философских школах г. Москвы, об открытии которых дошел слух до Крижанича. В челобитной своей Крижанич так говорит об этом: «выехал я работать вам, великим государем, по своей науке. Слышано бо у нас было, что тогда заводилося зде философское учение, и я мыслил школы разредили и учити, и наукы на словинской язик превести, и сей же мой природный язык от многаго заколениа очистити, освитлати и обогатити. А того мне всего не было можно где инде, неже зде, доказали. Инде бо ни книг словинских, ни языку своему в народних владических делех места нет. И за то я хотящн в сем язику, что добра доспети но нужи есмь симо пришел: я бо от детинства своего, оставивши печали о всаком ином житиа устроению, удался есмь всим сердцем на едино мудростию искание, и на нашего скаженого, а правее згубленого язика изправляние, свитлание и совершание, и на своего и всенароднаго ума окрашание». В протоколе конгрегации Пропаганды от 13 апреля 1682 г., в коем излагается содержание двух донесений Крижанича, читаем, что последний в виду того, что вскоре по назначении ему стипендии в 6 скуди в месяц «распространились слухи, что в Москве открываются философския школы, – обратил внимание его святейшества, что было бы удобное время отправить туда легата, с которым он вызывался ехать в качестве толмача». Итак поводом к поездке Крижанича в Москву был слух об открытии в Москве философских школ. Что же это был за слух?

Не следует думать, что до Крижанича дошли какие-либо известия устные или письменные от лиц, находившихся или находящихся в Москве, что у него были какие-либо непосредственные корреспонденты здесь; дело объясняется проще – известной книгой Адама Олеария, Описанием его путешествия в Россию, с каковой книгой Крижанич был хорошо знаком: в своем «сербском» письме, поданном в Посольский приказ 27 сентября 1659 года, тотчас по приезде в Москву, он указывает уже на эту книгу Адама Алеариуша, напечатанную «дважды языком немецким» и «единожды итальянским», а из челобитных его 1676 г. узнаем, что он привез ее с собою в Москву, а из Москвы в Тобольск, где у него отобрал ее воевода Годунов. Крижаничу известно и второе дополненное издание сей книги, вышедшее в Шлезвиге в 1656 году. А в это издание, как я уже имел случай говорить, впервые внесены были следующие слова: «в настоящее время к немалому удивлению надо заметить, что по распоряжениям патриарха и великаго князя русское юношество начинают обучать греческому и латинскому языкам. Для этого близ патриаршаго двора учреждена уже латинская и греческая школа, которою заведывает и управляет один грек по имени Арсений»²⁸⁵. Это известие Олеария и нужно разуметь, по моему мнению, под тем слухом о философском учении в Москве, который дошел до Крижанича и побудил его ехать в нее.

Узнав об этом, Крижанич, как мы знаем из протокола конгрегация Пропаганды от 13 апреля 1682 г., обратился к паре с донесением о благовременности отправления в Россию особого легата, с которым он Юрии поехал бы в качестве толмача. Предложение Крижанича не имело успеха и он получил от его святейшества ответ, что следует дождаться более спокойного времени. Этот отказ не остановил Юрия, и он «без ведома святой конгрегации и без полномочий апостольскаго престола отправился снова в Московию с намерением читать в тех новых школах, предполагая, вероятно, достаточным того полномочия, которое он имел при первой своей миссии». Преподавательская деятельность должна была служить только предлогом к поездке. И в записке своей 1641 г. он мечтал об этой деятельности только как о такой, которая помогла бы ему выдвинуться, снискать доверие; конечной же целью, заветной мечтой, должна быть уния церквей. Так думал Крижанич в 1641 г., с этими же мыслями отправился он в Москву и в 1658 г.

Когда именно после 28 января 1658 г. (этого числа, как выше сказано, состоялось решение папы об оставлении Крижанича в Риме для полемических трудов) он выехал из Рима по направлению к Москве, – неизвестно; но в последней четверти сего года мы находим Крижанича уже в Вене. В своей «Политике» он, говоря между прочим против сношений с немцами, так как нам пользы от этого никакой нет, а видом только обманы, славы и достоинства нашего умаление, послов и народа нашего осмеяние, замечает далее: «хорошо я знаю и очами своими глядел я и скрежетал зубами, как там послы наши ни во что бывают поставлены и надменно презрены... В 1658 году в Вене приходил я в гостинницу Золотаго Быка, где стоял наш (русский) посол»²⁸⁶... Этим послом был стольник Я. Н. Лихарев, приехавший в Вену 18 сентября, а выехавший из нее 2 декабря 1658 года. Таким образом в промежуток времени с половины сентября по конец ноября 1658 г. Крижанич во всяком случае был в Вене²⁸⁷.

Из показания Юрия, данного им тотчас по приезде в Москву, видно, что в апреле 1659 г. он прибыл в Нежин, а из «Путнаго Описания» его мы знаем, что в феврале сего года он был уже в пределах Малороссии – в Лисянке. Посему его слова в Посольском приказе при допросе на приезд, что он «из Сербские земли пошол в прошлом во 167-м году в феврале в Московское государство служити великому государю, – то де намерение иво и было», – надо понимать так, что в феврале 1659 г. он вступил в пределы Московского государства, а не выехал только из Сербии, как он говорит²⁸⁸. Когда именно он выехал из Вены, неизвестно. Русское посольство отправилось из нее 2 декабря на «Муравскую землю, на города: Никольшпорк и Оломуц, Шлонской земли (Силезия) г. Рачибус и 17 декабря прибыло в местечко Плесо за две мили до Польской границы», 24 декабря – в Краков; здесь оно остановилось и в виду неблагоприятных известий решило изменить свой маршрут – не ехать чрез Польшу, а отправиться чрез Шлонскую землю на Гамбург и Любек и 2 марта выехало из Кракова. Судя по времени могло быть, что с ним вместе выехал из Вены по направлению к Москве и Юрий Крижанич; но во всяком случае не весь путь он совершил вместе с послами. Последние чрез Силезию и Саксонию добрались до Гамбурга (29 апреля), где сели на корабль (29 июня) и на нем приплыли в Архангельск (20 августа 1659 г.), откуда уже прибыли в Москву ок. 17 сентября 1659 г.; Крижанич же выбрал не такой кружный путь, а более прямой и притом сухой, тот путь, которым сперва хотело ехать и русское посольство. Возможно, что вместе с ним Юрий доехал до Кракова, а отсюда уже отправился далее один.

По его показанию в Посольском приказе на приезде путь его был «на Цесарскую землю на г. Вену, из Вены Цесарскою и Венгерскою землею (на Будин?) и затем на польские города – Перемышль, Львов (где по мнению П. А. Безсонова, Юрий запасся лучшими произведениями польской литературы того времени, как источниками), Дубну, Корец и на черкаские (малороссийские) – Паволочь, Лешанку (был здесь 17 февраля), Переяславль и Нежин», куда он прибыл в апреле 1659 г. и где он пробыл 5 месяцев, живя у нежинского протопопа Максима, впоследствии епископа Мефодия Филимоновича²⁸⁹. Отмечаю этот путь Крижанича и его пятимесячное пребывание в Нежине между прочим и потому, что П. А. Безсонов, говорящий об этом на нескольких страницах, а за ним и все последующие писатели, повествующие об этом периоде жизни Крижанича, заставляют его маршировать то и дело с одного места на другое.

По дороге в Нежин, неизвестно в какой именно местности, Крижанич встретился с митрополитом Филиппольским и Драмским Софронием, который, по словам Юрия, принуждал его сочинить подложные грамоты от имени патр. Иоанникия, как будто бы он был отправлен им по общим нуждам церковным. Крижанич сперва отказавшийся от этого, впоследствии, как он сам говорит, сочинил эти грамоты (с тем, чтобы другой переписал)²⁹⁰. О митрополите Софронии документы Посольского приказа говорят, что он 9 июля 1661 г. прибыл в Нежин и, будучи заподозрен в подстрекательстве малороссиян к неповиновению Московскому правительству, был отправлен в Москву. Выехав из Нежина 9 августа, он чрез 5 дней (14 августа) прибыл в Путивль; откуда был отпущен в последних числах сентября в Москву, в которую прибыл 22 октября 1661 г. и «был поставлен» в Никольском греческ. монастыре. Таким образом Крижанич не мог видеться с ним ни в Нежине, ни в Москве, потому что Юрия ко времени приезда митр. Софрония в Нежин не только не было здесь, но и в Москве, из которой он в начале 1661 г., как известно, уже был сослан в Сибирь; очевидно они встретились где-то до Нежина. К сожалению сведения, сообщенные митр. Софронием в Посольском приказе при обычном допросе «на приезде», не дают никаких данных для ответа на этот вопрос²⁹¹.

В Малороссию Крижанич прибыл в самое смутное время, когда она была объята пламенем восстания Выговского против Московского правительства, всего только 5 лет тому назад принявшего Малороссию в подданство. Судя по словам Юрия, он все время (с апреля по сентябрь) прожил в Нежине у прот. Максима, горячего сторонника Москвы, который его и «кормил». Живя здесь, всего в нескольких верстах от Конотопа, он должен был вскоре же получить известие и о несчастной для Москвы Конотопской битве (28 июня), когда казаками в союзе с татарами и поляками был перерезан весь «цвет московской конницы», когда во время битвы было убито до 30,000 московского войска, а после нее еще до 5000 пленных. Но вскоре же после этой битвы, чрез месяц-полтора, началось обратное сильное движение в пользу Москвы, начало которому положил г. Нежин. Крижанич в своей челобитной 1676 г. говорит, что он во время своего пребывания в Нежине у протопопа Максима всячески действовал в пользу Москвы. «Во 167 году показал я, холоп твой, – пишет Крижанич, – ко твоему преславному царству свою чисту веру и жарко радение. Будучи на Украине в Нижене во время Конотопские осады написал я широко писмо политичными притчами в разумльение оним людем, что лутче им было служить вам, великому государю, неже польскому кралю. И в оно страшное время подал я оно писмо тамошним началником Филипу и Романовскому писаром и Максиму протопопу. И как минула осада; они то писмо на своих съездех чли и хвалили и ко твоему пресветлому царству крепилися во вере». Крижанич также ставит себе в заслугу и то, что о посылке переяславским полковником Тимофеем Цецурою казаков с сотником Никифором Царенко во главе для очистки Нежина, Чернигова и других городов «от польских застав» (о чем он узнал за 4 дня до приезда их в Нежин)_, он не предупредил находившихся в Нежине ротмистров Немиречева полка, которые «лежали безпечно и стражи у ворот не держали. И я такову велику тайность твоему царскому величеству верно додержал и оним ротмистром того совета не известил. А толко бы им было за един час ведомо известно, и безсумненно есть, что они (переяславские казаки) не могли бы доспеть того, что доспели».

Нежин, как известно, был первый город, отставший от Выговского и присягнувший Москве, что повлияло на исход похода кн. Трубецкого. Последнему после конотопской битвы был прислан из Москвы царский указ выйти из Путивля и отступить к Севску для защиты Москвы от предполагавшегося на нее нападения казаков с Выговским и татарами; и кн. Трубецкой в исполнение полученного им приказания уже выступил было из Путивля и отошел от него верст 10, как получил из Нежина вести от протопопа Максима и полковника Василия Золотаренко, вести, заставившие его вернуться обратно в Путивль и изменившие весь ход кампании. Нежин бил челом царю в своих винах и просил, чтобы «государь пожаловал, велел юг быть под его великаго государя самодержавною высокою рукою в вечном подданстве по-прежнему». А за Нежимым, по примеру его, стали бить челом царю о том же и другие города; чрез непродолжительное время Малороссия снова присягнула Московскому царю. В деле усмирения ее несомненно весьма большое значение имело отпадение крупного малороссийского города – Нежина от Выговского и переход на сторону Москвы; в пользу такого переворота, как известно, сильно действовал нежинский протопоп Максим Филимонович. Из челобитной Крижанича мы узнаем, что и он также далеко небезучастно относился к этому вопросу: он выступил энергичным защитником обращения Малороссии к Москве, написал даже особое «письмо», где доказывал выгоду этого для Малороссии, – письмо (известная его «Беседа ко черкасам»), которое нежинские «начальники» читали на своих съездах, хвалили его и «к твоему царскому пресветлому величеству крепилися в вере». К сожалению, мы, как видно будет ниже, ничем пока не в состоянии проверить показание Крижанича; но нет оснований не верить его словам²⁹², ибо в доказательство справедливости своих слов он ссылался на А. С. Матвеева, бывшего начальником Посольского приказа, когда писал свою челобитную Крижанич, и на находившегося в то время в Москве прот. Максима: «а есть же зде жив и сам очитый того свидетель инок Мефодий, тогда протопоп нежинский». Крижанич не стал бы указывать на них, если бы говорил неправду, и побоялся бы сообщить что-либо неверное, зная, что он всегда может быть ими изобличен.

Что делал (кроме хлопот в пользу Москвы) Крижанич, живя 5 месяцев в Нежине, мы не знаем; в своих сочинениях он только раз говорит о Нежине, именно сообщая о похоронах в Чигирине Никифора Золотаренки, упоминает²⁹³ об амбарах в Нежине его брата Василия, куда последний свез добро, захваченное первым. Нужно думать, что сравнительно продолжительное время в Нежине Крижанич провел не по своей доброй воле, а вызванный необходимостью: неудобством, а может быть и невозможностью, в виду военных действий, пробраться в Москву. По уничтожении этой причины он отправляется сюда. «А когда от Нежинских казаков посланцы и с ними протопоп Максим и я, – пишет Юрий, – приехали в Путивль, и они к боярину кн. А. Н. Трубецкому и к голове А. С. Матвееву известили об моем раденью все, как зде (т. е. в челобитной) написано».

Из статейного списка кн. А. Н. Трубецкого видно, что протопоп Максим вместе с нежинскими выборными людьми приехал в Путивль к боярину и главнокомандующему московских войск 1 сентября 1659 года. Нежинскими посланцами кроме протопопа Максима были еще следующие лица: сотники Забела, Кобылецкой и Сидоров, обозной Рябуха с сыном Лукьяном, бурмистр Курчин, райцы Коченовский и Яковлев, ландвойтов сын Тимофей Алексеев, хорунжий и 8 казаков; вместе с нежинцами прибыли еще выборные конотопские и батуринские и несколько казаков. Статейный список кн. Трубецкого ни слова не говорит о Крижаниче, не упоминает его имени и не делает никакого намека на него. Вероятно это потому, что Крижанич не входил в состав оффициального посольства нежинцев, явился в Путивль не как один из нежинских выборных, а как частное лицо. – Князь Трубецкой, «приведя нежинцев к вере по святой непорочной евангельской заповеди, что им и всему Нежинскому полку быть у великаго государя в подданстве навеки неотступным, обнадежа их государскою милостью и дав им великаго государя жалованье, отпустил их в Нежин»; но Крижанич по указу кн. Трубецкаго А. С. Матвеевым послан был «к Москве наспех с гонцом дворянином Тимофеем Безобразовым. А чаю, – прибавляет Юрий, – не без отписки об моем деле». В записи Посольского приказа о показании, данном Крижаничем в Москве тотчас по приезде, читаем, что он приехал в Москву «с теми ж посланцы», т. е. как будто с теми, с которыми он ездил из Нежина в Путивль²⁹⁴²⁹⁵.

Нежинские посланцы, как мы сейчас видели, из Путивля отпущены были не в Москву, а обратно в Нежин; и о приезде их кн. Трубецкой отправил 3 сентября в Москву сохранившуюся до нашего времени отписку с сеунщиком Иваном Жидовиновым, в которой писал буквально то же самое, что читаем и в Статейном списке²⁹⁶. Но на другой день т. е. 4 сентября прибыли к тому же кн. Трубецкому посланцы переяславского полковника Тимофея Цецуры Ер. Мигновицкий (Межновицкий), Ив. Муматов и 4 казака, которых Цецура просил отпустить в Москву. «И к великому государю царю и великому князю Алексею Михаиловичу, читаем в статейном списке кн. Трубецкаго, о том писано и посланцы отпущены с Васильем Безобразовым сентября в 5 день». С этими переяславскими (а не пежинскими) посланцы и с этим гонцом Василием (а не Тимофеем) Безобразовым Крижанич и отправился 5 сентября 1659 г. из Путивля в Москву²⁹⁷²⁹⁸.

Крижанич, как мы видели выше, высказывал предположение, что он был отпущен «не без отписки о моем деле». Это предположение его соответствовало действительности, потому что пред записью о данном им в Москве в Посольском приказе показании читаем: «168-го сентября в 17 день писали к великому государю царю и великому князю Алексею Михаиловичу... боярин и воеводы кн. А. Н. Трубецкой с товарыщи и прислали выходца сербенина Юрья Иванова сына Билиша». Итак сведения о нем должны находиться в отписке кн. Трубецкого, отправленной в Москву из Путивля 5 сентября 1659 г. с гонцом Василием Безобразовым. Где же эта отписка и каково ее содержание?

К сожалению на этот вопрос мы должны дать отрицательный ответ: несмотря на самые тщательные поиски мы ее не могли нигде найти и ее содержание остается неизвестным.

Издание документов, касающихся истории Малороссии, Археографическою Комиссиею доведено в «Актах Южной и Западной России» до 80 годов ХVII-го столетия. Документы 1659 года помещены бывшими редакторами сего издания в III-V, VII и ХV томах; но ни в одном из них мы не находим интересующей нас отписки. После такого неутешительного результата за поисками ее я обратился к самым хранилищам документов – архивам в надежде, не ускользнула ли эта отписка от взора редакторов. В Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел поиски ее производились там, где она должна была быть, среди Польских и Малороссийских дел и грамот 1659–1660 гг. сего Архива; но ее здесь не оказалось. – Справка в делах Малороссийского приказа, хранящихся в Московском Архиве Министерства Юстиции, представлявшая большие трудности в виду плохого архивного каталога их и в виду спутанности самых столбцов, – в весьма значительной степени облегчена была т. н. кабинетными бумагами покойного Г. Ф. Карпова касательно этих именно столбцов Малороссийского приказа. В свое время им была просмотрена большая часть хранящихся в сем Архиве Малороссийских столбцов, причем были сделаны самые обширные выписки из них: документы более важные списаны были им полностью, менее важные – в сжатом виде, а о содержании остальных делались краткие замечания. Таким образом настоящие кабинетные бумаги Г. Ф. Карпова – наиподробнейший перечень содержания всех этих столбцов²⁹⁹. При таком прекрасном пособии мне легко было отыскать те именно столбцы, в которых находились интересующие нас документы 1659 года. Отписки кн. Трубецкого, как и нужно было ожидать, оказались не в одном месте, а в нескольких разных столбцах. В числе их нашлись отписки и за сентябрь, и за октябрь, и за другие месяцы; но отписки кн. Трубецкого от 5 сентября, посланной с Василием Безобразовым, среди них не оказалось³⁰⁰...

Как видно из документов, изданных в «Актах Южной и Западной России», весьма многие отписки князем А. Н. Трубецким в 1659 г. посылались в приказ Тайных дел; в виду этого мои поиски были направлены и сюда, на документы сего приказа, которые, как известно, хранятся ныне в Государств. Архиве в Петербурге, за исключением тех, которые еще в XVII в., в 1676–1683 годах, были разосланы по разным приказам. Но и здесь в сохранившейся части актов сего приказа не нашлось отписки кн. Трубецкого от 5 сентября 1659 г. – Отписки воеводами посылались кроме того еще в Разрядный приказ. В 9, 10 и 11 книгах «Описания документов и бумаг, хранящихся в Московском Архиве Министерства Юстиции», помещена опись всех книг и части столбцов сего приказа (столбцы Московского и Владимирского столов); но и здесь мы не находим никаких указаний на интересующий нас документ. Возможно впрочем, что он находится среди столбцов Приказного стола сего Разряда, того стола, который между прочим заведывал иностранцами и выходцами из-за рубежа; но утвердительный или отрицательный ответ может быть дан только по напечатании описи сих столбцев, подобной помещенным в ХI-й книге «Описания»... Пока разыскиваемая нами отписка кн. Трубецкаго остается совершенно неизвестной³⁰¹...

Результат, конечно, неутешительный, так как возможно, что в этой отписке находились весьма любопытные известия о Крижаниче, которые, может быть, повлияли на прием его в Москве, куда он прибыл чрез 12 дней по выезде из Путивля.

17 сентября 1659 года Крижанич вместе с гонцем Василием Безобразовым прибыл в Москву. На это прямо указывают приведенные уже выше слова, находящиеся пред записью о данном им по приезде сюда показании: «168-го сентября в 17 день писали к вел. г. ц. и в. кн. Алексею Михаиловичу боярин и воеводы кн. А. Н. Трубецкой с товарыщи и прислали выходца сербенина Юрья Иванова сына Билиша». Это же подтверждает и другой акт – о выдаче Крижаничу сукна, тафты и куниц «за выход» 22 сентября того же года.

Тотчас по приезде Юрий подвергнут был в Посольском приказе допросу, как обычно поступали и со всеми другими, приезжавшими в Москву, иноземцами. Сделанная в приказе запись показаний Крижанича дошла до нас в числе тех актов, которые оказались в найденном мною свитке³⁰². Запись эта, данные которой я приводил в предшествующей главе, сохранилась в беловом списке, ибо на обороте ее находится помета: «государю чтено». Весь текст, полный ее вид следующий:

«168-го сентября в 17 де писали к великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу, боярин и воеводы князь Алексей Никитич Трубетцкой с товарыщи и прислали выходца сербенина Юрья Иванова (над строкой: сына Билиша); и тот выходец в Посолском приказе роспрашиван».

«А в роспросе сказал: вышел де он к великому государю на его государево имя на вечную службу; а родом де он сербенин города Бихча, а тот де город под державою турского салтана. А отец де ево был купетцкой человек, а он остался после отца своего мал; и дядя ево свез с собою в Виницейскую землю и отдал ево в городе в Падве в школу учить. И был де он в школе в науках 6 лет и умеет языком и грамоте по латине, по итальянский, по гречески, по еллински; а природной язык словенской и грамоте он по словенски и писать умеет. А питался де он по государствам писмом и науками и толмачеством. – А учил де он в школе грамматику, синтаксис, риторику, философию, аритметику и музику. – А из Сербские де земли пошол он в прошлом во 167-м году в феврале в Московское государство служити великому государю; то де намерение иво и было. А шол на Цесарскую землю на город Вену, а из Вены Цесарскою и Венгерскою землею, и вышел на полские городы на Перемышль, на Лвов, на Дубну, на Корец да на черкаские городы на Паволочь, на Лешанку, на Переясловль и пришол в Нежин в апреле; и пока де места война была, был он в Нежине у протопопа Максима 5 месяцов, а кормил де иво в Нежине протопоп. И из Нежина де пришол он в Путивль вместе с протопопом Максимом и с нежинскими посланцы; а к Москве приехал с теми ж посланцы»³⁰³.

Какие распоряжения касательно Крижанича последовали по его приезде в Москву – находящиеся в сем же свитке акты ничего не говорят; но об этом мы имеем сведение из одного сохранившегося в столбцах Архива Оружейной Палаты документа³⁰⁴. «Лета 7168-го сентября в 22 де. По государеву цареву и великого князя. Алексея Михаиловича, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца указу, память казначею Богдану Миничю Дубровскому, да дьяком Данилу Панкратьеву да Ивану Харламову. Велети дать государева жалованья выходцу сербенину Юрью Иванову сыну Билишу за выход в приказ сукно аглинское да тафту, добрые, да сорок куниц. Диак Дмитрей Шубин». Из отметок, находящихся на этом же документе, видно, что царское приказание было в точности исполнено; именно здесь читаем: «дано все», «д(ано) ар(шин) полукармазин по 26 ал. по 4 де из Сиб(ирскаго) пр(иказа)», «д(ано) ар(шин) тафты зеленой», (и на обороте): «по сей памяти государево жалованье Юрьи Билиш сукно, и тафту и куницы взял, росписался Посолского приказу подьячей Петрушка Долгово»³⁰⁵. Эта дача царского жалованья Крижаничу не представляла какого-либо исключения; это была обычная дача «на приезде» всем иноземцам, прибывавшим в Московское государство, о которой мы имеем довольно обстоятельные сведения³⁰⁶.

И так исполнилось, наконец, желание Крижанича: он в Москве, к которой так давно стремился. Посмотрим же, что он станет делать здесь, какие меры примет к исполнению своей мечты…

С приездом Крижанича в Москву связано появление здесь его небольших сочинений, точнее проектов и мемориалов, одного впервые найденного мною «сербскаго письма», на существование которого нигде доселе не встречаюсь указаний, и двух «польских писем», каковым именем Посольский приказ окрестил те небольшие сочинения Крижанича 1659 года, которые уже нам известны и изданы в 1-м выпуске «Собрания сочинений Юрия Крижанича» (М. 1891 г., стр. 7–15). Разумею – Путное описание (=первое «польское письмо») и Беседу ко черкасом (=второе «польское письмо»). Все эти сочинения – мемориалы Крижанича, как его сербское, так и польские письма, в документах, найденных мною, имеются в русских копиях, сделанных в Посольском приказе, с любопытными отметками в начале, объясняющими появление всех их в Москве.

Подлинник Путного описания и Беседы ко черкасом, писанный самим Крижаничем, как известно, хранится в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел, в числе дел по сношениям России с Польшею, в деле 1659 г. № 18, в свое время при разборе, озаглавленном так: «перенятыя польских вельможей письма во время бывшей между Российским и Польским государством войны». На этой надписи, находящейся на обложке дела и сделанной в XIX в., обосновано мнение о том – каким образом статьи-мемориалы Крижанича очутились в Москве, мнение, впервые высказанное П. А. Безсоновым и повторяемое почти всеми последующими исследователями, именно, – что эти статьи Юрия «были переняты». «Пробраться с ношею мысли и слова к заветной Москве, – пишет Безсонов, – сквозь громадную линию военных действий и сторожевых полков – было трудненько. Кто знает то время, читал о нем памятники и деловые акты, тот хорошо помнит, что птице нельзя было перелететь, звуку перебежать без отзвука и переполоха. В числе «перенятых писем» явилось в Москву сочинение Крижанича»³⁰⁷. Издатель статей его 1659 г. В. Н. Щепкин, держась этого же мнения, отвергает возможность того, чтобы они могли быть отобраны у самого автора во время его следования в Москву и думает, что Крижанич послал кому-то свои только что написанные статьи, которые однако были перехвачены на дороге³⁰⁸. – Находящиеся в найденных много документах копий настоящих мемориалов – сочинений Крижанича не оставляют никакого сомнения в том, что это мнение (в том или другом виде) неверно, что упомянутые сочинения никогда и никем не были перенимаемы.

Главную опору этого мнения составляет, очевидно, находящаяся на обложке дела надпись. Но разве можно на одном только этом основании, на надписи, сделанной в XIX в., строить научные предположения? Далее этому мнению противоречит и самое содержание «Путнаго описания от Львова до Москвы». Содержание его, как известно, составляет не описание путешествия Крижанича (о сем только в начале несколько строчек), а то, что он видел в Малороссии и вообще дела малороссийские, главным образом восстание Выговского. Он говорит о том, что нужно сделать, чтобы успокоить казаков, что должен говорить боярин, который будет послан в Малороссию именем царского величества совершати с черкасы пристойную згоду; Крижанич приводит даже речь, которую боярин должен при этом сказать казакам, говорить о нужде учреждения на Москве особого приказа для малороссов и пр... В Беседе ко черкасом и Усмотрении о царском величестве идет речь – в первом о тех «неволях, которые мы казаки имеем поносити от ляхов», во втором – о том, что царь в случае обращения к нему отнесется к малороссам милостиво, не будет их казнить и оставить им все их вольности – слободы. Сочинение с подобным содержанием куда могло быть послано, как не в Москву? Если же оно послано в Москву, то к чему же и перенимать, перехватывать его?

Я уже говорил, что на находящихся среди найденных мною документов копиях сочинений – мемориалов Крижанича есть отметки, окончательно решающие этот вопрос. На копии сербского письма в начале читаем: «список с сербскаго письма, каково подал в Посольском приказе выходец сербенин Юрьи Биш в нынешнем во 168-м году сентября в 27 день»; на копии Путного описания: «перевод с польскаго письма, что подал тот же выезжей сербянин Юрьи Билиш»; на копии Беседы ко черкасом: «перевод с польскаго письма, каково подал в Посольском приказе выходец сербенин Юрьи Билиш сентября в 29 день». Таким образом все эти сочинения Крижанича не были им посылаемы куда-то и не были перехвачены на дороге, а поданы им самим в Посольском приказе вскоре же по своем приезде в Москву (прибыл 17 сентября _у поданы 27 и 29 сентября).

Беседа ко черкасом и Усмотрение о царском величестве представляют не два отдельных самостоятельных сочинения, а одно, состоящее только из двух частей – из речи о поляках и речи о Московском царе. «Беседа ко черкасам» – это общее название всего сочинения; первый отдел его (речь о поляках) озаглавлен Крижаничем «Усмотрение о неволях, которыя мы казаки имеем поносити от ляхов», а второй отдел – «Усмотрение о царском величестве». Между обеими этими частями Беседы – тесная логическая связь. В первой части Крижанич доказывает, что не следует казакам подчиняться Польше, так как от этого последует такое-то и такое-то зло, а во второй, что наоборот следует подчиниться Москве, так как де кроме добра от этого ничего другого не произойдет. Таким образом обе эти части есть так сказать отрицательное и положительное доказательства мнения, что казакам следует присоединиться к Москве.

Беседа ко черкасом, по моему мнению, есть то самое «широко письмо», которое Крижанич написал «политичными притчами во вразумление оным людем, что лучше им было служить Московскому царю, нежели польскому кралю» (об этом именно и идет речь в Беседе ко черкасом), то письмо, которое Крижанич подал нежинским властям и протопопу Максиму, которое они «на своих съездех чли и хвалили и ко твоему пресветлому царству крепилися в вере». – Что касается Путного описания, то оно есть так сказать мнение, докладная записка о том – какие меры следует принять для умиротворения Малороссии, мнение Крижанича, как лица, пробывшего значительное время в Малороссии, сделавшего в ней различные наблюдения, мнение «сведущаго» человека³⁰⁹.

Кроме этих сочинений Крижаничем при приезде подано было на имя царя еще одно «сербское» письмо. Подлинник этого письма пока неизвестен и в документах, найденных мною, имеется лишь его русская копия. Полный текст его следующий:

«Список с сербского писма, каково подал в Посолском приказе выходец сербенин Юрьи Биш (и другою рукою прибавлено: ) в нынешнем во 168-м году сентября в 27 день».

«Пресилный, преславный царю, государю премилостивый!»

«Приими угодно, ваше царское величество, неколико мало словес от наменшаго «своего слуги, которыми он препоручает свою службу».

«Платон, бывший вопрошен от единого египетского мудреца о старинах и давных делех греческих, не умея (ное – зачеркнуто) отвещати. Тогда египтянин рече: о грецы, грецы! Вы всегда отроцы есте, которые початков³¹⁰ своих не знают. – Сице может кто и ко словенскому народу рещи: о словенцы, словенцы! Вы всегда отроцы есте. И истинно будет слово: бо словенцы старин своих вси не знают. И то будет с великим срамом и тщетою: в летописных книгах иных народов читали есмо множайшия басни и клеветства и злооглашения замышленые о сем преславном царствии руском и о всем купно народе словенском».

«3 голстенскими послами пришел есть было семо некий Адам Алеарнуш (sic). Сей описал есть нынешнее лице сего славного царства; тамо исчитает вся приказы и имянует имяна всех без мала ныне живущих боляров и людей приказных и всякие наименшие вещи описует. Книги суть печати языком немецким двожды, итальянским единожды. В тех книгах читахом некоторая мерзская злоглашения с немалою жалостию и прогневанием. Ради предреченных вещей может издатися полезно и потребно быти списати историю правдиву и совершенну сего царства и всего народа словенска; тем разорити хуление, которые историй писатели наносят на се царство и на весь народ. – Аще Богу и вашему царству будет угодно мне меншему и последнему по вручении, на се дело готов есмь. Молим ваше царское величество названи быти историком летописцом вашего царского величества и под сим имянем служити».

«О лжи, о работе и о неволстве».

«У ляхов несть ни единаго порядка в государстве: не боятся подданные короля, ни суда. Ни всякому силнейшему просто есть обидити немощнаго, равно яко волком и медведем свободно есть хватати и закалати скотину; и ни един суд их за то не казнит. Таковое медвежье распущение ляхи зовут водность шляхецкую; берегут себя меж всеми людми быти свободными. Ни в котором государстве такие звериные волности нет».

«Ляхи поколе суть распущени и когда узреша, что сие боголюбивое царство всякими добрыми и прелепнымп владеется, и злосмыслиша клеветством и рекоша, что в сем царстве несть ни единые волности, но паче есть пущее тиранство и нанужнейшая работа и жити в сем царстве есть горше, неглп жити во египетской работе или во вавилонском служении или в турском неволстве. Себя оповедают быти волною шляхтою, а сего царства боляр нарицают подданными».

«Се клеветство есть, яко некая ересь мирская то есть учение ложно не к духовным, но к мирским вещем пристойно, и се росплодилося есть далеко и широко: бо народи всея Еуропии крепко неверуют быти истинно. Из него паки избирают две злости зело люты и неопасны»:

«Первое зло. Черкасы о вех день отступление учиниша и жалостное се кровопролитие християнское случися не иныя ради вины, но ради того наиложнейшаго уверения».

«Второе зло. Мнози рукоделнии и ратнии и иного порядку людне полезон и пригожи приходили бы на службу вашего царского величества, егда бы не задерживалися суетным тем страхом тиранства и неволства».

«Может быти пригоже се написати ответ против той дьяволской облуде, да познают черкасы тягость своего греха и впредь да не отступят, и иноплеменницы да обличат и возненавидят ложь, и домородницы укрепятся в верности».

«О царском имяновании».

«Вторая ересь мирская выдана есть от ляхов и держат ю все народи еуропские, то есть, что боговенчанному и преславному государю нашему и помазаннику Божию вашему царскому величеству должного имянованья не дают, но повсюду во всяких розговорех и в писмех и в книгах друкованых не называют царем, но токмо великим князем. И ляхи недавно покинули суть сицево шутство и отдают вашему царскому величеству пристойное название, токмо прочии народи еще остают в той ереси».

«Другая кривда есть, что в листех которые короли и князи сюды присылают, писаны различными языки, нигде же не докладывают царского имяни в том языке, которым лист есть писан, но пишут самое руское слово царь; а имели бы паки тем же языком [которым вся прочая изражают] изразити и се имя государское царь. Но они сею оманою убегают, дабы царскому величеству достойныя не дали чести».

«Пригодно бо было против сей ереси написати ответ, да познают худобность свою, которою противятся Богу, егда не хотят чтити оного, кого Бог учтил, где при том малосилнии некоторые поганские и все невернии государи без распри царским именем украшают».

«О читателнике или книжнике».

«Вси самодержцы в древние времена во Египетской, Асирской, Перской, Греческой земле и в Риме и сего века во всей Еуропии всякии хотел и поменшне князи имели суть и имеют читателники или книжники всякими киигами, которых могут добыта, и чинят они всяких умителностей (на полях: языков) книги по ряду разложити и списки с них в едину книгу спасати и счести, да во едином магновении ока обретутца книги, которых ищут: и к такой печали и дозору приставляют человека, которого имеют множайших языков умеюща, да может множайшия книги познати».

«Ваше царское величество имеет многие книги. Не зло б было во един ряд их разложити, сочтати, списати, да ваше царское величество на время буде могло очи имел забавити, разумевающе, о чем всякие книги спрашивуют и что учат и ради училища да книги пред руками будут».

«Аще Богу и вашему царскому величеству будет угодно, могу в сем деле послужити: бо умеемо четыре языки свершено: словенский, латынский, неметцкий, итальянский; умеемо и другие четыре языки несвершено: греческий писменный, греческий простый, полский и венгерский. Сие разумеем и можем преводити на словенский или на латынский язык свершено, хотя ж говорити их совершенно не можемо. Лекче бо есть разумети и преводити который язык, нежели говорити совершено».

«О летописех или историях царских».

«Ничто же есть полезнейше и утешнее знати государским ближним людем того, еже познати различна царства на свете, иныя законы, нравы, силы, богатства. Ничто же и самем великим государем утешнейше, нежели о таковых вещех воистинну повести слышати».

«Такое познание можется имети из добрых писателей, а таковы похвалени писатели наипаче суть подданные, которые от начала света даже до нынешних времен есть повести списал, Ботерус, который описует станы, силы всех без мала государств на свете».

«И в повести восточного царства которые суть книги здержаще в себе вся летопись греческая, которую писаша от Костянтина даже до скончания царства греческого, сия может назватись повесть царская, достойна царских очес. Спю з Божиею помощию могу превести».

«Обретаютца и различные книги политическия или о земленачалнических делех справующе зело полезна и утешна, яко суть: Марникс, Ботер, Хокер и иннии. Во онех се низкладает, что когда о тайне или о корысти или о мудрости изложение находитца о воздержании царств».

«О граматице и лексиконе».

«Язык словенский есть из света изгинул и нигде же не говорится право, тем же потребно ему есть граматика. Две граматице и два лексикона обретаются, а во инех книгах словенских суть мнози поблудки (на полях: описки) граматически. Аще Богу и вашему царскому величеству будет угодно, хощу сим усилити издати граматику и лексикон, которые будут велми поряднийша, справчива и совершеннейша».

«О святом писме».

«Святое писмо словенское токмо единожды и уже давно есть печатано во Острозе и уже мало тех книг обретаетца. Мнози желают купити и не найдут. Пристойно бы было, дабы святое се благо в сем царском граде паки на свет издано ново обще с прочими. Аще Богу и вашему царскому величеству возжелаетца (сперва было написано: возжо), мы можемо на оно печатание дозирать и без блудков чисто на свет издать»³¹¹.

Из этого сербского письма Крижанича видно, что он тотчас же по своем приезде в Москву предложил свои услуги сразу для нескольких работ, именно: 1) в виду существования иностранных книг, в коих изложены «некоторыя мерзкия злоглашения» о русских, Крижанич предлагает поручить ему написать «историю правдиву и совершенну сего царства и всего народа словенска» и просит его назвать «историком-летописцем царскаго величества и под сим именем служити»; 2) в виду распространяемой поляками «дьявольской облуди» про Московское государство, что в нем нет «ни единые вольности, но паче есть пущее тиранство и нанужнейшая работа и жить в нем горше, нежели жить в египетской работе», Крижанич предлагает поручить ему написать ответ и рассеять все эти ложные представления; 3) далее Крижанич изъявляет готовность написать еще сочинение «о царском имяновании», – титуле, «да познают худобность свою, которою (иноземцы) противятся Богу, егда не хотят чтити того, кого Бог учтил»; 4) просит назначить его библиотекарем царским, чтобы он «разложил» книги царские «в один ряд и составил им каталог»; 5) предлагает перевести для «государевых ближних людей» некоторые книги, как напр. Ботерус, книги политические или говорящие о «земленачальнических делех, как напр. Марникс, Ботер, Хокер и др., в которых речь идет «о тайне, корысти, мудрости или о воздержании царств»; 6) издать грамматику и лексикон славянские и 7) «дозирать за печатанием и без блудков чисто на свет издать» славянскую Библию, в коей ощущается де большая нужда.

С этими мыслями – предложениями Крижанича мы встречаемся и в других его сочинениях. Так относительно первого его предложения в них мы находим ряд указаний на знакомство Крижанича С иностранными писателями о России³¹², с Олеарием и Кромером³¹³; что иностранные писатели хулят Россию³¹⁴ и что он предлагал свои работы по русской истории³¹⁵. Относительно третьего пункта «Сербскаго письма» – в Политике также встречаем подобные же мысли, что иностранцы не называют царя цесарем, кайзером и пр.³¹⁶ Но наиболее часты упоминания о 5-м предложении, что он пришел написать и издать грамматику и лексикон славянские³¹⁷.

Таким образом Крижанич предлагает себя не в простые, заурядные переводчики Посольского приказа, а гораздо выше. Если он и изъявляет готовность служить переводами, то только для работ, предназначенных для государских ближних людей. Но главным образом он заботится о поручении ему – составить то или другое сочинение, он хочет показать свои литературные способности, просит даже быть названным царским историографом. Крижанич выбирает себе такие работы, которые выдвинули бы его, помогли ему завоевать положение у царя Алексея Михаиловича, войти в его доверие. И в записке 1641 г. он писал, что по приезде в Москву – первой заботой должно быть – заручиться царским доверием и только после этого можно было приступать к дальнейшим действиям… О преподавании в школах, что было поводом к его поездке в Москву, он по приезде в нее ничего не говорит, вероятно, потому, что нашел неудобным предлагать свои услуги в этом отношении, чтобы, быть может, не возбуждать против себя существовавших уже в Москве учителей.

О том, как были встречены все эти предложения Крижанича, какой ответ последовал ему по поводу поданных им сербского и 2 польских писем, – мы не знаем, потому что об этом не только не сохранилось каких-либо указаний, но и на найденных списках писем не встречаем никакой пометы, которая хотя что-нибудь говорила нам по этому поводу. Из одной челобитной Крижанича, поданной по возвращении его в Москву из Сибири, мы знаем только, что по приезде его в Москву ему «отведен был двор, на его челобитье куплен, каменна полатка и царем ему велено книги писать: алфавит истинный славянского языка составить и граматику изправить». Тоже писал и Посольский приказ в поданной им справке по поводу этой челобитной Крижанича: «по указу великого государя велено ему делать словенскую грамматику и лексикон». – Судя по этим свидетельствам нужно думать, что из всех предложений Крижанича, перечисленных в его сербском письме, принято было только одно³¹⁸ касательно славянского языка, по составлению его грамматики и лексикона³¹⁹.

Труды Крижанича, в бытность его в Москве в 1659–1661 г., сохранились до нашего времени. Это 1) его «Объяснение изводно о письме Словенском», оконченное, как значится на автографе Крижанича, 8 августа 1661 г., т. е. уже в Сибири, и напечатанное в 1-м выпуске сочинений Юрия Крижанича (М. 1891 г.) и 2) его заметки, дополнения и исправления в рукописном латино-славянском лексиконе, хранящемся ныне в библиотеке Московской Синодальной типографии и весьма обстоятельно описанном В. А. Погореловым в 2 выпуске описания Сборников и лексиконов сей библиотеки (М. 1899 г., стр. 87–99, № 40).

О каких-либо других работах Крижанича за это время мы не имеем никаких положительных известий. В одной из своих позднейших челобитных (1676 г.) Крижанич пишет, что он привез с собою в Москву в 1659 году описание путешествия Адама Олеария, говорил дьяку Алмазу Иванову, Бор. Ив. Морозову и Фед. Мих. Ртищеву об ее содержании и о своем намерении перевести ее и написать на нее обличение; по словам Юрия, Морозов и Ртищев похвалили его намерение и велели привести его в исполнение. Но из челобитной Крижанича не видно, чтобы что-либо им в Москве в 1659–1661 гг. было сделано по составлению этого сочинения. – В челобитной своей, поданной Тобольским воеводам тотчас по приезде в Сибирь, в 1661 г., Крижанич писал между прочим, что в бытность свою в Москве он в Посольском приказе переводил греческие и латинские грамоты и книги; «а опричь де книжного переводу ни у каких дел не бывал и никакия иныя дела ему не за обычай»³²⁰. Показание его о занятиях переводами грамот возбуждает сомнение потому, что среди сохранившпхся до настоящего времени документов Посольского приказа – не встречаем ни самых переводов грамот (напр. в Греческих делах 7167–7169 гг.), ни каких-либо отметок о сделании Юрием перевода (на подлинных Греческих грамотах 1659–1661 гг.)³²¹.

Из справок Посольского приказа в 1676 году, вызванных челобитными Крижанича, поданными по возвращении его из Сибири в Москву, видим, что ему в Москве почти с самого дня приезда шло особое жалованье: с 22-го сентября 1659 г. по 1 марта 1660 г. выдавалось ему на день по 3 алтына 2 деньги и питья по 3 чарки вина и по 3 кружки пива, а с 1 марта денежное жалованье было увеличено до 6 алтын 4 денег на день (около 1 ¹/₂ рубля на наши деньги)³²².

Ведом Крижанич был не в Посольском приказе, а в приказе Большого Дворца. Хотя он в июне 1676 г. и писал в челобитной, что ему велено быть «по-прежнему в Посольском приказе в преводникех» (в 1676 г. он был назначен на эту должность), но в справке, вызванной этой челобитной, Посольский приказ писал: «а во 168 году, как он Юрьи был на Москве, и в то время почему ему давано великого государя жалованья поденного корму, и того в Посольском приказе неведомо». Если бы Крижанич и в 1659 г. был подведомствен Посольскому приказу, то последний конечно имел бы обстоятельные сведения об его жалованьи. В другой своей челобитной того же времени (в октябре 1676 г.) Крижанич прямо писал, что он денежное жалованье и питье получал «из Дворца»; такое же показание он дал и в Посольском приказе, будучи вызван туда вследствие сей челобитной, именно, что он ведом был в приказе Большого Дворца³²³.

Пробыв 16 месяцев в Москве, Юрий, конечно, должен был познакомиться за это время с некоторыми тогдашними московскими деятелями. Круг его новых знакомых, приобретенных им во время этого пребывания в Москве в 1659–1661 г., недостаточно известен. В его сочинениях мы находим указания на некоторых лиц_, живших в то время в Москве, с которыми Юрий можно думать познакомился в это время. Так он упоминает о «велечестних отцах Епифании, Симеоне и иных белорусских Андреевскаго монастыря отцах»³²⁴; но особенно теплы его воспоминания о Бор. Ив. Морозове и Фед. Мих. Ртищеве, которым Крижанич восписывает даже хвалу³²⁵. Об этих двух лицах он не раз говорит и приводит их отзывы. Более чем вероятно, что он не однократно беседовал с ними и пользовался их расположением.

Юрию Крижаничу не долго пришлось прожить в Москве: в начале (8-го) января 1661 г. состоялся указ об его отправлении в Сибирь, и 20-го января он выехал туда. Таким образом Крижанич в Москве пробыл с 17 сентября 1659 г. по 20 января 1661 г., т. е. год и 4 месяца. Что было причиной ссылки – неизвестно, об этом нет никаких прямых указаний ни в современных документах, ни в сочинениях самого Крижанича; быть может, в виду этого и мнения, приводимые в вашей литературе различными исследователями, недостаточно определенны и суть только более или менее вероятные догадки.

Первым по этому вопросу высказался О. М. Бодянский, который предполагал, что Крижанич принял участие в волновавшем тогда русское общество споре из-за исправления церковно-богослужебных книг и церковных обрядов, причем, быть может не сошелся с представителями русской мудрости, навлек на себя подозрение, тем более, что он был римский еретик, и за это был сослан в Сибирь. После Бодянского коснулся этого вопроса С. К. Смирнов, который указал на «еретичество» Крижанича, его взгляды на греческую церковь, которую он поносил, и на обличения им недостатков русской жизни, как на причину ссылки Юрия. С. М. Соловьев таковой считает неправославие Крижанича в связи с его отзывами о греках (тоже и Маркевич). Остальные исследователи кроме этих двух причин указывают еще на различные другие, частные. Так Добротворский – считает ею еще нападки Крижанича на политическое устройство России и на Русскую церковь. Костомаров предполагал возможность политической причины – шведские и польские дела, (так как указ о ссылке был дан из приказа Лифляндских дел, коим де в то время заведывал Ордин-Нащокин), П. А. Безсонов – малороссийские (в виду пребывания Крижанича в Малороссии и знакомства с ее деятелями)³²⁶.

Такое разнообразие мнений вызвано, нужно думать, тем обстоятельством, что для суждения по этому вопросу нет у нас никаких документальных данных. Нам известно только, что Юрий был послан из Москвы по памяти из приказа Лифляндских дел от 8 января 1661 г. в Тобольск, но за что – нет сведений. Ранее думали узнать что-либо по этому вопросу «в актовых бумагах Синодальной Библиотеки, в числе коих указывается одно дело о бельце попе Юрие»; но по расследовании оказалось, что здесь идет речь о раскольничьем попе (дьячке) Юрке Микляеве³²⁷. Можно было ожидать найти что-либо в столбце Архива Оружейной Палаты (7167 г., № 71) о ссылке в Сибирь Юрья Иванова; но по ознакомлении с ним стало очевидно, что здесь речь идет о другом лице кадашевце Юрье Иванове, сосланном по царскому указу от 24 марта 1659 г. в Сибирь за воровство³²⁸.

Посольский приказ не был причастен к этому событию. В 1676 году он писал: «а в котором году и за что в ссылку был сослан (Юрий), того в Посольском приказе неведомо». Следовательно в делопроизводстве Посольского приказа и не следует искать актов по этому делу; они могут быть среди документов других приказов – приказа Большого Дворца, в котором Юрий был ведом, и приказа Лифляндскнх дел, по памяти коего он был послан в Сибирь. Где находятся ныне документы последнего приказа, неизвестно; а в сохранившихся до нашего времени – первого, к сожалению, нет никаких сведений о ссылке Юрия.

Некоторые данные по этому вопросу находятся в документах найденного мною свитка. Здесь нет ни одного акта, относящегося к делопроизводству 1661 г. касательно ссылки Крижанича в Сибирь; но в имеющихся актах позднейшего времени – по возвращении из Сибири – заключаются сведения и об этом факте.

О причине ссылки мы имеем показание самого Крижанича в челобитной, поданной в 1676 г. по возвращении из Сибири. Он так говорит об этом: «в 169 году был блаженнопамятнаго государя отца твоего указ, чтобы всяких иноземцев холостых и нововыезжих с Москвы свести; и я в той же список был написан и по нем в Сибирь свезен. А прилучила же ся на меня и другая причина. Некий бо господин меня об некоем деле спросил, и когда я мыслил наилутче отвечать и из чистаго (весть Христос) сердца полезну речь произнести, тогда за мои грехи случилося мне погрешить и отвещать некое глупо слово, из которого адова он господин на меня сумею завзял; а, чаю, что он об моем прежнем раденью не ведал. И за то слово я в ссылке 15 лет довольно бедности и муки претерпел». Таким образом Крижанич выставляет две причины своей ссылки в Сибирь: 1) последовавший в 169 г. царский указ о выселении из Москвы холостых и нововыезжих иноземцев и 2) произнесенное Юрием «некое глупое слово» «некоему господину». В показании же, данном в Посольском приказе вследствие этой челобитной, он говорил между прочим, что он сослан был в 169 году, «а за что – того он не ведает».

Какое «глупое слово» и какому «господину» оно было сказано, указаний нет ни в челобитной, ни в других документах найденного мною свитка о Крижаниче. В своем сочинении о Промысле он между прочим говорит, что в Московском государстве иных совершенно напрасно обвиняли в хулении царя³²⁹, именно он пишет: «мы и сами видали примеры, как злостно толкуя чужия слова, обвиняли иных в хулении государя. А между тем при безпристрастном разсмотрении в них не оказывалось никакой хулы»... «В сем царстве то и дело встречаются примеры доносов сего рода (о злословии царя) и, как сказали мы, почти все они основаны на клевете». При сопоставлении этих слов Крижанича в его сочинении «о Промысле» с его же словами в челобитной 1676 г. возникает вопрос: не себя ли разумеет Крижанич в первом случае или другими словами говоря – не обвиняли ли Крижанича в хулении царя, произнесенное им «глупое слово» не касалось ли оскорбления царской чести?..

Второй причиной своей ссылки Крижанич выставляет – указ 169 г. о холостых и нововыезжих иноземцах. Указ этот мне неизвестен и его нет ни в Полном собрании законов, ни в других известных сборниках старинных актов³³⁰. Ни его самого, ни намеков на издание его нет в делах о выездах иностранцев в Россию, и других документах, хранящихся в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел; равно также нет здесь и того списка иноземцев, в который, по словам Крижанича, он был внесен. В виду этого можно предположить, что указанная причина ссылки Крижанича недостоверна; это тем более заслуживает вероятия, что Крижанич, в Посольском приказе давая показание, отказался от своих слов и заявил, что он не знает, за что был сослан в Сибирь. Но положительно утверждать это в данное время – пока еще преждевременно. Дело в том, что дела Иноземского приказа, хранящиеся в Московском Архиве Министерства Юстиции в числе столбцов «Приказного стола Разряда», весьма мало изучены и имеют опись недостаточно удовлетворительную, которая дает не вполне точное представление о содержании хранящихся здесь столбцев. При ее настоящем состоянии нельзя ручаться, что среди столбцев Приказного стола Разряда не найдется актов, которые подтвердили бы слова Крижанича. Но при просмотре ее теперь в ней не значится никаких документов, которые были бы для нас важны в данном случае: нет ни указа 169 года, ни списка иноземцев, тех актов, о коих говорит Крижанич...

Какое значение по отношению к ссылке в Сибирь имело то обстоятельство, что Крижанич был католическим священником, т. е. имело ли оно какое-либо влияние на это, не из-за него ли отчасти он сослан был, – указаний нет. Известно, что католические духовные лица не допускались в Москву в то время³³¹; но ни из документов о приезде Крижанича в Россию, ни из касающихся ссылки не видно, чтобы принадлежность его к католическому духовенству была известна в Москве в 1659–1661 годах. В показании, данном при приезде, он ни слова не сказал об этом, и в документах о ссылке нигде он не называется патером, попом: во всех документах 1659–1661 гг., сейчас известных, он имянуется «иноземцем Юрием Ивановым (Билиш), сербином». О недопущении пребывания в Москве католических патеров Крижанич хорошо знал и в своей записке 1641 г. писал, что «если иногда появляются католич. духовные лица, то их навсегда заточают в Белое озеро, откуда им не выйти до конца жизни, или же велят прямо убивать их» (стр. 112); едва ли поэтому он решился бы объявить о своей принадлежности к католическому клиру. – Если действительно в Москве не знали, что Крижанич был еретическим попом, то, конечно, его звание не могло оказать никакого влияния на ссылку его в Сибирь; но если, наоборот, в Москве каким-либо образом узнали о сане Крижанича, то при том взгляде на католиков, которого Московское правительство неуклонно держалось в течение почти всего XVII в., не допуская в Москве построения католического костела и постоянного пребывания католических патеров, – и священство Крижанича могло иметь значение в вопросе о ссылке его в Сибирь.

Не совсем правильно указывать как на причину ссылки – на отзывы, находящиеся в его сочинениях, на обличения греков, нападки на политич. устройство России и Русскую церковь и пр.; все эти отзывы написаны были в Сибири и мы не знаем: сообщал ли их Крижанич в Москве и вообще как он вел себя здесь: возможно, что он ничего этого и не говорил в 1659–1661 гг. – Едва ли также можно предполагать, что причиной ссылки была, конечная цель миссии Крижанича – уния с Римом. Об этом, по проекту 1641 г., он хотел вести речь уже после того, как почва будет достаточно подготовлена и он будет пользоваться доверием царя, на что, по его мнению, нужно было 4–5 и более лет. В проведенные 1¹/₂, год он не успел сделать этого и не видно ни откуда, чтобы он заслужил доверие царское. Возможно только, что он во время своих бесед с Ртищевым и Морозовым, обманутый их расположением, преждевременно раскрыл свои какие-либо заветные мечтания, за что и мог поплатиться ссылкой в Сибирь.

О распоряжениях, вызванных ссылкою Крижанича, мы знаем немного. В одном столбце Сибирского приказа (№ 577), содержащем сведения о сосланных в 162–169 годах в Сибирь лицах, читаем: (169 г.) «генваря в 8 день по памяти ис приказу Лифлянских дел, за приписью дьяка Дениса Савлукова, послан в Сибирь в Тоболеск иноземец Юрьи Иванов сын Сербин, а по государеву указу велено ему быть в Тоболску у государевых дел, у каких пристойно; а кормовых ему денег велено давать по 7 рублей с полтиною на месяц». В этом известии прежде всего останавливает на себе внимание то обстоятельство, что Крижанич был сослан по памяти из приказа Лифляндских дел, в виду чего, как было отмечено выше, Н. И. Костомаров полагал, что причиною ссылки Юрия были политические дела – польские и шведские. О деятельности этого приказа мы почти совсем ничего не знаем и дела его не указываются ни в одном из Московских архивов. Г. Ф. Миллер в своей статье «о старинных русских приказах», помещенной в ХХ-м томе «Древней Русской Вивлиофики»³³², пишет следующее о сем приказе: «Лифландских дел приказ по записным книгам значится с 1660 по 1666 г. В нем присутствовало: в 1661 г. дьяк Денис Савлуков, в 1663 г. окольничий Фед. Мих. Ртищев, дьяк прежний; в 1665 г. окольничий и оружейничий Б. М. Хитрово, думный дворянин Г. М. Аничков, дьяки Семен Титов, Андрей Силин, Денис Савлуков и Ларион Иванов; в 1666 г. окольничий и оружейничий прежний, стольник Ив. Богд. Хитрово, дьяки кроме Дениса Савлукова прежние».

К этим сведениям Миллера, заимствованным им из Записных книг Московского стола Разряда³³³, можно присоединить и те известия о сем приказе, которые попались мне при розыскании архивных документов о Крижаниче. Приказ Лифляндские земли, Лифляндских дел вместе с дьяком его Денисом Савлуковым упоминается уже в документах ноября 1659 (168) года, далее в октябре 1660 г., генваре, феврале и апреле 1661 г. В одном документе идет речь о приеме в сей приказ на всякие расходы 250 золотых, в остальных о лицах, сосланных в Сибирь по памяти из сего приказа, а именно: 1) 12 ноября 1659 г. – о немцах полковнике Яне Эренке и майоре Томасе Броне; 2) 18 октября 1660 г. – о польских полоняниках, взятых под Брясловлем, Солоками и Друею; 3) 8 генваря 1661 г. – об Юрии Крижаниче; 4) 16 февраля 1661 г. – о польских и литовских людях, присланных из царевичева Дмитриева города и 5) 2 апреля 1661 г. – о литовских полоняниках, взятых на бою под Брясловлем³³⁴. Как мы видели, А. Л. Ордин-Нащокин не был ни начальником, ни дьяком сего приказа; в данное время он был «начальным воеводою над порубежными городами Лифляндские земли» и вел мирные переговоры с шведскими послами около г. Юрьева. След. на то, что Крижанич сослан был по памяти приказа Лифляндских дел – Ордин-Нащокин не мог оказать никакого прямого влияния, а в хранящихся в Московском Архиве Министерства Иностранных дел Шведских и Польских делах не встречаем никаких документов, касающихся ссылки Крижанича³³⁵, и потому можно думать, что не из-за сих (Шведских и Польских) дел сослан был в Сибирь Юрий, как предполагал Н. И. Костомаров. – Приведенные выше выдержки показывают, что приказ сей заведывал, между прочим или главным образом – неизвестно, ссылкой в Сибирь разных иноземцев полоняников – немцев, поляков и литовцев, захваченных на западной границе Московского государства. Какое отношение имел Крижанич к приказу Лифляндских дел и почему он попал в его ведомство – совершенно неизвестно.

Указ о ссылке Крижанича в Сибирь (память), как мы видели, последовал 8 января 1661 г., но выехал Юрий из Москвы почти чрез 2 недели, только 20 января. «Генваря в 20 де по указу великого государя, читаем в расходной книге Сибирского приказа за 169 г., посланы в Сибирь в Тоболеск сербянин Юрьи да патриарш подьяк Федор Трофимов, и государева жалованья им поденного корму от Москвы в дорогу рубль 32 алтына дано: Юрью по 6 денег, а подьяку з женою по 8 денег на день, обоим на 4 недели»³³⁶. О том, что он ехал в Сибирь вместе с одним из расколоучителей поддьяком Федором, упоминает и сам Крижанич в своем «Обличении Соловецкой челобитной», где замечает: «когда пак я бяхи с Федором поддьяком в Сибирь везен, Федор умывашеся и пияше из еднаго ковша со мною»³³⁷. Федор ехал в Сибирь вместе с своей женой и детьми, а сопровождали их верхотурский подьячий Посников и березовские служилые люди Лабутин с товарищами.

Тот или другой приказ сообщал только о последовавшем распоряжении сослать кого- либо в Сибирь, но отсылкой лиц туда заведывал уже Сибирский приказ. Так было и по отношению к Крижаничу. 8 января приказ Лифляндских дел сообщил Сибирскому приказу о последовавшем царском повелении сослать Юрия в Тобольск³³⁸, а Сибирский приказ принял после сего уже все надлежащие меры: подыскал лиц, которые должны были сопровождать Юрия до Тобольска и сдать тамошним воеводам, выдал кормовые деньги на дорогу и послал Тобольскому воеводе соответствующую грамоту. Грамота эта в подлиннике не дошла до нашего времени, но она очевидно вся переписывается в первой отписке Тобольских воевод о Крижаниче, о приезде его вместе с посланными лицами. Мы не находим в ней никаких указаний на причину ссылки Юрия в Сибирь, его вину и читаем в ней то же, что и в памяти приказа Лифляндских дел – о выдаче ему жалования по 7¹/₂ рублей в месяц и что ему велено быть «у государевых дел, у каких пристойно».

Так закончилось пребывание Крижанича в Москве в 1659–1661 г. и такой результат имели его старания – заручиться доверием царя Алексея Михаиловича для того, чтобы затем действовать ad majorem Dei gloriam…

Юрий Крижанич 15 лет пробыл в Сибири и за этот период жизни его, и довольно продолжительный, можно бы ожидать найти удовлетворительные сведения прежде всего в документах Сибирского приказа, хранящихся в Московском Архиве Министерства Юстиции, в довольно значительном количестве, именно: 1655 книг, 1724 столбца и 320 «Разбитых» столбца. С целью извлечения нужных для настоящей работы документов мною просмотрены были имеющиеся в Архиве «Описи» книгам (в 5 частях, №№ 149–153) и столбцам (1 часть, № 220). Но описи эти, и особенно столбцов, отличаются тем же качеством, что и многие другие описи того же Архива: пользуясь ими, весьма трудно найти искомое, потому что определение содержания столбцов дается по первым листкам свитка или совершенно произвольно. При таком плохом руководстве занятия по отысканию здесь документов можно сравнять с поисками булавки в дремучем лесу, ибо приходится действовать наугад, просматривать много лишних для известной цели документов и в заключение не быть уверенным, что все нужное прочитано... Из такого грустного положения выводить занимающегося Н. Н. Оглоблин своим капитальным трудом, изданным Императорским Обществом Истории и Древностей Российских, в его «Чтениях», – «Обозрением столбцов и книг Сибирскаго приказа» (ч. I, М. 1895 г.; ч. II, М. 1898 г.; ч. III, М. 1900 г. и ч. IV, М. 1901 г.), для составления которого автором прочитаны были все документы и книги (за исключением гнилых) Сибирского приказа и на эту работу потрачено было много лет. Автор делит все документы на известные группы и представляет перечень всех актов и книг, относимых им к той или другой группе. Пользуясь сведениями, заключающимися в сем «Обозрении», я и просматривал подходящие для меня столбцы и книги, указываемые Η. Н. Оглоблиным. Почтенный автор еще до печатания I-го тома своего труда отметил мне некоторые столбцы и книги, в коих можно было ожидать найти нужные мне документы, а последнюю IV-ю часть своего «Обозрения» предоставил для пользования еще до издания ее, в рукописи. Все лица, которые будут заниматься Сибирским приказом, глубоко будут благодарны Н. И. Оглоблину за его «путеводную звезду» и разделят то чувство искренней признательности, которое питаю к нему я за его ценные указания...

По классификации Н. Н. Оглоблина мною просмотрены: а) дела о ссыльных за 165–189 гг.³³⁹ и челобитные их за 169–178 гг.; б) отписки Тобольских воевод и архиепископов (потом митрополитов) за 168–184 г., в) окладные книги жалованью за 169–185 гг., г) денежные и хлебные приходо-расходные книги за 168–185 гг., д) перечневые сметы г. Тобольска за 168–180 гг., е) городовые списки и росписи служилых людей из ссыльных за 171–176 гг., ж) воеводские росписные и счетные, дьяческие и подьяческие счетные списки по г. Тобольску за 167–181 гг., з) доклады, и) памяти, й) записные книги Сибирского приказа, к) прибыльные и крестоприводные книги за 173–184 гг., л) челобитные служилых людей за 169 г. и челобитные дела духовных людей за 169–173 гг. и некоторые другие отдельные документы. Всего мною просмотрено: 1) 52 книги Сибирского приказа, а именно следующие: 326, 367, 408, 409, 419, 432, 436, 450, 459, 460, 475, 476, 488, 489, 501, 504, 509–512, 521, 522, 535, 538, 539, 541, 544, 546, 547, 549, 550, 555, 559, 560, 562, 568, 571, 579, 585, 591, 593, 605, 607–610, 620, 631, 654, 888, 1393 и по «Дополнительной описи» 2 а; и 2) 104 столбца того же приказа, именно следующие: 119, 157, 220, 348, 394, 498, 531, 533, 536, 569, 573, 575, 577, 579, 582, 592–594, 597, 603, 604, 609, 611, 613, 619, 630, 632, 634, 637, 638, 663, 668, 680, 683–685, 688, 689, 695, 697, 701, 706, 707, 712, 732, 769, 772, 782, 791, 794, 796, 797, 801, 803, 804, 805, 811, 812, 814, 815, 817, 821, 824, 829, 837, 863, 864, 866–869, 872, 879, 880, 885, 889, 895, 897, 902, 906, 991, 1043, 1079, 1237, 1468, 1566, 1572, 1575, 1659. Разбитые столбцы: 53, 61, 206, 215, 222, 227, 228, 233, 244, 248, 250, 255, 256, 257 и 260³⁴⁰.

Результаты просмотра этого довольно значительного количества книг и столбцов нельзя назвать удовлетворительными: как видно будет ниже, некоторые документы о Крижаниче, несомненно существовавшие, не были найдены мной. Если их нет в числе тех 18 книг и 22 столбцов, которые «не оказались» на месте при просмотре документов Сибирского приказа Н. Н. Оглоблиным³⁴¹, то быть может документы о Крижаниче со временем найдутся в других разрядах дел того же Архива (подобно указываемым Н. Н. Оглоблиным в Разрядном приказе 18 книгам и 21 столбцу Сибирского приказа) или при более детальном описании столбцов Сибирского приказа.

Кроме документов Сибирского приказа известия о Тобольской жизни Крижанича можно бы было надеяться найти в Тобольске и его архивах. Но последних с документами, относящимися к ХVII столетию, в нем – по сообщению мне С. И. Мамеева – не имеется: в губернском архиве дела сохранились только с 1787 г., а в архиве духовной консистории с начала 1700-х годов. Поэтому о Тобольских документах, касающихся Крижанича, мы должны бы были довольствоваться известиями, находящимися в «Портфелях Г. Ф. Миллера», хранящихся в Московском Главном Архиве Министерства Иностр. Дел. Миллер в Тобольске занимался с января по май 1734 г., причем ему были «сообщены все бумаги из архива», и вторично осенью 1740 и 1741 г. просматривал сей архив. Но, к сожалению, мы не находим у него никаких выписок из сего архива о Крижаниче³⁴².

Таким образом при изложении событий жизни Крижанича в Тобольске приходится довольствоваться теми сведениями, которые найдены мной среди документов Сибирского приказа, а также заключающимися в найденном мною свитке о Крижаниче в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел.

20 января 1661 г. Крижанич, как выше сказано, выехал из Москвы вместе с патриаршим поддьяком Федором Трофимовым, сосланным в Сибирь вместе с женою и детьми, и 8 марта уже был в Тобольске, совершив таким образом свой длинный и утомительный путь довольно быстро, почти в 1¹/₂ месяца, тогда как обычно на это тратили 2–3 месяца (от 2 до 5 месяцев, в зависимости от времени года)³⁴³. Чрез какие города ехал Юрий в Сибирь известий нет, но нужно думать, что путь его лежал по обычной большой Сибирской дороге, которой постоянно пользовались для проезда московские служилые люди – на города: Переяславль Залесский, Ярославль, Вологду, Тотьму, Великий Устюг, Соль Вычегодскую (Сольвычегодск), Кайгородок, Соликамск, Верхотурье, Туринский острог, Тюмень и Тобольск³⁴⁴. – Из этого совместного с поддьяком Федором путешествия Крижанич впоследствии вспоминал один случай. «Когда я был с Федором поддьяком в Сибирь везен, Федор умывашеся и пияше из одного ковша со мною. А когда я у татарина воды зачерпнул, Федор не хотел умываться из одного ковша»³⁴⁵.

Тобольск, в который прибыл Крижанич и в котором ему пришлось прожить 15 лет – все время пребывания в Сибири, – был в то время административным и церковным центром, городом, в котором находилось главное управление краем: в нем жили главные Сибирские воеводы, от коих находились в известной зависимости воеводы других сибирских городов, и в нем же пребывали тобольские и сибирские архиепископы, впоследствии митрополиты. Основанный в 1587 г., Тобольск довольно быстро рос³⁴⁶. В 1624 г. в остроге его (была и крепость, в коей жилых домов почти не было) находились: дворы архиепископа и воеводы, 2-х дьяков и два двора земских, 245 дворов служилых людей, казаков, стрельцов, новокрещенов и др., 38 дворов посадских людей, 7 дворов гулящих людей; за острогом – 21 двор служилых людей, 8 дворов посадских и 5 дворов гулящих людей, всего след. ок. 330 дворов. В 1633 г. в Тобольске числилось: 752 человека служилых, 140 иноземцев – литвы, поляков, черкас и немцев, 25 человек городовых прикащиков, воротников, тюремных сторожей и пр., 258 человек юртовских служилых татар, т. е. всего около 1175 человек. В 180 (1672) г. всего в Тобольске «русских служилых людей с недорослями, оброчниками и юртовскими служилыми татарами» – было 1761 человек³⁴⁷. В 1678 г. в Тобольске всех служилых людей с недорослями – детями боярскими и татарами было – ок. 2657. Значительную часть этого числа составляли военнослужащие того времени, именно их было: голова конных и голова пеших казаков, 8 атаманов пеших казаков, атаман новокрещенных и ротмистр литовской; в их ведении состояло: 254 человека литвы, конных и новокрещенных списков казаков, 631 пеший казак (897 чел.). Кроме того, в Тобольске были: голова и 5 сотников стрелецких и 464 стрельца; рейтарского и драгунского строя – полковник, подполковник, ротмистр, майор, 4 порутчика, 5 капитанов, 9 прапорщиков, и 3 подпрапорщика, 358 рейтар и 495 драгун; голова татарской и 256 служилых татар. Всего таким образом военных людей в Тобольске было 2402 человека. Остальные служилые люди были: 178 детей боярских и 38 недорослей их же, 2 городовых и 1 пашенный прикащики, толмачи: 4 татарских, 1 калмыцкий и 3 остяцких, 2 калмыцкой грамоты переводчиков, часовник, 11 пушкарей, 4 сторожей приказной избы, 4 городовых и острожных воротников, 1 гостинного двора дворник, 1 тюремный сторож, 2 судовых сторожей и 2 палачей, всего 255 человек³⁴⁸. О количестве посадских людей в Тобольске за то же время можно составить приблизительное понятие по тому числу их, какое было в Тобольске же лет за 20, в 1655 г., когда их было насчитано ок. 100 человек, большинство коих занималось торговлей, а некоторые имели и «заводы»: мыльные (3), кожевенный (1) и прянишный (1). Кроме того, в Тобольске тогда было 37 «промышленных и гулящих людей, которые торгуют и промышляют в Тобольску всякими промыслы», 157 «служилых и казачьих братьев и детей, которые торгуют и промышляют в Тобольску всякими промыслы»; у Тобольского Знаменского монастыря было: 13 городовых бобылей, 59 половников и 22 холостых бобыля.

Духовенство в Тобольске, по книгам 1696 г., составляли: а) в Софийском соборе – протопоп, 2 ключаря, 4 попа, 3 дьякона, 4 пономаря и звонаря, 2 сторожа; б) в Знаменском монастыре кроме братии находились: архимандрит, 2 попа, келарь, казначей, дьякон, дьячек и пономарь; в) в старом Вознесенском соборе: протопоп, поп, дьякон, дьячек, пономарь и трапезник; г) при 6 приходских церквах – 6 попов, 3 дьякона, 6 пономарей, 4 дьячка; д) в женском Успенском монастыре кроме игуменьи и около 50 стариц было: 2 попа, дьячек и пономарь; е) на митрополичьем дворе – 2 черных попа и ж) в подгородном селе «в Тобольском уезде, на Абалаке»: протопоп, 2 попа, дьякон, 2 дьячка ц пономарь. Кроме того, была еще особая «соборной и приходцких церквей просвирница»³⁴⁹.

В половине XVII в. русских было в Тобольске вдвое более, чем туземцев. Московское правительство сильно заботилось о колонизации своей отдаленной окраины и принимало к тому особые меры, одной из коих было поселение в Сибири ссыльных. Отправляя их сюда, Московское правительство обыкновенно приказывало воеводам или определять (верстать) их на службу, на которую кто годится, или сажало их на пашню; заключение в тюрьме весьма редко практиковалось и упоминание о сем составляет исключительное явление. Московское правительство, глядя на ссылку, как на средство заселения края, отправляло туда как русских людей (великороссов), так и черкас и иноземцев – поляков, литву, немцев, шведов и др.; ссыльные жили очень хорошо и пользовались значительной долей свободы, будучи посылаемы даже в Москву с воеводскими отписками, что впрочем Московское правительство в 172 г.³⁵⁰ запретило делать. Но приблизительным вычислениям П. Н. Буцинского, от 1593 до 1645 гг. сослано было в Сибирь всего около 1500 человек, из коих 850 русских (инородцев 100, черкас 366 и великорусов 384) и 650 иноземцев³⁵¹. Ссыльные обыкновенно препровождались чрез г. Верхотурье в Тобольск, откуда рассылались по разным сибирским городам или где и оставались для жительства; о том или другом решении их участи обыкновенно писалось в грамотах тобольским воеводам: им предписывалось или оставить ссыльных в Тобольске или сослать их в тот или другой город или поступить с ними – по рассмотрению на месте.

Сохранившиеся до нашего времени две росписи всех лиц, сосланных в Сибирь с 1654 по 1661 г., дают нам любопытные сведения по этому вопросу за время близкое к ссылке в Сибирь Крижанича и отчасти знакомят нас с теми лицами, с коими он должен был встретиться в Тобольске, приехав туда в марте 1661 г. Одна роспись перечисляет всех вообще сосланных в Сибирь в 168–169 годах, коим учинен в 169 г. разбор тобольским воеводою кн. Хилковым, другая – только тех из них, кои были взяты в плен – поляков, литовцев, немцев и других, и сосланы в Тобольск в 162–170 годах. Соединяя показания той и другой росписи, мы получим следующие сведения³⁵².

В 162 г. сослано было 1 поляк и 15 литовских людей, из них 1 был оставлен в Тобольске служить государеву службу в детях боярских, 1 послан в Тобольский уезд в Куларовскую слободу в пашню, 12 на службу в Якутский острог, 1 в Енисейский острог, а 1 предназначен был к ссылке на Байкал, но успел убежать во время переезда из Верхотурья в Тобольск. В 163 г. – 9 поляков и литовцев, из коих двое посланы на Байкал, I в Якутский острог, а остальные оставлены были в Тобольске. В 164 г. сослано было всего в Сибирь 174 человека, из числа их 43 оставлены в Тобольске, а другие поселены в городах Сургуте, Таре, Томском, Красноярском, Якутском и Илимском острогах, Тюмени. В Тобольске остались: 4 «шкловских домникана» – Фабиян Аральский, Езострима Бицкий, Изояш Уркеев, Иван Сурский³⁵³ и служка их Богдан Хухор, 37 поляков и литовцев, и 1 немчин; кроме того 5 литовцев и 3 татар велено было в Тобольске заключить в тюрьму. В 166 г. из 7 сосланных в Сибирь – один «иноземец» оставлен в Тобольске. В 167 г. в Тобольск прибыло еще 4 сосланных иноземцев-литовцев, а 15 человек отослано в другие города Сибири. В 168 г. в Тобольск сосланы были: белорусский поп Влас, 5 поляков и литовцев и 2 немцев; в остальные города за то же время послало было 95 человек³⁵⁴. В 169 г. в Тобольске оставлено было 79 человек, главным образом поляков и литовцев, в числе их были также Юрий Крижанич, несколько «черкас» и двое «немцев Шведской земли»; в том же году в другие сибирские города сослано было 203 человека. Двое были заключены в Тобольске в тюрьму. – Таким образом за время с 162 по 170 год, т. е. в течение 9 лет, из сосланных в Сибирь оставлено было в Тобольске всего 136 поляков, 3 немца, 2 шведа и несколько казаков.

Состав населения в Тобольске к прибытию туда Крижанича был довольно разнообразный: кроме русских – великороссов и различных сибирских инородцев, живших в Тобольске или посещавших его на продолжительное время, и составлявших конечно главную массу жителей этого города, в числе последних мы находим еще порядочное количество поляков и литовцев и несколько других иноземцев – немцев, шведов и т. п. Иноземцев – кроме ссыльных значительное число было и среди служилых людей: иные из иноземцев принимали православную веру, женились на русских женщинах и воеводами были определяемы на службы; как мы видели выше, в Тобольске был особый разряд военнослужилых людей с «Литовскаго списка», куда зачислялись главным образом поляки и литовцы, достигавший до 300 человек.

Таким образом в Тобольске Крижаничу пришлось жить не среди одних только русских людей и сибирских инородцев; в составе его знакомых могли быть и иноземцы – польские и литовские люди, быть может он имел сношения и с сосланными туда в 1656 г. – 4-мя доминиканцами, пробывшими в Тобольске до начала 1664 г. Вероятно от своих знакомых ссыльных иноземцев Крижанич получал тогдашние заграничные газеты, которые доходили хотя и не особенно скоро, но все-таки достигали и сей отдаленной окраины Московского государства. Так в Политике Крижанича (начата в 1663 г., закончена ок. 1665–1666 гг.) встречаем места, в коих он говорит о событиях апреля-июня 1663 г., сведения о чем он прочел «in advisiis». Так он здесь пишет: ln advisiis, quae mihi ultimo ad manus venerunt, legi: quod anno 1663 die 2 maii Germani de Haga Holandiae narrant – о приходе русских послов (л. 504 ркп.)... De Halsinerio autem ex Dania eodem anno 1663 die 26 aprilis scribunt о приходе туда 2-х послов русских из Копенгагена... Sic enim hoc anno 1663 scribunt Germani in suis avisiis – о военных действиях (л. 515)... Anno 1663 27 iunii de Vienna scribunt – о приходе русских послов в Вену (л. 505).

Из обмолвок Крижанича в сочинении его «Обличение Соловецкой челобитной» видно, что Юрий был знаком и с нашими расколоучителями. С поддьяком Федором Трофимовым, как уже говорено выше, он ехал из Москвы в течение 1¹/₂ месяца и потом жил вместе с ним в одном и том же городе – Тобольске в продолжение 5¹/₂ лет и, нужно думать, продолжал свое знакомство с ним³⁵⁵. С другим расколоучителем – попом Лазарем «в сем граде Тобольске, – пишет Крижанич, – не мало время живохом я много крат говорихом и ядохом и пихом». Время препровождения Лазаря хорошо было известно Юрию: сей град знает, что ему иногда улицы бывали тесны и люди его под руки водили, когда сам не мог до дома дойти. Лазарь бывал у Юрья и в конце беседы начинал «приповедати басни гадки», так что «гости» стыдились слышать от иерея такие речи, за которые по уходе их Юрий делал замечания Лазарю³⁵⁶. – Крижанич однажды виделся и с знаменитым протопопом Аввакумом, когда его везли в Москву «из Даурцев», и приводит происходивший между ними любопытный разговор³⁵⁷.

Из других знакомых – особенно близок и дорог Крижаничу был Афанасий Андреевич Осколков. О нем и Бор. Ив. Морозове он так выражается: «вы бо есте в моем смертном недугу от гладной смерти охранили». Когда Юрию понадобилось «никулико книг из Немцев», он обращается к Осколкову и просит его достать их. «Аще пришлешь ко мне, – пишет Юрий, – закладаю ти свою веру, яко хощу денгы дати; а хотя я и умру, то ми веруй за известно: книги есуть тако изборны и прегодны, да будиш могел лехко своей денгы и з лишком за ны взяти. И аще хощеш свое деты учинити учити, тие книгы им будут от иних всяких много болье полезны и потребны».

Осколков, очевидно, мечтал и об обращении Крижанича в православие. Последний пишет ему: «а и ныне ты, государю мой, мене грешника мертвого пса по забываешь, к отцу своему духовному пишешь и велишь мене поздравит и к тебе отписати: крестил ли се я или не?» Мы никаких сведений не имеем об этом лице Аф. Андр. Осколкове; но нужно думать, что это был один из сибирских торговых людей, потому что встретившиеся упоминания о других Осколковых говорят о них, как купчинах Сибири, а один из них может быть отец – Андрей был Мангазейским сборным целовальником в 1633 (141) году. – Кроме Осколкова – из сибиряков Крижанич указывает еще некоторых, но неизвестно только насколько близко знакомых с ним, Юрием. Так, говоря об астрологах, гадателях и волшебниках, Крижанич замечает, что один из таких Константин Харитонович живет в Енисейске, а другой известный волшебник – Юлиан Моисеевич и Иван Ремизов – в Тобольске³⁵⁸. Далее он в своей Политике упоминает о своем знакомстве в Сибири с ссыльными поляками и малороссами (1662–1663 гг.), Иваном Чукшей (ноябрь 1663 г.), священником гор. Енисейска Дмитрием, Тобольскими, Енисейскими и Красноярскими военноначальниками³⁵⁹.

Не малое влияние на судьбу Крижанича и его пребывание в Тобольске должны были иметь высшие должностные лица сего города. Когда его привезли в Тобольск, в то время воеводами были князь Иван Андреевич Хилков и Василий Михаилович Одинец Беклемишев, дьяки Герасим Сергеев Головнин и Семен Влад. Румянцев, письменные головы Вахрамей Сергеев Головин и Борис Ив. Марков. Беклемишев умер 21 февраля 1660 г. в Тобольске и на его место назначен был Дан. Сем. Яковлев, который в Тобольске постригся, посхимился и умер в 1664 г. – 15 мая 1664 г. произошла смена воевод, новыми остались: князь Алексей Андр. Голицын, стольник Григ. Фед. Бутурлин, дьяки Ив. Бор. Черняев и Степ. Никитин Елчяков, голова письмянной Ив. Аф. Сильвестров, «а другому велено быть старому Кириллу Дохтурову».³⁶⁰ С 21 мая 1667 г. их заменили воеводы Петр Ив. Годунов и князь Фед. Фед. Бельской, дьяки Гр. Гр. Жданов и Мих.Онис. Посников. – 20 июля 1668 г. кн. Бельской, а зимой 1668 г. дьяк Жданов выехали в Москву вследствие несогласий с Годуновым. 6 сентября 1669 г. выехал туда же и последний. – С 17 мая 1670 г. по 27 ноября 1672 г. в Тобольске на воеводстве князь Ив. Бор. Репнин и кн. Ив. Фед. Щербатово (ум. в Тобольске 28 апреля 1672 г.); дьяки Мих. Ник. Чирков и Юр. Ал. Блудов, головы письмянные Еф. Ив. Козинской и Лев Мир. Поскочин. – 24 ноября 1672 г. приехал в Тобольск верхотурский воевода Фед. Григ. Хрущов и принял у Репнина город и был воеводою по 13 марта 1673 г.; дьяки с ним Мих. Чириков и Юрий Блудов. – С 13 марта 1673 г. по 9 марта 1676 г. воеводы Петр Мих. Салтыков, стольник Ив. Фед. Пушкин, дьяки Фед. Перф. Протопопов и Гр. Ал. Михайлов; головы письмянные Ив. Гавр. Ушаков (с 1674 г. воевода в гор. Таре) и Ив. Ник. Тютчев³⁶¹.

Архиепископом Тобольским в 1661 году был преосв. Симеон, который в то время жил в Москве, выехав в нее из Тобольска 28 августа 1660 г. и возвратившись в него 22 марта 1662 г. 1 марта следующего года он опять поехал в Москву и уже не возвращался в Тобольск. На его место 24 июля 1664 г. поставлен был архим. новгородского Хутынского монастыря Корнилий, прибывший в Тобольск 26 февраля 1665 г. В январе 1668 г. он выехал в Москву для посвящения в митрополиты и возвратился в Тобольск 20 декабря 1668 г., где и умер 24 декабря 1677 г.³⁶²

Среди таких лиц пришлось вращаться Крижаничу в Тобольске.

Провожавшие его из Москвы – подъячий Посников и березовец Лабутин, прибыв в Тобольск, сдали привезенных ими лиц местным воеводам вместе с царской грамотой о них, в коей приказывалось быть у государевых дел Юрью – «у каких будет пристойно», а поддьяку Федору «у какова дела пригоже». Воеводы, велев им остаться в Тобольске и выдавать кормовые деньги согласно царской грамоте, – затруднились, очевидно, в выборе подходящих занятий, в поручении им того или другого «государева дела» и потому обратились с запросом о сем к самим ссыльным, «у каких государевых дел можно им быть в Тобольске?» Юрий Крижанич и поддьяк Федор в ответ на это подали челобитные, в которых излагали свои желания. Первый – Юрий писал, что он в бытность в Москве «в Посольском приказе переводил греческие и латинские грамоты и книги; а опричь де книжнаго перевода ни у каких государевых дел не был и никакия иныя дела ему не за обычай». А второй – Федор Трофимов просил приказания быть ему церковным дьячком³⁶³. Воеводы и после этих заявлений не решились сами назначить новым ссыльным ту или другую службу и послали в Москву запрос: в какой именно службе быть в Тобольске Крижаничу и поддьяку Федору и сполна ли (вероятно в виду значительных выдач) согласно присланной к воеводам грамоте выдавать им кормовые деньги? Отписка Тобольских воевод об этом изложена в следующих выражениях: «государю царю и великому князю Алексею Михаиловичю, в. в. и м. и б. Р. с., и государю благоверному царевичю и великому князю Алексею Алексеевичю, в. в. и м. и б. Р., холопи ваши Ивашко Хилков, Гараска Головнин, Сенка Румянцов челом бьют. В нынешнем, государи, во 169-м году марта в 8 де в твоей великого г. ц. и в. к. Алексея Михаиловича, в. в. и м. и б. Р. с., грамоте писано к нам, холопем вашим: по вашему великих государей указу посланы с Москвы в Тоболеск с верхотурским таможенные избы подъячим с Мартынком Посниковым да з березовскими служилыми людми с Миткою Лабутиным с товарыщи иноземец Юрье сербенин да подьяк Федор Трофимов з женою и з детми, а в Тобольску велено им Юрью быть у ваших великих государей дел, у каких будет пристойно, а подьяку у какова дела пригоже; а вашего великих государей жалованья велено давати им кормовых денег Юрью по 7 рублев с полтиною, подьяку Федору по 3 рубли на месяц ис Тобольских изо всяких доходов июля с 1-го числа нынешнего 169-го году, а по июль месяц кормовые денги даны им на Москве. И как с Верхотурья к нам, холопем вашим, в Тоболеск столник и воевода Иван Камынин того иноземьца Юрья сербенина да подьяка Федора Трофимова з женою и з детми пришлет, и по вашему великих государей указу велети бы им в Тоболску быть Юрью у ваших государевых дел, у каких пристойно, а подьяку – у какова дела пригоже; а вашего великих государей жалованья кормовые денги велеть им давать июля с 1-го числа нынешнаго 169-го году Юрью по 7 рублев с полтиною, а подьяку Федору по 3 рубли на месяц. А которого, государи, числа с Верхотурья в Тоболеск Юрья сербенин да подъяк Федор присланы будут, – и о том к вам, в. г., велено нам, холопем вашим, отписать, а отписку велеть подать в Сибирском приказе боярину князю Алексею Никитичю Трубецкому да дьяком Григорью Протопопову да Миките Юдину. – И в нынешнем же, государи, во 169-м году марта в 8 де березовские служилые люди Митка Лабутин с товарищи тех ссыльных людей иноземца Юрья сербенина да подьяка Федора Трофимова з женою и з детми в Тоболеск привезли; и по вашему в. г. ц. и в. к. Алексея Михаиловича, в. в. и м. и б. Р. с., и г. благоверного ц-ча и в. к. Алексея Алексеевича, в. в. и м. и б. Р., указу мы, холопи ваши, тем ссылным иноземьцу Юрью сербенину и подьяку Федору в Тоболску быть велели и ваше великих государей жалованья кормовые денги давать велели против вашего великих государей указу и говорили им, иноземцу Юрью и подьяку Федору, в сьезжей избе: у каких ваших государевых дел быть им в Тобольску мошно? И иноземец Юрья сербенин бил челом вам, великим государем, нам, холопем вашим, в сьезжей избе подал челобитную; а в челобитной, государи, ево написано: как де он был на Москве, и он де Юрья в Посолском приказе переводил греческие и латынские грамоты и книги; а опричь де книжного переводу ни у каких ваших государевых дел не бывал и никакие иные дела ему не за обычай. А подьяк Федор Трофимов сказал, что ему по грамоте Симеона архиепископа Сибирского и Тоболского велено быть в Тоболску у церкви Богоявления Господня в церковных дьячках, а прежде сего он Федор ни у каких ваших государевых дел не бывал же и никакие де ваши государевы дела ему не за обычай и бил челом вам, великим государем, чтоб ему по архиепископове грамоте быть в Тоболску у церкви во дьячьках. – И впредь, государи, тем ссыльным людем Юрьи сербенину да подьяку Федору Трофимову в какой службе в Тоболску быть и ваше великих государей жалованья кормовые денги против вашего великих государей указу сполна-ль давать, – и о том в. г. ц. и в. к. Алексей Михайлович, в. в. и м. и б. Р. с., и г. благоверный ц-чь и в. к. Алексей Алексеевич, в. в. и м. и б. Р., как укажете нам, холопем своим?»³⁶⁴

К отписке этой, полученной в Москве 25 сентября 1661 г., т. е. чрез 6¹/₂ месяцев после приезда в Тобольск Крижанича, тобольские воеводы приложили, вероятно, и обе поданные им челобитные Юрия и поддьяка Федора; но до вашего времени дошла только последняя³⁶⁵.

Ответ воеводам вскоре же последовал: боярин кн. А. Н. Трубецкой, заведывавший Сибирским приказом, «слушав сей отписки, приказал давать им корм в Тобольске по прежнему». Согласно этому решению написана была от 17 декабря 1661 г. и царская грамота воеводам: кормовые деньги предписывалось выдавать в указанном ранее размере; относительно же службы сказано было коротко: «а в какой им (Юрию и Федору) службе мочно быть, – и то положено на твое боярское разсмотрение». Полный текст этой грамоты следующий: «От царя и в. к. Алексея Михаиловича, в. в. и м. и б. Р. с., в Сибирь в Тоболеск боярину нашему и воеводе князю Ивану Ондреевичю Хилкову, да Данилу Семеновичю Яковлеву, да дьяком нашим Гарасиму Головнину да Семену Румянцеву. Писали есте к нам, в. г., что в прошлом во 169-м году по нашему в. г. указу присланы с Москвы в Тоболеск иноземец Юрья сербенин да подьяк Федор Трофимов з женою и з детми, а велено им быть в Тоболску Юрью у наших в. г. дел, у каких будет пристойно, а подьяку у какова дела пригоже; а нашего в. г. жалованья велено им давати кормовых денег Юрью по 7 рублев с полтиною, а подьяку Федору по 3 рубли на месяц ис Тоболских изо всяких доходов июля с 1-го числа 169-го году, а по июль месяц кормовые денги даны им на Москве. И как тех ссылных людей иноземца Юрья сербянина да подъяка Федора Трофимова и Тоболеск привезли, и вы велели им быть в Тоболску, и наше в. г. жалованье кормовые денги давать против нашего в. г. указу и говорили им иноземцу Юрью и подьяку Федору в сьезжей избе: у каких наших государевых дел быть им в Тоболску мошно? И иноземец Юрья сербянин бил челом нам, в. г., а вам в Тоболску в сьезжсй избе подал челобитную, а в челобитной ево написано: как де он был на Москве, и он де Юрья в Посолском приказе переводил греческие и латынские грамоты и книги, а опричьно де книжного переводу ни у каких наших в. г. дел ее бывал и никакие иные дела ему не за обычай. А подьяк Федор Трофимов сказал, что ему по грамоте Симеона архиепискупа Сибирского и Тоболского велено быть в Тоболску у церкви Богоявления Господня в церковных дьячках, а прежде сего он Федор ни у каких наших в. г. дел не бывал же и никакие де наши в. г. дела ему не за обычей и бил челом нам, в. г., чтоб ему по архиепискупле грамоте быть в Тоболску у церкви во дьячках. И впред тем ссылным людем Юрью сербянину да подьяку Федору Трофимову в какой службе в Тоболску быть и наше в. г. жалованье кормовые денги против нашего в. г. указу сполна-ль давать, и о том бы вам наш в. г. указ учинить. – И как к вам ся наша в. г. грамота придет, и ты б по прежней и по сей нашим в. г. грамотам тем ссылным людем иноземцу Юрью сербянину и подьяку Федору Трофимову наше в. г. жалованье кормовые денги велели им давать по прежнему нашему в. г. указу, а в какой им службе мочно быть, – и то положено на твое боярское разсмотренье. Писан на Москве лета 7171-го декабря в 17 де»³⁶⁶.

Итак, согласно двум царским грамотам январской и декабрьской 1661 года, Тобольские воеводы должны были выдавать Юрию Крижаничу «на корм» по 7¹/₂ рублей в месяц, следовательно в год 90 рублей, или переводя на наши деньги (90X17) 1.530 рублей. Жалованье это по тому времени было весьма значительно и никто из служилых людей Тобольска не получал его в таком размере. По указанию одной Тобольской книги о верстании в Тобольске (с 1663 г. по 1678 г.) служилых людей высший класс их, дети боярские, получали в год: деньгами 14, 16 и 18 рублей, хлебом – 14, 16 чети ржи, 12, 14, 16 чети овса и 3 пуда соли; еще менее получали другие: ротмистр рейтарский получал только 10 рублей и соответствующее хлебное жалованье, толмачи 8 рублей, 5 чети ржи, 4 чети овса и 3¹/₄ пуда соли³⁶⁷. Давно служившие получали несколько больше, но все-таки далеко не столько, сколько положено было Крижаничу. В окладной книге Тобольска 172 года денежное жалованье положено следующее: а) детям боярским 25, 20, 19, 18, 17, 16, 15, 14, 13, 12, 11, 10…4, 3, 2 рубля; б) подьячим 30, 25, 15, 12, 11, 10, 9… 4, 3 рубля; в) толмачам 13, 10, 6, 5 рублей³⁶⁸. Но были случаи, что ссыльные начальные люди получали денежное жалованье и в бо́льшем размере, чем Крижанич. Так сосланным в том же 1661 году поручику Нагелю и прапорщику Геронту велено было давать: первому 16 рублей, второму 15 рублей в месяц³⁶⁹.

Несмотря на столь высокий оклад кормовые деньги Крижаничу, в силу царских грамот, сперва исправно выдавались и в Тобольских расходных книгах встречаем записи о сем. Так в 169-мл. году «по государеве грамоте сербянину Юрью Иванову дано государева жалованья корму на 2 месяца 15 рублей, по 7 руб. с полтиною на месяц»³⁷⁰. В «смете Тобольским окладным и неокладным всяким денежным доходом 170 года, что к 170 году осталось за расходом от 169 г., что в 170 г. окладных и неокладных денежных доходов в приходе, что на какие расходы в 170 г. помечено дать, что в то число дано и чего не додано, что сверх пометы в расход вышло и что от 170 г. к 171 г. за росходом осталось» – читаем в числе «неокладных всяких росходов»: «по государеве грамоте сербянину Юрью Иванову на корм помесечно вышло 90 рублев». Эта сумма внесена была в смету Тобольских расходов на 171-й год: «по государеве грамоте сербянину Юрью Иванову великих государей жалованья корму во 171-м году дать 90 рублев по 7 рублей с полтиною на месяц»³⁷¹. Она действительно и выдана была. В расходной книге г. Тобольска 171 года читаем в числе неокладных расходов: «по государеве грамоте сербянину Юрью Иванову на корм помесячно вышло 90 рублев». В смету расходов на 172-й год опять внесено: «по государеве грамоте сербянину Юрью Иванову великих государей жалованья корму во 172-м году дать 90 рублев по 7 рублев с полтиною на месяц»³⁷². О выдаче этих денег мы имеем две записи: одну за время с 1 сентября по 15 мая (за 8¹/₂ месяцев), другую с 15 мая (за 3¹/₂ месяца) по тому же разсчету 7¹/₂ и рублей в месяц: на 172-й год на неокладные расходы с 1 сентября по 15 мая «по государеве грамоте Юрью ссрбянину вышло на корм 52 рубли с полтиною серебряных да ему ж медными дано 15 рублев»; с 15 мая по 1 сентября 173 г. «по государеве грамоте сербянину Юрью Иванову на корм дано 22¹/₂ рублей». Эта двойная запись с делением на срок 15 мая объясняется тем, что бывший в Тобольске с 9 мая 1659 г. воеводою князь И. А. Хилков 15 мая 1664 г. был замещен новым воеводою князем А. А. Голицыным и потому в одной книге читаем запись о расходе при прежнем воеводе, а в другой – при новом кн. Голицыне. На 173-й год на неокладные на всякие расходы с 1 сентября по 1 сентября 174 года вышло: «по государеве грамоте сербянину Юрью Иванову на корм да патриаршу подьяку Федке Трофимову дано 96 рублев» (поддьяку велено было давать 36 рублей в год). – В 174-м году «по государеве грамоте сербянину Юрью Иванову на корм да патриаршу подъяку Федке Трофимову дано 90 руб., да сербину же за 15 р. дано 18 арш. с полуаршином сукна амбурского по 50 аршин, 23 аршина сукна яренку по полуполтине аршин» (жившему в то же время в Тобольске «ссыльному домникану» дано за 2 руб. с гривною косяк бумазеи аглинской). – В 175-м году «по государеве грамоте сербянину Юрью Иванову на корм вышло 52¹/₂ рубля» (о доминикане и поддьяке Федоре Трофимове не упоминается)³⁷³. А в другой записи: «по государеве грамоте сербину Юрью Иванову на корм вышло маиа по 21 число 52 рубли с полтиною да маия з 26-го числа 22 рубли с полтиною». Разделение в записи счета по 21 мая и с этого числа объясняется тем, что 21 мая 1667 г. Тобольский воевода кн. Голицын сменен был новым воеводою П. И. Годуновым. – В смету 176 г. внесена была для выдачи Крижаничу прежняя сумма 90 рублей: «по государеве грамоте сербину Юрью Иванову великих государей жалованья корму во 176-м году дать 90 рублев по 7 рублей с полтиною на месяц»³⁷⁴. Вероятно эта сумма и была выдана. За время воеводства в Тобольске Годунова мы читаем еще только одну запись о выдаче денег Крижаничу: с 1 сентября по 17 мая 178 г., когда Годунов был сменен князем Репниным, «по государеве грамоте сербину Юрью Иванову на корм вышло 10 рублев да за рубль китайскими товары».

Крижанич впоследствии (в челобитной своей 1676 г.) писал, что он в течение 7 лет получал по полуполтине в день, согласно царским грамотам, «а потом без государския вести покойный стольник Петр Иванович Годунов престал давать по указу, и давано мне 8 лет по 2 рубля на месяц». Но это не совсем справедливо: уменьшение его оклада произведено было не Годуновым, а следующим после Годунова Тобольским воеводою кн. Репниным. Годунов во время своего пребывания в Тобольске вследствие «государева изустнаго приказа и по наказу» задался целью «учинить прибыль государевой казне» и одним из средств для сего было сокращение расходов чрез уменьшение окладов служилых людей и чрез поверстание в службу ссыльных людей на убылые места. «По вашему великих государей указу, до нашего холопей ваших приезду, – писал Годунов с товарищами в отписке на имя царя Алексея Михаиловича, – давано и ныне дают ссыльным людем поденной корм, а Служеб те ссыльные люди не служат и в кормех вам, великим государем, были росходы лишные. И мы, холопи ваши, для прибыли вам, великим государем, тех ссыльных людей велели поверстать в вашу великих государей службу в литовской список и в конные казаки в выбылые оклады, а иных в драгуны; а учинены им оклады из выбылых окладов пеших казаков, потому что ныне выбылых конных казаков окладов нет, а велели наводить оклады впредь как будет выбылые оклады конных казаков, чтоб вашей великих государей казне в том убытка не было и в том вам, великим государем, будет прибыль не малая. А что кому было вашего государева жалованья поденного корму, и тому ныне по-моему холопа вашего Петрушкину высмотру велено быть в конных казаках и в драгунех, и что кому учинено вашего государева жалованья, и сколько вам, великим государем, в том будет прибыли, – и тому послали к вам, великим государем, мы выписку под сею отпискою». В этой выписке значатся: Федька Микляев с сыном, Ст. Кокашсв, рейтар Ив. Свашевской, Тишка, Ив. да Арт. Колесниковы и прапорщик Никита Великосельский; всего им шло денежнаго жалованья 106 руб. 11 алт. 2 деньги в все они поверстаны на выбылыя места в литовский список и казаки. Крижанича нет ни здесь, ни в других местах Прибыльной книги Годунова, излагающей все его реформы, доставившия сбережения по Разрядному столу Тобольской избы на 2.682 р. 24 алт. 4 д. «У ссыльных людей умалено по розбором 394 р., которые розобраны в выбылые места в службу, а иные в оброк и в пашню; а даваны им кормовые деньги напрасно, а службы и никаких работ им не бывало»³⁷⁵. Уменьшение оклада Крижанича произведено было новым Тобольским воеводою князем Репниным. В книге расходов г. Тобольска 178 г. читаем в числе неокладных расходов: «по государеве грамоте Юрью сербину велено давать на корм по 7 рублев с полтиною на месяц. А в нынешнем во 178-м году майя с 17-го числа по приговору боярина и воевод князя Ивана Борисовича Репнина с товарищи³⁷⁶ велено ему давать кормовых денег по 2 рубли на месяц да хлеба но осмине муки ржаной. И дано ему государева жалованья на 178-й год 8 рублев и впредь давать потому ж». Эта сумма теперь стала вноситься и в сметы на будущие годы: на 179-й год, читаем здесь, на неокладные на всякие расходы: «сербину Юрью Иванову на корм дать 24 рубли». Таким образом кормовые деньги Крижанича с мая 1670 г. значительно уменьшились: вместо 90 рублей он стал получать 24 р. и по осмине муки ржаной на месяц.

В 179-м году в числе неокладных всяких расходов «по государеве грамоте Юрью сербину на корм вышло 24 рубли по 2 рубли на месяц». Такое уменьшение кормовых денег сразу дало знать себя и в том же 179 году «ему ж Юрью вперед на 180-й год для ево бедности дано 2 рубли», так что по смете 180 года предназначено было дать только 22 рубля: «по государеве грамоте серьбину Юрью Иванову дать 22 рубли». Несмотря на недостаточность кормовых денег последние в том же размере выдавались и далее – в 181-м году. «В прошлых годех давано великих государей жалованья кормовых денег Юрью Иванову сербину по 7 рублев с полтиною. И в прошлом во 178-м году майя с 1-го числа по приговору боярина и воевод князя Иоана Борисовича Репнина с товарыщи велено ему Юрью давать великих государей жалованья по 2 рубли да по осмине муки ржаной на месяц. 1 сентября в 6 де великих государей жалованья Юрью на нынешней на 181-й год на сентябрь месяц 2 рубли. Октября в 3 де по челобитной за пометою дьяка Юрьи Блудова великих государей жалованья Юрью сербину на октябрь месяц нынешнего 181-го году 2 рубли. Ноября в 12 де по челобитной за пометою дьяка Юрья Блудова великих государей жалованья сербину ж Юрью на ноябрь нынешнего 181-го году 2 рубли. Декабря в 6 де великих государей жалованья Юрью сербенину на нынешней на 181-й год на декабрь месяц 2 рубли. Декабря ж в 21 де великих государей жалованья Юрью сербенину на генварь месяц 2 рубли. Генваря в 29 де великих государей жалованья Юрью сербину на февраль месяц 2 рубли. Марта в 8 де Юрью сербину на 181-й год великих государей жалованья корму на март месяц вполы рубль. Марта с 13-го числа апреля в 21 де по выписке за пометою дьяка Григорья Михайлова сербину Юрью Иванову на март месяц рубль. Маия в 13 де по выписке за пометою дьяка Григорья Михайлова великих государей жалованья месечного корму Юрью сербину на апрель да на май месяцы 4 руб. по 2 руб. на месяц. Июня в 11 де по выписке за пометою дьяка Григорья Михаилова великих государей жалованья ему корму на июнь да на июль месяцы 4 рубли по 2 рубли на месяц. Августа в 4 де по выписке за пометою дьяка Федора Протопопова великих государей жалованья сербину Юрью Иванову на август месяц корму 2 рубли. Августа в 14 де по челобитной за пометою дьяка Григорья Михайлова великих государей жалованья Юрью сербину вперед на 182-й год на сентябрь месяц 2 рубли».

О выдачах Крижаничу в 182–184 годах имеем следующие записи: «(Сентября 12) Того ж числа за денежной корм на нынешней на 182-й год ссылному Юрью сербянину на сентябрь, на октябрь, на декабрь, на генварь, на февраль месяцы 3 чети ржи по полуосмине на месяц. Юрью сербянину на нынешней на 183-й год великих государей жалованья в первую половину 3 чети ржи. Июня в 21 де Юрью сербянину марта с 1-го числа 183-го году да сентября по 1 число 181-го году 3 чети ржи. Юрью сербянину на нынешней на 184-й год 3 чети ржи в первую половину». В другой книге читаем: «на неокладные на всякие расходы в 183 году вышло в росход: ... ссылному Юрью сербину месечного корму 25 рублев 26 алтын 4 де». Это последние записи о выдаче Юрию Крижаничу в Тобольске кормовых денег: в книгах 185 и 186 годов мы не находим уже расхода на него, потому что, как известно, в марте 184 года он выехал из Тобольска в Москву, будучи освобожден из своей 15-летней ссылки новым царем Феодором Алексеевичем³⁷⁷.

Получая во все время пребывания своего в Тобольске кормовые деньги в определенном том или другом размере, как мы сейчас видели, Крижанич все-таки не состоял в числе служилых людей города Тобольска: ни в одной из росписей их за 169–185 (1660–1677) гг. мы не встречаем Юрия, хотя в царской грамоте и предписывалось быть ему у государевых дел, у каких пристойно; – он не был служилым человеком, а состоял «ссыльным», среди них числился и все записи о выдаче ему денег встречаем всегда в отделе неокладных всяких расходов, кои состояли из платы духовенству за молебны в праздничные дни, на кормы калмыцким и другим послам, прогоны служилым людям, приказные расходы и проч...³⁷⁸.

Кроме денежного жалованья служилые люди гор. Тобольска, как и других городов Московского государства, получали еще «хлебное жалованье», которое шло всем, как детям боярским, так и съезжие избы подьячим, таможенным и слободским подьячим, казакам, литве, новокрещенным стрельцам и пр.³⁷⁹ Но Крижаничу, как мы видели, хлебное жалованье назначено было только с мая 1670 г., в виду уменьшения его денежного жалованья, шедшего ему с приезда его в Тобольск.

О пребывании Юрия Крижанича в Сибири мы должны бы были иметь сведения из отписок в Москву Тобольских воевод и из документов Сибирского приказа, касающихся ссыльных людей. О том, что воеводы писали о Крижаниче в Москву, кроме чисто априорных предположений, – свидетельствует одна Записная книга Сибирского приказа, отмечающая воеводские отписки об Юрии за время с 176 по 180 годы³⁸⁰. Первая отписка, воевод по приезде Крижанича в Тобольск приведена выше; более, чем вероятно, что подобные отписки были и за время с 170 по 175 и 181 по 184 годы. Это тем более вероятно, что новым воеводам при назначении их в Тобольск в наказе предписывалось, по приезде, принять в свое ведение ссыльных и «разобрать» их по службам и они должны бы были сообщать об этом что-либо в Москву³⁸¹. Есть основание думать, что это и было в действительности. Годунов с первым, по приезде в Тобольск, посланцем в Москву в числе других отписок (всего 26) отправляет «отписку с росписью о ссыльных всяких людех». 9 января 1672 (180) г. в Москве получены были от Тобольских воевод в Гаврилом Судкеевым: 1) «отписка о ссыльных людех, которые присланы при кн. Репнине»; 2) «отписка и выписка о ссыльных людех, которые присланы в прошлых годех» и 3) «отписка о всяких ссыльных людех». 17 марта того же года с Андреем Обольняниновым еще «отписка о ссыльных людех». Но к глубокому сожалению эти отписки не сохранились до нашего времени; по крайней мере в числе имеющихся ныне отписок Тобольских воевод за время с 169 по 184 гг., указываемых Н. Н. Оглоблиным в III выпуске «Обозрения столбцов и книг Сибирскаго приказа», не находится ни одной, касающейся Крижанича³⁸². Точно также и среди дукументов Сибирского приказа о ссыльных, отмечаемых Η. Н. Оглоблиным же, также не встречается ни одного, относящегося к Крижаничу и его пребыванию в Тобольске³⁸³.

Как мы видели выше, двумя царскими грамотами Крижаничу предписывалось быть в Тобольске у государевых дел, у каких пристойно; более точное определение характера этих дел положено было на боярское рассмотрение. Как решили этот вопрос Тобольские воеводы, – мы не знаем; но судя потому, что Юрий, как уже было сказано, не числился в числе служилых людей г. Тобольска, нужно думать, что на него не было возложено никаких определенных занятий; он не был оставлен воеводами и для работ в их Приказной избе в качестве ли переводчика или толмача, ибо в числе сих должностных лиц мы его не встречаем. Вероятнее всего, что воеводы решили выдавать Крижаничу определенное царскими грамотами жалованье, не поручая ему какого-либо дела; быть может они или поручили ему или имели в виду предоставить ему заниматься делом подобным тому, которым он занимался, по его словам в челобитной, поданной воеводам, будучи в Москве, – «книжным переводом». По крайней мере мы видим, что Крижанич, живя в Тобольске, почти исключительно занимается литературными работами и притом почти без перерыва, не покладая рук. – О том, что на Крижаниче не лежало никаких обязательных работ – свидетельствует и он сам. «Четернадесте бо лет, – пишет он в 1675 г., – юже преживох, и еще до воли Божией живу, в сей Сибирской вузе, Богу всемогущему многогрешен, а всему миру безделен, некористен и непотребен. Никтоже бо от Мене не изпрашает никакова же рукоделья, ни послугы, ни совета, ни помощи, ни работы: а Божия и царска милость питает ме тако бездельна, будто нику скотину в котцу. А то к чему иному, неже к закланию»³⁸⁴.

До нашего времени дошло ок. 10 сочинений, написанных Юрием зa время своего 15-летнего пребывания в Сибири, из коих иные весьма значительного размера и потребовали на составление очевидно не мало времени и труда; из упоминаний его, кроме того мы имеем основание думать, что не все написанное им здесь дошло до нас: нам доселе неизвестно его сочинение о Китайском торге, которое он посылал в Москву с Осколковым, и дополнение к сему, написанное по просьбе Спафария и ему отданное в Тобольске в 1675 г. (две тетради).

Таким образом благодаря тому, что Тобольскими воеводами не было возложено на Юрия никакого определенного занятия, Крижанич значительную часть своего времени в Тобольске посвящал литературным занятиям и мы имеем теперь его сочинения, которые приковывают нас к себе своим содержанием и составили славу Крижанича. Но появлением их мы обязаны, конечно, не одним Тобольским воеводам. По проекту Крижанича в России нужно было действовать на царя; если бесполезны были заискивания пред московскими боярами, то тем более напрасно было бы приобретать себе сторонников в Тобольске. В виду этого Крижанич не прилагает особых стараний к привлечению единомышленников среди тобольцев, а заботится о том, чтобы как-нибудь напомнить о себе в Москве, подействовать на то, чтобы его вернули в нее, как человека нужного или полезного. Литературные работы могли тут оказать помощь, почему Крижанич и принимается за них. Под конец своего пребывания в Сибири, отчаявшись в освобождении, он заносит на бумагу и свои заветные мечтания, доказывая необходимость соединения церквей...

Как мы видели выше, в Москве ему поручено было составить словарь и исправить славянскую грамматику. Последнею он и занялся тотчас по приезде в Тобольск (8 марта). Ровно чрез пять месяцев – 8 августа 1661 г. он «сверха» свое «oбjясньeнje изводно о писме словенском» – первое свое сочинение о славянской грамматике, в 1888-м только году открытое в Тверской семинарской библиотеке В. Колосовым и изданное в I-м выпуске «Собрания сочинений Юрия Крижанича» (М. 1891 г., стр. 18–72)³⁸⁵.

Окончив этот свой труд в первой половине августа, Юрий дней чрез 20 после него приступает к новым работам по Русской истории: 1 сентября 1661 г. он начинает делать выписки из известной польской истории Кромера (изд. 1555–1589 гг.); но вскоре же откладывает эту работу (написаны были только два листа) и принимается за другую: переписывает Русскую летопись латинскими буквами с русского подлинника. «Язык, – говорит П. А. Безсонов, – чисто-русский летописный, писанный кириллицею, которую Юрий порой не разбирал, а иногда и вставлял целиком. Летопись начиналась обычно Скифом и Скифией, Словеном и Русом, переселениями на север, Гостомыслом и призванием курфистра Рюрика с братьями из рода Августова, после чего уже следовала известная положительная история; для Москвы служили между прочим источниками «Памятныя книги» и «Степенная». Кончается 1652 г., возведением Никона в патриархи». Сравнивая показания П. А. Безсонова о летописи бывшей у Юрия и сведения, сообщенные И. Д. Беляевым, об одном летописном сборнике, принадлежащем Погодинскому древле-хранилищу, мы видим между ними полное сходство. Рукопись Μ. П. Погодина (в малую четвертку, XVII в.) озаглавлена: «книга, глаголемая летописец великия земли Российския великаго словенскаго языка, отколе и в кое лета начаша быти великия князи и цари, и когда крещение прият Русская земля». В начале летописи идут рассказы о происхождении Словена и Руса, о строении Словенска, Русы и Волховского городка, о подвигах разных словенских князей во времена доисторические, о Гостомысле, об основании Киева и приглашении варягов Новгородцами. Известия эти частию составлены по Несторовой летописи, частию почерпнуты из позднейших источников. Далее в сборнике помещены выборки из летописей, житий святых и других источников, продолжающиеся до 1652 г. Из особенностей летописи, бывшей у Крижанича, П. А. Безсонов отмечает: точное показание о Стоглавом соборе и подробности неурядиц при Борисе Годунове, о его склонности к ереси Арменстей и Латинской и т. д.». Все эта особенности находим и в летописном сборнике М. П. Погодина: и о Стоглавом соборе и о Борисе Годунове (выдержки об этом из рукописи приведены И. Д. Беляевым). Таким образом весьма вероятно, что подобная находящейся в сем сборнике Μ. П. Погодина летопись была у Юрия в руках в Тобольске; можно даже предположить вместе с П. А. Безсоновым, что у Крижанича был тот именно список летописи, который сейчас в Погодинском древлехранилище, что этой именно рукописью (летописным сборником М. П. Погодина) и пользовался Юрий³⁸⁶.

Переписку летописи Крижанич окончил 8 января 1662 г.; в конце ее читаем: «Bogu chwala 1662, ianwara 8 deny» (летопись заняла у Крижанича 226 страниц, лл. 1–109 рукописи). – Окончив ее, Юрий опять обращается к Кромеру: 13 и 16 января того же 1662 г. помечены его выписки отсюда (лл. 199 и 215. «Кромера выписывал он по латыни, кое-где делая опыты и русского перевода»). Кроме Кромера Крижанич тогда же обращается и к другим иностранным писателям о России и делает из них извлечения: в январе того же 1662 г. из истории Петра Петрея (лл. 110–198 рукописи; выписки сперва с немецкого подлинника, изд. в Лейпциге, 1620 г., потом в латинском переводе и наконец на русском языке), летописей Барония (до листа 276) и историка Филиппа Коминя (изд. в 1545 и 1629 гг., лл. 277–293, в феврале 1662 г.). Таким образом в течение 6 месяцев Юрий переписал всю русскую летопись и сделал извлечения из 4-х писателей – иностранцев, писавших о России. (Всего исписал 293 листа, в лист)³⁸⁷.

Дальнейшие литературные работы Юрия в течение 1662 г. и первой половины 1663 г. – пока неизвестны: мы знаем только, что 25 июня 1663 г. им переписано было сочинение Беллярмина – «De arte bene moriendi» и тогда же написаны стихотворные переводы двух гимнов св. Иоанну Крестителю³⁸⁸. Можно думать, что в это время он занимался какими-либо подготовительными работами, чтением некоторых книг и выпискою мест из них – для задуманного им обширного политического трактата, к написанию которого он вслед затем и приступил.

В 1663 году Крижаничем начато было то сочинение, которое наиболее известно из всех других его – так называемые «Разговоры об владательству», «Политика», выдержки из которого П. А. Безсонов издал под заглавием «Русское государство в половине XVII века. Рукопись времен царя Алексея Михаиловича». (М. 1859–1860 гг., тт. I и II). В самом начале рукописи вверху Крижаничем помечено: «1663 Aprilis 15»; трактат о Римском царстве, начатый 19 сентября 1664 г., совершен 22 октября того же 1664 года; в сочинении самом встречаем ссылки на 173-й год и на следующий 174 г.: anno 173» in iulio proposuit quaestionem Simeon quidam Luquitius et dixit (л. 728)... A w godu 174 in polkownik Iakow Petrowic Uliskow skazowal» (л. 710). Это дает основание думать, что закончено было сочинение не ранее 1665–1666 гг.³⁸⁹ Содержание изданной части А. Г. Бриннер делит на три отдела: «первый отдел посвящен вопросам о народном хозяйстве: тут говорится о торговле, промышленности, земледелии и горном искустве. Во втором отделе обсуждаются вопросы военной администрации. Третий самый обширный отдел отличается не столько специализацией, сколько напротив пестротой содержания, разнообразием предметов; это так сказать энциклопедия, в которой обсуждение вопросов политическаго быта занимает самое видное место»³⁹⁰.

После этого политического сочинения Крижанич обращается к специальной работе – по славянской филологии, составляет свою знаменитую грамматику. Юрий пишет в предисловии к ней (в конце коего читаем: «писано в Сибири лета 7174 октобра в 7 день»), что он начал думать и трудиться над исправлением славянского языка лет 20 тому назад т. е. еще в 1645 г.; в 1661 г., как мы сейчас видели, им в Тобольске написано было небольшое рассуждение об этом «объяснение изводно о языке словенском», а чрез 4 года после сего появилась и грамматика его (по мнению П. А. Безсонова, начата в конце 1664 г., а закончена составлением к лету 1665 г.; остальное время ушло на переписку). Последнюю он, но его собственным словам, послал в Москву с тобольским протопопом Никифором для передачи дьяку приказа Тайных дел Д. М. Башмакову. Из официальных документов мы знаем, что протоп. Никифор действительно ездил около этого времени в Москву «с образы и со святою водою»: подорожная ему дана была от 18 ноября 1665 г., т. е. чрез 1¹/₂ почти месяца по изготовлении Юрием грамматики; 19 января 1666 г. Никифор прибыл в Москву, а 13 февраля выехал из нее. Нет таким образом оснований заподозривать справедливость слов Крижанича о посылке грамматики в Москву; но мы не имеем никаких известий о том, как этот литературный труд Юрия был принят здесь³⁹¹.

25 мая 1666 года Крижанич начинает писать новое сочинение: «De Providentia Dei, sive de causis victoriarum et cladium, hoc est de prospero et de infelici statu reipublicae. Об Божием смотрению или об причинах ратного одоления и об супротивных причинах згубления или несчастия, се есть об добром и об злом стоянию народного дела». (Писано на латинском языке, в лист, на 195–187 страницах). Кончил это сочинение Юрий: «in Sibiria Tobolcii, anno 1667 octobris die 10». Оно посвящено было «благочестивейшему и светлейшему государю Алексею Алексеевичу, всея великия, и малыя, и белыя Pochi великому князю» в надежде на освобождение; в конце предисловия он пишет: «разверзи недро твоей милости (окажи мне милосердие), приступи к светлейшему государю, посредствуй, дабы отозвали обратно меня жалкаго в город (Москву). Тогда, если мне прикажут, смогу я с Божиею милостию открыть и некоторые другие более достойные тайные цветы, относящиеся к благосостоянию сего царства и в высшей степени необходимые для разумения, но которые не могут и не должны быть вверены книге или письму в посылке (и не иначе могут быть разъяснены, как только в личном присутствии)». Или в самом сочинении: «если всемилостивейший государь повелит нас призвать в Москву и дать потребные нам книги» (стр. 53 и 121). П. А. Безсонов предполагает, что «сочинению прегражден был путь в Москву, его отказывались доставить или не хотели принять»... Возможно, что оно не было послано просто потому, что царевич Алексей Алексеевич 13 января 1667 г. умер. И вероятно в виду смерти царевича Крижанич это же сочинение посвятил Тобольскому воеводе «государю високородному болярину князю Ивану Борисовичу Репнину – Юрка Серблянина Явканицы»³⁹².

В следующем 1667 году, по моему мнению, Крижаничем написано сочинение «О святом крещении», где он доказывает, что католиков, крещеных чрез обливание, не следует перекрещивать при переходе их в православие. Написание сего сочинения одни относят к 1668–1669 гг. (П. А. Безсонов и Маркевич), другие – к 1670-м годам; но мне кажется более правильным написание его относить к концу 1667 года³⁹³. Юрий упоминает в нем о соборе 1666 г., он знает и о соборе 1667 г. и называет его «полуповсудным» (полувселенским), понеже на нем быша 2 постранна и 3-й домашний патриарх»; ему известны и изданные патр. Иоасафом II Потребник и «Жезл Правления», а первые экземпляры последнего издания увидали свет в июле 1667 г. След. и сочинение «о св. Крещении» Крижанич мог написать только после этого времени. С другой стороны, из слов Юрия же видно, что он свое сочинение обращает к патриарху и освященному собору. «Ко государом преосвященнейшим архиереем смирено предложение», – пишет он или как выражается в другом месте: «ко государю святейшему патриарху и к преосвященному собору плакание и смирено предложение. Святейший владыко, и преосвященный соборе, правдолюбиви милостиви государи». Крижанич ничего не знает о решении собора касательно неперекрещивания латинян и пишет свое сочинение, «смиренно предложение» «о святом крещении», с целью убедить архиереев в необходимости отмены перекрещивания латинян. «Не можете вы, государи, римскаго крещения без греха осудити. Аще ли хощете осудити, конечно есте должны первлие ответные папы Николы книги пречтати или инако от ответние страны ея оправу изслушати»... «Тако вашей святости плачно и кратко предложих свою люту нудю супроть беззаконному суду и неправому св. крещения осуждению и об законном суда обличю и обычаю». А как известно вопрос об этом обсуждался на Московском соборе в заседании 15 марта 1667 г. и постановление об отмене перекрещивания латинян подписано было в июне того же года. Собор закончил свои заседания в конце 1667 г. и только после этого нужно думать деяния соборные были опубликованы, разосланы по епархиям и могли сделаться известными и Крижаничу. (Напечатаны оне были при Служебнике 1667–8 гг.). В трех местах (в. III, стр. 18, 52 и 53) своего сочинения Юрий говорит, что Русская церковь не отривает, не осуждает обливания и хвалит его; но доказывает это тем, что в киевских печатных книгах, принятых церковью Московскою (Патерик, Потребник и О мире человека с Богом), – «ухвалено есть обливание» и что в изданном собором Жезле правления оно также «ухвалено с приведением узора св. муч. Вукола» (из Пролога, что св. Вукол, «веровавшая покропив водою от коноба..., крести их во имя св. Троицы»). Если бы Крижанич знал о соборном решении, то он при доказательстве правильности своей мысли не удовольствовался бы только сими примерами, а и сослался бы на авторитет собора. Возможно даже, что он в сем случае или совсем не стал бы писать сочинения или построил бы его иначе, стал доказывать, что собор правильно решил вопрос и т. п... В виду сего и нужно думать, что в самом конце 1667 г. написал сочинение «о св. Крещении» Крижанич, адресовав его Московскому собору.

В 1674 г. Крижаничем написано сочинение, которое недавно было открыто М. И. Соколовым «Толкование исторических пророчеств», изложенное местами в форме беседы Богдана и Милоша. Это то сочинение, о котором Крижанич в челобитной, поданной в Москве в октябре 1676 г., писал: «когда в Сибирь пришла первая весть о турском ратном подвигу, многие люди то на велико преценjали и в страху были; и я ко всяким людем говорил, что боятися нам Бога, а от турка ни мало не боятися. И написал я о том книгу и из Даниила пророка, да из иных различных пророчеств доказал, что Турскому царству не разширения, но скончания время пришло; тамо же сказание и об Иезекиилевом проречению, на 38, да на 39 главе написаном, которое нынешни раздорники криво и лукаво ко твоему, государь, пресветлому и Богом храненому Росийскому царству применяют, – приводится на них неодолно обличение». Крижанич только не совсем точно изложил содержание сочинения: кроме отмеченного, о чем действительно идет речь в начале упомянутого сочинения Юрия³⁹⁴, содержание дальнейшей части сочинения и притом бо́льшей составляет вопрос о соединении церквей и об исхождении Св. Духа от Отца и Сына. Эта тема, кажется, и была главным предметом сочинения и о ней Юрий, по понятным причинам, умолчал в своей челобитной 1676 г. Разобрав сперва различные пророчества о судьбе разных царств и народов: Валамово, апп. Павла и Иоанна, Константина Великого видение, Даниилово, Ездрино, Иезекиилево, книги о Вере, Кирилла Белоезерского, «Мухаметово показание, Иедебалово проречение» (духовной в турках муж), из книги пророчеств аббата Иоахима безъименное проречение, Сулиманов опоминок (из книги Zawada kola Polskiego), Арабско гадание, Хронографово пророчество, Липсиусово гадание, св. Биргиты проречение, Господне и Павлово проречение о жидовех» (пророчества 1–19), Крижанич переходит затем к последнему (20-му) «Господнему проречению о соединении церкви» и ведет подробные речи по поводу его (о первых 19 пророчествах на лл. 1–176, о последнем на лл. 177–424). – Сочинение это, судя по замечанию Юрия в конце оглавления, не было кончено: «дело не совершено, ради спешения из рук отпущено». Последняя статья в оглавлении обозначена: «како Максим Дамаскину супротивен л. 386». На лл. 386–394 рукописи действительно читаем статью о несогласиях Максима грека с Иоанном Дамаскиным и затем еще несколько дополнительных замечаний к предыдущим параграфам (лл. 395–424, к § 197, 139 и др.); но рукопись не имеет особого заключения, на основании которого можно бы было думать об ее завершении. Нужно предполагать, что она действительно, как замечает Крижанич, не была закончена и причиной этого, быть может, была болезнь автора: «аще Бог подаст здравие, и дело совершится», читаем в том же оглавлении. О постигшей Крижанича в Тобольске болезни мы имеем два известия. «В долгом изгнании, – пишет П. А. Безсонов, – Юрий наконец изнемог; несмотря на то, что считал себе только 56 лет, он терял уже и слух и зрение: «в телу старом и слабом, – говорит он, – на всякий день и час токмо смерти ожидаю» и в предчувствии ее пишет в 1675 г. духовное завещание, обращенное ко всему русскому народу, свой «смертный разряд». Болезнь его след. постигла около 1675 г. Об этой же болезни, а может быть и раннейшей, вспоминал Юрий и в челобитной своей 1676 г.: «во 180 г.³⁹⁵ лежал я долго и смертно недужен, и тогда обещался я Богу всемогущему молитву и хвалу воздати у мощей святаго великаго чудотворца Николы. И по его Божьего угодника молитве, премилосердый Бог и Творец меня грешнаго помиловал, здравие привратил».

До 1675 г., по словам Безсонова, Юрием написаны еще два сочинения: 1) Описание Сибири, «известное после в нескольких редакциях» и 2) к нему особое небольшое сочинение – О торговле с Китаем или, как сам Крижанич назвал, о Китайском торгу. Мы не имеем никаких сведений в подтверждение слов Безсонова, что Описание Сибири написано до 1675 г., а известныя доселе 2 списка сочинения написаны в 1680–1681 гг.; поэтому и речь о нем мы отлагаем до следующей главы³⁹⁶. Другое сочинение – «писемце о Китайском торгу» до 1675 г. отдано было Крижаничем отправлявшемуся в Москву А. А. Осколкову. «Мню яко еси показал (его) оним, им же пристоит об нем и кажет ми се, яко нит всуе пошло». П. Безсонов считает, что последствием его было посольство в Китай известного Николая Спафария-Милеску³⁹⁷.

Решение об отправлении Спафария в Китай состоялось в конце февраля 1675 г. (царский наказ от 25-го февраля); след. если оно вызвано было действительно сочинением Крижанича о Китайском торгу, то последнее написано не позже 1674 года. В имеющихся ныне документах Посольского приказа о сем посольстве нет решительно никаких указаний на то, чтобы на отправление посольства Спафария имело какое-либо влияние сочинение Крижанича: среди них не только нет его, но и какого-либо намека на него. Но в «деле» нет и вообще указаний на причины, вызвавшие это посольство, (начинается оно запиской Спафария о том, что ему нужно для посольства)³⁹⁸. Таким образом ни подтвердить, ни отвергнуть слова Крижанича – мы не можем. Вероятнее всего, конечно, думать, что в Москве и до записки Крижанича думали завязать сношения с Китаем и она была только толчком, который содействовал привести в исполнение намерение московских властей³⁹⁹.

Спафарию предписано было между прочим собрать подробные сведения о путях сообщения между Сибирью и Китаем: «от государевы отчины от Сибири на которые земли и улусы или кочевья ходить податнее,... и сухим путем или водяным или горами, и сколько от которого и до которого города пли улуса до улуса верст или милей или днищ». Он должен был также «от Тобольска по дороге до порубежнаго китайскаго города изобразити все землицы, городы и путь на чертеже», а о самом Китайском государстве представить возможно более подробные сведения. По его собственному желанию ему дано было некоторое пособие: «книга, в которой описано государство Китайское» или, как он в другом месте пишет, «две книги Китайскаго государства описание». О том, что это была за книга – некоторое понятие получаем из слов Спафария по возвращении его из Китая. Оправдываясь от обвинения в том, что он «отдал китайскому богдыхану чертеж всему Московскому государству в дву книгах», – Спафарий, отрицая сообщение чертежа Московского государства, говорил, что он давал «богдохану по ево присылке книгу в лицах, как было из Галанские земли в Китай посольство, и тое де книгу отдали ему назад и ныне де та книга у него Микулая»⁴⁰⁰.

4 марта 1675 г. во вторник 3-й недели Великаго поста Спафарий выехал из Москвы, а 30 марта уже прибыл в Тобольск, где пробыл до 2 мая т. е. немного более месяца, познакомился здесь с Крижаничем, по словам которого Спафарий «на приезду в первый день есть обо мне спросил; пять недель есть зде постоял, а ни единого обеда, ни вечери без мене не ел»⁴⁰¹. Крижанич оказал Спафарию несколько услуг, или, как он писал в 1676 г., «к его посольству верно поработал» и прежде всего перевел ему «едну холандским языком иапечатану велику книгу об посольству, како суть Холандци пред 8 летми в Китаю пословали» т. е. ту книгу, которая дана была Спафарию, по его желанию, в Москве «из Аптеки». Это, вероятно, было описание посольства голландцев в Китай Петра ван-Горна в 1666–1668 гг.⁴⁰² Крижанич перевел Спафарию с голландского языка на латинский «все, еже есть годно к его делу».

Крижанич кроме того дал ему «преписать свою книгу, которую издавна о Китайских делех из всяких повестей собирал, а наипаче от себя по философии придумал; а в ней об заводу много корыстного с Китайским кралевством торга, и как можно чрез таков торг и чрез иные изрядные промыслы государевой казне значну прибыль учинить». «Спафарий усильно просил Юрия написать ему особо все касавшееся сибирских путей и Китая, безпрестанно спрашивая – готово ли дело». Крижанич исполнил желание посла, «сообщил ему свои заметки о все необходимое для Сибири и Китая», которое в двух рукописях и увез с собою». «И он из того, прибавляет Крижанич, знает все, еже ему надобно, како дабы се тамо родил».

Еще третью услугу Крижанич оказал Спафарию, по словам первого, при выборе направления пути из Тобольска в Китай. Из официальных документов посольства Спафария мы знаем, что Тобольским воеводам по приезде в Тобольск Спафария велено было распросить Тобольских служилых людей и всех других сведущих лиц про путь в Китай, чрез какие земли и на какие города ехать Спафарию из Тобольска. Крижанич пишет, что «приезжие бухарцы направили было Спафария чрез калмыцкую степь, но Крижанич разубедил его. Потому что, говорю я ему, хоть ты назад и вернешься, но этот пустынный и дикий путь все-таки после тебя не будет известен, ни обезопасен; а тебе следует отыскать путь такой, чтобы по нем и в остальное время всем было безопасно проходить. И он принял мой совет и поехал на Даурские остроги, на Селенгу да на Абазин (путь хотя дальше степнаго, но и безопаснее, и по некоторым удобствам короче сроком проезда)». Так, по словам Крижанича, обстояло дело. – Из отписки Тобольских воевод царю Алексею Михаиловичу мы узнаем, что они по приезде Спафария собрали в Приказную избу Тобольских детей боярских, казаков, бухарцев и татар, которые бывали в Китае, и задали им вопрос: на какие места ехать лутче и ближе и податнее. Ответ получился различный. Русские торговые люди сказали, что «в Китайское государство идти из Тобольска ближе и податнее водяным и сухим путем чрез города Енисейск и Селенгинск и чрез Даурские остроги; что в подводах и в провожатых посланнику тем путем задержанья и опасенья ни от кого не будет. А что степью чрез Калмыцкие улусы до Китайскаго государства ехать будет мешкотно и опасно, для того что у калмыцких тайшей меж себя жнвут войны частыя». Другие сведения сообщили бухарские купцы: «в Китайском государстве они бывали с товарами, а ходили с города Тары степью чрез Барабинскую волость на верблюдах и на лошадях, а шли калмыцкими улусами Галдана – тайши и иных мелких тайш и Мугальскою землею до китайскаго пригородка Гауса недель с 14, и в том китайском при городке всяких приезжих людей держат недели по 3 и больше, для того что из того пригородка посылают к Китайскому хану с вестью». Для проверки этих сведений Тобольские воеводы писали на Тару к тамошнему письменному голове и получили ответ, что в Барабинской волости происходят крупные междоусобия между калмыцкими тайшами и потому путь чрез те края опасен. В виду этого Тобольские воеводы отпустить Спафария чрез калмыцкие улусы в Китай не посмели, а «против сказок Тобольских русских торговых людей» отпустили Спафария – на государевы городы: Сургут, Нарым, Кецкой, Енисейской и прочие остроги.

Эти официальные известия отчасти подтверждают слова Крижанича: бухарцы действительно, как говорит он, направили было Спафария степной дорогой; но эти же известия ничего не говорят о том, чтобы другой путь чрез Сибирь был указан Крижаничем, они свидетельствуют обратное, что это направление советовалось вообще всеми бывшими в Тобольске русскими служилыми людьми. Не видно также, что на выбор маршрута оказал влияние Крижанич, который де убедил в пользе своего направления Спафария; документы прямо говорят, что степной путь был оставлен потому, что он был опасен для проезда. Но чтобы примирить слова Крижанича с свидетельствами документов, – можно предположить, что в числе Тобольцев, у которых воевода в Приказной избе отбирал сведения о пути в Китай, был и Юрий Крижанич.

2 мая 1675 г. Спафарий выехал из Тобольска. «Молю Бога и надеюсь, – писал в этом же году Юрий, – что он вернется назад с добрым и всему народу корыстным делом».

Мы не можем довольно точно сказать – насколько сведения, сообщенные Крижаничем Спафарию, помогли последнему в исполнении возложенного на него дела. Относительно перевода «Описания голландского посольства» мы имеем основание думать, что он пригодился и оказался ему полезен, потому что Спафарий при своих разговорах в Китае, вероятно, пользовался этой книгой, которую, как мы видели выше, у него даже брали для китайского богдыхана. На возвратном пути из Китая Спафарий в Тобольске не застал уже Крижанича: последний, как увидим ниже, в марте 1676 г. выехал из Тобольска, а Спафарий вторично был в нем в конце 1677 года (в Москву приехал 5 января 1678 г.)⁴⁰³.

По приезде в Москву Спафарий кроме обычного статейного списка, подававшегося всеми послами и в котором они подробно излагали все свои переговоры и все случившееся с ними – в хронологическом порядке, бывшего им дневником, подал еще особое свое сочинение до географии Сибири и мест, чрез которые он проезжал, «книгу, а в ней писано путешествие царства Сибирскаго от города Тобольска и до самаго рубежа государства Китайскаго». Он перечисляет все места, чрез которые он проехал, расстояние между ними и другия сведение географического и этнографического содержания. Кроме того, Спафарием поданы еще: 1) Описание Китайского государства, оконченное им 13 ноября 1677 г., 2) Описание Амура, составленное им еще по пути в Китай, и 3) так называемую Татарскую книжицу, в которой описывает покорение Китая богдайцами и обычаи как их самих, так и других родственных им народностей (написано в том же 1677 году). Первое носить следующее подробное заглавие: «книга история, а в ней писано о начале Китайскаго государства и описание, сколько имеет во владении государств, стран и земель, градов болших и менших городков и крепостей, сел и рек великих и озер и гор, и что в которой стране или во граде и в селех родится и какие есть угодия и вещи драгия и узорочия; в ней же писано о китайских царех, и о пятинадесятых частех Китайскаго государства и о начальных людех и о всем китайском народе, и о вере их, и учении и искусстве, о нравах и о мудрости их, о многолюдий и о богатстве где что сыщется». Первая часть «Татарской книжицы» есть ни что иное, как перевод сочинения Мартини: De bello Tartarico Historia, in qua, quo pacto Tartari hac nostra aetate Sinicum Imperium invaserint, ас fere totum occuparint, narratur, eorumque mores breviter describuntur. Auctore R. P. Martino Tridentino, Coloniae, 1645; во второй части Спафарий говорит о богдайцах, гиляках, мунгалах, калмыках и пр.

Спафарий нигде ни слова не говорит о тех двух книгах, которые ему дал при отъезде из Тобольска Крижанич и которые последний собрал «из всяких повестей, а наипаче от себя по философии придумал», не говорит, чтобы оне оказали ему какую-либо помощь при его работах письменных, сейчас перечисленных. Но более, чем вероятно, что часть обширных сведений, заключающихся в сих трудах Спафария, заимствована из неизвестных нам двух книг о Китае Юрия Крижанича⁴⁰⁴.

В 1675 году Крижаничем было написано полемическое сочинение против русских раскольников «Обличение Соловецкой челобитной»: на сохранившемся списке его мы имеем дату 21 марта 1675 г.; что эта дата указывает на время написания сочинения, а не списка, – видно из замечаний, встречающихся в сочинении. Так он говорит, что он 14 лет уже живет в Сибирской узе (1661+14 = 1675 г.); упоминает о небесных явлениях, бывших в Тобольске 25, 26 и 28 февраля 1675 г.⁴⁰⁵ При сочинении этом встречаем «челобитье и поклон работки» со стороны автора Корнилию митрополиту Тобольскому. Крижанич так объясняет причину написания и посвящения митр. Корнилию сего сочинения: на обязанности архиереев лежит изводить раздоры, а истину и благочестие укреплять; «и твоя святость на сие дело со всяким усердием настоит. За то и я червь на твою пастырску ко всем разумным Христовым овцам милость и любовь и на твою же об заведених душах печаль дерзнух понадеятися и еже твоя святость и нашие сее смирение работки не хощет отринути, но с милостию прияти... Прими, милостивый господарю, нашу простоту, како те Христос поставит; а я его Господа молю, да нам те здрава и долговечна сохраняет».

В 1675 же году Крижаничем написано еще особое сочинение «Смертный разряд» = «Духовное завещание» ко всему русскому народу, которое известно только в одной рукописи, принадлежавшей П. А. Безсонову, нашедшему ее, по его словам, в частных руках. «Немного оправившись от постигшей его болезни, но еще слабый и в предчувствии смерти, изгнанник написал духовное завещание, обращенное ко всему русскому народу, или как сам называет он, смертный разряд. «Се есть – несколико бесед составить ко всему светлому славному русскому народу, ими же ведомо чиню всего своего нужного живота течение и дело, да по моей смерти всем вам будет ведомо, а не без вашия многия пользы... Семо, семо, о благоверный народе; то вам буди, господо моя и братие, благоверный русский народе, от Мене смертный разред и философских моих промыслов мала память. Все Богу на славу и вам на пользу. Все есть готово, токмо не успех на-чисто преписати»⁴⁰⁶. Рукопись эта и ныне находится в числе книг и рукописей, оставшихся после П. А. Безсонова, и значится в инвентаре их под № 738.⁴⁰⁷ Она в малую 4-ку, в кожаном переплете, без счета листов, коих в ней приблизительно, будет до 200. В начале рукописи вместо введения на 11 листах⁴⁰⁸ собственноручное письмо Крижанича Афанасию Андреевичу Осколкову от 18 июня 183 г. из Тобольска⁴⁰⁹; почерк тот же самый, что в «Обличении Соловецкой челобитной» и «Толковании исторических пророчеств» (см. снимки при 2-м и 3-м выпусках сочинений Крижанича). Самое сочинение «Смертный разряд» писано другим почерком, кажется, тем, коим и сочинение Юрия «о Св. Крещении» (см. снимок при 2-м выпуске сочинений его); в конце нашей рукописи, после оглавления, мелким почерком приписано: «scripsi obiem Elias Ианович Crasnopolski sui mane», из чего можно думать, что оно приписано: Ил. Ив. Краснопольским. Поправок, сделанных рукою Крижанича, в самом сочинении мною не замечено.

Крижанич пишет А. А. Осколкову: «я должник и раб твоj зразумех, яко ты еси был на Москве. Мню, яко и писемце наше об Китайском торгу еси показ(ал) оним, имже пристоит об нем ведати и кажет ми се, яко нит въсуе (в сиje?) пошло. Государев бо Китайский посланец Ник. Спатар на приезду в первый день есть обо мне спросил, 5 недель есть зде постоял, а ни единого обеда, ни вечеры без мене не ел. И учинил есть тоже писмо все себе преписати; и я ему еще об том же писал. И он в печалю допрошал готово ли дело, приял с радостю 2 тетради. На поезду дал ми есть великий государь едну холандским языком напечатану велику книгу об посольству, како суть холандци пред 8 летми в Китаю пословали». Крижанич из нее перевел «на латинский язык все, еже есть годно к его делу»... «За твое ко мне учинено добродейство (Господь)... хощет тебе и государю моему Борису Ивановичу заплатите: вы бо есте мене в моем смертном недугу от гладние смерти охранили. А и нине ты, государю мой, мене грешника и мертвого пса не забываешь: к отцу своему духовному пишешь и велишь мене поздравите и к тебе отписати: крестил ли се я или не. И за ту милость опеть не имею речей, ими же бех могел тебе захвалите: не токмо бо об телу, но и об души моей грешной еси печален. За то я ко твоей милости об том сам смирено звещаю, яко я Христовою милостию пред педдесетими и шестими летми есем крещен»…, но меня считают за некрещенного... «А законец бию челом и молю твоей милости: не оскуписе, государю мой, прикажи ми привести никулико книг из Немцев по приложенной зде паметци (ея нет) до цены осмих рублей. Аще пришлешь ко мне, закладаю ти свою веру, яко хощу денгы дати; а хотя я и умру, то ми веруй за взвестно: книги есуть тако изборны и прегодны, да будиш могел лехко своей денгы и з лишком за нье взяти. И аще хощеш свoje деты учинити учити, тие книгы им будут от иних всаких много болье полезны и потребны. А при сем, государю мой Афанасий Андреевич, живи в Божией милости многа лета здрав и ко мне, рабу своему, милостив. Писах в Тоболску во 183 году июня в 18 день».

При этом письме, как уже сказано, Крижаничем было послано Осколкову новое сочинение «Смертный разряд»; он кратко излагает в письме и содержание его. «Смертный разряд» – состоит из двух частей и направлен против православия (особенно разрабатовается вопрос об опресноках и квасном хлебе, обличаются зимиты, т. е. православные – греки и русские квасники, опровергаются их учения и восхваляются азимиты, т. е. католики и их представители – папы), – против русских раскольников, учения Кальвина и др. вообще отступлений от католицизма. Во второй части, сравнительно небольшой, говорит Крижанич о тех сочинениях, которыя он написал по вопросу о церковных раздорах, Соловецком раздору, перекрестном раздору (что нет второго крещения), причем от перечисления содержимаго в этих сочинениях переходит снова к обличениям»⁴¹⁰.

Это было последнее сочинение, написанное Юрием в Сибири. Какими литературными пособиями он располагал там или пользовался?

В Сибири, как мы видели, Крижанич занимался между прочим изучением Петрея, Кромера и др.; невероятно, чтобы эти сочинения нашлись в Сибири, правдоподобнее, что их привез с собой в Тобольск сам Юрий. Что у него были книги здесь, об этом свидетельствует он сам, жалуясь, что у него отняли их и послали в Москву: «книги к тому доброму делу (обличению на хулы немцев) потребны у нас есть отнял и к Москве послал: глупо мнящи великого государя опалу на нас тим побудити». В приведенном месте из «Толкования историч. пророчеств» Крижанич разумеет Тобольского воеводу Годунова, о котором он писал в своей челобитной от октября 1676 г., именно, что Годунов, которому Юрий показал описание путешествия Адама Олеария, отнял у него эту книгу и отослал в Москву: «будто каково мое злодейство». Это было в 1668 г.: 2 августа сего года в Москву с Тобольским сыном боярским Любимом Евсеевым в числе других отписок (всех около 12) была прислана не сохранившаяся до нашего времени «отписка о Юрье сербенине и о немецком писме и о дву книгах немецкой печати»⁴¹¹⁴¹².

Сочинения Крижанича указывают на те книги, которые были ему известны и может быть у него были. Судя по цитатам его, можно вместе с Брикнером⁴¹³ придти к следующим заключениям: Крижанич был отлично знаком с Свящ. Писанием, на те или другие места коего у него встречаются ссылки (чаще из Ветхого Завета). Из отцов церкви он ссылается на сочинения Кирилла Александрийского, Афанасия Вел., Августина и Иоанна Златоустого, Иоанна Дамаскина, св. Григория, блаж. Иеронима, Андрея Кесарийского, Киприана, Амвросия, Кирилла Иерусалимского, Оригена; попадаются также ссылки на св. Бригиту, на представителя схоластики Фому Аквината, на сочинения Бернгарда Клервоского и др. Довольно часто приводит выдержки из Бесед знаменитого иезуита Якова Вуйка, изд. 1573 г., он цитует также довольно часто книги Киевской и Московской печати: Скрижаль, Патерик Печерский, Лимонарь Киевский 1628 г., Потребник Московский, Иннокентия Гизеля о мире человека с Богом, Номоканон Киевской печати, Книгу о Вере, Пролог, Потребник Петра Могилы 1646 г., Псалтыри 7177 и 7180 гг., Кириллову книгу, Кормчую, Минею, Триодь «новые печати» и «старую». Ему хорошо известны были также сочинения Максима грека. Весьма часто Крижанич приводит примеры из истории Греции и Рима и ссылается на авторитет классических писателей: Полибия, Плутарха, Аристотеля, Гомера, Платона, Варрона, Ливия, Курция, Виргилия, Флора, Цицерона и др. Из сочинений писателей исхода Средних Веков и начала новой истории – Юрий указывает на мемуары Филиппа де-Комина (Comines), графа Ника ди-Мирандола, историю Флоренции Макиавелли, рассказы о путешествиях врача Мандевиля, историю Венеции – Павла Парута, труды историка и филолога Липсиуса, сочинения бельгийского писателя Страда о войнах Нидерландов, «некоего франчанина именем Касава печатныя книги» и на греческий хронограф. Крижанич хорошо знаком с историографией Польши. Он неоднократно упоминает о сочинении Кромера De origine Polonorum, о хронике Павла Пясецкого (изд. 1645 г.), о труде Старовольского (изд. 1652 г.); ему хорошо известен латинско-польско-греческий словарь Кнапского (1621–1632 гг.). Из литературы, касающейся России, Юрий читал: русскую летопись, упоминает о каком-то сочинении толмача немчина Лазаря, в котором говорится о неловкости русских дипломатов⁴¹⁴, особенно хорошо ему были известны сочинения Петрея и Олеария, знает о трудах Герберштейна и Павла Иовия, о хронике Соломона Геннинга, о сочинениях Одерборна и Гейденштейна. Говоря о музыке древних народов, он ссылается на писателей: Iolinus, Pollux и Voltrinus; упоминает греческих позднейших писателей: Ласкариса, Николая Хониата, какого-то шведского писателя Цириакуса; говоря о сельском хозяйстве, Крижанич приводит между прочим Гарзониуса, Фиоравентуса, Сардуса и др.; рассуждая о скотоводстве, он приводит мнение какого-то Альдоврандуса; далее встречаются ссылки на Микулу Тригавта, Фаворита, Максимуса Фауста, Кириака Тразимаха, Мартина Делюи, Опата Иахима и др.

Нельзя думать, что все эти книги были у Юрия; в виду того, что приводимые выдержки касаются известных одних и тех же предметов, правдоподобнее думать, что или у него были систематич. выписки из книг по тому или другому вопросу, или, что вероятнее, он пользовался энциклопедии, словарями, как напр. Кнапа и др.; но все-таки затем некоторое число книг у Крижанича и могло быть. Русские книги, конечно, он мог достать в Тобольске и он ими пользовался, насколько то было можно. «То ти есть Фотиева история на причец изложена, кулико я могох из Русских преводов собрати»⁴¹⁵.

Книг у Юрия было в Сибири мало и он постоянно жалуется на недостаток их. «Аще бых имел книги, показах бы ти много мест из Епифания, Кирилла, Василия и иных отцев греческих», пишет Крижанич. Задумав написать новое сочинение в дополнение прежних, Крижанич почувствовал нужду в справочных книгах и некоторых текстах памятников из-за границы иностранных. Книги были дороги для него, стоили 8 рублей и он умоляет своего знакомого Осколкова выписать эти книги, обещаясь собрать последние средства, чтобы уплатить расходы. «А умру я, – говорит он, – книги такия отборныя и отличныя, что ты можешь всегда продать их и с лихвою еще воротить деньги; нет, так ведь ты захочешь учить собственных детей своих, а им те книги будут много полезнее и потребнее всяких других»⁴¹⁶.

Крижанич, живя в Сибири, постоянно мечтал о возвращении своем в Москву и о деятельности своей там. Ему даже обещали это, если он примет православную веру. «Ты ныне, – говорили ему, – от голода, наготы и срамоты погибаешь; а перекрестившись был бы ты хлеба сыт и одет. Ныне ты всем мерзок и зовут тебя еретиком, а крестившись был бы ты всем дорог и честен. Ты и умрешь в ссылке, а приняв крещение, ты был бы пожалован, к Москве взять на покойное житье; там ты мог бы своим промыслом и пенязи нажить»⁴¹⁷. Но эти уговоры не действовали на Крижанича и выше мы видели, что он писал по этому поводу своему другу Осколкову. – Кажется первое по времени челобитье его о возвращении в Москву относится к концу 1660-х годов. Он говорит, что Кирилл Семенович Дохтуров «из Сибири от меня к своему брату Герасиму Семеновичу (с которым он был знаком с 1646–1647 гг., по делу Варшавской каплицы, см. выше, стр. 61 и след.), челобитье носил об том», что он ничем не награжден за свои хлопоты по уничтожению каплицы над гробом Шуйских. Напоминая об этом из Сибири, Крижанич, конечно, хотел обратить внимание Московского правительства на свои заслуги и этим подействовать на изменение своей участи. О Кирилле Дохтурове известно, что он, приехав в Тобольск в 1657 г. для занятия должности «письмяннаго головы» вместо Ив. Полуехтова, пробыл в этой должности до приезда в Тобольск новых воевод кн. Хилкова с товарищами – до 9 мая 1659 г., потому что тогда письменными головами были назначены двое новых Головин и Марков. Но при следующей перемене воевод 15 мая 1664 г. мы опять встречаемся с Дохтуровым: «другому письмянному голове» велено быть «старому Кириллу Дохтурову» (т. е. в том смысле, что он уже был головой); не ясно только жил ли в 1659–1664 г. он в Тобольске без дела или, что более вероятно – прибыл в него в 1664 г. вместе с новым Тобольским воеводою кн. Голицыным.

В этот второй раз Дохтуров выехал из Тобольска вероятно вместе с воеводою кн. Голицыным, т. е. в мае 1667 г. К атому времени вероятно и нужно относить приведенные слова Крижанича об его челобитьи к брату Кирилла Дохтурова – Герасиму, который в то время был очень влиятельным лицем – дьяком Посольскаго приказа⁴¹⁸. Просьбу об освобождении Юрий, как известно, повторил в сем же 1667 году в посвящении царевичу Алексею Алексеевичу своего сочинения «о Промысле» (стр. 53). – Известно далее, что 12 декабря 1669 (178) г. с Петрушкой Сырковым и Пашкой Никитиным прислана была в Москву из Тобольска не сохранившаяся до нашего времени «отписка, а под нею челобитная ссыльного человека Юрьи сербенина, письмо ево Юрьева рука». Содержание этой челобитной неизвестно, но не в это ли время, не в этой ли челобитной просил он об отпуске его в Соловецкий монастырь, о каковой просьбе мы знаем из его собственных слов. «Примите челобитье и мольбу от грешника, – пишет Юрий в 1675 г. в Обличении Соловецкой челобитной, обращаясь к её авторам, – иже издавна желал у вас пребывати и вашими святыми молитвами спасатися. Об том бо всем зде в Сибири и челобитье подавал и много молил, дабы меня великий государь повелел к вам превестн. И сведоки ми суть в том государевы начальники. Не могох добыти человека, иже бы мои слезы и челобитье к царскому величеству послал или донес»⁴¹⁹. – Последние слова не могут противоречить высказанному предположению, потому что Крижанич мог и не знать, что его челобитная отослана в Москву, ему могли этого и не сказать; притом последними словами, быть может, он только хочет сказать, что помимо воевод он не мог послать челобитной в Москву с кем-либо, что он не находил человека, который бы, взяв от Юрия челобитную, подал ее в Москве. – В 180 (1672) году Юрий «лежал долго и смертно недужен, и тогда обещался всемогущему Богу молитвы и хвалу воздати у мощей свят, великого чудотворца Николы. И по его Божьяго угодника молитве премилосердый Бог и Творец меня грешнаго помиловал, здравие привратил». Данный обет Крижанич заботился исполнить и в 1676 г. он, будучи уже в Москве, просил отпустить его на волю, «чтобы мне можно было свое (весть Господь) несолгано обещание исполнити»⁴²⁰.

Не позднее 1675 года, а может быть даже несколько ранее написано (на латинском языке) Юрием письмо к царевичу еще тогда Федору Алексеевичу, найденное П. А. Безсоновым в 1860 г. и им пожертвованное в 1882 г. Чешскому музею в Праге, – Litterae pro liberatione. «Добро будет, – пишет Юрий, – если приобрету я возможность оказать государю такую услугу, за которую по суду всех удостоит он своей царской милости – освободит меня отсюда. Если же, может статься, найдется кто и скажет, что эта услуга была безполезна или не заключала в себе необходимости, или кем-нибудь другим прежде исполнена, или исполнена будет впредь, тогда государь может опять послать меня в ссылку или наказать каким бы то ни было способом. Скажешь мне, государь: что это за услуга, которую оказать ты обещаешь? Во имя Господне обещаю выяснить: каким образом Россия в настоящее время больше, чем когда-либо прежде подвергается величайшей опасности от одного тяжкаго, впереди грозящаго бедствия, если только благовременно не предупредить его пригодными средствами. Крижанич говорит, впрочем, что в будущем царству Русскому предстоят успокоение, благоденствие и слава в степени значительнейшей, чем то было доселе, но для этого необходимо отстранить главное препятствие – сокрушительное воздействие на Россию со стороны скифов (татар), греков и немцев, особенно последних, вероломно и жестоко захватывающих чужия земли, выгоняющих прежних обитателей, убивающих и вытесняющих их из городов для обработки полей. Немцы захватили большую часть Польши, что-то будет с Россией, Russia quo spectat?» Так кончает свое письмо царевичу Феодору Крижанич⁴²¹.

Какой результат был этого письма неизвестно, но, быть может, оно имело влияние на освобождение Юрия в марте следующего года.

Мы знаем еще, что в конце 1675 г. Юрий получил 10 руб. «в милостину» от архиепископа Вологодского Симона, отношения которого к Крижаничу остаются неизвестными⁴²². Эту милостыню архиепископ переслал Юрию чрез митр. Тобольского Корнилия, который так писал об исполнении его поручения:

«Великому господину о Святем Дусе брату нашему и государю моему преосвященнейшему Симону архиепископу Вологотцкому и Белоозерскому о том же Святем Дусе брат святого твоего святительства Корнилий митрополит Сибирский, твоего святителскаго благословения прося, Бога моля, челом бью и благаго мира, любве заочно целую тя и желаю твое святителское лице всегда в радости о Христе видети. Прошу твоего архиерейскаго благословения, повели к нашему смирению о своем душеспасительном пребывании и телестном здравии писать, како тебя великого господина всесильный в Троицы славимый Христос Бог наш во твоих святительских благих трудолюбезных подвизех на твоем престоле сохраняет? А про наше смирение пожалуешь изволишь ведать, и милосердый в Троицы славимый Господь Бог по своей неизреченней милости и молитв ради и заступления пресвятыя Богородицы и всех святых купно и твоими святителскими многогрешному вашему пребыванию еще терпит в дому пресвятыя Богородицы нынешняго 184-го генваря по число телесне живы, а душевне Бог весть. Челом бьем, великий господине, на твоем жалованье и на твоей братцкой заочной духовной любви, что ты нас жалуеш не забывает и о своем святителстве писанием к нам вестно чинищ. Пожалуй, государь, и впредь (л. 130) своей братцкой заочной духовной любви к нам не умаль. В нынешнем, великий господине, во 184-м году декабря в 20 де писал ты к нам, чтоб в Тобольску дать в милостыну ссыльному человеку Юрью Сербянину 10 рублев денег. И мы, смиреннии, против твоего писания тому Юрью деньги 10 рублев отдали и взяли у него в тех денгах отпись за ево рукою; и та отпись послана от нас под сею отпискою. А егда ти, великий господине, предстоящу у страшнаго престола Господа славы и приносящу святую безкровную жертву Владыце Христу, тогда и нас смиренных во святых своих и благоприятных молитвах, яже ко Господу незабытных, учини. А мы о твоем святителстве також должни Бога молить. Мирти возлюбленн о Христе».⁴²³ «Отпись» Крижаничем дана была следующая:

«Се аз Jурко Серблюнин принял есм преосвященнеjшаго Корнилиа митрополита Сибирского и Тоболского у казначея его старца Корнилиа десять рублев денег, по грамоте преосвященнаго Симона архиеп̚па Вологодского и Белоезерского, а сию отпис писал а Jypxo Серблюнин своею рукою в ХХХ году декабра в дj ден»⁴²⁴.

Бедственное состояние Крижанича вследствие пребывания в ссылке, вызвавшее вероятно эту дачу, не долго после этого продолжалось: в следующем году он наконец получил то, чего так долго просил, был освобожден из Сибири и привезен в Москву.

30 января 1676 г. умер царь Алексей Михаилович, а с его смертью изменилось и положение Юрия. В Тобольск посланы были кн. Тимофей и Иван Козловские привести всех к присяге новому царю, и «иноземцев какие в которых городех есть» – велено «привести к вере по их верам потому ж всех до одного». Князь Тимофей Козловский приехал в Тобольск 28 февраля «в последнем часу дни», а на другой день все, собравшись в соборную церковь, «веру дали» новому царю в присутствии посланца кн. Тимофея Козловского. Присягали все служилые люди, начиная с воевод: дети боярские, подьячие, казаки, рейтары, стрельцы, толмачи татарские, жилецкие и посадские люди, крестьяне слободские и пр. По словам «Записок к Сибирской истории служащих» – присягали и «ссыльные все: дьяк Ив. Горохов и с детьми своими двое Аврам и Тихон Елчаниновы»⁴²⁵... (далее перечисляются головы); но это известие требует поправки: из ссыльных приведены были к вере лишь те, которые в Тобольске поверстаны были в государеву службу. Кто не успел быть в церкви 29 февраля, те присягали 4 марта в присутствии князя Ивана Козловского, присланного из Москвы взамен племянника его князя Тимофея. В списках присягавших 29 февраля и 4 марта мы не находим Юрия Крижанича⁴²⁶.

Князь Иван Козловский привез должно быть и грамоты с милостями нового царя; по крайней мере оне получены были в Тобольске в день приезда туда князя Ивана Козловского – 3 марта 1676 года. «Того ж году марта в 3 день пришли в Тобольск государевы грамоты, что их (Ельчаниновых, привезенных в Тобольск в ссылку 7 января сего года) государь царь пожаловал, из опалы велено их отпустить к Москве; да ссыльнаго ж дьяка Ивана Савинова сына Горохова совсем, Юрья сербянина государь пожаловал же, из опалы велено их и иных ссыльных отпустить к Москве и подводы давать. И они все поехали к Москве марта в 5 день». Чем вызвано было распоряжение это, – документов нет; вероятнее, что это последовало не вследствие каких-либо отдельных ходатайств и челобитий, а вследствие общего распоряжения нового царя оказать милость при воцарении, дать свободу заключенным, чтобы они молились за умершего, как выражается Крижанич: «и твое государево сердце умилостилося и за блаженно и вечно памятнаго государя отца твоего, за его души упокоение твое величество приказало меня из неволи извести». Скорое же приведение в исполнение царского повеления (3 марта пришли грамоты, а 5-го ссыльные уже выехали) объясняется, вероятно, тем, что чрез несколько дней, именно 9 марта из Тобольска выехал и сам воевода П. М. Салтыков со всем домом своим «по государеву указу, не дожидаясь перемены». Новый воевода П. В. Шереметев приехал в Тобольск чрез месяц – 9 апреля⁴²⁷.

Итак, 5 марта 1676 г. Юрий Крижанич покинул Тобольск, отправившись вместе с остальными освобожденными ссыльными в Москву, пробыв в Тобольске почти ровно 15 лет (8 марта 1661–5 марта 1676 года). Исполнилось наконец его многолетнее желание: он возвращен в Москву, в которую так стремился и до приезда в Московское государство и из Сибири…...................................................

Как уже сказано, 5 марта 1676 г. Крижанич выехал из Тобольска по направлению к Москве; в последнюю он прибыл, вероятно в начале мая, предполагая, что на свое путешествие сюда он потратил тоже количество времени, что и на поездку из Москвы в Тобольск, т. е. около 1¹/₂, месяца; во всяком случае в конце этого месяца он уже был в Москве. Первые по времени из сейчас известных документов, говорящих о пребывании Крижанича в Москве, по возвращении из Сибири, – от 25 мая 1676 г. Это две записи о выдаче ему «по государеву указу» 10 рублей в приказ «на прокормление». След. не позже 25 мая, и быть может даже около этого именно числа, и возвратился Юрий в Москву, так как нужно думать, что его прибытием и вызвано появление настоящих документов.

Текст их следующий: «184-го мая в 25 де указал великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, дать своего великого государя жалованья Юрью сербину на прокормление в приказ 10 рублев. Сесь великого государя указ сказал в Посолском приказе боярин Артемом Сергеевич Матвеев. Записать в книгу и послать о денгах в Новгородцкой приказ память»⁴²⁸. – Такого же содержания и другой документ: «184-го мая в 25 день пожаловал великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, (зачеркнуто: сербенина) Юрья (поставленное в кавычках « » написано над строкой) «сербенина», велел ему дать своего великого государя жалованья на прокормление в приказ 10 рублев (зачеркнуто: из доходов и приписано: ) «из» Новгородцкого приказу (приписано:) «из доходов кружечного двора, что в Новомещанской слободе». Великого государя указ о том за пометою дьяка Емельяна Украинцова в Посолском приказе»⁴²⁹.

Как и кем Юрий был встречен в Москве, кого из своих московских знакомых он нашел в ней, был ли в ней кто-либо кто его знал еще по пребыванию в ней в 1659–1661 гг., – неизвестно. Можно думать только, что пожалование Крижаничу 10 рублей вызвано было его просьбой, поданной челобитной, до нас недошедшей, но сведения о содержании которой находятся в одной докладной выписке Посольского приказа, составленной по поводу другой его челобитной чрез 4¹/₂, месяца по возвращении Юрия в Москву, в октябре того же 1676 г. В этой выписке говорится между прочим, что Крижанич просил отпустить его «в свою землю, для того, что он был в Крабацкой земле (под державою цесарскою) римскаго костела каноником (поп постриженой); и ныне де он держит тое же римскую веру и свой чин и впредь быть в ней хочет». Ни в одной из трех сейчас известных челобитных Крижанича 1676 года не встречается приводимых в справке выражений его; равно как в них нет и других подобных, на основании чего могли бы быть написаны эти слова, так что остается одно, что они были в недошедшей до нас челобитной. Приведенное место ее любопытно и по той откровенности, которую позволил себе Юрий: он теперь не скрывает ни от кого, а прямо заявляет, что он «римскаго костела канонник» – «поп постриженой». Так он поступает, вероятно, для того, чтобы вернее получить отпуск, в надежде, что его как католического патера постараются поскорее выпроводить за пределы Московского государства.

15-летнее пребывание в Сибири отрезвило Крижанича: он перестал мечтать о конечной цели своей поездки – о пропаганде в пользу соединения церквей: пришел ли он к убеждению в несбыточности сего или же сознавал себя устаревшим для деятельности в этом духе – неизвестно; но он теперь только об одном думает и одного просит – отпустить его за границу Московского государства… Желание Крижанича не было исполнено... Эта же самая справка излагает и последовавший ему ответ: «по указу великого государя боярин А. С. Матвеев сказал ему великаго государя указ, что отпустить ево Юрья не велено, а велено ему быть в Посольском приказе в переводчиках»… Судя по сведениям, находящимся в октябрской справке Посольского приказа, челобитная Крижанича должна была заключать любопытные сведения, и нам остается только горевать о неимении ее…

Одновременно с недошедшей челобитной, о содержании которой мы знаем только из справки Посольского приказа, Юрием подана была и другая, сохранившаяся доселе челобитная об отводе ему жилища, квартиры. Это второе челобитье изложено было им собственноручно в следующих выражениях⁴³⁰:

Челобитная имела успех и на обороте ее читаем помету: «по указу великого государя послать о дворе ему в Земской приказ память». Согласно с этой пометой в Земский приказ отправлена была следующая память: «Лета 7184-го маия в 26 де. По государеву цареву и великого князя Феодора Алексеевича, всеа великим и малыя и белыя Росии самодержца, указу столнику Андрею Прокофьевичю Елизарову да дьяком Никифору Кривскому да Ивану Микулину. Великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, указал: Посолского приказу переводчику (зачеркнуто: Юрью) сербенину Юрью Билишу, которой прислан к Москве из Сибири, дати дворик, где ему постоять. И по государеву цареву и великого князя Феодора Алексеевича, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца, указу столнику Андрею Прокофьевичю Елизарову и дьяком Никифору и Ивану о сем учинити»⁴³¹.

Отчасти из этого, а еще яснее из дальнейших документов, открывается положение Крижанича в Москве, по возвращении из Сибири. Документы эти – вторая сохранившаяся челобитная Юрия и последовавшие вследствие ее доклад и память.

Челобитная эта⁴³² подана была около 13 июня 1676 г. и во всяком случае не позднее этого числа, потому что 13 июня была уже сделана помета на докладе по поводу ее.

Вследствие ceй челобитной написан был следующий доклад: «Великому государю царю и великому князю Феодору Алексеевичю, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу, сербенин Юрьи бьет челом: по указу де великого государя взят он из Сибири к Москве и велено ему быти в Посолском приказе словенского и еллинского и латинского и талиянского и цесарского языков в переводчиках; а в Сибири де давано ему великого государя жалованья поденного корму по указу по 8 алтын по 2 де на день. И великий государь пожаловал бы ево, велел ему давати свое великого государя жалованье поденной корм, чтоб ему было чем прокормитись и з сибирцы долгом расплатитись, как об нем великому государю Бог известить. (Другой рукой:) «А во 168-м году как он Юрьи был на Москве, и в то время почему ему давано великого государя жалованья поденного корму, и того в Посолском приказе не ведомо»⁴³³.

Помета на этом докладе, сделанная в конце первого столбца (после доклада) и на 2-м столбце, так читается: «184-го июня в 13 день по указу великого государя боярин Артемов Сергеевич Матвеев, слушав сей выписки, приказал (дать) тому сербянину Юрью в приказ для ево скудости 10 рублев из доходов Новомещанского кружечного двора с роспискою и послать о том указ в Новгородцкой приказ»⁴³⁴. Согласно этой помете отправлена была и память на другой день такого содержания: «184-го июня в 14 де великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, пожаловал сербенина Юрья Билиша, велел ему дати своего великого государя жалованья для ево скудости из Новгородцкого приказу из доходов Новомещанского кружечного двора 10 Рублев. Помета о том на выписке дьяка Василья Бобинина в Посолском приказе. Послана за приписью дьяка Любима Домнина»⁴³⁵.

Из приведенных документов открываются следующие данные для биографии Крижанича по возвращении из Сибири. Прибыв в Москву около 25 мая 1676 г., он «для ради своея староста и слабости» не бил челом о поверстании в службу, а просил об отпуске за пределы Московского государства. Просьба его не была уважена и ему велено «по-прежнему быть в Посольском приказе во преводникех», именно переводчиком славянского, еллинского, латинского, итальянского и цесарского (немецкого) языков. В Посольском приказе, как известно, было два разряда лиц, специально знавших иностранные языки: толмачи и переводчики. Первые предназначались для устных объяснений с иностранцами, на вторых возлагались письменые работы, переводы различного рода грамот и документов на иностранных языках. Такого рода занятия долженствовали быть и у Крижанича, как переводчика Посольского приказа. Но последний в бытность начальником его боярина А. С. Матвеева выступил еще, как издатель исторических и переводных сочинений. Так, в 1672–1675 гг. им были состроены следующие книги: 1) известный «Титулярник» или «Корень, откуда произыде» и пр., содержавший сведения по русской истории и по внешним сношениям Московского государства, Хрисмологион или Даниила пророка откровение на сон Навуходоносору и о 4-х монархиях («переведен из старой греческой харатейной книги»), Мусы или семь свободных учений, книга об избрании на царство Михаила Феодоровича Романова, книга о Сивиллах – колико быша и киими имены и о предречениих их, Василиологион или сосчисление царей Ассирийских, Персидских, Еврейских, Греческих и др., Родословная Московских государей, составленная Лаврентием Хуреличем, Александрия в лицах и др... Посольский приказ не только иллюстрировал все эти книги (все оне были с персонами и в лицах), но и давал им литературную обработку. «Слагал те книги (построенныя в 1672–1673 гг.) и сбирал из различных книг Посольскаго приказа переводчик Николай Спафарий да подьячий Петр Долгово»⁴³⁶. – Быть может и Крижанич оставлен был переводчиком Посольского приказа с целью не столько переводить грамоты и другие документы, сколько переводить или составлять те или другие книги.

Переводчиком Посольского приказа Крижанич, очевидно, был назначен тотчас же по приезде в Москву, потому что он носит уже это звание в памяти об отводе ему двора – от 26 мая и в документах от 13 июня 1676 г. Но в «Окладных книгах» Посольского приказа, т. е. книгах о выдаче служившим в нем лицам положенного им оклада, жалованья, – мы не встречаем имени Крижанича ни за 184 год, ни за последующие 185 и 186, т. е. за время с сентября 1675 г. по август 1678 г.⁴³⁷ За это время переводчиками Посольского приказа, судя по его окладным книгам сих лет, состояли: турского и татарского языков: Михаил Кощаев в 184–186 гг. и Абдул Байцын в 184–186 гг.; еллиногреческаго, латинскаго и волосскаго Николай Спафарий в 184 и 185 гг.; греческого: Велисар Едреновской в 184 и 185 гг.. Федор Черкасов в 185 г., и Иван Юрьев в 185 и 186 гг.; польского и латинского: Семен Лаврецкий, Иван Гуданской, Стахей Гадзаловской, Гаврило Болотинской все в 184–186 гг. и Иван Васютинский в 184–185 гг.; галанского – Андрей Виниюсов в 184–186 гг.; греческого и волоского – Константин Христофоров в 184–186 гг.; татарского: Кутло-Мамет Устокасимов (с 166 г. в Крыму), Кучюкай Сакаев, Алексей Месетев, Сулейман Тонкачев, все в 184–186 гг. и Асан Месетев в 184 г.; фарсовского и арабского – Девлет Мелеков Абыз в 184–186 гг., цесарского – Ефим Фентуров в 185 г. (в сем же году за старость отставлен); цесарского и латинского – Леонтей Грос в 184–186 гг.; свейского и цесарского – Ефим фон-Мейснер в 184–186 гг.; аглинского – Андрей Кревт в 185–186 гг.; турского и арабского – Дмитрий Сеитов в 184–186 гг. (и кроме того получал еще жалованье турской полоненик Петр Татаринов за «ведомости» и полонное терпение в 185 и 186 гг.); грузинского – Андрей Шапкин. Немецкого языка посланы с Москвы для переводов немецкого письма и толмачества в городы на житье: а) в Новгороде – свейского и цесарского – Яков Гитнер (с Москвы в 176 г.); б) в Пскове – цесарского языка – Тимофей Англер (с Москвы в 184 г.); в) на Колмогорах у Архангельского города – галанского и цесарского Роман Спац (с Москвы в 176 г.).

Толмачей в Посольском приказе в 184 году было всего 31, но и в числе их не значится Крижанич; именно ими были следующие лица: Григорий Волошенин, Николай Костюрской, Филат Адлер, Тарас Иванов, Иван Свиридов, Полуехт Кучюмов, Иван Селунской еврейского роду, Василий Козлов, Терентий Фролов, Дмитрий Михаилов, Иван Кучюмов, Кондратей Рыльков, Иван Кудров, Яков Эглин, Алексей Плетников, Конан Иванов, Алексей Кокорин, Лука Степанов, Федор Биборисов, Григорий Торыпаев, Федор Балов, Петр Туров, Иван Кизыльбашенин, Леонтей Тороманов, Иван Иванов, Иван Енак, Юрий Суханов, Василий Кучюмов, Василий Мартынов, Григорий Иванов, Иван Агличенин⁴³⁸.

По определении в Посольский приказ переводчик приводился к присяге, «к вере», в том, как говорит одна запись 181 г., что «ему всякие государственные дела переводить вправду, и с неприятели их государскими тайно никакими письмами не ссылатца, и мимо себя ни чрез кого писем не посылать, и в Московском государстве с иноземцами о государственных делех, которыя ему даны будут для переводу, ни с кем не розговаривать, и во всем ему великому государю и его государским чадам служить и радеть во всем вправду»⁴³⁹. К этой присяге были приводимы все, как православные, так и протестанты, и католики; к «шерти», к «вере на куране» приводились и магометане – татарские переводчики. Одна окладная книга Посольского приказа (1651–1681 гг.) содержит между прочим следующие записи об этом: «173 г. июля 14 переводчик Василий Ерофеев (приведен) к вере в церкви у Воскресения Христова, что у Ивана великаго в верху; приводил к вере протопоп Емелиян, у веры стоял Посольскаго приказа подьячий Андрюшка Иванов. – Июля 23 приведен к вере Яков Гитнер в том, что быти ему в Посольском приказе у великого государя у дел цесарского и свейского языков в переводчиках; приводил к вере пастор Балсыр Петров, у веры стоял Посольскаго приказу подъячий Андрюшка Иванов. – 174 г. декабря 8 толмачи греченин Иван Свиридов да Васька Кучюмов; приводил к вере в пределе Черниговских чудотворцев священник Василий, у веры стоял подъячий Андрей Иванов. – Июня 8 приведен к шерти в Посольской приказ в татарские переводчики Хусейн Меситев: у веры стоял подъячей Ондрей Иванов. – 175 г. декабря 10 приведен к вере переводчик польскаго и латинскаго языков иноземец Иван Гуданской в приделе князя Михаила Черниговскаго; приводил священник Василий, у веры стоял подъячей Андрюшко Иванов. – 175 г. января 13 приведен к шерти Посольскаго приказу татарскаго языка в переводчики Абдрахман Тефкелев; приводил к шерти того ж Посольскаго приказу переводчик Абдул Байцын, стоял у веры подъячий Андрюша Иванов. – Мая 24 приведен к вере толмач иноземец Роман Вильманов; приводил к вере новой Немецкой слободы пастор Балсырь Петров, стоял у веры Посольскаго приказа подъячий Андрюша Иванов. – Июня 8 приведены к вере переводчики иноземцы Иван Госен, Иван Мальгорн; приводил к вере пастор Балсырь Петров, у веры стоял подъячий Андрюша Иванов. – 177 г. сентября 4 приведен к вере переводчик иноземец Иван Михаилов Тяшкогорский; а верился пред образом Распятия Господа Бога и Спаса нашего Иис. Христа сам для того, что он католицкие веры и проговоря крестоприводную запись образ Распятие Христово целовал, в Посольском приказе стоял у веры подъячий Андрей Иванов. А тое католитцкие веры на Москве в то время ксендза не было, и тое крестоприводную запись прочетчи и в верности своей он Иван закрепил своею рукою и запись вклеена того ж году в толмацкой столп».

В книге этой за время с 181 по 188 гг. нет записи о приводе к вере Крижанича; судя по ней за это время присягали только: Николай Спафарий, Иван Васютицкий, Иван Юрьев, Юрья Гивнер и несколько татар. В ней находим следующие записи: 181 г. февраля 2 приведен к вере переводчик Николай Спотариус, что ему всякие государственные дела переводить вправду, и с неприятели их государскими тайно никакими письмами не ссылатца, и мимо себя ни чрез кого писем не посылать, и в Московском государстве с иноземцами о государственных делех, которые ему даны будут для переводу, ни с кем не розговаривать, и во всем ему Николаю великому государю и его государств чадам служить и радеть по всем вправду. Приведен к вере в церкви кн. Михаила Черниговскаго и болярина ево Феодора в приделе у Николы чудотворца, действовал свещенник Иев, у веры стоял подъячий Андрей Иванов. – 183 г. октября 14 переводчик Иван Васютицкий. – 184 г. мая 6-к терти татары, стоял у шерти дьяк Любим Домнин. – 184 г. июня 26 переводчик Иван Юрьев. – 188 г. октября 25 переводчик иноземец Юрья Гивнер; приводил к вере немецкой пастор Петр Ран, у веры стоял подьячий Дмитрей Симоновский. – Октября 27 переводчик татарин Тохтаралей Термаметов; приводил ево к вере на куране Абыз Мелеков, у шерти стоял подъячий Мишка Волков.

Итак, Крижанича нет в списке переводчиков Посольского приказа и он не был приведен к присяге, к «вере». Как объяснить это, когда другие официальные документы Посольского же приказа называют его переводчиком?

Крижанич, прибыв в 1676 г. в Москву, нашел здесь несколько лиц, хорошо знавших его. Так здесь жили: а) епископ Мефодий Филимонович, бывший протопоп Нежинский Максим, у которого Юрий в 1659 году прожил 5 месяцев в Нежине и с которым действовал вместе заодно, убеждая казаков подчиниться Москве; б) Дохтуровы, из коих с Герасимом он познакомился в Варшаве в 1646 г., а с Кириллом в Сибири, с коим посылал челобитье свое отсюда к его брату; и в) наконец Аргамон Сергеевич Матвеев, который во время восстания Выговского был вместе с кн. Трубецким в Путивле и которому вместе с князем Трубецким нежинские посланцы и прот. Максим известили о раденье Юрия во время пребывания в Нежине. – Все эти лица могли дать благоприятный отзыв об Юрии, а А. С. Матвеев, когда возвратился Крижанич из Сибири, был начальником Посольского приказа. Этим последним обстоятельством и известностью Юрия Матвееву и объясняется, нужно думать, назначение Крижанича в переводчика Посольского приказа⁴⁴⁰.

Но Матвеев вскоре по возвращении из Сибири Крижанича потерял свое место в Посольском приказе: 4 июля того же 1676 г., месяца чрез 1¹/₂ по прибытии в Москву Юрия, царь Феодор «указал быть у своих великого государя дел в Посольском приказе думному дьяку Лариону Иванову, а с ним в товарыщех дьякам Василью Бобинину, Емельяну Украинцеву, Любиму Домнину, а боярину А. С. Матвееву быть не велено»⁴⁴¹. Как известно, Матвеев в этом нее году был сослан в Пустоозерский острог.

Опала, постигшая Матвеева, отчасти отразилась и на Крижаниче; с потерей столь влиятельной поддержки его положение должно было измениться. В документах довольно многочисленных последующего времени Крижанич нигде уже не называется переводчиком Посольского приказа, везде его именуют сербенином Юрием Билиш; о том, что он переводчик, должностное лицо – как будто позабыли. Это и заставляет предположить, что с падением Матвеева и Крижанич перестал числиться переводчиком Посольского приказа, был освобожден от сей должности. Этим объясняется и отсутствие записи о приводе его к вере, и имени его в окладных книгах Посольского приказа. До 4 июля (с 25–26 мая) Юрия не успели привести к присяге (предполагая, что вообще с этим не спешили); а в книги Посольского приказа он не был внесен и потому, что ее получал никакого определенного оклада и потому, что он так сказать не вступал в отправление своих обязанностей. В пользу того мнения, что Крижанич не был переводчиком Посольского приказа, говорит и выражение в справке сего приказа, поданной в октябре 1676 г.: «и буде великий государь пожалует, велит ему Юрью быть в Посольском приказе... в переводчиках»...

Итак я предполагаю, что переводчиком Посольского приказа Крижанич числился очень непродолжительное время, ок. 2 месяцев, и не исполнял никаких особых поручений по этой должности.

Какого-либо определенного жалованья Крижанич, как я говорил, не получал, хотя он не раз подавал просьбы о том; ему назначались постоянно единовременные выдачи, таковые были произведены 25 мая – 10 руб., 14 июня – 10 руб. Точно также «на корм для ево скудости» даны были ему 2 рубля еще 18 августа 1676 г., как видно из следующих документов.

«184-го августа в 18 де по указу великого государя царя и великого князя Феодора Алексеевича, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца, думной диак Ларион Иванов приказал сербенину Юрью Билишу, которой взять к Москве из сылки из Сибири, дати его государева жалованья для ево скудости на корм из Новгородцкого приказу из доходов Мещанского кружечного двора денег 2 рубли с роспискою и послать о том ис Посолского приказу в Новгородцкой приказ память. (Другой рукой): учинить по сему его государеву указу и записать в книгу»⁴⁴².

«184-го августа в 18 де великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, пожаловал сербенина Юрья Билиша, велел ему дати своего великого государя жалованья для ево скудости на корм из Новгородцкого приказу из доходов (зачеркнуто: ново) Мещанского кружечного двора (зачеркнуто: в приказ) 2 рубли (над строкой: «с роспискою»). Великого государя указ о том в Посолском приказе. Послана за приписью дьяка Василья Бобинина»⁴⁴³.

К этим 22-м рублям, выданным с 25 мая по 18 августа, т. е. почти за три месяца, 3 октября прибавлено было еще 5 рублей и кроме того велено было купить Крижаничу овчинную шубу в 1 ¹/₂ рубля. Составленный по этому случаю доклад так читается:

«В доклад». «В нынешнем во 185-м году сентября в 30 де по указу великого государя царя и великого князя Феодора Алексеевича, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца, велено дать его великого государя жалованья сербенину Юрью Билишу в приказ 5 Рублев да ему же купить шубу овчинную. А из каких доходов денги ему дать и шуба купить, и о том великий государь что укажет? А в прошлом во 184-м году по указу великого государя дано его великого государя жалованья ему же сербенину Юрью для ево скудости в приказ 10 рублев из доходов Новгородцкого приказу». Помета: «185-го октября в 3 день по указу великого государя велеть тому Юрью сербянину для ево скудости дать в приказ 5 рублев да ему же для осенняго и зимняго времяни купать шуба овчинная; денги дать и шуба купить из доходов Новгородцкого приказу и послать о том память»⁴⁴⁴.

Согласно этой помете в тот же день отправлена была и память: «185-го октября в 3 де великий государь царь и великий квязь Феодор Алексеевич, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, пожаловал сербенина Юрья Билиша, велел ему дать своего великого государя жалованья для ево скудости в приказ 5 рублев да ему же купить овчинную шубу (над строкой: ) «в полтора рубли» из доходов Новгородцкого приказу. Помета о том на выписке дьяка Василья Бобинина в Посолском приказе. Отпущена за приписью дьяка Любима Домнина»⁴⁴⁵.

Одна из этих выдач, вероятно, была вызвана сочинением, письменною речью Крижанича: «червем Юркою сербянином» написано было «благоприветствование и за свое освобождение нижайшее поклонение и благодарение» царю Феодору Алексеевичу «на счастливое его государское венчание», т. е. говоря теперешним языком – на коронацию его, которая происходила 18 июня 1676 года. Подано ли было это сочинение в самый день коронации или за несколько дней до её и чрез некоторое время после – неизвестно и в речи нет намеков на это; мы можем предполагать только, что сочинение это написано было около июня 1676 года. «Се, пресветлейший и правдолюбивейший царю, – пишет Крижанич, – (во благоприветствование и за улученное освобождение в возблагодарение) вашему царскому величеству подношу не моего ума вымысл, но божественнаго писания глаголы, в них же изъявляю и малыми словесы очесем представляю юного оного и прехвалнейшаго царя Соломона, да ваше царское величество кроме долгаго и пространнаго чтения бездосадно (негли же не без утешения сердечна) узрит и разсудить его в веце и величестве равнаго себе монарха прехвалнейшая и подражанию достойнейшая успеяния. Приими, милостивейший государю, милостивно чистым сердцем приносимое верно; Бог же (сый источник всякия премудрости, правды и милосердия) да управит, укрепит, соблюдет твою державу в лета премнога. Аминь».

Сочинение почти все состоит из дословных выписок из книги Премудрости Соломона; только в конце его он сообщает несколько биографических известий о себе, жалуясь на свою старость и вследствие сего уже на малоспособность к царской службе. «Вем, пресветлейший царю, яко моя старость и слабость к ничесому же годна есть; вем же, яко твоей светлости и величеству при толико верных советницех ни чтение книг политических потребно есть; но аще еже является непотребно, кто весть, не может ли быти при конце утешно. К сему ж идет и оное, еже некий древле римский дворянин глаголаше: о царю Августе, твоя ко мне благодеяния творят, да имам жити и умирати неблагодарен. Та же нужда и мене отягчает: освободил мя еси, правдолюбивый и милосердый самодержче, из темницы и сотворил еси 15 лет желаннаго света видети мя. Аз же, червь, не обретаю пути, како ли, чем ли возмогл бых толикаго долга бремя от плещу мою низложити. Аще бо некогда мало что могох и желах послужити, но уже ныне при сем моем пребеднаго и в неволи прежитаго и веема погибшаго живота вечере и отдаточнем часе, при глухоте, и при нападающем очес мраце, и при всем животныя и умныя силы решении, ничто же твоему величеству умею годное и смею обещати, разве едино, яко твоя царская пресветлость и величество повелит, готов есмь ту похвальную Аристотелеву Политику на русский язык ясно и явно и сокращенно преложити, и твоим государским советником на прочтение подати, да и они разсудят, будет ли дело утешно и твоих государских очес достойно. Аще бо ми Господь на толико лет отвлечет и подаст ми сие делцо к концу привести, имам надеяние, яко от чтения тех премудрых, паче же преполезных и прекорыстных, прияти же хотящему преславных Аристотеля, Александрова учителя, советов и политических правил, удобно возможет востати велик в твоей (державы) царских делех покой, яко ни десятая часть обыклых докладов будет до твоих государских ушес доходила. Царство же твое, яко ныне есть, тако и тогда будет и лишше будет укреплено, богато и преславно, яко и древле Соломоново. А еже есть всему глава, правда будет везде верх держати и тверда, и о том всемогущему Богу от всего народа воздана будет должная слава, твоим царским оправдам и искренним советником благородным боляром велика радость, всему же народу общее веселие и от народа к твоему правдолюбию усердная правда, вера и любовь и радение. А от всего того тебе правду и мудрость любящему царю, от сего твоего тебе покорнаго и от всех окрестных народов вечная и безсмертная слава, во обладателстве велик покой и тишина; а еже есть всему начало и конец, от всемогущаго Бога милость и мир во владении, и по сем временном и долголетном царствии в вечное царствие преселение и душевное спасение». Крижанич надеется получить за эту работу (перевод Политики Аристотеля) и особую награду – отпуск на границу. «Имамы же и впредь надежду на Божие и на твое милосердие, яко за сицеву малу, а верну, работу восхощеши, пресветлейший и премилостивый царю, мене, червя и богомолца твоего, совершенно на волю отпустити, да возмогу к милосердому Богу окаянный грешник при мощах угодника Господня Николы Чудотворца, (по моему обещанию), за свои грехи прощения умолити и за приятыя дары должну хвалу воздати, и тако блаженно-памятнаго и вечно славнаго отца твоего государева великого государя царя и великого князя Алексия Михайловича, всея великия и малыя и белыя Росии славнобывшаго самодержца, за упокоение души, и о твоем государском долговечном здравии и благополучном государьствовании Владыку и Бога нашего Царя царей Иисус Христа молити. Пресветлейший и правдолюбивый царю! Живи здрав Богу, себе, народу. Тако буди, аминь. Аше что негодно зде речено, прощения молю, яко по чистой к твоему величеству вере и по верной простоте речено».

«Приветство» Крижанича вручено было конечно царю Феодору Алексеевичу и один из сохранившихся экземпляров сего сочинения, быть может, тот самый, который был поднесен ему, и во всяком случае принадлежал кому-либо из лиц царского семейства⁴⁴⁶. Можно предполагать, что одна из выдач Крижаничу государева жалованья для ево скудости была вызвана этим Приветством, была наградой ему за литературный труд.

Мечтавший по возвращении из Сибири поскорее выбраться из Московского государства Крижанич, как мы видели, был оставлен переводчиком Посольского приказа, вероятно, для работ литературных, подобных тем, которыми занимался отправленный в Китай Николай Спафарий. Выбор этих работ нужно думать в значительной мере зависел от А. С. Матвеева, указывавшего ту или другую работу или выбиравших ее из предлагаемых. Возможно, что «Приветство» было первым опытом подобной работы Крижанича по званию переводчика Посольского приказа; но тема ее скорее предложена была им, чем указана ему Матвеевым. Крижанич еще в 1641 г. считал необходимым для миссионера в России – «знания по преимуществу государственныя, касающияся религии, мира и войны», чтобы беседовать с царем о государственных вопросах и давать советы. Об этих же «политических» вопросах идет речь и в Приветстве. Юрий предлагает «ясно, явно и сокращенно» переложить Политику Аристотеля и государским советником на прочтение подать, чтобы они рассудили – достойна ли она государских очес. От чтения премудрых и преполезных советов Аристотеля – может быть великий покой в царских делах, «яко ни десятая часть обыклых докладов будет до твоих государских утес доходила» и пр... Судя по однородным мыслям и в записке 24-х летнего Крижанича, и в «Приветстве» состарившегося деятеля, можно предполагать, что последнее написало скорее по собственному желанию автора, чем по чужому указанию... Мы не знаем о том, какое впечатление произвело это «Приветство»; нам неизвестно также занимался ли Юрий переводом Политики Аристотеля. Вероятнее нет, потому что в последующих документах мы не встречаем ни прямых известий о сем, ни каких-либо намеков на это. Да этот труд был бы для него и тяжел, хотя он и брался за него: в «Приветстве» он уже жалуется и на свои болезни: глухоту, плохое зрение и слабость сил душевных и телесных.

Выше приведены уже две челобитные, поданные Крижаничем по возвращении из Сибири в Москву; но кроме них сейчас известна еще челобитная царю; весьма обширная и весьма любопытная, потому что Юрий излагает в ней все свои службы Московскому государству, о большей части коих мы получаем сведения только отсюда, – вся писанная самим просителем собственноручно. Из имеющейся на обороте первого листа ее пометы видно, что она подана, была 9 октября 1676 года.

… го не было можно где инде неже зде доказати. Инде бо ни книг словинских, ни jазикȣ семȣ в народних владических делех места нет. И за то ja хотящн в сем jазикȣ что добра доспети, по нȣжи есм симо пришел. Ja бо от детинства своего, оставивши печали о всаком ином житjа ȣстроеню, ȣдал ся есм всим серцем на едино мȣдростно исканjе: и на нашего скаженого, а правее згȣбльеного jазика изправланjе, свитланje и совершанje: и на своего и всенародного ȣма окрашанjе. И на том есм бедны и несрещны чл҃к вес своj страстны живот изтрошил.

Но тогда философского ȣченjа завод, за некие причины, был отложен. А великославны и блаженно и вечно паметны Г'д҃рь Цр҃ь твоj отец меня, за мое раденjе пожаловал, велел давать корм по полȣ полтине на ден, и питjе из дворца, и отведен мне был двор, на мое челобитjе кȣпльен, каменна полатка. А вельено мне книгы писать: Алфавит истинны славинского jазика составить: и граматикȣ изправить.

А затим во ХХХ годȣ Г'др҃ь, был блаженопаметного Г'др҃я отца твоего указ, чтобы всаких иноземцов холостих и нововыезжих с Москвы свести. И ja в тoj же список был написан, и по нем в Сибир свезен.

А прилȣчила же ся на меня и дрȣгаjа причина. Неки бо Г'дин меня об некоем деле спросил: и когда ja мислил нajлутче отвещать, и из чистого (:вест Хс҃: ) серца полезнȣ реч произнести, тогда за мое грехы лȣчилося мне погрешить, и отвещать некое глȣпо слово. Из которого слова он Г дн҃н и на меня сȣмню завзял: а чаю что он об моем прежнем раденю неведал. И за то слово ja в силке εj лет довольно бедности и мȣкы претерпел.

Третjа мoja работка была, во РПГ годȣ, когда ваш Г'др҃ов дворанин Миколаj Спатар ехал в Китаj: и ja к его посолствȣ верно поработал: превел ja емȣ книгы: как там недавно Холандски Немци пославали. И дал ja емȣ преписать свою книгȣ: которȣю ja из давна об Kитаjских делех из всаких повестеj собирал, а наjпаче от себя по философиjи придȣмал. А в неj об заводȣ много користного с Китаjским кральеством торга. И как можно чрез таков торг, и чрез иние изредние промислы твоеj Г'дровоj Казне значнȣ прибыл ȣчинить.

Четвертаjа мoja работка. Изправил и составил ja Граматикȣ, над которою ja дȣмал и писал кв лета. И с протопопом Тоболским Никифором послал г Дȣмномȣ Дементию Миничю Башмаковȣ, написал же ja и Алфавит Словинского jазика истинен и много достаточен. И будет Г'др҃ь повелиш: ja могȣ смиренно принести.

Пятаja мoja добра воля была: что привезл ja с собою книгȣ, от Адама Олеара Олстинского посолского Дjака об сем Г'др҃ь преславном твоем Цр҃ствȣ и народȣ Роспjком, з некими злими клеветами написанȣ, и трижди печатю изданȣ. И обвестил ja покоjним Алмаȣ Ивановичю Дȣмномȣ, и Боларинȣ Борисȣ Ивановичю Морозовȣ и Околничемȣ Феодорȣ Михаиловичю Ртищевȣ, и сказал: что ja хощȣ тȣ книгȣ перевести, и на ню Обличенjе Рȣским и Латинским jазиком написати чтобы вашим Г'др҃овим началним людем ведомо было: что окрȣжни народи об Росиjском народȣ право и что криво дȣмают. И да быхȣ тим ȣдобнее могли клеветником ȣста запирати. И покоjны болярин, и околничи мое раденjе похвалили: велели превести, и обличенjе написати. Но лихо когда ja в Сибири тȣ книгȣ Столникȣ и вojводe Петрȣ Ивановичю Годȣновȣ показал: он ю от меня отнял, и к Москве послал: бȣдто каково мое злодеjство. И тако чим ja надеjaлcя наjпаче вашие Гд҃рские милости добыти: тим немогл ja овомȣ и ономȣ ȣгодити, и напрасно в гнев попал. Таково ест наше философское бедное ȣстроенjе.

Шecтaja работка. Когда в Сибир пришла перваja весть об Турском ратном подвигȣ, многи люди то на велико преценjали, и в страху были. И ja ко всяким людем говорил: что боjатися нам Бога, а от Турка ни мало не боjатися. И написал ja об том книгȣ, и из Даниjилa пророка, да из иних различних пророчестов доказал: что Тȣрскомȣ цр҃ствȣ не paзширенja, но скончанjа время пришло. Тамо же Сказанjе и об Jезекиjиловом прореченю, на ли, да на ло главе нaписаном: которое нинешни Раздорники криво и лȣкаво ко твоемȣ Гдр҃ь пресветломȣ и Богом храньеномȣ Pocиjcкомȣ црствȣ применяют. Приводится на них неодолно Обличение.

Седмаjа моja прислȣга была бы. Потщȣ ся, не могȣ ли твоемȣ Цр҃скомȣ величествȣ зделать едного потешного орȣдjа. А се́ есть, Самовратно или само собою непрестанно текȣще коло. А по нем бȣдет можно вечно текȣщие часы доспеть: без гир, без прȣжин, без навизанjа.

Осмое. Еще Г'др҃ь, бȣдет изволиш приказать, и ja готов Твоемȣ. Величествȣ Полатнȣю и Bojинcкȣю предивнȣ мȣзикȣ в кратко время доспеть: или иним ȣчительем пȣт к нej показать. Всаки иноземци почудется. Необритает бо ся cej образец инде: но мое ест изобретение. Толоко Г'др҃ь смиренно предложих об моих негодних работках, и об чистом раденю: всего бо не дерзаю на писмȣ изложити. Скажется и ȣстно к началним, бȣдет они об чем спросет.

A во рп годȣ Г'др҃ь лежал ja долго и смертно недȣжен: и тогда обещался ja Богȣ всемогȣщемȣ молитвȣ и хвалȣ воздати, ȣ моще] светаго великаго чȣдотворца Николы. И по его Божjего ȣгодника молитве, премилосерды Бог и Творец меня грешного помиловал, здравjе привратил. И твое Гд҃рово серце ȣмилостилося: и за блаженно и вечно наметного Гд҃ря отца твоего, за его дȣшы ȣпокоенje твое величество приказало меня из невольи извести.

Милосерды Г'др҃ь Цр҃ь и велики кн҃зь Феодор Алехеевичь, всея великия и малыя и белыя Росиjи самодержец, пожалȣj меня сироту своего. Помяни Г'др҃ь на ȣпокоенje дȣши блаженопаметного Г'др҃я отца своего. Помяни Г'др҃ь на мое верно и много крат доказано радение. Призри Г'др҃ь на мою старост. И что ja глȣх, и немощен, и твоемȣ величествȣ к слȣжбе негоден и ненадобен. Разве об чем помянȣлося вишше: но то можно и в кратшее время доспети.

Не попȣсти Г'др҃ь мне Богȣ Всемогȣщемȣ, и ст҃омȣ Николе изменити и дȣшею погинȣти. Но отпусти Г'др҃ь на волю: что бы мне можно было свое (:вест Господ: ) не солгано обещанjе сполнити: И на оном ст҃ом место, за блаженопаметного Г'др҃я отца твоего ȣпокоj: а за твое Г'др҃ово долговечно здравjе и славно владанje Бога молити. А бȣдет то от тебя Г’др҃ь ȣ всемогȣщего Бога приятно, как да бы ты Г'др҃ь сам нарочного Богомолца г Богȣ и к великомȣ Чȣдотворцȣ Николе послал.

Первы и един из моего народа поjавихся некористен мȣдрости искатель: и за сej мoj подвиг, в бедности преживох, или паче згȣбих вес своj временны живот. Ах правдолюбивы милосерды Г'др҃ь, не даj ми згȣбити и вечного живота: даj ми сполнити мое г Богȣ ȣчиньеное обещало. Цр҃ь Г'др҃ь смилȣjся»⁴⁴⁷ .

Согласно сделанной помете «выписать» в Посольском приказе составлена была следующая докладная выписка.

«И в Посолском приказе против сей челобитной выписано:

В прошлом во 168-м году сентября в 17 де писали из Нежина блаженные памяти к великому государю царю и великому князю Алексею Михаиловичю, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу, боярин и воеводы князь Алексей Никитич Трубецкой с товарыщи и прислали выходца сербянина Юрья Иванова сына Балиша. А в роспросе он Юрья сказал: вышел де он к великому государю на его государево имя на вечную службу, а родом де сербянин города Бихча, а тот город под державою турского салтана: и был де он в школах и в науке 6 лет и умеет языком и грамоте по латине, по италиянский, по греческий, по еллинский, а природной язык словенской и грамоте словенской он умеет же. А питался де он по государствам теми науками и толмачеством. А учил де он грамматику, сентаксис, риторику, философию, аритметику и музику. Да в переводе с писма, каково подал он Юрья, написано, чтоб ему быть у его государева дела и писать царственные летописи и переводить книги. И по указу великого государя велено ему делать словенскую грамматику и лексикон. А великого государя жалованья сентября с 22-го числа марта по 1 число давано по 3 алтына по 2 де да питья по 3 чарки вина, по 3 крушки пива на день из Новые чети; а марта с 1-го числа по помете на выписке думного дьяка Алмаза Иванова велено ему давать его великого государя жалованья и с прежним по 6 алтын по 4 де на день. А в котором году и за что в сылку сослан, того в Посолском приказе неведомо.

А в нынешнем во 185-м году в Посолском приказе у выписки Юрья сербянин сказал: в прошлом де во 168-м году выехал он к Москве в Посолской приказ и велено ему делать грамматику; а ведом был в приказе Болшого Дворца. А сослан в сылку во 169-м году, а за что – того он не ведает. И в прошлом де во 184-м году по указу великого государя из сылки из Сибири взят, и бил челом он Юрья, чтоб указал великий государь ево отпустить в свою землю, для того что он был в Крабацкой земле (на полях: под державою цесарскою) римского костела каноником (на полях: поп постриженой); и ныне де он держит тое же римскую веру и свой чин и впред быть в ней хочет. И по указу де великого государя боярин Артемон Сергеевич Матвеев сказал ему великого государя указ, что отпустить ево Юрья не велено, а велено ему быть в Посолском приказе в переводчиках. И в прошлом во 184-м году мая в 26 де, да июня в 14 де, да августа в 18 де дано ему его великого государя жалованья на прокормление в приказ 22 рубли.

И великому государю царю и великому князю Феодору Алексеевичю, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу, Юрья сербянин бьет челом: по его де великого государя указу велено ему быть в Посолском приказе в переводчиках, а великого государя жалованья денежного окладу и поденного корму ему не учинено; «или пожаловал бы ево великий государь велел ево с Москвы по обещанию иво отпустить». И великий государь пожаловал бы ево, велел ему учинить денежной годовой оклад и поденной корм и давать для ево старости питья, как ему, великому государю, Бог известит.

И буде великий государь пожалует, велит ему Юрью быть в Посолском приказе еллинского, латинского, италиянского, цесарского языков в переводчиках и учинить ему свое великого государя жалованье оклад и поденной корм против ево братьи переводчиков, и выписано ему на пример: в прошлом во 183-м году по указу великого государя взяты в Посолской приказ полского и латинского языков в переводчики Гаврило Болотинской, Иван Васютинской; а великого государя жалованья учинены им оклады по 20 рублев, поденного корму по 3 алтына по 2 де на день. В прошлом же во 184-м году взят в Посолской приказ греческого языка в переводчики Иван Юрьев; а великого государя жалованья учинен ему денежной оклад 25 рублев, поденного корму по 3 алтына по 2 де на день.

«А что в Юрьиве челобитной сербенина про латинское писмо, которое было над дверми каплицы, в которой был погребен царь и великий князь Василей Иванович всеа Русии, и о том латинском писме в Варшаве будучи объявил он царского величества в то время там будучему гонцу Гарасиму Дохтурову во 154-м году, в иво Гарасимове статейном списку, каков он подал в Посолском приказе, ево Юрьевы скаски нигде не написано»⁴⁴⁸.

Приведенная выше челобитная Крижанича, кажется, не имела никакого успеха: он не был отпущен за границу и ему не было положено определенного годового денежного оклада и поденного корма. Приходится говорить «кажется» потому, что на докладной выписке не находим никакой пометы о решении. С другой стороны имеем документы о выдаче ему снова для ево скудости в приказ 10 рублей, менее чем чрез месяц после подачи третьей челобитной, и быть может именно вследствие ее. Документы эти следующие: «185-го ноября в 5 де указал великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, дать своего великого государя жалованья сербенину Юрью Билишу для иво скудости в приказ Новгородцкого приказу из доходов 10 рублей с роспискою; и о том ис Посолского приказу послать в Новгородцкой приказ память. – Сей великого государя указ приказал записать думной диак Ларион Иванов. По сему его государеву указу учинить и записать в книгу и о даче тех денег послать его государев указ в Новгородцкой приказ»⁴⁴⁹. – «185-го ноября в 5 де великий государь царь и великии князь Феодор Алексеевич, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, пожаловал сербенина Юрья Билиша, велел ему дати своего великого государя жалованья в приказ из доходов Новгородцкого приказу (зачеркнуто: Мещанского кружечного двора) 10 рублев. Помета о том на выписке диака Василия Бобинина (зачеркнуто: Емельяна Украинцова) в Посолском приказе»⁴⁵⁰. Известно также, что 4 ноября 1676 г. Крижанич взял милостыни у патриарха рубль⁴⁵¹.

Но несмотря на неудачу Крижанич не покидал своей мысли о выезде из Московского государства и продолжал хлопотать об этом, пока его хлопоты не увенчались успехом в первой трети следующего 1677 года. До нас не сохранилась его новая челобитная об отпуске, но дошли акты, относящиеся к этому и последовавшие очевидно вследствие ее. Первый из этих актов – запись о состоявшемся царском повелении отпустить Крижанича «зa рубеж на Смоленск» и дать ему проезжую грамоту да 2 подводы. Запись эта от 27-го марта 1677 г.; но из черновика проезжей грамоты видно, что последняя написана была еще в феврале месяце сего года и след. еще в феврале предположено было отпустить Юрия из Московского государства. Царский указ об отпуске изложен в следующих выражениях: «185-го марта в (27) де великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, указал сербенина Юрья, которой в прошлом во 184-м году из Сибири прислан к Москве, с Москвы отпустить за рубеж на Смоленеск и дать ему проезжую грамоту да две подводы».⁴⁵²

Сообразно этому указу отправлена была 1 апреля и память о подводах, из коей между прочим видно, что Крижанич предполагал выехать того же числа, т. е. 1 апреля. «Лета 7185-го апреля в 1 де (по) государеву цареву и великого князя Фео(дора) Алексеевича, всеа великия и м(алыя) и белыя Росии самодержца, у(казу) околничему Григорью Никифоровичю Собакину да дьяком Афонасью Башмакову, Юрью Блудову, Семену Домашневу. Указал великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, отпустить (зачеркнуто: в Лит..., в Полшу, с Москвы) «с Москвы за рубеж» (слова в кавычках < > над строкой) сербенина Юрья Билиша; а от Москвы до Смоленска и до Литовского рубежа дать ему подводы «с санми и с проводником» (< > над строкой) по указу, (зачеркнуто: а великому государю он Юрьи бьет челом о двух подводах). «Отпуск ему с Москвы сего ж» (числа). «С оборотом»⁴⁵³. – Кроме памяти о подводах тогда же (1 апреля) отправлена была и следующая память о даче Крижаничу государева жалованья на милостыню и в дорогу на корм – 10 рублей⁴⁵⁴: «Апреля в 1 де в приказ Болшого Дворца. (Зачеркнуто: указал и вместо него написано: ) «пожаловал» великий государь (п)⁴⁵⁵ (зачеркнуто: отпустить с Москвы в Польшу) сербенина Юрью Билиша, (над строкой: ) «велел ему дать своего» (зачеркнуто: а своего) великого государя жалованья (над строкой: ) «на милостыню и в дорогу на корм из приказу Болшаго Дворца денег» (зачеркнуто: велел ему дать для ево бедности в приказ) 10 рублей (зачеркнуто: ис приказу Болшого Дворца)⁴⁵⁶.

Проезжая грамота, выданная Крижаничу, была изложена в следующих выражениях: «От царя и великого князя Феодора Алексеевича, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца, от Москвы по городом до Можайска, и до Вязмы, и до Дорогобужа «и до Смоленска» (<> над строкой) воеводам нашим и всяким приказным людем. По нашему великого государя указу отпущон с Москвы сербенин Юрьи Билиш. И как он в которой город приедет, и воеводам нашим и всяким приказным людем (зачеркнуто: велети ево Юрья) пропускать «ево Юрья» (<> над строкой) без задержания. Λ как он приедет в нашу отчину Смоленеск, и столником вашим и воеводам князю Михаилу Ивановичю Лыкову с товарыщи велеть ево Юрья из Смоленска отпустить за Литовской рубеж (зачеркнуто: безо всякого задержания); а лишних людей и иных никаких иноземцов отпускать с ним не велеть, и сее нашу великого государя проезжую грамоту взять у него в Смоленску в приказную полату. Писан на Москве лета 7185-го апреля (зачеркнуто: февраля) в 1 де»⁴⁵⁷.

Таким образом 1 апреля 1677 г. все было готово к выезду Крижанича из Москвы, но он не выехал, а остался в ней еще на некоторое время, уже по собственному желанию.

21 октября 1676 г. в Смоленск, а 11 ноября в Москву прибыл «для поздравления царя Федора Алексеевича с вступлением на Российский престол, для склонения о учинении наступательнаго и оборонительнаго с Данией против Швеции союза и для предложения посредничества о учинении вечнаго между Россиею и Польшею мира» – датский посланник Фридрих фон-Габель.⁴⁵⁸ Вместе с ним прибыли также толмач майор Юрья Бой, секретарь «Гелдебрант фон-Горн», маршалов Яган Георгий и другие лица, всего в количестве 23 человек⁴⁵⁹. С этим послом Фридр. Фон-Габелем при его возвращении в Данию и выехал Крижанич из Московского государства. «И тот сербенин, – читаем в записной книге Посольскаго приказа 1676–1681 гг., – в то время с Москвы за вешнею полою водою с Москвы не поехал; и по челобитью дацкого посланника Фридриха фон-Габена тот сербенин Юрьи отпущен с Москвы за рубеж с ним посланником вместе во 186-м году в октябре на Псков».

Габелю еще в январе 1677 г. дано было знать, чтобы готовился к выезду; но он, сославшись на приказание короля Датского, остался еще на некоторое время в Москве. Во время своего пребывания в Москве (с 11 ноября 1676 г.), одновременного с Крижаничем (с 25 мая 1676 г.), Габель познакомился с последним и, как видно из письма его на имя царя Феодора Алексеевича от 4 апреля 1677 г., обещался взять Юрия с собою в Данию, передать его пребывающему там цесарскому посланнику с тем, чтобы тот зимой проводил его до Вены. Габель писал, что он согласился сделать это не только по должности христианской, но и потому, что Крижанич подданный цесаря, «моего государя высочайшаго надежнаго союзника». Полный текст этого любопытного письма, в русском современном переводе, следующий:

«Перевод с писма, каково прислал в Посолской приказ дацкой посланник Фридрих фон-Габель в нынешнем во 185 м году апреля в 4 де.

Всехсветлейший, велеможнейший великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич, Божиею милостию всей Росии самодержец и многих иных государств и земель наследующий государь и обладатель. Вашему царскому величеству ведомо, яко оного попа Юрья Сербенина милостивейше пожаловал вытти из государства вашего царского величества к некоторому монастырю во Италии, в которой он обещанием своим сам себе обязал. Но егда тот бедный муж никакого способу на сем свете не имеет от границ вашего царского величества земель дале от(ъ)ехати, но принужден будет умрет(ь) гладом, – и он Юрьи просил меня, чтоб християнским попечением милостину к нему показать и до двора б цесаря римского привесть. И яз не токмо по должности христианской, но и для того, что он цесаря римского, моего ж государя высочайшего надежного союзника, подданный, в том прошений отказати ему не похотел, но обещал с собою взять в Дацкую землю, где ево вручу тамо пребывающему цесарскому посланнику, которой ево [зимою]⁴⁶⁰ до Вены вспоможением провадит. Но егда ему указано вскоре за рубеж ехати, и он тем подобием в болшую бедность впадет. И я ваше царское величество при сем всехпокорнейше прошу, чтоб милостиво изволил указат(ь) тому вышепомянутому попу у меня остатись и со мною выехать, крепко уповая, что ваше царское величество в сим святом времени сие дело милосердо изполнити и милостину ему бедному, однако ж ученому, мужу оказати благоволит. – Высочайший Бог вашему царскому величеству всякое благополучие за то да воздаст. Всехсветлейший, велеможнейший великий государь царь и великий князь! Вашего царского величества всехпокорнейший и вернейший слуга Фридрих фон-Габель. Писано на Москве апреля 3-го числа 1677-го»⁴⁶¹.

Письмо это, писанное 3 апреля, подано было в Посольский приказ 4 апреля, а 1 апреля, как мы видели, все было приготовлено к выезду из Москвы Крижанича, написаны были и память о подводах и проезжая грамота. Оно собственно не имело успеха, потому что на нем помечено было: «185-го апреля в 5 де великий государь указал ево отпустит(ь) на Смоленеск тотчас». Согласно с этой пометой того же числа послана была и память об отпуске Крижанича за рубеж «до Смоленска и до Литовскаго рубежа»: «Лета 7185-го апреля в 5 де по государеву цареву и великого князя Феодора Алексеевича, всеа (вели)кия и малыя и белыя Росии самодержца, у(казу) околничему Григорью Никифоровичю Соба(кину) да дияком Афонасью Башмакову, Юрью Блудо(ву), Семену Домашнево. Указал великий государь царь и великий князь Феодор Алексеевич, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец, отпустить с Москвы за рубеж сербенина Юрья Билиша, а от Москвы до Смоленска и до Литовского рубежа дать ему к прежнему в прибавку подводу с санми и с проводником. И по государеву цареву и великого князя Феодора Алексеевича, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца, указу околничему Григорью Никифоровичю Собакину да дьяком Афонасью Башмакову, Юрью Блудову, Семену Домашнево учинити по государеву указу. Послана того ж числа с толмачем с Терентьем Фроловым»⁴⁶².

Но несмотря на неудачу ходатайства Габеля и несмотря на царское повеление, Крижанич не поехал из Москвы, а остался в ней и жил на дворе у датского посланника. Причиной своего невыезда Юрий в мае того же года выставлял «великия воды» и то, что зимний путь испортился, а пребывание на дворе Габеля объяснял намерением ехать вместе с последним за рубеж. Вероятно, и Крижанич, и Габель боялись, чтобы не случилось чего-либо в виду ослушания первого царскому указу и потому Габель просил, кажется, вторично царя о разрешении Крижаничу ехать за рубеж вместе с ним посланником (ни подлинника этого письма Габеля, ни русского перевода его не сохранилось и намек на это находится в докладной выписке Посольского приказа)⁴⁶³. Вследствие этого второго письма Габеля Крижанич был сыскан, приведен в Посольский приказ и здесь подвергнут допросу о том: «для чего он по се время с проезжею великого государя грамотою за рубеж с Москвы не едет». Запись об этом допросе изложена Посольским приказом в следующих выражениях: «185-го маия в 8 де. Но указу великого государя царя и великого князя Феодора Алексеевича, всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца, велено в Посолской приказ, сыскав, привесть сербенина Юрья Билиша, которой отпущен был с проезжею великого государя грамотою на Смоленеск и за рубеж, а тот сербенин Юрьи с Москвы не поехал и жил на дворе у датцкого посланника у Фридриха фон-Габена. И того ж дни сербенин Юрьи сыскан и в Посолском приказе допрашиван: для чего он по се время с проезжею великого государя грамотою за рубеж с Москвы не едет? И Юрьи сказал, что он с Москвы не поехал за великими водами и за тем, что зимней путь испортился; и жил на Москве на дворе у дацкого посланника для того, что он хочет с Москвы за р(убе)ж ехать с ним посланником вместе. И думной диак Ларион Иванов тому Юрью Билишу (говорил): которая де великого государя проезжая грамота (ему дана) с Москвы на Смоленеск, а из Смоленеска велено иво отпустить (за рубеж), и он бы тое великого государя грамоту в Смоленске отдал в (приказную) избу воиводам; а буде он поедет с Москвы за руб(еж с дат)цким посланником, и он бы великого государя проезжую грамо(ту) отдал назад в Посолской приказ и ехал бы з датцким посланником без государевы проезжей грамоты. И Юрьи сказал, что он государеву проезжую грамоту едучи отдаст в Смоленску в съезжую избу воиводам. И ис Посолского приказу отпущен он Юрьи по-прежнему к датцкому посланнику на двор»⁴⁶⁴.

Таким образом объяснения Крижанича в Посольском приказе 8 мая окончились благополучно: ему велено было только возвратить выданную ему проезжую грамоту, если он поедет с Габелем, и отдать ее в Смоленске воеводам, если он поедет туда один. Крижанич, хотя и рассчитывал ехать с Габелем, все-таки обещался отдать грамоту в Смоленске, как будто он выедет из Москвы один. Он опять был отпущен на двор к датскому посланнику и у него продолжал жить. Но вскоре опять был потревожен, о чем узнаем из письма Габеля к думному дьяку Лариону Ивановичу Лопухину. 1 июня на подворье прибыл толмач Посольского приказа Юрий Суханов с памятью и, по приказу подьячаго Андрея Иванова, требовал в приказ к суду Юрия; за последнего вступился Габель и отказался его выдать, сославшись на право всех посланников чинить самим им управу на своих людей, и требование это принял за бесчестие себе. «Впрочем он, – прибавляет Габель, – помянутаго своего служителя имянем Юрья сербенина в добром остерегании держати будет и тому, кто на него бьет челом, колико он правду имеет, достойное удовольствование учинити обещает, есть ли, яко достоит, то у него сыщет». (Im übrigen wirdt er erwehnten seines bedienten nahmens Georgij Serbenin persohn in gute verwahrung halten, vnndt dem jenigen so sich über ihm beklaget, so weit er recht hat, gebührende satisfaction verschaffen, wen es, wie es-sich gebühret, bey ihm gesuchet wirdt)⁴⁶⁵. Габель предполагал даже, что это случилось без приказа дьяка Лопухина и обещался прислать ему и ту память, которую он взял у толмача Юрия Суханова⁴⁶⁶. Дальнейших документов поэтому инциденту не сохранилось и потому окончание его, равно как и подробности остаются неизвестными. Судя же по тому, что Габель обещался удовлетворить всех, справедливо ищущих на Крижаниче, и потому, что последний не раз упоминал о своих долгах, можно предположить, что не последние ли были причиной появления на подворье у датского посланника толмача Суханова с памятью – поставить к суду Крижанича? Во всяком случае нужно думать, что для последнего все благополучно кончилось, потому что Юрия мы опять находим у Габеля.

В мае 1677 г. Габелю снова напомнили, чтобы он готовился к отъезду⁴⁶⁷. 8 августа последовали памяти об отпуске его из Москвы на другой день; но он еще промедлил и 23 августа имел отпускную аудиенцию, после которой получил вместе с своей свитой обычные на отпуске послов царские подарки: Габелю дано было соболей на 200 рублей, «дворянам 5 человекам, да переводчику да секретарю по паре в 8 руб. и по паре в 7 руб. человеку, людям посланника и дворян 15 человекам пяти по паре в 4 руб. и 10 по 2 руб.» (впоследствии заявлено было, что здесь описка, надо 11 человекам: 5 по 4 р. и 6 по 2 р. Под переводчиком разумеется не Крижанич, а толмач, называемый в документах и переводчиком, Юрий Бой). Часть свиты Габеля выехала ранее: еще 26 мая Габель просил своего пристава выхлопотать 6 подвод для нея, а 27 июня велено было отпустить чрез Смоленск «дворян, которые с ним (Габелем) были в приезде Ягана Егоршвала да Карла фон Дирикговена, да с ними людей их Яганка Готлина, Мартинка Саториюса да Андрюшку Вишина», которые в первых числах июля действительно и выехали⁴⁶⁸.

11 сентября последовали окончательные распоряжения по выезду Габеля: этого числа дана была дорожная память приставу, приготовлены грамоты в Новгород и Псков воеводам об отпуске Габеля из Москвы и с ним «королевских дворян 3 человека, да переводчик, да секретарь, да посланниковых и дворянских людей 9 человек»; из Пскова велено было отпустить его «за литовской рубеж, на которыя места пристойно, чтоб тому посланнику проехать было литовскими городами до Курляндские земли безстрашно»; от 11-го же сентября месяца написана была и проезжая грамота на Тверь, Торжок и Новгород, (впоследствии дата переправлена была на 5 октября). 21 сентября 1677 г. выдана была особая проезжая грамота переводчику Габеля Юрию Бою, а с ним человеку его иноземцу Крестьяну Ряхту на Можайск, Вязьму, Дорогобуж и Смоленск. Крижанич поехал не с последними двумя лицами, а почти чрез три недели после них, вместе с посланником.

25 сентября 1677 г. Габель прислал в Посольский приказ к дьяку Лопухину письмо с просьбой о даче подвод; он писал между прочим, что «кроме меня и жены моей при себе аз имею малых и великих 22-х человек мужского полу, междо которыми причитаютца младенец 3-х недель, которого человека моего Францишка жена здесь родила, да отец Юрья сербянин, его же для Божия мзды⁴⁶⁹ аз обещал в Вене городе Аустрийские земли поставить. (Auszer mir vnndt meiner frawen habe ich bey mir mit gros vnndt klein 22 mansz [ – ] persohnen darunter gerechnet ein kindt drey wochen alt, so mein leibknecht Francesco mit seiner frawen alhier bekommen, vnndt der Pater Georgius Serbinin, so ich vmb goldes lohn bisz nach Wien in Österreich zuuerschaffen angelobet»)⁴⁷⁰.

В приложенной к этому письму росписи свиты после секретаря, дворецкого и лекаря встречаем и «отца Юрья Сербенина» (Pater Serbin)⁴⁷¹. Эта роспись и задержала несколько отъезд Габеля: Посольский приказ заметил в ней лишних людей «против приезду его» и 2 татарских робят, вследствие чего к Габелю послан был пристав его Борис Леонтьев с вопросом о том – кто такие лишние люди, какой породы татарские робота и где он их взял? Габель ответил, что лишние люди – нанятые им иноземцы, вольные люди, которых он нанял для своего малолюдства, ибо его люди уехали с королевскими дворянами, отпущенными в 185-м году; а на татарских робят, оказавшихся калмыченками и купленных им у сибиряков в конце апреля 1677 г., Габель прислал купчую. «У датцкого посланника калмыченков указал великий государь взять, а ему из казны заплатить по кабале деньги из казны, для того что наперед сего никоторых государств послы и посланники никаких пленных людей в Росийском государстве не покупывали и за рубеж не вываживали: он то учинил вновь без указу великаго государя»; относительно иноземцев – вольных людей велено разузнать – кто они такие, у кого жили, кто их уволил и пр... Габель не взял денег за калмыченков и просил отпустить их с ним, ибо он купил их в подарок «моему милостивейшему королю небываемую вещь в наших землях»; относительно иноземцев сказал, что русского и польского народа никакого нет, наняты им вольные иноземцы и иноземки, и «допрашивать их в Посольский приказ имать не для чего». На присланных Габелем об этом 2-х письмах читаем одинаковые пометы от 5 и 10 октября: «великому государю известно и бояром чтено»; 9-го октября т. е. еще до подачи второго письма Габеля состоялось и решение: царь Феодор, слушав датского посланника Фридриха фон-Габеля челобитья, указал и бояре приговорили: «для любви государя ево его королевскаго величества дацкого калмыцких дву робят с ним посланником отпустить и у него их не имать и в проезжей грамоте их написать; также и тех людей, которых он нанял для своего дорожного проезду, с ним отпустить же против ево росписи; а впредь иным посланником и гонцом то не в образец, потому что он посланник купил тех робят у сибирян, не ведая его великого государя указу»⁴⁷².

Сообразно такому решению, написана была и проезжая грамота, которая приготовлена была еще в сентябре месяце: и в ней и в приложенной росписи спутниками Габеля обозначены были – 3 дворян, секретарь, посланничьих и дворянских людей 9 человек, наемных людей иноземцев 7 мужчин, 5 женщин и 2 калмыченка, а всего 22 мужчин и 5 женщин⁴⁷³.

9 октября 1677 г. Габель выехал из Москвы, а 20 прибыл в великий Новгород. 28-го он отравился отсюда в Псков, которого и достиг в первых числах ноября месяца. Здесь он «для скорби жены» остановился и в дальнейший путь направился только 15 января 1678 г., когда псковскими воеводами был отпущен за литовский рубеж на Друю⁴⁷⁴. Донесения его, хранящиеся в Копенгагенском государственном Архиве, писаны были: 24 февраля из «Onixla» (lieget in Lilhau en 24 meilen von Nithaw ab nach der Wilna zu, undt ohngefehr 60 meilen von Königsberg), с 3 марта пo 29 апреля из Кенигсберга, 12 мая – in der Santdgrube für Dantzig, 2 июля из Гамбурга.

Выше мы видели, что Габель, 25 сентября прося подвод себе, писал, что с ним едет всего 5 женщин и 22 человека мужчин, в числе коих 1 младенец и Юрий Крижанич. Тоже самое число поставил Посольский приказ и в проезжей грамоте и в приложенной росписи, разделив их, как указано уже, на следующие группы: 3 дворян, секретарь, 9 человек людей посланника и дворян, 7 иноземцев наемных и 2 калмыченка; и кроме того 5 женщин. Ни в проезжей грамоте, ни в росписи приказной не поименован Крижанич прямо; а в росписи при письме Габеля от 25 сентября (в коем он говорит, что с ним едет всего 22 человека мужчин) значится 23 человека мужчин и 5 женщин кроме посланника и его жены, а именно: 1) секретарь, 2) дворецкой (гофмейстер), 3) лекарь (лейб-хирург), 4) Крижанич, 5) корабельный мастер Ян Янусен, 6) скатертник, 7) жилец, 8) повар, 9 и 10) слуга с ребенком, 11) возница, 12) поляк, 13–16) 4 скорохода, 17–20) 4 конюха, 21–22) два малых татарченка и 23) малый поваренный. В виду того, что переводчик Юрий Бой выехал из Москвы 21 сентября, а Крижанич 25 сентября был еще в Москве, нельзя думать, что последний отправился из нее вместе с Боем. В росписи Габеля и в подлинной и в русском переводе ее, помещенном как в деле о приезде Габеля, так и в статейном списке после слов «корабельный мастер Ян Янусен» проведена черта, отделяющая выше написанное от нижеследующего; черта эта сделана для того, чтобы яснее, обозначить «королевских дворян», о которых в подобной же росписи, поданной при приезде, сказало: «те все едят за столом с господином посланником». Таким образом трое дворян, выехавших с Габелем из Москвы, были: дворецкой, лекарь и корабельный мастер Ян Янусен. За этой чертой обозначены те 18 лиц, которых нужно разуметь под 9 людьми посланника и дворян, 7 наемными вновь и 2 калмыченками. Таким образом Крижанич не обозначен нигде ни в проезжей грамоте Габеля, ни в росписях о выдаче поденнаго корма. Нужно думать, что так поступлено потому, что Крижанич имел особую для себя проезжую грамоту, выданную ему еще в апреле 1677 года. О том, что он выехал с Габелем положительно свидетельствует запись в книге Посольского приказа, приведенная выше: «тот сербенин Юрьи отпущен с Москвы за рубеж с ним посланником (Габелем) вместе во 186-м году в октябре на Псков».

Выше был отмечен путь Габеля по выезде из Пскова, разделял ли его Крижанич – неизвестно. В Датском государственном Архиве имеется целый ряд донесений Габеля, из числа коих иныя очень обширны, при некоторых множество приложений, но нигде в них нет ни слова о Крижаниче; донесения эти касаются исключительно вопросов высшей политики: здесь говорится о войне, Швеции, Польше, Турции и пр.; и только в одном идет речь о каких-то таможенных недоразумениях на границе и упоминаются имена нескольких частных лиц, но не Крижанича (росписи лиц, возвратившихся с Габелем, не сохранилось)⁴⁷⁵.

В январе 1678 г. выехав из пределов Московского государства, Крижанич уже более не возвращался сюда, пробыв в нем почти 19 лет подряд: с февраля по сентябрь 1659 г. в Малороссии (6 месяцев), с 17 сентября 1659 г. по 20 января 1661 г. в Москве (1 год и 4 месяца), с 20 января по 8 марта в дороге в Сибирь (ок. 1¹/₂, месяца), а с сего числа по 5 марта 1676 г. в Тобольске (5 лет), с 5 марта по конец апреля 1676 г. в дороге из Тобольска (2 месяца), а с мая 1676 г. до 9 октября 1677 г. в Москве (1¹/₂, года) и с 9 октября 1677 г. по 15 января 1678 г. в дороге на Новгород и Псков, по направлению к литовскому рубежу (3 месяца). Миссия Крижанича не увенчалась успехом, но за время столь продолжительного пребывания своего в России ему можно было сделать большой запас наблюдений, проверить свои взгляды и возможность их осуществления, чтобы предохранить других от ложных шагов и ошибок...

Предыдущей главой можно бы и закончить настоящую работу согласно ее заглавию, так как Крижанич, выехав из Московского государства в 1678 г., более не возвращался в него. Но думаю будет не лишним к сообщенным уже данным присоединить и известия о последних годах жизни Юрия, подобно тому как во 2-й главе приведены сведения о нем до приезда в Россию. Данных за этот последний период странствований Крижанича собрано мною не особенно много и главным образом потому, что документам о Крижаниче заграничных архивов пока еще не суждено видеть света...

Акты о нем, как видно будет из дальнейшего изложения, должны находиться в архивах: 1) Доминиканского ордена и 2) конгрегации пропаганды веры. – Бо́льшая часть бывшего в Вильне архива Литовской провинции Доминиканского ордена вывезена была в 1840 и 1860 гг. в Рим к генералу ордена; меньшая часть осталась в Кракове и Львове⁴⁷⁶. Не имев возможности лично заняться в сих архивах, я обратился к содействию проф. Львовского университета Бр. Дембинского, которому принадлежит одна из лучших работ о римских архивах, занимавшемуся в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел в 1899 году, и представителю России при святейшем Папском престоле К. А. Губастову. Проф. Дембинский, обещавший навести справку как в Риме, так и в Львове и Кракове, сообщил мне, что в хранящихся в Кракове, в библиотеке Академии Наук, копиях донесений апостолического нунция в Польше того времени («teki rzymskie»), впрочем бегло им просмотренных, он не встретил никаких указаний о Крижаниче. Также ничего не найдено было им и в Доминиканском архиве в Кракове. О результатах розысков в Риме д-ра Станислава Кентржинского, делегата в Риме Краковской Академии Наук, которого просили сделать все возможное, чтобы сообщить мне сведения о Крижаниче, доселе я не имею никаких сведений. – На запрос генералу ордена Доминиканцев нашего представителя при св. Папском престоле о дозволении извлечь имеющиеся в архивах ордена сведения об Юрии Крижаниче К. А. Губастов получил от о. Фрювирта ответ, что «в римских архивах никаких документов, относящихся до Крижанича, не найдено». И это писалось в то время, когда о. Павел Пирлинг уже напечатал документы об Юрии, извлеченные из того же римского архива Доминиканского ордена...⁴⁷⁷. А из архива конгрегации пропаганды веры за время 1678–1683 гг. доставлены только копия одного протокола конгрегации 1682 г. с относящимися к нему документами⁴⁷⁸…

В виду сего при дальнейшем изложении из числа документов заграничных архивов приходится довольствоваться только тем немногим, что имеется в моих руках.

Крижанич, как сказано в предыдущей главе, вместе с Габелем 15 января 1678 г. выехал из Пскова за литовский рубеж на город Друю; но дальнейший путь Крижанича, равно как и места его остановок – неизвестны. Из протокола конгрегации пропаганды веры от 5 мая 1682 г. и из письма Крижанича секретарю пропаганды от 10 марта того же года видно, что Крижанич в начале 1678 года прибыл в Вильну, «вступил в орден св. Доминика и дал в нем обеты», причем его обещали отпустить в Рим, чтобы дать отчет в том, «что он исполнил и какия сделал наблюдения в Московии». При поступлении в этот орден, Крижанич переменил свое имя, получил новое Августина, под каковым именем он и является в последующее время.

Главной задачей этого ордена – доминиканцев проповедников было миссионерство т. е. то, что составляло задушевную мечту Крижанича. В 1644 г. генеральным капитулом доминиканцев была образована особая провинция Литовская, к которой отнесено 12 монастырей со 155 монахами под провинциальством кс. Петрония Каминского. В самой Вильне был особый костел – Св. Духа, принадлежавший ордену доминиканцев и доселе известный под именем Доминиканского (на Благовещенской улице). Основанный ок. 1441 г., он был отдан доминиканцам королем Александром, пригласившим их в 1501 г. в Вильну и выстроившим при сем костеле монастырь. Во время войны с русскими в 1655 г. костел и монастырь сгорели и были разрушены до основания; новый гораздо больший и величественный костел, восстановленный благодаря стараниям доминиканцев, был освящен в 1688 году⁴⁷⁹. Таким образом Крижанич, возвратившись в Вильну из Московского государства в 1678 г., не застал уже прежнего Доминиканского костела, и выехавши из нее в 1682 г., не видел нового.

Немного отдохнув в Вильне, Крижанич начинает хлопотать о поездке своей в Рим; но доминиканцы после того, как Крижанич дал обет и вступил в их орден, ни за что не хотели отпустить его, а, напротив, бранили его за намерение и хотели, чтобы он «совсем бросил книги, составленныя им на языках московском и латинском, по поручению папы Александра VII», т. е. его полемические работы. – Быть может в виду этого нерасположения доминиканцев к литературным трудам по обличению «схизмы», Крижанич одновременно с этими последними работами занимался в Вильне еще одним историческим трудом, написал особое сочинение о Сибири – Historia de Sibiria, содержащее заметки его об этой стране, в которой он пробыл 15 лет. Относительно времени написания сего сочинения имеются два указания. Одно – в предисловии к этому сочинению, где он пишет, что к написанию Истории о Сибири он был побужден письмом Гильдебранда фон-Горна (бывшего секретаря посла Габеля), который «изволил предписать» (Крижаничу), чтобы последний «прислал ему Описание Сибири». Считая себя «неоплатным должником» Горна, Юрий немедленно исполнил приказание. Письмо Горна, писанное Юрию из Парижа 29 июня 1680 г., было послано в Москву, откуда начальником почты, другом Крижанича (Андреем Виниусом?), переслано было нераспечатанным в Вильну и получено было адресатом только в конце ноября месяца того же года⁴⁸⁰. В виду того, что один из доселе известных двух списков этого сочинения имеет в конце приписку: «Aeternum soli gloria tota Deo 1680» (на другом «scripta anno 1681»), след. он существовал уже в 1680 г., можно бы думать, что поручение Горна Крижаничем в том же 1680 г. и было исполнено, и в течение одного декабря месяца написана была Historia de Sibiria.

Но такой короткий промежуток времени (один месяц) для написания сего сочинения (в печати занимает ок. 44-х страниц), в связи с замечанием Крижанича, что во время пребывания в Сибири им не было сделано никаких подготовительных для сего работ, возбуждает сомнение и возникает вопрос – как понимать слова Крижанича в предисловии к этому сочинению. Дело в том, что в известном труде Витзена Noord en Oost Tartaryen мы находим еще второе известие по этому же вопросу: в двух местах своего сочинения Витзен говорит, что Крижанич свою историю о Сибири в 1680 г. поднес польскому королю Яну Собесскому. Конечно, это поднесение могло состояться и в декабре 1680 г., и тогда оба известия и Крижанича, и Витзена совпадали бы. Но не поднесена ли была История ранее декабря 1680 г.? Если да, то след. она написана была ранее сего месяца и в таком случае слова Крижанича в посвящении Горна не следует ли понимать так, что последний, узнав или услыхав о сочинении Юрия, просил прислать ему список, который и был изготовлен (переписан) в течение декабря 1680 г.? Исполнить же последнее, т. е. сделать копию, в течение одного месяца, конечно, не представляло никакого затруднения⁴⁸¹. Это второе предположение заслуживает, кажется бо́льшего вероятия.

Так или иначе, только несомненно, что в 1680 году Historia de Sibiria уже существовала, а в следующем году написан был и другой список ее, сохранившийся доселе. Из отметок на рукописях видим, что список 1680 г. впоследствии принадлежал Петру Дубровскому, а список 1681 г. Евстафию Котовичу, епископу смоленскому, который в 1685 г. вызвал из Варшавы в Вильну ксендзов миссионеров, и от которого очевидно этот список перешел к последним, как гласят имеющиеся на нем записи: «nunc ex libris congregationis Missionis domus Vilnensis», «nunc vero domus Vilnensis congregationis Missionis»⁴⁸². Неизвестно получил ли амстердамский бургомистр Витзен список Истории о Сибири Крижанича от Горна или непосредственно от автора; только несомненно, что Витзен пользовался этим сочинением Юрия в своем вышедшем в свет уже после смерти Крижанича труде Noord en Oost Tartaryen, так как он, Витзен, приводит из него выдержки⁴⁸³. От Витзена мы узнаем, что Крижанич это свое произведение представил в 1680 году польскому величеству⁴⁸⁴ с неизвестною нам целью. Таков круг известных нам читателей или владельцев этого сочинения Крижанича.

Он пишет в предисловии, что во время пребывания в Сибири он «не заносил на бумагу ничего из нижеследующаго. Того, что до сих пор было описано другими, я также не касаюсь; говорю лишь о том, чего сам был очевидцем и что удержала моя слабая память». Крижанич сообщает не одне исторические только сведения о Сибири, но и географические – о различных городах и местностях Сибири, расстояниях и путях ее, этнографические – о народах, населяющих Сибирь и окружающих ее, и пр.; местами он передает о бывших в Сибири событиях или случаях, а в конце сочинения сообщает даже разговор богословского характера между католиком и протестантом реформатом, причем быть может католиком был он сам⁴⁸⁵. Вообще же это сочинение Юрия весьма любопытно по своему содержанию и не только в свое время, но и доселе имеет весьма большое значение для истории Сибири⁴⁸⁶.

Нужно думать, что сочинение это и в свое время доставило автору похвалы и благодарность и во всяком случае не причинило ему никаких хлопот и не возбудило пререканий, как его труды по обличению «схизмы». Я уже говорил, что оо. доминиканцы неодобрительно относились к ним и советовали их бросить. Крижанич не послушался, а наоборот тайно препроводил свои полемические книжки в Варшаву папскому нунцию, который передал их на рассмотрение оо. иезуитам, их одобрившим. Разойдясь во взглядах с доминиканцами касательно своих самых любимых занятий, начатых еще в дни молодости, Крижанич начинает усиленно хлопотать об отпуске его в Рим, и когда в 1681 году в Вильне состоялся орденский капитул, Крижанич вошел с прошением об отпуске. После первоначальных неудач, он добился наконец того, что состоялось решение капитула об отпуске, так как де Крижанич – апостолический миссионер; но решение это встретило возражение со стороны экспровинциала, требовавшего, чтобы Крижанич подтвердил документами, что он – миссионер, питомец, назначен для опровержения схизматич. книг, священник и крещенный. Крижанич обратился за подтверждением этого к епископу смоленскому Александру Котовичу, который 29 июля 1681 г. и выдал свидетельство о том, что он Крижанич в Смоленск был привезен из Рима епископом Петром Парчевским, что вместе с послами Пацем и Техановичем был в Москве (равно как и епископ Александр), что он «всеми был признаваем и называем апостолическим миссионером и священнодействовал, без возражения от кого бы то ни было, а напротив в присутствии моем и прочих». Чрез несколько дней после выдачи этого свидетельства Крижанич 2 августа 1681 г. получил письмо из Варшавы (от 22 июля) от нунция, который уведомлял об одобрении его книг и о приказании отпустить его в Варшаву как можно скорее, так как там «надо будет вести разговор об этих делах, касающихся Московии и об других для спасения душ, особенно схизматиков». Об этом же и одновременно с сим нунций писал и о. провинциалу Литвы ордена проповедников: «так как брат Августин Крижанич, питомец свящ. конгрегации пропаганды, который теперь находится в Вильне в вашем ордене, составил две книжки (против заблуждений греков и басен московитов), которыя, будучи разсмотрены здесь по моему поручению, найдены достаточно пригодными к тому, чтобы принести плод между схизматиками; и так как для меня важно осведомиться от него лично относительно способа введения вновь миссионеров в Московию (что весьма близко сердцу святейшаго господина нашего): да соизволите вы, отец, дать ему отпуск, чтобы он прибыл сюда как можно скорее». Чрез пять дней 7 августа 1681 г. пришло и второе письмо от нунция к провинциалу, побуждавшее его немедленно отправить Крижанича в Варшаву, так как нунций думал, что он именно будет послан в Московию.

Крижанич в виду этого не раз просил о. провинциала отпустить его в Варшаву, но тот, ссылаясь на буллу папы Александра VII (которая постановила, чтобы монашеские обеты, данные папскими питомцами, считались по самому закону недействительными), отвечал, что не может отпустить его в монашеской одежде, а должен отослать его в одежде клирика. «Но то были пустыя слова и они никогда не переходили в дело». Когда шла уже седьмая неделя по получении приказаний нунция, Крижанич на свою просьбу получил ответ: «молчи об этом и сиди смирно, а то я тебя пошлю в карцер». Тогда Крижанич ушел из монастыря и, добыв одежду священническую, явился в ней в кафедральную церковь и подал письменный протест епископу – блюстителю капитула, что он не отступник и переменил одежду по необходимости, так как его начальники не отпускали его в одежде ордена. «И теперь я жду решения, готовый отправиться в путь в той одежде, в которой мне они укажут». После этого экспровинциал ордена уже мирно отпустил Крижанича в священнической одежде, выдав ему его книги и имущество; но в то же время уведомил нунция, что он уехал как отступник, без разрешения и ведома начальников. В виду этого, когда Крижанич 25 октября 1681 г. явился в Варшаву к нунцию, тот сказал ему: «молчи, я не могу тебя слушать: ты отлучен» и отослал его в монастырь, в котором Крижанич снова надел монашескую одежду.

Здесь Крижанич пробыл три месяца и в конце января 1682 г. снова был отослан в Вильну, а в Московию отправлен был другой: нунций не нашел Крижанича обладающим нужными для сего силами: «он возвращается в свою провинцию и останется в первом же монастыре этой провинции, пока вы, отец, не назначите ему другого». Нунций в письме (от 24 января 1682 г.) к о. провинциалу Литвы советовал относиться к Крижаничу «милостиво, с совершенной любовью и тактом», так как он «составил книги против схизматиков, достойныя похвалы»; вместе с тем нунций в виду спора о действительности или недействительности монашеского обета Крижанича находил более удобным предложить этот вопрос на решение генеральному прокуратору, который мог бы спросить мнение секретаря конгрегации пропаганды веры. Дело в том, что нерасположение доминиканцев к литературным трудам Крижанича довело его до того, что он решил покинуть этот орден и в виду сего стал доказывать недействительность данного им обета. На вопрос: чем оскорбляет его или по какой причине не нравится ему орден св. Доминика, – Крижанич говорил, что «ему нет нужды отвечать, но надо, чтобы ответь исходил из папской буллы, которая дает распоряжение безусловно всеобщаго характера относительно всех регулярных орденов (без всякаго исключения), чтобы в случае, если бы где-либо был дан обет питомцем, он по самому закону считался недействительным. Меня вовсе не оскорбляет ни доминиканский, ни какой-либо другой орден, но меня оскорбляет враждебность, которую я терплю уже 4 года, благодаря которой я не могу обратиться к первому моему призванию и обету в к моему первому долгу питомца и апостолическаго миссионера, и к усовершенствованию письменнаго труда, уже одобреннаго апостольским престолом чрез посредство монсиньора нунция. И я хорошо вижу, что находясь в ордене (особенно в этой провинции, где я стал ненавистен), я никогда не буду в состоянии принести никакой пользы. Они всегда найдут способы мешать мне и тянуть мое дело, особенно видя, что я близок к смерти». Недействительность своего монашеского обета Крижанич считает настолько верной и несомненной, что, по его выражению, мог бы доказать ее «с несокрушимой очевидностью».

Решение нунция о рассмотрении дела генеральным прокуратором испугало Крижанича тем, что оно может затянуться на долго; он считал этот путь – путем вечности, которому никогда не кончиться, и в виду этого счел лучшим обратиться за решением спорного вопроса к конгрегации пропаганды. 16 марта 1682 г. из монастыря Хоростья он пишет длинное письмо секретарю пропаганды, в коем сообщает о случившемся с ним по выезде из России и приводит письма нунция, касающиеся его за это время, 1678–1682 гг. Свое письмо он пишет потому, что ему, по его убеждению, «не откуда более ожидать решения, как только от преосвященнейших синьоров кардиналов и от вас, светлейший синьор». Вероятно, одновременно с этим письмом к секретарю конгрегации Крижанич (брат Августин ордена проповедников, в питомцах Георгий) препроводил еще особое донесение в конгрегацию пропаганды веры, «некоторый отчет в том за 18 лет, что я делал и наблюдал среди Московскаго народа». Крижанич доносит конгрегации, что в настоящее время, по его убеждению, «открывается удобнейший случай вести с наибольшим успехом переговоры с указанным народом и удачно распространять в нем католическую веру. Основания тому, что я сказал, и способы действия не могут быть раскрыты вкратце. Достаточно бы теперь сказать: что я узнал многих лиц разнаго положения – тайных католиков; некоторые из них с большей настоятельностью просили меня, чтобы я издал в свет какой-нибудь труд на их языке, которым они могли бы успокоить свою совесть и (если Богу угодно) открыто исповедать свою веру». Сообщив затем о возложенном на него папою Александром VII поручении написать опровержение на Кириллову книгу и о своем самовольном уходе в 1658 г. в Московию, «полагая, что его первая миссия 1647 г. достаточна ему и теперь» – в 1658 г., Крижанич далее просил прощения за свой проступок. «В настоящее время мне ничего не остается другого, как только оплакивать мой грех кровавыми слезами, и просить от господина нашего и от ваших эминенций прошения: отче, согреших на небо и пред тобою; сотвори мя, яко единаго от наемник твоих. Итак, я умоляю с теплыми слезами ваши эминенции, чтобы, покрыв мой великий грех, вы обратили свои милостивыя очи не на меня, недостойнейшаго, но на тысячи и миллионы слепых душ, искупленных кровию Спасителя нашего и крещенных, для которых готовится эта малая духовная помощь. Дело в том, что опровержение, порученное мне апостольским престолом, пришло к доброму концу: я начал его в Риме и в меру беднаго разума, даннаго мне от Бога, в Московии счастливо довел его до конца, проникнув, если я себя не обманываю, почти во все их тайны. Но как в Апокалипсисе известная жена, когда рожала, се змий стояше пред женою, да, егда родит, снесть чадо ея: точно также, когда эта моя новая несчастная миссия рождала свое создание (с мыслью об его напечатании), внезапно явился перед нею этот самый змий, отверзая врата адовы; он искал уже 4 года и ищет поглотить это несчастное порождение. И он, что кажется удивительным, мог достигнуть того, что возбудил людей духовных, монахов и благочестивых (каковы мои начальники и синьоры русские униатские прелаты), которые как будто составили заговор для того, чтобы помешать этому благочестивому сочиненьицу и совершенно подавить апостольскую миссию в Московии, вверенную мне недостойному и имеющую быть вверенной в будущем другим лицам. Отсюда я познаю и твердо верю, что враг не мог ни от чего другого получить такой власти, как только от моего греха, от того, что я шел незаконным путем и собственным авторитетом взял на себя сделаться апостолическим миссионером, не разсудив того: если они не посланы, как будут проповедывать?».

Крижанич умолял кардиналов конгрегации сделать распоряжение о возобновлении и присвоении ему титула миссионера, «ибо лишь только это будет сделано, тотчас явится присутствие милости Божией и натиски сатаны изчезнуть и не окажется никаких затруднений относительно издержек на печатание моей книжки».

Титул миссионера Крижанич желал иметь не потому, что думал отправиться снова с миссиею. «Я не имею желания более возвращаться в Московию, писал он секретарю конгрегации, так как я уже не принес бы там новаго плода более того, который принесен мною. Но я желаю, с помощью Божиею, дать венец или успешное окончание тем слабым трудам, в которых я упражнялся более сорока лет и на которые совершенно потратил всю свою суетную и плачевную жизнь». Крижанич желал, чтобы он был оставлен на службе миссии, чтобы всецело отдаться своим полемическим трудам, потому что, по его убеждению, «всякое важное дело требует цельнаго человека для того, чтобы быть осуществленным в точности. Так любой религиозный орден ищет всего человека или неотвлекаемаго другими делами, и апостольская миссия равным образом ищет всего человека. И таким образом одно лице не может совмещать этих обеих обязанностей. Ибо если кто-либо по делу миссии должен будет уехать, монастырь в своих интересах будет стараться удержать его и т. д.».

Если бы не последовало разрешения на оставление его на миссионерской службе, Крижанич «умолял с плачем» о разрешении ему прибыть в Рим, так как он чувствует угрызение совести по поводу данного им обета посетить пределы апостолов и желает представить полный отчет как об его первой миссии, так и о второй добровольной поездке его в Московию (отчет этот, по его словам, «настолько обширен, что равняется объемом целой книге»). Крижанич прибавлял, что «имей я разрешение, у меня хватило бы духу дойти пешком», так как он хотя и достиг 64-летнего возраста, но, по милости Божией, «здоров и легок телом».

5 мая 1682 г. состоялась генеральная конгрегация пропаганды (в присутствии 11 кардиналов, при секретаре Чибо и судье (judex) Де-Альбичисе), коей доложено было как донесение Крижанича конгрегация, так и письмо его секретарю ее. При обсуждении этого дела секретарь конгрегации заявил, что Крижанич «состоял учеником в этой коллегии и дал клятву по содержанию формулы, установленной Урбаном VIII, которая запрещает вступление в орден только в первые три года после их (воспитанников) выхода из школы. А так как поэтому его обет остается в силе, то можно было бы дозволить ему прибыть в Рим с отпуском от его отца генерала, дабы можно было получить от него (Крижанича) полное описание тех стран, тем более что здесь ни одного подобнаго нет».

Хотя мы и не имеем записи о решении конгрегации, но, судя по дальнейшему, можем полагать, что конгрегация вполне согласилась с мнением своего секретаря. Таким образом решение ее только отчасти удовлетворяло желанию Крижанича: данный им монашеский обет признан был действительным, хотя в то же время ему дозволено было с разрешения своего начальника генерала доминиканского ордена прибыть в Рим⁴⁸⁷.

9 мая 1682 г. из Рима было писано Крижаничу: «patri fratri Augustino Crisiano. Ex mandato sacrae Congregationis de Propaganda Fide mittimus licentiam praesentium tenore vieniendi ad Urbem et eamdem S. Congregationem de statu Moschoviticae missionis serio informare»⁴⁸⁸. Получив это дозволение, Крижанич отправился из Вильны в путь, достиг Варшавы, где находился в июле 1683 года и отсюда, вероятно, написал какое-либо донесение, потому что начальство Доминиканского ордена 24 июля 1683 г. писало ему из Рима: «Patri fratri Augustino Crisiano, Warsaviae: Paternitas Vestra existimat valde necessarium quod personaliter ipsa compareat Romae, varias datura notitias tum S. Congregationi circa negotia missionis, tum nobis circa disciplinam suae nativae Provinciae. Suo pondere ex ordine singulas rationes consideravimus, nec egre (sic) iisdem, quantum in nobis est, condiscenderemus, nisi nostro et plurium sano, ut credimus, arbitratu, alia commodior satisque tuta foret via, qua finis in plerisque praetensus valeat obtineri. Nam quid impedit quominus huc per vices interpolatas mittantur in scriptis omnia quae vel S. Congregationi vel nobis P. V. putat esse scitu necessaria»⁴⁸⁹... Таким образом орден не разрешил Юрию продолжать дальнейший путь – по направлению к Риму и предложил подать письменный отчет о своей миссии в Московское государство. Отчет этот, долженствовавший заключать в себе драгоценные сведения, нужно думать, был действительно подан, но, к сожалению, остается неизвестен доселе.

Крижанич не обратил внимания на это новое распоряжение ордена, продолжал свой путь и приблизительно чрез месяц после сего был уже в Вене.

В марте-апреле 1683 г. начались военные действия между союзниками австрийцами и поляками с одной стороны и турками с другой стороны; а 4 июля великим визирем была уже обложена самая Вена. Силы турецкие простирались до 200.000, тогда как венский гарнизон состоял сперва из 3000 пехоты и ок. 5000 вооруженных жителей и только впоследствии возрос до 20.000. В августе на помощь к осажденным двинулся и польский король Ян Собесский; прибыв туда 1 сентября, он на другой день вступил в сражение с визирем и обратил его в бегство. 4 сентября состоялся торжественный въезд цесаря в Вену⁴⁹⁰.

Во время этой осады Вены турками и умер Юрий Крижанич. Витсен в одном месте своего сочинения Noord en Оost Tartaryen между прочим замечает: «и полагает этот монах Крижанич, который, находясь в польском войске, при осаде Вены, недавно пал в сражении»... А так как польское войско прибыло 1 сентября, то след. после этого числа он умер, быть может 2 сентября, когда происходило сражение с турками.

Таким образом из Вильны Крижанич добрался только до Вены, где и умер в 1683 г., около 2 сентября.

Так закончил свою «суетную и плачевную» жизнь Юрий Крижанич. Воспитанник конгрегации пропаганды веры, он все время мечтал только об одном – об обращении «схизматиков», распространении католичества и унии Восточной и Западной церквей. С 22-летнего возраста он начинает толковать об этом; годы не останавливают его: и в зрелый период жизни его любимые занятия – по обличению схизмы; он всем жертвует для своей мечты: кидает родину, мать, общественное положение и идет в далекую Московию с единственною целью привлечь в католичество русских или по крайней мере подготовить почву к этому. Пребывание в Сибири не заставило его переменить свои убеждения. И выехав из России, он продолжает все твердить старое... Пред нами убежденный деятель в пользу католичества, остававшийся верным ему до своей смерти. Не политика наполняет его сердце, не славянством полна его душа... Все его политико-экономические, исторические и др. сочинения имели одну цель – приобрести большее доверие, чтобы затем в определенное время начать действовать ad majorem Dei gloriam…

Какая судьба постигла сочинения Юрия?

Как и когда очутились в Москве – его работы, мы не знаем; нам известно только из его собственных слов, что граматику свою он послал в Москву с протопоп. Никифором; об отсылке или подаче кому-либо других сочинений у нас сведений нет. Вероятнее всего, что он бо́льшую часть их оставил в Москве по возвращении из Сибири; но некоторые были в ней еще ранее, до его освобождения.

Так относительно «Политики» мы имеем известие, что она в 1675 г. после смерти митр. Павла Сарского и Подонского (ⴕ 9 сентября 1675 г.) вместе с другими его книгами уже поступила на Московский печатный двор (две рукописи, одна в десть, другая в полдесть); судя по отметке она тогда же была «взята к государю». В следующем году в числе книг царской библиотеки уже значится «книжица в полдесть писчей бумаги, а в ней список с книжицы Юрья сербенина», под которой разумеется обыкновенно Политика Крижанича. Вероятно только это не тот экземпляр ее, который был у митр. Павла, а список с него, как и говорится в заголовке. 8 августа 1676 г. она была отдана иноземцу Энкузу в переплет, причем ее велено было переплесть в червчатой атлас с шелковыми лентами. 17 августа она вместе с другой книгой была переплетена «и августа ж в 19 день две книжицы, в которых писан чин и Юрья Серберина с книжицы список из Посольскаго приказа, к великому государю и верх взнес думный дьяк Ларион Иванов». 12 августа 1681 г. был в приказе книг Печатного дела царь Феодор Алексеевич, который при этом случае приказал из книгохранительной палаты взять в верх к себе в числе других книг и «Политику на чешском языке в полдесть», а чрез полгода 26 марта 1682 г. в Мастерскую государеву палату взята еще «в полдесть Политика писменая славенская». Обе эти рукописи не были возвращены в 1684 г. и отсюда вероятно перешли к Медведеву, в книгах которого находим в 1689 г. «книгу ексерпти, Политика латинская» и в то же время в списках книг Печатного двора против отметки о взятии к царю Политики славянской («взяты, отпущены в верх») читаем: «не прислана» (до 1696 г.). В 1692 г. при новой переписи книг Медведева Политика названа латинской книгой в десть о разделах и вместе с книгами Медведева поступила опять на Печатный двор⁴⁹¹. – Кроме того в числе книг князя Вас. Вас. Голицына встречаем в 1689 г. книгу «письменную Юрия Сербенина».

После смерти справщика Печатного двора иерея Никифора Семенова (ⴕ 17 марта 1686 г.) на Печатный двор поступило его значительное собрание рукописей и книг (от 200 до 300) и в том числе несколько неизвестно как к нему попавших трудов Крижанича, именно: 1) его работа по Русской истории и 2) о Промысле. Обе оне тогда же (13 августа) взяты были патр. Иоакимом на его святительский двор и от него впоследствии перешли к Медведеву. Кроме того, в числе книг иерея Никифора находились еще след. труды Юрия: Грамматика, Обличение Соловецкой челобитной и о святом Крещении. Сочинения Крижанича о Промысле и его работа по Русской истории в 1689 г. оказываются у Медведева, а в 1692 г. поступают с его книгами на Печатный двор (вместе с Политикой). При имп. Петре I справщик и директор Москов. типографии Фед. Поликарпов в 1704 г. переложил на русский язык обличение Соловецкой челобитной, составленное Крижаничем, о котором И. А. Мусин-Пушкин 26 ноября 1714 г. писал: «також сыщи книгу Юрья сербянина, которую он изложил противо раскольников наших; и оную книгу списав пришли сюда»⁴⁹².

Таким образом первоначальными владельцами всех дошедших до нас сочинений Юрия были: иерей Никифор Семенов (главным образом) и митр. Павел (Политика, которую не брал ли он у Семенова?). Каким образом к этим лицам перешли работы Крижанича – неизвестно. П. А. Безсонов предполагает, что раннейшия произведения Юрия (до 1664 г.) вывез в Москву Симеон, бывший архиепископ Сибирский и Тобольский, а позднейшие получал он же в Москве и от него работы Крижанича перешли к митр. Павлу.