Глава I. Обозрение источников для жизнеописания преп. Максима

Источники, из которых черпаются сведения о жизни и деятельности преп. Максима, весьма многочисленны и разнообразны. К ним относятся:

I. жития преп. Максима, представляющие собой связное и последовательное повествование о его жизни;

II. летописи, хроники, в которых отрывочно рассеяны сообщения о св. исповеднике;

III. документы, в которых описывается какое-либо происшествие из жизни преподобного (Disputatio cum Pyrrho, Relatio motionis, Tomus alter) или делаются о нем более или менее значительные упоминания (Hypomnesticum, «Исповедание» патриарха Макария и др.); и, наконец,

IV. письма самого преп. Максима и других лиц.

Эти источники и подлежат теперь нашему рассмотрению.

Источники агиографического характера распадаются на три класса: к первому относятся пространные жития преп. Максима, ко второму – краткое синаксарное житие: Synaxarium, к третьему – жития, стоящие в зависимости от синаксаря и отчасти переработанные под влиянием Vita. ^**

Vita S. Maximi известна в науке в нескольких кодексах; как в подлиннике – на греческом языке, – так и в латинском переводе.⁶⁰ К этим кодексам относятся:

1) tres codices Vaticani, № 335, 336 и 337, в которых после Vita содержатся творения преп. Максима Исповедника;⁶¹ текст этих житий в переводе (иезуита Петра Морини)⁶² на латинский язык помещен Баронио в его Annales под годами 640, 648, 649, 650, 656 и 657, большей частью в отрывках;

2) cod. Regius Парижской библиотеки,⁶³ напечатанный в 1674 г. ученым доминиканцем Комбефи в его издании творений преп. Максима (Т. 1. Р. I–XXVIII) под заглавием: εἰς τὸν βίον καὶ τὴν ἄθλησιν τοῦ ὁσκόυ πατρὸς ἡμῶν καὶ ὁμολογητοῦ Μαξίμου.⁶⁴

3) codex ducis Sabaudiae⁶⁵ Туринской библиотеки под заглавием βίοι διαφόρων ἁγίου, где помещено и житие преп. Максима: βίος καὶ τὴν πολιτεία τοῦ ἁγίου πατρὸς ἡμῶν καὶ ὁμολογητοῦ Μαξίμου;⁶⁶

4) латинский перевод жития под заглавием Vita et certamen S. Maximi confessoris, sive S. Maximi encomium, сделанный иезуитом Иаковом Понтаном⁶⁷ († 25 ноября 1626 г.). Ученый болландист Иоанн Пиний получил этот перевод в 1667 г.⁶⁸ от Гавриила Коссара из библиотеки умершего Иакова Сирмона († 7/16 октября 1651 г.), сличил текст его с бывшим у него под руками cod. Sabaudicus и житием, напечатанным Комбефи, и, воспользовавшись всем богатым рукописным и печатным агиографическим материалом, которым могли располагать только болландисты, составил к версии Понтана commentarius praevins Этот комментарий и Vita Понтана с критическими замечаниями Пиния напечатаны в Acta Sanctorum, Augusti die XIII. P. 118 squ.⁶⁹

Сравнение этих кодексов показывает, что ни один из них не дает нам первоначального неповрежденного текста Vita.⁷⁰ Полагая в основу сравнения греческий текст издания Комбефи (Vita Comb.), разделенный на 42 главы, мы можем представить соотношение указанных кодексов следующим образом.

Ватиканские кодексы⁷¹ имеют отдел о Латеранском соборе, которого нет в тексте Комбефи (между XVI и XVII главами).⁷² Беседа преп. Максима с еп. Феодосием (XXVII–XXX гл.)⁷³ заменена в них текстом Acta,⁷⁴ равно как и описание переговоров представителей византийского правительства с преп. Максимом в Риме (Vita XXXII–XXXIII).⁷⁵ Кроме того, в текст пространного жития codd. Vatic, вставлен⁷⁶ документ Relatio, повествующий о первом допросе преп. Максима в Константинополе.⁷⁷ Зато есть в ватиканских кодексах и недочеты: только в одном из них помещено заключение биографа (Vita XLII); другие кодексы его не имеют, а заканчивают житие молитвой к святому (Vita XLI) с заключительным славословием: «in Christo Jesu Domino Nostro, cum quo Patri gloria, una cum Sancto et vivifico Spiritu nunc et semper et in saecula saeculorum. Amen».⁷⁸ Кроме того, в тексте Annales пропущена cap. XXXVIII Vita Combefisii.⁷⁹

Перевод Понтана, совпадая, в общем, с текстом Комбефи, имеет недостающий в нем (между XVI и XVII гл.) отдел,⁸⁰ в котором говорится об участии преп. Максима в созыве и делах Латеранского собора (n. 23), о литературной деятельности его на защиту православия (n. 24), об аскетических, догматических и других его творениях (num. 25–28) и делается краткое замечание о царствовании Константа и усилении при нем монофелитства (начало n. 29).⁸¹ Впрочем, в тексте Понтана отсутствуют некоторые замечания биографа⁸² и заключительное славословие: «ἐν αυτῷ Χριστῳ τῷ Κυρίῷ ἡμῶν, ῷ ἡ δόξα καὶ κρές, νῶν καὶ αεὶ καὶ εἰς τοὺς αἰώνας τῶν αἰώνων· Ἀμήν».⁸³

Codex Sabaudicus, подтверждая текст Комбефи и заверяя подлинность тех отрывочных замечаний биографа, которых нет у Понтана,⁸⁴ имеет по сравнению с текстом Комбефи еще отдел о Латеранском соборе и литературной деятельности преп. Максима, а именно numeri Понтана, дополняющие Комбефи: 23, 24⁸⁵ и 25.

Из представленного обзора редакций пространного жития преп. Максима видно, что оно сильно оразноображено: кое-где расширено, кое-где сокращено. Благочестивые переписчики, очевидно, не стесняли себя оригиналом и изменяли его по своему усмотрению и своим личным соображениям. Тем не менее, нельзя утверждать, что данное житие испорчено совершенно. На основании дошедших до нас агиологических памятников мы можем довольно точно установить первоначальный объем и содержание Vita.

Прежде всего, мы должны принять во всем объеме текст Комбефи – единственный существующий в печати текст подлинника; и это потому, что чтение его решительно подтверждается греческим cod. Sabaudiae, совпадающим с ним даже в тех случаях, когда известных мест мы не находим в версии Понтана.

Что касается до ватиканских кодексов и текста Баронио (Морина), то бо́льшая часть их вариантов должна быть отвергнута. Замена Vita XXVII–XXX и XXXII–XXXIII актами преп. Максима (Tomus alter; о неуместности вставки Relatio речь идет ниже, п. 16), несомненно, есть корректура переписчика, Что это так, видно из того, что автор Vita, пользуясь для жизнеописания преп. Максима разными источниками, например, Disputatio cum Pyrrho или Relatio motionis, не вставляет их целиком в текст жития, а передает их содержание бегло своими словами, с сокращениями (κατ’ ἐπιδρομὴν);⁸⁶ таким же образом биограф изложил в своем жизнеописании преп. Максима и Acta.⁸⁷ И переписчики cod. Vatic.⁸⁸ поступали, несомненно, несогласно с намерениями биографа, вставляя целиком Acta в житие. Отсюда данный вариант должен иметь значение только для текста Acta, но не для нашей Vita. Другие варианты у Баронио тоже несущественны. Опущение у Баронио XXXVIII главы Vita не должно возбуждать подозрений в ее подлинности. Правда, глава эта несколько разрывает течение речи биографа, на что указывает и ссылка его в главе XXХIХ на главу XXXVII: «ὡς ὁ λόγος ἔφη»;⁸⁹ но это замечание, находящееся и в других списках, и говорит за подлинность XXXVIII главы: не будь этой главы, оно было бы совершенно излишним. Вероятно, пропуск XXXVIII главы допустил сам Баронио для соблюдения хронологической последовательности,⁹⁰ и в cod. Vatic, она, по-видимому, имеется, на что указывает отмеченное выше замечание биографа: «ut sermo narravit».⁹¹ Наконец, отсутствие последней главы Vita в двух ватиканских кодексах тоже не говорит против ее подлинности. За принадлежность этой главы к первоначальному составу нашего жития говорит не только свидетельство Codices Sabaudiae, Regius и версии Понтана, несомненно, сделанной с какого-то древнего, полного и, во всяком случае, отличного⁹² от Cod. Sabaudiae оригинала, но и общий характер и сходство литературных приемов в Vita и данной главе.⁹³ Итак, варианты, встречающиеся у Баронио, нельзя признать существенно важными в деле восстановления первоначального текста жития преп. Максима: на основании их мы не имеем права ничего ни прибавить, ни убавить от текста Комбефи. Codices Vaticani важны лишь постольку, поскольку они заверяют чтения других кодексов.

Иначе надо смотреть на добавления, находящиеся в версии Понтана. В тексте Комбефи между XVI и XVII главами чувствуется, действительно, значительный пробел. Так, в конце XVI главы делается замечание о том, что Пирр возвратился в Константинополь и там скоро получил патриархию.⁹⁴ Затем в XVII главе непосредственно читаем: «ἐπεὶ δὲ καὶ τὸν αὐτὸν, ὅστις ἐστιν, οὐκ ἠγνόει» – слова, по-видимому, относящиеся к Пирру, но на самом деле, как видно из дальнейшего изложения, относящиеся к императору Константу. Вообще при чтении XVII главы сразу бросается в глаза, что речь в ней начинается ex abrupto: здесь не упомянуто имя императора (который в данном предложении является действующим субъектом), не говорится также и о том, в чем был виновен св. отец перед византийским правительством. Последнее и открывается из того отрывка, который мы имеем в версии Понтана: из него мы узнаем, что преп. Максим побудил папу Мартина созвать собор, на котором были осуждены как сторонники ереси, так и указ императора (τύπος); узнаем, что св. отец много потрудился на литературном поприще, защищая православное учение; узнаем, наконец, что император Констант сочувствовал ереси и весьма был недоволен постановлениями Латеранского собора⁹⁵ (num. 23–29). Весь этот отрывок, в виду несомненной наличности пропуска в Vita Comb., необходимо вставить в текст Комбефи, иначе житие не будет иметь характера связного и последовательного жизнеописания. Подлинность этого отрывка не может подлежать сомнению: num. 23 Понтана⁹⁶ заверяется свидетельствами codd. Vatic.⁹⁷ и Sabaudicus;⁹⁸ num. 24 (хотя и не весь) и 25 – cod. Sabaudicus.⁹⁹ О содержании num. 26–28, в котором биограф говорит о сочинениях преп. Максима, есть определенное упоминание в cod. Vatic.;¹⁰⁰ начало же num. 29 подтверждается показаниями codd. Vatic.¹⁰¹ и Sabaudicus.¹⁰² Отсюда, думаем, видно важное текстуально-критическое значение версии Понтана; видно также и то, что в текст жития нужно включить указанный отдел Понтана, равно как и другие краткие отмеченные выше замечания в этой версии, чтение которых вносит больше связности и последовательности в изложение биографа.

Подводя итоги сказанному, мы, естественно, приходим к тому выводу, что первоначальный текст жития преп. Максима весьма близок к оригиналу, с которого сделал свой перевод Понтан, и что в настоящее время мы можем восстановить его приблизительно точно, дополняя изданный Комбефи текст в соответствующих местах переводом Понтана. Такой текст Vita¹⁰³ мы и будем иметь в виду в дальнейших рассуждениях о его исторической ценности.

(При этом мы не будем касаться тех житий преп. Максима, которые представляют собой переработку Vita под влиянием других источников. Таковы, например, 1) перевод Vita на новогреческий язык¹⁰⁴ у Агапия Критского, 2) Βίος в кодексе Моск. № 162 (по описанию архим. Владимира № 380, л. 231 об. и сл.)]¹⁰⁵

Главные вопросы, которые мы должны решить относительно пространного жития преп. Максима, – это вопросы об авторе, времени написания, источниках и исторической достоверности Vita.

Вопрос об авторе пространного жития преп. Максима точно решить нет почти никакой возможности. Сам автор нигде не называет себя по имени и во всей своей длинной речи – даже в заключение – не делает ни одного намека, который бы имел автобиографический характер. Все попытки указать автора пространного жития надо признать неудачными. Баронио (впрочем, только по отношении к Acta S. Maximi, которых он не отличал от Vita),¹⁰⁶ а за ним св. Димитрий Ростовский¹⁰⁷ приписывали составление жития Анастасию Апокрисиарию, ученику преп. Максима, или какому-либо другому современнику св. отца.¹⁰⁸ Фабриций,¹⁰⁹ Гарлесс,¹¹⁰ а также издатели Bibliotheca Veterum Patrum Галланди¹¹¹ держались того же самого мнения.

Однако это мнение нужно признать грубой исторической погрешностью. Дело в том, что Анастасий Апокрисиарий умер 11 октября 666 г.,¹¹² между тем как в Vita XXXVIII¹¹³ есть упоминание о Шестом Вселенском соборе, бывшем в 680–681 гг. Нельзя так же утверждать, что пространное житие преп. Максима написано современником св. отца.¹¹⁴ В нем нет той живости, тех подробностей, тех деталей, которые так выразительно сказываются в писателе-очевидце. Автор вовсе не обнаруживает непосредственного знакомства с описываемыми событиями: напротив, он сам пользуется письменными источниками и не раз называет их.¹¹⁵

Было высказано предположение,¹¹⁶ что автором Vita был еп. Николай. Но это предположение является простым недоразумением, основанным на неправильном понимании Vita XLII:¹¹⁷ здесь речь идет только о том, что некий иерарх, одноименный с пастырем Мирликийским, был «αἴτιος τοῦ λόγου», т. е. побудил автора к написанию данного жития; биограф преп. Максима в заключительных словах жития испрашивает этому епископу сообитания с преп. Максимом в вечной жизни.

Итак, мы должны признать, что имя автора пространного жития нам неизвестно,¹¹⁸ как неизвестно непосредственно из Vita и время его написания. Достоверно только то, что оно написано по поручению какого-то еп. Николая и после 681 г. К сожалению, о еп. Николае в Vita не сообщается никаких более или менее характерных подробностей, по которым можно было бы определить время его жизни и, следовательно, время написания жития преп. Максима. Отсюда открывается широкое поле для разного рода догадок и предположений. В науке по вопросу о времени написания Vita были высказаны различные мнения. Одни ученые (Комбефи,¹¹⁹ Пиний)¹²⁰ утверждали, что житие зависит от «Хроники» Феофана († 817), а может быть – даже и от Collectanea Анастасия Библиотекаря († 886),¹²¹ и, следовательно, написано не раньше IX в. Другие ученые (Вальх)¹²² находили возможным отодвигать время написания жития ближе ко времени преп. Максима.

Первое мнение представляется нам наиболее обоснованным. Конечно, рискованно без тщательного анализа отношений Vita и Феофана, на основании только сходства их показаний, заключать к зависимости Vita от Феофана (как это делает Комбефи): всегда возможно предположение, что Vita и Феофан черпали свои сведения из общих, не дошедших до нас источников, или что даже Vita послужила основой для Феофана. Но внимательный анализ одинаковых исторических показаний Феофана и Vita должен привести нас к выводу о зависимости последней от первого.

Поразительное сходство между Vita VIII–XIII и Феофаном, несомненно, указывает на внутреннюю связь этих исторических документов;¹²³ о том же говорит совпадение в историческом материале и расположение между Vita XIV–XVII¹²⁴ и Феофаном, хотя автор Vita в данном случае дополняет Феофана сведениями, почерпнутыми из других источников. Связь с Феофаном обнаруживается и в XXXVIII главе Vita,¹²⁵ которая находит себе полное соответствие в его «Хронологии».

Естественно является вопрос, не было ли у Феофана и Vita общего источника?

Для Комбефи вопроса этого не существовало. Теперь же, когда кардиналом А. Майи в Veterum Scriptorum Nova Collectio, VII, 193 squ.¹²⁶ было издано в 1833 г. sermo III Анастасия Синаита (род. 640 г., † после 700 г.)¹²⁷ «περὶ τοῦ κατ’ εἰκόνα καὶ καθ’ ὁμοίωσιν», «Третье слово об устроении человека по образу и подобию Бога, или Слово против монофелитов», написанное приблизительно лет двадцать спустя Шестого Вселенского собора,¹²⁸ не может быть никакого сомнения, что источником для рассказа Феофана (под 621 г.) о происхождении монофелитства послужило именно это слово.¹²⁹ Между Анастасием Синаитом и Феофаном существует сходство, по местам даже по букве,¹³⁰ хотя несомненно и то, что Феофан обработал текст третьего слова «περὶ τοῦ κατ’ εἰκόνα»¹³¹ и по местам исправил его.

Сравнивая Vita VIII–XVII с данным источником, мы убеждаемся, что сведения Анастасия Синаита перешли в Vita уже в редакции Феофана. Отсюда не может быть и речи о том, что Vita и Феофан представляют независимые друг от друга документы. Остается поэтому решить вопрос, какой из этих документов зависит от другого.

Сравнение их решает вопрос в пользу приоритета Феофана. За это говорят следующие соображения. 1) Последняя участь преп. Максима и его учеников отмечены у Феофана так общо¹³² и неполно,¹³³ что трудно допустить, чтобы он мог высказываться так, пользуясь Vita (где сказано об этом достаточно определенно) как источником. 2) Равным образом, если бы Феофан имел под руками Vita, то было бы непонятно, почему он умолчал о том, что именно яковитский патриарх Афанасий посоветовал Ираклию обратиться к Сергию и Киру по вопросу о μία ἐνέργεια;¹³⁴ что св. Софроний писал послание не только Сергию и папе Иоанну (?), но и Киру Александрийскому;¹³⁵ что ἔκθεσις издан по внушению Сергия;¹³⁶ что африканские соборы были вызваны деятельностью преп. Максима;¹³⁷ что преп. отец был в Риме еще до смерти папы Феодора;¹³⁸ что на Латеранском соборе, кроме поборников ереси, был осужден и τύπος;¹³⁹ что вместе с преп. Максимом в Риме были схвачены и его два ученика;¹⁴⁰ что собственно Сергий был κακοδοξίας σπορεύς¹⁴¹ и т. п. Напротив, гораздо легче понять, что все это добавлено биографом к материалу, взятому у Феофана, тем более что автор Vita по местам прямо указывает на те источники, на основании которых он делал эти добавления. 3) Далее, нельзя не заметить, что в главах VIII–XVII биограф, несомненно, пользуется каким-то текстом, от которого он зависит и который по местам снабжает своими толкованиями. Так, в VIII главе¹⁴² он находит нужным дать некоторые пояснительные замечания о церковно-политической деятельности Ираклия; в IX главе¹⁴³ указывает смысл слов «ἔνωσις ὑδροβαφής», и при этом выражается о них: «τὴν οὔτω καλουμένην»; в XII главе¹⁴⁴ изъясняет термин «χαλκηδονῖται». Ничего подобного у Феофана мы не видим. 4) Наконец, надо принять во внимание то, что в заключение Vita, XLI–XLII излагается молитва к преп. Максиму. Значит, Vita написана уже после того, как преп. Максим был причислен Церковью к лику святых. Между тем, первое общецерковное признание преп. Максима святым мы встречаем только на Седьмом Вселенском соборе¹⁴⁵ в 787 г., на котором, между прочим, присутствовал и Феофан. Отсюда можно с вероятностью предполагать, что Vita составлена, во всяком случае, не раньше хроники Феофана.

Все эти соображения заставляют нас признать зависимость пространного жития от Феофана. Этим определяется terminus a quo нашего жития. Так как хроника Феофана написана ок. 813 г. (о чем ниже), то, следовательно, житие преп. Максима составлено после 813 г., т. е. почти через двести лет после описываемых событий.

Некоторое ученые указывают¹⁴⁶ еще на зависимость автора Vita от Collectanea Анастасия Библиотекаря¹⁴⁷ и отодвигают время написания жития к концу IX в., к эпохе фотианских споров, в которых принимал участие Анастасий. Факт зависимости Vita от документов, сохранившихся до нас в переводе Анастасия Библиотекаря (Collectanea), не подлежит сомнению. В Vita XVIII–XXIII мы имеем сокращенное изложение Relatio;¹⁴⁸ в гл. XXIV–XXVΙ – Ер. Maximi ad Anastasium monachum; в гл. XXVII–XXIII – Tomus alter, XXXIII; Vita, XXXIX-XL заимствованы из Ep. Anastasii apocrisiarii. Однако пользование этими документами вовсе не стоит в зависимости от перевода их Анастасией. Они существовали на Востоке и до него и были довольно распространены.¹⁴⁹ Замечательно, что Vita нигде не обнаруживает зависимости от латинского перевода Анастасия. Напротив, зависимость автора от Tomus alter XXXIII, которой нет у Анастасия, и незнакомство с Ер. ad Petrum Illustrem (где говорится о пребывании преп. Максима в Александрии), находящимся в Collectanea, говорит за то, что биограф не имел под руками Collectanea (ни в подлиннике, ни в переводе Анастасия Библиотекаря), а пользовался греческим текстом названных документов. Это тем более несомненно, что автор, очевидно, пишет на Востоке¹⁵⁰ и пишет на греческом языке. При всем своем старании пополнять Феофана, он, касаясь истории пап, не может выйти за пределы Феофановой летописи и довольствуется ее сбивчивыми и неверными показаниями (после Мартина – Агафон). Замечательно, что в житии ни разу не упоминается имя папы-еретика Гонория и нисколько не умаляется значение Рима;¹⁵¹ напротив, авторитет его ставится высоко, так что вряд ли можно допустить, чтобы Vita появилась в эпоху роковой схизмы при Фотии, когда так заподозрено было православие Рима, и примирительные идеи, выразителем которых был преп. Максим, находили себе немногих лишь сторонников (например, Анастасия Библиотекаря, который отчасти для апологии Гонория и Filioque перевел свои Collectanea).

Отсюда время написания Vita приходится отодвигать не к концу, а скорее к середине ^*** IX в.¹⁵²

[Если допустима догадка, то можно предположительно указать и того еп. Николая – почитателя преп. Максима,¹⁵³ – по поручению которого было написано пространное житие.¹⁵⁴ Это, по всей вероятности, Кизический епископ, бывший на Седьмом Вселенском соборе,¹⁵⁵ Кизик был в IX в. более или менее значительным городом, где еще было распространено так ослабевшее в те поры просвещение. Предстоятелю Кизической церкви в свое время преп. Максим писал письма и целые трактаты; здесь, в западной части Малой Азии, обращались документы, касающиеся преп. Максима, как, например, Tomus alter.¹⁵⁶ Поэтому весьма возможно, что здесь могли интересоваться жизнью св. отца, и что здесь и появилось наше пространное житие в начале IX в.]¹⁵⁷

Так как пространное житие написано не современником и появилось почти через 200 лет после времени жизни преп. Максима, то нужно определить его источники, а также отношение к ним автора, его задачи, взгляды на свой предмет, и отсюда установить историческую ценность составленной им биографии.

Автор постарался собрать для своего труда много источников. Он сам называет в числе их Disputatio cum Pyrrho,¹⁵⁸ Relatio,¹⁵⁹ Tomus alter,¹⁶⁰ Ep. Anastasii apocrisiarii;¹⁶¹ он пользуется Ep. Maximi ad Anastasium monachum;¹⁶² он обнаруживает знакомство с актами Латеранского собора¹⁶³ и документом, описывающим страдания папы Мартина (вероятно, Commemoratio).¹⁶⁴ Он, несомненно (для глав VIII–XVII, XXXVIII), пользуется «Хроникой» Феофана, хотя и не называет ее; он, наконец, знаком и с некоторыми сочинениями преп. Максима, каковы: «Слово аскетическое», «Главы о богословии и домостроительстве», «Толкование на LIX псалом» и «Толкование на „Отче наш“»,¹⁶⁵ «Вопросоответы к Фаласcию»,¹⁶⁶ «Пятьсот глав», «Амбигвы»,¹⁶⁷ схолии на сочинения Дионисия Ареопагита, «Мистагогия».¹⁶⁸

Однако указанными сочинениями не исчерпывается круг исторических источников нашего биографа. Главы II–III Vita (о рождении, воспитании и образовании преп. Максима), IV (о его придворной службе), VI–VII (о принятии им монашества и настоятельстве в Хрисопольском монастыре), и, наконец, глава VII (о намерении преподобного отправиться в Рим в виду распространения ереси монофелитской),¹⁶⁹ – сообщают нам такого рода сведения, указать основание которым в наличной литературе мы не в состоянии, что и заставляет нас предполагать особый первоисточник у нашего биографа. Равным образом, и повествование о последнем допросе преп. Максима и учеников его и о жестокой расправе над ними (Vita XXXIV–XXXVII) не вполне соответствует Tomus alter XXXIII и может быть выведено из него только путем перетолкования его исторических показаний. Так, 1) здесь мы встречаем некоторые подробности о бичевании преп. Максима¹⁷⁰ и двух Анастасиев¹⁷¹ и заключении их в темницу; 2) читаем о приведении из темницы преп. Максима и одного Анастасия для исполнения произнесенного над ними жестокого приговора;¹⁷² 3) узнаем о чуде благости Божией, выразившейся в том, что у преп. Максима, равно как и Анастасия, и по отсечении языка сохранилась способность речи;¹⁷³ и 4) наконец, находим утверждение, будто разъяренные этим чудом палачи отсекли у преп. Максима и Анастасия правые руки и после позорного обведения по городу отправили их в ссылку, а вместе с ними и Анастасия Апокрисиария.¹⁷⁴ Так как всех этих сведений биограф не мог почерпнуть из Tomus alter XXXIII и Ер. Anastasii apocrisiarii (a Hypomnesticum’a он не знал, как увидим ниже), то остается предположить и в данном случае пользование не дошедшим до нас источником. Определенно сказать что-либо об этом источнике, конечно, ничего нельзя. Весьма вероятно, что этот источник лежит и в основе синаксарного жития (о котором смотри ниже, в п. 2 этой главы), чем и можно объяснять сходство Vita и синаксаря в изображении первого периода жизни преп. Максима и его исповеднического подвига По крайней мере, предполагать какой-либо новый источник, кроме отмеченного нами, нет никакой надобности. Так как мы предполагаем, что указанный выше источник для Vita II–VII, XXXIV–XXXVII нашел себе более или менее точное отображение в синаксаре, то мы и будем называть его «синаксарным источником».

Кроме указанных документов, автор пространного жития преп. Максима, по-видимому, не имел никаких других источников. Так, у него не было под руками Hypomnesticum’a. Это видно из того, что биограф говорит только о ссылке Анастасия Апокрисиария, между тем как в Hypomnesticum мы находим определенное свидетельство о том, что и над Анастасием Апокрисиарием была совершена такая же казнь, как и над преп. Максимом.¹⁷⁵ Равным образом, примечательно, что биограф рисует вовсе не такую картину отсечения у преп. Максима руки (он был связан),¹⁷⁶ чем Hypomnesticum (он сам протянул палачам свою руку).¹⁷⁷ [Наконец, характерно и то обстоятельство, что Βίος преп. Максима в Московской рукописи № 380, при всей своей тенденции расширять свидетельства Vita, вовсе не пользуется Hypomnesticum’oм.) Все это говорит за то, что этот документ не был известен [ни] автору пространного жития [,ни списателям его]. Не известны также биографу и акты Шестого Вселенского собора: это видно из того, что 1) он неверно передает содержание синодики св. Софрония к Сергию и Гонорию (по Vita – Иоанну);¹⁷⁸ 2) не знаком с письмами Сергия, помещенными в актах, почему при изображении истории монофелитства всецело следует Феофану, и 3) не знает вовсе о еретичестве папы Гонория и восхваляет православие Рима. Наконец, биограф не знал и некоторых писем преп. Максима, например, Ер. ad Petrum Illustrem, в котором говорится о пребывании св. отца в Александрии во время опубликования «глав» Кира:¹⁷⁹ говоря об Александрийской унии, биограф умалчивает об этом событии в жизни преп. Максима и прямо предполагает, что в Карфагенскую префектуру преп. Максим отправился из Константинополя.¹⁸⁰ Нельзя, конечно, утверждать, что биограф вовсе не читал писем преп. Максима, но несомненно то, что он ими не воспользовался для жизнеописания св. отца, и, вероятно, потому, что он не мог ориентироваться в отрывочных указаниях писем преп, Максима, тем более что не имел под руками деяний Шестого Вселенского собора.¹⁸¹

Таким образом, мы выяснили, какими источниками пользовался биограф при написании жития, и чего у него не было под руками. Теперь можно решить вопрос о том, как автор Vita пользовался своими источниками. Это тем более возможно, что бо́льшая часть их сохранилась до нашего времени.

Что касается до хроники Феофана, то биограф (Vita VII–XVII, XXXVIII) передает ее¹⁸² довольно точно, разделяя все ее погрешности (о них будет сказано ниже, п. 6), но по местам делает к ней добавления и поправки, касающиеся, главным образом, жизни преп. Максима.¹⁸³ Все эти поправки и добавления большею частью основаны на тех источниках, которые имел под руками автор.¹⁸⁴ Только некоторые добавления возбуждают подозрения. Так, например, нам не известны источники, откуда биограф почерпнул сведения о письме св. Софрония к Киру¹⁸⁵ и аресте в Риме двух Анастасиев (в Relatio говорится об одном Анастасии),¹⁸⁶ или о том, что африканские соборы были созваны по непосредственному побуждению преп. Максима.¹⁸⁷ По всей вероятности, все это – догадки биографа, ибо сведений этих в источниках Vita мы не находим, а они все такого рода, что могут быть получены путем выводов и умозаключений. Догадку биографа (и, вероятно, правильную) составляет так же утверждение, что одновременно с первой ссылкой преп. Максима и Анастасия Монаха отправлен был в изгнание (впрочем, уже второе) и Анастасий Апокрисиарий.¹⁸⁸ Это утверждение основано на комбинации Tomus alter¹⁸⁹ и Relatio.¹⁹⁰

Если по отношению к хронике Феофана автор Vita делает добавления, из которых к некоторым нужно относиться с большой осторожностью, не принимая их за вполне достоверное свидетельство, то по отношению к Relatio и Tomus alter биограф, наоборот, допускает сокращения,¹⁹¹ и притом довольно существенные. Первый допрос преп. Максима передается очень общо,¹⁹² но с риторическими прикрасами. При этом иногда риторизм настолько увлекает автора, что в его туманном изложении, без наличности источника, трудно было бы доискаться до настоящего смысла, например, второго обвинения, предъявленного преп. Максиму.¹⁹³ О третьем обвинении, как глупом, автор совсем не говорит;¹⁹⁴ слова преп. Максима он излагает в вольной передаче и с сокращениями;¹⁹⁵ замечание Relatio¹⁹⁶ об отведении преп. Максима в темницу после первого допроса он совсем опускает, почему у него беседа св. отца с Троилом и Сергием Евкратой (в темнице) сливается с допросом и передается весьма кратко.¹⁹⁷ После Relatio IX вставлено почти в буквальной передаче Ер. Maximi ad Anastasii monachum,¹⁹⁸ но опущено повествование Relatio XII–XIV о втором допросе преп. Максима в присутствии двух патриархов,¹⁹⁹ причем из Relatio XV²⁰⁰ оставлено краткое замечание о ссылке св. исповедника в Визию и Перверы.

Tomus alter подвергается еще большим сокращениям.²⁰¹ Особенно бросается в глаза пропуск гл. ХХХ–ХХХII. Вследствие этого пропуска биограф 1) лишен возможности сообщить о том, что преп. Максим претерпел еще и вторую ссылку (в Перверах), 2) должен приписывать Троилу и Епифанию²⁰² то, что сделал консул Феодосий,²⁰³ и 3) принужден в Vita XXIV²⁰⁴ опять вводить преп. Максима в Константинополь, не выведши его оттуда. Весьма кратко передано в Vita XXXIX–XL содержание Ер. Anastasii apocrisiarii, Disputatio же рассказано биографом в самых общих чертах.

Таким образом, автор Vita из всех своих источников дополнял только Феофана, остальные же документы сильно сокращал, сочинениями же преп. Максима почти не воспользовался.

Таково внешнее отношение пространного жития к его источникам. Чтобы показать внутреннее отношение его к ним, т. е. указать, в каком виде эти источники перешли в Vita, надо отметить те задачи и взгляды, которыми руководствовался биограф при написании жития преп. Максима.

Из предисловия к Vita мы видим, что автор пространного жития не преследовал строго исторической задачи. Он писал специально для назидания и в этом видел смысл своего труда, его пользу («προτρέπων εἰς ἀρετήν»).²⁰⁵ Житие, по его мнению, должно возбуждать любовь к добродетели и побуждать к подражанию великим образцам христианского подвижничества. Отсюда автор Vita задачей своей поставил – воздать в «Слове» своем должную похвалу преп. Максиму, а для этого – представить возможно полное описание его жизни («τὰ καθ’ ἕκαστα τῶν αὐτῳ πεπραγμένων»),²⁰⁶ и, конечно, так, чтобы «ὡς ἄν αὐτὸς τε (т. е. преп. Максим) ἡδίων τῇ τούτων γένηται μνήμῃ καὶ τοῖς ἀκραωμένοις μεγάλην τὴν χάριν κατάθηται». Однако автор сам сознается, что, при величии подвигов св. отца, он не мог ни объять всех событий его жизни, ни воздать им должную похвалу и по необходимости принужден кое-что выпустить и оставить без внимания.²⁰⁷ Итак, мы видим, что задача историческая (возможно полное описание жизни преп. Максима) у автора не только подчиняется назидательной, но и значительно ограничивается. В общем, задача нашего биографа сводится к узким рамкам нравоучительного жизнеописания, чему вполне соответствует и наименование Vita «Словом» («ὁ παροὶν λόγος»).²⁰⁸

Само собой разумеется, историческая ценность работ такого типа невелика, и от автора пространного жития, конечно, нельзя ожидать строго исторического описания жизни преп. Максима. Составители похвальных слов-житий, как справедливо отметил Комбефи,²⁰⁹ всегда допускают произвол в пользовании историческим материалом, не соблюдают меры в своих восхвалениях и заботятся не столько о том, чтобы точно запечатлеть слова и дела святого, сколько о том, чтобы изысканностью рассказа и разными риторическими украшениями услаждать читателей и возвеличивать славу святого. От такого рода недостатков не свободен и составитель пространного жития преп. Максима.

Прежде всего, он позволяет себе иногда чересчур увлекаться витийством, нисколько не заботясь о верности своих показаний исторической действительности. Так, например, он в гиперболических выражениях говорит о распространении монофелитства на Западе.²¹⁰ Далее, он мало стесняет себя требованиями точной и правильной передачи своих источников: он систематически опускает все точные даты и почти все хронологические показания источников²¹¹ или передает их ошибочно.²¹² Он постоянно опускает технические термины, исторические детали,²¹³ замалчивает, большей частью, имена различных исторических деятелей.²¹⁴ Источники свои он передает по местам весьма неточно и неопределенно²¹⁵ и иногда маловразумительно,²¹⁶ сокращения делает неуместные, вследствие чего у него получается неправильное представление о ходе исторических событий.²¹⁷ Мало того – источники принимаются им почти без критики, со всеми их ошибками (да и не все они собраны им и использованы), а пробелы и недостаток сведений о некоторых событиях в жизни преп. Максима заполняются малообоснованными догадками, высказанными притом категорически спокойно-эпическим тоном,²¹⁸ без указания на их гипотетическое значение.

Все это, конечно, сильно обесценивает Vita как исторический документ. Однако нельзя все же утверждать, что пространное житие не имеет для нас никакого значения и что автор его не заслуживает вовсе доверия. Несмотря на то, что наш биограф разделяет все недостатки византийской агиографии IX в., нужно все же признать, что при написании жития преп. Максима он не терял из виду и исторической задачи, старался найти истину и дать правильное и верное жизнеописание св. отца, для чего собрал много источников. Притом он, во всяком случае, не был невеждой, неспособным к историческим работам. Из его труда видно, что он был по тому времени хорошо образован, знаком с философской терминологией²¹⁹ и имел, по-видимому, познания и в классической литературе, которые не прочь был иногда выставить некстати²²⁰ в своем труде. В общем, надо признать, что он не отступал от своих источников и не искажал их преднамеренно, и несомненно, что между Vita и теми документами, от которых она зависит, можно найти больше сходства, чем различия. Мало того, весьма важно то обстоятельство, что конфессиональная точка зрения автора Vita не отразилась на правдивости его в изложении исторических событий. Автор – человек религиозный (вероятно, монах),²²¹ по убеждениям – православный, и притом из ревнителей по вере. На монофелитство он, конечно, смотрит как на ἐναντία μοῖρα καὶ δόξα,²²² κακοδοξία,²²³ lues,²²⁴ и в характеристике ереси не щадит красок.²²⁵ Все сторонники ереси²²⁶ выставляются у него в невыгодном свете; религиозная политика Ираклия получает своеобразное неблагоприятное для него освещение.²²⁷ Самое монофелитство представляется новшеством, появившимся вопреки господствовавшему в то время учению о двух волях и двух действованиях, которое разделяли и Сергий, и Ираклий.²²⁸ Все это вполне понятно у автора – ревностного сторонника православия, но и для объективно-исторической оценки событий не может служить препятствием, тем более что точка зрения автора, по существу, является правильной. Отсюда, думается, можно утверждать, что «партийность» биографа не отразилась резко на историческом содержимом жития. То же нужно сказать и об отношении автора Vita к личности преп. Максима. Это отношение – благоговейно-любовное²²⁹ – ни в коем случае не может служить основанием для того, чтобы заподозрить характеристику этого св. мужа в преувеличении (Ἀνὴρ γὰρ ἐκεῖνος οὐ μόνον βίον εἴχον ὑπερφυῆ, ἀλλά καὶ λόγον ἐπιτερπῆ, καὶ ἄθλησιν γενναίαν καὶ ἀπαράθετον).²³⁰ В этом убедится всякий, кто прочтет его сочинение и прислушается к голосу древности.²³¹ Величественный облик преп. Максима все время сосредоточивает на себе внимание биографа, и этим, может быть, объясняется то обстоятельство, что он так мало занимается учениками преп. отца и впадает относительно них в исторические погрешности. Но, в общем, увлечение личностью преп. Максима не заставляет биографа уклоняться от истины: все лирические излияния автора Vita²³² сами собой выдают свое происхождение и, конечно, не могут быть смешаны с объективно-историческими сообщениями. Отсюда мы заключаем, что агиологический колорит пространного жития вовсе не лишает его исторической ценности, равным образом, ни в задаче, ни в личности, ни во взглядах автора нельзя найти ничего такого, что заставляло бы нас относиться к его показаниям с абсолютным недоверием.²³³

Теперь остается только решить вопрос, как биограф пользовался «синаксарным источником» в Vita II–VII, XXI–XXXVII.

Сообразно со сказанным о характере работ биографа, надо предполагать, что, в общем, он и здесь остался верным своему источнику и более или менее точно передал его содержание, хотя, вероятно, игнорировал, по своему обычаю, его хронологические и топографические показания.²³⁴ При этом касательно Vita II–VII нужно заметить, что сведения, сохранившиеся в этих главах, должны иметь для нас безусловную ценность. Место рождения преп. Максима,²³⁵ его служба при дворе в звании протоасикрита,²³⁶ поступление в Хрисопольский монастырь²³⁷ – все это такие факты, которые ни в коем случае не могли быть добыты путем дедукции, а могли лишь быть почерпнуты от современников преп. Максима, хорошо знавших его жизнь. Кроме того, эти факты нисколько не противоречат тем сведениям о преп. Максиме, какие мы имеем из вполне достоверных источников.²³⁸ Вполне, конечно, вероятно, что биограф, передавая эти факты в Vita II–VII по «синаксарному источнику», дополнял его показания своими догадками²³⁹ и писал свое жизнеописание по шаблонному типу византийского жития. Но, мы думаем, это не повлияло существенно на историческую правдивость его показаний: дело в том, что в гл. II–VI (но не VII) речь касается бытовых черт, а так как бытовые особенности сохраняются неизменно в течение веков, то можно думать, что сообщения биографа мало уклоняются от истины, поскольку и жизнь в Византии в IX в. мало отличалась от жизни ее в VII в.²⁴⁰ Кроме того, не видно, чтобы характер преп. Максима²⁴¹ был очерчен в житии шаблонно. Основываясь на этих соображениях, мы думаем, что гл. II–VI Vita должны иметь для нас значение первоисточника.

Впрочем, ценность показаний «синаксарного источника» и основанных на них соображений биографа не одинакова. Указание в житии на появление ереси монофелитской как на мотив принятия преп. Максимом монашества,²⁴² а затем бегства из монастыря на Запад,²⁴³ – уже одно повторение этого мотива в разных случаях жизни преп. Максима возбуждает подозрение в его достоверности, не говоря уже о том, что это указание не оправдывается и даже противоречит другим достоверным свидетельствам.²⁴⁴ Так как ошибка эта принадлежит не биографу, а «синаксарному источнику», то мы выясним вопрос о его ценности ниже, когда будем говорить о синаксарной редакции жития преп. Максима. Здесь достаточно отметить только, что ссылка на монофелитство как на мотив принятия преп. Максимом монашества почерпнута именно из «синаксарного источника». Это видно из того, что биограф вполне мог обойтись и без указания данного мотива: ему была известна главная причина принятия преп. Максимом монашества – любовь к уединению,²⁴⁵ и в его речи в V главе можно было бы выбросить упоминание о ереси, не нарушая вовсе правильного хода мыслей. Если биограф вставил в свою речь упоминание о монофелитстве, то он, несомненно, находился под влиянием «синаксарного источника», в котором названный мотив развит весьма подробно.²⁴⁶ Тот же «синаксарный источник» послужил биографу основанием для произвольных догадок о причинах оставления Константинополя. Так как биограф вовсе не знал о пребывании преп. Максима в Александрии, то, повествуя о путешествии его в Африку и Рим, он в VII главе опять прибегает к прежнему мотиву для объяснения этого обстоятельства в жизни св. отца и говорит в Vita VII о распространении монофелитства. Опираясь на темные и подозрительные показания (ср. Synaxarium: «Ζήλῷ θείω») своего источника, он пустым риторизмом и собственными измышлениями прикрывает отсутствие у себя исторических сведений о данном периоде жизни преп. Максима и рисует картину невозможно тяжелого положения православных при Ираклии, в силу которого преп. Максим принужден был (будто бы) бежать из Константинополя (resp. Хрисополя).²⁴⁷ Отсюда Vita VII не может иметь ровно никакой исторической ценности, в силу ошибочности в данном случае «синаксарного источника» и произвольности и неосновательности догадок биографа.

Так же осторожно и с большой критической осмотрительностью нужно относиться и к Vita XXXIV–XXXVII. Здесь особенно надо остерегаться, с одной стороны, витийства автора, с другой – неосмотрительности его в пользовании своими источниками. При написании указанных глав автор Vita располагал, кроме «синаксарного источника», eme Tomus alter ХХХΙΙΙ и Ер. Anastasii apocrisiarii. В отрывке Tomus alter ХХХΙΙΙ содержатся: а) приговор о бичевании, отсечении языка и руки и позорном обведении по городу трех св. исповедников, преп. Максима и двух Анастасиев, и б) краткое замечание об исполнении этого приговора и ссылке всех трех поборников православия в Лазику. Из Hypomnesticum очевидно, что и после казни Анастасий Апокрисарий мог писать. В Synaxarium²⁴⁸ говорится, что 1) жестокой казни подверглись только преп. Максим и старший Анастасий, младший же Анастасий сослан был во Фракию, что 2) и после этой казни у преп. отца сохранилась способность речи, и что 3) преп Максим, прожив в Лазике ἐπὶ τρισὶ χρόνοις, скончался и был похоронен в монастыре св. Арсения.²⁴⁹ Опираясь на факт существования письма Анастасия Апокрисиария (написанного из Лазики), биограф решил исправить Tomus alter ХХХIII в том смысле, что наказание простиралось только на преп. Максима и Анастасия Монаха. Такое предположение представлялось ему, быть может, вероятным еще и потому, что об исполнении приговора в Tomus alter ХХХIII было сделано слишком общее замечание, а в синаксаре прямо говорилось, что только один Анастасий (старший) подвергся одинаковой казни со своим учителем. С другой стороны, опираясь опять-таки на письмо Анастасия Апокрисиария, в котором говорилось о ссылке всех трех св. исповедников в Лазику,²⁵⁰ а также и на свидетельство Tomus alter ХХХIII, биограф решил исправить показание синаксаря о ссылке Анастасия младшего (resp. апокрисиария) во Фракию. Отсюда у него и получилась та картина исповеднического подвига преп. Максима и его учеников, какую он дает в Vita XXXIV–XXXVII.²⁵¹ Правда, содержанием указанных источников еще не исчерпывается повествование Vita XXXIV–XXXVII. Подробности о бичевании преп. Максима и учеников его, сообщенные в XXXV главе жития (ἐπιβοῶντες: οἱ τοῖς βασιλικοὶς ἀθειποῦντες θεσπίσμασι κτλ.), ни в одном из названных источников не содержатся. Но, думается, излишне в данном случае предполагать какой-либо особый источник. Описание процедуры бичевания – это такая бытовая черта, которая могла быть привнесена самим биографом, а основанием для описания этого события («ἐπιβοῶντες κτλ.») могло послужить указание в синаксарном источнике на вину преп. Максима: «ὅτι – βασιλεῖ τῷ ἀνθίστεται».²⁵² Вообще, хотя рассказ Vita о совершении жестокой казни над преп. Максимом блещет яркостью красок и оставляет даже позади скромные и простые (но точные) показания своих источников, однако говорить о каких-либо других источниках для Vita вовсе не приходится.²⁵³ Дело в том, что биограф в главах XXXIV–XXXVII обнаруживает несомненную тенденцию как можно подробнее изобразить последний исповеднический подвиг преп. Максима, о котором так сжато и официально говорили документы. Автор напрягает свое воображение и старается нарисовать ужасную картину во всех мрачных подробностях. Этот обычный у автора прием²⁵⁴ особенно ярко выступает в XXXVI главе, где биограф говорит о совершении жестокой казни над святым старцем: здесь лиризм автора доходит до такой степени, что без контекста его слова о чудесном даре слова у преп. Максима можно было бы понять в аллегорическом смысле.²⁵⁵ Несомненно также, что автор дает волю своему воображению, когда утверждает, что палачи отсекли у преп. Максима и Анастасия правые руки потому, что были приведены в ярость чудесным даром слова у св. исповедников:²⁵⁶ ничего подобного нет в известных нам источниках. Отсечение руки было предусмотрено в приговоре, а вовсе не вызвано случайным обстоятельством.²⁵⁷ Таким образом, надо признать, что в обработке XXXIV–XXXVII глав биограф слишком много дает места своим субъективным соображениям, догадкам, предположениям. Он допустил излишний критицизм по вопросу об Анастасии Апокрисиарии, конечно, потому, что был незнаком с Hypomnesticum’oм, ввел некоторые неправильные подробности в рассказ об отсечении руки преп. Максима²⁵⁸ и, наконец, позволил себе осложнить свое повествование добавлениями, иногда прямо фантастического характера. Что касается до глав XXXIX и XL, то здесь биограф в общем добросовестно воспользовался письмом Анастасия Апокрисиария²⁵⁹ и «синаксарным источником», хотя (по обычаю) опустил точные топографические показания Анастасия, а также свидетельства синаксаря о времени пребывания в Лазике и месте погребения преп. Максима.²⁶⁰

Из всего вышесказанного следует тот вывод, что Vita как исторический документ имеет для нас значение не во всех своих частях и не в равной степени. Глава VII лишена всякой достоверности и так же мало относится к жизни преп, Максима, как пролог или эпилог нашего жития. Главы VIII–XXXIII, XXXVIII–XL не имеют, по существу, для нас значения, ибо мы располагаем всеми теми источниками, на основании которых составлены эти главы. Данная часть Vita важна для нас лишь как своего рода библиографическая рецензия указанных источников и как первый опыт свода их в связное изложение. Впрочем, некоторые добавки к Феофану в главах VIII–XVII (ASS Aug. III, n. 23–29), при проверке их показаниями других достоверных источников – могут иметь для нас существенное значение. Главы XXXIV–XXXVII представляют комбинацию правильных и верных показаний с ложными выводами и догадками, почему при пользовании ими требуют особенной критической осмотрительности. Наконец, главам II–VI (кроме начала V, где идет речь о монофелитстве) надо придавать значение безусловно достоверного источника, конечно, потому, что источник, которым пользовался биограф при составлении этих глав, не сохранился до нашего времени.

Таковы наши выводы относительно исторической достоверности Vita преп. Максима. Они, в общем, весьма печальны, ибо лишают нас права пользоваться большей частью этого жития. Однако мы должны быть благодарны биографу за сохранение драгоценных сведений о первых годах жизни преп. Максима и пользоваться II–VI главами его труда как первоисточником. ^****

Кроме обширного жития преп. Максима, мы владеем еще кратким, синаксарным житием его, полный текст которого напечатан Комбефи в S. Maximi Officium.²⁶¹ Содержание его такое (для удобства обозрения разбиваем его на стихи): 1) общее указание времени исповедничества преп. Максима (неверно: при Константине Погонате); 2) жизнь его до принятия монашества (известность и высокое придворное положение протоасикрита); 3) замечание о распространении монофелитства; 4) поступление преп. Максима в Хрисопольский монастырь; 5) путешествие в Рим и участие в Латеранском соборе; 6) литературная деятельность против ереси; 7) возвращение в Константинополь и суд перед сенатом; 8) ссылка преп. Максима во Фракию; 9) твердость его в исповедании православия, отсечение языка и руки и ссылка в Лазику; 10) смерть его в Лазике в преклонном возрасте; 11) погребение его в монастыре св. Арсения; 12) чудеса преп. Максима и участь его учеников.

Текст этого синаксарного жития прошел много редакций: списатели то укорачивали его, то распространяли; многое в нем изменяли по своему усмотрению²⁶² и допускали много интерполяций.²⁶³ Впрочем, бо́льшая часть синаксарей существует в полном виде. Ученый болландист Делэйэ сличил до 60 рукописей синаксарей; и результаты его исследований, изложенные в Prоруlaeum ad Acta Sanctorum Novembris в виде непрерывного комментария к тексту синаксаря Константинопольской церкви (по кодексу Сирмона, Берлинской библиотеки XII в.), показывают, что синаксарное житие дошло до нас в значительном количестве списков и по содержанию своему в большинстве случаев вполне совпадает с текстом Комбефи (ст. 1–12).

Древнейшие кодексы синаксаря (cod. Patmiacus № 266, X в.²⁶⁴ и Hierosolymitanus S. Crucis 40, X–XI вв.)²⁶⁵ имеют полный синаксарный текст под 13 августа.²⁶⁶ В таком виде синаксарное житие читается в Минологии императора Василия II (976–1025) под 13 августа,²⁶⁷ в Menaea magna graeca,²⁶⁸ в Synaxsarium Sirmondi,²⁶⁹ а также в славянском переводе в древнем (XII в.) славяно-русском прологе под 21 января.²⁷⁰ Правда, в некоторых списках встречаются довольно значительные варианты; например, в синаксаре при уставе Константинопольской церкви IX–X вв. отсутствуют 5–12 стихи,²⁷¹ а в Synaxarium cod. Tiliani XIII в.²⁷² нет 12-го стиха; весьма много сокращений находится также в Menologium Sirleti.²⁷³ Однако, в общем, эти варианты нельзя признать существенно важными; объясняются они, главным образом, недостаточностью тех кодексов, в которых они находятся, и имеют против себя массу других текстуальных свидетельств, которые, в общем, подтверждают текст Комбефи. Отсюда текст синаксаря у Комбефи можно признать вполне удовлетворительным для пользования им как историческим документом.

Пападопуло-Керамевсом открыт и Делэйэ напечатан пролог первоначального синаксаря,²⁷⁴ из которого видно, что синаксарь был составлен по поручению императора (вероятно, Льва VI, 886–911)²⁷⁵ путем сокращения житий святых. Таким образом, источником синаксаря послужили пространные жития,²⁷⁶ может быть, уже собранные в линейные сборники.²⁷⁷

Естественно является вопрос: не представляет ли синаксарное житие сокращения Vita – пространного жития преп. Максима, написанного, как мы показали, в начале ^***** IX в.?

На это вопрос надо ответить отрицательно. Правда, Vita и другие типы пространного жития во многом сходны с синаксарем по содержанию и расположению исторического материала,²⁷⁸ однако между ними есть и существенные различия. Время исповеднического подвига преп. Максима относится синаксарем к царствованию Константина Погоната,²⁷⁹ чего ни в коем случае нельзя вывести из пространного жития, в котором определенно назван Констант,²⁸⁰ а Константину Погонату приписывается почетная роль поборника православия.²⁸¹ Равным образом, нельзя вывести из Vita той подробности синаксаря, что «ἡ πονηρὰ δόξα ἐπὶ τῆς μεγάλης προὔκειτο ἐκκλησίας»,²⁸² а также и тех сведений о трехлетием пребывании преп. Максима в последней ссылке в Лазике и погребении в монастыре св. Арсения, которое мы находим в синаксаре. Наконец, в повествовании о судьбе учеников преп. Максима синаксарь становится в прямое противоречие Vita, когда утверждает, что младший Анастасий был сослан во Фракию,²⁸³ а не Лазику, как говорится в Vita.²⁸⁴

Отсюда приходиться предположить, что синаксарь заимствован не из Vita, а из другого исторического документа (не дошедшего до нас) – «синаксарного источника», и что сходство между Vita и синаксарем объясняется зависимостью этих документов от данного (общего для них) источника.

Сказать что-либо определенно о «синаксарном источнике», конечно, нельзя. Что в содержание его входили те сведения, которые являются общими в Vita и синаксаре, это, по-видимому, не может подлежать сомнению. Весьма вероятно также, что в синаксарном источнике излагалась и история папы Мартина.²⁸⁵ Наконец, несомненно и то, что синаксарный источник не имел характера полного и обстоятельного повествования о жизни преп. Максима, так как автор Vita уверяет в своем предисловии,²⁸⁶ что он не знал до себя трудов, содержащих полное жизнеописание св. отца и обнимавших ἅπαντα τὰ τοῦ ἀνδρὸς, т. е. всю историю преп. Максима.

На том основании, что автор пространного жития (Vita), несомненно, перерабатывает свои источники, пользуясь довольно значительным количеством исторических документов, и, кроме того, прибегает иногда к догадкам; о сократителе же (каким является автор синаксаря) естественнее предполагать, что он стоит в большей зависимости от своего источника и не имеет возможности прибегать к разного рода комбинациям, – мы считаем весьма вероятным предположение, что синаксарное житие ближе и непосредственней (хотя и в сокращении) передает свой синаксарный источник, чем Vita. Отсюда мы думаем, что о содержании синаксарного источника можно приблизительно заключать по синаксарному житию преп. Максима.

Вопрос об авторе и обстоятельствах написания синаксарного источника, конечно, приходится решать предположительно.

Так как первые следы совместного почитания памяти преп. Максима и папы Мартина можно заметить в Палестине,²⁸⁷ то можно думать, что автором синаксарного источника был палестинский монах. По-видимому, это было лицо, хорошо знавшее об обстоятельствах первой половины жизнедеятельности преп. Максима (может быть, от самого св. отца). По крайней мере, мы не можем указать, чтобы сообщения его о первых годах жизни преп. Максима основывались на каких-либо письменных документах, а потому должны предполагать, что автор синаксарного источника, по крайней мере, входил в живые, непосредственные сношения с лицами, знавшими преп. Максима, и от них почерпнул свои сведения. Достоверность этих сведений несомненна, ибо никак нельзя доказать, что автор выдумал их сам или получил каким-либо дедуктивным путем. ^****** Что касается сведений о втором периоде жизнедеятельности преп. Максима в борьбе с монофелитством (ст. 5–12 в синаксаре), то их автор, по-видимому, почерпнул из слухов (λέγεται).²⁸⁸

В данном случае он наблюдал за деятельностью и судьбой преп. Максима издалека и сведения о ней получал через несколько рук, и большей частью отрывочно, без систематического порядка. Поэтому представление о втором периоде жизни преп. Максима у него должно было получиться неполное, неясное, сбивчивое, хотя он и был современником всех описанных им событий. Вот все, что мы предположительно можем сказать об авторе синаксарного источника и том пути, каким он получал свои сведения. Непосредственным свидетелем (по крайней мере) всей жизни преп. Максима мы назвать его не можем, хотя это, конечно, не лишает цены некоторые его показания (особенно ст. 2, 4–6 resp. Synaxarium’a).

Что касается времени написания синаксарного источника, то решительное указание на монофелитство как на ересь, по-видимому, указывает на времена после Шестого Вселенского собора, т. е. конец VII в.

Таким образом, происхождение синаксарного источника служит ручательством достоверности, по крайней мере, некоторых его показаний, относящихся к первой половине жизни преп. Максима, а следовательно, говорит и в пользу исторической достоверности и Vita II–VI, и Synaxarium (ст. 2, 4), зависящих от синаксарного источника.

Относительно синаксаря нужно сказать, что хотя он составлен в начале X в., однако ему принадлежит такая же степень достоверности, как и синаксарному источнику, хотя в синаксаре мы уже имеем дело с сокращением и, может быть, даже отрывками этого источника. Так как синаксарный источник, как мы видели, не во всех частях может быть признан безусловно достоверным, то и зависящее от него синаксарное житие преп. Максима не может быть признано свободным от ошибок.

Некоторые ошибки синаксаря объясняются тенденциозностью автора синаксарного источника. Так, например, автор ошибочно ставит принятие преп. Максимом монашества в связь с распространением монофелитства (изданием экфесиса). В данном случае он руководствовался, очевидно, тенденцией представить всю жизнь преп. Максима, известного поборника православия, под углом зрения непрестанной борьбы его против ереси. Отсюда эта борьба с ересью выставляется в синаксаре как мотив, определявший все течение жизни преп. Максима. Вся ошибочность ссылки на этот мотив при объяснении принятия преп. Максимом монашества открывается из вопиющего анахронизма, который вносится ею в биографию св. отца. Если согласиться, что преп. Максим поступил в монастырь по издании экфесиса, т. е. после 638 г., то мы уже ни в коем случае не можем принять свидетельства его письма, что он, уже будучи монахом, присутствовал в Александрии в 633 г. при опубликовании «глав» Кира.

Другие ошибки автора можно объяснить его неосведомленностью, сбивчивостью тех слухов, которыми он пользовался. Таково, например, неправильное указание места ссылки младшего Анастасия (Фракия вместо Лазики) и неверное утверждение, что казнь отсечения руки и языка не простиралась на этого ученика преп. Максима.

Третьи ошибки нужно поставить в вину сократителю. Такова, например, дата исповедничества преп. Максима – при Константине Погонате. Об этом Константине в синаксарях²⁸⁹ сообщается, что он был убит прислугой в бане Дафн в Сицилии. На самом деле это было с Константом,²⁹⁰ который официально назывался, действительно, Константином.²⁹¹ Вероятно, имя Константина-Константа было дополнено сократительной кличкой Погоната (сын Константа), что и послужило причиной анахронизма в показаниях синаксаря. Равным образом, и общее указание, что преп. Максим пробыл в Лазике 3 года (χρόνοις) могло образоваться из датировки 3 месяцев пребывания преп. Максима в Лазике.²⁹²

Наконец, в синаксаре есть ошибки или, вернее, неточности, зависящие от того, что автор слишком общо изображает жизнь и деятельность преп. Максима. Отсюда у него получается, что преп. Максим из Хрисополя прямо направился в Рим, что из Рима вернулся в Константинополь с двумя учениками, что он во Фракию был сослан один раз (а не два раза, как на самом деле: в Визию и в Перверы).

Все эти ошибки, однако, нисколько не понижают исторической ценности других сообщений синаксаря, ибо отдельные частные ошибки еще не говорят против достоверности всего документа.²⁹³ Подводя итог всему сказанному, можно утверждать, что ст. 2, 4–6 правдивы и достоверны, ст. 7–11 в общем вероятны, ст. 12 и 1, 3 малодостоверны и нуждаются в поправке (ст. 12 – по вопросу об Анастасии младшем).

Замечания эти приложимы ко всем другим житиям синаксарного типа, являющимися переработкой синаксаря под влиянием другого агиологического источника. Таковы:

а) Compendium Vindobonense, рукопись Венской Императорской библиотеки,²⁹⁴ под заглавием «Μηνὶ Αὐγουστω ιγ΄. Ἄθλησις ἐν ἐπιτόμῳ τοῦ ὁσίου πατρὸς ἡμῶν Μαξίμου τοῦ ὁμολογήτου». Синаксарная редакция здесь расширена механической вставкой из Βίος’a о литературной деятельности преп. Максима²⁹⁵ и некоторыми другими добавлениями.²⁹⁶ Еще более расширена –

б) Vita Лаврентия, монаха Рутиенского монастыря (в Калабрии), начала XIII в.,²⁹⁷ под заглавием «βίος καὶ μαρτύριον τοῦ πατρὸς ἡμῶν Μαξίμου τοῦ ὁμολογήτου».²⁹⁸ Текст этого жития в большинстве случаев совпадает с синаксарем²⁹⁹ и представляет риторическое его расширение.

в) «Συναξαριστὴς» Никодима Святогорца повторяет текст синаксаря, с некоторыми исправлениями на основании других агиологических памятников.³⁰⁰

Все эти жития не привносят никаких новых существенных сведений о преп. Максиме по сравнению с теми, которые мы имеем из Vita, Synaxarium и других источников, и потому ни в каких объяснительных замечаниях не нуждаются.

В Ватиканской библиотеке сохранилось еще особое житие преп. Максима – «Ἱστορία σύντομος τά κατὰ τὸν μακάριον Μαρτῖνον γεγονότα πάπαν Ῥώμης καὶ τὸν ὁσίου Μαξίμου καὶ τῶν σὺν αὐτῷ» (cod. Vatic. 1671, X в. – рукопись, прежде принадлежавшая Крипто-Ферратскому монастырю, fol. 143–152).³⁰¹ Житие это состоит из двух частей: в первой части передается синаксарное известие о преп. Максиме, во второй – предлагается греческий оригинал Hypomnesticum’a Феодосия Гангрского.

[б) По-видимому, особое житие составляет жизнеописание, сохранившееся в Великих Четьих-Минеях под 21 января, л. 726: «Святого отца нашего Максима Исповедника...».]³⁰²

Мартиролог римский, составленный Баронио в 1586 г. по приказанию папы Григория XIII,³⁰³ содержит немного сведений о преп. Максиме, притом большей частью ошибочных: «Constantinopoli S. Maximi monachi, doctrina et zelo catholicae veritatis insignis: qui cum adversus Monothelitas strenue decectaret. a Constante imperatore haeretico praecisis manibus (!) ac lingua in Chersonesum (!) relegatus, reddidit spiritum. Tunc etram duo Anastasii, ejus discipuli, aliique plures diversa tormensa et dura exilra (!) sunt experti».³⁰⁴ Сообщение это важно только для определения памяти преп. Максима в Римской церкви (13 августа), а также и в том смысле, что показывает, как нужно осторожно относиться к показаниям календарных и вообще агиографических документов. Заметим, что мартиролог Баронио составлен под влиянием Menologium Sirleti.

Здесь окончим обозрение агиографических памятников, относящихся к жизнеописанию преп. Максима.

Теперь перейдем к оценке сведений о преп. Максиме, изложенным Феофаном в его «Хронографии» и перешедших в пространное житие.

Феофан Исповедник, основатель Сигрианского (близ Кизика) монастыря τοῦ μεγάλου Ἀγροῦ († 818 г.),³⁰⁵ написал свою «Хронографию» по настояниям Георгия Синкелла,³⁰⁶ завещавшего ему на смертном одре († ок. 811 г.) продолжать его труд, доведенный до Диоклетиана.³⁰⁷ Собственные воспоминания Феофана в его «Хронографии» появляются только под 764 г.³⁰⁸ Отсюда очевидно, что время, подлежащее нашему рассмотрению, он описал по письменным источникам на основе разных древних ἱστοριογράων καὶ λογογράφων,³⁰⁹ о которых он сам упоминает в своем предисловии. По-видимому, он мог использовать свой материал довольно сносно, ибо он был человеком образованным, в свое время служил при дворе,³¹⁰ а в монастыре занимался литературной деятельностью.³¹¹ Но с другой стороны, начав свой труд в 811 г., он окончил его в 813 г.,³¹² доведя свою хронику от Диоклетиана до своего времени (813 г.);³¹³ а при такой обширности материала и поспешности работы нельзя, конечно, ожидать от него ни хронологической точности, ни осмотрительности в исторической критике,³¹⁴ ни полноты исследования. И, конечно, Феофан не имел бы для нас никакого значения, если бы не было потеряно большинство источников, которыми он пользовался.

Нашему рассмотрению подлежат отрывки, приводимые в Vita, а также специальные показания хроники о преп. Максиме. Таковы отрывки: под 621 г. (по эре Феофана)³¹⁵ и 632 г.,³¹⁶ 2) под 660 г.³¹⁷ и 3) даты Латеранского собора,³¹⁸ совершения казни над преп. Максимом³¹⁹ и изгнания папы Мартина.³²⁰

Хотя изыскания об источниках Феофана ныне умножились,³²¹ однако ни одно из вышедших сочинений не касается данных мест.³²² Поэтому нам придется остановиться на Феофане более, чем это было бы желательно.

Для отдела «Хронографии» Феофана под 621 г. мы уже указали источник в «Слове» ^******* Анастасия Синаита, с которым Феофан сходен почти дословно.³²³ Об Анастасии Синаите нужно сказать, что, хотя он был современником описываемых им событий,³²⁴ однако, следил за ними издали и писал по слухам. И если он заявляет, что говорит «о том, что всем известно»,³²⁵ то, во всяком случае, осведомленность его в некоторых пунктах весьма поверхностна. Безусловно достоверен он в показаниях о событиях на Востоке (арабское нашествие);³²⁶ в хронологических рамках этих событий он и помещает сведения о преп. Максиме и папе Мартине, вероятно, в том порядке, в каком они доходили до него путем слухов.³²⁷ Что касается церковной истории на Западе, то сведения Анастасия Синаита оказываются здесь почти сплошь неверными. Он допускает грубый анахронизм, будто Ираклий († 641 г.) после встречи с яковитским патриархом Афанасием³²⁸ отправил письмо папе Мартину (649–653 гг.) и получил от него отказ согласиться на формулу «μία ἐνέργεια»; будто папа Мартин (еще при Ираклии) по поводу экфесиса созвал Латеранский собор, возвестивший православное учение.³²⁹ Очевидно, в данном случае величественная фигура папы Мартина заслонила фигуры других пап, и ему приписана та переписка между Ираклием (resp. его преемниками) и папой Иоанном,³³⁰ которая имела место на 12 лет раньше вступления Мартина на Римскую кафедру. Так как кругозор Анастасия Синаита, в общем, простирался только на Сирию и Палестину, то, само собой разумеется, он не знал о той подготовке унии с монофизитами, которая велась с 616 г. в Константинополе и разрешилась впоследствии появлением ереси монофелитской; он сохранил известие только об униатских переговорах Ираклия с яковитским патриархом Афанасием в Сирии, и с этих переговоров и ведет начало нового лжеучения. Рассказ его о встрече Ираклия с Афанасием нужно признать в общем достоверным.³³¹

Феофан, почерпнув свои сведения из Анастасия Синаита, внес в его текст свои поправки: Антиохию,³³² на основании предшествующего своего рассказа (под 620 г.),³³³ заменил Иераполем;³³⁴ папу Мартина, писавшего будто бы Ираклию по поводу нового лжеучения,³³⁵ заменил Иоанном,³³⁶ хотя сообщение об этой переписке неправильно отнесено ко времени до объявления «9 глав» Кира в Александрии (в 633 г.), когда папой еще был Гонорий; упоминание об экфесисе в рассказе о Латеранском соборе выпустил.³³⁷ От этого сообщения Феофана еще более выиграли в смысле исторической их достоверности, хотя ошибки в хронологии Римских пап остались у него неисправленными и в таком виде перешли и в Vita.

Теперь остается решить вопрос о том, как нужно смотреть на Theophanes I, 330_{14–19, 29–31}; 331_1–27, которых нет у Синаита. Все эти сведения Феофана – о патриархах Софронии,³³⁸ Пирре³³⁹ и Павле,³⁴⁰ а также о противомонофелитской деятельности пап Иоанна,³⁴¹ Феодора,³⁴² Мартина³⁴³ и Агафона,³⁴⁴ – равно как и все его даты,³⁴⁵ надо полагать, составлены на основании константинопольских городских³⁴⁶ или монастырских хроник (вроде Libellus synodicus);³⁴⁷ по крайней мере, все это такого рода сведения, которые сочинены быть не могли.³⁴⁸ Конечно, без проверки все эти показания приняты быть не могут, но нужно заметить, что, в общем, все они выдерживают проверку путем сравнения их с историческими показаниями других документов.

Показания Феофана относительно преемства Константинопольских патриархов подтверждаются свидетельством Ἱστορία σύντομος³⁴⁹ патриарха Никифора († 829), который, по положению своему, конечно, мог знать хронологию своих предшественников; кроме того, несомненно, что он работал по документам, большей частью официальным,³⁵⁰ и потому может быть принимаем за свидетеля достоверного.

Показания относительно пап Иоанна, Феодора, Мартина, Агафона подтверждаются свидетельством Libellus Pontificalis. Хотя об этой книге в науке спорили весьма много, и ни текст, ни содержание ее не установлены с безусловной точностью,³⁵¹ однако, в той части своей, из которой нам приходится черпать сведения, она заслуживает доверия.³⁵²

Итак, отрывок Theophanes I, 330_{14–19, 29–31}; 331_1–27 в общем достоверен. Неправильно только здесь утверждение, что преемником Мартина был Агафон;³⁵³ кроме того, нужно осторожно относиться к показаниям Феофана о причинах удаления Пирра из Константинополя³⁵⁴ и о наказании вместе с Мартином западных епископов.³⁵⁵

Что касается дат Феофана, то, прежде всего, надо заметить, что даты его ведутся по александрийской эре и потому требуют перевода на наше летоисчисление.³⁵⁶ Но, помимо того, Гоар,³⁵⁷ Паджи³⁵⁸ и Геншен (болландист)³⁵⁹ отметили у Феофана с первого года Ираклия несоответствие между годами от Р. X. и индиктами. Действительно, это несоответствие существует. 1 г. Ираклия = 14 индикту (2 октября) = 602 г. Феофана³⁶⁰ = 609 г. (602+7) нашего счисления; между тем, индикт 602 г. Феофана будет 13-й, поскольку (602+14)= 13; 14-й же индикт соответствует 610–611 гг. нашего счисления. Отсюда видим, что с 1 г. Ираклия Феофан отстает на один год, и, следовательно, для перевода его дат на годы нашей эры надо прибавлять к его годам от Р. X. 9 лет (для сентября-декабря – 8). К сожалению, Феофан не везде отмечает индикты, так что не везде представляется возможность контролировать его хронологические показания. По-видимому, несоответствие индиктов с годами от Р. X. продолжается у Феофана непрерывно,³⁶¹ до последнего года Константина Копронима (775 г.).³⁶² Отсюда видно, что, полагаясь на даты Феофана, всегда можно ошибиться на один год (или даже на два – для сентября–декабря),³⁶³ и что все хронологические указания его в нашем периоде надо исправлять.

[Объяснение этому несоответствию можно найти, если обратить внимание на то, как велись летописи в царствование Ираклия и его преемников. К этому времени относится составление «Пасхальной хроники», доведенной до 18 г. Ираклия.³⁶⁴ В этой хронике счет годов ведется по константинопольской эре,³⁶⁵ но год начинается не с 1 сентября (как у Феофана), начала индикта, а с 1 января.³⁶⁶ При таком счислении под каждым годом хроники могут быть помещены события, относящиеся к двум индиктам: если январь 610 г. относится к 13-му индикту, то сентябрь уже к 14-му. Поэтому в «Пасхальной хронике» под одним годом иногда встречается датировка двух индиктов,³⁶⁷ хотя большей частью перемена индикта для сентября–декабря только подразумевается. Переводя на свою эру исчисление показаний таких памятников, Феофан всегда должен был относить события, совершившиеся в сентябре–декабре, к новому индикту и, следовательно, к новому году своей хроники. При этом вполне было возможно, что там, где не было помещено никаких событий для конца одного и начала другого года, он мог слить этот год с предшествующим и, таким образом, пропустить один год. Если обратить внимание на то, что «Пасхальная хроника» считает время царствования Фоки 8 лет, а Феофан – 7, то можно допустить, что такое сокращение (пропуск одного года) Феофан сделал между годами Фоки: вероятно, он слил четвертый и пятый год его царствования (606 и 607 гг. «Пасхальной хроники» = 598 г. Феофана).³⁶⁸ Таким образом, у него и получилась ошибка в счислении, которую мы должны всегда исправлять при пользовании датами Феофана.]

Переводя указанным способом даты Феофана, указанные нами выше, на наше счисление, мы должны казнь преп. Максима отнести к 658 г.,³⁶⁹ ссылку папы Мартина – к 659 г.,³⁷⁰ Латеранский собор – к 649 г..³⁷¹ Из этих дат верна только последняя. Из достоверных источников нам известно, что казнь преп. Максима имела место в 662 г., а ссылка папы Мартина – в 654 г. (см. ниже. гл. V и VI). Хронология Феофана тем более подозрительна, что она не согласна: 1) с показаниями Синаита³⁷² о том, что папа Мартин пострадал раньше преп. Максима и 2) с порядком перечисления жертв ненависти Константа у Феофана.³⁷³ Очевидно, Феофан даты свои почерпнул из каких-то темных и неверных источников, а может быть, просто руководствовался какими-либо ложными соображениями. Поэтому показания его летописи не могут дать нам твердой опоры для хронологии преп. Максима.

Все сказанное о Феофане приложимо ко всем историкам и хронистам, стоящим от него в зависимости.

Хронику Феофана мы имеем в древнем (ок. 874 г.)³⁷⁴ латинском переводе Анастасия Библиотекаря: до времени Юстиниана – в извлечениях, а после него – лишь с небольшими пропусками.³⁷⁵ После исследований де Боора³⁷⁶ теперь признается всеми огромное критическое значение этого перевода для текста Феофана,³⁷⁷ и он едва ли не так важен, как и оригинал.³⁷⁸ Однако нового, по сравнению с Феофаном, Анастасий Библиотекарь ничего не внес (кроме варианта в числе епископов на Латеранском соборе: 110 вместо 150 Феофана).³⁷⁹ Поэтому его нельзя рассматривать как особого свидетеля, как делали это ученые историки в старину.

Современник Феофана, патриарх Константинопольский Никифор (806–815, † 829),³⁸⁰ написал, по-видимому, в добавление к Феофану³⁸¹ Ἱστορία σύντομος, Breviarium. Патриарх Никифор – свидетель беспристрастный³⁸²и историк добросовестный; хронологическая ценность его показаний (по индиктам, и притом не цифрами, а словами) стоит вне всяких сомнений.³⁸³ К сожалению, у него мы находим упоминание только о том, что преп. Максим и Феодосий были в Африке защитниками православия;³⁸⁴ впрочем, у него можно видеть прямое указание на то, что диспут преп. Максима с Пирром был в Карфагене.³⁸⁵

Дальнейшие византийские хронисты стояли в зависимости от Феофана и не дают нам новых сведений о преп. Максиме.

У Георгия Амартола, хрониста половины IX в.,³⁸⁶ находим общее упоминание о том, что Ираклий был вовлечен Сергием и Афанасием в ересь³⁸⁷ и что папа Мартин сослан был в Херсонес, а у преп. Максима и двух учеников отсекли правые руки и языки³⁸⁸ (без всяких дат). У Георгия Кедрина, хрониста начала XII в.,³⁸⁹ находим повторение Феофана.³⁹⁰ Равным образом, и у Иоанна Зонары (половина XII в.)³⁹¹ замечаем пользование Феофаном. Впрочем, наряду с этим у него выступают и другие источники: так, у него находим сообщение, будто диспут преп. Максима с Пирром имел место в Риме,³⁹² – сообщение, по-видимому, заимствованное у Фотия.³⁹³ Общее замечание о «жестоком наказании» преп. Максима и его учеников и о ссылке папы Мартина³⁹⁴ за анафематствование на Латеранском соборе ереси монофелитской вполне объяснимо из Theophanes 332, 347 и не нуждается для своего объяснения в предположении какого-либо другого источника. Отсюда значение труда Зонары для нас не велико.

Константин Манасси (XII в.) в своих политических стихах не выходит из пределов исторических данных Феофана.³⁹⁵ Такие же общие замечания о судьбе свв. Мартина и Максима находим у Михаила Глики (XII в.)³⁹⁶ и Иоиля (начало XIII в.).³⁹⁷ Synopsis Савы,³⁹⁸ доведенный до падения Латинской империи³⁹⁹, повторяет Феофана,⁴⁰⁰ но вместе с этим, несомненно, пользуется и Vita S. Maximi, ибо упоминает, что многие слова преп. Максима (может быть, Acta?) записаны учеником его Анастасией и «переданы нам».⁴⁰¹ У хрониста-поэта Ефрема (начало XIII в.)⁴⁰² находим общее упоминание о ссылке свв. Мартина и Максима,⁴⁰³ заимствованное у Зонары.

Таким образом, у византийских хронографов мы не находим пользования какими-либо неизвестными нам источниками, кроме, главным образом, Феофана. Отсюда – значение их ничтожно: они лишь показывают, что греческие историки не располагали другими сведениями, кроме тех, которые были сообщены Феофаном, а может быть, даже и не хотели их приобрести, ибо все хронографы не только не распространяют, а, наоборот, (более или менее) сокращают Феофана.

К тем же выводам приводит нас и рассмотрение латинской хронографии.

Из латинских историков до Феофана известен Павел Диакон (род. 720 г., знавший греческий язык), написавший около 744 г.⁴⁰⁴ «Историю лангобардов» (De gestis langobardorum), но он сообщает сведения только о политических событиях в Византии за исследуемое нами время⁴⁰⁵ и ничего не говорит о преп. Максиме.

Что касается латинских хроник, то они или повторяют Феофана (или, вернее, его латинского переводчика – Анастасия), как Historia miscella;⁴⁰⁶ или же, повествуя о папе Мартине (по Lib. Pontificalis), совсем молчат о преп. Максиме, как, например, хроника Регинона,⁴⁰⁷ Гериманна Авгиенского,⁴⁰⁸ Бернольда,⁴⁰⁹ Мариана Скотта.⁴¹⁰

Таким образом, из хроннстов-историков, писавших на классических языках, для нас имеют значение только Феофан (resp. Анастасий) и Никифор, которые составляют основу позднейшей византийской и латинской хронографии.

Однако преп. Максим был настолько значительной личностью, что его не могли обойти молчанием и восточные хронисты, и, прежде всего, сирийские.

К сожалению, мы не располагаем всеми известными в науке историческими сочинениями сирийцев: многие из них или еще не изданы, или отсутствуют в нашей библиотеке.⁴¹¹

Довольно обстоятельные сведения о преп. Максиме находим у Михаила Сирийца († 1199 г.). Для нашей эпохи он пользовался трудами (псевдо-) Дионисия Тель-Махрского, а также и другими сирийскими, греческими, арабскими и армянскими источниками.⁴¹² Для истории вообще труд Михаила Сирийца, конечно, составляет целое «сокровище»,⁴¹³ но для истории преп. Максима сообщениями его нужно пользоваться весьма осторожно. Прежде всего, нужно всегда помнить, какой широкий размах может принимать восточная фантазия: в хрониках Востока часто события, разделенные иногда даже веками, сливаются в одно, и, наоборот, разделяются события одной эпохи, смешиваются лица и т. п.⁴¹⁴ Во-вторых, надо всегда иметь ввиду, что авторы-сирийцы топографически отдалены от описываемых ими событий; они смотрят на них со стороны, во многом опираются на малодостоверные слухи и притом всегда понимают их в своей концепции, редко удерживаясь от привычки приукрашивать события цветами своей фантазии.⁴¹⁵ В-третьих, почти все восточные писатели носят яркую печать тенденциозности, поэтому их суждения об исторических фактах и их освещение событий требуют серьезной критики. На беспристрастии их суждений неблагоприятно отзывалась национальная ненависть к Византии и религиозная рознь. Известно, например, как теперь сирийцы-арабы ненавидят греков; та же ненависть существовала и в изучаемую нами эпоху.⁴¹⁶ Далее: большинство среди восточных писателей составляют монофизиты; понятно, что они пишут о греках-«халкидонитах» тенденциозно, сгущают краски, толкуют об их интригах, подкупах, преследованиях,⁴¹⁷ а себя, конечно, величают православными.⁴¹⁸ Понятно также и то, что они вообще недружелюбно относятся к грекам, в частности же – и к преп. Максиму, которого они прямо считают виновником новой «небывалой» ереси и последователем язычника Платона.⁴¹⁹

Поэтому сообщения восточных историков требуют особенно осмотрительного отношения.

У Михаила Сирийца целая глава посвящена истории преп. Максима и его «ереси».⁴²⁰ Источником для него служили: 1) «Опровержение ереси Максимина»,⁴²¹ написанное Симеоном, настоятелем монастыря Кенешре,⁴²² 2) анонимная хроника, составленная в начале IX в.,⁴²³ и 3) сочинения, бывшие под руками у Феофана. Симеон Кинешрейский задался целью написать опровержение учения «халкидонитов», как оно выразилось в новой ереси «максимиан». Так как обычным приемом полемики в то время было сравнение с древними еретиками и указание на то, что данное учение ведет к какой-либо ереси,⁴²⁴ то Симеон, опровергая учение «максимиан», старался доказать, что это учение ведет свое начало от ереси Феодора Мопсуэстийского.⁴²⁵ По его мнению, посредствующим звеном между преп. Максимом и Феодором были оригенисты VI в. – палестинские монахи (близ Иерусалима).⁴²⁶ Однако Симеон в пределах истории не удержался, и, увлеченный полемикой против «максимиан», смешал их с оригенистами. Отсюда у него получилась довольно своеобразная картина истории «максимиан». По его мнению, они учили об апокатастасисе, утверждали, что Христос не выше нас, ибо и мы со временем будем богами,⁴²⁷ имели манихейские представления о духе и плоти и потому учили о двух (противоположных) волях во Христе.⁴²⁸ Лжеучение это было разоблачено Сергием, который и донес об этом императору Юстиниану. Тогда патриарх преп. Мина (!) созвал Пятый Вселенский собор, осудивший Феодора Мопсуэстийского и агноэтов (!), которые исповедуют две воли и два действования.⁴²⁹ К этим сведениям анонимный источник Михаила Сирийца добавляет, что преп. Максим был родом из деревни Гасфин в Тивериадской области, что появился он во времена Константа⁴³⁰ и первый начал учить о двух волях.⁴³¹

Смешение у него биографий преп. Максима и Леонтия Византийского

Из сопоставления Симеона и анонимного источника видно, что они невообразимо путают события. Первый, углубившись в целях полемических в историю, отнес начало монофелитских споров ко временам споров оригенистических;⁴³² второй же отодвинул его ко временам Константа (641–668). Оба они согласны только в том, что всю тяжесть вины за появление нового «лжеучения» возлагают на преп. Максима. Из этого разногласия в показаниях о преп. Максиме источников Михаила Сирийца, для нас очевидно то, что в жизнь преп. Максима у Симеона в изложении Михаила Сирийца привнесены чуждые элементы, заимствованные из споров VI в., добавлены черты, не имеющие никакого отношения к личности преп. Максима. По нашему мнению, черты эти, с точки зрения монофизита, наиболее подходят к той таинственной личности, которая в истории известна под именем Леонтия Византийского: он был монахом Саввинской Лавры и был подозреваем в оригенизме.⁴³³ Учение «Максимиана», действительно, принадлежит преп. Максиму, только оно передано усердным полемистом в уродливой форме, ввиду выводов из отдельных положений его учения, необходимо будто бы приводящих к нелепым утверждениям оригенистов, несториан, фемистиан (агноэтов),⁴³⁴ а главное – покоящихся на языческой философии Платона.⁴³⁵

Но кому бы ни принадлежали все отмеченные черты (рождение в деревне Гасфин, участие в оригенистских спорах, осуждение на Пятом Вселенском соборе), они, во всяком случае, должны быть исключены из материала, годного для биографии преп. Максима.⁴³⁶

Что касается до тех сообщений «Хроники» Михаила Сирийца, которые имеют действительное отношение к преп. Максиму, то для суждения об исторической ценности этих сообщений нужно иметь в виду, что ни Симеон, ни аноним, ни другие источники Михаила Сирийца ничем и нигде не обнаруживают себя как непосредственные свидетели жизни преп. Максима: сведения дошли до них через вторые-третьи руки. Отсюда – гарантии достоверности сведений Михаила Сирийца, в общем, ничтожны, и в решении вопроса об их достоверности нужно руководствоваться общими соображениями о возможности и вероятности тех событий, о которых он говорит. С этой точки зрения, должен быть признан баснословным рассказ Михаила Сирийца о том, что будто бы преп. Максим по прибытии своем в Константинополь был призван на собор, здесь обличен Константином Пергийским (!) в несторианстве и в наказание заключен в женский монастырь; будто бы здесь он научил монахинь отвергнуть общение с Константинопольским патриархом, не принимать св. причастия от византийских священников и топтал св. дары; будто за это он был лишен языка, однако и после того продолжал свою нечестивую проповедь письменно; тогда у него отсекли правую руку, однако преп. Максим стал писать левой; тогда у него, наконец, отсекли и левую руку⁴³⁷ и сослали его на Кавказ.⁴³⁸ Во всем этом рассказе истина перемешана с ложью, или, вернее, на почве каких-то темных слухов выросла картина, нарисованная восточной фантазией. Сообщение о заключении преп. Максима в женский монастырь, маловероятное само по себе, вовсе не оправдывается показаниями достоверных источников, которые мы имеем.⁴³⁹ Основу всей этой легенде, вероятно, дало известное собеседование преп. Максима с Феодосием, еп. Кесарие-Вифинским,⁴⁴⁰ и то обстоятельство, что св. отец упорно отказывался вступить в общение с Константинопольским патриархом и причаститься (вместе с императором) из его рук,⁴⁴¹ и даже позволял себе сомнение в том, что Дух Св. нисходит на те дары, которые освящаются византийскими предстоятелями, осужденными и низложенными на Латеранском соборе.⁴⁴² Как бы то ни было, восточные писатели не постеснялись приписать знаменитому подвижнику-«халкидониту» кощунственное отношение к св. дарам и выставить его в невыгодном свете, причем, соответственно этому, преувеличили и меру его наказания.

Из всего сказанного видно, что «Хроника» Михаила Сирийца не может дать нам новых достоверных сведений о преп. Максиме. Она важна для нас только в трех отношениях: 1) она подтверждает показания греческих источников (например, о казни над преп. Максимом), 2) подтверждает предположение о пребывании преп. Максима в Палестине и 3) отмечает то, какое важное значение принадлежит преп. Максиму в истории Вселенской церкви в эпоху монофелитских споров. Значение преп. Максима как главного деятеля эпохи и главы «халкидонитов-максимиан» выступает в ней особенно рельефно и гораздо отчетливее, чем в византийских источниках; по замечаниям этой хроники, даже папа «следовал мнению Максима» и был «развращен его ересью»,⁴⁴³ а впоследствии «пагубная его ересь»⁴⁴⁴ была принята всеми «халкидонитами».

Из последующих сирийских историков отметим Бар-Эбрея, Григория Абуль-Фаранджа (1226–1286).⁴⁴⁵ Он обильно черпал из Михаила Сирийца и других источников.

Из хроник, появившихся в Египте и Эфиопии, упоминание о преп. Максиме находим в труде патриарха Евтихия (Саид ибн-Батрика) Contextio gemmarum, написанном в середине X в. Легендарный характер этого произведения сам собою бросается в глаза;⁴⁴⁶ хронология представляет невообразимую путаницу.⁴⁴⁷

О преп. Максиме в хронике Евтихия сообщается, что он, прийдя к Константу (по-видимому, в Рим) с двумя своими учениками, обличил его в неправоверии, за что Констант приказал отсечь ему и одному из его учеников руки и ноги, и вырвать язык, и затем всех (трех) вместе сослать «в далекое место». Очевидно, Евтихий весьма плохо представлял себе исповеднический подвиг преп. Максима. Во всяком случае, однако, его свидетельство, почерпнутое, вероятно, из коптского синаксаря, является лишним подтверждением рассказов греческих историков о казни преп. Максима и показывает, что даже в сжатом изложении арабской мировой хроники преп. Максим, поборник вселенской истины, может по праву занимать почетное место.⁴⁴⁸

Армянская историография не упоминает о преп. Максиме. Нет сведений о нем ни у Себеоса,⁴⁴⁹ современника Ираклия (и преп. Максима), ни у зависящих от него позднейших армянских историков: Гевонда (VII в.),⁴⁵⁰ Моисея Каганкатваци (X в.),⁴⁵¹ Фомы Арцруни (X в.)⁴⁵² и Стефана Асохика (X в.).]⁴⁵³

Наряду с летописными сообщениями о преп. Максиме, надо поставить сведения о нем, находимые в древнем синодике (συνοδικὸν) – Libellus synodicus.⁴⁵⁴ Здесь в таких же словах, как и у Феофана, сообщается о диспуте св. отца с Пирром,⁴⁵⁵ о созыве по его почину Латеранского собора и о наказании его за это («γλωσσοτομία» и «ἐξοπία»).⁴⁵⁶ Время составления этого синодика, особенно если иметь в виду первоначальную редакцию его, установить трудно. Если принимать за точку отправления настоящий вид его, то происхождение его надо отнести к IX в.⁴⁵⁷

Что касается источников этой книги, то, говоря вообще, таковыми, очевидно, были документы, находившиеся в соборных актах; но, по-видимому, в некоторых случаях автор пользовался готовым систематизированным материалом (хрониками, списками императоров и патриархов), однако не всегда исправным. Отсюда объясняется то, что в Libellus synodicus патриарх Петр ставится раньше Павла,⁴⁵⁸ Констант подменяется Константином Погонатом,⁴⁵⁹ а этот последний – Львом;⁴⁶⁰ Агафон считается непосредственным преемником Мартина⁴⁶¹ и т. п.

При всем том, синодик, не давая новых сведений о преп. Максиме (по сравнению с соборными актами и Феофаном), по истории монофелитства⁴⁶² сообщает сведения, не известные нам из других источников. В этом его особенная ценность.

Документы, имеющие значение для биографии преп. Максима, можно разбить на две группы. К первой относятся те, которые всецело посвящены описанию какого-либо события в жизни св. отца. Таковы Disputatio cum Pyrrho и Acta, в которых излагается судопроизводство над преп. Максимом: Relatio motionis, factae inter domnum abbatem Maximum et socium ejus atque principes in secretario, и Tomus alter S. patris nostri Maximi ac confessoris, quae gesta sunt in primo ejus exilio, id est Bizyae: quae scilicet inter Theodosium Caesareae Bithyniae episcorum ipsumque fuerunt disputata. Вторую же группу составляют такие документы, в которых делаются о преп. Максиме более или менее значительные упоминания. Таковы: a) Scholium, sive Hypomnesticum Феодосия Гангрского; б) Adversus Constantinopolitanos, pro S. patre nostro Maximo, invectiva a quodam monacho, diri facinoris exsecratione amaro corde conscripta; в) исповедание (ἔκθεσις) веры Антиохийского патриарха (монофелита) Макария, и др.

«Диспут с Пирром» (PG 91, 288–353) представляет собой протокольную запись знаменитого диспута преп. Максима с бывшим Константинопольским патриархом Пирром, состоявшегося в июле месяце 645 г. (3-го индикта)⁴⁶³ в присутствии префекта Африки Григория и епископов африканских.⁴⁶⁴

Автор Vita S. Maximi приписывает составление Disputatio самому преп. Максиму;⁴⁶⁵ то же, по-видимому, допускает и Фотий,⁴⁶⁶ причем находит, что недостатки стиля и логической стройности в диалоге объясняются или желанием автора точно записать слова споривших, или же другими какими-либо соображениями. Баронио,⁴⁶⁷ а за ним Комбефи⁴⁶⁸ и Фабриций-Гарлес⁴⁶⁹ держались иного мнения: они утверждали, что диспут был стенографически записан нотариями. Оба взгляда можно совместить: возможно, что преп. Максим редактировал записи нотариев и сам издал этот диспут, ибо распространение его могло много содействовать торжеству православия. Несомненно, что приписка к Disputatio о том, что Пирр исполнил в Риме свое обещание об отречении от ереси, для чего путешествовал вместе с автором Disputatio (ἡμῖν) в Рим, принадлежит преп. Максиму.⁴⁷⁰

Disputatio издано было, несомненно, еще до вторичного отпадения Пирра в ересь (об этом событии не упоминается), и, следовательно, – в 645–646 гг.

В исторической достоверности диспута не может быть сомнений: о нем сам преп. Максим рассказывал патрициям в Константинополе;⁴⁷¹ о нем допрашивали на суде его учеников.⁴⁷² Точность передачи прений в Disputatio тоже не может подлежать сомнению. Торжество православия, обнаружившееся на этих прениях, было так несомненно, что оно не нуждалось ни в прикрасах, ни в искажениях. Правда, Пирр в Disputatio оказывается слишком уступчивым, изложение речей преп. Максима представляется более связным и полным, чем изложение возражений его противника, причем, по-видимому, преп. Максим не столько заботился о том, чтобы разбирать и опровергать эти возражения, сколько о том, чтобы полно и точно изложить свои воззрения, почему между возражениями и ответами в Disputatio иногда нет прямого соответствия.⁴⁷³ Однако это нисколько не уполномочивает нас объявлять запись диспута с Пирром недостоверной. Мы знаем, что уступчивость была в рассчетах Пирра (он искал помощи у префекта Африки Григория и искал примирения с православными), не говоря уже о том, что он не отличался твердостью убеждений; от этой уступчивости зависит, может быть, и краткость его возражений. Что же касается до некоторого несоответствия между речами диспутантов, то несомненно, что они стояли на двух различных точках зрения и не всегда заботились о том, чтобы вникнуть в аргументацию своего противника и применить к ней начала имманентной критики. Нельзя, конечно, утверждать, что Пирр в диспуте исчерпал все средства монофелитской диалектики, но, во всяком случае, весьма вероятно, что он затронул существенные пункты христологии монофелитов.⁴⁷⁴ Точность передачи слов Пирра вне всяких подозрений (мы, по крайней мере, не знаем о них). Да православные и не могли допустить никакой подтасовки в данном случае, ибо их тотчас же уличили бы монофелиты, которые осмелились клеветнически обвинять преп. Максима в некорректном отношении к Пирру,⁴⁷⁵ хотя ни разу не заводили речи о каких-либо искажениях в Disputatio.

Исходя из этих соображений, мы утверждаем, что Disputatio – документ вполне достоверный.

Акты преп. Максима (Relatio и Tomus alter) и некоторые другие документы дошли до нас в нескольких рецензиях: 1) переводе Анастасия Библиотекаря, в его «Collectanea de iis, que spectant ad historiam Monothelitarum»,⁴⁷⁶ изданных в 1620 г. в Париже Яковом Сирмоном (Sirmond); 2) в подлиннике – греческом тексте cod. Seguieranus⁴⁷⁷ (теперь Coislinianus № 267 Парижской Национальной библиотеки), изданном в 1675 г. Комбефи (PG 90, 109 squ.); и 3) в переводе Морина в «Анналах» Баронио.

Во всех трех названных рецензиях текст Relatio и Tomus alter во многих местах сильно варьирован.

Тексту Баронио подвергся наиболее значительным искажениям. Прежде всего, у него Relatio поставлено под 657 г. после Tomus alter (под 656 г.), вопреки порядку, в котором находятся эти два документа в Collectanea Анастасия Библиотекаря и в сокращенном изложении Vita.

Ошибочность такой перестановки очевидна, во-первых, из того, что в Tomus alter⁴⁷⁸ прямо делается ссылка на разговор, изложенный в Relatio;⁴⁷⁹ во-вторых, из того, что у самого Баронио Relatio повторяется два раза: до Tomus alter (в кратком изложении Vita, под 650 г.,⁴⁸⁰ в качестве первого допроса преп. Максима) и после Tomus alter, под 657 г.,⁴⁸¹ в полном тексте Relatio, в качестве последнего допроса св. отца. Раз допущенная ошибка повлекла и другие. Сообразно с перестановкой указанных документов у Баронио, в Relatio 1) приставляется начало,⁴⁸² имеющее целью связать его с предшествующим изложением истории преп. Максима (Tomus alter): «postquam vero multum temporis praeteriisset, ac sanctus esset in exilio: rursum misit imperator, eumque accersivit»; 2) отбрасывается конец Relatio (гл. XV), говорящий о ссылке преп. Максима в Визию,⁴⁸³ которая, по заглавию Tomus alter, была его первой ссылкой.

Относительно приставляемых у Баронио в начале Relatio слов надо сказать, что они не подлинны: их нет ни в тексте (греческом) Комбефи, ни у Анастасия Библиотекаря. Так же ошибочно у Баронио и опущение Relatio XV. В пользу подлинности этой главы говорит то, что 1) она находится у Анастасия Библиотекаря⁴⁸⁴ и в греческом тексте; 2) стоит в тесной связи с предыдущими главами по содержанию (καὶ μῇ ἐπανριον) и стилю (γέρον о преп. Максиме, σεκρέτον; построение речи); заверяется Vita, в которой она находится в сокращении;⁴⁸⁵ сообщает Relatio характер целостности, законченности, стройности и, следовательно, составляет необходимую часть этого документа.

Так как греческий текст Relatio у Комбефи (кроме указанных вариантов Баронио) подтверждается и переводом Анастасия Библиотекаря, и текстом Баронио,⁴⁸⁶ то в нем мы, очевидно, располагаем подлинным и неповрежденным текстом Relatio, который нигде не нужно ни дополнять, ни урезывать, и который вполне годен для исторического пользования.

Гораздо больше вариантов (впрочем, мелких) находим в Tomus alter. У Баронио к тексту этого документа сделаны прибавки (под влиянием Vita),⁴⁸⁷ хотя есть и пропуски;⁴⁸⁸ добавления эти и пропуски, впрочем, не имеют значения, ибо они не оправдываются авторитетным текстом перевода Анастасия Библиотекаря,⁴⁸⁹ по некоторым чтениям которого должен быть исправлен греческий текст.⁴⁹⁰

Весьма сомнительна подлинность XXXIII главы Tomus alter. Этой главы нет ни у Анастасия Библиотекаря, ни у Баронио. Нельзя ни в коем случае допустить, чтобы такой добросовестный переводчик, как Анастасий Библиотекарь,⁴⁹¹ опустил эту главу, да и нельзя указать и подходящей причины, которая могла бы побудить его оставить без перевода рассказ об исповедничестве преп. Максима, в то время как он перевел даже заключительное славословие⁴⁹² Tomus alter, которое можно было бы опустить без ущерба для повествования. Таким образом, мы необходимо должны считаться с этим внешним свидетельством против подлинности XXXIII главы Tomus alter. Эти же внешние свидетельства подтверждаются и внутренними. Прежде всего, подробное заключительное славословие по своему содержанию более примыкает к XXXI главе Tomus alter, где говорится о том, как преп. Максим победоносно опроверг клеветы своих врагов (будто он не исповедует Пресвятой Девы Марии Богородицей) и после этого был почтен местными клириками,⁴⁹³ чем к XXXIII главе, где излагается приговор о жестокой казни и ссылке преп. Максима с двумя его учениками: «Gloria tibi, unigenite Deus, – qui eos, qui propter te cum te pelluntur et patriuntur⁴⁹⁴ verbo et opere confortas⁴⁹⁵ et sapientes lacis in Spirito Sancto. Eos vero, qui tui, et revera proprie semper Virginis⁴⁹⁶matris tuae inimici et veritatis calumniatores sunt,⁴⁹⁷ semper confundis⁴⁹⁸– Gloria tibi, Trinitas Sancta – spes et salus universorum, qui in orthodoxa fide adorant te et sermiunt tibi in veritate usque in finem».⁴⁹⁹ Далее, из I главы мы видим, что описание мученического подвига преп. Максима вовсе не входило в задачу автора Tomus alter и даже не имелось им в виду; кроме того, во всем Tomus alter речь идет только об одном преп. Максиме; выступление в XXXIII главе обоих учеников его является неожиданностью. Наконец, между Tomus alter и XXXIII главой есть заметное различие и в характере литературной обработки материала: точное указание дат, мест, имен в XXXIII главе исчезает; стиль ровный, ясный и простой заменяется тяжелым, спутанным, периодичным (впрочем, часть этой главы представляет копию официального документа); преп. Максим, обыкновенно называемый «ὁ ἀββᾶ», становится здесь уже «ὁ ἐν ἁγίοις Μάξιμος».⁵⁰⁰

Все это делает для нас несомненным, что XXXIII глава не принадлежит тому автору, который написал Tomus alter, а добавлена позднее, причем этот дополнитель отбросил заключение, как не имевшее теперь смысла, и, таким образом, получился теперешний греческий текст (Комбефи) I–XXXIII, без заключительного славословия. По сходству Tomus alter XXXIII с Adversus Constantipolitanos (в обоих документах казнь распространяется на двух Анастасиев) и по месту нахождения их в одном cod. Regurerianus можно заключать, что оба эти документа принадлежат одному автору.

Ознакомившись с состоянием текста актов преп. Максима, мы должны теперь перейти к изучению Relatio и Tomus alter I–XXXII как исторических источников.

Оба документа, излагающие судопроизводство над преп. Максимом, не представляют собой официальных судебных протоколов и в них много страниц посвящено не столько описанию допроса св. исповедника, сколько беседам его с разными лицами. Однако оба документа, несомненно, написаны современниками и почитателями св. отца. От них веет эпической простотой рассказа, неподдельной искренностью, которая возможна только у современника, а различные детали,⁵⁰¹ точные даты,⁵⁰² точное указание лиц⁵⁰³ выдают в авторе непосредственного очевидца событий. В Relatio автор сам дает ясно понять, что ему вместе с преп. Максимом приходится переносить всевозможные бедствия в отдаленном изгнании.⁵⁰⁴ В Tomus alter автор говорит в одном месте⁵⁰⁵ как участник в событиях, хорошо осведомленный о положении вещей. В обоих документах автор выражает свое глубокое уважение и благоговение перед личностью преп. Максима.⁵⁰⁶ Отсюда видно, что все внутренние признаки говорят за происхождение означенных документов от современников и почитателей св. исповедника.⁵⁰⁷

Несколько труднее решить вопрос, принадлежат ли эти два документа перу одного автора или написаны двумя различными лицами. Нам думается, что всего вероятнее первое предположение. Правда, стиль и общий характер обоих документов немного различен,⁵⁰⁸ однако не настолько, чтобы заставлять предполагать непременно двух авторов. Разница между двумя документами легко может быть объяснена, с одной стороны, довольно значительным промежутком времени, которым разделялось их написание, а с другой – различным их назначением. Задача Relatio в некотором роде апологетическая: здесь раскрывается вся несправедливость обвинений, возведенных на преп. Максима на неправедном судилище византийском,⁵⁰⁹ и вся незаслуженность назначенного ему наказания – бедственной ссылки. Страдание за истину Христову, страдание от клевет и неправды людской – вот основная идея Relatio, которое в этом отношении можно сравнить с древними мученическими актами. Несколько сложнее задача Tomus alter’a; тут преследуется строго историческая цель: точным изложением описываемых событий автор хочет отнять у врагов истины всякую возможность создавать и распространять превратные слухи о преп. Максиме, а вместе с тем и оттенить на примере св. исповедника, как Господь помогает боящимся Его.⁵¹⁰ Этим различением задачи обоих документов и объясняется то обстоятельство, что в Relatio элемент апологетический преобладает над строго историческим, а в Tomus alter – наоборот.

С другой стороны, за принадлежность обоих документов одному автору говорит тесная связь их (по предмету), в силу которой в одном документе можно находить более или менее ясные намеки на другой.⁵¹¹

Кто же автор этих документов?

По свидетельству биографа преп. Максима, оба документа написаны учеником его Анастасием.⁵¹² Так как у преп. Максима было два ученика с именем Анастасий, причем один обычно назывался апокрисиарием римским,⁵¹³ а другой – монахом⁵¹⁴ или аввой,⁵¹⁵ то является вопрос, кому из них принадлежит авторство Relatio и Tomus alter.⁵¹⁶ Исследователи, большей частью не указывая своих оснований, решают этот вопрос различно. Одни (например, Баронио,⁵¹⁷ св, Димитрий Ростовский,⁵¹⁸ Галланди,⁵¹⁹ архиеп. Филарет,⁵²⁰ Зефиров,⁵²¹ Орлов,⁵²² архиеп. Сергий,⁵²³ Эргардт⁵²⁴ и Штигльмайр)⁵²⁵ приписывают написание названных документов Анастасию Апокрисиарию, другие (как Пиний,⁵²⁶ Монфокон)⁵²⁷ – Анастасию Монаху.⁵²⁸ Последнее мнение правильное, и вот почему.

Прежде всего, из такого достоверного источника, как Hypomnesticum, нам известно, что Анастасий Апокрисиарий был схвачен и отправлен в ссылку (в Трапезунт) еще в 648 г.⁵²⁹ (следовательно, раньше преп. Максима), и притом схвачен не в Риме, а в Константинополе. Отсюда ясно видно, что он не был тем Анастасием, которого, по Relatio, привезли в Константинополь и судили вместе с преп. Максимом. Далее, из того же документа⁵³⁰ мы знаем, что Анастасий Апокрисиарий из Трапезунта был переведен в Месимврию и жил там до последней ссылки в Лазику (в 662 г.). Поэтому он не мог быть непосредственным свидетелем ни допросов преп. Максима в Константинополе (655 г.), ни беседы его с еп. Феодосием в Визии (656 г.).⁵³¹ Таким образом, остается предположить, что свидетелем и участником первых уз преп. Максима (и, следовательно, автором Relatio и Tomus alter) был Анастасий Монах.⁵³² За это предположение говорит и сходство стиля Relatio с письмом к каларийским монахам, несомненно, принадлежащим Анастасию Монаху.⁵³³

Анастасий был верным другом и неразлучным спутником преп. Максима до самой смерти.⁵³⁴ До принятия монашества он занимал при дворе константинопольском невысокую⁵³⁵ должность нотария (писца) при императрице Евдокии, супруге императора Ираклия.⁵³⁶ Здесь он, вероятно, подружился с преп. Максимом, протоасикритом Ираклия. По смерти Евдокии оба они, вероятно, постриглись в монахи (ок. 613 г.). Затем мы встречаем Анастасия в Африке вместе с преп. Максимом: здесь он был свидетелем блестящего диспута св. отца с Пирром⁵³⁷ и позорного поведения одного трибуна (притворявшегося православным) – византийского шпиона, выступившего впоследствии на суде с обвинениями против преп. Максима.⁵³⁸ Вместе со своим учителем он переселился в Рим (ок. 645 г.) и здесь был ревностным поборником православия.⁵³⁹ В 649 г. он присутствовал (в числе 37 греческих авв)⁵⁴⁰ на Латеранском соборе, и не только подписался под осуждением типоса, но и составил против него λίββελον.⁵⁴¹ В Риме же в 653 г.⁵⁴² он был схвачен вместе с преп. Максимом и в 655 г. судим⁵⁴³и предназначен к ссылке в Перверы,⁵⁴⁴ но, по-видимому, предварительно около года был продержан под заключением вместе с преп. Максимом в Визии⁵⁴⁵ и, следовательно, был свидетелем его беседы с еп. Феодосием.⁵⁴⁶ Во время отведения преп. Максима в Константинополь в 656 г. Анастасий оставался в ссылке, не сопровождал своего учителя, и, вероятно, был переведен в Перверы.⁵⁴⁷ Сведения о том, что случилось за это время со св. исповедником, он мог почерпнуть у самого преп. Максима,⁵⁴⁸ когда они 6 лет (656–662 гг.) прожили вдвоем в Перверах до последней ссылки в Лазику. В 662 г. Анастасий вместе с преп. Максимом был приведен в Константинополь, здесь подвергся жестокой казни⁵⁴⁹ и был сослан в Лазику (теперь Кутаисской губернии), где и умер 22–24 июля 662 г.⁵⁵⁰

Когда написаны Анастасием Монахом Relatio и Tomus alter?

Судя по указаниям, содержащимся в этих документах,⁵⁵¹ надо признать, что они составлены «по живым следам событий»⁵⁵² и в том самом году, когда произошли эти события. Так как события, описываемые в Relatio, имели место 18–26 апреля 655 г., а события Tomus alter I–XXXII 24 августа – 18 сентября 656 г.,⁵⁵³ то отсюда написание первого документа надо относить к середине 655 г., а второго – к концу 656 г.

Историческая достоверность обоих документов, после того, что сказано об их происхождении, не может подлежать никакому сомнению. Автор их – непосредственный очевидец событий, написавший свой труд под живым впечатлением тех происшествий, которые он сам наблюдал или о которых узнал от лиц, заслуживающих доверия (например, от преп. Максима). Задача автора не оставляет сомнений в его правдивости, бесстрастие его нисколько не умаляется его благоговейным отношением к своему учителю, ибо оно является только верным отражением обаятельного влияния этой личности. Изложение автора поражает своей документальностью,⁵⁵⁴ а по местам обилует замечаниями, вводящими нас в сферу внутренних переживаний славных изгнанников.⁵⁵⁵ Неудивительно поэтому, что документы эти всегда и у всех пользовались полным доверием, а на Седьмом Вселенском соборе, наряду с отеческими цитатами, был прочитан и отрывок из Tomus alter XV1I1 и XXVI.⁵⁵⁶

Так мы называем автора небольшого отрывка, помещенного в Collectanea⁵⁵⁷ после писем папы Мартина под не отвечающим содержанию его заголовком: «en ergo quae scripta sunt a beatissimo apostolico ad charissimum suum». Здесь вовсе не содержится письма папы (как думали некоторые ученые), а находится увещевание оказать помощь страдальцу за веру – Мартину, причем заявляется, что он, как и преп. Максим и Анастасий (апокрисиарий), претерпел изгнание ob rectam fidem,⁵⁵⁸ а не за политические преступления (Nunquid et isti rebelles sunt?).⁵⁵⁹

Увещание принадлежит римлянину, называющему папу Мартина «sacerdos noster» – своим иерархом, совершившим свое мученическое sacrificium в Константинополе – in ecclesia vestra. Увещание написано после смерти Пирра, 1 июня 654 г. (о ней здесь упоминается), но до смерти папы Мартина – 16 сентября 655 г. Литературная деятельность римлянина-анонима весьма важна для нас: кроме означенного отрывка, составлявшего как бы комментарий к составленному им сборнику, он сохранил нам в своем сборнике переписку папы Мартина с Феодором, спудеем Св. Софии,⁵⁶⁰ и составленное этим Феодором описание исповедничества папы Мартина (Commemoratio eorum, quae saeviter – acta sunt in S. Martinum papam),⁵⁶¹ а также и Relatio. Его сборник явился основой для еще более обширного сборника Феодосия Гангрского, составившего (в переводе) Collectanea Анастасия Библиотекаря. Для биографии преп. Максима Romanus Anonymus важен в том отношении, что подтверждает повествования о нем других документов, а также показывает, какой у православных с самого начала страданий св. отца был взгляд на его исповеднический подвиг.

Hypomnesticum – очень важный по богатству точных дат и других указаний документ. К сожалению, текст его чрезвычайно неисправен: в одном месте⁵⁶² мысль автора обрывается, и, конечно, трудно сказать, насколько значителен этот пропуск. В некоторых случаях смысл документа можно уловить только при исправлении текста или введении новой пунктуации.⁵⁶³ Литературная обработка памятника стоит тоже ниже всякой критики: написан он беспорядочно и бессвязно; конструкция речи необычайно запутана и неуклюжа;⁵⁶⁴ там и сям встречаются совершенно не идущие к делу вводные замечания⁵⁶⁵ (прерывающие мысль автора), помимо вставок, за которыми можно еще признать сравнительное значение.⁵⁶⁶ По местам изложение автора настолько неясно, что приходится только по догадке указывать, кто разумеется под qui III главы⁵⁶⁷ или utrosque VII главы;⁵⁶⁸ наконец, по местам речь автора становится прямо непонятной.⁵⁶⁹ Поэтому извинения автора за литературные дефекты своего труда нужно признать вполне своевременными, а его ссылку на свою indisciplinatio⁵⁷⁰ – вполне основательной.

Автором Hypomnesticum’a был Феодосий, монах⁵⁷¹ и пресвитер.⁵⁷² Анастасий Библиотекарь называет его «гангрским»,⁵⁷³ вероятно, по месту рождения.⁵⁷⁴ Монахом он был в Иерусалиме (in sancta Christi nostri civitate),⁵⁷⁵ однако, по всей вероятности, долго жил в Константинополе, может быть – в Диомидовском (resp. Иерусалимском)⁵⁷⁶ монастыре. В Византии он вступил в тесный кружок⁵⁷⁷ почитателей преп. Максима и стал учеником Анастасия Апокрисиария.⁵⁷⁸ В то время, как преп. Максим и другие поборники православия подверглись правительственному преследованию, Феодосий остался на свободе, был свидетелем⁵⁷⁹ их жестокой казни и ссылки в Лазику⁵⁸⁰ и по мере сил старался оказать им помощь.⁵⁸¹ С тех пор он не переставал посещать вообще всех св. изгнанников–страдальцев за веру (secundum consuetudinem). Так, около 666 г. он посетил Крым, где томился ученик Анастасия Апокрисиария Феодор;⁵⁸² в 668 г. (20 августа)⁵⁸³ – Лазику, где получил от Григория, настоятеля Ватарарского монастыря, письмо Анастасия Апокрисиария и оставшиеся после его смерти сочинения (Doctrina Patrum),⁵⁸⁴ которые были потом им изданы.⁵⁸⁵ В Лазике, между прочим, Феодосий беседовал с разными лицами (каковы Леварникий, губернатор Лазики,⁵⁸⁶ и Мистриан, войсковой старшина⁵⁸⁷ Схимариса) о преп. Максиме и Анастасии. Вообще Феодосий собирал материалы о св. исповедниках, например о папе Мартине,⁵⁸⁸ и, по всей вероятности, он составил те Collectanea, которые перевел Анастасий Библиотекарь.⁵⁸⁹ Вернувшись в 669 г. из Лазики (indictionis undecimae, quae praeteriit),⁵⁹⁰ в то время, когда скорбное гонение на православных еще продолжалось,⁵⁹¹ Феодосий в виде схолии на письмо к нему Анастасия Апокрисиария⁵⁹² написал Hypomnesticum, в котором изложил известные ему сведения о поборниках православия в целях воздать им должную похвалу и сохранить потомству память об их делах.⁵⁹³ При этом Феодосий, судя по заглавию его труда, преследовал и более частную задачу: он хотел сообщить сведения главным образом об Анастасии Апокрисиарии, ибо этот последний в своем письме почти ничего не сообщил о себе. В Hypomnesticum без особенной логической связи излагаются сведения об Анастасии Апокрисиарии и его учениках (гл. I–III), о папе Мартине (гл. IV–V), о преп. Максиме и Анастасии Монахе (гл. VI), после чего следуют автобиографические заметки (об отношении Феодосия к указанным лицам) и обращение к читателям (гл. VII–XI).

Что касается до достоверности сведений, сообщаемых в Hypomnesticum, то она вряд ли может быть оспариваема. Это – документ magnae fidei et auctoritatis.⁵⁹⁴ Мы знаем, что Феодосий был или сам очевидцем описываемых событий,⁵⁹⁵ или слышал о них от других лиц, которых он называет по имени.⁵⁹⁶ Поэтому мы можем смотреть на него как на свидетеля достоверного, тем более что, хотя он писал неважно, однако всегда хотел быть верным истине.⁵⁹⁷ Его неприязненное отношение к Византии и константинопольцам⁵⁹⁸и своеобразные эпитеты по отношению к преследователям-монофелитам,⁵⁹⁹ конечно, не могут ввести в заблуждение историка. Во всяком случае, труд его весьма важен, особенно по обилию дат – индиктов, из которых одни относятся к «прошедшему кругу» (643–657 гг.),⁶⁰⁰ а другие – к «настоящему» (658–672 гг.).⁶⁰¹

Adversus Constantinopolitanus и Tomus alter ХХХIII дошли до нас только в греческом тексте cod. Seguieranus, и, по-видимому, в исправном виде.⁶⁰² Автором их был неизвестный по имени монах, горячий поклонник преп. Максима, хорошо знакомый с его творениями.⁶⁰³ Хотя у нас нет никаких прямых данных утверждать, что он был непосредственным очевидцем исповеднического подвига преп. Максима, однако, несомненно, что он писал не слишком долго спустя после этого события. При чтении Adversus Constantinopolitanus чувствуется, что его написал современник: так живо говорит в этом документе чувство негодования против неправедных гонителей, так сурово и решительно бросаются в глаза им горькие упреки.⁶⁰⁴ Такие упреки уместны только в устах современника и по адресу современников. Они могли возникнуть лишь под влиянием того ужасного впечатления, которое в последние годы царствования Константа было вызвано жестоким преследованием выдающихся поборников православия.

Судя по горьким упрекам византийцам, можно думать, что оба эти документа составлены до Шестого Вселенского собора, ибо тогда и в Византии восторжествовало православие (следовательно, до 680 г.). С другой стороны, нельзя отодвигать времени их составления раньше написания Hypomnesticum, ибо Феодосий Гангрский, который был в курсе дела по всей литературе о преп. Максиме и его учениках, не знал этих документов, и в частности – не знал Tomus alter ХХХIII,⁶⁰⁵ почему и счел себя вынужденным написать схолию на письмо Анастасия Апокрисиария (Hypomnesticum) и в начале этой схолии сказать и о казни, совершенной над преп. Максимом (что вовсе не было бы так необходимо при наличности Tomus alter XXXIII). Таким образом, надо признать, что указанные документы написаны между 670 и 680 гг. Отсюда следует, что сообщения их заслуживают полного доверия. Tomus alter XXXIII имеет тем большую ценность, что в нем автор сохранил для нас копию с последнего обвинительного приговора над преп. Максимом и его двумя учениками.

«Исповедание» патриарха Макария,⁶⁰⁶ поданное им императору Константину Погонату на Шестом Вселенском соборе 680 г.,⁶⁰⁷ содержит упоминание о соборе против «максимиан» при Ираклии⁶⁰⁸ и соборе против преп. Максима при Константе.⁶⁰⁹ Автор «исповедания» – ревностный защитник ереси монофелитской; поэтому суждение его о преп. Максиме весьма неблагоприятное.⁶¹⁰ Однако «исповедание», как документ, поданный официально власти, не могло заключать в себе вымышленных сообщений, да они и, по существу, неуместны были в такого рода акте. Поэтому «исповедание», несмотря на свою монофелитскую окраску, сохраняет для нас огромную историческую ценность и является подтверждением тех сообщений о последнем суде над преп. Максимом, которые находим в Tomus alter XXXIII.

Подводя итоги сказанному, мы должны отметить, что рассмотренный нами отдел (III) является самым богатым по материалу и наиболее ценным по исторической достоверности. Все наши сведения о преп. Максиме должны опираться на вышеприведенные документы, написанные или очевидцами-современниками, или лицами, прекрасно осведомленными о том, о чем они писали. На основе сообщений этих документов должны быть проверяемы сообщения житий и позднейших византийских хронистов. Словом, они должны составлять базу для биографии преп. Максима, тогда как другие источники должны иметь только вспомогательное значение. Важным дополнением к указанным документам, и притом не менее ценным по исторической достоверности, являются письма преп. Максима и его учеников, к рассмотрению которых (по адресатам и в хронологическом порядке) мы теперь и переходим.

Письмо это написано в ответ на сообщение о заключении мира. Так как сакелларием около 631–633 гг. был уже Филагрий,⁶¹³ а при Константе (641–668 гг.) Вуколеонт, то очевидно, что мир, о заключении которого говорится в данном письме, завершил собой Персидскую войну (620–628 гг.). Отсюда заключаем, что письмо Константину сакелларию написано было в 628 г., из места убежища преп. Максима (от нашествия персов) – о. Крита (или Кипра). Кроме указанного письма, вероятно, тому же лицу написано Ер. 5 ad Constantinum:⁶¹⁴ это видно как из сходства содержания,⁶¹⁵ так и общего назидательного характера обоих писем; при этом можно думать, что Ер. 5 есть ответ на просьбу Константина о дальнейших наставлениях (т. е. о продолжении переписки, начатой Ер. 24).

Иоанн кубикуларий, которому преп. Максим написал девять писем,⁶¹⁶ занимал в Константинополе при дворе важную должность κουβικουλάριος (впоследствии παρακειμωμένος τοῦ κοιτῶνος, a sacro cubiculo), т. e. камергера,⁶¹⁷ и пользовался большим влиянием.⁶¹⁸ По убеждениям он был православным, по характеру своему – человеком набожным и благочестивым. Он глубоко почитал преп. Максима и часто с ним переписывался,⁶¹⁹ сообщая ему новости из Константинополя⁶²⁰ и испрашивая себе назиданий от него. Их связывали между собой отношения тесной дружбы и духовной любви. В одном из писем преп. Максим называл его λίαν ἠγαπημίνε καὶ πάτῶ μοι τιμιώτατε.⁶²¹

Εp. 43 к Иоанну кубикуларию⁶²² тождественно с Ер. 24 ad Constantinum sacellarium, и, следовательно, – написано с ним одновременно, в 628 г.

Ер. 44 (PG 91, 641 squ.) и 45 (PG 91, 648) представляют собой рекомендацию префекта Георгия (Григория), отозванного в Константинополь из Африки по каким-то обвинениям⁶²³ для отчета в своей деятельности. Так как в письмах этих упоминаются οἱ εὐσεβέστατοι βασιλεῖς,⁶²⁴ то они, по всей вероятности, написаны или в последние годы царствования Ираклия († 11 февраля 641 г.), или в царствование Константина III (11 февраля – 25 мая 641 г.), ибо Констант II (641–668 гг.) царствовал один и не имел титулярных βασιλεῖς-соправителей, как упомянутые государи. Отозвание префекта Григория имело место, по всей вероятности, в 639 г.: немного ранее отозвания Кира из Египта.⁶²⁵ В пользу этого говорит то обстоятельство, что в письмах преп. Максима по делу диакона Косьмы находим упоминание о Кире как полноправном еще папе Александрийском,⁶²⁶ наряду с сетованиями по поводу клевет, распространяемых про Григория, префекта Африки.⁶²⁷ (Что отозвание префекта Григория нужно относить к последним годам царствования Ираклия, это видно из письма преп. Максима к Григорию,⁶²⁸ где ясно намекается на арабское нашествие.] Вряд ли можно относить отозвание Григория к кратковременному царствованию Константина, ибо с этим государем Григорий находился в лучших отношениях и добился от него указа против севириан. Во всяком случае, совершенно неприемлема датировка И. Орлова,⁶²⁹ относящего вызов префекта к 647 г.; еще в 646 г. префект Григорий отложился от Византии, а в 647 г. пал в неудачной битве с сарацинами. Нельзя согласиться с предположением Комбефи,⁶³⁰ будто Григорий был вызван в Константинополь Мартиной в 641 г. за то, что он не принял ее указа: правление Мартины было так кратковременно, что ослушание ее указа не могло повлечь за собой каких-либо серьезных последствий. Вообще такой решительный и энергичный шаг, как вызов могущественного карфагенского экзарха (префекта Африки), более всего подходит к царствованию Ираклия, когда центральная власть была крепка, а не к царствованию его преемников, когда, наоборот, усилилась власть областных начальников и начались частые их восстания. На основании всего сказанного, мы относим отозвание префекта Григория в столицу к 639 г. и к этому же времени приурочиваем и Ер. 44, и Ер 45 к Иоанну кубикуларию, из которых первое представляет собой рекомендательное письмо, врученное преп. Максимом префекту при отозвании его из Африки, а второе является простым посланием, отправленным в Константинополь через какого-то старца и повторяющим первое письмо.

Ер. 12 (PG 91, 460–509) написано преп. Максимом в ноябре 641 г.⁶³¹ из Карфагена по поводу указа императрицы Мартины в пользу⁶³² севирианских монахинь.⁶³³

Ер. 28 и 29 (PG 91, 620) носят заглавие ad Cyrisicium;⁶³⁴ Ер. 30 и 31 – ad Ioannem episcopum.⁶³⁵ Что касается до первого надписания, то оно, несомненно, испорчено. Это видно 1) из того, что в нем существуют варианты:⁶³⁶ «Суricio scu» и «Cyriscio», и 2) из того, что такого имени – Кирисикий – нет. Поэтому весьма вероятно мнение Комбефи,⁶³⁷ что вместо «πρὸς Κυρισίκιον» надо читать «πρὸς Κυξικινὸν ἐπίσκοπον». За это мнение говорит не только полная возможность порчи «Κυξικινὸν» в «Κυρισίκιον»,⁶³⁸ но и сходство Ер. 28–29 и Ер. 30–31 по содержанию; а особенно – то обстоятельство, что в них рекомендуются преп. Максимом одни и те же лица и по одному и тому же поводу.⁶³⁹ Что преп. Максим был вообще знаком и состоял в переписке с еп. Кизическим Иоанном, это видно из его Ер. 6 ad Ioannem archiepiscopum⁶⁴⁰ и предисловия к огромному богословско-философскому сочинению св. отца «Ἄπορα εἰς Γρήγοριον» (изъяснение трудных мест Григория Богослова), посвященному этому епископу («πρὸς Ἰωάννην ἀρχιἐπίσκοπον Κυξίκου»).⁶⁴¹ Отсюда можно считать несомненным, что все пять писем (Ер. 6, 28–31) написаны к одному и тому же лицу. Что касается Ер. 28–31, то все они однородны по своему содержанию: они представляют собой переписку с епископом Иоанном относительно возвращения на родину (в Кизическую епархию) тех иноков (например, преп. Максима и пресвитера Георгия) и инокинь (например, Евдокии),⁶⁴² которые в свое время бежали оттуда из опасения вражеского нашествия.⁶⁴³ Так как Кизику угрожала опасность только в период персидских войн при Фоке и Ираклии (609–628), то под врагами в данном случае надо разуметь персов, и, отсюда, время возвращения иноков и данную переписку нужно относить к 628 г., когда с персами был заключен мир и прошла всякая опасность вражеского нашествия.⁶⁴⁴ Местом написания этих писем нужно считать острова Кипр или Крит, где преп. Максим нашел себе убежище после своего бегства (в 616 г.) от персов из Хрисополя.⁶⁴⁵

Из этих писем Ер. 28 имело своей целью забрать справку о положении вещей на Востоке (об этом преп. Максим просит еп. Иоанна сообщить ему письменно);⁶⁴⁶ Ер. 30 написано, вероятно, по получении ответа от Иоанна: в нем преп. Максим просит епископа принять иноков и испрашивает произволения и себе прибыть на родину (об этом он просит сообщить ему письменно);⁶⁴⁷ Ер. же 29 и 31. написанные одновременно с Ер. 30, представляют собой рекомендательные письма, врученные преп. Максимом пресвитеру Георгию⁶⁴⁸ и Евдокии⁶⁴⁹ при отправлении их на родину (здесь тоже повторяется просьба преп. Максима о разрешении и ему вернуться на родину).

Ер. 20 ad Marinum monachum (PG 91, 597) посвящено нравственным вопросам и написано в ответ игумену Марину.⁶⁵⁰ По всей вероятности, это тот Марин, который был пресвитером Кипрской церкви⁶⁵¹ и которому посвящено 6 писем и трактатов преп. Максима догматико-полемического характера. С ним преп. Максим, может быть, познакомился во время своего пребывания на о. Кипр в 616–628 гг., и, вероятно, в его монастыре он нашел себе в это время приют и убежище. Впоследствии Марин был пресвитером и экономом митрополии Константин на о. Кипр,⁶⁵² т. е. – весьма важным лицом в администрации Кипрской церкви, непосредственно близким к самому архиепископу Кипрскому.

Ер. 20 является, вероятно, самым ранним из всех сочинений, адресованных Марину. Это видно из того, что в нем догматический элемент почти отсутствует, и притом делается заявление св. отца, что он намерен молчать и не будет писать более аскетических сочинений;⁶⁵³ между тем как в сочинениях, написанных в разгар монофелитских споров, сильно преобладает догматикополемический элемент и сам преп. Максим развивает неутомимую, прямо-таки поразительную литературную деятельность. Отсюда можно заключать, что данное письмо написано до начала монофелитских споров, и, следовательно, – до 633 г. Местом написания этого письма была, вероятно, Палестина, в которой преп. Максим жил до своего переселения в Александрию в 633 г.

Вторым посланием к Марину по времени написания надо считать tomus dogmaticus, missus in Cyprum insulam ad Marinum diaconum.⁶⁵⁴ Написано это послание после издания экфесиса (о котором в нем делается ясное упоминание),⁶⁵⁵ т. е. – после конца 638 г., и не позднее 640 г., ибо в этом году Марин был уже пресвитером.⁶⁵⁶ Вероятнее всего, что tomus ad Marinum diaconum написан в 639 г., в начале пребывания преп. отца в Карфагене.

Третьим посланием к Марину по времени написания надо считать tomus dogmaticus ad Marinum presbyterum.⁶⁵⁷ О времени написания этого документа можно судить по тому, что преп. Максим, защищая в нем православие папы Гонория, ссылается не на «апологию»⁶⁵⁸ папы Иоанна (24 февраля 640 г. – 12 октября 642 г.) к императору Константину 111 (11 февраля – 25 мая 641 г.), написанную в защиту Гонория в начале 641 г., а на устное свидетельство Анастасия, пресвитера римского⁶⁵⁹ (впоследствии апокрисиария). Очевидно, tomus написан раньше апологии, вероятно, – в начале 640 г.⁶⁶⁰ Местом написания его был Карфаген.⁶⁶¹

Четвертым по времени написания надо считать то послание к Марину, от которого сохранились Fragmentum ad Marinum presbyterum.⁶⁶² Послание это весьма важно в историческом отношении, но, к сожалению, дошло до нас только в отрывках. В нем, между прочим, затрагивается вопрос о Filioque, ввиду тех упреков, которые делали в Византии по адресу Рима по поводу синодики папы Иоанна IV (640–642 гг.)⁶⁶³ и находившегося в ней учения о Filioque. Письмо написано в Карфагене⁶⁶⁴ и, вероятно, в 641 г., ибо синодика Иоанна дошла в Константинополь, несомненно, только в середине 640 г. В начале письма преп. Максим отклоняет те похвалы, которыми Марин осыпал его предшествующие письма,⁶⁶⁵ а в конце обещает Марину написать трактаты на его вопросы «περὶ ψυλῆς καὶ τῶν λοιπῶν κεφαλαίων».⁶⁶⁶ Обещание было исполнено.

Пятым мы имеем от преп. Максима письмо о волях во Христе к пресвитеру Марину⁶⁶⁷ и фрагмент (50 и 51 главы) его трактата, посвященного .Марину, περί ἐνεργεῶν καὶ θελημάτων.⁶⁶⁸ Оба документа, по-видимому, написаны вскоре после письма, в котором они были обещаны, в 643–644 гг.⁶⁶⁹

В шестой раз Марину преп. Максим написал ответ на две ἀπορίαι. которые поставил в упрек православному диофелитскому учению монофелит Феодор, ритор и синодикарий патриарха Константинопольского Павла (641–653 гг.).⁶⁷⁰ Так как ἀπορίαι представляют новые возражения монофелитов против православного учения, по сравнению с теми аргументами, на которые бесплодно ссылался Пирр в диспуте с преп. Максимом (645 г.), то можно думать, что означенный ответ преп. Максима написан после 645 г., и, следовательно, из Рима.

Петр Illustris, судя по титулу, принадлежал к числу сенаторов⁶⁷¹ и был важным, знатным и влиятельным вельможей в Константинополе Он был почитателем преп. Максима и по его настояниям оказывал поддержку православным (например, св. Софронию) в Константинополе В свое время (ок 649–650 гг.) к этому высокопоставленному лицу писал Римский папа Мартин, рекомендуя его вниманию (и прося поддержки) своему викарию в Иерусалиме Иоанну, еп. Филадельфийскому.⁶⁷² Преп. Максим посвятил ему свое сочинение по пасхалии⁶⁷³ и написал к нему три послания

Ер. 13 ad Petrum Illustrem, λόγος επίτομος κατὰ τῶν Σευήρου δογμάτων.⁶⁷⁴ Письмо это написано (в ответ на письмо Петра)⁶⁷⁵ из Александрии в 633 г. что видно из указания на пребывание монаха Софрония в Константинополе.⁶⁷⁶ К 634 г. это послание относить нельзя, ибо в этом же году «авва» Софроний был уже Иерусалимским патриархом.

Ер. 14 ad Petrum Illustrem dogmatica⁶⁷⁷ представляет рекомендацию александрийского диакона Косьмы, лишенного сана [вероятно, по подозрению в ереси],⁶⁷⁸ с просьбой походатайствовать перед папой Киром о восстановлении его в сане. Замечание в этом письме о нашествии арабов («ἔθνον ἐρημικόν καὶ βάρβαρον»)⁶⁷⁹ заставляет предполагать, что оно написано под свежим впечатлением слухов о нашествии сарацин, заставивших преп. Максима в конце 638 г. переселиться из Александрии в Африку (Карфаген). Отсутствие полемики против экфесиса делает вероятным предположение, что письмо написано раньше, чем преп. Максим узнал об издании экфесиса, следовательно, – в начале 639 г. Во всяком случае, времени написания этого письма нельзя отодвигать дальше 640 г., ибо в конце этого года Кир Александрийский подвергся обвинению в государственной измене, был отозван в Константинополь и подвергнут заключению в темнице; и, следовательно, просьба преп. Максима (обратиться с ходатайством за Косьму) к Киру после 640 г. теряла всякий смысл, В Ер. 14 преп. Максим упоминает о своем догматическом труде, написанном на вопросы Косьмы, в 12 главах (= Ер. 15 περὶ κοινοῦ καὶ ἰδιόυ κτλ.).⁶⁸⁰

В переводе (латинском) Анастасия Библиотекаря (в Collectanea) и в отрывках дошло до нас еще одно письмо преп. Максима к Петру (Diffloratio ex epistola S. Maximi ad Petrum Illustrem).⁶⁸¹ Послание это написано по поводу письма Петра, в котором тот ходатайствовал перед преп. Максимом за Пирра, Константинопольского экспатриарха, незадолго перед тем (29 сентября 641 г.) бежавшего из Константинополя ввиду народного мятежа. Из послания видно, что оно написано при жизни папы Феодора⁶⁸² (642–649 гг.); предположение в нем (преп. Максимом) возможности искреннего обращения Пирра⁶⁸³ в православие говорит за то, что оно написано до известного ренегатства Пирра, а также и до знаменитого диспута 645 г., результатом которого было обращение Пирра. Весьма возможно, что данная переписка преп. Максима с сенатором Петром (о Пирре) имела место в 643–644 гг. Diffloratio богато ценными историческими сведениями и характерно еще в том отношении, что в нем преп. Максим в преувеличенных выражениях отзывается о преимуществах Римской церкви.

Пирр до возведения своего на патриаршую кафедру был блюстителем (ἄρχων) всех столичных монастырей и игуменом в Хрисополе. Он был другом патриарха Сергия и императора Ираклия и ревностным монофелитом. Он написал к преп. Максиму письмо, в котором восхвалял мудрость и подвиги преп. Максима и спрашивал его мнения относительно учения о μία ἐνέργεια.⁶⁸⁵ Ответом на это письмо и является Ер. 19 преп. Максима. Оно было написано еще при жизни Сергия Константинопольского (которого Пирр был преемником) (610–638), о котором в письме делается упоминание,⁶⁸⁶ но после объявления «9 глав» Кира в Александрии в 633 г.⁶⁸⁷ Так как в этом письме преп. Максим отзывается о Сергии как о православном вселенском иерархе,⁶⁸⁸ то можно думать, что письмо написано очень рано, еще в 633–634 гг., когда Сергий не заявил еще открыто о своем сочувствии монофелитству и даже вынес благоприятное для православных решение по вопросу, поднятому Киром и св. Софронием, запретив Киру проповедовать о μία ἐνέργεια (по-видимому, об этом решении Сергия, столь восхваляемом в Ер. 19, и говорилось в письме Пирра к преп. Максиму).⁶⁸⁹ Отвечая Пирру, преп. Максим наделяет его высокими похвалами⁶⁹⁰ и с великим уничижением и смирением говорит о себе.⁶⁹¹ Комплименты Пирру он заключает ссылкой на одного греческого поэта.⁶⁹² Впоследствии похвалы Пирру в Ер. 19 вызвали большой соблазн среди православных, и преп. Максим должен был написать в объяснение своих отношений к Пирру Epistola ad Siculos. В этом послании он подтвердил подлинность письма к Пирру.⁶⁹³

К Иоанну (Иордану)⁶⁹⁴ пресвитеру имеются два письма преп. Максима. Водном ид них (Ер 7 ad Ioannem presbyt.),⁶⁹⁵ написанном 2 августа 643 г.⁶⁹⁶в Африке, преп Максим опровергает появившееся в то время лжеучение относительно воскресения мертвых. В другом (Ер. 8),⁶⁹⁷ свидетельствуя о своей любви и уважении к пресвитеру Иоанну, дает отрицательный ответ на приглашение последнего вернуться к своим друзьям, указывая на то, что вряд ли миновала опасность вражеского нашествия арабов.⁶⁹⁸ Упоминание в тождественном этому последнему письму послании преп. Максима к Софронию Евкрате (см. Прилож.) о возвращении из Константинополя префекта Григория позволяет относить данное письмо к 639–640 гг. Это подтверждается соотношением писем к Иоанну пресвитеру. Так как во время написания первого (Ер. 7) письма – в 643 г. – арабы уже владели не только Сирией и Палестиной, но и Египтом, то отсюда нужно предполагать, что второе письмо (Ер. 8). в котором говорится только об опасности от арабов, написано раньше первого, т. е. раньше 643 г. Нет никаких оснований предполагать, что адресат послания жил в Константинополе или в Иерусалиме: первому не угрожало в то время никакой опасности, а второй уже в 633 г., когда в руки арабов перешли τὰ στόμια τῆς ἐρήμου,⁶⁹⁹ никогда не мог рассчитывать на безопасность. Всего вернее, что Ер. 7 и 8 адресованы были в Александрию, где с 633 по 638 г. прожил преп. Максим и откуда принужден был переехать в (проконсульскую) Африку из страха перед нашествием арабов.⁷⁰⁰ В таком случае, Ер. 8 написано около 639–640 гг., когда в Египте еще считали возможным предотвратить опасность со стороны арабов путем различных переговоров (см. IV главу) и дипломатических сношений. |В письмах преп. Максима к Иоанну пресвитеру поражает читателя его глубокое смирение и самоуничижение,⁷⁰¹ необычайный аллегоризм⁷⁰² в истолковании и сильная диалектика⁷⁰³ в полемике с лжеучением.

Косьме, диакону александрийскому, имеются два письма преп. Максима. Ер. 15⁷⁰⁴ написано из Карфагена, немного ранее Ер. 14 (в котором о нем упоминается), и, вероятно, в конце 638 г.: до споров, поднятых появлением экфесиса (противомонофелитской полемики в этом письме-трактате нет). Ер. 16 относится, по всей видимости, к 640 г. Это видно из того, что в нем упоминается о клеветах, возводимых на префекта Григория,⁷⁰⁵ resp. об отозвании его в Константинополь.)

Ер. 17 ad Julianum scholasticum⁷⁰⁶ написано в ответ на письма адвокатов Юлиана и Феопемпта (Χριστοπέμπτου), просивших у преп. Максима походатайствовать перед префектом Григорием по какому-то делу.⁷⁰⁷ Весьма возможно, что дело это касалось александрийских отшельниц,⁷⁰⁸ которые раньше разделяли заблуждения Севира, но затем перешли в православие⁷⁰⁹ и жили в построенном на средства префекта Григория монастыре⁷¹⁰ (κτίσιν). Впоследствии они опять отпали от православия (αποστατία)⁷¹¹ в севирианство. Тогда префект Григорий послал в Александрию своего адвоката Феопемпта⁷¹² и велел передать ему помещения и все поместья (δωρεάς) монастыря, отняв их у монахинь. Тогда монахини, очевидно, решили смириться, и, вероятно – по их просьбе, Юлиан и Феопемпт просили преп. Максима походатайствовать за них перед префектом. Ходатайство преп. отца оказалось успешным, о чем он извещал Юлиана в Ер. 17, приложив к своему письму краткое опровержение севирианских заблуждений. Одновременно в Ер. 17 преп. Максим написал от лица префекта и письмо к монахиням-отступницам, в котором обещал им подтверждение всех прав, если только они останутся верными православию: Ер. 18 ex persona Georgii praefecti, ad moniales, quae Alexandriae a catholica fide discesserant.⁷¹³ Время этой переписки преп. Максима определяется указанием в Ер. 18 на совместное царствование двух императоров:⁷¹⁴ конечно, время царствования Ираклия († 11 февраля 641 г.)⁷¹⁵ с Константином († 25 мая 641 г.). Эти письма написаны еще до отозвания префекта Григория (ибо упоминается, что он состоял в дружественной переписке с императорами), вероятно – в 639 г., в начале африканского периода жизни преп. Максима.

Важное в историческом отношении письмо преп. Максима к Фалассию (Ер. ad abbatem Thalassium) сохранилось только в отрывках и переводе Анастасия Библиотекаря (Collectanea).⁷¹⁶ Адресат послания – пресвитер и игумен Фалассий, которому посвящено огромное экзегетическое сочинение преп. Максима Quaestiones dubiae ad Thalassium,⁷¹⁷ – был настоятелем африканского монастыря в Ливии⁷¹⁸ и состоял в переписке с преп. Максимом. Время написания письма к нему св. отца ясно определяется из упоминания в этом письме о посвящении папы Северина (28 мая – 1 августа 640 г.)⁷¹⁹ под условием подписания экфесиса (charta).⁷²⁰ Кроме данного письма, мы имеем еще 5 писем преп. Максима к Фалассию.⁷²¹ Все они написаны, очевидно, в Африке, в период пребывания там преп. Максима (639–645 гг.).

Ер. 1 ad praefectum Africae Georgium⁷²² написано во время отозвания Григория (Георгия) в Константинополь в 640 г., после того как в Африке получили благоприятные вести об исходе его дела.⁷²³ Отсюда его нужно относить к концу 640 г.

Заглавие письма к епископу Никандру, как видно из слов этого заглавия «παρὰ τοῦ ἐν ἁγοις Μαξίμου»,⁷²⁴ принадлежит не преп. Максиму, а переписчику (ἴσον ἐπιστολῆς κτλ.); возможно отсюда, что и само имя «Νίκανδρος» составлено переписчиком же на основании начальных слов письма, в которых преп. Максим обращается к епископу, который с «ἀνδρεία» соединил «ἱερωτάτην νίκην».⁷²⁵ Как бы то ни было, в данных словах преп. Максим, несомненно, указывает, по существовавшему тогда обычаю,⁷²⁶ φερονύμως – значение имени своего адресата. Отсюда, «Νίκανδρος» является таким же нарицательным именем для этого адресата, как например, «μέγιστος» для преп. Максима.⁷²⁷ Кого же надо разуметь под «Никандром» данного письма? Орлов⁷²⁸ предполагает, что Ер. ad Nicandrum было адресовано папе Мартину после Латеранского собора (νίκη), около того времени, когда в Рим дошли слухи о намерении византийского правительства низложить папу, почему в письме (будто бы) излагается молитва о том, чтобы Господь явил правый исход дела.⁷²⁹ Но с этим мнением согласиться нельзя. 1) Имя Мартина «φερονύμως» скорее указывает на языческого бога Марса, чем на ἱερωτάτην νίκην. 2) Мы знаем, что преп. Максим жил в Риме и оставлял его только раз, в 647 г., до Латеранского собора; поэтому вряд ли Мартин нуждался в каких-либо письменных наставлениях от преп. Максима,⁷³⁰ ибо он всегда имел его при себе и, наконец, всегда мог вызвать его к себе. 3) Предметом молитвы в письме служит долголетие иерарха, «правый же исход дела» представляется уже свершившимся фактом⁷³¹ (с союзом «ὅτε»), Отношение иерарха к преп. Максиму изображается в чертах общих – таких же, как и отношения между преп. Максимом и другими пастырями,⁷³² и обычных взглядов св. отца на преимущества Римской церкви здесь мы не видим. Поэтому представляется более естественным другое предположение: что данное письмо написано Виктору, еп. Карфагенскому, поставленному 17 августа 646 г.⁷³³ на место (низложенного) монофелитского епископа Фортуната. В пользу этого предположения говорит 1) сходство имен: Νίκανδρος = Victor fortis; 2) упоминание о церковной победе («ἱερωτάτην νίκη») над врагами кафолической Церкви, о борьбе с ними («ἅγων πόλεμον»), завершившейся изгнанием их из Церкви («τῆς ἀγαθῆς γῆς ἐξελαύνειν, ἥτις εσπν ὁ Κύριος ἡμῶν – καὶ – ἡ – τῶν εὐσεβῶν δογμάτων ἕδρα (cathedra!) καὶ σύστασις»);⁷³⁴ указание на получение благодати – залог будущего спасения,⁷³⁵ являющееся ясным намеком на епископскую хиротонию Виктора. Африканский собор 646 г. был, действительно, утверждением православного учения о Христе («τῆς φύσει καὶ ὄντως Ἀληθείας τὴν πρόῤῥησιν») и правильным решением монофелитских споров (т. е. осуждением ереси: «ἡ κατὰ τὴν ἔκθρασιν τῶν πραγμάτων ἀλήθεια»),⁷³⁶ как это представляется в Ер. ad Nicandrum. По отношению к хиротонии Виктора лучше всего подходит радость преп. Максима, выражаемая в данном письме,⁷³⁷ по тому поводу, что теперь православные имеют пастырем лицо, могущее наставлять жезлом, и руководить в учении, и быть опорой против нападений врагов, которые, пользуясь удобным случаем, стараются слить тайну Воплощения.

На основании указанных соображений мы полагаем, что Ер. ad Nicandrum написано было из Рима в 646 г. в Карфаген.

Судя по заглавию (весьма подробному) этого послания, оно написано из Рима,⁷³⁸ следовательно – после 645 г.; с другой стороны, несомненно, что оно написано до Латеранского собора (649 г.), ибо Стефан Дорский был викарием Апостольского престола в Иерусалиме (а так он титулуется в заглавии) только до этого собора (см. гл. V).

Это послание преп. Максима (Ad catholicos per Siciliam constitution)⁷³⁹ имело целью опровергнуть распространяемые против него слухи, будто он наряду с δύο θελήματα (ἐνέργειαι) находит возможным исповедовать и c ἕν θέλημα (т. е. учит «о трех волях»), и удостоил великих похвал Пирра, предложившего ему учение о μία ἐνέργεια.⁷⁴⁰ Слухи эти ходили на о. Сицилии. Узнав о них, преп. Максим прибыл в Сицилию, опроверг распространяемые про него клеветы и слова свои записал в настоящем послании,⁷⁴¹ которое справедливо поэтому озаглавливается: «τοῖς κατὰ τήνδε τὴν Σικέλων – νῆσον κτλ.» (как написанное на о. Сицилии). Упоминание об окончательном отпадении Пирра от Церкви⁷⁴² (ренегатство его в 647 г.) говорит за то, что письмо написано после 647 г.⁷⁴³ (однако до Латеранского собора, о котором нет никакого упоминания).]

Ер. ad Anastasium monachum дошло до нас в двух рецензиях: в греческом тексте cod. Seguieranus (у Комбефи)⁷⁴⁴ и в переводе (в Collectanea) Анастасия Библиотекаря.⁷⁴⁵ В последнем встречаем важный вариант: «ἡ ἁγία Πεντίκόστη» передано в нем: «solemnitas mediae Pentecostes». Думаем, что чтение перевода надо предпочесть не только в виду сравнительной его древности, но и ввиду того, что гораздо легче предположить, что «meso» (mediae) выпало в греческом тексте, чем объяснить, как оно было вставлено на Западе, где праздник Преполовения неизвестен.⁷⁴⁶ Впрочем, независимо от того, какое чтение нужно признать более правильным, дата, находящаяся в письме (18-е число месяца), должна быть признана испорченной. Дело в том, что Пятидесятница падала на 18 мая только в 610 и 682 гг., а Преполовение на 18 апреля – в 658 г., а на 18 мая – в 634 и 645 гг., между тем как ни один из указанных годов не может быть признан подходящим к году написания данного письма.

В этом письме сообщается об унии, заключенной папскими апокрисиариями с Константинопольским патриархом,⁷⁴⁷ а это было во время судебного разбирательства дела преп. Максима в Византии⁷⁴⁸ в 655 г., в каковом Преполовение падало на 22 апреля. Отсюда мы должны признать, что письмо к Анастасию написано 23 апреля 655 г. в Константинополе, в темнице. Анастасий в это время тоже находился в Константинополе, но в другой темнице.

Переписка эта имело место, так сказать, в разгар событий: преп. Максим и Анастасий были их непосредственными участниками; а потому св. отец и не называет в своем письме ни месяца, ни года, а прямо пишет: «χθὲς ὀκτωκαιδεκάτῃ τοῦ μηνός».

Остальные письма преп. Максима не доставляют никакого исторического материала, притом обстоятельства их происхождения могут быть определены только с весьма великой степенью приблизительности, а потому мы их здесь не касаемся (замечания о них passim, см. в гл. II–VI).

По получении письма преп. Максима, Анастасий поспешил исполнить волю своего учителя и отправил к каларийским монахам послание, прося их противодействовать принятию заключенной в Константинополе унии. Письмо это написано после 23 апреля 655 г. (получения письма преп. Максима) и до второго допроса – 25 апреля, после которого св. исповедники были отправлены в ссылку.

Кроме указанного Ер. ad Calaritanos, Анастасий Монах написал еще краткое препроводительное письмо, с которым он переслал послание преп. Максима (Anastasius: Наес mini jussit transseribere... см.; PG 90, 133А и в Collectanea), вероятно, римским инокам, как об этом можно заключать из упоминания о semen pietatis в seniori Romae, о котором говорится в данном письме. Таким образом, он исполнил просьбу преп. Максима написать τῷ κυρίῳ θείῳ καὶ τοῖς συν αὐτῷ πατράσιν,⁷⁴⁹ τ. е., по всей видимости, настоятелю греческого монастыря в Риме, которому Анастасий мог написать письмо свое на греческом языке, не прибегая к помощи переводчика.

Анастасий Апокрисиарий, пресвитер римский⁷⁵⁰ и монах,⁷⁵¹ был учеником преп. Максима.⁷⁵² По происхождению своему он был римлянином и хорошо знал латинский язык;⁷⁵³ однако за свое долговременное пребывание на Востоке он успел прекрасно усвоить греческий язык, мог быть хорошим переводчиком⁷⁵⁴ и писать сочинения на греческом языке.⁷⁵⁵ Неизвестно с точностью, когда он познакомился с преп. Максимом; может быть – в Палестине (в 630–632 гг.), с монахами которой он имел близкие связи (см. его послание к аскалонским монахам). Несомненно только то, что около 639 г. он по поручению преп. Максима ездил в Рим из Африки для расследования на месте дела о папе Гонории. Вернувшись оттуда (ἐπανελθὼν),⁷⁵⁶ он, по-видимому, был спутником и сотрудником преп. Максима в Африке и в Риме до тех пор, пока не был назначен папой Феодором в апокрисиарии⁷⁵⁷ при константинопольском дворе Анастасий стал апокрисиарием, вероятно, после Мартина, который около времени вступления Павла Константинопольского на патриаршую кафедру был апокрисиарием папы Феодора⁷⁵⁸ (т. е. около 7 октября 641 г.). Анастасий был отправлен в Константинополь, вероятно, в 646 г. с поручением отнести Павлу Константинопольскому послания Африканских соборов (646 г.) и самого папы и добиться от этого патриарха отвержения экфесиса и изложения своего исповедания по вопросу о волях во Христе. Анастасий исполнил это поручение так ревностно, что Павел скоро ответил посланием папе, в котором изложил свое монофелитское исповедание, за что и был низложен папой. Кроме исполнения официальных поручений папы, Анастасий Апокрисиарий старался по личной инициативе вести ревностную защиту православия в Константинополе и скоро приобрел себе здесь учеников в лице Феодора и Евпрепия (сыновей одного важного придворного сановника)⁷⁵⁹ и иерусалимского монаха Феодосия (Гангрского). Однако натянутость отношений между Римом и Константинополем скоро сказалась на его судьбе. В 648 г., когда был издан типос, Анастасий отказался принять его; кроме того, он, вероятно, отказался вступить в общение с Константинопольским патриархом, как низложенным уже еретиком; при этом он имел объяснения с придворным епископом Феодосием Кесарие-Вифинским.⁷⁶⁰ Ученики его Феодор и Евпрепий тоже не признали типоса и хотели бежать в Рим. Но на пути их схватили и отправили в ссылку в Крым.⁷⁶¹ Анастасий Апокрисиарий был в том же 648 г.⁷⁶² отправлен в свою первую ссылку в Трапезунд.⁷⁶³ Оттуда к 656 г. он был переведен в Месимврию,⁷⁶⁴ город во Фракии. В 662 г. он вместе с преп. Максимом и Анастасией Монахом был снова приведен в Константинополь и подвергнут суду, после чего у него отсекли, как и у преп. Максима, язык и руку и сослали в Лазику.⁷⁶⁵ Здесь он переменил семь мест изгнания и скончался 11 октября 666 г.⁷⁶⁶

В последние два года⁷⁶⁷ перед смертью он получил некоторое облегчение в своей тяжелой судьбе благодаря вниманию местного военного начальника (патриция Лазики Григория);⁷⁶⁸ при его помощи он даже пользовался некоторыми удобствами и мог предаваться литературной деятельности,⁷⁶⁹ приспособив к своей изуродованной руке особый инструмент для писания.⁷⁷⁰

От Анастасия Апокрисиария мы имеем письмо к Феодосию Гангрскому, в котором сообщены самые точные подробности о последних днях жизни преп. Максима и об участи других исповедников Христовых. Писал он об этом, удовлетворяя желанию Феодосия,⁷⁷¹ переданному, вероятно, через иерусалимского миссионера Стефана (сына священника Иоанна, кимилиарха (сосудохранителя) иерусалимского храма Воскресения),⁷⁷² путешествовавшего в Лазику для проповеди Евангелия кавказским инородцам. Послание это написано в сентябре 665 г.⁷⁷³ Подлинность документа и искренность автора стоят вне всяких сомнений, ввиду положительного свидетельства адресата послания (Феодосия) в его Hypomnesticum’e.