Троицкая семинария до Платона (1742–1761)

В первоначальном указе Св. Синода об учреждении Троицкой семинарии обозначено, что главное начальство над семинариею должно принадлежать архимандриту лавры. Св. Синод предписывал архимандриту Амвросию: «когда семинария совсем построена будет, и ученики со учители в нее введутся, тогда о добропорядочном содержании их точное и всегда памятное вам попечение и смотрение иметь, якоже свойственно есть честным и верным Господеви и своей государыне служителем, без всякого пренебрегания и во всех нужных упущения, но с толиким добрым усердием, дабы оная семинария праздна и бесплодна не 6ыла». Когда устроилась семинария, обо всем, касающемся ее внутреннего и внешнего быта, доносимо было архимандриту, и на его благоусмотрениe и утверждение представляемо было всякое, даже маловажное, дело. В первое время существовала семинарии, особого начальственного лица, т. е. ректора или профекта, не было в семинарии, вероятно потому, что непосредственным начальником семинарии считал себя архимандрит.

Первый префект иеромонах Афанасий Волховской является в 1745 году ⁵; он же был и первым ректором с 1748 года. Управление семинарию с 1742 года, при архимандритах Кирилле Флоринском и Арсении Могилянском, поручено было лицу светскому – интенданту Андрею Ивановичу Павловскому, – явление редкое в истории тогдашних духовных училищ. Павловский был нечто вроде инспектора и правителя дел, и удержал свое влияние на дела семинарии даже при первом префекте. Главная часть его управления состояла в заведывании письменными делами, касавшимися семинарии: под его непосредственным начальством, состояла интендантская контора, имевшая значение семинарского правления. Она открыта в марте 1743 года, и в нее тогда переданы из духовной лаврской канцелярии все дела, касавшиеся семинарии. При открытии интендантской конторы нужно было определить отношения ее к управлению лавры, и на запросе конторы, как ей «корреспондоватися» с Учрежденным собором и с духовною канцеляриею лавры, архимандрит Кирилл предписал, что в соборе интендантская контора должна входить доношениями, а в канцелярию писать промемории. Власть Павловского не ограничивалась наблюдением за письмоводством: он входил и в учебные дела: так вместе с учителями он, в 1743 году, экзаменовал поступавших в семинарию ⁶. Когда архимандрит лавры жил в Петербурге, Павловский вел с ним частую переписку, иногда сам ездил туда, и в таких случаях дела семинарского правления поручались двум старшим учителям они обязаны были посылать доношения о всех делах семинарских не прямо на имя архимандрита, но на имя интенданта, который докладывал о них архимандриту. В 1745 году, когда поступил, в семинарию первый префект, ему показалось несообразным с его саном и должностью подчиняться в делах правления авторитету Павловского, и он стал посылать доношения прямо на имя архимандрита лавры Арсения. Павловский, бывший в то время при Арсении в Петербурге, отстоял данные ему права, и Арсений прислал семинарской конторе выговор с предписанием, чтобы как прежде, так и впредь, доношения о делах семинарии не шли к нему, минуя Павловского⁷.

Когда в семинарии организовалось свое начальство, на долю ректора с префектом оставлено наблюдение за внутренним ходом учения и поведением учеников, но и тут не было дано им самостоятельности в распоряжениях, – которые зависели, как писалось в тогдашних бумагах, от «их господствия», т. е. от архимандрита и соборных старцев, составлявших Учрежденный при лавре собор⁸. Архимандрит лавры по делам семинарии действовал обыкновенно чрез Учрежденный собор, который посылал указ архимандрита в копии в семинарскую контору. Порядок преподавания наук, определение ректора, префекта и учителей, поощрение и наказание учеников, назначение времени отпуска на вакацию и начало учения, утверждение послужных списков учителей и списков ученических, даже участь учеников по окончании курса – все это зависело от начальства лавры. Первоначальное влияние лавры на семинарию основывалось, конечно, на том, что семинарияи содержалась на счет лавры, и вмещала в себя учеников, ей подведомственных, т. е. детей слуг монастырских, равно детей священно-и-церковно-служительских, взятых из отчин лаврских: в последствии, хотя в состав обучавшегося юношества поступали ученики из мест, не подведомственных лавре, и содержавшиеся или на собственном иждивении, или на суммы епархиальные; но и они подходили под общий уровень, и вместе с прочими подлежали управлению лавры. При таком характере управления, семинарское начальство относилось в Учрежденный собор, который уже от себя писал в Синод по делам семинарии.

Влияние лавры не было бесплодно для семинарии. Кроме внешнего обеспечения и наставников, и учеников в средствах содержания, кроме забот о их благосостоянии, всегда имевших успех по силе влияния лавры на власти духовные и светские команды, и простиравшихся на окончательное устройство участи тех и других при выходе их из семинарии, нравственное влияние лавры было для них благотворно. В тишине уединения, под сению обители преподобного Сергия, возникла во многих из них мысль о подражании высокому образцу иночества, – и мы видим целый ряд святителей, доказавших своею жизнью, что воспитание их в лавре Сергиевой имело обширное влияние на развитее их нравственного характера. Прекрасно выразил эту мысль отец преосвященного Мефодия, архиепископа тверского священник Алексей Смирнов, сам получивший образование в Троицкой семинарии; в, своей просьбе о принятии сына в семинарию, как бы предчувствуя будущее его назначение, он писал: «в Троицкой лавре святых почивающие мощи, живые оные добродетелей образы и примеры, повседневно учат; почему и нельзя, чтоб в таком преблагословенном доме учимый и теплотой благодати Божией согреваемый отрок, как мягкий воск, вид всякого добра вообразить в себе не мог.»⁹ Из дел семинарии видим, что наставники и ученики строго следовали благочестивым обычаям лавры и принимали участие в ее религиозных торжествах: в большие праздники стояли во храме со свечами лаврскими, участвовали в крестных ходах, говорили поучения в церквах лаврских, говели в год неоднократно. Исполнение учениками церковных обязанностей было предметом строгого надзора со стороны начальства семинарии. В 1747 году, в Филиппов пост, когда все ученики говели и приобщались св. Тайн, префект Афанасий заметил, что ученик Максим Соколов «приступал к приобщению с шатостию и бесстрашиеми с явные толикия святыни презрением»: за это виновный посажен был «на цепь». Впрочем, подобных дел, противных нравственности и вызывавших строгие меры начальства, по бумагам видно не много. Духовное покровительство преподобного Сергия видимо простиралось и на вертоград науки, процветавший в недрах его обители.

1) В царствование Петра 1 при архимандрите Троицкого Сергиева монастыря Тихоне Писареве (1718–1721) на северной стороне монастыря выстроено было для принятия Августейших Особ каменное двухэтажное здание на 40 саженях, которое называлось после Царскими чертогами, иногда Писаревскими палатами. Здание было покрыто деревянною кровлею; вход в верхние апартаменты был в двух местах: на том месте, где ныне находятся два входа в академически сад, против колокольни и против Успенского собора, начинались каменные всходы, или лестницы с каменным же балюстрадам, прерываемый площадкой по средине и оканчивавшийся также площадкой. Над этою последнею площадкой, ведущею в сени, устроены были деревянный, столярный, с резною работою и со столпами, парадный крыльца, и над ними деревянный же купол и с пьедесталом, на котором стояла резная Фигура, неизвестно кого представлявшая. Между крыльцами, под окнами второго этажа чертогов, тянулась деревянная галерее. Внутренняя отделка и убранство чертогов исполнены в царствование Императрицы Елисаветы ¹⁰. Верхний этаж чертогов не был никем занимаем, но нижний предоставлен в распоряжение монастыря, и до открытия семинарии в нем помещались монастырские столяры и колесники, которые тут и занимались своим ремеслом. Cиe-тο помещение и избрано было для семинарии¹¹. На первый раз для семинарии отделаны были две палаты под чертогами: сверх того за чертогами в монастырской стене для кухни и пекарни устроены три палаты с сенями: для света пробито в стене 14 окошек. Здесь в последствии помещалось Радонежское духовное правление. Для учителей назначено было длинное узкое каменное здание, начинавшееся от чертогов и простиравшееся до башни, находящейся на восточной стороне ограды и называвшейся келарскою. В первые годы существования семинapии, ученики обедали и ужинали в тех же палатах, в которых обучались; но преосвященный Арсений Могилянский в 1747 году приказал для трапезовавания ученикам построить вне лавры за Каличьею башнею особливые деревянные покои, состоящие из четырех светлиц, и тут же устроить поварню. Теснота помещения побудила преосвященного Арсения озаботиться устройством новых покоев для семинарии; составлен был план здания, но утвержден не был. В 1758 году архимандрит Гедеон, заметив, что жилые деревянные покои для семинаристов зимою очень холодны, и что помещение для них тесно, предписал Учрежденному собору исправить старые покои и пристроить еще две светлицы, но собор отозвался, что не имеете на этот предмет готовых лесных материалов, и предлагал отдать на время для помещения семинаристов оставшихся незанятыми комнаты под чертогами царскими. Дело ограничилось легкою починкою старых светлиц, и улучшение места жительства учеников предоставлено будущему времени.

2) Но недостатки жилища лавра старалась вознаградить довольством содержания. Владее более, чем сотнею тысяч крестьян, и, при множестве рабочих рук имее огромные запасы продовольствия всякого рода, она обильно снабжала тружеников науки пищей и одеждою. «Вся семинария, сказано в одной бумаге, содержалась на кошты Троицкой лавры».

Учителей в первый год было пять, и им вместе с интендантом Павловским отпускаема была мясная и другая провизия в большом количестве: в 1743 году на неделю для них выдаваемо было « два окорока, каждый в 30 Фунтов, студеней говяжьих два; на жаркое и похлебки на всякой день говядины 30 Фунтов, баранины 20 Фунтов, куриц русских по две, да в воскресные дни гусь, или индейка, или две утки; на всякой день яиц свежих 30, сметаны осмая доля ведра, молока четверть ведра, творогу осмая доля ведра, меду сырцу полфунта, хлебных запасов на день: хлебов белых по полтора, братских по хлебу, булок 16, соли белой фунт, перцу пять золотников, имбирю 5 золот., хрену 5 корешков; уксусу бутылка, капусты белой четверть ведра, круп ячных гарнец, луку 50 головок, муки гречневой 5 фунт., крупичатой 5 фунт., напитков: вина белого 2 бут., водки сладкой бутылка, водки анисовой бутылка; медов: крепко вареного четверть ведра, легко вареного четверть ведра; пива доброго ведро, квасу и кислых щей сколько потребуется». Это отпускалось для общего обеда и ужина учителей, но кроме того выдавалось каждому на дом: «пива по четверти ведра, да в высокоторжественные, и в викториальные, и в воскресные и в праздничные дни по кружке меда, или чего признается» ¹², из этого расписания видно, что учителя семинарии были более, нежели обеспечены в содержании, и сравнительно с наставниками Славяно-греко-латинской московской академии жили, можно сказать, роскошно. Архимандрит Кирилл, заметив, что на стол отпускается слишком много провизии, предложил Учрежденному собору рассмотреть, нельзя ли «без вышемерных иждивений учредить стол учителем ко удовольствию», и не лучше ли выдавать деньгами на припасы, а если харчами, то писать на какую сумму выдано той или другой провизии¹³. Принята была последняя меpa для общих экономических соображений: собор брал от купцов посадских справку, по какой цене покупаются ими разные припасы, и сообразно с тем приказал выставлять в расходных книгах ценность всякого предмета, отпускаемого в семинарии. Таким образом, выдача провизии продолжалась по-прежнему, по мере требования: что имела лавра, то выдавала из своих кладовых: чего у нее не было, то было покупаемо для семинарии на деньги, и в книгах одна статья писалась: «было в отпуске», другая: «было в покупке». Из росписи расходов за следующие годы видим, что содержание для учителей не уменьшено¹⁴. Архимандрит Гедеон заметив, что порции учителям выдаваемы были беспорядочно, пожелал ввести более правильное хозяйство в содержании учителей, и в 1759 году сам составил расписание, чего и в каком количестве отпускать каждому учителю из запасов лавры. Впрочем, этим расписанием только ограничен произвол в требовании съестных припасов, но содержание осталось весьма достаточным¹⁵. Архимандрит Лаврентий относительно содержания учителей, в 1762 году, дал такую резолюцию: «порцию учителям производить, какая им прежде была определена впредь до предусмотрения полезности в их учениях, какая от них по ревности и прилежанию их оказана в пользу отечества и лавре будет».

И одежду учителя получали из лавры: в первый же год существования семинарии архимандрит Кирилл, приказал учителям «сшить по два мундира: един повседневно носимый, другой лучший для праздников из самого лучшего сукна». Для разъездов учителям назначено 10 лошадей из лаврских конюшен. Кроме полного обеспечения пищей и одеждою интендант и учители получали из лавры жалованье, в первые годы по 200 р. в год; только учитель писщего класса (славянского диалекта) получал 100 руб. В 1747 году в распределении жалованья видим перемены: ректор, префект да учитель иеродиакон получали по 229 р. 92½ к., интендант 300 р., учитель белец (Чепелевский) 129 р. 99½ к., учитель геометрии и арифметики 108 р.¹⁶В 1758 году жалованье выдаваемо было в таком количестве: ректору 200 р., префекту 150, учителям: риторики и пиитики, греческого и еврейского языков по 100 р., высшего латинского класса 70 р., низшего 60 р. В 1761 г. ректору прибавлено 18 р. 58 к., префекту 95 к., учителю языков 17 р. 62 к., риторическому 58 к., высшего класса 18^3/4 к., низшего 1 р. 15 к.

Содержание учеников было не менее безбедно. В первый год, когда собраны были ученики в семинарию, многие из них вовсе почти не имели одежды, и когда учители донесли архимандриту Кириллу, что многиe ученики не токмо одежды, но и рубашек не имеют», Кирилл приказал для неимущих требующееся (т. е. сукна и холста) выдать из рухлядной палаты, и построить им одежду, смотря по достоинству тех учеников. Тогда же (19 июля 1743 года) он ввел и униформу в одежде учеников, приказав сшить мундиры на 100 человек, по примеру обретающихся в Невском монастыре. Мундиры эти были суконные немецкие кафтаны василькового или лазоревого цвета, подложенные стамедом, или крашениною, с медными пуговицами, обложенные гарусом. Лацканы и обшлага на мундирах были из красного сукна. Под кафтаном надевался красный камзол, обложенный также гарусом. Галстук был из тонкого холста. Кроме праздничных кафтанов, выдавались кафтаны сермяжке для будничных дней, в которых ходили в школу; нижнего платья выдавалось по две пары с наблюдением, чтоб для воспитанников пятой школы, которые лучшего понятия, холст выдаваемый был потоньше, а прочим шили «из холста, из какого пристойно, чтоб было беззазорно». Из рухлядной лаврской выдавался материал и для обуви, для «сапогов немецких» (две пары, двое бахил), и чулки белые pyccкиe¹⁷. Шапка была кожаная. На зиму выдавали овчинную шубу на два года, рукавицы и теплую шапку. В 1758 – 1761 году ученикам богословия и философии шили епанчи, казакины из сукна лазоревого и голубого, и штаны замшевые, а ученикам риторики и прочих классов – из смурого: первым выдавали на зиму покрытия сукном овчинные кирейки и лисьи шапки, а прочим нагольные шубы, – и шапки кожаные. Учрежденный собор иногда сам распоряжался назначением и выдачею материалов на одежду семинаристов, не относясь к архимандриту, чтобы тем его «не утруждать». Окончившим курс богословия давалось право оставить при себе казенную одежду, а у тех, которых исключали, платье было отбираемо.

Пища семинаристов, как видно из расходных книг, была не скудная: в праздничные дни им выдавались пироги братские, семга, зернистая икра; во дни мясоястные покупалось для них мясо, а в постные лавра снабжала их рыбою. В первые годы на 90 человек в некоторые месяцы выходило говядины 29 пуд. 10 фунт., баранины 23 пуд. 25 фунт., коренной белуги 14 пуд. 31 фунт, башек коренных 9 пуд. 34 фун., осетрины малосольной 1 пуд. 8 фун. В 1758 году ученикам первых четырех школ выдавалось мяса в день по фунту, а прочих школ по ½ф. В ведомости замечено, что по просьбам семинаристов выдаваемо им было пиво и мед; в 1757 году выдано им 214 ведр пива и 6 ведр меду. При таком содержании семинаристов общий расход на них был довольно значителен: так в 1744 году издержки на них по пище простирались до 1429 рублей, а все содержание семинарии с издержками на учителей и на 80 – 90 учеников стоило в том году 4957 рублей 16 коп., – сумма в то время очень не малая. Для вспоможения лавре в содержании семинарии Императрица Елисавета Петровна указом от 8 июня 1744 года повелела: «платившиеся из Троицкой лавры в прежде бывшую коллегио экономии вычетные у монахов и служителей жалованные и прикащиковые половинные деньги по 1459 р. 49 к. в год, в тое коллегию не брать, а оставить оной лавре на содержание аптеки и семинарии¹⁸.

3) Набрать учеников в новооткрытую семинарию, несмотря на строгие распоряжения властей лавры, стоило не малого труда. Прежде всего, принялись за детей служителей лавры, и архимандрит Кирилл приказал собрать их и отдать всех без изъятия в семинарию. В тоже время он указом требовал, чтоб священно-и-церковнослужители и приказные и слуги всех монастырских отчин прислали в лаврскую канцелярию подробные известия, сколько у кого детей и каких лет. и не обучается ли кто из них в местной епархиальной семинарии: если не обучается, то препровождать в Троицкую семинарии. Справки были присланы отовсюду; но детей своих духовенство и даже слуги монастырские, особенно из отдаленных отчин, в лавру не отпускали. Одни писали, что дети у них живут дома по болезни, или не могут быть отданы в ученье «за земледелием» или _"простоумны» и к учению неспособны. Тогда во все монастырские отчины разосланы были из лавры солдаты с инструкциями для сбора учеников в школу¹⁹ . В мерах к более удобному набору в школу детей священно-и-церковнослужительских лавр помог указ св. Синода от 23 Февр. 1744 года, которым предписано: «с отцев духовного звания, которые будут укрывать своих детей от представления в училища, брать штрафу за каждый месяц: с протопопа по 2 руб., со священника по полтора рубля, с диакона по 1 рублю, с дьячка и пономаря 50 копеек²⁰. При розыске о детях лиц, подчиненных лавре, оказалось, что и в числе нищих при монастыре были дети крестьян из отчин Троицкого монастыря: таких нашлось в 1743 г. 10 человек, и их взяли в семинарию. По донесении о сем интендантской конторы, архимандрит Кирилл приказал: «являющихся из сиротства ребят, которые по достоверным справкам явятся подлинно природные Троицкого Cepгиeвa монастыря, тех для обучения русской грамоте принимать.» Таким образом, разными средствами на первый курс Троицкой семинарии поступило, кроме детей священно-и-церковнослужителей, 92 ученика; между ними были двое детей приказных Троицкой лавры, 15 служних, 25 подъяческих, 11 детей пеших служек, 5 детей монастырских солдат, 3 конюховых, дети монастырских ремесленников: портного, колесника, рещика, оловяношника, ямщика, хлебника (9 чел.), двое сыновей поручика, один подпоручика, один прапорщика, один боцмана, солдатских 11. Тогда же вступил в семинарию из малороссов Семен Магневский, и из башкир новокрещенец Николай Марков. Между фамилиями подъяческих и служних детей встречаем фамилии Гагарина, Княжнина, Тененева, – вероятно потомка слуги троицкого Пимена Тененева, который прославился во время осады лавры. Из детей духовного звания на первый раз поступило в семинарию не более 12 человек. В конце 1744 года солдатских детей, учившихся в семинарии, велено отпустить к отцам их, и впредь таковых не принимать. Из детей лиц духовного звания некоторые явились в семинарию, не умее читать и писать: это было поставлено в вину их отцам и родственникам, и семинария возвратила к ним детей с тем, чтоб они выучены были чтению и письму, и представлены в семинарию в назначенный учителями срок; а если не будут обучены и представлены в срок, то отцы их подлежат денежному штрафу, который простирался до 10 рублей²¹. Сирот, не умеющих читать и писать архимандрит Кирилл приказал принимать в русскую школу до 20 человек, не включая в сотное число обучающихся латинскому (май 1743). Старый, полный предубеждения, взгляд на школу заставлял некоторых, кроме укрывательства, предпринимать разные меры, только чтоб избежать учета; но начальство лавры строго таких наказывало: так в 1744 году отчины Троицкого монастыря села Поречья диакон женил сына Петра Тихонова, «хотя тем избегнути от семинарии; за это с отца взяли штраф 15 рублей, а сына от семинарии уволили. Сын троицкого слуги Николай Рогозин, поступивший в семинарию в 1743 году, за косность языка уволен в дом отца до излечения, но потом женился, и когда узнало о том семинарское начальство, женатый взят он в семинарию в 1747 году, и ему велено учиться. Некоторые из учившихся бегали из семинарии, и для отыскания их нужно было прибегать к помощи полиции. Так как, не смотря на строгие меры, укрывательство продолжалось, то преосвященный Арсений в 1746 году предписал вызвать в семинарскую контору и пересмотреть всех троицкой десятины священно-и-церковно-служительских детей, равно и детей приказного и служнего чина. Когда духовенство дальних монастырских отчин представило на вид начальству лавры неудобство к препровождению детей в семинарию за дальностью расстояния, св. Синод указом (28 июля 1755 года) предписал брать в семинарию детей духовного звания из монастырских отчин, отстоящих не далее 200 верст от лавры: таким образом в следующем году в ceминарию пoтребованы были ученики из eпархий: московской, коломенской, владимирской, рязанской, тверской, костромской, переславской и ростовской. Но в 1758 году это определение изменено, и указом св. Синода (июня 15) повелино требовать священно-и-церковно-служительских детей из всех монастырских отчин. Отговоркою не могло служить и то, если дети духовных лиц из монастырских отчин отдаваемы были в местную епархиальную семинарию: в 1759 году находим приказ властей Троицкого монастыря в отчины, состоявшая во владимирской eпapxии, чтоб духовенство сел, приписанных к лавре, отнюдь не отдавало детей своих в суздальскую, а присылало бы их в троицкую семинарию. Для побуждения к выполнению приказа, лавра употребляла решительные меры: посылка солдат в монастырские отчины для набора учеников продолжалась во весь период. Иногда были для сей цели посылаемы и учители Троицкой семинарии: так в 1761 году отправлены в костромскую и суздальскую enapxию учитель иеромонах Варлаам, а в переславскую enapxию соборный иеромонах Авксентий и учитель риторики Игнатий Калинин. Посылка учителей с таковыми поручениями, конечно, была полезнее: учитель экзаменовал детей и смотрел, способны ли они к учению. Если дети не обучены грамоте, учитель обязывал отца подпискою обучить их к данному сроку. Учителю давалась инструкция, как поступать при выборе учеников ²². При пpиеме в семинарию служних и крестьянских детей возник вопрос о том, могут ли такие ученики быть изъяты из податного состояния. Вопрос этот поднят первоначально московскою славяно-греко- латинскою академиею. В 1744 году, когда назначена вновь генеральная ревизия, порученная в московской губернии генерал-лейтенанту Хрущеву, св. Синод исходатайствовал у сената, чтоб ученики академии, как духовного звания, так и всякого чина людей дети, поступившие в науку, были записаны в особой ведомости, и в службу не были отдаваемы, и ни к кому не приписаны. Это распространено и на семинарии, находившиеся при домах архиерейских и при знатных монастырях²³. Когда же стали составлять ревизионные ведомости в канцелярии ревизии московской провинции, то, в числе податных записав захребетников и служителей Троицкого монастыря, вместе с ними вписали в ведомость и детей их, которые учились в Троицкой семинарии. Лавра поручила своему стряпчему, жившему в Москве, Алексию Репьеву хлопотать, чтоб ученики семинарии были избавлены от подушного оклада. Ревизия началась строго: пятеро семинаристов, из которых один был диаконов сын, за неплатеж подушных денег, взяты были под караул и подавали просьбу об освобождении их на Высочайшее имя. Дело тянулось долго, и кончилось в пользу лавры в 1750 году. Репьеву на первый раз сказали, что в канцелярии ревизии о Троицкой семинарии неизвестно, кем она заведена: Троицкий стряпчий представил подлинные именные указы 1738 и 1742 года, в которых значилось, что Троицкая семинария заведена по Высочайшему повелению. Ревизионная комиссия потребовала из ев. Синода справку, действительно ли семинария учреждена по Высочайшей воле. Получив о том уведомление, комиссия приняла в уважение ходатайство лавры и 6 июня 1750 года определила: 67 учеников семинарии, о коих представлены были ведомости, из податного состояния изъять, в подушной оклад не писать, а писать их вместе с прочими в особую ведомость. Дело не обошлось без издержек для лавры: из донесения Репьева видно, что подъячий ревизионной комиссии кроме подносных икон и денег брали со стряпчего Французским вином, зернистою икрою, лимонами, свиными тушами и даже сеном²⁴.

Кроме священно-и-церковнослужительских, подъяческих и крестьянских детей из отчин монастырских в семинарии могли поступать дети лиц духовного звания, не подчиненных лавре, из разных епархий. Когда архимандрит Арсений получил сан apxиепископа переславского, он настоятельно требовал, чтоб священно-и-церковно – служители его eпархии своих детей от 7 до 15 летнего возраста, обученных грамоте, отсылали для образования в лавру. Сироты и дети бедных родителей были содержимы коштом переславской консистории, которая для сего уполномочена была, по силе духовного регламента (11 пункт глав, о епископах), брать с монастырей двадцатую часть сбора хлебом и деньгами, а с земель церковных тридцатую долю. В 1746 году принято из переславской eпархии в семинарию 26 человек, а в следующем еще 56 человек. Они получали от своей консистории одежду, обувь и бумагу, а за пищу консистория платила лавре деньгами, которых за 10 месяцев истребовано с нее за содержание 26 человек 223 рубля, 38 копеек. Священно-и-церковнослужители, у которых в приходе было не менее 100 дворов, должны были содержать детей в семинарии на свой счет. Те из учеников переславских, которые изъявляли желание быть при лавре безвозвратно, получали пищу вместе с другими семинаристами па счет лавры. Консистория не вдруг и нескоро высылала иногда деньги за содержание своих семинаристов, и это было причиною неприятных сношений начальства семинарского с консисториею. В 1752 году коисистория отказалась содержать на свой кошт 40 учеников, соглашаясь выдавать сумму только на 26 человеке; причиною она поставляла то, что содержание учеников в троицкой семинарии слишком роскошно и обходится консистории очень дорого. Консистория писала: «понеже обучающихся в семинарии Троицкой лавры на казенном здешней переславской епархии коште, семинаристов сорока человек, впредь такою повседневною пищею довольствовать, какою ныне они довольствуются, по видимому собираемых на оное довольствие денег недостатку весьма не удобно; того ради в переславской консистории определено: за таковый денег недостаток, с нынешнего 1752 года, производимую в повседневную оным семинаристам пищу: рыбу, мясо и пироги отменить, а употреблять им по вся дни хлеб, шти и кашу густую грешневую с маслом; рыбу же, мясо и пироги производить только во дни воскресные, дванадесятопраздничные, викториальные и высокоторжественные²⁵ . Консистория заметила при том, что цены на припасы в семинарских ведомостях «написаны с чрезмерными дороговизнами», и потому предложила Учрежденному собору платить в год за содержание каждого ученика по 8 рублей (кроме свеч и бумаги). В 1753 году консистория уплатила лавре долг за прежние годы, накопившиеся за содержание семинаристов до 1200 р., и лавра согласилась принять предложение консистории о выдаче по 8 р. в год за каждого ученика. Казенного помещения в лавре переславские семинаристы не имели, а жили по найму в домах посадских жителей²⁶. Кроме переславских семинаристов были присылаемы ученики в семинарию для дальнейшего образования от архиереев других eпapxий содержались на епаршеском коште: так в 1747 году Митрофан, архиепископ тверской, прислал из своей семинарии в Троицкую двоих в риторику и двоих в пиитику; в 1758 году двоих учеников прислал Феофан епископ нижегородский. В 1759 году поступили из владимирской семинарии для слушания физики и богословия двое учеников философии, рекомендованные отличными. В 1758 году в троицкой семинарии училось 10 малоросиян, содержавшихся на коште лавры, и крещеный из жидов Федор Иванов. В 1747 году при указе св. Синода присланы в троицкую семинарию для обучения из Вильны сын купца Котельницкого Григорий, «сохраняющийся от ереси римской, да обучавшийся в алексадроневской семинарии польской шляхтич Антоний Пашкевич: оба приехали из Петербурга в сопровождении учителя иеродиакона Иннокентия Паскевича. По вступлении их в семинарию, к ним приставлен инспектор из семинаристов для надзора за ними и обучению русской грамоте; жить им велено вне лавры, из которой и пищу получали они и одежду лучшую сравнительно с другими учениками ²⁷.

Преимущество численности по сословиям, в первые годы по устройстве троицкой семинарии, было на стороне крестьянских и служних детей: учеников из духовного звания было не много. Интендантская контора доносила в 1750 году Учрежденному собору: Троицкая семинария заведена с прошлого 1742 года, а семинаристы браны троицкой десятины церковнослужительские, да за скудостью учеников сначала браны всех при троицкой лавре обретающихся чинов дети, а ныне берутся и впредь потребны церковнослужительские, приказные, служние и подъяческие точию дети ²⁸. Годичное число учеников семинарии простиралось от 90 до 200 человек.

Через 7 с небольшим лет по открытии Троицкой семинарии, именно в январе 1750 года, троицкий стряпчий Алексей Репьев от имени лавры писал начальству ревизии московской провинции: «те школы и поныне в Троицкой лавре продолжаются с таким добрым успехом, что при помощи Божьей та Троицкая семинария в пользу церковную и государственную час от часу учением процветает, и уже многие семинаристы произошли до высших наук и обучаются философии²⁹.

1) Учение в Троицкой семинарии началось с 2 октября 1742 года. Первооткрытою школою была аналогия или фара, в которой учили чтению и письму: первыми учителями в ней были Иван Лелеецкий и Семен Метенский. В марте следующего 1743 года открыта другая школа, – инфима, или низшей класс и явилось еще двое учителей: Федор Ляшевецкий и Степан Пещанский. В сентябре 1743 года открыт грамматический класс, а за ним в начал 1744 года – синтаксима. Учителей в 1743 году было уже пять, которые учили грамоте и первым началам грамматики русской и латинской.

С 1-го сентября 1744 года открыт класс пиитики, а с сентября следующего года класс риторики. Философский класс открыт с сентября 1749 года – и чтение философии поручено префекту иеромонаху Кириллу Ляшевецкому, а богословие начал преподавать ректор Афанасий Волховский с 15 ноября 1751 г.³⁰

Богословские уроки Афанасия сохранились и носят заглавие: Summa Theologiae, salutarem fidei orthodoxae doctrinam sincere et perspicue proponens, ab improbe in eam congestis tum infidelium blasphemiis, tum haereticorum calumniis et cavillationibus vindicans, pro varietate materiae in varios tractatus dispertita, et pio studentium usui dicata, in seminario Lavrae Sacrosanctae Trinitatis caepta anno incarnati Verbi 1751, Novembris 15 (Рукоп. M. Д. Академ, infolio). По плану, содержанию и изложению, система Афанасия есть почти копия с богословских уроков Феофана Прокоповича: если и есть по местам разности, то они происходят не от каких-нибудь существенных перемен, но с одной стороны от сокращений, с другой от приложения к системе Феофана схоластического метода, от раздробления содержания на вопросы и тезисы, чего у него нет. В предисловии ad studiosos Theologian Афанасий говорит, что «священная наука, т. е. богословие есть произведение не ума человеческого, но вечной и бесконечной премудрости Божией. Хотя относительно метода богословие и зависит несколько от трудов человеческих, но самый предмет исследования имеет единственный источник и начало в Боге». Сказав далее о слабости и ограниченности нашего разума в исследовании о предметах божественных (мысль из предисловия Феофанова), Афанасий дает наставление своим слушателям, как приступать к изучению богословия, именно, во-первых, что не должно приступать к священной науке с сердцем нечистым и с плотским мудрованием, и эту мысль подтверждает примером Израильтян, которые могли приступить к горе Синайской не иначе как после очищения и двухдневного приготовления. «Во-вторых, не должно того, что принимается верою, подвергать исследованию ума: так Израильтянам при подошве Синая указано было место, где они должны были стоять, и под угрозою смерти запрещено было переходить назначенную черту. И нам в этой юдоли слез предписаны известные пределы, до которых может доходить разум, и за которые перейти значит погибнуть. В конце предисловия Афанасий почти буквально повторил то, что у Феофана поставлено в начале предисловия, именно – что во Христе основание истинной мудрости, что он изрек глаголы живота вечного (Ин.6:69.). «Чтоб и я, заключает Афанаcий свое предисловие, мог с успехом по обязанности преподавать богословие, и ты выслушать оное с пользою, должно и тебе и мне пламенно молить Бога, Который есть дейтвуя в нас и еже хотети и еже деети и при помощи Которого мы и приступаем к чтению».

Сличая систему Афанасия с системою Прокоповича, находим, что Афанасий, по обстоятельствам времени, вследствие неблагоприятных толков о некоторых отделах системы Прокоповича, заподозренной в направлении лютеранском, или выпускал эти отделы, или изменял их по своему усмотрению; но что касается до трактатов, не подлежавших нареканию, то Афанасий, не имее собственно цели – иначе поставить вопрос, нежели как поставлен он у Феофана, не исправляя его системы, распоряжался ею так, чтоб не показаться рабским его последователем, списывающим у него от слова до слова. Но в существа дела он остался не более, как переписчиком уроков Феофана. В доказательство сего представим несколько примеров: в первой главе Феофан толкует de definitione, objecto, causa et fine Theologiae; Aфaнacий в первой главе ставит вопрос de nomine(те же десять строк о имени богословия есть и у Феофана), definitione et divisione Theologiae, а вопрос de objecto, causa et fine Theplogiae, поставил во 2-й главе. Вопрос о разделении богословия составляет у Феофана предмет особой (2-й) главы, а у Афанасия он внесен в 1-ю главу. Впрочем, дело и ограничилось перестановкою вопросов; содержание буквально тоже, что у Феофана. После З-й главы, которая и у Феофана и у Афанасия содержит pешениe вопроса de methodo Theologiae, Феофан в десяти последующих главах изложил учение о началах богословия, именно о св. Писании, о правилах соборов, о предании и учении отцов Церкви: все эти вопросы Афанасий выпустил и вместо этого поставил вопрос о необходимости богословия, которого в системе Феофана нет, и который отчасти принадлежит самому Афанасию, и за тем прямо перешел к учению о Боге quoad intra. В главе о необходимости богословия у Афанасия на первом плане вопрос о схоластики, от которой он не мог, или не хотел отрешиться, и которою так дорожил, что почел нужным украсить, хотя внешними ее приемами систему Феофана, составлявшую первый опыт отрешения от уз схоластицизма. «Между схоластиками, говорит Афанасий, обыкновенно обращается вопрос, для всех ли вообще, или отдельно для каждого из верных (an omnibus, vel singulis fidelium) необходимо богословие? Прежде решения этого вопроса должно знать, что богословие можно рассматривать двояко: 1) поколику оно есть простое изложение догматов православной веры – богословие огласительное (catechetica); 2) поколику оно есть тщательное исследование о тех же догматах, имеющее предметом – решать труднейшие вопросы о тайнах веры, и защитить православное учение как от неверных, так и от еретиков». Относительно необходимости огласительного, или беседовательного богословия встречаем у Афанасия любопытную заметку следующего содержания: ,,богословие первого рода необходимо для всех и для каждого; ибо как можно назвать того христианином, кто не знает сущности христианской веры? От незнания первых начал православной веры жалкий простой народ легко подпадает обольщению лжеучителей и впадает в грубейшие заблуждения. Не говорю о древних временах: настоящее состояние нашей церкви служит тому доказательством, – когда столько тысяч простых душ увлечено в раскол (schisma), и почти ежедневно похищаются из общества верных, между тем как священники или дремлют (oscitent), или страдают тем же недугом невежества^". Переходя далее к богословию, как строгой системе, и сказав, что оно разделяется на положительное и схоластическое, Афанасий говорит, что первый ввел схоластическое богословие Петр Ломбард, епископ парижский, и потом обращается к вопросу, нужно ли схоластическое богословие. Для решения этого вопроса Афанасий прибегает к схоластике и говорит: «необходимое можно принимать двояко: или, безусловно, (absolute), или относительно (secundum quid). Безусловно, необходимо то, без чего не может быть какая-нибудь вещь: так для того, чтоб ходить, нужны ноги. Относительно необходимо то, без чего предмет быть хотя может, но или не так удобно, или не так совершенно: так для совершения пути путешественнику нужна лошадь.» Определив, таким образом, понятие о необходимом, Афанасий рассуждает, что богословие схоластическое не безусловно, но относительно необходимо для церкви. «Богословие схоластическое, или теперешний метод преподавания богословия приносит большую пользу церкви как изъяснением православной веры, так опровержением лжеумствований еретиков; при помощи схоластики каждый предмет поставляется на свое место и излагается в своем порядке, и это проливает большой свет на занятия богослова: при помощи схоластики основные понятия слов в каждом вопросе становятся ясны, спорные вопросы уясняются, мнения православные излагаются в истинном их виде и так ограждаются доказательствами, что легко отражается всякое нападение противников. При помощи схоластики хулы неверных, лжемудрования еретиков или опровергаются, или запутывают их самих в сети». Важность схоластики Афанасий подкрепляет свидетельствами Василия Великого(in1 cap. Iesaiae), Климента александрийского(Strom. I) и Августина ( de doctr. Christian. Lib. 2, cap. 31 ). В заключение своего рассуждения о пользе схоластики, Афанасий говорит: «противники обыкновенно ставят в вину схоластическому богословию то, что в нем рассматриваются многие вопросы пустые, которые нисколько не способствуют назиданию верных. Я на это согласен: хотя мужи пытливые, которые у римских католиков называются учителями, решающими тонкие и неудоборешимые вопросы, внесли в богословие некоторые пустые и мелкие вопросцы (которые мы удалим из нашей богословии); впрочем из-за этого весь метод не должно порицать, как бесполезный: если он не приносит пользы, то это должно скорее приписать злоупотреблению, нежели самому методу, и скорее богословам, нежели богословию. Довольно сего для вступления в богословие. У схоластиков обыкновенно еще много встречается трактатов во вступлении; но так как они мало нужны, то мы охотно их опускаем, чтобы не отнять назначенного времени у лучшего предмета, на котором надолго надобно остановиться».

Вот разительный пример последней борьбы между привязанностью к схоластике и стремлением к свободному преподаванию науки! Видно, как тяжело было ученому расставаться со старыми приемами школы, которые освящены были веками, – как трудно ему стать на новый путь, открытый Феофаном. Не раз встречаем у Афанасия доказательства на это беспрекословно следуя Феофану, он вдруг в среду его трактатов вносит что-нибудь из области отжившего метода, и если у Феофана найдете малый намек на вопрос схоластический, он крепко хватается за него и вырабатывает из него, хотя и не путем самостоятельного труда, целый трактат. Так напр., в главе о свойствах Божиих вообще, Феофан кратко замечает, что все свойства Божии, как между собою, так и вместе с существом Божиим составляют одно и тоже; Афанасий составляет из этого особый тезис под заглавием: attributa Dei tam inter se, quam cum essentia divina sunt idem realiter et distingvuntur sola distinctione rationis ratiocinatae. и это предложение доказывает довольно пространно, представляет возражения и дает на них ответы (pag. 28.)·

Таким образом, отступление от системы Феофана, допущенное вследствие осторожного отношения к пунктам пререкаемым, видим у Афанасия в тех еще местах, когда Афанасию казалось необходимым при раскрытии некоторых понятий, или при объяснении вопросов утонченных, обратиться к схоластике. Наглядным доказательством осторожности Афанасия, вынужденной духом времени, служит трактат о происхождении души человеческой. Феофан (Lib. IV, cap. VI.) дает предпочтение мнению, что душа в рождающемся младенце происходит от души родителей per traducem; Афанасий напротив доказывает, что душа младенца непосредственно творится от Бога (immediate creatur a Deo. pag. 233). Таким образом, в этом трактате, что представляется у Феофана в форме доказательств на его положение, у Афанасия составляет возражение, на которые он дает ответы. В своих доказательствах Афанасий опирается на авторитет Каликста и Гернлера³¹. Между прочими доказательствами, направленными против мнения Феофана, он приводит и следующее: «Ангел не производит Ангела, следовательно, и душа не может произвести души».

В системе Феофана заметно стремление к соблюдению порядка и последовательности при размещении трактатов: в начале каждого отдела он указывает связь трактата последующего с предыдущим. У Афанасия этого нет; переставляя трактаты по произволу, он не считает нужным указать причину, почему именно говорит о том предмете, а не о другом, и какое взаимоотношение между его трактатами. Так Феофан, сказав о лице Богочеловека, о Его вочеловечении, состоянии уничижения и трояком служении (том. IX, cap. XII), потом о призывании, возрождении, оправдании и освящении, предлагает учение о законе и Евангелии: связь между этими трактатами он указывает следующую: «по изложении учения об оправдании грешника остается сказать о законе и Евангелии. Ибо как от вечности определил Бог, так и бывает: т. е. верующие в сына Божия оправдываются. Но относительно дела оправдания или осуждения Богу угодно было учредить некоторые пособия, частию как орудные причины, частию как условия. Из них первое место занимает возвещение (promulgatio) закона и Евангелия». Но у Афанасия после трактата о предопределении и осуждении прямо следует трактат о законе, а рассуждение о лице Богочеловека поставлено после. Причины, почему он таким образом переместил трактаты Феофановы, он не указывает никакой.

Так называемый usus, или нравственный вывод из догматического трактата, и у Афанасия занимает тоже место, и выражается теми же словами, как в системе Феофана.

Чтение философии в первый курс (1749–1751) возложено было на префекта Кирилла, но уроки его не дошли до нас.

Лекции по классу риторики также не сохранились до нашего времени, но уцелело несколько риторических упражнений Троицких воспитанников, которые могут дать некоторое понятие о характере их риторского образования.³² По классу поэзии лекции сохранились и носят заглавие: institutiones artis poëticae, brevi method expositae, et usui studiosae Rossiacae inventutis exhibitae in Seminario Lavrae Sacrosanctae Trinitatis Annoincarnati Verbi 1745 Aprilis 29 (рукоп. M. Д. академии). Это лекции первого курса пиитики, изложенные, хотя кратко, но довольно обстоятельно. В предисловии ad artis poëticae estudiosos наставник говорит между пροчим следующее: «Tyrones ingenui! Приступая к изучению искусства пиитического, старайтесь все правила и наставления передавать не столько бумаге, сколько памяти и укоренять их в уме; ибо недостаточно быть учеными только на бумаге, а надобно преподаваемое начертывать в уме и чаще подвергать критике. Как в искусствах механических, кто в точности не узнал искусства, тот не признается достойным имени художника: так нельзя назвать и поэтом того, кто, слегка отведав из источника поэзии и только у порога познакомившись с музами, узнал что-нибудь теоретически, а практически ничего не знает. Поэтому нужен труд, и труд напряженный, чтобы познакомиться с сим искусством; совершенного знания в нем при нерадении получить нельзя; хотя оно и требует особенных дарований природных, но если не присоединиться к тому неодолимый труд, одна природа не в состоянии сделать кого бы то ни было поэтом. Итак, если кому-нибудь из вас природа сообщила дары, на них одних не полагайтесь: а у кого их нет, тот не унывай, но и тот и другой посвящайте себя труду, который из пня (ex stipite) образует Меркуриев». Предмет чтения наставник излагает в двух отделах: в первом говорит о поэзии вообще, а именно, о стихе вообще, и в частности о стихе славянском и латинском, и далее о некоторых пособиях пиитических, необходимых для легчайшего составления стихов. Во втором отделе говорится о поэзии в частности, т. е. о родах пиитических произведений, равно как и о стихотворениях официальных и курьезных. Поэзия определяется так: poësis est ars, oratione metrica rem qvamlibet per imitationem effingeas ad utilitatem et delectationem avdientimn. Хотя в своих чтениях автор ставит впереди исследование о стихе славянском, но ему уделяет он несравненно менее места, нежели латинской просодии: это естественно объясняется тем, что в ту пору поэзия у нас едва зарождалась, и кроме произведений Кантемира и Тредьяковского ничего в пиитическом роде не было. Тредьяковский первый показал неприменимость к русскому языку силлабических виршей и стал вводить размер тонический. Автор семинарской пиитики руководствуется еще старым стопосложением, и славянский стих определяете так: «стих славянский есть речь, определенная известным числом слогов, и состоит из двух или трех строф, имеющих на конце слоги с одинаковым окончанием. Стих латинский, говорит он далее, гораздо труднее славянского: потому что там нужно знать роды стопосложения, именно, чтоб поставить, спондей ли, дактиль ли, или хорей, или ямбе и т. п. Нужно знать число и порядок стоп». В образец славянских стихотворений предлагаются следующие стихи:

«Ό плоде неприятный эдемского древа,

Его же чрез заповедь коснулася Ева!

За твое вкушение, за сладость ти лестну

Толь горьки терпел муки Сын мой и смерть крестну,

Его же, егда мертва во гробе полагаю,

И сама от несносна жала умираю.

Сладко мне о Сыне мой! жить было с Тобою:

Хочу, да и гроб един примете вы обою.

В примере стиха сафического представлено стихотворение о любви к Богу:

Сердце то двигнуть ничто не довлет,

….В .нем же Божья любовь пламенеет,

…Не уловит. мир,в пагубныя сети

Лестны обеты,

Плоть не приклонить со своими сласти,

Похоть не имать никакой в нем части,

Славе нет места, златолюбну бесу

Нет и примесу.

Все горит к Богу жаром необычным,

Жаром, единым Ангелом приличным,

Ему угодить, служить Ему верно

      Тщится всемерно.

Вот еще стихи львиные (Carmen leoninum)³³:

Бездна многа – судьбы Бога, промысл Его чудный:

Язык сказать и ум понять недовлеет скудный.

Небо с зари, дождь и вары, тверды суть доводы,

Земля с травы, лес дубравы и морские воды,

Горы, холми со удольми, рыбы, птицы, звери,

Суть живые Его сия промысла примеры;

Мушка бедна – вещь последня, и червь сам малейший Есть свидетель, что хранитель Бог его добрейший,

Вся Сам правит, не оставит, о всех промышляет,

Своя дары всякой твари естеству являет.

В пример стиха змеиного (serpertinum) представлено двустишие латинское:

Qui pit licum tum pit lutem

       ca ange pas ca ille sa

      Qui ret lico tu ret lute.

Раcсуждая о достоинстве и недостатках стиха славянского, автор замечает между прочим, что «слова в стихотворении должны быть отборные, тропические, фигуральные и некоторым образом далекие от простонародной речи, иногда ученые., и с солью» недостатком признает окончание стиха словом односложным, напр, весть, несть; брак, зраке; благ, наг: нехорошо также, если один стих оканчивается речением простым, а другой тем же речением только сложным, напр. воля, неволя; пети, воспети; гласны, безгласны. Стих с окончаниями на ще, ши и вый не рекомендуется, как напр. суще, пущe; изрекши, притекши.

Изложив далее понятие о стихотворении латинском, наставник раcсуждает о пиитических пособиях, к которым прежде всего относит распространение слов и мыслей, когда вместо одного слова должно поставить два или больше, напр. вместо Deus – Moderator Olympi; вместо sol – oculus coeli, вместо bellum – Martis horrendum spectaculum. Для успеха в изучении амплификации советуется обращаться к Кнаппию. Другое noco6иe к составлению стихов есть вымысел (fictio), источником которого могут быть история, басня, причины физические, нравственные и другие. Третье nocoбие состоит в подражании.

Во второй книге автор говорит о видах стихотворных произведений и разделяет поэзию на повествовательную, драматическую и смешанную; к первой относит эпиграммы, элегии и лирические произведения; ко второй – трагедии и комедии, к третьей – эпос, сатиру и стихотворения буколические и георгики. К этому же разряду причисляются эпитафии, анаграммы и загадки. В образец литеральных загадок приводится целый латинский алфавит с загадочными объяснениями фигуры каждой буквы, напр.

А.

Alpha, frons vel caput litterarum, prima vocalis, lectum

domorum,

Asiǽ caput, prima vox nati infantis.

I.

Columna, hasta, lancea, piramis, palus, stipes,

Colossus, trabs, scipio, tertia vocalium, nona litterarum.

Класс пиитики был самостоятельным до 1758 года, а в этом году архимандрит лавры Гедеон Криновский приказал преподавать ее тем же ученикам, которые слушают риторику, назначив для ее чтения один день в неделю, – субботу: «понеже пиитика не столь нужна Церкви, и для того особливо ее учить и время тем продолжать не раcсуждается за благо, да и в других знатных училищах особливого учителя ей не имеется»³⁴.

Второстепенные предметы учения. Во второй год по открытии семинарии (ноябрь 1743 г.) начальство лавры признало нужным ввести в круг учения арифметику, геометрию и тригонометрию; впрочем, предметы сии не были для всех обязательными. Принять должность учителя по сим наукам вызвался присланный в лавру на пропитание отставной поручик Афанасий Селезнев. Духовный собор лавры рассудил, что «помянутое обучение для знания находящихся в монастыре к приказному порядку и прочих нужнейших искусств, за неимением таковых ученых людей, весьма Троицкому монастырю надобно». Селезневу поручено учить два дня в неделю. Преемником его был присланный в 1748 году из государственной адмиралтейской коллегии прапорщик Иван Размыслов, который, кроме вышеозначенных наук, учил еще географии и искусству составления ландкарт. Семинаристов отделено в класс Размыслова на первый раз 45 человек³⁵. Но в 1750 году у него повседневно учились 17 человек. К ученикам в школу приставлен был солдат для унимания учеников от резвости. В 1758 году, по распоряжению Гедеона Криновского, введено преподавание краткой географии в синтаксическом классе, который «по примеру знатных академий» переименован в высший латинский, а в низшем латинском классе, составившемся из прежних инфимы и Фары, введено обучение арифметике, которую с 1760 года преподавали по руководству, изданному академиею наук. Тогда же начато и чтение истории в риторическом классе, порученное Петру Левшину, – знаменитому в последствии митрополиту Платону. Класс нотного пения открыт с 1743 г. и поручен певчему Владимиру Рческовскому, усердием которого составлен из семинаристов прекрасный хор певчих, так что к архимандриту лавры, когда он жил в Петербурге, высылаемы были певчие из семинарского хора, а не выписывались из Малороссии, как бывало прежде. Кроме искусства пения, лавра признала полезным обучать семинаристов иконописи: класс открыт в 1746 году, и на первый раз из семинарии избрано 8 учеников, которых обучение вверено живописному мастеру Николаю Каменскому. В 1748 году место Каменского заступил иеромонах Павел Казанович, прибывший из Kиева с двумя живописного мастерства учениками: Игнатием и Иаковом Бороховичами. При нем школа иконописи увеличена числом учеников из семинаристов, и они вместе с учителем исполняли иконописныя работы в лавре во многих местах, где живопись истреблена была пожаром 1747 года³⁶.

Классы языков. В первоначальном указе Императрицы об основании Троицкой семинарии обучение языкам поставлено на первом плане: «завесть семинарию с добрым основанием для обучения латинского, греческого, и если возможно, и еврейского языков». Из древних языков первое место дано латинскому, на котором, по изучению оного учениками, преподаваемы были и уроки по всем предметам. Потому язык этот, равно как и греческий, были обязательны для всех учащихся. Успехи по изучению греческого языка так были значительны, что семинарист Сергей Попов, только что перешедший в богословский класс в 1751 году, определен был учителем греческого языка. Еврейский язык преподавали также с малых классов, и для сего языка был особый наставник. До какой степени совершенства доходило изучение древних языков (не говорим уже о латинском), свидетельством служит следующая рекомендация об ученике Дмитрии Новикове. Он поступил учиться в 1756 году, и в 1761 году был в риторике; на списках сего года по еврейскому языку о нем замечено novit (lingvam Hebraicam) ita, ut possit etiam non ineleganter colloqui. На списке греческого языка о нем же отмечено: рromрtissime novit. Заботы начальства лаврского о введении в семинарии преподавания новых языков: французского и немецкого, начались в 1758 году: архимандрит Гедеон Криновский предписал Учрежденному собору, чтоб отыскан был для семинарии учитель французского и немецкого языков, «которому по знатности оной семинарии неотменно быть подлежит»: учитель этот должен был обучить в один год одного способного семинариста так, чтобы он после того мог быть учителем для всех учеников семинарии. Для сей цели отыскан был в Москве, в Немецкой слободе, природный француз Яган Дебелье, «который во обучение детей обоим языкам от знатных домов имел у себя апшиты». Впрочем договор с ним заключен не был, а вместо того двое студентов семинарии Семен Башилов и Иван Аничков отправлены в Московский университет для изучения языков, с целью приготовить из них наставников семинарии.

Библиотека. Учебные пособия Троицкой семинарии были так значительны, что архимандрит Лаврентий в 1762 году сделал о них такой отзыв: «при Троицкой семинарии имеется библиотека знатная». В силу указа Императрицы, чтоб семинария была «довольною библиотекою удовольствована», начальство лавры в самом начале учреждения семинарии озаботилось приобретением учебных и ученых книг, из которых некоторый покупаемы были в Poccии, другие выписываемы были из заграницы. Но пока еще не успели составить семинарской библиотеки, начальство лавры дозволяло ученикам брать из лаврской библиотеки «книги, подлежащие ко обучению догмата православного греческого исповедания веры» (май 1743). Лаврский книгохранитель монах Моисей Москвитин обязан был выдавать книги не иначе, как под росписку. Из учебных книг на первый раз куплено в 1744 году в Москву иностранца, алмазных дел мастера, Карла Табева 57 экземпляров латинской грамматики по 1 р. 2 к. за экземпляр: деньги на сей предмет отчислены из суммы 300 р., пожертвованной в том же году монастырю Императрицею Елисаветою Петровною. В том же году, по приказанию apxиепископа, куплены в Москве два драгоценных издания S. Chrysostomi opera, монфоконовское издание в ХIII томах и Historia Byzantina variorum scriptorium Byzantinorum – в 37 томах; за оба издания заплачено 370 рублей. В 1745 году чрез коммисионера Ольдекопа выписаны из Амстердама Beveregii Pandectae canonnm в двух томах, S. Damasceni opera, Corneliia Lapide commentarii в XIIтомах изд. 1714 г., Concordantiae sacrorum librorum, Evsebii Historia Ecclesiastica, Historia Synodi Florentinae, Corderii exposition Patrum Graecorum in Psalmos, три тома, Thesavrus Labatae и другие. При посредстве того же Ольдекопа в 1746 и 1747 годах выписано для семинарии из Амстердама книг на 414 рублей: комиссионер при этом случае получил в награду два тулупа. В тоже время из книг оставшихся после Антюха Кантемира, куплены творения св. Aфaнасия в двух томах и Iohannis Dallaei opera. Тогда же вероятно приобртено для библютеки семикарской и рукописное богословское сочинение отца Антюхова, князя Дмитрия Кантемира, под заглавием: sacrosanctae scientiae indepingibilis imago. Avthore Demelrio, Principe Moldavo (рукоп. M. Д. Академ. N 256)·В 1746 – 1752 годах куплено еще несколько книг в Петербурге у акцониста Сутова, в Российской академии, и выписано через пастора Думереска. В 1751 году граф Воронцов купил в Амстердаме для семинарии: девять томов criticorum saсrorum, Origenis opera, Petavii etc. всего 38 книг. В 1752 году архиепископ Apceний выписал из Лондона и Амстердама для библиотеки 109 книг, между которыми замечательны: Nourri apparatus ad bibliothecam maximam Patrum, Canisii thesavrus in 4 volum., Binghami origines, Wolfii curae Philologicae in N.T.5 vol., Natalis Alexandri Historia Ecclesiastica 8 volum., Biblia poliglotta 8 tom., Baronii annales, сочниения бл. Иеронима, Ксенофонта, Платона, Плиния, Ливия, 0видия и др. В 1758 году выписано из Англии и Голландии «разных древних авторов исторических книг на 1701 рубль. В следующем году куплено много книг у английского пастора. Kpоме книг, приобретенных покупкою, довольно книг поступило в семинарскую библиотеку после смерти некоторых духовных лиц, живших в Троицкой лавре: так после архимандрита ярославского Спаского монастыря Владимира Каллиграфа, быв- шого префектом Московской академии, отдано в семинарию книг 88 названий: между ними достойны примечания: Gerhardi Theologia 3 volum., Buddaei Historia Ecclesiastica, Purchotii instituliones philosophicae 5 tom., Quenstedtii Systema theologicum, Bibliorum Osiandri tomi 3, несколько богословских монографий, сочинений классических писателей, руководств для изучения еврейского текста Писания и др. Несколько книг поступило после соборных иеромонахов Авксентия и Чишкевича. Для библиотеки семинарской ежегодно выписывались Московские и Санктпетербургские ведомости. В каталоге семинарском, составленном в конце рассматриваемого периода (1762 г.), поименовано 2655 книг: тут встречаем сочинения многих отцов церкви (некоторые не в одном экземпляре), и кроме того maximam bibliothecam veterum Patrum в 27 томах, Binii concilia Patram в 9 томах, Corpus Juris civilis Iustiniani в 6 томах, Thesavrus Graecarum antiquitatum et Romanarum в 12 томах, Poli synopsis criticorum S. Scripturae в 5 томах, Acta eruditorum в 49 томах, сочинения большей части классиков и большое coбpaниe учебников: Gradus ad Pamassum, Cellarii Geographia antiqua, Corderii colloquia, Selectae historiae и t. п. В каталоге семинарском числится иного рукописей, переданных в семинарию из библютеки Троицкой лавры. Этою уступкою семипария одолжена переславскому apxиепископy и архимандриту лавры Арсению, который в мае 1747 года, по просьбе начальства семинарии, разрешил взять в семинарию из лаврской библютеки многия «за куриоз прочитаемыя книги». Не смотря на то, что в сентябрь 1761 года за излишеством и по тесноте помещения возвращено в лавру до 70 номеров (в том числе 24 рукописи), по каталогу 1762 года, кроме русских книг церковной печати, значатся принадлежащими семинарской библиотеке 190 рукописей – и почти все они взяты из лавры. Тут упоминаются между прочими, в листе: толкование на апокалипсис, писанное на александрийской бумаге в лицах, оболочено черным бархатом, с серебряными застежками; псалтирь писана на хартии, дачи царя Ивана Васильевича; житие великого чудотворца Сергия в лицах; апостол толковой письменной, Варлаама митрополита; псалтирь толковая Максима Грека: псалтирь следованная преп. Дионисия архимандрита; книга Григория Богослова, писанная уставом на большой александрийской бумаге; книга архиепископа Серапиона новгородского: четьи минеи за 12 месяцев; Летописец, писан_: на телятине; полудестевыя: евангелие чудотворца Никона, писанное на хартии, оболочено камкою вишневою; псалтирь, писанная Исааком молчалыш- ком; псалтирь, писанная Киприаном митрополитом; лествица митрополита Kиприанa; книга о новых чудесах великого Cepгиa; книга соборник митрополита Иоасафа; Даниил митрополит всероссийский; книга о послах российских к турецкому Салтану; книга, трудами князя Симеона Шаховского сложенная; в осмушку_: евангелие чудотворца Никона, писано на хартии, обложено атласом лазоревым; евангелие митрополита Киприана: служебник чудотворца Никона в малую осмушку, писан на хартии, обложен камкою зеленою, стихирарь на крюках и т. п. Некоторые из сих рукописей в настоящее время неизвестны, другие возвращены лавре, многие от Троицкой семинарии наследовала Московская духовная академия, которая хранит их, как святыню. Первым «хранителем библиотеки Троицкой семинарии был префект Кирилл; за ним учители: Сергей Попов, иеромонах Парфений, Иван Панов иеродиакон Марк Елиссеев.

Изъяснение катехизического учения и проповедь. Дав наставникам семинарии все средства к обеспечению жизни и к ученым занятиям, лавра требовала от них, чтоб труды их не ограничивались одним классическим преподаванием, но чтоб они имели влияние на умственное и нравственное образование, как духовенства, так и народа. С этой целью в первые же времена существования семинарии введено было публичное преподавание катехизического учения, которое возложено было на учителей, и которого слушание обязательно было для всего населения лавры и посада. С этой стороны в высшей степени замечателен указ преосвященного Арсения, архимандрита лавры, данный интендантской конторе в сентябре 1747 года. Указав в начале на 19 правило шестого вселенского собора, которым повелевалось «старейшине церковному на всяк день, изряднее же во всякую неделю учить люди божественным повелениям, не от себе, но яко же божественные отцы достигоша» , Арсений пишет: «хотя пред сим в Троицкой лавре и определено, при семинарии обретающимся учителем поучения в воскресные дни сказывать, точию небезизвестно, что для слушания оных поучений, как из монашествующих и священно-и-церковно-служителей, так и из народа, никто не ходит, кроме что при том бывают только единые семинаристы, и приходские пресвитеры, хотя, по оному 19 правилу, врученные им люди учить божественным повелениям и должна, но оного учения никогда у них не бывает, да и учить они других за своим неучением не в состоянии, того ради учинить следующее: 1) отныне в Троицкой Сергиевой лавре, в церкви преподобного Сергия, что с трапезою, да в имеющейся при оной лавре приходской церкви Рождества Христова, обретающимся при семинарии учителем, а именно в лавре – префекту иеромонаху Афанасию, в приходской церкви – учителю иеромонаху Кириллу в каждый воскресный день, по полудни в третьем часу, преподавать для народа катехизис, на котором поучать им как духовного, так и светского чина людей, десятословия, символа веры, еще ж молитвы Господские, с девятью блаженствами евангельскими, и прочими ко спасение руководящими, добродетелями, со истолкованием божественного Писания не от себя, но якож православной восточной католической Церкви светильницы и учителя истолковаша, а толкований и раcсуждений не нашей восточной Церкви учителей, каковые бы они ни были, отнюдь притом не употреблять, но смотреть наиприлежнейше, дабы тое преподаваемое ими учение было от истолкований и рассуждений единых учителей нашей православной грековосточной Церкви; и то поучение чинить им па амбвоне, в мандии и епитрахилии, и продолжать в каждый воскресный день по единому часу. 2) Для слушания оных поучений приказать в оныя времена в церкви приходить – в лавре всем монашествующим (кроме соборных, которым тое хождение оставляется на их произволение) и обретающимся при лавре в шести приходах священно-и-церковно-служителям, а в приходскую церковь Рождества Христова – всем при той лавре мирским обывателям, для которых оное поучение в душеспасительную их пользу в той церкви и учреждается: да в оную ж церковь и Троицкой семинарии семинаристам для слушания того поучения приходить непременно, и для того, чтоб об оном незнанием кто не отговаривались, монашествующим и священно-и-церковно-служителям – от духовной канцелярии», а обывателем для знания ж в приходских церквах чрез священников объявить всем; а чтоб все ведали, когда ко оному поучению собираться, для того пред тем временем в лавре и в приходской церкви давать сигнал в колоколе. 3) Дабы по сему определена особливо монашествующие и священно-и-церковно-служители от такового благопотребного и душеспасительного поучения не отбывали, для того обучающему в лавре префекту иеромонаху Афанасию оным монашествующим и священно-и-церковно-служителем, а учителю иеромонаху Кириллу семинаристам всем без изъятия иметь реестры, и избрать к смотрению нарочно достойных, которые должны, каждый учрежденный к означенному поучению день, по окончанию того поучения, всех монашествующих и священно-и-церковно--служителей и семинаристов по реестру при учителях же пересмотреть, и ежели кого не будет, о таковых префекту объявлять – о монашествующих архимандриту Иоасафу, оныя лавры наместнику, а о приходских свя- щенно-и-церковно-служителях – в духовной канцелярии, по которому объявлению за каждое небытие (ежели кто правильного винословия не покажет, которое принимать по справкам) монашествующих штрафовать по рассмотрению его пречестности (т. е. наместника), а с приходских брать штрафу: со священников по рублю, с диаконов по 50 копеек, с причетников по 25 копеек, и те штрафные деньги отдавать в интендантскую контору к сумме, определенной на содержание семинари; а о семинаристах не бывших чинить по рассмотрению учительскому. 4) Сверх же вышеписанного префекту Афанасию Троицкие десятины священникам и диаконам (т. е. сельским), которым за отдалением от лавры на означенном поучении быть не возможно, задавать ко изучению из книжицы, катехизис именуемой, при неколиком задаваемого истолковании, и для того, чтоб они к оному префекту явились, им объявить указом и велеть, дабы они тот катехизис, когда что и на сколько времени задано будете, изучали хотя не до слова, токмо б силу того писания совершенно разумели, и когда их о том вопросят, чтоб сказать могли; а ему префекту назначивать время, когда им приезжать в лавру, и по приезде их экзаменовать, а буде кто приезжать не будет, по таковых посылать нарочно из духовной канцелярии: и ежели кто из них, за нерадением своим, всего того, что ему задается, не изучит, таковых священников, и диаконов за их неисправность штрафовать денежным штрафом против выше писанного, и к конечному изучению того, что задано было, принуждать» ³⁷. – Чтение катехизических поучений началось не вдруг: пока Учрежденный собор раcсылал с указом по селам переславского и дмитровского уездов для взятия подписок с священно-и-церковно-служителей во исполнение указа, прошло три месяца, – и первое чтение было открыто 20 декабря. Указ преосвященного выполнялся во всей строгости, и всею тяжестью лег на сельские причты, из которых многие^–отвыкли от учения и заучивания, а некоторые и не привыкали к нему. Подчиненных в то время Троицкой лавре сел в дмитровском и переславском уездах было 34: священники и драконы этих сел стали являться в лавру уже в январе после праздников, и каждому из них были заданы на срок уроки из катехизиса. Представим пример распоряжения по сему делу префекта Афанасия: священник села Юдина явился к префекту 11 января; ему задано выучить о первом члене символа веры, и по выучению велено явиться на сырной неделе; префект, выслушав его, задал ему учить далее и назначил срок до Фоминой недели: потом он должен был явиться в первых числах июля. Таким образом, в течении года он выучил объяснение всех членов символа веры и дошел до учения о блаженствах. Некоторые не выучивали заданного урока из катехизиса и были штрафованы деньгами, и неоднократно. Если кто из штрафованных не являлся после того в срок, такой угрожаем был телесным наказанием. Есть свидетельство, что и при поступавши на места к сельским церквам ставленники отсылаемы были для изучения катехизиса к учителям семинарии ³⁸.

С открытием ceминарии введена была в лавре должность проповедника, который обязан был говорить поучения в соборе в праздничные и воскресные дни. Несколько раз в год проповеди назначаемо было от Учрежденного собора говорит начальствующим семинарии и учителям монашествующим; на них исключительно возлагаемо было проповедование в присутствии Высочайшей Фамилии. Первым по открытии семинарии проповедником был иеромонах Панкратий Черныевский (1744 г. ), за ним Феофан Зеленецкий, вытребованный в лавру из Киевософийского монастыря в 1746 году. В последствии времени семинария образовала проповедников для лавры из своих питомцев.

Из проповедей, говоренных по нарочитым случаям начальствующими и учителями семинарии, мы имеем шесть: три – первого префекта и первого ректора Афанасия Волховского, одну – префекта Кирилла Ляшевецкого, и две – учителя иеромонаха Иннокентия Паскевича. Все они произнесены в сороковых годах прошедшего столетия ³⁹. Проповеди Афанасия произнесены в присутствии Императрицы Елисаветы Петровны, В. К. Петра Феодоровича и супруги его Екатерины Алексеевны, две в Петербурге в сентябрь и октябрь 1745 года: третья – в Троицкой лавр 29 июня 1749 года; Кирилл свою проповедь произянес в присутствии Императрицы в Троицкой же лавре 25 сентября 1749 года. Иннокентий говорил одну проповедь в Царском Селе, в присутствии Императрицы, в церкви Знамения, сентября 25 1747 года; другую в Ее же присутствии в Троицкой лавре, в Трапезной церкви, 8 декабря 1749 года.

Афанасий и Кирилл, как проповедники, отличаются один от другого по духу и тону поучения: в проповедях первого видим спокойное изложение предмета, о котором он беседует: проповедь его – ученый трактат из области нравственного богословия, с легким приспособлением к месту и времени поучения и к характеру слушателей. Даже в тех случаях, когда тон поучения переходит в обличительный, Афанасий не изменяет характера спокойного нравоучителя, не выходит из пределов серьезной наставительности, не увлекается духом раздражения против современных пороков. Напротив, в Кирилле видим оратора, который, преподавая нравственные наставления, доходит до горячности и изливается потоком красноречия против недостатков общества, которые ярко выставляет наружу, и, не стесняясь присутствием Императрицы, клеймит позором злоупотребления, господствовавшия в сфере правительственной. Во внешней форме поучения, в построении речи, у того и другого проповедника видны следы влияния школы; речь испещрена цветами искусственного красноречия: риторические обороты, тропы и фигуры встречаются часто. У Афанасия заметна та особенность, что он в подтверждение своих мыслей весьма часто приводит примеры из священной истории. Длиннота поучений у того и другого чрезвычайная: напр. одно слово Афанасия занимает 36 страниц довольно мелкой церковной печати.

B основание поучения на день пр. Сергия (25 сентября) Афанасий избрал текст: блажени нищие духом. яко ваше есть царствие Божие, и из него, после длинного вступления, извлек, тему о том, «в чем состоит духовная нищета и коль Богу приятна и нуждна к нашему спасению» Представим одно место из этого поучения.

«Посмотрим в книгу ветхого и нового завета, везде ясно увидим, коль Богу πρиятно есть смирение, и коликих сие человеком, не токмо временных, но вечных благ бывает ходатайственно. Не мощно без него никому угодити Богу, не мощно вечного улучити живота, не мощно небесного наследити царствия: матерь бо есть оно и основание всех добродетелей. Аще бы кто и к самым небесам вознесся остротою жнтия, воздержанием, постом, молитвами и иными благими делами, когда не будете имети за основание смирения страшному, кроме сомнения, подлежит падению. Вся бо благая наша дела без него, подобия токмо и суетные виды суть добродетелей; понеже происходят или от гордости и высокоумия, или от тщеславия и лицемерия, и не токмо вечного нам не могут исходатайствовать живота, но и большую еще душе приносят тщету. Едино смирение творит дела наша приятна быти Богуи достойна блаженного в грядущем веце воздаяния; едино смирение показует истинный нам к спасению путь и руководствует нас к небесному нашему наследию; едино смирение отлучает нас от любви суетного мира сего и присоединяет Богу. И по истине колико душа телу, корень ветвам, основание храмине, толь необходимо нужное cиe есть к душевному человека спасению. Без него бо нетокмо вся дела наша, аще и весьма благая быти кажутся, мертва, недейственна, и кроме всякого бывают успеха, но и в познание πрийти своих согрешений и принести покаяние и испросить у Бога прощение никакою мерою не возможно. Cиe едино есть аки зерцало нашей душе, в котором она видит ясно величество Божиих на ся излиянных благодеений, видит пред Ним бедность и ничтожество свое, видит все то, чим Божие когда раздражила благоутробие; cиe едино есть щит и твердая стена против всех ухищрений душевного нашего супостата, cиe едино есть лествица, виденная Иаковом, по которой не Ангел и токмо, но и Сам Ангелов Владыка к нашей обыкл снисходити душе, нас же по оной к вышним небесным возводит селениям. И мощно примечать, слышателие благочестивые, что аще бы человек и весьма грешный был пред Богом, но имел бы истинное внутрь души своее смирение, не допустит его cиe вконец погибнути: призрит бо когда ни есть на него оком благоутробия Своего в вышних живый, и на смиренныя призираяй Бог, пошлет благодать Свою к растленному грехами оного сердцу, а смирение, ощутивши приход ее, тот час возбудит отягощенного сном уныния грешника, объявит, коль желанного внутрь себе имеете гостя, возвестит о чудном сем благодати Божьей посещении, покажет ему самого себе, в каком худом находится состоянии, открыет язвы струп и срамоту окаянный его души, воспомянет вся Божия благодеения и его крайнюю противу сих всех неблагодарность, представит последнюю спасения его опасность. Чтож не опамятуется ли, аще и застарелый уже в беззакониях будет грешник? Не хватится ли, протерши малоумные очеса, обеима руками за Божию благодать? Не возопиет ли горько из глубины сокрушенного духа к Богу сими словесы: ведаю, мой Создателю, что я тысящи гиен достоин: ведаю, что крайне раздражил Тебе, вечное мое добро: ведаю, что едино праздное токмо имя христианина на мне осталося. За чтож Ты мене, неблагодарную тварь, милуешь? Мне было и по самому моему суду давно уже погибнути надлежало. Ты же, грехами всецелого миpa непреодоленная Доброто, по cиe время моего ожидаешь обращения; толико я, последнейший червь Твоему приятный величеству, повергаю убо себе в бездну Твоего благоутробия. Рассудим же, слышателие благочестивии, может ли пред ним человеколюбная Божия заключитися утроба? Никакоже: но болезненный сей смиренного грешника глас приятнейший будет Богу паче самых ангельских пеней, величество Его славословящих, которым преклоненный милосердый наш Владыка, яко Отец чадолюбивый к блудному сыну, придет Сам к смиренному грешнику, обнимет его, сладчайшего Своего удостоит лобзания, оденет одеждою нетления, перстень неразлучного с благодатию Своею на руку его возложит обручения, и неизреченных благ Своих в веце грядущем запишет его быти наследником. Такову смирение имеет силу, таково у Бога обретаете милосердие. И cиe-тo есть истинная духовная нищета, которую Христос Господь ненапрасно первенством между прочими почтил блаженствами».

Другая, из дошедших до нас, проповедь префекта Афанасия говорена им в неделю четыренадесятую, в октябре 1745 года, в Высочайшем присутствие в придворной петербургской церкви⁴⁰. Проповедник говорит о звании в царство небесное на царский брак Христов. Предлагаем лучшие места и из этой проповеди. Сказав, что плотские люди не могли вместить духовного учения Христова и что Христос по снисхождению к немощи естества их употреблял различные примеры, притчи и подобия для объяснения учения о царстве благодати и славы, проповедник в таком виде излагает порядок приточного учения Спасителя о царстве небесном: «обаче и притчами весьма мало от человек миролюбных и сластем работающих к царствию небесному Христос возмогл заохотити. Уподоблял цapcтвие небесное зерну горчичному; но cиe, занеже, по свидетельству Самого Христа, малейшее есть всех семен, от человеке гордостью превозносящихся и высящихся, яко кедры ливанские, крайне было презренно; а яко cиe же самое зерно горчичное от естества своего горькое есть, и любосластным душам показалось весьма невкусно. Уподоблял квасу, иже вземши жена скры в мучных сатех трех, дóндеже вскисошася: но и cие подобие, понеже весьма простое и от вещей, ежедневным искусом познаваемых, взятое «быти кажется, – высокая о себе мечтающих сердец нимало не могло удовольствовати. Уподоблял сокровищу, сокровенному на селе, но и cиe лепостных душ к происканию своему немного возбудило. Что бо касается до временных благ прибретения, в том ни сил, ни трудов, ни здравия, ни самого своего не щадят живота, проходят сушу и море, не бояся потоп- ления, не бояся сущих на земле разбоев, а неоцененное cиe сокровище, которое и без великих трудов сыскать бы мощно, презирают нерассудно. Уподоблял бисеру многоценному, его же обретши купец, продаде все именье свое и купи: но и сей многоценный бисер пред неблагодарными человеки всуе, аки пред свиньями, повержен есть. Сыскует убо ищай спасения нашего Христос Господь такое уже подобие, которое и неблагодарных возбудити, и леностных заохотити, и сластолюбивых привлещи, и горделивых поострити довольное быти показалося, – нарицая царствие небесное браком царским и глоголя: уподобися царствие небесное человеку царю, иже сотвори брак сыну своему».

Таинственный брак сына царева, по мнению Афанасия, имеет троякое значение; во-первых под ним разумеется непостижимое сочетание упостасного Слова Божья с плотью человеческою,– воплощение; во-вторых духовное соединение Жениха Христа с душею нашею; в третьих брак Его со святою Церковью. Вот что говорит проповедник о втором значении брака: «Христос, уневестивши Себе душу нашу при самом нашем крещении, украшает ее всяким духовным благолепием, упещряет различными Духа Святого дарами, венчает дражайшими от сокровищ своих небесных маргаритам, и в залог совершенной любви неоцененное благодати своее оной вверяет сокровище. Представляет же ю толико уже украшенну сущу и Отцу Своему небесному, Который на духовный сей брак не человеки, но самые высочайшие ангельские созывает чины, иже, аки сынове брачнии, предстоя небесному сему жениху и невесте Его – нашей душе, радуются неизреченно о толиком ее благополучии. Колико убо душа наша чудному сему одолжена Жениху! Коликое благодарение иметь, поликую к Нему должна показывать любовь! Помыслим токмо: аще бы царь некую от подданных своих самую худороднвйшую, нищетнейшую и почти от гноища взявши деву, сотворил своею супругою, одеел порфирою, украсил царскою диадемою, сколь должна cия толиких царских благодарна быти благодеений, воспоминая, с какого худого состояния в каково пришла благополучие! Тысячу крат вящшая небесного своего Жениха видит на себе бла- годеения наша душа; обаче часто бывает то, что вместо благодарения, вместо должной любви, – презор и крайнюю Высочайшему имени Его наносит укоризну; отводится в любовь мира сего, почитает тварь паче Творца, работает различным страстям, дражайший оный обручения своего со Христом залог, – -благодать Его попирает и отмещет. Чтож творит чудный сей небесный Жених? Хотя и отходит, хотя и оставляет оную толикого ради ее бесчиния; но паки побеждаем любовью к ней, возвращается, многократно толчет в двери окамененного сердца нашего, стоит, долго дожидается, вониет к неблагодарной душе: Аз стою при дверях и толку; отверзи Ми невесто, отверзи Ми сестро Моя, ближняя Моя, голубице Моя! Яко глава Моя наполнися росы, и власы мои окропишася нощно. А невеста окаянная ниже толь сладкими и ласкательными преклоняется словесы! Онемела на глас Женихов, имеете уже во внутренней клети сердца своего других любовников, легионы, глаголю, нечистых духов; коль многим бо порабощена есть страстям, толь многими любострастными содержима бывает духи. Смотрит убо небесный сей Жених чрез скважню совести нашей, что творится с невестою, и видя ее растленну уже почти в конец беззакониями, видя различная гнездящаяся при ней греховная чуда, сетует неутешительно о ее погибели, а потом крайнею огорченный неблагодарности оныя, отходит, глаголя: лиси зде язвины имут и птицы небесные гнезда, Сын же человеческий не имеет где главы преклонити. Се убо оставляется доме твой пуст».

В заключение проповеди встречаем следующее наставление у проповедника: «понеже пришествие чудного оного небесного Жениха имеете быти к нам в полунощи, якоже уразумети мощно от притчи о десяти девах, того ради, слушатели благочестивые, и светильников нам еще надобно, да и тех непраздных, но исполненных до верха дел милосердных елеем. Аще бо сей тогда оскудеете, проискати его весьма будете невозможно; в займы никто не даст, купити негде. Ныне убо донеле же еще торжище стоит, довольно мысленного сего елее призапасити нам надлежит: а продавцов толь много, что и под окошками нашими бродят, мощно за уломок хлеба, мощно за чашу студеной воды, мощно за едину деньгу несколько его достати: только не обленимся, токмо не затворим утробы нашей от требования нищих; oпии бо то суть, которые не токмо мысленный сей елей, но и самое небесное царствие весьма дешевою нам продают ценою».

В третьей проповеди, в которой Афанасий говорит о необходимости для нас молитв святых, он представляет от лица иномыслящих следующее возражение: «по зде восстают от страны противников наших, которые безстудно дерзают поносити полку Бога жива, и не на воинствующую токмо, но и на самую торжествующую устремляются Церковь, стрелы хульных мещуще словес: и молитвы убо в сем живот сущих полезны и нужны нам быти сказуют, чего ради и во всяком требовании нашем искати их не токмо не возбраняют, но и благочестное дело глаголют; прешедших же на лучший оный и некончаемый живот молитв требовати смеха нечто достойное быти утверждают, сами воистинну не смеха, но вечного плача достойни. Противо сих убо святой и непорочной веры нашей врагов, аще и безчисленная Церковь имеет оружия, ими же низложити, паче же и в конец стерто их может, но зде, да не в долгое произыдет слово, мощно пращею единою и малыми от потока священного Писания взятыми камышками довольно возразити их. Предложим токмо им краткий сей вопрос: чего бы ради молитв святых, от миpa сего изшедших, требовати не надлежало? Или яко они в нуждах наших молитвами своими пособствовати нам не сильны суть? Или не хотят? Или о требовании нашем неизвестны суть»?

Любопытно суждение Афанасия о благочестии Императрицы Елисаветы, и обращение к ней самой с похвалою ее благочестию. Сказав о благочестии Петра Великого, проповедник продолжает: «якоже Великий Петр тако и отрасль Петрова, ныне счастливо царствующая великодержавнейшая Елисавета, не престола токмо, но и благочестия родительского истинная наследница, коликое к святым Божиим имеет усердие, известнейшие есть воистину, неже какого бы требовало доказательства. Не меньшее же по усердию своему и святых Божиих о себе и державе своей ходатайство видит и пособие. Где брани, где кровопролитие, где внешние и внутренние мятежи, a Россия глубоким насыщается покоем. В великом во дни Соломона народе иудейском находился безмятежии: живяху, рече, Иyдeu и Израильтяне без печали, кождо в дому своем, и под виноградом своим, и под смоковницами своими, ядуще, пиюще и ликующе от Дана и до Вирсавии во вся дни Соломона. Тожде без сомнения сказать можно и о Россиянах при благополучнейшей Ее Императорского Величества державе находящихся, паче же и вящшее нечто; кроме бо покоя, что и к общей всее империи, и к собственной единого коегождо нуждное может сыскатися пользе, еже бы от времени Богом поспешествованного на престол Всероссиский Ее И. В. возшествия своего не имело приращения? Распространяются учения, в цветущем состоянии находятся художества, промыслы купеческие вящшую час от часа приемлют силу, отечество целое не безопасностью токмо, но и расширением пределов и умножением славы пользуется. Да что глаголю: отечество? – самая Церковь Христова чувствительное имеет приращение, множайшим тысячам язычников, магометанов и различных еретиков· при счастливейшей Ее И. В. державе в веру обратившимся и обращающимся. Едва какие приходят ведомости, в которых бы о умножении словесного Христова не воспоминалось стада. О ведомости, коль врагом веры нашей горькия, толь истинным сынам благочестия сладкия, паче же и самым на небеси приятныя Ангелом! Что же надлежит до оружия российского, cиe трудами блаженныя и вечнодостойныя памяти Государя родителя, мудрым и счастливым Ее И. В. правлением, особенно же, к которым толикое имеет усердье, святых Божьих ходатайством, в толь чудном находится состоянии, яко победы получаете без сраженья, силы не приятельские стираете без язве, грады берете без кровопролития, единое движенье его в толикую врагов приводите робость, яко положа оружье чрез смирение милости паче искать, неже чрез сопротивление гнева хотят отведати».⁴¹

Проповедь Кирилла написана в другом тоне, бойким и живым языком, и отличается духом горького обличения. Он говорил из текста: горняя мудрствуйте, а не земная, из которого извлек прямую тему о том, «како возможем мудрствовати горняя».

Объясняя во вступлении смысл апостольского изречения проповедник говорит: «Христос чрез сосуда избранный вопиет к нам: горняя мудрствуйте, а не земная. Аки бы рекл: не прилепляйтеся к земле и земным, которым Аз страстию, кровию, смертью Моею целое в наследие купил небо. Плоть от плоти Моее, кость от костей Моих, уды Мои есте: убо вся сердец ваших желания, намерения, движения тамо обращайте, идеже Аз, глава ваша, одесную Отца сижу. В Мое воинство, в гвардию Мою на крещении святом вписастеся, убо Мне Царю вашему, аще и тернием венчанному, но вам неувядаемый вечныя славы венец уготовляющему, исполнением заповедей Моих, а не врагу Моему – миру творением беззаконий последуйте».

Приступив к исследованию, проповедник представляет себе возражение от лица слушателей: как человеку, живущему на земле, может мудрствовать горняя, а не земная, когда он прах и персть, и неспособен вознестись выше небес, когда он отягощен житейскими суетами, когда не может оставить попечения о земном? «Странное cиe учение и чудное пред монахами, пред Ангелами безплотными, не пред человеками, в Mиpe живущими, проповедать должно. Но постойте, возлюбленые, говорит проповедник, решая возражение, преложите волнующие мысли в тишину. Претворите восставшую в сердцах ваших сомнения бурю в светлое вёдро. Не удаляет нас слово Божие от должностей наших, не обнажает стяжанных нами имений, но вся сущая нам при нас оставляет, точию сего хощет... дабы наш свет бисерей, драгость злата, изящество сребра не помрачило толь очей наших, яко нам к небу, – к небу, идеже отечество наше, идеже лица Божия сияние, идеже Ангелов и святых соборы, идеже умом непостижимая благая, вся же вечности печатлеемая, – и взирать или не мощи или не хотети».

«Всяк, на власти сый, может мудрствовати горняя, аще власть не к спеси, якоже многим безумным обычай, но к пользе ближняго употребляти будете, аще не будет подражати оным погибельным сынам, не только христианского, но и человеческого имени едва достойным, которые всем ворам, всем разбойникам, всем злоумышленникам пространный путь отверзают вся их неправды, хитрости, злодейства, взявши искуп, бессовестием аки ризою покрывая. Таковые-то тысячных слез достойный от судов, идеже правда престол утвержден имети должна, изгонят правду. Спешат неправедно уязвлённые к судам, аки во общую врачебницу; но смотри, во врачебнице чрез волокиты, чрез продолжительный отсрочки пуще еще уязвляются. Притекают семо крайнее раззорение в имении, чести, в здравии претерпевши, аки ко пристанищу, но на пристанищи часто в конец погружаются. Показуют язвы, являют крайнюю свою нищету, молят Богом, произносят из глубины сердечной воздыхания, обливаются и самого врага их к сожалению движущими слезами, повергаются с воплем к ногам, думая в ногах, в главе не сыскавши, обрести уши, но вся cия недействительная, недействительная вся сия, когда соперник их вместо стряпчего употребит добро звучащего кошелька. Мнится мне, что сии политичные воры и честные разбойники, неправедные, глаголю, судии никогда слова Божия и сами не читают и чтомого не слушают, которое коль страшно, коль грозно, коль неудобь терпимо на тако творящих гремит, да слышат, да слышат, и, аще хощут спастися, да исправятся».

Выставив пред лицем Императрицы характер неправедных судей своего времени, проповедник обращает речь свою к тем, которые законными мерами приобрели богатство, и говорит: «аще же имаши имение, праведно стяжанное, что возбраняет тебе горняя мудрствовати? совесть? но сия, что касается до имения, беззазорная. Суеты в правлении? Но и cиe Богу не противное. Имееши многая имения, – благодари Бога. Умножаются оная Божиим благословением по вся дни, – благодари Бога. Умаляются и в скудность крайнюю Божиим посещением приходят, – благодари Бога. Всего лишишися, и из богатого нищим, скудным, нагим, гладным, странным будеши, – благодари Бога. Погибло то, чему или при тебе, или по тебе нельзя было не погибнуть, осталось то, что лучшее, – сердце, понеже в сокровищах не заключенное было и с сокровищами не погибло; – ум, понеже и прежде рассуждал, что все имеемое – временное, не смутится в конец. Не имеешь злата и сребра, – но можешь утешать себе Отца твоего алмазами, чудно на высоте небесной блистающими. Ежели же всеблагий Бог, благословение Свое неотъемлемо продолжая, дом твой всеми благами исполняет, будеши мудрствоваги горняя, аще данным тебе и с Давшим длитися будеши: увидишь нищих братий твоих алчущих, – напитай, нагих одей, просящих не отрини, беспомощных заступи. И не думай, будто вся раздати нужно; наслаждайся данных тебе от Бога благ, но хотя то предавай на бедных, что в сундуках заключенное без употребления стоит, чго в житницах без пользы гниет, что для излишнего украшения без нужды употребляется, что на карты для единой забавы исходить; cиe хотя Христу, cиe Спасителю нашему, во удах Своих алчущему, жаждущему, просящему даждь, даждь малая и восприеидеши великая».

За тем проповедник переносит речь к изображению состояния людей семейных и им внушает, как они должны мудрствовать горняя. В этом отделении поучения замечателен совет Кирилла относительно воспитания детей. «Представляй себе, говорит он, аки некий образ, на который младолетнии взирая дети, могли бы и возраста и добродетелей совершенством успевати. Блюди, да не злонравием своим погубиши тех, от которых тебе в свете ничтоже любезнейше есть. Желаешь им, ведаю несумненно, всякого благополучия, желаешь высоких рангов, достоинств, богатства, мудрости; наставляй убо их примером жития твоего тамо, идеже всякого благополучия источник, достоинства верх, вечное нетленных сокровищ наследие, мудрости неизчерпаемая пучина. Потщися, дабы прежде веры своее основания твердо уразумели, потом же ко иным, хотя и нужным, да временным приступили учениям: сее бо незнание еретиков, отступников и извергов рода человеческого – атеистов породило, – знание же в первом юности цвете сединою добродетели украсило многих. Потщися, дабы прежде всего Создателя своего, их ради воплотившегося, бесчисленные труды подъявшего, горчайшую страсть претерпевшего, кровь святую излившего, бесчестно на кресте умершего, и чудным сим смотрением от работы вражия, от смерти, от ада их освободившего познали, потом бы к познанию создания очи отверзли. Потщися, дабы прежде с Моисеем, десятословие предавшим, и с Павлом, ко всем добродетелем путь явившим, хотя мало разглагольствовать научились, потом бы различными языками с иностранными беседовали. Потщися, дабы отрочество и юность свою, златое оное жития время, скверными, мерзскими, и увы! увы! над многими теперь господствующими амурами не растлили. Потщися, дабы хотя краткое рано и в вечеру держали правило, в церковь же в праздник и в воскресный дни, оставивши забавы, охоты, игры, такожде и вся, яже мнятся нужная, приходили, пришедши же со страхом, со вниманием, со благоговением стояли, табакирками не щеголяя».

Далее проповедник преподает наставление монахам, советует им упражняться в духовном чтении и молитве и удаляться честолюбия. «Возлюби, говорит он, леность прогоняющее, святых отец, а наипаче священного Писания, чтение. Чтение да соединится со вниманием, с сокрушением и со смирением часто во удаленном от очей человеческих угле произносимая молитва, – молитва, перстного человека в естество ангельское применяющая; молитва, ум, сердце и душу любви небесные воспламеняющая жаром; молитва, с Богом, о достоинства! с Творцем всех, о чудного дерзновения! с Владыкою неба и земли, о силы неизреченныя! аки со Отцем беседующая; молитва, на земли возсылаемая, но a6иe выспрь от земли вземлемая. Блюди, да не пленишися славолюбием и честолюбием: ибо искры сии, неосторожностью восприятыя, праздностью умноженный, в толикй пожар возрастают, яко весь дом добродетельный, многими трудами, потами, подвигами сооруженный, в кратком времени обращают в пепел. Жгут человека паче геенского пламени, в нощи сон, во дни покой отъемлют, понуждают его, жаром сим пламенеющего, не щадити имения, труда, здравия, только бы надеелся получить то, к чему часто не доволен. За славолюбивым же и честолобивым желанием абие следуют скверныя, к блуду возбуждающие мысли, которым аще в самом начале не сопротивишися, но со услаждением змее сего в недра ума твоего приимеши, непременно скверного греха смертоносным угрызен будеши жалом. К сему гнусному беззаконию и пьянство, о горе, многими владеющее! прямый путь стелет».

В заключенье проповедник представляет в образец мудрствования о горнем преп. Сергия и изображает его высокия добродетели.

По живости изложения близко подходят к проповедям Кирилла Ляшевецкого проповеди учителя иеродиакона Иннокентия Паскевича, хотя тон поучений сего последнего, когда они принимают обличительный характер, гораздо умереннее. Слово на день пр. Серигя Паскевич говорил из текста: по звавшему вы Святому, и сами святи во eceм жumиu будите. Предметом проповеди избрал он исследование о том, «каковой от нас Творец наш требует святости и каковую Апостол во всем житии поучает имети.» Святость, по разумению проповедника, состоит в том, чтобы уклоняться от зла и творить благое. Первым злом в роде человеческом было преслушание. «Яблоко не было столь дорогое у Бога, дабы за то, яко оное с ветви сорвал, вечно казнил того, которого ради землю ни на чем утвердил: но слово Его было дорогое. Яблоко не велика вещь, ниже скверная была снедь, но преступление заповеди великое дело». Представив в примере наказания за преслушание историю Ахара, сожженного за нapyшениe обета, Ионафана, за вкушение меда обреченного Саулом на смерть, проповедник обращается за примером к светской истоpии говорит: «чтем, кроме священные, в гражданской истории, яко Манлий, консул римский (по свидетельству Ливия) сыну своему, зане против устава, тогда на брани узаконенного, с врагом своим сразился, хотя и с победою возвратился, естественною чад не удержан любовью, главу отсече? Откуда довольно видети можно, сколь многого опасения есть дело от преданного Богом закона и на едину черту отступите». За преслушанием заповеди вскоре последовало человекоубийство. Сказав об убийстве рукою, проповедник распространяется об убийстве словом, о клевете. Говоря, что грех клеветы особенно умножился в его время, Паскевич внушает, чтобы суд вследствие доносов был разборчив, и представляет в примере Бога, который, сказав Аврааму: вопль содомский и гоморский умножися ко мне и грехи их велицы зело, «сходите первее к Содому видети, аще тако есть, якоже слышал. И дивна вещь! сам слышите; но и своим не верите ушесам; глаголете бо: сошед, да вижду и разумею. А почто cиe творите? Да нас научите, яко не a6иe приносимым внимати глаголам, но первее сами опасно рассмотреть должны, да не како осужден будет неповинен». После человекоубийства возникла в роде человеческом скверна плотская, которая наказана всемирным потопом. Не менее скверны плотской греховно любодеение духовное, которое состоит в сребролюбии. После скверны плотской между людьми возник порок пьянства, которое быв принято в духовном смысле, означает гордость. Обличая превозношение достоинствами и преимуществами, проповедник говорит: «якоже злато, хотя пременяяся в сосудах, иногда блюда, иногда же чаши приемлет на себе образ, обаче существа своего не применяет, и от иного не различествует злата, но как прежде было, так и в сосуде тожде пребывает злато: подобий и человек, хотя с единого в другое применяется достоинство, и иногда сей, иногда же оный на себе имеет характер, обаче существо тожде, и как прежде достоинства, так и в достоинстве тойжде червь, таяжде персть, таяжде глина дамаскова, какова и прочли. Раскрыв необходимость уклонения от зла, Паскевич переходит к беседованию о необходимости творить благое. Благое Пророк Михей поставляет в том, чтобы творить суд и любить милость (гл. 6). Наставляя блюсти правосудие, проповедник говорит: «не бойся, яко тот благороден, сей же худороден, тот светлеет от риз златотканных, сей же темнеет от рубищ, тот велик достоинством, сей же мал чином. Прямым тецы путем, ни на десно, ни на шуе уклоняяся». Рассуждая о милости, проповедник признает высокою добродетелью, если человек отпускает человеку согрешения, «но под разделением сим, аще будут против собственной природы нашей; аще же противу лица Божия, – никакоже». В подтверждение этой мысли он указывает на пример Моисее, который молился за роптавших на него, но не простил Евреем поклонения тельцу; – Давида который не наказал Семее, бросавшего в него камни, и который ненавидящих Господа возненавидел (Пс.138.): Спасителя, который не наказывал поносивших Его иудеев, но торговлею осквернявших храм изгнал вервием из храма. Раcсуждая далее о частных действиях милости, собственно о милосердии к бедным, он укрепляет свою мысль несколькими свидетельствами св. Писания и потом говорит: «cиe предложити вменяю запотребно, да не како единою подаем рукою, другою же сугубо отъемлем, творя грабления, похищения, насильствия, обижая бедных, не защищая вдов и сирот, npиeмля дары и мзду неправедную в судах». Сказав, таким образом, в чем состоит святость, завещаемая Апостолом, Паскевич наконец предлагает внимание слушателей, что святость не должна иметь предела, что о ней должно заботиться в продолжение всей жизни: «Апостол не говорит: егда сединами уже убелитеся, тогда и житиe ваше благими убелите делы, а донеле глава чернеет, черную провождайте жизнь, но рече: святи во всем житии будите.... Помыслим, что есть житие наше? не дым ли, ветром вскоре расточаемый? не сень ли a6иe преходящая? не пара ли, во мгновении ока исчезающая? Видим бо и многажды видим, яко уста, которые вчера, аки река, всеизобильныя слов точили струи, ныне уже зноем немоты вечныя изушенныя. Лице, которое по утру красотою блистало, в вечеру уже безобразием потемнело. Посмотрим, где свозрастницы наши? где под единым с нами воспитанные кровом, единыя причащавшияся трапезы, едиными покрывавшияся ризы? Не земля ли в своих уже содержит недрах, ихже иногда содержала наша утроба? не в гробном ли уже почивают вертепе, иже иногда на нашем почивали лоне? Не червие ли уже ссет уста, яже наша иногда ссали сосцы? Дым житие наше, сень, мгла и пара». В заключение проповедник обращается к предмету праздника – пр. Сергию, и указывает в жизни его черты великой и достоподражаемой святости.

Весьма замечательно другое слово Паскевича, произнесенное в присутствии Императрицы, в трапезной церкви троицкой лавры 8 декабря 1749 года. В основание поучения избрал он слова из пророчества Иеремии: аще отлучиши честное om недостойного, яко уста Моя будеши (гл. 15). Смысл сего текста проповедник объясняет следующим образом: «отлучати честное от недостойного не иное что есть, как человека от пути погибельного наставити на путь спасения. Путь же погибельный двойственный есть: един, аще кто истинныя христианские не имеете веры. Другой, аще кто и истинную христианскую имать веру, но не христианское провождает житие». Отлучающие честное от недостойного в первом случае суть те, которые исполняют звание апостольское, т. е. проповедают Евангелие и обращают в христианство. Высоким примером для таких людей может служить много потрудившийся в проповеди Апостол Павел, «преискустный министр Христов».

Но кроме мужей призванных собственно к апостольскому служению, дело обращения в христианство «простирается и до монархов. Они могут и каменные сердца умягчить, изливая на людей, не ведущих Христа, обильные свои щедроты, даруя им чрез неколикое время вземлемыя от них себе по должности оброки, производя в различныя чины и достоинства. В пример апостольской деетельности, проповедник представляет св. царя Константина, которого сравнивает с Апостолом Павлом. «Константин великий промыслом и попечением своим безсчисленные тьмы неверных привел ко Владыце своему Христу. Kaкое же ему дело cиe соплело венец? Кто не весть, яко к тому жде с Павлом причтен есть лику? Равноапостольным бо от всее наречен есть Церкве. Зрите же: Павел пребываше в темницах, Константин же в светлых чертогах. Павловы руце обложены узами, Константиновы – перстни драгими; Павлова глава – платом, Константинова – диадемою; Павел алчет, Константин же многими сладчайшими насыщается снедие, Павел – в трудах и теснотах, Константин – в покое и прохладе; Павлово тело биют палицами, наметуют камением, Константинова же и имене острым ииктоже не может коснуться словом. Павлова жизнь не позна никаких благ миpa сего, Константинова же – вся, да и по премногу. Но каким Павел, тем жде и Константин почтен есть достоинством. Чего ради? Зане, якоже Павел, тако и Константин премногия Христу приобрете души, хотя и различным образом. И чего Павел еще не докончал, Константин совершил. Толико может тщание монархов!»

За сим проповедник обращается к лицу Императрицы Елисаветы и в сильных выражениях говорит о ее деетельности на пользу церкви. «Но оставим древняя времена говорит он, можем и в нынешних наших имети пример. Сльшим бо, а слышим радостным сердцем, яко отнел же природная наша Монархиня на отеческий вступила престол, вящие уже трех сот тысящ к истинней нашей приступили Церкви. И кому ж сия может причитати, аще не матери отечества? Она бо оставляет им до времени дани своя, да их самих отдаст в вечную дань Владыце своему Христу. Дает ризы от себе, да с оными облекутся во Христа. Но почто мне сия глаголати? Сам слышатель благочестивый вся cия и яже еще иная суть, и без проповедующего весть известно. Аз cиe да реку и cиe да возглаголю, яко непостижимый в судьбах Своих Бог cию, а не иную Монархиню на cие избра дело, и сего от нее требует, да многия poccийской державы части, Тьмою неверия объятые, просветит, мерзостью расколов осквернённые очистит. На cиe избра. да и во иных областях сущим братиям нашим, удам нашим будет прибежище, столп и утверждение. Не ныне ли бо, егда услышали Елисавету на престоле седящую, притекли греки, трансилваны и инии единомудрствующии с нами народы? И ктож от них тощ изыде? Хвалится Трансилваниа, яко единожды уже поддержа ю своею рукою, се же и ныне паки второе уже простирает туюжде помощи руку. Не молчит Синай и иная с ним места, яко от тока щедрот ее возимеша прохладу. На cиe избра, да от глада истаявающей держав своей подаст отраду, отраду, юже и чувствует уже малая Poccиa, чувствует и громким проповедует гласом, проповедует, – и на сердечных вечныя благодарности впишет скрижалех. О чудных судеб Божьих!»

«И сия досел рек о Монарсех, ныне да глаголю еще мало о министрах их, яко и они могут быти участниками блаженства сего, аще государей своих духа ревности представлениями своими не точно не угашают, но и паче еще разжигают.... Аще везде и при всяком случае и сами от себе наблюдают крепко интереса церковного, а о сем, чтоб продати на злате интерес Христов, интерес Церкве Его. матери же своей, и помыслити боятся; кратко рещи: аще в размножены царствия Христова не токмо не бывают спо- иою, но и всякую подают помощь, ово советами благими, ово изобретениями полезными. Недовольно бо, еже не вредити, но нужно пользовати. Нейтралитета Христос наш не любить: глаголет бо: иже нсеть со Мною, на Мя есть, иже не собираете со Мною, расточаете (Мф.12)».

«Но речет кто: cиe дело духовных есть, а не мирских. Глагол сей подобен оному, – когда бы штатский и купеческий человек сказал военному: твое званиe соблюдати отечество от врагов. Правда: но его должность мечем, сего ж пером, а онаго ковчежцем. Не воин бо токмо, но и они – сынове отечества, а не уроды. Не духовнии бо токмо, но и мирстии о распространении царства Христова пещися должны. Или бо Христос наш духовных токмо Царь, а не мирских? Аще убо обоим чинам един Он Господь, един Он Владыка, едино обоим должно быти и попечение, хотя не единым образом, но овому сице, овому же сице».

Во втором отделе поучения проповедник рассуждает об обязанности христиан возвращать с пути погибельного братий, ведущих нехристианскую жизнь. Обязанность эта главным образом лежит на пастырях Церкви, но от нее не свободны и Монархи, которые могут иметь полезное влияние на своих подданных примером благочестия. Народ имеет свойство подражать своему Монарху, видит ли его делающим доброе или злое. Эту мысль проповедник подтверждает словами св. Писания и примерами, из него взятыми. Представляя далее в пример благочестия Императрицу Елисавету, он говорит:

«Что же и в наших сих годех подвигло многих, да пешешествуя притекают ко гробу великого во отцех Ceprиa, аще не пример Елисаветин? Яже ногама, ими же на престол обыче ходити, и к угоднику сему толикий путь прейде не единократно. И дивна вещь! Те, которые прежде и зрети мощей Божьих угодников не хотели, а не чтобы главу свою пред ними наклонити, с великим уже благоговением пеши притекают поклонитися радонежскому чудотворцу. Имел он у себе таковых поклонников в четыредесять четвертом году, имел и чудился, а с ним и самыя ограды его делу сему удивлялись стены».

Проповедник так высоко ставить пример Монархов по влиянию его на благочестие народа, что признает его в этом случае более действенным, нежели учение пастыря Церкви. Рассматривая далее тот же пример, он встречает возражение, что другому не всякому удобно своим примером отлучать честное от недостойного, что этому могут препятствовать состояние и обстоятельства, в каких человек поставлен. Но пример Монархов, пример Елисаветы уничтожает силу этого возражения. «Помыслит ли кто о нужности воспитания своего и деликатство натуры? Но она a6иe, ах! И чиеж нежнейшее, как Монархов, воспитание, чия и деликатнейшая, как их, натура? κοтории, отнележе от утробы матерния изыдоша, сохраняются аки зеницы очес, и, купно с пеленами еще, всеми повиваются благами. Помыслит ли о высоте достоинства своего? Но она a6иe, ах! И чиеж высочайшее, как монархов, достоинство? которые суть Божьи помазанцы и Его на земли наместники. Помыслит ли о правлении многих дел? Но она a6иe, ах! И комуж множайшее, как Монархам, правление? κοτοрые благом целого государства своего пекутся состоянии. Аще убо они могут, почто ты не можешь?»

Проповедники Троицкой семинарии так высоко стояли во мнении Двора, что были нарочито в учебное время вызываемы в Петербурге для проповедания слова Божия. Празднуя в северной столице день памяти преподобного Сергия, Императрица слушала поучение из уст присланного от его обители: так было 25-го сентября 1745 и 1747 годов. Пальма первенства между указанными нами проповедниками по отзыву и современников, и позднейших писателей принадлежала Кириллу Ляшевецкому. Еще до принят иноческого чина, он известен был, как отличный проповедник. Сумарокову очень понравилась проповедь его из текста: прильне душа моя по Тебе, и он делает такой отзыв о проповеднике: «сказана бельцом некая проповедь в Троицкой лавре: я не знал лет десять после прочтения оныя, кем она говорена, и пpиexaв некогда в реченную лавру, узнал я нечаянно, что наместник оного монастыря есть Автор тоя прекрасныя проповеди, бывший потом воронежским епископом: был то Кирилл Ляшевецкий»⁴².

Высочайшия посещения Троицкой семинарии. Великою наградою и поощрением в ученых трудах были для наставников и питомцев семинарии посещения Императрицы. Не редко посещая лавру, иногда пешком. в иной год бывая в обители до трех раз, Императрица Елисавета Петровна всякий раз посещала и семинарию, которая открыта была в первый год ее царствования и принята была под ее высокое покровительство. К прибытию Императрицы ученикам шили обыкновенно новые мундиры из сукна василькового цвета. Для 40 человек устроялось особое триумфальное платье из тонкого холста, которое украшаемо было лентами и мишурным газом: эти семинаристы были назначаемы для участия во встрече Императрицы: они держали в руках ветви и пели в честь ее сочиненные канты. Они же произносили стихи, когда Императрица была в семинарии. До нас дошло описание торжества, бывшего в лавре в феврале 1744 года, по случаю пребывания в ней Императрицы Елисаветы вместе с в. князем Петром Федоровичем. При вступлении Императрицы во врата обители семинаристы пели канты, которые начинались так:

Сергие всеблаженне, от пелен освящение,

В чудесех славем, во миp явен,

Столпе церковный, славо Петровны!

Пролей мольбу обильну ныне к Творцу всесильну.

Виждь отрасли Петровы, красны делы и словы,

Толь благоплодны, коль благородны.

Толь к всем прихилны. коль суть обильны.

Се обет исполняют, Радонеж посещают и т. д.

После того, как Императрица по молитве в соборе вступала в царские чертоги, к ней вместе с архимандритом и соборными старцами лавры являлись начальники и наставники семинарии и жалованы были к руке Императрицы. Когда Императрица шла в семинарии, ученики, поставленные на пути, пели канты, в которых выражалось желание видеть высокую посетительницу в вертограде науки:

Гряди к нам, молим, вседержавна мати,

Веди, надеждо, мир всезлатий,

Се ти врата и сердца купно отверзаем,

Вси к тебе спешим неудержно,

Вси приемлем добронадежно,

Вси тебе окружаем и т. д.

По вступлении ее в семинарию, ученики говорили «стихи приветствительные» на русском и латинском языках. Всех стихотворений произнесено было 9. Представляем из них два:

1.

Перва планета, добра света,

Феб златоокий, на круг высокий

Неба всходит.

Везде катает, чудно блистает,

Играя смело, смеесь весело,

Мир обходит.

Так мать державна, на круг преславна

Poccийска неба возшедши, Феба

Подражаешь.

Всем благодати лучи всезлаты,

Обходя грады и вся ограды,

Изливаешь.

Течет с тобою, светло добротою

Петр на полудень, слава всечуден,

Течет красно ⁴³.

Путь вам свободный, дух благородный,

Тецыте прямо, блистайте тамо

Во век ясно.

2.

И риторски пред лицем монаршим молчати

Нудятся громи, чтож мы имеем вещати?

Скуден ум не обретет достойного слова,

Но вместо сего сердца в жертву вам готова,

Не можем, но хощем, се мать тебе довлеет,

Прими цветы, Елисавет, плод пока дозреет.

Прими, Петре надеждо, наших труд начатки,

Усердием довольны, хотя сдовом кратки.

И малыя возрастут в надежной им сени

Монарших щедрот, зде им покров бсз отмены.

В заключение учитель семинарии, Федор Александрович Ляшевецкий (в последствии Кирилл, епископ черниговский) произнес следующую речь:

«Радуется обитель, играет с нею и новое собраниe ⁴⁴, обоим же единая веселия вина, всерадостное Вашего Императорского Величества пришествие: всемилостивейшая Государыня Императрица. Радуется обитель троицкая, третие уже великую npиeмля Монархиню. Радуяся же чудится пламенеющей твоей, к вечно нас Возлюбившему любви. Славить внутреннюю к благочестию ревность. Блажить истинное к вышняго угодником почитание. Удивляется достойным христианской души добродетелем. Проповедует в случаях адамантову крепость, в действиях прозорливый разум, бедствующим простерт покрове, к сиротам матернюю утробу, всем подданным горящую любовь и милосердие. Играет и новое собрание, в сретение тебе исходя. Играет: ибо твоим матерним благоволением основанное стоит. Высочайшею милостью согреваемое цветет. Монаршею десницею защищаемое не поколеблется. Но и иныя чувствительно радость нашу умножающие имеем вины: видим бо тя, о славо России, Россиян надеждо! аки денницу день нам вечного мира зажегшую ⁴⁵. Усмотряем в руках твоих мечь Петров прежде преславными победами, ныне торжественным всенародного безмятежия лавром красящийся. Слышим в народе не толь от должности, коль от внутреннего доброусердия громкое cиe восклицание: Елисавет всемилостивейшая, Елисавет, мать благоутробная! Слышим в народе, на себе же явныя матерняго твоего благоутробия примеры имеем: зрим к обители нашей отверзтое сердце. Чувствуем собственнейшее о нас промышление. Исповедуем великая твоя щедроты. Не таим обильно и сильно изливаемых на нас благодеений: твердо уповая, яко и впредь нас, о матерняя утробо! покрыешь высочайшею десницею, призришь монаршим оком, напоишь радонежскую ниву нашу обильною благодати росою. Обитель же, и с нею новое собрание к Владеющему царством человеческим слово и сердце обратив, единого сего тебе, паче же себе и отечеству желать будет: яко же всеблагий Бог тебе, высокодержавнейшая Елисавет, действий Петровых, добродетелей Екатерининых живый миpy оказал потрет: тако во избранном тобою, в возлюбленном тобою Петре, твоего духа, твоей веры, твоих нравов да покажет образе и вечно его, купно с диадемою, да увенчает благословением. Тако всемилостивейшая Государыня Императрица! Тако всеподданнейшии раби твои теплейшим желаем сердцем».⁴⁶

Посещения Императрицы надолго оставляли и в лавре и в семинарии воспоминание об ее милосердии и любвеобильной приветливости; мы видели, что проповедник Иннокентий в 1749 году с восторгом воспоминал о пребывании ее в лавре за пять лет пред тем, в 1744 году.

1) Афанасий Волховский, урожденец полтавский. Из префектов первый ректор Троицкой семинарии 1748 года ⁴⁷. В декабре 1749 года определен келарем лавры и оставался ректором, и с 15 ноября 1751 года открыл курс чтений по богословию. Указом св. Синода 23 февраля 1753 года определен архимандритом Троицкой лавры. В 1758 году 23 апреля хиротонисан в епископа тверского; указом 1763 года мая 26 переведен в ростовскую епархио. Скончался в Ростове 15 Февраля 1776 года, и погребен в соборном храме.

2) Гедеон Слонимский, из воспитанников и наставников Киевской академии. Определен ректором 20 января 1754 года, а указом Синода 30 апреля 1758 года переведен на должность ректора московской Славяно-греко-латинской академии и поставлен архимандритом Заиконоспасского монастыря. Скончался в 1772 году в сане настоятеля киевского Межигорского монастыря ⁴⁸.

3) Гавриил (Петр) Петров, из справщиков Московской типографии. Учитель риторики в Троицкой семинарии в 1758 году: в сем году пострижен в монашество, в июле сделан ректором семинарии и соборным иеромонахом с правом заседать в Учрежденном соборе ниже наместника, келаря и казначее. В 1759 году придана ему должность наместника лавры с жалованьем по 100 р., к которому, по его просьбе

Архимандрит Гедеон Криновский в августе того года прибавил еще 200 рублей. В августе 1761 года Гавриил определен архимандритом Заиконоспасского монастыря и ректором Московской академии. В последствии был митрополитом новгородским и санкт- петербургским.

1) Афанасий Волховский, из учителей харьковского коллегиума, первый префект Троицкой семинарии с мая 1745 года. В 1748 году ректор.

2) Кирилл Ляшевецкий, малороссиянин, сын сотенного писаря, в последствии священника. Учился в академии Киевской и 10 марта 1743 года поступил на должность наставника новооткрытой семинарии Троицкой. Пострижен в монашество в 1746 году. В 1747 году занимал должность библиотекаря семинарии. В 1748 году сделан префектом и присутствующим в Учрежденном соборе лавры. В 1753 году, после того как ректор Афанасий произведен в архимандрита лавры, Кирилл получил должность наместника лавры и почти целый год читал богословие до приезда Гедеона Слонимского, но ректором не был, а в декабре 1754 года уволен от семинарии и оставлен наместником лавры. Именным указом 14 июня 1758 года пожалован архимандритом Новоспасского монастыря, а 6 августа того же года рукоположен во епископа воронежского; и 9 октября 1766 года переведен в Чернигов, где и скончался 14 мая 1770 года. Кирилл был из образованнейших мужей своего времени и славился, как отличный проповедник. Сумароков пишет, что духовенство очень любило его, но что у него было не мало врагов, которые, по зависти к его талантам, распускали о нем дурные слухи⁴⁹ .

3) Фома Гирчич, из ученых монахов киевских. С архимандритом КиевопечерскоЙ лавры Тимофеем Щербацким занимался по поручению св. Синода пересмотром четиих-миней святителя Димитрия по случаю приготовления их к 3-му изданию. В 1753 году вызван на должность проповедника Троицкой лавры. В декабре 1754 года определен префектом семинарии и соборным иеромонахом. Дальнейшая судьба его неизвестна⁵⁰.

4) Амвросий Андреевский – префект с 1758 года. В следующем 1759 году произведен в архимандрита рязанского Спасского монастыря.

5) Платон Левшин, из учителей риторики назначен в префекты указом св. Синода от 26 июля 1759 года. С 1762 года ректор.

Число учителей в Троицкой семинарии в первые времена ее существования было неопределенно, и восходило иногда до 7 и 8 человек, а иногда ограничивалось тремя. Так в первый год по открытии семинарии (1743) было пять учителей: Ляшевецкий, Пещанский, Лелеецкий, Граблев, Заюшевский; но в сентябре 1747 года было только трое учителей, хотя школ было шесть. В 1751 году, учителей было 8; в конце 1761 года – пять. Первыми учителями в семинарии были: Семен Иванов Метенский, в 1743 году отбывший в Петербург, и Иван Лелеецкий. В первое время видим учителей исключительно светских, но с течением времени наставнические должности большею частию стали занимать монашествующее: так в 1751 году монашествующих наставников было пять, и светских – трое. Укажем некоторых из тех и других.

Стефан, в монашестве Серафим, Пещанский. Поступил в учители в одно время с Ляшевецким, в марте 1743 года.

Иннокентий (Иаков Федоров) Паскевич, из польских шляхтичей. Определен учителем в декабре 1744 года. Пострижен в монашество в ноябре 1745 года. В сане иеродиакона не раз проповедывал в высочайшем присутствии. В иеромонаха посвящен в мае 1752 года. Преподавал еврейский язык. В 1753 году был Келарем лавры и оставался наставником. В 1758 году назначен во Архимандрита Ка- лязинского Maкapиeвa монастыря, но за болезнию отказался от сего назначения, и вследствие прошения помещен на жительство при Тверском Apxиepeйcком доме с ежегодною пенсиею от лавры в 100 рублей ⁵¹.

Авксентий (Василий) Чепелевский. Сын священника села Каплинц Пирятинской сотни Лубенского полка. Учился в Киевской академии. В сентябре ,1747 года опредлен учителем ннфимы и Фары. Начальством семинарии рекомендован был, как «человек доброй, постоянной, трезвенной и искусной». Пострижен в монашество в 1749 году. В 1751 году был преподавателем пиитики. Выбыл из учителей в 1753 г.

Игнатий, из Киевских ученых; иеромонах и учитель риторики в 1751 году. В 1752 году по прошению уволен в Киевопечерскую лавру.

Игнатий Калинин, сын слуги Троицкой лавры. Поступив в богословский класс в 1751 году, исполнял обязанности учителя Фары и инфины, в 1752 – грамматики; в 1757 был учителем риторики. В 1758 году вызван архимандритом лавры Гедеоном в Петербург и состоял при нем в качестве письмоводителя: в 1762 году был приказным при Учрежденном соборе лавры; в 1772 году – секретарь при св. Синоде.

Стефан Андреев Гординский, из воспитанников Kиeвской академии, учитель Троицкой семинарии с 1749 года. В 1751 году преподавал грамматику и синтаксис, в 1753 – пиитику. В 1755 году по прошению уволен в Maлopoccию.

Сергий Попов. Будучи студентом богословия, преподавал греческий язык в 1751 году: в 1753 году опредлен учителем риторики и продолжал учить греческому языку.

Варлаам (Василий) Синьковский, из учителей высшего класса определен учителем риторики в июне 1759 года; пострижен в том же году. После префект и ректор.

Петр (в монашестве Парфений) Постников. Еще до окончания курса в Троицкой семинарии, в 1752 году определен учителем фары и инфимы; в 1758 году учитель греческого и еврейского языков. Пострижен в 1758 году, и в 1761 и 2-м годах был учителем риторики и еврейского языка. После префект ректор.

Иван Панов. Учитель и библиотекарь в 1758 году. Впоследствии перешел на должность приказного в лавре.

Геннадий, учитель высшего класса в 1758; в 1761 году поступил в eпapxию Гедеона Псковского.

Иосиф, из воспитанников Троицкой семинарии. По окончании философского курса, иеродиакон и учитель низшего класса в 1759 году, обязавшийся дослушать двухгодичный богословский курс. В 1764 году иepoмонах и учитель риторики. В сем году отправлен в Париж для пребывания при русском резиденте.

Главною целию учреждения Троицкой семинарии было образовать священнослужителей, достойных своего высокого звания. Это было желание правительства. В указе Императрицы Анны Иоанновны св. Синоду о заведении семинарии в Троицком монастыре между прочим изображено: «понеже мы всегда особливое тщание и стаpaниe имем в том наипаче всего, чтоб святыя церкви снабдены были учительными священниками для лучшего подтверждения христианского закона и благочестия поучениями, проповедию слова Божия и св. Писания... и понеже необходимо потребно, чтоб в государстве священнический чин божественным учением просвещен был ко искоренению богоненавистных страстей, нечестия и всякого злодеения, а притом, где нужда требует, и для обращения и крещения неверных обретающихся внутри государства нашего, то есть мордвы, чуваш, черимис и прочих тем подобных народов, того ради всемилостивейше повелеваем нашему Синоду в начале при Троицком Сергиевом монастыре немедленно завесть семинарию»⁵². Сообразно с сим назначением семинарского образования большая часть воспитанников поступали на места священнослужительские, и на первый раз преимущественно в отчины Троицкого монастыря. Но так как в число воспитанников семинарии входили не одни дети лиц духовного звания, но и дети слуг монастырских, то Учрежденный собор лавры постановил правилом, чтоб «священно-и-церковно-служительские дети в греколатинской школе учились в надежду священства, а служительская в пользу Троицкия лавры»⁵³. Впрочем, это правило имело исключения.

В случае открытия вакансии священнослужительских в отчинных селах лавры, Учрежденный собор обыкновенно относился в семинарскую контору с предложением, не пожелает ли кто из учеников поступить на известную вакансию. Желающие, по представлению собора, утверждались архимандритом лавры, и, по увольнении от семинарии с аттестатом, отправлялись в ту eпapxию, к которой принадлежало известное село⁵⁴. Начальство лавры обыкновенно употребляло свое ходатайство об определении их на священнические и диаконские места в тех eпapxияx, откуда они поступили; а указом св. Синода 1758 года поставлено было даже в обязанность преосвященным тех епархий, где были отчины лавры, никого не определять на священ- нослужительские места в лаврския селы без ведома "настоятелей лавры⁵⁵ (с). Что касается до тех учеников, которые поступали из мест, неподведомственных лавре, то они по окончании курса учения возвращаемы были в свои eпapxии. Случалось, что в иное время не для всех окончивших курс имелись места: в таком случаe студент осгавался при семинарии в ожидании места и обязан был продолжать слушание лекций богословских. Так один из студентов Илья Редриковский, проучившись 4 года и 9 месяцев в богословском классе, должен был еще учиться в ожидании места ⁵⁶. До нас сохранилась ведомость первокурсных студентов Троицкой семинарии; в ней обозначено время, сколько кто учился в каждом классе, и какое место занял по выходе из ceминapии: из нее видно, что некоторые из поступивших в 1742 году окончили курс в 1753, другие в 1755, иные в 1756 году; одни учились в богословском классе до 4 лет, другие три года, до двух с половиною и менее. Некоторые из окончивших богословский курс поступали на священническая места в приходы Троицкого посада, в приходская церкви в городах: Переславле, Верее и других; другие – в сельские церкви, иные – на диаконския места в городах и селах. Один из учеников Афанасий Воскресенский, сын священника, слушав 2 года и 7 месяцев богословие, был уволен с аттестатом для прискания священнического места, но, не отыскав места, занял на время пономарскую должность при церкви отца своего. Сын священника, из села Поречья, Дмитрий Порецкий, учился в семинарии 14 лет, а богословие слушал только 10 месяцев, и по просьбе уволен для поступления на место отца; но прислан был в семинарию обратно для обучения. Один из окончивших курс, сын монастырского солдата, Афaнacий Репин, поступил во священника к Вознесенскому приходу при лавре. Сын поъдячего Троицкой лавры занял священническое место в Переславле при соборной церкви ⁵⁷.

Но поступление детей служительских в священно-служители было исключением и дозволялось только отличным ученикам по успехам в науках и по нравственности. Большею частию они определяемы были к письменным делам при лавре, или в ее отчинах. При обширном составе канцелярии лаврской, при множестве отчинных учреждений, всегда имелась потребность в людях с образованием, с уменьем владеть пером. При одной лавре приказных, подъячих, канцеляристов, подканцеляристов состояло около 200 человеке; сколько же было прикащиков и писцов в отчинах лавры! Должностями этими дорожили ученики семинарии: счастлив был тот, кто за службу отца мог надееться заступить его место. За лучшими из учеников служебные места при лавре предоставлялись, и они получали жалованье, но были обязаны продолжать учение в семинарии. Так в 1747 году служний сын Яков Воробьев, учившийся в риторике, определен в слуги на место умершего отца. Учрежденный собор приказал: «по приводе Воробьева к присяге, написать его в чиновный список слугою, дабы и npoчиe обучающиеся семинаристы, на то смотря, к обучению себя тщательно поощряли: понеже и впредь кто тщательно будете обучаться, таковые, как на духовныя степени,так и в прочие, имеющиеся при той лавре. всякие чины, имеют быть определяемы неотменно'58. Из списка первого курса видим, что учившиеся по 13 и по 14 лет в семинарии и слушавшие богословие 4 года, занимали места канцеляристов и подьячих при лавре: один был послан в качестве подьячего в подведомственный лавре Песношский монастырь и там служил «на сельском жалованье». Другой определен подъячим и отправлен в Троицкое село: Каменный верх, для письменных дел. Третий послан прикащиком в село Хупань.

Лучшие из учеников Троицкой семинарии, по окончании курса, поступали на училищную службу. Кроме наставнических должностей в Троицкой семинарии, который после первого богословского курса были занимаемы, большею частью, троицкими воспитанниками, некоторые занимали места наставников в других училищах. Так Василий Чепелев в 1756 году поступил учителем в Коломенскую семинарию. Студент богословия Сергей Воронов в 1759 году послан во Владимирскую семинарию, для обучения пиитики и риторики, но в 1761 году возвращен в лавру, и его место занял бывший воспитанник Владимирской семинарии, окончивший курс в Троицкой, Николай Субботинский.

Некоторые из учеников, вследствие требований из училищ светского ведомства, были посылаемы в оныя для изучения светских наук. В первый же год открытия в Москве университета (1755), по требованию начальства университетского, выбраны были для поступления в оный шесть воспитанников Троицкой семинарии, именно, из философии: Аввакум Рудаков, Данило Палимосовский и Иван Федоров; из риторики: Федор Пушкин, Иван Тихомиров и Дмитрий Аничков. Они определены «на аудиторию логики». Из них двое: Рудаков и Федоров в следующем 1756 году на философском диспуте 17 декабря, веденном под руководством профессора Фроманна, участвовали в качестве оппонентов, а Дмитрий Аничков, за отличные успехи, в тои же году получил золотую медаль. В 1758 году посланы в университет из воспитанников Троицкой семинарии: Илья Грачевский, Дементий Соколов, Александр Репьев, Петр Бражников, Семен Башилов и Иван Аничков⁵⁹. Последние двое были дети лаврских канцеляристов и содержимы были на счет лавры: Учрежденный собор поместил их на своем подворье в богоявленском монастыре в Кремле, назначив каждому из них на стол по 4 копейки в день; на мытье белья, починку сапогов и на баню по 2 руб. в год. Башилов обносился в университете, и в 1759 году писал в Учрежденный собор, чтоб ему сшили новый камзол и штаны, «дабы, писал он, от ветхости платья, по знатности как лавры, гак и университета, от прочих студентов не претерпевал я стыда, и, когда оного надеть будет не можно, не остановил науки». В тоже время он просил себе теплой одежды на зимнее время. Учрежденный собор приказал: «оному студенту Башилову сделать овчинный тулуп и покрыть российскою кежею (sic); ему ж купить штаны лосинные рубли в полтора: ему ж Башилову сделать вновь мундир, камзол и штаны суконные, только б не свыше рубля был аршин, и тот мундир отдать ему Башилову, чтоб он тот мундир носил с бережливостию по праздникам, а не повсядневно⁶⁰. В 1761 году, узнав об отличных успехах Башилова в университете, архимандрит Лаврентий приказал выдавать ему двойное жалованье и сшить лучшую одежду. С 1758 до 1763 года Башилов обучался в университете «истории, географии, арифметике, геометрии, тригонометрии, геодезии, философии, физике экспериментальной, елоквенции латин- ского и российского языков и упражнялся в переводах с французского на русский и с русского на французский язык.» В августе 1763 года он получил два аттестата из университета, один от Фроманна, доктора философии, другой от профессора елоквенции Антона Барсова и определен учителем в Троицкую семинари.⁶¹Из учеников Троицкой семинapии, воспитывавшихся в университете, приобрел впоследствии известность Дмитрий Сергеевич Аничков, бывший профессором университета. Иван Тихомиров в 1763 году был учителем Московской гимназии, состоявшей при университете. Судьба прочих неизвестна.

Кроме университета ученики Троицкой семинарии поступали в Московский госпиталь для изучения медицинских наук. В 1756 году поступили туда из богословского класса: Сила Митрофанов, из философского_: Андрей Смирнов, и из риторического: Сергей Борисов и Кондратий Касаткин. Обучение «лекарскому художеству» в малых размерах доступно было некоторым из учеников и в самой лавре: к врачу, состоявшему при лавре и семинарии, обыкновенно командированы были двое или трое учеников для изучения медицины. В 1747 году лекарю Иоганну Христиану Цуберу даны для обучения ученики риторики: Илья Стромынцев, Никита Щербаков и Андрей Тарасов. Они учились у Цубера 4 года и выслушали лекции из остеологии, о кровообращении, пищеварении, об устройства глаза и груди. Они бывали при совершении многих операций и под наблюдением врача сами лечили больных. В 1751 году Стромынцев, для окончательного образования в медицинских науках, отправлен в Петербург⁶². Преемник Цубера, Иоганн Родет, присланный в лавру из Петербургского адмиралтейского гошпиталя, и носивши титул: Ober-Chirurgus, обучал медицине новых учеников: Ивана Княжнина, поступившего после в монашество, и Ивана Соколова, который в последствии занял должность врача при лавре и семинарии, и был в этой должности более 15 лет.

Ученики, неспособные к учению, ленивые и неодобрительные по поведению, были исключаемы из семинарии. Список исключенных представляем был от семинарская начальства в Учрежденный собор; интендантская контора писала при этом, что о служительских детях троицкой лавры контора сообщает для известия, а об эпаршеских просит собор сообщить промемориями в те епархии, из которых исключаемые были присланы. В первый же год по открытии ceминapиu, когда Mнorиe оказались неспособными к латинскому учению, архимандрит Кирилл приказал таковых определить в нужнейшие монастырские мастерства и в особенности обучать рисованио и иконописи. Некоторые из исключенных определяемы были на причетническая места, другие поступали в писцы при канцелярии лаврской. Случалось, что ученики возрастные, тяготясь учением, самовольно оставляли семинарию и поступали на места; такие, если семинария не видела в них способности к продолжению учения, были исключаемы из списков и лишались мест. В 1744 году трое учеников, без ведома учителей, выбыли из семинарии для поступления в дьячки и пономари. Когда интендантская контора потребовала о них справок в приказной Троицкой канцелярии, приказный Карпов и повытчик Наумов показали, что эти ученики высланы в духовную дикастерию по указу Императрицы. Показание, по наведении следствия, оказалось ложньм, и с Карпова приказано взять 100 руб. штрафу в пользу семинарии, а «плут Наумов определен в конюхи», ученики же уволены с худыми рекомендациями. Весьма строго поступало начальство лавры и семинарии с теми из учеников, которые, желая избежать наказания за леность, объявляли за собою слово и дело. Такие явления повторялись нередко⁶³. Должно, впрочем, признаться, что ученики иногда доводимы были до такой решительной крайности «безпощадными», слишком строгими и несоразмеримыми с возрастом наказаниями. Haказание, по обявлении учеником слова и дела, тотчас прекращалось, и ученик отправляем был в Москву в тайную контору розыскных дел. Если объявление слова и дела оказывалось ложным, виновный отдаваем был в солдаты или в матросы⁶⁴. Так же строго поступаемо было и с теми, которые уличаемы были в поступках, противных, нравственности. В 1743 году четверо учеников попались в воровстве в келье одного монастырского старца: по донесении о сем архимандриту Кириллу, он предписал: «всех четырех человек, взяв в канцелярию, допросить обстоятельно, и справясь о родстве их, ежели подлинно окажутся оные ученики Троицкие, оным, при собрании всех семинаристов, учинить наказание, и годных отдать в рекруты, а кои негодны, тех, заковав в кандалы, отдать в кузнечную работу, дабы впредь не попустить таковым плутам свободы⁶⁵. В 1747 году ученик риторики Лычков по приказанию архимандрита Арсения отдан в рекруты за то, «что чем болee приходил в возраст, тем дерзновеннее на всякое употреблялся беззаконие, пьянствовал, убегал из школы и не только сам в худых делах упражнялся, но и иным к тому ж и примером и орудием бывал»⁶⁶. Впрочем, к чести семинарии, таких примtров было очень немного.