Глава 5. ПАСТЫРЬ ДОБРЫЙ

Тот есть пастырь добрый, который учит, и то, чему учит, сам делом показывает. Потому пастырям не только должно учить, но и самим являть пример добрых дел. Пастырь добрый подобен вождю, который и путь указует людям, и сам идет впереди, как о Начальнике пастырей, Спасителе нашем, написал Лука святой: «Иисус делал и учил от начала» (Деян. 1:1). Двояко учит тот, кто учит и живет благочестиво: словом и житием своим учит, потому что учение свое подтверждает делом и житием своим.

Святитель Тихон Задонский

«Если ты пастырь, то наставь, убеди, укрепи, ободри, раньше всех встань, позже всех ляг – заботься о своей пастве, молись за нее горячо, долго молись, а о себе помолись после; если ты служишь, то служи благоговейно, со страхом и верой», – так говорил протоиерей Валентин Амфитеатров в одной из своих проповедей³¹. Несомненно, что и сам он по мере возможности, и даже сверх обыкновенных человеческих сил следовал этому идеалу.

В чем же состояла и как совершалась пастырская деятельность о. Валентина, и каким средствам духовного воспитания батюшка уделял особое внимание?

Частое Причащение жизни, сказал Василий Великий, что иное значит, как не частое оживление? Частое Причащение что иное значит, как не обновление в себе свойств Богочеловека, как не обновление себя этими свойствами? Обновление, постоянно поддерживаемое и питаемое, усваивается. От него и им истребляется ветхость, приобретенная падением, смерть вечная побеждается и умерщвляется вечною жизнию, живущею во Христе, источающеюся из Христа; жизнь – Христос – водворяется в человеке.

Святитель Игнатий Ставропольский

Одним из важнейших средств исправления и возрождения души отец Валентин считал частое Причащение Святых Животворящих Таин Христовых и Таинство исповеди.

«Многие, вижу, не часто причащаются: это дело диавола, он мешает частому принятию Тела Христова. И очевидно, что тот, кто не часто причащается, дает большую власть над собой диаволу, и диавол волю над ним принимает и ведет его на все злое», – писал свт. Иоанн Златоуст. О том же говорили свт. Василий Великий, Димитрий Ростовский, Тихон Задонский, прп. Серафим Саровский, свт. Иннокентий Херсонский, митр. Московский Платон и другие Святые Отцы и благочестивые проповедники. Едва ли можно найти хотя бы одного святого, который не упоминал бы о важности причащения. Однако в XIX веке в России была уже общепринятой практика редкого – вплоть до одного раза в год – причащения Святых Таин. То же касалось и Таинства покаяния. Такая практика не имела никакого основания в Церковной истории и учении Святых Отцов Православной Церкви и, думаем, возникла из нерадения. Однако она твердо укоренилась, и иной подход к этому вопросу считался неким новшеством, едва ли не ересью.

Так, известно, что будущий великий российский святитель Игнатий (Брянчанинов), старший современник о. Валентина, во время учебы в Инженерном училище подвергся серьезным притеснениям со стороны начальства и даже подозрениям в политической неблагонадежности не за что иное, как за свой обычай еженедельно прибегать к Таинствам исповеди и Причастия. Для чиновников, формально исполнявших церковные обряды, духовный настрой юноши казался чем-то странным. Вернее сказать, диавол тщался воспрепятствовать святому обычаю, что мы увидим и в жизнеописании московского благодатного пастыря прот. Валентина.

Отец Валентин, также как св. прав. Иоанн Кронштадтский и другие современные ему подвижники благочестия, прилагал все усилия к искоренению подобного рода человеческих измышлений, которым бездумно следовал простой народ, и, в частности, являлся ревнителем частого причащения. Таинство покаяния батюшка считал главным средством исцеления души и тела и освобождения от греха.

С первых лет своего служения батюшка всячески располагал свою паству к частому участию в Таинствах: «Кого кротко, ласково вразумлял, исправлял, кого строго наказывал, обличал при всех за лень и нерадение», – пишет новомученица Анна³². Например, отец Валентин разрешал причаститься в большой праздник Спасителя или Божией Матери, если человек причащался в воскресенье и прошло только несколько дней: «Попостись, помолись, и со смирением и верой подходи к Чаше». В особых случаях – больным, заблудшим – советовал причащаться ежедневно. Многие родители, следуя человеческим преданиям, приобщали младенцев только с промежутком в шесть недель. Порой с большим трудом батюшке удавалось убедить приобщать младенцев так часто, как удается бывать в храме, даже ежедневно, по заповеди Спасителя: «не возбраняйте детям приходить ко Мне, ибо таковых есть царствие небесное» (Мф. 19:14). Видя, что при частом Причащении у детей проходят ранее непонятные и неизлечимые болезни, родители начинали понимать силу великих Таинств и сами становились более ревностными христианами.

По причине огромного множества людей, посещавших службы батюшки и стремившихся попасть к нему на исповедь, отцу Валентину порой приходилось исповедовать с утра до позднего вечера по семнадцать часов подряд! Ради того, чтобы все желающие имели возможность причаститься, он был готов до изнеможения принимать исповедь; порой был вынужден исповедовать даже во время Литургии. Великим постом, особенно по пятницам, исповедь длилась порой до полуночи или до часу ночи. Вместе с тем, батюшка требовательно относился к подготовке к Святым Таинствам, требовал полного и искреннего покаяния во всех грехах, даже давних, с этой целью часто подвергал приходящих испытанию временем и не брал на исповедь иногда более года.

При совершении Таинства очевидно являлись благодатные дары пастыря. Известно, что св. прав. Иоанн Кронштадтский, провидя духом грехи кающихся, совершал общую исповедь (ему одному это было официально разрешено Священным Синодом) и, отлучая недостойных, причащал все остальное множество людей, исповедовать которых индивидуально он физически не мог успеть. Отец Валентин поступал следующим образом. Из огромной толпы стремящихся попасть к нему людей он сам вызывал на исповедь того, кого считал нужным. Иногда – тех, кто нуждался в особом врачевании духовном, иногда – по другим известным ему причинам. «Сотни людей рвались в исповедальню, но батюшка брал не по очереди: иной и впереди стоит, да остается, а другой и далеко стоит, да попадет. Напрасно многие стремились попасть ему на глаза. “Вот этого-то или эту-то мне нужно”,– скажет батюшка и выберет кого-нибудь из толпы», – пишет мц. Анна. Тех, кого он не мог принять, отец Валентин часто направлял к другим духовникам.

«“Я тех беру, кого мне Сам Господь велит взять”, – вот что иногда говорил батюшка, наводя этими словами такой трепет на собравшихся, что невольно они начинали каяться и с самым искренним сокрушением обращались к Господу. Не раз приходилось видеть, как кто-нибудь с рыданием умолял батюшку взять его на исповедь. Но батюшка, при всем своем сострадании к скорбящим, резко отвергал просьбу: “Разве я могу это сделать, если Господь не велит?”»³³. Это было сильнейшим средством привести человека в покаяние и сокрушение, умилостивляющие Господа, и, бывало, в следующий раз батюшка уже охотно и ласково брал на исповедь тех, кому ранее отказывал.

Тайна благодатного врачевания душ немного приоткрыта нам в воспоминаниях об исповедях у батюшки его духовных детей. Первым его вопросом кающемуся был вопрос: «Всех любишь? Всех прощаешь?» – чем сразу отсекалось мелочное и второстепенное, и обращалось внимание на главное, о котором мы часто забываем. Далее отец Валентин задавал вопросы или просто выслушивал кающегося. Если пастырь видел немирное и сварливое устроение души, он отстранял от исповеди, допуская к ней лишь искренне от сердца простивших всем и все.

«И что это были за исповеди! – вспоминает мц. Анна. – Какую, бывало, блаженную отраду ощущаешь после такого благодатного врачевания души! Даст, бывало, батюшка на исповеди какое-нибудь наставление, и вся душа воспламенится огнем веры и умиления, какая-то особенная любовь и радость охватит всю душу, захочется жить, помогать ближним, утешать, захочется трудиться, приносить пользу. Всякое горе, скорби исчезают, кажется, ничего бы не желалось так, как постоянно пребывать в этом святом храме, вечно быть около батюшки, слушать его спасительные речи»³⁴.

Подобно многим прославленным старцам, отец Валентин на исповеди часто вообще не расспрашивал о грехах, но сам перечислял все грехи человека, которого видел впервые, и отпускал, иногда налагая епитимью. Многим говорил: «Я знаю день твоего рождения и день твоей кончины».

«Вот то-то ты делал, вот в том-то неисправен», – скажет батюшка, и человек чистосердечно должен был сознаться, что он, к стыду своему, даже забыл о многих своих грехах, а пастырь их все напомнил ему. Батюшка многим, в первый раз пришедшим к нему на исповедь, описывал их жизнь с самого их детства до настоящего времени, и притом так верно и подробно, что они в остолбенении не могли выговорить ни слова, пораженные дивным провидением пастыря.

«Наверное, папа твой теперь часто думает: “Бедная моя Нюта, как ей тяжело живется”, – вот что сказал мне однажды батюшка на исповеди. И слово “Нюта”, которым ласково называл меня покойный мой отец, так было неожиданно и знаменательно для меня, так напомнило мне дорогое беззаботное детство, что невольно привело мою душу в умиление, слезы и восторженное уважение к прозорливцу пастырю, сразу порвало оболочку греховной тяжести»³⁵.

«Сколько при исповеди требовалось от пастыря трудов и усилий, чтобы умягчить душу грешника, довести ее до сознания своей греховности и возбудить стремление к добродетельной жизни! Глубоко вкоренившиеся страсти, пороки, распущенность, жестокость, гордость, лихоимство – эти ужасные корни приходилось вырывать со страшным трудом. Израненная пороками душа мало-помалу начинала освобождаться от них, излечиваться от мучительных ран. Проникнутая доселе гордостью и высокомерием, она начинала понимать небесную красоту смирения и послушания; человек, раньше работавший греху, теперь становился усердным рабом Христовым»³⁶.

Искренно кающимся батюшка порой говорил: «Я ваши грехи на себя приму».

Вот что рассказывал певчий хора Архангельского собора (куда был позже переведен отец Валентин) своему внуку Серафиму Ивановичу Лисицыну: «Во время Причащения Святых Таин батюшка Валентин причащал не всех, а некоторым говорил: “Потом, потом, потом...”, – и посылал встать возле певчих. Люди недоумевали, но шли, так набиралось несколько человек. Отец Валентин потом подходил к ним и каждому говорил, что не мог причастить его, потому что тот забыл покаяться на исповеди, которую вел другой священник, в таком-то грехе. А греху этому много лет, и причастник давно забыл о нем. Человек вспоминал – да, действительно, был такой грех, и каялся в нем. После этого отец Валентин причащал его Святых Таин».

Отец Валентин обличал грехи и в простых беседах. Рассказывали и многое другое о его прозорливости и высоких духовных состояниях, которых, как можно предполагать, удостаивался батюшка. Вспоминают, что во время служения пастырь порой, будучи в духовном созерцании, говорил: «Вот, сейчас здесь стоят все наши умершие. Давайте все вместе молиться, чтобы помочь им».

Таинство Святого Приобщения отец Валентин преподавал и страждущим, как первейшее врачевство, и часто безнадежные больные поправлялись с помощью небесного лекарства.

«Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих! Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше» (2Кор. 1:4–5).

Как происходило общение о. Валентина с его паствой?

После богослужения, и даже еще только проходя к алтарю перед службой, батюшка выслушивал множество обращавшихся к нему людей: ищущих духовного совета, скорбящих, больных, нищих, потерявших пропитание или жилье.

Новомученица Анна так описывает обычное начало труженического дня батюшки:

«Вот толпа собралась в церкви. Чинно, по порядку, все со страхом и благоговением дожидаются его. Какая разнородная толпа! Прибежало детство-мальчишество, ухарски выставившись вперед; пришла степенность, зрелость, плотно разместившись на виду; приползла старость, дряхлость, кряхтя и пристроившись в уголке. Молоденькие девушки скромно, смиренно дожидаются, слегка перебрасываясь между собой краткими словечками. Болезненные, скорбящие, уныло, с нетерпением ждут батюшку-утешителя, зная по опыту, как он одним благословением, одним ласковым словом сразу снимает многолетние тяжкие скорби и страдания. “Батюшка едет!” – торжественно-радостно раздается в толпе. Все толкутся и смешиваются в массу, беспорядочно стремящуюся вперед.

Пастырь медленно начинает проходить среди множества людей. Трудно ему идти среди тесно сжавшейся многочисленной толпы, среди общего гула просьб и обращений. Вот несчастная мать просит с горячими неутешными слезами за непутевого сына; вот бедная вдова изнывает в безысходной крайности с малолетними детьми; вот страдалица-жена, брошенная мужем, изнемогает в семейной неурядице; там девушки-сироты, предоставленные бурям житейской сумятицы; тут бездольные, безместные бывшие рабочие; тут и гордые, еще не смирившиеся богачи, знатность. Все спешит, толкается и осаждает пастыря, который кротко-любяще благословляет и утешает собравшуюся толпу.

Каждое слово полно вдохновения, веры и любви. Сироты как будто получают ласку и наставление родителей, вдовы-нищенки – достаток и убежище, безработные – место и деятельность, немощные – здравие и силы.

Вот батюшке подают записки с просьбой помолиться за болящих, за усопших. Некоторые записки батюшка принимает охотно, другие же – с тяжелым вздохом. Что это за больные, о которых предстоит ему молиться? Это большей частью безнадежные, опасные, умирающие больные. Неизлечимый рак, скоротечная чахотка, острые воспалительные боли – все это приносилось пастырю со всех концов Москвы, даже из других ближних и дальних городов России. Трудные, опасные операции, мучительные переломы, дифтерит – все это стояло перед пастырем и горячо просило о помощи и облегчении. И пастырь с величайшим чувством сострадания бережно собирал все подаваемые записки и нес их в алтарь. Облачившись, он выходил к Царским вратам, начинал молиться и испрашивать у Господа благословение на предстоящее служение. Всею пламенной душой призывал он Господа, прося Его утешить и облегчить душевные страдания горемычной братии...»³⁷.

Нередко о. Валентину приходилось увещевать толпу: «Пустите, пустите»,– строго говорил батюшка, но это не всегда достигало цели. Однако, если пастырь провидел, что кто-либо имеет особую, неотложную нужду, он властно раздвигал толпу и подходил к страдающему человеку, утешал его, разрешал вопросы и помогал, чем мог. Бывало, батюшка хмурился и сердился, что его не слушаются и не дают ему пройти, но вот подходит к нему какая-нибудь несчастная горемыка, забитая судьбой и нуждой, и снова лицо батюшки сияет лаской и утешением...

Порой причиной больших страданий человека были не болезни и нищета, а сложные отношения с близкими. И здесь помощь благодатного пастыря была действенна: «Множество чудес совершал пастырь и в области житейских невзгод. Там бесконечные ссоры, распри, неурядицы поднимались широкой волной и ложились тяжелым гнетом на сердца людей. Отцы, матери, дети, падчерицы, пасынки, зятья, невестки – все восставало и шло друг против друга: надо было их всех расставить по местам и дать должное направление. Случалось, какие-нибудь ничтожные мелочи, сплетни приводили в великое смятение целые семьи; там напрасные доносы и жалобы доставляли душевное страдание несчастным людям; здесь обман и коварство приводили к гибели неопытных людей,– все это спешило для неотложного врачевства к пастырю с надеждой получить там мир душевный, счастье и отраду измученному сердцу. “Не плачь, деточка,– бывало, успокаивает пастырь измученного человека,– я грехи твои на себя возьму”».³⁸

Если отец Валентин видел, что его общение с каким-либо человеком принесет добрые плоды, он готов был уделять ему массу времени и сил: как писала мц. Анна, «так возиться с каждым человеком, как возился батюшка, вряд ли кто сможет». Часто, приняв человека под свое руководство, отец Валентин продолжал заботиться о нем до самой своей смерти, устраивая и его земную жизнь, для каждого подбирая подходящий род занятий и следя за успехами в труде. Беря кого-либо под свою духовную опеку, батюшка начинал заботиться о родных, близких и даже знакомых этого человека.

Одним из направлений деятельности батюшки было просвещение людей, православных по рождению, но далеких от Церкви по своей жизни. Таких было немало как среди интеллигенции и аристократов, порой впадавших в гордость по причине учености или увлекавшихся светской жизнью, так и среди простого народа, часто невежественного в вопросах веры и, спустя столько веков после Крещения Руси, все еще допускавшего суеверия и ходившего к «бабкам» и гадателям. Также и известные пороки пьянства и безделья лишали жизни в Боге, здоровья и благополучия тысячи русских людей.

Разными путями приводил Господь таких заблудших к благодатному пастырю, готовому им помочь. Иногда за них ходатайствовали родственники или друзья; иногда Господь попускал им сокрушительные скорби, понуждавшие обратиться к единственному Подателю благополучия и войти в храм; или же, случайно попав на богослужение, совершаемое о. Валентином, маловерующие и равнодушные бывали привлечены его благоговейным служением, мудрой проповедью, или чувствовали действие на душу Божией благодати. Под влиянием мудрого слова, искреннего внимания батюшки к каждому человеку, при помощи Божией благодати людям открывалось богатство духовной жизни и они становились ревностными христианами. Далее отец Валентин руководствовал каждого, по мере его произволения, к более серьезной духовной жизни.

Пастырские приемы, употребляемые отцом Валентином в общении с людьми разных сословий, возрастов и состояний, бывали различны. Приходившие к нему часто впоследствии узнавали, что с разными людьми батюшка говорил по-разному: более просто обращался с людьми простыми и крепкими в вере, с людьми же образованными говорил на их языке и каждый раз рассматривал настрой человека.

Отец Валентин несомненно обладал дарами прозорливости и исцеления, но всячески старался это скрывать, за исключением случаев, когда это было необходимо для укрепления в вере и добродетелях. Обращавшимся к нему порой казалось, что для батюшки нет ничего невозможного, так как ему постоянно помогала благодать Божия. Помощь, подаваемая по молитвам о. Валентина, вызывала самое горячее его почитание:

«По окончании службы народ не расходился, ожидая выхода батюшки из церкви, – вспоминает В. Н. Зверев. – При его выходе все наперебой бросались за благословением. Целовали о. Валентину руки, хватались за рясу. Бежали за извозчиком, и я несколько раз был свидетелем того, как восторженная толпа выпрягала лошадь и везла на себе о. Валентина до его квартиры. Отец Валентин жил неподалеку от Кремля, на Воздвиженке, в одном из домов, что напротив архива Министерства иностранных дел. Помню и смущение, и негодование постоянного батюшкиного извозчика, вынужденного в таких случаях сидеть на козлах с пустыми вожжами.

Усердие бывает и не по разуму: многие возымели обыкновение гоняться за, так называемым, первым благословением, в погоне за которым нещадно оттирали друг друга и создавали при выходе батюшки невозможную толкотню, в коей и самому о. Валентину приходилось трудно. В таких случаях его выручал нам всем хорошо известный Александр Федорыч – причетник, мужчина атлетической комплекции и примерной решительности. Иные делали еще хуже – проталкивались к батюшке не раз и не два, и, отирая пот, с удовлетворением похвалялись тем, что им сегодня удалось “благословиться и дважды, и трижды...”»³⁹ Многих обращавшихся к нему отец Валентин принимал и дома, другие приходили к подъезду, с вопросами, нуждами, за благословением.

«Смиренное сознание своего ничтожества, греховности, духовного слабосилия – все это с великим трепетом ощущалось при входе в домик о. Валентина в ожидании его ответа или приема, – вспоминает мц. Анна. – Приходившим с делом менее важным батюшка передавал ответ на кухню. Для более серьезной духовной беседы он сам выходил к посетителям, которые, при одном виде благодатного пастыря-молитвенника нередко падали ему в ноги.

Один уже светлый, лучезарный вид пастыря, в последнее время согбенного от великого бремени скорбей и страданий, говорил красноречивее всяких слов. Слабый, сильно похудевший, с потухающими глазами, он являлся могучей духовной силой, когда начинал произносить дивные слова утешения и назидания. “Деточка, я молюсь за всех вас”, – бывало, скажет батюшка, и уже понимаешь, что значат эти дивные слова»⁴⁰.

Отец Валентин и сам приезжал в семьи духовных чад:

«Среди своей неустанной деятельности батюшка все-таки находил возможность посещать своих духовных детей. Что это были за радостные посещения! Болен ли был кто, помолвка ли где или другое семейное торжество – сейчас же, бывало, соберется батюшка, и иногда во вьюгу-непогоду едет, хотя бы и на край Москвы, чтобы укрепить своим пастырским присутствием и благословить радостных хозяев. Ни одно важное дело в семьях его духовных детей не совершалось без благословения: непременно заранее дают знать батюшке, и он лично или заочно спешил укрепить его своей молитвенной помощью и благословением. И летом не оставлял батюшка своей паствы, приезжал с дачи и служил в соборе. Кажется, чего бы лучше: взять отпуск, отдохнуть. Но батюшка говорил: “Там, в будущей жизни отдохнем, а здесь будем трудиться”»⁴¹.

Как можно было заметить, в частности, из назидательных воспоминаний В. Н. Зверева, у некоторых лиц по человеческой немощи почитание батюшки выражалось иногда в не совсем здравых формах и приобретало характер экзальтированности. К сожалению, это нередко случается в среде почитателей праведных людей, при всей скромности последних и их нежелании быть объектами почитания. Главные свойства святости – смирение и любовь – не так заметны, глубоко сокровенны, порой, совсем не замечаются людьми мирского настроя. Между тем, явные чудеса и исцеления видны всем, поражают всех. Поэтому получается, что вокруг подвижников, обладающих благодатными дарами, собираются не только близкие им по духу, но и не очень духовные люди, привлеченные чудесами и проявляющие ревность не по разуму. Эта восторженность, к сожалению, возникает как раз тогда, когда нет внимательного и тщательного исполнения заповедей и советов духовного отца. Делание послушания – это большой труд; гораздо легче только хвалить и ублажать пастыря, не трудясь над исполнением его слов и называя при этом себя самым преданным духовным чадом.

По тем же духовным причинам возникают и недостоверные, восторженные рассказы о святых людях, которые не только не способствуют прославлению праведников, но и бросают тень на их светлую память. Стараясь приводить лишь не вызывающие сомнений рассказы, мы хотим обратить внимание благочестивого читателя на сам нелегкий жизненный путь пастыря, приведший его к славе небесной, и на те случаи, которые наиболее отражают его чудный и удивительный духовный облик.

Кто же составлял паству прот. Валентина? В храм «Нечаянной Радости», а затем в Архангельский собор стекались люди всех сословий, возрастов и состояний. Отец Валентин был одним из тех старцев, которых Господь предуготовил на служение не только смиренным простым людям, но и образованным классам, интеллигенции, порой подверженным превозношению. Именно за общение с удалившимися от Церкви людьми высших сословий пастырь терпел поношения и даже гонения. Но нет никаких сомнений в том, что окормление и этой паствы было ему вручено Богом, и его труды не остались бесплодными. Господь дал Своему служителю и необходимые для этой деятельности таланты. Как уже упоминалось, благодаря своему воспитанию, широкому разностороннему образованию и живому интересу к современной ему науке и культуре, батюшка вполне был готов к общению с самыми разными людьми, мог разговаривать с интеллигенцией на ее языке, и это общение было плодотворным.

В круг близких знакомых батюшки входили, кроме экономиста-социолога А. И. Чупрова и известного юриста и общественного деятеля А. Ф. Кони, историк профессор Н. В. Сперанский, выдающийся педагог А. Д. Алферов, адвокаты С. П. Остроумов, С. П. Ордынский и многие другие ученые и общественные деятели.

Насколько много больных телесно исцелялось по молитвам отца Валентина, вызывая удивление опытных врачей, настолько же много «черствых, окаменелых, озлобленных сердец согревались, обновлялись силой его пастырского слова и благословения», – свидетельствует мц. Анна. Проникнувшись доверием и уважением к батюшке, оставляли свои заблуждения и неверы, и еретики, и заблудшие. «И все тихо, незаметно совершал пастырь: он избегал славы и искренно считал себя самым обыкновенным, простым человеком. Многие не понимали его, осуждали, видя его особенные, непонятные для них действия, а он между тем незаметно продолжал свое великое дело: из шатких, расслабленных душ, благодаря его неустанному труду и любвеобилию, созидались крепкие христианские души, воспламененные горячей любовью ко Господу».

Вот что говорил сам пастырь, вразумляя заблудших:

«Случается так, что люди, получившие высшее образование, являются не религиозными. Странно: человек становится ученее, умнее, еще более должен быть предан религиозности. Оказывается – напротив. Происходит же это от гордости, от самомнения. Многие говорят: зачем я пойду в церковь, разве я монах, разве я ханжа? Не монах он и не ханжа, а не что иное, как невежда. Некоторые только в юности своей сохраняют веру, а потом мало-помалу отступают от нее. Тот дар благодати, который преподается человеку в Крещении и укрепляется в нем первоначальным обучением и воспитанием, утрачивается ими. И все потому, что в человеке является гордость, сомнение, невежество – что одно и то же. Да, такие люди являются невеждами, они даже не знают первоначальной Священной Истории. Если они и учили ее, то забыли, и у них в большинстве случаев не имеется даже Библии – священной книги, необходимой для каждого христианина»⁴².

Однако отец Валентин обличал и врачевал с любовью, тогда как некоторые духовные лица были склонны по неразумной ревности изгонять из храмов и подвергать тяжелым прещениям утративших церковность людей.

Отступая от хронологического повествования, скажем здесь несколько слов об одном из представителей так называемой либеральной интеллигенции, за общение с которой о. Валентина порицали. Известный адвокат Сергей Павлович Ордынский был духовным сыном батюшки, близким другом его семьи и крестным внука о. Валентина, С. В. Викторова. Супруга С. П. Ордынского Надежда была духовной дочерью о. Валентина и с большим вниманием и благоговением относилась к его советам. После октябрьского переворота, в период показательных сталинских судебных процессов, когда никто не брался защищать так называемых «вредителей», С. П. Ордынский осмелился выступать адвокатом по Шахтинскому делу. Неизвестно, насколько ему удалось смягчить судьбу невинно осужденных, но, вероятно, положительные последствия его защиты были. За это Ордынский сам был брошен в тюрьму. Отсидев срок, он был отпущен и скончался на пороге тюрьмы от сердечного приступа.

Из подобных примеров можно видеть, что не так мала была в России прослойка вполне церковной интеллигенции – людей глубоко православных и одновременно высоко-культурных. Далеко не все это сословие была вольнодумным, как пытались и пытаются представить это лже-интеллигенты, особенно те, кто составил в XX веке «пролетарскую интеллигенцию». Какой была интеллигенция православная, хорошо видно по семье самого батюшки, по тем людям, с которыми он общался, и по их потомкам, которые живы и сейчас, и сохранили веру, пройдя через десятилетия гонений.

Всю паству прот. Валентина невозможно описать и исчислить. К ней принадлежали, как называет их новомученица Анна, «важные дамы-попечительницы: княгиня Наталья Борисовна Шаховская, Мария Михайловна Петрово-Соловово и другие, которые при своих крупных связях в обществе были деятельными помощницами батюшки». О том, каким образом отец Валентин привел княгиню Шаховскую на этот путь, сообщает мц. Анна в своей неиздававшейся машинописной тетради «Великий подвижник – отец Валентин» и в книге «Истинный пастырь Христов»:

«Княгиня Наталья Шаховская в первый раз приехала к батюшке во всем блеске своей пышности и богатства. Экипаж ее был запряжен четверкой лошадей: она гордо держала себя, как бы желая дать понять батюшке, что она особа высокопоставленная и требует особенной чести и уважения. Но батюшка не придал никакого значения ее титулу и богатству, и даже с некоторым пренебрежением сказал: «Я никого не принимаю на четверках, а только разве на извозчиках».

Это так поразило княгиню, что она уже больше не кичилась своим титулом и знатностью, и стала приезжать в простеньком экипаже, запряженном в одну лошадь. Постепенно она поняла, насколько духовен батюшка, и что для него ничего не значат знатность и сановитость, а имеют вес только смирение, послушание и преданность воле Божией. Княгине пришлось перевоспитывать себя и долго бороться с собой. С большим вниманием относясь к каждому слову и замечанию о. Валентина, она со временем стала его подлинной духовной дочерью.

Княгиня Наталья Борисовна стала основательницей общины «Утоли моя печали» в Лефортове – общины сестер милосердия, которые своим благочестием и умелым, истинно христианским уходом за больными прославились на всю Россию. Эта бедная и незначительная община при молитвенном и деятельном участии о. Валентина стала одним из первоклассных благотворительных учреждений. Как рассказывала сама княгиня, порой неизвестно откуда появлялись архитекторы и подрядчики, которые сами просили безвозмездно принять их услуги, как посильную лепту на дело благотворительности; появлялись мастера, рабочие, материалы.

Теперь княгиня Шаховская, презревшая свою знатность, богатство и титулы, пренебрегшая мирским почетом и надевшая белый апостольник, являла собой образец благочестия и смирения. Ее высокий, разносторонний ум давал ей возможность быть полезной собеседницей батюшки, а ее обширные связи с высокопоставленными лицами делали ее дельной помощницей батюшки при его попечениях о несчастной бездольной, неустроенной братии. В своих болезнях она первым делом всегда прибегала к батюшке и нередко получала исцеление по его молитвам. Княгиня часто причащалась и под руководством батюшки достойно трудилась для спасения души. Дочь княгини баронесса Дельбиг, приезжая из Италии, всегда считала за счастье повидаться с батюшкой».⁴³

Вот как описывает далее паству батюшки новомученица Анна:

«Многочисленные знатные господа и дамы: Зверевы, Корниловы, Пупышевы, Беклемишевы, Ясунинские и многие другие – вся эта почетность, знатность и богатство, все наперебой спешили быть полезными батюшке. Будучи попечителями и попечительницами в разных приютах и благотворительных учреждениях, своими трудами они много утешали дорогого для них пастыря, оказывая ему услуги в заботах о горемычной бедноте.

Знать, духовенство, высшее и низшее купеческое сословие: Второвы, Терентьевы, Чуевы, Савостьяновы, Цыркины, Панковы, Абросимовы, Авдеевы, Самохины, мелкие лавочники, ремесленники, слесари, столяры – целая артель мужичков... Нескончаемая вереница всевозможных личностей, возрастов, званий!»⁴⁴

Многие обеспеченные люди с великой радостью были готовы благотворить самому пастырю, но он, будучи совершенным бессребреником, принимал какие-либо суммы только для раздачи нуждающимся, и тотчас их раздавал. Нередко и сам о. Валентин брался хлопотать за своих пасомых перед сильными мира сего:

«Невозможно бывало смотреть без слез, как батюшка кланяется перед какой-нибудь значительной личностью, прося за несчастного главу семьи, который, давно лишившись места и прожив последние крохи, стоял на краю гибели. Еще бы несколько дней такой безысходной крайности, и несчастный неудачник с отчаяния впал бы в пьянство и порок – но милость Божия послала ему покровителя – батюшку, который спас его от погибели и поставил на твердую почву благополучия»⁴⁵.

Из числа духовенства, кроме служившего в Архангельском соборе иерея Платона Воскресенского, о. Валентина почитали священник дорогомиловской церкви о. Илия, диакон (впоследствии священник) церкви «Взыскания погибших» в Палашевском переулке о. Димитрий Ренский и многие другие.

Отец Валентин духовно окормлял множество людей торговых, целые семьи купеческого сословия, потомки которых до наших дней чтят память праведного пастыря и молитвенно обращаются к нему во всяких нуждах. По молитвам батюшки торговые дела заметно приходили в порядок. Многие приводили к пастырю детей, родственников и знакомых, а после кончины батюшки их внуки и правнуки неукоснительно посещают его могилу. Таковыми были семейства Сахаровых, Климановых, Монаховых и другие, потомки которых живы и сейчас. С помощью благочестивых купеческих семей отец Валентин создал в своей пастве целую хорошо организованную систему материальной взаимопомощи, о чем ниже мы скажем подробнее.

Но все-таки большинство духовных чад и прихожан батюшки составлял простой народ. Среди него было множество престарелых, больных, увечных, сирот, вдов и оставленных мужьями жен. Были люди, преданные тяжким порокам, порой преступники. О самых немощных благодатный пастырь прилагал наибольшее попечение.

Отец Валентин всячески избегал людской славы и не боялся подвергнуться дурной молве за дела, в исполнении которых видел волю Божию. Большую часть паствы отца Валентина составляли женщины: особенно вдовы и молодые девушки. Как существам более слабым не только в физическом, но и духовном отношении, пастырь уделял им большее внимание, заботясь об их нравственности. Естественно, злоязычная молва пользовалась этим для своих обычных клевет, которым всегда подвергались духовники, окормлявшие лиц женского пола и, в особенности, устроители женских монашеских общин, такие как прп. Серафим Саровский, прп. Варнава Гефсиманский, прп. Зосима Верховский⁴⁶, греческий святитель Нектарий Эгинский и многие другие.

Злобные наветы доходили до батюшки; иногда он говорил близким ему людям: «А про меня-то что говорят...» Однако, не смущаясь клеветой и насмешками, отец Валентин никак не ограничивал свою пастырскую деятельность по отношению к женщинам и девицам, видя волю Божию на это общение. Порой, чтобы не терять времени, для духовной беседы батюшка брал девушку к себе в пролетку, пренебрегая косыми взглядами и пересудами ради духовной пользы своих чад.

Говорит Священное Писание: «все, хотящие благочестиво жити о Христе, гонимы будут» (2Тим. 3:12), и в том или ином виде клеветы, зависть, насмешки и злоба преследуют всех праведных людей. О том, что терпит человек, преследуемый завистниками, отец Валентин говорит в одной из бесед, зная это, очевидно, не понаслышке:

«От злословия, зависти и сплетников, дьявольских помощников, никто, никогда и нигде укрыться не может. Прячься от них куда угодно, закройся как хочешь, удаляйся всеми возможными средствами, затвори туго-туго дверь своей квартиры, пускай в свой дом с молитвой и страхом Божиим гостя, безмолвствуй в своей келье, удаляйся в пустыню, стой даже у престола и жертвенника Божиего, но глаза завистливых людей везде тебя увидят, везде подсмотрят, везде заметят за тобою что-либо худое; не за тобою только, но за дочерью твоею, за сыном твоим, за другом, за книгою, которую читаешь, за блюдом трапезы твоей, за ночью, которую ты проводишь...

И везде заметят что-либо худое – доброго никогда не заметят. Какие же страшные у них глаза! Какое адское всезнание! Не только действительное, но и небывалое видят! Если часто посещаешь храм и благочинно молишься – лицемер, если убегаешь, не желая встречи с ними даже в святом храме – ленивец! В твоих устах улыбка – им соблазн, в твоих руках монета – твое корыстолюбие, твоя помощь людям – житейский расчет, твоя искренность – коварный умысел. Что же нам делать в отношении завистников? Уйдем под гору – они быстрее ручьев скатываются туда с горы. Велят взойти на гору – всходим, но враги достигают нас ближе и всемерно желают схватить, чтобы бросить в преисподнюю.

На последователей Христовых выдумывают клеветы утонченные, злоречия облагороженные, лжи благовидные. Сколько изобретено ненавистных прозвищ, которыми клеймят Христовых праведников! У современных книжников они чествуются именами фарисеев, лицемеров, фанатиков, святош.

Что же нам делать? Есть верное средство – терпение. Пока не пригвоздила нас смерть, ускоренная завистью, будем терпеть, а зависть презирать, за одержимых же ею творить посильные молитвы»⁴⁷.

Диавол восстанавливал против духовного руководителя ревнивых мужей; девушки страдали от деспотизма родителей, которые часто, будучи вполне светскими людьми, совершенно не понимали духовных стремлений своих детей.

Многим молодым девушкам, ранее всецело увлеченным светской жизнью, благодаря общению с благодатным пастырем, открывалось богатство жизни духовной; и они всецело посвящали себя Богу. Вдов пастырь удерживал от второго, часто неблагочестивого супружества. Таким образом, многих он привел к служению Богу в девстве или целомудренном вдовстве, и после кончины батюшки они продолжали свои дела благочестия.

«Не будучи в монастырях и общинах, они совершают монашеские правила и своими чистыми любвеобильными душами откликаются на небесный призыв к духовной неустанной борьбе, на призыв их горячо любимого пастыря, который постоянно духом – среди них и радуется за них, видя, что его неустанные заботы не пропали даром, а принесли обильные прекрасные плоды»⁴⁸.

Вот что рассказывает внучка духовных детей о. Валентина Н. А. Монахова-Огнева:

«Была у батюшки на послушании Наталья Васильевна Ширяева. Она очень рано осталась вдовой с маленьким сыном, и была настолько красивой, что посыпалось множество предложений. Она пошла к батюшке за советом. А он говорит: “А мы замуж не пойдем. У тебя Жених будет, знаешь, какой? Он Светлый и Премудрый, и мы с тобой будем служить Господу”. “Батюшка, они меня одолели!” – “Ничего, ты знаешь, красота – она преходящая... У тебя есть сын, ты должна жить для Бога и воспитывать сына”.

Сначала Наталье Васильевне было трудно послушаться. Ее все знакомили то с одним, то с другим женихом, и она думала, что батюшка и не знает. Но когда она приходила, батюшка говорил: “Ну, иди теперь еще познакомься... Было трое, теперь, может быть, еще пять? Я же тебе сказал, как тебе нужно жить? У тебя будет совсем другая жизнь...” И запретил ей приходить к нему. Наконец, начались тяжелые скорби, и Наталья Васильевна пришла к батюшке: “Батюшка, прости ради Бога!” – Батюшку почему-то больше попросту называли на “ты”. “Хорошо, больше никого не смотрим, будешь мне во всем помогать”. И с тех пор, как о. Валентин сказал это, у Натальи Васильевны отошли мысли о замужестве. Много лет она помогала батюшке, носила от него милостыню нуждающимся. Дома у нее был ткацкий станок, и она ткала платки и раздавала бедным духовным детям о. Валентина.

Мы знали ее в старости: это была милейшая старушка, еще очень красивая. Мы очень ее любили. Она была настолько сострадательной, что все время носила с собой еду для голодных животных и не могла видеть, как извозчики бьют лошадей. Наталья Васильевна была тем человеком, который во время разорения могилы о. Валентина сберег батюшкин крест, ставший для всех нас большой святыней. Она увезла сломанный крест на извозчике к себе домой и затем поставила над могилой любимого батюшкой своего сына Михаила (он рано умер от туберкулеза), при храме св. пророка Илии в Черкизово, где сейчас похоронена и она сама».

Однако, бывало и так, что людям обоего пола, стремившимся к жизни монашеской, батюшка, провидя иное определение Божие о них, благословлял вступить в брак. Впоследствии же становилось ясно, что он был прав.

Вот несколько семей духовных детей батюшки, о которых повествует новомученица Анна в своей первой книге «Краткое описание выдающейся деятельности прот. Валентина Амфитеатрова».

Одной из ближайших и самых преданных семей духовных чад батюшки были Рыбаковы – его домохозяева – мать-вдова и ее дети. Это семейство особенно отличалось послушанием духовному отцу. Дочери были глубоко смиренными и непорочными девушками. Мать много занималась благотворительностью, чему о. Валентин был очень рад.

«Петр Петрович Кознов, бывший церковный староста Архангельского собора, пользовался тоже особенной милостью батюшки, который часто принимал его и подолгу беседовал с ним, – пишет мц. Анна.– Супруга Петра Петровича, светская развитая барыня, тоже часто приезжала к батюшке, и пользовалась расположением его дочерей.

Вот семья Илларионовых: отец, мать, еще довольно молодая женщина, и одиннадцать детей. Когда их было еще девять, батюшка называл их “девять чинов Ангельских”. Малютки, едва начав говорить, слышали имя батюшки и поминали его на молитве. Как отрадно было смотреть, когда мать приведет, бывало, своих деток в собор к батюшке, и он с любовью ласкает их, оделяет гостинцами и деньгами! Одно время самый маленький мальчик Серафим, вероятно, от недоглядки няньки, вдруг стал получать сильную сутулость. Мать с ужасом следила, как маленький уродливый горбик заметно прибавлялся. Она спешит к батюшке и просит помочь горю. Батюшка утешает ее, благословляет, и что же? Мало-помалу ребенок выпрямляется и растет здоровым мальчиком. Также и другие дети нередко заболевали, но скоро являлась молитвенная помощь батюшки».

Таких маленьких подопечных у о. Валентина было множество, и он с большой любовью занимался с ними, особенной заботой окружая сирот. И дети, чувствуя его любовь, неудержимо стремились к нему.

«Никому не нужная маленькая сиротка Саша пристраивается в семью Илларионовых и воспитывается наравне с родными детьми, пользуясь общей лаской и любовью. Бедный мальчик Коля Крулев, способный и старательный, но всеми брошенный ребенок, определяется в реальное училище, оберегается батюшкой при всех житейских невзгодах и выводится в люди помощником землемера, кормильцем матери»,– пишет мц. Анна.

Все дела, вся жизнь паствы о. Валентина были мудро устроены и организованы. Перечисляя десятки семей, облагодетельствованных пастырем и духовно, и материально, мц. Анна замечает, что, конечно же, все такие случаи не могли быть ей известны и, может быть, это лишь небольшая часть.

Слесарь Павел Фролов был горьким пьяницей, но под влиянием батюшки истрезвился и умер в вере и покаянии. Его жена, молодая женщина, осталась без средств. Батюшка выдал ее замуж вторично, и своей примерной жизнью она привлекла своего второго мужа ко благочестию. Ее мать, женщина нетрезвая, также была приведена батюшкой в раскаяние и умерла в надежде на Божие милосердие. Старшего сына Петю, слабенького мальчика, которому трудно давалось учение, батюшка отправил в Полтаву, где он был устроен помощником в прибыльном деле и со временем стал кормильцем матери.

Один легковой извозчик рассказывал, что двугривенный, данный ему батюшкой, принес ему целое состояние и благоустройство.

Отцу Валентину удавалось через своих духовных чад привлечь к благочестивой церковной жизни многих их знакомых и, таким образом, его благотворное влияние простиралось широко и касалось не только тех людей, с которыми он непосредственно общался.

Пелагея Алексеевна Чулковская из Тулы, узнав батюшку, стала часто бывать в Москве, затем по его благословению переехала туда, чтобы постоянно иметь возможность советоваться с ним. Она постоянно обращалась к батюшке с различными просьбами и вопросами от многих своих земляков, и едва не вся Тула узнала о необыкновенном пастыре. Батюшка либо сам отвечал письмами, либо устно давал краткие ответы Пелагее Алексеевне и она передавала их просителям.⁴⁹

Одной из помощниц батюшки стала супруга о. Платона Воскресенского – матушка Елизавета Васильевна. Она стала духовной дочерью о. Валентина еще до перевода его в Архангельский собор, при следующих обстоятельствах. Будучи очень сострадательной, Елизавета Васильевна часто сокрушалась, что не может помогать бедным деньгами, так как они с супругом жили довольно скромно. Когда она впервые попала на исповедь к о. Валентину, батюшка ответил ей на ее тайные мысли: «Вы не думайте, что людям можно помогать только деньгами, нет, можно облегчить жизнь другого лаской, советом, приветом». Пораженная рассудительностью и прозрением батюшки, Елизавета Васильевна искренне предала себя в послушание ему. Видя в ней начала самоотверженной любви, отец Валентин стал готовить ее к благотворительному служению ближним, и под его руководством она стала не только передавать материальные средства, но и оказывать людям реальную духовную помощь. Другим делом Елизаветы Васильевны было посещение больных, за что батюшка называл ее «сестрой милосердия». Каждую неделю она сообщала батюшке о всем сделанном и тот давал необходимые указания для дальнейших трудов.

Через матушку Елизавету было духовно просвещено целое село Красково (по Рязанской железной дороге), где благочестие пришло в совершенный упадок и крестьяне фактически не жили церковной жизнью. По промыслу Божию, с благословения о. Валентина матушка Елизавета сняла там дачу (причем батюшка предвидел даже, какая на это потребуется сумма). Между тем хозяйка дачи уже два года страдала тяжелой болезнью, не получая никакого облегчения от врачей. По совету Елизаветы Васильевны, она поехала в собор к батюшке, поговорила с ним, причастилась Святых Таин и стала постепенно поправляться.

Этот случай сильно повлиял на всех жителей села. Елизавета Васильевна стала привозить в Красково из Москвы святую воду, под руководством батюшки стала убеждать поселян в необходимости возможно частого приобщения Святых Таин, учила их подавать записки на проскомидию, что им было незнакомо, и вообще наставляла в благочестии. Матушке Елизавете удалось так подействовать на крестьян, что они стали часто приобщаться и многие начали посещать о. Валентина.

Елизавета Васильевна входила и в житейские нужды крестьян, которые начали охотно обращаться к ней со своими немощами и скорбями; приходской храм стал наполняться причастниками, прекращалось пьянство. Великое Таинство Причастия порой поднимало с одра болезни безнадежных больных.

Вот примеры просветительской и благотворительной деятельности матушки Елизаветы под руководством о. Валентина.

Елизавета Васильевна убедила часто причащаться тяжело больную соседку по даче, которая, будучи уже недалека от смерти, не готовилась к ней. Просили и батюшку молиться об этой женщине, и она действительно укрепилась в благочестии. По переезде в Москву больная постоянно причащалась, часто беседовала с пастырями, и, достойно подготовившись, мирно отошла ко Господу. Ее светлая кончина склонила ко благочестию и ее родственников.

Однажды матушку Елизавету попросили помочь совершенно безумной и, возможно, бесноватой девушке. Благодаря многолетнему материнскому уходу за ней матушки, по молитвам о. Валентина, она пришла в себя, стала разумно разговаривать, молиться в храме и причащаться.⁵⁰

Другой помощницей о. Валентина была Юлия Адольфовна, которой было поручено посещение бедных, обращавшихся к батюшке за помощью и советами. Она посещала такие семьи, разузнавала о том или другом несчастии, привозила от батюшки денежную помощь, утешение, ответы на вопросы. Бывала она и в пышных богатых домах, и везде с большой радостью встречали батюшкину посланницу. Помогала она о. Валентину и с его огромной корреспонденцией и по его поручению отвечала на некоторые письма.

Для помощи в судебных делах, в случаях тяжб, лихоимства, хищничества, среди духовных чад батюшки были присяжные поверенные Н. С. Капустин и Владимиров, которые с полной готовностью бесплатно принимали бедных клиентов, присылаемых о. Валентином. Для воспитания и обучения неспособной, ленивой детворы у батюшки имелись лучшие учителя и учительницы, которым с помощью молитв и советов батюшки удавалось перевоспитывать самых безнадежных учеников.

Фельдшерица Надежда Николаевна Мешкова, служившая в городской клинике, знала многих докторов и помогала о. Валентину организовывать медицинскую помощь его подопечным. По просьбе батюшки Надежда Николаевна помещала в клиники многих больных, наблюдала за ними и заботилась о них, будучи всегда готова по просьбе пастыря ехать даже ночью на край Москвы. Не задумываясь, она спускалась в мрачные, ветхие подвалы, к самым жалким и несчастным беднякам, сама лечила их, ухаживала за ними, снабжала бесплатными лекарствами. Бывало, целыми месяцами Надежда Николаевна безвозмездно служила беспомощным больным. В серьезных случаях она привозила докторов: проф. Филатова⁵¹, который знал батюшку и с радостью исполнял его просьбы, приват-доцента Александрова, доктора Калинина и других. Доктор Калинин был настолько благочестивым и сердечным человеком, что отправляясь к опасно больным, заставлял жену и детей молиться за них. Врач Елена Петровна Вениаминова, сердечная христианка, лечила сложные женские болезни. С молитвенной помощью батюшки ей удавалось спасать безнадежно больных женщин.

Среди чад батюшки был и хороший живописец, чудесно исцеленный им от тяжкой болезни. Он писал иконы по поручению о. Валентина и будучи благочестивым человеком, создавал глубоко одухотворенные образы.⁵²

Характерной чертой пастырской деятельности прот. Валентина было то, что он сумел сделать всю свою огромную разнообразную паству как бы единым целым: объединить не только одной духовной целью – спасением души, не только совместной молитвой и частым Причащением, но и теснейшей взаимопомощью, служением каждого тем, на что он был способен. Судьи, присяжные поверенные, адвокаты, доктора, фельдшера, учителя, служащие казенных и частных учреждений, ремесленники и рабочие были с величайшей радостью готовы по указанию о. Валентина послужить ближним всем, чем могут. Батюшка, зная, кто в чем имел нужду, знакомил людей между собой, и они были рады сделать что-то ради батюшки, хорошо зная, что им воздастся сторицей. Новомученица Анна сравнивает эту организованность с хорошо отлаженным механизмом, где каждый винтик и рычаг был на своем месте и служил общему делу.

Особенно ярко пастырская деятельность о. Валентина раскрывается в рассказах тех его пасомых, которых батюшка руководствовал на протяжении десятилетий.

Христианская премудрость есть Христос Сын Божий, как говорит святой Павел: «бысть нам премудрость от Бога» (1Кор. 1:30). Он нам открывает тайну познания Небесного Отца. Христианин препростой, который научен догматам святой веры, намного мудрее Платона и Аристотеля, и прочих языческих мудрецов. Кто из них уразумел то, что простой христианин верою познал? Премудрость христианская не в едином только познании Бога состоит, но заключает в себе и непорочное житие христианское. Не знает тот и Бога, кто воли Божией не творит, хотя устами и исповедует Его, и много о Нем разглагольствует.

Святитель Тихон Задонский

Наиболее преданные чада отца Валентина, которых он руководствовал ко спасению по двадцать и более лет и делал их своими помощниками, чаще были из людей простых. Одной из самых близких помощниц была Александрушка, которая пришла к батюшке уже в пожилом возрасте. По известным только о. Валентину причинам, он долго испытывал ее таким образом: запретил показываться ему на глаза и даже входить в храм, где он служил. Рассказывают, что возможной причиной такого наказания были немирные отношения и ссоры Александрушки с близкими. Батюшка говорил ей: «Вот когда эта гордыня, и все это у тебя пройдет, тогда я тебя приму. Стой там в конце храма, а приобщаться можешь ходить в другой храм».

Александрушка с большим смирением стояла на паперти, не смея ослушаться батюшку. Отец Валентин, хотя и не подавал вида, конечно, жалел ее, молился и внимательно наблюдал за ней, хватает ли у нее сил выдерживать испытание. Так прошел год, и наконец, батюшка встретил ее с большой любовью, стал постоянно принимать ее и давать ей поручения. Александрушка была очень простой старушкой. На протяжении двадцати лет она знала батюшку и была свидетельницей многих совершенных им чудес и исцелений. Отец Валентин посылал ее с разными поручениями в семьи своих духовных детей, которые очень почитали и уважали ее.

Другой батюшкиной помощницей была Дуняша, или тетя Дуня, как все ее называли. Она была помоложе. Батюшка посылал ее в бедные семьи, передавая через нее ответы на вопросы, советы или указания, материальную и нравственную поддержку и помощь.

Рассказывает Нина Андреевна Монахова-Огнева:

«Близким человеком к батюшке была тетя Дуня – она была большим другом нашей семьи. В молодости она была очень красивой, и рано овдовела. В горе тетя Дуня пришла к батюшке, одетая в траур, рассказала о смерти мужа, ожидая, что батюшка что-то посоветует, может быть, наложит на нее какой-то особый пост по случаю траура. А батюшка говорит:

– Пойди в магазин, купи красного материала, сшей себе платье и одень красный платок.

– Батюшка, еще сорока дней нет по смерти мужа, что люди скажут?

– Нет, сделай то, что я тебе сказал, и, когда сделаешь, придешь, покажись мне.

Вероятно, таким неординарным путем о. Валентин хотел научить ее смирению.

Тетя Дуня пришла во всем красном, вся в слезах. Все на нее смотрят. А батюшка говорит: “Вот, теперь хорошо. И будешь ходить в храм каждый день, потому что ты мне будешь очень нужна”. Тетя Дуня придет в храм, встанет на паперти – ведь такой срам, а батюшка – он очень хорошо видел – машет ей рукой. Бывало, она придет в черном, тогда отец Валентин отругает и прогонит. В следующий раз уже приходилось слушаться. И так продолжалось целый год. А потом батюшка сказал: “Вот теперь снимай. Теперь я вижу, какой ты стала. Можешь одеваться, как хочешь”. Тетя Дуня думала, что, может быть, еще замуж выйдет, но батюшка сказал, что этого не будет. До самой смерти о. Валентина она во всем ему помогала. Он передавал через нее тяжко больным просфоры, иконочки, слова утешения.

Батюшка был в курсе всего, что происходило с его духовными детьми. Бывало, говорят ему:

– Батюшка, умирает такая-то.

– Нет, нет, она не умрет. Вот сегодня туда Евдокия пойдет, понесет ей просфорочку, иконочку, ей будет чуть лучше.

– Батюшка, она же не глотает воду!

– Ничего. Вот через два дня я приду, приобщу ее, и мы с ней поговорим.

Тетя Дуня идет. В некоторых домах люди еще не понимали смысла ее посещений: не хотели пускать «какую-то тетку», хотя и знали, что она пришла от батюшки. Приходилось терпеть унижения. Вернувшись, тетя Дуня хочет, бывало, пожаловаться батюшке, а он говорит:

– Ну, что, поругали? Ничего, это тебе все нужно. Это мы все с тобой переживем. А как больная?

– Плохо, батюшка, она глаз не открывает.

– А я послезавтра поеду к ней.

Батюшка приезжает. Готовит Причащение. Подходит, читает молитвы. Больная открывает глаза. Батюшка высылает всех из комнаты, исповедует, причащает ее и просит приготовить чашку бульона. Больная выпивает и засыпает, а со временем идет на поправку.

Дуняша стала большим другом моей бабушки Анисьи и дедушки Алексея – духовных детей о. Валентина. Когда дедушка устроил свечной завод, она помогала ему советами, при том, что была простой деревенской женщиной. Часто говорила: “А нужно пойти и посоветоваться с батюшкой”. Поступят так, и дело устроится».

Круг близких духовных чад батюшки сложился уже в годы его служения в храме «Нечаянной Радости». Приведем несколько удивительных историй пастырского попечения батюшки над семьями его духовных детей на протяжении десятилетий, взятых нами из книг и неопубликованных рукописей новомученицы Анны (Зерцаловой). В них мы увидим на живых примерах, как отец Валентин приводил людей ко благочестию и, по мере их произволения, руководил в духовной жизни. Здесь же открывается удивительная любовь и забота батюшки, без которых помощь не могла бы иметь такого всесильного действия.

Мария Феодоровна, дочь богатых помещиков Ярославской губернии, была очень красивой, изнеженной и совершенно светской барышней. Выйдя замуж за красивого молодого купца Виктора Куманина, она поселилась в Москве. Проводя жизнь в пустых удовольствиях и веселье, супруги беспечно растрачивали состояние, которое было весьма большим. Таким же легкомысленным и изнеженным вырос и первенец-сын.

И вот однажды, прихватив значительную сумму денег, не спросясь родителей, он уехал. Девять месяцев мать терзалась неизвестностью и, наконец, по совету крестной сына, пришла к о. Валентину. Однако сказанное ей: «Терпи, неси крест до гроба своей жизни», – было для нее пустым звуком. Она страшно мучалась. При следующей встрече о. Валентин ласково сжал ладонями ее голову и сказал: «Много ты страдала, всего не упомнишь; голова слабая, ветер подул, и все прошло...». Может быть, батюшка таким образом указывал на ее легкомыслие и нескорое обращение к жизни благочестивой.

Наконец, сын вернулся, и Куманины в великой радости вновь окунулись в суету и удовольствия, и храм был забыт, хотя батюшка и советовал Марии Феодоровне бывать там почаще. Так прошло десять лет, и на беспечных супругов обрушились болезни. Скоротечная чахотка и водянка быстро превратили прежнего силача и лихого охотника Виктора Куманина в хилого страдальца.

Теперь Мария Феодоровна снова вспомнила о батюшке и бросилась к нему за помощью. Между тем, ее супруг четыре года не говел сам и не пускал в храм детей. По молитвам о. Валентина, этот ожесточенный циник неожиданно, как бы против своей собственной воли, согласился пойти к батюшке. Приехав в храм, где Куманины уже ожидали его, отец Валентин взял Виктора Климентьевича за руку и со словами: «Виктор-победитель, иди врага побеждать», – повел в церковь. Действием благодати Божией, заблудший человек пришел в глубокое слезное раскаяние, стал рыдать, с благословения батюшки причастился. На следующий же день Виктор Климентьевич привел в храм детей, и сам стал регулярно причащаться у о. Валентина. Однако, как и предвидел батюшка, он был на пороге смерти. В глубоком покаянии и смирении, он вскоре скончался мирной христианской кончиной.

Мария Куманина осталась с пятерыми детьми, и, хотя состояние еще было немалым, но для его поддержания нужно было вести торговлю, чего она не умела делать. Старший сын женился, завел собственное дело, но ничем не помогал матери-вдове. Когда после похорон мужа со всеми детишками она подходила ко кресту, отец Валентин собрал их всех вокруг себя и сказал стоявшей поблизости княгине Шаховской: «Вот мои сиротки, – и прижав наперсный крест к сердцу, добавил, – они у меня здесь».

Батюшка взял всю осиротевшую семью под свое пастырское попечение и стал заботиться о нравственном воспитании детей. Он не благословил Марии Феодоровне уехать из Москвы в имение, и хотя оказывал семье материальную помощь, но в такой мере, чтобы матери и подрастающим дочерям приходилось трудом своих рук добывать себе пропитание и научиться самим обеспечивать себя. Глубоко сострадая их трудностям, отец Валентин, однако, не хотел, чтобы за счет помощи других они жили безбедно и оставались в праздности.

Неоднократно батюшка исцелял и мать, и дочерей от тяжелых болезней, и после кончины батюшки, приучившись к труду, они жили благополучно, благодаря его за помощь⁵³.

Одной из духовных дочерей прот. Валентина, которую он руководствовал на протяжении десятилетий, была Марфа Евдокимовна Суханова, чья жизнь до встречи с батюшкой была глубоко трагична. Рассказ о ней приведен в машинописной книге мц. Анны «Великий подвижник – отец Валентин».

Отец Марфы Евдокимовны умер, когда ей было полтора года, а через пять с небольшим лет после этого умерла и мать ее. Мать очень любила ее, жалела, и перед смертью подозвала к себе, крепко сжала в объятиях и так и замерла с ней: насилу разжали ее холодеющие руки и освободили девочку.

Тяжела была жизнь сиротки! Хотя тетки и старшие сестры принимали ее и заботились о ней, но не жалели ее и заставляли непосильно работать. Много горя видела она, много слез выплакала во время своей девичьей жизни, но наконец Бог сжалился над ней и послал ей хорошего мужа. Он был гораздо старше Марфы, но любил ее и берег, как самый любящий отец. Довольно хорошо и спокойно прожила она с ним почти пять лет. Но муж неожиданно заболел нервной болезнью и сошел с ума, громом поразила бедную женщину ужасная болезнь мужа. Марфа металась туда и сюда, не знала, что с собой делать и была близка к отчаянию. Спустя некоторое время муж скончался.

За две недели до болезни мужа ей встретился странник, который сказал: «Черная туча заходит над тобой и разразится сильным громом, а когда случится это, то иди в церковь “Нечаянной Радости” около Спасских ворот, там служит священник, который один только может помочь тебе».

Отправив мужа в больницу, Марфа вспомнила слова странника и пошла в храм «Нечаянной Радости». Отец Валентин служил обедню. После службы она подошла к нему и сказала: «Батюшка, у меня ужасное горе». Отец Валентин возразил: «Я знаю твое горе и помогу тебе. Тебе надо приобщаться Святых Таин». На другой день взял ее на исповедь.

– Ропщешь на Бога? – спросил батюшка.

– Ропщу,– созналась Марфа Евдокимовна.

– На что же ты ропщешь?

Только хотела она поведать батюшке свое горе, как он прервал ее и сказал:

– Погоди, я сам тебе скажу: осталась ты сиротой одного году и четырех месяцев после смерти отца и семи лет после смерти матери, и пошла по мытарствам: по теткам, сестрам, братьям,– всякий обижал сироту, мучил непосильной работой. Наконец, сжалилась Матерь Божия над сиротой: послала мужа, не муж он был тебе, а отец...

Марфа Евдокимовна в страхе слушала слова батюшки и не понимала, как это он, так мало знавший ее, верно и подробно мог описать всю ее жизнь. «Кто это мог сообщить ему?» – волновалась она. Вдруг батюшка проговорил: «Да и того Господь отнял у тебя: он сошел с ума». Не выдержала несчастная женщина, и как подкошенная упала к ногам пастыря. Тогда батюшка нагнулся к ней, поднял ее и сказал: «Прости меня, дитя мое, что я растравил самую больную твою рану: больше не буду. Видишь, я, протоиерей, в полном облачении, прошу у тебя прощения...»

Многоскорбная женщина была совершенно поражена, но, тем не менее, она далеко не сразу изменила свою жизнь и встала на путь послушания прозорливому старцу. Хотя Марфа Евдокимовна часто стала ходить в церковь «Нечаянной Радости» и любила молиться, но она была молода, красива, ей так хотелось пожить, повеселиться, а батюшка все толкует: «Молись, да молись». Средств у нее не было; она не знала, как жить и что делать. «Нет, так не проживешь»,– решила она.

Однажды, в тоске по поводу своей неудачной жизни Марфа Евдокимовна долго сидела на скамейке в Александровском саду, затем побрела куда глаза глядят и в Охотном ряду зашла в церковь св. великомученицы Параскевы⁵⁴. Долго рыдала она перед образом «Неопалимая Купина», долго жаловалась на свою горькую долю и просила Царицу Небесную указать ей путь ко спасению. Вдруг слышит, что кто-то ее зовет. Оглядывается – батюшка приехал на извозчике и подзывает ее к себе. В крайнем замешательстве, Марфа Евдокимовна не трогается с места. Тогда батюшка снова настойчиво требует, чтобы она подошла к нему. Она с трепетом подходит.

– Где ты была? – строго спрашивает батюшка.– Говори, где ты была? Я нарочно для тебя приехал, ты мне в сердце кинжал вонзила.

– Я? – смутилась вдова.– Я только посидела на скамейке в Александровском саду.

– А ты знаешь, кто сидит в Александровском саду? Разве можно молодой женщине сидеть на бульваре? Ты разве не знаешь, что может с тобою случиться? Дай мне сейчас же слово перед образом Царицы Небесной, что ты никогда не будешь гулять ни в Александровском саду, ни на бульварах! Ты погибнуть хочешь? Я тебя спасаю, спасаю, а ты бродишь неизвестно где, сейчас же дай мне слово никогда этого не делать.

Испуганная Марфа Евдокимовна дала батюшке слово. Тогда батюшка, успокоенный, уехал домой.

Точно тяжелый камень свалился с ее души: ни тоски, ни ропота – ничего не осталось. Успокоенная и возрожденная, пошла она домой и с новыми силами принялась за подвиг молитвы и целомудренного вдовства.

Но все-таки Марфе хотелось жить в довольстве и покое – а тут все трудности бедность, лишения. Чувствуя, что ропотом она оскорбляет Бога, она очень смущалась. Однажды постояв на службе, под наплывом мрачных удручающих мыслей Марфа Евдокимовна пришла в сильное уныние и считала себя уже погибшей. В такой душевной тоске и тревоге она отправилась в Хамовники, в церковь свт. Николая, где находится чудотворная икона «Споручница грешных». Церковь была заперта, Марфа Евдокимовна вышла на открытую паперть и упала в горьких слезах перед образом Царицы Небесной «Нечаянная радость», висевшем на паперти, и здесь в рыданиях умоляла Владычицу мира простить ее, несчастную, не отвергнуть беспомощную, одинокую, и не дать погибнуть в грехах и беззакониях.

Долго-долго молилась она, но, наконец, душа ее упокоилась, как бы просветилась искренним, горячим собеседованием с Царицей Небесной. Оттуда Марфа Евдокимовна вернулась в храм «Нечаянной Радости» к вечернему богослужению, которое должен был совершать о. Валентин. Пришла заплаканная и встала в уголок, чтобы не показываться батюшке и не смущать его своими слезами. Приехал батюшка, все бросились за благословением, но он, взволнованный, раздвинул народ и сказал: «Пустите, пустите, я долго терпел, больше не могу». Он быстро направился в дальний угол, где у Распятия стояла скорбная вдова.

Батюшка подошел к ней и сказал: «Почему это ты забрела в Хамовники и так плакала перед образом Царицы Небесной “Нечаянная Радость”? Скажи, о чем ты плакала? Погоди, я сам тебе скажу: ты плакала о том, что ты одинока, что у тебя нет защитника, ты молила Царицу Небесную спасти тебя. И вот твоя молитва услышана: Сама Владычица идет к тебе на помощь. Дай мне руку и пойдем со мной к образу Царицы Небесной; давай помолимся, и знай, что ты теперь не одна: Царица Небесная дает тебе друга. Даю перед образом клятву, что я теперь буду хранить тебя, буду спасать: я твой друг, твой отец, твой хранитель. Теперь помни, что тебе нечего унывать и приходить в отчаяние, потому что с тобой всегда Господь, Царица Небесная и я. Довольна ли ты теперь? Давай помолимся: “Все упование на Тя возлагаю, Мати Божия, сохрани мя под кровом Твоим!..”» Потом батюшка благословил Марфу три раза, поцеловал ее в голову и пошел служить.

Марфа была глубоко утешена, однако, прошло время, и она снова стала думать о хорошей жизни, богатом муже, светской суете. Тут еще на беду стали свататься за нее женихи. Стал ухаживать за ней один важный доктор. Марфа Евдокимовна на высоте блаженства. Скорей бежит она к батюшке и, захлебываясь, говорит:

– Батюшка, доктор... доктор!!!

– Что – «доктор»? – спрашивает удивленный пастырь.

– Доктор за меня сватается, богатый хороший, благословите меня замуж.

– Что ты, Марфа,– возражает пастырь,– чтобы я тебя, чистую голубицу, отдал в руки такого негодяя? С нынешнего дня ты его больше никогда не увидишь!

Страшно разобиженная, вдова ушла в слезах от батюшки, ропща, что он лишает ее такого семейного счастья. И что же! Марфа Евдокимовна никогда больше не видела этого доктора, хотя он и жил близко от нее. И после оказалось, что он действительно был негодным человеком. Сватались и другие женихи, но батюшка всем отказывал. Отец Валентин, нередко молодым вдовам благословлявший выйти замуж вторично, здесь, очевидно, видел иную волю Божию и требовал от Марфы Евдокимовны чистого вдовства. Однако беспокойная женщина никак не могла понять этого, и никак не могла смириться со своей долей. Батюшка же внимательно наблюдал за ней, и несколько раз более прямо указывал ей волю Божию.

Однажды отец Валентин приехал ко всенощной, остановился на горке и пошел пешком в церковь. Марфа Евдокимовна встречает его, а он, такой радостный, благословляет ее и говорит:

– Знаешь, Марфа, я тебе нынче покажу Жениха твоего!

Марфа Евдокимовна в восторге – ей только того и надо: она целует руку батюшке и спрашивает:

– Что, батюшка, он красивый?

– Краше Его и нет никого.

– А богат он?

– Да у Него все богатства мира...

Растаяла наша вдова, не знает, как и благодарить батюшку. Его кругом обступают, просят благословения, а он говорит:

– Пустите, разве вы не видите, что я с невестой иду?

Полы его рясы мешают ему, он наступает на них, спешит, и все держит Марфу за руку и ведет в церковь. Она целует все ему руку, а батюшка говорит:

– Подожди благодарить, может, еще не понравится...

Привел батюшка Марфу на паперть, а на паперти справа изображен Спаситель с десятью прокаженными. Пастырь подвел вдову к иконе, опустил на колени перед Спасителем и сказал:

– Ну, Марфа, вот тебе и Жених, а ты будь Варварой, невестой Христовой прекрасной... Ты у меня просила жениха красивого – Он краше всех сынов Израилевых; ты просила богатого – у Него сокровища всего мира; другого у меня для тебя не будет...

Марфа Евдокимовна в недоумении смотрит на батюшку, наконец еле-еле выговаривает:

– Батюшка, да ведь это Спаситель?!

– Так что ж? Не угодил я тебе? Ну, как хочешь, а больше жениха не будет!

Батюшка пошел служить, а Марфа Евдокимовна, страшно обиженная, забилась в уголок и даже не хотела смотреть на батюшку. Во время всенощной о. Валентин опять подошел к ней и сказал:

– Ну что же, недовольна мной, не потрафил я тебе; а больше ни за кого не отдам, и останешься со Христом, молиться до гробовой доски. Когда я умру, вспомнишь меня, поблагодаришь, что у тебя нет детей...

Впоследствии это сбылось: до старости оставшись в честном вдовстве и дожив до страшных времен гонений, Марфа Евдокимовна благодарила батюшку, видя кругом ужасное непочтение детей к родителям, видя страшное развращение нравов буйной молодежи.

Отец Валентин явил Марфе много случаев прозорливости, чтобы укрепить ее веру и побудить предаться воле Божией. Так, однажды он сказал ей на исповеди: Марфа, я тебе давно знаю, я тебя еще тогда знал, когда ты у тетки в разных башмаках ходила.

И действительно: живя у тетки, как сирота, она должна была довольствоваться теми обносками, которые та давала ей после своих дочерей, и часто приходилось ей носить разные башмаки: бывало, один черный, а другой – желтый; так что, от стыда, чтобы не заметили другие, при ходьбе она нагибалась, чтобы прикрыть башмаки платьем.

Однажды батюшка исповедовал поздно вечером. Он долго не брал Марфу Евдокимовну на исповедь, так что она не знала, что ей делать. Надо было возвращаться к тетке на Мещанскую пешком, так как денег не было ни копейки. Но как опасно молодой женщине идти ночью в такую даль! И как явиться ночью к тетке, у которой она жила в большой строгости и которая следила за каждым ее шагом? Взволнованная, Марфа стоит и ждет, когда возьмет ее батюшка. Наконец, он взял ее исповедовать и сказал:

– Смущаешься, Марфа, что поздно идти?

– Смущаюсь, не знаю, как теперь ночью дойду...

А он, как бы не слушая ее, говорит:

– Ишь, на горке извозчик, пожалуйте, 30 копеек, мигом домчал... а там взять палочку постучать в окно... Сидит дожидается...

Ничего не поняла она, исповедалась и побежала на горку к Спасским воротам. И что же! Вдруг в муфте зазвенели деньги: не понимает она, откуда взялись? Все двугривенные, много их оказалось. Взошла на горку – стоит извозчик, сам предлагает: «Пожалуйте, довезу». Согласился за 30 копеек довезти на Мещанскую, быстро ехал, мигом домчал до дому. Постучала Марфа Евдокимовна в окно, окно отворилось. И что же – там двоюродная сестра ее Маша, и говорит: «Что же Марфуша, я все дожидаюсь тебя, сейчас отворю дверь». Впустила ее она, а тетка спала и не узнала о ее позднем возвращении.

Однажды на исповеди батюшка сказал:

– Знаешь, Марфа, я тебе поклон привез.

– От кого, батюшка? – спрашивает она.

– Знаешь, кто ночью приходил ко мне? Твоя мать Екатерина.

А Марфа Евдокимовна и не говорила ему имени своей покойной матери.

– Да вот, твоя мать ночью явилась ко мне. Хочешь, я опишу тебе ее? Простая, полная женщина в русском вкусе, черноволосая, глаза твои, черные. Она явилась ко мне и сказала: «Протоиерей Валентин, спаси мою дочь, дай мне слово, что ты спасешь ее! Когда я умирала, она лежала на моей груди, дай мне слово, а то я возопию перед Престолом Всевышнего...» Я дал ей слово, что я спасу тебя и принесу тебя, как пальму ко Господу, тогда видение исчезло...

Марфа Евдокимовна была вне себя от страха; она не понимала, правду ли говорит батюшка или шутит с ней. Но когда батюшка описал, во что ее мать была одета и сказал, что на ней было платье с прошивками, саван с широкими кружевами (родные ее не раз говорили, в чем была положена мать во гроб), тогда у нее уже не осталось никаких сомнений.

Много раз батюшка давал понять Марфе, что, хотя она и не живет в монастыре, но должна всецело посвятить себя на служение Богу. Так, однажды, в храме по окончании службы батюшка попросил дьячка Александра Петровича выслать весь народ из церкви. Дьячок всех удалил, а Марфе позволил остаться, чтобы получить благословение. Батюшка вышел на амвон и спросил: «Ну, что Александр Петрович, все ушли?» – «Все, батюшка». Тогда батюшка сошел с амвона и произнес: «Ну хорошо, а если кто остался, тот будет вечно во храме живущим».

Марфе эти слова показались страшными. Ей казалось невозможным вечно быть в храме и молиться. Она заметалась, желая проскользнуть в какие-нибудь двери. Батюшка, увидев ее, как бы удивился и спросил: «Как же ты, Марфа, очутилась здесь?» «Я сейчас уйду, батюшка»,– заволновалась она. Тогда батюшка торжественно произнес: «Знай же: если сейчас Господь оставил тебя во храме, то будешь во храме живущей до гробовой доски, никуда из храма не уйдешь, так угодно Господу...» Марфа Евдокимовна поняла, что спорить с батюшкой невозможно, и тот радостно благословил ее.

Конечно, без средств, в одиночестве вдове жилось очень тяжело, но батюшка никогда не оставлял ее советами, утешением и молитвенной помощью, убеждая в то же время не бояться скорбей и трудностей.

Если Марфа Евдокимовна надолго уезжала куда-нибудь, то он настоятельно требовал приехать в Москву, боясь, чтобы она не уклонилась с прямого пути и не придумала бы какой-нибудь выходки. Но такая бдительность пастыря надоела ей. «Что это: все молись, да молись», – роптала она. Марфа отлично знала, что должна слушаться батюшку, но это было для нее тяжело, и однажды она впала в такое искушение, что решилась совсем освободиться от его духовной опеки. Будучи еще молода и недурна, она снова стала наряжаться, прихорашиваться. Наденет хорошее платье, вышитый галстук, голову причешет по моде гребенками и идет на дорогу, где проезжал батюшка (он в это время ездил в Мазилово к дочерям, которые жили на даче). Бывало, Марфа важно прохаживается, батюшка едет мимо и, увидев, подзывает ее к себе, но она не слушается и отходит. Он показывает ей на небо, но Марфа качает головой: «Не хочу, мол, не надо...» Так продолжалось недели две, батюшка сильно волновался, видя, что это для нее опасно.

В это время Марфа Евдокимовна узнала, что батюшку переводят в Архангельский собор. Напуганная такой неожиданной переменой, боясь потерять возможность бывать на столь благодатных богослужениях, а может быть, и общаться с батюшкой, она быстро пришла в покаяние: прочь это глупое кичение и игру с пастырем! Прежняя Марфа прибежала в горьких слезах в церковь и, рыдая, стала молить Царицу Небесную оставить все по-прежнему и не переводить пастыря в Архангельский собор.

Батюшка, видя ее в храме, с радостью подходит к ней и говорит:

– Как я рад, Марфа, опять ты в храме.

– Батюшка! – с плачем прерывает она его. – Нельзя ли все оставить по-прежнему? Если бы Вы опять служили в этой церкви? Здесь было так хорошо молиться с Вами.

– Нет, Марфа, так нужно, пойдем в гору и мы, и там будем славить Бога, нам и там будет хорошо.

Переход батюшки в другой храм так подействовал на Марфу, что она больше не покушалась так дерзко поступать по отношению к нему.

Отец Валентин был внимателен к жизни всех духовных детей и даже их родных и знакомых. У сестры Марфы, Ираиды, был сын Михаил, сильно пьющий и буйный, так что во время своего пребывания у сестры Марфа Евдокимовна все бранила его и гневно упрекала за недостойное поведение. Вместе со своей сестрой она так резко обращалась с ним, так старалась уколоть его за его неправедную жизнь, что он, бывало, все убегал от них, чтобы не слышать укоров.

И вот однажды, приехав из Раменского, где жила сестра с сыном, Марфа подошла к батюшке, а он и говорит ей:

– Где ты была, Марфа?

– В Раменском, дорогой батюшка.

– Как ты себя чувствовала там?

– Хорошо, батюшка.

– Да, хорошо,– с укором заметил батюшка,– сестра бранила сына, а ты помогала ей: ведь вы обе его в болото толкали. Он утопал, а вы его все глубже топили; разве так делают: человек погибает, а вы издеваетесь над ним!

И так укорил ее пастырь, что Марфа Евдокимовна испугалась и не знала, что сказать в свое оправдание.

– Смотри же, не смей больше этого делать,– продолжал вразумлять ее пастырь.– Надо быть с ним ласковой, доброй, надо вынимать из болота, спасать, а не в болото вталкивать.

Когда, приехав в следующий раз к сестре, Марфа Евдокимовна стала ласково разговаривать с племянником, он так поразился такой перемене, что даже спросил ее, что с ней. Ее ласка так подействовала на него, что он не знал, чем и угостить ее, чем утешить, и стал понемногу исправляться и вести себя приличнее.

Когда Ираида пришла на исповедь к батюшке и жаловалась, что сын пьет и буянит, батюшка сказал, что он в будущем искупит свое дурное поведение: будет слабым, больным и много лет будет сидеть дома. И действительно: вскоре после смерти матери от пьянства с ним случился паралич. Умирая, мать оставила ему домик. Пятнадцать лет Михаил был в расслаблении, не мог ничего делать, но все-таки по заборчику ходил в храм Божий и там горячо молился Богу. Поплатившись за непутевую и греховную жизнь своим здоровьем и благополучием, он, по молитвам великого пастыря, искупил свои проступки страдальческим подвигом болезни и убожества.

Однажды Марфа Евдокимовна раздумывала, куда поехать: к родным в Кунцево или в Клин, к больному дяде Дмитрию Платоновичу. Подходит она к батюшке за советом, а он и говорит: «Надо в Клин к больному: он нам отца заменил». Действительно, при замужестве Марфы Евдокимовны Дмитрий Платонович устроил ее свадебный стол и дал ей хорошее приданое. Дядя был очень рад приезду племянницы, но он уже доживал последние дни, и через неделю тихо скончался на ее руках. После его кончины Марфе пришлось жить с его одинокой вдовой в глухом имении и утешать ее в горести.

Марфа Евдокимовна очень любила дочь своей племянницы Наденьку, которая двух лет опасно заболела: у нее был заворот кишок. Доктора сказали, что смерть неизбежна, и Марфа Евдокимовна горько плакала. Батюшка велел принести девочку в собор и три дня подряд приобщать ее Св. Таин, а на четвертый день показать ему. Как только больная девочка в первый раз приобщилась Св. Таин, так сразу легко стала принимать пищу, щечки у нее порозовели и ее перестало тошнить.

Когда племянница Марфы Евдокимовны должна была разрешиться от бремени, она ужасно страдала и могла умереть: ребенок никак не мог родиться. Наконец, совершенно измучившись, она подозвала к себе мужа и двух сыновей, стала прощаться с ними и все просила молиться за нее, так как она умирает.

Марфа Евдокимовна, видя ее при смерти, воскликнула: «Дуня, да проси же скорей батюшку: он может спасти тебя!» Больная неожиданно оживилась и громко закричала: «Батюшка, батюшка, отец Валентин, спаси меня!!!» И что же? Младенец, как бы побуждаемый сверхъестественной силой, с удивительной быстротой стал выходить на свет Божий, так что находящаяся при этом акушерка вне себя закричала: «Скорей, скорей поливайте водой и родильницу, и младенца – сейчас произошло что-то необыкновенное...»

Когда все понемногу успокоились, акушерка стала расспрашивать Марфу Евдокимовну: «Скажите, пожалуйста, кто это – батюшка отец Валентин? Ведь совершилось такое чудо, какого мне еще не приходилось видеть на моей практике. Такой быстрый процесс мог прорвать сосуды и внутренности, но все обошлось благополучно: это особенное милосердие Божие...» Марфа Евдокимовна постаралась вкратце рассказать акушерке, кто такой отец Валентин и какие он совершает дивные дела и исцеления. Больная вскоре после этого поправилась и благодарила Господа за свое спасение.

Когда после этого Марфа Евдокимовна пришла к батюшке, он спросил: «Скажи, Марфа, кто это в Дорогомилово так кричал, так звал меня на помощь? Я услыхал и скорей бросился помогать». Больная же действительно жила в Дорогомилове⁵⁵.

До самой кончины батюшки находясь под его духовным попечением, после его смерти Марфа Евдокимовна бережно хранила память о нем и во всех скорбях всегда просила его молитвенного предстательства. После своей кончины Марфа Евдокимовна Суханова была похоронена на Ваганьковском кладбище недалеко от могилы своего духовного отца.

Кто же была первая жизнеописательница батюшки, чьи книги являются почти единственным печатным источником биографических сведений о прот. Валентине, и как ее саму батюшка руководил в духовной жизни?

Анна Ивановна Зерцалова попала к батюшке совсем юной девушкой, и он фактически привел ее к Богу. Приведем здесь назидательную историю ее обращения к Богу, в которой ярко проявляются черты пастырской деятельности о. Валентина⁵⁶.

«...Я была дочерью высоконравственных родителей-христиан: маленькое семечко веры было посажено еще ими, но вспаханная почва была мало удобрена и плохо охранялась от колючих посторонних ростков», – так писала она о своей семье. Родители, любившие и баловавшие дочь, весьма заботились о ее светском воспитании и образовании, но не давали достаточной духовной пищи. Исполняя по внешности церковные обряды, девушка увлеклась вольнодумными научными идеями.

«Гимназия гласно выдала мне приличный аттестат на звание домашней учительницы, а негласно опутала мою мысль густой паутиной черствости и маловерия. В 18 лет я была уже отжившей старушкой: ни целей, ни стремлений. По окончании гимназии я усиленно занялась светской литературой. Прочитав многое из лучшей романической беллетристики, я погрузилась в философию, начала углубляться в тяжелые теории Дарвина, Канта, Бокля и других.

Я не понимала тогда, что, предаваясь подобному чтению, я больше и больше удалялась от Бога; я не понимала, что все их спутанные антихристианские идеи, имевшие целью якобы расширить кругозор человека, могли быть лишь гибельными для меня. Голова моя буквально путалась в хаосе разнообразных идей и мыслей и представляла из себя жалкую сырую камеру, куда без разбора стали сваливать всевозможный мусор. О внутреннем, истинном духовном свете в этом хаосе и помину не было; из меня все более и более получался холодный истукан, вертевшийся только среди интересов обыденной жизни.

Не знаю, что бы дальше было со мной, если бы спасительная десница Божия не указала мне иной путь, иные радости и интересы. Одна из моих подруг по гимназии как-то случайно сказала мне, что в Кремле, в церкви «Нечаянной Радости» есть очень хороший священник и что многие ходят к нему. Это было сказано вскользь, мимоходом, но, видимо, Самому Господу угодно было спасти погибающую душу; мне вдруг сразу захотелось пойти в указанную церковь – получить благословение батюшки. Вскоре же я отправилась туда. Но первое впечатление было какое-то странное: я увидела обыкновенного священника средних лет, и только.

По примеру прочих, я по окончании всенощной подошла к нему под благословение и, так как мне в то время предлагали поехать домашней учительницей в другой город, я сразу же обратилась к нему за советом: «Батюшка, благословите меня поехать на место». «Я Вас в первый раз вижу: что я Вам могу сказать?» – послышались строгие отрывистые слова, которые невольно поразили меня, показав мне, насколько внимателен был пастырь, который среди своих многочисленных богомольцев мог сразу заметить лицо, вновь пришедшее к нему. Чем дальше, тем больше чувствовала я к нему благоговейный страх.

Прежде индифферентная к храму Божьему, я теперь стала стремиться туда: видимо, благодать коснулась моей онемевшей, застывшей души. Ледяной покров скуки и томления быстро стал таять под благотворными лучами благодати; искра Божия вновь вспыхнула, человек возродился, с глаз точно спала мучительная повязка. Какое чудное, полное, счастливое было тогда состояние души! Я ясно увидела свою бездеятельность, очерствелость и ужаснулась ей. Меня поразило, что я могла так бесцельно проводить свою молодость, безжалостно тратить свои молодые жизненные силы, когда всюду нужна энергичная живая деятельность, когда всюду слышится благой любящий призыв Спасителя к помощи и взаимному утешению. «Наг был, болен был» (см. Мф. 25:36) – точно молотом застучали эти великие слова по моей сердечной наковальне, призывая к широкому, неутомимому труду».

Таково было обращение Анны Ивановны к Богу и духовной жизни. Однако, будучи очень застенчивой, она еще не решалась подходить к батюшке с вопросами, и, понимая это, он сам заговорил с ней.

«В Великий Четверг, после всенощной, батюшка впервые обратился ко мне ласково, по-отечески заботливо: «Испостилась, девочка, бледненькая какая стала». Кажется, простые слова, но они были сказаны с такой лаской и заботой, что наполнили мою душу несказанным счастьем и радостью. Я росла без ласки родителей – они как-то своеобразно любили меня и никогда не ласкали – дикая, неприветливая, необщительная.

Так как мне предлагали хорошее выгодное место, я решилась опять обратиться за советом к батюшке и добиться от него указания. 13 мая 1891 года я пошла к обедне, и после молебна подошла к нему опять с теми же словами: «Батюшка! Можно ли поехать на место»? А батюшка вдруг взял меня за руку выше локтя и вместо ответа сказал мне знаменательные слова: «Место, место, посадили цветочек в горшочек, ухаживали за ним, поливали его, и вот появились, наконец, первые листочки; смотрите, крепко берегите свои молодые листочки; пока еще поправить можно, а после и поправить нельзя будет»...

Я была очень обрадована таким неожиданным наставлением и, еще неопытная в духовном общении, побоялась беспокоить батюшку вторичным вопросом, а потому, согласно желанию родителей, поехала в Ярославскую губернию, в одно семейство, куда меня и рекомендовали в качестве учительницы. Кто бы мог подумать, что, отправляясь в хорошо рекомендованную семью, я попаду под молниеносные стрелы самого ужасного, самого ярого атеизма?..»

Еще по дороге с юной неопытной девушкой случился ряд опасных неприятностей и искушений. И вот она живет в семье вольнодумцев:

«Сколько деликатных намеков и насмешек приходилось мне выслушивать по поводу моего обособленного религиозного настроения! Сколько тонких ядовитых стрел пущено было в меня с намерением наставить меня в духе их излюбленного либерализма. Всевозможные антирелигиозные сочинения выбирались главою семьи, с целью исправить мою, с их точки зрения, отсталость и извращенность, и по вечерам устраивались долгие изнурительные чтения, на которых просили меня обязательно присутствовать. О, как ужасны были эти чтения! Молодой неопытной девушке трудно было устоять на принципах веры и истины, и, если бы не слова дорогого батюшки: «Крепко берегите свои молодые листочки», – слова, постоянно сиявшие мне и подкреплявшие меня в неравной изнурительной борьбе – то я, пожалуй, пополнила бы число заблудших овец на радость злобнаго искусителя.

Святой храм был от имения за шесть верст; приходилось ходить пешком, так как из семьи никто не ездил; меня тоже старались отучить от непризнаваемаго ими «хождения» в храм. Пост, не соблюдаемый никем, тоже заставлял меня выделяться и быть у всех бельмом на глазу. «Крепко берегите свои молодые листочки», – постоянно звучало у меня в ушах и, осмеянная, униженная, «притча во языцех», я твердо стояла на камне духовного делания и горячо молила Господа простить окружающим их заблуждения, просветить их помраченные умы светом Божественной благодати.

Видя во мне нежелательное для нее настроение, моя хозяйка не позволяла мне воспитывать ее детей, так что, помимо уроков, я была совершенно свободна. Не имея настоящего дела, я завела школу: собирала деревенских детей и занималась с ними. Это было для меня большим развлечением, так как в обществе детей я освобождалась от тяжелых нравственных ударов и колкостей.

И в то же время эта школа грамоты неожиданно сделалась для меня якорем спасения: прежнее предубеждение и неприязненное отношение ко мне исчезло. Мое дело, чуждое материального расчета, значительно расположило в мою пользу моих хозяев; сами добрые и отзывчивые к нуждам других, они всячески стали способствовать прочному устройству этой школы. Их отношение ко мне настолько изменилось, что и постные, и скоромные кушанья с великой предупредительностью стали готовиться по моему вкусу и желанию. Лошади для поездки в храм всегда были к моим услугам; даже восьмилетняя ученица отпускалась со мной – это было особенное небывалое доверие. Моих религиозных воззрений больше не касались, и осторожно обходили их, как бы жалея меня и каясь в нанесенных мне обидах.

Как мне пришлось узнать впоследствии, мое дело не рухнуло бесследно, но положило основание обширному училищу, вполне узаконенному и обеспеченному средствами.

Я искренно полюбила детей, но все-таки дух окружающих людей, чуждых веры и любви ко Господу, так был мучителен для меня, что я решилась написать маме, попросить ее сходить к батюшке и спросить: позволит ли он мне оставить то место. Батюшка разрешил мне приехать в Москву».

К большому огорчению хозяев, уже не желавших отпустить Анну Ивановну, мать срочно вызвала ее в Москву под предлогом своей болезни. Впоследствии, бывая в Москве, эти люди с большой радостью встречались с Анной Ивановной и остались ее друзьями.

«Оказалось, что я приехала 8 декабря, ко дню празднования образа Божией Матери «Нечаянная Радость». Робкая и несмелая от природы, я больше действовала через мою маму, которая попросила батюшку «принять ее дочь, жившую у неверующих», и он, к моей величайшей радости, пообещал со мной поговорить.

С замиранием сердца я пошла ко всенощной. Подхожу к святому Евангелию и говорю батюшке о его позволении прийти к нему. «Хорошо», – ласково сказал пастырь,– после всенощной подойдите к южным дверям, я поговорю с Вами». Между тем служба кончилась; я стою в сторонке и не смею подойти. Тогда батюшка сам вышел из южных дверей алтаря и сказал: «Тут, кто-то хотел поговорить со мной; кому-то я нужен...»

Батюшка долго разговаривал со мной, расспрашивал, что я кончила, чем хочу заняться и в заключение сказал: «Напишите записочку, по каким предметам Вы хотели бы заниматься, и завтра передайте мне; у меня много знакомых, я попрошу для Вас уроков».

Я была несказанно счастлива. С этого времени почти двадцать лет батюшка руководствовал меня в духовной жизни, и постоянно давал мне учеников, посылая ко мне всех своих духовных чад, искавших домашнюю учительницу.

Заниматься приходилось с утра до позднего вечера. Были уроки и в богатых семьях, были уроки и бесплатные; последние я сама выпрашивала у батюшки, потому что батюшка не любил навязывать добро, а радовался добровольному желанию человека; любил тайное, невидное дело помощи и сострадания, а не кричащую рекламу показной благотворительности.

Мне поручались худенькие хрупкие девочки, с нежным мягким характером послушания и почтения. Вручались и забияки-мальчуганы, своевольные, озорные, непослушные. Насколько были приятны и легки занятия с первыми, настолько они были тяжелы с последними... Частое приобщение Святых Таин было большой помощью в развитии моих учеников. Что не смогла я с ними сделать, батюшка восполнял своими молитвами. Часто давал мне батюшка мудрые советы, указывая, как приспосабливаться к детской натуре, как возбуждать и развивать ее восприимчивость: «Это ребенок живой, впечатлительный; преподавание должно быть наглядное, интересное, так-то и так надо заниматься. А это более скрытный, замкнутый характер, надо на него действовать лаской и любовью...»

Таким образом о. Валентин устроил внешние обстоятельства жизни Анны Ивановны. Духовно же воспитывая ее, батюшка часто бывал строг и много обличал ее, а часто, напротив, утешал, в скорбях и болезнях подавал благодатную помощь. В воспоминаниях мц. Анны об общении с батюшкой есть замечательные примеры его внимательности и любви к каждому человеку:

«В Великую Субботу, подходя ко кресту, моя мама с жалобой на меня обратилась к батюшке: “Батюшка! Дочка моя вчера постилась, почти ничего не ела, побраните ее”. “Где она?” – спросил батюшка. Я подошла ко кресту. “На тебе, кушай,– сказал батюшка и подал мне две просфоры,– а ужо подойди ко мне, я буду исповедовать, и в Светлую обедню тебя приобщу”. Величайшее несказанное счастье охватило меня. Приобщаться в Светлый день – что могло быть блаженнее этого?

Я пришла задолго до службы; батюшка уже исповедовал; исповедников было очень много. Вот уже и двенадцатый час, а моя очередь далека, нечего и думать дойти до батюшки; с горькой тоской приходилось сознать, что не мне, недостойной, быть участницей на Светлой Трапезе Христа... Кончена исповедь. Батюшка идет начинать полунощницу, быстро проходит среди оставленных несчастливцев, вдруг взор его случайно падает на меня: “Пойдемте, я Вас исповедую, я Вам обещал”,– произнес батюшка и, вернувшись, повел меня в исповедальню...»

Вот один из случаев проявления прозорливости о. Валентина, свидетельницей которого была новомученица Анна. Вместе с матерью она должна была поехать на лето к родственникам. Благочестивая девушка настояла на том, чтобы взять у о. Валентина благословение на поездку, не сомневаясь, что он не будет ничего иметь против. Однако, батюшка вовсе уклонился от встречи с ней. Боясь гнева матери, уже готовой к отъезду, чтобы добиться ответа, Анна Ивановна даже попыталась вспрыгнуть на ходу на подножку батюшкиной пролетки. Но тот, строго глядя на нее, не сказал ни слова и вообще не благословил ее. В смятении Анна Ивановна поспешила к Иверской, и, усердно помолившись, отправилась домой. К ее удивлению, мама спокойно согласилась отложить поездку на два дня, чтобы дождаться батюшкиного благословения.

«Пришла я заранее, встала в сторонке, боясь новой неудачи. Тихо, неспешно идет пастырь, “сострадая” направо и налево. Вдруг, посмотрев в мою сторону, он отстраняет толпу и, подойдя ко мне, старательно, ласково благословляет меня: “Вот теперь можно ехать, теперь благословляю, теперь поезжайте”. Я была потрясена явной прозорливостью и глубокой заботой батюшки. Всю всенощную я молила Господа, чтобы Он не лишил меня общения с этим благодатным старцем, тем более, что уезжала на долгое время, и в мое отсутствие все могло бы случиться. Однако после молебна, давая крест, батюшка снова сказал мне сам: “Поезжайте, не бойтесь! Здесь все будет цело, и будет, и преизбудет!”

В тот же вечер на позднем поезде мы отправились в имение. Мы приехали в Мценск, откуда нам предстоял путь на лошадях. Раздумывая, как бы достать хороших лошадей, мы к величайшему своему удивлению, услышали от жандарма, что нас разыскивает кучер, присланный из имения, куда мы направлялись. Ничего не понимая, мы направляемся к нему, и что же узнаем?

Посланный своим господином ко времени, указанном в мамином письме, он добрался до незначительной речки Скниги, которую всегда переезжали вброд, и принужден был увидеть крайне неприятное зрелище: река, переполненная продолжительными ливнями, разлилась. Ему пришлось промедлить два дня – именно те дни, на которые задержал нас батюшка, не дав благословения. Кучер явился как раз вовремя, к приехавшему из Москвы поезду. Даже мама была потрясена этим случаем...»

Однако вскоре Анну Ивановну ждали тяжелые испытания. Ее родственники – и прежде всего мать,– люди светские, восстали на нее за ее строгоцерковный образ жизни: «Фи, какая гадость, ханжа, психопатка, какой позор благородной семье!» Тонкие насмешки, одни других острее и жесточе, сыпались на мою голову», – таково было в семье отношение к строгому соблюдению постов и частому посещению храма. Как пишет сама мц. Анна, ее юношески-ревностное и не совсем разумное поведение, видимо, поспособствовало тому, что дьявол возбудил в ее маме сильную вражду к батюшке. Отец Валентин был вынужден отказать девушке в приеме и запретил ей подходить к нему, требуя от нее послушания матери, а порой и потому, что услужливые знакомые семьи тотчас донесли бы матери, если бы он ее принял. По причине запретов матери, горячо любившей дочь, но не вполне правильно понимавшей свой материнский долг, два года Анна Ивановна не имела возможности обращаться к батюшке с вопросами или для исповеди, тайком бывая на его службах и проповедях, и не имела свободы и в других храмах причащаться так часто, как ей хотелось бы. Девушка пришла в тягостное духовное состояние.

«Началось усиленное показывание меня пастырям, как небывалое чудище XIX века. Не очень-то приятная выставка часто оканчивалась для меня очень благополучно: не знакомая ни с какими старцами, я, представая перед ними в качестве преступницы, удостаивалась видеть их и получать их благословение.

Так была придумана мамой поездка в Троице-Сергиеву Лавру. Я с радостью согласилась, но каково же было мое недоумение, когда, приехав со мной к Черниговской Божией Матери, она предложила мне пойти к старцу иеромонаху Варнаве⁵⁷. Каково же было слышать мне, когда мама, подходя к отцу Варнаве, во всеуслышание объявила: «Батюшка, спасите мою дочь: она все молится, постится, отец Валентин ее испортил...» – и так далее! Эта странная речь возбудила общее волнение, слышались осуждающие голоса: «Ишь, что говорит! Да Вы бы должны радоваться этому, а то, на-кось, спасите! Да что, Ваша дочь, завертелась, что ли? А то, ишь ведь, зачем Бога любит!» – перебрасывался простой народ, солидарный с моими взглядами.

Отец Варнава позвал нас с мамой в свою келью, посадил меня рядом с собой, а мама с плачем упала ему в ноги. Узнав, в чем дело, он старался успокоить маму, а когда она стала настойчиво просить вразумить меня, прямо отрезал ей: «У нее есть свой великий наставник, он ее лучше меня научит, а Вы простите ему, не сердитесь на него». Потом дал ей образок Успения Пресвятой Богородицы, а мне киевскую просфору, несколько раз благословил нас, и, показывая мне на образок, подтвердил: «Смотри это Успение». Уже впоследствии я поняла, что он возвещал мне о кончине мамы... Провожая ее, он снова сказал: «А на батюшку отца Валентина Вы напрасно сердитесь, он добру учит...» Маму неприятно поразило это посещение...»

В какой-то период Анна Ивановна в глубоком унынии оставила свои занятия с детьми. «Со всех сторон присылались требования отчета в непонятном манкировании уроков, требовалось объяснение моего молчания. Эти требования и сон, виденный мною, будто бы о. Иоанн Кронштадтский, о котором я только слышала, убеждает меня не бросать занятий – все это заставило меня заняться делом...»

Следующим «вразумителем» рассерженная родительница тоже выбрала св. прав. Иоанна Кронштадтского. «Препятствий было множество, однако все было преодолено, и я нежданно-негаданно удостоилась подойти к великому молитвеннику, светильнику всей России. Это произошло так. Мама срочно вызвала меня с одного из уроков для некоего очень важного дела. Бежим по Никитской и видим у одного подъезда торжественное ожидание. Подкатывают две кареты, генеральша Дюгамель выходит навстречу дорогому гостю... Я подбегаю, мама тоже. Ласковый батюшка Иоанн Кронштадтский раскрывает свою шубку, обеих нас прижимает к своей груди, как бы умоляя оставить ужасный разлад». Выслушав длительные слезные жалобы матери, мудрый пастырь утешил и ее, и дочь, так что находившаяся в тяжелом и мрачном духовном состоянии девушка ободрилась.

Здесь мы видим замечательное свидетельство об отношении к о. Валентину еще одного святого старца – прп. Варнавы Гефсиманского. В печальных же обстоятельствах жизни Анны Ивановны явно видны козни дьявола, который, как пишут Святые Отцы, более всего ненавидит откровенные отношения духовного ученика с наставником и всячески старается их разрушить. Со временем, после ранней кончины отца Анны Ивановны, ее мать смягчилась и разрешила ей обращаться к отцу Валентину.

Здоровье девушки было сильно подорвано трудами и переживаниями, и батюшка советовал ей летом выезжать на дачу, часто при этом принуждая принять от него денежную помощь. Часто дача снималась в Немчиновке, где жил и сам батюшка, и многие его духовные чада. Там, к великой радости Анны Ивановны, была возможность часто видеть пастыря и обращаться к нему с вопросами, на батюшкины же службы все его духовные дети вместе ездили в Москву.

Новомученица Анна рассказывает, что в течение десяти лет продолжалось строгое духовное воспитание: батюшка часто при всех грозно обличал ее, подолгу не принимал на исповедь, но она все терпела, и не стыдилась подходить к батюшке, хотя и приходилось переносить бесчестия. «Многих людей батюшка подолгу испытывал, прежде чем принять на исповедь. Меня батюшка почти сразу принял, взял скоро на исповедь, но зато после так долго, так томительно испытывал продолжительными, мучительными наказаниями, что вся моя натуришка, гордая, самолюбивая, надменная, буквально истолклась в мелкий порошок. Полнейшее сознание своего величайшего недостоинства, своей духовной слабости и бессилия – вот последствие батюшкиной науки»,– вспоминала она.

С годами у Анны Ивановны заболели глаза и стало резко падать зрение. Уже становилось почти невозможно проводить уроки; по вечерам на улице Анна Ивановна двигалась наощупь. По молитвам батюшки, после принятия Святых Христовых Таин или после посещения батюшкой дома Зерцаловых зрение заметно улучшалось, однако потом падало вновь и полного исцеления не происходило. «Совсем погибающее зрение сломило во мне всякую гордость и самоуправство. Ламповый свет немножко позволял мне видеть предметы, но на улицах я ничего почти не различала... Наконец, стало страшно ходить одной, я спотыкалась и падала со ступенек и уступочек, а потому мне стали давать на последнем вечернем уроке горничную, которая провожала меня до конки... Как мучительно совестно было мне, гордой барышне, быть в таком неловком положении: слепая и беспомощная, я возбуждала во всех жалость, что так ужасно для гордого сердца».

Глаза были воспалены и мучительно болели, что могло привести к серьезным осложнениям, а может быть, и смерти, однако Анна Ивановна стыдилась пойти лечиться и считала, что, если Господь захочет, то исцелит ее Сам. Отец Валентин грозно потребовал пойти в больницу и начать лечиться. Под страхом изгнания от батюшки, Анна Ивановна наконец решилась обратиться к врачу:

«Доктор ужаснулся, видя у меня вместо глаз бесформенную, изгнившую массу, без век и ресниц. Как тут браться за лечение? Однако батюшка убеждает его взяться. Глубоко уважая батюшку, он решается приняться за невозможное. Начинается прижигание глазной материи и вычищение струпьев, и раз от раза происходит чудесное превращение. Один глаз, слава Богу, совсем поправился, другой не мог хорошо видеть из-за появившегося на зрачке пятнышка.

Зрение постепенно возвращалось, но как привыкнуть к чтению? Строки и буквы прыгали во все стороны. Вдруг батюшка поручил мне прочесть молитвы из своего молитвенника. В крайнем смущении, ничего не разбирая, я стояла сконфуженная, но стыд был так велик, что я стала усиленно напрягать глаза, направляя их в одну точку. И о чудо! Строчки стали ровнее, буквы встали на места, и мой робкий голос стал боязливо читать молитвы...» При содействии Божией благодати, Анна Ивановна вылечилась, хотя болезнь была уже на очень тяжелой стадии.

Таким образом происходило духовное воспитание будущей новомученицы. Как она вспоминает, несколько раз батюшка говорил о ней неясные тогда ни для кого слова: «Вот мой автор...» После блаженной кончины праведника, Анна Ивановна предпримет большие труды по изданию книг о нем; об этом, а также о последних тяжелых годах ее жизни и мученической кончине мы подробно напишем ниже.

Новомученица Анна (Зерцалова)

Фельдшерица Надежда Николаевна Мешкова, так много помогавшая о. Валентину, до встречи с ним была неверующим человеком.

Придя к батюшке, с сознанием своего достоинства она возвестила:

– Знаете, батюшка, тринадцать лет я уже не говела; я не верю в Бога, и никто не может разубедить меня в этом.

А батюшка на это ответил ей:

– А с этих пор Вы будете верующей: возлюбите Бога, всегда будете ходить в храм Божий, будете часто приобщаться Св. Таин и умрете в монастыре.

– Что это Вы говорите, батюшка? – с иронией возразила Надежда Николаевна. – Никогда этого не может быть, я ничему не верю.

– Вот увидите, что это так будет.

И действительно: при благодатном содействии пастыря Надежда Николаевна переродилась: стала ревностной христианкой, с великой верой и любовью приступала к Таинству Св. Приобщения, горячо отзывалась на всякое доброе дело, так что батюшка пользовался ее помощью и часто посылал ее к своим больным, как опытную фельдшерицу. Прожив много лет в трудах на благо ближних, она тихо скончалась в монастыре, потому что батюшка в то время уже потерял зрение, и ей захотелось конец своей жизни провести в монастыре»⁵⁸.

Известнейший русский церковный композитор С. В. Рахманинов в юности был далеким от Церкви человеком и даже не участвовал в св. Таинствах. Когда он решил сочетаться браком, перед венчанием было необходимо исповедоваться. Рахманинову посоветовали пойти к о. Валентину, и после исповеди он совершенно переменился. Пастырь разрешил все его сомнения, и Рахманинов говорил, что если бы раньше знал о. Валентина, то давно пошел бы к нему⁵⁹.

«Ярко и многогранно раскрывается личность о. Валентина в воспоминаниях его современников в словах его глубоких проповедей, в свидетельствах о его бескорыстной помощи словом и делом всем нуждающимся. Как живой предстает пред нами образ пастыря-подвижника, человека большой духовной силы, имеющего безграничные веру и любовь, стремящегося всеми силами своей души укреплять православную веру в своих пасомых, преображать их души, изгонять все пагубное и злое, насаждать добро и человеколюбие».

Л. Н. Викторова