Разум христианский

Давно сознал человек достоинство своего разума, и много рассчитывает на эту, данную ему Творцом, силу. Точно, велика сила разума! Этою силою торжествует человек над грозными явлениями природы, подмечает различные ее тайны, покоряет своей власти ее силы и законы, заставляет их служить своим целям, делает изобретения, посредством которых упрочивает свое могущество над миром внешним и расширяет вне себя круг своей деятельности.

К сожалению, не все люди оценивают должным образом эту великую силу, данную им Богом; потому не заботятся о надлежащем ее образовании и развитии в себе, дают ей одностороннее направление и делают из нее совсем не то употребление, какое она должна иметь по мыслям и целям Творца. Куда и на что обращают большею частью люди свой ум? На одну внешность и чувственную сторону своей природы, как будто он должен служить орудием к достижению целей только земных, расчетов временных и видов житейских. Это крайнее заблуждение умов человеческих! И это заблуждение едва ли не сделалось главным и господствующим направлением жизни и деятельности современного нам человечества.

Век современный отличается своею положительностью и своим практическим, материально-житейским направлением. Следуя этому направлению, люди настоящего времени хотят изучать по преимуществу те науки, которые имеют прямое приложение к практике жизни и посредством которых вернее достигается материальная польза. Успехами в этих науках определяется главным образом все умственное просвещение современного человечества, и по мере того, как осуществляются эти успехи на деле, как достигается их цель в быту житейском, оценивается достоинство человека в кругу общественном. Сознавая пользу и услуги ума, обращенного в эту сторону, отдавая честь его изобретениям и открытиям в этом направлении, мы однако же должны сознаться, что он есть ум чувственный, земной, что все его познания суть познания вещественные, вся его мудрость – мудрость мирская, свойственная сынам века сего, которые хотя и являются мудрейшими паче сынов света в своем роде и для своих целей (Лк.16:8), однако же в отношении к целям чисто человеческим они всегда остаются невежественными, бесчувственными и слепыми. Жалки и вместе ненавистны эти люди! Жалки потому, что не видят и не примечают своего заблуждения, не порицают, что весь их труд – труд обширный, великий, нескончаемый, направлен в такую сторону, которую сколько бы они ни возвышали, ни расцвечивали и ни ограждали, не предохранит ее от разрушительного закона тления и смерти. Следовательно, вся их работа обращена в суету, и рано или поздно она должна рассыпаться в прах и окончиться ничем. Ненавистны эти люди потому, что гордо отвергают все, что не подходит под их осязательную положительность быта внешнего, посмеиваются высшей мудрости и противодействуют ей своим образом мыслей и наружным блеском, которым умеют прикрывать тщету своих действий и тем увлекают других в свое направление, овладевая их мыслями, чувствами и стремлениями жизни.

Чтобы противостоять этому ложному направлению века настоящего, не увлечься общим потоком усиливающихся понятий современного нам человечества, занятого расширением, возвышением и утончением одной чувственной, материальной стороны, мы должны остановиться своею мыслью на другом направлении ума, направлении том, в котором он является нам умом высшим, духовным – умом христианским. Ум христианский не чуждается правильных понятий ума естественного, не отрицается сведений, выработанных наукою для блага и пользы жизни настоящей; но он не останавливается на одних этих понятиях и сведениях, не считает их за окончательную и совершенную мудрость, не предается исключительному труду изучать эту мудрость и занимается ею настолько, насколько это совместно с премудростью высшею, так чтобы не выпустить ее из виду и не отклониться от ней, как существенно необходимой для нас мудрости; потому что только одна эта мудрость воспринимает человека там, где оставляет его мудрость естественная, только она одна открывает ему будущие великие тайны, решающие судьбу целой его вечности, и беседует с ним о таких предметах, о которых совсем молчит разум земной и плотской, как будто бы ему нет и дела до этих предметов, и над которыми он всегда готов издеваться, как над безумием и юродством. Поскольку этот земной и плотской разум восстает на разум духовный и высший с полною уверенностью в своем превосходстве над сим последним, поскольку он постепенно расширяет свою сферу и видимо увеличивает число своих последователей: то и нам нужно остановиться своим размышлением на том, что такое разум духовный – христианский, усвоенный человеком, какую он имеет силу и значение в душе тех, которые приобрели его и могут сказать о себе с апостолом; мы ум Христов имамы (1Кор.2:16)? – Об этом-то уме мы должны дать теперь свое суждение и сделать ему оценку.

По требованию истины, по надлежащему и прямому суждению здравого смысла, между разумом христианским, просвещенным светом божественного учения, и разумом естественным, взятым со всем запасом собственных его понятий и воззрений на мир предметный, не следовало бы быть какому-либо разделению; ибо тот и другой разум есть один разум, который должен знать и то, что доступно ему без особенной, сверхъестественной помощи, и то, что он может знать не иначе, как только при посредстве этой помощи. Но поскольку уже произошло такое несчастное разделение, и виновником его есть сам естественный разум, отвергающий все, что приходит к нему свыше, помимо собственных его начал и открытий: то и нам невозможно избежать того, чтобы не примечать этого разделения; – нам естественно остается сравнить тот и другой разум в свойственном каждому из них направлений, взвесить плоды их, дабы таким образом сделалось для всех ясным, какой из них важнее и предпочтительнее для человека, какого из них по преимуществу мы должны держаться и избрать в свою собственность и обладание?

«Дайте мне точку опоры вне мира, и я поверну весь мир», говорит мудрец, глубоко постигающий тайну внешнего устройства вселенной и занятый величием своего ума, обращенного к практической стороне быта житейского. Какое изумительное могущество ума человеческого! Какие неимоверные успехи его в таком громадно широком действии на мир вещественный! Что же мы можем противопоставить ему со стороны ума духовного – христианского, направленного от мира видимого к невидимому, от земного к небесному, который или совсем не думает, или мало думает, о расширении своего могущества над вселенною путем естественного изучения ее сил и законов? Что представить нам и сказать относительно преимущественной важности этого ума для тех, которые приобрели его, или только заняты мыслью о приобретении его, с опущением знаний ума естественного, практически житейского? Довольно для нас сказать на это следующее одно: мудрец обыкновенный, практически житейский ищет вне мира точки опоры, чтобы повернуть необъятный механизм вселенной и дать всему новый вид и новое устройство; но он никогда не найдет этой точки опоры, и никто не в состоянии дать ему то, чего он напрасно требует. Значит, как бы ни было обширно влияние разума естественного на мир внешний, какие ни производил бы он здесь преобразования и перевороты, вселенная всегда останется тем, что она есть. Разум человеческий в своей борьбе с силами и законами мира внешнего никогда не достигнет полного и окончательного торжества над ними; и если он с одной стороны успевает возвышаться над некоторыми явленьями природы и покорять их своей власти: то с другой стороны и природа, следуя своим законам, с теченьем времени разрушает и уничтожает все, что созидает в ней искусство человека. Все поэтому искусственные произведения разума человеческого, какие только были, есть и имеют быть после, в целой их сложности прекрасно можно сравнить с тем колоссом, который показан был царю Навуходоносору в сонном видении и который в глазах его сокрушен был в прах одним ударом таинственного камня, а самые остатки его развеяны были ветром по полю, так что и места не обрелось им (Дан.2:31–35)! Итак, вместо того, чтобы преследовать бесполезные и несбыточные мечты, вместо того, чтобы трудиться и работать над сооружением невыполнимых и никогда неосуществимых затей разума естественного, не совратись, христианин, со своей точки умозрения на окружающие тебя предметы и на все, что нужно тебе знать, держись той опоры мыслей и понятий, на которой поставляет тебя евангельское учение, и ты сделаешь более, нежели дашь иной поворот прекрасно заведенному порядку вселенной, – ты решишь великую задачу своей жизни, выйдешь из мира победителем сил и законов, враждебно действующих против твоего высокого, таинственного назначения, счастливо пройдешь бездны, скрывающиеся под стопою твоего временного шествия в страну вечную и готовые поглотить тебя навсегда в своих мрачных глубинах, откуда нет возврата к царству света и жизни. Пусть стоит и существует мир, как он вышел первоначально из рук своего Творца, пусть движутся по своим, однажды данным законам тела, составляющие целость мира – это так и должно быть!

От продолжения порядка мира, премудро заведенного вначале Творцом его, никто не страдает; страдание тварей явилось вследствие нарушения сего порядка свободною волею человека; оно почувствовалось бы во всем своем разрушающем действии тогда, когда каждый по своему произволу стал бы делать из мира все, что ему угодно. Потому пусть стоит и существует мир так, как он является нам теперь. Но нам нужен среди этого мира руководитель, который верно указывал бы то направление, которого должны держаться мы на краткой черте своего временного бытия, который научал бы нас, как должны мы держать себя среди окружающих нас предметов вселенной и чего должны искать в жизни. Этот благодетельный руководитель есть наш разум, просвещенный светом небесной истины, который мы называем разумом христианским. Разум христианский не берет на себя той задачи, чтобы перестроить и пересоздать вселенную, и не занимается изобретениями для основания на земле потерянного рая сладости; он имеет своим предметом очистить и преобразовать душу человека, поставить ее в надлежащее отношение ко всему, что существует в мире, и таким образом привести ее к блаженству вечному на небе. Имеет ли он действительно эту силу, и что может служить верным ручательством за исполнение того, что мы ему приписываем? Ответ на этот вопрос вытекает из самого значения разума в душе человека.

Разум есть главная и основная сила нашей души, посредством которой выражается и делается доступною нашему сознанию ее таинственное и недомыслимое существо, – раскрывается ее внутренняя жизнь и деятельность. – Существо души нашей есть тайна, – тайна столь глубокая и сокровенная, что ускользает от собственного ее сознания и наблюдения; она сознает себя только в отражении своих сил и способностей. Разум есть высшее проявление и как бы обнаружение ее таинственного, неуловимо сокровенного существа. По мере развития и возвышения этой силы, душа наша чувствует свое расширение и возвышение, сознает свое достоинство и полноту жизни, испытывает радость и самодовольство. Напротив того, по мере упадка и стеснения этой силы, упадает и как бы сокращается сама душа; ею овладевает убийственное чувство пустоты; она находится в состоянии томления, страдания и смерти. Потому не напрасно мы носим в себе жажду познаний, не напрасно стремимся к ведению. Стремясь к ведению и ища познаний, мы ищем в них восполнения своей внутренней пустоты, – ищем основания своего духовного удовольствия и наслаждения. Поскольку предметы познания имеют неодинаковую важность и значение: то и удовольствие, испытываемое нами от познания их, неодинаково. Нет предмета более важного и необходимого для нашего познания, как сам Бог, Его многообразная премудрость, открывшаяся в создании всего существующего, и особенно в воссоздании человека, которое совершилось чрез пришествие в мир единородного Сына Божия: потому в ведении этого и заключается та чистейшая, ни с чем несравненная радость, которая составляет истинную жизнь души. Се есть живот вечный, сказал Господь и Спаситель наш, да знают тебе единого истинного Бога и его же послал еси Иисус Христа (Ин.17:3). – Не все люди ценят это познание: за то сами себя лишают того блаженства, какое оно содержит в себе и приносит с собою в душу. От недостатка этого познания зависит беспорядок и расстройство во всех силах и способностях души. Ибо разум есть главный их движитель и руководитель. От чистоты и светлости умственных представлений зависит чистота и святость чувствований сердца, также правильность и возвышенность действий воли, так что когда чист и светел ум, то чиста и светла бывает вся душа. Светильник телу есть око, говорит Иисус Христос, аще убо око твое будет просто, все тело светло будет; аще ли око твое лукаво будет, все тело твое темно будет. Аще убо свет, иже в тебе, тьма, то тьма кольми (Мф.6:22–23). – Смысл этих слов такой: посредством чувственных очей освещается для нас наше тело и бывает видимо нам. Потому пока служат нам телесные очи, мы оберегаем и храним самое свое тело от всего, чем оно могло бы очерниться и обезобразиться. Но коль скоро теряется чистое, здравое зрение, то и самое тело покрывается для нас мраком, и мы уже не можем наблюдать за его чистотою и опрятностью. Что значит чувственное око в теле, то самое есть разум в душе. Посредством его мы сознаем все части и составы своей души, оберегаем ее от всего, чем она омрачается и безобразится. Частый, просвещенный истиною божественного учения разум, оберегая душу от всего унизительного и недостойного ее, в тоже время дает особенную жизнь и направление всем ее силам и способностям.

Так, при ясности и возвышенности созерцаний умственных, сами собою возбуждаются в сердце соответственные им чувствования; ибо сердце не может не любить того, что ясно и светло открывает ему ум. След., свет умственных познаний прогоняет все грубые возбуждения и нечистые пожелания сердца. Эти пожелания усиливаются в нас на счет слепоты ума и держатся на его неведении. Так, св. апостол Петр все нечистые страсти и плотские вожделения, управляющие жизнью людей естественных, непросвещенных светом евангельской проповеди, именно относит к их умственному неведению; и потому, возбуждая христиан к лучшей и совершеннейшей жизни, обращает их внимание на воссиявший им свет откровенного учения веры и в тайнах этой веры поставляет для них опору и подкрепление совершенства нравственного. Тем же, возлюбленнии, препоясавше чресла помышления вашего, трезвитеся, совершенне уповайте на приносимую всем благодать откровением Иисусом Христовым. Яко чада послушания, не преобразующеся первыми неведения вашего похотении, но по звавшему вы святому, и сами святи во всем житии будите (1Пет.1:13–15). – То же самое учение находим и в послании апостола Павла: сие убо, пишет он к христианам ефесской церкви, глаголю и послушествую о Господе, ктому не ходити вам, якоже и прочии язы́цы ходят в суете ума их, помрачени смыслом, суще отчуждени от жизни Божия, за невежество сущее в них, за окаменение сердец их (Еф. 4:17–18). Не бывайте убо сопричастницы сим. Бесте бо иногда тьма, ныне же свет о Господе: якоже чада света ходите (Еф. 5:7–9). Исполнить эту высокую апостольскую заповедь не иначе возможно нам, как если возжжем светильник своего разума и откроем день внутри себя. Без света умственного мы ничего не можем противопоставить грубым пожеланиям своей животной и притом испорченной природы; потому мы остаемся невольною и неизбежною жертвою их увлечения. Тьма умственная в этом отношении очень сходна с тьмою физическою. Нам известно, что делается и происходит во время ее наступления. Положил еси тьму, говорит царственный певец Израилев, и бысть нощь, в ней же пройдут вси зверие дубравнии: скимни рыкающии восхитити и взыскати от Бога пищу себе (Пс.105:20–21). – Так, при наступлении ночи, поднимаются из своих логовищ дикие звери и в темноте ее нападают на другие существа живые, терзают и пожирают их. А когда возсиявает солнце и открывается день, тогда они опять уходят в мрачные свои ложа и скрываются от дневного света. Возсия солнце, и собрашася, и в ложах своих лягут (Пс.105:22). То же самое происходит и внутри нас. Когда заходит и скрывается в душе нашей свет истины, тогда поднимаются, ревут и неистовствуют, как дикие звери, постыдные страсти и нечистые вожделения плоти, которые терзают наше сердце и убивают жизнь духа. А когда возсиявает истина, то они убегают от ее света и теряют над нами свою власть и силу. В темноте ночи совершают свои губительные действия тати и разбойники, а днем они не смеют ни грабить, ни убивать. В этом мы должны видеть подобие и образ своей духовной жизни. Этот образ наводит нас на ту мысль, что, если бы не было в душе нашей ни вечера, ни ночи, но всегда сиял бы день чистого ума: то мы совершенно были бы безопасны от мысленных татей и разбойников; они совершают свои злодейства только во тьме нашего неведения.

Свет умственных познаний, удаляя от сердца все грубое и нечистое, возбуждая в нем возвышеннейшие стремления и благороднейшие чувствования, могущественно действуют и на волю, которой тогда охотно, без всякого принуждения совершает то, чем занят ум и к чему направлено сердце; ибо воля своими действиями осуществляет сокровенные помыслы ума и внутренние расположения сердца. Потому-то, если мы видим людей, живущих порочно, управляемых грехом, то это служит ясным свидетельством, что у них нет здравого, истинно просвещенного разума. От чего, например, язычники вдались во все роды беззакония и нечестия, так что, по выражению св. апостола Павла, бываемая у них отай, срамно есть и глаголати (Еф. 5:12)? От того, отвечает тот же апостол, что они не хотели иметь Бога в разуме, сего ради и предаде их Бог в неискусен ум, творити неподобная: исполненных всякия неправды, блужения, лукавства, лихоимания, злобы: исполненных зависти, убийства, рвения, льсти, злонравия: шепотники, клеветники, богомерзки, досадители, величавы, горды, обретатели злых, родителем непокоривы, неразумны, непримирительны, нелюбовны, неклятвохранительны, немилостивы (Рим.1:28–31). Заблуждение воли всегда предполагает умственное заблуждение человека и омрачение его смысла. И потому-то, чтобы исправить жизнь людей такого рода, отвлечь их от злых дел и поставить на путь добродетели, нужно непременно подействовать на их сознание и исправить разум их в ведении. Так, премудрость Божия, обращая свою речь к заблуждающим, и отвлекая их от путей злых, требует, чтобы они оставили свое безумие и взыскали разума. Оставите безумие, и живи будете, да во веки воцаритеся: и взыщите разума, да поживете и исправите разум в ведении (Притч.9:6). – Другого средства нет к исправлению жизни людей порочных и заблуждающих. Ибо разум есть главная, руководительная сила всех прочих сил и способностей души, и если он, по своей слепоте и омрачению, не утрачивает власти над ними, то действия и отправления их бывают правильны и непогрешительны. Представим себе это так: если колесница, бразды, животные и все к тому нужное – в руках одного возничего, то, когда хочет он, носится на колеснице со всею быстротою, а когда хочет, сдерживает колесницу, и опять куда хочет, поворотит ее; потому вся колесница, находясь в одних руках, находится и в полном распоряжении одного возничего. Так и душа наша много имеет естественных возбуждений сердца и пожеланий воли, влекущих ее на пути темные, неверные, погибельные, а ум сдерживает их и дает другое, истинное направление сердцу и воле. Следствием сего выходит то, что вся душа под управлением здравого ума бывает цела, невредима, чиста, светла и прекрасна. Так оправдываются слова нашего Спасителя: аще око твое светло будет, то и все тело твое будет светло (Мф.6:22).

Из того, что сказано нами о значении чистого, истинно христианского разума в душе человека, само собою открывается и то, можно ли смотреть на деятельность этой способности, в сем направлении, как на одну праздную теорию и бесплодную отвлеченность, не имеющую никакого отношения к духовной жизни и не заключающую в себе никакой нравственно-практической стороны? Нельзя! Ибо для того, чтобы развить, образовать и возвысить свой разум до степени чистых, духовных созерцаний, требуется немалый труд со стороны человека; для этого нужно хорошо изучить истины небесного учения, углубить их в свое сознание и утвердиться в них духом; а это само собою не приходит и не дается даром, – это приобретается продолжительною и усиленною деятельностью. Затем, при самом просвещении вашего разума светом божественным, нужно употребить великий подвиг на то, чтобы охранять его от притока помыслов суетных, нечистых и земных, которые занимают ум и при самом чистом его познании, и отвлекают его внимание от предметов духовных, небесных. Пока сии помыслы свободно будут проходить чрез ум и занимать его мечтаниями о вещах земных, дотоле он не может называться умом чистым, ибо в нем отпечатлеваются образы тех вещей, о которых он мыслит, вследствие чего он сам как бы овеществляется и делается земным. Итак, для чистоты и совершенства ума требуется хранение его от помыслов земных, чувственных. Но это составляет подвиг, – и подвиг столь великий и важный, что разве только тот может не понимать всей его трудности, кто не брался за него, и совсем не наблюдал за собою. Возьмем для примера те моменты из своей жизни, которые мы посвящаем на молитву и собеседование с Богом. Кратки эти часы в нашей жизни: однако же, можем ли мы похвалиться, чтобы они всецело принадлежали Богу, без всякого с нашей стороны развлечения? Нет, мы и в эти непродолжительные минуты не можем воздержаться своим умом, чтобы не мыслить о чем-нибудь мирском, земном, чем омрачается наша молитва и отнимается ее заслуга и ценность пред Богом. Что же значит такое непостоянство нашего ума и развлечение его во время самой молитвы? То, что он еще слаб и не утвержден в нас, что в душе нашей еще много есть пристрастия к вещам земным; следовательно, ум наш еще не воздействовал на все части и составы души, не проник в глубину ее и не возымел власти над нею. Собраться уму со своими мыслями, придти ему в полную свою силу и привести ею в порядок все, происходящее внутри нас, одним словом, подчинить все действия и отправления души власти разума, значит победить порчу своего естества, возвыситься над грехом и выйти из состояния падения. Ибо наше нравственное падение в том и состоит, что мы, отторгшись душою от любви Божией, прилепились к чувственному и рассеялись своими помышлениями по предметам земным, вещественным. Возвыситься над чувственностью, отрешиться умом от всего земного, собрать в себе все помыслы и переселить их на небо – это так трудно падшему человеку, что он сам собою, без высшей благодатной помощи, никогда не в силах этого достигнуть. Потому-то долг наш состоит только в том, чтобы мы старались о своем отрешении от мира чувственного, усиливались, сколько это нам возможно, собирать в храмину своей души скитающиеся по земле помыслы; но успеть в этом можем только тогда, когда придет к нам Спаситель, и поможет сделать то, над чем мы только трудимся, и о чем только прилагаем свое старание. Итак, заботливость о развитии в себе правильного, чисто христианского ума, попечение о хранении его в себе и поддержании его духовной деятельности, есть подвиг жизни христианской. Потому-то в учении апостольском между важнейшими наставлениями и правилами находим то, чтобы мы постоянно возрастали в разуме Господа нашего Иисуса Христа (2Пет.3:18), чтобы не были детьми по уму, но младенчествовали злобою, умом же были бы совершенны (1Кор.14:20), и чтобы мы на всяк день обновлялись духом ума своего; ибо в этом обновлении заключается восстановление образа Божия и воскресение духовного человека, созданного по Богу в правде и в преподобии истины (Еф.4:22–25). В разуме положил Бог существенную черту своего великого в нас образа; потому очищением его в вашей душе и обновлением начинает и восстановление всего своего образа. Как живописец, желая начертать какое-нибудь изображение, первее всего обрисовывает лицо, потом переходит к очертанию других частей тела: так и Бог великое дело восстановления в нас своего образа начинает с обновления нашего ума, а чрез него потом действует на все наше естество. И вот почему св. апостол Павел молил Бога о верующих, чтобы Он сам дал им духа премудрости в просвещенные очеса сердца, т.е. открыл в чувстве сердца здравый смысл (Еф.1:17–20); это – прочное основание и верный залог нравственного совершенства духовного и истинно благодатной жизни о Христе Иисусе!

Взглянем теперь на значение чистого, христианского разума в отношении ко внешней жизни человека. Человек в своей земной жизни поставлен среди различных искушений, и вся его настоящая жизнь есть не что иное, как одно трудное и многообразное испытание. Не искушение ли житие человеку на земли, говорит один многоопытный муж (Иов.7:1)? – В чем же состоит сие искушение? Чем испытываемся мы на земле? Мы испытываемся с одной стороны удовольствиями и радостями, с другой – огорчениями и скорбями. Так, много есть для нас в жизни удовольствий и радостей, в которых обыкновенно поставляется земное счастье. В чем бы оно ни состояло и какого бы рода ни было, во всяком случае, от нас требуется великая осторожность и благоразумие, чтобы пользоваться своим счастьем должным образом, не усыпить своего сердца, не увлечься душою и не впасть в самомнение и гордость. В этом случае один ум дает нам правило благоразумия, как вести себя в счастье. Он научает нас кротости и смирению среди почестей и достоинств, – воздержанию и умеренности, когда все течет по нашим желаниям, – состраданию и благотворительности в довольстве и изобилии. Он укрепляет нас силою мудрости против обольстительных предметов, влекущих к себе наше чувство, и ограждает свободу духа от плена и порабощения тому, что действует на нас приятно. Не имея чистого, огражденного божественною истиною разума, человек не устоит в свободе духа и не сохранит своего достоинства среди многоразличных, заманчивых прелестей мира. – Другого рода искушения предстоят нам в различных скорбях и напастях, лишениях, недостатках, озлоблениях и бедствиях. Из этих-то искушений слагается большая часть нашей земной жизни. В мире скорбни будете, сказал Господь и Спаситель наш своим верным – избранным от мира ученикам (Ин. 16:33). Этого божественного определения не может избежать ни один человек, а тем более человек-христианин. И хотя люди действуют своим умом и заняты тою мыслию, чтобы оградить себя от скорбей и печалей, хотя они и стараются о том, чтобы окружить себя всеми удобствами и приятностями, однакоже напрасны их усилия преобразить юдоль плача – место проклятия Божия в жилище радости и утешения. Волею, или неволею человек должен быть готов на борьбу с бедствиями и злостраданиями жизни. Чем же он может укрепить себя в этой тяжкой борьбе, и какою силою он может поддержать себя в ней? – Здесь опять должны мы обратиться к чистому разуму, как единственному средству, которым можем противодействовать своим скорбям и облегчать для себя многотрудное шествие по стезе жизни. Ибо, рассматривая источник своих скорбей, находим, что большая часть их имеет свое начало в нас же самих – в неумеренности наших прихотливых желаний, которым мы не в силах удовлетворять, или же в неправильности наших действий, которые неизбежно влекут за собою неприятные для нас последствия. Чистый разум, умеряя излишние требования нашей природы, и упорядочивая наши действия, тем самым избавляет нас от многих скорбей и неудовольствий, которыми необходимо мучатся люди, живущие не по разуму. Что же касается таких скорбей, которые приходят к нам независимо от нас самих, и которым подвергаемся мы по высшим определениям Промысла, то мы, укрепляемые силою разума, охотно подъемлем на себя тяжесть их, и терпеливо переносим свое испытание в ожидании счастливого его для себя окончания. При свете разума, человек благодушно несет свой крест, смотря на радостный и спасительный его конец. Следовательно, чистый разум вернее доводит человека до той цели, которую напрасно преследуют в своей жизни люди, принявшие направление в одну внешнюю, материальную сторону. Держась сего направления, они хотя и успевают отчасти в достижении своих желаний, и нередко открывают для себя источник утешений, но эти утешения их неистинны, неглубоки, неполны и ненадежны. Не верьте кажущемуся их веселию, и не заглядывайте в глубину их души – там таится мрачная, безотрадная пустота; они веселятся и смеются от горести души, и смех их растворен внутренним плачем, тогда как люди истинно разумные, если скорбят и плачут в своей жизни, то в глубине своего сердца исполнены тихой, невозмутимой радости. О первых можно сказать, что они, наружно смеясь, внутренно плачут: о последних, – что они, внешним образом скорбя и плача, в сокровенности души веселятся и радуются. Состояние последних несравненно выше и завиднее, нежели первых.

Как ни кратки высказанные нами мысли о силе и значении в душе человека чистого, христианского разума, но и из них ясно видно, какое великое и неоцененное приобретение имеет в этом разуме тот, кто успел развить и образовать его в себе! Это такой благодатный дар неба, с которым ничто не может сравниться в мире видимом; а потому и лишения его не восполнит и не заменит собою все, что только почитается на земле великим и достоуважаемым. Без этого одного дара человек разом теряет все, что составляет истинное его величие, утрачивает высшую, духовную жизнь, отпадает от цели своего призвания к бытию, делается жалким пленником грубых и бессмысленных пожеланий своей низшей – животной природы, под обладанием которых он является существом нравственно потерянным – духовно растленным. Ибо, кроме чистого разума христианского, нет другой силы, которая могла бы противостоять этим нечистым пожеланиям и побеждать их. Разум христианский в этом отношении есть тоже в душе человека, что огонь, переплавляющий деталь и очищающий его от всякой несродной ему примеси. Действием сего огня как бы переплавляется и очищается душа от всех омрачающих ее пристрастий земных, получает свою светлость и легкость, почему свободно стремится в высшую область мира духовного и непременно достигнет того, к чему стремится. Ручательством сего служит сам христианский разум, который приходит к человеку свыше, при участии собственной его деятельности, с тою именно целью, чтобы быть ему руководителем на пути жизни, стражем, охраняющим его безопасность и целость, силою, влекущею его к своему источному началу. Этот разум никак не допустит, чтобы душа пожелала остановиться навсегда на каком-нибудь земном предмете, и, при его внушениях, ничто не может задержать ее среди этого мира; ибо он всегда будет говорить ей: востани и пойди, яко несть тебе сей покой (Мих. 2:10), и будет напоминать ей об этом дотоле, пока она не обретет своего истинного успокоения в одном Господе Спасителе, который призывает к себе всех пришельствующих тружеников земли: приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененные и Аз упокою вы (Мф.11:28). – Следовательно, в этом разуме скрывается основание и залог всех утешительных обетований человеку в великих его чаяний в будущем веке, – в нем виден рассвет блаженной вечности, сокрытой от взоров ума естественного как бы во мраке ночи.

Что бы, поэтому, ни говорил разум противохристианский к унижению этого истинного разума, что бы ни представлял к своему собственному возвышению и превосходству над сим последним, все его суждения ложны, мысли неверны, мудрования превратны, которыми обличается только собственное его неразумие. – В самом деле, какие он имеет особенные заслуги пред разумом христианским, и в чем состоит его преимущество пред сим разумом? В том, по его собственному суждению, что он разрабатывает положительную сторону быта житейского и занимается такими предметами, которые не подлежат никакому сомнению, которые имеют очевидную пользу и прямое приложение к жизни действительной, – что мудрость, развиваемая им, есть собственное его произведение – плод чистых его соображений, отрицающих всякую веру в какой-либо высший авторитет, – что он дает свободу и простор силам человеческим, стесняемым требованиями веры, которая держит как бы в оковах жизнь человека. Посмотрим, сколько в этих словах заключается правды и истины!

Разум, противодействующий началам веры христианской, принимает за преимущество свое пред разумом христианским то, что он занимается предметами положительными и что занятия его имеют прямое приложение к быту действительному. Но что такое эти, так называемые, положительные предметы быта действительного, и насколько они удовлетворяют требованиям чисто человеческой жизни – тем требованиям, которые сродны нам, как существам, предназначенным для вечности и бессмертия? Эти предметы имеют значение для нас второстепенное, условное – совсем не главное; научное знание их нисколько не успокаивает нашего духа, для которого нужна другая пища. Разум противохристианский прямо расходится в этом случае с нашими воззрениями на мир материальный – видимо предметный, который он принимает за бытие первообразное, безусловное; почему и отрицает все, что выходит из области этого мира, не признает даже существования души человеческой, как сущности совершенно различной от сущности материи, отвергает личное ее бытие в вечном существовании, не верит в высшие ее потребности и не хочет знать их, хотя они очень громко вопиют о своих правах и своем удовлетворении. В допущении одного материального, с отрицанием всего духовного, этот разум и поставляет свою премудрость. Но эта премудрость лишена всякой разумности, которая обличается сама собою и падает пред судом здравого смысла. Именно: мир реальный, состоящий из предметов положительных, подходящих под осязательный и для всех наглядный опыт, есть не что иное, как тень и отображение другого мира, который не подлежит чувствам внешним; но в то же время есть мир в высшей степени действительный и первообразный, на котором стоит и держится все видимое и осязательное. Останавливаться на одном видимом, как на чем то первообразном, и принимать это за нечто самостоятельное, существенное и не преходящее, может только один неразумный; потому что слишком ясна печать непостоянства и изменяемости, лежащая на всем видимом, не исключая и самого человека. Поэтому для внимательного наблюдателя очень немного нужно, чтобы вполне убедиться в той истине, что преходит образ мира сего (1Кор. 7:31). А если он преходит, как тень, исчезающая при постепенном приближении тела, уступая ему свое место, то как принимать его за бытие первоначальное, независимое от другого высшего бытия, неизменного и вечно пребывающего? Это противно коренным требованиям чистого разума, который во всяком действии – каждом проявлении ищет своей первоначальной причины. Притом, если допустить ту мысль, что этот мир есть бытие первообразное и самосущее, то что будут значить в этом случае действия, производимые среди мира разумом собственно человеческим? Нужны ли эти действия для бытия самосущего, и есть ли даже здесь им какое-либо место? Ужели самосущее и вечное бытие не обладает силою творческою, чтобы никому не одолжаться какими-либо произведениями и изобретениями, кроме себя самого? Самосущему и вечному принадлежит всё – и самая зиждительная разумность. Значит, тут сама собою падает разумность человеческая и должна отказаться от всяких предприятий строить, изобретать и действовать свободно среди этой вселенной! Между тем гордый разум человеческий не отказывается от своих притязаний на управление вселенною, и думает производить в ней нечто свое, чего в ней нет. Здраво ли это? – Тут опять видим противоречие этого разума, не имеющего твердости в самом себе, неустойчивого в своих началах и действующего наперекор своему основному понятию о мире вещественном, как бытии первообразном и вечном, что свидетельствует о крайнем его неразумии. С одной стороны он как будто хочет возвысить мир вещественный до бытия самосущего и ни от кого не зависимого, с другой – усиливается покорить его своей власти и управлять его силами и законами, и опять уступает ему превосходство над собою, когда отрицает самостоятельность разумной души человека, не признает ее бессмертия в бесконечном и личном продолжении своего бытия, которое должно потеряться невозвратно в общем потоке мировой жизни. К чему же ведет вся эта теория? К тому, что ею прямо и положительно уничтожается всякая разумная мысль о цели свободных действий человека среди этого мира.

И точно, если среди постоянных превращений мировой жизни гибнет и теряется человек, как существо личное, то какой плод остается для него от всех его улучшений и изобретений, которыми он занимается, пока существует, – и есть ли какая-либо разность для переставшего существовать в том, какова была его пронесшаяся и навсегда угаснувшая жизнь, была ли она соединена со всеми удобствами и приятностями, или лишена их? Здесь-то, при этой самой теории, и открывается вся пустота деятельности и совершенное безрассудство людей, руководствующихся мудростью земною и противодействующих мудрости высшей – божественной! Эти люди не хотят остановиться своею мыслию и подумать о том, что все их обширные предприятия, напряженные труды и блестящие успехи разом теряют всякое значение для них же самих в последний момент временного их бытия, за которым представляется им в виду одно – признательность грядущего поколения, которое имеет заменить собою их существование и которому они оставят в наследство плоды своих трудов и занятий. Но какая участь ожидает и эти поколения, как не то же самое исчезновение, за которым и для них нет никакой пользы от того, что приготовляют им предшественники? Стоит ли и заботиться о каком-либо наследстве тем, которым рано, или поздно, предстоит один конец – прекращение личного бытия, утрата сознательной жизни? Будет ли по крайней мере счастливо грядущее поколение в своей временной жизни от того приобретения, которым хотят наделить его предшественники? Напротив, не разовьются ли у него свои особенные нужды и требования, о которых и не думает мир современный и для удовлетворения которых ничего не предпринимает? Не откроется ли со временем какое-нибудь новое зло в роде человеческом, которое будет разрушать общее спокойствие, при всех тех знаниях, в которых современные умы поставляют обеспечение и залог благоденствия будущих преемников их жизни? Но чтобы излишне не умножать вопросов, на которые не могут дать удовлетворительного ответа люди положительные – практически житейские, спросим их об одном: насколько они успели своим разумом обеспечить и успокоить современное им человечество? Если вся цель их занятий состоит в том, чтобы возвысить и улучшить внешний быт человека, освободить его от нужд и страданий, и всем доставить счастье: то где это счастье, и почему не все благоденствуют в жизни? И если не все благоденствуют в жизни: то в чем состоит их заслуга общечеловеческая? Знают ли они главный источник всех бедствий человечества; – те ли предлагают способы и средства, которые могут вывести его из настоящего, жалкого своего положения? Напрасно мы стали бы доискиваться у них разрешения и этих вопросов; – это дело не их разума! В чем же мы можем признать их разумность, когда они, отрицая будущую жизнь души, лишая ее блаженной вечности, остановились на одних мгновениях времени, и в этих самых мгновениях далеко не достигают того, за что берутся и что обещают другим?

Выставляют на вид эти люди, как нечто разумное, то суждение, что мудрость, которой они держатся, есть собственное произведение их разума, а не плод воспринятия веры, опирающейся на высшем авторитете, которому они не подчиняются и не хотят от него принимать никаких внушений, как не вытекающих прямым образом из их разума и являющихся ему, как нечто постороннее, чужое. – В этом суждении именующих себя разумными с первого взгляда представляется не совсем понятным то, что значит привязанность их только к тому, что есть произведение собственного их разума, и неуважение к чему бы то ни было постороннему? Не заражены ли они тем предрассудком, по которому считается хорошим и достойным уважения только то, что свое, а все чужое, каково бы оно ни было, отвергается, как худое и не заслуживающее внимания? Нет, они враги всех предрассудков, как люди, руководствующиеся только своим разумом, – об них нельзя сказать этого! Какая же мысль заключается в их словах? Чтобы найти ее, нужно обратиться к прежней их теории, какую они составили о мире и человеке. Они считают мир бытием первообразным и самосущим, независимым ни от какого высшего начала. Человек признается первым существом в этом мире, потому что он один обладает разумом, возвышающим его над всеми другими существами, принадлежащими к этому миру. Следовательно, разум человеческий и есть источное начало мудрости – орган истины; он поэтому и не должен знать подчинения какому бы то ни было постороннему авторитету – уважать только самого себя. Если же есть люди, которые благоговеют пред другим высочайшим Существом, веруют в Его бытие, исповедуют Его вечную власть, принимают от Него закон и учение – подчиняются Ему, то они не заслуживают имени людей разумных, потому что не возвысились до самостоятельного мышления, живут чужими понятиями и находятся в оковах суеверия. Отсюда-то и происходит похвала разуму, когда он отрешается от всякого постороннего влияния, основанного на высшем авторитете; – здесь начало отрицания разума всякой веры и решительное доверие лишь к самому себе! Что же сказать нам на это? – То, что в этом образе мыслей заключается крайний предел ниспадения разума человеческого, далее которого уже некуда простираться ему в своем безумии! – Мы уже видели фальшивость той теории, какую составил атеистический – противохристианский разум о вселенной; она была изобличена шаткостью и противоречиями собственных своих понятий, которые в ней заключаются и которых никак не может допустить здравый смысл и чистый – неповрежденный разум. Поборники безбожного разума небоязненно восстают на Существо высочайшее и с уверенностью отстаивают свой образ мыслей; но несомненным в этом случае остается только то, что жизнь их проходит и видимо приближается к своему концу, что они теряют дорогое – более невозвратимое время, в пределах которого должны свободно поставить себя в известное отношение к этому вечно живому Существу, и потом явиться лицу Его или друзьями, или врагами!

По их понятию, эта великая истина есть следствие суеверного страха, от которого они сами свободны, а думают освободить других, так как этот страх стесняет силы людей и держит в оковах жизнь их. Не можем с достоверностью сказать, насколько твердо такое убеждение этих людей в личном их сознании; но что касается до сознания общечеловеческого, то они никогда не в состоянии привести его к полному убеждению в справедливости своих мыслей; – пусть и не мечтают, что они своею мудростью дают простор и свободу силам человеческим, стесняемым требованиями веры! Они не могут дать этого простора силам человеческим, – они не в силах освободить жизнь общечеловеческую от влияния, производимого на нее верою; потому что им надлежало бы в этом случае сделать две вещи: или низвести разум всех людей на степень безумия, или же представить ему такие доказательства в пользу своих мыслей, которые удовлетворяли бы всем его требованиям и не оставляли в нем места никаким сомнениям. И то и другое – невозможно! Невозможно довести разум всех людей до степени безумия, потому что для этого нужно представить общую в них измену своему разуму, причем они были бы недостойны и жизни! Невозможно представить и доказательств, достаточных произвести полное убеждение в разуме людей относительно справедливости безбожных взглядов на свою жизнь и окружающие их предметы, потому что разум создан для истины, а эти взгляды, ложны, противны истине. – Колебля убеждения веры, безбожные умы открывают бездну, которая ужасает разумную душу своею глубиною и мраком, и потому она естественно бежит и отвращается от этой бездны, невольно повергаясь в объятия веры, которая говорит совсем иное и в ясном свете раскрывает разумному существу ее те великие предметы, бытие которых не признается только потому, что они закрыты мраком глубокого неразумия! – Разум, пока он есть разум, на какой бы ни стоял степени своего развития, всегда может рассудить, какую ему избрать из двух противоположных сторон – веру или неверие. Неверие, отрицая веру, не представляет никаких твердых доказательств в подтверждение своих мыслей; приводимые им доказательства суть, не что иное, как паутинная ткань, не имеющая никакой крепости для мыслящего человека, потому за ними всегда остается сомнение, точно ли справедливо и истинно то, что ими доказывается? А при этом сомнении, каждый мыслящий человек всегда за лучшее и безопасное примет держаться убеждений веры. И вот почему вера всегда будет сильнее в своем действии на душу человека, нежели неверие! Она и не стесняет сил человека, не держит их в каких-либо оковах, а только действует на них могущественно и дает им иное, возвышеннейшее направление, держась которого человек более и более сближается с другим миром, опытно дознает на себе его благотворное влияние, чувствует свое достоинство, ощущает высшую жизнь – и уже не сомневается в действительности того, чем живет и одушевляется. Прислушиваясь к голосу неверия, верующий человек узнает в нем только отсутствие этой высшей жизни в тех, от кого он исходит, скорбит о крайнем несчастии их, ужасается ожидающей их участи, простирает к ним руку помощи, раскрывая пред ними причину такого жалкого их состояния, и указывая верный путь к спасительному исходу из него, – этот путь есть развитие и образование в себе чистых понятий, основанных на вере христианской, совокупность которых составляет христианский разум.

Отсюда само собою вытекает то заключение, что из всех занятий, свойственных человеку в жизни, нет другого, более важного и достойного его разумного существа, как занятие, направленное к развитию, очищению и возвышению в себе чистых понятий разума христианского. Это занятие должно составлять первый, священнейший долг каждого человека. К исполнению этого долга два имеем побуждения: с одной стороны великие – спасительные плоды, какие приносит с собою разум христианский тому, кто обладает им, с другой – необычайный вред и гибельные последствия, коими сопровождается отрицание его и упорное противление ему. Как то, так в другое, т.е. и спасительные плоды истинного христианского разума, и гибельные последствия отрицания его, прекрасно раскрывает в одном из своих творений св. Димитрий Ростовский.

«От разума и познания, – говорит он, – рождается вера, от веры же – заповедей Божиих хранение, от хранения же заповедей Божиих – упование на Бога, от упования же на Бога – божественная любовь: сей же умноженней бывшей – совершенное бывает соединение с Богом, и исполнение закона и пророков».

«Поскольку процветает разум, потолику возрастает и вера: и поскольку возрастает вера, потолику умножается добродетель, потолику рождается и упование на Бога. И поскольку кто уповает, потолику и Бога любит, и поскольку любит, потолику и с Богом соединяется, наслаждающися божественныя Его славы».

«От безумия рождается неверие, от неверия же преслушание, от преслушания же всяк грех и преступление. Како кто может веровати, ничтоже разумеяй, – како может сохраняти Господни заповеди? Не сохраняяй же Господни заповеди, како может имети на Бога упование и любовь? Никакоже. Тем же прежде всего подобает учитися не точию внешнему труду, но и деланию умному, разуму и познанию, и научивыйся кто разуму, и всех вещей познанию, удобне всему веру емлет, сохраняет вся Господни заповеди, уповает на Бога, любит Его всем сердцем своим, и соединяется с Ним воедино, во еже быти ему всему в Бозе, и Богу в нем. Сицевый прежде воскресения, воскресение душа приемлет, и прежде жизни, жизнь вечную наследует, во еже пожертой быти бессловесия смерти, разума и познания жизнию. Се бо, рече, есть живот вечный, да познаем Господа: се же и смерть – не разумети о Нем»¹.

В этих немногих словах все высказано о значении и важности истинного, христианского разума, ясно показано и то, от чего зависит противление ему, и к чему ведет оно. Истина очевидна для желающих истины! Примем эту истину с полным убеждением, отрицающим все притоки противных помыслов, и будем стоять в ней твердо, как на камени, нимало не колеблясь сомнением в том, что принятие в свой ум и сознание истин веры христианской и хранение их в своей душе правильным разумением, есть самое прочное основание всех великих упований, какие дает нам Христианство, и плодотворный корень, от которого незаметным образом произрастают все добродетели, и развивается нравственное совершенство. Следовательно, это разумение и есть лучший дар, какого требует от нас Бог, и чистейшая с нашей стороны жертва, какою Он благоугождается, пока окончательно не иссякнет в нас зло, не истребится грех, не умрут погибельные страсти, вошедшие в нашу природу и противовоюющие закону нашего ума. – «Ничесоже, – рассуждает тот же святитель Ростовский, – Бог тако требует и любит, якоже разум прав и истинен; о сем бо и подвиг нам есть, о сем и труды, о сем и попечение, да получим прав разум, и содержим истину, и пребудем в ней несовратно, даже до кончины. Буди ми верен до смерти, и дам ти венец жизни, глаголет Господь (Апок.2:10)»!²