Святый Димитрий, митрополит Ростовский

Святый Димитрий, митрополит Ростовский († 28 октября 1709 г.) Мощи его находятся в г. Ростове, в обители Св. Иакова. Обретение их (1752 г.) празднуется 21 сентября

Жизнь святого Димитрия, с ранних лет посвященная Богу и Его св. Церкви, представляете весьма много назидательного и поучительного. Ищущий назидания в благочестии найдет в ней пример и наставление, как нести иго Господне благое не утомляясь, доколе не призовет Господь к блаженному покою, – как, одушевляясь чистою любовию к Господу Иисусу Христу, постоянно взирая на Его крестный путь, во всех делах имея в виду единое на погребу, не терять ни одной минуты для вечности и, тру­дясь для спасения других, в то же время, при помощи благодати Божией, устроять собственное спасение. С дру­гой стороны, подвизающийся в благочестии увидит, как Господь возбуждает и подкрепляет Своими Божествен­ными посещениями желающих искренно работать Ему, открывает новые пути для их деятельности, вспомоществует им в трудах, превышающих, провидимому, силы одного человека, – и как чрез сих избранных служите­лей Своих устрояет благо своей Церкви.

Ученый исследователь судеб Церкви Христовой в нашем отечестве, рассматривая жизнь и труды св. Димитрия сперва в Малороссии, потом в великой России, может познакомиться с особенными обстоятельствами Церкви в то время. Для Церкви малороссийской тогда оканчивался период ее отдельного существования. Сливаясь с Церковью великороссийскою, она принимала новое ограждение своему православию и более строгий порядок управления; в то же время передавала сама зачатки духовной учености, возник­шей из особенных потребностей того края. Св. Димитрий был один из первых Святителей в Великороссии, по своему происхождению, воспитанию и продолжительному слу­жению принадлежащих Церкви малороссийской. Его просвещенный взор скоро открыл потребности вверенной ему паствы; его ревность не истощалась никакими пожертвованиями для ее блага. В его ученых трудах находим твер­дое защищение догматов благочестия. «Жития Святых», им изложенные, сделали доступным для всей Церкви российской сокровище духовной жизни и опытности, собранное веками.

Такое значение богоугодной жизни и трудов Святителя Ростовского Димитрия было главным побуждением к начертанию предлагаемого жизнеописания.

Святитель Димитрий¹, нареченный в крещении Даниилом, родился в местечке Киевской губернии, Макарове, в декабре 1651 г.² Родители его Савва Григорьевич Туптало и Мария Михайловна были благочестивые христиане, – так отзывается о них сам сын, конечно, имея в виду их православие и добрую христианскую жизнь. Кроме того замечателен отзыв св. Димитрия о своей ма­тери в его записи об обстоятельствах ее кончины. Вот слова его: «В самый великий пяток спасительныя страсти, мать моя преставися в девятый час дне, точно в тот час, когда Спаситель наш, на кресте стражду­щий за спасете наше, дух Свой Богу Отцу в руце предал. Имела лет от рождения своего более семидесяти... да помянет ю Господь во царствии Своем небесном! Скончалась с хорошим расположением, памятью и речью. О, дабы и мене таковой блаженной кончины Господь удостоил ея молитвами! И подлинно, христианская ея была кончина: ибо со всеми обрядами христианскими и с обык­новенными таинствами, бесстрашна, непостыдна, мирна. Еще же да сподобит ю Господь доброго ответа на страшном Своем суде, якоже и не сомневаюсь о Божием милосердии, и о ея спасении, ведая постоянную, добродетельную и набожную ея жизнь. А и то за добрый спасения ея знак имею, что того же дни и того же часа, когда Христос Господь разбойнику, во время вольныя Своея страсти, рай отверзл, тогда и ея душе от тела разлучиться повелел». В сих словах заключается лучшая похвала и нежной любви сыновней строгого подвижника и благочестию матери. Погребена она самим сыном в Киевском Кирилловском монастыре (1689 г.)³.

Отец Даниила, Савва Туптало, был казак и потом дослужился до звания сотника⁴. Из Макарова он пе­реселился в Киев; жизнь его была продолжительна; но сведения о ней очень скудны. В 1671 г., когда Польское правительство прислало к Киеву отряд войска для занятия сего города, который договором Андрусовским (1668 г.) Россия обязалась чрез два года возвратить Польше, Савва Туптало, вероятно, во время отражения Поляков, захвачен был в плен, отведен в Польшу и только на третий год возвратился оттуда, отпущенный Собесским с письмом к гетману Дорошенку⁵. Но и после того, не смотря на свои восемьдесят лет, сотник Туптало не отка­зывался от исполнения разных поручены по воинской службе⁶. А последние годы своей жизни старец посвятил собственно служению Церкви: он был ктитором Киевского Кириллова монастыря и скончался ста трех лет от роду, в 1703 г.⁷

Воспитание Даниила сначала было домашнее. Сын благочестивых родителей и воспитываем был в благочестии. Конечно, пример матери, женщины набожной и доброде­тельной, больше действовал на отроческую душу, нежели примере отца, постоянно отвлекаемого из дома военными занятиями. Сколько позволяли домашние средства, родители сообщали Даниилу начальное образование, – обучили его чи­тать и писать, а потом отдали в Киевское Братское училище.

Киевское училище, открытое Братством Богоявленской церкви еще в 1589 г., с целью образовать достойных пастырей Церкви и защитников православия, теснимого латинянами, преобразованное на лучших основаниях Петром Могилою, который расширил в нем круг преподавания наук⁸, – было в то время средоточием всех ученых движений в России, доставляло Церкви просвещенных пастырей и ревностных защитников истины. Вступив в сие училище, Даниил, при своих счастливых способностях и прилежании, скоро обнаружил быстрые успехи в учении и превзошел своих сверстников. В классах риторики он обратил на себя особен­ное внимание искусством стихотворства и витийства⁹. Собственно же богословское образование прибрел он не в школе. Ему было только пятнадцать лет, как он должен был оставить училище. Тогда было самое бед­ственное время для Киева. Среди кровопролитной войны заднепровских казаков, подкрепляемых Польшею, с царем Алексеем Михайловичем, Киев непрестанно переходил то под польскую, то под русскую державу. Вме­сте с сим страдало от военных переворотов и Киев­ское училище, доколе наконец не потерпело совершенного разрушения в 1665 году. Восемь лет после сего оно находилось в запустении¹⁰. Потому Даниил не мог кон­чить своего курса и далее риторического класса не про­стирался. Впрочем, это обстоятельство не только не поме­шало дальнейшему его духовному образованию, но, может быть, в некотором отношении было для него благоде­тельно. Чрез это схоластика, господствовавшая в Киевской Коллегии, не успела произвесть на его сочинения решительного влияния, а язык его, отличающийся чистотою и изяществом, легко мог усвоить себе общие с другими недостатки в школе, где говорили странною смесью рус­ской речи с польскою и латинскою.

Рано обнаружилась в Данииле склонность к жизни со­зерцательной и подвижнической. Воспитываясь в школе, он не принимал участия в детских играх, бегал то­варищей, по легкомыслию и праздности позволявших себе нарушать правила благонравия. Любимым его занятием во время, остававшееся свободным от школьных упражнений было чтение Св. Писания, творений и житий святых мужей и молитва, преимущественно церковная¹¹. Только иноческого образа недоставало ему, чтобы быть действительным иноком; и Даниил не долго, по выходе из училища, медлил принять монашество.

На восемнадцатом году своей жизни (1668), испросив благословение у родителей, Даниил избрал для подвигов иноческих и ученых занятий Киевский Кирилловский мона­стырь, которым управлял тогда бывший его ректор по училищу Мелетий Дзик. Давно уже имевший случай знать Даниила, Мелетий теперь еще более мог усмотреть его до­стоинства и в том же году 9 июля постриг его в мо­нашество, переименовав Даниила Димитрием. Подвижнические добродетели молодого инока, опыты его смирения, послушания и нищелюбия еще больше расположили к нему начальство, и он на другой год, марта 25, без сомнения по представлению игумена, посвящен был во иеродиакона нареченным на митрополию Киевскую Иосифом Нелюбовичем-Тукалъским, жившим в Каневе¹². Иepapxия Киевская находилась в это время в самом неопределенном положении. Тукальский, избранный на митрополию киевским духовенством и шляхетством в 1664 г., не признан был русским правительством, которое еще прежде на­значило блюстителем митрополии Киевской Мефодия, Епи­скопа Мстиславского, а по удалении его – (1668 г.) Лазаря Барановича, – Архиепископа Черниговского. Впрочем, Тукальский, страдалец за веру и отчизну, два года нахо­дившийся в плену у поляков, поддерживаемый гетманом правой стороны Днепра, Дорошенко, пользовался правами оспариваемой у него власти. Киевское духовенство иногда прямо обращалось по делам своим к нему, мимо московских наместников¹³. Вот почему и св. Димитрий посвящен во иеродиакона не Лазарем Барановичем, а Тукальским. – Последующие события заставляют думать, что св. Димитрий, преспевая в подвигах иноческих, в то же время продолжал свои ученыя занятия, особенно в роде проповедническом. Руководителя в этом он мог иметь в своем игумене Мелетии, который был искусным проповедником слова Божия¹⁴.

Чрез шесть лет св. Димитрий сделался известным и Лазарю Барановичу. Муж ученый, бывший воспитанник и ректор Киевской Академии (1650 – 1656), славившийся проповеданием слова Божия и еще более оказавший услуги отечеству своим содействием правительству русскому в подчинении Малороссии престолу Царя Русского, справед­ливо почитался тогда «великим столпом церковным»¹⁵. В 1675 г. находился он в Густынском монастыре, ве­роятно, для освящения новосозданной церкви во имя св. Троицы¹⁶; здесь ему представлен был св. Димитрий для посвящения в иеромонаха. Познакомившись с ним ближе и узнав его высокие достоинства духовные, Архиепископ Черниговский взял его с собою в свою епархию¹⁷.

Место, занимаемое Лазарем Барановичем в Иерархии Малороссийской, и желания Церкви вызывали его на состязания с противниками православия, которые не переставали делать на него нападения¹⁸. Незадолго пред тем вы­шли в свет сочинения под именем двух Иезуитов, – Циховича: «Суд св. Отцев об исхождении Св. Духа» (1659 г.) и Боймы: «Старая вера о власти пап римских и об исхождении Св. Духа» (1668 г.). Потом и сам Митрополит Униатский Киприан Жоховский (1674 – 1694), пользуясь смутными обстоятельствами Малороссии, воору­жился на отвергнутое им православие. Противники истины усиливались доказать, что но они оставили древнее православие, или, как говорили они, старую веру, но православ­ные. Надлежало опровергнуть эту вредную клевету. Лазарь Баранович и сам восстал на защищение истины, издав книгу: «Новая мера старой веры» (1676 г.)¹⁹, и призвал к тому же бывшего ректора Киевской Академии Иоанникия Голятовского, которого вызвал из Литвы, тогда отделенной от Малороссии и состоявшей под Польскою Державою (1669 г.)²⁰. Иоанникий, известный уже своим прением с иезуитом Пекарским в Белой Церкви (1663 г.), также приготовил ответ противникам истинного учения древней Церкви. – Около того же времени явился к Архиепископу Черниговскому ученый чужестранец, который собственным рассмотрением всех отеческих писаний о главном предмете спора между православ­ными и латинянами, именно об исхождении Св. Духа, убе­дился в справедливости Восточного учения и изъявлял желание не только принять православное вероисповедание, но и защищать его своими писаниями. Это был Адам Зерникав²¹ . Может быть, для тех же трудов, в соединении с сими учеными мужами, предназначал Лазарь Баранович и св. Димитрия. Но полемика с иезуитами требовала всей утонченности диалектики и школьного богословского приготовления. А собственное расположение Димитрия к предметам наиболее важным в практическом отношении более привлекало его к таким занятиям, которые могли доставлять пишу его сердцу, Итак, он остался при Лазаре Барановиче только проповедником. Впрочем, и это звание имело тогда высокое значение в Церкви Малороссийской.

До конца 16 столетия и в малой и великой России редко встречаются опыты изустнаго проповедания. В церквах большею частию читались переводные поучения св. Отпев или жития святых. Не прекратился этот обычай и после, продолжается и доселе, но уже перестал быть исключительным. Со времени появления училищ в Юго-Западной России, встречаются примеры собственного проповедания, подражавшего, впрочем, образцам современной латинской проповеди, которая старалась блистать ученостью и замысло­ватыми риторическими оборотами. Вместе с сим образо­валась особенная должность проповедников, которую отпра­вляли при соборах, монастырях и братствах духовные лица, получившие духовное образование. Так Кирилл Транквиллион и Тарасий Земка были проповедниками в Киево-Печерской Лавре²². Святитель Димитрий также упоминает в своих записках о Хоментовском, проповеднике при Епископе Белорусском, о Паскевиче, проповеднике Минском, об Ионе Дубинском, проповеднике Виленском, о Тимофее Богдановиче – проповеднике Новгородском-Северском. Многие из них пользовались великою славою и отправлялись по приглашениям из города в город, из монастыря в монастырь, для произнесения проповедей. По­чти все духовные лица, занимавшие в то время высшие степени в Киевской Иерархии, с сего начали свое поприще. Так суждено было начать свое поприще и св. Димитрию.

Уча других жить по закону Евангельскому, св. Димитрий сам был внимательным учеником Того, Кто вещает: се стою при дверех сердца и толку (Апок. 3, 20). Во время пребывания своего в Чернигове, св. Димитрий видел сон, который произвел на него столь сильное впечатлите, что он помнил содержание его и записал спустя тринадцать лет²³. «Однажды, в великий пост, в 1676 г., в не­делю Крестопоклонную, вышедши от заутрени и приго­товляясь к служению в соборе (ибо и сам Преосвящен­ный хотел служить, и служил), я задремал несколько сном тонким. Во сне показалось мне, будто я стою в алтаре пред престолом: Преосвященный Архиерей сидит; в креслах, а мы все около престола, готовясь к служе­нию, нечто читаем. Вдруг Владыка на меня прогневался и начал сильно мне выговаривать. Слова его (я хорошо их помню) были таковы: «Не я ли тебя выбрал, не я ли тебе нарек имя? Оставил брата Павла диакона и прочих приходящих, а тебя выбрал?» Во гневе своем он произнес и другие слова, для меня полезные, которых однако же не помню; но сии хорошо мне памятны. Я низко кланялся Преосвященному и, обещаясь исправиться (чего однако же и поныне не делаю), просил прощения, – и удостоился оного. Простив меня, он дозволил мне поцеловать его руку и начал ласковее со мною говорить, повелевая мне готовиться к служению. Тогда опять стал я на своем месте, разогнул служебник; но и в нем тотчас нашел те же самые слова, в каких Преосвященный делал мне выговор, написанный большими буквами: «не я ли тебя избрал?» и прочее, как прежде сказано. С великим ужасом и удивлением читал я в то время сии слова, и доныне помню их твердо. Пробудясь от сна, я много удивлялся виденному, и доселе при воспоминании удивляюсь и думаю, что в оном видении, чрез особу Преосвященного Архиепископа, меня вразумлял сам Создатель мой. При этом я спрашивал и о Павле: не было ли когда такого диакона, но не мог найти его нигде, ни в Чернигове, ни в Киеве, ни по другим монастырям, и доныне не знаю, был ли, или есть ли теперь где в моем отечестве Павел диакон. И Бог знает, что значить Павел диакон. О Господи мой! Устрой о мне вещь по Твоему благому и премилосердому изволению на спасение души моей грешной»! -Вникая в содержание сего сновидения, не можем сомневаться, что оно было послано от Бога, как и другие, о которых скажем впоследствии. Нет нужды, что в настоящем слу­чае не все подробности сновидения были поняты св. Димитрием; по крайней мере не сокрыто было от него общее значение сновидения: «думаю, что в этом видении, чрез особу Преосвященного Архиепископа, вразумлял меня Сам Создател мой». Благодатное посещенье достигло своей цели, потому что усугубило в Димитрии внимательность к себе и, оставшись в нем неизгладимо, всегда возбуждало его к спасительному сокрушению.

В два года проповеднического служения при Архиепископе Лазаре Димитрий успел сделаться известным по всем окрестными местам, и многие православные обители наперерыв приглашали к себе проповедника. Ближайшим случаем к таким приглашениям было следующее: «В июне 1677 г., движимый благочестивым усердием, Димитрий отправился из Чернигова в Новодворский монастырь, один из подведомственных Виленскому Святодухову монастырю, для поклонения чудотворному образу Пресвятой Богородицы, писанному св. Петром, Митрополитом Московским. Новодворский монастырь находился уже за границею Малороссии, в пределах литовских²⁴, – следовательно, под владычеством польским; но связи между членами Малороссийской Церкви и православными в Литве не пресеклись. Все православные церкви и монастыри литовские состояли под верховным управлением Киевского Митрополита. Епископ Белоруссии, заведовавший в то время делами цер­ковными в Литве, Феодосий Василевич, именовался наместником Митрополии в княжестве Литовском²⁵. В то время, когда прибыл св. Димитрий в Новодвор, здесь готовились к торжественному перенесению чудотворной иконы из старой церкви в новую. Для сего прибыли и Белоруссии Епископ Феодосий с своим клиром и проповедником, и настоятель Виленского Святодухова мона­стыря Климент Тризна, и другие знатная духовные лица. Радушно приняли они проповедника Черниговского, о котором знали по одному слуху, и, по окончании праздника, Климент Тризна взял Димитрия в свой монастырь. Димитрий пробыл в Вильне более двух месяцев и сказал здесь две проповеди. А отсюда взял его с собою Епископ Белоруссии Феодосий в Слуцк (24 ноябр.), где назначил для его пребывания братский Преображенский монастырь, которого сам быль архимандритом²⁶. Поль­зуясь любовию братства и великим расположением граждан, из которых никто Скочкевич, ктитор монастыря, осо­бенно благодетельствовал проповеднику²⁷, Димитрий прожил в Слуцке четырнадцать месяцев. Круг его знакомых увеличился еще одним значительным лицом, Митрополитом Греческим, Макарием Лигариди, который прибыль в Россию, вероятно, за милостынею и пробыл в Слуцке два месяца²⁸. Но вскоре скончались более близкие к святому Димитрию: Еп. Белоруссии Феодосий (марта 11, 1678 г.) и благодетель его Скочкевич (ноября 29)²⁹.

Во время пребыванья своего в Слуцке, св. Димитрий не­однократно отлучался из города для поклонения св. иконам, которые прославлялись чудотворениями. В то время, для подкрепления гонимой веры, благодать Божия нередко такими знамениями являла свою силу во храмах и обителях православных. Сам св. Димитрий, еще бывши в Чернигове, описал чудеса, какие совершались при образе Божией Матери в Успенском Елецком монастыре³⁰, и замечал, хотя кратко, в своих записках подобные явления в других монастырях³¹.

В то время, как наслаждались присутствием Димитрия в Слуцке, тем живее чувствовали его отсутствие в Киеве и Чернигове. Димитрий стал предметом спора. Одни требовали, чтобы он возвратился в Малороссию, другим не хотелось с ним расстаться: – так он всех привязал к себе! Еще в декабре 1677 г. Димитрий вдруг получил два пригласительные письма: одно от Черниговского полковника, объявлявшего ему желание гетмана Самойловича иметь его при себе проповедником, другое от Мелетия Дзика который в сие время был переведен игуменом из Кирилловского в Михайловский монастырь и приглашал к себе своего постриженника. Из послушания игумену Димитрий немедленно решился ехать в Киев. Но, как сам он говорит: «братия Слуцкой обители усильнейшими просьбами и великими обе­щаниями удержала его у себя» и приняла на себя ответственность пред его игуменом. Они отправили к Мелетию о Димитрии просительное письмо и получили от него следующий замечательный ответ: «- Хотя и не имею с вами, милостивые отцы, знакомства, но совершенно известны мне ваше усердие и горячая ревность к общей нашей ма­тери, Церкви Божией. Сам Господь Бог мой научил меня быть с вами знаемым: от плод их познаете их; – а как сие могло быть, изобразил св. Павел: плод духов­ный есть любы и проч. Из письма ко мне последнему слуге Церкви Божией, усмотрел я великую милость и неизглаголанную, Духом Святым разжженную, любовь вашу о бытии у вас отцу и брату нашему, честному отцу Ди­митрию, для сеяния слова Божия в сердцах ваших. Со­глашаясь на сие охотно за себя и за обитель нашу, не возбраняю вашей к нему приязни, однако на время, и с тем, чтобы ему сие угодно было. Если же здесь не будет в нем большей нужды, то дозволю ему и долее оставаться у вас. Весьма одобряю склонность вашу к слушанию слова Божия. Блажени слышащии слово Божие и храняще е. Сие есть истинный знак предопределения к вечной славе, которой мы недостойны», и проч³². При сем Мелетий прислал св. Димитрию в дар несколько частиц от мо­щей св. великомученицы Варвары, почивающих в Михайловском монастыре.

Между тем Самойлович, не дождавшись ответа на первое письмо, вторично приглашал Димитрия к себе (1678, февр. 16.). Но Димитрий, удерживаемый любовию Слуцкого братства, на этот раз ограничился одним письменным ответом на приглашение (1678, марта 3) и промедлил в Слуцке до 1679 года, занимаясь во все это время проповеданием слова Божия.

Почти два года Димитрий был в удалении от своей родины – Малороссии. Теперь ему надлежало ехать или в Киев к игумену, или в Батурин к гетману. Требова­ние с той и другой стороны были настоятельны. Димитрий предпочел город гетманский, может быть, потому, что Киев в это время находился в опасности от Турок, призванных Юрием Хмельницким. Вся Заднепровская Украина приведена была в такой страх опустошениями неприятеля, что даже настоятель Киевопечерской Лавры про­сил дозволения переселиться на время в другое, более безопасное убежище³³.

Св. Димитрий прибыл в Батурин в первых числах февраля 1679 г. и был принят гетманом весьма ласково. Самойлович отличался благочестием, был усерден к монастырям и любил духовенство, будучи и сам сын священника³⁴. Он назначил местопребыванием для св. Димитрия Батуринский Николаевский монастырь, которого игуменом тогда был ученый Феодосий Гугуревич, впоследствии ректор Киевской Академии.

В Батурине, подобно как в Слуцке, Димитрий получал приглашения в другие православная обители, но уже не для одного проповедания слова Божия, а для управления. Так, братия Киевского Кириллова монастыря, где десять лет тому назад Димитрий был простым иноком, при­сылали к нему нарочного с предложением игуменства и просили согласия на это у гетмана (1680, февр. 21). Но посланный возвратился без успеха. Неизвестно, сам ли Димитрий отклонил от себя предложение по своему смирению, или Самойлович не захотел расстаться с ним³⁵. Счастливее было предложение игуменства, сделанное братиею Максаковской обители³⁶. Димитрий простился с гетманом и отправился в Чернигов к Архиепископу Ла­зарю Барановичу за указом с гетманским письмом. Так описывает сам Димитрий прием, сделанный ему Архиепископом: «Сентября 4 (1681), в воскресение, по­утру был я у Владыки с гетманским письмом и при­нят от Его Преосвященства весьма милостиво. Как скоро распечатал он письмо, тотчас сказал следующие слова: «не читая письма, говорю: да благословит Вас Господь Бог не только игуменством, но, по имени Димитрия желаю вам митры. Димитрий да получит митру!» Того же дня (после посвящения во игумена) был я на обеде у его преосвященства, и с любовно был угощаем, где между прочими милостивыми словами он мне прибавил: «сего дня – Пророка Моисея Боговидца; сего дня сподобил вас Господь Бога игуменства, в монастыре, где храм Преображения Господня, яко Моисея на Фаворе – Сказавый пути Своя Моисеови, да скажет и вам на сем Фаворе пути Своя к вечному Фавору». Сии слова я греш­ный принял за хорошее предзнаменование и пророчество и заметил для себя: «Дай Боже, чтобы пророчество его архипастырства сбылось!» Прощаясь на другой день с Димиттрием, Лазарь подарил ему хороший посох, «и так хо­рошо меня отпустил, – говорить св. Димитрий, – как отец родного сына. Подай ему, Господи, воя благая по сердцу его³⁷».

Недолго св. Димитрий был игуменом в Максаковской обители. В феврале следующего года (1682), когда Батуринский игумен Феодосий взят был в Киев, – вероятно, по желанию Самойловича, Димитрий переведен на его место в игумена Батуринского Николаевского монастыря. Но и от этого монастыря вскоре отказался. В своих дневных записках он не объясняет причины, почему так поступил. Во все время его управления Максаковским и Батуринским монастырями, в своем дневнике он замечал почти только имена им постриженных или умерших его знакомых. В конце 1684 г., упомянув об одном иноке, постриженном в Кирилловском мо­настыре и скончавшемся в Черниговском, св. Димитрий невольно припомнил о своем странствовании из мона­стыря в монастырь и заметил: «Бог знает, где и мне суждено положить голову!». Эта ли мысль о смерти, или развлечения по должности настоятеля, препятствовавшие внутреннему вниманию себе богомыслию, молитве и другим богоугодным занятиям расположили его возвратиться к состоянию простого инока: только на другой же год своего игуменства в Батурине, в день своего ангела (26 окт. 1683 г.) он сложил с себя управление сею обителью³⁸.

Между тем в Киеве скончался Архимандрит Лавры, Иннокентий Гизель (24 фев. 1684). На его место возведен Лазарем Барановичем наместник Лавры, Варлаам Ясинский. Сей достойный преемник просвещенных и благочестивых ее настоятелей предложил св. Димитрию пере­селиться в Лавру. Это переселение составляет эпоху в его жизни (23 апреля 1684 г.). Промыслу Божию угодно было призвать его к великому делу, которое стоило ему двадцатилетних трудов и здоровья, и которым он ока­зать величайшую услугу всей Российской Церкви. Говорим о Четъих-Минеях.

Предки наши искони любили чтение житий Святых Божиих. Их подвиги и страдания ради имени Христова и всегда поучительны для последователя Христова; явления силы Божией, действовавшей в преподобных и мучениках, всегда могут служить к возбуждению, одушевлению и утверждению чад Церкви в подвигах благочестия. По­этому распространение сведений о жизни Святых всегда почиталось одною из первых потребностей в Православ­ной Церкви. Для удовлетворения сей потребности издревле существовали у нас переводы греческих жизнеописаний Святых, и составлялись вновь жития Святых Русской Церкви.

К древнейшим памятникам письменности славянской принадлежат жизнеописания Святых, переведенные с греческого языка, хотя они дошли до нас в немногих отрывках. Так, напр., известно житие св. Апостола Кодрата, писанное 860 – 950 г.³⁹, житие св. равноапостоль­ной Феклы, относящееся к XI или XII веку⁴⁰. Изве­стны и целые сборники житий Святых, принадлежащие глубокой древности. Один из таких сборников, содер­жащий в себе жития Святых от 4 до 31 мая, относится к XI веку⁴¹. Уцелел харатейный пролог, писанный в Новгороде, 1283 г.⁴² – Наша церковная литература обогащалась переводами житий Святых с греческого, совершенными не только в отечестве нашем, по и в Болгарии, в Сербии и в монастырях Афонских. Это доказывают богатые книгохранилища ваших монастырей и частных любителей русской древности.

В то же время, с постепенным возрастанием Церкви Русской, постепенно умножались и жизнеописания Русских Святых. Первый летописец наш, пр. Нестор был вместе и жизнеописатель пр. Феодосия Печерского и оставил сказание о мученической кончине св. Князей Бориса и Глеба⁴³. Симон Епископ Владимирский (1226 г.), один из иноков киевопечерских, в своем послании к монаху Поликарпу, описал некоторые подвиги восьми печерских подвижников, в виде поучительных примеров для инока, имевшего нужду в наставлении. Поликарп, ученик сего Симона, (около 1228 г.) в послании к архимандриту Киевопечерской Лавры, Акиндину, сообщил сведения о жизни тринадцати других отцов печереких, слышанный им от Симона⁴⁴. После того принимали на себя подобные труды многие другие ревнители благочестия. Между ними следует упомянуть о Митрополите Киприане, которому принадлежит жизпеописание св. Митрополита Петра; о препод. Епифании, жизнеописателе пр. Серия, Пахомии Логофете, иноке афонском, Спиридоне, Митрополите Киевском. Не исчисляем множества других жизнеописателей, имена коих частию известны, частию же неизвестны⁴⁵. Встречаются также в древних списках жизнеописания святых Сербской Церкви. Таковы: житие св. Саввы, Архиепископа Сербского (около 1263 г.), принадлежащее монаху Дометиану, житие св. Стефана, Царя Сербского, и мучение св. Иоанна Белогородского, описанные Григорием Цамвлаком, Митрополитом Киевским (1419 г.), житие Стефана, Деспота Сербского (1427 г.)⁴⁶.

В первой половине 16 ст., Макарий, Митрополит Московский, когда еще был Архиепископом Новгорода, принял на себя труд собрать в 12 книг, по числу годовых месяцев, «все книга чтомыя, которые в Русской земле обретаются». Но главные материалы, вошедшие в состав этого труда, составляют жизнеописание Святых греческих и русских, какие только существовали в его время в прологах и соборниках. Как собиратель, Макарий не брал на себя труда перерабатывать материалы; он только собирал разные списки житий, выбирал из них лучше и иногда исправлял слог, переводя на рус­скую понятную речь иностранные (болгарские, сербские) и устаревшие слова⁴⁷. Кроме того, в состав сих миней вошли жизнеописания, вновь написанные по поручению Макария. Составь сих четьих-миней изумляет своею многосложностью и разнородностью. В основание их Макарий взял пролога, пополнил их, «торжественниками»⁴⁸; вместе с отдельными житиями Святых поместил и полные их творения, патерики, акты, путевые записи и проч. Кратко, это была полная экциклопедия тогдашней духовной образованности⁴⁹.

Но памятники древней письменности и между ними жизнеописания Святых уцелели только в великороссийской Церкви. Церковь же малороссийская, после Батыева наше­ствия, литовских и польских разорений, лишилась многих драгоценных духовных книг и, вместе с сим, жизнеописаний Святых. Любители душеспасительного чтения пользовались в таком случае римскими мученикословиями и легендами на польском или латинском языках, не всегда согласными с духом православия⁵⁰. Можно думать, что самый язык древних книг многим казался непонятным. Чтобы устранить подобные неудобства, Петр Могила, Митрополит Киевский, первый возымел намерение издать жития Святых на славяно-русском языке. Он решился сделать новый перевод греческих жизнеописаний и выписал от иноков Афонской горы книги Симеона Метафраста. Но ранняя кончина Петра Могилы не дала ему совершить предприятие. Преемник его в Киевопечерской Лавре Иннокентий Гизел, бывший ректор Киевской Академии, известный некоторыми богословскими сочинениями, приступил уже к самому труду, материалы для которого начал приготовлять Могила, и в дополнение к ним испросил у Патриарха Московского Иоакима великия четьи-минеи Макария. Но и ему не суждено было совершить на­чатое, по причине военных смут, не дававших покойно заниматься учеными делами. Варлаам Ясинский наследовал от своих предшественников вместе с званием Киевопечерского Архимандрита и мысль о составлении четьих-миней. Только труд выполнения этой мысли он не ре­шился взять на себя, а искал человека более способного к сему и менее развлеченного. Выбор его пал на Димитрия, уже известного своею ревностью к душеспасительным трудам, и был одобрен единодушным согласием прочих отцов и братии Лавры. Смиренный игумен Батуринский, не без основания устрашенный тяжестью возлагаемого на него дела, отклонял его от себя, но потом, возложив все упование на помощь Божию, страшась греха непослушания и сам сознавая нужды Церкви, покорился настоятельному требованию Архимандрита и братии, и чрез несколько недель, после переселения в Лавру, именно в июне 1684 г. приступил к писанию житий святых⁵¹. С сих пор история жизни св. Димитрия становится историею успехов этого великого труда, доколе переселение в Ростов не откроет его ревности новых нужд Церкви и новых забот.

В 1685 году в истории киевской митрополии соверши­лось важное происшествие, имевшее отчасти влияние на переход св. Димитрия от служения Церкви малороссийской к служению великороссийской. Это – окончательное подчинение Киевской митрополии Московскому Патриарху. Гедеон Святополк, Князь Четвертинский, Епископ Луцкий, после единодушного избрания малороссийскою Церковью в Митро­полита, согласно с общим решением, первый поставлен был в сей сан от Московского Патриарха⁵². Новому Митрополиту настольною грамотою подчинены были все епископии и монастыри, на которые в то время простира­лась власть Киевского Митрополита⁵³. Только Лазарь Баранович, прежний блюститель киевской митрополии, и печерский архимандрит испросили себе право непосредствен­ной зависимости от Московского Патриарха.⁵⁴

С сего времени сношения южной Иерархии с северною становятся чаще. Патриарх требует, чтобы все важнейшие иерархические действия и ученые предприятия в киевской митрополии происходили с его ведома и благословения, наблюдает, не делается ли чего без его согласия, и узнав, не оставляет без замечаний за своеволие.

Между тем в собственной жизни Димитрия совершались события, ни для кого незаметные, но тем не менее примечательные, потому что они свидетельствуют о его близости к миру духовному. Душа его, наполненная образами Святых, жизнеописанием которых он занимался, сподобилась духовных видений о Боге которые укрепляли его на пути к высшему созерцательству духовному и ободряли его в его великих трудах. Это не были простые, обыкновенные сновидения, но действительные общения с миром небожителей. Так понимал их сам св. Димитрий, и свои рассказы о них подтверждал клятвою священническою. Характер сих сновидений именно таков, что сомневаться в их высшем происхождении не позволяет их сильное впечатление на душу Димитрия и то, что они сопровождались духовною радостно в его сердце, как сам он признается. Он говорить: «Августа десятого 1685 г. в понедельник, услышав я баговест к заутрени, но по обыкновенному моему ленивству разоспавшись, не поспел к началу, но проспал даже до чтения псалтири. В сие время видел следующее видение: казалось будто по­ручена была мне в смотрение некоторая пещера, в коей почивали святые мощи. Осматривая со свещею гробы святых, увидел там же якобы почивающую св. великомученицу Варвару. Приступив к ее гробу, узрел ее лежащую боком, и гроб ее являющий некоторую гнилость. Желая оную очистить, вынул мощи ее из раки, и положил на другом месте. Очистив раку, приступил к мощам ее, и взял оныя руками для вложения в раку: но вдруг узрел в живых Варвару святую. Вещающему мне к ней: «святая дево Варваре, благодетельнице моя! умоли Бога о гресех моих», – ответствовала святая, будто бы имея сомнение некое: «не ведаю, рекла, умолю ли, ибо молишися по-римски». (Думаю, что сие мне сказано для того, что я весьма ленив к молитве и уподоблялся в сем случае римлянам, у коих весьма краткое молитвословие, так как у меня краткая и редкая молитва). Слова сии услышав от святой, начал я тужить, и акибы отчаяваться. Но святая, спустя мало времени, воззрела на меня с веселым и осклабленным лицем, и рекла: «не бойся». – и иные не­которые утешительные произнесла слова, коих я и не вспомню. Потом, вложив в раку, облобызал ее руки и ноги: казалось, тело живое и весьма белое, – но рака убогая и обветшалая. Сожалея о том, что нечистыми и сквер­ными руками и усты дерзаю касатися святых мощей, и что не вижу хорошия раки, размышлял, как бы украсить сей гроб, и начал искать новой и богатейшей раки в кото­рую бы положить Святые мощи; но в том же самом мгновении проснулся. Жалея о пробуждении моем, почувство­вало сердце мое некоторую радость». Заключая этот рассказ, св. Димитрий смиренно замечает: «Бог ведает, что сей сон знаменует, и каково онаго событие воспоследует! О когда бы молитвами святыя Варвары, патрона моего, дал мне Бог исправление злаго и окаяннаго жития моего!». А чрез несколько лет св. Димитрий имел уте­шение действительно воздать честь мощам св. великомуче­ницы. Будучи в то время игуменом Батуринским, он узнал, что часть сих мощей хранится в казне гетман­ской между прочими сокровищами, «как бы под спудом, и мало кому известна». Она находилась здесь по следующим обстоятельствам: еще в 1651 году гетман Литовский, Януш Радзивил, по взятии Киева, испросил себе две части мощей великомученицы, почивающих в Михайловском монастыре. Одну из сих частей – от ребр св. Варвары – он отослал в дар Виленскому Епископу Георгию Тишкевичу, Другую – от персей ея, подарил жене своей Марии, по смерти которой она досталась Митрополиту Киевскому, Иосифу Тукальскому, и положена им в городе Каневе, его обыкновенном местопребывании. Отсюда, но смерти Тукальскаго, она взята была в Батуринскую казен­ную палату. Своими усильными просьбами св. Димитрий получил дозволение от Гетмана перенести сию святыню в свой Батуринский монастырь, и с торжественным ходом перенес 15 генв. 1691 г. во вторник, а в память сего перенесения установил в своем монастыре каждый вторник совершать молебное пение Великомученице⁵⁵.

Другое сновидение, случившееся через три или четыре ме­сяца после первого, имело отношение к ученым занятиям Димитрия. «В 1685 г., пишет опт, в Филиппов пост, в одну ночь окончав письмом страдания святаго мученика Ореста, которого память 10 ноября почитается, за час или меньше до заутрени, лег отдохнуть не раздеваясь, и в сонном видении узрел святаго мученика Ореста, лицем веселым ко мне вещающаго сими словами: я больше претерпел за Христа мук, нежели ты написал. Сие рек, открыл мне перси свои, и показал в левом боку великую рану, сквозь во внутренность проходящую, сказав: сие мне железом прожжено. Потом открыл правую по локоть руку, показав рану па самом противу локтя месте, и рекл: сие мне перерезано; – при чем и видны были перерезанныя жилы. Также и левую руку открывши, на таком же месте, такую же указал рану, сказуя: и то мне перерезано. Потом наклонясь открыл ногу, и показал на сгибе колена рану, также и другую ногу до ко­лена открывши, такую же рану на таком же месте показал, и рекл: а сие мне косою разсечено. И став прямо, взирая мне в лице, рекл: видиши ли? Больше я за Христа претерпел, нежели ты написал. Я противу сего ничтоже смея сказати, молчал и мыслил в себе кто сей есть Орест, не из числа ли пяточисленных (13 декабря)? На сию мою мысль святым мученик ответствовал: не тот я Орест, иже от пяточисленных, но той, егоже ты ныне житие написал. Видел и другого некоего человека важ­ного, за ним стоящего, и казался мне также некий мученик быти, но тот ничтоже изрекл. В то самое время учиненный к заутрени благовест пробудил меня, и я жалел, что сие весьма приятное видение скоро окончилось. – А что сие видение, – прибавляет св. Димитрий, записав его спустя более трех лет, – я недостойный и грешный истинно видел, и что точно так видел, как написал, а не иначе, сие под клятвою моею священническою испо­ведую: ибо все оное как тогда совершенно памятовал, так и теперь помню⁵⁶».

Из последнего сновидения можно видеть, как быстро подвигался труд св. Димитрия. Прошло полтора года после начатия его, и он уже доведен до десятого ноября, начи­ная с сентября⁵⁷. Успешному ходу его ученых занятий благоприятствовала свобода от посторонних развлечений, которыми тяготился он во время игуменства. Но не долго Димитрий пользовался этою свободою. Любовь к нему светского и духовного начальства опять возложила на него бремя управления, от которого он свободно уклонился назад тому два года. В 1686 г., 15 генваря, когда прибыл он с киевопечерским архимандритом Валаамом в Батурин, вероятно, для приветствования возвратившегося из Москвы нового Митрополита Гедеона, здесь убежден был Гетманом и Митрополитом снова принять игуменство в Батуринском монастыре. Таким образом, он должен был оставить Лавру и переехать в Батурин (9 февраля)⁵⁸: но не оставил своего дела, для которого встретились однакоже затруднения совсем иного рода.

В Москве возникли сомнения о православии малороссийского духовенства. К этому подали повод открывшиеся в 1687 г. между греческими учителями, Лихудами и Сильвестром Медведевым, споры о том: чем совершается пресуществление хлеба и вина в тело и кровь Христову, в таинстве св. Евхаристии? – Медведев, противно древнему учению православной Церкви, защищал мысль об освящении Евхаристии одними словами Спасителя, без призывания Св. Духа. Эту мысль, занятую у латинских богословов, он старался подкрепить свидетельством разных известных в XVII столетии киевскими учеными, и особенно сочинением Феодосия Софоновича, под названием: «Выклад о Церкви святой и о службе»⁵⁹. Сильвестр был учеником Симеона Полоцкого, которого наставником был Лазарь Баранович⁶⁰. К большему смущению Патриарха Московского, около того времени был получен от Патриарха Иерусалимского Досифея весьма невыгодный отзыв о малороссийских ученых из монашества и белого духовенства. В письме своем к Царю (в апреле 1686 г.) он писал: «ныне в той стране, глаголемой ка­зацкая земля, суть неции, иже в Риме и в Польше от латинов научени, и бяху архимандрити, игумени, и причитают неподобная мудрования в монастырех, и носят иезуитская ожерелья. Да попечется преосвященный Митрополит, – во еже бы отложити ожерелья. – Да будет повелено, дабы по смерти предреченных архимандритов, игуменов и священников, уже от сих, иже ходят учитися в надежская места, архимандритов, игуменов и епископов не поставляти; но ни мирский иерей да будет; довольно бо есть православная вера ко спасению, и не подобасте верным прельщатися чрез философию и суетную пре­лесть.... О дабы благочестивый и на Москве сохранен был обычай, по древнему уставу, еже не было бы игумена и архимандрита от козацкаго рода, – по москале на Москве и в козацкой земле; аще же инако, то поне козаки на земле казацкой: не подобает бо смешати вкупе руно и лен, глаголет Писание. Понеже исповедуем быти козаков православных; обаче многие растленные имеют нравы, ихже не подобает учитися тамошним православным»⁶¹. Смущенный такими внушениями, Патриарх Иоаким, как верховный блюститель чистоты православия, для прекращения соблазна принял деятельные меры. Он немедленно открыл сношения с Киевским Митрополитом Гедеоном, Архиепископом Черннговским Лазарем Барановичем и Киевопечерским архимандритом Варлаамом Ясинским. Обращая частный вопрос относительно совершения таинства Еахаристии в более общий, касающийся отношения малороссийской Церкви к учению латинскому и к Унии, Патриарх спрашивал (29 марта 1886 г.) упомянутых представителей малороссийского духовенства: как они судят о соборе Флорентийском? На этот вопрос ответы получены были удовлетворительные. Митрополит Гедеон с собором Киевопечерского духовенства, равно и Лазарь Баранович (от 26 мая) уверили Патриарха, что они не принимают Флорентийскаго собора и твердо стоят в восточном благочестии⁶². Не довольствуясь таким ответом, Патриарх спрашивал еще малороссийских иерархов: кто сочинитель книги «Выклад о Церкви свя­той», двадцать лет тому назад изданной? И как они сами смотрят на учение той книги о совершении Евхаристии? – Ответ, данный Гедеоном и Барановичем, не мог успокоить Патриарха. Объявив имя сочинителя спорной книги Феодосия Софоновича, умершего игумена Киевомихайловского монастыря, они отзывались об нем с особенною похвалою, и не только не отвергали его мнения о времени пресуществления даров в св. Евхаристии, но и оправдывали его авторитетом многих книг, изданных в южных типографиях, как будто такие слабые доказательства могли иметь силу в Москве⁶³. Патриарх не поставил себе в труд пространным изъяснением учения древних Отцов Восточных показать неосновательность латинского учения. И не долго ожидал успеха в своих действиях. Малороссияне скоро отступились от того, что сначала за­щищали⁶⁴.

Не оставался праздным зрителем всех этих движений и св. Димитрий. Доказательством этого служить письмо архи­мандрита Варлаама к гетману Мазепе, которое содержит в себе ответ на вопрос о содержании первой Патриаршей грамоты. За болезнию Варлаама, оно писано рукою св. Димитрия (от 26 июля 1688 г.). Письмо это драгоценно для нас не по одному имени св. Димитрия, но и по некоторым подробностям, важным вообще для современной церковной истории. Язык письма – смесь польских, русских и латинских слов, – образчик того языка, каким обыкновенно говорили юго-западные ученые. Так как оно доселе не издано, то представляем его вполне.

Ясновельможный мосци пане, гетмане войск их царскаго пресветлаго величества запорожских, мой велце (весьма) милостивый, пане патроне и добродею!

Посещение листовое от вельможности вашей з’ (из) так далекой отлеглости (отдаления) любезно принявши, по­корив дякую (благодарю) и яко всегда в молитвах моих зычу (желаю) вельможности вашей многолетного доброго здравия и счастливаго повожения (пребывания) так и те­перь о тоеж (о том же) Господа Бога молю. Рачил (благоволил) вельможность ваша в листе своем до мене цедулку писати quasi sub secreto, вопрошаючи о писанном з’ (из) столицы о делах церковных. Было то без секрету; писал святейший патриарх уже подавно до ясне преосвященнаго Ксьонженця (князя), его милости отця митрополиты, не чрез у мысленного (нарочнаго) посланца, але (но) чрез руки людей разных, и шло письмо, в котором пытание таковое: ежели (точно ли) мы, малая Русь, собор Флиоренский приймуем за собор? Таковоеж, яко слышим, было письмо и до преосвященного его милости отца Архиепископа Чернеговскаго. Теды (тогда) ясне пре­освященный Ксьонже его... Отец митрополит, созвавши всех нас духовных, ет... тое вопрошенье явне велел читати, що (что) слы... всесмося удивили (все мы удивились) и единодушно согласилися... negative (т. е. отвечать отри­цательно), иж (что) того сборища восточная Церковь пра­вославная цале (совершенно) не приняла и за собор не почита... (здесь пропущено, вероятно, писал) ответную грамату превелебный отец игумен Феодосий, доводне показуючи... не мает (не имеет) быти... той собор рго legitima Synodo; мы православ... рых (т. е. некоторых) Русей прельщенных на Унею з (с) Римским костелом многими ересьми, за поводом самовластия папежскаго, зараженным, и з ным (с ним) единомудрствующих не повинны (не должны) смо (мы) наследовати (подражать). На таковый ответ все смо (мы) руки свои приложили. Старалемся (я старался) тыи письма переслати вельможности вашей, але (но) не могли смо (мы) на скором часе достати. De forma vero consecrationis sacrosanctæ evcharistæ не было в там – том (оном) листе жадной (никакого) взменки (намека) и по сей час не маш (нет). Заслышала смо (услышали мы) почасти (от части), же коло того (об этом) мудрствуют оныи Греческии, чили (или) Греколатинскии учителе на Москве; але (ног) до нас sevio hæc quæstio non pervenit, а мы якоже научихомся от отец наших, тако исповедуем. Подруковано (напечатано) тое по (во) многих экземплярах; за щастливым, даст Бог, поворотом вельможности вашей мощно будет видети по (в) книгах подрукованные около той материи людей мудрых и святобливых (благочестивых) здания (мнения), а теперь так во кратце ответ даючи вельможности вашей, милостивой панской ласце (расположению) молитва мои и повольные услуги покорив залецаю (предлагаю).

з’ (из) монастыря Печерского Киевскаго

июля 26 1658 року (года).

Вельможности вашей моего велце (весьма)

мосци Пана Патрона и особливого

добродея (благодетеля),

всех добр зычливый (желающий) богомолец

и слуга наинижайший

Варлаам Ясинский Архимандрит

Печерский Киевский.

На устное желание превелебнаго его милости отца Архи­мандрита, на сей час больного так, же для запухлых очей (так что по причине болезни в глазах) не могл подписати, я лист увесь (весь) и имя его милости подписалем.

Вельможности вашей также зычливый (усердный) Богомолец и слуга Димитрий Савич,

грешный игумен монастыря Батуринскаго⁶⁵.

Но не этим одним ограничились для св. Димитрия все последствия сношений Патриарха с малороссийским духовенством по делу православия. Со временем этих сношений совпадает и, кажется, имеет тесную связь особенное сношение самого Димитрия с Патриархом Иоакимом. В том же 1688 году, 15 марта Димитрий должен был возвратить в Москву великия минеи-четьи за декабрь, генварь и февраль⁶⁶, которые испрошены были у Патриарха архимандритом Валаамом и гетманом Самойловичем для сличения с ними вновь составляемых четьих-миней. Просители дали обещание Патриарху представлять ему на благословение и пересмотр новые жизнеописания святых⁶⁷. Но Патриарх, не дожидаясь исполнения сего обещания и не спрашивая, нужны ли досланные им книги, потребовал их назад сперва от архимандрита печерскаго, потом от Митрополита Гедеона, потому что не знал, у кого они на руках⁶⁸. Зачем понадобились Патриарху сии минеи, тогда как в Москве при соборе Успенском был и другой их экземпляр – неизвестно. Вероятно, что книги были отобраны вследствие возникшего предубеждения против православия малороссийского духовенства. Какая бы, впрочем, ни была тому причина, они взяты были, когда были еще нужны жизнеописателю для окончания второй четверти четьих-миней, и он был вынужден просить их в другой раз у преемника Иоакимова Адриана.

Отправляя требуемые книги в Москву с нарочным Димитрий написал к Патриарху письмо. Глубокое смирение пред Иерархом, чувство нужды в его благословении на издание новых четьих-миней, сведения о успехах труда, – делают это письмо весьма примечательным для нас. Вот из него выписка: «Пред Святительство ваше Отца и Архипастыря нашего, и аз овча пажити твоея аще и последнейший, и нималоже знаемый, сим худым писанием моим, (понеже сам собою не возмогох) прихожду, и к стопам святых твоих ног припадаю, да сподоблюся у Святейшаго ми Архипастыря знаемый и глашаемый быти по имени... – Святительство ваше к их Царскаго и Пресветлаго Величества Богомольцу, а своему в Дусе святому сыну, Преосвященному в Бозе Кир Ге­деону Святополку, Князю Четвертинскому, Митрополиту Киевскому, Галицкому и Малыя России, а прежде ко преподобнейшему Варлааму Архимандриту Печерскому, изволил писати о тех книгах (четьих-минеях на декабрь, генварь и февраль). Обаче тыи книги не у него Преосвященнаго Митрополита, ни у преподобнейшаго Архимандрита, но в монастыре Батуринском, в моих недостойных руках, доселе бяху держимы, и со вниманием чтомы. От нихже многую приемши пользу, и согласившися со святых житиями, в них написанными, отдаю оныя святыне вашей со благодарением, и извествую, яко в послушании святом, от малороссийския Церкви мне врученном, с Божиею помощию потрудившися, по силе моей, в немощи совершаю­щейся, преписующи от великих блаженного Макария, Митрополита Московскаго и всея России, книг, и от иных Христианских историков, написал житий святых месяцей шесть, начав от септемврия перваго числа, до февраля последняго числа, согласующися со святыми теми великими книгами во всех историях и повестях, и деяниях, святыми содеянных в подвизех их и страданиях. И уже написанный тыи святых жития, чтомы бяху по большой части, и разсуждаемы от некоторых благородных людей, а наипаче во святей Лавре Печерстей. Ныне же, належащу многих благоволению и желанию, хотех бы, к душевной христианом пользе, типом издати, к чесому наипаче возбуждаем есмь частыми писании от преподобнейшаго Архимандрита Печерскаго. На таковое убо дело церкви Божией (якоже мню) не непотребное, – вашего верховнейшаго Архипастырскаго ищу благословения. Да тем вашим Архипастырским благословением упра­вляемый, наставляемый и пособствуемый, возмогу предлежащее ми дело добре совершити, разсуждению церковному вдая, и типом издая оныя шесть написанныя месяцы; яже егда Божиею помощию и благословением вашим Архипастырским совершатся, и издадутся, то (аще Господь восхощет и живы будем) и на прочия простремся, и вашему святейшеству челом бити станем о других святых книгах⁶⁹.

Из Москвы ни прямого требования новосоставленных книг на разсмотрение, ни запрещения печатать их не было. Потому в следующем (1689) году Лавра приступила к печатанию первой четверти четьих-миней за сентябрь, октябрь и ноябрь, и в том же году окончила⁷⁰. Издержки издания и ответственность она приняла на себя⁷¹. Архимандрит Варлаам, вопреки обещанию, не посылал к Патриарху на рассмотрение приготовленные к изданию рукописи, но предоставил окончательное их рассмотрение себе и соборным старцам. Сие-то обстоятельство было причиною новых неудовольствий со стороны Патриарха. Иоаким принял это, как явный знак непослушания его власти. Кроме того он усмотрел в новых минеях некоторые погрешности, которые еще более могли усилить его недоверчивость к издателям. Патриарх немедленно отправил обличительную грамоту к Варлааму Ясинскому, в которой он является и ревнителем своих иерархических прав и строгим блюстителем православия. Выписываем из нее то, что ближе относится к нашему делу⁷². После замечаний о необходимости послушания власти, в грамоте пишется: «в прешедших временах проси мерность нашу Гетман Иоанн Самойлович и преподобие ваше, еже дати бы вам от нас миней великия нашея кафедральныя церкве, жития святых и словеса на праздники Владычни и Пресвятыя Богородицы, на преписание. А списав, было вам прислати к нам и наши книги и ваше с ним преписание, и нам было то ваше преписание в царствующем граде Москве сборне свидетельствовав исправити, аще где что достойная исправле­ния обрящется, и тогда по разсмотрению и суждению собор­ному дати вам в благословение, еже и типографским тиснением издати. И мы вам, яко искренним сыновом, в том уверихом; книги вам давше, ожидахом от вас премногое время преписания онаго вашего на прочитание и суждение. Ваше преподобие сотвористе не по своему обещанию, пренебрегши наше Архипастырское повеление; списав­ши книги, сами издаете без досмотрения и благословения наше­го Архипастырскаго, – и сие ваша велия неправда. Второе, приложисте некая словеса, Церкви святей Восточней не­обычная, и в наших книгах, с нихже списывасте, не обретающаяся. Напечатасте в книзе своей оной, яко Пре­святая Богородица зачата и рождена без первороднаго греха, от Адама происходящаго, и таковое слово в наших книгах, с нихже списавше, печатаете, не обре­тается; токмо видим таковое мудрование в книгах латино-мудрствующих, но и тии о сем великия при и раздоры меж собою имут». Следуют доказательства противной мысли из св. Григория Богослова, Афанасия великого и Иоанна Дамаскина, – после которых Патриарх продол­жает: «вы же в своей книзе тримесячии написасте имена творцев и летописателей, от ихже писаний собрася книга она. В тех же именех положисте Иеронима, его же именовасте учителя православнаго, ни о едином ином в каталозе оном и святых сущих тако рекше». Вслед за сим Патриарх повелевает заменить те листы, на которых замечены им ошибки, другими исправленными, раз­дачу экземпляров непроданных приостановить до новаго разсмотрения сей книги, и впредь какия будут печататься книги наперед подвергать разсмотрению Патриарха.

Впрочем, упреки Патриарха, сделанные в этой грамоте за вновь отпечатанную книгу четьих-миней, относились собственно к издателям, а не к сочинителю. И действи­тельно, около того времени Димитрий имел случай быть в Москве и получить от Патриарха благословение и ободрение на продолжение труда. Случай этот довольно замечателен в жизни Димитрия. Князь Голицын отправил гетмана Мазепу в Москву с донесением об окончании похода в Крым. С Гетманом отправлены были, вероятно, от всего духовенства малороссийского, для объяснения с Патриархом по вопросам, недавно возмутившим спокойствие Церкви, св. Димитрий и другой игумен Кирилловского монастыря Иннокентий Монастырский (21 июля 1689 г.). Приезд их в Москву случился во время стрелецкого заговора на жизнь Петрову, в котором принимала участие София. Августа 2 св. Димитрий вместе с гетманом Мазе­пою был у руки Иоанна Алексеевича и у Софии, а Петр Алексеевич, – говорит св. Димитрий в своих записках, «был негде в походе» (он скрывался в Троицкой Лавре от злодейственных замыслов). В тот же день Димитрий представлялся Патриарху. Проведши в Москве целый месяц (до 10 сентябр.) он приехал с Мазепою в Лавру и представлялся Петру. Здесь имел он случай опять видеть Патриарха, прибывшего сюда для ходатайствования за Софию. «Мы посещали его часто», говорить св. Димитрий. В личных собеседованиях всего легче было разрешить все недоразумения относительно православия малороссиян, рассеять предубеждения против тамошних ученых и взаимно принять нужные для некоторых вразумления. Что же касается лично до св. Димитрия, то он говорить о себе: «Святейший благословил мне грешному продолжать писанием жития святых, и дал на благословение мне образ Пресвятыя Богородицы в окладе». – Пред отъездом Димитрий в другой раз был у руки Петра Великаго⁷³.

По возвращении в монастырь свой (10 октября), Димитрий с сугубою ревностно приступил к продолжению начатого труда. С одной стороны благословение Патриарха, с дру­гой, опасение допустить в труде своем подобные прежним недосмотры внушили ему еще большую тщательность и осторожность в деле, которое имеет великую важность для всей православной Церкви. Чтобы доставить себе более спокойствия в своей ученой деятельности, он даже оставил свои настоятельские покои (февр. 9 д. 1690 г.) и начал жить в уединенном месте близ церкви св. Нико­лая Крупицкого⁷⁴, которое в своих записках назы­вает «скитом».

По кончине Патриарха Иоакима (4 март.), преемник его Адриан, возведенный на патриаршество из митрополитов Казанских, одобрил трудолюбие Димитрия похвальною грамотою, которую привез ему Варлаам Ясинский (1 но­ября), ездивший в Москву для посвящения в Митрополита Киевского, на место умершего Гедеона Четвертинского⁷⁵. В этой грамоте Патриарх писал: «Сам Бог, в Троице животворящей благословен сый во веки, воздаст ти, брате, всяцем благословением благостынным, написуя тя в книги живота вечнаго, за твоя богоугодные труды в писании, исправлении же и типом издании книги душеполезныя житий святых на три месяцы первых, Сентемврий, Октоврий и Ноемврий: Той же и впредь да благословит, укрепит и поспешит потруждатися тебе даже на всецелый год, и прочая таковыя же житий святых книги исправити совершенно, и типом изобразити в тойже ставропигии нашей Патриаршей Лавре Киевопечерской». Вслед за тем Патриарх присовокупляет, что он просит и нового Митрополита и будущего архимандрита Лавры о содействии во всем «искусному, благоразумному и благоусердному делателю». (3 окт. 1690 г.).

В ответе своем⁷⁶ на сию грамоту Димитрий весь изли­вается в чувстве смиренной благодарности за внимание к нему Иерарха, обещает усугубить усердие для оправдания доверенности и просит его возвратить отобранные Иоакимом четьи-минеи Макария за декабрь, генварь и февраль, для окончательной с ними поверки своего сочинения. Вот этот ответ: «Да похвален и прославлен будет Бог во святых и от святых славимый, яко даровал есть ныне Церкви Своей святой таковаго пастыря добра и искусна, ваше Архипастырство, иже в начале своего па­стырства, первее всех печешися и промышляеши о умножении Божия и святых его славы, желающи житиям оным в мире типом изданным быти, на пользу всему христианскому православному российскому роду. Слава сия всем преподобным есть. Ныне уже и аз недостойный усерднее, Господу поспешествующи, на предлежащия прострю бренную и грешную мою руку, имый святительство ваше в том деле пособствующее ми, укрепляющее же и наставляющее благословение, еже попремногу возбуждает мя, да сон лености оттряс, повелеваемое ми творю тщательно. Аще и не искусен есмь, не имый толико ведения и возможности, дабы все добре привести к совершенству зачатое дело: обаче, о укрепляющем мя Иисусе, наложенный святаго послушания ярем носити должен есмь, скудоумия моего недостаточное исполняющу Тому, от егоже исполнения мы вси прияхом, и еще приемлем, – точию да и впредь пособствует ми со благословением богоприятная Архипастырства нашего молитва, на нюже зело надеюся». Прилагая к сему свою просьбу о возвращенья взятых четьих-миней, Димитрий заключает: «аще бы изволил Архипастырство ваше, согласия ради пишемых нами святых житий, тыяже святыя книги триех реченных месяцей, на время к моему недостоинству повелети прислать, потщался бых помощию Божиею, приседя им нощеденственно, почерпсти многую пользу и ту в мир типом издати». (10 ноября 1690 г.).

Ободренный Патриархом и получив от него все тре­буемые четьи-минеи⁷⁷, Димитрий решился исключительно посвятить себя четьим-минеям. Для этой цели, как сам он говорит, устроил он новую келью⁷⁸ в своем скиту, по возможности уклоняясь от внешних развлечений. Но развлечения были неизбежны в его положении; потому вскоре он совсем сложил с себя игуменство Батуринского монастыря, которым управлял во второй раз ровно шесть лет. В своем диарие он записал: «Февраля 14 (1692 г.), в первую неделю поста, пред обеднею, оставил и сдал игуменство мое в Батуринском мона­стыре, для спокойнейшаго моего пребывания и писания житий святых». – Оканчивая историю пребывания св. Димитрия в монастыре Батуринском, сделаем еще одно замечание: в своей обители он дал приют ученому иностранцу, жившему прежде у Архиепископа Черниговского, Адаму Зерникаву, – и здесь-то Зерникавом окончены его изследования об исхождении Св. Духа, которыми он в ясном свете представил неосновательность латинского учения⁷⁹.

Пользуясь уединением, Димитрий приготовил к изданию вторую четверть четьих-миней и в следующем году (9 мая) сам привез ее в киевопечерскую типографию⁸⁰. Но из печати вышла она уже в феврале 1695 г. При­чиною такой медленности могла быть или строгость пере­смотра (который представлен был Киевопечерским архимандритом Мелетием прежнему цензору Варлааму Ясин­скому, теперь Митрополиту⁸¹), усиленная опасением подобных прежним следствий поспешности, или желание самого сочинителя тщательнее исправить и обработать при­готовленные к печати месяцы, сличив их с «книгами Болланда», которыя он незадолго пред отъездом в киевскую типографию получил из Данцига⁸². – В предисловии ко второй четверти четьих-миней св. Димитрий исправил некоторые сомнительныя места и погрешности первой, сами в себе довольно не важные, и потому исправление их показывает только величайшую добросо­вестность в сочинителе. Исчислив сии погрешности⁸³, он смиренно просит читателя исправить и другие по­грешности, какие усмотрены будут. По напечатании, Патриарх Адриан прислал «живописцу» в другой раз одобрительную грамоту⁸⁴, и св. Димитрий начал готовить к изданию третью четверть четьих-миней.

Но между тем, как св. Димитрий занимался изданием в свете второй четверти своего труда, от нового Архиепископа Черниговского, Феодосия Углицкого, он получил в управление другой монастырь – св. Апостол Петра и Павла, в 20 верстах от Глухова (в июне 1694 г.)⁸⁵, а по смерти Феодосия, Митрополитом Валаамом переве­ден в Киевский Кириллов монастырь (в начале 1697 г.), на место своего пострижения, где и отец св. Димитрия Савва был ктитором⁸⁶. Это была последняя обитель, где Димитрий настоятельствовал в сане игумена. – Спустя пять месяцев, по согласию Киевского Митрополита Варлаама Ясинского и Черниговского Архиепископа Иоанна Максимовича, преемника Феодосиева, он принял посвящение от последнего (20 июня) в архимандрита Черниговского Елецкого Успенского монастыря⁸⁷, с присовокуплением к его заведыванию и Глуховской обители⁸⁸.

Чем выше становилось внешнее положение Димитрия, тем более возрастало внутреннее его смирение. Во всей глубине и искренности это чувство выразил он в письме к другу своему Феологу. Феолог был монахом Чудова монастыря, ученик Лихудов, и потом справщик в московской типографии⁸⁹. С ним имел случай позна­комиться св. Димитрий, вероятно, в первое посещение Москвы. Вот самое письмо Димитрия к Феологу: «Посещение листовое вторицею от честности твоей приях... и обоих прочтох; вашу братскую любовь ко мне недостойному зело благодарствую, занеже изволил честность твоя от любве своея в посланиях своих обоих написать ко мне недостойному похвалы выше моея меры, нарицающи мя благонравна, благоразумна и света лучи в мир простирающа, и иная тем подобна, яже аще и от любве ва­шея происходять, обаче зело мя исполняют студа: понеже несмь таков, яковаже любовь твоя непщует мя быти. Несмь благонравен, но злонравен, обычаев худых исполнен, и в разуме далече отстою от разумных; буй есмь и невежа; а светение мое есть едина тьма и прах... Молю же братскую твою любовь помолитися о мне Господу, свету моему, да просветить мою тьму, и изыдет честное от недостойнаго, и о сем явлена будет ваша ко мне грешному совершенная о Бозе любы, егда мне вашими свя­тыми молитвами ко Господу за мя помоществовати будете в спасении моем безнадежном и в предлежащем мне книжном деле. И сие от любве вашея есть, яко благодарения воздаете Богови о моем на Архимандрию Елецкую возведении о Бозе. Аз окаянный якоже любве вашея, тако и Архимандрии тоя несмь достоин. Вем бо, яко иногда попускает Господь Бог и недостойным, от нихже пер­вый есмь аз, приимати церковная честная достоинства. Сие же творит по недоведомым судьбам Своим; чего ради в немалом есмь страсе, нося честь выше моего достоин­ства недостойнаго. Надеюся же на ваши святыя молитвы, уповая на милосердие Божие, не погибнути с беззаконьми моими. – Книгу третью тримесячную житий святых марта, апреля, мая, аще мя сподобит Господь то совершити и типом изображенную видети, не забуду... честности твоей..., якоже и Превысочайшим лицам, пошлю, или сам при­везу, аще Господь восхощет и живи будем. О сем, че­стность твоя, буди известен. И помоли Владыку Христа о моем окаянстве, да совершим вскоре пишемую нами книгу, помощию Того всесильною, и нас здравых и спасенных, коварствы вражиими ненаветованных да соблю­дет. Аминь⁹⁰».

Чрез два года и три месяца (1699 г. сент. 17), св. Димитрий переведен из Елецкого монастыря в Спасский Новгорода Северскаго⁹¹ . Причины таких частых перемен местопребывания Димитрия объясняются желанием ду­ховного начальства доставить той или другой обители лучшего настоятеля и почтить самого Димитрия высшим местом служения.

В начале 1700 года напечатана третья четверть четьих-миней за март, апрель и май в киевопечерской типографии. Печерский архимандрит Иоасаф Кроковский с братиею, в знак усердия к сочинителю, прислал ему в дар образ Пресвятыя Богородицы, подаренный Петру Могиле от Царя Алексея Михайловича⁹².

Вскоре после этого Малороссия должна была лишиться светильника, который доселе озарял ее светом учения и святой жизни. Петр Великий, занимаясь делом просвещения России, обратил внимание и на отдаленные области своих обширных владений, куда не совсем проникло даже христианское учение. Кроме того Петру хотелось, чтобы хри­стианство, мирно распространяясь между сибирскими ино­родцами, переходило отсюда и в сопредельный Китай. После совещания об этом с Патриархом, он решился вызвать из Малороссии человека, способного к миссионерской должности, с тем, чтобы он занял кафедру Митро­полита Сибирского и Тобольского, оставшуюся праздною по смерти Митрополита Павла (1700 г.). Именным указом 1700 г. повелено было Киевскому Митрополиту Варлааму «поискать из архимандритов и игуменов, или других иноков, добраго и ученаго, и благаго непорочнаго жития, которому бы в Тобольску быть Митрополитом, и мог бы Божиею помощию исподоволь в Китае и в Сибири в слепоте идолослужения и другим невежествиях закоснелых человек приводить в познание и служение и поклонение нстиннаго живаго Бога⁹³». Будущему Митрополиту Сибирскому Государь поставлял в обязанность привезти с собою двух или трех иноков, которые бы могли на­учиться китайскому и монгольскому языкам, и узнав суеверие язычников, служили к просвещению китайцев, живя в Пекине, при построенной там Церкви. Киевский Митрополит находил лучшим и способнейшим, к испол­нению Царской воли и намерений Церкви, Димитрия, давно известного святостию жизни, искусством проповедания слова Божия и точностию в исполнении возлагаемых на него дел. Итак, выбор пал на архимандрита Новгород-Северскаго.

Явившись в Москву в феврале 1701 г., Димитрий приветствовал Государя красноречивою речью, в которой изобразил достоинство царя земного, как представляющего на земли образ Христа – Царя небеснаго⁹⁴, – и чрез полтора месяца, на пятидесятом году от рождения, посвящен был (23 марта) в Митрополита Сибирского⁹⁵ . Но здоровье Димитрия, и без того расстроенное долговре­менными и многообразными трудами, не могло бороться с суровым климатом Сибири; при том дело, за которое ду­мали наградить его, осталось бы неоконченным по причине отдаления от места, где удобнее было находить средства для его окончания. Мысль об этих неудобствах до того беспокоила Димитрия, что он сделался даже болен. Сам Государь посещал больного и, узнав от него причину болезни, позволил ему оставаться в Москве до нового назначения. Между тем скончался Иоасаф Митрополит Ростовский. – На его место и был определен Димитрий 1702 года, генваря 4 дня, а в Сибирь поставлен Филофей Лещинский, своими подвигами в обращении язычников до­казавший, что был достоин заступить место Святителя Ростовского.

Проведши в Москве около года, Святитель Димитрий имел возможность ознакомиться с новым порядком дел, вводимым тогда державною рукою Петра Великого. Он уже не застал в живых Патриарха Адриана (сконч. 15 окт. 1700): управление делами патриаршими Петр возложил на Митрополита Рязанского, Стефана Яворского, за несколько месяцев пред тем возведенного в сей сан из игумена Киево-Николаевского монастыря и сделавшегося известным Государю по своей проповеди, при погребении военачальника Шеина. В то же время он повелел за­крыть Патриарший приказ, отослав все судные дела ме­жду духовными и светскими лицами в те судебные места, которым они подведомы. Из дел, касающихся светских лиц, духовному начальству предоставлено ведать только относящиеся до обвинения в расколе и ереси⁹⁶. Для заведывания делами вотчинными в имениях патриарших, архиерейских и монастырских, восстановлен приказ мо­настырский, который и вверен заведыванию боярина Му­сина-Пушкина⁹⁷; все вотчины и всех монашествующих велено было переписать⁹⁸, и вслед за тем устано­влено «в монастырях монахам и монахиням давать определенное число денег и хлеба в обще жительство их, а вотчинами им и никакими угодьями не владеть, – не ради раззорения монастырей, – сказано в указе, – но лучшаго ради исполнения монашескаго обещания», и все доходы с монастырских вотчин собирать в монастырский приказ⁹⁹. Все сии распоряжения, измененныя отчасти впоследствии оставались действующими во все время управления св. Димитрия Ростовскою епархиею, в которой при архиерейском доме считалось до шестнадцати тысяч крестьян¹⁰⁰.

Продолжительное пребывание в Москве могло быть по­лезно Святителю и для утверждения связей с людьми, для него полезными по епархиальным и ученым делам. Мы не знаем, был ли близко знаком св. Димитрий с Стефаном Яворским в Киеве: но их сближали расположе­ние, какое оказывал тому и другому Митрополит Киевский Варлаам, обстоятельства их высшего служения Церкви, благочестие и одинаковая ревность к просвещенно. Они хорошо понимали и ценили друг друга, и устроившаяся между ними связь естественно должна была сделаться дружескою, хотя смирение Димитрия при всяком случае стара­лось расширить расстояние между ними, несмотря на то, что Стефан был моложе его. Димитрий поверял суду Стефана свои сочинения; Стефан не ревновал славе про­поведнической Димитрия. В продолжение своего годичного пребывания в Москве, св. Димитрий также занимался проповедыванием, – когда освободился от болезни, – как и в монастырях и соборах малороссийских¹⁰¹.

В Москве Святитель нашел своего прежнего знакомого, Феолога, с которым поддерживал переписку до самой своей кончины, наиболее по ученым занятиям, удостаивая его своей искренней любви. Между московскими учеными были и еще двое учеников Лихудовых, с которыми Свя­титель был ближе других: это Иеромонах Чудова мона­стыря Карион Истомин и Феодор Поликарпов. Оба они, равно как и Феолог, были справщиками на печатном дворе. Карион любил и сам составлять книги, особенно в стихах, и посвящал их особам царского дома¹⁰². Поликарпов был известен своим знанием греческого языка и переводами с оного¹⁰³. – Карион и Феолог с своей стороны были сердечно преданы Святителю Ростов­скому и во время болезни его, вместе с келарем Чудова монастыря, где, вероятно, Святитель проживал, имели са­мое усердное попечение о страждущем. В одном из писем своих к Феологу, спустя уже лет семь после сего, когда получил известие, что келарь чудовский (Иоасаф Колдычевский) скончался, Святитель писал: «Поминати преставльшагося душу в моих, аще и грешных, молитвах долженствую. Одолжил меня покойный любовию своею. Помните, как он мне больному служил любезно, не гнушающися немощи, купно с твоею честностию и с господином Димитрием Алексеичем (лекарем): как мне его не поминать, и как о вас живых Бога не молить? Спасет Бог и О.Кариона, что меня ягодами вишнями в недуговании кармливал. Все то ваше любезное благодеяние памятствую и благодарствую, и Бога о вас молю»¹⁰⁴.

Книги Житий Святых и частое проповедывание слова Бо­жия в Москве сделали Святителя Димитрия известным и многим знатным лицам. Особенное почтение питала к нему царица Параскевия Феодоровна. супруга умершего царя Иоанна Алексеевича, которую и царь Петр Алексиевич отличал своею любовию и уважением между дру­гими лицами своего дома. Царица по временам присылала в Ростов от своего усердия разные подарки для трапезы Димитрия или что нибудь из одежды¹⁰⁵.

Напутствованный благожеланиями друзей своих св. Димитрий прибыл в Ростов 1 марта (1702 г.).

Вступая в свою епархию с полным усердием посвя­тить все свои силы духовному благу вверенного ему стада Христова, св. Димитрий в то же время провидел, что здесь будет для него и место покоя, покоя вечного. По прибытии в Ростов, остановившись в Яковлевском мо­настыре, лежащем на ближайшем от Москвы краю го­рода, когда совершал он обыкновенное моление в церкви Зачатия Божией Матери, где почивают мощи Святителя Ростовского Иакова, то указал в правом углу этой церкви место для своего погребения. Се покой мой зде вселюся в век века, – сказал он при сем пророчески¹⁰⁶. Совершив потом божественную литургию в кафедральном Успенском соборе, Святитель приветствовал свою паству кратким словом, в котором напомнил ей о древнем союзе Церкви Ростовской с Лаврою Киевопечерскою, от­куда и он нес пастве св. Исаии благословение Божие, Пресвятой Богородицы и Преподобных Печерских, – и беседуя, как отец с детьми, кратко изобразил взаимные обязанности пастыря и пасомых¹⁰⁷.

Семилетнее пребывание Святителя Димитрия на митрополии ознаменовано непрерывными заботами его о благе вверен­ной ему паствы и трудами, которых польза простиралась на всю Церковь российскую. – Он нашел свое духовенство в жалком положении. В малороссийских епархиях, по крайней мере, некоторые из духовных могли получать образование в тамошних училищах: в епархиях великороссийских, нигде кроме Москвы, не было училищ. От­того редко где можно было слышать живое проповедание слова Божия, а народ, не чувствуя в этом потребности, легко увлекался внушениями лживых учителей. С глубо­кою горестию говорил Святитель в одном из поучений к жителям Ростова: «Оле окаянному времени нашему, яко отнюдь пренебрежено то сеяние, – весьма оставися слово Божие, – и не вем, кого первее окаевати требе, сеятелей или землю, – иереев ли, или сердца человеческия, или обое то купно? Вкупе непотребни быша, несть творяй благостыню, несть до единаго. Сеятель не сеет, а земля не приемлет; иереи небрегут, а людие заблуждают; иереи не учат, а людие невежествуют; иереи слова Божья не проповедуют, а людие не слушают, ниже слушати хотят. От обою страну худо: иереи глупы, а люди неразумны»¹⁰⁸.

Но недостаток образования умственного мог бы, хотя отчасти, быть вознагражден добрым нравственным воспитанием приготовляющихся на служение Церкви в их домах. Святитель у многих и этого не видел; напротив того нередко находил, что отцы семейств крайне были невнимательны к исполнению главных христианских обя­занностей своими домашними. В том же поучении он говорит¹⁰⁹: «А еже удивительнее, яко иерейстии жены и дети мнози никогда же причащаются, еже уведахом отсюду: иерейстии сыны приходят ставитися на места отцев своих, которых егда спрашиваем, давно ли причащалися, многие поистине сказуют, яко не помнят, когда причащалися. О окаяннии иереи, нерадящие о своем доме, – восклицает при семь Святитель, – како могут радети о святой Церкви, домашних своих ко святому причащению не при­водящии? Како могут приводит прихожан, не пекущиеся о спасении душ, иже в дому: о попадии, глаголю, и о детях?» – Так невысоко стояло духовенство над простым народом, и притом в главном городе митрополии, что проповедник не затруднялся обличать его вслух всего народа.

Недостаточное приготовление к священному сану не­обходимо влекло за собою разныя злоупотребления и беспорядки в прохождении священных обязанностей. Святитель Димитрий не замедлил принять пастырские меры против сего зла. До нас дошли два окружных послания его к епархиальному духовенству, из которых видно с одной стороны, до какой степени простиралось невнимание священников к важности возложенных на них обязанно­стей священнодействия, с другой, как велика была па­стырская ревность св. Димитрия, сокрушавшего зло всеми зависевшими от него средствами убеждения и власти.

В первом послании¹¹⁰ Святитель Димитрий прежде всего обличает некоторых священников своей паствы в том, что они обнаруживают грехи своих духовных детей, открытые им на исповеди, или по тщеславно, или по желанию нанести им вред. Святитель убедительно дока­зывает, что обнаруживать тайны, открытыя на исповеди, значит не понимать духа таинства, оскорблять Св. Духа, Который даровал прощение грешнику, противоречить при­меру Иисуса Христа, снисходившего грешникам. Нескром­ный духовник есть Иуда предатель и, подобно ему, подле­жит вечной погибели. Обнаружение тайн совести вредно не только для обнаруживающего, но и для обличаемых, которые не могут после сего искренно каяться и навлекают на себя всеобщее бесславие.

Потом Святитель обличает священников, которые оставляют бедных прихожан своих, больных, без исповеди и причащения святых таин, так что многие умирали без сего святого напутствия. Он угрожает таким пастырям гневом Божиим за то, что затворяют царство небесное пред человеками, сами не входят и входящим возбраняют войти, и предлагает в многолюдных приходах для исправления треб церковных пригла­шать «придельных» священников. Таково содержание первого окружного послания.

В другом окружном послания к епархиальному духо­венству¹¹¹ св. Димитрий внушает особенное благоговение к таинству животворящего тела и крови Христовой. Он обличает иереев, хранящих св. Дары, приготовляемые для приобщения болящих на целый год, не в надлежащем месте, и предписывает хранить сии тайны в чистых сосудах на святом престоле и воздавать им бла­гоговейное почитание; потом увещевает иереев, чтобы они не иначе приступали к священнодействию Евхаристии, как с предварительным внимательным приготовлением, а по окончании священнодействия пребывали в воздержании и трезвости; также вкратце напоминает им о других обязанностях их в отношении к пастве.

Случаи, побудившие Святителя написать последнее послание, рассказаны им самим в том же послании: «Случися нам мимошедшаго 1702 г., во град Ярославль грядущим, внити во единой веси в церковь, идеже, по обычном молении, аз смиренный, хотя обычную почесть и поклонение воздати пречистым Христовым тайнам, егда вопросих тамошняго попа: где суть животворящия Христовы тайны? Поп же той не уразуме словесе моего, и яко не домышляяй стояше, молча. Паки рех: где тело Христово? Поп же ни сего словесе познати можаше. Егда же один из со мною бывших искусных иереев рече к нему: где запас? Тогда он, изъем из угла сосудец зело гнусный, показа в нем хранимую оную в небрежении толь велию святыню, на нюже ангели смотрят со страхом, и возболезновах о том сердцем по премногу, ово яко в таковом непочитании хранится тело Христово, ово же яко ни нарицания честнаго пречистым тайнам подобающаго ведят. Удивися о сем небо, и земли ужаснитеся концы!» – Восклицает при сем Святитель. «О окаяннии иереи, аще сами Христа Бога в пречистых и животворящих Его тайнах сущаго не знаете, веры же и любве к Нему не имеете, и достодолжнаго Ему не воздаете почитания: то како простых людей истиннаго богопознания научите?».

В том же послании Святитель передает другой случай грубой невнимательности священников к обязанностям священнодействия: «Воспомяну вещь ужасную, юже донесе нам протопресвитер наш Ростовский с протодиаконом, еже сами они очима своима видеша. В некоей церкви (места и имене не воспоминаем) поп служил литургию без книги, служебник нарицаемой, и без молитв, слу­жению подобающих, токмо едины возгласы глаголя, и егда протопресвитер и протодиакон, то узревше, вопросиша его: для чего без книги служебника и без молитв служит? отвеща поп: я уже прочел служебныя молитвы в дому. Начаша убо глаголати ему, яко не добре деет; он же рече: аз от старых попов сего навыкох, и сказа по имени от кого навыче. О крайняго безумия, – восклицает Святитель, – и нерадения глупых иереев, паче же реку, ругателей Христовых! О безстрашия и небрежения! О пагубы их вечныя! Коль велие есть долготерпение Божие, яко не падет огнь с высоты на таковые попы, и не сожжет я живы на тех же местех, идеже тако литургисают, истинне же реку: ругаются Христови»!...

Но одними предписаниями нельзя было всего исправить. Нужно было добрым учением и воспитанием образовать готовящихся быть пастырями Церкви. Посему Святитель решился завести училище¹¹² при архиерейском доме. Средства для содержания училищ еще в 1702 г. указаны были Петром Великим в доходах монастырских¹¹³. Но Святитель Димитрий должен был более прибегать к доходам архиерейского дома. Училище Ростовское было пер­вое духовное училище в великороссийских епархиях, после Московского. Оно разделено было на три класса¹¹⁴, которые сам Святитель называет грамматическими учили­щами. Но не одним грамматическим образованием предпо­лагалось ограничить училищное воспитание. Святителю хо­телось, чтобы кончившие курс воспитанники умели не только произносить готовые, но и сочинять собственный проповеди¹¹⁵. Учеников было более двухсот человек. По числу классов назначено было три благонадежных учителя. Но главный надзор принадлежал самому Святи­телю. Заботясь об умственном образовании воспитанников, он часто посещал их в классах, следил за их успехами, делал им вопросы, выслушивал ответы. За отсутствием учителя, сам принимал на себя его долж­ность. В свободное от обычных своих занятий время отбирал способных учеников и толковал им некоторые книги из Ветхого Завета; в летнее время, живя на архиерейской даче, в селе Демьянах, объяснял им Но­вый Завет. Не меньше Святитель заботился и о нрав­ственном воспитании учеников. В воскресные и празд­ничные дни, по его установлению, они собирались в собор­ную церковь ко всенощному бдению и литургии. По окончании первой кафизмы, во время чтения слова или жития, они должны были подходить к нему за благословением, давая таким образом знать каждый о своем присутствии в храме. В четыредесятницу и прочие посты Святитель обязывал их непременно говеть; сам их исповедывал и приобщал св. таин¹¹⁶. Когда бывал болен, то имел обыкновение посылать ученикам приказание, каждому про­читывать молитву Господню: Отче наш, – по пяти раз, в воспоминание пяти язв Христовых, о которых он любил размышлять всегда, и после этого духовного врачевства чувствовал облегчение от телесной болезни. Обращение его с воспитанниками было чисто отеческое. В утешение их при будущей разлуке с собою он часто повторял им: «аще аз сподоблюся получити от Господа милость, тогда ж об вас буду Его молити, дабы и вы такожде получили от Него малость, писано бо есть: да идеже есм Аз, ту и слуга Мой будет"¹¹⁷. Кончившим учение давал места при церквах, смотря по достоинству. Дьячков и пономарей, для внушения им уважения к своей должности, посвящал в стихарь, чего прежде в Ростове не было.

Училище было уже заведено чрез год по вступлении св. Димитрия на паству Ростовскую¹¹⁸.

Представив краткий очерк деятельности Святителя Ростовского в образовании своего духовенства умственном и нравственном, мы постараемся теперь собрать сведения и о других деяниях св. Димитрия в Ростове, пользуясь наиболее его перепискою с Феологом. Она вводит нас в его келейные занятия, раскрывает побудительные при­чины тех или других его предприятий, вообще живо изображает его скорби, заботы, занятия, и тем более важна для нас, что дневные записки Святителя с переселением его в Ростов почти прекращаются.

В 1704 г. св. Димитрий вторично путешествовал в Ярославль; в настоящем случае целью его путешествия было переложение мощей св. Феодора и чад его – Давида и Константина, Князей Ярославских, в новую раку. Об этом Святитель писал к Феологу: «Мимошедшаго апостольскаго поста быв я в Ярославле, дерзнул недостой­ный, выше меры моей дела, преложих мощи святаго благовернаго князя пр. Феодора и чад его из ветхой раки в новую кипарисную (это было 24 июня) и взял некую малую от тех часть себе на благословение. От коих мощей честности твоей мало послах; хощу же послать и благодетеливи моему Степану Васильевичу, аще не в отсылке где обретается¹¹⁹». Кто этот Степан Василь­евич которого имя часто встречается в письмах Свя­тителя, нам неизвестно. В особом прибавлении к сему письму Святитель спрашивает: «лексиконы печатаются ли, и скоро ли выйдут? Прошу известить». Вопрос этот повторяет он и еще раз в другом письме¹²⁰. «Ле­ксиконы когда выйдут, прошу известить нам, и что им цена»? Вероятно, он желал иметь у себя славяно-греко-латинский лексикон Поликарпова, который и вышел в декабре 1704 года. Может быть, Святитель находил его нужным для себя в своих продолжающихся трудах при составлении четьих-миней, так как составитель сего лексикона поставил себе целью объяснять принятые в церковно-славянский язык слова из разных славянских наречий.

Действительно, окончание четьих-миней составляло одну из главных забот Святителя в первые три года его управления Ростовскою паствою. Письма его к Феологу показывают его труды уже над последним месяцем августом. Он извещает своего друга об успехе своего дела; поручает ему делать справки в Макарьевских четьих-минеях, отосланных прежде в Москву; сове­туется с ним и с другими знакомыми в некоторых случаях: «Прошу прощения, пишет св. Димитрий, недосужно писать. Вестей нам добрых пришлите. А мы грешнии пишем Богородицу Тольскую, августа 8 число. Помолитеся ко Господу, да поспешит нам¹²¹». Приблизи­вшись к описанию святых 14 числа того же месяца, он посылает Феологу такое поручение: «Пожалуй, потрудись мало моего ради прошения. Приищи в великой минеи-четьи, месяца януария в 5 день, под главою: память св. Пророка Михея: не того Михея, иже августа 14, но иже януария 5 дне. Каковы ему тамо суть стихи, или синаксарь? Молю, списав скорописно, прислать моей худости немед­ленно: понеже мне ныне дело есть к тем обоим Михеям, Молю зело и паки челом (бью)¹²²». Не вдруг удовлетворенный в своей просьбе, Святитель шлет к нему еще письмо с дружеским укором: «Вопроси отца твоего, и той речет ти. А я грешный вопросил отца Феолога: не отвеща. Где святый Михей скрылся? А мы его ищем, отца Феолога вопрошаем: не видел ли его где и не слыхал ли о нем что? Аще что о нем обретосте, молю прислать к нам¹²³». Наконец, удовлетворенный в своем желании, он вносит в свою книгу четьих-миней точное различение двух пророков иудейских, которых имена, как замечает он, смешаны в прологе, и пред­ставляете из Св. Писания и церковных сказаний сведения о жизни того и другого¹²⁴.

В том же письме, упоминая о житии некоего Аввы или игумена Еквиция, о котором говорит св. Григорий Двоеслов в первой части своих диалогов¹²⁵, Святитель поручает Феологу справиться, как пишется его имя в Макарьевских четьих-минеях (марта 12 числа, где поме­щены все диалоги). «Житие его, пишет св. Димитрий, по­лезное и от великаго святаго, от Григория папы православнаго, и у нас почитаемаго освидетельствовано. Не положить ли бы его где нибудь в наших книгах, в четвертой трехмесячной части, за скудость житий восточных святых, имже в тех месяцах зело мало полных житий обретается? Прошу чести твоей, в приискании вышеписаннаго имени потрудися. А о чем совета прошу, о том подумай с благоразумными, якоже с пречестнейшим господином Карионом и с господином Феодором Поликарповичем, имже низко челом (бью). А мне здравое советование препошлите, молю смиренно». Имени и жития Еквиция не находим там, где Святитель намеревался по­местить его. Но в последних трех месяцах четьих-миней действительно можно указать довольно житий и мученических сказаний, переведенных с латинского, которые на греческом языке неизвестны¹²⁶.

Наконец с радостию извещает Святитель своего друга об окончании своего долголетнего труда. «Срадуйтеся мне духовне, пишет он к Феологу¹²⁷, яко, поспешеством ваших молитв, сподобил меня Господь августу месяцу написати аминь, и совершити четвертую житий святых книгу, юже послах в Киев с Алексеем в печать. Твоему же дружелюбию извествую, ведый вашу к моему недостоинству братнюю любовь и желание, имже желасте книзе нашей приити к совершению. Слава Богу! Совершишася. Прошу, помолитеся, не вотще быти пред Господем худому нашему труду. P.S. Сие же известите и господину Степану Васильевичу, благодетелю моему, емуже челом (бью) и благословение». А в летописи Архиереев Роотовских, находящейся при соборе Ростовском, вероятно, рукою же Святителя замечено: «в лето от воплощения Бога Слова, месяца февруария, в 9 день на память св. муче­ника Никифора, сказуемаго Победоносца, в отдание празд­ника Сретения Господня, изрекшу св. Симеону Богоприимцу свое моление: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, в день страданий Господних пятничный, в оньже на кресте рече Христос: совершишася, – пред субботою поминовения усопших и пред неделею страшнаго суда, помощию Божиею и Пречистыя Богоматере, и всех святых молитвами, месяц Август написася. Аминь»¹²⁸.

Зная, как московские знакомые дорожили скорейшим выходом сей книги, Святитель уведомлял их и об успехе печатания. «За друголюбие известно творю: месяцы июнь и июль напечатаны и присланы ко мне. Августа, чаю, ждет там Алекса. Дал бы Бог вскоре и тому месяцу совершитися и к моему грешничеству привезену быти»¹²⁹. В сентябре 1705 г. печатание четвертой части четьих-миней было окончено,

Но еще в то время, как Святитель занимался послед­ними месяцами, архимандрит Печерский, Иоасаф Кроковский, просил его о принятии на себя нового труда. «Извествую чести твоей, – уведомлял св. Димитрий Феолога, – писал к моему недостоинству о. архимандрит Печерский, желая, чтобы первую трехмесячную книгу Септемврия, Октоврия и Ноемврия паки начать исправляти ко вторичному печатанию, полнее, нежели первее, с приложением житий святых тех, иже преминушася. И паки триех великих миней-четей от соборной Московской Патриаршей церкви дадут ли¹³⁰?» Из писем не видно, чтобы снова были присланы Святителю сии книги. Он просил Феолога списать для него из четьих-миней или из других ру­кописей житие пр. Аврамия Ростовского¹³¹, о котором в четьих-минеях (29 окт.) помещено только краткое сведе­ние из пролога, – справиться о житии св. Иринея, Епископа Сирмийскаго (26 март.), сходно ли оно с латинским¹³². Другия справки он мог произвесть лично в Москве, где неоднократно проживал подолгу. Но об усовершенствова­нии своего труда не переставал заботиться, и его поправки были приняты при втором издании четьих-миней, после его кончины¹³³.

Освободившись от многотрудных занятий, в июне того же (1705) года, св. Димитрий отправился опять в Ярославль. Город значительный своею населенностию, второй город в его епархии, постоянно обращал на себя его пастыр­скую заботливость. Здесь Святитель узнал о новых нуждах своей паствы. – В этом году вышло от Госу­даря в третий раз подтверждение, чтобы все; исключая священников и диаконов, брились, и положена была на противящихся сему повелению значительная пеня¹³⁴. Та­кое распоряжение, равно как и другие к житейскому быту относившиеся, имело целью постепенно сблизить русских с другими европейцами, для распространения в России гражданской образованности. Но в Ярославле Святитель нашел людей, рассуждавших об этом совсем иначе: для них лишение бороды и усов значило не менее, как искажение образа Божия. Вот, как сам он описывает свою первую встречу с такими людьми. «В лето 1705, бывшу ми во граде Ярославле, в июне и июле месяцех, и во един от воскресных дней из церкви соборной по святей литургии изшедшу ми, и к двору своему грядущу, два некии человеки брадаты, но не стары, приступльше ко мне, воззваша, глаголюще: владыко святый! как ты велишь, велят нам по указу Государеву брады брити, а мы готовы главы наши за брады наши положити; уне есть нам, да отсекутся наши главы, неже да бриются брады наши! Аз же нечаянному и внезапному вопросу тому удивихся, и не возмогох вскоре что от Писания отвещати: противу вопросив их, глаголя: что отрастет, глава ли отсеченная, или брада обриенная? Они же усумневшеся и мало помолчавше, реша: брада отрастет, а глава ни. Аз же рех им: уне убо вам есть не пощадите брады, яже и десятерицею бриема отрастет, неже потеряти главу, яже единою отсечена, не отрастет никогдаже, разве во общее всех воскресение. То рек, идох в келлию мою. Проводиша же мя мнози честны граждане, и в келлию со мною внидоша, и бысть в нас разглагольствие довольно о брадобритии в небрадобритии. И узнах, яко мнози, иже, по указу Госу­дареву, обриша брады своя, сумнятся о спасении своем, акибы потеряли образ и подобие Божие, и не суть уже по образу Божию и по подобию, обритых ради брад. Аз же увещавах их не сумнитися, сказуя, яко не в браде и в зримом лице человеческом состоится образ Божий и подобие, но в невидимой душе: еще же и сего ради никтоже да сумнится о спасении своем, понеже не по своему его произволению, но по указу Государеву дается брадобритие. Подобает бо велению тех, иже во власти суть, повиноватися в делех не противных Богу, не вреждающих спасения¹³⁵».

Из того, что защитники бороды обратились с вопросом о брадобритии к своему архипастырю, можно заключить, что они не были из числа раскольников. Тем не менее заблуждение требовало обличения, и важный в догматическом и нравственном отношении вопрос об образе Божием нужно было уяснить многим малосведущим. Свя­титель не замедлил удовлетворить этой нужде и написал для своей епархии рассуждение об образе Божии и подобии в человеце, которое потом, по повелению Государя, было неоднократно печатаемо¹³⁶. Но это был только первый опыт борьбы Святителя против мнений суеверов и раскольников. До своего переселения из Малороссии он мало и знаком был с несчастными разделениями и жалкими заблуждениями, порожденными расколом. «Аз сми­ренный, пишет он в своем Розыске, не в сих странах рожден и воспитан, ниже слышах когда о расколах, в стране сей обретающихся, ни о лесах Брынских, ни о скитах, ни о разнствии вер их, ни о делех их. Но уже здесь, по Божию изволению и по указу Госу­дареву жити начен, уведах слухом от многих доношений¹³⁷». С течением времени приобретая более и более сведений о действиях лжеучителей в его епархии, он поставил себе долгом раскрыть заблуждающим всю не­лепость их толков и безнравственность их правил и поведения.

В последние месяцы 1705 года и также в разные месяцы 1706 г. видим св. Димитрия в Москве. Это показывают проповеди, им говоренные в Москве, именно в сентябре, ноябре 1705 и в марте, июне и сентябре следующего года¹³⁸. Вероятно, Святитель Ростовский был вызван сюда для занятия делами церковными вместе с Стефаном по очередному порядку, существовавшему при Патриархах, не прекращавшемуся и после Патриархов до учреждения Св. Синода¹³⁹.

Слава, какую стяжал св. Димитрий своим проповеданием и своими «житиями святых», привлекала к нему внимание и с отдаленных концов России. Митрополит Казанский Тихон, перенесши (в 1702 г.) мощи св. Гурия, Архиепископа Казанского, на место более видное в со­боре, просил св. Димитрия составить Первосвятителю Ка­зани похвальное слово и службу на его память и на перенесение. Св. Димитрий исполнил сию просьбу с тою же готовностию, с какою почтил и память прочих святых Божиих своими жизнеописаниями¹⁴⁰. Вероятно, по просьбе того же Митрополита, он написал и слово в честь иконы Пресвятой Богородицы Казанской (в 1706 г.), в котором изъясняет наименование Одигитрии, усвояемое Пресвятой Деве¹⁴¹.

Не оставляя и посторонних назидать своим словом, он тем более заботился об утверждении своей паствы в вере и доброй жизни. Для сего, кроме устного проповедания слова Божия в простом, наиболее доступном для всех виде, писал для нее катихизическия наставления. Таковы его вопросы и ответы о вере¹⁴² , где он наро­чито обращает внимание на те истины христианского учения, которые были перетолковываемы раскольниками; напр. об образе Божием, о перстосложении крестного знамения¹⁴³.

В конце мая 1707 г. встречаем довольно прискорбное известие о положении архипастыря Ростовского и его духо­венства. В письме к Феологу (от 27 числа), благодаря за доставление в списке какого-то «благоразумнаго ответа, заграждавшаго уста плутовския¹⁴⁴», Святитель пишет о себе: «О моем пребывании извествую, аще изволите ве­дать, в живых обретаюся до воли Господней, часто немоществую, отчасти же и печалию смущаюся, видя беды, сущия священником, и зря слезы их; и дом наш час от часа скудает. Аще и уповаю аз на Бога, наньже возложихся; обаче и онех нужду видя, опечаляюся, естество бо человеческое, сердобольно сущи, обыче соболезновати бедствующим¹⁴⁵».

Здоровье св. Димитрия, истощенное тяжкими учеными тру­дами и духовными подвигами, было так неблагонадежно, что он, и всегда готовый к исходу из сея жизни, пред Пасхою 1707 года, написал духовное завещание, в котором прямо говорит, что «часто недугованием одержим бывая, день ото дня изнемогает телом».

Причиною скорби о духовенстве можно полагать вышед­шее незадолго пред тем постановление, которым пред­писывалось произвесть перепись всем детям духовного звания и всех способных к военной службе и неспособных положить в годовый денежный платеж, по разсмотрению¹⁴⁶. Это распоряжение изъясняется тяжкими обстоя­тельствами России во время славной, но и дорого стоившей отечеству, продолжительной войны с шведами.

Положение архиерейского дома, вследствие новых постановлений о вотчинах, принадлежавших кафедрам и монастырям, по необходимости должно было измениться. Святитель Димитрий нисколько не жаловался на такой порядок вещей. В завещании своем он говорит: «отнележе приях святый иноческий образ и обещах Богови нищету извольную имети, от того времени даже до при­ближения моего ко гробу, не стяжевах имения, кроме книг святых, не собирах злата и сребра, ни изволих имети излишних одежд, никаких либо вещей, кроме самих нужд; но нестяжание и нищету иноческую духом и самым делом, по возможному, соблюсти тщахся, не пекийся о себе, но возлагаяся на промысл Божий, иже никогда же мя остави. И во архиерействе сый не собирах келейных (яже не многи бяху) приходов, но ово на мои потребы та иждивах, ово на нужды нуждных, идеже Бог повеле¹⁴⁷"

Но не жалуясь ни на какия лишения, св. Димитрий об одном мог скорбеть, что не может по своему сердоболию удовлетворять просьбам нуждающихся¹⁴⁸.

Между тем, не смотря на свои недуги и скорби. Свя­титель Ростовский чувствовал себя довольно бодрым, чтобы принять на себя труд, повидимому, требовавший более крепких сил, более свободного времени и более средств, нежели сколько он мог найти у себя. Привыкши к занятиям историческим и видя потребность в такой книге, которая могла бы знакомить читателя с судьбами Церкви в древние времена, и в особенности могла служить для проповедников руководством, как пользоваться свящ. историею для своих поучений, св. Димитрий решился заняться составлением в таком виде Летописи или св. Истории. «Под названием и образом летописца желал бых, писал он к Стефану Яворскому¹⁴⁹, некия полезныя нравоучения писати, дабы читателя не только историями увеселяти, но и нравоучениями учити. Сие есть мое намерение, сие желание, есть ли не для других (ибо кто аз, да учу ученых мужей?), то по крайней мере для меня самого. Еще и того ради, – продолжает Святитель, священную историю вкратце написать намерен. Помню, что в нашей малороссийской стороне трудно сыскать Библию славенскую: весьма мало где оныя обретаются: и купити едва достанет кто, и редко кто из духовнаго чина ведает порядок историй библейских, что когда происходило... и для того хотел бых, аще бы поспешил Господь вашими святыми молитвами, вкратце библейскую историю преподать таковым для ведания, книжицею не зело великою и умеренною, чтобы могл всяк не дорого купити, и удобно о всех, яже в библиях, уведати историях, каковым идут порядком».

Еще прежде, в своих исторических трудах, встре­чаясь с разными вопросами по древней хронологии св. Димитрий затруднялся в их разрешении, потому что в книгах, какие были у него под руками, находил множество разногласных хронологических показаний. Славянский перевод Библии не согласен был в хронологии с лето­писями славянскими и греческими; те и другие часто разно­гласили при том между собою. Из греческих у него были: летопись Георгия Кедрина¹⁵⁰ и другая – Дорофея Митрополита Монемвасийского, переведенная на славянский язык в Москве, во время Патриарха Никона. Неудовле­творенный сими источниками в своих розысканиях св. Димитрий обратился к западным толкователям Св. Писания, хронологам и летописцам. У него были толкования Корнелия a lapide и разного достоинства сочинения, отно­сящиеся к истории и хронологии: Адрихомия, Беллармина, Гагнея, Функция, Кариона, Салиана, Навклера, Опмеера, Клювера¹⁵¹ и др. Но латинские писатели, кроме того, что вообще не согласовались с греческим в счислении лет от сотворения мира до Рождества Христова, не всегда были согласны и между собою в частных показаниях лет. И как никто из упомянутых писателей не был точным исследователем по хронологии, то никто и не мог скло­нить убеждения исключительно в свою пользу. Таким образом, после всех изысканий св. Димитрий ограничился одним сводом разных счислений в разных отделах¹⁵². Приступая теперь к составлению летописи, св. Димитрий снова должен был обратиться к хронологии. Чтобы утвер­диться в том или другом счислении, он имел нужду в большем числе списков русских хронографов. В ростовской епархии он не мог найти их, потому что не­задолго пред тем все летописи были взяты в Москву. Итак Святитель обратился с просьбою к своему знако­мому Феологу. «Возжелах от скуки, – писал к нему св. Димитрий, – аще Господь восхощет, сочинить летописец вкратце за келлию; но не имам книг. Все летописныя книги с Епархии Ростовской взяты к вам; а у меня только той, иже списася с онаго, егоже взимах в дворе печатном, – в немже аще и довольни суть истории, но летосчисления от создания мира не обретается. Аще же Латынстии и имам, но с нашими летами не сходни. Молю убо честность твою, пожалуй, приищи где нибудь таковаго Русскаго хронографа, поне единаго, аще болей не воз­можно, в немже летосчисление от создания мира, и изволь прислать к мне грешному, да бых собрати возмогл лета по нашему восточному летосчислению, – молю смирен­но¹⁵³». С тою же просьбою о хронографе Святитель обратился и к Григорию Дм. Строганову¹⁵⁴, отыскав еще список хронографа в Спасском Ярославском мо­настыре¹⁵⁵.

При новых пособиях пересмотрев сделанное, но не достигши более ясных выводов о хронологии, Святитель решился отослать свое исследование к другу своему Сте­фану Яворскому, к которому имел полную доверенность. Между тем, не смотря на изнеможете в силах, приступил к занятию собственно летописью. «Начах писати летописец, уведомлял он Феолога. Моего слабаго ума столько не станет (чтобы кончить труд) и телеснаго здравия не много достанет. Рука дрожащая изнемогает; никто же помогает. Суета препинает писати, а леность влечет лежати. И книг летописных скудно: изыскати их трудно. Без книг нуждаемся мудрствовати, якоже слепии без руководителя путешествовати¹⁵⁶.

Как принял Стефан исследование о летосчислении, сам же Святитель сообщил об этом Феологу. «Преосвященнейший, пишет он смиренно, не охулил: прочим же не понравилось¹⁵⁷». Чем же не понравилось? Это узнаем из ответа Святителя «премудросоветующим разсматривателем» в письме к Стефану¹⁵⁸. Разсматривавшие ошибочно думали, будто в этой статье сочинитель кратко, изложил свою будущую историю, и заметили, что это не история, а предлагаются разные сомнения и не разрешаются.

Находя в хронологии нерешенным вопрос о годе Ро­ждества Христова, видели в этом соблазн для раскольников. Сверх того не одобряли разделения книги и пред­лагали изложить ее сообразно с принятым тогда для все­мирной истории, во всех сочинениях, «разделением по четырем монархиям». Святитель с благодарностию принял сделанныя указания (испытание, писал он, вразумляет) но вместе с тем и защищался. Ему возражали: «это не история». «И подлинно так, отвечал он, это только оглавление будущей истории, и не сомнительное что нибудь предлагается, но указываются ошибки, в которых наши упорно стоят. Именно, русские хронографы не согласны с Библиею. – Что касается до соблазна раскольников, то, пишет Святитель, мне и хотелось показать, что у наших держится неправое летосчисление, (на основании хронографов), чего до сих пор не хотят увидать и признать. Помню, продолжает он, обращаясь к Стефану, некогда в Преображенском селе Талицкий¹⁵⁹ спорил с вашим преосвященством о летах, утверждая, что Отцы святые так положили (считать, как считалось по хронографам). Если Отцы святые: то для чего же они не соглашаются с Библиями? Почему греческие хронографы (Георгий, Кедрин, Дорофей Монемвасийский), полагающие 5506 лет до Р. X., не согласны с мнением наших, счисляющих 5500 лет, а другой церковный писатель (Никифор Ксанфопул) полагает Рождество Христово в 5005 году? Разве о таковых несогласиях молчати, – продолжает Святитель, – и что ложно, того не обличати, а упрямству людскому снисходити? – И не трудно молчати и не писати: трудно изследовати подробну, и писати в изъявление вещь недоведомую. Раскольщикам же никто ничем не угодит: они и из добрых, полезных и святых вещей соблазняются. Однако, – заключает кроткий пастырь, – неисцельную рану лучше с молчанием сносить, нежели безполезно врачевать; бисерей не повергайте»... Наконец, на предложение изла­гать историю по четырем монархиям Святитель ясно заметил, что намерен писать не всемирную историю, а соб­ственно церковную. Впрочем, не совсем исключая из своего труда и деяния гражданские, не отверг и принятого деления по монархиям.

Такие замечания не охладили в Святителе Ростовском намерения заниматься летописью, хотя бы только для своей келлии. «Написанная хронология пусть останется для меня, писал он к Стефану, а не для дания свету: якоже и весь мой летописец, конечно, не с тем намерением пишется, дабы оный в печать издать, но только для моего знания, а после меня, если кому достанется доброму, может не презрети». И вскоре обещался прислать местоблюсти­телю патриаршему уже приготовленное начало своей лето­писи. Только, чтобы не входить в новые споры о хронологии, он положил не приурочивать описываемого события или деяния к какому нибудь определенному году, но только к столетиям¹⁶⁰. Доказательством его усердия к своему занятно может служить и то, что в один день с отправлением к Стефану ответа на сделанные замечания по хронологии, он послал письмо в Москву к продавцу иностранных книг Вандербургу за новыми историческими сочинениями для своего дела¹⁶¹.

Услужливый книгопродавец, не имевший прежде никаких сношений с просвещенным Архипастырем Ростовским, скоро заслужил его благоволение. «Не могу не­ помнить вашего благодеяния, писал к нему Святитель, получив требуемыя книги, хотя и не все. Люди светские обыкновенно говорят: никто не записывает благодеяний в календарь. Но я, как лице духовное, должен следовать Св. Писанию, которое учит помнить благодеяния. Ибо кто помнить, тот уже сим самым как бы воздает за благодеяние¹⁶²». Но особенно Святитель был благодарен своему корреспонденту за доставление исторических книг Альштеда и Стратемана¹⁶³.

По мере того, как составление летописи, при умножаю­щихся пособиях, подвигалось вперед, Святитель пересылал свой труд к Стефану Яворскому на рассмотрение. Дело шло быстро, хоть и далеко было от конца. «Аще бых писал чином историографским, то уже бы совершил начатое, – писал он к Поликарпову. – Моему сану надлежать слово Божие проповедати не точию языком, но и пишущею рукою. То мое дело; то мое звание; то моя должность. Пишу убо, Господу поспешествующу, нравоучения, местами же и толкование Писания святаго, елико могу немощный; а истории, яже в Бпблиях, токмо вкратце вме­сто Фемы полагаю, и от тех, яко от источников, струи нравоучения произвожу¹⁶⁴». Итак, это не было извлечение из готовых пособий: в главных частях все принад­лежало самому Святителю.

Получая замечания от Стефана Яворскаго, св. Димитрий беспрекословно поправлял свой труд, дополнял его, спрашивал своего друга, включать ли в свою летопись те или другие вопросы¹⁶⁵. Для нас важна переписка его со Стефаном по этому предмету в двух отношениях, по­тому что раскрывает смиренный взгляд сочинителя на свой труд и его дружеское участие в делах самого Стефана.

Отправляя к Стефану начало своей летописи, Святи­тель писал: «Не хочу трудити ваше Архиерейство читанием, занятаго важнейшими делами, разве токмо едино малое к читателю предисловие: один лист изволь Преосвященство ваше сам прочитати, прошу, прочее же повели прочиим благоразумным особам прочести и разсудити: будет ли то дело в благопотребство Церкви и в пользу, или нет? А как они разсудят и повелят, готов послушати: исправити ли что, или отставити, или весьма престати. Мню же, мало кому понравится сей мой труд, по­неже в нем, как в збитню русском, мешанина: и история, и будто толкованьице некое (из Корнелия и других книг) изредка местами, и инде нравоученьице, а наипаче в первой и второй тысяще лет, в которых мало зело обретается историй. Коих лет не хотя праздно преминути, наполнил от части нравоучениями, взимая повод из случая деяний, в оная времена бывших. Вем же, в книгописательстве иное есть быти историком, иное толкователем, иное нравоучителем. Однако же я грешный все то смешал, как горох с капустою, желая иметь книжицу оную на подобие примечаний и отрывков, дабы иногда к проповеди что годилося¹⁶⁶». Чрез два месяца с половиною, получив замечания на свою летопись от Стефана, он отвечал: «Челом (бью) и благодарствие Преосвященству вашему за прочитание Летописца моего и за примечания некоих вещей, исправления требующих. По сему уверяюся о отеческой вашего Архиерейства к моему недостоинству любви и истинной приязни. Сие люблю, о сем и впредь покорно прошу. Не меньшая Сия добро­детель пред Богом, еже исправити в чесом брата и вразумити. Потщуся помощию Божиею исправити, иная переменити, иная же и совсем отставити. Мне Преосвя­щенство ваше один вместо тысящи. Так бывало и бла­женныя памяти Преосвященнейший отец наш Варлаам; что он прочитает и утвердить, то несумненно в печать издаваемо было¹⁶⁷».

В то же время, обращая внимание на многоразличные обязанности своего друга и на трудные обстоятельства, среди которых он должен действовать, и которые заставляли его иногда помышлять о покое, Святитель с искренним участием ободрял его к перенесению великих трудов: «Молю, елико могу, Господа крепкого и сильнаго, да укре­пит ваше Архиерейство в ношении толь тяжкаго креста. Не изнемогай, Святителю Божий, под таковыми тяжестьми! Ветвь под тяжестью всегда плодотворит. Ни мни быти тщи труды свои пред Богом, глаголющим: приидите ко Мне вси труждающиися и обремененныи. Велико воздаяние понесшим тяготу и вар дне! Не суть суетны, имиже бла­горазумно управляется корабль Церкве Христовы во время толиких обуреваний. Ублажаете, Преосвященство ваше, уединение, ублажаю и аз. Но и святаго Макария Египетскаго разсуждение не худо, который, о пустынниках и о труждающихся во градех и для людской пользы, пишет сице: Овыи (пустынножители), имуще благодать, о себе только пекутся: Иные же (учители и слова Божия пропо­ведники), иных души пользовати тщатся: сии онех много превышают. Подвизайся о укрепляющем вас Иисусе, подвижниче Христов! Бремя сие не по случаю какому наложися вашему Святительству, но смотрением Божиим; занеже и венец праведнаго воздаяния ждет вас. Иго Христово благо носити: буди и бремя Его вам легко¹⁶⁸». Не довольствуясь такими утешениями, которыми и сам подкреплял себя, Святитель Ростовский вызывал своего друга к изданию в свете его Слов. Указывая на недавно по­лученную книгу печатных стихов, вероятно, Архиепископа Черниговского, Иоанна Максимовича¹⁶⁹, Святитель писал: «Бог дал тем виршеписцам типографию и охоту и деньги и свободное житие. Мало кому потребныя вещи на свете происходят; а самыи нужнейшии, кои могли бы всему Рос­сийскому миру быть в велию пользу, проповеди Преосвя­щенства вашего, богомудрыи и набожныи, под спудом лежат. Сродно есть крупцу золотому и серебреному в недрех земных быти глубоко, а худаго железца руде на верху. И драгоценные жемчуги в глубине дна скрываются, а простое каменье всюду сыскать можно. Сожаления достойно, естьли труды Преосвященства вашего так за­лежатся. Хотя бы половину изряднейших выбрав, на целогодищные праздники и воскресные дни издал в печать, Преосвященство ваше. Я думаю, что в Печерском с охотою бы напечатали, не требуя и иждивения от Преосвя­щенства вашего, так как печатали жития Святых безо всякой моей издержки; имже корысть была бы с книг. Разве Святительству вашему трудность дел и скудость времени не допускают пересмотреть проповеди свои, и приуготовить оныя к печати. А я советую вашему Архиерейству, как можно искупующе время, приложити в том старание; и труд множайший употребится, но и воздаяние не мало от Бога уготовится. Для снискания славы в веч­ности никакого должайшаго времени жалеть не должно. Краткие в добродетели подвиги вечным награждаются увеселением. Или лучше, когда кто безделицу на свет издает без стыда и без пользы? А проповеди Преосвя­щенства вашего много бы пользовали Церковь Божию. И колесница торжественная¹⁷⁰ хотела было из печати на свет выехать: но всадник не захотел, либо не успел ее вывезти; а мы ожидали, ожидали¹⁷¹».

Летописи Святителя Ростовского предстояла та же участь, какая и словам Стефана Яворского: но она еще не дове­денная до конца, еще в отрывках, сделалась известною многим в Москве. Ее брали читать, списывали. Зная, что она не предназначается к печати, спешили пользо­ваться случаем к приобретению ее в списках. Но св. Димитрий, конечно, имея в виду недавние толки о его хронологи, внушал своим знакомым в Москве осторож­ность. В начале В. поста 1708 г. (после 15 февр.) он писал к Феологу: «Молю, летописца моего не очень кому лишнему давайте читать, чтоб не разлилося, яко масло по воде; не всяк бы о том ведал, да не умножатся лишныи слова. Различны суть нравы человечестии: ин ищет пользы, а ин ухватки (т. случая придраться)¹⁷²». Потом, узнав, что сам Феолог списывает для себя летопись, Святитель написал ему: «Напрасно велите переписывать мое летописание. Не такову ему быть, как теперь есть, но иному: понеже иная, Господу поспешествующую, исправятся, иная отставятся, иная приложатся: и уже некая исправишася, и некая приложишася. Не вдруг храмина созидается, ниже вдруг книга сочиняется. И после совершения майстер дело свое починяет, исправляя и довершая. Требую молитв ваших святых в помощь тому начатому делу. Рада душа в рай: грехи не пускают. Рад писать: здо­ровье худо¹⁷³».

Действительно, частию болезни, частию другия, более настоятельнныя, нужды Ростовской епархии приостановили труд Святителя, еще далеко не доведенный до конца. Мысль оставить его недоконченным тяготила душу Святителя. Получив известие о неожиданной кончине одного из своих знакомых московских, Иоасафа Колдычевскаго, котораго незадолго пред тем, быв в Москве, видел в добором здоровье, он с скорбию писал к Феологу: «Чего убо мне, безсильному, надеятися? Страх смерти нападе на мя... А дело книгописное как останется? Будет ли кто охотник приняться за него и вершити? А еще много на­добно в том деле трудитися: годом его не свершишь; и другим годом насилу к свершению поспети. А конец при дверях, секира при корене, коса смертная над гла­вою. Увы мне! Не жаль мне ничего, ниже имам чесого жалети, – богатства не собрах, денег не накопих, – едино мне жаль то, яко начатое книгописание далече до совершения. А еще и о Псалтири помысл бывает. Жаль, что и Апокалипсис Брынстии богословцы не путем токуют. Думка за морем, а смерть за плечами¹⁷⁴». Летописец остановился на шестом столетии четвертой тысячи лет. Хотя лет было пройдено и более, нежели сколько остава­лось обозреть, по намерению автора, до Рождества Христова, но остальныя девятнадцать столетий были богаче событиями и потому требовали более труда. Не кончина Святителя воспрепятствовала ему подвинуть далее свое дело, но другия дела¹⁷⁵.

Еще вскоре после Пасхи того года (4 апр.) Святитель узнал, что в его кафедральном городе, равно и в других городах и селениях его епархии, кроются разныя лжеучения. Один священник ростовский донес ему о своем прихожанине, который не хотел воздавать поклонения св. иконам. Святитель призвал его к себе и убе­дился, что он действительно заражен еретическим заблуждением¹⁷⁶. Он услышал и о других членах своей паствы, страждущих подобным недугом: они отвергали почитание св. мощей, молитвы ко святым и все вообще внешния действия при богослужении, почитая достаточным одно внутреннее служение Богу¹⁷⁷. Такия лжемудрования справедливо он мог производить от влияния поселившихся между русскими иностранцев, злоупотреблявших дарован­ною им веротерпимостию в России. Лет через пять, дерзость прельщенных чужими лжеумствованиями возрасла до того, что некоторые, в самой Москве, открыто стали возставать против иконопочитания и других св. учреждений церковных¹⁷⁸.

Подобныя лжемудрования Святитель Ростовский мог встре­чать и в некоторых сектах раскольнических. Зло это было одним из тяжких недугов ростовской паствы. Расколоучители, поселившиеся в Брынских лесах (Калужской губернии), проникали и сюда с своею проповедию, что наступило уже царство антихристово, что нет более спасения живущим в городах и держащимся Церкви православной, что спасете только в их скитах и пустынях¹⁷⁹. И многих, особенно легковерных девиц и женщин, успевали сманивать к себе¹⁸⁰. Сами разде­ленные на разные толки старались каждый внушить другим свои заблуждения и приобрести себе новых последователей. Более других имели успеха начальники секты поповщинской¹⁸¹. Как велики были успехи лжеучителей, можно судить по следующим словам Святителя Ростовскаго: «Оле окаянных, последних времен наших! Яко ныне святая Церковь зело утеснена, умалена, ово от внешних гонителей, ово от внутренних раскольников, иже, по Апостолу, от нас изыдоша, по не беша от нас (Иоан. 2, 19). И уже толь от раскола умалися самая истин­ная соборная Церковь Апостольская, яко едва где истиннаго сына Церкве найти: едва бо не во всяком граде иная некая особая изобретается вера, и уже о вере и простые мужики и бабы, весьма пути истиннаго не знающии, догматизуют и учат, якоже о сложении триех перстов, глаголюще, не правый и новый крест быти, и в своем упорстве окаяннии стоят, презревше и отвергше истинных учителей церковных¹⁸²».

Святитель Ростовский, к великому сожалению своему, не видя в духовенстве своей епархии способных к успеш­ному действованию против размножившихся лжеучителей, решился сам показать им пример ревности и преподать оружие против возстающих на св. православную Церковь с злобою и хулением. Простым и для всех вразуми­тельным словом он раскрывал простому народу вредное влияние Брынских лжеучителей на его жизнь и нравы и доказывал неосновательность их мнений, наиболее распространенных в народе¹⁸³. Как истинный пастырь, с твердостию действуя против упорных в своем заблуждении, он не стеснялся никакими отношениями, когда нужно было защищать стадо Христово от лжеучителей. Один из священников его епархии сам явился защит­ником раскольнических заблуждений. Произведши следствие, Святитель убедился в справедливости принесенных на него обвинений; потому отрешил его от должности и предоставил ему, как вдовому, искать себе место в мо­настыре. Тот каким-то образом нашел доступ к Ца­рице Параскеве Феодоровне; она писала к Митрополиту Ростовскому в пользу отрешеннаго священника, но Свя­титель Димитрий, представив Государыне в надлежащем виде весь ход дела, не согласился переменить своего решения. «Много мне было от него досады, писал он к Царице о священнике, – пред многими бо люди хуля мое смиренное имя нарицал меня еретиком и римлянином и неверным: обаче все то ему прощаю Христа ради моего, Иже укоряет противу не укоряше, и стражда терпяше; взирая на незлобие Спаса моего тому попу простих, и священства не запретих, и дах ему волю избрати себе где место, в монастыре коем либо пострищися. – Но гнева Божия на себе боюся, аще волка, в одежде овчей суща, пущу в стадо Христово погубляти души людския раскольническими ученьми. Молю убо Ваше Царское благороде, не положите гнева на мя, богомольца своего, что не могу соделати вещи невозможной¹⁸⁴». Справедливость та­кого суда была признана и Государынею, и отказ в удовлетворении просьбы не лишил св. Димитрия ея благорасположения¹⁸⁵.

Узнав, что расколоучители особенно усилились в Ярославле, Святитель отправился туда с своим победоносным словом (18 ноябр. 1708 г.); проповедывал здесь «о вере раскольнической неправой и о святой нашей вере право­славной», защищал изображение креста четверочастнаго¹⁸⁶. Но этого было мало. Он вознамерился составить полное опровержение раскольнических мнений. Это было тем нужнее, что книги, изданныя правительствующими иерархами Церкви Росс., как то: Жезл правления, Увет духовный, О знамениях пришествия антихристова, или мало были распространены в простом народе, или даже злонаме­ренно были истребляемы раскольниками¹⁸⁷. Итак чрез несколько недель, по возвращении из Ярославля, писал он в Москву к Феологу: «3а любовь и за келью изве­щаю: в месяце ноемврии позвала мя нужда быть в Яро­славле, нужда же раскольническая: понеже умножишася в епархии нашей зело. Тамо быв учил помощию Божиею с неделю. Понеже словеса из уст болей идут на ветер, неже в сердце слушателя: того ради все предлежащее летописания ми дело оставив, яхъся писать особую книжицу против раскольнических учителей, помыслив в себе, яко Бог о летописании мене не истяжет. А о сем, аще молчать против раскольников буду, истяжет». Так рассуждая, Святитель немедленно приступил к делу и в том же письме уведомлял Феолога: «и написах помощию Божиею книжицу. Аще буде где мало еще не доверших, надеюсь на милосердие Божие, яко к великому посту совсем совершится¹⁸⁸». Эта книга есть известное, между полемическими сочинениями против раскольников, произве­дение Святителя Ростовскаго – Розыск. Обширность труда, возраставшего с открытием новых сведений о разных толках раскольнических, не позволили ему окончить свое дело так скоро, как предполагал он: но чрез это при­бавились сочинению новыя достоинства.

Тогда великаго труда стоило собрать точныя сведения о разных толках и сектах раскольнических и их мнениях, чтобы тем вернее их опровергать. Защитник православия обратился к тем, которые сами некогда были увлечены сими мнениями, жили в скитах раскольниче­ских, – и к свидетельству тех, которые имели дело с заблуждающимися.

В том же году, когда Святитель с такою сплою проповедывал в Москве против распространяющегося по­всюду раскола (1706), избран был для обращения заблу­ждающихся строитель Переяславскаго Николаевскаго монастыря Питирим, вероятно, знакомый лично Святителю, не­однократно проезжавшему из Москвы и в Москву чрез Переяславль. Ему назначено действовать в уездах Юрьевском и Балахнинском. Проходя дебри и пустыни, в которых скрывались раскольники, многих он успел обратить на путь истины¹⁸⁹. Для таких обращенных и для других, подобно ему, готовых и способных к прениям с раскольниками, он составил свой монастырь Успенский на Керже и Белбаше. Из сих-то иноков видим при св. Димитрие Макария и Пахомия¹⁹⁰ , которые и сообщили ему достоверныя сведения о заблуждениях и сектах, ими оставленных. Еще ранее их был у Святителя, вероятно, из сотрудников Питиримовых, строитель Спасской Роевской пустыни в том же Балахнинском уезде, Иоасаф, который доставил ему и чье-то слово ответное против раскольников¹⁹¹. От этих-то людей, имевших прежде дело с раскольниками, Святитель мог получать списки писем главнаго расколоучителя Аввакума и ученика его Иерофея, на которые он часто ссылается в своем Ро­зыске¹⁹², – раскольнический свиток о кресте¹⁹³, равно как и обличительныя против раскольников послания Митрополита Сибирскаго Игнатия¹⁹⁴ и Олонецкаго миссионера Иосифа¹⁹⁵.

Не довольствуясь однакоже сими известиями и обличениями, св. Димитрий обращался за пособиями для своего дела и к своим московским знакомым. В том же письме, в котором уведомлял он Феолога о начатом труде, спрашивал его: «Нет ли у вас каковой новинки или диковинки раскольнической? Молю, возлюбленне, аще есть, посли ми. Где бы мне взять евангелие вечное, кое Аввакум раскольник писал? Не возможно ли где в Москве сыскать, прошу¹⁹⁶». Об этом евангелии повторяет он просьбу и в другом письме: «Евангелие Аввакумово мне зело желается видеть, что в сем писано? Кто ми даст его¹⁹⁷». Однако же из Розыска видно, что Святитель не мог достать этой книги¹⁹⁸. Счастливее он был в приобретении других сочинений раскольнических чрез своих московских знакомых. «Свиток раскольни­ческий, пишет он к Феологу, лжи и хуления преиспол­ненный, списан и послан паки к вам, и другия два малыя¹⁹⁹». Неоднократно спрашивал Святитель у Феолога сведений о скитах раскольнических: «Еще не окончав тоя книжицы (Розыск), взыскуя ведения подлиннаго о ски­тах и о верах их. Не забуди, возлюбленне, с попом Иваном Максимовым побеседовать и спросить у него о тех скитах²⁰⁰». «Слышно мне сотворилося, писал он в другой раз, что у раскольщиков обретается некий катихизис, печатный за морем языком русским. Как бы нам того катехизиса достати? Пожалуй, возлюбленне, потщися, буде возможно будет²⁰¹».

Занимаясь опровержением ложных мнений, разсееваемых раскольниками, Святитель также прибегал к Феологу с требованием справок в рукописях московских. Осо­бенно занимало его житие пр. Евфросина Псковскаго, на котором раскольники основывали свое двукратное аллилуия. «Прошу честь твою, приищи житие св. Евфросина, иже ходил в Царьград по аллилуия, и вели переписать скорописно и послать к нам, чтобы мне осведомяться подлинно, как явилась Пресвятая Богородица и как аллилуия велела говорити? Истинно ли то, или составлено²⁰²»? Получив и разсмотрев это жизнеописание, Святитель отвечал Феологу: «Евфросин святый-свят; а списатели жития его праведны ли, неизвестно»²⁰³. Потом, получив от Феолога и дополнительное к житию Евфросина описание явления ему Пресвятой Богородицы, он еще писал к Феологу: «Евфросин святый-свят: а аллилуия их не мню быти свято, са­мое сновидное и противное Православию; – как хотелось кому, так и бредили, без ума. Разве кто невежа имен веру таковой лже. Я не стану об аллилуия писать, понеже о том довольно изрядно написано и в духовном увете. Довлеет моей худости писать о семь, чего в тех книгах не написано, написанная же повторяти не настоит нужда²⁰⁴».

Препираясь с раскольниками о кресте четверочастном, св. Димитрий писал к Феологу: «молю, возлюбленне, по­смотри в великом Соборе (Успенском), на сосудах пр. Антония Римлянина каковы кресты? Коими подобиями? четвероконечием ли, или осьмиконечием? и какова титла: хартия ли изображена, или дщица? Изволь на бумаге начертать и послать к нам, молю, пожалуй: надобно мне ведать». И доставленным от Феолога сведением воспользовался²⁰⁵. – Поздно уже дошла до рук Святителя, но заслужила от него великое одобрение книга: Зеркало. Возвращая список ея, он писал к Феологу: «Книжицу безименнаго творца, именуемую: Зеркало, от честности твоей к нам при­сланную, выслушав и переписати повелев, возвращаю паки вашей честности. Книжица воистинну благопотребна, великое раскольником обличение и постыждение. Когда бы та книжица прилучилася мне прежде написания моей, много бых от нея почерпнул. Я свою помощию Божиею окончил. Прошу честности твоей, возвести мне, кто тоя кни­жицы писец? жив ли он? Аще жив, стану к нему писати. Аще же умре, стану его поминать. Книжица та достойна в свет произвестися; токмо мало нечто местами приочистити и поисправити требе²⁰⁶».

Последнее письмо писано 1709 г., пред Пасхою, которая была 24 апреля, – ибо далее он говорит: «мою книжицу теперь перерисуют на бело, но не скоро; не искусни, но и лениви. А чаю, к Воскресению Господню довершат. А как довершится, не замедлю послать чести твоей и про­чим, кому надлежит». Из сего можем видеть, как мало времени употребил сочинитель на составление столь обшир­ной и основательной книга, для которой, притом, очень мало приготовлено прежними писателями против раскола. Чрез несколько времени, отправляя к Феологу часть сво­его сочинения, он писал: «Хотех, возлюбленне, послать к тебе уже целую книжицу моего о капитонех розыска, юже, помощию Божиею, уже соверших; но за писцами стало: не скоро перерисуют на бело. Послах убо часть, и такоже Господину Поликарповичу послах. Пожалуйте, аще не ленитеся, прочтите сами и прочим благоразумным давайте читать, имже весте. Третия часть Розыска к Святей Троице – празднику (июня 12) пришлется к вашей че­стности, аще изволите читать²⁰⁷». Нельзя при сем не заметить смирения и мудрой осторожности Святителя. Хотя Феолог и Поликарпов, по должности справщика при типографии, имели некоторый надзор над выходящими в свет книгами, но ни откуда не видно, чтобы Святитель готовил свою книгу к печати. Следовательно, он подвергал свое сочинение пересмотру других не по обязан­ности, но добровольно.

Впрочем, и по окончании своего труда, Святитель не переставал пополнять его новыми статьями. «Послах ва­шей милости, пишет он к Феологу, бороду капитонскую изрядную, долгую, широкую, разчесанную. Не жаль плюнуть в ню. О брадах двое тетрадий: едину твоей честности, другую господину Федору Поликарповичу изволь от мене вручити. Тетради тыи приложи во вторую часть Розыска, в статью первую, пред окончанием статьи той²⁰⁸». Это – разсуждение о брадобритии прежде написанное против раскольников. «Уже докучило писать против раскольников, писал он еще к Феологу, мало нечто приложих о толкованиях Евангельских: но на чисто еще не написано. А как переписано будет на бело, пришлю к вам²⁰⁹». Исполняя сие обещание, снова писал: «Еще мя раскольники раздражили и возбудили написать: о Истории Евангельской и о Притчах. Написав послах честно­сти твоей и честному господину Поликарповичу. Благоволите с товарищи прочитать и разсудить, гораздо ли так²¹⁰». Вот последния сведения о Розыске, какия находим в письмах Святителя. Он успел разослать свою книгу в списках по епархии²¹¹ и, таким образом, снабдить свое духовенство сильным оружием против распространившагося зла. Вероятно, им же поставлен был в Угличский Алексеевский монастырь игуменом Андроник, который и сам чрез четыре года, после кончины Святителя, издал обличение против раскольнического перстосложения в знамении крестном²¹². По крайней мере, за верное можно полагать, что ревность архипастыря Ростовскаго одушевляла этого настоятеля в его защищены православия.

Доселе, из обозрения переписки св. Димитрия, мы могли приметить, что, занимаясь каким либо значительным делом, обыкновенно он посвящал сему делу все свои силы, все свое время. Окончив труд по четьим-минеям, он приступает к летописи; намереваясь заняться Розыском, оставляет летопись. Его вопросы, просьбы, поручения в письмах обыкновенно относятся к тому предмету, которым он главным образом занять. Такая сосредото­ченность занятий, без сомнения, не мало служила успешному их окончанию.... Но встречаются в его письмах, относя­щихся к тому времени, когда он занимался Розыском, вопросы и предложения, повидимому, неимеющие связи с сим делом. Укажем на некоторые случаи, стоющие внимания.

В том же письме, которым спрашивал у своих московских знакомых о катихизисе раскольничьем, Святи­тель предлагает Феологу вопрос о летописи старой-ростовской. «В Патерику Печерском, пишет он, при конце части третьей, в послания Симона Епископа Владимирскаго и Суздальскаго к Поликарпу Печерскому, пишется на л. 251: «яко мнози з монастыря Печерскаго на высоту престолов Святительских вознесени суть: первый Леонтий, Епископ Ростовский, вторый Иларион, Митрополит Киевский, таже Ефрем, Еп. Переяславский, Исаия Ростову, Герман Нову-граду, Мина Полоцку, Никола Тмутаракани, Феоктист Чернигову, Лаврентий Турову, Лука Белу-граду, Ефрем Суздалю. Но аще хощеши о инех ведати, чти летописца Старо-Ростовскаго и обрящеши всех тамо вящше, нежели тридесят, а мню быти близ пятидесяти». Сделав эту выписку, Святитель спрашиваете Феолога, где бы летописца старо-ростовскаго взяти²¹³«? Вероятно, на этот вопрос Святитель не получил удовлетворительнаго ответа от своих знакомых, как затруднялись они отвечать и на другие вопросы, относящиеся к древней истории русской. Это видно из другого письма, в котором Святитель говорит: «писах прежде к твоей честности, что-то есть страна – Варяги? и где город нареченный Тмутаракан? Не приях ответа. Молю, аще что о том весте, известите моей худости²¹⁴». Святителя Ростовскаго занимали во­просы, которые и в позднейшия времена были предметом продолжительных ученых изысканий, и, может быть, вхо­дили в круг его изследований о начале Славенскаго народа²¹⁵ .

Посылая в Москву свое разсуждение о брадобритии, Свя­титель вместе пишет: «Послах честности твоей Фаетона краткаго, также и иных еллинских басней, яже в 39 слов Назианзиновом воспоминаются, краткое толкование. Не досужно о том писать много, ниже хочется для безде­лицы оставлять нужнейшия дела²¹⁶». Вскоре после того писал еще Ростовский Святитель: «не надобно ли вам богов поганских? послах к вам, буде изволите при­нять. Зело полезно прочитать и плюнуть²¹⁷». Статья «о богах поганских», вероятно, та самая, которая помещена Святителем в летописи, при конце пятаго и в начале шестого столетия четвертой тысячи лет²¹⁸. Цель, с ка­кою он дал место этой статье в своем сочинении, вы­сказывается в самом ея начале. «Во дни праведнаго Авраама, всем иже в поднебесней, народом и языком во идолобесии заблудившим и нечествовавшим, прославляхуся в тех боги поганстии, о нихъже, яко нечестивых, аще и не надлежаще ми писати, ибо ни к коейже пользе на­шей суть: обаче ово ведания ради, понеже в житиях святых, в мученических страданиях часто тыя по имени воспоминаются: ово же обличения ради нечестия тех и посмеяния ради безумно заблудших людей, нечистивыя человеки обоготворивших, вкратце о тех богах скверных имамы на своих их местех повествовати».

Уклоняясь от занятий несродных с благочестивою настроенностию духа, Святитель Димитрий тем охотнее пре­давался трудам, в которых душа его находила себе пищу. Повторяя вместе с Давидом: пою Богу моему, дóндеже есмь, он говорил: «что нибудь в славу Божию делать долженствуем, да час смертный не в праздности нас застанет²¹⁹». Согласно с сим правилом, но окончании прений с раскольниками, он намеревался продолжать свою летопись. «Помышляю возвратиться к летописцу, писал он к Феологу, аще Бог поможет моей немощи. Молю, помолитесь о мне грешном²²⁰». Но воля Вышняго Распорядителя судеб человеческих не судила исполниться его желанию. Силы его, изнуренныя долговременными подви­гами и непрестанными трудами, оскудевали более и более. В письмах своих он неоднократно упоминает о своих болезнях. «Часто изнемогаю, писал он к Поли­карпову, почти за год до своей кончины. И Бог весть, могу ли начатое совершити (летопись): понеже частыя мои недугования перо от руки пишущей отъемлют, и писца на одр повергают, гроб же очесам представляют. А ктому очи видя мало видят, и очки не много помогают, и рука пишущая дрожит, и вся храмина тела его близ раззорения».

Святитель скончался пятидесяти восьми лет от роду, на 28 октября 1709 г., чрез день после своего тезоименит­ства²²¹. За несколько дней до кончены, донесли ему о скором прибыли в Ростов Царицы Параскевы Феодоровны для поклонения чудотворной иконе Богородице Толгской, которую положено было на этот раз, по причине осенней непогоды, затруднявшей путешествие Царицы в Ярославль, перенести отсюда в Ростов. Святитель, услышав сие, призвал своего казначея иеромонаха Филарета и пророче­ски объявил ему о близости свой кончины. «Се грядут в Ростов две Царицы, Царица небесная и Царица зем­ная; токмо я уже видеть их не сподоблюся, а надлежит к принятию оных готову быть тебе казначею».

За три дня до преставления св. Димитрия, болезнь, давно таившаяся в груди его, обнаружилась с особенною силою в кашле. Несмотря на сие, Святитель старался казаться крепким. В день своего тезоименитства, 26 октября, сам совершал литургию в соборе, но поучения, приготовленнаго им на сей раз, не мог сказывать, а заставил про­читать оное одному из певчих. За обеденным столом сидел с гостями, хотя с крайнею нуждою. На другой день принимал к себе архимандрита Варлаама из Дани­лова монастыря в Переяславле, посетил монахиню Варсонофию²²², бывшую кормилицу царевича Алексия Петро­вича, которая с трудом могла убедить его посетить ее. Пробыв у нея самое короткое время, он уже с большим усилием мог дойти до своей келлии, опираясь на служителей.

Трогательны обстоятельства кончины Святителя. В них выразилась вся полнота его любви и смирения. Святитель призвал к себе певчих для пения им самим сочиненных духовных песней, как то: «Иисусе мой прелюбезный», «надежду мою в Бозе полагаю», «ты мой Бог Иисусе, Ты моя радосте»; пение это услаждало его душу звуками, вылившимися из нея самой, и он слушал певчих греясь подле печи. По окончанья пения, отпустив певчих, Святитель удержал одного из них, более любимаго им за усердие в переписывании его сочинений, и начал разсказывать ему о своей жизни, как он проводил ее в юности и в совершеннолетнем возрасте, как молился Богу и Пречистой Его Матери и всем угодникам. «И вы, дети, молитеся также», прибавил Святитель. Потом благословил певчаго и, провожая его из келлии, поклонился ему едва не до земли и благодарил его за усердие в пе­реписке сочинений. Певчий содрогнулся, видя такое смирение своего архипастыря, и с бдагоговением сказал: «мне ли, последнему рабу, владыко святый, так кланяешься»? Свя­титель кротко повторил свою благодарность и возвратился в келлию. Певчий удалился заплакав. После сего Святи­тель приказал служителям разойтись по своим местам, а сам заключился в особенную комнату, как бы для по­коя, и наедине предался молитве к Богу. Утром служи­тели вошли в эту комнату и нашли его скончавшимся на коленах, в положении молящагося. Такова была кончина Святителя Димитрия! Молитва услаждала его при жизни, молитва сопровождала его и к смерти.

Тело Святителя, по облачении в архиерейския одежды, заранее им приготовленныя, в тот же день перенесено в домовую церковь. Во гробе под главу и под все тело постланы были, по его завещанию, его черновыя бумаги. Немедленно весть о преставлении св. Димитрия разнеслась по всему Ростову, и ко гробу его стеклось множество народа, искренно плакавшего о неоценимой потере. В тот же день прибыла в Ростов Царица Параскева Феодоровна и, не застав в живых Святителя, как он сам предсказывал, много плакала, что не удостоилась принять от него благословение, и потом повелела отслужить панихиду соборне.

30 октября, по повелению Царицы, тело Святителя пере­несено из крестовой церкви в соборную с подобающею честию. Царица вторично отслушала панихиду, в последний раз простилась с угодником Божиим и отправилась в Москву. Между тем, дано было знать о кончине Святителя другу его Стефану Яворскому, с которым он положил такое условие, чтобы, кто из них умрет прежде, тот похоронен был оставшимся в живых.

Наконец приехал в Ростов Стефан. Вошедши прямо в соборную церковь, Яворский много плакал над телом своего друга и приказал казначею Филарету приготовлять все нужное к погребению в Яковлевском монастыре. Тогда настоятели монастырей Ростовских, соборные свя­щенники и многие из граждан приступили к Стефану с прошением погребсти св. Димитрия в соборе, где обыкно­венно погребались прежние архиереи. Но Стефан, ссылаясь на собственное завещание Святителя похоронить его в Яковлевском монастыре, не внял этой просьбе. Из монастырскаго приказа предписано было, выкопав могилу в указанном самим Святителем месте, выстлать ее камнем, а гробницу приготовить каменную. Неизвестно, почему указ не был исполнен в точности; но, не без особеннаго устроения Промысла Божия, могила камнем не выстлана, и гробница каменная не сделана, а сделан только деревян­ный сруб, который от сырости скоро сгнил, как это известно из донесения об обретении мощей Святителя, которое представлено Святейшему Синоду.

В назначенный для погребения день, 25 ноября, Стефан Яворский, верный завету дружбы, совершил литурию и надгробное пение, при котором произнес приличное случаю слово. Слово это не издано. Известно только то, что Стефан часто повторял в нем: «свят Димитрий, свят²²³». Вслед за сим, в сопровождены плачущаго народа, тело св. Димитрия перенесено в Яковлевский мона­стырь и здесь предано земле²²⁴. Оставшаяся большая библиотека ученаго пастыря Ростовскаго, состоявшая из греческих, латинских, польских и славянских книг, рукописных и печатных, отослана Стефаном в Москов­скую патриаршую библиотеку.

Здесь прилично будет сказать несколько слов о нравставенном характере Святителя Ростовскаго. Первое, что представляется в нравственном характере Святителя, есть глубокое, искреннее его благочестие. Дух благочестия, на­следованный им от благочестивых родителей и в осо­бенности матери, укрепленный домашним воспитанием, проявился еще в отроке Данииле, уклонявшемся от детских игр своих товарищей по училищу и весь досуг от школьных уроков посвящавшем духовным занятиям. Дух благочестия привел Даниила в монастырь на 18 году его жизни, плодоносно раскрылся в подвигах богомыслия и самоотвержения, которые не могли укрыться от внимательных и сделали его светильником православной Церкви. Дух благочестия и соединенное с ним желание исключи­тельно предаться богомудрым занятиям заставляли его не раз отказываться от почестей начальствования и увлекали его в уединение. Что же собственно составляло основание и силу этого постояннаго, благочестиваго направления? Чтобы точнее определить сие, всего лучше обратиться к творениям Святителя. Все они запечатлены благочестивым чувством, но со всею свободою оно раскрылось в его духовно-нравственных сочинениях. Здесь нам, предста­вляются две особенныя черты, отличающия его благочестивое настроение духа; это особенно живое чувство любви к распятому Господу Иисусу и всегдашнее внимание к себе. Любовь к распятому Господу так глубоко утверждена была в душе св. Димитрия, что, когда, напр., он изобра­жает страдания Спасителя и повергается пред Ним в молитве, то невольно ощущаешь в его словах, в его молитвенных излияниях, движения души, которая сама страждет с Пострадавшим за нас и вся исчезает в общении с Распятым. В изображениях внутренняго человека, в клети сердца молящагося, постоянно бодрствующаго над самим собою, внимательный легко усмотрит че­ловека, который по собственному духовному опыту знает то, что изображает. Отсюда развивались и другия черты нравственнаго характера Святителя. Любовь к распятому Господу, предавшему Себя на смерть за людей, расширяла и сердце Димитрия для объятая всех любовию. Постоянное созерцание Господа, распятаго за грехи наши, и вниматель­ность к себе исполняли душу Святителя глубоким смирением пред Богом и пред всеми собратиями своими во Христе. Любовь и смирение делали его простым, для всех доступным, со всеми искренним, ко всем призна­тельным.

В дополнение к этим чертам, составляющим основание нравственнаго характера св. Димитрия, укажем на некоторыя правила его жизни, замеченныя в жизнеописании Святителя. Св. Димитрий наблюдал воздержание в пище во всякое время; в первую же неделю Четыредесятницы и в страстную неделю только по четвергам вкушал не­много пищи, в остальные дни питаясь одною молитвою. Обет нестяжателъности соблюден им во всей строго­сти. Он ничего не оставил по смерти своей, кроме книг. Всю собственность употреблял на украшение храмов и на нуждающихся; он был отцем сирот и вдовиц, ча­сто учреждал трапезы для нищих, давал им одежды и оказывал другия пособия, во многом сам себе отказывая. Замечательно его обхождение с служившими при его доме. Он приучил служителей своих ограждать себя крестным знамением, при каждом ударе часов, и прочитывать тихо молитву: «Богородице Дево, радуйся». Когда кто из них бывал именинник, благословлял их образами или жаловал деньгами. Часто учил их трезвости и воздержанию²²⁵. Сам будучи благочестив, он питал и поддерживал благочестие и в окружающих его.

В 1752 году сентября 21, при разбирании опустившагося пола, для починки, мощи угодника Божия обретены не­тленными²²⁶. По освидетельствовании оных, Св. Синод, внимая ясным указаниям Промысла Божия, открывшимся в чудесах 1757 года апреля 22, причислил Святителя Димитрия к лику Святых. По поручению Синода Арсений, митрополит Ростовский, написал жизнеописание Святого²²⁷, а служба ему составлена Амвросием Каменским, епископом Переяславским, вноследствии архиепископом Московским²²⁸. В следующем (1758) году Императрица Елисавета, по усердию к Святителю, устроила серебряную раку для мощей новоявленнаго чудотворца. В 1763 году Императрица Екатерина пешком совершила путешествие в Ростов из Москвы для поклонения мощам св. Димитрия и положения их в упомянутую раку²²⁹.

Обретение мощей Святителя Димитрия сопровождалось множеством чудотворений, которыми Богу угодно было прославить Своего угодника. В печатном сказании о сих чудотворениях исчислено 16 исцелений, совершившихся, между временем обретения мощей и временем торжественнаго открытия их, над недужными, которые с верою служили панихиду Святителю и лобызали его мощи. Кроме того, в рукописях²³⁰ упоминается еще о шести исцелениях, из которых одно особенно замечательно. Один украинский житель, три года лежавший в разслаблении, услышав о новоявленном Угоднике, получил псцеление, как только помыслил отправиться в Ростов для поклонения мощам его. Совершаются и доселе многоразличныя чудеса при раке Святителя: одни получают исцеления от телесных немощей, другие от духовных, как то свидетельствуют собственныя записи исцеленных и свидетелей исцелений в обители Яковлевской.

Святая Церковь достойно величает св. Димитрия в своих песнопениях «православия ревнителем, раскола искоренителем, российским целебником, новым к Богу молитвенником, цевницею духовною, писаниями своими всех уцеломудряющим²³¹».