Кораблики святому Брендану

Однажды вечером, когда святой Брендан молился в местечке, что теперь называют Лугом Чудес, к нему пришел его старый друг и учитель Баринтус. Он был воином знатного ирландского рода королевской династии Ниалла Девяти Заложников, но, достигнув зрелых лет, принял монашество и стал игуменом монастыря в Драмкуллене. Такие встречи случались часто. Два инока долго беседовали о разных духовных вещах, и солнце уже покидало Клонферт, как вдруг Баринтус замолк, не закончив начатой фразы. Он опустился на землю и заплакал. Слёзы и сбивчивая молитва не прекращались, пока святой Брендан не решился обнять за плечи и поднять друга. Святой поцеловал Баринтуса и сказал: «Отче, твой приход всегда приносил радость, а не печаль. Поведай мне, что случилось, отчего твоё сердце тоскует?» В это время их окружила монашеская братия, и Баринтус начал повествование. Сначала он рассказал о Мерноке, своем родном сыне, который стал отшельником на небольшом острове, и о том, как с ним, в келиях, устроенных среди скал, поселились другие монахи. Много чудес сотворил Господь тогда через Мернока.

«И вот, – продолжал Баринтус, – я решил однажды отправиться к сыну. Три дня пришлось плыть по ветреному морю, пока корабль не причалил к берегу. Там уже стоял Мернок и несколько отшельников, которым Бог открыл о моём прибытии. Я обнял сына. И мы пошли по земле, и другие монахи, словно пчёлы из ульев, покидали свои кельи приветствовать гостя». Мернок рассказывал Баринтусу о порядке, установленном на острове. Все жили раздельно. Служба же была регулярная, общая. За трапезой ничего, кроме овощей, яблок и корений, не вкушали. Отец с сыном, долго не видевшие друг друга, решили не ложиться спать. Они отправились в длительную прогулку, и дошли до Западного берега. Там стояла небольшая лёгкая лодка с вёслами. «Давай, – предложил сын, – сядем и погребём на Запад к острову, который называют «Земля Обетованная Святым». И они поплыли. Облака опустились, плотный туман сокрыл не только волны, но и корму. Скрип вёсел и плескание воды, чуть колышущей лодку, были единственными звуками. Прошло час или два, прежде чем удивительный свет разогнал это влажное марево и монахи обнаружили большой остров, утопавший в зелени, со множеством фруктовых деревьев. Пристав к берегу, Баринтус с сыном пошли по чудесной земле. Казалось, что мир состоит из воздуха, цветов и запаха яблок. Они видели бесчисленные плоды на деревьях, и камни, по которым ступали их ноги, были драгоценными. Пятнадцать дней прошло в этом удивительном пути, пока большая река не преградила дорогу.

«Мы стояли с Мерноком, вспоминали все чудеса загадочной страны и думали, куда двигаться теперь, пока наши размышления не были прерваны появлением необычного человека. Он шёл словно весь окруженный сиянием. – Баринтус замолчал, и слушателям показалось, что слёзы опять готовятся прервать рассказ. Но так только показалось. – Сияющий гость, – продолжил Баринтус, – назвал нас каждого по имени и воскликнул:

– Ободритесь, братья! Господь наш Иисус Христос показал вам землю, которая обещана Его святым. Река разделяет остров на две части, и вам нельзя переправляться на другой берег. Возвращайтесь обратно.

Я спросил его, где его жилище и как нам называть его.

– Зачем вам знать всё это? Лучше послушайте про страну, что приняла вас. С первых дней Творения Мира она осталась неизменной. Здесь нет голода, жажды и нужды во сне, потому что день не сменяется ночью, а свет – Сам Христос.

Потом мы начали обратный путь, и человек, не открывший своего имени, сопровождал нас до оставленной лодки. Как только мы сели за вёсла, он исчез. В море густой туман опустился вновь, и в этой мгле прошла вся обратная дорога. На Острове Блаженства нас встретили отшельники. Они радовались как дети, долго не видевшие своих родителей, и говорили: «Зачем, отцы, вы оставили нас так надолго, мы словно агнцы без пастыря блуждаем по лесу. Уже не в первый раз Мернок уплывает неизвестно куда-то на неделю, то на две, а то и на целый месяц. По каким дорогам водил вас Господь?»

«Братья, – сказал я им, – не сердитесь. Вы и не знаете, что живёте около райских врат. Недалеко отсюда лежит чудесный Остров Святых, где нет ночи и царит вечный день. Туда изредка плавает ваш игумен. Ангел охраняет его в дороге. Разве вы не чувствуете аромат от наших одежд? Такое благоухание бывает только в Раю». «Отче, – ответили они, – мы верим, что вы вступили на райскую землю. Мы обоняем этот аромат сейчас, как приходилось и прежде, в течение сорока дней после каждого возвращения Мернока, но нам не известно, где именно находится эта земля». «На запад плыла наша лодка, – ответил я, – и мы были там более двух недель. Всё это время ни голод, ни жажда не терзали нас. Даже сейчас не проходит чувство насыщения и радость, какая случается, стоит лишь выпить молодого вина».

Сорок дней прошло после их возвращения из Земли Обетованной Святым, прежде чем Баринтус уплыл в Ирландию. Святой Брендан и все, кто слушал чудесный рассказ, воздали хвалу Богу: «Прав Господь во всех путях Своих и Свят во всех делах Своих». После чего святой Брендан сказал: «Подкрепимся едой и питием, братия. Пора приступить нам к выполнению «новой заповеди», данной от Бога». А Баринтуc покинул Клонферт.

В горах, на берегу реки,

Я взял кусок кирпично-красной

Коры и вырезал кораблик,

Величиной с форель, не больше,

И наблюдал за ним, плывущим

И тонущим. И там, где он исчез,

Дюйм серебристой плоти над водой

Блеснул на солнце – на одно мгновенье.

Фэнтон Джеймс

(Перевод Владимира Светлосанова)

Нынешний читатель этих текстов может заметить, что расстояние, отделяющее от средневекового европейца, если оно измеряется «культурными милями», не слишком-то и велико. По крайней мере, ему понятна следующая коллизия: во время движения монахов от привычного, надежного мира присутствие Божие всё более очевидно. Практически во всех эпизодах святой Брендан будет встречать посланников, которые станут предупреждать его об опасностях, сообщать о грядущих переменах. Как замечал Бёргесс, «некоторые страдания (как реальные, физические, так и духовные. – Авт.), особенно испытанные людьми одинокими, заброшенными в море, оказываются неизбежными и существенными; для того чтобы завершить начатую миссию путешественника (а вслед за ним и читателя. – Авт.), следует многое претерпеть и достичь определенного уровня знаний»⁴¹.

Итак, святой Брендан попадает в Другой Мир и – что не вполне типично для раннекельтских историй – возвращается. Из 17-ти монахов только трое, по разным причинам, не достигают Ирландии. Существуют ранние христианские источники, из которых версии о Плавании святого Брендана могли получить свою неповторимую образность. Но надо отметить и тот факт, что некоторые детали косвенно соотносятся с восточной легендой о Синдбаде-Мореходе, и это принуждает исследователей предполагать наличие связи между текстом «Плавания» и ныне утраченной рукописью «Чудеса Востока».

Сохранились данные о путешествии, предпринятом в X веке восемью двоюродными братьями по прозвищу ал-Магру-рун («авантюристы»). Они отправились из Лиссабона в «Море мрака» (Атлантический океан) с целью узнать, что в нём находится и где оно кончается⁴². Рассказы о подобных путешествиях пользовались большой популярностью, и сообщения о них можно найти в произведениях многих арабских авторов. При этом с каждым новым путешествием, приносившим новые данные об окружающем мире, границы непознанного отодвигались всё дальше и дальше. Никто, по словам знаменитого географа ал-Идриси, не знает, есть ли какая-нибудь обитаемая земля за «Вечными» островами («Вечные», «Острова счастливых» – арабские названия Канарского архипелага). Никому не известно, что находится за пределами населённой земли на востоке или «за морем мрака» на западе. При этом ал-Идриси неоднократно выражает сомнение в том, что это знание может быть получено в принципе. По словам географа, «вряд ли можно узнать, что находится за «морем мрака». Из-за множества трудностей, поджидающих мореплавателей в этих краях: густого мрака, высоких волн, частых бурь, свирепых ветров и морских чудовищ, обитающих в его водах»⁴³.

Впрочем, это лишь версии, которых предостаточно вокруг любого средневекового литературного памятника. Более реальная история такова: монастырь в Клонферте был, согласно документам, основан в 558-м году. Брендан навещает свою сестру Бригу в Тубриде (Tubrid) для приготовления места своего будущего погребения. Подразумевая именно исторического Брендана и полагая, что его кончина приходится на период 575–583 годов, Вудинг замечает: «Упокоение Брендана из Клонферта записано во всех важнейших ирландских анналах за годом 575, либо в отчетах, которые приходятся на этот год... Запись 575 года может считаться отправной для нашего свидетельства о начале почитания реального человека, а не о формировании культа легендарного героя»⁴⁴.

Самый первый, хотя и не главный, вопрос у читателя «Плавания» (VII-VIII веков) и «Путешествия» (XII века), как правило, таков: Куда плавал Мернок с Баринтусом и куда впоследствии отправился святой Брендан? Отвечать на него придётся на протяжении всего рассказа об удивительной Бренданиане, но несколько важных предварительных замечаний следует высказать заранее.

Во-первых, вплоть до XIII века не было даже приблизительно точных карт и все географические описания Античности и Средневековья должны были опираться на показания путешественников. Но описания путешествий – итинерарии⁴⁵ – обычно украшаютматериал (NB! Поэтизируют, теологизируют, как в «Плавании»: было путешествие реальное – итинерарием которого стал текст «Плавания»). Маршрут представлялся в виде прямой линии, сколько бы извилистым он ни был на самом деле. Датчанин, скажем, плывущий из Шлезвига в Тронхейм, сообщит, что он плывёт на север, хотя сначала он отправится на северо-восток к Сконе, затем на запад, вокруг южной Норвегии, а под конец на северо-восток, к Тронхейму. При этом встречаются отклонения, как по часовой стрелке, так и против.

Во-вторых: Медиевисты используют такое понятие, как «смещённая географическая ориентация». Наиболее конкретные подтверждения её действия зафиксированы в древнескандинавской письменности. Т. Джаксон говорит про «реликты древней системы ориентации», которая не тождественна современной. Термином nord – «север», по мнению ряда исследователей, обозначалось в древности направление, отличающееся от астрономического «севера» и отклоняющееся (от 45° до 60°) в сторону востока, то есть по часовой стрелке, – соответственно, иное, нежели привычное современному человеку. В качестве историографических примеров: в англо-саксонском переводе «Хорографии» Павла Орозия (IV в.), принадлежавшем англосаксонскому королю Альфреду, Север иногда на 45° сдвинут в сторону Востока. В 32-й главе «Саги о Кнют–лингах» (середина XII в.) страны света смещены на 60° по часовой стрелке. В рассказе о плавании Отара, записанном королём Альфредом, тоже имеет место ориентационный сдвиг («его север почти равен северо-востоку». «Смещённая ориентация» не была явлением исключительно скандинавским: англо-саксонский король при переводе латинского текста вносил изменения в описания Европы, Азии и Африки весьма хаотично. Вопрос о происхождении «сдвига», резюмирует Джаксон, остался открытым.

Но для скандинавов путешествие было «неизбежным» (Джаксон) условием жизни, главной её составляющей. Скандинавы, прожившие жизнь в путешествиях, «соединяли своими передвижениями уголки мира». Саги – «объективный» рассказ; «переживания» не являлись объектом изображения.

«Плавание» – совершенно другая литература. Отношение к путешествию в век саг – предельно уважительное. В обществе господствует представление о том, что человек должен путешествовать, чтобы стать человеком, чтобы приобрести знания и научиться разбираться в человеческих взаимоотношениях⁴⁶. В случае с «Плаванием» разбираться будет необходимо не только в них.

Главным собеседником станет Господь, призвавший монахов к путешествию. И, как пишет Джон Дж. Кери, «нельзя сказать, что Иному Миру в ирландской традиции приписываются разные варианты местоположения: скорее, он существует вне определимых пространственных отношений с миром смертных. Он – «другая сторона» и Иной Мир»⁴⁷.

Митрополит Каллист (Уэр) рассказывал: «Один шотландский садовник встретил человека, который только что приехал с Айоны. Он сказал: «Там очень тонко». Собеседник не понял, и тот объяснил: «Вот – Айона, а вот – Господь», – именно так воспринимает тварный мир Православие» (Митроп. Каллист (Уэр), «О Льюисе»).

Так что попробуем рассмотреть «Плавание» не только как уникальное произведение литературы Средневековья, но и как этап истории культуры (географии). Для удобства необходимо обратиться к существующей схеме, согласно которой традиционно принято делить «Плавание» на 29 эпизодов:

1. Встреча святого Брендана с Баринтусом; рассказ о Земле Обетованной.

2. Избрание 14-ти спутников-монахов.

3. Посещение святого Енды.

4. Строительство корабля (коракла).

5. Три «лишних» монаха. Святой Брендан берёт в путешествие ещё троих попросившихся иноков, но предрекает им грядущую погибель.

6. Остров с безлюдным городом. В богато убранном зале монахов ожидают приготовленные яства.

7. Кража. Один из трёх крадёт серебряное ожерелье и умирает как кающийся грешник.

8. Юноша с хлебом и водой.

9. Остров Овец. Святой Брендан совершает вечерню Чистого Четверга.

10. Якониус (Большая Рыба, Остров-Кит). Путешественники служат Пасхальную Заутреню на спине Кита.

11. Остров Птиц. Сидящие на дереве птицы оказываются «нейтральными ангелами»; одна из них предрекает святому Брендану шестилетнее плавание. С Пасхи до восьмого дня после Троицы монахи проводят на острове.

12. Монастырь святого Аилбе. На этом острове и в этой, так сказать, «идеальной» обители мореплаватели проводят время Рождества. Дальнейшие пророчества о Плавании.

13. Остров с сонным источником.

14. Штиль (Безветрие как испытание).

15. Встреча трёх Праздников. Святой Брендан вновь отмечает Праздники, начиная с Чистого Четверга до Троицы на Острове Овец, Острове-Рыбе и на Острове с птичьим деревом.

16. Схватка морских чудовищ. По молитвам святого одно уничтожается другим.

17. Остров Трёх Возрастов. Райское, отчасти, место, где живут раздельно мальчики, юноши и старики. Второй из «лишних» монахов остаётся.

18. Виноградный Остров.

19. Сражение птиц. Угрожающего мореплавателям грифона убивает другая птица.

20. Второе посещение острова Аилбе.

21. Прозрачное море, в глубине которого монахи наблюдают движение неких жутких тварей.

22. Колонна (Айсберг) с серебряной сетью. Святой Брендан проплывает через ячейки висящей на хрустальной колонне, высотой до неба, сети. Там же путешественники находят чашу и нечто внешне напоминающее дискос.

23. Остров Кузнецов. Кузнецы бросают раскалённые камни в коракл святого.

24. Остров-Вулкан. Третий из «лишних» монахов выпрыгивает на берег, и его забирают бесы.

25. Иуда Искариот. Ему разрешается проводить воскресенье и праздничные дни вне ада, на одинокой морской скале.

26. Остров Павла-отшельника. Поскольку однажды он исполнил волю мёртвого, его на корабле доставили к голому каменистому острову, где отшельник и живёт, чудесным образом питаемый Богом.

27. Последняя встреча трёх Праздников.

28. Земля Обетования Святых. Залитый светом плодоносный остров, вокруг которого таинственная пелена тьмы.

29. Маленький человечек. Возвращение святого Брендана с братией в Ирландию. Кончина преподобного.

Не все, но большинство эпизодов получат свои комментарии. Некоторые сложные вопросы будут только подняты и обозначены темы для исследований.

Из многочисленной клонфертской братии святой Брендан выбрал 14 монахов и, уединившись с ними в часовне, сказал: «Друзья мои, рассказ Баринтуса взволновал сердце и вытеснил всякие другие мысли из головы вашего игумена. Я решил, если будет на то воля Господня, отыскать Остров Обетованный Святым и прошу вашего совета или даже участия».

«Отче, – ответили монахи, – разве не оставили мы родителей, близких и все имущество своё, чтобы предать себя в руки Божии и под твоё начало? Дорога, которая будет вбрана тобой, станет и нашей. Пусть исполнится небесное предначертание».

«Ну что же, – выслушав иноков, продолжил святой, – я доверил вам свои самые дорогие мысли и хочу полностью полагаться на тех, кто отправится в плавание и никогда уже не станет жалеть об этом решении. К великому сожалению, мне неизвестен ни маршрут, ни даже направление к этой стране. Возложим на себя пост. Оставим еду и питие на трое суток каждой недели в течение сорока дней и станем молить Бога о просвещении наших умов и указании верного пути».

Никто из братии не нарушил повеления святого, и сам игумен день и ночь молился, пока Господь не послал к нему ангела, указавшего дорогу к загадочной земле. После такого чудесного посещения святой Брендан окончательно убедился в том, что его планы согласны с волей Всевышнего.

Настал день расставаний. Весь монастырь собрался прощаться с игуменом и его командой. Многие плакали, сожалея, что остаются без любящего отца. Святой завещал братии во всём положиться на Бога и препоручил их одному приору, который впоследствии стал клонфертским игуменом.

Сначала перегрины пошли на западное побережье Ирландии и достигли острова, где подвизался святой Енда. Там они пробыли три дня и, получив благословение преподобного, отправились на юго-запад страны, к побережью Керри, но не для того чтобы навестить родителей святого Брендана, а потому, что именно оттуда Господь повелел начать Плавание.

На полуострове Дингл высилась скала, далеко выступавшая в море. Никто не поднимался на её вершину прежде игумена из Клонферта, никто не разбивал там своей кущи. Теперь скалу называют «Троном святого Брендана». Высокая и крутая, она со всех сторон обдувается солёными ветрами, а у каменистого подножия есть неприметная гавань, войти в которую может только один корабль. Здесь монахи и построили свой коракл по образцу, принятому в тех местах. Остов соорудили из сосновых веток и покрыли сначала дубовой корой, а уже сверху положили воловьи шкуры. Все швы были пропитаны жиром. Поставили мачту с прямым парусом, установили руль и вёсла. Корабль нагрузили запасами воды и провизии на сорок дней дороги, захватив ещё шкуры, жир, инструменты и прочие необходимые вещи.

«Отплывём сейчас же, – скомандовал святой Брендан, – благодаря Богу, ветер попутный». Монахи стали садиться в коракл, а святой стоял один на берегу, благословляя покидаемую землю, как вдруг показались трое иноков из Клонферта. Они со всех ног бежали к судну и кричали: «Отче, не оставляй нас здесь, мы хотим плыть с тобою. Если ты откажешь нам, то от голода и жажды мы умрём на этих скалах». Святой разрешил им взойти на палубу, но, предвидя, что ожидает пришельцев, не стал скрывать будущего. «Я знаю, – сказал он, – с какими намерениями вы появились тут. Одним из вас руководила добрая воля. Ему предстоят испытания, но и поддержка от Бога не заставит себя ждать. Двух других постигнет судьба Дафана и Авирона».

Настал час отплытия. Святой Брендан воздел руки к небу и стал молиться, чтобы Господь оградил команду от злоключений, после чего осенил крестным знамением корабль, и свежий ветер с востока наполнил их парус. Курс взяли на летнее солнцестояние. Земля быстро исчезала из виду, только море и облака колыхали судно перегринов. Восточный бриз первые пятнадцать дней ни на час неослабевал, и монахи вполне обходились одним парусом. Но потом море затихло. Установился полный штиль, и некоторые пришли в уныние. «Ничего, не будем грустить, – ободрил их игумен, –

Ветер дует: парус ожил;

Ветра нет – весло поможет».

Братья взялись за вёсла. Они гребли целый месяц, пока силы не покинули команду. Пища и вода заканчивались, а берега все не было видно. Святой Брендан приказал измученным инокам поставить парус. Полотно мёртво повисло, но через некоторое время все с удивлением заметили, что оно постепенно наполняется непонятно откуда возникшим ветром. Волн вокруг так и не было, и этот ветер гнал судно по своей воле. Один раз в день, после вечерни, перегрины вкушали пищу. Но вот весь запас иссяк. Жажда и голод стали невыносимыми, и тогда путники заметили на юге скалистый остров. Собрав последние силы, они вновь взялись за вёсла. Прибрежные скалы круто обрывались в море, а с острогов, из нескольких расщелин, низвергались потоки воды. Мощный прибой, разбивавшийся о камни, грозил неминуемой гибелью, реши они пристать там. Но изнурённые жаждой, некоторые из братии приготовили свои фляги в надежде подойти поближе и набрать воды из этих потоков. «Остановитесь! – запретил им преподобный. – Не совершайте безумства. Раз Бог ещё не указал место для стоянки, то не следует нам неразумно спешить. Я верю, что через три дня Господь наш Иисус Христос откроет безопасную гавань, и там мы сможем отдохнуть и подкрепиться».

Трое суток корабль носили волны вокруг неприступного острова, и вот наконец, около часа девятого, среди известковых скал им показался совсем небольшой залив. Команда на берег, причём святой запретил что-либо выносить из судна. Все отправились осматривать остров, а пока они бродили, к преподобному подбежала собака и села у его ног, будто тот был её хозяином. «Похоже, – сказал святой Брендан, – Господь послал нам надёжного проводника. Доверимся ему». И монахи последовали за собакой, которая привела их к красивым постройкам, далеко от берега. Войдя в первый дом, все обнаружили большой светлый зал с мягкими ложами, столом и резными сидениями. Там же стояли кувшины с водой для омовения. Странным казалось, однако, что нигде не было видно ни души...

Вперёд, мой чёлн! Пусть ветер гонит нас!

К какой стране бы мы ни мчались дальней,

Но не видать нам более печальной

Страны, чем та, что вырвалась из глаз.

Томас Мур

Из «Ирландских мелодий»

(Перевод Алексея Плещеева)

Каждый эпизод «Плавания» – это сама по себе отдельная история, и перед нами словно подборка клейм, что обычно размещают по периметру иконы святого. Тематически соединяясь с ним, они остаются при этом независимыми, вполне самостоятельными рассказами, наполненными духом христианского благочестия. По отношению к такому знаменитому кельтскому святому мы и не можем ожидать чего-то иного. Но прежде всего, конечно, святой Брендан знаменит своими путешествиями. Как мореплаватель он мог достигнуть острова Хинба (Аргилл, Шотландия) – на это указывает житие святого Коламбы Айонского. Его коракл вполне был способен бросить якорь у берегов Гебрид, где в те времена жил святой Килда (st. Kilda) и где впоследствии святому Брендану был посвящён храм.

Святой Енда, которого упоминает автор «Плавания», считается одним из основателей ирландского монашества. Он обучался в Уиторне (Гэллоуэй). Основал монастырь в Бойн Вэлли, а затем переселился на остров Айнишмен (Inishmann – Аранские острова, о которых писал Дж. М. Синг). Среди учеников святого Енды самым известным стал преподобный Киаран из Клонмакнойза. На острове до сих пор сохранились остатки монастыря. Святой Енда умер в 530-м году и похоронен там же (Память 21 марта.)

Landamabok – «Книга захватов земли» – уникальный памятник древнескандинавской литературы. Это подробный рассказ о том, как складывалась, формировалась страна, которая превратилась в современную Исландию. В 5-й главе «Книги» норвежский викинг Флоки Вильгердарсон со своими попутчиками назвал остров «Ледовой страной», поскольку он представлялся колонистам пространством, свободным от людей. «А до того, как Исландия была заселена из Норвегии, были там те люди, которых норвежцы называют «папар»; они были христианами, и люди думают, что они были с запада, из-за моря, потому что обнаружились после них ирландские книги, колокола, посохи и многие другие вещи, по которым можно было понять, что они были людьми с Запада» (Landnamabok, Bls. 31–32). В «Книге об исландцах» (1122–1132 гг.) Ария Мудрого находится объяснение того, почему «после них»: «Папар уехали прочь, потому что не хотели рядом с язычниками и оставили они ирландские книги, и колокола, и посохи: из этого можно заключить, что они были ирландцами»⁴⁸.

Некоторые исследователи допускают, что Плавание святого Брендана выдаёт деталями реальное путешествие, а его топографические описания могут соответствовать специфическим местам, встретившимся на маршруте в Америку, либо в Ньюфаундленд через Гренландию, либо в Мексику через Антильские острова и Саргассово море. Возможно (об этом подробнее будет ниже), что и дорога к нашему Северо-Западу оставила свои знаки в тексте «Плавания», пусть даже и косвенные.

Повторюсь: каждый эпизод уникален сам по себе. Например, зимним вечером можно долго и красочно пересказывать историю встречи святого Брендана и его монахов с Китом Ясконием. Это, конечно, не гротеск Ершова из «Конька-Горбунка», а вполне чудесное событие, в духе повествования, посвящённого пророку Ионе. Перед читателем обозначается «проблема чудесного».

К.С. Льюис в книге, которую он просто назвал – «Чудо», пишет: «Под чудом я понимаю вмешательство в природу внеприродной, то есть сверхъестественной силы. Если кроме природы нет ничего, чудо невозможно. Чудо всегда страшит, удивляет, свидетельствует о внеприродной силе. Если бы на свете жили люди совсем не ведающие законов, они бы не дивились ничему. Вера в чудеса зиждется не на невежестве; она и возможна лишь постольку, поскольку существует знание». Вот ещё одно наблюдение того же автора, актуальное до сих пор: «Обычная нынешняя религиозность отрицает чудеса, так как отрицает Живого Бога, и верит, конечно, в такого бога, который не станет творить чудес, да и вообще ничего». А если вернуться к средневековой аудитории читателей (большей частью – слушателей) «Плавания» и «Путешествия», то можно вспомнить, что её подавляющее большинство состояло из тех, кто искренне верил в Бога и оставалсяравнодушен к философским поискам. Эти люди были готовы, прежде всего, восхищаться универсальностью Творения, его forte vitali; проявление же чудесного было для них естественным фактом, поскольку «...из христианства чудеса не вычтешь – христианство и есть история великого Чуда. Лишившись чудес, оно утратит свою неповторимость» (там же, у К.С. Льюиса).

У путешествий святого Брендана есть практическая задача. Преподобный плывёт от одного чуда к другому, а в самом конце его ожидает не какая-то предопределённая или вынужденная остановка, но необходимое познание бесконечности чудес Божьих.

Сама по себе идея поиска чудес Божьих довольно стара (и по сей день ищут на Арарате Ноев Ковчег, а на дне Иссык-Куля – серебряную раку с мощами апостола Матфия и т.д.). Путешествие святого Брендана должно научить тому, что чудес в мире больше, чем может вместить человеческий разум. Негативные и позитивные эпизоды значимы одинаково, с точки зрения характера чудесного. Всё, что происходит, должно преодолеваться знанием о цели путешествия, если оно как-то препятствует плаванию, и служить свидетельством Промысла Божия, если оно способствует навигации. Читателю средневековых текстов желательно быть в состоянии припомнить тот контекст, в котором слова из цитат оживают и обретают своё значение. Как правило, таким контекстом является христианское смирение.

Монахи святого Брендана не полагают себя в центре ими наблюдаемого мира. Они не «вписываются» в этот мир, но пытаются вписать его в мир собственных, в том числе географических, представлений.

Для святого Брендана, как и для многих других, жизнь была непрекращающимся паломничеством («белое мученичество»). Человек – это странник в стране собственной «убогости», в стране «непохожести»; во Христе он может и должен, в идеале, быть подобным Господу. Соотечественник святого Брендана, ирландский поэт Десмонд Иган, спустя почти полторы тысячи лет написал об этих кельтских ощущениях так:

И в Ирландии есть места, где не поют птицы,

Где прошлое прорастает в настоящее,

Где столетия трепещут листвой,

Где странники встречают странников...

«Холокост осени»

(Перевод Анатолия Кудрявицкого)

На Дингле птицы поют весь день. Особенно звонко – утром, после ночного ливня и ветра. Дингл – поразительное, даже при всеобщей ирландской «волшебности», место. Несмотря на то, что это полуостров, кажется, океан окружает его полностью, со всех сторон. Повсюду ветер: его шорох в редких деревьях, в шёпоте волн и шуме долин. Древность здесь застыла часовней Галларуса (храм VII века на самом западном окончании Дингла), вечность – в скалистой бухте святого Брендана (Brendan Bay) и на вершине его горы (Brendan Hill). На полуострове существовали деревянные постройки монашеских поселений и келии морских пустынников. Из них ничего не сохранилось, кроме храма-часовни – символа Дингла – формы перевёрнутой лодки. Её послание глубоко: Плавание продолжается всегда, и даже когда вы вернулись, – ваш дом должен напоминать корабль, поставленный на берег для солнечной просушки и очищения от мусора океана. Жизнь – путешествие, и час отплытия в последний вояж неизвестен.

Сюда из Клонферта приходит святой со своей братией, поскольку их монастырь, расположенный на реке Шеннон, при всём желании не смог построить необходимый корабль. Ни кож, ни тюленьего жира, ни, самое главное, верфи и мастеров в этой лесной, равнинной части Ирландии не было.

Но сначала происходит некое монашеское совещание, сам факт проведения которого подчёркивает искренне хранимый христианами в те времена дух соборности. Преподобный беседует с иноками, вызвавшимися его сопровождать. Речи о покорном исполнении «благословения» даже и не идёт. После 40-дневного поста они отправляются в путь. Как и его предшественник Баринтус, святой Брендан плывёт на Запад, к острову, где должен быть построен коракл. И хотя на этом клочке суши в Атлантическом океане у клонфертского игумена живут близкие родственники, он их не навещает. Возможно, этим подчёркивается его отказ от мирских, семейных связей и желание принять на себя «иго и бремя».

Перед отправлением произносятся молитвы, благословляется корабль, и начинается неведомое странствие. Монахи будут противостоять ветрам и течениям. Им нелегко плыть к намеченной цели. То, что они пытаются ориентироваться в морском пространстве, рассказчик делает очевидным через точное указание времени, его продолжительности и направления Плавания. Но, несмотря на все эти понятные, измеряемые величины, и природные стихии, вмешательство сверхъестественных сил сыграет решающую роль. Команда переживёт страх (может быть, приступ клаустрофобии), панику. Один святой Брендан неизменно будет доверять Небесной защите, подбадривая людей. Лишь однажды он сам захочет бежать. Но это случится, когда перегрины приблизятся к преддверию ада...

Пока же ясно: факт вне всякой мистики и символики. Плавание к Земле Обетованной Святым началось отсюда. С Дингла.

Братья, – обратился святой к своим спутникам, – остерегайтесь, чтобы сатана не прельстил вас. Я вижу, как он уже соблазняет одного из тех трёх, что прибежали последними, искушает его воровством. Молитесь о душе его». На стенах зала были развешаны роги для вина и уздечки, отделанные серебром, по углам стояли вазы и подсвечники изумительно тонкой работы. Преподобный отправил нескольких иноков в подвалы: «Ступайте и посмотрите, нет ли там чего-нибудь, чем мы могли бы утолить голод и жажду». В погребе оказалось вдоволь рыбы, хлеба и бочки с хорошим вином. Они принесли, как повелел святой, всего для трапезы, не захватив того, что могло стать лишним. Когда стол был накрыт, все благодарили Бога за щедрую пищу. После ужина читались часы, а собираясь ко сну, преподобный сказал: «Нам всем следует отдохнуть, впереди ещё долгий путь».

Пришла ночь, и, когда все уснули, святой Брендан стал очевидцем диавольских ухищрений. В темноте он увидел маленького эфиопа, который позванивал серебряным ожерельем над головой одного из монахов. Тот встал, взял украшение и спрятал у себя на груди. Святой тут же поднялся и молился, пока первая заря не рассеяла ночной сумрак. Утром совершалось обычное правило, а после завтрака все отправились осматривать остров. Так прошло три дня. Пора было продолжать Плавание. «Остерегитесь, братья, – предупредил преподобный, – взять хоть мелочь из этого дома». «Да удалится от нас даже мысль очернить наше странствие воровством», – ответили ему перегрины.

«То, что я предвидел, – сказал им игумен, – уже исполнилось. Один из вас прячет на груди под одеждой серебряное ожерелье, которое дал ему сам дьявол». Услышав эти слова, вор выбросил украшение, упал к ногам святого и закричал: «Отче, прости, я согрешил. Молись обо мне, иначе погибну». Все опустились на колени и стали просить Господа за своего собрата. Святой Брендан поднял преступника, осенил крестом, и перегрины увидели маленького эфиопа, который словно выпрыгнул из груди инока с криком: «Человек Божий, зачем ты выгоняешь меня из дома, в котором я живу уже семь лет? Не лишай того, что давно уже моё по праву!»

«Именем Господа нашего Иисуса Христа, – сказал святой, – запрещаю тебе отныне вредить кому-либо вплоть до Судного Дня». Затем обратился к согрешившему: «Тебе нужно покаяться, причаститься Тела и Крови Господа, ибо твои тело и душа скоро разлучатся. Ты будешь похоронен здесь, на острове, а другие, пришедшие к нам с тобой из монастыря в последнюю минуту отплытия, успокоятся только в аду». Монах причастился Запасных Святых Даров, после чего душа его была унесена ангелами на небо на глазах братии, а тело было предано земле в том месте, где он умер.

Простившись с умершим, команда отправилась в гавань, на корабль. И лишь только они вышли к берегу, как появился юноша с большим количеством провизии и пития. Он поклонился, просил принять в дар то, что принёс, и сказал: «Какие бы трудности ни встретились на пути – не бойтесь. С Божьей помощью вы обретёте то, зачем покинули родину. Не заботьтесь ни о еде, ни о воде. Здесь хватит до Пасхи, а дальше вы получите ещё больше». С этими словами юноша обнял каждого и ушёл, не назвав своего имени. Монахи, теперь совершенно уверенные в небесном покровительстве, подняли парус и большую часть года плыли по неспокойному океану, вкушая пищу один раз в два дня.

Отец, поведай, наконец, коль отрок стоит слов,

О том, что видел, вдаль влеком, путём морских валов,

Об островах волшебных грёз, где жил эльфийский свет:

Путь в край Бессмертных или в Рай,

Сыскал ли за семь лет?

Дж. Р. Толкиен

«Смерть святого Брендана»

(Перевод Светлана Лихачёва)

«Так воскреснет тот, кто не вёл безбожную жизнь», – начертано над процессией праведников, поднявшихся из могил. Среди тех праведников особое место занимают паломники, чьи сумки украшают Иерусалимские кресты и морские раковины, – знак святого Иакова Зеведеева Младшего (Иакова Компостельского, брата Иоанна Богослова), покровителя средневековых перегринов Европы. Процессия эта – малая часть впечатляющей сцены Страшного Суда. Для тех, кто читал «Плавание», «Путешествие» или их стихотворные переложения на немецком, голландском, провансальском и других языках, очевидным было то, что пилигримаж (паломничество, «белое мученичество») не просто доброе времяпрепровождение, но Путь. Дела Бога и человека. Человека, быть может, даже больше. Бог часто наблюдает за нашими усилиями (или бессилием, если не безумием). Путешествие по жизни предполагает доверие со стороны человека и твёрдость со стороны Бога. В путешествии странник противостоит миру, который имеет чудесный, то есть относящийся к Богу, характер, и его следует раскрыть, понять.

Неверие человека, при встрече с чудесным, в конце концов побеждается. И путешествие совсем не бегство от мира, оно непреклонно ведёт через мир.

Задумчиво бредёте, пилигримы,

И в ваших мыслях чуждые края.

Вы миновали дальние моря,

В скитаниях своих неутомимы.

Данте («Новая жизнь», XLI)

От поразительных частных случаев, таких, как Остров – Кит или воскресный отдых Иуды, взгляд рассказчика то поднимается к небесам, то обращается к подводным и подземным областям. И путь через действительность – это познание всесилия и величия Творца. В мореплавании как пути узнавания чудес Божьих каждый эпизод или будет иметь определённый символический смысл, или станет поводом для нравственного поучения-назидания. А может совместить первое со вторым. По дороге в другой мир, к таинственным Островам Обетованным Святым, пилигрим учится разрешать свои духовные, этические вопросы. Он встречается с диковинами мира видимого, прикасается к тому, что его ожидает в мире ином. Добро и зло, праведность и несчастия, изобилие и нищета – со всем этим ему суждено столкнуться. Многие стремятся к таинственному Туле, но не всем удаётся пристать к этому дальнему берегу.

Рассказы о морских путешествиях к чудесным землям – один из самых древних приёмов в литературе. И поскольку Ирландия – остров, окружённый водой, истории исследований занимали воображение ирландцев, стремившихся пересечь границы своей ойкумены, увидеть другие земли и даже заглянуть в Иной Мир. При этом ирландское христианство, развивавшееся с V века, было, по преимуществу, «религией монахов», так что повествования о плаваниях превращались в настоящие художественные саги, из которых читающая аудитория должна была извлекать нравственные уроки, а не довольствоваться исключительно фантастическими сюжетами. Литературоведческий подход к исследованию текста «Плавания святого Брендана» отчасти эффективен. Его применение равносильно тому, как если бы кто-то попытался изучать мир бабочек отдельно взятой поляны по какому-либо единственному виду этих изящных созданий, проигнорировав при этом всех остальных живущих в цветном разнотравье. В «Плавании» очень много того, что можно условно назвать элементами «нехудожественной литературы». Имеется в виду изложение христианских, антропологических, аскетических и сотериологических идей. Необходим комплексный подход.

Эпизоды 3–5 рассказывают о «лишних монахах». «Лишние» по счёту, эти перегрины злоупотребляют аскетичностью паломничества и получают суровое наказание. Воздержания в кельтской аскетике предостаточно. Такой совсем не ирландский текст, как «Англо-саксонская хроника», в записи 891-го года сообщает про троих ирландцев, что «прибыли в лодке к королю Альфреду без вёсел, из Эйре, которую они покинули тайно, потому что хотели, из любви к Богу, находиться в изгнании и не думали, где окажутся. Лодка же, на которой они плыли, была изготовлена из двух с половиной кож, а с собой они имели семидневный запас провизии». Опоздавшие иноки – своеобразная метафорическая отсылка к евангельским событиям. Такими «лишними» в Писании были те, кто ради любопытства следовали за Христом, становились свидетелями Его чудес, слушателями Его слов, но, образно говоря, застревали на каких-то локальных островах сомнений или искушений.

Для одного из опоздавших таким «местом» стал остров, а точнее, замок. В великолепной, но заброшенной цитадели не просто темно – в ней мрачно и царит жуткая тишина. Мрак не что иное, как метафора духовной слепоты, а следовательно, и душевной слабости. Святой Брендан, впрочем, может различать без светильника в темноте не только предметы, но и самого диавола. Он видит тогда, когда монахи лишены зрения. Его благочестие – гарантия безопасности. Слепота и безнравственность тесно связаны между собой. Духовная слепота ведёт ко греху, а грех – к осуждению свыше. Перегрины попали в таинственное (по ирландской традиции, «тонкое») место, где власть демонических сил проявляется явно, и святой – своего рода противовес этим силам.

Нет объяснений тому, отчего замок покинут, откуда пришёл юноша с пищей для братии. Это детали, без сомнения, очень важные, но авторы «Плавания» и «Путешествия» предпочитают их не раскрывать. В будущем (9-й эпизод «Овечий остров», 22-й – «Хрустальная колонна») мореплаватели ещё повстречают и тревожное безмолвие, и забытые людьми земли. Здесь же наиболее важным оказывается факт появления обильной трапезы, за которым проступает и мотив изобилия – мечтательный идеал людей, познавших суровый голод Средневековья, и утверждение о повсеместном присутствии Божественного Промысла. А глупое воровство монаха на глазах у святого Брендана, вопреки его предостережению, усиливает ощущение предопределённости, которое вполне может возникнуть у читателя.

Искушение «лишнего по счёту», нарушение им монашеского обета нестяжания, влечёт за собой наказание, причём немедленное. Кража сама по себе довольно бессмысленна, поскольку в паломничестве уздечка бесполезна, спрятать её трудно; радость обладания – единственный мотив. Смерть этого инока даёт понять, что успешное завершение путешествия – дело не предопределённое, и, прежде чем мореплаватели пройдут все необходимые уроки для достижения Земли Обетованной Святым, двое из числа «лишних» неминуемо будут потеряны.

Автор «Кельтских королевств» Нора Чедвик⁴⁹, чей авторитет в европейской кельтологии очень высок, считала, что «мотив иного мира, вдохновлявший жанр Приключений (echtrai), являлся интеллектуальной и духовной сердцевиной Плаваний» (например: «Плавание Брана, сына Фебала», «Плавание О’Хорра»), из которых наиболее удачным ей представлялось «Плавание Майль-Дуйна» – фантастическая сага начала IX века, в чём-то предвосхищавшая «Плавание». Жак Ле Гофф относил «Плавания» к жанру «Чудесное в литературе. Путешествия в загробный мир». В работе «Средневековый мир воображаемого» он писал: «Любое общество – в большей или меньшей степени – порождает своё чудесное, однако «основной пищей» – в бодлеровском смысле – ему служит чудесное, созданное его предшественниками». В саге о Греттире об этом так:

Поэт богат тремя вещами:

мифами, даром своим

и чужими стихами.

Принципиальным сходством двух текстов: «Navigatio Sancti Brendani» («Плавание святого Брендана») и «Immram Maile Duin» («Путешествие Майль-Дуйна») – является прибытие «лишних» путешественников. Из-за них судно Майль-Дуйна сбивается с курса.

В свой путь Майль-Дуйн отправился потому, что очень хотел отомстить неким разбойникам за убийство отца и надругательство над матерью. Перед началом имрама (морского путешествия)он посещает друида Нуку и строит трёхпалубный корабль. Святой Брендан прежде начала Плавания встречался с Баринтом (Баринтусом) и святым Ендой (эпизоды 1–3). Судно преподобного – типичный коракл ирландских рыбаков, в котором компактно помещается команда из 14 мореплавателей. Майль-Дуйн для трёхпалубного набирает 17 спутников, и, вопреки воле друида, к ним присоединяются ещё трое. Это молочные братья Майль-Дуйна, они плывут за кораблём, и последний вынужден принять их на борт.

Вообще мотив мести за отца как-то плохо вяжется с путешествиями в Иной Мир, хотя именно там находится Остров убийц, где можно встретить разбойников. В конечном счёте, именно молочные братья сорвут намерения ирландцев. Само по себе плавание в этой саге восхищает обилием фантастического и нравоучительного одновременно. Команда Майль-Дуйна посещает остров гигантских муравьёв, остров коня с собачьими ногами, зверя, который вращается внутри собственной кожи. На острове, где живёт огромный, ужасного вида мельник, они видят жернова, что размалывают те «вещи, из-за которых в Ирландии происходят споры» (по другой редакции, «половину зерна Ирландии и всё то, что приносит людям горе»). В другом безлюдном месте стоит большой дом, и там мореплаватели находят себе обильную пищу и воду. В доме обитает загадочная кошка. По стенам одной из комнат развешано оружие, драгоценные украшения, ожерелья, броши, цепи. Вопреки предостережению Майль-Дуйна, один из «опоздавших» братьев крадёт дорогую цепочку. Тогда, «будто огненная стрела», кошка бросается, пронзает его, и от вора остаётся лишь пепел.

На другом острове путешественники встречают одетых во всё чёрное смуглых людей, которые беспрестанно плачут. Сойдя на берег, «второй» брат начинает рыдать и немедленно чернеет. Майль-Дуйн пытается его спасти, но тщетно. Третий останется на острове с обитателями, что заходятся неудержимым смехом (в «Плавании» этому соответствует 24-й эпизод – «Остров бесов-кузнецов – Вулкан»). Его долго будут ждать товарищи, но, не дождавшись, отправятся дальше. После многих странных приключений они доплывут до острова, на котором встретят старика, чью наготу прикрывают длинные волосы. Старик расскажет, что он родом из Ирландии и очень давно на куске дёрна приплыл сюда.

На камнях (куске земли) перемещались именно кельтские святые (святой Молуаг и святой Бальред), и этот эпизод напоминает предание об Антонии Римлянине, приплывшем на камне в Новгород (Римлянином он мог быть прозван не из-за гражданской принадлежности, а поскольку говорил на латыни. Подробнее об этом – в главе IV). Святой VIII века преподобный Бальред (Билфрид), «апостол Лютиана», почитается в Южной Шотландии. Местные предания сохранили историю о том, как скала, преграждавшая путь кораблям, поплыла словно лодка, когда этот отшельник встал на неё, и остановилась на месте, когда дорога для судов полностью освободилась. Скалу называют «камнем Бальреда».

В имраме Майль-Дуйн встречает ветхозаветных пророков Еноха и Илию, которые живут на пустынном острове в ожидании времени апокалиптической схватки с Антихристом. (В «Плавании» кельтские перегрины на подобном острове обнаружат Павла Отшельника – 26-й эпизод.)

Рассказ о Майль-Дуйне словно сплавил в нечто единое мотивы различных контекстов: дохристианских, евангельских, эпохи морских путешествий Средневековья. Возможно, имрам – обмирщённая версия «Плавания», смесь светских и духовных представлений, где чудесное, по словам Ле Гоффа, – «противовес обыденности и размеренности повседневной жизни».

Майль-Дуйн в финале благополучно вернётся на родину, не отомстив и не увидев Остров Обетованный Святым.

Многие образы в «Плавании» оказываются под влиянием архаической традиции, так что необходимо упомянуть ещё три текста.

«Плавание Брана Благословенного» (начало VIII в.) – история, в которой кельтское мастерство сюжетных ходов, линий, легко и виртуозно перемещающих героев саги, а вслед за ними слушателей, достигло удивительных высот. Таинственная женщина из неведомой страны появляется в доме короля Ирландии. Поётему песнь о далёкой земле, об островах в океане, где нет ни скорбей, ни болезней, ни самой смерти. Как залог будущей встречи или подарок она оставляет серебряную ветвь яблони и исчезает. Потерявший покой, если не рассудок, Бран немедленно снаряжает лодку и отправляется за море на поиски этой земли. Плавая по волнам, вполне бесцельно, он встречается с божеством океана Мананном, после чего ему и его спутникам удаётся ступить на берег «Страны женщин».

Вернувшись, как им казалось, после годового отсутствия, искатели «блаженств» узнают, что их имена в родной Ирландии – не более чем достояние древних легенд. Один из мореплавателей, сойдя на родной берег, превращается в холмик праха. Сам же Бран с палубы корабля рассказывает соотечественникам о своих странствиях, о найденной стране и, завершив повествование, уплывает уже навечно.

X веком датируются «Плавание Снегдуса и Мак-Риаглы» и «Плавание Уа Корра». Первый рассказывает о двух иноках из монастыря святого Коламбы (VI в.), которые добровольно присоединились к преступникам, высылаемым в качестве наказания «на волю волн», то есть оставленным на океанских просторах. Снегдус и Мак-Риагла, странствуя, посещают множество удивительных островов, в том числе и Остров Раскаявшихся Преступников. «Плавание Уа Корра» также связано с идеей искупления⁵⁰.

Вопрос о влиянии и взаимопроникновении христианских и древнеязыческих поэтических традиций относится, судя по всему, к числу принципиально неразрешимых. Например, с одной стороны, из Церковного Предания известно, что в монастыре Мармутье вокруг основателя кельтского монашества святого Мартина Турского (IV в.) собралось 80 монахов, то есть ровно столько, сколько товарищей отправилось в плавание Майл-Дуйна, а с другой – не лишены смысла и рассуждения Л.П. Карсавина, считавшего, что «с самых своих начал западное монашество воспринимало и хранило духовную культуру падающей римской империи (и всего нехристианского мира), пытаясь её евангелизировать, удалить из неё языческие красоты так, как иудей обстригает волосы и ногти жене-язычнице». В любом случае истории об ирландских мореплавателях – один из лучших примеров мирного сосуществования двух духовных традиций европейского Северо-Запада.

Наконец они увидели землю. Попутный ветер быстро пригнал коракл к берегу. Парус был спущен, якорь брошен, и команда ступила на новый остров. Святой покинул судно последним. Осматривая окрестности, монахи вышли к большой реке. Множество ручьёв сливалось в её воды, и крупные лососи, выпрыгивая, играли на солнце серебряной чешуёй. «Здесь мы и отслужим Божественную Литургию, – сказал Брендан, – сегодня уже Великий Четверг». После Литургии поиски продолжились, и перегрины обнаружили стадо белых овец, столь огромных, что издали они приняли их за коров. «Это чудесные животные, – обратился преподобный к спутникам, – ступайте, вытащите коракл на берег и возьмите столько овец, сколько нам потребуется для празднования Пасхи. Господь разрешает так поступить, ибо тут не у кого спрашивать дозволений. Быть может, Он определил именно здесь встречать Светлую Заутреню».

Монахи поспешили исполнить благословение игумена. Они перевязали верёвкой рога выбранному барану, и когда один из них потянул, то животное, словно домашнее, послушно пошло за иноком. Достали судно. Затем, по слову игумена, был найден и приведён совсем белый, без единого пятнышка, молочный ягнёнок. Совершили службу Страстной Пятницы. А в день Великой Субботы у реки появился незнакомец. Его голова совершенно поседела, но глаза блестели молодо, словно всю жизнь он незнал печали. Полную корзину свежеиспечённого на углях хлеба и другую снедь он поставил к ногам преподобного Брендана, трижды поклонился и воскликнул: «Чем заслужил я великую честь снабдить тебя и твоих товарищей дарами моей земли и плодами моих трудов в эти благословенные дни?!» Святой обнял его и ответил: «Сын мой, сам Господь Иисус Христос привёл нас сюда, чтобы встретили Пасху». «Отче, – вновь заговорил незнакомец, – здесь надлежало вам совершить только службу Великой Субботы, а Пасхальная Заутреня с Литургией должны пройти на том дальнем острове, что еле-еле различим отсюда». Услышав такие слова, преподобный распорядился грузить на коракл провизию и всё необходимое для Пасхальной службы. Незнакомец помогал монахам переносить корзины, а когда судно было достаточно загружено, сказал: «Больше не стоит ничего поднимать на палубу. Через восемь дней я приплыву к вам и привезу столько провизии, что хватит до самой Троицы». «Но откуда ты знаешь, – спросил святой Брендан, – где мы окажемся через восемь дней?» «Праздновать Пасху, – ответил человек, – вы будете на том островке, как уже определено. Оставайтесь там до шестого часа⁵¹, а потом, не мешкая, покидайте его. Вы сами узнаете, отчего следует поторопиться. Потом плывите на запад, к другому острову, что называется «Птичий Рай», там живите до окончания Светлой Седмицы, и я навещу вас».

«Хорошо, – ответил святой, – мы сделаем так, как ты советуешь, но прежде чем покинуть твою землю я хочу узнать, отчего здесь такие огромные овцы?» «Ничего удивительного, – объяснил незнакомец, – их некому доить, и зима очень мягкая. Они пасутся круглый год, и ни одна не умирает от болезни. Вот почему они больше овец вашей страны».

Святой Брендан и незнакомец благословили друг друга. Команда села на вёсла, и путешественники отчалили. До указанного острова гребли несколько часов кряду без отдыха. Недалеко от берега началось мелководье. Монахи спрыгнули в воду и за канат подтянули коракл. Остров оказался каменистым и голым. У берега совсем не было песка. Лишь несколько одиноких деревьев увидели перегрины. Приближалось время праздничной службы. Светлую Заутреню братия совершали все вместе и так вдохновенно, что казалось, будто они в храме, а не под открытым небом. Литургию же святой повелел каждому служить отдельно, а сам уединился для этого на судне. Уже около полудни он знал, что за остров они посетили, но не хотел преждевременно пугать спутников.

После Божественной Литургии монахи выгрузили на берег часть припасов, сложили костры и в больших котлах начали варить мясо и рыбу. Когда всё было готово, игумен, не покидавший коракл, сказал: «Садитесь, обедайте». Братия расположились возле костров и только принялись за трапезу, как вдруг остров закачался. Словно волна, он поднимался, опускался и стал отходить от коракла. «Отец игумен! – закричали иноки. – Что происходит с нами?!» «Не бойтесь, – ответил Брендан, – не бойтесь и молитесь. Соберите еду и спешите ко мне». По мелководью перегрины добрались до судна, а игумен бросил верёвку и успел каждого поднять на борт. Остров же всё удалялся и удалялся. На расстоянии двух миль ещё можно было различить пламя пасхальных костров. «Вы удивлены?» – спросил преподобный монахов. «Удивлены?! – воскликнули те. – Да мы чуть не умерли от страха, не успев даже удивиться». «Не надо бояться, дети мои, – сказал игумен, – прошлой ночью, в видении мне было открыто, что это за остров. Вы нашли самое большое морское существо из сотворённых Богом. Имя ему Якониус⁵². Господь не случайно позволил нам праздновать Пасху на спине животного. Чем больше мы видим Его чудес, тем сильнее вера; чем сильнее вера, тем больше мы боимся оскорбить и прогневать Творца».

Когда узнаёшь о христианских чудесах,

кажется, что в природу вошли не боги,

не духи, а её хозяин... Не как чужак, а

как её Господин.

К.С. Льюис

«Чудо»

(Перевод Натальи Трауберг)

В соборе Клонферта (XII в.), на южной стороне алтарного входа, помещена изящная гравюра: русалка, расчесывающая волосы. Она датируется XV веком и напоминает прихожанам монастырской церкви о том, как святой Брендан во время своих плаваний проповедовал жителям морских глубин. Быть может, на северной части алтаря некогда было изображение и того, как эти «жители» всплывали на поверхность, и Якониус – один из них. «Господин океана», причём очень загадочный. Четырежды будут возвращаться к нему искатели Рая, и каждый раз это окажется День Пасхи. Ни одна из версий «Плавания-Путешествия»: ни принадлежащая «тёмным векам» «Navigatio», ни средневековый «Voyage», ни тексты Возрождения – не опускают этот впечатляющий эпизод.

Патристическая литература с её сакральной географией в трудах: Павла Орозия (ок. 385–420 гг.), Исидора Севильского (ок. 560–636 гг.), Беды (673–735 гг.), Этика Истрийского (VII-VIII вв.), Павла Диакона (ок. 720–800 гг.), Дикуила (к. VIII – н. IX вв.) – рассматривала океан не только как физическое Творение, а как географическую проекцию вечности. Это касалось и его обитателей.

Но на все истории, связанные со святым Бренданом Мореплавателем, прежде оказали большое влияние труды блаженного Августина. В «Граде Божьем» Гиппонский святитель перечисляет чудеса Божьи в огромном списке и говорит: «Если бы я хотел все их назвать и запомнить, разве был бы тогда конец у такой работы? Эти знаки, очевидно, противоречат природе. Но для нас они несут послания, потому что должны показать, что Бог осуществляет то, что Он обещал». Люди при этом не могут объяснить все чудеса, с ними приключившиеся, так как, по словам Августина, «слабые мыслительные силы смертного разума разбиваются чудесными делами Бога».

В X главе «Исповеди» Августин пишет: «...Люди идут дивиться горным высотам, морским валам, речным просторам, океану, объемлющему землю, круговращению звёзд – а самих себя оставляют в стороне. Моё созерцание (всего перечисленного) было моим вопросом (что же такое Бог?), и ответом – их красота».

И сам по себе, сквозь августиновскую призму, поиск «Островов Блаженств» – не пустое времяпрепровождение. Он равнозначен желанию обрести счастливую жизнь, которая, согласно его представлениям, неотделима от поиска истины. В трактате «О счастливой жизни» святой отец Запада соединяет такую жизнь с мудростью, обретаемой исключительно в Мудрости Божественной. «Плавание» можно воспринимать как поиск этого гармоничного сочетания за пределами обитаемого мира. Августин говорил: «Бог зовёт нас к тому, чтобы мы были не только людьми», – то есть призывал к совершенствованию внутреннему, устроению modus animi и познаванию красоты земли, отражающей красоты Творения.

Согласно ирландскому преданию, перед смертью в монастыре Энах-Дуйне, где игуменией была его сестра Брига, святой Брендан долго молился и, отправляясь в путь к себе в Клонферт, на вопрос: «Чего он боится?» – ответил: «Вот что страшно: странствовать в одиночку, идти во тьме не зная дороги и, стоя перед Отцом Небесным, выслушивать приговор Верховного Судии».

Г.К. Честертон в эссе «Чудища и Средние века» сетовал: «Кажется, я нигде не читал толкового отчёта о мифических чудищах, популярных в Средние века. Попадавшиеся мне исследования грешили грубыми ошибками, которые всегда мешают нам понять чужие времена и веры». Под «исследованиями» он мог подразумевать и средневековые «бестиарии» (в русской традиции «Физиологи», от латинского «Физиолога» VIII-IX вв.) – сборники повествований о различных чудовищах, снабжённые причудливымииллюстрациями, среди которых можно найти и «глубинного Льва-Кита». Так, в «Бестиарии Филиппа де Тона» рассказывается о чреве кита, «столь громадном, что люди принимают его за ад». А в англо-саксонской поэме «Кит» (VIII в.) эта «огромная Рыбина» (Фастиколон, Фаститоколон, Fastitocalon) называется «путём диавола» и, когда «тонет» (погружается на дно), утягивает за собой в ад человеческие души.

Немало других есть чудищ морских,

Но всех опаснее он,

Старый Фастиколон;

Из древнего рода Больших Черепах,

Остался один морякам он на страх.

«Кит», древнеангл. поэма

(Перевод Владимира Тихомирова)

Автор «Плавания», безусловно, знал и библейскую историю о пророке Ионе, три дня проведшем «во чреве китове», чья «песнь» в средние века заучивалась в западных монастырях наизусть. Ему должны были быть «знакомы» и греческие киты, которых убивали Персей и Геракл. Китов изображали в виде змееподобных тварей с огромными зубами, отчего они очень похожи на библейского Левиафана. Больше, чем кто бы то ни было, кит поражал человека своими размерами и, мягко говоря, необычным видом.

В северо-западных странах китов делили на добрых и злых. Первые защищали людей от вторых, выбрасывая вверх огромную струю воды. Злых можно было узнать по небольшим фонтанчикам, сигнализирующим об их грозном приближении.

В традиции скальдов этому чудовищу соответствовал кеннинг – «кит-кабан-великан». Шведский священник-картограф XVI века Олаф (Олаус) Магнус в своей «Краткой истории готов» (1608 г.) сообщает: «Некоторые из чудовищ покрыты волосами и имеют величину в 4 акра (400 кв.м.). У других глаза такие большие, что в каждой глазнице могут свободно уместиться 15 человек, а то и все 20, и даже больше» (глава «О том, какие бывают киты»). Директор ботанического сада Болоньи (XVI в.) Уллис Альдровани и другие натуралисты Возрождения, например, швед Конрад Геспер, рассказывают о китах чудовищных размеров, заглатывающих целые корабли и совершающих множество других необычных поступков. Моби Дик Мелвилла – эта «китовая энциклопедия» XIX века – лучшее подтверждение неугасаемого человеческого интереса к «глубинным львам».

К Якониусу трудно подобрать аналог из мифологической или сказочной литературы. Какие-то черты совпадают, детали дублируются, но сама история с совершением Литургии на спине Кита (как и плавание на камнях) вполне в духе кельтского христианства.

Во время Плавания от привычного, понятного и надёжного, Божественное присутствие для монахов становится всё более ясным. Практически во всех эпизодах святой Брендан встречает посланника свыше (это может быть как ангел, так и собака), который рассказывает о грядущих событиях и вовремя ободряет. Такой посланник отправляет перегринов к Якониусу, зная заранее, что рыба-остров наведёт немалый страх. При беглом прочтении может даже показаться, что чудище воплощает некие враждебные силы, так как поначалу оно внушает ложное чувство безопасности, обманывает души. Но Кит – сам посланник Господа. Именно он, в конечном счёте, помогает монахам в их поисках Блаженной Земли. Путешественники попадают в область чудесного, она же захватывает и читателя. «Фантазия не размывает чёткие очертания реального мира, она от них зависит», – как писал Дж. Р. Толкин. И в «Плавании» обнаруживаются детали, призванные сделать рассказ более реалистичным. Так, святой Брендан бросает верёвки, чтобы помочь монахам выбраться на борт. Он соблюдает общеизвестный морской устав: капитан не покидает корабль, пока остаётся угроза жизни его команде. Монахи спасены и очень реалистично выжимают промокшую одежду. Читатель узнаёт о том, что огонь на спине Якониуса виден за десять лье.

Фантастическое, развлекательное для автора – христианина, судя по всему, – вторично. Встреча кельтов с Якониусом не сверхприродна. Она просто необычна. И святой Брендан, заранее зная, чем (кем) на самом деле является «остров», не удерживает свою команду от высадки на «берег», чтобы перегрины научились понимать: вещи не всегда таковы, какими кажутся на первый взгляд. Их встреча с китом не что иное, как приготовление к урокам, которые необходимо усвоить для завершения путешествия. Это важный шаг в укреплении веры. Другие будут не менее впечатляющими.

В одном из эпизодов «Плавания» монахи спросят своего игумена, что они будут есть в долгом путешествии. «Малодушные! – воскликнет святой, – Тот, Кто дал нам рот, даст и пищу». По аналогии: «Творец моря и Судья Потопа не оставит человека без надёжного ковчега». Коракл святого Брендана – единственная твердь под ногами. Преподобный не покидает его, остаётся на этой пороговой точке, отказывает, казалось бы, себе в пище, которую готовят монахи. Он знает, что за «суша» перед мореплавателями, но не пытается спастись бегством (единожды он захочет скрыться – когда перегрины приблизятся к преддверию ада). Ирландский коракл, покачивающийся среди вод великого Океана, полных различных угроз, проходящий между островов искушений и соблазнов, – символ непотопляемой Церкви. Стивен Кларк, автор книги о Честертоне, пишет: «Вся суть чуда в том и состоит, что оно доказывает или хотя бы указывает: природа допускает вмешательство извне именно потому, что к природе всё не сводится». Плавание – это уже и есть само по себе чудо, поскольку желание человека отыскать Божественную страну, поставив на карту даже собственную жизнь, рациональными соображениями не объяснить. Плавание – это и своеобразное уединение в океане с Богом, воспетое кельтскими святыми.

Преподобный Кормак Шотландский (IX в.) молился так:

Управь, Господь, мой чёрный барк

В пространстве стонущего моря –

Сам в лодку сядь там, где плывёт

Моя слабеющая воля.

Лишь Ты даёшь нам быть,

Ты в малом и большом,

Так помоги же мне проплыть

Под проливным дождём.

(Перевод Стефана Красовицкого)

Как и было предначертано, перегрины продолжили плавание в западном направлении. Шли на вёслах, пока не увидели утопающую в зелени и цветах незнакомую землю. На южном берегу нового острова они обнаружили устье реки, достаточно широкое, чтобы ввести туда судно. Около мили от океанского берега, против течения, они тащили коракл на канате, покуда не нашли удобное место. Святой Брендан воскликнул: «Господь наш Иисус Христос привёл сюда своих слуг, чтобы мы продолжили празднование Святой Пасхи. Я думаю, в этой реке полно рыбы и, если на судне не останется провизии, голод нам не грозит».

В мирном уголке, где монахи вышли на берег и разбили стоянку, росло необычно высокое дерево, ствол которого могли обхватить два человека. Множество птиц с белоснежным оперением сидели на его ветвях. Даже листья сложно было разглядеть. Святой Брендан, удивлённый, размышлял на корме коракла о странном дереве, и одна из птичек спорхнула к нему. Трепетание её крыльев напоминало звон серебряных колокольчиков. Птица уселась на носу судна, расправила крылья и весело оглядела святого. «Если ты послана Богом, – сказал он, – то объясни, что это за существа, откуда они и почему вы все собрались здесь?»

«Мы – души некрещеных младенцев, – ответила птичка, – Господь поселил нас на этом острове. Нам неведомы мучения, но от нас сокрыта и Слава Божия. По воскресеньям и праздникам мы принимаем видимые очертания, чтобы в образе птиц воздавать хвалу Творцу. Вы только что завершили первый год странствия. Осталось ещё шесть. И каждый раз в Пасхальную седмицу твой коракл будет приходить сюда после Литургии на спине Якониуса. В завершение путешествий вы достигнете Острова Обетованного Святым». С этими словами она вернулась на дерево.

Когда приблизилось время вечерни, птицы запели: «Тебе подобает песнь, Боже, в Сионе, и Тебе вознесётся молитва в Иерусалиме». При этом они хлопали крыльями, а потом в течение часа пели антифонами библейские стихи. Святому Брендану и его спутникам казалось, что они слышат жалобный плач. Монахи поужинали, отслужили вечерню и легли спать. До третьего часа ночи длился их сон, пока преподобный, не смыкавший глаз, решил разбудить братию для Хвалительных Псалмов. Он сам произнёс: «Отверзни уста моя ...», а когда закончил, птицы затрепетали крыльями и запели: «Хвалите Господа все Ангелы Его, хвалите Его все Силы Его». Как и перед вечерней, это длилось около часа. При первых лучах утренней зари чудесные создания возгласили: «Знаменася на нас Свет Лица Твоего, Господи», – тем же гласом, что исполнялись Хвалительные Псалмы. В терцию звучало: «Пойте Господу, пойте; пойте Цареви нашему, пойте», в сексту: «Просвети Лице Твое на нас и помилуй нас», а в нону: «Се, что добро, или что красно, но еже житии братии вкупе» (Так день и ночь они славили Господа).

Все пасхальные дни прошли в Птичьем Раю. Преподобный не спешил, давая монахам время на отдых и укрепление физических сил. Но седмица закончилась, и святой сказал: «До сих пор мы брали воду источника, у которого находимся, только для омовения рук и ног. Пришёл час, когда следует запастись ею перед Плаванием». Не успел он произнести эти слова, как появился человек с Острова Овец. Его лодка была доверху нагружена припасами и питьём. «Здесь всего вдоволь до самого дня Пресвятой Троицы, – сказал гость. – Ни в коем случае не пейте из этого источника. Вода в нём на вкус обычная, но стоит сделать лишь глоток, как вы заснёте глубоким сном на целые сутки». После предостережения он взял благословение у преподобного и отплыл обратно.

До самой Троицы перегрины жили на острове, ежедневно наслаждаясь пением удивительных птиц. В день Праздника, после Божественной Литургии, таинственный благодетель вновь посетил команду, и опять с ним быломного различной провизии. «Вам предстоит, – говорил он, – длительное путешествие. Наполните фляги водой из другого родника, запаситесь сухарями так, чтобы хватило до следующего года». Разделив праздничную трапезу, друг вновь оставил братию. Вся Троицына неделя прошла в приготовлениях к дороге. Монахи заменяли пришедшие в негодность кожи на коракле, штопали парус. На восьмой день Святой Пятидесятницы, после утрени, Брендан распорядился грузить воду и припасы. Когда всё было готово, та самая птичка, что вела разговор со святым, снова слетела на нос корабля, и Брендан приблизился к ней. Птичка произнесла: «Восемь месяцев странствий ожидает тебя и твоих иноков. Море будет вашим союзником и испытанием. По прошествии этого времени ты достигнешь острова Общины святого Аилбе. Там отпразднуете Рождество». Так завещала, улетая обратно. Монахи подняли парус и при пении всего Птичьего Рая: «Услыши ны, Боже, Спасителю наш, упование всех концов земли и сущих в мори и далече...» – отчалили.

«Слышите, как прекрасно поют эти ангелы, – воскликнул святой Брендан, – как они рады нам! Возблагодарите же Бога; ибо это значит, что Он любит нас больше, чем вы думаете».

Итак, славьте Господа на востоке,

на островах морских –

имя Господа, Бога Израилева.

Книга Пророка Исайи, 24.15

Чем дальше в океан уходят ирландские пилигримы, тем более сложно устроенным представляется им не только физический, но и духовный мир. Оживший Остров-Рыба, странные замки с загадочными предметами, одинокие визитёры, – и вот теперь они сходят на берег Острова Птиц, попадают в «Птичий Рай». Пернатые обитатели этой земли обладают способностью говорить. Им позволено подобным образом почитать Бога, а то, что птицы отвечают на приветствие святого Брендана, можно расценивать как Господний знак благословения монахам-мореплавателям.

Если попробовать соединить в некое целое тексты «Плавания» и «Путешествия», то история возникновения идеи «Птичьего Рая», зафиксированная в обоих, будет выглядеть примерно так. Во время описанного в Книге Откровения Иоанна Богослова сражения Архангела Михаила с драконом (Апок. 12, 7–12) некоторое количество ангелов заняли, так сказать, «позицию неприсоединения» – нейтралитет. Они не выступили против Господа, но и не поднялись на Люцифера. Такое странное поведение было расценено пусть не как тягчайший, но, тем не менее, грех, за который пришлось нести наказание. Луч надежды для них блистал, но непосредственной близости к Богу они лишились. Им суждено пребывать до последних дней мира на отдельном острове, где-то в преддверии Рая. Таким образом, дорога к Земле Обетованной Святым им известна, но пройти по ней они не в силах.

Священное Писание этой истории не знает, нет её и в дошедших до нас латинских и ирландских рукописях «Жития святого Брендана». Легенда о «ничейных, нейтральных» ангелах могла появиться под влиянием Отцов Ранней Церкви, в частности, такого неординарного автора, как Ориген. Этот «анафематствованный мученик» считал, что «души при скончании мира, имея свободу воли, могут, по своему усмотрению, присоединиться к добрым или злым... ангелы могут стать людьми или демонами и, наоборот, издемонов превратиться в людей или ангелов». Ориген предполагал, что судьба каждого смертного может быть изменена: он может из ада выйти и пасть с небес. Константинопольский Собор 543-го года (V Вселенский) эту откровенную ересь осудил.

Другим источником, повлиявшим на развитие апокрифа, медиевисты считают ирландско-латинский трактат VII века «О порядке Творения» («De ordine creaturarum»). В своих ранних сочинениях его часто использовал святой Беда Достопочтенный. В трактате описано некое пространство «под небесной твердью», называемое caelum firmamenti, – место обитания духовных сущностей. Попытка иерархически сорганизовать её «жителей», определить каждому подобающее место, приводила к «ангелологическому творчеству». Популярность книги среди средневековых европейцев вообще и ирландцев в частности – свидетельствует в пользу неподдельного интереса этих христиан к устройству как физического, так и духовного мира. Марсель Дандо, известный медиевист прошлого века, считал: «Миф о нейтральных ангелах возник в ирландских монашеских кругах, где он стал развитием ранней патристической экзегезы и вместе с текстами «Плавания» (не «Путешествия»! – Авт.) разошёлся по всем регионам Западной Европы»⁵³.

Действительно, следы этой истории найдены в более поздних сочинениях Старого Света – в «Ивэне» Кретьена де Труа, «Парцифале» Эшенбаха и, конечно, у Данте в «Божественной комедии». Она была популярна, невзирая на негативную позицию Римо-католической Церкви. Православный Восток её не знал.

В ирландском фольклоре, где граница между христианскими представлениями и древними языческими преданиями зыбка, символика триады «дерево – птицы – души» обыгрывалась так: обитатели «Сида», загробного мира кельтов, способны превращаться в птиц, селящихся на священных деревьях. Или: души людей, искупающих свои грехи, принимают облик чёрных дроздов, что ночами вьются вокруг деревьев, правда, не опускаясь на ветки. А вот герой раннехристианского поэтического цикла Безумный Суини был проклят и превращён в полуптицу-получеловека святым Ронаном («Песня о деревьях Ирландии»).

Шеймас Хини рассказывал о рукописи IX века из швейцарского монастыря Сент-Галлен, который был основан в VI веке святым Коламбой Младшим (Колумбанусом) и долгое время оставался форпостом кельтской миссии на европейских землях. На полях документа (может быть, Евангелия) обнаруживается стихотворение, обычно именуемое «Монах, пишущий в лесу» (Сугубо ирландская практика работы переписчиков, благодаря которой сохранилось многое из кельтских литературных сокровищ). Этот безымянный инок поёт:

Рад ограде я лесной,

За листвою свищет дрозд,

Над тетрадкою моей

Шум ветвей и гомон гнёзд.

И кукушка в клобуке

Вдалеке будит лес.

Боже, что за благодать –

Сочинять в тени древес.

(Перевод Григория Кружкова)

Хини рассуждает о «тонком ощущении природы, увиденной сквозь омытый христианством глазной хрусталик кельтского монаха». Он приходит к выводу, что «воображение автора питается из двух источников». А именно: из «языческой стихии леса» плюс влияние «разлинованной тетради христианской disciplina». Но «кукушка в клобуке» – это, конечно, не душа-дрозд, и маловероятно, что «Плавание» находилось под сильным влиянием «древнеирландской лирики природы, порождённой отшельнической традицией кельтской Церкви» (см. Ш. Хини. «Бог в дереве»). Впрочем, есть определенные параллели.

Существует и еще одна гипотеза относительно появления «Птичьего Рая». Её разработкой занимался английский медиевист Дж. Маклей (J.S. Mackley). Он предполагал, что средневековая аудитория была знакома с апокрифом о нефелимах – «ангелах, сошедших с небес для установления плотских связей с земными женщинами»⁵⁴, и ему представлялось возможным допущение, согласно которому те, кто читал «Плавание», с доверием относились к англо-саксонскому «Беовульфу», упоминающему о нефелимах (меч, которым обезглавливается Грендель – работа великанов Григори, родившихся после связи женщин с нефелимами). Но рассуждения на эту тему нас несколько отвлекут.

Гораздо более интересным представляется следующее. В «Плавании» «нейтральные ангелы» превращаются в птиц только воскресными и праздничными днями, а души-птицы «Путешествия» пребывают в таком состоянии постоянно. Скорее всего, это различие связано с тем, что «Плавание» обращено преимущественно к монашествующим, паломникам или, в широком смысле, к civitas – общине. Акцент делается на литургический календарь, монастырские службы, миссию. Ежегодно святой Брендан будет возвращаться на Птичий остров, где при первой встрече получил точное пророчество относительно Плавания. Ангелы и сами подчинены ритму церковного года. В дни праздников им разрешается отдых, они поют гимны после странствий над морем, как и перегрины из Клонферта, достигшие нового берега.

В «Путешествии» всё несколько иначе. Адресованный аристократической, светской аудитории, он опускает религиозную символику, литургические детали. Его автор, Бенедикт, оказывается щедр на различные гиперболы и драматизацию событий. А слушателя более интересует динамический сюжет, чем духовные реминисценции. Это отчасти объясняет, что перевод латинского оригинала на древнеанглийский был заказан Аделизой Лувенской, второй супругой Генриха I Образованного (†1135) – женщиной, для своего времени, начитанной и, похоже, практичной.

К мысу Радости, К скалам Печалили,

К островам ли сиреневых птиц –

Всё равно, где бы мы ни причалили,

Не поднять нам усталых ресниц...

А. Вертинский

Существовал, существует ли «остров сиреневых птиц»?

На своём пути ирландские монахи встречали различные диковины, часть из которых могла быть, и не описана, поскольку детали таких повествований не интриговали и не захватывали внимание слушателей, были лишены, равно, мистических или поучительных мотивов. Вполне возможно, что святой Брендан причалил к берегу Северной Америки, а двигаясь в этом направлении, он встретил разные земли, в том числе остров Сейбл.

Загадочный клочок суши затерялся в волнах Атлантического океана на расстоянии 180 км от побережья Канады. Тёплый Гольфстрим и холодный Лабрадор омывают этот «пожиратель кораблей». Такое название Сейбл получил из-за дурной славы острова, потопившего более тысячи (имеются в виду зафиксированные случаи) различных парусников, лодок и даже пароходов (последний, «Манхассент», погиб в 1947 г.). Песок на Сейбле меняет цвет вместе с морскими волнами, и даже в ясный день берег можно не заметить, отчего то или иное судно, если только войдёт в береговую линию, засасывается зыбучими песками. Самое поразительное – он ещё и движется, меняясь в размерах, со скоростью примерно 230 метров в год. За время картографических наблюдений (с XVI в.) Сейбл значительно изменил свою величину. Сейчас он – формы полумесяца, длиной 44 км при ширине в 1,5 км. В XIX веке ожидали его исчезновения, поскольку Сейбл «погружался в глубину», но этот обломок суши, подобно Якониусу, «вынырнул» и стал больше прежнего. Е. Арсеньев в книге «Страшная сказка» пишет:

«Шторму на Сейбле обычно предшествует необычайно ослепительный восход солнца. Казалось бы, чудесное утро должно закончиться столь же красивым закатом. Но Бог весть, откуда появившаяся пелена свинцовых облаков застилает солнце, небо чернеет, и вот уже в дюнах тонко свистит ветер. Он крепчает, воет, срывает с верхних дюн песок и гонит его через остров в океан».

На Сейбле ничего не растёт, кроме травы, дикого гороха и низкорослых растений. И если Сейбл связан с «Плаванием», то двумя очевидными фактами. До XVIII века на нём, кроме морских птиц, вообще не было животных (сегодня там популяция одичавших лошадей в 300 голов – потомки завезённых), как и в эпизоде с Птичьим Островом, а если вспомнить историю с Якониусом, то сошедшие на остров для разведения костра вынуждены будут и сейчас отправиться на поиски топлива.

Три месяца океан держал в своих объятиях путешественников. День сменялся ночью, небо посылало дожди, и солнце сушило парус. Ели иноки один раз в двое или трое суток. Наконец показалась земля. Коракл поспешили направить к острову, но встречный ветер никак не давал команде приблизиться. Четыре дня на вёслах они кружили, пытаясь отыскать место, где можно было бросить якорь. Гавань так и не открывалась. Тогда преподобный призвал братию к усиленному посту и молитве. Трижды солнце восходило и лунный свет мерцал среди волн, пока монахи не обнаружили место для стоянки. Коракл причалил, и команда поспешила на берег. Два источника нашли перегрины. В первом вода оказалась мутной, в другом чистой. Достали фляги, уже собрались их наполнить, но святой остановил: «Дети мои, – сказал он, – не берите того, что принадлежит другим, без их согласия. На этом острове живут старцы, которые с радостью откликнутся на наши просьбы. К чему становиться похитителями? Даже жажда не сможет оправдать вора».

Теперь следовало решить, в какую сторону идти на поиски; и пока все стояли в размышлении, появился высокий, величественный человек со светлым лицом. Он сотворил три поклона, и братия помогла ему подняться. Пришедший взял за руку святого Брендана и повёл вместе с ним всю команду в монастырь, оказавшийся на расстоянии ферлонга⁵⁵ от источников. У монастырских ворот преподобный остановился и спросил седовласого провожатого, кто здесь игумен и из какой страны прибыли насельники. Несколько раз, всячески изменяя предложение, ему пришлось повторять свой вопрос, но старец не вымолвил ни слова. Он только сделал жест, показывающий, что здесь соблюдается правило молчания. Поняв это, святой приказал монахам не нарушать тишины в обители: «Наложите печать на уста ваши, будьте сдержанны в словах и жестах».

Впрочем, перегрины не слишком внимательно выслушали предостережение своего капитана. Их отвлекли 12 монахов, что вышли навстречу из небольшой церкви. Они несли святые мощи, кресты и пели псалмы. Когда шествие остановилось возле ворот, то ко святому Брендану шагнул игумен. Он троекратно обнял преподобного и далее всех путешественников поочерёдно. Так же сделали те, что пришли с ним, после чего, при пении молитв, как принято в обителях Востока, иноки вступили за монастырскую ограду.

Игумен распорядился принести воды, и гостям омыли ноги. У него был маленький колокольчик, по звуку которого совершались необходимые действия. Перегринов пригласили в трапезную. Зазвенел колокольчик, и все, омыв руки, заняли места за длинным столом, причём гости и хозяева сели через одного.

На широких блюдах лежали различные коренья и хлеба удивительной белизны. Каждый хлеб делили на двоих. Коренья оказались очень вкусными, а когда вновь раздался колокольчик, принесли питие. Игумен сказал: «Теперь с радостью и страхом Божиим вы можете попробовать то, что недавно хотели похитить. Чистую воду мы пьём, а мутную используем для омовения, потому что она тёплая. Откуда в наших кладовых появляется хлеб, нам не известно. Милосердный Господь с помощью одного из Своих созданий каждый день посылает 12 хлебов, нарезанных из двух больших караваев. В воскресенья и праздники прибавляется ещё по калачу для каждого, так что оставшееся от обеда можно съесть за ужином. К вашему прибытию количество хлеба увеличилось вдвое. Со времён святого Патрика и преподобного Аилбе, который основал здесь монастырь, Спаситель питает братию. На острове 24 инока. Уже 80 лет прошло с тех пор, как преподобный Аилбе окончил свои земные дни. Он был богатым человеком, но раздал своё имение ради полюбившегося клочка земли в океане. Посланник Божий привёл Аилбе сюда, а мы, разузнав, где он поселился, прибыли на остров, чтобы быть вместе с тем, кого так почитали. Он стал нашим игуменом и до самой смерти наставлял братию в правилах монашеской жизни и молитве. Его давно нет, но мы всё так, же здоровы, сильны; старость, словно стороной обходит обитель. Мы не страдаем ни от жары, ни от холода. Хлеб не переводится в погребах. Когда наступает время служения Божественной Литургии или ночного бдения, то лампады зажигаются сами собой и масло в них не иссякает. Они горят до самого рассвета, а потом гаснут».

Трижды перегрины пили воду, что казалась слаще мёда, после чего все отправились в церковь. Когда они вошли, то святой Брендан встретил ещё двенадцать монахов, которые быстро преклонили колена, а затем покинули храм. «Отец игумен, – спросил преподобный, – почему их не было с нами за трапезой?» «Потому, что вы здесь, – ответил игумен, – а стол в трапезной недостаточно большой. Но не стоит волноваться. Они сейчас пойдут на обед, а мы давайте отслужим Вечерню».

Когда служба окончилась, святой Брендан стал осматривать устройство храма. Церковь оказалась квадратной, главный престол находился в центре, и перед ним висели три большие лампады. Около двух других располагалось по два светильника. Каждый из престолов был сделан из кристалла. Тот же материал использовали для изготовления чаш, дискосов и прочих богослужебных сосудов. Вдоль стен стояли 24 кварцевых кресла с высокими спинками. По обеим сторонам от места игумена сооружены были хоры. Порядок Вечерни выглядел так: пение стихиры начинал настоятель, а правый или левый хор подхватывал; затем игумен завершал стихиру. Следующая начиналась им же, но продолжал тот хор, что молчал прежде.

Преподобный Аилбе создал строгий устав. Если кто-то из братии имел необходимость обратиться, то он подходил к настоятелю, преклонял колена и кратко высказывал свою просьбу. Игумен брал стило, которым на табличке начертывал свой ответ. Святой Брендан наблюдал за происходящим, потом сказал: «Отец игумен, не пора ли поужинать, пока ещё не стемнело?».

После трапезы монахи отправились в свои кельи, пригласив по одному из гостей. Игумен и преподобный остались ожидать рассвета в храме. Святой стал расспрашивать о монастырской жизни: «Скажи, отче, не выше ли сил человеческих ваше молчание?» С глубоким смирением и почтением тот ответил: «Говорю тебе пред Богом, более восьмидесяти лет прошло после нашего поселения, и за всё это время голос человеческий мы слышим, когда поёт хор. За редким исключением он раздаётся от старших братий. Никто из нас не страдал душевным или телесным расстройством. Достаточно жестов и взглядов». «Может ли моя команда остаться здесь?» «Ни в коем случае, – ответил настоятель, – на это нет Воли Божией. Господь призвал тебя и перегринов к странствию. Исполните предначертанное. Вам ещё суждено вернуться сюда, но последним пристанищем будет земля родины. Вы ляжете в её пределы, кроме тех монахов, что присоединились в последний час. Один из них останется на Острове Отшельников, другому же суждена вечная смерть в аду». Лишь только игумен замолчал, как в церковное окно влетела пылающая стрела, вспыхнули лампады и загорелись свечи. Стрела исчезла через другое окно. Святой Брендан вновь обратился к игумену: «Скажи, кто гасит эти светильники утром?». «Никто, – был ответ, – свечи не тают, их фитили не оставляют копоти или нагара, потому что горят огнём духовным. Вспомни несгораемый куст на горе Синай, представший Моисею».

Всю ночь бодрствовали они, а когда рассвело, преподобный попросил благословения на продолжение Плавания. «Не пришло время, – сказал игумен, – вам предстоит встретить здесь Рождество, провести ещё семь дней и только после этого, снабдив твою команду припасами, мы простимся». Так всё и случилось.

Тем – клониться к смерти, налегая

В темноте на тягостные вёсла.

Этим – жить под мачтой, у кормила,

Ведать птиц пути, черты созвездий...

Гуго фон Гофмансталь

(Перевод Алексея Пурина)

Если филологи, теологи или медиевисты принимаются за изучение «брендановских саг», им предстоит изведать чувства йейтсовской «водомерки над глубиной» (стихотворение У.Б. Йейтса «Водомерка»), поскольку поэтика религиозных символов приводит как в восторг, так и в замешательство. Историку проще. Материал «плаваний» в качестве источника информации не слишком богат. Но эпизод под номером двенадцать должен его заинтересовать. Речь идёт о монашеской общине Кельтской Церкви Ирландии.

Святой Аилбе (Ailbe) относится к небольшому числу так называемых «до-патриковых» святых и считается одним из первых священников-миссионеров юго-запада Изумрудного острова, принадлежащим (этнически) к иро-кельтской традиции. О его жизни известно мало, но, как довольно часто случается в ирландской агиографии, в полуфантастических историях присутствуют реальные персонажи, происходят действительные события. (Это напоминает знаменитую кельтскую «плетёнку» – узоры, полные животно-растительных мотивов.)

Святой Аилбе скончался в 527-м году. Согласно «Плаванию», клонфертские монахи посетили его остров после того, как община преподобного отметила 80-летие своего существования. Сам настоятель к тому моменту должен был бы перешагнуть свой столетний рубеж. Просветитель Ирландии святой Патрик, проповедовавший в северо-восточной части Эйре, с резиденцией в Таре, завершил земное служение около 461-го года. Жизнь святого Аилбе связана с Мунстером, Кашелем и западными островами (возможно, даже со знаменитой Sceiling Mhicail – монастырём «Скала святого Михаила», одной из самых почитаемых древнехристианских святынь Северо-Запада Европы). Он принадлежал к одномуиз мунстерских кланов и с бриттом (чужеземцем) Патриком мог даже и не встречаться.

Его отец был в немилости у короля Кронана (довольно распространённое ирландское имя) и вынужден был скрываться ещё до рождения сына. Слуги этого воина, опасаясь королевского гнева, спрятали мальчика где-то в горах, но младенец не погиб от голода, будучи вскормлен волчицей. Предания сообщают о путешествии выросшего Аилбе в Рим и принятии им священнического сана от папы, которым мог быть как Сикст III, так и покровитель Патрика – святой Лев Великий. На родине Аилбе проповедовал, исцелял; он основал множество монастырей, один из которых – Емли – сыграл огромную роль в истории Мунстера (отсюда и титул в святцах: Аилбе Емлинский (Emly Diocese) – память 12 сентября.

Известно также о ходатайстве преподобного за святого Енду Ирландского, имя которого мы упоминали выше (см. Кораблик 1) перед королём Оэнгамом Мунстерским (Oengus of Munster). Причиной обращения к королю стали Аранские острова, о существовании которых последний ничего не знал до некоего ночного откровения. Аилбе просил разрешения основать уединённый морской монастырь на Аране отшельнику Енде и получил на то согласие. Святой Брендан, отправляясь в Плавание от берегов полуострова Дингл, проходил вблизи этих мест. Имя Аилбе носит церковный Устав VII века. Что до «дикой волчицы», то однажды во время охоты святой спас ей жизнь, и «кормилица» потом приходила к преподобному. Ела с его стола.

Кроме святых Брендана, Коламбы и Кормака, ирландская агиография в качестве «мореплавателя» почитает и этого аскета, основавшего на одном из островов Эйре уединённый монастырь «молчальников», где протекала мирная монашеская жизнь, освещаемая «огненной стрелой», зажигающей храмовые светильники. (Свет, внезапно озаряющий мир, – главный мотив древнеирландской поэзии. Так считал Шеймас Хини.)

Жития Брендана и Аилбе имеют много общего в той их части, что касается плаваний к «таинственным берегам», поисков дальних земель, – то есть к литературному жанру путешествия в Другой Мир (echtrae). Майре Хербет в отношении святого Аилбе замечает, что целью агиографа этого ирландского анахорета было, похоже, стремление превратить обычнее морское паломничество, перегринацию ради Христа, в своеобразное странствие, инициацию-посвящение в Иное. Через «ряд духовных откровений, предшествующих конечному достижению Небес»⁵⁶. В «Житиях святых Ирландии» (Vitae sanctorum Hiberniae) рассказывается, как в бронзовой лодке святого Аилбе уносит в море волна, но через сутки странствий он возвращается на Эйре, и в его руках – ветка дерева из Другого Мира. Всю оставшуюся жизнь он не расстанется с ней и будет держать «в день, когда Ангел-посланник придёт за ним». Подобная история связана и с именем святого Кормака.

И в «Плавании», и в «Путешествии» каждый день община Аилбе получает пищу «из ниоткуда». В первом тексте настоятель говорит, что это происходит «по милости Божией». Во втором – мы находим более пространное разъяснение, согласно которому монахи не должны ради пищи специально трудиться, они не видят того, кто её доставляет, но такой способ получения провизии установлен с одной целью: ничто не должно отвлекать или, тем более, мешать совершению духовных дел.

Томас О’Лаглин именует общину Аилбе «предвкушением небес», поскольку она расположена где-то посередине между материальным миром и дверями, ведущими в Рай. Причём для святого Брендана обе координаты одинаково реальны. Остров Аилбе – место святое, но всё ещё далёкое от Бога⁵⁷. Иначе говоря, монастырь Аилбе – не что иное, как идеальное состояние мира до Второго Пришествия, т.е. срединная территория между лежащей во грехе Землёй (континентом) и Раем. Живущие праведнопожинают плоды своего благочестия ещё в этой юдоли. Их кормит Небо, как и во времена Моисея, как питало и пророка Илию. Причём не важно, как именно это происходит, – важно, что праведных Господь нигде не оставляет. Сам же настоятель монастыря, преемник святого Аилбе, настолько сильно верит в Бога, что не испытывает необходимости задавать вопросы относительно Промысла. Для игумена-отшельника и визит святого Брендана предопределён. Не случайно в утренние часы перед их встречей было обнаружено двойное количество хлеба.

Сами по себе размышления об Ирландии и кельтской специфичности этой одной из древних частей Христовой Церкви – увлекательная «школа воображения» и культурологический поиск. Некоторые детали жизни её общин навечно от нас сокрыты, литературные источники затемнены поздними наслоениями, а исторические свидетельства утрачены. В случае с монастырём святого Аилбе определённая удача исследователям сопутствует, поскольку сохранился документ «Устав святого Аилбе».

Святой Аилбе, согласно Анналам Ольстера (Annals of Ulster), скончался в 534-м году. Сложно утверждать, был ли он лично составителем Устава, или его записали со слов преподобного. В любом случае та рукопись, что находится в Брюсселе, датируется 750-м годом, и текст её – не латынь, а древнеирландский язык. Автор Устава не только монах, но и поэт, отчего сохраненный им документ имеет метрическую форму. Устав заучивали, как это делают с поэмами и балладами. Он был, что называется «на слуху», звучал в голове инока, следовательно, необходимость постоянно справляться у старших, сверяться с тем или иным параграфом отпадала, а любого рода неточности, дополнительные оттенки смысла и т.п. практически не существовали. При переводе на английский стихотворная ткань разрушилась, но содержательная часть сохранилась⁵⁸.

Устав (Текст) состоит из 56 пунктов и разделён на неравные части тремя видами обращения: С 1-ого по 18-й пункт – повелительная интонация и местоимение «он», то есть монах, член общины. Приводим выборочно наиболее интересные и значимые пункты (начиная с п. 3):

3 п. Пусть он твёрдо стоит на земле. Пусть в нём не будет и тенислабости. Пусть принимает на себя ответственность за грехи каждого из братий.

4 п. Улыбка его должна быть радостной, но он не должен громкосмеяться. Ему нельзя быть мстительным, грубым и пафосным.

5 п. Ноги его должны быть всегда обуты, а одежда не должна иметьукрашений, и пусть в ней не будет красных и синих цветов.

6 п. Пусть он никогда не вскармливает в себе ненависть к тем, ктоего не любит.

9 п. Если ему случится унаследовать имение в миру, то пусть не любит своих мирских богатств. Питается от плодов возделываемой земли. Он не должен быть жёстким и жестоким. Это ему помешает оказаться на светлых небесах (Так в оригинале. – Авт.).

12 п. Он не должен укорять и говорить со злостью в голосе. Нельзя раздражать своей речью другого человека. Он не должен вступать в беседу с мятущимся, гневающимся, и речь его должна оставаться смиренной.

13 п. Монах, который кроток и мягок, противен самому сатане.С пункта 18-го наклонение обращения меняется. Следуют уже не пожелания, а предписания как личного, так и общежительного (киновийского) характера.

21 п. Будь молчалив и миролюбив для того, чтобы вера принесла тебе плоды.

23 п. Никому из монахов, кроме как епископу или назначенному лицу, до 3-его часа нельзя ничего произносить вслух, покуда нарушивший устав непослушанием не принесёт покаяния. (Т.е. пока не разрешится от наказания один из братий обители, все остальные молчат.)

30 п. Пусть монахи, когда идут на трапезу, сами приносят себе воду из реки. Также хлеб, вино и сотовый мёд для старейших.

31 п. Пусть каждому даётся хлеб весом 30 унций (около 900 грамм). Съедать его следует в 9-й час (16.00), пока не утолится голод.

34 п. Повар в монастыре должен быть человеком добродушным, справедливым и сильным. Он должен молиться и при этом не забывать солить пищу. Есть можно свежее мясо, угря (не вообще рыбу, а именно морского угря. – Авт.) или свежее молоко.

35 п. Слабые монахи пусть получат за трапезой сухой хлеб и морскую капусту.

36 п. Пусть всё распределяется согласно старшинству, но и непослушных монахов нельзя обделять пищей.

37 п. В монастыре нельзя жить ни солдатам, ни женщинам, поскольку образ их жизни отнимает излишнее внимание монашествующих.

38 п. С терпением и смирением должно принимать добрых, злыхи богатых. Две трети источника благочестия заключено в молчании.

40 п. Монах никого не должен ни унижать, ни отвергать.

41 п. Пусть гостевой дом монастыря будет безупречно чист. Внутри должен быть хороший очаг. Гости должны иметь возможность омыть ноги, умыть лицо. У них пусть будет удобное ложе.

42 п. (Авт.: Это повтор, но, тем не менее) Пусть в каждом монастыре будет приветливый повар.

43 п. Монастырь должен иметь набожного, искусного в монашеской жизни, настойчивого, сострадательного наставника, который искусен в делах благочестивого жития.

44 п. Пусть монастырь имеет приветливого, мягкого в речи посланника, который не будет «носителем злых приливов» (то есть сдержанного, деликатного проповедника за стенами обители. – Авт.). Для Ирландии и её островных монастырей эта метафора удивительно точна. «Злые приливы» рокочущего океана разрушают дома, губят людей. Гневливость христиан, особенно монахов, размывает фундамент Церкви. В 48-м пункте появляется местоимение «я». За ним скрывается собственно автор Устава.

50 п. Я имею для вас предписание от Аилбе: Не просите милостыни! Это сатанинское искушение. Прося её, вы закрываете себе дорогу на небеса... Прошение милостыни мешает молитве.

52 п. Покуда вы в этой жизни, не покидайте монастырь, даже ради какого-либо дела.

56 п. Читайте и переписывайте эти заветы.

В нашем церковном этикете принято задавать вежливый, но уже вполне формальный, то есть не требующий ответа вопрос: «Как спасаетесь?» – «Вашими молитвами», – можно услышать от собеседника. Благочестиво, скромно, но, увы, малосодержательно. Во времена кельтов и бенедиктинцев христианам было о чём поговорить более предметно.

Тема уставов любопытна ещё и тем, что представления святого Аилбе о монашеском служении миру и Церкви, вплоть до XIII века, были известны на Руси – благодаря кельтской миссии в Киеве – и на русском Северо-Западе.

Оказавшийся в «предвкушении небес» – паломник едва ли тратит время на пустые разговоры. Обет молчания сохраняют иноки обоих текстов. Молчание не просто послушание-ограничение, но своеобразное свидетельство духовных побед, гарантия душевного мира внутри общины.

В «Плавании» имеется указание на то, что и жесты при общении были под запретом. Если какой-то монах собирался задать вопрос настоятелю, то должен был это делать «внутрисердечно». Молчание напрямую связано с литургической жизнью островного монастыря, оно – залог молитв и чудесной помощи свыше.

Если читатель знаком с тишиной православных скитов и различных «пустынек», то он отчасти может представить жизнь ирландских анахоретов Средневековья. Наиболее яркие впечатления ему посчастливится собрать, окажись он во французских Альпах, около Гренобля, во всемирно известной Шартрезе. Там располагается самый закрытый монашеский орден Римо-католической Церкви – Картезианский. Это братство («Великая Шартреза») было основано Бруно Кёльнским в 1084-м году. Современные картезианцы тоже «не знают, откуда берётся пища». Её приносит специально подготовленный брат-послушник, передаёт в келии через устроенные окошечки и забирает записки с «заказами» на книги и продукты. Затворники практически не общаются. В «Правилах» и монастырском уставе есть такие параграфы: «Удалённые от всех, но в связи со всеми пребывающие, мы стоим от имени всех перед Богом Живым. ...Отказавшись от всего, что не связано с верой, картезианец способен совершенным образом постичь её глубину и свет, наполняющий его сердце». Насельники Шартрезы дали обеты нестяжания, целомудрия; их сутки сопряжены с литургическими часами. Но не они всё это создали.

В житии Бруно можно прочитать следующее: «Святой Бруно и шесть его спутников в поисках отшельничества шли за светом духовным, идущим с Востока. Они двигались по следам монахов-отшельников первых веков христианства, всю жизнь посвящавших безмолвному уединению и духу бедности». Они шли «по стопам» Исаака Сирина (IV в.), шли за афонским отшельником Исихией (VI в.) и братией основанного им скита Безмолвников Святой Горы, за Иоанном Молчальником из обители Саввы Освященного (V в.), и, что немаловажно для читателей «Плавания», они могли быть знакомы с историей и аскетическими практиками египетских монахов, бежавших в VII веке из своих лавр и затворов в Ирландию от меча сарацинов. (На Изумрудном Острове сохранились их захоронения.) Так что традиции «обителей Востока» упомянуты в текстах не случайно.

Вот что ещё важно. Первое летописное свидетельство о Чуде Благодатного Огня относится к IX веку. Оно зафиксировано в латинском, западном «Итинерарии» Бернарда Монаха. Параллели между Иерусалимским Храмом, Огнём Великой Субботы и церковью Аилбе, в которой «огненная стрела зажигает лампады», – очевидны. В некотором смысле убранство островного Дома Молитвы: его литургические сосуды, интерьер – отражение Небесного Храма. Учитывая же старания авторов Бренданианы подчеркнуть максимальную приближенность перегринов к «дверям Рая», появление такой впечатляющей детали в рассказе вполне объяснимо. По крайней мере, Бенедикт, написавший «Путешествие», мог быть знаком с рассказами паломников и текстом Бернарда, а человек, чьё перо выводило строки «Плавания», возможно, пересказывал личные впечатления от встречи в Вечном Городе.

В число всех островов, на которые святой Брендан будет ежегодно возвращаться, земля Аилбе не входит. На его берег, даже вопреки предсказанию, ирландские перегрины более не сойдут. Верно, потому, что им предначертана дорога, возвращение, и пока суждено «ведать птиц пути, черты созвездий».

Плавание продолжалось до наступления дней Великого Поста. Ветер упорно гнал коракл в западном направлении. На вёсла садиться не приходилось, управлялись одним парусом. Но вот однажды, во время ночного перехода, судно замедлило скорость и замерло, словно океан превратился в болото. Ничего нельзя было различить, пока не взошло солнце, и монахи не обнаружили вокруг себя, сколько видел глаз, пространство, покрытое водорослями. Вёсла оказались бесполезны, коракл еле продвигался через зелёную трясину. От солнечного тепла водоросли стали издавать удушливое испарение, и некоторые из братии почувствовали себя плохо. Хотелось пить, а запасы воды и провизии и так были на исходе. Святой Брендан встал на молитву. Спустя некоторое время Господь пришёл на помощь путешественникам. Свежий ветер разорвал марево; медленно, но верно повёл судно из плена и пригнал его к какому-то острову в удобную гавань. Преподобный благословил эту землю.

Ветер гонит

в океане судёнышко

из другого тысячелетия, с прямым парусом,

на котором алеет Кельтский крест,

и с командой из пяти насквозь промокших

отчаянных моряков.

Тим Северин

«Путешествие на «Брендане""

История о святом Мореплавателе была известна многим европейским христианам, а жителям Британских островов – в особенности, так что пропустить её просто не мог Даниэль Дефо – англичанин, чуть было не ставший англиканским священником. «Робинзон Крузо» – псевдодокументальное художественное повествование Дефо – одно из самых удачных достижений морских приключений. Любопытно, что его главным героем оказывается не только сам Робинзон, но и вещи, с помощью которых он живёт, точнее, выживает. Главу, что была посвящена подробнейшему перечислению найденных на потерпевшем бедствие корабле предметов, Честертон считал лучшей главой книги, – возможно, иронизировал, но она действительно замечательно живая, хотя и посвящена предметам неодушевлённым⁵⁹. Можно предположить, что, сочиняя её, Даниэль Дефо «компенсировал» своё детское любопытство в отношении средневековых имрамов.

Авторы «Плавания» и «Путешествия» житейским нюансам, деталям особого внимания не уделяют. Скупое упоминание касательно конструкции коракла, паруса, якоря, всяческих верёвок, котла для готовки пищи, запасов воды – вот, пожалуй, и всё, что их интересовало. Средневековая аудитория, более или менее, все эти реалии представляла, но её интриговала духовная сторона повествования: могут – не могут, дойти – доплыть, а как это произойдёт – не столь важно.

Важнее – кого встретят и что увидят. Мир для читателя «Бренданианы» по-своему широк: Туле, земля антиподов, вход в Преисподнюю, дорога среди льдов – занимают внимание более, чем еда или отсутствие компаса. Герой Дефо – моряк XVIII века, и его переживания более прозаичны. Современного читателя, особенно сухопутного, занимает в не меньшей степени «житейская сторона». Где и как спали, что было на обед или ужин, во что переодевались, как справлялись с морской болезнью, чем лечились и многое другое – находится в поле любопытства. За неимением возможности отправиться «по стопам святого Брендана» лично, ответы на некоторые вопросы можно отыскать в книге Тима Северина⁶⁰.

Доверяя собственному опыту, автор «Путешествия на «Брендане"», реконструировав быт плавания клонфертских монахов, пришёл к следующим предположениям. Для приготовления пищи перегрины использовали лист железа, на котором разводился огонь, поддерживаемый припасённым торфом или собранными дровами. Лист мог находиться на коракле (или карре), котлы для варки годились к использованию при островных ночлегах. Небогатый рацион включал в себя запасы сушёного мяса: говядина, баранина, свинина, – конину в пищу, ирландцы не употребляли. Также использовалась овсяная мука, корнеплоды (все, кроме картошки, ещё не открытой Колумбом), масло льняное и китовый жир (с Фарерских островов). Вода хранилась в кожаных флягах, её резервы были ограничены, но, учитывая, что Плавание проходило частично во влажных субтропических широтах, всегда оставалась возможность их пополнения собираемой дождевой.

Команда Северина питалась куда разнообразнее. На первом этапе ели, в основном, консервы, сухие смеси, на втором (после зимовки в Исландии) – «сделали упор на более средневековую пищу. Концентраты остались в продуктовых лавках, а на борт «Брендана» подняли приличные запасы копчёной рыбы, вяленого мяса, солонины, орехи и головку превосходного чеддера». Виски сопровождали команду Тима и в первой, и во второй части навигации, не столько для «исторической правдоподобности» (ирландцы откроют виски к VII веку), как в сугубо медицинских целях, поскольку после серьёзной штормовой переделки все «вымокли» и пришлось даже «выпить горячий кофе с заслуженной добавкой виски». Ну и, покидая Ирландию в феврале 1976-го года, «Брендан» окроплялся не шампанским, а «опять же виски». Мелочи фиксировались следующие: «На обед съели огромную порцию бобов с копчёными колбасками», с которых предварительно «соскребли зелёный пушок плесени. дважды почтили память святого ирландским виски: сначала перед обедом, затем перед ужином». Иногда им перепадали «гренландские креветки», «ирландские крабы», на куски китового жира ловили морскую птицу, и, безусловно, их обильно кормило море. (О гальюне распространяться не стану: Тим Северин всё доходчиво описал.)

В деталях, касающихся одежды перегринов, их экипировки, и «Плавание», и «Путешествие» – довольно скупы. Плащи, рясы, сумки, обувь, посохи – вот практически всё, что упоминается в текстах. Согласно рассказу Северина, «в штормовую погоду двадцати минут на руле было довольно, чтобы совсем окоченеть», так что, «заступая на вахту, следовало сперва натянуть хлопчатобумажное бельё, затем фарерское шерстяное, две пары носков, брюки, рубашку и два свитера. И только потом, выбравшись из укрытия, надевали дождевик». «Ступенчатый» маршрут Тима уводил «Брендана» всё севернее. За Фарерами их ждала Исландия и поля гренландских айсбергов: «По мере того как становилось холоднее, мы меняли синтетику на старомодную шерсть, от которой разило естественным животным воском. Привыкли жить с мокрыми волосами, рукавами. Наши каюты пропитались острым запахом дублёных кож (из овечьих – Северин устроил подстилки под спальные мешки. – Авт.), непросыхающей шерсти, влажных немытых тел, никто не хворал (как на острове святого Аилбе! – Авт.), не было даже ни порезов, ни растяжений. Быть может, мы выглядели некрасиво и от нас неприятно пахло, но пропитавшиеся воском свитера, длинные шерстяные носки и похожие на клобук шерстяные шлемы, по материалу, не отличались от одежды времён святого Брендана».

Предпочтения изменялись не только относительно одежды. Северин восклицает: «Современное снаряжение служило лучше до той поры, пока не ломалось, тогда как сделанное по старинке, каким бы неуклюжим и малопроизводительным оно ни было, ухитрялось работать в самых неблагоприятных условиях – а это было важнее всего!» Похоже, что историкам невдомёк, как хорошо были оснащены для своих плаваний средневековые мореходы, располагавшие бронзовой арматурой, отборными сортами леса, кож и льна, а современные мореплаватели «забывают про замечательную гибкость и прочность современных материалов».

В начале своей увлекательной книги Тим Северин определил главный принцип, которым руководствовался, принимаясь за «бренданову одиссею»: проверить «возможность совершения трансокеанского плавания на кожаной лодке», в котором «чистота эксперимента требует, чтобы конструкция судна и материалы были теми же, что во времена Брендана». Это ему удалось. Более того, к сведению скептикам, его путешествие – серьёзный материал для развенчания этого самого скепсиса. К примеру, сомневающиеся относительно вместимости коракла читают: «С экипажем 4–5 человек «Брендан» был постоянно недоукомплектован. Надо думать, команда святого в 14 человек (эта цифра явно свободна от символики, выглядит вполне реально) лучше нас могла идти на вёслах». То есть «Плавание» более документально, чем «Путешествия», где число монахов достигает символического числа 80, что явный перебор, так сказать, благочестивый вымысел. Или, для тех, кто в принципе не верит в возможность пересечения Атлантики на кожаном судёнышке: «Когда «Брендан» – неказистое соединение тросов и льняного полотна, дерева и кож – ткнулся носом в остров Пекфорд (около Ньюфаундлена), он походил, скорее, на плавучее гнездо, чем на океанское судно. Но лодка была крепкой и исправной». Судно дошло, а на нём пришли люди.

Каково было монахам, известно Богу. От Северина кое-что узнать можем мы.

Я намеренно привожу лишь самые лаконичные заметки. В своей книге Тим вообще немногословен, хотя местами весьма лиричен. Путешественник рассказывает про технические детали, перечисляет имена, события, иногда фантазирует, но о душевном состоянии команды представление у читателя несколько размыто. Очень непросто было перегринам XX столетия, но, в отличие от ирландских иноков, они общались с жителями островов, моряками, у них работало радио, два автомобильных аккумулятора, солнечные батареи, была связь и, в конце концов, большая передышка во время зимовки, когда судно стояло в Исландском доке, а они разъехались по домам. И, тем не менее, проблемы появлялись и требовали решений: «Вахты регламентировали всю нашу жизнь, они служили необходимым каркасом повседневного бытия... обязательный для малых судов лад: сам живи и другим не мешай». Во время дежурства моряков ожидали не только штормовые ветры с дождями, но и «хиллин гары» – арктические миражи, имеющие определённого рода влияние на психику: «Лодка вела себя словно животное, что-нибудь вроде кита, и я лежал между рёбрами, наподобие Ионы, чувствуя, как судёнышко изгибается, борясь с чудовищным напором морской стихии. Новый враг – скука. Праздные разговоры на борту были редкостью. Зная, что впереди уйма досужего времени, мы обращались с мыслями и словами так же экономно, как сухой одеждой. Отупляющий труд – непрерывное откачивание воды из трюма (были такие опасные моменты) – истощал мышцы и душу. Управлять «Бренданом» было чрезвычайно трудно, при такой малочисленной команде это было всё равно, что лететь навоздушном шаре... Возможность влиять на курс была очень мала, и при встречном ветре оставалось только держаться и ждать перемены к лучшему».

Возможно, в английском варианте текста Тима Северина были фразы о Божьей помощи, Промысле, но их в советское издание не допустили. Хотя цензоры снисходительно отнеслись к следующему сообщению ученого: «17 мая при отплытии из Ирландии мне дали бутылочку со святой водой, я поместил её на судно, на самой даже маленькой динглской карре (коракле. – Авт.) хранится такая бутылочка. Кельтский крест на парусах расправился, и мы стали набирать скорость».

«Плавание святого Брендана» («Плавание») не совсем «житие» или эпос. Тим воспринимал его как художественную повесть, опирающуюся на факты и наблюдения, «смесь географии и литературы». Он хотел отделить одно от другого, причём «сама смесь», как жанр, его в тупик не ставила.

Поскольку в Средневековье географическое пространство отражалось в «ментальных (воображаемых) картах», итинерариях и литературных памятниках, Северину было необходимо, как Шлиману с Троей, рискнуть и довериться им, что он блестяще и сделал.

Иноки поспешили на берег. Они быстро обнаружили прозрачную речку, заболоченные берега которой были полны множеством съедобных корений. Одни из перегринов принялись их собирать, другие отправились ловить рыбу.

Когда всего было принесено вдоволь и уже развели костры, игумен предупредил спутников: «Братия, будьте осторожны. Мы сильно голодали, и следует остеречься от излишеств в еде и питии». Но монахов эти слова не вразумили. Приготовив рыбу, они стали запивать трапезу большим количеством воды. О чём пришлось пожалеть, ибо все они рухнули на землю, где и проспали: кто день, кто два, а кто и три. Преподобный молился за одураченных своей неосмотрительностью иноков, а когда последний из них проснулся и всем стало стыдно, Брендан сказал: «Оставим поскорее это место, пока вы окончательно не лишились рассудка. Лучше честно голодать, нежели забыть о Боге и о всём том, чем мы обязаны Ему. Запаситесь водой, кореньями, рыбой из расчёта: одна рыба, одно коренье и одна чаш, а воды в день на брата, так, чтобы хватило до Великого Четверга». Остров покинули после необходимых приготовлений, и коракл взял курс на юг.

Немало див, что я узнал, угасли навсегда,

Ясны лишь три – мне вновь видны:

Дым, древо и звезда.

Мы год и день по лону вод,

вдали от берегов,

Всё шли,

Не встретив ни земли,

Ни птиц, ни челноков.

Закат, восход – не видел взгляд,

Мир тусклый дым застлал,

Гул рос во мне, как рокот гроз,

И алый свет мерцал...

Дж. Толкиен

«Смерть святого Брендана»

(Перевод Светлана Лихачёва)

Если вы окажетесь на Тенерифе, то, возможно, узнаете от местных жителей или гидов, что ваш корабль подошёл (или самолёт прибыл) к берегам «Земли Блаженств». Так иногда называют Канары из-за восьмого (как «чудо света») острова-призрака: Сан Борона (испанский вариант: St. Brendan). Красивое место в океане о своём происхождении имеет различные легенды и локальные истории – предания. Племена Гуанчи, обитавшие здесь, были бесписьменными, а встретившиеся с ними в XII веке арабы оказались нелюбопытны. Но за точку отсчёта долгот арабами, по традиции, унаследованной ими от греков, принимались Канарские острова, которые назывались «Островами блаженных». Загадка островов скрыта где-то в лабиринтах пирамид Гуимар, напоминающих индейские постройки Южной Америки и, отчасти, египетские сооружения. «Островами Блаженств» канарский архипелаг называл ещё Птолемей (II в). Ему было известно о том, что, кроме семи «настоящих» островов, существует некий Aprositus Nesos, «недостижимый, невидимый». Скрывающийся в тумане, погружённый в облака остров-фантом. Источники автора «Географии» (см. Птолемей «География» IV-6–34) неизвестны, но Птолемей не фантаст, а один из наиболее аккуратных учёных античности, так что возможность обычной «выдумки» невелика.

После него Сан Борон упоминается Гонорием Августодунским, он отмечен на карте Герефорда (1276 г.), в карте Сан Северио (XI в.), о нём говорит арабский путешественник Аль-Бакри в «Книге дороги и царств» (1068 г.). Остров святого Брендана как часть канарской группы найдёт своё обозначение на «Карте мира» Жака Витри (XIII в.) в «Изображении мира» Робера де Осера (1265 г.), а на немецкой планисфере Этсторга (конец XIII в.) надпись будет следующая: «Потерянный остров. Святой Брендан открыл его, но никто с тех пор его не видел». Интерес к этому загадочному месту возрастёт после высадки французов на «собачьи острова» (Прямой перевод названия «Канары» – canis – собака (исп.). Плиний Старший (I в.) упоминает мавританского короля Юба II, который в 40-м году до н.э. путешествовал по Атлантике и привёз к себе в Марокко две собаки с островов, где эти животные в изобилии водились. Отсюда и наименование «собачьи».)

Остров Сан Борон вспомнит Колумб в дневниках (второе плавание к берегам Америки). О том, что сам Христофор Колумб отправился к неведомым берегам не только в поисках дорогих пряностей (как обычно сообщают школьникам), а будучи вдохновлён религиозным стремлением открытия удивительных земель, на которых, логично, всё должно быть чудесным, в том числе и пряности, – свидетельствует его письмо Фердинанду II, Католику, 1491-го года: «Я явился к Вашему Величеству как посланник Святой Троицы... для содействия к распространению святой веры; ибо Бог говорит ясно об этих странах устами пророка Исайи⁶¹».

Об острове Сан Борон говорится в историях, имеющих отношение к Энрике Навигатору (он же Генрих Мореплаватель (XV в.). Остров усиленно разыскивают в XVI веке. Португальцы, владевшие Канарами, 4 июля 1519-го года уступили его испанской короне. В XVII-XVIII веках поиски продолжились, и до сих пор знающий об ирландском святом путешественнике христианин надеется увидеть «Землю Обетованную Святым», о которой рассказывало «Плавание».

Питает такую надежду и другая причина «чудесности» островов: климат. Вечное, полное солнечных дней и сочных фруктов лето, прибрежные воды с той самой «брендановской» рыбой, реки, сады, птицы. Закаты, восходы, туманы и безбрежный океан – всё, что нужно для рождения того, что культурологи называют «островным сознанием» (антитеза «континентальному»). А следуя кельтской традиции почитания «тонких мест», Канары – та самая точка встречи неба и земли, запечатлённая линией горизонта, «Чистилище святого Патрика» среди атлантических волн, только лишённая какой-либо аскезы. Жители Эль Йеро и Ла Пальмы рассказывают о найденных после шторма на берегу необычных плодах, ветках и даже деревьях. Как в Шотландии есть очевидцы всплывавшего из озера Лохнесс «чудовища» Несси, так и на Канарах находятся свидетели неожиданного появления и такого же внезапного исчезновения не меняющего ни очертаний, ни размеров Сан Борона. Поскольку архипелаг лишён своего литературного и историографического прошлого, он представляетинтерес для любителей «New Age», и страницы туристических путеводителей испещрены различными историями в этом духе. Если святой Брендан в один из семи годов Плавания и приставал к канарским берегам, то, возможно, именно их «спешно покинул», хотя отправились монахи «на юг». В любом случае перегрины каждый раз оставляют сушу, чтобы отправиться туда, «где дует вечности сквозняк и Бога раздаётся шаг» (У. Б. Йейтс).

Так или иначе, после того, как клонфертские монахи встречались с Якониусом, разговаривали с птицами-душами, вкушали невесть откуда берущуюся пищу молчальников, видели огненную стрелу и проч., их не должно испугать и удивить место, в котором оказывается выскользнувший из тумана и темноты корабль. Они останавливаются в «застывшем море». Можно представить, что речь идёт о пережитой своего рода духовной дезориентации. В латинском тексте «Плавания» говорится, что море «quasi coagulatum», – буквально: «словно бы застыло». Цветан Тодоров считает использование выражения «словно бы» подчёркиванием «разделённости реальности», а Ян Шорт называет его «тёмным пазлом переписчиков»⁶².

Коракл очутился в новой, ещё более странной реальности, или же в одно из семилетних путешествий кельтов «прибило» к Саргассову морю.

Прозрачное, глубокое, солёное, оно, кажется, «застыло», его малоподвижные воды будто безжизненны. Но впечатление это обманчиво. Там действительно практически не дует ветер. Под жгучим солнцем вода прогревается до 26-ти градусов летом и «остывает» к зиме до 18-ти. Буйно разросшиеся водоросли (sargassum) скрывают разнообразную подводную жизнь: угри собираются со всего света сюда на нерест, множество рыб, в т.ч. «летучие», крабы, морские черепахи, бесчисленное количество моллюсков – всё живёт в этом огромном зелёном аквариуме Атлантики. Его упоминал Теофраст, а Аристотель называл «лугом океана». «Зелёное море» – одно из наименований северной части Атлантического океана в средневековой мусульманской географии.

Ирландская агиография, как никакая иная щедрая на яркие метафоры, сохранила рассказ про одного безымянного святого. Он плывёт на лодке, наблюдая подводную жизнь озера, и ловит руками рыбу. В это время навстречу ему по волнам скачет всадник – также безымянный святой. Гребец опускает руку в воду, достаёт и бросает всаднику, в знак приветствия и расположения, форель. Тот, в свою очередь, нагнувшись, срывает цветок и подаёт преподобному как символ красоты и гармонии. Для первого эта видимая реальность – вода озера, для второго – весенний луг. И то, и другое – неразделённые части Творения Единого Бога, открытого, прежде всего, святым⁶³.

«Мы видим красоту морских вод, собранных в просторы, и сухую землю, то голую, то видимую и устроенную, мать трав и деревьев. Видим светила, сверкающие вверху: Солнце, без которого не будет дня, Луну и звёзды, которыми утешена ночь... Мы видим, что влажная стихия населена рыбами, чудищами и крылатыми существами, ибо плотность воздуха, поддерживающая полёт птиц, создаётся водными испарениями. Мы видим, что каждое создание хорошо, а всё взятое вместе – очень хорошо» (Блаж. Августин. «Исповедь». Кн. XIII, гл. 47).

Справедливость предположений о факте пребывания святого Брендана в Саргассовом море подтверждает не «Плавание», но «Путешествие», в котором Бенедикт подробно описываетпышную растительность, обилие рыбы и тёплый климат. Под солнцем Тропика Рака или на Бермудах ирландцы всё это обнаружили бы в изобилии. («Классические» литературные описания Саргассова моря можно найти у Ж. Верна в романе «2000 лье под водой» и в «Тайне двух океанов» Григория Адамова.) Но «сквозняк вечности» дул, похоже, с северо-запада Атлантики.

Представление о «застывшем море» на севере Земли имеет давнюю историю. Ещё римский поэт второй половины IV в. Постумий Руф Фест Авиен (лат. Postumius Festus Avienus) в поэме «Морские берега» (в которой использованы материалы карфагенских плаваний к Британским островам около 525 г. до н.э.) говорил, что на севере обитаемой земли лежит «неподвижное» море.

У римского историка II века Корнелия Гаунта в сочинении о плавании Юлия Агриколы в 84-м году к северу от Британии сообщается о «малоподвижном море», в котором очень трудно грести вёслами. Все эти сведения были хорошо знакомы в средневековой Европе.

В 320-м году до Рождества Христова знаменитый навигатор античности Пифей из Массалии отправился на поиски загадочной и легендарной земли гипербореев – острова Туле. Шесть дней он плыл от берегов Бретани в северном направлении, прежде чем достиг самого края обитаемой ойкумены; видимо, это была Исландия. Климат в IV веке до н. э. был более мягким, чем во времена святого Брендана, и гораздо теплее, чем сейчас. Эта земля называлась Ultima Thule. Корабль Пифея оказался в «застывшем море».

Для Исидора Севильского (ум. 363) Туле – крайний остров океана на северо-западе; летний день здесь самый длинный, окружающее его море спокойное и застывшее.

Для Прокопия Кесарийского (ок. 500–560 гг.) остров Туле лежит далеко на север от Британии; земля на нём пустынна, солнце не заходит около летнего солнцестояния в течение приблизительно сорока дней и около зимнего солнцестояния в течение 40 дней: он «Terra incognita».

Для святого Беды (†735) остров Туле (Тиле) лежит к северу от Британии на расстоянии шести дней плавания; в одном дне плавания от Тиле море оказывается замёрзшим; здесь самая длинная ночь и самый длинный день тянутся одинаково – целые сутки.

С Туле Пифея в своей «Хронике» Адам Бременский отождествляет Исландию. Там он упоминается со слов посетившего город Бремен в 1056-м году исландца Ислейфура, который был первым христианским епископом на острове. Адам уверен, что Исландия и есть Туле⁶⁴.

Со времён Адама Бременского под «застывшим морем» подразумевали незадолго до этого ставший известным район Северного Ледовитого океана, а также северные области Атлантики.

Руками ветер шевелит

И землю всю обнять хлопочет...

А где-то ближе к краю ночи

Туле таинственный лежит.

Он обрамлён грядою скал,

Как будто каменной ливреей...

«Там, там живут Гипербореи», –

Скальд седовласый мне сказал.

Туда-туда, где всё прошло,

Где неподвижно спит планета,

Где ночи нет, но с краю света

Немного солнышко взошло.

Станислав Красовицкий

Несложно предположить, что прекрасно образованные ирландцы-перегрины из Клонферта, где располагалась крупная библиотека и скрипторий, знали из корпуса греко-латинских мифов историю про Аполлона. Каждое жаркое лето он, на воздушной колеснице, запряжённой лебедями, отправлялся в Гиперборею к своей матери, богине Леде, пережидать зной Средиземноморья. Греческая легенда, оказавшись на севере Европы, могла претерпеть и некую поэтическую трансформацию. Так или иначе, когда викинги совершали первые набеги на Исландию (VIII в.), то воевать им было не с кем: кроме кельтов-отшельников никто на этом острове не жил. Жажда «скитаний ради Христа», сочетавшаяся соспецифической осведомлённостью, наложилась на «кельтскость» – и в результате:

Вкус горечи и океанской пены,

Подмешанный к преданьям старины (Йейтс),

вдохновлял этих людей строить кожаные корабли.

Тим Северин посвятил этому вопросу целую главу своей книги. Он считал, что коракл святого Брендана вошёл в зону скопления пакового льда, то есть он, буквально понимал выражение «застывшее море», не придавая значения ремарке «словно бы». Его точку зрения разделяют некоторые медиевисты (например, Вудинг. См.: Wooding «Monastic Voyaging»). Некоторые исследователи окончательно запутывают дело, когда в качестве пояснений обращаются к тексту «Энеиды». Для Вергилия крайним севером эллинского мира была Фракия, где «во фракийском краю по застывшим волнам Термадонта» (область обитания амазонок), вода малоазийской реки, впадающей в Чёрное море, по неизвестной причине, замерзает.

Водоросли Саргассова моря, темнота южной ночи, торосы пакового льда северной Атлантики – не так важно, что именно встретит странник; гораздо интереснее, особенно современному читателю, какие перемены произойдут в сознании и мировоззрении самого путешественника, особенно если его ожидает встреча с морским чудовищем.

Сорок дней при хорошем восточным ветре они плыли, пока не попали в абсолютный штиль. Море казалось сонным и безжизненным. Ни рыб, ни птиц не было видно. Беспричинный страх закрался в сердца монахов. Им вдруг показалось, что какая-то страшная опасность притаилась совсем рядом. Предчувствия вскоре оправдались. Команда увидела гигантское чудовище с головой змея, неуклонно преследовавшее коракл. Оно было ещё далеко, но двигалось с невероятной скоростью, оставляя за собой пенистые буруны и выбрасывая фонтаны воды из ноздрей. Жуткая тварь собиралась напасть и погубить мореплавателей. «Боже, спаси нас!» – в ужасе закричали иноки. – Не дай зверю поглотить Твоих детей!» Существо между тем приближалось. Уже виднелись его зубы, способные обратить в панику тысячу человек. Оно ревело, как пятнадцать буйволов. Волны стали штормовыми. Видя, что команда в панике, святой Брендан воскликнул: «Братья, да не поколеблет сомнение вашу душу, иначе Господь накажет за это. Остерегайтесь, чтобы из-за глупого страха перед чудовищем вы не потеряли Самого Бога и не лишились Его помощи. Помните: тот, кого ведёт Спаситель, не должен никого и ничего бояться». Сказав так, преподобный воздел руки к небесам и стал молиться: «Боже, избави рабов Твоих, как Ты избавил Давида от Голиафа; спаси нас, как Ты спас пророка Иону из чрева кита».

Не успел он закончить, все увидели другое чудовище, приближающееся с Запада. Изрыгая огонь из пасти, ономчалось за судном. Первый зверь, обнаружив соперника, развернулся, и между ними началась схватка. Головы на змеиных шеях сплелись. Зубами и шипами жуткие существа терзали друг друга. Плавники и хвосты превратились в щиты. Вода окрасилась кровью. Наконец, второй зверь победил и, разорвав соперника на три части, уплыл в ту сторону, из которой появился. Ещё раз монахи убедились, как заботится Господь о тех, кто уповает на Него. «Чтобы служить такому милосердному Богу, – сказал Брендан, – можно оставить всё суетное и земное».

На следующий день путешественники подплыли к лесистому острову. Коракл вытащили на берег, среди деревьев поставили палатку, причём очень вовремя. Сильный дождь обрушился на перегринов. Штормовой ветер задул с севера. Пришлось остаться в этом глухом месте. Провизия заканчивалась, но Провидение заботилось о них. Обходя остров, монахи нашли на берегу заднюю часть разорванного чудовища. «Подумайте только! – удивился преподобный. – Зверь собирался поглотить нас, а теперь мы съедим его сами. Нарубите и засолите как можно больше мяса. Остатки с костями оттащите подальше в лес. Дикие звери ночью обглодают их». Так и случилось. Иноки заготовили мясо на три месяца вперёд. Из-за плохой погоды тридцать дней остров не удавалось покинуть, но провизии теперь было много, а воду брали из чистого ручья.

Вокруг меня пучина вод.

Я слышал от людей,

Что чудеса увидит тот,

Кто взглянет в очи ей.

Над этой бездной будь ко мне,

Отец Небесный, благ!

Я чую, в зыбкой глубине

Таится грозный враг...

Джон Уитьер

«На море»

(Перевод Осипа Румера)

Верить – не верить в существование драконов, грифонов, гигантских водных змей – к области религиозных размышлений отношения практически никакого не имеет. С Богом эти мысли не соотносятся и не связывают, от Бога не отдаляют. Драконы – своего рода «адиафора» (др.–греч. а5шфород «неразличимый, безразличный») – поступок, в данном случае «размышление», к делу человеческого спасения напрямую не относящееся.

Блаженный Августин упоминал этих тварей в своей духовной «Автобиографии» преимущественно в нравственном контексте, хотя само их существование сомнению не предавал: «И я скажу то, что истинно в очах Твоих, Господи. Когда люди, незнающие и неверующие, которые если когда и приобщаются вере, то лишь с помощью знамений и великих чудес (обозначенных, как мы думаем, именем рыб и морских чудовищ), берутся поддерживать и помогать в какой-нибудь житейской нужде детям Твоим (то есть слугам), не зная, зачем это надо делать и с какой целью, то одни не дают настоящей пищи, а другие её не получают: одни не поступают по святому и правильному намерению, другие не радуются их даянию, не видя ещё «плода». А душу питает только то, что доставляет ей радость. Поэтому рыбы и морские чудовища и не едят пищу, которую могла вырастить только земля, отделённая и отличная от горьких морских вод» («Исповедь», 27-ая глава XIII книги).

Г.К. Честертон рассуждал про «драконову бабушку», но поводом для построения «парадоксов» Честертона были не тексты «Плавания» и «Путешествия».

В эпоху создания Бренданианы доверять буквально рассказам про змея, Левиафана, бегемота – было обыкновенным, общепринятым делом. И тот же Честертон замечает: «Мы называем средние века веками веры; точнее было бы назвать их веками недоверия, полусомнения-полунасмешки» («Гамлет и психоаналитики»). Эпизод с чудовищами это вполне подтверждает. Он уникален тем, что читатель становится свидетелем того, как «чудесное» полностью оттесняет все элементы «правдоподобного». У читателя-слушателя должна максимально проявиться вся ранее накопленная «библейская закалка», то есть опыт узнавания чудес, самых невероятных, с той детской искренностью и доверчивостью, что со временем поглощается занудной практичностью взрослого. Те, кто Священное Писание не изучал, то есть немалое число христиан северо-западной Европы, тем не менее, знали о событиях Книги Иова, её поражающей воображение 41-й главы. Знали из устных церковных проповедей, из хранившихся в монастырях святоотеческих сборников, а начиная с X века всех этих «монстров» Иова могли разглядывать на храмовых витражах. (В средневековом искусстве врата, ведущие в ад, часто изображали пастью Левиафана.)

Слышавшие предание о святом Брендане на море могли и не бывать, но истории моряков, байки, кеннинги скальдов, рассказы перегринов об удивительных встречах с загадочными животными им были хорошо знакомы.

Для христиан кельтской ойкумены средневековой Британии присутствие реальных драконов было, похоже, обычным делом. Эти существа населяли не только «мифоэтическое пространство» народных историй, но и довольно оригинальным образомобнаруживались в богословских текстах Святых Отцов. Так, святой Беда Достопочтенный, комментируя Книгу Деяний Апостолов (9.18), эпизод прозрения Савла-Павла, пишет: «Говорят, что у дракона всё тело покрыто чешуёй. Вследствие того, что иудеи названы змеями и порождениями ехидниными, всякий, кто шёл вослед их вероломству, как бы покрывал очи сердца своего змеиной кожей...». То есть для Беды дракон не менее «натурален», чем ветхозаветный иудей.

Германцы, много веков изустно передававшие то, что в XI веке запишут под названием «Беовульф», знали из этого великого эпоса о морских тварях, нападавших на героя. Ирландцы, из «Жития святого Коламбы Айонского», составленного в VIII веке Адамнаном, слышали об истории атаки океанских чудовищ на корабль святого Кормака, о монстре из озера Лох-Несс.

Про гигантское чудовище, обитавшее в озере Слайв-Мис (графство Керри), сообщается в «Книге серого тюленя» (XII в.). Оно нападало на крупный рогатый скот и людей, которые спасались только за стенами замка. Святой Колман из Драмора успел спасти от нападения девушку, полоскавшую бельё. Святые Кевин и Сеннан сражались с чудовищами из Скаттери и Глендалоха. Один из самых почитаемых и авторитетных ирландских источников, «Книга Лисмора» (The Book of Lismore), сообщает о каких-то подводных монстрах, в связи со святым Бренданом. Скандинавы «имели представление» о морском змее Ёрмунганде (упоминается в «Младшей Эдде») и драконе Фафнире (исландская «Сага о Вольсунгах»).

Дж. Р. Толкин в работе «Профессор и чудовища» спрашивает: «Каким представлялся дракон средневековому человеку? Наиболее полный ответ на этот вопрос можно найти в сочинении «О природе вещей» Фомы из Кантимирэ (I половина XIII века). Фома суммировал сведения Плиния Старшего (I в.), блаженного Августина (IV в.), а также привлёк информацию из «Книги о зверях и чудовищах» (VIII-IX вв.). Дракон выглядел существом жутким, но уязвимым. (Восточная – Китайская, Японская, Кореская – «драконология» в круг наших интересов не входит.)

Святые Отцы любили комментировать Книгу Иова, и комментарии эти были как нравственного, так и символического характера. Святой Иоанн Златоуст пишет: «Для того Бог сотворил этих двух зверей (имеются в виду крокодил и бегемот) огромными, чтобы ты узнал, что Он может всё сделать таким, но не делает, потому что всё сотворил для твоей, человек, пользы. Посмотри, как этот зверь соблюдает собственные законы: он обитает в той части моря, которая несудоходна. (Именно там и оказались перегрины Брендана. – Авт.) Какая от них (чудовищ) польза? Спросит кто-нибудь. Мы точно не знаем тайную пользу этих зверей, но если нужно что-то ответить, мы скажем, что они ведут нас к богопознанию»⁶⁵.

Действительно, этот эпизод «Плавания» – так сказать, «поворотный». После него монахи начинают уже «что-то понимать», серьёзно осмыслять происходящее, волю Божию, Промысел. Используя августиновскую метафору, они «видят мир, потому что Бог видит их самих».

Полупелагианец IV века Юлиан Экланский размышлял так: «Созданием сего ненавистного и огромного чудовища (Левиафана) для людей открыто три пути мудрого наставления. Во-первых, люди могут признать могущество Творца, Который создал живых тварей не только им в услужение, но произвёл таких, которые способны наводить ужас. Во-вторых, человек может понять дар Провидения, которое удалило сих смертоносных тварей из мест населённых и переместило в дикие и удалённые (оказавшиеся опять-таки на брендановском маршруте к Обетованной Земле. – Авт.). В-третьих, они могут узнать, сколь беспощаден к пороку Тот, Кто держит в суровом подчинении сих тварей, столь мучительных по своим свойствам и повадкам для людей».

Толкуя же выражение из Книги Иова о Левиафане – «круг зубов его ужас» (41. 6–9), – диакон Олимпиадор Александрийский (VI в.) поучает: «Это не страх Божий, но страх перед кругом зубов Левиафана. Но если ты имеешь в себе Христа, не помышляй об этом страхе, ибо тебе подобает страшиться Господа Бога твоего, а кроме Него никого другого не бойся». Святые Отцы говорили иногда туманно, но чаще ярко и сочно. Святоотеческий синтаксис на 80% пропитан поэзией высшего качества. Юлиан Экланский восклицал: «И да постигнет ненавистные ночь и день безмерный ужас, достойный исходящего из моря на землю чудовища..., способного учинить жестокую бойню людям и животным, посеять гибель и опустошение!. Справедливо то, что Левиафан призывает на себя всеобщее проклятие» («Толкование на Книгу Иова»).

Описываемые в «Плавании» и «Путешествии» события морской битвы монстров любопытны, поскольку в них причудливо перемешались различные библейские мотивы. Здесь, например, фиксируется своего рода отсылка к сражению Давида с Голиафом (1-я Кн. Царств, 17). Самое малое из Творений (Давид) способно поразить грозного (сотворённого, но отпавшего от Бога) врага. Святой Брендан молится, вспоминая не только Иону, что логично, так как речь идёт о морских чудищах, но и этих библейских персонажей: «Ты избавил Давида от Голиафа», – произносит святой. Его монахи «стоят в вере» и получают Небесную защиту. Хотя, если внимательно присмотреться, чудищ, собственно, клонфертские перегрины совершенно и не интересуют. Не лёгкая добыча – лодка с живыми людьми, – а какие-то таинственные мотивы заставляют их бросаться друг другу в пасти. Более того, «Путешествие» подчёркивает, что второй монстр, который одерживает победу, появляется с Запада (как Христос, «пришедый на Запад Солнца»), и, таким образом, он выполняет роль защитника.

В «Путешествии» угрозой для перегринов является морской змей (это условная копия Левиафана), и здесь можно разглядеть «ирландские мотивы». А именно легендарную историю изгнания из Ирландии змей святым Патриком, описанную Джеральдом Валлийским. То есть морской змей – истинный враг кельтов, святого Патрика, и, следовательно, Господь спасает своих христиан-мореплавателей, благодаря молитвам святого Брендана и с помощью другой твари. В дальнейших приключениях чувство страха-отчаяния будет неуклонно заменяться укреплением доверия к Божией Любви и действу Промысла.

Восхищаться и удивляться кельты станут чаще, чем впадать в ужас и оцепенение. Эта специфическая черта «кельтскости» Северо-Запада: восхищённое замирание (не оцепенение) перед открывающейся тайной (например, «Чистилище святого Патрика», гора Бен-Балбен, Авалон) войдёт во все «артурианские» книги, от Мэлори до Уайта.

В «Путешествии» ситуация усложняется. Напомним, что его текст появился спустя 150–200 лет после «Плавания». За время европейских «блужданий» в пересказах истории о поисках Земли Обетованной Святым образный и «драматургический» мир Средневековья усложнился: морские твари полетели! Валлийский дракон выбрался из пещеры на подмогу «своим» кельтам. В «Путешествии» сражаются уже две летающие твари: грифон и дракон. Первый описан довольно подробно. Это чудовище дышит огнём, когтями способно превратить коракл монахов в обломки, а крыльями – просто перевернуть и утопить судно. И здесь прочитывается не столько угроза сбить перегринов с духовного пути, сколько прямая опасность их физического уничтожения. Дракон же – символ Уэльса – выступает в качестве спасителя.

Но так как никакой текст Бренданианы не существует сам по себе, в абсолютной изоляции, что-то общее, обязательное должно обнаруживаться. Этим «общим» является разразившаяся в результате схватки буря. Она хоть и страшная, но реальной опасности не представляет. Монахи укрываются от разбушевавшейся стихии на острове, специально приготовленном для них Богом. Мало того (и здесь уместно вспомнить вышеприведённое замечание Честертона о «полусомнении-полунасмешке»), клонфертским перегринам достаётся огромный окорок убитого монстра, который они засаливают впрок, пренебрегая возможным уставным ограничением в пище (то есть конину, согласно ирландским правилам, есть было запрещено, а мясо чудовища – нет. Впрочем, они «были в дороге»).

В эпизоде с Ясконием (Якониусом) мореплаватели получали определённое разумное объяснение: под их ногами не чудесно оживший остров, а огромная, живая, специально сотворённая Богом рыба. «Битва монстров» – это «перевёрнутый» Ясконий. Подготовка, так сказать, к ещё более невероятным чудесам – хрустальной колонне с серебряной сетью, одинокой скале, Острову Кузнецов...

Когда погода наконец-то установилась, коракл спустили на воду, погрузили оставшиеся запасы мяса, наполнили фляги, и Плавание продолжилось. Новая земля появилась неожиданно. Её заметили буквально за милю, хотя океан оставался спокойным и ни тумана, ни дождя не ожидалось. Остров, к которому преподобный решил направить судно, оказался совершенно плоским и почти лишённым растительности. Было удивительно, как море вообще не поглотило, а штормы не развеяли его. Монахи решили, что перед ними пустынная страна, и только приуныли, как вдруг, неизвестно откуда, к берегу вышли, встав друг от друга на расстоянии брошенного камня, три группы людей. Первую составляли мальчики, во второй находились взрослые сильные мужчины, а в третьей иноки разглядели седых стариков. «Приветствуем вас, братья! – воскликнул святой Брендан. – Мир и Божие благословение да пребудут с вами». В следующее мгновение на остров опустилась лёгкая дымка, сокрывшая пришедших людей, и перегрины услышали, как три хора голосов запели Божественный гимн; затем поющие отправились по дороге следом друг за другом, не пересекаясь и не смешиваясь. Когда пелена развеялась, преподобный сказал команде: «Дивны дела Творца, везде, даже среди пустыни, есть люди, готовые воздать Ему хвалу. Сойдёмте на берег и совершим бескровную жертву». За Литургией святой причастил всех жителей острова Тела и Крови Христовой, после чего благословил одного из тех иноков, что прибежал в последнюю минуту перед отплытием из Ирландии, остаться в этом месте. Более не задерживаясь, пуиешественники взяли курс на юг.

Алтарь я воздвигаю на лугу,

И небо станет куполом собора,

И дикие цветы приберегу,

Чтоб воскурить их ладаном... Опора

Единственная! Вышняя! Меня

Не оттолкни, жреца святого дня!

С.Т. Кольридж

(Перевод Виктора Топорова)

Объём «чудесного» любого агиографического рассказа, даже такого необычного, как «Плавание», рано или поздно сокращается. Точнее, прерывается каскад диковинных чудес, снижается динамика головокружительных приключений. Участникам, читателям – всем необходима небольшая передышка. Вырваться из «мира чудесного» невозможно, да и не хочется, но океан затихает штилем, чудовища уходят в его глубины, и новый остров, которого достигают ирландцы, – своего рода награда за мужество мореходов, веру и монашескую стойкость, ведь «Плавание» («Navigatio sancti Brendani») – прежде всего, паломничество, главная цель которого – обнаружение заповедной Terra repromissionis sanctorum, а не просто подборка фантастических эпизодов.

Коракл заходит в тихую гавань острова, напоминающего выше описанный Сейбл (см. Кораблик 5), и, на первый взгляд, всё, что будет происходить во время этой остановки, довольно благочестиво, просто, а современному читателю может показаться даже скучноватым. Важны детали, на которых мы внимание не задерживаем, но которые средневековому христианину сообщали информацию специфического порядка, поскольку и сам мир он видел несколько иначе.

Для иро-кельтской традиции прошлое не отсекалось ни новой религией, ни литературным латинским. Оно фиксировалось, но не застывало, а, как говорит Десмонд Иган, «прорастало» в текстах, лишь отдалённо напоминающих о существовании древнего первоисточника. Уильям Йейтс в предисловии к несостоявшемуся изданию «Полного собрания стихотворений» на эту темуделает замечание: «Вся ирландская история свершается на фоне огромного таинственного гобелена; даже христианству пришлось принять это и найти себе место на той же картине... Клановый порядок не допускал наложения на него церковной власти, он мог принять монахов, но не епископов».

Монах, который записывал один из вариантов самого знаменитого ирландского эпоса «Похищение Быка из Куальнге», помечает на полях рукописи: «Я же, который сохранил эту повесть, или, вернее, вымысел, не беру на веру рассказанных тут историй. Ибо многое здесь наущение лукавого, иное причуда поэзии. Одно возможно, другое нет. Иное назначено быть развлечением глупцам». Работа писца ему была дороже эмоций, и он, как и сотни других, трудился в скриптории. Важно, что эти переписчики не портили древние тексты, не «христианизировали» легенды искусственно и насильно. Про эту кельтскую «тактичность» наверняка знал святой папа Григорий Великий, отправляя Августина Кентерберийского на проповедь в соседнюю Британию (VI в.) с просьбой сохранить как можно больше языческих построек и церемоний, придав им христианский смысл, чтобы люди «не были слишком удивлены и оскорблены»⁶⁶. В Ирландии был сохранён богатейший запас древних традици; «на душу населения приходилось больше сказок и легенд, чем где бы то ни было в Западной Европе», не, исключая Исландию. Только грекам и римлянам кельтская литература уступила, по крайней мере, количественно.

Ирландская мифология рассказывает о сверхъестественном мире океана, где скрыта «Земля Юных», «Земля Обетованная» и «Прекрасная долина», где обитают боги «Племени Богини Дану». Если вспомнить «Плавание Майл-Дуйна», то можно попробовать разместить «Остров смеющихся людей» именно в тех краях. В этом тексте остров является местом радости, то есть отчасти связан с идеей блаженства. На нём остаётся один из молочных братьев Майл-Дуйна. В истории святого Брендана нечто подобное происходит с одним из «опоздавших» монахов. О «Земле Юных» известно, что в ней нет «ничего кроме правды, она без смерти, печали и разрушения, без зависти, ревности, тьмы, гордости, страна вечной молодости (то есть «нестарения», по причине застывшего потока времени? – Авт.), цветов и плодов»⁶⁷.

Практически всё, что касается «Острова Трёх Возрастов», или, вариант, «Трёх хоров», подходит под внешнее описание «Земли Юных», кроме разве что «цветов и плодов». Автор «Плавания» приберёг последние к финалу своего рассказа по совершенно понятным причинам: они украшение самого долгожданного острова, до которого ещё предстоит дойти. Ему же принадлежит великолепная идея: собрать в одном месте эпических жителей волшебной «страны за морем», разделить их на три условные группы, вложить им в уста христианские гимны и отправить в бесконечное круговое движение – своеобразный крестный ход по пустынному острову. Поющие не получают высшей награды, но и не испытывают ни в чём ущерба. «Остров Трёх хоров» – это прежде всего знак, свидетельство: коракл клонфертских монахов движется в правильном направлении, а перед читателем «воцерковлённый» осколок одной из тех историй, что посвящены Островам Блаженных; как говорит Нора Чедвиг, «фрагмент из ненаписанной рукописи древнего кельтского мира»⁶⁸.

За этим эпизодом скрыта какая-то древняя, имеющая исключительно ирландские корни, культурная реальность. Вполне возможно, что автор «Плавания» иносказательно сообщает про судьбу одной из трёх частей, составлявших общество «Зелёного острова» в допатриковый век, то есть говорит о филидах. К моменту создания Бренданианы низшая ступень в иерархии – барды превратились в королевских поэтов, воспевавших подвиги своих милордов и обретавшихся при дворах. Высшая ступень этой триады – друиды, языческие жрецы, – к VIII веку на Британских островах и в континентальной Галлии исчезли окончательно. А вот промежуточное звено, прежние хранители сакральных знаний, традиций и, самое главное, поэзии, – филиды – остались. Первые столетия после миссии святого Патрика (IV в.) они не только мирно уживались с миссионерами кельтской Церкви, но многие из них даже приняли монашество, стали затворниками, организовали скриптории, библиотеки и школы для детей. Филиды завершат своё служение в годы норманнского нашествия XI века, их труды и судьбы надёжно будут скрыты тем, что Нора Чедвиг подразумевает под «фактором умолчания» ирландской культуры. Это, пожалуй, является объяснением того, что «Остров трёх хоров» даже косвенно не упоминается в «Путешествии». Бенедикт не стал утруждать себя объяснением относительно специфики дохристианских жреческих практик и общего устройства общества. Плюс сама по себе такая «перебивка» в напряжённом повествовании не входила в его планы.

В «Плавании», напротив, христианская символика острова подчёркнуто изящно выверена. Облако света, дымка, что на глазах ирландцев опускается на поющих, символизирует тайну. Оно – сияние веры, свидетельство наличия у хоров мистического опыта и отличается от мрака заброшенного замка (см. Кораблик 3). Тот воплощал духовную слепоту и воздействовал на мореплавателей удручающим образом. Облако – это ещё и некая точка, в которой поющие достигли границ своих человеческих возможностей. Их духовный рост завершён. «Когда Бог сотворил время, Он сотворил его много», – говорит одна древнеирландская поговорка. Речь, применительно к этому эпизоду «Плавания», идёт не только об относительной бесконечности времени, но и о том, что оно само по себе может для различных «возрастов» протекать по-разному. Это тоже отголоски давних друидических представлений, в которых сосуществовали идеи перерождения различных миров, населённых антиподами всяческих загадочных мест и подземелий. Странный остров. Было в нём что-то настораживающее, таинственное, но и там святой Брендансовершает Литургию. Правда, покидает его довольно быстро, если не сказать – спешно.

Описание «Острова Трёх Возрастов», с его подчёркнутой иерархической уставной сложностью и внутренним распорядком, даёт нам возможность предположить, что, помещая этот эпизод в текст «Плавания», его автор пытался сообщить о неких известных ему ещё сохранившихся осколках общин Celi Dei («кулди», Калдеи), которые не существовали во времена «исторического Брендана», но считались особым явлением кельтского христианства к столетиям составления Бренданианы.

На наши берега, забытые во мраке,

Где волны Запада имеют свой предел,

С любовью пастырской

Ты посылал приливы

И Знамя Крестное, спасающие нас.

Святые и герои подвиг веры

Здесь совершали...

……………………………………..

Мы же имён тех славу понесём.

Тимоти Риз,

епископ Лландафа,

(Уэльс, 1940-е гг.)

Начиная с XVI века вокруг наследия этих кельтских общин, населявших Север Ирландии, Внешние Гебриды, Шотландию, Оркнейские острова, велась горячая дискуссия среди англиканских реформаторов, пытавшихся разглядеть в кулди протопротестантские объединения и использовать авторитет «слуг Божьих» для антикатолических исследований и заявлений. Проблема в том, что набеги датчан-викингов, достигшие своего победного пика в IX веке, привели большое количество иро-скоттов кельтской церкви к глухой самоизоляции, которую англикане-историки поспешили посчитать своеобразной внутренней реформой этих кельтских осколков Северо-Запада. Логичней всего было приписать им антиримские настроения и противостояние англо-саксонскому миссионерству Британии, но, повторю, слишком туманной представляется вся эта история.

Письменных литургических духовных памятников практически не сохранилось. Высокие каменные кресты, обнаруженные на территориях, где подвизались кулди, могли принадлежать как Коламбовскому влиянию Айоны, так и Кутбертовскому Линдисфарна. Рим ничего относительно «слуг Божьих» не заявлял: или не замечал их, или раздражённо отмалчивался. А они жили без малого 200–250 лет, и строили свои школы, и молились как в общинах, в основном монашеских, так и в различных «затворах». Море – тоже пустыня, с оазисами островов. Некоторое представление о жизни этих кельтов-христиан можно попробовать составить, изучая сохранившиеся документы, прежде всего те, что, опираясь на Священное Писание, Предание и кельтские национальные традиции, управляли жизнью этих общин и выстраивали сложный аскетический быт средневековых иноков северо-запада Европы.

Один из сохранившихся «Уставов» общин кулди находится в Королевской Академии Ирландии (The Royal Irish Academy) в так называемом манускрипте Лебор Брекк (Lebor Brecc, ff. 9–12). Его перевод на английский опубликован в 24-м томе (С. 202–215) Королевской Академии Ирландии в 1837-м году. Он является прозаической версией древнего метрического (стихотворного) оригинала устава Картага (Cartage). Одни исследователи (William Reeves) датируют его XII веком, другие (John Strachan) считают, что составление устава слуг Божьих можно отнести к IX веку.

Сам по себе документ производит удивительное впечатление Из-за мозаичности суждений, предписаний, нравственных и житейских поучений, духовных и практических рекомендаций, пищевых, гигиенических уложений, время от времени снабжаемых поэтическими восклицаниями и вероучительными отступлениями. Это яркий и чрезвычайно живой средневековый документ ирландского христианства, который, воссоздай его в первоначальной метрике, пропевался бы как баллада, декламировался словно сага.

Перевод текста выполнен профессором Ю.Н. Варзониным (в литературной обработке Автора), по книге Uinseann O’Maidin «The Celtik monk, Rules and writings of Early Irish monks». – Cistercian Publication, Kalamazoo, Michigan – Spencer, Massachusetts, 1996. – P. 81 – 95. The Rule of the Cйli Dй.

Вот его сокращённый вариант, так сказать, «избранное» – то, что представляет живой интерес для истории Церкви и будет любопытно исследователю кельтского христианства.

• В праздничные дни монахи кулди не получают добавочной порции хлеба, но количество воды, трав и приправ можно увеличить (Авт.: Далее в тексте неоднократно используется термин «селанн» (selann) – ирландская мера объёма, равная весу 4-х яиц, то есть 210 граммам).

• В дни Великого Поста, даже если нет специального запрета, монах не должен вкушать больше 8-ми селаннов (1,7 кг.) пищи в день. Это же касается и будней, кроме дня святого Патрика, если он выпадает на вторник или пятницу.

• Свежее молоко следует смешивать обязательно с мёдом.

• Травы из огорода используются в качестве приправы, и их количество не имеет отношения к порции хлеба. Они подаются отдельно. Но к маслу это правило не относится.

• Количество хлеба не должно сокращаться, если на трапезу даётся кусок рыбы или малое количество творога, сыра, сваренное вкрутую яйцо или яблоки.

• Нельзя всё перечисленное предлагать сразу и вместе. Если, например, яблоки крупного размера, то достаточно их будет 5–6 плодов с хлебом. Мелких можно принести и 12. Лук-порей предлагается в количестве 3–4 головок, но с ним нельзя есть творог и сыворотку, которые вообще лучше хранить для приготовления сыра.

• Творог для монахов готовить следует без сычужного фермента и его количество на трапезе приравнивается к позволенному количеству хлеба.

• Сладкая, чистая сычужная сыворотка никогда не выпивается сама по себе. Её следует разбавлять грутином (gmtm – «лёгкая» фракция творожной массы, остающаяся после сцеживания плотной).

• В День Святой Пасхи разрешается есть яйца, сало с мясом дикого оленя или кабана.

• При великой скудности и бедности стола дозволено употребление мяса и Великим Постом, но если жизнь монаха не подвергается опасности, то лучше воздержаться.

• Если к трапезе не нашлось свежего молока, то можно подать братии по чашке сыворотки или пива.

• Готовится на трапезу для всех жидкая овсяная каша. Она подаётся в общем большом котле, монахи же должны брать из него сами, понемногу, лучше и порции.

• Свежее молоко, если нет ничего другого, подаётся на стол, но и часть воды следует добавлять в каждую порцию.

• Селанн нельзя готовить в Четверг, но у монахов на этот день должен быть сделан запас свежего молока, небольшого количества пива и медовых сот. Пиво не следует пить большими глотками, даже если мучает жажда. Большие глотки лишь возбуждают её. Пейте пиво маленькими глотками из небольших чашек.

Богослужебные установления, литургические и молитвенные практики общин кулди, ввиду скудности реальной информации, а не историографических фантазий англиканских исследователей, комментировать сложно и порой возможным не представляется вовсе. Населявшие глухие, дальние земли «слуги Божьи» сталкивались с языческим укладом жизни пиктов, ранее проживавших на островах, и других кельтов, принадлежащих, к тому же, различным, как правило, враждующим кланам, были вынуждены выстраивать собственные церковные традиции, впитывая местный колорит, нивелируя культурные и юридические предпочтения дальнезападных островитян. Христианские центры Европы располагались от них очень далеко, так что кулди обходились без всяческой редакции своих практик.

• Если монах не причастился в воскресный день, он должен сделать это в четверг, не ожидая следующего воскресенья, поскольку для привыкших к еженедельному причащению такой интервал слишком велик.

• Крестным Знамением необходимо осенять четыре стороны света, небо и землю под ногами, когда покидаешь келью.

• При пении псалмов следует поочерёдно сидеть и стоять, поскольку если только сидишь, то можешь впасть в сон, а если стоишь – упасть от усталости.

• Когда в праздник за кого-то возносятся молитвы или прошение, то необходимо использовать его крещальное имя (Авт.: ирландская традиция сохранения двух имён – кланового, древнего, и христианского – жива до сих пор).

• Человек, который никогда не вкушает мяса, в Пасху должен непременно съесть кусочек чего-нибудь вкусного, дабы избежать голода или нищеты в течение целого года, до следующей Пасхи (Авт.: это положение, как и два нижеследующих, можно считать отзвуком преодоления местных суеверных представлений).

• Вся пища, которая остаётся в доме после смерти его хозяина, должна быть освящена и разделена между бедными. Её нельзя вкушать там, даже если умерший будет прославляем как святой человек.

• Продукты, собранные до воскресного дня, нельзя употреблять в пищу, их следует разделить между бедными.

• В Святой Четверг совершается омовение ног.

• Монахи не должны спать в храме. Они разделяются. Одни поют ночью псалмы, другие в это время отдыхают в келиях. После чего положено им меняться местами.

• Запрещается пить что-либо после вечерней службы.

• Тот, кто исповедовался своему духовному отцу, не должен каяться перед другим священником.

• Если монах злится на своего брата-послушника, оскорбляет его, то к вечеру этого дня он должен получить сто ударов палки по ладони и остаться без хлеба и воды.

На острове Трёх возрастов нет церковных построек, но существует духовное «движение», своего рода крестный ход вне времени, которое течёт каким–то особым образом. О дальних морских монастырях в Ирландии прекрасно знали, и, без сомнения, вокруг них слагались поэтические истории, фиксировавшиеся как в житиях, так и других литературных памятниках Средневековья. «Плавание» – тому подтверждение.

Многие дни пути прошли с того времени, и вот однажды перегрины оказались в промозглом, диком месте. Дождь лил беспрестанно, холодало, но потом небо очистилось, туман сошёл, и перед путешественниками появилась огромная колонна из чистого кристалла, что казался твёрже мрамора. Колонна блистала, и можно было разглядеть, как её основание уходит глубоко под воду. «Давайте осмотрим это Божие творение, – обратился Брендан к братии, – будем плыть вокруг, пока не вернёмся на прежнее место». Плыли они три дня. Коракл осторожно обходил ледяное чудо, когда иноки разглядели на одном из выступов два каких-то предмета. Святой Брендан решил приблизиться и взял в руки то, что оказалось литургическими Чашей и Дискосом, сделанными из того же материала, что и колонна. «Как много в мире уготовано Господом для молитвы и служения, – сказал святой, – даже здесь, где и жизни-то нет, мы находим священные сосуды Евхаристии». Бережно он поставил Чашу с Дискосом на прежнее место и повелел инокам плыть дальше.

Ещё долго серебристая громада возвышалась позади коракла.

А глава Его и волосы белы,

Как белая волна,

Как снег...

Откр. 1:14

У моря есть свой основной цвет: голубой. С различными оттенками и нюансами – от иссиня-свинцового до, к удивлению, розового – он радует, настораживает и вдохновляет на рассвете, при закате и даже ночью. Море изменчиво, и его разноликость оправдывается отсутствием чётких границ, поскольку береговая линия – канва относительная. Чудо – величина, как ни странно, более постоянная, совершенная, поскольку происходит всегда на стыке двух миров, при встрече двух реальностей, – и цвет у него белый. Без излишних вторичных спектров. Это цвет Преображения, Крещения и Айсберга святого Брендана.

О «хрустальных» или «будто из чистого серебра» колоннах, что дрейфуют в северных широтах холодного океана, европейцы знали благодаря другому знаменитому ирландскому монаху – географу Дикуилу. Взыскательная средневековая аудитория была очарована его книгой «Измерение круга земного». В этом первом франкском руководстве для путешественников, появившемся около 825-го года, описывались различные земли, природные явления, в том числе упоминались айсберги.

В 13-й главе великой книги Ненния «История бриттов» (Historia Brittonum, IX в.) повествуется о встрече племён кельтских переселенцев с айсбергом, когда они, миновав Испанский полуостров (век не указан) и переплыв тёплое Средиземное море, достигли Ирландии. Спустя же год со дней своей остановки на Изумрудном острове они увидели, как пишет Ненний, «стеклянную башню на воде», то есть айсберг у ирландского берега. Кельты решили осадить «башню», но их суда разбились о лёд, а тех, кто сумел высадиться на её уступы, смыло в море, и смельчаки утонули.

Читатель Бренданианы был знаком с историями об Эйрике Рыжем и его сыне Лейве. Первый открыл Гренландию, второй – к 1003-му году Северную Америку. Сага, посвящённая Эйрику, сообщает о том, что скандинавы, переселявшиеся из Исландии, видели около гренландских берегов огромные льды причудливой формы. Возможно, им повстречались не сами айсберги, а оторвавшиеся от глетчеров сверкающие ледяные фрагменты. Подобного рода феномены упомянуты также в «Хронике» Адама Бременского (105о г.)

В «Плавании Майль-Дуйна» описывается серебряная колонна с некоей специально устроенной сетью. Её верхняя часть скрыта от мореплавателя. Один из членов команды Майль-Дуйна отрывает кусок этой серебряной сети, чтобы по возвращении в Ирландию «возложить его на алтарь Армага» (древнеирландской столицы). Серебро – для кельтских преданий дохристианских столетий и послепатрикового времени – материал, имеющий глубокий сакральный смысл. Эпос «Битва Мойтуры» сообщает, что ирландского короля из «другого мира», Нуада, называли «серебряноруким»; в свою очередь, выше упомянутый Аилбе (см. Кораблик 6), побывав в легендарном краю, вернулся с ветвью из того же металла. В одной из версий «Плавания» святой Брендан забирает сосуды в Ирландию как вещественное доказательство посещения им Другого Мира.

Реальные и эпические путешественники Средневековья, посещая северное полушарие (имея известные и сокрытые от нас цели), видели айсберги в разное время года. Летняя встреча могла прибавить сюрпризов, поскольку именно в тёплую погоду «хрустальная колонна» подтаивает быстрее всего на уровне воды и волны вымывают лакуны причудливой формы. Именно с таким явлением столкнулись клонфертские иноки, а обнаруженные ими литургические сосуды ощущение чуда только усиливают.

Цветан Тодоров⁶⁹ отмечал, что средневековые христиане воспринимали «фигуральный смысл буквально», для чего ими использовался большой набор сравнений. Столб, колонна, по этой логике, для них не игра Природы, не случайное нагромождение льда, а «прекрасное сооружение», и её вид напоминает описание Храма у пророка Иезекииля (Иез. 40–42). В обеих версиях «хрустальный столб-колонна» появляется без объяснения его значения, из ниоткуда. «Плавание» говорит о том, что это произошло «в один из дней», вдруг, но пришлось ещё потратить три дня, чтобы до него добраться. В «Путешествии» перегрины «увидели гигантский столб в море и приблизились к нему». «Плавание» рассказывает о вершине колонны, которая недоступна взору игумена, а «Путешествие» сообщает, что «верх столба возвышается до облаков, низ же уходит ко дну морскому». Автор «Плавания» на описание этого чуда скуп, потому как ему вполне достаточно сообщить: колонна природна по материалу, из которого состоит, её дрейф подчиняется физическим законам, но она сверхприродна по происхождению, поскольку сотворена Господом. В «Путешествии» таинственность и двусмысленность достигается тем, что Бенедикт изящно применяет глагольный имперфект, когда пишет: «Казалось ему (Брендану), что уже давно он здесь бывал». Это, вероятно, связано с тем, что автор «Путешествия» не совсем понимал символику столпа, которая была очевидна тем, кто читал «Плавание», то есть ирландцам, подразумевавшим под «хрустолбом-колонной» путь, по которому души умерших путешествуют с земли на небеса. Для Бенедикта столб в океане мог даже ассоциироваться с одним из «Геркулесовых», обозначавшим самые дальние пределы обитаемого мира. Точнее, с его «северным» аналогом. Одно из отличий двух вариантов этого эпизода в том, что, согласно англо-норманнской версии, святой «входит» на поверхность «выступа» колонны и совершает там Литургию, а у ирландского анонима он не покидает лодки и Евхаристия происходит «внутри» столба.

Одним из первых комментаторов «Плавания», пришедших к заключению, что речь идёт о тающем айсберге, был Густав Ширмер (G. Schirmer), опубликовавший свои соображения в концеXIX века⁷⁰. Его гипотеза была поддержана другими исследователями Бренданианы. Дж.Райт (J.K. Wright) считал, что «купол» над айсбергом в «Путешествии» не что иное, как «свисающий вдоль краёв туман». А известнейший канадский этнограф, полярник Вильямур Стефанссон (f1962) писал: «Такой ледяной массив мог отклоняться от линии воды на добрые сотни футов, и в нём, под воздействием волн, возникали проёмы, через которые легко проходила лодка». Более того, Стефанссон говорит, что «издалека такой ледник мог сливаться с островным льдом и создавать иллюзию, будто он очень высоко уходит в небо, что вполне бы соответствовало приводимым в текстах описаниям» ⁷¹. Любопытно, что, рассуждая вполне рационально, автор не списывает всё только на природные факторы и «действие волн». Север восхищает полярника, и «ледяной человек» в 1918 году проговаривает романтические, то есть, отчасти, религиозные сентенции:

«Северный полярный регион, сам по себе, дружественен и гостеприимен по отношению к людям и, вопреки всем предвзятым мнениям, не является бесплодным, безжизненным, неприступным, необозримым пространством, угрожающим смертью от невыносимого голода и холода»⁷².

Вопрос о чудесном появлении Литургических сосудов, Чаши и Дискоса, в «гостеприимном» регионе, как правило, решается в христианской символике и библейском Откровении: «Дух Божий дышит, где хочет» (Иоанн: 3.8.), – но нельзя исключать и простых объяснений. Найденные в «колонне» предметы говорят лишь об одном: человек здесь уже бывал (каким образом – неважно) и использовал это чудесное место для Богослужения. Следовательно, оно освящено. (Брендан, кстати, здесь не «благословляет землю»). Рассказ о Чаше и Дискосе в галереях айсберга удивителен,символичен и правдив. Необходимо только оживить воображение и под новым «углом зрения» посмотреть на старые источники.

Например, средневековые документы «Ландамабок» и «Сага о Самсоне Прекрасном» (около 1350 г.) сообщают, что в 1194-м году несколько моряков-христиан возвращались из Исландии в Норвегию и были отброшены бурей далеко на Север. В конце концов, после долгих скитаний их судно прибило к какой-то неведомой земле около Гренландии, то есть к берегам «Страны айсбергов». Можно предположить, что среди членов команды находились миссионеры, священники, и Бенедикт об этом и подобного рода происшествиях прекрасно был осведомлён, но не спешил особо расписывать.

Тот, кто является автором «Плавания», будучи кельтом, больше доверял не документам, а интуиции и преданиям; для него «колонна из чистого кристалла» – своего рода преддверие, «прихожая» Другого Мира, свидетелем чудес которого вскоре должен стать святой Брендан, не испытав при этом смерти. Всё, что происходило до их Литургии в айсберге, важно, но это только «чудеса приготовления». Время «пойдёт с нуля», когда клонфертские монахи покинут «колонну». Все они должны будут увидеть жерло вулкана (Остров Кузнецов), услышать рассказ Иуды и, за исключением последнего – «лишнего», встретить отшельника Павла в преддверии Рая – и, наконец, войти в Землю Обетованную Святым. Они поражены и восхищаются вслед за блаженным Августином, писавшим: «Прекрасно всё созданное Тобой и несказанно прекрасен Ты, Создатель всего. Если бы Адам не отпал от Тебя, не излился бы из его чрева этот морской рассол, род человеческий, предельно любопытный, неистово надменный, неустойчивый, шаткий. Тогда не потребовалось бы проповедникам Твоим работать среди моря, сообщая о Твоих таинственных делах и словах телесным, чувственным образом» («Исповедь», гл. ХП, 28).

Когда они вернутся домой в Ирландию, то станут проповедниками, несущими Евангельскую весть (как ветвь Аилбе), а Чаша и Дискос (даже если их не забирать с собой) – осязаемое свидетельство милости Божией, необходимое для спасения народа Эйре. Самое важное начинается, когда святой Брендан с братией покидает «белое чудо».

Монахи кутались в плащи, а холодный ветер подгонял судно сквозь тёмные воды. Дни казались короткими, ночи бесконечными, пока не появилась земля. С её приближением команда всё явственнее слышала тяжёлые беспорядочные удары, точно впереди их ожидала огромная кузница. Наконец, можно было рассмотреть унылый каменистый остров. Жалкие кусты пробивались из-под разбросанных плит, плотно утоптанные тропинки огибали кучи мусора, а на самом берегу высокие краснолицые люди (а быть может, это были сами демоны) ковали железо. Никаких специальных устройств, наподобие мехов, щипцов, горнила, у них не было. Огонь, казалось, вырывался из-под камней, служивших тут же наковальней. Шум стоял невообразимый. Тяжёлые молоты в мускулистых руках падали на раскалённый металл. Коракл перегринов очень быстро при попутном ветре подошёл к берегу, и преподобный приказал убрать парус. Теперь и краснолицые кузнецы заметили иноков. Они злобно закричали, оставили свои орудия, после чего голыми руками стали хватать куски горячего шлака и бросать их в путешественников. Слава Богу, что судно остановилось на достаточном расстоянии. Шлак падал за несколько десятков шагов от кормы, и море словно начинало вскипать. Горячий пар окутывал коракл. «Беритесь за вёсла! – воскликнул святой Брендан. – Мы оказались у самых адовых врат, нужно спешить». С большим усилием монахи принялись грести, так как течение неумолимогнало их к жуткому берегу. Когда удалось вырваться, иноки увидели, что остров озарился багровым пламенем, и услышали, как возобновились тяжёлые удары краснолицых кузнецов. «Хвала Господу, – сказал преподобный. – Он показал место, откуда начинается вход в бездну мучения, и в который раз избавил нас от погибели».

В полном молчании иноки продолжили свою работу. Каждый с ужасом вспоминал обитателей каменистого острова и в сердце благодарил Бога за избавление. Несколько часов кряду они плыли, пока не заметили в море высокую скалу. Она точно вырастала из воды. Её крутые склоны были совершенно чёрными, словно ни штормы, ни солнце не могли разбавить этот цвет. Коракл только замедлил свой ход, как вдруг один из иноков поднялся со своего места и, ничего не говоря, бросился за борт. «Стой, вернись, куда ты?» – закричали перегрины, побросав вёсла. Но инок не откликнулся. Он быстро, будто по чужой воле, плыл прочь от коракла. Святой Брендан печально смотрел ему вслед. Монахи пытались развернуть судно и догнать собрата, но течение упорно сносило последнего к чёрной скале, так что все попытки спасти его оказались тщетными. Едва он достиг её склона и выбрался на мрачные камни, перегрины увидели, как огромные демоны, появившиеся из неприметной расщелины, схватили инока. В то же мгновение скала покрылась огнём, дымом, и в воздухе запахло серой. Так закончился путь последнего из тех трёх иноков, что прибежали перед самым отплытием из Ирландии, и сбылись все предсказания святого.

И мы приплыли на Остров Огня; был виден

издалека

Средь моря высокий огненный столп,

вздымавшийся под облака;

Но, приворожённые чудным огнём,

едва мы стоять могли

На этом дрожащем, как трус в бою,

шатучем клочке земли...

А. Теннисон

«Плавание Майл-Дуйна»

(Перевод Григория Кружкова)

Одно из первых художественных описаний преисподней принадлежит не Данте, а неизвестному ирландскому монаху XII века. Отцы «Кельтского христианства», одни из самых образованных средневековых европейцев, с традицией локализации ада были знакомы и первыми некоторые её детали облекли в литературную форму.

В 1149-м году некто из иноков-бенедиктинцев Регенсбургского монастыря (Германия), этого важного, в том числе и для России, центра иро-шотландской миссии на континенте, написал книгу «Видение Тундала» («Visio Tundali»). Изначальный гэльский список потеряли, но сохранился латинский перевод текста. Возможно, регенсбургский писец располагал не одной кельтской рукописью, а несколькими вариантами; важно, что «документы о посещении загробного мира» по Европе распространялись людьми, владевшими гэликом и латынью в совершенстве. Герой поэмы, воин Тундал, ещё при жизни стал путешественником в адские земли, и если поэт Данте проходит через сужающуюся воронку, продвигаясь всё глубже, то ирландца ожидают «раскалённые горы» – то есть вулканы.

Мнение, согласно которому вулканические жерла связывают мир, видимый с преисподней, средневековые церковные авторы поддерживали задолго до «Плавания», «Путешествия» и рассказа о Тундале. Святой Исидор Севильский описывал вулкан Этну как адские врата. Его мнение разделял и святой папа Григорий II (†731). Кельтская языческая традиция ничего напоминающего греческий Аид, семитский Шеол или скандинавский Хель не имеет, но вход в загробный мир допатриковых ирландцев располагается на холме, горе, а посетить это пространство, через особый тоннель, может и простой смертный. Делает он это, прежде всего, из любопытства, замешенного на страхе. Блаженный Августин считал, что язычники прежде кого-либо находятся в плену у любопытства (curiositas), так как «не желают поступиться своим правом любопытства и всячески ищут способов объяснить мир по-своему, проникнуть в его тайны с помощью магии»⁷³.

Насколько красив айсберг, настолько неприглядна и отвратительна огненная гора – вулкан, появляющийся во всех вариантах «брендановских саг». Цвета, симметрия первого восхищают, а забытое Богом нагромождение скал багрово-чёрных тонов пугают читателя. Сам святой не хочет даже приблизиться к острову. Только ветры, течения, по воле Бога, гонят коракл к берегу; и для авторов Бренданианы вулкан совсем не экзотика, не природный феномен, а своего рода ключевой момент путешествия, поскольку именно перед вулканом преподобный не то чтобы теряет уверенность в Промысле Божием, но чувствуется его сильная тревога и взволнованность. Читатель понимает и то, что обогнуть огненную гору невозможно и предопределённое «посещение» – некое обязательное условие благополучного достижения главной цели.

Тот, кто проходит духовные испытания в виде сомнений и искушений или, в русской православной традиции, «страхований»,однажды сталкивается с воплощением зла, так сказать, «в чистом виде». Там, где находится адский кузнечный горн, никаких чудес совершаться не может. Иноки должны ужаснуться, почувствовать абсолютную богооставленность. От «солидарности во зле» косматых звериноподобных существ – полулюдей, полудемонов (своего рода антагонистов обитателей «Птичьего Рая»), под прицелом «огненных снарядов» которых они оказались, – и неизбежности приближения к огненному острову они могут впасть в отчаяние. Но игуменское: «берите вёсла», действуйте, гребите – спасает. Правда, не всех.

Ещё читатель, по-видимому, должен понять, что извержение, свидетелями которого стали перегрины, не спонтанно, огненные куски лавы падают не в хаотическом порядке, а горячий пар поднимается не сам по себе. Остров-вулкан своего рода часть Творения, временно оккупированная адом. Не «тонкое место» встречи неба с землёй, а – проклятое, где преисподняя прорвалась в мир. Кульминация ужаса – сцена, в которой демоны хватают «третьего из опоздавших» на соседнем островке. Они отличаются от кузнецов, поскольку принадлежат уже какому-то иному уровню в этой тёмно-огненной иерархии. Дело здесь, похоже, в кузнецах.

Мифологии известно немало образов кузнецов, связанных с подземным миром. От греческого бога Гефеста до скандинавского Вёланда и кельтского бога-оружейника Гойбну у ирландцев (валлийский Гофаннан). Кузнецы и кузнечное дело в дохристианской Ирландии почитались, поскольку люди, там трудившиеся, имели таинственную связь с друидизмом; их наделяли сверхъестественными дарами и, в сущности, они представляли собой особую жреческую подкасту. Если на Острове Трёх Хоров (см. Кораблик 10) мы обнаруживаем остатки школы филидов-поэтов, их, так сказать, «христианскую транскрипцию», или последователей Celi Dei, то на Острове-вулкане помещены, ни много ни мало, поверженные кельтские боги в соседстве с обитателями библейской огненной геенны.

Можно сказать, что отношение к преисподней в кельтском христианстве Средневековья имело свои оригинальные черты. Предание, посвящённое святому Коламбе Айонскому, одному из самых известных и почитаемых иро-шотландских святых (его называли «Голубь Церкви»), рассказывается, что однажды, желая оградить монастырь на острове Айона, преподобный распорядился возвести высокие стены. Целый день работали монахи, и одна стена была готова. Но наутро от постройки ничего не осталось. Святой имел чудесное видение, из которого понял, что закончит задуманное, лишь подчинившись древней традиции: следовало похоронить под фундаментом живого человека. Он вызвалдобровольцев, но только его любимый ученик Оран согласился принести такую жертву. Хотя Коламба очень расстроился, погребение совершилось, и работы продолжились. Спустя три дня, всё еще горюя об ушедшем друге, святой повелел открыть лицо Орану для прощального взгляда. Когда лицо открыли, губы покойного произнесли сокрушающие слова: «Небо не такое, каким его описывали, и ад не такой, каким его все считают». Придя в ужас от подобного святотатства, Коламба тотчас повелел: «Землю, землю в рот Орану, чтобы он больше не болтал!»⁷⁴.

«Плавание» можно считать первым литературным документом, имеющим отношение к христианизации Исландии. Историческим – является книга Дикуила, монаха-кельта из монастыря святого Коламбы (о. Айона), «Об измерении земли» («De Mensura Orbis»). В 825-м году Дикуил писал о papas – ирландских отшельниках, поселившихся на Фарерах и острове Туле (Thyle, Исландия; «лежит к северу от Британии на расстоянии шести дней плавания»⁷⁵), которым пришлось бежать, «побросав имущество», от набегов викингов.

«Книга захватов Исландии», посвящённая миссии норвежцев святого Олафа, – более поздний памятник (XII в.), рассказывает о событиях 1000-го года. В той же «Landamabok» и в «Саге о Сампсоне Прекрасном» (ок. 1350 г.) сообщается, что в 1194-м году судно с несколькими моряками, возвращавшимися из Исландии в Норвегию, было отнесено далеко на север, и после долгих днейизматывающего шторма их прибило к какой-то неведомой суше, острову, расположенному между Гренландией и Биармией.

Тим Северин обширно цитирует Дикуила и, руководствуясь собственными строго рационалистическими соображениями, эпизод с Островом Кузнецов рассматривает следующим образом.

Курс его экспедиции, проложенный «по следам святого Брендана», вывел судно Северина к южным исландским берегам, где «фиксируется наибольшая вулканическая активность»⁷⁶. Такой расклад вполне возможен, учитывая, что ирландские перегрины вообще всё время «кружили» (шли, напомню, без компаса, по звёздам), а значит, после встречи с айсбергом у Гренландии могли пройти в обратном направлении.

«Морское дно в означенном районе испещрено точками контуров потухших вулканов, и протянувшаяся от Кейфлавика далеко на юго-запад Рейкьянесская гряда почти всецело вулканического происхождения»⁷⁷. Северина чрезвычайно «занимал» новый крохотный островок-вулкан Суртсэй, стремительно возникший из-под атлантических вод в ноябре 1963-го года. Рождение этой «океанской кузни» сопровождалось «вознёсшимся на 10 км облаком пара, взлетающими на высоту 2,5 км, а затем падающими в море вулканическими глыбами под грохот глухих взрывов». За вулканом тогда наблюдал Сигурд Тораринссон, учёный–вулканолог, который и поделился с Северином любопытными размышлениями. Он считал: «Судя по описанию святого Брендана, монахи подошли очень близко к очагу извержения. А это значит, что оно было подводным – ведь на лодке они никак не могли приблизиться к вулкану, расположенному на суше. Описание саги подходит только к «Огненной горе», поднимающейся со дна океана»⁷⁸.

В Исландии 27 вулканов, и на юге находится известный с IX века Гекла (Hekla, 1-ое фиксированное извержение – 874 г.), получивший в Средневековье название «Ворота в ад». Всего Гекла «действовал» 20 раз; последнее извержение произошло в 2000-м году. Памятный многим европейцам по 2010-му году Эйяфьяд – лайёкюдль расположен восточнее Рейкьявика, практически на побережье. Как прототип Острова Кузнецов они не заинтересовали путешественника, но Тим Северин нашёл оригинальное решение касательно места гибели «третьего опоздавшего». «Третий монах – пишет Северин, – выпрыгнул из коракла и поплыл к высокой скале, выраставшей из воды, где его и схватили демоны». То есть «ирландские монахи наблюдали вулкан (ещё, видимо, один. – Авт.), находившийся на суше недалеко от «Острова кузнецов»... они могли очутиться у подножия отвесных скал мыса Рейкьянесс, рассечённых трещинами на угольно-чёрные блоки, или же у крутых тёмных скал мыса Дирхолаэй. Последний, достигающий ста метров в высоту, представляет собой броский ориентир на плоском невыразительном берегу. И в наши дни адмиралтейская лоция перекликается с «Плаванием», описывая тёмную скалу Дирхолаэй как «крутой, словно стена, мыс, выступающий к югу на два кабельтовых (370 м.) от прилегающего побережья». Скала осталась, а «остров – кузнечный горн» ушёл под воду. И, доводя рационалистические размышления до логических, как это чаще всего бывает, заблуждений, Северин говорит: «Что же до монаха, схваченного «демонами» и объятого пламенем, то, похоже, что какого-то члена команды настиг поток лавы, или же он опрометчиво ступил на тонкую застывшую корку и провалился в раскалённую массу»⁷⁹.

С точки зрения литературоведческой, в эпизоде с Островом Кузнецов произошло слияние двух основных жанров древнеирландской литературы: имрама и эхтрая. Первый посвящался длительным фантастическим путешествиям, второй рассказывал о различных приключениях эпических героев в загадочных землях или «пропастях земных», попасть в которые можно было только через холм (сидх) или могильный курган. Кельтская вера в то, что происхождение человека связано с богом смерти и его подземной страной, упомянута ещё Цезарем в «Записках о галльской войне». По мере христианизации Ирландии древние представления подвергались определённой «редакции». Языческие боги превращались в легендарных царей, чьи имена включались в исторические анналы, а представления о загробном мире наполнялись библейской символикой. Для средневековой аудитории, следующей за маршрутом святого Брендана, все эти тонкости были не очевидны. Читателям вообще не предлагают заглянуть в адские владения, не пугают огнём, вмёрзшим в лёд Люцифером и т.п. Даже концепт «Чистилище» к моменту создания Бренданианы ещё не был детально разработан. Свидетельствовать о близости (в том числе географической) преисподней, её реальности и ужасающей воображение многомерности – было основной задачей. Не запугивать разнообразием наказаний, но сообщить об их существовании планировали авторы «Плавания» и «Путешествия», для чего им казалось недостаточным описать «адские врата», и они выпускают из геенны в «однодневный отпуск» Иуду Искариота.

Прошла ещё неделя Плавания в неприветливых водах, пока воскресным утром, после молитвы, перегрины не обнаружили совсем крохотный островок, даже, скорее, просто камень, поднимавшися из моря. На нём, скрючившись, сидел человек. С большим трудом ему приходилось удерживаться на этом клочке суши. Волны и ветер нещадно хлестали измождённое тело, а когда небо очищалось и устанавливался штиль, начинало нещадно припекать солнце. Коракл приблизился так, чтобы можно было расслышать голос незнакомца. «Кто ты и почему оказался здесь? – спросил его святой Брендан. – Верно, тебе нужна помощь?» Человек отрицательно покачал головой: «Нет, благодарю за ваше сочувствие, но для меня такое положение – уже большое счастье». «Чему можно радоваться, сидя на этой голой скале без пищи и воды?» – удивился преподобный. «Знайте, странники, – вздохнул человек, – меня зовут Иуда Искариотский. Я тот самый предатель Христа и здесь нахожусь только по великой милости Господа. Для облегчения адских страданий мне позволено в праздничные седмицы Пасхи и Троицы, а также каждый раз с вечера субботы и по вечер воскресения, покидать преисподнюю и проводить время на этой скале. Помолитесь обо мне Господу. Пусть он запретит бесам меня мучить, прежде чем закончится вечер воскресного дня. В своей жизни я сделал только два добрых дела. Однажды пожалел нищего и отдал ему свою одежду, отчего сейчас и сам одет. В другой раз мне удалось построить мост через бурный поток, поэтому морские волны не могут поглотить меня, великого грешника. Плывите с миром, здесь вам не место». Жестом преподобный приказал команде трогаться, и они оставили Иуду.

Ни одна из латинских и национальных европейских версий-переводов, ни один из поэтических или прозаических вариантов Бренданианы встречу святого Мореплавателя, произошедшую в акватории Ада с Иудой Искариотским, не изъяли и даже не завуалировали её детали. Описанная в «Плавании» и «Путешествии», она продолжает вызывать пристальный интерес, связанный, конечно, с попытками переоценить фигуру главного предателя Нового Завета и если не реабилитировать, то, как можно более убедительней оправдать Иуду. От секты II века каианитов до наших Леонида Андреева, С.Я. Надсона и различных постмодернистов эти попытки время от времени осуществляются. Если в ближайшие десятилетия от берегов Великобритании, Дании или Исландии начнутся «паломничества» к «месту наказания Иуды», на остров-скалу Рокколл (Rockall) в Атлантике, удивятся лишь те, кто о святом Брендане не слышал совсем ничего.

Расположенный в 300-х милях западнее Англии, в океане, этот обломок суши, вероятно, вулканического происхождения, площадью 570 м2, диаметром 30 м, возвышается над водой на 23 метра. Скалистый со всех сторон, исхлёстанных ледяными волнами, лишённый растительности и источника пресной воды, он иногда посещаем перелётными птицами, но постоянной колонии живых существ на нём нет. Тим Северин к Рокколлу не подплывал, поскольку описанный в «Плавании» Остров Иуды никакими особыми отличительными характеристиками не обладал, да и находился далеко от маршрута Северина. Безо всякой «привязки» к Иуде в XX веке христианские государства затеяли тяжбу о праве владения Рокколлом. Пока она не завершена.

В «Житии святого Брендана» (Vita Brendani) встреча с Иудой упоминается, но вопрос, который задаёт святой предателю, несколько странный. Он спрашивает его о погоде в Аду. «Настолько же она отвратительна?» Брендан видит, как «жестокие и холодные волны» терзают прикованного к скале, и проявляет любопытство, свойственное всем жителям островов Северо-Запада, с их прохладным и дождливым климатом, лишь только разговор заходит о капризном небе. С точки зрения обитателей малоазийских и ближневосточных земель, уместнее было бы говорить про огонь и «адскую жару», но «Житие», будучи более «строгим» нарративом, детали наказания не сообщает, ограничиваясь упоминанием невыносимо холодного климата. В нём вообще отсутствуют и «добрые дела Иуды», и заступничество Брендана. Авторы «Бренданианы» располагали другими текстами и использовали иные предания.

В IV веке появился так называемый «Апокалипсис Павла» – апокриф, имеющий прямую связь с отрывком из Павлова послания Коринфянам, где идёт речь о человеке, восхищенном «до третьего неба» (2 Кор., 12). Этот апокрифический текст сообщает про «видения» самого апостола, в которых ему, сопровождаемому архангелом Михаилом, показаны райские наслаждения праведников и мучения грешников преисподней. В аду текут огненные и ледяные реки. Павел «Апокалипсиса», преисполненный сострадания к несчастным, просит архангела умолить Христа о даровании им воскресного отдыха от тяжких наказаний, на что получает согласие Спасителя. Происходит это «ради самого Павла». Текст апокрифа имел сирийские, эфиопские, коптские и латинские копии. Автор «Церковной истории», грек Созомен (†450), сообщает, что «Апокалипсис Павла», хотя и не признается древним, но всё ещё ценится большинством монахов, то есть, используя современную терминологию, этот апокриф входил в корпус «душеполезных книг». Блаженный Августин относилсяк рукописному преданию недоверчиво и иначе как «пустыми сказками» его не называл⁸⁰. Сомневался относительно «Апокалипсиса Павла» и Геласий I, папа Римский (†496), не включивший в свои «Декреталии» (латинский канон Библейских текстов (V век) – Gelasian Decree).

Ле Гофф считал⁸¹, что этот апокриф IV века, который, без сомнения, лишь только зафиксировал широко распространённые и кочующие с античных времён идеи, имея огромное влияние на средневековую литературу, разработавшую вопросы «жизни после жизни» вообще и особенно Чистилища.

Авторы «Плавания» и «Путешествия» вполне могли быть осведомлены и о существовании двух других, уже ирландских, текстов IX-X веков. Особенно это касается кельта-составителя «Плавания», наверняка читавшего по-ирландски и с литературой Зелёного Острова знакомого без сомнения. В изолированных Шотландии и Ирландии распространялось немало апокрифов, осуждённых на континенте. Среди них особой популярностью пользовался текст «Видение Адамнана» (Fis Adamnain), в котором рассказывалось, как душа Адамнана (подразумевается, что это преемник святого Коламбы Айонского и автор его жития) выходит из тела, и Ангел-хранитель показывает ей Ад и Рай. Когда же она, восхищённая светлыми обителями неба, просит оставить её в местах блаженств, сопровождающий повелевает душе вернуться обратно в телесную оболочку, для того чтобы про всё увиденное сообщить живым христианам.

Второй текст представляет ещё больший интерес. Это так называемое «Трёхчастное житие святого Патрика» (Tripartite live of st. Patrick), написанное по-ирландски, как и «Видение Адамнана», датируется 855–901-м годами. С V по VIII века кельтские монахи как поэтические, так и прозаические свои записи, глоссы, делали на знаменитых Вюрцбургских, Миланских и Сент-Галленских кодексах. Наиболее известен, кроме «Видения», текст «Книги Армы» (конец XII в.). После Собора в Уитби 664-го года, Англо-саксонских завоеваний и кризиса, вызванного внутренними проблемами, ирландские христиане, те из них, что не отправились с миссией в Европу, использовавшие прежде исключительно латынь, обратились к родным наречиям (это коснулось и кельтов острова Мэн, Уэльса, Бретони, Шотландии), что, естественно, наложило отпечаток на содержательную часть новых, не романизированных текстов.

В том, что «отдых» Иуды происходит именно с «вечера субботы до вечера воскресного дня», ничего удивительного нет. Для христианской кельтской традиции суббота была особенным днём. Строгое следование в исполнении 4-й заповеди Декалога и вообще очень серьёзное, благоговейное отношение к Ветхозаветным историям, уложениям, практикам, вплоть до XI века оставалось характерной иро-шотландской чертой. В одном из самых важных текстов Кельтской церкви – «Житии святого Коламбы Айонского» Адамнана (VII век) – приводится диалог святого игумена с келейником Диормидом накануне кончины преподобного. «В книгах, – говорит Коламба, – сегодняшний день называется суббота, то есть покой. И для меня он действительно суббота, поскольку последний день моей теперешней насыщенной жизни. После тяжёлых многолетних трудов я храню покой, а в полночь наступающего благословенного воскресенья мне, выражаясь языком Писаний, предстоит совершить путь к праотцам. Господь уже ждёт, и я отойду в эту полночь»⁸². Собственной смертью святой Коламба не хочет нарушить Ветхозаветного шаббата – дня особого поклонения Богу.

Кельтское богословие воскресного дня и субботы больше тяготеет к восточному. Римляне подчёркивали непраздничный характер субботы, совершая пост. Многое предпринимая (счисление Пасхи, тонзура, литургические практики и т.д.) для сохранения собственной анти-римской независимости, ирландцы отказывались от идеи замещения субботнего дня воскресным, предпочитали восточные положения. К примеру, они могли руководствоваться 55-м правилом Трульского собора (691–692 гг.), отменившим практику субботних постов. Или поддерживать позицию Константинопольского Патриарха Фотия, который в своём знаменитом «Окружном послании» 867-го года говорил: «Первая их (римлян) неправда – субботний пост, что не только в малом отвергает Предание, но и обнаруживает пренебрежение учением в целом». В XIII веке утверждение о том, что воскресенье «замещает субботу», оформилось благодаря святому Фоме Аквинату (хотя он говорил больше о «духовной субботе»), а канонически его запретил Тридентский Собор в 1563-м году.

Можно предположить, что «отдых» Иуды приходился на субботний день не в связи с Ветхозаветными аллюзиями автора «Плавания», а имел отношение к воспоминанию событий Великой Субботы, когда Церковь вспоминает сошествие во Ад Христа. Тем более что коракл святого Брендана всё ближе и ближе к Земле Обетованной Святым.

Видимо, эпизод встречи с Иудой имел свою привлекательность, поскольку давал не просто повод к разговорам и фантазиям на всегда деликатную тему «Божьего наказания грешникам», но рождал и некую надежду у вконец отчаявшихся христиан. Иуда Бренданианы не выглядит закостеневшим предателем: он самый несчастный из грешников, который смиренно принимает наказание и благодарен Богу за «передышку». Он не освобождается из ада, не принимается на небо, а находится в некоем срединном месте. Иуда, и «Плавания», и «Путешествия», не совпадает с евангельским предателем и отличен от средневековых образов. Он не лжёт Брендану, раскаивается в своих прошлых преступлениях и, так сказать, по человеческой своей страдающей природе (хотя он по ней и должен быть мёртв), просит спасти его от последующего дня мучений. И Брендан молится за Иуду Искариота, прося не о помиловании, а о смягчении наказания.

Определённый духовный смысл скрыт в этом эпизоде. Скорее всего, речь здесь идёт не столько об Иуде, сколько о том, на что должен быть готов отправляющийся к Земле Обетованной Святым путешественник. К лишениям, опасностям, ужасам, встречам с чудовищами и бесами – да. Но этого оказывается недостаточно. Перегрин, белый мученик, должен найти в себе силы и милосердие для молитвы, не за Иуду лично – это было бы безумием, но за облегчение его страданий. Бывшего, но человека. Преодолев внешние, реальные опасности, для того чтобы сойти на заветный берег, святой Брендан проходит одно из самых суровых испытаний на милосердие.

К тому же аудитория обоих нарративов, как и клонфертские монахи, понимает, что привязанный к скале «отдыхает» от самого наказания не просто так, а за добрые дела, совершённые им ещё при жизни. Значит, возникает дополнительная надежда на то, что Господь принимает во внимание всё совершённое человеком в жизни. Но никакой особой симпатии к предателю у знакомящихся даже с этими деталями не возникает. Более их могло бы заинтересовать сравнение скалы Иуды с островом-вулканом. Добро и зло в том эпизоде довольно чётко разведены. Никаких симпатий к тому самому «третьему опоздавшему» проявить нельзя, хотя за что он так жестоко пострадал – так и остаётся загадкой. В данном случае, хотя перед читателем и самый что ни на есть последний грешник, что-то в его положении специфичное, указывающее, намекающее на «нейтральную территорию» между добром и злом. (Такой кельтский намёк на Чистилище.)

Следует отметить, что в отношении к Иуде «Путешествие» более строго. Двенадцатикратное причитание предателя вызывает у Брендана слёзы, но при этом сами его пытки описаны не вскользь, как в «Плавании», а детально. Шесть дней адских мучений – некое отражение ситуаций, в которых Иуда является свидетелем страданий Христа, и каждый такой эпизод начинается словами: «когда я видел». Но то, чему очевидцем становится в океане святой Брендан, для самого преступника не наказание, а часы отдыха от ужаса, о котором и думать невыносимо.

В трёх рукописных копиях «Путешествия» можно обнаружить и своеобразные графические украшения – заглавные буквы. Каждый день мучений Иуды украшен таким титлом, что, конечно, вносило разнообразие в зрительное восприятие манускрипта и позволяло читающему его вслух производить специфические тональные, голосовые ремарки. (Кстати, эту «голосовую» традицию мы сохраняем в церковном Богослужении до сих пор.) Самое поразительное, что здесь святой не просто «просит» за Иуду, но «запрещает» бесам наказывать его больше, чем должно.

Впрочем, автор «Плавания» не принадлежал к числу тех, кто был уверен в невозможности искупления иудиного греха.

Складывается такое впечатление, что во время разговора святого Брендана с Иудой остальные монахи не просто молчат, но вообще куда-то прячутся. Нет ни обращения их к своему кормчему, ни каких-либо комментариев. В тексте «Путешествия» они даже не упомянуты, словно преподобный находится в некой пограничной области и беседует с предателем один на один. Клонфертская братия остаётся всего лишь фоном, литературной деталью, необходимой условностью. Более важным является духовный аспект: прошлое встречается с настоящим, которому предначертано заглянуть в будущее. Святой Брендан – современная ему Кельтская Церковь – беседует с древнейшим врагом истории, получает недвусмысленныйурок относительно воздаяния и загробной участи грешников, для того чтобы иметь возможность ступить на Землю Обетованную Святым, и как последнее испытание – просьба Иуды. Её выполнение не условие, не искушение, тем более, не цена, но – для читателя Бренданианы – отклик святого на просьбу предателя, не о прощении, а всего лишь о послаблении мучений, определённое значение, безусловно, имел.

«Субботний отдых» Иуды – эпизод, оригинально придуманный автором «Плавания», усложнённый, так сказать, расцвеченный в «Путешествии», – предпоследний урок Океана и необходимое назидание.

На другом острове перегринов ожидала иная встреча.

Прошло несколько дней, пока достигли каменистого клочка земли и высадились на берег. Осмотревшись, решили сперва попробовать разыскать пресную воду и наполнить дорожные меха. Но не успели отправиться в путь, как навстречу им вышел высокий человек, почти без одежды на необычайно белом теле. Лицо пришельца сияло, словно ангельским светом. Человек поклонился и просил благословления у святого Брендана. «Как зовут тебя, незнакомец? – спросил преподобный. – За годы странствия мы видели множество островов, но сюда добрались впервые. Расскажи о своей жизни и делах».

«В крещении меня нарекли Павлом, – начал свой рассказ пришелец. – Вот уже девяносто лет я живу на этом острове, по воле Божией, и дни мои полны молитв и созерцаний. Кроме мха да сорной травы, здесь ничего не ра

стёт. Первые тридцать лет, так устроил Господь, одна выдра приносила мне каждые три дня рыбу, которую я пёк в золе костра. Потом, однажды, из расщелины в скале пробился источник удивительно вкусной воды. Я стал её пить и вот уже шестьдесят лет не нуждаюсь ни в какой другой пище. Мне не холодно зимой, а летом скалы отбрасывают тень, в которой можно переждать полуденный зной; от дождя и шторма укрываюсь в пещере. Мы с вами соплеменники. Давным-давно в Ирландии я принял монашество и подвизался в монастыре святого Патрика. Нелёгкое послушание выпало на мою долю. Я был могильщиком и провожал в последний путь своих братьев. В один из дней, когда умер кто-то из иноков, я отправился на кладбище копать могилу в указанном месте. Работа продвигалась; уже половина склепа была готова, как вдруг меня окликнули по имени. Обернувшись, я увидел благообразного старца, стоявшего за холмиком свежей земли. «Павел, – сказал он, – оставь это место, оно предназначено для другого монаха, а сам ступай и рой усыпальницу там, где я тебе укажу». Это был совершенно незнакомый человек, но его голос, в котором чувствовались уверенность и сила, заставили меня выбраться из недовырытой могилы. «Кто ты?» – спросил я старца. «Как? – удивился он. – Ты не узнаёшь своего игумена?» «Мой игумен – святой Патрик», – был мой ответ. «Его ты и видишь, – сказал старец, – вчера наступила моя кончина, и здесь меня похоронят. Ты же иди на берег моря, там найдёшь лодку. Садись в неё, доверься волнам, и они доставят тебя в то место, где будешь жить до дня своей смерти». Так я и сделал. Не помню, сколько времени судёнышко носило по океану, пока волны не прибили меня к этому острову, где теперь оказались вы».

Выслушав удивительный рассказ отшельника Павла, преподобный с братией поклонились, и святой сказал: «Отче, прости, если наше появление помешало тебе. Никогда прежде мы не встречали пустынников, совершающих такой подвиг. Ты великий анахорет. Благослови своих соотечественников. Пусть будут мирными твои оставшиеся дни, а нам следует плыть дальше». Отшельник Павел благословил всех и простился с каждым из перегринов, называя их при этом по именам.

На Запад ветер гнал корабль, спасая

Бегущих от костров и мора.

И здесь они сошли на брег, в изнеможеньи,

И застолбили кряжистую землю...

Дерек Махун

(Перевод Григория Стариковского)

В том, что последним из живых людей кельты–перегрины встречают ирландца, ничего удивительного нет. Трудно вообще представить, кто бы мог оказаться у входа в Землю Обетованную Святым, кроме монаха из монастыря святого Патрика. Принявший на себя подвиг «белого мученичества» – странствия ради Христа – отшельник Павел к эремитам Египта и Сирии прямого отношения не имеет, но его имя не случайно созвучно другому Павлу – подвижнику Фивейской Пустыни. Ирландец мог быть, как уже замечалось выше, вдохновлён аскетикой восточных пустынь. Но уже сам по себе его рассказ о «кладбище», могилах, явлении святого Патрика, утлой лодке, подгоняемой хлёсткими волнами холодного моря, – неотделим от загадочных историй – сумереки дождевых пейзажей Ирландии. Таинственность повествования возрастает, когда читатель понимает: скитания, продолжительная, исполненная благодатного Божьего присутствия жизнь дана была Павлу-отшельнику именно ради этой встречи со святым Бренданом, который о ней-то и рассказал по своём возвращении другим христианам-ирландцам. И «Плавание» и «Путешествие» подчёркивают, что по завершении пути святой приплывает не просто в мир людей, а на Родину, на Эйре. В «Путешествии» Павел сообщает о том, что, прежде чем уединиться в океанском затворе, он 50 лет жил «в миру» (таким образом, к моменту встречи ему 130 лет) и, «желая послужить Богу», однажды нашёл лодку для своего путешествия-исхода. Ещё автор континентального нарратива рассказывает, как отшельник приветствует братьев «мирным лобзанием», причём называя каждого по имени, открывшемуся ему свыше.

В этой встрече обычная для ирландской христианской литературы парадоксальность: прибывшего встречает прежний странник, который, вдобавок к тому, является посланником из другого времени, другого мира. Первое «обращение» Павла адресовано непосредственно святому Брендану и его спутникам. Они должны знать, что путешествие завершено. Предел обитаемой ойкумены достигнут. Про дальнейшие встречи, опасности и чудеса перегрины ничего не услышат от аскета. Тайны Океана завершаются. За Островом Обетованным Святым нет земель или об их существовании именно сейчас знать не обязательно. Второе – касается уже аудитории «Плавания» и «Путешествия»: для того чтобы оказаться хотя бы только около заветного острова, человеку в этой жизни необходимо с помощью аскезы, молитвы и послушания (в данном случае это выполнение благословения святого Патрика) приблизиться духовно и «географически» к Богу. В Святом Причастии отшельник уже не нуждается, и ни в одном из нарративов Литургия на его острове не совершена.

Из всех эпизодов «Плавания» – этот наиболее реалистичный, хотя наполнен различными сугубо церковными и библейскими аллюзиями. Читатель, внимательно отслеживающий ход событий, запоминающий детали, непременно отметит, что эта встреча происходит перед самой Пасхой и для святого Брендана Павел-отшельник – последний человек земного бытия. Лучший христианин, монах, что, в отличие от клонфертского игумена, уже не нуждается ни в пище, ни в одежде. Из источника бьёт вода, которая утоляет жажду и продлевает годы жизни. Обе версии Бренданианы описывают северо-западного эремита обнажённым и покрытым волосами, словно он изъят из историй египетскихпустынножителей. Источник на его острове, как и все ключи, колодцы, родники «Плавания», «Жития святого Брендана», нынешней Ирландии – не только знак Божьего присутствия в Творении, но символ евангельской «живой воды» и необходимое условие продвижения к Земле Обетованной.

Альфред Теннисон, «самый печальный из английских поэтов» (Т.С. Элиот), в «Плавании Майль-Дуйна», рискуя окончательно запутать своего читателя, перемешал христианское «Плавание» с народными поэтическими версиями истории Майль-Дуйна. У него получилась замечательная по тональности и содержанию поэтическая картина:

Пришли мы к Острову Старика, что плавал

С Бренданом святым:

Он жил безотлучно на том берегу, и было ему

триста зим.

Он так смотрел и так говорил, как ангелы лишь говорят,

Его борода доросла до земли, седые власы – до пят...

(Перевод Григория Кружкова)

И дальше старик будет говорить о смерти отца героя, необходимости покаяния и возвращения. Ирландский же текст сообщает про встречу на острове Майл-Дуйна с ветхозаветными пророками Енохом, Илиёй, которые там ожидают дня схватки с воцарившимся на земле Антихристом.

После пространных наставлений:

Святой старик отпустил нам грехи,

И мы молитвы прочли

И, край бороды его поцеловав,

Уплыли от той земли.

Существует принципиальное различие между водами источников, упомянутых в нарративах. На «Острове Аилбе» (см. Кораблик 6) перегрины находят два колодца. Вода первого тёплая и пригодна для омовений. Вторую можно пить, но преподобный, понимая причины жажды братии, предостерегает своих спутников от немедленного её утоления. И делает это не из-за угрозы нанесения вреда здоровью (после долгого морского перехода перегрины просто обезвожены), но по причине нравственного порядка. Взятая без разрешения монашеской островной общины, она может считаться украденной. Путешественники пьют воду, только уже получив благословение святого. На острове «Птичий Рай» (см. Кораблик 5) источник доступен без всяких оговорок и, отправляясь в дальнейший путь, ирландцы просто «наполняют свои фляги».

Между «застывшим миром» (см. Кораблик 8) и «Островом Овец» упоминается остановка на некой полоске суши, где находился источник с пьянящей водой. Ни живого, ни ангельского существа перегрины на нём не встретили. Едят братия пойманную рыбу, собранные по болотистым берегам реки коренья и «запивают всё большим количеством воды». Отчего буквально все они, кроме святого, вскоре «рухнули на землю». Сам по себе этот остров напоминает землю, которую описывал в своём рассказе Баринд. Он своего рода временная передышка. Ничего чудесного, важного с перегринами не происходит, но, сохраняемые от внешних напастей, монахи попадают в искушения духовного характера. И читатель понимает: даже если вода источника чиста, пища и травы хороши, но христианин не соблюдает послушания (в этом случае пренебрегает предостережением игумена), то дело кончится печально – он «оцепенеет» и станет бессилен в своей недвижимости. Кстати, это практически единственный момент «Плавания», где искушению подвергаются все иноки, а не только те трое «прибежавших в последний момент». Своей молитвой их спасает преподобный Брендан.

Но самое важное наблюдение авторов Бренданианы заключается в том, что все источники «Плавания» и «Путешествия» природного происхождения, и доступны любым странникам, страдающим жаждой. Вода в них – Дар Божий, ею можно умыться, её можно пить. На острове Павла всё иначе: монахи не прикасаются к этой воде, не набирают с собой в дорогу. Вода «однажды пробилась из расселины», то есть и остров был особый, и ключ в скале (ещё один библейский мотив) Господь устроил специально для своего анахорета.

Обе версии рассказывают про выдру, что в нону (то есть 9-й час, от 16.00 до 18.00) приходит на задних лапах и приносит отшельнику рыбу, которой он питается долгое время, черпая воду из островного источника. В ирландском фольклоре выдра ассоциировалась со всезнанием, поскольку кельты считали, что она спит с открытыми глазами и ничто не минует её незамеченным. К моменту встречи двух кельтских святых пища Павлу уже не требуется, но текст повествования про морского зверька, с такими важными подробностями, сохранился. В Священном Писании упомянуты вороны, приносившие хлеб пророку Илии (3 Царств. 17.2–6), что имеет отношение к символике Хлеба Небесного, посылаемого праведнику в пустыню Господом. Северо-Западные пространства Европы «вписывались» в общехристианскую ойкумену, накладывая свои неповторимые поэтические штрихи на «текстуальную карту» северных земель. То, что указан час смиренного появления выдры (она ведь приносит рыбу «на задних лапах»), можно расценивать как намёк на соблюдение отшельником монашеского богослужебного устава, делившего время суток даже на пустынном острове. Чудесным образом пропитание получали и монахи «Общины Аилбе» (см. Кораблик 6), не голодали обитатели «Острова Трёх Хоров» (см. Кораблик 10), но если говорить о «мере благочестия» и последующей за ней наградой, то именно здесь, у порога Земли святых, она вознаграждается в избытке.

Кельтская агиография знает ещё одного святого, в чьём житии выдра появляется как символ Божьей заботы и милости за аскетические подвиги. Это святой Кутберт Линдисфарнский, покровитель Нортумбрии (иногда его, по ошибке, называют «англо-саксонским»). Он скончался в 687-м году (память 20 марта), а до того как стал известнейшим миссионером на северо-востоке Британии, подвизался в затворе на острове Фарн. Там святой Кутберт выдолбил себе две келии в скале, спал одну «ночь из трёх или четырёх», для чего, погружаясь в ледяную воду океана, пел Псалмы. А утром к нему приходили выдры и одеревеневшее от мороза тело отшельника вылизывали, согревая своим теплом. Выдр много в Ирландии, как речных, так и морских. Кельтская мифология сохранила историю о сказочном превращении Тайлесина в этого зверька и о Короле Выдр. Легенды Скандинавии имеют свои рассказы про выдр. Везде это животное почитаемо как обладающее свойствами «защитника, даже – целителя». Водятся выдры и на островах Атлантики. Перегрины «Зелёного острова» могли встретить их как на Фарерах, так и на берегах Нью-фаундлена, то есть северо-восточной Америки, правда, в последнем случае это была бы не морская, а речная канадская выдра.

Отшельник Павел и предатель Иуда – не что иное, как символическое отражение двух крайностей человеческой природы. Они словно два зеркала, которые предлагаются святому Брендану, его спутникам и, конечно, читателям. В этих зеркалах мы рассматриваем своё собственное отражение и даже делаем выбор. Они показывают предположительное будущее неофиту, испытывают веру воцерковлённого, его способность к милосердию –Иуда – и уровень возможной и необходимой святости – Павел.

События последующих месяцев большой разнообразностью не отличались. Пасху иноки встретили на спине кита Якониуса, повидались с хозяином Острова Овец, посетили Птичий Рай и, по окончании Троицкой седмицы, вышли в море. Наступил седьмой год Плавания. Коракл, как ни старались перегрины вовремя его подлатывать, уже не казался столь крепким и надёжным, но, ведомые Богом, они с надеждой смотрели в океанские просторы. Через несколько недель, ясным солнечным днём, преподобный увидел нечто напоминающее остров. Точнее так: сначала показалось, что над морем сгустился туман и на волны опустилось лёгкое белое облако огромных размеров, но по мере приближения коракла стали различимы береговая линия, зеленые холмы, а потом уже и деревья. Ветерок, спешивший навстречу, донёс запах свежести и фруктов. Преподобный распорядился убрать парус; медленно, на вёслах, перегрины подошли к неизвестной земле.

Солнце стояло в зените, но его лучи не казались палящими. Мягкий свет изливался на остров, и множество камней, видневшихся среди травы, сверкали, словно слитки золота или хрусталя. Монахи осторожно сошли на твёрдую почву. Что-то удивительное происходило в их сердцах. Покой и радость наполнили души перегринов, и ни усталости, ни жажды они более не чувствовали. Прозрачный, наполненный тонкими ароматами воздух, подобно целительному бальзаму, вливал новые силы и очищал разум оттревожных мыслей. «Братья, – сказал святой, – перед нами страна, которая так напоминает ту, о которой в Ирландии нам рассказывал Баринтус. Оставьте на берегу вещи, инструменты и следуйте за мной». Иноки опустили мешки и отправились за своим настоятелем. Чем дальше перегрины продвигались вглубь острова, тем прекрасней и разнообразней открывалась его природа. Высокие деревья, увешанные крупными спелыми плодами, расступались; на полянах среди травы виднелись яркие ягоды, ореховые кустарники сменялись виноградниками, а камни под ногами путешественников и точно были драгоценными. Услышав какой-то шум, перегрины обогнули поросший яркими цветами холм и вышли к небольшому ручью. Крупные серебристые лососи выпрыгивали из его вод, сверкая на солнце своей чешуёй. Иноки залюбовались этой картиной, напомнившей ирландские лесные реки, полные рыбой. Время летело незаметно, пока, передвигаясь по загадочной стране, клонфертская братия со своим капитаном не дошла до широкой реки с быстрым течением. Ни лодки, ни плота не было видно.

«Как же переправиться на другой берег?» – спросили иноки преподобного. Тот ничего не ответил, а мелодичный голос неизвестно откуда появившегося юноши заставил всех обернуться. «Служители Божии, – сказал юноша, – вам посчастливилось попасть в Землю Обетованную Святым. Редко кто из живых удостаивается этой милости. За вашу стойкость в вере, терпение и любовь Господь позволил увидеть место вечного блаженства, где солнце никогда не заходит и нет ни жары, ни холода, ни несчастий. Но далее реки, что пополам разделяет остров, идти нельзя. Ты, святой отче, – обратился юноша к Брендану, – благополучно, со всеми спутниками вернешься домой, хотя дней твоих осталось совсем немного. Скоро придёшь сюда вновь, но не в теле, как теперь, а только бессмертной своею душой. Прощайте». Так сказал чудесный посланник и исчез. Монахи вернулись на коракл, подняли парус, а попутный ветер дул всю дорогу, пока не показался зелёный ирландский берег.

Обутые ноги не могут взойти

на высоту, с которой можно

увидеть свет истинный, пока

поступь нашей души не освободится

от мёртвой и земной оболочки.

Святитель Григорий Нисский

(Толков. на Деян. 7.31.)

Границы, отделяющие «эту землю» от реального Северо-Запада, Церковь Небесную от её «земной тени – Церкви исторической» (Августин), «Остров Обетованный Святым» от Ирландии – «острова святых», – не из вулканического камня, льда или лавин. Его воды текучи, подвижны и прозрачны. Как туман над Чистилищем святого Патрика на озере Лох-Дерг или дымка, накатывающая из океана и зависающая поверх скал Айоны, острова святого Коламбы, – они запечатывают тайну. Проходя сквозь туман, клонфертские монахи преодолевают не барьер – привычную для кельтской мифологии преграду, – но предел этой тайны. Совершается же всё это без обетов, инициаций и жертв. По Благодати.

Оба нарратива сообщают о загадочном прокураторе (procurator – лат., «управляющий имением господина»), посланнике, не охраняющем, но сопровождающем перегринов. Это не «ангел острова», не вестник, а какой-то особенный посредник, юноша, чей возраст свидетельствует, скорее, о вечности, чем просто указывает на молодость или чистоту. Семь лет путешествий, полных испытаний и искушений, оказываются недостаточным сроком для осуществления надежд всех поисков. Пределы человеческого познания ограничены и река, разделяющая Обетованную Землю, не запрещает, но отдаляет раскрытие всех тайн, до завершения собственно самой жизни человека. Это должен понять и с этим смириться слушатель текстов.

К финалу Бренданианы становится всё более очевидно, что «Остров Обетованный Святым» не совпадает ни с ирландским «Другим Миром» дохристианской древности, ни с «Островами блаженных» Гомера и Гесиода. Он не населён обязательными для первого сверхъестественными духовными существами. Географически «ирландский Другой Мир» не локализируется. Он существует в неопределённом пространственном положении по отношению к миру смертных. То есть надёжно скрыт и недостижим. Не представляет из себя «западное» место обитания мёртвых. Это уникальное, по количеству смысловых, аллегорических, богословских и поэтических наслоений откровение – изобретение кельтского христианства. Тот самый «котёл Мерлина» или «волшебный мешок», о котором говорил Дж. Р. Толкин.

Блаженный Августин считал, что только «через понимание сотворённого можно увидеть и познать вечность» («Исповедь», XIII, 30). Святой Брендан, приплыв к Обетованной Земле, оказывается в «области вечности» – другой реальности, открывшейся ему среди необитаемой части сотворённого мира. Здесь он не встречает даже своих соплеменников, добравшихся, как отшельник Павел или монахи общины святого Аилбе. Но это и не загробный мир ирландских сидов⁸³.

Вслед за блаженным Августином (см. «О порядке», Гл. X) ирландцы довольно чётко отличали «рай Адама и Евы» от всех других представлений, выраженных этим словом. Они следовали за географическими взглядами уже не единожды упоминавшегося августиновского единомышленника Павла Орозия. В книге I «Истории против язычников» (Гл. 2; 1–3), Орозий, который, с большой долей вероятности, был не испанцем, а бриттом, излагает свои соображения, касающиеся устройства обитаемого пространства и снабжает их соответствующими картами, ссылаясь на знаменитые и загадочные «mappae mundi» – «мировые карты». Запад у него помещён в верхнюю северную часть обитаемого пространства. Точки зрения относительно северо-западного положения Рая придерживался и святой Беда Достопочтенный. Во всяком случае, христиане британских островов совмещали различные античные и средневековые идеи о местонахождении «Terra incognita», уделяя им должное внимание, без какого-либо ущерба для духовной стороны историй.

Удивительна и погода на этом острове. Она действительно напоминает климат Канарских и множества других атлантических земель южного расположения – и Туле Пифея одновременно. Никаких ирландских мотивов здесь не звучит. Плодоносящие круглый год фруктовые деревья, отсутствие дождей, ветер, а главное, снега – восхищают и умиротворяют монахов, которые, к тому же, понимают, что достигли той части видимого Творения, где отсутствует главный враг их мира – голод. Здесь невозможно замерять или считывать время. Этот остров посещали Баринд и Мернок, причём последний жил там совсем немного дней, а в Ирландии летели годы. Время не «подгоняет», не гнетёт, не раздражает своей неумолимостью человека. В области чудесного оно существует и движется иначе. Так устроено в нарративах, что не чудо попадает в наш мир, а мы из него, земного, осязаемого, выходим на океанские широты, погрузившись в простой, обтянутый кожей корабль, и оказываемся в чудесном.

Глаза и уши средневекового христианина открыты. Но его ощущение времени совершенно не похоже на наше, и в иной мир он попадает не «вдруг» (не через зеркало, шкаф, колодец или при помощи специального устройства), а преодолев некий барьер испытаний – своеобразный залог достижения Обетованных Земель. При этом «Плавание», в отличие от иммрамов, – история реального человека, «обросшая» чудесами, мифологическими элементами, с помощью которых читатель буквально пробивается к истине, сквозь собственное «замёрзшее» море, то есть не просто развлекается, но получает различные уроки: нравственные, богословские и эстетические. Исторически Бренданиана подлинна; воображение средневековых авторов (поэтов, по преимуществу) её только украсили, добавили эпичности.

Современный читатель этих текстов наилучшим образом рифмуется со своим средневековым предшественником, когда добирается до последнего эпизода. Эпоха Просвещения, Новое Время, капитализм, Великие войны волю ко встрече с чудесным убивали, но не уничтожили. Святой Брендан ступил на Землю Блаженных, достиг края обитаемого мира, проник за границы ойкумены. В «Путешествии» ему удалось даже увидеть через толщу океанских вод антиподов – жителей не подводного пространства, а людей – и храмы, существующие в другом мире. Святой Беда Достопочтенный саму мысль о заселённости южного полушария отрицал. В Ирландии же она прижилась. Под «антиподами» (не вполне удачное определение) подразумевались иногда просто материализовавшиеся сверхъестественные существа древней кельтской традиции, которые обитали intra arbem, то есть были невидимы в обычном мире. Ирландский Мореплаватель «реализовался» не через символическое посвящение, не аллегорически, а по-настоящему. Но он христианин, миссионер и поэтому возвращается обратно, чтобы умереть на родине. Ирландия – это то место, откуда должно начинаться его последнее путешествие. А то, что он расскажет своим соотечественникам, должно их укрепить в надежде на спасение, вдохновить к святой жизни. Возвращение домой – миссия надежды.

Монахи вернулись на коракл, подняли парус, и попутный ветер дул всю дорогу, пока не показался зелёный ирландский берег. Ступив на родную землю, преподобный решил сначала посетить монастырь, где настоятельницей была его сестра, Брига. В воскресный день, причастившись Святых Христовых Тайн, святой Брендан обратился к своей братии и любимой сестре такими словами: «Господь зовёт меня сегодня в Царство Вечное, и вам надлежит отвезти моё тело в Клонферт, к месту Грядущего Воскресения. Постройте небольшую колесницу, и пусть только один из вас сопроводит останки, иначе люди, увидев целую толпу, узнают, в чём дело, и станут спорить о моём теле».

Когда он закончил это говорить, то благословил иноков, сестру, а дойдя до порога храма, произнёс: «In manus tuas Domine» («В руки Твои, Господи...»), – и испустил дух. Тело девяностотрёхлетнего игумена, как он и просил, перевезли в Клонферт, где с великими почестями оно было предано земле.

В Ирландии среди полян,

Над башней крепостной,

Звон Клонферта, печальный звон

Будил Голоуэй лесной.

Святой Брендан свой путь земной окончил.

И отпет. Уплыл туда, где для ветрил

Назад дороги нет.

Дж. Р. Толкин

«Смерть святого Брендана»

(Перевод Светлана Лихачёва)

Итак, святой возвращается вместе с братией домой, на берег родной Ирландии, в свой монастырь, к месту будущего упокоения. Сегодня там всё по-северо-западному скромно, негромко. В осеннем Клонферте «странники встречают странников» (Десмонд Иган). Тишина этого места срединной Ирландии нарушена только голосами птиц и шелестом подъезжающих к церковной ограде автомобилей. Могила святого Мореплавателя незаметна и очень проста. Нет византийских «сеней», пьедестала, приступочков, холмиков с «благословлённой земелькой», клумб, оградок. Так, чьи-то оставленные на серой плите чётки, сухой букетик и подновлённая недавняя надпись на вертикально стоящей табличке: «Saint Brendan».

Средневековый монастырь был огромным, как многие кельтские обители, и располагался на водных торговых путях острова. Здесь молились, жили, учились сотни будущих христианских миссионеров, те, что относятся к числу «факелоносцев Средневековья» (Ле Гофф). Потом Клонферт жестоко жгли и грабили, сначала викинги-датчане в 1016-м году, а после норманны–плантагенеты в 1164-м и 1179-м годах. Из Лимерика по Шеннону те и другие приплывали сюда за лёгкой добычей, и к XII веку практически всё, кроме Кафедрального Собора, было уничтожено. Трудно определить, сколько рукописей клонфертского скриптория погибло и сколько убитых лежит в голуэйских лесах подле монастыря. Собственно, нынешняя деревушка была некогда городом, в котором процветал колледж имени святого Мореплавателя, и три тысячи школяров учились именно здесь, «у преподобного», в центральной части острова. Елизаветинское решение относительно основания Тринити-колледжа в Дублине и кровавый набег войск Кромвеля в 1541-м году окончательно подорвали наследие Клонферта. Чудесным образом уцелела выстроенная ещё в 1161–1171 годах романская церковь с её всемирно известным западным входом. Когда к ней приближаешься и поднимаешь голову вверх на арку свода, то встречаешь взгляд из пустых глазниц, скорее, скандинавов, чем кельтов, или, быть может, на тебя смотрят и вовсе обитатели островов «Плавания-Путешествия», что посещали клонфертские перегрины. Их На могилелики словно позаимствованы святого Брендш асо страниц не дошедших до нас копий иллюминированных изданий Бренданианы оттоновских или каролинговских времён. И ещё можно представить столетия, когда Клонферт был оживлённым студенческим городом. Его улицы были разбужены голосами молодых филологов, теологов и историков. В классных комнатах читали Павла Орозия, святого Иеронима и Златоуста. А по тысячелетней тисовой аллее, от Собора к Дворцу епископа, прогуливались монахи, спорящие, скажем, о Пелагии, Августине и свободной воле человека.

В 1954-м году Дворец, к несчастью, сгорел, а Собор, хотя и не в запустении, поскольку включён в число туристических мест, не более чем просто «исторический объект» и принадлежит Ирландской Церкви, то есть протестантам, которые вообще скептически относятся к кельтскому наследию своей страны.

По-видимому, существует таинственный призыв из прошлого, из мест, что с ним связаны, где оно «прорастает в настоящее», из книг, стихов, как говорил Шеймас Хини:

... Я ныне верю только

В усердье пишущей руки, в упорство

Строк, высиженных в тишине, и книг,

Которые хранят нас о т безумья.

Книги из Келлса, Армага, Лисмора.

«Воительницы», вестницы, святыни.

Дублёная, просоленная кожа.

Надёжные, испытанные перья.

(Перевод Григория Кружкова)

Перья обмакивали в чернила, из ягод остролиста в несохранившихся скрипториях Клонферта и Артферта, и писали ими в келиях, имевших форму перевёрнутой лодки, наподобие Галларуса с полуострова Дингл, откуда и начиналось «Плавание». Дыхание перехватывает, когда оказываешься один на один с этими книгами в полусумраке хранилища-библиотеки дублинского Тринити–колледжа. Их изготавливали, украшали, прятали от английских варваров те, кто сохранял в памяти истории святого Мореплавателя.

Дело в том, что многие из нас имеют опыт собственного «плавания», своих скитаний. А есть и те, кто не прочь в этой жизни заглянуть за край видимой ойкумены, отправиться на поиски Земли Обетованной Святым, испытать благодать чудесного и, что важно, вернуться, как возвратился святой Брендан.

Я пришелец и странник,

я пепел и прах,

я оставил свой берег

на зелёных холмах.

Кто оставил свой берег –

оставил свой страх.

Воли паруса мера

на пустынных волнах,

ветер моря оставил

соли вкус на губах.

То ли ветер в ладонях,

то ли снег в волосах.

Парус неба на рее,

воля неба в волнах,

я пришелец и странник

оставил свой страх.

Ветер воли в ладонях,

соль земли в кораблях.

Прот. Георгий Иоффе

Всё это запечатлено в книгах и на каменных крестах. Они настойчиво влекут, будоража воображение. Понятно: следует плыть именно к дальним землям, а не лететь в пространство. Средневековый христианин знал про огромные расстояния, разделяющие небесные сферы. Но он был лишён «ужаса» перед ними: Господь неведомо-далеко; звёзды сверкают, по ним удобно прокладывать путь, но Сам их Создатель не «где-то там», а рядом, пусть «за морем», но морем реальным, откуда, при особом Его плане, можно вернуться домой.

В Ирландию после семи лет странствий приплывает другой– исторически прежний, но духовно иной Брендан.

Если бы не последние эпизоды: Остров Кузнецов, Иуда, Павел-отшельник и сама Благословенная Земля, то «Плавание» и «Путешествие» оставались бы исключительно приключенческими историями (не случайно их сравнивают с текстами о Синдбаде Мореходе), но авторы, используя увлекательный сюжет, создают своего рода авантюрно-богословский трактат.

Герои Бренданианы, и прежде всего сам святой, становятся свидетелями того, что проходит душа умершего человека к 40-му дню со дня кончины. Усопшему показывается то, что находится на Небе и в Преисподней; он познаёт величие милости Божией, строгости наказания. Душа «обретает лицо» – узнаёт саму себя. Иногда ей предначертано вернуться в тело, для того чтобы сообщить обо всём увиденном живущим. В случае со святым Бренданом такого рода опыт приобретается им в телесной целостности, при жизни, пусть удивительной, но проведённой наяву. Оставаясь в физической оболочке, со свободной волей, преподобный познаёт самого себя, свои слабости (страх), несовершенства (встреча с Павлом), милосердие Божие (эпизод с Иудой) и так далее.

Святой Брендан отправлялся в мир чудес, не связанных с загробным существованием человека. Сама по себе жизнь для него – кольца событий, нанизанных друг на друга в цепи чудес, а «Плавание» – её лучший, золотой фрагмент. Цепь эта начинается и замыкается не где-то, а в Ирландии, у которой особая духовная история и судьба. Размышления про Изумрудный остров– прекрасная «школа воображения», тем более что о веках святого Брендана, Коламбы и Кевина мы знаем гораздо меньше, чем про XVI-XVII столетия и даже раннехристианские времена. Фантазии, сдобренные литературой, тем не менее, блёкнут перед «тем самым, настоящим», кельтским, что восхищает не «сумерками» или туманом, но поэтической реальностью.

Той, где завершилось Плавание святого Брендана.