Преподобный Алексий Карпаторусский. Путь к святости

Русь Горняя, или Белая Сербия, Русь Угорская, Русь Подкарпатская... знакомые вроде бы названия, о чем-то смутно напоминающие... о чем-то далеком... А ведь на самом деле это названия Руси изначальной, тех мест, где обитали и по сей день обитают русские люди, первыми принявшие христианство. Живут уже много веков в условиях невероятно тяжелых, гонимые и теснимые как иноплеменниками, так и иноверцами, но тем не менее свято хранят веру православную, обычаи и весь уклад жизни.

Край этот, находящийся на стыке нынешних Украины, Молдавии, Венгрии, Польши и Словакии, во все века подвергался набегам то римлян, то аваров, то половцев, то татаро-монгол, турок, поляков, немцев... Никогда не жилось русинам спокойно, постоянно приходилось отстаивать свободу и этническую независимость. И, естественно, веру православную: Рим постоянно стремился утвердить свою власть в крае под видом лукавой унии.

И Господь не оставлял чад Своих: Подкарпатье, занимающее на карте совсем небольшое место, дало огромное число святых подвижников, хранителей веры и стойких борцов за нее. К сожалению, русины-подкарпатцы почти всегда находились в информационной блокаде, и мы, великороссы, мало что знаем о том крае и просиявших там святых. Сейчас блокада прорвана, у русинов появились свои газеты, журналы, интернет-сайты. Однако они вновь вынуждены отстаивать свою свободу, свою независимость, свою самоидентификацию. Но сейчас у них появились помощники в этой борьбе: православные ииздательства начали печатать книги о карпаторусских святых, раскрывать неведомые нам страницы истории Подкарпатья.

Эта книга посвящена непростой жизни одного из величайших карпаторусских святых, апостола Подкарпатья, жившего на рубеже XIX и XX веков, – преподобного Алексия Карпаторусского, урожденного Александра Кабалюка. Святыми не рождаются, ими становятся; его путь к святости был долог и труден, да он и не может быть иным. Господь многократно ставил его перед нравственным выбором, и Александр ни разу не отступил от единожды выбранного пути. Впрочем, едва ли есть смысл пересказывать здесь жизнеописание преподобного Алексия Карцаторусского – лучше прочитать книгу.

Несколько слов о ее авторе: Григорий Владимирович Рачук родился в Москве в 1976 году. В 1995 году, в возрасте 19 лет, окончил факультет канонической философии (богословский) Московского экстерного гуманитарного университета, где в этом же году защитил магистерскую диссертацию по теме «Специфика христианской метафизики». После этого на протяжении пяти лет занимался православным образованием и народной историей, со временем возглавив культурно-образовательный центр «Русь» на базе Русской историко-традиционной школы № 167 Северного округа г. Москвы, позднее переименованной в школу имени маршала Говорова с русским этнокомпонентом образования. С 2000–2001 годов по благословению своего, ныне покойного, духовника схиархимандрита Димитрия из Почаевской Лавры переходит к новой деятельности, углубленно работая над церковной историей Подкарпатской Руси и собирая драгоценные сведения о ее мучениках, исповедниках и подвижниках.

Он – автор ряда публикаций, включая такие монографии, как изданная Мукачевским монастырем брошюра, посвященная игуменье Параскеве (в схиме Нине), дважды издававшаяся (в 2006 году в Москве и в 2007 году в Ужгороде), брошюра «Грушевская Святыня. Обитель в честь Архангела Божия Михаила, Архистратига Небесных Сил Безплотных. Древнейший монастырь Закарпатья», книги «Подвижник Руси Карпатской», посвященной святому Иову Угольскому (Кундре) (М.: Паломник, 2008).

Также, как переводчик с сербского, он перевел следующие книги: «Об исповеди для духовенства и мирян» митрополита Черногорского Митрофана (Бана) (М.: Синтагма, 2007) и «Святой Василий Острожский. Житие и чудеса». (М.: Синтагма, 2007).

Г.В.Рачук участвует в комиссии по канонизации Хустской епархии (Подкарпатская Русь – Закарпатье), является делегатом от России Второго Европейского конгресса подкарпатских русинов в Мукачеве 2008 года и пресс-секретарем Московского землячества подкарпатских русинов «Карпатская Русь».

Эта легендарная личность в свое время стала живым символом Карпатской Руси, воскресающей в Православии накануне Первой мировой войны. В судьбе преподобного Алексия по-особому ярко выразилась бессмерная душа народа, его героический нравственный выбор. Первый православный священник и монах в родном краю после более чем векового господства унии, он своим подвигом показал подлинный смысл слов «Святая Русь», ибо это, в первую очередь, не название страны, а народное имя. Святая Русь – имя народа, который через немыслимые страдания воскресил Православие и воскрес вместе с ним, народа, который навеки связал своей мученической кровью Сербскую Церковь и Церковь Русскую.

Книга, которую вы держите в руках, содержит полное и достоверное жизнеописание преподобного. Путь к завершению этой работы был долог и тернист, но меня всегда укрепляла мысль о том, что люди должны наконец узнать правду об этом подвижнике.

Из святых Карпатской Руси преподобный Алексий наиболее известен. Еще при его земной жизни о нем была написана книга, оставлено множество воспоминаний, опубликовано много статей в газетах, им самим продиктованы и изданы прижизненно мемуары, записаны его рассказы и т.п.

О нем одном имеется больше биографического материала, чем обо всех остальных его святых земляках-современниках вместе взятых, так как он оказался на самом пике религиозного и политического противостояния накануне Первой мировой войны и о нем в газетах писали по всему миру в новостях как о главном подсудимом Второго Мармарош-Сиготского процесса. Сам святой царь-страстотерпец Николай II отправил ему в награду за подвиг исповедничества золотой наперсный крест.

И несмотря на все это, о нем не было проведено серьезного биографического исследования вплоть до настоящего труда. К тому же люди, писавшие о нем, имее множество письменных источников, упустили из виду самое главное живую память близких людей. Житие вышло кратким, сухим, казенным и «причесанным». Драматическую личность святого, с напряженными исканиями, взлетами и падениями, с долгим и трудным путем к истинной вере, к монашеству и священству, свели к общим словам и биографическим датам. Я же ставил главной своей задачей воссоздать каждый момент великой судьбы, самые разные стороны благословенной Богом личности и, прежде всего, стремился обо всем разузнать от самых близких к нему людей – многочисленных родственников, которых почему-то никто не удосужился посетить и расспросить.

Благодаря этим встречам мне удалось восстановить и такой принципиальной важности момент, как дату рождения преподобного Алексия и срок его жизни. На основании не одного, а многих источников ясно, что святой прожил не семьдесят лет, а семьдесят два года, испросив себе у Бога тот же срок земной жизни, какой был у Пресвятой Богородицы. Ложные биографические данные могли возникнуть из-за того, что преподобный, направляясь в Россию, на обучение в Яблочинский монастырь, пересек границу Австро-Венгрии с чужим паспортом, чтобы не быть схваченным врагами Православия и славянства.

С этим же паспортом он, естественно, вступил и в пределы Российской империи. В этом паспорте, по предположению родственников преподобного, и могла быть чужая дата рождения – сентябрь 1877 года. При возвращении в Австро-Венгрию ему также было выгодно иметь эту путаницу для конспирации. Потом эта дата вошла в официальные документы и была оставлена святым для удобства, поскольку для него принципиального значения не имела. Современные же биографы без проверки брали эти данные и повторяли ошибку раз за разом, ссылаясь друг на друга, пока она не обрела характер само собой разумеющегося факта.

Аналогичным же образом стали переходить от автора к автору никогда не существовавшие фамилии девушек, мучимых с игуменией Параскевой (в миру Иулианией Прокоп); Хуст – вместо Хвуст, Смолик – вместо Симулик и т. д. Эти фамилии были записаны афонским иноком Денасием, автором прижизненной книги о преподобном Алексии, со слуха, неправильно, и повторялись впоследствии многими публицистами, начиная с самого Федора Федоровича Аристова, до настоящего времени без всякой проверки. Но в момент издания его книги бушевала Первая мировая война, он жил далеко от Закарпатья, а для нынешних местных авторов подобных оправданий нет.

Таким же образом стала из статьи в статью переходить мифическая сестра-монахиня преподобного Алексия, Василиса, которая якобы возглавляла женское общежитие в Изе (путаница с игуменией Параскевой), хотя его реальная сестра Василиса никакого отношения к монашеству не имела, а вышла замуж. Вот почему составитель жития всегда должен не только работать в архивах и библиотеках, но, в первую очередь, узнавать все на месте от ближайших родственников, знакомых, соседей.

Ценность настоящей работы именно в том, что она основана, прежде всего, на воспоминаниях близких людей, которые действительно знали преподобного, и, кроме этого, показывает благодатное влияние его святой личности на родных.

Центральный момент жизни святого принятие Православия на Святой Горе Афон и дарование Божьего благословения для страждущего народа – чудотворного образа Божьей Матери «Акафистной-Предвозвестительницы», освещен в полном житии по-особенному, нестандартно: слово предоставляется непосредственному свидетелю – афонскому иноку Денасию, который подробно все это описал. Пересказывать своими словами подробнейшую речь непосредственного свидетеля – труд недобросовестный и неблагодарный, поэтому это место книги инока Денасия приведено внутри текста жития полностью вместе со службой 26 мученикам Зографским и акафистом чудотворному образу Божьей Матери «Акафистной-Предвозвестительнице», с описанием истории чуда святой иконы.

В этой книге говорится и о необыкновенном месте рождения святого – гуцульском селе Ясиня, возникшем под Покровом Пресвятой Богородицы, о жизни племени гуцульского с описанием природы, жизни, обычаев и т.д. Здесь же перед глазами читателя проходит история карпаторусского края, которая неразрывно связана с необыкновенной судьбой преподобного Алексия.

Это не общая фраза – это название конкретной исторической эпохи в жизни карпаторусского народа первой половины XX века и это же – удивительнейшая страница в истории Церкви; то, чего никогда прежде не случалось. Никогда еще ни один народ так героически не сбрасывал с себя ненавистное духовное иго и не восстанавливал с такой стремительностью святость на своей земле через великое мученичество и исповедничество. Великое возрождение Православия дало толчок всей бурной, как никогда прежде, и как никогда прежде катастрофической, истории XX века, ибо против него восстали все силы зла, разрушив целые империи и убив миллионы людей в своем бессилии против Христа Спасителя, к Которому приникла Горняя Русь – Белая Сербия.

В 1646 году горстка священников в Ужгородском замке под прямым давлением властей приняла унию – и то на словах, без заключения письменного договора, а народ отчаянно сопротивлялся введению унии долгое время.

В том, что, несмотря на великую борьбу карпаторусского народа, к концу XVIII – началу века XIX уния всеми неправдами все-таки утвердилась в оккупированных Русских Карпатах, был несомненный смысл.

Смысл же этот был в том, чтобы Русь Горняя – Белая Сербия в это страшное время пошла властным будителем в великую царственную Россию и послужила запалом, истоком, совестью религиозно-национального (церковно-народного) возрождения общерусской культуры в XIX веке. В этом и есть великий смысл свидетельства о Христианстве народном, о Святой Руси и славянстве в мире – о гонимой Правде, о заглушенной совести, о забытой вере... Карпаторосс Кукольник основывает Нежинскую гимназию, давшую нам Гоголя, а его сын станет главным другом Михаила Глинки. Орлай, Венелин и другие карпаторусские ученые будят в России интерес к славянству. Так, Венелин открывает для России совершенно забытый к этому времени болгарский народ, а русин Балудянский становится первым ректором Петербургского университета и воспитывает будущего русского царя Николая I в особой любви к славянству, к народной культуре и ненависти к унии. Придя к власти, Николай Павлович поддержит и Пушкина, и Глинку, и далекую Черногорию, а в пределах России упразднит унию. Благодаря ему освободится православная Греция и начнет освобождаться Сербия, Россия вспыхнет русскостью, христианство станет укрепляться монашеством, православные в мире почувствуют великую поддержку России, как и славяне; ибо Россия резко восстанет против мирового зла.

За XIX век огромное множество русинов и сербов-гайдуков было омадьярено, обрумынено и ославачено, так что целые края потеряли свой сербо-русский (белосербский) народ, как Доброчин со своими многолюдными гайдуцкими селами, ставший мадьярским Дебреценом, как множество сел Залесья – Трансильвании, как Токай с окрестностями, земли словацко-русинского совместного проживания в Карпатах и т.д. Это заставило самую образованную часть народа мобилизовать все свои силы, чтобы отвратить стремительно надвигающуюся под главенством папистского Рима духовную смерть народа.

Наступление духовного рабства шло сразу по нескольким направлениям: у народа, уже загнанного террором в унию, теперь отнимали даже Восточный обряд, чтобы полностью стереть все следы Святого Православия, отнимали язык, отнимали землю, отнимали права, отнимали даже само имя. Это наступление шло неотвратимо, поэтапно и неуклонно, шаг за шагом.

Сначала была эпоха борьбы с верой и свободой, эпоха восстаний и кровавого террора, эпоха насильственного введения унии, – великая эпоха столетней войны за веру – Мараморышской войны. Эта эпоха тянулась почти до самого конца XVIII века, но все же ее логическим концом следует считать 1769 год – год официальной победы унии.

С 1769 до 1848 года тянется эпоха затишья, – затишья страшного и коварного, во время которого на обезкровленный, обессиленный, обнищавший народ надевают безчисленное множество оков и униатская лжецерковь высасывает из народа последние соки, пользуясь его природным благочестием. Эта эпоха великой мадьяризации, когда славянский язык тает и исчезает в Среднем Потисье, отступая в горы. В это самое время, в самом конце этой эпохи поэт Шандор Петефи, сменивший свою сербскую фамилию «Петрович» на мадьярскую, как и свою национальность, выразительно и красноречиво пишет в письме – «чем ближе к Карпатам, тем больше рабства».

В это время, особенно в середине эпохи, еще была возможность обучаться в университетах выходцам с Карпат, еще названия улиц писались на местном языке и он преподавался в школах. Это происходило потому, что Австрия тогда была в политическом союзе с Россией против наполеоновской Франции и вместе с Россией разделила Польшу, поэтому некоторая снисходительность к карпаторусскому народу со стороны Австрии была, хотя и очень ограниченная. Народ мадьяризируется, румынизируется (в Залесье), ославачивается (на крайнем Русском Западе), вытесняется из городов, с равнины и становится все больше сельским горным бедным народом. То же самое происходит и с чехами, где народный язык отступает в горные села, и со словаками, вытесняемыми с равнины в горы.

Затем наступает «Весна народов», и с 1848 по 1867 год происходит великое множество переломных событий в жизни большинства народов Европы. Череда революций и национально-освободительных движений, всколыхнувших Европу в 1848 году, заставляет славян собраться вместе, чтобы выжить и подняться в этом бушующем историческом вихре, не затеряться и не утонуть в историческом водовороте. В 1848 году состоялся первый всеславянский съезд в Праге и начинается у славян, живущих в Австро-Венгрии, национальное возрождение при все усиливающемся стремлении к России, что начинает сильно беспокоить Австрию. В это время она неудачно пытается завоевать и удержать Италию – провал этого стремления заставляет Австрию искать себе развития благодаря подчинению Балкан. В это же время Австрия экономически подчиняет Сербию и к концу этой эпохи становится двуединой немецко-мадьярской монархией, Австро-Венгрией – тюрьмой и каторгой славян в Европе, самой верной слугой папистского Рима.

С 1867 года вплоть до конца века давление на славян возрастает и на переломе веков постепенно переходит в террор и открытые гонения. За период с 1867 года до начала Первой мировой войны фабрикуются многочисленные процессы – Загребский, Львовский, два Мармарош-Сиготских – антиславянские и антиправославные судилища. Этот беспредел вызывает в конце концов ответный террор, и Франц-Фердинанд гибнет от руки православного серба. Это уже время великого возрождения Православия. Конфликт славян с немцами и мадьярами перерастает в Первую мировую войну, неотвратимость которой предсказывал еще вождь австро-венгерских славян Адольф Добрянский.

Возрождение истинного христианства пошло в Горней Руси не от городов, не от интеллигенции, даже не от духовенства: первыми, кто посмел открыто выступить против душепагубной лжи, бросить бестрепетный вызов всем силам зла, открыто присоединившись к Православию, были именно миряне-крестьяне – та самая Русь Святая, символом которой еще в древние времена стал Микула Селянинович – Николай Исповедник. Это было самым глубочайшим движением народного духа, самым потрясающим по силе возвращением к истокам, к прародине своей совести.

Это единственный в своем роде пример в истории Церкви, когда крестьянская община победила целую неправедную еретическую империю; когда, сквозь горы лжи, народ сам нашел в себе силы докопаться до Истины и отстаивать ее уже до конца, не жалее самой жизни ради Христа. Вспышка святости была такова, что ее многим даже трудно просто осознать. Здесь был центр возрожденной православной епархии – не в городе, а в селе. Иза в XX веке одновременно дала десятки людей святой жизни, одновременно построила и населила три монастыря и два скита, ставших впоследствии самостоятельными монастырями, трижды была судима за веру на государственном уровне – два раза в Австро-Венгрии (1903–1904 и 1913–1914), один раз в довоенной Чехословакии (1934) и множество раз гонима: одно-единственное мараморышское село – село Господне.

И в других местах Русского Подкарпатья великое возрождение Православия началось с сел: на Мукачевщине – Срибной Земле это было село Великие Лучки, а в Ужгородско-Земпленском крае, что поделили впоследствии Украина и Словакия, то есть на Русском Западе, это было село Бехерево. Возле самых главных городов – древнейших культурных центров края, таким образом, возникло три духовных центра:

1. Мараморышский, возле самого Хуста (село Иза), – самый главный, плодовитый и влиятельный, быстро зажегший Мараморыш. Жители села официально вышли из унии и присоединились к Сербской Церкви в 1903 году. Это произошло из-за особых духовных традиций села, идущих еще с далеких времен, и благодаря святой личности отца Иоанна (Раковского), принявшего здесь венец мученичества еще в 1885 году.

2. Мукачевский, возле самого Мукачево (село Великие Лучки), – гораздо более изолированный по сравнению с Изой, связанный с Америкой. Жители села официально вышли из унии и присоединились к Сербской Церкви в 1906 году. Это было сделано во многом как под влиянием православной общины села Бехерева, с которой жители села соприкоснулись в Америке, так и под влиянием православного центра Мараморыша – Изы.

3. Ужгородско-Земпленский, между Ужгородом и Земпленом (село Бехерево), – очень рано вспыхнувший, но оставшийся сильно изолированным первое время и более связанным с Америкой (святой Алексий (Товт)). Жители села официально вышли из унии, будучи в Америке, и там же присоединились к Русской Церкви в 1892 году. Само же село официально вышло из унии и присоединилось к Сербской Церкви только в 1919 году, то есть уже после распада Австро-Венгрии.

В этой изолированности последних двух сел – духовных центров, в отличие от Мараморышского духовного центра – Изы, виновато то, что на Мукачево, как на епархиальный центр, пришлись самые страшные удары еретиков в течение столетней войны за веру, после чего Мукачево стало еврейским и мадьярским культурным центром. Численность коренного народа в процентном отношении была здесь самой низкой. Одни только евреи составляли около половины населения города, имее много синогог, школ и т.д., но, кроме этого, в городе было еще и очень много мадьяр и достаточно других национальностей. А что касается Ужгородско-Земпленского края, то он слишком рано (еще с начала XIV века) попал под власть ярых папистов-Другетов – именно отсюда и распространялась уния. Поэтому народ здесь, веками задавленный тяжким гнетом и террором, не поднялся так быстро, единодушно и решительно, как в Мараморыше, где жители больше привыкли к независимости. И к началу Второй мировой войны в Мараморыше проживало подавляющее большинство православных всего Русского Подкарпатья. Здесь горно-русское, то есть бело-сербское, население преобладало и численно, что было немаловажно.

И все же столь великое значение села Изы в истории Церкви Христовой одним этим невозможно объяснить. Сколь глубоко и сильно историческое значение этого села, столь глубоким и ясным должно быть и объяснение этой исторической загадки. Открытие этой духовной тайны должно приоткрыть для нас завесу, за которой таится нетленная святость народной души – в Святая Святых ее храма.

Отравленный католиками отец Иоанн Раковский оставил в Изе не только свое мученическое тело, но и свой бессмертный дух. Его настоятельство в течение многих лет напитало множество сердец, ищущих правды.

Он поправлял прихожан, когда они пели Символ веры, говоря, что паписты внесли приставку «и от Сына» и следует правильно петь Символ веры – петь по-православному. Он часто беседовал об истинном христианстве – святом Православии, о Русской Церкви и Сербской Церкви, где до сих пор хранится изначальная чистая вера во Христа. Пастырь имел множество редких православных книг и давал их читать интересовавшимся людям.

После его мученической кончины часть этих книг была спасена изянами от австро-венгерских жандармов, как духовное сокровище, и правда опять начала сиять в Мараморыше сквозь ложь и темноту, которые враги Христа навалили на народную душу целыми горами.

Но великая духовная заслуга Изы не в этом. И при земной жизни Спасителя и после Его Воскресения и Вознесения были тайные ученики, тайные верующие, но не они стали основой Церкви, а апостолы, что открыто и бесстрашно проповедали Евангелие и почти все претерпели мученическую кончину ради Христа. Так и выходцы из Мараморыша и других областей во множестве принимали истинное христианство, перейдя в Молдовлахию, или в Россию, или в Сербию, или в Америку, или даже укрывшись от врагов Христовых на Святой горе Афонской, как монах Варух. Были и те, что тайно верили по-православному, формально оставаясь униатами, подобно игумену Аркадию в монастыре Биксаде, ставшем униатским в XVIII веке. Это все не способно было вернуть народ в святое Православие – должен был возродиться, прежде всего, бессмертный дух мученичества в народной душе, чтобы навсегда разорвать путы лжи, сплетенные из страха перед смертью, и освободиться от духовного ига папистского Рима с его антихристовым добром.

Самым тяжелым было начать открытый и бесстрашный выход народа из унии, противостоя всем властям земным с войсками и палачами ради Царства Небесного, Самое трудное – первыми в народе начать присоединение к истинному христианству на своей исконной земле, покоренной врагами, никуда не уходя с нее. Именно изяне первыми решились открыто присоединиться к Сербской Православной Церкви, приняв на себя первые страшные удары врагов Христовых: организованный террор целой огромной неправедной империи, построенной на славянских костях, – Австро-Венгрии. Изяне не опустили голову перед безжалостными мучителями, не покорились лютующим силам зла, а подали бессмертный пример всему народу своим безграничным терпением в многолетних страданиях за веру, за Христа, постоянно видя мученическую смерть близких людей и неописуемые издевательства над ними.

Такое духовное наследие оставил своей любимой Изе истинный пастырь Иоанн, первый из возродителей Православия в крае, кто сподобился принять за Христа смерть от нечестивых рук лжехристиан еще в 1885 году,

Иза навсегда вошла в нетленную историю Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, основанной нашим Спасителем – Распятым и Воскресшим. С 1903 по 1918 год в селе властями проводится непрекращающийся террор, в результате которого многие десятки человек (включая стариков, женщин и детей) были убиты, покалечены, брошены в тюрьмы или от невероятных мучений лишились рассудка. Общее же число тем или иным образом пострадавших за веру исчислялось сотнями.

Село мучеников дало в первой половине XX столетия более полутора сотен монахов и монахинь, включая более десяти известных подвижников. Один из них 18 сентября 2008 года при огромном стечении народа был прославлен. Это преподобный Иов Угольский (Кундря; † 1985). Иза стала первым центром Карпаторусской Церкви, которая здесь и была основана, «Вифлеемом Православия», по выражению святого Досифея Загребского.

Благодаря царю Николаю II Россия в Мировой войне вступила в эру мученичества. В то же время Русь Горняя духовно объединяется с Сербией, и этим восстанавливается изначальное единство сербо-русского народа. Церковь тогда вступает в новую эпоху, когда сербо-русское Православие борется за возвращение из римского рабства и за единение православного мира своими великими святыми, своими мучениками и исповедниками. В мировых войнах это открывается по-особому четко, и Россия после них объединяется с Горней Русью духовно, нанося самый страшный удар по лукавой унии.

Великое возрождение Православия в Руси Горней открывает духовную историю Европы в XX веке. Сила этого движения Святой Руси такова, что Европа буквально взрывается духовной борьбой на всех фронтах – мировая история ускоряется в XX веке невообразимо для прежних времен. В этой духовной борьбе – священной войне за веру для нас главное не потерять ее смысл, не упустить цель, не выронить оружие, которое может сразу же быть обращено против нас.

В 1919 году по Сен-Жерменскому договору Подкарпатская Русь как самоуправляемая территория входит в состав Чехословакии и с этого времени становится субектом международного права. В то время когда в СССР стараются стереть память о Святой Руси, Русь вдруг возникает в центре Европы как страна, как народ! Гибнет великая Россия – Царская Русь, но ей на смену подымается Русь Подкарпатская – маленький, но бесстрашный светоч Православия и русскости в мире!

19 августа 1921 года основывается, благодаря святому Досифею Загребскому – первому карпаторусскому епископу, Карпаторусская Церковь как автономная в составе Сербской Патриархии со своей Духовной консисторией (Священным Синодом), который в течение многих лет бессменно возглавлял святой Алексий Карпаторусский. В дальнейшем она даже могла стать автокефальной, что прописывалось в ее уставе.

Но после вхождения в Советскую Украину и от политической и от церковной автономии не осталось и следа, а само имя «Русин», «Русь» попало под запрет. И теперь в условиях независимой Украины продолжается та же политика – не менее суровая. Несмотря на признание русинов многими странами и международным сообществом, Украина их признавать не хочет и продолжает проводить в крае политику насильственной украинизации, как это было в советское время. Только, в отличие от советской власти, современная Украина всеми силами поддерживает униатов и католиков против православных, создавая также и безчисленные расколы.

Не говори, что нет спасенья,

Что ты в печали изнемог.

Чем ночь темней, тем ярче звезды,

Чем глубже скорбь, тем ближе Бог.

Аполлон Майков, 1876

Когда были написаны в России эти проникновенные слова, на Русском Западе, в темных лесах, в суровых горах, среди скорби отчаянного гуцульского племени уже зажглась эта звезда – богоизбранная душа будущего святителя Алексия.

Зажглась она в самое страшное и лютое для русинов время, когда от безысходности люди готовы были бежать на край света – в Америку, ибо жизнь становилась все мрачнее и тяжелей. Тогда и дан был Богом неугасимый светильник во укрепление дрогнувших среди великих испытаний сердец.

Историческое и культурно-этнографическое понятие Русского Запада охватывает преимущественно те древнерусские земли, которые на протяжении веков были под властью католиков и где происходило введение унии или прямая католическая агрессия. Другая часть древнерусских православных земель попала также под гонения протестантов и турок-мусульман.

Эти земли издревле населены русинами, которые в настоящее время являются самыми прямыми потомками единого древнерусского народа, которые остались на древних местах своего, проживания, в то время как остальные отошли на восток. Полоса этих земель протянулась вдоль этнографической восточнославянской границы, от побережья Балтики до современной Румынии. Так, в Ливонии под властью Ливонского ордена жило многочисленное русское население и даже города там носили русские названия, переиначенные на немецкий лад подобно «Вольмеру» – Владимиру. Эти земли пытался освободить еще Иван Грозный во время Ливонской войны, что вызвало в Ливонии гонения на православных.

Практически весь восток современной Польши принадлежит к Русскому Западу. Одна из областей до сих пор носит выразительное название «Подляшье», то есть область «под ляхами» – ляхами-поляками завоеванная. Там до сих пор к названиям некоторых населенных пунктов присоединено это слово – известна Бяла-Подлясска, Белосток, Холм (польск. Хелм), Люблин, Жешув, Перемышль (польск. Пшемысль), Ярослав – старинные русские города, находящиеся ныне в границах Польши, где теперь древнерусский народ полностью или частично ассимилирован.

На крайнем юге Польши этнографическая граница издавна проходила по реке Дунайцу. Сразу после Второй мировой войны русины отсюда во множестве были депортированы в Силезию – на запад Польши для скорейшей ассимиляции. Это изгнание известно под именем операции «Висла».

Основная часть древнерусских земель в пределах Польши носит название Холмская Русь или Холмщина. Холм славится древней иконой Божией Матери – хранительницей Православия и русинов в этих землях. Ее, как и Почаевскую икону, спускают с иконостаса на лентах для поклонения. На крайнем юго-востоке Польши расположена Лемковщина, названная так по особой этнографической группе карпатских русинов – лемкам.

Молдавия (как обширная область в пределах современной Румынии, так и отдельное государство Молдавия) также возникла на древнерусских землях, с активным участием древнерусского населения из Мараморыша. Славянским издревле был также не только крайний восток, но и весь север современной Румынии.

Восток Словакии называется Пряшевская Русь, по старинному русскому поселению Пряшево, и там до сих пор живет немало русинов, составляющих основу Православной Церкви Чешских Земель и Словакии, также как русины Польши составляют основу Польской Православной Церкви, собор новомучеников которой прославлен несколько лет назад.

В более давние времена границы Русского Запада были гораздо более обширны. Еще в XVIII веке русско-сербским был весь северо-восток современной Венгрии. Тогда город Дебрецен еще называли его исконным славянским именем Доброчин.

К началу XIX века основная часть Русского Запада оказалась в границах Австрии, которая финансировала и лютым террором устанавливала украинскую национальную идею в противовес общерусской для того, чтобы сохранить эти земли под своим господством и противопоставить остальной Руси. В XX столетии эту эстафету подхватила фашистская Германия, затем безбожная коммунистическая власть, боровшаяся таким образом с русской державностью, и, позднее, американский глобализм. Все эти антихристианские и античеловечные режимы XX столетия проводили такую политику с одной-единственной целью – разделять, чтобы властвовать.

По Промыслу Божиему весь Русский Запад в период между двумя мировыми войнами был сохранен от богоборческой коммунистической власти: Прибалтика получила независимость, как и Польша, границы которой тогда пролегали гораздо восточнее нынешних. Буковину и Молдавию захватила Румыния, а Подкарпатская Русь вошла в состав Чехословакии.

Народ Русского Запада отличается сохранением древней христианской культуры, верностью традициям, но во всей народной жизни виден отпечаток многовекового геноцида, что особенно ярко выражается в Материальной бедности народа по сравнению с народами соседними: восток Словакии, восток Польши, север Румынии – до сих пор самые бедные области в этих странах. Про общую бедность в Молдавии и говорить нечего – это факт общеизвестный. Высшее образование – удел очень немногих, и люди, получившие его, часто не могут найти себе достойной работы в родном краю и в большинстве своем вынуждены поэтому уезжать.

Огромный удар по всему Русскому Западу нанесла, кроме мировых войн, бедность, вызвавшая невиданную эмиграцию перед Первой мировой войной и в межвоенный период. Так, в Восточной Словакии опустели десятки сел, и теперь они заселены словаками. Эмиграция направилась прежде всего в США и Канаду. Это облегчило ассимиляцию русинов на исконных местах их проживания, так как еще больше изменило соотношение населения не в их пользу.

Тем не менее Русский Запад продолжает жить и в США, и в Канаде, и в Польше, и в Словакии, и в Румынии. Так, в Белостоке в настоящее время существует 12 православных церквей, так как православные русины из сел подались в крупные города, в том числе и в Белосток.

Русь Горняя – Белая Сербия издревле и доныне хранит великое множество тайн Промысла Божия.

Это очень странное на первый взгляд историко-географическое понятие на самом деле является наиболее точным из всех существующих, поскольку отражает всю специфику веры, языка, культуры, национального сознания и географического положения. Во всех вышеперечисленных отношениях этот регион и народ занимает промежуточное положение между сербским и русским культурным миром.

Остальная Русь имеет равнинный характер, а вся этническая специфика карпатских горцев связана с их проживанием в горах: Русь Карпатская – Русь Горняя. Вопрос о Белой Сербии диалектически связан с вопросом о Белой, или Великой, Хорватии. Достаточно открыть один из многочисленных туристических буклетов, выпущенных в Хорватии для русских туристов, чтобы оттуда узнать о Белой, или Великой, Хорватии и Прикарпатье. Причем в одном из буклетов мне даже довелось прочитать, что столицей этого племенного объединения являлся город Краков, а само оно простиралось от Чехии до современной территории Западной Украины. Конечно, туристический буклет – это не научный труд, но здесь этот случай приводится в качестве очень характерного примера того, насколько в Хорватии дорожат идеей своей карпатской прародины.

О белых хорватах пишут и Константин Багрянородный в своем знаменитом труде «Об управлении империей», и святой Нестор Летописец. В то же время вопрос с Белой Сербией гораздо более сложен. О белых сербах Нестор не упоминает, что косвенно свидетельствует о том, что они находились по ту сторону Карпат в отношении остальной Руси. Сведения Константина Багрянородного о приходе белых сербов на Балканы из земли Бойки историки боятся связать с современными бойками из-за того, что бойки – позднее название по особенностям диалекта.

Лишь Адольф Иванович Добрянский (1818–1901) – великий карпаторусский ученый, культурный и политический деятель, опираясь на свое знание Карпат и Балкан, впервые попытался в современном населении Карпат проследить и разделить Белую Сербию и Белую Хорватию (см.: Аристов Ф.Ф. Карпаторусские писатели. Исследование по неизданным источникам: В 3 т. Том 1. Второе дополненное издание. Издание Галицко-Русского общества в Петрограде. KARPATORUSSИАN LИTERARE ASSOCИАTИON P.O. Box С, Barnum Statиon Brиdgeport, Connektиkut 06605, 1977. С 181). Если лемков он относит к белым хорватам, то остальное население Подкарпатской Руси, включая бойков, долишнян и гуцулов, – к белым сербам.

Опираясь на свое знание Карпат и Балкан, я, в свою очередь, могу заявить, что, прежде всего, к белым сербам относятся жители Мараморыша, поскольку и в их культуре, и в языке и, главное, особой стойкости в Православии связь с Сербией прослеживается особенно четко. В частности, что касается языка, то в Хорватии, в Прикарпатье и на западе Подкарпатской Руси говорять «тут», а в Сербии и Мараморыше говорят «ту» и «туй».

В настоящее время среди сербов все больше просыпается интерес к Белой Сербии, так же как в России – к Руси Горней, и это отрадно, так как эта земля и этот народ с давних времен связывали и продолжают связывать Сербию и Русь.

Время, место, племя рождения преподобного исполнены глубокого смысла для судеб Церкви. Он родился во время мрачное, в месте, благословленном Пресвятой Богородицей, в самом нищем, непокорном и смелом племени Карпат.

Здесь над Черной Тисой возвышается Черногора – горы темны от гигантских елей. Бог здесь призывает человека на подвиг – среди камней и туманов, под сумрачным небом, в сырости и холоде, под снегопадами и ураганами, раскидывающими по горам стволы огромных деревьев. Редко заходит солнце в глубокие ущелья, где бушует холодная вода. Таинствен этот край: ниже слияния Черной и Белой Тисы находится географический центр Европы – ее сердце. Сюда не смогли добраться ни римляне, ни авары, ни татаро-монгольские орды.

Здесь меридиан Афона – Святой Горы Пречистой Девы, что лежит прямо на юг. Всегда минута в минуту здесь текло время со временем великого сонма избранников Божиих. В XVIII веке здесь сражались последние непокорившиеся рыцари Православия. Но не было здесь православного митрополита, как в Черногоре Балканской, и от безысходности народ оказался в унии. Люди здесь подбирались неслучайные. Сами их фамилии: Кабалюк-Кабаль (от слова «кабала», то есть бежавший от кабалы), Бунтушак (от слова «бунт» – бунтовщик), Дуб-Дубьюк (как дуб (могучий)), Морозюк (обморозившийся) говорят о сильных, суровых, мужественных вольнолюбивых людях с тяжелой судьбой, что забрались в сердце Карпат, чтобы остаться людьми.

Едва русины отбились от кочевников-авар, как пришли мадьяры и ковары (хазары), отрезав русинов от Дуная и вытесняя вверх по Тисе – все ближе и ближе к крутым горам.

К середине VI века тюрки-авары закрепляются в Среднем Подунавье. Они переселились сюда из Азии через Северное Причерноморье, где задержались некоторое время. Авары были гонителями христианства, и ими была ликвидирована древняя епископская кафедра в Среме (древний Сирмиум). Этим был нанесен огромный ущерб раннехристианской славянской традиции, которая в значительной мере была насильственно прервана. С этого времени славяне из-за захвата Среднего Дуная этими жестокими ордами (память об этой жестокости дошла до святого Нестора Летописца, который записал предания об издевательствах обров над славянскими женщинами, которых обры запрягали вместо лошадей в телеги) расселяются на север, восток и юг от Среднего Дуная. В борьбе с аварами на границе со Средним Дунаем возникают славянские государства Само, Карантания, Семи Славянских Племен, Первое Болгарское Царство и другие. К концу XVIII – началу IX века славяне, при поддержке Византии и франков, возвращают себе Средний Дунай, благодаря чему возникают могучие славянские державы: Великая Моравия и Великая Болгария. IX век становится веком расцвета славянской великодержавности и церковности. К концу этого столетия Великая Болгария подчиняет себе почти все Балканы и Карпаты, объединяя южных славян, Великая Моравия объединяет славян на Западе, а Киевская Русь – на Востоке.

Конец этому расцвету кладет вторжение орд венгров и коваров на Средний Дунай в конце IX – начале X века. Возможно, это была спланированная, тщательно продуманная акция, рассчитанная на общее ослабление славян. Это косвенно доказывается присутствием этнических хазар-ковар в мадьярских ордах, вторгшихся на Средний Дунай, причем раскопки их поселений в современной Воеводине показали, что ковары исповедовали иудаизм. Не может быть случайной в этой связи и остановка мадьяр близ Киева на пути в Среднее Подунавье. В Киеве была значительная, очень влиятельная еврейско-хазарская прослойка населения, а венгры до этого продолжительное время входили в политическую систему Хазарского каганата, вся политика которого была направлена на ослабление и порабощение славян и приручение орд кочевников. Возможно, эта знаменитая остановка в Киеве была связана с согласованием завоевания Среднего Подунавья, так как какими-либо другими причинами, кроме политических, ее невозможно объяснить.

Лишившись Среднего Дуная, славяне постепенно сдают свои позиции в Европе. Сербские и болгарские земли вскоре захватывает Византия. С немалым трудом освободившись от ее опеки, Сербия и Болгария просуществуют как независимые государства лишь с конца XII по XIV век, после чего постепенно попадут под турецкую власть. Западные славяне постепенно будут духовно и физически порабощены германским миром, и к XV–XVI векам останутся только два независимых славянских государства –Польша и Московская Русь. Из-за ожесточенной борьбы друг с другом за веру и древнерусские земли эти две могучие державы не будут в состоянии помочь остальным славянам в должной мере, хотя их союз был бы бесценен. Так, в 1410 году совместными усилиями в битве при Грюнвальде был остановлен немецкий напор на восток – знаменитый Drang nah Osten. Тогда был ноголову разгромлен Тевтонский орден,

С самого начала своего поселения на Среднем Дунае венгры находились под сильным славянским влиянием со всех сторон, так как Австрии еще не существовало и на этом месте жили славяне-словенцы. Позднее сильнейшее славянское влияние шло с востока от русинов и с юга – от сербов. Но нашествие татаро-монголов в XIII веке разоряет как Киевскую Русь, так и весь славянский восток Венгрии, а уже к середине следующего, XIV века слабеет и Сербия. Рим делает все, чтобы разбить союз Сербии и Венгрии, созданный для борьбы с турками и достигший в этом определенных успехов, после чего Сербия окончательно попадает под турецкую власть, а Венгрия, разгромленная турками, распадается на три части, при этом гибнет более миллиона человек.

В первой половине XVI века запад Венгрии захватывает Австрия, а центр – Турция. Только карпатский восток державы сохраняет некоторую самостоятельность, объединившись в славяно-румынско-венгерское веротерпимое государство – Трансильванию, куда вошел весь Мараморыш и которое противостояло Австрии вплоть до конца XVII – начала XVIII века, периодически включая в себя различные более западные карпаторусские области и даже, во время максимальных успехов, Словакию. В это время православные русины ожесточенно сопротивляются католикам и введению унии. В частности, более века продолжается постоянная пограничная война с католической Польшей в Карпатах.

В начале XVIII века Австрия окончательно подчиняет Трансильванию после грандиозного народного восстания. Противники Австрии традиционно называются «куруцы», то есть «крестоносцы», а народные мстители –«опришками».

На равнине русины тонули в крови восстаний. Главными союзниками мадьяр и немцев были деньги, земная вера католическая, сытая жизнь на равнине. Народ отходит в горы, в заповедную долину Мараморыша, долину Тисы, долину белизны – свободы. Но враги Православия наступали и с другой стороны Карпат.

Латинское слово Maramoreus означает «белоснежно-белый, белейший цвет». Поскольку в Средиземноморье снег выпадает лишь в горах, то белизну традиционно символизирует мрамор – отсюда и это понятие. У славян белый цвет издавна обозначал свободу, и название «Мараморыш» поэтому, особенно в связи с местными племенами белых сербов и белых хорватов, говорит о следующем: название исторически возникло из-за того, что после завоевания Дакии этот край сохранил независимость от Рима. В условиях распространения вульгарной латыни на границах Рима это понятие было адаптировано в славянской среде, чему также помогло и присутствие румынского этноса.

Еще в античное время отсюда велся активный экспорт соли в Рим из Солотвинского месторождения и труднодоступный горный край на границе с Римской империей служил убежищем для беглых христиан, разорившихся крестьян и рабов.

При вторжении венгров и ковар на Средний Дунай Мараморыш не был затронут и дольше всех остальных карпаторусских княжеств сохранял независимость. Этому способствовали защищенность горами со всех сторон, так что сюда можно было попасть извне лишь тремя-четырьмя путями, и уникальный внутренний рельеф – сложный лабиринт из множества горных хребтов, покрытых густыми лесами, в котором любой завоеватель чувствовал себя неуверенно. Лишь в XIV веке здесь утверждается венгерская власть, не желающие подчиняться католикам славяне и румыны Мараморыша переходят горы и в 1359–1360 годах основывают Молдавию, новую православную державу.

Мараморыш в составе Венгрии был самой большой территориальной единицей и при захвание остальных частей Венгрии Австрией и Турцией в начале XVI века вошел в состав Трансильвании, активно участвуя во всех войнах трансильванских князей с Австрией.

Многочисленные монастыри, в особенности древние обители Грушевская и Угольская, ставшие епархиальными центрами, всегда были могучими духовными твердынями народа, поддерживающими связь с православным миром от Москвы до Балкан.

При насильственном введении унии именно в Мараморыше укрылись последние православные епископы, которые отсюда управляли в начале XVIII века огромными территориями Прикарпатья, Трансильвании, Венгрии и Словакии, оставшимися без окормления православных архипастырей.

В Карпатской Руси известен своеобразный «мараморышский» менталитет – бунтарский в отношении властей и консервативный в отношениях традиций. Народ здесь держался Православия до последней возможности, постоянно поднимая восстания. Отсюда же, с Мараморыша, началось и возрождение Православия.

Карпаты стали той стеной, к которой поставили народ православный, чтобы отнять у него его величайшее сокровище – святую веру: вобрать народ в себя, а непокорных казнить. От репрессий бежали семьями, бежали и в одиночку. Тогда и заселились самые суровые горы в Карпатах непокорными, отчаянными людьми, не приемлющими рабства. Эти горстки храбрецов спускались с лесистых склонов – сражались, мстили за поругание веры, за лютые казни. Их отлавливали, как диких звереи, по горам и казнили по-зверски, но племя не умирало: новые и новые люди бежали в горы, ближе к небу, куда вытесняли непокорный земным антихристовым властям народ.

Поработители пришли и сюда – они захватили лучшие земли возле реки внизу, где еще можно хоть как-то заниматься земледелием, где и дорога проходила. Мадьяры, немцы, евреи брали и скупали землю за бесценок, отбирали за долги, спаивая народ, и все больше земли захватывали. Люди поднимались еще выше, в еще более густые и непроходимые леса – настоящие чащи. Жизнь становилась все тяжелее и тяжелее, но упорный народ не сдавался: здесь – у самого неба, перед Богом, в холоде, на ветру, в сырости было легче дышать, ибо сюда редко могли наведаться угнетатели они здесь просто не могли жить.

Так появилось племя гуцульское – дитя крови и слез, дитя русской свободы среди самых крутых и лесистых гор. Символом этого племени стал длинный топор-трость с узким лезвием и противовесом, так что форма секиры в целом образовывала крест. Этим легким и изящным оружием можно было нанести стремительный и страшный по силе удар. «Гуцул» означает то же самое, что и «гайдук». Это два варианта одного слова со значением «рубить». Древнеславянские корни здесь родственны латинским Caedu и Caesu с абсолютно тем же значением. Корень слова «гуцул» сохранился в слове «куцый», то есть «рубаный, укороченный секирой». Это племя родилось как племя восстаний, непокорства, племя топора, племя гнева народного. Из этого племени произошел святой Алексий Карпаторусский, и, пока он рос, жизнь все продолжала ухудшаться.

Что же это была за жизнь? Это была жизнь подолгу безпросветная –без солнца. Дома окружали летом холодные туманы, засыпали зимой из мглистых облаков снега. Крутые склоны иногда месяцами не давали осветить жилища прямыми лучами солнца. Бывало, что в дома впервые солнце после долгой зимы заглядывало на самое Благовещение, когда еще морозы и снега. На подоконник падал светлый луч, и каждый из семьи по очереди клал туда руки и грел.

Где жили? Могли купить хлев, побелить известью и поселиться в нем. Могли сделать дом, поставив крышу на два толстенных, лежащих рядом бревна. Были и настоящие красивые дома из дерева, которого было полно вокруг. Там, где склоны были чуть более пологими, ставили дом. С отоплением проблем не было – лес окружал. Но зато дом мог легко сползти вместе с размокшим, осыпающимся склоном горы, его могло и просто разметать бушующим грязевым потоком с камнями, могло унести водой при наводнении.

Что ели? Хлеб был лакомством – жили скотоводством, охотой. Могли ужинать одной сметаной, молоком или творогом и рады были этой еде. Подкармливались грибами, рыбой. За солью шли пешком в Марморош-Сигот, а если удавалось, то подсаживались на подводу. Скот в густых лесах, на крутых склонах пасти было чрезвычайно трудно и опасно. Много было медведей, волков; скот легко терялся в чащобах, собирать его было тяжко; тяжко было и следить за ним среди густых лесов, где деревья на крутизне растут ствол к стволу.

Вино и водка были великой роскошью в этих суровых горах, не знающих винограда: бывало, что на праздниках одна-единственная бутылка стояла на всех и пили вино микроскопическими дозами, как редкий деликатес. Гречневой крупы и подсолнечного масла не знали люди.

Зажиточными считались те, кто имел побольше скота, особенно лошадей местной породы гуцуляк. Имее лошадей, можно было зарабатывать, вывозя лес. Только гуцуляк мог проходить по крутым склонам, по камням с чуткостью горного животного, не подвергая риску человека и груз. Работали лесорубами, работали сплавщиками леса по реке – страшно опасная работа и тяжелая: рубить лес по крутым склонам, и, рискуя жизнью, спускаться вниз по ревущей реке-водопаду. Секундное расслабление, невнимание, неудача – и о камни вдребезги; оступился, поскользнулся – и бушующий ледяной поток размалывает тело на камнях. Но и такой работы не хватало. Участки дробились с наследованием, народ нищал. Парни уезжали в чужие края, чтобы накопить денег и жениться. И женатым мужчинам приходилось иногда годами пропадать на заработках из-за жалких грошей. Дети трудились с раннего детства, помогая взрослым. Ухаживали за младшими, пасли овец – все, что в силах сделать ребенок, делали.

Обширен край, богат лесом и водой, сказочно красив, но суров, и жизнь сурова – именно здесь непокорившийся народ откровеннее всего стремились убить бедностью и теснотой, упорно толкая в пропасть отчаяния и безысходности. Но племя сопротивлялось как могло. Парни уходили в непроходимые леса, чтобы не служить в австро-венгерской армий. Чужих обманывали. Находились и разбойники-мстители.

Народ находил отдушину в творчестве – напевы исторгались из глубины сердца, красочные вышивки украшали рушники под иконы, скатерти, рубашки, безрукавки, пояса. Изумительная резьба по дереву процветала. Множество дорогих сердцу обрядов утешало и успокаивало оскорбленную душу народа.

Но тьма все сгущалась. Суеверие, колдовство, проклятия, безудержные страсти омрачали и без того невеселую жизнь, замкнутую в горах. Обиды, драки, кровная месть, убийства... Монастырей здесь не было. Епископы не заезжали в эти глухие места. Душа народа кровоточила и вопияла к Богу: презираемая, отвергаемая, стесненная душа-сирота, у которой отняли ее главное сокровище – Православие.

Тогда Господь и явил чудо в самом необычном месте этих гор, у подножия легендарной Черногоры. Место это потрясает вступившего сюда путника: за тесным ущельем, внутри высоченных гор – холмистая равнина с извилистой речкой – Черной Тисой. Прекрасный огромный светлый луг у Черной Горы. Если бы не стремительный бег горной реки, то можно подумать, что находишься где-то на русской равнине, в холмистых местах. Казалось, Бог издавна предназначил эту горную чашу для таинства спасения. Место было долго необитаемым, что удивительно: других столь обширных, ровных и теплых мест в сердце Карпат, у главных хребтов, просто нет. А здесь только выпасали скот летом. Благодать не оскверненного людскими пороками места была здесь, и никто не дерзал поставить здесь свое жилище до тех пор, пока однажды в этой чаще не свершилось чудесное знамение, свидетельством которого осталась церковь Покрова Божией Матери, поставленная на месте свершившегося чуда.

Как-то с внешней стороны Карпат, с северо-востока, пригнал сюда пасти своих овец Михаил Струк. Задержался он до кануна Покрова Матери Божьей. Овечкам было здесь очень хорошо – потому-то пастух и задержался до глубокой осени. Погода была доброй, но вдруг с неба упала целая лавина снега; и еще и еще все вокруг стало белым, а снегопад не прекращался. Прошел день и начался другой – снега уже выпало по колено, похолодало, и все неслось сверху белое кружево. Стало ясно, что наступила ранняя зима и снег уже не растает до весны. Обычно в это время он выпадает на вершинах и верхней части склонов – зима наступает постепенно. Если же зима началась таким снегопадом, то он мог продолжаться и неделю, и даже дольше – приходилось думать уже не об овцах, а о спасении своей жизни. В таком снегопаде невозможно было даже развести костер, чтобы согреться и приготовить себе горячую пищу (обычно на горные луга – полонины брали с собой кукурузную муку, из которой можно было приготовить и лепешки и токан; но брали также и брынзу, питались и свежим овечьим молоком). Чтобы не умереть от холода, Михаил решил уходить, оставив овец на милость Божью и заступничество Пресвятой Богородицы – по такому глубокому снегу овцы идти не могли. От снегопада он со стадом спасался под огромным ясенем. Жалее обреченных животных, пастух делал все возможное, чтобы хотя бы продлить жизнь овечкам. Нарубив как можно больше веток на пищу своей отаре, Михаил сплетает снегоходы и с великой болью в сердце уходит, чувствуя себя предателем.

Чуть живой добрался он до дома через заснеженный перевал. Всю зиму он переживал за брошенных овец – главное свое богатство и утешение земное. Едва наступила весна и в долинах стаял снег, как Михаил пошел в заповедный луг, чтобы хотя бы собрать шерсть с погибших овец. Придя же в это необычное место, он был потрясен величием чуда Божьего. Все овцы не только оказались живы, но и дали за зиму приплод, и из этих маленьких ягняточек не погиб никто! Овцы питались корой огромного ясеня и срубленными хозяином ветками – но как им могло этого хватить на полгода? А из-под слоя снега, выпавшего за зиму в человеческий рост, достать они, конечно же, не могли ничего. И как их не тронули волки?

Все это необъяснимо – лишь благодать Божья, заступничество Пречистой спасли овец. Понял это Михаил, и великая благодарность Богоматери зажглась в сердце молодого пастуха. Он срубает многовековой ясень, под которым спаслись овцы, и ставит на пне престол храма Покрова Божьей Матери. Затем он переселяется жить в это чудесное благодатное место, а вслед за ним и многие окрестные жители. Село получает название Ясиня в честь свершившегося чуда, и праздник Покрова отныне собирает сюда великое множество людей. Церковь до сих пор носит имя Струковой в память своего строителя. К концу XIX века Ясиня уже было большим селом и через него проходила дорога из Мараморыша в Галичину.

Преподобный Алексий родился в этом самом селе под Покровом Пресвятой Богородицы. Был он крещен в том самом храме, сюда ходил в детстве. На эти горы он глядел, по этой дороге он ходил. Будущий святой и родился на святом месте, а чудо, приведшее к заселению этой богохранимой прекрасной поляны, прообразовало собою чудо Великого возрождения Православия на Руси Карпатской. Стадо было брошено пастырями – не осталось ни одного православного владыки, но Пречистая сохранила под Своим Покровом душу народа, и душа принесла плод – выжила чудом среди холода лжи и ненависти, среди волков в заповедных горах. Когда же снег стаял, явилась душа народная миру укрытая, огражденная, таинственно сохраненная Богом.

За полтора века до рождения Алексия Карпаторусского здесь угасало Православие – теперь зогоралось снова, и возрождать его предстояло преподобному Алексию, чье имя означает «Защитник». Именно ему суждено было принести со Святой Горы на родину благословение Божией Матери и стать первым православным монахом и священником в крае после векового торжества еретиков. Покров Пресвятой Богородицы был над ним всю его многострадальную жизнь.

Пречистая исполнила предсмертную молитву короля Стефана. Она основала село под Своим Покровом и в этом селе вырастила Своего избранника. Этот человек много веков спустя был призван исправить содеенное королем Стефаном и свидетельствовать об истинности Православия перед целым светом накануне Первой мировой войны.

Болыная часть жизни преподобного прошла на людях, но о детских и юношеских годах, о многих тайнах его духовного возмужания знали только самые близкие люди. Их воспоминания не всегда совпадают с письменными источниками, но общая память родных надежнее пары строк, записанных посторонним человеком. Его сестра утверждала, что на момент смерти брату было семьдесят два года. Об этом возрасте при смерти говорят и другие источники. Следовательно, следует принять версию о 1875 годе рождения. И уж никак невозможно принять за истину, что святой родился лишь в 1877 году. За две недели до церковного поминовения святого Алексия, человека Божия, родился будущий великий исповедник – то есть в конце марта, по церковному календарю, в Великий пост.

Книга, изданная в Шамордино^*, утверждает, что преподобного звали Александр во святом крещении – исключительно по желанию русофила-священника; так и сам он писал в воспоминаниях. В то же время родня всегда звала его лишь одним именем – Лесь, то есть Алексей, в честь святого Алексия, человека Божия. Это имя он получил в монашестве, но и в детстве и в юности его звали так по-мирскому. Одно не исключает другого: имя Александр было непривычно гуцулам, а Лесь – общеизвестно и привычно; так его родители и хотели назвать. Были случаи, когда детям, избранным Богом для монашеского подвига, священник давал при крещении имя вопреки святцам и желанию родителей – по особому Промыслу Божьему с рождения ставя их выше законов мира.

Преподобный родился в зажиточной, по местным меркам, семье Ивана Кабалюка и Анны Кульчицкой, семье, владеющей достаточным количеством скота, семье авторитетной и влиятельной в селе. Всего у них родилось девять детей.

Старшего брата звали Димитрием. Впоследствии он уехал в Америку. Затем, в 1872 году, родилась Анна. Третьим ребенком в семье был Алексий. После него родился Федор, умерший от туберкулеза в возрасте семнадцати лет. Потом родился Георгий – Юра, ставший впоследствии, при чехах, старостой села Ясиня. Далее родилась Мария – Марийка. Следующим ребенком стала Елена – Олена. Затем Параскева – Параска, родившаяся в 1890 году. Самой младшей была Василиса – Василина, год рождения которой 1892-й. Она потом переехала жить к брату Димитрию в Америку.

Более чем за двадцать лет совместной жизни супруги вырастили девять детей – в Карпатах никого не удивляли многодетные семьи, это было обычным. О количестве родственников преподобного, ныне живущих, может дать представление хотя бы тот факт, что лишь только у одной из дочерей его сестры Параскевы родилось и выросло десять детей.

На момент обретения мощей был еще жив муж племянницы преподобного, исцеленный им в молодости от беснования: Юра Дуб скончался в 2000 году в возрасте 101 года, сохранив до последних дней ясное сознание и замечательную память. Это был последний свидетель жизни преподобного из его родни, помнящий еще австро-венгерскую эпоху. Не пришлось поговорить с ним, не удалось написать о великом исповеднике более обширную книгу, а до меня, увы, никто не поинтересовался у родни Алексия о его жизни. И теперь нелегко добираться до высокогорного села, искать, говорить, думать – легче выписать из книжки. Но память человеческую не может заменить ничто. Живой свидетель, его слова бесценны – это первоисточник. Так мы имеем Евангелие, так имеем Отечник.

Жизнь была нелегкой, еда – однообразной, труд – почти безостановочным. Отец часто отлучался на заработки, и основная тяжесть работы по хозяйству ложилась на мать семейства, Анну, на старшую дочь Анну и на двух старших сыновей, Димитрия и Леся, которым доставалась самая тяжелая мужская работа. Быть одним из старших сыновей в многодетной семье, при частом отсутствии отца, – большая ответственность. Так, еще с детства, Лесь привык отвечать за других: помогать, выручать, учить, беречь, защищать. Впоследствии, будучи образованным и знаменитым, путешествуя по разным странам, имее множество обязанностей, он никогда не забывал о своих близких и всегда находил для них время: навещал, наставлял, помогал, заботился, одаривал святынями. Для братьев и сестер, после смерти отца и отъезда старшего брата в Америку, он остался покровителем, главным заботником и авторитетом в жизни и при первой же возможности всегда приезжал в родное село.

Многим он обязан своей Матери. Она находила время для религиозного воспитания детей, рассказывала им благочестивые поверья христианской старины, учила молитвам. Своим личным примером она очень много дала будущему великому святому – подобно многодетной Матери, он и сам будет заботиться о многочисленных храмах, общинах и монастырях, покрывая весь край Подкарпатский неустанной заботой. Именно от Матери он и унаследовал характер.

Есть личности, которые уже с детства отличаются необычной целостностью и прямотой характера, острейшей совестью. Именно из таких детей вырастают великие люди. Лесь с детства выделялся своей честностью и безкорыстием. Хотя он и рос в зажиточной семье, но такой она выглядела только среди страшной общей нищеты. Каждый грошик, каждая небольшая выгода заставляла людей изворачиваться, хитрить и выживать таким образом в завоеванной стране. В церковно-приходской школе за каждое слово, сказанное по-русски, на родном языке, полагалось пять ударов. Мальчик бывал тяжко избит, но не пытался избежать наказания.

Здесь, в школе, он впервые понял с такой ясностью, что живет в завоеванной стране, и возненавидел навсегда угнетателей родины, относившихся к русским людям с великим, нескрываемым, постоянно смакуемым презрением. В нем стало крепнуть тогда еще не всегда вполне четко осознаваемое, но горячее, постоянно возрастающее стремление освободить родину от ига. Возрастая, он вступал в конфликты с австро-венгерскими жандарами, из которых его с трудом выручал отец, пользуясь своим авторитетом, влиянием и родственными связями. Лесь презирал опасность и всегда вел себя с достоинством непокорившегося черногорского русина.

Когда наступила пора служить в австро-венгерской армии, его сверстники скрывались в лесах, чтобы не идти на военную службу, а Лесь, не боявшийся открыто выражать свою ненависть к жандармам, пошел служить. И в школе и в армии он прошел через многие унижения и испытания, но не сломался – никогда не хитрил, не изворачивался, смотрел в очи прямо. За это его все невольно уважали. Душа его была изначально отмечена даром неистребимого стремления к справедливости – естественным и непринужденным. И все же до того, как Господь призвал Своего избранника, Лесь вел жизнь обычную жизнь греховную, беспутную. Но и тогда он совершал необычные поступки, отмеченные благодатью Божьей.

Вернувшись из армии, он застал отца уже ослабевшим и изможденным. Вскоре отец умер, разделив имущество между детьми. Лесю достались подвода и кони, и он теперь смог зарабатывать себе на жизнь вывозом леса. После рабочего дня он заходил к знакомому еврею, который отводил коней к себе в стойло, покупал чарку водки и выпивал. Как человек работающий, зажиточный, он мог позволить себе такую роскошь, доступную здесь далеко не каждому. Однажды вечером, впотьмах, еврей ему дал сдачу необычную: вместо копейки золотую монету. Хозяин ошибся, а Лесь, не рассматривая, взял ее и понял ошибку лишь дома. На следующий день, в урочный час он попросил опять свою обычную ежедневную чарку – четвертку.

– Платить ти за чтвертку не буду!

– Не беда! Заплатишь в другой раз!

–На! Мортку! – сказал Лесь и вернул золото хозяину.

–Хм! А! Я таких руснак не знал еще! Ой! Лесику! Який ты честный человек! Я ти дам оковалок доброй земли!

Чтобы оценить честность Леся, нужно понять ценность того, что он вернул хозяину. Эта монета стоила 200 банок, а хозяин перепутал ее с двумя копейками, увидев цифру «два». В то время корова стоила 30 банок. 200 банок – это было для нищей Гуцульщины целое состояние. Вот почему так потряс еврее поступок русина.

Случилось неслыханное дело – земля недалеко от дороги была продана русину, причем по необычной цене: в три раза меньше ее рыночной стоимости. Хороший, большой участок земли возле дороги был здесь наивысшей материальной ценностью. Так Лесь разбогател. Это случилось почти сразу после того, как он вернулся из армии – двадцати двух лет от роду.

Был конец XIX века. Бедность народа возрастала, так как земли удобной становилось все меньше на человека. Многие стали искать лучшей жизни в Америке. Коснулось это и семьи Леся. Однажды в Ясиня пришел вербовщик. Старший брат Димитрий захотел завербоваться, но необходимо было согласие жены, и он уговорил свою сестру Анну, что родилась сразу вслед за ним, выдать себя за жену перед вербовщиком и выразить свое согласие. С трудом Анна согласилась, уж очень сильно ее упрашивал Димитрий.

Шел дождь, она низко надвинула на лоб платок и пошла. Вербовщик пожалел ее и сказал, что если ее муж уедет, то уже больше никогда не вернется. Она, изображая жену, говорила, что нет – заработает денег и вернется. Вербовщик опять ее предупредил. Но она все же поставила свой крестик на месте подписи. Когда дело было сделано, она поняла непоправимость случившегося и, возвратившись, плакала долго, безутешно.

Димитрий писал из Америки успокаивающие письма, там у него родилась дочь. Возвращаться он не хотел, вкусив более легкой жизни. Он писал, что не пойдет опять ночевать в колыбу (сруб). Потом к нему переехала самая младшая сестра, Василина, вышедшая в Америке замуж за выходца из Великого Бычкова.

Так Лесь, похоронивший отца после своего возвращения из армии, остался самым старшим мужчиной в семье, и его положение улучшилось и укрепилось. Оставалось только жениться и вести обычную жизнь людскую, полную забот о семье. Но Божьего избранника ожидал совсем иной путь.

Однако на этом пути встретились страшные искушения. Враг рода человеческого захотел погубить бессмертную душу, которой было суждено послужить спасению многих. Лесь возгордился и впал в пагубную страсть. Став одним из богатейших русинов во всей округе, будучи молодым и здоровым, имее репутацию честного человека, что значило очень много, Лесь еще обладал и поистине сказочной красотой. Когда он проходил по улице, женщины оборачивались, останавливались и долго глядели ему вслед. Его красота была ярка, резка и неотразима, как неожиданно ударивший из-за горы луч солнца. Черты лица были необычайно мужественны: резко выдающиеся скулы придавали лицу твердость, тонкий нос был по-настоящему орлиным. Роскошные нахмуренные брови, а из-под них глубоко сидящие небесно-синие глаза горели бесстрашием и изумляли. Подбородок тонок и изящен, а шее мощна. Необычайно статен и ладен он был. От всей фигуры веело решимостью и прямотой.

Нравы были вольны в этих глухих горных лесах. Девушки с неистовой страстностью влюблялись в красавца и богача. Юноша отвечал всей страстью молодости. В короткое время не одно девичье сердце было разбито. Дикий пожар ревности разгорался в обманувшихся душах, и страшные проклятья призывали несчастные на душу Леся.

По слову Господа – «Если кто растлит храм Господень, растлит того Господь»; кто нарушит святыню души человеческой – того душа будет сама разрушена. Ада желали его душе отчаявшиеся женщины, чтобы скорее очутился их неверный возлюбленный в пекле. Если за одно неосторожное слово в гуцульских горах могли убить, то какой местью могли ответить на смертельную обиду, за искалеченную судьбу – только адом. И сбылось это страшное проклятье Лесь попал в ад.

Это случилось не менее чем через год, как Лесь вернулся из армии, похоронил отца и стал богатым хозяином. Вместо ожидаемой женитьбы Бог судил совсем иное.

В самую Страстную Пятницу преуспевающий молодой хозяин упал замертво и душа его была отведена в ад. Там Лесь увидел, как мучаются за грехи его предки. Греховная их жизнь получила достойное воздаяние.

Отец, любивший выпить, сидел, тесно зажатый между двумя демонами. У каждого была в когтистой лапе бутылка с огненной адской горилкою. Крепко держали чудовища свою жертву, насильно вливая в рот жгучий яд, вызывающий сильнейшую жажду. Жажда неутолимая разгоралась все сильнее, так что от этого застывающего в глотке раскаленного металла вылезали сквозь горло наружу металлические иглы. Когда, изнемогая от тяжкой муки, душа отворачивалась от жгущего нутро демона, то другой, державший наготове бутылку с таким же смрадным ядом, немедленно вставлял ее в рот несчастному. Так развлекались демоны душою нераскаянного грешника. И мгновенья покоя не было ему в лютой муке.

Дед же Леся по отцу был мучим другим образом. Любил он предаваться всей душою безудержному, бесстыдному веселью, танцуя на свадьбах без отдыха. И теперь, в вечности, не было отдыха ему. Только веселились уже демоны. Окружив со всех сторон обреченного, они заставляли его подпрыгивать и извиваться в неистовом танце своими огненными плетками. Как только он замедлял движения, жесточайшие удары обжигали его со всех сторон. В круге веселящихся демонов продолжалась без конца жизнь грешника, любившего когда-то больше всего на свете свое безумное гордое веселье. Дед увидел Леся и сказал ему: «Хиба собиром нас вытянешь! («Если только вытянешь нас соборным чтением двенадцать раз Псалтири за душу усопшего)».

Много лютейших мук видел Лесь в аду. То, чем люди жили, что творили, к чему привязались сердцем, чем проявили себя это с ними осталось навсегда. Особенно его поразила следующая мука, которую он никогда не мог забыть. Женщина, погубившая своего ребенка во чреве, не желавшая дать жизнь Божьему творению – своей родной кровинке, мучилась страшно. Извиваясь в невыносимой боли, она преждевременно рождала дитя, и демоны тут же запихивали недоношенного новорожденного ей прямо в рот, заставляя пожирать и глотать крошечное тельце. Но не успевала она еще проглотить до конца ребенка, как опять ее ломали сильнейшие схватки и съеденный ребенок со страшной болью рождался опять, и опять демоны его запихивали в рот детоубийце. Бесконечно давилась она собственным дитем и истекала кровью в непрерывных родовых муках. Страшен грех – страшна и кара за него.

То, что случилось с Лесем, случалось со многими будущими подвижниками по неизреченному милосердию Божьему. Ведь далеко не всякий человек, даже после такого чудесного вразумления, способен совершенно изменить свою жизнь, стать совершенно новым. Люди остаются в аду из-за нежелания совершенно раскаяться в своих злых делах, осознать свою вину перед Богом и просить о прощении.

Грехи будущих избранников Божьих грехи особо страшные, но и покаяние их – покаяние великое, недостижимое для людей обычных. Так, согласно преданию, святой апостол Петр, в ночь страстей Христовых трижды отрекшийся от Спасителя, хотя перед этим обещал с Ним пойти на смерть, потом всю свою оставшуюся земную жизнь ходил с воспаленными, красными от постоянного плача глазами. Едва он оставался один, как вспоминал взгляд Христа после своего третьего отречения, и горькие слезы опять, как и тогда, лились из его глаз ручьем.

Святой царь и пророк Давид, предок Христа по плоти, совершив прелюбодеение и убийство, уже никогда не мог себе этого простить и до самой своей смерти смирялся перед людьми, его ненавидящими, так что даже позволял простому человеку бросать в себя камни и ругать себя, запретив своим воинам препятствовать ему в этом. Его 50-й псалом – «Помилуй мя, Боже», составленный сразу после обличения пророком Нафаном, – величайший памятник покаяния человеческого, образец смирения пред Богом.

Нельзя здесь не вспомнить и Марию Египетскую, ненасытную блудницу с тринадцати лет через всю юность, и последующую великую святую, покаяние которой в полувековом подвиге среди мертвой пустыни, без пищи святые отцы считают вышеестественным.

Перечислять великих святых, которые были сначала великими грешниками, можно очень долго. Но вспомним Евангелие – разбойника благочестивого, первого, оказавшегося в раю по слову Христа Распятого, и слова евангельские о том, что Сын Божий пришел не ради праведников, а ради грешников – ради их спасения распялся и воскрес. В святом Алексии Карпаторусском Господь прообразовал и судьбу самого народа карпаторусского – отступившего в унию, подобно блуду, а затем возвращающегося ко Христу. Не ради тех, кто уже принял святое Православие, проповедовал преподобный истину святой веры, а ради тех, кто еще оставался в гибельном заблуждении. Бог попустил святому сначала вести грешную жизнь для того, чтобы в дальнейшем он сумел удобнее обращать грешников к Богу. Вспомним здесь и слова святого апостола Павла – «быв искушен, может и искушаемым помощи». Также это было попущено, чтобы, помня о своих грехах, святой не гордился и не возносился, будучи первым православным священником и монахом в крае во время великого возрождения Православия, а в великом смирении нес людям благодать Божью в Таинствах Святой Церкви. Святой был смирен Богом, как был смирен и святой апостол Петр, хвалившийся, что никогда не предаст Христа. Это произошло, чтобы апостол был всегда терпим и милосерд к грешным людям, не возносясь в мыслях над ними подобно гордому фарисею. Так же был научен Богом и святой Алексий, несший подвиг в Подкарпатье, подобный апостольскому.

Судьба будущего великого святого была необычной – в день крестных мук и смерти Спасителя и его душа покинула тело. Он оказался в аду и был искуплен Жертвой Богочеловека. Когда в дом, где лежало бесчуственное тело Леся, вошли родные с освященными пасхами после литургии в праздник Светлого Христова Воскресения и прозвучало «Христос воскресе!», он очнулся: воскрес для новой жизни вместе со Христом Спасителем. Первые слова, которые он произнес, говорили о том, что перед ними новый человек, человек спасенный, готовый к полному раскаянию, исправлению, подвигу. Лесь молил собрать собир (собор) родичей, чтобы «прочитали двенадцать Псалтирей за нас умерших», объединяя себя с грешными предками, чьи мучения он видел в аду. Понял Лесь, что он мертв по грехам своим и спасен лишь по великой милости Божьей. Так началось раскаянье Леся. Но к большему готовил его Господь: к подвигу апостольства, исповедничества, старчества. И другой избранник Божий должен был утвердить призванную душу на этом тесном и скорбном пути, ведущем в Царствие Божие.

Олесь, муж старшей сестры Анны, как раз собирался в Биксадский монастырь, что находится на другом конце Мараморыша. Там 6 апреля по церковному календарю должен был состояться отпуст. Этот обычай, подобный пресловутым индульгенциям, был изобретением латинян для привлечения народа и сбора денег. Пришедшим на отпуст обещалось полное отпущение всех грехов властью Папы Римского.

По Промыслу Божьему в этом монастыре подвизался удивительный старец – игумен Аркадий. Он получил духовное образование в России, понял всю ложь унии и избрал себе самый тяжкий путь. Вместо того чтобы остаться среди православных, он вернулся в родной край, завоеванный еретиками, дабы там, находясь среди униатов, свидетельствовать о Православии, вести тайную проповедь. Впоследствии за это его изгнали из униатского монастыря.

Для нас осталось тайной, сколько душ удалось спасти от гибельного заблуждения прозорливому мужу, но ясно одно – игумену Аркадию было открыто о великом призвании преподобного Алексия Карпаторусского. Утвердив его в служении Богу, игумен послужил спасению целого края и целого народа. Воскресал Мараморыш – страна святых и героев.

Долог был путь до Биксадского монастыря. Сначала вниз по долине Тисы, потом через Трансильванские Альпы – более двухсот километров по горам. Паломничать, как правило, шли пешком. Это была древняя благочестивая традиция. Ясиня находилась у северо-восточной границы Мараморыша, а Биксад – у юго-западной. Бог судил, чтобы будущий светильник Церкви начал свой покаянный путь, пройдя через всю древнейшую православную страну славян, через сердце Горней Руси, сквозь Белую Сербию.

На этих горах кончилось завоевание Римом вселенной и теперь здесь разгоралось пламя святого Православия, дабы сбросить ненавистное духовное рабство папского Рима. Когда-то в Черногоре скрывались последние вольные герои завоеванного Мараморыша. И теперь оттуда пришел новый герой, чтобы освобождать свою православную родину. Но дабы свершить свой будущий подвиг, воину Христову предстояло очистить душу от темноты прошлого.

Старец встретил Олеся словами: «Не близся! Який ты грешный! Ты старый, а жену взял молоду! Купай жене ноги в гавьюзе (говне)! Ты добрый газда (хозяин), купи требник в церковь, бо велика беда у тебя будет!»

Лесю же сказал: «Добре! Ото легинь (вот это жених)! Ты, легинь, шукай себе четыре доски [для гроба]! Бог тебе скоротил життя и дочке за дивкы! Умрешь, бо двенадцать дивок ты обидел, а не возьмешь ж одну (ни одну)! Будешь умирать за дивок! Точно! Умирать? Или жить ще (еще)? Е (есть) надежда! Е! Христос пришел на землю, бо грешники спас! Хочешь каяться, да поменяшь житие?»

Далее старец повелел Лесю: за каждую обманутую девушку поститься и обойти монастырь двенадцать раз на коленях – «Аж будешь годен выдержати!», а Олесю – возвращаться.

«Иди на целый день и пойдешь вечерять и спать, а як обойдешь двенадцать раз и пидешь до мене так, обо раб! (как обойдешь двенадцать раз, то подойдешь ко мне [снова] как раб (то есть смиренно, не думая, что расплатился с Богом и уже никому ничего не должен)». Старец заповедал отмечать то место, где кончил идти вечером, чтобы с того самого места начать путь с раннего утра.

Тяжек был этот путь смирения перед Богом. Это было поистине великое покаяние. Биксадский монастырь стоит на каменистой горе. Даже на ногах его обойти достаточно непросто, а на коленях...

По камням, обдирая до крови колени, медленно-медленно обходил Лесь монастырь с утра до вечера. Утром он возвращался на то самое место, где остановился вечером, и продолжал свой мучительный путь на глазах у всех. Длилось это день за днем. Людям было понятно, что перед ними кающийся грешник. Сколько чести и похвал получал он ранее, гордясь перед другими, а теперь на коленях шел перед Богом и людьми каждый день. Умирала гордыня, и рождалось смирение – преображалась душа в деятельном покаянии. Многократно выросло в нем сознание своих преступлений, своей грешной гордой жизни, приведшей в ад на Пасху. Монахи его очень жалели. Чтобы облегчить его страдания и, главное, чтобы он не ободрал кожу с мясом на камнях до самых костей, они нашивали ему на штаны заплаты, но все равно они к вечеру превращались в лохмотья и пропитывались кровью. За преступную радость нужно было расплачиваться временными мучениями тела на этом свете, чтобы не наследовать мучения души в вечности.

Это было только начало его многолетнего пути к Божьей благодати. Ему предстояло в грядущем выдержать великое множество мук – уже не за свои грехи, а за веру святую и стать великим святым: проповедником, монахом и священником истинного христианства, послужить спасению множества душ. Этот путь начался здесь – во время великого покаяния пред Богом.

Свершив за долгие дни свои двенадцать покаянных путей вокруг монастыря за каждую обиженную им душу, Лесь, измученный и смирившийся, двинулся к прозорливому игумену. Старец, еще издали заметив его, крикнул: «Уже принял Господь твой труд!» Когда Лесь приблизился, то услышал еще более неожиданные слова: «А ты бы хотел стати священником? Я бы тебя направил учиться. В Россию – на священника учиться! На жинок вже тебе дивится ни як не мож! Не смеешь дивиться жене в очи, бо ты умрешь через жену! Ты хочешь стать монахом?» – «Хочу!» тихо ответил Лесь.

Так в эту благоуханную горную весну началась у Леся новая жизнь – в поиске Истины.

Все существо Леся было до основания потрясено пережитым. Возврата к прошлому теперь уже не могло быть никогда, а будущее было неесным. Как переделать свою жизнь, как начать жизнь новую, богоугодную – вот сложнейшие вопросы, которые неотступно стояли теперь перед его душой. Как же жить теперь? Что делать?

В это тяжелое время раздумий успокаивали и укрепляли его два дела – молитва и чтение Священного Писания. Душа, очистившаяся от грехов юности, жаждала пищи духовной и уединения. Он старается везде достать духовные книги, где только возможно, читает и молится в уединении о помощи свыше и думает, думает, думает... Но вместе с чтением возникают все новые и новые вопросы...

Из разговора в Биксаде со старцем, который был втайне православным, он вынес для себя убеждение, что именно в России самое чистое христианство, что именно там судьба его изменится и он начнет служить Богу, как заповедал ему старец. Эта мысль теперь утверждается в нем сильнее, заставляя жить все более и более напряженной духовной жизнью. Он говорит со стариками, распрашивает бывалых людей, и глубокие раздумья берут его, все больше новых вопросов перед ним возникает.

Он не представляет еще окончательно, что ему предстоит сделать, куда идти, но в нем крепнет уверенность, что Бог не оставит раскаявшегося, управит его судьбу.

Лесь старается достать теперь как можно больше духовных книг, чтобы докопаться до истины, и читает их с жадностью. Но книг очень мало – они редки и дороги, приобрести книги в личную собственность чрезвычайно трудно, так как люди не хотят расставаться с ними, понимая, что достать новые очень непросто. Да и к тому же книги духовные считались, как и иконы, великим Божьим благословением.

Это время было очень важным для будущего великого исповедника истинного христианства. Должен был он вернуться в святую веру своих предков путем тернистым и долгим, чтобы потом суметь множество народа обратить к истине. Ему предстояло выстрадать самому, всей своей душой, всем существом своим истинную веру, чтобы потом всегда быть готовым отдать за нее жизнь и проповедовать ее без устали, не остывая сердцем, народу карпаторусскому.

Сейчас же ему был необходим толчок – промыслительная встреча, чтобы он наконец решился покинуть родные места и оборвать навсегда последние связи со своей прежней греховной жизнью, преобразиться в проповедника и исповедника.

Бог никогда не оставляет ищущих Царствия Небесного, но для того чтобы жизнь действительно переменилась и из греховной стала святой, нужно человеку, после своего покаяния, еще много выстрадать и потрудиться. Постепенно человек становится порочным, и так же постепенно к нему возвращается изначальная святость творения Божьего, закреплясь во все новом и новом нравственном выборе, в деятельных поступках души, в напряжении благой воли, в усиленном стремлении к Богу.

Поэтому прошло немало времени, прежде чем Лесь созрел духовно для полного изменения своей жизни и встретил человека, который дал ему необходимый толчок на избранном пути служения Богу. Это неудивительно – так и святой Амвросий Оптинский, после чудесного явления воли Божьей об уходе из мира в монастырь, еще несколько лет медлил перед тем, как окончательно порвать с прежней жизнью, – «жался», по собственному выражению смиренного старца. Тем более трудно было Лесю покинуть родные горы, родных людей, односельчан и уйти одному в неизвестную страну, все оставив ради служения Богу. За эти многие месяцы долгих раздумий после покаяния он пришел к главному выводу: нельзя ни в коем случае останавливаться на пути к Истине, чтобы опять не утонуть во лжи. Покаяние, молитвы о вразумлении свыше, чтение духовных книг – все это лишь подготовка к дальнейшему служению Богу.

Вот тогда-то, когда избранник Божий был уже готов, по слову Евангелия, отвергнуться всего и, взяв крест свой, последовать за Христом, вот тогда-то и состоялась эта промыслительная встреча.

По воле Божьей будущему светильнику Церкви встретился русин, который был в России и понял, что именно там сохранилось истинное христианство, с которым несравним никакой униатский компромисс – попытка сохранить обряд при измене истинам веры.

Яков Борканюк был начитан в духовной литературе, паломничал по святым местам России и Матери городов русских – Киева. Молодой гуцул его слова впитывал в душу с ненасытным восторгом, с великой жаждой правды. Видя это благочестивое стремление прямой души Леся, Яков подарил ему прекрасную книгу, специально написанную для алчущих и жаждущих правды, – «Алфавит духовный» святителя Димитрия Ростовского. Эта небольшая, карманного формата книга создана как раз для того, чтобы утверждать людей на избранном пути благочестивого жития, поддерживая и успокаивая, вдохновляя и советуя, разъясняя и направляя. Она стала великим сокровищем для стремящегося к Богу сердца. Это был луч света, пришедший из далекой и прекрасной православной России, – с этой книгой теперь не расставался Лесь ни на минуту, многие годы он постоянно носил ее с собой. Это было для него дивное Божье благословение – знак от Всевышнего, что он идет по верному пути.

От человека, подарившего ему «Алфавит духовный», Лесь узнал главное – как наиболее безопасно, не вызывая подозрений, попасть в Россию и вернуться обратно; к кому там обратиться, где остановиться, к каким святыням идти в первую очередь; как суметь привезти домой бесценную православную литературу, чтобы ее не конфисковали на границе, и еще многое другое, необходимое и полезное.

После этой встречи Лесь понимает, что его долгие раздумья и промедление в родном Ясиня не дадут уже больше ничего – в России, среди великих святынь русского народа, Господь вразумит его и направит на истинный путь.

Это первое путешествие в величайшую православную державу состоялось в 1905 году. В этом самом году в России православный народ еле отмолился и отбился от рвущихся к власти безбожников – на колокольнях православные воины устанавливали пулеметы. Специально посланные отряды казаков охраняли монастыри.

Как только стаял снег и растеплилось, Лесь собрался и отправился в долгую дорогу. Ему удалось без проблем пересечь границу и попасть в желанную Россию. Именно в это первое свое путешествие, по пути, в Буковине, он и причащается вместе с другими униатами в Сочаве, у мощей святого Иоанна, убиенного турками по навету паписта-католика.

Все здесь изумляло. Вместо крутых, поросших лесом гор – бесконечные просторы засеенных полей Киевской Руси, с живописными перелесками и теряющимися в дымке горизонтами. Вместо узких, грохочущих, стремительных горных рек – реки великие, спокойные, неторопливые, полноводные, с проплывающими по ним лодками и кораблями. И везде или православные церкви, или латинские костелы – ни одного униатского храма.

Киев – русский Иерусалим, о котором так восторженно говорил посланный Богом собеседник, потрясал и возвеличивал русскую душу Александра – так он теперь отныне будет себя называть, чувствуя свою неотделимость от этих святых просторов, от этих благодатных святынь, что выстрадала за многие века Русь. Эту любовь, это чувство изначального родства святой пронес потом через всю свою земную жизнь и унес в вечность.

Горы Киева над прекрасной светлой, величественно спокойной рекой с монастырями и храмами, с Андреевским спуском, с местом Крещения Руси, с Софийским собором, с пещерами и Лаврой над ними, – все это, с морем духовных книг, свободно продающихся, казалось предверием рая для души, измученной долгой духовной жаждой. Александр спешит к святыням, набрасывается на книги, разговаривает с многочисленными паломниками – всею душой старается впитать как можно больше благодатных впечатлений, собрать как можно больше духовных сокровищ, чтобы скорее и полнее донести их до своего страждущего народа Руси Горней, народа, изнывающего в духовном плену унии.

Беседы с русским духовенством не оставляют никаких сомнений: неграмотный нищий народ много десятилетий обманывают униатские лжепастыри, выдавая хитрый политический компромисс духовенства – унию за святое Православие.

Так святой обрел наконец истину и теперь горел желанием как можно скорее донести ее до людей у себя на родине. Он набирает как можно больше духовных книг и скорее спешит обратно.

Так заново родился душой великий проповедник и исповедник. Теперь все сомнения, все тяжелые раздумья, все нерешенные вопросы были позади – открывшаяся истина святой веры сияла и окрыляла, наполняя душу постоянной радостью обретенного бесценного сокровища.

Обратившийся грешник вступает на путь святости, становясь служителем истинного христианства, несущим его народу карпаторусскому.

Возвратившись в родное село, Александр чувствует, что изменился и стал другим человеком. Как будто открылись наконец его очи после долгого сна и он увидел, в каких страшных бедствиях, в каких лишениях, в тесноте, в нищете живет его племя, его народ, страдая от великой духовной жажды, в то время как в России люди имеют свободный доступ к древнейшим святыням, духовная литература издается и распространяется в великом множестве и нет никакого униатского лукавства между Богом и людьми.

Этот страшный контраст потрясает Александра. Теперь он только понимает, какого бесценного святого сокровища намеренно лишили карпаторусский народ, навязав силой рабство духовное, а за ним – иго телесное. В глухом горном лесу над селом Александр ставит маленькую тайную часовенку: капличку. Там, среди величественной природы, внемлющей Богу, по словам великого русского поэта, среди полного безлюдья, он в бессуетном покое уединяется. Оставаясь наедине с Богом, он часами молится, упрашивая Всемогущего просветить его разум и сердце, чтобы действительно послужить Богу и вернуть своему народу отнятую насильно величайшую святыню – истинную веру Христову.

С близкими людьми, со знакомыми, с земляками и, наконец, просто с первыми встречными русинами он делится своим великим открытием и находит себе новых друзей единомышленников и соратников, близких по духу. Он уже не может оставаться в своем селе – до всего народа он хочет донести правду, до каждого сердца русского достучаться.

По примеру старца Аркадия, что тайно вел проповедь истинного христианства, будучи в униатском монастыре, и Александр, посещая монастыри края, ведет там проповедь Православия вместе со своими соратниками. Там, среди множества народа, ищущего правды, его слова слушают с жадностью, и благодатные семена прорастают в чистых сердцах. При всякой возможности он старается открыть людям истину, по его собственному выражению: «Всюду, где только можно». Множество духовных книг, что он привез с собой из России, помогает в этом. Он постепенно знакомится со многими православными из Изы и Великих Лучек, из Хуста и многих сел Мараморыша. Его великая убежденность, его святое горение открывают для него души, стремящиеся к истинному христианству, готовые, как и их предки, отдать жизнь в борьбе за веру.

От своих братьев по духу он узнает очень многое. Соборный разум великого православного возрождения обогащает его. Подвиг отца Иоанна Раковского, изян и великолучан еще сильнее зажигают его сердце. Великую силу духовную дает ему Господь в жертвенной любви к людям; его сжигает боль за обманутый народ, с великим трудом тянущийся к Богу через издевательства, унижения, страдания...

В короткое время – за считанные месяцы он становится для православных края большим, чем просто другом и соратником: люди чувствуют, что перед ними особая богоизбранная душа, вся горящая неистребимой ревностью к святой вере; душа, способная совершить, с Божьей помощью, настоящее чудо; душа, что может за весь карпаторусский край бороться не уставая, чтобы освободить родину от римского рабства.

Он становится душой православных собраний края. Особенно важным было одно ночное собрание в Хусте, где участвовали представители от тридцати сел, в основном мараморышских. Собрание происходило в доме нового друга Александра – Михаила Палканинца, дружба с которым будет пронесена святым через всю жизнь среди великих испытаний и трудов. На этом собрании будет принято важнейшее решение: поскольку не было возможности открыто молиться по-православному в храме, то в Изе и Великих Лучках – главных центрах великого возрождения Православия должны были в частных жилищах открыться молельные дома для постоянных собраний православного народа. В Изе дом должен был открыться у Михаила Симулика; в Великих Лучках – у Григория Рубиша – главного борца за веру в своем селе. Возможность постоянно собираться, читать православную литературу вслух, делиться, советоваться, молиться сообща – это было качественно новым этапом в возвращении и утверждении истинного христианства в Горней Руси.

Молитвенный дом в Изе очень помог Параскеве, впоследствии великой изской святой, преподобномученице, в схиме Нине. Хозяин дома приходился ей родным дядей, и здесь она приняла решение стать монахиней.

Между тем бесстрашие черногорского куруца-опришка в проповеди Православия привели к тому, что на Александра обратили внимание австро-венгерские жандармы. Его несколько раз вызывали на допросы и отпускали, не находя формального повода для ареста. Не так давно закончился Первый Мармарош-Сиготский процесс, православное движение постоянно усиливалось и распространялось в народе, так что власти были начеку. Поэтому на некоторое время проповедник, по совету друзей, вынужденно возвращается в родное село, но уже не может там долго находиться без постоянной борьбы за веру, без своих соратников, ставших родными людьми. Александр опять, несмотря на риск, возвращается в сердце Мараморыша, где проходят новые собрания православных.

Молитвенные дома не могли решить проблему отсутствия православного духовенства в крае. Хотя жители Изы и Великих Лучек имеют право ездить за требами в Мишкольц, так как официально добиваются присоединения к Сербской Церкви, но это доступно лишь самым зажиточным людям и также для большинства православных не может решить насущнейшего вопроса о Таинствах, К тому же православных стало гораздо больше благодаря неустанной проповеди Александра и его духовных братьев. Вот почему именно ему и поручается во второй раз съездить в Россию, в Киев, и выхлопотать для народа хотя бы одного православного священника (о большем тогда гонимые православные русины и мечтать не смели). Александр с великой радостью берет на себя это труднейшее поручение.

Всего за один только год жизнь человека смогла так преобразиться! Даже имя теперь другое захотел носить избранник Божий, став из Алексее-Леся Александром. Раньше он думал о своей душе – теперь же он горел душою, страдая за весь свой народ, неся на себе его тяготы и испытания. Из одинокого богоискателя он превратился в духовного воина-защитника, неутомимо странствующего по краю для спасения народной души. Великий труд, великую ответственность он взял на себя, печась о своем народе с любовью, заботой и самоотверженностью многодетной Матери.

Раньше он ехал в Россию для себя одного – теперь для всех. Задача перед ним стояла труднейшая он должен был совершить то, чего до него не смогли достичь даже изяне своими объединенными усилиями, – привезти для страждущего народа православного священника. Чего не могли добиться изяне от Сербской Церкви из-за специального запрета высшей австро-венгерской власти (самого императора Франца-Иосифа), то он надеелся теперь получить от православной России.

Шел 1906 год. Александр прибывает в Киев и, как неофициальный представитель всего православного карпаторусского народа Горней Руси Подкарпатской, добивается приема у архимандрита Амвросия – настоятеля Киево-Печерской Лавры. Попутно он очень близко общается с монашеской братией, и эти глубокие духовные беседы, вкоренясь в душу, направят его по еще более узкому, тяжелому, ответственному и славному пути, – пути монашескому.

Архимандрит Амвросий выслушивает его рассказ о великом возрождении Православия, о насущнейшей необходимости для народа в постоянном православном священнике внимательно, с явным доброжеланием и даже, тронутый страданиями православных на Карпатах, их просьбой о помощи, устраивает печальнику народному встречу с самим митрополитом киевским Флавионом – членом Священного Синода Русской Церкви.

Окрыленный этим успехом, в радостнейшем настроении, с разгоревшимися надеждами идет Александр на прием к архиерею. Митрополит высказал сочувствие, но не захотел взять на себя никакой ответственности в деле, имеющем международное значение и политический характер. Поэтому он просто перенаправляет карпаторусского посланника к владыке Антонию (Храповицкому) в Житомир, зная, что тот принимает близко к сердцу дела и прикарпатских и подкарпатских карпаторуссов и этот вопрос может ему показаться интересным.

Александр не застал владыку Антония в Житомире и принял для себя важнейшее решение, еще более изменившее его судьбу. Это решение он выстрадал за время всего своего второго пребывания в России и с ним вернулся домой. Это решение созрело в нем от глубочайшего понимания сразу нескольких, очень важных для него духовно вещей.

Во-первых: между Россией и Подкарпатьем лежит огромная, почти непроходимая пропасть, это два полюса Руси: полюс крайнего величия и процветания и полюс крайнего унижения и обездоленности. Совместить эти два полюса невероятно трудно. Если выходец из Подкарпатья сможет прекрасно себя почувствовать в великой православной державе, то как себя будет чувствовать в Подкарпатье, среди гонений, священник из России, ненавидимый австро-венгерскими властями?

Во-вторых, это дело не только чисто церковное, но и политическое, и отнюдь не каждый архиерей, даже при большом сочувствии и желании оказать помощь, способен взять на себя ответственность за поступок, который может вызвать международный конфликт. Россия и Австро-Венгрия – две совершенно разные империи, и вмешательство одной империи в дела другой может вызвать непредсказуемую реакцию.

В-третьих, какой смысл искать священника, когда им можно стать самому, исполнив волю старца Аркадия, и действительно послужить Богу и народу в монашестве и священстве?

Вот к чему в конце концов пришел борец за веру. Поэтому он не стал больше искать встречи с архиерееми, а решил поскорее вернуться в Подкарпатье, чтобы православная соборная община поддержала его решение.

Если из первого своего путешествия в Россию он возвращается православным миссионером-проповедником, то из второго путешествия он возвращается уже монахом в душе.

Его ходатайство за Подкарпатскую Русь потерпело неудачу, но он понимает, что это произошло неспроста, по воле Божьей, что именно он сам, и никто другой, должен стать тем самым первым карпаторусским священником, который через все преграды будет нести родному страждущему народу свет возобновленного в Подкарпатье истинного христианства. Эта мысль отныне будет с ним неразлучна, она заставит его отречься не просто от прежней жизни, а от всего мира, кроме святой веры, дающей людям жизнь вечную в Царстве Божьем.

Не застав владыку Житомирского, Александр, однако, не может миновать Почаев по пути домой, и эта великая русская святыня потрясает его. Теперь уже не так в Киев так рвется его душа, как сюда – к горе Божьей Матери. Здесь он хочет получить Божье благословение на монашество и священнослужение. Об этой святыне, где, как нигде в Руси, чувствуется присутствие Божьей Матери, он расскажет своим духовным братьям на родине. Уже не на Киев, а на эту святыню он будет надееться. Сюда теперь будет стремиться его душа. В короткое время камень со стопочкой Пречистой и святой водой, струящейся из нее, великая чудотворная икона, спускаемая на лентах с иконостаса, нетленные мощи святого Иова Почаевского с теплыми живыми открытыми кистями благословенных рук его, его колодец, скит – все становится родным и близким. Эта вознесшаяся среди равнин святая гора напоминает ему родные Карпаты – кусочек родины в России, у самой границы с Австро-Венгрией.

Как и в прошлый раз, он приносит книги для людей, изголодавшихся по пище духовной. Еще более воодушевленный и вдохновленный, чем в прошлый раз; он идет на свою вторую проповедь к обездоленному народу. Поскольку это второе пребывание в России было достаточно кратким, то у великого карпаторусского проповедника остается еще впереди целое лето, чем он и старается воспользоваться: на этот раз он проповедует непрерывно, методично и целенаправленно, стараясь охватить как можно больше сел. За все теплое время ему удается пройти от своего родного Ясиня на крайнем северо-востоке Мараморыша до Березного в верховьях реки Ужа – в горах к северу от Ужгорода. Эта долгая встреча с душой народной наполняла его великой радостью, ибо он увидел воочию, что проповеднические труды православных приносят великие плоды: Православие и русскость крепнут, находясь в неразрывной связи – народ думает, поднимается, возрождается.

Желание Александра стать священномонахом для служения Богу и народу во время его второй проповеди возрастает неизмеримо – он уже без этого не мыслит своей будущей жизни. Но разум Церкви – соборный разум, и для Александра теперь было особенно важным соборное решение православных общин края. А оно последовало незамедлительно, так как сразу после его возвращения из России он должен был отчитаться в своей миссии перед всеми православными людьми в крае – ни больше ни меньше. Новое тайное собрание состоялось в Вилках на Иршавщине в доме Бирова и решило послать Александра Кабалюка на следующий год уже не в Киев, а в Почаев, и не одного, как раньше, а вместе с его земляком из Ясиня, Яковом Борканюком.

В решении собора православных общин Подкарпатской Руси отразились две мысли, говорящие, что ситуация изменилась.

Во-первых, Александр сумел донести до слуниателей свой опыт и мнение, что встречается на пути обретения священника целый ряд определенных трудностей; что не все так просто, как представлялось ранее, и не всякий русский архиерей в силах решить эту проблему, так как она носит характер международный и политический.

Во-вторых, он сумел убедить народ, что самый лучший вариант, если священником станет не пришлый человек, а кто-нибудь из своих, знающий хорошо край, понимающий разные диалекты, уже имеющий опыт проповеди, испытанный, ориентирующийся в политической ситуации в крае, в местности, в народных обычаях и привычках, невзыскательный в быту и т.д., – человек, плоть от плоти и кость от кости Подкарпатья.

Но эта последняя мысль таила в себе возможность для ревности и неуверенности. Если бы приехал священник из России, то все русины были бы пред ним равны, народ бы относился к нему с особым почтением и благоговением, как к благословенному посланнику великой православной России. Конечно же, другое отношение было бы к недавно перешедшему из унии земляку, выбившемуся в православные священники перед прочими, не менее достойными этого людьми, уже принявшими за святую веру многие муки.

Исходя из этого противоречия, собрание не могло дать однозначного решения по этому поводу и должно было положиться на волю Божью. В этом причина того, что Александр был направлен в Россию уже не один, как раньше. Неудача его миссии при поспешном возвращении домой могла навести на мысль, что он намеренно не исчерпал все возможности для получения священника из России, не пошел до конца в этом, имее в виду личную цель самому стать первым православным священником Подкарпатской Руси.

Однако Александру удалось убедить собор в том, что именно в Почаеве и у владыки Антония можно реально решить вопрос со священником. Почаев находится у самой границы с Австро-Венгрией, и поэтому здесь лучше всего понимают и тяжесть положения, и нужды православных русинов в немецко-мадьярской империи.

Особенно напряжены на соборе были верники¹ общин Изы и Великих Лучек – они ранее всех остальных перешли в Православие, сумели это сделать официально и даже присоединились к приходам Сербской Церкви, в то время как Александр еще формально оставался униатом. Люди отказывались от навязываемых униатских треб. Целое поколение некрещеных детей, десятки невенчаных браков – церковная жизнь этих двух больших сел нуждалась в священнике острее всех других общин края. Эти села, в особенности Иза, пострадали больше других от гонений, и их голос на соборе был самым весомым.

В случае очередной неудачи долгожданное обретение священника опять откладывалось на неопределенно долгий срок. Поэтому Александр, вместе со своим спутником, в следующем году отправился в Россию в очень большом духовном напряжении, с оглядкой на мнение собора православных обшин, не имее возможности решать важнейший вопрос о священнике самостоятельно, без утверждения собора.

В 1907 году, по постановлению собора православных общин Подкарпатья, Александр в третий раз посещает Россию – уже не один, а с Яковом Борканюком, и едет не в Киев, а сразу в Почаев.

В Почаеве им удалось встретиться с владыкой Антонием, который настолько живо заинтересовался их вопросом, что сразу, без долгих раздумий, предложил Александру остаться в Почаеве, обещая в скорейшие сроки его постричь, рукоположить и уже в сане иеромонаха отправить на родину. Если бы это предложение состоялось в прошлое, второе посещение Александром России, то он, скорее всего, согласился бы без особого раздумья. Но теперь этот вопрос был взят под жесткий контроль собора общин и решить его самостоятельно уже было невозможно.

Вот потому-то, в ответ на это небывало удобное, желанное сердцу предложение Александр вынужден был ответить, что сейчас он не может этого сделать, так как на родине ждут его немедленного возвращения. Владыка Антоний отпустил его обратно лишь под условием, что через год он приедет и поступит согласно воле архиерее, оставшись в Почаеве.

С благословением русского архиерее, с новыми духовными книгами возвращается проповедник в родимый край вместе со своим спутником. Душа его получила новый, неожиданный духовный урок. Он понял, что действительно не имеет права самостоятельно, не зная определенно воли Божьей, без решения соборного разума становиться иеромонахом. Теперь, когда вожделенная цель была так близка, он понял, что к его проповедям незримо подметалась духовная гордыня, что слишком головокружительно он прошел путь от грешника до проповедника истинного христианства, до всеми уважаемого ходатая за целый край. Он понял, что одного рвения к монашеству и священству мало, чтобы действительно стать достойным иеромонахом, что в духовной жизни для него еще слишком много предстоит прочесть и распознать, чтобы удостоиться столь великой чести от Бога. Исходя из всего этого, он смирился и отказался от столь почетного предложения русского архиерее, понимая, что пока еще не готов и недостоин. На нем сбылись слова святых отцов о том, что гордого человека, стремительно восходящего на небо, необходимо остановить за руку; а смиренному, спускающемуся во ад, – не препятствовать.

Очень быстро, пробыв в России совсем немного, Александр Кабалюк и Яков Борканюк возвращаются обратно. Александр отчитывается в своей миссии перед православным собором и говорит о предложении владыки Антония, Собор не благословляет, о чем и подумал заранее проповедник, отказываясь от этого предложения, несмотря на горячую настойчивость епископа. Православные все-таки хотели своего священника, а не новообращенного униата.

Зато собор постановил послать его в следующем году на Святую Гору Афонскую за святынями. Вообще следует заметить, что такие ежегодные, ставшие уже обычными, поручения с разъездами по другим странам поручались Александру Кабалюку потому, что он не был обременен семьей, в отличие от других православных, и не имел уже никаких мирских обязательств, приковывающих его к одному-единственному месту. Также ему давали такие поручения из-за его особой энергичности и выносливости, деятельного и бойкого характера и, в особенности, из-за горячего рвения послужить на пользу Православию.

Именно его смирение перед Богом, осознание своей немощи и последующее вслед за этим решение собора послужат тому, что в следующем, 1908 году он испытает неощутимую им никогда прежде величайшую милость Божью и вступит уже на прямой путь к монашеству и священству, обретя особое Божье благословение для своего края.

Глава из книги «Повесть об обращении и присоединении на Афоне Угрорусса униата в Православие и о Русских, о Православии, об унии в Прикарпатской подъяремной Руси прежде и теперь»

Так было предопределено Богом, чтобы возвращение Александра Кабалюка в святую веру предков своих последовало после соприкосновения с земной жизнью Спасителя на Святой Земле. Сам Господь благословлял таким образом Своего служителя на подвиг ради спасения многих душ. На Святой Земле и Святой Горе наступает переломный момент во всем житии святого. Все, что происходило до этого с ним, стремилось к этому великому событию возвращению в истинное христианство, к этой великой благодати Божьей в месте основания Церкви Христовой и в столице мужского монашества. Все, что происходило потом в житии святого – все это подвижничество и исповедничество, – получило свое великое благословение именно здесь, в это время.

Алексий давно хотел посетить и Святую Землю и Афон. Его душа чувствовала, что духовные оковы унии, которые насильно надели на его предков, еще каким-то образом держат его, еще какие-то сомнения временами просыпаются в душе. Он понимал, что, оторванный от живой православной традиции, он еще очень мало знает о Православии. Именно поэтому он так жаждал припасть к древним родникам чистого христианства, чтобы истина полностью открылась ему.

Из этих святых мест он также хочет привезти святыни своему страждущему народу, которые могли бы утешить сердца, истомленные духовной жаждой. Здесь, на Святой Земле и Святой Горе, в нем окончательно побеждает Православие и он становится святым Алексием – несокрушимым воином Христовым, при упоминании одного имени которого будут трястись в бессильной злобе враги Церкви и возликуют верники.

Именно этому важнейшему времени в житии святого и посвящена первая книга, изданная в России о возрождающемся Православии в Подкарпатской Руси, написанная на Афоне, подготовленная в печати в Оптиной пустыни и напечатанная в Шамордино в 1913 году, – «Повесть об обращении и присоединении на Афоне Угрорусса униата в Православие и о Русских, о Православии, об унии в Прикарпатской подъяремной Руси прежде и теперь».

Книгу написал непосредственный очевидец этого важнейшего события – возвращения в Православие святогорский инок из русского Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне Денасий; и поэтому, чтобы не пересказывать своими словами речь свидетеля, предоставим слово ему самому.

«В Русском на Афоне Пантелеимоновом монастыре в числе братии есть русский монах Варух, уроженец Венгрии, бывший униат и принявший православие в Шеве в Софийском кафедральном соборе, Отец Варух очень ревнует о возвращении своих земляков угрорусских униатов в Православие. Он завел кое с кем из них переписку. Узнал об этом Александр Кабалюк, достал его адрес и написал ему письмо на Афон с запросом: каким путем лучше npиeхать на святую Афонскую гору? К великой радости он получил ответ и немедленно порешил ехать. Поехал он через Poccию и Одессу. Сначала проехал он в Иерусалим, где с глубоким благоговением поклонялся Живоносному Гробу Господню и другим святым местам, усердно моля Господа о просвещении и спасении души своей.

В Иерусалиме он исповедовался у русского православного иepoмонaxa и вместе с русскими православными паломниками приобщался Святых Таин Тела и Крови Христовых в храме Воскресения Христова.

Надобно сказать, что он уже несколько лет перед этим бывал на исповеди и приобщался в г. Сочаве при святых благодатных мощах святого великомученика Иоанна Нового, пострадавшего за православно-христианскую веру в 1492 году, по наветам франка, то есть европейца-католика^**.

В Иерусалиме Александр Кабалюк с удивлением узнал, что на Гробе Господнем совершаются ежедневно литургии и греками, и католиками, и армянами, но униатами никогда не совершаются и им не дозволяются. В других местах Иерусалима и по всей Святой Земле есть христаанские церкви и других разных исповеданий, но униатской нет ни одной. „Что же это за такая, – думал он, – униатская вера?“ И еще больше стал чувствовать к ней отвращение и более располагаться к истинной Православной Восточной Церкви. Видел он, как небесный Благодатный огонь в Великую Субботу получается Православным греческим патриархом...

Видел он, как тушили все огни у Гроба Господня и в храме Воскресения Христова, как турецкая стража тщательно все это осмотрела, а потом и самого naтpиаpха, были заперты церковные двери и лишь после всего этого впустили греческого православного naтpиаpxa, одетого в одном подризнике, в кувуклию Гроба Господня... Видел он, какая после этого настала тишина, с каким трепетом все просили у Господа Бога Вседержителя и ожидали милости Божией... Благодатного небесного огня, по слезным – в эти священные минуты – молитвам пред самым Живоприемным Гробом Господним греческого Православного naтpиаpxa, святейшего и блаженнейшего Кир Дамиана... Видел и запомнил он эти незабвенныя минуты священного восторга, когда вдруг патриарх вышел с Благодатным огнем, и все православные и особенно арабы мгновенно, как от электрической искры, словно вспыхнули и исполнились неописуемого восторга... Мгновенно весь храм исполнился истинной благодати, неизреченного ликования, невыразимой радости... Все, или почти все, проливали слезы умиления... Чувствовал он, как сердце его бьется от радости, а слезы умиления ручьями льются у него из глаз. Зажег он и свой пук из 33 свечей... Видел он, как другие как бы помазываются этим огнем, и он сам своими руками трогал этот огонь, и огонь ничуть не опалял, водил этим огромным пучком огня по лицу, по бороде, влагал его в раскрытую грудь к персям, наконец, в уста... И, о великое чудо! Огонь этот ничуть не опалял.

Впрочем, такая неопалимость этого Благодатного огня бывает только в первые минуты... Затем он делается естественным, обыкновенным. И то – великое чудо, что при невыразимой тесноте в это время в храме, когда в нем собирается и бывает несколько тысяч человек и буквально целое море огня, никогда не бывало и не бывает от него несчастия.

Все это распаляло желание Кабалюка всенепременно и скорее быть и стать чадом Святой Православной Восточной Церкви.

После Святой Пасхи он выехал из Иерусалима и прибыл на Афон в Русский Пантелеимонов монастырь. Здесь увиделся с своим знакомым приятелем отцем Варухом. Чрез немного дней он подал письменное прошение на имя игумена (настоятеля) монастыря, отца архимандрита Мисаила. В этом прошении он, кратко объясняя о своем давнем стремлении к Православию, усердно просил присоединить его к Святой Православной Восточной Церкви.

Замечательно, что, как в 1596 году pyccкиe в Угорщине не остались безучастными к замышленной тогда некоторыми русскими православными епископами в тогдашнем польско-литовском королевстве „унии“ с Римом и подчинении Русской Православной Церкви вместо Святейшего Константинопольского Патриарха мнимо безгрешному Римскому naтpиаpxy-папе, обратились за содействием на Афон и поручили Русскому Афонскому Пантелеимонову монастырю послать туда представителем от Русской Православной Церкви в Угорщине архимандрита Матвее, для противодействия унии, – так и ныне pyccкиe в Угорщине послали одного из своих, отрекшегося от унии и всесердечно преданного святому Православию, на Святую Афонскую гору, и именно в Русский Пантелеимонов монастырь, для принятия им здесь Православия и потом озарения им – Православием – всей Угорской Руси и просвещения Угрорусского народа светом единоспасительной Веры святой и истинно Православной Восточной Церкви.

Из этого ясно видно, что и тогда – назад тому триста лет с лишком – было духовное общение между Русскою Православною Церковью в Угорщине и Русским Пантелеимоновым монастырем на Афоне. Если и ныне сообщения из Угорщины на Афоне очень нелегкие, то тогда, когда не было ни почты, ни пароходов, такие сообщения требовали весьма много времени, болыпих расходов и чрезвычайных трудов и многих опасностей... Но все это препобеждалось – ради преданности святому Православию Восточной Церкви...

Отец архимандрит Мисаил весьма сочувственно отнесся к этой просьбе. Но так как такой случай, и именно воссоединение униата, был первый в святой обители, то на первых же порах встретились недоразумения: каким чином присоединять? Некоторые говорили, что необходимо вторым чином, то есть чрез покаяние, отречение от (прежних) заблуждений, миропомазание и приобщение Святых Христовых Таин.

Для разрешения недоумений были сделаны запросы в Холм и Минск. Чрез немного дней после этого прибыл на Афон и остановился в обители преосвященный Евдоким, ректор Московской духовной академии, епископ Волоколамский, а в числе многих спутников его – бывший воспитанник той же академии, иеромонах Сергий, из Яблочинского Свято-Онуфриева монастыря Холмской епархии.

На запрос об этом деле к преосвященному он, при участии и разъяснении отца Сергия, благословил совершить присоединение третьим чином, то есть без миропомазания, так как униаты принимают Таинство миропомазания по-православному, то есть в младенчестве, тотчас же по совершении крещения; католики же отлагают совершение миропомазания до зрелого возраста. При этом Александр Кабалюк пожелал лично получить благословение от русского православного архиерее. Преосвященный Евдоким благословил его, ставшего пред ним на колена, сказал ему несколько слов в ободрение, назидание и утешение, присовокупив, что предки его pyccкиe в Венгрии были православные и чтобы он по принятии Православия остался навсегда верным и преданным Святой Восточной Церкви. Преосвященный попросил бывшего при этом отца архимандрита Мисаила, когда совершится присоединение, то от его бы имени возложить на присоединенного святой крест. Когда потом по отъезде преосвященного со спутниками было положено приступить к делу, то встретилось другое недоумение, как присоединять: по требнику ли: „По чину, како приимати к православной вере приходящих, иже измлада и воспитани быша вне Православная Церкви, крещение же истинное имущих во имя Отца, и Сына, и Святого Духа“, или же по „Книге чинов присоединения к Православной Церкви“, изданной святейшим Российским Синодом в 1895 году, и именно по чину „како приимати приходящих ко православной Церкви от римско-латинского вероисповедания“. По этой причине было отложено присоединение до получения ответов из Холма или из Минска, которые вскоре и были получены.

Из Холма был ответ от имени преосвященного Владимира, епископа Белостокского, управляющего Холмской enapxией. „Униатов следует принимать третьим чином, то есть чрез покаяние, отречение² и Приобщение“. Из Минска сам преосвященный Михаил писал: „Уния установлена для уловления православных в католичество, она переходный мост от Православия в латинство; сначала униатам оставляют все православное, только требуется признание главенства папы римского и подчиненность ему. Но затем униатам постепенно прививают католическую обрядность и догматику, вытесняя православную, и тогда униат мало разнится от католика. Если обращается в Православие униат первого вида, то принимать его следует как почти православного, чрез Таинство покаяния, потребовав отречения от униатского заблуждения. Униатов второго вида я принимал бы в Православную Церковь как приходящих от католичества, по известному чину. Таково мое мнение. При массовом воссоединении униатов с православными в тридцатых и шестидесятых годах в наших пределах от униатов отбиралась подписка о добровольном соединении с православными, затем они шли в Православную Церковь, исповедовались, причащались, и тем акт присоединения оканчивался“.

По обсуждении обоих ответов было решено совершить присоединение „по чину приходящих от римско-латинского вероисповедания“.

Во время утрени, 8 июля, Александр Кабалюк исповедовался у отца архимандрита Мисаила, как настоятеля и вместе старейшего духовника обители. Разрешительная молитва не была ему прочитана, так как таковая „по чину“ читается, и разрешение, то есть отпущете грехов прежде содеенных, подается при самом окончании чина присоединения, уже по воссоединении с Православною Церковью.

Божественную литургию в этот день отец игумен пожелал совершить соборне в Покровском соборном храме. Звон к литургии быль полный, по праздничному. После второго трезвона „во вся“ отец архимандрит Мисаил в полном светло-серебряном облачении и в митре вышел через царские врата из алтаря в притвор. За ним вышли шесть старейших иеромонахов и два иеродиаконa, в таких же светло-серебряных облачениях, и два экклесиарха в мантиях с возжженными свечами в подсвечниках.

В притворе стоял желающий воссоединения Александр Иванович Кабалюк, с благоговением сложив на груди крестообразно руки. Отец архимандрит, знаменав себя с благоговением крестным знамением, обратился к нему, громко и с чувством вопрошая: „Хощеши ли отрещися от погрешений и неправостей римско-латинского исповедония?“

Воссоединенный твердо отвечал: „Хощу“.

„Хощеши ли приити в соединение веры православно-кафолическия?“

Ответ: „Хощу“.

Архимандрит, благословив его, произнес: „Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь“. И, возложив руку на преклоненную главу его, иеродиаконy рекшу: „Господу помолимся“, и клиру: „Господи, помилуй“, прочитал молитву cию: „Господи Боже истины, призри на раба Твоего Александра³, ищущего прибегнути ко Святой Твоей Православной Церкви и под кровом ее сохранитися. Обрати его от заблуждения прежнего пути его ко истинней, яже в Тя вере, и подаждь ему благодать, еже ходити в заповедех Твоих. Да будут очи Твои взирающе на него милостию выну и уши Твои, еже слышати глас моления его, и тако да сопричтется ко избранному Твоему стаду. Тя бо поют вся вся Силы небесные, и Твоя есть слава, Отца, и Сына, и Святого Духа, во веки веков. Аминь“.

После этой молитвы отец архимандрит продолжал вопрошал приемлемого: „Отрицаешися ли: от неправого учения, аки бы для изображения догмата о исхождении Святого Духа не довлеет Самого Христа Спасителя изречете: Иже от Отца исходите, и аки бы потребно к сему слову Христову прибавлена: и от Сына?“.

Ответ: „Отрицаюсь“.

„Отрицаешися ли от неправого мнения, аки бы не довлеет исповедовати главою Вселенския Церкви Господа нашего Иисуса Христа, и аки бы глава всее Церкве есть римский епископ?“

Ответ: „Отрицаюся“.

„Отрицаешися ли от неправого мнения, аки бы святии Апостоли неравную власть духовную получиша от Господа нашего Иисуса Христа, но князем их бяше святый Апостол Петр, и аки бы един римский епископ есть преемник его, и аки бы не суть равни римскому епископу преемницы апостольстии, епископи: Иерусалимский, Антюхииский, Александршский и друзии?“

Отвечал: „Отрицаюся“.

„Отступавши ли от согласия с теми, иже римского папу мнят высша быти вселенских соборов и непогрешима?“

Отвечал: „Отступаю от такового мнения“.

„Отрицаешися ли прочих учений латинского вероисповедония, древних и новых, яже слову Божию, истинному преданию церковному и определениям седми вселенских соборов противна суть?“

Отвечал: „Отрицаюся“.

„Желаеши ли убо соединитися Святей, Православней, Кафоличестей Восточней Церкви?“

Отвечал: „Желаю от всего моего сердца“.

„Веруеши ли и како во Единого Бога, в Троице славимого, и покланяешися ли Ему?“

Отвечал: „Верую во Единого Бога, в Троице славимого, Отца, и Сына, и Святаго Духа и покланяюся Ему“. И, сотворив земной поклон, воссоединяемый прочитал Символ веры.

После сего отец архимандрит произнес: „Благословен Бог, просвещаяй всякого человека, грядущего в мир“.

И снова вопрошал: „Правила апостольская и на седми вселенских и девяти поместных соборех утвержденная, и прочая Православныя Церкве предания и уставы приемлеши ли?“

Отвечал: „Приемлю“.

„Исповедуеши ли, яко книги Божественного Писания по разумению, еже содержит о онех Православная Церковь, приимати и толковати подобает?“

Отвечал: „Исповедую“.

„Приемлеши ли и cие яко седмь таинств, от Христа Господа уставленная, долженствуют быти совершаема по чину Православныя Церкве, а не инако верным преподаваема?“

Отвечал: „Приемлю и изявляю, яко тако надлежит быти“.

„Веруеши ли, яко душам преставльшихся не огнь чистилищный что пользует, иже не существует, но великую ослабу и отраду приносят милостыни и молитвы за них, паче же Безкровная Жертва?“

Отвечал: „Верую и приемлю“.

„Исповедуеши ли, яко Церкви Православно-Кафоличестей глава есть Господь нашъ Иисус Христос, и поставляемым от Духа Святого пастырем обещаеши ли нелицемерное послушание?“

Отвечал: „Исповедую и пастырем Церкве Православныя повиноватися обещаю“.

После сего отец архимандрит подал воссоединяемому конец епитрахили и произнес: „Вниди в Церковь Православную и, совершенно отринув заблуждения, в них же был еси, чти Отца Вседержителя, Сына Его Иисуса Христа и Духа Святого, Иже от Отца исходит, Троицу Единосущную и Нераздельную“.

И тако введ, поставил его пред амвоном, где на особом аналогии положены были Крест и Евангелие. Идущим же им, певчие весьма сладкогласно и умилительно пели псалом 66: „Боже, ущедри ны и благослови ны, просвети лице Твое на ны и помилуй ны: познати на земли путь Твой, во всех языцех спасение Твое. Да исповедятся Тебе людие Боже: да исповедятся Тебе людие вси. Да возвеселятся и да возрадуются язы́цы: яко судиши людем правотою и языки на земли наставиши. Да исповедятся Тебе людие, Боже, да исповедятся тебе людие вси. Земля даде плод свой: благослови ны, Боже, Боже наш, благослови ны, Боже: и да убоятся Его вси концы земли“,

Засим отец архимандрит повелел ему преклонить колена и сам отчетливо и молитвенно произнес следующее стихи:

„Посли Дух Твой, и созиждутся и обновиши лице земли“.

„Спаси раба Твоего, Боже мой, уповающего на Тя“.

„Буди ему, Господи, столп крепости от лица вражия“.

„Господи, услыши молитву мою, и вопль мой к Тебе да приидет“.

По произнесении сего, иеродиаконy вогласившу: „Господу помолимся“, а клиру: „Господи, помилуй“, отец архимандрит прочитал следующую молитву: „Господи Боже Вседержителю, согрешающим образы покаяния предлагали и заблудшим путь правый показуяй, во еже бы ни единому погибнути, но всем мощно бе спастися. Благодарим Тя, яко и сему рабу Твоему Александру возсиял еси свет познания Твоея истины, и сподобил еси его ко Святей Твоей Православно-Кафоличестей Церкви прибегнути. Даждь убо ему соединитися с ней нелицемерно и невозвратно: сопричти его избранному Твоему стаду: сотвори его сосуд честен и жилище Святого Твоего Духа, яко да Тем всегда просвещаем и наставляем, спасительные заповеди Твоя нерушимо соблюдет и тако небесных Твоих благих восприятия сподобится. Ты бо еси Бог милости и щедрот и человеколюбия, и всем человеком хощеши спастися, и Тебе славу возсылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь“,

По молитве архимандрит, повелев ему востать, произнес:

„Стани добре, стани со страхом и пред Евангелием и святым Крестом утверди данное тобою обещание“.

Воссоединяемый встал с колен и произнес: „Веру Православно-Кафолическую, юже ныне добровольне исповедую, целую и ненарушиму даже до конешего моего издыхания, Богу помогаюшу, твердо содержати и заповеди ее радетельно и радостно исполняти потщуся, соблюдая в непорочности, елико мощно, сердце мое. Во уверение сего моего обещания целую Словеса и Крест Спасителя моего. Аминь“.

По лобызании архимандрит возгласил: „Благословен Бог, хотяй всем человеком спастися и в разум истины приити, Сый благословен во веки“.

Клир: „Аминь“.

За сим, обращаясь к воссоединяемому, архимандрит произнес:

„Преклони колена твоя пред Господем Богом, Егоже исповедал еси, и приимеши оставление грехов твоих“.

Воссоединяемый преклонил колена и главу, и архимандрит разрешил его, прочитав молитву:

„Господь наш Иисус Христос, ключи Царствия Небесного Апостолом вручивый и давый им и их преемником власть вязати и решити грехи человеков, чрез мене, недостойного иерее, прощает тя, чадо Александре, и разрешает от связания клятвенного, или запрещения, и от всех грехов твоих. И аз, данною мне от Него властию, присоединяю тя ко Православней Церкви, и привожду ко общению Божественных таинств церковных, и благословляю тя Именем Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь“.

После сего иеродиакон произнес сугубую эктению: 1) о Благочестивейшем, Самодержавнейшем, Великом Государе нашем Императоре Николае Александровиче всее России, 2) о Супруге Его... о Матери Его... о Наследнике Его... и о всем Царствующем Доме, 3) о Святейшем Вселенском Патриархе Иоакиме, о Святейшем Всероссийском Синоде, о всечестнем отце нашем игумене (настоятеле) архимандрите Мисаиле со всею о Христе братей, 4) о нововоссоединенном рабе Божии Александре, о еже сохранену быти ему в вере чистого исповедания во всяком благочестии же и исполнении заповедей Христовых, во вся дни живота его... и о восприемнике его...

Архимандрит возгласил:

„Яко милостив и человеколюбец Бог еси, и Тебе славу возсылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков“. Лик: „Аминь“. На сим обычный отпуст, и – воссоединение окончилось.

На колокольне раздался третий торжественный, как бы победно-благодарственный трезвон. Началось чтение часов, и литургия шла обыкновенным порядком. На великой и сугубой эктениях иеродиакон присоединил прошения о нововоссоединенном рабе Божием Александре. А отец архимандрит помянул имя его на великом входе по Херувимской песни. Когда отверзлись царские врата и отец иеродиакон возгласил: „Со страхом Божиим и верою приступите“, отец архимандрит взял с престола небольшой золотой крестик на сребро-позлащенной цепочке и, от имени преосвященного Евдокима и в благословение от себя и от святой обители возложил оный на воссоединенного. Затем раб Божии Александр был приобщен Святых Таин Тела и Крови Христовых, „во оставление грехов, во исцеление души и тела, и в наследие жизни вечныя со святыми“. По окончании литургии был отслужен молебен Господу Богу Вседержителю, Пресвятой Богородице и святому великомученику и целителю Пантелеймону.

После общей братской трапезы и потом литий в главном соборе Святого великомученика и целителя Пантелеймона отец архимандрит Мисаил поздравлял Александра Ивановича с воссоединением со Святой Православно-Кафолическою Восточною Церковию и вручил ему во благословение святую икону Божией Матери „Акафистная Предвозвестительница“ с надписью на обратной стороне такого содержания: „Сия святая икона Пресвятой Богородицы подобие видом и размером чудотворной Афонской Зографского монастыря, именуемый „Акафистная“ и „Предвозвестительница“, писана и освящена на Афоне и даруется от игумена русского на Афоне Пантелеимонова монастыря архимандрита Мисаила со всею о Христе братиею нововоссоединившемуся во святой обители нашей с Святою Восточною, Апостольскою, Кафолическою Православною Церковию, отныне духовному сыну нашему, рабу Божию Александру Кабалюку, жителю и подданному Австро-Венгрии, во благословение ему от Святой Горы Афонской земного Удела Царицы Небесной и нашей священной обители во имя святого и славного великомученика и целителя Пантелеймона, в благодатную ему помощь от всяких бед, зол и напастей от всех и на всех врагов видимых и невидимых и во укрепление его в торжественно данном им обещании быть верным и послушным даже до смерти Святой, Соборной, Апостольской, Православной, Восточной Церкви, ее же глава есть Всесвятый Господь наш Иисус Христос. Аминь“.

Святая икона эта нарочито была написана на случай поднесения ее во благословение по воссоединении Александру Ивановичу Кабалюку, и конечно не без причины и не без цели.

Икона эта, как в начале помянутой надписи на ней сказано, есть подобие и видом и мерою чудотворной этого наименования. Подлинная находится в Славяно-Болгарском Зографском Георгиевском монастыре на Афоне и достопамятна в истории борьбы афонцев, и именно славянских, а также и других иноков, за святое Православие Восточной Церкви против нечестивых замыслов римских епископов – пап и даже при содействии им самих греческих – царя и naтpиаpxa „ради политических нужд“, – лестию и дарами, огнем и мечом и всевозможными насилиями заманить и загнать в ловушку святогорских монахов, накинуть на них петлю – унию – и подчинить Афон Риму, а монахов – папе, то есть признать ложь за истину, а заблуждения за правоту. Эта икона Богоматери есть, так сказать, явная латин Обличительница, а православных Предвозвестительница, Покровительница и Защитительница⁴. .

Земной удел Царицы Небесной подобен видимому нами небосклону, или поднебесью, сияет многоразличными и многоблагодатными звездами – чудотворными и благодати причастными иконами Всепречистой Владычицы Богородицы и святых угодников Божиих, непрестанно изливающими небесную благодать на всех смиренных насельников и благоговейных посетителей Афона, по всей России, и по многим местам во всех странах света, то есть по всей вселенной, и красуется небесными согражданами и святыми на (сей горе Святой) просиявшими – святителями, мучениками, исповедниками и преподобными – этими земными ангелами и небесными человеками, Престолу Божию предстоящими и за весь мир молящимися...

В числе одной из таковых икон Богоматери на Афоне есть в Зографском монастыре небольшая икона Ее, называемая „Акафистною“ и „Предвозвестительницею“, а в числе святых в обители этой – 26 славных исповедников и страдальцев за святое Православие Восточной Церкви. С этою иконой и с этими мучениками сопряжено целое историческое событие, к которому тесно соприкасается другое. Оба знаменательны и исторически документально достоверны. Одно из них можно озаглавить: „Борьба афонцев против унии с Римом“, а второе – „Страдания афонцев за несогласие на унию с Римом“.

Прежде еще неудачных следствий Флорентийского собора (в 1439 году), и даже за все время отпадения Западной церкви от Вселенской-Кафолической и отсечения от нее Восточною Церковию, Запад, в лице своих гордых, упрямых и безгрешных пап, всяческими способами и средствами силился увлечь все более и более с течением времени потрясаемую политическими обстоятельствами Византийскую империю к унии Восточной Церкви с Западною, то есть к единению, но под непременным условием главенства римских пап... Сам Византийский император Михаиль VIII Палеолог (1260–1282), вступивший на престол, или, вернее, похитивший его у своего предместника, законного наследника юного императора Иоанна IV Ласкариса (1259), которого потом он (в 1262 году) ослепил, – содействовал в том Западу, во исполнение своей клятвы, данной им чрез своего представителя на Люнском соборе (в 1274 году) папе Григоpию X (1271–1276). Властолюбивый похититель престола только чрез это соединение, или несчастную и гибельную унию с Римом, надеелся при помощи папы отвлечь намерение западных католических государей снова идти для завоевания Константинополя, 58 лет перед тем бывшего во владении латинян, и даже получить от них военную помощь и этим спасти свою ослабевшую империю от близко надвинувшихся турок, от соседственных народов, от диких воинственных племен и от самих латин, на себе же удержать императорскую корону.

В 1273 году Палеолог отправил почетное посольство к папе в Рим из сторонников „унии“ для рассуждений об условиях унии и заключения унии с Римом. Хитрый Палеолог еще с папою Климентом IV (1265–1268) завел сношения о соединении церквей. После смерти Климента в период около трех лет между папства поддерживал их с кардиналами блюстителями папского престола и по восшествии на престол Григория X возобновил, продолжал и довел до... прискорбного конца...

Всякий раз и каждое посольство Палеолога из действительности состояло из приверженцев не унии, а его самого – кто страха ради наказания, кто достижения ради почестей, ожидаемых или обещанных, кто по другим каким небезгрешным причинам, – и никто, конечно, не по убежденно совести, что уния действительно необходима и что Римская церковь действительно без погрешностей и заблуждений, а Греческая – и с погрешностями и в заблуждениях и что непременно надобно подчиниться святому и безгрешному папе римскому... Воля императора на словах была – „спасать империю“, а в его уме – удержать на своей голове корону. И вот за это... он решился и уполномочил послов: подчинить папе Восточную Церковь... спасти тело... и погубить душу... В общем итоге всех этих замыслов императора было одно: за какую бы то ни было цену, но спасти империю... и так или иначе совершить соединение – унию с Римом. Константинопольский патриарх тогдашнего времени Иосиф Исповедник (1268–1274; 1282–1283), узнав о таких глубоко прискорбных намерениях императора, которого до патриаршества был духовником, немедленно разослал окружное послание (энциклику) к епископам и всем православным, предостерегающее их от задуманной императором унии с Римом, и затем (2 января 1274 года) оставил патриахию и удалился в монастырь.

Святогорцы-иноки не остались безучастными зрителями опасной для Церкви затеи царя и не побоялись гнева царева, но все сообща написали и представили Михаилу Палеологу „вероисповедное послание“, в котором основательно доказали, что ни первенств, ни главенств папы, ни поминовение его в церквах, ни служение Евхаристии на опресноках, ни прибавление к Символу веры „и от Сына“ – не могут быть терпимы, и, назвав латинян и их сообщников еретиками, умоляли Михаила оставить многотревожное и опасное предприятие⁵.

Преемник Иосифа, патриарх Иоанн XИ Векк (1275–1282), бывший хартофилаксом⁶ и сначала усердным противником унии, по избранш на патриаршество действовал, по властолюбию, согласно преступной воле и намерениям императора и принял постановление Люнского собора (в 1274 году) о состоявшейся на оном унии, чем и подчинил Восточную Церковь римскому папскому престолу.

Это несчастное согласие и единение „ради политических нужд и опасностей“ имело весьма прискорбные последствия для Православной Восточной Церкви, так как латиняне и латиномудренные убеждали православных к унии не силою Евангельского слова и постановлений Апостольских и Соборных и писаний Отцев и Учителей Церкви, а обнаженным мечом, обманами, насилиями и всевозможными неистовствами. Тысячи жертв падали под их мечом, а еще больше были гонимы, мучимы, ограбляемы и страдали за верность чистоте и святости Православной Восточной Церкви.

Но так как Святая Гора всегда оставалась и остается оплотом страждущей Церкви на Востоке, то, чтоб сокрушить основные утверждения Православия, латиняне, на пути в Константинополь, вторглись на Афон. Здесь они убеждали монашествующих словом, увлекали обещаниями, принуждали угрозами и мучительствами к унии с Римом, то есть к признанно над Афоном главенства и власти римского папы.

Немногие из иноков увлекались силою латино-папистских убеждении, да и то только наружно, боясь пыток и смерти, и, пока висел меч над головой, соизволяли на ненавистную и проклятую унию и все-таки отрекались от веры отцев своих – преподобных Афонских. Большая же часть иноков-святогорцев кровию запечатлели и жизнь свою отдали за свое исповедание и верность Православной Восточной Церкви. Они с твердостпо обличали (в лице незваных посланников) папу, в его святотатственном усвоении себе главенства Церкви и наместничества Иисуса Христа, Который один только и был, и есть, и будет Главою Своей Святой Церкви.

Из всех монастырей на Афоне лишь Лавра и Ксиропотам жалко уклонились тогда от своего святоотеческого учения и приняли западных гостей с честпо и раболепным страхом. Да и это больше потому, что сам император, находясь в безвыходном положении по политическим рассчетам своим, властно приказывал святогорцам не противиться латинянам, согласиться на унию с Римом и признать папу главою Восточной Церкви.

Но правосудный Бог, для утверждения других в святой Православной вере, в праведном гневе Своем покарал Ксиропотам. В то самое время, как несчастные его иноки вместе с латинами, по их римскому уставу и нововведениям, совершали литургию, твердыни ксиропотамской обители сотряслись в своем основании и частию рассыпались, так что под их развалинами погибла большая часть латинян и отпадших иноков⁷. Остальные из пришельцев отдаленной Италии, не обращая внимания на явный гнев Божии за их неистовства, рассыпались по Святой Горе, чтоб искать новых жертв своего обольщения и вечной погибели. Невдалеке от Лавры, на берегу морском в каменной пещере местное предание сохранило память погребения иноков, отпавших в это время и соединившихся с латинами. Рассказывают, что тела их и доселе лежат черные, как уголь⁸.

В эту годину, ужасную для Святой Горы, уединенно подвизался вблизи Зографского монастыря старец-инок, имевший святое обыкновение ежедневно, а иногда и по несколько раз в день, прочитывать акафист Божией Матери пред Ее божественною иконою. Раз когда в старческих устах его звучал немолчный привет Пресвятой Деве Марии – „радуйся“... вдруг он слышит и от Ее иконы глас: „Радуйся и ты, старче, но беги отсюда, чтобы не постигло тебя несчастие. Скорее спеши в монастырь и возвести (игумену и) братии тамо, чтоб заперлись, потому что богопротивные римляне напали на это Мною избранное место и уже находятся близко“.

Старец же, упав пред иконою Богоматери на землю, произнес: „Как я могу, Владычице, оставить здесь Тебя, мою Заступницу?“

На это послышался голос от иконы: „Не заботься обо Мне, но иди поскорей“.

Послушный воле и гласу Пренепорочной Владычицы, старец в то же мгновение оставляет келлию и что есть сил спешит в монастырь, чтоб дать братии возможность и время собраться с духом и подумать каждому о предстоящей опасности. Но едва старец вступил в монастырский портик, видит, что его келейная икона Богоматери, пред которою он только что читал акафист и слышал голос и которая осталась в келлии, уже при святых вратах монастыря. Старец ужаснулся и, войдя в монастырь, всем рассказал о бывшем ему откровении. Иноки, увидя икону Пресвятой Богородицы и услышав о таком преславном чуде, прославили Бога и свою милостивую Заступницу.

Игумен, узнав из этого откровения об ожидающем их несчастии, или искушении, созвал своих иноков и начал наставлять их и убеждать быть мужественными и не устрашаться, говоря: „Отцы и братия! Елицы Духом Божиим водятся, сии суть сынове Божии: не приясте бо духа работы в боязнь, но приясте Духа, сыноположения. Аще же чада и наследницы: наследницы убо Богу, снаследницы же Христу, понеже с Ним страждем, да и с Ним прославимся: ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, какая откроется в нас (Рим. 8:14–15, 17–18) в вечности... Это же, согласно с Апостолом, и я говорю вам: которые из вас неустрашимы и готовы к мученичеству, те пусть остаются со мною в обители; те же из вас, которые боятся мучения, пусть возьмут церковные сосуды и удалятся с ними, пока не пройдет гнев еретиков, чтобы не впасть в грех хулы чрез отречение от своей веры“:

Итак, те, которые боялись мук, скрылись в дебрях, пещерах и ущельях гор. Святый же игумен с прочими иноками вошел в „пирг“ (башню), не из боязни, но чтобы воспользоваться временем для обличения беззаконной ереси.

Мучители, окружив со всех сторон обитель, стали кричать находящимся в пирге: „Отворите нам, отворите!“

Но преподобный игумен сказал им: „Мы не знаем вас, откуда вы“.

Мучители ответили: „Мы – Христовы рабы и пришли обратить соблазненных на путь истинный“.

Святый же опять сказал: „Отступите от нас, делающие беззаконие, потому что Апостол говорит: если бы и Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовестили вам, да будет анафема. Кто другого учителя ищет? – никто, кроме тех, которые явно безумствуют. Вы скажите нам о своем учении, и, если оно будет от Бога, мы присоединимся к вам и примем вас, как братию; если же не от Бога, то уходите от нас“.

Тогда еретики отвечали: „Мы от Бога, и в Господа Иисуса Христа веруем и Святое Евангелие Его учим; посланы же мы от блаженнейшего папы римского, который есть глава Церкви, сказать вам, безумным, непонятное для вас, чтобы вы поумнели и поняли уставы церковные и верно читали в святом Символе, то есть в „Верую во единого Бога Отца...“, что Пресвятый Дух исходит от Отца и Сына, и на святой проскомидии приносили пресный, а не квасный хлеб, чтобы священники ваши брили бороды, дабы и этим не согрешали в службе Божией, так как они – женихи Церкви. Если все это исполните, то получите от Вседержителя очищение и мы ради вашего покаяния умилосердимся, если же нет, то беспощадно погубим вас, чтобы вы не занимали напрасно места на земле“. Это и многое другое в этом роде говорили еретики.

Преподобные же отвечали им следующее: „Мы хотим найти истину и не обращаем внимания на ваши соблазны и безумие, поскольку не боимся и не страшимся ваших угроз, потому что написано, что бояться нужно одного Бога, а человека нечего страшиться, и смело говорим: никого нет против нас, если с нами Бог, Который праведен и правду возлюбил. Сам Господь наш Иисус Христос в Святом Евангелии говорит: когда придет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне (Ин. 15:26); и опять: Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами во век (Ин. 14:16); и еще: это сказал Я вам, находясь с вами; Утешитель же Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научить вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам (Ин. 14:25–26)“.

Эти слова преподобные повторяли несколько раз для доказательства истины и чтобы заградить уста тем, которые говорят, что Дух Святый исходит и от Сына. Ко всему этому преподобные присоединили еще и следующее: „Если же и этому не верите, духоборцы, то научитесь у Крестителя и Предтечи Иоанна, который видел Святого Духа, сходящего в виде голубя с неба и пребывающего на Сыне; видите, что от Отца только Дух исходит. Это учение содержит наша мать Святая Вселенская Апостольская Церковь и напаяет всех своих чад тем, что истекает не из Эдема, а из Божественных уст Христа, сказавшего следующее: идите по всему миру, проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет, а кто не будет веровать, осужден будет (Мк. 16:15–16). И еще: Посему говорю вам: всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам; если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в семь веке, ни в будущем (Мф. 12:31–32). Поскольку Святым Духом все Пророки, Апостолы и Учители, будучи научены проповеди, крестили и научили православной вере в разных концах вселенной и передали правоверным признавать четырех Евангелистов: Матфее, Марка, Луку и Иоанна. Кто же присоединяет пятого евангелиста, тот да будет проклят. „Кто соблазняет одного из братии, – говорит Спаситель, – достоин мучения“, а кто всю вселенную соблазняет, как вы, какое оправдание тот найдет, чтобы избежать достойного мучения? Который из семи богоизбранных Соборов говорит, что Дух Святый исходит от Отца и Сына, или который из них постановила правилом, чтобы мы приносили опресноки и стригли волосы на бороде, как вы утверждаете? Будучи исполнен семи лукавых духов других (в противоположность семи соборам), в какого Христа ты учишь веровать, духоборец, и преподаешь не Евангельское, а антихристово учение? Но пятого Евангелиста мы не находим, кроме Магомета Сарацинского, предтечи антихриста, который раньше вашей гибельной ереси произвел плевелы. А что касается ваших опресночных мертвых жертв, то это обычай. Вот вы скажете: разве Христос не ел пасхи, будучи опоясан и держа посох в руках, по Писанию? Да, скажем мы, Он ел пасху, но упразднил ее, как обрезание и многое другое, и потом, сидя с двенадцатью учениками, установил Свою пасху. Во время вечери Он, взявши хлеб и благословив, преломил и дал Своим ученикам, говоря: приимите,ядите, сие есть тело Мое и проч. Вот истинное таинство. Сказано: взял хлеб, то есть квасный, а не пресный, как вы противозаконно делаете и служите и держитесь Аполлинариевой ереси. Брить же волосы на бороде мы не научились ни из Ветхого Завета, ни из Нового, потому что в Ветхом Завете от первосозданного человека, праведников и пророков и до Самого Господа нашего Иисуса Христа нет об этом никакого постановления; в Новом же ни Сам Христос, ни Апостолы об этом ничего не говорили, а также ни одним из святых соборов не было постановлено, ни правилами указано, что можно видеть и слепому. Тебе же, окаянный духоборец, лучше бы не браду, а язык отрезать, чтобы он не изрекал хулы и соблазна и не приводил бы других вместе с тобою к погибели; лучше пусть сгниет худой член, дабы не повредил хороших. Не вредят волосы на бороде, но то, что исходит извнутри и из лукавого сердца, а именно: злые помыслы, убийства, прелюбодеешя, воровство, лжесвидетельство и хулы, находящаяся в вашем помраченном уме, – это, а не волосы на бороде, оскверняет всякого человека, а тем более священника.

Женихов Церкви не много, а Един, Который придет в полуночи судить живых и мертвых: живых – православных, мертвых – еретиков, каждого по его делам. Просим, однако, вас, други, познайте истинную Православную веру, которая есть жизнь и просвещение наших душ, и следуйте ей так, как святые отцы и священные соборы, приняв эту веру от святых Апостолов, нам передали и узаконили в святом Символе, присовокупив: „Если кто отнимет или приложит к нему, да будет проклят“. А от этого греха (нарушения Символа) никто не может разрешить преступников и освободить от приготовленных мучений. Послушайте, возлюбленные, и перейдите от зла к добру, дабы не подвергнуть своих душ мукам вечным“.

Но для беззаконных латино-папистов эти слова блаженных мужей были так же неприятны, как для волков камни из пращи; они бросились к ним и зажгли со всех сторон святую обитель. Причиной всех этих несчастий был нарушитель закона нечестивый Палеолог, новый этот Навуходоносор. Преподобные и богоносные отцы наши, подобно трем отрокам окруженные пламенем, стоя на башне (пирге), возсылали молитву ко Христу, говоря: „Владыко, Господи Иисусе Христе, Боже наш, Единородный Сыне и Слове Божий, давый Себе яко Агнца непорочного на заклание за род человеческий! Ты, Господи, излиявый пречестную кровь Свою ради Церкви Твоея и рекий, яко врата адова не одолеют ей, сохрани Церковь Твою от волков, губящих ю. Умножи, Господи, достояние Твое по всей вселенной от конец и до последних земли; ересь сию низложи силою Пресвятого Твоего Духа; Жребий Пречистой Твоей Матери соблюди непреклонен и нерушим во веки; пребывающие же в нем освяти и прослави с Тобою, милующия их помилуй; кровы⁹ святых Твоих воздвигни во славу Твою и в память нашу; и cию молитву от уст наших приими, яко кадило благоухания, и призри на ны, якоже призрел еси на жертву Авраамову и на всесожжение Иеффаево, и восприими ны, яко благ и человеколюбец“.

По окончании молитв был свыше голос: „Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небеси“.

Мучители, услышав этот внезапный голос, ужаснулись, но мрак, лежащий на их умственных очах, помешал им понять случившееся, так как Дух Святый, Которого они хулили (то есть оскорбляли, чтили не должным, не истинным, не подобающим Его чествованием и преследованиями и мучительствами истинно исповедовавших Его), не пришел разогнать этот мрак.

Блаженные отцы предали души свои в руце Божии, скончавшись „во огни пламенни“, 10 октября 1276 года от Рождества Христова. Всех святых страдальцев числом было 26; из них монахов было 22 и 4 мирянина. Имена последних нигде не записаны, имена же монахов следующие: Фома, Варсануфий, Кирилл, Михей, Симон, Иларион, иаков, Иов, Киприан, Савва, Иаков, Мартиниан, Косма, Сергий, Мина, Иосиф, Иоанникий, Павел, Антоний, Евфимий, Дометиан и Парфений. Из них первый, то есть Фома, был, как сказано выше, игуменом, и вел главным образом спор с богомерзкими латинянами. Последний же, то есть Парфений, был экклесиархом; он был снесен огненным пламенем с башни на землю (и, должно быть, внутрь монастыря или же по уходе латинян, а иначе они не оставили бы его в живых) и не тогда же умер, но проживши еще 30 дней и рассказавши о всем происшедшем скрывшимся на время и потом возвратившимся братиям. Блаженный Парфений предал душу свою Богу в 10-й день ноября, получив венец мученический с прежде пострадавшими братиями.

В Риме не доверяли Михаилу Палеологу, ибо и там хорошо знали его двуличность и неискренность. Папы предъявляли ему требования за требованиями с целью совершенно подчинить себе Восточное Православие и наконец объявили Михаила отлученным от Церкви. Желая убедить папских посланцев в своей приверженности к римской Церкви, Михаил показывал им заключенных в темницу и содержимых в оковах за твердость в Православии своих родственников, Андроника и Иоанна Палеологов, Мануила и Исаака Раулей. Последних он даже ослепил вместе с другими подвижниками благочестия. Жестокость Михаила усиливалась подозрением, что все противники унии готовы покуситься на низложение его с престола, на который он восшел чрез преступление. Но все его старания и зверства были напрасны, и он ни в чем не успел. Во время похода против Иоанна Дуки, князя Эпирского, Михаил заболел и умер (в декабре 1282 года) в лагере близ города Веррии, не присоединенный к Церкви Западной и отлученный от Церкви Восточной. Общее негодование за его жестокости и отвращение были так велики, что находившихся при нем сын его Андроник не посмел совершить над ним царского погребения, а велел ночью похоронить его в близлежащем монастыре. А вдовствующая царица Феодора принуждена была обнародовать исповедание, которое заканчивает так: „Царственность моя, по благодати Божией, еще и тогда, когда началось это дело, весьма тяготилась им и едва терпела необычайность и новость его, даже негодовала, хотя и не постигала всей опасности от него, а теперь негодует тем более, что ясно видит худой конец оного недоброго замысла... Поскольку же Церковь Божия осудила Векка (патриархa) за хульные догматы его, и с ним Мелитиниота и Метохита, как единомысленников, и ославила, и отлучила от общения с собою, то и Царственность моя, вследствии такого решения ее, достодолжно считает их отобщенными и отверженными. А так как сия же Святая Церковь Божия определила не удостоивать уставных поминовений и скончавшегося супруга моего, и владыку и царя за помянутое дело и смятение, то Царственность моя, предпочитающая всему страх Божий и покорность Святой Церкви, любит и принимает и это определение ее и никогда не понудить ее совершать поминовение души владыки моего, и царя, и супруга, или что-либо другое сверх заповеданного мне. Ибо согласоваться во всем с Церковию Божиею и следовать ей хочет Царственность моя, устрояющая таким образом спасение свое и желающая явно исповедать пред всеми веру свою, которую приняла от отцов, сохранила до настоящего времени и сохранить до конца, будучи хранима силою создавшего и воцарившего ее милосердого Бога“.

Патриарх – изменник и предатель – Иоанн Векк, только из угождения царю-похитителю и ради патриаршества изменивший Православнию, тотчас же после смерти Михаила тайно оставил патриарший престол, а потом на Поместном Соборе в Константинополе он был отлучен от Церкви (дондеже аще раскается) вместе со своими единомышленниками... Уния и сторонники унии были преданы анафеме...

Таким-то образом закончились вынужденные старания Палеолога и преступные услуги ему Векка: коварные же замыслы латин и прельщенных и увлеченных ими латиномудренных не удались ни на Афоне, ни в Константинополе, ни в других местах тогдашней Византийской империи, а замученные ими предстоят на Небесах в лике святых мучеников и прославляют укрепившего и прославлыпего их Господа.

Икона, от которой старец слышал голос Богоматери, предварявшей Зографских иноков известием о приближении врагов, осталась при страдальцах в Пирге; но ее нашли впоследствии неповрежденного под развалинами и насыпью пожарища.

В память этого дивного события икона сия поставлена местною в нарочито устроенном впоследствии особом храме-параклисе в честь преславного Успения Богоматери, и неугасимая лампада постоянно тихо разливает свой слабый, но никогда не замирающий свет пред ликом Преблагословенной Девы Марии – небесной Покровительницы и верховной Игумении Афона и в нем иночествующих. Икона Божией Матери очень темна и кажется несколько в обновленном виде: в свое время она, как заметил еще покойный Святогорец Серафим (в схиме Сергий; † 1853)¹⁰, была едва ли отчасти не мозаичной работы; пламень произвел на нее слабое действие, как бы только в свидетельство, что она точно была в пламени и что пламень произвел на ней ничтожные следы всепожирающей силы. В 1847 году святая икона обложена новою серебряною позлащенною с стразовым венцом ризою¹¹, пожертвованною схимонахом Серафимом (Комаровым), жившим и скончавшимся в Пантелеимоновом монастыре на Афоне, Икона эта называется „Акафистною“ и „Предвозвестительницею“. Самое место, где было чудесное от иконы откровение, или предвозвещение, доныне называется у болгар „Хёрово“, от греческого „хёре“ – „радуйся“, что приблизительно означает „Обрадованное“.

С недавнего времени, а именно с 1873 года, в память избавления обители Зографской от распространившегося с нагорной стороны монастыря сильного лесного пожара, угрожавшего монастырю, случившегося в этом году 28 июля, который потух тотчас же, как только взяли святую эту икону и при пении молебна пошли с нею и обошли монастырь со стороны приближавшегося пламени, установили совершать ежегодно и совершают в Зографе на 28 июля особое всенощное бдение в благодарность Богоматери, а после Божественной литургии бывает крестный ход с этой иконой вокруг монастыря.

Замечательно, что огонь дошел до той черты тропинки, где была пронесена святая икона Царицы Небесной, и дальше не переступил¹².

В сочинении профессора Императорской академии наук Н.П. Кондакова „Памятники христианского искусства на Афоне“ (СПб., 1902) на стр. 157 сказано об этой иконе Божией Матери с отрицанием ее древности. Но г-н профессор дважды погрешил: во-первых, онь назвал эту икону большою, тогда как она малая всего только восемь вершков, а во-вторых, видел и снял своим аппаратом (стр. 158) не эту, а совсем другую, которую он сам счел списанною с „Одигитрии“. Самый снимок (№ 60) доказывает его погрешность и напрасное обличение им афоно-зографцев якобы в лживости их...

Пирг, или башня, в которой пострадали святые преподобномученики и в целости сохранилась святая икона Божией Матери, отчасти стояла еще до 1873 года, но так как она закрывала собою новое северное здание обители и по ветхости угрожала падением, то необходимо было ее разобрать. А для того чтобы незабвенно было место мученического подвига святых, братия обители единодушно пожелали поставить на том месте памятник. В том же 1873 году памятник и был воздвигнут; освящение его предположено было совершить в день памяти святых. Настал этот день. С вечера, вскоре по захождении солнца, началось всенощное бдение. Ночь была безлунная и освещалась только слабым светом звезд. В природе была тишина. Ровно в полночь, когда в церкви после первой кафизмы читалось „Житие и страдание святых“, над церковью вдруг появился огненный столп и осветил обитель и ее окрестности столь великим светом, что можно было видеть и узнавать все предметы, как в обители, так и вне ее. Дивный столп этот, постоявши над церковью три или четыре минуты, прошел к памятнику и остановился над ним на несколько минут. Потом стал возноситься вверх и наконец превратился в круг, как бы венчая собою памятник и место страдания преподобномучеников. Все это явление продолжалось до 15 минут. Очевидцами были мнorиe из братии обители и пришедших на праздник скитян и пустынников.

Сам Господь Бог Вседержитель явным небесным знамением в последние наши дни над самым памятником, на месте страдальческой кончины иноков-исповедников, пред освящением его, на самый день памяти их, при самом чтении в соборной церкви повести о нашествии на Афон и на Зограф латин, о прении их страдальцев с латинами и о сожжении их, воочию всех явно и чудесно показал, что Ему благоприятен подвиг сих страдальцев за истинную веру и за преданность Святой Восточной Церкви и что Он принял их подвиг, более приятный, нежели жертва Авраамова и всесожжение Иеффаево, – принял и потому, что вместе с ними и Сам Он страдал и спострадал им...

А Всепречистая, Всепреблагословенная, Всепренепорочная Приснодева Владычица Богородица, Неусыпаемая Назирательница, Божественная Экономисса и Небесная Игумения Афона, Своего земного Удела и священного Вертограда, – чудесно, чрез Свою икону и Своего раба-избранника предызвестила своих ополченцев-иноков о нашествии нежданных зверонравных и богопротивных латин, с их непрошеной, всем и истинно православным навязываемой унией, многажды на православных соборах преданной отлучению – анафеме... И этим самым как бы засвидетельствовала Ее особое великое благоволение к тем, кто православно, истинно чтит Ее... Рабу Господню (Лк. 1:38) и Матерь Христа Бога нашего, и что Ей и Сыну Ее и Богу противны те, которые огнем, мечом и всякими насилиями и неправдами распространяют веру во Христа, с примесью своих заблуждении и неправых учений о Боге Отце, о Боге Сыне и Боге Духе Святом; и о Ней, Всепреблагословеннейшей, изрекшей некогда: величит душа моя Господа и возрадовася дух мой о Бозе Спасе Моем (Лк. 1:46–47).

В этом Зографском монастыре на Афоне ежегодно 10 октября торжественно празднуется память сих святых двадесяти шести преподобномучеников. С вечера накануне, спустя час по заходе солнца, начинается всенощное бдение по нарочито составленной службе святым преподобномученикам и совершается почти всю ночь, оканчиваясь пред рассветом; прекрасный мраморный памятник, устроенный на месте страдальческой кончины святых исповедников, украшается гирляндами из зеленых ветвей с цветами и освещается фонарями. Пред иконою святых страдальцев внутри памятника всегда теплится неугасаемая лампада. Есть и особый храм-памятник в честь сих святых преподобномучеников, благолепно устроенный в новом корпусе, высоко над святыми вратами. Божественная литургия в этот день-праздник совершается в главном соборе во имя святого великомученика Георгия самим настоятелем-архимандритом соборне со множеством священноиноков...

После заамвонной молитвы все священнослужители в священных облачениях и все множество монашествующих общежителей и скитян, монастырских работников и русских поклонников-богомольцев выходят чрез западные врата и, обойдя собор, идут к памятнику. Впереди несут хоругви, затем горящие подсвещники: иepoдиаконы – с кадилами, наполненными фимиамом; один из иepoмонахов несет небольшой серебрянный ковчежец с задымленными и благоуханными частицами святых мощей святых преподобномучеников, двое других несут иконы Пресвятыя Богородицы „Акафистная – Предвозвестительница“ и сих преподобномучеников. На колокольне производится торжественный звон. Подойдя к памятнику с западной стороны и обратившись к востоку, поют тропарь святым преподобномученикам, на первый глас: „Преподобнострадальный, богоизбранный полк двадесять и шесть божественных обители Зографских отцев, изобличивших латинское заблуждение и нужную смерть огнем на столпе претерпевших: Фому пастыреначальника и священного Варсануфия со славным Парфением, и прочих сострадальцев вси в тойже обители живущии, собравшеся песньми почтим: сии бо Троице о нас молятся“.

И кондак им же, глас осьмый: „Обители нашей предстатели и хранители, священные преподобнострадальцы, двадесять и шесть, латинскую гордыню низложившие, и огненное сожжение претерпевшие, и венчанные достойно восхвалим, вопиюще: радуйтеся, преподобнострадальные“.

Потом читается общее святым исповедникам Евангелие (Лк. 12:8–12), которое прочитывает сам настоятель-архимандрит и всегда так выразительно, что невольно желательно и здесь привести его целиком.

Рече Господь: всяк, иже аще исповесть Мя пред человеки, и Сын человеческий исповесть его пред ангелы Божиими. А отвергийся Мене пред человека, отвержен будет пред ангелы Божиими. И всяк, иже речет слово на Сына человеческого, оставится ему: а на Святого Духа хулившему не оставится. Егда же приведут вы на соборища и власти и владычества, не пецытеся, како или что отвещаете,или что речете: Святый бо Дух научит вы в той час, яже подобает рещи.

Затем произносится сугубая эктения: 1) о Благочестивейшем Государе (нашем Всероссийском) Императоре... о Супруге Его... о Наследнике Его... о всей палате и воинстве Их, 2) о архиепископе нашем...¹³ 3) о архимандрите и игумене нашем...¹⁴ со всею о Христ братаею и 4) за всю братию и за вся православные христааны. По обычном возгласе настоятеля-архимандрита с тою же торжественностию возвращаются в собор, где и заканчивается Божественная литургия, при раздаче чередным иеромонахом святого антидора. Потом все идут в общую братскую трапезу. Настоятель идет со славою в архиерейской мантии и с архиерейским жезлом. Впереди его идет чередной иеромонах в обыкновенной мантии и несет икону святых преподобномучеников-исповедников, в предшествии певчих, поющих тропарь страдальцам. На колокольне торжественный звон. Здесь в трапезе продолжается чтение повести о страданиях мучеников от папистов и похвалы общежительной жизни пред своежительною, запечатлеваемой названием „самочинною“.

На этот праздник торжества Православия над римо-папизмом приходят из дальних мест мнorиe бедные кавюты и каливиты, называемые сиромахами, и всем им предлагается с вечера ужин, а после литургии – обильный обед в общей братской трапезе.

На всенощном бдении перед Шесто-псалмием, после первой и второй кафизм, прочитывается, а потом дочитывается в братской трапезе „Повесть о нашествии папистов на Святую Гору Афонскую, в ней же о страданш 26 преподобномучеников Зографских повествуется“.

Памятник, воздвигнутый на месте страдальческой кончины святых преподобномучеников, сделан из мрамора и поставлен на каменном фундаменте на месте древней пирги, часть фундамента которой еще до недавнего времени виднелась неразобранною наравне с поверхностью земли. Памятник окружен со всех сторон железной решеткой. На всех четырех сторонах памятника крупными буквами по-славянски написано все касающееся устройства его и события, в память которого он поставлен. На западной стороне, как раз посредине, устроен кивот, в котором за стеклянной дверкой написано на стенке изображение этого события и находится икона святых преподобномучеников; пред ними теплится неугасаемая лампада. На изображении видна высокая монастырская пирга – башня: внизу разъяренные латины разводят огонь, который уже прорывается чрез окна. Наверху стоять все 26 мучеников. У некоторых развернуты свитки, которые они показывают стоящим внизу латинам. На одном свитке написано: „Взем хлеб квасный, а не пресный, якоже вы творите беззаконно“; на другом: „Во Святом Символе аще кто отложить или приложить, анафема да будет“; на третьем: „Окаянный духоборец, не вредят власы брадные, но исходящая из внутренняго и лукаваго сердечнаго сокровища“; на четвертом: „Милующия нас помилуй; кровы святых Твоих воздвигни во славу Твою и в память нашу“. Внизу латины написаны с приподнятыми кверху лицами и с развернутым свитком: „Отверзите нам, господие, отверзите: Евангелие Христово учим“. На южной стороне памятника сверху маленькая виньетка: „Яко жертва Господеви огнесожженные 26 в лепоту явишася: яко приношение Тебе, Спасе, испеченные 26 на столпе, предложишася“. А потом сверху и донизу: „Имена святых 26 преподобномучеников, зде пострадавших, суть сия: Игумен Фома, Варсануфий, Кирилл, Михей, Симон, Иларион, Иаков, Иов, Киприан, Савва, Иаков, Мартиниан, Косьма, Сергий, Мина, Иосиф, Иоанникий, Павел, Антоний, Евфимий, Дометиан и Парфений. Четыре имени неизвестны“. На восточной стороне: „На сем месте в бывшем пирзе святии 26 преподобномученицы Зографстии, ради добляго исповедания Православныя веры от латин сожжени быша при благочестивом Болгарстем Царе Константине Тисе Асепе, отступнице же от Православныя Восточныя Церкви Греческом Царе Михаиле Палеолозе и латиномудрствующем Патриарсе Иоанне Векке в лето от Христа 1276 месяца октября 10 дня“.

На северной: „Зде же в пепле обретена икона Пресвятыя Богородицы, неповрежденная всепоядающим огнем и предъизвестившая нашествие латин на обитель cию. Сей памятник сооружен в лето 1873; месяца июня 12 дня“.

И как нам всем, православным вообще и насельникам Святой Горы Афонской в особенности, не радоваться, когда Сама Царица Небесная, наша верховная Игумения, Промыслительница и Назирательница, благоизволила чрез один из многочисленных Своих дивных и благодатных образов в Своем земном Уделе, Своим гласом от него, предупредить нашествие на оный кровожадных латин и иже с ними единозломудренных и сим явно показать нам, а чрез нас и всем другим, отпадшим и отторгнутым, что они действительно уклонились и отпали от истинной веры христианской, сохранившейся лишь в Святой Соборной Апостольской Церкви на Востоке.

„Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою и Тобою – с нами! Радуйся, кровожадных латинских стремлении наказательнице! Радуйся, заблуждших обличительнице! Радуйся, гору Афонскую иконами Твоими облагодатствовавшая и святою ей достойно нарекшеюся! Радуйся, многими чудесами и дивными знаменьми их ознаменовавшая и прославльшая! Радуйся, и Сама чрез них от восток солнца до запад прославлыпаяся и прославляющих Тя прославляющая! Радуйся, иноков Афонских хранительнице! Радуйся, несомненное наше упование! Радуйся, всех православных славо и утешение! Радуйся, Обрадованная! Радуйся, Благодатная! Радуйся, всех радостей Радосте!“

Празднование Пресвятой Богородице ради этой Ее святой иконы в России и повсюду, где есть списки подобия этой иконы, в особенности же в последнее время присланныя в дар и во благословение с Афона, в благодатную помощь на врагов и гонителей Православия, совершается и должно совершаться 10 октября в день страдальческой кончины святых 26 преподобномучеников Зографских. На Афоне имеется нарочито составленная полная бденная служба в честь и похвалу Богоматери и в обличение латиномудрствующих.

Так был перейден последний рубеж в возвращении святого в истинную веру самый важный рубеж в его жизни. После неоднократных посещений России он принял истину Православия глубоко в душу, но в этой уверенности была также и сильнейшая любовь к Руси, чувство причастности к великому. Александр был честен сам с собой и понимал, что Православие неотделимо в его сознании от русскости, поэтому для него было особенно важно посетить древнейшие центры христианства, чтобы убедиться, что любовь к Святой Руси, чувство народного единства, то есть сознание национальное, не влияет на его важнейший в жизни выбор. Только поэтому святой несколько лет медлил с окончательным переходом в Святое Православие, пока не убедился собственными глазами, при сошествии Благодатного Огня на Гроб Господень, что Православие не только русская вера, но и вера единственная.

Два месяца в Палестине, пребывание на Святой Горе Афонской наполнили душу незабвенными благодатными впечатлениями и переживаниями, а присоединение к Православию и благословение чудотворным образом Божьей Матери просто перевернули душу – теперь только Александр ступил твердой ногою на путь святости и даже малейшая тень сомнения отошла от него навсегда.

Эту великую Божью милость он принял уже в смирившуюся перед Богом душу, и потому сохранил святое благословение на всю жизнь.

Теперь и на родине к нему уже будут относиться по-иному. Теперь уже многим станет понятно, что, несмотря на то что Александр не происходил ни из Изы, ни из Великих Лучек, а из униатской глуши, несмотря на то что он грешил в юности, – именно ему, а никому иному, Бог и Пресвятая Богородица дали Свое благословение для страждущей Горней Руси и, скорее всего, именно он и предназначен свыше стать первым карпаторусским православным священником в родном краю в эпоху великого возрождения Православия.

Встреча его православными в родном краю была радостной и торжественной, как никогда ранее. Он принес не просто святыню – он принес с собой покровительство Божьей Матери для страждущего края. Это было выше всяких ожиданий! И вернулся он торжественно присоединенным к Православию на самой Святой Горе Афонской, после двухмесячного паломничества, на Святой Земле! Это был знак свыше о полном прощении – как раньше из-за грешной своей жизни он попал на Пасху в ад, так теперь, после подвижничества и проповеди истинного христианства в своем народе, он встретил Пасху у Гроба Господня на Святой Земле. Великой благодарностью Христу и Пречистой Богородице была постоянно исполнена его душа.

Теперь и новая проповедь святого по родному краю шла с особым успехом. Со святой иконой Божьей Матери «Акафистной-Предвозвестительницей» он не расставался, и Божья Матерь хранила его.

Этот 1908 год окончился для святого великим духовным торжеством у себя на родине, но время шло, а священника все не было. В следующем, 1909 году состоялся очередной собор православных общин края, и было решено опять послать Александра Кабалюка в Россию, чтобы все было уже ясно окончательно. Теперь православные общины, даже Изы и Великих Лучек, были уже не против, чтобы Александр Кабалюк, благословенный Богом, стал, после долгих лет господства унии, первым православным священником в крае. Со своей стороны и Александр уже целиком полагался на волю Божью и не считал себя вправе решать этот вопрос самостоятельно, а лишь по соборному решению православных. Он поехал в Россию ранней весной один, без спутника, провожаемый с великим доверием и надеждой. Он обещал возвратиться как можно скорее, как только вопрос выяснится, и сразу же отчитаться перед православным народом.

Сначала он прибыл в Буковину – оплот Православия в Австро-Венгрии. И здесь, в Черновцах, от своих друзей он получил радостную весть, что в России избранные Богом люди по-прежнему полны внимания и горячего участия к судьбе православного народа Руси Подкарпатской; что этим занимаются и владыка Антоний Житомирский, и владыка Евлогий Холмский, и граф Бобринский – глава Русско-Галицкого (карпаторусского) общества в СанктПетербурге.

Разузнав об этом как можно больше, святой поспешил в Россию.

В Россию, в Киев, он прибыл еще до Пасхи 1909 года. Он мыслил посетить святыни Киева, причаститься и возвратиться домой после Пасхи, считая себя недостойным стать священником и в то же время ясно понимая, что Россия не сможет послать своего священника в другую империю, с которой находилась в очень натянутых отношениях. В важнейшем вопросе о священнике он всецело положился на волю Божью, решив не действовать сам от себя, а ждать проявления Божественной воли. И воля Божья последовала незамедлительно: еще находясь в Киеве, Александр был срочно вызван графом Бобринским для встреч по делам Подкарпатской Руси с владыкой Евлогием и владыкой Антонием. Он немедленно отправился в Холм и здесь узнал от владыки Евлогия о разговоре последнего с обер-прокурором Священного синода Русской Церкви Саблером и о предложении ему поселиться на время в ближайшем к Австро-Венгрии, никогда не закрывавшемся мужском монастыре Святого Онуфрия в Холмской Руси, называемом Яблочинским. И это святой принял как волю Божью, отрекшись от своей воли.

Здесь, в древней твердыне исповедников Православия на русских землях Польши, состоялась еще одна важнейшая встреча, уже с графом Бобринским и архимандритом Серафимом – настоятелем Свято-Онуфриевского Яблочинского монастыря. Святому было сразу предложено вступить в монастырскую братию. Таким образом повторилась ситуация с владыкой Антонием в Почаеве, когда также было предложение вступить в братию монастыря, чтобы потом постриженный в монашество и рукоположенный во священника карпаторосс вернулся на родину для богослужения.

Александр, в ответ на это почетное предложение, недвусмысленно дал понять, что для решения такого важнейшего вопроса он должен сначала как можно скорее возвратиться домой и поставить в известность верующих, которые и решат, как быть.

Прибыв домой, он понял, что его деятельность, его контакты с Россией не укрылись от австро-венгерских властей, что за ним уже давно тайно следят. Поэтому не было возможности опять устроить собор, который утвердил бы его кандидатуру для принятия монашества и священства в России. Оставались лишь иные возможности. Последний собор отнесся к нему очень хорошо, и сейчас, поставив в известность о предложении со стороны России православных края, насколько это было возможно в условиях слежки, святой встретил радость и одобрение. Но медлить ему было нельзя: в его доме в Ясиня был проведен обыск, его книги были конфискованы и после нескольких дней допросов у него отняли паспорт, чтобы он не смог перейти границу Австро-Венгрии и опять попасть в Россию. Его отпустили, надеесь с помощью слежки выйти через него на главных деятелей великого возрождения Православия, найти места тайных собраний, парализовать организацию, произвести массовые аресты православных как агентов враждебного государства (России) и тем нанести сильнейший удар православному движению.

Понимая, к чему идет дело, святой тайно бежит из дома, скрывается от жандармов и, достав чужие документы у друзей, с поддельным паспортом, под чужим именем пересекает австро-венгерскую границу, напутствуемый многочисленными благословениями своих духовных братьев и сестер.

Это было последнее его пребывание на родине перед пострижением в монашество. Все с нетерпением ждали его пострижения, рукоположения и возвращения. Одновременно стало ясно, как враждебные власти боятся этого, что множество тяжелейших испытаний предстоит после его возвращения на родину в сане иеромонаха. Но не об этих испытаниях он думал: его больше всего волновали любовь и доверие родного православного народа – они зажигали его сердце величайшей ревностью и смиряли сознанием собственного недостоинства. Служить православному народу своему – значит быть всем слугой, а не господином. На великое и многотрудное служение Господь призвал Своего избранника, и тот трепетал и горел душой перед предстоящей ему великой задачей, перед небывалой никогда прежде ответственностью.

Граф Бобринский, владыки Евлогий и Антоний очень переживали и беспокоились о том, чтобы Александр Кабалюк получил в сжатые сроки столь необходимое ему духовное образование как можно в более полном обеме. По их указанию настоятель монастыря архимандрит Серафим позаботился о том, чтобы Божьего избранника обучал самый грамотный брат в монастыре, окончивший духовную академию. Особенно глубоко его обучали богословским наукам, так как он должен был обличать все неправды еретиков-папистов и открывать верным глубочайшую истину Православия.

Впитывал знания он стремительно, понимая, что каждый день, каждый час его народ страдает под игом и молит Бога об утешении Таинствами Православной Церкви.

В кратчайшие сроки святой постигает богословие и всё необходимое для священника, чувствуя многие святые благословения и пламенные молитвы за него родного народа.

Он живет в строжайшем уединении, весь сосредоточившись на духовной жизни и обучении, но не в изоляции от духовной жизни края.

Здесь многие века страдал православный народ под польским игом – и продолжал страдать, ибо после присоединения к России край остался в административном управлении польской шляхты. Та презрительно называла измученный православный народ «хлоп (холоп) и поп» – польские дворяне смеялись над нищим, бесправным крестьянством и таким же нищим и бесправным православным духовенством. Уния была здесь упразднена только в 1885 году, а не в 1830-м, как на всей остальной территории Империи. Много лет епископ Холмский Евлогий, печальник Холмской Руси, пробивал через Государственную Думу законопроект о выделении края из Польши в новую российскую губернию, что произошло только в 1914 году. Эта самоотверженная борьба владыки Евлогия еще больше вдохновляла Александра на борьбу.

Благодаря митрополиту Евлогию, боровшемуся за это в течение нескольких лет (ему даже пришлось ради этого стать членом Государственной Думы!), основная часть Холмской Руси в 1912 году была выделена из состава Царства Польского, образовав новую Холмскую губернию. Таким образом, впервые за многие века власть польской шляхты была ослаблена. Прежде же, пользуясь тем, что русины здесь находились в составе Царства Польского и вынуждены были подчиняться польской администрации, католики страшно давили на народ. После же падения Российской империи и основания независимой Польши это давление настолько усилилось, что к началу Второй мировой превратилось в настоящую войну с Православием, когда были взорваны многие десятки храмов, чтобы стереть с лица земли даже саму память о Православной Церкви!

Хочется привести обширную выдержку из воспоминаний митрополита Евлогия (с. 140–147), чтобы понять, какими средствами в границах Российской империи католичество боролось с Православием на Холмской Руси. Здесь же видно и отношение царя-страстотерпца к страждущим русинам – народу Русского Запада.

Эта выдержка может дать представление о том, в какой атмосфере происходило духовное возмужание преподобного Алексия, его пострижение и рукоположение. Хотя здесь речь идет о событиях 1905 года, еще до приезда святого на Холмщину, но тут главное – понять тот подвиг народа, то страдание за веру, которое преподобный Алексий вобрал на этой земле в свою благодатную душу и которое еще больше укрепило его на неимоверно трудном жизненном пути. На Холмщине он приобрел бесценный опыт, так как увидел, насколько могуч архиерей, пребывающий в неразрывной связи верующим народом. Благодаря владыке Евлогию подвижник увидел, каким образом эта связь должна осуществляться. Это ему особенно пригодилось при служении в Карпаторусской Церкви, где он был фактически главным посредником между верующим народом и владыками-сербами, являясь председателем духовной консистории Священного синода.

«Гроза медленно надвигалась и на нас. Она разразилась над Холмщиной весной (1905 года). Указ о свободе совести! Прекрасная идея в условиях народной жизни нашего края привела к отчаянной борьбе католичества с Православием. Ни Варшавского архиепископа, ни меня не предуведомили об указе, и он застал нас врасплох. Потом (выяснилось, что польско-католические круги заблаговременно о нем узнали и к наступлению обдуманно подготовились. Едва новый закон был опубликован, все деревни были засыпаны листовками, брошюрами с призывом переходить в католичество. Агитацию подкрепляли ложными слухами, низкой клеветой: Царь уже перешел в католичество... – переходите и вы! Иоанн Кронштадтский тоже принял католичество – следуйте его примеру! и т.д. Народ растерялся... На Пасхе я был засыпан письмами от сельского духовенства, по ним я мог судить, насколько опасность серьезна. На местах было не только смущение, а настоящая паника. „У нас бури, волнения, слезы, крики... разъясните, помогите!.. “ – вот вопли, обращенные ко мне. Меня осведомляли, что католики объясняют военные наши неудачи карой Божией на Царя за притеснение поляков; японцев называют „орудием Божиего гнева“; говорят, что Римский папа послал им благословение... В народной массе создалось впечатление безысходной обреченности. Признаюсь, администрация и мы, представители Православной Церкви, растерялись. Ко мне стали приезжать священники – просят поддержки, плачут, волнуются: „Если так будет продолжаться, все уйдут в католичество...“

До нас дошли сведения, что „упорствующие“ [в унии, то есть тайные униаты. – Г.Рачук] (их было около 100 000) хлынули в костелы, увлекая за собою смешанные по вероисповеданию семьи. А польские помещики повели наступление со всей жестокостью материального давления на зависимое от них православное население. Батракам было объявлено, что лишь перешедшие в католичество могут оставаться на службе, другие получат расчет. Были угрозы, были и посулы: графиня Замойская обещала корову каждой семье, принявшей католичество...

На мой архиерейский двор стали стекаться толпы народа со слезными жалобами, с мольбой о помощи: „Мы пропали... Что нам делать?“ – „Держитесь, будьте стойки!“ – говорил я. А они уныло: „А как нам стойкими быть?“ И верно – как от них было требовать стойкости? Положение батраков сложилось безвыходное. Жалованье они получали ничтожное (некоторые не получали его вовсе), помещик давал им кров („чворок“ то есть угол, четвертую часть избы), свинью, корову, огород и известное количество зерна и муки из урожая. Куда при таких условиях деваться? Многие, очень многие, раздавленные безысходностью, приняли в те дни католичество; правда, не все „за совесть“, некоторые лишь официально, а в душе оставались верными Православию и по ночам ходили к нашим священникам. Но внешняя удача католиков была бесспорная. Ксендзы торжествовали, объявили 1 рубль награды всякому, кто обратит одну православную душу в католичество.

Положение в Холмщине создалось настолько грозное, что медлить было нельзя, и я решил ехать в самую гущу народных волнений – туда, где, по моим сведениям, было полное смятение: слезы, драки, поджоги, даже убийства... Я запросил Варшавского архиепископа Иеронима, но он меня пускать не хотел. „Вас там убьют...“ – писал он. Насилу я его уговорил.

Я отправился в Замостье – в самый центр католической пропаганды. Одновременно со мною выехал туда и Люблинский католический епископ. Прежние полицейские законы были строгие – католическому епископу доступ на территорию русских областей был запрещен. Теперь плотину прорвало. Он ехал в карете, разукрашенной белыми розами, с эскортом польских молодых людей (жолнеров) в щегольских кунтушах; его везли не по дороге, а прямо полями, дабы колеса его экипажа освятили всходы. Такова была картина победного торжества католиков...

Меня в деревнях ожидала картина иная. Подъедешь к церкви – встречаешь бледные, испуганные лица, рыдающего священника, слышишь вопли: „Владыка, защити нас!.. Мы сироты... Мы погибаем!..“ Я кричу, разубеждаю, но поднять дух народа одному не под силу. Я объехал ряд сел в течение одного дня и к ночи достиг села, где предполагалась закладка храма. Церковь пришла там в такую ветхость, что едва держалась на подпорках. Больной, в астме, священник встретил меня. На другой день я заехал в Радочницкий монастырь. Сестры, осведомленные о том, что в уезде происходит, меня утешали. Признаюсь, в утешении я нуждался: уж очень тяжелы были впечатления предыдущего дня... Из монастыря я направился в Замостье. Приближался я к городу в смятении духа: мне самому казалось, что все пропало...

Католический епископ и я въехали одновременно с двух концов. Его встречали католические „братчики“, впряглись в карету и провезли на себе до самого костела. На пути с двух сторон восторженная толпа... в первых рядах нарядные польские дамы и девочки в белых платьях с цветами в руках, помещики в национальных костюмах...

Меня ожидала скромная встреча: негустая толпа горожан, казаки... Поднесли мне хлеб-соль. Плачут... Надо было собрать всю силу духа, чтобы сказать ободряющее слово, не поддаться общему настроению. Я вошел в скромную нашу церковь, оттуда меня провели в дом священника. К трапезе собрались наши „батюшки“, и мы долго рассуждали о событиях. Всенощную служили в церкви Замостского православного братства (имени святителя Николая). Меня не покидала тревога... „Устоит ли моя Холмщина? Выдержит ли натиск?“ – думал я вечером и молился. Заснуть я долго не мог. Кошмарная была ночь.

Утром я проснулся от шума. Смотрю в окно – к храму со всех сторон идет народ, движутся крестные ходы с причтом, собираются группами девушки... Слышится пение пасхальных песнопений... И народ все прибывает и прибывает... в 10 часов за мной пришли иподиаконы – вести меня со „славой» в храм. Сквозь густую толпу на дворе едва можно было пробиться. „Слава Богу!.. – обрадовался я. – Есть еще в народе мужество, не угасла любовь к Православию, препобедил он насмешки и угрозы...“ Увидав меня в мантии, толпа встрепенулась, поднялась духом. Для того, по-видимому, и пришли со всех приходов, чтобы сплотиться вокруг своего архипастыря. Бабы плачут... Но это уже не безутешная скорбь – в ней проблеск радости и надежды...

Я служил с большим подъемом. После обедни повел народ на военное поле. Образовался один общий крестный ход: лес хоругвей, множество икон... я с посохом – впереди. Тысячеголосая толпа грянула: „Да воскреснет Бог и расточатся врази Его...“

На поле был устроен помост. Стали служить молебен святителю Николаю. И вдруг видим: тем же путем, каким и мы шли, приближается католический крестный ход, только толпа меньше нашей и заворачивает он направо, а мы расположились налево. Я говорю протоиерею Трачу:

– Скажите проповедь, чтобы запомнилась до конца жизни...

Отец Трач произнес замечательную проповедь. Откуда только такие проникновенные слова у него нашлись! Всю муку сердца вложил он в свое „слово“. Все рыдали, и он сам плакал... Смотрю, от толпы католиков отделилось несколько человек, бегут к нам послушать проповедь. После отца Трача я хотел сказать «слово». Не успел начать – вижу в толпе какое-то смятение: молодая баба рвется, кричит и с рыданиями кидается ко мне: „Спаси меня!.. Спаси меня!..“ Оказалось, что ее муж, католик, принуждал ее принять католичество, жестоко избил, а когда и эта мера ее не сломила, запер ее в свиной хлев, где она просидела с вечера до обедни. Накануне я проезжал через ее село: узнав, что я направился в Замостье, она пешком устремилась в город. Я взял ее за руку и сказал народу: „Вот жертва католического насилия! Вот вера, к которой вас зовут... Фанатизм и преследование за веру – извращение веры. Христос не был фанатиком“. Мы стояли на помосте рядом рыдающая, растерзанная, избитая женщина и я в архиерейском облачении... Эта сцена сильно повлияла на толпу. Когда мы вернулись в церковь и я сказал народу: „Мы не пропали! Вы видите, сила веры у нас есть...“ – все воспрянули духом. В моей душе было чувство радости и торжества.

Я поручил попечению местных властей жертву католического фанатизма и взял обещание: если попытка истязания повторится, несчастную женщину отвезут в Радочницкий монастырь. Католический фанатизм отравлял взаимоотношения православного и католического населения. Подобные случаи, как в Замостье, увы, в Холмщине встречались. Но бывали проявления и еще более дикие... До чего мог доходить католический фанатизм, свидетельствует хотя бы следующий пример.

В посаде Тарногораде Белгорайского уезда (на юго-западной границе Холмщины) умирал 85-летний старец, протоиерей Адам Черлючанкович, помнивший еще Холмскую унию и воссоединившийся с Православной Церковью в 1875 году. В самые последние дни, когда он, уже обессиленный болезнью, терял не только волю, но и ясность сознания, местный ксендз, с которым отец Адам был хорошо знаком, попросил позволения навестить болящего. Родные, конечно же, согласились. Тогда этот удивительный служитель костела захватил с собою Святые Дары, вошел в комнату больного, запер изнутри двери и окна и решил причастить его по католическому обряду, чтобы потом сказать: «Вот, наиболее уважаемый православный священник, перешедший некогда из унии в Православие, все время томился в своей совести и в последний час покаялся и снял свой грех“. Бедный умирающий старец как мог протестовал против этого гнусного насилия, отворачивался к стенке, стонал, слабеющим голосом звал на помощь, пока наконец эти стоны и вопли не услыхал его сын, бросился к дверям, но они оказались запертыми; тогда он разбил окно и через него вбежал в комнату, однако ксендз быстро исчез, не успев совершить своего злого дела. Из груди старца вырвался вздох облегчения... <...>

Государь принял нас на «частном» приеме в гостиной. Тут же находилась и Государыня. Я рассказал Государю о религиозной смуте, вызванной законом о свободе вероисповедания.

– Кто бы мог подумать! Такой прекрасный указ – и такие последствия.., – со скорбью сказал Государь.

Государыня заплакала...

– С нами крестьяне... – сказала матушка Екатерина.

– Где же они? – спросил Государь.

– Их не пускают...

– Скажите адъютанту, чтобы их впустили.

Но адьютант впустить наших спутников отказался. Тогда Государь пошел сам отдавать приказание.

– По долгу присяги я не имею права пускать лиц вне списка, – мотивировал адьютант свою непреклонность.

– Я приказываю, – сказал Государь.

Мужиков впустили. Шли они по гладкому паркету дворцовых зал неуверенной поступью. („Як по стеклу шли“, – рассказывали они потом), но все же громко стуча своими подкованными сапогами. Удивились, даже испугались, увидав у дверей арапов-скороходов. Не черти ли? Подошли, потрогали их: „Вы человик чи ни?“ Те стоят, улыбаются.

Распахнулась дверь – и мои мужики ввалились в гостиную.

– Христос воскресе! – дружно воскликнули они.

– Воистину воскресе, братцы! – ответил Государь.

Что сделалось с нашими делегатами! Они бросились к ногам Царя, целуют их, наперебой что-то лепечут, не знают, как свою радость и выразить... „Мы думали, что ты в католичество перешел... мы не знали... нас обманывали...“

– Да что вы... я вас в обиду не дам. Встаньте, будем разговаривать, – успокаивал их Государь.

Тут полились безудержные рассказы. Наболевшее сердце только этого мгновения и ждало, чтобы излить все, что накопилось. Говорили откровенно, горячо, в простоте сердечной не выбирая слов, каждый о том, что его наиболее волновало... Кто рассказывал, как „рыгу“ ему спалили; кто рассказывал, как католический епископ ездит в сопровождении „казаков“... („Да вовсе они и не казаки, а так, знаешь...“). Я слушаю и волнуюсь: в выражениях не стесняются, не вырвалось бы крепкое словцо...

Государь их обласкал, Государыня мне вручила коробку с крестиками для раздачи населению, – и аудиенция окончилась. <...>

Аудиенция призвела на крестьян неизгладимое впечатление. Отныне они были моими главными „миссионерами“. Стоило кому-нибудь сослаться на лживые брошюрки католиков, и побывавший у Царя делегат кричал: „Я сам Царя видел! Я сам во дворце был!“»

По-особому в крае развивалось и монашество. Игуменья Екатерина, настоятельница древнего Леснинского монастыря, созданного в честь чудотворной Леснинской иконы Божьей Матери на камне, превратила, с Божьей помощью, эту обитель, вместе с еще несколькими, основанными ею, в миссионерский центр просвещения русинов Холмщины. Из водоворота столичной жизни молодая ученая красавица ушла к своим страждущим единоверным и единокровным сестрам и братьям в Холмской Руси. Впоследствии, после захвата власти в крае поляками-папистами, она стала возродительницей женского монашества в Сербии, став игуменьей первой в Сербской Церкви, после долгого перырыва, женской обители – монастыря в Хопове.

Здесь святой увидел воочию, как поднимается Православие в крае, где так долго осуществляли свой гнет паписты, как борется народ за свет истинного христианства, и это еще сильнее обостряет в нем желание послужить победе православных у себя дома.

Настоятель монастыря видел все терпеливое упорство преподобного, все святое рвение благодатной души его в получении необходимых знаний и решил в скорейшем времени постричь достойного карпаторосса. Скорейшего пострижения также жаждали и владыка Евлогий, и владыка Антоний, и граф Бобринский, но в особенности – страждущий православный народ Руси Горней.

Период жизни святого от принятия Православия на Афоне до пострижения в монашество – самый короткий и самый духовно напряженный. Именно в это время он и стяжал святость, и благодать Божья подготовила его к великому служению. Именно в это время его душа очистилась от всех сомнений, от гордыни, от самоволия. Именно в это время его богоизбранность стала явной для многих людей.

За это время – с весны 1908-го до весны 1910-го, – менее чем за два года, он прошел великий духовный путь от новообращенного до монаха. Немногим же более двух лет прошло от присоединения к Православию до принятия сана иеромонаха. Это стремительнейшее восхождение по ступеням святости стало возможным лишь при величайшем смирении и отречении от своей воли – святой смог отречься от себя и предать полностью свою душу Богу.

В это время и Пресвятая Богородица, Всеблагая Покровительница Ясиня, возлюбила святого и дала ему Свое благословение – чудотворную икону «Акафистную-Предвозвестительницу», чудесно сохраняя святого и помогая ему отныне в самых тяжелых обстоятельствах, когда человек был бессилен помочь.

Эти два года были временем великого духовного труда святой души, которая принесла благодатный плод послушания Богу; временем подготовки к духовному окормлению родины в сане иеромонаха и великому подвигу исповедничества.

Не прошло и года, как преподобный приехал в Россию по воле православного собора, и уже Господь сподобил его пострига в малую схиму с именем Алексий, в честь Алексия Божьего человека – с именем, которым его привыкли звать родные. Прежнее имя ему было оставлено, как миссионеру-проповеднику. Это происходит 25 марта 1910 года – на Благовещение Пресвятой Богородицы, Которая явила этим Свое покровительство святому. Восприемником (старцем) был будущий митрополит Казанский, тогда иеромонах Сергий.

Вскоре его хотят уже посвятить и во иеродьякона, но он не имеет ни одного документа, удостоверяющего личность, так как все они были изяты жандармами и ему пришлось проникнуть в Россию нелегально, с чужими документами. А при рукоположении в иеродьякона уже требовалось удостоверение личности.

Тогда было принято очень мудрое решение – чтобы народ из Подкарпатья, прибывающий каждый год в Сочаву на праздник, удостоверил его личность своими подписями. Вместе с архимандритом Серафимом святой поехал туда, и народ с радостью поставил свои подписи, умоляя архимандрита Серафима, чтобы священник был к ним направлен как можно скорее. Особенно просили об этом жители Изы и Великих Лучек.

В этом был особый знак Божий, что святой получил удостоверение личности для рукоположения не от богопротивных властей Австро-Венгрии, а непосредственно от своего страждущего народа.

Протокол подписали пятьдесят человек из различных сел, и святой вернулся в Холмскую Русь вместе с архимандритом Серафимом, который воочию увидел теперь, насколько страждет народ в Карпатах без православного священника.

Вскоре предназначенное Господом исполнилось. Край, с которого началось христианство русское и славянское, опять получал священнослужителя истинного христианства, и теперь ничто не могло остановить народ на благодатном пути великого возрождения Православия.

Если пострижение святого произошло в день Благовещения Божьей Матери, то рукоположение во священника, после рукоположения во иеродьякона 11 июля, произошло 15 августа в– день Успения Пресвятой Богородицы, что было особенно знаменательно. Сам архиепископ Евлогий совершал рукоположение в древнем монастыре святого Онуфрия – великой твердыне духовной, которую никогда не могли одолеть лукавые униаты. Была особая воля Божья и воля Пречистой к возрождению истинного христианства в древнейшей православной славянской стране.

Святой все сильнее сопереживает великой скорби своего народа и рвется освободить его от духовного рабства жестокого Рима. Он думал, почему ему одному выпали такое огромное счастье и великая честь, а сколько достойнейших людей не имеют такой возможности – служить Богу в сане иеромонаха или священника. Поэтому он хочет привести сюда, в монастырь, земляков для обучения и рукоположения. Вся душа его после того, как он стал иеромонахом, горит ревностью и жаждой служения на родине мучимому за веру народу своему, бесправному и жаждущему Правды Божьей, Света Истины в своей тяжкой жизни. Святой понимал, что едет к опасностям, что ему предстоят тяжелейшие испытания и, возможно, даже смерть за Христа, но это его не пугает.

Владыка Евлогий, видя его непреклонное стремление и уважая рвение боголюбивой души, благословляет его на великий крестный путь. Граф Бобринский, зная, какие опасности его поджидают в антиславянской и антиправославной империи, обещает ему свое покровительство и защиту.

Святого снабжают антиминсом и святым миром для совершения Божественной литургии в крае и принятия униатов в истинное христианство через миропомазание.

Чтобы скрыть, насколько это возможно, связь святого с Россией, его посылают на Святую Гору Афон, дав ему предварительно русское подданство и заграничный паспорт. Путь его лежал через Одессу и Константинополь.

Опять святой прибыл в земной удел Пресвятой Богородицы. Первый раз он здесь появился, возжаждав правды, и принял здесь истинное христианство всей душой, а теперь уже прибыл сюда православным иеромонахом.

Здесь он был встречен с великой радостью настоятелем Руссика архимандритом Михаилом, братией, и с совершенно особыми чувствами – монахом-земляком Варухом.

Здесь произошла процедура переоформления российских монашеских бумаг на афонские, чтобы скрыть, насколько это возможно, связь святого с Россией, которую в Австро-Венгрии запросто могли расценить как самое страшное государственное преступление – измену Родине. Подневольное положение славян в Австро-Венгерской двуединой империи особенно явственно выражалось в том, что родиной для них официально считались или Австрия, или Венгрия, но никак не родина в истинном смысле этого слова. Процедура переоформления была не так проста, и святой провел на Афоне целых четыре месяца, посещая различные монастыри и питая душу множеством святынь, собранных на Святой Горе за века. Его душа промыслительно напитывалась здесь благодатью и усиливалась перед предстоящим подвигом исповедничества в неправедной империи. Из этого благодатного богохранимого места, с великим святынями, предстояло уехать в край многовековых страданий и мук за веру.

В начале 1911 года, в день Крещения Господня, святой получил наконец, после долгих процедур, от архимандрита Мисаила справку о том, что он состоит в братии монастыря, и был отправлен вместе с тремя монахами к самому Константинопольскому патриарху Иоакиму. То, что выдача бумаг произошла на само Крещение, знаменательно указывало, что Господь определил Своему избраннику великое служение проповедника истинной веры.

Святой был очень тепло принят. Патриарх выслушал слово о великом страдании и терпении православных Руси Карпатской с сердечным пониманием – к этому времени православные греки уже более четырех веков страдали под турецким игом, терпя муки и унижения за святую веру. Патриарх благословил святого на путь исповедничества и направил в Сербскую Православную Церковь, так как она окормляла всех православных Австро-Венгрии, за исключением румын.

Имея с собой соответствующую грамоту от владыки Евлогия, святой легко получил от патриарха письменное подтверждение своих афонских документов. Патриарх даже разрешил совершить богослужение в своей патриаршей церкви, что было великой честью.

Получив благословение Патриарха Константинопольского, преподобный Алексий прибыл на родные для славянина дунайские раздолья и горы в самом начале весны 1911 года. Он спешил к Патриарху Сербскому Лукиану (Богдановичу), который ласково и радостно принял его, зная, на какой великий подвиг решился отец Алексий.

Белая Сербия и Сербия Великая были едины в святой борьбе – патриарх дал ему благословение на все священнодействия в землях Угорской Руси и назначил помогающим священником прихода в Мишкольце, к которому легально были приписаны Иза и Великие Лучки, сумевшие официально выйти из унии. Настоятелем прихода был священник Аврелий (Мотин). Для этих сел и был назначен преподобный Алексий, как исполняющий обязанности приходского священника Сербской Церкви.

Так свершилось то, чего чаяли уже много лет православные всего края, – Господь даровал им своего священника. С великим душевным трепетом святой поехал в Карпаты, уповая на Бога и Его Пречистую Матерь.

Огромная победа была в том, что народ получил священника от Бога. Многие годы православные были в униатской блокаде и, за исключением немногих зажиточных крестьян, ехавших к сербам, не могли ни креститься, ни венчаться, ни отпевать, ни причащаться Пречистых Христовых Таин.

Вместе с Ильей Пирчаком, испытанным борцом за веру, святой к началу Великого поста тайно прибывает в Мукачево, епархиальный центр, захваченный униатами к концу XVII века. Здесь он останавливается в домике православного человека Ивана Хомы, которого уже давно знает.

Здесь целых две недели отец Алексий тайно совершал богослужение. Служил ежедневно, почти круглосуточно. Постоянно сменялись прихожане, а он оставался, чтобы утешить все новых и новых. Антиминс и святое миро святой вывез из России, и теперь в полноте церковного общения забывались самые тяжелые муки и испытания русинов. Всюду теперь преподобный Алексий приносил с собой торжество Православия.

Оставаться здесь дольше было опасно, да к тому же святого особенно ждали в Изе и в Великих Лучках. Если в Изу ехать было далеко и опасно, то Великие Лучки находились совсем рядом с Мукачевом и жители этого села неустанно просили приехать к ним, освятить их молитвенный дом.

Опасаясь жандармов, святого повезли в Великие Лучки под огромным ворохом соломы. Поскольку православное село находилось в негласной блокаде, воз остановили по дороге мадьярские жандармы. Они стали тыкать своими саблями в солому. Святой, прижав колени к подбородку, молился Божьей Матери, обняв и прижав к себе Ее икону «Акафистную-Предвозвестительницу», которой благословили край на Святой Горе Афон. Одна сабля прошла перед самыми его глазами, другая возле ног, третья со спины, едва его не оцарапав. Так Божья Матерь спасла исповедника.

В Великих Лучках он был встречен с огромной радостью, прибыв туда перед Благовещением Пресвятой Богородицы. Исполнялся лишь один год с момента его пострижения в малую схиму, а он уже был со своим народом. С великой торжественностью был освящен молитвенный дом, в котором была отслужена всенощная на праздник Благовещения и еще до рассвета – Божественная литургия – первая истинная Божественная литургия в селе после двухвекового перерыва! Целую ночь Божий избранник под покровом Матери Божьей исповедовал народ перед причащением Святых Христовых Таин. Исповедал он больше тысячи человек, и после этого Господь дал ему силы совершить Божественную литургию и причастить народ. За время своего пребывания в Великих Лучках святой окрестил великое множество детей и множество пар обвенчал, совершая и другие требы для народа, алчущего и жаждущего правды, по слову Христа, и теперь насыщавшегося.

Но с еще более великой жаждой святого ждали в родном Мараморыше, куда он поехал вместе с Федором Маренцийским из села Осой. Был он переодет в народную одежду.

Поехали они вместе на подводе на железнодорожную станцию Страбичево, чтобы там сесть на поезд до Хуста, По пути, на станции Баниево, святой встретил своего давнего друга – Михаила Палканинца из Хуста, в доме которого собирался совет православных общин всего края. Михаил был извещен о том, что святой стремится в Мараморыш, – ночью ему явился старец (святитель Николай) и сказал: «Вставай и иди на станцию и приведи до себе!» Оба бросились друг к другу и заплакали от радости. Они едва не были задержаны по дороге в Мараморыш, но жандармов успокоило то, что святой был в народной одежде, и их обоих отпустили.

Прибыв в Хуст, святой поселился в доме своего друга и тайно служил там. Так православное богослужение возобновилось и в Мараморыше, несказанно утешив Божьих людей.

Отсюда святой вынужден был вернуться домой, так как находиться в Хусте было очень опасно из-за присутствия в городе властей. Легально жить он здесь не мог.

В родном доме святой одну комнату отвел под домашнюю церковь и служил там, возобновив православное богослужение в самом глухом и дальнем крае Мараморыша – на Гуцульщине, у подножия легендарной Черногоры. Здесь его все знали; и власти села и даже греко-католический священник относились к нему терпимо, как к земляку. Но центральная власть ненавидела святого, ему было запрещено покидать Ясиня. Он находился фактически под домашним арестом.

Святой, конечно же, не мог с этим смириться и тайно покинул родное село, чтобы идти к страждущему народу и утешать его таинствами Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви.

Все оставшееся время 1911 года в простой народной одежде ходил он по Карпатам из села в село со своей походной церковью. Исповедовал и причащал, крестил и венчал, отпевал и всячески утешал гонимый народ Горней Руси – Белой Сербии. Жандармы старались его схватить на месте «преступления», которым власти считали православное богослужение в многострадальном крае, но Бог и Пресвятая Богородица спасали святого.

Святой Алексий не расставался с чудотворной иконой – благословением Святой Горы Афонской, и Божья Матерь спасала его. Не раз жандармы гнались за ним по горячим следам, а он, прислонясь к ближайшему дереву и прижимая к себе чудотворную икону, молился Пречистой, и, проходя лишь в одном шаге от него, жандармы не замечали святого, спеша далее. Божья Матерь по-особому любила этот благодатный край, и даже место рождения святого было освящено чудом Ее. Преподобный был избран служить здесь Богу, и в этом Божья Матерь была ему великой Покровительницей и Помощницей.

Всюду он приносил великое утешение страждущему православному народу. Великий святой духовно окормлял многие тысячи единоверцев и укреплял их перед еще более лютыми гонениями.

Так окончился 1911 год, в который святой, под покровительством Божьей Матери, принес народу великое счастье Таинств истинного христианства, и наступил следующий – 1912 год, в который гонения на православных несказанно усилились, превратившись в кошмарный беззаконный террор.

В начале 1912 года он опять поехал в село Великие Лучки, близ города Мукачево, где собрались православные всего Мукачевского края. Там исповедника удалось выследить австро-венгерским властям, так как огромное стечение народа православного скрыть было невозможно.

После торжественного богослужения и проповеди, в которой преподобный утешал и укреплял свой народ, говоря про необходимость молитвы к Богу о даровании сил, чтобы выдержать мучения за веру, он окрестил несколько десятков детей, несколько пар обвенчал.

Затем уже стал прощаться, собираясь ехать дальше, как вдруг в переполненный людьми дом ворвались мадьярские жандармы. «Не бойся, малое стадо, Христос посреде нас!» – воскликнул преподобный Алексий и обратил взор на изображение распятого Господа, со слезами моля об укреплении перед мучителями. Жандарм угрожающе вопросил: «Что вы здесь делаете?!» Святой спокойно зоговорил с ним по-венгерски, чтобы успокоить православных, как будто ничего особенного не происходит, но жандармы выгнали всех, набросились на него и связали, после чего с сотнями мужчин, женщин и детей повели в тюрьму города Мукачево. А вслед за арестованными шла еще более огромная толпа православных, плача, крича и протестуя против беззакония.

В тюрьме он провел четыре дня. Православные женщины приносили ему есть. Его допрашивали и после допросов доставили в родное село под жандармским конвоем. Здесь он должен был, по приказанию властей, жить неотлучно, и ему строго было запрещено разезжать по селам Закарпатья.

Отдохнув немного дома, святой опять решил тайно покинуть родные места, чтобы снова нести свой великий и тяжкий крест единственного православного священноинока на целую горную страну.

После второго своего побега из-под домашнего ареста исповедник Христов опять пошел утешать страждущий народ. Часто он останавливался в Хусте у своего друга Михаила Палканица, где начал действовать постоянный молитвенный дом и опять стали проходить тайные собрания православных края, которые уже не были таким многолюдными из-за усиления гонений. И опять Божья Матерь неоднократно спасала его от жандармов, которые постоянно стремились его схватить.

Все православное Подкарпатье берегло и скрывало от врагов своего святого. Все ждали, когда к ним придет священник-благовестник, но особенно его ждали в селе Иза – духовной столице православного Закарпатья. В 1903–1904 годах австро-венгерские власти судили за веру мучимых исповедников села Изы на процессе, который вошел в историю как Первый Мараморош-Сиготский процесс. Село было под оккупацией и непрерывным террором: девочек-подростков, желающих стать монахинями, зогоняли зимой в ледяную реку, раздев, били до утомления плеткой, обливали на тридцатиградусном морозе ледяной водой и водили после этого напоказ по селу, едва позволив опоясаться лохмотьями порванных и растоптанных платьев. Мужчинам ломали палками кости. В Изе было немало людей, отдавших жизнь за Христа. Семьи теперь жили под домашним арестом, и относительная свобода передвижения вне дома оставалась только у детей.

Зная это, преподобный тем сильнее стремился душой к страждущим братьям и сестрам. Наученный Богом, он сумел, пользуясь поддержкой Сербской Церкви, к которой официально смогло присоединиться село Изы, получить законное разрешение властей на трехдневное пребывание в Изе и богослужение. Такое же разрешение удалось получить и для пребывания в селе Великие Лучки, поскольку там православные тоже сумели официально присоединиться к Сербской Церкви. Соединенным силам сербов и русинов удалось одержать великую победу.

Власти были в растерянности – ведь отец Алексий Сербским патриархом Лукианом (Богдановичем) официально был назначен в помогающие священники отцу Гавриилу (Аврелию) Мотину, настоятелю прихода в городе Мишкольц и, таким образом, официально являлся священнослужителем Сербской Церкви, к которой были присоединены два героических русинских села, причем Иза была приписана именно к приходу в Мишкольце. Все было нарочито законно, и святой приехал в многострадальную Изу, несмотря на ярость начальника жандармов, который ничего не смог возразить и выдал требуемое разрешение,

В этот день был праздник Сретения Господня, и Сам Господь в лице Своего святого служителя посетил Изу. Только крестились в этот день более трехсот человек. Святая радость переполняла сердца исповедников, большинство которых впервые в жизни увидели православного священника и сподобились Таинств Святой Православной Церкви. Счастье народа было настолько великим, богослужения проходили при таком многолюдстве и сплоченности, что начальник жандармов писал в доносе губернатору в Марморош-Сигот: «Нужно перестрелять весь народ в Изе, и только тогда можно взять от них священника».

После проповеди народ заплакал, как один человек. Об этом богослужении у преподобного сохранилась память на всю жизнь, и он оставил в тот день запись на Псалтири.

Это торжество Православия в Изе окончательно вывело из себя власти Австро-Венгрии. Гонения приняли чудовищный размах и неимоверную жестокость. Мараморыш был наводнен жандармами. Православные села были под жесточайшим контролем. Служить вскоре стало просто невозможно. Каждую поездку святого теперь власти использовали как повод для еще большего усиления и без того чудовищного террора; служить он уже не мог.

В мае 1912 года он покинул свою многострадальную родину и выехал в Россию. Там ему посоветовали поехать в Америку, где много русинов-эмигрантов из Подкарпатья переходило из проклятой унии в Святое Православие.

Здесь он увидел, после многолетней разлуки, своего старшего брата – Димитрия. Митрополит Платон, управляющий Американской Православной Церковью, дал ему благословение посещать всех православных земляков. Здесь он познакомился с одним замечательным художником-иконописцем, открывшим для него мир православной иконы – богословия в красках.

Видел он и будущего священномученика – Патриарха Тихона, который в то время управлял русским приходами в Америке. Преподобный пробыл здесь целых полгода, вплоть до Пасхи следующего, 1913 года.

В эти полгода пребывания в Америке он получал множество писем из Подкарпатья. О том, как ждали его в родном краю, свидетельствует письмо к нему жителей села Великие Лучки, подписанное 3 января 1913 года:

«Христос посреди нас!

Благословите, отче наш!

Мы, лучанские Ваши единоверцы, получили от Вас из Америки письмо и очень обрадовались, узнав, что Вы еще живы и нас не забываете, но своими отеческими словами облегчаете страдания обреченных на жестокие мучения за Святое Православие.

Пишете, чтобы мы твердо стояли, а мы отвечаем, что самая жестокая смерть не вырвет из наших сердец веры православной.

Знаете ли Вы, что нас постигло после Вашего отъезда из Лучек, когда жандармы заставили Вас нас покинуть? (здесь лучане припоминают то время, когда отец Алексий в начале 1912 года служил в лучанском молитвенном доме, был арестован вместе с присутствующими и отправлен в Мукачевскую тюрьму. – Г.Рачук). Мы, не зная, что с Вами случилось, очень скорбели. Одни говорили, что Вы в тюрьме, а другие что Вас убили униатские попы, но, слава Богу, Вы живы. Огромный успех Вашей деятельности заметен только теперь.

После посещания Вами Мукачева и наших Лучек не только Лучки, но и другие известные Вам села: Зняцево, Горонда, Страбичево, Давыдково, Ракошино, Ключарики, Комяты, Заричье, Чингава, Билки и многие другие перешли в Православие. Такое большое движение вызвало ярость у униатских попов, а мадьярское правительство считает наше религиозное движение антигосударственным, политическим. Вследствие сего мы подверглись неописуемым гонениям. Наши депутаты ездили неоднократно в Будапешт, но напрасно. Министр вероисповеданий граф Янош Зечи наши прошения отбросил, депутации не принял и нас назвал российскими панславистами...»

Видя в усилившемся распространении Православия влияние преподобного Алексия, власти решили наброситься на его родных прежде всего на братьев и сестер, надеесь, таким образом, напасть на след неуловимого проповедника. Если же это не удастся, то, по крайней мере, свести с ним счеты, отыгравшись на самых близких людях.

Об этом также сохранились письма сестры святого, Василисы, неоднократно ездившей в Америку к старшему брату Димитрию (в конце концов она там поселилась постоянно и вышла замуж), и брата Юрия, что остался жить в Ясиня и позднее, уже при чехах, стал старостой села.

Письмо Василисы датировано 15 декабря 1912 года. В это время она уже находилась под надзором полиции, пережив арест. Власти так поступили с ней из-за ее постоянных поездок за границу, в Америку, откуда, как уже было известно, также распространялась проповедь Православия от подкарпатской диаспоры. Она пишет своему брату:

«Христос посреди нас, Он утешит нас!

Кланяюсь Вам низко и целую Вас крепко и безсчетно!

Возлюбленный мой, незабываемый мой, дорогой родной брат и духовный отец, благословите!

Извещаю Вас, что я, слава Богу, жива и здорова, будучи дома, я побывала в соседних селах, Изе, Лучках и Хусте. Виделась с другими, жизнь их по-прежнему тяжелая. Враги приходят ночью, ломают двери, берут что видят и арестовывают. Я креплюсь духовно и бодро переношу все гонения. Уехала бы к Вам, только сейчас нельзя. Ожидаю весны. Когда успокоится, я уеду. Жду суда, но надеюсь, что Бог по Своей великой милости меня не оставит.

С тем до свидания.

Любящая и не забывающая Вас

сестра Василиса».

В этот же самый день 15 декабря 1912 года письмо своему святому брату написал и Юрий. Вероятно, они с сестрой Василисой договорились отправить в Америку оба письма вместе, пока еще есть такая возможность.

Вот что Юрий пишет:

«Христос посреди нас!

Кланяюсь Вам, дорогой батюшка!

Все ваши письма я получил, но после последней Вашей открытки почта не выдает писем на мое имя. Не получаю ни газет, ни писем, а потому пишите на имя жены. Конфисковали тоже книги у сестры Василисы, а теперь ждет суд. Чопик и Палканинец в тюрьме. Слышно, что Юрия (Чопика) приговорили к смерти. Якова [Барканюка из Ясиня, с которым преподобный Алексий ездил в Россию. – Г. Рачук], Василису, меня и других, у которых нашли русские книги, посадят в тюрьму. Первое разбирательство Василисы еще не окончено. Военное положение способствует гонениям. Нельзя появиться на улицу. Нельзя зайти к родным, а то сейчас заподозрят в шпионстве. У нас в Галиции [Ясиня расположено у самой границы Мараморыша с Галичиной. – Г.Рачук] призвали всех запасных. Надеюсь, что и меня на днях призовут. Больше не пишу, т.к. все письма, отправляемые за границу, на почте проверяют.

Будьте здоровы. Юрий».

Сохранилось еще одно письмо Юрия, написанное в крайней спешке, очень короткое, без даты написания:

«Получив письмо вечером, я сейчас же Вам ответил, но письмо не отправил. Утром я еще спал, когда явилась полиция и конфисковала, забрала все, что от Вас, и мое письмо к Вам.

Юра (Чопик) и много других сидят в тюрьме. Теперь идем мы, все Ваши родные. Письма не ждите из тюрьмы, не пошлем.

Молитесь Богу за нас, остаюсь преданный брат Юрий».

Пользуясь тем, что православные были объявлены вне закона, как мятежники, задумавшие присоединить свой край к России, «предав родину» (Австро-Венгрию), власти делали все, что хотели. Установился террор, который ужесточался все более и более. Властям не хватало только одного – им нужно было схватить того, кого они считали главным виновником «мятежа», – преподобного Алексия, а он был для них недосягаем. Им казалось, что он скрывается в родном краю у православных, его постоянно искали и не могли найти. Единственное, что могли придумать власти в этой безвыходной для них ситуации, так это следить в его родном селе за родственниками, думая, что рано или поздно он явится в Ясиня и увидится с родными. Думали, что сумеют найти его, если он прячется у родни, или заставить родных выдать его местопребывание. Опять же, самой знающей считали Василису, из-за поездок за границу, – ей поэтому и пришлось тяжелее всего.

«Жандармы ночью напали на дом отца Алексия, надеесь там его найти, сделали обыск и конфисковали все его вещи: книги, письма, иконы и др., а также разрушили часовенку, которую еще в молодости отец Алексий устроил себе для молитвы, а сестру его Василису подвергли всяческим мучениям.

Ее в одном белье выгнали в приток реки Тисы [реку Черная Тиса, вдоль которой растянулось село Ясиня. – Г.Рачук], где она вынуждена была стоять долгое время во льду, стараясь этим заставить ее сказать, где находится ее брат отец Алексий».

После получения этих писем святой понимает, что его отъезд не облегчил судьбы православным и власти думают, что он по-прежнему проповедует в родном краю. Он рвется домой, на родину, чтобы быть с народом во время великих испытаний. Но сначала он решает приехать в Россию за благословением на этот подвиг исповедничества.

Но когда он приезжает в Россию, всем становится ясно, что отправлять его в Подкарпатье сейчас не имеет никакого смысла, так как, кроме его заключения в тюрьму, никаких других последствий быть не может. Слишком страшные известия стали приходить из Австро-Венгрии в Россию, чтобы единственного православного иеромонаха отправить на растерзание жандармам. В России слишком дорожили им, чтобы отправить на муки и, возможно, даже смерть в Австро-Венгрии.

Святого опять благословляют ехать в Америку, куда он отправляется в большом духовном томлении, без конца думая о тех страданиях, которые испытывает в родном краю православный народ. И при этих страданиях рядом с ним не было ни одного православного священника!

В Америку он снова приехал в сентябре того же 1913 года, проведя в России четыре месяца, так и не добившись благословения поехать на родину. Здесь он получил приход с благословения владыки Платона и стал опять окормлять своих земляков.

Но его второе пребывание здесь было недолгим. В сентябре он прибыл сюда, а уже в декабре уехал на родину.

1913 год был трагичен для балканских славян: после совместной победоносной войны с турками единоверные и единокровные сербы и болгары стали воевать друг с другом, не поделив миром отвоеванную Македонию. Победили сербы.

А в Русских Карпатах арестовывали православных крестьян – сначала почти двести человек из различных сел, потом половину пришлось отпустить за недостаточностью улик. В декабре на исходе 1913 года мир узнал, что в Мараморош-Сиготе главном городе Марморышской долины будут судить девяносто четырех русинов – за их веру и национальность.

Узнав в Америке из газет о том, что идет грандиозное судилище над православными в Мараморош-Сиготе, преподобный Алексий уже не мог более терпеть разлуки со своими братьями и сестрами по вере, мучимыми в родном краю. Он немедленно поехал на родину, чтобы понести вместе со страдальцами их крест. Бесстрашный исповедник пришел в Марморош-Сигот со словами: «Я – Алексей Кабалюк, которого вы ищете», после чего был немедленно арестован и брошен в застенок. Австро-венгерские газеты захлебывались в своей ненависти к нему, считая святого соблазнителем и возмутителем простого народа – агентом царской России, главным государственным преступником, скрывающимся за границей от возмездия. Четко осознавая, что, возможно, идет на смерть, он, перед тем как пересечь границу Австро-Венгрии, заезжает в Яблочинский монастырь, где просит как можно скорее рукоположить своих земляков-изян Василия Кеминя (в монашестве Амфилохий) и Василия Вакарова (в монашестве Матфей).

Об этом своем поступке сам святой, уже будучи в неволе, говорил так: «Я не считаю возможным, как священник, уклоняться от суда. Это было бы неисполнением заповеди Божьей».

Православные сербы, честные мадьяры, сочувствующие гонимым евреи выступили во множестве адвокатами, стремясь предотвратить или хотя бы смягчить вопиющее беззаконие. Сердце христианской Европы, еще не зачерствевшее в дыме мировых войн, было возмущено этим наглым демонстративным злодеянием.

Но никакие протесты и возмущения не могли поколебать австро-венгерские власти, стремящиеся окончательно покончить с «русским вопросом». Это, по их мысли, должно было обезглавить общеславянское движение и прервать связь с Россией. Это было идеологической подготовкой грядущей войны.

Судебное разбирательство началось на святой неделе – святках, между Рождеством и Крещением, и мучимые за веру русины встречали эти дни подвигом исповедничества. Пытки были не только в застенках – грубые и беспощадные, но и в суде – лукавые и уничижающие. Обвиняемые сидели в лохмотьях полуистлевшей одежды – голодные и избитые, да еще при этом переводчик с русинского на мадьярский искажал их слова по своему усмотрению. Вызванные для опроса первые трое подсудимых были настолько замучены своими палачами в течение долгих месяцев, что не могли связно говорить и отвечать на вопросы судьи – по его приказу страдальцев отправили в сумасшедший дом. Вызванная после них старая крестьянка на вопрос о переходе в Православие отвечала: «Униатские попы службу сокращают, а православные служат полностью». Так кратко и мудро ответила Мария Сочка из села Билки. Святой Алексий, никогда не сокращавший Божественной службы, несмотря на многолюдство и недостаток времени, все заседания тепло и ласково смотрел на каждого из исповедников, молясь об укреплении их душ, о вразумлении их свыше.

Юрий Чопик из села Теребли замечательно ответил на тот же вопрос. Объясняя, почему он вышел из унии, честный исповедник веры Христовой произнес: «Одно отроча токмо одна мати может породить, а две одно – нет. Две Матери одно отроча родити – таковое чудо еще не видел свет... Мы не можем исполнить и православную, и греко-католическую науку, а мы исповедуем и признаем, что спасительная вера лишь одна, которой Христос голова. Сию святую веру мы к себе обняли и мы ее от себя взяти не даем, скорше готовы перенести всякие муки и смертельные разлуки за сию святую веру».

Подсудимым задавали один и тот же вопрос о вере, и народ говорил, что уния была насильно навязана предкам.

Прокурор обвинял подсудимых в том, что они отвернулись от Венгрии в сторону России. Хваля русинов, что они века сражались бок о бок с мадьярами за свободу (против австрийских германцев и турок), верой и правдой служили Венгрии, прокурор посетовал, что теперь все испортило подстрекательство России. Вот каков был смысл обвинения, против которого дружно восстала разноплеменная защита.

Мадьярин Золтан Ронаи, выступивший от венгерских протестантов-реформатов, прямо заявил, доказал и наглядно продемонстрировал на суде перед всеми, опросив униатское духовенство прилюдно, что оно само указывало жандармам, кого пытать из крестьян по селам, чтобы вернуть в униатство, ибо с переходом русинов в Православие униатские попы-помещики лишались своих доходов и бесплатной рабочей силы. Золтан Ронаи предявил и документы-записки, инструкции – кого нужно пытать, кого освободить от пыток по болезни и т.д. Так защищали русинов благородные мадьяры.

Помогли православным и австро-венгерские евреи. Еще в 1906 году, с помощью доктора юриспруденции Блока, православным крестьянам села Великие Лучки удалось, несмотря на лютое противодействие властей, официально выйти из греко-католичества и присоединиться к Сербской Православной Церкви, а теперь на защиту православных русинов выступил доктор Кляйн. Он заявил открыто, что суд идет не по гражданским законам Венгрии, а по законам средневековой католической инквизиции – людей судят только за их веру. Доктор Кляйн во всеуслышанье объявил, что именно венгерское государство довело русинов до такой нищеты, что, спасаясь от голодной смерти, они десятками тысяч устремились в Америку, где узнали истинное Православие, поняв, что их запутали и обманули на Родине. Именно поэтому они и захотели вернуться к вере своих предков, а им мешает униатское духовенство.

Наконец выступил православный серб доктор Константин Хаджи от Сербского Патриархата. Твердо и бесстрашно взывая к совести судей, защитник сказал, что возврат в веру своих предков не преступление, а неотемлемое право русинов, и никто не имеет морального права их осудить, да только православные в Австро-Венгрии, при известных обстоятельствах, ставятся властями вне закона.

Многие защитники и очевидцы говорили о пытках и избиениях, так что судья запретил адвокатам задавать подобные вопросы, а между тем в село Изу правительство направило несколько батальонов немецких солдат – немецких, чтобы у них не возникало ни малейшей жалости к русинам. Террор в столице Православия в Закарпатье принял ужасающие размеры и дикие формы. Многие отморозили себе руки и ноги, потому что скрывались от зверств зимой в лесах и горах. В ближайшем к Изе селе Липча жандармы выбили в одном доме, где жила молодая женщина с детьми, все стекла в окнах, чтобы семья замерзла. Часто, ворвавшись ночью в дом села Иза, они выгоняли семью на мороз, а сами ложились, пьяные, в грязных сапогах, на чистые постели.

Против зверств и беззаконного суда состоялись митинги протеста в Вене, столице Австро-Венгрии, и Киеве.

27 января в Вене состоялся первый общеславянский митинг протеста. Организовали митинг чехи. Чешский депуниат Экслер говорил страшные в своей правде слова, возлагая вину за случившееся на венгерский народ: «Мадьяры считают себя самой рыцарственной нацией в мире, но мы, которые ближе их знаем, смотрим иначе на этих „рыцарей“. В наших глазах мадьяры являются олицетворением того, что мы сегодня понимаем под узким шовинизмом, сопряженным с деспотическим попранием самых элементарных человеческих прав; они стали воплощением грубого насилия, совершенного над более слабыми народами. Море крови и слез упрочило за мадьярами европейскую „славу“. Горька судьба славян, живущих в пределах Венгрии, униженные и оскорбленные, стонут они под страшным игом мадьярского деспотизма. Недаром говорят: Венгрия – Голгофа славянства. Угрорусский процесс является только одним из звеньев в долгой веренице гонений и преследований».

Другой знаменитый чех, доктор П.Неруда, заявил: «Обвинению в государственной измене никто в мире не верит: ведь известно, что в Венгрии не первый раз фабрикуют подобные процессы!»

Когда в поддержку русинов выступил серб Милован Будимир, комиссар полиции остановил его: «По-сербски нельзя говорить, говорите по-немецки». Эти слова полицейского чиновника вызвали нарастающую бурю негодования среди славян, раздались протесты, сопровождаемые овациями, и зазвучал славянский гимн «Гей, славяне!». Но вскоре ворвался наряд полиции, вызванный по телефону комиссаром, и митинг разогнали, арестовав немало людей. Несмотря на это, через неделю, 3 февраля 1914 года, там же австро-венгерские славяне организовали второй митинг протеста. Многие на нем уже не смогли присутствовать из-за действий полиции. И опять горячо выступили чехи; господин Томашек мудро заметил, что надо знать историю русинов, чтобы понять их стойкость и непоколебимость: «За Карпатскими горами был искони русский народ, исповедующий свою православную веру на славянском языке, верный своим святителям Кириллу и Мефодию. Оба этих святителя подвергались неоднократно преследованиям за то, что перевели литургию на славянский язык, И народ, имея таких святителей, остался верным православной вере своих предков, связывающей его культурно и национально с целым великим русским народом.

Сегодня обвиняют девяносто четырех русских крестьян в „пропаганде Православия“. Причиной сему униатское духовенство, которое испортило народ и обирало его до последнего гроша. Против такого бесправия восстал угрорусский народ и сегодня подвергается суду.

За что? За то, что остался твердым, непоколебимым и верным православной вере.

Мы, чехи, понимаем хорошо угрорусский народ, подвергающийся пытке из-за молитвословов, когда и нас, чехов, из-за чешских книг тягали по судам. Протестуем во имя человечности против неслыханных истязаний угрорусского крестьянства!»

Выступали и сербы, и словаки, причем Милован Будимир упомянул и Загребский процесс, где австро-венгры судили сербов и хорватов за верность своему народу.

Собрание вынесло резолюцию, в которой говорилось, что жестокость и бесчеловечность применяется ко всем славянским народам. «Но все до сих пор совершенные жестокости превышает последний угрорусский процесс в Мараморош-Сиготе. Призываем на помощь культурную Европу, чтобы непременно этому насилию положить конец, ибо мараморошский процесс является срамом и позором для мадьярского правосудия и народа. Призываем на помощь всех чешских и прочих славянских депутатов, чтобы непременно занялись этим делом угроруссов. Несчастным братьям-угроруссам высказываем сердечные симпатии и уверения, что будем до окончания процесса стоять с ними и защищать их от дальнейших беззаконий».

Возмущение в обществе было настолько велико, что с разоблачением мадьярского правосудия выступали честные журналисты-мадьяры, приводя жуткие сведения об издевательствах над заключенными.

Но не таковы были единокровные, но не единоверные русины – отступники, иуды, предавшие свой народ и называвшие себя украинцами только затем, чтобы не иметь ничего общего ни с Россией, ни с православными русинами. Они не только не приняли, живя в Вене, никакого участия в митинге протеста, но даже решили сорвать его. Студенты-мазепинцы хотели ворваться и избить русинов-студентов, разогнать русскую молодежь, пользуясь поддержкой властей, но узнали о многолюдстве и испугались иметь дело со всеми славянами Австро-Венгрии, после чего вынесли протест против общеславянского митинга: «Мы обращаем внимание решающих факторов монархии (Австро-Венгрии) на то, что русская пропаганда в рутенском населении принимает все большие размеры и что потому является необходимостью со стороны этих факторов предпринять против этого самые решительные меры ввиду грозящей опасности».

В России Михаил Осипович Меньшиков, впоследствии расстрелянный советской властью как монархист и черносотенец, один-единственный смог открыто выразить страшную реальность происходящего и грядущую расплату России за предательское равнодушие. Он писал в газете «Новое время»: «О громком угрорусском процессе, обратившем на себя внимание всего света, я до сих пор не в состоянии был написать ни слова. Скажу откровенно: СТЫДНО БЫЛО. Судили наших несчастных заграничных братьев, людей нашего племени, нашего языка и веры, судили таких же русских, как псковичи, киевляне, потомков тех, кто еще при Владимире Святом составляли неотемлемую часть Руси. Как это ни странно, отторгнутые от России шесть столетий назад, все эти кабалюки, воробчуки, палканинцы, недзбайло, поповичи, думницкие и пр. до сих пор остались верны тому великому племени, к которому принадлежат, и за этот именно племенный идеализм свой терпят мучительство от мадьяр и... Мне стыдно было и больно следить за подробностями процесса, как человеку, стоящему на берегу, тяжело видеть утопающих, которым не в силах помочь. Чувство стыда усиливалось сознанием, что часть вины за это несчастье и, может быть, подавляющая часть, падает на нас – Россию... Будем откровенны: бессильные помочь страдающим землякам, не станем же скрывать правды, которую хорошо чувствуем все мы. „СЛЕЗЫ ИХ НА НАС И НА ЧАДАХ НАШИХ“...

Никаких этих марморош-сиготских и львовских процессов не было бы, если бы были выполнены два условия: если бы подъяремная Русь изменила своей национальности и совсем забыла свое происхождение или если бы мы, державная Русь, не изменили этой национальности»,

А суд шел своим ходом. Как раньше беззаконники стремились возложить основную вину на преподобного Алексея, не предполагая, что он явится сам на суд, так теперь заочно обвиняли графа Бобринского – председателя Галицко-Русского (русинского) общества в Санкт-Петербурге. Как раньше, так и теперь, заочно обвиняя, судебные власти стремились доказать зоговор со стороны России. Как не думали они, что преподобный Алексий сдастся в их руки, так не думали, что граф Бобринский приедет из России на суд. А между тем обвинение теперь строилось на показаниях русинского иуды – Дулишкевича, специально приезжавшего в Россию, якобы от православных, чтобы спровоцировать графа Бобринского на антиавстрийские высказывания, выведать сведения о денежной помощи русинам, чтобы оклеветать и графа, и страдающий русинский народ. Робкий Дулишкевич клеветал как мог, но граф приехал на суд и сразу же поклонился в пояс подсудимым со словами: «Приветствую вас, святые мученики Православия!» Услышав слова на родном языке, исповедники радостно умилились и ответили глубоким поклоном. Жалко выглядел Дулишкевич перед лицом им оклеветанного человека и не смог против правды хорошо выступить; что же касается прокурора, то он задавал настолько мелкие и незначительные вопросы, чтобы отвлечь внимание от несусветной ахинеи Дулишкевича, что граф подумал, не шутит ли с ним прокурор.

В качестве доказательства государственной измены лежали на столе конфискованные у крестьян богослужебные книги, изданные в России, где, естественно, содержались молитвы за русского царя. Против несостоятельности подобных доказательств вины красноречиво выступала защита, говоря, что и евреи Австро-Венгрии пользуются в своем богослужении книгами, изданными в России, где также содержится молитва за русского царя. Но судьи были лукавы и неумолимы, выполняя правительственные инструкции. Так, прокурор не потребовал присяги от графа Бобринского, в отличие от Дулишкевича – клятвопреступника, заявив, что верит графу на слово. Это нарушение судебной процедуры состоялось, чтобы потом можно было поставить под сомнение речь графа, в отличие от Дулишкевича, который присягнул перед крестом и Евангелием.

Сохранились свидетельства очевидца о том, как славный исповедник выглядел и вел себя в суде. Эти драгоценные слова о святом, совершающем подвиг ради Христа и ближних, мы приводим полностью:

«Все подсудимые – в бараньих накладках шерстью вверх. Из этой массы пятном выделяется черная фигура отца Алексее Кабалюка. Он в длинном черном пальто. Серебряный крест суд ему велел снять, и он без креста.

Отец Алексей Кабалюк производит чрезвычайно симпатичное впечатление. Глубоко запавшие голубые глаза дышат покорностью судьбе. Высокий открытый лоб. Гладко зачесанные прямые волосы. Длинная „русская“ борода¹⁵.

Добрая ласковая улыбка не сходит с лица отца Алексия. Своим примером терпеливой покорности он ободряет подсудимых. Всматриваешься в исхудалое лицо этого мученика за веру, человека „не от мира сего“ в полном смысле слова, и начинаешь понимать, почему он производит на крестьян-угроруссов такое обаятельное впечатление. Они слепо повиновались отцу Алексею, беспрекословно готовы были выполнить всякий его завет».

Перед оглашением приговора преподобному Алексию дали сказать последнее слово.

Как раньше святой спокойно сидел на суде, скрестив руки, так и теперь, встав, спокойно произнес: «Где говорят правду, там святое место, как храм. И сие место более святее храма, потому что здесь произносят правду, здесь происходит вероисповедальный процесс, здесь верующие и я, священник. И здесь, в этом храме, я присягаю, что я не виноват. Все, что мы делали, делали ради нашей веры, и потому в этом деле последний суд скажет Иисус Христос...»

Слыша дивные, полные любви и веры слова святого, исповедники заплакали от переполненной скорбями души. Они умились сердцем, уповая на Бога перед неумолимым жестоким судом, готовым вынести им суровый приговор.

Слыша рыдания, судья зазвонил в колокольчик, и вскоре в наступившей тишине раздались новые слова святого исповедника: «Все равно, как закончится дело, мы успокоимся и если придется страдать, мы пострадаем за святое дело. Я прошел три части света, был в Америке, когда услышал, что мои верники попали в беду, я вернулся, вернула меня любовь к Родине. Если страдает стадо, и пастырю там место между страдающими... Там, на небесах, знают, что в наших сердцах только желание удовлетворить нашу духовную жизнь»,

В этот день 3 марта 1914 года вынесли приговор тридцати двум православным. Самый малый срок заключения (и сопутствующих издевательств) был 5 месяцев и самый маленький штраф – 50 крон. Большинство же получили более года тюрьмы и около 150 крон штрафа. Главный подсудимый – преподобный Алексий, Карпаторусский исповедник, был приговорен к 4 годам и 6 месяцам тюрьмы, а также к уплате 100 крон штрафа.

Так окончился печально знаменитый Второй Мараморош-Сиготский процесс над православными русинами, или «Дело 94-х». Почти две трети из них пришлось отпустить за недостатком улик, как и раньше, ведь сначала подсудимых было почти две сотни. Власти совершили злодеяние, потому что чувствовали безнаказанность.

Но иной суд у людей, и иной суд у Бога. Вскоре страшная Божья кара обрушилась на Австро-Венгрию. Чаша долготерпения Божьего переполнилась из-за мучений невинных русинов, и дни антиславянской империи были сочтены. На террор ответили террором: тем же летом в Сараево серб убил австрийского эрцгерцога.

Так свершился суд Божий над Австро-Венгрией. После войны распалась эта неправедная тюрьма народов и славяне получили возможность создать свои собственные государства.

России было очень трудно на германском фронте, но в борьбе с Австрией за Карпатскую Русь было по-иному. Австрийская армия наполовину состояла из славян, и многие их них при любом возможном случае сдавались в плен, не желая воевать против русских.

Немцы и мадьяры сражались упорно, да только воевать им пришлось на коренной русской земле, где население их ненавидело за века издевательств.

От святой Почаевской горы русские войска продвигались все ближе и ближе к Карпатам, были взяты Львов и считавшаяся неприступной крепость Перемышль – старинный город Руси. В самом разгаре были кровопролитные бои за Карпатские горы: сотни людей умирали за каждый шаг в овладении перевалами. Русины с ликованием встречали родных освободителей – юноши устремлялись в русскую армию, чтобы скорее освободить родную землю. Трогательной и величественной до слез была встреча русинов и русских: трагически разделенный захватчиками, некогда единый народ Древней Руси теперь снова объединялся в Отечественной войне за веру и землю предков; война эта получила в народе название «Царской».

Еще в конце XIX века Адольф Добрянский предсказывал неизбежность глобальной войны между Россией с одной стороны и Германией с Австро-Венгрией с другой – войны за славянский мир. Почти все славяне Австро-Венгрии, включая и католиков, стремились тогда к России, что страшно раздражало власти Австро-Венгрии, панически боящиеся распада своей двуединой монархии из-за славянского движения.

Не следует забывать, что после потери Италии и оккупации Боснии с Герцеговиной славяне вместе с румынами в Австро-Венгрии стали составлять две трети населения, и поэтому славянский вопрос стал ключевым в политике. Румыны были традиционно чужды западной культуре и близки к православной России, поэтому союзниками австрийцев и немцев в национальной политике быть не могли, а скорее тяготели к славянскому движению.

В этих сложных геополитических условиях неожиданно начавшееся возрождение православия в Угорской (Подкарпатской) Руси грозило самому существованию Австро-Венгрии, поскольку в своем порыве к России подкарпатские русины вместе с соседями – русинами галицкими могли легко увлечь остальных славян и развалить этим державу. Так, во всяком случае, расценивали обстановку сами австро-венгерские власти. Поскольку сербские церковные власти поддержали православное возрождение, то власти не только развязали террор против русинов, но и ужесточили национальную политику против сербов. Второй Мараморош-Сиготский процесс 1913–1914 годов, с настоящим террором против русинов, вызвал страшное негодование славян, на которое власти ответили репрессиями. Процесс завершился в марте 1914 года суровыми приговорами над православными крестьянами, несмотря на все усилия многочисленных адвокатов, присланных Сербской Церковью, и это особенно возмутило сербов. В этих условиях приезд летом 1914 года наследника престола Австро-Венгрии в Сараево на Видовдан – священный день Косовской битвы сербы восприняли как вызов, как наглое глумление. Власти вместо церковных и национальных торжеств заставляли их участвовать в торжественной встрече человека, с которым здесь у всех ассоциировалось кровавое будущее православных в пределах Австро-Венгрии. Именно эта страшная ненависть к Православию и презрение к Сербской Церкви, ярко выразившееся в недавнем суде над православными русинами и этом приезде на Видовдан, и вызвала ответную реакцию – наследник престола был убит сербами в Сараево и началась Первая мировая война. Славяне Австро-Венгрии, в особенности православные, воспринимали эту войну как священную войну русского царя за освобождение славянского мира. И это освобождение состоялось после завершения войны, когда в том или ином виде все славянские народы Австро-Венгрии получили независимость, но менее всего свободы досталось русинам.

Таким образом, прежде всего именно православное возрождение в Карпатах вызвало Первую мировую войну, которая изменила мировую историю. Православное русофильское движение сделало невозможным дальнейшее сосуществование в пределах одного государства столь разных народов, вывело наружу непреодолимые противоречия в государственной жизни, обострило до предела все конфликты славян с антиславянскими властями и толкнуло славян к более решительным действиям. Именно бесчеловечный террор в Подкарпатской Руси над православными духовно оправдывал ответные действия сербских террористов. Теракт планировался задолго до этого, но именно вступление властей на путь откровенного циничного террора в 1914 году с клеймящим судом над православными Сербской Православной Церкви перед всем миром сделало этот теракт логичным и неизбежным ответом.

В Русских Карпатах эта война имела ореол Отечественной войны, войны Царской. Множество юношей при приближении фронта бежали в русскую армию, чтобы послужить воссоединению русского народа под властью русского царя, и сложили за это головы на полях сражений. Десятки тысяч мирных русинов отдали тогда свои жизни и приняли неисчислимые страдания от кровавых австро-венгерских палачей именно за то, что считали эту войну Священной, Отечественной, Царской и не желали больше жить в Австро-Венгрии, а жаждали жить под властью православного русского Царя, который хотел их освободить. Сила этого народного движения была такова, что приезд царя Николая во Львов был засекречен, так как военные даже боялись необычайного народного воодушевления.

Вот что пишет митрополит Евлогий по этому поводу в своих воспоминаниях (с. 248–249): «Велик и трогателен был восторг галичан, когда они узнали, что к ним едет Русский Царь. Несмотря на то что точная дата приезда всячески от них скрывалась и вся железная дорога от границы до Львова была оцеплена солдатами, они узнали о времени приезда и с церковными хоругвями и иконами крестными ходами устремились к железной дороге – стояли шпалерами по пути следования царского поезда...

Во время обеда на площади перед генерал-губернаторским домом послышалось какое-то движение и пение. Оказывается, мои православные галичане с крестами, хоругвями и иконами прорвались во Львов и запели русский гимн „Боже, Царя храни!“. Государь встал, вышел на балкон, прослушал гимн и сказал несколько сердечных слов. Восторг народа был неописуемый, нельзя было без слез видеть и слышать, как эти бедные галичане кричали „ура“ своему русскому царю и долго не расходились, продолжая петь свои церковные и народные песни».

Казалось, что уже нет в мире той силы, которая могла бы омрачить это святое братство, не дать объединиться Руси и славянам. Царь, презрев все страхи и опасения окружающих, приехал во Львов, чтобы встретиться со своим народом, и архиепископ Холмский Евлогий говорил удивительные слова о том, что русский державный двуглавый орел теперь вьет гнездо на Карпатских горах.

Архиепископ Холмский Евлогий, впоследствии управляющий приходами РПЦ за границей, по благословению святого Патриарха Тихона во время визита царя-страстотерпца Николая II во Львов в 1915 году во всеуслышание напомнил об одном случае, о чем впоследствии написал в своих воспоминаниях: «По окончании молебствия я поднес Государю Почаевскую икону Божией Матери со словами – „Пусть эта святая икона напомнит Вам о посещении Вами Юго-Западного края вместе с Вашим покойным Родителем, еще в бытность Вашу Наследником-Цесаревичем, когда множество галичан прорвали пограничный кордон, чтобы видеть Русского Царя. Покойный Государь заметил их и обратился к ним с такими знаменательными словами: „Я знаю вас, я помню вас, я не забуду вас“. Эти слова, – сказал я, – теперь находят свое осуществление в лице Вашего Величества“» (см.: Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т. Манухиной. М. 1994. С. 249).

Золотой крест русский царь назначил в награду преподобному Алексию за великий подвиг русина-исповедника. Велико было счастье народа, увидевшего воочию своего русского царя, – слезы счастья заливали лица многих, и никто не хотел думать, что царская Россия может уйти с многострадальной коренной земли Руси, и уж никто не мог предположить, что православная Россия вскоре будет растоптана грязными сапогами дезертиров.

Сотни тысяч, а потом и миллионы русских солдат и офицеров положат свои жизни за православных русинов и сербов, но и сами русины клали свои жизни за величие России, за Святую Русь. В Западной Галичине был схвачен и расстрелян православный священник Максим Сандович – русин из карпатского племени Лемков. После первого залпа священномученик продолжал стоять невредимым. После второго залпа святой простер руку и, истово осенив всех и себя широким крестом, произнес громким, звучным голосом: «Пусть вовеки живет Святое Православие, пусть вовеки живет русский народ!» Взбешенный ротмистр подскочил к святому и, крикнув не своим голосом: «Сгинь, собака!», выстрелил ему трижды в лицо из револьвера.

До сих пор на могиле святого продолжаются чудеса.

В селе Изе, центре Православия, убивали и вместе и порознь. В один из домов, где мирно жила семья, вечером стали ломиться жандармы. Понимая, что это значит, мать семейства схватила топор, но справедливо подумала, что при ее сопротивлении озверевшие палачи не пощадят даже маленьких детей. Жандармы ворвались и стали избивать отца семейства смертным боем. Дети плакали и молились, кладя земные поклоны перед иконами Спасителя и Божьей Матери, а жандармы смеялись в лицо Матери, говоря, что ее дети играют... Затем жандармы выволокли русина на улицу и там еще долго издевались над ним. Всю ночь страдалец пролежал на дороге, изнемогая от ран, и никто из родных и близких не мог забрать его, потому что жандармы не дозволяли выходить по ночам – действовал комендантский час военного времени. К утру, когда страдальца окружили родичи, он мирно предал свою душу Богу.

Террор против русинов стал основой окончательно сформировавшегося позднее немецкого фашизма.

Православные русины-иеромонахи из Яблочинского монастыря, куда их направил учиться преподобный, вернувшиеся из России перед самой войной, были брошены в застенки, а другие мобилизованы в австро-венгерскую армию, где их ожидали еще худшие пытки и смерть.

Брошены в застенок были и девушки села Изы, желающие стать монахинями во главе с Иулианией, позднее игуменией Параскевой, в схиме Ниной. Русские войска наступали, а они медленно умирали от голода и жажды в ледяном подвале.

Когда преподобный Алексий сидел в тюрьме после вынесения приговора, ему угрожала смертельная опасность. Ненавидящие его враги Православия и Руси хотели смерти исповеднику, что в условиях строжайшего тюремного заключения «государственного преступника № 1» казалось не так сложно осуществить. Но замыслы людей – одно, и совсем другое – воля Божья.

Святому было во сне видение от Бога. Он видел себя находящимся в глубокой яме с отвесными краями, из которой невозможно было выбраться самому, и ощущал своею душою смертельную опасность. Со дна ямы он увидел святого Алексия – человека Божия и стал молить его спасти, вытащить из этой смертной ямы. Но святой не отозвался на его просьбы – вместо ответа появилась на краю ямы прекрасная Девица, протянула страдальцу Свою правую руку и вытянула из пропасти. В неизяснимой радости и благоговейном трепете святой увидел тогда, что это Сама Пресвятая Богородица. Так исповеднику Христову было открыто свыше о недалеком освобождении, о спасении из рук врагов, хотящих его смерти.

В 1915 году русские войска, перейдя Карпаты, взяли Марамарош-Сигот. Мадьярские власти бежали из города, и страдальцы за веру Христову были освобождены.

Поскольку карпаторусский исповедник был гражданином Австро-Венгрии – страны, с которой Россия находилась в состоянии войны, святого не могли отправить вглубь России и предоставить самому себе.

В 1916 году Англия и Франция официально признали права России на Константинополь (Стамбул) и на оба берега пролива, замыкающие Черное море. Крест вот-вот опять воссияет над храмом Софии Константинопольской. Ждали своего освобождения турецкие христиане – греки и армяне: русские войска в Турции удачно наступали, и турки вырезали более полутора миллиона армян за их христианскую веру. Страдали и греки. Турки распяли Цареградского Патриарха, пригвоздив к вратам храма. Вместе с архипастырем было замучено насмерть более двухсот тысяч православных греков.

А вот в России народ уже не хотел страдать за веру, царя и Отечество – жаловались люди на жертвы, на недостаток продуктов, на недостаток металла (лень было думать, куда он идет в условиях войны). Больное и мнительное общество питалось слухами и вопиющей ложью газет. Еще недавно русские войска взяли Мараморош-Сигот, где за год до этого судили православных русинов, еще недавно дунайская равнина видела победоносную армию России, а теперь германские войска захватили Польшу, вернули Австрии Галичину и пошли на Киев. Лишь когда царь Николай II взял командование в свои руки, отступление прекратилось.

«В Лавре (Почаевской. – Г.Рачук) австрийцы стали хозяйничать без всяких церемоний. В главном храме поставили свой престол и начали служить мессы. Зимний храм (трапезный) превратили в синема, водрузив кинематографическую электрическую машину на место престола. Зрители, офицеры, сидели в шапках, курили, приходили выпивши, держали себя распущенно. Из моей маленькой церкви при архиерейском доме выбросили иконостас и устроили „кантину“ – офицерский ресторан, стены испещрили, негодяи, гнусными порнографическими рисунками (потом я своими глазами их видел); когда они из Лавры ушли, вся церковь была завалена бутылками. Как верующие, христиане, носители западной культуры могли дойти до такого бесстыдного кощунства! До такого варварства!» (из «Воспоминаний митрополита Евлогия», с. 254).

Но при прорыве генерала Брусилова в этом же, 1916 году австрийская армия потеряла за считанные дни 1,5 миллиона убитыми и ранеными; русские войска вернули святую Почаевскую гору и освободили часть Галичины, но до Закарпатья уже не дошли, а там вернувшиеся палачи придумывали новые казни.

За 1916-й и первые недели 1917 года святой царь Николай сделал то, что, казалось уже невозможным, – он сумел так управить Россию, что теперь армия могла за считанные месяцы овладеть Берлином и Веной. Была построена железная дорога до Мурманска (тогда Романова на Мурмане). По ней подвезли миллионы снарядов от союзников и первоклассное оружие. Отечественная военная промышленность была поднята на невиданную ранее высоту. Армия была доведена до невиданной мощи в 15 миллионов солдат и офицеров. На Черном море достраивались гигантские корабли, способные разгромить и германский и турецкий флоты, но...

Дезертиры подняли восстание в столице, которая, благодаря царю, получила наконец русское имя – Петроград. Дезертиров поддержали «левые» – высшее армейское командование, Государственная дума и многие другие, так что перехваченный на железной дороге святой царь всюду увидел предательство, трусость и обман. Царь не отрекался от России – Россия отреклась от царя. Он запретил во время Священной войны, впервые в мировой истории, производство и продажу спиртных напитков, и теперь пьяницы и дезертиры мстили царю, разрушая его страну. Десять миллионов жизней, отданных Россией за победу святой Руси в Европе и Азии, будут свидетельствовать против тех, кому одна своя жизнь показалась дороже судеб миллионов христиан, судеб всего мира.

Юный Гитлер именно тогда научился считать славян, и русских в особенности, низшей расой. Так он стал считать еще во время террора над русинами, когда в Австро-Венгрии, еще до войны, были созданы специально для русинов первые в Европе концентрационные лагеря. Этот его взгляд еще более укрепился, когда в России народ сам уничтожил свое царство и во время многолетней братоубийственной бойни привел к власти своих беспощадных палачей.

В восемнадцатом году большевики отдали немцам весь запад России – от Прибалтики до Крыма: территорию, где до войны проживала почти половина населения Российской империи. Потом эти земли достанутся Эстонии, Латвии, Литве, Польше. Финляндия, как и Польша, станет независимой, Молдавию (как и Буковину) захватит Румыния. Примечательно, что от безбожной коммунистической власти в самые страшные годы будет спасен именно запад Руси – коренные земли с верующим крестьянским народом, смирившимся перед Богом за века гонений.

Но это произойдет уже после войны, а пока она еще была в разгаре. Святой скрывал свой священнический сан и ничем не выделялся среди других австро-венгерских пленных из славян. Он отчетливо видел усиление антиклерикальных настроений, предвещавшее грядущие репрессии священства.

Любой из военнопленных мог или остаться в лагере на казенном питании, или пойти на работу к какому-либо хозяину, что приходили в лагерь и выбирали себе работника среди желающих.

Однажды пришел помещик и стал спрашивать пленных славян: «Ребята! Кто умеет ухаживать за лошадьми?! Иди ко мне конюхом!» Святой в молодости зарабатывал себе на жизнь, вывозя на упряжке лес с гор. Коней он любил, умел с ними обращаться, однообразная жизнь в лагере надоела деятельному, здоровому человеку, и преподобный выступил вперед. Помещику очень понравился статный серьезный русин. По его лицу был виден ответственный характер и большой жизненный опыт. Помещик сразу же взял к себе Алексия, не зная, конечно, что он священноинок. Святой этого не открывал никому, видя нарастающую в стране смуту. Это он сделал не напрасно, как вскоре выяснится.

Святого очень полюбили в семье русского помещика, видя его ответственность и трудолюбие, воздержанность и благочестие, доброту и мудрость. Эта семья состояла из мужа и жены, уже немолодых людей, и их двух детей – мальчика и девочки. Жизнь его здесь была спокойна и безмятежна. У него оставалось достаточно свободного времени для исполнения монашеского правила. К нему очень хорошо относились. Святой привязался душой к этим милым, сердечным людям.

Между тем смута в России переросла в кровавую Гражданскую войну. Наступил 1919 год. Белогвардейцы и красногвардейцы сражались между собой. Приходили то белые, то красные отряды, было полно банд. Однажды пришли вооруженные люди и спросили:

– Вы белые или красные?

– Мы белые.

– А мы красные. Давайте нам продовольствие, лошадей, пшеницу.

Все продовольствие начали отбирать и грузить на телеги с другим награбленным добром. Отец семейства упал на колени и стал молить оставить им хотя бы немножко еды для пропитания детей, но жена его, стыдясь поступка мужа, громко сказала: «Кого ты просишь? Они тебя ограбили, а ты еще их просишь?!» Эти слова разьярили банду – командир вынул пистолет и убил на месте обоих супругов сразу, а затем пошел и пристрелил обоих детей.

Когда святой увидел это злодеение, совершенное над мирной семьей, над людьми, ставшими для него близкими и дорогими, ему стало плохо от мгновенно навалившегося горя. Командир же сказал ему: «А ты, австрияк, иди с нами! Будешь смотреть за лошадьми!» Так преподобный, после мадьярской тюрьмы, после лагеря для военнопленных, после жизни в мирной семье, попал конюхом в красную банду.

Это было самое страшное время в его жизни. Не испугавшись смерти, он не так давно сам, по доброй воле, бесстрашно явился на суд в Марамарош-Сигот, а теперь трепетал душой и содрогался, видя страшные злодеения рвущихся к власти безбожников. По пути банда проходила мимо монастыря, и бандиты сразу, без всякого суда, расстреляли двенадцать монахов только за то, что они монахи. Святой это видел и подумал в себе: «А если бы они знали, что и я монах, – что бы они со мной тогда сделали?» Он мог бы, конечно, встать рядом со своими православными братьями и принять смерть вместе с ними, но его останавливало сознание того, что тогда движение православного возрождения в крае было бы обезглавлено. Стяжав мученическую кончину, он, спасая свою душу, лишился бы возможности спасать тысячи других душ, жаждавших услышать слово правды из его уст. А этого апостол Подкарпатья не мог себе позволить.

Террор против православного духовенства в России значительно превосходил австро-венгерский террор. Эта была война со Святой Русью изнутри – по воле тех же немцев, истреблявших православных русинов в Галичине тысячами, расстреливая на ходу; потом добившихся смуты в Петрограде, падения династии Романовых, а затем пославших Ленина в запломбированном вагоне из Германии в Россию для еще большего усиления смуты. Святой, не боявшийся мадьяр, боялся теперь русских безбожников-антихристиан, поддерживаемых немцами.

В этом же, 1919 году, когда власть красных в Киеве и в центре России окончательно установилась, а по решению Сен-Жерменского договора Подкарпатская Русь определилась как составная часть Чехословакии, святому сказали: «Ну ты, австрияк! Иди домой!» Выдали необходимые документы, и святой отправился на родину. В марте 1919 года он был уже в Изе.

Брату преподобного Алексия, Юрию, вернули арестованные церковные ценности из Марамарош-Сигота. Евангелие, Чашу, книги – все, что было конфисковано. Святыни были положены в сундук, а тот выслан в Ясиня.

Мир стремительно менялся.

Россия погибала в пламени Гражданской войны, но Австро-Венгрия погибала быстрее и бесповоротнее: жертва России не была напрасной – впервые за многие века славяне получили свободу. До сих пор православная Сербия свято чтит память русского царя Николая II и с ним память миллионов русских воинов. И все же поражение России было страшным ударом для православного мира.

Тут же ряд поместных Православных Церквей перешел на римско-григорианский церковный календарь, и православные праздники стали праздновать в одно время с католическими. Тогда же возникло экуменическое движение. Произошел раскол в самой Русской Церкви на отечественную и зарубежную, обновленческий раскол в России и уничтожение большинства православных святынь с верующим народом заодно.

В этом лютом вихре стояли непоколебимо Сербия и Карпатская Русь, но смута стремилась добраться и сюда. Закарпатье вошло в состав Чехословакии – Бог полностью воздал чехам за пламенную защиту православных русинов против Австро-Венгерского судилища и террора. А подчинялась Карпатская Русь в церковном отношении Сербии. Поэтому сербского епископа Досифея – предстоятеля Карпаторусской Церкви не допускала на Русь чехословацкая власть, желающая, чтобы в Чехословакии была «своя» церковь. Но все же пока невиданный расцвет православной веры сиял всеми красками на многострадальной Карпатской Руси. Прошла оккупация Мараморыша румынами, пала Венгерская советская республика и началась мирная жизнь в славянском государстве – Чехословакии, где все силы православные русины бросили на укрепление завоеванной кровью истинной веры.

В Ясиня преподобный служил в доме, превращенном в храм, так как в его родном селе православных было мало, а униатов много из-за близкого соседства с Галичиной.

Этот дом-храм был первой православной церковью в селе. Подвижник не уставал просвещать народ родной Гуцульщины. Ядро православной общины в селе составили его родственники.

В труде иеромонаха Сергия (Цьоки), посвященном возрождению Православия и монашества в крае, об этом эпохальном событии говорится так:

«1 декабря 1920 года Святой Синод Сербской Церкви собрался на внеочередное заседание, на котором было решено послать в Карпатскую Русь епископа Досифея, который уже был хорошо знаком с положением дел в этой области.

Накануне дня Святого Пророка Илии (1921 года) он был уже в селе Изе.

Несмотря на то что это был простой рабочий день, в Изу стеклось такое количество православного народа, что уже к десяти часам дня Иза была переполнена, как бы на какой-нибудь престольный праздник, и все желали видеть и получить благословение своего православного епископа.

Очевидцы говорят, что не было и, наверно, не будет такой радости, какая наблюдалась в это время у православного населения Закарпатья.

«Первым делом епископа, после его прибытия, было совершение благодарственного молебна Богу за Его великую милость – за то, что Он Своим промыслом снова восстановил в Закарпатье подавленное католицизмом Православие.

Отслужив молебен в сослужении карпаторусского православного духовенства, владыка Досифей несколько раз говорил народу проповеди. В первой он сказал:

«Я принес вам от Сербского священного архиерейского Собора благую весть, что Сербская Православная Церковь приняла Карпаторусскую Православную Церковь под свое покровительство, пообещав вам оказать свою помощь, пришлет вам в скором времени постоянного православного епископа, будет принимать из Карпатской Руси благочестивых юношей в богословские школы для подготовки в будущие священнослужители, рукоположив их, направит к вам, чтобы трудились на ниве Святого Православия»¹⁶.

В день Святого Пророка Божия Илии он при большом стечении православного народа совершил Божественную литургию.

После богослужения он собрал представителей православных сел в церковный дом села Изы и подробно изложил им решение Священного архиерейского Собора Сербской Православной Церкви касательно Православной Церкви в Карпатской Руси.

На следующий же день после дня пророка Илии он вынужден был поехать в Прагу, в Министерство вероисповедания, чтобы решить вопрос об организации Карпаторусской православной епархии.

Министерство вероисповедания встретило владыку Досифея не очень вежливо, и между ними произошло столкновение.

Дело в том, что епископу Досифею были поставлены тяжелые условия, на основании которых он должен был действовать в Подкарпатской Руси, а именно: не рукополагать в священный сан лиц без высшего богословского образования, выстроить для себя новые церкви, а те, которыми пользовались до этого времени, возвратить грекокатоликам, построить церковные школы, обзавестись церковным и школьным инвентарем¹⁷.

Владыка Досифей выслушал требования чехословацкого правительства и ответил, что все это он передаст в Священный синод Сербской Православной Церкви, так как сам он этот важный вопрос решить не может, потому что является только лишь делегатом от Сербской Православной Церкви.

После этого он возвратился в Подкарпатскую Русь и старался использовать свое кратковременное пребывание для блага Православной Церкви.

Чтобы поддерживать дух населения, он постарался побывать почти во всех православных общинах Марморошской, Мукачевской и Бережковской жуп¹⁸, где его с великой радостью встретил наш православный народ.

Несмотря на то что ему строго было запрещено рукополагать лиц без высшего богословского образования, он решил нарушить это запрещение ввиду недостачи православного духовенства.

Поэтому 1 (14) августа 1921 года он рукоположил в селе Великие Лучки в иеродиакона монаха Пантелеимона (Кундрю); в этот же день владыка «окрестил 14 детей в возрасте от 8 до 13 лет. Кроме того, он присоединил к Святому Православию первого из униатских священников отца Михаила Мейгеша и трех учителей народных школ»¹⁹, после чего он поехал в село Изу – центр Святого Православия в Закарпатье, где 5 (18) августа того же года освятил новоустроенную для монашества церковь в честь святителя Николая (о монашестве ниже), и за Божественной литургией в тот же день возвел иеромонаха Алексия (Кабалюка) в сан игумена новоустроенного Свято-Николаевского монастыря и рукоположил в сан иеродиакона монаха Евфимия (Прокопа).

На следующий же день, 6 (19) августа, в день Преображения Господня, он отслужил торжественную Божественную литургию, за которой рукоположил монаха Ефрема (Иваняса) в иеродиакона²⁰.

После Божественной литургии, на которой присутствовало большое число православных Закарпатья, в том же храме Святителя Николая было открыто церковное собрание, которое состояло из 179 делегатов от 63 православных общин²¹ (см. протокол, прилож. No 3, ч. VI), представляющих 14 587 православных семейств (приблизительно 60 тыс. душ).

На этом собрании владыка Досифей был избран и признан всеми делегатами православных общин Карпаторусским епископом²².

Собрание приняло устав Автокефальной Карпаторусской Православной Церкви.

«Этот устав обеспечивал Карпаторусской Православной Церкви полную автономию под покровительством Сербской Православной Церкви. Карпаторусский епископ избирается народом и духовенством. Он должен быть уроженцем Карпатской Руси. Карпаторусский епископ заседает как член в архиерейском соборе Сербской Православной Церкви. Священники избираются народом²³.

Этот устав был подписан избранным комитетом из двенадцати человек и вручен епископу Досифею, чтобы он его преподнес в Святейший Синод Сербской Православной Церкви на утверждение.²⁴

Необходимо заметить, что этот Устав был утвержден Священным синодом Сербской Православной Церкви в 1921 году и передан епископу Досифею, чтобы он вручил его чехословацкому правительству, которое не согласилось его подписать, так как приготовляло протест против юрисдикции Сербской Церкви в Карпатской Руси, выдвинув своего кандидата, Савватия (о котором ниже).

Епископ Досифей предложил иеромонахам Амфилохию и Матфею ехать в Югославию для получения высшего богословского образования, а делегатам советовал посылать лучших своих сыновей в сербские духовные семинарии для подготовки в священнослужители²⁵.

В конце собрания было решено послать телеграммы сербскому Патриарху Димитрию, Священному синоду Сербской Православной Церкви, президенту Чехословацкой Республики Т.Г. Масарику и сербскому послу в Праге д-ру Джоричу, в которых выразить глубокую благодарность за поддержку, оказанную Православной Церкви в Подкарпатской Руси.

Собрание закончилось пением молитвы Божией Матери «Достойно есть».

Этот великий день в праздник Преображения Господня, когда православные в первый раз собрались во главе с епископом Досифеям, означал начало новой жизни для карпаторусского православного народа, ибо в этот день после страшного, более чем двухсотлетнего тяжелого духовного ига, обид и обмана, не говоря уже о политическом порабощении, он почувствовал себя освобожденным и в духовном смысле.

В этот день положено начало организации Восточно-Православной Карпаторусской Церкви.

После окончания торжества, попрощавшись друг с другом, православные делегаты разошлись в разные стороны нашей Карпатской Руси, неся в своей душе и сердце духовную радость, которой они приобщились от этого великого православного торжества».

Но если в Изе и окрестных селах уже давно не было ни одного униата и народ торжествовал, то в родных местах преподобного Алексия дело обстояло иначе униаты там сохранили свое влияние. Поэтому подвижник жаждал просветить Гуцульщину, он отвоевал землю под православный храм в Великом Бычкове. Началось строительство, объединившее и сплотившее православную общину еще больше, но из-за происков униатов власти отобрали землю. Святой ушел оттуда. Он стал служить в Потоках, где на горе поставил крест и там молился. Униаты были еще слишком сильны в этих местах.

К этим скорбям присоединилась еще более великая скорбь – в 1922 году у святого умерла мать. Она для него была всегда настоящим духовным другом, поддерживающим на тяжком крестном пути. Ее благочестие и терпение с детства сформировали душу будущего подвижника. Бог даровал ей великую радость встретить своего самого дорогого сына живым и невредимым после нескольких лет полной неизвестности, когда он был в России во время Мировой войны и войны Гражданской. Ее похороны были необычайно величественными и торжественными. Мать великого проповедника проводили к Богу все православные села Ясиня.

Село исповедников, Иза, построило мужской монастырь в честь великого святителя и чудотворца Николая, где тут же избрали главою монашеского общежития преподобного Алексия, но святой отказался, и игуменом обители стал отец Матфей (Вакаров). Монастырь впоследствии был переведен в лесистые горы на окраинные земли села, рядом с кладбищем, где хоронили многих мучеников за веру в общей могиле во время террора.

Скромность святого не могла заслонить его святости, и в июне 1923 года епископ Досифей, впоследствии священномученик, возвел святого исповедника веры Христовой в сан архимандрита и назначил председателем Духовной консистории в городе Хусте – главном городе православного Марамороша, а также настоятелем прихода сего города. В Покровский собор, построенный преподобным, светильник Руси Карпатской поместил «Акафистную» икону Божьей Матери – Благословение Закарпатья, где и поныне укрепляет русинов Благодатная Предвозвестительница.

В этом же году произошел и савватийский раскол.

Савватийский раскол возник в 1923 году из-за того, что Константинопольским Патриархом был поставлен Архиепископом Пражским и всея Чехословакии (включая и Подкарпатскую Русь) Савватий (Врабец), вместо законного Пражского святителя Горазда и законного Карпаторусского святителя Досифея.

Правительство Чехословакии поддерживает раскольника и разрешает ему рукополагать, чего не разрешает святому Досифею, опутав его множеством трудноисполнимых условий. Этим в кратчайшее время решается катастрофическая проблема нехватки православного духовенства в крае, так как владыка Савватий за год с небольшим рукоположил несколько десятков человек.

К 1924 году святой Досифей воссоединяет большинство рукоположенного Савватием духовенства в своей юрисдикции. Однако раскол задерживает переход русинов из унии в Православие и позволяет унии продержаться в Подкарпатской Руси до конца Второй мировой войны.

Савватийский раскол также продержался до самого присоединения к РПЦ, но число его последователей к этому времени было незначительно.

Принятое сербами у себя, с подачи печальника русинов, владыки Евлогия, так называемое Временное церковное управление, самопровозгласило себя синодом Русской Православной Церкви За границей, пытаясь устранить от законной власти владыку Евлогия, назначенного самим Патриархом Тихоном, священномучеником, управляющим всеми приходами Русской Православной Церкви За границей. Но этого мало: воздав злом за добро владыке Евлогию, пожалевшему епископов, стесненных в Константинополе под властью турок, епископы отплатили полной мерой и приютившим их сербам: глава Синода митрополит Антоний (Храповицкий) вместо законного сербского архипастыря содействовал поставлению на всю Подкарпатскую Русь епископом Савватия – ставленника чехословацкого правительства. Ничем не укорили владыку Антония великодушные сербы, полагая, что он сделал это по неведению, а не со зла, но, как бы то ни было, вместо владыки Досифея, впоследствии священномученика, был незаконно поставлен Савватий.

Знаменательно, что Всевышний поставил в годы мученичества Русской Церкви ее главными пастырями именно тех трех епископов, которые были главными заступниками русинов: священномученика Патриарха Тихона (Белавина), митрополита Евлогия (Георгиевского) и митрополита Антония (Храповицкого).

Первый был заступником православных в Холмской Руси – сначала как ректор Холмской семинарии, потом как епископ, а позднее, уже в Америке, помогал народу-страдальцу вернуться в Православие.

Второй также был заступником православных на Холмщине и очень помог Подкарпатской Руси. Позднее по благословению Патриарха Тихона он стал законно управлять приходами РПЦ за границей.

Третий также помогал карпатороссам и стал позднее главой РПЦЗ.

Все трое приняли особенное участие в судьбе святого Алексия Карпаторусского: под началом священномученика Тихона он трудился в Америке, владыка Евлогий помог ему обучиться и рукоположил, а митрополит Антоний серьезно поддерживал его во время пребывания в России.

Таким образом, в 1923 году возник савватийский раскол, поддерживаемый Чехословакией и самопровозглашенной Русской Церковью За границей, которая послала в помощь владыке Савватию (Врабцу) владыку Вениамина (Федченкова), жившего в Подкаратской Руси постоянно в 1923–1924 годах.

И село Иза и многие ревностные православные остались верны православной Сербии и своему законному епископу, но были и такие, кто соблазнился заявлением чехословацких властей, что теперь не сербский епископ, а епископ-русин, уроженец Закарпатья, будет правящим архиереем. Хотя сам Савватий русином не был, но некоторые надеелись, что со временем будет «свой» владыка. Правительство Чехословакии теперь имело повод начать притеснения против тех, кто остался верен Сербской Церкви.

Преподобный Алексий принес покаяние в том, что не восстал всей душой против назревающего раскола, когда в епископы предложили его самого. Тогда иеромонахи Амфилохий (Кеминь) и Матфей (Вакаров) – два великих изянина отстояли права Сербской Церкви на собрании в Буштине, состоявшемся еще в феврале 1922 года, когда епископом был избран преподобный Алексий. Они наотрез отказались подписать протокол, признали собрание незаконным и остудили горячие головы, закружившиеся от неожиданно пришедшей в Карпаты свободы.

О позиции преподобного Алексия после того, как он разобрался в сложнейшем савватийском расколе, лучше всего свидетельствует речь, которой он открыл собрание православного духовенства Карпатской Руси в г. Хусте 19 сентября (2 октября) 1924 года:

«Возлюбленные братья! Три месяца прошло с тех пор, как мы собрались здесь в Хусте по моему приглашению и общему согласию и провозгласили единение для совместной работы. Казалось, что все уже распадается, что все жертвы, принесенные нами для дела Святого Православия, были напрасны. Враги наши уже ликовали. Но в последний момент мы объединились. Наше последнее собрание не дало других плодов, кроме провозглашенного нами единения. Но даже потому, что не было у нас вождя духовного, который указал бы нам дорогу, по которой мы должны идти.

Сегодня мы опять сошлись на том самом месте, что и три месяца тому назад. Сошлись мы на зов нашего архипастыря, преосвященного Досифея, который уже пять лет трудится для нашей Карпаторусской Православной Церкви, не жалея ни труда, ни времени. Если у нас не все обстоит так, как мы желали бы, то не есть вина владыки Досифея, который как делегат, как уполномоченный Сербской Православной Церкви не ищет ничего ни для себя лично, ни для Сербской Православной Церкви, но только хочет помочь нам, без задних мыслей, желая только свободы и всякого благополучия нашей Церкви. Я не раз бывал в Сербии и имел возможность видеть Святейшего Патриарха Сербского Димитрия, и всякий раз я умилялся, видя, с какой отеческою любовью Патриарх и другие сербские архиереи относятся к нашей Карпаторусской Церкви.

Мы всегда рады приезду преосвященного нашего владыки. Но в этот раз присутствие владыки имеет для нас особое значение и его приезд нас особенно обрадовал, ибо владыка приехал в такое время, когда нам казалось, что мы уже погибли. Поэтому мы испытываем чувство особой благодарности и просим его преосвященство засвидетельствовать это наше чувство Святейшему Димитрию, нашему Патриарху, и всем членам святого архиерейского Собора.

Мы стоим под покровительством Сербской Православной Церкви, и это имеет для нас огромное значение, которого, однако, многие не в силах понять. Что нам живется не горше, за что мы должны быть благодарны Сербской Церкви, а могло бы быть много горше. Сербская Церковь нам покровитель, но работать мы должны сами. Как говорит нам владыка в своем приглашении, никто не должен сваливать свою работу на других, каждый должен исполнять свой долг. А работы у нас много, и долг у нас тяжкий, и без того, чтобы каждый работал, каждый исполнял бы свой долг, мы ничего не добьемся. Кроме сознательной работы каждого из нас нам необходимо еще и единение. Между нами не должно быть раздора, мы должны забыть о своих личных интересах и объединиться для совместной работы, для работы в пользу нашей Святой Православной Церкви и на благо нашего русского народа, который ждет от нас помощи и наставления.

На последнем нашем собрании здесь, в Хусте, мы провозгласили примирение нас всех. Но эти слова остались если и не мертвыми словами, то все-таки плодов великих они не дали. Причина та, что мы не объединились вокруг нашего архипастыря; мы хоть и примирились, стали мирным стадом, но остались стадом без пастыря. По этой причине наши сердца должны преисполниться радости, что сегодня мы собрались вокруг нашего архипастыря, ибо только теперь наше примирение, наше объединение может принести желанный плод. Я убежден, что наш владыка радуется нашему примирению, нашему единству, и что он по своей доброте простит наши прегрешения. Объединенные и примиренные и под руководством нашего архипастыря мы достигнем нашей цели – организации Автономной Карпаторусской Церкви на прочном законном основании.

Приветствую Ваше преосвященство и высказываю Вам от имени всех верных сынов Православной Церкви нашу глубокую благодарность, которую прошу передать его Святейшеству Патриарху и всем членам архиерейского Синода и Собора.

Владыко, благослови».

Святой был отправлен в Сербию на обучение, взяв с собою и несколько земляков. Он так строго постился и столько молился, так строго все соблюдал, не делая никому поблажек, что земляки его вернулись, не перенеся этой его строгости. Проучившись некоторое время в Сербии, он был посвящен в архимандрита.

Преподобный Алексий пожертвовал на основание обители под руководством великой страдалицы за веру игумении Параскевы, строящейся в Липче, 20 000 чешских крон, но особенно он любил монастырь в Домбоках, куда даровал еще один список иконы Божьей Матери «Акафистной-Предвозвестительницы». Чудотворный же список, с которым он тайно служил, скрываясь от жандармов, хранил в Хусте, в Покровском соборе.

Благодаря Покровскому собору он помогал строительству монастыря в Домбоках. Собирая деньги на купол собора, он отправлял их на строительство в Домбоки, а народ удивлялся, почему так медленно строится купол. Так святой делал, потому что монастырь в Домбоках был самым западным монастырем, наиболее удаленным от православного Мараморыша, и нуждался в особой поддержке, будучи окружен униатскими селами.

В этой обители он впоследствии и предаст Богу свою душу.

Омрачились отношения между чехами и русинами из-за усилившихся гонений на православных. С 1926 по 1931 год сменилось пять архиереев из-за тяжелых условий архипастырского служения. В 1930 году преподобный Алексий даже вынужден был сам управлять епархией из-за отсутствия архиерее. Особенно стало чувствоваться давление на православных, когда в 1934 году вся православная Подкарпатская Русь отмечала двадцатилетний юбилей Второго Мараморош-Сиготского процесса. Власти, на которых оказывали давление католические и греко-католические круги, решили отметить этот юбилей по-своему.

Еще в 1926 году священник Иоанн (Попович) был расстрелян в селе Высшая Апша по проискам униатского священника Феодора Ференчика. А 2 сентября 1934 года в городе Хусте опять, уже в третий раз, судили православных исповедников из села Иза. Незадолго до этого в село – центр святого Православия приехал униатский священник по фамилии Бочкои – важный-преважный, но дети забросали его тухлыми яйцами, а одна маленькая девочка, подбежав совсем близко, зачерпнула речного песку из приготовленного ею заранее маленького мешочка, и со словами «Уния проклятая» бросила прямо в глаза духовно слепому лжепастырю. Экипаж стремительно умчался, Бочкои бежал от детей села Иза.

Как страшное оскорбление восприняли униаты случившееся, и однажды ночью запылал огромный храм, куда их не пустили. Со страшным гудением рвалось пламя, и далеко разлетались куски кровли, но неизреченной милостью Божьей иконостас храма остался невредимым.

С огромным торжеством прошло двадцатилетие Второго Марамарош-Сиготского процесса. Но власти, на которые влиял Рим, поступили подобно Австро-Венгерским властям – в Хусте над изянами в 1934 году опять состоялось судилище из-за православных книг, которые они получали из-за границы.

Чехословакия не имела возможности осуществлять такой террор, как ранее Австро-Венгрия, зато она могла, подчиняясь Риму, открыто поддерживать униатов против православных, что и делала.

Святой, будучи духовным вождем православных, их знаменем, участвовал в политической жизни края. Он встречался и с Бенешем министром иностранных дел Чехословакии, и с президентом Масариком. Оба они считались «отцами нации», но это были политики, а его особенно тянуло к людям церковным. Он общался со священномучеником Гораздом; известно фото, где они стоят вместе. Неоднократно подвижник говорил с Сербским Патриархом Димитрием о делах Карпаторусской Церкви, когда был в Сербии и дружил со всеми сербскими владыками, вместе с которыми боролся за победу Православия на своей многострадальной родине.

В святом самой яркой чертой была доброта. Сам живя в бедности, он помогал людям из последней возможности – всем, чем только мог, как родной отец любимым детям.

Он всегда вел себя очень скромно и тихо, но когда дело касалось веры, то подвижник весь зажигался, и невозможно было тогда противиться ему. Выглядел он в эти минуты величественно и грозно, подобно святителю Николаю. Однажды он кротко беседовал с униатами, убеждая принять Православие, – те стали лукавить, и тогда глаза святого налились таким огнем, голос обрел такую силу, что испуганные униаты в страхе выбежали из помещения без оглядки, как будто их настиг гром небесный.

Светоч Православия едва не пострадал во время Карпатской Украины вместе с другими православными. В последний день перед приходом мадьяр в Хусте весной 1939 года галичане-украинцы, захватившие Мараморыш и установившие здесь фашистский режим, провозгласили Карпатскую Украину.

Главой этого «государства» стал униатский каноник Августин Волошин, ненавидящий православных. В последний день существования этого квазигосударства было объявлено в Хусте на всех улицах: не запирать дворы на ночь, подвязать собак, оставить открытыми дома!

Русинов из сел, подростков из Хустской гимназии погнали вооруженные украинцы колоннами через Хуст к Хустским Воротам – проходу между горами в нескольких километрах к западу от города. Венгры только отсюда могли войти в Мараморыш, так как это был единственный равнинный проход в край. Люди с жалостью и недоумением смотрели на подростков со школьными ранцами, которых почти без оружия бросали против регулярной венгерской армии. Шли сотни и сотни, но только у немногих были ружья.

Множество юных русинов погибло тогда в бессмысленной бойне. Регулярная армия расстреляла в упор людей, большинство которых было безоружными или не имели достаточно боеприпасов. Однако быстрое вторжение венгров спасло многих людей от более страшной расправы, которую готовили фашисты самопровозглашенной Карпатской Украины, молившиеся на Гитлера и всеми силами пресмыкавшиеся перед Третьим рейхом. Украинские власти составили тайные списки, по которым в ближайшую ночь должны были истребить людей, которым именно для этого официально, во всеуслышание запрещалось закрывать свои дворы на ночь и все входные двери, они также должны были привязать собак.

Впоследствии многие нашли свои семьи в этих списках. Туда попали все православные, все русофилы – противники украинской национальной идеи, все русскоязычные, все евреи и все этнические мадьяры. Семьи должны были быть вырезаны целиком, чтобы ни одного человека не оставалось, – планировалась настоящая Варфоломеевская ночь, дикая резня.

Во время господства галичан в Мараморыше родители русскоязычных семей даже запрещали детям громко разговаривать по-русски, боясь зверских властей. Трех самых талантливых юношей из Хустской гимназии украинские фашисты успели вывезти в горы и там повесить, инсценировав самоубийство. Двое из них были русскими, один – евреем.

Святой был строителем Покровского (позднее, после перехода в РПЦ, Благовещенского) кафедрального собора, первый камень в основание которого был заложен в 1925 году, на праздник Благовещения.

Слово «собор» означает, прежде всего, собрание верных, и именование храма собором говорит о том, что он предназначен служить для особо значительного собрания верующих быть духовным центром округи. Предыстория создания собора так раз и связана с тем, что на этом месте еще при Австро-Венгрии впервые стали собираться гонимые православные. Именно здесь в 1905 году состоялось первое тайное собрание православных, на котором было решено устроить молитвенные дома в двух селах – Изе и Великих Лучках. Здесь же в 1906 представители тридцати православных общин края определили отправить преподобного Алексия в Россию, чтобы решить вопрос о православном священнике. Именно здесь позднее решили направить его и на Святую Гору Афон, где он принял Православие и где ему была вручена «Акафистная» икона Божией Матери.

Собрания православных, большинство которых были исповедниками веры Христовой, а некоторые и святыми (преподобный Алексий), освятили это дивное место. Ведь на православных соборах не люди, а Дух Святый решает вопросы пребывания Церкви Христовой в этом грешном мире.

У Бога все промыслительно – поэтому, еще задолго до закладки здания, эта земля в Хусте уже стала святой, служа местом церковных соборов, дабы в грядущем здесь поднялся величественный храм-собор в честь Покрова Божией Матери.

За историей каждого святого места стоит неповторимая судьба человека, и место будущего собора неразрывно связано с судьбой Михаила Палканинца, вдовца – старинного друга преподобного Алексия, который много помогал ему, укрывая, оберегая, сопровождая святого в его великом служении страждущему народу.

Этот житель Хуста принял Православие всей душой и очень помог святому Алексию организовать гонимую православную церковь в Карпатской Руси. Он пошел на великую жертву – отдал свой дом в Хусте для тайных православных соборов, а в то тяжкое время это могло быть равносильно тому, что он сам себе подписал смертный приговор.

В конце концов власти узнали об этом его подвиге, на который он пошел, не боясь отдать свою жизнь за Христа. В 1913 году он был схвачен жандармами, брошен в застенок вместе с другими страдальцами за веру и осужден на Втором Мараморош-Сиготском процессе. В тюрьме он провел годы, терпя безчисленные издевательства, пытки и унижения, став настоящим исповедником.

Вышел он из тюрьмы несломленный, полный веры в Бога и надежды на воскресение Православия в Карпатах, преисполненный любви к ближнему. Тогда он снова совершает подвиг – будучи совсем небогатым человеком, он отдает свой единственный дом в Хусте с участком земли под строительство православного кафедрального собора.

Этот праведник до сих пор служит нам возвышенным примером – для Церкви Христовой, для ближних он не жалел ничего: не задумываясь, он готов был принести в жертву и все свое имущество и всю свою жизнь.

Когда Михаил Палканинец скончался, православный народ Хуста во главе с преподобным Алексием торжественно проводил его в жизнь вечную. Исповедник был похоронен на склоне Замковой горы, где было православное кладбище, на подъеме со стороны потока Хустица. На кладбище его могила стала единственной, которая была обнесена железной оградой. После кончины праведника народ оказал ему таким образом честь.

Каждое первое воскресенье после Пасхи (Фомино воскресенье) святой Алексий приходил сюда и служил панихиду на могиле своего друга, давшего место для строительства главного храма Карпаторусской Церкви.

На Покров 1929 года собор был освящен. При нем был дом, построенный гораздо ранее храма, где большей частью и жил преподобный и где также жили сербские владыки, окормлявшие Карпаторусскую Церковь, и святой Иустин (Попович). Этот избранник Божий отказался от посвящения в епископы Карпаторусские лишь потому, что последовал совету старца Симеона Дайбабского, что подвизался в Черногории.

Святой Алексий духовно окормлял и православных учеников Хустской гимназии. Много десятилетий спустя дети помнили его вдохновенные проповеди в соборе. Особенно запомнилась проповедь в соборе на день Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господнего. Преподобный говорил настолько выстраданно и вдохновенно, что сердца юных слушателей были потрясены навсегда. Святой мог говорить с такой силой благодати о Кресте, поскольку в житии своем нес необычайно тяжелый крест.

Кафедральный собор в Хусте в 1938 году стал главным центром празднования 950-летия Крещения Руси, которое было очень торжественно отпраздновано православными по инициативе преподобного Алексия. Специально были выпущены юбилейные значки, которые продавались по 5 и 2,5 чешских кроны. Средства от продажи шли на Карпаторусскую Церковь.

Православие победило в Подкарпатской Руси: служили на приходах многие десятки священников, было основано шестнадцать монашеских обителей, и общее число православных монашествующих теперь исчислялось несколькими сотнями, православные торжества собирали десятки тысяч верующих. Общее количество православных, несмотря на тщетные усилия властей, пытавшихся детей из православных семей записывать униатами в официальных документах, превысило двести тысяч.

Самые лучшие сербские архиереи того времени возглавляли Карпаторусскую Церковь: Досифей (Васич) – 1921–1926 годы, Ириней (Чирич) – 1927–1928 годы, Серафим (Иванович) – 1928–1930 годы, Иосиф (Цвиевич) – 1930–1931 годы, Дамаскин (Грданички) – 1931–1938 годы, Владимир (Раич) – 1938–1945 годы.

Преподобный Алексий, живя при соборе, вел жизнь воистину подвижническую. Днем он занимался своим приходом, который был самым многолюдным, так как город Хуст был административным центром Мараморыша и его крупнейшим городом, а ночью молился.

Кроме бесконечного окормления верующих, он также постоянно занимался многочисленными делами епархии, так как являлся многие годы бессменным председателем Духовной консистории (Священного синода) Карпаторусской Автономной Церкви Сербского Патриархата. Во время отсутствия правящего архиерее вся тяжесть управления епархией ложилась на его плечи.

Преподобный каждую ночь молился Божьей Матери. Ночные прохожие постоянно видели свет и силуэт молящегося монаха в занавешенном окне приходского дома. Таким его и запомнили жители Хуста – праведником и молитвенником, постоянно пребывающим в заботах о епархии, волнующимся о судьбе каждого человека.

Здесь, в Хусте, святой исцелял людей и от духовных болезней и от телесных. Спасая людей от лживого яда унии всю свою жизнь, избавляя от смерти духовной, он также спасал и от смертельных недугов. Расскажем здесь хотя бы об одном из подобных случаев, который произошел во время Второй мировой войны.

Одна православная семья жила недалеко от собора, и в этой семье был больной младенец. Однажды преподобный Алексий увидел, что по улице мимо приходского дома медленно идет мать этого семейства, держа своего маленького сынишку на руках, и плачет горько, безутешно, в полном отчаянии. Подвижник сразу же вышел ей навстречу и спросил о причине ее слез. Молодая христианка рассказала, что обошла всех врачей и те единодушно признали, что ее ребенок обречен. Младенец не мог спать, все время плакал: малыша мучил постоянный понос и от бедного ребенка остались буквально кожа да кости.

Святой тогда с непередаваемой добротой и лаской завел отчаявшуюся мать в собор, где горячо помолился Богу о здоровье мальчика. Потом он, улыбаясь, дал ему отхлебнуть чайку с ложечки – и беспокойный прежде ребенок, не спавший многие сутки, сразу же мирно заснул. С этого момента болезнь оставила младенца, и его мать уже не помнила себя от радости и счастья, не зная, как и благодарить преподобного за спасение своего сына. Исцеленное святым дитя живо и сейчас – глядя на этого могучего, как дуб, мужчину, трудно поверить, что когда-то он был безпомощным умирающим младенцем.

На храмовый праздник Покрова Божией Матери всегда приезжали сюда родственники преподобного Алексия из его родного села Ясиня, в своей неповторимой народной одежде. Всю литургию они стояли за правым клиросом. Глядя на этих красивых людей в богато вышитых национальных костюмах, приехавших из села, которое основала Божия Матерь, люди еще сильнее ощущали неповторимость и чудесную благодать этого праздника Подкарпатской Руси. Сама Божия Матерь восстановила православную веру в Карпатах, и здесь теперь, в Своем соборе, она зримо присутствовала Своею «Акафистной» иконой и милостиво глядела на торжествующий народ, невидимо покрывая его от всякого зла святым Своим омофором...

В это время начинается расцвет епархии. Многие проблемы с властью решаются. Савватийский раскол постепенно преодолевается. Строится множество монастырей, духовенство получает образование в Сербии. Только один Иустин Челишский вывез на учебу в Битоль пять человек из епархии, самым молодым из которых был будущий исповедник Василий (Самош). Даже в самой епархии при Свято-Николаевском монастыре открываются пастырские курсы. Строится множество храмов. Возобновляется древняя православная кафедра в Мукачево, в самом центре города²⁶. Но сердцем епархии все равно остается Мараморыш, а в нем главный город – Хуст, с православным кафедральным Благовещенским собором, построенным преподобным.

При Покровском соборе действовал православный интернат, о котором и много лет спустя вспоминали православные ученики Хустской гимназии. Учился в этом интернате и знаменитый мемуарист-изянин Федор Антонович Сабов, принесший родному краю много добра при своей ответственной работе в области на больших должностях:

«Время было голодное. И дети вынуждены были с голоду воровать с огорода при церкви редиску, лук. Жили в основном зимой. Доходили дети пешком с Изы в гимназию и из окрестных сел.

Преподобный спасал детей тем, что приютил их в интернате. Здесь скрывались от всех бед, были и дети с Тячевщины. Здесь была горячая пища, было где переночевать, и это было спасением для бедных детей, учеников гимназии в Хусте. Зимой, осенью было тяжело, шли босиком. Нельзя было опаздывать. Плата была мизерна. Давали солому на постели и простыню сверху.

Кабалюк был душа-человек: на проказников смотрел по-отцовски, по-Божьему, излучал доброту и радость – святой человек. Агриппина, экономка, пожаловалась на воров. Святой вышел и стал гоняться с палкой вокруг церкви, но не мог догнать. Тогда по его команде дали звонок на вход и каждому входящему у дверей по-отечески – по гузице (по попе) палкой легонько давал – любя. Была мораль в интернате: нехорошо воровать, ведь вы могли попросить, и вам бы дали.

Так святой заботился о православных дениях, которые росли в страшной нищете, в отличие от униатов, которым помогал богатый Рим.

Преподобный очень радел об обращении униатов в истинное христианство. Многих ему удалось просветить светом Христовым.

Но упорных, проклятых в своей гордыне, исповедник Христов гнал с позором от себя без всякого снисхождения.

Карпаторусское Православие притягивало к себе праведников отовсюду. Такой светильник Церкви, как знаменитый епископ Аверкий (Таушев), специально приехал из Болгарии в Подкарпатскую Русь, чтобы на этой святой земле принести монашеские обеты. 17 мая 1931 года он был пострижен с именем Аверкий в изском Свято-Николаевском монастыре, и владыка Серафим (Иванович) назначает его заместителем секретаря епархии. После этого он продолжительное время служил в Ужгороде, в Покровском храме-памятнике русским воинам, погибшим за освобождение Карпатской Руси и Сербии во время Первой мировой войны.

Во всем этом великом воскресении и торжестве Православия была значительная заслуга преподобного Алексия, Карпаторусского исповедника. Живя большую часть времени в городе Хусте, а не в монастыре, он продолжал вести подвижническую жизнь. Каждую ночь он вставал и служил полунощницу, Божией Матери молился часами. Некоторые любопытные люди, видя, что каждую ночь в приходском доме при соборе горит свет, подсмотрели и стали свидетелями его молитвенных подвигов. Каждую ночь пылал до самого утра молитвой избранник Божий, как великая свеча, поставленная народом пред Престолом Божиим.

Имя Алексий означает «защитник», и для своих близких святой стал защитником от посягательств нечистого духа. В этом ему покровительствовала Сама Пречистая.

Вот что случилось однажды. Племянница преподобного вышла замуж за Юру Дуба. Это был могучий мужчина, любящий, как и многие другие гуцулы, и выпить, и погулять, и подраться.

Бес же не дремал, и как-то раз, застав его в лесу, напал зримо. Юра увидел огромного, черного как уголь ворона с длинным клювом, который стремился сесть ему на голову. В руках у гуцула была знаменитая гуцульская секира. Не растерявшись, храбрец стал отмахиваться своим страшным оружием от жуткой птицы. Долго, почти час длилась борьба человека с демоном в безлюдном горном лесу, под темными огромными елями. Наконец руки молодого силача устали. Демон, улучив момент, коснулся головы русина и вселился в него. Из писаний святых отцов явствует, что образ черного ворона принимают именно бесы гнева. Страшен стал одержимый демоном силач. Уже глубокой ночью, обуянный нечеловеческой яростью, Юра вошел в свой дом, где спали его жена и дети, и, увидев их, ощутил безумное желание немедленно отрубить им головы секирой. Но ослабла демонская сила в освященном жилище, и не смог Юра осуществить его волю, за что бес начал его мучить. Он лег спать и во сне говорил, что всем отрубит головы. Наутро всем уже стало ясно, что он не в себе.

Тогда Алексий взял несчастного с собой в дорогу. К сердцу Мараморыша, к долине Реки лежал их путь. Бес не хотел пускать свою жертву в путь, но святому, с Божьей помощью, удалось взять с собой родича. Несколько человек с большими усилиями вывели его и усадили в повозку.

Скрылась из глаз родная Черногора, развернулась долина Тисы. Они сели на поезд до Хуста, а уже оттуда должны были добраться до изского монастыря Святого Николая. Выглянул из окна поезда преподобный и увидел огромного черного пса, который, высунув огненный язык, бежал за поездом. Это был враг рода человеческого.

Бессильный навредить великому исповеднику Православия, нечистый хотел отыграться на его близких.

Долго молился преподобный на святой земле, политой кровью мучеников и исповедников, и изнемог. Силен был враг. Пять могучих мужчин еле-еле удерживали одержимого, пока преподобный молился. Не уступал враг, не выходил из создания Божьего, со страшным упорством держался. Старцу стало плохо от напряжения. Но когда изнемог святой монах, то обратился всей душой к Пречистой, спасавшей его много раз, и увидел величественную Жену, Которая пришла на помощь. Нечистый дух немедленно вышел.

После исцеления, следуя наставлениям своего святого родственника, Юра полностью изменил свою жизнь. Перестал пить, гулять, гневаться. В доме его отныне поселилась благодатная тишина. Он не ложился и не вставал без молитвы. Стал очень богобоязненным. В его доме преподобному была выделена особая комната, где он останавливался, когда приезжал в родные места. Это очень задевало другого Юру – родного брата, который был старостой села и предлагал останавливаться в своем богатом доме.

Но святой отвечал ему, что не хочет останавливаться в доме, где бушует разгульная жизнь, и гораздо лучше ему в том доме, где тишина и благочестие.

Юра Дуб детей своих воспитывал строго, не позволял сыновьям вести себя разгульно. Бережно хранил он душу свою от зла, и вознаградил его Господь. 101 год он прожил, до последних дней сохраняя ясный разум и замечательную память. Он дожил до обретения мощей преподобного Алексия Карпаторусского, умерев лишь в 2000 году. Сохранился дом его и доныне, с комнатой, где останавливался святой. Правнук его стал монахом, незадолго до прославления придя из мира в Изский монастырь к нетленным мощам. Так святой с помощью Божьей и Пресвятой Богородицы одержал еще одну победу над врагом рода человеческого, жаждущего отомстить исповеднику через родственника.

Святой принимал горячее участие в судьбе своих родных, братьев и сестер, племянников и племяниц, их детей. Его благодатное покровительство всегда было над ними и остается теперь. Судьбы их сложились поразному, как это всегда бывает в жизни, но свет православной веры озарил их долю. За многими событиями в их жизни незримо стоял преподобный Алексий. Не всегда это было явственно, но всегда благодатно. Во многих промыслительных случаях из их жизни чувствуется его незримое участие.

Особенно благодатное влияние святого Алексия сказалось в судьбе его сестры Параски, родившейся в 1890 году. Младше нее была только Василина, уехавшая в Америку к брату Димитрию. Так что из всех братьев и сестер, оставшихся в Ясиня, Параска была самой младшей.

Он относился к ней особенно тепло – как к младшей сестренке и как к женщине, претерпевшей много горя и ставшей благочестивой. Об этом будет сказано позже, в свое время. В молодости же она совершила один поступок, за который Алексий ее очень ругал. Было это еще при австро-венгерской власти. Преподобный Алексий привозил из России много православных церковных книг, особенно Псалтирей. Хранить их у себя он не мог, так как за ним следили. Поэтому кроме тех книг, что он дарил своим родным, он еще и хранил у них эти благословенные запасы. Так, немало книг святой доверил своей сестре Параске.

Наступило время террора. К ней пришел родич и спросил, нет ли у нее книг православных, потому что жандармы ходят по селу и убивают за них. Ужас тогда напал на Параску, подобный ужасу, что испытал святой апостол Петр ночью, когда отрекся от Христа из страха, что и его схваният. Параска быстро достала книги, схватила их и, выбежав из дома, сбросила вниз со склона, к реке. Книги падали и разлетались. Почти сразу же вслед за этим к ней пришел человек, который жил внизу по этому склону, и сказал, чтобы она немедленно эти книги собрала книги хранились у нее, а теперь разбросаны по его участку, так что жандармы могут подумать, что книги принадлежат их семье. Параска, едва перед этим немного успокоившаяся, опять страшно разволновалась и побежала собирать разбросанные, рассыпанные, разлетевшиеся православные книги. Она собирала их, бегая и ползая по склону, и, собрав, сожгла. Все-таки всего она собрать не могла – часть листков попала в реку, и их унесло водой. Когда преподобный Алексий вернулся в Ясиня и узнал об этом, то строго выговаривал своей сестре за то, что она совершила по своему малодушию, сначала выбросив святые книги, а затем спалив их огнем. Он ей говорил, что Бог может ее сурово покарать. Впоследствии от огня она испытала самое страшное горе в своей жизни.

Другая сестра преподобного, Анна, оказавшись в такой же ситуации, зарыла подаренную ей братом Псалтирь под яблоней, а потом откопала и читала по ней. Этой сестре святой впоследствии для ее двоих детей подарил участок земли, купленный им у еврее в молодости по низкой цене.

У Параски погиб на войне муж, Андрей Ключенко, мобилизованный в австро-венгерскую армию, и она осталась одна с пятью детьми. Параска поклялась, что останется верна мужу до конца дней своих. Но человек должен следовать не влечению своего сердца, а воле Божьей, иначе безнадежно в жизни запутается. Воля же Божья была иной. Параске было лишь около двадцати восьми лет, а она была очень красивой и приятной. Ее полюбил один человек – Иван. Он сватался к ней, но получил отказ.

Тогда ей ночью приснился святой Николай с буком (буковой палкой). Он замахнулся на нее и сказал, что будет ее бить. «Твоего человека нет! – Вот твой человек!» И великий святой указал на Ивана.

Параска встала, испуганная и опечаленная, потому что нарушила волю Божью, как ей казалось, непоправимо – ведь Иван уже сделал предложение, получил от нее суровый отказ и теперь, скорее всего, обиделся, так что не захочет с ней даже и разговаривать. После явления во сне великого чудотворца Николая, устраивающего браки многим страждущим от безбрачия людям, подобным этой одинокой вдове с пятью маленькими детьми, душа Параски изменилась.

Она пошла стирать на реку белье, чувствуя необычную теплоту в сердце. Ее вдруг потянуло к Ивану, она захотела его увидеть, говорить с ним. В это самое время он неслышно подкрался к ней сзади и плеснул на нее водой. Параска обернулась и засмеелась от радости, глаза засияли счастьем. Иван был изумлен и восхищен: «Я тебя такой, Параска, еще не видел!» Затем, немного придя в себя и помолчав, он сказал: «Я хотел, кабы сорочку ты мне вышила».

В этой самой сорочке, вышитой любящими руками, он и венчался.

Преподобный Алексий любил останавливаться у Параски, в ее небольшом домике, разделенном пополам, с двумя отдельными выходами. В левой половине он и останавливался. Здесь он благословлял останавливаться и монахиням, приезжавшим к нему в Ясиня за духовным окормлением.

Однажды Параска работала в поле, задремала, и ей приснился удивительный сон. Она увидела, как в их дом зашел ее покойный муж Андрей, погибший на войне. Взяв обоих сыновей, Михаила и Юрия, он вышел с ними в сени. Когда он вышел туда с детьми, стены в сенях стали расходиться, падая в стороны и исчезая. Сверху полилось несказанно прекрасное сияние, и бесконечным сияющим простором открылось небо. Ее муж, продолжая держать детей за руки, пошел прямо в небо, в этот чудесный свет.

Придя же домой, она узнала, что случился пожар и дети ее, Михаил и Катерина, сгорели. Они были дома, а Юра отлучился, заперев дверь снаружи. Это он сделал для того, чтобы их беременная кошка, которая должна была вот-вот родить, не убежала из дома. Дети хотели, чтобы кошка рожала не где-то в укромном месте, а у них в доме. Вот поэтому-то Юра надежно закрыл дверь. Когда начался пожар, дети не могли выбраться из дома. Они закрыли руками свои личики от дыма, выедающего им глаза. Когда их достали, то они были обгоревшими до черноты, а их лица, закрытые ладонями, остались белыми. Прежде чем обгореть, они уже задохнулись от дыма.

Это страшное горе так потрясло Параску, что она уже до конца дней своих не могла видеть кошек, потому что из-за кошки двери были заперты и дети погибли. Но этим не кончились ее испытания. Ей предстояло пережить еще не одно страшное горе.

После смерти Михаила и Катерины умер от несчастного случая и Юра: сон ее оказался пророческим. Он ехал на возе, правя лошадьми, вниз по склону. Повозка сильно разогналась, мальчик испугался и соскочил с нее на полном ходу. Сбоку шел забор и Юра наткнулся на него. Он не расшибся сильно, но от резкого сотрясения у него порвался желудок, и через сутки ребенок умер, очень мучаясь. Это опять надорвало сердце Матери. От первого брака у нее теперь остались только две девочки – Василина и Марийка.

Василина заболела воспалением легких. В ту пору не были еще изобретены антибиотики и лечение было примитивным и очень дорогим. Ближайший доктор был тогда лишь в Рахове – только один на этот бедный горный край гуцульский. Два дня девочку осторожно везли к доктору на лошадях. Когда же привезли ее и доктор ее прослушал и осмотрел, то сказал, что лечить ребенка уже поздно легкие сгорели. Когда девочку привезли обратно домой, она умерла.

Так из пятерых детей Параски от первого брака в живых осталась лишь одна-единственная дочь Марийка. Именно она и стала женой того самого Юры Дуба, что чуть было не отрубил голову ей и их детям, будучи одержим бесом.

Так страшно была наказана Богом Параска за уничтожение священных книг, которые ее брат привозил из России, рискуя жизнью. Эти книги она бросала со склона, разрывала и, большей частью, сожгла. И дети ее двое сгорели в пламени. Один, соскочив вниз по склону, порвал внутренности и умер. У другой девочки сгорели легкие от жара.

После этого страшного Божьего наказания люди зачастую ожесточаются и расстаются с верой, а то и с жизнью. Но по молитвам своего святого брата, буквально вымолившего для нее прощение у Бога, Параска стала очень благочестивой, постницей и молитвенницей. Особенно горячо она молилась за здоровье чужих детей. Однажды произошел необыкновенный случай, с этим связанный. Внучка сестры преподобного, Анны, Марийка, которую бабушка очень любила, так что девочку звали «бабчина Марийка», имела единственного сына – маленького Юрчика.

Было ему немногим больше года. Ребенок заболел и был отвезен в районную больницу, в Рахов. Придя навестить его, Марийка увидела, что у ее любимого сыночка уже не держится голова от слабости. Он пытается ее поднять, а она клонится набок. Ребенок выглядел так, что, казалось, скоро умрет. Забрать его домой мама не рисковала. Сердце ее разрывалось от горя. Она поехала домой, не зная, что делать, в великой печали.

Рассказала она маме про свою беду и легла спать. Вдруг явственно увидела, как в комнату входит покойная бабушка Анна, жива-живехонька, и остро так ей говорит: «Ты чего не идешь до Параски, кабы он помолилась за дитину Богу?» Марийка вскочила и побежала тут же к маме, испуганная, крича, что приходила бабка и выправляла ее до тетки Параски. Мать удивилась.

– Яка бабка приходила?

– Бабка Анна!

Мать смутилась – как могла прийти покойница? Но дочь настолько была уверена в происшедшем, настолько взволнована, что было ясно – тут не до шуток! Марийка, кратко рассказав о явлении Матери, побежала скорей до тетки Параски. Параска очень серьезно отнеслась к словам племянницы и сказала: «То бы треба днину держати!» (однодневный строжайший пост с молитвой). Был вторник. На следующий день она опять зашла до тетки. Та ее встретила радостно, такими словами: «Марийку! Як будешь идти в четверг, увидишь – будет жить Юра!»

А в четверг Марийка побежала в больницу к своему больному сыночку. По пути она опять зашла к тетке Параске. Та ее встретила с великой радостью, говоря: «Марийку! Будет жить! Я днину держала! Я молилась! Я сон видела! Собрал он косицы (цветы) на руку и вышел на дорогу! Встал на штреце!»

Марийка, дойдя до больничной палаты, страшно разволновалась. Не открывая стеклянную дверь, она поглядела сквозь нее и увидела, что постелька, где лежал ее больной ребенок, пуста. Ей стало плохо: она подумала, что ребенок умер и его уже отвезли в мертвецкую. Но тут подошла медсестра; Марийка, вне себя от волнения, спросила, где ее ребенок, почему его место пусто. Медсестра ей рассказала, что ребенок уже встал с постели и пошел умываться, живой и здоровый.

В завершение этой истории с Марийкой скажем, что жила она на той самой земле, что святой подарил своей сестре Анне.

Анна имела двоих детей. Один из них, Иван, ходил в школу и неплохо учился. Анна просила брата взять его к себе, чтобы он выучился на священника. Было тогда Ивану восемнадцать лет. Послушав сестру, святой поехал с юношей в Хуст, где он жил в домике настоятеля. Здесь же останавливались сербские владыки, когда приезжали в Подкарпатье. Комнатка, где жил преподобный, была так тесна, что там могла стоять лишь одна кровать. Но в тесноте, как говорится, не в обиде – пришлось дяде и племяннику ночевать на одной кровати. Просыпаясь ночью, старец обнаруживал, что Иван пропадает – долго его не было. Все понял святой. Он отвез его обратно домой со словами – «Не буде с сего поп! По за моих плеч – за дивками!».

Дальше святой предсказал, что его доля – не быть священником, а быть отцом большой многодетной семьи. Впоследствии Иван женился, у него было десять детей.

Когда умирал муж Анны, Иван, также носивший фамилию Дуб-Дубьюк, она держала в руке зажженную венчальную свечу и плакала, причитала по-народному, прося мужа не покидать ее. Муж, казалось уже отходящий, вдруг открыл глаза и, воспрянув, обратился к ней: «Не вертай меня, бо я на дороге!»

Затем он сказал жене: «Купуй свечу каждый раз, як пуйдешь до церквы! Бо я ходил в церкву, а ни разу свечку не ставил, и теперь мне так темно!»

В Ясиня и при чехах осталось множество мадьяр, имеющих самую лучшую землю у дороги. Когда мадьярские войска в 1939 году дошли да этого последнего русинского села в Подкарпатской Руси – последнего большого села, где еще не установилась их власть в крае, то все мадьяры стояли у своих домов и кричали приветствие войскам изо всех сил, так что горы содрогались. Это было страшно. Много лет они ждали возвращения своей власти над краем и наконец дождались и торжествовали как могли. Теперь русины опять оказались в их власти. Но над всеми лишь одна бессмерная власть – Божья.

Преподобный Алексий и при оккупации продолжал бесстрашно исповедовать Православие, по-прежнему служа в Хусте. Власти боялись его трогать, уже не чувствуя себя так уверенно, как при Австро-Венгрии.

Венгерские фашисты в 1944 году надеялись задержать в Карпатах русские войска, уповая на свою укрепленную линию Арпада, созданную ими на главном хребте Карпат, на близкую зиму. Но Господь судил иначе чудесно, неожиданно стремителен был прорыв русских через русские же горы. Святой в это время был в Хусте.

Когда Красная армия наступала, одна женщина, знавшая немецкий язык, услышала разговор немецких офицеров, которые говорили, что следует взять под стражу Алексия Кабалюка. Женщина тут же предупредила его через своих знакомых, но тот отказался бежать! Святой спокойно сказал: «Я пережил и претерпел много за православную веру, и какова будет воля Господа я ее приму!»

22 октября жандармы арестовали святого вместе с келейником монахом Пафнутием. Их заперли в подвал почты вместе с еще несколькими людьми. В ночь на 24 октября заключенные услышали беготню в коридоре, бряцало оружие, звенели ключи. Пафнутий плакал, а святой Алексий говорил ему в утешение: «Не бойся! Молись! Наша жизнь в руках Господа!» Палачи не смогли подобрать ключ и убежали. А через некоторое время в окошке под потолком узники увидели русских солдат.

После освобождения русскими войсками выяснилось, что преподобный в совершенстве говорил на русском литературном языке. Для местного народа в то время это было редкостью. Солдаты удивлялись: «Как дедушка хорошо по-русски говорит!» Об удивительном старце срочно доложили самому генералу Петрову, и тот захотел видеть необычного монаха. Состоялся доверительный разговор, из которого генерал понял, что говорит, по сути дела, с духовным вождем целого народа. Будучи не только патриотом, но и христианином, он не мог остаться равнодушным при встрече с преподобным, едва опять чуть не принявшим мученическую кончину за Православие и русскость.

О том, насколько этот разговор был доверительным и богопромыслительным, можно понять, зная, каким человеком был генерал Петров. Вскоре, в монастыре в Домбоках, откуда впоследствии преподобный Алексий Карпаторусский переселился в райские обители, личность русского воина раскрылась в своей полноте и силе, в изначальной глубине.

В монастыре была чудотворная икона Божией Матери «Скоропослушница», огромная и прекрасная. Принесена она была из Иерусалима схиигуменом Серапионом, старцем святой жизни. Приказав солдатам оставить его в храме одного, попросив запереть двери изнутри, генерал опустился на колени перед Матерью Божией и стал благодарить за спасение от гибели в этой страшной войне, где погибли миллионы, где честного воина могли оклеветать, пытать и расстрелять по доносу. Горячие слезы лились из очей отважного русского воина, встретившего на Святой Карпатской Руси Божью Матерь, с несказанной любовью и добротой глядящую на освободителя. Схимонахиня Ольга, постриженница преподобного, была свидетельницей этой огненной молитвы-благодарности. Потом, когда генерал встал и ушел, она увидела, что коврик перед чудотворной иконой весь омочен и согрет слезами.

И этот человек принял решение отправить преподобного на специальном самолете прямо в Москву, к самому Сталину, чтобы тот из первых рук узнал всю правду о древнем крае и его русском православном народе. Преподобный Алексий находился по-прежнему в Хусте, где исполнял обязанности настоятеля. Из Мукачева за ним была отправлена машина, чтобы отвезти его на аэродром.

Сам святой не строил никаких иллюзий насчет этой встречи, сказав кратко своим родным: «Мой час пришел. Не убили меня мадьяры, так убьют коммунисты». Он помнил, как устанавливалась в России советская власть и какое отношение было тогда к православному духовенству. Однако ожидало его совсем иное.

Разговор со Сталиным был им потом передан близким в основных чертах²⁷.

Сталин, увидев величественного старца монаха, сразу спросил:

– Какой вы веры?

– Православной.

– И я той же веры – сказал бывший семинарист-грузин, в котором ничего не смогло истребить мысли о неминуемой ответственности перед Богом за свои дела.

В разговоре с карпаторусским старцем он прикоснулся душой к горному народу, народу православному, бедному и вольнолюбивому, подобно грузинским горцам. Ему интересна была православная Русь на Карпатах и ситуация в крае. В разговоре с преподобным Сталин выяснил для себя страшный вред, исходящий от униатского духовенства, и принял решение разрешать служить только тем из них, кто воссоединится с Православием.

Сталин получил очень яркое представление об унии, которое не осталось без последствий. Унию ожидало теперь то же самое, что она три века делала для Православия, – принудительное отнятие храмов, изгнание духовенства, положение вне закона, репрессии. До дна испили эту горькую чашу униаты, испытали сами то горе, что желали православным. Но зато множество людей смогло открыто присоединиться к Православию, не боясь уже ничего. Таковы были последствия того знаменательного разговора.

Вернувшись на родину, святой мог говорить о своей встрече только с избранными людьми, которыми, в первую очередь, были будущий новомученик Феофан (Сабов) и протоиерей Димитрий Беляков. Скорее всего, именно разговор с преподобным Алексием окрылил их надеждами, которые выразились в известном письме к Сталину, где они просили утвердить Карпаторусскую республику вплоть до самого Дебрецена в Венгрии, некогда славянского Доброчина. Но карпатороссы, как и многие кроме них, преувеличивали возможности Сталина, который отнюдь не был единоличным полновластным хозяином, что для такой необятной державы, пожалуй, и нереально. Сталин был вынужден считаться со многими людьми, из которых состояло руководство огромной страны, в частности с властями Украины, которые в советское время представляли националисты во главе с Хрущевым. Придя к власти после Сталина, Хрущев сделает все возможное, чтобы превратить Украину в государство в государстве: в случае отделения от России, без Крыма и Донбасса, с рядом крупных городов и земель, «подаренных» Хрущевым Украине, создание мало-мальски жизнеспособной «самостийной» антирусской державы в конце XX века было бы нереальным. Учитывая волю властей советской Украины, прямое присоединение к России, минуя Украину, о чем просили карпатороссы, было попросту невозможным. Единственное, что мог сделать Сталин в этой ситуации, – помочь Православию, уничтожив унию, что он и сделал.

То, что святой к тому времени во многом отошел от дел, видно уже из того, что эту карпаторусскую делегацию в Москву возглавлял не он, а Феофан (Сабов). Есть мнение, что Сталин даже не принял карпаторусскую делегацию, но в своем дневнике священник Димитрий Беляков пишет, что разговор со Сталиным (возможно, не всех участников делегации) все же имел место.

Это было последнее, десятое посещение России преподобным, которое оставило в его душе самый тяжелый след.

Говоря: «Не убили меня мадьяры, так убьют коммунисты», преподобный предсказал свою кончину, которую стремительно приблизило то, что произошло с Подкарпатской Русью. Его крепкое здоровье быстро подорвалось из-за переживаний за судьбу родного народа, за судьбу Церкви, когда пошла ломка вековых традиций и самобытнейший край стали превращать в часть СССР. Немного времени прошло после последней поездки в Москву, и у преподобного случился удар, после которого отнялись ноги. Но, стяжав Божью благодать и имее сильную волю, святой сумел поднялся с одра болезни и смог снова ходить. Но уже не осталось у него прежних сил. Вместе с родным краем он болел, страдал, мучился. Край не присоединили к России, искусственно разделили между Украинской ССР и Чехословакией. Происходила насильственная украинизация и советизация. Слова «русин», «Русь» подпадали под запрет. Преподобный уже не увидел в своей земной жизни близкого торжества упразднения унии в 1949 году, предав душу Богу в конце 1947 года в монастыре Домбоки. Установление безбожной власти тяжко ранило его боголюбивое сердце. И освобождения от этой власти народа в ближайшем будущем не предвиделось. Россия, к которой так долго желала присоединиться Подкарпатская Русь, оказалась отравлена ядом безбожия, а это ранило по-особому больно.

Святой еще незадолго до смерти ходил решительной, твердой походкой. Будучи высокого роста, он не сгибался под тяжестью лет. Он садился под вербой (ивой) за стол с братией и весело говорил с ними, вспоминая забавные случаи из жизни.

Но в последний год жизни он уже сильно ослаб и много болел. В это время он совершил великое благодеение для святого юродивого старца Иоанна Изского (Сабова). В 1946 году он, вместе с архимандритом Матфеем, выпросил у владыки Нестора, которого только-только поставили правящим архиереем, узаконение скита святого „подвижника. Архимандрит Матфей, по благословению владыки, постриг в Изской церкви старца в мантию с именем Иоанн, в честь апостола, евангелиста и тайновидца Иоанна Богослова, в самый день его памяти. 30 июня старца посвятили в сан иеродиакона, а 2 июля – в сан иеромонаха. Вскоре была устроена и освящена домовая церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы, и подвижник взял на себя подвиг служить Божественную литургию каждый день.

Когда преподобный Алексий заболел, то сначала лежал в Хусте, в приходском доме, и там к нему заходил старец Иоанн. Однажды преподобный сказал своему другу: «Отец Иоанн, та не пошли бы ваши дивки [монахини] до Дрогова [место разрушенного врагами Православия Дроговского монастыря – одной из древнейших святынь Мараморыша, где сохранились целебные источники], на воду, на минеральну? Бо я бы хотел дожити до семидесяти двух годув, чтобы так дожить, як Божья Матерь». – «Якой вам треба воды?» – «С той криницы, что солена, что кипит – пять литров, а пять с ржавой. А я, як то выпью, то доживу тулько, як Божья Матерь жила».

Две монахини исполнили желание святого Алексия, пройдя далекий путь по глубоким снегам, и он обрадовался, сказав: «Ну, отец Иоанн! Теперь я дужу до семидесяти двух годов!» И дал в дар ризы. Какой он себе выпросил срок жизни у Бога, такой ему и даровал Господь!

Ходил он уже с трудом. Тогда и переселился в Свято-Николаевский монастырь. Ему выделили келию на первом этаже, чтобы он не подымался вверх, такую келию, чтобы его поменьше беспокоили шумом, и здесь он провел последние месяцы своего земного жития.

Поздней осенью 1947 года преподобный приехал в свой любимый монастырь Домбоки уже тяжело простуженный, обезсиленный, измученный, но невозмутимый духом. Почти две недели медленно угасала его земная жизнь. Через несколько дней после приезда (9 ноября 1947 года) его постригли в схиму с оставлением прежнего имени. Как после греховно прожитой юности его душа еще при земной жизни была отведена в ад, так и теперь, после многих лет подвижничества, исповедничества, апостольства, его душа ходила по селениям рая. Много чудесного и прекрасного рассказывал он о рае сестрам монастыря. Наставлял в благочестном житии, наказывая свято блюсти чистоту веры.

Преставление его свершилось тихо и безмятежно. Насколько трудна была земная жизнь, полная святых подвигов, настолько легок и сладок был полный переход в жизнь вечную.

Это произошло 19 ноября (2 декабря) 1947 года в день кончины, зная о своем близком отшествии из этого мира, праведник составил завещание в присутствии архимандрита Матфее, настоятеля Изского Свято-Николаевского монастыря, великого карпаторусского старца Иова (Кундри), тогда уже игумена и настоятеля Городиловской обители, и иеромонаха Варлаама. В первую очередь он упомянул свой любимый монастырь в Домбоках, которому оставил самую ценную часть своего имущества: личные иконы, лучшую мебель и еще ряд вещей. Остальную мебель, большую часть книг и облачений подвижник завещал Изскому монастырю. Последней упомянута в завещании Свято-Троицкая Городиловская обитель, которой преподобный Алексий покровительствовал, видя там подлинно подвижнический дух.

Из Домбоков тело святого привезли в Покровский собор, где с ним целый день прощалось великое множество православного народа, а затем отвезли в Свято-Николаевский монастырь.

Тело святого хранило на себе следы многих мучений и издевательств. У него были сломаны почти все ребра после избиений мадьярскими жандармами, когда он сидел в тюрьме Мараморош-Сигота. Так вся братия узнала, какие страшные мучения пришлось пережить святому.

После преставления преподобного Алексия братия Свято-Николаевского Изского монастыря собралась вместе со многими уважаемыми священниками, чтобы решить все насчет похорон.

Большинство склонялось к тому, чтобы похоронить его возле часовенки в центре монастыря, как самого почитаемого монаха из братии и великого исповедника Православия.

Но тогда неожиданно встал священник с Изы Владислав Рацюк и сказал слово, поразившее всех. Он сказал о том, что преподобного надо похоронить не в монастыре у каплички, а как обычно – на монастырском кладбище, потому что он не жил вместе с братией, а жил в Хусте (не случайно поэтому впервые святого Алексия прославила Карпаторусская Церковь Америки в 70-х годах XX века именно как преподобного Алексия Хустского).

На эту речь смущенная братия не знала что ответить, и святого похоронили на братском кладбище монастыря 22 ноября (5 декабря), на третий день после кончины, как и полагается по обычаю христианскому.

Через пятьдесят лет после кончины преподобного, на исходе зимы 1997/1998 года, святой явился во сне своему келейнику Пафнутию, вместе с которым чудесным образом был спасен от расстрела. Теперь это был уже очень старый игумен, доживавший свою земную жизнь в родной Свято-Николаевской обители, которая недавно возродилась. Преподобный сказал ему: «Я в воде лежу».

Зима в этот год выдалась необычайно снежной. Падало и падало с неба белое кружево, как в ту далекую осень, когда оставил на Бога и Пречистую Матерь Его своих овец Михаил Струк в заповедном лугу Ясеней. В окрестностях Изы снег выпал почти в человеческий рост, а на родине преподобного – почти в два человеческих роста. Даже в апреле снег еще не мог растаять на кладбище возрожденного Свято-Николаевского монастыря, и под землею все намокло. Осознав в совершившемся видении волю святого к открытию мощей, монахи разрыли его могилу, которая была полна воды. Не только тело сохранилось нетленным, но и большая часть непорочно носимой монашеской мантии имела блеск и шуршание новой Материи. Только конечности подверглись тлению, из-за чего рака с мощами и выглядит такой короткой.

На плечевой кости десницы святого обнаружилось утолщение, какое бывает в случае перелома, когда кость срастается. Так много лет спустя открылось еще одно мучение, которое пришлось испытать за Христа доблестному исповеднику истинного христианства. Когда над ним издевались в тюрьме Мараморош-Сигота после вынесения жестокого, несправедливого приговора, то сломали ему не только ребра, прыгая на распростертом теле, но и десницу.

Чудесным оказалось и то, что монашеская постригальная икона преподобного Алексия новообретенный образ Божией Матери «Скоропослушница», сиял, выйдя из гроба праведника, красками неземной красоты и силы, поблекнув впоследствии.

Обретение нетленных мощей стало великим событием для всего края, основой для последующей канонизации не только преподобного Алексия – исповедника Карпаторусского, но и для канонизации целого великого собора Карпаторусских святых, нетленными мощами которых так богата Горняя Русь – страна мучеников и исповедников.

Мощи были обретены 12 марта по новому стилю, и буквально на следующий день начались чудесные исцеления. Узнав об обретении мощей, приехал из монастыря в Приборжавском иеромонах Макарий. Привез его на машине мирянин Сергей со своей женой. Отец Матфей допустил иеромонаха к мощам, а мирян сначала не допустил. Но иеромонах очень просил за мирянина, который его привез, и тот был допущен вместе со своею женой. Стояли они с благоговейным страхом. Отец Матфей внимательно следил за ними. Когда же он отвернулся, то краем глаза заметил, что мирянин прикоснулся к мощам правой рукой, а потом сразу возложил ее себе на шею и перекрестился. Затем немного постоял, помолился и ушел. Все трое уехали, но мирянин вернулся где-то через неделю, ибо, оказавшись дома, он дня через три обнаружил, что у него прошла болезнь, которую он безуспешно лечил в течение трех лет. Это было воспаление лимфатических узлов болезнь не смертельная, но чрезвычайно мучительная. При ней распухают и болят, ноют на шее, под мышками, в паху эти узлы, причиняя боль и неудобства при движении. Он получил полное исцеление – три дня ходил как в тумане, и опять пошел к врачам. Накануне он сдал анализы, переобследовался, и врачи засвидетельствовали полное выздоровление, так что даже не осталось никаких следов болезни.

Так святой исцелил первого же человека, дерзновенно прикоснувшегося к нему с верой в исцеление, подобно тому как Спаситель исцелил кровоточивую жену, тайно, с верой прикоснувшуюся к Нему в толпе, также безуспешно лечившуюся не один год.

Святой не только исцелял больных телесно, но и вразумлял чудесным образом больных душою. Так он однажды вразумил одного нерадивого инока. Во сне тот увидел себя входящим в трапезную, где собралось духовенство, во главе которого был святой Алексий. Обрадовавшись, инок хотел принять участие в трапезе, но был изгнан.

Исцеления коснулись и братии монастыря. Сам страдая в своей земной жизни от болезней зубов, святой помогал и другим людям, страждущим от подобного же недуга. Исцелен был и уже упомянутый ранее отец Матфей.

После поднятия мощей в конце этого же месяца монахи монастыря расчищали снег возле каплицы, находящейся между монастырем и кладбищем, так как необходимо было расчистить помещение для богослужения. Уровень снега был более метра, он был мокрый и тяжелый.

Отец Матфей был за два дня до этого у зубного врача, и ему были поставлены две пломбы. Снег расчистили. Отец Матфей много наклонялся, промок, устал и ослаб. Зубы воспалились и разболелись опять от прилива крови, холода и усталости, а нужно было служить вечерню, возглашать за дьякона на ектенье. Вечерня началась в пять часов. От невыносимой острой дергающей боли голос монаха во время богослужения срывался на плач. Мысленно отец Матфей обратился к святому и, улучив время, прислонил правую щеку к мощам, чтобы вытерпеть эту невыносимую боль. И сразу отлегло, подобно ушедшей воде. Прекратило дергать. В течение пяти минут боль постепенно утихала, а в следующие пятнадцать минут прошла совсем. Только пломбы немного напоминали о себе, и не более.

Приходилось и мне, грешному, испытать на себе благодатную помощь преподобного в исцелении зубов.

В результате неудачного лечения зуб мой стал разрушиваться, болеть и однажды, когда я от боли прикусил его, просто расщепился до самого корня. Боль была очень острой, не прекращалась, отдавая в голову, и мне посоветовали более тонкую отщепившуюся часть зуба просто отломить, что я и попытался сделать, отчего боль стала еще более невыносимой. Когда я догадался попросить святого Алексия Карпаторусского о прекращении боли, зуб начало словно обволакивать чем-то мягким, я смог заснуть и наутро боли не почувствовал. Впоследствии меньшая часть зуба отпала без всякой боли; и до, и после того я спокойно жевал на этом зубе, благодаря святому. Но самое замечательное, что, когда я, грешный, однажды, по своему маловерию, дерзнул помыслить в себе, что боль прошла от естественных причин, без благодатной помощи, то она тут же резко вернулась со страшной силой, и я в ужасе и раскаянии стал молить Алексия Карпаторусского о прощении, после чего боль прошла – не сразу, а постепенно. Впоследствии, на праздничной трапезе в день Светлого Христова Воскресения, остаток зуба безболезненно сломался. И на расщепленном зубе, и на его одной более толстой части, и без нее благодаря преподобному я мог спокойно жевать и никакой боли не чувствовал. Слава Богу во святых Его!

Это, конечно, далеко не все исцеления и чудеса. Но именно перечисленные выше особенно характерны. Поучительно видеть, как нечистые духи мучаются, не вынося святости великого Карпаторусского старца. Был свидетелем, как это проявилось в девочке 8–9 лет, привезенной родными с Гуцульщины специально к мощам и до приближения к ним не подававшей никаких признаков обитания в себе беса. Как только монах пригнул ей голову к мощам, то раздался мучительный нечеловеческий крик «Печё! Печё!» – демон был опален невещественным огнем Божией благодати. Очень многие бесноватые, привозимые родными, получали исцеление или облегчение в своей душевной болезни.

Благодать, исходящую от мощей Карпаторусского светоча, видели издалека и шли на нее даже животные. Так, однажды подстреленный кем-то нечаянно или умышленно пастушеский пес приполз на брюхе через лес в монастырь за исцелением и, быстро вылечившись, остался служить святому. За свою масть он получил имя Билый. Пес относился к породе, название которой полностью звучит как «венгерская пастушья собака», и был очень красив. Очень похожая порода распространена также в Альпах и Сербии. Это центральноевропейский альпийско-карпатский вариант овчарки, выведенный еще в древние времена, до прихода венгров. Такого замечательного, красивого, породистого, доброго и в то же время исполнительного пса-сторожа, как «ничейного», неоднократно пытались увезти с собой различные люди. Пес спокойно давал себя забрать, но через некоторое время неизменно опять появлялся в монастыре и опять добровольно продолжал свое послушание святому. При этом расстояние, горы и долины, великолепные условия содержания у забравших его людей все это не имело для преданной собачьей души никакого значения. Так не только люди, но и животные воздавали славу святому, который был непримирим ко злу и исцелял и покрывал целый край благодатью истинной веры еще в своей земной жизни.

После обретения мощей возник один миф, – миф о насильственной смерти святого. Случилось это из-за того, что в ротовой полости была обнаружена ртуть. Некоторые тогда связали его смерть со смертью греко-католического бискупа, случившейся за месяц до преставления преподобного Алексия. Это произошло в результате несчастного случая, за которым стояли советские спецслужбы. В результате сделали умозаключение, что преподобного отравили, дабы обезглавить народ, лишив его духовных лидеров. Вспомнив слова святого «Не убили меня мадьяры, так убьют коммунисты», заманчиво было бы, поняв это буквально, принять факт мученичества от безбожной власти. Но опрос последних свидетелей предсмертной болезни и кончины преподобного, а также хорошо проанализированные различные факты в своей совокупности, в том числе специальное расследование братии Свято-Николаевского монастыря, – все это позволяет уверенно опровергнуть созданный миф о насильственной смерти.

Святой скончался непостыдно, тихо, мирно, изможденный страшно физически, но чудесно могучий духовно. Но правда то, что последние два года своей земной жизни великий исповедник провел мученически, невыносимо тяжко страдая от установления богоборческого советского режима, не признающего ни Бога, ни карпаторусский народ. Естественно, что эти переживания разрушающе подействовали на телесное здоровье – они действительно медленно убивали. Поэтому, говоря: «Не убили меня мадьяры, так убьют коммунисты», святой говорил правду, только нельзя эти слова понимать слишком буквально. Убивали Подкарпатскую Русь, создавая на ее месте Закарпатскую область Украинской ССР, и этим убивали бывшего главу Священного синода (Духовной консистории) Карпаторусской Автономной Церкви Сербского Патриархата. Последнее время святой почти не участвовал в церковно-политической жизни по слабости, возрасту, недугам и невозможности что-либо кардинально изменить к лучшему. Единственное, что могло бы сильно радовать, так это упразднение унии, но это великое событие произошло лишь через год после кончины святого. Тем не менее политическое ослабление унии было уже явственным и не могло не радовать православного исповедника.

Незадолго до кончины святому были поставлены искусственные зубы, и он смог нормально жевать. Тяжелая жизнь тюрьма, пытки, голод, избиения, однообразное питание в детстве и юности вот причины того, что старец лишился природных зубов. Прикреплены протезы были традиционным тогда способом – на амальгаму, что делало крепление удивительно прочным. Ртуть нестабильна в сплавах, и в гробу она выделилась и скопилась в ротовой полости. Если бы ртуть выделилась еще при жизни, то неминуемо попала бы в желудок и никак не могла бы остаться в ротовой полости на момент поднятия мощей; кроме того, отравление ртутью имеет свои, достаточно ярко выраженные симптомы, которые у святого не были замечены. Вот истинная причина появления пяти маленьких шариков ртути в ротовой полости на момент поднятия мощей, что вызвало к жизни целый миф, в котором свою роль сыграла и политика.

Это было чудом – впервые древнейшая русская (и славянская) епархия обрела наконец своего первого местночтимого святого – святого Карпаторусского. И произошло это в границах государства, в котором само слово «Карпаторусский» находится под строжайшим негласным запретом. Именно поэтому всенародно прославленный Карпаторусский исповедник на иконе был изображен с подписью «Преподобный Алексий Карпатский». Прославление состоялось во многом благодаря прямой воле Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия, лично выразившего желание ускорить процесс канонизации в разговоре с митрополитом Киевским и всея Украины блаженнейшим Владимиром.

До этого разговора определенные силы (понятно какие) делали все от них зависящее, чтобы процесс канонизации затянулся на неопределенно долгий срок. Так что в целом, если считать началом обретение мощей, процесс канонизации занял менее трех полных лет. Но опять же враги Православия нашли и здесь чем уязвить православных. Несмотря на просьбы духовенства епархии и верующих, канонизацию организовали не до, а после визита в страну папы Римского Иоанна-Павла II, чтобы не омрачать настроение великому понтифику (жрецу). Зато греко-католики к приезду папы прославили того самого греко-католического бискупа, что погиб за месяц до преставления Карпаторусского исповедника в том же 1947 году, – как священномученика от советской (читай русской, московской) власти.

Житие было составлено наскоро, без серьезного исследования, формально (некоторые люди, приехавшие на торжество, после чтения жития на канонизации даже спрашивали по простоте своей: «А за что его прославили?», не найдя ответа в самом житии). В основном оно состоит из дат и фактов биографии. Детство и юность описаны общими стандартными фразами. К родственникам преподобного составитель жития не счел нужным обратиться. По их дословному выражению, житие получилось «пусте». И это, к сожалению, было неизбежным, так как полное житие подняло бы слишком много острейших религиозно-национальных вопросов, решать которые Украина не в состоянии без ущерба для своей русоненавистнической официальной доктрины, оправдывающей пресловутую самостийность.

Тем не менее, несмотря на все противодействия, канонизация вылилась в огромное народное торжество. По приходам Мукачево-Ужгородской епархии и епархии Хустской, в которой и происходило грандиозное празднество, священниками было заранее объявлено народу после воскресной литургии о месте и дате его проведения. В областной прессе были даны объявления. Русинские национальные организации оказали свою информационную поддержку. Семнадцать владык участвовало в торжестве, в том числе и из других Поместных Церквей. Сам митрополит Владимир открыл этот религиозно-национальный праздник всей Святой Руси Карпатской, в котором участвовало, по данным милиции, тридцать три тысячи человек.

Опять Свято-Николаевский монастырь стал духовным карпаторусским центром, как это было при Сербской Церкви. Братия усиленно готовила все необходимое, украшала храм и землю вокруг. К высокому обширному крыльцу храма справа и слева были приделаны красивые каменные лестницы с перилами. Колонны, поддерживающие портик с изображением святителя и чудотворца Николая, обернули цветной бумогой, и спиралевидно закрученные ее разноцветные ленты создавали праздничное настроение. Множество цветов было высажено, все побелено, покрашено – дни и ночи шла неустанная подготовка; тяжелый, но радостный труд! Жители Изы и Нанкова, ближайших сел, священник села Нанкова отец Иоанн (Юрина) помогали чем могли. Так, отец Иоанн привозил дивные высокие, бордово-красные осенние цветы в багажнике своей легковой машины. Они удивительно украсили осеннюю землю монастыря.

Утро 21 октября выдалось холодным и сумрачным. На случай дождя заранее был сооружен большой навес прямо перед крыльцом главного входа в храм. Уже за час до прихода блаженнейшего Владимира стало собираться множество народа. Особенно был замечателен момент, когда неожиданно выглянувшее солнце осветило поднявшееся по главной лестнице духовенство и засияло радостно в разноцветных ризах. Было и телевидение из Ужгорода – у митрополита Владимира брали интервью. Множество фотоаппаратов блистало вспышками. Прочитано было упомянутое уже краткое житие. Наряду с мощами особо чествовалась икона «Акафистная-Предвозвестительница» – благословение всей Руси Карпатской, дар Святой Горы Афон, принесенный святым Алексием.

Особенно запали в душу слова митрополита Владимира, которыми он начал свою речь к народу. Это были слова о созвездии святых у Бога, неведомых для нас, но светящих нам с высоты. Так поэтически, образно было сказано и о Соборе Карпаторусских святых. Отец Димитрий (Сидор) держал микрофон у самых уст блаженнейшего, и каждое слово архиерее Божьего, сказанное тихо и уверено, было слышно далеко вокруг.

Не один час шло прикладывание к мощам. Сначала просили пропустить вперед тех, у кого должен сейчас уходить автобус, тех, кто приехал издалека, в то время как жители окрестных сел всегда смогут прийти для поклонения. Многие приехали с другой стороны Карпат, где Православие гонимо, и сейчас утешились невиданным прежде торжеством истинного христианства. Ни почаевские торжества, ни канонизация Собора новомучеников и исповедников Российских, ни столетие прославления преподобного Серафима Саровского ни одно из этих величайших торжеств не в силах было собрать такое великое множество народа. Обширное поле на подъезде к монастырю все было уставлено десятками автобусов и сотнями легковых машин. С другой, восточной, стороны дороги, на подъезде к монастырю, поле также было все заставлено. Лишь на западном подъезде – на большом поле перед Изой, куда мне нужно было возвращаться, удалось насчитать по пути более шестидесяти автобусов, оказавшихся в поле зрения, количество же легковых машин посчитать я не мог.

Значение этого великого торжества Православия столь глубоко, такие огромные последствия оно имело и будет иметь, что об этом необходимо говорить отдельно.

Несмотря на все попытки греко-католиков превзойти Православие, прославить своего бискупа к приезду Римского папы, народное торжество канонизации великого православного святого показало, что именно Православие в Подкарпатской Руси – единственная подлинно народная вера, собирающая народ отовсюду. В национальном сознании, несмотря на все недочеты канонизации, и в первую очередь отсутствие полного жития, произошел огромный сдвиг. Стало ясно, что это начало канонизации и других карпаторусских святых. В газете «Христианская Родина» вышла на русском языке статья «Собор Карпаторусских святых», где были напечатаны материалы для грядущей канонизации. Православная интеллигенция – прежде всего духовенство и особенно молодежь, связавшая свою судьбу с Церковью, начали более живо интересоваться историей Православия. Стали собираться и переводиться в цифровой вид первоисточники по карпаторусскому Православию. Были найдены, отредактированы и подготовлены к печати такие основополагающие труды, как кандидатская диссертация иеромонаха Сергия (Цьока) «Православная и иноческая жизнь в Закарпатье в I половине XX столетия» (1–2-я части. Зогорск: Троице-Сергиева Лавра, 1960) и великий труд благодатного старца архимандрита Василия (Пронина) «История Мукачевской епархии с древнейших времен до И Мировой войны 1914 года».

Активизировались русинские национальные организации, православные в них приобрели доминирующее значение. Русинами стали живо интересоваться в России, появилось множество публикаций, им посвященных, в том числе и ученые Института славяноведения и балканистики приняли в этом активное участие. По Центральному телевидению в первую седмицу Великого поста 2002 года в программе «Русский дом» был показан Материал о канонизации и карпаторусском Православии. На открытии Сербского подворья в Москве в день святого Саввы, 26 января 2002 года, настоятелю подворья отцу Антонию (еще не утвержденному в звании официально) была торжественно вручена икона преподобного Алексия, Карпаторусского исповедника, как символ нерасторжимого единства Русской и Сербской Церквей, народов сербского и русского. И это также было показано зрителям в программе «Русский дом».

Было совершено много открытий по карпаторусской истории, дух народа православного еще больше укрепился.

Необходимость дальнейшей канонизации Карпаторусских святых стала очевидной. Многие Поместные Православные Церкви были обрадованы этим торжеством, и там воссияла слава Карпаторусского святого: в Церкви Чешских Земель и Словакии, в Польской Православной Церкви, Американской Православной Церкви, Венгерской Православной Церкви – там, где большинство верных составляют русины. Свято-Николаевский монастырь, как и при Сербском Патриархе, снова стал духовным центром края, ведя огромную миссионерскую работу по укреплению Православия в народе. Одним словом, канонизация преподобного Алексия, исповедника Карпаторусского, сразу все расставила на свои места, прорвала завесу молчания вокруг Православной Горней Руси – Белой Сербии и окрылила народ во время суровых испытаний, в годы настоящей войны против Святого Православия. Стало ясно, каким великим, непобедимым духовным оружием обладает Единая Святая Соборная и Апостольская Церковь, прославляющая своих святых – избранников Божиих!

Тропарь, гл. 8

Возлюбивши всем сердцем истину, узы и страдания многоразличныя кротко претерпевши, благословение Святыя Горы Афонския принесл еси и на Руси Закарпастей Православие возродил еси, преблаженне отче наш Алексие, моли Христа Бога раздоры искоренити и ниспослати душам нашим мир и велию милость.

Кондак, гл. 4

Звезду карпатскую почтим, лучезарным светом возсиявшую и Апостолом уподобившуюся, Богоносного отца нашего Алексия, Православие возлюбившего и народ свой к истинной вере возвратившего, тем же и мы ему благодарно возопиим: радуйся, многомощное светило Руси Карпатския.

Величание

Ублажаем тя, / преподобне отче Алексие, / и чтим святую память твою, / наставниче монахов / и собеседниче ангелов.

Кондак 1

Избранный премудрым Промыслом Божиим быти возродителем Святыя Православныя веры / и на степень священномонаха возведенный, / в Руси Карпатстей ревностно подвизался еси в распространении веры предков наших, / Сего ради мы, позднейшая чада твоя, / от сердечныя любве к тебе зовем: / Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Икос 1

Ангельского мира и всего видимого Творец предуставивый тя быти проповедником спасительныя православныя веры среди народа нашего, мудрованием латинским плененного, но к богоугодному православно-восточному исповеданию тяготеющего, от младенческого возраста избра тя, отче Алексие, да послужиши обращению и спасению многих. Сего ради со дерзновением тебе вопием:

Радуйся, от юности Христа всем сердцем возлюбивый;

радуйся, от утра жизни твоея Тому Единому поработывай.

Радуйся, усердною молитвою дух твой окрыливый;

радуйся, во отрочестве образ жития святого показавый.

Радуйся, благочестием своим верныя возвеселяй;

радуйся, от малых лет за вся сия Богом возлюбленный.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак 2

Видя родителя твоего на смертнем одре лежаща, телесныя и душевныя страдания его облегчал еси, блаженне, молитвою же усердною и словом его утешая, тому честь, по заповеди Господней, воздал еси. Темже и мы, тобою научаемии заповеди Божия исполняти, небесе и земли Творцу поем: Аллилуия.

Икос 2

Разум богопросвещен имее, уразумел еси, всехвальне, яко нужнейши всего есть благочестие, имже и потщался еси обогатити душу твою, в Законе Господни поучаяся. Сего ради зовем ти:

Радуйся, кроткий Иисуса последователю;

радуйся, заповедей Господних ревностный исполнителю.

Радуйся, смиренный Христов подражателю;

радуйся, иноческого равноангельского жития ревнителю.

Радуйся, ревностный благочестия защитниче;

радуйся, Православия светлый светильниче.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак з

Силою Вышнего наставляем, стопы твоя в Биксадскую обитель направил еси к прозорливому старцу игумену Аркадию, прося его, да наставит тя на путь добродетели. Темже, получив желаемое, воспел еси Господеви, вся во благо устрояющему, хвалебную песнь: Аллилуия.

Икос 3

Желание благое имел еси, преблаженне, девство твое сохранити и сочетатися с Церковью Православною, понести же труды и подвиги во спасение бессмертныя души своея и душ ближних твоих. Сего ради ублажаем тя и глоголем:

Радуйся, верный наставниче богомудрия;

радуйся, чистоты душевныя и телесныя хранителю.

Радуйся, проповедниче Православия дерзновенный;

радуйся, пламенною проповедию многих ко искренней вере обративый.

Радуйся, словом правды сильныя мира сего обличивый;

радуйся, яко за сие многая скорби претерпевый.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак 4

Буря гонений и скорбен не поколеба души твоея, отче преславне, но, в истинности избранного тобою пути ко спасению себе утверждая, непрестанно воспевал еси Богу: Аллилуия.

Икос 4

Слышав сказание житий древних подвижников, како от Господа наставляеми и укрепляеми труды ко трудом прилагаху, тем подражати поревновал еси, отче преподобие, дни и нощи в молитве пребывая и на предстоящия подвиги себе уготовляя. Мы же, дивное твое подвижничество прославляюще, зовем ти таковая:

Радуйся, труды многи, истины ради, подобно апостолом подъявый;

радуйся, сего ради апостолом Православия в земли Карпатстей достойно именуемый.

Радуйся, отче благосердый, о спасении многих поревновавый;

радуйся, не своих си, но ближнего искавый.

Радуйся, непоколебимый столпе апостольских преданий;

радуйся, Христова стада добрый наставниче.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак 5

Боготечная звезда, путеводившая иногда волхвы к Богомладенцу Христу, в Вифлееме рожденному, приведет я во святый град Иерусалим, поклонения и молитвы ради. Ты же, славя Бога за велию сию милость, воспевал еси Спасителю нашему: Аллилуия.

Икос 5

Видевше братия Афонския Пантелеимоновския обители твою святую ревность о вере истинней, давша ти икону Божией Матери «Акафистную», да будет тебе и народу твоему Заступницею и Покровительницею во всем. Сего ради зовем ти:

Радуйся, на Святую Гору Афонскую удел Божией Матери пришедый;

радуйся, братиею Пантелеимоновския обители радостно сретенный.

Радуйся, тамо ко Святей Православней Церкви приобщивыйся;

радуйся, яко сего ради желание сердца твоего исполнися.

Радуйся, яко от братии Афонския во благословение земли нашей икона Богородицы «Акафистная» даровася;

радуйся, яко с сею иконою и многими православными святынями во отечество свое возвративыйся.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак 6

Проповедником православной веры и благочестия до скончания земного жития твоего был еси, преподобие, помощи во всем у Царицы Небесныя непрестанно прося, моляся пред чудотворною Ее иконою «Акафистною», пред нею же и мы сподобляемся воспевати: Аллилуя.

Икос 6

Возсия сугубая благодать Божия в тебе, отче Алексие, по рукоположении тя во иеромонаха для совершения Таинств церковных. Сего ради зело возрадовашеся людие земли Карпатския, зовущия ти:

Радуйся, Ангельский образ приявый;

радуйся, к Небесным Силам причтенный.

Радуйся, по приятии Ангельского образа благодати священства сподобивыйся;

радуйся, Таинств церковных совершителю благоговейный.

Радуйся, Святейшия Трапезы предстоятелю умиленный;

радуйся, за народ твой ходатаю пред Богом неустанный.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак 7

Хотяй Преблагий Господь явити в тебе новый сосуд благодати Своея, посла тя к многострадальному народу нашему просвещения ради и освящения Таинствами церковными, ихже усердно выну совершал еси, поя Богу: Аллилуия.

Икос 7

Нового тя исповедника показа Господь Бог, егда нечестивии невинного тя связаша и ведоша во узилище. Людие же православнии, видящее сие, великия скорби исполнишася, вопиюще ти таковая:

Радуйся, за веру Христову узы и темничное заключение мужественне претерпевый;

радуйся, яко святым мучеником тем последовал еси.

Радуйся, яко исповедничеству их подражал еси;

радуйся, яко терпением твоим диавола победил еси.

Радуйся, проповедию твоею на горах Карпатских апостолу Андрею Первозванному уподобивыйся;

радуйся, святых равноапостольных Мефодия и Кирилла славный подражателю.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак 8

Странствие земное славно прошел еси, отче преблаженне, слово истины Христовой людем возвещая и к покаянию всех призывая, да покаявшеся во гресех своих, чистым сердцем воспоют Христу Богу: Аллилуия.

Икос 8

Весь сердечною любовию к Богу и людем пламенея, не пощадил еси телесных и душевных сил твоих для проповеди слова Божия и возрождения веры православныя в народе нашем. Мы же, благодарни суще, во умилении сердца взываем ти сице:

Радуйся, преподобие отче Алексие, светильниче Православия;

радуйся, угодниче Христов, преподобия и правды исполненный.

Радуйся, к возрождению православной веры велию ревность имевый;

радуйся, к лику преподобноисповедников приобщивыйся.

Радуйся, пастырю добрый, душу свою за овцы твоя положити готовый;

радуйся, паству твою от волков лютых ограждавый.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак 9

Всякия скорби и беды претерпел еси от нечестивых, отче многострадальне, но ничтоже возможе разлучити тя от любве Божия. Вся же напасти претерпевая благодатию Христовою, непрестанно воспевал еси Ему: Аллилуия.

Икос 9

Витии суемудренныя не могут уразумети истинности православныя веры, ниже постигнути спасающия силы ее, ибо в гордыне своей отпадоша от Единыя Святыя Соборныя и Апостольския Церкви. Мы же, яко чада Божия, научении тобою, отче Алексие, ублажаем тя приветствии сими:

Радуйся, Православия светильниче неугасаемый;

радуйся, народа нашего благодатное украшение.

Радуйся, венцем исповедническим от Христа увенчанный;

радуйся, Церковью Его славно возвеличенный.

Радуйся, преселивыйся от юдоли сия плачевныя во Иерусалим Горний – Царствие Небесное;

радуйся, яко и тело твое нетлением зде на земли прославися.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак 10

Спасти хотяй люди от лжеучений и ересей, труды апостольския понесл еси, всюду проповедуя слово Правды Божия и всех научая православно пети Богу: Аллилуия.

Икос 10

Стеною твердою и непреоборимою был еси народу твоему, отче преподобие, непрестанно моляся ко Господу, да призрит на люди Своя и да утвердит в них веру правую. Мы же, прославляя труды и подвиги твоя, умиленно вопием ти:

Радуйся, твердое Православия утверждение;

радуйся, света Евангельского сияние.

Радуйся, правило веры и благочестия; радуйся, молитвенниче о нас пред Богом неусыпный.

Радуйся, совершенства христианского изящнейший учителю;

радуйся, во искушениих житейских всегдашний нам помощниче.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак 11

Пение всякое побеждается звездочисленными твоими труды, отче Алексие. Кто бо от земнородных прославит многотрудное житие твое, кто возвеличит священныя подвиги твоя, смирение изрядное, молитву непрестанную, любовь нелицемерную, за ню же сподобился еси со всеми Богу угодившими воспевати вечное: Аллилуия.

Икос 11

Светозарный светильник явился еси, всеблаженне отче, разгоняя тьму неверия и озлобления в стране нашей светом веры Христовой, сего ради воспеваем ти:

Радуйся, славу мирскую, яко суетную, презревый;

радуйся, нищету духовную, Христа ради, восприемый.

Радуйся, Православия цвете прекрасный; радуйся, светлостию своею мрак душ наших осиявающий.

Радуйся, апостольского служения сопричастниче;

радуйся, ревностию о вере православней сердца наша распаляяй.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак 12

Благодать сугубая от Господа дадеся ти, егда приближался к блаженной кончине земного жития твоего, Великий Ангельский образ прияти сподобился еси, да с лики небесными воспевати имаши Богу: Аллилуия.

Икос 12

Поюще апостольския труды и подвиги твоя, ублажаем блаженную кончину твою, величаем прославление твое в лике преподобных исповедников Христовых и, предстоя пред многоцелебными мощами твоими, духовно торжествуем, яко имамы нового молитвенника и предстателя пред Богом, вопиюще ти таковая:

Радуйся, Царствие Небесное унаследовавый;

радуйся, яко лицем к лицу славу Божию зриши.

Радуйся, всех святых сожителю;

радуйся, яко купно с ними на Небесех Бога о нас грешных умоляеши.

Радуйся, яко нетленными мощами твоими на земли чудеса являеши;

радуйся, яко благодатную помощь всем притекающим к тебе подаеши.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак 13

О преблаженный, новопрославленный отче Алексие, Православия проповедниче и благочестия наставниче, приими от нас, грешных и недостойных, малое сие моление и испроси у Всещедрого Бога Церковь Святую укрепити и от ересей, расколов и нестроений оградити, нам же всем в истинней вере до последнего нашего издыхания пребыти, да чистым сердцем непрестанно воспеваем Спасителю нашему: Аллилуия.

Сей кондак читается трижды,

и паки:

Икос 1

Ангельского мира и всего видимого Творец предуставивый тя быти проповедником спасительныя православныя веры среди народа нашего, мудроватем латинским плененного, но к богоугодному православно-восточному исповеданию тяготеющего, от младенческого возраста избра тя, отче Алексие, да послужиши обращению и спасению многих. Сего ради со дерзновением тебе вопием:

Радуйся, от юности Христа всем сердцем возлюбивый;

радуйся, от утра жизни твоея Тому Единому поработывай.

Радуйся, усердною молитвою дух твой окрыливый;

радуйся, во отрочестве образ жития святого показавый.

Радуйся, благочестием своим верныя возвеселяй;

радуйся, от малых лет за вся сия Богом возлюбленный.

Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

Кондак 1

Избранный премудрым Промыслом Божиим быти возродителем Святыя Православныя веры / и на степень священномонаха возведенный, / в Руси Карпатстей ревностно подвизался еси в распространении веры предков наших. /Сего ради мы, позднейшая чада твоя, / от сердечныя любве к тебе зовем: / Радуйся, преподобие отче Алексие, преславный исповедниче Христов и молитвенниче о душах наших.

О священная главо, преподобие отче наш Алексие, вемы, яко ты, предстоя Престолу Пресвятыя Троицы, велие имаше дерзновение в молитвах пред Господем. Воззри и ныне на нас, грешных и недостойных чад твоих, к тебе ныне припадающих и усердно молящихся: умоли Господа, да подаст нам решимость стяжати благочестие отцев наших, его же ты стяжал еси от юности твоея. Ты в житии твоем ревностный защититель и хранитель истинныя веры был еси, помози и нам незыблемо соблюсти веру православную. Тихая бо душа твоя зело преуспела в Божественном смиренномудрии, научи и нас разум наш питати, не многомятежной мудростию человеческой, но смиренным познанием воли Божией. Ей, угодниче Божий, не презри нас, молящихся тебе, ибо не токмо от бед и скорбей избавления просим, но силы и твердости, великодушия и любви просим, дабы без роптания переносить оныя напасти, восстающие на ны. Испроси нам и неослабное терпение даже до конца жития нашего, мир с Господом и грехов отпущение. Отче святый, укроти в стране нашей ветры неверия и смуты, да водворит Господь на земли нашей тишину, благочестие и любовь нелицемерную. Молитвами твоими да сохранит ю от междоусобныя брани, да укрепит Святую Церковь нашу Православную, да не оскудеет она истинными пастырями, добрыми делателями, право правящими слово Евангельския истины. Упаси и заблудшия овцы стада Христова, да обратятся на путь благочестия и спасения. Наипаче же моли Господа сил, да возродится земля наша святым покаянием и единым сердцем и едиными усты да прославит дивного во святых Своих Бога, в Троице славимого Отца и Сына и Святого Духа во веки веков. Аминь.

Есть святые, которых Господь воздвиг как Свое бессмертное духовное оружие для борьбы за истину в самые страшные эпохи, когда неправда жаждет поглотить мир, – это те святые, о которых говорил русский поэт-философ Федор Иванович Тютчев: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». О таких святых предопределено издавна, они появляются в самый ключевой и переломный момент истории, чтобы открыть для всего народа заветную дверь в Царство Божье и поддержать народную душу, готовую надломиться от неимоверных испытаний.

Такой человек и родился в самом удивительном месте заповедного Мараморыша, в самом сердце Карпат, чтобы исполнить предназначенное ему свыше. Господь вел его трудным путем, с падениями и восстаниями, чтобы он смог потом многих людей вывести из тьмы к свету. Мало таких святых, которых так ждал весь народ, как ждали карпатороссы своего первого православного священника и монаха после целого столетия духовного ига! Его народ выстрадал в неимоверных муках, вымолил у Бога в великом томлении сердца своего, отвоевал в непримиримой войне со всем злом мира! Поистине, мало таких святых!

Святой Алексий встречался и с Цареградским патриархом Иоакимом, и с Сербским Лукианом. О нем знали и святой царь Николай, назначивший ему в награду за подвиг исповедничества золотой крест, и святой Патриарх Тихон. Он объехал мир и исходил пешком Карпаты, свидетельствуя о Боге и истинном христианстве. О нем молился целый православный народ, и целые армии нечестивцев проклинали его, целая империя объявила его своим заклятым врагом. Весь свет услышал о нем, когда он сам явился на неправедный суд, чтобы разделить со своим народом его тяжкую судьбу великого страдания за веру.

Такой великий святой достоин прежде всего прославления и составления полного жития. Если прославление от нас не зависело, то полное житие можно было собрать. Это труд соборный, так как вобрал в себя много воспоминании разных людей, много источников. Печалит другое – порочная практика кратких житий, которая стала распространяться все более и более. Особенно это касается святых новопрославленных. Кто читал житие старца Амфилохия Почаевского до его прославления, и потом прочел новое житие, уже официальное, легко меня поймет. До прославления житие было полным, а после прославления из него было вымарано все, что посчитали «лишним», так что даже кончина старца, о причинах и предыстории которой так подробно было рассказано в полном житии, в житии новом не имеет объяснений, и можно подумать, что старец умер от старости. Побоялись, что тема колдовства, так сильно звучавшая в полном житии, может кого-то соблазнить и великое противостояние святого старца с женщиной-колдуньей, которую враг подослал к святому, было вымарано бесследно из официального жития.

Практика кратких житий легко объяснима. Составителям не надо углубляться в исследования, не надо проверять множество источников – достаточно привести общеизветные факты и назвать даты. Это максимально облегчает работу: факты датируются и соединяются между собой общими фразами-шаблонами житийного жанра, и так появляется новое житие. Экономически также гораздо выгоднее выпустить тонкую книжку-брошюрку и при канонизации мгновенно продать ее, пользующуюся спросом, чем долго вести кропотливую работу и издавать объемную книгу. Наконец, сокращая житие, убирая из него все острые углы, не поднимая серьезнейших и глубочайших вопросов, проявляют политкорректность, терпимость – лишь бы никого не обидеть. Таким образом соблюдаются фальшивые псевдодобродетели антихристова общества, где главное – терпимость ко злу, на которой только и может быть построено царство антихриста. Это все проявилось в полной мере и в официальном житии преподобного Алексия.

Вот почему это полное житие так долго и кропотливо писалось и занимает большой объем. Здесь не утаено ничего, здесь ничего не приукрашено, здесь не сглажены острые углы, здесь не замолчаны самые больные и животрепещущие вопросы. Каждый святой достоин полного жития – святость жизни охватывает всю личность человека, а не какой-то ее фрагмент, который только и можно показывать. Житие святого – великая жизненная духовная школа, которую никогда не поздно пройти, и эта школа не может ограничиваться только выпускным классом. Сопереживание жизни святого – вот что учит в житии. Читая его, человек проходит вместе со святым долгий путь, полный испытаний, и видит, как, с верой преодолевая все, святой достигает вечной славы Царствия Небесного. И тогда для души, соприкоснувшейся с личностью святого, Царство Небесное приближается, путь к Богу выпрямляется, сердце светлеет и здоровеет, а благая воля укрепляется. Вот чем незаменимы жития, но только жития полные, не казенные, не выхолощенные трусливой терпимостью ко злу и жалкой политкорректностью!

Урок святой жизни – самый лучший урок, который только может быть на земле, и этот урок нам дал Сам Спаситель. Теперь даже в Евангелии стараются что-то смягчить, сгладить, а ведь это принципиальный духовный выбор – примиряться или не примиряться со злом в мире, быть бедным и гонимым вместе со Спасителем или лукаво властвовать вместе с богачами-фарисееми. Этот выбор, это искушение хлебом, властью земной, что славно вынес Спаситель, постоянно стоит и перед нами, пока мы живем еще на грешной земле. Мы также должны выбрать крест вместо хлеба, а не хлеб вместо креста – этому нас учат все жития святых, как и житие Алексия Карпаторусского.

Эти вопросы уже частично поднимались в предисловии, но тем не менее эта проблема настолько важна, что к ней приходится возвращаться снова и снова.

Легенды и неточности окружают и рождение, и кончину святого, и даже его имя в миру, но самым проблемным моментом в биографии является, безусловно, освобождение святого из тюрьмы во время Первой мировой войны и его пребывание в России.

Преподобный Алексий не любил рассказывать об этом периоде своей жизни. Главная проблема в том, что из его скупых воспоминаний можно понять, что его освободили венгерские революционеры, и об этом пишет митрополит Евлогий, а вот что было с ним в России потом, известно почти исключительно со слов родни. Единственным документом, посвященным этому периоду его жизни, являются воспоминания митрополита Евлогия. Однако в них содержится неточная информация, поскольку он вспоминал об этом много лет спустя так, например Второй Мараморош-Сиготский процесс он относит к 1910–1911 годам, хотя на самом деле он шел с конца 1913 до весны 1914 года. Также какую-то карпаторусскую монахиню он называет сестрой святого Алексия Василисой, хотя реальная его сестра Василиса вышла замуж; также, по его словам, монахинь жандармы силой загнали в ледяное озеро (а не в реку, как на самом деле) и т.п. Поэтому его воспоминаниям не всегда можно доверять.

Тем не менее мы здесь приведем выдержку из его воспоминаний, посвященную ситуации в Карпатской Руси, святому Алексию и его сподвижникам, а также непосредственно пребыванию святого в России (с. 235–236).

«В последние годы перед войной в Карпатской Руси и в Галиции стало пробуждаться стремление вернуться к вере своих отцов, то есть к Православию. Русское правительство и общество довольно равнодушно относилось к этому тяготению к России и к Православию наших западных братьев.

В то время как при австрийском Генеральном штабе, при участии митрополита Андрее (Шептицкого), лихорадочно работали над отторжением Малороссии от России и созданием сепаратистского украинского движения, мы ничего не делали для поддержания галицко-русских деятелей; и только отдельные лица, во главе с графом Бобринским и его немногими единомышленниками, горячо взялись за эту работу, встречая ироническое и порою прямо враждебное к себе отношение в наших либеральных, не только общественных, но и правительственных кругах. Поэтому поневоле нам приходилось вести свою работу кустарно и даже до некоторой степени конспиративно.

Русофильское движение в Галиции и Карпатской Руси явило несколько энергичных деятелей (О.Наумович, Добрянский, Дудыкевич, Глушкевич, Бендесюк)... Имело оно и своих подвижников.

Карпаторусский крестьянин Алексий Кабалюк – один из тех, кто всей душой стремился к возвращению в лоно Православной Церкви. Он побывал на Афоне, там принял Православие, пришел оттуда ко мне в Холм, и я направил его в Яблочинский монастырь, где его постригли в монашество и где я рукоположил его в священный сан. Снабдив отца Алексее богослужебными книгами и церковной утварью, мы послали его на родину (в Угорскую Русь) в качестве миссионера Православия; на его призыв стали откликаться его земляки; некоторых из них он присылал в Яблочинский монастырь, где они и приуготовлялись, по его примеру, к деятельности пионеров Православия в Карпатской Руси. Иеромонах Стефан шутя называл их «камергерами», потому что они приехали в белом одеении; это были кроткие, серьезные люди, красивой внешности; монахи из них вышли примерные. <...>

Я был в Житомире, когда неожиданно явился ко мне отец Алексий Кабалюк. Изможденный, измученный, с гноящейся раной во всю грудь... Оказалось, что, выпущенный из тюрьмы революционерами, он бросился на вокзал и забился в пустой вагон товарного поезда, уходившего на Украину. (В то время австрийцы собирали дань с самостийной Украины и направляли к нам пустые товарные поезда, которые возвращались в Галицию, нагруженные продуктами.) Где-то ночью, на остановке, удостоверившись, что австрийская граница позади, он выскочил и добрался до Житомира. Я послал его к доктору. Опасаясь встречи на Волыни с австрийцами, я отправил его в Киев, где его поместили для лечения в больницу Киево-Печерской Лавры».

В настоящее время издана потрясающая книга В.Р. Ваврика «Терезин и Талергоф» (проект Кирилла Фролова, написавшего к нему обширное историческое введение), посвященная этим преступлениям против человечества. Кроме того, в 1964 году был издан огромный труд П.С. Гардого «Военные преступления Габсбургской монархии 1914–1917 годов»

Необычная сила этого документа в том, что он открывает подвиг бессмертного мученичества целого народа, – подвиг, который многие годы замалчивали, со звериной жестокостью истребляя память о нем в народной душе. Книга посвящена мученичеству народа Русского Прикарпатья в годы священной войны за его освобождение под главенством святого царя Николая. Страшные плоды ненависти к Руси и Православию были тогда посеены вместе с кровью в эту желанную для завоевателей многострадальную землю. Страшное зло тогда попыталось вкорениться здесь в душу народную. Убить в себе истинное христианство вместе с русскостью должен был здесь человек, чтобы выжить, – так задумали враги, но тысячи и тысячи и тысячи предпочли этому смерть! Насколько беспощаден террор настолько велик и подвиг народа.

Книга объясняет, какими средствами и какой ценой утверждались в Галичине униатство и русоненавистничество, насколько упорно сопротивлялся этому народ. То, что творится в современной Украине в сфере идеологии и политики, – корни этого зла обнажает книга. Многие люди, прочтя ее, были потрясены и поменяли свое мировоззрение, просветившись, – у них открылись глаза. Настолько страшна и ярка правда, что и в небольшом объеме книги она потрясает до самой глубины души. Становится ясно, откуда появился, на чем вырос австриец Гитлер вместе с германским фашизмом, как родилась эта человеконенавистническая, вампирическая идеология расового превосходства. На русской крови выросло это, захмелевшее от безнаказанности, чудовище! Для русских – только для русских! – возникли эти первые концлагеря смерти в Европе – лагеря не для плена, а для изощренного медленного убийства презренной «низшей расы».

То, что одновременно с террором в Русском Подкарпатье происходило в Русском Прикарпатье, дополняет картину беспощадной войны со Святой Русью в Европе.

В этой краткой книге названы поименно и мученики и палачи, и страдальцы и кровопийцы. Этот геноцид предшествовал всем тем страшным ужасам, что пришлось пережить везде русскому народу в XX веке и всей Европе в целом. Еретическая Европа была наказана Богом за издевательство над беззащитным народом двумя мировыми войнами. Геноцид испытали многие народы в XX веке, но началось все с Русских Карпат.

Многие века русский народ в Прикарпатье отважно и мудро сражается за веру и народность. И мучеников и героев этой великой священной войны необходимо знать русским людям, если они хотят оставаться русскими.

Пафос этой книги – в непримиримости со злом и неправдой в мире, в той святой непримиримости со злом, что выковала и продолжает выковывать из многих племен и родов Русь единую – Русь Святую.

Приведем только некоторые, самые характерные, на наш взгляд, отрывки.

«Читателю нужно помнить, что приведенное ниже число жертв – это лишь капля в море общенародного мученичества, слез и крови Галицкой Руси. Стоглавая гидра набросилась на свою беззащитную добычу. В отчаянном страхе метался галицко-русский народ из стороны в сторону и не знал, куда бежать. Немцы и мадьяры бесились, как гады, и причину своих отступлений и поражений старались оправдать неблагонадежным поведением и изменой галицко-русского населения. В манифестах и воззваниях военные и административные власти обещали от 50 до 500 крон каждому, кто донесет на русина. На улицах и площадях галицких городов платные агенты выкрикивали: „Ловить шпионов! Давайте их сюда на виселицы!“ Партийные вожаки, ослепленные местью, на этот ядовитый клич приходили с добровольной помощью.

И количество крови было чрезмерно обильно!»

«В деревне Волощине, уезде Бобрка, мадьяры привязали веревкою к пушке крестьянина Ивана Терлецкого и поволокли его по дороге. Они захлебывались от хохота и радости, видя тело русского поселянина, бившееся об острые камни и твердую землю, кровоточившее густою кровью. В деревне Буковине того же уезда мадьярские гусары расстреляли без суда и допроса 55-летнего крестьянина Михаила Кота, отца шести детей. А какая нечеловеческая месть творилась в селе Цуневе Городоского уезда! Там австрийские вояки арестовали 60 крестьян и 80 женщин с детьми. Мужчин отделили от женщин и поставили их у деревьев. Солдат-румын забрасывал им петлю на шеи и вешал одного за другим. Через несколько минут остальные солдаты снимали тела, а живых докалывали штыками. Матери, жены и дети были свидетелями этой дикой расправы. Можно ли передать словами их отчаяние? Нет, на это нет слов и силы! В селе Залужье того же уезда солдаты зверски расстреляли пять крестьян: Ивана Коваля, Ивана Михайлишина, Григория Снеда, Сханислава Дахновича и Василия Схецыка, а в соседнем селе Великополе из 70 арестованных крестьян мадьяры закололи штыками: Ивана Олиарника, Семена Бенду, Василия Яцыка, Василия Кмения, Марию Кметь, Павла Чабана, которому раньше переломили руки. И этого им было мало! Уходя, они забрали с собой малолетних девочек» (в качестве рабынь-наложниц! – Г. Рачук).

«В Каменском уезде шла австро-мадьярская лють безгранично, так как этот уезд принадлежал к более сознательным округам Галицкой Руси. В селе Дернове австрийцы убили: Ивана Наума, 85-летнего старика, Николая Курия, Николая Ковалюка и Ивана Сердинецкого. В поселке Сапежанка был расстрелян крестьянин Андрей Вусович, тело которого солдаты повесили перед его родным домом, под рыдания жены и детей. В местечке Стоянове был убит мещанин Федор Багнюк будто бы за то, что звоном в колокол давал знак казакам, а 85-летний старик-священник Иван Сохацкий был выволочен из церкви и подвергнут побоям, а затем заколот штыками. Десятки смертных приговоров имеют на своей черной совести два учителя австро-украинской ориентации Роман Пекарский и Лука Краевский. По их доносам суд первой австрийской пехотной бригады приговорил к смерти через повешение 10 крестьян в селе Таданье: Степана Федика, Феофана Гураля, Дмитрия Мотиля, Григория Наконечного, Ивана Потрухая, Федора Мартынюка, Василия Гренка, Ивана Круцинского, Дмитрия Ланчина и Анастасию Лащукевич, мать четырех детей.

Село Уторопы Коломыйского уезда было залито крестьянской кровью. Жандармы, солдаты и не в меру усердные австрийские патриоты вымещали свой гнев на неповинных жителях села за то, что на фронте австрийская армия терпела поражение. Отступавшие каратели гнали крестьян и женщин перед собой и расстреливали их на бегу».

«На основании подлейших доносов в несколько дней были переполнены все львовские тюрьмы русинами. В темном углу „Бригидок“ шла экзекуция за экзекуцией. Были повешены: Иван и Семен Хиль, рабочие из Пониковицы Бродовского уезда, Семен Шпорлюк из Фольварков Великих возле Брод, Антон Супликевич, крестьянин из Скоморох-Сокальского уезда, Валентин Кашуба, Александр Батовский и Василий Пержук из Лепинева Бродовского уезда, Антон Мановский из Дубровицы Яворовского уезда; Иван Шушинский, крестьянин из Хвойны Жолковского уезда, Петр Козицкий и Андрей Пужак из Мокротина Жолковского уезда. Последнего казнили за то, что он под виселицей крикнул: „Да здравствует великая и нераздельная Русь“. Доброволец-палач истязал его на эшафоте четверть часа».

«Черная доля постигла село Катериничи уезда Рудки. Солдаты выгнали всех жителей села, мужчин и женщин в поле и кололи их штыками. Крестьянку Марию Зазулю, мать троих детей, раздели донага и катали ее по стернище. Две женщины умерли от колотых ран. Мария Плугарь от побоев родила преждевременно дитя. Солдаты насиловали женщин без стыда и стеснения, сожгли церковь, читальню, кооперативную лавку и хозяйские постройки, грабили и убивали людей.

Чем быстрее и ближе к Карпатам отступали австрийские бригады, тем сильнее овладевал ими страх перед приближавшимся противником, тем лютее закипала месть в их сердцах. На одного Станислава Загурского, доктора прав, аудитора, то есть военного судью, к сожалению славянина-поляка, падает более ста смертных приговоров. Эта темная душонка на основании показаний одного лишь свидетеля повесил 10 крестьян из Синеводска Скольского уезда: Михаила и Петра Коваля, Федора Федишина, Ивана Матешина и Ивана Тишевского. Тела несчастных жертв бросили душегубы в болото, где они пролежали с сентября 1914 до марта 1915 года. Староста Стрыйского уезда С. Н. Андреев велел вынести трупы из болота и похоронить по православному обряду.

(Далее в этом отрывке уже говорится о терроре в Подкарпатской Руси, но тогда было более распространено название «Угорская Русь». Через упомянутое ниже село Лавочное проходят все поезда по маршрутам от Москвы через Киев на Ужгород, Белград, Прагу, Скопье, Загреб. – Г.Рачук.)

В селе Лавочном на одной из вершин Карпатских гор австрийцы поставили страшную виселицу больших размеров для устрашения народа. Сколько крестьянских голов повисло на ней, трудно сказать. Среди погибших были Михаил Жолобович из станицы Козовой и Федор Коростевич из станицы Оравы. Эту виселицу смастерил по приказу военного суда арестованный крестьянин Юрий Волкупович, которого забрало судилище в Мукачево. Как очевидец он рассказывал, что в Мукачево военный суд ежедневно приговаривал к смерти от 20 до 25 человек. Русинов вешали и расстреливали цыгане и евреи за городом, а их тела выбрасывали в ямы и рвы».

В стратегическом отношении город Перемышль на Сяне был самым важным боевым участком для австро-венгерской армии. Это была лучшая австрийская крепость против России. Отступая к Сяну, солдаты пылали неугасимой местью к галицко-русскому поселению. Поэтому для арестованных не было пощады.

15 сентября 1914 года на группу арестованных, состоящую из 46 человек, набросились мадьярские гонведы. Перевязанных веревками людей они загнали с улицы Дворского в угол улицы Семирадского, и тут наступил бесовский погром, какого древний город не знал в своей богатой в горе истории: били и секли саблями гонведы-уланы, кололи штыками пехотинцы, били кулаками и камнями евреи, били и свои братья-украинцы чем попало. Улица наполнилась отчаянными стонами и криками. Девушка-гимназистка пала на колени перед статуей, находившейся в углу улицы, и подняла вверх руки: „Божья Мати, спаси нас!“

Внезапно к девушке подбежал мадьяр и со всего размаха ударил ее револьвером по голове, а затем выстрелил из него прямо в ее чело. Как подкошенная она упала на землю. Выстрел в девушку был сигналом к кровавой расправе прочих арестованных. Началась стрельба. Брызги крови и мозга летели на мостовую и на соседние стены домов. Из тел изрубленных людей образовалась сплошная масса размозженного мяса. В этой адской бойне были убиты...» (далее следует поименный список жертв из 45 человек. – Г.Рачук).

«И вот 3 сентября 1914 года все казематы, тюремные вязницы и темницы, все конюшни с лошадиным гноем, все коридоры и сырые подвалы наполнились изгнанниками, уроженцами Карпатской Руси. Тысячи галицких невольников загнали немцы в холодные стены, закрыли железными дверьми. Лютые, как тигры, ключники и профосы надзирали за ними. Вооруженные солдаты стояли на сторожевых местах, у ворот, дверей и решеток. Началась тяжелая неволя.

Интеллигентные и простые люди должны были совершенно бесплатно весь день отрабатывать всякие черные работы не только в самой крепости, но и в городе, чистить улицы, каналы, уборные в заразных лазаретах, трудиться в огородах и в поле. В крепость было два входа. На каждом шагу стояли заставы. Бежать было немыслимо. В гнездах вшей, в гное бесчисленных ран и болячек необходимо было вести непрерывную борьбу с болезнями, которые путем проникновения в здоровый организм болезнетворных микроорганизмов могли охватить всю крепость. Все же тысячная громада узников, почти наполовину перемешенная с интеллигенцией, при деятельной поддержке чехов, особенно двух чешек, Анны Лаубе и Юлии Куглер, в скором времени завела в своих тюрьмах лад и порядок, справилась с насекомыми, установила часы для мойки и стирки белья, зоготовила из досок нары – короче говоря, старалась всячески завести образцовую чистоту».

«Первую партию русских галичан пригнали в Талергоф солдаты грацкого полка 4 сентября 1914 года. Штыками и прикладами они уложили народ на сырую землю. Голое поле зашевелилось, как большой муравейник, и от массы людей всякого возраста и сословий не видно было земли».

«За Талергофом утвердилось раз и навсегда название немецкой преисподней. И в самом деле, там творились такие события, на какие не была способна людская фантазия, забегающая по ту сторону света в ад грешников.

В апокрифе „Хождение Богородицы по мукам“ говорится, что Мария в сопровождении архистратига Михаила посетила ад в западной его стороне, и увидела она площадь, покрытую черным мраком. В болоте лежали грешники, и черви грызли их непрерывно, и страсти, как морские волны, хлестали немилосердно. От стонов, воплей, рыданий там клокотало, как в раскаленном котле, и в отчаянии причитали обреченные на вечное наказание: помилуй нас, Праведный Судия! Так же припадали к земле и молились о помощи и справедливости несчастные мученики Талергофа, но просили напрасно. Никто не слышал их стонов, никто не обращал внимания на их мучения; зато все надзиратели, вся служба, каждый немец, и не только немец, а кто только захочет, каждый солдат мог издеваться над ними самым диким и жестоким способом. Талергофская котловина дышала, как вулкан, протяжным стоном, глухим сетованием.

До зимы 1915 года в Талергофе не было бараков. Люди лежали на земле под открытым небом в дождь и мороз. Счастливы были те, кто имел над собою полотно, а под собою клок соломы. Скоро стебло стиралось и смешивалось с грязью, пропитанной людским потом и слезами. Эта грязь являлась лучшей почвой и обильной пищей для неисчислимых насекомых. Вши изгрызли тело и перегрызали нательную и верхнюю одежду. Червь размножился чрезвычайно быстро и в чрезвычайных количествах. Величина паразитов, питающихся соками людей, была вопиющая (безчисленная). Неудивительно поэтому, что немощные не в силах были бороться с ними. Священник Иоанн Мащак под датой 11 декабря 1914 года отметил, что 11 человек просто загрызли вши. Болезни и антисанитария оборачивались на каждом шагу смертью».

«Большую книгу можно бы написать о нечеловеческих издевательствах немцев. 27 марта 1915 года священник Иоанн Мащак записал: профос вызвал пять женщин и заявил им, что по очереди пойдут в одиночную каморку (для насилия над ними. – Г. Рачук). Одна из них улыбнулась, за что профос подвесил ее на столбе. Слабая женщина терпела муки, какие не в силах вытерпеть иногда крепкий солдат. Феофил Курилло рисует такую картину: 30 изнуренных и высохших скелетов силятся тянуть наполненный мусором воз. Солдат держит в левой руке штык, а в правой палку и подгоняет ими „ленивых“ людей. Пленные тянут воз и еле-еле продвигаются, ибо сил у них не хватает. Талергофские невольники, избиваемые прикладами, в жаркое лето и в морозную зиму выправляли свои дороги, выравнивали ямы, пахали поля, чистили отхожие места. Ничего им за это не платили, а только ругали их русскими свиньями. В то же время вожди украинской партии во главе с разными Левицкими, Трилевскими, Ганкевичами, Барвинскими, Романчуками били тиранам поклоны и пели Австрии дифирамбы».

«Случилось так: священник читал молитвы из молитвослова. К нему подбежал солдат и, ударив кулаком по книге, крикнул: „Читать запрещено!“ Сегодня у нас Рождество Богородицы», – ответил спокойно священник. „У собак и изменников нет Богородицы; у них есть только собачья мать!“ – заорал солдат и приказал священнику возить тачками гной. Затем, на потеху еврее, потешившись этой шуткой, он велел еврею везти священника в грязной тачке к гнойной яме и сбросить его туда вместе с мусором.

Еще пример немецкого цинизма: умер крестьянин-буковинец. Как известно, все буковинские русины православные. В барак, где сидели православные священники, пришли два солдата и спросили: есть ли здесь русские, некатолические священники. Вышли двое пожилых пленных. Солдаты запрягли их вместо лошадей и возили на них огромную бочку с водой. Старики, заливаясь горячим потом, падали от усталости на землю, но немцы на это не обращали внимания, били их прикладами, подгоняя вперед».

«Еще один сюжет из жизни концлагеря. Однажды в барак пришли солдаты, спрашивая, есть ли женщины, знающие чужие языки. К неожиданному и превеликому своему горю, вызвались четыре интеллигентные женщины. Солдаты завели их в прачечную и приказали стирать солдатские тряпки. Окружив их со всех сторон, они поносили их такими словами и шутками, какими не щеголяет ни один уличный хулиган. Один из „героев“ принес подштаники и обратился к одной даме: „Гнэдиге фрау, мои подштаники постарайтесь выстирать по-русски“. Солдатня, заполнившая прачечную густою толпою, подняла адский хохот. Выполз второй „герой“ и, бросив грязное и вшивое тряпье, повелел: „Мадам, мои подштаники вы должны выстирать по-французски. По-русски не хочу, так как русские самые большие мошенники в мире“. И опять бешеный хохот, и опять скверная брань.

Заливаясь горькими слезами, интеллигентные женщины полоскали немецкую вонючую грязь до поздней ночи, а солдатня угощала их своими бесстыдными остротами и насмешками. Положение было тем печальнее, что все обращения, жалобы, просьбы в адрес команд лагеря в Грац и Вену, на имя папского нунция и цесаря оставались без ответа».

«Не подлежит, однако, сомнению, что через талергофское чистилище и горнило прошло не менее 20 000 русских галичан и буковинцев. Администрация Талергофа считала только живых, на умерших не обращала внимания, а число их, как выше сказано, было все-таки внушительным. Талергофский лагерь постоянно пополнялся все новыми и новыми партиями заключенных из-за наступления русской армии. Не было в русском Прикарпатье села или семьи, не пострадавших от захватчиков. Мало того! Нередким явлением в 1914–1915 годах были массовые аресты целых селений. Кажется, что 30 000 будет неполной цифрой всех жертв в пределах Галицкой Руси. Украинские хитрецы и фальсификаторы истории пускают теперь в народ всякие блахманы, будто в Талергофе мучились „украинцы“. Пусть украинцы, но украинцы типа Зубрицкого, Наумовича, Гоголя, которые Прикарпатскую Русь, Волынь, Подолье и Украину считали частями Русской земли. Горсточка „самостийных“ украинцев, которые в военном замешательстве, по ошибке или по доносам своих личных противников попали в Талергоф, очень скоро, благодаря украинской комиссии в Граце во главе с Иваном Ганкевичем, получили свободу. В бредни украинских подлогов никто не поверит, ибо как могли в Талергофе томиться украинцы за украинскую „идею“, когда Австрия и Германия создали самостийну Украину?»

Тропарь в честь Божией Матери,

ради иконы Ее «Акафистныя-Предвозвестительницы»

глас 3-й

Якоже иногда старцу иноку, пред святою Твоею иконою похвальная Тебе воспевавшему, взаимно радоватися рекла еси и врагов пришествие предвозвестила еси, Богородице, тако и ныне услыши наша хвалы и обстояний лютых свободи, нашествиe же врагов видимых и невидимых прожени от нас, да вси благодарственно Тебе вопием: Радуйся, безневестная Мати, коварства вражия запинающая и от всех зол нас избавляющая.

Кондак, глас тойже

Обитель Зографская и вся гора Афонская, от нашествия еретичествующих и кровожадных латин избавлыпеся, благодарно вопиют Ти, Богородице: радуйся, покрове ширший облака, от зноя гнева Божия нас защищающий и от всех бед избавляющий.

На малей вечерни стихира, глас 2-й

Приидите, вси чада Восточныя Церкве, прославим Царицу небесе и земли, с высоты небесныя нас назирающую и на подвиг укрепляющую, востающая же на ны еретичествующих шатания низлагающую и вспять обращающую.

Приидите, вси насельницы Горы Афонския, в Православии неподвижно пребывающий, прославим чудную нашу покровительницу и учительницу, Приснодеву Богородицу, о спасении нашем всегда промышляющую и в душепагубныя ереси впасти нас не попущающую

Слава и ныне, глас 3-й

Приидите, вернии, поклонимся чудотворному и всечестному Божия Матере образу, от него же иногда глас чудный услышася, нaшествиe латин предвозвещающе, иноком же Зографским затворитися во обители повелевающе.

На стиховне стихиры, глас 7-й

Слава тебе, Христе Царю, слава многому Твоему о нас милосердию, яко иконою Пречистыя Твоея Матере известил еси истинну быти веру нашу, латиномудрствующих же прелесть обличил еси.

Стих: Воскресни, Господи, в покой Твой

Слава тебе, Царице Небесная, Мати Благословенная, яко радость Тебе приносящим, взаимно радоватися вещаеши и радости вечныя тех сподобляеши.

Стих: Клятся Господь Давиду истиною

Дивна дела Твоя, Богородице, множеством бо чудотворных икон Твоих, яко пресветлыми звездами, в Церкви Христовой сияеши и теми мрак заблуждении от сердец наших отгоняеши.

На велицей вечерни

на «Господи возвах» стихира,

глас 1-й, подобен: О дивное чудо

О дивное чудо! Икона Богоматери, иже во Афоне, яко жива сущи, глас провещевает, нашествие врагов предвозвещает. Тем же убо веселитеся, иноцы Афонстии, и всю тварь созывайте вопити Преблагословенней: Благодатная, радуйся, с Тобою Господь, подаяй мирови Тобою велию милость.

О великого Твоего, Богомати, благоволения к насельникам земного жребия Твоего, Ты бо иноку Афонскому, пред иконою Твоею «Радуйся» Тебе воспевавшему, взаимно радоватися рекла еси, и нашествие суемудрых и духоборных латин предвозвестила еси. Тем же и мы Тебе вопием: Благодатная, радуйся, с Тобою Господь, подаяй мирови Тобою велию милость.

О дивное вспоможение всем верным еси, Богородице чистая, горе же Афонстей и живущим в ней иноком предивный покров и заступление. Тем же убо светло сотворяюще память бывшего от иконы Твоея преславного чудесе, хвалебно Тебе вопием: Благодатная, радуйся, с Тобою Господь, подаяй мирови Тобою велию милость.

Дивная дела показал еси, Господи, в Пречистей Матери Твоей: Ту бо Едину достойну обрел еси послужити великому таинству Твоего воплощения и Cию даровал еси христианскому роду Хранительницу и Заступницу: и не токмо Ей Самой, но и Образом подобия Ее даровал еси силу чудотворения. Сего ради хвалебно Ей вопием: Благодатная, радуйся, с Тобою Господь, подаяй Тобою мирови велию милость.

И ныне, глас 3-й

Прииди, преподобный старче, воспой с нами радостную песнь пред чудною иконою Богоматери, якоже иногда воспел: «Радуйся, Невесто Неневестная». Да Тебе ради и нам речет Владычица: «Радуйтеся, верши раби Сына Моего, и Царствия Небесного наследницы».

Слава и ныне, глас 6-й

Егда богомерзции латины, яко волцы во овчей одежде, на жребий Твой, Владычице, нападоша, тогда един преподобный старец, пред иконою Твоею во уединении молящийся, глас Твой, Богородице, услыша, сице вещающе: «Гряди скоро во свою обитель и возвести братии, яко приближаются врази Мои и Сына Моего». Тойже aбиe тек узре икону Твою, от нее же глас слыша, над враты монастырскими стоящу, и сим чудом в истине гласа известися Тем же сотворяюше днесь, летнюю память сему чудеси, прославляем Тя, Заступницу рода христианского, и благодарно Тебе вопием: Радуйся, Рождеством Твоим родъ человече от лести диаволи избавлыпая и от прелести еретическия присно нас избавляющая.

На стиховне стихира: глас 8-й

Якоже древле преобразовавшая Тя купина огнем обята бывши несгараема, сице и святая икона Твоя «Предвозвестительница», со святыми страстотерпцы Зографскими в пламени бывши, не сгоре, но цела обретеся, и доныне неврежденна пребывает, присутствием же своим силу огненную угашает и неоскудную благодать источает, с верою пред нею Тебе, Богомати, поклоняющимся и молящимся.

На стиховне стихира: глас 5-й

Радуйся, Госпоже всемилостивая, Предвозвестительнице всеблагая. Радуйся, Афона твердое ограждение, монахов наставнице и Заступнице: радуйся, Российския страны всенощная Покровительница; радуйся, всех помоще и спасение душ наших

Стих: Помяну имя Твое

Радуйся, высоте неудобовосходимая, Гору Афонскую в жребий себе приявшая и множеством монахов cию насельшая. Радуйся, Православие в ней всецело соблюдающая, еретичествующих же вся востания всемощною Твоею силою отревающая.

Слава, глас 6-й

Дух Святый от Единого Отца исходит, якоже Сын Твой рече, и святии Вселенстии Соборы научиша. Духоборные же латине «и от Сына» исхождете Его причитают и тем Святого Духа уничижают, и неравенство Святыя Троицы содевают. Сего ради, Владычице, врагами Божиими тех нарицаеши и в прелесть оных власти нам не попущаеши.

И ныне, глас 7-й

Боже, приидоша язы́цы в достояние Пречистыя Матере Твоея, и оскверниша святыя храмы Твоя, положиша трупие рабов Твоих, брашно птицам небесным плоти преподобных Твоих, зверем земным и рыбам морским. Но пролей, Господи, гнев Твой, на люди и царства, хулящие Тя, и на отступившия от православныя веры Твоея, да разумеют, яко мы людие Твои, и овцы пажити Твоея, и истинно есть поведание веры нашея.

По первой кафизме, седален, глас 6-й

Единый токмо Христос действом Святого Духа безсеменно от Тебе, Богомати, родися. Ты же, Пречистая, от неплодове родилася еси, но не безсеменно и непорочно, якоже учат латине, ихже врагами Твоими, Госпоже, нарицаеши и душепагубную ересь их изобличаеши.

По второй кафизме, седален, глас 6-й

Аз есмь хлеб животный, сшедый с небесе, Сын Твой, Богомати, рече и на Тайней Вечери под видом хлеба плоть Свою в снедь верным преподаде. Богопротивнии же латины завет сей оскверниша и вместо хлеба Иудейские опресноки на великое cиe таинство предложиша. Но слава Тебе, Богомати, яко святою иконою Твоею заблуждение их обличила еси, нас же во Православии утвердила еси.

По полиелен: седален, глас 4-й

Глава Церкве Сын Твой, Богородице: Он бо искупи ю честною Своею кровию от власти диаволи и ныне чрез пастыри Своя ею управляет. Гордии же епископи римстии отъяша у Христа власть cию и себе ю присвоиша. Сего ради, яко Арий безумный, отвержени суть от Святыя Церкве и часть их с предателем и вопившими: возьми, возьми и распни Его.

Слава, глас 4-й

Всем извествуя вечную славу преподобномучеников Зографских, от латин пострадавших, свет небесный яко венец пресветлый над Церковию, и памятником их явил еси, Господи: да слышаще cиe православнии, в Православии утвердятся, латине же в заблуждении своем посрамятся.

И ныне, глас тойже

Многая Твоя нам благодеяния кто исповест, Богородице; или кий язык прославите неисчерпаемое море милосердия Твоего; яко не токмо всегда молиши о нас Сына Твоего и Бога нашего и всем нам твориши спастися, но и враги наша видимыя и невидимая запинаеши и вред душепагубных ересей извещавши, наипаче же латиномудрствующих изобличила еси чрез чудную Твою Икону, Ей же ныне покланяющеся Тя, Всечистая, ублажаем.

Канона песнь 4-я. Слава:

Не токмо Гора Афонская, но и великая Россия прославляет Тя, Богомати, яко не попустила еси латиномудрствующим вознести на ню рог свой и Православие в ней доныне неврежденно сохранила еси.

И ныне:

Якоже кораблец в пучине, тако и Церковь Сына Твоего, Владычице, колеблема есть бурею различных ересей, тем же не попусти ей, Царице, погруженней быти в мори житейстем, но в тихое пристанище вечного спасения управи ю, многомощными Твоими к Богу молитвами.

Песнь 5-я (второй тропарь)

Не весте, коего духа есте вы, латине: аще бо Евангелие Христово проповедуете, то почто вы слуги Богоматери убиваете и огнем сожигаете. Христос бо не повеле учеником Своим тако творити.

По 6-й песни. Икос

Видевше иноцы Зографстии икону Богоматере, чудно к ним пришедшую, и во огни несгоревшую, с любовию облобызаше ю, и в последок дней храм во имя всечестного Успения Ее устроиша и наместною в оном поставиши, радостно вопиюще: радуйся, Владычице, обители нашее покрове и ограждение, от огня же и всех бедъизбавляющи.

Песнь 7-я (второй тропарь)

Великая и Малая Россия, якоже Гора Афонская и вся Восточная Церковь, от лести и насилия папослужителей Тобою, Богомати, избавлыпеся, благодарно Тебе вопиют: Благословенна Ты в женах едина, Всенепорочная Владычице.

Песнь 8-я

Ирмос: Отроки благочестивые...

Пойте, иноцы Афонстии, благословляй, страно Российская, благую Владычицу, Заступницу всемилостивую, покровом Своим православныя люди покрывающую, еретических же вся замыслы разрушающую.

Хотяху иногда папослужителие всю землю Российскую мечем пленити и вся православныя христианы во свою пагубную ересь обратити, но заступлением Твоим, Владычице, Господь сотре гордыню их; темже превозносим Тя во веки.

Песнь 9-я

Ирмос: Всяк земнородный...

Приидите, Православия питомцы, духовно возвеселимся; днесь бо наста светлый праздник чудныя Пречистыя Богоматере иконы, ею же Православие утверждается, заблуждение же латиномудрствующих явно изобличается.

Величание

Величаем Тя, Пречистая Богородице Дево, и чтем образ Твой святый, им же заблуждение латин изобличила еси, нас же во Православии утвердила еси.

Особенно ценным в данной публикации является список литературы по террору, составленный Р.Д. Мировичем. Он подытоживает все процитированное выше, служащее неопровержимым доказательством, что именно Австро-Венгрия явилась духовной родиной фашизма, построенного на расизме и ненависти, который стал незабываемым кровавым кошмаром XX столетия.

Азбучник Српске Православие Церкве по Радославу Гpyиjhy. Београд, 1993. (На серб, яз.) Во многих местах книги содержатся сведения о помощи Сербской Церкви, которую она оказывала на протяжении долгого времени православным Карпат.

Не устаревают книги Федора Федоровича Аристова. В первую очередь это его знаменитый труд «Карпаторусские писатели» – исследование по неизданным источникам. Переиздан в 1977 году в США, штат Коннектикут, Карпато-Русской литературной ассоциацией (CARPATHO-RUSSИАN LИTERARU ASSOCИАTИON P. О. Box С, Barnum Statиon Brиdgeport, Connectиcut 06605), репринт московского издания 1916 года, и краткая, но очень содержательная брошюра «Литературное развитие Подкарпатской Руси» (М., 1995).

Ваврик В.Р. Терезин и Талергоф (К 50-летней годовщине трагедии галицко-русского народа). М., 2001. – (Книга в своей основной части была подготовлена к печати еще в шестидесятых годах, когда прошло полвека со времени Первой мировой войны.) Книга дает очень яркое представление как об австро-венгерском терроре против русинов, так и о становлении антироссийской и антиобщерусской национальной идеи на их крови.

Грабец Мирослав. К истории Мармарошского процесса (Дело 94-х. 29/ХП 1913 3/Ш 1914). Ужгород, 1934. – Здесь даны самые различные отклики в печати, посвященные этому процессу; в частности, из этого источника мною также взято и описание святого на суде.

Геровский Юрий. Почему я православный (Краткая история православной веры на Закарпатье). Ужгород, 1999. – Здесь вкратце дана героическая и мученическая история православного народа.

Города и села Украинской СССР. Закарпатская область. Киев, 1982. – В книге во многих местах содержится информация о многовековом давлении на русинов, а также о преследованиях за православную веру.

Данилец Юрий Васильевич. Православни монастыри Хустского району XX столиття. Ужгород, 2005 (второе издание). Эта замечательная книга, к сожалению, недоступна русскоязычному читателю, так как опубликована только на украинском языке.

Данилец Юрий Васильевич. Православний монастир Успиния Божой Maтepи в сели Домбоки. 2006. – Здесь рассказывается о любимом монастыре преподобного Алексия.

Дехтерев Алексий, инок; Грабовый B.C. Сокровище неоцененное (Очерк православного девичьего монастыря в Липше на Подкарпатской Руси) // Библиотека «Подкарпатская Русь». Выпуск 3, Ужгород: типография «Школьная помощь», 1936. – Эта книга содержит уникальные биографические сведения об основательнице и первой игумений этой обители Параскеве, в схиме Нине, в миру Иулиании Прокоп. Подробно рассказывается о нечеловеческих мучениях, которые эта беззаветно преданная Богу изянка претерпела с другими девицами за Православие и желание посвятить свою жизнь Богу.

Денасий Пантелеимоновский, инок. Повесть об обращении и присоединении на Афоне угрорусса униата в Православие и о русских, о православии и об унии в прикарпатской подъяремной Руси прежде и теперь. Типография Казанской Амвросиевской женской пустыни, Шамордино Калужской губернии, 1913. – Это единственная прижизненная книга о преподобном Алексии, написанная его афонским другом из Русского Свято-Пантелеимоновского монастыря. Здесь можно найти также интереснейшие сведения о церковной истории многострадального края.

Покойный Митрополит Дорофей (Филипп), предстоятель Автокефальной Православной Церкви Чешских Земель и Словакии, был русином из Мараморыша. С юности он подвизался в Изском Свято-Николаевском монастыре, будучи родом из ближайшего села Нанково. В бытность свою студентом МДА он защитил кандидатскую диссертацию «Введение унии в Закарпатье в XVII-XVIII веках». В этой добросовестной работе видно, сколько героических усилий прикладывал народ, чтобы сначала не дать надеть, а впоследствии сбросить это ненавистное духовное ярмо. Показано здесь также, с какой жестокостью и лукавством вводилась уния.

Дух святых над Сербией. М., 1999. – В книге можно узнать из судеб разных святых, сколь много Сербская Церковь дала как Подкарпатскои Руси, так и Руси в целом.

Евлогий (Георгиевский), митрополит. Путь моей жизни, М., 1994. – Эти воспоминания дают очень много сведений о том, в какой духовной атмосфере происходило обучение, постриг и рукоположение преподобного Алексия в Холмской Руси.

История Древнего Рима. М.: Высшая школа, 1982. – На с. 218–220 говорится как о массовом исходе людей в Карпаты из империи, так и о героическом сопротивлении карпатских племен Риму, который не мог смириться с таким положением дел.

История Словакии. М., 2003. – Здесь очень много и подробно говорится о сопротивлении карпатских народов, включая, естественно, православных русинов, католической Австрии.

Карпато-Дунайские земли в Средние века. Кишинев, 1975. – Здесь в статье П.Раткоша «Характер „первого“ и „второго“ крепостничества в истории Словакии» приводятся интереснейшие сведения: Великая Моравия отвоевала у болгарского царя Бориса часть Потисья и владела этими землями от 881 до 896 года. Войдя в 881 году в состав державы, эти земли получили название «Некрещеная Моравия». В то же время Парижский кодекс 3212 (можно найти в Византийском временнике) сообщает, что именно в 881–882 годах был крещен народ «рос».

Напомним, что именно в 880 году в Риме было признано славянское богослужение и даже самые ожесточенные противники святого Мефодия вынуждены были на время примириться с его авторитетом. Сохранилось «письмо римского папы Иоанна VIII от 23 мая 881 года с похвалой Мефодию Моравскому за ревностное исповедание христианской веры»; см. ниже книгу Е.В. Ухановой, где приводится это письмо в списке XI века (с. 87). Поэтому именно к 881–882 годам, как мы видим, были созданы все условия для окончательного поголовного крещения русинов в Потисье. Таким образом, народное предание о том, что подкарпатские русины были крещены святыми братьями, подтверждается письменными источниками.

С этим согласуется и мнение, что епархия в Мукачево была основана святым Мефодием (см. ниже работу архимандрита Василия Пронина, с. 24) и входила в число семи Паннонских епископий (там же, с. 54). Русины Мараморыша в это время оставались под властью Великой Болгарии, которая также тогда проводила неуклонную и окончательную христианизацию.

Ключевский В.О. Русская история: Полный курс лекций в трех книгах. Книга первая. М., 1993. Ученый пишет: «Карпаты были общеславянским гнездом, из которого впоследствии славяне разошлись в разные стороны» (с. 90)

Уже после обретения мощей вышла книга игумена Гавриила (Кризина) «Православная Церковь в Закарпатье (век XX)» (Киев, 1999; рус. и укр. яз). – Здесь, кроме прочего, достойным образом отмечена роль Сербской Церкви, и в заключении книги говорится: «Закарпатцы всегда будут благодарны Сербской Православной Церкви, ибо ее материнскими попечениями они получили в трудное время надлежащую церковную организацию и автономию» (с. 123).

В 2001 году к прославлению преподобного Алексия вышло в свет его официальное житие, которое составил игумен Гавриил. Позднее, будучи уже в сане архимандрита, он издал книгу об изском Свято-Николаевском монастыре «Твердыня Православия на Закарпатье» (укр. яз.).

Литаврин Г.Г. Византия и славяне. СПб., 2001. – Здесь можно прочесть об отношениях Византии и Великой Болгарии, а также о христианизации последней державы, в состав которой входила Подкарпатская Русь.

Максимишинец Василий, протоиерей. История Православной Церкви в Карпатской Руси. Ужгород: Лира, 2004. – В книге содержится, кроме прочего, ценная информация о страдальцах за веру.

Манн Ю. Сквозь видный миру смех... Жизнь Н.В. Гоголя. 1809–1835 (Первая часть). М., 1994. – Здесь много говорится о духовном становлении великого русского писателя, на которое безусловное влияние оказали карпатороссы. В книге освещается и трагическая судьба одного из образованнейших людей своего времени подкарпатского русина Василия Григорьевича Кукольника (с. 62–64), который основал Нежинскую гимназию, давшую нам Гоголя, подобно тому как Царскосельский лицей дал нам Пушкина. До этого в течение нескольких лет он учил будущего императора Николая I и его брата Михаила и начал заниматься организацией Петербургского университета, где должен был занять пост первого ректора. Здесь его преемником стал русин Балудянский, а директором Нежинской гимназии после кончины ученого стал карпаторосс Орлай.

Следует добавить, что сын основателя Нежинской гимназии был настолько образован и начитан (в частности, к 15 годам он в совершенстве владел несколькими языками), что сам обучал своих сверстников, выступая в роди преподавателя, и, кроме того, пользовался безупречным нравственным авторитетом среди мальчиков. Сравнивая его с Гоголем, Н.Ю. Артынов ввпоминает: «Вот Кукольник – совсем иная статья. Пред Кукольником все мы благоговели» (с. 85).

Мучичка Кирилл, иеромонах. История борьбы Православия с католико-униатством в Закарпатье в XX веке и ликвидация унии в 1949 году. (Машинопись.) Курсовое сочинение по кафедре истории Русской Церкви МДА, 1956. – Название книги говорит само за себя.

Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII веке. М., 1998. – В этой книге можно прочесть о непростой судьбе народа, когда его основная часть жила в пределах княжества Трансильвания.

В частности, здесь достаточно подробно освещается поход войска, большинство которого составляли православные Карпат из Трансильвании, Валахии и Молдавии, из Мараморыша на католическую Польшу под предводительством Иоанна Кеменя (с. 229–230). Усилиями последнего все три вышеупомянутых дунайских княжества объединились под главенством Трансильвании и вошли в союз с Богданом Хмельницким.

Из рода Иоанна Кеменя, ставшего на краткое время князем Трансильвании, происходил главный сподвижник преподобного Алексия архимандрит Амфилохий (Кеминь). Этот род был самым многочисленным, богатым и влиятельным в Изе.

Пагиря Василий. Монастыри на Закарпатье. Мукачево, 1993 (рус. и укр. яз.). –Через историю обителей по-особому раскрывается как судьба края, так и душа народа.

Петефи Шандор. Избранное. М., 1955. – В своих «Путевых записках» и «Путевых письмах» 1847 года поэт описывает и впечатления от посещения Подкарпатской Руси (которую, естественно, даже не упоминает, считая весь этот край венгерским). Его, конечно же, потрясли здесь бедность и бесправие народа. В частности, он пишет: «Во время спуска, когда мы отдыхали на склоне горы, к нам подошел какой-то парень-поляк (скорее всего, просто русин из лемков с другой, „польской“, стороны Карпат. – Г.Рачук). Мы поняли, что ему нужно; и каждый из нас дал ему, сколько мог... Он упал на колени, хотел поцеловать нам ноги... О человечество, опустившееся человечество, где твой спаситель?

Вообще, чем ближе я подъезжал к Карпатам, тем больше видел рабства. Тогда я расправлял крылья воображения, и душа моя спускалась к равнинам моей отчизны, где человеческое достоинство высоко держит свою голову даже в самой низкой хижине.

О горный край! Неужто твои кручи для того и вздымаются так высоко, чтоб еще сильнее бросилась в глаза согбенность твоих обитателей?» (первая страница «Путевых записок», с 427–428 вышеуказанного издания).

Поп Димитрий. Русинськый Синонимчиный словарь. Ужгород, 2001.

Правила Святых Вселенских Соборов с толкованиями. М.: Паломник; Сибирская благозвонница, 2000 (по одноименному изданию Московского общества любителей духовного просвещения. М., 1877; греч., церк.-слав., рус. яз.). 28-е правило IV Вселенского Собора говорит о древнейшей русской епархии, которая может быть приурочена только к Карпатам (с. 243–250; см. также об этом: Рачук Г. Грушевская Святыня. Обитель в честь Архангела Божия Михаила, Архистратига Небесных Сил Безплотных. Древнейший монастырь Закарпатья. М., 2006; Ужгород, 2007. С. 4–8; Подвижник Руси Карпатской. Архимандрит Иов (Кундря) М.: Паломник, 2008 С. 5–9).

В 2005 году Мукачевскqй монастырь выпустил фундаментальный труд архимандрита Василия Пронина под названием «История Православной Церкви на Закарпатье», на основе его ценнейшей кандидатской диссертации в МДА «История Мукачевской епархии с древнейших времен до Первой мировой войны 1914 года». 22-й параграф своего труда (с. 48) он специально посвящает ранним данным о христианстве на Подкарпатской Руси: «Выше говорилось о св. апостолах, проповедь которых доходила до Карпат. <...> Со времени перенесения Константином столицы империи на Балканский полуостров церковное влияние усилилось. Дакский епископ Феофил присутствовал на Первом Вселенском Соборе в Никее (325 г.); Месопотамский епископ Андрей, будучи заточен во Фракии, доходил до Дуная и в Дакии проповедовал слово Господне и приобрел многих последователей веры Христовой; св. Никита [Ремизианский. – Г.Рачук] обратил жителей Дакии в христианство и учредил два епископства: Argensem et Mиclovиensem, последнее Миклувицкое для русских; св. Мартин, славянин по происхождению [св. Мартин Турский. – Г.Рачук], жил в IV веке у подошвы Паннонской горы. [Ссылка на: Шкирпан И. Записки по истории Подкарпатской Руси. Мукачево, с. 10]».

В приложении 2 на с. 465–475. дан автобиографический рассказ преподобного Алексия, так как автор этой книги встречался с ним 2 ноября 1945 года в монастыре Домбоки и расспрашивал о его жизни, по благословению святого записывая его рассказ.

Журнал «Путь» (орган русской религиозной мысли). Издание религиозно-философской академии. Париж; М., 1992 (репринт). – Здесь есть интересная информация о расцвете женского монашества в Холмской Руси, связанного с именем игумений Екатерины, после революции и вынужденной эмиграции ставшей возродительницей женского монашества в Сербской Церкви, в Хопове. Ее деятельность отразилась, как в зеркале, и в Подкарпатской Руси, служа наглядным примером для подъема здесь женского монашества при самых неблагоприятных условиях, включая бедность народа и неприязненность прокатолических властей. В Леснинском монастыре были сестры из Подкарпатской Руси, главная возродительница православного женского монашества в Подкарпатье легендарная игумения Параскева ориентировалась на пример Леснинской обители и даже хотела одно время переселиться в Сербию со своими сподвижницами, чтобы там перенять опыт игумений Екатерины, которую преподобный Алексий знал лично и очень уважал. Поэтому здесь приведем небольшую выдержку из указанного источника (с. 516): «Когда мать Екатерина приехала в Лесну, там была одна церковь и один дом при 55 десятинах земли, в котором она жила с 3 послушницами, 2 девочками и одним священником. Когда она оставляла Лесну, там были монастырь с 1200 десятинами земли, осушенными болотами, многочисленными строениями, школами, больницею и амбулаториею не только для монахинь и детей, но и для всего окрестного населения. Хозяйство монастыря было поставлено образцово. В монастыре было 400 монахинь и около 100 служащих. Монастырь стал известен не только населению Холмщины, но и всей России, и на храмовые праздники в него стекалось до 20 000 богомольцев».

Кроме того, русские и сербские ученицы игумений Екатерины основали несколько женских монастырей как на Холмской Руси, так и в сербских землях.

Разгулов В.М., Фролов К А. Апостол Карпатской Руси. Берегово, 2001. – Здесь, кроме биографических сведений о святом Алексии, находим много информации о самой Подкарпатской Руси, о ее церковных, культурных и политических деятелях.

Славяне и их соседи. Выпуск 8. М.: Наука, 1998. – Здесь особенно интересны статьи А.В. Ратобыльской «Имперская идее на венгерской почве (конец X–XI век)», с. 57–63, где говорится о судьбе православного князя-венгра Антония (Айтоня), который был лишен власти и убит с помощью католического духовенства края и его ненависти к Православию; М.К. Юрасова «Элементы имперского мышления у венгров в IX веке», с. 12–18.

Словарь карпатоукраинского торуньского говора (уникальная работа, изданная крошечным тиражом профессиональными лингвистами).

Сова Петр. Прошлое Ужгорода. Ужгород: типография «Школьная помощь», 1937. – Здесь много сказано о борьбе куруцев – противников Австрии и участии в этом движении православного народа.

Трубачев О.Н. Infoarica в Северном Причерноморье. М.: Наука, 1999. – Упоминается здесь и этническая территория Подкарпатской Руси в связи с открытиями автором индоарийского этноса в Европе.

Трубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. М.: Наука, 2003. – Олег Николаевич здесь убедительно доказывает, что правосточные славяне изначально жили в Карпатах, достигая на юге Баната (с. 367 и др.). Кроме того, он считает прародиной всех славян наравне с Паннонией также и Потисье (с. 9).

Уханова Е.В. У истоков славянской письменности. – В этой работе есть непредвзятый взгляд на славянскую историю, в частности на происхождение славян; приводится и оценивается ряд важных первоисточников для изучения деятельности святых братьев.

Фейсах Иосиф. Православие в Подкарпатской Руси после Первой мировой войны. (Машинопись.) Курсовое сочинение по кафедре истории русской церкви МДА, 1980. – Здесь в самом конце приложения к сочинению даны мемуары святого Алексия, охватывающие центральный момент его жизни принятие Православия, служение, подвиг исповедничества.

Христу веран до смрти. Свештеноисповедник Доситej загребачки и ваведеньски. Београд-Цетинье, 2008 (серб. яз.). – Во многих местах книги говорится о благословенном труде святителя в Подкарпатской Руси.

Цьока Сергий, иеромонах. Православная и иноческая жизнь в Закарпатье в первой половине XX столетия. (Машинопись, кандидатская диссертация.) МДА, 1960. – Основополагающий труд по истории великого православного возрождения в крае.

Василий Романович Ваврик, уроженец села Яснище Бродского уезда, родился в 1889 году в крестьянской семье. В Бродах окончил немецкую гимназию и уже на школьной скамье принимал живое участие в культурно-общественной жизни гимназической молодежи. Свирепый 1914 год не позволил ему продолжить учебу на юридическом факультете Львовского университета. Свой «народный университет» прошел Василий Романович в застенках австрийских концлагерей Терезина и Талергофа, где сочинял стихи, посвященные подневольной жизни карпаторусского народа, и редактировал подпольные листовки с разоблачением лагерных жестокостей. Первые послевоенные годы он посвятил пополнению своего высшего образования; в 1926 году окончил философский факультет Карлова университета в Праге с научной степенью доктора славянской филологии. Одновременно в студенческие годы принимал участие в общественной жизни возрождающейся Подкарпатской Руси. Вернувшись на родину во Львов, В.Р. Ваврик был принужден поступить в Львовский университет, который и окончил в 1929 году с научной степенью доктора славянской филологии. В этом же году Василий Романович посвящает себя народной службе как писатель, как секретарь Ставропигийского института и как научный сотрудник Галицко-Русской Матицы. При Советской власти Василий Романович, после кратковременного занятия в Львовском университете в качестве преподавателя русского языка, поступает на работу в Исторический музей как старший научный сотрудник и на этом посту остается вплоть до выхода на пенсию в 1956 году.

Писательский диапазон В.Р. Ваврика обширен. Он ученый, поэт, писатель, публицист, и при всем этом горячий патриот Родины, общественный деятель.

Из научных, научно-популярных, филологических и исторических трудов приведем главнейшие: «Яков Федорович Головацкий, его деятельность и значение в галицко-русской словесности» (1925), «Львовское Ставропигийское Братство» (1926), «Львовский Ставропигион в освящении исследований И.И.Шараневича»(1927),«Денис Ив. Зубрицкий и его труды о Ставропигийском Институте» (1928), «Основные черты деятельности И.И. Шараневича» (1929), «Галицко-русская литература «Слово о полку Игореве» (1930), «Материалы, относящиеся к истории Львовского синода в 1891 году» (1931), «Старейшины и члены Ставропигийского Института» (1932), «Русская троица (Вагилевич, Головацкий, Шашкевич)» (1933), «Жизнь и деятельность Ивана Николаевича Далибора-Вагилевича» (1934), «Слово о полку Игореве», «Литература и перевод на галицко-русское наречие» (1937), «Члены Ставропигиона за 350 лет» (1937), «Галицкая Русь Пушкину» (1937), «Школа и бурса Львовского Ставропигиона» (1938), «Суд над Гоголем» (1959).

Особое место в творчестве В.Р. Ваврика занимает мартирология карпаторусского народа в Первую мировую войну 1914–1918 годов. Здесь следует отметить его сотрудничество при издании «Талергофского альманаха» (Львов, 1924–1934) и при его переиздании «Военные преступления Габсбургской монархии» П.С. Гардым (США, 1964); затем его монографии «Талергоф» (1934) и «Терезин и Талергоф» «К 50-летней годовщине трагедии галицко-русского народа» (1966); кроме того, ряд отдельных произведений по этой тематике в художественной обработке, в том числе повести «В водовороте» (1926), «Изверг» (1927); рассказы «Калинин сруб» (1926), «Атаман» (1932), «Маша» (1933), «Урша», рассказ о расстреле галичанина в Альпах (1928), «Суд и расстрел», рассказ о расстреле крестьян в Мацаеве Зборовского района украинско-немецкими террористами (рукопись), «Нравоучитель», рассказ о жизни и подвигах В.Ф. Марущака (рукопись), «В кольце штыков» (1928), «В перекрестных огнях», в 5 частях (1929–1938), «Жертва австрийского террора о. Игнатий Гудима» (1930); драмы «Одна невеста, два жениха» (1928), «Талергоф», «Драматические картины» (1933), «Русины-партизаны в Карпатах» (рукопись); поэмы (18): «Анастасия Чагровна» (рукопись), «Крещение Руси» (1938), «Слово о полку Игореве» и др.; научно-популярные очерки «Григорий Семенович Малец» (1936), «Дмитрий Андреевич Марков» (1938), «Николай Павлович Глебовицкий» (рукопись), «Народнославянская Галицьсая Русь» (рукопись), «Обзор галицкорусской письменности» (рукопись). По теме «Талергофа» поместил В.Р. Ваврик много статей публицистического характера в галицкорусской печати, как и вообще на злободневные вопросы, которыми живо интересовался. Сюда следует отнести также документальную публицистическую монографию п.з. «Черные дни Ставропигийского Института» (1928). Поэтическое творчество В.Р. Ваврика очень богато. Его поэзия, напоминающая народную лирику, проникнута горячим патриотизмом, особенно любовью к родным Карпатам, рассеена по всем карпаторусским изданиям. Назовем здесь только вышедшие сборники. Это «Трембита» (1921), «Стихотворения» (1922), «Красная горка», третий сборник стихотворений (1923) и «Гаивки», четвертый сборник стихотворений (1925).

Особое место в творчестве В.Р. Ваврика занимают литературные портреты выдающихся культурных деятелей Руси. Назовем некоторые: «Дмитрий Васильевич Залозецкий» (1922), «Иван Григорьевич Наумович» (1924) и монография «Просветитель Галицкой Руси Иван Гр. Наумович» (1926), «Яков Федорович Головацкий» (1924), «Богдан Андреевич Дедицкий» (1927), «Иссидор Иванович Шараневич» (1929), «Федор Федорович Аристов» (1933), «Владимир Андреевич Франецев» (1937), «Игорь Эммануилович Грабарь» (1945), «Мариан Феофилович Глушкевич» (1960), «Проф. Тит Иванович Мышковский» (1962), «Семен Юрьевич Бендасюк» (1962), «Антоний Степанович Петрушевич» (1963), «Иван Федоров, первый русский печатник, и его пребывание во Львове» (1963), «Иван Степанович Шлепецкий (1963), «Андрей Васильевич Карабелеш» (1965), «Иван Степанович Шлепецкий добрый пастырь» (1968) и много других. В.Р. Ваврик скончался 5 июля 1970 года во Львове.

Литература: «Талергофский альманах», вып. IV, с. 87–89; «Карпаторусский календарь Лемко-Союза на 1963 год»; газета «Вестник» за 1913–1969 гг.

Р.Д. Мирович