Превыше поста и молитвы

Посвящается тем послушникам, которые добровольно и безропотно подъемлют крест послушания

– Благословите, старче.

– Добро пожаловать, чадо. Присядь, отдохни. А ты, Панарет, принеси парню кофе, ракии и воды из источника, чтобы он освежился.

– Старче, если Бог благословит и на то будет Его воля, я хотел бы остаться с Вами и быть у Вас в послушании. Я очень хочу жить святой монашеской жизнью во Христе.

– Чадо! Меня трогают твои слова и я желаю тебе, чтобы Господь сподобил тебя великого Ангельского образа. Но этот путь не так легок. Господь наш Иисус Христос сказал нам: Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф.16:24). Имей в виду, что «алкати имаши и жаждати, и нагствовати, досадитися же и укоритися, уничижитися и изгнатися, и иными многими отяготитися скорбными, имиже сущий по Богу живот начертавается» ¹.

– Батюшка, я подумал обо всем этом и решил с помощью Божией вступить в бой. Я постараюсь, чтобы никакое препятствие не смогло удалить меня от монашеской жизни.

– Чадо мое! Имей в виду также, что для того, чтобы стать монахом и особенно истинным чадом послушания, прежде всего прочего, требуется, по словам святого Иоанна Лествичника, «уклонение от мира телом или волею. Двумя сими добродетелями преподобное послушание, как златыми крылами, безленостно восходит на Небо». Уклонение от мира, чадо мое, это совершенное отречение от всех тех вещей и лиц, которые препятствуют нам достичь благочестивой цели нашей жизни.

– Батюшка, мое сердце так любит Иисуса Христа, что мир уже перестал волновать меня. Я хотел бы верить, что мое состояние в точности выражают слова Апостола Павла: кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?.. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим.8:35,38–39). С гoтoвнocтью и по собственному желанию я приклонюсь под ярмо послушания.

– Чадо мое! Послушание – нелегкое дело. Ибо послушание, по словам святого Иоанна Лествичника, это «совершенное отречение от своей души… Послушание есть действие без испытания, добровольная смерть, жизнь, чуждая любопытства… Послушание есть гроб собственной воли», И святой Иоанн продолжает: «Отцы псалмопение называют оружием, молитву – стеною, непорочные слезы – умывальницею, а блаженное послушание назвали исповедничеством, без которого никто из страстных не узрит Господа Чтобы ты увидел ценность послушания, а в то же время и его трудность, я расскажу тебе следующее.

Однажды некий великий древний старец, стоя на молитве, пришел в исступление и был вознесен духом в Небесный мир. Там он увидел четыре чина праведников. В первом были те, кто в своей жизни страдали от телесных болезней, но безропотно терпели и благодарили Бога. Во втором – те, кто подвизались в добродетели любви и всеми способами облегчали жизнь ближних. Третий чин состоял из пустынников и отшельников, живших в невероятных злостраданиях и суровых условиях. А четвертый составляли все послушники. Казалось, что своей славой они превосходят всех прочих. Как знак своего звания они носили золотые нарукавники. «Каким же образом эти наименьшие имеют большую славу, чем прочие?» – вопросил старец сопровождавшего его Ангела. «Это потому что прочие, – объяснил Ангел, – жили по своей воле, в то время как эти каждый день приносили ее в жертву любви Божией, непрестанно распиная самих себя».

– Батюшка, с помощью Божией и Вашими молитвами я буду бороться, чтобы ответить на святое призвание Божие.

– Да будет святая воля Божия, чадо.

Святая Гора 8 мая 1998 г., Праздник св. оанна Богослова. иеромонах Козма Д. Палеоянис

Однажды послушники аввы Агафона вместе со своим старцем после больших трудов и лишений выстроили небольшую келлию. Однако не успели они толком обустроиться в ней и передохнуть, как старец говорит им:

– Подъем! Вставайте и пойдем отсюда!

Авва Агафон принял такое решение, потому что уже в первую неделю их жизни в новой келлии заметил нечто духовно неполезное.

Однако послушники; услышав его слова, пришли в смятение и в волнении стали говорить:

– Старче! Если ты собирался покинуть это место, то зачем же мы так трудились и мучились, строя эту келлию? К тому же люди, узнав, что мы, едва выстроив жилье, снялись и ушли, соблазнятся и скажут: «Вот, опять удрали эти непутевые бродяги!».

Старец, видя, как расстроились его послушники, говорит им:

– Хотя некоторые и соблазнятся, но другие получат духовное назидание и скажут: «Блаженны эти люди, ибо ради любви Божией они презрели дома и свои собственные труды и удалились отсюда». В любом случае я ухожу; кто хочет, пусть следует за мной.

Тогда послушники сотворили земной поклон и попросили прощения. И, получив его, вместе со старцем отправились в другое место.

Послушник аввы Силуана Захария решил расширить сад возле своей келлии. И вот в один из дней, не открыв этого своего помысла старцу и не испросив его благословения, он с помощью братьев начал ломать ограду сада и переносить ее на новое место, чтобы освободить площадь.

Старец, едва узнав об этом, тотчас надел рясу и, выйдя из своей келлии, сказал им:

– Благословите, братия, я ухожу.

Братия, услышав из его уст такие слова, застыли в недоумении. Они упали к его ногам:

– Старче, скажи, что с тобой? Что происходит? Они принялись упрашивать его не уходить и вернуться в свою келлию.

Он же сказал им:

– Я больше не вернусь в келлию и даже не сниму рясу, если вы не вернете ограду на то место, где она была раньше.

Тогда его послушники немедленно вновь поломали изгородь. И только когда они опять сложили ее там, где она была раньше, старец возвратился в свою келлию.

В одном общежительном монастыре жил в cтpoгом подвиге один брат. Братия соседнего скита, узнав, что в той обители есть монах такой строгой жизни, захотели познакомиться с ним поближе.

И вот однажды они пришли в монастырь и направились туда, где трудился знаменитый насельник.

Этот добрый послушник, едва завидев их, прервал свою работу, встал, поклонился, приветствовал и облобызал их. Затем, не говоря ни слова, он вернулся на рабочее место и продолжил свое рукоделие.

Такое поведение брата пришлось не по душе посетителям, а потому они грубо упрекнули его:

– Отец Иоанн, кто нацепил на тебя схиму и сделал тебя монахом? Твой старец должен был бы тебя научить, что, когда к тебе приходит в гости брат, ты должен любезно принять его, взять его плащ и сказать ему: «Помолись, отче, и за меня», или: «Садись, отче».

На эти слова или, лучше сказать, на эти замечания подвижник ответил:

– Грешный Иоанн не тратит время на такое человекоугодие.

Авва Макарий Египетский рассказывал, что однажды два юноши решили стать монахами и поселиться в его скиту. Когда они пришли туда, случилось так, что они повстречали самого авву Макария. Не зная его в лицо, они спросили:

– Где келлия аввы Макария?

– Зачем он вам? – ответил он.

– Мы хотим познакомиться с ним, ибо слышали о нем много хорошего, – отвечали двое юношей.

– Это я, – просто сказал старец. Юноши поклонились ему и сказали:

– Авва, мы хотим остаться здесь.

Авва Макарий, видя, что они люди зажиточные и образованные, говорит им:

– Вы не сможете жить здесь.

– Если здесь с вами мы жить не можем, то мы пойдем в другое место, – ответил старший.

Авва Макарий, услышав такие слова, сказал сам себе: «Зачем я буду гнать их, чтобы они соблазнились? Оставлю их здесь; все равно труды и лишения скитской жизни заставят их самих уйти отсюда». Итак, он говорит им:

– Если вы можете и хотите остаться, то идите, стройте сами себе келлию.

Он дал им топор, мешочек с сухарями и солью, показал одинокую скалу и сказал:

– Долбите эту скалу, носите бревна из болота, стройте себе келлию и живите там.

Юноши спросили:

– Авва, каким рукоделием занимаются здешние отцы?

– Они плетут корзины.

И он показал им, как их плести и сшивать, и рассказал, где и как продавать. Наконец, дав им подвижническое правило, он оставил их и удалился.

Прошли три года, но два послушника ни разу не приходили к нему. Авва, забеспокоившись, стал недоумевать: «Каким же таким духовным деланием они заняты, что не приходят посоветоваться со мной и рассказать о своих помыслах? Другие приходят издалека, а эти, что живут так близко, – ни разу!».

В поисках ответа он стал поститься, молиться и просить Бога открыть ему делание этих двух монахов. И вот, как он сам рассказал:

– Как только закончилась неделя этой моей духовной подготовки, я встал и отправился в их келлию посмотреть, как у них дела. Я постучал в дверь. Они открыли мне, безмолвно приветствовали меня, а я, сотворив молитву, сел. Старший подал знак младшему и тот вышел. Старший сел и в полном молчании продолжал плести свою корзину, не проронив ни слова до девятого часа. В девятом часу раздался условный стук в дверь, вошел младший брат и приготовил немного еды. По знаку старшего он накрыл маленький столик, положил на него три сухаря и молча сел. Тогда я сказал им:

– Ну что же, вставайте, поедим.

После трапезы они принесли сосуд с водой и мы утолили жажду. Когда солнце зашло, старший спросил меня:

– Ты пойдешь, авва?

– Нет, я заночую здесь, – отвечал я.

Тогда они принесли циновку и уложили меня в углу келлии. Сами же, сняв и аккуратно сложив пояса и аналавы, устроились на другой циновке. Тем временем я стал молиться и просить Бога открыть мне их делание. Они, думая, что я сплю, тихонько встали и молитвенно воздели руки к небу. В ту же минуту я увидел слетающихся подобно мухам бесов, которые вертелись вокруг рта и глаз младшего брата. Однако в то же время я увидел, как Ангел с огненным мечом отгонял бесов, не дерзающих приблизиться к старшему. Ближе к рассвету они присели. Тогда и я притворился проснувшимся. Старший говорит мне:

– Благослови, авва, прочитать двенадцать псалмов.

Я сказал им:

– Бог благословит

И младший пропел пять псалмов, припевая аллилуйя после каждых шести стихов. И я заметил, что всякий раз, как он оканчивал стих, из его уст до небес поднимался огненный язык! То же было и со старшим: когда он пел, из его уст исходила огненная лента, достигавшая до неба. Тогда и я прочитал наизусть несколько псалмов и поднялся, чтобы уходить.

Попрощавшись, я сказал им:

– Молитесь и за меня.

Они безмолвно поклонились. Однако спустя немного дней старший брат почил, а еще через три дня преставился и младший.

В одном монастыре готовились к празднику в честь чтимого святого. Поэтому они пригласили игумена соседней обители с его послушниками. Поначалу игумен отнекивался: ему не хотелось идти. Однако во сне он услышал голос, сказавший ему: «Прими приглашение и отправляйся, но пусть впереди тебя пойдут твои послушники; за ними иди и ты».

И вот когда послушники шли на праздник, Ангел Господень, принявший вид больного бедняка, улегся посреди дороги. Братия, придя на то место и увидев, как он стонет и плачет от боли, спросили его:

– Что с тобой, авва?

– Я болен, чада: ишак, на котором я ехал, взбесился, сбросил меня и убежал. Теперь мне некому помочь.

А послушники говорят ему:

– Авва, мы тебе не можем ничем помочь – мы и сами идем пешком.

И оставив его там, они отправились на праздник.

Вскоре подошел и игумен. Он также обнаружил стенающего и плачущего больного бедняка, лежащего на дороге. Выслушав его рассказ, он в недоумении спросил:

– А не проходило ли здесь недавно несколько монахов? Что же, они увидели тебя в таком положении и бросили?

– Да, авва, – отвечал больной. – Они увидели, что со мной приключилось, но оставили меня со словами: «Мы тебе не можем ничем помочь – сами пешие».

Тогда игумен говорит ему:

– Ты сможешь хотя бы немного идти? – Нет авва, не смогу,

– Ну что же, – говорит игумен, – давай я тебя взвалю на плечи и с помощью Божией пойдем:

– Как же ты сможешь так долго нести меня? – ответил ему больной. – Иди и хотя бы помолись за меня.

– Нет, – говорит игумен. – Я не собираюсь бросать тебя. Вот, смотри, здесь есть камень. Я посажу тебя на него, а сам пригнусь и взвалю тебя на спину.

Так он и сделал.

Поначалу игумену было очень тяжело. Однако по мере того, как они шли, тяжесть уменьшалась и до такой степени, что игумен пришел в недоумение. И вот внезапно он с изумлением обнаружил, что больной, которого он нес, исчез. Тогда он услышал голос, говорящий ему:

– Ты все время молился, чтобы твои послушники сподобились вместе с тобой Царствия Небесного. Однако, как ты теперь и сам видишь, мера твоей добродетели и добродетели твоих послушников неодинакова. Итак, постарайся убедить их творить добро так же, как и ты, и лишь тогда исполнится твое прошение. Ибо Я праведный Судия и воздаю каждому по делам его.

Один монах подвизался в общежительном монастыре, где безмолвствовал святой Варсонофий.

Однажды он, услышав о некоем искушении, в которое впал другой брат, решил, сам не достигнув совершенства, пойти к нему и дать духовно полезное наставление. Однако случилось так, что искушение отступило от того брата и перешло к нему самому

Увидев, что его борет это искушение, он понял, что так случилось из-за того, что он не признался тому брату, что и сам болен той же болезнью и что в искушениях надо прибегать за советом к опытным отцам. Поэтому теперь он сам отправился к святому Варсонофию и исповедал ему то, что с ним приключилось.

Старец, выслушав его, сказал:

– Брат! Есть лишь один способ избавиться от этого искушения: осуди себя за все то, что ты наговорил своему брату, делая из себя учителя. И Бог простит тебя.

И в самом деле, брат сделал так, как ему сказал старец. Он осудил себя за свои слова. И, положив поклон, он тут же избавился от тяжкой брани и возблагодарил Бога.

Одного послушника бороли блудные помыслы. Старец старался утешить его, говоря:

– Потерпи, чадо. Это искушение наводит наш враг – дьявол. Оно пройдет.

– Авва, я больше не могу терпеть, – отвечал послушник. – А потому я исполню свое желание.

Старец, видя, что его послушник не уступает увещаниям, притворился, что и сам смущается блудными помыслами. И вот он говорит послушнику:

– Да и я, чадо, искушаюсь. Так пойдем, сотворим похоть вместе, а потом вернемся к себе в келлию.

Старец взял с собой бывшую у него монету. Когда они дошли до блудного дома, старец говорит послушнику:

– Оставайся здесь; я пойду первым, а тогда уже заходи и ты.

Едва войдя внутрь, старец отдал монету блуднице и сказал ей:

– Прошу тебя, не оскверняй брата, который сейчас войдет к тебе.

Блудница пообещала старцу не касаться этого брата.

Выйдя на улицу, старец велел своему послушнику заходить. Когда тот вошел, блудница говорит ему:

– Брат! Подожди меня немного; хоть я и грешница, но, тем не менее, у меня есть одно правило, которое нам обоим теперь надо вместе исполнить.

Она попросила его встать рядом с ней в углу комнаты и положить по пятьдесят поклонов.

Итак, когда они сделали по тридцать поклонов, брат по благодати Божией пришел в умиление и сказал сам себе: «Как я смею молиться Богу в то самое время, как собираюсь совершить такой великий грех?». И тотчас же он вышел из блудного дома, не осквернившись.

Так Бог, видя доброе усердие и труд аввы; избавил послушника от блудного искушения. И они оба вернулись в свою келлию, славя Бога.

Послушники аввы Романа, видя, что их старец находится при последнем издыхании, собрались вокруг его одра и спросили:

– Авва! Как мы теперь должны вести дела в обители?

И он ответил им:

– Я не помню ни одного случая, чтобы я приказал кому-либо из вас что-нибудь сделать, не убедившись вначале, что в случае невыполнения приказа я не рассержусь. Вот таким образом нам и удалось мирно прожить вместе все эти годы.

Авва Александр был усердным подвижником – смиренным, тихим и кротким. Потому его очень любил авва Агафон.

И вот однажды послушники аввы Агафона мыли в реке тростник для своего рукоделия. Рядом с ними тихо мыл свой тростник и авва Александр. Послушники говорят своему старцу:

– Отче, видишь? Авва Александр ничего не делает!

Старец, желая уврачевать этот их помысел, говорит авве Александру:

– Брат Александр! Промывай тростник хорошенько!

Авва Александр, услышав это замечание, стал недоумевать: что хотел этим сказать авва Агафон?

Однако спустя некоторое время авва Агафон подходит к авве Александру и говорит ему:

– Не изумляйся и не удивляйся брат. Разве я не знаю, что ты хорошо трудишься? Я сказал тебе эти слова, чтобы твоим послушанием уврачевать помысел моих послушников.

Одного брата, жившего в некоем общежительном монастыре, оклеветали в том, что он якобы впал в грех блуда. Тогда он встал и отправился к Антонию Великому. Вскоре туда пришли и братия той обители. Они надеялись привести согрешившего брата к покаянию и снова взять с собой в монастырь. Потому они и принялись обличать и укорять его, считая, что он и в самом деле блудник. Однако этот брат пытался оправдаться, говоря, что он вовсе не совершал такого греха.

Случилось так, что там находился и авва Пафнутий. Услышав их разговор, он рассказал им одну притчу. «Раз я увидел на берегу реки человека, по колено увязшего в тине. Несколько человек подбежали, чтобы помочь ему. Однако, пытаясь вытянуть несчастного, они еще больше погрузили его – по самую шею!».

Выслушав эту притчу, Антоний Великий сказал:

– Вот истинный человек, который может врачевать и спасать души от греха!

Эти слова аввы Пафнутия и Антония Великого глубоко взволновали братий. Они поклонились оклеветанному. Получив душевное назидание от отцов, они взяли с собой брата и вернулись в свою обитель.

У одного старца было двенадцать послушников. Как-то раз один из них отправился по монастырским делам в соседнее селение. Однако по сатанинскому действию случилось так, что этот брат впал там в блуд. С тех пор грех стал для него привычкой. Много раз после утреннего славословия он тайком сбегал в село, откуда возвращался уже засветло. Это заметили братия и авва. Однако авва сделал вид, что ничего не знает и не стал обличать его.

Другие послушники постепенно начали в открытую порицать согрешившего брата и говорить, что старец своим молчанием еще более поощряет его греховный обычай.

Однажды рано утром авва зашел в келлию этого брата – как раз в то время, когда он возвращался из села, куда тайком ходил на грех. Случилось так, что, спеша скорее возвратиться в келлию, он впопыхах взял с собой не свою рясу, а плащ женщины. Одурев от греха, он не заметил этого. Он наскоро повесил плащ в углу келлии,так как увидел, что к нему направляется старец, и стал лихорадочно придумывать, как бы оправдаться.

Авва, войдя в келлию и увидев висящий в углу женский плащ, ничего на это не сказал, но с видимым безразличием спросил брата:

– Где ты был, брат?

– Ходил туда-то по делам, – солгал тот.

– А в селе ты не был?

– Нет, владыко, – отвечал он.

– Тогда, чадо, чей это плащ там висит?

Едва брат увидел, что это женский плащ и что он попался, как сразу же пришел в себя. Он тут же упал к ногам старца и сказал:

– Прости меня, старче, я больше не буду.

Старец простил его и, подняв с земли, стал ласково его утешать:

– Будь внимателен, чадо, и больше не греши. Ведь, скажи, пожалуйста, что за польза в этой нечистоте? Здесь, в этом мире, ты стыдишься людей, которые тебя презирают. А в будущем веке ты унаследуешь неугасимый огонь и неусыпаемого червя. Поэтому прошу тебя, чадо, больше никогда не совершай этого гнусного и постыдного дела.

Согрешивший послушник глубоко умилился от этих исполненных любви слов. Он снова упал к ногам старца, омочив их слезами и из глубины души прося у Бога прощения.

С тех пор он не только оставил этот скверный греховный обычай, но и явил такое горячее покаяние, что угодил Богу своим добрым духовным деланием и спустя немногое время стал опытнейшим монахом. Прочие послушники, видя его покаяние и духовное преуспеяние, благодарили Бога.

Через некоторое время они подошли к авве и спросили его:

– Авва! Что побудило тебя терпеть и не обличать согрешившего брата, хотя ты знал, что он грешит?

– Я видел, – ответил старец, – я видел, как сатана держит этого брата за руку и тащит его в мир. А я своим долготерпением держал его за другую руку, чтобы он окончательно не сбежал в мир, куда его тянул дьявол. Но когда Бог благоволит спасти Свое создание, то свободна становится не только рука, а весь спасшийся от греха и от дьявола человек.

Один брат жил в монастыре аввы Илии. Видимо, он был невнимателен, и искушение поколебало его и ввергло в грех. Братия обители рассудили, что его нужно изгнать. Несчастный изгнанник отправился к Антонию Великому, где и жил какое-то время. Когда тот увидел, что время пришло, он вновь дослал того брата в монастырь, из которого его выгнали. Однако братия не приняли его. И вот он снова возвратился к Антонию Великому и сказал

– Авва, они не захотели принять меня.

Тогда Антоний Великий снова отправляет его назад, но на этот раз вместе с одним из своих послушников, чтобы тот передал монастырским братиям следующее:

– Один корабль, плывший по морю, попал в бурю и после нее лишился своего груза. Однако с великим трудом он все же достиг пристани. А теперь вы хотите потопить этот корабль, с таким трудом спасшийся?

Братия, услышав это и узнав, что Антоний Великий снова посылает к ним изгнанного брата, немедленно приняли его.

В одном общежительном монастыре жил некий монах по имени Тимофей. В этом монастыре разнесся нехороший слух об одном из монахов, что он впал в грех.

Игумен позвал Тимофея и спросил, каково его мнение о том брате. Тимофей посоветовал ему выгнать грешника из обители. И в самом деле, игумен изгнал его из монастыря.

Однако как только того брата выгнали, как боровшее его искушение отошло от него и нашло на Тимофея. Он настолько побеждался им, что находился в опасности впасть в тот же самый грех. Тимофей пришел в себя и вспомнил, что он наговорил игумену про брата. Он заплакал и стал молиться:

– Боже мой, я согрешил, прости меня.

Тогда он слышит голос, который говорит ему:

– Тимофей! Все это случилось с тобой не по какой иной причине, как потому, что ты презрел и оставил своего брата в час искушения.

Как-то раз в одном общежительном монастыре некий брат впал в грех. Неподалеку оттуда жил один подвижник, много лет не выходивший из своей келлии. Игумен монастыря пошел к тому подвижнику и рассказал ему о согрешившем брате. Подвижник посоветовал ему прогнать того. Так он и сделал.

Изгнанный из обители брат нашел ущелье, остановился там и, плача, сидел на камне. Случайно в это время несколько братьев из того же монастыря шли повидать авву Пимена. Проходя мимо ущелья, они услышали плач. Сжалившись, они спустились вниз, чтобы посмотреть, кто там плачет. Они обнаружили брата в сокрушении и скорби. Монахи предложили ему пойти вместе с ними к старцу. Но он не захотел идти и, плача, говорил:

– Дайте мне умереть здесь.

Придя к авве Пимену, они рассказали ему о том, что случилось с братом. Тогда старец попросил их снова вернуться к ущелью и сказать ему?

– Авва Пимен хочет видеть тебя и зовет тебя к себе.

Брат, услышав такие слова, поднялся и отправился к старцу. Авва Пимен, видя, как расстроен и огорчен тот брат, подошел к нему, обнял его, поцеловал и ласково предложил ему немного подкрепиться. Затем он посылает одного из своих послушников к подвижнику-затворнику, чтобы тот передал ему следующее:

– Уже давно я хотел познакомиться с тобой, ибо слышал о тебе много хорошего. Однако по нашей нерадивости мы так и не встретились.

Хотя подвижник и не выходил из своей келлии, но, услышав эти слова, он сказал:

– Раз старец передал мне такое послание, то, похоже, Бог что-то ему открыл.

И вот он встал, вышел из келлии и пошел повидать авву Пимена. Когда они встретились, то, поприветствовав друг друга, с радостью сели поговорить. Тогда авва Пимен говорит подвижнику:

– В одной деревне жили два человека. Однажды случилось так, что в домах обоих были похороны. И вот один из них оставил своего покойника и пошел плакать над соседским.

Подвижник, услышав эти слова, понял, что они значат. Они глубоко потрясли его. Он вспомнил, как он поступил по отношению к согрешившему брату и подумал, что эти слова относятся к нему самому. И он сказал:

– Авва Пимен уже на Небе, а я все еще на земле.

Два брата выросли вместе в одном общежительном монастыре. По милости Божией каждый из них видел на лице другого некий внешний знак благодати Божией. И вот как-то раз один из них по какому-то делу вышел из обители. Была пятница.

Случайно он увидел, как некий человек что-то ест, – а дело было рано утром, – не уважая постный день, и сделал ему замечание:

– Ты ешь в такое время, да еще и в пятницу!

Когда он благополучно возвратился в монастырь, на обычном соборе отцов другой брат взглянул ему в лицо, но, не увидев благодатного знамения, расстроился,

Вернувшись в келлию, он огорченно спросил:

– Что ты там натворил, брат? Я спрашиваю тебя об этом, потому что сегодня не увидел на твоем лице благодати Божией.

И он вспомнил, что, в самом деле, сделал замечание человеку, нарушавшему пятничный пост, и сказал:

– Да, брат. Вчера я увидел за монастырской стеной, как один человек ел, нарушая пост, и сделал ему замечание. Значит, такой мой грех.

И он попросил своего брата:

– Потрудись и ты со мной две недели: будем просить Бога простить меня.

Так они и сделали. Спустя две недели брат и в самом деле вновь увидел на лице другого брата благодать Божию, и тогда они утешились и возблагодарили Бога.

Один из послушников аввы Пахомия вел себя не так, как надо, и жил по своей собственной воле. И вот как-то раз авва подозвал его к себе и ласково принялся увещевать:

– Брат! Знаешь, что говорит Господь? Я сошел с Неба и пришел на землю не для того, чтобы творить Свою волю, но волю пославшего Меня сюда Моего Небесного Отца. Значит, и ты должен нас слушаться. Ибо я вижу, что дьявол завидует тебе и старается во что бы та ни стало лишить тебя плодов твоих трудов. Так что живи-ка ты по нашему общежительному Уставу. Когда настает время обеда и ты вместе с братьями входишь в трапезную, то тоже ешь хлеб и прочую пищу, которая предложена на столе, и не оставайся голодным. Не надо есть много, до насыщения, так, чтобы укреплять тело; но и мало тоже не надо есть, чтобы не удручать тело, особенно, когда оно устало. Трудись и подвизайся во мере своих телесных сил, чтобы победить беса тщеславия, ибо этот бес весьма беспокоит тебя.

Послушник выслушал советы старца и какое-то время следовал им. Однако прошло время и он, вернувшись к своей прелести, принялся за прежнее. «Где написано, говорил он, что не надо поститься и подвизаться?». Он опять стал жить по своей воле, так что его враг – дьявол победил его и одержал над ним верх.

А авва Пахомий очень беспокоился за духовное состояние своего послушника. И вот он позвал Феодора и сказал ему:

– Ты знаешь, как я волнуюсь из-за нашего брата. Поэтому прошу тебя, сходи, навести его и посмотри, как он живет.

Феодор ушел и отправился в келлию того брата. Он застал его молящимся, но какими-то необычными молитвами. Вернувшись, он рассказал авве Пахомию об услышанных им бессмысленных и пустых молитвах.

На этом примере Феодор увидел, как работает дьявол, какие разнообразнейшие уловки он использует, чтобы воевать с человеком, и весьма изумился и испугался, Но он понял, с какой осторожностью и трезвостью монах должен противостоять дьявольским ухищрениям.

Едва авва Пахомий узнал от Феодора о духовном состоянии своего послушника, как отправился к нему, постоянно молясь о нем.

В конце концов, молитва старца привела к желаемому результату. Всещедрый Господь исцелил послушника от страсти. С тех пор его голова стала на место, и он стал остерегаться ловушек дьявола.

Один старец послал своего послушника в Египет за верблюдом, чтобы на нем отвезти их рукоделие из скита в Египет на продажу. Когда послушник привел верблюда его встретил другой старец-подвижник и сказал ему:

– Если бы я знал, что ты отправишься в Египет, я бы попросил тебя привести верблюда и для меня.

Послушник идет к своему старцу и передает ему слова подвижника. Старец, выслушав его, говорит:

– Возьми верблюда, ступай к подвижнику и скажи ему: «Мы закончили наши дела. Бери верблюда и займись своими делами». И иди с ним в Египет. Затем возьми верблюда и веди его снова сюда, чтобы и мы отправили в Египет свои вещи.

Послушник поступил так, как ему заповедал старец. Нагрузив верблюда рукоделием того подвижника, он вместе с ним отправился в Египет. Дойдя до пункта назначения, они развьючили животное, и по окончании дел послушник сказал подвижнику:

– Помолись за меня, отче.

– Куда ты? – спрашивает его подвижник.

– Я иду в скит, чтобы привезти сюда и наше рукоделие, – отвечает послушник.

Услышав это, подвижник пришел в умиление и со слезами на глазах поклонился послушнику, добавив:

– Простите меня! Вы, по своей многой любви, получили мой духовный плод!

Однажды авва Силуан со своим послушником Захарией пришел в некий монастырь. Братья монастыря – исключительно по любви – решили предложить путникам немного пищи, прежде чем они продолжат свою дорогу.

Поев, они вновь отправились в путь. Идя по пустыне, послушник заметил источник воды и попросил своего старца:

– Старче! Благослови немного попить!

– Чадо Захария, мы сегодня постимся, – ответил ему старец.

Послушник, немного смущенный ответом старца, вновь спрашивает:

– Но, старче, ведь мы недавно ели в монастыре?

– Да, ели. Но там мы ели по любви, ради братий. А теперь будем продолжать пост.

Один старец-подвижник так наставлял своих послушников:

– Пока ты молод, старайся не пить вина, чтобы не наткнуться на змею. А уж если по братской любви тебе случится выпить, то, немного пригубив, остановись. И даже если пригласившие тебя будут упрашивать и заклинать тебя выпить еще, не поддавайся; Ибо нередко сатана подстрекает монахов – даже весьма пожилых – заставлять младших много есть и пить вино. Но ты не доверяй их советам. Ибо ты должен знать, что вино и женщины удаляют нас от Бога.

Один отец рассказывал нам следующую назидательную историю.

В Фессалониках был небольшой женский монастырь. Одна из монахинь по сатанинскому действию сбежала из монастыря и впала в блуд. В таком жалком состоянии она жила много лет. Наконец, с помощью Человеколюбца Бога, она покаялась и снова возвратилась в обитель. Но, дойдя до монастырских ворот, она умерла.

О смерти этой монахини было открыто некоему святому человеку. Он видел, как святые Ангелы пришли за ее душой, а позади них стояли бесы. Между ними произошел спор. Святые Ангелы говорили, что монахиня покаялась и вернулась в свой монастырь. Однако бесы отвечали: «Нет, она наша, ибо столько лет была в рабстве у нас! К тому же она не успела войти в монастырь: как же вы говорите, что она покаялась?». Святые Ангелы возразили им: «Бог принял ее покаяние в ту же минуту, как увидел ее склонившейся к покаянию. Покаяться, чтобы довершить задуманное, было в ее руках; а ее жизнь была в руках Владыки всяческих».

Бесы, услышав эти слова, со стыдом удалились, оставив душу монахини в руках Ангелов.

Увидевший же это откровение рассказал о нем всем бывшим рядом.

В скиту у аввы Пафнутия жил один послушник. Однако его так бороли блудные помыслы, что он говорил: «Я не смогу удовлетворить свое желание, пока не согрешу с десятком женщин». Старец увещевал его, говоря:

– Не думай так, чадо. Это бесы тебя борют… Но послушник не прислушивался к словам своего старца. И вот однажды он сбежал в Египет и там стал жить с одной женщиной.

По прошествии немалого времени старцу нужно было отправиться в Египет. На улице он случайно встретился со своим бывшим послушником, несшим на плече корзину с мидиями, но не узнал его.

Тогда он подходит к старцу и говорит ему:

– Старче, ты не узнаешь меня? Я был твоим учеником в скиту.

Старец, видя его в таком жалком состоянии, прослезился и с болью сказал:

– Зачем, чадо, ты оставил ту честь, которой был украшен, и живешь в таком бедственном положении? Что же, ты согрешил с десятью женщинами, как говорил?

Брат, вздохнув из глубины сердца, сказал со слезами на глазах:

– Старче! Я сошелся с одной, чтобы удовлетворить свою естественную потребность, и выбиваюсь из сил, чтобы прокормить ее.

Старец говорит ему:

– Пойдем, возвращайся опять назад со мной, чадо.

– Авва, есть ли еще покаяние? – спросил брат. И старец ответил:

– Да, чадо, есть покаяние.

Тогда брат оставил все и последовал за своим старцем. Придя в скит, он, зная на опыте, что такое грех, стал бороться со страстями и стал добрым монахом-подвижником.

В монастырь сестры святого Пахомия пришла мать брата Феодора. Святой Пахомий очень любил Феодора, ибо видел его великое и чудесное послушание и его блистательные подвиги. А мать Феодора повсюду искала своего сына. Узнав, что он стал монахом в Пахомиевой обители, она пришла в монастырь с письмами епископов, требующих отдать ей сына. Она остановилась в женском монастыре неподалеку и оттуда передала письма святому Пахомию, прося, чтобы ей позволили увидеть Феодора.

Тогда святой Пахомий позвал Феодора и говорит ему:

– Чадо, пришла твоя мать и хочет тебя видеть. К тому же у нее есть письма епископов. Итак, иди и покажись ей; сделай это ради святых мужей, требующих этого в своих письмах.

А Феодор говорит:

– Подтверди мне отче, что если я увижу мою мать после всего того, что я здесь узнал, Господь не спросит с меня ответа в Своем Втором Пришествии, ибо я соблазню братию, встретившись со своей матерью, которую я оставил столько уже лет назад. Если дети Левия, жившие до благодати, отказались от своих родителей и братьев, чтобы сохранить Божий законы, то кольми паче я, удостоившийся от Бога стольких великих даров, должен предпочесть Любовь Божию родителям или сродникам? Ибо Господь говорит: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня (Мф.10:37).

Святой Пахомий отвечает ему:

– Если, чадо мое, твоя совесть говорит тебе, что это тебе неполезно, то я не принуждаю тебя. Ибо так действительно должны думать и поступать все; оставившие мир и совершенно отрекшиеся от самих себя. Это значит, что монахи должны избегать неполезных мирских встреч и любить всех членов Тела Христова, служащих Ему с совершенным самоотвержением. Если кто попытается возразить, утверждая, что «мои родственники – это моя плоть и я люблю их», то пусть слышит, что говорит Священное Писание: Кто кем побежден, тот тому и раб (2Петр.2:19).

Так что Феодор не захотел выйти к своей матери. Тогда она решила остаться в монастыре, вместе с девами – сестрами во Христе, подумав, что «если будет угодно Богу, я когда-нибудь увижу его вместе с братиями и благодаря ему спасу свою душу». Так суровость, когда она бывает во славу Божию, может быть полезной для человека, хотя поначалу кажется, что она его опечаливает.

Однажды мать аввы Марка в сопровождении множества спутников пришла повидать его. Старец Марка, авва Силуан, вышел к ней навстречу. Она сказала ему:

– Авва! Скажи моему сыну Марку, чтобы он шел повидаться со мной.

Авва Силуан отправился в келлию своего послушника и говорит ему:

– Выйди из келлии и иди, покажись своей матери.

В этo время на Марке был рабочий фартуки он был весь перепачкан кухонной сажей. Но ради послушания он вышел за ворота и, закрыв глаза и не видя посетителей, сказал им:

– Спасайтесь!

Мать не узнала его. Поэтому она опять зовет старца и говорит ему:

– Авва! Пошли ко мне моего сына, чтобы я посмотрела на него.

Авва Силуан, вызвав своего послушника, творит:

– Разве я не говорил тебе пойти и показаться твоей матери?

А тот отвечает:

– Авва, я сделал так, как ты мне велел, и сказал им: «Спасайтесь!». Только прошу тебя, не посылай меня к ним снова, ибо я не послушаюсь.

Тогда авва вышел за ворота и говорит матери:

– Твой сын – это тот монах, который сейчас встретил вас и сказал вам «Спасайтесь!».

И, дав ей несколько советов, он отпустил ее восвояси.

Один монах, живший в монастыре святого Венедикта, дав волю своим помыслам, был побежден бесом лени. Поэтому он совершенно не хотел следовать верному преданию монашеских правил. Человек Божий, святой Венедикт, не переставал вразумлять его и постоянно неленостно наставлял его. Однако тот не только не желал следовать советам своего старца, но непрестанно с бесстыдством просил святого старца отпустить его к родным.

Однажды он так замучил почтенного старца своими просьбами, что тот гневно приказал ему убираться вон. Едва послушник вышел из монастыря, чтобы отправиться к своим родителям, как он повстречал на дороге ужасного дракона с разинутой пастью, хотевшего проглотить его. Тогда брат задрожал, всплеснул руками и стал громко звать на помощь: «Бегите сюда! Меня хочет сожрать дракон!».

Братия сбежались на крик, но не увидели никакого дракона, а только дрожащего и машущего руками брата. Тогда они взяли его и отвели в монастырь. Придя в себя, он поклялся, что больше никогда он по своей воле не уйдет из обители и даже не выйдет за ворота до самой смерти. И это свое обещание он и в самом деле исполнил. Укрепляемый молитвами своего старца, он больше никогда не видел того страшного дракона, который когда-то встал на его пути.

С тех пор, как Феодор принял монашество и стал самым прилежным учеником святого Пахомия, прошло много лет. В их монастырь пришел и его брат Пафнутий, также прося постричь его в монашество. Однако Феодор не хотел относиться к нему, как брат (ибо он уже совлекся ветхого человека). Потому Пафнутий был очень расстроен и постоянно плакал. Узнав об этом, Пахомий Великий говорит Феодору:

– Брат! В начале монашеского пути снисхождение к новоначальным не вредит им. Ибо как новонасажденному дереву нужен большой уход, так и к тому, кто только принялся за подвиг, мы должны являть снисходительность до тех пор, пока он по благодати Божией не укоренится и не утвердится в вере.

Феодор, выслушав эти советы, с готовностью послушался своего духовного отца, как он и всегда поступал, и стал утверждать своего брата в монашеской жизни. Ибо он хорошо понял, что сказал ему святой Пахомий.

Один брат, который отрекся от мира и раздал свое имущество нищим, но оставил немного денег и себе, пришел к Антонию Великому и просил сделать его монахом. Когда Антоний Великий узнал о том, что он сделал, то сказал ему:

– Если ты решил стать монахом, пойди в такое-то село и купи там мяса. Потом, сняв одежду, привяжи мясо к голому телу и в таком виде приходи сюда.

Брат и в самом деле поступил так, как ему сказал Антоний Великий. Однако когда он голый шел назад с мясом на плечах, псы и вороны, стараясь ухватить мясо, накинулись на брата и исцарапали его своими когтями. Завидев его в таком виде, Антоний Великий говорит ему:

– То же самое бывает и с теми, кто, отрекшись от мира и желая оставить его, хотят, чтобы у них были деньги. Их борют и царапают когтями демоны.

Некто решил отречься от мира и стать монахом. Он пришел к одному великому старцу и сказал ему:

– Старче! Я хочу стать монахом.

Тот отвечал:

– Если ты хочешь стать монахом, то иди, отрекись от всего, что в мире, а когда вернешься, сиди в келлии и безмолвствуй.

И в самом деле, этот брат ушел и отправился в мир. Он раздал всe свое имущество, оставив, впрочем, себе сто монет, и вернулся к старцу. Тот, видя его, говорит:

– Ты не можешь быть монахом.

– Могу! – отвечает он.

– Тогда иди в келлию и сиди там.

Он пошел. Но только пока он там сидел, на него напали помыслы и стали говорить: «У твоей келлии старая дверь – надо бы поменять ее». Он приходит к старцу и говорит ему:

– Старче! Помыслы говорят мне, что дверь моей келлии уже ветхая и ее надо бы поменять.

А старец отвечает ему:

– Ты еще не отрекся от мира. Поэтому иди, отрекись от него, а тогда уже приходи сюда.

Брат вновь ушел и, раздав девяносто монет, возвратился со словами: – Вот, старче, теперь-то я отрекся от мира.

Тот снова позволил ему идти в свою келлию. Однако едва он поселился там, как помыслы опять принялись беспокоить его и говорить: «Тут вообще все обветшало, а место пустынное. Вот придет лев, ворвется в монастырь и съест меня». Отправившись к старцу, он исповедал ему эти помыслы. Тогда старец говорит ему:

– А ты, чадо, отвечай своим помыслам: «А я только того и жду, чтобы все это со мной приключилось: пусть и келлия моя развалится, пусть придет лев и сожрет меня, лишь бы поскорее уйти из этого мира». Вот что скажи своим помысла. А теперь ступай, сиди в своей келлии и не бойся ничего и ни о чем не пекись, лишь непрестанно молись Богу.

Брат поступил так, как ему сказал старец, и его душа успокоилась.

Два брата по плоти пришли в некую обитель, чтобы стать там монахами. Один из них избрал путь подвига. Другой – путь послушания. Этот послушник, не рассуждая, исполнял все, что бы ему ни говорил его старец. Много раз утром он говорил ему: «поешь», и тот ел. А в другой раз говорил: «не ешь», и он не ел. К любому приказанию старца он относился с равным послушанием, то есть с радостью слушался всех его советов и наставлений. И за это послушание его прославляли все братия монастыря.

Его брат-подвижник позавидовал ему и сказал себе: «Испытаю-ка я его, чтобы увидеть, истинно ли его послушание». Итак, он пришел к игумену и говорит ему:

– Пошли моего брата вместе со мной туда-то; у меня там дело.

Авва разрешил послушнику пойти. Подойдя к реке, кишащей крокодилами, подвижник говорит своему брату:

– Спускайся к реке и перейди ее.

Тот послушался и вошел в воду. А крокодилы проплывали мимо него, задевая его своими боками и совершенно не трогая. Подвижник, увидев это чудесное явление, велел ему выйти из реки. И тот вышел на берег, нимало не пострадав.

Пройдя дальше, они нашли на дороге обнаженного мертвеца. Подвижник сказал:

– Была бы у нас какая-нибудь ветхая одежда, мы бы покрыли его.

– А лучше, – говорит послушник, – помолимся Богу; быть может, Он воскресит его.

И вот они сели и стали молиться. Когда они совершили молитву, покойник ожил. Подвижник, похваляясь, сказал:

– Мертвый воскрес ради моих подвигов!

А тем временем Бог открыл игумену монастыря все, что с ними случилось. Когда братья возвратились в обитель, авва говорит подвижнику:

– Зачем ты выбрал такой опасный способ, чтобы испытать своего брата на реке? Так вот, знай, что мертвый воскрес ради послушания твоего брата.

У святого Саввы был обычай на время поста уходить из монастыря и жить в пустыне. Итак, когда однажды он оставил обитель, один из его послушников по имени Иаков, родом из Иерусалима, известный своим самовольством, проявляя это свое дурное качество, увлек с собой других подобных ему несмысленных монахов, ушел из Лавры и отправился в место, именуемое Семиустием. Там он попытался основать свою собственную лавру, строя келлии, храм и прочие необходимые постройки.

Братия очень вознегодовали против Иакова и не позволяли ему закончить строительство. Тогда он к своему беззаконию добавил и ложь, говоря им, что все это делается с разрешения и по благословению старца, святого Саввы. Монахи, услышав такие слова, перестали препятствовать строительству новой лавры, но все же не могли избавиться от внутренней печали, видя своими глазами, как Иаков уводит многих монахов из Лавры. Однако, думая, что Иаков говорит им правду, они молчали, ожидая возвращения своего духовного отца.

Когда окончились дни поста, святой Савва возвратился в Лавру. Увидев своими глазами, Что там происходит, он вызывает Иакова и с отеческой любовью просит его остановить работы, ибо это дело не согласно ни с волей Божией, ни с мнением братии; да и для него самого оно весьма опасно, ибо, не управив толком самого себя, он взялся, словно духовный отец, управлять другими.

Такими словами божественный отец кротко отечески увещевал Иакова. Однако, видя, что он приводит возражения и совершенно его не слушает, отчасти оставив свою обычную снисходительность, с суровым видом он говорит ему:

– Я, чадо мое, полагаю, что лучше тебе последовать моим советам. Впрочем, раз ты отказываешься слушаться, смотри, как бы не вышло так, что ты узнаешь, что для тебя лучше, лишь после великих несчастий.

Так сказал святой Савва и ушел в Лавру. В тот жe миг Иаков задрожал всем телом и его охватила сильная горячка. Он упал на кровать. Целых семь месяцев он страдал и мучился от этой странной болезни. Когда он уже отчаялся в выздоровлении и видел, что смерть недалека, он вспомнил о непослушании, которое он оказал святому Савве. Тогда он попросил находившихся при нем поднять его с кровати, отнести его в Лавру и положить у ног преподобного Саввы, «чтобы он простил меня», – как говорил Иаков, – «за мое непослушание, и чтобы я не умер непрощенным».

И в самом деле, вскоре больного Иакова, прямо на кровати, отнесли святому Савве. Милосердный и сострадательный преподобный, кротко взглянув на него, ласково говорит ему:

– Теперь ты узнал, брат, каков плод самоуправства? Ты хорошо это узнал? Понимаешь, каковы последствия недисциплинированности и преслушания?

Иаков, с трудом открыв уста (ибо даже их сомкнула болезнь), отвечал:

– Прости меня, честный отче, ибо я готовлюсь в последний путь.

И святой Савва с любовью ответил ему:

– Бог да простит тебя, брат.

Сказав это, святой возложил на больного свою руку. И эта рука стала силой для Иакова. И, о чудо! Быв при смерти, он встал с кровати. Затем он причастился Божественной Пищи, после чего ему предложили и пищу телесную. Так он питался и набирался сил, пока совершенно не выздоровел и не стал вставать с кровати легче и увереннее, чем здоровые. Когда он полностью поправился, преподобный Савва наложил на него епитимию: больше не возвращаться в те постройки преслушания. А Патриарх Илия, едва узнал об этом деле, не только не разрешил стоять этим зданиям, но послал людей, чтобы немедленно снести их.

Один послушник нашел в пустыне уединенное и безмолвное место. И вот он пришел к своему старцу и стал просить его:

– Старче! Благослови меня жить одному в том месте, и я надеюсь, что с помощью Божией и по твоим молитвам я получу от этого духовную пользу.

Авва разрешил ему поселиться там, но в то же время сказал:

– Я знаю, что ты в самом деле достаточно силен, чтобы предаться трудным подвигам. Однако поскольку у тебя не будет старца, ты будешь пребывать в уверенности, что твое дело угодно Богу. А, питая это убеждение, ты будешь полагать, что прекрасно исполняешь монашеские обеты; так что, живя таким образом, потеряешь и плоды своих трудов, и голову.

Авва Кассиан описывает такую историю.

Авва Серапион говорил о себе:

«Когда я был помоложе, я жил вместе со своим старцем: Когда мы садились за трапезу, я, по действию сатанину, вставал из-за стола, воровал сухари, и потом ел их тайком от него. Такое положение дел длилось долго, и эта страсть так надо мной возобладала, что я не мог удержаться. Конечно, совесть обличала меня, но я стеснялся исповедать это старцу.

Однажды, – конечно, по смотрению Божию, – случилось так, что к старцу в гости пришли несколько монахов. Они, ради духовной пользы, стали рассказывать старцу о своих помыслах. Тогда он сказал им:

– Ничто не вредит монаху и не радует бесов так, как укрытие помыслов от духовного отца.

Он говорил им и о духовном воздержании. Я, слыша все то, что мой старец говорил посетителям, пришел в себя и осознал, что я творю. Я подумал, что Бог открыл мои согрешения старцу. Тогда я взволновался и заплакал. Я вытащил из-за пазухи украденный мной по злой привычке сухарь, упал на пол и стал просить старца простить меня за совершенный мной грех и помолиться, чтобы Бог впредь сохранил меня от него. А старец говорит мне:

– О чадо! Без моих слов твоя исповедь уже освободила тебя. Ты победил беса, который до сих пор уязвлял тебя молчанием, исповедав свои грехи. Теперь для него не будет места в твоей душе, ибо он вышел из твоего сердца и стал явным.

И он еще не успел толком закончить речь, как я увидел сатанинскую энергию, исходящую у меня из-за пазухи подобно огненному светильнику; и весь дом наполнился зловонием, так что бывшие поблизости подумали, что где-то горит мусор.

Тогда старец сказал:

– Вот подтверждение моим словам и знамение твоей свободы. Несомненно, это Господь явил нам такое знамение, чтобы уверить нас.

С тех пор меня оставила страсть чревоугодия и эта дьявольская похоть, так что даже мысль о ней не входила в мою голову».

Итак, из сказанного мы узнаем, что нет иного пути ко спасению, кроме исповеди наших помыслов духовному отцу и внимания к преданию наших предшественников.

Один брат спросил некоего старца:

– Старче! Меня послали по монастырским делам в Святой Град. Я сходил на Иордан помолиться, не испросив на это путешествие благословения своего старца. Хорошо я поступил или нет?

Старец отвечал ему:

– Без благословения старца ты никогда и никуда не можешь отлучаться. Ибо дело, которое мы делаем по нашему собственному рассуждению, даже если и кажется хорошим, не угодно Богу. А храни то, что тебе заповедал авва, посылая тебя на службу, – это и молитва, и служение Богу, сказавшему: Не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца (Ин.5:30).

– А если, – вновь спрашивает брат, – отправляясь по делам, я забыл спросить у своего старца, где мне остановиться; а ушел уже далеко, как мне быть?

– Ты должен, – отвечает старец, – быть очень внимательным ко всему, что происходит с тобой, и все делать так, чтобы извлекать из этого пользу для своей души. Однако помни, что преступаешь заповедь и действуешь неправильно». Ибо ты дерзаешь что-то делать без благословения. Если ты будешь так поступать и об этом узнает твой старец, он простит тебя.

Послушники аввы Евлогия рассказывали следующее.

«Когда наш старец послал нас в Александрию продавать наше рукоделие, он заповедал нам не оставаться там более трех дней. «Если вы задержитесь более, чем на три дня, сказал он, я не отвечаю за ваш грех».

Тогда мы спросили его:

– Как могут не терпеть вреда монахи, день и ночь вращающиеся среди мирян в городах и селениях?

Он отвечал:

– Поверьте, чада, в течение тридцати восьми лет с тех пор, как я ушел в монастырь, я не покидал скита. Через тридцать восемь лет мы с аввой Даниилом отравились в Александрию к Патриарху Евсевию по одному делу. Войдя в город, мы увидели, множество монахов. Однако своими душевными очами я видел, как вокруг некоторых из них кружат вороны. Других обнимали обнаженные женщины и что-то шептали им на ухо. Третьи были без одежды, перемазаны человеческими нечистотами, и их били маленькие отроки. Наконец, я видел, как четвертые, с ножами в руках, резали на куски человеческую плоть и протягивали их монахам, чтоб те ели. Итак, из виденного я понял, что каждый из этих монахов грешил сообразно своей страсти и у него был соответственный бес, который сопровождал его и внушал ему помыслы.

Так что поэтому, чада, я совсем не хочу, чтобы вы задерживались в городе, чтобы вас не беспокоили такие помыслы или, лучше сказать, такие бесы».

Один живший в общежительном монастыре монах спросил старца:

– Старче! Одна несправедливо обиженная вдова послала ко мне человека и просит, чтобы я написал письмо правителю с просьбой о помощи. Но во мне борются два помысла. Один говорит мне: «Ты пришел сюда, в монастырь, чтобы умереть для мира. Если ты напишешь правителю, ты преступишь заповедь о самоумерщвлении».

Другой помысел говорит обратное: «Если ты не напишешь правителю – ты преступишь заповедь, повелевающую нам помогать страждущим». Итак, скажи мне, что делать?

И старец отвечал ему:

– Если бы ты был на самом деле мертв, и к тебе пришла обиженная вдова, разве ты смог бы ей помочь? Конечно, нет. Но, помимо этого, если сейчас ты поможешь этой вдове, то потом придет еще одна вдова просить твоей помощи, и тогда ты нарушишь заповедь. Мертвец не заботится ни о чем таком. И даже если они поворчат на тебя, это ничем тебе не повредит.

Однажды некто пришел к одному великому старцу, намереваясь стать его послушником. Тот, желая с самого начала научить его и показать ему, каким должен быть послушник, велел ему как можно сильнее ударить и обругать стоявшую неподалеку статую.

Видя послушание юноши, старец спрашивает его:

– Когда ты выругал и ударил памятник, он рассердился или что-нибудь возразил тебе?

– Нет, ничего подобного, – ответил юноша.

– Так ударь его снова, – повелел старец, – и на этот раз обзови его еще сильнее.

Три раза сделал юноша, как говорил ему старец, но статуя осталась бездушной и безгласной. Тогда старец говорит ему:

– Если и ты сможешь переносить то же, ничего не говоря вопреки, то дерзновенно приступай и наслаждайся вожделенного для тебя подвига. Иначе, не пытайся даже общаться с нами.

«Один ученик Антония Великого рассказывал мне, – говорит Палладий, – о преподобном Павле, которого прозвали «препростым» за незлобивый и невероятно простой нрав. И вот, что он поведал мне о нем.

Некий сельский житель-земледелец по имени Павел женился на прекрасной, но развращенной женщине. В течение долгого времени эта женщина постоянно впадала в грех прелюбодеяния. Павел, будучи по своему характеру человеком беззлобным и неиспорченным, не замечал этого. Однако как-то раз, внезапно вернувшись с поля, он застал свою жену с поличным, во время прелюбодеяния с неким мужчиной. Он улыбнулся и спокойно говорит мужчине:

– Не беспокойтесь, мне дела до вас нет. Клянусь Иисусом, я больше не намерен жить с ней. Забирай ее себе, а я пойду, стану монахом.

И, больше ничего никому не сказав, он ушел. Павел побывал в восьми монастырях и, наконец, приходит к Антонию Великому и стучится в дверь его келлии. Антоний Великий выходит из келлии и спрашивает:

– Чего ты хочешь?

– Я хочу быть монахом, – отвечает Павел.

– Ты уже старик, тебе шестьдесят лет и ты хочешь стать монахом? Здесь, – продолжает он, – ты не сможешь жить. Лучше ступай в деревню и живи в трудах, благодаря Бога, ибо ты не сможешь терпеть скорбей пустынной жизни.

– Я сделаю все, что ты мне скажешь, – отвечает Павел.

– Я уже сказал тебе, – говорит Антоний Великий, – ты не можешь быть монахом, потому что ты уже стар. Если уж ты настаиваешь, то иди в общежительный монастырь с многочисленной братией, которая сможет понести твои немощи. Ибо я сижу здесь один, а ем раз в пять дней, ничем не утоляя свой голод за это время.

Этими и подобными им словами пытался Антоний Великий отговорить Павла. Но, видя, что тот не уходит, он вошел в келлию, закрыл дверь и три дня сидел взаперти, совершенно не выходя за порог. Но Павел тоже сидел снаружи и ждал. На четвертый день пришлось Антонию Великому открыть дверь и выйти. Едва увидев Павла, он говорит ему:

– Старик, вставай и убирайся отсюда, потому что ты утомляешь меня. Я тебе сказал: ты не можешь здесь жить!

Павел отвечает ему:

– Я не могу куда-то еще идти. Или я останусь здесь, или умру.

Тогда Антоний Великий, хорошенько рассмотрев его и заметив, что у него ничего нет с собой – ни хлеба, ни воды, ни какой другой пищи, а он уже четыре дня ждет голодный, испугался; как бы он не умер (ведь тогда на его душе был бы грех жестокого обращения с ним), и ввел его к себе в келлию.

Протянув Павлу связку пальмовых листьев, он говорит ему:

– Держи и плети из них веревку, как я.

К девятому часу Павел с большим трудом сплел пятнадцать вязанок. Антоний Великий, взглянув на его работу, остался недоволен и, подойдя, сказал:

– Ты плохо плетешь! Распусти их и опять переделывай заново.

Он повелел Павлу так поступить, хотя тот уже четыре дня ничего не ел и был уже в преклонном возрасте, как я уже сказал вам, чтобы испытать его терпение. Павел, действительно, распустил веревки и снова начал связывать те же самые листья, но с большим трудом, потому что скрученные листья было тяжело связывать вновь.

Когда Антоний Великий увидел, что старец Павел не ропщет по малодушию и даже не сердится и не хмурит лицо, это произвело на него впечатление. И вот, когда солнце было в зените, он говорит ему:

– Старче, не съесть ли нам по кусочку хлеба?

– Как хочешь, авва, – отвечает ему Павел.

Этот ответ заставил Антония Великого еще более пожалеть его. Ибо он не бросился за стол, едва услышав о еде, но предоставил Антонию решить этот вопрос. Поэтому он и сказал Павлу:

– Накрывай на стол.

И тот послушался.

Тогда Антоний Великий кладет на стол четыре сухаря, каждый по тридцать граммов. Себе он взял один, а Павлу пододвинул три. После этого, чтобы еще лучше испытать его, он прочитал двенадцать псалмов, творя молитву после каждого псалма. Павел тоже усердно молился и они сели есть, когда солнце уже давно зашло.

Антоний Великий, съев один сухарь, не стал брать другой. А Павел грыз свой еле-еле и у него еще оставался недоеденный кусочек. Антоний Великий подождал, пока он с ним справится. Когда Павел закончил, он говорит ему:

– Старче, съешь еще один сухарик.

– Если ты тоже будешь есть, – говорит ему Павел, – съем и я. Если ты не будешь – не буду и я.

– Мне этого достаточно, ведь я монах, – отвечает ему Антоний Великий.

– И мне тоже достаточно, ведь я тоже хочу быть монахом, – в свою очередь, отвечает ему Павел.

Они встали из-за стола, и Антоний Великий снова сказал двенадцать молитв и двенадцать псалмов. А вместе с Антонием Великим молился и Павел. Потом они немного поспали до полуночи. Около полуночи они поднялись и пели до рассвета. Когда Антоний Великий увидел, как старец Павел усердно во всем ему подражает, он сказал ему:

– А теперь подумай, брат: если ты можешь так жить каждый день, то оставайся со мной.

Павел отвечает ему:

– Не знаю, может быть, ты мне покажешь еще что-нибудь, более суровое? А то, что я видел, я тоже легко могу исполнять.

Когда Антоний Великий окончательно удостоверился, что Павел не притворяется, но у него действительно совершенная душа и неиспорченный характер, по благодати и с помощью Божией он строит ему келлию на расстоянии трех-четырех поприщ от своей и говорит ему:

– Силою Божией ты стал монахом. Живи один в этой келлии, чтобы узнать бесов.

Павел Препростой жил там в одиночестве один год, И он достиг таких высот подвижнической добродетели, что удостоился от Бога благодати изгонять бесов и исцелять различные болезни.

И вот однажды к Антонию Великому принесли юношу, в котором жил бес, заставлявший его богохульствовать. Антоний Великий, хорошенько разглядев юношу, говорит сопровождавшим его:

– Это не моя работа. Я еще не получил дара изгнания бесов. Этот дар имеет Павел Препростой.

И, взяв их собой, он отправился к Павлу и говорит ему:

– Авва Павел! Изгони беса из этого человека, чтобы он вернулся домой здоровым и прославил Бога.

Павел отвечает ему:

– Почему не изгонишь его ты?

– Мне некогда; у меня есть другие дела, – говорит Антоний Великий.

И, оставив там юношу, он вернулся к себе в келлию.

Тогда Павел встал и стал молиться. И обратившись к бесноватому юноше, он говорит:

– Авва Антоний велел тебе выйти из этого человека, чтобы он прославил Бога.

Разъяренный дьявол закричал:

– Нет, выживший из ума старик, я не уйду!

Тогда Павел взял свой посох и стал постукивать им бесноватого, приговаривая:

– Антоний Великий приказал тебе выходить!

Однако бес стал еще больше оскорблять Антония Великого и Павла, говоря:

– Старикашки, сони, обжоры, у вас мало своих дел, что вы лезете к нам?! Что вы нас мучите?!

Наконец Павел говорит бесу:

– Так ты не выходишь? Ну постой, я пожалуюсь Христу, и тогда Он тебе задаст!

Но свирепый демон стал хулить даже Самого Христа и кричать, что не выйдет.

После этого Павел Препростой рассердился на беса и в самый полдень вышел из келлии (в Египте, особенно в тех местах, где происходило дело, в это время стоит жара, как в печи Вавилонской). Встав, словно столб, на большой камень он стал так молиться:

– Иисусе Христе, Ты, распятый при Понтии Пилате! Ты видишь, что я не сойду с этого камня и не буду ни есть, ни пить, пока не умру, если сейчас Ты не услышишь меня и не изгонишь беса из этого человека, чтобы он был свободен от нечистого духа.

Тогда, еще в то время как Павел Препростой молился и говорил такие слова, бес громко вскричал устами бесноватого человека:

– Иду, иду! Высшая власть силой изгоняет меня. Я ухожу из этого человека и больше не приближусь к нему. Меня изгоняют смирение и простота Павла, и я не знаю, куда мне идти.

Нечистый дух немедленно вышел из этого человека, приняв вид огромного змея длиной почти в семьдесят локтей и, извиваясь, уполз в сторону Красного моря.

Вот дело смиренномудрого и простого Павла, через которое Бог показал, какой славы и чести удостаиваются от Него простые и смиренные».

Один юноша, хотевший отречься от мира, пришел в пустыню. Там он увидел похожую на башню келлию и сказал себе: «Кого бы я ни нашел в этой башне, я буду служить ему до самой смерти». Подойдя ближе, Он постучал в дверь. Вышел некий старец-монах и говорит ему:

– Что тебе нужно?

– Я дал обет стать монахом, вот и пришел сюда.

Старец-монах принял его и, когда юноша немного отдохнул, спросил его:

– Ты где-нибудь живешь?

– Нет, – отвечает юноша, – но собираюсь остаться здесь.

А этот старец впал в плотской грех с одной женщиной и даже жил с ней в одной келлии. Потому он и говорит юноше:

– Если хочешь спастись, ступай в монастырь, потому что я здесь живу с женщиной.

Юноша отвечает:

– Жена тут у тебя или сестра – не знаю и знать не хочу. Я решил служить тебе до смерти.

По прошествии достаточного времени, в течении которого брат не рассуждая служил им во всем, старец и женщина сказали друг другу: «Нам что, мало своего греха, что мы дадим ответ и за душу этого юноши? Поэтому уйдем отсюда, а его оставим одного в келлии». И в самом деле, собрав с собой столько вещей, сколько они могли, они говорят юноше:

– Мы отправляемся по делам, а ты сторожи нашу келлию.

Однако не успели они далеко уйти, как юноша понял их замысел. И вот он подбегает к ним. Те, едва завидев его, заволновались и говорят:

– До каких пор ты будешь осуждать нас? Сиди же в своей келлии и внимай себе.

– Я, – говорит им брат, – пришел не ради келлии; я пришел послужить вам.

Тогда они, услышав от брата такие слова, подвиглись душой и решили покаяться. И, в самом деле, женщина ушла в женский монастырь, а монах возвратился в свою келлию. Так терпением брата спаслись они оба.

Однажды преемник святого Онората по игуменству так рассердился на боголюбивого Ливертина, что полез с ним в драку. Он принялся бить его кулаками. Не находя палки, он схватил табурет. Побитый Ливертин убежал и отправился к себе в келлию, чтобы успокоиться. Однако еще накануне он запланировал некую работу по обители. Так что теперь, когда закончилась утреня, несмотря на случившееся, он пошел в келлию к игумену и со смирением испросил его благословения, чтобы уйти на работу. Игумен, зная, как все его почитают и любят за его добродетель, подумал, что он хочет уйти из монастыря из-за ссоры. Поэтому он спросил брата:

– Куда ты хочешь идти?

– Отче, – отвечает Ливертин, – я запланировал одну работу по монастырю, которую не могу оставить. Поэтому со вчерашнего дня я договорился, что сегодня буду там.

Тогда игумен, признав свое жестокосердие и кротость Ливертина, восстенал в своем сердце и, встав с кровати, пал к ногам своего послушника, исповедуя, что он согрешил, дерзнув причинить такую жестокую боль уважаемому человеку. Но точно так же поступил и Ливертин: он упал на землю к ногам игумена, говоря, что в случившемся виновен не игумен, а он сам; он обвинял себя и говорил, что достоин этого за свои проступки.

После этого случая игумен стяжал великую кротость. Так смирение послушника стало для игумена руководством к добродетели.

А Ливертин взял благословение и отправился на свое послушание. Многие из его знакомых – благородные и досточтимейшие люди – видя его с поцарапанным лицом, покрытым синяками, спрашивали, что с ним случилось. Но он отвечал: «Вчера вечером зa свои грехи я ударился о табурет и расшибся». Так праведный Ливертин ни обличил своего старца, ни впал в грех лжи.

Когда Пахомий Великий еще был молод и был учеником святого Паламана, он с готовностью, беспрекословно оказывал во всем послушание своему учителю. Он следовал ему со смиренным сердцем во всех великих и досточудных тяготах монашеской жизни.

Помимо прочих злостраданий, Паламан часто посылал его в горы собирать хворост. И, идя с ношей по колючкам, вонзавшимся в ноги, словно гвозди, он с радостью терпел это, вспоминая те гвозди, которыми были прибиты руки и ноги Спасителя нашего Иисуса Христа на кресте.

Об авве Иоанне Колове рассказывают следующий случай.

Однажды он посетил некоего старца, жившего в одном из скитов Фиваиды, и тоже стал жить там, в пустыне. Авва этого старца однажды взял сухую палку, посадил ее и сказал старцу:

– Ты будешь каждый день поливать ее кувшином воды до тех пор, пока она не станет плодоносить.

Вода была очень далеко от их келлии. Чтобы принести ее к утру, нужно было с вечера отправляться в путь.

Спустя три года сухая палка зазеленела и дала плоды – орехи. Авва старца порвал плоды и принес их в церковь, сказав братиям:

– Возьмите, вкусите от плода послушания!

Некто подвизавшийся в Фиваиде пришел к авве Сисою, желая стать монахом. Старец спросил его:

– У тебя есть кто-нибудь в миру?

– Ребенок, – отвечал тот.

– Ступай, – говорит ему старец, – и брось своего ребенка в реку, а тогда приходи, чтобы стать монахом.

Когда брат ушел, чтобы исполнить это ужасное повеление, старец послал вслед за ним другого монаха, чтобы тот помешал ему исполнить задуманное. И вот едва он приготовился бросить свое дитя в реку, как подбегает этот брат и останавливает его.

Отец ребенка стал говорить:

– Отпусти меня! Авва сказал, чтобы я бросил его!

Но брат ответил ему:

– Тот же авва заповедует тебе через меня, чтобы ты не делал этого.

Тогда, оставив ребенка, он отправился к старцу и стал его послушником.

Некто из отцов рассказывал такую историю.

Один образованный и благоговейный человек из Божьего Града (Антиохии) посетил некоего затворника и просил, чтобы тот принял его и сделал его монахом. Тогда старец говорит ему:

– Ступай, продай свое имущество и раздай деньги нищим, по заповеди Господней. И когда ты возвратишься, я приму тебя.

Он ушел, сделал так, как повелел ему старец, и вернулся. Тогда затворник говорит ему:

– Ты должен исполнить еще одну заповедь. Не разговаривай.

Тот согласился и прожил там пять лет, не проронив за это время ни слова. Однако его знакомые стали всячески восхвалять его. Старец, узнав об этом, говорит ему:

– Здесь тебе уже не полезно жить. Поэтому я пошлю тебя в общежительный монастырь в Египет.

И в самом деле, он отправил его туда. Однако когда послушник уходил, старец не сказал ему – говорить или не говорить? Но он хранил заповедь и жил в монастыре, храня молчание. Принявший его авва, желая сам удостовериться, действительно ли этот брат нем, посылает его на работу, в ходе которой нужно было переправиться через разлившуюся реку, что было невозможно. Таким образом, он был бы вынужден вернуться обратно и сказать, что он не может перейти реку.

Добравшись до реки, послушник преклонил колена и стал молиться. Тотчас подплывает крокодил, берет его к себе на спину и перевозит на противоположный берег. Тем временем игумен послал вслед за послушником другого монаха, чтобы тот посмотрел, что станет делать немой брат. Едва монах увидел это досточудное явление, возвратился обратно и поведал о нем игумену и братии. Услышав его слова, они пришли в изумление.

Спустя некоторое время пришел час смерти немого монаха. Игумен известил об этом старца-затворника, отправившего к нему немого монаха, сказав:

– Хотя посланный тобою ко мне монах и был нем, но, тем не менее, он был ангелом Божиим.

Старец-затворник ответил игумену:

– Нет, он не был нем по природе; он исполнил заповедь, которую я дал ему в самом начале, когда он пришел ко мне. Ради заповеди он и был нем.

Когда в монастыре услышали об этом, все удивились и прославили Бога.

В одном из Асийских общежительных монастырей жил преподобный Акакий. Однако его старец был очень небрежным и грубым. Быть у него послушником было очень мучительно. От многих побоев у Акакия порой были синяки под глазами или на шее, а то и голова разбита. Спустя девять лет жизни с этим немилосердным старцем послушник Акакий умер и был погребен на кладбище с прочими отцами. Тогда его старец пошел к другому рассудительному старцу и говорит ему:

– Брат Акакий умер.

Тот не поверил ему. Тогда старец Акакия говорит:

– Пойди и посмотри.

Придя на кладбище и встав над могилой послушника, этот рассудительный старец вопрошает почившего Акакия, как если бы он был жив:

– Брат Акакий, ты умер?

Истинный же послушник явил свое послушание и по смерти и ответил:

– Как может, преподобный отец, умереть человек – делатель послушания?

Тогда его старец, напуганный этим преславным чудом, в слезах пал на землю. И, построив келлию рядом с могилой своего послушника, он стал проводить там благоразумную жизнь, исповедуя перед отцами те побои, которые он наносил своему послушнику, говоря им: «Я совершил убийство».

Так Акакий, проведя свою блаженную жизнь в таком подвиге и в таком мученическом послушании, сподобился и блаженного конца.

Один человек пришел в монастырь, оставив в городе троих детей. Он скрыл от игумена, что у него есть дети. Однако его беспокоили помыслы. Он вспоминал своих детей и хотел повидать их.

Игумен, видя его сильно опечаленным, спрашивает его:

– Что с тобой?

Брат отвечает:

– У меня трое детей и я хочу привести их сюда.

Игумен позволил ему. И вот, по благословению своего старца, он приходит в город. Он находит только одного ребенка: двое других за это время умерли. Он берет с собой ребенка и возвращается.

Приблизившись к монастырю, он встречает игумена в некоей пекарне. Тот обнял и поцеловал ребенка. Потом он поворачивается к его отцу и говорит:

– Ты любишь своего ребенка?

– Да, – отвечает отец.

Тогда старец говорит ему:

– А теперь, пока печь горит, бери ребенка и бросай его в нее!

Отец немедленно своими собственными руками бросает свое чадо в печь. Но вместо того, чтобы сжечь его, пламя оросило его, словно вода.

Так отец стяжал славу, которой был почтен патриарх Авраам.

Авва Пимен слышал столько рассказов об авве Нисперое, что, несмотря на то, что тот недавно жил в монастыре, захотел повидать его. Он сообщает о своем желании игумену и просит, чтобы тот прислал авву к нему. И в самом деле, авва Нисперой приходит вместе с экономом обители, и старец спрашивает его:

– Авва Нисперой, как ты стяжал такую добродетель? Какое бы искушение ни случилось в монастыре, ты ни говоришь ничего, ни вмешиваешься.

После многих уговоров брат отвечает:

– Прости меня, авва. Когда я пришел в монастырь, то с самого начала сказал себе: «Ты теперь будешь то же самое, что ослик. На животное ругаются, бьют его, а оно ни говорит, ни отвечает: так же будешь поступать и ты, как говорит и псалмопевец: скотен бых у тебе (Пс.LXXII,22).

Однажды святой Венедикт безмолвствовал в своей келлии. Его послушник Плакида отправился в место под названием Яма, находившееся неподалеку от монастыря, чтобы набрать воды. Вдруг кувшин выскальзывает у него из рук, и его относит течением. Попытавшись ухватить кувшин, Плакида поскользнулся и сам свалился в воду, которая текла, словно стрела, выпущенная из лука.

Святой Венедикт, безмолвствовавший в своей келлии, узнал об этом происшествии и, позвав своего ученика Мавра, говорит:

– Брат Мавр, беги: брат Плакида упал в воду и его уже далеко отнесло течением!

Мавр, исполняя заповедь своего старца, немедленно пустился бежать на место происшествия. Вдалеке он увидел Плакиду, влекомого течением.

Тогда, нимало не противясь словам своего духовного отца и укрепляясь его молитвами, он входит в воду и быстро, как если бы он был на суше, приближается к Плакиде, хватает его за волосы, поднимает его над водой и таким же образом выходит на берег.

Придя в себя и увидев, как он прошел по воде, Мавр понял, что этого не могло быть, если бы его не укрепляла молитва старца. Он удивился этому, но и испугался. Он возвращается к своему старцу и рассказывает ему о случившемся.

Святой Венедикт отнес это чудо за счет послушания Мавра, а не своей собственной святости. Мавр, напротив, утверждал, что оно случилось по повелению старца-игумена, а не его собственной силой.

Монах Плакида, услышав это достойное подражания божественное смиреннословие и спор, вмешался и сказал:

– В то время, как меня вытаскивали из глубины на сушу, я ощущал на своей голове плащ моего аввы (то есть святого Венедикта) и чувствовал, что он сам тянет меня из воды.

Неподалеку от монастыря, в котором подвизалась преподобная Феодора (которую все считали мужчиной по имени Феодор), была река, в которой скрывался крокодил. Кто бы ни подходил к реке – человек или животное, малое или большое – он пожирал его. Он был так опасен для окрестных жителей, что александрийский епарх Григорий послал туда воинов, чтобы те задерживали приближающихся к реке.

Игумен монастыря, знавший о подвижнической жизни Феодора и видевший, что он недалеко отстоит от Ангелов и что он не лишен Божией благодати, позвал его и сказал:

– Феодор! Возьми кувшин и ступай, принеси нам воды из реки.

А он, зная апостольскую заповедь о послушании наставникам (см.Евр.13:17), послушался игуменского повеления. И хотя многие уговаривали его держаться подальше от реки, чтобы жившая там рептилия не сцапала его, он с дерзновенной верой Богу, творя дело послушания, которое дает только жизнь, а не смерть, вырвавшись от останавливавших его, приходит к реке. И – о, преславны дела Твои, Господи! – они видят, как Феодор садится на спину гада, наполняет свой кувшин водой и выходит на берег. И так, безо всякого вреда выбирается на сушу, а животное, покорившееся, падает на месте замертво, терпя достойное наказание за все сделанное.

Видевшие это происшествие своими глазами немедленно рассказали о нем и другим, желая обрадовать их, и так все возблагодарили Бога ради подвига Феодора.

О послушнике аввы Павла Иоанне говорили, что он имеет великое послушание. А в одном месте было заброшенное кладбище, посреди которого жила гиена. Старец Иоанна, зная, что там растут плоды, годные в пищу монахам, говорит своему послушнику:

– Чадо Иоанн! Пойди туда и принеси мне сюда плодов.

Тогда послушник спрашивает его:

– Старче, а если на меня нападет гиена, что мне делать?

А авва шутливо отвечает:

– Если она нападет на тебя, хватай ее, вяжи и веди сюда ко мне.

Иоанн отправился в путь. Он пришел на место поздно вечером. И вот пришла гиена и набросилась на него. Тогда Иоанн, в соответствии со словами своего старца, накинулся на зверя, чтобы поймать его. Гиена ринулась прочь, но Иоанн погнался за ней со словами:

– Мой авва сказал, чтобы я связал тебя!

И в самом деле, он поймал ее и связал. Старец, видя, что его послушник задерживается, взволновался и ждал его, сидя перед келлией. И вот идет Иоанн, ведя за собой на поводке гиену. Старец, увидев такое, изумился. Но, желая, чтобы его послушник оставался таким же смиренным, он стукнул его со словами:

– Слушай, что за пса ты мне притащил сюда?

И, развязав гиену, он отпустил ее.

У блаженного Серида был общежительный монастырь в месте, называемом Фанафа. Один близкий друг блаженного вместе со своим послушником жил в Аскалоне. И вот однажды зимой старец послал этого своего послушника к авве Сериду с письмами, чтобы взять у него футляр с листами папируса. Когда послушник пришел в монастырь, пошел такой ливень, что река Фиафос разлилась и затопила всю окрестность. Тем не менее, послушник, едва отдав письма, попросил папирус, чтобы взять его и отправляться назад. Авва говорит ему:

– Благословенный мой, ты что, не видишь, какой ливень? Куда ты пойдешь в такую погоду?

Но послушник настаивал:

– Я не могу задерживаться, ибо мой старец заповедал мне возвращаться.

Поскольку он усиленно настаивал, игумен дал ему футляр с папирусами. Взяв благословение, послушник ушел. Тогда игумен говорит нам:

– Ступайте вслед за ним, посмотрите, что он будет делать, когда подойдет к реке.

Мы и пошли за ним. С нами был и авва Дорофей.

Как только послушник приблизился к реке, мы видим, как он снимает одежду, заворачивает в нее папирусы и, привязав их на голову, оборачивается к нам и говорит:

– Помолитесь за меня.

Немедленно он входит в разлившуюся реку, так что его едва можно было различить в волнах. Мы ждали, что с ним что-то случится. Однако он успешно боролся с течением. Его далеко отнесло, но в конце концов он добрался до противоположного берега. Надев свою одежду, он поклонился нам и бегом отправился к своему старцу.

В Лавре преподобного отца нашего Евфимия был один брат по имени Авксентий. Он был родом из Асии и отвечал в обители за мулов.

Его выдвинул на эту службу эконом монастыря Дометиан. Но Авксентий не слушался его и отказывался. Поскольку эта работа была необходима для обители, Дометиан берет с собой пресвитеров Иоанна и Кириона и они все вместе упрашивают Авксентия согласиться на эту должность. Но он опять стал отказываться. Когда прошла суббота и можно было встретиться с Евфимием Великим, эконом отправился к нему и сообщил об отказе Авксентия. Тогда святой Евфимий немедленно посылает за Авксентием. Он стал советовать ему не быть непослушным и несговорчивым, следующим только своей воле, и не отказываться от этой службы, необходимой для всех братий.

К сожалению, Авксентий не прислушался даже к просьбам святого Евфимия и не уважил его. Он продолжал настаивать и приводить разные отговорки, чтобы показать, что его воля верна и истинна. И вот, он то утверждал, что он чужестранец и не знает местного языка, то объяснял, что боится плотских искушений и разных коварств дьявола.

– Я боюсь, – говорил он, – как бы лукавый не застал меня вдали от вашего надзора и не победил меня, и не сделал орудием своей злобы. Еще я боюсь, что привыкну к мирским заботам и тревогам и стану равнодушным и безразличным к безмолвию и душевной тишине.

Так говорил Авксентий, ссылаясь на душевный вред, чтобы переубедить Евфимия Великого. На эти оправдания тот отвечал:

– Чадо, мы помолимся Богу, чтобы с тобой не случилось худого. И за оказанное тобой послушание, тебя не победит ни одно зло из тех, которых ты боишься. Ибо это Бог говорит: Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить (Мк.10:45), и: Я сошел с Небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца (Ин.6:38).

Несмотря на все это, Авксентий еще более настаивал и совершенно не уступал. Поэтому святой Евфимий стал говорить с ним уже строго.

– Мы, чадо, – говорит он ему, – советовали тебе то, что и для тебя полезно. Но раз ты настаиваешь на непослушании, то скоро узнаешь, каков его плод.

Не успел святой Евфимий толком закончить свои слова, как Авксентий – не известно, по какой причине – задрожал и упал на землю. Его бедственный вид был достоин слез. Присутствовавшие при этом братия были взволнованы его жалким состоянием и стали просить и умолять святого Евфимия помочь Авксентию, горько наказанному за непослушание. Святой Евфимий охотно принял просьбы братий и согласился помочь такому недисциплинированному и непослушному брату. Он ухватил Авксентия за руки и поднял его, дрожащего всем телом в наказание за непослушание. Затем, вместо лекарства, он осенил его крестным знамением, освободил от недуга и тотчас явил его здравым.

Когда Авксентий окончательно пришел в себя и вспомнил о своем преслушании, он очень хорошо понял, что за беда с ним приключилась, и что она была следствием его непослушания. Еще более его обличала в этом собственная совесть.

Итак, он падает перед святым Евфимием, во-первых, чтобы попросить у него прощения за сделанное, а во-вторых, чтобы попросить укрепить его и в дальнейшем своими молитвами. Святой Евфимий немедленно его прощает (как мог гнев, ненадолго поселившийся в его душе, не уступить состраданию?) и утверждает его на будущее своей молитвой.

Тогда Авксентий, с готовностью и с удовольствием, занялся попечением о животных. Он согрешил непослушанием, но Господь смирил его, послав ему наказание, и теперь он стал усерден к послушанию.

Некто из старцев рассказывал, что однажды Василий Великий пришел в один общежительный монастырь. После соответствующего поучения ой говорит игумену:

– Есть у тебя брат, отличающийся своим послушанием?

– Они все твои рабы, – отвечает игумен, – и пекутся о своем спасении.

Святой Василий повторяет:

– У тебя есть кто-нибудь, имеющий настоящее послушание?

Игумен привел к нему одного брата, который прислуживал Василию Великому за трапезой. После еды брат помог Василию Великому умыть руки. Затем святой говорит ему:

– Давай и я помогу тебе умыться.

Брат протянул руки, и святой Василий стал лить на них воду. Потом святой говорит:

– Когда я пойду в алтарь, напомни мне, чтобы я рукоположил тебя в дьякона.

Брат беспрекословно послушался и этого повеления. А святой, рукоположив его на следующий день во пресвитера, взял его с собой в епископию за его послушание.

Об авве Силуане рассказывали, что у него был ученик, отличавшийся великим послушанием, по имени Марк. Этот послушник был каллиграфом, и за его послушание старец очень его любил. У него было еще одиннадцать послушников, которых беспокоило, что их старец любит Марка больше, нежели их. Это свое беспокойство они поведали старцам.

И вот однажды старцы посетили авву Силуана и стали обличать его в таком отношении к послушникам. Тогда авва Силуан вышел из келлии вместе с ними. Он начал по одной обходить келлии послушников. Постучав в дверь, старец говорил: «Брат такой-то, выйди, ты мне нужен». Ни один из них не отозвался тотчас.

Но когда они пришли к келлии Марка, авва постучал в дверь и начал говорить, как и прочим: «Марк…». Едва Марк заслышал голос старца, он немедленно вылетел из келлии. Авва отправил его по какому-то делу и говорит старцам:

– Отцы! А где же прочие послушники?

И, войдя в келлию Марка, он осмотрел его рукоделие. Авва заметил, что Марк только что начал какую-то свою работу, но, как только его позвал старец, он остановился, не закончив слово и прервав его на половине. Авва берет свиток, выносит его из келлии и показывает старцам. Тогда они сказали ему:

– И в самом деле, авва, мы тоже любим того, кого любишь ты. Ибо его любит Бог.

Об авве Муисе рассказывали, что у него был послушник – авва Саиис. Старец, чтобы испытать его, говорил ему:

– Ступай и воруй.

Послушник – исключительно из послушания – шел и воровал вещи у прочих монахов, благодаря при этом Бога. Однако его старец брал краденое и тайком опять возвращал это скитским монахам.

Жил один весьма рассудительный отшельник; он искал себе келлию, чтобы поселиться в ней. Пока он ничего не находил. Однако у другого старца, узнавшего об этом, неподалеку была пустующая келлия. И вот он просил отшельника пожить в ней, пока он не найдет что-нибудь получше. Подвижник и в самом деле пришел и поселился там. Некоторые из живших в этом месте приходили к подвижнику и, поскольку он был не местным, каждый приносил ему, что мог. Подвижник принимал их и они гостили у него.

Старец, предоставивший ему келлию, начал мало-помалу завидовать подвижнику и злословить его, говоря: «Хотя я и живу здесь столько лет в строгом подвижничестве, но никто не пришел посетить меня. А у этого лентяя, который всего несколько дней назад пришел сюда, посмотрите, сколько посетителей!». Поэтому он говорит своему послушнику:

– Пойди к нему и скажи, чтобы он вставал и уходил отсюда, ибо мне нужна келлия.

Послушник отправился к подвижнику и говорит ему:

– Мой старец спрашивает, как твои дела?

– Скажите, чтобы он помолился за меня, ибо у меня тяжесть в желудке, – отвечает подвижник.

Послушник возвращается к своему старцу и говорит ему:

– Старец сказал, что он ищет другую келлию и скоро уйдет.

Два дня спустя старец вновь говорит своему послушнику:

– Ступай и скажи ему, что если он не уйдет, то я пойду и прогоню его палкой.

Послушник опять отправился к отшельнику и говорит:

– Мой старец безпокоится, услышав, что ты болен, и послал меня навестить тебя.

– Скажи ему, – отвечает отшельник, – что по его молитвам я здоров.

Послушник возвращается к старцу и говорит:

– Он сказал мне, что до воскресенья уйдет, если будет на то воля Божия.

Однако когда настало воскресенье и старец увидел, что отшельник не покинул келлию, то он взял палку и пошел, чтобы выругать и прогнать его. Шедший рядом послушник говорит ему:

– Старче! Давай я пойду вперед, а то вдруг там окажутся люди, и тогда они соблазнятся.

Старец разрешил ему. Послушник, забежав вперед, говорит отшельнику:

– Идет мой старец, чтобы просить тебя придти к нему в келлию.

Едва отшельник услышал о такой любви старца, он вышел из келлии чтобы встретить его на пути. Как только он увидел приближающегося авву, он поклонился ему и стал кричать издалека:

– Отче, не трудись: я сам иду к твоей святости.

Бог, видя такое усердие послушника, подвиг сердце старца, и он, отбросив палку, подбежал, чтобы поприветствовать отшельника. Поздоровавшись с ним, он взял его к себе в келлию, а отшельник словно не слышал всего того, что старец наговорил на него! Когда они пришли в келлию, он спросил своего послушника:

– Ты что, ничего не передавал отшельнику из моих слов?

– Нет, – ответил послушник.

Когда старец услышал это, он очень обрадовался. Он понял, что его зависть к отшельнику происходила от дьявола. Тогда он устроил отшельника у себя и позаботился о нем. Затем он пал к ногам своего послушника и говорит ему:

– Ты должен быть старцем, а я – твоим послушником. Ибо твоими трудами спасены души нас обоих.

Некто из старцев рассказывал следующее об одном старце-пьянице.

Этот старец работал весь день, делая корзины. Вечером он ходил в селение, продавал их, а на эти деньги покупал вина и пьянствовал. Спустя некоторое время к нему поступил в послушники один брат и стал жить вместе с ним. Послушник тоже весь день плел корзины, которые продавал старец. На деньги, вырученные за рукоделие их обоих, Старец покупал вина и напивался, принося своему послушнику поздно вечером лишь немного хлеба. Это продолжалось три года без всяких протестов со стороны послушника.

Но однажды послушник сказал себе: «Вот, я живу здесь почти голый и ем свой хлеб в великих лишениях. Так что встану и пойду отсюда». Но он подумал: «Да куда я пойду! Буду жить там, где я теперь нахожусь, ибо я терплю общее житие ради Бога». Сразу после этих раздумий перед ним появляется Ангел и говорит:

– Не ходи никуда. Ибо завтра я посещу тебя.

На следующий день послушник попросил своего старца:

– Отче! Не ходи сегодня никуда. Ибо сейчас сюда придут мои родственники, чтобы забрать меня.

Однако когда старцу было пора уходить, он сказал своему послушнику:

– Чадо! Я не вижу, чтобы твои пришли сегодня; они задержались.

– Да, старче, но они все равно придут.

И, беседуя со своим старцем, он почил. Старец, видя это, прослезился и сказал:

– Увы мне, чадо! Столько лет я живу в нерадении! А ты за малое время спас свою душу своим терпением.

С тех пор старец образумился и стал послушником.

У одного старца, подвизавшегося в некоей пещере в Фиваиде, был добродетельный послушник. У старца был обычай каждый вечер давать своему послушнику полезные советы, а после беседы он благословлял его и отпускал спать.

Однажды случилось так, что старца навестили несколько благоговейных мирян, знавших его подвижническую жизнь, и принесли ему подарки. Когда они ушли, вечером он по обычаю сел, чтобы дать несколько наставлений своему послушнику. Однако, говоря, он задремал и заснул. Послушник не уходил; он оставался там, ожидая, когда старец проснется и благословит его отправляться спать.

Он сидел в ожидании долгое время, но старец не просыпался. Послушника стал беспокоить помысел, побуждавший его уйти. Тем не менее, он не уходил. Этот помысел борол послушника семь раз, но каждый раз он сопротивлялся ему и не уходил.

Была уже глубокая ночь. И вот старец проснулся и, видя, что его послушник чего-то ждет, говорит ему:

– Почему ты до сих пор не ушел?

– Я не мог, старче; я не взял благословения.

– А что же ты меня не разбудил?

– Я не дерзал, чтобы не напугать тебя, – отвечал послушник.

Они поднялись и начали последование утрени.

Затем послушник взял благословение, чтобы уйти. Когда старец остался один, в какой-то момент он пришел в исступление ¹. Он видит, как кто-то показывает ему славное место, а посреди этого места – сияющий престол, а на престоле – семь сверкающих венцов. Старец спросил у показавшего ему все это:

– Чьи они?

– Твоего послушника – отвечал тот. Это место и престол Бог даровал ему за его послушание, а эти семь венцов он получил сегодня ночью.

Старец, едва придя в себя, зовет послушника и говорит ему:

– Прошу тебя, скажи мне, что ты делал этой ночью?

– Прости меня, старче, – ответил он, – я ничего не делал.

Старец, полагая, что послушник не сознается по смиренномудрию, снова говорит ему:

– Я не благословлю тебя уйти, если сначала ты не скажешь мне, что ты делал и о чем думал этой ночью!

Послушник, не помня, чтобы он что-нибудь натворил, не знал, что сказать.

– Старче, – говорит он, – ничего я не делал. Я помню лишь, что семь раз меня беспокоил помысел, побуждавший меня уйти без твоего благословения, но я не ушел.

Когда старец услышал это, он понял смысл видения; то есть каждый раз, когда послушник сопротивлялся помыслу и не уходил, Бог венчал его. Он ничего не сказал своему послушнику о виденном. Но ради душевной пользы он поведал это другим духовным людям, чтобы они узнали, что Бог даже за малые труды дарует нам светлые венцы; чтобы и мы научились, что надо испрашивать благословения у наших духовных отцов и не дерзать что-либо делать или удаляться от них без их повеления и благословения.

Однажды в монастыре, где подвизалась святая Феодора, которую все братия считали монахом-мужчиной, подошли к концу запасы пшеницы. И вот игумен дает «ему» повеление взять караван верблюдов и отправляться в город, чтобы купить зерна. «Ему» велели еще вот что: если «он» не сможет возвратиться в монастырь к вечеру, то пусть заночует в «девятом» монастыре и даст там отдых верблюдам.

И в самом деле, на обратном пути из города, видя, что солнце близко к закату, она попросила – согласно данной ей заповеди – отдыха для верблюдов в «девятой» обители. Когда «ему» показали место для верблюдов, «он» также лег отдохнуть у ног животных. Однако с этого момента лукавый начал бороть святую Феодору. Он пробудил плотскую страсть в одной юной девице, которая в то время пришла в обитель навестить нескольких своих родственников-монахов. Быв объята злой похотью и полагая, что блаженная Феодора – мужчина, она предложила ей, без стыда ни на лице, ни в душе, согрешить с ней.

Однако, видя, что «Феодор» не обращает внимания на ее слова и предпочитает спать на земле рядом с верблюдами, и желая хоть как-то утолить свою греховную похоть, девица совершила грех с другим человеком из числа спавших там – каким-то путником, заночевавшим по дороге в монастыре.

Наутро совершивший грех ушел; возвратился и «Феодор» в свой монастырь. Однако спустя некоторое время живот девицы – а она забеременела – начал мало-помалу расти. Родственники стали расспрашивать ее. Они просили ее рассказать, как такое случилось. Она сказала, что ее растлил монах Феодор из «восемнадцатого» монастыря. И когда это клеветническое известие дошло до монастыря, монахи тут же поверили словам девицы. Ибо враг, готовивший искушения против преподобной Феодоры, и научил девицу рассказать все это, и заставил монахов поверить ей.

Вслед за этим с криками и шумом в обитель, где подвизалась святая, приходят монахи из «девятого» монастыря и говорят: «Ваш монах, Феодор, не постыдился совершить такое мерзкое дело!» Когда игумен спросил «Феодора», действительно ли он совершил это скверное деяние, «он» отверг эту клевету. Тогда монахи «девятого» монастыря вернулись в свою обитель. Когда родился ребенок, они взяли его и оставили в монастыре, где жила преподобная.

Что же было дальше? Все поверили, что отец этого младенца – «Феодор». «Он», не оправдываясь, принимает наказание, словно виновный, и вместе с младенцем изгоняется из монастыря. Так она становится кормилицей ребенка; она вынуждена заботиться о нем, как мать о своем ребенке, шить ему одежду и кормить его овечьим молоком, которое она просила у пастухов. Но какая душа могла смириться с такой тяжкой клеветой?! Какая рука не отяжелела бы от такого тяжкого служения?!

Прошло целых семь лет. На протяжении этого времени святая претерпела множество лишений – ведь она была женщиной. О всевидящие очи Божий! На нее возвели злое клеветническое обвинение, выгнали из монастыря, словно она по своей воле согрешила такое постыдное дело и теперь страдает, чтобы скрыть свой стыд. А помимо этих мучений она с трудом могла добыть пропитание. Она ела разные дикие травы и пила воду, которую набирала прямо из реки; а лучше сказать, что она пила свои слезы, непрестанно текшие из ее очей. Так на ней исполнились слова псалма …и питие мое с плачем растворях (Пс.CI,9). Со временем ее плоть истаяла, и, поскольку она не заботилась о своем теле, ее ногти отросли и напоминали когти самых диких зверей. Ее свалявшиеся волосы напоминали дикую траву. Ее лицо, сожженное лучами солнца, еще более почернело. Но несмотря на то, что она боролась со столькими бедами, она никогда не подумала о том, чтобы удалиться от монастыря; она поставила хижину за его воротами и жила там. Она предпочитала жить хотя бы в его тени, подобно пророку Давиду (см.Пс.LXXXIII,10).

Кто мог бы рассказать, каких еще искушений не наводил на нее дьявол – но все они были безрезультатны. Иногда он представлял ей в видении, как на нее набрасываются все звери пустыни, но преподобная своей молитвой развеивала все эти привидения, словно дым. Порой ей являлись бесы в образе толпы мужчин и наносили ей нестерпимые побои, так что она оставалась еле живой. А временами она видела (также в дьявольских видениях) различные яства. Но несмотря на все это, дьявол никакими средствами не мог заставить ее изменить свое решение. Так что хвалившийся, что может, уничтожить землю и море, увидел, что не так просто победить преподобную Феодору; итак, он принял решение прекратить войну против нее.

По прошествии семи лет братия, жившие в «девятой» Лавре, приходят к игумену монастыря и просят его снова принять «Феодора» и включить «его» в число братии, говоря, что «он» уже достаточно наказан, прожив семь лет у входа в обитель. Более того, они уверяли его, что были извещены божественным видением о прощении «его» греха. Итак, после этих просьб братии игумен принял «Феодора» и снял с «него» неправедное наказание. Однако он повелел ей жить в самой отдаленной келлии, запретил кому бы то ни было приближаться к ней и распорядился, чтобы ей не поручали никаких монастырских послушаний, Так она прожила еще два года. Закрытая в своей уединенной келлии, преподобная жила в величайшем воздержании и теплейшей молитве.

В продолжение этих двух лет в округе случилась великая засуха, так что в монастырских колодцах и цистернах не осталось ни капли воды. Из того, что видел и слышал игумен, он понял, что «Феодор» получил дар исцелений. И вот он посылает за ним и приказывает взять кувшин и идти на колодец за водой. «Он» же, быв приучен слушаться, не исследуя, полученную заповедь, немедленно исполняет распоряжение и приносит кувшин, полный воды.

Несколько дней спустя святая берет ребенка и вечером закрывается с ним в келлии. Всю ночь она наставляла его о совершенстве во Христе. И беседуя, она мирно предала свой дух в руки Божий. Дитя тут же начало плакать и рыдать, и наполнило келлию своим криком. Бывшие поблизости сбежались на шум, узнали о смерти «Феодора» и известили об этом игумена. А он, едва узнал о смерти, открыл монахам такой увиденный им сон.

«Мне приснилось, – говорит он, – что я вижу, как два мужа очень высоко меня поднимают. Там я увидел ангельский полк, а в моих ушах звучал голос, говоривший: «Смотри, сколько благ уготовано Моей невесте Феодоре». Я очень хотел узнать, кто это такая? И когда я спросил об этом своих спутников, я вдруг увидел лик пророков, апостолов и мучеников. В этом лике находилась одетая в светлую одежду женщина. Сопровождавшие ее сказали, что это душа аввы Феодора, который был оклеветан в блудном грехе, но предпочел терпеть лишения целых семь лет, быв изгнан из монастыря, и считаться отцом чужого ребенка, взяв на себя его пропитание и воспитание, чем явить истину, что она женщина, а не мужчина, и таким образом избавиться от позора и таких лишений. За это она и сподобилась как видишь, такой светлости. Когда я увидел это, я проснулся и стал плакать о своих грехах».

Когда игумен закончил свой рассказ, он, вместе с прочими монахами, отправился в келлию преподобной Феодоры. Войдя, они увидели ее мертвой, но поистине живой. Братия подошли и стали плакать над ее святым телом. Тогда игумен послал и за монахами «девятого» монастыря, и в их присутствии открыл некоторые части тела святой, говоря:

– Смотрите на это преславное зрелище: как женская природа попрала таким образом князя тьмы.

Это зрелище поразило их и все устрашились, подумав, с какими трудами должны бороться со своими грехами плененные плотской страстью. А за страхом последовали слезы. Вечером, прекратив рыдания, с псалмами и песнями и всеми подобающими надгробными почестями, они похоронили это многострадальное и священнейшее тело.

Одного монаха, подвизавшегося в общежительном монастыре, бороли помыслы, внушавшие ему уйти из обители. Однажды он взял лист бумаги, сел и записал на нем все те причины, которые побуждали его оставить монастырь. Перечислив их все, он написал под списком обращенный к самому себе вопрос: «Ты вытерпишь все это?». И, наконец, отвечая на вопрос, он добавил: «Во имя Иисуса Христа, Сына Божия, – да, я буду терпеть». И, свернув бумагу, он зашил ее в свой пояс.

Итак, когда ему на ум приходила одна из тех причин и его начинали беспокоить помыслы, говорившие, что надо уходить из монастыря, он быстро где-нибудь уединялся, доставал из пояса свиток и читал. Дойдя до слов «Во имя Иисуса Христа, Сына Божия, я буду терпеть», обращаясь к самому себе, он говорил: «Осторожней, бедняга: ибо ты договорился не с человеком, а с Богом», и тотчас успокаивался. Так поступал этот монах всякий раз, когда какая-либо причина вызывала беспокойство в его душе, и оставался спокойным.

Когда прочие монахи заметили, что делает этот брат, и что, читая свиток, он живет в мире с? всеми, в то время как их часто беспокоят различные искушения; они позавидовали ему и возненавидели его. Они собрались все вместе, отправились к игумену и сказали ему:

– Авва! Этот брат – колдун; у него какие-то волшебные штуки в поясе. Поэтому мы не можем жить вместе с ним. Или ты выгонишь его отсюда, или мы уйдем.

Игумен, поняв, что здесь какое-то вражье коварство, ибо он знал смирение и благоговение того монаха, говорит им:

– Ступайте, помолитесь, и я тоже буду молиться; через три дня я дам вам ответ.

Ночью, пока монах спал, игумен осторожно вошел в его келлию, развязал его пояс и, прочитав свиток, опять завязал пояс и вышел. Когда прошли три дня, монахи собрались у игумена, чтобы узнать его ответ. Игумен зовет брата и говорит ему:

– Зачем ты соблазняешь братию? Брат падает на землю и говорит:

– Авва, я согрешил; прости меня и помолись за меня.

Тогда авва, обращается к братии:

– Что вы говорили про него?

Те отвечали:

– Что он колдун и прячет какие-то волшебные штуки в своем поясе.

– Так вытащите эти штуки у него из пояса! – говорит им авва.

Они бросились развязывать его пояс, но монах сопротивлялся.

– Режьте, – приказал игумен.

Когда пояс был разрезан, они нашли «колдовской свиток». Тогда игумен передает свиток одному дьякону, повелев ему взойти на возвышение и оттуда прочитать, что там написано. Он поступил так, чтобы еще больше посрамить лукавого дьявола, всеявшего в душах братии такую клевету. Братия, услышав, что написано в свитке, особенно последнюю фразу: «Во имя Христа я буду все это терпеть», от стыда не знали, что и делать. Они поклонились игумену и сказали ему:

– Авва, мы согрешили.

– Не мне кланяйтесь, – говорит им игумен, – а Богу и брату, которого вы осудили, чтобы он простил вас.

Так они и сделали. Тогда авва говорит брату:

– Помолимся Богу, брат, чтобы Он простил их. И они помолились за них.

У одного старца был послушник, много лет оказывавший ему чудесное послушание. Однако теперь этот послушник, несмотря на то, что еще не достиг совершенства, захотел уйти на безмолвие. Он пришел к старцу и, поклонившись, говорит ему:

– Старче, сделай меня монахом (благослови меня жить в полном уединении).

Старец отвечает:

– Подыщи подходящее место и приходи, я построю тебе келлию.

Послушник ушел и на некотором расстоянии от келлии старца нашел место для себя. Возвратившись, он рассказал об этом старцу и они построили там келлию. Затем старец поселил его в ней, сказав:

– Вот то, чего ты ищешь. Теперь сиди здесь, а когда будет нужно – ешь, пей и спи. Но только не уходи из келлии до субботы, а тогда приходи повидаться со мной.

И, сказав это, старец удалился.

Два дня послушник делал так, как ему повелел его старец. Однако на третий день, не в силах больше терпеть одиночество, он сказал: «Что же мой старец так поступил со мной?» Он стал, пропел несколько псалмов, по заходе солнца поел, и, помолившись, собрался лечь на свою циновку. Но тут он вдруг видит, что на ней лежит какой-то негр и скрежещет на него зубами. Монах немедленно оставляет свою келлию и бегом отправляется к своему старцу. Барабаня в дверь, он зовет его:

– Старче, пожалей меня и открой!

Однако тот не открывал ему до рассвета. На утро, выйдя во двор, он обнаружил там своего послушника, который принялся со слезами умолять его:

– Молю тебя, старче, прости меня и позволь мне опять жить рядом с тобой. А то когда я собирался спать, я увидел, что на моей циновке лежит какой-то свирепый негр и скрежещет на меня зубами. Я больше не могу там жить.

Старец пожалел его и ввел к себе в келлию. С тех пор он назначил своему послушнику правило монашеской жизни сообразно с его силами. И таким образом, мало-помалу, он тоже стал хорошим и добродетельным монахом.

Один мужчина по имени Сильван, актер по профессии, решив отречься от мира и стать монахом, пришел в монастырь святого Пахомия. Первые советы преподобного старца были такие:

– Будь внимателен, брат, ибо монашеская жизнь требует труда, и для нее нужна бодрая душа и разум, чтобы по благодати Божией ты смог противостоять тому, кто беспокоит нас; ибо твоя предшествующая жизнь, проведенная в театрах, будет влечь тебя к плохому.

Сильван пообещал, что он будет все делать так, как ему советует старец, и таким образом был принят в монастырь. И в самом деле, поначалу он подвизался. Однако, когда прошло уже довольно времени, он вновь начал небречь о своем спасении, получать удовольствие от бессмысленных шуток и кривляний. Он даже дошел до того, что, нимало не стесняясь, пел непотребные песни перед братьями.

Тогда преподобный Пахомий вызвал его и повелел – после двадцати лет монашеских подвигов – снять перед всеми монахами схиму, опять надеть свою мирскую одежду и убираться вон из монастыря.

Это подействовало на Сильвана. Он упал к ногам преподобного старца и стал умолять его:

– Старче, прости меня и на этот раз! И я верю, что Владыка, спасающий грешников, поможет мне покаяться во всем, что я натворил до сего дня, живя небрежно, так что ты первый порадуешься перемене, которая произойдет в моей душе и возблагодаришь Бога.

Старец ответил:

– Ты знаешь, сколько твоих выходок я терпел, хотя нередко ты доводил меня до того, что приходилось дать тебе оплеуху, а я никогда ни одного человека не ударил, даже если мне очень хотелось это сделать! Только с тобой мне приходилось поступать таким образом; но при этом мне было еще больнее, чем тебе, потому что моя душа болела за тебя. И я так делал ни по какой другой причине, как только потому, что считал, что ты хоть таким образом исправишься. Но и после стольких увещаний ты не пожелал обратиться к тому, что для тебя же самого лучше. И как же я могу позволить, чтобы больной член продолжил заражать своей болезнью Христово стадо? Я боюсь, как бы зараза одного не распространилась на все члены и спустя малое время разрушила все братство.

Так старец возражал Сильвану. Однако он еще более умолял старца и уверял его, что с этого времени он исправится. Святой Пахомий потребовал, чтобы кто-нибудь поручился за Сильвана, что он больше не возьмется за прежнее. Тогда некий святой и уважаемый человек по имени Петроний согласился поручиться, что Сильван выполнит свои обещания. Так преподобный простил его. Благословив Сильвана, он передал его Петронию.

С того самого момента, как Силъван получил прощение, он настолько смирил себя, что стал для многих – а лучше сказать, для всей братии – образцом и примером во всех добродетелях, которые он стяжал, а особенно в плаче по Богу. Он так много плакал, что порой даже во время еды его слезы лились, словно река, так, что он не мог их сдержать, но они смешивались с пищей; так на нем исполнились слова псалмопевца Давида: И питие мое с плачем растворял.

Когда братия говорили ему, что, может быть, не надо так вести себя перед незнакомыми, он отвечал:

– Я много раз хотел сдержаться и именно по этой причине, но у меня не получается.

Братия также говорили, что он свободно может плакать от умиления, когда он один или когда молится; но во время трапезы надо сдерживать себя. «Ведь душа может, – говорили они, – пребывать в непрестанном умилении и без видимых слез». И они просили его рассказать, по какой причине он так много плачет, и даже пытались помешать ему, говоря, что они краснеют от стыда, видя eго, а многие даже не могут есть. Тогда Сильван отвечал:

– Братия! Как же вы хотите, чтобы я не плакал, когда я вижу, как мне служат святые, даже пыль от подошв которых многоценна, в то время как я совершенно ничего не стою? Как же мне не скорбеть?! Скажите, разве я, актеришка, стою того, чтобы мне служили такие святые люди? Так что я скорблю, братия, ибо я каждый день боюсь, что меня поглотит земля, как Дафана и Авирона, которые осмелились кадить Святое с лукавыми мыслями и нечистыми руками. И еще я боюсь потому, что зная все это, я тем не менее небрегу о спасении своей души. Потому мне и не стыдно плакать, ибо я знаю многие свои грехи.

И вот поскольку Сильван так хорошо подвизался уже в течение долгого времени, однажды Пахомий Великий сказал в присутствии всех:

– Братия! Свидетельствую пред Богом, что с тех пор, как был основан этот монастырь, из всех живущих со мной братий я не знал никого, кто был бы мне подобен, за исключением одного.

Когда братия услышали эти слова, одни подумали, что он имеет в виду Феодора, – другие – Петрония, а третьи – Орсиния. Набравшись смелости, Феодор спросил Пахомия Великого, кто этот брат. Преподобный не хотел отвечать. Однако поскольку Феодор еще больше настаивал, да и другие великие братия хотели узнать, кто это такой, Пахомий Великий ответил:

– Если бы я знал, что тому, о ком я буду говорить, угрожает опасность возгордиться от похвал, я не открыл бы его. Но поскольку я знаю, что чем больше его хвалят, тем больше он смиряется по благодати Христовой, то для того, чтобы и вы подражали его жизни, я без страха похвалю его перед вами. Итак, ты, Феодор, и те, кто подвизаются подобно тебе здесь, в этом монастыре! Связав дьявола, вы низвергли его к своим ногам и каждый день по благодати Христовой попираете его в землю. Но если вы зазеваетесь, то есть опасность, что плененный дьявол ускользнет из-под ваших ног и набросится на вас. А вот брат Сильван, которого не так давно мы решили прогнать из монастыря за его небрежение, теперь окончательно покорил дьявола и прогнал его, так что он теперь даже не может показаться рядом с ним, и своим невероятным смиренномудрием совершенно победил его. Вы, сотворив дела добродетели, уповаете на то, что сделали до сих пор. А он, чем более подвизается, тем более ведет себя с вами, словно новоначальный, непрестанно поминая от всей души и всем разумом, что он никуда не годен. Потому он так легко и плачет, ибо он легко охуждает себя и не считает никакой из своих подвигов чем-то серьезным. А ничто так не приводит в ярость дьявола, как проявляющееся в делах смиренномудрие, на которое Сильван направляет все силы своей души.

Так подвизавшись еще восемь лет, не считая предшествующих двадцати, Сильван совершил путь подвига. Его святость засвидетельствовал преподобный Пахомий, сказавший после его смерти, что он видел, как множество святых Ангелов с великой радостью принимают душу Сильвана и возносят ее на Небо, чтобы принести ее Христу, как избранную жертву.

Некий юноша, бывший сыном славных родителей, занимавший видное положение в миру, богатый и весьма образованный, оставив своих родителей и всю мирскую славу, посвятил себя монашеской жизни.

Однажды, чтобы испытать его веру и смиренномудрие, старец этого юноши повелел ему взвалить на плечи десяток корзин и идти продавать их в свой родной город ¹. Но только не все оптом, а по одной, в розницу.

Юноша и в самом деле терпеливо и смиренно сделал так, как ему заповедал старец. Он взвалил на плечи корзины и продал их все, совершенно не думая о своем славном происхождении и не считая, что такое смиренное дело сколько-нибудь унижает его. Ибо он заботился о том, чтобы стать подражателем Христова смирения.

В некоем общежительном монастыре жил один брат, внешне не представлявший из себя ничего особенного; все братия презирали его и считали ни на что не годным. Однако по своим внутренним качествам это был весьма достойный и серьезный монах. Все насмехались над этим братом, ругали его и не раз даже колотили ни за что, ни про что. Но он с благородством терпел все это и никого ни за что не осуждал.

Другой брат, живший в этом же монастыре, по наущению дьявола украл священные сосуды из храма, так что никто этого не заметил, несмотря на проведенное расследование. Все братия возлагали вину за случившееся на того брата, который так смирял себя. Его обвинили в святотатстве.

Обвиняемый говорил, что ничего не знает об этом деле. По решению старца его лишили монашеской схимы и, связав, отвели к эконому Лавры на допрос: Эконом сурово побил его плеткой, а также назначил ему и другие наказания, но, тем не менее, не смог заставить его сознаться. Брат, не приводя никаких оправданий в свою пользу, продолжал свидетельствовать, что ничего не знает о краже.

Тогда его отвели к местному правителю, чтобы тот наказал его более жестко.

Правитель велел пытать его. Ему прижигали тело раскаленным железом, а потом заперли в темную и душную темницу, много дней держа его совсем без пищи. Но и тогда послушник продолжал отрицать свою вину в святотатстве. Тогда правитель, получив на то согласие игумена и братий, решил приговорить его к смерти, согласно гражданским законам. Ибо наказание за святотатство – смерть. После вынесения приговора осужденного повели на место казни, чтобы обезглавить.

Но когда брат, похитивший священные сосуды, увидел, куда зашло дело, его душе стало больно и он, подойдя к старцу, сказал ему:

– Авва! Я узнал, что священные сосуды нашлись. Поэтому позаботься, чтобы нашему брату не рубили голову.

Авва немедленно сообщил об этом правителю. Так брат, до сих пор считавшийся вором, был отпущен на свободу. Итак, он опять вернулся в монастырь. Однако спустя три дня, когда он молился, преклонив колени, этот брат отошел ко Господу, предав Ему свою душу во время молитвы.

Тогда собрались все братия обители. Они обнаружили его тело распростертым на полу в земном поклоне. С благоговением монахи взяли его и перенесли в церковь, чтобы совершить чин погребения.

Едва ударили в било, как все братия Лавры собрались в храм. Из почтения к усопшему все подходили к его мощам и каждый старался взять себе что-нибудь из одежды или хотя бы несколько волос умершего в благословение.

Авва, опасаясь, как бы не разорвали на части и сами мощи, перенес их в алтарь и запер его, ожидая, пока придет авва Лавры ¹.

Вскоре пришел авва. Когда затеплили свечи и разожгли кадило, все захотели, чтобы мощи были вынесены из алтаря и стали просить предстоятеля монастыря поскорее отпирать его.

Но когда он открыл двери алтаря и вошел внутрь вместе с прочими монахами, они обнаружили только одежду и сандалии умершего, но тела его нигде не было. Тогда все принялись славить Бога и со слезами на глазах говорили один другому:

– Видите, братия, какие досточудные дела творят великодушие и смирение?!

А потому давайте и мы будем стараться терпеть искушения и уничижения ради Господа с надеждой, что будем прославлены и почтены в Его Царствии и будем царствовать вместе с Ним вовеки.

В некоем общежительном монастыре жил один молодой брат по имени Евфросин. Он нес послушание повара. Поскольку он постоянно был вымазан в золе и закопчен кухонным дымом, большинство братий не особенно знались с ним. Так он смог скрыть свою великую добродетель.

Он всегда ходил в какой-то драной, заплатанной одежде. Поэтому братия, не обращавшие внимания на внутреннюю жизнь, насмехались, подшучивали, ругались над ним, оскорбляли и унижали его, да к тому же и поколачивали. Но он оставался незлобивым, спокойным и молчал. Хотя он каждый день выслушивал и терпел множество гадостей от большинства тамошних монахов, он с благородством терпел все это, никогда никому не возразив, никого не осудив и даже ни разу не рассердившись за все причиненные ему несправедливости.

Игумена монастыря, который жил по воле Божией и потому стяжал великое дерзновение, однажды стал безпокоить такой помысел. Он очень захотел узнать, кто из насельников монастыря и из его духовного стада самый высший в добродетели и превосходит прочих в исполнении заповедей Божиих. И вот, поскольку этот помысел мучил его, он стал молиться, чтобы Бог явил ему, кто первенствует в добродетели среди братии.

И вот когда однажды ночью игумен наедине молился, он впал в исступление. Душой он перенесся в какое-то место неописуемой красоты. Это место было наполнено чудесным благоуханием и украшено всеми видами деревьев, плоды которых не были похожи на плоды известных нам деревьев; они так отличались от них своей красотой и размером, что человеку невозможно описать их. Под деревьями струились прозрачные ручьи. Красота этого места была поистине непередаваема и не сравнима ни с чем земным.

Видя все это, игумен благодарил Бога, подателя благ, удостоившего его такой великой чести. Он подошел, чтобы сорвать один из этих чудесных плодов, но не смог: ветви были слишком высоко. Он не раз повторял свои попытки, но так ничего и не добился. Так он и стоял под деревом с пустыми руками. Тогда он видит в этом прекраснейшем раю того молодого брата, Евфросина, который свободно берет все, что там находится. Ветви сами склонялись к нему и словно предлагали, чтобы он рвал и ел их плоды.

В изумлении от этого невероятного зрелища игумен говорит ему:

– Чадо Евфросине, кто привел и впустил тебя сюда?

Тот с улыбкой на лице отвечал:

– Отче! Брать и владеть всеми теми благами, что ты видишь, мне доверил Единый Человеколюбец – Бог.

Игумен опять спрашивает:

– А ты можешь дать и мне что-нибудь из них?

– Бери, отче, сколько хочешь, – отвечает Евфросин.

– Да нет, чадо, – говорит игумен. – Я много раз пытался, но у меня не получается.

Тогда Евфросин, с дерзновением приблизившись к одному из деревьев, взял своей рукой несколько плодов – это были удивительные и по виду, и по аромату яблоки – и дал своему старцу три из них. Тот, с великой радостью получив их, тут же очнулся.

Но тогда он и в самом деле обнаружил у себя в руках эти три яблока! Исполнившись трепета и весь дрожа, он немедленно приказал стучать в било. Вместе с братиями он совершил утреннюю службу, не сказав никому о виденном. Когда настал час Божественной Литургии и братия собрались в храм, он сам служил и совершил Божественные Таины

После отпуста он, еще не сняв священные одежды, встал в Царских вратах и повелел привести брата Евфросина.

Побежали на кухню, быстренько привели его и поставили перед игуменом в том виде, в каком он и был – с закопченным от кухонного дыма лицом и одеждой, перепачканной золой.

Тогда игумен спрашивает его:

– Чадо! Где ты был этой ночью?

Евфросин потупил голову и ничего не отвечал.

Игумен настаивал и требовал ответа. Тогда Евфросин, с полными слез глазами, спокойным и смиренным голосом ответил:

– А разве ты не знаешь, отче, где мы с тобой были?

В волнении игумен показал ему три яблока и спросил:

– Узнаешь?

– Да, отче, – отвечает Евфросин, – это я тебе их дал, потому что так ты мне повелел.

Тогда игумен говорит перед всеми братиями:

– Чадо Евфросине! Блажен ты, ибо ты сподобился получить такие блага. Потому молю тебя быть предстателем и за мою бедную душу.

И он стал рассказывать братьям то, что было ему явлено в видении.

Затем он упал к ногам Евфросина. Тот очень переживал из-за всего случившегося, как будто с ним стряслась какая-то великая беда, со стенаниями оплакивал свою чрезмерную честь и весь сотрясался от рыданий и слез.

После всего этого игумен взял его за руку и ввел в алтарь. Там, разрезав на мелкие кусочки три яблока и сложив их в священный сосуд, он дал каждому брату по кусочку.

Но Евфросин, который не мог принимать честь и похвалу от братий, тайком убежал и исчез. Он вменял людскую похвалу за осуждение и великий вред для души. Итак, он очень рассудительно предпочел удалиться от таких почестей, чтобы достичь спасения.

Однажды некий послушник ушел из скита и отправился в Тавеннский общежительный монастырь. Но все тамошние отцы были почти святыми людьми и настоящими подвижниками.

Спустя 30 дней послушник пришел к архимандриту обители и говорит ему:

– Авва! Благослови меня и позволь мне уйти. Ибо я больше не могу оставаться здесь.

– Почему, чадо? – спрашивает его старец.

– Потому что здесь нет ни труда, ни награды; Здесь все отцы – подвижники, в то время как я – грешный человек. Я лучше пойду туда, где люди будут оскорблять и унижать меня. Ибо этим спасается грешный человек.

Когда старец услышал это, он изумился; но, зная, что перед ним настоящий делатель заповедей Божиих, он отпустил его со словами:

– Ступай, чадо; мужайся, и да крепится сердце твое, и потерпи ради Господа.

Когда святой Савва решил уйти в Лавру, святой Евфимий не разрешил ему жить вместе с другими братиями. Он видел, что Савва еще молод и опасался, не является ли его желание незрелым, необдуманным и несерьезным. Евфимий разрешил ему жить согласно монашескому общежительному уставу. Но и после этого испытания он продолжал увещевать его:

– Чадо, ты еще молод; тебе не стоит жить здесь. Это не будет полезно для Лавры, но и тебе самому не подходит такая жизнь. Если хочешь послушать моего совета, ступай теперь к авве Феоктисту. Я уверен, что рядом с ним ты получишь очень большую пользу.

Блаженный Савва послушался всех этих советов, ибо помимо прочих добродетелей он выучился и послушанию. С великой готовностью он пообещал исполнить все повеленное ему. «Ибо я того хочу, – сказал Савва, – и для того пришел к тебе, чтобы спастись с твоей помощью».

Тогда Евфимий Великий отправляет его к блаженному Феоктисту и передает ему, чтобы тот как следует заботился о Савве. «Ибо, – говорил он, – я действительно вижу, что на Савву богато изливается благодать Духа, и не пройдет много времени, как вся вселенная наполнится его славой». И, в конце концов, так действительно и случилось, и предположение Евфимия Великого оправдалось.

Итак, сей божественный Савва, став послушником блаженного Феоктиста, от всей души предал себя Богу, быв всецело объят божественным желанием. Зная, что человек двойственен по своему составу (то есть состоит из души и тела), он рассудил, что и подвизаться надо двояко. То есть с одной стороны упражнять тело, а с другой – душу. Итак, он проводил день в телесных трудах, а ночь проводил в молитвенном бдении. Иногда он носил воду, а иногда колол дрова. Так подвизаясь, он превосходил своим трудолюбием всех прочих работников. Савва также выделялся среди всех своим душевным благородством. Он был высоким и сильным юношей. Многие работы он исполнял один. К тому же он взял на себя и заботу о мулах. И несмотря на все это, он приходил на церковные собрания раньше всех, а уходил последним, с усердием принимая участие в Божественной Литургии. Но помимо вышеперечисленных добродетелей и подвигов, во главу своей жизни Савва поставил послушание и воздержание. Все это вызывало удивление у всех монахов, ибо, хотя он был так молод, его украшал венец добродетелей и совершенства.

В одном из монастырей, основанных рабом Божиим Венедиктом, жил некий монах, которого искушал дух лености. Во время молитвы у него не хватало терпения, чтобы оставаться в храме вместе с прочими братиями. Когда все преклоняли колена пред Богом, он выходил из храма во двор и предавался празднословию и невниманию.

Его старец, много раз увещавший его, не достигнув никакого результата, отвел монаха к человеку Божию Венедикту, рассказав о страсти своего послушника. Преподобный отец, осторожно и ласково побеседовав с ним о его равнодушии и лени и утвердив его своим назиданием, отправил его назад в свой монастырь. Когда послушник возвратился, он следовал советам преподобного всего лишь два дня. На третий день он опять вернулся к своей дьявольской привычке и вновь начал бесцельно слоняться туда-сюда во время молитвы. Как только его старец увидел, что он опять побежден бесом равнодушия, снова отправился к святому Венедикту и поведал ему о духовном состоянии своего послушника. Тогда святой Венедикт говорит ему:

– Я сам приду и исправлю его.

И вот, придя в монастырь, он встал вместе с братиями в церкви. Когда закончилось псалмопение и братия, преклонив колена, стали молиться, преподобный видит, как какой-то юноша, с виду похожий на негра, схватил за рясу того брата, который не мог сосредоточиться на молитве, и тащит его вон из церкви. Когда молитва окончилась, святой Венедикт вышел из храма и обнаружил этого монаха стоящим во дворе. Тогда он ударил его своим жезлом за его душевную слепоту. С того часа послушник избавился от духа лености. Теперь он с усердием стоял на молитве вместе с братиями до конца службы. С этих пор бес больше не дерзал беспокоить его и окончательно удалился.

Когда преподобный Савва был еще молод и жил во Флавиановом монастыре, он упражнялся, помимо прочего, и в воздержании: воздержании во всем. Он подвизался и в воздержании от услаждения гортани, и в воздержании от пресыщения чрева.

И вот однажды, когда он работал в монастырском саду, висевшие на садовых деревьях яблоки стали дразнить его вкус и тянуть его вкусить плодов прежде времени трапезы. Преподобный был побежден видом яблок, ибо они и в самом деле были прекрасны на вид. Будучи человеком, он был увлечен человеческими желаниями. Но лишь до тех пор, пока не взял яблоко в руку. А потом он подумал, что это – вражье нападение, и что лукавый обычно использует наслаждение как приманку, чтобы поймать нас на нее. И еще он вспомнил о змие, скрывавшемся в запретном плоде, и что наслаждением и пищей он изгнал праотцев из рая, и они впали во множество зол.

Преподобный Савва хорошенько задумался обо всем этом и немедленно бросил яблоко на землю; растоптав его ногами он вместе с яблоком растоптал и пожелание. Это пожелание, победившее его глаза, было попрано его ногами. Савва наложил на себя епитимию – никогда до самой смерти не есть яблок и не угождать желаниям чрева.

Однажды блаженный Савва шел на Иордан вместе с неким молодым послушником. По пути им встречалось множество мирян. В их числе они повстречали и девушку с прекрасным лицом – настоящую ловушку для невнимательных глаз, от которой нелегко было ускользнуть.

Когда они разминулись с ней, преподобный Савва, желая испытать своего ученика, спросил его:

– Как тебе эта девушка? А то мне показалось, что у нее только один глаз.

– Нет, отче, – ответил послушник, – у нее оба глаза на месте.

– Ты не ошибаешься, чадо? – настаивал преподобный Савва. – Ведь глаз у этой девушки был как-то неестественно перекошен.

Послушник, не понимая, что преподобный расспрашивает его, чтобы испытать, и удивляясь, зачем он выпытывает у него то, что сам хорошо знает, тоже настаивал:

– Да нет, отче: у нее было два глаза, ярких и весьма прекрасных на вид.

Тогда преподобный говорит ему:

– Откуда ты это знаешь, что так настаиваешь на своем?

– Я, – сказал юноша, – очень хорошо ее разглядел и уверен, что у нее оба глаза на месте.

И раз уж послушник попался на этот крючок, то преподобный Савва принялся открыто обличать его:

– Как же ты забыл, – говорит он ему, – о заповеди: не пожелай красоты ее в сердце твоем, да не уловлен будешь очами твоими (Притч.6:25)?! Итак, впредь ты больше никогда не будешь со мной, и в моей келлии больше не будешь находиться, пока не отвыкнешь глядеть по сторонам и не научишься держать глаза неподвижными.

И, сказав все это, он немедленно прогнал его прочь. Через истинное покаяние и сердечную боль брат был достаточно наказан за это сладострастное движение глаз. Потому блаженный Савва вновь принял его и опять включил в число монахов своей келлии ¹.

Когда преподобный Савва Освященный был еще очень юным послушником в монастыре святого Евфимия, ему поручили печь для братии хлеб. И вот однажды дождливым днем, в то время как Савва месил тесто, один брат залез в печь и оставил там сушиться свою промокшую одежду. Савва, не видевший, что тот сделал, разжег печь. Тем временем брат пришел взять свои вещи, но, увидев горящую печь, едва не заплакал от огорчения, ибо у него не было другой одежды.

Святой Савва, видя, как расстроился брат, не стал терять времени. Одним прыжком он вскочил в печь и схватил в охапку одежду.

И вот чудо! Ни одежда нимало не пострадала от огня, ни со святым Саввой ничего не случилось. Пламя не коснулось его; не за его благочестие, как было с тремя отроками, но за его братолюбие.

Как-то раз один из великих старцев решил испытать двух недавно поступивших в скит братий. Он зашел в их небольшой огород и принялся выкорчевывать своим жезлом все росшие там овощи. Братья видели его через приоткрытую дверь своей келлии, но не показывались до тех пор, пока старец не разорил почти весь огород. Когда осталось всего одно растение, а старец приготовился уничтожить и его, младший вышел во двор и очень почтительно сказал ему:

– Если благословит твоя святость, авва, оставь его, чтобы нам было чем угостить тебя.

Старец, удовлетворенный устроением брата, поцеловал его и сказал:

– Я вижу, что на тебе почивает Дух Божий, брат, за твое многое незлобие.

Один из скитских старцев как-то заболел и, по человеческой слабости, захотел немного свежего хлеба. Да только где же взять такую вещь в пустыне?

Когда об этом узнал один из юных монахов, он сложил в свою суму все сухари, какие у него были, и отправился в Александрию. Город отстоял от пустыни на два дня пути. Доброму юноше нипочем была усталость. Он пришел в столицу, поменял там сухари на хлеб и возвратился в скит так быстро, как только мог.

– Ты где нашел свежий хлеб? – с удивлением спрашивали его братия.

– В Александрии, – как ни в чем не бывало отвечал он, словно речь шла о соседней деревне.

Когда старец услышал об этом, он ни за что не хотел принять такой дар.

– Как же я буду его есть? – говорил он. – Это кровь моего брата!

Однако его заставили съесть этот хлеб, чтобы жертва брата не оказалась напрасной.

Один святой старец жил со своим послушником в некой каливе неподалеку от крупного села. Однажды в той местности случился великий неурожай, и бедняки едва не умирали с голоду. Многие в отчаянии приходили и стучались в каливу пустынника. Он же, будучи очень милостивым, от всего сердца делился с приходившими тем, что у него было. Но послушник, с трепетом видевший, как тают их запасы хлеба, однажды с огорчением сказал старцу:

– Авва! Не отделить ли тебе из наших запасов тот хлеб, который причитается мне; и впредь давай милостыню из своей части. А то если дела и дальше пойдут таким образом, то мы быстренько оба помрем.

Добрый старец, не говоря ни слова, разделил запасы на две части и продолжал делиться с бедняками своими хлебами. Но Бог, видя его доброе намерение, благословил его запасы, и чем больше старец раздавал, тем более они умножались.

Тем временем послушник съел весь свой хлеб. Когда у него ничего не осталось, кроме нескольких корочек, он пошел к своему старцу и стал просить его, чтобы они снова ели вместе. Тот принял его без малейших возражений. Но теперь просителей стало еще больше и послушник опять начал ворчать. Однажды кто-то постучал в дверь. Это был очень бедный человек. Послушник нахмурился.

– Дай ему хлеба, – велел старец, притворившись, что не заметил угрюмого вида своего ученика.

– Мне сдается, что нам уже самим нечего есть, – сказал послушник, повысив голос, чтобы проситель услышал его.

– Пойди и поищи как следует, – приказал старец.

Тот нехотя встал и поплелся в кладовую. Но открыв дверь он остолбенел. Кладовка была до потолка забита свежими лепешками!

С этого дня он стяжал великое доверие к святому старцу и с готовностью помогал бедным.

Однажды, когда мы с моим старцем шли берегом Мертвого моря, – рассказывал братиям авва Дула, ученик преподобного Виссариона, – меня одолела крайняя жажда.

– Я хочу пить, авва, – сказал я старцу.

– Напейся из моря, – ответил он.

Я недоуменно взглянул на него. Разве можно пить эту воду, состоящую из соли и серы? Однако старец помолился и перекрестил воду благословляющей рукой.

– Пей, – повторил он.

Я послушался. Зачерпнув воды в ладонь, я стал пить. Горькая вода Мертвого моря стала слаще меда.

Увидев это чудо, я хотел было наполнить бывший у меня с собой маленький сосуд.

– Зачем ты набираешь воду? – спросил меня старец.

– Чтобы у меня была вода, когда я опять захочу пить, авва.

Он окинул меня суровым взглядом:

– Маловер! Бог, Который есть здесь, будет и дальше!

У преподобного Пахомия был обычай один или несколько раз в неделю собирать монахов своего общежительного монастыря и учить их слову Божию. Однажды вместо того, чтобы самому наставлять братии, он повелел Феодору – еще юному возрастом и новоначальному в монашеской жизни – говорить перед братиями. Этим он хотел испытать его послушание. Добрый послушник, без возражений и ложного смиреннословия, в точности исполнил приказ своего игумена. Он встал и начал учить монахов слову Божию. Однако это не понравилось старшей братии. Они разгневались и демонстративно покинули собрание, удалившись в свои келлии. Когда наставление окончилось, преподобный послал за ними, велев привести их к себе.

– Почему вы ушли с собрания? – строго спросил он.

– А что ты хочешь, авва? – с негодованием ответили они. – Ты ведь велел ребенку учить стариков!

Преподобный Пахомий глубоко вздохнул, и на его глазах показались, слезы.

– Верно говорят, что гордость – корень всех зол и что она разрушает все то доброе, что бедный человек строит с таким трудом. Уйдя с собрания вы, несчастные, презрели не Феодора, а Духа Святого, говорившего через него. Разве вы не видели с каким вниманием я, ваш духовный отец и учитель, слушал его? И уверяю вас, что до сего дня я не слышал более полезного поучения.

И, сказав это, он дал им строгую епитимию, чтобы сокрушить их самолюбие.

В жизнеописании о.Иоакима из скита святой Анны описан такой случай, происшедший с ним, когда он еще был послушником.

В октябре 1939 г., когда мы собирали маслины, в саду нашей каливы, о.Иоаким был главным в этой работе. Однажды мы трудились все вместе с утра до вечера в безмолвной молитве, как и всегда. Когда солнце зашло, мы собрались домой, чтобы отслужить вечерню. Смертельно уставшие, мы хотели отдохнуть, потому что в час ночи мы должны были начинать утреню, а сразу по ее окончании продолжать уборку плодов. На обратном пути нам приходилось поддерживать о.Иоакима, потому что он очень устал и не держался на ногах. Когда мы вошли во двор, то нам сообщили, что настал наш черед трудиться в маслодавильне. Всю ночь мы должны были давить масло из собранных маслин.

– Иди, начинай, а потом подойдут остальные, – раздался низкий голос старца, обращавшегося к о.Иоакиму.

Это означало, что он должен был вращать каменный жернов, давивший маслины. Тогда из соображений подвижничества в скиту не использовали для этого животных.

– Благослови, старче, – с готовностью отвечал о.Иоаким.

Он кланяется старцу, берет его благословение и отправляется крутить жернов – а ведь только что он мог волочить ноги только с нашей помощью! Мы застыли в молчании. Он удалялся по тропинке, пока не скрылся за деревьями. Мы подошли к старцу и попросили, чтобы кто-нибудь из нас пошел вместе с ним, а то он еще упадет где-нибудь по дороге.

– Что вы беспокоитесь? – ответил он с воинственным видом. – Разве в наше время не должно быть святых? Или вы забыли, что послушание заставляет даже умерших говорить из гpo6a? Вы увидите, что Бог даст ему такую силу за его самоотверженность и послушание, что он сам удивится.

Спустя немного времени я отправляюсь с поручением старца на маслодавильню и что же я вижу? Этот худой, болезненный и слабый монах вовсю крутит жернов. Я подхожу и спрашиваю его:

– Как дела, батюшка?

– Что сказать, – с улыбкой отвечает он, – По молитвам старца мне не очень тяжело. Вот только бы немного воды, а то очень пить хочется.

Я предложил свою помощь, и он согласился. Работа окончилась к утру, потому что мы трудились попеременно с двумя другими братиями. После полуночи о.Иоаким, согласно указанию старца, возвратился в каливу.

† † †

За восемнадцать лет суровой жизни в скиту святой Анны было бесчисленное множество таких случаев. Я расскажу еще о двух, чтобы создать целостный образ доходящего до самопожертвования послушания о.Иоакима.

У него был обычай каждый вечер обсуждать со старцем разные духовные вопросы. И вот однажды он постучал в дверь келлии старца и получил ответ подождать. О.Иоаким, уставший от дневных трудов, прислонился к стене и терпеливо ждал. Похоже, что старец забыл о нем, а, может быть, хотел его испытать, но, так или иначе, он лег спать. Когда в полночь старец встал на утреню, он обнаружил, что послушник все еще ждет на улице!

– Ты что здесь делаешь в такое время? – спросил он.

– Вчера, когда я постучал, вы сказали, чтобы я подождал, – отвечал тот…

Старец поведал нам об этом с искренним изумлением. А мы прославили Бога, даровавшего нашему братству такого человека.

† † †

Как-то в другой раз мы только что окончили повечерие и уже расходились по келлиям, чтобы отдохнуть, как вдруг во услышание всех старец зовет о.Иоакима:

– Приготовь фонарь, сумку и посох и ступай в Лавру. Ты должен быть там к утру, как только откроют ворота монастыря. Там ты уладишь такое-то дело, а к полудню ты уже должен быть здесь.

– Благослови, старче.

И монах начал готовиться к вечернему путешествию.

Монастырь Великой Лавры отстоит от скита святой Анны на четыре часа пути. Но поскольку о.Иоаким ходил очень медленно, он должен был выйти с вечера. Путь предстоял нелегкий. Но возможность получить награду за послушание обновила его. Он поклонился и ушел. О.Иоаким был уже довольно далеко, мало-помалу поднимаясь на Керасью. Когда старец еще один раз испытал его героизм и терпение, он послал быстроногого брата, чтобы тот вернул назад о.Иоакима, а сам шел вместо него.

– По вашему благословению, старче, я бы пошел, но, как вы хотите, – сказал он старцу, вернувшись.

Как-то ночью бес стал нашептывать в уши о.И., главного монастырского пономаря, такие искусительные помыслы:

– Ты опять будешь просыпаться в полночь, чтобы стучать в било? Опять будешь прерывать сладкий сон? Каждую ночь будешь заниматься этой тягомотиной? Да ты уже устал! Пусть звонит второй пономарь. Скажи, что заболел. Дай. своему телу немного отдыха. Хоть раз выспись.

Спустя некоторое время послышался голос другого пономаря:

– О.И., в чем дело? Ты что опаздываешь? Уже давно пора!

– Не могу, брат. Я плохо себя чувствую. Стучи в било сам. Я болею.

Когда раздался третий стук, монахи разошлись по своим стасидиям и служба началась, как обычно. А о.И., побежденный бесом нерадения, словно расслабленный, погрузился в море сна, словно свинец в воду. В эту ночь – так он рассчитывал – он передохнет.

Второй пономарь рассказал о случившемся старцу. Но он понял своим чистым умом, что дело не в болезни, а в чем-то другом. Нельзя было оставить такое дело без внимания. Необходимо было вмешаться, чтобы пресечь зло в самом начале, чтобы убить врага, пока он еще младенец. Да и отцы-подвижники в своих писаниях настаивают, что младенцы вавилонские должны быть уничтожены, едва родившись. Дщи Вавилоня окаянная… блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень (Пс.CXXXVI,8–9). Когда вавилонский росток возмужает, его нелегко выкорчевать.

Старец вскоре придумал план ответного удара. Это был план, уникальный в своем роде, которого больной монах никак не ожидал!

Многие отцы, находившиеся в храме, удивились, видя, как несколько священников вышли из церкви в своих облачениях. Куда это они? Да куда же еще, как не в келлию о.И!

– Мы пришли совершить для тебя водосвятие: и пособоровать тебя, – сказали они ему.

Пришлось ему волей-неволей, лежа на кровати, слушать чин водоосвящения. Он чувствовал себя крайне неловко. Лучше бы его оставили в покое и не трогали. А тем временем, как чин шел дальше, его начала обличать совесть. Недовольство и беспокойство переполнили его душу. Он испугался что из-за него подучается какая-то насмешка над Таинством. Эта последняя мысль очень его взволновала. Вскоре водосвятие закончилось и должно было начаться соборование. Тогда, не в силах терпеть дальше, он в волнении выскочил из кровати.

– Нет! Нет, отцы! Не надо соборования. Хватит. Все прошло. Я здоров. Я немедленно иду на службу. Сo мной все в порядке.

Вот и все. В другой раз он уже не уступит искушению! Больше не будет притворяться больным!

С другой стороны, он не мог не подивиться пастырскому искусству своего старца. Диагноз, лечение, разработка плана – все было безупречно. И это несмотря на то, что старец был неграмотным человеком, без образования и дипломов.

† † †

О другом послушнике того же старца мы читаем следующее.

Однажды о.Афанасий, взглянув из окна своей келлии на море, увидел, как на прибрежные скалы упал какой-то предмет. Присмотревшись внимательней, он убедился, что это старая метла.

Спустя несколько минут между старцем и неким монахом случился такой разговор.

– Это ты выбросил эту метлу?

– Я, старче.

– И зачем ты ее выбросил?

– Потому что она уже растрепалась и ей больше нельзя пользоваться.

– Да, но длинный черенок в полном порядке. Его-то ты зачем выбросил?

– Прости, старче. Я не подумал об этом.

– А надо было подумать. Какой-то брат ходил в лес, отпилил ветку от дерева, обстругал ее, отшлифовал, покрасил… столько труда затратил! А ты, как ни в чем ни бывало, взял да и выкинул ее! Мы бы лучше привязали к ней другую метлу. (Замечу, что в то время монахи сами делали эти метлы из особых кустов). Теперь ты должен спуститься с обрыва и принести черенок назад.

Бедный монах! Ему пришлось обойти вокруг всего скита, чтобы найти спуск к прибрежным скалам. Он должен был спускаться с большой осторожностью, чтобы не оступиться. А еще он должен был терпеть свое внутреннее противление. Как сам он позднее рассказывал, помыслы набросились на него: «Что за безумное распоряжение, – говорили они, – дал тебе старец! Ты подвергаешь себя опасности свалиться в море для того, чтобы достать эту никому не нужную метлу!»

В конце концов он преодолел все внутренние и внешние трудности и жив-здоров поднялся в монаcтырь, держа в руках ту самую великую метлу.

С этого дня – об этом излишне и говорить – он очень обдумывал свои действия, особенно, когда хотел выкинуть что-нибудь ненужное. Этот подвижнический спуск, страх, цепляния за отвесные скалы, рев волн… стали самыми действенными проповедниками разумной экономности.

Этот случай серьезно повлиял и на прочих отцов монастыря. Чему они научились? Быть внимательными в распоряжении монастырским имуществом. И всегда помнить слова Евангелия: …чтобы ничего не пропало (Ин.VI,12), хотя бы и казалось малым и незначительным.

С 1832 года игуменом русского монастыря святого Пантелеймона был архимандрит Герасим родом из Драмы. Однажды перед ним предстал некий юноша Димитрий (позднее ставший знаменитым о.Даниилом Катунакским) и, поклонившись, просил принять его в монастырь.

Игумен обсудил этот вопрос с прочими отцами. Некоторые, узнав, что Димитрий родом из Смирны, стали возражать.

– Мы не принимаем сюда людей из Смирны, – сказали они игумену.

– Почему же? – спросил тот.

– Знаем мы их, этих смирнян…

– Возьмите меня в монастырь, прошу вас, – взмолился юноша, – а если я не придусь вам по душе, то прогоните меня.

Отцы, увидев его ревность, решили оставить его. Потом они с радостью говорили ему:

– Да, благодаря тебе мы изменили мнение о смирнянах!

Так его приняли в обитель и зачислили в послушники. В качестве первого послушания ему поручили ухаживать за престарелым – более 85 лет – монахом Саввой.

Старец Савва был родом из Кесарии. Когда он был помоложе, то сыграл значительную роль в устройстве монастыря. Теперь он тихо доживал свои последние годы в одной из кафизм ¹ за стенами обители.

Всякий, кто узнавал его поближе, не мог не подивиться его необъятной памяти. Он мог запросто рассказывать о давних событиях из монастырской жизни, приводя мельчайшие подробности, словно все это случилось вчера.

Впрочем, он был, – может быть, от возраста, – довольно своенравен и для того, чтобы ухаживать за ним, требовалось немалое терпение. Да и вообще, в жизни послушника – как в душевной, так и в телесной области – нужно терпение. На Святой Горе умудренные опытом отцы воспитывают юных с настойчивостью, но и с любовью. Самость молодого послушника должна исчезнуть, эгоизм должен быть забыт, своя воля выдрана с корнем… А душа должна выйти из всех испытаний простой, чистой, победоносной, но покрытой кровью, словно тело мученика… Путь послушника – это самоотвержение и крест. Этим путем он приходит к славе, к настоящей свободе…

Итак, послушник, согласно поручению, данному ему монастырскими отцами, должен был во всем служить старцу Савве. Убирать в кафизме, готовить еду, стирать белье. Но это еще не все. Он должен был терпеливо принимать все замечания – будь они справедливы или нет.

Во всех этих трудностях Димитрий вел себя безупречно. Когда старец Савва без всякой причины принимался ругать его своим низким анатолийским говором, мешая греческие и турецкие слова, тот смиренно кланялся и сокрушенно говорил: «Благослови, старче».

Как-то в субботу Димитрий убирал в церковке кафизмы. Пол этого прекрасного храма, освященного во имя святого Трифона, был выложен мраморными плитами. Когда послушник тщательно вымыл мраморный пол, – так, что он весь сиял, – в церковь зашел старец Савва. Он вытащил из кармана белый платок, вытер им пол, чтобы посмотреть, нет ли на нем пыли, и счел это поводом для смирения своего послушника.

– Nalet olsun (пропади пропадом – тур.) такая уборка! Это называется чистота?! Ты что, не видишь, что платок весь черный? Разве в книгах не написано: Господи, возлюбих благолепие дому Твоего?

Так испытывался будущий монах, но он не переставал светиться от смирения, кротости и любви. За все эти добродетели старец Савва проникся к нему глубоким уважением и, когда позднее Димитрий должен был его оставить, потому что ему сменили послушание, он не замедлил попросить прощения за свое поведение!

Второе послушание, которое на него возложили в монастыре, было в некой другой кафизме, где жили два монаха-болгарина. Они занимались тем, что вязали сумки и прочие вещи. И случилось так, что эти люди были довольно суровыми. Но Димитрий оставался непреклонным столпом послушания. Например, у них был обычай каждую пятницу вечером молиться о упокоении душ усопших по четкам. Когда в одну из пятниц пришел черед послушника произносить молитву вслух, он читал ее как полагается, ставя дополнение в винительном падеже множественного числа. – Господи Иисусе Христе, упокой рабы Твоя.

Но болгары стали кричать на него:

– Ты, неграмотный, надо говорить не «рабы Твоя», а «рабов Твоих».

– Благословите, старцы; теперь я буду говорить «рабов Твоих», – ответил истинный сын послушания.