Июнь

«Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы» Ин.20:21.

«Идите паче ко овцам погибшим дому Израилева» Мф.10:6.

«Скорбь ми есть велия по братии моей» Рим.9:1–3.

Секта хлыстов, как принадлежащая к разряду тайных, мистических сект, старается скрывать правила своего учения от лиц, не содержащих её ереси. До известного времени, в первые годы своего пребывания в секте, хлысты стараются в глазах православных и особенно духовенства казаться усердными исполнителями обрядов и уставов православной Церкви. Если приходский православный священник или миссионер попросит хлыста объяснить ему или слушателям, как он понимает о втором Лице Св. Троицы, Сыне Божием, Христе Спасителе, то хлыст обычно отвечает: я понимаю о Христе так же, как и вы, то есть, как учит православная Церковь, как учит слово Божие. Если дальше миссионер обращается к текстам св. Писания, свидетельствующим о Божественном достоинстве Христа Спасителя, о Его равенстве с Богом Отцом по Божеским свойствам, о Его предвечном рождении по Божеству от Бога Отца, о Его воплощении во времени, о Его рождении по плоти от Пресвятой Девы Марии по наитию Св. Духа, – то обычно и на все эти тексты св. Писания и устные разъяснения на них хлыст отвечает: да, да, и я так верую и понимаю. Ответы и заявления сектантом делаются так твердо и решительно, что неопытный собеседник может успокоиться, поверить словам хлыста и подумать, что простой, малограмотный православный люд мог по недоразумению, напрасно заклеймить его собеседника кличкою сектанта, на самом же деле его собеседник православный по своим верованиям. Заявления относительно религиозно-нравственной благонадежности и православного образа мыслей и верований известного, как впоследствии иногда выясняется, уже давно пребывающего в секте и фанатичного хлыста иногда приходится выслушивать даже от самого православного духовенства, которое свои заявления подтверждает разными рассказами из своих встреч с лицами, заподозриваемыми в хлыстовстве, рассказами о их внимательном и почтительном отношении к священнику, об отзывчивости на предложения и просьбы духовенства, об усердном посещении храмового богослужения и проч. Таким образом первое затруднение, с которым встречается миссионер в собеседованиях с хлыстами, это необычайная скрытность их относительно своих сектантских верований. Эта скрытность составляет почти обычную всем хлыстам характеристическую черту их религиозно-нравственного воззрения.

Но бывают, хотя сравнительно и редко, и такие случаи в хлыстовщине, что, с одной стороны, сектантское самомнение, сознание своего, хотя и мнимого, духовно-нравственного совершенства и превосходства пред членами православной Церкви, с другой стороны, внешнее давление на сектантов со стороны православных, выражающееся в настойчивом и постоянном высказывании подозрений, иногда доходящих до открытой вражды и побоев, вынуждают хлыстов открыто высказывать свою холодность, равнодушие и даже враждебность к православию и принадлежность к секте. Но и на этой ступени своего развития хлыстовство продолжает быть очень скрытным, когда вопрос касается выяснения правил его учения. Миссионер решается во что бы то ни стало вызвать хлыста на собеседование, предлагает ему известные вопросы, настаивает на ответе на эти вопросы, много раз повторяет их, отстраняет, как не относящиеся к делу, уклончивые ответы, силою логики вынуждает прямо и ясно ответить на поставленный вопрос: да или нет. Хлыст, скрывающий своё отпадение от православия, отвечает: я православный; я не знаю, что вам отвечать; вы мне не верите, не верите моим словам; я должен молчать и только слушать вас. Хлыст же, уже не скрывающий своего отпадения от православной Церкви и не принимающий её таинств, на вопросы миссионера, поставленные, так сказать, ребром и силою логики вынужденный к известному определенному ответу, в таких случаях говорит: тайну нельзя поведать врагам; вы сами поете в церкви: «тайно образующе»; в Писании сказано: не пометайте бисера пред свиньями. Вы желаете без труда узнать, это было бы очень легко. По переводу на простой и удобопонятный язык это означает: поступите в нашу секту и тогда узнаете наше учение.

Второе затруднение, с которым миссионер встречается при собеседовании с хлыстами, заключается в отсутствии для православной миссии твердых и непререкаемых оснований, которыми православный миссионер мог бы пользоваться для обличения неправоты хлыстовского учения. Хлысты при своих радениях хотя иногда и читают св. Писание, но отвергают исторический смысл библейских и евангельских повествований, объясняя всю историческую часть Библии в смысле притчи, иносказания, аллегории. Праматерь Ева, например, по хлыстовскому толкованию, плоть; искуситель, змий – плотское вожделение; манна – слово Божие, изрекаемое хлыстовскими лжехристами и пророками; рождество Христово – обнаружение в хлысте дара пророчества; чудо хождения по водам означает жизнь с умением избегать её соблазнов и проч.

И за нравственным учением евангельским хлысты признают такое же или даже еще меньшее значение, чем какое православная Церковь признает за Моисеевым, или ветхозаветным законом. Учение каждого современного Христа выше Евангелия. Христос евангельский дал закон для своего времени. А для настоящего времени дают свой закон современные христы и пророки по внушению и озарению от Св. Духа. Поэтому хлысты Библию, ветхий и новый завет, не считают за неизменное Божественное Откровение, данное от Бога людям один раз навсегда для указания пути ко спасению.

Уставы православной Церкви суть сени и прообразы, которые имеют значение только для несовершенных, непостигших самой истины, а когда человек узнает самую истину, – учение настоящего, современного Христа, то для него уставы православной Церкви уже не нужны для спасения. Откровения и проповеди настоящего, живого Христа настолько выше и совершеннее евангельского учения, насколько живые божественные слова выше мертвых строк Писания. В одной хлыстовской песне поется:

Кто знает грамоту

И кто эту книгу библию прочтет,

Тот с ума сойдет.

Господь Саваоф ничего не читает,

Ангелы небесные ничего не читают,

Все святые, праведные пророки и апостолы

ничего не читали и не читают.

Если же хлысты отличаются большою скрытностью в объяснении своих религиозных убеждений и с редким искусством лицемерно выдавать себя по верованиям священнику и миссионеру за православных, а вместе и за главными источниками христианского учения – св. Писанием и св. Преданием – не признают боговдохновенности, неизменной и вечной истинности, толкуя как некоторые слова, так и целые отделы, взятые из св. Писания и св. Предания, в смысле своеобразных и совершенно произвольных притч и аллегорий, то вопрос о православно-миссионерском воздействии на хлыстов, их обличении и вразумлении представляется весьма трудным в смысле успешного разрешения его. Хотя и вообще дело внутренней миссии в русской православной Церкви представляется недавним, и в нём мало выяснены даже и некоторые существенные и основные вопросы, но тем не менее, как по обличению раскола мнимых старообрядцев, так и по обличению еретиков рационалистов есть, хотя и далеко небогатая, литература, в которой указываются различные приемы и известные методы, опробованные в смысле своей пригодности и несомненной пользы для православия, но вопрос о православно-миссионерском воздействии на хлыстов представляется совершенно в ином положении.

Дело собеседований с хлыстами до настоящего времени в печати представляется совершенно невыясненным и даже неизвестным. При таком положении вопроса относительно православной миссии среди хлыстов возможно указать только частные, отдельные опыты собеседований с хлыстами, относительно которых еще нельзя сказать чего-либо вполне определенного, положительно, окончательного и решительного в смысле их полной целесообразности, удобоприменимости во всех случаях воздействия на сектантов и всегдашней пригодности в деле защиты православия и разоблачения душепагубности хлыстовства.

Приехавши в известный приход и собравши от священника или местных ревнителей православия мирян некоторые сведения о местных проявлениях хлыстовства, я, если мой приезд совпадал с воскресным или праздничным днем, в храме, после богослужения, приглашал всех послушать религиозную беседу в известное время и место. Иногда внешнюю помощь для оповещения жителей о беседе оказывала местная полиция. Хлысты почти всегда по первому зову являлись к слушанию беседы, вероятно, предполагая этим скрыть свою принадлежность к секте.

Наперед зная, что хлысты в православную беседу не вступают, я обычно обращался со своею речью к православным слушателям. А так как главным, основным и средоточным пунктом хлыстовского учения служит вопрос о перевоплощении Христа Спасителя, то я обычно всегда с этого вопроса и начинал свою беседу. В этих беседах я, на основании текстов св. Писания, старался раскрывать православное учение о том, 1) что второе Лицо Св. Троицы, Сын Божий, воплотившийся Богочеловек, Христос, есть один Спаситель всех людей (1Тим.2:5–6, 4:10; 1Ин.4:14), один наш верховный Учитель (Мф.23:8), один Основатель христианского благочестия (1Кор.3:11) и одно о Нём благовествование, проповеданное боговдохновенными апостолами, запечатлевшими свою проповедь чудесами, своею мученическою кровию; другого Евангелия нет и не может быть (Гал.1:8–9). Искупление человеческого рода от греха, проклятия и вечной смерти, совершенное Христом Спасителем однажды, простирается на все времена (Евр.9:26–28) и на всех людей (1Тим.2:5–6). Его страдания и смерть совершенно достаточны для удовлетворения правды Божией за грехи человеческого рода (Рим.5:13–19). Второе Лицо Св. Троицы, Сын Божий воплотился один раз, почему Он называется единородным и по предвечному рождению от Бога Отца и временному рождению от Девы Марии (Ин.1:14; Гал.4:4). Во второй раз Он явится на землю со Своим воскресшим и прославленным телом не для искупления человеческого рода от грехов, а для суда над людьми, требования от них отчета, как они воспользовались благодатными дарами, подаваемыми христианину в таинствах для преуспеяния в исполнении Его учения, и как они веровали этому учению. Второе явление Христа во плоти на землю и по самым обстоятельствам, при которых оно будет, совершенно отлично от первого (Мф.24:27; 1Сол.4:15–18). Христос вчера, и ныне, и во веки остается одним и тем же (Евр.13:8). Перевоплощение Христа Спасителя евангельского в других людей, или появление Христа на земле во второй, третий и последующие разы в образе человеческом, подобно первому разу, по свидетельству Христа (Мф.24:4–5, 23–26) и апостолов (1Кор.8:6; 2Кор.5:16; Откр.1:11, 17:2, 8, 21:6, 22:13, 16; Ис.41:4, 48:12), невозможно.

После разбора хлыстовского учения о перевоплощении Христа я переходил к разбору их учения о Пресвятой Деве Марии, доказывая, что она была и будет только одна (Мф.1:18, 25; Быт.4:1, 17, 25, 8:7, 14; Пс.71), что рождение Пресвятою Девою Богочеловека есть великая благочестия тайна (1Тим.3:16), непонятная даже для самих ангелов (1Пет.1:12). Почему Пресвятая Богородица сама пророчествовала о себе: отныне будут ублажать меня все роды (Лк.1:48).

По вопросу хлыстовского учения о пророках и пророчицах я доказывал, что они не имеют существенных признаков истинных пророков. Христос Спаситель предсказал, что Дух Святой будет только раскрывать, уяснять Его учение. Он (Дух Св.), сказал Христос Спаситель, Меня прославит, потому что от Моего учения возьмет и что услышит возвестит (Ин.15:26, 16:13–14). А между тем учение хлыстовских пророков и пророчиц не только не согласно, но даже и прямо противно учению Христа Спасителя и апостолов. При этом я указывал на некоторые пророчества (известные на месте, где производилась беседа) и заповеди хлыстовских пророков и сопоставлял их с пророчествами и заповедями св. Писания. Пророчества истинных пророков всегда сбывались и это служило главным признаком боговдохновенности пророков (Втор.18:21–22; Иер.28:9). Истинных пророков Бог слушает (3Цар. 18 гл.). А если некоторые библейские пророчества, впрочем весьма немногие, не исполнялись, как, например, пророчество Илии о бедствиях над домом царя Ахава (3Цар.21:21–29), пророчество Исаии о смерти царя Езекии (Ис.38:1–9), пророчество Ионы о городе Ниневии (Ион.3:4), то на это Богом чрез пророков были указаны и основания. А предсказания хлыстовских пророков вообще не сбываются. При этом указывал на известные в местах производства мною бесед пророчества хлыстовских пророков. У истинных пророков духи пророческие послушны пророкам (1Кор.14:32), пророческое вдохновение не насилует личной воли пророка, как это видно на примере Ионы, думавшего не исполнить воли Божией и бежавшего в Фарсис (Ион.1:1–3). А хлыстовские пророки в большинстве случаев пророчествуют лишь тогда, когда на радениях своих, после различных кружений и вздрагиваний, дойдут до бессознательного состояния, когда они не могут владеть собою. У истинных пророков дар пророчества часто соединялся с даром говорения на разных языках (1Кор. 14 гл.), а у хлыстовских пророков никогда этого не бывает. Апостол Павел пишет, что когда истинные пророки пророчествуют в известном собрании людей, и войдет в это собрание кто-либо из неверных, то он, слыша обличения и видя обнаружение тайн своего сердца (4Цар.5:25–27; Деян.5:1–10), кланяется Богу и верует Ему (1Кор.14:24–25). А когда православным приходилось являться в хлыстовские собрания, то с православными никогда этого не случалось. Примеры для объяснения этого брались из местной жизни известного прихода. Истинные пророки, не носившие звания иерархических степеней, не совершали священнодействий, присвоенных иерархическим лицам; а хлыстовские пророки разрешают грехи на исповеди, совершают хлыстовские браки, словом являются совершителями таинств, чего не дерзали брать на себя даже ангелы (Деян. 10 гл.),

Дальше я делал разбор хлыстовского учения о церковном браке, который они считают препятствием делу спасения человека. По этому вопросу я старался раскрыть мысль о благословении Божием брачной жизни еще в раю (Быт.1:27–28, 2:18, 21, 23). Что Бог и после того благословлял брачную жизнь, об этом свидетельствует жизнь праведников Авраама, Моисея, Давида и др., живших в браке, имевших детей и сподоблявшихся особых милостей от Бога. Своё благословение к праведникам Бог выражал в умножении их потомства (Пс.127:3). Ветхозаветные люди безчадие считали признаком многогрешности и просили Бога снять с них это поношение, как, например, родители судии Самсона (Суд. 13 гл.), пророка Самуила (1Цар. 1 гл.) и Иоанна Предтечи (Лк. 1 гл.). Христос Спаситель Своё благословение к брачной жизни выразил Своим посещением брачного торжества в Кане Галилейской, где совершил первое чудо (Ин.2:1–11), то же благоволение Христа к брачной жизни можно усматривать и из притчи Христа о званных на брачную вечерю (Мф.22:4–5). Христос назвал брак сочетанием от Бога (Мф.19:6). Апостол Павел говорит, что Господь запретил жене разводиться с мужем (1Кор.7:10), говорит, что жена спасется чрез чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием (1Тим.2:15), называет брак честным ложем, нескверным (Евр.13:4). Брак не препятствует известным достойным по вере и жизни лицам быть совершителями таинств. Примером тому служат апостолы, избранные Самим Христом для своего высокого служения (Мф.8:14; Деян.21:8–9). Церковный историк Евсевий передает свидетельство Климента Александрийского о том, что апостолы Петр и Филипп рождали детей. Филипп выдал замуж дочерей. Апостол Павел имел жену, которую не водил за собою для удобства в исполнении своего апостольского служения (Церк. ист., кн. 4, гл. 30).

Хлыстовский духовный брак есть дело богопротивное. Уподобление хлыстовских духовных жен Пресвятой Богородице есть тяжкий грех кощунства и богохульства (Мф.1:18, 25). Духовницы, или духовные жены хлыстовские, суть блудницы, осужденные пророком Моисеем (Исх.20:14), Христом Спасителем (Мф.5:28) и апостолом Павлом (1Кор.6:9–10, 5:9–11). Свальный грех, который допускается у хлыстов при их радениях, они не могут оправдывать примерами супружеских сношений праведного Лота со своими дочерями (Быт.19:30–38) и примерами многоженства у патриархов Авраама (Быт. 16 гл.), Иакова (Быт. 29 гл.), и царей Давида (2Цар.5:13), Соломона (3Цар.11:3) и других ветхозаветных праведников. Христос Спаситель дал другой закон о брачной жизни (Мф. 19 гл.; 1Кор.7:10, 39). Считая законный брак грехом, хлысты в подтверждение этой мысли указывают на то, что будто Бог изгнал из рая Адама и Еву за плотский грех. Но заповедь о не вкушении плодов от древа познания добра и зла не может быть названа запрещением касаться жены с плотским вожделением, так как древо познания добра и зла сотворено раньше сотворения Евы (Быт.2:9, 17). Хлысты говорят еще, что Бог наказал людей потопом за брак (Мф.24:36–39, 42). Но если потоп был наказанием за брачное сожитие, то почему же Бог спас от потопа праведного Ноя с женою и трех его сыновей с их женами (Быт.7:7; 1Пет.3:20). Хлысты говорят еще, что праведники должны уподобляться малым детям, не знающим стыда. Христос сказал: если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство небесное (Мф.18:3). Дети не знают стыда, не разбирают полов, мальчики играют с девочками. Против этого я объяснял хлыстам, что Бог всегда охранял в людях чувство стыда, как чувство свидетельствующее о нравственности человека. И первосозданной чете Бог сотворил одежды и одел их (Быт.3:21), дабы не насиловалось у них чувство стыда. Притом же апостол Павел говорит, что христиане младенцами должны быть только на злое, а по уму должны быть совершеннолетними (1Кор.14:20). Что чувство стыда составляет доброе нравственное качество людей и благословляется Богом, это можно видеть и из того, что Бог, наказывая людей за их грехи, наказание своё проявлял между прочим и в том, что они лишались возможности охранять своё чувство стыда (Ис.3:17; Иер.13:26; Иез.16:33; Наум.3:5). Хлысты говорят, что люди могут рождаться и без плотского соития (Ин.1:13), духовно. Но Христос Спаситель заповедал рождать духовно, или крещением, только рожденных по плоти, а иначе некого было бы и крестить, или рождать духовно. Отрицание законного церковного брака хлысты не могут оправдывать и словами апостола Павла: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть как не имеющие (1Кор.7:29). Этими словами апостол Павел приглашает всех христиан к духовной бдительности над собою и воздержанию. Короткое время, о котором говорит апостол, относится ко второму пришествию Христа, которое близко для всех нас по мере приближения к смерти. Но в этих словах нет и тени основания к отрицанию законного брака.

Дальше я переходил к разбору хлыстовского учения об отношениях детей к плотским родителям. Хлысты, отрицая законный церковный брак, говорят, что дети, рожденные от этих браков, не должны почитать своих родителей, так как последние рождают их от греха (Пс.50:7). Нужно, говорят хлысты, почитать духовных родителей, рождающих нас словом учения (Мф.10:35–37; Лк.12:51–53). Это учение хлыстов согласно с поступком Хама, за который Ной проклял Ханаана (Быт.9:20–27), противно пятой заповеди (Исх.20:12), словам пророка Исаии (Ис.45:10–11) и учению Христа Спасителя (Мф.15:1–9).

По вопросу о воскресении мертвых и будущем суде над людьми по воскресении наших тел я тоже раскрывал на основании св. Писания православное учение о сем в противоположность хлыстовскому учению. Хлысты учат, что тело умершего человека никогда не воскреснет; оно истлеет и только. А душа истинного хлыста, после его смерти, становится ангелом, душа же самого грешного человека, после смерти, становится диаволом. Души прочих людей, смотря по своей греховности, переселяются или в человека, или в животного, дабы путем такого переселения очиститься от грехов. Под воскресением же из мертвых, о котором читаем в св. Писании и символе веры, говорят хлысты, нужно разуметь веру в хлыстовское учение, принятие его, вступление в их секту. Я на беседах раскрывал мысль, что учение хлыстов совершенно произвольно, не имеет никаких оснований в св. Писании, да и не оправдывается внутренним опытом, наблюдением человека над самим собою. Если бы душа человека странствовала, переселялась из одного человека в другого, тогда она должна бы была помнить хоть что-либо из своей прежней жизни. Между тем история всего человечества не дает ни одного опыта к подтверждению хлыстовской мысли. А св. Писание прямо свидетельствует, что при кончине настоящего видимого мира все прежде умершие люди со своими телами воскреснут. Потом оставшиеся в живых до второго пришествия Христа на землю вместе с ними восхищены будут на облаках, в сретение на воздухе Господу, Который при гласе архангела и трубе Божией сойдет с неба (1Сол.4:16–17). Что вера во Христа не одно и тоже с воскресением, это ясно видно из следующих мест св. Писания: Ин.6:40; Мф.27:52–53; Евр.11:35. Лазарь, брат Марфы и Марии, несомненно веровал во Христа, почему Христос и любил его (Ин.11:3), а между тем он потом умер, и его Христос воскресил из мертвых (Ин. 11 гл.). Утверждающих, что воскресение мертвых уже было, апостол Павел прямо называет отступниками от веры и разрушителями её (2Тим.2:18). Христос Спаситель сказал, что после воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят (Мф.22:30; Лк.20:34–35). А между тем в секте хлыстов, по учению их, заключаются браки.

Хлысты своё учение о воспрещении употреблять в пищу мясо и вино основывают частью на своём учении о душепереселении, а частью на св. Писании. Душа грешного человека по разлучении с телом, по учению хлыстов, переселяется в животных, дабы пребыванием в этих телах загладить грехи своей прежней жизни. Чем тяжелее были сделаны человеком грехи, тем в более нечистое животное посылается душа человека по различении с телом. И вот хлысты на беседах иногда говорят: у нас душа не налегает есть мясо животных, бывших живых существ. Действительно, если думать, что в теле животного находится душа какого-либо человека, то чувству нравственному противно употребление мяса этого животного. А из св. Писания в основание своего учения о воспрещении мясной пищи и вина хлысты указывают на пророка Даниила и трех отроков, которые в плену вавилонском питались только растительной пищей, отказывались от употребления мяса и вина от царского стола, и оказались и по телу здоровее, и по уму много выше своих сверстников-вавилонян, питавшихся со стола царского мясом и вином (Дан. 1 гл.). Указывают на благочестивых иудеев Елеазара (2Макк.6:18–19), семь братьев маккавейских и их мать, принявших мученический венец за отказ вкусить свиного мяса (2Макк.7:20–41 и еще Иоил.1:1–5; 1Кор.8:13, 5:11; Еф.5:18). В опровержение хлыстовского учения я указывал слушателям на пример патриарха Авраама, который угощал явившихся к нему трех странников мясной пищей (Быт.18:8). Запрещенной Богом пищи и Авраам не предложил бы странникам, и они не вкусили бы её, так как в образе этих странников были Сам Господь и с Ним два ангела. В пустыне Бог посылал евреям перепелов в пищу (Чис. 11 гл.). Пророка Илию у потока Хорафа Бог питал чрез воронов хлебом и мясом (3Цар.17:6). Ни апостольский собор (Деян.15:28–29), ни апостол Павел (1Кор.10:25–27) не воспретили верным есть мясо, а последний воспрещающих употреблять его в пищу назвал людьми, сожженными совестью, внимающими учениям бесовским (1Тим.4:1–5). Умеренное употребление вина тоже не воспрещено св. Писанием. Христос Спаситель Сам был на браке в Кане Галилейской, где пили вино, и чудесным образом претворил воду в вино, дабы не было в нём недостатка при браке (Ин. 2 гл.). Апостол Павел, советовал своему ученику Тимофею умеренное употребление вина (1Тим.4:1–5).

Затем я делал замечание об обрядах хлыстовских, что к совершению их нет оснований и примеров в св. Писании. Христос Спаситель при молитве преклонял колена (Лк.22:41), падал ниц лицом на землю (Мф.26:39; Мк.14:35), возводил очи к небу (Ин.17:1). Апостол Павел советует христианам при молитве воздевать руки к небу (1Тим.2:8) и хвалить крест (Гал.6:14). Хлысты говорят, что они при своих радениях махают руками и скачут, по примеру пророка Давида, воспеваемого в церковной песне: «Богоотец убо Давид»… Но из ветхозаветных обрядов только те можно совершать христианам, которые не отменены или подтверждены примерами в новозаветной Церкви (Гал.1:8). Но в новозаветной Церкви мы нигде ни у Христа Спасителя, ни у апостолов не видим этого обряда. Лобзание, которое делается у хлыстов при их радениях, не похоже на святое лобзание, о коем говорит апостол Павел (1Кор.16:20). Святое лобзание – апостольское совершается в православной Церкви в праздник Пасхи, в прощеный день пред Великим постом, пред исповедью. У хлыстов, как свидетельствует опыт, лобзание бывает любодейное, осужденное Христом Спасителем (Мф.5:28).

В заключение своих бесед с хлыстами я обычно говорил о греховности и душепагубности лжи, которую хлысты обычно практикуют в своих отношениях к православной Церкви: презирая все её установления, таинства, верования, выдают себя православному духовенству и народу за православных чад Церкви. Ложью и обманом диавол лишил наших прародителей райского блаженства и навлек на них смерть телесную (Быт.3:1–19). Ложь была запрещена пророком Моисеем (Исх.20:15) и премудрым Соломоном (Притч.19:5, 9; 12:22). А Христос Спаситель диавола назвал отцом лжи (Ин.3:19–21, 10:1–2). Заповедь хлыстовская о том, чтобы тайны их учения не открывать лицам, не принадлежащим к их секте, свидетельствует о неправоте хлыстовского учения (Мф.5:14–15). Еще праведный Товит сказал: тайну цареву прилично хранить, а о делах Божиих объявлять похвально (Тов.12:11). И Христос Спаситель повелел апостолам проповедовать Евангелие открыто всем народам до скончания века (Мф.28:19–20, 24:14). А обращаясь затем к православным, я предостерегал их удаляться от сектантских собраний (Пс.1:1–2; 1Кор.15:33; 2Ин.1:10, 11).³⁰²

Весь этот разбор хлыстовского учения при собрании слушателей приходилось делать по большей части монологом. Иногда православные слушатели бесед, понаслышке от хлыстов, высказывали некоторые положения их учения. Хлысты в большинстве случаев при этом отказывались от своего учения, говоря, что православные несправедливо, по нерасположению к ним, приписывают им то, чего они на самом деле будто бы не содержат. И только сравнительно очень редко хлысты вступали в открытую беседу со мной.

Миссионер протоиерей Н. Кутепов

Как же относиться к тем из членов Церкви, которые смущают нас и соблазняют своим поведением? Апостол отвечает: с полною любовью к ним, с готовностью и старанием исправить их зависящими от нас мерами и средствами, но отнюдь не нарушая церковного общения с ними в вере, учении, благодати таинств, священноначалии, отнюдь не нарушая общения с ними во всём том, что соединяет христиан в одну Церковь, в одно Тело Христово. «Умоляю вас, братие, – писал апостол к ефесянам, – поступать достойно звания, в которое вы призваны, со всяким смиренномудрием и кротостью и долготерпением, снисходя друг ко другу любовью, стараясь сохранить единство духа в союзе мира. Одно тело и один дух, как вы и призваны в одной надежде вашего звания; один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех, Который над всеми и чрез всех и во всех нас (Еф.4:1–6)». «Будем держаться исповедания упования неуклонно, – увещевал апостол христиан из евреев, – и не будем оставлять собрания своего, как есть у некоторых обычай, но будем увещевать друг друга и тем более, чем более усматриваете приближение дня суда и воздаяния (Евр.10:23–25)». «Дополните мою радость, – писал апостол к филиппийцам, – имейте одни мысли, будьте единодушны и единомысленны, ничего не делайте по любопрению или по тщеславию (Флп.2:2–3)». «Будьте единомысленны, мирны, –завещевал апостол и коринфянам, – и Бог любви и мира будет со всеми вами (2Кор.13:11)».

Еще вопрос: как же быть в том случае, когда соблазнительная жизнь одних членов Церкви может сама по себе грозить нравственному благосостоянию других, когда она, как гнилой воздух, может заразить и здоровых членов Церкви. Не может ли, хоть в этом случае, чувство самосохранения и нравственной безопасности быть благословной причиной отделения от Церкви? Апостол как бы предусматривает этот вопрос и указывает, как на единственное средство самосохранения, на прекращение всех житейских отношений с порочными членами Церкви, заповедуя «не сообщаться с теми, кто, называясь братом, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею, или хищником: с таковыми даже не есть вместе (1Кор.5:11)». В делах же церковных, в делах веры, учения, таинств и священноначалия, это общение должно быть даже усилено в заботах о менее благородных и слабых членах Тела Христова, как мы уже видели из наставления апостола коринфянам, ибо для этих членов Церкви Христовой «много может усиленная молитва праведного», как говорит другой апостол (Иак.5:16). До тех пор, пока сама Церковь не объявит, по данному Ей от Господа праву и известным способом, кого-либо из членов Её «язычником и мытарем» (Мф.18:17), т. е., пока кого не анафематствует, до тех пор никто из христиан не имеет права нарушить церковного единения с порочными Церкви, без опасения в самом себе убить, извратить жизнь христианскую.

Итак, нет никаких благословных мотивов к сектантскому отделению от Церкви. Есть только низкие и своекорыстные мотивы, порожденные слабоумием и слабоволием. Но эти эгоистические мотивы отделения от Церкви суть только первый шаг сектантства к своему нравственному вырождению и разложению, только начало извращения христианской нравственности. Весь дальнейший путь сектантства есть нравственное прозябание на почве личных и суеверных попыток создать христиански нравственную жизнь помимо Церкви, вне тех богатых сокровищ вселенского разума, которым владеет Церковь Христова, и выйдя из той стройной и живоносной организации, которую представляет собою Церковь Христова, живое Тело Христа. Как всякий живой организм, Церковь растет, по слову Писания, «возрастом Божиим» (Кол.2:19), проявляя в своих догматических, канонических, богослужебных, дисциплинарных, педагогических определениях и уставах величайшее «богатство премудрости и разума Божия». Догматические определения вселенских отцов и учителей Церкви возводят христиан на высочайшую, доступную для человека степень боговедения; канонические требования Церкви упорядочивают многосложный организм Церкви в стройное и закономерное в своей жизни Тело Христово; богослужебные уставы дают христианам возможность и научают их возвышеннейшим формам богопочтения, дисциплина церковная помогает достигнуть каждому христианину «меры возраста Христова» (Еф.4:13).

Церковь, в своей исторической жизни, достигает величайшего христианского прогресса, величайшей христианской культуры, и всё это сектанты обращают в ничто и, отделяясь от Церкви, рушат все эти догматы, каноны, уставы, дисциплину церковную, разрушают все эти «взаимоскрепляющие связи» и закономерную жизнь христианскую, которые, по апостолу, служат для христианского нравственного совершенствования (Еф.4:16). На место вселенского разума Церкви сектанты ставят свой младенческий разум, своё непосредственное чувство. И в нравственно-христианской жизни сектантов происходит то, что происходит с отрицанием науки в области естествознания, с отрицанием искусства – в области эстетической, с отрицанием власти и общественных учреждений – в области государственной. Наступает мрачное царство суеверия, беззакония, личного произвола и рабства, царство греха и нравственной смерти.

Правда, отрицая вселенский разум Церкви, сектанты как будто оставляют для руководства в своей нравственной жизни Слово Божие, Евангелие. Но и здесь они явно совершают подлог и подмен. Наблюдение над всеми существовавшими в истории и существующими сектами показывает, что при всем уважении сектантов к Евангелию, они не Евангелие берут в основание своей жизни и веры, а свои собственные воззрения и Евангелием лишь прикрывают эти воззрения. Для этого они изобретают всевозможные толкования Евангелия и даже не стесняются изменением и извращением евангельского текста, лишь бы можно было подогнать его к своим собственным воззрениям. На Евангелие одинаково ссылаются все самые безумные и друг другу противоречащие секты, и все они одинаково занимаются подтасовкою и изменением евангельского текста, выдавая своё искаженное евангелие за единственно истинное, вероятно, в том же самом смысле, как и себя за единственно истинных христиан. Так поступали и поступают еретики всех времен и народов, от Маркиона древности до графа Толстого и господина Пашкова наших дней. Везде и всегда на рационализм и мистицизм сектантства набрасывается евангельский покров собственного изделия!…

Есть еще причина, и самая важная, нравственного вырождения и нравственного одичания сектантства. Это утрата сектантами той благодати Св. Духа, которая подает нам в таинствах Церкви «вся божественныя силы, яже к животу и благочестию» (2Пет.1:3), силы, присущие Церкви, как Телу Христову. Для христианина не может быть сомнения, что мы, как говорит св. апостол, «благодатию спасемся» (Деян.15:11), и все наши добрые христианские дела – плод этой благодати. Одно знание евангельских требований еще не заставит человека взять их за правило своей жизни; одна совесть только может укорить за зло и похвалить за добро, но не побудит наперед к добру; одно желание, хотя бы и искреннее, добра еще не даст силы для осуществления этого добра. Знание, совесть и желание добра только тогда могут иметь значение для нравственной жизни человека, когда их свяжет в одну силу благодать Божия, одна лишь делающая природу человека христианскою посредством таинств Церкви: крещения, или рождения свыше, причастия Тела и Крови Христовых, исповеди, брака и т. д. Если даже допустить в сектантах самое глубокое знание Евангелия, самую чистую совесть и самое горячее желание добра, то все-таки за ними останется грехом поврежденная природа человеческая, лишенная благодати Св. Духа, которая в таинстве Церкви «немощное врачует и оскудевающее восполняет», и которая подает в таинствах Церкви величайшее вдохновение добра, связывающее все силы и способности души в одну силу христианскую. У сектантов нет святых таинств, подающих «от Божественной силы Господа Иисуса Христа всё потребное для жизни и благочестия» тем, кто принял «равно с апостолами драгоценную веру по правде Бога и Спасителя Нашего Иисуса Христа» (2Пет.1:1–3). Нет таинств, нет, следовательно, жизни христианской, нет, следовательно, благочестия христианского.

Конечно, возможно чрезвычайное осенение благодати Божией, возможен чрезвычайный, не чрез таинства Церкви, призыв к Божественному служению, возможно чрезвычайное подаяние Божественных даров. Но можно ли христианам обольщаться надеждою на это чрезвычайное излияние благодати Божией, можно ли дерзостно взывать к Богу о подаянии чрезвычайных даров Божиих, отвергая ту благодать и не пользуясь теми дарами Божиими, которые находятся для всех в избытке в Церкви Христовой? Не есть-ли это обманчивая мечта и кощунственная дерзость?! Секты есть общество безблагодатных христиан, и пусть не обольщаются сектанты и не успокаивают себя словами Спасителя: «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди их» (Мф.18:20)». Сектанты думают, что, называясь именем Христовым и выставляя на своём деле разрушения Церкви Христовой знамя Христово, они со Христом и, следовательно, с благодатию Его. В один миг, как обольстительную мечту и ложь, это успокоение сектантов разрушают следующие слова Спасителя: «Не всякий говорящий Мне: Господи, Господи, войдет в царство небесное, но исполняющий волю Отца Моего небесного. Многие скажут Мне в тот день: Господи, Господи, не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда Я объявлю им: Я никогда не знал вас: отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Мф.7:21–23). Мало называться именем Христовым и принимать вид дела Христова. Нужно жить по Христу, по тому образу, который Он дал нам, жить в Теле Его, быть членом Церкви, и тогда можно иметь благодать, и принести плод, и войти в жизнь вечную.

Но мы уже внутренно слышим возражение против нашего рассуждения и разъяснения слова Божия о сектантстве, как причине нравственного бесплодия, одичания и смерти христиан, отделяющихся от Церкви. Это возражение мы читаем на страницах газет и журналов, слышим его в разговорах нашей интеллигенции, замечаем в поступках и отношениях к сектантам соприкасающихся с ними лиц. Везде слышится мнение о возвышающейся будто бы над православными людьми нравственности сектантов, везде замечается сочувствие к их трезвой будто бы жизни, к отсутствию у них ссор и разбоев, к их честности, общинной сплоченности и взаимопомощи, и часто это сочувствие к сектантам переносится на самое сектантство, как на источник сектантской нравственности. Но здесь, во всём этом возражении, в этих мнениях о сектантах, в этом сочувствии к ним и заключении о самом сектантстве больше незнания истинного положения дел, больше поверхностного знакомства с сектантством, больше непонимания существа христианской нравственности, больше недоразумения и недомыслия, чем истины и правды. Все толки о нравственности сектантов исходят из обширного лагеря не сочувствующих Церкви лиц или холодно равнодушных к ней, в то время как верные сыны Церкви Христовой молчат об истинных язвах сектантства. И обнаруживается только одна, благоприятная для сектантов, сторона их жизни. Но если хотите узнать истину о нравственности сектантской, войдите в сектантскую семью, понаблюдайте отношение сектантов к православной крестьянской общине, вникните в содержание и характер их пропаганды, загляните в судебную хронику, познакомьтесь с ученым изучением сектантства специалистами, и вам сразу представится обратная картина так называемой сектантской нравственности, от созерцания которой вам станет жутко и горестно, если вы любите русскую семью, если любите наши русские учреждения, св. Церковь, государство, весь наш простой кроткий и добрый народ. В эту семью и в этот народ сектантство вносит идеи совершенно дикой, противной Христу и Христову учению, своей рационалистической и мистической нравственности.

Мы не скрываем, впрочем, того, что первые поколения сектантов, действительно, отличаются от массы православных видимою трезвостью, воздержностью от ссор и ругательств, честностью обязательств и взаимопомощью. Но такая нравственность первых поколений сектантов весьма легко объяснима. При зарождении секты все силы сектантов сосредоточиваются на одной цели, на одном желании – утвердить и распространить существование своей секты и до тех пор, пока, хотя отчасти, они не достигают этой цели, им не приходится тратить свои силы в слабостях людских: в пьянстве, ссорах и ругательствах, в борьбе за житейские выгоды и т. п. Это, во-первых. Во-вторых, все сектанты и всегда начинают своё дело разрушения Церкви Христовой с осуждения и издевательств над больными, слабыми и порочными членами её. Разрушить всю Церковь, во всем её составе, в её вере, учении, таинствах и священноначалии, сектанты не могут, ибо этого не могут сделать все силы адовы (Мф.16:18), но предать разрушению отдельные части её, отторгнуть от Церкви Христовой её слабые члены можно, и сектантство, принимающее личину правды и добра, идет верным этому путем. Апостол Павел говорит по этому поводу: не удивительно, что лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид апостолов Христовых, потому что сам сатана принимает вид ангела света (2Кор.11:13, 14). И как могут сектанты поражать больных, порочных и слабых членов Церкви, если не будут удерживаться сами от обыкновенных слабостей человеческих? Здесь дело не в религии, не в нравственной правде, а в средствах борьбы, дело – в борьбе за существование секты. Когда секта утвердится и распространится, при втором или третьем поколении сектантов, обычные слабости и пороки людские: пьянство, ссоры, блуд, лихоимство и т. п. быстро проникают в среду сектантов и принимают какой-то особенно гнусный, противоестественный характер, становятся тайными, скрытными, и только стоустая молва вынаруживает эти язвы сектантства.

В чувстве глубокого преклонения пред воздействующею в членах Церкви благодатию Божиею, мы не можем не объяснить добропорядочную жизнь многих из первого поколения сектантов, отступивших от Церкви по недоразумению и без злостности, еще и тем, что они, до своего отпадения от Церкви, были добрыми членами Тела Христова, были здоровыми ветвями на Божественной виноградной лозе. Отнятая от дерева ветвь еще некоторое время зеленеет и вдали от дерева может показаться даже чрезвычайно зелёной, но она скоро поблекнет, завянет и засохнет: отнятый от живого организма член тела некоторое время еще кажется живым, еще сочится живительною кровью, но дальше все-таки – гниение, и смрад, и разложение.

Но недоразумение в похвалах сектантской нравственной жизни еще этим не ограничивается. Дело в том, что нравственность первых поколений сектантов не заключает в себе тех признаков, которыми должна характеризоваться нравственность христиан в отличие от нравственности общечеловеческой, от нравственности иудеев, магометан и язычников. Воздержание от пьянства, ссор и ругательств, честность, взаимопомощь и т. п. нравственные качества одинаково присущи как христианам, так и иноверцам, и даже у последних эти качества больше развиты, чем у многих, к сожалению, христианских народов. Христианство же требует от своих последователей, на ряду с этою общечеловеческою нравственностью, еще высших подвигов правды и добра. Нравственность или праведность христианская должна быть выше обыкновенной нравственности общечеловеческой. «Если праведность ваша, – говорил Господь Иисус Христос, не превзойдет нравственности книжников и фарисеев, то вы не войдете в царство небесное (Мф.5:20)». Эта христианская праведность должна дойти до подвигов самоотвержения, а самоотвержение сектантство отрицает по самому существу своему. С самоотвержением для Бога и в пользу ближних никогда не помирится и никогда не оправдает его сектантский рационализм, ибо рационализм требует для всего рассудочности и одного лишь разумного расчета. Не помирится с самоотвержением для Бога и ближних и сектантский мистицизм, всё заключающий и выше всего ставящий своё личное внутреннее чувство. Вот почему все сектанты всегда отрицают те требования христианства, которые взывают к самоотвержению для Бога и ближних, например: повиноваться властям не из-за страха и выгоды, а потому что «Божии бо слуги (Рим.13:14)», исполнять долг свой не пред очима только, но как «исполняя волю Божию (Еф.6:6)», любить ближних своих до готовности душу свою положить за них, творить милостыню безразлично к лицу просящему, ради лишь одного Христа и без всякого расчета и рассуждения, сохранять супружеский союз не для самоуслаждения только, а в образ союза Христа с Церковью, исполнять подвиги поста, не как гигиенически полезного упражнения, но как подвиг умерщвления плоти и т. д. Всё то, что предлагает Церковь для исполнения этих евангельских требований: присягу Царю и отечеству, войну с врагами нашей родины и для защиты угнетаемых, церковную милостыню, время поста, нерасторжимость брачного союза и т. д., – всё это сектанты отвергают, не находя разумных оснований для этих требований, или ставя в противоречие с ними своё внутреннее, религиозное, будто бы, чувство. Во всех подвигах нравственности там, где чувство любви, сродное всем людям, должно перейти у христиан в готовность самоотречения для Бога и ближних, там разум и чувство сектанта ставят для него непроходимую границу в виде вопросов: зачем и почему, и отрицают покорность зову Христову. Замечательно при этом, что сектанты и не требуют от своих последователей высшей христианской нравственности, не требуют того, что называется «святостью». Заповедь Христа: «будьте совершенны, как Сам Отец ваш небесный совершен есть (Мф.5:48)» они понимают довольно низменно, как низменна и вся их нравственность, сводящаяся, по учению всех русских сектантов, от графа Толстого до наших крестьян-штундистов, к тройному правилу: табаку не курить, вина не пить, на войну не ходить. Во всей их нравственности нет и признаков Божественного вдохновения, свободных и безмерных порывов любви к добру, и ненависти, противления злу… Какую ни возьмите сторону сектантской жизни, там только кажущаяся сила, кажущееся вдохновение. Более всего кажется сильным и более всего обращает наше скорбное внимание сектантство со стороны своего стремления к распространению секты. Но здесь оно обнаруживает в действительности одно лишь своё нравственное бессилие. Для многих русских сект, напр., государственные законы создали такое положение, что пропаганда и внешнее оказательство сектантства воспрещается. И вот пропаганда сектантства прячется «в потаенных местах (Мф.24:26)», и пропагандисты бегут при виде стража закона, а привлеченные к законной ответственности, они скрывают своё действительное веро и нравоучение, выдавая чужое за своё и прикрываясь даже чужим наименованием, как, напр., наши штундисты, выдающие своё учение за немецкий баптизм. Где же здесь то бесстрастное исповедание веры, которого требует Христос от Своих последователей (Мф.8:38)? Где та честность веры и убеждений, которая не прибегает к хитрости и лжи даже пред врагами своими, даже пред страхом наказаний? Не так распространялось христианство святыми проповедниками Церкви Христовой, истинной носительницы и выразительницы христианской силы и нравственности. И недаром сектанты не признают святых, ни проповедников, ни мучеников, ни святителей, ни прочих святых Божиих, т. е. не признают возможности и необходимости осуществления в полной мере заповедей Господа Иисуса Христа и полного освящения христиан благодатию Божиею. На протяжении всей девятнадцати-вековой истории христианства, сектантство поэтому и не дало святых миру, а это говорит за их нравственную мертвенность, бесплодность.

«Берегитесь лжепророков, – заключим мы словами Спасителя, – которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри волки хищные; по плодам узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые… Итак по плодам их узнаете их (Мф.7:15–20)»

Епархиальный миссионер С. Потехин

Исторический обзор различных способов чиноприятия приходящих к православной Церкви неправославных христиан. Как понимать 8 правило 1 Вселенского собора? Возможно-ли клириков, принятых в Церковь чрез миропомазание, оставлять в сущем сане? Принятие митрополита Амвросия беглым попом Иеронимом с канонической точки зрения.

По прибытии в Белую Криницу, Амвросий не сразу принял звание митрополита всех «древлеправославных» христиан. Будучи, по понятию старообрядцев, еретиком, он не иначе мог вступить в общество «древлеправославных» христиан Белой Криницы, как предварительно «исправив себя», т. е. допустив совершить над собою известный чиноприем. Так действительно и случилось: Амвросий принят был в Белой Кринице, как еретик второго чина, а самый чиноприем состоял в том, что принимавший Амвросия беглый поп Иероним сначала исповедал переходившего в раскол Амвросия, а затем помазал его миром (таким образом Амвросий был принят в раскол, как еретик второго чина, но с сохранением своей епископской степени); после такой «исправы» Амвросий стал именоваться митрополитом Белой Криницы и всех древлеправославных христиан.

Как же смотреть на чиноприем, совершенный над Амвросием в Белой Кринице? Не противоречит-ли он церковным правилам, учению св. отцов и учителей Церкви, и если противоречит, то в чём именно?

Обращаясь к истории первых времен христианства, мы видим, что способы, которыми принимались в православную Церковь клирики отделившихся от Церкви обществ, в различное и даже в одно и тоже время были неодинаковы. Церковь поступала то с большею, то с меньшею строгостью по отношению к отступникам православия, возвращавшимся в лоно истинной Церкви Христовой, и потому применяла к таковым то один, то другой чиноприем. Нетрудно исторически проследить причины, обусловливавшие столь мудрый и благопопечительный образ действий Церкви по отношению к своим отступникам. В первые 3 века христианства, когда появлявшиеся ереси в высшей степени были опасны для юной, немногочисленной своими членами Церкви, последняя очень строго относилась к клирикам еретическим и не иначе принимала их, как чрез повторение над ними крещения, а следовательно и хиротонии. Апостольское правило 68. «Аще кто епископ, или пресвитер, или диакон приемлет от кого-либо второе рукоположение: да будет извержен от священного чина и он, и рукоположивший, разве аще достоверно будет известно, что он от еретиков имеет рукоположение. Ибо крещенным или рукоположенным от таковых ни верными, ни служителями Церкви быти невозможно». Таким образом это правило не признает не только хиротонии, но и крещения в еретических обществах, а 62 апостольское правило повелевает принимать в качестве простых мирян даже тех клириков, которые были рукоположены в православной Церкви, но потом убежали к еретикам по страху. «Аще кто из клира, говорит правило, устрашась человека, иудея, или эллина, или еретика, отречется от имени Христова: да будет отвержен от Церкви, аще же отречется от имени служителя Церкви: да будет извержен из клира. Аще покается, да будет принят, яко мирянин».³⁰⁵ Так строго Церковь относилась к еретикам и перешедшим из православия в ересь, очевидно, с тою целью, чтобы, показав отсутствие в еретических обществах благодатных даров, преподаваемых в таинствах церковных, воспрепятствовать чрез то уклонению чад своих в ереси. Такое же строгое отношение к клирикам еретическим, а равно и раскольническим видим в первые 3 века христианства и в карфагенской Церкви. Не признав действительными рукоположения, совершенные в раскольнических обществах, Церковь карфагенская на соборе 255 года постановила принимать в качестве простых мирян не только рукоположенных еретиками и раскольниками, но даже тех, которые рукоположены были в православной Церкви, но затем перешли в ересь или раскол. Такое строгое отношение карфагенской Церкви к клирикам неправославных обществ имеет для себя объяснение в том обстоятельстве, что появившийся в 3 веке раскол Новата и Фелициссима очень скоро распространился по всему северу Африки и тем представлял большую опасность для всей карфагенской Церкви. Собор Карфагенский вышеозначенным постановлением желал оградить чад Церкви карфагенской от пагубных раскольнических лжеучений. В то же время св. Киприан, епископ карфагенский, желая предотвратить своих пасомых от опасности увлечения в сети раскола, в своих сочинениях против раскольников с особой настойчивостью проводил ту мысль, что Церковь Христова, имеющая все богодарованные, благодатные средства, может быть только едина, и что где нет истинной Церкви Христовой (т. е. в обществах еретиков и раскольников), там нет и не может быть благодатных даров, источником коих служат таинства. «Крестить и даровать отпущение грехов, говорит св. Киприан, могут лишь предстоятели Церкви, утверждающиеся на евангельском законе и Господнем поставлении, а вне Церкви ничто не может быть связано, ни разрешено, так как нет там никого, кто мог бы вязать и решить».³⁰⁶

В 4 веке церковная практика относительно принятия в православие неправославных клириков изменяется. На востоке, где раскол не грозил такой большой опасностью Церкви, как на западе, повелено было 8 правилом 1 Вселенского собора принимать в Церковь раскольнических клириков чрез одно возложение рук, т. е. с сохранением степеней священства, полученных в расколе, между тем на западе, где раскол угрожал в 4 и 5 веках такою же опасностью Церкви, как и в 3 веке, на соборе римском в 5 веке постановлено было принимать раскольнических клириков – донатистов в качестве простых мирян. Впрочем, эта практика не была на Западе повсеместною; в карфагенской Церкви на 5 карфагенском соборе 19 правилом определено было принимать клириков-донатистов с сохранением их степеней священства, что было сделано, как замечает правило, «по нужде» и «ради мира и пользы Церкви». Изменялись способы принятия в Церковь неправославных клириков, смотря по обстоятельствам, и в последующее время. Так, несториан по 65 правилу Трулльского собора следовало принимать чрез одно покаяние, между тем патриарший константинопольский собор 1301 года определил иной способ принятия означенных еретиков; именно, когда Феогност, епископ Сарайский предложил вопрос о том: «приходящих от несториан яковитов как надлежит крестить?» – собор отвечал: «подобает ему (обращающемуся) прокляти свою веру и учители свои, и помазанный миром да причтется к правой и благочестивой вере».³⁰⁷ Следовательно, собор постановил принимать приходящих от несториан не чрез одно покаяние, а и чрез миропомазание, т. е. не третьим чином, как постановлено на Трулльском соборе, а вторым. Почему же? Потому, вероятно, что в 18 веке несториане оказывали большое влияние на православных и постоянно увлекали их в сети своего лжеучения, что особенно замечалось во внутренних странах Азии, где несториане имели своих епископов и даже митрополитов; вследствие этого снисходительный образ принятия несториан, определенный на Трулльском соборе, казался отцам Константинопольского собора 1301 года неудобоприемлемым в видах общего блага Церкви. Строгость правила относительно принятия несториан должна была предупредить переход православных в несторианскую ересь.

Итак, мы видим, что в различное и даже в одно и то же время неодинаковы были способы принятия в православную Церковь неправославных клириков, причем Церковь в целях мудрой благопопечительности о своих и заблудших чадах пользовалась то одним, то другим чиноприемом.

Св. Василий Великий всех отступников от православной Церкви разделяет на три вида, откуда выводит три способа приходящих в Церковь неправославных христиан. «Древние, – говорит св. отец, – иное нарекли ересью, иное расколом, а иное самочинным сборищем». Посему «от начала бывшими отцами угодно было крещение еретиков совсем отметати, крещение раскольников, яко еще не чуждых Церкви, приимати: а находящихся в самочинных общесборищах исправляти приличным покаянием и обращением и так присоединяти к Церкви».³⁰⁸ Три способа принятия приходящих от еретиков и раскольников существуют и в настоящее время в православной Церкви. Миряне и клирики еретические и раскольнические принимаются или чрез крещение – первый чин (следовательно над клириками с повторением хиротонии), согласно 68 и 62 апостольским правилам, или чрез миропомазание – второй чин, согласно 7 правилу 2 Вселенского собора, 7 – Лаодикийского и др., или чрез покаяние или простое возложение рук – третий чин, согласно 8 правилу 1 Вселенского собора.

Рассмотрим теперь тот чиноприем, посредством которого раскольники приняли в своё общество м. Амвросия.

Защитники австрийской иерархии говорят, что Амвросий принят был в Белой Кринице законно, согласно церковным правилам, и в доказательство сего ссылаются на 8 правило 1 Вселенского собора и толкование Аристина на это правило. 8 правило 1 Вселенского собора читается так: «О именовавших некогда самих себя чистыми, но присоединяющихся к кафолической и Апостольской Церкви, благоугодно святому великому собору, да, по возложении на них рук, пребывают они в клире; прежде же всего надлежит им письменно исповедати, яко прилепятся и последовати будут определениям кафолическия и Апостольския Церкви; то есть, будут в общении церковном и с двоеженцами, и с падшими во время гонения, для которых и время покаяния установлено, и срок прощения назначен. Надобно, чтобы они во всём последовали определениям кафолической Церкви. Итак, где, или в селах, или во градех, все обретающиеся в клире окажутся рукоположенными из них одних: да будут в том же чине. Аще же там, где есть епископ кафолической Церкви, некоторые из них приступят к Церкви, явно есть, яко епископ православной Церкви будет иметь епископское достоинство, а именующийся епископом у так называемых чистых пресвитерскую честь имети будет; разве заблагорассудит местный епископ, чтобы и тот участвовал в чести имени епископа. Аще же то ему не угодно будет, то для видимого сопричисления такового к клиру, изобретет для нею место или хорепископа, или пресвитера: да не будет двух епископов во граде».³⁰⁹ Толкование Аристина: «таковии (т. е. чистии), аще приступят к святей соборней и Апостольстей Церкви, и исповедят двоеженца приимати на общение, и не хулити втораго брака, и согрешающим и кающимся прощати грехи: и просто рещи, всем церковным последствующе повелением, свою ересь прокленше и иные вся, прияти да будут, и токмо святым миром помажутся; аще же неции от них суть епископы, паки в своём чину да пребывают». «Мы, говорит по поводу 8 правила 1 Вселенского собора О. Швецов, сравняли заблуждение ваших (т. е. православных) иерархов с заблуждением новацианских епископов, посему и хиротонию греко-российской Церкви признаем точно такою же, какою признавал первый Вселенский собор хиротонию новациан»,³¹⁰ считая же толкование Аристина на 8 правило 1 Вселенского собора не только разъяснением, но и дополнением сего правила, равно как считая таким же дополнением 8 правила 1 Вселенского собора 7 правило 2 Вселенского собора и 95-е 6-го, последователи австрийского согласия говорят, что, согласно 7 правилу 2 Вселенского собора и 95 – шестого, Амвросий принят в Белой Кринице чрез миропомазание, а согласно 8 правилу 1 Вселенского собора, тот же Амвросий оставлен в сущем сане.

Чтобы определить, соответствует-ли смыслу церковных канонов подобного рода чиноприем, мы должны решить следующие 2 вопроса: 1) повелевает-ли 8 правило 1 Вселенского собора принимать новацианских клириков в сущем сане, без повторения над ними хиротонии и 2) если повелевает, то допустимо ли с канонической точки зрения лиц иерархических, принятых третьим чином, миропомазывать, как сделали старообрядцы Белой Криницы при приеме Амвросия в своё общество.

«Благоугодно святому великому собору, да, по возложении на них рук, пребывают в клире» (ὥστε χειροθετουμένους αὐτούς, μένειν οὕτως ἐν τῷ κλήρῳ) – говорится о клириках-донатистах в 8 правиле 1 Вселенского собора. Что, спрашивается, нужно разуметь здесь под выражением «χειροθετουμένους», простое ли возложение рук, или новое рукоположение, совершавшееся над вступавшими в Церковь новацианскими клириками, – иными словами: вторым или третьим чином повелевает правило принимать раскольнических новацианских клириков? На этот вопрос наши толкователи этого правила отвечают неодинаково. Одни из них склонны видеть в означенном правиле указание на новую хиротонию, которая якобы совершалась над новацианскими клириками при вступлении их в православную Церковь. Другие видят в правиле указание на простое возложение рук, совершавшееся над новацианскими клириками при переходе их в Церковь. Первого мнения держится известный расколовед проф. Н. И. Субботин. «Если слова «по возложении на них рук», говорит он, сопоставить со сказанным в известном послании константинопольского собора к Макарию Антиохийскому, то их гораздо удобнее понимать в смысле нового рукоположения в священную степень.³¹¹

Такое же мнение разделяет и другой не менее известный расколовед и противораскольнический полемист проф. Н. И. Ивановский.

По нашему мнению, говорит он, выражение отцов собора… «по возложении на них рук» нужно понимать буквально, т. е. в смысле повторения таинства священства». «Вселенская Церковь, продолжает Н. И. Ивановский, принимала новациан вторым чином с повторением хиротонии над теми из них, которые и в отделении от Церкви имели духовный сан».³¹² При таком толковании правила легко можно примирить с ним толкование Аристина, трактующее о том, что новацианских клириков, по возложении рук, помазывали миром. В таком случае, далее, 8 правило 1 Вселенского собора не стоит в прямом противоречии с 7 правилом 2 Вселенского собора и 95 – 6-го Вселенского собора, которые повелевают принимать новациан чрез миропомазание. И при таком понимании раскольники в оправдание чиноприема м. Амвросия нисколько не могут ссылаться на 8 правило. Но при всём том есть такие положительные данные, которые непреодолимо заставляют вместе с проф. И. Бердниковым, Арх. Павлом Прусским и мног. другими предположить, что 8 правило 1 Вселенского собора повелевает принимать новацианских клириков чрез простое возложение рук, т. е. без нового рукоположения. Прежде всего употребленное в правиле выражение относительно принятия неправославных клириков χειροθετουμένους, от глагола χειροθετεῖν, откуда существительное – χειροθεσία, дает нам достаточное основание утверждать, что в правиле идет речь о простом возложении рук; а не о новой хиротонии. Правда, термин χειροθεσία употребляется иногда в церковных правилах в смысле рукоположения в священные степени – в значении χειροτονία (Неокесар. соб. пр. 9, толкования Зонары и Вальсамона на 13 пр. Карф. собора), но большею частью термином χειροθεσία правила обозначают то возложение рук, которое употреблялось при поставлении на церковные должности низших членов клира, – чтецов и певцов, что видно между прочим из толкования Зонары, который, объясняя 2 правило 4 Вселенского собора, говорит: «Одни (клирики) рукополагаются (χειροτονοῦνται), как, напр., епископы, пресвитеры, диаконы и иподиаконы, а другие только запечатлеваются (σφραγίζονται) при том и с возложением рук (χειροθεσία), как, напр., чтецы и певцы и подобные сим».³¹³ Этот же термин χειροθεσία употреблялся для обозначения способа принятия в церковное общество кающихся грешников, как это видно из апостольских постановлений (кн. II, 42 стр. 1841 г.).

В доказательство того, что новацианские клирики принимались по 8 правилу 1 Вселенского собора, без нового рукоположения, можно привести и следующее соображение. Если бы новацианские клирики принимались в Церковь с повторением над ними хиротонии, то непонятно было бы то предпочтение, которое оказывало правило православному епископу пред епископом, присоединившимся к Церкви из новациан (новацианский епископ мог участвовать «в чести имени епископа» в том только случае, если бы того пожелал православный епископ града, в противном случае епископу из новациан правило дозволяет иметь только «пресвитерскую честь»). Новая хиротония сглаживала бы всякое различие между тем и другим епископом и предпочтение одного епископа пред другим не могло бы иметь никакого смысла. Между тем новацианские клирики после присоединения к православной Церкви занимали низшее сравнительно с православными клириками положение, – подобно лицам находящимся в заштате. При том же предположении, что новацианские клирики по переходе в православную Церковь оставалась в прежних степенях священства, такое предпочтение одних клириков пред другими объясняется легко: предпочтением сим давалось понять, что неправославные клирики, как получившие хиротонию в неправославных, раскольнических обществах, по тому самому должны и по переходе в православную Церковь занимать в церковной иерархии низшие места сравнительно с православными клириками, получившими хиротонию в православной Церкви. Фактическим подтверждением справедливости данного объяснения может служить дело Мелетия, разбиравшееся на том же первом Вселенском соборе, о чём сохранилось свидетельство у историка Созомена. «Когда, повествует он, исследованы были события, происшедшие в Египте под влиянием Мелетия, тогда собор присудил ему самому жить в Лине, нося только имя епископа, и впредь не рукополагати ни в городе, ни в селе. А тем, которые уже поставлены им, предписал иметь общение и совершать литургии, но относительно степеней чести занимать второе место после клириков в каждой Церкви и приходе, вступать также на места умерших, если по определению народа окажутся достойными того и будут утверждены епископом александрийской Церкви. Собор признал это справедливым, размыслив об опрометчивости и поспешности Мелетия и единомысленников в деле рукоположения».³¹⁴ Согласно сему определению собора, поставленные Мелетием должны были занимать в клире второе место, после православных клириков по причине «опрометчивости и поспешности Мелетия и его единомысленников в деле рукоположения». С равным правом мог тот же 1 Вселенский собор поставить новацианских клириков по переходе их в православную Церковь ниже православных клириков, дабы тем показать «опрометчивость» Новата, совершившего преступное отделение от Вселенской Церкви.

Толкователи правил – Вальсамон и Зонара также говорят о сохранении хиротонии за новацианскими клириками. Так, Вальсамон в толковании 8 правила 1 Вселенского собора замечает: «правило говорит, что, если, кто из них (новациан) с чистым раскаянием оставит прежнее зло и обяжется сохранять догматы кафолической Церкви, тот должен быть принят. И если это – клирики, то они должны непременно сохранять свои степени, ибо погрешают не в отношении к вере, а осуждаются за братоненавидение». «Если они (новациане), говорит Зонара, рукоположены в епископов, пресвитеров, или диаконов: то присоединяемые из них к Церкви остаются в клире, в своих степенях, если в церквах, в которых рукоположены они, нет других. Как они погрешают не уклонениями от веры, а недопущением покаяния для падших и обращающихся: то поэтому собор принял и рукоположения их и определил, чтобы они оставались в их степенях, если не будет епископа в кафолической Церкви того града».³¹⁵ Бл. Иероним в разговоре против луцифериан писал: «Никейский собор принял всех еретиков, исключая учеников Павла Самосатского. И что всего важнее, епископу новациан, если он обратится, присудил сохранять степень иерея».³¹⁶ Последнее замечание Иеронима ясно указывает на то, что, по его мнению, новацианские епископы принимались в Церковь без новой хиротонии. Руфин, перечисляя определения 1-го Никейского собора, сущность 8 правила собора передает в следующих словах: «клириков кафаров, в случае, если они с покаянием обращаются к Церкви, по исповедании церковных догматов, принимать в их сане».³¹⁷ В пользу защищаемого нами толкования правила высказались и отцы 7-го Вселенского собора. Когда было прочитано на этом соборе 8 правило 1 Вселенского собора, патриарх Тарасий сказал: «а как надобно понимать слово: рукоположение? Почтеннейшие иноки сказали: «Владыка! Просим наставить нас». Святейший патриарх Тарасий сказал: «слово рукоположение может быть здесь сказано просто о благословении, а не о хиротонии».³¹⁸ И собор согласился с мнением своего председателя.

Западные канонисты также согласуются с данным пониманием правила. Так, Беверегий в своих «Annotationes» говорит по поводу 8 правила 1 Вселенского собора. «Здесь говорится о хиротонии, полученной новацианами в их секте при вступлении в клир, а не той, посредством которой их нужно, будто бы, принимать в православную Церковь. Мысль правила та, что в случае обращения новациан к православной Церкви они должны сохранить за собою и в обществе православных те же степени клира, какие они получили прежде у новациан».³¹⁹ Другой западный канонист – кардинал Питра относит темное место правила (о хиротонии новациан) к хиротонии, полученной у новациан, а не к повторительной хиротонии у православных. Кардинал Питра советует переводить темное места правила так: placuit magnae synodo, eos, jam ordinatos sic manere, id est, sic ut sunt ordinati, т. e. угодно великому собору, чтобы уже посвященные оставались так, то есть, как они посвящены.³²⁰

Наконец, в XIX столетии Русский Святейший Синод в своём ответе к вселенскому патриарху по поводу возбужденного последним вопроса о способе принятия в греческую Церковь болгарских клириков писал: «катары, или чистые, были раскольники, последователи римского пресвитера Новата. Они составляли своё, отдельное от православной Церкви общество и имели свою иерархию. Между тем Вселенский собор – (разумеется первый) определил: рукоположенных в их раскольнических обществах на какую-либо церковную степень оставлять, по присоединении их к Церкви, в том же чине».³²¹

После всех сих соображений и доводов не может, кажется, быть сомнения в том: 1) что 8 правило 1 Вселенского собора повелевает новацианских клириков принимать в сущем сане и 2) что старообрядцы, принявшие м. Амвросия в своё общество в сущем сане, поступили отчасти согласно 8 правилу 1 Вселенского собора, так как им повелевается принимать неправославных клириков в сущем сане. Но чрез такое выяснение самый чиноприем м. Амвросия нисколько не оправдывается.

Н. Попов

Русская церковная власть признала и установила наконец факт, который вот уже едва не четверть столетия очевиден был для всего образованного мира, – совершенный разлад между учением Церкви и учением Толстого. Св. Синод подтвердил отлучение от Церкви графа, который давным-давно уже тем и занимается, что сам себя отлучает от Церкви.

Толстой и ученики его отвергают «бессмысленный и безнравственный» догмат искупления, вместе с учением о личности Божества, о Божестве Христа, о будущей жизни, обо всём, на чём основана Церковь со всем своим богослужением и обрядом. Казалось бы поэтому, что они должны равнодушно встретить громы церковного осуждения; казалось бы, какое может быть негодование учеников за то, что Церковь отказывает учителю в утешениях религии, которые он столько лет уже отвергает, провозглашая, что они суть ложь и насилие. И что-ж? не удивительно-ли, что теперь они призывают весь цивилизованный мир разделить с ними вопль горького негодования на клерикальную тиранию.

В виду такой странной непоследовательности стоит вдуматься в психологию этой странной кучки энтузиастов при свете того социального и религиозного учения, которое они исповедают.

Из среды полуобразованной, с тех пор как в неё проникли серьезные мысли, выродилось новое общество людей, исполненных благородных, но не глубоких стремлений, ожидающее и требующее осуществления мира и счастья на земле. Эти люди требуют немедленных, решительных для того мер: ученые не дают им желанного ответа; тогда они ищут себе пророка. И вот, когда этот пророк проповедует им, что врачи их ничего не понимают в лечении болезней, что их священники и правители употребляют власть свою и разум только для своей личной выгоды, – они принимают пророка с восторгом, – точно он сказал им больше, чем сами они знали и думали, – и становятся ново-христианами, теософами, толстовцами или чем-нибудь в этом роде.

Находя, что все ученые и философы не в силах решить неразрешимые вопросы жизни, они обратились за верным решением их к «людям, которые не обременены знанием».

И вот такая-то публика отверзла уши на проповедь Толстого. И он стал учить, что всякие доктора, законоведы, духовные, государственные люди, ученые, философы, – все либо безумцы, либо обманщики и шарлатаны, и что мир должен отбросить всю свою цивилизацию, знание, искусство, таланты, верования, законы, армии, флоты и всё социальное устройство. Очевидно, что такое слово должно показаться дико образованным членам общества, так как все они – суть доктора, законоведы, государственные люди, духовные, военные, ученые, землевладельцы и т. под. Сверх того есть еще более важная причина, почему людям разумным и образованным неубедительно благовестие Толстого: причина та, что это благовестие во всех частях своих состоит в противоречии не только с разумом и опытом, но и само с собою а такая несостоятельная мысль, хотя может быть свойственна частному рассуждению отдельного лица, но уже никак не свойственна философии. Частная мысль может еще колебаться по расположению духа, – но истина должна быть всегда верна самой себе.

Но несостоятельность мысли ничего не значит для энтузиаста. Этой обширной и всё возрастающей дружине энтузиастов свойственны всякие противоречия верований, свойственно даже верить в сознательную для них самих ложь. Однако люди эти нередко орудуют общественным мнением, – они создают репутации: одних покрывают позором, других венчают славою, – они накопляют массу горючего материала, от которого может загораться и серьезная часть общества.

Делу Толстого эти люди нанесли большой вред, потому что мнимого, лже-Толстого поставили они каким-то идолом в музей славы, а настоящего, подлинного Толстого укрыли, поставив в тень. Я говорю не о литераторе Толстом, который имеет прочную репутацию в мнении всех разумных людей; говорю о раздвоенном Толстом последнего времени: один настоящий, добрый человек, хозяин Ясной Поляны; другой, лже-Толстой, без устали пишущий книги и памфлеты, в которых подвергает брани и позору все лучшие достояния ума и труда человеческого.

Эта двойственность – тяжкое испытание и для самого Толстого, и для учеников его. Лже-Толстой написал большую книгу в доказательство того, что он тот же, что и настоящий Толстой. В этой книге стремится он возвести противоречие бытия своего в религиозный догмат, который можно назвать параллелограммом нравственных сил. Ученики его выставляют этот догмат, как основание для суждений о Толстом, в оправдание очевидных противоречий между словами его и делами.

Лже-Толстой пишет памфлеты в доказательство того, что человек должен отрешиться от всякой собственности, не знать жены и детей; и в то же время настоящий Толстой живет со своим семейством на всех удобствах жизни, в поместье Тульской губернии.

И вот чем объясняет себя: «Он желал (говорит один из его хвалителей, М-р Эльмер Мод) действовать в полном согласии со своим учением, но не мог этого исполнить. Не мог, например, отрешиться от своей собственности, не раздражая жены и детей своих, – пожалуй, в таком случае они обратились бы к властям с просьбою воздержать его. Это очень смущало Толстого; но он почувствовал, что, нанося вред, не может сделать добра. Никакое решительное действие (наприм., раздать всё бедным) не могло бы служить ему оправданием, – ибо возбудило бы горькое чувство гнева в сердцах самых близких людей. И так пришлось ему передать всю остальную собственность жене и семейству и продолжать жить по-прежнему в хорошем доме с прислугою, с кротостью вынося упреки в «непоследовательности» и удовольствоваться тем, что, в дополнение к литературному труду, занимается ручною работой и живет по возможности просто и воздержно».

Трудно, стало быть, оказывается «сделать добро, не причиняя вреда, не производя горького гнева в сердцах близких людей». Это «маленькое» затруднение естественно является, когда человек, особливо еще женатый, вздумает приводить в исполнение систему жизни, основанную на нищете и безбрачии. И вот Толстовцы обыкновенно раздражаются, когда слышат упреки учителю их в непоследовательности: в этом раздражении несомненно есть личное чувство, потому что все они, поклоняясь системе, не исполняют её, – едва найдется один такой верный в тысячах поклонников Толстого, рассеянных по всему свету. И эта черта особенно характерна в религии воинствующей, которая вопит на весь свет, что все прочие религии суть не что иное, как ложь, изобретаемая лишь для оправдания развратной жизни их последователей.

И разумеется трудно, очень трудно исполнение. Тяжкое дело для человека презирающего и отвергающего покровительство закона – жить на своём поместье (таковое Толстой, вероятно, предполагает у каждого из учеников своих) и кормиться без всякой купли и продажи, трудом рук своих, когда еще притом со всех сторон бродят толпы христиан голодных. Мы читали недавно отчеты одной общины действительных Толстовцев: такова община жителей Никобарских островов, которые, конечно, не слыхивали о Толстом. Вот как живут они: «нет у них ни одного человека, кто бы имел власть. Совершенное отсутствие подчинения – самая явственная черта социального их быта. В селах нет никакого старшины. Мужья не имеют никакой власти над женами, родители над детьми, – всякий человек сам по себе ни от кого не зависит. Никто не работает, да и нет нужды работать. Всякий находит всё, что нужно, у своего жилища. Словом, во всём остальном они исполняют в точности учение Толстого: никакой дисциплины, никакого подчинения. Они обладают такою цельностью убеждения, какой не может похвалиться ни сам Толстой, ни ученики его; они одни, можно сказать, живут в таких условиях быта, в каких может осуществиться политическая экономия Толстого: «нет борьбы за существование, – всё, что нужно для жизни, готово – у ворот». Более того и Толстой не требует. Если бы когда-нибудь обезумел весь мир и стал бы применять Толстовскую теорию правления, населению пришлось бы бежать из Англии, Франции, Германии, России, – бежать куда-нибудь на черноземные места или на острова Никобарские.

Положим, что всё это – личные заблуждения: мудрейший из философов может заблуждаться. Но лже-Толстой опирается на авторитет Иисуса Христа, чтобы оправдать своё учение, чтобы подкрепить авторитетом недостаток разумных оснований. Где бы ему уловить столько учеников, если бы он не ссылался на Евангелие.

Как бы ему укрыться от критики, когда бы он не настроил себе крепостей из библейского текста. И вот, надобно посмотреть, на чём эти крепости держатся, и эти связи, которыми силится он укрепить и привести к единству своё философское учение, можно ли признать верными и подлинными.

Подлинный, настоящий Толстой как будто верует в Бога, подобно всем христианам.

«По моему мнению (говорит он в сентябрьском письме 1900 года), мало сказать, что Бог есть любовь, Бог есть слово, разум. Любовью и разумом мы познаем Бога; но идея Божества не только не тождественна с этими понятиями, но они столь различествуют с идеей о Боге, как понятие глаза или зрения различествует с понятием света».

Но другой Толстой, оборотный, в основной схеме своего учения, пленяющей восторженных его последователей, прямо отождествляет Бога с понятием Логоса или Разума; а Бога, как существо, признает ложью, изобретенною паразитами религии.

«Начало всех вещей было Разум (Логос), и Разум (Логос) был Бог». Таков созданный Толстым фальшивой перевод текста Ин.1:1 (см. Толстого – согласование Евангелий, Русское издание, т. 1, стр. 19 и 23). – «Свет явился, переводит Толстой, – в особом роде (ἦλθε εἰς τὰ ἴδια: Ин.1:11) и особый род его не принял». А буквальный перевод с греческого таков: «пришел к своим и свои его не приняли». Но Толстой, начавший учиться греческому языку в сорокалетнем возрасте, не признает родов в грамматике. «Τὰ ἴδια», говорит он, означает нечто отдельное, индивидуальное, очевидно, противополагаемое миру вообще. Свет был во всём мире, и в особом роде, и потому к слову ἴδιος – особый, отдельный, я прибавляю слово «род, народ». Казалось бы, что сочетание существительного мужеского рода с прилагательным среднего рода есть операция, совершенно неизвестная грамматике наших школ и университетов.

Тут не одна только игра грамматических фантазий – тут самые корни Толстовства.

Подлинный Толстой, добродушный хозяин Ясной Поляны, знает, что все мы несовершенные существа, большею частью, подобно ему, добродушные люди, кое-как умея работающие над задачами социальной жизни, под кровом Высшего Промысла, от Коего чаем наконец воздаяния в лучшем мире.

«Убеждаюсь более и более (говорит он в октябрьском письме 1900 г. См. в листке свободного слова Черткова) в нереальности того мира, в коем мы живем. Не скажу, чтоб это был сон, но это лишь одно из бесчисленных проявлений жизни».

Но философия лже-Толстого отвергает чаяние будущей лучшей жизни. Для лже-Толстого мир осеняет не благой промысл, но злой рок, в союзе с паразитами жизни. Жизнь есть борьба зла с разумом. Бог – не Правитель вселенной, но простой здравый смысл, слабый пособник человеку против преобладающей силы зла. Это нечто в роде мрачного буддизма, смягчаемого фантазией. Будущая жизнь, – тоже изобретение паразитов, одуряющий напиток для рабочего класса людей.

Лже-Толстой, вынуждаясь искать себе опоры в Евангелии, прибегает к тактике самого странного свойства для устранения из Евангелия всяких обетований будущей жизни.

В Евангелии от Мф.19:28 Иисус Христос говорит: «вы, последовавшие за Мною, в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых».

«Этот стих я опускаю, – говорит Толстой, – так как не имеет никакого определенного значения… Он или ничего не означает, или звучит насмешкой, иронией».

У Мк.10:30 Иисус говорит: «получит сторицею ныне, и в век грядущий (ἐν τῷ αἰῶνι τῷ ἐρχομένῳ) живот вечный». «Ἔρχομαι, – говорит Толстой (разумеется совсем неверно) значит «преходить», и, стало быть, ἐν τῷ αἰῶνι τῷ ἐρχομένῳ значит: в веке ныне преходящем, стадо быть, в этой, в здешней жизни». Это утверждает Толстой, не взирая на бессмыслие превращения вечной жизни в переходящий временный век.

Не стоит труда следить, стих за стихом, толкования Толстого в его изложении Евангелия. Любопытствующие могут сами рассудить об их достоинстве.

Составив какую ни есть систему своего учения, Толстой, казалось бы, должен, если верит в неё, и жить так, как верит. Он объявил, что всякое правительство, всякий закон, всякая собственность – зло: следовало бы и отвергнуть всякие удобства жизни, на этом зле основанные. Попутно отвергает он решительно и табак, и алкоголь, и мясо. Но жизнь все-таки его пересилила. Свояк его рассказывает, что когда он обработал свою схему единственно возможного счастья, то не только не ощутил себя счастливым, но почувствовал угнетение духа. Жене и детям и на мысль не приходило отказаться от владения Ясною Поляной и добывать себе хлеб полевою работой. Затем стали одолевать его посетители. Дерулед явился и стал склонять его на сторону реванша; стали приезжать романтические дамы (тип, коего он не выносит) – с тем, чтоб у него «учиться жить»; появлялись и дамы практического свойства, угрожая застрелиться, если не спасет их, дав тысячу рублей. Лже-Толстой говорит, что когда люди просят денег, то ради любви к ним не следует давать, а разве только из учтивости; и он же говорит, что когда люди крадут вещи, стало быть, вещи им нужны и, стало быть, они имеют право взять их. Однако из рассказа выходит, что когда такие дамы являлись, подлинный Толстой выходил из себя, а графиня выживала их из дому. Сшил Толстой пару сапог, – дело, по-видимому, полезное, – и стало ему тошно, когда узнал, что один из его поклонников хранит у себя эти сапоги в стеклянном ковчеге. Правительство относилось к нему очень добродушно и снисходительно; но дело требует порядка, и раз как-то Толстой был вызван в суд свидетелем по делу. Девица Серон, жившая гувернанткой в Ясной Поляне, рассказывает, что Толстой явился в суд в тулупе, выложил на стол сверток рублей, сказав: «вы не можете меня принудить принять присягу, – вот вам мой штраф», и вышел вон.

Эта же девица рассказывает, что жалость было смотреть на бедного пророка, когда он пытался бросить куренье.

«Он ходил из угла в угол, точно не находил себе места. То зажжет папироску и бросит её, то пробует вдыхать дым, когда закурят другие. Напоследок все-таки не в силах был совсем бросить привычку, – ведь это успокаивало ему нервы. Напрасно люди думают, будто Толстой аскет в строгом смысле слова».

Лже-Толстой говорит, что литература – порочное дело; а подлинный Толстой точно одержим зудом писательства и не отходит от письменного стола. Один из его портретов работы Репина изображает его, окруженного косами и граблями, как он сидит в неловкой позе на табурете, в своём тулупе, у стола, – и перед ним два серебряных подсвечника. После обеда, говорит девица Серон, он прохаживается по лесу с топориком. И она сама, аматерка Толстовства, описывает с улыбкой, как он возвращается с прогулки по полям, довольный, принося с собой навозный запах. – «Я помираю, говорит, со смеху, на него глядя». – И еще, – не взирая на свои убеждения, не чуждается он и велосипеда и даже присоединяется к молодежи в презренной и безнравственной игре в лаун-теннис.

Вообще, нарадоваться можно на эту мирную картину, – как хозяин Ясной Поляны по-человечески живет у себя в большом доме, в своём тулупе, с графиней, занимаясь игрою в толстовство.

Похоже на идиллию, когда смотришь на подлинного Толстого. Но идиллия исчезает, когда является лже-Толстой – сочинитель книг. В своей книге «царство Божие внутрь вас есть» он выводит курьезную теорему «Параллелограмма нравственных сил», усиливаясь доказать, что изобретение и потом нарушение неестественных правил жизни составляет самую сущность философского христианства.

«Люди, называющие мою систему непрактичною, (говорит Толстой), совершенно правы, если смотрят на черты совершенства, указанные в учении Христа, как на правила подлежащие для каждого из нас к исполнению, подобно тому, как по закону общества обязателен, например, платеж податей… Совершенство, черты коего пред очами христиан, бесконечно, никто не может достичь его, и Христос имеет это в виду: но Он знает, что стремление к полному и бесконечному совершенству составляет и приумножает счастье человека… Христос учит не ангелов, но людей, живущих животною жизнью, и к животной силе движения Христос как бы прилагает другую силу, именно сознание Божественного совершенства, и таким образом направляет это движение жизни по равнодействующей двух сил… Сила животная всегда одна и та же и находится вне власти человека… Божественное совершенство есть асимптот человеческой жизни, к которому она постоянно приближается, но коего может достигнуть только в вечности».³²³

Такое учение довольно легко применить каждому человеку в своей жизни. Отречься от собственности и семьи – и жить с женой и детьми в комфортабельном поместье – дело верного себе христианского философа…

Но применять такое учение к общественной жизни – дело тяжкое. Какую результанту, равнодействующую дает нам этот параллелограмм – хоть бы в военном деле? Отречемся от войны – и что же? Будем сражаться вилами? Или, наприм., этот параллелограмм – к какой приведет нас сделке между уничтожением судов и нашей порочною наклонностью к правосудию? Разве к закону Линча?

И вот еще неразрешимый вопрос, если, тот же параллелограмм нам не разрешит его. Если все люди станут (как учить Толстой) воздерживаться от произведения на свет детей, – что станется с родом человеческим?

Противоречие Толстого с самим собой явственно обнаружится, если сопоставим рядом два его рассуждения об обязанности женщин. В эпилоге Крейцеровой сонаты они явно обрекаются на постоянное девство.

«Христианин не может смотреть на плотское совокупление иначе, как на грех, как сказано у Мф.5:25… и вследствие того должен неизменно избегать брака».

Вот одно суждение. Другое находим в сочинении Толстого: «Что нам делать?»

«Как сказано в Библии, мужу и жене дан каждому свой закон: мужу –закон труда, жене закон деторождения… Тот и другой закон – неизменный… и нарушение его неминуемо наказывается смертью… Если вы верные матери, сколько бы ни было у вас детей, двое-ли или двадцать, – не можете сказать: довольно… Не можете вы заботу о кормлении их и нянчении слагать с себя и поручать другой матери… потому, что этот труд есть жизнь ваша, и стало быть, чем больше у вас этого труда, тем жизнь ваша полнее будет и счастливее».

И так, очевидно, Толстой обращает нас к параллелограмму сил для продолжения нашего рода.

Учение Толстого содержится во множестве книг и памфлетов: и нет возможности перечислить в кратком очерке все черты его непоследовательности и всю массу противоречий, поглощаемых его учениками; но и по приведенным примерам можно судить о широте умственной их восприимчивости. Читатель может и теперь составить себе понятие об умственном настроении тех, кои признают всё учение Церкви беззаконным и нечестивым обманом – и в то же время негодуют на жестокость Св. Синода, когда он устраняет Толстого от всякого участия в этом нечестивом учении.

Толстого можно назвать колеблющимся пророком: он не останавливается ни на положительном утверждении, ни на решительном отрицании, но говорит: «это верно… по крайней мере, это может быть верно… но нет, в сущности я уверен, что это неверно». – А ученики, воспринимая такие слова, твердят от себя такое верование: «Мы уверены, что это верно, что это может быть верно и что в сущности все-таки неверно».

Итак мы, не будучи Толстовцами, можем, пожалуй, спросить: в самом деле этот добродушный хозяин Ясной Поляны, он-то сам в правду ли Толстовец?

В газете «Право» мы нашли нижеследующее, заслуживающее полного внимания и обсуждения, сообщение.

«Вдова Бородулина, лично за себя и как опекунша малолетнего сына Евграфа, предъявила иск в Ковенском окружном суде к Семену Бородулину, прося признать истцов наследниками, по закону к имуществу, оставшемуся после смерти мужа первой и отца последнего, раскольника, ковенского купца Парамона Бородулина. Окружной суд в этом иске отказал.

Виленская судебная палата нашла, что по разъяснению Касс. Деп. запись в метрической книге брака раскольников (1093 ст. IX т. Св. Закон. прилож.) вовсе не является актом, знаменующим самое совершение союза, а составляет лишь регистрацию существующего согласия двух лиц на соединение для супружеского сожития и служит только способом для установления законности сего союза. Ни по форме своей, ни по сущности её содержания (1093 ст. IX т. прилож.) запись в метрич. книге не может быть приравниваема или уподобляема тем гражданским бракам, которые допускаются законодательствами западной Европы и служат там основанием брачного союза, так как такой формы брака наш закон для русских подданных не допускает, и наше законодательство всегда признавало брачный союз – союзом по преимуществу духовным. Принадлежность Бородулиной, урожденной Виноградовой-Никитиной, и ныне умершего Парамона Бородулина к незапрещенному расколу представляется совершенно бесспорным между сторонами. Показаниями допрошенных свидетелей установлено совершение бракосочетания между Бородулиными в старообрядческом моленном доме в с. Глубокий Ров, Сувалкской губ., что усматривается также из представленной выписи из книг старообрядческого наставника о записи бракосочетания, совершенного в старообрядческом приходе означенного селения между Бородулиными 20 окт. 1891 г. Равным образам свидетельскими показаниями подтверждено рождение от этого брака сына Евграфа 6-го окт. 1892 г., а также отсутствие между супругами Б. родства и других препятствий к законному сопряжению их браком, по обряду их вероучения. Кроме сего, законность совершения брака Б. в религиозном отношении, по обряду раскольнического вероучения, вполне подтверждается представленными к делу тремя письмами ответчика Семена Б. к ныне умершему брату его. В этих письмах нельзя не видеть вне судебного признания законного брака Б. со стороны ответчика. Если запись в метрич. книге брака и рождения раскольников не является актом, знаменующим самое совершение брачного союза, но составляет только регистрацию существующего согласия двух лиц на соединение для супружества, то признание противной стороны законности брака, по обряду раскольничьего вероучения, не требует уже других доказательств совершения этого брака (480 ст. уст. гр. суд.), которым могла бы служить, единственно запись в метрических книгах полицейского управления. Но в этом отношении со стороны супругов Б. принимались меры к регистрации как брака, так и рождения сына Евграфа, которые не достигли своей цели, по причинам от них не зависевшим, вследствие того, что установленные законом 19 апр. 1874 г. книги для раскольников были заброшены в Ковенском гор. полиц. управлении.

По изложенным основаниям палата удовлетворила исковые требования.

В касс. жалобе на это решение Семен Б. утверждает, что решение палаты не согласно с 78 ст. X т. ч. 1 и 1093 ст. Св. Зак., по силе коих браки раскольников приобретают в гражданском отношении силу и последствия законного «брака в том лишь случае, когда браки эти записаны в установленные для сего особые метрич. книги, с соблюдением правил, изложенных в приложении к 1098 ст. 14 т. Св. Зак., и самое существование брака раскольников считается доказанным лишь со дня записи его в метрической книге, причем закон этот не только не требует, чтобы записи в метрической книге такого брака предшествовало самое событие этого брака, совершение его по обрядам веры брачующихся. но вовсе не упоминает даже о необходимости совершения духовного брака. Правительствующий Сенат оставил жалобу Семена Б. без последствий». («Право» 1901 г. № 16. Судебные отчеты).

Правительствующий Сенат, оставив жалобу Семена Бородулина без последствий, тем самым признал справедливыми рассуждения Виленской судебной палаты о раскольническом браке и о значении для его законности записи в метрические книги. Это признание имеет важное принципиальное значение.

1) Отказываясь приравнять запись раскольничьих браков в метрические книги к гражданским бракам, допущенным западноевропейским законодательством, Правительствующий Сенат опровергает распространенное в литературе мнение, что у нас существует гражданский брак, хотя только для раскольников, и предрешает результат ученого спора, веденного лет пять тому назад по данному вопросу между профессорами академий – Казанской – Бердниковым и Московской – Заозерским.

2) Не принимая во внимание 78 ст. X т., ч. 1 Св. Зак., Сенат сильно ослабил значение записи в метрические книги. По этой статье силу и последствия законного брака раскольничьи браки приобретают в гражданском отношении чрез записание в метрич. книги; почему и существование брака раскольников считается доказанным лишь со дня записи в книги. Теперь запись в метрические книги теряет своё громадное в жизни раскольников значение.

3) Теперь устанавливается законным раскольничий брак в силу чисто религиозных его оснований: в виду того, что а) супруги были раскольники, б) бракосочетание было совершено в молитвенном раскольничьем доме, в) записано старообрядческим молитвенником в книге записей бракосочетаний, каковых (книг и записей), к слову сказать, никакой закон не признает, г) свидетельские показания (три письма Семена Б.) удостоверили действительность и законность брака раскольничьего.

4) Отсюда, как вывод, следует, что самое совершение раскольничьего брака по раскольничьим обрядам делает этот брак законным. Вывод этот совершенно противоречит закону 19 апр. 1874 г.; но он дается всею мотивировкою Виленской судебной палаты в пользу признания законным пред судом брачного сопряжения супругов Б. Правда, в конце этой мотивировки указывается и на то, что супруги Б. хотели, но только по причинам, от них независящим, не могли записать своего брака в метрич. книги; но указание это дается уже в конце, как бы мимоходом и между прочим, – так, что ясно, что значение для признания за законное сожительство Б. приписывается не этой невозможности записать брак, а другим обстоятельствам.

5) Для миссии такое решение Сената не важно; для неё важен другой, необходимо вытекающий из данного случая и решения Сената, вывод. Раз Сенат совершение брака по раскольничьим обрядам старается приравнять к обстоятельству, дающему этому браку силу законного брака, то он должен признать за нерасторжимые сожительства всех раскольничьих супругов, а расторжения их, часто наблюдаемые у безпоповцев, должен карать.

Вообще нужно сказать, что данное решение Правительствующего Сената весьма характерно и важно; на него следовало бы обратить внимание и не одним миссионерам.

М. Чельцов

Толстовский вопрос, выдвинутый известным постановлением Св. Синода, от 22 февраля, засвидетельствовавшим во всеобщее сведение факт отпадения графа Льва Николаевича Толстого от православной Церкви, – разрастается в целую эпопею… Казалось бы, что ясный, мирный, молитвенно-сострадающий духовным немощам заблудшего этот церковный акт, преследовавший одну только нравственную цель и не имевший никаких юридических последствий, никак не должен бы создавать почвы для злобы и агитации, выносящей вопрос этот на площадь, призывающей толпу непризванных судей врываться в дело столь интимной душевной жизни человека, как религиозные верования и догматы Церкви. Но на деле выходит иначе.

Послание Св. Синода оказалось знамением пререкаемым, – мечом, разделившим всё наше мыслящее, так называемое интеллигентное общество на два несогласных между «собою в убеждениях и взглядах лагеря. Люди церковные, или, по крайней мере, понимающие церковную точку зрения, конечно, не затруднились признать в этом постановлении акт вполне обоснованный и в данном случае неизбежный. Но за то люди либерального и антицерковного лагеря, наоборот, до крайности возмутились, озлобились на Церковь и иерархию правящую и не находят возможности ни понять синодального постановления, ни примириться с ним.

Не смотря на всёуспокаивающее время, «разжение страстей» продолжается. В домашний спор ввязалась пресса всех западноевропейских стран, которая посвятила и посвящает доселе массу статей «толстовскому делу», с самыми превратными толками по адресу православия, хотя появились и трезвые голоса со справедливыми суждениями о лжи толстовской веры и философии. Такова, напр., выше помещенная у нас статья английского писателя, под заглавием: «Лже-Толстой».

Вина в такой недостойной агитации против справедливого акта иерархии отечественной Церкви, цинично доселе хулимой печальным героем толстовской эпопеи, ложится всею своею тяжестью на совесть самих графа и графини Толстых.

Всем ныне известное письмо графини Толстой было первым призывом к этой агитации. Препроводив письмо это трем митрополитам и г. Обер-Прокурору Св. Синода, графиня Толстая пустила его в то же время и в обращение «на улицу»… Но этого мало: графиня поспешила свой протест распространить заграницей, послав его тотчас же всем иностранным друзьям графа, с просьбою перевести письмо и напечатать и непременно в самых распространенных изданиях… Пред нами лежит 13 № (за март) женевского листка «Свободная Мысль», издаваемого толстовцем, эмигрантом г. Бирюковым, где на 125 стр. находим письмо графини Толстой такого содержания.

…«Посылаю вам определение Синода об отлучении от Церкви Льва Николаевича и моё письмо, написанное и посланное уже Победоносцеву и трем митрополитам. Очень прошу вас перевести его на французский язык и как можно скорее отдать в самые распространенные периодические издания заграницей. Мы все очень взволнованы и негодуем. Большое утешение находим в сочувствии людей, посещающих нас. Получаем телеграммы, письма, поздравления, адреса с многими подписями, даже корзины с живыми цветами…».

Комментарии излишни!… Прекрасный ответ митрополита Антония положил конец увлечениям людей общества этим, по существу, малозначащим документом.

Тогда выступает сам Лев Николаевич с протестом против постановления Синода, в форме «ответа». В столичных газетах мельком появлялись упоминания об этом новом документе, а отдельные его мысли услужливые друзья ухищрялись перетащить и на столбцы газет. Так, в «Новом Времени» как-то сообщалось, что-де гр. Толстой в одном из своих последних писем категорически утверждает, что от Бога и христианства он никогда не отрекался и не отречется. Естественно, такие слухи не могли не волновать интересующихся борьбой Толстых с отечественною Церковью и желающих знать истинную правду в этом споре. Ответное письмо графа на синодальное постановление пошло тем же путем, как и письмо графини, – «на улицу – по рукам», а вместе оно и заграницей давно появилось в печати. Но, по наведенным нами справкам, Л. Н. почему-то этого своего ответа не послал ни митрополитам, ни Обер-Прокурору Св. Синода, как это сделала со своим протестом супруга графа и куда-бы, кажется, лежала прямая дорога и его протесту против синодального определения.

Документ этот является «новою исповедью» гр. Толстого. Подпольным путем широко проникши из-заграницы в русскую читающую публику, «ответ» графа производит общее впечатление на всех далеко не в его пользу. Не только на истинно-верующих людей, но даже на сектантов исповедь Льва Николаевича, наполненная голословными, горделивыми утверждениями и беззастенчивым кощунством, фанатическою, болезненною нетерпимостью и грубою бранью, на Христа и на самые священные верования вселенского и русского православия, – производит удручающее, отталкивающее впечатление. Даже слепые почитатели яснополянского лжеучителя готовы не верить, чтобы автором этого «ответа» был сам Лев Николаевич и возражают: «да не подвох-ли это клерикалов, желающих во что бы то ни стало оправдать свой поступок против великого писателя земли русской?»

Находя в некоторых положениях новой исповеди графа противоречия с прежними его утверждениями, мы и сами усомнились было на счет подлинности происхождения этого документа и могли предполагать, не принадлежит-ли сочинительство «ответа» услужливым друзьям. Ведь одно время ходили же по рукам и были напечатаны заграницей письма гр. Толстого, от которых он потом отказывался.

Поэтому, убедившись в возможности напечатания ответа Льва Николаевича Толстого на постановление Св. Синода на страницах «Миссионерского Обозрения», редакция наша предварительно сочла долгом и убедиться в несомненной принадлежности графу этого важного документа.³²⁴

Цель напечатания нами ответа, с одной стороны, та, чтобы люди, до сих пор сомневающиеся, могли фактически убедиться, насколько Св. Синод был справедлив в своём определении еретического, нехристианского лжемудрования гр. Толстого и в непризнании графа более принадлежащим к православной Церкви; а с другой стороны – та, чтобы иметь возможность исправить некоторые неверности, неясности и исторические неточности, так или иначе вкравшиеся в «ответ» графа, потому что эти неточности, написанные пером такого известного писателя и таким уверенным тоном, распространяясь в обществе, могут ввести в новые заблуждения людей, незнакомых с действительным положением вещей. Печатая ниже (подлинный и полный) текст «ответа» гр. Толстого и помещая затем вызванные новою исповедью Льва Николаевича несколько мыслей и чувств: а) православного епископа, б) бывшего толстовца (кандидата московского университета и педагога) и в) православного «мирянина»³²⁵, – мы, со своей стороны, считаем нужным здесь лишь кратко обратить внимание читателей на некоторые пункты «ответа» гр. Толстого.

Граф Толстой в первых строках своего ответа незавидную дает характеристику своим единомышленникам, как людям сомнительного с ним единомыслия, т. е. не понимающим его учения. Это замечание характерно для суждения о толстовцах и поучительно для тех, кто мнят себя последователями гр. Толстого…

Странно далее встречать у графа Толстого, всегда и во всём презирающего, как зло, закон и основанную на нём всякую организацию и форму, возражение о том, что постановление Св. Синода о нём незаконно и не удовлетворяет правилам… И затем совершенно неправдиво его заявление, что будто бы со стороны Церкви не было никаких попыток к его вразумлению. Прежде всего о законе и правилах. Что здесь имеет в виду гр. Толстой – не соблюденное якобы в отношении его? Увещание чрез благочинного, привод в консисторию или посылку в монастырь, подобно молоканам и штундистам? Но не он ли сам и так недавно ратовал против применения к сектантам подобных форм и правил? Не одною мерою измеряет граф одни и те же явления, раз дело касается собственной его персоны… А если уж говорить о законе, то мало-ли сколько статей его не применено к яснополянскому лжеучителю, для которого поистине закон не писан. Не подлежит сомнению, что постановление церковной власти о графе Толстом точно сообразовано с основным законом Церкви Христовой, преподанным Самим её Основателем (Мф.18:15–18): «если брат твой согрешит, пойди и обличи его наедине; если не послушает возьми одного или двух или трех свидетелей; если не послушает и их, скажи Церкви, а если Церковь не послушает, то да будет тебе, как язычник и мытарь». А также в апостольских правилах (Тим.3:10–16): «еретика человека после первого и второго вразумления отвращайся, зная, что таковой развратился и грешит, будучи самоосужден». Ап. Павел не только еретика, но грешника (кровосмесника) отлучил, «в изнеможение плоти, да дух спасется». Таким образом Церковь законное право отлучения имеет от Христа и апостолов. Последующие церковные каноны только подтверждают это право, разъясняют практику и обставляют его известною обрядностью. И в древней Церкви отлучали от единомыслия с верными чадами как на соборах, так и простыми письменными свидетельствами предстоятелей Церквей.

Не понимаем, как мог сказать граф в своём «ответе», что будто бы не было никаких попыток к его вразумлению?! Что это, – измена старческой памяти? В опровержение этой неправды графа мы сошлемся на документальные данные и на живых свидетелей этих попыток. Тульский протоиерей о. Иванов и в «Миссионер. Обозрении» (май месяц), и подробнее в местных епархиальных ведомостях (№ 8 за 15 апр.) сообщает о беседах, направленных к вразумлению графа, еще покойного тульского архиепископа Никандра, который, в отчаянии от ожесточения графа, молил Бога, чтобы ему умереть раньше Льва Николаевича и не быть свидетелем его нехристианской кончины. Беседовал устно и посылал Льву Николаевичу несколько писем увещательных, оставленных без ответа, и этот маститый, просвещенный пастырь – о. Иванов. Известно, что, по распоряжению местного епископа, к графу для собеседования и обличения его суемудрия ездили в Ясную Поляну покойный о. ректор Тульской семинарии Романов и преподаватель догматического богословия. Ныне имеется письмо одного из именитых дворян, соседа Толстых по имению, который, будучи возмущен этим неправдивым заявлением «ответа», свидетельствует, что он сам лично слыхал от Льва Николаевича недовольство на то, что тюремный священник, по приказу архиерея, надоедает («всё таскается») ему, графу, своими беседами.

Один из тульских священников и сам писал нам в редакцию о своих посещениях графа и о многократных беседах с Львом Николаевичем, в которых последний являлся не раз безответным против правды евангельской.

Высокопреосвященный Никанор, архиепископ херсонский, первый «поведал Церкви» публично, с кафедры храма, о еретических мудрованиях графа Толстого, которые предал в одной из проповедей, как иерарх, публичному церковному осуждению. В прошлом году, при постигшей графа тяжкой болезни, высокопреосвященный Владимир, митрополит московский, в своих отеческих заботах о спасении души знаменитого русского писателя, поручал вновь сделать увещание графу чрез протоиерея о. С-ва, бывшего законоучителя детей графа. Последний трижды был в доме графа для увещательной беседы, но Л. Н. под разными предлогами (нездоровья, срочной правки корректуры «Воскресения»…) уклонился от свидания и бесед с почтенным пастырем; граф очень рассердился, когда узнал, что о. С. послан к нему иерархом. В первые два посещения с о. С. беседовала о графе супруга его, графиня Софья Андреевна, и обещала даже, по совету о. С-ва, пригласить к графу о. Иоанна Кронштадтского, а в последний раз и она не вышла к увещателю. Не говорим о частных попытках к увещанию графа, предпринимавшихся духовными лицами, посещавшими графа (напр., мы знаем, что беседовал с Львом Николаевичем архимандрит Антоний, ныне епископ уфимский), и мирянами (напр., из бывших его единомышленников С-ко), не говорим о литературном изобличении заблуждений графа. Авторы обязательно присылали Льву Николаевичу свои труды, направленные против его мудрований, но оказывается, что книги эти граф и не разрезывал. Разве всё это не попытки?

Такова истинная правда о «попытках».

Неосновательно далее Лев Николаевич называет послание произвольным за то, что-де его одного обвиняют в неверии, когда таких, как он, много, «почти всё образованное общество»… В обвинение «почти всего образованного общества» много сказано. Но дело не в этом. История показывает, что у всех еретиков всегда были последователи, но Церковь на соборах своих отлучала только ересиархов и осуждала их лжеучение. Так поступлено и с Толстым.

Очевидную неправду утверждает граф, заявляя, что будто бы учение его мало распространено, и людей, разделяющих его взгляды, не наберется сотни. А 7 т. духобор-толстовцев, гибнущих теперь в Канаде, разве граф не считает ныне уже своими? А сотни мужиков-павловцев, совращенных кн. Хилковым, другом и учеником гр. Толстого? А воронежские последователи В. Г. Черткова? А сколько ныне в числе штундистов и молокан разделяющих учение Толстого, граф не знает разве? А этот, по словам самого же графа, «почти весь образованный мир»? Нет, не сотни, а тысячи последователей у гр. Толстого!…

При общей характеристике постановления граф считает его «очень нехорошим», «клеветой», «несправедливым»… Но, когда ниже говорит о каждом отдельно выставленном против него Св. Синодом обвинении, он решительно во всём сознается, – что он так именно и верует и мыслит, и тем подтверждает безусловную справедливость постановления.

С удивительным для просвещенного графа цинизмом и легкомыслием, как не выражаются и мужики-сектанты, рассуждает гр. Толстой о молитвословиях нашего требника, обрядах и таинствах, которыми Церковь, как любящая мать, сопровождает всю нашу жизнь, – называя всё это ни более, ни менее, как колдовством. Нужно-ли возражать, когда всякий простолюдин знает, что молитва и колдовство – два дела разных, – одно есть служение Богу, другое совершается во имя и силою диавола, отца лжи.

Толстой в требнике нашел тысячи заклинаний, а на самом деле там только и есть одно заклинание против «духа нечиста» (диавола). Плохо же читал и понял Лев Николаевич требник…

Тело наше – храм Бога живаго, а по Толстому, оно ненужная, противная вещь (дрянь!)… Здесь также спор излишен. Но нельзя обойти без замечания того жалкого фарисейства, с каким защищает себя граф в том, что будто бы он никогда не заботился о распространении своего учения, что писал он свои богохульные произведения будто бы для себя только и никогда их сам не печатал (графиня печатала?), но лишь не скрывал своих сочинений от желавших познакомиться с ними. Нам софизм этот сейчас напомнил печальную историю с изданием скверного политического памфлета Толстого («Николай Палкин») одним пламенным его последователем. Допрошенный властью по поводу происхождения этого рассказа, Лев Николаевич точь-в-точь дал вот такое же софистическое показание, говоря, что-де он написал этот памфлет для себя, ради шутки, после обеда, и оставил на столе, а молодому человеку рассказ понравился, и тот его издал. Скрывать-де не в его, графа, принципах, противиться изданию – тоже против его правил. Так появился «Николай Палкин». Дело кончилось для графа-то благополучно, – он остался спокойным в Ясной Поляне, а молодой человек попал под надзор, тяготевший над ним около 10 лет; перепуганная этим инцидентом графиня вдобавок с тех пор крепко затворила для этого поклонника двери своего дома. Такова история, известная нам документально. Комментарии и здесь излишни… На этом мы и ограничим пока наши замечания; читатели сами оценят лживость и противоречивость учения о безличном Боге толстовском, логическую путаницу в отрицании рая и ада и признании возмездия, в отрицании таинств и в признании смысла крещения для взрослых и брака по существу, в учении об елеосвящении, которое граф не обинуясь называет «колдовством», но о котором свидетельствует апостол, что они «мазаху маслом многия недужныя», – значит, колдовством еще занимались и апостолы, научившие этому и ненавистных графу наших «попов»!…

В заключение еще два кратких замечания. Граф Толстой в своем credo, между прочим, говорит: «Я верю в то, что Он (Бог) во мне и я в Нём». Но знает ли яснополянский сочинитель новой мнимо-христианской «религии разума», что ведь это старый тезис хлыстовского мистицизма? Впрочем, хлыстовские делегаты бывали у графа, как он и сам об этом говорил недавно посетившему его в Москве одному собеседнику-богослову.

Чем-то болезненным веет от горделивого заявления графа в его «ответе»: «я не говорю, чтобы моя (курсив везде наш) вера была одна на все времена истинна, но я не вижу другой, – более простой, ясной и отвечающей всем требованиям моего разума и сердца»… А упомянутому собеседнику Лев Николаевич прямо заявил, что если бы разрешили ему напечатать все его сочинения о религии, то от православия в короткое время остались бы одни клочья. И это говорил лжеучитель Толстой пресерьезно… Что это – mania grandiosa?…

Да, и у великих людей от великого до смешного и нелепого один шаг. Но перейдем к самому ответу. Вот его подлинный текст.

В. Скворцов

He who begins by loving Christianity better than truth, very soon proceeds to love his own church or sect better than Christianity and ends in loving himself better than all.

Coleridge

Я не хотел сначала отвечать на постановление обо мне Синода, но постановление это вызвало очень много писем, в которых неизвестные мне корреспонденты – одни бранят меня за то, что я отвергаю то, чего я не отвергаю, другие увещевают меня поверить в то, во что я не переставал верить, и третьи выражают со мной единомыслие, которое в действительности едва-ли существует, и сочувствие, на которое я едва ли имею право; и я решил ответить и на самое постановление, указав на то, что в нём несправедливо, и на обращение ко мне моих неизвестных корреспондентов.

Постановление Синода вообще имеет много недостатков. Оно незаконно, или умышленно-двусмысленно, оно произвольно, неосновательно, неправдиво и, кроме того, содержит в себе клевету и подстрекательство к дурным чувствам и поступкам.

Оно незаконно или умышленно-двусмысленно потому, что если оно хочет быть отлучением от Церкви, то оно не удовлетворяет тем церковным правилам, по которым может произноситься такое отлучение; если же это есть заявление о том, что тот, кто не верит в Церковь и её догматы, не принадлежит к ней, то это само собой разумеется и такое заявление не может иметь никакой другой цели, как только ту, чтобы, не будучи в сущности отлучением, оно бы казалось таковым, что собственно случилось, потому что оно так и было понято. Оно произвольно, потому что обвиняет одного меня в неверии во все пункты, выписанные в постановлении, тогда как не только многие, но почти все образованные люди разделяют такое неверие и беспрестанно выражали и выражают его и в разговорах, и в чтении, и в брошюрах, и книгах.

Оно неосновательно потому, что главным поводом своего появления выставляется большое распространение моего совращающего людей лжеучения, тогда как мне хорошо известно, что людей, разделяющих мои взгляды, едва ли есть сотня, и распространение моих писаний о религии, благодаря цензуре, так ничтожно, что большинство людей, прочитавших постановление Синода, не имеют ни малейшего понятия о том, что мною писано о религии, как это видно из полученных мною писем.

Оно содержит в себе явную неправду, так как в нём сказано, что со стороны Церкви были сделаны относительно меня не увенчавшиеся успехом попытки вразумления. Ничего подобного никогда не было.

Оно представляет из себя то, что на юридическом языке называется клеветой, так как в нём заключаются заведомо несправедливые, клонящиеся к моему вреду утверждения.

Оно есть, наконец, подстрекательство к дурным чувствам и поступкам, так как вызвало, как и должно было ожидать, в людях непросвещенных и не рассуждающих озлобление и ненависть ко мне, доходящие до угроз убийства и высказываемые в получаемых мною письмах. «Теперь ты предан анафеме и пойдешь по смерти в вечное мучение и издохнешь, как собака… анафема ты, старый черт… будь проклят!!» – пишет один. Другой делает упреки правительству за то, что я не заключен еще в монастырь и наполняет письмо ругательствами. Третий пишет: «Если правительство не уберет тебя, мы сами заставим тебя замолчать». Письмо кончается проклятиями. «Чтобы уничтожить прохвоста тебя», пишет четвертый, – «у меня найдутся средства»…, – следуют неприличные ругательства. Признаки такого же озлобления я, после постановления Синода, замечаю и при встречах с некоторыми людьми. В самый день 25 февраля, когда было опубликовано постановление, я, проходя по площади, слышал слова: «вот дьявол в образе человека», и если бы толпа была иначе составлена, очень может быть, что меня бы избили, как избили несколько лет тому назад человека у Пантелеймоновской часовни.

Так что постановление Синода вообще очень нехорошо. То же, что люди, подписавшие его, так уверены в своей правоте, что молятся о том, чтобы Бог сделал меня для моего блага таким же, каковы они, не делает его лучше.

Это так вообще; в частностях же постановление это несправедливо в следующем; в постановлении сказано: «Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, Церкви православной».

То, что я отрекся от Церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо.

Но отрекся я от неё не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить Ему. Прежде, чем отречься от Церкви и единения с народом, которое мне было невыразимо дорого, я, по некоторым признакам усомнившись в правоте Церкви, посвятил несколько лет на то, чтобы исследовать теоретически и практически учение Церкви; теоретически я перечитал всё, что мог, об учении Церкви, изучил и критически разобрал догматическое богословие, практически же строго следовал, в продолжение более года, всем предписаниям Церкви, соблюдая все посты и все церковные службы. И я убедился, что учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающего совершенно весь смысл христианского учения.

Стоит только почитать требник, проследить за теми обрядами, которые, не переставая, совершаются духовенством и считаются христианским богослужением, чтобы увидеть, что все эти обряды ничто иное, как различные приемы колдовства, приспособленные ко всем возможным случаям жизни. Для того, чтобы ребенок, если умрет, пошел в рай, нужно уметь помазать его маслом и выкупать с произнесением известных слов; для того, чтобы родильница перестала быть нечистою, нужно произнести известные заклинания; чтобы был успех в деле или спокойное житье в новом доме, для того, чтобы хорошо родился хлеб, прекратилась засуха, для того, чтобы излечиться от болезни, для того, чтобы облегчилось положение умершего на том свете, для всего этого и тысячи других обстоятельств есть известные заклинания, которые в известном месте, за известные приношения произносятся священником.

Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять её обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое моё тело убрали бы поскорее, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым.

То же, что сказано, что я «посвятил свою литературную деятельность и данный мне от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви» и т. д., и что я «в своих сочинениях и письмах, во множестве рассеиваемых мною, так же как и учениками моими по всему свету, в особенности же в пределах дорогого отечества нашего, проповедую с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов православной Церкви и самой сущности веры христианской»…, – то это несправедливо. Я никогда не заботился о распространении своего учения.

Правда, я сам для себя выразил в сочинениях своё понимание учения Христа и не скрывал эти сочинения от людей, желавших с ними познакомиться, но никогда сам не печатал их; говорил же людям о том, как я понимаю учение Христа, только тогда, когда меня об этом спрашивали.

Таким людям я говорил то, что думаю, и давал, если у меня были, мои книги.

Потом сказано, что я «отвергаю Бога во Святой Троице, славимого Создателя и Промыслителя вселенной, отрицаю Господа Иисуса Христа, Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человеков и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицаю бессеменное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы». То, что я отвергаю непонятную Троицу, и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо. Бога же Духа, Бога – любовь, единого Бога – начало всего не только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме Бога, и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли Бога, выраженной в христианском учении.

Еще сказано: «не признает загробной жизни и мздовоздаяния». Если разумеют жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями, дьяволами, и рая – постоянного блаженства, – совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни, но жизнь вечную и возмездие здесь и везде, теперь и всегда признаю до такой степени, что стоя, по своим годам, на краю гроба, часто должен делать усилия, чтобы не желать плотской смерти, т. е. рождения к новой жизни, и верю, что всякий добрый поступок увеличивает благо моей вечной жизни, а всякий злой поступок уменьшает его.

Сказано также, что я отвергаю все таинства. Это совершенно справедливо. Все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством и кроме того, нарушением, самых прямых указаний Евангелия…³²⁶

Так вот что справедливо и что несправедливо в постановлении обо мне Синода. Я действительно не верю в то, во что они говорят, что верят. Но я верю во многое, во что они хотят уверить, что я не верю.

Верю я в следующее: верю в Бога, Которого понимаю, как Дух, как Любовь, как начало всего. Верю в то, что Он во мне и я в Нём. Верю в то, что воля Бога яснее, понятнее всего выражена в учении человека Христа, Которого понимать Богом и Которому молиться – считаю величайшим кощунством. Верю в то, что истинное благо человека в исполнении воли Бога, воля же Его в том, чтобы люди любили друг друга и вследствие этого поступали бы с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними, как и сказано в Евангелии, что в этом весь закон и пророки. Верю в то, что смысл жизни каждого человека поэтому только в увеличении в себе любви, что это увеличение любви ведет отдельного человека в жизни этой к всё большему и большему благу, даст после смерти тем большее благо, чем больше будет в человеке любви, и вместе с тем более всего другого содействует установлению в мире царства Божия, т. е. такого строя жизни, при котором царствующие теперь раздор, обман и насилие будут заменены свободным согласием, правдой и братской любовью людей между собою. Верю, что для преуспеяния в любви есть только одно средство: молитва, – не молитва общественная, в храмах, прямо запрещенная Христом (Мф.6:5–13), а молитва, образец которой дан нам Христом, уединенная, состоящая в восстановлении и укреплении в своём сознании смысла своей жизни и своей зависимости только от воли Бога.

Оскорбляют, огорчают или соблазняют кого-либо, мешают чему-нибудь и кому-нибудь или не нравятся эти мои верования, – я так же мало могу их изменить, как своё тело. Мне надо самому одному жить, самому одному и умереть (и очень скоро), и потому я не могу никак иначе верить, как так, как я верю, готовясь идти к Тому Богу, от Которого изошел. Я не говорю, чтобы моя вера была одна несомненно на все время истинна, – но я не вижу другой – более простой, ясной и отвечающей всем требованиям моего ума и сердца. Если я узнаю такую, я сейчас же приму её, потому что Богу ничего, кроме истины, не нужно. Вернуться же к тому, от чего я с такими страданиями только что вышел, я никак уже не могу, как не может летающая птица войти в скорлупу того яйца, из которого она вышла.

«Тот, кто начнет с того, что полюбит христианство более истины, очень скоро полюбит свою Церковь или секту более, чем христианство, и кончит тем, что будет любить себя (своё спокойствие) больше всего на свете», сказал Кольридж.

Я шел обратным путем. Я начал с того, что полюбил свою православную веру более своего спокойствия; потом полюбил христианство более своей Церкви, теперь же люблю истину более всего на свете. И до сих пор истина совпадает для меня с христианством, как я его понимаю. И я исповедую это христианство и в той мере, в какой исповедую его, спокойно и радостно живу и спокойно и радостно приближаюсь к смерти.

Лев Толстой

4 апреля 1901 г. Москва.

Итак, после этой новой исповеди можно ли назвать гр. Толстого принадлежащим к православной Церкви и верующим по православному? Если у кого-либо до сих пор возможны были в этом сомнения и колебания, то теперь все эти сомнения рассеиваются. Гр. Толстой не только сознательно и последовательно отвергает самые основные догматы христианства, не только отрицает и хулит православную Церковь и её таинства, и всю церковную жизнь и практику представляет каким-то сцеплением лжи, обмана и грубого суеверия, но и сознательно бросил Церковь, завещав своим близким ни напутствовать, ни хоронить его по православному (нежелание быть погребенным по православному, как известно, предполагал в нём и Владыка-Митрополит Петербургский в ответе своём на письмо графини). Относительно отпадения графа от Церкви, т. о., не может быть двух мнений, и сам граф признает это. Мы скажем более, имел ли даже право Св. Синод, зная об учении гр. Толстого и зная, что это учение известно всему миру и привлекает к себе, если не последователей, то всеобщее внимание, имел ли право Св. Синод оставаться к этому равнодушным и предоставлять верным сынам Церкви соблазняться этим равнодушием и терять веру в Церковь? Имел ли право Св. Синод допустить, чтобы над графом, лицом всемирно известным, совершен был по смерти православный обряд погребения, к злорадному посмеянию всех врагов Церкви и к соблазну и недоумению всех верующих? Повторяем, относительно этого не может быть различных мнений. Св. Синод, издав своё постановление, не только воспользовался своим неотъемлемым и вполне естественным правом, но и исполнил непременную свою обязанность, от исполнения которой он никак не мог уклониться. Дай только Бог, чтобы и впредь наша родная Церковь также безбоязненно и твердо пред лицом всего мира произносила своё исповедание, исповедала веру в себя и своё Божественное призвание.

Соглашаясь с основною мыслью постановления, что он отпал от Церкви, граф Толстой возражает против уместности такого постановления и против некоторых его частных утверждений и мыслей. Прежде всего ему кажется несправедливым отлучать именно его, тогда как многие и в разговорах, и в письмах, и в печати высказывают своё неверие, и никто их не объявляет отпавшими от Церкви. И как бы предвидя возражение, что его, гр. Толстого, всемирно известного писателя, к слову которого прислушиваются все, сочинения которого переводятся на все языки почти в момент их появления на русском языке, нельзя же сравнивать с мелкими литературными и просто словесными сошками, граф прибавляет, что его последователей мало, что распространение его писаний ничтожно. С этим нельзя согласиться. Если мало настоящих, искренних последователей Толстого, то учение его, по крайней мере в его основных положениях, известно всюду, где только известно имя Толстого, а это имя известно всему читающему миру. Если у нас в России не знает этого имени неграмотный народ, то ведь такое положение вещей не может продлиться в вечность. Будет время, когда все будут грамотны, необходимо и это иметь в виду и будущих оградить от соблазна. Эта-то особенная известность имени гр. Толстого и была причиной, почему Церковь, уже давно не пользовавшаяся своим правом отлучения, на этот раз решилась прибегнуть к нему. Такова практика Церкви со времени её основания. Снисходя к немощам человеческим, Церковь произносила анафему только в крайних случаях, когда соблазн был чрезвычайным, и когда не было надежды исправить человека иными средствами. Действуя таким образом Церковь поступала вполне основательно и последовательно. Она всегда помнила, что конечная участь человека зависит «не от клочка писанной или печатной бумаги», не от самого церковного отлучения, а от того внутреннего отступления людей от Источника жизни и истины, о котором церковное отлучение только свидетельствует. Поэтому, если бы, по нерадению ли предстоятелей церковных, по их ли излишней снисходительности, какой-нибудь зараженный член и остался в обществе верующих, от невидимого суда Божия он укрыться не может и святости церковного тела не повредит. А с другой стороны, анафема никогда, по существу своему, не была орудием кары, как бы некоторым отмщением грешнику за совершенный грех. «Мне отмщение, Аз воздам», говорит Господь, и Церковь, более чем кто-либо, помнит эти слова. Церковная анафема, поэтому, всегда имела в виду или исправление грешника, или, если этого нельзя ожидать, то служила оповещением церковного общества о появившемся заблуждении, с целью ограждения неопытных, и вместе с тем была исповеданием церковной веры. Поэтому-то Церковь и употребляла это средство только в исключительных случаях, а такой исключительный случай и явился теперь.

Граф находит неуместный синодальное постановление потому еще, что оно может оказаться подстрекательством к дурным поступкам и мыслям, чего ему приходилось видеть примеры. Всё сказанное выше может служить ответом и на это недоумение. «Если, скажем словами самого гр. Толстого, чувашин мажет своего идола сметаной или сечет его, я могу не оскорблять его верования и равнодушно пройти мимо, потому что он делает это во имя чуждого мне своего суеверия и не касается того, что для меня священно». И Церковь, конечно, прошла бы мимо графа, если бы его проповедь не касалась самого дорогого церковного достояния, если бы не имела целью подкопать самое священное сокровище Церкви. Теперь же Церковь должна была оградить это сокровище и вместе те тысячи и миллионы её чад, которым угрожало лишение его. Пусть этот шаг Церкви «оскорбляет, огорчает или соблазняет кого-либо, мешает чему-нибудь и кому-нибудь, или не нравится», пусть некоторые ревностные, но не рассуждающие члены Церкви в этом шаге найдут повод к непохвальным выходкам, Церковь о всём этом может пожалеть, но поступить, ради этих возможных выходок, иначе не может, как не поступил бы иначе и сам граф, если бы находился в подобном положении.

Далее, граф называет постановление «тем, что на юридическом языке называется клеветой, так как в нём заключаются заведомо несправедливые, клонящиеся к его вреду утверждения». Примером таких утверждений служит, может быть, то, что Св. Синод приписывает графу фанатическую ревность о распространении его учения. «Это, говорит Л. Н., несправедливо. Я никогда не заботился о распространении своего учения». Читателю такое заявление Л. Н., конечно, может показаться весьма странным, как-бы софизмом. Он же знал, что его сочинения, особенно в последнее время, все до единой строки будут напечатаны и разойдутся в тысячах экземпляров? Как же он может думать, что он не виноват в распространении своего лжеучения? Св. Синод, говоря о том, что гр. Толстой с ревностью фанатика уже много лет не перестает проповедовать ниспровержение всех догматов православной Церкви, конечно, говорил о всей литературной деятельности графа, совсем не касаясь того, сам ли Л. Н. ходил в народ и проповедовал, сам ли отсылал в типографию свои рукописи или это делали за него его друзья и почитатели. Кто подносит человеку яд, конечно, виноват; но еще более виноват тот, кто этот яд составил, зная, что он будет поднесен. Вообще, этот пункт в письме гр. Толстого представляется странным и порождает недоумение.

Не менее странным является и тот пункт, где граф совершенно недвусмысленно обвиняет Св. Синод в сознательной и намеренной лжи, «в явной неправде». Это – относительно «не увенчавшихся успехом попыток увещания». «Ничего подобного (не обинуясь утверждает граф) никогда не было». Тут какое-то трудно понятное недоразумение. К Л. Н. приходили священники и говорили с ним о вере. Некоторые из этих священников приходили к нему говорить о вере совсем не по собственному почину, а были нарочно для этой цели посылаемы епархиальным начальством. Граф с этими священниками говорил, делился потом со своими знакомыми и посетителями впечатлениями от этих бесед. Граф знал, что эти священники посланы к нему от архиереев (напр., тульского), и своим знакомым потом признавался, что беседы священника ему нравятся, только неприятно знать, что священника прислал архиерей для его увещания (говорим это на основании действительных событий). Как же после этого граф утверждает, что со стороны Церкви не было попыток увещания, и что Св. Синод говорит «явную неправду», упоминая об этих попытках? Отвечать на обвинение во лжи таким же обвинением мы не думаем, а только утверждаем, что граф Л. Н., во имя истины, сам должен печатно оговориться или же дать своему утверждению какой-нибудь непрямой смысл. Может быть, он подумал, что Св. Синод говорит о попытках непосредственно самого Св. Синода. Может быть, он думал, что местный архиерей послал к нему священника независимо от Синода. Во всяком случае, оговориться необходимо, иначе на доброе имя писателя ложится странная и ни для кого не желательная тень.

Граф утверждает, что оставил он Церковь только после того, как теоретически и практически изучил и испробовал церковное учение, после того, как прочитал всю богословскую литературу и более года следовал предписаниям Церкви, соблюдая посты и пр. Всё это, по словам графа, только усилило его сомнения и укрепило его разочарование в церковном христианстве. – Факт, конечно, весьма печальный, но, к сожалению, не единственный и даже не редкий, и происходит он не от ложности церковного учения, не от ложности церковной жизни, а от душевного расположения и настроения того, кто к этому учению и в особенности к этой жизни приступает. Психологию итого особенного отношения к Церкви и её таинствам прекрасно изобразил сам же гр. Л. Н. Толстой в своём романе «Анна Каренина», именно там, где описывается молебен у постели умирающего Николая Левина. Этот давнишний невер, живший вдали от Церкви, по своим законам и пр., пред смертью вдруг решает служить молебен, думая, что у него вдруг откуда-то появится в душе вера, и эта вера исцелит его от чахотки. Он тупо и бессмысленно смотрит на икону, усиленно крестится, старается разгорячить себя, но, конечно, ничего из этого не получается: после молебна он со злостью велит убрать икону, разочаровавшись в её чудодейственности. Это тот грубый духовный материализм, ужасающий пример которого представил Л. Н. в «Воскресении», думая, что передает учение Церкви. Человек не хочет понять, что дело спасения совершается путем долгого нравственного развития, что общения с Богом можно достигнуть только в святости. Человеку хочется вдруг посредством каких-либо внешних приемов очутиться на вершине духовного развития и вкусить всех плодов его. Таинства для него представляются какими-то лекарствами, он приготовляется сейчас же ощущать их действие внутри себя. Тоже самое и с остальными церковными установлениями. Конечно, никаких немедленных следствий принятия таинств и исполнения церковных предписаний человек не замечает, а не замечает потому, что нравственное развитие духовное, для которого установлены таинства и в пределах которого они действуют, для человека представляется безразличным и неинтересным, он ищет только плодов этого развития, представляющихся для него приятными. Результатом этого неправильного отношения к духовной жизни (неправильного потому, что корень всякого греха и зла – самолюбие здесь не только не отрицается, но служит главным двигателем) получается у некоторых самообман, то, что на монашеском языке называется прелестью, когда человек начинает посредством каких-нибудь искусственных приемов разжигать своё воображение, горячить чувство, принимая это искусственное и телесное разгорячение за действие благодати и в конце доходит до галлюцинаций. Натуры же более критического ума, или более мирские обыкновенно успевают видеть, что никаких непосредственных полутелесных, полудуховных изменений в их природе от таинств не происходит, и начинают утверждать, что никакого действия от таинств и нет, что молитва не помогает, что, наконец, всё учение Церкви сплошной обман. Л. Н., к сожалению, пошел тем же путем. Ему, гениальному писателю и художнику, конечно, трудно было смириться пред чьим бы то ни было авторитетом. Решаясь испробовать церковный путь, он захотел в то же время и наблюдать, как на него будет действовать это новое средство, и, конечно, его средство и этот путь скоро ему надоели, ощутительных последствий в себе граф не замечал и… обвинил во всём этом не себя, а Церковь и её таинства. Но Церковь и таинства спасительны не в виде лекарств, а под условием внутреннего самоотречения, распятия своей самости, жертвы собой Богу. Так понимает себя Церковь, так понимают свою жизнь и все православные подвижники, так понимает отношения к таинствам и наш простой народ, везде и всюду, где только ему представляется повод и возможность выразить в словах и в действиях это своё понимание. И, конечно, наши священники и простые люди придут в ужас, прочитав в «Воскресении», как граф понимает таинство причащения; им никогда и в голову не придет самая возможность понимать таинство так грубо, материалистически, с такими вопиющими подробностями.

Еще одно замечание. В конце своего письма Л. Н. утверждает, что изменить свои мысли он может, если ему представят другое, более истинное понимание жизни, но возвратиться в Церковь он не может, «как не может летающая птица войти в скорлупу того яйца, из которого она вышла». Много правды в этом пророчестве, и правды самой грустной, трагической. По этому поводу мне вспоминаются слова авторитетного обличителя гр. Толстого, преосвященного Антония, епископа уфимского (кажется, еще не попавшие в печать). Преосв. как-то высказался, что гр. Толстой, как мыслитель, должен обратиться, потому что его жизнепонимание, всё его моральное учение требует христианских, православных посылок; но, прибавил владыка, едва-ли граф обратится, как человек. И действительно, граф утверждает, что он верует в Бога-Духа, Бога-любовь, и думает, что это соединение нескольких названий вполне выражает его веру. Но что такое Бог-любовь, если в то же время Он не личность? Имеет ли эта любовь вечное, премирное значение, значение непреложного и всеобщего закона мировой жизни, если нет Бога в Троице, в которой любовь эта вечно действительна, вечно осуществляется? Не заимствует ли Л. Н. термин от веры, им осмеянной и оставленной? Точно также и относительно бессмертия и мздовоздаяния. Если нет личного, вполне определенного и сознаваемого бессмертия, тогда нет, конечно, и никакой загробной участи, нет никакого воздаяния, потому что природа всегда себе равна, она не умирает и в общей сумме своей никогда не изменяется. Кто же будет переживать и сознавать или, по крайней мере, служить объектом ожидаемого графом мздовоздаяния и бессмертия? Опять Л. Н., отрицая церковные понятия о бессмертии и мздовоздаянии, влагает в эти слова однако тот смысл, сопровождает их теми чувствами, какими эти слова сопровождаются только в церковном понимании, и какие (чувства) не могут иметь места, если брать слова в их безличном смысле, как их в теории (но не на практике) понимает гр. Толстой. Получается довольно странное положение: человек любит, молится, почитает что-то, весь смысл своей жизни полагает в том, чтобы исполнять волю кого-то – и в то же время упорно твердит, что этот кто-то или что-то совсем не имеет ни воли, ни сознания, что, следов.. ни почитать, ни любить его нельзя и, конечно, на любовь и правду его рассчитывать также нельзя. Помнится, В. С. Соловьев весьма зло осмеял такую странную религиозность и жизнь по вере: молиться предмету и просить помощи от предмета, который заведомо ничего ни сделать, ни даже услышать не может. Если признается возможность и необходимость молитвы, если основа жизни – любовь и Бог, если человек должен исполнить волю Его, тогда этот Бог – личный и живой, именно Тот Бог, в Которого верует и Которого проповедует православная Церковь, и Которого граф теоретически отрицает. Моральное учение графа, т. о., должно бы привести его к Церкви, но вот можно ли надеяться на то, чтобы так это и случилось в действительности? Святитель Тихон Задонский однажды думал о том, как может пастырь спастись, когда всё время он должен думать о спасении других. И вот он видит сон. Представляется ему, что он поднимается на высокую гору, поднимается с трудом и усилиями, совершенно один. Но вот является кто-то, начинает ему помогать, потом подбегает еще человек, и еще, и еще, пока наконец не собирается около него целая толпа людей; все они поддерживают его, помогают идти, почти несут вверх, и он уже не чувствует прежней усталости и труда. Так ученики помогают учителю восходить все далее и далее к совершенству, укрепляют его в данном направлении. То же и с графом может быть, только в обратном направлении. Те же ученики, которых он увлек за собой из Церкви, теперь послужат для него величайшей помехой к обращению и покаянию. Ему обратиться теперь труднее, чем кому бы то ни было. Но покуда он здесь, с нами, покуда не пробил для него час явиться пред престолом нашего Судии, до тех пор мы еще можем надеяться на милость Божию и можем молиться, и усердно молиться, да помилует и да обратит Господь раба Своего, и да дарует нам опять вместе с ним единым сердцем и едиными усты восхвалять Его святое Имя.

Сергий, Епископ Ямбургский

23 мая 1901 г. С.-Петербург.

С того времени, как мы разошлись с вами, Лев Николаевич, т. е. с тех пор, как я стал православным, а этому есть уже лет 8–9, я ни разу не разговаривал с вами о том, что так важно для нас обоих. Иногда меня очень тянуло написать вам, но краткое размышление приводило меня к сознанию, что делать этого не нужно, что из этого никакого толку не выйдет ни для вас, ни для меня. Теперь я берусь за перо под впечатлением только что прочитанного мною вашего ответа на постановление Синода от 20–22 февраля. Ничего нового для себя я не встретил в вашем ответе, тем не менее почувствовалась потребность сказать вам несколько слов по поводу этой свежей вашей исповеди.

Мне, как бывшему вашему единомышленнику, интересны, главным образом, те основные моменты христианского учения, на которых держится, с которыми связано наше теперешнее разногласие. На них я и хотел бы остановился несколько подробнее, мимоходом лишь ответив на прочие (и даже не на все) пункты вашего писания.

Другие, может быть, откликнутся на ваше обвинение в неканоничности опубликованного синодального постановления… Я, со своей стороны, понимаю его, как констатирование уже совершившегося факта вашего отпадения от Церкви, о каковом отпадении Синод и объявляет чадам Церкви, чтобы предостеречь их относительно вашего учения. Думаю, что оно имело в виду и вас, надеясь вызвать вас на серьезный пересмотр ваших взглядов на христианство… Побуждало Синод к этому акту, нужно полагать, и желание открыто и во всеуслышание заявить об основных истинах веры христианской в то время, когда в обществе существует так много до противоположности несходных воззрений на сущность Христова учения.

Вы называете это постановление произвольным, потому что оно обвиняет вас одного в том, в чём подлежат обвинению многие. Отчасти вы правы, но только отчасти, потому что никто из той интеллигенции, на которую вы указываете, не вступал в такую вражду с Церковью и её учением, как вы. Непризнавание чего-либо, даже отрицание, – это не то, что ожесточенная борьба, да еще неразборчивая в средствах. В объяснение и оправдание последнего замечания приведу вам слова человека, в терпимости и высокой порядочности которого вы едва-ли осмелитесь сомневаться. Когда я зимой 1900 года спросил покойного Владимира Сергеевича Соловьева, почему он, умышленно избегавший раньше полемики с вами, выступил так энергично против вас в своих «Трех разговорах под пальмами», он отвечал: «меня возмутили кощунства «Воскресения»».

Добавлю еще, что истинно верующие люди едва-ли могут иметь что-либо против отлучения от Церкви и всех тех, кто заявил бы себя солидарным с вами. По моему убеждению, удерживать их формально в Церкви, когда они реально находятся вне её, – нецелесообразно и недостойно православия.

Вы называете постановление неосновательным, так как людей единомысленных с вами всего какая-нибудь сотня, т. е. вовсе не так много, как утверждает постановление. Не стоит ли это ваше заявление в противоречии с предыдущим замечанием, что почти все образованные люди разделяют с вами то безверие, в котором обвиняет вас Синод? Вы скажете, может быть, что эти интеллигенты солидарны с вами только в вашем отрицании церковного учения? Но ведь это-то отрицание главным образом и имеет в виду Синод, а не те положительные стороны вашей философии, в которой вы насчитываете так мало единомышленников.

О «явной неправде» постановления ничего не смею сказать и оставляю этот вопрос на совести вашей и тех, кто, по вашим словам, допустил эту неправду.

Что касается клеветы, которую вы усматриваете в постановлении, то я её ни в чём не вижу, ибо не вижу «заведомо несправедливых утверждений касательно вас, клонящихся к вашему вреду».

Не могу согласиться с вами и в том, что оно есть подстрекательство к дурным чувствам и поступкам.

В доказательство последнего вашего положения вы приводите выдержки из нескольких писем, полученных вами после отлучения. Я согласен с вами, что письма эти не хороши, что они слишком отзывают тем Илииным духом, который не одобрил Спаситель в сынах Зеведеевых, выразивших желание свести огонь с неба на оскорбивших Учителя самарян: «Не знаете, какого вы духа», – сказал ученикам Христос.

Не знают Христова духа и авторы этих писем. Но при чем тут постановление Синода? Вы с большей основательностью могли бы упрекнуть приходских пастырей в нерадении к духовному устроению словесных овец, обнаруживающих волчьи зубы. Вы скажете, может быть: Синод должен был предвидеть это.

Пусть так, но нельзя было этого предупредить. Не публиковать постановления, – возразите вы. Но ведь в таком случае придется совсем сложить руки, так как почти всякое постановление может быть нелепо понято и дурно принято невежеством и нерассудительностью. Лучшим подтверждением этого служит ваше учение: припомните, какой вид оно принимало, проходя чрез разнокалиберные головы и сердца последователей ваших?! Вам это известно, конечно, лучше, чем мне, – а и мне хорошо известно…

Чтобы не тревожить теней прошлого, укажу вам на вашу недавнюю сравнительно вещицу с невинным и даже христианским заглавием – «Не убий», которая некоторыми лицами была понята совсем не так, как вы, надо думать, желали, судя по заглавию, – и правду сказать, Лев Николаевич, не без основания на этот раз, ибо только слова говорили «не убий», а дух брошюры питал то чувство, которое св. Иоанн Богослов называет человекоубийственным.

Далее вы признаетесь, что вы отреклись от православной Церкви, но не потому, что восстали на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желали служить Ему.

Не знаю, умышленно ли вы опустили слова «и на Христа Его», упомянутые в Синодальном постановлении и однажды приведенные вами… Их нельзя опускать. Церковь православная (и не только православная) теснейшим образом связана с Христом. И для всякого мало-мальски мыслящего (равно как и для не мыслящего, а одной детскою верою ходящего) православного отречение от Церкви есть и отречение от Христа (и восстание на Отца Его), ибо Христос есть Глава Церкви, Церковь же Тело Его. На Сего-то Христа вы, действительно, восстали, что и сами признаете спустя несколько строк. Служить же вы хотите не Ему и не Тому Отцу Его (Господу), Которого знает и признает вселенское христианство, начиная от православного и католика и кончая лютеранином, штундистом и пашковцем, а какому-то неведомому безличному началу, столь чуждому душе человеческой, что она не может прибегать к нему ни в скорбные, ни в радостные минуты бытия своего.

Не буду касаться ваших замечаний о том, как вы исследовали учение Церкви, а равно и достоинств ваших богословских трудов. Об этом довольно писалось за последние 10–15 лет. Позволю, впрочем, себе сказать несколько слов. Можно пожалеть, что вам пришлось знакомиться с христианским богословием по руководству м. Макария. Может быть, приобщение на первых порах к более жизненной и животворящей мысли богословов-подвижников раскрыло бы вам глубочайшую связь между христианским вероучением и нравственностью, а главное, ввело бы вас в сферу внутреннего духовного опыта, при котором только и можно непоколебимо верить в догмат и сознательно его исповедовать.

Далее вы говорите о церковных обрядах, о некоторых догматических верованиях и таинствах. Всё это вам представляется ложью, кощунством, колдовством, обманом. Не входя в подробности, которыми, повторяю, достаточно занималась духовная литература последних лет, разбирая ваши произведения, я остановлюсь на некоторых общих соображениях.

В одной из глав вашей критики догматического богословия вы, говоря о Церкви, выражаетесь приблизительно так: «При слове «Церковь» я ничего другого не могу представить, как несколько тысяч длинноволосых невежественных людей, которые находятся в рабской зависимости от нескольких десятков таких же длинноволосых людей»… Я не опровергаю этого больше чем наивного определения Церкви, ибо знаю, что опровержение бесполезно, так как определение это вытекло не из логики, а из непосредственного восприятия вами фактов текущей церковной действительности. Пусть будет по-вашему, пусть понятие о Церкви сводится к понятию о духовенстве, и пусть всё это духовенство будет сплошь невежественно и корыстно, пусть оно из самых низменных мотивов поддерживает церковное учение… Пусть будет по вашему, но ведь должны же вы были задуматься над вопросом: когда возникло это учение?

Ведь не нынешними же, по вашему предвзятому представлению, «невеждами и корыстолюбцами» установлены таинства, даны догматические определения, введены богослужебные обряды… Ведь о важнейшем таинстве, вызывающем самые яростные нападки с вашей стороны, мы узнаем еще в новом завете. Обращаю ваше внимание на слова ап. Павла (Посл. к Кор.), который, очевидно, понимал слова Спасителя о Теле и Крови так, как понимаем мы – православные. Что он придавал таинственное (в нашем православном смысле) значение священной трапезе, это видно из того, что в зависимость от недостойного вкушения оной ставил болезни и даже смерть верующих.

Не в Евангелии ли Христос исповедается Богом?

Не в посланиях ли апостольских искупление является краеугольным камнем учения?

Не ближайшие ли ученики Спасителя (и сам апостол любви) посещают Иерусалимский храм для молитвы?

Не в первые ли века (II и III) развивается богослужебный чин христианский?

Не поддерживают ли всё это и не полагают ли жизнь свою за то, что вы обругиваете, как ложь, колдовство и обман, ученики Христовы и ученики Его учеников?

Лев Николаевич! Вы говорите, что любите истину больше всего на свете. Докажите же это на деле: отрешитесь на самое короткое время от вашего обычного отношения к сущим церковникам и, забыв их, перенеситесь мысленно в первые века христианства.

Неужели вы дерзнете упрекнуть в невежестве, сребролюбии, недобросовестности те сотни, тысячи христианских подвижников, из которых одни вызывали восторг и удивление своими добродетелями даже во враждебно настроенных к христианству язычниках, другие проявили глубочайшую мудрость в своих философских и богословских трудах? Вспомните Поликарпа, Иустина Философа, Антония и Макария Великих, Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова, Блаж. Августина, Оригена Адамантового… Чем объясняете вы в них и в тысячах им подобных самоотверженных служителей истины – эту верность церковному учению и именно той его стороне, которую вы не хотите назвать даже заблуждением, а непременно ложью и обманом? Любовь к истине, которую вы, не колеблясь, признаете в себе, требует, чтобы вы подыскали другое объяснение для возникновения тех верований, которые вы клеймите позорным именем колдовства, лжи и бессмыслицы…

Несколько лет тому назад, в первый период своего обращения к Церкви, я прочитал в «Вестнике Европы» прекрасные статьи проф. Герье о Франциске Ассизском и Екатерине Сиенской. Статьи эти драгоценны тем, что в них мы находим беспристрастное и в то же время глубоко-продуманное изложение фактов внешней и внутренней жизни названных католических святых, фактов тщательно проверенных и пропущенных чрез горнило строгой исторической критики. В обоих житиях (да позволено будет назвать так эти чудные монографии!), особенно в житии Екатерины (которую, кстати сказать, св. Димитрий Ростовский именует блаженною в церковном значении этого слова) – с удивительной яркостью выступают личные отношения души человеческой ко Христу. Все изумительные явления нравственной жизни Екатерины, поражавшие своей необычайностью и покорявшие своей силой даже людей к ней враждебно настроенных, оказываются теснейшим образом связанными с личным её отношением к Живому Христу Господу. Зависимость эта сказывается так ярко, так непререкаемо, что некоторые неверующие, но не ожесточенные против Церкви люди в недоумении потупляли очи при чтении этого произведения ученого автора и – задумывались.

Так вот, когда я по прочтении названных статей попал в один московский кружок молодежи, состоящий из лиц, вам (а раньше и мне) очень близких, и заговорил с недавними своими единомышленниками о центральном пункте христианства – Самом Богочеловеке и о необходимости для христианина живого, ощущаемого общения с Ним, причем сослался (по малости собственного духовного опыта) на житие Екатерины, то встретил решительный и единодушный отпор: для слушателей казалось нелепостью общение с «мертвецом, давно сгнившим». Самосознание Екатерины и ей подобных лиц, опирающихся в своей нравственной жизни на Христа распятого и воскресшего, представлялось самообманом. У меня осталось впечатление, что это – ваша мысль, Л. Н-ч. Да и трудно, правду сказать, найти третье объяснение, если не принимать того, которое предлагают люди, свидетельствующие о живом союзе своём с Воскресшим.

Но любовь к истине позволит-ли остановиться и на теории самообмана? Не придется ли тогда признать, что наилучшие движения души человеческой и высочайшие акты воли порождены были самообманом, т. е. в сущности неправдой?! Или, может быть, самообман состоял не в том, что люди мечтой своего воображения умножили в себе добродетель, а в том, что эту собственную, самодельную, так сказать, добродетель мысленно связывали, без всякой нужды и выгоды для добродетели, со своим фантастическим верованием в «Воскресшего Мертвеца», питающего Своею плотью и кровью?

Но тут является новое затруднение. Как объяснить себе, что на расстоянии стольких веков люди различных национальностей, различного образования, пола, возраста, общественного положения подпадают такому странному обольщению, усваивают, очевидно, ненужное и столь несвойственное «здравому смыслу» верование? Удивительно, что и развитие так называемого положительного знания не освободило людей от этого исторического, из века в век переходящего кошмара: Паскаль, Гладстон, наш Владимир Соловьев – тому живые примеры… Знаменательно также, что тончайшие психологи оказываются в списке этих, по-вашему, безумцев, последователей Назарейской ереси. Чего стоит один Исаак Сирин, столько же превосходящий вас (даже вас, говорю без всякой иронии) глубиной психологического анализа, сколько и высотой своего истинно духовного настроения?! Ведь если есть действительная психология, так главным образом (если не исключительно) у тех подвижников христианства, которые утверждались на камне «безумного» вероучения Церкви. Неужели эти сердцеведцы не могли разобраться в такой очевидной, по вашим словам, лжи? Странно, больше того, – непостижимо это эпидемическое ослепление, идущее из рода в род в стольких народах…

Миную ваши обычные упреки по адресу Церкви за искажение ею учения Христа о судах, войнах и др. родах насилия. Прочтите, если вы не читали, «Три разговора» Владимира Соловьева: там сказано об этом много такого, что должно бы, кажется, заставить вас задуматься…

Перехожу к вашему заключительному profession de foi. Несколько раз перечитывал я этот краткий символ вашей веры и каждый раз неизменно испытывал одно и то же тоскливое, гнетущее чувство. Слова все хорошие: Бог, Дух, любовь, правда, молитва, а в душе пустота получается по прочтении их. Не чувствуется в них жизни, влияния Духа Божия… И Бог, и Дух, и любовь, и правда – всё как-то мертво, холодно, рассудочно. Невольно вспоминается ваш перевод 1 гл. Евангелия от Иоанна, где вы глубокое, могучее «В начале бе Слово и Слово бе к Богу и Бог бе Слово» заменили жалким «в начале было разумение, разумение стало вместо Бога, разумение стало Бог». Лев Николаевич, какой же это Бог – разумение?! Ведь попросту сказать, ваш Бог есть только ваша идея, которую вы облюбовали и облюбовываете, перевертывая её со стороны на сторону в течение 2 десятилетий. Вы никак не можете выйти из заколдованного круга собственного «я». Даже в молитве, этом высочайшем душевном акте, неложно связующем христианина с Богом и раздвигающем границы человеческого «я» до бесконечности Божией, вы остаетесь одиноки – с одним собой, в одном себе. Ваша молитва (по вашему-же признанию) есть лишь усилие и усиление вашего сознания, а не действительная беседа души человеческой с живым Богом, она есть искусственный психический акт выдвигания перед сознанием известной идеи, а не приобщение к живому, приснотекущему Источнику благодати, орошающему иссохшую землю сердца нашего. Вера ваша такая же отвлеченная, рассудочная и мертвая, как и вера тех ортодоксов, которые ограничиваются философским признанием догмы, забывая, что истина познается не логическими рассуждениями, а всею целостью нашего нравственного существа, требующего для приобщения к истине определенного религиозного подвига. Как они, так и вы мало разумеете, что вера (с характером которой в теснейшей связи стоит и характер молитвы, этого, так сказать, барометра духовной жизни) есть нечто более глубокое, сильное и действенное, чем обычный акт сознания или некоторая идейная настроенность.

Есть вера от слуха (Рим.10:17) и есть вера уповаемых извещение (Евр.11:1).

Вот эта-то вера, осуществляющая ожидаемое и этим дающая непоколебимую уверенность в невидимом, – и чужда вам, ибо дается она только Богочеловеком Христом, чрез Кого единственно мы получаем, еще живя на земле, сей доступ к Небесному Отцу и к дарам Его милости.

Отметая Христа Искупителя, вы неизбежно лишаете вашу душу Его благодатного воздействия, а потому не имеете того духовного опыта, который, когда вы говорите о добродетелях, помог бы вам отличить любовь Христову от естественной благонастроенности, благодатную кротость от самообладания (или природной тихости), смирение от снисходительности, мудрое во Христе терпение от бесплодного самоистязания. Потому-то вы и не понимаете великого значения веры в Христа распятого и воскресшего, необходимости её для истинного возрождения человека, ибо самое возрождение вам неведомо…

У вас, как это ни странно многим слышать, нет мерила для оценки и определения важнейших нравственных переживаний души человеческой, – переживаний, доступных самым простым и некнижным людям, о которых апостол сказал, что Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал, чтобы посрамить сильное, для того, добавляет апостол, чтобы никакая плоть не хвалилась перед Богом. Да, как ни бессмысленно это на иной взгляд, но духовное ведение, доступное Павлу Препростому (IV в.), не дано Льву Мудрому, святилище тайн Христовых, открытое для первого, закрыто перед вторым…

Эпиграфом с эпилогом своей статьи вы избрали слова Кольриджа, – слова настолько значительные, что их нельзя пройти молчанием. В них, мне кажется, до некоторой степени заключается разгадка того недоразумения, которое существует между вами и Церковью.

«Тот, кто начнет с того, что полюбит христианство более истины, очень скоро полюбит свою Церковь или секту более, чем христианство, и кончит тем, что будет любить себя (своё спокойствие) больше всего на свете».

Не знаю, с которого конца подойти к этому афоризму: почти каждое слово требует комментария.

Начну, пожалуй, с фактической проверки данного положения.

Вот перед нами апостол Павел, особенно, помнится, нелюбимый вами за мнимое искажение учения Христова, больше других апостолов потрудившийся над устроением Церкви.

Чем же он кончил? Тем, что полюбил себя (своё спокойствие) больше всего на свете?! Заклятый враг истины не позволит себе сказать этого о нём, величайшем, по справедливому выражению Фаррара, из великих людей, вся жизнь которого со времени обращения его ко Христу была сплошным мученическим подвигом, и в любящем сердце которого не тесно было многим народам.

Вспомните и весь сонм апостольский… Вспомните ближайших учеников Христа – Петра и Иоанна, единомысленные послания которых с искаженным, как и у Павла, учением Христовым перед нашими глазами… Чем кончают они? Изгнанием, мученичеством.

Оставляю в стороне период гонений, когда так мало помышляли о покое, а так много проливали крови за воскресшего Христа и Церковь Его Святую, и опять напоминаю вам о подвижниках пустынь – Антонии, Макарии, Исааке (и других, имже нет числа), об отцах и учителях Церкви – Златоусте, Василии, Григории, Августине, о более близких к нам Сергии Радонежском, Стефане Пермском, св. Филиппе, Тихоне Задонском… Не знаю, как вы, Лев Николаевич, а я очень желал бы любить своё спокойствие так, как любили своё эти рабы Христовы и служители Церкви. Уверен, что и Господь такому моему спокойствию порадовался бы.

Очевидно, мысль, которую вы хотели выразить или подтвердить словами Кольриджа, не оправдывается фактами. И не оправдывается потому, что понятия тут перепутаны, сдвинуты со своих основ, поставлены в взаимную связь по случайным, а не по существенным признакам. Вы отделяете истину от христианства, хотя в последних строках и заявляете, что до сих пор истина совпадает для вас с христианством, как вы его понимаете.

Для тех же великих и святых людей, о которых я только что говорил, и жизнь которых представляет такое блестящее опровержение афоризма Кольриджа, истина безусловно совпадает с христианством, для них Христос есть Истина абсолютная, ибо в Нём, по слову апостола, обитает полнота Божества телесно (Кол.2:9).

Мало того, для них и Церковь была неразрывно связана с истиной, что видно из слов того же апостола, называющего Церковь столпом и утверждением истины (1Тим.3:15). Верование ап. Павла было верованием и прочих апостолов, «самовидцев Слова», о чём свидетельствуют их писания, этот, кстати сказать, единственный документ, знакомящий нас с учением Христовым. Веру апостолов разделяли и их ученики; эту же веру приняли и исповедовали и христиане последующих веков. Итак, вы видите, что все эти люди любили христианство и Церковь, как истину, т. е. истина совпадала для них с христианством, как они понимали его: иначе сказать, они никак не менее вас были правы перед истиной, а если посмотреть на жизнь их, то, несомненно, окажется, что даже превосходили вас любовью к ней…

Неосновательно разъединив истину, христианство и Церковь, речение Кольриджа так же неосновательно смешивает Церковь с сектой. Для Кольриджа такое смешение естественно: он не знал Церкви, а видел секты, именующие себя Церквами: свои выводы из наблюдений над сектами он перенес на Церковь. Между тем многое, что приложимо к секте, вовсе не приложимо к Церкви.

Впрочем я не стану безусловно оспаривать мысли, выраженной в словах Кольриджа. Возможно, – и, к сожалению, нередко случается, – что люди, принадлежащие к Церкви, уподобляются сектантам по своему душевному устроению. Разумею тех, кто вступает в Церковь, ища в покорном послушании ей, как внешнему авторитету, ленивого покоя для своей истомленной головы. При таком отношении к Церкви движение вперед по пути усвоения истины прекращается, вера и любовь иссякают, в душе рождается сектантское самодовольство с неизбежными спутниками: фанатизмом и нетерпимостью.

Но эти случаи, мало ли их будет, или много, не изменяют существа дела, не опровергают истинности христианства и Церкви (хотя и вносят соблазн в многие людские души), подобно тому, как превалирующее количество эгоистов в мире не подрывает в глазах разумного человека правды нравственного закона (хотя и порождает в иных сердцах сомнение в силе его).

На ваше последнее признание, что вы радостно и спокойно приближаетесь к смерти, – ничего не скажу. Будущее, неизвестное и вам, и мне, скажет своё слово о вашем спокойствии и вашей радости…

Простите, если чем нечаянно обидел вас, Л. Н-ч. Говорю «нечаянно», потому что во всё время писанья не замечал в себе ничего к вам враждебного. Напротив, с первых страниц моего письма всплыли из далекого прошлого наши дружеские отношения, и образ их не покидает меня доселе. Мне грустно, что их нет теперь и не может быть, пока между нами стоит Он, Господь мой и Бог мой, молитву к Кому вы считаете кощунством, и Кому я молюсь ежедневно, а стараюсь молиться непрестанно. Молюсь и о вас и о близких ваших с тех пор, как, разойдясь с вами, я после долгих блужданий по путям сектантства вернулся в лоно Церкви Христовой.

Для всех нас «время близко», а для вас, говоря по человеческому рассуждению, – и очень близко… Но я не теряю окончательной надежды, что вам, которому так хорошо знакомо слово евангелиста Иоанна, что «всякий, не делающий правды, не есть от Бога» (1Ин.3:10), откроется истинный смысл и другого слова того же апостола любви, что «не есть от Бога и всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти»; тогда, может быть, в последние минуты вашего земного странствия, Образ Воскресшего зажжется ярким пламенем в душе вашей, и вы, выйдя из мрака в «чудный свет» Его, подобно блаженному Августину, если не воскликнете, то в тайне сердца вашего изречете: Sero te amavi, pulchritudo tam antiqua et tam nova, sero te amavi!

M. A. H–в

Вышний-Волочек. Тверской губ.

29 мая 1901 г.

От редакции. В предупреждение редакций журналов и газет, которые пожелали бы перепечатать настоящую нашу статью «Новая исповедь гр. Л. Толстого», считаем долгом объяснить, что напечатание «ответа» гр. Л. Толстого на постановление о нём Св. Синода от 22 февраля нам разрешено под непременным условием разбора этого «ответа», с православной точки зрения, каковой разбор и предлагается в настоящей статье.

Н. Никольский

Праздник… Обедня в П-ском храме давно отошла… День клонился к вечеру… Бом!… Бом!… вдруг разнеслись по селу звуки церковного колокола, сзывая народ к беседе… И по селу потянулись длинные вереницы крестьян, направляясь к храму, где скоро собралось много народу: пришли православные, отчасти уже знакомые со мной по залитургийной проповеди; пришли в большом числе и сектанты, – миссионер был новый, и всем «любопытно было послушать».

Общим хором пропели молитву и, после взаимного приветствия с праздником, началась беседа.

Миссионер. Первые христиане каждый день и особенно в праздники и дни воскресные собирались в храм, где «единодушно пребывали в молитвах, прославляя и благословляя Бога». По их стопам шли наши предки: связанные единством веры и любви, они также собирались все в храм для молитвы, особенно в дни воскресные и праздники. Казалось бы, что и нам так следовало поступать. Но на деле мы видим иное. Сегодня у нас праздник. Правда, все вы чтите его, что видно и по вашей праздничной одежде, но нет у вас «единодушия», как было то у первых христиан и ваших дедов. Одни из вас, следуя примеру древних христиан и своих отцов, пошли для молитвы в храм Божий; другие же, увлекшись вымыслом человеческим, пренебрегли церковь Божию и собрались не только для молитвы, но даже для совершения якобы вечери Господней в простых избах, в которых едят и пьют, а нередко творят и непотребства!… Прежде все вы говорили одно, и не было среди вас разномыслии, а теперь появились разделения, вражды и распри! Откуда всё это?… Не от вожделений ли ваших, воюющих в членах ваших?³²⁷ Не оттого ли, что некоторые из вас, вопреки словам апостола: «не многие делайтесь учителями…»,³²⁸ возжелали учительства, но, уча, уклонились в пустословие, не разумея ни того, о чём говорят, ни того, что утверждают?³²⁹ Не оттого ли, что многие увлеклись философией лжеучителей и, увлекшись, в своём ожесточении дошли до того, что ослепили глаза свои, окаменели сердце своё, так что, хотя и учатся, но никогда не дойдут до познания истины?!³³⁰

На этом речь мою прервал один из наиболее горячих штундистов.

Григорий. «Познание и ученость тут ни при чем, да и учиться тут нечему. Писание говорит: «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых»… Вера нужна во Христа и только! И по Писанию: «верующий в Него не постыдится.., и всякий, кто призовет имя Господне, спасется», а вы на ученость налегаете!…

Миссионер. Да, «без веры невозможно угодить Богу»… Но я спрошу тебя: «как веровать в Того, о Ком не слыхали?» Ведь прежде чем верить, необходимо принять научение, без которого нет и веры. Вспомни, как ап. Филипп, услышав, что евнух читает из пр. Исаии, спросил его: «разумеешь ли, что читаешь?» А евнух отвечал: «как могу разуметь, если кто не наставит меня?» Тогда Филипп научил его, и евнух поверил, крестился и спасся. Посему-то св. Писание говорит: «вера от слышания (т. е. научения), а слышание от слова Божия» (Рим.10:17); так что без научения нет веры, а без слова Божия нет научения. И выходит, что для спасения прежде всего необходимо слышать слово Божие, т. е. всё то, чему учил нас Иисус Христос словом и делом Своим.

Григорий. Вот мы и слушаем слово Божие и, испытывая Писание, доброго держимся.

Миссионер. Хорошо делаете, что слушаете слово Божие. Но я спрошу вас: всё ли слово Божие вы слушаете? Вы указываете на св. Писание, и мы приемлем его, но всё ли учение Иисуса Христа записано в священных книгах нового завета?

Аникитов. Да! оно всё записано в священных книгах нового завета апостолами и евангелистами, и по ним мы спасаемся.

Миссионер. Так в своё время думал и евнух. Он также имел записанное слово Божие и читал его с доброй целью – спастись по нему. Но оказалось, что заблудился: там, где св. Писание говорило об Иисусе Христе, он толковал о пр. Исаии или о ком-либо другом!… Почему-же? Да потому, что, не слыша всего слова Божия, он не мог правильно понять и записанной части его и, только когда ап. Филипп научил его, он прозрел и уверовал.

Аникитов. То было в своё время, когда еще не было новозаветного Писания; а теперь мы спасаемся новым заветом, который весь записан.

Миссионер. Значит, ты признаешь, что в ветхом завете всё слово Божие не было записано, что евреи спасались и незаписанным словом Божиим, хранящимся в устной передаче его от предков к потомкам (Быт.18:19; Исх.10:2; Втор.32:7; Сир.8:11, 12; Пс.77:3, 7), и что лица, учившие еврейский народ, на основании незаписанного слова Божия толковали записанное, и только тогда народ понимал прочитанное (Неем.8:7–8)?…

Аникитов. Да, в ветхом завете так было, а в новом всё учение Иисуса Христа записано.

Миссионер. Хорошо. Итак, мы признали, что в ветхом завете часть слова Божия была записана, а часть сохранилась в свящ. Предании, и что евреи руководились в деле своего спасения и тем, и другим.

Теперь перейдем к новому завету. Всё ли новозаветное слово Божие записано евангелистами и апостолами? Если окажется, что не всё, то, следовательно, нам также нужно знать и незаписанное в новозаветном Писании слово Божие, чтобы правильно понимать записанное.

Аникитов. По нашему, всё записано. Да и ев. Лука говорит: «написал я о всём, что Иисус делал и чему учил от начала до того дня, в который вознесся (Деян.1:1–2). Значит, в свящ. Писании записаны все дела и учение Иисуса Христа.

Миссионер. Нет! Ты неправильно понимаешь слова ев. Луки. Он говорит не о всём св. Писании, а только о своём Евангелии…

Аникитов. Всё равно, – пусть о своём Евангелии.

Миссионер. Если же Лука в своём Евангелии записал о всех делах и учении Иисуса Христа, то я спрошу вас, к чему вам прочие Евангелия? Ведь вы не довольствуетесь одним Евангелием Луки, а принимаете еще три и, что самое главное, находите в них, особенно у ев. Иоанна, многое из дел и учения Иисуса Христа, не записанное ев. Лукою! Далее, к чему вам и «благовестие, которое слышал ап. Иоанн лично от Иисуса Христа и возвестил» христианам в своих посланиях к ним (1Ин.1:5)? Но и это послание вы принимаете, потому что записанного в нём не находите во всех четырех Евангелиях, а не только у ев. Луки! Следовательно, ев. Лука записал в своём Евангелии не о всех делах и не о всём учении Иисуса Христа. Да и сам он не говорит этого. Смысл же приведенных вами слов его иной. Известно, что евангелист Лука не был очевидцем и слушателем Иисуса Христа, а писал о Его делах и учении со слов «очевидцев и слушателей Слова», т. е. со слов апостолов Христовых; посему, если ев. Лука говорит, что «написал о всём, что Иисус делал и чему учил»…, то это не значит, что записал о всех вообще делах и учении Иисуса, которых он лично не видел и не слышал, а только о тех, о которых слышал из уст апостолов Христовых или сам лично, или слышали о том, а частью и записали, другие.

Но о всех ли делах и о всём ли учении Иисуса Христа апостолы сообщили ев. Луке и другим, – об этом сам ев. Лука не пишет.

Из сличения же всех Евангелий мы видим, что Лука не записал много важного из дел и учения Иисуса Христа. Значит, или не о всём сообщили ему и многим апостолы Христовы, или многие из переданного им многое забыли. Когда же другой евангелист, очевидец и служитель Слова – Иоанн Богослов – записывал в своём Евангелии о делах и учении Иисуса, причем по преимуществу о тех, которых не записали другие евангелисты, то и он в заключении своего Евангелия говорит: «многое и другое сотворил Иисус, но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин.21:25). Как же вы говорите, что ев. Лука один записал все дела и всё учение Иисуса Христа?

Аникитов. Пусть будет по-вашему. Пусть ев. Лука и другие евангелисты не всё записали, но во всём новозаветном Писании мы находим всё учение Иисуса Христа.

Миссионер. Так ли. Всё ли из незаписанного в Евангелиях записано в прочих священ. книгах нового завета? На это я отвечу вам словами ев. Иоанна: «если писать о том, что сотворил Иисус, подробно, то и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин.21:25).

Аникитов. Что вы ссылаетесь всё на Иоанна? Он говорит, что всех чудес, сотворенных Христом, нельзя записать, – читайте по 20 гл. 80 ст.; учение же Иисуса Христа всё записано в новозаветном Писании. Нам же чудеса и не нужны: они не для верующих, а для неверующих, как говорят Христос и ап. Павел: «иудеи требуют чудес, и эллины ищут мудрости,» потому что «если не увидят знамений и чудес, не уверуют» (1Кор.1:22; Ин.4:48). Мы же веруем во Христа, и нам нужно знать только учение Его, чтобы жить по нему…

Миссионер. Правда, «блажени не видевшие (чудес) и уверовавшие» во Христа. Но ты ошибаешься, думая, что только чудеса Иисуса Христа не все записаны; ты забываешь дальнейшие слова того же евангелиста: «многое и другое сотворил Иисус, но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин.21:25). Здесь уже речь не об одних чудесах, а о всём, что сотворил Иисус, т. е. и о том, чему учил.

Аникитов. По нашему, здесь тоже о чудесах говорится.

Миссионер. Нет! Под словом: «сотворил» (Ин.21:25). нельзя разуметь только чудеса, сотворенные Христом, ибо Иисус Христос, по св. Писанию, пришел на землю сотворить: «волю… дела… заповеди… слова Божии» (Ин.3:34, 4:34, 14:31), а чудесами лишь подтверждал, что «творит волю не Свою, а пославшего Его Бога Отца». Посему и в молитве Своей к Отцу Христос сказал: «Я совершил (т. е. сотворил – ср. Ин.4:34) дело, которое Ты поручил Мне исполнить… слова, которые Ты дал Мне, Я передал им»… (Ин.17:4–8). Значит, по ев. Иоанну, невозможно записать не только всех чудес, но и всех вообще дел и всего учения Иисуса Христа. Поэтому ев. Иоанн, как и ап. Павел (2Кор.2:17, 3:1–2), не только не задавался целью записать всё учение Иисуса Христа, но даже предпочитал устное научение письменному и дополнял им записанное (2Ин.1:12). Теперь я спрошу вас: все-ли слова Божии передал Иисус Христос ученикам Своим до вознесения Своего на небо?

Григорий. Конечно, все. Апостолам оставалось только хранить их и возвещать другим, как повелел Сам Господь, говоря: «идите, научите все народы… уча их соблюдать всё, что Я повелел вам» (Мф.28:19–20). Если Христос говорит: «Всё повелел вам», то и мы должны так понимать. И в молитве Своей к Отцу Христос прямо сказал: «слова, которые Ты дал Мне, Я передал им, и они приняли» (Ин.17:8); стало быть, Христос еще на земле передал ученикам Своим все слова Божии, а вы еще чего-то ищете!

Миссионер. А вспомни, как Иисус Христос пред Своими страданиями сказал Своим ученикам: «еще многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить».

Когда же приидет Дух Истины, то наставит вас на всякую истину: ибо не от Себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит вам… От Моего возьмет и возвестит вам (Ин.16:12–14). Видишь, как ясно Христос говорит, что Сам Он не все слова Божии возвестит апостолам, а что дело Его докончит Дух Святой, Который возьмет от Христа еще не переданные апостолам слова Божии и возвестит им. Посему апостолы и не выходили на всемирную проповедь до Пятидесятницы, когда получили от Св. Духа напоминание всего, сказанного уже Христом, и научение всему, еще не полученному лично от Иисуса Христа (см. Ин.14:24–26, 16:18). Итак, Сам лично Иисус Христос не все слова Божии передал апостолам, а многое возвестил им чрез Св. Духа после вознесения Своего – в день Пятидесятницы.

Аникитов. Пусть будет по-вашему, об этом спорить не будем. Но к чему вы далее речь клоните?

Миссионер. Теперь я спрошу вас: все ли слова Божии, возвещенные апостолам Духом Святым, записаны в апостольских письменах?

Аникитов. Думаем, что все записаны. Сам ап. Павел говорит: «я не пропустил ничего полезного, о чём вам не проповедовал-бы и чему не учил-бы вас… я не упускал возвещать вам всю волю Божию» (Деян.20:20–27). Значит, вся воля Божия записана апостолами.

Миссионер. Правда, ап. Павел возвестил ефесянам всю волю Божию; но кто же записал слова апостола? Ведь сам ап. Павел возвещал им «всенародно и по домам», т. е. устно; он не писал, а «три года день и ночь неустанно со слезами учил»… Нельзя-же думать, что вся воля Божия была записана ап. Павлом в послании к ефесянам, так как слишком мало оно, да и прочие Писания тогда были бы излишни. Ясно, что возвещенное ап. Павлом всё слово Божие хранилось в памяти ефесян, которые в свою очередь не записывали его, а в устном слове передавали другим. Посему я опять прошу вас доказать св. Писанием, что все слова Божии, возвещенные чрез Духа Святого, записаны апостолами, как вы то утверждаете.

Аникитов. Пусть не все слова Божии записаны в св. Писании. Но мы верим, что самое главное, необходимое для нашего спасения, записано, и мы спасаемся, испытывая одно св. Писание. Сам Христос говорит: «исследуйте Писание, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную» (Ин.5:39), и ап. Павел пишет Тимофею: «ты из детства знаешь свящ. Писания, которые могут умудрить тебя во спасение верою во Христа Иисуса» (2Тим.3:15–16), и еще римлянам: «всё, что писано было прежде, написано нам в наставление, чтобы мы терпением и утешением из Писаний сохраняли надежду» (Рим.15:4). Значит, можно спастись и одним св. Писанием. Предание же Христос осудил, – читайте Марка 7-ю гл., а апостол заповедал: «не мудрствуйте сверх того, что написано» (1Кор.4:6), вот мы и не мудрствуем, а обращаемся только к св. Писанию, как «к светильнику, сияющему в темном месте»…

Миссионер. Ты согласился со мной, что не все слова Божии записаны в св. Писании, и утверждаешь, что для спасения достаточно записанного. Но вспомни, ты раньше сказал, что если докажем, что не всё учение Иисуса Христа записано, то должны будем признать, что и нам, как евреям, нужно незаписанное слово Божие для правильного истолкования и понимания записанного; теперь же отказываешься от своих прежних слов и утверждаешь, что для спасения достаточно и записанных слов Божиих, а незаписанные излишни, при этом ссылаешься на Иисуса Христа и апостолов, а между тем Иисус Христос и апостолы говорят лишь о записанном ветхозаветном слове Божием (Ин.5:39; Рим.15:4; 2Тим.3:15–16), вовсе не касаясь вопросов: достаточно ли одного св. Писания для спасения и как исследовать его, чтобы познать истину. Мы же знаем, что в ветхом завете «исследовали св. Писание» (Ин.5:39) при обязательном руководстве св. Преданием (Неем.8:7–8; Иуд.1:9–14).

Но ни Иисус Христос, ни Его апостолы, передав миру все слова Божии не говорят, что для спасения достаточно принять и исполнить только те из них, которые записаны, так как Христос Сам ничего не писал о Своих делах и учении, а апостолы записали только часть Слов Божиих, по особым нуждам своей паствы, когда лично не могли преподать ей наставлений по некоторым истинам веры. Но записывая часть дел и учения Иисуса Христа, апостолы вовсе не имели в виду выбрать только спасительные Слова Божии, и отвергнуть другие, как излишние или маловажные в деле нашего спасения.

Нигде в св. Писании не говорится, что спасительно только записанное слово Божие, а незаписанное излишне.

Аникитов. Мы не говорим, что незаписанные слова Божии не спасительны или запрещены, а только мы спастись можем и одними записанными.

Миссионер. Тогда я спрошу вас, где Христос или апостолы говорят, что мы можем спастись, приняв и исполнив часть переданных нам слов Божиих?

Аникитов. Прямо этого не указано в св. Писании, но думать так можно. Ев. Иоанн пишет: «сие написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин.20:31). Стало быть, можно спастись и одним записанным словом Божиим, не зная хранящегося в свящ. Предании.

Миссионер. Но так говорит ев. Иоанн не о всём св. Писании, а лишь о своём Евангелии, значит, по-вашему, возможно спастись и одним Евангелием Иоанна! К чему же тогда прочие свящ. Писания?

Христос Спаситель повелевает верующим принимать и исполнять не часть, а всё Его учение. «Если пребудете во Мне говорит Он, и слова Мои в вас пребудут…; если заповеди Мои соблюдете, как я соблюл заповеди Отца Моего…, то пребудете в любви Моей… отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судию себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его…, ибо Я говорил не от Себя, но пославший Меня Отец, Он дал Мне заповедь, что сказать и что говорить. И Я знаю, что заповедь Его есть жизнь вечная. Итак, что Я говорю, говорю, как сказал Мне Отец… и кто от Бога, тот слушает слова Божии» (Ин.15:7–10, 12:48–50, 8:47).

Не ясно ли отсюда, что Христос повелевает нам хранить всё, что Он сказал, если желаем пребыть в Его любви. Посему-то Он, заботясь о нашем спасении чрез сохранение у нас всех слов Божиих, сказал апостолам: «Я умолю Отца – и даст вам Духа Истины…, Который намучить вас всему и напомнит вам всё, что Я говорил вам.., и будущее возвестит вам» (Ин.14:17–26, 16:13) и пред вознесением Своим на небо повелел им: «идите (разумеется, после научения от Св. Духа, бывшего в день 50-цы), научите все народы…, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам», и только поверивший и принявший всё спасен будет (Мф.28:19–20; Мк.16:16). Так, по заповеди Христа, апостолы и поступали: они «возвещали всю волю Божию» (Деян.20:27) и убеждали верующих «исполнять всё, чему они научились, что приняли и слышали и видели в них» (Флп.4:9). Вслед за апостолами и св. Церковь православная учит, что для спасения необходимо принять всё слово Божие, как записанное апостолами в св. Писании, так и переданное ими устно (2Ин.1:12; 3Ин.1:14), посеянное в сердцах и памяти верующих (Лк.8:11–12; 1Кор.11:2; 2Кор.2:17, 3:1–3; Деян.20:31–35; 1Сол.4:9). И только тот дойдет до истинного познания, кто «помнит всё апостольское и держит предания их так, как они передали», т. е. «или словом, или посланием» (1Кор.11:2; 2Сол.2:15; 1Сол.2:13).

Аникитов. Хорошо, мы признаем, что не все слова Божии записаны в св. Писании, и что незаписанные в нём также спасительны; пусть даже без незаписанных апостолами слов Божиих и спасение невозможно, но вот в чём главный вопрос: откуда мы можем знать, и где найти то, что передали апостолы устно?

Миссионер. Вспомни, откуда ев. Лука, лично не слышавший Иисуса Христа, знал о Его делах и учении? Со слов других лиц, и притом не только со слов апостолов Христовых, но и со слов тех, которые сами не видели Иисуса Христа, а в свою очередь слышали о Нём от других. Следовательно, слово Божие хранится не только в св. Писании, но, как говорят Христос и апостолы, еще в сердцах, умах, памяти верующих (Лк.8:11–12; 9:44; 2Кор.3:2–3; Деян.20:31–35; 2Пет.1:15) и передается ими другим «устами к устам» (2Ин.1:12).

Архипов (старик-молоканин). Но, ведь, прошло 1900 лет, как Христос предал миру слова Божии, и неужели с тех пор они не могли, переходя из уст в уста, затеряться или, по крайней мере, исказиться? Апостол Павел пишет, что еще при нем «многие повреждали слово Божие» (2Кор.2:17)?

Миссионер. Я спрошу тебя, разве те же люди не могли извратить и записанного апостолами; даже более, разве не могли они под их именем издать свои писания? Кто из нас был очевидцем того, какие книги написали апостолы и что в них написали? Известно, что были целые книги, ложно приписываемые апостолам. Неужели ради опасения принять ложное писание за апостольское, не принимать всех вообще писаний, именуемых апостольскими? Нет, нужно не отвергать, а только исследовать, как то делал и ев. Лука, чтобы писания и предания, именуемые апостольскими, были действительно апостольскими, а не вымыслом человеческим. Вы спросите: как же знать, что известное писание или предание заключает в себе проповеданное апостолами слово Божие?

Аникитов. Вот это-то и желательно нам знать.

Миссионер. Я спрошу вас: от кого ефесяне и критяне должны были, по оставлении их апостолом, получать «образцы здравых слов Господа» (1Тим.6:3; 2Тим.1:13)? Не от пастырей ли своих: Тимофея и Тита?

Аникитов. Да, это верно!

Миссионер. Теперь припомните заповедь апостола Павла Тимофею, «что ты слышал от меня (заметьте: «слышал», и не говорит: «что я написал тебе») при многих свидетелях, то передай верным людям, которые были бы способны и других научить» (2Тим.2:2). Видите, как ясно апостол Павел указывает на истинных пастырей Церкви Христовой, как на верных хранителей предания апостольского. Они, по примеру ев. Луки, отличают истинно-апостольское слово от лжеапостольского; они же, по примеру апостола Филиппа, научают и правильному пониманию слов Божиих, ибо на сие послал их Сам Христос, говоря: идите, «научите»… А чтобы пастыри Церкви Христовой не забыли слов Божиих и правильно разумели их, для этого Христос послал им Св. Духа. «Дух Святой, Которого пошлет Отец во имя Моё, научит вас всему и напомнит вам всё, что Я говорил вам» (Ин.14:26), сказал Христос ученикам Своим и их преемникам – пастырям Церкви, вовсе не упоминая о св. Писаниях. И вот, охраняемая Св. Духом Церковь Христова в лице своих пастыреучителей и хранит в целости и неповрежденности все слова Божии, – письменно переданные ей апостолами и возвещенные устным словом; посему-то «Церковь, по апостолу, есть столп и утверждение истины» (1Тим.3:15). К ней-то и должен обращаться каждый, желающий слышать все слова Божии.

Церковь же, не хранящая всего учения Иисуса Христа, а только часть, не есть Церковь Христова, и нет в ней Утешителя – Духа Святого, научающего всему и напоминающего о всех словах Божиих, и принадлежащий к сей Церкви лжехристовой никогда не дойдет до истинной веры, ибо вера, по апостолу, от слышания, а слышание от слова Божия; там же, где нет всего слова Божия, нет и полного, истинного слышания и полной, истинной веры.

Архипов. Так-то оно так…, да только больно мы побаиваемся, как-бы нам вместо слова Божия да не принять вымысел человеческий.

Миссионер. Но я уже сказал вам, что та же боязнь применима и к св. Писанию, ибо откуда, как не из Предания, знаем мы, что принятые нами священные книги действительно написаны апостолами Христовыми. Откуда знаем, что нужно праздновать воскресный день? Из св. Предания – и вы верите ему, – почему же в остальном не хотите поверить?

Аникитов. Поверим, если оно не идет в разрез св. Писанию.

Миссионер. Св. Предание не может противоречить св. Писанию, ибо оно также есть слово Божие, а Бог «верен Себе». Оно дополняет и разъясняет св. Писание. В нём мы находим как разъяснение «неудобовразумительного» в писаниях апостолов, так и много незаписанных апостолами слов Божиих, говорящих о неизвестных вам и поэтому отвергаемых вами истинах веры, без которых нет и спасения.

Отвергнув незаписанное слово Божие, вы от собственного разума толкуете и дополняете св. Писание, забывая, что в нём есть «нечто неудобовразумительное», чего «разрешить самому собой нельзя», и для познания чего требуется наставление от пастыреучителей Церкви Христовой, поставленных для сего Самим Духом Святым.

Итак, братия, мы видим, что штундо-баптисты и молоканы не имеют всего слова Божия, а следовательно, нет у них и того научения, от которого, по апостолу, происходит истина, вера и спасительное призывание Господа, Посему, св. Церковь православная и убеждает вас удаляться от упорных и окаменевших своё сердце лжеучителей, а заблудшего или желающего познать истину вразумлять учением св. Церкви православной, ибо апостол говорит: «обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов» (Иак.5:20).

И. А-зов

В настоящей хронике «Мисс. Обозр.» мы опишем состояние сектантства в Херсонской епархии в конце истекшего столетия, причем обратим особенное внимание на настоящее положение штундизма на родине его, где эта секта за тридцать с небольшим лет значительно изменила своё религиозно-нравственное учение, распавшись уже на несколько толков, совершенно противоположных и даже враждебных друг другу.

Штундисты Херсонской епархии разделяются на 3 группы: на староштундистов, новошундистов и штундистов-субботников. Наибольшее число староштундистов отличается от новоштундистов одним лишь допущением в своей общине крещения детей, каковое совершают их «пресвитеры»; иногда же староштундисты приносят крестить своих детей к православным священникам; новоштундисты, представляющие огромное большинство, крещение детей совершенно отвергают; небольшое пока число штундистов-субботников отвергают празднование воскресного дня и почитают субботу, а в нескольких местах, под влиянием евреев, перестали есть свинину. В этом и вся разница в названных толках местного штундизма, почему, говоря о его религиозно-нравственном состоянии и пропаганде, я буду иметь в виду вообще весь штундизм нашей епархии, насчитывающий у себя до 5½ тысяч последователей.

В религиозном состоянии штундистов Херсонской епархии в отчетном году замечались те же явления, что и в предшествовавшем ему: это – постоянное стремление не только к отрицанию православия, но по местам – даже христианства. Во многих местах епархии, индифферентные к вопросам веры, штундисты всё больше и ближе приходят к чисто-атеистическим идеям, что подтверждается как моими личными наблюдениями, так и наблюдениями окружных миссионеров и приходских священников.

«Штундисты, пишет миссионер о. Делинский, не производят впечатления убежденных искателей истины; напротив, они совершенно апатично и индифферентно относятся к предметам собеседования. Штунда, заключающая в себе массу противоречий и непостоянства в своих положениях, почти совершенно спутала религиозные понятия и представления у её последователей, и ни один из них не знает определенно, чем спасается человек – верою или делами, или тем и другим вместе, не знает ни значения, ни силы таинств. Вот почему в каких-нибудь 2–3 пунктах сектантства штундисты уже разнятся между собою: одни – субботники, другие – воскресники, одни крестят детей, другие отвергают необходимость их крещения и т. п.».

В последнее время среди штундистов появляется немало людей, порывающих религиозную связь с прежними единоверцами и идущих в своих религиозных представлениях очень далеко в сторону атеизма. По моему мнению, это самый опасный для народа элемент в современном штундизме. «Солдат Кондрат Магар, некогда верный сын петроостровской штунды, по словам миссионера о. Соколовского, завел сношения с сектантами Киевской губ. и там набрался идей, – что Бога нет, что Бог – это вся природа, Сын Божий был простой человек, пожалуй, пророк; всё Евангелие «от палитуры до палитуры» нужно понимать духовно; отсюда у Магара отвержение всякой обрядности, даже штундовой, как-то: крещения водою взрослых, «преломления» и брака».

К большому сожалению, подобными атеистическими идеями заражается и молодежь штундистская, с увлечением набрасывающаяся на чтение всего, что подпольным путем печатается и распространяется врагами христианства вообще и православия в частности.

Миссионер Белов приводит в своём отчете печальный пример вышеуказанного явления среди штундистов. В дер. Анастасиевке миссионеру пришлось посетить дом штундиста Никиты Безобразова. «На этой беседе, пишет г. Белов, особенно поразил нас сын Никиты, парень лет 20-ти. Желая поговорить с ним, я спросил его: был ли он на моих беседах?

– Не был, ответил парень, да и нечего ходить на них: этим беседам конца нет. Вы будете утверждать одно, другой ученый – другое, и так без конца. Каждая секта себя оправдывает, а в сущности правды нет нигде».

Подобные случаи неверия среди штундистов теперь уже нередки; они являются прямым результатом протестантствующей мысли штундизма, отвергнувшего авторитет Церкви и вместо него поставившего личный произвол в толковании св. Писания.

Неудивительно поэтому, что и нравственная жизнь штундистов, кичившихся прежде своею показною святостью чем дальше, тем больше падает; множество всевозможного рода преступлений и случаев нарушения нравственности в их общине нагляднее всего говорит о нравственном саморазложении штундизма. Из многочисленных примеров приведу несколько. В д. Доброй Надежде миссионер не был принят штундистом Кравченко в его дом по случаю рождения его дочерью, девицею, незаконного ребенка. В Адриановском приходе такой же грех случился со штундисткой-вдовой. Недавно, как доносит священник с. Исаевки, о. Зеленкевич, среди штундистов хутора Светоч (название хутора дано самим помещиком, поселившим в нём штундистов) произошло огромное побоище, причиной чему было кровосмешение штундиста Д. П-вки с родною сестрою жены своей, девицею М. Ч-к, дочерью вожака местных штундистов. Вообще случаев незаконного сожительства среди штундистов теперь много.

В д. Александровке, того же прихода, штундисты К. и С. Щ-вы уличены в краже лошадей и других воровствах. В г. Николаеве дочь умершего от пьянства штундиста Миронова сидит за воровство в тюрьме, а зять за воровство же со взломом в арестантских ротах.

По сообщению священника с. Коммиссаровки, благоприятному настроению православных, в смысле укрепления их в вере православной и отсутствия увлечения штундизмом, много способствует безнравственность местных штундистов: так, один из них – Ив. Ворона заражен пороком пьянства, часто доводящим его до грубого цинизма; другой – Гр. Глущенко осужден в минувшем году одесским окружным судом за разбой, а взрослый сын его уличен в воровстве; А. Черненко пьянствует. Вообще теперь нередко миссионеры видят штундистов, являющихся и на беседы в пьяном виде. Я сам несколько раз лично наблюдал это явление, испытывая от пьяных моих собеседников-сектантов самые грубые дерзости и оскорбления.

«Пороки и преступления, говорит миссионер о. Запольский, между сектантами являются всевозможные, и в этом отношении они нисколько не отличаются от прочего грешного человечества. Есть между ними пьяницы, есть развратники, есть между ними и обманы, и воровства, и многое множество других пороков и недостатков».

Всё это, однако, не мешает самообольщению и лицемерию штундистов считать себя святыми, а всех православных погибшими грешниками.

Неохотно вступающие в беседы по вопросам веры, наши штундисты готовы с удовольствием сколько угодно говорить по вопросам о неравенстве богатств и состояний, о равном разделе имуществ, переделе земли и проч.

«Многие из штундистов, пишет миссионер о. Запольский, почти не интересуются своею верою: «что, говорят они, вы про закон нам толкуете, вы денег дайте нам, а закон мы и сами найдем!» «Что это за Церковь, – кричит на публичной беседе свящ. Купчевского штундист х. Зеленого, Сасовского прихода, Ваганько, – вот в первые времена была Церковь, так Церковь: там всё было общее. А у вас что? Один имеет тысячу десятин, а другой ничего, возмущается Ваганько, намекая на имение одесского городского головы г. Зеленого».

О подобных желаниях штундистов миссионерам приходится слышать часто. Но желания сектантов идут гораздо дальше. Во время, напр., беседы миссионера Белова, в г. Березовке бывшие штундисты Шаблевский и Деич открыто заявили, что бывший их учитель, вожак местной штунды Гаврющенко, убеждая их перейти в штундизм, между прочим высказался: «если бы все так уверовали, как баптисты, можно и Царя переменять через каждые три года, как старосту»…

Удивительно ли после этого, что возмутительные по содержанию анархические письма распространяются именно в местностях, наиболее зараженных штундою. Так, в ноябре месяце отчетного года посланы были из Одессы литографированные письма на имя старшин Ней-Фридентальской, Курисо-покровской и Рарбахской волостей, направленные против личности Государя Николая II. В этих письмах анонимный автор, толкуя излюбленную штундистами 13 главу Откровения, сказав о мнимых гонениях в России на христиан, читающих слово Божие, старается убедить читателя, что Император Николай II – антихрист, а. о. Иоанн Сергиев – его лжепророк.

Думаю, что к подобным публично высказываемым штундистами коммунистическим принципам и распространению среди народа вредных социалистических идей нужно чутко прислушиваться не одним миссионерам, а и всем, дорожащим спокойствием народа и государства. Все эти бродячие среди штундистов социально-коммунистические бредни являются тревожными признаками, наводящими на грустные, беспокойные думы о будущем нашего штундизма…

В силу одного уже отрицательного отношения штундизма к православию, он вносит в православную среду яд сомнения, колебания и индифферентизма к вере. В некоторых зараженных приходах, особенно где пастыри не на высоте своего служения, миссионер гораздо хуже себя чувствует в беседе с православными, чем с сектантами. Едва начнется беседа, как православные буквально забросают миссионера обвинениями и злословиями на приходского священника; затем, под влиянием раздражения начинается открытое отрицание истин самого православия. Положение миссионера очень нехорошее: в беседах с сектантами он по крайней мере знает, что защищает православие от врагов его, а здесь он должен защищать православие и пастыря от самих православных. Без сомнения, главная причина такого явления кроется в тлетворном влиянии на православных штундизма, но, нужно сказать правду, часто в этом виноваты и сами пастыри. Некоторые священники зараженных приходов жалуются на усиливающееся среди православных охлаждение к посещению храма Божия, на частые случаи небытия у исповеди и св. Причастия и объясняют эти печальные явления в приходской жизни главным образом дурным влиянием на православных со стороны штундистов.

Деморализующее, в религиозном отношении, влияние штундистов на православных может происходить от одного совместного жительства тех и других, но оно еще более усиливается от постоянной, намеренной пропаганды сектантства среди православного населения. В минувшем году пропаганда штундизма велась так усиленно, как это не замечалось уже много лет тому назад. Еще в начале отчетного года всюду замечалась необыкновенно энергичная пропаганда местных вожаков штунды, рыскавших везде по селам и хуторам с целью совращений, устраивавших во многих местах открытые собрания, на которых произносились самые зажигательные речи против православия. Земские начальники высказывали неоднократно мне удивление той дерзости и нахальству, с какими держали себя на суде сектанты, привлекаемые к ответственности за пропаганду. Не оставили своим вниманием нашу епархию и вожаки штунды других губерний; так, напр., в минувшем году посетил с целью пропаганды места, зараженные штундистами-субботниками, «пресвитер» их, живущий в Евпатории, Яков Мамалыга; шли в минувшем году большие и частые пожертвования штундистам оттуда же, из Евпатории, от некоего Дымина; не упустил случая подогреть фанатизм штундистов Любомирки и Елисаветграда вызванный ими в качестве эксперта на суде проповедник штунды в Таврической губ., Митрофан Черемисьев; приезжал, говорят, тайком из той же губернии известный миссионер штунды Балихин, а из Бессрабской губ. какой-то немец адвентист, фамилии которого мне не удалось установить. Словом, в минувшем году со всех сторон была направлена самая усиленная пропаганда среди православного населения Херсонской губ., и, к несчастью, результаты её велики. В прошлогоднем своём отчете я их предвидел, когда писал, что в 1900 году «нужно опасаться большой пропаганды сектантства и значительных совращений». Действительно, мои опасения оправдались: в 1899 году совратилось в штунду 38 человек, а в отчетном – 117. О причинах столь большого числа совращений мною будет сказано ниже, при рассмотрении деятельности приходской и специальной миссий.

Хлысты. Хлыстов в епархии до 500 душ обоего пола. Источники христианского учения хлысты отвергают: так, напр., хлыстовский Христос, Стрижак, заявил на беседе, что библии ему не нужно: «вона мини надоила, обрыдла». Шаповал, ученик Стрижака, называет слово Божие «тьмой, буквой мертвящей». Более распространенное у наших хлыстов представление о Боге следующее: Бога нет вовсе, как нет добрых и злых духов вне тела человеческого, ибо их никто не видел. Человек может быть и Богом, и ангелом, и диаволом, смотря по степени своего нравственного совершенства. Николаевский вожак хлыстов, Баканов, на тайном радении у которого я был лично, отрицает тайну воплощения Сына Божия.

А вот и хлыстовская теория о происхождении человека. Нужно заметить, что вообще среди хлыстов бродят отголоски учения полигенистов, как преадамистов, так и коадамистов. Интересна по своей наивности теория хлыста Шаповала, По его учению, до Адама и Евы Бог сотворил червячков, которые превратились в людей и жили 120 веков (12000 лет); когда они вымерли, тогда Бог создал Адама и Еву. На вопрос миссионера, откуда Шаповал об этом узнал, сектант твердил одно: «это дело наше, нам открыто, а вы не поймете; это дело наше!»

«Религиозно-нравственное состояние хлыстов, говорит в своём отчете миссионер о. Запольский, представляет разнообразные картины. Безнравственная жизнь хлыстов общеизвестна; она у них со всеми видами нечестивых дел. Лжехристы, богородицы, апостолы, ангелы, пророки – всё это у них есть; ночные пляски, танцы, радения – всё это, со всеми незаконными половыми сношениями у них совершается. Полицией арестовано много белых рубах и «архангельских крыльев» (платков), в которых и с которыми сектанты совершают свои радения, со всеми признаками скверных дел. При всех видах гнусности этой секты приверженцы её крайне упорны в своих заблуждениях».

Безнравственная жизнь хлыстов всем известна: открытая мена женами, незаконные сожительства и разврат царят во всех их кораблях; всё это происходит у них открыто, с наглым цинизмом. Мною подмечено очень интересное явление в жизни наших хлыстов. Известно, что у нас очень редко можно встретить крестьянскую семью, в которой не было бы детей; почти ежегодно-то в той, то в другой семье мужика появляются дети. Между тем в довольно многочисленных общинах хлыстов (в общине с. Троицкого 127 человек, г. Николаева – до 100 чел., м. Широкого – 147 чел.) в минувшем году не было ни одного рождения! Из представленных посемейных списков хлыстов видно, что большая половина их семейств вовсе не имеет детей.

Пропаганда хлыстовщины ведется подпольными путями, как среди православных, так и штундистов. Особенно выдаются в этом отношении бродячие пропагаторы Марк Бондаренко и Мих. Музинский. Первый путешествует круглый год по всему Елисаветградскому уезду, второй в окрестных селах г. Николаева; был он несколько раз и у одесских штундистов, но они скоро его выгнали от себя. Всех совратившихся в отчетном году из православия в хлыстовство 7 человек.

Штундо-хлысты. Совратившиеся из хлыстовщины в штундизм или обратно образуют из себя новый вид сектантства – штундо-хлыстовство. Всех штундо-хлыстов в отчетном году было в епархии 137 человек. Из штундизма эти сектанты удерживают всё отрицательное его учение, а из хлыстовства – культ радений. Своё вероучение штундо-хлысты исповедуют открыто, чем отличаются от обыкновенных хлыстов. Догматическое учение штундо-хлыстов почти то же, что и хлыстов, хотя часто переходит в открытый грубый атеизм. Что касается их нравственного учения, то оно вполне хлыстовское, почему и у них тот же, что и у хлыстов, разврат, но разврат, так сказать, публичный, признаваемый вполне законным и естественным. На вопрос, напр., миссионера о. Михайловского, обратившегося к вдове штундо-хлыстовке Кошевой, отчего она, проповедница жизни по духу, творит дела плоти, родив в незаконной связи ребенка, упомянутый Шаповал публично сказал, что она родила от Св. Духа, чем, конечно, вызвал бурю негодования со стороны присутствовавших слушателей.

Свою пропаганду штундо-хлысты ведут открыто и довольно энергично, но, благодаря крайне отрицательному своему учению, особенного успеха среди православных не имеют: за весь минувший год совратилась в эту секту только одна женщина.

Скопцы. Скопцы, по добытым официальным сведениям, существуют в 4 местах Херсонской губ.: в Николаеве (2), в Херсоне (2), в Злынке (9) и в с. Слободзее (16); всего 29 человек.

Пропаганды скопцы никакой не ведут; ходят в Церковь, бывают у исповеди и св. Причастия, но в то же время не оставляют и своих радений. Ни совращений в скопчество, ни присоединений из него в православие в отчетном году не было.

Пашковцы. По официальным сведениям, секта пашковцев существует в одном г. Николаеве в числе 45 человек обоего пола; по частным же слухам, требующим, впрочем, проверки, есть пашковцы и в Одессе, в числе более 10 человек.

Сходясь во всём с отрицательным учением штундистов, пашковцы разногласят с ними в вопросах о допущении к «преломлению» крещенных в детстве и об оправдании грешника одною верою, без участия добрых дел, не имеющих, по мнению пашковцев, никакого значения в деле оправдания человека-грешника. Девиз пашковцев: «веруй – и ты спасен» понимается ими в самом прямом, узком смысле. По учению николаевских пашковцев, человек вследствие грехопадения утратил своё блаженство; Иисус Христос, пострадав за греховное человечество, раз и навсегда возвратил ему утерянное блаженство, для получения которого нужна одна лишь вера в искупительные заслуги Христа. Наши дела ничего не значат: человек спасается одною верою; вот почему пашковцы убеждены, что они уже теперь окончательно спасены, никто их уже не похитит из рук Иисуса: они уже возлюбленные Его дети, и потому суда никакого над ними не будет, по слову Спасителя: «верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешел от смерти к жизни» (Ин.5:24).

Отличаясь необыкновенным фанатизмом, пашковцы более других сектантов заняты пропагандой своего лжеучения и ведут её не без успеха среди штундистов, которых и совратили в минувшем году 28 душ. Есть основание поэтому предполагать, что со временем пашковщина поглотит весь штундизм в г. Николаеве, почему эта секта, как дальше стоящая от православия, нуждается в особенном внимании пастырей и миссионеров, – тем более, что пропаганда этой секты ведется с необыкновенной энергией, свойственной вообще всем неофитам-сектантам. Есть случаи пропаганды её даже путем насилия; так, жена пашковца Зен-го под большим секретом созналась миссионерам, что её муж бьет её за нежелание согласиться с его лжеучением.

В минувшем году николаевские пашковцы поддерживали сношения с петербургскими; в декабре же месяце к ним прибыл из-за границы для укрепления в вере болгарско-подданный Андрей Стефанович. Уволенный из Одесской семинарии, а потом из местного юнкерского училища, Андрей Стефанович принял протестантство и болгарское подданство и, поселившись в Болгарии, дослужился до чина офицера; но за пропаганду был уволен из войск. Сдав экзамен на звание «проповедника», Стефанович предался пропаганде так называемого евангелического учения, с каковой целью прибыл в Россию. Здесь он побывал в Петербурге, Харькове, Киеве, в Таврической губ., а в декабре прибыл в Николаев; 14-го числа было устроено в честь его собрание у пашковцев, но дальнейшая пропаганда Стефановича была прекращена мерами полиции. Выдавая себя за офицера болгарской армии, путешествующего для излечения больных нервов, Стефанович прибыл из Николаева в Одессу, откуда в январе уехал в Варну. Скоро его снова ждут здесь, в Одессе. – Среди православных пропаганда пашковцев не имела успеха.

М. Кальнев

Восстание русских духоборов против канадской «тирании». – Самоуправство врачевателей верою в аптеке. – Фальшивый отзыв английской газеты о русских евангелических сектах. – Как относятся республиканские власти Франции к убеждениям «непротивленцев-антимилитаристов». – Религиозные суеверия о крови. – Западные учения об изуверстве русских хлыстов. – Секта верующих братьев.

Восстание против канадской «тирании»

Под таким заглавием в лондонской газете «Daily News» помещена корреспонденция из Монтреаля от 13-го Марта сего года.

Русские духоборы, которым Канадское федеральное правительство помогло с большими издержками поселиться в северо-западных штатах страны, отказались признавать некоторые из местных законов. После многих совещаний между канадскими властями и духоборами дело разрешилось тем, что духоборы обратились ко всем народам с воззванием, в котором просят дать им убежище, куда они могли бы удалиться от того, что они называют «тиранией канадских законов». Препятствием к спокойной жизни духоборов являются законы земельные, законы о браке, разводе и метрических записях. Духоборы говорят, что они предпочитают общую собственность частной, и всякие законы, которые препятствуют этому, они считают непримиримыми с их религиозными воззрениями.

Так как духоборы не внемлют никаким советам и не соглашаются ни на какие компромиссы, то результатов этого столкновения русского упорства с английской настойчивостью все ожидают с большим интересом.

* * *

«Христианские ученые» или «врачеватели верою» объявили войну аптекарям.

Несколько времени тому назад мисс Dayu, «врачевательница верою» в Чикаго, явилась в сопровождении отряда дам в аптеки и начала разбивать аптекарские склянки под тем уважительным предлогом, что лекарство – дело рук дьявольских, и что спасает только вера.

Любопытнее всего, что полиция присутствовала при подвигах мисс Dayu, не вмешиваясь в частные дела горожан. Само собой разумеется, что суматоха при этом была немалая.

* * *

Как образец той лжи и неправды, какую пишут заграницей о наших русских сектах, на основании клеветнических доносов наших интеллигентных отщепенцев от Церкви и сектофилов-либералов, приводим из газеты «New-York Tribune» описание русского сектантского движения.

«Каждый немало слышал о штундистах, шалопутах, духоборах и других диссидентах евангелического типа, в общем весьма близких к квакерству.

Эти почтенные люди, являющиеся лучшими (?) представителями русской расы, подвергались и доныне подвергаются самым возмутительным преследованиям. Их бьют, бросают в тюрьмы, подвергают систематически голоданию, бесчеловечно мучат, изгоняют, женщин же подвергают самому позорному (?) и скотскому (?) обращению. Не смотря на всё это, герои-мужчины (?) и героини-женщины (?!) начисто отказывают в покорности правительственным чиновникам и официальному духовенству, которых они считают грешниками.

Движение породило тысячи (?) способных и пламенных апостолов, которые, благодаря системе административной ссылки, рассеиваются по всей империи. Миллионы равнодушных людей, с которыми дотоле чиновники и духовенство обращались, как со стадом баранов, обратились в рассуждающих людей с чувством собственного достоинства и решимостью бороться со злом.

Кроме того, подъем диссидентского духа свидетельствуется возрастающим прозелитизмом, причем некоторые секты, напр., в Томской губернии, учредили собственные миссионерские рассадники. Они строят новые часовни и печатают полемические книги. Движение распространилось даже и в высшие слои общества, о чём свидетельствуют имена Черткова, Бирюкова, Трегубова, Проханова, Пашкова, кн. Хилкова, д-ра Волькенштейна и др. В лице гр. Л. Толстого движение приобрело могучего пророка.

Сектантство владеет своею собственною свободною печатью; Чертков в Пурлейге (в Эссексе, Англия) издает отдельные книги и брошюры, а в Швеции выходит периодический журнал «Беседа».

Движение успело возбудить внимание и деятельное сочувствие всего света, которое проявилось в виде крупной денежной помощи, высланной «Обществом друзей» на выселение из России духоборов, а также значительных денежных сумм, препровожденных из Англии в пользу гонимых штундистов. Правда, выселение духоборов можно рассматривать, как победу царского правительства, которое избавилось, наконец, от тысяч мужественных людей, умевших крепко держаться за свои убеждения.

Но страна, бесспорно, очень много потеряла от выселения таких граждан».³³¹

В сообщении этом есть и поучительные для русской власти откровения.

* * *

По словам «Figaro», в Америке существует религиозная секта, которая истолковывает буквально евангельскую заповедь «не убий», и поэтому члены этой секты не берут в руки никакого оружия.

К этой секте принадлежал между другими молодой француз, по имени Готодье. Когда он достиг призывного возраста, то, чтобы заявить о своём подчинении законам своей страны, он явился во Францию. Здесь он был зачислен 26 августа 1895 г. в 102-й пехотный полк.

Явившись в полк, он объявил, что готов исполнить свой гражданский долг в какой угодно форме и делать всякую работу, какую только ему поручат; но он решительным образом отказался взять в руки своё ружье, ибо, – говорил он, – его религия и совесть воспрещают ему это.

В виду отказа от повиновения начальству, настаивавшему, чтобы Готодье взял ружье, он был предан военному суду и приговорен к двухлетнему тюремному заключению.

Когда он отбыл срок своего наказания, то его препроводили в 40-й пехотный полк в Ниме для продолжения службы.

Как и раньше, Готодье опять отказался взять ружье в руки. Его вновь предали военному суду и 25 февраля 1899 во второй раз приговорили к тюремному заключению на два года.

Он вторично начал отбывать своё наказание. Тогда, наконец, дело это дошло, благодаря одному из друзей Готодье, до сведения «Французской лиги для защиты прав человека и гражданина», и она приняла в судьбе этой жертвы непреклонных религиозных убеждений деятельное участие.

Благодаря ходатайству известного Трариё, военный министр генерал Андре помиловал «баптиста» Готодье и приказал зачислить его в одно из отделений Главного штаба.

Орган французских генералов-католиков «Парижские Отголоски» (L’Écho de Paris), обсуждая этот случай, вспоминает о русских духоборах и прибавляет, что «военная служба есть суровая необходимость», пред которою должны умолкнуть все мелочные сомнения совести и религии, ибо «господство их – увы! – относится к области мечты». «Как бы ни думать о случае Готодье, какие бы личные симпатии ни внушал он, тем не менее случай этот является отвратительным примером», – так заключает газета свою заметку.

* * *

Доктор Н. L. Strack, профессор Берлинского университета, выпустил недавно исследование «О крови в религиях», содержание которого мы вкратце приводим ниже.

В древности и в средние века многие народы пили человеческую кровь, чтобы закрепить и освятить договоры о дружбе или союзе. Таковы были обычаи у Скифов, Мидян, Лидийцев, Армян и Иберийцев. Открывали вену, вытекающею кровью наполняли чашу и из неё выпивали кровь, или же высасывали кровь прямо из раны.

Во время торжественного приема Генриха (впоследствии ставшего королем Франции под именем Генриха III), избранного в 1573 г. королем Польши, один из вельмож пронзил себе кисть руки ударом сабли и, собрав кровь в пригоршню, выпил её, клянясь, что готов вновь пролить за короля свою кровь во всякое время.

Кровь у некоторых народов считалась за лекарство. Плиний рассказывает, что «эпилептики пили кровь гладиаторов, так что последние служили как бы живыми чашками». Особенно разнообразные свойства народный предрассудок приписывал менструальной крови. Хильдегарда, аббатиса одного из монастырей близ Бингена, советует в своей книге XII века (самой древней из монашеских медицинских книг) принимать ванны из менструальной крови. Иные пили её или заставляли пить, с целью увеличить любовную энергию, а также для излечения от бешенства, язвы, оспы и проказы. В старых медицинских книгах говорится, что дистиллированная кровь мальчика «хороша при всех болезнях мозга, памяти и ума, изгоняет всякую сердечную отраву, излечивает всякие виды болезней легких, очищает кровь лучше, чем всякие другие лекарства». Людовик XI, король Франции, «пил кровь, которую выпускали для него из детей, в надежде, что такое питье излечит остроту его собственной крови и восстановит его прежнюю силу». Кровь казненных и самоубийц считалась еще более действительным средством, чем менструальная кровь. Чтобы набрать этой крови, народ толпился около эшафотов. Суеверие, выразившееся в многочисленных пословицах, внушало, что кровь казненных, повешенных и даже столбы и гвозди эшафота и веревки, на которые попали брызги этой крови, приносят счастье тому, кто владеет такими драгоценностями.

В корне всех этих жестоких обычаев лежала двоякого рода идея. Прежде всего фанатики были убеждены, что человеческие тело и кровь, принесенные в жертву богам и тем освященные, обладают чудесным свойством восстановления физических и моральных сил. С другой стороны, они полагали, что люди обязаны перед богами не только исправлением, но и искуплением своих прегрешений, другими словами, воздаянием зла за зло.

Некоторые христианские секты – или, лучше сказать, отщепенцы от христианства – вносили этот кровавый мистицизм даже в таинство Евхаристии.

Епифаний говорит: «Гностики пожирают менструальную кровь, говоря: «это кровь Христова!» Иногда они производят у своих жен выкидыш, берут зародыш и смешивают его с медом, перцем и имбирем. Во время своих молитвенных собраний они макают в эту массу палец и вкушают. И это они считают за настоящую пасхальную вечерю».

Рассказы Епифания подтверждаются известным гностическим сочинением Pistis Sophia, а также Климентом Александрийским, Иринеем и Оригеном.

С другой стороны, все пенитенциалы римской и других Церквей, начиная с 600-го и по 1000-й год налагают различные кары на тех, кто следует обычаю употребления менструальной крови.

Кровавые обычаи сохранились также и в некоторых русских актах. В 1879 году в одесском суде разбиралось одно дело о бичевании, одно дело о распятии и одно дело об изувечении. Некоторые хлысты, по уверению Леруа-Болье, иногда употребляют тело и кровь новорожденного вместо причастного хлеба и вина. «Новорожденный должен быть первенцем, родившимся от девушки, избранной в богородицы при соблюдении особых торжественных экстатико-эротических обрядов. Если родится не мальчик, а девочка, она также становится в своё время святой девой. Если же родится мальчик (христосик, как называют хлысты), то его закалывают на 8-й день после рождения. Затем приготовляют причастный хлеб из смеси муки, меду, крови и сердца ребенка. Это называется «причаститься крови агнца». Другие, как утверждают, приобщаются свежей, еще, горячей крови своего «христосика».³³² Известный ученый А. Гакстхаузен в своём сочинении «Очерки внутреннего положения России» описывает другой способ причастия у хлыстов, бичевателей и скопцов: уговорив посредством различных обещаний 15-ти-летнюю девушку, её сажают в ванну с теплой водой и вырезывают у неё левую грудь. Затем, отрезанную часть тела разрезают на блюде на мелкие кусочки, которые и служат для причастия присутствующих. Затем девушку вынимают из ванны и полагают на воздвигнутый рядом алтарь. При этом вся община выполняет вокруг неё дикую, безумную пляску и поет духовные стихи.

* * *

Среди немцев и латышей сильно распространяется секта «верующих братьев» (Glaubensbrüder). Члены этой секты собираются каждый вечер в доме одного из своих собратий, где обмениваются своими мыслями и молятся. Во время чтения молитв, братья, лежа на земле, испускают раздирающие душу вопли и рыдания. У «верующих» постоянно печальный вид; у многих, особенно у женщин, благодаря постоянным слезам, глаза красны и больны, так что для избежания слепоты приходится прибегать к врачебной помощи. «Верующие братья» – настоящие ходячие трупы; они мало говорят, особенно с неверующими. Благодаря постоянному нервному возбуждению, многие женщины доходят до слабоумия; они бросают всякую работу и только без перерыва молятся. Deutsche Warte.

Задачи и цель миссионерства; призвание и подготовка миссионеров. Значение «Увещания» м. Платона (Правосл. Собесед., январь-март). О единоверии в Майносе. Взгляд архим. Павла на преподавание науки о расколе в дух. семинариях и на значение для миссии распространения противораскольничьих брошюрок (Вера и Церковь, март-апр.).

Вопрос о миссии и миссионерствовании, о призвании, подготовке и о служении миссионеров у нас, в нашей миссионерской литературе, почти совершенно не затронут еще. Поэтому с большим удовольствием остановились мы на исследовании иеромонаха Дионисия, печатающемся в «Православном Собеседнике» под заглавием: «Идеалы, православно-русского инородческого миссионерства». Хотя автор говорит исключительно только об инородческом миссионерствовании, но естественно вынуждается обсуждать и общие вопросы, касающиеся миссии; да и обсуждение вопросов, относящихся к инородческому миссионерству, у автора очень интересно, почему ознакомиться с его суждениями не бесполезно.

Автор начинает с того, что устанавливает взгляд на характер и направление дела миссии: инородческая миссия, по нему, есть миссия духовная (курсив везде автора). Она имеет в виду духовную жизнь инородца-язычника, его духовное просвещение и совершенствование. Отсюда и цель её – просветить темных язычников чрез возвещение им истины спасения во Христе Иисусе и спасти их заблудшие души. Для осуществления такой высокой цели наша инородческая миссия пользовалась и доселе пользуется такими же высокими и чисто духовными средствами. По заповеди Спасителя, она старается всегда убедить язычника войти в Церковь, а для этого старается возбудить в нём самом, внутри его, «брань» с его же собственной злой волей и привести его к сознанию своего самообольщения, своих заблуждений, дабы он принял предлагаемую истину не под давлением внешнего авторитета, а прямо по внутренней необходимости принять её. Отсюда – личная благочестивая жизнь миссионеров, их слезы об «окаменении» людских сердец, их любовь, вразумления, увещания, смиренная проповедь и т. под. – вот средство миссионеров. Поэтому инородческая миссия не была никогда и не может быть миссией ни полемической, ни даже культурной. Создаваемые ею церкви всегда были национальными, как, напр., в Японии; а «культивирование» в смысле влияния на перемену или переход язычников из их прежнего, так называемого дикого состояния в нынешнее наше европейское миссионеры находили даже делом вредным. Не должна миссия задаваться целями «обрусения» инородцев: это унижает православное христианство, которое само по себе есть бесценное сокровище, а не средство к достижению побочных целей, и порождает религиозный фанатизм, полнейшую религиозную нетерпимость, порицание и отрицание всего «нерусского», «неправославного». Но если православная миссия всего «не духовного» в своих целях чужда, то западные миссии преследуют только эти побочные цели. Это автор доказывает рассмотрением мнений, взглядов и теорий о миссионерстве, какие существуют у нас и на западе.

Во второй главе своего труда автор говорит «об избрании миссионерского служения и о приготовлении к нему». Благовестническое служение, по автору, есть дело особенного призвания Божия; и из жизни великих благовестников русской Церкви он выводит, что их благовестническое служение не было делом только их произвольного желания, а являлось прежде всего непосредственным устроением Божиим. Когда наступает время «спасения» какой-либо страны, тогда Господь «призывает» для неё и просветителей. Там же, где не было Божьего соизволения, усилия человеческие ничего не достигали. Так, напр., все желания и усилия нашего духовного и светского правительства (в начале XVIII века) учредить в Пекине епископию для успешного распространения в Китае православной веры не осуществились… Призвание наших благовестников совершалось иногда очень ясным образом чрез какое-нибудь непосредственное указание Божие; иногда посредственно, напр., различными обстоятельствами жизни их или окружающих их близких людей; а иногда чрез чувствование ими какого-то внутреннего непонятного, но непреодолимого стремления к благовестнической деятельности. Но дабы не счесть ложного призвания за истинное и самообольщение за божественное влечение, автор указывает два характерных свойства истинного призвания: первое – отсутствие в душе призываемого всякой самонадеянности, тщеславия, кичливости, горделивого представления о себе, о своих силах и будущих успехах, второе – властность призвания, так что человек не может противостоять этому внутреннему влечению. Видит автор или, по крайней мере, заставляет видеть призвание и в тех случаях, когда на миссионерское служение идут по назначению от высшего начальства: в подобных случаях назначения нужно видеть указующий перст промысла Божия и нужно принимать такие назначения с полным смирением послушанием и готовностью трудиться…

Призывались же к миссионерскому служению только те, вся предыдущая жизнь которых, по устроению Божию, была для них приготовлением к этому подвигу. Приготовление это, с одной стороны, состояло главным образом в духовном саморазвитии, в воспитании душевной настроенности, или же прохождении ими тяжелой жизненной школы всяких невзгод, лишений и других скорбей и испытаний. С другой стороны, приготовление к миссионерству состояло у многих миссионеров в богословском образовании вообще и специально миссионерском в частности: если не все миссионеры получили предварительно лингвистическую, этнографическую и полемическую подготовку, за то все они на месте служения очень усердно занимались изучением языка, быта и пр. инородцев. Указанием на необходимость существования для настоящего времени образовательно-миссионерских заведений и историей развития их до организации в 1897 году миссионерских курсов в Казани включительно автор заканчивает пока своё исследование.

Отличительную черту исследования иер. Дионисия, составляющую неоспоримое достоинство его, представляет то, что все суждения, мысли, положения и выводы автор делает из житий, биографических очерков, трудов и сочинений известных русских миссионеров. Получается, таким образом, то, что как бы эти деятели-благовестники сами поучают нас, а автор только систематизирует их мысли или только выражает их.

В февральской книжке того же журнала помещена статья В. Нечаева: «Увещание» Платона, митрополита Московского, как предвестник «единоверия». Какое значение придает автор «увещанию» как предвестнику единоверия, это видно из первых же строк его статьи. «Не столько «мнения», положенные м. Платоном на старообрядческом прошении, сколько «увещание» дает Платону первое место в истории единоверия». Тем же приговором и заканчивается статья. «Действительное разрешение старого обряда и выразившееся в единоверии стремление раскола к Церкви как массовое явление стало возможным только во второй половине XVIII в. «Увещание» не мало помогло этому наклону старообрядства в сторону православия. Оно не только выдвигало на вид вечную заботу св. Церкви о воссоединении «оторванных от ризы Христовой», но и могло наметить путь, которым сжившийся со старым обрядом раскольник пришел бы к церковной ограде»… Оба эти факта – издание «увещания» и учреждение единоверия – разделенные 35-летним периодом времени, стоят рядом по их логической связи. Вычитанная между строками (в увещании) мысль перешла в идею «согласия» и воплотилась в «единоверие». В доказательство этой всей основной мысли автор анализирует содержание увещания и сопоставляет его с прежде его изданными полемическими против раскола сочинениями.

В журнале «Вера и Церковь» продолжается печатанием переписка проф. Субботина с архим. Павлом; в книжках за февраль-март напечатана переписка за 1880 год. Из неё мы узнаем об окончании хлопот мойновских старообрядцев касательно учреждения у них единоверия (см. Мис. Об. за март, стр. 442). Неудовлетворенные от русского Синода в их просьбах во время поездки в Петербург, казаки-мойносцы возвратились домой и там добились от Константинопольского патриарха письма к митрополиту C-Петербургскому Исидору, в котором патриарх просит русский Св. Синод удовлетворить желание мойносцев. Просьба патриарха и желание мойносцев, чтобы всё просимое ими было исполнено в Москве, – были уважены. Избранный мойносцами к ним во священника, на правах единоверия, некий Иван Васильев в июне и был рукоположен викарием Московским, преосвященным Алексием, как весьма опытным в исполнении единоверческих обрядов. Этим и закончилось дело об единоверии заграницей…

Небезынтересное сообщается и из истории выработки программы учения о русском расколе старообрядства для преподавания в духовных семинариях. Нужда в преподавании этой науки сильно ощущалась еще в семидесятых годах, а потому в некоторых семинариях преподавание её к 80-му году было уже введено; теперь же решено было ввести во всех семинариях. Требовалось поэтому позаботиться о выработке одной определенной программы. Дело это и было поручено молодому кандидату Московской Академии, преподавателю учения о расколе в Саратовской семинарии, X. К. Максимову, ныне священнику в Москве. От кого исходило это поручение – от Субботина-ли только, или от властей, – из переписки ничего не видно. Г. Максимов, составив программу, один экземпляр её послал митрополиту Московскому Макарию и по одному Субботину и архим. Павлу. По поводу программы этой архим. Павел высказал следующие весьма небезынтересные замечания: «О истории раскола моё мнение таково, что она в связи с полемикой нужна; но думается: не широко-ли она изложена?… думается мне, что историческую часть нужно преподавать как можно сжатее, – об иных предметах, которые не особенно важны и нужны, только упомянуть, а о нужных и важных распространиться. – В исторической же части, говоря о мерах против раскола, принятых п. Никоном и после соловецкого и стрелецкого бунтов – правительством, не нужно-ли объяснить, что они соответствовали духу того времени? Иначе, при современных взглядах и понятиях, они могут произвести неблагоприятное впечатление на ученика, а впоследствии и на его действия по миссионерству. И в полемической части не нужно ли различать предметы на степени их важности? Есть предметы, о которых следует говорить подробно и совсем тщанием. Таковы именно те, которые служат общим у всех раскольников основанием для отделения от Церкви, как, напр., имя Иисус, троеперстие и т. д. С такою же полнотою должно быть указано на неимение у раскольников епископства, причастия св. тайн, и под. – При том же за расколом нужно следить постоянно, знать и обличать словом истины не только прежние его кривосказания, но и вновь изобретаемые»… (Не мешало бы составителям наших размножившихся «руководств» по учению о расколе обратить внимание на некоторые из замечаний арх. Павла!). М. Макарий отнесся сочувственно к программе г. Максимова и поручил г. Субботину составить проект представления в Синод об открытии пока хоть только в Московской семинарии кафедры учения о расколе старообрядчества.

Еще и в настоящее время не всеми сознана вся польза от распространения среди православных и раскольников печатных книг и брошюр: по крайней мере епархиальные братства и начальства и теперь сильно скупятся расходовать на это дело свои суммы. Поэтому не можем не привести по сему вопросу суждения того же архим. Павла. «О делах Братства одно скажу: нужно печатать и печатать книги. Это самая полезная мера для ослабления раскола, и теперь самое на то время, потому что есть в расколе охотники читать, а чтение принесет свою пользу. Такое время не нужно упускать. Расколу было время пользоваться невежеством, которое есть его почва; а нам нужно пользоваться временем, когда явились и в расколе желающие читать, и надо распространять книги?» Дальше архим. Павел приводит несколько примеров из последних к тому времени дней, как раскольники убедились в истине православной Церкви чрез чтение братских книжек. Если двадцать лет тому назад самый лучший у нас знаток раскола и условий успешного миссионерствования среди них признавал такое существенное значение за распространением книжек, то теперь-то не удесятерилась-ли потребность в этом?… А между тем как мы все еще скупы на это распространение…

Э. О.

В своём исследовании г. Завьялов не задается специальными полемическими целями опровергнуть возражения отрицателей присяги, которые восстают против неё по разным побуждениям; «ни в богословской, ни в юридической литературе, – говорит он в предисловии, – мы не встретили ни одного такого исследования, которое заключало бы вполне законченное изложение положительного учения о присяге». Автор восполняет этот пробел настоящим трудом, приводя в нём к возможному единству существующие в разных источниках действующего права отдельные существенные части учения о присяге.

Под именем присяги разумеется торжественная, совершаемая по установленному обряду, клятва в удостоверение справедливости показаний, или искренности обещаний. Так как в присяге благоговейно призывается имя Божие в удостоверение человеческого слова, то присяга относится к формам христианского внешнего богопочтения. Каждому отдельному человеку присуща вера в Промысл Божий, хранящий и направляющий все благие действия разумных существ; эта же вера естественно составляет душу истинного христианского государства. А так как душа человеческая, согласно древнему святоотеческому изречению, по природе христианка, то обращение к суду Божию (клятве) для разрешения таких дел, которые трудно было решить обычными человеческими судебными средствами, есть явление, восходящее к незапамятным временам древности. Необходимость помощи Божией в суде человеческом всегда сознавалась христианскими государствами и в законодательстве всех европейских народов присяга занимает определенное, точно обозначенное место. Русское государство также принимает присягу и дает соответствующее место этому институту в своём законодательстве. Исходя из этих общих положений г. Завьялов трактует о присяге с трех сторон: с догматической, исторической и юридической. К каким же выводам приходит автор в своём исследовании о присяге? По его мнению, невозможное учение о клятве не может служить основанием к допущению или запрещению присяги, совершаемой по закону в определенных случаях; но поскольку требования публичного права должны быть в согласии с началами высшей христианской нравственности, присяга не противоречит новозаветному учению; основания законной клятвы или присяги даны в богодухновенном писании Ветхого Завета, поучению коего присяга есть особый вид богопочтения и богослужения (стр. 20, 83).

С этим тезисом почтенного автора, однако, не совсем можно согласиться: в вопросе о присяге по учению Нового Завета он рассуждает как строгий юрист, требующий непременно определенной буквы закона, чтобы признать за тем или другим фактом право на существование. Правда, в новозаветных писаниях нет прямой заповеди клясться именем Божиим, как это мы находим в Ветхом Завете (Втор.6:13, 10:20). Однако отсутствие здесь положительного повеления о клятве вполне заменяется теми свидетельствами Нового Завета, из коих видно, что клятва в важных случаях была освящена примером Самого Господа Иисуса Христа, ангелов и апостолов (собственно апостола Павла). И сам автор, описав ночной суд над Господом Иисусом Христом, признает в заключение, что «осудивший клятву произвольную, необязательную, предметную, Иисус Христос примером и словом Своим освятил присягу законную» (стр. 17–18). Апостол языков, требовавший от христиан подражать ему, апостолу как он подражает Христу (1Кор.4:16, 11:1), неоднократно в своих посланиях призывает Господа Бога в свидетели своих слов (2Кор.1:23; Гал.1:20; 1Фес.2:5 и друг.). Справедливость требует сказать, что апостол не употребляет в своих писаниях обычной клятвенно-присяжной формулы; «клянусь Всемогущим Богом», – но здесь дело не в словах и не в форме, а в мысли, выражаемой этими словами. Если присяга по своему существу есть ни что иное, как призывание имени Божия в удостоверение истинности своих слов, то вполне безразлично будет сказать: «клянусь Богом» или же «свидетель мне Бог», «Бога призываю в свидетели» и т. п.; существо мысли от этого не изменится. Те же послания ап. Павла показывают, что клятва употреблялась и христианами его времени (Евр.6:16; 1Тим.1:10). Видимое дело, что Основатель благодатного царства на земле, Господь Иисус Христос, и Его ближайшие ученики смотрели на обряд клятвы, как на учреждение Божие, тем самым для всех обязательное и потому не нуждавшееся в каких-либо новых подтвердительных заповедях. Так всегда смотрела и смотрит на присягу православная Церковь, еще в детстве научая своих верных сынов «в важных и необходимых случаях, по требованию законной власти, употреблять клятву или присягу с благоговением и твердым намерением не изменять ей».

В истории русского права понятие о присяге выработалось под влиянием древнерусского язычества, которое держалось в народе после крещения Руси, христианского учения и греко-римского права. С принятием христианства древняя языческая рота стала называться при употреблении в общежитии божбою, а в официальном языке верою и крестным целованием, сменившимся в XVII в. польским словом «присяга», которое раньше было обозначением идольского капища (стр. 39). Затем известные исторические условия образования русского государства и обстоятельства его внешней судьбы породили идею государственной присяги, верноподданнической и служебной. История сохранила присягу народа даже семибоярщине. Вообще сознание необходимости и важности верноподданнической присяги совершенно ясно выразилось в смутную эпоху русской истории конца XVI и начала XVII в. Михаил Феодорович и Алексей Михайлович узаконили обычай этой присяги, как священный обычай, долженствующий сопровождать восшествие на престол нового государя, а также присоединение или покорение новых народов; служение царю, начальнику Божию, должно было предваряться призыванием особенной помощи Божией и священным обрядам (стр. 42 и дал.). Таким образом, в русском праве древнего периода присяга получила определенное выражение в виде особого богослужебного чина, отправляемого при восшествии на престол нового государя (для всего народа), при определении на службу отдельных лиц и в некоторые моменты судебных дел; в каждом из чинов был свиток уверения и клятвенное обещание для присягающих. Г. Завьялов приводит в своей книге три таких чина присяги по старопечатной книге, хранящейся в синодальном архиве (стр. 46–60).

Петру Великому принадлежит редакционное исправление клятвенного обещания (в генеральном регламенте 1720 г.), а Императору Александру II последний наиболее целесообразный закон об употреблении присяги в судебных делах (в Судебных Уставах 1864 г.). Петровская формула присяги остается доныне и в Судебных Уставах, она только сокращена по предложению Св. Синода (стр. 63–65, 76 и дал.). Будущему церковному законодательству о присяге предстоит исправление пережившей 180 лет присяжной формулы, согласно последовавшему за это время изменению языка и уяснению религиозного и юридического значения присяги. При этом восстановление чина присяги времен царя Алексея Михайловича едва-ли возможно, а сохраняющееся доселе в гражданском процессе увещание пред присягою по его крайней неудобовразумительности подлежит, по-видимому, совершенному изъятию (стр. 84).

Таковы положения, к которым приходит почтенный автор в своём исследовании о присяге. Книга его написана спокойным, даже более того, строго бесстрастным языком историка-юриста. От неё веет духом опытной юридической работы, автор которой основательно постиг смысл и историю законов, касающихся изучаемого вопроса; шесть приложений, помещенных в конце книги (стр. 87–100), сообщают труду г. Завьялова своеобразную наглядность.

Новое издание это представляет живой интерес и для миссионерства, так как вопрос о клятве или присяге, отрицаемый последователями рационалистических сект, представляется одним из самых боевых в полемике и в основательном исследовании нашего автора миссионеры найдут для себя много полезного.

Н. Булгаков

С особенным удовольствием отмечаем появление в нашей духовно-музыкальной литературе настоящей книжки свящ. Лисицына. Она является удовлетворением одной из насущных и давно назревших потребностей людей искренно преданных и занимающихся делом церковного пения. Духовно-музыкальная литература растет из года в год. Разобраться в ней учителям и регентам очень трудно по двум причинам: во-первых, громадное большинство не может иметь непосредственного представления в этой области обо всём выходящем из печати и существующем в продаже и, таким образом, следить за развитием духовно-музыкальной литературы; во-вторых, потому, что это же большинство не обладает ни достаточными теоретическими знаниями, ни практикою, чтобы правильно судить о выходящих духовно-музыкальных произведениях. Для таких лиц настоящая книжка Лисицына является незаменимою и может служить настольною.

В настоящий «Обзор» не вошли только сочинение старых композиторов – Бортнянского, Березовского, Давыдова и друг., а также сочинения, на половину наполненные теорией музыки, таковы, напр.: «Азбука хорового пения» г. Смоленского. Но помимо этого в нём рассмотрены все новейшие русские духовные композиторы и в кратких, но существенных чертах разобраны все их произведения, как заслуживающие полного внимания, так даже и не представляющие другого интереса, кроме полноты обзора. Изложение снабжено разного рода примечаниями теоретического и исторического характера, а пред началом обзора большинства авторов сделан общий взгляд на их произведения и на место, занимаемое ими в нашей литературе. Кроме того, свящ. Лисицын, очевидно, сам имевший большую практику по управлению хорами, всюду делает практические замечания: какие пьесы пригодны для хоров слабых и малых, какие для сильных и больших, какие для хоров средней силы и проч., и соответственно этому, для удобства справок, отмечает рассматриваемые произведения особыми знаками: крестом, звездочкою и двумя звездочками.

Принимая во внимание огромный и весьма полезный труд, потребовавший, несомненно, нескольких лет, чтобы добросовестно разобраться в материале около 1.500 произведений, – изящество издания и невысокую цену настоящего нового издания, нельзя не изъявить полной признательности почтенному автору, а его книге пожелать быстрого и обширного распространения.

Получать можно у автора: Спб., 12 рота, № 36.

Вопрос о воспитании в настоящее время один из самых жгучих вопросов. Обществом сознано, что недостаточно только обучать, но нужно и воспитывать, т. е. образовать цельного человека. С этой-то точки зрения автор и смотрит на дело воспитания; он доказывает, что воспитание есть развитие в человеке образа Божия, или богодарованных способностей – ума, воли и чувства в связи с телом, как орудием духа. Автор не ограничивается одной постановкой этого вопроса, но уделяет много внимания психологической стороне дела.

Пред глазами читателя проходит постепенная и очень живая, благодаря фактическому освещению, картина развития психической жизни ребенка, и при этом указано, как и на какой стадии влиять на ту или другую сторону душевной жизни дитяти. Автор подробно рассматривает вопрос о физическом воспитании, которое почти игнорируется в наших школах. Вообще книжка, в живом изложении, дает много мыслей по воспитательным вопросам, а также и по вопросам обучения (Закону Божию, русскому языку, истории, об экзаменах и т. д.)

Издана книжка очень изящно. Получать можно во всех лучших книжных магазинах Спб. и у автора (Спб. 12 рота № 36).

Н.

На одном из рапортов местного миссионера преосвященный Николай епископ таврический положил резолюцию, которая поучительна и для всякого пастыря-миссионера.

«И у нас – вот, в Симферополе, объявились штундисты! Говорят, – и даже наши школьники мне сообщали, – что они очень хулят Пресв. Богородицу и догматы православной веры! – Полагаю, что спорить с ними о всякой частности в вероисповедании сразу не должно; надобно на первый раз поставить только правильную точку зрения на православную Церковь во всей её совокупности, на пространстве почти двухтысячелетнего существования. В сем случае полезно указать на всегдашнее присутствие в ней благодати Христовой, выражающееся в чудесах, являемых как от мощей св. угодников Божиих, так и от икон, и особенно Богородичных, – подобно тому, как во времена св. апостолов «от головотяжей и убрусцев» Ап. Павла исцелялись недужные, и злые духи исходили из людей (Деян.19:11–13). – Установив эту точку зрения – с указанием чудес в недавнее время от иконы Божией Матери в Козельщине и мощей св. Феодосия в Чернигове, можно перейти к тому, что в других неправославных церквах и обществах сего не наблюдается. Если же штундисты считают себя носителями истинной веры, то пусть докажут эту веру чудесами подобно тому, как была доказана православная вера. – Затем, не оправдываться пред ними, а от них потребовать оправдания своей секты – во-первых, словом Божиим, а затем и делами, подобно тому, как Христос Спаситель оправдывал Своё учение пред фарисеями и лицемерами (Ин.10:25–28). После же всего этого можно вступать в рассмотрение их заблуждений при свете Божественного Откровения и вести дело без гнева и раздражения, а в духе христианской благоснисходительности и братской во Христе любви. Не смущаться тем, если сразу нельзя ответить на предлагаемый ответ, а вместо этого сказать: «в следующий раз ответим на это, надобно справиться, чтобы ответить точнее».

Всему же духовенству г. Симферополя собраться под председательством кафедрального протоиерея, по его указанию, – для обсуждения, – где и как устроить публичные огласительные беседы с сектантами, помимо семинарских».

26 Марта, в Великий понедельник в Свято-Троицкой единоверческой церкви г. Екатеринбурга было совершено присоединение чрез таинство св. миропомазания к святой соборной и апостольской Церкви, на правилах единоверия, крестьянина Камышловского уезда, Рамыльской волости, д. Рамыла, Тимофея Кириллова Владимирова. Новоприсоединенный – человек весьма влиятельный в своей местности. Он служит волостным старшиною; состоял начетчиком, имел у себя в доме моленную, в которую собирались для молитвы его однодеревенцы. Взрослые дети Владимирова ранее его присоединились к единоверию. Свою моленную со всеми иконами и книгами он отдает Рамыльскому единоверческому обществу. Архипастырем дано благословение местному священнику освятить моленную в часовню.

Известный архип.-мисс. Америки, еп. таврический Николай в день св. Пасхи получил от представителя общества сектантов села Астраханки, Бердянского уезда, З. Д. Захарова телеграмму такого содержания: «Христос воскресе! Ваше истинно христианское к нам отношение воодушевляет нас и дает нам смиренное дерзновение мысленно лобызать Ваши любезные уста и поздравить Вас с торжественным праздником Светлого Христова Воскресения. Смиренно молим Господа, чтобы Он укреплял Вас Своею благодатию и обновлял Ваши силы в славу Своего святого имени на благо вверенной Вам епархии и наше. По поручению нашей общины и от себя Зиновий Захаров».

На это приветствие Владыка со своей стороны ответил: «Сокологорное, Зиновию Захарову. Вас и всю братию вашу благодарю за привет и благожелание. Христос Спаситель Своею благодатию да утвердит всех вас в единомыслии со вселенскою Церковью. Воистину воскрес». Епископ Николай

Пред нами только что полученная мартовская книжка «Правосл. Собеседника», в которой мы находим статью иеромонаха Дионисия: «Идеалы православно-русского инородческого миссионерства». – В этой статье мы находим историю казанских миссионерских курсов и описание современного их состояния, – этого «единственного миссионерского заведения» (стр. 347). Судя по этой журнальной заметке, миссионерские курсы в Казани, на которых слушатели проводят прежде всего чисто церковную жизнь под руководством и ближайшим надзором архимандрита и иеромонаха, – учреждение с совершенно исключительным внутренним строем. Где теперь можно найти, чтобы ученики духовно-учебного заведения способны были отправлять «торжественные и умилительные службы, по уставу лучших наших пустыней?» Несомненно, при такой постановке воспитательного дела на курсах можно ожидать от них успеха – и дай им Бог этого успеха!

Нас интересует другой вопрос и вот именно какой. Казанские курсы, судя по статье о. иеромонаха, имеют две группы: татарскую и монгольскую (с. 343). Эти группы сходятся вместе на уроках свящ. Писания, богословской энциклопедии (?), практического богословия и церковной истории (с. 347), т. е. на 18 недельных уроках; остальные уроки каждая группа учеников – слушателей курсов имеет свои специальные. Татарская группа слушает: историю и обличение мухаммеданства, этнографию поволжских и заволжских инородцев, историю распространения между ними христианства и арабский и татарский языки. Предметы второй группы: история и обличение ламайства, этнография сибирских инородцев, история распространения христианства между ними и монгольский язык.

Такова в общих чертах программа преподавания на казанских миссионерских курсах.

И да простят нам составители устава курсов; мы, живя вдалеке от Казани и будучи на противораскольничьем и противосектантском съезде миссионеров в 1897 году, вполне ожидали, что в Казани, чуть не центре раскола, на миссионерских курсах сообщаются хотя самые отрывочные, краткие сведения по расколоведению. Если же доверить статье «Правосл. Собеседника», то казанские миссионерские курсы, – будучи единственным учебным «образовательно-миссионерским» заведением, в то же время – единственное учебное заведение без курса раскола. Автор названной нами статьи, критикуя устав курсов, сожалеет, что на них не преподается медицина (с. 348), но ведь и упущение расколоведения, а в нынешнее время и сектоведения, – упущение немаловажное! Где нет на св. Руси последователей раскола, а ныне сектантства? Спрашивается, где же бы наиболее организовать группу расколо-сектоведения как не при казанских курсах? Или более того – расколо-сектоведение и обличение должно бы быть в числе общеобязательных предметов наравне с «богословской энциклопедией», – наукой малопонятной для нас, по своей особой терминологии.

В настоящее время изданы последовательно два циркулярные указа Св. Синода (по поводу постановления всероссийского миссион. съезда 1897 г.) о введении, хотя в самой небольшой степени, курса расколообличения даже в церковно-приходских школах. Повторяем, – весьма бы желательно было введение этого курса и в этом единственном специально-миссионерском учебном заведении, иначе курсы всегда будут представляться незаконченным и, если угодно, непопулярным миссионерским заведением, каковая репутация за ними укоренилась издавна на стороне.

И вообще из критики разбираемой статьи о казанских миссионерских курсах можно заключить, что их устав требует еще и еще изменений и дополнений, начиная хотя бы с того, напр., чтобы двухгодичный курс обучения на курсах заменен был трехгодичным и даже четырехгодичным и введение в курс новой группы слушателей, изучающих только внутреннюю миссию и противорасколо-сектантскую полемику. На самом деле, возможно ли помириться с тем, что наша столь бедная и нуждающаяся в борцах внутренняя миссия не имеет своего миссионерского училища? – Неужели могут быть какие-либо серьезные препятствия к тому, чтобы казанские курсы приютили противорасколо-сектантское отделение в своих стенах? – Очень бы хотелось выслушать мнение лиц, ближе нас стоящих к этому учреждению, по этому поводу, и если существуют препятствия осуществить наши пожелания, то следует подумать, как их устранить?… А наши пожелания, кажется, не только своевременны, но и составляют давно назревшую нужду.

Ревнитель

Граф Толстой в своём вышеприведенном «ответе» неистово глумится над святейшим таинством св. Причащения, а вот князь Мещерский свидетельствует в «Гражданине» о следующем поразительном чуде. Недавно в нашем грешном Петербурге совершилось чудесное проявление Божественной благодати в доме одного моего знакомого. У них гостила приезжая из провинции старушка, вдруг после инфлюэнцы пораженная параличом гортани. Положение сразу стало угрожающим, ибо больная ничего не могла глотать: ни пищи, ни лекарств. Все усилия и средства лучших врачей и хирургов оказывались напрасными, и больную ожидало изнурение от голода и жажды. В этом состоянии больная пожелала приобщиться св. Таин. Прибыл к ней со святыми Дарами молодой священник. Когда он прибыл, окружавшие больную предупредили его, что больная ничего глотать не может, и высказали опасение, что и св. Причастие она не будет в состоянии принять. Священник на это ответил, что телесная и врачебная научная помощь не его дело, – его дело воззвавшую к Богу с верою – с верою причастить, и, приступив к таинству причащения, священник подошел к больной, прочел молитву Причастницы, и лжицу с Телом и Кровью Христовыми преподнес к жадно ожидавшим их устам больной. Немыслимо описать волнение, охватившее присутствующих в эту страшно великую минуту вопроса: что будет?… Больная открыла уста, священник вложил в них причастие – и больная проглотила св. Дары… Это был первый глоток после недель болезни; затем священник дал ей теплоту, она проглотила её тоже, и яркий свет душевного блаженства озарил как бы солнечным светом её лицо; слезы благодарности к Богу полились из её глаз и во всей комнате, где так давно царила тьма бессилия науки и ожидание смерти, – стало светло от совершившегося чуда веры!

Когда, после ухода Божьего врача, явились врачи науки, разумеется, они это чудо объяснили реакцией от сильного нервного возбуждения и придали ему временное значение… Но к вечеру больная проглотила молоко, проглотила бульон, а теперь, три недели спустя, уже ест твердую пишу и поправляется…

Не так давно ко мне зашел для духовной беседы: один из местных старообрядцев. Помолившись на св. иконы, старообрядец обратил внимание на одну из них, – икону Черниговской Божией Матери, – и пожелал узнать, может быть, испытывая меня, как называется этот образ. Удовлетворив его любопытству, я, со своей стороны, обратил внимание старообрядца на начертанные по сторонам лика Богоматери литеры Мр҃ Ѳу҃ и спросил его, что означают, по его мнению, эти литеры. Старообрядец, не задумываясь, как по заученному, отвечал: «Мария родила фарисеев учителя».

– А мы, православные, сказал я, понимаем эти литеры несколько иначе: по нашему, они просто означают: «Матерь Божия».

– Коротко и благочестно, возразил старообрядец, «но что-то я не понимаю, как это четыре буквы означают два слова». Тогда я обратил внимание старообрядца на титла, стоящие над каждою парою букв, и указал ему на случаи сокращения посредством титл славянских слов; в частности указал на имя Христос, которое тоже сокращается только в две буквы Хс҃.

– Да, сказал старообрядец, мы, действительно, читаем эти две буквы за слово Христос, а потому можно бы и Мр. прочитать за слово Матерь. Но как быть с остальными буквами? Ведь таких букв совсем нет в слове Бог или Божий».

– Это верно, сказал я. Но потолкуем немножко. Скажите, откуда мы приняли веру Христову?

– Из Греции.

– А св. иконы Спасителя и Божией Матери?

– Конечно, также из Греции.

– А надписи на иконах греки делали на каком языке?

– Ясно, что по-гречески.

– Значит, и объяснения Мр Ѳу нужно искать в том, что значат эти слова по-гречески. Не так ли?

– Чего бы лучше? Но я греческий-то язык и не знаю.

– Ну, так поверь мне; я обманывать не стану, а греческий-то язык я изучал. По-гречески, матерь – Митир, Бог – Ѳеос, а если по-славянски нужно сказать Бога, то по-гречески будет Ѳеу. Оба эти слова на иконе сокращены в четыре буквы – так: Мр҃ Ѳу҃. Теперь читай эти четыре буквы, полностью, без сокращения, как читают слова под титлом. Что выйдет?

– «Матерь Бога».

– «Ну, а разве это не то же, что Матерь Божия?»

– «Так-то так, но ведь не погрешительно и наше понимание».

– «Погрешительно-ли ваше понимание, судите сами, почтеннейший. По вашему пониманию выходит, что Христос был учителем только фарисеев. А разве это так? Из Евангелия мы подлинно знаем, что фарисеи считали себя праведниками, а Христос говорил о Себе, что Он пришел «не праведников, а грешников призвать к покаянию». И о фарисеях он однажды прямо сказал: «оставьте их. Они слепые вожди слепых». За Христом всегда следовали толпы народа, и Он учил всех, не различая ни званий, ни состояний. Да и апостолам своим Он заповедовал научить вся языки, проповедовать Евангелие всей твари. Не погрешительно ли после этого считать и называть Христа Спасителя учителем только фарисеев? Кроме того, укажите мне хотя бы одно место в Евангелии, где бы слово фарисей писалось с буквы Ѳ, т. е. ѳарисеи, напротив, оно везде начинается с буквы Ф, – фарисеи.

– Вот, спасибо, отец, что научил. Мы ведь люди невысокого ума, греческого языка не изучали, а веруем, как наставили нас наши отцы и деды. Так закончил эту беседу старообрядец.

(Е. В.)

В «Гражданине» помещена следующая заметка об увлечениях современных «интеллигентов». «С изумлением, которое, вероятно, разделят многие порядочные люди, пришлось прочитать в «Русских Ведомостях» совсем невероятное сообщение из Киева. В нём сказано, что киевляне послали графу Льву Николаевичу Толстому телеграмму следующего текста: «Лев Николаевич! Мы, киевляне, шлем вам, величайшему и благороднейшему писателю наших дней, выражения горячей радости по поводу вашего выздоровления и надеемся, что высшая справедливость сохранит вашу жизнь еще долгие годы на благо страдающим ближним и на служение чистым идеалам любви, правды, истины и свободы». Затем газета прибавляет, что телеграмма эта собрала около 1000 подписей, которые будут посланы почтою. Итак, киевляне надеются, что высшая справедливость сохранит жизнь графа Толстого. Почти тысячелетие назад Киев сделался купелью крещения России в православную христианскую веру… Теперь, как видно из телеграммы 1000 киевлян, Киев провозглашает нового бога, в отмену старого, и придумал ему название: «высшей справедливости». Интересно было бы узнать, графу Толстому будет ли приятнее отдать свои дни под охрану высшей справедливости, чем под охрану христианского Бога? Интересно было бы тоже узнать, кто это тысяча подписавшихся под телеграммою, возвещающею о новом киевском боге. Вероятно, почтенное большинство евреи…

О толстом волке мой рассказ.

Забрался старый волк в овчарню как-то раз

(Само собой, вперед одев овечью шкуру)

И стал овец манить

Вон из овчарни уходить:

Овчарня де грязна,

Овчарня-де тесна,

И в овцах пастухи свою лишь пользу видят,

А если есть нужда, так каждую обидят;

В лесу же, на полях куда вольнее жить –

Так надобно туда, конечно, уходить!

Искусны серого слова!

Глядь, овцы по одной уходят со двора.

Однако пастухи не спят,

О сером друге говорят,

Как прекратить в овчарне им заразу

Чего же тут мудрить, прогнать бы волка сразу –

Ань серый не дремал

И страху пастухам нагнал:

Боятся сунуться, боятся волчьей мести

(Тот волк же был в особой чести)

И вот, и потому

Решили пастухи одеть ему

Ошейник с надписью, что это волк.

Тихохонько одели… ждут, какой тут будет толк.

Но, Боже мой,

Подняли шум какой!

Все волки пастухов чуть-чуть не разорвали

И грязью закидали;

Кричат: насилье и позор!

Вот ваш каков пастуший приговор,

Вот кротость какова! А нас еще винили,

Что мы всегда жестоки были!

И кто бы это снес –

Приятель матерой, как грязный пес,

По вашей милости ошейник носит!

Да нет, наш толстый волк пардону не попросит;

Коль надобно, ошейник разорвет

И к вам в овчарню вновь придет.

Здесь басня кончена. Слова нравоученья:

Где менее суда, там больше осужденья.

П–.

В газетах появилось неверное сообщение, что будто бы настоящим летом имеет состояться в Петербурге всероссийский миссионерский съезд. Судя по полученным нами запросам, сообщение это ввело многих деятелей миссии в заблуждение, а потому спешим опровергнуть это известие, как ни на чем не основанное.

Оренбургская духовная Консистория сообщает нам, что в настоящее время в Оренбургской епархии состоит вакантною должность епархиального миссионера.

В Оренбургской епархии миссионер несет обязанности противораскольничьей и противосектантской миссии. В вознаграждение за труды и в возмещение расходов по поездкам по обширной области миссионеру положено 3 т. руб.

– 5 июня открывают заседания епархиального миссионерского съезда в г. Витебске. Съезд продолжится несколько дней. К участию приглашено до 30 священников и миссионеров местной епархии. Заседания продолжатся несколько дней.

– На 16 сентября назначено открытие областного миссионерского съезда в г. Орле. Кроме местных деятелей миссии к участию приглашаются епархиальные миссионеры ближайших епархий, а для руководительства съездом в качестве специалистов преосвященный пригласил редактора нашего журнала В. М. Скворцова и профессора Н. И. Ивановского. Съезд продолжится две недели.