Ноябрь. Книга 2

Μ. г.

Каждому из нас, при исполнении своего долга в серой будничной обстановке, особенно отрадно бывает хоть изредка отвлечься от повседневных забот и мысленно приподняться над суровой действительностью, чтобы несколько отдохнуть в сознании пройденного пути или почерпнуть где-нибудь силы для дальнейшего труда. Так, путник, взбираясь на высокую гору, изредка останавливается и непременно оглядывается, чтобы подкрепить свои силы не столько в физическом отдыхе, сколько в сознании, что много уже препятствий преодолел он и цель путешествия близка. Отвлечь своё внимание на время от окружающего мира и перенестись в мир идей, чтобы там найти оправдание и смысл своего личного дела – это потребность души каждого работника, который смотрит на свой труд не как на ремесло, а как на высшее призвание. Тем живее эта потребность чувствуется теми тружениками нивы народной, которые заброшены в беспросветную глушь, в русскую темную деревню, вдали от утех и соблазнов внешней культурной жизни.

Думаю, поэтому, что вы не посетуете на меня за то, что темой своей речи я выбрал не какой-либо частный вопрос, а то высшее, что дает смысл всем частным вопросам вашей повседневной работы, именно о нравственно-культурном значении вашей учительской деятельности.

Давно ли было то время, когда для сельского народного учителя не возникало никаких вопросов в его деятельности, ни методических, ни общих принципиальных. Он спокойно, уверенно обучал грамоте ребят, отданных ему в науку. Всё было просто и ясно, когда сама жизнь была проста во всех своих формах. И как всё стало сложно и перепутано теперь!

Может ли в настоящее время учитель пройти мимо тех вопросов, кои выдвигает сама жизнь. Например: каковы задачи народной школы? Чему в строе школьной жизни надо отдать предпочтение – обучению или воспитанию? Какова роль знания в развитии учеников? Предполагает ли умственное развитие, как своё следствие, повышение нравственной жизни? И т. д. и т. д. Много подобных основных вопросов выплыло на поверхность жизни с того времени, как задачи народного образования получили подобающее значение в общей сумме государственных и общественных задач. И литература наша общая и специально-педагогическая живо откликнулась на все эти вопросы и старалась посильно разрешить их так или иначе. Но как всегда бывает в подобных случаях, теоретическая мысль не всегда совпадала с запросами жизни и, не делая уступок, стремилась втиснуть эту жизнь в теоретически-построенные рамки, происходили неизбежные увлечения, ошибки, и разочарования. В результате все-таки здоровые требования жизни одерживают рано или поздно верх над увлечениями мысли.

Так было, например, в вопросе о задачах народной школы. Не так еще давно эти задачи сводились исключительно только к распространению знаний. В этом одном все видели единственное средство борьбы со всем злом народной жизни. Правильная мысль что знание – сила выродилась у нас в ложное заключение, что знание есть единственная сила. Нельзя сказать, чтобы мы в школьном деле теперь уже освободились от господства этого принципа, тем не менее теперь уже нет повального увлечения им. Жизненный опыт показал всю односторонность этого увлечения и разбил многие радужные иллюзии. Преувеличенное мнение о значении знания для борьбы со злом получило своё полное развитие на Западе и оттуда уже перешло к нам. Там действительно сделано страшно много для распространения знания среди населения. В результате что же получилось? Надо прежде всего отметить, что против этого культа знания стали высказываться прежде всего именно на Западе наиболее вдумчивые писатели, приводя для этого очень веские основания. Гак, например, известный ученый Альфред Фулье опубликовал недавно данные о соотношении между распространением знания и нравственностью людей. Эти данные чрезвычайно интересны. Оказывается, что французская статистика обнаруживает тревожное совпадение между распространением образования в стране и возрастанием преступности. Общая преступность во Франции за последние 50 лет утроилась, хотя народонаселения увеличилось лишь немного; но что самое интересное – замечено возрастание преступлений, со времени введения обязательного обучения в 1881 г., причем преступность детей стала почти вдвое превышать преступность совершеннолетних, и в преступлениях молодежи стали замечаться сравнительно со взрослыми избыток свирепости, изысканная похотливость и хвастовство порочностью. Само собою разумеется, что эти статистические сведения имеют лишь относительное значение и увеличение преступности нельзя непосредственно сопоставить с увеличением народного образования. Но нельзя также не согласиться с мнением Альфреда Фулье, что, в числе нескольких причин увеличивающейся преступности детей, необходимо указать на господствующее в современном обществе понятие о просвещении и создаваемую им систему школьного образования. Это распространенное понятие характеризуется, как нельзя лучше, словами Дж. Ст. Милля, который рассказывает, что его отец был убежден, что всё было бы спасено, если бы весь свет был грамотен. Так, замечает А. Фулье. думали почти все в XVIII веке, повторяя с Кондорсэ: «Всеобщее беспрерывно улучшающееся образование составляет единственное лекарство против общих причин бедствий рода человеческого». Так ли это? Главный недостаток нашей системы обучения, говорит Фулье, состоит в преобладании элемента умственного и рассудочного. По наследию XVIII-го века, до сих пор преувеличивают значение знаний, особенно естественно-научных для нравственности человека. Между тем, давая знания без укрепления нравственности, мы даем лишь более сильные орудия для дурных наклонностей. Ребенок может сколько угодно учиться арифметике, знать голландские мысы, американские озера, и целую кучу исторических анекдотов; его дурные наклонности ничуть не переменятся. Еще Сократ говорил: «Образование, не дающее ума здравого и проникнутого справедливостью, – только ухудшает людей, давая им более способов делать зло». Альфред Фулье указал на одно из проявлений усилившегося зла в родной ему Франции: на увеличение преступности. Но можно указать и на другие стороны того же зла, ярко выступающие наружу не в одной Франции, а во всём цивилизованном мире и в старом, и в новом свете. Увлечение одним внешним положительным знанием отразилось на направлении всей культуры. Успехи научного исследования природы и пользования силами её, успехи практической техники достигли небывалых размеров. С этим вместе выросло могущество отдельных государств и небывалое в истории накопление богатств. Удобства внешней культуры стали доступными большему количеству людей. Но на ряду с этим выросла небывалая в истории погоня за материальными благами как целых государств, так и каждой отдельной личности. Вырос новый кумир – золотой телец, которому приносят в жертву и справедливость и честь, и совесть – всё чем живет человек. В частной жизни это сказалось в необычайной борьбе за существование, во внешней политике государств – в возмутительных захватах и насилиях сильного над слабым. Давно ли мы присутствовали при предсмертной агонии маленького честного народа, задушенного цивилизованной нацией? Точно в насмешку над высокими словами цивилизации в мире опять получает господство кулак, но не простой, как в средние века, а более тяжеловесный, «закованный в броню», по выражению Вильгельма II-го. И внутри самих государств погоня за материальными благами и неравномерное скопление их породило невыносимо обостренное отношение между разными классами населения и рознь эта грозит перейти в открытую борьбу и озарить заревом пожара весь цивилизованный мир. Душно стало всем, тесно живется. Недовольство масс растет, потому что потребности растут, а удовлетворять их все культура не может. Все помыслы устремлены на блага мира сего. Всё для себя, для своего земного блага, для своего кармана, для удовлетворения своих страстей. Забыли кроткий голос Спасителя: «ищите прежде всего Царствия Божия». И вот более чуткие мыслители Запада давно уже слышат отдаленный гром и тревожно указывают на грядущую для человечества беду. «Душа убывает», выразился один из них в половине минувшего столетия, и в этом слове вылилась вся сущность вопроса. «Душа убывает», потому что о душе никто не заботился, о ней никто не думал. И вот в результате блестящая, но «бездушная» цивилизация.

Что же? Стало быть и для нас неизбежен этот же круг противоречий? И нам предстоит задыхаться в этом золотом мешке прогресса? Да, если мы будем идти слепо за Западом, по тому же пути развития.

И нет, если мы сумеем создать свой путь развития, свою культуру, т. е. сумеем позаимствовать с Запада его страшную бездушную силу, которая заключается в сокровищах знания и техники, и вложить в неё душу, т. е. нравственные начала жизни, одухотворить её… «Ищите прежде всего Царствия Божия и правды его!»…

И «Царствие Божие внутрь вас есть»! Вот это предстоит русскому народу во всей его целости, т. е. и простому народу, как непосредственному хранителю в тайниках своих новых начал жизни, так и в союзе с ним интеллигенции, как сознательной истолковательнице этих начал.

Но интеллигенции, именно самой ближайшей к народу интеллигенции, предстоит главный труд в этом деле, ибо она вооружена орудиями знания и по своему положению должна быть руководительницей народа.

И труд этот совсем не так страшен, как он кажется. Ничего выдумывать здесь не приходится, а тем более ни ломать, ни насиловать чьей-либо совести. Надо только прислушаться к народному вкусу, к запросам его души, к его голосу и стараться дать ему ту духовную пищу, которой он ищет. И для этого не надо особенной наблюдательности, или чуткости. Все исследователи жизни народной единогласно свидетельствуют, что запросы народа тяготеют преимущественно к области нравственной, духовной, что народ трогательно сам ищет правды Божией, жизни праведной, душа его тоскует по далеком идеале святости и что только в этом идеале он и находит высший смысл существования.

Оттого то незабвенный Достоевский и называл его народом-богоносцем. И замечательно, что «та высота, та безусловность нравственного идеала, которая делает русский народ народом христианским по преимуществу, которая во всяком русском человеке обусловливает возможность внезапных победоносных поворотов от грязи и зла к добру и правде, – вся эта нравственная суть русского человека, по наблюдениям известного педагога С.А. Рачинского, уже заложена в русском ребенке».

«Несколько лет тому назад, говорит С.А. Рачинский, в Париже учебное начальство возымело оригинальную мысль подвергнуть статистическому исследованию задушевные желания парижских ребят. С этою целью во всех начальных школах было задано единовременно всем учащимся сочинение на одну тему. Всякий должен был высказывать, как бы он желал провести свою жизнь. Этот материал был подвергнут тщательной классификации и исследованию, и в общем выводе получился успокоительный результат, что идеалом большинства парижских детей нужно считать честный труд и приобретаемый им скромный достаток.

Не задаваясь столь строго научными целями, я часто задаю своим ученикам темы тожественные или подобные: ученики на них пишут охотно, и учитель может почерпнуть из их ответов полезные указания. – Ответы эти самые разнообразные, смотря по возрасту, характеру, степени развития, минутному настроению ученика. Но весьма замечательно в этих сочинениях частое повторение одного мотива, который, ручаюсь за это, во всякой школе, кроме русской, может явиться, лишь как редкое исключение.

Большинство мальчиков, внимательно относящихся к заданной теме, нарисовав себе жизнь, соответствующую их вкусам и наклонностям (по большей части хозяйственным – из земных благ самым желательным оказывается собственный кусок земли), заключают её отречением от всего мирского, раздачею имущества бедным, поступлением в монастырь!… Да, монастырь, жизнь в Боге и для Бога, отвержение себя, – вот что совершенно искренно представляется конечною целью существования, недосягаемым блаженством этим веселым практическим мальчикам. Эта мысль не могла им быть навязана учителем, нимало не сочувствующим нашим современным монастырям. Монастыря они и не видали, они разумеют тот таинственный, идеальный, неземной монастырь, который рисуется перед ними в рассказах странников, в житиях святых, в собственных смутных алканьях их души!²⁴⁰

А вот что пишет в своих «Записках» одна интеллигентная девушка, добровольно взявшая на себя подвиг школьного учительства в глухой местности: «Всякий разговор о подвигах и преданности вере и отечеству, о самопожертвовании и презрении к смерти удивительно одушевлял моих молодых собеседников. Мне случилось им рассказать, как один Оренбургский казак научил своих односельчан и соседей истинному христианскому житию, и я никогда не забуду того безмолвного, страстного внимания, с которым они выслушивали этот рассказ. Один угрюмый и скрытный мальчик, никому прямо не смотревший в глаза, в первый, кажется, раз поднял их на меня, и всё лицо его преобразилось и осветилось прекрасной, чуткой мыслью; а другой, 12-летний мальчик, взволнованно и твердо заявил, что будет кормить тятю, пока тот жив, а потом уйдет в Оренбург, на христианское житье. Еще случилось мне долго беседовать с крестьянскими девушками, которые по вечерам приходили в школу с пряжей, чтобы выучиться молитвам и слышать рассказы из Священной Истории и из жизни святых. Мы говорили о темных сторонах деревенского быта, и девушки были очень задумчивы и очень серьезны. А через несколько времени после того, как мы разошлись, я услышала звонок и нашла у подъезда нашего дома четырех девушек, которые, несмотря на поздний час, вернулись, чтобы сообщить мне своё решение: они не хотят жить, как все, в грязи, грубости и неправде; они не хотят слышать бранных слов и видеть пьяных, не хотят участвовать в насилиях и обманах, они хотят втроем поселиться особо в чистой келье за садом, у церкви; хотят петь, работать, читать и молиться, и хотят до самой смерти прожить чистыми и добрыми!!²⁴¹

Пусть для многих всё это только наивно, но в этих детских мечтах и замыслах разве не отражается, как в зеркале, народная душа, которая тянется к свету, к правде, к иной жизни?

Пусть для некоторых все эти явления не имеют абсолютной ценности, но никто не будет спорить, что они имеют решающее значение в том вопросе, который теперь для нас наиболее важен: как устранить в нашей жизни пагубные односторонности и противоречия западной культуры? Если запросы русского народа коренятся в области религиозно-нравственной, если идеал его есть не богатство, не могущество на счет унижения других, не слава, а святость, т. е. жизнь в Боге и для Бога, то ведь это есть тот несокрушимый фундамент, на котором только и может вырасти культура не умственных только знаний, но нравственной жизни. Это и есть та душа, которая «убывает на Западе».

Не напрасно же наши русские мыслители, начиная с первых славянофилов и кончая недавно умершим Владимиром Соловьевым, с такою любовью и упованием говорили об историческом призвании России, которое заключается в том, чтобы внести в общую сокровищницу всемирной культуры то, чего там не хватает: новые нравственные формы жизни, свободу христианского духа, дух Христов в отношения личные и международные…

Не оттого ли и вдохновенная речь Достоевского на празднике Пушкина прозвучала по всей России, как вечевой колокол, что в этой речи все услышали вещее слово о великом нравственном призвании России?

И опять повторяю: если таково призвание русского народа, то помочь ему осуществить это призвание лежит на обязанности той умственной силы, которая стоит в непосредственной связи с народом. Народное учительство поэтому получает теперь особый смысл и высшее значение. Если прежде учитель народной школы был только мастером своего дела, и был спокоен, когда исполнял свою непосредственную обязанность научить детей читать, писать и считать, то теперь сама жизнь, иногда против воли учителя, расширяет чрезвычайно рамки его деятельности. Он именно та культурная сила, которая стоит ближе всех и в непосредственном отношении к народу. Поэтому, при осложнившихся условиях и требованиях жизни, на эту силу возлагаются сверху такие задачи, о которых раньше никто и не думал. Чтения с теневыми картинами, вечерние занятия со взрослыми, воскресные школы, продажа книг из склада, заведование библиотекой, обучение сельскому хозяйству и т. п. новые обязанности сельского учителя – ставят его в непосредственное отношение не с детьми только, а и со взрослыми, ставят его в положение учителя народа.

Но не о том я говорю, что возлагается на современного учителя сверху, а о том, что возлагает на него в данное время его нравственный долг перед народом. А этот долг говорит ему: учи не детей только, а весь народ тому, чего он ищет; учи его добру, разумной, нравственной жизни, добрым отношениям к семье и к ближним, трезвой жизни, воздержанию языка… Учи его не только умирать свято, но и жить свято, чтобы не порывами только к свету определялась его жизнь, а постепенным, но неуклонным приближением к нему. Этот нравственный долг подсказывается учителю не только его сознанием, но в большей степени его сердечной чуткостью, его отзывчивостью на окружающую его нужду, его жалостливой любовью к меньшим братьям, протягивающим к нему руку за духовным подаянием. Но если голос нравственного долга недостаточно громко звучит в ином сердце, то уже громко и убедительно говорит ему о тех же задачах практический опыт учительства. У кого из вас, долго живущих на одном месте и вкладывавших всю душу в своё дело, не опускались в бессилии руки, когда вы видели, как безжалостно дерзко разбиваются все ваши школьные труды о невежество и языческий образ жизни всей массы населения. Дети, как губка, впитывают в себя всё то доброе, что вы им даете, а та же семья, в которую возвращаются дети из школы, грубо выжимает из этой губки детского сердца всё, без остатка, содержимое в ней. И подчас, когда вы считали себя уже у цели и утешались добрыми результатами, какой-нибудь случай открывал вам глаза и наполнял сердце ваше глубоким разочарованием в силе школьного влияния на жизнь. Всё то доброе, что выносит ученик из школы, быстро перевешивается тем злом, что подстерегает его тут же на улице, за порогом школы. Влияние личности, семьи, улицы, преданий и обычаев, суеверия и невежества так сильно, что нет возможности на одну школу возлагать какие-либо надежды нравственного улучшения народа. Не приводит-ли это нас к той же мысли, что если учитель хочет видеть добрые плоды своего школьного учительства, он должен охватить своим добрым влиянием всё взрослое население своего района? Только при этом условии и возможно служить тем нравственно-культурным задачам, о которых я говорил только что. «Учитель – свеча, которая всем в доме светит и сама при этом сгорает». Это сравнение принадлежит К.П. Победоносцеву и как оно выразительно передает всю сущность современного учительства! Именно свеча…

Но для этого, скажут мне, нужен личный подвиг учителя? Конечно! – отвечу. Личный нравственный подвиг – непременное условие учительства. Ведь потому это звание так и свято, потому оно и трудно, что для успеха его необходим личный подъем духа учителя, личное самоотвержение и исполнение прежде всего заповеди Христа: «отвертись себя, возьми крест свой и следуй за Мной».

Даже в более узкой сфере учительства – в школе – без личного нравственного подвига невозможно воспитание. Помните, как говорит старец Зосима у Достоевского: «на всяк день и час, на всякую минуту, ходи около себя и смотри за собою, чтобы образ твой был благолепен. Вот ты прошел мимо малого ребенка, прошел злобный, со скверным словом, с гневливою душой: ты и не приметил, может, ребенка-то, а он видел тебя, и образ твой, неприглядный и нечестивый, может, в его беззащитном сердечке остался. Ты и не знал сего, а может быть, ты уже тем в него семя бросил дурное, и возрастет оно, пожалуй, а всё потому, что ты не уберегся перед дитятей, потому, что любви осмотрительной, деятельной не воспитал в себе»… Это черты идеального учителя, скажут мне. Это недостижимо. Пусть будет так. Соглашусь на время, что это черты идеального учителя, что это идеал. Но спрошу в свою очередь: чем живет всякая человеческая душа, как не идеалом? Чем оживляется наша серая, будничная работа, особенно при таких тяжелых условиях, как работа учителя в деревенской глуши? Чем поддержать в себе необходимую для работы бодрость, чтобы не впасть в уныние? Только идеалом, который, как далекий светоч в безбрежной пустыне, манит к себе и укрепляет наш дух надеждой на то, что мы не напрасно идем, не заблудимся, не погибнем. Не будь его, как сера и однообразна была бы наша, жизнь! Но я скажу больше. – Учительство, более чем какая-либо другая деятельность (кроме пастырской), богата так называемыми «идеальными работниками». И те черты, коими я обрисовал учителя народа, взяты с действительности. Мы знаем, мы встречаем таких учителей. Скромно, без шума, с полным самоотречением делают они святое дело нравственного обновления окружающей их крестьянской среды. И если мы их не всегда замечаем вследствие их скромности, то народ всегда отличает их.

Нет между ними и народом того средостения, которое отделяет от народа интеллигенцию. Отношения между ними просты и естественны. Народ видит в них своих учителей и несет им и радость и горе своей жизни. Он тянется к ним, как ребенок тянется к своей матери. И надо видеть, какого нравственного влияния достигают эти учители на всю окружающую их среду!

Пусть же знают они, пусть знают все учителя, взявшие на себя крест нравственного воздействия на народ, что делают они незаметное для глаз, но великое по существу, культурное дело, что служат они не только своему народу, но и всему человечеству и в этом заключается затаенный, не всем понятный, но глубочайший смысл их святого подвига.

Свящ. И. Фудель

Первого марта 1903 года высокопреосвященным Иустином, архиепископом Херсонским и Одесским получена была срочная телеграмма следующего содержания:

«26 февраля началось в Петроострове опаснейшее малеванское движение: сектанты обезумели, на 4 марта назначили страшный суд, готовы сбывать имущества, морят себя голодом, в белых рубахах бегают по селу, говорят на мнимых языках, возбуждают народ; сектантов увещеваем, нужны скорейшие меры, просим командировать епархиального миссионера. Миссионер Соколовский и священник Богданов».

На этой телеграмме последовала того-же марта резолюция владыки: «Епархиальному противосектантскому миссионеру, без промедления нужно отправиться в Петроостров. А. Иустин». К вечеру следующего дня я был уже в Петроострове, лежащем верстах в 400 от Одессы, на границе Киевской губернии и севера Елисаветградского уезда.

В первый раз об учении малеванцев в Херсонской губернии стало известным в самом конце 80-х годов прошлого столетия, когда, по словам Херсонских штундистов, сам Кондра Малеванный прошел со своей проповедью почти весь Елисаветградский уезд. Однако его крайне безумное учение не было тогда принято нашими сектантами; последние видели в нём одно богохульство, и Малеванный в иных местах с насмешкой, в других даже с угрозой и насилием был выпровожаем из домов штундистов; последние не забыли только его имени и фамилии. Но, то, чего не достиг сам основатель секты, до некоторой степени успели сделать его последователи.

Десять лет тому назад с. Петроостров было совершенно свободно от сектантства, не смотря на то, что было окружено поселениями Херс. и Киев. губ., зараженными отступничеством, пока некто Таран не занес сюда штунду, совратив некоего Савву Литвиненко; сыновья же последнего Онисим и особенно Меркурий скоро стали во главе сектантской общины, и община эта очень быстро стала увеличиваться всё новыми и новыми совращениями из среды православных; чрез 7–8 лет Петроостровская община штундистов насчитывала уже более 150 своих последователей.

Но вот года 4 тому назад появляется здесь «странник» Пимен Корнеев Ивасюк, житель с. Быстрик, Бердичевского уезда, Киевской губ., последователь и пропагандист секты «малеванцев». Переходя из дома в дом, он стал учить штундистов, что евангелие – тряпка; нужна любовь; если-же кто читает Евангелие, то последнее нужно понимать духовно, так, напр., брак есть свободное отношение мужчин и женщин: можно любить и иметь и чужих жен: «вин мою, а я его» и т. п.

Безумная проповедь Ивасюка имела большой успех среди местных штундистов; скоро их община разделилась на два враждебных друг другу лагеря, во главе нового «духовного» учения стал вообще и раньше мистически настроенный Кондрат Магар. – Но это разделение среди Петроостровских штундистов мало обнаруживалось, пока не появился новый пропагандист «малеванщины Кузьма странник»,²⁴² посетивший Петроостров в начале февраля текущего года.

Между тем в период времени между посещением Петроострова Пименом и Кузьмою многие из отделившихся от штундизма сектантов завязывают самые живые сношения с малеванцами разных мест Киевской губернии. Одни из сектантов ведут с ними переписку, другие лично ездят к ним в Киевскую губернию. Так, напр., полицейским расследованием установлены сношения Петроостровских сектантов со след… малеванцами Киевской губернии. 1) С Василием Яценко в Лучине, 2) Архипом Кузьмичем в Турбовке, 3) Яковом Горбарем в Голяках, 4) Филимоном Коромоком в Дедовщине, 5) Дементием Рудчуком, 6) Онисимом Томилиным в Корсуне, 7) Самсоном Сулемой в Черкассах, 8) Никитой Мироновым Степаненко, 9) Иваном Очеретним в Ротиевке, 10) Иваном Васильевым Шаповаловым в Осташкове, 11) Анной Кондратьевой в Тараще, 12) Яковов Гавриленко в Таращах, 13) Андреем Очеретовым в Ольшанице, 14) Яковом Литвиненко в Антоновке, 15) Симеоном Панамаренко в Соколовке, 16) Ефимом Барисаем в Блощанипе. Кондрат Сердюк в средине января успел побывать в г. Тараще у жены Малеванного Анны, а Алексий Погулянко, сгорая нетерпением видеть «живого бога», ездил тайком без паспорта в Казань, но, по его словам, к Малеванному его не допустили.

Очень скоро после появления Кузьмы в Петроострове стали устраиваться, под его руководством, сектантские собрания в домах Авксентия Диордицы, Якова Белана и Кондрата Магара, которые посещали так-же Самсоненко с женою Андреё Горбенко и Погуляйко. На этих собраниях Кузьма проповедовал веру в Кондру Малеванного, как в Спасителя, учил, что никаких властей не нужно, запрещал есть мясное, учил о «духовной любви» и в последнем учении успел настолько, что жена сектанта Мины Кожухаря – Акилина оставила своего мужа и сделалась «духовное сестрой» Кузьмы.

Впоследствии, когда она с ним бежала, но была в пути настигнута и избита вместе с «пророком» Μ. Кожухарем, она твердила мужу одно: «плоть убьешь, а духа нет»! Так сильно было влияние на неё Кузьмы.

Но еще более сильное влияние произвел своею проповедью Кузьма на семью крестьянина Симеона Тихого и особенно, как увидим ниже, на молодую, красивую жену его Марину, в доме которых он остановился и ночевал. Под влиянием его речей, Марина убедилась, что у неё «в груди вселился Христос», имеющий скоро родиться и в лице Кондры Малеванного явиться судить вселенную. К такому, впрочем, убеждению она пришла не сразу, а уже потом, после исчезновения из Петроострова Кузьмы.

Слух о появлении в Петроострове нового «настоящего» из Киева пророка скоро дошел до сведения сельской полиции, которая не могла не обратить внимания на устраивавшиеся по ночам шумные сектантские собрания. Когда в ночь на 7 февраля Кузьма устроил радения в доме Авксентия Диордицы на Петроостровском хуторе, местный сотский с тремя десятскими и обходным направились к нему во двор. На лай собак тотчас вышел из хаты сын Авксентия – Данило Диордица и на требование полиции впустить их в избу ответил грубым отказом; скоро из хаты выбежала вся семья Диордицы, причем жена Даниила – Мария и сестра его София, схватив рогачи, объявили, что не допустят ни кому войти в дом, после чего сектанты мужчины стали бить сотских кулаками, а женщины рогачами. Не решаясь вступить в борьбу с сектантами, сотский оставил десятских во дворе Диордицы, а сам пошел в Петроостров за людьми. Когда люди пришли, десятские уже сидели в избе, но Кузьмы уже и след простыл: пока они сторожили во дворе, «пророк» уже бежал чрез выломанное с противоположной стороны избы окно и скрылся. Розыски его были безуспешны: говорят, что Кузьма, переночевав в соседней д. Красногорке, поспешил оттуда скрыться в Киевскую губернию.

Кузьма ушел, но брошенные семена его лжеучения взошли и скоро принесли печальные плоды. Наибольшее впечатление проповедь Кузьмы, как я уже заметил, произвела на душу Марины Тихой. Вследствие бедности вся семья Тихих жила впроголодь. Худое питание всю зиму, недавние роды и кормление ребенка, ежедневные заботы о других малолетних детях и насущном куске хлеба – всё это не могло не создать удобной почвы для усиления нервозности и без того слабого организма молодой женщины. Кузьма ушел, но его образ постоянно вставал пред очима впечатлительной Марины, его речи о скором наступлении нового царства без нужды, без горя, без лишений, где царит вечная весна и всеобщая любовь, постоянно наполняли её душу: его уверения о скором воплощении от неё Спасителя мира, Кондры Малеванного, более всего волновали её ум и сердце: скоро-ли совершится это дело, в котором она, по словам пророка, должна сыграть такую великую роль? Эти мысли преследовали Марину день и ночь, они лишили её сна и покоя; Кузьма своими речами буквально загипнотизировал Марину: до признания себя богородицей был у неё всего один шаг, и она скоро его сделала. Это произошло ровно чрез две недели по уходе Кузьмы.

«В субботу (22 февраля) я чистила картошку, передает нам сама Марина, вдруг вся комната моя засияла необыкновенным светом, я увидела голубя, который сел на моё правое плечо и сказал мне: «Открой рот»! Я открыла и голубь влетел в меня; с тех пор я почувствовала необыкновенную радость и теперь чувствую, как Христос трепещет в правой моей груди», – О случившемся чуде Марина тотчас сказала мужу и матери (сектантка) и те первые уверовали в неё, как в «богородицу»; скоро об этом заговорил весь хутор, а потом и всё село. Первые повалили в дом Тихих малеванцы; никому не нужно уже было уверять их в том, что Марина имеет родить Христа: Кузьма достаточно убедил их в скором воплощении Кондры Малеванного, имеющего прийти судить мир. В среду 26 февраля изба Марины наполнилась сектантами и их женами; вокруг избы собралась многочисленная толпа народа; стали приезжать на повозках и верхами из соседних хуторов и деревень; одни слышали, что Христос народился, другие спешили посмотреть, как это «из жинки чоловик зробывся», так что не только весь двор, но и улица против дома Тихих была буквально запружена народом. Что-же в это время происходило в доме Тихих?

Родные Марины и явившиеся раньше других к ней сектанты первые провозгласили её Богородицей, причем некоторые склонны были видеть в ней самого Христа: «смотрите, говорили они православным, чтобы вы не ошиблись; Марина – это сам Христос»! Но большинство из сектантов смотрело на неё, как на ту, которая должна скоро родить избавителя и судию мира, Кондру Малеванного. Первые посетители и последователи Марины вошли в дом её свободно, но все последующие с разбором и с известным церемониалом; именно, – если кто хотел войти в дом, он просил стоящего у входа в него Димитрия Буцана доложить Марине, чтобы впустили и его в царство или рай небесный, тогда кого Марина желала впустить, сторожившие отвечали ему: «иди! Отец небесный благословляет тебе войти в царство»! По показаниям свидетелей, получивших разрешение войти в дом Марины, каждый, кого Марина удостаивала войти в «небесный рай», сбрасывал с себя, по её приказанию, «овечью кожу», т. е. верхнюю одежу, становился у порога на колени и на коленах подползал к Марине, целовал ей руки и ноги, она, подняв два пальца правой руки, благословляла его. Сама Марина завила волосы в одну косу, надела мужскую рубаху и в таком виде принимала своих поклонников. После благословения Марина заставляла иных танцевать пред собой. Так, когда вошел в избу её Данило Диордица, Марина, представляя руками игру на дудке, напевала приговаривая: «Марина грае, Данила гуляе», и заставляла последнего танцевать, объясняя, что так и Давид скакал пред ковчегом Божиим. Другим Марина давала наставления, призывала к покаянию и била при этом до крови по лицу. Так, когда в хату вошел сектант Евдоким Занога и стал на коленах ползти к ней, она сказала ему: «ты любыв гарных чужих жинок, взяв соби горбату, а теперь бачыш, що Марына красыва, тай прийшов сюда», после чего стала бить Заногу по лицу пока не окровавила его; сектант терпеливо всё это переносил; тогда Марина вытерла ему лицо платком и позволила целовать ей руки и ноги; когда Занога получил от Марины благословение, все сектанты за терпение стали подымать его с криком; «ура, ура, радость, радость!» После этого стали подымать до потолка и Марину с пением: «Христос воскресе», в это время она скрежетала зубами, кривила рот и пророчествовала, уверяя всех, что это не она говорит, а «из Марининых уст сам Христос говорит». Точно также был избит Мариной Димитрий Буцан за то, что обижает свою мачеху, а не веровавший в божество Марины, Василий Сенченко получил от неё удар в голову рукояткой ножа и выгнан вон из хаты. Словом, в подобных случаях, Марина проявляла признаки бешеного буйства. Благословение Маринино всякий раз оканчивалось тем, что получивший его должен был раскрыть рот, а она харкала и плевала в него, всякий раз спрашивая: «что, сладкое мое брение», – или дохнет в рот и то же спросит: «сладкий мой аромат»? «Сладкий», отвечали её последователи. – «Верьте-же, что в моей груди Христос воскрес»! Этим действием Марина, по её объяснению, сообщала сектан<там>²⁴³ Духа Святого.

В продолжение двух суток сектанты, не употребляя пи<щи,> день и ночь проводили в неистовых плясках, криках и ве<де>ниях: то, взявшись за руки, они все кружились, по избе кр<ича:> «план, план, груба, труба, радость, радость, козлов, козлов<…»,> то выслушивали непонятные пророчества .Марины, подымая её, <как> богородицу; то снова, ударяя в ладоши, пускались в неисто<вую> пляску полуголые и даже прямо голые. Сама Марина все это в<ремя> не кормила своего несчастного ребенка, так как, вследствие <доб>ровольного поста, лишилась молока; дитя кормила соседка, пр<авос>славная, Дария Мирзова. Весь народ был крайне смущен нео<бык>новенным событием; огромные толпы всё время окружали <дом> Марины: в селе не варили два дня, потому что все женщ<ины> ушли на хутор; дети по домам везде плакали; голодный с<вин,> оставленный своими хозяевами, ревел, наводя тоску на всё <боль>шое село. Все недоумевали, чего то ждали и боялись. И зам<еча>тельно, что всё это происходило на глазах всех властей П<етро>острова, где существует волостное правление и живет сам во<лос>ной старшина со всеми подведомственными ему чинами сель<ской> полиции!

В пятницу Марина, почувствовав, очевидно, усталость, <обра>тилась ко всем находящимся в избе сектантам: «мне дух <на>помнил, чтобы я немного отдохнула», и с этими словами <она> легла на постель. «Приедут два священника, продолжала в экс<тазе> говорит она, и я обращу их в гадюк, а их широкими <рука> ами хату замету. Семен, обратилась Марина к мужу, иди <ко> мне»! Семен подошел к ней, поцеловал ей ноги и руки, у<…> возле неё, и оба они, обнявшись, стали в присутствии всех <це>ловиться. После этого, как бы в раскаянье, Марина стала <бить> себя по лицу, приговаривая: «душечка, грушечка, я-же говорила <…> не делать этого»! Затем, встав с постели и сложив руки, <Ма>рина обратилась к сектантам: «идите прочь, нечестивые, <в> огонь вечный, ибо дух мне сказал, чтобы остались только <муж> мой, Родион Магар и Ефимий Тихий». Сектанты, плача, все в<ышли> из избы. А оставшиеся в доме стали неистово плясать; Ма<рина> сбросила рубаху мужа и кружилась в одной юбке, а Родион Магар, набросив рубаху наопашь, танцуя, всё время бил себя руками по голому животу. Затем Марина завязала в угол фартука деньги и, прицепив к тому-же углу фартука соломинку, кричала: «горит, горит»! Кто красивее, спрашивала она, фартук или я? – «Ты красивее, отвечали ей, ты истинный Бог»! Наконец Марина разделась до нага, голая вымазалась вся сажей и стала падать и биться о землю до тех пор, пока не лишилась чувств; тогда сектанты её подняли, омыли, одели и усадили на постель.

Понемногу сектанты снова стали наполнять избу. В это время Марина стала учить своих последователей о близкой кончине мира и страшном суде, который, по её словам, наступит во вторник 4-го марта. «Ничего не делайте, говорила она, ибо всё равно скоро конец мира, кайтесь, выбросьте деньги, выгоните в поле скотину, на что всё это вам»? Свою проповедь Марина подтвердила делом: она выбросила из сундука и стала раздавать сектантам (штундистам) вещи. Вдова Поперечиха выбросила из кармана все бывшие у неё деньги, а Авксентий Диордица обратился к православным: «у меня в правой груди Христос воскрес, и во вторник я вознесусь на небо; берите, кто хочет, мою корову и быка». Димитрий Буцан, выйдя из хаты, предложил народу купить у него за 15 рублей лошадей и повозку (а одна повозка стоит до 40 рублей). Их купил Ф. Чалый, но Марина тотчас убедила Буцана выбросить деньги на двор; Чалый поднял их, но от лошадей благоразумно отказался, боясь ответственности. Всё это производило неотразимо сильное впечатление на многочисленную толпу православных; многие из них начали со страхом подумывать о вторнике: «что если секты правы в своём ожидании страшного суда»? Некоторые прямо плакали, говоря: «соседи с Мариной идут в царство небесное, а мы пропадаем»!

По словам свидетелей, к вечеру пятницы все сектанты сделались, как пьяные; истомленные они уже больше сидели в доме Марины и тупо смотрели на неё. В это время случайно прибыл на хутор окружной миссионер о. К. Соколовский. О первом своём посещении дома Марины он говорит следующее.

«Еще по дороге из села нам встречались толпы заплаканных сектантов, которые шли после поклонения богородице; встречные православные советовали мне не входить к Марине, так как она больная и буйствует. То, что я увидел в хате лжебогородицы, произвело на меня ужасно удручающее впечатление, тем более, что я прибыл сюда неожиданно для себя. Дай Бог, чтобы мне никогда ничего подобного не видеть! На кровати с распущенными растрепанными волосами – не то Марина, не то скелет человеческий, на руках у неё грудной ребенок, а на печке еще двое ребят, – немного постарше; глаза Марины глубоко впали, широко раскрыты и бессмысленно уставились в одну точку, она скрежетала зубами, кривила рот и произносила бессмысленные отдельные звуки, вроде следующих: «тер-фа-ти-ко-лум-ши-ка-сить» и проч.; временами сознание её как будто немного прояснялось и она говорила: «я Марина, непорочная девица, Христа родила; дух святой во мне говорит» и проч. Не успел я разглядеть эту первую страшную картину, как незаметно для меня из-под кровати выползла старуха мать Марины и, засучив кулаки, горше Марины пророчествовала и вопила ко мне: «ты дух нечистый – изыди: она, моя Марина, Христа родила… Отец, Отец»! Пораженный новой картиной, я пробовал было увещевать мать и дочь, но их пророчества всё заглушали. Оставался в хате еще муж Марины; я обратился к нему и спросил, что с его женой и тещей и не может ли он их успокоить. Но и здесь я встретил отпор: «они ничего худого не говорят: это не болезнь, это им дано свыше», отвечал Семен. Я понял, что нахожусь в доме, где вся семья буквально страдает умопомешательством, понял, что дело здесь очень серьезное; и потому, приняв во внимание всё здесь раньше происходившее, предложил сотским, удалив со двора толпы народа, немедля дать знать о происходящем приставу, а тем временем в субботу утром, сообща с местным священником, о происходящем я дал срочную телеграмму высокопреосвященному архиепископу Иустину.

В субботу волнение среди сектантов несколько улеглось; объясняется это их усталостью и тем, что сама Марина удалила из хаты большинство сектантов, и наконец тем, что народ был удален от дома Тихих мерами полиции, хотя по домам сектанты и продолжали безумствовать. Прибыв под вечер в воскресенье в Петроостров, я тотчас посетил на хуторе семью Тихих и застал Марину и Семена в некотором сознании: она всё жаловалась на нестерпимую головную боль, просила любопытствующих выйти из хаты, а относительно всего происшедшего с нею в её доме утверждала, что решительно ничего не помнит, помнит только, что когда она чистила картошку необыкновенный свет озарил её комнату, она увидела на правом своём плече голубя, который велел ей разинуть рот, влетел в неё, забился в её правой груди и она почувствовала невыразимую радость. Говоря об этом, она восторженно улыбалась, но затем тотчас радостное её настроение сменялось глубокою печалью. Исхудалая, бледная, с устремленными в одну точку воспаленными глазами, она то и дело просила пить, жалуясь на мучившую её жажду. Семен, видно, пришел в себя, хотя с нашими уверениями, что его жена больна и что сектанты только еще более её расстроили, что ей нужно обратиться к доктору, чтобы успокоиться, соглашался как-то нерешительно. Очевидно, оба они еще не вполне отрешились от мысли, что Марина призвана свыше чудесным образом родить христа – Кондру Малеванного, судию миру. Успокоив несколько Тихих, я убедил Семена не впускать никого к себе в дом так как люди больше еще раздражают больную Марину. – На следующий день прибыл из Елисаветграда вызванный мною телеграммой окружной миссионер о. П. Купчевский и командированные в помощь местному приставу Н. Матюшину еще два пристава Елисаветградского уезда, несколько урядников, и созваны из окрестных волостей – старосты и сотские, прибыли из Елисаветграда и жандармы. Такое усиление числа полицейских чинов являлось крайне необходимым в виду необыкновенного возбуждения сектантов и народа и возможности со стороны первых, под влиянием мысли о близкой кончине мира, прийти к какому-нибудь пагубному решению: страшная катастрофа в Тернавских плавнях еще всем нам очень памятна. Кроме того, все мы опасались, как бы своё учение и проповедь о кончине мира сектанты не вынесли из дома Тихих на улицу, чему попытки были со стороны Кондрата Магара, бегавшего по селу голым и кричавшего о рожд<ении> Христа и кончине мира.

Нет сомнения, что тогда среди народа могло бы произ<ойти> религиозное волнение, результаты которого нельзя было и пр<ед>видеть.

На следующий день я направил окружных миссионеров <в> село Петроостров вести беседы по домам сектантов, а с<ам> с приставом поспешил на хутор в дом Тихих, где <всё> нашел в прежнем положении. Мы достигли в это посещ<ение> лишь того, что убедили Марину принять пишу. В виду полу<чен>ных сведений о продолжающихся пророчествах в доме Мари<ны> и чудачествах главного вожака Кондры Магара, я убедил <при>става изолировать их обоих; в доме Марины на ночь помещ<ен> был урядник, с целью не допускать туда сектантов, Маг<ар> был временно арестован, к домам более видных сектант<тов> негласно поставлены были на ночь караулы. Такие меры вы<зы>вались необходимостью парализовать влияние на сектантов главн<ых> виновников религиозного движения малеванцев, в особенности <в> виду крайнего возбуждения умов не только среди сектантов, <но> и православных, с большой тревогой ожидавших следующ<его> дня, – вторника, дня рождения от Марины Кондры Малеванног<о и> кончины мира.

Весь почти понедельник до глубокой ночи и утро вторн<ика> употреблены были на дознание и опрос свидетелей, выяснивш<их> всё дело.

Во вторник к вечеру, при огромном стечении православн<ного> народа и сектантов, мною проведена была беседа о признак<ах> второго пришествия Христа Спасителя и кончины мира. Не тол<ько> словом Божиим, но и самою несбыточностью пророчества сект<ан>тов о кончине в этот день мира слушатели были убеждены <в> ложности сектантских бредней. Видимо, беседа значител<ьно> успокоила народ и заставила призадуматься более благоразумн<ых> из сектантов.

На следующий день, в среду, я провел вторую публичн<ую> беседу, в которой на основании только что полученного из <до>знаний материала я познакомил народ с историей возникнове<ния> малеванского движения в Петроострове, в связи с историей секты К. Малеванного, и изложил учение слова Божия о неповторяемости воплощения Господа нашего Иисуса Христа и признаках истинных и ложных пророков. – Затем до самого конца недели мною и окружными миссионерами в селе и на хуторе днем и ночью велись беседы с сектантами и поколебавшимися, было, православными. Результатом всех указанных мероприятий было не только успокоение прихода, но и возвращение в скором времени к православию нескольких семейств как из среды штундистов, так и малеванцев, увидевших, наконец, что, удалившись от Св. Церкви, они слишком уж далеко зашли в своём религиозном заблуждении.²⁴⁴

II

Всё вероучение Херсонских малеванцев, позаимствованное от сектантов Киевской губернии, представляет собою грубую смесь крайнего штундизма с хлыстовскими бреднями о воплощении Христа, даре пророчества – с культом радений. На основании допросов, сделанных сектантам, и свидетельских показаний православных, учение наших малеванцев можно представить в следующем виде. –

Св. Писание и тем более св. Предание, как источник вероучения, малеванцы совершенно отрицают; непосредственное чувство и мнимое озарение свыше, вот что служит источником их вероучения и критерием нравственной их жизни. «Евангелие – тряпка, кощунствует Кондра Магар, оно не нужно, ему уже вышел срок; если его и читать, то нужно всё понимать духовно». «Евангелие, говорит Кондрат Сердюк, для меня же прошло, в нём есть много ненужного, а то что надо, нужно понимать приточно».

Вероучение Херсонских малеванцев о Боге в высшей степени запутано. С одной стороны, они высказывают веру в триединого Бога, сотворившего мир и человека, с другой, утверждают, что Кондра Малеванный и есть Св. Троица, ибо в его лице сосредоточились «благодать, истина и правда», такого, по крайней мере, мнения вожак их, Кондрат Магар. Но общее их представление о Боге следующее: «от вечности существует триединый Бог, – Отец, Сын и Св. Дух, – сотворивший всю вселенную и человека. Человек создан из трех начал: плоти, тела и духа, животные из двух плоти и души. Плоть человека всегда влечет его к злу, в то время как тело и дух стремятся к добру и к Богу.

Родоначальниками всего человечества были не одни Адам и Ева, – помимо их существовали и другие созданные одновременно с ними люди: и прародительский грех – одна выдумка: начали грешить вследствие господства плоти над духом. Когда всё человечество погрязло в грехе, Бог решил спасти его чрез Своего Сына – Кондру Малеванного, который только в наше время явился на земле во плоти. Всё Евангелие и весь Новый Завет имеют чисто пророческое значение: они указывают не на совершившиеся уже события, а на имевшие совершиться, которые и совершились только в наше время, с воплощением на земле Кондры Малеванного. Всё Евангелие говорит о Кондре… Он явился спасти мир от порабощения плоти, но мир его не познал, не принял, и Кондра добровольно отдал себя на заключение в тюрьму в Казани, чтобы вскоре явиться миру во славе, как судия вселенной, дать царство и блаженство «своим» и наказать не признающих его божественное достоинство.

Все таинства православной Церкви и церковную иерархию малеванцы отрицают; вместо них средствами общения человека с Богом и очищения человека от греха служит, по их учению, стремление к подавлению плоти с её злым началом путем поста, верчений и усиленной молитвы; непосредственное озарение человека Богом является результатом этой борьбы и труда, когда человек физически, непосредственно чувствует присутствие в себе Божества, испытывая вследствие этого необыкновенную радость, и переживая такое восторженное состояние духа, что он как бы не на земле, – вне тела, и всякого греха.

Припомним, как Марина на первых-же порах своего заболевания «почувствовала необыкновенную радость». Правда, её восторженное состояние вскоре сменилось глубокою печалью, но потом, когда она пришла в себя, одно воспоминание о пережитых ею необыкновенно счастливых минутах жизни снова вызывало в ней жизнерадостное настроение с тихою грустью о так скоро минувшем счастье… Тоже самое чувство «необыкновенной радости» охватило и всех участников малеванского движения, больше всего и непрестанно кричавших во время плясок в доме Марины: «радость, радость»! В этом отличительная черта психического состояния последователей секты малеванцев во время их молений.

При непосредственном общении с богом, малеванцам, конечно, не нужно никаких таинств. «Мы отвергаем видимое причащение, говорит Евфимий Залога (тот самый, которого Марина до крови «была по морди» у себя в доме), когда я живу по правде, то это значит, что я причащаюсь. Крещение признаю, но не водное, а огнем и духом».

Человек, получивший озарение от Духа Святого, находится во всецелом Его распоряжении; когда он в этом состоянии говорит, то говорит не он, а живущий в нём Дух, такой человек и делается пророком; его все дела и поступки, как и слова, божественного происхождения, хотя и кажутся обыкновенным смертным непонятными и даже странными.

«Мне дух напомнил, чтобы я немного отдохнула», говорит уставшая Марина. Дух-же ей говорит, что нужно удалить сектантов из избы. И любимой фразой Марины, которую она часто повторяла, было: «это не Марина говорит, а из Марининых уст Христос говорит», и муж её верит, что все странности его жены и сектантов божественного происхождения: «это не болезнь, говорит он, это дано им свыше». Так верит и вся толпа сектантов.

Брак, по учению малеванцев, должен состоять в совершенно свободном отношении мужчин и женщин. Безбрачие-же есть идеал человека, к которому он должен стремиться. «Мы законной брачной жизни не признаем, заявил нам Кондрат Сердю<к, а> признаем духовную, – со своей женой каждый должен жить, <как> с сестрой». Кузьма прямо учил, что можно любить и иметь <чу>жую жену: «вин мою, а я его», т. е. проводил чисто хлыст<овский> взгляд на брак. Рождение детей, по взгляду сектантов, ест<ь дело> скверное, греховное. – На мой вопрос, как-же это Кондра <Мале>ванный, будучи богом, имел от жены детей, вожак Петро<ост>ских малеванцев ответил: «дети рождались у Малеванного <еще> до его обожествления, когда он был еще во плоти, а не в <теле>. Очевидно, распутство хлыстов привилось малеванцам всецел<о.>

Мясной пищи малеванцы не употребляют, так как в <ней> заключается душа животного; даже яйцо есть нельзя, ибо в <нём> зародыш живого существа.

Животных не только нельзя убивать для еды, но и ра<ботать> ими грешно. «Если быть в разуме, говорил нам Кон<драт> Магар, пытавшийся, между прочим, бежать от полиции чуть-<ли не> из Петроострова на лошадях, то нужно понять, что живо<тных> нельзя ездить и работать, им должна быть дана свобода, дл<я ко>торой они и созданы. – Нечего бояться, что предоставленный с<ам> себе скот пропадет: освобожденный скот будет кормить <сам> Бог, даже зимою, потому что, с наступлением царства Ма<леван>ного, её собственно и не будет: будет вечная весна».

Вера в загробную жизнь представляется малеванцам в <сле>дующем виде. По их убеждению, она будет здесь-же, на <земле,> но только на земле преобразованной, где будет вечно юная <весна> и изобилие всего для людей и животных. «Конец мира, гов<орит> Кондра Магар, это конец греха, после чего люди умирать у<же не> будут и некому будет грешить. Так как грешна плоть, а <дух> безгрешен не только у добрых людей, но и самых отчаян<ных> разбойников, то и они спасутся: их духи отойдут к веч<ному> Духу, а плоть будет страдать здесь-же на земле. Когда совер<шится> суд, то умершие люди с обновленными телами будут жи<ть и> блаженствовать здесь, на земле, вечно. А кто при жизни до<стиг> того, что его плоть изменилась в тело, как, напр., К. Ма<леван>ный и другие, тот никогда не умрет, а будет жить до <самой> кончины мира и прямо вступит в царство Божие. – Родион <Ма>гар вполне уверен, что и он никогда не умрет, а будет жить до конца мира, потому что он «уже в теле». В этом вполне убежден не только относительно себя, но и всех своих единоверцев и Алексий Погуляйко. «Из нас, говорит он, никто не умрет».

– А если ты увидишь, что кто-либо умрет из вашей общины, спросил я?

– Тогда я поверю, что заблудился.

Спасение человечества и суд над миром должны совершиться чрез К. Малеванного, и это будет скоро.

Мысль о близкой кончине мира господствует над всем вероучением малеванцев; отсюда среди них проповедь о ничего неделании, отсюда отказ от имущества, скота, земли и проч., ибо для чего всё это, если уже наступает новое царство Малеванного?

Отсюда, думаю, отчасти вытекают и социально-политические идеи малеванцев. Если Малеванный – живой бог и царь вселенной, то к чему тогда какое-бы то ни было правительство, власть, военная служба, собственность?

И, действительно, сектанты решительно все публично опровергают необходимость всего этого.

«Властей я не признаю, заявляет на допросе К. Магар, гражданских должностей не принимаю; военную службу отрицаю, ибо это не христианское дело. Я самого Царя защищать оружием не буду, пусть, если хочет, защищает его Сам Бог. А если вы, г. пристав, запретите мне, в силу закона, собрания, то я вам не подчинюсь, ибо закон любви выше закона властей, почему своё учение я распространять буду, лишь-бы были желающие слушать» (из протокола). «Власть признаю, говорит Кондрат Сердюк, но только Божию, а земной нет. Не признаю и Царя; он такой-же человек, как и я, – одной ткани. На войну пошел бы только тогда, когда бы меня взяли насильно, но врагов не убивал бы». «В солдаты пойду, говорит Родион Магар, но стрелять не буду» (ibid.).

О собственности все сектанты единодушно учат, что её не должно быть; всё должно быть общее. Разумеется, никаких податей малеванцы платить не должны, ибо сыны Божии свободны от всего этого.

III

Что касается религиозного культа малеванцев, то он, очевидно, не вполне еще определился, представляя из себя странную смесь штундового с хлыстовским, с перевесом, впрочем, в сторону последнего. Собрания Петроостровских малеванцев, по показаниям их самих и очевидцев из православных, происходят в следующем порядке.

Собравшись в намеченном доме, сектанты, мужчины и женщины, садятся и поют сперва штундовые «псальмы», затем, и церковные песнопения, преимущественно пасхальные. Из «псальм» особенно любимые у них: «Кто не покается сердечно» (Сборн. Дух. Стих. № 184) и «Блажен кто мудрости высокой» (ibid. № 355), из пасхальных песнопений «Светися, светися», «Воскресение Христово видевше», «Христос воскресе» и пр. Поют сектанты до тех пор, пока на кого-либо из молящихся не «сойдет Дух», после чего все становятся на колена, слушают пророчество, и после пророчества целуются все – мужчины, женщины и дети, в знак общей братской любви.

Когда постепенно дух начинает сходить на многих, все пророки начинают говорить на «иных языках», после чего всё собрание начинает плясать сперва общий хоровой танец, а потом, кто как желает.

Бешеная пляска полураздетых, а иногда и совсем голых сектантов, сопровождается неистовыми движениями, скрежетанием зубов, иканием, выкрикиванием отдельных фраз и даже звуков (verbaration), вроде приведенных нами выше, метанием соломы и т. п. странными действиями; оканчивается всё это совершенным изнеможением сектантов, часто впадающих в судороги, причем многие теряют всякое самосознание. – Необходимо однако заметить, что в своих радениях малеванцы проявляют больше экстаза, а потому больше странностей во внешних проявлениях своих религиозных чувств, чем хлысты. Мы уже видели, до какого безумия доходили сектанты, беснуясь в доме Тихих. О посещении главаря их, Кондры Магара, миссионер о. Соколовский говорит следующее. «В субботу 1 марта, совместно с приходским священником, я посетил Кондра на дому. Он находился «в духе», под мнимым влиянием Духа Святого. Мы увещевали Магара, но в течение часу слишком он не произнес ни одного слова, а изъяснялся с нами на пророчествах и на пантомимах. Как и у Марины, пророчества его состояли в произнесении каких-то бессвязных звуков, как-то: «тер-ло-ка-тум-со-ти-фар-но-вут-де-шор-фир». и проч. При этом Магар теребил себя за волосы, хватал с полу солому, что-то шептал, моргал, сдувал пыль с камина, изображал грохот грома и проч. Я спрашивал его жену, что с её мужем? «Это ему свыше – от Духа Святого, если вы не понимаете, то молитесь Богу и вам Бог откроет и вразумит вас».

Выше я сказал, что Петроостровские малеванцы во время своих радений поют штундовые «псальмы» и православные церковные песнопения; но так как само появление малеванщины, вне всякого сомнения, обязано сильному влиянию на штундизм учения секты хлыстов, то и у малеванцев распространяются собственного сочинения распевцы в чисто хлыстовском духе.

Для образца я привожу один из них, с возможным орфографическим исправлением. В этом распевце, напоминающем собою известные «Страды», воспеваются мнимые страдания К. Малеванного за грехи мира, каким подвергся-де он по проискам православного духовенства.

По Божьему повеленью

И Христовому благословенью

Течет речка от востока,

Слышен голос чрез пророка.

Названа речка Ефратом,

Верующие сестра с братом

И Сионскою порою

Благодатною порою, –

Когда громы прогремели,

Слышен голос на земле,

Что сын божий народился

Во израильской семье.

Во Иордане крестился,

На горе преобразился,

Явил славу, благодать

На избранный Божий род.

Которые не (у)сомнились,

Что сын божий во плоти

Благодатию сияет

Во темнице во тюрьме:

Слепым очи отверзает,

Глухим уши открывает,

Призывает к покаянью.

Чтоб от всех грехов спасти.

И во второй раз родился

Принять божью благодать

И на помощь нам явился

Пречистая божья мать.

Сына божьего внимала (увещала?)

На кресте не унывать:

Возлюбленный ты мой сын!

Господь духом прослезил.

Ты родился на земле

Во израильской семье

Неверующим на паденье,

А верующим в просвещенье.

Так глаголет Господь духом

Ко всем верным (и)зраилям:

Приходите, почерпните

Благодати от царя.

Царя от престола

Полного духа (и)зраиля (?)

Сын слетит, не затемнится (?)

Святой дух зла не убоится.

Хотя многи усомнились,

Не могли его понять,

Но глас божий, не умолкая,

Изливает благодать.

Страшно звери возроптали

На избранный божий род,

Разрывали, не давали

Славить Бога на земле.

Изгоняли, заключали

Во темнице, во тюрьме.

Ирод дружно ополчился

Всех младенцев избивать,

Которые духом родились

И приняли благодать.

Зверя действия известны,

Выскажу я в этой песне.

Иван тайну открывает:

Саранчею называет,

Видны зверя все припасы:

На главах женские власы.

Сия речь будет понята:

Откровения глава девята.

Иоанна Богослова

Не проходит мимо слова.

Во всю землю глас вещает:

Господь царство обещает;

Кто к Господу обратится,

На том вера утвердится.

Так глаголет Божий сын,

Девятый ангельский чин,

От запада до востока

Слышен голос чрез пророка.

Не очищенным сердцам

Глас не слышен от Творца,

Во всю землю глас исходит,

Что сын божий на земле.

Увещает, приглашает

Славить Бога в небеси,

Со грехом велит расстаться,

Со злым миром мало знаться.

Удаляться от порока

Но глаголу чрез пророка.

А лживые пророки

Обольщают слабый род:

Постыдились имя Божье

По вселенной пронести.

Богу слава и держава,

Вечная Тебе хвала!

Словом, в отношении учения и культа, секта малеванце<в есть> не иное что, как открытое хлыстовство; из всех сек<т она> ближе всего стоит к недавно народившейся в Херсонск<ой губ.> секте штундо-хлыстов, с которой она может легко слить<ся.>

Оканчивая этим свою статью, не можем не выразить ж<еланья,> чтобы в этом новом несчастьи народа приняли живое и д<еятель>ное участие не одна миссия, но и светская власть, ибо ми<ссионер>ское воздействие не может иметь желательного успеха та<к как> нужен не миссионер, а врач, и где господствуют и <распро>страняются идеи не только противоцерковные, но и анти<государ>ственные. Чем своевременнее и единодушнее будут возд<ействия> той и другой, тем скорее можно надеяться на успокоение <взвол>нованных умов народа и возвращения на правый путь <…>стных заблудших, чему, с помощью Божией, и положе<но уже> доброе начало.

Μ. Кальнев

Во второй беседе²⁴⁶ автор раскольничьей книжки, с позволения сказать, высек Пичугина, видимо, сам того не замечая. Речь Пичугина растянута на 92 стр. (с 115 л. об. до 162 л.) и о. Крючков почти не пресекал её, – всех его слов, которыми он раз 5, и при том иногда отвечая на вопросы, хотел на очереди Пичугина подчеркнуть, для внимания слушателей, особо выдающиеся неправости Пичугинской речи, в раскольничьей книге хватило всего лишь на 13 строк. Ответному же слову о. Крючкова дано только 42 страницы (163 л. об. 184 л.); причем слово это Пичугин перебивает 17 раз и притом пустыми придирками, недостойными порядочного начетчика, и такие придирки заняли 88 строк – более 4 страниц. Выходит, слову о. Крючкова «трехдневная беседа» отвела в 3 раза меньше, сравнительно с Пичугинским, места и при этом 17 раз её перебила. Как, однако, раскольничий начетчик, взявший себе в пример терпение Христа, недобросовестно сохранял «условие» вести беседу в один голос, в речах не препятствовать друг другу… Так совне. Что касается самого содержания речи Пичугина в защиту поморского толка, то оно поражает читателя возмутительными самопротиворечиями, лукавыми недосказанностями и постыдной болтовней. Раскольничий автор не допустил в свою книгу обличения о. Крючковым всех нелепостей Пичугинской апологии… Посему, приводя последнюю в характерных выдержках, я буду попутно отмечать её перлы, заслуживающие внимания читателей.

Начинает Пичугин.

Благосклонные слушатели! вам хочет быть короткое слово (это на 92 страницах-то!) о том, что священство, Христом установленное, будет-ли до скончания мира, но мои ответы были внятны и добрые (может быть, но только они были не на вопрос). Я признаю Божие обетование вечным, но дело в том, что верны ли человеки в том, что Бог заповедал? Бог был невиновен в падении пастырей; что они не соблюли заповеди Его… Я не отвергаю того, что священник истинный есть качество ангела, и если во отношении несоблюдения заповедей он из ангела делается дьяволом… православное священство я с удовольствием приму, но где оно, вот вопрос (лл. 115 об. 116).

По святоотеческому учению, «нарицающий епископа, но без него всё творящий, оскверняется совестью»; таковым мы и видам Пичугина. Пичугин говорит, что «Божие обетование» об установленном Христом священстве он «признает вечным» и в тоже время утверждает, что всё священство пало и все священники «сделались дьяволами» и ему неизвестно, «где священство». Ему уже показано, что без священства нет ни Церкви, ни христианства (Игн. Б., Златоуст, Сим. Сол.); и сам он заявил, что «по стороне писаний он со всем этим согласен», известно ему и то, что «удобнее солнцу угаснути, нежели Церкви без вести быти» (Марг. л. 193). Если же, теперь, он не знает, где священство, значит не знает и того, где Церковь и спасение, и не принадлежит к спасительному стаду Христову (Б. Кат. л. 119–122). Признавая же вечным Божие обетование о Христопреданном священстве и отвергая в то же время фактическое осуществление сего обетования, он подпадает грозному суду св. отец. «Кто исповедует Христа, пишет св. Златоуст, быти Бога, а словам Его, яко Бога, долженствующим исполниться, не верует, тот и эллинов горше есть» (Беседы Ап. л. 598).

«Благодаря (кому и какая благодарность, смотрите!) деспотической силе патриарха Никона, русские сыны православия поделились в деле веры. Они устрояли священство на новый лад; другие бежали от этого нового священства и его новых затей».

«Другие бежали от этого нового священства», говорит Пичугин. Но куда же эти «другие-то» бежали? к какому старому-то Христопреданному и св. отцами изъясненному священству они бежали? Ведь и при антихристе, когда побегут православные «в пустыню всякой злобы», «верховнейшие церкви», изящные и избранные церковные учители, будут налицо у бежавших (Андр. Кес. сл. 11). Где же эти, необходимо нужные для спасения «церковные учителя» у поморцев-то? Пичугин их не знает. Выходит, что «другие-то» бежали от церкви, но не к церкви, – «убоявшись страха, где же не бе страх», бежали «ни единому же гонящу» во «озеро» погибели (Б. Кат. л. 121–122).

Сам, видимо, чувствуя слабость своей речи по существу, Пичугин старается далее подействовать на чувство своих единоверцев. Пусть мой собеседник, говорит он, направляет в меня ядовитые стрелы! Грудь моя для защиты моей братии открыта; для меня ругань его не страшна! Я так же не соблазняюсь в сих нападениях, производимых от моего соперника (?), как и стою твердо на основании веры (какой?)… я. буду бороться на поле сей брани и защищать любезных мне собратий… от соблазнов, чтобы чрез таковые не могли погибнуть на веки!… Я готов за них положить душу свою…

Напрасное фиглярство: пусть бы Пичугин показал раньше правоту своего упования и тогда бы распинался за братию свою, а то ведь в раздоре со святою Церковью и «мученическая кровь, по св. Златоусту, не может загладити греха» его (Ап. беседы стр. 1692).

Разбирая, далее, доказательства о. Крючкова касательно вечности Христова священства, Пичугин очень долго и суемудренно пережевывает 95 зач. Лк. и забывая то, что им сказано раньше о «приказательности» купли Христовой, допускающей якобы возможность неисполнение глагола Христова об иерархии – «куплю дейте, Дóндеже прииду», проповедует, что в указанном зачале «говорится не о вечности священства, но о талантах учения… получаются дары учения» (л. 119) и доказательств на сие не представил никаких…

В устах старообрядческого начетчика такое произвольное толкование евангельских слов более чем странно, тем более, что в Благов. Ев. Феофилакта ясно показано, что за рабы, коим поручено Христом спасительная «купля»: это – «раби, им же церкви поручи»: «диакони очищают оглашением учения, пресвитери просвещают крещением, архиереи же священные чины поставляют – и совокупляют, еже есть руковозложение».

«Духовным купцом, утверждает Пичугин, можно быть не только священнику, и всякому человеку… Это право нам <дано> от Бога» (л. 119 об. 120).

Да, согласны – «можно быть духовным купцом и всяк<ому> человеку», но должно-ли – вот в чём вопрос. Можно <де>лать и фальшивые монеты, но должно-ли и какая им цена <…> «нечестивейшие бесы» могут облекаться во образ ангела све<та> (Номок. л. 57), но ангелы-ли они? «Нам это право дано <«от> Бога по нужде»… говорит Пичугин. Но в каком же это не<бес>ном откровении дано от Бога такое право поморцам?

Нам известно, что Христос спасительную «куплю» поруч<ил> непосредственно Апостолам в словах: «шедше научите вся яз<ыци> крестяше их во имя Отца и Сына и Св. Духа» (Мф.28:19). Апостолы передали это право спасительной купли церковным иер<ар>хам (Кн. о вере л. 59 об. Кир. кн. 77 л. и др.). Кем ж<е и> когда дано такое право поморским наставникам?

Пичугин указывает на «нужду». Но Бог и Его святая <Все>ленская Церковь – выше нужды. Вселенская Церковь Христова, как «<свя>тая и непорочная» (Еф.5:27), таковой нужды не имела и не мож<ет> иметь. Пичугин считает поморщину вселенской Христовой <Цер>ковью, но где основание – в Свящ. Писании, в отеческих <тво>рениях или святонодобиях – пребывать этой церкви без «духовн<ых> купцов» около 40 лет? Правда, «нужду» имели в церков<ной> иерархии частные церкви на некоторое время, непродолжительн<ое> (напр., Карф. церковь ср. 25 пр. 4 вс. соб), но не вceленска<я и> не на 240 лет. Матфей Прав. говорит «несть церкви закон ск<уд>ное», т. е. случаи «оскудения», «нужды», для церкви не мог<ут> быть законом. Поморцы же, возводя скудное в закон, яв<но> создали церковь беззаконную.

Оправдывая своё безыерархическое состояние и приведши не <по> делу слова Иосифа Волок.: «Аще кто и от верных житие им<ать> нечисто… да не дерзнет приступати к сему (св. причащен<ию>) пречистому огню (а поморцы хотя когда-нибудь и чистые – то <по> житию приступают-ли к нему?), Дóндеже достойным покаяни<ем> очистится от всякие скверны плоти и духа (кто и как очища<ет> чрез достойное покаяние см. Μ. Кат. л. 36, Номок. л.л 6. 72), <Иуда> аще-ли же недостоин кто приимая обретается, Самого Хри<ста> убивая» (сл. 7. л. 166), Пичугин рассуждает: Иудою может быть всякий отступник (как поморцы!) и еретик, напр., Иуда предал Христа, а еретик отступил от Христа, не есть-ли он Иуда… Иуда изменил Христу, а отступник изменил вере во Христа… А разве от. Крючков не изменил вере? вот он и Иуда и теперь возьми к себе Иуду, в вашу душевную квартиру! Он ваш товарищ: поздравляю вас с Иудой… который был во аде с петлею на шее» (л.л. 120 об. и 121). И такою балаганщиной поморский «адамант» оправдывает своё упование! Кто же из серьезных старообрядцев мог похвалить его за такое карусельное оправдание – безыерархического состояния поморщины?…

Приводит он, правда, далее и слова новозаветного Писания, но более в обличение, чем в защиту безпоповщины. О. Крючков в своё время спрашивал его, кто дал право мирянам (безпоповцам, при начале раскола) судить священников и всю церковную иерархию? Пичугин теперь отвечает: «в послании к Титу ап. Павел пишет в 307. 303: «еретика человека по первом и втором наказании отрицайся»… Но ведь в том то и беда для безпоповцев, что эти слова, апостол пишет Титу, бывшему епископом в Крите, а не простецам, в роде предков Пичугина по упованию… Еще более не к своему оправданию приводит начетчик, далее, слова Христовы: «аще согрешит в тебе брат твой… аще ли тебе не послушают, поими с собою еще единого или два… аще не послушает их, повеждь церкви; аще же и церковь преслушает, буди тебе яко же язычник и мытарь». Поразительно, как эти слова Христовы припомнил в данном случае безпоповец? Обычно их помнят православные миссионеры и приводят, яко млат на главу безпоповщины и вдруг ими же защищается безпоповец? Да где же в самом деле та Церковь, которой безпоповцы «поведали согрешения» всего Христова устроения – вселенской Церкви (греко-российской) и что это за церковь без епископа (вопреки Златоусту – Маргар. 154 об.)? Ведь на основании тех же евангельских слов могут осудить поморца Пичугина, как язычника и мытаря, и спасовцы, и федосеевцы, и бегуны, и австрийцы, и штундисты, и молокане, и хлысты и т. п. «церкви лукавнующих»? Какие Пичугин привел доказательства тому, что поморщина – <цер>ковь, поведав которой «согрешения брата», нужно будет <в> случае нераскаянности последнего, отделиться от него, <как> «язычника и мытаря»? Ровно никаких. Ужели этого не могли <по>нять и поимские и «разных городов и селений» старообря<дцы,> подписавшиеся под позорным панегириком Пичугину? Оле, <благо>разумия!…

Желая затереть вопрос, постановленный о. Крючковым <о> вечности Христопреданного священства, Пичугин ведет дли<ную> речь не на тему – о мнимых погрешностях нашей Церкви про<тив> правил о (трехпогружательном) крещении (50 ап., Б. Потр. лл. 5<…> 603, кн. о вере л. 287, Златоуст в беседе 25 на И. Бог., <…> Беседы стр. 1062, Учит. Еван., слова на крещение, Потреб. Б<…> 79, л. 72, л. 16 втор, сч.; Ап. Беседы стр. 1477, 1474, 1<…> кн. Феод. Ст. ч. 1, стр. 229), и за обливательное («проклят<…> крещение сделавшейся еретической, и разглагольствует уже <…> удалении от еретического учения (Иос. Волок. К<…> изд. стр. 166, 338–9) от еретического причащения (Пи<…> Феод. Ст. ч. 1. стр. 325 и др.) и заключает, что «Праведный <су>дья потребует во второе пришествие… не причащение и чины <свя>щенства, а веру и крещение» (л. 130). Но ведь вер<у и> крещение имеют и штундисты, и все, помимо поморского, <рас>кольничьи толки, которых до 200-т, и хлысты и т. п. се<кты>, почему же всех их Пичугин не признает Христо<вами> церквами? К тому же каждая из этих сект утверждает, <что> она удаляется от еретического крещения и причащения, по<чему> Пичугин считает святою спасительною церковью только п<омор>щину? Ужели «адамант» и «храбрый воин» поморский не <мог> этого сообразить?!

Остановившись на словах Златоустника: «аще же кто и <того> не сотворит» (единожды в лето причаститься) и случится смерть, «лучше бы ему не родиться», Пичугин (л. 130–131 <…) го>ворит: «и сие (по словам о. Крючкова) якобы относится тол<ько> к одним старообрядцам: у о. Крючкова так и получило<сь; и> больше будто бы ни к кому не относится, но напрасно… <здесь> не тот только погибает, который не причащается<, но> равно погибает и тот, кто причащается» (недостойно и не исполнив епитимьи, наложенной духовным отцом). Приведенными словами Пичугин сам себя осудил: поскольку признал, что, по Златоусту, «не причащающийся погибает». Он находит своё утешение в том только, что погибают не одни непричащающиеся, но и недостойно причащающихся постигает та же участь, о чём якобы о. миссионер умолчал. Но о последнем обстоятельстве миссионер и не имел нужды распространяться, – «ядый бо и пияй недостойно суд себе яст и пиет», – об этом излишне и толковать и вопрос не об этом в данном случае. В православной Церкви есть и до второго пришествия Христова должно быть средство к «животу вечному» и достойно причащающиеся наследуют спасение; в безпоповщине же нет ни достойно, ни недостойно причащающихся, так как нет в ней никакой тайны причащения и все погибают. Думается, что начетчику это и самому понятно и «трудно ему прати противу рожна». И напрасно он полагает оморочить внимание слушателей и читателей беседы неподходящими к делу ссылками. А таковых ссылок он привел множество. «Да никто же, рече, дерзнет приступить к сим пречистым и животворящим тайнам, имый гнев на кого… сребролюбив, безчеловечен, суров, не милостив» и т. п. (Злат. сл. на причащ. в Вел. четверток; о том же Исидор Пелус., св. Евфимий, Дамаскин – Псалтирь со восслед., послед. ко св. прич. лл. 540–542). «Вот к кому относится всё сие, кто имеет иерейство, и которые без разбора причащают скверных и окалянных грехами (а в поморщине только достойных причащают?)… принимают во гневе, а иные совершенно не брегут о причащении (не то, что в поморщине!) и не имеют никакой веры в причащение (а Пичугин, напр., крепко верует в эту тайну?), и за неисполнение епитимий; вот на этих-то и лежит сие страшное изречение (а раньше по словам Пичугина оно лежало и на старообрядцах, как непричащающихся)… и не относится-ли скорее и ближе сказать не к старообрядцам (а не скорее и не ближе относится, значит, к ним?…), а к отцу Ксенофонту и всей российской Церкви, потому что сия Церковь отложила епитимью и причащает всех и каждого, не употребляя оной» (а в поморщине с разбором и епитимией причащают?) Следует с<сылка> на Регламент (стр. 105), «отложивший» епитимию и на обл<…> разрешения грехов и допущения к причащению без епитими<и…> Б. Потреб. (л. 574, и Злат. нед. 27 по всех святых). Сло<вом> Пичугин увильнул от вопроса и завел длинную речь о <до>стойно причащающихся и об епитимии. Честно-ли так вести бе<седу.> «У меня, в моем убогом храме, говорит Пичугин, пр<ича>щения, за неимением священника, не бывает» (л. <…>). Вот тут Пичугину и следовало бы показать из св. Писа<ния и> св. отеческих творений, что можно спастись и без священс<тва, и> без причащения и что Церковь может быть без того и дру<гого>. А то, что в этом случае приводит он, может обличать т<олько> его неразумие или лукавство. «Причащение от еретика или явно <осу>жденного по жизни отчуждает от Бога и предает диа<волу> (Феод. Ст. ч. I, стр. 325). Но разве о. миссионер доказы<вал> то, что нужно причащаться от еретиков?

«Аще кто мир между собою воздержит и любовь ко всякому <чело> веку, приводит П-ин, той без труда спасется и молитва его пр<иятна> Богу» (Злат., в четвер. 4 нед. поста л. 46). Но если так, за<чем> тогда и крещение, и покаяние, и епитимия и перстосложение <и всё> чего держатся поморцы? достаточно бы им «воздержать мир <между> собою и любовь ко всякому человеку» и они «без т<руда>» спаслись бы! Да почему тогда Пичугин полагает, что сп<асение> только в поморщине? Ужели только среди поморцев «мир <и лю>бовь ко всякому человеку»? Ужели нет этого среди спасо<вцев,> австрийцев, федосеевцев и других раскольничьих толков, <мето>дистов, молокан, евреев и даже магометан и т. п.? В <чём> среди еретиков может быть «воздержание» большее, чем <в> православных! (Кн. о вере л. 216). Оле, неразумия и лука<вства>. Зачем-же тогда Христос заповедал: «аще не снесте <плоти> Сына Человеческого, не пиете крови Его, живота не имате в <себе»> (Ин.6:50–56)? Зачем тот же Златоуст поучает, что <луч>ше бы не родиться тому, кто помрет, не исполнив святого до<лга> причаститься хоть «единажды в лето» и – «сего ради диавол <…>нит нам, дабы не часто причащалися, дабы имел власть свою над нами» (Злат. лл. с 91–133)? Зачем св. Церковь и до п. H<икона> чтила сие святое таинство, как необходимо нужное для живота вечного и спасения (напр., кн. о вере 51 л., Благов. Иоан. л. 104 и мн. др.), зачем, наконец, и сам Пичугин несколько раньше утверждал, что не причащающийся погибает»? Вот они – мыши-то, «огрызающие писания» (Маргар. л. 428). А сколько писаний «огрыз» Пичугин, «непщуя избежати обличения»? Он привел еще из творений Кирилла Иерус. (гл. 6, л. 58) слова о радости праведников, которые соблюдали «веру» Христову и т. д. Но где же у поморцев вера Христовым и апостольским словом о св. причащении, долженствующем пребывать в Церкви до второго Христова пришествия (Ин.6:50–56; 1Кор.11:24–29)?

«О св. Феодор Студит глаголет: Бог не требует от христианина ничего другого, кроме добрых дел» (1 ч., пис. 48, стр. 286). Но обходился ли без св. Причащения Феодор Студит? Да и может-ли христианин обходиться без него, раз «без причащения и христианин быть не может» (муч. Феликса, Барон. лето 303. ср. Иосиф. Волоц. сл. 11). Бесстыдство раскольничьих начетчиков не знает границ. Пичугин затем снова приводит не идущие к делу цитаты об епитимьи и недостойно причащающихся и делает заключение: «вот какая разница во спасении: один не причащается и с любовью без труда спасается, а другий без любви причащается и хуже жидов осудится… отец Крючков назвал меня Иудой за непричащение, а напротив, относится к нему этот Иуда и к его церкви, которая причащает неочистившихся от греха. Вот они-то и есть самые-то Иуды! И хуже жидов осудятся! и если им придет смерть, то лучше бы им не родиться!… потому что Иуда не очистился от руки Самого Господа, и по хлебе вниде в него сатана (Ин. зач. 45)». Тут уж раскольничий суеслов совсем заболтался. Причащающий недостойных без епитимьи, по его словам, «горше еретик и жидов осудится» (л. 134), Христос причастил недостойного Иуду, в которого «по хлебе вниде сатана», стало быть, по богохульственному смыслу Пичугинских слов, Христос «осудится горше еретик и жидов»… Боже мой, до чего может доболтаться не ведящий «ни яже глаголет, ни о них же утверждает» язык невежественного и гордого раскольничьего «адаманта»! Нужно удивляться терпению о. Крючкова, так долго выносившего длинное и бессмысленное пу<стословие> раскольничьего болтуна. О. миссионер заметил только е<му, что «ты> всё болташь! Болтун ты!»

Совершенно справедливое замечание о. Крючкова послуж<ило можно> сказать, громоотводом для заболтавшегося буеслова – Пич<угина, …> он, обрадовавшись случаю, передохнул в своей лжив<ой …>. «Отец, возражает он, где же такое слово есть писано: <«болташь»> от кого вы оное заполучили? В Божественном-ли и в <святооте>ческом писании это слово написано? или вы схватили его <с ба>зарной площади, да устами-то священника и покаркывает<е его> «болташь»: это слово годно только попугаю, а не священн<ик мис>сионеру»..

Передохнув, Пичугин продолжает уже избитую безп<оповскую> околесицу о причащении «по иному образу» (Благов. Иоан. <…> л. 105, Бол. Собор. 683–687 и др.), что «писание прямо <…> говорит, что устрояется сие причащение делом добродетел<…>рою правою» (л. 143, Ап. Бес., стр. 361–363 и др.). На<…> прежде всего, что Пичугин на 134 л. уже заявил, что <причаще>ния, о котором на беседе была речь, «в его убогом <храме не> бывает». Теперь он говорит, что у них причащение ес<ть «де>лом добродетели и верою» – духовное, нравственное. Ер<етичество> такого понимания тайны причащения, думаем, он сам <…>, но не стыдится выставлять его на позор себе даже на п<ервой> беседе «с такой массой народа, какой нигде не было да <и не мо>жет быть потом»! Ужели Пичугину неизвестно, что без <…>ного (в действительном таинстве евхаристии) причаще<…> инако живота имети» (Благ. Иоан. л. 104), что в таинстве <при>щения должны быть видимые хлеб и вино – тело и кр<овь Хри>стовы (Б. Кат. 353) и что мысль о возможности заменения <…> установленного таинства причащения – видимого – внутреннею <…> хвалы и добрых дел, есть мысль еретическая (Тол. Ап. <…> 544–550, Кир. кн. 78)? Думаем, что это ему известно, но р<…>тают его за «храброго воина» поморщины, нужно же ему <…> хоть каким-нибудь мечом!…

«Показав добрым и благосклонным слушателям духов<ное при>чащение и еретическое», – что при первом причащающийся «живет со Христом», а при втором «погибает с дьяволом», Пичугин острит о «методе» о. Крючкова – «держаться только за букву писания» (лл. 145–6). Удивления достойно, что Пичугин, которому о. миссионером приведены слова Св. Писания и святоотеческих творений о вечности Христопреданного священства, укоряет о. Крючкова за то, что он «держится за букву Писания». А за что же держится сам-то он? Да не больше, не меньше, как именно за буквы, без всякой связи и толку выхваченные из отеческого писания. О. Крючков приводил тексты слова Божия, которое «не прейдет» (Мф.24:35) и во «единой» своей «йоте» и приводил в связи со всем смыслом и духом Христова устроения – Св. Церкви; так же приведены были им и свидетельства св. отец и старопечатных книг. Пичугин же, «огрызуя писания», приводил в свою защиту одни буквы отеческих творений, и, как увидит читатель, и дальше будет приводить одни буквы – без «разума пишущего». Да и вообще странно как-то выглядит Пичугин в своём укоре, что беседующий с ним «держится за букву писания»: подумаешь – он штундист с «духовным христианством», а не защитник упования тех ревнителей «древнего благочестия», которые готовы были «положить свою душу за единый аз»…

Продолжая своё разглагольствие не на тему, Пичугин заявляет: «православное священство я приниму с радостью, но я не вижу, где оно?… во имя истины я не буду скрывать правды (ничем не оправдываемой?); я православное священство признаю только до 1666 года». Да ведь вопрос-то не в том, что признает или не признает за истину Пичугин в вопросе о Церкви Христовой, а в том, будет-ли вечным, до второго Христова пришествия, Христопреданное священство; «где» оно, это опять-таки вопрос дальнейший, а не тот, о котором речь. Пичугин говорит «православное священство я приниму с радостью», значит, он одно верит, что оно и теперь может быть. А веруя в это и на самом деле не имея священства, он сам себя осуждает на погибель, – ибо не принадлежит, по собственному сознанию, к церкви с православным священством, которое и теперь где-то может быть (хотя по 193 л. Маргар. удобнее солнцу угаснути, нежели церкви без вести быти). Ссылки же Пичугина на то, что «жертва безза<конников> и еретиков» – не полезна и погибельна, тут значения н<…> имеют, поскольку так же уповаем и мы. И напрасно «храбрый <воин» ма>шет своим оружием. Он ссылается: «беззаконник, жряй <Богу не тельца,> яко убиваяй пса (Ис.66:3; Феод. Ст., ч. 2, стр. 212) <…> речь – не о «жрении тельца беззаконником». «Хотя бы <кто предла>гал даже все богатства мира и между тем имел общение <с ересью,> он не друг Божий, а враг… еретический хлеб, прив<одя прича>щающихся его к общению друг с другом, делает и<х одним> хлебом, противным Христу… ибо враги Божии не толь<ко еретики,> но и вступающие в общение с ними… приношение ере<тиков яв>ляется не как служение Богу, но как пища демонов<… жертвы> еретиков – это хлеб печали и слез… (Феод. Ст., ч. 2, <письмо 32>, стр. 97, пис. 154, стр. 385; ч. 1, пис. 39, стр. 253; Б<л. Иероним> кн. 19, ч. 40, стр. 165; кн. 12, стр. 265 и др.). В это<м …> смысле и приводит Пичугин множество выдержек из <…> творений и только по букве и совершенно не к делу. Р<азве те> на которых он ссылается, были безпоповцами и про<поведали> возможность пребывания Церкви Христовой без священст<ва и евха>ристии? И разве о. Крючков проповедует о необходимо<сти прича>щаться у еретических священников? Сколько Пичугин при<водит выдер>жек о гибельности сообщения с еретиками в их п<…>. Да об этом-ли речь? «О. Крючков – еретик и товари<щ Иуды…> я трепещу таковой церкви, где пекутся хлебы антихри<ста… дабы> не сгореть как Содом и Гоморра»…, говорит Пичугин. <…>кове-ли была беседа и еретическом таинстве? Вопро<с стоит о> том, вечно-ли Христопреданное священство! И в этом <вопросе> Пичугин оказывается совершенно безответным. Разбирая <приведен>ное о. Крючковым доказательство о вечности священства <7 гл., 59 стр.> об. кн. о вере, Пичугин поражает нас своим не<знанием> славянской грамматики и нахальством в толковании <старопеча>ных книг. «О. Крючков, пишется в раскольничьей к<нижке> читал из книги о вере: «царь царей и Господь Гос<подей…> восхоте достояние своё оставити на земли неустроено… <отходя на> небеса, но изем два сребренника, даде гостинником… ком<у же дал,> кто гостинницы? апостоли, и по них восприимницы их <пастырие> и учителие, архиепископы и епископы, иже служителие суть величеству смотрения Его, им же и с пребывати даже до скончания века обетование сотвори… Если бы действительно так было написано: «им же», то есть епископам, тогда бы подлинно говорил правду о. Крючков; но здесь есть важная грамматическая частица «и с», которая означает в порядке слов лице И. Христа, как и написано: «им же и с пребывати», то есть Христос обещался с верующими пребывать до скончания века. А о. Крючков предлог первого лица «и с» утаил и что принадлежит Христу, то он дал человекам умышленно, а этим хотел обмануть собеседника и в вести публику в заблуждение. Ничего! хорош протоиерей!»… (л. 150–151). Мы в данном случае нарочно привели без орфографических исправлений выдержку из раскольничьей книги, чтобы обнаружить всё нахальство «ученого» мужика, слышавшего только что-то о «грамматике»… По 59 л. об. «кн. о вере» им же и с пребывати (сопребывати) даже до скончания века обетование сотворили… царь царей «относится к архиепископам и епископам, как преемникам апостольским»; а Пичугин утверждает, что это обетование относится к «верующим» вообще, о которых и речи нет на 59 л. «кн. о вере». Далее – «и с», по Пичугину, «важная грамматическая частица… предлог первого лица означает лице И. Христа». И нужно же было поимскому грамотею позорить себя такою выходкой! В «и с» – «и» союз, «с» – относится к «пребывати» (с пребывати = сопребывати) и здесь о. Крючков утайки никакой не творил и не отдавал «человекам» того, что принадлежит Христу: обетование, «сотворенное» Христом преемникам апостольским, он никогда не считал обетованием человеческим и «и с», по мужичьей грамматике Пичугина, «предлог первого лица» (каковых предлогов ни в каких грамматиках нет!), он ни к каким человекам не относил, да и не мог, поскольку «и с» – союз и предлог лиц – человеков не обозначают. Кроме того, где же это Пичугин видел, чтобы имя Спасителя в книгах старопечатных обозначалось так – «и с»? Встречается в них «iсус» «исус» «iисус» «иiсус» и титловое «iс»; но нигде нет для имени Христа «и с». Пичугин говорит совершенное «новшенство». К тому же, на 153 л. своей беседы сам утверждает, на основании 59 л. «кн. о вере» «Христос обещался с пребывать с всеми верными»… То у него «и с» на 59 л. «кн. о вере» «предлог первого лица означает Христа Иисуса», то «с» он считывает с глаголом «пребывати», и, по его уму, украдывает «частицу» Христову. И удивительнее всего – что так крючкотворствует человек, укоряющий других за «букву писаний»! «Врачу исцелися сам»! (лл. 151–2). По поводу же Пичугинских ссылок: «Христос обещал пребывать со всеми верными» (Благов. Еван. л. 237 об.; ап. беседы стр. 2360 и др.), – «идеже собрани во имя Моё… ту есть посреди их и с (может быть это «и с» – то же «предлог первого лица, обозначающий Христа?») ними до скончания века, и в предыдущий век аз упасу их, и в бесконечные веки» (Ефр. Сир. сл. 103, л. 272), «церковь Божия может состоять и из троих (Феод. Ст., ч. 1. пис. 39, стр. 349) православных по определению святых», – нужно только подивиться, что Пичугин из поморщины до сих пор не перешел в штундизм, молоканство, лютеранство, хлыстовщину, скопчество и т. п. секты, где тоже «собираются во имя Христово» якобы, и не двое или трое, а целые тысячи! Оболгав св. отцов и учителей Церкви касательно «собирающихся во имя Христово» – якобы в них церковь, – Пичугин и не сообразил того, что в имя-ли Христово собираются те, кто не верит установлению Христову – иерархии, евхаристии и т. п. Ужели ему неизвестно, что и многие «чудеса творившим именем Христа» и «евшим и пившем пред Господом» Христос скажет – «Я никогда – не знал вас и… не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня» (Мф.7:22–23, Лк.13:26–27), и это – за неисполнение слов Христовых. А чьи слова об иерархии и причащении, как не Христовы (кн. о вере л. 51, 59, кн. Кир. л. 77)?

(Прод. следует).

Н. Гринякин

С большим недоумением я прочел заметку В. Базарянинова: «крайности миссионерской полемики». Я собственно сперва не мог дать себе отчета в том, чего автор хотел достигнуть этой заметкой? Правда, он говорит, что писал её с целью устранить из миссионерской полемики такие доказательства, которые «унижают её и дают сектанту повод обзывать миссионеров адвокатами духовенства, готовыми защищать по долгу службы всё, что угодно»… Но в той-же заметке я читаю и другое: «если бы задаться целью собирать курьезы миссионерской аргументации, то получился-бы преинтересный томик анекдотов»… И вот предо мною дилемма: хотел-ли г. Базарянинов принести своей заметкой пользу миссии, или же положить ею начало «преинтересного томика анекдотов»?…

Я глубоко убежден, что каждый миссионер, пускаясь в область печатной критики бесед своих собратий, прежде всего должен тщательно взвесить ту сумму добра и зла, какую он принесет такой критикой делу миссии… и только: личность собратий должна быть для него в стороне. И вот, если количество зла превышает меру добра, то необходимо критику-миссионеру или оставить в покое свой критический порыв, или, что несравненно лучше, удовлетворить его, но наименее безопасным для дела миссии путем – путем-ли частной переписки, или совещаний личных, на съездах и пр., но отнюдь не путем прессы. Тогда и провинившийся пред критиком миссионер, если признает себя виновным, исправится и даже скорее, чем посредством журнальной войны, и, что особенно важно, дело миссии не потерпит еще большего урона и на неизмеримо большем пространстве от допущенных миссионером в полемике с сектантами промахов и противоречий с другими миссионерами.

Поясним сказанное примером. Положим, я присутствую на беседе миссионера X. с молоканами села Z. и замечаю, что миссионер допускает при толковании слова Божия натяжки и, пожалуй, даже крупные. После беседы я и отдаю на суд печатного слова, а следовательно и той среды, в которой работает миссионер X., промахи последнего. Чего я достигаю этим? Исправления X? Сомнительно, и даже очень. Во 1-х, миссионер X. и без меня мог видеть свои натяжки, что в подавляющем большинстве случаев и бывает, но допускал их лишь по нужде, применяясь к уровню совершенства и действительным потребностям больной и здоровой паств. Не раз ему приходилось, в зависимости от этих потребностей, не только в разных местах, но даже в одном и том-же месте совершенно менять и план беседы, и весь арсенал доказательств в пользу известной истины. И никакие доводы не убедят его в излишестве, а тем более во вреде такой благоразумной приспособляемости к своей аудитории, особенно если протест идет от миссионера-новичка. Во 2-х, допустим даже, что именно благодаря указаниям печати миссионер X. выбросит из своего арсенала действительно, а не мнимовредные для миссии натяжки, и тогда польза от этого для миссии будет слишком ничтожна, в сравнении с тем вредом, который причинит её делу дискредитирование миссионеров печатным словом… Ведь с уверенностью можно сказать, что от насмешливых порицаний миссионерских приемов в журнальных статьях и от накопления в миссионерской печати указаний на взаимные противоречия в миссионерских беседах произойдет: с одной стороны, постепенное ослабление в православной пастве доверия к миссионерам и к защищаемой ими истине, а с другой – усиление упорства и пропагаторской энергии в сектантах, которые не преминут воспользоваться подобными данными печати, как мощным орудием, для борьбы с миссионерами и защищаемым ими упованием.

Спешу оговориться. Я не враг вообще печатной критики миссионерских бесед, как то видно и из моей статьи: «Pro domo sua» («Мисс. Обозр». 1903 г. № 6, стр. 815), но только желаю и настаиваю на том, чтобы, во имя интересов дела практической миссии, критики, особенно из миссионеров, относились к означенной критике с большою осторожностью и серьезностью, не гоняясь за лаврами составителей «преинтересных томиков анекдотов»… Самое-же главное, чтобы они не ограничивались: во 1-х, голыми отрицаниями, неопределенными намеками и полусловами, а точно указывали правильное учение православной Церкви о спорном вопросе, чтобы читатели ясно видели, погрешает-ли миссионер только в способах доказательства известной церковной истины, или-же извращает и самую истину, и чтобы эта истина отнюдь не затемнялась пред взором читателей, среди которых есть много и немощных братий по вере и совершенно отпавших от Церкви (таково наше пожелание по поводу критики свящ. Силина – «Мисс. Об.» 1903 г. № 6, стр. 815) и во 2-х, – одним только опровержением, не говорю уже о непростительных насмешках, аргументации, приводимой каким-либо миссионером в пользу известной церковной истины, а подтверждали ту же истину хотя бы очень кратким указанием на доводы, которые они, со своей стороны, признают за веские и единственно возможные (наше пожелание по поводу заметки В. Базарянинова). Иначе, читатель не только из сектантов, но и из православных, даже помимо своей воли, вынесет от чтения подобных разбираемой мною заметок то убеждение, что доводы миссионера, особенно если из лучших, в защиту определенной церковной истины слабы, или прямо негодны, а других-де не имеется, – ergo и самая истина зиждется на песце!…

Это вообще. Теперь скажу в частности. В. Базарянинов восстает не против «приспособляемости» вообще, а лишь против «крайностей» её. Но в том то и дело, что самое понятие «крайность» слишком субъективное и что для одного кажется «крайностью», для другого – «серединою» и даже более… Да притом здесь многое зависит от местных условий, главным образом, от уровня совершенства и религиозных запросов известной среды – слушателей… Сверх того, полагаю, что прежде, чем определять границы миссионерской «приспособляемости», необходимо прекрасно изучить и не по книгам только, а главным образом на практике и миссионерскую полемику и среду, в которой она ведется. Ведь никто не станет оспаривать той мысли, что полемика с сектантами – это своего рода искусство, которое постигается почти исключительно практикою. С уверенностью можно сказать, что любой профессор-теоретик станет в тупик с первых-же слов беседы с заур<ядным> русским сектантом: так всё здесь далеко от академи<ческой> научности и дышит своеобразной житейской логикой, <…>ные счеты с которой возможны лишь для лиц, погрузи<вшихся> в волнах той же простонародной мудрости.

Между тем г. Базарянинов – миссионер из очень <послед>них и писал свою заметку не на основании собственно <своей мис>сионерской опытности, какой он и не мог запастись в <тече>ние одного года, а лишь на основании впечатлений и <…> «первого знакомства с устными и печатными бес<едами> миссионеров. А при таких данных определят границ<ы мис>сионерской «приспособляемости», по меньшей мере, риско<ванно>. Нельзя-же серьезно согласиться с мнением г. Базарянино<ва, что> «чем ревностнее и долголетнее в своей деятельности <миссио>нер, тем больше для него соблазна не в меру увлечь<ся этой> приспособляемостью»!… Тогда придется признать, что наи<большей> гарантией от перехода миссионеров за границы «при<способ>ляемости», от чего сильно страдает дело миссии, я<вляется> наименьшее долголетие и наименьшая ревность миссион<ера …> что, таким образом, знаменитый Апостольский modus (1Кор.9:19–23) – плод излишней ревности ап. Павла!… О<днако> придется признать, что и нужда в «приспособляемости» <и опре>деление границ последней выясняются не путем долго<летних> и тщательных наблюдений над течением и запросам<и рели>гиозной жизни больной и здоровой паств, а посредств<ом ка>бинетных дум и росчерков пера!… Неудивительно посе<му, что> некоторые из более логичных духовных писателей н<а этом> основании отвергли всякую вообще «приспособляемость»²⁴⁷ <… по>елику не нашли возможным говорить о границах тако<й при>способляемости.

Но обратимся к рассмотрению и самых «курьезов» <миссио>нерской аргументации, которыми оперирует г. Базарянин<ов в> своей заметке. Эти курьезы почерпнуты им отчасти из <дошед>ших до него слухов, отчасти из его личных наблю<дений, и> главным образом, из миссионерской литературы.

Прежде всего заметим, что при описании некоторых <«расска>зов», взятых отнюдь не из печати, а или из но<симых> слухов, или из личных наблюдений, г. Базарянинов довольно ясно указывает лиц, которые якобы допускают в своей полемике с сектантами описанные им «курьезы»!… Не знаю, с целью-ли поиронизировать над этими лицами, или с целью придать большую достоверность сообщаемым «курьезам», или же той и другой целью вместе – допускает г. Базарянинов такой, по меньшей мере, некрасивый прием!… Предоставляю об этом судить читателям… Но раз мне приходится иметь дело и с такими «курьезами», справедливость которых всецело зависит от того, употребляли-ли их указанные автором лица, то волей-неволей придется коснуться и фактической достоверности сообщаемого г. Базаряниновым, а не только правильности его воззрений на случаи миссионерской аргументации.

«Когда я стал впервые знакомиться с устными и печатными беседами и обличениями миссионеров, я ужаснулся громаде не к делу приводимых ими текстов, пишет г. Базарянинов. Если бы задаться целью собирать курьезы миссионерской аргументации, то получился-бы преинтересный (sic! для кого?…) томик анекдотов, полный (да, так-ли?!) таких перлов, как объяснение в смысле иконопочитания слов апостола (евангелиста?…): «образ дах вам» и т. п.

Смею уверить, что г. Базарянинов почерпнул этот «курьез» не из личного знакомства с «устными и печатными беседами» миссионеров, а из крайне сомнительного источника, т. е из дошедших до него слухов. Этим и только этим объясняется чрезмерная курьезность означенного «перла» миссионерской аргументации. Между тем, кажется, хорошо известно, как тем-же путем простой огурец вырастает с гору и муха превращается в слона. Но заниматься такими «слонами» в печати, да еще с иронически-поучительными нотками и с намеком, что таких-де слонов – «перлов» можно понабрать «полный томик», по меньшей мере, со стороны миссионера странно! Я также слышал и не раз об этом «курьезе» и имел возможность справляться об его истинном смысле. И всегда мне объясняли его так: миссионер X. вел беседу об иконах с весьма упорным и малограмотным сектантом. По требованию последнего, миссионер доказал ему и иконы вообще и, в частности, необходимость «священных изображений»: трех лиц Св. Троицы, ангелов и т. д. Тогда сектант озадачил миссионера новым возражением: «ты всё говоришь об иконах, да о священных изображениях; нет, ты «образа» найдя мне в Писании – у нас все называют: «образа»… И сколько миссионер не разъяснял сектанту, что слова: иконы, священные изображения и образа означают одно и то же, только на разных языках, сектант стоял на своем: «покажи мне в Писании образа»… Слушатели удивлялись буквоедству сектанта. Тогда миссионер, с целью наглядно показать им весь вред от такого буквоедства, при котором извращается сектантами самый смысл Св. Писания, взял славянское Евангелие и прочел: «образ дах вам» (Ев. Ин.13:5)… Сектант опешил и признал себя побежденным. Слушатели-же получили прекрасный урок остерегаться сектантского буквоедства.

Нечто подобное было в с. Р. (Т-ой еп.). Во время беседы с батюшкой молоканин открыл славянскую библию (изд. 1845 г.) и в опровержение почитания креста указал на Лев.26:1–2, где было написано: «не делайте себе кумиров и изваяний (🕀 – идолов)». Отсюда он заключил, что нельзя делать кумиров, изваяний и крестов, потому что «крест есть идол». Сколько ни пояснял ему батюшка, что в данном месте нет и речи о кресте, что тогда крестов никто и не почитал и что он неправильно понял значение крестика в кругу, сектант стоял на своём: «крест – идол и еще в Ветхом Завете было сказано: не делайте себе креста»!… Тогда батюшка открыл в той-же библии место из Втор.10:20 и прочитал: «Господа Бога твоего бойся и Ему (🕀 – одному) служи» и на сем основании требовал от сектанта «служения кресту». Молоканин понял, что он сам себя опроверг и перестал упорствовать, а слушатели получили наглядное доказательство упорства сектантов и вреда от их буквоедства. И таких примеров я знаю много. «Курьезы» ли это миссионерской аргументации, или плод нажитой годами миссионерской мудрости, достойной похвалы и даже подражания? Я признаю последнее, да полагаю, что со мною согласится и каждый, кто хотя сколько-нибудь знаком с сектантскою средою и условиями миссионерской полемики.

Далее. Г. Базарянинов указывает на одного молодого священника Т-ой епархии, который в беседе с штундистом об иконах, на требование последнего: «покажи, да и покажи иконы из Нового Завета», после многих, якобы бесплодных, препирательств по всем правилам (сильное доказательство на конец) патетически ахнул: «о, несмысленные Галаты! кто прельстил вас не покоряться истине, вас, у которых пред глазами предначертан был Иисус Христос, как-бы у вас распятый?» Штундист, как подавился, замечает г. Базарянинов, не мог вымолвить слова и утирал пот. Поражение было полное. Православие торжествовало…

Прежде всего меня здесь неприятно поражает ирония над батюшкою-миссионером, особенно при мысли, что, быть может, это только сучек в глазу батюшки!… Как известно, Гал.3:1 приводится в пользу иконопочитания не одним Т-им батюшкой, а широко практикуется и в миссионерской литературе (см., напр., у свящ. И. Стрельбицкого: «Краткий очерк штунд…» Од. 99 г. стр. 165). Уже это одно должно было заставить г. Базарянинова призадуматься. В самом деле, чем вызвана такая «приспособляемость» этого текста к вопросу об иконах? Штундист, даже более молоканина, буквоед. Ему также всё «покажи, да и покажи от буквы, или строки Писания», как то видно и из предъявленного Т-му батюшке требования: «покажи, да и покажи иконы из Нового Завета»… Не покажешь, и пиши пропало… и соблазн на селе страшный. Помню, как один из миссионеров-новичков (академист) рассказывал: «приехал я в село Ν. для бесед. Народу собралось много. Сектанты также были в сборе… Стал я говорить о крещении младенцев. Сперва всё шло хорошо. Как вот один штундист и напер на меня с вопросом: «покажи мне, где в Писании сказано, чтобы крестить младенцев; да не словами наводи, а прямо заповедь такую мне покажи»… Я, по неопытности, возьми и скажи: прямой заповеди на это в Писании нет… Слышу, зашумели: «спаси вас, Господь, говорят, за откровенность», – сказали, повернули и ушли… Так и не дали мне дальше пояснить… И теперь я годами должен исправлять то, что испортил одним неосторожным словом, не зная, с кем собственно дело имел»…

Тоже, полагаю, было и с Т-им батюшкою. Только последний был поопытнее и избежал сильного вреда своею «приспособляемостью», зная, что буквоеду нужно пока еще млеко от Писания – буква, а не смысл. И буквоед штундист, как замечает и г. Базарянинов, был поражен. Что-же преступного в такой «приспособляемости»? Изменятся времена, дорастет сектант в своей массе и православный, особенно общающийся с ним, до понимания духа, смысла св. Писания, исчезнут и все «натяжки», и всякая «приспособляемость» в миссионерской полемике.

«Знаю я, пишет далее г. Базарянинов, и другого очень умного священника той-же епархии, свыше 15 лет подвизающегося в селе, где до 200 молокан, имеющего звание окружного миссионера, который дает любому сектанту на любую тему мат в 2–3, много 5 ходов. Последний смертельный шаг у него в вопросе об иконопочитании, – это ссылка на Откр.11:19: «И отверзся храм Божий на небе и явился ковчег завета Его в храме Его». На ковчеге завета были изображения херувимов: а относится-де Откр.11:19 к новозаветным временам настоящей жизни, ибо в будущей жизни храма уже не будет (Откр.21:22). С этим батюшкою вот уже многие годы ни один сектант не беседует. Обозвется это он к кому-нибудь, а тот отмахивается: «э, будет, Михаил Иовлевич, туман ты всегда наводишь». Ровно-бы и хорошо: сектанты всегда побиты; но, может быть, лучше-бы было, пусть-бы они возражали и выслушивали доказательства «без туману»: миссия не фокус, и не игра в шахматы»…

Как видим, здесь всё сказано для того, чтобы читатель, особенно из Т-ой епархии, как-нибудь не смешал «Михаила Иовлевича» с другим священником. Нечего сказать: похвальная откровенность!… Но посмотрим, прав-ли г. Базарянинов в своей оценке миссионерской деятельности «Михаила Иовлевича», как «игры в шахматы» и т. под.? Прежде всего скажу, что г. Базарянинов лично не бывал ни в том селе, где живет «Михаил Иовлевич», ни в том районе, где последний работает, как «окружный миссионер». Посему свой отзыв о нём он обосновал не на личных и притом тщательных наблюдениях над миссионерскою деятельностью «Михаила Иовлевеча» и над отношением к нему сектантов и православных, а лишь на дошедших до него нелепых слухах о «Михаиле Иовлевиче»!… Посему и неудивительно что каков источник, такова и оценка… Я более трех лет, по обязанностям миссионера Т-ой епархии, лично знал «Михаила Иовлевича», бывал в его селе и подолгу, а также и в том районе, где протекала его деятельность, как «окружного миссионера». Тщательное изучение там сектантства и положения православной паствы, а также и миссионерской деятельности «Михаила Иовлевича» привело меня к тому глубокому убеждению, какое высказал и бывший до меня в той-же епархии миссионер Д. Боголюбов: «О, если бы достойнейшему о. Михаилу нашлось как можно больше подражателей среди пастырей на святой Руси! Тогда-бы безусловный успех нашей миссии в народе был обеспечен» («Мисс. Об.» 1903, № 11, стр. 75). И смею уверить г. Базарянинова, что миссионерское дело в руках «Михаила Иовлевича» не «фокус» и не «игра в шахматы». Об этом прекрасно знают и пастыри, окрест села «Михаила Иовлевича», и все, кому только приходилось хотя мало-мальски ознакомиться с миссионерскою деятельностью этого батюшки на месте… Я не буду распространяться на тему о достоинствах «Михаила Иовлевича», как пастыря-миссионера, чтобы невольно своей похвалой не причинить ему горечи и то, что я сказал, я сказал по необходимости и в защиту убеждений своего сердца…

Да и откуда г. Базарянинов взял, что вследствие «тумана», якобы царящего в доказательствах о. Михаила, сектанты вот уже «многие годы не беседуют с последним»… Я прекрасно знаю, что и бывшие до меня в Т-ой епархии миссионеры, во время бесед с молоканами в округе о. Михаила, всегда пользовались помощью последнего… И сам я, ведя беседы там-же, глубоко ценил и пользовался сотрудничеством о. Михаила. И всегда сектанты вступали в беседы и с о. Михаилом, хотя и не так охотно, как со мною, потому что я еще был новичок, а о. Михаил опытный миссионер. Помню, как сегодня: 17 октября 1899 года я вел первую беседу с молоканами в селе о. Михаила. Беседовали о «водном крещении». Сначала меня, как новичка, молокане хотели «поводить», т. е. свести с предмета беседы в сторону и тем спутать беседу… «Почему у вас погружение, а у католиков обливание?» – начал с улыбочкой спрашивать меня Федор Иваныч… Но я, с деятельною помощью о. Михаила, удержался на теме о «водном крещении»… После долгих прений, мои собеседники, видя, что потеряли почву под собою, с ожесточением заявили: «не примем водного крещения, так как и ап. Павел говорит: «благодарю Бога, что я никого из вас не крестил»… Только о. Михаил хотел сказать слово, как Федор Иваныч, с присущей ему жестикуляцией, проговорил: «нет, позвольте, о. Михаил, – пусть вот нам миссионер ответит»… Очевидно, сектанты рассчитывали, что я не соображу, о чём говорит здесь ап. Павел. С этой целью они и не дочитали: «дабы не сказал кто, что я крестил в моё имя»!… Но мне хорошо было известно это место и я обличил молоканские козни. Бывший на беседе молодой помещик Р., служивший в С.-Петербурге, с негодованием заметил сектантам, что они беседуют «нечестно». Вот на такие-то удочки о. Михаил не поймается, – сектанты это знают и только посему неохотно беседуют с о. Михаилом. Ни о каком «тумане» со стороны о. Михаила не может быть здесь и речи. Да притом кто хотя немного знает толкования местных молокан, особенно Павла Гавриловича, любящего «разводить» всю Библию против православных (напр., Иез. 47 г. и Пс.103 – см. брошюры о Михаила и «Мисс. Обозр.» 1903 г. № 8-й: «миссион. очерки» Д. Боголюбова), тот никогда не дерзнет обвинять о. Михаила в «тумане», да еще от лица сектантов, а тем более иронизировать над миссионерской деятельностью этого пастыря. Не говорим уже о том, что и приведенное автором толкование Откр.11:19 не может быть признано за «туман» даже безотносительно к требованиям собеседников, так как встречается не только в миссионерской, но и вообще в богословской литературе (см. сборник статей Барсова)…

«В селе Л-х Т-ой епархии, пишет далее г. Базарянинов, вел свои последние беседы уже переведенный в Е-ую епархию миссионер, три года горячо работавший по своему делу. Беседа была с жидовствующими. После неё зашли мы выпить стакан чаю к учителю, куда пригласили и оппонента – начетчика. «А помнишь, И. Е-ыч, говорит этот миссионеру, как ты побил меня год тому назад Иер.9:25? Я потом ведь сто раз перечитывал главу и, наконец, несомненно вижу, что все-таки я тогда был прав». И начетчик был действительно прав, ибо Иер.9:25 говорит о посещении обрезанных и необрезанных не благодатью и милостями, а несчастьями и наказаниями, и след. вовсе не содержит в себе пророчества об отмене обрезания, как то утверждал миссионер»…

И опять довольно откровенные указания на личность?! И опять поразительное извращение факта!… Мне прекрасно известно, как означенный здесь миссионер, будучи уже переведен в Е-ую епархию, в конце января 1902 года предложил г. Базарянинову, только что назначенному в миссионеры Т-ой епархии, поехать с ним в один из самых боевых в Т-ой епархии пунктов штундизма – в с. Л-ги, где также свили себе небольшое, но прочное гнездо и жидовствующие. Там миссионер «И. Е-ыч» намеревался ознакомить г. Базарянинова с миссионерской полемикой и с сектантскою средою. В феврале м. 2-го и 3-го «И. Е-ыч» говорил в Л-говском храме миссионерские поучения, а 2-го, 3-го и 5-го вел публичные беседы со штундистами: «об иконах», о «св. Причащении» и о «св. предании» и 4-го – с жидовствующими о «троичности лиц в Боге» и затем, главным образом, о «признаках пришествия Мессии». Очевидно, ни проповеди, ни публичные беседы «И. Е-ыча» не дали г. Базарянинову материала для «томика анекдотов»… Потому-то он и ухватился за частную беседу за чаем «И. Е-ыча» с субботником Иларионом Васильевичем. Последний в конце этой беседки вспомнил о позапрошлогодней (8 марта 1900 г.) беседе с ним «И. Е-ыча» об обрезании и высказал убеждение в своей правоте при толковании тогда текста из пр. Иер.9:24–26. Г. Базарянинов не был очевидцем беседы «И. Е-ыча» с Иларионом Васильевичем 8 мар. 1900 г., посему казалось-бы и не мог судить о том, насколько правильно понял сектант миссионера и что собственно миссионер доказывал тогда вышеозначенным текстом!… Но на деле вышло иное. Услышав слова сектанта, г. Базарянинов сразу заключил, что миссионер был не прав и не только заключил для себя, но поведал о том и в печати!… Вопрос только в том, почему-же он обошел молчанием данное миссионером тогда-же разъяснение в ответ на слова Илариона Васильевича?!… Между тем миссионер довольно пространно и ясно отвечал, что действительно он приводил на беседе 8 мар. 1900 г. об обрезании и текст из Иер.9:24–26, но этим текстом он доказывал не «посещение обрезанных и необрезанных милостями и благодатию», а ту мысль, что плотское обрезание не давало Израилю права считать себя чистым пред Богом, так – как пред Богом чист лишь творящий «милость, суд и правду на земле» (Иер.9:24), или что тоже: обрезанный сердцем (Иер.4:4), к чему призывает евреев и пр. Моисей (Втор.10:16; 30:6). Посему, как обрезанный, так и не обрезанный <…> при необрезании сердца своего, равно противн<ики и> одинаково подлежат Божьему наказанию, так что у <обрезан>ного плотью нет в сем преимущества пред необрезанн<ым по>природе, как то видно, между прочим, и из пр. Иереми<и 9 гл.,> 24–26 ст. Здесь-же миссионер, как и на беседе 8 мар. <1900 г.,> нам лично прекрасно известной, добавил, что и милостями <своими> Господь посещает как обрезанных, так и необрез<анных> плотью, лишь-бы те и другие были «обрезаны сердцем» <и в> доказательство этой мысли сослался не на Иер.9:24–<26, а на> 3Цар.8:38–43!…²⁴⁸ Отсюда ясно, что миссионер и на <беседе> 8 мар. 1900 г. и теперь оперировал текстом из Иере<мии> лишь в пользу отмены плотского обрезания и уравнения <…> Господа обрезанного с необрезанным, но отнюдь не в <…> «посещения обрезанных и необрезанных малостями и <благода>тию»!… Ясно отсюда и то, что в то время как Илари<он Ва>сильевич разъяснил своё недоумение путем частной <беседы> с миссионером, г. Базарянинов не только умолчал о <миссио>нерском разъяснении, но даже своими комментариями к <словам> сектанта дал полное основание думать, что миссионер <…> действительно отстаивал навязанное ему превратное <толко>вание Иере.9:25 в смысле «посещения обрезанных и <необре>занных милостями и благодатию»!… Полагаю, что такое <отноше>ние к миссионерским беседам, да еще в печати, пер<еходит> границы самой элементарной порядочности…

«Достаточно ознакомиться хотя-бы только с «Крити<ческим> разбором» Оболенского, чтобы понять, какая масса сов<сем> непригодных доказательств обращается в миссионерско<й …> печатной полемике», – пишет далее г. Базарянинов и <огра>ждает себя ссылками на то, что у Оболенского: во 1-х, <до>казательство законности крещения младенцев приводит<ся из> ап. Петра: «вам принадлежит обетование и детям ва<шим»> (Деян. 2 гл.).

Остановимся на этом. Г. Базарянинов протестует <против> разумения под «детьми» младенцев и со своей стороны <видит> здесь «просто потомков». Но так-ли?… Как известн<о речь> ап. Петра (Деян. 2 гл.) была направлена ко «всему дому <Израи>леву» (ст. 36), от лица которого пред Апостолом стояли собравшиеся в Иерусалим в день Пятидесятницы, по закону, Иудеи «из всякого народа под небесами» (ст. 5). Последние, видя чудо излияния Св. Духа, недоумевали, а иные насмехались… И вот ап. Петр говорит им, что это чудо есть исполнение Божьего обетования, предреченного чрез пр. Иоиля, и что исполнил это обетование Иисус, Который, «быв вознесен десницею Божиею и приняв от Отца обетование Св. Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите» (ст. 16, 33). Таким образом, под «обетованием» ап. Петр здесь ясно разумеет излияние Св. Духа через Иисуса Христа от Бога Отца. Кому-же принадлежало это «обетование»? По слову того-же ап. Петра: «всему дому Израилеву» (36 ст.), которому (см. ст. 37-й) он далее и говорит: «покойтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святого Духа»… Здесь замечательны слова: «каждый из вас», потому что у евреев действительно каждый зачинался и рождался грешным, и притом не только первородным грехом, но и наследственными от родных (Исх.20:5 и др.); посему и каждый от рождения нуждался в прощении ему грехов, что и подавалось в крещении во имя Иисуса Христа. Как для «каждого из вас» необходимо крещение, как точно и «каждый из вас… получите дар Св. Духа», ибо «вам принадлежит обетование и детям вашим и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш» (39 ст.). Здесь в 39 ст. опять-таки ап. Петр разумеет исключительно иудеев, как то видно и из контекста речи и из того соображения, что в это время ап. Петр, как и другие Апостолы, еще слишком далек был от мысли на участие и язычников в обетованиях о Христе и Св. Духе (см. Деян.10:28–35 и особенно ст. 34 и 44; 11:1–3 и 15:7–9). А если так, то под словом: «вам» должно разуметь взрослых слушателей ап. Петра (см. и 37 ст.), под словом: «и детям вашим» – тех «детей», которых имели слушатели ап. Петра, а притом всех детей, независимо от их возраста, а следовательно и младенцев, и, наконец, под словом: «и всем дальним» – все дальнейшее потомство и всех живущих вдали от Иерусалима – в рассеянии иудеев, которых призовет Господь Бог и опять-таки «наш» – т. е. иудейский. Так что нет ничего «непригодного» в этом доказательстве в пользу крещения и младенцев, тем более если принять <во вни>мание и речь того-же ан. Петра в следующей главе, <где он> ясно высказал ту же принадлежность «обетования» и <младен>цам (Деян.3:19–26) и верование иудеев <в уча>стие и младенцев в завете с Богом.

Во 2-х, г. Базарянинов протестует против прив<одимого> в книге Оболенского доказательства из 2Пет.1:15<… в> пользу молитв за нас праведников и по отшествии <нашем из> сей жизни на том основании, что выражение: «после м<оего от>шествия» относится не к глаголу «буду стараться», а <к «при>водили». Впрочем, и сам г. Базарянинов признает, <что под> «буду стараться» можно с одинаковым правом подра<зумевать> и «теперь» и «потом», и «доколе нахожусь в телес<ной хра>мине» и «по отшествии моём» и лишь высказывает, <что ка>жется первое толкование ближе к смыслу отрывка»…

Казалось-бы, что если г. Базарянинов не уверен в <своём> толковании, то не стоило ему признавать «непригодны<м» …> доказательство в толковании его другими и вообще ос<порить> в принципе самую возможность пользоваться текстом <из 1>Пет.1:15 в подтверждение молитв за нас у<мерших> праведников!…

Со своей стороны, я замечу, что из контекста речи, <начиная> с 12 ст., ясно, что ап. Петр говорит о двояком р<оде сво>их забот о христианах. Сказав: «я никогда не п<ерестану> напоминать вам о сем»… (ст. 12), он далее в частн<ости го>ворит: «справедливым же почитаю, доколе нахож<усь в> этой телесной храмине, возбуждать вас напомина<нием»> (ст. 13). Естественно напрашивается на мысль: а после <оставле>ния «телесной храмины» что будет делать Апостол с <обещанной> заботой о христианах? И вдруг на это мы находим не <вполне> ясный ответ в русском тексте: «буду-же стараться <чтобы> вы и после моего отшествия всегда приводили это на <память»> (ст. 15)?! Когда-же «буду стараться»? Если при жизни, <то это> будет излишним повторением и таким, которое не <вяжется> со смыслом предыдущих стихов… Если по смерти, то <…> и гармонирует с раньше сказанным, но почему-то <…> об этом не сказано и даже слова: «после моего от<шествия»> отнесены не к «буду стараться», а к «приводили»?! Т<акая> определенность произошла от неточного и даже неправильного перевода 15 ст. с греческого на русский язык.

В греческой Библий читаем: «σπουδάσω δὲ καὶ ἑκάστοτε ἔχειν ὑμᾶς μετὰ τὴν ἐμὴν ἔξοδον τὴν τούτων μνήμην ποιεῖσθαι». В славянкой переведено: «потщуся-же и всегда имети вас по моем исходе, память о сих творити».

И мы полагаем, что славянский перевод с греческого и греческий текст очень ясно говорят о том, что ап. Петр и после оставления тела будет заботиться о христианах. Следовательно, означенный текст в его надлежащем виде дает прямое и убедительное доказательство в пользу молитв за нас умерших праведников.

Я не стану разбирать дальнейшие «курьезы» миссионерской аргументации, которые приведены в заметке г. Базарянинова, так как это донельзя растянуло-бы мою статью. Да при том полагаю, что и сказанного вполне достаточно для того, чтобы по достоинству оценить начатый г. Базаряниновым «преинтересный томик анекдотов» и пользу от такого «томика» для дела нашей миссии…

И. Айвазов

«Много раз был в путешествиях, в опасностях… в труде и в изнурении, часто в бдении, часто в посте, в стуже». (2Кор.11:26, 27)

29 декабря нынешнего года истекает 25-летие пастыре-миссионерской деятельности прот. о. Ксенофонта Крючкова. Юбилей о. протоиерея представляет собой, можно скатать, целую эпоху в нашей противораскольничьей миссии прошлого века. 25 лет назад о. Ксенофонт, волей Божией, восстав из раскольничьей «сени смертной», сделался пастырем проповедником и ревностным борцом за святую правду Церкви православной. И личность о. Крючкова, после о. Павла Прусского, займет первое место в истории отечественной внутренней миссии XIX в. Знаменательное в жизни заслуженного деятеля миссии событие – исполнившееся 25-летие – должно составить общемиссионерский праздник, а потому редакция «Мисс. Обозрения» долгом считает познакомить своих читателей с жизнедеятельностью юбиляра.

О. Ксенофонт по рождению и первоначальному воспитанию принадлежал к раскольникам с. Поима, Пензенской епархии. Потом он сознал неправоту и заблуждение раскола и присоединился в 1868 г. к Единоверию. Нашедши истину, он стал приводить к ней и других своих односельчан, так что через 10 лет образовалась в Поиме уже целая единоверческая община. По словам тогдашнего Пензенского Преосвященного, обращение Кс. Крючкова к Церкви и его ревностное усердие, об устроении единоверческого храма и прихода в с. Поиме «обещали быть плодоносными». И действительно, это предуказание епископа не осталось тщетным. Помимо того, что трудами Кс. Крючкова был выстроен храм, миссия о Кс. создала приход и он был рукоположен 29 декабря 1878 г. в сан священника. При посвящении о. Ксенофонт произнес замечательное слово, раскрывающее несколько и завесу его сердца, а также и историю его обращения. «Уже с 12 лет, говорит здесь о. Кс., окончив своё малое учение у раскольника, я стал думать, истинна ли та вера, в которой я родился и которая меня и моих родителей содержала далеко от православной Церкви. Я читал книги и просил Бога, чтобы Он просветил меня: и Господь услышал мою молитву. На 19-м году от рождения после смерти своих родителей, разделившись с дядей, я с товарищем детства своего, покойным Афанасием Звоновым, отправился в Москву для лучшего уяснения своих верований, от отцов унаследованных; и, к великому своему счастью, там встретился я с известным ныне о. Павлом Прусским. В первый раз мы оба еще далеки были от истины; но мы искали её. Мы обвиняли греко-российскую Церковь, яко бы она неправо содержит церковные обряды, но в то же время мы не могли не видеть, что догмат веры она исповедует правильно. Мы сознавали, что, по слову Спасителя, Церковь с тремя чинами иерархии и семью таинствами должна пребывать на земле до скончания века: но в то же время думали, что она от лица зверя, – антихриста, далеко убежала в пустыню. Так думали мы, основываясь на 12-й гл. Апокалипсиса.

«По возвращении из Москвы, мы вдвоем с Звоновым стали разбирать старообрядческое учение об антихристе. До того времени мы понимали антихриста духовно и думали, что он уже царствует в мире, именно в Церкви православной. Теперь мы стали глубже вникать в то, что говорит св. Писание об антихристе, сличали это с тем, что совершается ныне в нашем отечестве и изумились, потому что не нашли ни одного признака того, чтобы антихрист, уже был в мире». А именно: Спаситель сказал Своим ученикам, что пред кончиною мира, когда явится антихрист будет скорбь велия, якова же не была от начала мира доселе, ни же имать быти; ап. Павел писал, что в последние дни настанут времена люта, между тем факт освобождения крестьян и славян на Балканском полуострове совершенно противоречили этому предсказанию о временах антихриста. «Нет теперь стеснения, говорил о. Кс., даже и старообрядцам. Их мнимые попы ходят по улицам с отращенными длинными волосами, прихожане их свободно ходят в свои молельни и никто им не препятствует». Убеждало также о. Кс. и богослужение, которое ничуть не похоже на служение антихристово. О <пришествии> последнего св. Ипполит говорит так, что тогда «н<иже прино>шение, ниже кадило совершается… и честное Тело и Кр<овь Хри>стова во днех оных не имать явитися, служба угаснет, <чтение> Писаний не услышится», между тем на деле ничего <этого не> произошло». Не мало исследовал о. Ксенофонт, будучи <расколь>ником, и вопрос о лице антихриста и убедился из <…>жия и писаний святоотеческих, что он будет чувст<венным,> а не духовным. Потом занимал его и вопрос о спа<сении в> Церкви и убедился о. Ксенофонт, что вне её спасение не<возможно.> Но и после этого Ксенофонт Крючков еще не оставил <раскол,> а даже устроил у себя молельню, в которой и со<служил> службы со стариками поморского согласия. Несколько р<аз после> этого Кс. Крючков виделся в Москве с о. Павлом <Прусским> и, наконец, познакомившись, чрез К. С. Загадаева, с <«…>тым защитником истины» о. Пафнутием, побывал <по со>вету последнего, у м. Филарета Московского. Книжка <«Беседы> к глаголемому старообрядцу» поставила Кс. Крючкова <на пра>вославную дорогу. «Семя православия, говорил о. Кс<енофонт,> начало развиваться быстро, так что на другой год, <будучи> у Владыки московского вторично, я решился объявить <…> его молитвами и прилежным рассмотрением св. Писания <впол>не убедился в неправоте раскола». Но о. Кс. Крю<чков не>хотел один пользоваться найденным сокровищем. <…> апостол Павел желал скорее быть отлученным от <Христа> за братий своих, о. Кс. Крючков желал, чтобы и д<ругие> единоверцы получили это сокровище. И вот, с благ<ословения> митр. Филарета, в с. Поим отправился вместе с Кр<ючковым> о. Павел Прусский, уже принятый тогда в лоно Це<ркви пра>вославной, и путем долгих бесед с раскольниками <…> убедил многих жителей принять Единоверие. Преос<вященный> Антоний Пензенский принял самое живое участие в э<том свя>том деле и, по его ходатайству, Св. Синод благосл<овил от>крыть в молельне единоверческую церковь, которая и <остава>лась тут около 9 лет. Но потом настоятель её <Иоанн> Невестин стал заботиться о построении отдельного х<рама и> после многих трудов, волею покойного Государя Алек<сандра III> и хлопотами К.П. Победоносцева, свершилось это дело. <…> храм был освящен, а в 1878 г. скончался строите<ль …> Иоанн, Ксенофонт Крючков был рукоположен в священники к этому храму.

1878 г. – 29 декабря – 1903 г.

Синодальный миссионер о. прот. К.Н. Крючков

В своём слове, при посвящении в сан, о. Ксенофонт сказал: «Преклоняюсь пред судьбами Божиими и буду неумолчно благовременне и безвременне проповедовать слово Божие; буду возвещать всегда и везде, что кроме основанной Христом Церкви с её иерархией нигде нет спасения».

И, действительно, в течение исполняющегося ныне 25-летнего служения своего, о. Ксенофонт ни разу не изменил взятому на себя обету, чему доказательством служат и официально засвидетельствованные отчеты о его деятельности и в особенности те две врученные Редакции записные тетради, с которыми читатели познакомятся ниже.

Деятельность о. Ксенофонта была направлена в течение 25-ти-летнего служения: 1) на беседы с раскольниками и сектантами, с целью убедить их в неправоте содержимого ими учения и привлечь в лоно православной Церкви; 2) на учреждение единоверческих приходов и на устройство в них храмов и школ, и 3) на наблюдение за вновь обращенными, на чисто отеческие заботы и попечения о духовных нуждах своих духовных детей. И эти три стороны деятельности о. Ксенофонта были выполнены им в течение четверти века с чисто апостольскою ревностью и христианскою любовью. Остановимся, хоть вкратце, на каждой стороне этой миссионерской работы, чтобы вернее оценить и яснее себе представить громадность миссионерского дела, подъятого на мощные ралона в течении за 25 лет доброчтимым юбиляром, о. Ксенофонтом.

Прежде всего о. Ксенофонт начал вести собеседования при церкви с. Поим, куда он и был назначен. Поим в миссионерской деятельности о. Ксенофонта является исходным пунктом, в который он и теперь возвращается после долгих путешествий по России, как в своё «постоянное местожительство». Это как бы Антиохия нашего миссионера. Сделавшись разъездным миссионером от Св. Синода, о. Ксенофонт и до сих пор не оставляет без своего пастырского воздействия заблудших овец стада Христова, своих односельчан. Теперь, за 25 лет деятельности, раскол в Поиме «совсем расшатан», по собственному выражению о. Ксенофонта. Но не то здесь было 25 лет назад.

Главное внимание о. Ксенофонт обратил на то, чтобы поколебать авторитет раскольнических начетчиков. И вот, путем собеседований в храме, при встрече с раскольниками в домах, о. Ксенофонт стремится прежде всего установить авторитет Евангелия вопреки авторитету начетчиков. Впрочем, авторитет последних был значительно поколеблен уже самим фактом обращения о. Ксенофонта из раскола в православие, того Ксенофонта Крючкова, которого раскольники с. Поим привыкли считать своим «руководителем и надеждою», который устроил для них громадную моленную и вообще был столпом Поимского раскола. Вместе с Крючковым обратился в православие и Звонов, тоже столп раскола и начетчик; потом влиятельная в Поиме семья К-х, Пимонов, поповщинский начетчик, Козлов, нетовец и т. д.

Благодаря собеседованиям о. Ксенофонта (тогда еще мирянина), между раскольниками Поима появились в 1869 г. раздоры и разногласия, как первый признак «шатания» раскола. Собеседования захватывали внимание жителей Поима, так что в 1870г., по официальным данным, «церковь едва могла вместить всех, желавших слушать». Благодетельное влияние собеседований обнаружилось и в том, что среди раскольников с. Поима к 1876 г. уже не стало обнаруживаться ожесточения к православию и хулы на Церковь. Они даже стали посещать устроенный в доме Кс. Крючкова храм, участвовать в торжественных процессиях, крестных ходах на воду и т. п. И вот с 1867 г. до 1878 г. обратилось в Поиме к православной Церкви 136 человек. С 1878 г., когда священником-миссионером в своём селе сделался сам о. Ксенофонт, обращение пошло еще быстрее. Количество прихожан к 1897 г. возросло до 682 человек: к 1902 г. это количество достигает уже 800.

Но что самое утешительное, так изменение отношений к православной Церкви со стороны раскольников с. Поима. Это служит хорошим залогом будущего возрастания и укрепления здесь православия. Характерны следующие факты. «29 августа (1897 г.), пишет о. Кс., со станции Башмакова привез я в село Поим колокол весом 260 пудов, который со станции до Поима везли народом. Такого стечения народа никогда не было. Везли его православные и раскольники, мужчины и женщины». Участие последних тем поразительнее, что женщины в расколе отличаются наибольшим фанатизмом. Но вообще это событие достаточно говорит об уничтожении ожесточенности среди поимского раскола. Не менее красноречив и факт систематического уклонения в последнее время начетчиков с. Поима от собеседований с о. Ксенофонтом. Так, по поводу беседы на Пасхе в 1900 г. о. Кс. записывает, что «слушателей собралось очень много; раскольники, хотя и защищались, но слабо, потому что ихние начетчики отказались участвовать в беседе, почему мне пришлось сделать замечание, что… они с вас только волну емлют и тучная закаляют, а о вас не радеют, за что их св. прор. Иезекииль укоряет в 33 и 34 гл. Раскольники сознались, что ихние наставники неправы оставлять их беззащитными. Я же им доказал, что они не ходят на беседу потому, что сознают своё бессилие и оправдать своё ложное учение не могут». Такое же уклонение от бесед замечается и дальше, так что по поводу беседы 10 марта прошлого года о. Кс. пишет: «раскольники защищались очень слабо и заметно они слабеют, а наставники ихние совсем на беседы не ходят», а после бесед на Пасхе, когда начетчик Пичугин принужден был с позором уйти с собеседования, «волнение, пишет о. Кс., было в Поиме такое, какого еще никогда не было». Всё это знамения падения раскола в с. Поиме.

Но на первых же порах своей миссионерской деятельности о. Ксенофонт обратил внимание на заблудших собратий и в других местах Пензенской епархии. Так в 1881 г. при его участии положено начало единоверию в с. Александровке, Нижнеломовского уезда, где был выстроен и освящен молитвенный дом; потом тоже было сделано им в д. Поганке; в 1882 г. в д. Шереметеве выстроена единоверческая церковь на синодальные средства, а в с. Казачьей Пелетьме, Мокшанского у., благодаря собеседованиям о. Кс., 17 домохозяев обратились в православие на началах единоверия. В 1884 г., благодаря убеждениям о. Кс., поколебался раскол в с. Ростовке, Нижнеломовского у., и вообще, по отчету Обер-Прокурора Св. Синода за 1881 г., сближение раскольников с православною Церковью, благодаря миссионерской деятельности Крючкова, обнаружилось не только в названных сейчас уездах, но еще и в Наровчатском, Саранском и Чембарском. Или, можно сказать, благодаря убеждениям о. Кс. большая часть Пензенской епархии зараженная расколом приблизилась к православию, хоть и не обратилась вполне. Таким образом, круг деятельности о. Ксенофонта вышел за пределы его прихода в с. Поиме очень рано.

Но с 1889 г. о. Ксенофонт делается Синодальным миссионером и деятельность его начинает простираться уже на всю Россию. С этого времени где он только не побывал, какие самые глухие уголки нашего отечества не посетил!… Об этом нужно было бы писать очень много. Из приведенных ниже выдержек можно будет видеть, что о. Ксенофонт посетил и такие захолустья нашего отечества, где и не слыхивали об Евангелии и руководствовались только наставлениями своих невежественных наставников. Такие уголки, как известно, и служат любимыми гнездами для расколоучителей. Но, благодаря о. Ксенофонту, свет истины проник и сюда. Часто в записках о. Ксенофонта встречаются заметки о посещении таких дебрей. «Раскольники здесь слабые, пишет он, и не начитанные; не знают причин, по которым они разъединяются от православной Церкви. Здесь ужасная глушь и на раскольников плохо обращали внимание». То же почти пишет о. Ксенофонт под влиянием посещения глухих мест Уфимской еп., куда его пригласил преосв. Антоний (ныне Волынский), и Курской, куда он ездил по просьбе еп. Ювеналия (ныне архиеп. литовского). Заводы Уфимской губ., на которых приходилось о. Ксенофонту вести беседы, он называет «юдолью плача», а самих заблуждающихся «в полном смысле сидящими во тьме и сени смертной». Здесь до того времени «никто никогда от самого разделения раскольников от православия не вел еще ни публичных, ни частных бесед, и раскол в количестве 10 тыс. чел. находился в полном забвении и был предоставлен самому себе». И сколько таких юдолей пришлось посетить о. Ксенофонту!

Мы, повторяем, не в состоянии были бы хоть вкратце рассмотреть деятельность о. Ксенофонта вне Пензенской епархии. А потому ограничимся лишь указанием епархий, в которых он вел беседы и приблизительного указания числа их, а также количества обращенных.

В 1889 г. о. Ксенофонт был в епархиях: Оренбургской, Самарской, Воронежской, Витебской, Виленской, Петербургской и в Новгородской. Всего было произведено о. Кс. 40 публичных бесед и несколько частных незарегистрованных. Замечательно, что в Полоцке в числе слушателей были и евреи. Обратилось к православию в этом году 25 человек. В 1890 г. о. Ксенофонт посетил Воронежскую, Владикавказскую, Кубанскую область (дважды), Оренбургскую (дважды), Петербургскую (дважды), Рижскую, Пензенскую, Терскую область, Самарскую, Астраханскую и Ставропольскую епархии. Всех бесед было за год 35, не считая частных. Присоединено было к православной Церкви 43 человека. В 1891 г. о. Кс. миссионерствовал в Кубанской области (дважды), Оренбургской, Уфимской, Терской области, Москве, Уральске, Витебской, Черниговской, Астраханской епархиях и в С.-Петербурге. – Всего было 29 бесед. О. Кс. упоминает в своих записках о 8-ми случаях присоединений к Св. Церкви. Из них самым замечательным было первое, бывшее в с. Поиме и положившее, так сказать, начало миссионерской деятельности о. Ксенофонта в этом году. Это было присоединение лжепопа Иосифа Львова. «Во время присоединения, описывает о. Ксенофонт, церковь была переполнена, как православными, так равно и раскольниками различных сект, особенно поповцами, из числа которых многие о своём духовном отце слезно плакали, а православные очень радовались. Торжество было чрезвычайно радостное для сынов православной Церкви. Раскольники же весьма упали духом от такого неожиданного удара. В 1892 г. миссионерская деятельность о Кс. сменилась в начале года на благотворительную. По случаю голода он раздавал в Поиме сухари и денежное пособие, присланные от Св. Синода. Затем побывал в епархиях Могилевской, Черниговской (дважды), Астраханской (дважды), Новгородской, на Кавказе, Оренбургской, Витебской и С.-Петербурге. Всего произведено было 25 бесед. Этот год особенно был обилен в деятельности о. Ксенофонта присоединениями и устройством единоверческих церквей. Особенно много было присоединений в с. Поиме, где много влияла на расположение раскольников к православию благотворительность православной Церкви по случаю голода. Была устроена на средства Св. Синода бесплатная столовая на 220 чел. Это было таким могучим фактором, что в течение второй недели в. поста один только сын о. Ксенофонта о. Иоанн Крючков присоединил 280 человек. Сам о. Кс. присоединил в этом году более 334 человек в разных местах России. В 1893 г. о. Кс. начал свою деятельность с с. Поима, а потом был в еп. Воронежской, Екатеринославской, Херсонской, Астраханской, Оренбургской, Симбирской, Черниговской, Киевской и Кишиневской. Всего было произведено о. Кс. 27 публичных бесед, а с частными свыше 30. Из частных особенно замечательна беседа с лжеепископом Силуаном, сидевшем тогда в тюремном замке в Екатеринодаре. Присоединений было к православию 44. Из них особенно замечательным было присоединение Стародубского покровителя раскола Аф. Ив. Шведова, богатого купца-миллионера, помогавшего потом о. Кс. в устройстве единоверческих храмов. В 1894 г. миссионерские беседы производились в Кишиневской, Ставропольской, Черниговской, Пензенской, Уфимской, Тульской и Оренбургской епархиях, а также на Кавказе и, конечно, в с. Поиме. Всех публичных бесед было сделано 28, а присоединений было 19 и из них большая часть падает на Поим. В 1895 г. о. Ксенофонт начал свою деятельность с С.-Петербурга, а затем был в еп. Черниговской, Кишиневской (дважды), Нижегородской, Владимирской, Астраханской, Витебской, Тверской и Костромской, а также в с. Поиме. Костромской еп. в этом году было особенно много уделено внимания. Здесь было произведено с 29 ноября по 17 декабря 14 бесед, а всего в этом году 32 публичных беседы. Из присоединений о. Кс. упоминает только об одном, но действительно замечательном. Начетчик В. М. Ильин нарочно приехал в СПБ. из Вольска (Сарат. г.) для того, чтобы защищать раскол, но после беседы заявил о своём желании присоединиться к Церкви православной, что и было исполнено 26 января. В 1896 г. о. Кс. начал собеседования с с. Поима, а потом был в Петербурге, и в епархиях: Оренбургской, Костромской (дважды), Пензенской, Нижегородской и Кишиневской. Всех публичных бесед было 27, да, кроме того, замечательных 2 частных с знаменитым Он. Швецовым в доме известного Нижегородского купца Н. Л. Бугрова. В этом году было 57 присоединений к православию, и из них наиболее замечательным было присоединение в г. Костроме лжепопа И. З. Кузнецова с женою и 2 детьми. В 1897 г. о. Ксенофонт отправился прежде всего в Курскую епархию, а потом после краткого пребывания в Поиме он отправился в первый раз в Сибирь и был здесь в разных деревнях Барнаульского округа. Затем о. Кс. был в Тирасполе (Херс. еп.), в Казани, в Выксе (Ниж. еп.), Поиме, Астрахани, на Кавказе, снова в Курской епархии, опять в Поиме и Костромской епархии. Всех публичных бесед было произведено 28, а присоединено из раскола 111 человек. В 1898 г. о. Кс. начал миссионерскую деятельность с Поима. Потом был в Нижнем Новгороде, Тирасполе, в епархиях: Курской, Нижегородской, Костромской, где в 9 только деревнях своими беседами обратил 105 человек. «Во время причащения, описывает отец Ксенофонт, радость была, которой не может высказать самый витиеватый язык». Затем, о. Кс. был в Херсонской епархии и снова в Костромской.

Публичных бесед в этом году было только 10, а присоединений больше даже, чем в 1892 г., а именно 677 человек. В 1899 г. о. Кс. был в Костромской губ., гг. Ростове на Дону, Тирасполе, епархиях – Новгородской, Оренбургской, Владимирской и Костромской. Публичных бесед о. Кс. произвел 16, а 124 человека обратились из раскола в православие. Из них в одной деревне Малая Арья (Костр. еп.) сразу после беседы изъявили согласие на присоединение 100 человек. В 1900 г. о. Кс., начавши свою деятельность с с. Поима, посетил г. Оренбург, епархии – Костромскую (дважды), Херсонскую (дважды) и Кавказ. Всех публичных бесед было 22. Этот год также довольно богат обращениями. Из них в нескольких деревнях (Боженки, Сидоровой и др.) Костромской губ. обратилось сразу 238 чел. Таким массовым обращением раскольники обязаны одному своему наставнику Ф. Н. Смирнову, который, в целях исследования истины, сам ездил в Москву, где познакомился с о. Кс. и просил его приехать на беседу с раскольниками. Слово о. Кс., упавшее на подготовленную почву, и произвело такое массовое обращение. Такую же роль выполняет и один урядник станицы В-ской на Кавказе Е. Л., который после публичной беседы, на которой он выступал оппонентом, заявил наедине о. Кс., что он «тайно подготовляет свой приход к соединению с православною Церковью». Замечательно также заявление, сделанное о. Кс. начетчиками поморцами в ст. Керельметской на Кавказе, которые «решились оставить раскол, только просили их свозить в Москву и Киев посмотреть св. мощи и библиотеки». Это желание их было исполнено и о. Кс. сам ездил с ними в Поим, Москву, Киев, Чернигов и Петербург. В Киеве, пишет о. Кс. в своих записках, «мы тщательно осмотрели правую руку преп. Спиридония Просфорника, рука у которого сложена для крестного знамения троеперстно, в чём поморские начетчики вполне убедились. Из Киева же начетчики поехали в Чернигов для осмотра мощей святит. Феодосия». Кроме этих начетчиков в 1900 г. обратились еще трое в с. Плоском (близ Тирасполя) вместе с лжепопом Андреем и его семейством, при чем лжепоп был вскоре посвящен в православного священника. В 1901 г. о. Ксенофонт снова посещал Кавказ и новообращенные в 1900 г. деревни Костромской еп. (дважды). На Кавказе, не смотра на убежденность начетчиков, ездивших в Москву, Киев и др. города, единодушия между прихожанами не образовалось, а потому и дело обращения их было отложено, а в Костромской еп. прошлогоднее присоединение дало обильные плоды и вновь присоединилось 170 человек. В других местах на Кавказе были присоединения: главного начетчика д. Керельметской Исидора Кривцова, который тоже ездил в Москву и Киев и лет 5 исследовал истину православия, а также 12 человек из хутора Еременского. Теща одного из присоединившихся ночью сожгла, по фанатизму дом своего зятя. Затем, о. Кс. был в Оренбургской (дважды) и Уфимской епархиях. Всех публичных бесед было произведено в этом году 17, а присоединено к православию 310 человек. В 1902 г. о. Кс. посетил епархии – Орловскую, г. Саратов, с. Поим (трижды), Саратовскую епархию, Херсонскую, Полтавскую, Сибирь (Екатеринбург и его окрестности), Харьковскую епархию, Н.-Новгород, Тирасполь, Плоское, гг. Кременчуг и Харьков. Всего было произведено 28 бесед; из них 9 было сделано в течение 2 недель в одном Екатеринбурге и с. Каргапольском и Брылинском. Беседовать здесь приходилось о. Ксенофонту с 7-ю известными раскольничьими апологетами, во главе которых стояли Перетрухин, Коновалов и Усов. Из этих собеседований о. Кс. вышел с честью, а Коновалов – нетовец, и Усов – австриец, своими взаимными обличениями друг друга, показали раскольникам, что нет истины ни у безпоповцев, ни у австрийцев и, таким образом, косвенно послужили делу миссии. Присоединено было к православной церкви о. Ксенофонтом в 1902 г. более 109 человек. Из них 60 были австрийского согласия, несколько перешедших даже в присутствии своего учителя-апологета Перетрухина после беседы с ним о. Кс. в с. Голяевке (Сарат. г.); 7 человек перешли в православие после бесед с Коноваловым в Брылинском; там же просили о присоединении и еще несколько женщин, но о. Кс. спешил в Екатеринбург.

Итак, только за время с 1889 г. по 1902-й о. Ксенофонтом было произведено 364 беседы и более 2107 обращений. Сколько было посещено им епархий, а в них темных и захолустных уголков, сколько добрых семян там засеяно, которые несомненно дадут со временен хорошие всходы! Царствие Божие созидается внутри человека и Дух Божий «дышит, идеже хощет». Так, может быть, случится и со всеми собеседниками о. Ксенофонта, если коснется их сердца благодать Духа Св. Во всяком случае, заметно прогрессивное увеличение обращений с каждым годом, так что это явление, хотя и в области духа, но можно сравнить с увеличением снежной лавины. Деятельность о. Ксенофонта и его талантливые беседы произвели в расколе заметную расшатанность, особенно после многих случаев обращения начетчиков и лжепопов. Последние, как мы приводили уже факты выше, начинают вследствие этого в последнее время уклоняться от бесед. Не являются иной раз на беседы и рядовые раскольники. Но и без раскольников беседы о. Кс. приносили пользу православным, присутствовавшим на них, укрепляя их в вере и давая им оружие против раскольников. В прошлом году, 13-го ноября, в с. Плоском раскольники даже устроили ложную пожарную тревогу на колокольне с тем, чтобы воспрепятствовать беседе о. Ксенофонта. Но обман обнаружился, а беседа все-таки продолжалась. А самые приемы раскольников служат лучшим доказательством того, какое миссионерское значение имеют для православия беседы с ними о. Ксенофонта.

Сам о. Ксенофонт придает большое значение еще устройству единоверческих приходов, храмов и школ в местах, зараженных расколом, и с этим нельзя не согласиться. Ведь в большинстве случаев раскол исключительно держится тьмой и невежеством, выбирая для себя самые глухие углы нашего отечества. Иной раз и православные по необходимости ходят в раскольничьи моленные и совращаются там, ибо храмы отстоят в некоторых епархиях от деревень верстах в 40. Школы дадут некоторое развитие религиозной мысли населения и помогут ему вырваться из предрассудков раскола. Вот почему вместе с беседами другою стороною миссионерской деятельности о. Ксенофонта является храмо- и школо-здательство. Теперь о. Ксенофонтом построено храмов уже более 100 и учреждены при них единоверческие приходы. К сожалению, и здесь о. Кс. испытал в этом добром деле немало препятствий и даже с той стороны, с какой менее всего нужно было этого ожидать. Но дело Божие, не смотря на них, росло и крепло. В последнее время храмы и единоверческие приходы, а также церковно-приходские школы при них растут очень быстро, благодаря разным благодетелям, которых опять-таки умеет отыскивать и располагать к пожертвованию о. Ксенофонт. Достаточно сказать, что за один только 1901 г. было выстроено 4 храма и школы в с. Боженках, Сидорове, Костромской губ. и др. местах. Мы не будем подробнее описывать эту сторону деятельности о. Ксенофонта, так как это, с одной стороны, потребовало бы еще много места в журнале, а с другой, составляет, собственно, практическую сторону деятельности почтенного миссионера, которая и найдет, конечно, место в его будущей биографии, материала для которой в записных тетрадях о. Кс. вполне хватит.

Обращая раскольников в православие о. Ксенофонт не оставался равнодушным к их последующей судьбе. Как духовный отец своих чад, он с апостольскою ревностью заботился об их дальнейшем духовном возрастании. Этой цели он достигал неоднократными и частыми посещениями обращенных, иногда дважды в год, не смотря ни на какие расстояния. Если бы возможно было сосчитать, сколько сделано было для этого о. Ксенофонтом верст на лошадях по глухим, проселочным местным дорогам Костромской, Нижегородской и др. губерниям! Так, напр., в 1900-м году относительно посещения с. Плоского о. Ксенофонт пишет в своём дневнике: «село Плоское я посещал в июне и еще в июле и укреплял в православии юную паству, которая очень терпит от раскольников гонение за переход в православие из ихнего раскола».

Для характеристики миссионерской деятельности и приемов миссионерствования о. Ксенофонта мы пользовались самоличными записями дневника почтенного о. миссионера.

Пред нами две довольно объемистых записных тетради о. Кс., заключающих в себе дневник миссионерской работы почтенного деятеля, начиная с 1889 г. и по нынешний.

Дневник этот был веден о. Ксенофонтом лично для себя, а не для печати. Но на то тем больше искренности в нём. И сколько есть страниц, видимо, написанных под свежим впечатлением минуты, сколько здесь излито скорбей о заблудших чадах! Как живо и талантливо, но вместе с тем и сжато, переданы все беседы, которые вел о. Кс. с разными представителями раскола и даже сектантства! Эти тетрадки можно сравнить с «Книгой бытия моего» преосв. Порфирия (Успенского). Опубликование их в будущем даст много интересных материалов по истории состояния раскола, отчасти и сектантства, за описываемый о. Кс. период времени его деятельности. Они послужат для читателей и хорошей школой практического метода ведения бесед с раскольниками и их начетчиками.

Благодаря совершенно эпическому складу, которым изложены эти записи у о. Ксенофонта, самые беседы, веденные им, не смотря на общее их сходство и даже однообразие, встают однако в воображении читателя, как живые картины. Из этих тетрадей пишущий эти строки более всего познакомился с духовной личностью о Кс. и характером его миссионерской деятельности. Прочитав их, невольно вспомнишь слова, поставленные в эпиграфе: «много раз был в путешествиях, в опасностях… в труде, и в изнурении, часто в бдении, часто в посте, в стуже» (2Кор.11:26, 27). Повторяем, невольно припоминается указанное место из посл. ап. Павла, когда читаешь в дневнике о. Кс. строки в роде следующих. «24-го был я в слободе Красный Лог» (Воронежской губ.), и затем прибавляет далее в скобках, как нечто не относящееся собственно к цели записей, но случайно попавшее под перо. «Ехавши туда ночью, сбились с дороги. Была во время пути метель и я совсем было замерз». Но таких заметок, не относящихся к предмету миссионерства, в тетрадях немного и это не потому, конечно, что во всех других случаях о. Кс. ездил с удобствами, а потому, вернее думается, что об этой тяжелой стороне миссионерских трудов о. Кс. не любит говорить. Эта черта присуща вообще всем деятелям, которые ставят на первый план не свои личные удобства, а то дело, которому они служат и которое составляет содержание и цель их жизни.

Не менее характерно для обрисовки миссионерской деятельности о. Кс. и другое из немногих субъективных замечаний о поездке в Сибирь в 1902 уже году. «Первая моя беседа, пишет о. Кс., состоялась с нетовцем слепым Коноваловым в с. Каргопольском, Пермск. губ., 21 июня. Место для первого собеседования было назначено в с. Брылинском, Тобольской губ., верстах в 40 от Каргапольского. Поэтому я прежде прямо и приехал в это село, предназначенное для первых собеседований, но так как Коновалова здесь не обрелось и я получил известие, что он метит попасть прежде в Каргапольское, то и поспешил отправиться в это село». Пробыв там два дня, о. Кс. снова едет в с. Брылинское. А дороги, по которым приходилось ездить о. Кс., да и вообще нашим миссионерам, достаточно обрисовываются словами о. Кс., который иногда делает заметку в тетрадках: «глушь здесь ужасная»; или «дороги, не приведи Бог, какие».

Самая обстановка бесед была иногда не менее лишенной, не говорим комфорта, а и самых малых удобств. Хорошо, если приходилось вести беседу в храме, а то большею частью в деревенских домах, куда набиралось множество народа и при этом беседы длились очень долго. Обыкновенная продолжительность бесед ровнялась 4–5 часам, но очень часто бывали такие беседы, которые начинались вечером, а оканчивались в 3–4 часа утра, или, начавшись в 10 ч. утра, продолжались до 11 ч. вечера, «т. е. 13 часов, замечает о. Кс., с 15-ти минутным перерывом». Сколько нужно бодрости и внимания, чтобы быть столько времени в напряженном состоянии, выдерживая оборонительное положение от расколоучителей, доказывая их неправоту и стремясь вместе с тем убедить слушателей из раскольников оставить своё заблуждение и вернуться в лоно Церкви!

За то какою радостью дышат записи о. Кс., если беседа достигала этой последней цели. Вот что пишет он после беседы в мещанской управе г. Херсона. Беседа происходила здесь при самых неблагоприятных условиях. «Во время беседы такое было стечение народа, что подобного я нигде не встречал; кажется, не одна тысяча присутствовала. Давка в народе была ужасная, жар был более 40 градусов. Беседа каждая (их было две) продолжалась более 4 часов. Не смотря на всю эту тесноту, народ слушал с усердным вниманием. Раскольники окончательно остались безответными; я же им доказал и выяснил, в каком виде Иисус Христос создал Церковь Свою, о которой сказал, что её врата адова не одолеют, а преслушники Его святой Церкви есть язычники и мытари, в лице которых оказались раскольники и другие сектанты. Слава Богу! Труд, который был понесен во время бесед, не остался без вознаграждения. Господь Бог утешил нас, так что 3-го марта трое начетчиков оставили раскол и присоединились к святой Церкви… Во время присоединения Церковь была переполнена народом. Присоединяющиеся во все время присоединения плакали, так же плакали и многие зрители. Торжество было в храме несказанное, какого еще никогда не было. Это был первый случай, так как в г. Херсоне бесед с раскольниками никогда не было; а о присоединении и понятия никто не имел». Сколько, с другой стороны, требуется терпения, чтобы окончить беседу мирно тогда, когда расколоучители поднимают шум и даже, выйдя из себя, начинают ругаться. Таких случаев отношения к миссионеру расколоучителей и начетчиков записано у о. Кс. очень много. Вот, например. «Состоялась беседа в с. Масловском (Воронежской еп.) в доме местного священника, на которую явился местный лже-поп Николай в весьма нетрезвом виде и, не имея возможности защищать своё лживое и безблагодатное священство начал всех присутствующих ругать самыми неприличными словами». Или, тоже самое было в беседе с известным Мельниковым в Измаиле, который не мог показать о. Ксенофонту из св. Писания, чтобы Церковь могла остаться без иерархии. Беседа длилась 16 часов и Мельников «со товарищи» разразились, наконец, ругательствами. «Ругались, пишет о Кс., самыми дерзкими словами, порицали православие, Высочайшую Особу и всё правительство. Беседа была самая глумная и строптивая, на которой выяснить истину было совершенно невозможно». На следующей беседе, замечает о. Кс., «Мельниковы меньше ругались, почему беседа произвела хорошее впечатление на слушателей». Те же Мельниковы доходили до сильных оскорблений на беседах. Так было, напр., в Митьковке, Черн. губ. Вместо условленного количества времени Ф. Μ-в, пишет о. Кс., «говорит цельный час; я останавливаю и прошу дать мне слово для замечаний. Мельников не останавливается и, не обращая внимания на мою просьбу, говорит другой час, а брат его Василий и др. заправилы раскола подстрекали Μ-ва, говоря: «читай, читай, не обращай внимания на Крючкова». Более двух часов происходило словопрение. Миссионер Рябухин начинает любезно уговаривать Μ-ва остановиться и дать мне беседовать. Мельников громко кричит: «отвяжись от меня; замолчи, нечистая сила»! На священника о. Юдина кричит: «сапожник ты – сапоги тебе шить, голяки точать». С этими словами Μ-в стал размахивать руками, как сапожники шьют сапоги… Среди раскольников – смех. Таким образом беседа в страшном беспорядке продолжалась до 4-х часов утра, всю нощь». Мы нарочно приводим подробно эти выписки из «Книжиц бытия о. К.», чтобы нашим интеллигентным людям, не знакомым с нашими расколо-сектантами и с характером ведения бесед с ними и склонным часто идеализировать их, показать, с каким, собственн, жестоковыйным народом приходится иметь дело нашим миссионерам! И это в течение четверти века! Таких, как Ф. Μ-в, не стесняет, ведь, даже присутствие в храме Божием. Так, беседа в храме посада Добрянка с тем же М-вым «до того была шумная, пишет о. Ксенофонт, что и высказать невозможно. Продолжалась она до 3 ч. утра. Μ-в чрезвычайно дерзко оскорблял миссионеров, называя их актерами и т. п.». И среди таких оскорблений, шума и упрямства о. Кс. всегда сохраняет удивительное спокойствие духа, которое и дает успех его беседам. Такова, так сказать, общая характеристика о. Кс. как человека и миссионера. Теперь оглянувшись в частности на то, что было сделано почтенным юбиляром за истекшие 25 лет его деятельности и на что, главным образом, была она направлена, прежде всего, в наш век холодного неверия и угасания идеалов, четверть-вековые труды о. Кс. невольно удивляют и поражают нас, и хочется спросить, что подвигало человека на этот тяжелый, тернистый подвиг миссионера? Не ошибемся, если скажем, что двигала им вера в правоту церковного дела, а больше всего глубокая любовь к заблудшим. Как часто эта сердечная любовь к ним проглядывает в его дневнике. По поводу беседы в Юрезони (Уф. еп.) с поморцами и часовенными (в 1894 г.) о. Кс. пишет: «Раскольники очень малограмотны и никто с ними бесед не ведет никогда, здесь раскол совсем оставлен на произвол судьбы, книг противораскольнических никаких нет. Православные от раскольников забиты в религиозном отношении и точно живут у раскольников в плену. Все места видные занимают на заводе поляки и раскольники. Инспектор народных училищ поляк. Православных священников в приходе два. Расколом они совсем не занимаются. Заметно, что почва здесь совсем невозделанная. Тьма царит в полной силе своего невежества. С раскольниками я вел беседы о различных предметах. Старался, хоть несколько, посеять в них веру во св. Евангелие, о котором здесь и понятия нет. Разъяснял им о св. Церкви, в каком виде её Иисус Христос создал, о её вечности и неодоленности вратами самого ада. Затем доказал им, что вне Христовой Церкви спастись невозможно; так же было много говорено и о св. Причащении Тела и Крови Господней, которых они не причащаются. На это часовенные сказали, что они имеют у себя запасного Агнца от древних лет, который раздробляют и причащаются по нужде каждый год. Исповедь они совершают перед простым мирянином, который яко бы имеет преемственное рукоположение от древних священников! О! глубина невежества! – восклицает о. Ксенофонт, – и никто о просвещении этих жалких людей нисколько не заботится»! Сколько истинно апостольской ревности и любви видно в этих приведенных строках. Эти-то качества и соделали из о. Ксенофонта, при благодати Божией, то, что он есть.

Мы намеренно остановились более подробно на проповеднической деятельности нашего юбиляра и привели немало выдержек из его дневника, чтобы дать и другим нашим миссионерам, особенно начинающим, примеры, которые бы ободряли их на тяжелом поприще миссионера и давали бы в лице о. Ксенофонта и руководственные начала для их деятельности. Но мы не забываем и о смирении автора, которое он часто высказывает в своих писаниях, приводя слова св. ап. Павла, «Аще благовествую, нет мне за это похвалы, горе мне, аще не благовествую». Пусть эти последние слова и будут девизом всех наших миссионеров. Самому же юбиляру пожелаем еще много лет и сил для деятельности на пользу св. Церкви Божией и заблудших чад!

Свящ. Μ. Лисицын

В моё время в Петербургской духовной академии был прекрасный обычай: каждый студент, переходящий на 4-й курс, мог сам выбирать из массы предложенных профессорами тем для кандидатских сочинений ту, какая ему нравится, над какой он лично хотел бы поработать; мало того, каждый студент мог сам придумать себе тему для кандидатского сочинения и заявить о том профессору, к предмету которого относится желаемая тема; разумеется, над такими темами студенты работали с удовольствием. С разрешения Ф. А. Тихомирова, темой для своего кандидатского сочинения я избрал: «Религиозно-философские воззрения графа Л.Н. Толстого и их критический разбор». На эту работу я смотрел не как на средство получить ученую степень; для этого можно было взять тему гораздо легче; я хотел при этой работе окончательно выработать свои убеждения, примирить бывшие противоречия в моих взглядах на некоторые предметы, чтобы вступить в жизнь с цельным миросозерцанием. Разумеется, в течение года, – установленного времени для подачи кандидатского сочинения, – я не успел этого сделать. Проштудировав все печатные и литографированные произведения Л.Н. Толстого, существующие на русском языке, а также, перечитав лучших критиков его, я все-таки не уяснил себе многих взглядов графа. Тогда я постарался познакомиться с некоторыми его петербургскими друзьями и от них (особенно же от П. И. Б-ва и Л. Е. О-го) получил очень ценные указания; они познакомили меня даже с хранившимися у них частными письмами Л. Н-ча. Но на некоторые важные «недоуменные» вопросы и они не могли дать удовлетворительных ответов и предложили мне съездить в Москву и лично переговорить с графом. Скоро представился удобный случай и я поехал. Это было в половине марта 1888 года.²⁵⁰ По данному мне адресу разыскал графский дом в Долгохамовническом переулке: при входе в ворота чуть не наехала на меня коляска с дамами; как после узнал – это дочери графа поехали в театр. На дворе встретил меня благообразный старичок с лицом искреннего сектанта, ликующего в душе, что наконец-то он нашел «правду», и показал, куда идти. Вхожу и спрашиваю лакея: «Нельзя-ли видеть графа Льва Николаевича?» – «А как о вас доложить?» – «Скажите, что его желает видеть Смирягин». Вероятно, из Петербурга ему писали обо мне, так как лакей сейчас-же вернулся и говорит: «пожалуйте». Из передней я поднялся вверх по широкой лестнице, прошел порядочную площадку и спустился вниз по лестнице, ведущей прямо в кабинет графа. Вхожу, граф встал с кресла: рекомендуюсь; рекомендуется и он; рассказываю, зачем пришел к нему. «Очень рад; готов служить, чем могу», говорит граф и просит садиться. Помню, он был в синей блузе с кожаным поясом и в крестьянских сапогах: особенно бросилась мне в глаза массивная дубовая мебель, широкие кресла-стулья с кожаными сиденьями; вообще обстановка кабинета вполне гармонировала с угрюмым и несокрушимым хозяином его. Пробыл я у графа около 7 часов; из долгой беседы с ним передам самое главное. Прежде всего он попросил меня не стесняться в выражениях, заботиться не о том, понравится-ли ему моя речь, или нет, а о том, чтобы как можно точнее выражать свои мысли: «я, говорит, тоже не буду стесняться».

«В ваших сочинениях, говорю, есть много мест, на основании которых можно думать, что вы считаете И. Христа то Сыном Божиим, как учить православная Церковь, то человеком. Скажите прямо: кто Он по вашему мнению?» – «По моему убеждению И. Христос не Бог, не Сын Божий, а смертный человек, как и мы, только стоящий неизмеримо выше всех гениальнейших людей, так как Он открыл нам волю Божию и указал самый легкий путь к счастью». «Значит, вы держитесь учения Христа не потому, что считаете Его Богом, а потому, что это учение, по вашему убеждению, самое высокое и самое полезное для людей?» – Да». – «Значит, если явится другой человек и предложит новое учение, стоящее, по вашему мнению, выше евангельского, то вы оставите Христа и пойдете за тем человеком?» – «Да, я оставлю Христа и пойду за тем человеком». Это подлинные слова графа; они глубоко врезались в мою память. Видно было, как тяжело ему высказать их; он нахмурился, сдвинул брови, опустил на грудь голову и после некоторой паузы произнес эти слова глухим, мрачным голосом. Нужно заметить, что лоб у Толстого, при его высоком росте и массивном складе всего тела, кажется сравнительно узким и низким, но развит он необычайно; лобные кости выдаются над глазными впадинами чуть не на целый вершок; насколько мне известно, такого удивительного лба не было ни у кого из великих людей. Странные превращения бывают с лицом графа. Когда говоришь ему что-нибудь приятное, согласное с его взглядами, то лицо его (обыкновенно суровое) проясняется, морщины расходятся, глаза получают такое нежное, любящее выражение, что невольно спрашиваешь себя: он-ли это? За то, когда говоришь неприятное ему, указываешь допущенные промахи и неудачные выражения в его сочинениях, то лицо его хмурится, голова опускается всё ниже и ниже, седые брови сжимаются и нависают над глазными впадинами, – тогда на него, право, страшно смотреть. В это время граф невольно напоминал мне Гоголевского Вия, как он изображается на раскрашенных картинках, и именно в тот момент, когда говорит: «А поднимите-ка мне веки!»

Заговорили о Боге. «Вы, православные, начал граф с едкой иронией, обращаетесь с Богом за панибрата; изучили его со всех сторон; знаете, что Он Дух вечный, всеблагий, всеведущий и т. д. Это кощунство! О Боге мы ничего не знаем, так как Его не видел никто: и давать названия Ему, приписывать ему разные свойства мы не имеем права, «даже местоимение Он умаляет Бога». «– Да, говорю я, и, по православному учению, существо Божие непознаваемо; мы знаем лишь проявление Его в мире, лишь то, что Ему угодно было открыть нам о Себе в видимой природе и в священном Писании». – «Неправда! И. Христос не описывал нам Бога; это те м…ы, которые по своему переделывали Евангелие, приписали Богу разные атрибуты». – «Нет, говорю, все атрибуты, приписываемые Богу христианскими догматиками, приписываете и вы в своём, по вашему мнению, вполне исправленном Евангелии». – «Неправда»! Я достал из кармана список цитат и выдержек из Евангелия Толстого, вполне подтвердивших мои слова. – «Значит, я при спешной работе сделал промахи», согласился граф; «да и не в этом суть дела, во всяком случае благодарю вас за указание». «Вот, говорю, вы проповедуете, что нужно всем людям делать добро, не обижать, не оскорблять их, не смеяться и над действительными их недостатками, а исправлять их любовью, а сами в своей брошюрке «Церковь и государство» позволили себе глумиться над верой многих миллионов христиан в нетление мощей; ведь для верующего человека насмешка над верованиями, над его святынями больнее всякого грубого физического насилия». – «Да; я сам сожалею, что появилась эта брошюра». – «Разве не вы пустили её в свет?» – «Нет; я написал её в порыве раздражения православными по поводу одного случая (какого именно не сказал, а спрашивать неудобно было), и забыл о ней. Во время моей болезни я лежал на кровати; приходит один приятель и спрашивает; «не написали-ль чего новенького?» – «Посмотрите, говорю, на письменном столе». Он пошел и между прочим взял начатую мною несчастную брошюру и издал её без моего согласия».

«Почему, спрашиваю, вы думаете, что именно вы верно поняли учение Христа и только вы, а не кто другой?» – «А вы почему думаете, что ваше понимание Евангелия вернее моего? – Потому, говорю, что так понимали учение Иисуса Христа Его ближайшие ученики-апостолы, с которыми Он часто и особенно от народа беседовал об устроении Своего царства; так понимали его и мужи апостольские, своими глазами видевшие Иисуса Христа, своими ушами слушавшие Его. Если они не поняли или неправильно поняли что-нибудь в учении Христа, если у них являлось какое-либо сомнение или недоумение, то они немедленно могли обратиться к своему Учителю и Он наставил бы их; Он Сам, увидевши, что ученики не точно поняли Его, непременно вразумил бы их. Кроме того, апостолы и ближайшие преемники их были современниками Иисуса Христа, жили в тогдашних условиях; лучше других знали взгляды и обычаи тех людей, которым проповедовал Христос, а известно, что Он приспособлялся к развитию и пониманию своих слушателей. Преемники мужей апостольских, Отцы церкви, оставившие нам подробнейшее объяснение Евангелия, жили в первые века христианства, несравненно ближе нас к Основателю его и Его непосредственным ученикам, жили в то время, когда религиозные вопросы считались самыми важными для людей, – не так как теперь. Несомненно, они лучше нас понимали учение Иисуса Христа; потому мы, православные, и верим их толкованиям». – «Ну, вы так думаете, а я думаю, что со временем люди могут понять и поймут учение Христа лучше самих апостолов». – «Чем вы докажете, что именно вы и именно в настоящее время правильно понимаете учение Спасителя? а пока не будет такой уверенности простой народ не пойдет за вами». – «Кто знает?! здесь, в Москве, есть простой человек Н. Д. С-н, он разделяет мои взгляды и усердно распространяет их чрез свои издания». «Скажите, пожалуйста, вы не помогали Μ. С. Громеке писать его удивительный разбор «Анны Карениной». – «Нет; он любил меня, потому и написал прекрасный этюд. И вы, если хотите написать хорошее сочинение о моих трудах, полюбите меня. Ах, если бы вы знали, какой он (Громека) был прекрасный человек», вздохнул Толстой. Жаль, что я не спросил его тогда: «почему же этот человек, вполне разделявший ваши взгляды и, значит, хорошо понимавший, как нужно жить «по божьему», – наложил на себя руки?» Во время нашей беседы лакей несколько раз подходил к двери кабинета и докладывал: «Ваше сиятельство! к вам пришел такой-то; вас желает видеть такой-то» – и Толстой обыкновенно отвечал сквозь дверь: «некогда; пусть зайдет завтра». Когда в дверь постучал кто-то из близких знакомых графа и спросил: «можно войти?» он сказал: «Ах, извините! сейчас занят; подождите в зале» и очень громко крикнул из кабинета: «Марья Львовна! Займи (если не ошибаюсь) Василия Петровича». Во время этих перерывов я несколько раз поднимался, чтобы уйти, так как уже получил от графа разъяснение главнейших недоумений и считал невежливым так долго занимать его своей особой, но Толстой каждый раз сам удерживал меня. «Мне так приятно поговорить с вами; я очень редко встречаюсь с людьми вашего лагеря». Затем Лев Николаевич стал расспрашивать меня об академической жизни, о студентах и профессорах; я откровенно отвечал ему. Когда стал говорить об о. Антонии (Храповицком), граф заметил, что несколько знает его по его сочинениям; «видно, прекрасный человек». – «Вы читали его магистерскую диссертацию о свободе воли?» – «Читал; вообще я много читаю православных богословов; и в настоящее время с удовольствием изучаю сочинения Бухарева». Мне приходилось читать лишь неважное исследование диакона Бухарева о 3 книге Ездры и потому я выразил изумление, чем могла заинтересовать графа эта брошюрка. Оказалось, что он читает произведения другого Бухарева, известного архимандрита, а я до того времени и не видал его сочинений. После долгой беседы он спросил меня: «скажите, пожалуйста, как вы думаете распорядиться собою? Какое изберете поприще для деятельности?» – «Думаю поступить в сельские священники». – «Ах, очень рад, очень рад!» – воскликнул Толстой и пожал мне руку. Я улыбнулся и говорю: «Как же вы радуетесь тому, что я буду православным священником, когда сами ненавидите православных, а особенно православное духовенство?!» – «Кто вам это сказал? – искренних православных я люблю и уважаю. Профессор здешнего университета протоиерей Иванцов-Платонов лучший мой друг; я бываю у него, а он навещает меня. Пред некоторыми православными священниками я готов преклониться до земли. Моё задушевное желание съездить к о. Иоанну Кронштадтскому и побеседовать с ним; вот истинный христианин и истинный пастырь. Но много-ли таких? Я знаю только одного подобного ему священника и то случайно узнал, ехал летом по Волге на пароходе в III классе, народу была масса; слышу, что мужики о чём-то горячо рассуждают между собою и всё вспоминают какого-то (если я не забыл) о. Николая; меня заинтересовало это. Спрашиваю: «что он за человек». – «Да разве ты не знаешь?» и стали наперебой рассказывать. Оказывается, это простой священник одного из приволжских сел (опять, если не забыл) Самарской или Саратовской губернии; совершенный бессребреник; помогает всем, кто идет к нему; нуждающимся отдает с радостью даже последнее. Если бы у православных побольше было таких пастырей, никогда не отделялся бы я от православной Церкви. А то на словах постоянно проповедуют учение Христа о любви к ближнему, и сами же первые не исполняют его. Как вы думаете, допустят меня к о. Иоанну Кронштадтскому? примет он меня? Я хочу лично выразить моё глубочайшее уважение к его деятельности». – «Отчего-же», говорю: «по моему мнению, он с радостью встретит вас. Если хотите, я, вернувшись в Петербург, поговорю, об этом с о. Антонием (Храповицким, исправлявшим тогда должность инспектора академии), а он достоверно всё узнает чрез ректора академии (епископа Антония Вадковского, теперешнего митрополита Петербургского)». – «Ах, пожалуйста, устройте это свидание; я буду весьма признателен вам». – Я обещал и когда явился в академию, то дословно передал о. Антонию мою беседу с графом Толстым и его просьбу относительно свидания с о. Иоанном Кронштадтским; о. Антоний обещал переговорить об этом с ректором; не знаю, говорил-ли он и что вышло из сего. Скоро начались экзамены в академии, а я, представивши кандидатское сочинение и узнавши прекрасный отзыв о нём о. Антония, которому поручено было рассмотреть мою работу, уехал домой.

Но вернемся к Толстому. Часов пять просидел я в кабинете графа, около 12 часов ночи явился лакей и доложил: «чай подан». Я опять встал, чтобы уйти. «Нет, говорит граф, пойдемте чай пить; я познакомлю вас с моей семьей и с моими друзьями. В столовой уже было довольно народу; граф всем представил меня. Почти все мы расположились на одной стороне очень длинного стола, а графиня Софья Андреевна сидела на другой стороне у самовара и разливала чай. Она более всех поразила меня. Представьте себе удивительную красавицу с замечательно добрым, симпатичным и умным лицом. Когда я читал «Анну Каренину», то был уверен, что пленительный образ невесты Левина (т. е. самого графа Толстого) – лишь плод воображения влюбленного, как говорят, до безумия пылкого молодого человека; но увидев графиню, когда ей было уже 46 лет, я должен был сознаться, что Толстой нисколько не льстил ей в своём знаменитом романе. В её черных, как смоль, волосах тогда еще не было заметно седины: на руках она держала маленького, чуть ли не грудного ребенка и варила ему на спиртовой лампочке какую-то кашу. В тоже время она принимала самое живое участие в религиозных и философских спорах гостей и, заметьте, не как дилетантка, а как человек хорошо знакомый с обсуждаемыми предметами. Во время застольной беседы кто-то упомянул о «Διδαχὴ τῶν δώδεκα Ἀποστόλων», этом древнейшем памятнике христианской письменности, незадолго перед тем открытом греческим митрополитом Филофеем Вриением. Граф, почти молча пивший чай с молоком встрепенулся и говорит: «представьте себе! это произведение, содержащее истинное, неискаженное учение Христа, наши православные скрывают от народа; необходимо издать его в бесчисленном количестве экземпляров и распространить в народе; он сердцем поймет высоту содержащегося там учения и станет отрезвляться; но в том то и беда, что «Учение апостолов» у нас нельзя напечатать». Я изумился и говорю: «Лев Николаевич! Насколько мне известно, есть уже два перевода этого произведения на русский язык и один из них помещен в журнале, издающемся у вас же в Москве – в «Чтениях в обществе любителей духовного просвещения». – «Неужели?! а я не знал до сих пор».– «Притом, говорю, перевод и распространение этого сочинения не в ваших интересах; там говорится, напр., о таинстве крещения и некоторых других предметах, которых вы не признаете». – «Где же там говорится об этом»? – Я привел на греческом языке некоторые выдержки из «Διδαχὴ» и перевел на русский язык. «Может быть, вы правы», сказал граф: «сам я плохо знаю греческий язык; когда что нужно, жена переводит мне». При последних словах я просто окаменел от изумления… «Что же это за женщина? мать многочисленного семейства и сама ведет громадное хозяйство: свободно рассуждает о самых отвлеченных богословских и философских вопросах и поддерживает великосветские связи, переводит с древнегреческого языка «Διδαχὴ τῶν δώδεκα Ἀποστόλων» и сряду три ночи, не смыкая глаз, ухаживает за больным ребенком, хотя могла бы нанять для него сотню нянек! Найдите теперь интеллигентную женщину, которая бы, имея хоть тысячную долю состояния графини, стала так возиться со своими детьми. А если какая и не поспит из-за ребенка ночь-другую, то сколько вы услышите от неё оханий и жалоб на свою несчастную судьбу. Я прежде думал, что «аристократическая порода» пустое слово, придуманное для того, чтобы дурачить легковерных людей; мимолетная встреча с Софьей Андреевной разубедила меня в этом и показала, в чём именно заключается истинная аристократичность. Когда появилось бестактное письмо графини к митрополиту Антонию по поводу отлучения её мужа от православной Церкви рядом с прекрасным ответом на него, не хотелось верить, чтобы Софья Андреевна могла написать такую вещь; по всей вероятности она сделала это в крайне раздраженном состоянии. Между тем вернулись из театра дочери графа и с ними несколько молодых людей. Меня познакомили со всеми прибывшими. Взглянул я на молоденьких графинь и невольно сравнил их с их матерью-красавицей… Должен признаться, что результат оказался далеко не в их пользу; видно, что лицом пошли более в отца, чем в мать. За столом стало еще оживленнее, еще веселее. Даже сам граф расстался с своим обычным сумрачным видом и стал оживленно разговаривать.

Кто-то коснулся вопроса о трезвости. «А вы как смотрите на это?» – спросил меня граф. «Вполне сочувствую этому движению; прежде я пил и не мало, но как только решил идти в священники, совсем оставил спиртные напитки». – «Расскажите, пожалуйста, с какого времени вы начали пить, много-ли пили и что чувствовали, когда бросили пить?» Мне показалось, что граф интересуется для какой-либо своей работы психологией человека, который пил водку и сразу оставил её. Поэтому я подробно рассказал ему о наиболее выдающихся моментах моей питейной деятельности. – «Еще ребенком я видел, как отец и приходившие к нему в гости наливают из бутылок в рюмки, то светлую, то красную жидкость, (вишневая настойка) и пьют с большим удовольствием, а через некоторое время становятся очень веселыми. Оставшись в комнате один, я попробовал светлой жидкости, – очень горькая и жжет во рту; попробовал красной – эта пришлась по вкусу. В холодной (нежилой) горнице стояла на окне бутыль с вишневой настойкой; тихонько пробрался туда, открыл бутыль, наклонил ко рту и начал тянуть. Увлекшись этим делом, я не заметил, как вошла в комнату тетя, остановилась в изумлении и спрашивает: «Саша! что ты делаешь?» Я выпустил из рук бутыль и бросился бежать; что было потом со мною – не помню. Рассказывали после, что нашли уже меня ночью на огороде соседа, между огуречными грядами спавшего мертвецким сном. В духовном училище я не пил. В семинарии изредка позволял себе, особенно когда одолевала какая-то беспредметная скука, тоска». В академии стал чаще выпивать, так как для этого было больше поводов и возможности. В Петербурге проживает немало моих земляков-смольян; некоторых из них частенько навещаешь, особенно когда явится желание освежиться после однообразных занятий с книгами. Придешь – сейчас угощение с неизменной выпивкой. А если где соберется несколько товарищей-студентов, то уже изрядно выпьем; а однажды – так выпил, что с закуской целый рубль съел». Все засмеялись. «Ах, расскажите, как могло это случиться»! – «Недавно, говорю, порядочно выпили у одного земляка и заспорили: один из участников (А.П. Г-кий) утверждал, что никто не выпьет, не переводя духа, чайный стакан водки, смешанной с пивом. – «Нет, выпью». – «Идет на рубль»? – «Идет»! Выбрали самый большой стакан, налили половину водки, половину пива, размешали ложкой и дали мне. Я выпил не спеша и попросил еще… Оглушительный взрыв восторга! Все бросились поздравлять с победой; побежденный обругал победителя, достал рублевую бумажку и отдал мне. Я взял, положил её в карман и стал закусывать колбасой. Минуты через две один из товарищей (С.В. Г-в) говорит: «стой! ты всю колбасу и с оберткой съешь». Вынимаю из рта кусочки изжеванной бумаги, смотрю, – а это жалкие остатки приза! Снова гомерический взрыв хохота, – но уже над победителем. Оказалось, что, увлекшись возбужденным громким обсуждением состоявшегося пари, я не заметил, что опущенный в карман рубль пристал к пальцам и таким путем вместе с хлебом попал в рот.

Впрочем, особенного веселья водка не доставляла мне; пил больше для компании, а иногда и из желания напиться до бесчувствия. Очень хотелось узнать, что чувствует человек, последовательно проходя все степени опьянения. Видел также, как некоторые знакомые на другой день после хорошей выпивки жаловались на сильную головную боль, для прекращения которой, по их словам, необходимо опохмелиться. Чтобы всё это самому испытать, я не раз задавался целью напиться до бесчувствия, и всё напрасно. Однажды, гуляя на свадьбе у знакомого, я решил добиться своей цели и заявил об этом своему земляку (Н.И. К-ну), угощавшему нас. Он одобрил моё намерение, поставил для «Павлыча» (так обыкновенно звали меня товарищи) особый графинчик, вмещавший полштоф водки, и попросил, чтобы никто кроме меня не пил из него. Распорядитель пира уверял, что в течение 5–6 часов он пять раз пополнял осушенный мною графин, а более не решился, опасаясь, как бы не случилось со мною несчастья. После пяти графинов я еще танцевал и, как видите, цели своей не достиг». «Значит, у вас очень крепкий организм, заметил граф; когда расшатается здоровье, узнаете, что такое – головная боль от похмелья». – «Видя, продолжал я, что напрасно истребляю так много водки, решил пить для веселья и для компании рюмки 2–3 и заявил об этом своим знакомым. Но оказалось, что никак нельзя удержаться на этой норме. Выпью, бывало, положенные две-три рюмки и от дальнейших отказываюсь. Сначала, товарищи не настаивают, затем, когда сами выпьют лишнее начинают приставать: «выпей еще одну; ты с ним и с ним пил, а со мной не хочешь? Я не ожидал этого от тебя! Ну, что тебе стоит выпить еще одну; ведь не опьянеешь»? Подносят рюмку к самому рту и обливают водкой сюртук… «И в самом деле, думаю, ведь мне ничего не стоит выпить еще рюмку другую и товарищам удовольствие сделаю, а то совсем расстроится наша веселая компания», – и выпиваю одну за другою подносимые рюмки. «Вот спасибо! вот за это люблю»! кричат удовлетворенные товарищи. И так каждый раз. Понял я, что тогда только не будут принуждать меня товарищи, когда я совсем перестану пить. Тогда уже никто не будет обижаться и говорить: «с тем пил, а со мною не хочешь»! И в одно прекрасное время торжественно объявил своим землякам, что «я уже не пью ни капли». Сначала не верили и пробовали по-прежнему приставать ко мне, но я, слава Богу, устоял. И очень рад этому. Первые две недели после этого решения я чувствовал необычайный подъем всех духовных и физических сил; бывало, иду по улице и чувствую, что ноги у меня, словно на пружинах, так и подпрыгивают, а на душе так радостно, светло. Я думал, что это будет всегда продолжаться; но, к сожалению, ошибся; теперь я уже не чувствую такого возбуждения сил». «Через некоторое время опять почувствуете», авторитетно заметил граф; однако и до сих пор не возвращается ко мне прежнее состояние.

«Я, начал Лев Николаевич, говорил и говорю, что только абсолютное воздержание от спиртных напитков поможет интеллигенции излечить себя и народ от пьянства, а так называемое «умеренное употребление» их, при настоящих условиях жизни, – лишь пустая забава. Мы недавно образовали здесь общество абсолютников; не желаете-ли и вы записаться»? «С удовольствием»! – «Принеси-ка, обратился граф к одному из сыновей, наш синодик», тот принес небольшую переплетенную книжку и подал мне. На первой странице этого синодика я прочел чрезвычайно краткий устав общества, гласивший приблизительно следующее: «Мы нижеподписавшиеся даем обещание не употреблять никогда ни вина, ни водки, ни пива, ни меду; не покупать и не угощать ими других». В начале списка стоял сам Лев Николаевич и почти все члены его семейства; там же встретил я много имен знаменитых ученых и писателей: только один профессор, кажется пражского университета против своей фамилии сделал приписку «кроме случаев болезни». Я записался, если не ошибаюсь, под № 353. «Если вы, сказал граф, пожелаете когда-нибудь нарушить данное обещание, то пожалуйста, сообщите мне об этом, а также и о причинах, побудивших вас к этому». Я обещал. В это время кто-то из соседей предложил мне папиросу. «Благодарю вас; я не курю» – «И никогда не курили»? спросил граф. – «Пробовал, но, к счастью, так неудачно, что навсегда потерял охоту». – «Это интересно, расскажите, пожалуйста». – «Когда мне было еще 7–8 лет, я, видя, как курят старшие, страстно хотел подражать им. Не имея возможности достать табаку (отец мой не курил), нарвешь бывало вишневых, яблоневых и смородинных листьев, соберешь разных трав, высушишь в печурке, искрошишь их, вроде махорки, спрячешься в уединенное местечко, набьешь самодельную трубку самодельным табаком и станешь курить; но как ни разнообразил я состав своего табаку – никакого удовольствия не получалось. Когда меня определили в духовное училище, то пришлось стоять на квартире вместе с двумя четвертоклассниками. Я видел, как они свернут, бывало, папироски, лягут на кровать, лицом кверху, и курят с великим наслаждением. Особенно меня интересовало их искусство пускать изо рта дым колечками или нанизывать их одно на другое, это служило своего рода спортом для старших учеников, у них были свои чемпионы, побиватели рекордов. Однажды я отсыпал тайком у четвертоклассников чуть не полчетвертушки табаку, забрался на чердак и свернул из толстой бумаги такую папироску, что в неё вошел весь мой табак. «Ну, думаю, уже если наслаждаться, так наслаждаться»! Выбрал местечко поудобнее, лег и закурил; набрал полный рот дыму и, подражая старшим, проглотил его, надеясь, что сейчас блаженство разольется по всему моему существу. Но, к ужасу своему, почувствовал, что задыхаюсь; дым от бумаги и табаку наполнил мои легкие и резал их словно ножом. При всякой попытке передохнуть и ввести в легкие хоть немного кислороду, едкий дым все глубже и глубже проникал в легкие и всё сильнее и сильнее резал их. Не знаю, сколько времени мучился я, пока удалось перевести дух. Чтобы облегчить ужасную боль в груди, я схватил лежавший около меня кочан капусты (хозяйка квартиры отложила на зиму) и с невероятной жадностью съел его; капустный сок смывал скопившуюся в глотке едкую горечь и облегчал мои мучения. Не случись под рукою капусты, первый опыт табакокурения, пожалуй, обошелся бы мне гораздо дороже. Часа два провалялся я на чердаке и когда после того вошел в комнату, где курили, то почувствовал к табачному дыму непреодолимое отвращение; и вот до сих пор не могу привыкнуть к нему.

Во время чаепития граф еще раз вернулся к «Διδαχὴ τῶν δώδεκα Ἀποστόλων» и высказал своё горячее желание напечатать его и распространить в народе в громадном количестве экземпляров; «простой народ, говорил он, чутьем поймет высоту его и этот голос, раздавшийся из глубины веков, эта простая и можно сказать подлинная речь самого Основателя христианства произведет на чуткие души более сильное влияние, чем все наши писания и поучения. К несчастью, у нас нельзя этого сделать; духовная цензура не разрешит»… – «И мне, говорю, кажется, что цензура не дозволит вам издать этот памятник в вашем освещении». – «Да я, воскликнул граф, с радостью напечатал бы его и в том виде, как перевели его православные ученые: пусть, если хотят, сделают примечания к нему, – лишь бы разрешили издать и пустить в народ». «Если, говорю, вы хотите издать Учение 12 апостолов на таких условиях, то не думаю, чтобы духовная цензура запретила вам это».

– «Когда вернетесь в Петербург, наведите, пожалуйста, справки об этом и о результате напишите мне». Я обещал и при первом же свидании с о. Антонием (Храповицким) передал ему желание графа. О. Антоний сказал, что переговорит об этом, с кем нужно: но вышло-ли что из сего, мне неизвестно.

Был час ночи, когда я вышел из дома графа. Лев Николаевич сам проводил меня до парадной двери; при прощанье пожал руку и сказал: «очень рад, что познакомился с вами». Восхищенный его любезностью, я ответил ему самым искренним рукопожатием и воскликнул: «я тоже очень рад»! И только сойдя с крыльца сообразил, какую выпалил наивную глупость. Вообще, из свидания с графом Толстым я вынес убеждение, что он тогда не далек был от православной Церкви, что, если бы удалось ему встретиться и откровенно побеседовать с о. Иоанном Кронштадтским, то последний убедил-бы его, что в пороках нашего духовенства и народа православная вера неповинна, что он, Толстой, с своим великим талантом принес-бы громадную пользу русскому народу и всему человечеству, если бы потрудился над уяснением главной причины наших недостатков, несоответствия нашей жизни с любвеобильнейшим учением Христа и, найдя эту причину (он много указал их, но не самую главную, коренную), обратил бы своё удивительное влияние на людей и свои гениальные способности на устранение этой причины, а не на борьбу с неповинною православною верою. Даже и теперь, после торжественного отлучения Толстого от православной Церкви, мне кажется, он возвратился-бы к ней, если бы за это дело взялись не только богословски образованные представители Церкви, но и простые «добрые пастыри», подобные добродетелями о. Иоанну Кронштадтскому. Перед уходом граф дал мне гектографированный устав его общества трезвости и рукописную копию знаменитого письма его к г. Ч-ву о Боге и просил, по минованию надобности, возвратить ему последнюю; в тот же день я переписал её и отослал ему по почте.

Свящ. А. Смирягин

(Окончание следует).

XV. Тревога на деревне

Бугровские мужики много лет не знают душевного мира. Все понятия их перепутались. Прежде они крепко веровали в учение православной Церкви, – надеялись спастись в ограде её. Теперь ничего твердо они «не придерживаются».

Батюшка жалуется на бугровцев, что они редко бывают в храме. Их трудно видеть даже во время праздничных хождений причта по приходу. В это время они прячутся сами, а «духовенство» встречают одни женщины…

– Вот и живи с таким народом, жаловался батюшка. И беседуй с ним по Божьи!…

Мы однако не впали в уныние и объявили беседу с бугровскими штундистами. Речь у нас шла о молитвенном призывании св. угодников. Нами было доказано, что призывать в молитвах св. угодников нужно.

Молодой штундист возразил:

– Святые еще не воскресли. Души их мертвы. Значит, не для чего им молиться…

Я ответил:

– Прем. Соломон так верующих людей называет «неразумными» (Прем.3:1–2). Наши души не умирают. Они всегда живы у Господа (Прем.3:1–3, 5:15; Откр.7:9–10).

Штундист сказал:

– Как же Христос говорил о Себе: «Я душу Мою полагаю», или «Я отдаю жизнь Мою» (Ин.10:17)? Душа, стало быть, умирает…

– Совсем не «стало быть». Христос учил: «не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить» (Мф.10:28). Ясно, что души наши бессмертны и во веки живут у Господа. По смерти тел, они несутся ангелами или на лоно Авраамово, или на место мучения (Лк. 18 гл.). Поэтому выражение Христово в славянской Библии: «Я душу Мою полагаю», по-русски истинно значит: «Я отдаю жизнь Мою», – я умираю плотию…

Штундисту стал помогать родственник молоканин. Он прочитал из Откровения про души «убиенных под жертвенником» (Откр.6:9)…

Сектанты опять хором затвердили, что души человеческие могут умирать…

Я напомнил народу, что в Откровении не сказано – «убиенные души», а «души убиенных», – это разница. Из Откровения лишь следует, чьи души видел св. Иоанн. Но нигде этот Апостол не говорит, чтобы души человеческие могла умирать…

Сектанты принуждены были сдаться. Православные возмутились:

– Эх, вы – люди! Спорите, а только напрасно тревогу держите на деревне. Никакого толка от вас нет. Одна галда и бестолочь…

Какой-то солдат штундист закричал в толпе:

– Что ж это выходит: кто чудеса творит, того и почитать? Вон у нас дядя Арефий дотронется, – и зубная боль вмиг утихает. Мой отец разом вылечивает от лихорадки. А тот и другой лекари – пьяницы огромные!… Что-ж мы почитать будем их, как они умрут?

Я ответил:

Мы прославляем святых не за то только, что они чудеса творили в земной жизни. Чудесной обольщающей силой владели волхвы египетские (Исх.7:11), однако прав. Церковь не считает их святыми. Мы прославляем в молитвах и песнопениях только тех Угодников Божиих, которые праведно жили на земле, – исполняли заповеди Божии и за свою святую жизнь получили дар чудес (Ин.14:12–13). – Названные же тобою «знахари» – пьяные люди, как ты говоришь. Они выучились лечить болезни. В их действиях нет ничего чудесного. Потому их никто за святых не почитает. Потому же я ты, служивый, бойся Бога и не кощунничай!…

Солдат более не выделялся из толпы. Православные еще громче жаловались на то, что сектанты их «тревожат».

Тревога, тревога… Это слово запало мне в душу. Сектанты, в самом деле, держат народ в тревоге. Постоянно они подкапываются под святейшее его достояние – православные верования. Сами сектанты толком ничего не разрешают, а смуту в народе сеют…

И я поехал от бугровцев с тревогой душевной. Движемся медленно. Вечер темный. Тучи повисли над землею и грозят дождем. Жутко…

Вдруг вдали послышались какие-то хриплые, надтреснутые голоса. Они показались мне смутным беспорядочным гулом. Но вот голоса стали отчетливее:

– Пожа-ар! пожа-а-ар!..

Народ испуганно закопошился. Пламени нигде не было видно.

– Пожар, пожа-ар, пожа-а-ар!..

Невообразимый испуг воцарился в толпе. Чувствовалась общая и полнейшая растерянность.

Наши лошади шарахнулись в сторону. Их испугал какой-то мужик, бежавший с ведрами. Впопыхах он упал возле нас. Ведра загремели. Мужик бормотал что-то и как будто ругался…

– Боже милостивый! нешто мы люди. Ни багра у нас, ни насоса. Погорим до нитки, – вопила какая-то женщина, перебегая нам дорогу.

Наконец, мы увидели пожар. Горела изба внутри. Окна были раскалены и светились. В воздухе пахло гарью. Пылали конопли в избе.

Рассмотреть пожара было нельзя. Лошади наши пугались и храпели.

Мы поехали дальше…

– Пожар! Пожа-ар! разносились голоса по деревне.

Люди бежали кучами. Ими овладел ужас. Все понимали, что гореть вновь, после недавнего пожара, немыслимо. На деревне не останется ничего, кроме золы…

– Пожар! пожа-ар! вопили мужики и бабы.

Мы со страхом смотрели на появлявшееся зарево.

– Да, это – тоже тревога! подумал вслух батюшка.

– И еще какая! поддержал его замечание кучер. Что сектанты мутят народ, – это беда преходящая. Помутят и затихнут. Сами увидят, что галдят зря… А вот пожары народу дорого обходятся!… У нас среди мужиков не осталось «заживных» людей. Ни у кого нет денег в банках. Что видите, – в том наше богатство… Так как же жить, если это «богатство» погорит? Ложись тогда и умирай!…

– Пожа-ар! пожа-а ар! голосили люди на деревне.

– Эх, сердечные! сокрушенно вздохнул кучер. Кто-то вам поможет?…

А помочь горевшим людям, кроме Бога, было некому. На деревне не было исправного пожарного сарая. В том сарае стояли две худых бочки. Не было ни багра, ни насоса…

Как с этакими средствами можно было тушить горевшую солому?…

И еще грустнее стало у нас на душе. Деревенский пожар казался нам лишь тенью того огромного религиозного пожара, который свирепствует на Руси…

А везде-ли в исправности содержатся у нас духовные багры и насосы? Вполне-ли готовы мы к борьбе с идущей на нас огненной стихией народного свободомыслия и религиозной распущенности?…

Д. Боголюбов

7 апреля сего года в с. Елатомке, Бугурусланского у., в беглопоповской моленной, беглый поп Иван отпевал покойника. Местный единоверческий священник-миссионер о. Иоанн Бочуров пожелал побеседовать с попом Иваном и с этой целью, взяв с собою старшину, пошел в раскольничью моленную. Раскольники не хотели было впустить миссионера в моленную, но потом согласились и он простоял всю службу. По окончании службы, о. Иоанн потребовал от раскольников, чтобы ему позволено – было вступить в беседу с их попом; но раскольники подняли такой шум и крик, и так угрожающе вели себя, что о. миссионер счел за лучшее выйти из моленной. В ограде его «подцепили» раскольники и жестоко избили. Вырвавшись из цепких рук ревнителей древнего благочестия, о. Иоанн убежал и спрятался у своего прихожанина. Тем временем раскольники схватили старшину и также сильно избили и его. Из ограды моленной свирепство раскольников перешло в улицу и они начали бить встречавшихся православных и избили, между прочим, церковного старосту. Под руку попался сын священника 7 лет, его хотели бросить в реку, но последний крепко плакал и его отшвырнули в сторону.

Таковы смиренные гонимые старообрядцы. Подобные дерзости со стороны блюстителей мнимого благочестия и мы на себе испытали и не раз. Одно время, убедив сына исправника безлоповщ. секты и присоединив его к православию, я пошел с ним в дом его отца, чтобы побеседовать с ним и его семьей. Ворота были на запоре и нам долго не отпирали их, не смотря на наш сильный стук. Видимо, в доме совещались – пустить нас или нет. Наконец нам отперли ворота, идем на крыльцо дома, потом в сени… Мой новоприсоединенный идет вперед, я за ним. Вдруг я получаю сильный удар каким-то твердым орудием. Удар пришелся по плечам, захватив частью и шею. Я крикнул. Оказалось, это, по благословению озверевшего папеньки, ударила меня дочь его, молодая девушка. Метила она по голове, но не попала; Господь сохранил меня от злого умысла. Инстинктивно я бросился назад, за мной новоприсоединенный, а старик, выбежав на двор, кричал своим дочерям: «бей их еретиков!» Мы схватились за калитку и выбежали на улицу. – «Счастливо отделались, проклятые еретики, кричал нам старик, а то я показал бы вам церкву». Это было в г. Сердобске, Саратовской губернии; но были и др. заушения в иных местах…

В данном случае о. Бочуров чересчур «ревностью поревновал» и за это получил возмездие. Какая может быть беседа с беглым попой – человеком, который совсем не по убеждению перешел в раскол! Несколько лет тому назад ушел в раскол священник и бывший преподаватель Тобольской Дух Семинарии Иван Люцернов. Человек с академическим образованием и вдруг очутился в расколе. Помню, как сейчас это было: явился о. Люцернов в Саратов, Преосвященный как то не устроил его на место, а тут раскольники-беглопоповцы подвернулись к нему, сосватали его, купец Артамонов сразу выдал ему 5000 рублей и получил в обеспечение от него «Ставленную грамоту», и о. Люцернов сделался раскольничьим попом. Я тогда написал обо всём этом в местный «Саратовский Листок»; Люцернов обиделся, выступил с опровержением против меня, это и повело меня к личному знакомству с ним и объяснению. Сначала объяснение происходило в самой редакции, в присутствии редактора «Сарат. Листка» и его многих сотрудников, потом мы беседовали с о. Люцерновым в других местах и кончили тем, что о. Люцернов привлек меня за клевету в печати в окружный суд. Суд, конечно, оправдал меня, и вся эта процедура показала, как люди забывают всё священное и преклоняются пред презренным металлом. Деньги и деньги – вот главный рычаг, побудивший о. Люцернова изменить православию и уйти в беглопоповский раскол. Впоследствии о. Люцернов был арестован, сослан в Суздальскую крепость, но бежал отсюда и вскоре умер, оставив единственной дочери акушерке порядочную сумму денег.

Другой случай (не по счету, конечно, а как выдающийся из других) моего сношения с беглым попом был недавно и происходил в с. Рыскине, Наровчатского у. Пензенской губ. Из Москвы явился в это глухое, но большое село с раскольничьим населением беглый поп и тоже Иоанн по имени (не с этим ли только именем священники бегают в раскол. Как то все Иваны…). Приехал он в самое нежелательное время для успеха православия. В Рыскине только что выстроилась единоверческая церковь, основан причт и трудами миссии обращено из раскола около 200 душ к православию. Остальные раскольники находились в сильном колебании. Словом, дело миссии налажено было прекрасно и вдруг явился сюда беглый поп с целым штатом пропагандистов. Не скрою, меня даже ужас объял при этом нашествии беглого попа в этот опасный пункт.

Встревожил он и местного священника и самих новообращенных из раскола, которые тотчас же послали о сем извещение г. начальнику губернии. Еду и узнаю, что беглый поп приехал в 1 классе вагона железной дороги; его окружала большая свита людей, закаленных врагов православия и людей наживы при попе. Все они на нескольких тройках, целым поездом прямо поехали к приставу, которому и предъявил свой паспорт беглый поп. В паспорте было сказано: не имеющий прихода священник такой-то отпущен в Пензенскую губ. для посещения и исправления треб у старообрядцев в селениях…. Паспорт выдан из Канцелярии Московского Обер-полициймейстера. От пристава беглый поп явился в село, образовал свой стан в доме одного богатого раскольника, а пристав окружил его целой когортой десятников и сотников, под начальством урядника. Никто из православных в этот дом не допускался, а проходили только те, кого желали допустить сами старообрядцы. Назначаю беседу, разумеется, из раскольников никто не пришел, кроме новообращенных к единоверию. Отправляю депутацию в беглопоповский стан и прошу на беседу и старообрядцев, и попа, и добавляю, если не угодно прийти ко мне, пусть сами изберут место для беседы. Возвратилась депутация и удрученно стоит предо мною, поникнув своими главами. – «Стыдно, говорит, и сказать тебе, отец, с каким ответом мы возвратились к тебе».

– «Говорите, что есть» отвечаю.

– Пришли мы это в улицу, а там настоящий табор цыган. И не долезешь до дому. Повозки да лошади по всей улице собрались со всей окрестности. Подняли оглобли кверху, обтянули пологом и живут: одни в телеге, другие на траве под телегою. И так сплошь до дому. Протискались мы, а тут полиция, что твоего губернатора защищают и честь воздают. – Каки-таки люди? спрашивают. Без этого и пропуску нет. Сообщили старообрядцу этого дома, а он и руками и ногами от беседы: некогда нам, баит, этими пустяками займаться. Чай видите, сколько народу идут со своими требами. – «Одначе, говорим, выкатьте нам своего управителя, потому мы посланники и резон должны принести своему миссионеру. Заругался это на вас: нечего, говорит, ему делать, шатается по свету, да христианские души смущает. Тут другие народы вышли из их согласу, полопотали это между собою и повели нас в дом. Ввели нас в заднюю горнюшку, а в передней, слышим, поют «Святии мученицы»… Свадьбы, значит, венчают. – Посидите, говорит, сейчас батюшка кончит и войдет приотдохнуть сюда, а вы с ним переговорите. И точно, малость спустя, вошел к нам это их поп и прямо на нас обринулся. – «Передай, баит, своему мисинеру и попу заодно, что мне некогда пустяками заниматься; я не веру разбирать езжу, а требы править. Вот я десяток отмахал, отдохну и другой пойду венчать. И так на весь день хватит. А там и другие требы ждут. Да и не о чём мне с ними беседовать: я знаю не меньше их. Вот если им надоели их жены, так скажи своим попам, пусть они выберут себе девок и я повенчаю их. Это я могу им удружить. И засмеялся во. всю бороду, а за ним и другие стали скалить зубы. Мы ему на это в ответ: нам обизорно такие слова передавать нашим духовным отцам, потому они ни к чему, а выходят на манер насмешки над их саном. – «А не хотите, так убирайтесь с чем пришли: мне напрасно время тратить некогда». «Это верно, сказали ему старообрядцы, лучше подкрепиться после трудов то, а то опять дело». – «Уходите правоверующие! закричали все. Оставайтесь вы со своею трезвонной церковью, а мы и втихомолку помолимся». Повернули нас да и вывели из хаты. Так мне и не пришлось видеть этого попа. А он, пробыв дней 5 в селе, набил карман деньгами и уехал дальше.

Мисс. свящ. К. Попов

Маленькая кучка пассажиров, последних двух классов, окружила человека средних лет, по-видимому, из мастеровых или приказчиков.

Он говорил.

На лицах слушателей отражалось: недоумение, смущение и уныние. Подхожу и слышу:

– «Вот в одной газете, да кажется уже и в книжках напечатано об исцелении одной женщины, моей хорошей знакомой (он назвал губернию, уезд, волость, имя и фамилию женщины). А я вот недавно видел её такою же больной, какой она была до поездки в Саров. Какое же тут чудо? Выдумки одни, не верю я, да и не стоит верить, когда тут явная фальшь».

Настроение слушателей омрачилось еще более, но никто не проронил ни слова; очень уж он пришиб их наименованием ведомства, места жительства, имени и фамилии женщины, о которой напечатано, будто бы, фальшивое сообщение.

Приблизившись к говорившему, я спросил его:

– Вы христианин?

Он ответил утвердительно.

Я еще спросил: «Веруете ли вы в действительность евангельских чудес?»

Он ответил утвердительно.

Я еще спросил: «Не знаете ли, в какой стране света проживает Лазарь, воскрешенный Спасителем?»

Он воскликнул: «Что вы! разве может человек жить почти две тысячи лет?»

Я. Но ведь Лазаря воскресил Сам Христос?

Он. Что же из этого. Но после воскресения Лазарь жил и умер, как и все люди.

Я. Значит вы допускаете, что, после каждого чудесного события, природа вступает в свои права, и солнце, после гаваонского застоя при Иисусе Навине, совершает своё обычное течение, и воскрешенные Христом умирали?

Он. Конечно, конечно!

Я: Почему же вы, для своей знакомки, не допускаете возможности, по исцелении, снова заболеть тою же болезнью. Сам Христос сказал исцеленному Им расслабленному: «вот ты выздоровел, не греши больше, чтобы не случилось чего хуже» (Ин.5:14). Можете ли вы поручиться, что ваша знакомка, по исцелении, не согрешила ни делом, ни словом, ни помышлением?

Он. В этом ни за кого, даже и за себя нельзя поручиться.

Я. Теперь скажите нам: вы сами сопровождали свою знакомую в Саров, и наблюдали состояние её здоровья до и после обращения её с молитвой к преподобному Серафиму?

Он. Нет, я не был в Сарове.

Я. Как же вы дерзаете столь легкомысленно отрицать действительность исцеления своей знакомки, если не были одновременно с ней у раки Преподобного.

Он, Просто потому, что видел её больною по возвращении из Сарова.

Я. Но сами же вы признали, что, после каждого чудесного события, жизнь продолжается и кончается по законам природы, а Христос указал и причину, по которой болезнь может даже усилиться; это греховность исцеленного. Плохой же вы христианин, если не веруете обетованию Спасителя: «верующий в Меня, дела, которые творю Я и он сотворит, и больше сих сотворит» (Ин.14:12).

Он. Я верю в возможность чудес.

Я. Ваша вера половинная.

Он. Почему?

Я. Потому что веровать в возможность и веровать в действительность – большая разница. Мы, например, веруем, что, по обетованию Спасителя, тела наши некогда воскреснуть для вечной жизни (Ин.5:25, 28 и 6:39, 40, 44, 54), а по вашему выходит, что Бог только может воскресить; если вы верите только в возможность дел Божиих, а не в действительность их.

Дурное впечатление, произведенное на слушателей болтовней вольнодумца, изгладилось и лучи веры засияли на лицах их.

Миссионер Калиник Картушин

11 августа была назначена беседа о том, содержит ли Греко-российская Церковь люциферианскую ересь чрез непризнание ею обращающихся от «австрийского» толка лжеклириков в сущих их санах? Беседу вел Самарский епархиальный миссионер, о. Димитрий Александров.

Так как в люциферианской ереси обвиняют православную Церковь лишь одни австрийцы, то о. Александров и прочел слушателям из книги «австрийца» И. Усова «Церковь Христова временно без епископа» в чём состояла ересь Люцифера.

По мнению Усова и всей «австрийщины», люциферианская ересь состояла единственно в том, что держащиеся её признавали, будто бы на еретичествующих Епископах хиротония исчезает и погибает. Но подобного учения православная Церковь никогда не проповедовала, напротив, хиротонию всех еретиков, у которых сохранилось апостольское преемство, напр., католиков, армян, несториан, православная Церковь признает, клириков, обращающихся к ней от этих еретиков, принимает в сущих санах.²⁵² Что же касается «австрийцев», то оные не могут себя причислить ни к каким из вышеупомянутых еретиков, ибо не имеют апостольского преемства. Не могут себя причислить австрийцы и к раскольникам Донатистам, у которых апостольское преемство тоже не прекращалось и которые более двух столетий своего существования всегда была с епископами.

Если же обращающихся от «австрийцев» православная Церковь принимает без повторения над ними св. крещения, то этим напрасно они обольщают себя, что яко бы их крещение признается за истинное: Церковь не повторяет крещения над приходящими и от безпоповцев и вообще от всех, получивших трехкратное погружение во имя Отца и Сына и Св. Духа, на основании учения святых Отец,²⁵³ и учит, что у всех еретиков благодать крещения является лишь тогда, когда они возвращаются к Церкви; у упорствующих же в схизме спасительной силы крещение не имеет.

В продолжение беседы о. миссионер Александров доказал всю неосновательность раскольников «австрийцев», желавших сравнять себя с древними еретиками, сохранившими апостольское преемство, по вопросу о чиноприеме. Отсюда, само собой понятно, и разбивалось обвинение православной Церкви в люциферианской ереси.

Возражатель со стороны «австрийцев», Феодор Мельников, старался доказать, что от кого принимается крещение, от того должна быть принята и хиротония, указывая на чиноприем клириков от Донатистов. и вообще все возражения Мельникова не выходили из пределов Усовских о сем предмете положений.

Не лишним будет попутно заметить, что Мельников в течение всей беседы много занимался не относящимися к делу разглагольствованиями и бросанием по адресу присутствовавших на собеседовании миссионеров таких словечек как – «скопище», «негодные люди», «обманщики», по каковой причине неоднократно был останавливаем руководителем бесед Н.И. Ивановским.

12 августа стояла на очереди беседа о том, трегубая аллилуйя составляет ли ересь? Беседу вел Николай Иванович Ивановский. Так как со стороны раскольников возражателей не явилось,²⁵⁴ то беседа Николая Ивановича носила характер более объяснительный. Сделав сравнение об аллилуйя, в учении отцов Стоглавого собора, с наставлением в предисловии, к псалтыри и толкованием в нём аллилуйи, Николай Иванович показал наглядно разноречие между этими старообрядческими авторитетами в толковании ангельской песни и пришел к заключению, что более правильным чтением нужно считать чтение по предисловию псалтири. Коснувшись затем ссылки раскольников на житие списателя Ефросинова жития, Николай Иванович прочел это житие и показал слушателям много разноречий в нём с учением прав. Церкви и даже чисто еретических мыслей. В заключение он показал, что трегубое аллилуйя не составляет ереси и отделяться из-за оного от православной Церкви преступно.

13 августа вел беседу Черниговский епархиальный миссионер, священник о. Василий Родионцев о том, что общество беглопоповцев не составляет Христовой Церкви. Выяснив слушателям, на основании толкования Блаж. Феофилакта на 95-е зачало от Луки, что Церковь Христова должна быть всегда с тремя иерархическими чинами (не больше и не меньше), о. Родионцев показал слушателям и другими доказательствами, что общество беглопоповцев, лишенное иерархической полноты и окормляющееся отбегшими от единства церковного иереями, не составляет Христовой Церкви, и есть, по толковому Апостолу, общество проклятое.

Возражателем со стороны раскольников выступил тот же Феодор Мельников, который во всё время беседы тщился доказать, что Церковь Христова может состоять из одного народа, что пастыри все могут впасть в ересь и проч. (словом, по Швецову и Усову). В заключении о. миссионер уяснил слушателям, что корень «австрийщины» – общество беглопоповцев, безблагодатен. Николай Иванович Ивановский заключил беседу словами: «из не-Церкви не может быть Церкви!».

15 августа происходила беседа о том, можно ли признать Христовой Церковью старообрядческое общество, управляемое белокриницким священством? Беседу вел синодальный миссионер протоиерей о. Ксенофонт Крючков. В начале беседы о. Крючков кратко воспроизвел пред слушателями беседу 13-го августа и пояснил, что его настоящая беседа будет как бы продолжением воспроизведенной. Поставив вопрос о незаконных действиях Иеронима (по 39-му апостольскому правилу) при чиноприеме Амвросия, о. протоиерей в течение своей беседы весьма ясно раскрыл пред слушателями всю незаконность и антиканоничность «австрийской» лжеиерархии. Возражатель Феодор Мельников, избегая прямых ответов на поставленные ему вопросы, доказывал лишь одно, что и поп имеет власть принимать от ереси. Беседа была весьма шумная и закончилась в обычном порядке.

17-го и 18-го августа беседы были посвящены исключительно разбору книги Ивана Усова: «Церковь Христова временно без епископа» (верна ли эта мысль сама по себе) и рассмотрению нареканий того-же Усова на Греко-российскую Церковь.

Разбором Усовской книги занялся Казанский епархиальный миссионер, Михаил Николаевич Василевский. Их рассмотрения указанной книги миссионером Василевским выяснилось все её ничтожество и самопротиворечивость. Этой книгой, по словам Василевского, «австрийцы» положительно убили себя и опозорили. По словам Усовской книги, «австрийцы» получили своё священство от Апокалипсической Вавилонской любодейцы, напоившей их вином своего любодеяния (!?). Защитник Усова Феодор Мельников всю свою защиту основывал на кощунственных выражениях, на скабрезных рассказах из романов Мордовцева и других и вообще представлял собой на беседе какого то уличного крикуна, утратившего всякий стыд и приличие. В виду этого 18 августа г. Василевский нашел нужным прекратить с ним беседу.

19 августа беседу об ересях в «австрийском» толке вел Нижегородский епархиальный миссионер, Феодор Димитриевич Круглов.

Сделав краткую характеристику поповщины, до возникновения так называемой австрийщины, Круглов выяснил, что в основание новоявленной митрополии лег «Белокриницкий устав», в котором и находятся ереси «о самобытности Бога» и «и подлетном рождении Сына Божия». В 1863 году собор «австрийских» лжеепископов ереси Белокриницкого устава осудил и назвал арианством. Но, несмотря на это осуждение, арианская ересь в австрийской секте и до днесь проповедуется лже-архиереем Швецовым и упорно им защищается, несмотря на обличение её Механиковым по благословению Картушина. Следовательно, делает вывод Круглов, австрийщина кроме своей незаконности и безблагодатности, есть общество еретическое, арианское. Возражатель Мельников на поставляемые миссионером вопросы старался отделываться не относящимися к существу дела ответами, и явное арианство своей австрийской лжеиерархии защитить не мог, твердя лишь об одном, что между Швецовым и Механиковым состоялось примирение.

20 августа беседу, о лице последнего антихриста, вел Нижегородский епархиальный миссионер, Иван Петрович Ламакин. Возражателем со стороны раскольников выступил известный по Поволжью безпоповец нетовского толка И. В. Мошков. В начале своей речи миссионер Ламакин, на основании свидетельства Дамаскина (26 слово 4-й книги), выяснил, что, при кончине мира, надлежит явиться последнему антихристу в собственном его лице, и что придет он к жидам.

Так как безпоповцы учат, что антихрист уже пришел и царствует в Русской Церкви, то миссионером был поставлен дальше вопрос: с какого времени в Русской Церкви и в лице кого царствует антихрист? Мошков, вопреки учению Дамаскина о собственном лице последнего антихриста и дабы ослабить силу поставленного миссионером вопроса, вычитал, что антихрист уже жидами принят в лице разбойника Варравы (III зачало от Матфея по Благовестнику) и пустился в доказательство того, что антихрист есть ереси, дух времени, царство его будет духовное. Все свои мнения Мошков подтверждал именуемым Ипполитовым словом из Б. Соборника, книгами Хераскова и Бренчанинова. Но опытный миссионер был в курсе своего вопроса и шаг за шагом разбирал приводимые Мошковым доводы и на основании писания св. Отец ясно раскрыл православное учение о лице последнего антихриста, имеющего прийти в своё время, в последние три года пред вторым пришествием Христа Спасителя. Слушатели безпоповцы вынесли из беседы глубокое впечатление.

21 августа была беседа о необходимости и вечности в Христовой Церкви православного священства. Беседу вел Синодальный миссионер протоиерей о. Ксенофонт Крючков. Возражателем со стороны раскольников выступил известный по Волге защитник безпоповщины Антипин (он же Самоварников). В основание своей беседы о. протоиерей Крючков положил 152-е зачало ап. Павла к Коринфянам и ясно развил, что Домовладыка Христос в Церкви своей учредил священство Сам и учредил его на веки, а не на время, и Он пребудет до второго Христова славного пришествия. Все свои положения о. Крючков подтверждал святоотеческими писаниями. Он доказал, что без священства «несть и христианства».

Особенно сильное впечатление на слушателей, из раскольников, произвела ссылка о. миссионера на жизнеописание протопопа Аввакума, – на слова последнего своим ученикам, «что священство будет существовать и во времена царствования антихриста».

Возражатель их Антипин доказывал, что иное дело священство, и иное дело священники; вечной может быть и останется лишь благодать священства, священники же суть только чины, положенные Церкви для вящего украшения и благолепия, а потому и без них можно быть. Все доказательства Антипина о. миссионер разобрал и весьма ясно доказал, что такое отвлеченное понятие о благодати священства без лиц есть учение, противное православной Церкви.

22 августа беседу о том, имеют ли безпоповцы таинство покаяния, вел священник Нижегородской епархии о. Феодор Барнуков. Прежде всего о. Барнуков уяснил, что такое таинство покаяния, а также в чём и из каких частей оно состоит и кто имеет власть совершать оное, т. е. кто имеет Богом данные ключи. Возражателем о. Барнукову выступил тот же Антипин. Он доказывал, что безпоповцы, хотя и не имеют священников, но таинство покаяния у них совершается, потому что добродетели есть те же ключи, отверзающие врата царства небесного, и при этом приводил примеры прощения грехов, без таинства покаяния, Самим Христом благоразумному разбойнику, ап. Петру и другим.

О. Барнуков разъяснил, что покаяние заключается не в одном лишь исповедании грехов и в творении добрых дел, а, главное, в разрешении от грехов, которое дается одними лишь рукоположенными лицами, и без такого видимого видотворения сей тайны не совершается. А так как безпоповцы не имеют хиротонисанных лиц, которые могли бы по данной им от Бога власти разрешать согрешившего, то сей тайны у них нет.

24 августа последнюю заключительную беседу – о необходимости и вечности святого причащения – вел Синодальный миссионер протоиерей Ксенофонт Крючков. Положив в основу своего собеседования евангельское повествование об учреждении таинства св. Евхаристии и слова св. ап. Павла о вечности его пребывания, до второго пришествия Христова, с толкованием на них св. Иоанна Златоустого, о. протоиерей объяснил, что безпоповцы Божественному обетованию Христа Спасителя о св. причащении не верят, и отвергают его.

В своём заблуждении они учат, что в св. причащении надо различать два вида, – причащение чувственное и причащение духовное, и что первое временно, а последнее вечно. Засим о. миссионер поставил вопрос: пребудет ли в Церкви Христовой св. причащение до второго Христова пришествия? Возражателем выступил и теперь Антипин. Он стал развивать своё безпоповское учение о духовном причащении и договорился до такой богохульной мысли, что жертва Христова прекратится до пришествия антихриста, а жертва антихристова пребудет до второго пришествия Христова. Но таковое богопротивное учение о Всесвятейшей Христовой жертве, которое высказал Антипин, было опровергнуто о. протоиереем массою приведенных доказательств из Св. Писания и святоотеческих творений и весьма ясно и неопровержимо была доказана вечность, до второго пришествия Христова, пребывания в Церкви Христовой приношения бескровной жертвы, и безусловная необходимость её для спасения.

Эта заключительная беседа о. протоиерея Крючкова была венцом всех бесед: безпоповщинское учение было окончательно разбито, как нехристианское. Беседа была закончена весьма поздно, в виду чего Н.И. Ивановский не говорил уже заключительной речи, пообещав предложить её вниманию слушателей бесед печатно.

Помолясь Господу Богу, миссионерствующая братия в этот же день разъехалась восвояси, неся свежий запас сведений и много новых впечатлений, во все веси матушки Руси, и пятая надежду, при помощи Божией, почерпнутое и пережитое на ярморочных собеседованиях приложить на деле в своих захолустных уголках.

Единоверческий священник Костром. еп. Иоанн Чередников

Наши духовные журналы текущего года, по примеру прежних лет, усердно занимаются, кроме научной разработки специальных вопросов из разных областей богословия, исследованиями апологетического и общемиссионерского характера. Иначе и быть не может. – С приятностью мы должны отметить тот отрадный факт, что в нашем образованном обществе (интеллигенции) в последнее время пробудился интерес к религиозно-философским вопросам. Интеллигенция наша как будто бы проснулась от религиозной спячки и с увлечением отдается обсуждению религиозных вопросов и в печати и устно – в частных собраниях. В настоящее время вопросы о Церкви, о её сущности и деятельности, об отношении её к науке и искусству, о значении её для общественной и государственной жизни – сделались модными, животрепещущими вопросами для всех тех членов образованного общества, которые не утратили интереса к духовной жизни человечества. С удовольствием мы должны отметить тот факт, что наша духовная журналистика сочувственно отнеслась к этим течениям и идет им на встречу с арсеналом своих научно-богословских знаний.

В настоящий раз, в качестве обозревателя, мы остановили своё внимание на первых шести книгах Трудов Киевской дух. Академии за текущий год.

Из статей апологетико-миссионерского характера, подлежащих нашему обозрению, мы отметим следующие: 1., «Восток, Запад и Россия в религиозно-нравственном отношении», прот. Кл. Фоменко; 2., «По поводу нового журнала Новый Путь» Ф.С. Орнатского; 3., «Церковь и её отношение к прогрессу» проф. Аф. И. Булгакова; 4., «К вопросу об отношении христианства к язычеству» доцен. Π.П. Кудрявцева; 5., «Вавилон и Библия» доцен. В.П. Рыбинского: и 6., «Современное русское паломничество в Св. Землю» проф. А. Аф. Дмитриевского.

В статье «Восток, Запад и Россия в религиозно-нравственном отношении» (Тр. К. Д. А. книг. 3, стр. 366–394) прот. К. Фоменко, кратко коснувшись исторической жизни церквей восточной и западной, проводит параллели между восточной, западной и русской церквами и характеризует религиозно-нравственное их состояние. Отметив исключительно благоприятные условия роста и развития римской церкви, достигшей в XVI и XVII веках в лице папства своего апогея, автор указывает целый ряд бедствий, которым подвергались восточные патриархаты начиная с VII века и переживают их по днесь. Патриархаты Иерусалимский, Александрийский, Антиохийский и Константинопольский влачат своё жалкое существование теперь. Несколько в ином положении находится русская церковь, выделившаяся из константинопольского патриархата и достигшая силы и нравственного могущества. – После турецкого погрома Восток как будто бы и проснулся, но до сих пор находится в нравственном порабощении у турок; патриархи являются игрушкою в руках султанов, которые смещают их и подвергают гонениям, даже смерти по своему дикому произволу. Св. Гроб в Иерусалиме находится в руках турок; Вифлеемская пещера тоже; турки по своему усмотрению отпирают и запирают храмы, построенные там. До сих пор Св. София и храм 12 апостолов обращены в мечети. В общем условия для религиозно-нравственной жизни восточных церквей – крайне тяжелые.

На Западе дела обстоят иначе. Папство со всеми атрибутами светской власти породило необычайную роскошь, отсюда пошли злоупотребления, вызываемые настоятельною надобностью добывать суммы на содержание папского двора. Явились индульгенции, явилось в противовес злоупотреблениям лютеранство. Лютеранство с крайним своим отрицательным взглядом привело к христианству без Христа. Какое же теперь настроение католического вообще мира? В Вене, Венеции и даже самом Риме, столице папства, церкви абсолютно пустуют; даже епископские богослужения не привлекают народ. Храмы эти больше посещаются туристами, чем богомольцами. Храм Св. Петра в Риме, вмещающий 25.000 человек, бывает полон только в исключительных случаях – во время папских юбилеев и других выдающихся торжеств в римской церкви. Да и наполняется он не пилигримами, жаждущими духовного утешения, а любителями торжественных выходов и церемоний.

Что же касается русской церкви, то автор развертывает пред читателем несколько иную картину. Кратко охарактеризовав рост православной русской церкви, он останавливает своё внимание на следующих типичнейших явлениях нашей общественно-церковной жизни. При царе Алексее Михайловиче является раскол, с течением времени распавшийся на множество толков. Петр I допускает в Россию в качестве учителей – немцев-рационалистов; при Екатерине II получают к нам доступ энциклопедисты; после нашествия на Россию Наполеона остается у нас масса французов-учителей. И все эти иностранные учителя вселяют в сердца своих питомцев нелюбовь ко всему русскому, православному; отсюда и явился дуализм. Интеллигенция живет своею жизнью, а народ – своею; интеллигенция смотрит в окно Европы, а народ продолжает жить родною жизнью и православием. Правда, и к нему начинают проникать новые струи – в виде рационалистических и мистических сект. И у нас начинается поход против православия: со стороны народа выступают – сектанты, а со стороны интеллигенции – книжники, во всём сомневающиеся и требующие переоценки всех старых ценителей (и в догматике и морали). Повсюду переживается кризис. Но не смотря на это, на св. Руси православие есть еще основа государственной, семейной и общественной жизни, – и то в нём одном находится незыблемая истина.

В небольшой заметке, под заглавием «По поводу нового журнала «Новый Путь» (Тр. К. Д. Ак. кн. 3, стр. 440–454), автор её – Ф.С. Орнатский так характеризует направление этого журнала. – «Новый Путь» является отображением новых течений, возникших в нашем обществе с пробуждением религиозно-философской мысли. Окраску журналу дают вожаки этого кружка Мережковский, Минский, и Розанов. Каковы эти течения, видно из сделанных автором критических замечаний на статьи г.г. Минского, Тернавцева, г. Философова.

Минский в своей статье «О свободе религиозной совести» проводит ту мысль, что преследование ересей и сект не должно иметь места. По Минскому, самое понимание церковью того, во что она верят и что содержит в себе, не абсолютно, а относительно, так как церковь в этом деле предоставлена своим силам. Если ересь – человеческая ложь в сравнении с нашей истиной тоже человеческой, то признавать её абсолютным злом – дерзко, ибо это посягательство на дело Божие. Религиозная истина дается не сразу, а постепенно, по мере наших сил и потребностей, сообразно нашим личным и национальным особенностям. Источником религиозной истины служит откровение, не прекращающееся и ныне. – Таков взгляд Минского на свободу совести; взгляд – слишком далекий от истины. Религиозная истина открывается не постепенно, как думает Минский, а открыта в полноте во Христе и чрез Христа, и чрез ниспосланного Им Духа Святого и хранится во вселенской церкви. И понимание этой истины церковью не есть дело лишь человеческое, а потому – погрешимое. Взгляд Минского на церковь как на институт человеческий – ложен. Церковь есть институт не только человеческий, но божественный – Богочеловеческий: она – живой организм, возглавляемый Христом и одухотворяемый Св. Духом. Поэтому всё, что церковь признает со времен апостольских, не может быть неистинным. Всё, признанное церковью за истину, должно хранить в целости, чистоте и неповрежденности; она должна оберегать и своих членов от тех, кто отрицает и искажает истину, конечно путем убеждений, а не насилия, словом и примером. Такая охрана не может быть названа не веротерпимостью. На сетования Минского, что та наша интеллигенция, среди которой появилось новое отношение к Завету Христа и новое прозрение прежних таинств и догматов (?!), лишена возможности возродить в людях атрофированное религиозное познание, г. рецензент отвечает советом этой интеллигенции, вместо реформаторских задач, заняться, в целях уяснения истины, изучением церковной истории в жизни церкви.

Г. Тернавцев в своей интересной статье «Русская церковь пред великой задачей», констатируя факт разобщения русской интеллигенции с церковью и раскрывая причины такого разобщения, указывает условия, при которых возможно религиозно-общественное возрождение России. По его мнению, чтобы русская интеллигенция могла вступить в единение с церковью, с которой она стоить в полном разрыве, необходимо, чтобы сама церковь повернула свой фронт от неба к земле, перенесла центр тяжести с духовно-небесного идеала на идеал земного социального благополучия, чтобы «открыла правду о земле, – учение о христианском государстве, о религиозном признании светской власти». Но в чём же состоит эта правда о земле, и как понимать христианское государство, религиозное признание власти? Вопрос этот, чрезвычайно важный, автор оставил без всякого выяснения, и оттого весь труд его в значительной мере теряет свою ценность.

В небольшой заметке г. Философова, трактующей об отношении интеллигенции к церкви, церковь обвиняется еще резче и определеннее, чем в статье Тернавцева, в том, будто она ограничивается одним лишь небесным идеалом и потому будто бы отрицательно относится к искусству, к знанию и вообще ко всей культуре.

«В противоположность интеллигентному обществу, церковь, говорит г. Философов, поняла и приняла сознательно лишь первую половину заповеди: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всею душою твоею»… И не вместив второй, она стала отрицать её, довела свою любовь к Богу, своё служение Ему до ненависти к миру, до презрения к культуре. Историческое христианство, вплоть до XX века, сосредоточивало своё внимание лишь на аскетической стороне учения Христова, на служение Богу, пренебрегши в своей односторонности тем Божиим миром, часть которого – работающие в поте лица своего ближние». В частности, русская церковь повинна в том, что она требует отречения от любви к жизни и людям, от любви к искусству, знанию, к нашим вечным учителям – Пушкину, Достоевскому. Гоголю, – от всей культуры, а мы же не хотим отрекаться от того, что хотим – освятить».

Это тяжкое обвинение, возводимое г. Фнлософовым на церковь вообще и на русскую в частности, Ф.С. Орнатский очень основательно опровергает целым рядом церковно-исторических данных и научных соображений, и тем показывает всю неправоту воззрений «Новопутейца» на затронутый им вопрос.

Таким образом утверждение «Нового Пути», что он будет следовать тому направлению, начало которому положено Гоголем, Достоевским и В. Соловьем, падает само собою. И новый журнал, можно только сказать, в разработке новых религиозно-философских вопросов идет своим новым, далеко не церковным путем.

Чрезвычайно интересна и содержательна статья профессора А. Булгакова под заглавием: «Церковь и её отношение к прогрессу» (Тр. К. Д. Ак. № 4, стр. 548–573). Содержание этой статьи таково. Церковь Христова не только не противится прогрессу рода человеческого, но она учреждена Богом на земле с тем, чтобы поднять человечество из той глубины духовно-нравственного помрачения, в котором оно утопало и утопает в язычестве. Основной закон жизни Церкви Христовой есть любовь к ближнему. При таком основном законе невозможно враждебное отношение Церкви к прогрессу рода человеческого. Обвинение Церкви во враждебном отношении к прогрессу проистекает вследствие различных точек зрения на прогресс и на самую Церковь. Под прогрессом рода человеческого нужно разуметь непрерывное последовательное увеличение в развитие данных человеку от Бога сил, как духовных, так и телесных, сохранение и приумножение данного человеку духовного и вещественного богатства, благополучие человека и сохранение жизни всего живущего на земле. Слово Божие и учение Церкви подтверждает такую точку зрения. Но есть враги Церкви, которые считают её враждебною прогрессу. Это – очевидное недоразумение – или вследствие того, что под Церковью разумеют такие христианские общины, которые уклонились от первоначальной древней Церкви Христовой, или потому, что прогресс рода человеческого понимают слишком узко. История человеческого рода показывает, что в те времена, когда люди сплачивались под знаменем Церкви, носительницы мира и любви, она делала быстрые шаги по пути развития и самоусовершенствования. А это ли не прогресс? К несчастью, многие под прогрессом разумеют одно только накопление положительных знаний и усовершенствование внешних условий человеческого бытия; принцип же любви, лежащий в основе нравственного самоусовершенствования, отодвинут на задний план; в результате параллельно с блестящим развитием наук и искусств – распространение неверия, падение нравственности и усиление пролетариата. Жизнь современного человечества превращается в борьбу за существование. Правда, некоторые прогрессисты проповедуют любовь к человечеству вообще, но такая любовь без любви к ближнему столь же невозможна, как и любовь к Богу без любви к брату своему. Совершенно нелепо воззрение, что Церковь Христова, как неизменное по своему существу учреждение, не может содействовать прогрессу, и даже больше – враждебно относится к положительным наукам. Это обвинение падает само собою. Церковь нельзя уподоблять человеческим учреждениям, подвергающимся изменениям; она, как божественное учреждение, вечна и неизменна; её прогресс направлен в область духа, а не плоти. Она и не против наук, но только борется с теми из них, которые отрицают бытие личного Бога, Творца и Промыслителя, ограничивают бытие человека пределами земной его жизни, а вместе с тем проповедуют нравственную тьму и погибель человечества. Все лучшие произведения духа человеческого: наука, литература, искусство, направленные к нравственному обновлению человеческого сердца, никогда не встречали враждебного приема со стороны Церкви.

Разрешение вопроса об отношении христианства к язычеству, поднятого в некоторых кругах нашего образованного общества и с оживлением обсуждаемого в некоторых органах нашей печати, берет на себя Π.П. Кудрявцев в своей статье: «К вопросу об отношении христианства к язычеству» (Тр. К. А., кн. 5, стр. 30–78). Содержание этой статьи таково. Инициатива в деле пересмотра интересующего нас вопроса принадлежит В.В. Розанову и Д.С. Мережковскому. Мережковский, выясняя понятие язычества, приходит к тому заключению, что «язычество» адекватно понятию «человечество» и «языческое» значит только человеческое, в противоположность божескому. Человеческое (языческое) само по себе не заключает в себе скверны, потому христианство должно воспринять в себя язычество. В В. З. «языки», т. е. все человечество считалось нечистым, кроме самого Израиля. В Н. З. сам Бог очистил всё языческое (человеческое) для восприятия божеского, христианского. Человеческое (языческое), не заключая в себе никакой нечистоты, ведет к божескому, и что иных путей к божескому нет, кроме человеческих; человеческое непротиворечиво божескому, но соединимо с ним; тайна этого единения Бога с человечеством открывается в идее богочеловечества. Мысль эта, присущая подлинному сверхисторическому христианству, была искажена христианством историческим.

Разделяя эту точку зрения в вопросе об отношении христианства к язычеству, Розанов усматривает самое опасное уклонение исторического христианства в сторону от сверхисторического, чистого и неповрежденного христианства – в вопросе об отношении современной православной русской церкви к браку.

Исходя из той точки зрения, что языческое = человеческое само по себе не может быть нечистым скверным, поганым, Розанов признает, что брак существу своему, сам в себе, есть таинство, свят по самой своей природе и возможен не только в Церкви, но и вне Церкви. Брак свят не потому, что он благословляется Церковью, а потому он и благословляется Церковью, что он свят по своей природе. Если бы он не был чистым сам по себе, то Бог, чрез акт благословения, присоединился бы к грешной природе и сам стал бы грешным.

Брак, по Розанову, понимается главным образом в смысле телесного общения между мужчиной и женщиной и сам по себе есть великое и священное таинство: брачное ложе – алтарь, муж и жена – жрецы, тайнотворцы, акт телесного общения между ними – священнодействие, жертвоприношение Элогиму. Желая показать равноценность церковного и внецерковного брака, Розанов сравнивает первый с золотой монетой, лежащей в святой деснице, а последний – с такою же монетой, валяющеюся на мостовой. Посему и дети – святы, чисты и законны, рождаются ли они в браке благословенном Церковью, или нет. Группировка детей «официальной Церковью» на законных и незаконных не только не справедлива, но и вызывает у автора негодование.

Соглашаясь с Розановым и Мережковским, что элементы человеческой природы сами по себе не заключают в себе ничего нечистого, грешного, Π.П. Кудрявцев ставит вопрос: можно ли признать, что человеческая природа во всех своих проявлениях оказалась чистой, – и отмечает, что Св. Писание отмечает поврежденность человеческой природы, – и мыслители древнего и нового мира единодушно усматривают разлад, дисгармонию в человеческой природе, борьбу двух начал – добра и зла. И даже человеческая культура носит следы раздвоенности. Посему в человеческом или мирском начале заключается на ряду с чистым – нечастое, на ряду с истинным – ложное, на ряду с нравственным – и безнравственное. Само собою разумеется, что христианство не может благословить язычество (человеческое) во всей полноте его проявлений. Историческая задача христианства претворить язычество силою обновляющего своего духа, ассимилировать его элементы, христианизировать человеческую природу. Этот процесс христианизации человеческой природы совершается не только в истории человечества, но и в жизни отдельного человека: каждый из нас рождается человеком, но должен сделаться христианином, т. е. преобразовать свою природу по идеалу Христа и Его учения. Но поврежденная грехом природа человеческая не легко воспринимает в себя Христа: силы человека раздвоены и ослаблены; в нём постоянно идет борьба между добром и злом, между духом и плотью; причем под плотью разумеются те страсти и пороки, вообще греховная сторона человеческой природы, которые вносят разлад в нашу жизнь. При таком порядке вещей провести в жизнь начала христианского учения бывает очень трудно. Немощам человеческим приходит на помощь Господь и в таинствах Он подает христианину благодатные силы для христианских добродетелей. Для осуществления идеала брака необходимы человеку, поврежденному грехом, особые благодатные силы, которые и подаются в особом таинстве брака.

Возводя в апофеоз одну только сторону брака, именно телесное только общение между мужчиной и женщиной, Розанов извращает самый смысл, самую идею брака. Телесное общение, еще не есть брак. Основа брака лежит глубже. В природе человеческой тело и душа составляют одну цельную личность, потому половое общение не может оставаться только телесным соединением – оно переходит в самое интимное сближение с двумя личностями. Чем богаче содержание двух личностей, вступивших в брачное общение, тем полнее их жизнь. Вступить в брак – это означает её только разделять ложе, но вместе думать, вместе трудиться, вместе молиться, вместе воспитывать детей, если они есть. При этом половая любовь может подыматься до необычайной высоты и чистоты, – и телесное общение между супругами является завершительным выражением самого интимного общения между двумя лицами различного пола. Так как цель брака заключается не только в рождения и воспитания детей, но и в восполнении друг друга для совместной работы на жизненном поприще, а размеры нравственных сил человеческих в борьбе со страстями и невзгодами – скромны, то св. Церковь и приходит на помощь вступающим в брак и молит Бога, чтобы Он ниспослал своим рабам, полагающим начало новое жизни, во еже жити им в целомудрии и единомудрии. Она своими назиданиями и молитвами создает наиболее благоприятные условия для чистой, содержательной и гармонически-целостной брачной жизни. Венчание – это один из элементов церковного строя, воспитывающего в «человеке только» человека-христианина и содействующего наступлению царства Божия и царства правды: ведь семья становится «малою церковью». Поэтому-то нигде нет условий, более благоприятных для нормальной брачной жизни, нежели в церкви, являющейся очищающим горнилом для человеческой греховной природы.

Взгляд г. Розанова на брак, по замечанию Кудрявцева, является только переоценкой старых ценностей, не вызываемой ни существом дела, ни требованиями жизни…

Начиная с 1902 г. в западной (преимущественно немецкой) богословской литературе вновь выдвинут на сцену давний, много раз трактовавшийся вопрос об отношении библейских сказаний к вавилонским и стал предметом самых горячих обсуждений. Поводом к этому обстоятельству послужила речь, сказанная 13 января 1902 г. известным ассириологом Фридрихом Деличем на тему «Вавилон и Библия». Речь эта, произнесенная в присутствии императора Вильгельма, удостоилась высочайшего одобрения. Эти исключительные обстоятельства придали речи Делича чрезвычайный интерес. Появление речи в печати вызвало горячее обсуждение её и в течение года создалась целая литература на тему о «Babel und Bibel». 12 января сего года Делич, возвратившись из Вавилона, произнес новую речь, посвященную тому же вопросу. Речь опять говорилась в присутствии императора и избранного общества, – и газеты выступление Делича сравнивают с выступлением Лютера в Вормсе. Эта речь вызвала специальное письмо Германского императора, в котором он изложил свои взгляды на религию. Но вторая речь Делича к уяснению вопроса об отношении Библии к Вавилону нового ничего не придала. – В.П. Рыбинский, в виду чрезвычайного интереса, взял на себя труд познакомить читателей с содержанием этой речи Делича и показать, при помощи научных данных, всю её несостоятельность, и тенденциозность в своей статье «Вавилон и Библия» (Тр. К. Д. Ак. № 5, стр. 113–144).

Речь Делича начинается общими замечаниями о важном значении добытых раскопками данных для понимания Библии. Благодаря ассиро-вавилонским открытиям, многие упоминаемые в Библии лица и места получили «краски и жизнь». Выясняя культурные отношения между Вавилоном и евреями, Делич замечает, что евреи заимствовали из Вавилона внешние формы законов, систему монет, мер и весов, а также ветхозаветный жертвенный культ и священство; оттуда заимствован и субботний день. Оттуда же мы узнаем, по надписи на одной глиняной дощечке, и легенду о потере первым человеком бессмертия. Посему, по Деличу, целый ряд библейских рассказов теперь сразу из тьмы вавилонских холмов вышел на свет в более чистой и в более первоначальной форме. Библейские рассказы о творении мира и о потопе вполне соответствуют, по сопоставлению Делича, более древним вавилонским рассказам. Таковые, по его мнению, библейские представления об ангелологии и о загробной жизни, понятия о праведности и о грехе имеют для себя параллели в воззрениях вавилонских. Даже в вопросе о монотеизме и почитании Иеговы Библия находится в зависимости от Вавилона, так как идея единого Бога присуща всем северо-семитическим племенам, поселившимся в Вавилонии около 2500 л. до Р. Хр. и имя Иеговы, замечает Делич, есть духовная собственность тех кочевых племен, из которых, спустя тысячелетие, должны были выйти сыны Израиля.

Переходя к разбору и опровержению высказанных Деличем положений, г. Рыбинский делает несколько ценных замечаний общего характера. Между прочим, он указывает на разноречия в чтении клинообразных надписей, которые не дают твердых данных для единства выводов. Кроме того, вавилонские сказания сохранились для нас в очень поздней редакции, в редакции VII века до Р. Хр., почему и значение их, как глубочайшей древности, сомнительно. Наличность у Вавилонян многих рассказов, по содержанию сходных с еврейскими, нисколько не говорит о том, что последние заимствовали эти сказания от первых. Не говорит-ли это обстоятельство об общем источнике происхождения этих сказаний и у евреев, и у Вавилонян; при чем у последних сказания эти сохранялись в искаженном виде. У евреев все эти сказания окрашены идеей монотеизма, а у Вавилонян носят они следы политеизма. Те места речи Делича, где идет речь о сходстве культа евреев с Вавилонским, нисколько не говорит против богооткровенного характера ветхозаветной религии. Жертвенный ритуал, молитвы, посты, праздники, институт жречества – всё это существовало в той иди другой форме в язычестве, как выражение врожденных человеческому духу религиозных потребностей. У евреев же всё это получило божественную санкцию и было очищено от языческих примесей и согласовано с делами домостроительства человеческого спасения. Если мы сравним вавилонские верования с еврейскими, то вавилонская религия окажется неизмеримо ниже ветхозаветной еврейской.

Рыбинский, заканчивая свой разбор замечанием, что ассирология из союзницы Библии, в недалеком будущем может превратиться в её врага, настаивает на той мысли, что авторитет Библии не должно связывать ни с египтологией, ни с ассирологией, вообще ни с чем, лежащим вне самой библии и за пределами церковного сознания

Обращает на себя внимание в 6 книге Тр. К. Д. Ак. статья А. Дмитриевского: «Современное русское паломничество в Св. Землю» (274–319 стр.). Статья эта, написанная прекрасным литературным языком, изображает типы современных русских паломников на основании исключительно почти личных наблюдений и впечатлений, вынесенных автором при встрече с ними в святых местах Востока, – и в заключение выражает pia desideria автора относительно возможных улучшений в быте русских паломников на Востоке.

Отличительною чертою русского народа с древних времен является глубокая религиозная настроенность, выражавшаяся в паломничестве и по своим св. местам и на Восток. Паломничество во Св. Землю, по отчетам Императорского Палестинского Общества, год с годом растет и в последнее время дает довольно внушительную цифру, свыше 10,000. Автор, сам много раз путешествовавший на Восток, воочию убедился во всех неудобствах, претерпеваемых нашими простыми русскими паломниками, и сочною кистью рисует крайне тяжелую картину всех лишений и невзгод, с терпением переносимых нашими богомольцами во время пути на русских пароходах и в самой Палестине.

Типы паломников автор делит на три категории: паломники по чисто религиозным мотивам (самый симпатичный тип); паломники-тунеядцы, бродящие по святым местам Востока и России; к этому-же тину относятся и геронтиссы; наконец паломничество с учебно-учеными целями, предпринимаемое как учебными заведениями, так и отдельными учеными лицами. Автор нашел нужным коснуться второго типа паломников в виду того разлагающего влияния, какое он оказывает на простой народ. Изображая тяжелое в общем положение наших паломников в Св. Земле, автор не умолчал и о том, какой эксплуатации подвергаются они со стороны святогробцев. Для контраста, он между прочим упомянул о тех удобствах и даже комфорте, которыми обставлены бывают паломничества, организуемые католическою церковью. В заключение своей статьи г. Дмитриевский высказывает следующие свои задушевные пожелания, обращенные к Императорскому православному Палестинскому обществу и направленные к улучшению быта наших современных паломников в Св. Землю.

1) Палестинское общество должно принять на себя опеку над паломниками, начиная с Одессы до Иерусалима. Для паломников должны быть устроены зато какие-нибудь удобства во время пути (они должны быть избавлены от соседства с четвероногими) и должен сопутствовать им священник-руководитель и блюститель нравственности. Выезд из монастырей в Св. Землю молодым инокиням и послушницам должен быть епархиальною властью безусловно возбранен. 2) Для паломников должны устроить хотя бы временный барак в Яффе – для отдыха и убежища от палящих солнечных лучей. 3) Современное положение вещей требует открытия в Иерусалиме археологического института, который бы стоял на страже православия и русской народности в Палестине и Сирии; 4) устройства научной библиотеки для занятий русских ученых, приезжающих сюда, – и 5) наконец, необходимо Палестинскому обществу взять под свою опеку Палестинский музей, основанный покойным архимандритом о. Антонином и завещанный им нашей Иерусалимской духовной миссии, – как научное пособие для будущего археологического Иерусалимского института.

На этом мы и заканчиваем обозрение Трудов Киевск. Дух. Академии за первую половину 1903 года.

П. Козицкий

Нельзя не радоваться количественному и качественному возрастанию нашей гомилетической литературы. От времени до времени в нашей печати появляются сборники прекрасных проповедей, могущих быть добрым пособием для пастырей Церкви в их проповедническом делании.

К этому разряду следует причислить недавно напечатанный сборник проповедей почтенного о. архимандрита Иоанникия, настоятеля посольской церкви в Афинах. В означенном сборнике заключаются проповеди, произнесенные о. архимандритом в разных местах его учебно-педагогического служения: Тифлисе, Киеве и Твери. Всех проповедей 48; сюда же надо причислить и четыре напечатанных в конце сборника внебогослужебных чтения. Скажем сначала о проповедях. Проповеди о. Иоанникия можно разделить на две группы: к первой группе следует причислить слова и поучения на высокоторжественные дни, двунадесятые праздники, на дни Страстной Седмицы и т. д., ко второй – беседы, имеющие уже более частное и специальное назначение, именно те, которые были сказаны почтенным автором к воспитанникам разных духовно-учебных заведений. Проповеди о. Иоанникия на высокоторжественные дни проникнуты теплотой патриотического чувства, глубиною мыслей и художественностью изложения.

Вот как, напр., в одном слове о. Иоанникий изображает духовную связь между Царем и верноподданными сынами отечества.

«Царь-Помазанник, Богом-венчанный и поставленный управлять русским народом для блага отечества. Эта светлая мысль вступает во взаимообщение с сердцем верноподданного и в нём производит соответствуй плод: подданный питает к Царю чувства почтения, благоговения, преданности и покорности. Одушевляемый такими высокими чувствами по отношению к Царю земному, Он приходит в храм – дом Царя Небесного – и принимает участие в общем молении о Царе своём… В семье послушные и покорные дети чтят своего отца, и это почтение свидетельствует о духовной близости между младшими членами семьи и её родоначальником. Чувства почтения, благоговения и сами по себе, и особенно, когда они подвигают на молитву, служат очевидным доказательством духовной близости между верноподданными и их Царем» (30 стр.).

Другой разряд проповедей почтенного о. архимандрита составляют беседы, произнесенные им пред воспитанниками духовно-учебных заведений. Основные задачи воспитания в духовной школе заключаются в умственном и нравственном усовершенствовании, развитии религиозности, чувства долга, энергии, любви и т. д. Могучим фактором, способствующим осуществлению этих высоких задач, должно признать не одну лишь дисциплину, но и разумное, отеческое слово старейших педагогов (преимущественно лиц начальствующих) к питомцам духовной школы. Если одни любвеобильные наставления без дисциплины не могут принести школе какой-либо серьезной пользы, то в свою очередь и дисциплина без отеческих увещаний является малоплодной. Если мы теперь обратимся к беседам, произнесенным почтенным о. Иоанникием в разных семинариях, то увидим их глубокую целесообразном по отношению к воспитанию в духовной школе и невольно подивимся богатству уроков и наставлений, предлагаемых о. архимандритом духовным питомцам. Вот как, напр., талантливый вития внушает питомцам семинарии относиться с любовью к своей alma mater.

Любовь к учебному заведению, воспитывающему вас, говорит он питомцам духовной школы, должна обнаруживаться по отношению к лицам начальствующим, учащим и воспитывающим. Она будет тесно связывать и вас друг с другом. Она наклонит ваше внимание и к малообразованной и непросвещенной прислуге. Даже внешняя обстановка учебного заведения, вещи, классная мебель не безразличны для любящего ученика. Любовь располагает к порядку, чистоте, бережливости, сохранению в целости. Лучшие проявления человеческого духа, любовь сводит к единству и доставляет высокое наслаждение человеку. Искреннему воспитаннику столь дорог его духовный питомник, столь близки его честь и слава, что он не заклеймит его ничем непристойным ни под его кровом, ни в частной квартире, ни на улице, ни во время отдыха, ни при входах, ни при выходах» (201 стр.). Напутствуя своим прекрасным словом воспитанников, окончивших курс семинарского образования, оратор предлагает им, например, такое прекрасное наставление: «На какое бы поприще церковно-общественной жизни и деятельности вы не вступили – посвятите ли вы себя пастырскому служению или будете воспитывать молодое русское поколение в духовно-учебных заведениях и церковно-приходских школах – везде вы займете положение преемников по отношению к лицам, трудившимся прежде вас. Не безразличным является всякое ваше (без разбора) отношение к деятельности предшественников. Относиться к их труду небрежно, отрицательно, враждебно, сразу всё устроять на основании новом поступок непохвальный и особенно со стороны деятеля молодого, только что выступающего на высокое дело служения благу Церкви. Прекрасную черту своего характера обнаружит молодой деятель, если он приметит хорошую сторону в деятельности своего предшественника и, развивая её, станет присоединять доброе и со своей стороны» (207, 208 стр.). Достаточно этих кратких выписок, чтобы убедиться в высоком достоинстве проповедей о. Иоанникия.

Теми же достоинствами, глубиною мыслей, изящностью и общедоступностью изложения отличаются также 4 внебогослужебных чтения высокопочтенного о. архимандрита. Темы вышеозначенных чтений делают их вполне подходящими для распространения в южных и других местах России, зараженных сектантством. Таково, напр., предложенное о. Иоанникием 18 Янв. 1898 г. в Киеве пред собеседованием с сектантами внебогослужебное чтение о пребывании и действии Св. Духа в Церкви Христовой (280–302); сюда же относится его внебогослужебное чтение о происхождении и значении обычая возжигать светильники при христианском богослужении (302–313) и т. д.

Проповеди о. архим. Иоанникия займут видное место в современной гомилетической литературе.

Иеромонах Александр

В настоящее время в интеллигентном обществе замечается удивительное шатание мысли, нравственная неудовлетворенность, стремление к чему-то высшему, мистическому, желание выработать по своему вкусу и нраву своё мировоззрение – (будет-ли оно религиозное или научное) – с непременным при этом условии полной свободы совести – с одной стороны; а с другой – усиленное стремление выйти из повиновения матери-церкви, и низвести её значение в глазах верующей массы народа до нуля. В общем получается печальная картина: повсюду замечается полнейший разброд и разнузданность мысли, характеризуемые легкомысленным отношением к нравственным устоям, неверие и религиозный индифферентизм. Кто-же всеми силами ищет истинного пути ко спасению, те «бродят в потемках», переживают большие сомнения и колебания и в конце концов оказываются «на полпути». – Такое состояние нравственной атмосферы чувствуется повсюду: и в обществе, с великим усердием трактующем о религиозных вопросах и силящемся их разрешить, и в литературе, являющейся зеркалом, отражающим с фотографической точностью современные течения общественной мысли. О злободневных вопросах мистического характера трактуют и на пароходах, и в вагонах железной дороги и в ресторанах за зеленой рюмкой вина. – Автор рассматриваемой нами брошюры «Вокруг маяка» знакомить читателей с целой серией такого характера разговоров, происходивших в железнодорожном вагоне, направлявшемся в Сибирь. Брошюра эта не лишена интереса и посему мы позволим себе остановить на ней внимание наших читателей.

Автор в своей брошюре выводит двух лиц, из них – один московский купчик, новейшей формации, другой – доктор. Купчик получил образование в коммерческом училище; вкусил немного Маркса, немного познакомился с Л. Толстым, и под влиянием последнего, проникся «чистым духом евангельской свободы»; посему отрицает догматы и таинства, в частности таинство брака; чревоугодник и поклонник английской расы. Он-то и ведет разговор в вагоне железной дороги об отлучении Л. Толстого от Церкви, осуждает православную Церковь и требует полной свободы совести, т. е. права веровати во что и как кому угодно, к чему кого тянет. Спор он вел с церковником, который доказать ему неправильность его воззрений на затрагиваемый им вопрос.

Второй персонал – доктор ведет с автором очень долгий и жаркий спор об «исповедниках» Боборыкина и защищает выводимую автором повести тенденцию о свободе совести, разумея под этим термином свободу от всякой религия, а вместе с тем и свободу от совести.

Автор нашей брошюры в том и другом случае показывает неправильность точки зрения обоих спорщиков. Они уклонились от основной истины, что христианство есть непреложный путь ко спасению, что оно только есть истинная религиозная система и что нам после этого нет необходимости своими силами искать новых путей к новой истине и правде; нет нужды нам приставать к Гегелю, Шеллингу, Толстому, Ницше, штундистам, духоборам и т. д. Евангелие – вот – книга жизни, которая ведет нас ко спасению, но только не в переделках Штрауса, Ренана и Л. Толстого! Что касается свободы совести, которую проповедует Боборыкин в своих «Исповедниках» и которую рьяно защищает второй оппонент автора нашей брошюры – доктор, то она никогда и ни у кого не отнималась православной Церковью. Только свободы совести нельзя в данном случае понимать, как свободу от всякого вероисповедания, свободу от всяких символов. Ведь истина одна и вносить в религию субъективизм, т. е., признавать религиозную мысль делом личного вкуса, не логично и не научно. Благодаря такому положению вещей общество попало в заколдованный круг и не может выйти из него и войти в радость и покой. Христос – истина и путь; Его учение, как маяк правды, горит ярким пламенем и приводит к спасительной пристани, т. е., в Церковь Христову, которая и уврачует раны всех!… Таково в общих чертах содержание брошюры г. Платонова. Брошюра написана прекрасным поэтическим языком, блещет образами и красками, – почему и читается она легко. Что же касается её внутреннего достоинства, то она по своему глубокому содержанию, исчерпывающему сущность рассматриваемых современных явлений, представляет немало интереса и заслуживает, благодаря новизне затрагиваемых вопросов, полного внимания к себе со стороны читателей.

П. Козицкий

В жизни миссии и в деятельности миссионеров самыми отрадными событиями являются возвращения заблудших в лоно Матери-Церкви. Это, суть плоды и жатва миссионерская. Не везде, и не у всех пахарей, работающих на миссионерском поприще, она бывает одинаково обильна, но никого из сеющих Господь не оставляет своею милостью. Воссоединения есть везде, но не везде о них сообщают с соответствующею сему делу тщательностью и обстоятельностью. Более ограничиваются сухою статистикою или же умолчанием.

А между тем сколько в каждом отдельном случае присоединения можно встретить и назидательного и отрадного.

В настоящей хронике отметим несколько отрадных случаев воссоединения с Церковью отпадших.

На стр. «Херсон. Епарх. Вед». свящ. Криницкий сообщает, сколько трогательные, столько же и поучительные, подробности о том, как 7-го сентября сего 1903 года в Александро-Невской церкви села Помощного, к великой радости православных, перед литургией была присоединена к православной Церкви, чрез таинство св. крещения, грамотная 19-ти летняя штундовка, крестьянка того же села Вера Елисеева Павлуш. Росла и воспитывалась Вера Павлуш в штундовском семействе своих фанатичных родителей, внушавших ей презрение и ненависть к православной Церкви; по настоянию их она усердно посещала и тайные штундовские собрания, принимая участие в пении сектантских псалмов. Но Господу угодно было вывести её из сетей фанатизма и лжи на путь истины, просветить помраченный ум, смягчить сердце и соединить её со стадом Христовым, – пробуждается в ней голос совести обличающий и укоряющий…; не найдя отрады и успокоения для своей души в штундовской ереси, она идет под благодатную сень Матери Апостольской Церкви, немолчно зовущей к себе своих заблудших детей. С напряженным вниманием Вера Елисеева слушает службу Божию, поучения и беседы и, наконец просит крестить её.

После двухмесячного наставления в истинах православной христианской веры, раба Божия Вера, приняв св. крещение, вступила в лоно Христовой Церкви, славя и благодаря Бога, оказавшего ей великую отеческую милость, обратив её от пути погибельного на путь правый, соединив Святой Своей Соборной и Апостольской Церкви.

После совершения св. крещения, почтенный пастырь обратился к новопросвещенной с следующей наставительной речью:

Новопросвещенная о Христе сестра, Вера!

Благодать тебе и мир от Бога, Отца и Единородного Сына Его Господа вашего Иисуса Христа и Духа Святого. Слава в благодарение Господу, коснувшемуся Своею просвещающею благодатию Твоей души и сподобившему тебя узреть свет истины и обратиться к православной Христовой Церкви. Вне сей Церкви нет спасения, ибо только она одна истинная и всеспасительная в мире Церковь, по своей истине, по своему существу, полному света и жизненной силы, в ней только обретаются средства спасения.

Для спасения необходима благодать Божия, которая привлекается верою. «Благодатию есте спасени чрез веру», говорит Св. Апостол Павел; но эта спасительная благодать подается в Св. Таинствах, а право совершать таинства в Церкви Христовой принадлежит преемственно идущему от Апостолов священноначалию. В штунде-же, где ты доселе пребывала нет ни законнопоставленных священнослужителей, нет ни таинств, в которых подается верующим благодать Св. Духа, словом, в ней нет средств, способствующих спасению человека.

И не даст Господь Духа Святого тому, кто отделяется от Св. Православной Церкви, кто оставляет церковное собрание (Евр.10:25), ибо если отвергшийся закона Моисеева без милосердия наказывался смертью, то сколь тягчайшему наказанию повинен будет – тот, говорит св. апостол Павел, кто попирает Сына Божия и не почитает за святыню Кровь завета, которою освящен, и Духа благодати оскорбляет? (Евр.10:28–29.) т. е. кто попирает основанную Кровию Господа Церковь Божию, – кто не почитает за святыню таинство Тела и Крови Господней, – кто всегда противится Духу благодати, живущему в Церкви Божией, тот лишает себя надежды на вечное спасение, тому не будет прощения грехов и в будущей загробной жизни, ибо, по слову Спасителя, хула на Духа Святого, упорное противление Духу Святому, не простится человеку ни в сем веке, ни в будущем.

Следовательно, все, отрекшиеся от Св. Церкви, которая есть «столп и утверждение истины» и в которой только пребывает Дух Святой погибают, подобно тому, как во время всемирного потопа погибли все те, которые были вне Ноева ковчега. Помни сие и благодари Бога, что Он милосердный спас тебя от пути погибельного, которым идут все оставившие Свою Мать – Церковь, и направил тебя на путь истинный, ведущий в царствие Божие, пользуйся разумно и дарованными тебе в св. таинствах способами и средствами к достижению царствия Божия, соблюдай заповеди Господни и живи так, чтобы своими действиями, своею жизнью не подавать повода другим к соблазну и к отделению от Св. Христовой Церкви, будь усердна к храму Божию, неопустительно посещай его во все воскресные и праздничные дни, ежегодно говей и приступай к таинствам исповеди и св. причащения.

Молю Господа, да утвердит Он тебя в православной вере и в ревности к исполнению заповедей Его, да поможет тебе непреткновенно, под руководством Св. Церкви идти путем спасения, жизнью своею не только себя спасать, но и ближних назидать так, чтобы и те, которые продолжают коснеть в ереси, взирая на твою добрую жизнь, последовали примеру твоего обращения к Церкви и соединились с нами для прославления единым сердцем и едиными устами в Троице славимого Бога, да будет едино стадо и един Пастырь! Аминь.

* * *

На страницах «Астраханских Епархиальных Вед.» свящ. о. Гвоздев не менее отрадное сообщение сделал о присоединении им к православию в селе Верхне-Погромном из иудействующей секты девицы Анны Алексеевой Макеевой 17 лет. До моего сведения доходили слухи, – пишет о. Григорий Гвоздев, что девица Анна Макеева, принадлежа от своего рождения к секте иудействующих, имеет искреннее намерение принять православную веру и ищет только удобный случай, чтобы уйти из дома родительского, о чём она и не замедлила лично мне заявить, придя ко мне с своими подругами. Но мой вопрос: искренно-ли она желает принять православную веру, она отвечала – искренно и при этом присовокупила, что ей крайне не нравится лжеучение субботников: «на собраниях у них, говорила она, идет всегда, вместо молений, спор и брань, а молодежь занимается в это время разговорами и смехотворством, поэтому у меня не лежит сердце к их собраниям; примите, меня батюшка, в лоно православной Церкви». Жаль, что не пастырь искал овцу, а она сама пришла к нему, но, к чести о. Григория, он постарался оказать Макеевой все зависящие от него меры для достижения ею святого желания. Батюшка принял её с полною готовностью под кров своего дома, водворил в своём доме, поспешил ознакомить её с молитвами и главными догматами христианства. К счастью, она молитвы уже знала и пастырю пришлось только пока в кратких словах ознакомить её с выдающимися событиями из ветхого и нового заветов и показать наглядно, насколько гибельно сектантское лжеучение. Будучи извещены о дне крещения, прихожане, когда наступило время крещения, явились в таком огромном количестве, что церковная ограда была переполнена и много стояло вокруг ограды. По случаю морозного дня и холодной церкви, святое крещение было совершено в теплой церковной сторожке. Трогательна была минута, когда вновь присоединенная торжественно вслух всего народа отрицалась от сатаны и всех дел его, и всех ангел его, и всего служения его, и всея гордыни его и сочетовалась Христу. Нельзя было смотреть без умиления сердца на то, с какою душевною радостью и готовностью она принимала святое крещение; черствое сердце субботницы вдруг совершенно переменяется и стремится ко Господу; поистине «дивен Бог во святых своих, Бог израилев». Наречена была новоперекрещенная Анной. По совершении св. крещения пастырь сказал краткую речь о том, что великая радость бывает на небе об одном грешнике кающемся и просил своих прихожан, чтобы помогли вновь присоединенной своими посильными приношениями. Прихожане сочувственно отозвались на помощь и в короткое время девица была справлена мною и выдана в замужество в благочестивое семейство, где и поныне благополучно здравствует, вознося усердную молитву ко Господу Богу.

* * *

28 августа с. г. в г. Режице, в городском соборе пред всенощным бдением в присутствии соборного причта, церковного старосты, представителей власти и множества богомольцев местным миссионером совершено присоединение к святой православной Церкви четырех человек: трех отступников и одного иноверца.²⁵⁵ Все новоприсоединенные живут в Режице, все люди молодые, начитанные и толковые.

По окончании чина присоединения, о. миссионер обратился к новообращенным со следующими словами:

«Возлюбленные о Христе братия!

Велика бывает радость пред ангелами Божиими об одном грешнике кающемся.

Вас же здесь четверо, и вы не только явились под сень святого храма сего и обратились к служителю алтаря с покаянием во своих грехах, но и сложили у порога церковного то оружие, с которым воевали против Святой Православной Церкви, оставили тьму и заблуждение, познали свет и истину Христова учения и из врагов Церкви соделались чадами её возлюбленными. Вы пришли от ереси штундизма, раскола и католичества в ограду Святой Церкви.

Мы уже не мало с вами говорили о предметах веры и теперь я считаю излишним говорить о преимуществах православия пред теми верами, которые вы содержали.

Я хочу лишь напомнить вам, что всё то хорошее, что вы имели раньше и чем дорожили и дорожите, остается за вами, да еще то, чего вы не имели и что существенно и безусловно необходимо для спасения, вы приобретаете.

Штундисты надеются на веру в Бога, католики на веру и, главным образом, на свои добрые дела. Веруйте в Бога и делайте добро. Святая Церковь сему научает. Раскольники дорожат двуперстным сложением для крестного знамения. Церковь и сие благословляет.

Мало того, с присоединением к Св. Церкви, бывший штундист и бывший раскольник, приобретаете священноначалие и таинства, Богом установленные; при посредстве их вы можете почерпать в ней, как в богатой сокровищнице, всё потребное для спасения и вечного блаженства.

От души приветствую вас. Дай Бог вам быть истинными и добрыми сынами Св. Церкви, исполнять заповеди Божии и своим добрым примером, и смиренным и разумным словом и других отступников и иноверцев призывать в лоно Святой Христовой Церкви.

«И ины овцы имам, говорит Христос: яже не суть от двора сего: и тыя ми подобает привести, и глас мой услышать: и будет едино стадо и Един Пастырь» (Ин.10:16, зач. 36).

После слова миссионера бывший штундист Грейшкаль сказал речь, заключавшую в себе откровенную исповедь его души.

«Дорогой отец миссионер и наш духовный отец! Мы глубоко тронуты вашим теплым словом, которым вы нас приветствуете. Мы невыразимо радуемся, что познали истину и стали на путь спасения.

Позвольте и мне от себя и от лица своих товарищей сказать пару слов.

Я бывший штундист. Мне страшно оглянуться назад и вспомнить прошлое. Я был сначала католиком, потом перешел к штундистам, соблазнившись по молодости и неопытности их ласковым обхождением и добрым поведением. Они люди добрые, но в делах веры заблуждающиеся. Потерпи, Господи, на мне мои тяжкие согрешения и исцели мою грешную душу! Чему же я научился от штундистов!

Я отверг Святую Церковь, не повиновался пастырям её, пренебрегал таинствами, не посещал храма, не обращался к заступничеству Пресвятой Богородицы и Святых угодников Божиих, я удалил от себя святые иконы и даже сбросил с себя святой животворящий крест, данный мне при святой купели. Я был свидетелем кощунства и сам кощунствовал. Я ездил на беседы к православным и католикам и соблазнял их тем же путем, как и меня соблазнили.

Мать горько оплакивала мою погибель, но не растрогала моё окаменелое сердце.

Наконец Господь вразумил меня. Из чтения слова Божия и бесед я понял правоту православия и неправоту штунды. Я многому научился, я понял и то, что в Церкви православной непрестанно творятся чудеса и открываются мощи Святых. Не целыми ли потоками стекаются верующие со всех концов мира к преподобному Серафиму Саровскому.

Очень многие, по молитвам преподобного, получают дивные исцеления: слепые видят, хромые ходят, немые говорят. Сам Царь – властелин и самодержавный повелитель великого нашего царства склоняет свою державную главу и своё царственное колено пред останками старца Серафима и просит помощи и заступления.

А что же я за окаянный человек, что мне не нужны Церковь, священство, таинства, святые иконы и крест и заступление Пресвятой Богородицы и святых угодников Божиих!

Сознаю своё заблуждение и исповедаю своё грехопадение пред Богом, вами, служитель Божий, и всем честным народом и прошу помолиться обо мне грешном.

А вот бывший раскольник. Он понял, что в расколе нет ничего святого: нет ни церкви, ни священства, ни таинств, без которых нельзя спастись. Раскольники между собой вечно ссорятся из-за обрядовых мелочей и не имеют ни благодати, ни духовной власти. Народ сам избирает и устраняет простеца-наставника.

А вот и католик. Он смутился догматом, которого не было в древней Церкви, о непогрешимости папы и тем, что, вопреки повелению Божию, католическое духовенство лишает народ Крови Христовой, а чрез это и спасения.

Благодарим Господа, призвавшего нас в лоно Святой Церкви! Да поможет Он нам пребывать в ней до конца дней наших!»

Молодой оратор говорил довольно тихо, но плавно и с глубоким чувством. Заметно было, что он пережил в своей душе большую драму, прежде чем обратился к Св. Церкви. Многие присутствовавшие потеснились к говорившему и с большим напряжением следили за его искренним словом. Некоторые женщины плакали.

Всенощное бдение совершал священник о. Иоанн Словецкий с диаконом о. Михаилом Овсянко.

Новообращенные стояли на клиросе и усердно молились.

Родные их безутешно плакали, ругали их и грозили им отомстить.

Мать и сестра Сорокина рыдали у дверей церковных во время всенощной и после неё.

На следующий день обе эти женщины появились ранним утром около собора. Они снова рыдали и пытались не допустить Сорокина в церковь, но он все-таки вошел.

О. миссионер подошел к рыдавшим и стал с ними беседовать. Свою беседу он начал словами: «Плачьте о себе и душах своих, а не о тех, которые познали истину, соединились со Христом и стали на путь спасения». Девица сказала: «Господь повелел почитать родителей». Миссионер ответил: «И мы учим почитать родителей и повиноваться им, а Господу Богу еще больше следует повиноваться, чем родителям. «Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин» (Мф.10:37, зач. 39)! Женщины мало-помалу успокоились.

За литургией присутствовало много раскольников.

Когда раскольники оставляли храм, один из них воскликнул: «Жалею, что и я не присоединился!» Он хотел вечером присоединиться к Св. Церкви, да жена его преследовала его по пятам и не допустила исполнить желание…

Вечером за всенощной снова собралось много раскольников. Были здесь и такие, которые, говорят, от рождения никогда не были в Церкви.

Сорокин изгнан из родительского дома и поселился у о. миссионера. Богданов потерял службу.

В деле обращения немалую услугу оказали миссионеру мещане Г.Μ. Василевский и И.И. Иоников, которые часто поговаривают с раскольниками, приводят их к миссионеру и выполняют его поручения. Честь им и слава!

* * *

А вот и еще одно сообщение прислал нам окружной миссионер Нижнечирской станицы о. Иулиан Барыкин о чудесном исцелении раскольницы-девочки, после причащения Св. Христовых Таин и о присоединении её к Церкви Христовой чрез св. миропомазание.

«Мои близкие знакомые, супруги И-н А-в и А.-У-ва М-евы, старообрядцы беглопоповщинской секты, часто со мною на досуге рассуждали о православии греко-российской Церкви и заблуждении старообрядчества, пишет о. Барыкин. К старообрядчеству они питали недоверие, но, с другой стороны, сомневались и в греко-российской Церкви. У них была дочь – девочка, которой в то время было 1 год 5 месяцев от роду. Малютка была красива лицом, резвилась и могла уже почти свободно говорить. Родители не могли нарадоваться на свою красавицу, говорунью дочку.

Господу Богу угодно было призвать это семейство в лоно Святой Православной Церкви посредством малютки-дочери. Это случилось так: 20 Июня 1903 г. их девочка крепко заболела, через два дня малютка была при смерти. Родители больной дали обещание присоединить дочь к православию, если она выздоровеет. «А если умрет? спросил я, кто будет отвечать за неё пред Богом. Ведь от самого рождения её вы некогда не приобщали её Св. Христовых Таин». Родители согласились со мною.

– «Спасибо вам за искреннее признание, – продолжал я, – духовную пищу принять можно только в Церкви Христовой, потому что вне Церкви благодать Св. Духа не может быть дарована человеку (Апост. толк. лист. 549). Ваши же старообрядческие общины: беглопоповщина, австрийщина, безпоповщина и др. Церковью, имеющею благодать Св. Духа, именоваться не могут; первые две общины принимают хиротонию от еретиков по вашему воззрению, а остальные совсем не имеют иерархии. Стало быть, старообрядческие общины побеждены «вратами ада». Неужели обетования Христа Спасителя о вечности Церкви ложны (Мф.3:67)? Ведь Он Сам подтвердил: «Небо и земля мимо идут, а словеса Моя не мимо идут». Всё это вы проверьте хорошенько и обдумайте. Относительно больной малютки я вам вот что посоветую: «Некогда Гедеон так молился Богу: «Господи! пусть будет по всей земли суша, а на руне роса» и наоборот. И Бог всё исполнил по его вере. Подобно ему и вы скажите, с пламенною верою: «Господи! Присоединим больную к православию и приобщим её бессмертных Твоих Таин в надежде, что за сие Ты воздвигнешь её от одра болезни». Господь исполнит вашу молитву. Потом и вы постепенно подготовляйтесь к соединению с православием». М-вы изъявили согласие. Немедля ни минуты, я послал за священником, который вскоре же и прибыл ко мне в дом. Тотчас же было совершено присоединение больной чрез таинство св. миропомазания, а потом приобщение Св. Христовых Таин. Больная после совершения над ней Тайн сейчас же уснула и всю ночь спала спокойно.

На другой день малютка проснулась совершенно здоровою и снова начала есть, пить, говорить и бегать, хотя на первых порах и замечалась в ней некоторая физическая слабость.

Пораженные чудесным исцелением, происшедшим от присоединения девочки в лоно Матери Св. Церкви, родители сейчас-же изъявили желание присоединиться к православию и получить исцеление духовное. В настоящее время отец малютки присоединился к Церкви, а мать вскоре последует примеру мужа.

Много было чинимо препятствий к присоединению как девочки, так и отца её со стороны родственников и соседей однохуторян; перо отказывается писать их дерзкие выражения на Св. Мать Церковь, говорит почтенный о. Барыкин. Здесь еще царит тьма непроницаемая. Что будет дальше, поживем – увидим.

* * *

Практическая миссионерская подготовка кандидатов священства на школьной скамье – в семинариях составляет одно из необходимых условий успеха и верных средств к подъему приходской миссии. Эта сторона педагогического миссионерского дела предусмотрена объяснительной запиской о постановке кафедры раскола и сект, постановлениями съездов миссионерских и распоряжениями Св. Синода. Лучшею практической миссионерской школой для учеников семинарии является участие в собеседованиях, под руководительством миссионеров и миссионерские экскурсии в центры раскола и сект. Собеседования хотя не везде, но ведутся, что касается экскурсий, – то они составляют исключительное и редкое явление. А потому мы долгом считаем отметить на страницах Мисс. Обозр. два таких начинания.

В конце учебного истекшего года, шестнадцать воспитанников 5 и 6 кл. Самарской духовной семинарии из числа наиболее ревностных и деятельно готовящихся к пастырскому служению, с разрешения своего преосвященного еп. Гурия, поборника и ревнителя миссии, под руководством о. ректора архимандрита Вениамина и епархиального миссионера священника Д.А. Александрова и в сопровождении преподавателя К.А. Казанского, предприняли миссионерскую поездку на собеседование с раскольниками в с. Преполовенское, для практического ознакомления с приемами противораскольнической полемики. Воспитанники выехали из Самары с Московским поездом Самаро-Златоустовской железной дороги ранним утром 14 мая. По счастливой случайности в одном поезде с ними ехал оппонент миссионера, известный слепец-начетчик крестьянин деревни Осиновки, Покурлейской волости, Хвалынского уезда, Андрей Коновалов. Последний был выписан крестьянами села Преполовенского для нарочитой беседы с представителем православной миссии, в целях утверждения в вере безпоповцев, последователей Спасова согласия.

А ныне сообщают нам из Екатеринославской епархии, что в своих неусыпных архипастырских заботах о нуждах местной миссии Преосвященный Епископ Симеон, с целью возможно лучшей подготовки воспитанников семинарии к достойному прохождению пастырского служения в зараженных расколом и сектами приходах, разрешил питомцам VI-го (шестого) класса семинарии в свободное от учебных занятий время года совершить миссионерские поездки в зараженные расколом и сектами приходы. Организовывает и руководит этими поездками преподаватель семинарии по кафедре истории и обличения раскола и сект Μ.С. Брунбендер, при непременном участии миссионеров: епархиального И.Г. Айвазова и противораскольнического свящ. С. Шалкинского. В текущем учебном году проектируется предпринять четыре таких поездки: одну в раскольничий пункт, а три в приходы, зараженные разными толкани штунды. В каждой поездке обязательно участвуют не менее шести и не более десяти воспитанников семинарии и преподаватель Μ.С. Брунбендер. Сверх того, в противосектантских поездках принимает участие епархиальный миссионер И.Г. Айвазов, а в противораскольнических миссионер-священник о. С. Шалкинский. Все расходы по устройству означенных поездок покрываются из средств Епархиального Миссионерского Комитета, впредь до возбуждения на епархиальном съезде духовенства в 1904 году вопроса об ассигновании на этот предмет в распоряжение Комитета сумм из средств Епархиального свечного завода.

Нет нужды доказывать великую пользу от подобных миссионерских экскурсий для миссионерского дела епархии. Там, где теория соединяется с практикой, где школа знакомит своих питомцев с жизнью, там менее возможны ошибки при выступлении питомцев-теоретиков на поприще делания и делания самостоятельного. Если-же принять во внимание, как пагубны ошибки пастыря-миссионера, едва вышедшего на миссионерскую ниву, то нельзя горячо не приветствовать вышеупомянутых Самарской я Екатеринославской миссионерских экскурсий, как самого лучшего средства к своевременной подготовке семинаристов к трудному служению пастырей-миссионеров. Хотелось бы верить, что и в других епархиях епархиальные начальства и местные съезды духовенства изыщут средства, необходимые для устройства таких поездок на будущее время, и тем дадут возможность удовлетворять одну из неотложных нужд современной миссии. Пока кандидаты священства не воспитают в себе любви к миссионерству и навыка в нём на школьной скамье, наше пастырство долго еще будет хромать «на оба плесна» в своём миссионерском служении. А преосвященных Самарского Гурия и Екатеринославского Семеона, так заботливо и своевременно поставивших на очередь и этот неотказный вопрос о практической подготовке кандидатов пастырства и все другие, история миссии отметит на своих страницах, как дорогих поборников миссионерства.

М.

Из Прибалтийского края. Лютеранская свобода совести

Когда в шестидесятых годах прошлого столетия началось обратное движение латышей и эстов из православия в лютеранство, то архиепископ рижский Платон в целях выяснения причин этого движения, предпринял поездку по всей епархии. Между прочим, в г. Лемзале к архипастырю Платону староста лемзальской православной церкви обратился со следующей речью:

«Мы, латыши, верные дети своего Государя, за своего Царя хотим стоят до последней капли крови, как и все истинные русские люди. Желая еще крепче соединиться с возлюбленным Императором и людьми русскими, великое множество латышей приняло православную веру, в которой и хотим охотно пребывать до скончания жизни. Но мызники поступают с нами весьма тяжко за принятие православной веры. Если кто из православных пожелает получить крестьянский участок, то ему долго приходится искать его, до тех пор, пока совсем не разорится в искании. Если явится православный в какую-нибудь мызу просить об отдаче крестьянского участка, то его прежде всего спрашивают, какой веры он. И когда узнают, что православный, то ему говорят: «Участка получить в аренду нельзя». И так он долго может разъезжать и отыскивать, но повсюду получит вышеупомянутый ответ. А если где и найдет милость и получит участок, то его сейчас же спрашивают, обяжется ли он работать и на лютеранские церкви и школы и нести повинности в пользу лютеранских пасторов и школмейстеров с прочими лютеранами; и если согласится, то получает участок. Желая получить в аренду участок, почти все православные хозяева поневоле соглашаются исполнить сии условия. Всё это очень тяжко и грустно, и становится еще больнее от их насмешек, коими осыпают они нас по этому поводу. По этому мы просим всё это доложить высшим властям, что нам, латышам, единоверцам Царя, весьма тяжко».

На эту жалобу старосты архиепископ Платон, обращаясь к прихожанам, спросил: «Правда ли то, что высказал староста от имени лемзальских православных прихожан»? На это вся церковь громовым образом ответила: «Сущая правда! Да, да! Истинно, действительно так» (См. «Записки священника Полякова).

Вышеприведенная беседа архипастыря Платона с православными лемзальскими латышами происходила 11 июня 1864 года.

С тех пор прошло почти сорок лет; мы вступили в новый XX век; много перемен совершено в Прибалтийском крае за этот период. Но изменилось ли положение православного латыша или эста в крае?

В качестве ответа на предложенный вопрос позвольте привести письмо православного латыша к бывшему редактору латышского духовного журнала – «Рижского Духовного Вестника», покойному священнику П.К. Даву.

Письмо озаглавлено так: «Что думают и делают помещики в Прибалтийском крае»?

«Православные в Прибалтийском крае, – пишет православный латыш, – терпят много притеснений от помещиков лютеранского исповедания. Всякий раз, когда православные латыши обращаются к помещикам с просьбою о предоставлении им крестьянской усадьбы в арендно-пользование или для продажи в собственность, повторяются всегда одни и те же вопросы и ответы. Первый вопрос, предлагаемый вотчинником или его управляющим, это – какого вероисповедания, русский (православный) или лютеранин. Если латыш назовет себя русским (православным), то следует обыкновенный ответ: «Нет усадьбы».

Только выходит православный латыш из конторы, в дверях он сталкивается с другим крестьянином. Входит этот крестьянин.

– Добрый день, уважаемый барин. «Ну, здравствуй! Что скажешь»? – Хотел бы арендовать или приобрести в собственность какую-нибудь усадьбу. «Ты какого исповедания?» – Лютеранин. «Да, есть усадьбы такие-то и такие-то».

Затем уже приступают к составлению контракта.

По каким же мотивам помещики отказывают православным в арендовании и продаже крестьянских участков? Соображения могут быть различные.

Во-первых, рассуждают помещики, если усадьбу предоставить православному, то ведь пасторы наши и приходы теряют известную долю натуральных повинностей в свою пользу. Во-вторых, если православный сделается дворохозяином, то его могут также выбрать на какую-нибудь волостную должность, т. е. старшиной или председателем суда. Впоследствии может случиться, что помещику же придется обращаться по делам к волостному старшине, представителю несимпатичного ему исповедания. Но одна мысль уже об этом неприятна помещику. В-третьих, говорят помещики, если отдадим православным одну усадьбу, потом другую и т. д., то ведь вместе с этим уменьшится и число столпов нашего прихода; приход придет в запустение, и останемся одни лишь мы, помещики. Поэтому, рассуждают они, православных необходимо устранить от владения землею. Тогда лишь приход наш будет непоколебим и несокрушим, когда вся земля останется в руках наших или во владении хозяев-лютеран. Тогда же не трудно будет нам содержать наши церкви, и платить приличное жалование нашим пасторам. Напротив, русских (православных) нужно держать в черном теле; нужно поставить их в такое положение, чтобы они знали лишь соху на полях помещиков или хозяев-лютеран.

И, действительно, православные низведены в огромном числе случаев до степени бобылей и батраков. Работая целую неделю на полях помещика, православные не имеют времени, чтобы позаботиться о своих родителях и детях или чтобы убрать могилы родных. Им в качестве рабочей платы отводят пространства под картофель или овощи. Но батраку в будни некогда собрать свои продукты. И вот вы видите, в воскресный день близ большой дороги, не в далеком расстоянии от церкви какие-то люди собирают картофель на мызных полях. Проходит дорогою пастор, укоризненно качает головою. Кто эти нарушители воскресного покоя? спрашиваете вы. Вам говорят: «Это – православные»…

Положение наше воистину достойно сожаления. Почему нам в отношении к земле предоставляют меньшие права сравнительно с лютеранами?

Отцы духовные, сжальтесь над вашими духовными детьми»!

Таким воззванием заканчивает православный латыш свое письмо к священнику. Письмо написано в 1902 году.

Мы предлагаем местным органам печати вопрос: правда ли то, что пишет православный латыш?

Отмечаем еще одно случайное совпадение.

В том же 1902 году на одном из заседаний в столичных религиозно-философских собраниях князь Волконский читал реферат о свободе совести, где коснулся, между прочим, и Прибалтийского края.

По мнению князя Волконского, гонимой религией в Прибалтийских губерниях является религия протестантская. Известно далее, что реферат кн. Волконского читался (и не раз) в салонах, где он производил впечатление.

Совесть не позволила бы князю Волконскому это сказать, если б ему известно было действительное положение вещей в Прибалтийском крае?

Православный латыш

К 200-летию со дня блаж. кончины Святителя Митрофана, Воронежского чудотворца

23-го ноября с. г. исполнилось 200 лет со дня блаженной кончины Препод. отца нашего Митрофана Воронежского, российского чудотворца. Святитель Митрофан был одним из добрых пастырей православной Церкви, – пастырем, горевшим Илииною ревностью по благочестию и, с произволением истинного мученика, готовым душу свою положить за заповедь Божию. «Честна пред Господом смерть» таких ревнителей благочестия. Бог прославил тело, в котором обитал самоотверженный дух и верная Своему Творцу душа, – нетлением, препобедившим действие уже двухсотлетнего времени. Загляните в гробы почивших 25 лет тому назад, и вы едва-ли и кости найдете целыми – все окажется «сени (тени) немощнейшим», как поет Божия Церковь. А тут 200 лет, два долгих века, и тело Праведника оказывается не подверженным истлению и смрадному разложению, чему подвергаются греховные и многострастные тела, издающие подчас смрад даже при жизни. Вот сила и действие праведности: праведный от веры и дел по вере жив и бессмертен будет; он спасает и душу свою, и телу своему сообщает свойства души бессмертной.

Святой Митрофан уроженец Владимирской губернии и происходил из сословия духовного. На сей раз духовенство наше может похвалиться своею ветвью, привившеюся к Лозе Господней… Из всех сословий Господь воздвигал святых угодников, чтобы никто не имел права сказать, что сословные обязанности могут быть непреодолимым препятствием для спасения. Имея из своего сословия великого Чудотворца Митрофана духовенство наше может с дерзновением призывать сего святого среди многообразных скорбей, которыми изобилует жизнь современных священников и клириков, особенно когда она направляется по руслу евангельскому, а не движется по ветру мира сего.

Мирское имя святителя было Михаил. Он был женат и на сороковом году овдовел. Поступив после того в общежительную Золотниковскую обитель (близ Суздаля), он пострижен был в монахи с именем Митрофана. Строгая жизнь нового инока скоро, против его желания, прославила его, и братия соседней Яхромской обители просила духовное начальство назначить им в игумены доброго старца Митрофана, что и состоялось. Крутицкий митрополит поставил инока Митрофана игуменом Яхромской обители, на этом посту преподобный пробыл десять лет. Патриарх Иоаким поручил затем игумену Митрофану Унженскую Макарьевскую обитель, где Преподобный и игуменствовал 7 лет. Унженская обитель тогда пользовалась особым вниманием Царского дома, подобно тому как в наше время обитель Саровская. Царь Феодор не раз имел случай лично видеть Преподобного Игумена и наслаждаться беседою с ним. Игуменствовал Святой Митрофан образцово, умея сочетавать строгость с милостью, и никогда не излишествовал в милости, так чтобы милость перешла в поблажку порокам и грехам, но и в строгости не переступал той незримой, но умом разумеемой черты, за которою строгость начинает переходить в суровость и даже в жестокость. Святой Митрофан умел шествовать царским путем, всегда внутренно обличая самого себя, смирясь пред Богом и ближними, содержа сердце в Боге через непрестанную молитву, милостыню и строгую справедливость. В 1682-м году царь Феодор избрал в первого Епископа Воронежского Игумена Митрофана, как «мужа истинно праведного и святого», по выражению царя. Святителю Митрофану довелось присутствовать при венчании царей Иоанна и Петра Алексеевичей.

По прибытии своём в новую епархию, Святитель обратился с окружным посланием к духовенству епархии, призывая его к ревностной и самоотверженной деятельности. Сам же он сделал свой архиерейский дом доступным и открытым для каждого, кто бы ни нуждался в его утешении, наставлении, милостыни, сострадании и участии. Как истый монах и подвижник он никогда не слушался своей плоти, а неумолимо и беспощадно смирял её и покорял велениям Святого Духа, рекшего через св. Апостола: «иже Христовы суть, плоть распяша со страстями и похотьми»… Вот почему и кондак, составленный Церковью в честь Святителя Митрофана гласит: «воздержанием тело духу поработив, душу же равноангельну сотворив, святительскою одеялся еси одеждою, яко венец священства, и ныне всех Владыце предстоя моли, всеблаженне Митрофане, умирити и спасти души наши» (глас 8-й). Богатых и бедных Святитель принимал одинаково, даже суровее принимал богатых, когда сердце возвещало ему, что приблизившийся к нему богач нечист совестью, обидчик и притеснитель бедных. За последних Угодник заступался мужественно, не боясь ненависти сильных мира сего. Таким мужеством отличались и отличаются все те, на ком почивает Святой Дух за святость их и бесстрастие; и только сыны века сего, будучи привязаны к мирским благам, бывают робки и трусливы пред сильными нечестивцами. Совершенная любовь – говорит Апостол любви – изгоняет страх из сердца, и несовершен еще тот, кто подвержен пустым страхам человеческим. Своё великое бесстрашие, преодолевшее даже самый сильный страх – страх смерти, показал Святой Митрофан при своём столкновении с титанической волей Великого Петра.

Петр Великий, строивший в Воронеже корабельную верфь и флот, часто посещал Воронеж, приготовляясь к покорению Азова. Царь очень высоко почитал Воронежского архипастыря, любил его и прислушивался со вниманием к его советам. Зная, как любит Святитель милостыню, Царь щедро давал Угоднику Божию деньги от своих щедрот. В святом Митрофане Петр Великий нашел себе в многом единомысленного друга. Святитель в своих проповедях старался объяснить народу благие намерения Преобразователя России, а когда оскудевала казна царская и замедлялись постройки, Святитель Божий собирал для царя немалые суммы денег. Так, однажды он собрал для Царя 6000 рублей, потом еще 4000 и 3000. А это были по тогдашнему времени огромные суммы.

Но вот представился, по усмотрению Божию, – случай для Святителя явить своё мужество и ревность по православию. Однажды Царь Петр пригласил Святителя к себе во дворец, бывший в Воронеже близ адмиралтейства на острове реки Воронежа. Святой Митрофан, не взирая на высокий свой сан, не почитал уничижением для себя ходить пешком, памятуя, что Сам Господь и Апостолы шествовали пешком и только при входе в Иерусалим незадолго до Своих страданий Господь ехал на сыне подъяремной, – на осленке. Уже перешел Святитель через мост, как вдруг увидал у ворот царского дворца языческие изваяния. Огорченный таким смешением христианства с культом язычников, Святитель возвратился в свой архиерейский дом и не пошел к Царю. Государь вторично позвал Святителя, но Угодник Божий со святою и кроткою искренностью сказал: «пока Государь не повелит низвергнуть идолов, которые соблазняют народ, не могу явиться во дворец пред Его царские очи». Услышав о решении Архипастыря, Петр возгорелся гневом. «– Как смеет он не слушаться царской власти», вскричал Царь вне себя от гнева, и послал сказать Святителю, что подвергнет его смертной казни, если он тотчас не явится к нему. «Жизнь моя – во власти Государя», сказал посланному Праведник, – «но для меня лучше умереть, чем нарушить долг моего святительского сана. Неприлично Православному Государю ставить языческие болваны и тем соблазнять простые сердца народа».

Между тем Государь успокоился и великодушно и спокойно выслушал слова, которые ему донесли от Святителя. А Святитель Митрофан, зная крутой и решительный нрав Царя, тем временем готовился к смерти. Он приказал благовестить ко всенощному бдению в большой колокол. Царь удивился, услыхав звон, так как никакого праздника, ни «царского дня» на другой день не было. Царь послал к Архиерею узнать, зачем звонят. Святитель отвечал посланному: «мне, как преступнику, назначена словом царским смерть, готовясь к смерти, я хочу с церковью совершить соборное моление о прощении грехов моих». Подивился Царь готовности Святителя умереть за заповедь Божию и проникся глубочайшим уважением к Праведнику. Он послал успокоить Святителя и просить его не беспокоить народа необычайным звоном, и в то же время немедленно велел свергнуть статуи, оскорбившие Угодника. Святитель Митрофан, узнав о последнем, явился смиренно благодарить Царя за послушание на другой же день.

Пусть память Святителя Митрофана, не убоявшегося грозного гнева Петра В. в обличении нехристианского обычая, оживит в русском пастырстве и народе ревность к чистоте христианских нравов, благочинию, памятованию о том, что у Христа с велиаром меньше общего, чем у света со тьмой.

Перестанем воображать, что можно спастись, служа Богу и вместе мамоне. Если Христос избрал нас, христиан, от мира, пусть нас ненавидит мир, пусть гонит, а мы не должны изменять в себе настроений святых, омерзения к греху и всякой лжи и неправде.

Серафим Изгоев

Письмо Обер-Прокурора Святейшего Синода Константина Петровича Победоносцева на имя протоиерея Владимира Баженова

Достопочтеннейший отец протоиерей!

Прошу Вас и подписавшихся вместе с Вами почтенных членов Епархиального съезда принять сердечную мою признательность за лестное для меня обращенное ко мне письмо от 20 сентября.

Утешительное для меня, оно в то же время смущает меня присвоением мне заслуги свыше достойной меры. Призванный Монаршею волей Императора Александра II к высокому служению и к деятельному попечению о нуждах св. православной церкви и её пастырей, я был лишь исполнителем Державной воли благочестивых Государей наших, глубоко хранящих в сердце своём любовь к церкви и заботу о духовном просвещении народа в свете веры. Мне были близко известны нужды духовенства, в скудости живущего посреди народной скудости, и я счастливым себя почитаю, что твердая мысль и милостивое сочувствие Государя Императора дали возможность облегчить, хотя в некоторой мере, участь нуждающихся и положить основание истинному просвещению народа учреждением и поддержкою церковно-приходской школы. Молю Бога, да возрастет это великое дело в правде, любви и мире трудами преданных ему пастырей церкви.

Константин Победоносцев

Ялта. 27 Сентября 1903 года.

Поднесенный Таврическим духовенством Его Высокопревосходительству адрес (письмо) был следующий.

Ваше Высокопревосходительство, Глубокочтимый Константин Петрович!

Около четверти столетия провидением Божиим Вы поставлены быть посредником между Верховною Властью и Священноначалием Российской церкви. За весь продолжительный период этого времени Вы были не только блюстителем закона, гарантирующим правильное отправление правосудия, но близость к царскому престолу и своё высокое положение Вы употребили на благо и утверждение в народе русском православной христианской религии. В ряду Ваших предшественников Вы более других были проникнуты убеждением, что благоденствие и истинная цивилизация русского народа стоят в прямой зависимости от того, в какой мере им усвоены и осуществляются в жизни евангельские начала правды и любви, насколько глубока в нём вера в Бога и крепок союз его с св. Церковью. Отсюда, как следствие от причины, появляются и красуются на Руси прекрасные плоды Ваших истинно-великих убеждений. Мы видели Ваши заботы об умножении церквей, о распространении церковно-приходских школ, как верном средстве воспитания русского народа в духе православной Церкви, заботы о служителях престола Божия, о их насущном хлебе и обеспечении заштатного и сиротствующего духовенства. Мы не можем не сознавать этого высоко-гуманного и просвещенного внимания Вашего к православному духовенству и чувствуем глубокую потребность выразить Вашему Высокопревосходительству наши искренние чувства признательности и благодарности.

Пользуясь в настоящее время Вашим пребыванием в пределах нашей епархии, духовенство Тавриды, в лице депутатов настоящего епархиального съезда, почитает долгом приветствовать Ваше Высокопревосходительство и признает себя обязанным всегда усердно молиться, да продлит Господь дни Вашей жизни в мире и совершенном здравии еще на много лет для славы Божией и на благо православной Церкви и Российского государства. Г. Симферополь. 20 Сентября 1903 года.

Вашего Высокопревосходительства усердные богомольцы (следуют подписи о. о. депутатов епархиального съезда духовенства).

Два весьма интересных известия сообщено в газете «Свет». Первое гласит:

«Гласный Архангельский подал в петербургскую думу заявление об отмене безбрачия городских учительниц, мотивируя своё предложение тем бесспорным доводом, что такое запрещение брака, как бы предполагает негласное соизволение на внебрачное сожительство». № 304 «Света».

Нельзя пройти молчанием такой вести, которая показывает, что нарождается в обществе деятельная забота о чистоте нравов и о восстановлении уважения к браку и целомудрию и нельзя не приветствовать с радостью доброго намерения радетелей общественной нравственности.

Самая важная задача современного воспитания в школах – это сохранить младенцев, отроков и отроковиц, юношей и юниц от растления и гибели духовной. В молодом поколении самая драгоценная часть – это учащаяся молодежь, будущая интеллигенция. Поэтому, с глубокой радостью можем мы приветствовать следующее известие газеты:

«По распоряжению попечителя СПБ. учебного округа, воспитанникам гимназий, реальных училищ, технических и низших учебных заведений министерства народного просвещения воспрещается посещение увеселительных заведений – зала фон-Дервиза (на Васильевском остр.), Альказара, театра в Пассаже (на Невском), театра Неметти (на Петербургской стороне), Петербургского театра (На Офицерской ул.), Панаевского (на Адмиралтейской набер.), Нового театра (Мойка, д. 61), Зимнего Крестовского сада и танцевальных классов».

Жаль, что распоряжение это появилось поздно и вызвано разоблачением беспутства учащейся молодежи в книге Гегидзе. Необходимо только, чтобы полиция наблюла за выполнением этой прекрасной нравственно-профилактической меры, на которую должно обратить внимание и учебное начальство других центров просвещения. Добившись на деле этого, можно добиться, чтобы и в театры известного пошиба не впускалась будущая интеллигенция, представляющая в теле народном то же, что в теле индивидуальном – мозг и нервы. А до какой уже степени преуспело растление нашей «золотой» молодежи светских интеллигентных классов, может свидетельствовать следующее ужасающее известие. Вот что прочитали мы в газете «Свет».

Киевский корреспондент «С.-Петербург. Вед». рисует ужасную, леденящую душу картину упадка местных нравов. Мы говорим об этом с ужасом, с отвращением, оставляя всю ответственность за точность и истину передаваемых фактов на том источнике, из которого они почерпнуты.

Не особенно давно все местные газеты были возмущены обнародованным фактом, что в Ростове-на-Дону задержаны были две девочки 10–11 лет, как заявленные и зарегистрированные проститутки.

Все иногородние органы печати пришли от этого в неописанный ужас; что же касается южных газет, то они и удивились, и ужаснулись несравненно меньше, потому что там подобное явление не оказывается настолько исключительным.

Там проституция среди не только несовершеннолетних, но даже и совсем малолетних девочек, явление совершенно обычное. Там это никого не удивляет и не пугает.

Климат ли, влияющий на организм и способствующий ранней физической зрелости… Распущенность ли нравов, при благоприятных к несчастью условиях и глубокой безнравственности местных богачей и капиталистов… или просто нищета и заброшенность детей являются главными факторами такого грустного явления – об этом судить не нам…

Мы констатируем факт, и, основываясь на словах и рассказах вышеупомянутого корреспондента, взываем к жалости и участью тех, от кого зависит прекращение подобного вопиющего зла.

* * *

Корреспондент не останавливается на таких поверхностных сообщениях, он вдается в подробности, которые, при всём их почти невероятном ужасе, он подкрепляет ссылкой на недавние факты в данной местности, всем известные и знакомые.

Он говорит, что «весь юг охвачен проституцией малолетних девочек», среди которых множество таких, которые едва достигли 6–7 летнего возраста…

Не верится, не хочется верить, чтобы всё это было действительно так! А между тем, к несчастью, не верить почти нельзя, потому что, идя далее в ужасающих подробностях этого страшного сообщения, корреспондент ссылается на авторитетные показания местных врачей, от которых он слышал, что во врачебных амбулаториях далеко не исключительным явлением оказываются малолетние проститутки, из которых 75 проц. оказываются обыкновенно зараженными страшной болезнью, всего менее свойственной детям!

Корреспондент в своих смелых и беспощадных разоблачениях идет дальше и смело указывает на настоящий источник этого страшного зла.

Таким источником, по его словам, служат местные богачи, у которых эти несчастные малютки живут «на содержании», в отдельных занимаемых для них квартирах, где вместе с ними живут специально для них нанимаемые «няньки», которые стерегут маленьких «кокоток», на губах которых еще молоко матери не обсохло!

* * *

Крошечные «кокотки» едва вышедшие из пеленок!

«Няньки», специально нанимаемые богатыми «содержателями» для крошечных 6–7 летних «содержанок». Как всё это ужасно! Как всё то позорит наш мнимо просвещенный, мнимо-гуманный век! Каким грязным, гнусным пятном все это ложится на переживаемый нами русский день!

Слава Богу, в перечне русских городов, упавших до такой страшной степени разврата и порока, наши столицы не значатся!

Названы, как очаги подобного ужаса, Ростов-на-Дону, Одесса наш древний Киев, мать русских городов, колыбель русского православия.

Ежели всё это не клевета, не страшный сон, не сказка, рассказанная нам на досуге, то куда же мы идем? И до каких ужасов, до какого страшного, неслыханного падения мы можем дойти этим путем!!

Ведь за развращение нравов, подобное описанному, в библейские времена гибли целые города?»

Где же, хочется спросить, духовные стражи, – пастыри южно-русских городов? Почему они не восстанут против Садомства. Или городские пастыри своей паствы не знают сами! А ведь от руки их взыщутся эти погибающие дети, – жертвы разврата. А ведь и знать-бы казалось, не так уж трудно, – вот корреспондент узнал-же.

О необходимости усилить уголовные кары за деторастления и говорить нечего. Эта необходимость сама собою ясна.

* * *

В номере от 16-го Ноября «Нового Времени» в фельетоне Μ. О. Меньшикова мы нашли не мало справедливых и светлых мыслей. Фельетон писался под аккомпанемент пушечных выстрелов с Петропавловской крепости по случаю наводнения и называется – «наводнение», написан в виде диалога и говорит о господствующих в русском обществе настроениях. Меньшикову представляется очень близкой катастрофа, и справедливо ужасает его влияние на простой народ бродячего элемента – хулиганов и босяков. «Дьяволизм» – вот как справедливо нарицает автор характер этого влияния. Не боясь быть смешным в глазах мира сего, Меньшиков прямо говорит о нечистом духе, которым одержимы хулиганы. Давно бы пора признать, что учение святой православной Церкви о злых нечистых духах, обитающих в людях, творящих с упоением зло, вполне справедливо.

Меньшиков с верою и почтением говорит об обычае «крестить лоб» и, очевидно, убежден, а может быть, и испытал силу крестного знамения. Как приятен вид оазиса в пустыне современного кощунства!

Из-за границы давно доносятся слухи о гонении на знамение креста, но последняя телеграмма гласит следующее.

Париж, 15 ноября. – Во время обсуждения палатой бюджета изящных искусств Дежант потребовал удаления креста с фронтона Пантеона. Министр народного просвещения оспаривал это предложение, которое и было отвергнуто большинством 322 голосов против 213.

Дежант вот имя того, им же соблазн пришел в данную минуту. Пусть имя это причтено будет к «Комбам» и «с праведными да не напишется». Гонение на крест есть гонение на Того, Кто пострадал на кресте за всех, в том числе и за Комбов и за Дежантов. Не ясно ли, что иудин грех повторяют французские депутаты, восставшие на орудие общечеловеческого спасения. Потому-то при таких веяниях с гнилого запада приятно отмечать в России – при том в писаниях светских писателей очень влиятельных – другие «тенденции».

Нельзя не отметить в фельетоне Меньшикова и того справедливого мнения, что страстью к банковским, спекулятивным и сребролюбивым предприятиям управляет «бес». Так прямо Меньшиков и называет беса – бесом, а не «силой», или «злым началом».

Поистине, если сребролюбие – «корень всех зол», то, конечно, разжигает эту мерзкую и безумнейшую страсть в сердцах отец зла и лжи – дьявол. Вообще, ко всему земному излишняя любовь (пристрастие) образуется в сердце по вине самого человека, но при деятельном влияния и «поспешении» дьявола, ибо он «исперва согрешает», по выражению Св. Евангелиста. Для иллюстрации того, что излишняя любовь к земному, даже к человеку, происходить от дьявола, а не от Бога, от Которого только одно доброе бывает, приведем выдержку из газеты о том, как доводит до самого помешательства чрезмерная самолюбивая любовь (иначе и выражаться не следует о такой любви), страстное влюбление, столь воспетое поэтами мира сего.

– В г. Ростове-на-Дону, молодая, красивая девушка А. Е-а, служившая у одной вдовы, влюбилась в сына своей хозяйки, молодого человека лет 25, не выдержала и открыла ему своё сердце. Молодой человек посоветовал ей забыть его. Девушка спокойно выслушала свой приговор, но с того же дня сделалась задумчивой и в поведении её стали замечаться некоторые странности. На днях в квартире её хозяйки состоялось обручение её сына. В разгар вечера молодой человек удалился с невестой в отдельную комнату.

Вдруг раздался ужасный крик и послышалось падение человеческого тела. Это упала в обморок А. Е-а, подслушавшая разговор своего идола с избранницей его сердца. На другой день Е-ой было отказано от места и она переехала на квартиру к своей матери и в первый день молча просидела до поздней ночи в углу комнаты, но, проснувшись на утро, она стала петь, танцевать и вдруг, бормоча что-то, бросилась к матери и стала душить её. Мать поспешила заявить об этом полиции, и на днях Е-а была подвергнута медицинскому освидетельствованию. Оказалось, что бедняжка одержима буйным помешательством».

Если бы эта девушка любила Бога всем сердцем и всем помышлением и всею крепостью (силою), то, конечно, не могла бы так страстно и поистине безумно влюбиться в молодого человека, любившего другую. Если бы любила она бессмертного Жениха Христа, краснейшего паче сынов человеческих, то самая смерть соединила бы её с Вожделенным. Но полюбив человека так, как следовало любить одного только Бога, полюбив тварь гораздо паче Творца, несчастная и неразумная девушка погибла, лишившись не только желаемого, но и самой жизни и спасения, если только Бог не вменит ей страданий, какие ей придется пережить в состоянии сумасшествия.

* * *

Меньшиков в своём интересном фельетоне ищет причин всеобщего надвигающегося озверения нравов и устами своего лектора выражает печаль об иссякновении культурных влияний.

Слов нет, надо дорожить преданиями, особенно хорошими, как и Церковь блюдет Предание наравне с Писанием. Но в том, что разумеется под культурой, надо строго отвеивать пшеницу от плевел, руководясь принципом согласования каждого дела, слова и мысли с Волею Господа Иисуса и Святым Его Евангелием. Уж пора бы почтенному г. Меньшикову перестать уповать на здравость европейской цивилизация и культуры. Не всё там, конечно, гнило, можно усваивать и оттуда кое-что, но только хорошее, святое, разумное, не противное Христу Богу. И на западе Господь таинственно влиял Своим Святым Духом, и было бы хулою на Святого Духа клеймить и хулить всё хорошее вместе с худым. Но и дьявол привил к мыслям, настроениям, чувствам европейцев много своего фальшивого и злого, противного Евангелию, вплоть до вражды ко Кресту Господнему, чего и Меньшиков не похвалит… Метко говорит Μ. О. о том, что «люди не связаны с общим древом жизни», хотя пишет древо – с маленькой буквы, будто забывая, что Древо жизни и Лоза, к Которой надо привиться, дабы давать сладкие плоды правды и преподобия, есть Христос Бог, рекший – «Аз есм Лоза, вы же рождие». А прививаемся мы к Сей Лозе через таинства, особенно Приобщение, и через усвоение умом, сердцем, волею и всем существом учения Господа нашего, хранимого в Церкви православной от века и до века.

Заключает фельетон Μ. О. скорбно, сожалением об исчезновении «витязей». Мы не разделяем мнения, что витязей нет. Пророки, как известно, без чести только в отечестве своем. Если бы Μ. О. послушался давнего нашего ему совета поближе и попристальнее изучить жизнь и творения отца Иоанна Кронштадтского, а в особенности с его личностью лицом к лицу, тогда бы убедился, что витязи никогда не переводились на Святой Руси, но витязи все бывали всегда под хоругвию Церкви православной, ибо сила и мощь витязей зависела от Господа Бога, сказавшего – «без Мене не можете творити ничесоже», ровно ничего истинно-геройского сделать не можете, что лучше всего сказалось на лучших из людей, апостолах, которые все, пока не были осенены Св. Духом, разбежались, один даже ногой убежал, оставив одежду в руках преследователей. Такова-то немощь человеческого естества. Между тем Меньшиков несколько лет тому назад был введен в довольно комичное положение, разыскивая днем с огнем (диогеновского фонаря) – праведника, и обрел вместо праведника какого-то изверга, о чём Μ. О. имел мужество признаться в печати. Но вот истинного витязя духовного и вождя русского народа – отца Иоанна Меньшиков не замечал во все последние годы. Не знаю, как будет впредь. Но витязей было на Руси много и в 19-м веке. Разве не витязи духовные были Серафим Саровский, почивший в 1833 году, Амвросий Оптинский, Макарий Оптинский, Парфений иеросхимонах киевский, Феофан затворник, променявший почет архиерейства на тесный затвор и молчальничество, из священной тишины которого изнес он на свет столько чудных творений, прямо художественных по форме.

А иеросхимонах Валаамский Алексий, лицо которого было как лицо Ангела… А священник Колоколов, недавно почивший от трудов, а протоиерей Никандр Виноградов, вытегорский окружный миссионер, которому в минуту смерти являлась Пресвятая Богородица и о котором отец Иоанн Кронштадтский говорил вытегорам, что он равен ему по силе молитвы и любви к Богу…

Едва-ли все эти имена даже знает Μ. О. Меньшиков, а для народа православного – это витязи духовные… Об Амвросии Оптинском впрочем Меньшиков отзывался с уважением, как и о Серафиме Саровском Чудотворце.

Надеемся, если Μ. О. познакомится поближе с нашими «витязями», от души его отлетит тот хмурый унылый дух, который внушает ему помыслы как бы отчаяния за участь России.

В Ноябрьской книжке «Нового Пути» г. «Отшельник» (живущий мимоходом сказать – среди кипучей суеты мира сего) пишет: «Припоминается поучение отца Иоанна Кронштадтского, назвавшего новые пути, а, следовательно, и «Новый Путь» сатанинским». Это – «следовательно» нам представляется несколько нелогичным, потому что отец Иоанн не назвал прямо журнала «Новый Путь», и самое большее, его слова можно принять за намек, а не прямое обличение, с каким, например, этот батюшка обратился к Толстому, говоря резко и «необинуяся», без всяких обиняков и околичностей. Не случается ли здесь та правда, которая разумеется в пословице – «на воре шапка горит»…

Батюшка, будучи и крайне чуток духовно, ощущает, что «сатана ходит, иский кого поглотити в свою его волю» из неопытных духовно. Батюшка намеком и предостерегает деятелей «Нового Пути» от внушений сатаны, отца лжи и врага Церкви православной. «Блюдите» – мол – «како опасно» ходите. Но намек на опасность от сатаны еще далек от обличения в сродстве с сатаною. Когда надо сказать правду без обиняков и смело, то Кронштадтский пастырь мужественно и без обиняков её говорит. Вот что батюшка говорит о Толстом в последнем своём «ответе Толстому». Толстой, по справедливому замечанию Кронш. батюшки, – «дерзкий, отъявленный безбожник, второй Иуда предатель, да еще и по превосходству и со старшинством». Сатану батюшка называет «истым отцом» Толстого. Или далее батюшка пишет с замечательною силою – «о, как ты сам ужасен, Лев Толстой, порождение ехидны, отверзший уста свои на хуление богодухновенного писания Ветхого и Нового Завета, составляющего святыню и неоцененное сокровище всего христианского мира»… Батюшка более, чем справедливо говорит – «что Толстой клевещет на веру и Церковь превосходнее самого сатаны»… Как видит «Новый Путь» эти выражения чужды обиняков, а резки, суровы, бьют, как громом… Но о «Новом Пути» батюшка говорил не прямо, а лишь намеком, если только намек был направлен на «Новый Путь», чему приходится верить со слов самого «Нового Пути»… Поэтому, мы не находим причин к тому, что бы валить отца Иоанна в одну кучу с князем Мещерским, как это сделано в Ноябрьской книжке «Нового Пути» – г. Отшельником. Князю Мещерскому до отца Иоанна так далеко, как земле до неба. Притом же и сатана тоже «князь», «его сиятельство», ибо именуется в Евангелии «князем мира сего» и сияет фальшивым светом, являясь в виде ангела «светла»… Напрасно поэтому г. Отшельник разводит в себе пары негодования на отца Иоанна, называя его слово «опрометчивым», и т. п. (стран. 216-ая «Нового Пути» за Ноябрь). Верно, что непогрешимости римского папы православная Церковь гнушается, однако для нас, православных, нет сомнения, что с отцом Иоанном Бог таинственно пребывает по силе Своего обещания – «Аз с вами во вся дни» (значит, и в наши дни) «до скончания» дней и веков. Бог свидетельствует об отце Иоанне, что Он с ним пребывает таинственно (незримо, но ощутимо и умопостигаемо) – посредством чисто апостольских знамений, чудес и исцелений.

Во время оно книжники говорили прозревшему слепорожденному: «мы вемы, яко человек сей грешен есть» (Ин.9:24)…

Как эти слова тогдашних книжников похожи на слова нынешних книжников в «Нов. Пути», сказавших об отце Иоанне – «мы знаем, что он грешный человек» (см. стр. 216 «Нового пути» за Ноябрь 1903 года)… Вы знаете, что праведник сей – грешен, но не хотите посмотреть на его дела.

Мы же, православные, скажем словами смиренного слепца, прозревшего по слову Господа – «аще грешен есть, не вем, едино вем, яко слеп бех, ныне же вижу» (Ин.9:25). Об отце Иоанне вся святая Русь знает, что Бог его честными руками творит апостольские знамения, не исключая прозрения слепых, очищения бесноватых от мучительства нечистых духов. Поэтому, мы смело можем сказать сему квази-отшельнику: «вемы, яко грешника Бог не послушает, но аще кто богочтец есть и волю Его творит, того послушает» (Ин.9:31).

Антон Строгий

В одним из прошлых «Откликов» я писал о миссионерстве. Я говорил, что публичные беседы, может быть, и полезные – в тоже время заключают в себе кое-что опасное… Безусловно опасным, «человекоубийственным» делом я считаю – преподавание Закона Божия – в том виде как оно теперь ведется в наших школах. Я думаю, что это часто «убийство» совершаемое в те часы и минуты, какие специально посвящены Богу и его закону. Кто станет скрывать, что у нас уроки Закона Божия часто отводят от Бога, а не ведут к Нему. Законоучитель, которому вверены души сих «малых», является «врагом» этих душ; и это делается не случайно – не по вине частного священника, а в силу общей постановки Закона Божия в школе. Закон Божий – предмет наравне с алгеброй и географией! Не страшно ли это?

Законоучитель не преподаватель предмета, а священник среди паствы маленьких прихожан. Стоит священнику забыть это и погибли души детей. Священник в школе присутствует, так сказать, при тайне рождения «душ» – под лучами Евангелия здесь должны раскрыться души светлые, неиспорченные, жадно ищущие солнца правды и света. Даже у детей возникают уже мысли о правде жизни, о добре и зле; вопрос «о путях спасения». И дети в школе надеются, может быть, больше всего на уроках батюшки отыскать ответ на эти вопросы. Вспомните мальчика у Глеба Успенского. Он приходит в школу для того, чтобы решить вопрос о пути спасения, жизни: – «разбойником ему быть или пустынником». Священнику – употребляем любимое выражение Сократа – «нужно быть в этом случае добрым акушером рождающейся святой мысли». Но что же дают факты? Мальчик приходит и больше всего ждет «света» от Закона Божия. «В ту пору», – рассказывает мальчик, – «о божественном я думал крепко. Вот в таком расположении я пришел к вам в класс… и думал я, что вы нам, мальчикам, всё это подробно растолкуете, – как Пилат, что Иуда, и всё до нитки, а вы что же? Вместо того свернули дело в три слова, всю историю в одну минуту… Иуда предал, Пилат, мол, распял, а через три дня Господь воскрес, – а радости мне никакой не вышло… Мальчик не нашел пути, Закон Божий не дал решения мучивших его вопросов. И кто виноват? Очевидно законоучитель, который даже к такому событию, как страдания Христа, не смог отнестись с любовным вниманием… Детская душа – чуткая и лучше, чем душа взрослого, может понять все недочеты преподавания. Беда, если детям Закон Божий преподается как всякий предмет, если законоучитель не может остаться священником за учительским столом и преобразуется в учителя. В одном собрании в С.-Петербурге обсуждался вопрос о законоучительстве. Один из собеседников настаивал, что Закон Божий должен быть равен всем остальным предметам, требования по отношению к нему должны быть одинаковы с требованиями от других предметов; метод должен быть общий. Если это погубит одного – так что же? Везде – говорил он – необходимы жертвы и… страшно сказать – на стороне этого человека оказалось чуть не большинство. А я считаю решительно такую постановку Закона Божия развратом. Если эта система губит одного из миллиона – она не должна быть. Нельзя жертвовать душой даже одною ни для какого блага: ценность души абсолютна.

Закон Божий должен быть поставлен совершенно своеобразно. Даже просто только серьезное преподавание, серьезное, но с таким же отношением, как у преподавателя математики, погубит детей. У хорошего преподавателя будут с интересом слушать, хорошо знать и помнить, но здесь не родится и следа того чувства, какого искал мальчик у Успенского. «Ты – читаем замечательную книгу Победоносцева – преподаешь детям Закон Божий… Больше всего берегись сделать из Евангелия учебную книгу, это грех. Это значит – в ребенке обесценивать для человека книгу, которая должна быть для него сокровищем и руководством целой жизни. Страшно должно быть для совести разбивать слово жизни на бездушные кусочки и делать из них мучительные вопросы для детей. Приступать с речами о Евангельских словах к детям и вызывать у них ответы – для этого потребна душа, чуткая к ощущениям детской души». Еще хуже, конечно, если преподавателю Закона Божия – когда-нибудь становится скучно за уроком. Тогда ему лучше уходить. Эта скука, как мы писали по другому поводу, ляжет печатью проклятия на самую истину. Если о Евангелии, о Христе, о любви говорят почти зевая, то для слушателей такого законоучителя – становится сразу очевидным, что всё то, о чём говорят – по существу не ценно, не дорого и мало нужно. И дети перестанут уважать истину, относиться к Христу, к Его слову, как к самому дорогому, самому для них нужному. Один урок скучающего преподавателя может сгубить всё дело навсегда. «Надобно» учащимся «слышать живое слово», а ведь законоучитель и возвещает им глаголы живота вечного; поэтому непременно надобно, чтобы преподавание Закона Божия было проникнуто духом внутренней жизни самого законоучителя, чтобы в нём самом светилась любовь Христа Спасителя. Вялость, отсутствие одушевления, сонливость и лень, задавание уроков без предварительного объяснения не должны быть допускаемы, терпимы». Входишь, – пишет прот. Юркевич, – «на иной урок или экзамен по Закону Божию – и сейчас же сказывается в воздухе класса какая-то зараза спячки религиозного сознания и чувства, чувствуется, как будто самому законоучителю совсем надоело преподавать, а ученикам внимать преподаваемому им учению. Горе школе, недавний ученик которой, обнаруживший грубое незнание основных истин вероучения и порядка самых обычных богослужений, защищая себя и своё легкомысленное отношение к вере и церкви, с молодым задором и необдуманною горячностью бросает фразу: «вот вы срамите меня, что я не знаю ни богослужения, ни катехизиса, – да вашего – выдуманного монахами – устава наш о… знать не хочет, а катехизис ему самому давным-давно осточертел… Я знаю, что в шестопсалмие входят шесть избранных псалмов, в своё время вызубрил по учебнику краткое изложение их содержания, но ни в классе их не читал, не слышал, да и в церкви нашей (учебного заведения) всегда читали только один псалом с четвертью»…

Закон Божий – осточертел. Ведь это кощунство. Да кощунство, но рядом с ним здесь детоубийство. Такой же эффект должен производить в преподавании Закона Божия общепринятый контроль и кара за незнание, два или единица, за незнание нагорной проповеди.

«Когда приступают к делу с одной механикой программных вопросов, и ставят цифирные отметки за ответ на вопросы, иногда неловкие и непонятые ребенком, – вызывая волнение и слезы, – грех принимают себе на душу экзаменаторы и можно сказать о них: не ведают, что творят с душою ребенка. Как будто нечего больше желать и требовать для нравственной цели, – как иметь наличность той или другой цифровой отметки за ответы в предмете, называемом Законом Божиим. Есть в школе законоучитель, есть программа, балл, показатель знания, – и всё исправно.

Результаты такой постановки учения – поистине чудовищные. Я видел учебники, в коих по пунктам означено, что требуется для спасения души человека – и экзаменатор сбавляет цифру балла тому, кто не может припомнить всех пунктов… Где тут разум? Где нравственность? Где наконец – и прежде всего – вера, о которой мы лицемерно заботимся»? (Победоносцев). Тут – действительно нет веры – и она невозможна; – самое это преподавание – есть уже неверие, безбожие.

Я позволю себе привести две странички из одной публицистической повести.²⁵⁶

«С некоторых пор вопрос о законоучительстве стал мукой для о. Николая. На днях он проходил деревней мимо избы и огорода Перцовых. Слышит на огороде Ванька зубрит «Блажени нищие духом… блажени нищие… нищие духом» слышится на огороде.

«Ну чай знаю, закрою».

Блажени…

Ванька со злостью бросил книжку в траву и сам с плачем повалился за ней. Отец Николай пошел прочь, и как всегда, почти еще не сознавая, куда идет, направился к матушке. Он нашел её с детишками из приюта и яслей, их у ней было человек тридцать, на лужайке невдалеке от недавно сжатого поля. Ребятишки окружали её шумным роем.

– Матушка, вот смотри сколько нашел колосьев-то: это нам хлеб печь оставили, как ты читала помнишь. Это говорил мальчик лет 7–8, притащивший десятка два необитых колосьев.

«Читала, что такое читала»? – не понимает матушка.

«Вот какая ты беспонятная,» – сердится Федька, но объясниться толковее не может.

«Да он про эту – про Руфь-то… Как она колосья собирала», помогает ему кто-то постарше.

«Прочитай про неё, еще… прочитай», – посыпались голоса.

– А где я вам книгу-то возьму? – пробует отговориться матушка.

– «А у Анки, она всегда у ней».

Книга действительно нашлась. Матушка начала чтение.

«В те дни был голод на земле Иудейской и пошел один муж из Вифлеема Иудина в землю Моавитскую, чтобы поселиться там. Имя ему Елимелех. И умер Елимелех и осталась жена его и жены двух сынов его. И пошла Ноеминь в землю Иудину и обе снохи её с ней. И сказала Ноеминь: «Идите, дочери мои, домой к отцам вашим. Да даст вам покой Господь и сотворит милость с вами, как вы были добры ко мне. Но они сказали, нет, пойдем туда, куда и ты»…

«Что это ты по библии, да разве они запомнят?» перебил батюшка.

«А ты проэкзаменуй… Ведь это мы читали. Ну-ка расскажи ты, Катя».

Одна из девочек начала рассказывать связно, толково.

«Да ты им уроки что-ли задаешь?

Зачем? Для них это лучше всякой сказки: они слушают, для себя, так жадно, что завидно им делается, а коль слушают, значит и запомнят. Вот Петя не сумеет рассказать, а я знаю, что он всю историю сложил в сердце своём; что, Петя, тебе нравится про Руфь-то?»

«Да»

А что нравится? «А вот, что колосья не все берут: бедным оставляют. Это хорошо».

Отец Николай рассказал о случае с Ванькой Перцовым.

– Ах, вы, законоучители; губите вы детишек и всё из чего? Из-за пятерок на экзамене. Учат нагорную проповедь и книгу за это называют проклятой! На вас души этих малых. А души, души то какие. Ведь горит она у них, вся за ризой Христовой тянется. Прочитай-ка вот им, попробуй, из Евангелия. Матушка взяла Евангелие и дала о. Николаю. Тот стал читать. Дети застыли, глаза загорелись, они стали такими красивыми, светлыми. Смотри, разве эти не запомнят. Ведь ясно, что всё семя падает на землю, дающую плод в 100. А если там у вас в школах проклинают Евангелие, так не семя, не почва виновата, а сеятели».

– Так что же делать?

– «А плюнуть на пятерки и всё. Не о том заботиться, чтобы хорошо отвечали, а что бы знали хорошо, хоть и не умели знание выразить в словах».

Нам думается, – пишет Юркевич, – что плох совсем тот законоучитель, который – выражаясь языком школярей – «выезжает на колах и двойках»; для хорошего они могут являться только помехою: отнять баллы у слабого значило бы заставить его подтянуться, усерднее приняться за дело, поразмыслить хорошенько о необходимости поднять свой духовный авторитет среди учащихся; вырвать отметки из рук злоупотребляющего ими значило бы лишить его возможности вливать яд растления в свою педагогическую деятельность. Да, так. Но вы не знаете жизни – скажут мне: учебно-воспитательные приемы наши сложились так, что едва-ли найдется школа, где законоучителю дали бы простор вести своё дело за совесть, за страх пред Богом и своим архипастырем, как общим блюстителем всей поместной церкви во всех проявлениях её религиозной жизни перед совестью духовных чад своих. Разве вы не знаете, что повсюду «Закон Божий и соединенное с ним внушение начал нравственности составляет лишь один из ведаемых общим советом предметов учебной программы», и законоучитель является лишь частью общей системы и ему не легко бороться с системой. В епархиальных женских училищах, напр., законоучитель есть инспектор классов и несет обязанности наблюдателя и руководителя всей учебной части своей школы. Казалось бы, что в училище он является полным хозяином своего личного преподавания, что может вести дело на свой страх, на свой ответ. Но вот и нашелся такой инспектор, которому претило – постоянно возиться с «цифровыми отметками»; знал он хорошо своих воспитанниц, знали и они его, взаимопонимание было полное, отношения самые желательные; не ставил батюшка отметок на каждом уроке, ограничиваясь собственными заметками для памяти, выставлял лишь четвертные и годовые баллы, и не подозревал, что кому-либо это может казаться разрушением школьной дисциплины, подкапыванием под начальственный авторитет… Оказалось нечто совершенно неожиданное, необычайное, – нашлись лица, которые усмотрели в таком уклонении «от цифровых отметок» законоучителя-инспектора нарушение требований здравой педагогики, не сказавши ему ни слова, занесли жалобу властям предержащим, инспекторский классный журнал был взят на рассмотрение, и последовало строгое начальственное распоряжение, чтобы инспектор выставлял баллы на каждом уроке, каждой спрошенной ученице, – здравая педагогика восторжествовала… Знаю, что так. «Что же? – скажем за одно с о. Юркевичем – нужно бороться. Ведь это борьба за дело Божие (Юркевич)».

А как же преподавать?

Помните, как преподает Закон Божий Лизе «Дворянского гнезда» её няня. Няня Агафья рассказывала ей не сказки, а житие Пречистой Девы, житие отшельников, угодников Божиих, святых мучеников. Она говорила Лизе, как жили святые в пустынях, как спасались, терпели голод, нужду, царей не боялись, Христа исповедовали, как им птицы небесные корень носили и звери их слушались, как на тех местах, где их кровь падала, цветы вырастали. Лиза слушала Агафью и образ Вездесущего, Всезнающего Бога с какой-то сладкой силой втеснялся в её душу, наполняя её чистым благоговейным страхом, а Христос становился ей чем-то близким, знакомым чуть ли не родным. При такой постановке – дети не будут иметь больших знаний? Будут плохо отвечать? Пусть. Да ведь и важен не блестящий ответ ученика, а его отношение к предмету. «Это ничего, что ученик сегодня, за массой уроков, не имел времени прочесть две странички из Священной Истории, чтобы вспомнить рассказы законоучителя, – пишет Круглов. Важно, чтобы ему хотелось прочесть эти странички, и тогда он завтра, в праздник, оставив игру, найдет время их прочесть, да и не только их, а и больше. Всё забывается, забудется после школы и «выученный» Закон Божий. Это факт. Но это не беда, что ученик половину забудет. Пусть он забудет, но пусть в нём останется интерес и любовь к предмету. Возбудите этот интерес, пролейте эту любовь в юное сердце и вы сделаете всё, что требуется, потому что вы сделаете многое. Теперь, изучая Закон Божий для отметки, как учебный предмет, юноша выходит из школы, не чувствуя потребности заглянуть в эту книгу, которая была только учебником… и во все книги, которые только дополняют этот учебник. Ему всё надоело, прискучило. А тогда, при ином ознакомлении с важнейшей наукой, увлеченный рассказами из Священной Истории, полюбивши светочей мира, он, весь проникнутый теплом этой любви, пожелает и дополнить знания, не потеряет и интереса к духовному, религиозному чтению. А это и важно. Таким образом полузабытое и даже совсем забытое восстановится и укоренится, да не в уме только, но и в душе. А ведь и нужно, чтобы это знание божественного учения проникло в сердце, объяло собой всего человека, который забудет факты, но станет жить и мыслить под влиянием их, им обязанный своей душевной организацией его закона и довольно будет тех знаний, которые останутся в уме. Научите детей молиться Богу, любить Его храм, любить ближнего, сами будьте всегда полны веры и любви, учите примером и ваши ученики сделаются настоящими христианами. Знание забудется, а любовь не забудется, пример сохранит свое влияние. Любовь никогда не проходит бесследно» (Круглов). И не думайте, что мои взгляды совершенно неосуществимы практически. Нет, есть законоучители, которые держатся именно этих принципов и они получают сбор в 100, 70 и 30.

Один из таких законоучителей о. Иоанн.²⁵⁷

В 1857 году о. Иоанну было предложено законоучительство в Кронштадтском Городском училище (а с 1862 года в Гимназии). Он принял предложение с радостью – и это понятно.

Где, как не в школе, священник с большим успехом может совершать своё дело «претворения душ эгоистических во всескорбящия». Здесь, среди детей, о. Иоанн должен был чувствовать себя в мире особенно желанном и близком его детски чистой душе. Всем известно, как о. Иоанн любит цветы. Давно сделано наблюдение, что кто любит цветы, – любит и детей. Едва-ли это наблюдение случайное. Любовь к цветам, настоящая любовь, заботливая, трогательная, нежная, почти молитвенная говорит о сердце с сильно развитым тяготением к чистому, нетронутому, невинному. Дети в семье – это то же, что белые ландыши или голубые незабудки в природе. Это остатки первобытного рая, последние следы погибшей непорочности – чистое и красивое среди грязного и часто безобразного. Но цветы – это только символ красоты.

Детская душа – живая Божья красота. Как же после мог о. Иоанн любить детей. В школу о. Иоанн, по собственным его словам, вступил как делатель в питомник душ.

Мы непроизвольно начали главу сравнением любви к детям с любовью к цветам. Это собственное сравнение о. Иоанна. «Как приятно садовнику или любителю комнатных растений видеть, что их растения хорошо растут, зеленеют и дают цветы или плоды и вознаграждают их труды. Как они удваивают тогда своё усердие в ухаживании за ними. И землю каждогодно под ними переменяют, если это комнатные растения, и поливают тщательно и вовремя, а сухие веточки или пожелтевшие листочки обрывают, чтобы они и место не занимали на стебле растения и не безобразили его собою, да и соков его напрасно в себя не тянули. За то и посмотреть мило на эти растения! Цветочки то какие, например, у олеандры, у розы, – нашей русской и китайской, – глядишь – не наглядишься и скажешь: дивен Ты, Создатель наш, не только в человеке, – в Твоём образе и подобии, – но и в растениях бездушных, и в цветочках древесных. Впрочем, что нам много говорить о растениях и цветах? Они все-таки дерево, сено, – как ни хороши. А вот вы наши растения или лучше – Божьи бесценные. Вы – наши цветы. То, что сказано об них, надо приложить и к вам».

Воспитывать души – такова была задача, которую поставил себе новый законоучитель. Его взгляды на преподавание в это время были довольно определенные. Он заявлял не раз, что задача каждого преподавателя – дать ученикам определенный, не исчезающий, прочный фонд, на котором будет строить после прочное здание разумного жизнепонимания он сам. Не количество, а прочность усвоенного важна.

О. Иоанн намечает и то, где и как, какими средствами приобретается эта прочность. Средство это ассимилировать знание с душой, слить со всем её прежним духовным содержанием так, чтобы знание навсегда вошло в души как новый, постоянный элемент духа, – преподавать только то, что может быть усвоено, переработано душей, умом и сердцем, а не памятью «Душа человеческая по природе проста – пишет он – и всё простое легко усвояет себе, обращает в свою жизнь и сущность, а всё хитросплетенное отталкивает от себя, как несвойственное её природе, как бесполезный сор. Мы все учились. Что же осталось в нашей душе из всех наук? Что врезалось у нас неизгладимо в сердце и память? Не с детской ли простотой воспринятые истины? Не сором ли оказалось всё, что было преподано искусственно, безжизненно. Не напрасно ли потрачено время на слишком мудрые уроки? Так это всякий из нас испытал на себе. Значит, тем осязательнее всякий должен убедиться в необходимости простого преподавания, особенно малым детям… Не в том сила, чтобы преподать много, а в том, чтобы преподать немногое, но существенно нужное для ученика в его положении». Этот взгляд уже ручается за то, что уроки нового учителя будут педагогически разумны. Но о. Иоанн не был просто преподавателем, он хорошо сознавал отличие законоучителя от преподавателя. Всё, что нужно от преподавателя, нужно законоучителю, но здесь нужен еще большой существенный придаток – нужно нечто, без чего может обойтись вообще учитель.

«Закон Божий не есть предмет преподавания» – вот основное положение законоучительства о. Иоанна, совпадающее с нашими вышепоставленными тезисами о. Иоанна. Я не знаю законоучителя, который в такой мере, как о. Иоанн, усвоил святое правило, данное в прекрасной книге «Ученье и учитель»: «Ты преподаешь детям Закон Божий… Больше всего берегись делать из Евангелия учебную книгу: это грех»… и т. д. И о. Иоанн учит Закону Божию – Евангельскому закону, а не текстам, хотя и больше всего ценит подлинный евангельский текст; – у него на уроках изучается история Царства Божия на земле, а не история царей израильских. Он призван просветить сердце и больше всего заботится о том, чтобы сердцем учеников была усвоена правда Евангелия. «При образовании юношества, о чём надо больше всего стараться? О том, чтобы стяжать ему просвещенна очеса сердца. Не замечаете-ли, что сердце наше – первый деятель в нашей жизни, и во всех почти познаниях наших зрение сердцем известных истин (идея) предшествует умственному познанию. Бывает так при познаниях: сердце видит разом, нераздельно, мгновенно; потом этот единичный акт зрения сердечного передается уму и в уме разлагается на части, являются отделы: предыдущее, последующее; зрение сердца в уме получает анализ свой. Идея принадлежит сердцу, а не уму, – внутреннему человеку, а не внешнему. Поэтому весьма важное дело – просвещенна очеса сердца при всех познаниях, но особенно при познании истин веры и правил нравственности».

Правда, он задает уроки, но никогда не придает значения спрашиванию. Баллы и уроки отходят на задний план. Его урок проходит так. «О. Иоанн – читаем у одного бывшего ученика о. Иоанна – на своих уроках спрашивал обыкновенно сначала тех, кто сам заявлял желание отвечать урок, и надо было видеть, с каким усердием и выразительностью старались отвечать ему эти «вызывающиеся». За такие ответы батюшка ставил высший балл: «пять с плюсом», и, бывало, чувствуешь себя вполне удовлетворенным и как бы духовно преобразившимся, заслужив эту отметку, сопровождавшую милостивое слово батюшки:

«Спасибо тебе, доброе чадо!»

Потом спрашивал остальных, но только 2–3–5 минут. Вторая половина посвящалась объяснению – пересказу Евангелия, чтению св. Писания и Жития Святых или объяснению катехизиса. Он говорил о том, что Евангелие – это живой завет Христа. Дети не могут не слушать со святым вниманием слов Христа. Их душа еще слишком близка, слишком родственна «небесным звукам,» чтобы быть к ним холодной. Если дети могут не слушать «Закона Божия», то только потому, что он преподается так же, как всякий предмет, т. е. с легкой сдержанной скукой или с холодной добросовестностью. Такое преподавание убивает «Евангелие», заставляет учеников видеть в словах этой книга «слова, которые нужно выучить», а при этих условиях, конечно, дело погибло. У о. Иоанна это были слова жизни. Он передавал слова Христа именно как завещание учителя – Бога. Его голос, лицо, все говорило, как дороги, как святы, как нужны для жизни эти заветы, и дети слушали и «слагали слова в сердце своём».

У о. Иоанна не было неспособных, – его беседы запоминались навсегда и почти одинаково сильными и слабыми. Были такие, которые не сразу сумели передать содержание беседы о. Иоанна, но не было таких, которые бы не принимали в свою душу этого содержания. Все внимание батюшки направлено не столько на то, чтобы заставить запомнить, сколько – чтобы пленить в послушание христианским заветам души детей, наполнить их теми святыми образами, какими была полна его душа.

Этого он и старался достигнуть чтением писания и Библии.

«Эти чтения – рассказывает один ученик о. Иоанна – настолько нас заинтересовывали и занимали, что мы просили обыкновенно книги эти с собой на дом. И о. Иоанн всегда приносил с собой на запас много отдельных житий, которые сейчас же расхватывались. Мальчик бережно прятал такую книжку в ранец, а вечером, выучив свои уроки, он собирал своих домашних и читал им её вслух.

– «Батюшка, я прочел житие св. мученицы Пераскевы», говорил через день – два мальчик: «дайте мне теперь другую книжку».

И он давал, а они читали и перерождались духом, понемногу, постепенно проникаясь идеалами правды евангельской.

«Я – пишет этот свидетель – глубоко убежден, что многие из учеников вносили свою добрую религиозность, воспитанную в них на уроках о. Иоанна, домой и несомненно должны были влиять на своих меньших, по крайней мере, братьев или сестер». Его проповеди и назидания, отмеченные именно душевностью тона, какой-то особенной сердечностью, непосредственным духовным единением его со своими слушателями, «при его замечательно выразительном, отчетливом и чуждом всякой сухости чтении», глубоко западали в душу детей и умиляли так же, как и теперь они умиляют толпы народа, привлекаемого к почтенному иерею желанием получить от него благословение, назидание или поучение. Конечно ученики пользовались добротой о. Иоанна и иногда манкировали: не учили уроков, но от этого дело страдало мало. Всё усвоялось во время самых уроков; кроме того к экзамену готовились все, да и за год опущения были не часты.

Батюшка почти никогда не ставил нам дурных отметок, и иметь даже «три по Закону Божию у нас считалось большим стыдом и позором; тем не менее, – пишет И-н, не знавшие его урока боялись, или вернее, как-то стыдились его, не смотря даже на то, что ни у одного учителя не было так легко отделаться под предлогом вчерашней и сегодняшней болезни, да и вообще о каких-либо дисциплинарных взысканиях, произведенных по его инициативе, мы положительно никогда не слыхали. Но, повторяю, его боялись в этом случае и старались лучше уйти как-нибудь с урока, чем заявить ему прямо в лицо о своих «уважительных причинах» незнания заданного урока. Один из моих товарищей на выпускном уже экзамене, благодаря разным случайным препятствиям для надлежащей подготовки, ответил очень дурно по своим билетам; отец Иоанн настоял все-таки на том, чтобы и ему было поставлено «четыре», в виду его прилежания и успешности в течение гимназического курса. Однако, тому уже прошло несколько лет, а товарищ мой и теперь бы с трудом решился показаться на глаза своему доброму защитнику; по крайней мере, вплоть до отъезда своего из Кронштадта он избегал встречи с батюшкой, находя, что он положительно обесславил последнего перед всеми присутствующими своим дурным ответом и не оправдал его доверия».

Да его боялись – только не как законоучителя, а как священника.

Это святой страх.

«После долгой разлуки – встречает один священник свою ученицу – теперь мать многих детей… Пошли воспоминания о том, как любили и боялись батюшку… – Может быть вы и теперь меня побаиваетесь с шутливой лаской спросил священник и получил искренний потрясающий ответ. «Боюсь и всегда буду бояться – вы Бога нам чувствовать давали» (Юркевич, стр. 1017 июнь 1901).

Этот страх и умел «родить» о. Иоанн – и где он есть, там Закон Божий не забудется и книгу Закона не станут ненавидеть.

В таком законоучительстве спасение.

В день 25-летия – законоучительства о. Иоанну был поднесен следующий адрес:

«Высокочтимый и всеми уважаемый пастырь и наставник Иоанн Ильич! – читаем в адресе, –

Исполнилось 25 лет еще нового, особо важного твоего служения государству и обществу, и в частности нам, отцам и матерям, в наших детях, которых ты, как законоучитель Кронштадтской классической гимназии, руководил на пути духовного просвещения.

Не сухую схоластику ты детям преподавал, не мертвую формулу – тексты и изречения – ты им излагал, не заученных только на память уроков ты требовал от них; но на светлых, восприимчивых душах ты сеял семена вечного и животворящего глагола Божия.

Множество детей перешло чрез твою святую школу. Многие твои ученики стоят на различных степенях и званиях на службе Царю и Отечеству; многие из них еще подрастают и готовятся к вступлению на общественное поприще, – и все они, вдохновленные тобой и твоим святым общением с ними, вспоминают твою любовь, наставления, твои уроки, – и все, благословляя тебя, с благоговением вспоминают те незабвенные часы, которые они проводили с тобою.

Ты сам, не замечая того, своею пламенною любовью к Богу и бесконечным милосердием к своим братьям – людям, зажигал своим живым словом в своих учениках светоч истинного Богопознания; а своим святым примером и милосердием наполнял их юные сердца страхом Божиим, верою, упованием на Бога и любовью к Нему и своим братьям.

Не мерилом только таланта и увлекательности речи, как профессора на кафедре, не мерилом постоянного успеха сдачи экзаменов – мы говорим о твоей научной деятельности, – а теми наглядными плодами христианской жизни, нравственности, гражданских доблестей, семейных отношений, которые оказались в твоих учениках в многочисленных примерах.

Да будет наша, отцов и матерей, благодарность, как мирная молитва к Богу за тебя, да изольет Он на тебя от всесвятого Своего престола столько же духовной радости, сколько ты подал утешения нам в наших детях, в их благонравии и успехах».

Я полагаю, этот адрес, выражает желание многих матерей по адресу законоучителям. И мы присоединимся к нему.

Иером. Михаил