Александр Ткаченко
Зачем поминать усопших?

С люби­мыми не рас­ста­вай­тесь!

Почему пра­во­слав­ные хри­сти­ане молятся за своих умер­ших? Что про­ис­хо­дит с чело­ве­ком после того, как он уми­рает, и нужны ли ему наши молитвы?

Минута мол­ча­ния

Поми­нать умер­ших можно только когда веришь, что они – живы. Эта, пара­док­саль­ная, на первый взгляд, мысль под­твер­жда­ется, тем не менее, даже не цер­ков­ным уче­нием, а обыч­ной чело­ве­че­ской инту­и­цией. “Все там будем…” – так звучит самая рас­про­стра­нен­ная в нашем народе фор­мула поми­но­ве­ния умер­ших. И нужно ска­зать, что это очень глу­бо­кое отно­ше­ние – глядя на чужую смерть, пом­нить о своей соб­ствен­ной. Но есть очень важный момент, кото­рый в этой фор­му­ли­ровке никак не обо­зна­чен: а, соб­ственно, где это – “там”? Что нахо­дится за чертой, кото­рую уже пере­шел умер­ший и кото­рую рано или поздно пред­стоит пере­сечь каж­дому из нас? Если за ней лишь пустота, небы­тие и полное уни­что­же­ние чело­ве­че­ского само­со­зна­ния, тогда сама фраза “все там будем…” лиша­ется вся­кого смысла, поскольку ника­кого “там” в этом случае просто нет и быть не может. Полу­ча­ется, что, поми­ная наших умер­ших даже такой про­стой фразой, мы испо­ве­дуем свою веру сразу в трех серьез­ных фактах:

1. Био­ло­ги­че­ская смерть не уни­что­жает чело­ве­че­скую лич­ность.
2. После смерти, лишив­шись тела, чело­век попа­дает в иной, неиз­вест­ный нам пока еще, но вполне реаль­ный мир.
3. Пере­ход в этот мир – объ­ек­тивно неиз­бе­жен для всех людей, неза­ви­симо от их лич­ного жела­ния.

Когда близ­кий чело­век попа­дает в боль­ницу, мы наве­щаем его, носим ему книги, фрукты и кури­ный бульон в баночке, рас­ска­зы­ваем послед­ние ново­сти и, про­ща­ясь, гово­рим, что завтра обя­за­тельно придем к нему снова. Если кто-то из доро­гих нам людей нахо­дится в заклю­че­нии, мы тоже знаем, как про­явить свою любовь к нему, нам известно, в чем он нуж­да­ется, мы соби­раем ему пере­дачи и шлем посылки, пишем письма, ездим на сви­да­ния, короче – делаем все, что может помочь ему пере­не­сти тяготы лише­ния сво­боды.

Но когда родной чело­век уми­рает, это всегда ставит нас в какой-то тупик. Нет, мы, конечно, не стали любить его меньше, горечь раз­луки даже уси­лила наше чув­ство и помогла понять – как дорог нам тот, кого смерть у нас отняла. Но что делать дальше, как эту нашу любовь выра­зить, как сде­лать, чтобы она дошла до люби­мого и помогла ему, или пора­до­вала его там, где он ока­зался – этого мы не знаем. У нас просто нет опыта бытия там – за гранью земной жизни, мы даже пред­ста­вить себе не можем, что же про­ис­хо­дит с чело­ве­ком после смерти. А когда не хва­тает своего лич­ного опыта, вполне разумно обра­титься за помо­щью туда, где подоб­ный опыт име­ется, – обра­титься к Церкви, кото­рая уже почти две тысячи лет поми­нает своих умер­ших и имеет огром­ное коли­че­ство сви­де­тельств дей­ствен­но­сти молит­вен­ного поми­но­ве­ния усоп­ших. Поэтому очень часто смерть близ­кого чело­века при­во­дит в Цер­ковь даже тех, для кого мнение Церкви нико­гда не явля­лось авто­ри­тет­ным во всех осталь­ных вопро­сах их жизни.

Вообще, без веры в жизнь после смерти, поми­нать умер­ших – довольно бес­смыс­лен­ное заня­тие. В совет­ский период исто­рии нашей страны была такая тра­ди­ция – почи­тать память погиб­ших в Вели­кой Оте­че­ствен­ной войне мину­той мол­ча­ния. Для ате­и­сти­че­ского госу­дар­ства это был очень логич­ный ритуал. Сердце чело­века тре­бо­вало: “Побла­го­дари этих людей. За твое спо­кой­ное и мирное суще­ство­ва­ние они отдали самое доро­гое, что у них было, – свою жизнь. Ты навсе­гда в долгу перед ними, побла­го­дари их”. Но разум воз­ра­жал: “Как можно бла­го­да­рить тех, кого нет? Какие слова можно ска­зать тому, кого не просто нет рядом с тобой – вообще нигде нет, как не было тебя самого до твоего рож­де­ния?”. К небы­тию бес­смыс­ленно обра­щаться с какими бы то ни было сло­вами, здесь дей­стви­тельно оста­ется одно только скорб­ное мол­ча­ние. Как какое-то тор­же­ствен­ное выра­же­ние неве­ру­ю­щим чело­ве­ком своего бес­си­лия перед фактом смерти близ­ких людей.

Для ате­и­сти­че­ского созна­ния воз­можны лишь бес­сло­вес­ные формы поми­но­ве­ния умер­ших, будь то минута мол­ча­ния или поми­наль­ная чарка – молча и не чока­ясь.

Но если чело­век отка­зы­ва­ется пола­гать, что его близ­кие, умирая, рас­тво­ри­лись без следа в миро­вом про­стран­стве, если он верит, что они живы, и наде­ется на буду­щую встречу с ними (пускай даже после соб­ствен­ной смерти), тогда такому чело­веку для выра­же­ния своей надежды, веры и любви просто необ­хо­димы слова. И про­стого, бро­шен­ного походя “…все там будем” здесь уже явно недо­ста­точно. Нужны другие слова – более точные и кра­си­вые, нужно понять – в чем смысл такого поми­но­ве­ния, нужно разо­браться, нако­нец – что же про­ис­хо­дит с чело­ве­ком в этом самом зага­доч­ном “там”, где все мы, в конце концов, должны будем ока­заться.

Чего боятся веру­ю­щие?

Армян­ский поэт X века Григор Наре­каци (почи­та­е­мый в Арме­нии как святой) писал:

Никто на свете не может пред­ска­зать с полной уве­рен­но­стью посмерт­ную участь того или иного чело­века. Но Цер­ковь с уве­рен­но­стью гово­рит о неиз­беж­ном для всех людей собы­тии: после смерти каждый из нас обя­за­тельно встре­тится с Богом.

А вот станет ли эта встреча для чело­века источ­ни­ком вечной радо­сти, или ока­жется для него мучи­тель­ной и невы­но­си­мой – зави­сит уже от того, как сам он прожил свою жизнь. Если он гото­вил себя к этой важной встрече, стре­мился к ней, если всю жизнь глав­ным кри­те­рием оценки своих поступ­ков, слов и даже мыслей для него был вопрос: “А понра­вится ли это Богу?”, то уми­рать такому чело­веку уже не очень и страшно. Нет, конечно, пред­сто­я­щая встреча с Гос­по­дом вызы­вает в его сердце вол­не­ние и трепет. Он лучше, чем кто-либо, знает, как часто его стрем­ле­ние жить пра­ведно раз­би­ва­лось о его же соб­ствен­ную лень, жад­ность, тще­сла­вие, насколько неудач­ной была почти каждая его попытка сде­лать что-то ради Бога, а не ради соб­ствен­ных стра­стей и капри­зов. Но он знает также и другое. Пыта­ясь жить по запо­ве­дям Божьим, он с удив­ле­нием и радо­стью увидал, что Бог любит его даже таким слабым и несо­вер­шен­ным, не спо­соб­ным, по сути, ни на что доброе. Это реаль­ное пере­жи­ва­ние Божьей любви – глав­ная, самая доро­гая цен­ность в жизни каж­дого веру­ю­щего чело­века. Он научился видеть, с какой тро­га­тель­ной забо­той и вни­ма­нием участ­во­вал Гос­подь в его земной жизни. И ему кажется неле­пым даже пред­по­ло­жить, что после смерти Бог отвер­нется от него и сменит эту любовь на без­душ­ную и холод­ную спра­вед­ли­вость. Веру­ю­щего чело­века вол­нует совсем другой вопрос: “А не отвер­нусь ли я сам от Бога при встрече? Не ока­жется ли вдруг, что для меня есть на свете что-то более доро­гое, чем Бог?” Вот этого веру­ю­щий чело­век боится по-насто­я­щему. Но такой страх рас­тво­рен надеж­дой. Бог, вос­пол­ня­ю­щий наши недо­статки и помо­га­ю­щий нам в земной жизни, может и после нашей смерти вос­пол­нить нашу немощь Своим Все­мо­гу­ще­ством. Именно о таком хри­сти­ан­ском отно­ше­нии к себе и к Богу гово­рил Борис Гре­бен­щи­ков в одной из своих ранних песен:

Заблу­див­шийся летчик

Отвер­нув­шись от света, мы рис­куем ока­заться во тьме соб­ствен­ной тени. Если чело­век сделал глав­ным содер­жа­нием своей жизни не стрем­ле­ние изме­ниться к луч­шему, не под­го­товку к этой посмерт­ной встрече со своим Созда­те­лем, если он раз­ме­нял свою жизнь на деше­вые или доро­гие раз­вле­че­ния, на упо­е­ние вла­стью, день­гами или соб­ствен­ной гени­аль­но­стью, тогда у него воз­ни­кают серьез­ные про­блемы. Не научив­шись любить Бога, не увидав Его любви к себе при жизни, наглухо замкнув­шись в скор­лупу соб­ствен­ных стра­стей и жела­ний, чело­век не сможет и не захо­чет быть с Богом и после своей смерти.

Грех ведь тем и стра­шен, что насла­ждаться им чело­век может, лишь пока он жив. Назна­че­ние души – управ­лять телом, и только в их сово­куп­ном суще­ство­ва­нии чело­век может пол­но­ценно жить, дей­ство­вать и изме­нять себя как в лучшую, так и в худшую сто­рону. Смерть отни­мает тело у души и делает ее неспо­соб­ной к какому либо дей­ствию, а значит и – к изме­не­нию. Душа не может больше ни гре­шить, ни каяться; и, какой она стала к моменту смерти чело­века, такой и пре­бу­дет в веч­но­сти. Чтобы это было понят­нее, можно пред­ста­вить, что наша жизнь – авиа­рейс, тело – само­лет, а душа – летчик, кото­рый знает, что запас топ­лива у него огра­ни­чен и поз­во­ляет про­ле­теть, скажем, пять тысяч кило­мет­ров до пункта назна­че­ния. Если он не теряет связь с дис­пет­че­ром и держит верный курс, то несмотря на нелет­ную погоду, плохое само­чув­ствие и непо­ладки в дви­га­теле, он все же дотя­нет до аэро­дрома. Или совер­шит ава­рий­ную посадку где-нибудь непо­да­леку, так что спа­са­тели легко смогут его отыс­кать. Но когда летчик летит наобум, куда глаза глядят, без ори­ен­ти­ров и целей и даже не заду­мы­ва­ется, что с ним будет и где он ока­жется, когда в баках кон­чится горю­чее… Скорее всего, такой горе-пилот окон­ча­тельно заблу­дится, при­зем­лится совсем уж невесть где, да там и сгинет без вести, потому что непо­нятно где искать того, кто летел неиз­вестно куда. А пешком ему оттуда уже не выбраться.

Гос­подь сказал об этом пре­дельно ясно: “В чем застану, в том и сужу”. Это вовсе не озна­чает, будто Богу без­раз­лично, что там с чело­ве­ком было перед смер­тью, и в каком состо­я­нии он умер. Наобо­рот, Цер­ковь гово­рит, что Гос­подь при­зы­вает чело­века на суд в самый бла­го­при­ят­ный для его посмерт­ной участи момент. Каждый из нас уми­рает либо на пике своего духов­ного раз­ви­тия, либо когда Бог видит, что даль­ней­шая жизнь будет изме­нять его душу только в худшую сто­рону. А вот взять пра­виль­ный курс и выве­сти себя на этот свой духов­ный мак­си­мум – чело­век должен уже сам. И никто за него не сможет про­де­лать эту работу, даже Бог.

Но что же могут сде­лать близ­кие для такого поте­ряв­ше­гося лет­чика, чем они могут помочь ему? Они могут многое – рас­ка­лить докрасна теле­фон началь­ника аэро­дрома, до кото­рого не смог доле­теть про­пав­ший пилот, засы­пать пись­мами мини­стер­ство, сту­чать кула­ками по столу в раз­лич­ных каби­не­тах и – тре­бо­вать, тре­бо­вать, тре­бо­вать орга­ни­за­ции новых спа­са­тель­ных и поис­ко­вых экс­пе­ди­ций. Право на такую настой­чи­вость дает им любовь к про­пав­шему.

А наша любовь застав­ляет нас обра­щаться к Богу с прось­бами о про­ще­нии грехов наших близ­ких и об упо­ко­е­нии их “со свя­тыми”. В этом и заклю­ча­ется один из смыс­лов молит­вен­ного поми­но­ве­ния усоп­ших в Пра­во­слав­ной Церкви.

Мамина рука

Свя­ти­тель Игна­тий Брян­ча­ни­нов назы­вал суще­ство­ва­ние души в аду – бытием без бытия, стран­ной формой жизни в отсут­ствие жизни. Эту неспо­соб­ность греш­ной души к дей­ствию мы все, как ни странно, в разной мере испы­тали уже сейчас, при жизни. Навер­ное, любой чело­век хотя бы одна­жды пере­жи­вал состо­я­ние глу­бо­кой депрес­сии, уныния. Когда лежишь на диване, отвер­нув­шись к стене, и никого не хочешь ни видеть, ни слы­шать. Когда даже сол­неч­ный свет мешает жить, и ты бежишь от него, задер­ги­ва­ешь шторы, укры­ва­ешься с голо­вой оде­я­лом только чтобы не видеть мрака, овла­дев­шего твоей душой. Ты еще не умер, но сил и жела­ния жить дальше у тебя уже нет, и кажется, что так теперь будет всегда. И тут в твою темную ком­нату войдет мама. Она не будет спра­ши­вать, что с тобой слу­чи­лось и даже не станет тебя уте­шать. Она просто сядет на кра­е­шек дивана, возь­мет тебя за руку, погла­дит по голове, начнет гово­рить о чем-то совсем неваж­ном ни для нее, ни для тебя… В общем, не сде­лает ничего осо­бен­ного. Но ты вдруг почув­ству­ешь, что черный мешок уныния, в кото­ром ты провел несколько дней, рас­пол­за­ется по швам, и ты снова спо­со­бен жить.

Ока­зы­ва­ется, любовь поз­во­ляет нам делиться с близ­кими самым глав­ным – жиз­нен­ной силой, самой воз­мож­но­стью бытия. На этом прин­ципе Цер­ковь и осно­вы­вает необ­хо­ди­мость поми­но­ве­ния усоп­ших, и воз­мож­ность изме­не­ния посмерт­ной участи тех, кого мы любим и за кого молимся. Да, душа после смерти не может сама изме­нить себя. Но она может изме­ниться бла­го­даря уси­лиям тех, кто остался на земле и помнит о ней. Дело в том, что Цер­ковь – это не просто фор­маль­ное объ­еди­не­ние людей, веру­ю­щих в Бога. Хри­сти­ане состав­ляют в Церкви единый орга­низм, в кото­ром состо­я­ние одного органа опре­де­ляет само­чув­ствие всех осталь­ных. Все мы живые кле­точки живого Тела Хри­стова. Апо­стол Павел напи­сал об этом уди­ви­тель­ные слова: “…Вы – тело Хри­стово, а порознь – члены”, еще: “Не может глаз ска­зать руке: ты мне не надобна; или так же голова ногам: вы мне не нужны”. Физи­че­ская смерть не отры­вает чело­века от Тела Хри­стова. Но те духов­ные болезни, кото­рые он не доле­чил при жизни, теперь изле­чимы только уси­лием всего орга­низма, сам для себя он уже ничего сде­лать не в состо­я­нии.

Как же один чело­век может духовно помочь дру­гому, тем более – усоп­шему? Точно так же, как в орга­низме одна клетка помо­гает другой, пора­жен­ной забо­ле­ва­нием. Чтобы пода­вить вос­па­ли­тель­ный про­цесс в одной части тела, орга­низм вклю­чает иммун­ные про­цессы, кото­рые все силы орга­низма бро­сают на борьбу с забо­ле­ва­нием. Здо­ро­вые клетки берут на себя допол­ни­тель­ную нагрузку, чтобы помочь боль­ным. Так, на войне бойцы не бро­сают ране­ного това­рища, а бережно выно­сят его из-под огня, рискуя при этом собой. Так в походе груз под­вер­нув­шего ногу чело­века рас­пре­де­ля­ется на всех.

Но помочь боль­ному может только здо­ро­вый. Это глав­ный прин­цип духов­ной помощи. В этом суть молитвы за дру­гого чело­века, живого или усоп­шего – неважно. Для того чтобы помочь ближ­нему, мы сами должны заняться своим духов­ным здо­ро­вьем, чтобы иметь воз­мож­ность поде­литься им с люби­мым чело­ве­ком. Пред­по­ло­жим, наш ближ­ний был при жизни гнев­лив, любил зло­сло­вить, пьян­ство­вал и чре­во­угод­ни­чал, был жадным. Значит, мы должны научиться воз­дер­жи­ваться от гнева, удер­жи­вать свой язык от злых речей, соблю­дать посты, раз­да­вать мило­стыню и т.д. Проще говоря, нужно самому начать жить по-хри­сти­ан­ски и тем самым полу­чить воз­мож­ность делиться этой жизнью с нашими усоп­шими через молитву. Любовь реа­ли­зует себя в жертве. И если наше поми­но­ве­ние будет осно­вано на таком хри­сти­ан­ском само­от­вер­же­нии, оно станет для души умер­шего чело­века тем самым при­кос­но­ве­нием любви, кото­рое спо­собно влить в него часть нашей жизни во Христе.

Бога­тый род­ствен­ник

В раз­го­воре о поми­но­ве­нии усоп­ших очень часто упус­ка­ется важный вопрос: а кому, соб­ственно, больше нужно такое поми­но­ве­ние – им, или нам самим? Было бы бес­ко­неч­ной само­на­де­ян­но­стью и дер­зо­стью утвер­ждать, что некто из наших умер­ших близ­ких попал в ад, нуж­да­ется в помощи и его необ­хо­димо выма­ли­вать. У хри­стиан есть запо­ведь не судить ближ­него при жизни. Тем более нелепо выно­сить при­го­вор тому, кто уже окон­чил свое земное стран­ствие и пред­стал перед судом Божиим. Мы можем бес­по­ко­иться за него, как роди­тели бес­по­ко­ятся за сына, уехав­шего учиться в дале­кий город. Но мы не должны забы­вать, что у нас есть в этом городе бога­тый и любя­щий нас род­ствен­ник. Причем, не просто бога­тый – он в этом городе самое глав­ное лицо и решает там все вопросы, чего бы они ни каса­лись. И мы не должны рвать себе сердце пере­жи­ва­ни­ями – этот род­ствен­ник поза­бо­тится о нашем сыне гораздо лучше, чем мы сами. Но эта забота не мешает нам посы­лать ему письма, посылки со вся­кими вкус­но­стями и деньги на кар­ман­ные рас­ходы. Сын может ни в чем не нуж­даться, но наш бога­тый род­ствен­ник очень дели­ка­тен, он не лишает нас воз­мож­но­сти про­яв­лять свою любовь подоб­ным обра­зом. И когда мы звоним и просим его: “Ты, уж не остав­ляй там нашего маль­чика, пожа­луй­ста! При­смат­ри­вай за ним, помо­гай, а то мы тут вол­ну­емся!”, это совсем не озна­чает, что без нашего звонка сын остался бы без под­держки и вни­ма­ния. Просто мы любим его, а он уехал и теперь далеко. И что мы можем сде­лать еще, чтобы выра­зить свою любовь и заботу? Только зво­нить и слать письма с посыл­ками. Так и молитва ко Христу за наших усоп­ших нужна нам самим не меньше, чем тем, о ком мы молимся.

Потому что у всех нас есть такой бога­тый род­ствен­ник. Это – Хри­стос, Кото­рый и воче­ло­ве­чился для того, чтобы сде­лать нас Своими род­ствен­ни­ками по плоти. А род­ствен­ни­ков не судят бес­при­страстно, их судят – с любо­вью. Его суд – не наш суд. Доста­точно вспом­нить, сколько раз в Еван­ге­лии Хри­стос оправ­ды­вает и защи­щает тех, кого люди осу­дили, причем из самых спра­вед­ли­вых сооб­ра­же­ний.

Наши мерт­вые нас не оста­вят в беде…

Бывает, что уехав­ший сын сам отправ­ляет роди­те­лям бога­тые посылки и пере­воды. В исто­рии Церкви немало при­ме­ров, когда молит­вен­ное обще­ние с усоп­шими помо­гало живу­щим решить свои земные про­блемы. Вот несколько при­ме­ров.

У одного свя­щен­ника умерла жена, кото­рую он очень любил. Горечь утраты ока­за­лась для него непо­силь­ной, и он начал пить. Каждый день он поми­нал ее в своих молит­вах, но все глубже и глубже погру­жался в тря­сину алко­го­лизма. Одна­жды к этому свя­щен­нику пришла при­хо­жанка и рас­ска­зала, что во сне к ней яви­лась его умер­шая жена и ска­зала: “Налей мне водки”. “Но ведь ты же нико­гда не пила при жизни”, – уди­ви­лась при­хо­жанка. “Мой муж при­учил меня к этому своим нынеш­ним пьян­ством”, – отве­чала умер­шая.

Этот рас­сказ настолько потряс свя­щен­ника, что он навсе­гда бросил пить. Впо­след­ствии он принял мона­ше­ство. Скон­чался в сане епи­скопа. Звали его – Вла­дыка Васи­лий (Родзянко).

Другой случай. Сту­дент духов­ной ака­де­мии шел на экза­мен, недо­ста­точно хорошо зная мате­риал. В кори­доре на стене висели порт­реты ученых и бого­сло­вов, в разные годы пре­по­да­вав­ших в ака­де­мии. Сту­дент молит­венно обра­тился к одному из давно почив­ших пре­по­да­ва­те­лей, с прось­бой – помочь ему сдать экза­мен. И на всю жизнь запом­нил, насколько явной была эта помощь. Экза­мен он сдал на “отлично”, все время ощущая спо­кой­ную, доб­ро­же­ла­тель­ную под­держку того, к кому он обра­тился. Сту­дент тоже стал мона­хом, а потом – епи­ско­пом. Это – вла­дыка Евло­гий, архи­епи­скоп Вла­ди­мир­ский и Суз­даль­ский. А на порт­рете был изоб­ра­жен пре­по­да­ва­тель МДА мит­ро­по­лит Фила­рет (Дроз­дов), впо­след­ствии, кано­ни­зи­ро­ван­ный как Свя­ти­тель Фила­рет Мос­ков­ский (кстати, исто­рию эту вла­дыка Евло­гий рас­ска­зал, когда Синод соби­рал мате­ри­алы для кано­ни­за­ции свт. Фила­рета).

Уди­ви­тель­ный случай молит­вен­ного обще­ния с усоп­шими опи­сы­вает мит­ро­по­лит Сурож­ский Анто­ний. Одна­жды к нему обра­тился чело­век, кото­рый во время войны слу­чайно застре­лил люби­мую девушку, свою неве­сту. Одним выстре­лом он раз­ру­шил все, о чем они так много вместе меч­тали. Счаст­ли­вую жизнь после войны, рож­де­ние детей, учебу, люби­мую работу… Все это он отнял не у кого-то, а у самого близ­кого и доро­гого чело­века на земле. Этот несчаст­ный прожил долгую жизнь, мно­го­кратно каялся в своем грехе перед свя­щен­ни­ками на испо­веди, над ним читали раз­ре­ши­тель­ную молитву, но ничего не помо­гало. Чув­ство вины не ухо­дило, хотя со вре­мени того зло­по­луч­ного выстрела прошло почти шесть­де­сят лет. И Вла­дыка Анто­ний дал ему неожи­дан­ный совет. Он сказал: “Вы про­сили про­ще­ния у Бога, кото­рому не при­чи­нили вреда, кая­лись перед свя­щен­ни­ками, кото­рых не уби­вали. Попро­буйте теперь попро­сить про­ще­ния у самой этой девушки. Рас­ска­жите ей о своих стра­да­ниях, и попро­сите, чтобы она сама помо­ли­лась за вас Гос­поду”. Впо­след­ствии этот чело­век при­слал Вла­дыке письмо, где рас­ска­зал, что сделал все, как он велел и ледя­ная заноза вины, сидев­шая в его сердце долгие годы, нако­нец, рас­та­яла. Молитва убитой им неве­сты ока­за­лась силь­нее его соб­ствен­ных молитв.

Да и сам мит­ро­по­лит Анто­ний рас­ска­зы­вал, как в труд­ные минуты своей жизни он обра­щался к своей усоп­шей маме с прось­бой помо­литься за него, и много раз полу­чал ожи­да­е­мую помощь.

Когда-то Вла­ди­мир Высоц­кий пел: “…Наши мерт­вые нас не оста­вят в беде, наши павшие – как часо­вые”. Уходя из этой жизни, наши люби­мые ста­но­вятся ближе к Гос­поду и могут хода­тай­ство­вать за нас перед Ним. Поэтому мы и молимся святым, кото­рые кано­ни­зи­ро­ваны Цер­ко­вью. Но нельзя забы­вать, что свя­тыми Цер­ковь счи­тает не только вне­сен­ных в святцы про­слав­лен­ных угод­ни­ков Божиих. Свя­тыми в Церкви названы все хри­сти­ане, освя­ща­ю­щи­еся Пре­чи­стыми Телом и Кровью Хри­сто­выми в таин­стве Евха­ри­стии. И если наш близ­кий при жизни был членом Церкви, испо­ве­до­вался и при­ча­щался святых Хри­сто­вых Тайн, тогда у нас не может быть доста­точ­ных осно­ва­ний счи­тать, что после его смерти он нуж­да­ется в нашем поми­но­ве­нии более чем мы в его молит­вах за нас. Свя­ти­тель Киприан Кар­фа­ген­ский писал: “…Не должно опла­ки­вать бра­тьев наших, по зову Гос­пода отре­ша­ю­щихся от насто­я­щего века. Мы должны устрем­ляться за ними любо­вью, но никак не сето­вать за них: не должны оде­вать тра­ур­ных одежд, когда они уже облек­лись в белые ризы”.

Слезы, летя­щие к небу

Чув­ства, кото­рые мы испы­ты­ваем, когда уми­рает люби­мый чело­век, пре­красно выра­зил в своей “Бал­ладе о про­ку­рен­ном вагоне” поэт Алек­сандр Кочет­ков.

Смерть всегда поку­ша­ется на самое доро­гое – на един­ство нашей любви. Она пыта­ется ото­рвать от нас тех, кто делил с нами горе­сти и невзгоды, кто напол­нял нашу жизнь смыс­лом и радо­стью. Мы давно срос­лись с ними, они стали неот­де­ли­мой частью нас самих. И теперь, молясь за усоп­ших, мы про­те­стуем, мы просто отка­зы­ва­емся при­знать закон­ность этого раз­де­ле­ния люби­мых людей на живых и мерт­вых. Бог не созда­вал смерти, и она не имеет ни силы, ни права на наших близ­ких, потому что у Бога – все живы.

Огоньки свечей, кото­рые мы зажи­гаем на пани­хиде, напо­ми­нают по форме слезы. Но слеза капает на землю, а пламя свечи всегда стре­мится вверх. Мы хоро­ним наших близ­ких в могилы, а сердца свои устрем­ляем в небеса, ко Христу и просим Его, чтобы Он поза­бо­тился о тех, кто нам так дорог. А они, быть может, просят Бога поза­бо­титься здесь о нас. Это един­ство вза­им­ной любви во Христе умер­ших и живых людей и есть – Цер­ковь Хри­стова.

В том же сти­хо­тво­ре­нии Алек­сандра Кочет­кова есть еще такие слова:

Пра­во­слав­ные хри­сти­ане не рас­ста­ются со своими люби­мыми даже после их смерти. Каждый день, поми­ная усоп­ших в своих утрен­них и вечер­них молит­вах, мы впи­сы­ваем их в круг нашей жизни. Как если бы они вдруг уехали в дале­кий край, и мы просто давно их не видели. Но при этом мы наде­емся, мы очень верим, что когда-нибудь обя­за­тельно встре­тимся с теми, кого мы так любим, и кто так любит нас…

Потому что всех нас любит Бог.

Журнал «Фома», №8/40