Первыми, кто был причислен Русской Церковью к числу святых, были князья-страстотерпцы Борис и Глеб. Их почитание установилось в считанные годы после их кончины и вскоре распространилось как общенародное. Прославление их было стремительным не только по историческим, но и просто по человеческим меркам. Вскоре и надолго (а как хотелось бы сказать: навсегда!) они вошли в число самых любимых и почитаемых русскими людьми святых. Первый деревянный храм, посвященный им, построен спустя шесть лет после их кончины, а потом появляются по всей Руси и каменные храмы, и монастыри, и города, носящие их имена.
И сродники их, русские князья-воины, чувствуют их защиту и помощь…
В 1240 году в ночь перед Невской битвой ижорский воевода Пелгусий, в святом крещении Филипп, нёс ночную стражу в стане князя Александра у Финского залива. На восходе солнца он услышал с моря шум и увидел плывущий на вёслах корабль, посреди которого стояли, скрестив руки на груди, одетые мглою, два князя в красных одеждах. Он сразу понял, что это святые страстотерпцы Борис и Глеб. Пелгусий услышал, как Борис сказал:
— Брате Глебе, вели грести, да поможем сроднику нашему Александру!
Трепеща, стоял Пелгусий, пока корабль не скрылся с его глаз. Вскоре приехал князь, и дозорный рассказал ему о своём видении.
— Не говори этого никому, — сказал князь и спустя небольшое время повёл свою дружину в бой. Великое множество шведов избил князь в этой битве, по которой и получил своё прозвание — Невский, и с победой возвратился в Великий Новгород.
А в 1380 году было видение ночному стражу войска благоверного князя Димитрия, Фоме Кацибею: на высоте большое облако; с востока шли как бы великие татарские полки, а с юга появились два светлых юноши, державшие в руках свечи и обнажённые мечи. Это были святые страстотерпцы Борис и Глеб. Они сказали татарским воеводам:
— Кто велел вам истреблять отечество наше, от Господа нам дарованное? — и стали сечь врагов, так что никто не уцелел.
Наутро страж поведал о своём видении князю. Возведя очи на небо и воздев руки, Димитрий стал молиться:
— Господи Человеколюбче, по молитве святых мучеников Бориса и Глеба, помоги мне!
И в тот день великий князь Московский Димитрий, по молитвам святых Бориса и Глеба, победил Мамая.
В земном житии князья Борис и Глеб прославились не воинскими успехами. Они пали жертвой политического преступления — вполне банального для того времени. Более того, они не противились совершающемуся над ними злодейству.
Почему же русский народ чтил и чтит их наравне с мучениками и апостолами, святителями и преподобными? Почему они стали великими заступниками (заступающими впереди) и небесными полководцами на полях русских решающих битв?
Вспомним, какими людьми были русские князья всего за тридцать, тем более — за пятьдесят и более лет до времени Бориса и Глеба. Пусть не так уж полны и достоверны наши сведения об этой древней для нас поре, но не остаётся никаких сомнений, что и политика, и нравственность, и честь их была разбойничьими. Варяги, от которых хотя бы отчасти ведёт своё родословие Киевская династия, были народом чисто захватническим, воинская, политическая, личная доблесть которых состояла в убийстве, набегах и разбое. Язычница Ольга в коварной мести за Игоря — тот же «ветхий» человек, живущий по тем же волчьим законам. Таков и князь Владимир до своего крещения.
Благодатью Святого Духа, дарованной в Крещении, они преобразились. Князь Владимир стремился реформировать и многие основы государства (например, отменял смертную казнь). Хотел он изменить и порядок наследования власти. По обычаю Киевский престол должен был переходить к старшему из сыновей, а Владимир хотел передать власть над Киевом Борису — восьмому из двенадцати сыновей. Сыновья были от разных жен и наложниц, нажитых в язычестве, но Борис и Глеб — были дети одной матери, православной «болгарыни».
И конечно, это намерение отца никак не устраивало Святополка, старшего сына, так что он даже поднял бунт против Владимира. Бунт был подавлен, Святополка заточили. Но когда Владимир скоропостижно скончался 15 июля 1015 года, борьба за власть развернулась в полную силу — и стремительно.
Святополк Окаянный — как раз совершенно «нормальный» сын своей эпохи: он стремился занять Киевский престол и не собирался терпеть конкурентов. Бориса надо было устранить.
О Борисе и Глебе до нас дошли три основных текста XI века, являющих в совокупности образ их общего жития и страдания.
Борис узнал о смерти отца, возвращаясь в Киев с дружиной после несостоявшейся битвы с печенегами. Одновременно узнал и о том, что Святополк уже занял Киевский престол. Он предвидел, что Святополк не потерпит соперничества и может убить его. Сказание передает душевную борьбу Бориса, скорбь по отце и надежду уверить сводного брата в своей покорности. Он решает: «Если и прольёт мой брат кровь мою, то буду я мучеником пред Господом моим, и примет душу мою Владыка».
А дружина — восемь тысяч воинов! — требует от него: «Пойди, сядь в Киеве на отчий княжеский стол, ведь все воины в твоих руках!» Они — военные, которые кормятся от князя-предводителя, им нужно, чтобы он стал киевским властителем: «Мы вручены были тебе отцом твоим и готовы идти с тобою, и даже одни без тебя, чтобы изгнать из Киева Святополка и тебя туда ввести».
Но Борис отвечает: «Не хочу быть противником брату моему старейшему; но как угодно будет Богу, так и исполнится!»
Он распустил дружину, а сам остался с ближними слугами и священником. На берегу реки Альты (это приток Трубежа, недалеко от Переславля-Залесского) велел он поставить уединенный шатер и там стал ждать горькой участи своей. Была суббота. Велев священнику петь вечерню, князь со слезами творил в шатре вечернюю молитву, а потом лёг спать, но сон его был полон тревоги и печали о том, «как претерпеть мучение и страдание, и окончить жизнь, и веру сохранить, и приуготовленный венец принять из рук Вседержителя».
Он проснулся ещё до рассвета. Был день воскресный, и он сказал священнику своему: «Вставай, начинай заутреню». И сам начал молиться ко Господу Богу.
А у шатра уже были подосланные Святополком злодеи — они пришли на Альту ночью. Подойдя к шатру, они услышали, как князь стихословит Шестопсалмие: «Господи! «Господи, что ся умножиша стужающии ми? мнози востают на мя, мнози глаголют души моей: несть спасения ему в Бозе его»(Пс. 3, 1–2), — и прочие псалмы до конца, призывая их словами помощь Божию. Затем он пропел канон и, закончив утреню, стал молиться, взирая на икону Господа и говоря: «Господи Иисусе Христе, в этом образе явившийся на землю, волею взошедший на крест и принявший страдания за грехи наши! Удостой и меня принять страдание!»
И тогда он услышал зловещий шёпот у шатра и молился:
«Слава Тебе, Господи, за всё, за то, что ты удостоил меня принять эту горькую смерть и претерпеть всё ради любви к заповедям Твоим! Ты Сам не захотел избегнуть мук и ничего не пожелал Себе. Поэтому, Владыка, душа моя в руках Твоих, ибо я не забыл Твоей заповеди. За Тебя, Господи, я умерщвляем всякий день, и считают меня за овцу, обречённую на заклание! Ты видишь, Господи мой, что я не сопротивляюсь. Как Господу угодно, так и будет».
Вот тогда-то злодеи ворвались в шатер и вонзили в него свои копья. Думая, что князь уже мёртв, они вышли из шатра.
Но они не добили князя! Шатаясь, он вышел из шатра и обратился к ним:
«Братья мои милые и любимые! Погодите немного, дайте помолиться Богу!»
Такую молитву вкладывает в его уста списатель жития:
«Слава Тебе, щедрый Податель жизни, что сподобил меня подвига святых мучеников! Слава Тебе, Владыка Человеколюбец, что сподобил меня совершить сокровенное желание сердца моего! Будь же свидетелем, что не противлюсь я Твоей святой воле и не перечу и, имев под своей рукой всех воинов отца моего, ничего не замышлял против брата моего. Сверши суд между мною и братом моим, а их, Господи, не осуждай за грех этот, но приими с миром душу мою!»
И, горестно воззрев на своих убийц, с осунувшимся лицом, весь обливаясь слезами, он сказал:
«Братья, заканчивайте порученное вам. И да будет мир брату моему и вам, братья».
Ударив князя мечом, злодеи перебили и его слуг, а тело князя обернули в тот самый шатёр, в котором совершили убийство, и ещё дышащего повезли его на телеге в Вышгород. Навстречу телеге с телом Бориса выехали два посланных Святополком варяга и в бору поравнялись с ней; в это время ещё живой князь приподнял голову, и один из присланных пронзил его мечом в сердце.
Так скончался блаженный на 28-м году возраста своего, мая в 24-й день, приняв венец от Христа Бога с праведными. Тело его привезли в Вышгород и положили до времени в церкви Святого Василия. Убийцы возвратились с жестокой вестью к князю Святополку. Имена их: Путыш и Талец, Яловит и Ляшко.
А младшего брата Бориса, совсем еще юного муромского князя Глеба, Святополк обманом вызвал в Киев. Лишь в пути, на Днепре недалеко от Смоленска, узнал Глеб от посланника своей сестры, что отец его умер, а брат убит Святополком. Глеб еще не успел осмыслить и оплакать эти страшные вести, как приспели по Днепру посланные от Святополка убийцы.
Издали увидев плывущую навстречу ладью, Глеб решил, что они плывут к нему с приветствием, — но лица гребцов были мрачнее ночи. Когда ладьи сошлись, злодеи крюками подтащили ладью Глеба и начали перескакивать в неё с обнажёнными мечами в руках. Гребцы помертвели от страха, весла выпали у них из рук. Тогда-то Глеб понял, что его хотят убить, но он всё ещё надеялся умолить злодеев о пощаде.
«Пощадите, братья и повелители мои! Какую обиду нанёс я брату моему или вам, братья? Пощадите юность мою, смилуйтесь! Не губите меня, юного, не пожинайте колоса, ещё не созревшего, соком беззлобия налитого! Не срезайте лозу, ещё не выросшую, но плод приносящую! Ведь я, братья, и делом и возрастом ещё молод. Это не убийство, а живодёрство! Скажите, какое зло я сотворил?»
Но они с мрачным молчанием обступили его. Упав на колени, он молился:
«Господи! Убивают меня неведомо за что, без вины. Смотри, Господи, и суди! Вот готова душа моя предстать пред Тобою, Господи!»
Взглянув на убийц своих, он промолвил угасающим голосом:
«Раз уж начали, приступайте — совершите то, на что посланы».
И предводитель убийц Горясер приказал зарезать его без промедления. Убил Глеба его собственный повар, по имени Торчин: схватил нож и заклал князя, как жертвенного агнца. Было это месяца сентября в пятый день, в понедельник.
«Так предал чистую душу свою Господу блаженный князь; как жертва непорочная, принесенная во всесожжение, воспарил он в небесные обители к желанному брату; и восприняли оба небесный венец, к которому стремились».
Тело святого мученика брошено было на пустом месте между двух колод. Но Господь не оставляет рабов Своих: «хранит Господь вся кости их, ни едина от них не сокрушится» (Пс. 33, 21). Место то ознаменовалось чудесами: проходившие мимо купцы, охотники и пастухи иногда видели огненный столп, иногда горящие свечи и слышали ангельское пение. И всё же никому из видевших и слышавших это не пришло на ум поискать тело святого, пока князь Ярослав не двинулся на братоубийцу — окаянного Святополка — и не начал с ним жестоко воевать.
Святополк был побежден, изгнан, умер в пути в жестоком помешательстве.
Приняв всю Русскую землю в княжение, Ярослав начал он расспрашивать о телах святых своих братьев: где и как они похоронены? О святом Борисе поведали ему, что тот похоронен в Вышгороде; а о святом Глебе не все знали, где он был убит. Но Ярославу рассказали, что слышали, будто прохожие люди видели свет и свечи в пустынном месте у Смоленска.
— Это брат мой,— сказал Ярослав и послал к Смоленску священников разузнать. И на том месте, где были видения, нашли блаженное тело Глеба. Оно оставалось невредимым: ни хищный зверь не тронул его, ни червь, и даже не почернело оно, как обычно случается с телами мёртвых, но оставалось светлым, целым и благоухающим. Так Бог сохранил тело Своего страстотерпца.
А дальше — стремительное расширение почитания, какая-то расширяющаяся вселенная. Уже в 1021 году — шесть лет после кончины! — строится деревянный храм в честь святых братьев. Совершаются чудеса исцелений. Не позже 1072 года — полная канонизация и с ней появление нового чина святости, не заимствованного у греков: страстотерпцы.
В этом какая-то Божественная тайна: как русские люди, крещеные всего пару десятилетий назад, еще не знающие почти ничего о своей новой вере — как они почувствовали и оценили в подвиге-страдании Бориса и Глеба явление главного чуда, совершившееся на Руси с её крещением?
Чудо и святость Бориса и Глеба — в том, что перед лицом страшной смерти для каждого из них оказалось важным только одно: быть со Христом, быть как Христос. Оказалось, что не только на арене римского цирка можно свидетельствовать: «Я христианин!». Свидетельство это стало возможным и столь же важным перед своими крещёными же братьями (и Борис, и Глеб называют братьями своих убийц, подосланных кровным братом), которые не требуют отречься от Христа, а просто убивают, убивают ни за что. Цветущий молодостью Борис и особенно совсем юный Глеб — оба хотят жить, оба страшатся смерти, — и всё же важнее, бесконечно важнее для них не разлучиться с Христом.
И эту удивительную жертву понял и принял поражённый ею русский народ, увидев в ней рождение нового человека — того человека, который и стал истинным гражданином Святой Руси.
Комментировать