Жизнь святого Афанасия Великого, архиепископа Александрийского^*

Святой Григорий Богослов, прославляя подвиги св. Афанасия Александрийского, в похвальном слове, выразил желание «особым писанием изобразить его доблести, как и он описал жизнь божественного Антония». Важность заслуг Святителя Александрийского для церкви Христовой, – его непоколебимая твердость в защищении истины, сила в обличении лжемудрований еретических, терпение в многократных изгнаниях за чистое исповедание учения Христова, заботливость об умиротворении Церкви, – все это могло расположить св. Григория к более полному начертанию великих подвигов иерарха, неослабно в течении полустолетия действовавшего на многотрудном поприще; по временам оставляемого едва не всеми своими собратьями. И кому лучше было изобразить эти подвиги, как не современнику, хотя и младшему, принимавшему столь же живое участие в делах Церкви, боровшемуся с теми же врагами, против которых подвизался и св. Афанасий? – Но мы не видим желания св. Григория исполнившимся.

К счастью, сохранились до нас писания св. Афанасия, в которых он, по обстоятельствам времени, имел нужду говорить о своих делах, и это некоторым образом вознаграждает для нас недостаток других современных сказаний. Даже ближайшие повествователи церковные, как то: Сократ и Созомен, часто сами не находили лучших источников для сего времени, кроме писаний св. Афанасия.

Пользуясь преимущественно этим источником и соображая посторонние свидетельства, постараемся, хотя в слабых чертах, представить жизнь св. Афанасия Александрийского, для объяснения предлагаемых его творении.

Прежде нежели приступим к обозрению жизни и подвигов св. Афанасия, считаем нужным обратить внимание: 1) на состояние христианства в его время в Египте, и 2) на значение кафедры Александрийской, которую он занимал.

1. Проповедь Евангелия, еще при Апостолах принесенная в страну, смежную с Иудеей, быстро распространилась по Египту, и многих привлекла в недра Церкви Христовой. Население христианское было многолюднее, и кафедры епископские встречаются чаще в нижнем Египте, или Дельте, где было сильнее влияние греческого образования на народ. Но еще с началом III столетия являются «крепкие борцы» за имя Христово и из Фиваиды, или верхнего Египта¹. А в гонение Диоклетианово и Максимианово, в течении нескольких лет, каждый день страна эта представляла мужественных страдальцев за веру от десяти до ста, как пишет Евсевий, лично бывший там в это время². В третьем столетии коренные жители Египта, Копты, уже имели Св. Писание на своем языке³. Падение язычества в Египте представляется особенно поразительным доказательством божественной силы христианства. Религия, которой опорою служили многочисленные священные памятники, пережившие несколько столетий, и распространенное в целом мире языческом высокое мнение о мудрости жрецов ее, – религия, которая в глубокой древности имела влияние на верования и других народов, и даже во времена неверия успела привлечь внимание образованных греков и римлян к своим таинствам, которая воспитала в философии направление, стремившееся к примирению всех верований против христианства, и своею таинственностью благоприятствовала некоторому одухотворению язычества, – пала при всех усилиях жрецов и философов поддержать ее, при всем благоговении разнонародных поклонников к ее учреждениям, о котором и доселе свидетельствуют здания и надписи римского времени. Се Господь седит на облаце легце, и приидет во Египет, и потрясутся рукотворенная египетская от лица Его, – и познан будет Господь египтяном: и уведят египтяне Господа в той день, и сотворят жертвы и дары, и обещают обеты Господеви, и воздадят (Ис.19:1, 21). С каким утешением повторяли эти слова Пророка христианские учители Александрии, взирая на дивную перемену, совершившуюся в виду не многих поколений, в стране, наиболее погруженной в суеверие⁴. Нигде слово Евангельского учения, ни над кем, не явило столько своей силы, пишет Евсевий⁵, как над Египтом.

Впрочем не должно думать, чтобы в Египте все решительно изменилось. Язычество в этой стране было близко приспособлено к местным обстоятельствами. Одним из главных предметов обожания была р. Нил⁶, от которой зависело все благоденствие края. У этого бога были свои жрецы⁷. И эти-то приверженцы лжеверия старались поддержать в народе мысль, что если он перестанет воздавать обычные жертвы и приношения своему божеству: то река не даст своих вод для орошения полей, и весь Египет должен страдать от голода⁸. Поэтому, даже до времен Константина Великого, упорствующие язычники продолжали отправлять обычные празднества пред началом разлития реки; и нилометр, или измеритель разлития Нила, как вещь священная, хранился в Александрии – в храме Сераписа, в других городах – в других храмах языческих. Этим хотели выразить, будто вся страна еще признает себя под покровительством прежде чтимого ею божества. Константин Великий, сделавшись обладателем Востока, воспретил отправлять языческие церемонии на берегах Нила⁹, нилометр передал в храм христианский¹⁰, и вместо языческих жертв стали возноситься христианские молитвы об изобильном разлитии плодотворных вод¹¹. Однако же, и после того, слепые приверженцы язычества, пользуясь смутами в церкви александрийской, произведенными арианством, продолжали отправлять свои суеверные обряды¹². Тогда как в других городах указами Императоров уже прекращены были жертвоприношения в храмах языческих, – в Александрии они еще совершались в храме Сераписа, и этот великолепный храм привлекал к себе отовсюду взоры язычников¹³. А вдали от Александрии, язычники тем свободнее совершали свои моления и празднества. В житии аввы Аполлоса Гермопольского упоминается, что не вдалеке от его келлии было до десяти селений, в которых жили язычники, и жрецы их торжественно выносили своих идолов из храма, и совершали свои таинственные обряды, умоляя о изобилии вод¹⁴. И нужны были сильное слово и чудодействующая сила отшельников, для обличения нечестивых и вразумления заблуждающих.

Кроме упорных язычников, в Египте и в особенности в Александры, были и другие враги имени Христова – иудеи. До разорения Иерусалима считалось иудеев в Египте около миллиона; в Александры они занимали две из пяти частей города¹⁵, который считал у себя до трех сот тысяч граждан¹⁶. Восстание иудеев при Веспасиане отозвалось ужасными бедствиями для народа иудейского и в его чужестранных поселениях. Так и в Александрии истреблено было тогда греками до пятидесяти тысяч иудеев. – Но с другой стороны, падение Иерусалима, без сомнения, и приумножило число переселенцев иудейских в Александры, столь близкой к их отечественной стране, и дотоле благоприятствовавшей их вере и благосостоянию гражданскому¹⁷. Христианские Императоры дозволяли им, как везде, так и в Александрии, жить по своему закону¹⁸. И во время смут арианских, иудеи неоднократно, вместе с язычниками, принимали участие в гонении на православных.

Торжеству Евангелия над верованиями и жизнью мира языческого и возвышению внутреннего благосостояния Церкви египетской особенно способствовали два важных учреждения, которые первоначально возникли в Египте, и отсюда распространили благотворное влияние на Всю Церковь Христову. Это были: в области христианской науки – огласительное училище александрийское, и в области жизни христианской – монашество.

Александрийское училище, которое Евсевий называет древним учреждением, а бл. Иероним возводить начало его ко временам Евангелиста Марка¹⁹, с течением времени, по требованию обстоятельств, расширяя круг своих наук, предлагало не одни первоначальные наставления обращающимся в христианство. Сношения с учеными язычниками, которые имели в Александрии свое знаменитое училище, споры с иудеями, которых было здесь много, и которых нападения на христианство нужно было отражать, разные лжеучения гностиков, обольщавших своим мнимым ведением сокровенных тайн христианского учения, – все это заставляло наставников александрийских ближе знакомиться с разнородными учениями их противников, и глубже входить в уразумение своего. Плодом этих занятий были: ученые защищения христианства против язычников²⁰, тщательные изыскания относительно Священного Писания, и его изъяснение²¹, и основательные опровержения появившихся заблуждений²². В училище александрийское стекались любознательные из разных стран, и выходили отсюда с таким образованием, которое сделало их достойными высших степеней церковных в своем отечестве. Сами же наставники часто были возводимы на кафедру Церкви александрийской²³.

Училище начало процветать особенно с конца II столетия. В IV веке славился между его наставниками Дидим, не смотря на слепоту свою от лет младенческих, обладавший обширными познаниями в разных науках. Своим изъяснением Писания, своим защищением православия против ариан, он обращал на себя внимание и пустынножителей египетских и пришельцев Запада, искавших на Востоке богословского образования²⁴.

Другое учреждение, возникшее также в Церкви египетской, и отсюда быстро распространившееся по всему Востоку и Западу, – монашество, имело преимущественное влияние на духовную жизнь Церкви. Исходя из духа ревности о благочестии, оно дало более строгий и определенный вид древнему подвижничеству, и при усиленном стремлении язычников в недра Церкви Христовой, под покровительством Императоров, содействовало Пастырям в преобразовании языческого направления и образа жизни в обращающихся, которых искренность и твердость расположения к вере не могли быть испытываемы, как прежде во время гонений, тяжким искусом. Тот же дух благочестия, который удалял первенствующих христиан от удовольствий языческого общества, и заставлял их жертвовать всеми удобствами жизни и самою жизнью соблюдению закона христианского, – и в последующие времена из среды мирского общества изводил в пустыни на все лишения, чтобы в свободе духа беспрепятственнее служить единому Богу. Посещение пустынножителей, воспитание у них детей, избрание подвижников на высшие степени церковные, всегдашний пример жизни иноческой, осуществлявшей собою указание Спасителя на совершеннейший образ жития (Мф.19:19, 21), – все это благотворно действовало на другую часть христианского общества, в которой не отступали от обыкновенных условий общественной жизни.

Сначала, в Египте, желающие «внимать себе» не имели обычая отдаляться от своих селений; но избирали для себя по близости их уединенное место²⁵. Антоний – первый своим примером познакомил ревнителей благочестия с пустынями, которыми окружена с обеих сторон населенная часть Египта. Родившись от благородных родителей, близ Гераклеополя великого²⁶, он в молодых летах остался сиротою, и вняв гласу Христову к богатому юноше (Мф.19:21), отказался от всего наследства отеческого, в пользу жителей того же селения и бедных, и начал вести жизнь подвижническую, сперва не вдалеке от своего селения, с одним старцем, потом – один, по далее от селения, заключившись в гробнице, как живой мертвец. После пятнадцатилетнего приготовления такими подвигами, он решился и вовсе удалиться от обитаемых мест, и заключился в запустевшем укреплении²⁷, на восточном берегу р. Нила. Это было около 285 года²⁸. Двадцать лет провел он здесь, не исходя совершенно из своего заключения, два раза в год покупая для себя печеные хлебы, в борьбе со врагами невидимыми и с плотью, и в подвигах молитвы и богомыслия. Наконец, по усильному требованию желающих подражать его жизни, открыл к себе доступ, и стал принимать учеников, как уже опытный во всех искушениях и трудах духовной жизни наставник. С той поры, – замечает св. Афанасий, – стали размножаться в горах монастыри, и пустыни населяться иноками. – Антоний отворил к себе двери в то время, когда в Египте, как и в других странах Востока, свирепствовало жестокое гонение Диоклетианово. Его не страшили мучения гонителей. Он сам являлся в Александрию для укрепления исповедников имени Христова, и если бы угодно было Богу, то и для пролияния своей крови за имя Христово. Его устрашило многолюдство, когда, с водворением мира в Церкви, отовсюду стали стекаться к нему, кто за советами духовными, кто за наставлением в жизни пустыннической, кто за исцелением недугов своих, – и он от пустыни решился искать себе новой пустыни. «Куда же ты хочешь бежать?» – был ему голос небесный, когда он на берегу Нила дожидался уже лодки, чтоб удалиться от Людей. «В верхнюю Фиваиду», – отвечал Антоний. Но той же голос возразил ему: «Поплывешь ли ты вверх – в Фиваиду, или вниз – в Буколию²⁹, – тебе не будет покоя ни там, ни здесь. Иди во внутреннюю пустыню». Так называлась лежавшая далее на Восток к Чермному морю пустыня, куда и удалился Антоний, последуя за проходящими сарацинами. После трехдневного путешествия, нашел он дикую высокую гору, с ключом воды и немногими пальмами в долине, и там остановился³⁰. С той поры делилась жизнь Антония между новым приютом его уединения, которое отделялось от жилища человеческого неудобопроходимою пустынею, и между оставленным им монастырем – Писпиром, на берегу Нила³¹. Там, близ Чермного моря, нашел он еще любителя пустыни – Павла, из области Фиваидской, уже девяносто лет оставившего общество человеческое³²: а сюда, в Писпир, являлся по временам, для оказания помощи тем, которые приходили к нему из ближних и отдаленных стран. Только не многие удостаивались его видеть на месте его уединенного богомыслия.

Но жизнь отшельническая, какую вели Павел, Антоний и ученики его, не для всех была удобна и безопасна³³. Вскоре явилось монашество в другом виде, – в виде общежития. Здесь, при постоянном надзоре опытных в духовной жизни руководителей, давшие обет полного самоотречения и совершенной покорности своему настоятелю вернее могли идти к своей цели – к очищению души от страстей и усовершенствованию себя в добродетелях, скорее могли находить в искушении совет, в скорбях ободрение, в нуждах помощь; всем обеспеченные, на все имея общие правила, на каждый час – свое дело, в тесном союзе братства легче могли совершать трудный подвиг самоумерщвления. Такое учреждение дано монашеству другим подвижником египетским, Пахомием³⁴.

Когда было Пахомию около двадцати лет, – он был взят вместе с другими в военную службу. Но, по случаю скорого окончания войны, отпущен на свободу. В это время успел он познакомиться с христианством, и возвратившись в свое отечество, в г. Хиновоске принял св. крещение, и избрал жизнь иноческую, под руководством старца Палемона. Когда же подвигами, изучением Писаний и молитвою, достаточно приготовлен был для того, чтобы быть руководителем других; тогда по наставлению Ангельскому, приступил он к устроению монастыря, где положил учредить общежитие. Местом для сего избрано было запустевшее селение Тавенна³⁵, на берегу Нила. Это было уже по окончании гонения Максимианова, и еще до начала арианства; – следовательно, между 312 и 320 годами³⁶.

Устав Пахомиев³⁷, определявший весь образ жизни иноческой, принят был ревнителями благочестия с такою радостью, что Тавеннийский монастырь вскоре наполнился монахами, и нужно было позаботиться об устроении новых обителей. Пр. Пахомий сам устроил еще шесть монастырей, получивших свое название, по большей части, от городов и селений, близ которых находились, и именно: Пабау³⁸ в котором и жил потом Преподобный, управляя всеми прочими чрез местных настоятелей, – Хиновоскиский³⁹, Монхозин⁴⁰, Тивеве, Пахнум близ Латополя⁴¹, и, по просьбе епископа Панопольского, монастырь Тисмене⁴². Сверх того, устроен был Пахомием, на тех же правилах общежития, один монастырь женский, в котором первою настоятельницею была сестра его⁴³. Но кончине пр. Пахомия (349 г.), преемники его Орсисий и Феодор, вынужденные разделить между собою управление обширным братством, основали еще новые монастыри: два – близ Гермополя, Кай и Ови, и один – близ Гермотина, и также еще – один женский⁴⁴.

Братство Пахомиево вскоре так размножилось, что его исчисляли тысячами. Еще при жизни Пахомия, было у него братии до трех тысяч человек⁴⁵, а в 404 году бл. Иероним возводить число их до невероятного множества – пятидесяти тысяч человек, полагая в каждом монастыре от тридцати до сорока отдельных зданий для келий, и в каждом доме – около сорока человек⁴⁶. Вся братия содержались трудами рук своих, и в свое время, по звуку трубы⁴⁷, собирались к общему Богослужению. Большая часть иноков были египтяне; греков, или знающих греческий язык, было между ними немного⁴⁸. Сам Пахомий, как и пр. Антоний, не знал по-гречески⁴⁹. Но и греки стремились подражать образцам, какие представляла жизнь иноческая в Египте, как напр. св. Василий Великий, учредитель общежительного монашества в Каппадокии.

Сам начальник отшельнической жизни, Антоний Великий, достойно ценил великие заслуги учредителя общежития. Драгоценное свидетельство об этом находим у жизнеописателя пр. Пахомия. По смерти Пахомия, двое из учеников его посланы были в Александрию, и на пути узнав, что Великий Антоний находится в своем монастыре на р. Ниле, почли долгом принять от него благословение. «Услышав о прибытии братии, – говорить жизнеописатель, – Антоний, понудив себя, встал (ибо был уже весьма стар), и вышедши к ним, приветствовал их, и стал расспрашивать: как живет авва Пахомий? Но из слез учеников уразумев, что Пахомий уже скончался, Антоний сказал: «Не плачьте: все вы стали, как авва Пахомий. Я вам говорю: великую услугу оказал он, собрав такое множество братий; он шел путем апостольским». Один из учеников, авва Закхей, на это сказал: «Ты, отче, – светило всего мира. Слава твоя дошла до царей, и за тебя прославляют Бога». – «Не говори того, Закхей», – отвечал Антоний. «В начале, как стал я монахом, не было ни одной киновии для воспитания других; но каждый из прежних монахов, после гонения, подвизался особо. После того, отец ваш устроил это благое дело, при помощи Божией. Еще прежде его хотел учредить то же другой, по имени Аот; но поскольку не от всего сердца старался о сем, то и не получил желаемого. Об отце же вашем много раз слыхал я, что живет он по Писанием, и, истинно, часто желал видеть его телесно; но видно, был не достоин того. В царствии небесном, но благодати Божией, увидим друг друга и всех св. Отцов и, что особенно дорого, самого Господа и Бога нашего Иисуса Христа. Дерзайте же, утверждайтесь и усовершайтесь»⁵⁰.

Многочисленность братства Пахомиева тем для нас изумительнее, что в то же время существовали в Египте, в пустынях и даже городах, и другие многолюдные монастыри, о которых говорят свидетели, лично посещавшие их в конце IV столетия. Так, спускаясь ниже по Нилу от Киновии Пахомиевой, находим в округе Арсенойском пресвитера Серапиона с десятью тысячами иноков, которые трудами рук своих не только содержали самих себя, но и доставляли щедрые милостыни на судах в Александрию⁵¹; в округе Гермопольском у Аполлоса – около пяти сот братий⁵²; а город Оксиринх до того богат был иноками и инокинями, что посетителям казалось, в нем более было монастырей, нежели домов, и по свидетельству тамошнего епископа, в стенах и за стенами города, находилось до десяти тысяч иноков, и вдвое более инокинь⁵³. Окрестности Мемфиса и Вавилона также наполнены были бесчисленным множеством иноков⁵⁴; вблизи Александрии Палладий видел их до двух тысяч, живя между ними около трех лет⁵⁵. Около того же времени, когда Антоний удалился к пустынным берегам Черного моря, а Пахомий основывал общежитие Тавеннийское, пр. Аммон открыл новое убежище для пустыннолюбивых иноков не вдалеке от Александрии⁵⁶, в горе нитрийской. Семнадцать лет прожив с своею супругою в девстве, он решился наконец, по взаимному согласно, разлучиться с нею, и в уединении безраздельно посвятить себя Богу. Вскоре и эта гора стала наполняться кельями иноков, так что к концу ΙV столетия считалось здесь до пятидесяти монастырей, и жило до пяти тысяч человек – по одному, по двое, и многие – вместе⁵⁷. За горою начиналась обширная пустыня ливийская; когда и уединение горы нитрийской для некоторых не казалось достаточным, – Аммон, с благословения Антония, посетившего местопребывание своего друга, перенес келлии и в сию пустыню⁵⁸, и с этой поры пустыня стала именоваться келлиями⁵⁹. Еще далее от нитрийской горы отстоял скит⁶⁰, где положил основание иноческому жительству пр. Макарий египетский⁶¹. Сюда не было и проложенной дороги, или тропы; отыскивали путь к отшельникам по звездам; но это страшное место, как называли его посетители, более, нежели другие обиталища иноков, богато было мудрыми и совершенными подвижниками; ибо, – говорить один из таких посетителей, – в это место и селились только наиболее твердые мужи⁶². Макарий удалился сюда еще задолго до кончины пр. Антония⁶³, и юный подвижник приходил к многолетнему старцу учиться отшельническим добродетелям⁶⁴, и в свою очередь сам был наставником для множества переселившихся к нему. Так гора нитрийская, келлии, скит, пустыни в разных местах Египта, лишенные всех удобств для жизни земной, наполнились взыскующими града грядущего, воспитали для Церкви многих духоносных мужей, которых чудеса привлекали к ним страждущих, а мудрые правила и писания остались навсегда руководством к жизни духовной. «Не столько светло небо со множеством своих звезд, – говорить св. Иоанн Златоуст, – сколько пустыня египетская, являющая нам всюду кущи иноков⁶⁵». «И мне кажется, – говорит один из подвижников египетских, – над этой страною исполняется слово Апостольское: идеже умножися грех, тамо преизбыточествова благодать (Рим.5:20). Преумножилось некогда в Египте, больше нежели в других странах, многоразличное и нечестивое идолослужение: и где же в городах такое множество спасающихся иноков, сколько их предстоит Богу в пустыне египетской?»⁶⁶

2. Чтобы определить значение престола александрийской Церкви, мы должны обратить внимание а) на ее отношения  прочим Церквам Востока и Запада; б) на ближайшие сношения ее к Церквам египетским и в) на епархиальную область, которою непосредственно заведовал епископ александрийский.

а) В иерархии Востока, епископ александрийский занимал первое место, до той поры, как Собор Вселенский 2-й утвердил это первенство за престолом Церкви константинопольской. В истории III столетия не видим ни одного значительного церковного вопроса, на Востоке или на Западе, в решении которого не принимали бы участия епископы александрийские. В споре, о принятии падших в общение с Церковью, и папа римский Корнелий и Новациан, его противник, старались склонить на свою сторону архиепископа александрийского, Дионисия. Приверженцы Новацианского мнения приглашали его даже на Собор в Антиохию. Но просвещенный пастырь александрийский отверг виновника раскола, и посланием в Рим старался успокоить волнение церковное⁶⁷. Другой спор, о крещении еретиков, возникший на Западе, между Церквами римской и карфагенской, тот же архиепископ александрийский, по вызову самого папы римского, Стефана, старался прекратить своими примирительными предложениями⁶⁸. Когда в Антиохии Павел самосатский начал проповедовать свои еретические мнения о Лице Иисуса Христа, тот же Дионисий приглашен был к участию в суждении собора о нем, и только по преклонным летам своим отказался прибыть в Антиохию; но он не оставил предсмертным посланием изъяснить свое мнение⁶⁹. Не говорим уже о действиях того же Святителя против заблуждений, являвшихся в собственном его округе: против ереси Савеллия пентапольского⁷⁰ и лжеучения Непота арсенойского⁷¹.

Епископ александрийский, «по древнему обычаю»⁷², управлял, как Патриарх, всеми Церквами в Египте, Ливии и Пентаполе. В его округе было около ста епархий⁷³. Предстоятель Церкви александрийской, чтимый от других наименованием «Папы», но обыкновенно, употребляя общее высшим пастырям Церкви имя епископа⁷⁴, стоял в ближайших отношениях к подчиненным ему епископам, нежели как это было в других патриарших округах. В Египте не имели такой силы, как в других областях, права митрополитов, посредствующих между Патриархом и областными епископами. Управление сосредоточивалось преимущественно во главе Церкви александрийской⁷⁵. Даже в отдаленном от Александрии Пентаполе власть александрийского епископа простиралась на все дела⁷⁶. Такая сосредоточенность власти давала более крепости церковному союзу.

Но, еще во время гонения Диоклетианова и Максимианова, открылось в иерархии египетской разделение, возбужденное спорами о принятии падших в общение церковное, и усиленное властолюбием. Тогда как св. Петр, епископ александрийский, по духу любви и снисходительности, разрешал принимать падших во время жестокого гонения, как скоро снова обратятся к Церкви, налагая впрочем на них, смотря по степени их вины, различные церковные наказания⁷⁷, – Мелетий еп. ликопольский, в Фиваиде, настоял, чтобы до окончания гонения никого из падших не принимать к покаянию, и решить их участь уже по восстановлении мира в Церкви⁷⁸. И когда св. Петр должен был оставить свою Церковь и искать себе убежища в Месопотамии и Сирии⁷⁹, – Мелетий, освободившись из темницы, в которой был заключен вместе с прочими исповедниками, начал повсюду, в чужих епархиях, ставить своих пресвитеров и диаконов, и даже епископов, и свое общество именовать Церковью мучеников⁸⁰. В самой Александрии, где св. Петром поручен был надзор за делами Церкви некоторым пресвитерам, он произвел раздор. Епископы, за имя Христово страдавшие в заключении, и сам св. Петр, старались удержать зло увещательными посланиями⁸¹; но общество Мелетиево возрастало более и более. Когда, наконец, св. Петр возвратился в Александрию: то рассмотрел действия Мелетия, и подверг их осуждению, которого они оказались тем достойнее, что Мелетий, как открылось, сам предосудительно избавился от общих, вместе с прочими исповедниками, страданий⁸². Но Мелетий не покорился суду церковному, и во все время последующих за тем епископов александрийских – Ахиллы и Александра, оставался в отделении от Церкви православной: число епископов, им поставленных, возросло до 29⁸³. В таком положении оставались дела до Никейского Собора.

в) Епархиальный округ александрийского епископа был не обширен. Кроме Александрии, к нему принадлежала еще область мареотская, или западная часть нижнего Египта, вне Дельты. В этой области считалось около двадцати пресвитеров⁸⁴. В самой Александры многолюдство верующих и обширность города⁸⁵, еще до времени умиротворения Церкви, заставили Пастырей александрийских учредить, кроме кафедральной церкви⁸⁶, несколько приходских, к которым постоянно обращались с своими духовными нуждами все живущие по близости христиане, и в которых назначенные священники исправляли обязанности пастырские. Это учреждение св. Епифаний заметил, как особенность в устройстве Церкви александрийской, без сомнения, имея в виду, что в других городах или не было более одной кафедральной церкви, при которой находился епископ с низшим духовенством, или в существующих приходских церквах совершали Богослужение, по временам посылаемые из клира кафедральной церкви. Церквей в Александрии, по свидетельству св. Епифания, было много, и некоторые называет он по именам. Это были церкви – Дионисия, Феоны, Пиерия, Серапиона, Персеи, Дизия, Мендидия, Аниана, Бавкалы⁸⁷. Так как некоторые из этих церквей носят имена бывших прежде александрийских епископов и наставников (Дионисия, Феоны, Пиерия, Серапиона, Аниана), и об одной из них, именно – Феоны, св. Афанасий упоминает, что она устроена св. Александром александрийским⁸⁸: то можно думать, что и прочие были созданы в память чтимых епископов и учителей благочестивыми их преемниками⁸⁹. Судя по числу пресвитеров, подававших от себя отзывы по делам св. Афанасия, в Александрии было не более 16 церквей⁹⁰. Но в четвертом столетии уже не достаточно было такого числа для умножающейся паствы александрийской⁹¹.

Еще при языческих императорах, бедные жители Александрии пользовались безденежною раздачею хлеба от правительства⁹². Но тогда христианам нельзя было ожидать помощи от язычников. Св. Константин Великий поручил эту раздачу архиепископу александрийскому⁹³ Для призрения бедных устроены были особые жилища при церквах, где и находились они под надзором и попечением назначенных для этого клириков⁹⁴. Здесь были и странноприимные для пришельцев, и богадельни для увечных⁹⁵. Все сии благотворительный учреждения, состоя под управлением епископа, более и более связывали пастыря с его паствою.

Св. Афанасий родился в Александрии, вероятно – в конце III столетия, не задолго до гонения Диоклетианова (начав. 303 г.). Во время гонения он был в таких годах, что не все мог помнить сам. В одном из своих сочинений он ссылается на слова родителей, что тогда некоторые язычники давали убежище христианам, и даже подвергались лишению имущества и заключению в темницу за то, что не хотели выдать укрываемых⁹⁶.

Скудны сведения о первых годах жизни св. Афанасия, столь богатой в последствии великими деяниями. Несомненно, он получил ученое образование; нужды века и обыкновенный порядок тогдашнего учения заставили его знакомиться и с произведениями языческих мудрецов и поэтов Греции⁹⁷, но на это не много употребил он времени, как свидетельствует св. Григорий Богослов. Главное внимание обращено было на изучение Св. Писания, под руководством наставников; и Св. Афанасий так изучил все книги Ветхого и Нового Завета, как другой не изучил и одной⁹⁸. Кто были его наставники, – неизвестно; но в одном из первых своих сочинений св. Афанасий дает им наименование свидетелей (μ άρτυρες) Божества Христова⁹⁹, высокое титло, которое в то время покупалось кровью. Без сомнения, то были наставники согласительного училища в Александрии, из числа которых был и св. Петр, александрийский епископ, скончавшийся мученически в 312 году¹⁰⁰.

Умственное образование Афанасия довершено было в обществе подвижников. Если нельзя с достоверностью утверждать, что был он учеником преп. Антония¹⁰¹, по крайней мере, известно то, что многократно видал он великого пустынножителя, и сам был из числа «подвижников». Об этом свидетельствовал целый собор египетских епископов.

Приготовляемый Промыслом Божиим к великому и многотрудному служению, св. Афанасий еще с ранних лет сделался известным епископу александрийскому Александру, поставлен им в диакона александрийской Церкви, и пользовался таким его расположением, что вместе с ним жил, и был его помощником в письменных сношениях, по делам церковным¹⁰², с другими лицами. Его проницательный ум, сила рассуждения, основательное знание истин христианского учения, непоколебимость в своих здравых убеждениях, чистая ревность по истине, и тогда уже могли отличить его от прочих служителей алтаря. Никакие софизмы не могли затмить пред ним истины, которую открывали ему Слово Божие и наставления богопросвещенных мужей; никакие виды, никакие опасности не могли преклонить его к тому, чтобы он решился изменить ей. Глубоко понимая сущность христианского учения, он легко сознавал связь всех истин его, и легко разрешал все ухищрения лжи. Дорожа истиною Божественною, как сокровищем небесным, он готов был отдать за нее все, только бы сохранить ее.

Два сочинения, писанные св. Афанасием, по всей вероятности – еще в молодых летах¹⁰³, уже давали право надеяться от него на многое. Это – «слово против язычников» и другое – «о воплощении Слова». В первом, объяснив из падения человека начало язычества, он в кратких, но резких чертах, показывает нелепость и безнравственность мифологических преданий и религиозных учреждений языческого мира, и указывает естественные пути к познанию истинного Бога. Во втором он излагает учение об искуплении в связи с другими коренными истинами христианского учения, и защищает его от нападений неверующих иудеев и язычников. С какою силою убеждения он говорить здесь о необходимости воплощения Сына Божия для восстановления падшего человека, – и, обратно, действием Его проповеди, смерти и воскресения в целом мире доказывает, что воплотившийся есть Сын Божий! Защищать веру в Божество Сына Божия – было призванием, в земной жизни, Афанасия.

В Александрии появилось новое учение, усиливающееся подорвать самое основание христианства. Один из приходских священников Александрии, Арий, получивший образование в Антиохии, славившийся своею диалектикою, – вопреки Евангелию и всеобщему убеждению христианскому, за которое пролили свою кровь многие тысячи верующих,– стал проповедовать, что Христос, Сын Божий, не есть Бог по существу. Почитая мысль о рождении несовместимою с понятием о самосущности Божества, он признавал Христа только обоготворенным человеком за Его добродетели, и таким образом низводил христианство в ряд тех ложных религий, в которых обоготворяется человеческая природа. Когда такие нечестивые мнения начали распространяться в народе, – Александр, еп. александрийский, старался вразумить лжеучителя своими наставлениями. Но упорный в своем лжемудровании Арий не хотел покориться истине, и привлек на свою сторону даже некоторых из священников александрийских и мареотских. Тогда Александр созвал всех священников и диаконов своей епархии для увещания их заблуждающихся собратий. Все было напрасно. Александр пригласить всех епископов своей области на собор. Арий и его единомысленники не скрывали своих нечестивых мнений и пред епископами, и были единомысленно осуждены, как еретики, и низложены. Только два епископа Ливии пентапольской: Секунд птолемаидский и Феона мармарикский, пристали к стороне Ария. Отверженный в Египте, он обратился к своим друзьям в Палестине и Сирии и малой Азии, где были у него товарищи, по училищу антиохийскому, на епископских престолах¹⁰⁴. То обвиняя защитников правого учения в искажении его, то прикрывая свое нечестие двусмысленными выражениями¹⁰⁵, он успел расположить к себе и таких людей, которые не согласны были разделять его христоборческое мнение.

Самое деятельное участие в судьбе Ария принял Евсевий, епископ никомидийский – его товарищ по антиохийскому училищу. По властолюбивым побуждениям, он перешел в тогдашнюю столицу восточных императоров из Берита, и старался употребить все свое влияние в пользу своего друга, в Египте и в других странах. Он писал в защиту Ария к Александру, располагал в его пользу и других епископов¹⁰⁶, сам разделяя вполне мнения лжеучителя¹⁰⁷. Другие, хотя не столь же нечестиво мыслили о Сыне Божием, и не именовали Его тварью, – но не признавая единосущия Сына Божия со Отцом (как Ориген), и в то же время увлекаясь лживыми уверениями Ария и настояниями его друзей, также приняли его сторону. Таков был Евсевий, епископ кесарийский, знаменитый своими учеными трудами, но не твердый в своих догматических понятиях¹⁰⁸.

Когда, таким образом, пагубное лжеучение Ария сделалось известным и вне Египта, и нашло себе более или менее ревностных покровителей: св. Александр, еп. александрийский, нашел нужным представить в истинном виде богопротивные мнения арианские пред всею Церковью Вселенскою. Написав окружное послание, в котором изъяснил всю важность настоящих обстоятельств, и обличил ясными словами Писания лжеучения Ария и его единомысленников, он разослал это послание ко всем епископам Церкви Вселенской, предварительно предложив всему духовенству своей епархии засвидетельствовать своими подписями свое согласие с изложенным осуждением. Здесь, в числе подписавшихся пресвитеров и диаконов александрийских, между последними, упоминаются два Афанасия, из которых один, без сомнения, есть будущий епископ александрийский¹⁰⁹. Не смотря на свои молодые годы, он и тогда принимал живое участие в распоряжениях епископа александрийского к подавлению ереси, и тем возбудил против себя ненависть единомысленников Ария. Сам он, при всей скромности, писал: «когда Александр, по своей правой вере во Христа, не согласился принять Ария в общение (по просьбам Евсевия никомидийского и др.), тогда разгневались единомысленники Ария на Афанасия, бывшего в то время диаконом; поскольку разведывая они узнали, что он по большей части живет при епископе Александре, и уважаем им»¹¹⁰. Это было еще до Никейскаго Собора. Приведем здесь еще слова св. Кирилла александрийского об отношениях Афанасия к Александру, к тому же времени относящаяся: «хотя не занимал он, – говорить св. Кирилл, – епископского престола, и оставался в клире; однако же, по остроте ума своего, по своей кротости и весьма тонкому и беспримерному благоразумию, был принят блаженной памяти епископом Александром как свой, и жил со старцем, как сын с отцом, руководя его ко всему полезному, и во всяком деле указывая ему лучший путь»¹¹¹.

Волнения, произведенные Арием, длились уже около трех лет. В это время Константин Великий, поразив последнего гонителя Церкви Христовой, Ликиния, сделался обладателем и восточной половины империи. Исполненный самых искренних желаний – видеть повсюду торжество христианства, и даровать Церкви мир, он прибыл в Никомидию¹¹², и здесь, к прискорбию своему, услышал о тяжких смутах, раздиравших Церковь александрийскую. С одной стороны Египет страдал от раскола Мелетиева, в котором упорствовали многие епископы отделившиеся от престола александрийского, с другой – от споров, возникших с учением Ария. Последнее зло имело пагубное влияние и на другие Церкви. Там и здесь друзья Ария уже созывали соборы для рассуждения о принятии его в общение, и не отказывали ему в общении¹¹³. Так как епископ никомидийский был другом Ария, то понятно, в каком виде могло быть представлено дело Ариево Императору. Полагая, что весь спор произошел от раздражительного самолюбия епископа и пресвитера александрийских, и от углубления в предметы, не имеющие существенной важности для христианина, он отправил с своим посланием¹¹⁴ Осию, епископа кордовскаго, привести в порядок александрийские дела. Но причины спора отнюдь не были так маловажны, как старались уверить защитники Ария. И Осия должен был возвратиться к Императору с убеждением, что нужны более сильные меры к умиротворению не одной только александрийской Церкви, но и других восточных Церквей. Ревнующий о мире мира и Церкви, Государь к наступающему двадцатилетию своего царствования положил созвать, не вдалеке от своей восточной столицы, епископов из всех стран, в которых исповедовалось имя Христово, чтобы в общем голосе предстоятелей Церкви сама собою обнаружилась и утвердилась истина. Так составился первый Вселенский Собор, в 325 г., в Никее, из 318 епископов. Не излагая историю этого Собора вполне, скажем только о действиях его, имеющих тесную связь с излагаемым предметом.

Св. Собор, призвав Ария, с терпением выслушал его новое учение, рассмотрел его и отверг как богохульное. Епископы, оказывавшие благосклонность к Арию, или разделявшие его нечестивые мнения, старались поддержать его¹¹⁵. Но живое сознание истины, одушевлявшее св. Пастырей, из которых многие недавно проливали свою кровь за нее, и ученые доказательства просвещенных Святителей, опиравшихся на ясное учение Слова Божия и писания древнейших Отцов и учителей Церкви, скоро восторжествовали над заблуждением нечестия. В этой борьбе достославное участие принимал и диакон александрийской Церкви, св. Афанасий, во всем вспомоществуя своему епископу¹¹⁶. Поборники неправомыслия, за недостатком правды на их стороне, думали помочь себе лукавством, предлагая прочим членам Собора такой символ веры, в котором неопределенность некоторых выражений о Сыне Божием давала место перетолкованиям ариан. Но св. Отцы, исповедуя Сына Божия «из сущности Отца» рожденным и «Отцу единосущным», включили сии выражения в свой символ, и тем утвердили древнюю веру «в Бога истинна от Бога истинна». Символ этот охотно принял Император Константин, подписали все члены Собора, вместе с осуждением нечестивого учения Ариева; подписали даже епископы, державшиеся стороны Ариевой, за исключением только двух Ливийских: Феоны мармарикскаго и Секунда птолемаидскаго¹¹⁷: хотя пример Евсевия кесарийскаго¹¹⁸ и последующие действия, в пользу арианства, прежних его защитников, не показывают в них искренности убеждения. Упорный в своем нечестии Арий предан проклятию и, по повелению Императора, сослан в заточение, вместе «с двумя Ливийскими епископами; его богохульные сочинения велено предавать огню; скопище его заклеймено позорным именем порфириан, как богоненавистное¹¹⁹. Потом за общение с арианами сосланы в заточение, в Галлию, и пощаженные прежде – Евсевий никомидийский и Феогний никейский, и на их места возведены православные епископы¹²⁰.

Явив праведную строгость в отношении к упорным еретикам, св. Собор оказал снисхождение к отделившимся от епископа александрийского с Мелетием. Всем поставленным от него епископам и прочим духовным лицам Собор предоставил пользоваться правом священнослужения, но уступая во всем первое место постоянно пребывавшим в союзе с епископом александрийским; в случае смерти сих последних,-заступать их место, но не иначе, как по желанию народа и с согласия епископа александрийского. Самому же Мелетию Собор сохранил только имя достоинства епископского и пребывание в своем городе¹²¹, представляя всю власть в Египте одному епископу александрийскому¹²².

Так св. Собор устроил дела Церкви александрийской. – Коснулся Церкви александрийской и последний вопрос, занимавший Отцов Собора Вселенского: о единовременном повсюду праздновании Пасхи¹²³. Так как в Александрии утверждено было празднование Пасхи на правильном основании, и так как здесь знания астрономическая давали более удобства к определению сего времени в точности, то епископу александрийскому предоставлено было – ежегодно объявлять посланиями, когда в том году надлежит праздновать Пасху¹²⁴.

Не смотря на то, что решения Собора Вселенского объявлены были в Александрии соборным посланием, и подкреплены повелением Императора Константина¹²⁵; волнения, произведенные в Церкви александрийской Арием и Мелетием, не утихли, так что Имп. Константин нашелся вынужденным – значительнейших приверженцев Ария вытребовать из Александрии в Никомидию¹²⁶. А для предупреждения новых своеволий со стороны Мелетия, Александр истребовал от него список всех лиц, посвященных Мелетием в епископы и поставленных им в епархии александрийской во священники и диаконы¹²⁷.

Среди этих забот об умиротворении Церкви, св. Александр скончался, менее нежели через пять месяцев по возвращении с Собора¹²⁸. Афанасия в то время не было в Александрии. Оставляя свою паству, умирающий старец искал вокруг себя блуждающим взором, кому бы желал поручить ее. «Афанасий, Афанасий! – взывал Александр, – ты думаешь убежать. Нет! не убежишь»¹²⁹. Действительно, Афанасий не избежал жребия, предназначенная ему свыше. Предызбранный отшедшим пастырем и желанием паствы, едва явился он в Александрию, как народ неотступно стал требовать от собравшихся епископов, чтобы посвятили ему в епископа Афанасия, и дотоле не успокоился, доколе не получил желаемого. «Это – христианин, муж благоговейный, один из подвижников, истинно епископ»,-провозглашать народ, изъявляя свое желание видеть Афанасия своим пастырем¹³⁰.

Великий подвиг предлежал св. Афанасию в его пастырском служении. Последователи Ария, видя еще в диаконе сильного противника своему учению, и особенно, на Соборе Никейском испытав неотразимую силу его слова, непоколебимую твердость в древнем благочестии, готовы были употребить все меры, чтобы отнять у него престол. Приверженцы Мелетия, хотя вскоре лишились своего главы, но получив в замен его Иоанна Архафа, бывшего помощником Мелетию, не только не думали о подчинении определениям Никейского Собора, но и сами присвояли себе право участвовать в избрании епископа александрийского. И когда избрание совершилось не по их желанию, то распускали клеветы, будто Афанасий поставлен шестью или семью епископами, тайно от прочих¹³¹. Были недовольные и между православными: слышны были отзывы, что Афанасий еще слишком молод для того, чтобы занимать такой высокий престол¹³². И между тем, Промысел Божий предназначил его не только для того, чтобы быть пастырем Церкви александрийской, но и чтобы служить опорою православия для всей Церкви, в течении едва не полстолетия. С именем Афанасия неразлучна история православия в ΙV веке.

Одним из первых дел св. Афанасия в его пастырском служении было личное обозрение своего округа. Тогда еще не препятствовали ему заняться устроением своей Церкви внешние враги его, ариане; потому что вожди их были разосланы в заточение. Он не только посетил область мареотскую, дотоле свободную от мелетиан, но и предпринял путешествие до отдаленных пределов своего патриаршего округа, по р. Нилу¹³³. Епископы предлагали ему свои нужды; иноки встречали его с славословием. Между ними узнавал он людей, которых мог употребить для высшего служения Церкви¹³⁴. Иноки были ему верными помощниками в его великих трудах.

Но возобновившиеся смуты ариан вскоре заставили св. Афанасия обратить свой взор от мирных занятий к делам иного рода. Арий, посредством своих друзей при дворе Государя, успел возвратиться из заточения. Сестра Константина, Констанция, бывшая в супружестве за Ликинием, и хорошо знавшая Евсевия никомидийского, умирая, поручила благосклонности своего брата одного близкого к ней священника, единомысленного с Арием. Тот умел представить Государю еретика невинно гонимым, уверяя, что Арий в своем образе мыслей совершенно согласен с символом Никейского Собора. Константин желал в этом увериться, и вытребовал Ария к себе, обещаясь, в случае справедливости этого известия, возвратить его с честью в Александрию. Явившись ко двору по вторичному требованию, Арий просил Государя о возвращении ему общения с Церковью, представляя себя всегда верным ее сыном, и изъясняя в своем исповедании учение о Сыне Божием в общих выражениях, которые на Соборе Никейском были признаны недостаточными¹³⁵. Исповедание было принято; однако же, Константин не дал никакого повеления о принятии Ария в Церковь, конечно, предоставляя это дело епископам.

Когда, таким образом, освободился из заточения Арий, – стали домогаться той же милости и епископы: никомидийский Евсевий и никейский Феогний. Они прямо писали: если возвращен из ссылки тот, кто осужден был за неправомыслие; то тем менее повинны наказанию мы; потому что мы подписали составленный на Соборе Никейском символ веры¹³⁶. Получив дозволение возвратиться в свои епархии¹³⁷, они изгнали поставленных на их место, и стали стараться о распространении и утверждении своего учения, отвергнутого Собором Никейским. Для этого употребляли все меры, чтобы низложить своих противников; на их места определяли своих единомысленников, и положили, чего бы то ни стоило, восстановить Ария. Общество их вначале состояло из тех же лиц, которые и на Соборе Никейском стояли на стороне Ария; потом, мало по малу, оно возрастало чрез рассеваемые книги в духе арианском, клеветы на православных и награждение изменников истины престолами, отнятыми у епископов православных. Главою общества, по прежнему, был Евсевий никомидийский; ему помогал, хотя и не во всем единомысленный с ним, – пользовавшейся большим уважением у Императора по своей учености, – Евсевий кесарийский.

Уже они успели низложить под разными предлогами св. Евстафия антиохийского (330 г.) и некоторых других епископов, защищавших истину на Никейском Соборе, не оставлявших и в последствии обличать лжеучителей¹³⁸. Торжествуя свою победу в Сирии, Евсевий никомидийский обратился с просьбою к епископу александрийскому, чтобы он принял Ария и его друзей в общение с собою. «В письме он просил, – говорит св. Афанасий, – а на словах с посланным угрожал»¹³⁹. Св. Афанасий отвечал, как верный блюститель своего стада, что он не может принять в общение еретиков, осужденных Вселенским Собором. Тогда Евсевий нашел случай оклеветать Афанасия пред Императором в том, будто он не принимает в свою Церковь желающих иметь с нею общение. Обвинение нарочито было представлено в общих чертах, чтобы могло относиться равно к мелетианам, как и к арианам. Константин, конечно, разумея первых, которым дозволен был Собором свободный прием в Церковь, с неудовольствием принял такой донос, и в грозных выражениях писал к Афанасию, чтобы он не препятствовал желающим возвратиться в недра Церкви¹⁴⁰. Но св. Афанасию стоило только объяснить, о ком ходатайствуют клеветники его, – и Константин более не настаивал на свое требование. Видя, что напрасны будут все покушения – склонить епископа александрийского на свою сторону, – Евсевий искал теперь всеми возможными средствами вредить ему. Мщение его было неистощимо в клеветах. Он вошел в тесные сношения с мелетианами, доселе не примирившимися с Церковью, и чрез них взводил, одни за другими, новые обвинения на Афанасия. Явились в Никомидию трое мелетианских епископов с жалобою на Епископа александрийского, будто он обложил египтян податью, обязав их доставлять в пользу Церкви александрийской льняные одежды. Эта жалоба немедленно доведена до Императора. Но, бывшие в то время в Никомидии, двое пресвитеров александрийских раскрыли ее несправедливость. Константин осудил поступок мелетиан, но пожелал лично видеться с Афанасием. – Еще не успел Афанасий явиться в Никомидию, как уже готовы были против него новые обвинения от тех же мелетиан, будто он помогал деньгами какому-то мятежнику Филумену. Св. Афанасий личным объяснением успел разрушить и эту клевету, и так сильно подействовал на Государя, ничего столько не желавшего, как мира и согласия, что он отправил вместе с ним послание к православным жителям Александрии, в котором прославлял Афанасия, как «человека Божия», и достойно порицал вражду и зависть его противников¹⁴¹.

Но клеветы еще не истощились. Мелетиане распустили молву, будто архиепископ александрийский, обозревая в своей епархии мареотскую область, приказал сокрушить, или сам сокрушил, найденные в церкви у одного мелетианского священника, Исхира, св. сосуды, сжечь священные книги, разрушить св. престол. Сложили и другую басню: будто св. Афанасий одного мелетианского епископа Арсения, города Ипселы, умертвил, и отсек у него руку, для волхвования. Первое обвинение Афанасий имел случай объяснить Государю еще при свидании с ним в Никомидии¹⁴². Исхир отнюдь не был священником. Правда, его посвятил в этот сан, еще при еп. Александре, священник же александрийский, Коллуф, самовольно восхитивший себе права епископские: но еще на соборе александрийском, 324 г., при Осии кордовском, этот Коллуф низложен, как самозванец, и все им посвященные не признаны действительно поставленными. В том селении, где жил Исхир, и где будто бы совершилось оскорбительное для святыни происшествие, не было своей церкви; и день, в которой будто бы оно совершилось, – замечает св. Афанасий, – не был воскресный, когда обыкновенно совершалась Богослужение. Итак, все это происшествие было не что иное, как враждебный вымысел. Сам Исхир сознался письменно, что он принужден был к такому несправедливому извету на Афанасия тремя мелетианскими епископами, которых указал и имена. – Другое обвинение Константин поручил исследовать брату своему Далматию, и рассмотреть собору, который должен был собраться в Кесарии палестинской¹⁴³ Получив вызов к ответу от Далматия, св. Афанасий отправил диакона своего искать Арсения по монастырям. Посланный, хотя не нашел его, но узнал монастырь, где он скрывался, и привел с собою в Александрию священника Пинну, который способствовал его удалению оттуда, и монаха Илию, с которым он путешествовал. Оба объявили, что Арсений не только жив, но и ходит со обеими руками. Кроме того, дошло до св. Афанасия письмо Пинны к вождю мелетиан после Мелетия, Иоанну Архафу, к которому он писал, что так как дело объяснилось и стало всем известно в Египте, то нечего более обвинять Афанасия в умерщвлении Арсения. – Сам же Арсений удалился в Тир, где и был узнан тамошним епископом Павлом, и задержан. – Все эти обстоятельства св. Афанасий раскрыл Императору Константину в письме, и взаимно получил от него успокоительное послание, в котором с негодованием отзывался он о кознях мелетиан, и повелел прочесть это послание публично, в посрамление врагов Афанасия. В тоже время Далматию и епископам, уже отправившимся на собор, Константин повелел возвратиться с пути. – Казалось, тем дело и должно было кончиться: Афанасий не искал наказания клеветников. Сам Арсений явился к нему с повинною головою, и просил его принять в общение с Церковью. Даже Иоанн Арфах, глава раскола, искал теперь союза с Церковью, и этим чрезмерно обрадовал Государя, всего более заботившегося о водворении мира, так что Константин вызвал его немедленно к себе¹⁴⁴.

Но какая неожиданная перемена! В следующем же году этот Иоанн переходит на сторону Евсевия; обвинения со стороны Исхира и Арсения возобновляются; по повелению Константина, назначается новый собор для рассмотрения их доносов; и собор оканчивается осуждением Афанасия. Виновники этой перемены – скрыты: но дух действующей партии виден, цель – низложения Афанасьева – ясна: лишь только произнесен приговор на Афанасия, – Арию разрешено общение с Церковью, и он отправляется в Александрию.

Назначая этот собор в Тире (335 г.), – как писал Константин – для прекращения беспорядков, возбуждаемых «любопрением», и восстановления согласия в провинциях, разрушенного «высокомерием немногих людей», он уведомлял членов собора: «мною сделано все, о чем вы писали: я отправил письма к тем епископам, к которым вы хотели, и требовал, чтобы они приехали и участвовали в ваших заботах; отправил также бывшего консула Дионисия, с повелением напомнить о приезде на ваш собор тем, кому должно, и наблюдать за ходом дела, и особенно за благочинием. Если же кто, – чего впрочем я не ожидаю, – осмелится и теперь пренебречь наше повеление, и не явится на собор; то от нас послан будет человек, который, по царскому указу, изгнав виновного, научит его, что определениям Самодержца, направленным к защите истины, противиться не должно¹⁴⁵. В тоже время и епископ александрийский получил повеление – беспрекословно отправиться в Тир, хотя бы то и против воли¹⁴⁶. Из приведенных слов послания Константинова к собору ясно видно, что враги Афанасия успели посеять сильные предубеждения против него в душе миролюбивая Государя. До сих пор Евсевий и его друзья в тайне покровительствовали мелетианам: теперь они решились открыто защищать их, представляя виновников продолжающегося разъединения их с Церковью – Афанасия. Вменяли ему в вину и то, что он предварительным объяснением устранил необходимость нового рассмотрения принесенных на него жалоб мелетианами, на соборе в Кесарии, – и это представляли, как пренебрежение к воле Государя. Из последующего видно, что воспользовались случаем представить Константину в более благоприятном виде и дело Ария, который давно уже возвращен был из заточения, но не допущен в Александрию. – Предрасположив таким образом Константина против св. Афанасия, враги его сами указали Государю, кого бы они считали нужным на предполагаемом соборе; туда явились, – как будто люди необходимые, – даже из Мисии и Паннонии, недавно поставленные епископы Урзаций и Валент. Кто же это были? Ученики Ария¹⁴⁷. – Во всем виден заговор: мелетиане взяли на себя быть доносчиками, ариане – судиями¹⁴⁸.

Епископов собралось на собор до шестидесяти человек¹⁴⁹. Сверх того, прибыли из Египта со своим архипастырем 48 епископов¹⁵⁰. Здесь присутствовали епископы именитых престолов: антиохийского – Флакилл, иерусалимского – Максим, солунского – Александр; – но главным действователем был Евсевий никомидийский с своими сообщниками. К ним не постыдился пристать и ученый епископ кесарийский, Евсевий, называвший своего соименника никомидийского «великим»¹⁵¹.

Св. Афанасий, явившись на собор со своими епископами, прежде всего потребовал, чтобы удалены были из числа судей его люди, питающие вражду к нему, равно как ко всем православным, по своему неправомыслию. Он указал на Евсевия никомидийского, Феогния никейского, I Мариса халкидонского, Наркисса неронопольского, Феодора ираклийского и Патрофила скифопольскоаго¹⁵². Но требование Афанасия не было уважено присланным на собор чиновником Дионисием¹⁵³. – Начались допросы против обвинений, представленных мелетианами¹⁵⁴. Мелетиане старались уверить, что Афанасий избран в епископа немногими, как разглашали они и прежде. – Против этой клеветы был общий голос присутствовавших на соборе египетских епископов¹⁵⁵. – Повторили донос об умерщвлении Арсения, и принесли даже отсеченную руку, которую употреблял будто бы Афанасий для волхвования. Но Арсений представлен был собору св. Афанасием на лице и с обеими руками, к посрамлению клеветников. – Явился Исхир; прельщенный деньгами и обещанием епископского достоинства, снова свидетельствовал он о сокрушении св. сосудов пресвитером александрийским Макарием, будто бы по повелению Афанасия. Св. Афанасий представил опровержение и на это; но его словам не хотели верить, и положили исследовать это дело на месте. Предупреждая общее решение собора, кого послать в Египет для исследования¹⁵⁶, Евсевий и его сообщники тайно снарядили от себя комиссию из шести епископов, уже упомянутых выше: Феогния, Мариса, Феодора, и с ними Македония мопсуестского, Урзация и Валента, и ночью отправили их в Александрию. Между тем, обвиняемый в преступлении, пресвитер Макарий, как был представлен на собор в узах, так и теперь оставался в темнице, в Тире.

Как скоро узнал об этом св. Афанасий, то принес жалобу присланному для надзора за порядком Дионисию, что, противно всякой справедливости, назначены следователями те именно люди, которых он устранял от суда над ним¹⁵⁷; а епископы египетские подали о том же от себя объявление собору и тому же чиновнику Дионисию¹⁵⁸, и, не видя никакого удовлетворения по своей жалобе, вторично просили и епископов и Дионисия остановить дело, предоставив дальнейшие разыскания воле Государя¹⁵⁹. Все было напрасно. Заседания собора наполнились неописанного смятения. И прежде обвинители и пристрастные судии не давали подсудимым свободно объясняться; теперь раздражение обличенных в явной несправедливости судей, крики посрамленных клеветников, бессмысленные вопли черни, видевшей отсеченную руку и верившей клевете, вопреки очевидности, дошли до того, что можно было опасаться за жизнь Афанасия. И в один раз блюститель благочиния должен был силою извлечь его из собрания неистовствующих¹⁶⁰. Тогда св. Афанасий с пятью из своих епископов решился тайно оставить собор и город, и просить себе справедливости лично у самого Государя.

Между тем, посланные в Египет, в отсутствие епископа, которого касалось порученное им исследование, без свидетелей от подсудимого, не входя в сношение с духовенством, которое обыкновенно сопровождало епископа во время обозрения им своей епархии, с одним префектом египетским и воинскою командою отбирали сведения о предметах относящихся до Богослужения и таинств у оглашенных и язычников, и сами запутывали себя их показаниями в неразрешимые противоречия. Оглашенные утверждали, что они были в то время внутри дома, когда сокрушены были сосуды Макарием; но по уставу литургии не могли быть тогда в церкви, когда предлагались сосуды с Св. Дарами. Другие говорили, что Исхир, во время прибытия туда Макария, лежал больной в келлии: значит, он не совершал в то время Богослужения, как утверждали мелетиане. Все мареотское духовенство, узнав о производимом исследовании, подало следователям, собору и префекту Египта, от себя объявление, которым, подтверждая слова своего епископа, уверяло, что мнимое разорение церкви есть одна клевета, что Исхир никогда не был священником православной церкви, и проч.¹⁶¹; но это свидетельство не было принято. А в Александрии, вероятно, замечая особенную любовь христиан к своему архипастырю, депутаты собора позволили себе даже разные насилия и поругания¹⁶².

Как бы то ни было, но по возвращении посланных из Египта, собор положил: за уклонение от собора, назначенного в Кесарии, и за смятения на соборе тирском, произведенные будто бы епископом александрийским и прочими епископами египетскими, которых привел он во множестве; наконец, за сокрушение св. сосудов, будто бы несомненно дознанное депутатами собора, – лишить Афанасия достоинства епископского, и изгнать из Александрии, поставляя ему в вину самое удаление с собора до окончания дела, и те преступления, которые, по причине удаления его, остались не исследованными. – Многие, однако же, из присутствующих не согласились подписать такого беззаконного приговора. Другие оставили собор еще ранее. Пишут о епископе Пафнутие, страдавшем во время гонения Диоклетианова, что он взял за руку епископа иерусалимского, Максима, тоже – исповедника, вывел его из собрания, сказав: «нам, исповедникам, не прилично принимать участие в таком соборе», – Не смотря на то, приговор соборный сообщен был Императору, и объявлен в посланиях ко всем епископам; с тем, чтобы они прекратили всякое общение с Афанасием. Α Иоанн мелетианский со всем своим обществом принят в общение церковное¹⁶³. И после таких дел епископы собора не усомнились приступить к освящению новосозданного Константином великолепного храма в Иерусалиме, над гробом Господним! Такие дела думал закрыть красными словами Евсевий кесарийский, соединяя в своем повествовании дела тирские с совершенным в Иерусалиме. «Не позволительно, – пишет он, – приступать к Богослужению, не согласившись между собою во мнениях. Божественный закон предписывает, чтобы находящиеся в ссоре не прежде приносили дары Богу, как соединившись любовью, и примирившись друг с другом»¹⁶⁴ – Достойным заключением дел тирских было то, что судии Афанасия в Иерусалиме приняли в общение церковное Ария, которого веру предписал им испытать Император, не принимая на себя произнести суд о его православии, – и который, не отказавшись от своего зловерия, научился только скрывать его в неопределенных выражениях¹⁶⁵. Здесь-то объяснилось, к чему стремились все предшествующие усилия собора – низложить Афанасия.

Но Афанасий нашел себе защитника в Государе. Правда, и Константин, по внушенным ему от приверженцев Евсеевых невыгодным понятиям об епископе александрийском, сначала – никак не хотел принять его к себе; но, узнав, что творилось на соборе в Тире, выслушал лично просьбу гонимого, и охотно согласился на нее. Афанасий просил, – как и на соборе тирском в последнем объявлении, поданном епископами египетскими, – чтобы Государь дал ему возможность оправдаться во всех винах, в его присутствии и пред самими обвинителями. Константин, в сильных выражениях порицая действия собора, предписал немедленно всем членам, составлявшим его, явиться в столицу, – «чтобы вы, – писал Государь, – показали самым делом чистоту и справедливость своего суда при мне, Который, – чего и сами вы не отвергнете, – есмь искренний служитель Божий»¹⁶⁶.

Но из требуемых епископов явились в Константинополь только отъявленные враги Афанасия: два Евсевия¹⁶⁷, Феогний, Патрофил, Урзаций и Валент; прочих они распустили по епархиям, и, представ Государю, не осмелились повторять обвинений по делам Исхира и Арсения, но взвели новую клевету на Афанасия: будто он угрожал воспрепятствовать подвозу хлеба в новую столицу из Александрии¹⁶⁸. «Как могу я это сделать, – возражал Афанасий, – я – человек частный и бедный?» «Нет, – отвечал Евсевий никомидийский, – Афанасий человек сильный, богатый, и его на все достанет»¹⁶⁹. – Чтобы понять всю важность новой клеветы, взведенной на Афанасия, надобно принять во внимание, что Константин Великий, основав новую столицу на Востоке, и заботясь об усилении ее населения и о средствах к ее содержанию, переменил назначение флота, который доставлял прежде хлеб из Египта в Рим для раздачи нуждающемуся народу, и предоставил впредь пользоваться этою милостью Константинополю¹⁷⁰. До восьмидесяти тысяч мер раздавалось народу хлеба ежедневно¹⁷¹. Итак, задержание хлеба, следующего из житниц египетских, если бы только было возможно по характеру и средствам Афанасия, даже одно разглашение в народе о таком умысле могло угрожать возмущением столице. Обвинители думали, – как пишут епископы египетские, – этою клеветою подвергнуть Афанасия смерти¹⁷². Но Константин назначил ему изгнание в Галлию. – Что же обещанное рассмотрение жалобы Афанасьевой в присутствии обвинителей? Ужели, после многократных опытов дознанной клеветы, Константин поверил голословному обвинению врагов Афанасьевых, которых крайность вынуждала на все? Для разрешения этих вопросов нельзя ничего лучше привести, как слова сына Константинова, Константина, который возвратил Афанасия из изгнания. Он пишет, что отец его Константин только на время послал его в Галлию, чтобы удалить от врагов, угрожавших его жизни; что он намерен был восстановить Афанасия на его престоле, и только скорая смерть воспрепятствовала исполнению этого намерения¹⁷³. Сам св. Афанасий верил искренности этих слов¹⁷⁴, хотя и считал свое заключение знаком гнева Константинова¹⁷⁵. – В самом деле, сколько ни старались торжествующие свою победу ариане занять престол александрийский кем-нибудь из своих единомысленников, но при св. Константине не могли того сделать. Он с угрозою каждый раз останавливал такое покушение¹⁷⁶. Желая мира Церкви, он вскоре изгнал и Иоанна, мелетианского епископа, не смотря на то, что он был принят собором тирским¹⁷⁷.

Итак св. Афанасий отправился в отдаленную Галлию, а Арий, по грамоте собора иерусалимского, возвращается в Александрию. Так мудрено бывает иногда решить, которым путем идет правый, которым – неправый! – Но Господь изведет яко свет правду праведного, и судьбу его яко полудне. – В Александрии Ария не приняли. Его появление здесь произвело одни смуты и волнения¹⁷⁸. Здесь хорошо понимали цель всех предшествующих насильственных действий, которых свидетелями была большая часть епископов египетских. Здесь видели, как депутаты собора тирского производили исследование по делу Исхира; и хорошо понимали, какие оскорбления нанесены были ими православным в самой Александрии. Хотя пастыря с ними и не было: но любовь к нему хранила чистоту их веры. «Изгнание Афанасия, – пишут епископы египетские, – было нашим изгнанием; с ним мы все почитали себя самих изгнанными»¹⁷⁹. В собраниях молитвенных возглашались молитвы о возвращении Афанасия¹⁸⁰. Дух Афанасия жил здесь; наставления его – блюсти веру, утвержденную св. Отцами Собора Вселенского, сохранились в живой памяти.

Не задолго до удаления Афанасьева из Александрии, по приглашению епископов, приходил сюда из своей пустыни пр. Антоний, чтобы рассеять клевету, распространяемую арианами, будто он в единомыслии с ними. Явившись среди многолюдного города, восьмидесятилетний пустынножитель, пред которым благоговели не только христиане, но и язычники, дал торжественное исповедание своей веры, называя ересь арианскую предтечей антихриста. «Сын Божий, – говорил Антоний, – не есть тварь, и не из сущих, но присущное Слово и Мудрость Существа Отчего. Не имейте общения с нечестивыми арианами. Если соблюдаете благочестие, то вы – христиане: а те, именующие Сына Божия и Слово, сущее от Отца, тварью, ни чем не различаются от язычников, потому что служат твари паче создавшего Бога». И когда потом Антоний намерен был возвратиться в свою пустыню, оставив сильное впечатление в жителях Александрии своим словом, чудесами и даже видом своим, – сам Афанасий провожал его торжественно из города¹⁸¹. – И теперь Антоний, из глубины пустыни своей, обращался к Константину в письмах с просьбою о возвращении Александрии Святителя Божия, Афанасия, хотя и не имел успеха; потому что Император, ничего так не желая, как мира, не хотел переменить своего решения, – так же как не уважил и прошения клира александрийского, ходатайствовавшего за своего Архипастыря¹⁸².

Другой знаменитый подвижник египетский, пр. Пахомий, говорил о св. Афанасие ученикам своим: Когда поставлен был Афанасий в епископа, то недобрые люди не одобряли определения Божия, над ним совершившегося, указывая на молодость его лет, и покушались разделить Церковь Божию. Но мне Дух Св. сказал: Я воздвиг его, как столпа и светильника Церкви. Много скорбей и оклеветаний человеческих ждет его за благочестивую веру во Христа. Но победив все искушения, укрепляемый Им до конца, он возвестит истину Евангельскую Церквам¹⁸³.

Так епископы и клир, иноки и миряне, соединяясь в уважении и любви к своему архипастырю, охраняли чистую веру от приражений нечестия. Отвергнутый Церковью александрийскою, Арий возвратился Константинополь. Друзья его решились здесь торжественно ввести его в церковь, и с ним совершить священнодействие. Св. Александр, епископ константинопольский, сколько ни противился тому, не мог противостоять и обратился с молитвою к Богу. Накануне того дня, когда по намерению ариан, должно было совершиться это поругание православия, – падши на лице свое пред Господом во святилище, он просил – лучше взять его от среды живых, нежели оставить видеть поношение достояния Божия. И молитва ревнителя чистой веры была услышана. Ария внезапно постигла позорная смерть, уже на пути ко храму. Это событие, явно открывшее суд Божий над нечестивым, имело влияние на многих, прежде расположенных к нему¹⁸⁴. Константин, послав св. Афанасия в Галлию, назначил ему местопребывание в Трире, где и сам живал, когда был обладателем только западной половины Империи, и где жил теперь старший сын его Константин, с званием Кесаря недавно получивший в управление Галлию, Испанию и Британию¹⁸⁵. Этот город, славившийся своею обширностью и богатством, имел тогда епископом Максимина, которого богоугодная жизнь прославлена в западной Церкви причислением его к лику святых¹⁸⁶, а благочестивая его ревность о поддержании православия не раз обнаруживалась на соборах западных. Св. Афанасий принят был епископом трирским с любовью и уважением¹⁸⁷, и сам взаимно сохранял привязанность к нему¹⁸⁸. Могло утешать его и благочестие жителей города, которые собирались для Богослужения даже в недостроенные храмы¹⁸⁹. Сам Константин-младший, питая глубокое уважение к добродетелям Святителя, старался облегчить скорбь изгнания, доставляя ему все нужное в изобилии, хотя и видел, что великая душа Афанасия мало заботилась о внешних удобствах¹⁹⁰. Нет сомнения, что пришелец александрийский, с своей стороны, не остался в долгу за любвеобильное гостеприимство, но делился с своими благотворителями сокровищами духовными. Непоколебимая твердость в православии епископов трирских – Максимина и преемника его Павлина, скончавшегося в изгнании, и раннее появление в Трире жизни иноческой, конечно, не мало обязаны влиянию св. Афанасия. Книга его «о жизни пр. Антония», как пишет бл. Августин, воспламеняла здесь ревнителей благочестия к подражанию подвигам египетского пустынножителя¹⁹¹. Приятно вспомнить и то, что здесь, в Трире, чрез несколько лет, искал просвещения бл. Иероним¹⁹²; здесь же родился св. Амвросий.

Во время пребывания своего на западе св. Афанасий познакомился и с другим сыном св. Константина, Констансом, управлявшим Италией, и равно приобрел расположение к себе этого Государя, изъявлявшего усердие к вере христианской¹⁹³, и обогащавшего церкви щедрыми приношениями¹⁹⁴. По его требованию св. Афанасий, после своего возвращения, прислал ему несколько списков Св. Писания¹⁹⁵, которые, по уважению к трудам александрийских ученых в изъяснении Св. Писания и в очищении его текста, могли иметь особенную важность. – Знакомство с Констансом, как увидим, неоднократно служило, впоследствии, на пользу св. Афанасию и делу, которое защищал он, но по смерти Констанса было причиной новых для него огорчений.

Два года и четыре месяца провел св. Афанасий в Трире¹⁹⁶, т. е. до кончины св. Константина (22 мая 337 г.). На другой год после его смерти, три сына его: Константин и Констанс, управлявшие западною половиною Империи, и Констанций – восточною, съехавшись в Виминации (мизийском городе), и разделив между собою области Империи, положили, согласно с последнею волею отца своего, возвратить всех заточенных епископов в своя епархии. Таким образом и св. Афанасий, с посланием Кесаря Константина к православным жителям Александрии, быль отпущен из Трира на свой престол. В Виминации он виделся в первый раз с своим Государем, Констанцием, который получил в свою власть Фракию, все азиатские области Империи и Египет¹⁹⁷. К сожалению, не таковы были отношения к св. Афанасию восточного Государя, как двух западных. В последние годы Константина, живя на востоке, Констанций подчинился влиянию ариан, и, по вступлении своем на престол, сделался их покровителем. Тот же священник, который помог Арию возвратиться из ссылки¹⁹⁸, приобрел себе расположение Констанция какими-то услугами по завещанию о престолонаследстве, и чрез него партия арианская надеялась теперь совершенно подавить православных исповедников «единосущия» Сына Божия со Отцом. Евсевий никомидийский, Феогний никейский и Феодор ираклийский, имея епархии вблизи столицы, часто являлись ко двору, чтоб лично действовать на молодого Государя в пользу своей партии¹⁹⁹. Двадцати лет вступив на престол, с живым, раздражительным характером, с слабою волей, подозрительный, он представлял много слабых сторон для нападений арианских. Двор его наполнен был евнухами, и между ними более всех пользовался доверенностью Государя Евсевий, также арианин²⁰⁰. После этого понятно, чего должен был ожидать себе св. Афанасий. Возвращаясь на свой престол сухим путем, он еще раз виделся с Констанцием в Кесарии каппадокийской, и ни в тот, ни в другой раз, ни одним словом не жаловался на своих несправедливых гонителей²⁰¹; но они, с своей стороны, уже готовили против него новые ковы. Констанций отпустил его без письма от себя к Церкви александрийской.

Возвращение Афанасия²⁰² принесло для паствы его неописанную радость. Все как бы ожили, все торжествовали, видя опять среди себя любимого пастыря. Народ, клир, епископы благодарили Бога за дарованное им утешение после тяжкой скорби²⁰³. Так как низложение Афанасия, на соборе тирском никто не признавал законным, и его заточение в Галлию нисколько не зависело от решения собора: то и не считали нужным требовать нового беспристрастного рассмотрения тех обвинений, какие были приняты в Тире против епископа александрийского. Этим-то и воспользовались враги Афанасия.

Рассылая всюду послания, арианские епископы объявляли, что Афанасий, законно, соборным определением низложенный, без соборного определения снова занял престол александрийский. В тоже время разглашали о насилиях, которыми, будто бы, сопровождалось его возвращение в Александрию. Небольшое общество ариан, живших в этом городе, и мелетиане, рассеянные по Египту, готовы были помогать им клеветою. Обвиняли, наконец, Афанасия и в том, будто он удерживает у себя хлеб, назначенный Константином В. для раздачи народу²⁰⁴. Враждебные действия ариан становились тем опаснее, что Евсевий никомидийский, изгнав из Константинополя возвращенного вместе с Афанасием из заточения св. Павла, сам занял престол константинопольский. В Антиохии не возвращен был престол св. Евстафий, но занят был единомысленником ариан, Флакиллом. Имея и других единомысленников, особенно между участниками собора тирского, Евсевий на соборе в Антиохии, как бы сожалея о долговременном сиротстве Церкви александрийской, постановил назначить туда епископа, и Секунд птолемаидский, осужденный на Соборе Никейском, поставил в Александрию Писта, изверженного тем же Собором. Чтобы склонить на свою сторону и прочих епископов, Евсевий отправил от себя пресвитера и двух диаконов к папе римскому, с обвинительным посланием против Афанасия и некоторых других епископов, и с просьбою принять в общение новопоставленного епископа александрийского²⁰⁵. Такие же послания были отправлены и к трем Императорам²⁰⁶. Когда сделались известными в Египте козни ариан, и в Александрию уже явился лжепастырь, ими поставленный, с которым вся арианская партия имела сношения, тогда епископы египетские единодушно собрались в Александрию, чтобы подумать о средствах к защищению своего Архипастыря и к ограждению своего православия. Они положили обратиться с воззванием ко всем православным пастырям, и, раскрыв им беззаконные дела ариан и свои бедствия, просить у них братской помощи. Избрание Афанасия, суд над ним собора тирского, возвращение Архипастыря из заточения, козни ариан, – все это они представили своим собратьям в истинном виде. Не повторяя всего, чем уже воспользовались при изображении предшествующих событий, приведем здесь ответ египетских епископов на новые обвинения ариан. – Никаких насилий, никаких убийств, заключений в темницу, заточений – не было при возвращении Афанасия, писали епископы, верные своему Архипастырю: святилища наши чисты от крови. Указываемые в послании ариан преследования некоторых лиц нисколько не относятся до Афанасия; они зависели от Епарха египетского, и, как видно из самых актов судебных, относятся к тому времени, когда Афанасия еще не было в Александрии, и не принадлежат к делам церковным. – Защищая своего Архипастыря от действий на него приговора тирского, епископы обратили внимание на состав собора и образ его действования. Между членами собора находились приверженцы Ария и люди, по своему поведению, недостойные занимать место на соборе; возражения против них не были принимаемы. Присланный для наблюдения порядка воинский сановник был на стороне ариан. Обвинения против Афанасия были сущая клевета; но собор на это не обратил должного внимания. Арсений – жив доселе, и просит о принятии в общение церковное. Исхир не был совсем священником, как доказывают списки, и сам сознался в клевете: а исследователи нашли, что у него во время Богослужения сокрушены св. сосуды. Только теперь дают ему позволение и способы устроить у себя церковь, в награду за его услугу. Следовательно, еще до марта 340 г., потому что в это время Константин, старший из Императоров, пал на войне. Что же касается до клеветы, будто Афанасий корыстно пользуется хлебом, назначенным от царских щедрот народу, то епископы отвечали: кроме хлопот ничего эта раздача Афанасию не доставляет. Кому следует получать, те не жалуются. В этой клевете лишь видно намерение лишить Церковь права раздачи, и передать его арианам²⁰⁷.

Послание назначено было ко всем епископам, в том числе и к папе римскому, Юлию. Принесшие его в Рим пресвитеры встретили здесь посланных от Евсевия, и вступили с ними в спор, доказывая незаконность поставления Писта, так что один из этих посланных счел за лучшее тайно бежать из Рима, а двое остальных предложили рассмотреть спор между Афанасием и партиею Евсевия на соборе. Папа Юлий охотно принял этот вызов, и отправил пригласительные послания к св. Афанасию и к Евсевию, предлагая первому избрать для этого, какое угодно, место²⁰⁸.

Между тем, как шли соглашения об этом, покровителя Афанасьева, Константина, не стало: он был убит в междоусобной войне с братом своим Констансом (в марте 340 г.). И враги Афанасия стали действовать решительнее. Отступившись от Писта, поставленного отъявленными арианами и отвергнутого всеми, они положили избрать другого епископа в Александрию. В тоже время желая освободиться от нарекания в нечестии арианском, – так как не все были единомысленны с Арием, – придумали составить свой символ веры. В это время Император Констанций созвал в Антиохию до девяноста епископов, для освящения новосозданной, так называемой, золотой церкви, которая начала строиться еще при Константине В. Они-то, составив в Антиохии собор, отвергли символ Собора Вселенского, и в тоже время, не согласные между собою, издали один за другим три свои символа, а потом и еще – четвертый, и ни в одном не хотели включить выражение, ясно определившее православие: единосущный²⁰⁹. Решив по-своему дело веры, они обратились к делам Церкви александрийской. Предложили престол этой Церкви Евсевию емесскому²¹⁰, славившемуся своим образованием и обучавшемуся в Александрии, потом – у Евсевия кесарийского. Но тот сам отказался от этого предложения, зная по собственному опыту привязанность александрийцев к Афанасию: вместо Евсевия избран был другой, Григорий, родом из Каппадокии, получивший образование также в Александрии, и некогда пользовавшийся расположением св. Афанасия²¹¹.

В Великую Четыредесятницу 340 г.²¹² получено в Александрии повеление, которым объявлялось о назначении туда нового епископа, а пред Пасхою явился и он сам. Народ не оставлял своих церквей; напротив, слыша об опасности, угрожающей его истинному Пастырю, собирался в них еще в большем числе. Тогда Епарх египетский, Филагрий, которому поручено было ввести Григория в церковь, собрав язычников, иудеев (так как православные не хотели быть предателями), с оружием ведет их к избранной для сего церкви Кирина, разгоняет православных, и принуждает поруганиями и ранами выйти оттуда дев и иноков. Язычники вторгаются во святилище, сокрушают св. престол, сжигают св. книги, оскверняют своим нечестием крещальню. К довершению бедствия, церковь загорелась и оставлена в добычу грабителям. Затем начались истязания пресвитерам, девственницам и мирянам, наиболее выказывавшим ревности о церкви: их били, секли, заключали в темницы. Вошедши в одну церковь, Григорий заметил, что народ от него отвращается: этого было довольно, чтобы префект тотчас же захватил тридцать четыре человека, мужчин и женщин благородных, и предал их разным истязаниям. И это совершалось в великий Пяток. Истязания не прекращались и в светлые дни Пасхи. Дошла, наконец, очередь и до той церкви, где собирал народ св. Афанасий и в эти дни ужаса: но он предупредил нападение нечестивых, тайно оставив город²¹³.

В своем потаенном убежище св. Афанасий написал сильное воззвание к епископам всех Церквей, в котором изобразил все ужасы нечестия, совершившиеся пред его глазами, и умолял подать помощь славной Церкви александрийской, попираемой еретиками. Сравнивая себя с тем левитом, который призывал Израиля к отмщению Гаваону за поругание и смерть жены его, раздробив труп ее на части и разослав по всем коленам Израилевым, – он указывал на расторгнутые нечестием члены целой Церкви, и говорил: Оскорбление нанесено не мне только, но и всем вам. Нарушены правила, Отцами преданный; страждет вера, проповеданная Господом и Его Апостолами. Если виновен в чем епископ александрийский, – его должны судить свои, православные епископы, а не еретики. Если он и признан будет недостойным престола, – надлежит избрать на его место из той же Церкви, а не отвне привести, с воинскою силою, никому не угодного. Григорий прислан от арианствующего Евсевия и его сообщества, и принес с собою арианское нечестие. – Так взывал св. Архипастырь! Но кто мог оказать ему помощь на Востоке, когда своеволие еретиков пользовалось покровительством Констанция? Епарх египетский осмелился даже обвинять самого Афанасия пред Императором во всех беспорядках, какие произошли в Александрии при возведении нового епископа²¹⁴. Благочестивые пастыри могли только плакать, и в слезах – просить помощи у Главы Церкви Иисуса Христа, подобно Антонию В., который провидел это бедствие Церкви александрийской за два года. Однажды, сидя с братьями на своей горе за рукодельем, вдруг объят он был духом и восхищен в видение. Потом, пришед в себя, старец стенал, трепетал, преклонил колена и молился, долго молился. Когда встал он, – устрашенные братья спрашивают его: что с ним? Антоний долго отказывался отвечать; наконец, с стенанием и слезами, сказал: лучше было бы умереть, прежде нежели сбудется то, что я видел. Грядет гнев Божий на Церковь, и она предана будет людям, которые подобны бессловесным. Я слышал голос: Жертвенник Мой будет осквернен. – Но не унывайте, чада, – прибавил вдохновенный старец; как Господь прогневался, так Он же паки и исцелит, и Церковь скоро воспримет свою прежнюю красоту. Увидите изгнанных восстановленными: только не оскверняйте себя общением с арианами²¹⁵.

Еще не кончилось в Александрии смятение, произведенное нахлынувшим полчищем ариан, как св. Афанасий получил от папы Юлия упомянутое выше приглашение на собор, и, пользуясь предоставленным ему правом назначить для сего место, отправился в Рим.

По прибытии сюда св. Афанасия, папа не замедлил послать к Евсевию и его сообщникам двух пресвитеров своих, Елпидия и Филоксена, с уведомлением об этом и с назначением времени для открытия собора. Но Евсевий и его единомысленники сочли за лучшее не являться с своими делами на суд православных епископов. С них было довольно и того, что они успели изгнать Афанасия из своей Церкви, и поставить туда своего епископа. Продержав у себя посланных до начала следующего года из Антиохии, куда собрались для совещания, прислали они укорительный для папы римского ответ. Они считали для себя оскорблением то, что Юлий зовет их к себе для ответа в их действиях; утверждали, что постановленное одним собором (тирским) не должен пересуждать другой, указывая на то, что и прежде постановленное на Западе о Новате было принято на Востоке без нового рассмотрения; равно – определение Собора антиохийского о Павле самосатском – на Западе. Гневались на то, что папа принимает в общение Афанасия и других, ими изгнанных епископов, и таким образом, вместо того, чтобы поддерживать мир в Церквах, производит несогласие. В заключение, отказывались явиться на собор, под предлогом краткости назначенного срока и неблагоприятных обстоятельств Востока: тогда Констанций вел войну с персами²¹⁶.

Получив такой ответ, папа еще медлил несколько месяцев, ожидая, не явится ли хотя кто-нибудь из приглашенных с Востока. Но в Рим собирались только изгнанные арианами епископы и пресвитеры – из Фракии, Иллирии, Финикии, Палестины и Египта. Юлий решился открыть собор для рассмотрения его дела вместе с 50 другими епископами²¹⁷. По присланному прежде, обвинительному против Афанасия, письму и документам к нему приложенным можно было видеть, в чем собственно обвиняли епископа александрийского на соборе тирском; а теперь все могли слышать изустное защищение оклеветанного. Его оправдания столько были убедительны, что собор ни мало не затруднился произнести свое решение. «Евсевия и его сообщников, пишет св. Афанасий, как сомнительных и убоявшихся явиться на собор, не приняли, и написанное ими признали ничтожным; а нас приняли, и с любовью вступили с нами в общение»²¹⁸.

Затем Юлий, по поручению собора, дал ответ епископам антиохийского Собора на их упреки, с силою и достоинством. Они хотели оградить свой суд неприкосновенностью соборных постановлений: Юлий, оправдывая свое приглашение на собор собственным вызовом посланных от Евсевия, указывал антиохийцам: Для чего же они сами, не уважая определения Собора трехсот Отцов (Никейского), принимают в общение ариан, и даже возводят их на степени епископские? Для чего епископы у них своевольно переходят с одного места на другое (Евсевий никомидийский), в противность правилу того же Собора? – Оправданием в мнимом пристрастии к Афанасию для папы служило рассмотрение беззаконных действий собора тирского. Полученные прежде послание Афанасия, и другое – епископов египетских, в защиту своего Архипастыря, известия о новых кровавых событиях в Церкви александрийской, и свидетельства других страдальцев, прибывших из Египта, наконец, личные объяснения Афанасия на соборе римском, – все это было твердою опорою для защитника Афанасьева. Юлию оставалось только повторить их слова в своем послании. – «Теперь посудите сами, – прибавил папа, – кто поступает против правил: мы ли, принявшие этого мужа на основании стольких доказательств его невинности, или вы, на расстоянии тридцати шести переходов избравшие в Антиохии какого-то чужестранца в епископа, и пославшие его в Александрию с военною силою, чего не сделано было и тогда, как Афанасий послан был в Галлию? Но я слышал, что не многие – виновники всех этих беспорядков. Постарайтесь же исправить сделанное вопреки правилам»²¹⁹.

Это было уже второе соборное защищение св. Афанасия. Казалось, оно тем более должно было иметь силы, что исходило от епископов посторонних. Но под грозным влиянием господствующей партии все молчало на Востоке. Нужно было склонить западного Императора Констанса, чтобы он вступился за невинно гонимых пред своим братом. Но это было тем труднее, что Констанций, занятый войною, постоянно находился на восточных пределах своей Империи, окруженный арианствующими епископами. И Афанасий еще долго принужден был жить в удалении от своей паствы, с любовью принятый в Риме, но тревожимый известиями из Египта.

Кроме изложенного, почти нет никаких сведений о св. Афанасие, которые бы относились ко времени его пребывания в Риме. Случайно упоминает он, что пользовался здесь расположением сестры Константина В., Евтропии, которую называет истинною Евтропией, т. е. благонравною, – что был хорошо принять и некоторыми другими значительными лицами в Риме²²⁰. Здесь занимали любопытство благочестивых не столько вопросы о вере, сколько известия о новом, чудном образе жизни египетских подвижников. Св. Афанасий, посещая дома тех фамилий, которые уже приняли христианство или были расположены к нему, – своими беседами и повествованиями о жизни св. Антония, об учреждениях Пахомия и о добродетелях других старцев египетских, воспламенял своих слушателей, помогал им отрешаться от земных привязанностей, и, таким образом, положил в Риме первые начатки жизни иноческой. Одна из знатных римлянок, еще в юности пользовавшаяся его наставлениями, Маркелла, после кратковременного супружества, посвятив себя вполне Богу, первая основала у себя иноческое общество, в котором собранные ею подвижницы не только занимались духовными подвигами, но и с необыкновенным усердием изучали Слово Божие. И это была великая победа в городе, где древние фамилии еще упорно стояли за язычество, и даже между обращенными в христианство убогая жизнь иноческая считалась презренною²²¹. Двое пресвитеров – иноков, бывшие с св. Афанасием в Риме, Аммоний и Исидор, также обращали на себя внимание всех своим строгим благочестием и мудростью. В многолюдном городе, наполненном великолепными зданиями, они ничего не хотели знать, кроме церкви св. Апостолов²²².

Но сколько ни было велико уважение к св. Афанасию пастырей и христиан римской Церкви, – ничто не могло заменить ему паствы, которую беззаконно у него отняли и ложным учением развращали ариане. Время от времени доходили до него печальные известия о новых насилиях, ими производимых. Так, вскоре после его отъезда из Александры, Григорий открыл гонение против епископов, не соглашавшихся иметь с ним общение, не щадя ни лет, ни достоинств. Между пастырями были исповедники, страдавшие в последнее гонение от язычников. Один из них – Потаммон ираклийский, который лишен был глаза за имя Христово, и на соборе тирском ревностнее других защищал своего Архипастыря²²³, – до того был избит, что чрез несколько времени скончался. Другой, также исповедник, Сарапаммон, был послан в заточение. Многие священники, юноши, девственницы подверглись бичеваниям и ударам. У вдов и сирот православных отнято было церковное содержание. Во время этих гонений, скончалась в Александрии сестра отца Афанасьева: Григорий запретил ее хоронить, и только под чужим именем могли ее вынести из дома и предать земле. Во всех насилиях помогал ему начальник воинский, Валан, пока не постиг его суд Божий, как предсказывал ему В. Антоний²²⁴.

Слыша о таких страданиях своей паствы, мог ли не скорбеть св. Афанасий? – Наконец, после трехлетнего удаления его из Александрии, явилась ему некоторая надежда возвратиться на свой престол. В 342 г. Констанций возвратился в Константинополь, а Констанс прибыл из Галлии в Медиолан. Так как Констанс покровительствовал православию, то некоторые епископы, изобразив ему настоящее состояние Церкви, и не видя другого средства помочь делу, кроме совокупного рассмотрения споров с епископами восточными, просили Государя склонить своего брата Констанция к созванию Вселенского Собора. Вняв этой просьбе, и уже отнесшись по этому предмету в Константинополь, Констанс вызвал св. Афанасия к себе в Медиолан. Зная о его страданиях и о безуспешности собора римского, он хотел обрадовать скорбящего изгнанника неожиданным для него известием о предпринятых сношениях, и, в ожидании благоприятных последствий, упросил его отправиться вместе с Осией кордовским в Галлию, ему уже знакомую, вероятно, для устроения дел тамошней Церкви²²⁵.

Констанций уступил требованию своего брата. Местом собрания епископов назначена была Сардика,²²⁶ город, лежавший на пределах владений обоих Императоров. Епископов собралось с Востока и Запада до 170 человек²²⁷. Явились сюда и обвиняемые и обвинители, и гонимые и гонители. Некоторые из пострадавших от ариан представили на собор и цепи железные, которыми они были связаны. От других, уже скончавшихся в гонении, явились друзья их и родственники с жалобами на гонителей. От разных Церквей прибыли донесения о насилиях, причиненных им арианами: где пользовались они военною силою, где – возмущением народным, где – угрозами, чтобы принудить православных к общению с ними. Поругание над девственницами, сожжение церквей, заключение в темницы служителей церкви, – все требовало теперь суда на оскорбителей правой веры и благочестия²²⁸.

Главными вождями арианствующих²²⁹ тогда были действовавшие на соборе тирском: Феодор ираклийский, Наркисс неронопольский, Менофант ефесский, Урзаций сингидупский и Валент мурзийский, – и присоединившиеся к ним: Стефан антиохийский, возведенный на место Флакилла, Акакий кесарийский, преемник Евсевия Памфила, и Георгий лаодикийский, из священников александрийских. Стефан, как управляющий всеми Церквами Сирии, Менофант, первенствующий в округе асийском, Феодор – во фракийском, Акакий, заведовавший Церквами палестинскими (кроме Иерусалима), – пользуясь своим иерархическим значением и властью, привлекли с собою и многих епископов из своих округов, которые не смели не подкреплять их голоса. К арианам присоединились несколько мелетианских епископов из Египта, и между прочими Исхир, – которого александрийский собор не признал и священником, – теперь уже поставленный во епископа²³⁰.

Как скоро арианские епископы заметили опасность, им угрожающую от множества обвинений против них, – они положили объявить собору о своем прибытии, но не принимать в нем никакого участия, и связали свою партию разными угрозами непременно держаться такого решения. В самом городе они находились все в одном доме, и не позволено было никому отлучаться из него²³¹.

Когда наступило время открыть заседания соборные, – Осия кордовский, прибывший сюда из Галлии вместе с св. Афанасием, и прочие православные епископы пригласили и явившихся с Востока к участию в делах собора. Но те отказались, поставляя предлогом, что собор имеет общение с Афанасием и другими епископами, которых они признают низложенными, и требовали, чтобы собор отлучил этих епископов от своего общения. Не получив удовлетворения, так как низложение Афанасия и других, указываемых ими епископов, на соборе римском признано незаконным, – они снова повторяли свои жалобы на предвосхищение западными епископами права переменять соборные определения восточных: тогда как здесь дело шло вовсе не о превосходстве Запада пред Востоком, но о справедливости, которая равно должна быть наблюдаема на восточных и на западных соборах. Предлагали произвести новое исследование в области мареотской, по делу о сокрушении св. сосудов²³²: но и обвинение, составленное на основании прежнего исследования, при обстоятельствах, благоприятствовавших единственно обвинителями оказывалось ничтожным. – Во всем этом обнаруживалось одно желание – как-нибудь уклониться от справедливого суда соборного.

Желая победить упорство противников, Осия соглашался на самые снисходительные условия. «Представьте ваши действительные обвинения против Афанасия, – говорил им неоднократно миролюбивый пастырь, – пред всем собором, или мне наедине, и, будьте уверены, если человек этот будет признан виновным, – мы его отвергнем. Если же он окажется невинным, и изобличит вас в клевете, а вы и затем не захотите принять его, – я уговорю его удалиться со мною в Испанию». И св. Афанасий без противоречий соглашался на это²³³. Но враги его, избегая грозящей им опасности, желали одного, под каким-нибудь предлогом удалиться с собора, а потому объявив, что им нужно отправиться назад к себе, для торжествования победы Императора Констанция над персами, – оставили Сардику. – Между тем на пути, остановившись во фракийском городе Филипполе, составили свой собор.

В Сардике остались из греков – епископы иллирского округа, а из латинян италийские, испанские и не многие из Галлии и Африки, числом около ста; все же по своим епархиям принадлежали они к западной половине Империи, управляемой Констансом. К ним присоединились из восточных ищущие правосудия у собора, и двое перешедших с арианской стороны: Макарий палестинский и Астерий аравийский²³⁴. Сам епископ римский, Юлий, не присутствовал здесь, но прислал местоблюстителей – двух пресвитеров. Всеми чтимый по летам и заслугам, Осия кордовский первенствовал на соборе.

Собору предстояло заняться тремя главными делами: 1) вопросом о вере, 2) жалобами на св. Афанасия и других епископов, обвиняемых арианами, и 3) обвинениями, принесенными на арианских епископов.

1. Некоторые из присутствовавших на соборе предложили составить новое изложение веры, считая как бы недостаточным символ никейский; но собор отверг это предложение, и постановил довольствоваться символом, составленным в Никее, как достаточно полным для отражения тогдашних еретиков, дабы не подать повода к составлению и впредь новых изложений²³⁵.

2. Хотя невинность Афанасия достаточно обнаруживалась самым бегством его противников: однако же, собор со всем вниманием снова рассмотрел все обвинения, возводимый на него еретиками, и, на основании собственных их актов и свидетельств египетских епископов, обличил клеветников, и оправдал святого Архипастыря александрийского. Так же выслушал собор обвинения и против других епископов, осужденных арианами: Маркелла анкирского и Асклипия газского, и, приняв от них объяснения, признал их правомыслящими и невинными.

Наконец, 3. вождей арианского сборища, как обличаемых несомнительными доказательствами во множестве несправедливостей, в отношении к православным, и в особенности за то, что они не только принимали в общение, но и возводили на степени церковные осужденных и изверженных вместе с Арием в Никее за еретическое учение, – собор объявил низложенными, воспретив православным иметь с ними общение, и подверг осужденных анафеме²³⁶.

По окончании своих действий, собор окружным посланием объявил о своих решениях всем Церквам. И епископы Галлии, Африки, Египта, Италии, Кипра и Палестины, не бывшие на соборе, подтвердили подписью свое согласие с его определениями²³⁷. Собор донес о своих действиях и обоим Императорам, Констансу и Констанцию. На Восток были отправлены двое епископов: Викентий капуанский и Евфрат кельнский. Констанс подкрепил их донесение своим ходатайством о возвращении несправедливо изгнанных с своих престолов, угрожая, в противном случае, лично отправиться в Александрию, и восстановить там давно желаемого настрою Афанасия, а полчища врагов его разогнать силою²³⁸.

Между тем, отделившиеся от сардикийского собора епископы, учредив свой собор в Филиппополе под председательством Стефана антиохийского, издали от себя, под именем собора сардикийского, обширное послание, в котором, повторяя свои клеветы против Афанасия и прочих епископов, ими осужденных, укоряли их в возмущении Церкви своими усилиями удержать за собою престолы, и жаловались на то, что западные епископы, вопреки определениям соборов, бывших на Востоке, сохраняют с ними общение. В заключение, написав свое изложение веры, они объявили осужденными, как отвергаемых ими прежде – Афанасия, Маркелла, Асклипия и Павла, епископа константинопольского, так и епископов западных, наиболее им благоприятствовавших: римского Юлия, кордовского Осию, сардикийского Протогена, и др.²³⁹. И кто осмеливался изъявлять свое несогласие с этими определениями, тех ожидала горькая участь: епископа адрианопольского, Люция, в оковах отослали в заточение; десять человек из граждан адрианопольских, за сопротивление им, по повелению Императора, преданы были смерти. Епископ палестинский и аравийский, перешедшие на сторону сардикийского собора, подверглись также ссылке. В Александрию послано повеление: если явится туда Афанасий или кто из сосланных пресвитеров православных, того судия имеет право лишить жизни. В самой Антиохии, епископ города, Стефан, которого сардикийский собор объявил низверженным, покушался бесславием и клеветою лишить доверенности у Императора посланных от собора епископов, введши в их опочивальню, чрез своего преданного слугу, позорную женщину. Но клевета была обнаружена, и злоумышлявший на честь других сам лишен престола²⁴⁰.

Вразумленный последним – до крайности постыдным делом Стефана антиохийского, видя нечестивую готовность ариан на всякие низкие меры к достижению своих целей, и опасаясь угроз своего брата, Констанций послал, наконец, к св. Афанасию приглашение возвратиться в Александрию. Св. Афанасий находился тогда в Аквилее²⁴¹. Но не вдруг решился он последовать этому приглашению. Может быть, тревожили его слухи о грозных повелениях, посланных в Александрию. Да и как было ехать туда, когда там господствовал Григорий? Выжидая более благоприятных обстоятельств, по вызову Констанса, он отправился снова в Галлию. Тревожимый этою тесною связью между св. Афанасием и западным Императором, Констанций писал к Святителю александрийскому во второй и в третий раз, призывая его на свою кафедру; писал и к Констансу, чтобы тот отпустил его в Александрию. В последнем письме уведомлял он, что уже целый год ждет Афанасия, и что не позволяешь в Александрии никаких нововведений, ни рукоположения нового епископа: Григорий уже скончался. В то же время писали к св. Афанасию и многие приближенные Констанция, которым более мог доверять Святитель²⁴². Тогда, наконец, св. Афанасий решился оставить свое убежище на Западе. Простившись с своим венценосным покровителем, с которым виделся уже в последний раз, он заехал в Рим, чтобы проститься и с Юлием. Папа отправил с ним приветственное послание к Церкви александрийской, в котором, прославляя подвиги Афанасия и верность любви к нему паствы, искушенную многими страданиями, радовался торжественному возвращению Святителя александрийского²⁴³.

Действительно, возвращение св. Афанасия²⁴⁴ было торжеством не только для него и его Церкви, но и для Церкви вселенской. Как победитель шествовал теперь смиренный пастырь от западных пределов империи до восточных. Тихо, без насилий покорял он себе противников, внесших огонь и меч в его Церковь. Его невинность признана посторонними судиями на двух многолюдных соборах: римском и сардикийском. Его святая жизнь и терпение привязали к нему и венценосца, и пастырей всего Запада. Церковь александрийская воспринимала в нем попечительного Архипастыря, который около шести лет скитался в удалении от нее, изгнанный насилием, но никогда не оставлял заботы об освобождении ее от лжепастырей, губящих стадо Христово. Церкви вселенской еще нужны были его мужество и неустрашимость в предстоящей новой борьбе со врагами православия, – нужно было его громоносное слово против проповедников лжи; верных пастырям Христовым, соборам Запада и Востока нужно было его имя, как символ православия. Заслугам будущим уже пролагало путь настоящее. Афанасия узнал теперь Восток и Запад, как непобедимого защитника той священной истины, на которой создал Господь Свою Церковь.

Сами враги Афанасия устрашились торжества его, и начали искать союза с ним. Урзаций и Валент, прежде ревностные помощники Евсевия никомидийского в его кознях против Афанасия, теперь подали епископу римскому, Юлию, объявление, что все обвинения, какие они прежде взводили на Афанасия, были одна клевета, что они охотно желают быть в общении с ним, и осуждают арианское учение. Потом писали они и к Афанасию, что имеют с ним мир и общение церковное²⁴⁵.

По желанию Констанция, св. Афанасий предварительно должен был явиться в Антиохию. Благосклонный прием при дворе Государя, казалось, должен был уверить Архипастыря александрийского, что отныне все прежние недоразумения, между им и Императором, кончились, что несправедливости, какие терпел защитник православия, более не повторятся. Сознание правоты своего дела и желание – прочнее утвердить мир церковный внушили св. Афанасию мысль просить Государя о дозволении, лично, в присутствии самих врагов, опровергнуть все клеветы, какие они возводили на него. Констанций уверял, что в этом нет нужды, и с клятвою обещал, что отселе не будет внимать никаким представлениям клеветников. Св. Афанасий жаловался на изданное от имени Государя предписание, которое угрожало смертью епископу александрийскому, отнимало некоторые права у клира, к нему приверженного. Констанций новыми повелениями старался все загладить. Он писал к епископам египетским и духовенству александрийскому, что Афанасий, но повелению Божию и по определению верховной власти, снова возвращается в свое отечество и к своей Церкви; – все, что было постановлено против имевших с ним общение, должно быть предано забвению; права, которыми издревле пользовалось православное духовенство, снова за ним утверждаются²⁴⁶. И правительство отселе будет почитать лучшим доказательством правоты для каждого – общение с Афанасием. – К народу александрийскому писал Император, чтобы, оставив свои разногласия, все приняли своего Архипастыря с почтением и покорностью, угрожая, в противном случае, наказанием по законам. Правителю Египта дал он знать, что все прежние повеления против Афанасия отменяются, и послал особого чиновника для отобрания их назад²⁴⁷. Так Констанций, по-видимому, вразумленный сильными представлениями своего брата, хотел вознаградить прежние оскорбления, нанесенные Церкви александрийской и ее Архипастырю. Но он не силен был – совсем освободиться от партии арианской.

Возвращая престол Афанасию, Констанций в то же время просил его уступить хотя одну церковь в Александрии арианам. Но ревностный блюститель своей паствы отвечал, что не иначе может принять это предложение, как под условием, чтобы равномерно, хотя одна церковь была уступлена Православным в Антиохии, где тогда господствовали ариане. Такая взаимная уступка не могла, однако же, быть приятна для ариан: потому что они более страшились потерять, нежели надеялись приобрести. В Александрии, под бдительным правлением св. Афанасия, они не могли обещать себе больших успехов, тогда как в Антиохии значительное число приверженцев православия, пользуясь терпимостью, могло возрасти еще более, и изгнать от себя ариан. Потому Констанций взял свое предложение назад²⁴⁸.

Расставшись с Императором, св. Афанасий направил путь свой в Александрию, чрез Сирию и Палестину. В Иерусалиме оправдались слова епископа аравийского, Астерия, который еще на соборе сардикийском говорил, что и на Востоке многие епископы расположены к союзу с поборником православия. Епископ иерусалимский, Максим, хотя и не имел тогда прав иерархических над прочими епархиями палестинскими, но собрал единомысленных в вере с св. Афанасием пастырей, чтобы засвидетельствовать пред ним свою радость о перемене в его судьбе, – и вместе с ними приветствовал Церковь александрийскую посланием, в котором прославлял возвращение к ней Архипастыря, как чудо благости Божией²⁴⁹.

Наконец Архипастырь, давно всеми ожидаемый, снова явился среди паствы (21 Окт. 346 г.). Не говорим о многолюдной встрече, о кликах радости народной: всего примечательнее нравственное действие, какое произвело на христиан александрийских победоносное возвращение Афанасия на свой престол. Церковь александрийская обновилась духом; повсюду видна была особенная ревность о благочестии. Усерднее посещались собрания церковные; явилось множество желающих посвятить всю свою жизнь подвигам иноческим; с необыкновенным усердием приносимы были пожертвования на содержание бедных. Словом, каждый дом, по благочестию в нем живущих, и молитвам, в нем воссылаемым к Богу, можно было назвать церковью, – говорит св. Афанасий. Все оживилось, как оживляется природа после хладной зимы. Ток жизни духовной, стесненной насилием, теперь открылся тем обильнее, чем более был задерживаем прежде. Кто увлечен был коварством или принуждением на сторону ариан, тот являлся к своему Архипастырю с раскаянием и с осуждением еретического учения. Клеветники умолкли. Враги старались казаться друзьями. В Церкви водворился глубокий мир²⁵⁰. Но на долго ли?.

Пока жив был Констанс, – никто не смел беспокоить Архиепископа александрийского. Но покровитель Афанасия, в январе 350 г., убит был возмутившимся Магненцием. Дела с Персией, задерживавшие Констанция на Востоке, и отдаленность благоприятствовали видам властолюбца. Около трех лет с половиною, удерживал он за собою титло Кесаря. Наконец, Констанцию удалось рассеять его приверженцев, – и Магненций окончил свое поприще самоубийством.

Едва не стало Констанса, – враги Афанасия, низложенные на соборе сардикийском, ободрились и возобновили свои нападения на Архиепископа александрийского. Но Констанций, еще не уверенный в успехе своего предприятия против возмутителя, сдерживал их безумную ревность, доколе не успел совсем низложить своего врага.

Ариане возобновили свои прежние клеветы против Афанасия, уже опровергнутые на соборе александрийском, римском и сардикийском, отринутые самим Констанцием, – и вымышляли новые. Чтобы представить со всею ясностью правоту своего дела всему миру, в опровержение прежних клевет, – св. Афанасий решился издать свою Апологию, в которой бы каждый из определений соборов и посланий епископов, из писем самих Императоров к Афанасию и об Афанасие, мог видеть его невинность и все козни его врагов. От себя он мало и говорит в этой апологии; но во всех пунктах оправдывает себя словами посторонних свидетелей и судей. Таким образом, он ясно доказывал, что дело его не требует нового суда; потому что уже было обсуживаемо не раз, не два, но многократно²⁵¹, и что суд этот был произведен без пристрастия²⁵². – Сам Констанций, опасаясь, чтобы новые оскорбления, не произвели гибельных движений в народе, приверженном к своему Архипастырю, вскоре после смерти своего брата, спешил уверить св. Афанасия в своем расположены к нему, чтобы он не смущался никакими слухами неблагоприятными. «Наше твердое намерение, писал он к Афанасию, чтобы ты, согласно с нашею волею, всегда был епископом на своем месте»²⁵³. Такие уверения повторял он и в последствии, до трех раз, и даже присылал в Александрию особых чиновников с повелением к местному начальству, чтобы никто не дерзал строить козни Афанасию²⁵⁴.

Успокаивая Афанасия своими письмами, Констанций в то же время внимал всем внушениям врагов его. Валент, один из тех двух епископов, которые отреклись от своих обвинений против Афанасия, как от клеветы, своим предсказанием успеха на сражении против Магненция при Мурзе²⁵⁵, приобрел у Императора особенную доверенность, как муж богоугодный²⁵⁶. Этот епископ, вместе с своим сообщником Урзацием, не устыдился теперь объявить, что его отречение было вынуждено обстоятельствами, что, имея епархию во владениях Императора Констанса, он устрашился последствий приговора собора сардикийского, который произнес осуждение на главных поборников арианства²⁵⁷. Пользуясь легковерием Констанция, при таких сообщниках, ариане вооружали его против Афанасия новыми клеветами.

Мы видели, что св. Афанасий пользовался расположением Констанса, и при его содействии возвратился на свой престол. Враги Афанасия старались теперь уверить Констанция, будто Афанасий в тайных беседах с Императором западным посевал вражду между братьями, – тогда как Афанасий никогда не бывал у Констанса один, но всегда с епископом того города, где жил, – и мог указать свидетелей всех своих сношений с ним, в которых ничего не было недоброжелательного в отношении в Констанцию. Магненций, провозгласив себя императором, отправил к Констанцию посольство, состоявшее из двух епископов Галлии и двух светских сановников, с предложением – признать его императором Запада. Посланные, проезжая на Восток, были в Александрии у Афанасия. Враги его воспользовались этим случаем, чтобы оклеветать его в сношениях с возмутителем: тогда как одно злодеяние Магненция, – убийство Констанса, покровителя Афанасьева, – уже делало невероятным всякое соглашение Αрхиепископа александрийского с кровожадным мятежником, и Афанасий мог свидетельствоваться, бывшими при свидании с ним посланных, начальниками городскими, что тогда же, как верный подданный своего Государя, совершил с народом молитву «о спасении благочестивейшего Императора Констанция».

В Александрии, за теснотою градских церквей, по настоянию народа, Афанасий дозволил в праздник Пасхи совершить богослужение в новоотстраиваемой на иждивение Императора церкви, прежде нежели она была торжественно освящена. Враги Афанасия обвиняли его в том, будто он из пренебрежения к храмоздателю не донес в свое время о надобности освятить новоустроенный храм с приличною торжественностью; и сверх того, вменяли ему в вину самое разрешение служить в неосвященном здании. Между тем, всем было известно, что как здание не было окончено, и требование народа явилось внезапно; то и не могло быть торжественного освящения. Самое требование, по многолюдству собирающихся на молитву, особенно в праздник Пасхи, заслуживало уважения; и было гораздо приличнее совершить богослужение христианское в огражденном здании, нежели на открытом месте, в пустыне, куда хотел устремиться народ, и где могли видеть таинства христианские и язычники²⁵⁸.

Так, вымышляя небывалое, перетолковывая бывшее, злобствующие ариане своими политическими обвинениями покушались отнять у Афанасия последнюю опору безопасности, какую мог он находить в неоднократных обещаниях Констанция сохранить за ним престол александрийской Церкви до смерти. Констанций до времени все молчал. Между тем, враги Афанасия искали новых против него обвинений на суде церковном.

Епископ римский, Юлий, защитник св. Афанасия, скончался (22 мая 352 г.). К преемнику его Ливерию явились новые жалобы, новые клеветы на Афанасия от арианских епископов. В чем они состояли, – определенно не известно. Но для опровержения их нужно было епископам египетским писать еще защищение своего Архипастыря. Ливерий предложил и обвинительное и защитительное послания на соборе италийских епископов, и Собор не усомнился предпочесть свидетельство большинства клеветам немногих, известных недоброжелателей Афанасия²⁵⁹.

К сожалению, св. Афанасий не имел такого успеха в оправдании себя пред Констанцием. Смущаемый слухами, что ждет его участь, недавно постигшая св. Павла константинопольского, который снова был изгнан арианами из Константинополя, и заточен в Кукуз, – он решился отправить (17 мая 353 г.) в Медиолан, где находился тогда Император, пятерых из своих епископов и трех пресвитеров александрийских, для объяснения своих действий. В числе посланных находился Серапион, епископ тмуитский, друг Афанасия и Великого Антония. Но не прошло четырех дней, – как прибыл в Александрию от Императора чиновник Монтан с письмом к Афанасию. Констанций писал, что ни в каких посредниках для объяснения он не имеет нужды, но предоставляет Афанасию, – как бы по его просьбе, – самому явиться ко двору. Удивило Афанасия такое письмо: никакой просьбы о дозволении быть у Государя, он не посылал, да и положение тогдашних дел не позволяло отлучаться из Александрии: потому что ариане того и ждали только, чтобы занять его престол кем-либо из своих. Справедливо догадываясь, что от его имени представлено было Государю подложное письмо, и видя, что нет прямого повеления быть у него, Афанасий положил остаться дома, объяснив только в письме свое недоразумение и свою готовность быть там, где он повелит. И это самое врагами Афанасия представлено было Констанцию как новое обвинение против него, будто он упорствует исполнить волю Государя²⁶⁰.

Но приблизилось, наконец, время, когда ковы врагов Афанасьевых вполне могли обнаружиться. Магнеция не стало (11 авг. 353 г.). Констанций, единодержавный обладатель Востока и Запада, мог теперь делать все, что хотел, или чего они желали. И в том же году, или в начале следующего, назначен собор в Арле, – где находился сам Император, – не для рассмотрения взводимых на Афанасия обвинений, но для его низложения. Дано было прямое повеление, чтобы приговор, произнесенный о нем арианскими епископами на Востоке, был принять и западными епископами. Кто не согласится исполнить этого требования, тому угрожала ссылка²⁶¹. Павлин, еп. трирский, не устрашился угрозы, – и был сослан в заточение²⁶². Но легаты папские имели слабость уступить незаконному требованию, к искреннему сожалению св. Ливерия²⁶³. Желая поправить дело, епископ римский просил у Императора назначения нового собора.

Констанций, имея в виду и сам привлечь еще более епископов на свою сторону, охотно согласился на эту просьбу. Назначен собор в Милане (355 г.). Явиться на этот собор значило – наперед обречь себя на подвиг исповедничества, или постыдно согласиться на измену истине. Не многие избрали первый досточтимый жребий: большую часть угрозами и обещаниями Леонтий антиохийский, Урзаций и Валент, управлявшие всеми делами собора, успели совратить на свою сторону. Между первыми удержали свое место: Евсевий верчелльский, Дионисий миланский, Люцифер каларийский.

Евсевий верчелльский, по вызову Констанция, явился на собор, когда уже там, под влиянием арианской партии, приняты были решения, противные истине и справедливости²⁶⁴. На требование, чтобы он подписал осуждение Афанасия, он отвечал: «Наперед нужно согласится в вере. Мне известно, что некоторые из присутствующих здесь заражены ересью». Вслед за тем, представляя Символ Никейский, он обещался исполнить все, чего от него не потребуют, если только все согласятся подписать этот Символ. Дионисий миланский первый взял бумагу, чтобы засвидетельствовать свое согласие с никейским исповеданием, – как Валент выхватил из рук его перо и бумагу, и заседание кончилось общим смятением. Народ, присутствовавший в церкви, где все это совершалось, начал изъявлять неудовольствие на оскорбление веры. Тогда ариане положили перенести заседания из церкви во дворец²⁶⁵.

Вслед за тем, из дворца объявлено было народу от имени Констанция, составленное арианскими епископами, новое изложение веры в виде эдикта, или послания. Оно исполнено было нечестивых мнений, между тем, ариане выдавали его за внушенное свыше, и хотели заменить им исповедание никейское²⁶⁶. Поставляя предлогом умиротворение Государства и Церкви²⁶⁷, они домогались всеми мерами, чтобы это изложение, всеми было принято, и Афанасий всеми осужден, отвергнуть.

При возобновившихся заседаниях, во дворце, присутствовал сам Констанций, тайно, за завесою. Но ничто не устрашило мужественных защитников веры отеческой, ничто не заставило их поколебаться в неизменной верности ревностнейшему поборнику ее на Соборе Никейском, и после Собора в течении тридцати лет, за нее непрерывно ратовавшему с врагами. Не вытерпев смелых речений, какие исходили особенно из уст Люцифера, Констанций оставил свою скромность, и когда ему указывали на недобросовестность обвинителей Афанасия прямо объявил собору: «я сам – обвинитель Афанасия; для меня поверьте им». – «Противно правилам церковными – осуждать отсутствующего, и входить в общение с еретиками», – возражали твердые епископы. «Моя воля, – отвечал Констанций, – вот для вас правило! Епископы сирские никогда мне в этом не противоречат. Или повинуйтесь моему требованию или и вас пошлю в ссылку». Наконец, раздраженный несогласием подписать осуждение Афанасия, Констанций дошел до того, что обнажил меч против защитников правды²⁶⁸.

Евсевий, Дионисий, Люцифер действительно были сосланы в разные города Востока, в заточение. Таже участь постигла и других епископов, которые не хотели отречься от общения с Афанасием. Разосланы были по городам чиновники с требованием от епископов, чтобы они подписали изданное повеление. О том же велено стараться и местным гражданским начальникам под угрозою наказания²⁶⁹. Констанцию хотелось отнять у Афанасия всякую защиту на будущее время. Он не оставил в покое и еп. римского, Ливерия. Сперва отправил к нему своего евнуха с дарами, для преклонения на свою сторону, и когда эта мера не имела успеха, вызвал его к себе в Милан. Но и здесь не мог поколебать архипастыря, ублажавшего жребий изгнанных с своих престолов. «Соглашайся в пользу мира, подпиши, и возвратишься в Рим», – так говорил ему Констанций, заключая свои убеждения. Ливерий отвечал: «я уже простился с братьями в Риме». – «Даю тебе три дня сроку для размышления», – прибавил Констанций. – «Три дня, или три месяца, не переменят моего решения. Посылай, куда хочешь²⁷⁰», – сказал еп. римский, и подвергся общей участи вместе с прочими защитниками Афанасия, – хотя и не выдержал подвига исповедничества до конца. – Не укрылся от гонений и столетний Осия в отдаленной Испании. Неоднократно писал к нему Констанций, чтобы отвлечь его от общения с архиепископом александрийским; двукратно вызывал его к себе для убеждения: но старец знал, кого защищал, видел, к чему стремятся замыслы врагов Афанасия. «Не верь сообщникам Урзация и Валента, – писал он Констанцию, – здесь дело идет не об Афанасие, а об их ереси. С арианами не только не хочу я быть в согласии, но и проклинаю их ересь; – не подписываю осуждения Афанасия, которого мы, Церковь римская и весь собор (сардикийский) признали чистым»²⁷¹. Не побежденный старец был задержан в Сирмии», и здесь около года, держимый в удалении от своей паствы, обманом врагов и недугами старости преклонен был подписать неправославный символ, но осудить Афанасия и тогда не согласился.

В то время, как угрозами, насилием и коварством приготовлялось на Западе общее отступление от Афанасия, – явился в Александрии летом Императорский нотарий Диоген, с требованием, чтобы епископ александрийский оставил свою Церковь²⁷², – не предъявляя, впрочем, никакого повеления от Констанция. Хотя можно было гадать, от кого исходило такое распоряжение; однако же, св. Афанасий, имея в виду прежние письменные уверения Констанция сохранить ему кафедру до конца жизни, не мог оставить его по одному словесному требованию чиновника, тем более, что сам Диоген к нему не являлся²⁷³. С своей стороны, народ и даже городское начальство также не расположены были отречься от своего епископа, – и Диоген, после четырехмесячных настоятельных требований, должен был удалиться²⁷⁴.

Спустя две недели, вступил в Александрию (5 янв. 356 г.) начальствующей над войсками, расположенными в Египте, Сириан, которому предписано было содействовать предпринимаемым против Афанасия мерам²⁷⁵. Но так как и к нему не было прямого повеления удалить Афанасия из Александрии, – Констанций, или имел еще столько совестливости, что не вдруг решился противоречить своим прежним повелениям, или переговоры его с западными епископами еще не были кончены, – то дела оставались в прежнем положении. Между тем, содержание военных сил в Александрии, дружное обращение Сириана с известными арианами, разглашения ариан, будто они имеют письмо от Констанция об изгнании Афанасия, – все это не предвещало ничего доброго.

Прошел еще месяц в тревожном ожидании. Вдруг, в одну ночь (с 8 на 9 февраля), когда народ, вместе с своим архипастырем, по причине наступающего пятка, находился в церкви Феоны, – Сириан придвинул к этому храму до пяти тысяч вооруженных воинов, и внезапно окружил собрание молящихся. Св. Афанасий, зная, против кого устремлено это нападение, и не желая подвергать опасности свою паству, приказал диакону читать псалом (135-й) а народу – припевать: яко в век милость Его, между тем расходиться всем по домам. Уже воины ломились в двери церковные; но народ не хотел оставить своего Пастыря в жертву врагам. Воины ворвались в храм, пустили несколько стрел в молящихся, обнажили мечи, окружили святилище, рассыпались по церкви: народ не расходился. Тогда св. Афанасий приказал произнести молитву (вероятно, отпустительную), и когда уже большая часть вышла, а другие выходили, – монахи и клирики увлекли его с собою. Среди смятения, произведенного ворвавшимися воинами, и от пущенных стрел несколько девственниц лишились жизни, другие были ограблены, иные потерпели поругание²⁷⁶. Но тот, кого Сириан думал захватить в свои руки, хранимый десницею Божию, среди ищущих его воинов прошел невредим, и, последуя повелению Божию, скрылся, дóндеже мимоидета гнев (Ис.26:20). Долго еще искали его воины и по другим церквам: но все напрасно. Он удалился совсем из Александрии в пустыню.

Между тем, народ не замедлил принести жалобу городскому начальству на смятения и убийства, совершенные в храме, почитая действия Сириана совершенно самовольными. «Если есть повеление преследовать нас, – говорили жалующиеся, – все мы готовы сделаться мучениками. Если же нет повеления от Государя, – просим епарха и всех начальствующих, чтобы впредь того не было. Просим также, чтобы нам не давали другого епископа: до смерти мы готовы стоять за досточтимейшего Афанасия, которого Бог даровал нам изначала»²⁷⁷.

В таком же недоумении, относительно действий Сириана, был и св. Афанасий. Все, наконец, объяснилось. Чрез четыре месяца после удаления его из Александрии (10 июня) прибыл²⁷⁸ Комит Ираклий, с повелением к сенату и народу александрийскому – послать верных людей для преследования Афанасия, – если они не хотят, чтобы Император считал их своими врагами. Констанций писал, что он только на время, из уважения к дружбе покойного брата своего, возвратил к ним Афанасия, – хотя сам же неоднократно, и после смерти Констанса, уверял Афанасия о неизменности своего расположения к нему. Дополняя сказанное в письме, Ираклий объявил, что Император повелевает передать церкви арианам, – и вслед за тем требовал от сенаторов, – хотя бы то были и язычники, – письменного обещания, что они примут, кого пришлет к ним епископом Государь²⁷⁹.

Вследствие этих повелений, великая церковь александрийская (ἡ ἐν τῷ Καισαρείῳ)²⁸⁰, при помощи язычников, немедленно была занята арианами²⁸¹. Святая трапеза, престол епископский, сопрестолие пресвитерское, завесы, – все, что можно было вынести из церкви, было вынесено и, как бы нечистое, сожжено пред вратами храма. Язычники ликовали.

Для отыскания Афанасия, произведен был строжайший обыск по домам: все жилища, сады и даже гробницы были осмотрены. Афанасия не нашли; но этим враги его воспользовались, чтобы нанести новое оскорбление приверженным к нему. При осмотре многое было расхищено; у других запечатаны дома²⁸².

С отобранием церквей у православных, подверглось гонению и православное духовенство. Кто не хотел входить в общение с арианами, те, вслед за своим Архипастырем, должны были бежать из Александрии; но и жилища их, оставленные родственникам, были у них отнимаемы. Кого успели захватить, тех подвергали истязаниям, и отсылали в аравийские рудокопни, где вредный климат скоро прекращал жизнь несчастных²⁸³. Беззащитные девственницы терпели поругания и притеснения. Нищие, питавшиеся при церквах, разогнаны, и даже воспрещено было подавать им милостыню. Так страдала паства св. Афанасия! Повторились для нее времена гонителей языческих, и она лишена была утешителя²⁸⁴.

Положение Церкви александрийской стало еще хуже, когда прибыл в Александрию новый епископ Георгий (24 Февр. 357 г.). Это был человек без образования, грубого нрава; служил он когда-то, по хозяйственной части, при армии²⁸⁵, и теперь был избран арианами в Антиохии, чтобы заменить св. Афанасия²⁸⁶. По отзыву даже язычника, он умел только угождать Констанцию доносами и мнимым усердием к пользам государственным²⁸⁷; но, на самом деле, наблюдал только свои выгоды. – Явившись в Александрию, среди великой Четыредесятницы, в сопровождены военачальника Севастиана, он не замедлил усилить преследование православных. После Пасхи произведены были новые обыски по домам. Спустя неделю после Пятидесятницы, с тем же военачальником и тремя тысячами вооруженных воинов, Георгий устремился на христиан, совершавших в это время, по обычаю, моление на кладбище. Захвачено было несколько человек, и началось неистовство. Палили над горящим костром девственниц, секли мужчин иглистыми прутьями, принуждая к принятию арианского исповедания; скончавшихся в этих страданиях не позволяли погребать, а оставшихся в живых ссылали, через песчаные пустыни, в отдаленные оазисы²⁸⁸. Усердие иноков к своему прежнему Архипастырю навлекло ярость гонителей и на монастыри: их разоряли, а монахам угрожали огнем²⁸⁹. Наконец, открыто было гонение на всех епископов египетских, которые не хотели изменить своему православному исповеданию. Шестнадцать из них, в том числе десять поставленных еще при предшественнике св. Афанасия, Александре, были разосланы в оазисы²⁹⁰, в пограничные пустыни и в рудокопни. Для увеличения трудностей путешествия, каждому назначено было самое отдаленное пребывание от прежнего его жительства, так что ветхие старцы не все в состоянии были даже дойти до места своего заточения, и умирали на пути. До тридцати других епископов было разогнано, и дома их были разграблены²⁹¹. На место же заточенных и изгнанных были избраны такие люди, которые обещались быть в единомыслии с арианами. Не смотрели на то, что некоторые из избираемых еще не приняли крещения, не знали, что такое христианство, не получили христианского наставления; что другие искали степеней церковных только по корыстным побуждениям, имея в виду преимущества, предоставленные духовному сословию. Такими пастырями наделяли епархии давние друзья ариан – мелетиане, сами, в своем отделении от Церкви, огрубевшие и не имевшие никакого образования. Таким образом, – скажем словами св. Афанасия, – осквернился весь Египет: доселе господствовало здесь одно православное учение; теперь всюду проповедовалось арианство²⁹². Александрия сделалась пристанищем ариан. Сюда переселился друг и советник Георгиев, Аэций, прозванный от современников ἄ θεος – безбожник, а за ним – и ученик Аэциев Евномий, – которые довели начала арианского учения до последней крайности нечестия, и были основателями секты аномеев²⁹³.

Радуясь успешному исполнению своих предначертаний, Констанций поздравлял александрийцев с таким архипастырем, каков был Георгий, и превозносил его достоинства до небес, издеваясь в тоже время, – ослепленный ненавистью и наветами ариан, – над скитающимся Афанасием, как над обманщиком и злодеем. В таких же ненавистных чертах описывал он св. Архипастыря и в письме к правителям Абиссинии, предупреждая их на случай его появления в той стране, и требуя поставленного им первого абиссинского епископа, Фрументия, для наставления и утверждения, в Александрию к Георгию²⁹⁴. Говорили даже, что – назначена была цена за голову св. Афанасия²⁹⁵.

Тяжело читать эти письма, в которых так постыдно обнаруживается раздраженное клеветою чувство, – негодование, ничем не заслуженное, выходит из всяких пределов умеренности, – и богопротивное дело выставляется, как дело справедливости! Чтобы несколько объяснить себе такое жалкое ослепление в душе гонителя, – приведем здесь слова св. Афанасия. «Сличая между собою письма Констанция, – говорить он, – нахожу, что Государь не по существу дела судит, но движется только мыслями окружающих, а своего суждения вовсе не имеет. Оттого, он пишет, – и потом раскаивается в том, что написал; раскаиваясь раздражается, и снова скорбит; и не знает, что делать. Все это показывает отсутствие в нем рассудительности. Такой человек по справедливости достоин, всякого сожаления: свободный по званию и по имени, он становится рабом нечестивцев, влекущих его по своему желанию²⁹⁶».

Гораздо тяжелее видеть то бедственное положение Церкви, в какое привело ее постепенно усиливающееся господство ариан. До смерти Констанса, зло ограничивалось пределами Востока. Православные епископы западные, под покровительством благочестивого Государя, братски поддерживали непоколебимых защитников православной веры на самом Востоке. Смерть Констанса отняла эту преграду для разливающегося зла, эту опору для гонимых пастырей Востока. Теперь и на Западе учреждаются соборы, на которых одерживает верх арианство; насилие заставляет повиноваться их решениям; не повинующиеся подвергаются изгнанию. И на Востоке восстановленные пастыри принуждены уступить свои престолы лжепастырям. Но голос истины не умолк. Насилие не могло сделать заблуждения всеобщим. Минуту самого торжества нечестивых Господь обратил к их низложению.

Изгнанные пастыри, – пишет св. Афанасий, – обратили самое заточение в пользу своего служения. Проходя страны и города, они благовествовали истинную веру, хотя и были в узах, – и проклинали ариеву ересь. Таким образом, выходило противное тому, чего желали гонители. Чем далее было место заточения, тем более возрастало отвращение к арианам, и самое заточение было проповедью против их нечестия. Кто, взирая на проходящих, не удивлялся им, как исповедникам, и не отвращался от гонителей²⁹⁷? – Но и в тех церквах, которыми овладели ариане, сохранялась привязанность к вере Апостольской и отеческой. Ариане все сделали в пользу своей ереси, – пишет св. Афанасий, – но в каждой церкви блюдут веру, которой научились, ждут своих наставников, а христоненавистную ересь отвергают, и все убегают ее, как змия²⁹⁸.

Усиленное гонение против истины вызвало просвещеннейших пастырей Востока и Запада к подробнейшему рассмотрению тех оснований, на которых ариане думали утвердить свое лжеучение, и это обличило, пред всеми, их противоречие Слову Божию и общей вере Церкви. Значительнейшие обличительные творения, против ариан, св. Афанасия на Востоке, и Илария – на Западе (12 книг о Св. Троице), принадлежат ко времени изгнания этих пастырей.

Наконец, среди победы, какую думали торжествовать ариане над православием, открылось в их обществе непримиримое разделение. Еще при начале арианства, как замечено выше, не все епископы поддерживавшие Ария, одинаково нечестиво мыслили о Сыне Божием. Во время борьбы ариан с православными, это различие в образе мыслей не прекращалось, но по временам обнаруживалось в символах, на разных соборах издаваемых; только влиянием вождей партии арианской оно было сдерживаемо. Теперь, когда защитников никейского исповедания считали уже побежденными, ариане и полуариане вступили в спор между собою, стараясь, друг пред другом, привлечь на свою сторону голос Императора. Богохульное учение Ария нашло себе строгих защитников в Аэцие и Евномие, которые не только отвергали единосущие Сына Божия с Отцом, но и не хотели признать Его подобным Отцу по существу, что допускали полуариане, во главе которых теперь стоял Василий, еп. анкирский. Соборы – сирмийский 2-й (357 г.), анкирский (358 г.), сирмийский 3-й (358), селевкийский (359) и константинопольский (360) были поприщем, на котором состязалась одна партия с другою, в присутствии, иногда, и православных епископов. Такое разделение в обществе арианском, низкие средства, какие употребляла одна партия, чтобы одержать верх над другой, крайнее нечестие ариан, постепенное сближение полуариан с православными, – все это подрывало ересь: тогда как защитники никейского символа, своим единодушием, страданиями, неизменною верностью учению св. Отцов, более и более обнаруживали, что только у них сохранялась истина Божественная, всегда в себе единая.

Указав кратко на ряд этих событий, имеющих тесную связь с делом, которое защищал св. Афанасий, и с его последующими действиями, – возвращаемся к повествованию о великом Архипастыре александрийском. Вынужденный насилием удалиться из Александрии, он не разлучался духом с своею паствою, но считал долгом своим заботиться о ее благе, как и прежде, предостерегая ее от опасностей, и утешая в скорбях. С другой стороны, он видел нужду опровергнуть те клеветы, которыми хотели очернить его имя пред Императором. Наконец ревность по истине побуждала его содействовать оружием слова против торжествующих врагов ее. Вот занятия, которым посвящал он время в своем уединении.

Преследуемый арианами, св. Афанасий нашел себе убежище в пустынях египетских. Его укрыла здесь любовь отшельников, верных своему Архипастырю. Но потом, признал он за лучшее отправиться лично к Императору, – который находился тогда на Западе, – чтобы оправдаться пред ним в клеветах, распространяемых арианами, и объяснить ему истинные причины своего удаления из Александрии. Все еще не верил он, чтобы такие несправедливости могли совершаться по воле Государя, который уверял его в своей благосклонности. Афанасий уже отправился в путь²⁹⁹, вышел из Египта, достиг, может быть, Италии, – и узнал истинное положение дел после собора миланского: узнал о насилиях, каким подверглись Ливерий и другие епископы западные, – о намерении правительства – предложить всем епископам к подписанию новый арианский символ, и о назначении в Александрию нового епископа Георгия. Тогда, не ожидая ничего доброго от личных объяснений с Констанцием, он решился возвратиться в свои пустыни, и в то же время отправил ко всем епископам египетским окружное послание³⁰⁰, в котором предостерегал их от новых замыслов со стороны ариан, убеждая – неизменно держаться символа, утвержденного на Соборе никейском. Заключая это послание, он писал о своих врагах: «доселе они не оставляют желания пролить нашу кровь; но это меня нисколько не беспокоит: ибо знаю и уверен, что терпящим будет награда от Спасителя, что если и вы, как Отцы, пребудете в терпении, будете образом стаду и отвергнете странное и чуждое изобретение нечестивых, то будете иметь утешение сказать: веру соблюдохом; и приимите венец жизни, егоже обеща Бог любящим Его». – Плодом этого воззвания было то, что епископы египетские соглашались лучше терпеть все, нежели приступить к сообществу арианскому. Возвратившись к своим пустынножителям, св. Афанасий должен был искать себе безопасности в совершенной неизвестности. Потому, иногда оставлял и кров иноческий, и жил с зверями³⁰¹. «И братии не можем мы видеть, – писал он к одному епископу, который находился в изгнании, как и он. – Свидетель Господь, что с той поры, как нас преследуют, не мог я видеть и родственников своих. Ибо чего не делают ариане? Стерегут на дорогах, смотрят за выходящими и выезжающими из города (Александрии, где были его родные), осматривают суда, бродят по пустыням, обыскивают жилища, допрашивают братию»³⁰². При всем том, преданные своему Пастырю христиане александрийские находили средства доставлять ему нужные сведения о своем положении.

Когда узнал он, что у православных отняты все церкви в Александрии, – в утешительном послании указывал им такие преимущества, которых не могли отнять у них никакие враги. «Они обладают зданиями, писал св. Афанасий, а вы имеете веру Апостольскую. Они владеют местом, но чужды истинной веры; а у вас отнято место, но в вас – вера. Рассудим, что более: место, или вера? Ясно, что вера ваша. Кто же более потерял, или кто имеет более? Тот ли, кто обладает местом, или кто – верою? Хорошо и место, когда в нем проповедуется Апостольская вера. Свято и место, когда там обитает Святой... Возвратит нам Бог и церкви, – мы веруем этому: а теперь не заменяет ли нам их вера»³⁰³? – Особенную заботливость возбуждали в Пастыре беззащитная девственницы, которых неистовствующие враги подвергали поруганиям, ранам, смерти, и не позволяли даже погребать умерших. Св. Афанасий писал и к ним несколько утешительных посланий. К сожалению, они не дошли до нас³⁰⁴.

Утешая других, великий духом Афанасий сам не искал утешения от людей, но требовал от них только справедливости. Не успев лично объяснить Государю несправедливости тех обвинений, по которым ариане хотели представить его врагом благосостояния общественного, он послал теперь из пустыни к Императору свою апологию³⁰⁵. Здесь он раскрыл свои отношения к Императору Констансу и к возмутителю Магненцию, объяснил дело о служении в церкви, устрояемой Государем, до торжественного ее освящения, и почему не явился к нему, получив дозволение, которого, впрочем, не просил³⁰⁶. Не оскорбляя Констанция и тенью подозрения, – чтобы он мог верить клеветам, чтобы от него могли исходить такие несправедливые повеления, – во всем жалуясь на своих врагов – ариан, Афанасий указывал своему гонителю легчайший выход из того положения, в какое поставили его клеветники, в отношении к защитнику православия. «Умоляю тебя, – писал он в заключение, – прими эту апологию, и возврати епископов и других клириков в их отечество и к своим церквам, чтобы, таким образом, обнаружилось лукавство клеветников, чтобы и сам ты, Государь, ныне и в день суда, имел дерзновение сказать Господу и Спасителю нашему и Царю царей Иисусу Христу: не погубих от Твоих никогоже. Вот кто строил всем козни! А я был поражен страдальческою кончиною и мучениями дев и другими оскорблениями, нанесенными христианам, и возвратил заточенных их церквам».

Вслед за этою апологией, св. Афанасий издал другую, в которой оправдывал свое бегство из Александрии. Гонители хотели отнять у него славу подвига исповеднического, обвиняя его в малодушии, и тем хотели подорвать доверенность к нему православных чад Церкви. В опровержение такого укора, стоило только указать клеветникам на те насилия, какие причинили они церквам на Востоке и Западе. «От добрых и кротких людей никто не бегает». С другой стороны, св. Афанасий представил в своей апологии и примеры, из ветхозаветной и новозаветной истории, благоразумного уклонения от опасностей. Что он не изменил обязанности пастыря защищать свое стадо, доказывало и то, что он последний оставил церковь, когда вторгся в нее с воинами Сириан. – В этой апологии примечательно еще для нас суждение Святителя александрийского о прежних его друзьях, которых победила жестокость страданий, и заставила на время уступить своим гонителям. Поражая открыто могущественных противников, он в то же время щадит немощь своих друзей. Ни одного слова не сказал он в упрек Осии кордовскому, выставляет на вид одни его заслуги Церкви, и достоинства, и, если упоминает о несчастном его падении, то обращает его в вину самим гонителям. Ревность о православии никогда не угашала в Архипастыре духа мира и любви³⁰⁷.  

Из Отцов никейского Собора оставшись один, на страже дома Божия, блюстителем правой веры, преданной отцами, св. Афанасий чувствовал великую ответственность пред Церковью, за сохранение этого священного залога. Сознавая всю важность колеблемой истины, учением и жизнью дознав, что вера в Сына Божия, Единосущного Отцу, Спасителя мира, есть единственное основание неложного упования для бедного человека в сей жизни и будущей, словом Христовым и размышлением уверившись, что на сем камени истинно зиждется и утверждается вся Церковь, с этой верою все твердо в христианском учении и в церковных учреждениях, без нее все колеблется, – св. Афанасий долгом благодарного сердца к своему Спасителю и Господу, долгом любви к своим собратьям признавал противодействовать всеми силами тому ложному учению, которое старалось затмить эту веру. Это доказывала вся его жизнь, подверженная страданиям, единственно, за веру. Если бы он согласился изменить своей вере, – все преследования окончились бы сами собою. Единомысленники Евсевия, – писал он к своим епископам, – как вы и сами знаете, предлагали мне на выбор: или согласиться с ними, хотя притворно, в нечестии, или ожидать от них нападений; но я не захотел пристать к ним, и признал за лучшее быть гонимым от них, нежели подражать примеру Иуды³⁰⁸. Оставалось св. Афанасию довершить свой подвиг: слово, которым защищал он исповедуемую истину на соборах, в прениях с еретиками, и на кафедре пред своей паствой, сообщить и целой Церкви, упрочить и на последующие времена в письмени; рассмотреть подробно те мнимые доказательства, которыми еретики прельщали неопытных, и обнаружить их бессилие, раскрыть в полном свете основания истинной веры в Божество Единородного Сына Божия Иисуса Христа.

Частные случаи, к опровержению тех или других мнений еретиков, представлялись св. Афанасию и прежде неоднократно. Иногда в проповеди, в толковании Св. Писания, иногда в письмах, по требованию своих друзей, входил он в рассмотрение приводимых еретиками доказательств, – как это видим из немногих, дошедших до нас, опытов. Так, объясняя слова Иисуса Христа: вся Мне предана суть Отцем Моим, опровергал он ложное заключение, выводимое отсюда арианами в пользу своей ереси³⁰⁹. – Ариане ставили в упрек Собору никейскому, что он включил в свое исповедание о Сыне Божием слова: сущность, единосущный, которые не встречаются в Св. Писании. По этому поводу, один из друзей св. Афанасия просил его объяснить, как шли дела на Соборе против Ария и его последователей. Свидетель и участник действий Вселенского Собора, св. Афанасий, в обширном послании показал уважительные причины, по которым приняты упомянутые слова, не вновь измышленные Собором, но заимствованные из писаний некоторых предшествующих Отцов и учителей Церкви, – защитил их от возражений еретиков, и в то же время обличил их лжемудрования о Сыне Божием³¹⁰. Подобным образом, писал св. Афанасий в защиту св. Дионисия александрийского, в сочинении которого, против Савеллия, ариане думали найти подтверждение своего лжеучения³¹¹.

Опровергая, таким образом, африканские мнения и доказательства по частям, св. Афанасий долго не решался предпринять более полное рассмотрение тех оснований, какие они думали найти для себя в Св. Писании. Не трудность разрешить лжеумствования, но высота предмета, о котором так дерзко и произвольно рассуждали нечестивые, устрашала истинного Богослова. Между тем, иноки египетские многократно просили у него обличения на нечестивую ересь Ария. Посылая, наконец, им ответ, он писал: «Простите мне, человеку немощному. Сколько имел я желания писать, сколько понуждал себя размышлять о Божестве Слова, столько ведение удалялось от меня, – и в той мере, как я думал постигнуть его, чувствовал себя им оставляемым. Не мог я написать, что, казалось, и было на мысли; но и что написал, вышло слабее бывшего в уме, хотя краткого, очертания истины. Поверьте мне, – часто решался я удержаться, не писать более. Но чтобы молчанием и вас не огорчить, и вопрошающих вас и любящих спорить не задерживать на путях нечестия, я понудил себя написать немногое. Примите сие не как полное изложение учения о Божестве Слова, но как писание, которое может послужить и к обличению нечестия христоборцев, и к наставлению, желающих, на путь здравого благочестия во Христе»³¹². Посылая то же слово к Серапиону, епископу тмуитскому, св. Афанасий воспретил списывать его даже для себя, прибавляя: «не безопасно издавать свои писания невежде, особенно – о догматах высочайших и главнейших, дабы, по немощи или по неясности, недостаточно сказанное не обратилось во вред читающим», и потому просил восполнить не досказанное и возвратить³¹³. Так смиренно думал о своих трудах, так осторожно сообщал их другим Святитель александрийский.

Получая новые вопросы и возражения, св. Афанасий писал на них новые ответы и опровержения. Обращая внимание и на ходившие по рукам сочинения Ария и Астерия софиста³¹⁴, разрешал их хитросплетенные умствования, обличал превратные изъяснения Слова Божия. Так составились еще три слова «против ариан», и все были приняты Церковью с торжеством, как победоносное оружие против злочестивых врагов. Они вознаграждали первые, не совсем счастливые, опыты полемики других против ариан, и открыли путь новым поборникам истины. Сочинения Маркелла анкирского, против Астерия, ранее написанные, подверглись подозрениям в неправомыслии, и по своей темноте и неопределенности, действительно, могли заслуживать такое нарекание³¹⁵. Писания св. Евстафия антиохийского, также одного из первых защитников православия против ариан, оклеветанного ими в савеллианстве, и много лет томившегося в безвестности заточения, не могли иметь обширного влияния, и, может быть, даже были истребляемы арианами³¹⁶. Вот, что имели православные в отпор арианам, до появления обширного творения Афанасьева. Α вслед за ним, явились двенадцать книг «о Св. Троицы» галликанского епископа Илария, из города Пуатье, писанные им, во время заточения во Фригии (до 360 г.), для православных западной Церкви³¹⁷. Прошло не более пяти или шести лет после того, как св. Афанасий написал свое первое письмо против ариан, – выступил на тоже поприще с свежими силами, недавно окончивший свое образование в Афинах, и посетивший Египет, клирик Церкви кесарийский в Каппадокии и будущий ее епископ, св. Василий, с своими книгами «против Евномия»³¹⁸. За тем уже часто стали появляться новые труды, в опровержение арианства, того же св. Василия, св. Григория Богослова, св. Григория Нисского и других. Таким образом, шестидесятилетний старец, из пустыни поражавший врага, который отнял у него все, кроме его веры, стал предводителем этой священной дружины словом ратовавших за Слово.

Но арианское нечестие восставало не только против Божества Сына Божия: оно распространяло столько же ложные мнения и о третьей Ипостаси Св. Троицы, о Св. Духе, отвергая Его единосущие с Отцом и Сыном, и признавая Его творением Сына. Св. Афанасий замечал это еще в словах против ариан³¹⁹. Другие отступили от ариан в учении о Сыне Божием, но остались при прежнем заблуждении относительно Духа Святого. – Узнав об этом новом видоизменении ереси, св. Афанасий с ревностью занялся его опровержением, доказывая единосущие и равное достоинство Духа Святого с Отцом и Сыном³²⁰. Так св. Афанасий предначал борьбу с духоборцами, которая довершена была вторым Вселенским Собором. «И что прежде даровано было, – скажем с св. Григорием Богословом, – великому числу Отцов утвердить в догмате о Сыне, то он богодухновенно преподал впоследствии о Духе Святом».

И не одними богословскими трудами своими св. Афанасий поражал своих врагов. По просьбе тех же иноков, которые желали иметь опровержение арианства, он написал историю современных бедствий Церкви, от начала Мелетиева раскола³²¹. Уже по своему содержанию, эта история естественно становилась новым обличением против ариан: потому что имеет своим предметом изобразить их козни, насилия, гонения. Тем более она получила обличительный характер от изложения: назначаемая св. Афанасием для преданных ему иноков, как домашняя запись, она представляет события и взгляд писателя в их истинном виде. Особенно св. Афанасий останавливается на событиях последних двух или трех лет, после миланского собора, и здесь рассказ часто сменяется суждением, в котором отзывается голос чувства, огорченного нечестием, нарушением всякого порядка и жестокостями преобладающих гонителей. Из этой истории, вместе, видно и то, что, не смотря на разобщение со своими друзьями, в пустыне он знал, что делалось и вне Египта, что, напр., говорил в его пользу Ливерий, что писал Осия, и чем окончилось их изгнание. Никто не забывал великого Святителя в изгнании, кому дорога была вера.

Так, и в удалении от дел Церкви, Святитель непрерывно был занят ее нуждами, ее скорбями и страданиями.

Между тем, обстоятельства Церкви александрийской, по-видимому, готовы были принять благоприятный оборот для православных. Георгий был изгнан гражданами Александрии³²², выведенными из терпения его корыстолюбием и притеснениями. Он захватил в свои руки селитряный и соляный промыслы в Египте; взял в свое заведывание добывание папируса и тростника; завел, чтобы никто, кроме приставленных от него людей, не смел хоронить умерших, и за это собирал себе плату³²³. Встречая сопротивление, он доносил Констанцию на непокорных, как на бунтовщиков³²⁴. Ожесточенный народ напал на него в церкви Дионисия (26 авг. 358 г.), и угрожал его умертвить, так что он вскоре должен был оставить город.

С изгнанием арианского епископа, и церкви снова перешли в заведывание православного духовенства. Но, при таких смутах, св. Афанасий не мог возвратиться на свою кафедру. В уповании на Промысл Божий, он ожидал, когда законным путем возвращен будет ему престол. Чрез несколько недель, явился в Александрию военачальник Севастиан с войском, и церкви снова были отобраны у православных, и переданы арианам (дек. 24). А в следующем (359) году прислан был от Императора особый чиновник, нотарий Павел, с указом в пользу Георгия, и для наказания виновных в его изгнании³²⁵.

Более надежды обещал, по крайней мере в начале ход дел на соборах, назначенных, в том же году, в Римини, для западных епископов, и в Селевкии – для восточных, с тем, чтобы помирить две партии, на которые делилось общество арианское. Вместо соединения, риминские Отцы положили неизменно держаться никейского Символа. В Селевкии более ста епископов из полуариан отвергли небольшое число (около 20) арианских епископов, между ними – и Георгия александрийского, и обнаруживали, хотя не все, наклонность к сближению с православными, на стороне которых находились здесь одни только египетские. Св. Афанасий внимательно наблюдал за этими движениями³²⁶. Но лукавством ариан – Урзация и Валента все было приведено к тому, что сперва депутаты того и другого собора, а потом и прочие епископы, подписали символ, один из худших между арианскими. Отсюда в Церкви еще более произошло смущения.

Внешнее положение Афанасия нисколько не улучшалось. Его все еще искали в пустынях египетских. Сменивший военачальника Севастиана Артемий³²⁷, пользовавшийся особенной доверенностью Констанция, отправился сам с арианскими епископами и с военным отрядом отыскивать его по монастырям. Получив известие, что Афанасий особенно любит иноков тавеннских, Артемий думал найти его в их главном монастыре Пабау. Приплыв к нему рекою, окружил его воинами, допросил иноков, обыскал монастырь, и ничего не нашел. Артемий был, однако же, человек благочестивый. Он просил молитв иноков о себе, и когда те отказались, по заповеди своего настоятеля не молиться с тем, кто имеет общение с арианами, – один молился в их храме³²⁸.

И не одни иноки сохраняли верность своему архипастырю. Люцифер, один из тех трех епископов, которые, за несогласие подписать осуждение Афанасия на миланском соборе, были посланы в заточение, переводимый из места в место, и наконец, посланный в Фиваиду, отправил к Императору апологию за Афанасия, в которой доказывал всю несправедливость его действования в отношении к Святителю александрийскому³²⁹. К сожалению, раздражительный тон защитника много вредил его цели: впрочем, после всего, что было говорено и писано в защищение св. Афанасия, трудно было ожидать, чтобы и более спокойное защищение могло иметь действие.

Гонению на св. Афанасия положен был конец смертью Констанция (3 ноябр. 361 г.) и указом его преемника Юлиана, которым все, изгнанные в предшествующее царствование, епископы возвращались «в свои города и провинции». Впрочем, этим указом они обязаны были не уважению нового Императора к православию; потому что возвращались все епископы без различия в их образе мыслей; а еще более потому, что Юлиан тогда же объявил свое покровительство религии языческой. Нет! – Он хотел противопоставить свое правление царствованию Констанция, как отличающееся свободою и терпимостью³³⁰, хотя скоро изменил своему намерению. – Как бы то ни было, – теперь Афанасию открывался свободный путь в Александрию, тем более, что и совместника его не стало³³¹. Восьмого февраля 862 г. получено в Александрию повеление Юлиана о возвращаемых епископах; чрез двенадцать дней, после того, снова вступил в свою Церковь св. Афанасий. Как возрадовались сему верные чада ее, с которыми шесть лет он был разлучен! Возвращение Афанасия было для них и наградою, за подвиг понесенных страданий, и утешением в предстоящих, не менее трудных, обстоятельствах.

Юлиан издал прямое повеление открыть храмы языческие, и восстановить приношения жертв богам, отобрать у церквей, что передали им прежние императоры от храмов языческих и жрецов. Ненависть к христианству выражалась в каждом письме, которое присылал он в Александрию. Новые начальники области старались оживить умирающее язычество; храм Сераписа наполнился снова поклонниками отовсюду³³². Язычники были в восторге, когда нашли быка аписа со всеми нужными качествами, – и поспешили уведомить об этом Юлиана, как о добром предвестии для предпринимаемой им войны против персов³³³.

Не смущаясь суетными замыслами слепой вражды против христианства, хорошо понимая, что возвратить мир к темным языческим верованиям от света Евангелия невозможно, полагаясь на силу имени Христова, победившую мир, Афанасий спокойно совершал свое дело, и старался утвердить мир и в своем городе и в других церквях. При таком раздражении против христиан, до которого доведены были язычники Георгием, при покровительстве, или по крайней мере, невнимании правительства ко всяким притеснениям христиан, он не возбудил ни в ком жалоб. Напротив, устраняя всякий повод к оскорблению язычников, он восстановил между разноверными жителями города то согласие, в каком они жили и прежде при нем. «Он примиряет, – говорит св. Григорий Богослов, – друг с другом и с собою мятущихся, не потребовав посредников; освобождает от притеснений терпевших обиды (от Георгия), не разбирая, принадлежит ли кто к его стороне, или к противной»³³⁴.

Труднее было – мирно окончить дело с арианскими епископами, поставленными в Египте. Изгнанные, которых места незаконно они заняли, подобно св. Афанасию, возвратились в свои города, и по всем правам должны были занять свое место. Но и здесь мир не был нарушен. «Он очищает святилище, – говорить св. Григорий, – от корчемствующих святынею христопродавцев, чтобы и в этом быть подражателем Христовым; впрочем, совершает сие не свитым из вервий бичом, но убедительным словом». Когда не поддерживала арианства высшая власть, и не привилось оно к сердцам народа, – ему не на чем было держаться.

Скажем более. В то время, когда Юлиан готов был покровительствовать всякой секте во вред Православной Церкви, и, как воспитанник Евсевия никомидийского³³⁵, призвал к себе старого друга, Аэция³³⁶, превозносил учение Фотина³³⁷, издевался над тайнами веры христианской, воспрещал вход в училища христианам, – в это время св. Афанасий собирает рассеянные гонением члены Церкви, объясняет недоразумения между единоверными, я стремится утвердить мир в Церквях на непоколебимом основами веры в единосущное и Триипостасное Божество. «Он восстановляет падшее учение, – скажем словами св. Григория, – и снова свободно исповедуется Святая Троица, поставленная на свещнике, и чистым светом единого Божества осиявающая души всех. Снова дает он законы вселенной; обращаешь к себе умы всех; к одним пишет послания, других призывает; иные приходят и не призванные, и получают назидание; и всем предлагаете один закон – добровольное согласие». Так описывает св. Григорий дела знаменитого собора александрийского, который созвал св. Афанасий, так сказать, в виду глумящихся язычников (362).

В последние годы царствования Констанция, частью обманом, частью принуждениями, ариане успели склонить почти всех епископов Востока и Запада, к подписанию такого символа веры, в котором сказано было о Сыне Божьем, что «Он подобен Отцу по писаниям». Словом подобен они хотели сблизиться с полуарианами; прибавляя: по писаниям давали себе свободу изъяснять допускаемое подобие, в каком угодно смысле³³⁸. Вовлеченные в обман, скоро увидели свою ошибку; принужденные страхом, желали поправить свою вину, когда опасность миновала. Недоверчивость пасомых к пастырям нетвердым, или недальновидным, разные толкования принятых слов увеличивали смущение в Церквах. Недоумевали, где найти точку опоры, и не находили, к кому лучше обратиться, как к архипастырю александрийскому.

Особенно жалкое зрелище представляла Церковь антиохийская. По изгнании св. Евстафия, более тридцати лет господствовали над нею ариане: но сохранилось здесь общество неизменно преданных своему архипастырю и православию. В 360 г., когда низложенный Евдоксий с престола антиохийского перешел на Константинопольский, – после долгих споров избран был ему преемником Мелетий, бывший епископом сперва севастийским, в Армении, потом – верийским, в Сирии. Ариане думали видеть в нем своего единомысленника: но обманулись. С строгостью благочестия соединяя кротость и умеренность, но в то же время – и твердость в своем исповедании, – в первой же проповеди, после своего посвящения, он ясно выразил, что признавать Сына Божия тварью значит не понимать, учения Писания³³⁹. Раздраженные этим ариане, чрез месяц, изгнали его из Антиохии, и возвели на его место Евзоия, одного из тех диаконов, которых осудил и низложил еще Александр александрийский, за единомыслие с Арием. Отсюда произошло новое разделение между христианами антиохийскими. Одни пристали к Евзоию, другие, гнушаясь его нечестием, продолжали признавать своим епископом Мелетия, но не сливались с обществом евстафиан, которые не хотели принять его, как избранного арианами. Св. Евстафий сам – уже скончался: обществом приверженных к нему управлял пресвитер Павлин. С православными антиохийцами, которыми заведовал Павлин, св. Афанасий издавна имел общение³⁴⁰. И теперь к нему присланы были оттуда два диакона.

Для рассуждения о принятии епископов, обращающихся к православию, и для устроения дел церкви антиохийской, св. Афанасий положил учредить собор из епископов египетских, по большей части – возвратившихся из заточения исповедников, и других. На этот собор прибыл также один из западных епископов, сосланных при Констанцие в Фиваиду, Евсевий Верчелльский, который принимал живое участие в делах церкви антиохийской, – а другой, его товарищ в изгнании, Люцифер каларийский, отправился прямо в Антиохию, чтобы споспешествовать умиротворению этой церкви. Но Люцифер, мало умевший владеть собою, и действовать в кротком примирительном духе, вместо того, чтобы стараться о слиянии двух разделенных обществ православных в Антиохии, только усилил между ними разделение. Не дождавшись решения александрийского собора, он поставил Павлина в епископа, тогда как другое общество православных, более многочисленное, никак не хотело лишиться Мелетия³⁴¹.

Собор александрийский, не зная о случившемся в Антиохии, имел в виду постановить такие правила, касательно принятия в общение всех переходящих от ариан, которые бы могли быть приложены и к делам церкви антиохийской. Руководствуясь духом мира и любви, он определил: принимать в общение церковное всех обращающихся к православной церкви, но с тем, чтобы они согласились принять Символ никейский, анафематствовать ересь арианскую, и осудить учение тех, которые признавали Духа Святого тварью. Под тем же условием собор предоставлял пользоваться своими правами и всем епископам, которые вовлечены были в общение с еретиками обманом, страхом и принуждением, и теперь ищут мира с Церковью. Но этою снисходительностью не могли пользоваться главные виновники еретических смут³⁴². Такие распоряжения легко могли вести к водворению мира и в церкви антиохийской: мелетиане, недавно отставшие от общества арианского, исполнив требования собора, должны были составить одну Церковь с евстафианами, и так как сам св. Мелетий следовал исповеданию никейскому, то он и должен был остаться общим пастырем для всех.

Чтобы устранить всякие недоразумения между верными чадами Церкви и принимаемыми в общение, и тем облегчить взаимное их слияние в одно общество, собор нашел нужным войти в объяснение некоторых особенных выражений, какие употреблялись в разных Церквах в учении о Св. Троице. Это было тем нужнее, что в самой церкви антиохийской, между приверженцами Евстафия и державшимися Мелетия был об этом спор, и одни других подозревали в неправомыслии³⁴³. Говоря о Трех Лицах Св. Троицы, одни употребляли выражение: Три Ипостаси. Другие, принимая слово: ипостась в значении сущности (ο ὐσία), и признавая единосущие Лиц в Св. Троице, выражали это словами: единая Ипостась, т. е. сущность, и выражение: три ипостаси отвергали, как неправомысленное. Объяснив значение, какое соединялось у тех и других со словом: ипостась, и в котором они не разнились между собою, – собор заключил желанием пользоваться теми выражениями, какие употреблены в Символе никейском.

Наконец, так как в последнее время начало распространяться неправомыслие и в учении o воплощении Сына Божия: некоторые, признавая в Нем соединение Божеского естества с человеческим, не допускали в Его человеческом естестве присутствия высшей силы духа – ума, утверждая, что заменяло его Слово, или Божеское естество; то Собор отверг и это суемудрие, как ложное.

Постановив такие определения, собор поручил двум из своих членов, Евсевию верчелльскому и Астерию аравийскому, сообщить о них православным антиохийцам, собирающимся с Павлином, и убедительнейше просил этих епископов позаботиться, как отцам, наставникам и попечителям, о привлечении и отделяющихся мелетиан к единомыслию³⁴⁴. Но было уже поздно. Неблагоразумием Люцифера дело было расстроено, и сам он, не соглашаясь на благоразумную снисходительность в отношении к епископам, увлеченным в общение с еретиками, отделился от Церкви. По крайней мере, не остались бесплодными распоряжения собора александрийского для других церквей.

Голос мира и прощения из уст пастыря, – который, по своим долговременным страданиям, один мог быть без укора строгим к падшим своим собратьям, – был принят всею Церковью с восторгом. Папа римский Ливерий, епископы македонские, ахайские, испанские и галльские повторили его на своих соборах³⁴⁵. Астерий на Востоке, Евсевий на Западе, возвращаясь в свои епархии, возвещали слово мира в церквах, ими посещаемых на пути. И многие епископы не замедлили примириться с Церковью, которую оскорбили своим малодушием. Не говорим уже о том, сколько важны были догматические определения, поставленные собором о Божестве Духа Святого и о человеческом естестве в Иисусе Христе, служившие изъяснением и дополнением сказанного в символе никейском. Обратим внимание на одно объяснение терминов богословских. Св. Григорий Богослов, свидетель споров, какие возникали от различного их употребления, причисляет это дело Афанасия к одним из важнейших его подвигов. Это полезнее продолжительных трудов и речей, – говорит он, – предпочтительнее многих бдений; это равняется достославным изгнаниям и неоднократному бегству самого Афанасия³⁴⁶.

Сильное влияние Афанасия на город Александрию и на дела отдаленных церквей, встревожило Юлиана. От Александрии, еще недавно славившейся своею философией, которая стремилась поддержать верования язычества, он ожидал вспомоществования, а не противодействия своим планам. И епископов он вызвал из заточения, православных и ариан, не для блага Церкви, но для того, чтобы более расстроить ее раздорами и среди несогласий делать, что ему хотелось³⁴⁷. Обманувшись в своих ожиданиях, он воспользовался лукавою неопределенностью своего эдикта о возвращенных епископах. Там не было сказано прямо, что они могут вступить в управление своими церквами, хотя никто иначе и не мог разуметь данного позволения. Итак, вменяя Афанасию в вину, будто бы он самовольно присвоил себе права, у него отнятия прежними императорами, Юлиан дал повеление изгнать его из Александрии немедленно. «Чтущему богов народу александрийскому, – писал он, – не мало причиняет неприятности то, что снова занял он престол³⁴⁸», – и угрожал тягчайшим наказанием за неисполнение этого предписания, – хотя не мог не знать, что большинство жителей – на стороне христианства, и следовательно – Афанасия.

Сколько ни было несправедливо такое повеление, – Афанасий повиновался, и немедленно оставив город (23 окт. 362 г.) поселился невдалеке от него³⁴⁹. Со скорбью и слезами провожали его верные; но он утешал их: не плачьте: это – небольшое облако, и оно скоро пройдет. На другой день, вслед за Афанасием изгнаны были и посланы в заточение двое его пресвитеров: Павел и Астериций. При этом не обошлось без насилий и даже кровопролития. Церковь Кесарева еще раз пострадала от огня. Во всем этом главное участие принимал какой-то философ царский, Пифиодор, может быть, член языческого музея, или училища александрийского³⁵⁰.

Недовольные удалением своего епископа, александрийцы просили было императора о возвращении. Но Юлиан, назвав просителей «больною частью города», не только отверг их просьбу, но и приказал изгнать Афанасия из Египта. В послании своем к александрийцам, Юлиан напоминал им об основателе их города, Александре, об их прежних верованиях, глумился над почитанием Сына Божия, грубо смеялся над Афанасием, выставлял его человеком вредным для общественного спокойствия³⁵¹. Все это, однако же, дурно закрывало его тайную мысль, которая яснее выразилась, тогда же, в письме его к префекту египетскому: «весьма мне неприятно, писал Юлиан об Афанасие, что, при его старании, все боги – в пренебрежении, и он в мое царствование осмелился крестить знатных гречанок»³⁵². Вот, что раздражало Юлиана!

Узнав о неудачных последствиях ходатайства александрийцев, св. Афанасий тайно оставил место своего пребывания, и удалился в верхний Египет, к инокам, которые и прежде давали ему убежище³⁵³. Для них ничего не стоило и потерпеть за своего архипастыря, какие бы то ни было страдания: они считали это гораздо богоугоднее и выше продолжительных постов, возлежания на голой земле и других подвигов самоумерщвления³⁵⁴. Слыша о насилиях, какие совершались в Сирии и Палестине, – как там в жестоких страданиях умерщвляемы были епископы и миряне, – можно было опасаться подобной участи и Афанасию. Но опасность только более выказывала величие его духа и особенное блюдение над ним Промысла Вышнего.

Переходя с места на место, св. Афанасий прибыл в Антиной, к авве Паммону, который имел здесь свой монастырь³⁵⁵. Сюда явился к нему и настоятель тавеннский, Феодор «освященный», который также вблизи, на противоположном берегу Нила, в окрестностях Гермополя, имел монастырь, зависящий от Тавенны. Св. Афанасий намеревался плыть далее, укрыться в том монастыре, где прежде его искали. Оба аввы предложили ему свои услуги. Паммон изъявил желание быть ему спутником, Феодор дал крытую лодку и иноков для управления ею, и оба старались утешать его. Но, укрепляемый молитвою, он не унывал. «Поверьте мне, отвечал он спутникам своим, мое сердце не бывает столько полно упования во дни мира, сколько во время гонения. Ибо я уверен, что страдая за Христа, и укрепляемый Его благодатью, если и буду умерщвлен, – обрету еще большую милость у Него». – Но на этот раз прозорливые старцы имели возвестить ему нечто более обыкновенных утешений. «В настоящий час пал Юлиан в Персии, – сказал Феодор. К нему идет слово пророческое: презорливый и обидливый муж и величавый ничесоже скончает» (Авв.2:5). В то же время Феодор предрек, что преемник Юлиана будет христианин, но не долго будет жить, и потому советовал св. Афанасию, не утруждая себя дальнейшим путешествием, в Фиваиду, тайно поспешить ко двору нового государя. «Ты встретишь его на пути, – прибавил Феодор, – будешь принят им с любовью, и возвратишься в свою Церковь»³⁵⁶.

Юлиан скончался на войне против персов, пораженный стрелою (23 июня 363). Избранный на его место Иовиниан, действительно, был предан вере христианской. Итак, царство язычников кончилось. Покушение Юлиана было последнею попыткой умирающего язычества – снова господствовать над империей; но эта попытка была отражена десницею Вышнего.

Св. Афанасий, вняв совету прозорливаго старца, не устрашился предпринять указанный ему отдаленный путь для блага Церкви³⁵⁷. В тогдашнем положении дел не нужно было выпускать из вида, что ариане постараются предвосхитить себе расположение нового Государя. Итак, не останавливаясь надолго в Александрии, и не открывая своего намерения многим, св. Афанасий отправился на Восток, в Сирию. Есть известие, что он доходил даже до Едессы, и там еще предостерег Иовиниана от внушений двух арианских епископов, уже явившихся сюда с своим исповеданием³⁵⁸. В Антиохии, когда окружили его проповедники разных учений, – Иовиниан пожелал иметь письменное изложение учения веры от старейшего из представителей восточных, по кафедре и по достоинствам, участника никейского Собора, стоявшего во главе православных. Св. Афанасий представил ему это исповедание, которое защищал доселе словом и страданиями. Восхвалив расположение Государя к предметам небесным, он предлагает держаться символа никейского Собора, как веры Апостольской, всеми принятой, исключая немногих; обличает ариан за их дерзкие покушения заменить его своими символами; исчисляет страны, в которых он содержится, начиная от Испании до Каппадокии; отвергает нечестивое учение, – что Сын – из ничего; осуждает и наименование Сына только подобным Отцу; наконец, ясно исповедует несозданность спрославляемого Отцу и Сыну Духа Святого, и единое Божество во Святой Троице³⁵⁹. Император принял это исповедание, и не искал другого. Прислали к нему свое исповедание македониане: но оно было им отвергнуто. Представил свое изложение веры и епископ антиохийский, Мелетий, с собором других епископов Сирии, к которому присоединились люди, умеющие приноровляться к обстоятельствам, из ариан. Исповедание Мелетьево, также как и Афанасьево, содержало в себе символ никейский с некоторыми изъяснениями; но они не были довольно полны и определенны³⁶⁰.

Не успев привлечь Императора на свою сторону, ариане, по крайней мере, старались очернить в глазах его Святителя александрийского. Евзоий, арианский епископ в Антиохии, хотел употребить для этого придворных евнухов – Проватия и других; вызвал из Александрии арианского священника Люция, чтобы им заменить Афанасия. Ариане останавливали Императора при выходе из дворца и на улицах, и не жалели слов, клеветы и осуждения против св. Архипастыря. Кричали даже: «он был сослан при боголюбезнейшем, любомудрейшем и блаженнейшем Юлиане; он губит наш город; никто не хочет идти в его церковь, он называет нас еретиками». Но Император прямыми и резкими ответами и неожиданными вопросами приводил в смущение еретиков, и рассеивал их клеветы. Проватия, который вздумал подражать евнухам Констанциева царствования, подверг жестокому наказанию, а Люция с презрением отослал от себя прочь³⁶¹.

Наконец, отпуская Афанасия на свою паству, Император снабдил его своим посланием, в котором, прославляя его святую и богоугодную жизнь, поставляющую его примером стаду, и его страдания за любезное ему православие, – изъявлял свою волю, чтобы он возвратился к делам своего служения среди своей церкви, и пас народ Божий³⁶².

Пребывание св. Афанасия в Антиохии, по-видимому, должно было вести к сближению его с Мелетием. Но Мелетий, по недоразумению и по внушениям неблагонамеренных людей, сам уклонялся от сношений с ним³⁶³. С одной стороны, поставление Павлина в епископа Люцифером, которого близкие отношения к Афанасию были известны, с другой, присоединение к Мелетиеву собору некоторых арианских епископов, которых искренность в обращении к православию была весьма сомнительна, легко могли разъединять предстоятелей двух великих церквей Востока. Появилось даже сочинение, в котором Мелетиево исповедание, хотя без ясного указания на него, подвергалось порицанию: привязчивый писатель осуждал и такие выражения, которые допускал св. Афанасий, хотя и не признавал их вполне достаточными. Это сочинение, писанное кем-либо из приверженцев Павлина, еще более могло отдалить св. Мелетия от тех, кто имел общение с Павлином³⁶⁴.

Возвращение св. Афанасия в Александрию (13 февр. 364), в четвертый раз – с славою исповедника истины, с победою над кознями своих врагов, казалось, могло уже обещать покой последним годам его многотрудной и многострадальной жизни. Но, по судьбам Вышнего, он должен был выдержать еще подвиг. – Иовиниан, не достигши столицы, помер на пути (19 февр. 364). Преемник его Валентиниан принял себе в соправители брата своего Валента, и вверил ему восточную половину империи, к которой причислялся и Египет. Валент, крещенный арианским епископом в Константинополе, Евдоксием, дал ему клятвенное обязательство поддерживать всеми мерами свое исповедание. Супруга Валента, Албия Доминика, также арианка, усиливала в нем такое расположение. Вот причины новых гонений на православие, и новых бедствий для св. Афанасия!

Чрез пятнадцать месяцев, по возвращении св. Афанасия в Александрию (5 мая 365 г.)³⁶⁵, получено было от Валента повеление, которым все епископы, изгнанные Констанцием и возвращенные из заточения Юлианом, снова подвергались ссылке, под угрозою взыскания, в противном случае, с местных городских начальств огромной пени³⁶⁶. Город пришел в сильное волнение. Префект Флавиан, с прочими властями городскими, настоятельно требовал, чтобы Афанасий оставил их город: народ никак не соглашался отпустить его. Защитники Афанасия просили – лучше вникнуть в обстоятельства дела, доказывая, что повеление императора на него не простирается. Около месяца продолжался этот спор. Наконец, префект объявил (8 июня), что представил это дело на разрешение императору. Город успокоился. Прошли еще четыре месяца в ожидании; вдруг, в одну ночь, префект Флавиан, с военачальником Викторином и воинским отрядом, занял церковь Дионисия, при которой жил в то время Афанасий, произвел строжайший осмотр в жилище епископа, и нигде не нашел его (окт. 5). Св. Афанасий, за несколько часов пред тем, удалился из города, и скрылся не вдалеке от него, в селении, где погребены были его родные³⁶⁷. От Валента все еще не было решения. Вероятно, бунт Прокопия³⁶⁸, овладевшего столицею, тогда как сам император был в провинциях, замедлил дело; а опасение новых неудовольствий в Александрии, в такое смутное время, заставило Валента прекратить гонение против архипастыря, к которому была привержена не одна Александрия. Он повелел возвратить его в город, – и чиновник, присланный с этим повелением, начальство городское и народ торжественно отправились к Афанасию в его пристанище, ввели его в Александрию и в церковь Дионисия (1 февр. 366 г.), откуда он за четыре месяца должен был бежать. После того, уже страшились возмущать покой его. Тогда как в других местах свирепствовало гонение на православных, – св. Афанасий был Ангелом хранителем для своей страны и для своей церкви. Ариане поставили было в Александрию своего епископа, Люция, того самого, который домогался этой чести еще при Иовиниане: но едва он явился в город, как префект, чрез двое суток, выпроводил его оттуда с воинскою стражею, опасаясь народного негодования (24 сент. 367)³⁶⁹.

Исполнилось уже сорок лет, как св. Афанасий, в сане святительском, на престоле и в изгнании, всегда неутомимо подвизался за слово истины. Господь укреплял его силы, и последние лета его жизни не менее ознаменованы благотворною для церкви деятельностью, как и первые. Все, кому дорого было православие, обращали свои взоры к нему, сообразовали свое учение с его учением, представляли к нему на разрешение свои недоумения. Даже неправомыслящие домогались его одобрения. Он обличал их лжемудрования, ободрял и поддерживал новых защитников истины, и заботился об умиротворении Церкви.

Современные заблуждения, распространяясь в народе, требовали предостерегательных наставлений и для стоявших в ограде Церкви. Здесь не столько нужна была подробная полемика против ухищренных умствований сколько простое указание тех оснований, на которых утверждаются догматы спасительной веры, ложно изъясняемые еретиками. В таком именно виде св. Афанасий написал свое наставление: «о воплощении и против ариан», где он словами Писания доказывает истину веры о Божестве Сына Божия и Духа Святого, и касается других догматов, на ней основанных³⁷⁰.

Но заботливость Святителя александрийского простиралась не на одну его паству. Узнал он, что в смежной с его округом области карфагенской явились проповедники, которые противопоставляли важности Собора никейского риминский, несчастно окончившейся согласием – исключить из символа слово: единосущный. Св. Афанасий, от лица всех епископов египетских, написал и туда послание в защиту Собора вселенского и догмата, им утвержденного³⁷¹. «Слово Господне, говорит в сем послании Святитель Божий, изреченное Собором вселенским в Никее, во веки стоит».

Из этого послания вместе видно, и то, что св. Афанасий писал к папе римскому, Дамасу, против миланского епископа Авксентия. Тогда как прочие защитники арианства на Западе, – Урзаций и Валент, были уже низложены, – этот сообщник их оставался еще на своем месте, ко вреду Церкви. И настояние Афанасия не осталось без действия. На соборе римском Авксентий был осужден³⁷².

В последние годы жизни св. Афанасия, часто видим его борющимся с разными заблуждениями, повреждающими правый смысл учения о воплощении Сына Божия. Они, частью, выродились из арианства, которое отрицая Божество Его, не могло правильно разуметь и Его человеческого естества; частью, были распространяемы противниками арианства, в тщеславной уверенности, что они нашли новые пути, неведомые Церкви, к изъяснению непостижимой тайны воплощения. Такие заблуждения встретили – епископ коринфский, Епиктет, и епископ онуфисский (в нижнем Египте), Адельфий, каждый в своей области, и сочли долгом представить вселенскому учителю, как они опровергали вновь возникающие лжеумствования, и просить его наставлени³⁷³. Св. Афанасий, одобряя их учения, предлагал им и свое защищение истины от священного Писания. Подобный ответ составляет первая книга против Аполлинария, который хвалился пред другими общением и единомыслием с Афанасием, и был одним из ревностных защитников никейского исповедания о Сыне Божием, но неправо мыслил о воспринятом Им человеческом естестве. Не именуя лжеучителем, св. Афанасий опровергает его мнения и доказательства, и показывает, к каким последствиям они приводят. Такое же защищение церковного учения представляет и вторая книга против Аполлинария³⁷⁴.

Таким образом, св. Афанасий был для всех руководителем не только в учении о Триедином Божестве (Θ εολογ ία), но и в учении о домостроительстве спасения (ο ἰκονομία), и в своих писаниях оставил Церкви оружие и против тех ересей, которые возникли в следующем столетии, одна другую уничтожая, и обе уклоняясь в крайности от правого пути церковного учения, указанного Святителем александрийским.

Руководствуя других к правому разумению и защищению догматов веры, св. Афанасий с утешением взирал на труды вновь являющихся защитников истины, помогал им своими советами, и поддерживал их. Некто Максим философ, уроженец александрийский, представил ему свое опровержение нечестивых арианских толков, также – о воплощении. Одобряя его труд, св. Афанасий указывает еще стороны, на которые не было обращено внимание сочинителем³⁷⁵. – Когда иноки кесарийские вознегодовали на то, что их архиепископ, св. Василий, в один раз, проповедуя о Духе Святом, по опасению от ариан, не именовал Его в своем слове Богом, хотя в других случаях неоднократно, из Писания и силою умозаключений, доказывал, что Он есть Бог; тогда св. Афанасий писал к неблагозумным ревнителям, чтобы они повиновались своему Архипастырю, как дети отцу, и не противоречили тому, что он находит нужным. «Все мы смело можем сказать, – что Василий есть украшение Церкви, подвизается за истину, и если является немощным, то для немощных, да немощных приобретет. Возлюбленные наши братия, имея в виду цель его истины и приспособление к обстоятельствам, должны прославлять Господа за то, что Он даровал Каппадокии такого епископа, какого желала бы иметь всякая страна»³⁷⁶.

Но ратуя за истину, и одобряя новых защитников ее, св. Афанасий в то же время заботился об умиротворении Церкви. Св. Василию кесарийскому³⁷⁷ и епископу Руфиниану³⁷⁸ он сам сообщил постановления собора александрийского о принятии в общение церковное ищущих мира с Церковью. К Диодору, епископу тирскому, поставленному Павлином антиохийским, он писал: «не усиливайся спорить с еретиками, но молчанием побеждай их многословие, кротостью – их злобу»³⁷⁹. Св. Епифанию кипрскому, по поводу каких-то споров о времени празднования Пасхи, дружески советовал: «перестань гневаться; лучше молись, что бы в Церкви водворился прочный мир, и престали ереси, происходящие от скопища, дышащего убийством»³⁸⁰. – Но важнейшим из примирительных дел Святителя александрийского была забота о восстановлении мира между церквами Сирии и малой Азии с церковью римской, и об умиротворении Церкви антиохийской. Восточные епископы надеялись, что, когда утвердится мир между Востоком и Западом, – западный император Валентиниан может своими внушениями остановить лютость ариан, покровительствуемых Валентом, подобно тому, как прежде Константин II и Констанс содействовали самому Афанасию в возвращении на его престол. Но Валентиниан не имел того усердия к вере, какое оказывали дети Константина Великого. Впрочем, св. Афанасий с усердием приступил к делу умиротворения, когда епископы восточные, чрез св. Василия предложили ему принять на себя посредство в сих сношениях. Письма св. Василия к Афанасию показывают, какие надежды все они полагали в архипастыре александрийском; но ни тому, ни другому Святителю Господь не дал дожить до исполнения их пламенных желаний.

Св. Афанасий преставился 3 мая 373 года, после сорокасемилетнего управления Церковью александрийскою. За пять дней до кончины своей, он рукоположил на свое место одного из старейших пресвитеров своей Церкви, Петра³⁸¹: потому что ариане только и ждали кончины блаженного Святителя, чтобы ввести в Александрию своего, уже поставленного ими епископа, Люция. Но и это не спасло ее от страшного нашествия арианского. Церковь александрийская оплакивала сугубое бедствие: лишение пастыря, которого никто заменить для нее не мог, и расхищение стада Христова волками. Девятнадцать пресвитеров и диаконов и двадцать три инока из Александрии, одиннадцать епископов из Египта, немедленно были разосланы в разные места в заточение. Сам Петр вынужден был бежать в Рим. Снова настало для Александрии царство ужасов – поругания святыни, насилий, жестокостей³⁸². Но оставивший, по воле Божьей, паству свою в страданиях на земле, пастырь истинный тем сильнее ходатайствовал за нее на небесах, содействуя своими молитвами сонму святых, подвизавшихся тогда за православие: Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского и др.

Достоинства и заслуги св. Афанасия для Церкви св. Григорий Богослов кратко изобразил в таких словах: «его жизнь и нравы – правило для епископов; его догматы – законы для православия»: потому что это были догматы Церкви, догматы слова Божия. «Единородный Сын Божий есть истинный Бог, единосущный Отцу. Дух Святой, равночестный Отцу и Сыну, есть истинный Бог, единосущный Обоим». Вот догматы веры Апостольской, веры мучеников, веры всей первенствующей Церкви, которые нашел Афанасий в слове Божием, в писаниях Отцов, в единогласном исповедании вселенского собора, – и всю свою жизнь посвятил на то, чтобы защищать сии спасительные догматы от нападений и превратных толкований еретиков.

После защищения православия, вторым делом св. Афанасия было умиротворить взволнованную еретиками Церковь; он старался объяснить недоразумения между державшимися правой веры, и оказывал снисхождение к тем, которые увлечены были на сторону лжемыслящих обманом и угрозами. Так, поражая врагов православия, он в то же время старался уврачевать раны, нанесенные ими Церкви.

Как в учении св. Афанасия, так и в прочих делах его пастырского служения видим твердость, достойную верного блюстителя законов Божественных. Военачальник ливийский вел себя недостойно христианского имени; со зверской жесткостью он мучил своих подчиненных, и жил распутно. Это было в царствование Валента, когда св. Афанасий сам подвергался опасности изгнания. Не смотря на то, св. Архипастырь, видя нужду пресечь соблазн, произнес на недостойного члена своей паствы отлучение, и сообщил о том архиепископу каппадокийскому, св. Василию, к епархии которого принадлежал военачальник Ливии, как уроженец каппадокийский³⁸³.

В своей жизни следуя правилам, которые усвоил себе еще в юности от подвижников благочестия, св. Афанасий взаимно оказал услугу пустынножителям, начертав им жизнь великого Антония. Изображая его подвиги, он изложил в виде повествования правила иноческой жизни, как замечает св. Григорий Богослов. Это жизнеописание было первым всемирным оглашением сокровенных подвигов великого пустынножителя, и с именем св. Афанасия быстро пронеслось до пределов Востока и Запада. На него указывал своим ученикам пр. Ефрем Сирин в Едессе; его читали в Трире, – и придворные оставляли свет, чтобы подражать пустынножителю египетскому³⁸⁴. Августин слышал рассказ о нем в Милане, и это решило его борьбу с самим собою, чтобы предаться Господу³⁸⁵.

Св. Афанасий хотел, чтобы пример жизни иноческой назидал не одних удалившихся от мира. Воспитанников пустыни, возвышавшихся своими добродетелями пред прочими, он призывал на служение Церкви, и поставлял в епископы. Еще св. Александр избирал между иноками пастырей Церкви³⁸⁶: преемник св. Александра подражал его примеру и чем более благотворными оказались первые опыты такого избрания, чем более стесненные обстоятельства Церкви требовали от пастырей ее готовности на всякие лишения, тем охотнее св. Афанасий вверял попечение о пастве Христовой инокам, устраняя всякий предлог, с их стороны, к уклонению. В этом отношении, особенно примечательно для нас письмо его к Драконтию, которого поставил он из настоятеля какого-то монастыря в епископа гермопольского, против его желания. В то время угрожало Церкви александрийской нашествие ариан. По страху ли предстоящей борьбы, или по расположению к пустынной жизни, Драконтий, при самом рукоположении своем, с клятвою объявил, что он долго не пробудет на кафедре, и действительно, скоро оставил свой престол. Получив об этом известие, св. Афанасий отправил к нему своего пресвитера с посланием, в котором увещевал его возвратиться к своей пастве. При этом писал он: «Не ты один поставлен из монахов, не ты один был прежде настоятелем, и любим был монахами. Ты знаешь, что и Серапион (тмуитский) – монах, и был прежде начальником над множеством иноков. Не безызвестно тебе, скольких монахов отцом был Аполлос: знаешь Агафона и Аристона; помнишь Аммония, с Серапионом отшедшего; конечно, слыхал и о Муите в верхней Фиваиде; можешь узнать и о Павле латопольском и о многих других. Все они, после своего поставления, не противоречили, но, имея в виду пример Елиссея и Илии, последуя ученикам и Апостолам Господним, приняли возложенное на них попечение, не пренебрегли служением, и не стали хуже самих себя, но еще большей чают награды за труд, преспевая, и увещевая других преспевать в добродетели. Сколько людей они обратили от идолов? Сколько своими увещаниями отвлекли от бесовских обычаев? Сколько представили рабов Господу? – Так, что видящие эти знамения не могут не удивляться. Разве не велико знамение – девицу утвердить в девственной жизни, юношу сделать воздержным, идолослужителя – христианином?»³⁸⁷ Увещание св. Афанасия достигло своей цели, и Драконтий, возвратившись к своей пастве, показал себя достойным пастырем стада Христова, претерпев изгнание от ариан. Такое влияние, на паству свою, епископов, взятых из пустыни, и твердость их в исповедании правой веры, еще более должны были располагать св. Афанасия к избранию на высшие степени церковные, преимущественно из иноков. И мы видим, что, когда открылось гонение на православных в Египте, вскоре после кончины св. Афанасия, – в числе изгнанных арианами было до одиннадцати епископов, «которые от юности до престарелых лет подвизались в пустыне»³⁸⁸. Примеру пастырей александрийских подражали и предстоятели других церквей, где ни водворялось монашество. Везде строгая жизнь иноков, их ревность о православии обращали на себя внимание народа и пастырей, и при избрании на кафедры епископские, голоса часто склонялись в пользу иноков.

Так многообразно и благотворно было влияние св. Афанасия на жизнь Церкви!