О христианской семье и связанных с ней вопросах

Источник

Публичное чтение 25 Февраля 1901 г. в помещении «Императорского Российского Общества спасания на водах», устроенное «Православным благотворительным Обществом ревнителей веры и милосердия».

Значение семьи в нравственной жизни человечества не подлежит и не может подлежать никаким сомнениям. И не удивительно! Прежде, чем войти в такое или иное столкновение с обществом, прежде, чем стать известной общественной единицей, каждый человек со времени своего появления на свет живет, развивается, приобретает известные взгляды, видит перед собой те или другие примеры – в своей семье. Эта последняя кладет на него неизгладимую печать. Соответственно тем семенам, какие бросаются в душу человека его родной семьей или вообще семьей, его воспитывающей, он затем заявляет себя как в общественной, так и в частной жизни известным, обусловливаемым особенностями вскормившей его ячейки, образом. Бесконечно мудро народное изречение: «яблоко от яблони не далеко падает». Да, из нравственно-упорядоченной семьи, видим, выходят и добрые члены общества, тогда как нравственно-порочная дает таких же и людей. Возможны, конечно, и факты исключительные, но они слишком редки, объясняются особыми в каждом случае моментами и потому в расчет не должны быть принимаемы... Если же семья имеет столь огромное значение, если она является направителем и частной, и общественной жизни, то ясно, что на упорядочение ее во всех ее отправлениях должны быть направлены особенные заботы всякого государства, дорожащего своим благосостоянием. Садовник особенно заботится о том, чтобы корни растений, за какими он надзирает, были целы и здоровы, так как иначе, – он знает, – все его хлопоты и старания останутся безрезультатными. А семья – своего рода корни, из которых постепенно вырастает великое древо, именно – общество, государство. Если эти корни останутся без надлежащего ухода, тогда опасность для целости общественного, государственного организма будет несомненна и неизбежна... И так, каковы же должны быть эти корни?

В последнее время, как и раньше, многие самозваные учителя (в роде Толстого и др.) приходили и приходят в этом случае на помощь, но она, при ближайшем с ней знакомстве, оказывалась и оказывается ядоносной и всецело губительной для тех, кто ей соблазнился бы. Да и зачем нам к таким людям обращаться, когда для приведения в цветущее состояние нашего «христианского» сада в нашем распоряжении – надежнейшие и вернейшие указания Небесного Вертоградаря, изложенные в Слове Божием? Мы – христиане – к ним и обратимся!

Первыми, безусловно необходимыми членами семьи, помимо которых не мыслимо о последней и говорить, являются, конечно, супруги – муж и жена. Это – ясно. Семья, в частности христианская, начинается с того момента, когда совершен установленный христианской Церковью брак. Это великое таинство – одно из семи, исповедуемых в христианстве – навсегда соединяет между собой теснейшими узами дотоле чуждых друг другу двух лиц различного пола. Все это с христианской точки зрения – неоспоримый факт. О нем нечего более и говорить. Наша задача – другая, именно: выяснить характер нормальных отношений между членами семьи и, прежде всего, между составляющими ее основу супругами. Каковы же должны быть эти отношения? Ответ дает жизнь первой четы до грехопадения. Сначала был сотворен только Адам. Семьи, следовательно, некоторое время еще не было. Однако ж, Сам Бог нашел, что быть человеку одному не хорошо (Быт.2:18), и поэтому создал из его же ребра жену (Быт.2:22), после чего получило бытие и семейство. Между первозданными супругами существовала самая внутренняя, теснейшая связь, что ясно засвидетельствовано впервые увидевшим Еву Адамом: «Вот, – сказал он, – это – кость от костей моих и плоть от плоти моей...» (Быт.2:23). Муж и жена, по слову бытописателя, «одна плоть»(Быт.2:24). Этим сказано все. Ясно, что здесь могла быть речь только о любви и лишь о ней одной. Любя жену, Адам здесь проявлял любовь к самому же себе. Если бы жизнь наших прародителей текла нормально, тогда такие идеальные их взаимоотношения не прервались бы, а укреплялись бы все более и более. Таковы же, разумеется, были бы отношения друг к другу и членов всех, имевших, в силу божественной заповеди (Быт.1:28), произойти от первозданной четы семейств. Но наши прародители пали, обольщенные лукавством диавольским, и их взаимные отношения сразу же изменились существенно. Ева дотоле являлась «помощницею» своего мужа (Быт.2:18‒20). Хотя Адам, следовательно, занимал первенствующее положение в своей семье, но отсюда далеко до вывода о каком-либо рабском подчинении жены ему, о каких-либо деспотических отношениях одного к другой: где в основе всех взаимоотношений лежит любовь, имеющая, притом, не случайное происхождение и, кроме того, нисколько не тронутая еще грехом, истинно-нормальная, там возможны ли вышеуказанные, ныне сплошь и рядом проявляющиеся нежелательные отношения супругов друг к другу? Назначение Евы быть помощницей Адама определяло только область и характер действий той и другого, соответственно их силам и способностям... После же грехопадения прародителей Господь сказал жене Адамовой: «к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою» (Быт.3:16). Здесь видим уже не «помощницу» своего мужа, а подчиненную ему рабу, подлежащую его «господству». Здесь выступает уже деспотический элемент, дотоле неизвестный. Любовь, дотоле растворявшая взаимоотношения прародителей и окрашивавшая их, отныне уступила место чувству противоположному, именно эгоизму, и отошла в сторону. Не случись этого, тогда в ответ на вопрос Бога: не ел ли Адам от запрещенного плода? (Быт.2:11), он не сделал бы ссылки на свою жену, не сказал бы: «жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел» (Быт.3:12). В целях самооправдания, Адам, таким образом, забыл о соединявших его с Евой узах... Все рушилось! Конец безмятежному семейному счастью!.. Особенности прародительской природы, обусловленные их нравственным поведением, отразились и на всем их роде: райский грех, видоизменивший их взаимные отношения, перешел и на их потомков, в свою очередь, соответствующим образом определив и их отношения друг к другу. Нарушенное прародительским грехопадением нормальное отношение членов семьи – одних к другим – оставалось в течение всей ветхозаветной эпохи: у народов, не находившихся под особым водительством Божиим, взаимные отношения членов семьи обыкновенно регулировались только отмеченным эгоистическим принципом, но далеко не всегда желательны были взаимоотношения членов семьи и в народе Божием: тот же эгоизм, хотя и сдерживаемый ветхозаветными законными предписаниями, заявлял о себе и здесь, причем в некоторых случаях представители семьи еврейской ничем не отличались от членов семейств языческих. Особая разновидность эгоизма – чувственность падшего человека, ухудшала рассматриваемые отношения людей все в большей и большей степени. Подробности известны для всех сколько-нибудь знакомых с исторической жизнью языческих народов и еврейского... Но явился Божественный Учитель..., и беспросветная тьма рассеялась. Эгоизм во всех его дурных обнаружениях в христианстве отодвинут прочь; снова, как в раю до грехопадения, на первое место с особенным ударением выдвинута любовь (Гал.5:14.; 1Ин.2:23; Ин.13:34 и т. д.), которая отныне и должна определять собой все взаимоотношения христиан, а в частности и семейные. Если люди действительно проникнутся искренней любовью друг к другу, тогда не замедлят сказаться и самые благотворные последствия, подобно тому как быстро заявили себя и плоды вышеотмеченных, последовавших за прародительским грехопадением, эгоистических семейных отношений первых людей. Раз мы имеем дело с любовью чисто-христианской, как началом, определяющим взаимные отношения супругов, мы, следовательно, далеки от того, чтоб понимать эту любовь лишь односторонне, только в одном грубо-плотском смысле. Одна плотская, чувственная, животная любовь или влечение ничем еще не отличает людей от животных. Личность, с которой человек вступает в брак, ее духовная сторона, внутренние качества и особенности нимало не важны для руководящегося одним только плотским влечением, одной чувственной только страстью. Отсюда с потерей одним из подобных супругов красоты и вообще внешней привлекательности или с охлаждением дотоле бурлившей в них крови, все точки соприкосновения между ними естественно исчезают. И если после этого супруги бывают принуждены (а бывают весьма часто) жить друг с другом, то жизнь их уподобляется адской. О скольких в подобном роде случаях сообщает нам судебная хроника наших дней! И еще жив в нашей памяти один из них, бывший невдалеке от места нашего настоящего собрания... Конечно, человек, поскольку он, между прочим, состоит из чувственного тела, всецело отрешиться от власти чувственного влечения не может; но ведь этого и не требуется; необходимо только, чтоб данное влечение в нем не было господствующим, чтоб оно подчинялось другим высшим началам, идущим со стороны духовного человеческого «я». Важнее всего то, чтоб между супругами было налицо внутреннее, духовное единение, чтоб их взгляды, убеждения, высшие духовные стремления, чаяния и желания были одинаковы. Будет это..., – и тогда связь между супругами окажется неразрывной, вне зависимости от каких-либо случайностей; здесь оба супруга действительно станут одним целым, составят один полный духовный организм. Подмечая друг за другом слабости и недостатки (а у кого последних нет?!), они заботятся об их ослаблении, а если можно, то и об искоренении, избегая при этом упреков и укоров, действуя только по влечению любви и в ее духе. Подмечая же какие-либо привлекательные свойства, они, в свою очередь, всячески стараются о том, чтоб развить их и укрепить. Коротко сказать: заботятся о нравственном усовершенствовании друг друга. При наличности всех такого рода моментов и можно говорить о существовании истинно-христианской любви между супругами. Если же последняя будет налицо, тогда уже заранее можно судить о благотворном влиянии ее на воспитание имеющих родиться и рождающихся от таких родителей детей: эти несомненно будут воспитаны в духе тех же чувств, какие составляют достояние и их родителей..., и явятся прекрасными, доблестными гражданами и гражданками своего отечества. А если б все родители так относились к своим обязанностям, то благосостояние общества было бы всецело и надежно обеспечено: все члены последнего были бы на своем месте, исполняли бы свое дело..., – и не пришлось бы слышать о каких-либо членах негодных, гнилых, развратных, с легким сердцем поднимающих гнусную руку на своих ближних... Нравственный смысл и внутреннее достоинство брака отсюда вполне ясны и понятны, так как все те желательные явления, которые только что отмечены нами, возможны только и только при наличности рассматриваемого (божественного), в частности, христианского установления. Что это так, о том мы еще будем иметь возможность говорить после. Ввиду же столь важного значения брака, намеченного выше, следует быть весьма осторожными в деле уклонения от него, столь распространенного особенно в наше время среди молодых людей, между прочим, и у нас в России, а особенно, пожалуй, в нашей северной Пальмире, как о том красноречиво говорят самоновейшие статистические данные. Между тем прежде подобное явление представлялось бы всецело непонятным и немыслимым. Большое значение имеет, конечно, перемена условий жизни, особенно резко-ощутительная в наши дни и преимущественно в наиболее населенных центрах. «Борьба за существование» ныне особенно трудна. Добывание материальных средств к жизни – ныне дело особенно нелегкое. Отсюда молодые люди, при том, в большинстве случаев слабохарактерные, с неразвитой силой воли, трусливые..., – прямо боятся связать себя брачными узами, трепещут перед тем, что ожидает впереди как их лично, так и членов их семьи. Кроме того, при развившейся ныне порочности нравов, они в данном случае не смущаются идти и нелегальным, не налагающим на них никаких обязательств, путем. Получается ужасное зло, губящее человека и физически, и нравственно, грозящее в будущем и всему человечеству непоправимыми последствиями, уже ясно рисующимися на горизонте нашего зрения. А тут еще некоторые газетные писатели (да простит их Господь!) поощряют молодежь к подобного рода поведению... Правда, здравомыслящие люди и теперь отчетливо сознают всю глубину зла и кое-что делают против него. Но здесь нужны не паллиативы, а меры радикальные, которые пресекли бы зло в самом его корне. Другими словами: необходимо, чтоб в семье, именно в ней были насаждаемы истинно-христианские семена..., и только при этом условии, строго и разумно проведенном, зло может исчезнуть и исчезнет само собой: плевелы вытеснятся добрыми и полезными злаками. Но у нас о воспитании в строго-христианском духе что-то мало слышно, особенно опять в таких городах, которые, как наша столица, переполнены фабриками, заводами, банками, конторами, магазинами..., поглощающими у человека на служение мамоне весь почти день и не дающими ему иногда ни малейшей возможности и времени заглянуть в свою душу, а тем более – подумать о христианском воспитании своих детей, брошенных ими на руки невежественных нянек и мамок, а то так и просто предоставленных самим себе... Но возвращаемся к прерванной речи. Ссылка на дороговизну «жизни», однако, не всегда делается серьезно, больше же имеет значение какой-либо другой момент в роде указанных нами. В тех случаях, где уклонение от вступления в брак покоится на дурном основании: на боязни труда, на желании оградить себя от предстоящих семейных забот и неизбежно связанных с семейной жизнью огорчений, на большей склонности и расположении к нравственно-порочной жизни..., там имеет место нравственно-порочное явление, заслуживающее упрека, одинакового с навлекаемым и другими людскими преступлениями, как посягательство на благополучие государства, держащееся лишь при условиях нормального течения жизни отдельных лиц и семьи. Многие подобным образом и смотрят на дело, и даже, как это ни странно, по-видимому, поговаривают о «налоге» на переживших известный возраст холостяков, как средстве отчасти возмещающем тот вред, какой терпит из-за таких лиц государство. Другие же, имея в виду не столько наказание нерезонно уклоняющихся от вступления в брак холостяков, сколько привлечение их соблазнительными условиями к брачной жизни, настаивают особенно на предоставлении вступающим в брак тех или иных привилегий. Обо всем этом приходится заботиться преимущественно во Франции, где положение дела весьма серьезно: население здесь не только не возрастает, но, по-видимому, даже не всегда держится и на одном уровне и склонно к уменьшению. Вымирание целой нации – нечто до такой степени ужасное, для предотвращения чего надлежит принять всякие, разумеется, в пределах, дозволяемых нравственным законом, меры... А наш Петербург? Не пополняется ли несомненная убыль коренного населения его лишь свежим провинциальным элементом, в последнее время массами сюда двинувшимся?... Конечно, бывают и вполне уважительные причины, при которых вступление в брак было бы делом нравственно-дурным. Но это уже – явления исключительные, которые и должны быть рассматриваемы как только такие. Сюда относится неспособность к брачной жизни по чисто физиологическим причинам, мудро предусматриваемая и законами. Вступление в брак при этом условии влечет за собой всякого рода нестроения. Уважительной же причиной в рассматриваемом случае является и материальная бедность, устранить которую человек не в состоянии даже и при всех своих усилиях. Чтоб самому не сделаться нищим, а главное – чтоб не сделать нищими же своей жены и имеющих родиться детей, человек, подобный указанному, конечно, нравственно обязан уклоняться от брачной жизни. Но особенно видное место в ряду причин рассматриваемого явления занимают коренящиеся в индивидуальных особенностях духовного я известной личности. В силу последних, тщательное изучение которых безусловно обязательно для каждого человека, один может вступать в брак, другой же – уклоняться от этого вступления. Вот это-то и имел в виду Господь, говоря, что «не все вмещают слово сие,» т. е., вести безбрачную жизнь, но те, «кому дано» (Мф.19:11), что «кто может вместить, да вместит» (Мф.19:12). Ведя безбрачную жизнь, как то надлежит, подобные лица напоминают собой Ангелов, не знающих брака, и живут жизнью, аналогичной с той, какая наступит для всех людей по всеобщем воскресении (Мф.22:30), когда земные условия, делающие брачную жизнь необходимой для размножения человеческого рода, уже перестанут иметь место. А пока, при земных условиях бытия, брак – нечто священнейшее. Обстоятельство, что человек оставляет своих родителей и, прилепляясь к жене, становится с ней одной плотью, – по слову св. Павла, – есть «великая тайна» (Ефес.5:31‒32). Появление лиц, высказывающих запрещение вступать в брак, будет, по слову того же Апостола, одним из признаков наступления последних времен (1Тим.4:1‒3). А разве в нашей среде таких лиц нет? Разве нам неизвестны новейшие неразумные речи Толстого, непонимающего христианства, духа его, а между тем от его имени выдающего свои собственные фальшивые и противоречивые измышления?!... Не будем отмечать уже других обстоятельств, удостоверяющих нас в истинности положения о высоте и святости брака, например, указывать на обстоятельство посещения Господом брачного торжества в Кане Галилейской (Ин.2) и т. д.

Если же брак имеет великое нравственное значение и достоинство, глубокий нравственный смысл; если уклоняться от него надлежит с большой осмотрительностью; если относиться к нему мы обязаны с надлежащей внимательностью, то, как уже отсюда видим, совсем не безразлично: проявляется ли он под формой моногамии или полигамии. Итак, спрашивается теперь: как осветить эту сторону дела с нравственной точки зрения? Это – вопрос весьма существенный, и такой или иной ответ на него ярко отражается на всем вообще понимании смысла рассматриваемого нами явления жизни. История знает и полигамию, и моногамию. В древности полигамия имела место не только у язычников, но даже и у представителей богоизбранного народа: вспомним патриархов, еврейских царей... В христианские времена она, помимо языческих народов, свила себе гнездо у некоторых сектантов. Она господствует также у магометан... Моногамия была редким, исключительным вообще явлением в языческом мире. Она всецело санкционирована лишь христианством. Полигамия – явление нравственно-дурное. Всецело параллельна и полиандрия. Почему дурное – ясно. Отчего человек не довольствуется одной женой? По причине господства в нем чувственного начала, которое, между тем, он должен был бы усмирять и укрощать, всячески стеснять, поскольку оно принижает собой духовное. Поблажка чувственности несовместима с требованиями общеизвестного христианского нравственного закона. Это – раз. Затем, мы говорили о любви, как таком начале, которое сочетает мужа и жену в одно целое и преимущественно с духовной их стороны. Каким образом известный человек может быть единым целым одновременно с несколькими существами? Можно ли тут говорить об единой плоти, образуемой мужем и женами? А самая любовь? Возможна ли она в истинном смысле между первым и последними? Так как здесь все дело сводится преимущественно к чувственному началу, то непременно более красивая и более молодая жена предпочитается менее привлекательной и менее молодой и т. д. Кто не знает истории патр. Иакова и его жен Лии и Рахили? Особые симпатии его, как говорит бытописатель, были на стороне последней и как раз по отмеченной нами выше причине. Все это при полигамии и естественно. Даже если б нашелся такой человек, который в своих женах ценил бы только их духовные качества, то и здесь об одинаковой его любви к тем все же не могло бы быть речи, потому что духовные качества различных его жен все-таки не одинаковы... И вот среди жен естественно возникает завистливое нерасположение друг к другу, вражда и тайная, и явная, имеющая целью отвоевание мужа друг у друга и т. д. Разве это желательное и одобрительное с нравственной точки явление? Жены, при полигамии ценимые ниже, чем того требует истинное человеческое их достоинство, являющиеся одним только орудием для удовлетворения чувственных желаний в руках мужчины, естественно низводятся в положение рабынь, каких-то невольниц. Все это мы и видим, например, у мусульман, да и у них ли только? При таких условиях, семьи в строгом смысле слова быть не может; высокого нравственного значения брака искать здесь – только напрасный труд... Христианское учение, в своих рассуждениях о человеческом достоинстве не полагающее никакой существенной разницы между мужчиной и женщиной, считающее нравственную их природу, ее свойства одинаковыми у того и у другой, уже по этому самому не может сколько-нибудь сочувственно относиться к полигамии, так как при предположении последней, повторяем, речь о тождестве нравственного Я мужчины и женщины невозможна. И действительно, в Новом Завете находим рассуждения лишь в пользу моногамии. Например, св. Апостол Павел советует каждому во избежение блуда, иметь жену (а не жен) и каждой – мужа (а не мужей), оказывать друг другу надлежащее благорасположение, представлять собой единое целое, в котором одна часть не может чего-либо предпринимать помимо другой и т. д. (1Кор.7:2 и след. стихи)... Не говорим уже о том, что полигамия прямо идет в разрез с предначертаниями самой природы. В этой ничто не указывает на то, чтобы человек имел право на полигамию. Напротив, все говорит скорее о моногамии. В этом именно смысле высказывается уже то обстоятельство, что общее число мужчин равно общему числу женщин. Если же число последних в частности несколько и превышает число первых, то здесь виновата не природа, а жизненные условия, в каких находятся мужчина и женщина и вследствие каких число мужчин сокращается сравнительно с числом женщин. И так, если общее число мужчин и женщин – одинаково, то ясно, что хочет этим сказать природа: по ее предначертаниям каждый вообще мог бы вступать в брак; соответственно этому, для каждого ей и предлагается соответствующий субъект (один – не больше!). Словом, ненормальность полигамии – нечто весьма ясное и не требующее дальнейшего обоснования. Полигамия – явление неестественное. Отсюда и понятно, почему она влечет за собой те моменты, которые нами выше отмечены. Скажете: «Зачем говорить о полигамии, когда речь ведется о христианском обществе?» «А затем, – ответим, – что практикуется она и в последнем, хотя и в особой, всем известной форме (особенно в густо населенных столичных центрах)...; затем, – продолжим, – чтобы отметить обстоятельство, что, следовательно, не только христианство, о чем уже была выше у нас речь, но и природа возмущается против разумеемого нами поведения известного элемента общества. Стыдно ему спускаться до жизни неразумных животных!»

Итак, нами разъяснено, что брак имеет великое значение..., что на уклонение от него должны быть лишь самые уважительные основания, что нравственно-добрым явлением может быть только моногамия. Теперь спрашивается: как надлежит смотреть на обстоятельства, предваряющие и сопровождающие собой самый факт заключения брака? Этих обстоятельств вообще много. Здесь имеют значение и личные качества субъекта, с которым желают вступить в брак, и семейное, и общественное его положения, и его материальный достаток, и его убеждения, и прочее. Конечно, в каждом отдельном случае выступают налицо не все перечисленные нами обстоятельства, а лишь одно из них или некоторые. Какие из этих обстоятельств могут быть оправданы с нравственной точки зрения, ясно уже при первом взгляде на них. Ввиду великого назначения и смысла брака, человек, намеревающийся вступить в него с кем-либо, нравственно обязывается выбирать такое лицо, с которым он скорее всего и легче всего мог бы, по его серьезным соображениям, осуществить цель брака, истинную, а не призрачную. Отсюда на первом плане должны стоять, конечно, внутренние качества выбираемого лица, их наличность – достаточная и желательная. Когда последняя будет, тогда уже заранее можно поручиться за успех брачного союза. Затем вполне естественно также, что человеку, как состоящему, между прочим, из плоти и крови, обладающему эстетическим вкусом и прочим, невозможно отрешиться от влияния на него в данном случае внешних особенностей выбираемого лица. Нравственное чувство мирится с этим обстоятельством, требуя, однако ж, чтоб последнее имело значение лишь в надлежащей степени – не более, – чтоб оно не оказывало на выбирающего решительного и неотразимого давления, так как иначе от него могут ускользнуть все внутренние недостатки избираемого лица. Последствия подобных явлений всем известны. Так как избирающий может в силу своей молодости и неопытности впасть в ошибку, то разумно было бы, если б он обращался за советом и к своим родителям и вообще родным, помня, что «благословение отчее утверждает домы чад, клятва же матерня искореняет до основания» (Сирах.3:9). Но неодобрительны и противоположные крайние явления, когда в деле выбора лица вступающий в брак не руководствуется своими личными соображениями и чувствами, но всецело зависит от взглядов других, как то было, например, у нас на Руси в не столь еще отдаленное время, как практикуется в некоторой части русского народа иногда и поныне... Наличность указанных условий: взвешивание внутренних достоинств избираемого лица, равно как внешних, и коренящиеся на этих основаниях симпатии между обеими личностями – все это должно иметь место, когда речь идет о браке, как нравственно-добром явлении. Все остальные явления, так или иначе не подходящие к тем условиям, прямо не нормальны. Не говорим уже о модной ныне погоне за «приданым», причем обыкновенно бывает так, что данный субъект женится именно на последнем (если можно так выразиться), а не на личности, которая в существе дела и является «приданым», притом, не всегда и не совсем приятным. А женитьба ради получения «места», ради приобретения «протекции» – этого современного бича и тирана!! Безнравственность подобных мотивов, обусловливающих заключение чаще всего несчастнейших браков, ясна уже на первый взгляд. Где уж тут место любви, надлежащей заботе о воспитании детей и прочее?! Некоторые лица еще до вступления друг с другом в брак уже находились в более или менее тесном между собой родстве. Подобные браки также не нормальны. В древности, когда, мы знаем, все человечество состояло из одной семьи, они были неизбежны. Затем иногда они оправдывались нежеланием или даже прямо боязнью ввести в свой дом вредный и опасный (например, языческий...) элемент. Но в наши времена все подобного рода обстоятельства не могут быть признаны уместными. Не говорим уже о том, что человечество настолько размножилось, что ныне нет ни малейших оснований заключать браки между родственниками вследствие будто бы недостатка иных для этого лиц, – христианство одобряет и браки между лицами, исповедующими различные религиозные верования и убеждения, так как в этом случае христианский член семьи может благотворно подействовать на языческого или православно-христианский на инославно-христианского (1Кор.7:13‒14). Вред же браков между близкими родственниками доказывается множеством сделанных в этом случае наблюдений, говорящих о вырождении такого рода семейств, потому что здесь одна кровь не освежается совершенно новой, – о появлении в таких преимущественно семьях лиц с крайне слабыми умственными способностями и т. д. С подобными данными, строго подтверждаемыми наукой, не считаться нельзя. Далее, бывают браки между лицами, слишком расходящимися между собой в отношении к их возрасту. В подобных случаях о нормальности семейных отношений не может быть речи уже по чисто физическим причинам. Отсюда здесь именно чаще происходят так называемые семейные неурядицы всякого рода. Супруги, принадлежащие по своему воспитанию к различным эпохам, обыкновенно чужды друг другу и не понимают один другого. Здесь – великий источник всяких разногласий между ними. В случае рождения детей, до совершеннолетия последних обыкновенно обязательно умирает их старый отец или старая мать. Дети, таким образом, лишаются необходимого руководства матери или отца. Здесь, – заметим мимоходом, – лежит отчасти ответ и на другой вопрос: о браках между одинаковыми по возрасту, но старыми в частности лицами. Впрочем, дети, и, следовательно, настоящая семья в этих случаях – редкие явления. Чаще супруги остаются бездетными, и смысл брака без осуществления... Но возвращаемся к прерванной речи. Против браков между лицами различных возрастов восстает и медицинская статистика, своими цифрами с некоторой красноречивостью говорящая о вреде смешения старой крови с молодой... Остальные обстоятельства, имеющие место при заключении брака (получение известного положения в обществе, спасение себя от различных неприятностей в роде долгов и т.д.), до такой уже степени ненравственны, что говорить о них подробнее не настоит надобности. Притом, здесь возможно ужаснейшее неравенство между брачущимися в том отношении, что один из них по своему духовному развитию и образованию может стоять неизмеримо выше или ниже другого. К чему это может привести – ясно. А между тем, такие и подобные им явления вполне возможны там, где весь интерес брака лежит в моментах лишь только случайных, внешних... Впрочем, обо всем этом довольно!

Переходим к речи о видах практикующихся в жизни браков. Искони у всех народов заключение браков было обставлено и обставляется известными внешними условиями, носящими или религиозный, или только гражданский характер, или тот и другой вместе. По христианскому учению, брак, как таинство, совершается представителями Церкви известным образом по определенному чину. Христианской Церковью признается нормальным только такой именно брак. Между тем в среде, отрицательно относящейся к Христианской Церкви и ее установлениям, в последнее особенно время стал завоевывать себе симпатии так называемый гражданский брак – это исчадие Запада. Гражданский брак – чисто человеческое только учреждение, и заключающие его не чувствуют себя связанными какими-либо внутренними узами; их связь – внешняя. И вот, когда перестают иметь место условия, к нему приведшие, он обыкновенно нарушается. Гаснет чувственная любовь, если только под ее воздействием брак был заключен, исчезают материальные блага, если мысль о них привела к последнему и т. д., и гражданские супруги считают совместную жизнь излишней, расходятся. Словом, брак, о котором речь, будучи чисто наружной только сделкой, может иметь исход, подобный всем такого рода сделкам. А что же будет с детьми гражданских супругов? В лучшем случае они остаются на попечении одного из разошедшихся друг с другом. Заботами и попечениями обоих родителей, следовательно, они не пользуются. Бывает, однако, и хуже. Дальше... Вырастая, незаконнорожденные дети (а дети от гражданских супругов такими именно и считаются по русским законам) терпят в общественной жизни весьма много всякого рода неудобств, всем известных. Хорошо ли или худо наказывать невинных детей за родительские грехи – это другой вопрос, которого здесь не поднимаем, он требует особого, специального рассмотрения. Мы же только отмечаем факты. В редких, весьма редких случаях, гражданские супруги не расходятся друг с другом до конца жизни, но и в этих случаях участь их детей – та же. Что же касается самих супругов, то, как показывают достаточно проверенные статистические данные, предлагаемые в частности западной наукой, супруги гражданские, разошедшиеся со своими гражданскими мужьями, в весьма значительной степени пополняют собой контингент известных несчастных женщин. Да и куда им в большинстве случаев деваться? Даже в тех случаях, когда государство, как например, в некоторых странах Запада, став на сторону гражданского брака, своими узаконениями укрепило его довольно солидно, предусмотрев, по-видимому, всякого рода возможные в этом разе случайности, супруги все-таки должны чувствовать себя связанными лишь внешне, лишь человеческими только узами; и отсюда беззастенчиво изменяют при случае друг другу, так как главным двигателем, их соединяющим, не служит что-либо, властно отклоняющее их от подобных преткновений и прочее. Совсем не то видим в церковном браке. Христиане, верующие в божественное его установление, заключают его перед лицом Церкви и через нее перед лицом Самого Бога. Вступив в брак, они чувствуют себя соединенными между собой теснейшими, внутренними узами – единой плотью. Плотская, физическая любовь в деле их единения не играет главной роли, а лишь второстепенную. Отсюда и с прекращением чувственной их любви друг к другу, тесная связь между ними остается незыблемой (разумеем, конечно, лиц, сознающих всю святость брака). Они понимают, что соединенного Богом человек разделить уже не может (Мф.19:6). Живя между собой в духе христианских начал, они в этом же духе воспитывают и своих детей, берущих с них пример, и т.д. Какое нравственное значение имеют такой брак и такая семья, уже было говорено... Отсюда понятно, почему наша государственная власть стоит именно за церковный брак, так как только в последнем она видит первейший и, можно сказать, единственнейший здоровый источник и здоровья самого государства. Понятно, почему она не одобряет брака гражданского, так как это одобрение было бы в некотором смысле приговором ее против себя же самой. Все это – истины весьма понятные. Они прекрасно сознаются мыслящими элементами и там, где гражданский брак успел уже свить себе более или менее прочное гнездо. Лучшие люди и там понимают, к каким пагубным последствиям ведут этого рода браки, имеющие под собой лишь крайне шаткую опору и выгодные для одних низменных элементов общества, дурно-настроенных... Впрочем, об этом достаточно!.. Теснота между вступившими в христианский брак лицами, опирающаяся на их истинно христианской любви друг к другу, на божественности самого таинства брака и прочего, о чем речь уже была, – теснота, делающая супругов единой плотью, еo ipso говорит уже о нерасторжимости браков. Как может быть раздроблено единое тело на две отдельных, остающихся живыми, части?! Отсюда понятно, почему Слово Божие строго осуждает разводящихся друг с другом супругов и вступающих затем в новые браки, почему оно называет их прелюбодеями, их новую жизнь брачную прелюбодейством (Мк.10:11‒12; Лк.16:18; Мф.5:32; 19:9; ср. 1Кор.7:9‒11). Однако, некоторыми обращается внимание на те евангельские места (Мф.5:32; 19:9), где разрешается развод в случае прелюбодеяния, разумеется, одного из супругов: мужа или жены – безразлично. В этих местах, правда, речь идет о прелюбодеянии жены, дозволяющем мужу разводиться с ней; но и тот, и другая, с христианской точки зрения, равны, и что при известных условиях позволяется одному, то же при тех же условиях позволяется и другому. Однако же, если какой-либо член нашего тела, положим, заболел, то ведь мы не вдруг отсекаем его, а сначала пытаемся излечить..., и только тогда уже решаемся на ампутацию, когда он омертвел и главное – может заразить собой и здоровую часть нашего организма. Живой же части, способной еще к жизни, не отсекаем. А если бы отсекли, то она, конечно, по вине нашей умерла бы (потому что, как и сказано выше: разве может быть раздроблено единое тело на две остающихся живыми части?), и мы сделались бы в некотором смысле самоубийцами. Не следует ли того же применить и в рассматриваемом случае? Если один из супругов нарушил верность другому, – если, иначе сказать, в духовном супружеском организме возымела место весьма тяжкая болезнь, то не следует ли прежде чем отсекать больной член, попытаться излечить его, т. е. путем увещаний и иными подобными ему средствами постараться о возвращении падшего супруга или падшей супруги на путь правый? Не следует ли тогда только обращаться к разводу, когда уже все испробованные меры не привели ни к чему? Именно так. Ведь дальнейшая жизнь разведенных супругов понятна уже сама собой. Впавший в грех против супружеской верности и затем, в случае неисправления его, отсеченный от другого на подобие гнилого члена, ео ipso уже не имеет права на дальнейшее существование в смысле вступления его в новый брак; невинный же из супругов, как здоровый член, смеет право продолжать свое бытие, как и прежде, т. е. может вступить в новый брак. Все это понятно само собой. Все это именно и утверждается богословской наукой, опирающеюся на правильном понимании соответствующих библейских мест и на данных церковного предания. Не излишне здесь привести авторитетное мнение еп. Феофана, имеющее как раз указанный нами смысл решения вопроса1: «только один законный повод к разводу указан – неверность супругов», – говорит он, – «но как быть, если откроется что-либо подобное? Потерпи. У нас есть всеобщая заповедь – друг друга тяготы носить; тем охотнее должны исполнять ее взаимно друг к другу такие близкие лица, как супруги. Нехотение потерпеть раздувает неприятности, и пустяки взгромождаются в разделяющую стену. На что ум-то дан? Углаживать жизненный путь. Благоразумие разведет встретившиеся противности. Не разводятся они от недостатка благоразумия житейского, а больше от нехотения обдумать положение дел и еще более – от неимения в жизни других целей, кроме сластей. Прекращаются услаждения – прекращается и довольство друг другом; дальше и дальше, вот и развод. Чем больше опошливают цели жизни, тем больше учащаются разводы с одной стороны, а с другой – беззаконное временное сожительство»...2

Но сплошь и рядом расторгается брачное сожительство смертью одного из супругов. Как тут быть? Имеет ли право оставшийся в живых член так расторгнутого супружества вступать в новый, второй брак? Если смотреть на дело с идеально-нравственной точки зрения, то на вопрос должен быть дан только отрицательный ответ. Предполагается, что супруги, составляя собой одну плоть, составляли в то же время и один дух, – Я одного из них жило Я другого и наоборот, их духовные потребности, их духовное содержание были взаимно тождественны. При таких условиях и по смерти своей жены муж или по смерти мужа жена не прерывают между собой духовного единения, тем более, что каждый из остающихся в живых считает эту разлуку лишь временной, убежденный, что они снова встретятся друг с другом за гробом. При таких условиях просто-таки невероятно, чтоб оставшийся в живых субъект мог снова увлечься другим субъектом до того, чтоб стал и с ним единым целым, единым не только телесно, но и духовно. Здесь напрашиваются два предположения: или в первом браке не имела места надлежащая теснота единения супругов, или во втором она не будет истинной, потому что дважды слиться одинаково невозможно. Словом, с идеальной точки зрения, второбрачие – явление уже ненормальное. Многие вдовые супруги с этой именно точки и смотрят на дело, проводя ее и в самой жизни: одни оставляют мир и уходят в монастыри, другие, оставаясь в «мире», живут как монахи... И честь им! Но далеко не все люди и даже больше – лишь весьма немногие могут стоять на подобной идеальной точке. Отсюда в отношении к таким необходимы известные уступки, во избежание больших зол. Оправдание им находят в том обстоятельстве, что брак ближайшим образом служит лишь делу размножения человеческого рода. Отсюда он с исполнением его земного назначения, с наступлением жизни будущего века, потеряет место, на что прямые указания действительно и даются Словом Божиим: «в воскресении, – говорит Господь,– ни женятся, ни выходят замуж» (Мф.22:30). А раз браку присуще лишь земное назначение, то, говорят, позволительно повторение его для лица, у которого муж (или жена) похищен смертию. Тем более приходится утверждать это, что в таком именно смысле высказывается и само Священное Писание. Так, св. Ап. Павел определенно говорит, что жена, в случае смерти своего мужа, имеет полное право вступить в новый брак и не будет прелюбодейцей (Рим.7:3). В этом же смысле, хотя и не столь прямо, высказывается тот же св. Апостол и в других местах своих посланий, когда, выделяя особо из среды остальных людей некоторых, занимающих видное в христианском обществе положение лиц (епископа и др.), говорит о необходимости этим последним быть обязанными лишь первым только и одним лишь браком (1Тим.3:2,5:9; Тит.1:6). Предполагается, что остальные люди могут вступать и во второй брак. Особенно приходится даже настаивать на вступлении некоторых лиц во второй брак, если эти лица или слишком молоды, или еще не приобрели большой твердости в деле целомудренной жизни и пр. и, следовательно, оставаясь вдовцами или вдовицами, легко могут быть уловлены грехом. В этом именно смысле и высказывается св. Ап. Павел, обращая свою речь в частности к молодым вдовам и советуя им как вступать в брак, так и рождать детей, управлять домом т. д. (1Тим.5:11‒15). Затем бывают в жизни так называемые «несчастные» браки. По ошибке вступив в брак, супруги не могут стать духовно-единым целым, тяготятся необходимостью совместной жизни и прочее. Конечно, в этом виновны они сами, легкомысленно остановившие свой выбор друг на друге. Но, ввиду всякого рода всегда возможных случайностей, непредвиденных обстоятельств..., имеющих место при заключении браков, ввиду молодости вступающих в брак лиц и отсутствия у них людей, которые могли бы дать им вовремя надлежащий совет и прочее, виновность таких супругов не всегда бывает слишком велика и даже более того иногда почти исчезает. Но вот умирает один из таких супругов. Брак перестает быть браком. Оставшийся в живых тем более имеет право на вступление в новый брак, что первого брака, поскольку иметь в виду именно чисто-христианский во всем его объеме, собственно и не было, так что в существе дела вдовец – не вдовец, и он вступает затем в первый по существу (а не во второй) брак. А так как с прежней своей женой (или с мужем) данный субъект единого (в строгом смысле слова) целого не составлял, то для него, как ни с кем еще духовно не связанного, отныне представляется полная возможность теснейшим образом сочетаться с новым лицом. Действительность нередко оправдывает такого рода соображения блистательным образом. На практике к второбрачию относились неодинаково представители христианской Церкви. В древнюю эпоху разрешали его крайне неохотно, видели в нем доказательство излишней похотливости данных субъектов. В последующее время крайне строгий взгляд на дело сохранился в римско-католической среде. В протестантстве же получила место совсем противоположная крайность. Золотая средина сохраняется православной Церковью. В крайних случаях разрешаются вступления и в третий брак. Это – когда первые два были слишком кратковременны или когда вдовец, в силу своего положения в обществе, не имеет никакой возможности иначе, т. е. не вступив в новый брак, воспитать своих детей должным образом, или когда вдовица, обремененная семейством, иначе, т. е. не вступив в новый брак, не в состоянии будет прокормить детей и воспитать их и прочее и прочее. Но, рассматриваемые с чисто нравственной стороны только, подобные браки, в силу указанных нами выше моментов, не могут быть одобрены, и они не желательны. Если они на практике и допускаются, то лишь как неизбежное зло, предотвращающее наступление других, больших зол... О вступлении в четвертый брак, поэтому, уже считаем совершенно излишним вести речь. Если же второй и т. д. браки – свидетельство «немощи плоти», если, по святоотеческому учению, «первый брак – закон, а второй – снисхождение» (Св. Григорий Богослов), «только допустим и извинителен» (св. Кирилл Иерус., св. Амвросий Медиол., св. И. Златоуст и св. Епифаний), то естественно, что повторяющийся брак, по церковным постановлениям, «должен соединяться с покаянием» и пр. (Догмат. Богосл... еп. Сильвестра, т. IV, Киев., 1889 г., стр. 522‒521). Один выдающийся современный писатель недоумевает по поводу брачной «епитимии» налагаемой на вступающего во второй и т. д. брак. «Очевидно, в епитимии,– говорит он, – содержится упрек вступающему в брак и почти нежелание, неохотное желание повенчать его»(Новое Вр. от 23 января 1901 г., № 8947. «Напрасное обременение»). Да, скажем, это верно. Упрек? Да, потому что человек не хочет бороться со своей плотью, потому что не хочет понять того, что он овдовел по Божьей воле, по премудрому Божию промыслу, все устрояющему к лучшему, потому что он не желает этого сознать и подчиниться высшей Воле, а вместо того хлопочет о своих личных домашних удобствах... Сестра св. Григория Нисского преп. Макрина по смерти ее «жениха» говорила: «Брак по естеству есть один, как одно есть рождение и одна смерть...»; утверждала, что ее „жених не умер, но жив у Бога в надежде воскресения, – не мертв, а только удалился на время“, и „безрассудно не соблюсти верности к отсутствующему жениху“» (еп. Сильвестр: ibid., 521)... Вот с каких точек надлежит смотреть на дело. Достаточно, если матерь – Церковь наша святая снисходит к нашим немощам. Большего требовать от нее было бы странно. Жизнь дана нам не для плотских утех и наслаждений. Ты овдовел – прими это за Божие предуказание и позаботься о своей душе, ты же вместо того отдаешься во власть плоти, да еще требуешь себе чуть не почестей за это!.. Нельзя согласиться с такими воззрениями..., под какими бы благовидными предлогами ни высказывались они.

Здесь вполне уместно сказать несколько слов о так называемой женской эмансипации. Эмансипация женщин – это, по установившемуся смыслу дела, не только освобождение женщин из под опеки и власти мужчин, но и уравнение первых с последними в их правах и преимуществах. У нас на Руси вопрос об эмансипации женщин заявил о себе лишь сравнительно недавно, да и то вообще слабо. На Западе же он сказался и значительно раньше, и значительно сильнее. Впрочем, дело не в истории его... Сущность эмансипации женщин определяется моралистами с двух ее сторон; поскольку, во-первых, женщины стремятся отвоевать себе право изгнать брак, как стеснительное, как яко бы устаревшее какое-то явление, и вместо того ввести в дело принцип совершенно свободной любви, – и поскольку, во-вторых, хлопочут об уравнении своих прав с правами мужчин. От слова – к делу! Многие женщины, особенно на Западе, свободно вступают в сожительство с мужчинами, ни мало не помышляя о скреплении уз каким-либо браком. В то же время с отвращением рассуждают о той роли, какой довольствовались женщины прежних времен и какой довольствуются некоторые их современницы, т. е. о роли матери, все время и все силы посвящающей своим детям. Рамки этой роли тесны для них и даже унизительны. Почему и им, женщинам, не быть такими же деятелями в обществе, какими являются их братья, мужья? В последнее время мы видим западных женщин в числе юристов, профессоров и прочих. Кое-где женщины пытаются носить даже мужские костюмы (как будто все дело в них?)... и т. д. Где корень таких женских стремлений? Прежде всего, где причина их стремлений сбросить с себя иго брака? Причина была, и она довольно существенна. Ей является положение женщины в прежние времена, в значительной степени рабское, стесненное. Оно могло вызвать реакцию. Да и в наши времена сплошь и рядом встречаются браки, где муж – деспот, а жена – рабыня. И эти рабыни, наконец, могут поднять голову. Подрастающие юные поколения, наблюдая подобные образчики семейной жизни, так же могут воспитывать в себе известное отвращение к браку. Хорошо! Женщины устраняют брак, вступают в свободные союзы с мужчинами, по влечению своего сердца. Но происходят между «этими» quasi – супругами (!) недоразумения и несогласия (а разве можно прожить без них?!)... Свободная женщина возмущается и уходит от своего сожителя или остается с ним? Если уходит, то что же это будет за семейная жизнь, могущая порваться от всякого ничтожного обстоятельства?! Если остается, то разве не придется ей примириться с ролью подчиненной? В том и другом случаях получаются ненормальности... Как их исцелить, как их устранить? Христианской религии и ее вмешательств здесь не признают. Следовательно, за помощью к ней не обратятся. Может быть, обратятся к гражданским законам?! Напрасно. Семейная жизнь – такое явление, которое не может быть всецело урегулируемо какими-либо сторонними вмешательствами. Если внутри это явление носит элементы разложения, то не спасти его ничем внешним. Словом, женщина, требующая свободной любви, в сущности играет в руку тому же своему поработителю – мужчине. Последний, искусно завлекши ее в свои сети, после спокойно оставляет на произвол судьбы, и она не может быть в претензии, потому что сама же вопияла о свободной любви. Пользуйся гибельными плодами неразумного дела рук своих! Теперь где причина, побуждающая женщин хлопотать об уравнении своих прав с правами мужчин? В ложной их гордости, не позволяющей им довольствоваться вторым после мужчины положением, побуждающей их стремиться к достижению того же уровня, на каком стоит последний. Основательны ли, однако, такие женские притязания? Они были бы, бесспорно, основательны, если бы натуры мужская и женская были тождественны, чего, однако, не видим. Силы и способности мужчины и женщины различны. Это ясно уже с первого взгляда. Мужчина преимуществует в отношении к силе физической и силе умственной. Женщина преимуществует в отношении к силам сердца: где не в состоянии утешить, откликнуться на чье-либо горе и пр. мужчина, там незаменима женщина с ее вообще отзывчивым, любящим сердцем. Если так называемая «женственность» – выдающееся индивидуальное свойство природы женщины, невольно к ней располагающее, возбуждающее симпатию и влечение к ней, то та же женственность в мужчине является уже неприятным и отталкивающим качеством, между тем как «мужественность» – симпатичным, приятным. Уже отмеченные моменты говорят, что положение мужчины и женщины не может быть одинаковым. Женщины стремятся к деятельности общественного характера. Но есть ли в них потребные для этого свойства? Сомнительно. Присущие женщине робость, стыдливость, скромность и прочие характеризующие именно женственность, как такую, черты делают трудной для нее общественную деятельность, где эти черты подчас могут оказаться всецело роковыми, между тем как мужчина чувствует себя в этих случаях в своей колее. Правда, некоторые исключительные явления возможны и в женском мире. Из среды женщин в различное время выдвигались представительницы искусств, даже некоторых наук, например, медицины, математики (вспомним соотечественницу нашу Софью Ковалевскую – этого университетского профессора). Но, во-первых, все это лишь исключительные явления. На основании их делать обобщений нельзя. А во-вторых, и эти исключения никогда не были в состоянии проложить своим умом и вообще своими талантами каких-либо совершенно новых путей в искусстве или науке. Открытие этих путей всегда шло от лица мужчин. То же самое можно сказать и об известных общественных деятельницах: они были только исключениями! (у нас особенно известны: св. Ольга, Екатерина Великая и другие, на Западе – например, Елизавета англ, и прочие.), что несомненно сознавали и сами. Иначе, как справедливо замечает один из моралистов, такие исключительные личности естественно передали бы высшие государственные должности, требующие ума, энергии.., в руки женщин же. Но этого-то и не случалось. Эти исключения, конечно, говорят, что женская и мужская натуры не могут быть до внешности ощутительно обособлены одна от другой, что между ними есть известные точки соприкосновения, заявляющие о себе иногда даже слишком осязательно..., – но более ни о чем. Обязанность лиц, в руках которых находится воспитание, сводится ближайшим образом к тому, чтоб развить в мальчиках и девочках их специфические индивидуальные способности и направить эти надлежащим образом, а вовсе не в том, чтоб игнорируя последние, и тех, и других вести по одному пути. Иное отношение к делу может быть только гибельно и лишь в лучшем случае только комично. Северная Америка, желающая во всем быть передовой страной, уже испробовала дело воспитания девочек по образцу воспитания мальчиков. Но к чему это привело? Как показывают точные статистические наблюдения, все это повело к усилению среди подрастающего женского поколения процента смертности, болезненности и прочего в этом роде: что мальчикам в общем давалось без вредного напряжения сил, то требовало в общем у девочек ненормальной затраты энергии и прочее. Переступить законы естества нельзя безнаказанно. Что касается женщин «студенток», т. е. как слушательниц «высших курсов», устроенных специально для них и приспособленных к их силам, то против них мы, конечно, не говорим ничего, так как это – явление иного порядка. Легкомыслие иногда ведет, правда, этих слушательниц к нелепому подражанию мужчинам, уродующему их истинную красоту (надеваются на прекрасно видящие глаза очки, особенно синие, набрасывается на плечи плед, стригутся волосы, всей фигуре придается отпечаток неряшливости, даже являются в губах папиросы и прочее), но такое явление, столь сильно заявлявшее себя лет двадцать тому назад, постепенно ослабевает все более и более... И это хорошо. Но идем дальше! Представляем себе женщину в роли, положим, судьи... Можно ли на нее положиться? Едва ли! Судья должен беспристрастно и бесстрастно относиться к своему делу. В этом вся «суть» его обязанностей. Женщина же вообще не способна к беспристрастию и особенно к бесстрастию. Ее преобладающая черта, раньше отмеченная нами, именно чувствительность ее сердца, чувство (а не ум), будет вынуждать от нее решения, далеко не всегда соответствующие истине. Если бы наша юриспруденция утверждалась на этой зыбкой почве, на почве чувства, то дело в сущности свелось бы к столь же нежелательному концу, сколь нежелателен был пресловутый «Шемякин суд». Не говорим уже о том, что в силу физиологических функций своей женской именно природы, женщина-судья или женщина-адвокат далеко и далеко не всегда могла бы в требуемое время явиться к исполнению своего долга, через что существенно страдали бы выгоды заинтересованных в деле лиц и т. д. Нет, – десять, сто раз справедливо замечают по поводу этих функций женских моралисты, что они яснее всего показывают собой, где истинное место женщины. Оно – не вне семьи, не вне тесного круга домашних, семейных забот и обязанностей, осуществлению которых не могут препятствовать те ее физиологические функции. Впрочем, если как и сказано, занятие науками, особенно требующими значительного запаса и напряжения умственных сил, не сродно с индивидуализмом женщины, – по крайней мере, последней не суждено быть виновницей в этой сфере каких-либо метаморфоз и открытий, – однако, это не значит, что в некоторых случаях оно, т. е. занятие, не может быть рекомендуемо. Особенно можно рекомендовать женщинам изучение медицины, практическое. В деле ухаживания за больными и ранеными женщина – вне конкуренции. Каждый, живавший в семье, где дело не обходится, конечно, без болезней всякого рода, согласится с нами. Согласится и тот, кому приходилось видеть женщину в роли «сестры милосердия», в роли сиделки где-либо в больнице. Здесь мужчине уже не угнаться за ней! Изучив хотя бы существенные только элементы медицины, женщина–мать могла бы быть еще большим гением-хранителем своей семьи. Вот почему мы радостно приветствуем состоявшееся около четырех лет назад открытие в Петербурге женского медицинского института. Последний – поистине благодетельное учреждение. Не говорим уже о том, что многие больные женщины так и остаются больными потому, что они по чувству стыдливости не решаются обращаться за медицинской помощью к врачам -мужчинам, – не говорим уже о том, что такое явление при наличности хороших врачей–женщин исчезнет, – польза женщины-врача скажется всюду. Затем в наши дни живется людям все труднее и труднее в том именно отношении, что средства к жизни приобретать очень не легко. Женщины, между прочим, и по этой причине все в большем и большем количестве остаются вне уз брачных. Особенно теперь, поэтому им приходится подумать об отвоевании себе каких-либо сфер, стоящих в гармонии с их индивидуальными особенностями, их силами и способностями, чтобы иметь возможность прокормить себя. Мужской элемент, – к чести его, – сознает это и постепенно уступает женщинам права занимать подходящее к ним положение в обществе. Так, мы видим женщин учительницами и воспитательницами и в женских учебных заведениях, и в низших мужских, и, конечно, в семействах, где они служат также за плату; видим их кассиршами, телеграфистками, телефонистками, продавщицами в магазинах, исправляющими некоторые обязанности в типо-лито-фотографиях, служащими на различных фабриках и т. д. и т. д. Конечно, истинная сфера деятельности женщины – семья, но, в силу отмеченных причин, можно и должно примириться и с некоторыми (в роде указанных) вылазками ее из той области3. Но крайности в этом направлении, как и выше было говорено, не желательны. Справедливо отмечается моралистами, что они лишь отдаляют женщину от одного берега, не позволяя ей, однако же, пристать к другому. Получается как будто и не женщина, и уже, конечно, не мужчина, а нечто среднее. Но природа заявит о себе. И хорошо, если велений ее полумужчина – полуженщина послушается вовремя! Иначе – печальна ее участь: придется ей в старости чувствовать себя одинокой, никому не нужной... «Старых дев» обвиняют в злости. Но эта злость – явление до известной степени даже естественное, и удивительно было бы, если б последнее, как такое, не имело места... И так, одни женщины ратуют против брака, как христианского – церковного установления, другие – за уравнение их прав с правами мужчин. Но не ратуют ли они в первом случае против своего счастья, а во втором против своих прав? Да. Христианство и в мужчине, и в женщине признает одинакового по внутренним достоинствам человека: и мужчина, и женщина носят в себе отображение Божие, и оба они одинаково искупления Спасителем. Связующим их началом в браке, как раньше и было нами сказано, служит любовь. При наличности последней брак может быть только глубоким счастьем для женщины; главенство мужчины (Еф.5:23; 1Пет.3:1) будет для нее не тяжелым бременем, а моментом приятным: оно будет сводиться к роли более разумного, более обстоятельного советника, а не тирана какого-либо и прочее. Женщины, стремящиеся к эмансипации, не имеют понятия о сущности христианского брака. Иначе они заботились бы не о какой-либо «свободной любви», а именно о вступлении в брак и надлежащем упорядочении брачной жизни. Хлопочущие об уравнении своих прав с правами мужчин женщины в сущности бегут от лучшего к худшему. Где они больше имеют силы, именно силы, как не в христианском браке и христианской семье? Эта сила, правда, не слишком осязательна, но зато она в высшей степени существенна. Разумеем воспитание детей, находящееся в руках матери с момента появления их на свет. Если женщина пожелает только, то может на этом пути достигнуть удивительнейшего воздействия на общество, если не большего по сравнению с мужским, то, во всяком случае, не меньшего. Какими выразительными примерами в данном случае являются: Макрина, воспитавшая св. Василия Великого4, Нонна, воспитавшая св. Григория Богослова, двадцатилетняя вдова – мать св. И. Златоуста, воспитавшая последнего5 и т.д.!! Не по той ли причине в наши дни заявляет о себе такой значительный процент безвольных, бесхарактерных лиц, что матери, принадлежащие к известным слоям общества, считают унизительным для себя заниматься воспитанием своих детей – этим, между тем, священнейшим делом, – сваливают детей на руки гувернеров и гувернанток, которые и которые, как наемники, конечно, не дадут того, что могла бы дать мать, – сами же разъезжают по балам, по театрам, по модным магазинам?!... Нет, эмансипация – такая «вещь», с которой шутить слишком страшно...: обжечь крылья легко, но новые уже не вырастут!

Итак, брак – наиболее нормальное явление, чем коренящиеся на другой почве взаимоотношения между мужчинами и женщинами. Брак предполагает собой детей. Это ясно, как самый солнечный летний день. Помимо этого предположения, если иногда и не осуществляющегося, то не по вине супругов, а по Божией воле, он не имел бы и надлежащего смысла, и надлежащих прав на самое свое бытие. Истина – самоочевидная и не нуждающаяся в обосновании6! Но семья не ограничивается тесными рамками, в которых вмещаются только родители и дети. Эти рамки должны раздвинуться и вместить в себя еще всех родственников. Тогда получится семья в достаточно обширном смысле. Началом, всецело проникающим собой взаимные отношения всех членов семьи, является, конечно, любовь. Ей определяются, от нее стоят в непосредственной зависимости все проявления их жизнедеятельности в виду друг друга. Эта любовь, объединяющая собой всех членов семьи, простирается не только на самих последних, но и на общий дух, общий распорядок семейной жизни, семейных преданий, семейных нравов и т. д. Получается нечто в роде «семейного» (если позволительно так выразиться) патриотизма, отличающего одну семью от другой, по аналогии с тем, как более широкий «государственный» патриотизм отличает собой членов одного государства от членов другого. Для укрепления взаимной семейной любви члены его поддерживают взаимное общение, а преимущественно в дни, имеющие для каждой семьи какое-либо особое значение. Однако ж, у человека с его наследственной греховной испорченностью одна только любовь, ничем не регулируемая, не может быть руководящим началом. Иначе такая любовь может вылиться в нежелательные формы; ничем не управляемая и не сдерживаемая свобода в отношениях одних членов семьи к другим может повести к последствиям весьма печального свойства... Таким регулятором и управителем считается власть родителей: ей подчиняются все меньшие члены семьи. Эта власть направляет все течение семейной жизни по нормальному пути. Само собой разумеется, что она должна проявляться разумно: не должна переходить в деспотизм (как то часто практиковалось в прежнее время у нас на Руси и как то иногда практикуется и поныне), но не должна впадать и в крайность обратного свойства (из семейства, где последняя имеет место, выходят весьма печальные элементы). Золотая средина – власть, власть сильная, не призрачная, но всецело растворяемая любовью, вот что в данном случае наиболее уместно. А если бы (что, однако, не желательно) пришлось делать выбор между двумя крайностями, то лучше было бы остановиться на первой. В пользу такого именно взгляда на дело говорит опыт ежедневной жизни. Что же касается, в частности, взаимоотношений мужа и жены, то о них говорить не предстоит надобности после всего того, что уже раньше было говорено по этому поводу. Надлежит сказать несколько об отношении между родителями и детьми. Родители, вызвавшие к бытию детей, нравственно обязаны дать им нравственное воспитание. Отказаться от этой обязанности они не имеют внутреннего права. Так как дело воспитания детей – дело величайшей важности и так как не все родители сознают всю святость лежащих на них обязанностей данного рода, то во многих христианских государствах производится такая или иная ревизия родительского воспитания и заботы о детях. Прежде всего родившийся вводится родителями через посредство таинства Крещения в лоно Христовой Церкви, затем становится участником и других христианских Таинств по мере надобности, желания и возможности. Характер общего воспитания детей их родителями ясно намечается следующими словами св. Ап. Павла: «вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем» (Еф.6:4). Суровость в отношении к детям, переходящая границы строгость к ним, к сожалению, иногда практикующиеся, производят в детях то, что Апостол разумеет под словом «раздражать». Это раздражение производит в детях озлобленность, при которой чувству любви обыкновенно уже не остается никакого уголка. Вместо подобного отношения к детям рекомендуется родителям воспитывать их в учении и наставлении Господнем. Выражение «в учении» на первый взгляд говорит, по-видимому, о развитии в детях лишь умственной их стороны, об обогащении их лишь познаниями, к чему в наши дни преимущественно (и, пожалуй, даже исключительно) и сводятся заботы родительские. Однако ж, греческое слово παιδεια, а еще яснее латинское «disciplina», стоящие в данном месте апостольского послания, говорят, конечно, более о воспитании волевой стороны в детях. Несомненно, что воспитание последней – дело самой первой важности, неизгладимым пятном отражающееся на всей последующей жизни дитяти. Обогащение же последнего теоретическими сведениями и прочим в этом роде – дело важности, сравнительно с тем, второстепенной и, при наличности первого рода развития человека, удобно достижимое. Но особенно должно заботиться о воспитании детей «в наставлении Господнем». С началами Христовой веры дети должны быть ознакомляемы постепенно, лишь только начнет в них пробуждаться и заявлять о себе сознательная жизнь. Учителями дитяти в данном случае являются, конечно, его родители и находящиеся в непосредственном с ним соприкосновении родственники, но более всего – первые, а особенно – мать, по всем понятной причине. Учение преподается и словом, и всего более делом. Религиозно-нравственное поступание родителей, всегда протекающее перед глазами дитяти, неотразимо влияет на последнее. Но так как прекрасным человеком и таким же гражданином дитя может сделаться со временем в том лишь случае, если родители надлежащим образом заботились не только об его умственном, религиозно-нравственном развитии, но и об его нормальном развитии физическом, то отсюда и последнее не должно быть игнорируемо: при ином положении дела ни к чему не поведут ни умственные, ни религиозно-нравственные совершенства субъекта. Если отношение родителей к детям будет в общем нормально от начала до конца, то и дети несомненно отплатят им со своей стороны лучшими своими чувствами: любовью и уважением, послушанием и прочим, – чувствами, которые не перестанут иметь места и тогда, когда дети уже возмужают и сами затем сделаются родителями своих детей. Об этих чувствах, о необходимости проявления их детьми по отношению к родителям неоднократно и настойчиво говорит и само Слово Божие, повелевающее детям почитать отца и мать и обещающее им за это долголетнюю жизнь (Исх.20:12; Еф.6:2‒3) и вообще благополучие (Ibid.). При этом, с точки зрения Слова Божия, подобное поведение детей, имеющее перед собой пример в поведении Самого Господа, повиновавшегося Своим плотским родителям (Лк.2:51), во-первых, справедливо (Еф.6:1), как должное воздаяние детей родителям за полученное первыми от последних (Сир.7:29,30; 1Тим.5:4), и, во-вторых, благоугодно Господу (Кол.3:20; 1Тим.5:4). Иное же поведение детей в отношении к их родителям прямо преступно. Злословие первыми последних, по законодательству Моисееву, должно влечь за собой смерть тех (Исх.21:17). Такое Моисеево законоположение припоминает и Сам Господь с укором по отношению к Его слушателям (Мф.15:4 и след.). Что же касается отношений между братьями, между сестрами, между первыми и вторыми, то они понятны сами собой. Братья, сестры – отпрыски одного дерева. Близость их друг к другу отсюда понятна. Понятно и то, что, ввиду такой близости, все их взаимные отношения должны быть проникнуты искренней любовью. А так как одни из братьев или сестер старше других, то отношение первых к последним является аналогичным с отношением родителей к детям, а отношение вторых к первым – аналогичным с отношением детей к родителям: здесь открываются и взаимные их права, и обязанности и т. д. Но, если братья и сестры, по чувству естественной между ними любви друг к другу, всячески помогают и содействуют взаимному преуспеянию во всех проявлениях их жизни (сравн. 1Тим.5:4, 8 и другие), то по той же причине не освобождаются от подобного взаимоотношения и более отдаленные родственники, хотя здесь естественно краски являются (сравнительно) несколько более разбавленными посторонними примесями. Во всяком, однако, случае и здесь должны иметься в виду слова св. Апостола: «если кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1Тим.5:8). При наличности всех, отмеченных выше моментов (к сожалению, редких в наши дни) в отношениях братьев, сестер, родственников не имели бы места ни зависть, ни препирательства по вопросу о наследстве, ни что-либо иное в том же роде...

Мы говорили о взаимных отношениях между членами семьи: братьями, сестрами..., предполагая, что у вступающих в брак лиц рождаются дети. Последнее, однако ж, бывает не всегда. Как смотреть на обильные детьми браки и браки без детей? Еще начиная с отдаленных ветхозаветных времен, установился взгляд на детей, как на осязательный признак благорасположения Божия к супругам. Неимение же детей считалось явным указанием на Божие неблаговоление к тем. Все это в существе дела, бесспорно, так. Раз брак по его идее должен служить целям размножения человеческого рода, ео ipso чадородие – нечто такое, что является, конечно, желанным и наличность чего, разумеется, невольно говорит о Божием благоволении. В ветхозаветные времена в среде богоизбранного народа дело осложнялось еще новым обстоятельством. Каждому еврею свойственно было желать, чтобы от него именно произошел будущий Мессия-Спаситель, и отсюда чем больше рождалось детей, тем больше являлось надежды, что от потомства которого-либо из последних и произойдет Избавитель. Чадородие, таким образом, было в глазах ветхозаветного еврея проявлением особой милости Божией. В наши дни обстоятельства дела, однако, изменились: не все супруги и не всегда ныне желают детей. Причины понятны, но насколько они уважительны, это, конечно, вопрос другой. Дело в том, что если в древние, да и не столь еще давние времена содержание и воспитание детей не являлось тяжелым, подчас непосильным бременем для родителей, то в наши, при значительном увеличении человеческого населения и при совершенно изменившихся условиях жизни, оно очень нередко является именно такого рода бременем. Дать соответствующее запросам времени образование теперь – дело весьма нелегкое для огромного большинства. Не легко иногда и прокормить лишь нескольких детей. И вот естественно в среде бедного или вообще недостаточного класса людей является вышеуказанное желание. И в самом деле, прежде чем вступить в брак, каждый должен бы поразмыслить о том, в состоянии ли он будет надлежащим образом прокормить, да и вообще надлежащим образом воспитать сам детей? Приращение же процента людей негодных, безусловно, нежелательно никому. А этот процент, между тем, дается семьями, небрегущими о воспитании детей или направляющими последнее по совершенно ложному пути. Чадородие, обилие детей – «дар», но он, как точно выражается один моралист, получается «не непосредственно с неба» (Мартенсен). Необходимо, чтоб родители в этом случае приложили со своей стороны очень и очень немалое старание и таким путем сделали его желанным даром. Тот же моралист, приводя слова св. Ев. Иоанна: «женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мире» (Ин.16:21), рассуждает, что радовались матери: одна, рождая Каина, другая – Авессалома, третья – Иуду Искариота; но что из них затем вышло?! Об Иуде Сам Господь сказал, что «лучше было бы этому человеку не родиться» (Мф.26:24). О тех же супругах, которые, будучи прекрасно в материальном отношении обеспечены, однако, не желают детей, или потому, что не хотят стеснять себя в своих излюбленных ими привычках роскоши и нечегонеделания, или потому, что хотят на более долгое время сохранить свою красоту, свежесть и прочее, не говорим: это явление не только не христианское, как восстающее против прямого смысла христианского учения о браке, но и вообще неестественное, дурное: в основе его лежит только грубый эгоизм и эгоизм – условие, наличность которого свидетельствует об отсутствии самых элементарных начал чистой нравственности... Но продолжаем свою речь!

В семье, кроме лиц, связанных между собой тесными узами родства, весьма часто находятся еще и так называемые слуги. Отношения между господами и слугами так определяются Словом Божиим: «рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу. Не с видимою только услужливостью, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души, служа с усердием, как Господу, а не как человекам, зная, что каждый получит от Господа по мере добра, которое он сделал, раб ли, или свободный. И вы, господа, поступайте с ними так же, умеряя строгость, зная, что и над вами самими и над ними есть на небесах Господь, у Которого нет лицеприятия» (Еф.6:5‒9). Наставление, преподаваемое Словом Божиим, так ясно и определенно, что в каких-либо комментариях не нуждается. Если бы между господами и слугами установились такого рода отношения, тогда последние в обитаемом ими доме были бы не внешним, сторонним каким-либо элементом, а тесно связанным со всеми остальными, – они были бы также своего рода членами данной семьи. В прежнее время у нас, на Руси, да и во многих других местах дело в общем так и обстояло: слуги считались одним из элементов семьи, им доверялись семейные тайны, у них спрашивали советов и т.д.; благополучие господ было их благополучием, а невзгоды – их невзгодами. В наши дни подобное положение дел, быть может, еще где-либо и встречается, но уже, конечно, как исключение только – не больше. В наши дни, когда всюду только и слышно, что речь о равенстве всех людей между собой, кто бы они ни были, – равенстве, понимаемом обыкновенно во внешнем преимущественно смысле (речь о внутреннем тождестве природы всех интересует современников обыкновенно не в такой степени), – каждый слуга старается показать своему господину, что он ни в чем не ниже последнего, что если этот позволит себе что-либо лишнее в отношении к нему – слуге, то он, конечно, сейчас же и уйдет от такого господина и даже при случае привлечет его к судебной ответственности. Отношения между слугами и господами – только и только внешние, даже большей частью с оттенком воинственности: господин заботится о том, чтобы побольше получить услуг от наемника, по возможности меньше платя ему, а слуга – о том, чтобы поменьше услуживать своему господину, по возможности больше получая от него. Теперь уже не приходится (исключения в счет нейдут) слышать о том, что такой-то или такой-то слуга с опасностью для своей собственной жизни содействует благополучию своего господина. Чаще же мы читаем известия о покушении слуги на имущество и даже на самую жизнь господина... Деньги – вот лозунг нашего времени. Деньги – вот единственное начало, связывающее ныне слугу с господином. Отсюда, особенно в больших городах, иной слуга в течение года успеет перебывать более, чем у дюжины новых господ. Да и господа ныне содействуют подобному положению, иногда прогоняя слугу за самую ничтожную (даже лишь кажущуюся только) провинность. Та и другая стороны, по-видимому, заботятся об ухудшении их взаимоотношений и ео ipso об их собственном вреде. При нынешних условиях вышеприведенное апостольское изречение представляется подчас даже непонятным; но, во всяком случае, было бы желательно, в видах общего благополучия, возвращение к старинному порядку дел, насколько и как это возможно при нынешних условиях жизни, что само собой уже ясно и само по себе здесь предполагается.

Расширением семейных взаимоотношений и как бы некоторым переходом к отношениям широко общественного характера служит общение данной семьи с лицами, не принадлежащими к ней. Это общение принимает различные формы: форму гостеприимства, дружеских союзов и прочего.

Гостеприимство ведет свое начало с самых первых времен существования человечества на земле. Появилось оно неизбежно и вполне естественно. Приходилось одному человеку или нескольким путешествовать. В наше время это, конечно, дело иное: к нашим услугам и железные дороги, и пароходы, и прекрасное шоссе, и специально нас поджидающие почтовые лошади, и велосипед, и, быть может, в скором времени, воздушные шары с одной стороны, а с другой – гостиницы, постоялые дворы и прочее. Теперь можно проехать вокруг земли, не прибегая к помощи гостеприимца. В старину было не то: о перечисленных нами удобствах передвижения не имели понятия. Волей-неволей приходилось просить гостеприимства. Последнее оказывалось, помимо всего прочего, уже по тому одному, что гостеприимец сам мог со временем нуждаться в нем... И та, и другая стороны, словом, имели в виду свои выгоды. Неудивительно, что на этом пути обязанность гостеприимства скоро сделалась священной. Помимо оказывания ближнему материального содействия, гостеприимец такого рода поведением много способствовал охранению личности человека, что в те времена, когда в основе взаимоотношений народов лежал обыкновенно лишь принцип борьбы за существование, было весьма и весьма ценно. Уже Авраам принимает к себе странников (Быт.18), принимает их и Лот (Быт.19). Гостеприимство весьма широко было распространено и у язычников, считавших его одной из важных добродетелей. Припомним, что об этом рассказывается, например, в «Одиссее» Гомера, написанной задолго до христианской эры: как приняли странника-Одиссея Алкиной с супругой?... Гостеприимство сохраняется и во все последующие эпохи, вплоть до наступления новых времен. Даже в мрачное средневековое время оно процветает, что было особенно ценно ввиду того бесправия, какое в ту эпоху, эпоху царствования кулака в буквальном смысле этого слова, всюду о себе красноречиво заявляло. Изменился взгляд на гостеприимство лишь с наступлением новых времен. Причины такого изменения нами уже указаны. Сверх них имеют значение также и некоторые иные, лежащие в самом строе современной общественной и индивидуальной жизни. Впрочем, если в больших городах гостеприимство практикуется лишь между знакомыми и родственниками, то в деревнях и селах, где и поныне в известной степени продолжают иметь смысл старинные условия, благоприятствовавшие гостеприимству, последнее отчасти практикуется и теперь. Конечно, цивилизация свершит свое дело, и в деревнях гостеприимство сделается также только воспоминанием; но обо всем этом, разумеется, придется только пожалеть, только поскорбеть о том, что эгоизм, стремление лишь к своему личному благополучию, обособление себя от других и т.д., что все это более и более овладевает современным человечеством. Но истинным христианам не следует забывать о гостеприимстве. Сам Господь скажет на страшном суде: «Я был странником, и вы приняли Меня» (т. е. разумеется, вделали это одному из сих братьев Его меньших) (Мф.25:35,40). Советует не забывать страннолюбия и св. Ап. Павел, присовокупляя, что «чрез него (т. е., через страннолюбие) некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам» (Евр.13:2). Св. Апостол разумеет под некоторыми, конечно, Авраама и Лота. Всякий из нас, по смыслу его слов, помимо того, что совершит долг человеколюбия, может из гостеприимства извлечь себе еще и некоторую выгоду, как извлекли ее те древние мужи. Конечно, бывает, что некоторые люди злоупотребляют оказываемым им гостеприимством, но без подобных злоупотреблений дело не обходится нигде, и они нимало не влияют на существо последнего.

Что же касается так называемых дружеских союзов, то они практикуются и поныне в немалых размерах. Уже древние прекрасно понимали их сущность и великое значение. Великий Аристотель речи о дружбе посвятил значительную часть своей этики. Дружба – некоторая добродетель или, по крайней мере, нечто тесно связанное с последней. Она, по Аристотелю, надежный якорь для человека и в бедности, и в несчастии, она – нить для юношества, врачевство для дряхлой старости...; при господстве дружбы сама собой исчезает потребность и в справедливости, как чем-то юридическом. Мы любим благо, приятное и полезное. Моменты дружбы: доброжелательство или любовь одного лица к другому, мотивируемая стремлением в любимом лице или с его помощью найти, достигнуть полезного или приятного, или блага, – затем, взаимность и далее взаимность, открыто обнаруживаемая обеими сторонами. Приятное или полезное, лежащие в основе дружбы, не могут сделать последней продолжительной: исчезает возможность путем дружбы достигнуть того или другого, исчезает и дружба и прочее. Истинная дружба в основе своей имеет стремление людей к достижению блага: она сравнительно редка, так как вообще мало истинно добродетельных людей, способных к ней...7 Высокий взгляд на дружбу имеет и эклектик Цицерон. Связующим началом в дружбе он, подобно Аристотелю, считает только благо, только добродетель. К мыслям о дружбе, высказанным этими двумя великими мужами, в сущности прибавить нечего. Мы приобретаем себе друзей чаще всего в годы юности и даже детства. В это время мы более расположены к искренности и откровенности, чем в последующее. В силу этого мы вернее можем узнать друг друга, наши общие наклонности и прочее. Раз мы найдем друг друга сродными между собой, мы невольно почувствуем взаимное влечение, особенно если в данном субъекте подметим и другие привлекательные черты. Начавшаяся в молодости прочная дружба, не мимолетная какая-либо, часто остается на все дальнейшее время нашей жизни и служит источником тех благ, о каких говорил Аристотель, и подобных им. Но, если дружба получила начало более или менее случайно и зиждется на основаниях довольно сомнительного свойства, то обыкновенно скоро наступает и конец ее. Великое дело найти хорошего друга и очень нелегкое. Реже случается, что становятся друзьями люди уже в зрелом периоде жизни. Причина понятна: ничто так не сближает людей друг с другом, как тесное школьное общение, как искренние детские игры и забавы и прочее. Какой неистощимый запас воспоминаний оставляет в каждом до-совершеннолетний период, воспоминаний, которые одни только часто могут подогреть охлаждающуюся дружбу и пр.?!... В отношении к взрослым все эти обстоятельства, понятно, значения иметь не могут, т. е. в тех случаях, когда эти взрослые, заключающие между собой дружбу, раньше того не были между собой знакомы. Здесь уже меньше соединительных между ними звеньев. Отсюда и дружеские союзы здесь могут быть реже и далеко не всегда так прочны, как те – вышеотмеченные. Об отличительных свойствах самых дружеских союзов говорить много нет надобности, потому что эти свойства общеизвестны и общепонятны. Друзья должны быть искренни, даже и тень какой-либо лести или чего-либо ей подобного между ними не должна иметь места. Они должны быть верны друг другу, не изменять, несмотря ни на что внешнее, пытающееся разлучить их. Однако ж, не должны ратовать друг за друга в тех случаях, когда кто-либо из них стоит на нравственно-дурной почве. Иначе будет уже не дружба, а нечто в роде дурного союза. Если подобным образом рассуждали Аристотель и Цицерон, то тем более так надлежит рассуждать нам. Членами дружеских союзов могут быть и мужчины, и женщины, потому что существенно-человеческого различия между ними нет. Однако же, рекомендовалось бы, чтоб мужчина заключал дружеский союз с мужчиной же, а женщина с женщиной. Причина понятна. Если теперь обратимся к данным библейским, имеющим в виду дружбу, то хотя найдем их и немного, но они все-таки весьма поучительны. Премудрый Иисус, сын Сирахов, дает совет заключать дружбу лишь после того, как мы убедимся в достоинствах известного субъекта, – хвалит верного друга, называет его сокровищем, врачевством и т. д. (Сирах.6:7‒16). Сам Господь называет исполнителей Его заповедей Своими друзьями (Ин.15:14). Дружба между христианами, как такими, получает особый отпечаток ввиду того, что между ними имеет место новое и особое связующее звено, именно вера в Иисуса Христа. Началами христианского учения христианская дружба всецело проникается и освещается, и отсюда становится возможно-твердой, возможно-чистой, возможно-благотворной. Весьма поучительны предлагаемые христианской историей высокие примеры дружбы между теми или иными христианскими Отцами церкви!

Помимо указанных форм, в какие отливаются взаимоотношения людей в сфере, так или иначе прикосновенной к семье, существует еще много других. Так устраиваются вечера, балы, различного рода собрания и прочее и прочее. Здесь встречаются не одни только знакомые лица, но и незнакомые. Вместе веселятся, беседуют, – словом, стараются провести время более или менее весело, а иные – и с пользой для себя. Такого рода провождение времени может носить нравственно-добрый характер в том случае, если оно служит добрым целям и если оно не носит на себе отпечатка чего-либо, стоящего в несогласии с требованиями нравственного закона. Всякому понятно, что отдых – момент в жизни человека безусловно необходимый8. Все указанные собрания людей могут носить характер именно такого рода отдыха. Здесь человек чувствует себя в несколько иной, по сравнению с обыкновенной, обстановке, и уже это одно вносит в его существо живительный, успокоительный луч. Затем оживляющим образом на него действуют: разговоры, так или иначе соприкасающиеся с областью его личных интересов, игры, способствующие успокоению его нервов, напряженных в остальное время его жизни, и т. д. Но вся «суть» в том, чтобы во всех этих случаях не уклониться в сторону от нормальной точки, так как малейшее отклонение от последней – уже дело нравственно дурное (ἀδιάφορ же,9, т. е. «нравственно-безразличного» в нравственной области не существует. Но суметь не уклоняться в каждом случае – дело, требующее большого труда и опытности. Необходим особый нравственный такт, который бы в каждом разе подсказывал это человеку. Что у нас мало заботятся о приобретении такого такта, это – общеизвестно. У нас устраивают вечера и балы вовсе не с целью отдохнуть или трезво провести время в кругу известных лиц, а больше с корыстными целями (иной таким путем надеется приобрести благорасположение известных лиц или поддержать полезное ему знакомство, иной на этой дороге ищет жениха своей дочери и прочее), или из желания по возможности веселее провести время, не заботясь, однако, о том, нравственно-хорошим или нравственно-дурным путем приобретается это веселье (кто ведет азартную игру в карты; кто неприлично танцует или, лучше сказать, подобно дикарю, неприлично кривляется, унижая свое высокое человеческое достоинство; кто ведет дурные разговоры; кто сплетничает на счет ближнего; кто объедается; пьянствует и т. д.). Иное отношение к рассматриваемым нами собраниям у нас, конечно, бывает, но вообще сравнительно редко, о чем приходится, бесспорно, только пожалеть. Грустно!... Но желательно, чтобы в будущем, по крайней мере, такие сожаления были неуместны; желательно, чтоб из рассматриваемых собраний постепенно изгонялось все ненормальное, а особенно дикая карточная игра, которая, по меткому и справедливому выражению одного мыслителя (Шлейермахера)10, «всегда служит признаком несовершенной, низшей ступени общественной жизни». Ужели на этой ступени человеку, гордящемуся своей цивилизацией, и замереть? Да не будет!

Таковы, утверждаем, должны быть условия, при наличности которых только и можно говорить об истинно-христианской семье – как в узком, так и в широком смыслах11. При иных же условиях перед нами будет семья – какая угодно – только не чисто христианская. Вот о чем, особенно в наши дни, когда семейные узы трещат по всем швам, надлежит подумать каждому, желающему жить по завету Христову, – жизнью истинно-человеческой, а не беспорядочною – животной. Пора опомниться, пока еще не ушло время!..12

А. Бронзов

25 февраля 1901 г.

* * *

1

См. его «Мысли на каждый день года». Спб. 1880. Стран. 470‒471.

2

В нашей богословской литературе вопрос «о разводе по прелюбодеянию» обстоятельно рассмотрен и превосходно решен проф. Η.Н. Глубоковским: «Христ. Чт.» 1895 г. . №1, стр. 3‒56 и №2, стр. 367‒410. Желающих подробно ознакомиться с делом туда и отсылаем.

3

Ср., между прочим, статью И. Кеттлер («Председательницы Немецкого Общества женской реформы»): «Что такое женская эмансипация?» Русск. изд. Одесса. 1895 г.

4

См. «Истор. уч. об Отцах Церкви» арх. Филарета; т. II; 1859, стр. 127.

5

О Нонне см. ibid. 159; о матери И. Злат. см. ibid. 255. 256.

6

Удивительные в данном случае взгляды проповедуются некоторыми нашими отечественными моралистами. Так, Влад. Соловьев учит: «оженившийся вступает на путь в начале своем постыдный: в конце – безжалостный и нечестивый»... (см. статью Н. Энгельгардта: «Упразднение человечества»; «Нов. Время»; 12 февр. 1898 г.; № 7889). Этот философ проповедует «о брачном союзе..., который не связан... с деторождением»... (см. «Оправдание Добра» Вл. Соловьева, Спб. 1897; стр. 78). До какой степени такие проповеди расходятся с христианским учением, едва ли об этом нужно говорить!.. – А граф Л. Толстой – этот печальный идол нашего времени, по-видимому, и сам не знает, что он завтра будет думать по этому вопросу. В 1884 г. он писал: «идеальная женщина, по мне, та, которая... отдастся своему женскому, непреодолимо вложенному в нее призванию – родит, вскормит и воспитает наибольшее количество детей... Перечтите теперь Крейцерову сонату. Смысл ее совершенно ясен; выходит, что... идеальной женщиной оказывается уже не та, которая отдается своему непреодолимо в нее вложенному призванию, а та, которая это самое призвание уничтожит или разрушит в себе»... (см. «Л.Н. Толстой» – биогр. очерк Е. Соловьева. Спб. 1894 г. стр. 140).

7

См. наше исслед. «Аристотель и Ф. Аквинат в отношении к их учению о нравственности». Спб. 1884. Стр. 175‒199.

8

См. об этом нашу статью («Христ. Чт.» 1897 г., август): «Христианское самолюбие» (стр. 258‒261).

9

См. об этом нашу статью: «Нравственно-безразличное и дозволенное («Христ. Чтен.»; 1897 г., янв.; стр. 108‒126).

10

См. цитат (в настоящем случае) у Мартенсена.

11

Мы имели у себя системы: Dorner'a, Wuttke, Bcck'a, Frank'a, Schwane, Кübel’я, Мартенсена и друг. (отчасти Palmer'a, Bittner'a, также опыты истории этики: Luthardt'a, Ziegler'a, Gass'a и проч.).

12

Чтение это – переделка нашей же статьи: «К вопросу об условиях нормального течения жизни христианской семьи» (Христ. Чтение, 1898 г., апрель).


Источник: О христианской семье и связанных с ней вопросах : Публ. чтение 25 февр. 1901 г. в помещении "Имп. Рос. о-ва спасания на водах", устроен. "Православ. благотв. о-вом ревнителей веры и милосердия" / [Соч.] Проф. Спб. духов. акад. А.А. Бронзова. - Санкт-Петербург : Тип. В.Д. Смирнова, 1901. - 56 с.

Комментарии для сайта Cackle