Следы влияния еврейского текста и древних, кроме 70-ти, переводов на древнейший славянский перевод Библии

В ныняшней славянской Библии это место читается так: Сия книга бытия небеси и земли, егда бысть, в он же день сотвори Господь Бог, небо и землю, и всякий злак селный, прежде даже быпш на земли, и всякую траву селную, прежде даже прозябнути. Этот перевод представляет до­словную передачу греческого перевода 70-ти, читаемого в данном месте одинаково во всех известных доселе источниках.² И по греческому и по славянскому переводу слова: и всякий злак селный и всякую траву селную находятся в такой грамматической зависимости от предшествующего им глагола: сотвори, как и слова: небо и землю. В том и другом переводах употреблено-далее-однородное по смыслу выражение: прежде даже быти и: прежде даже прозябнути. С этим греко-славянским переводом согласуется в общем относительно слов 5-го ст. и русский перевод в известных «Записках на книгу Бытия» (Cиu суть порождения небес и земли при сотворении их, в то время, когда Иeгoвa Бог создал небеса и, землю, и всякой полевой кустарник, которого до того не было на земле, и всякую полевую траву, которая до того не произрастала»): и в синодальном издании (Вот происхождение неба и земли, при сотворении их, в то время, когда Господь Бог создал землю и небо, и всякий полевой кустарник, которого еще не было на земле, и всякую полевую траву, которая еще не росла). Видимо различаясь со славянским переводом в передаче отдельных слов ³ , в существе дела оба русских перевода оказываются согласными с ним. Во всех их выражается та основная мысль, что в данном месте кн. Бытия снова гово­рится не только о создании неба и земли (по греко-славян. переводу) или-земли и неба (по еврейск. тексту), но и о создании всякого полевого кустарника и всякой полевой травы, как не существовавших на земле до того времени (по рус. переводам) или-дня (по грекославянскому).

Такой способа передачи указанных стихов Быт. II-й гл. не есть, однако, единственный у нас и вообще у славян. В древние времена был у нас не только извесстен, но и весьма распространен, можно даже сказать, господствовал значительно иной славянский перевод данного места, в ко тором последнее имеет иной несколько смысл и, как есть основание думать, наиболее сообразный с библейским повествованием.

Этот древнеславянский перевод Быт. II, 4–5, сохранился в немалочисленных, весьма древних, списках славянского перевода, относящихся к XII, XIII, XIV и XV векам. Древнейший. сколько известно, вид прежнего славянского перевода Быт. П-й гл. находится в Паримийнике из рукописного собрания Григоровича, XII или XIII века, занимающем в настоящее время первое по древности место между памятниками славянского перевода ветхозаветных книг⁴. В этом Паримийнике данное место, если древние письмена передать современными русскими и разрешить титла, читается так: Си книгы бытие небеси и земи, в нъже дн створи Бог небо и земя. и въсек злак дубравны. пряжде даже не бысть по земи. въсека трева селнае прежде даже не прозябе⁵.

И такого характера славянский перевод не составляет, чего-либо единичного, исключительного, свойственного только этому списку. Напротив, в более близких к нему по вре­мени происхождения Паримийниках, т. е. в более древних из них, читаются те же характерные для древнего славянского перевода слова: «и всяк злак дубравный прежде даже не бысть на земли, и всяка трава селная прежде даже не прозябе». Из рассмотренных нами пергаментных Паримийников, хранящихся в московских книгохранилищах и относящихся к XIII-XV векам, такого рода перевод находится в большей их части, а именно-из находящихся в Румянцевском музее-в Паримийниках: № и207 (из собрания Ундольского), 1378 г., № СССII, 1370 г. (здесь опущены только слова: «и всяка трава селная... не прозябе»), № CCCIV. XV в.,-из находящихся в типографской сино­дальной библиотеке – № 49 (прежний № 156), XIII в., №54 (прежний-160), XIV в., № 56 (прежний-162), XIV- XV в., и № 57 (прежний-163), XIV-XV в.; разность текста двух последних Паримийников от вышеназванных состоит только в том, что в них вместо «злака» читается, оче­видно, по ненамеренной ошибка писца, «зрак» и вместо «селная"-«семеньнна», каковые разности не изменяют, ко­нечно, одинаковости общего смысла, выражаемого текстом этих двух Паримийников ⁶.

Распространенность приведенного древнеславянского пере­вода Быт. II, 4–5, не ограничивалась только Паримийниками. В таком же или очень близком к этому виде читалось данное место кн. Бытия и в некоторых полных списках славянского перевода этой священной книги. Такова, во-первых, пергаментная рукопись Свято-Троицкой Сергиевой лавры №1 (прежний-2013), XIV в., содержащая Пятокнижие. В ней это место читается так, если древние письмена передать нынешними русскими: «Сия книги бытья небеси и земля, вьньже день створи Бог небо и землю, и всяк злак дуб­равный преже даже не бысть по земли и всяка трава селная преже даже не прозябе».

И этот полный список с таким переводом опять не единственный. Такой же смысл, не смотря на некоторые раз­ности в передачи отдельных слов, имеет это место кн. Бытия в трех списках Румянцевского музея: Севастьян ковском № 1 (прежний-1431), начала XV в.⁷, список № XXIX, 1537 г.⁸ и список из собрания Григоровича № 1, первой половины XT в.⁹. Известны в настоящее время и некоторые другие списки, в которых находится однородный с указанными списками перевод Быт. II, 4–5¹⁰.

Таким образом не в некоторых только, а во многих древних списках, находится перевод Быт. II, 4–5, отличный от нынешнего. Понятно, что он заслуживает полного внимания к себе и вследствие своей древности и вследствие распространенности у наших предков. Существенная особенность его состоит в том, что вместо слов: прежде даже быти... прежде даже прозябнути здесь читается: прежде даже не бысть... прежде даже не прозяб.. Вследствие такого изменения глаголов: «быть» и «прозябать» из неопределенного наклонения в изъявительное вместе с прибавлением частицы: «не», предшествующие глаголам слова: «всяк злак сельный», «всякая трава сельная» не могут, по требованию грамматического построения речи, служить дополнением к предшествующему глаголу: «сотвори» (в ст. 4-м) и стоять в винительном от него падеже. Вместо того слова эти являются в древнейшем славянском переводе подлежащими при глаголах: «не бысть» и «не прозяб»; вместо «всяку траву селную» читается здесь: «всякая трава селная». Вну­треннее следствие такого изменения в грамматическом по­строении библейской речи состоит в том, что 5-й ст. в этом переводе получает иной значительно смысл, чем какой выражается нынешним славянским переводом. По древнеславянскому переводу библейский бытописатель говорит здесь не осоздании не бывших прежде, злака сельного и травы сельной, а об отсутствии того и другой в то время истории творения неба и земли, какое он означил словами: в он же день ¹¹ .

Сравнение древнеславянского перевода Быт. II, 4–5, с оригинальным и древними переводами приводит к тому заключению, что первоисточником его служил не греческий перевод 70-ти, насколько известны доселе его чтения в различных списках, равно как не халдейский таргум Онкелоса и не позднейшие греческие переводы (Акилы, Симмаха и Феодотиона), равно как и не перевод блаж. Иеронима, а именно еврейский текст или древний сирский перевод, так называе­мый Пешито.

Особенности греческого перевода 70-ти относительно Быт. II, 4–5, были уже рассмотрены выше. Каких либо разностей, касающихся самых характерных в данном месте перевода выражений: (πρὸ τοῦ γενέσθαι­) прежде даже быпт и: (πρὸ τοῦ ἀνατεῖλαι) прежде даже прозябнути, не указывается ни в одном из издании греческого текста 70-ти¹². Те небольшие разночтения, какие в указанных стихах встречаются в некоторых греческих списках, касаются других слов и не имеют в данном отношении значения¹³. При таком содержании греческого перевода, заключающего указанные выражения, как неизменную часть своего состава, вышеприведенный древнеславянский перевод не может быть, конечно, производим из него, как имеющего другую форму речи, отличную от той, какая употреблена в древнеславянском переводе (разумеется предлог [προ] с глаголом в неокончательном, наклонении, читаемый здесь в греческом переводе, между тем как в древнеславянском нет этого предлога и глагол стоит в изъявительном наклонении) и не имеющего отрицательной частицы «не», которая между тем находится здесь в древнеславянском переводе. При размышлении о том, не явился ли все-таки древнеславянский перевод Быт. II, 4–5 из греческого, – может возникнуть такое соображение: если греческий перевод сделан с еврейского, то на основании первого возможно было дойти и до той мысли, какая выражена здесь в последнем. Это возможное соображение устраняется другим, состоящим в том, что древнему славянскому переводчику данного места кн. Бытия, если оригиналом для него служил только греческий перевод 70-ти, во всяком случае было ближе и естественнее передать по-славянски находящиеся в нем выражения прежде даже быти и др.), а не изменять их на основании своих соображений о смысле того текста, передачей которого служил гре­ческий перевод; если он поступил вопреки этому, если он не перевел, а изменил читаемые в греческом переводе выражения в другие, отличающаяся от первых в грамматическом отношении и-по самому смыслу речи вследствие привнесения частицы «не», то, необходимо полагать, что древний славянский переводчик пользовался здесь не греческим, а другим текстом.

Столь же невероятно происхождение древнеславянского перевода Быт. II, 4–5, и из Таргума Онкелоса. Здесь эти стихи переданы теми же словами, как и у 70-ти: «Сии суть порождения неба и земли, когда были сотворены: в день, в который создал Господь Бог землю и небо, и все деревья полевыя, прежде чем были на земле, и всякую траву полевую, прежде чем начала произрастать»¹⁴. Сходен с этим и перевод блаж. Иеронима в Вульгате, имеющий такой смысл: «Сии суть порождения неба и земли, когда сотворены, были, в день, в который создал Господь Бог небо и землю и всякий кустарник полевой, прежде чем появился на земле, и всякую траву страны, прежде чем начала произрастать» ¹⁵ . Так как халдейский и латинский переводы оказываются в общем ¹⁶ согласными с греческим, то указанная выше не­вероятность происхождения древнеславянского перевода от греческого в полной мере распространяется; и на эти пере­воды. В них удержано то же соподчинение слов, означающих виды растений, глаголу: сотвори и те же характерные выражения: «прежде чем были» или «появился»; последние удержал бы конечно и древний славянский переводчик, если бы он пользовался одним из этих переводов.

Происхождение древне-славянского перевода 5-го ¹⁷ ст.: «и всякий злак дубравный прежде даже не бысть по земли и всякая трава селная прежде даже не прозябе» может быть с полной удовлетворительностью объяснено только из еврейского текста. С еврейского этот стих (первая его половина) с дословною точностью переводится так: «И всякого кустар­ника полевого еще не было на земле,. и всякая трава полевая еще не росла»¹⁸. Так же переведено это место и в Пешито: «А всех деревьев полевых не было еще на земле, и всякая трава полевая еще не произросла»¹⁹. Совершенное сходство древне-славянского перевода с этими двумя ясно и несомненно. Как в последних, так и в первом словами: «и всякого полевого кустарника еще не было» начинается новое предложение. Как в еврейском тексте и сирском переводе, так и в древне-славянском глаголы: «быть» и «расти» поставлены в изъявительном наклоненш, в про- шедшем времени. Как в двух первых, так и. в третьемь этим глаголам предшествуешь наречие: «еще не».

Таким образом оказывается, что в древнее время на славянском языке существовал перевод Быт. II, 5, не­сходный с тем, какой употребляется в настоящее время, – перевод, сделанный не с греческого, а с еврейского текста и согласного с ним древнего сирского. Этот древний пере­вод, употреблявшийся у нас в продолжение первых пяти веков по принятии христнства, в XVI-м. столетии стал уступать свое место новому переводу, согласному с грече­ским текстом 70-ти. Так в Паримийнике Румянцевского Музея (из собрания Севастьянова № 1439), называемом Ляпуновским, 1511-го года, читается: «и всяк злак сеи преже даиже быти на земли и всяку траву селлну преже даиже прозябнути». Сходный с этим перевод представляет и список Паримийника и Общей Минеи, находящийся в том же музее (№ 3338), 1530 года; в нем читается: «и всяк зрак селныи преже дажде быти на земли, и всяку траву селную преже даже прозябнути». В известной Геннадиевской Библии 1499 г. равным образом читается: «и всяк злак сельныи преже даже быти на земли и всяку траву селну преже даже прозябнути». Этот перевод принят был затемм в Острожскую Библию, в Первопечатную 1663 года²⁰, равно как и в Елизаветинскую. Впрочем в некоторых списках XVI века употреблялся еще древний перевод данного места, как показывает приведенное выше чтение списка Румянцевского музея № XXIX.

Замена древнего перевода Быт. II, 5, в конце XV в., как показывает текст Геннадиевской Библии, могла быть сделана при новой²¹ сверке существовавшего у нас перевода ветхозаветных книг с греческим подлинником, ко­торая, необходимо думать, производилась в это приблизительно- время²². Над переводом Новозаветных книг произведена была такого рода сверка еще в XIV веке, как показывает перевод Нового Завета, приписываемый св. Алек­сею, митрополиту московскому, и отличаюпцйся «крайною буквальностью» ²³ в передаче греческого подлинника на славянский язык. Когда производилась сверка существовавшего в то время славянского перевода кн. Бытия, не могло, конечно, ускользнуть от внимания справщиков заметное несоответствие перевода данного места с греческим текстом. Вполне естественно, что это несоответствие было устранено; древний перевод данного места был изменен согласно с греческим подлинником: глаголы: «быть» и «прозябать», со­гласно с греческим (πρὸ τοῦ γενέσθαι и πρὸ τοῦ ἀνατεῖλαι), вместо изъявительного наклонения, поставлены в неокончателыюм наклонении в зависимости от предлога: (πρὸ ­) «прежде», причем частица «не», стоявшая при этих глаголах, оказа­лась, конечно, излишней, как не имеющая ничего соответствующего себе в греческом тексте: следствием же такого изменения глагольных форм было то, что прежние подлежа­щие при глаголах: всяк злак дубравный или сельный и всяка трава сельная превратились в слова дополнительные при предшествующем глаголе: сотвори ²⁴. Так, можно думать, произошло изменение древнего славянского перевода Быт. II, 5, под влйяшем греческого текста и только частица «даже», читаемая в новом славянском переводе, служить остатком прежняго перевода и некоторым напоминанием о нем.

История славянского перевода представляет таким обр. два несходных между собою перевода Быт. II, 4–5; по од­ному, принятому в позднейшее время, говорится здесь то, что Господь Бог создал небо, землю и всяюй злак сельный и траву сельную; по другому, древнейшему,-то, что Го­сподь Бог создал небо и землю, а о злаке сельном и траве сельной говорится то, что их еще не было в то время, ко­торое разумеет здесь Бытописатель. Который же из этих двух переводов имеет на своей стороне преимущество наи­большей правильности и сообразности, тот ли, какой употреб­ляется в настоящее время и который для краткости может быть назван греко-славянским, или тот, какой употреблялся у наших предков и который может быть назван еврейско- славянским?

Надлежащее выяснение этого достоинства достигается не столько чрез разбор состава речи первоначального библей­ского текста, сколько чрез рассмотрение самого содержания данного места кн. Бытия.

По еврейскому тексту, который 70-т толковников несомненно читали также, как читается он и в настоящее время²⁵, начальный слова 5-го стиха и всякий злак сельный) являются столь тесно связанными с предшествующими им конечными словами 4-го ст. землю и небо или по 70-ти: небо и землю), что могут быть рассматриваемы, как непо­средственное продолжение вторых²⁶; а так как эти последние, т. е. землю и небо стоят в винительном падеже от глагола: сотвори, то в такое же сочетание следует, повидимому. ставить и начальные слова 5-го ст., как это и сде­лали 70-т, а согласно с их переводом сделано и в новом славянском переводе. В пользу этого грекославянского перевода может говорить-далее-то, что употребленное в 5-м ст. еврейское слово «терем», переведенное словами: «прежде даже» употреблено в других некоторых местах библейского текста несомненно в значении: «прежде чем», наприм., в Исх. XII, 34: (по евр. т.: терем йехемац =) прежде нежели вскисло ²⁷ ), разумеется тесто; Нав. III, 1: (евр. терем йаавору­) «прежде чем перешли»²⁸). Общая черта построения еврейской речи во всех этих местах состоит в том, что подлежащее опускается, т. е., подразуме­вается, а глагол ставится в прошедшем времени, как и в Быт. II, 5 («ийгье» = «был», «ийцмах» – произрастал); при этом у 70-ти прошедшее время переводится обыкновенно неокончательным наклонением от предлога: (πρὸ ­) «прежде». Грекославянский перевод начальных слов Быт. II, 5, имеет таким образом своего рода основание.

Вместе с этим нужно иметь однако в виду ту особен­ность еврейского словоупотребления, что названное еврейское слово («терем») несомненно имеет также и значение: «еще не», наприм., в Исх. IX, 30, Моисей говорит фараону, по дословному переводу с еврейского: «и (или: «а») ты и рабы твои, я знаю, что еще не убоитесь Господа». Здесь частица: «еще не» выражена в евр. тексте словом: «терем» и та­кое значение столь ясно и непререкаемо здесь, что в пере­воде этого места нет разногласий между древними и новыми переводчиками; и 70-т, переводившие обыкновенно эту частицу предлогом: (πρὸ, πρίν ­) «прежде», употребили здесь (οὐῦέπω­) «еще не», а согласно с ними читается и в Славян. Б.: ты же и раби твои вем, яко еще не убоястеся. В таком же значении, нужно полагать, употреблено «терем» и в 1Цар. III, 7, где библейский повествователь, объясняя причину, по которой юный Самуил не понял бывшого ему божественного призыва, употребил еврейский глагол «знать» («ийада») в прошедшем времени с наречием: «терем»; последнее может быть понимаемо здесь только в значении «еще не», потому что при передаче его словом: «прежде чем» речь библейского писателя утрачивает свой определенный смысл и законченность, как это и представляет греческий перевод, в котором данное место ²⁹, при возможно более близкой передаче его на русский язык, состояло бы из след. слов: «и Самуил прежде чем знал Бога и открылось ему слово Господне»:-речь, явно не законченная; в ней, очевидно, не достает указания на то, что было прежде, чем Самуил на­учился узнавать божественный призыв; дальнейшие слова повествования не могут служить таким указанием, так как в них говорится о том, что было после этого божественного призыва: и приложи, говорится вслед за вышеприведенными словами, Господь призвати Самуила. Вследствие явной неполноты речи, представляемой здесь греческим пере­водом, славянские переводчики отступили здесь от него и вместо «прежде», как в греческом, употребили, согласно с значением евр. «терем» или переводом последнего в Вульгате ³⁰ ), «еще не», как и читается в нынешней славян­ской Библии: Самуил же в то время еще не познаваше Бога... и в русском Синодального издания. В этом же значенш употреблено, нужно думать, разсматриваемое еврейское речеше и в иекоторых других местах библейского текста ³¹ .

Рассмотренные места библейского текста, в которых встречается слово: «терем», показывают самым делом, что в первоначальном библейском тексте оно употреблялось-то в значении «прежде», то в значении «еще не». В каком из них употребил это слово бытописател в Быт.II, 5, на основании только еврейской филологии трудно ска­зать с уверенностью. В этом отношении авторитетные ге­браисты справедливо говорят³², что «едва ли возможно про­вести строго очерченную границу» между употреблением еврейского слова «терем» в том или другом из указанных значений. Неодинаковая передача этого слова в различных местах ветхозаветного текста у различных переводчиков служит подтверждением такого мнения гебраистов.

При всем этом перевод слова «терем» в Быт. II, 5 словами: «еще не» принимается согласно большинством современных библеистов. Основанием для этого служит, ко­нечно, сходство построения евр. речи в Быт. II, 5, с теми местами ветхозаветного текста, в которых это слово несомненно употреблено в этом значении (см. выше слова Исх. IX, 30: «и ты и рабы твои... еще не убоитесь»; 1Цар.III, 3: светильник Божий еще не погас). Как в этих местах, так и в Быт. II, 5, после соединительной частицы (евр. «ве"­«и» или «а», «но»), следует здесь имя злак сельный) в качестве подлежащего, за ним еврейское «те­рем», а далее глагол: «был». Такое сходство в построе­нии еврейской речи в указанных местах дает основание усвоять и в Быт. II, 5, слову «терем» значение «еще не» в виду того особенно, что это слово с значением «прежде» употребляется в предложениях иного несколько построения, не заключающих в своем составе подлежащего, которое подразумевается, как само по себе очевидное из хода речи (см. приведенные выше места: Исх. XII, 34: прежде нежели вскисло; Нав. III, и: «прежде чем перешли»³³. К разряду этого рода мест Быт. II, 5, принадлежать не может, так как здесь по еврейскому тексту не подразумевается, а находится самым делом подлежащее: и всяк злак сельный. На основании такого состава речи в Быт. II, 5, оказывается в филологическом отношеши всего более сообразным перевод здесь еврейского «терем» словами: «еще не». Правиль­ность этого перевода признана отчасти и нашими отечествен­ными библеистами, как видно из приведенных выше переводов в Записках на кн. Бытия и русского перевода синодального издания, в которых слово «терем» передано в значении: «еще не», хотя для начальных слов 5-го ст.: и всякий полевой кустарник удержано грекославянское сочетаниe, т. е., они приняты за дополнение к глаголу: сотвори, а не за подлежащее при глаголе: еще не было, как читается в древнеславянском переводе. Из существующих перево­дов кн. Бытия на русский язык древнеславянскому переводу Быт. II, 5, вполне соответствуют только переводы прот. Г. П. Павского и Венского издания «для употребления евреям».

Важнейшим же подтверждением правильности древнесла­вянского перевода и названных двух русских переводов служит самое содержание рассматриваемого места Бытописания.

Смысл грекославянского перевода Быт. II, 4–5 ст., состоит, как было сказано, в том, что в них бытописа­тель говорит о создании Господом Богом неба, земли, вся­кого злака сельного и травы сельной, не произраставших на первозданной земле. Хотя бытописатель, говоря об этом, употребил здесь (разумеется 2-ая половина 4-го ст.) глагол «создал» (евр. «аса»), а не «сотворил» (евр. «бара»), но он, без сомнения, имел достаточно ясное представление о божественной творческой деятельности, как призвавшей к бытию то, чего не существовало на земле до начала этой деятельности. При мысли об этом не могут не возбуждать недоумения слова его о злаке сельном и траве сельной, читаемыя по грекославянскому переводу: прежде даже быти на земли и прежде даже прозябнути. Ведь, несуществование того и другого, во время предшествовавшее творению, должно ра­зуметься само собою. Умолчать о несуществовании на земле растений прежде создания их было столь же естественно, как не говорить о небытии неба и земли прежде творения. В глубоко-содержательном, выразительном, сильном, монументальпом или лапидарном, как говорится, языке библейского бытописатя о творении, в котором каждое слово, каждая частица имеет свой смысл и значение, слова не необходимые являются загадочными, непонятными по своему происхождению. Недоумение вызывается здесь и тем, что, говоря о создании неба и земли, бытописатель особо говорит, по грекославян­скому переводу, о создании двух видов растительности. Что значит упоминание здесь о злаке сельном и траве сельной рядом с небом и землею? Соизмеримы ли это величины? И почему из всех земных тварей избраны именно названные растения? Предусматривая такого рода вопросы, автор «Записок на книгу Бытия» говорит, что они упомянуты «для примера», как «совершенно новыя на земли», явившиеся «без содействия дождя и рук человеческих» (см. толкование к Быт. II, 4–6). Это объяснение не разрешает однако недоумения: и при нем остается непонятным и побуждение к приведению «примера» после сделанного уже бытописателем величественного изображения многоразличных тварей, призванных к бытию словом Творца без какого-либо содействия, и-выбор для примера двух видов растений вме­сто других земных тварей, в создании которых с боль­шей разительностью открылись божественные свойства Сотворившого все. Недоумение, вызываемое словами бытописателя, по грекославянскому переводу, о создании некоторых, расте­ний вместе с небом и землей, возрастает еще более при чтении дальнейших слов битописания: не бо обожди Господь Бог на землю, и человек не бяше делати ю. Говоря это, бытописатель хочет, очевидно, указать причину несуществования названных им видов растений. Здесь трудно понять уже то, как могло возникнуть такое намерение у бытописа­теля, повествующего о происхождении всего, существующего в Mиpе, от Бога чрез творение. Мысль о творческой воле, как единственной силе, призвавшей к бытию все суще­ствующее, должна была погасить подобное намерение в самом зародыше. Так как все существующее получило свое бытие от Бога чрез творение, то само собою разумеется, что до начала творческой деятельности не существовало на земле растений, как не существовало и самой земли. Вопреки этому, бытописатель, по грекославянскому переводу, счел нужным указать особую причину небытия злака сельного и травы сельной прежде их создания. И в чем он указывает эту причину? В отсутствии дождя и человеческого труда над возделыванием земли. Такое объяснеше мыслимо разве у со­временного натуралиста, пытающогося объяснять происхождениe растительной жизни из взаимодействия естественных причин, но не у библейского бытописателя, повествующого о происхождении Mиpa от Бога. Очевидно, бытописатель, ука­зывая на отсутствие дождя и человеческого труда, имеет в виду объяснить не то, почему Господь создал злак сельный и траву сельную, а иное, именно-то, как увидим далее, почему отсутствовали эти растения на первозданной земле после того, как на ней существовали уже другие виды расти­тельности. Таковы недоумения, вызываемые грекославянским переводом данного места кн. Бытия.

Обратимся к еврейскославянскому переводу того же места кн. Бытия. Смысл его здесь состоит в том, что в то время истории творения, которое имеет в виду бытописатель, «всякого кустарника полевого еще не было на земле и всякая трава полевая еще не росла». По этому переводу в данном месте библейского повествования говорится не о создании названных видов растительности, а о несуществовании или непропзрастании их в это время. Рассмотрение употребленных здесь бытописателем названий для означения растений дает вполне достаточное основание для того, чтобы признать неправильпым то мнение, будто бытописатель изображал в данном месте библейского повествования землю того времени лишенной всякой растительности ³⁴. Усвоять библейскому бы­тописателю такое представление несправедливо потому, что он здесь для означения растительности употребил такие названия, которые указывают на отсутствие только некоторых ее ви­дов. Когда бытописатель в Быт. I, 11, изображает творение растений, то употребляет для обозначения их три названия: «зелень» (евр, «дешэ»), «трава («эсев»), рождающая семя, и дерево («эц»), плодовитое»³⁵. Из этих трех названий в Быт. II, 5, употреблено только одно второе («трава») с до­полнением его словом: «поле» (евр. «садэ»), а вместо двух других употреблено не встречающееся в Быт. 1-й гл. евр. слово «сиах» вместе с тем же дополнительным словом: «поле». «Сиах», переведенное у 70-ти словом: (χλωρον­) злак, зелень, понимается обыкновенно гебраистами в значе­нии: «кустарниковое растение», что вообще соответствуете содержанию тех немногих мест библейского текста, в кото­рых оно употреблено³⁶. Понимаемое в таком смысле, это название растительности во всяком случай имеет менее широкое значение, чем употребленное в Быт. I, 11. 12, «де­рево плодовитое»; сравнительно с последним оно служит обозпачением одного вида древесной растительности, именно- кустарниковой. Выражаемое выбором этого еврейского слова: «сиах») ограничение в понятии растительности, несуществовавшей на первозданной земле, бытописатель еще более усиливает, когда присоединяет к обоим, употребленным в Быт. II, 5, названиям растений слово: «поле». Между дру­гими значениями («открытое, ровное место», земельное владение и др.), это слово употребляется у библейских писателей в значении именно земли, обработываемой, засеваемой хлеб­ными растениями. В этом смысле, «поле» неоднократно употреблено и в Пятокнижии, паприм. Быт. XLVII, 20. 24: продали египтяне каждый свое поле («садегу»)... на засева­ние полей ³⁷; Исх. XXII, 6: если огонь выжжет копны или поле (гассадэ)³⁸ и друг. Это значение слова «поле» вполне применимо и к Быт. II, 5; присоединением его к словам: «кустарник» и «трава» бытописатель хотел яснее опреде­лить тот вид растений, о несуществовании которого он здесь говорит. В то время, когда жил библейский бытопи­сатель, из разнообразных растений, созданных Богом, на полях, как на возделанной трудом человека земле, произра­стали только некоторые виды кустарииковых и хлебных растений. На отсутствие этого вида растительности на перво­бытной земле в тот день истории миротворения, который имеет в виду бытописатель, он и указывает, когда гово­рит: «и всякого полевого кустарника не было еще на земле и всякая трава полевая еще не росла», т. е., он указывает на отсутствие в это время на земле тех древесных и хлеб­ных растений, плодами которых первоначально питался человек, пока не употреблял в пищу животиых. При этом понимании названий растительности, употребленных в Быт. II, 5, становится вполне возможным объяснить надлежащим образом то, почему бытописатель вместо прежних названий, употребленных в 1-й гл., употребил здесь другие. Как «трава, рождающая семя», так и «дерево плодовитое» служат обозначением гораздо большего количества растений и деревьев, чем «трава полевая» и «полевой кустарник»; под первыми разумеются ие только хлебные или огородные растения и садовые деревья, но и трава, служащая кормом для скота ³⁹ ), и деревья лесные, плоды которых не служат обыкно­венной пищей для человека. Устраняя этого рода растения из понятия о той растительности, на несуществование которой ука­зывается в Быт. II, 5, бытописатель унотребил, с одной стороны, новое название («cиax») древовидной растительности, имеющее более тесный объем, чем употребленное в Быт. 1-й гл., а с другой-избрал дополнительное слово («поле») к этому названию и другому, читаемому в Быт. 1-й гл., посредством которого еще более ограничивается и определяется тот вид растительности, какой разумеет бытописатель в Быт. II, 5, т. е. указывается на отсутствие на земле тех садовых, хлебных и огородных растений, которые вырастают на возделанной земле и плоды которых составляли первона­чальную пищу человека по воле Творца, выраженной в Быт. I, 30.

Что такое понимание названных в Быт. I, 5, кустарника полевого и травы полевой не есть домысл новейшей экзегетики, а принадлежит самому библейскому бытописателю, это с достаточной ясностью дают понять другие места Пятокнижия. Так, когда бытописатель передает божественный приговор над падшим Адамом, то для обозначения того, чем он будет питаться, употребляет не иное, а тоже название: трава полевая (III, 18). Упоминание рядом с этим названием о поте лица, с каким согрешившему человеку будет доставаться хлеб, служит ясным указанием на тяжкий труд при возделывании поля, необходимом для произрастания на нем травы полевой, т. е., хлебных растений⁴⁰. С совершенною же ясностью и несомненностью особый смысл названия: трава полевая выступает в Исх. IX, 22. 25, при описании 7-й египетской казни. Здесь, изображая страшный град, каким Господь поразил Египет, бытописатель употребил, по еврейскому тексту, то же выражение, как и в Быт. II, 5: («эсев гассадэ») трава полевая ⁴¹. Под ней несомненно разумеет бытописатель не иные, а именно хлебные растения, так как в дальнейшем описании опустошительных действий этого градобития прямо названы лен и ячмень, полба и пшеница (ст. 31–32). Совершенная созна­тельность бытописателя в выборе слов для обозначения различных видов растительности видна еще из того, что при описании 8-й египетской казни, какой служила посланная Богом в необычайном количестве саранча, употреблено (Исх. X, 15) в первой половине стиха название: трава земная (одинаково в еврейском тексте и грекославян. переводе), а в дальнейших словах того же стиха, служащих изображением необычайного истребления, произведенного саранчею, употреблено то же слово «трава» с дополпением к нему слова «поле», т.е., трава польная или полевая (одинаково по еврейскому тексту и грекослав. переводу). Конечно, не случайно бытописатель употребил здесь два неодинаковых дополпения к слову «трава»: избирая в первом месте в качестве дополнения слово «земля», он указывал на обыкновенную траву, растущую на невозделанной земле и служащую кормом для скота, а употребляя вместо этого слово: «поле», он имел в виду иного рода растительность, которая про­зябала на египетских полях, т. е. хлебныя растения, оставшиеся в целости после града, как на это указано в Исх. IX, 32: пшеница же и жито не побиты : поздны бо бяху.

Из приведенных мест книг Бытия и Исход следует с полной, думаем, убедительностью, что в Быт. II, 5, бытописатель не без особой цели употребил название: «кустарник» и присоединил к этому иазванию, также и к слову: «трава» слово: «поле»: тем и другим он хотел яснее указать тот вид растительности, о непроизрастании которого он здесь говорить⁴².

Это непроизрастание требовало однако объяснения. Так как и травы, выращающие семя, и деревья, припосящие плод, были уже созданы Богом по Быт. I, 11–12, то в виду этого отсутствие на первозданной земле полевых злаков и кустарников не могло не возбуждать недоумения. Это недоумение и устраняет бытописатель, когда говорит непосредственно затем, что Господь не посылал дождя на землю и не было человека для возделывания земли, т. е., не было в то время благоприятных условий для произрастания тех растений, которыя стоят в ближайшем отношении к человеку. А то самое, что бытописатель говорит здесь о несуществовании на первобытной земле только этого рода растительности, дает со своей стороны оспнование полагать, что другие роды и виды растений, не требовавшие особых условий для своего произрастания, существовали уже в это время на земле.

Такое же представление о первозданной земле, как имев­шей уже, кроме двух названных видов, разнородную расти­тельность в то время, которое разумеется в Быт. II, 4–6, видно из другой, сообщаемой здесь подробности, состоящей в том, что «пар»⁴³ поднимался с земли и орошал все лице земли. Эти слова как будто намеренно направлены бытописателем против приписываемого ему некоторыми⁴⁴ представления о первозданной земле, как о совершенно сухой пустыне, не имевшей растительности. Это представление библейский повествователь совершенно устраняет, когда указывает на иной, кроме дождя, источник влаги для перво­зданной земли, каким именно служил поднимавшийся с земли пар, увлажнявших, подобно росе, земную поверхность. Если читающему начальные стихи Быт. 2-й главы не пред­носится представление о растительности, покрывавшей, кроме особо названных растений, землю, то сказанное о паре, поднимавшемся с земли, является неясным относительно своего значения и цели, с какой внесено это указание в библейский текст, как это видно из того, что одни принимали эти слова «в отрицательном смысле»⁴⁵ т. е., в том, что «пар не восходил с земли», а другие, деражась обычного перевода, под восходящим паром разумеют «хаотическую жидкость», которая подготовляла почву земли к произведению растений ⁴⁶. Первое из этих пониманий не может быть признано обоснованным потому, что состав еврейской речи данного места (Быт. II. 6) не требует привнесения частицы «не» из предшествующего стиха⁴⁷, почему в древних и новых переводах оно обыкновенно переводится в положителыюм смысле, без частицы «не»⁴⁸. Второе объяснение могло бы иметь значение, если бы вслед за словами: пар поднимался с земли... говорилось о происхождении растений, для которых, по этому объяснении, пар приготовлял почву; но на самом деле говорится далее не об этом, а о создании человека и насаждении рая в Едеме; для того и другого не было, конечно, нужды в орошении посредством пара всей поверхности земли; очевидно, это орошение нужно было не для насаждения райских деревьев в одной из местностей земной поверхности, а для растений, произраставших на всей земле, которые бытописатель представлял, очевидно, существующими на ней в это время, а не имею­щими только произойти. Явное несоответствие с библейским текстом того и другого объяснения, исходящих из представления об отсутствии на земле всякой растительности, должно приводить к тому заключению, что библейский бытописатель, внося в повествование о творении Мира слова 6-го ст., имел в виду те растения, о создании которых он сказал в первой главе и которые, при отсутствии дождя, нуждались для своего прозябания во влаге, на источник ко­торой он поэтому и указал.

При усвоении названиям, употреблепным в Быт. II, 5, более тесного, ограниченного смысла, становится понятным и то, что библейский бытописатель ввел здесь в свое повествование такую незначительную, повидимому, подробность, каково-отсутствие на первозданной земле некоторых древесных и травяных растений. Упоминание об этом было необходимо именно для того, чтобы сделать возможно более понятным дальнейшее творческое действие, состоявшее в насаждении особого сада в Едеме. Так как к тому вре­мени. когда, по божественному намерению, имел быть сотворен человек, не произрастали еще на земле растения, плоды которых должны первоначально служить лучшею для него пищею, то вследствие этого требовалось особенное бо­жественное попечение о средствах к поддержанию его телесной жизни; иначе положение его не только не соответствовало бы его высокому назначению и положению между земными тварями, но было бы и крайне трудным: он должен был бы с первого же момента своего появления на свет начать свое странствование по земле для того, чтобы искать себе пищу на дико растущих травах и деревьях, и все-таки не находил бы таких плодов, которые дают растения, выросшия на возделанной земле, пользующейся уходом человека. Если на первозданной земле не росли полевые кустарники и полевые злаки, то положение первозданной человеческой четы не могло отличаться от положения дикаря или человека, очутившегося вследствие каких-либо обстоятельств на пустынном острове, на котором растут только дикие травы и деревья⁴⁹. Чтобы человек не оказался в таком положении, Господь особым творческим Своим действием произрастил те растения, которые в силу естественных условий земной производительности не произрастали в то время на земле или только в местности Едема, как пред­полагают без достаточного, впрочем, основания, некоторые из западно-христианских библеистов верующего направле­ния⁵⁰ именно: Господь Бог произрастил из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая и дерево познания добра и зла ⁵¹ .

Таков, по крайнему нашему разумению, смысл Быт. II, 5, по древнеславянскому переводу, согласующемуся с еврейским текстом.

Сравнение греко-славянского и еврейско-славянского переводов данного места кн. Бытия показывает таким образом, что даваемый тем и другим из них этому месту смысл носит некоторые черты различия. По первому переводу здесь говорится то, что Господь создал злак сельный и траву сельную, как непроизраставшие еще на земле, и что это творческое действие вызвано было отсутствием дождя на земле и человеческого труда над её возделыванием. Такое содержание библейского текста, как показывает его рассмотрение, возбуждает существенные недоумения, не поддающаяся разрешению. Чуждым таких недоумений является данное место библейского повествования во втором из названных, переводов, по которому здесь говорится не о со­здании растений, а о непроизрастании некоторых их видов и причинах этого непроизрастания. Выражаемое этим переводом сочетание представлений о состоянии первозданной земли отличается ясностью и выразительностью; по этому переводу каждое слово бытописания имеет свой определенный смысл и значение и само по себе и в связи с преды­дущим и последующим; вследствие чего библейский текст этого места, при своей краткости, является по этому переводу глубокосодержательным.

Древнеславянский перевод, дающий библейскому тексту Быт. II, 5, такое сообразное выражение, несомненно имеет высокое достоинство, сознание которого невольно вызывает сожаление о том, что он не сохранил прежнего своего места в нашей Библии.

К сказанному о достоинстве древнеславян. перевода Быт. II, 5, считаем не лишним присоединить замечание о значении этого перевода при оценке взглядов отрицательной критики на содержание этой главы и на отношение её к Быт. 1 -й гл. Относительно этого обычный взгляд библеистов критического направления состоит, как известно, в том, что Быт. 2-ая гл. представляет особое, отличное от содержаща­яся в Быт. 1-й гл., сказание о творении, принадлежащее иному писателю, писавшему позднее писателя 1-й главы, как думали прежние критики, или ранее, как утверждают со­временные. По мнению тех и других 5-й стих 2-й главы представляет неполное изображение первоначального состояния земли пред появлением на ней растений⁵². По Быт. I, 9, говорят они, земля освобождается от покрывавшей ее воды в начале того дня, в конце которого она покрывается растениями, следовательно поверхность ее в это время была влаж­ною. Между тем во 2-й главе, 5-й ст., эта поверхность изображена в виде сухой, неорошаемой дождем, пустыни, только приготовлявшейся посредством поднимавшегося с нее пара к произведению растений. Проводя этот взгляд на содержание 5-го ст. 2-й главы, критика встречает однако не­маловажное затруднение в деле обоснования его, состоящее в том, что ни в этом стихе, ни в последующих за ним библейское повествование по еврейскому тексту, кото­рыми, пользуются ее сторонники, не говорит о творении растений Не имея возможности отрицать этот пробел в библейском повествовании, сторонники библейской критики стараются, конечно, по возможности ослабить неблагоприятное значениe его для проводимого ими взгляда посредством того предположения, что пропуск сказания о происхождении растений не первоначальный во 2-й главе, что он сделан позднейшим редактором Пятокнижия, который выпустил это сказание из записи, имевшейся у него при этом, или потому, что находившееся в последней сказяше об этом представ­лялось ему излишним после того, что сказано о творении растений в и-главе, или потому, что это не гармонировало с последней⁵³. Таким объяснением не всякий однако может удовлетвориться. Та мысль, что в библейском повествовании, выдаваемом, за особое сказание о творении земли, не достает именно того, что должно было бы находиться при таком взгляде, совершенно ясно говорит о несоответствии этого взгляда с содержанием библейского повествования: если в нем не сказано о творении растений, то в том, что сказано в 5–6 ст. о состоянии земли, нельзя поэтому видеть особое изображение земли пред появлением на ней растений, то есть, нельзя признать взгляд критики на Бытия 2-ю главу сколько нибудь вероятным, так как он не согласуется с ее содержанием в настоящем ее составе.

Но что критика, вопреки своему ожиданию, к явному подрыву своего взгляда, не находит в данном месте кн. Бытия по еврейскому тексту, то дает грекославянский его пе­ревод. По нему в Быт. II, 5, говорится то, что так нужно критике для восполнения пробела,-говорится именно о создании всякого злака сельного, которого не было еще на земле, и всякой травы сельной, которая еще не произрастала. Основанные на этом переводе и согласные с ним объяснения этого места выражают то понимание, что в нем говорится вообще о «творении растений»⁵⁴. Критика не пользуется, ко­нечно, греческим переводом данного места при проведения своего взгляда, но и без ее ссылок понятно совпадение смысла этого перевода с взглядом критики. Понятно само собою и то, какое неблагоприятное действие производить это совпадение на того, кто пользуется грекославянским переводом. Если отсутствиe в Быт. II-й гл. сказания о творении растений подрывает доверие к взглядам критики, то существование этого сказания по грекославянскому переводу может приводить в смущение непредрасположенного в пользу выводов критики. Совпадение касается здесь, конечно, частного пункта и отно­сится к области толкования библейского текста, не затрагивая основных вопросов библейского мировоззрения; но и при сознаши этого недоумеше, вызываемое совпадешем, остается и требует разрешения. Это разрешение и дает еврейскославянский перевод 5-го ст., по которому говорится в нем не о творении растений на земле, а об отсутствии некоторых их видов. По этому переводу указанный пробел в повествовании Быт. 2-й главы остается незаполненным, а вместе с ним остается открытою и одна из слабых сторон критических взглядов на эту главу и на отношение ее к 1-й главе.

Ознакомление со списками древпеславянского перевода книги Исход дает также заметить, что некоторые места в ней первоначально были переведены на славянский язык под заметным влиянием еврейского текста. Таковы, напр., конечные слова 7-го ст. 1-й главы. В нынешней славянской Библии они читаются: умножи же их земля, согласно с греческим переводом 70-ти: ἐπλήθυνεν δὲ ἡ γῆ αὐτούς. Этот перевод не изначальный на славянском языке. В древнейшем, известном доселе памятнике XII в., сохранившем перевод этого места, именно в Паримийнике Григоровича, это место читается так: умножижеся земе ⁵⁵ ; сходно с этим читается и в Геннадевской Библии 1499 года: «умножижеся земля их». В списке Румянцевского музея № XXVII, XV века, тоже место читается: «и умножи­жеся земля от них»; также читается в сп. Кирилло-Бело­зерской библиотеки (С.-Петерб. Академии), № ³/₈-й; сходный с этим перевод находится и в сп. Румянцевского музея, № XXVIII-й, XVII в.: «умножижеся земля от них их». Этот перевод нельзя, конечно, признать за точную передачу греческого текста вследствие изменения действительной формы, в какой употреблен глагол «умножить» у 70-ти, в стра­дательную, с каковым изменением соединено изменение в грамматическом положении и других членов предложения. Страдательная форма, в какой древнеславянский переводчик поставил здесь глагол «умножить», находится именно в еврейском, тексте и в следующих ему других древних переводах. В еврейском тексте приведенным словам греческого перевода соответствует: «и наполнилась эта земля ими» ⁵⁶. Побуждение, по которому древний славянский переводчик уклонился в данном месте от точной передачи гре­ческого перевода на славянский язык, могло заключаться в том, что выражаемое им представление об египетской земле, как именно умножившей потомство Иакова⁵⁷, не дано в еврейском тексте, а привнесено в текст Библии греческими переводчиками под влиянием, нужно думать, известной греко-римским писателям и древним иудейским толкователям особенной плодовитости египтянок и евреянок, живших в Египте⁵⁸. Древний славянский переводчик, оставаясь верным библейскому тексту, не нашел возможным перенести в него это представление 70-ти, а потому отступить от их пере­вода, и обратился к еврейскому тексту, согласно с которым избрал страдательную форму глагола, оставив при этом употребленный у 70-ти глагол «умножить» без замены его другим: «наполнять». Этот первоначальный славянский перевод: «умножижеся земля», но некоторым из списков- с дополнением: «их» или «от них», не представляет однако точной передачи ни греческого, ни еврейского текста: от первого он отличается формой речи, от еврейского словом: «умножать» вместо «наполнять». Естественно, что он не всех удовлетворял. Вследствие этого, вероятно, одни из справщиков восполняли этот перевод словами, заимствованными, вероятно, из Вульгаты, в которой рассматривае­мые слова переведены: (impleverunt terram =) «наполнили землю», как читается в с п. Пятокнижия Моисеева, находя­щемся в библиотеке Троице-Сергиевой Лавры, № 1-й (прежний IV 2013-й_), XIV в., в котором читается: «и умножи­жеся земля и наполниша землю». Другие, понимая то, что это двойной перевод, в котором одно выражение текста пере­дано двумя подобозначащими словами, стремились освобо­дить этот, перевод от двойственности и при этом, делая выбор, между двумя приведенными выражениями, отдали предпочтение переводу: «и наполниша землю», устранив слова: «и умножижеся земля», как это представляет список славянского перевода Библейских книг из собрания Ундольского, № 1-й, XV в. Наконец иные из древних справщиков вместо всех вышеприведенных переводов сделали новый перевод с еврейского: «напльнижеся земля от них», как показывают списки: Севастьяновский, № 1-й (прежий 1431), XV в., и-Румянцевского музея № ХХIХ-й, 1537 года. Таковы, сколько нам доселе известно, разнообразные изменения, какие испытывал в течение первых шести веков перевод конечных слов 7-го ст. Исход 1-й гл. на славянский язык. При рассмотрении этих изменений не может не остановить на себе внимания то явление, что ни первоначальный славянский переводчик, ни продолжатели его труда, списки которых указаны выше, не сделали в течение этого времени дословного пере­вода данного места с греческого текста 70-ти; у всех их, напротив,. наблюдается отклонение от последнего в сторону еврейского текста или латинского перевода. У некоторых из древних справщиков влияние еврейского текста достигало та­кой степени, что они совершенно согласовали с ним сла­вянский перевод данного места. Этот перевод с еврей­ского не удержался, однако у нас в последующее время: в Острожской и Первопечатной Библии восстановлен был древний перевод: «умножижеся земля от них»; и только в Елизаветинской Библии впервые на славянском языке явился буквальный перевод данного места с греческого текста 70-ти.

История славянского перевода этого места кн. Исход по­казывает, таким образом на деле, что в древнейшее время на греческий перевод 70-ти не смотрели, как на такой текст, с которым исключительно должен согласоваться славянский перевод, – что в тех местах, в которых он не был достаточно ясен или точен, обращались к еврейскому тексту и латинскому переводу и при помощи их старались достигнуть возможно более совершенного перевода на славянский язык; и такой прием применялся к делу до того времени, когда греческий перевод 70-ти достиг у нас не только преобладающего, но исключительного значения, под влиянием которого были оставлены-и первоначальный славянский пере­вод данного места и последующие опыты его усовершения и введен новый перевод с греческого, по своему содержанию уступающий прежним.

Конец 4-го ст. Исх. 3-й гл. в нынешней славян­ской Библии читается: что есть, Господи, согласно с гре­ческим переводом 70-ти: τί ἐστιν, в котором, по большинству греческих списков, отсутствует, однако здесь слово: Господи⁵⁹. В еврейском текстй; этим словам соответствует: вот, я ⁶⁰ ). Смысл той и другой передачи библейского текста, очевидно, неодинаков. По греко-славянскому переводу Моисей на обращенное к нему из средины горя­щей купины воззвание отвечает вопросом, выражающим его недоумение. По переводу с еврейского, ответ Моисея выражает готовность внимать Призывающему его. Смысл, выражаемый еврейским текстом, более, без сомнения, соответствует тому, что в библейском повествовании предшествует этому ответу Моисея и что следует за ним. В первом отношении необычайное явление, какое представлял горящий и несгорающий терновый куст, приковавший внимание Моисея, служил для него приготовительным средством к тому, чтобы в огласивших его слух звуках своего имени он узнал не человеческий, а высшнй голос, на ко­торый, по внушению веры в Бога отцев своих, он мог ответить не вопросом: «что есть?», а в.ыражением покорной преданности: «вот я!». Такой именно ответ давали, по ука­занию не только еврейского, но и греческого перевода, на божественный призыв другие ветхозаветные благочестивые мужи, как Авраам (Быт. XXII, 11) ⁶¹ . Пример отрока Самуила показывает далее, что выражение: «се аз» ⁶² или «вот я» употреблялось в древнее ветхозаветное время в качестве почтительного ответа не только на высший призыв, но и на зов человека, стоящего выше того, к кому он обращен. Итак как в том и другом из этих мест употреблено по еврейскому тексту тоже выражение: («гиннэ- ни"­) «вот я», как и в Исход III, 4, так как в том и другом месте оно переведено у 70-ти словами: (ἰδού εγὼ­) се аз, то это служит вполне достаточным основанишем для того, чтобы переводить это выражение и в данном месте кн. Исход словами: «се аз». Такого рода справки и соображения, или подобные им, и повели к тому, что древний славянский переводчик, в данном месте кн. Исход отступил от греческого текста и перевел согласно с еврей­ским, как показывают, наприм., вышеназванный список Румянцевского музея, № XXVII, и Кирилло-Белозерский сп., № ³/₈, в которых вместо: что есть, Господи, читается: се аз. Господи⁶³, или: се аз, как-в сп. Румянцевского му­зея № XXVIII-й. При настоящем недостаточном знакомстве с памятниками древнего славянского перевода нельзя, правда, сказать, что этот, согласный вообще с еврейским текстом перевод есть изначальный на славянском языке или самый древний; нельзя утверждать это потому, что в других, более древних по времени происхождения списках славянского перевода читается данное место кн. Исход согласно с греческим-70-ти: «что есть» (так-в назван, выше Паримийнике Григоровича) или: «что есть» (так в сп. Тропце- Сериевой Лавры, № 1-й;-в сп. Ундольского, № 1-й, и в Геннадиевской Библии 1499 года), или: «что есть, Господи», как в сп. Севастьянова, № 1-й (прежий № 1431). Существование такого рода переводов, согласных вообще с греческим текстом 70-ти, не подрывает однако возможности свидетельства, представляемого другими, прежде названными, списками о согласном с еврейским текстом древнеславянском переводе тех же слов,-не подрывает потому, что эти последние списки, хотя и позднейшие по времени происхождения, могут передавать древнейший славянский перевод, как действительно и замечено это относительно списка Ру­мянцевского музея № XXVII-й известным нашим славистом А. X. Востоковым ⁶⁴.

Из приведеиных списков древнеславянского перевола Исх. III, 4, видно во всяком случае, что в древнейшее время, кроме перевода данного места, согласного с греческим 70-ти, существовал еще другой, согласный с еврейским текстом. А что этот последний не утратил у нас своего значения в XVI и XVII вв., видно из Острожской и Первопечатной Библий, в которых, читается это место: се аз, Господи, не смотря даже на то, что при издании первой справщики пользовались, как известно, списком, однородным с Геннадиевской Библией, в которой тоже место читается: что есть? ⁶⁵ .

Кроме отдельных мест ветхозав. кииг, переведенных, на славянский язык под влиянием еврейского текста, списки древнего славянского перевода представляют еще другое, замечательное также, явление. Оно состоит в том, что древний рукописный славянский перевод восполняем был справщиками при помощи еврейского текста и других древних переводов.

В подтверждение этого приведем, два-три места из кн. Исход, с древним славянским переводом, которой по более известным спискам мы имели возможность по­знакомиться.

В 1, 19, но нынешнему славянскому переводу, согласно с греч. 70-ти⁶⁶ читается:, не яко жены Египтяныни, тако и жены Евреаныни: раждают бо... Между тем, в некоторых из списков прежнего славян, перевода, относящихся к XV-XVI вв., пред последними двумя словами, нахо­дится следующее дополнение: «смыслены есть зело» (в названном выше списке Румянцевского музея, № XXVII) или: «мудры есть велми» (в сп. Кирилло-Белозерской библиотеки, № ³/₈, и сп. Румянцев, музея, № XXVIII). Откуда почерпнуто это дополнение?

Из каких-либо списков греческого перевода 70-ти оно не могло быть заимствовано, так как между ними, по известным изданиям этого перевода с разночтениями ⁶⁷, неизвестно доселe таких, в которых находились бы речения, соответствующие приведенному дополнению в указанных трех спнсках ⁶⁸ . Оно могло явиться в последних единственно под влиянием еврейского текста и древних переводов. По еврейскому тексту в данном месте кн. Исход библейским писателем действительно выражено представление, которое в том виде, как оно передано некоторыми из древних переводов, послужило к возникновению указанного дополнения в списках славянского перевода. В еврейском тексте после слов: и Евреаныни читается: «ки хайот генна», что в настоящее время обыкновенно переводится: «потому что оне здоровы» ⁶⁹ . В древние времена слово «хайот», от которого зависит такой или иной перевод этого места, большею частью понимаемо было в ином значении ⁷⁰ ; почему у 70-ти приведенный еврейсния слова переданы: τικτουσιν γὰρ ­раждают бо; а в Халдейском таргуме: «потому что сами мудры» ⁷¹ ; в Самаританском Пятокнижии: «ибо оне жизненны» ⁷² ; в Сирском: «потому что сами повивальные бабки»⁷³

Из этих переводов справщики славян. перевода в трех названных выше списках остановили, очевидно, свой выбор на Халдейском таргуме, с переводом которого со­вершенно согласуется сделанное ими дополнение: «мудры есть велми». Так как мысль, выраженная этим переводом, отлична от той, какая находится в словах: «раждают бо», то поэтому справщики сочли нужным внести в славянский перевод то, что они нашли в таргуме и чего не было в славянском переводе. Таким образом, можно думать, и явился в названных трех списках славянский перевод: «мудры есть велми раждают бо». Сделавши это, справщики не достигли однако своей цели – усовершения существовавшего в их время славянского перевода данного места. Если бы они обратили большее внимание на халдейсий пере­вод, которым пользовались, то увидели бы, что в нем после слов: «ибо сами мудры» не находится чего-либо со­ответствующего словам: «раждают бо», а это наблюдение должно бы расположить их к устранению этих последних из славянского перевода. Но они этого не сделали, ограни­чившись простым дополнением существовавшего, перевода, вследствие чего вышло то, что вместо одного выражения, которое читалось в прежнем славянском переводе, оказались два: «мудры есть велми раждают бо». Действительное усовершение перевода, очевидно, не достигнуто; но это произошло не от того, что при справе обратились не к тому, к чему следовало обратиться, а ближайшим образом, от неизвест­ности им точного значения употребленного здесь еврейского слова («хайот»), чего нельзя ставить им в вину уже в виду того, как неодинаково переводили это слово древние знатоки еврейского языка.

Из приведенных дополнительных слов в указанных трех списках видно во всяком случае, что наши справ­щики верно заметили в данном месте кн. Исход несо­вершенство славянского перевода, проявляющееся в том, что после слов: «раждают бо прежде даже не внити к ним бабам» следующее непосредственно «раждаху»⁷⁴ ока­зывается излишним в составе библейской речи, не имеющим определенного значения. И не только давние наши справщики заметили в данном месте несовершенство сла­вянского перевода, но и избрали верный вообще путь к устранению этого несовершенства, обратившись к другим, кроме перевода 70-ти, памятникам библейского текста. Иного средства для достижения этой цели и в настоящее время не существует. И ныне, как прежде, для усовершения пере­вода данного места на наш отечественный язык, необхо­димо идти тем же путем, т. е., на основании еврейского текста, а из древних переводов – Самаританского, как наиболее точно передавшего смысл употребленного здесь еврейского слова, нужно заменить выражение: «раждают бо» другим: «ибо он здоровы», а дальшейшие слова: «прежде даже не внити к ним бабам» принять за дополнение к глаголу: «раждаху», который получает при этом определенное значение в составе библейской речи. Так и пере­ведено это мессто в синодальном издании русского перевода.

Исход II, 21-й ст. в древнем славянском пере­воде начинался словами: «въселижеся Моиси от человека» (по Паримшнику Григоровича и др.). Этот перевод дословно соответствует, греческому тексту 70-ти)⁷⁵. Из вышеназванных трех списков славянского перевода видно однако, что справщиками он не был признан за полную передачу библейского текста, так как ими сделан был опыт восполнения его. В этих списках словам: «вселися же Моиси...» предпослано выражение: «възлюби офор (по сп. Румянцевского музея № XXVII-й и Кирилло-Белозерской Библиоеки № ³/₈) или: «возлюби и» (по сп. Румянцев, музея № XXVIII-й).

Основанием и для этого дополнения могли послужить не какие-либо особливые списки греческого перевода 70-ти, а еврейский текст и другие древние переводы. По крайней мере в известных изданиях разночтений греческого перевода не указано списков, в которых находилось бы что либо, со­ответствующее только что приведенным дополнительным словам трех списков. В еврейском же тексте и других древних переводах действительно находится в данном месте кн. Исход выражение, которое осталось непереведенным у 70-ти и которое послужило, нужно думать, основа­нием для сделанного в указанных списках дополнения к существовавшему в их время славянскому переводу. По еврейскому тексту 21-й стих начинается глаголом («ваийоэл») в прошедшем времени (в соединении с союзом: «ве» = и), который нередко употребляется в ветхозав. книгах в значении: «начал; захотел; нашел приятным; согласился» ⁷⁶ , при чем начальный слова этого стиха с еврейского значат: «Моисею понравилось жить у сего человека»⁷⁷ или: «и согласился Моисей поселиться у этого мужа» ⁷⁸ . В таком же вообще смысле понималось начальное слово 21-го ст. по еврейскому тексту и в древних переводах; в Халдейском таргуме оно переведено: «и захотел...» ⁷⁹ ; в Сирском: «и согласился...» ⁸⁰ : в Самарянском: «понравилось» ⁸¹ ; у Феодотиона: «и начал» ⁸² .

В других местах библейского текста, в которых употреблен гл. «ийоэл», у 70-ти он обыкновенно перево­дится словом: «начал»⁸³; но в Исх. II 21, оставлен у них без перевода. Эту неполноту в передаче библейского текста справщики названных списков и сочли нужным пополнить при помощи других памятников библей­ского текста, почему и внесли в славянский перевод слово:, «възлюби офор». Но в частности-из какого источника они почерпнули это дополнение, остается неясным, так как форма, в какой оно выражено, не тождественна ни с сло­вами еврейского текста, ни с выражениями древних пере­водов. При передаче на славянский язык опущенного у 70-ти слова, древние наши справщики заботились, очевидно, более о том, чтобы выразить недостающую в славянском переводе мысль библейского текста,-то побуждение, по кото­рому Моисей поселился у мадиамского священника, чем о том, чтобы передать самое выражение, употребленное библейским писателем; сделать последнее было и крайне трудно им в виду неодинаковости, с какой передавалось недо­стающее у 70-ти слово в других древних переводах.

В Исх. III, 14, после слов: аз есмь Сый сделано в трех вышеназванных списках славянского перевода следую­щее дополнение: в сп. Румянцев, музея, № XXVII-й, на поле: эгие⁸⁴ ашер эгие⁸⁵ по сп. Того же музея, XXVIII, в самом тексте читается «эгее ашер эгее» ⁸⁶ , а затем в следующих непосредственно, словах, вместо Сый, написано: эгее; в сп. Кирилло-Белозерской Библиитеки, № ³/₈, в тексте также написаны были те же, по всей вероятности, слова, но большая часть, букв счищена, остались только: «аз ге...ге» ⁸⁷ . Указанные дополнительные слова представляют, очевидно, не что иное, как речения еврейского текста: эгьэ ашер эгьэ, значащие: Я есмь Сущий. В известных изданиях греческого перевода с разночтениями такого дополнения в данном месте, состоящего из речений еврейского подлинника, нигде не указано. А из древ­них переводов подлинные выражения еврейского текста при­ведены только в Сирском Пешито⁸⁸, из которого, нужно думать, и заимствовали древше наши справщики приведенныt слова еврейского текста в дополнеше к славянскому переводу.

Раcсмотреные, хотя и немногочисленные, места рукописного славянского перевода кн. Бытия и Исход с несомнен­ностью показывают, что подлинником для него служил не один перевод 70-ти, а по местам – еврейский текст и другие древние переводы. Вывод этот, конечно, не но­вый. К нему приходил Св. Синод в 1742 г., во время приготовления славянской Библии к изданию 1751 г.⁸⁹; но при окончательном установлении славянского текста вывод этот не получил, к великому сожалению, надлежащего применения. Наиболее замечательный пример древнеславянского перевода с еврейского представляет 5-й ст. Быт. 2-й гл⁹⁰. Насколько грекославянский перевод этого стиха возбуждает, как было показано⁹¹, недоумений, настолько же древнеславянский перевод делает его ясным, содержательным и важным для понимания дальнейшего повествования о творческой деятельности⁹². Одного этого примера достаточно, думается, для того, чтобы привлечь полное внимание к древним спискам, этого перевода и сделать изучение их, а затем и издание настоятельно нужным делом, выполнение которого послу­жило бы весьма важным пособием при будущем пересмотре существующих у нас переводов ветхозав. книг. Едва ли можно сомневаться в том, что списки древнего нашего перевода содержат много переводов и других мест Библии, отличающихся такими же высокими достоинствами. Приведен­ные переводы других мест библейского текста показывают также, что не без причины и не безуспешно древние справ­щики обращались к помощи еврейского текста и других древних переводов, кроме – 70-ти. Из многократных перемен, каким подвергался в разных списках перевод, наприм., Исх. 1, 7, очевидно, как неустанно работала мысль справщиков над усовершепствовашем перевода этого места, которого они в конце концев и достигли, хотя впоследствии это не было оценено. Незначительные на вид дополнения древнеславянского перевода, находящаяся в некот. списках, свидетельствуют о том, как тщательно, от слова до слова, сравнивали справщики существовавшей в их время перевод с древними переводами и восполняли, по мере разумения замеченные пробелы. Каких великих поисков книжпых пособий, помимо тяжелого механического труда, стоила в древние времена сверка славянского перевода с древними пе­реводами-сирским, халдейским, можно судить по тому, что и в настоящее время книжного богатства надлежащие пособия для такой сверки можно найти у нас в очень немногих библиотеках, а еще реже встречаются владеющие знанием тех языков, на которых сделаны древние переводы, какими пользовались наши справщики. Если бы проявленные ими тща­тельность и неутомимость в усовершении перевода священных книг продолжались и в течение трех последних столетий, то наш славянский перевод Библии стоял бы, без сомнения, на несравненно высшей степени совершенства и не возбуждал бы угрызений «научной совести»⁹³.

Прежде, чем отвечать на этот вопрос, считаем нужным ответить на возражение против того положения, что в древнем славянском переводе ветхозаветных книг есть места, переведенные под влиянием еврейского текста. Возражение сделано было на первую нашу статью по этому предмету⁹⁴ отечественным нашим библеистом И. Е. Евсеевым., известным капитальными трудами по исследованию древнего славянского перевода⁹⁵.

Свое возражение⁹⁶ Иван Е. Евсеев начинает замечанием, что бывшие попытки «указать или даже наметить влияние еврейской стихии в древне-славянском переводе» «не отличались желательною доказательностью» и что наша попытка не составляет в этом отношении исключения, так как в статье, вызвавшей возражение, доказательств приведено очень немного: «всего одно место из кн. Бытия»; «такую цифру доказательств нельзя не признать, говорит он, чересчур скромной». Верно в этом замечании то, что в указанной статье рассматривается одно место древне-славянского перевода – Быт.2:1–5». Выражаясь таким образом, составитель статьи давал через это понять, что он приведет в подтверждение высказанного им мнения о влиянии еврейского текста на древний славянский перевод кн. Бытия и Исход и некоторые другие места, что и было исполнено в статье, напечатанной в «Христ. Чтении» за апрель (стр. 486–499). И в этой статье доказательств приведено, конечно, не много. Несравненно меньше, чем сколько желательно бы их иметь; но в настоящее время, когда с таким большим трудом достигается знакомство с древним славянским переводом, и то немногое, что приведено в названных статьях, составителю их показалось, в виду скудости у нас по части изысканий в области древне-славянского перевода ветхозаветных книг, заслуживающим того, чтобы свои наблюдения довести до сведения читателей академического журнала. Главная цель этих статей состоит в том, чтобы тем немногим, что не без больших усилий удалось извлечь из списков древнего славянского перевода, обратить внимание, на отношение последнего к еврейскому тексту, которое совершенно заслоняется в отечественной литературе установившимся взглядам на этот перевод, как сделанный именно с греческого текста.

Самое возражение состоит в том, что объяснение древне-славянского перевода Быт. 2:5 (прежде даже не бысть… прежде даже не прозябе) из еврейского текста совершенно напрасно, что этот перевод вполне объясним из греческого текста (πρὸ τοῦ γενέσϑαι… πρὸ τοῦ ἀνατεῖλαι). Каким образом из этого последнего могли явится два несходные между собою славянские переводы (приведенный древний славянский и нынешний: предже даже быти… прежде даже прозябнути), автор возражения не объясняет. Вместо этого, он приводит «из области тех же древне-славянских переводов» 8 «аналогичных примеров того, как передается там πρὸ τοῦ, а равно и родственное с ним πρὶν с последующим неопределенным».

Рассмотрим эти примеры по порядку их следования.

В качестве первого примера приведены слова Иер.1:5 по Чудовскому списку: «прежде даже тебе не съездаах в чреве, съвем тя». По способу выражения эти слова совершенно сходны с древне-славянским переводом Быт. 2:5: и там и здесь читаются одинаково: «прежде даже» с частицей «не» и глагол – в прошедшем времени. С уверенностью автор подставляет к этому переводу греческий текст: πρὸ τοῦ με πλάσαι σε ἐνχοιλία, ὲπίσταμαί σε. При внимательном рассмотрении, этот греческий текст представляет однако заметные черты несходства с древне-славянским переводом: вместо «прежде даже» по-гречески читается только (πρὸ=) «пред» или «прежде»; (με=) «меня» или «аз», как предлежащее при глаголе изъявительного наклонения, в славянском опущено; частицы «не» в греческ. нет: вместо неопределенного наклонения (πλάσαι=создать) глагол поставлен по-славянски в изъявительном наклонении; в 9-ти словах того и другого переводов оказывается четыре черты различия между ними, которые уже по самому своему количеству обращают на себя внимание и возбуждают вопрос о том, почему древний славянский переводчик сделал здесь отступление от бывшего у него подлинника? Если бы автор возражения задал себе этот вопрос, то решение последнего заставило бы его совершенно изменить свой взгляд на значение приводимого им примера. Он увидел бы, что причиной недостаточного сходства славянского перевода с греческим служит то, что он сделал не с этого последнего, а с еврейского текста, в котором употреблены здесь такие же формы речи, как и в древне-славянском переводе: слова пророка здесь начинаются тем же еврейским наречием («терем» с предлогом: бетерем), как и в Быт. 2:5, значащим: еще не; глагол (аццарека) с подразумеваемым подлежащим: «я» поставлен в изъявительном наклонении, как и в древне-славянском переводе, также с подразумеваемым подлежащим. Слова еврейского текста, по буквальному переводу значат: «еще не создал тебя во чреве, знал тебя», что вполне, конечно, соответствует древне-славянскому переводу: «прежде даже тебе не сздаах в чреве, свем тя». Не менее ясно увидел бы автор и то, что передачей греческого текста служит не древний, а нынешний славянский перевод, вполне ему действительно соответствующий: прежде неже мне создати тя во чреве, познать тя. Сходство приведенного древне-славянского перевода с еврейским текстом так очевидно и полно, что оно могло ускользнуть от внимания автора возражения только впоследствии того, что он не заглянул в еврейскую Библию, под влиянием господствующего у нас взгляда на славянский перевод, как сделанный с греческого. Едва ли нужно и прибавлять к сказанному, что первый пример оказывается, при его рассмотрении, не опровергающим, а доказывающим мысль о непосредственном влиянии еврейского текста на древне-славянский перевод.

Вторым примером служат дальнейшие слова того же 5-го ст. 1-й главы кн. пр. Иеремии: «прежде из ложесн, святих тя», которые автор признает, передачей греческого текста: πρὸ τοῦ σε ὲξελϑεῖν ἐχ μἠτρας, ᾑγίαχα σε. И эти слова, по построению речи совершенно однородные с предшествующими, также мало доказывают взгляд автора на отношение древне-славянского перевода к греческому: и здесь наблюдаются те же черты различия между ними (вместо «прежде» (πρὸ=) переведено «прежде даже не», (σε=) «тебя» оставлено без передачи; глагол поставлен в изъявительном наклонении вместо неопределенного). Вместе с тем и здесь наблюдается такое же близкое сходство с словами еврейского текста, в которых находиться то же еврейское слово: (убетерем=) «еще не» и глагол («теце») с подразумеваемым подлежащем 2-го лица, поставленный в изъявительном наклонении. С еврейского слова эти переводятся: и прежде нежели ты вышел из утробы, я освятил тебя (перев. Синод. изд.) или (буквально, без дополнений, при усвоении слову: «терем» значения: «еще не»): «и еще не вышел из утробы, освятил тебя», что вполне соответствует древне-славянскому переводу: «прежде даже не изыде из ложезн, святих тя». Эти два примера, составляющие две половины одного и того же стиха, по своему содержанию и построению речи так сходны между собою, что они представляют собственно один пример, который мог быть разделен на два разве для того только, что бы получилось более внушительное количество примеров.

Третьим примером служит перевод Софонии 2:2: «прежде быти вам яко цвету мимоходящу в день, прежде прити на вы гневу ярости Господня, прежде прити на вся дни ярости Господня», каковые слова признаются со стороны автора передачей соответствующего им греческого текста: πρὸ τοῦ γενέσϑαι… πρὸ τοῦ επελϑεῖν… πρὸ τοῦ ὲνελϑεῖν. Приведенный славянский перевод действительно сделан с греческого, без обращения к еврейскому тексту. Это видно из того, что греческий предлог передан здесь словом: «прежде», а не через «прежде даже не», хотя в еврейском тексте и здесь читается еврейское: «бетерем», как в Иер. 1:5; видно это из перевода «быти» согласно с греческим (γενέσϑαι), между тем как в еврейском тексте вместо этого употреблен глагол: «родиться» или «явиться». Вследствие этого славянский перевод приведенного места из кн. прор. Софонии действительно может служить примером того, как рассматриваемый греческий предлог, сообразно с своим значением, без обращения переводчика к еврейскому тексту, передаваем был обыкновенно на славянский язык в древнее и позднейшее время. Он переводился именно предлогом: «прежде» с зависящим от него глаголом в неопределенном наклонении, как переведены и слова Бытия 2:5, в нынешней славянской Библии.

Четвертый, приведенный автором, пример имеет такое же значение. Им служат слова прор. Аггея 2:16: «прежде положити камень на камени»: πρὸ τοῦ θεῖναι λίϑον ἑπἰ λίϑον. И этот славянский перевод представляет дословную передачу греческого, независимо от еврейского текста, в котором читается здесь тоже еврейское слово («терем» с другим предлогом: «мин»= «миттерем»), значащее: «когда еще не», вследствии чего славянский переводчик, если бы греческое «прежде» (πρὸ) сходно с тем, как переведено оно в Иер. 1:5, причем получился бы перевод: «прежде даже не положили… или: когда еще не был положен камень… (русский перевод Синод. изд.). Так как ни того, ни другого признака влияния еврейского текста на славянский перевод в данных словах пророка Аггея не заметно, то на этом основании нужно признать этот славянский перевод за перевод с греческого, в котором греческое «прежде» (πρὸ), по исследованию проф. Корсунского, «всегда означает лишь пред, наперед, прежде»⁹⁷. Славянский перевод слов Софонии и Аггея представляет таким образом нормальный перевод рассматриваемого греческого предлога, соответствующий коренному его значению в греческом языке; а такая его передача в славянском переводе неизбежно должна наводить на мысль о том, что делаемые в других местах библейского текста отступления от обычного значения этого греческого предлога, при передаче его на славянский язык, должны иметь особые причины, уяснение которых автор оставил без внимания.

Пятым примером служит славянский перевод Ис.7:15: «прежде даже не разуметь и не изволить зла, изберет благое», чему у 70-ти соответствует: πρὶν ἢ γνῶναι αὐτὀν ἢ προελέσϑαι πονηρὰ, ἐχλέξασϑαι τὸ ἀγαϑον⁹⁸. Этот пример не имеет собственно прямого отношения к настоящему спорному вопросу, так как у 70-ти употреблено в приведенном месте пророческой книги греческое слово (πρὶν вместо πρὸ), правда «родственное» (с πρὸ), как справедливо замечает автор, но все таки не тожественно, вследствие чего славянский его перевод, каков бы он ни был, не может служить прямым и несомненным указанием или разъяснением того, как и почему передаваем был в древнем славянском переводе так, а не иначе, другой, отличный от него, несмотря на свою родственность, предлог (т.е. греческий πρὸ), о котором идет здесь речь. Чтобы не подумал однако читатель, что мы намеренно отклоняем приведенный пример, как идущий, может он подумать, наперекор отстаиваемому нами пониманию, остановимся на рассмотрении и этого примера. Дело здесь в том, что употребленное в греческом тексте приведенных слов Исаии греческое наречие (πρὶν) значит: «пред, прежде, прежде чем, пока»; а в приведенном у автора переводе, как и в других древних переводах этого места, находящихся в Паримийниках, это наречие переведено словами: «прежде даже не»⁹⁹. Из этого автор возражения сделал, нужно думать, такой вывод: если древний славянский переводчик употреблённое здесь греческое слово (πρὶν) передал через «прежде даже не», то он мог теми-же словами перевести и другой «родственный» с ним предлог (πρὸ); а поэтому славянский перевод первого из этих слов может служить примером перевода и второго. Основанием для такого вывода служит, конечно, уверенность в том, что древний славянский перевод данного места сделан с греческого текста. При внимательном сличении древне-славянского перевода данного места с греческим, оказываются, между тем, вместе с чертами сходства¹⁰⁰, и некоторые черты различия между ними. Последние состоят главным образом в том, что в приведенном у автора славянском переводе оставлены без передачи греческие частицы: «или» (ἢ), из которых одна читается перед «разуметь» (πρὶν ἢ γνῶναι), вторая – перед «изволить» (ἢ προελέσϑαι). Опущение этих частиц наводит на мысль, что славянский перевод, кроме греческого текста, принимать здесь во внимание и еврейский текст, в котором отсутствуют эти частицы. К разностям принадлежит также то, что глаголы: «разуметь, изволить, избирать» вместо неокончательного наклонения, в котором они читаются у 70-ти, в приведенном у автора¹⁰¹ славянском переводе поставлены в изъявительном. К разностям же относится и перевод греческого наречия (πρὶν), значащего: «прежде», словами: «прежде даже не». В таком переводе отразилось также, как можно думать, влияние на славянского переводчика еврейского текста, в котором глагол «разуметь» поставлен здесь в неопределенном наклонении с предлогом («ле»: вместе с глаголом и местоимением читается по еврейски: «ледаетто»), ближайший смысл которого в данном месте, как видно из неодинаковых его объяснений у гебраистов¹⁰², не довольно ясен, вследствие чего древний славянский переводчик обратился, можно думать, к следующему, совершенно однородному по своему содержанию, стиху пророческой книги, в котором употреблен тот же глагол «разуметь» (евр. «иада») с предшествующим ему словом: (беретем) «еще не», по совему положению речи соответствующим названному еврейскому предлогу («ле»); под влиянием этого еврейского слова и передано по всей вероятности, указанное греческое наречие (πρὶν), теми же словами: «прежде даже не», как и родственный с ним греческий предлог (πρὸ) в Быт. 2:5 и Иер. 1:5).

Шестым примером служат слова прор. Исаии 7:16: «прежде увиденные детищю блага и зла, отыдет злобь», чему у 70-ти соответствует: πρὶν ἢ γνῶναι τὸ πεδίον ἀγαϑον ἢ χαχὸν ἀπειϑεῖ πονηία… этот славянский перевод представляет весьма близкую передачу греческого текста, в которой греческому наречию (πρὶν) дано обычное значение: «прежде чем». Но кроме приведенного у автора перевода, был еще другой славянский его перевод, находящийся в Паримийниках, из которых в Захарьевском (XII века)¹⁰³ читается: «прежде даже не разумети отрачи добра и зла, отвржеться зла», в Ляпуновском (XVI в): «прежде не разумети добра и зла и отвержется злого»¹⁰⁴. Читаемые здесь выражения: «прежде даже не», «прежде не» вместо «прежде», представляют, в виду сказанного при объяснении Иер.1:5, и Быт. 2:5, ничто иное, как передачу еврейского слова: («терем») «еще не», которое действительно читается в данном месте кн. пр. Исаии перед еврейским «разуметь». То явление, что в приведенном у автора слав. переводе это «прежде даже не» заменено словом «прежде» или «прежде не же», как в нынешней Славян. Библии, показывает, что древний славянский перевод в позднейшее время заменен другим, вполне согласованным с греческим переводом 70-ти. Из этого объяснения древне-славянского перевода, Ис. 7:15–16 ст., видно, таким образом, что он не может служить и косвенным доказательством того, для подтверждения чего приведен этот пример; своеобразная передача указанного греческого наречия (πρὶν) в древне-славянском переводе может быть объяснена сколько-нибудь удовлетворительно, помимо допущения произвола со стороны переводчика, только при мысли о влиянии еврейского текста.

В рассмотрение следующих двух примеров: Мал. 4:5 и Иоил 2:31, не будем входить, так как автор приводит их в виде цитат, без приведения славянского перевода этих мест. Заметим только, что у 70-ти в том и другом месте употреблено тоже греческое наречие, как в Ис. 7:15,16 (т.е. πρὶν), которое служит передачей читаемого в обоих–одинаково еврейского слова («лифне»), значащего: «пред, прежде», и что соответствующее этому еврейскому слову греческое наречие в нынешней славянской Библии переведено в обычном его значении: прежде неже и: прежде. Так как в обоих указанных местах, по греческому переводу и по еврейскому тексту, употреблять другой оборот речи (πρὶν вместо πρὸ; «лифне» вместо «терем»)., чем в Быт. 2:5, то в виду этого ссылка автора на эти места оказывается напрасной.

Из приведенных примеров автор заметки делает следующий вывод: «Намечается, как видно из примеров, три способа передачи греческого выражения πρὸ τοῦ (и πρὶν) с последующим неопределенным: 1)выражением прежде даже не с последующим изъявительным, 2)выражением прежде с последующим неопределенным и 3) прежде с последующим отглагольным существительным. Способ перевода греческого πρὸ τοῦ с неопределенным посредством славянского прежде даже не с изъявительным оказывается самым обычным в древних текстах (прибавим, в особенности первоначального извода)».

Против второго и третьего положений мы не имеем ничего сказать; в них выражено то, что показывают приведенные примеры. Но что касается первого положения, то признать его правильным нельзя в силу уже того соображения, что если перевод греческого предлога (πρὸ) словом: «прежде» был общеупотребительным, то не мог быть в то же время столь же обычным другой, отличный т него, перевод словами: «прежде даже не», при котором изменяется смысл зависящих от этого предлога слов. Обычность юного перевода неизбежно делает необычным другой, отличный от него перевод; частица «не» совсем не такая часть речи, чтобы могла быть то прибавляема, то опускаема. Что славянский перевод данного греческого предлога словами: «прежде даже не» с передачей зависящего от него глагола в изъявительном наклонении не был, вопреки утверждению автора, «самым обычным в древних текстах», видно из того, что автор, при своем знакомстве с древним славянским переводом, указал один собственно пример (в кн. Иер. 1:5) такого перевода, из которого он искусственно сделал два примера. Разбор же этого примера показал с достаточною, думаем, убедительностью, что особый древне-славянский перевод слов прор. Иеремии обязан своим происхождением влиянию именно еврейского текста. Отсюда видно, насколько справедлив автор, когда он затем говорит, что «влияние еврейского и сирского текстов в древне-славянском переводе Быт. 2:5 не при чем». Смелость и решительность и в научных разысканиях имеют, бесспорно, большое значение, но только в таком случае, когда с этим соединяется доказательность. А может ли быть признано доказательным положение, обоснованное на одном аналогичном примере, притом без всякого разбора его? То, что в Иер. 1:5, данный греческий предлог (πρὸ) с зависящим от него глаголом переведен словами: «прежде даже не», может ли служить достаточным основанием для вывода, что это был «самый обычный перевод рядового греческого текста», когда во многих других местах древне-славянского перевода этот предлог, при таком же сочетании с глаголом, переводим был иначе, без «даже не»? Не значит ли это – делать скороспелые заключения? И пусть об этом ограничился автор, т.е. выражением своего несогласия с объяснением древне-славянского перевода Быт. 2:5, как сделанного с еврейского текста. Вопреки этому, он простирает свой отицательный вывод и на самое содержание или «смысловое значение», как выражается автор, древне-славянского перевода Быт. 2:5, состоящее в том, что в этом месте кн. Бытия повествуется не о создании, а о не существовании на первозданной земле всякого злака сельного и всякой травы сельной. Свое несогласие с этим пониманием высказал автор, думается, потому только, что в то время, когда он писал свое возражение, была неизвестна ему статья, посвященная этому предмету¹⁰⁵, в которой, по мере сил, старались мы, при помощи филологии и выяснения самого содержания библейского текста, показать и доказать правильность понимания указанного места кн. Бытия, выраженного в древне-славянском переводе, согласующемся с еврейским текстом. Убедила ли автора эта статья в неверности сделанного им отрицательного вывода относительно «смыслового значения» древне-славянского перевода Быт. 2:5, или нет, вторично входить в рассмотрение этого не будем и обращаем любознательного читателя к этой статье, служащей выражением не мимолетной мысли, а твердо сложившегося у на убеждения.

Сознавая, может быть, недостаточность доказательств, приведенных из перевода ветхозаветных книг, автор пополняет свою аргументацию двумя примерами древне-славянского перевода Евангельского текста (Лк. 2:21 и Ин. 17:5), в которых рассматриваемый греческий предлог (πρὸ) с зависящим от него глаголом в неопределенном наклонении передан словами: «прежде даже не». К этим примерам присоединены еще ссылки на Мф. 1:18 и 20:34 (вероятно, 26:34), в которых по греческому тексту читается наречие: «прежде» (πρὶν), переведенное в нынешней славянской Библии теми же словами: прежде даже не. Приводя эти примеры, автор с уверенностью в правильности высказываемого им понимания, говорить, что на этот перевод «влияние еврейского и сирского никаким образом нельзя предположить». Хотя древне-славянский переводчик и здесь мог пользоваться сирским переводом. Происхождение которого предание относит ко временам Апостолов, но во всяком случае подлинником для него должен был служить греческий текст Евангелий. Если однако не может подлежать сомнению то, что «прежде даже не» составляет передачу указанных греческих речений (πρὸ и πρὶν), то как мог явиться этот славянский перевод? Не мог же он произойти от того, что переводчик не знал точного значения столь обыкновенных греческих слов. Нельзя также, конечно, допустить и произвол со стороны переводчика священного текста. Как же объяснить происхождение такого своеобразного славянского перевода, отступающего от обычного значения переводимых слов? Автор не задается таким вопросом, хотя он неизбежно вызывается несоответствием этого славянского перевода с обычным значением переводимых греческих слов. А если не чуждаться этого вопроса, вызываемого существом дела, и искать решения его, то последнее заключается, но нашему крайнему разумению, в том, что на происхождение своеобразного славянского перевода указанного греческого выражения (πρὸ с зависящим от него глаголом в неокончательном наклонении) имел влияние однородный с ним перевод этого выражения в ветхозаветных книгах, принятый переводчиком в зависимости от соответствующих речений еврейского текста, как это последнее раскрываемо было при объяснении древне-славянского перевода Быт. 2:5, и Иер. 1:5. Для того, чтобы понять возможность этого, нужно предположить, что славянский переводчик, впервые переводивший священны текст на славянский язык, приступил к этому великому делу после предварительной подготовки, состоявшей, между прочим, в выборе тех форм славянской речи, которые могли служить наиболее точной передачей библейского текста, причем принимаем был во внимание как греческий, так и еврейский текст. То, что греческое выражение новозаветного текста передано по-славянски так же, как и однородное с ним выражение перевода 70-ти, вполне соответствует тесной связи, какая существует между греческим языком новозаветных книг и переводом 70-ти¹⁰⁶. Эта тесная связь и могла побудить славянского переводчика, при передаче греческих выражений на славянский язык, обращаться к соответствующим местам ветхозаветных книг и в связи с ними установить наиболее соответствующий перевод. Во всяком случае, указанный славянский перевод данного греческого выражения в Евангелиях представляет вполне своеобразную его передачу, которая не может быть ставима на одну линию с другим обычным переводом этого выражения, не может быть выдаваема за «самый обычный перевод», как утверждает автор.

В заключение автор касается еще того, сделанного в нашей статье замечания, что в древне-славянском переводе Быт. 2:5, вместо: « всяку траву селную» читается: «всякая трава селная», в чем мы усматриваем один из признаков различия между нынешним и древним славянским переводом¹⁰⁷. Рассмотрение этого замечания автор начинает с того, что преувеличивает его значение, говоря об авторе статьи, что он «придает особенную цену – для доказательства зависимости Быт. 2:5 от еврейского и сирского текстов – славянским выражениям начального перевода: въсакъ злакъ, въсака трава», что он «особенно настаивает на выражении: въсака трава». Совершенно недумеваем, в чем усмотрел автор такое намерение, когда в статье нашей не указано на эти слова именно там, где раскрываются черты сходства древне-славянского перевода с еврейским текстом¹⁰⁸, не указанно именно по сознанию того вообще, что эта особенность древне-славянского перевода имеет второстепенное значение в этом отношении. Не обратить внимания на исключение слов: «всякая трава сельная» из числа доказательств особенной близости древне-славянского перевода к еврейскому тексту автор не мог, конечно; и если, не смотря на то, он утверждает, что мы придаем этим словам особенную цену, то допускает преувеличение, как буд то для того, чтобы чрез это выпуклее представить важность своего возражения против этого, будто бы, сильного в наших глазах доказательства зависимости древне-славянского перевода Быт. 2:5, от еврейского текста, а через это показать вообще слабость оснований доказываемого нами понимания. Самое возражение автора состоит в том, что высказанное будто бы в нашей статье, как «несомненное» понимание слов: всяка трава селная – в значении именительного падежа – представляет «недоразумение» (или говоря проще неправильно), что эти слова, как и: въсакъ злакъ «стоят» «в таком же грамматическом подчинении к сказуемому створи, как небо и земля», что форма именительного падежа, в какой поставлены эти слова, «есть древняя славянская форма винительного падежа».

На это скажем следующее. Хотя в нашей статье и не сказано, что выше приведенные слова поставлены «несомненно» в именительном падеже, мы однако держимся такого понимания в виду того, во-1-х, что в форме именительного падежа читаются они в большинстве древних списков, подробно перечисленных в нашей статье¹⁰⁹, и того, во-2-х, что нет серьёзных оснований понимать грамматическое положение их иначе; при этом понимании библейская речь: и всяка трава селная прежде даже не прозябе имеет совершенную полноту и законность; между тем как, при отнесении первых из этих слов к глаголу: сотвори в качестве дополнения, полнота речи утрачивается вследствие отсутствия подлежащего при глаголе: не бысть, почему в тех переводах, в которых слова: всякий злак сильный и всякая трава селная ставится в зависимость от предшествующего глагола, привноситься в библейский текст не находящееся в нем ни по-еврейски. Ни по-гречески, дополнительное слово «который» в качестве подлежащего при глаголах: не было и не росла ¹¹⁰ . Необходимость такого дополнения сама по себе служит признаком недостаточного совершенства перевода. Древне-славянский перевод данного места чужд этого признака и это составляет его достоинство. Признавать слова: всякий злак селный и всякая трава селная за дополнение к глаголу: сотвори значит нарушать грамматическую правильность библейской речи. О других. Более существенных основаниях для того, чтобы принимать указанные слова за подлежащие при глаголах, впереди которых они стоят, раскрыто уже¹¹¹. И если наш оппонент не соглашается с этим и утверждает, что форма именительного падежа, в какой поставлены эти слова, «есть древняя славянская форма винительного падежа», то он высказывает нечто совсем особое, своеобразное, не совпадающее с тем, что говориться у славистов о склонении имен существительных, оканчиающихся на основу а ¹¹² . На чем же основывает автор свое «доразумение» на счет древней славянской формы винительного падежа? На том, что в Паримийниках Захаръинском (XIII в.) и Стефановском (XIV в.) вместо: всякая трава селная читается: всяку траву селну; в этом автор видит замену «древней формы винительного падежа», т.е. именительный, «более новой формой» винительного падежа. Как и вследствие чего произошла эта замена форм, автор не объясняет; ему нужно верить на слово в том, сто слова: « всякая трава селная» и « всяку траву селную» занимают в грамматическом отношении одинаковое положение в речи, т.е. стоят в одном падеже; а так как и в древнем славянском языке существительные, окончившиеся на а, имели в единственном числе обычную форму винительного падежа у, ю, то вследствие этого указываемая автором замена одной формы винительного падежа другою представляется невероятною, а самая ссылка на указанное разночтение в некоторых из Паримийников не имеющею значения. Это разночтение некоторых из Паримийников (кроме указанных у автора еще в 4-х¹¹³) было известно и нам; но ему не было придано особенно важного значения потому, что в большинстве списков Паримийника и между ними в самом древнем – григоровича – находиться отличное от этого чтение: въсака трава селна, согласно с чем последнее принято за древнейшее и преобладающее в древнее время, а чтение: всяку траву селную отнесено к разночтениям, причем происхождение последнего объяснено тем, что древний славянский перевод сверяем был в позднейшее время с греческим текстом, под влиянием которого древнее чтение заменено было другим позднейшим. Если автор думает иначе, то должен был привести другие, более надежные основания.

По мере сил мы внимательно рассмотрели возражения против объяснения древнеславянского перевода Быт. 2:5 из еврейского текста и должны в заключение откровенно высказать, что сделанные возражения не поколебали нашего убеждения. Вместо последовательного разбора высказанного в нашей статье понимания автор ограничился приведением примеров, значительная часть которых не относиться прямо к делу; примеры, как и всякая аналогия, особенно без соответствующего разбора, не доказательства. Сделанный нами разбор этих примеров – разумеются особенно места из Иер. 1:5 и Ис. 7:16 – привел нас к совершенно иному выводу, чем какой имелся у автора, – к признанию ясной зависимости древнего славянского текста этих мест от еврейского.

В своем возражении автор не сделал самого главного, – не объяснил происхождения древнего славянского перевода Быт. 2:5 из греческого текста; это объяснение он заменил простым выводом из приведенных им примеров, что этот перевод есть «самый обычный и распространенный»; но как греческое речение, значащее «прежде» с зависящим от него глаголом в неопределенном наклонении, могло быть переведено словами: «прежде даже не» и неокончательное наклонение заменено изъявительным, этого автор не объяснил. Вследствие этого мысль о влиянии еврейского текста на древне-славянский перевод Быт. 2:5, объясняющая происхождение последнего, оказывается непоколебленною, скорее подкрепленною некоторыми из приведенных примеров, ясно показывающими влияние еврейского текста на древне-славянский перевод.

Не увенчавшийся успехом опыт объяснения древне-славянского перевода Быт. 2:5 из греческого текста 70-ти, равно как и другие места этого перевода, обнаруживающие на себе влияние еврейского текста и других древних переводов, кроме 70-ти¹¹⁴, дают право приступить к решению вопроса, поставленного в заглавии статьи.

Приведенные примеры древнего рукописного славянского перевода отдельных мест ветхозаветного текста¹¹⁵ заимствованы из списков, принадлежащих по своему происхождению различным временам¹¹⁶. Они взяты из более древних списков, каковы древнейшие из Паримийников и полных списков Пятикнижия, другие – из более поздних, каковы Паримийники и полные списки Пятикнижия, относящиеся ко второй половине XV-го и к XVI-му веку. Сравнение перевода одних и тех же мест Писания в тех и других списках показывает, что перевод, отражающий влияние еврейского текста, встречается именно в древних списках, а в позднейших он уступает место другому, согласованному с греческим текстом 70-ти; зато в некоторых из позднейших списков являются исправления или дополнения библейского текста при помощи других древних переводов. Таким образом наблюдения над составом древне-славянского перевода отдельных мест двух начальных книг Библии по нескольким спискам дают заметить в рассматриваемом отношении два явления: 1) в древних списках есть места, переведенные с еврейского текста или с отступлением от греческого перевода 70-ти, и 2) в позднейших списках встречаются отдельные места, дополненные или вообще исправленные по древним, кроме греческого – 70-ти, переводам.

Кем и где совершен этот последний труд, в настоящее время остается столь же мало известным, как мало известны имена справщиков славянского перевода Евангелий¹¹⁷. Но что касается лиц, которым обязан своим происхождением древнейший славянский перевод отдельных мест ветхозаветных книг, то для выяснения этого есть некоторые данные, хотя и не прямые исторические свидетельства.

Исходным пунктом при этом выяснении служит то, что такие места библейского текста, как Быт. 2:5, или Исх. 1:7, принадлежат паримийным чтениям, а паримийные чтения, как входящие в состав Богослужения, принадлежат к тем избранным чтениям из книг Нового и Ветхого Завета, которые прежде всего переведены были славянскими просветителями и главным образом – св. Константином¹¹⁸. Та особенность, что в паримийных чтениях из Бытия и Исход, по наиболее древним спискам, встречаются отдельные места, переведенные ближе к еврейскому тексту, чем к греческому, вполне соответствует тому, что известно из древних памятников о многосторонней образованности св. Константина. По этим памятникам и основанным на них изысканиям, св. Константин соединял с глубоким богословским образованием знание нескольких восточных языков, в том числе и еврейского. Есть сказание, что вместе с греческим и латинским языками он учился сирскому и еврейскому еще в Константинопольском училище¹¹⁹. Во время своего путешествия в Хазарскую землю, в Херсонесе Таврическом св. Константин, по свидетельству его Жития, продолжал или начал изучение еврейского языка вместе с самарянским наречием¹²⁰. К борьбе с иудейскими учеными Константин философ, как христианский ученый, приготовлялся не только молитвою, но и ученым способом. Для успеха своей евангельской проповеди Хозарам, которых проповедники иудейства старались обратить в сою веру, он с полным напряженим своих сил, которыми был богато одарен, изучал, по свидетельству Жития, «жидовскую беседу и книги», а также самарянский язык. Сохранившиеся сведения о прениях, какие имел св. Константин с иудейскими учеными у хазарского кагана, показывают, что он в защиту христианства ссылался, между прочим, на толкование Акилы, или, как объясняют, на таргум Онкелоса¹²¹. Что св. Константин «не просто только знал еврейский язык, но знал его, как филолог и археолог в области гебраизма, это следует заключить из (передаваемого в Житии его) «сказания о прочтении и истолковании им древней надписи на чаше в Софийской церкви»¹²², которая сделана была «письменами жидовскими и самарянскими» и «которой никто не мог понять»¹²³. Даже те из отечественных исследователей, которые относятся к сказаниям житий славянских первоучителей, вполне признают то, что «Константин отличался особенною способносью к изучению языков, что он знал язык хазаров. Понимал язык еврейский; самаританское наречие ему было известно¹²⁴. Самое изучение еврейского языка со стороны св. Константина некоторые из исследователей объясняют тем, что у него в то время, когда он был в Херсонесе на пути в Хазарскую землю, предносилась уже мысль о переводе св. Писания на славянский язык¹²⁵, для чего, относительно ветхозаветных книг, он, как филолог, считал необходимым знание первоначального языка, на котором они написаны. В Херсонесе, где он нашел Евангелие и Псалтырь, писанные русскими письменами, и человека, говорящего русскою речью, мысль о славянском переводе еще более, нужно думать, оживилась и усилилась, так как существование этого русского, или как правдоподобно объясняют, готского¹²⁶ перевода, «яснее указывало на осуществимость перевода на родственный с готским – славянский язык, представляя готовый перевод, которым он мог воспользоваться¹²⁷.

А если несомненно то, что св. Константин знал несколько восточных языков, в том числе – еврейский, если, как весьма вероятно, он изучал эти языки, имея ввиду перевод священных книг на славянский язык, то при этом вполне естественным и понятным, что он воспользовался своим языкознанием при самом переводе. Та общая мысль, что св. Константин, при совершении своего великого труда, действительно пользовался различными переводами, высказана у нас авторитетным исследователем в этой области – проф. К. И. Невоструевым: «Не отвергаем, говорил он, что, судя по учености и многоязычию св. Кирилла, при своем переводе он мог иметь под руками и самую Вульгату, равно как некои другие переводы, как пособия. В древнем переводе есть варианта четыре, вовсе необъяснимые из известных по изданиям документов Новозаветного текста, если не брать во внимание некоего Сагитского (Египетского)¹²⁸ перевода, с коим два из них (Ин 7:17: разуметь учение, Лк. 15:2: роптаху вси приб.)¹²⁹ имеют странное сходство. В том же древнем переводе видны следы употребления Готфского перевода, сделанного в IV в. Епископом Ульфилою»¹³⁰.

Если для достижения возможно большего совершенства в деле перевода Евангельского текста св. Константин обращался к Сагидскому и Готскому переводам, то тем менее он, при переводе ветхозаветных книг, мог обойтись без еврейского текста. Естественная привязанность его, как сына греко-восточной церкви, к переводу 70-ти должна была умерятся в его душе примером вселенских учителей церкви, которые в трудных для понимания местах греческого перевода пользовались еврейским текстом, как поступал именно св. Иоанн Златоуст, особенно в беседах на псалмы, при объяснении которых он обращался и к другим, кроме 70-ти, древним переводам и с церковной кафедры¹³¹. С творениями И. Златоуста хорошо был, без сомнения, знаком св. Константин; его мыслями он пользовался при своей защите славянского языка, как языка, на который можно и должно переводить Священное Писание и Богослужебные книги для говорящих этим языком¹³². По примеру этого вселенского учителя, и Константин Философ в трудных для точного перевода местах греческого текста обращался, как все располагают думать, к еврейскому, плодом чего и явился сохраненный древними списками перевод Быт. 2:5; Исх. 1:7; Иер. 1:5 и других мест, которые найдены будут при дальнейших разысканиях. Такой перевод, отступающий от греческого и согласующийся с еврейским текстом, мог сделать только тот, кто с благоговением к священному писанию, с стремлением достигнуть наиболее совершенного перевода на славянский язык, соединял основательное знание еврейского языка, каким был св. Константин. Других таких лиц между продолжителями трудов славянских первоучителей по поводу Св. Писания в последующие три столетия (X – XII), которые владели бы знанием еврейского языка, исторические памятники, сколько известно, не указывают, а это обстоятельство со своей стороны также располагает к тому, чтобы перевод указанных мест библейского текста приписать именно великому просветителю славян – Константину Философу.

Само собой понятно, что, при таком взгляде на происхождение древне-славянского перевода Быт. 2:5, Исх. 1:7 и др. мест, последний получает особенно высокое в наших глазах значение, как часть драгоценного наследия, что первоначальный славянский перевод священных книг утрачен безвозвратно, верно только от части: цельный его состав не сохранился, так как отдельные слова заменялись другими, применительно к местным славянским наречиям, но основа перевода и выражаемый им смысл сохранились¹³³. По словам достопамятного слависта, проф. Невоструева, «первоначальный славянский перевод, не помышляя о подлиннике, остается следить только в древних списках книг богослужебных, и чем более и древнее будет таких документов, тем безопаснее по ним можно составить суждение»¹³⁴. Наибольшею сохранностью первоначального славянского перевода священных книг в Богослужебных или паримийных чтениях объясняется то известное в недавнее еще время явление, что «паримийный перевод, как и ныне еще можно примечать, разниться от перевода цельных книг, совершенного при Мефодии»¹³⁵.

Таким образом то, что места библейского текста, переведенные под непосредственным влиянием еврейского текста, принадлежат к паримийным чтениям, которые переведены главным образом святым Константином, ровно как то, что он несомненно знал еврейский язык, дает основание думать, что перевод некоторых мест ветхозаветных книг, при пользовании еврейским текстом, принадлежит именно славянскому первоучителю св. Константину-Кириллу. Отсюда само собой понятно, какое высокое значение имеют сохранившиеся в древних списках славянского перевода остатки первоначального Кирилловского перевода и как необходимо для русского и вообще славянского библеиста изучение, а вместе с тем и издание древне-славянского перевода Библии.