Черная книга («Штурм небес»)

Светлана Лурье

«Черная книга» А. А. Валентинова, более известная как «Штурм небес», по-хорошему «тенденциозна». Ее цель – рассказать сперва европейскому (первоначально она была опубликована на английском и немецком языках), а затем и русскому читателю о превосходившем всякое разумение попрании религиозной свободы в Советской России. К этой труднодоступной книге, почему-то не попавшей в накрывшую наш книжный рынок в 1990-егоды волну репринтов и переизданий, восходит большая часть ярких свидетельств о беспрецедентных гонениях на церковь. Разумеется, основной материал касается православной церкви, но не только ее – говорится и о преступлениях против католичества, иудаизма, мусульманства. Подробно описываются антирелигиозный террор в годы гражданской войны, судебные процессы над церковными иерархами, методы атеистического воздействия на народ. Составителем собраны устные и документальные свидетельства, обобщены материалы советской прессы (бывшей в то время довольно откровенной в описании революционных «подвигов»). Есть в книге и характерные умолчания – например, практически ничего не сказано о развязанной большевиками кампании по «изъятию мощей». Это произошло потому, что для английских читателей эта тема была непонятна и неинтересна.

«Штурм небес» нужно читать как яркий разоблачительный документ, уникальное собрание свидетельств. Но интересен еще один аспект этого труда. Автор, принадлежащий к кругу известного русского мыслителя и публициста П. Б. Струве, пытается представить народ в качестве пассивной жертвы, развращенной большевиками. Для «народнического» сознания русской интеллигенции начала века такой ход мысли был естественен. Но насколько он справедлив? Представляется, что проблема намного сложнее.

Русское крестьянство того времени не было забитой серой массой. В 1905–1907-м и в1917-м крестьяне громили помещичьи усадьбы и убивали их владельцев. Во время гражданской войны крестьяне в большинстве своем были вооружены. Именно из-за вооруженного сопротивления крестьян провалились попытки «продармии» провести массовое насильственное изъятие хлеба. В начале двадцатых народ, нимало не задумываясь, отвечал на насилие насилием, память о котором сохранялась долгие годы. Еще в 1960-е некоторые бабушки, по рассказам, так воспитывали своих внуков: «Видишь памятник погибшим красноармейцам? А убивал их твой дедушка». Впрочем, использовать красноармейцев против крестьянства большевики после нескольких попыток зареклись: красноармейцы – те же крестьяне и нередко поддерживали своих собратьев.

В случае же расправ с духовенством, описываемых Валентиновым, крестьяне проявляли поразительную безучастность. «Водной из станиц Кубанской области в ночь под Пасху (когда в храме должно было быть битком народу. – С. Л.) был во время богослужения замучен священник Пригоровский: ему выкололи глаза, отрезали уши и нос и размозжили голову… Священника монастыря Марии Магдалины Григория Никольского, приобщавшего молящихся во время литургии, вывели из церкви… и после всяческих издевательств убили выстрелом из револьвера в рот, который заставили его открыть при криках: “мы тебя приобщаем”» (с. 37). Священника Александра Подольского «прежде чем убить, долго водили по станице, глумились и били, а затем зарубили за селом на свалочном месте. Один из прихожан, пришедший его похоронить, был тут же убит пьяными красноармейцами» (с. 43). Один из прихожан! А где же остальные? Ведь в случае массового возмущения народа большевики были бы вынуждены отступить. Известен случай, когда «население и приход настойчиво ходатайствовали об освобождении архиепископа Митрофана из-под ареста. Наконец его повели в здание судебных установлений и здесь объявили постановление военно-революционного суда о признании его ни в чем не виновным. При этом председатель военно-революционного суда объявил, между прочим, Митрофану, что революционная власть убедилась, что народ его любит… Эта любовь народа и боязнь народного гнева заставляли в то время советскую власть воздерживаться от каких-либо репрессивных мер» (с. 34–35).

Однако свидетельства о сопротивлении религиозным гонениям мы находим только применительно к городам, особенно таким крупным пролетарским центрам, как Петроград и Москва. «В пятницу (17 марта) к церкви на Сенной площади подъехал автомобиль с вооруженными красноармейцами и комиссарами для изъятия церковных ценностей. Об этом узнала толпа, бывшая на рынке, и народом было принято решение защищать храм от ограбления. Комиссар упорствовал в своем намерении. Толпа бросилась на него и избила. Это послужило поводом к оцеплению Сенной площади курсантами и конной милицией. Раздались выстрелы вверх, но толпа не расходилась, и коммунистам на этот раз пришлось отказаться от своего намерения ограбить церковь… 28 марта во Владимирском соборе два комиссара, пытавшиеся насильно ворваться в церковь, двери которой были заперты, были убиты на месте разъяренной толпой. Сопровождавшие их красные солдаты разбежались» (с. 56–57).

Это – типичная городская картина. В деревнях все было по-другому. «Население одного из сел Осетии выгнало попа. Церковное имущество разделено между местным населением… В Петроградском округе Донобласти в хуторе Подщенском… под звуки Интернационала колокола сняли. Здесь же постановлено разработать проект устройства из церкви театра… Незаможники села Буялык Одесского уезда организовали торжественное сожжение имевшихся у них икон. Церковь преобразована в Народный дом и библиотеку….» (с. 90–91). Заметим, что обычно церковное имущество делилось между крестьянами. «Черный передел» (всеросийское поровнение земли) с помещичьих усадеб переносится на церковную собственность и имущество духовенства.

Изредка встречаются и совсем жуткие свидетельства бесчеловечного отношения «паствы» к духовенству. «Священник Рябухин упал в яму еще живым, и в течение ночи ему удалось высвободиться из-под тонкого слоя земли. На его стон явился кладбищенский (и, очевидно, в прошлом – церковный.– С.Л.) сторож, который застал отца Рябухина выглядывавшим из ямы и умолявшим вытащить его и дать ему воду… Но сторож забросал живого священника более толстым слоем земли» (с.37–38). Или вот отрывок из письма красноармейца домой в деревню: «Мне тоже, – пишет он, – пришлось застрелить попа одного. А теперь мы еще ловим этих чертей и бьем как собак» (с.35).

Крестьяне были активными участниками антицерковных гонений и… очень верующими людьми. Задонский корреспондент московских «Известий» сообщает о религиозной жизни в своей провинции: «Найти у нас в деревне коммуниста, у которого бы не висела в избе икона – большая редкость» (с.133). Некий коммунист говорит о своем отце: «Старый человек, по два часа стоит на коленях, молится, всех святых перебирает… Для меня легче на фронт идти, чем за это дело (вынос из дому икон. – С.Л.) взяться"(с.133). Между религиозностью и коммунизмом складывается определенный компромисс. «Женится в одной деревне коммунист. В церковь идет полный свадебный кортеж. Впереди красное знамя с надписью: “Пролетарии всех стран, соединяйтесь”, потом иконы, потом жених с красным бантом во всю грудь. Такая “красная свадьба” не редкость в деревне» (c. 133– 134).

Да и большевистская власть частенько опасается открыто задевать верующих. Официальная пресса призывала бороться с религией с осторожностью, «с величайшим умением». «Стремление власти прикрыться в иных случаях терпимым якобы отношением к церкви и духовенству, чтобы потом добиться своих целей, представляется явлением в области официальных взаимоотношений обычным». Получается, что в начале 20-х вовсе не коммунисты были запевалами в атеистической борьбе. Ими являлись красноармейцы и сельские комсомольцы при молчании и порой одобрении крестьян старшего возраста.

Жестокость в отношении духовенства, разрушения и осквернения церквей менее всего были делом организованной антирелигиозной политики большевистской партии. Мало того – чаще всего они не были следствием разгула красных «комиссаров, инородцев и уголовников», как это представляла себе «белая» общественность. Наиболее последовательным и жестоким антицерковником того времени был… русский крестьянин. Происходившее в деревне в 1917–1921 годах было продолжением традиций крестьянского бунта XVII – начала XX века, когда и в церковь на лошадях въезжали, и в иконы стреляли, и над священниками издевались – водили их голыми по деревне, пока они не замерзали на-смерть (это в годы революции 1905–1907-го). Крестьянам показалось, что священники скрывают от них волю царя, повелевшего, дескать, совершать Черный передел (Более подробно об алгоритме русского крестьянского бунта см. в моей монографии: Метаморфозы традиционного сознания. СПб., 1994. C. 178–184.), и они обрушили на «попов» весь своей гнев. В1918году духовенство тоже противилось совершению того, что крестьяне приняли за «Черный передел» – реализации «Декрета о земле» и разграблению помещичьих усадеб, а потому «попы» были в это время у крестьянства не в чести. И мужики мстили как могли. Затем бунтарский угар поугас. Со времен начала НЭПа до коллективизации случаи закрытия деревенских церквей были редки. Крестьяне получили землю от большевистской власти и были довольны.

После этого православие в русской деревне падает почти без нажима, поскольку община перестает быть приходом и религиозная основа крестьянской жизни и труда утрачивается.

Наиболее сознательной и прочной опорой религии является… пролетариат, рабочий класс. Рабочие защищают церковные ценности от изъятия в 1921 году, заступаются за патриарха Тихона, своих епископов и священников, противодействуют антирелигиозной пропаганде.

Сами большевики, ослепленные марксистской идеей о «реакционности» крестьянства, потери религиозности в деревне, кажется, не заметили. Им представляется, что «от наплевательского отношения к попу и нехождения в церковь до неверия в Бога – дистанция подлинно огромного размера... Настоящие безбожники – безбожники убежденные- редки. Их наперечет знают крестьяне: один в Тикине, двое в Знаменке» (Голубых Н. Очерки глухой деревни. М.; Л.: Государственное изд-во, 1926. С. 117.). Дистанция, однако, оказалась пренебрежимо мала.

Автор «Штурма небес», подобно своим противникам – коммунистам, тоже верит в глубокую народную религиозность. Он пересказывает такой случай: «Один молодой красноармеец рассказывал про то, как в праздник за столом не перекрестился и задумал вступить с матерью в спор по этому вопросу. Мать покончила религиозный диспут ударом горячей ложки с кашей по его красноармейскому лбу…» «Не бойтесь мамкиной ложки» – взывала коммунистическая газета к комсомольцам. «Мамкина ложка» казалась им грозным оружием. Но для усмирения очередной крестьянской бунташной дури обычно требовалось оружие более серьезное. Не было его у бедной «мамки». А ложкой по лбу в крестьянских семьях всего лишь приучали прилично вести себя за столом. Возможно, и «мамка» хотела всего лишь соблюдения внешних приличий. Ведь через несколько лет и она сама вслед за сыном стала атеисткой в красном платочке…

* * *

«К этой труднодоступной книге, почему-то не попавшей в накрывшую наш книжный рынок в 1990-егоды волну репринтов и переизданий, восходит большая часть ярких свидетельств о беспрецедентных гонениях на церковь. Разумеется, основной материал касается православной церкви, но не только ее – говорится и о преступлениях против католичества, иудаизма, мусульманства. Подробно описываются антирелигиозный террор в годы гражданской войны, судебные процессы над церковными иерархами, методы атеистического воздействия на народ. Составителем собраны устные и документальные свидетельства, обобщены материалы советской прессы (бывшей в то время довольно откровенной в описании революционных «подвигов»). ... «Штурм небес» нужно читать как яркий разоблачительный документ, уникальное собрание свидетельств».

Из рецензии Светланы Лурье «“Штурм небес” как зеркало русской смуты».

Прим. А. Милюкова – Эта работа впервые вышла на русском языке в 1925 году в Париже и никогда не была издана в нашей стране отдельной книгой. В 1991 году она частями и в несколько сокращенном виде печаталась в саратовском журнале «Волга» (№№ 4–12 1991), каковая публикация сейчас сама является библиографической редкостью (обратите внимание на временной период). У меня по счастью сохранились несколько тех номеров «Волги», а остальную часть журнальной публикации я восстановил с помощью графических сканов с издания 1925 года (еще в старой орфографии). Почему эта книга так и не попала, по словам Светланы Лурье, «в накрывшую наш книжный рынок волну репринтов и переизданий»? Прочитайте – сами поймете.

Эти взгляды и задачи выражены точно в сотнях и тысячах брошюр и журналов и в миллионах прокламаций, распространяемых в России.

Они могут составить целые томы, включающие тысячи страниц. Сущность их сводится по признаниям составителей к следующему:

«В области культуры мы разрешаем двойную задачу: ликвидацию духовного феодализма, средневековья с его отвращением к плоти, к вещи, но эта борьба одновременно ведется в плоскости беспощадной борьбы с диктатурой буржуазного жира и обстановочки – вещей во имя нового взаимоотношения человека и вещи» (№ 1).¹

«Для укрепления своего господства над широкими массами буржуазия, кроме материальных орудий, имела также и орудия моральные – печать, школу и церковь.

С печатью мы расправились, – главное, средства печатного производства в наших руках; с буржуазной школой мы помаленьку справляемся, – низы уже наши, верхи пролетализируются и наполовину тоже наши.

Остается церковь – самое сильное в руках буржуазии орудие угнетения и затемнения народных масс. С предпосылками, на почве которых выросли религия и церковь, рабочий класс советской России покончил. Наконец, церковь отделена от государства. Церковь, отделенная от пролетарского государства, не является уже больше орудием этого государства, религия становится делом верующих.

Но можно ли остановиться на этом пути? Нет нельзя. Мало того, что мы религии не используем в интересах государства, в интересах господствующего класса, как это было встарь, но мы должны бороться с религией и мы боремся с нею.

В школе, в клубе, в кружке – мы повсюду всякой мистике и чертовщине противопоставляем науку – естествознание и материализм. Но мало бороться с религией только научным путем в наших школах, нужно внести в эту борьбу немножко политики. Религия и церковь связаны с буржуазией, – рабочий класс, выступая против буржуазии, должен выступить и против орудия ее господства так же действенно и энергично.

В этой борьбе нужны активность и смелость. Нужен пролетарский фронт против религиозных предрассудков (№ 2). Нужно добить церковную контрреволюцию. Она – последний оплот буржуазно-помещичьей реакции. Старая средневековая, крепостническая, монархическая церковь переживает свои последние дни. Мы должны ускорить её гибель, чтобы разрушить последнюю контрреволюционную организацию на территории советской республики.

На этом мы, конечно, не можем остановиться. Мы будем продолжать борьбу со всякими религиозными предрассудками и суевериями. Наша задача – не «обновить», а упразднить всякую церковь, всякую религию. Но эта наша задача может быть окончательно разрешена в будущем коммунистическом обществе. Нам предстоит пройти весьма длинный путь. «Обновление церкви», которое производится сейчас прогрессивно и демократически настроенной частью духовенства и прихожан, – лишь один из первых этапов на пути освобождения трудящихся масс России из-под власти церкви и религиозного дурмана.

Оно расчищает нам дальнейший путь. И мы заинтересованы поэтому в победе «живой церкви». Но объявленная мертвой старая церковь пока не совсем мертва. Ее нужно умертвить окончательно» (№ 3).

«Церковь, – вот последний обломок политической организации побежденных классов, сохранившийся еще, как организация» (№ 4).

«Нам просто некогда было до сих пор обращать серьезное внимание на эту религиозную муть. Слишком много было забот о более важном и неотложном. Но теперь времена меняются и скоро хорошая метла начнет энергично выметать из нашей советской страны эту поганую нечисть». (№ 5).

«Церковь есть аппарат, с помощью которого буржуазия держит в своих руках народные массы. С помощью его она запускает свои щупальца в такую глубину и в такие уголки, которые недоступны никакому другому воздействию.

Церковь есть агитотдел буржуазного государства. ...Лицемерие и обман – вот основная сущность церкви. Пролетариат – природный атеист, но этого мало! Мало только не верить. Со всяким злом надо бороться. И каждый рабочий должен быть агитатором и пропагандистом против церковного засилья буржуазии.

Буржуазия у нас разбита, в остальном мире её власть над рабочими шатается. Вот почему буржуазия ухватилась теперь за религию особенно крепко. Её ученые самыми хитрыми способами стараются доказать существование Бога. Её попы спешат объединиться в международном масштабе. В Америке назначен съезд представителей всех религий для борьбы с надвигающейся рабочей революцией. Вот с этой силой и надо начать энергичную борьбу» (№ 6).

... «Религия – последний оплот буржуазии, который надо во что бы то ни стало разрушить» (№ 7).

«Эксплоататоры всех стран в деле закабаления и подчинения своей воле широких трудовых масс – всегда смотрели на религию, как на медное кольцо в ноздре у быка. Идея крестных страданий Бога, спасителя трудящихся и обремененных, бьет по сознанию борца сильнее, чем ременная плеть по обнаженным плечам истязуемого...

... Вот почему эксплоататоры всх стран, все хищники и кровососы, питающиеся трудовым потом трудящихся угнетенных классов, всегда были убежденными христианами и тратили уйму денег на распространение среди трудящихся, разлагающей волю их, религии Христа распятого.

... «Воистину воскресе» – вопят они, стараясь заглушить сотни страдающих пролетариев.

Нет – решительно скажем мы им в ответ. Нет, никогда не воскреснет ваше право распоряжаться жизнью трудящихся там, где власть толстосумов низвергнута пролетарскими штыками.

Долой буржуазию.

В яму всех палачей народной свободы.

В яму все орудия нашей кабалы, орудия пролетарской пытки в руках врагов наших.

Долой религиозный дурман.

Воистину не встанет с земли поповская ложь и гнусная идея христианского смирения перед капиталом (№ 8).

... «Пора нам рассеять туман, который на нас буржуи напустили. Долой эту – сволочь – эту религию, которая является опиумом для народа. Долой Бога и пусть распадутся цепи нашего духовного рабства (№ 9).

... «Бог и попы также нужны трудящемуся, как цепи для освободившегося раба»... (№ 10).

Смысл и значение веры определяется в следующих выражениях:

«Bеpy в Бога поддерживают богатые для угнетения бедных... Bеpa в Бога, упование на него, кто бы ни был этот Бог: еврейский, мусульманский, христианский или буддийский, ослабляет волю к борьбе, к новому строительству... Bсе религии, все Боги одинаковый яд, опьяняющий, усыпляющий ум, волю, сознание, – всем им беспощадная борьба» (№ 11).

Оценка значения алтаря и культа святых находит выражение в следующих выражениях:

... «Алтарь и полицейский застенок – два отделения одного департамента – усмирения трудящихся и угнетенных». Этим объясняется, почему среди святых, возведенных в этот ранг попами – так много было тех, кто среди наемных палачей и лакеев старого режима считался своим человеком» ... (№ 12).

Еще проще объясняется, кем является Сам Бог христиан:

... «Языческие боги любили кровь – и без всяких прикрас их поклонники резали иногда своих детей, иногда чужих людей, и горячей кровью поили своих богов, мазали губы их истуканам, идолам. Наследник и преемник языческих времен добрый христианский Бог, гораздо замысловатее в своих вкусах» (№ 13).

В конечном итоге:

«Для религии теперь нет почвы. Та революция, которая сейчас происходит и которая раскачивается на весь мир, социaлиcтичecкaя революция, подымая повсюду рабочие массы, не дает почвы для религии, хотя бы и улучшенной, а расшатывает религию. Этой революции не по пути с религией» (№ 14).

Все перечисленные положения, принципы и взгляды нашли то или другое отражение и в официальных инструкциях правящей партии и правительства.

На странице 51-й «Программы коммунистов» (большевиков) (труда Н. Бухарина) напечатано:

«Вера в Бога – это есть отражение гнусных земных отношений»,² – вера в рабство» (№ 15).

Насколько программа обязывает вести каждого коммуниста антирелигиозную пропаганду, и насколько оказывается трудным принудить даже партийных коммунистов к выполнению этой обязанности, видно из некоторых партийных циркуляров.

«Московская Правда» (31 марта 1921 г. № 69) помещает обращение «ко всем организациям и членам Р.К.П.», предлагая прислать конкретные предложения по борьбе с «нарушением партийной программы в области религиозной». Поводом для обращения является то, что:

... «почти каждой организации приходится сталкиваться с нарушением отдельными членами коммунистической программы в религиозной области. Пункт программы, обязывающий всех членов вести противорелигиозную пропаганду, зачастую обходится. В то время, как партия в целом ведет aнтиpeлигиoзную борьбу, oтдельныe члены не только ее не ведут, но как раз содействуют укреплению религиозных предрассудков и требованиям отсталых масс населения, среди которых они живут и с которыми связаны материальными, хозяйственными связями» (№ 16).

Программа правящей партии обязывает вести пропаганду не только взрослых коммунистов. Эта же обязанность налагается и на молодое поколение согласно точному смыслу программы «Коммунистического союза молодежи».

§ 5 раздела о политико-просветительной работе P.К.С.М. (по программе, принятой III Всеросс. Съездом Р.К.С.М. от 2–10 октября 1920 года. Издание центр. комит. Р.К.С.М.) гласит:

«Воспитывая из своих членов сознательных коммунистов – Р.К.С.М. ведет идейную работу с религиозной язвой, разъедающей молодые поколения трудящихся и помогающей представителям свергнутой буржуазии обманывать народ» (стр. 9, № 17).

Чрезвычайно важным мероприятием в борьбе с религией явилось постановление Луначарского о прекращении отпуска жалованья из общенародной казны служителям всех культов, при бывших и буржуазных школах и последовавшие затем разъяснения наркомпроса об изъятии «предметов культа» из школ всех ведомств, ввиду национализации дела народного просвещения и о необходимости вести образование и воспитание в плоскости, чуждой какого бы то ни было религиозного вoздейcтвия.

В период с 1918 по 1921 г.г. (его должно определять, как первый этап гонений) идет широкое выселение духовенства из церковных домов, начинается пpecледoвaниe церковных старост за продажу церковных свечей, «конфискуется, как награбленное у трудового народа» личное достояние духовенства и т.д., т. е., наконец, широко разливается волна жестокого, безудержного террора. О том, что пришлось пережить русской церкви в этот промежуток первых 3,5 лет (не бывших, как будет видно ясно из дальнейшего, худшими), отчетливо свидетельствуют документы, достоверность которых не может быть подвергнута никакому сомнению.

Документы, касающиеся гонений на Церковь в период гражданской войны, настолько многочисленны, что приходится использовать только незначительную часть их.

Сюда относятся: 1) краткая сводка, составленная по материалам Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоявшей при Главнокомандующем Вооружёнными силами на Юге России, 2) документы, составленные чинами иностранных миссий и 3) документы, составленные русским духовенством.

23 января 1919 года Советская власть издала декрет «об отделении церкви от государства и школы от церкви».

Декрет этот, между прочим, запрещает издавать местные законы или постановления, которые стесняли бы или ограничивали свободу совести, разрешает каждому гражданину исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, обеспечивать свободное исполнение религиозных обрядов постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан советской республики. Но все эти торжественно провозглашённые принципы остались мёртвой буквой, и отделение Церкви от государства в действительности вылилось в ожесточённое гонение против Церкви и в фактическое бесправное и настойчивое вмешательство государственной власти в дела Церкви, юридически от государства отделённой.

Эти два принципа красною нитью проходят через все многострадальные испытания Церкви и её служителей со времени издания декрета и до настоящих дней.

И в этом отношении представители Советской власти не пытаются даже, хоть внешне, соблюдать принцип той свободы совести, которая должна была бы гарантироваться изданным декретом. Религия, и в частности православная вера, признана вредным обманом, придуманным для народа. Вера и религиозное чувство должны быть вырваны из души людей в новом царстве коммунизма. Служители Церкви и предметы религиозного культа должны быть уничтожены. Вот в коротких словах та простая, но ужасная по своим последствиям программа, которая положена в основание отношения советской власти к Церкви.

«Религия есть опиум для народа» – вот те слова, которые крупною надписью красуются в Москве на стене городской думы рядом с одной из самых чтимых святынь православной церкви – часовней Иверской Божьей Матери.

Эта руководящая точка зрения на религию, как на установление вредное и подлежащее потому всяческому уничтожению, с особой ясностью и даже циничностью высказывается в одной официальной переписке, возникшей между Курским правительственным органом и Народным комиссариатом юстиции по вопросу об отделении Церкви от государства. Старооскольский исполнительный комитет, отвечая на запрос о результатах в уезде декрета об отделении Церкви от государства, высказывался в том смысле, что «...вера русского народа в Высшее Существо и в возможность общения с этим Существом только путём известных обрядов и в известном месте настолько сильна, что практическое осуществление провозглашённой идеи свободы духа невозможно, пока народ не усвоит себе всей ненужности, бесплодности и даже вреда от выполнения обрядов религии и пока он не поймёт, что современная церковь задерживает прогресс человечества. И декрет об отделении Церкви от государства может быть проведён в жизнь лишь при условии внедрения в сознание всей необходимости покончить с пережитком прошлого – религией и её внешними обрядами. При существующих условиях декрет проводится медленно, так как первые шаги в этом направлении встречены отпором со стороны населения» (9-го июня 1919 года, № 74).

Народный комиссариат юстиции вполне согласился с приведённым взглядом на сущность декрета об отделении Церкви от государства, но высказал своё крайнее неудовольствие по поводу того, что «в течение двух лет революции среди беднейшего населения не велась в должном размере агитация и пропаганда с целью оторвания этих, по существу, советских элементов из-под идейного и практического руководства бывших правящих классов и что таким образом в уездах Курской губернии руководство населением принадлежит не органам советской власти, а, очевидно, церковникам и кулацким элементам» (29-го января 1919 г., № 10151).

Но не везде проявлялась такая неугодная начальству осторожность. Агитаторы не пренебрегали большей частью низкими способами и аргументами, чтобы колебать веру в сознании народа. Так, ораторы-коммунисты произносили всяческую хулу и ругательства на православную веру и церковь, приглашая народ не ходить в эту «брехальню». Ораторы отрицали бытие Божие и Его чудеса, смеялись над церковью, духовенством, поносили церковный брак и вообще семью, проповедовали разврат, указывая на то, что коммунизм даёт сколько угодно жён и освобождает родителей от обязанности воспитания детей; доказывали, наконец, что Иисус Христос простой человек, первый социалист и коммунист, а что Дева Мария – безнравственная женщина.

Одним из первых шагов в деле осуществления декрета об отделении Церкви от государства являлась почти повсюду передача ведения метрических книг и регистрации браков гражданским властям. Но, устанавливая такое вполне приемлемое положение, советская власть своим грубым вмешательством в дела Церкви создавала зачастую совсем безвыходные затруднения. Она предписывает священникам заключать церковные браки при отсутствии церковного развода, а между тем расторжение браков гражданским порядком производится на основании простого заявления одного из супругов об отказе от дальнейшего супружества, вне зависимости от канонических законов. Такой порядок даёт возможность ежемесячно менять своих жён и мужей. Вот образец разъяснения, разосланного по данному вопросу священникам от имени Дружниковского (Донецкой губернии) исполнительного комитета Совета рабочих и крестьянских депутатов от 29-го апреля 1919 года за № 6: «Священнослужители всех исповеданий под страхом ответственности не могут отказывать в совершении после заключения обязательного гражданского обряда религиозного обряда, если кто того пожелает».

В Харькове нельзя было крестить, венчать и погребать без предварительного решения товарищей Кагана и Рутгайтера, заведовавших соответствующим подотделом Харьковского исполкома, неисполнение этого постановления влекло за собой ответственность перед военно-революционным трибуналом, а точнее – его исполнение обусловливало то, что младенцы умирали некрещёными, а трупы умерших в ожидании соответствующего разрешения на похороны разлагались. И так было не в одном Харькове.

И в результате такого положения вещей Советская власть, отделившая Церковь от государства, становится судьёй над священниками, принимает на них жалобы, требует от них объяснений и предписывает исполнять все её распоряжения, хотя бы они и нарушали канонические уставы православной церкви.

Так, регистрационное бюро при Совете рабочих и казачьих депутатов в Новочеркасске требует 8-го апреля 1919 года за № 225 объяснений от священника Покровской церкви Кутейникова о причинах отказа венчать гражданина Киселёва, получившего гражданский развод, и вместе с тем вне зависимости от причин отказа священнику предписывается обвенчать Киселёва и о совершении брака сообщить в регистрационное бюро.

Можно было бы без конца излагать содержание всяких предписаний, запрещений и назиданий Советской власти, вторгающейся даже в самые мелочи церковной жизни.

Церкви и всё церковное имущество, предназначенное специально для богослужебных целей, были описаны и переданы в бесплатное пользование соответствующим общинам, которые пожелали бы принять на себя управление Церковью, при условии, однако, принятия на себя ответственности перед властью за всё то, что говорится с церковной кафедры или что пишется от имени церкви, словом, за все направления церковской деятельности.

Все остальные движимые и недвижимые имущества, принадлежавшие церквам, монастырям и другим религиозным учреждениям всех вероисповеданий, признаны народным достоянием и отобраны от их собственников.

Одновременно на верующих повсеместно посыпался целый ряд запрещений. Упомянутым уже декретом от 23-го января 1919 года об отделении Церкви от государства провозглашено было и отделение школ от Церкви, и во исполнение этого декрета «Народный комиссариат по просвещению предписывает всем местным отделам народного образования принять меры к тому, чтобы в стенах школы не допускать исполнения религиозных обрядов, преподавания Закона Божьего и других вероучений. При этом должности законоучителей всех вероисповеданий упраздняются». Вместе с тем приказано было убрать из школ все иконы.

Гонение на иконы в некоторых местах распространено было и за пределы школьных помещений. Так, в Екатеринославе, хотя и не нашли возможным прямо запретить иконы в частных квартирах, но согласно декрету, оставшемуся неопубликованным, установлен был определённый налог с каждой иконы. Установлен был также налог с наперсных крестов. В Царицыне иконы выносились из учреждений и частных домов, сжигались и выкидывались.

Нередко запрещалась церковная проповедь, по-видимому, из боязни осуждения с церковной кафедры действий Советской власти. Празднование пролетарского праздника 1-го Мая давало основание запрещать в этот день служение в церкви. Серьёзно обсуждался в одном из комиссариатов Области Войска Донского вопрос о. необходимости уничтожения слова «Царь» в молитвах «Царю Небесный», «Яко да Царя» и т.д., а в другом месте той же области священник, допустивший в церкви пение этих молитв с упоминанием слова «Царь», был присуждён Советом народных депутатов к отправке пешком в Ставрополь с тем, чтобы он пересчитал все телеграфные столбы. .

Переходя к дальнейшим проявлениям глумления большевиков над религией, следует указать на то, что если приходские церкви, как это было сказано выше, подлежали передаче общинам верующих, то домовые церкви были повсеместно закрыты. В Курске закрыты все 12 домовых церквей. Помещения их были использованы Советской властью под мастерские, госпитали, библиотеки, канцелярии и дома для развлечений, собраний и митингов. В церкви духовного училища на месте алтаря устроена была сцена и самая церковь обращена в танцевальный зал, где красноармейцев учили танцам.

Иконы, писанные на стенах церкви, были замазаны краской, и на их месте изображены социалистические изречения, вокруг иконы Спасителя нарисована пятиконечная красная звезда. Церковь при доме генерала-губернатора в Киеве обращена в какой-то сарай, в котором в беспорядке свален был всякий хлам. При осмотре этой церкви после ухода большевиков у самого престола обнаружены человеческие испражнения. В Харькове домовые церкви обращены в театры, кафешантаны, клубы, танцевальные залы и т.д. Ломали и сжигали иконостасы. С грубым издевательством выбрасывали в сорные ямы и сараи церковную утварь, иконы и другие священные предметы, похищалось всё мало-мальски ценное. Церковь духовной семинарии была обращена в клуб с театральной сценой для размещённых в семинарии юнкеров-курсантов. Вот официальные мотивы закрытия этой церкви: «в семинарскую церковь могут проникать агитаторы-контрреволюционеры под предлогом молитвы и распространять между курсантами идеи, вредные для большевизма. Под тем же предлогом молитвы могут проникать в церковь публичные женщины и приносить с собой заразные болезни курсантам. Самая проповедь священника о молитве, посте, юдоли и печали является вредной политической грамотой, развращающей курсантов. А затем, принимая во внимание отсутствие культурно-просветительного центра, в самом здании семинарии необходимо устроить такой центр или клуб, для чего и выселить церковь со всем имуществом. Так как церковь чтится местным населением, то необходимо произвести выселение под каким-нибудь предлогом безболезненно». Доклад этот был представлен народному комиссару по военным делам, который начертал на ней следующую резолюцию: «смешно было бы бояться болтовни местных баб; выселить немедленно». Церковь уничтожили, устроили клуб с распитием крепких напитков, заведующей клубом назначили какую-то женщину.

Церковь Тамбовского полка была обращена в театр, где потом давались театральные представления каскадного содержания. При уничтожении этой церкви большевики довели свои глумления до крайности: разрушили и сожгли иконостас. Из священных одежд сделали чепраки для лошадей и костюмы для актёров. С икон сняли ризы. Плащаницу изорвали на шарфы и портянки, причём изображение Христа прокололи штыком. В довершение этих кощунств иконы, кресты, в том числе и напрестольный крест с святыми мощами, куски изорванных одежд – всё это навалили на двое саней и повезли по улицам в сопровождении шутовской процессии: один красноармеец, размахивая крестом, выступал впереди, и за ним шла толпа с хоругвями и пела светские песни, перемешивая их с церковными напевами. Свидетель-католик, видевший эту процессию, говорит, что жутко было смотреть на эти издевательства над святыней.

В церкви при Полтавском Петровском кадетском корпусе Советская власть решила устроить читальню. Почти все священные предметы были вынесены из церкви, иконы частью попорчены, частью уничтожены, и на их месте оказались надписи: «Товарищ Ленин», «Ленин и Троцкий». Против одной из этих надписей значилось: «просят не знушаться (не издеваться)». – В церкви, в алтаре и в ризнице оказались человеческие испражнения и следы мочи, а также листы из священных книг, служивших туалетной бумагой. Расположившись в кадетских спальнях, красноармейцы за естественной необходимостью ходили в классные комнаты и в церковь. При этом красноармейский комендант приказывал служителям корпуса производить там уборку, разъясняя им, что они раньше служили дворянам, а теперь послужат им, большевикам.

Не избежали осквернений и разгромов монастыри и приходские церкви.

Достаточно некоторых примеров, чтобы изобразить яркую картину этих кощунств.

При разгромлении осенью 1918 года церкви на хуторе Ново-Кавказском на Кубани красноармейцы взяли из алтаря воздух, покров, плащаницу и другие предметы. Частью они их изрезали, частью навешали на своих лошадей, в другую церковь той же области красноармейцы въехали верхом, в шапках, с папиросами во рту и, осквернив престол, забрали с собой всё наиболее ценное имущество, не исключая крестов и освящённых предметов богослужения. В церкви станицы Кореновской красноармейцы обратили алтарь в отхожее место, пользуясь при этом священными сосудами. Парчовые ризы зачастую переделывались в попоны для лошадей, и был целый кавалерийский отряд, сидевший на парчовых сёдлах... Кощунства совершались и в частных квартирах. Так, в станице Сергиевской красноармейцы отряда Сорокина, разграбив квартиру местного священника, надели епитрахиль на шею лошади, а крест привязали к её хвосту; и так водили её по площади. Красноармейцы подходили к лошади, как бы для исповеди, и, покрывая себя епитрахилью, произносили отборные ругательства. В другом месте большевики устроили кощунственные похороны живого товарища, покрытого парчовым покровом, стреляли вверх со словами: «мы расстреливаем вашего Бога» и пр.

В Донской области не осталось почти ни одного храма, избегшего кощунственных действий.

Красная армия умышленно расстреливала церкви из тяжёлых орудий. По церкви на хуторе Мещерском было произведено 18 выстрелов, после чего церковь была осквернена и разграблена.

В церкви станицы Казанской орудийными снарядами разрушен правый придел, а церковь станицы Каменской расстреливалась во время богослужения, причём убито было 6 молящихся и ранено 20.

После расстрела церкви подвергались разгрому и осквернению.

В селе Полянове Таганрогского округа большевики устроили в церкви конюшню для лошадей, а для себя поставили кровати и столы. Приглашая к себе женщин, они в церкви устраивали оргии. Громились не только церкви, но и народные школы.

То же происходило и в Тверской области. Из облачений товарищи шили себе штаны, кисеты для табака, сумки, юбки для своих любовниц, попоны для лошадей, причём кресты облачений приходились на круп лошади.

Иконы расстреливались не только в церквах, но и в частных квартирах, особенно доставалось образу святого Николая Чудотворца, которого называли «буржуем».

В Харьковской губернии в храме, построенном при станции Борки в память спасения царской семьи при крушении поезда, большевики под предводительством Дыбенко три дня подряд кощунствовали и грабили совместно со своими любовницами.

В шапках, с папиросами в зубах они ругали Иисуса Христа, Божью Матерь, рвали на части священные облачения, пронзили штыком известную икону Спасителя работы Маковского; в одном из приделов храма ими было устроено отхожее место.

При разграблении близ Екатеринослава Тихвинского женского монастыря красноармейцы приставали к монахиням с гнусными предложениями и даже делали попытки к изнасилованию. Всё ими было разгромлено и разорвано, алтарь и престол были исколоты кинжалом. У игуменьи в келье штыками был проколот образ Спасителя и Божьей Матери, причём сделаны отверстия на месте уст и в них вложены зажжённые папиросы. То же кощунство было сделано в одной из сельских церквей Бахмутского уезда Екатеринославской губернии, причём под осквернённой иконой Спасителя сделана надпись: «кури, товарищ, пока мы тут: уйдём – не покуришь».

Тяжёлые испытания пришлось пережить известному Святогорскому монастырю, расположенному в пределах Изюмского уезда Харьковской губернии. Уже с января 1918 г. начались конфискации имущества, отобрание земли, принудительное выселение большинства монастырской братии, обыски и грабежи. Большевики, появляясь в монастыре, врывались в храмы в шапках, с папиросами в зубах, сквернословили, переворачивали престолы, распивали церковное вино и увозили с собою церковную утварь. Когда в одно из таких посещений эконом скита при деревне Гороховке отказался от выдачи денег, его вывели за ограду и тут же у ворот расстреляли. Тогда же был убит при попытке бежать монах Израил. А когда в октябре того же года переносили из села в село особо чтимую икону Святогорской Божьей Матери и крестный ход расположился на ночлег в селе Байрачах, то большевики напали на помещение, занимаемое духовенством, и убили иеромонахов Модеста и Иринарха, иеродиакона Федота и приютившего их хозяина дома с дочерью. Пять трупов легли у подножия иконы, стоявшей в луже крови.

Исключительно грубые кощунства проявлены большевиками в этом монастыре в начале 1919 года. 2-го января днём ворвались в ворота до 60 красноармейцев. Избив прикладами первого попавшегося на их пути монаха, они все рассеялись по разным корпусам монастыря и принялись за грабёж, сопровождаемый невероятными издевательствами. Несколько человек вбежали в Покровскую церковь, где шло богослужение, и стали требовать у настоятеля архимандрита Трифона выдачи ключей от монастырских хранилищ. Сплошной грабёж шёл по всем кельям. У монахов отнималось всё имущество до последней рубахи включительно. А в то же время грабители оскверняли иконы, заставляли монахов, под угрозами расстрела, курить и танцевать. К ночи бесчинства несколько стихли, и около двух часов избитая, ограбленная, поруганная братия стала собираться в храме на литургию. Служил архимандрит. Во время службы ворвалась толпа красноармейцев. Один из них вбежал на амвон и с криком «довольно вам молиться, целую ночь топчетесь, долой из церкви», – повернул за плечи провозглашавшего ектению иеродиакона. Но, вняв всеобщим настойчивым просьбам, разрешили окончить литургию. Не покидая храма, большевики входили в алтарь в шапках, курили, а к концу службы один из них схватил монаха и ножницами отрезал ему волосы, крича при этом, что будет стричь всех по очереди. И действительно, нескольким монахам были обрезаны волосы на голове и бороды. А в это время другой красноармеец вбежал в алтарь, открыл царские врата и, стоя в них, кричал: «Не выходи, стрелять буду!». Братия, ожидая дальнейших страданий, причастилась Св. Таин. Между тем повальный грабёж продолжался по всем помещениям монастыря. Продолжались и глумления над монахами, которых заставляли, как и раньше, курить, плясать и даже пить чернила. Утром, когда вновь должна была начаться обедня, службы уже не допустили. Ворвавшаяся в церковь толпа большевиков набросилась на священнослужителей и стала их вытаскивать в ризах из храма. С архимандрита сняли сапоги. Затем, несмотря на мороз, выстроили монахов в ряды и среди побоев, площадной брани и грубых издевательств стали их обучать маршировке и военным приёмам. Одновременно в соседнем храме другая толпа красноармейцев кощунственно представляла богослужение: один из них, надев ризу и митру, сел на престол и перелистывал Евангелие, а другие, тоже в облачениях, открывали и закрывали царские врата на потеху своим товарищам. Добыча двухдневного грабежа была вывезена на 38 подводах.

Параллельно с осквернениями и ограблениями церквей и народных святынь осуществился по отношению к представителям православного духовенства тот террор, который залил кровью всю русскую землю.

Красный террор, осуществлённый пресловутыми чрезвычайными комиссиями по борьбе с контрреволюцией (Чека), с особой силой обрушился на духовенство, признанное Советской властью главным оплотом контрреволюции. Нет тех моральных и физических испытаний, которых не приходилось бы пережить служителям Бога.

Изложение здесь нескольких случаев из тяжёлой русской действительности за период гражданской войны осветит перед нами крестный путь православного духовенства.

В Курске священников и монахов заставляли чистить улицы, сваливать снег с крыш, таскать дрова и воду, расчищать железнодорожное полотно. И всю эту работу они должны были производить в своём обычном одеянии священнослужителей, с крестами на шее. По удостоверению свидетелей, больно было видеть пастырей, идущих по улицам города с лопатами на плечах под конвоем красноармейцев. На улицах выставлялись плакаты с карикатурными изображениями духовных лиц и с призывами к их уничтожению.

В Царицыне была объявлена по городу и уезду мобилизация белого и чёрного духовенства мужского и женского пола в возрасте от 18 до 50 лет. Их гнали на полевые работы и на работы по укреплению города. Все монахини были сначала отправлены в Чека, где комиссарша Савинкова угрожала их всех истребить «как негодный элемент», а затем они были переданы в распоряжение комиссара Добина для отправки на полевые работы.

К окопным работам было привлечено духовенство в г. Екатеринославе. В Луганске священников заставляли убирать трупы людей и животных, рыть могилы, пилить дрова, убирать мусор, чистить погреба.

В Харькове монахов Покровского монастыря погнали в первый день Рождественского праздника в красноармейские казармы мыть полы, подметать дворы, чистить мусорную яму и пилить дрова.

Далее следовали обыски и аресты. В Царицыне, где аресту подвергались многие из наиболее уважаемых представителей духовенства, как например, протоиереи Горохов и Струков, священники Шмелёв, Орлов и другие, – отношение к арестованным было исключительно скверное. Их ругали площадной бранью, заставляли подметать помещение, носить дрова, чистить дымовые трубы, выносить из камер параши. Эту чёрную работу они должны были производить как в местах их заключения, так и в квартирах, занятых большевистскими учреждениями и комиссарами. Допросы духовенства производились обыкновенно ночью; при этом их будили криками: «Вставайте, длинноволосые сволочи и черти!».

О тех моральных пытках и физических испытаниях, которым подвергается духовенство во время обысков и арестов, можно судить по злоключениям архиепископа Донского и Новочеркасского Митрофана. Через день после занятия города Новочеркасска большевиками, 13-го февраля 1918 года, в 12 часов дня в покои архиепископа Митрофана ворвались четверо грязных, со зверскими лицами матросов, в шапках, с папиросами в зубах и вооружённых винтовками, шашками, с револьверами в руках. Заявив архиепископу, что они явились искать оружие, они принялись за обыск. Но оружия они, конечно, не нашли и удалились. За это время у архиерейского дома собралась толпа в несколько сот человек. За время Обыска со двора были похищены архиерейские лошади. Через три часа в покои архиепископа ворвалась толпа других матросов. Их было человек пятнадцать. Они принялись за обыск, перевернули всю обстановку, рвали бумаги и грабили всё ценное: серебро, бельё, сапоги и пр. Награбив что могли, они стали совещаться между собой, арестовывать ли архиепископа или нет. Они уже хотели оставить его на свободе, когда один из них, мальчишка лет 17, сказал: «Я без него не поеду. Я его арестовываю». Тогда с ним согласились и другие, и архиепископа повезли на извозчике на вокзал, в штаб. Там матросы объяснили, что арестовали владыку за то, что он проклинал большевиков. Было приказано отвезти арестованного в Атаманский дворец для разбора дела. Пешком повели иерарха через весь город. Шёл он в сопровождении тех же матросов и многотысячной толпы народа. Часть этой толпы, состоящая из сектантов, хлыстов и из распропагандированных уже большевиками элементов, глумилась над стариком, ругая его обманщиком, смутьяном и потрясая кулаками; некоторые издали плевали в архиепископа. Но другая часть была настроена иначе, некоторые даже плакали, но не могли ничем помочь. Дорога была тяжёлая, грязная и шла в гору. Несчастный еле передвигал ноги. Наконец его довели до дворца, где отдан был приказ вести его в тюрьму. Снова, не дав передохнуть, повели его по городу и привели на местную гауптвахту, где он был заключён в тесную грязную камеру. Вместе с ним был помещён арестованный войсковой атаман генерал Назаров, впоследствии казнённый, и ещё один прапорщик.

Спали вдвоём на голой дощатой лавке. Сидя в камере, пришлось испытать всякие унижения со стороны красноармейцев, которые плевали в двери и угрожали смертью. Но, с другой стороны, население, разные учреждения и приход настойчиво ходатайствовали об освобождении архиепископа из-под ареста. Наконец, через десять дней его повели в здание судебных установлений, и здесь ему объявили постановление военно-революционного суда о признании его ни в чём не виновным. При этом председатель военно-революционного суда объявил, между прочим, Митрофану, что революционная власть убедилась, что народ его любит. На следующий день народ в церкви с плачем радости бросился к своему пастырю, целуя ему ноги, руки и одежду. Эта любовь народа и боязнь народного гнева заставили в то время советскую власть воздержаться от каких-либо репрессивных мер по отношению к архиепископу. В данном случае говорил страх за собственную безопасность.

Но не всегда этот страх останавливал преступную руку кровожадных палачей.

Убить «попа» да ещё посмеяться над ним, по-видимому, входит в правила поведения верного большевика. Один красноармеец (в письме к родным) описывал кровавые подвиги красноармейцев в Донской области и, между прочим, с восторгом сообщал, что, когда красные вошли в Персиановку, то не щадили никого, били всех: «Мне тоже, – пишет он, – пришлось застрелить попа одного. А теперь мы ещё ловим этих чертей и бьём, как собак».

Из высших представителей духовенства, между прочим, убиты митрополит Киевский Владимир, архиепископ Пермский Андроник и бывший Черниговский Василий, епископы Никодим, Гермоген, Макарий и Ефрем, викарий Новгородский Варсонофий, Вятские – Амвросий и Исидор и многие другие.

Митрополит Киевский Владимир был убит 25-го января 1918 года, через два дня после занятия Киево-Печерской Успенской лавры. В лавру явились трое людей, из них двое были в солдатских шинелях, а третий в кожаной куртке, и заявили, что должны произвести обыск с целью обнаружить спрятанные в лавре пулемёты. Никаких пулемётов, конечно, не нашли, но всё же приказали митрополиту следовать за ними, объяснив, что ведут его в штаб. Через некоторое время в лавре услышали ружейные выстрелы, а затем тело убитого владыки обнаружено было в расстоянии 150 саженей от ворот лавры. Убитый лежал на спине, покрытый шубой; на нём не оказалось панагии, клобучного креста, чулок, сапог с галошами и золотых часов с цепочкой. Медицинским освидетельствованием на теле покойного обнаружены следующие ранения: огнестрельная рана у правой глазной щели, резаная рана покровов головы с обнажением кожи, колотая рана под правым ухом и четыре колотых раны губы, две огнестрельные раны в области правой ключицы, развороченная рана в области груди с вскрытием всей грудной полости, колотая рана в поясничной области с выпадением сальника и ещё две колотые раны груди.

Этот осмотр трупа показывает, что митрополита кололи, резали и расстреливали и что, таким образом, смерть его сопровождалась истязаниями.

Особенно жестоким пыткам был подвергнут архиепископ Пермский Андроник, которому были сначала вырезаны щёки, выколоты глаза и обрезаны нос и уши. В таком изувеченном виде его водили по городу Перми, а затем сбросили в реку. Гермоген Тобольский был отправлен зимой на принудительные работы по рытью окопов, а затем потоплен.

Отделение Церкви от государства, своеобразно трактуемое большевиками, сделалось предлогом для запрещения проповеди гонимой религии, и мученическая смерть епископа Никодима в Белгороде представляет яркое тому доказательство.

Епископ не вмешивался в политическую жизнь, но в своих проповедях, браня насилия, грабежи и убийства, призывал свою паству к учению Христа, утверждая, что законы Божий выше законов человеческих. Такие проповеди возбудили злобу против епископа в местном коммунистическом управлении. В первые дни Рождества 1918 года известный своей жестокостью комендант Саенко, собственноручно убивший тысячи людей, арестовал епископа и увёз в чрезвычайку. Но возникшие среди народа волнения по поводу ареста любимого пастыря заставили Саенко отпустить епископа обратно в монастырь. Однако в тот же день Никодим вновь произнёс проповедь, осуждавшую насилия, после чего он был вновь арестован тем же Саенко, который говорил при этом, что через попов и монахов вся революция пропала. Обратившаяся к Саенко с просьбой об освобождении Никодима жена священника Каенская была арестована Саенко, который в тот же вечер собственноручно её расстрелял, а епископа приказал отвезти в тюрьму, где ночью в углу тюремного двора он и был казнён. Желая скрыть от народа эту казнь и боясь отказа красноармейцев казнить уважаемого пастыря, его повели на казнь в военной шинели. Труп его был отвезён за город и брошен в общую могилу. Но слух об его казни всё же дошёл до народа, и ежедневно у братской могилы служили панихиды по христианском мученике.

В Харькове 80-тилетнего иеромонаха Амвросия перед казнью в несколько приёмов избивали прикладами. Священника Димитрия вывели на кладбище, раздели донага; когда же он стал себя осенять крестным знамением, то палач отрубил ему правую руку. Тело его не позволили хоронить и дали на съедение собакам. Старика священника, заступившегося за приговорённого к казни крестьянина, засекли до смерти шомполами и изрубили шашками, а потом красноармейцы-палачи с циничным наслаждением рассказывали, как они били шомполами голого старика «по брюху», «по спине» и как тот крючился от боли.

Священника Моковского изрубили за то, что он порицал большевистские злодеяния, а когда его жена обратилась с просьбой о разрешении похоронить тело казнённого мужа, то красноармейцы перерубили ей сначала руки и ноги, изранили грудь, а затем уже зарубили до смерти.

В монастыре Спасовском матрос Дыбенко арестовал настоятеля 75-летнего архимандрита Родиона, который в первую же ночь был выведен в поле и там убит. Один из красноармейцев хвалился тем, что убил настоятеля он: сперва срезал с его головы кожу с волосами, а потом нагнул голову и стал рубить шею.

Последующий осмотр трупа подтвердил ужасное признание красноармейца.

В Изюмском уезде сельского священника Лонгинова арестовали и повезли в город. Дорогой ему отрезали нос и бросили в реку.

В Херсонской губернии одного священника распяли на кресте.

В одной из станиц Кубанской области в ночь под Пасху был во время богослужения замучен священник Пригоровский: ему выкололи глаза, отрезали уши и нос и размозжили голову. В той же области священника Лисицына убили после трёхдневных истязаний. Священник Флечинский был изрублен в куски. Священнику Бойко было каким-то образом разорвано горло.

В Терской области зарублен шашками, вместе с несколькими десятками заложников, ессентукский священник отец Иоанн Рябухин. Вся эта казнь представляла из себя ужасную кровавую бойню, во время которой престарелых и больных заложников рубили в ночной темноте шашками на краю ямы, в которую падали убитые, а иногда ещё и живые. Священник Рябухин упал в яму ещё живым и в течение ночи ему удалось несколько высвободиться из-под груды навалившихся на него тел и тонкого слоя земли. На его стон явился кладбищенский сторож, который застал отца Рябухина выглядывавшим из ямы и умолявшим вытащить его и дать ему воды. Но страх сторожа перед красноармейцами был настолько велик, что в душе его не оставалось более места для других чувств, и он забросал живого священника более толстым слоем земли. Стоны стихли. А когда через несколько месяцев яма была раскопана, то труп священника был обнаружен с поднятыми руками, что свидетельствовало о его усилиях выбраться из могилы.

На станции Чаплино в пределах Екатеринославской губернии был казнён архимандрит Вениамин из Москвы. Казнён он был за то, что заступился за приговорённого к смерти на той же станции бывшего земского начальника. Слабого старика, едва передвигающего ноги, тащили на казнь по вокзальному перрону. На месте казни его раздели и платье его палачи разделили между собой. Затем жертву стали нещадно бить шомполами. Сила ударов была столь велика, что одним из ударов была отбита коса. Архимандрит, весь окровавленный, молчал и только молился, но ударами по рукам ему умышленно мешали креститься. Мучение продолжалось бесконечно долго, пока, наконец, несчастному не отрубили голову.

В Бахмутском уезде той же губернии сельскому священнику Попову предложили отслужить панихиду по самому себе, а когда он отказался выполнить, его тут же расстреляли. Другому сельскому священнику в том же уезде большевики перед смертью выкололи глаза и вырвали бороду.

В селе Рождественском Александровского уезда красноармейцы отрубили местному священнику руки и ноги по туловище и в таком виде повесили за волосы на акацию, а затем расстреляли и три дня не позволяли снимать тело с дерева.

В Полтавской губернии красноармейцы заняли Лубянский Спасо-Преображенский монастырь, повеселились в нём и принялись грабить и кощунствовать. Затем через некоторое время их офицер приказал настоятелю священно-игумену Амвросию собрать всю братию. Часть монахов была в отсутствии и всего собралось 25 человек. Их объявили арестованными, потребовали выдачи ключей от келий и всех других монастырских помещений. Затем монахам было приказано принести дрова и при этом им объяснили, что все они будут сожжены. Но приближение Добровольческой армии расстроило их планы, нельзя было медлить, и спешно погнали всех арестованных монахов в город, а оттуда повели на вокзал. Здесь среди ночного мрака их стали расстреливать партиями. Расстрел начался с настоятеля Амвросия, которого убил выстрелом из револьвера комиссар Бакай, стоявший во главе стражи. А затем красноармейцы стали расстреливать остальных. Семнадцать монахов было убито, а остальные семь были только ранены и притворились убитыми. В самой Полтаве в конце июня 1918 г. был арестован большевиками иеромонах Крестовоздвиженского Полтавского монастыря Нил. Несколько раз его водили на допрос. С последнего допроса он вернулся сильно избитым. Сопровождавший его красноармеец заявил, что арестованный монах так упорен, что ничего не хочет говорить и что на него придётся истратить 37 рублей, т.е. стоимость пули. Действительно, 4 июля он вместе с двумя неизвестными был выведен в лес, и там все трое были расстреляны. Осмотр трупа иеромонаха Нила установил, что убийство его сопровождалось тяжёлыми, безмерно мучительными истязаниями.

И мученический венец приемлется духовенством с величайшим смирением и героизмом.

Протоиерей Восторгов, приговорённый вместе с другими лицами к расстрелу, запретил завязывать себе глаза и просил расстрелять его последним, чтобы иметь возможность напутствовать в новую жизнь всех других расстреливаемых. Иеромонах монастыря Спасов Скит Афанасий, выведенный на казнь, стал на колени, помолился, перекрестился и затем, поднявшись с колен, благословил стоявшего против него с ружьём в руках большевика и поднял руки вверх. Двумя выстрелами красный палач убил только что благословившего его пастыря.

Так погибают за веру и родину православные духовные отцы русского народа – погибают, как погибали великие мученики первых времён христианства.

Провозгласив принцип свободы совести, отделение Церкви от государства и школы от Церкви, большевики наряду с этим в обследованном районе воздвигли гонение против православной церкви и её служителей. Так, наступая на известный населённый пункт, «красная армия» не стеснялась выбирать мишенями для своей артиллерии православные храмы; от выстрелов её, например, пострадал соборный храм в Луганске, в который попало три артиллерийских снаряда. На местах большевиками допускалось поругание храмов, глумление над мощами, священными предметами. В этом отношении надлежит отметить нижеследующие случаи. За время своего пребывания в Луганске большевиками разгромлены церкви при Луганской тюрьме и женской гимназии Чвалинской. Тюремная церковь разгромлена совершенно: на полу обнаружены следы крови, костра, окурки, грязные портянки; свечной ящик разбит и содержимое расхищено; из Св. Антиминса вынуты мощи; Евангелие, кресты, покрывало разбросаны по полу; стеклянный колпак на Дароносице разбит, сами же Дароносица и Священные Сосуды похищены; облачение разорвано. Не ограничиваясь этим, большевики, надев на себя священнические ризы, взяв в руки кресты, Евангелие и кадильницы, с пением похабных песен на церковные мотивы, отправились по камерам арестованных «буржуев» и «контрреволюционеров», где предметами, бывшими в их руках, наносили побои последним, сопровождая всё это площадной бранью, хулою Бога, Матери Божией, религии, церкви и её служителей. Церковь гимназии Чвалинской найдена невероятно загрязнённой, иконостас повреждён и иконы из него выбиты и разбросаны по полу, Царские врата вскрыты, Престол вынесен на середину церкви и обращён в обеденный стол. В момент прибытия свидетеля в помещение церкви он застал одного из красноармейцев разгуливавшим по алтарю в шапке, с папироской в зубах, а другого – занятого похищением электрических лампионов, для осуществления чего он взял Св. Престол, перенёс его со средины церкви к стене и делал попытки влезть на него. Разграблен также большевиками и молитвенный дом на руднике Екатеринославского горно-промышленного общества «Бурое». Наряду с этим повсеместно большевики в шапках, с папиросами в зубах и с оружием в руках произвели обыски церквей в целях обнаруживания то скрывавшихся священнослужителей, то складов пулемётов, оружия и съестных припасов. Всюду ими запрещался церковный колокольный трезвон, причём запрещение это мотивировалось тем, что посредством него производится сигнализация «белогвардейцам».

Иногда большевики делали попытки к социализации православных храмов и церковного имущества. Подобный вопрос был возбуждён на одном из митингов в Луганске ввиду необходимости подыскания подходящего помещения для открытия народного дома и биографафа (Так в оригинале. – Прим. ред. журн. «Волга»). Однако после того как один из присутствовавших заметил, что, хотя он и ничего не имеет против социализации, но обращает внимание собрания на отсутствие в Луганске общественных бань и потому вносит предложение о социализации для устройства бань луганской синагоги, вопрос о социализации храма был снят с обсуждения. Не гнушались большевики и осквернением могил. Так, в имении С. А. Кохановской, при д. Ильинке Андреевской волости Бахмутского уезда, произведено кощунственное глумление над 7-ю могилами, составляющими фамильное кладбище; все ценные памятники уничтожены, разбиты и разбросаны; остатки их носят на себе следы похабных рисунков и надписей; одна из могил полувскрыта. В отношении погребения большевиками производились и признавались лишь похороны гражданские и в этом отношении не делалось даже исключений для членов своей партии. Так, в Лисичанске, ввиду того, что в погребении одного из большевистских военных врачей принимало участие духовенство, последний был лишён отдания воинских почестей. Неуважение к иконам проявлялось большевиками и при производстве обысков в частных домах, они снимались со стен и разбивались.

Из числа расстрелов по своей жестокости и кощунственности выделяется убийство священника деревни Ново-Никольской отца Николая Милюткина. Ему было предъявлено вымышленное обвинение в том, что, узнав о следовании через село партии пленных красноармейцев, он прервал Богослужение, взял в руки св. чашу с Дарами, вышел на паперть церкви и выражал свою радость пением «Христос Воскресе». Представ перед местной чрезвычайкой, отец Милюткин во время допроса был подвергнут избиению шомполами и, кроме того, двумя шашечными ударами ему были нанесены раны на ноге и снято полскальпа. После этого он, по просьбе местных крестьян, был выдан им на поруки, но через два часа его вновь приволокли в чрезвычайку, где председатель её произвёл в него в упор выстрел из револьвера, а присутствовавшие красноармейцы нанесли шашками многочисленные ранения.

Увидя, что пол покрыт истекавшей из ран кровью, большевики позвали собак и заставили их вылизывать кровь, а когда те противились, то их пороли нагайками. Затем, раздев труп, его сволокли к реке Дону и бросили в воду, приговаривая: «Плыви в Новочеркасск, скажи, чтобы неделю ждали нас». Кроме того, зарегистрированы следующие случаи расстрелов священнослужителей: 1) архимандрита отца Геннадия, на Левенговских заводах, за хранение «весьма вредной для деятельности большевиков книжки»: «Протоколы сионистского съезда в Лондоне в 1905 г.»; 2) священника Тимофея Стадника, в с. Ново-Бахмутовке; 3) священника Константина Щёголева, в с. Андреевке Бахмутского уезда; 4) священника Фёдора Базилевского в с. Григорьевке и 5) священника в селении Давидовке. Всем им предъявлялось обвинение как «контрреволюционерам, плохо отзывающимся о большевиках», не желающим удовлетворить требования о выдаче денег. Как же ко всему изложенному относилась паства? Терроризированное население всюду глухо роптало и лишь в некоторых случаях активно выступало против большевиков. Так, в Авдеевке храм и священнослужителей от разграбления защитило население; оно же в ответ на объявление декретов об отделении Церкви от государства ответило постановлением на общем собрании: церкви и причт содержать на свой счёт. В с. Гришине, вопреки запрещению служить молебен 9 мая 1919 года, рабочие потребовали служения такового, а затем выступили на защиту священника, на жизнь которого было сделано покушение со стороны большевиков. В Юзовке рабочие, наслышанные о насилиях, творимых большевиками над церковью и её служителями, собрались на собрание ещё до прихода большевиков в Юзовку и вынесли постановление о том, что, если большевиками будет проявлено неуважение к церкви и священнослужителям, то против этого восстанут все рабочие. Резолюция была вручена большевикам, и тем церковь и священнослужители были спасены. Нельзя не отметить и случаи Готовности среди духовных лиц служить большевикам и следовать их учению. Так, в селе Григорьевке большевики допустили к отправлению служб и треб священника Ипатия Константинова (которому было запрещено служение), и он по их требованию совершал бракосочетания Великим Постом. Правление Свято-Троицкого монастыря близ Луганска объявило монастырь «духовной трудовой коммуной», о чём и подало заявление в Луганский Совет. Других исповеданий, кроме православного, большевики не касались и лишь в отношении евреев-"буржуев» применяли посылку на общественные работы по субботам.

В посёлке Попасная священник Драгожинский был приговорён к смерти за проповедь, в которой указал, что Юлиан-отступник перед смертию сказал: «Ты победил, Галилеянин», – в чём большевики усмотрели намёк на себя.

Таким истязаниям в Попасной подвергся Красовский, в Переездной – священник Булахов, в Лисичанске – Шепелев.

В Ставропольской губернии планомерное гонение на церковь началось с переходом власти в епархии к большевикам весной 1918 года. Стремление подорвать в народе чувство веры и почитания церкви путём самого циничного осквернения храмов и предметов богослужения сопровождалось повсюду грабительством. Разграблена большая часть церквей, монастыри, архиерейские дома и ризницы, причём расхищено имущество огромной ценности. И всё это делается не иначе, как с кощунством и святотатством; Царские врата рубятся (стан. Прочночепская Лабинского о.), плащаницы разрываются и надеваются как украшение на лошадей. Из риз и облачений шьются костюмы и женские юбки, из Антиминса делаются кисеты для табаку, разбрасываются Святые Дары. Были случаи, когда красноармейцы въезжали в церкви на лошадях в шапках и с папиросами во рту. Церковь оглашалась непристойной циничной руганью (ст. Ново-Корсунская Куб. обл.). По-видимому, делалось всё, чтобы подорвать чувство веры в народе, осквернить всё, что имеет отношение к христианской религии.

При таком отношении духовенство во времена большевизма заплатило большим числом мучеников. В пределах небольшой территории Ставропольской епархии убито 52 священника, 4 дьякона, 3 псаломщика и 1 ктитор, есть основание предполагать, что число погибших значительно больше.

Поводы гонения были разнообразны: сочувствие кадетам и буржуям, осуждение большевиков в проповеди, служение молебна для проходивших частей Добрармии, протест против богохульства – всё служило предлогом для мучительных казней с запрещением во многих случаях хоронить убитых или с разрешением похорон за большой выкуп со стороны родственников.

Сведения, собранные комиссией по расследованию злодеяний большевиков, говорят о полном озверении тех, кто прикрывается лозунгами свободы и братства.

1) Священник Александр Подольский был убит за то, что служил молебен казакам перед выступлением против красноармейцев (ст. Влидивировская Куб. обл.). Но прежде чем его убить, его долго водили по станции, глумились и били, а потом зарубили за селом на свалочном месте. Один из прихожан, пришедший его похоронить, был тут же убит пьяными красноармейцами.

2) Священник села Соломенского Ставропольской губ. Григорий Дмитриевский, выведенный красноармейцами за село на казнь, просил дать ему помолиться перед смертью. Он опустился на колени и молился вслух, осыпаемый насмешками и требованиями скорее кончать молитву. Не дождавшись конца молитвы, красноармейцы бросились на него, коленопреклонённого, с шашками и отрубили ему сначала нос и уши, а потом голову.

3) Священник Магдалинского монастыря Куб. обл. Григорий Никольский 27 июня 1918 года после литургии, за которой он приобщал молящихся, был взят красноармейцами, выведен за ограду монастыря и там убит выстрелом из револьвера в рот, который его заставили открыть при криках: и мы тебя приобщим.

4) В станице Варсуковской весной 1918 г. священник Григорий Златоусский был убит красноармейцами за то, что служил молебен по просьбе казаков об избавлении от красноармейцев.

5) В станице Попутной протоиерей Иванов, прослуживший в этой станице 36 лет, был заколот красноармейцами за то, что он в проповедях указывал, что они ведут Россию на погибель.

6) В станице Вознесенской Троицкой церкви, священник Алексей Павлов, 60 с лишком лет, был убит на площади за то, что происходил из казаков и когда-то служил в гвардии.

7) В станице Удобной священник Фёдор Берзовский, старше 50 лет, убит красноармейцами с запрещением хоронить его тело за то, что высказывался неодобрительно о большевиках.

8) Священник станицы Усть-Лабинской Михаил Лисицын, около 50 лет, убит, причём перед убийством ему накинули на шею петлю и водили по станице, глумились и били его так, что, падая на колени, молил поскорее с ним покончить. Жене его пришлось заплатить 610 руб., чтобы ей разрешили его похоронить.

9) Священник станицы Данкайской Иоанн Краснов, 49 лет, убит за служение молебна перед выступлением прихожан против большевиков.

10) Священник станицы Ново-Щербинской Алексей Милютинский, 59 лет, убит за осуждение красноармейцев в том, что они ведут Россию к гибели, и отслужил молебен перед выступлением казаков-прихожан.

11) Священник станицы Георго-Афонской Александр Флегинский, 56 лет с лишним, после того как был избит с бесконечным глумлением, выведен за станицу и убит; тело его было найдено много времени спустя.

12) Священник станицы Неломаевской Иван Пригорский, 49 лет, направления крайне левого, в великую субботу выведен из храма на церковную площадь, где с руганью набросились на него красноармейцы, избили его, изуродовали лицо, окровавленного и полуживого вытащили за станицу и там убили, запретив хоронить.

13) Заштатный священник Золотовский, старец за 80 лет, проживавший в селении Надежда, был захвачен красноармейцами во время сна после обеда, был выведен ими на площадь, наряжен в женское платье, после чего они требовали, чтобы он танцевал перед народом, а когда старик отказался, они его тут же повесили.

14) Заштатный священник Павел Калиновский, 72 лет, проживавший в городе Ставрополе, во время захвата этого города в октябре 1918 г. красноармейцами за то, что имел внуков офицеров, был арестован красноармейцами и приговорён к наказанию плетями, он умер под ударами.

15) В селе Баингар красноармейцы явились в дом священника Дмитрия Семёнова, потребовали еды и после угощения обещали, что священник будет цел, и ушли, но затем прислали за ним, после чего наутро его тело было найдено за селом.

16) В селе Безопасном убиты священник Серафимовской церкви Леонид Соловьёв, 27 лет, диакон Дмитриевской церкви Владимир Остриков, 45 лет, псаломщик Александр Флегинский, 51 года. Убили их местные большевики, они были захвачены, причём их увели на место, где раньше закалывали чумной скот. Велели им самим рыть могилу, а затем набросились на них, зарубили шашками и, недорубленных, полуживых, закопали в наполовину вырытые могилы. Никаких особенных обвинений им не предъявлено, а просто признали нужным извести священников.

17) Псаломщик Свято-Троицкой церкви станицы Восточной Александр Донецкий был присуждён за «принадлежность к кадетской партии» к заключению в тюрьму, но по дороге сопровождавшим его отрядом убит.

18) Священник хутора Танайки Черноморской губ. о. Иоанн Малахов вместе с женой своей были арестованы красноармейцами, приведены ими в станицу Минеральскую и там расстреляны после издевательств «в особенности над матушкой», как доносит местный священник.

Красноармейцы произвели насилия не только над священнослужителями православной, но и инославных церквей.

19) В советской газете «Солдат революции» напечатано о новом кощунстве большевиков – вскрытии мощей св. Сергия Радонежского, произведённого 11 апреля прошлого года. Руководил этим председатель Сергиевского исполкома товарищ Банханон в присутствии 300 приглашённых из духовенства, вскрытие производил иеромонах Иона. Даже в советской газете «Беднота» проглядывает то возмущение, с которым отнеслись к этому духовенство и народ. У стен монастыря собралась огромная толпа, а в самом храме, где ещё шло непрерывное бдение среди богомольцев, желавших в последний раз приложиться к мощам, повсюду слышались рыдания и возгласы: «мы веровали и будем веровать», а в это время в приделе храма устанавливался кинематограф, и несмотря на все потуги, кощунственный акт вскрытия мощей приведён в исполнение.

20) Архимандрит Антоний, командированный в Москву и вернувшийся оттуда в январе сего года, рисует положение церквей в Москве в следующем виде:

Патриарх Тихон под домашним арестом, при нём круглые сутки дежурили китайцы, латыши и красноармейцы, неоднократно оскорблявшие патриарха и хозяйничавшие в его помещении, как у себя дома. Большевистская чрезвычайка почти ежедневно чинила допросы патриарху, продовольственного пайка лишила, и близкие его из своих скудных запасов уделяют патриарху 1/4 ф. хлеба в день. Церковь в Москве обложена контрибуцией: на патриарха наложили 100 тысяч рублей, на Троицкую лавру 17 миллионов, на Афонскую Пантелеймоновскую часовню 100 тысяч. Около часовни Иверской Божьей Матери на здании городской думы сорван большой образ св. Александра Невского и на место его вделана красная пятиконечная звезда с надписью: «Религия – опиум для народа». Кремлёвский образ святителя Николая завешан красной тряпкой. Новоспасский мужской монастырь обращён в тюрьму, и первым заключённым в эту тюрьму был настоятель этого же монастыря епископ Серафим. В прочих монастырях живут комиссары, фактически ими управляющие. В Кремль доступа нет, но по Москве ходят слухи, что Кремль разграблен, что Чудов монастырь обращён в казармы, в Успенском Соборе происходят оргии. Церковных служб в Кремле не совершают. (Следст. Комис. по расслед. зверств большевиков).

21) Прибывшие из Ялты сообщают, что зверски большевиками убит популярный священник Сергей Щукин.

22) В Ставропольской губ. в селе Сергиевском в июне 1918 г. военным комиссаром села убит священник Патрыкин за то, что протестовал и уговаривал жителей не платить красноармейцам 90 тысяч рублей контрибуции.

23) В середине июля 1918 года жители села Сергиевского Иван Ефремов, Павел Ефременко, Гавриил Авдиенко и Александр Новиков были приговорены к смерти красноармейцами за контрреволюционность, зарубили их шашками. В этом суде принимал участие и военный комиссар Шапкин.

24) В селе Александрия Благодарненского уезда в июле 1918 года крестьянин Аким Ледиков был приговорён дивизией Жлобы к смерти за контрреволюционность. Приговор был приведён в исполнение Антоном Поддаковым, Иваном Шапевцовым и Макаром Оаврюком, которые закололи штыками Ледикова.

25) В г. Ставрополе 22 июня в день католического праздника «Тела Господня» во время богослужения в местном рижском католическом костёле был арестован настоятель его ксёндз Крапивницкий, которого застали в то время, как он исповедовал прихожан, ему едва дали окончить, причём красноармейцы в это время стояли возле него с оружием в руках, в шапках и с папиросами во рту. А затем, не дав ему закончить богослужение, повели его к коменданту, где едва не убили его, хотя ни в чём он не обвинялся, и спасти его удалось только польскому консулу, которого известили прихожане.

Екатеринодарская церковь обратилась к христианским церквам всего мира, указывая на огромную опасность для христианства со стороны большевизма, обольщающего тёмные массы обещанием земного рая, с одной стороны, а с другой, по справедливым словам этого обращения, – являющегося лютым врагом Спасителя и всего христианства. (Особая ком. по рассл. злод. большевиков).

26) Из Ярославля сообщают, что в Кафедральном соборе вскрыты мощи ярославских чудотворцев благоверных князей Василия и Константина, а в Спасском монастыре «князя Фёдора и чад его Давида и Константина» (Вел. Россия).

27) В советских газетах напечатано письмо священника М. Фомина, который «добровольно сложил с себя сан», о том, что им совместно с большевистскими комиссарами было произведено вскрытие мощей св. Александра Семрокского. Мощи святителя находятся в одном из северных монастырей (Приаз. кр.).

28) По сообщению газеты «Беднота», вскрыты и обследованы мощи двух угодников: Макария Жабинского, покоившиеся в Жабинской пустыне в 3-х верстах от г. Белёва Тульской губ., и схимника Дмитрия, находившиеся в Георгиевском соборе в Юрьеве Владимирской губ. После обследования мощи уничтожены кощунственным актом, руководили местные комиссары.

Одним из образцов документов, собранных представителями иностранных миссий, могут служить акты дознаний, произведённых в Сибири в 1919 г., когда сибирская армия под начальством адмирала Колчака освободила от большевиков Пермскую и Уфимскую губ. Тотчас же, по кровавым следам прогнанных большевиков, представители французской и английской миссий произвели в этих местах тщательную анкету об их деятельности.

Из протоколов, вошедших в анкету, ниже помещается как образец протокол, составленный 10 февраля 1919 года поручиком французской службы Адрианом Субербьелем.

Протокол текстуально гласит:

«10 февраля 1919 г., Пермь. Я, поручик французской миссии Субербьель Адриан, состоящий при главном секретариате французской республики в Сибири, производил допрос Наумова, секретаря чрезвычайной комиссии, который показал:

“Я, бывший секретарь общего отдела Пермской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем – Наумов Павел Александрович. До большевиков я служил урядником, был на германской войне, а потом работал в снарядно-закалочном заводе моторщиком. После закрытия завода подал прошение лично мне известному комиссару Малкову, который и принял меня на должность делопроизводителя.

Чрезвычайная комиссия неофициально образовалась с февраля 1918 г. под председательством комиссара Малкова. Задача Чрезвычайной комиссии была борьба с антибольшевистским элементом.

Чрезвычайная комиссия непосредственно подчинялась Всероссийской Чрезвычайной комиссии, находящейся в Москве, и представляла из себя отдел губернского Совета, но все распоряжения получались из Москвы. Чрезвычайная комиссия пользовалась всей полнотой власти, действовала самостоятельно и, если бы нашла нужным, могла арестовать главных комиссаров. Председатель комиссии был Малков Павел Иванович, 25 лет, член губернского Совета, до большевиков был рабочим Пермского пушечного завода. Малков был с образованием начального училища, едва был грамотен. Заведующим отделом по борьбе с контрреволюцией и саботажем был Воронцов Григорий Фёдорович, 20 лет. До большевиков Воронцов был рабочим-металлистом, без образования и едва был грамотен...

...Расстреливали в помещении комитета, в лесу, на реке Каме.

Расстреливались люди без каких бы то ни было постановлений.

Если один комиссар захочет кого-нибудь «расстрелять», посылал бумагу двум другим комиссарам, которые, не разбирая дела и не увидав человека, писали тоже «расстрелять», и этого было достаточно для расстрела.

За 8 месяцев существования комиссии в книгах, которые видел я сам и где должны были писаться разборы дел, написано было всего не больше 10 дел, а расстреляно к 1 декабря 1918 г. было в Перми 150 человек и по уезду около 400 человек...

Трупы расстрелянных в помещении комиссии валялись по нескольку дней, засыпались навозом, а потом увозились за город на грузовых автомобилях.

Лично я на расстрелах не присутствовал, а всё слышал от самих комиссаров в свободном разговоре в комиссии. Заложников брали на основании предписания Свердлова, полученного в июне месяце. В заложники приказано было брать промышленников, членов партии кадетов, меньшевиков и священников. Заложников взято очень много, но думаю, что спаслись из них немногие.

После ареста архиепископа Андроника сам Малков говорил мне, что его убили в ночь ареста. Всем, справлявшимся об архиепископе, говорили, что он спрятан. Когда же была получена бумага из комиссариата юстиции с копией запроса патриарха Тихона о судьбе архиепископа Андроника, то Малков приказал мне положить её в стол. Когда через некоторое время я спросил Малкова, как ответить на бумагу, то Малков приказал написать, что епископ выслан в Архангельскую губернию, которая в то время была уже занята англо-французскими войсками...

...К духовенству Воронцов относился с ненавистью и называл их «чёрными воронами»; я утверждаю, что им много расстреляно священников и монахов.

При эвакуации Перми 16 декабря 1918 г. меня эвакуировали вместе с канцелярией, но дорогой со станции X. я бежал, перешёл фронт 1 января 1919 г. у деревни... и явился к коменданту села, который отправил меня в Пермь.

Всё вышеизложенное подтверждаю своею подписью”».

(Подпись) (№ 22).

Тогда же, как видно из помещённой в парижской русской газете телеграммы, отправленной из Омска 20 марта, «Пермский епископ опубликовал список, в котором числятся 42 представителя православной церкви, расстрелянных и замученных большевиками» (№ 23).

Документом, рисующим обстановку на севере России, является протест, вручённый 19 апреля 1919 г. «Союзом духовенства и мирян гор. Архангельска» временному правительству Северной области. Протест этот, являющийся едва ли не единственным за истекшие годы протестом терроризованного русского духовенства, сопровождавшийся просьбой довести его до сведения заседавшей тогда мирной конференции в Версале, гласит:

«Захватившее власть правительство народных комиссаров не только запечатывает храмы, но и обращает их в чайные, казармы и даже кинематографы: в церквах устраиваются оргии, духовенство подвергается пыткам и мучениям. В Северной области в Пинежском крае священник Шангин был убит и тело разрублено на куски; в Печоре протоиерей Сурцов был многодневно бит, а затем расстрелян и тело брошено в реку. Там же старика священника Распутина расстреляли, привязав к телеграфному столбу, а тело отдали на съедение собакам. В Селецком приходе псаломщик Афанасий Смирнов был расстрелян за то, что совершил панихиду над умершим солдатом-французом.

Союз просит Правительство обратиться к авторитетному голосу Мирной Конференции, прося принять решительные меры к прекращению ужасных и позорных деяний, направленных против христианской религии».

От имени правительства Северной области к тексту протеста сделано следующее добавление: «Передавая настоящий протест, Временное Правительство подтверждает факты и, исполненное глубокого убеждения в великой роли, принадлежащей православной церкви в деле возрождения и восстановления Родины, всецело присоединяет свой голос ко многим тысячам подписавших протест.

Подлинный протест высылается почтой» (№ 24).

Параллельно с бессудными расстрелами по приговорам чрезвычайных комиссий уже в конце первого года начинают возникать одиночные, пока открытые судебные «процессы» в революционных трибуналах по обвинению духовенства в «контрреволюционных проступках».

«Знамя Трудовой Коммуны» от 10 октября даёт описание одного из самых первых процессов – процесса священника Смирнова, обвинённого в противосоветской агитации: «Суд приговорил священника Смирнова к 10 годам принудительных общественных работ» (№ 25).

Насколько невыносимым становится положение духовенства уже к концу 1920 г., можно судить по характерной телеграмме, напечатанной в парижских газетах 8 декабря 1920 года.

Текст телеграммы гласит: «Копенгаген, 5 декабря. Из Киркенса (северная граница Норвегии) телеграфируют: Сюда прибыла группа монахов Печенгского монастыря, бежавшая в Норвегию из-за преследований большевиков. Монахи, большинство из коих уже перешло 40-летний возраст, передают, что большевики мобилизуют всё мужское население края, принуждая его записываться в красную армию. Отказывающихся расстреливают. Печенгский монастырь сделался местом кровавой драмы. Монахи-беженцы обратились к норвежскому правительству с просьбой разрешить им проследовать во внутрь страны» (№ 26).

В эти же дни делается первая попытка оказавшегося за границей русского православного духовенства апеллировать к представителям великих держав.

«Съезд православного духовенства в Латвии, состоявшийся 24 ноября, обратился с воззванием ко всем великим державам мира с мольбой об оказании международной помощи погибающему населению России и с протестом против бесчеловечных казней. Резолюция была передана консулам и представителям европейских политических миссий в Риге» (№ 27).

Ни к каким положительным результатам обращение это, конечно, не привело. Сбросив в море остатки белых армий, закрепив прочно положение своё в Европе путём заключения торговых договоров, советское правительство не перестаёт ни на минуту усиливать репрессии против церкви, вкладывая в них всё большую и большую систематичность, и одновременно не перестаёт явно и лихорадочно искать повода и предлога для объявления давно задуманной открытой борьбы с церковью.

Эти поиски становятся тем более настойчивыми и тем более необходимыми, что православное духовенство под влиянием преследований стало пользоваться большим авторитетом среди прихожан. Интересы церкви отстаивали не только крестьяне, но и рабочие и даже красноармейцы.

Не убеждали народную массу и выдвигавшиеся против духовенства обвинения в контрреволюционности.

При таких обстоятельствах в начале 1922 года власть обрела наконец давно жданный ею повод для открытой борьбы с церковью.

Это было в самый разгар голода: началась агитация за использование церковного имущества для оказания помощи голодающим³. Патриарх Тихон не возражал, как известно, против этого⁴, но требовал лишь контроля духовенства над расходованием вырученных от продажи ценностей денег. Правительство отказало в этом ходатайстве, – тогда начались процессы против духовенства, отказавшего в выдаче церковного имущества. Одновременно на почве резкого недоверия к власти начались и сразу широко распространились кровавые столкновения между населением и правительственными агентами, знаменующие собою следующий этап в глубоко продуманной системе антицерковной борьбы.

В бесконечной хронике, отмечающей эти столкновения, можно отметить следующее:

«Московские Известия» в № от 28 марта сообщают об одном из первых по порядку столкновений имевшем место в г. Шуе:

«Шуйский исполком по предложению Иваново-Вознесенской губернской комиссии по изъятию ценностей из храмов, образовал уездную комиссию. На понедельник 13 марта было назначено изъятие ценностей из Шуйского соборного храма. После богослужения к 12 часам в храм прибыла комиссия, встреченная отдельными враждебными криками толпы. Желая избегнуть столкновения комиссия решила отложить работу до среды и вышла из храма. Вслед комиссии посыпались толчки и удары. В среду 15 марта к церковной службе в храм на соборную площадь стали стекаться значительные толпы народа, много женщин и школьной молодежи. Подъехавшую конную милицию толпа встретила угрозами, камнями и поленьями. С колокольни начали бить набат. Набатный звон продолжался полтора часа и стянул на площадь огромные толпы народа.

Властями была вызвана полурота 146 пех. полка, а также 2 автомобиля с пулеметами. Войска были встречены градом камней и револьверными выстрелами. Четыре красноармейца были оттерты толпой к жестоко избиты. После первого залпа в воздух второй залп был дан по толпе. Этим залпом было убито 4 человека и 10 тяжело ранено, после чего толпа рассеялась.

К вечеру был произведен целый ряд арестов, и комиссия по изъятию ценностей продолжала свою работу, забрав из собора 3 1/2 пуда серебра» (№ 28).

Аналогичные события имели место также и в Ростове на Дону, где:

«11 марта, около часа дня в Донской исполнительный комитет явился секретарь Комиссии по изъятию церковных ценностей т. Скляревский и сообщил, что Комиссия, приступив к своей работе по изъятию ценностей в Кафедральном Соборе на старом базаре), стала осаждаться толпой, которая пытается забраться за ограду церкви, где находятся члены комиссии, чтобы с ними произвести расправу, что толпа все больше и больше увеличивается.

Выехали к собору. Там представилась жуткая картина. Вся площадь была окружена многотысячной толпой, которая окружила ограду церкви. Все улицы прилегающие вокруг площади, были сплошь усеяны толпами людей, которые со всех концов города потянулись к площади. Как разъяренные звери, толпа, прижавшись лицами к решетке, стремилась во внутрь, чтобы разорвать в клочки находящихся там представителей власти.

Получилось организованное контрреволюционное восстание» (№ 29).

В Смоленске изъятие церковных ценностей было назначено на 28 марта. Картина по данным советского официоза («Известия» № 166/1605) от 27 VII. 1922 г. рисуется следующим образом:

«Пятитысячная толпа в день изъятия церковных ценностей, собравшаяся по набатному звону, который раздался одновременно во всех церквах, пыталась пробраться сквозь цепь курсантов, причем рассеять толпу удалось только пулеметной стрельбой вверх» (№ 29-а).

«Красная Газета» (от 23 марта) сообщает, что в связи с изъятием церковных ценностей в Петрограде замечается сильное возбуждение, 15 марта громадная толпа, преимущественно женщин, не допустила ограбления Казанского собора. Через день толпа не допустила ограбления Спасской церкви на Сенной площади. Постоянно возникают слухи о том, что большевики идут громить Александро-Невскую лавру. На защиту лавры бросаются толпы народа. «Красная Газета» старается убедить, что все это возбуждение и возмущение среди православных вызвано «черносотенной агитацией духовенства» (№ 32).

Эти же события в частном письме, отправленном из Петрограда и напечатанном в русской варшавской газете «За Свободу» описываются следующим образом:

... «В пятницу (17 марта) к церкви на Сенной площади подъехал автомобиль с вооруженными красноармейцами и комиссаром для изъятия из церкви ценностей. Об этом узнала толпа, бывшая на рынке Сенной площади, и народом было принято решение защищать храм от oгpaблeния. Комиссар упорствовал в своем намерении. Толпа бросилась на него и избила. Это послужило поводом к оцеплению Сенной площади курсантами и конной милицией. Раздались выстрелы вверх, но толпа не расходилась, и коммунистам на этот раз пришлось отказаться от своего намерения ограбить церковь.

Ночью же был ограблен Казанский собор. Весть об этом облетела Петроград и вызвала сильное раздражение в народе, который открыто говорил, что не на хлеб для голодающих предназначаются ценности православных церквей, а на красную армию и на агитацию бoльшeвикoв за границей.

По слухам арестован митрополит Вениамин⁵, который не дал своего согласия на разграбления храмов. В городе тревожно. Ходят усиленные патрули, пешие и конные, последние из «буденовцев» (№ 33).

О положении в Петрограде говорит и «Морнинг Пост»:

«По сведениям газеты, переданным из Гельсингфорса 3-го апреля, там достоверно известно, что положение в Петроградe по прежнему очень напряженное. В рабочих кварталах и на рынках раздаются листки, обличающие правительство в том, что оно грабит церкви не для голодающих, а для себя. Большевики, с своей стороны, расклеивали по всему городу прокламации, разъясняющие населению, что духовенство и буржуазия обманывают народ и, в видах собственного обогащения подменивают драгоценные камни на ризах икон фальшивыми. Дабы прекратить эти преступные деяния, петроградский совет распорядился поставить в церквах стражу из надежных элементов красной армии.

В результате такого распоряжения, 28 марта, во Владимирском соборе, два комиссара, пытавшиеся насильно ворваться в церковь, двери которой были заперты, были убиты на месте разъяренной толпой. Сопровождавшие их красные солдаты разбежались. После этого несколько священников были арестованы «за пропаганду против советской власти». Из Вовгорода вызваны войска для усиления петроградского гарнизона» (№ 34).

То же происходит и в целом ряде других городов, сел, деревень.

Требуя отречения Патриарха, священник Красницкий заявил в № 110 коммунистической Московской «Правде», что «на местах было 1414 кровавых эксцессов» (№ 35). Та же коммунистическая Московская «Правда» (№ 100, 7-V 1922 г.) в следующих выражениях описывает ту обстановку, в которой приходилось работать в эти дни правительственным агентам, назначенным для изъятия церковных ценностей:

... «им плевали в лица, разбивали камнями головы, выбивали глаза, стаскивали с лошадей и били ногами и чем попало, убивали до смерти. Их встречали криками: «Красная сволочь», «красные жандармы», и осыпали самой гнусной бранью» (№ 36). При изъятии из Ростовского Собора:

«Молящиеся в соборе рыдали. Пели псалмы. Падали в истерику...

Комиссию вместе с представителями духовенства и церковного совета окружала толпа:

– Бей.

– Бей. На месте бей» (№ 38).

Одновременно общие собрания прихожан выносят постановления о недопустимости изъятия церковных ценностей, предлагая брать вместо ценностей деньги.

Образцом может служить напечатанный в № 75 «Правды» отчет об общем собрании причта церкви Св. Ермолая (присутствовало около 200 человек).

«Все выступавшие прихожане высказывались против изъятия ценностей и единогласно постановили: ценностей церковных не отдавать к вместо этого – «брать вместо ценностей деньги» (№ 39).

При таких обстоятельствах власть, найдя, наконец, необходимый предлог, переходить сразу к яростной, открытой борьбе с церковью и её служителями.

Террор против священников и мирян, сопротивляющихся передаче церковных ценностей комиссарам, с каждым днем усиливается. Советские газеты начинают открыто натравливать чекистов на патриарха и на епископов. «Правда» требует следующего:

«Надо сделать церковников и старост, распоряжающихся в церквах, лично ответственными за целость церковных ценностей.

Пусть за исчезновение ценностей они отвечают пред лицом ревтрибуналов в срочном порядке, как убийцы при отягчающих вину обстоятельствах.

Пусть кара будет скорая и беспощадная» (№ 39-а).

Начинается полоса отвратительных доносов в казенной печати на служителей церкви, доносов, связанных нeизбежнo с самыми тяжкими последствиями для тех, против кого они направлены.

В № 70-м (1509) «Известий В.Ц.И.К.» от 28 Марта 1922 года опубликовывается особый «Список врагов народа» с доносами на каждого архипастыря и священника в отдельности. В этот список вошли:

1) Патриарх Тихон «со всем своим церковным собором».

2) Епископ Нижегородский Лаврентий.

3) Митрополит Казанский Иаков⁶.

4) Уфимский Епископ Андрей.

5) Минский Епископ Георгий.

6) Митрополит Антоний,

7) Архиепископ Евлогий⁷.

8) Сибирский съезд всего духовенства из 19 архиереев, 50 архимандритов и множества священников и монахов.

9) Монахи Cпaccкого монастыря (Ярославской губернии).

10) Pocтовские священники и монахи.

11) Митрополит Платон.

12) Омский Епископ Сильвестр.

13) Архангельское духовенство.

14) Митрополит Гермоген.

15) Епископ Нестор.

16) Священник О. Сергий и

17) Священник Путилин (бывшие в Кронштадте в дни восстания матросов),

18) Члены Карловицкого Собора (№ 40).

В № 51 «Правды» от 4 марта напечатан донос на еп. Ростовского и Таганрогского Арсения⁸, в № 52 на Олонецкого еп. Евфимия, в № 57 на настоятеля церкви семи вселенских Соборов в Mocкве, в № 73 от 3 марта на Митрополита Вениамина и на католическое духовенство и т.д. и т.д. и т.д. (№41). Вакханалия арестов среди духовенства достигает пределов. Нижеследующие извлeчeния из краткого перечня открытых судебных процессов могут до некоторой степени обрисовать обстановку, характеризующую этот этап борьбы и гонений: «Москва, 11 мая. – Во вчерашних газетах опубликован приговор суда по делу о лицах обвинявшихся в агитации пpoтив конфискации ценного церковного имущества. 12 человек – главным образом из православного духовенства – приговорены к смертной казни, – 4 человека к 5-ти годам тюрьмы, 13 – к 3-м годам и 10 – к 1 году тюремного заключения. По сведениям из Риги «Дацн. Цейт.», обвиняемых в этом процессе было всегo 54 чел., из них 20 высш. духовенства» (П.А.Т.) (№ 42).

Начало официального текста приговopa по этому делу, напечатанного в коммунистической газетe, гласит:

«Трибунал постановил: священников и благочинных: Заозерского, Добролюбова, Надежина Христофора, Вишнякова, Орлова, Фрязинова, Соколова, Телегина, а также гражд. Брусилову⁹, Тихомирова и Раханова подвергнуть высшей мере наказания. Крючкова, Надежина Виктора и Лепехина – 5 годам, 13 подсудимых приговорены к 3 годам заключения, 10 человек к 1 году заключения» (№ 43).

В том же № «Правды» (№ 101) сообщается, что в ближайшие дни в Петроградском губернском трибунале будет слушаться новое дело в связи с изъятием церковных ценностей. Среди подсудимых профессор консерватории Ляпунов, священник домовой церкви консерватории Толстопятов, священник Волковского кладбища Никольский, дворянин Килибинский, бухгалтер Пешел и др. Всего 7 человек (№ 44). О том же сообщают следующие телеграммы:

Тюмень, 12 мая. – За попытку к сопротивлению изъятию арестован и предан суду епископ (№ 45).

Ростов н/Д., 11 мая. – Выездная сессия Ревтрибунала приговорила к расстрелу настоятеля архиепископской церкви свящ. Кравцова за сокрытие ценностей (№ 46).

Ростов н/Д., 11 мая. – На этих днях Донревтрибунал рассмотрел целый ряд дел о Ростовских священниках обвиняемых в сокрытии церковных ценностей (№ 47).

Харьков, 13 мая. – В уездах отмечено нисколько случаев сокрытия духовенством ценностей. Виновные арестованы (№ 48).

Новгород, 15 мая, – По делу о беспорядках в Ст. Pyccе преданы суду 22 человека. Ревтрибунал приговорил двух попов и 1 торговца к расстрелу, трех обвиняемых оправдал, остальных приговорил к лишению свободы на разные сроки. «Одновременно трибунал вынес постановление о привлечении к уголовной ответственности Патр. Тихона, Новгородского Митрополита Арсения и Старорусского Епископа Дмитрия» (№ 49).

Ростов н/Д., 15 мая. – В Новочеркасске закончился¹⁰ процесс священнослужителей и прислужников Александровской церкви (№ 50).

Харьков, 16 мая. – Киевские органы юстиции арестовали архим. Тихона, иеромонаха Инокентия и благочинного Серафима, обвиняемых в утайке церковных ценностей из Михайловскаго монастыря (№ 51).

Арестован Иркутский архиепископ, обвиненный в сокрытии ценностей (№ 52).

В Новочеркасске революционным трибуналом приговорены к расстрелу, за сокрытие церковных ценностей 2 священника, диакон, председатель церковного совета и бывший церковный староста (№ 53).

Смоленск, 17 мая. – Арестован Смоленский епископ Филипп (№ 54).

Чернигов, 17 мая. – За xpaнение на квартире старосты Твердовского (в г. Нежине), приговорены Ревтрибуналом; Твердовский к заключению в домe принудительных работ на 5 лет, игуменья Введенского монастыря Онищенко на три года, протоиерей Вербицкий на три года и ризничная Шабанова на один год (№ 55).

Витебск, 18 мая. – Бывший дворянин ксендз Трусковский за сопротивление при учете ценностей и за отказ присутствовать при изъятии приговорен Трибуналом к лишению свободы на 5 лет со строгой изоляцией (№ 56).

«Красная Газета» (21-го мая) сообщает, что от митрополита Вениамина отобраны подписка о невызде до окончания процесса в Трибунале (№ 57).

По сообщению в эти дни официальных «Известий» в петроградском революционном трибунале значится 40 дел по обвинению 150 духовных лиц и мирян в сопротивлении «изъятию» (№ 58).

Усиливаясь с каждым днем, террор парализует постепенно волю к сопротивлению населения, не говоря уже о духовенстве, продолжающем безропотно нести свой крест. Издевательства, глумления, и неслыханные кощунства сменяются расстрелами – ссылками, тюрьмами, самыми тяжелыми принудительными работами.

К концу мая преследования достигают таких пределов, что привлекают, наконец, внимание даже общественного мнения Европы. Благородный почин в этом деле принадлежит Архиепископу Кентерберийскому, выступившему 25-го мая в британской Палате Лордов с заявлениями, сущность которых излагается по отчету газеты «Times» следующим образом:

Палата лордов («Таймс». Пятница, 26-го мая 1922 г.).

Четверг, 25-го мая 1922 г.

«Архиепископ Кентерберийский спросил, может ли Правительство дать сведения относительно появившихся слухов об apecте Патриарха Русской Церкви и о смертной казни, угрожающей епископам и священникам. Неделю тому назад он получил письмо от 11-го мая из Берлина, от Митрополита Евлогия, который ведaeт русскими эмигрантскими колониями в Eвpoпе. В этом письме говорится: (перевод «Times»):

“Сегодняшняя газета принесла нам печальную новость об apeсте Патриарха Всея Руси Тихона Московскими Советскими властями, которые без сомнения не преминут применить к нему высшую меру наказания. Единственным возводимым на него обвинением является повиновение его чувству долга, выразившееся в отказe отдать на paзгpaблeниe церковное имущество, священные сосуды и утварь и все необходимое для совершения богослужения. Во имя Господа Нашего Иисуса Христа мы обращаемся в Вам и ко всем епископальным членам Английской Церкви с призывом поднять голос протеста против этого акта неслыханного нacилия и беззакония, направленных против высшего представителя Русского духовенства. Мы умоляем Вас использовать Ваше влияние, чтобы по мере возможности облегчить незаслуженные испытания Патриарха Тихона”.

Архиепископ Кентерберийский сказал, что считает своим долгом довести до всеобщего сведения нужду, которую, как ему кажется, Русская Церковь испытывает хотя бы в одном только сочувствии христиан всей Европы вообще, а также ознакомить общество с тем, что в настоящее время происходит. С возмутительной наглостью большевики говорят, что Русская Церковь несет теперь наказание за то, что она отказалась содействовать в деле помощи голодающему населению. На самом же деле в трех, если не в четырех отдельных случаях Церковь предлагала организовать в самой широкой мере сбор большего количества средств, чем те, которые могли бы быть собраны каким-нибудь иным путем, и следить за их правильным израсходованием. Однако эти предложения были категорически отклонены Советскими властями. Несмотря на протесты Патриарха, церковные ценности были захвачены, при чем, если верить сообщениям, этот захват производился с ужасной грубостью и насилием; сам же Патриарх, если ему даже и не угрожает смертная казнь, все же арестован. Мы, как xpистианe, не можем смотреть безразлично на такое положение вещей (Внимание. Внимание. – прим. А. Валентинова).

Лорд Эммот, присоединяясь к высказанным Архиепископом положениям, просил Правительство, чтобы оно сделало самое настойчивое напоминание Советскому Правительству о том, что всякая крайняя мера, направленная против Патриарха или против священнослужителей Русской Церкви, будет иметь самые плачевные результаты и пoвлияeт на осуществляемую нашей страной помощь голодающему населению, а также на отношение к более широкому вопросу о восстановлении России вообще.

Лорд Уэйрел рассказал о трудностях, с которыми пришлось сталкиваться в России организации помощи голодающим, в которой он состоит; он сказал, что несмотря на все, продукты питания прибывают с большей скоростью, чем это было раньше, и что работа протекает удовлетворительно (Внимание. Внимание. – прим. А. Валентинова).

В своем ответе граф Кроуфорд сообщил, что недавно Советское Правительство приказало произвести конфискацию церковных ценностей, что послужило причиной восстаний во многих местностях России. Поскольку это известно Британскому Правительству, эти восстания были произведены по собственному почину восставших, и нет указаний на то, что они являлись бы плодом заговоров, в которых бы были замешаны Патриарх или Церковь. Ряд священников был приговорен к смерти, но приговоры еще не приведены в исполнение (??? – прим. А. Валентинова).

Патриарх в свою защиту заявил, что он, как глава Церкви, должен иметь известный контроль в этом деле. Слухи, что Патриарх отрекся от своего сана, не отвечают истине.

Маркиз Салисбери: «Намерено ли Правительство предпринять какие-нибудь шаги, чтобы сделать представления по этому поводу Советскому Правительству?»

Граф Кроуфорд: – «Если бы Министерство Иностранных Дел считало, что представления могли бы принести пользу, то я бы сделал об этом соответствующее заявление» (№ 58-а).

Непосредственным результатом этого благородного выступления Архиепископа Кентерберийского, откликнувшегося немедленно на просьбу Митрополита Евлогия, явился протест советского торгового агента при правительстве Его Величества Короля Великобритании на имя архиепископа.

Газета «Timеs» сообщает об этом протесте следующее:

«Во вторник Красин препроводил Архиепископу следующее сообщение своего Правительства:

Нижеследующая разъяснения должны быть даны в ответ на протест группы церковных деятелей Великобритании по поводу дела Пaтриapxa Тихона:

1) Вопреки заявлению, содержащемуся в протесте, никакое нападение на Церковь не имело места. В действительности же было учреждено судебное преследование против индивидуальных представителей Церкви, в том числе и ее бывшего Патриарха, за сопротивление, организованное ими против мер Советских властей, каковые меры имели целью спасение десятков миллионов человеческих жизней, в том числе и детей.

2) В конфликте между Патриархом Тихоном и Советской властью большинство духовенства находится на стороне Советской власти и представляемых ею рабочих масс. На стороне же Патриарха Тихона стоит только незначительное количество духовенства из числа тех, которые были в наиболее привилегированном положении и развращены связью с царской знатью и с капиталом. Русское общественное мнение обращает внимание на то, что протестующие церковные деятели Англии выражают солидарность не с голодающими рабочими массами России, не даже с большинством духовенства, а с небольшой группой духовных лиц, которые всегда работали рука об руку с царями, с бюрократией и со знатью и которые теперь вступили в открытую борьбу с рабоче-крестьянской властью.

3) Русское общественное мнение обращает внимание также и на то, что в самый бесчеловечный период блокады, в которой принимало участие Британское Правительство, авторы протеста не поднимали голоса против задушения русских рабочих, крестьян и детей. Русский народ не слышал, чтобы подписавшие воззвание протестовали против попыток задушить рабочие массы России в петле ростовщичества.

4) Советское Правительство, так же как и рабочие массы, считает, что протест иерархов Великобританских Церквей продиктован узкой кастовой солидарностью, т.к. он всецело направлен против действительных интересов народа и против элементарных требований человечности» (№ 58в).

В ответ на этот протест секретарь архиепископа Кентерберийского по поручению последнего отправил торговому агенту ответ следующего содержания:

«В ответ на присланное вами от имени Российского правительства письмо сообщаю, что архиепископ Кентерберийский не может взять обратно ни одного из заявлений, сделанных им 25 мая в Палате Лордов, – заявлений, основанных на совершенно достоверных сведениях из России.

Сведения, имеющиеся в распоряжении архиепископа, подчеркивают тот факт, что Патриарх русской церкви неоднократно предлагал помощь церкви в деле помощи голодающим, и что предложения всякий раз отклонялись советским правительством.

Но в виду категорического опровержения, опубликованного советским правительством, архиепископ считает своим долгом просить о разрешении небольшой группе представителей различных церквей в Англии въезда в Россию для обследования положения на месте, дабы избежать недоразумений в будущем» (№ 59).

На это письмо некто Карахан – помощник комиссара по иностранным делам ответил следующим письмом:

«Милостивый государь,

В ответе на присланное Вами от имени архиепископа Кентерберийского письмо от 7 июня считаю долгом известить Вас, что рoccийскoe правительство не видело и не видит никакого основания настаивать на том, чтобы архиепископ Кентерберийский взял обратно заявления, сделанные им 25 мая в Палате Лордов. Наоборот, факт этих заявлений, почерпнутых явно из источников, не заслуживающих доверия в глазах трудящихся масс России и всего мира, только ярко демонстрирует классовую солидарность князей различных церквей, своим острием направленную против трудящихся масс.

Предложение архиепископа Кентерберийского послать в Россию комиссию из священников для обследования положения на месте представляет собой претензию во всяком случае менее обоснованную, чем явилось бы предложение со стороны советского правительства отправить в Англию небольшую комиссию для выяснения того, в какой мере иepapxи различных англиканских церквей эксплоатируют материально и духовно трудящиеся массы для поддержания господства эксплоататоров» (№ 60).

По сообщению «Times», это письмо было передано г. Клышко, сотруднику Русской Торговой Делегации в Лондонe. Подтверждая получение этого письма, Секретарь Архиепископа Кентерберийского уведомил, что ему поручено препроводить в ответ нижеследующий меморандум (перевод по газете «Times»):

«Архиепиcкoп Кентерберийский внимательно обсудил сообщение, переданное ему в ответ на его ходатайство от 7-го июня о допущении в Россию Советским Правительством небольшого числа представителей различных Церквей, от имени которых был отправлен протест от 31-го мая, Целью этой делегации было бы выяснить подробности действий Советского Правительства, послуживших основанием для этого Протеста.

Архиепископ обращает внимание на то обстоятельство, что полученный ныне ответ, отклоняющий его ходатайство, не опровергает сделанных заявлений по поводу ареста о пpeслeдованиях, полученных Архиепископом непосредственно.

Обвинение в том, что представители Английской Церкви, а также представители других Христианских исповеданий, подписавшие протест, были побуждаемы политическими или классовыми соображениями, лишено основания. Они были побуждаемы исключительно гуманитарными соображениями и Христианским чувством.

Архиепископ глубоко сожалеет об отказе Советского Правительства дать возможность получить желаемые сведения. Много лиц Великобритании стремятся к образованию дружеских взаимоотношений между Русским народом вообще с народами стран, говорящих на английском языке; письма, получаемые Архиепископом из Америки тоже говорят о наличии такого движения. Настоящее действие Советского Правительства, если не воспрепятствуют, то во всяком случае замедлит осуществление этой надежды. Если окажется, что сообщение, опубликованное в течение последних нескольких дней, о вынесении смертных приговоров представителям духовенства в России, имеет под собой основание, то результатом этого будет негодование и ужас цивилизованных народов всех стран» (№ 60-а).

Этот меморандум был помечен 10 июля 1922 года.

Однако и реакция мирового общественного мнения не оказывает ни малейшего влияния на положение вещей в России.

Хроника официально зарегистрированных в казенной печати судебных расправ, кощунства, глумлений продолжает расти.

Из нее можно выделить в виде примеров лишь отдельные случаи, имевшие место в отдельных районах. Эти случаи отмечены в следующих телеграммах:

Петроград. – Процесс церковников окончился. 11 человек в том числе и митр. Вениамин, еп. кронштадтский Венедикт, архимандрит Cepгий, проф. воен.-юрид. академии Огнев, проф. Новицкий, настоятель Казанского собора Чуков¹¹, настоятель Троицкого собора Чельцов, настоятель Исаакиевского собора Богоявленский приговорены к расстрелу, 22 оправданы, 59 приговорены к различным срокам наказания. Трибунал постановил возбудить уголовное преследование против бывшего патриарха Тихона (№ 62).

Иркутск, 15 июля. – Архиепископ Иркутский и Верхоленский Анатолий и бывший церковный староста Стефановский приговорены к расстрелу (по обвинению в сокрытии ценностей и в к.-р. деятельности).

Остальные приговорены к лишению свободы на разные сроки. Приговор может быть обжалован в течение 48-ми часов. Дело направлено на доследование в виду обнаружения преступления лиц ранее не привлеченных к делу (№ 63).

В Туле: еп. Ювеналий, прот. Успенский, староста Сынтарев и др. преданы суду за молебен пред иконой, найденной на колокольне Казанской церкви. Приговорен еп. Ювеналий к заключению на 10 лет, остальные на 5 лет со строгой изоляцией (№ 64).

Гомель. – В Гомельском peвтpибyнaле закончился суд над 11-ью евреями клерикалами во главе с раввином Барышенским. Равин приговорен к 3-летнему заключению, остальные к заключению на разные сроки, из них четверо условно (№ 65).

Рыбинск, 25 июля. – Ревтрибунал приговорил Рыбинского еп. Бориса к лишению свободы на 7 лет. Углинский еп. Серафим приговорен к лишению свободы на 3 года, пpoтоиерей Всехсвятский приговорен на 5 лет, 11 обвиняемых на разные сроки, 6 обвиняемых оправданы (№ 66).

Харьков, 18 августа. – В Балте закончился процесс 70 священников. Обвиняемые приговорены к 5-летнему тюремному заключению без применения амнистии (№ 67).

Москва, 23 августа. – Депутация от cъездa «живой церкви» передали Калинину 2 просьбы: 1) о помиловании приговоренного к paсстрелу Иркутского еп. Анатолия и 2) об освобождении из тюрьмы Ярославского свящ. Смирнова (№ 68).

Харьков, 22 августа. – В Кролевце Черниговской губ. закончился крупный процесс духовенства и монахов Рыхловскаго монастыря. Постановлением ревтрибунала настоятель монастыря Матвеев и благочинный Редченко приговорены к высшей мере наказания. Монастырь, как гнездo контр-революции, постановлено ликвидировать навсегда, а предметы религиозного культа передать другим церковным общинам (№ 69).

В Ростове на Дону Донской Области ревтрибунал приговорил еп. Арсения (Смоленец) к расстрелу, заменив наказание 10 годами тюремного заключения. 24 обвиняемых приговорены к тюремному заключению от 5 до 1 года. 7 обвиняемых оправданы (№ 70).

Харьков, 16 сентября. – Начато слушанием дело бывшего Харьковскего Архиепископа Нафанаила и др. Архиепископ приговорен к трем годам тюремного заключения с заменой высылкой (№71).

Тамбов, 24 октября. – Вчера в губернском ревтрибунале начался громкий процесс еп. Зиновия, благочинного Поспелова, старосты кафедр, собора бывш. прокурора Каменева и др. обвиняемых в утайке и краже церковных ценностей. Обвиняют губернский прокурор Худов и лектор по религиозным вопросам Кондратьев. Во время процесса в виду выяснившихся обстоятельств трибунал постановил: в отношении инж. Перцова, архит. Амохина, бывш. тов. министра Шейкина и бывш. прис. пов. Коготова изменить меpy пресечения и взять их под стражу (№ 72).

Тамбов, 27 октября. – Процесс продлился всего 4 дня. Суд приговорил благочинного Поспелова к 7-ми годам, епископа Зиновия к 6-ти годам, Каменева и Кудряшева к 4-м годам, Виссонова к 3-м годам тюремного заключнения. Срок заключения сокращен по амнистии на 1/3. Виссонову же, как происходящему из трудовой среды, на половину (№ 73).

Симферополь, 4 декабря. – Вчера ревтрибуналом при Крымском цике вьнесен приговор 73 церковникам. Ревтрибунал приговорил: архиепископа Никодима в мире Кроткова к лишению свободы на 8 лет со строгой изоляцией, обвиняемого Толчанова на 5 лет, 7 обвиняемых на 3 года каждого, 37 оправданы за недоказанностью обвинения, остальные, в том числе еп. Сергий, приговорены к различным наказаниям условно (№ 74).

Москва, 27 ноября, – В 7 час. вечера в Московском ревтрибунале под председательством тов. Бекари при членах т. т. Жлинкове и Oрехове началось слушанием дело 118 лиц – по обвинению в противодествии изъятию церковных ценностей и контрреволющонной пpoпaгaнде. В числе главных обвиняемых священник Успенский, настоятель Спаско-Преображенской церкви на Арбатe, игумения Пoбединcкaя, священники: Ревзинский, Паладин, член приходского совета Даниловцев, ассистент археологического института Алндр. Успенский, свящ. Соколов, диакон Ревенский из села Кривуши, свящ. Воинов из Топлого, свящ. Петров из с. Михайловского и др., а также священники из храма Христа Спасителя (№ 75).

В 7 часов утра 13 декабря был вынесен по этому делу приговор гласящий:

«Игумения Побединская, священник Хотовицкий и благочинный Успенский по совокупности статьи 62 и 119 приговорены к 10 годам заключения.

Подсудимые Белевич-Станкевич, Богоявленский, Миловский и магистр археологии Успенский по совокупности тех же статей к 7 годам заключения.

16 подсудимых приговорены к заключению на 5 лет. В числе их настоятель Храма Христа Спасителя Арсеньев, священник Знаменский, Кедров и Рождественский, проповедник Славский, проф. Петровской сел.-хоз. академии Борщ, бывш. тов. министра в правительстве Керенского Щепкин, а также члены приходского совета Храма Христа Спасителя Головкин и Каютов.

Профессор Петровской сел.-хоз. академии Турский и священник Артоболевский приговорены к трем годам заключения, проф. духовного права Громогласов к полутора годам. Остальные 51 чел. подсудимых, вина которых признана доказанной, осуждены на различные сроки тюремного наказания. 31 человек оправданы по суду.

Ко всем осужденным, за исключением 23 человек, которым обвинение было предъявлено по 62 ст. применена амнистия» (№ 76).

Суду предаются не только отдельные духовные лица, но и целые церковные причты:

В Туле трибуналом приговорен к 3-м годам заключения под стражу совет Казанской церкви в числе трех человек за отказ изъять ценности (№ 77). В Бежецке, Брянской губернии, арестован и предан суду трибунала церковный совет в числе 9 человек за злостную агитацию против изъятия церковных ценностей (№ 78).

Было бы бесполезным, да и технически не представляется возможным продолжать перечень сообщений, относящихся к аналогичным судебным процессам¹².

Приведенных образцов достаточно для уяснения как характера преследований, так и широты, до которой дошли гонения на служителей церкви в этот период.

Гонения коснулись не только православного духовенства. Значительно слабее они распространились, однако, и на инославное духовенство. Образцами могут служить нижеследующие сообщения:

Львов, 5 мая. – «В связи с декретом о реквизиции всех ценных предметов, из золота и серебра в церквах, большевистские власти ограбили костел в Каменце, сложив награбленное посреди двора. Прихожане толпою наводнили двор и начали отнимать церковную утварь. Вызваны были три сотни казаков, но и нагайками они не могли разогнать демонстрантов. Это удалось только при помощи штыков красноармейцев. В числе арестованных заместитель каменец-подольского епископа, ксендз Недзельский» (№ 79).

Минск, 3 мая. – «На 2-ое мая было назначено изъятие ценностей из костелов. Ксендзы, ведшие предварительную агитацию против изъятия, отказались отдать ключи и присутствовать при изъятии. Ксендзы Лисовский и Василевский арестованы. Дело будет передано на днях суду трибунала. Вечером 2-го мая арестован польский уполномоченный по репатриации Беда-Петрович, ведший в костеле контрреволюционную агитацию, называя, в присутствии верующих изъятие грабежом» (№ 80).

По этому делу ксендзы: Лисовский, Василевский и Томашевский были приговорены к тюремному заключению от пяти до трех лет. Коснулись преследования также и еврейского духовенства: «Одесский революционный трибунал приговорил раввина Гуровича за оскорбление комиссии по изъятию церковных ценностей к двум годам тюрьмы и денежному штрафу в 300 миллионов рублей» (№ 81).

Основными чертами обстановки, в которой протекали самые процессы являются: 1) постоянные ожесточенные требования казенной коммунистической печати применить «высшую меру наказания», требования, печатающиеся систематически во время хода самого процесса и 2) и крайнее отягощение условий защиты как для самих подсудимых, так и для их защитников.

В дни майских процессов коммунистическая Московская «Правда» (№ 100 от 7 мая 1922 г.) требовала: ... « Пусть эти церковные воротилы понесут по заслугам всю тяжесть революционного правосудия». И еще:

... «Будет великим истязанием над народом, если трибунал отнесется снисходительно к его врагам. Во всяком случае обвинение требует высшей меры наказания для идейных вдохновителей сопротивления, благочинных Вишнякова, Соколова и Надежина» (№ 82).

И еще: (по поводу процесса Смоленского духовенства и мирян:

«Мы твердо надеемся, что Верховный Трибунал, в лице военной коллегии, ответит должным образом организаторам мятежа...»¹³ (№ 83).

Достойное поведение подсудимых или свидетелей служит также поводом для издевательства в казенной печати. По поводу поведения Патриарха Тихона, (вызваннаго тогда еще лишь в качестве свидетеля) по делу 54 священннков см. докум. №№ 42 и 43 «Правда» (№ 101 от 9 мая 1922 г.) издевается:

«Патриарха просто вызвали для дачи показаний по судебному делу. Его потребовали к красному столу, за которым чинят суд три человека из безбожников. Хуже! Его, Патриарха всея России, привлекают к суду просто, как гражданина Белавина, распространяющаго контрреволюционные воззвания.

Случай неслыханный!

В политехнический музей на процесс «благочинных» и на допрос Патриарха набилась тьма народу...

... Патриарх смотрит на беспримерный вызов и на допрос свысока. Он улыбается наивной дерзости молодых людей за судейским столом. Он держится с достоинством. Но мы присоединимся к грубому святотатству московского трибунала и вдобавок к судебным вопросам бухнем еще один, еще более не деликатный вопрос:

«Откуда такое достоинство у Патриaрxa Тихона?» (№ 84).

Исключительно мужественное поведение приговоренного к смертной казни и позже расстрелянного Иеромонаха Фудова монастыря Телегина (монашеское имя его не сообщается). (Дело по поводу восстания народа в Шуе) (Смотр. докум. № 28) приводит к помещению на столбцах «Правды» (№ 95 от 30 апреля 1922 года) следующего описания картины допроса покойного:

«Я по убеждению монархист, заявляет Иеромонах Чудова монастыря Телегин.

– К партии принадлежите?

– Нет, я беспартийный ... Служитель Престола ... Трибунал заинтересовывается столь неожиданно вынырнувшим монархистом...

– Как же вы монархист, когда Монарха нет? Ведь Апостол Павел говорит: «повинуйтесь существующей власти»?

– Я и повинуюсь: живу тихо, смирно, как все смертные, власти не касаюсь ...¹⁴

– Где же вы служите?

– Был штатным священником 1-й Донской казачьей бригады. Теперь служу в домовой церкви патриаршего подворья.

– Это вы там оскорбили комиссию? – Да я называл членов ее грабителями и насильниками... Я служитель престола и мне очень тяжело, когда отбирают священные предметы» ... (№ 85)¹⁵.

Попытки защиты облегчить предрешенную участь подсудимых в подавляющем большинстве случаев не приводят ни к чему. Обвиняя покойного Иеромонаха Телегина, обвинитель прочел следующую нотацию защите:

«He уместен также вопрос защиты, почему вы обвиняете монархиста Телегина, когда другой бывший монархист – генерал Слащев находится теперь на службе у советской власти.

Между Слащевым и Телегиным неизмеримая разница. Слащев раньше боролся против нас, но потом, разочаровавшись в деле, которому служил, пришел к нам и честно сознался в своей ошибки. Теперь он работает на пользу республики, отдавая свои знания в военном деле Красной армии» (№ 86).

В процессе 118-ти (см. докум. №75 и 76):

«Защитник свящ. Громогласова правозащитник Комозов просит приобщить к делу две книги со статьями своего подзащитного, из которых одна трактует об отношении церкви к государству и в ней проводится мысль, что религия никоим образом не должна способствовать достижению каких-либо политических целей, а в другой выражается протест против произнесенной в свое время в Государственном совете речи еп. Антония Храповницкого о том, что с христианской точки зрения смертная казнь допустима» ... Ревтрибунал в приобщении книг к делу отказал, разрешив лишь ссылку на них» (№ 87).

Аналогичных случаев бесконечно много.

Чрезвычайно велико количество дел, возбужденных против духовенства и членов церковных причтов, по обвинению не только в сокрытии, но и... в ограблении храмов.

При совершенной постановке в современной России коммунистически-полицейского сыска, при широко развитой системе шпионажа и доносительства, едва ли возможно представить себе, что сокрытие ценностей в большинствe случаев было производимо членами церковных причтов¹⁶, а не соучастниками власти или просто близкими ей же уголовными преступниками¹⁷.

Образцами информации о случаях этого рода могут служить следующие телеграммы и заметки официальной прессы:

Казань, 10 апреля. – «4-го апреля комиссия по изъятию церковных ценностей обнаружила в Грузинской церкви гор. Казани недостачу ценностей. На иконе Грузинской Божией Матери (украшенной тремя бриллиантовыми звездами, вензелем из роз и проч., не оказалось самых ценных камней: 3-х бриллиантовых звезд громадной ценности и двух маленьких звезд. На ризах остались пустые места» (№ 88).

Петроград, 21 апреля. – «19 апреля ограблены все ценности в церкви Скорбящей Божией Матери» (№ 89).

Харьков, 17 апреля. – «Киевская губкомиссия по изъятию церковных ценностей при осмотре Михайловского монастыря обнаружила недостачу многих предметов высокой ценности. Не оказалось золотой лампады, весом в 6 фунтов, многих бриллиантов, жемчужных подвесков, двух перстней с бриллиантами и многих других вещей.

Дело передается в ревтрибунал, для привлечения виновных к ответственности» (№ 90).

Тамбов, 22 апреля. – «Из Собора – Ильинской церкви в Козлове похищены ценности. По этому делу обвиняются Протоиерей собора и несколько священников (№ 91).

Пятигорск, 24 апреля. – «В Георгиевске из местного собора похищены все золотые и серебряные вещи. Газета «Терек» требует строжайшего расследования и берет под подозрение «князей церкви» (№ 82).

Воронеж, 24 апреля. – «В Благовещенской церкви, Острожского уезда, пропали все ценности. Ведется расследование. Церковный причт привлечен к ответственности» (№ 93).

«25 апреля ограблен исторический Троицкий собор, построенный Петром I, в котором хранились выдающиеся по своей ценности исторические предметы» (№ 94).

Ростов на Дону, 3 мая. – «Самые ценные предметы в Новочеркасском женском монастыре оказались похищенными» (№ 96).

Харьков, 6 мая. – «При изъятии церковных ценностей в Преображенской церкви в Полтаве было обнаружено, что часть ценностей скрыта. Виновные привлекаются к ответственности» (№ 97).

Вопреки категорическим утверждениям коммунистической печати, будто все такие случаи должны быть приписаны только духовенству, нижеследующие факты, почерпнутые из той же прессы, указывают на иных виновников:

Харьков, 4 мая. – «В течение последних 3-х месяцев из разных церквей Харькова было выкрадено разных ценностей на сумму несколько десятков миллиардов рублей. Удалось напасть на след грабителей у которых найдено 15 пудов утвари. По их показаниям много серебра ими перепродано разным лицам. Всего задержано 14 человек. Дело передано в ревтрибунал» (№ 98).

«Известия» № 171 (1610) от 2 августа 1922 г. сообщают:

«В среду 2 августа, московским ревтрибуналом будет слушаться дело по обвинению группы лиц в противозаконном сбыте церковных ценностей для переправки их заграницу через курьеров эстонской дипломатической миссии» (№ 99).

О широте с какой было поставлено дело, дает представление отчет, напечатанный в «Известиях» № 173 (1612) от 4 августа 1922 г.:

«Состав подсудимых самый пестрый – проводники дипломатических вагенов Педлер, Поорто, истопник Лепп и гр. Кодра, Демин и Зеликович с женами, Манзон, Шварц, Лопатников и Данилов. Далее следует активные посредники, занимавшиеся скупкой и доставкой товаров, – Парфенов, Павлов, Прейс, Куликов, Златоградский, Орлов и Никифоров.

Последнюю группу образует «мелкая рыбешка» общим количеством в 35 человек» (№100).

Параллельно в еврейской и русской эмигрантской печати появились сообщения следующего рода:

«I-е. Константинополь, 8 апреля. – На пароходе «Поликсен» и на других пароходах были доставлены церковные и иные ценности Одесского внешторга. В тот же вечер они были перевезены в русский комиссионный магазин, помещающийся в самом людном месте Пэры.

В огромных витринах магазина, среди больших портретов верховных союзных комиссаров-генералов Гаррингтона, Нелле, маркиза Гаррони, были разложены: 12 церковных риз, кадила, огромные серебряные жбаны, вазы, кольца, цепочки, портсигары, – все с царскими коронами, вензелями и именными надписями и монограммами.

Внутри все полки огромного магазина были заставлены такими же вещами, а также иконами на полотне медалями и монетами, с сохранившимися даже музейными номерками и проч... Возле витрин быстро собрались толпы русских беженцев. Отдельные лица вбегали в магазин, крича: «Позор! Кровь наших замученных родных залила ваши вещи. Кощунство!» и проч.

Ввиду угрожающего поведения толпы, владельцы поспешили убрать во внутрь наиболее характерные предметы. Остальные продолжают красоваться в витринах» (№ 101 ).

Телеграфное «Славбюро» сообщает:

«II-е. Львов, 12 июня. – Львовские ювелиры бросились к советской границе для закупки церковных ценностей, высылаемых для продажи в Польшу из Каменца и Проскурова, при чем грамм золота продается большевиками в два раза ниже его рыночной стоимости».

Польская газета «Подзенна» добавляет следующие подробности:

«Филиал Внешторга в Орипине получил из Каменец-Подольска большой транспорт драгоценностей церковных и костельных. Между драгоценностями имеется: 7 фунтов ломанного золота, много золота в кусках, 40 золотых чаш, 3 золотых креста с хоругвей, 10 кусков золотых листов, 20 фунтов серебра в чашах и подсвечниках, 25 штук бриллиантов с чудотворной иконы Божьей Матери из костела в Каменец-Подольске, много образов и т.д. Эти драгоценности продавались большевистскими агентами в Гусятине и Скале» (№ 102).

Московская «Правда» сообщает об еще более характерном эпизоде, знаменующем с точки зрения православной религии кощунственное надругательство над одной из первых святынь храма. По словам этой газеты: «Котельнический коммунистический совет, изыскивая средства для пополнения своей кассы, продал плащаницу Александровской церкви, оставшуюся вместе с прочим инвентарем по ликвидации в церкви бывшей женской гимназии». Этот случай вызвал возмущение верующих. Произошли беспорядки, которые были подавлены вооруженной силой.

«Правда» по этому поводу замечает:

«Костельнический коммунистический совет в роли продавца плащаниц – это уже слишком. Изобретатели выхода из тяжелого финансового положения хватили через край» (№ 103).

В эти же дни телеграмма из Риги от 22 августа сообщает:

«За последнюю неделю в витринах комиссионных магазинов Риги появились в значительном количестве церковные ценности, привезенные из сов. России. Среди них обращают внимание: митра с бриллиантовыми украшениями, панагии, наперстные кресты, старинные иконы и церковные облачения в распоротом виде» (№ 104).

Харбинские газеты сообщают, что через Харбин проследовали: «большие количества награбленных в церквах драгоценностей для продажи их американцам на китайских рынках. В том числе митра Филарета литого золота весом в несколько фунтов в оправе мелких образков, усеянных опалами, смарагдами и бриллиантами» (№ 105). «Новая Русская Жизнь» заимствует из местной Шведской газеты сообщение о том, что «В ночь на понедельник на льду у Териок было задержано нисколько финских контрабандистов, которые шли по льду из Сов. России, имея с собой несколько десятков кило серебряных вещей, среди которых были церковные украшения, подсвечники и проч. Все контрабандисты задержаны» (№ 106).

Подобных сообщений множество. Приведенными определяется лишь расстояние между географическими пунктами вывоза контрабандным путем награбленного имущества.

Означенные сообщения дают вполне удовлетворительное объяснение недоумению и сожалению правительственного органа («Известия» № 287 (1728) от 19 августа) относительно ничтожности (см. ниже № 111) количества ценностей, поступивших в фактическое пользование Помгола (комиссии помощи голодающим), не взирая на то, что после первых «изъятий» назначаемы были «новые повторения» (ряд примеров в № 287 (1726) «Известий»), а – «...утайщиков ценностей советская власть весьма сурово карала» (№ 107).

Террор и преследование духовенства, а также невыносимые условия жизни, связанные, как будет ясно видно из последующего, с лишением священнослужителей основных гражданских прав, не могли не оказать своего влияния на некоторую часть духовенства.

Уже в середине 1922 года в русской церкви обозначился раскол. Образовались группы под именами «живой церкви», «группы церковного возрождения», «свободной трудовой церкви» и другие.

В задачу настоящей работы не может входить обсуждение причин и содержания раскола с точки зрения богословской.

Но совершенно необходимо и легко показать, кем был создан раскол, для чего и во имя какой цели (цели, опять-таки бесспорно предусмотренной в общей стройной системе, определяющей разрушение церкви и уничтожение религий).

В обстоятельной брошюре коммуниста И. Степанова «Задачи и методы антирелигиозной пропаганды» на стр. 28-й читаем: «Мы не можем отказать себе в удовольствии противопоставить воззрение одной части духовенства воззрениям другой части. Но мы не можем задерживаться на этом и используем разноголосицу духовенства только для того, чтобы увести массы от всякой религии»¹⁸ (№ 117).

Ещё откровеннее эта точка зрения высказана в № 2-м журнала «Безбожник», где автор атеист-агитатор Як. Окунев пишет: «Какова политика советской власти по отношению к церковному расколу? Раскол в церкви выгоден рабоче-крестьянской власти, ибо это ведёт к ослаблению её врагов, к победе революции. Советская власть не поддерживает ни старой, ни «живой» церкви, но не мешает разложению церкви. Если бы церковь обратилась к Советской власти с просьбой помочь ей разлагаться, то, думаю, мы с охотой бы ей в этом помогли» (№ 118).

Это очередная задача в общем её очертании.

Для успешного её разрешения оказалось необходимым не только терроризировать активную часть духовенства, о чём свидетельствуют все отмеченные выше судебные процессы и казни¹⁹, но и поставить в невиданное нигде положение вообще всё духовенство.

С этой целью в порядке правительственных инструкции проводятся следующие репрессии: 1) ограничение священнослужителей в правах, 2) мобилизация священников для военной службы, 3) принудительные работы, 4) выселение из церковных домов, лишение доходов, а в отдельных случаях даже заработка, путём тяжёлого физического труда.

Рассмотрим эти способы в отдельности.

В официальном органе V-го отдела (ведающего церковными делами) народного комиссариата юстиции «Революция и церковь» (№ 1–3) читаем: «V-й Отдел Наркомюста разъяснил (на запрос Центросоюза от 4.IV.21 г. за № 22.740): «Согласно конституции РСФСР к категории граждан, не имеющих избирательных прав, относятся и служители религиозных культов (12.XII.21 г. № 777)» (№ 119).

Там же под заголовком «О гражданской правоспособности служителей культа» читаем: «На поданное гр. Рязанской губ. Зориным прошение о разъяснении правоспособности псаломщиков православной церкви V-й Отдел сообщил подателю, что все служащие культов как лица, занимающиеся непроизводительным трудом и извлекающие средства не из трудового заработка, по общему смыслу рабоче-крестьянского законодательства не могут пользоваться полными гражданскими правами наравне с прочим трудовым населением Республики» (14.IV.1920 г.) (№ 120).

Там же отмечен характерный факт лишения прав местными властями даже тех бывших священнослужителей, которые, не выдержав преследований и лишений, сняли сан. Так, например, по сообщению того же официального журнала: «Бывший диакон Вятской губ. гр. Вершинин сообщил в Наркомюст, что при выборах в местное потребительское общество его лишили избирательных прав как лицо, принадлежавшее к паразитарному классу. V-й Отдел разъяснил, что если гр. Вершинин снял сан добровольно и совершенно порвал свои связи с церковной иерархией, занимаясь ныне производительным трудом, то лишение его избирательных прав является незаконным (25 сентября 1920 года), (№ 950) (№ 121). Лишены элементарных гражданских, прав и целые религиозные объединения: «Религиозные объединения, как таковые, правами юридического лица не пользуются. Ввиду сего удостоверения, мандаты и. т.д., выдаваемые религиозными объединениями, как таковыми, не имеют юридической силы в советских учреждениях. Выдаваться религиозными объединениями они могут исключительно по делам религиозного характера» (№ 122),

В № 67-м (175) газеты «Деревенская Коммуна» от 25 марта 1919 г. напечатан донос на священника Кремнического прихода Усадьевской волости Череповецкого уезда – за оставление его в селе по постановлению схода, не допустившего отдачи его в солдаты в красную армию (№ 123).

В № 1–3 упомянутого выше официального органа V-гo отдела Наркомюста под заголовком «О гражданских правах и обязанностях служителей культа» напечатано: «В ВЦИК поступило телеграфное ходатайство из Кунгура местных советов православных приходов об освобождении служителей культа от субботников и общественных работ. Это ходатайство было передано на разрешение Наркомюста. V-й Отдел разъяснил, что согласно декрету о порядке всеобщей трудовой повинности (Собр. распор, и узак. № 8, 1920 года) к этим работам привлекаются все трудоспособные к выполнению общественно-полезных работ в интересах социалистического общества. В правилах об освобождении от трудовой повинности (см.. № 67–1920 г. Известий ВЦИК) никаких специальных изъятий для служителей культа не делается).

При совпадении времени общественных работ с временем богослужения группы верующих имеют возможность перенести служение на часы, свободные от времени, предназначенного для работ общественно-полезных» (8 апреля 1920 года. № 264) (№ 124).

Случаев бесконечно много, ибо выселение проведено на территории всего государства. Типично уродливое выражение этой меры – в следующих трёх случаях, могущих служить образцами.

1) (Из газеты «Правда»): «В Кузминичёвском районе Кормянской волости Гомельской губернии и уезда поп живёт в сторожке. Дом, сад и огород попа уже три года под школой, дом диакона отведён под клуб РКСМ, огород диакона разделён» (№ 125).

2) «Сестры бывшего Валдайского Короцкого женского монастыря (Новгородской губернии) подали жалобу на требование у них под угрозой выселения из монастырских помещений подписки о вступлении их в местный отдел РКП»²⁰ (№ 126).

3) В № 44 (1781) «Известий ВЦИК» от 27.11.1923 г. сообщается о просьбе священника принять его в качестве «чернорабочего» (дословное выражение) на Садонские рудники. По этому поводу напечатано следующее постановление (дословно): «Рабком постановил условием приёма предварительное расстрижение» (№ 127).

Наконец, сильнейшим и едва ли не самым могущественным орудием для терроризирования духовенства и подавления его духа была и есть широко практикуемая система публичных доносов в печати на священнослужителей.

Можно решительно утверждать, что общее число доносов на духовенство, напечатанных в одних столичных органах коммунистической печати, достигает многих тысяч, ибо в таких газетах, как «Беднота», имеется даже, как это хорошо известно, специальный ежедневный отдел для печатания доносов на «неблагонадёжных», среди которых духовенству отведено первое место.

Вот несколько образцов, представляющих собою всего лишь наиболее распространённые варианты доносов.

1) «В сельце Камышино Вольского уезда учительница Некрасова, прослышав о проезде через село местного архиерея, наподобие «Входа Господня в Иерусалим», устроила ему встречу, выстроив всех школьников в два ряда с двумя сосновыми веточками, которые они бросали на землю во время шествия владыки.

Не мешало бы взять эти сосновые прутья и точно так же по библейски изгнать из храма науки и просвещения такого педагога, который отравляет неокрепшие детские мозги ядом суеверий» (№ 128).

2) «В селе Ст. Томашеве поп с помощью церковного совета собирает по праздникам детей в церковь, заставляя их заучивать молитвы и объясняя «великое значение святой церкви российской» (№ 129).

3) «В школе села Комаровки местная «матушка» преподаёт детям закон Божий» (№ 130).

4) «В Киеве, в Гайсинской церкви в своей проповеди молодой священник взывает: «Я получил известие, что заключённые в местной тюрьме требуют хлеба и денег, все верующие должны откликнуться на зов страдающих». И мигом потянулись руки верующих к поставленной вазе и дождь денег посыпался в неё. Вот о ком заботятся попы и их верная паства» (№ 131).

5) «Священник Соколов, получивший от ВЦУ Серафимовскую часовню, открыл в ней широкую торговлю маслом и свечами, оптом и в розницу»²¹ (№ 132).

6) В «Деревенской Коммуне» (№ 67 (175) от 25.111.19 г. донос на священника из села Тойма Сев. Двинской губ. за проповедь на тему об опасности для детей новомодных учений (№ 133).

Излишне добавлять, что последствием всех этих доносов являются неизменно жестокие репрессии в судебном порядке и в порядке административного произвола по отношению к указанным доносителями лицам.

И в конечном итоге, возвращаясь к расколу церкви, нам приходится не столько удивляться тому обстоятельству, что часть духовенства не выдержала всего этого невыносимого террора и гнёта, сколько тому, что власти, так всемерно и так открыто добивавшейся этого надлома духа, удалось достичь этой заветной цели лишь на пятом году своей тирании.

Добившись раскола и цинично (как доказывается это выше цитатами за №№ 117, 117-а и 118) поведав, для чего раскол был необходим и как его надлежит использовать, большевики ограничиваются в дальнейшем лишь торжествующей информацией по поводу усиления раскола и не только, естественно, не принимают мер к его прекращению, но всячески, главным образом, закулисно стараются, по выражению цитированного выше крупного атеистического агитатора, «помочь церкви разлагаться».

В газетных статьях и телеграммах, относящихся к этому периоду, встречаем следующие злорадные описания совершающегося: «Точно сошедшие с картины Рериха «Три короны», озарённые воспалённо-красным заревом революции, бьются не на жизнь, а на смерть три уходящих в вечность рыцаря тьмы: «чёрный», «рыжий» и «жёлто-голубой» (Старая церковь, церковно-обновленцы и автокефальная церковь)» (№ 134).

В телеграммах, нарочито грубо и оскорбительно написанных, говорится: «из ряда мест Украины сообщают о безобразиях, творящихся в церквах на почве конкуренции между автокефальной, живой и Тихоновской церквами» (№ 135).

В брошюре под заглавием «Новая церковь» профессор-коммунист Б. Титлинов даёт следующую картину создавшегося сразу положения:

«... громадное большинство духовенства и церковных общин не желали признавать нового церковного управления, созданного под лозунгами «живой церкви». Имена руководителей движения сделались одиозными.

Возбуждение в церковных низах было столь сильно, что некоторым деятелям движения угрожала даже физическая опасность. Прот. А. И. Введенский в Петрограде получил удар камнем в голову. Избиение камнями и не камнями угрожало и другим, если бы их не взяла под свою охрану милиция. Епископы и священники «Живой церкви» не могли спокойно совершать богослужения, показываться в храмах и на улицах. Им в лицо бросали не только упрёки, но и ругань. В тёмных массах пошли толки чуть ли не о появлении антихриста. Кумушки в Петрограде уверяли, что прот. Введенский ездит на автомобиле с «Числом звериным» («печать антихриста»), только наоборот (999). На публичных собраниях и диспутах «Живой церкви» вначале поражала враждебность некоторых элементов публики, тем более странная, что за время революции, кажется, по адресу православной церкви сказано много горьких слов, не вызвавших протеста. Тут же, наоборот, люди церковные, ярко выражающие свою веру, по-видимому, горящие огнём христианства, – и вдруг их встречали свистками и криками при одном их появлении» (№ 136).

Поставленный коммунистическим правительством во главе русской церкви, возведённый в сан митрополита еп. Антонин характеризует ту же обстановку следующим образом:

«Я не могу больше со спокойной совестью сидеть в высшем церковном управлении и иметь общение с теми, которые нарушили церковные каноны. Я ещё могу заставить себя сотрудничать с ними в общем административном деле, чтобы оно не развалилось, но быть в духовном молитвенном общении с ними я, по чистой совести, не могу, и это я испытал в первый раз в прошлое воскресение в Страстном монастыре. Когда во время пения символа веры ко мне подошёл главный руководитель «Живой церкви» протоиерей Kpacницкий и, следуя принятому обряду, сказал мне: «Христос посреди нас», то вместо Слов: «есть и будет» я ответил ему: «между нами Христа нет», – и отказался поцеловать его. Я сижу в ВЦУ для того только, чтобы соблюсти хоть худой мир лучше доброй ссоры. Кроме того, сидя в ВЦУ, я всё же хоть одним своим присутствием могу ослаблять стремительность «Живой церкви» и хоть несколько сдерживать её в надлежащих рамках. Я получаю из разных концов жалобы на неё, на её уполномоченных, которые своими угрозами и насилиями (арестами и ссылками) вызывают сильное раздражение против неё. Особенно надо удерживать её от приведения в исполнение следующих резолюций съезда: 1) о женатом епископе, 2) о второбрачии духовенства, 3) о переходе монахов в белое духовенство, 4) о браке в близких степенях родства²². Одним словом, надо заставить «Живую церковь» спуститься на платформу «Церковного возрождения», и тогда у нас возможна будет согласная с нею деятельность» (№ 138).

О том же сообщает в своих телеграммах заграничная печать, сведения которой позже подтвердились.

«Петроградское епархиальное управление постановило уволить всех священнослужителей, не признающих или оказывающих сопротивление новому церковному управлению ВЦУ. Уволен настоятель Преображенского собора Михаил Тихомиров и священник Серафимов» (№ 139).

«По постановлению Всероссийского съезда «Живой церкви» увольняются 34 епископа. Съезд нашёл, что наиболее ярко проявили себя как контрреволюционеры следующие иерархи: Варлаам Мстиславский и Михаил Митрополит Киевский. Названные лица будут уволены в первую очередь» (№ 140).

Невзирая на все репрессии, по сообщению самой советской прессы, происходят нелегальные съезды духовенства и мирян, пытающихся спасти церковь от раскола. Так, например, по сообщению «Известий ВЦИК», в Харькове «Параллельно с обновленческим съездом на Холодной горе собрался другой съезд, давший «живоцерковникам» десятидневный срок для раскаяния» (№ 141).

По сообщениям заграничной прессы, в это же время «Несмотря на чрезвычайную бдительность Госполитуправления состоялся ряд тайных съездов верующих во Владимире, Курске, Ярославле, Рязани, Перми и др. городах. Везде приняты постановления о непризнании Высшего Церковного Управления и о поддержке Патриарха Тихона» (№ 142).

В свою очередь сторонники организованного властью Высш. Церковн. Управления принимают свои меры. Так, например:

«Вступивший в управление Саратовской епархией епископ Николай объявил, что коллективы верующих, не признающие ВЦУ, исключаются из списков верующих и отлучаются от церкви» (№ 143).

Прот. Красницким была подана в эти же дни в пленум ВЦУ особая «докладная записка» об автокефалии и борьбе с ней. Текст записки гласит:

«За последние два месяца в ряде городов обнаружились попытки объявить независимое от ВЦУ автокефальное управление отдельных епархий. Такие попытки обнаружены в Петрограде, Москве, Калуге, где епископом был дворянин и помещик Феофан Туляков, Краснодаре, Нижнем Новгороде, Тамбове, Таврической, Екатеринославской епархиях и ещё кое-где в Крыму. Наиболее сильно это движение обнаружилось в Петрограде.

Это – Тихоновщина организованная, и если реакционное духовенство может быть вообще вредно для государственного спокойствия, то организованное в автокефалию, совместно с мирянами, определёнными контрреволюционерами, оно становится опасным для государства.

Для ликвидации автокефального движения необходимо:

1) Признать организацию автокефального движения тяжким преступлением против идеи церковного единства. 2) Всех руководителей автокефального движения непременно предавать суду с применением к ним церковных покаяний, указанных в церковных канонах, извержением из сана священнослужителей и отлучением от церкви мирян... Сообщить советской власти взгляд ВЦУ на церковную автокефалию и политический характер этого явления» (№ 143а).

В комментариях этот донос не нуждается.

Бежавший из России в Варшаву архиеп. бывш. Смоленский Феодосии в беседе с корреспондентом телеграфного агентства «Русспресс» нарисовал следующую потрясающую картину церковного раскола:

«В конце марта в Киев прибыл архиепископ Тихон, бывший Курский, ставленник «Живой церкви», возведённый высшим церковным управлением в сан митрополита Киевского и Всеукраинского.

Немедленно по приезде своём в Киев он разослал своему духовенству циркуляр с требованием явиться на регистрацию и подчиниться ему и московскому ВЦУ. Духовенство ответило на это требование сплошным отказом.

Тогда Тихон разослал духовенству вторичное подтверждение своих требований, угрожая репрессиями в случае неподчинения. Результат был одинаков – киевское духовенство не пожелало признавать Тихона.

В ночь со Страстной среды на Страстной четверг большевики арестовали в Киеве управляющего Киевской митрополией Митрополита Михаила, бывшего Гродненского, ректора Киевской Духовной Академии архиепископа Василия (Богдашевского) и викариев Киевской митрополии епископов Алексия, Назария и Димитрия. Кроме них, большевики произвели многочисленные аресты среди священников.

На следующий день епископ Алексий был освобождён из ГПУ. Он, по-видимому, согласился признать «Живую церковь». Остальных иерархов большевики вывезли в Москву. В числе арестованных в Киеве священников оказался также и известный всему городу священник Журавский.

Когда ВЦУ запретило духовенству поминать Патриарха Тихона, церковная власть в Киеве, не желая создавать повода для конфликта между духовенством и большевиками, распорядилась поминовение Патриарха совершать в алтаре. Священник Журавский продолжал, однако, подвергаясь риску и опасностям, поминать Патриарха по обычным правилам. Его большевики увезли также в Москву.

То, что происходит в Киеве, происходит в России повсеместно. Везде большевики преследуют не признающее «ВЦУ» духовенство и заменяют его ставленниками Антонина.

Народ недоволен, волнуется, но неорганизован и бессилен бороться» (№ 144).

При таких обстоятельствах, считая, видимо, обстановку вполне подготовленной и исключительно удобной, руководители признают необходимым, откровенно отметив, что «Борьба с религией у нас в России прошла уже несколько этапов, каждый из которых определяется конкретными условиями момента» (№ 145), перейти последовательно к следующему основному и кульминационному этапу. Этап этот во всей без исключения коммунистической прессе с подлинно атеистическим цинизмом определяется как этап, знаменующий собою уже не более и не менее как полную «ликвидацию церкви».

Материалы, относящиеся к этому периоду, настолько говорят сами за себя, что могут быть помещены ниже без всяких пояснений.

Придерживаясь простого хронологического порядка, должно отметить следующие телеграммы, выдержки и заметки, начало появления коих точно совпадает с нанесением тяжёлой раны целости и единству русской церкви²³.

(В порядке хронологической очереди – по номерам):

1) В № 15 тифлисской «Зари Востока» от 22 января 1923 года напечатано: «Сегодня состоялась торжественная передача военного собора Комсомолу. В присутствии множества рабочих, красноармейцев, коммунистов и беспартийных, председатель Горсовета товарищ Певцов вручил ключи от собора представителю Комсомола. На колокольнях гремел «Интернационал», исполненный духовыми оркестрами.

Взвились красные знамёна. Вечером бывший военный собор, а ныне Комсомольский клуб ярко осветился электричеством, над морем огней царила электрическая советская звезда»²⁴ (№ 146).

2) В № 38 (1775) «Известий ВЦИК» от 20.II.1923 г. статья «На антирелигиозном фронте» начинается словами: «в рабочей среде бой с церковью в полном разгаре...» И далее: «газета «Рабочая Украина» сообщает целый ряд фактов о выселении... находящихся на рудниках церквей. Церкви обычно передаются школам. Так сделано на рудниках «Мировой коммуны», «Пролетарской диктатуры» и в Юзовке... На других рудниках, как например, на Ирмечном, в церкви организуется рабочий дворец» (№ 147).

3) В № 47 «Правды» от 23 февраля в телеграмме из Тулы, озаглавленной «Церковь на слом», сообщается о постановлении, вынесенном в с. Змиевке Крапивенского уезда, где постановлено: «сломать имеющуюся церковь и из полученного материала достроить школу и выстроить народный дом» (№ 148).

4) «Уфа, 24 февраля. Съезд уполномоченных по улучшению быта детей Башкирии постановил закрыть все существующие в Башкирии монастыри» (№ 149).

5) «Владикавказ, 24 февраля. Население одного из сёл Осетии выгнало попа. Церковное имущество разделено между беднейшим населением» (№ 150).

6) «Постановлением отдела управления Моссовета опечатана церковь Пимена, находящаяся в Пименском переулке.

Отделом управления Моссовета уже сделано распоряжение «о закрытии церкви Св. Александра Невского в с. Всесвятском (близ Москвы) и о передаче её культурно-просветительной организации завода «Изолятор» для приспособления её под рабочий клуб» (№ 151).

7) «Отделом управления Моссовета ликвидированы на днях Боголюбская часовня (Варварская пл.), Нечаянныя радости (у Серпуховских ворот) и еврейская молельня на Новослободской улице» (№ 152).

8) «По постановлению ЦИКа Аджаристана на днях передана Н-скому полку церковь Св. Михаила, находящаяся в Городке» (№ 153).

9) «Алатырь, 6 марта. Мужской и женский монастыри в городе ликвидированы. Помещения предоставляются под учреждения и жильё рабочих и служащих» (№ 154).

10) «Симферополь, 7 марта. Крымнаркомвнудел объявил Симферопольский Александро-Невский кафедральный собор центральным государственным хранилищем предметов религиозного культа. Собор не подлежит передаче религиозным группам в качестве²⁵ богослужения» (№ 155).

11) «Орёл, 7 марта. Закрытая в виду отказа от регистрации синагога в Орле отведена под биржу» (№ 156).

12) «Президиум Краснопресненского райсовета помещение церкви Пимена в Пименовском переулке предоставил РКСМ под аудиторию» (№ 157).

13) «В Петроградском округе Донобласти в хуторе Пощенском... 14-го марта, под звуки Интернационала... колокола сняли. Здесь же постановлено разработать проект устройства из церкви театра» (№ 158).

14) «Пенза, 15 марта... Здание собора (кафедрального) приспособляется под библиотеку» (№ 159).

15) «Одесса, 21 марта. «Ликвидкомом закрыто 6 церквей, 1 синагога и 1 храм-памятник. Две церкви и синагога превращены в театр» (№ 160).

16) «В Николаевском уезде еврейская батраческая молодёжь захватила синагогу, в которой устроила школу» (№ 161).

17) «Исполком Рогожско-Симоновского райсовета возбудил ходатайство (от имени рабочих) в Московском совете «о предоставлении помещения церкви «Мартина-Исповедника» по Бол. Коммунистической улице под общие собрания трудящихся...» (№ 162).

18) В корреспонденции из Гомеля, напечатанной в № 65 (1802) «Известий ВЦИК» от 24 марта и озаглавленной «Утопление богов», сообщается, что в Гомельском горсовете «по докладу губкоммунотдела был принят ряд конкретных мероприятий по улучшению жилищного вопроса». Одним из этих мероприятий является следующее постановление: «Третью часть церквей, синагог и всех остальных молитвенных домов города изъять из ведения религиозных общин и передать их для нужд детских домов, школ, домов инвалидов и т. п.» (№ 163).

19) «Незаможники села Б. Буялык Одесск. уезда организовали торжественное сожжение имевшихся у них икон. Церковь переобразована под народный дом и библиотеку» (№ 164).

20) «Тифлис, 20 марта. В Гори отобран собор, переданный под дом для учащихся» (№ 165).

21) «Тифлис, 25 марта. Моцанетский монастырь передан проф. организациям для устройства в нём отдыха для рабочих» (№ 166).

22) В № 66 (1803) «Известий ВЦИК» от 25 марта – телеграмма из Серебрякова от 24 марта о закрытии церкви на хуторе Кирееве (№ 167).

23) В телеграмме из Харькова от 30 марта сообщается: «В Ленинской волости (губерния не. указана) церковь передана комсомолу под клуб. В ряде рудников Донбасса... передают церкви под школы и общежития» (№ 168).

24) В № 73 (1810) «Известий ВЦИК» от 3 апреля сообщается о закрытии женского монастыря в Минске (№ 169).

25) В телеграмме из Одессы от 4 апреля сообщается, что в ряде сёл Балтайского уезда изгнаны священники (№ 170).

26) В телеграмме из Челябинска от 11 апреля сообщается о решении «здания церквей предоставить школам, а колокола отдать после голода на восстановление сельского хозяйства» (№ 171).

27) «Екатеринослав, 12 апреля. Учащиеся местной ж. д. школы потребовали превращения ж. д. церкви в клуб» (№ 172).

28) В ст. Морозовской (близ Царицына) решено церковь приспособить под станционную школу. Там же (по сообщению «Известий ВЦИК» от 12 апреля № 79 (1816) постановлено закрыть ещё 3 церкви (№ 173).

29) «Московский совет постановил ликвидировать домовую церковь Нерукотворного Спаса в Дурновом пер. на Остоженке и передать это помещение рабочим трамвайного парка под клуб» (№ 174).

30) «Рабфак Петровской с.-х. академии обратился в отдел управления с ходатайством о ликвидации церкви в имении Грачёве и о передаче её под клуб и дом отдыха для студентов рабфака» (№ 175).

31) «Ячейка инвалидного дома им. Радищева постановила просить Московский совет о ликвидации храма Воскресения Словущего при инвалидном доме и о передаче помещения инвалидам под клуб» (№ 176).

32) «Жилищное т-во № 22 по Даниловскому Камер-Коллежскому валу обратилось в отдел управления с просьбой ликвидировать домовую церковь... Отдел управления решил просьбу эту удовлетворить» (№ 177).

33) Домовая церковь при детском доме в с. Марфине ликвидируется Моссоветом... (№ 178).

34) «Кутаис, 10 апреля. Местная синагога передана комсомолу» (№ 179).

35) В № 83 «Правды» сообщается в телеграмме из Кустаная Тург. Обл. от 14 апреля о передаче церкви в пос. Аниховском «на культурно-просветительные нужды» (№ 180).

36) В Вознесенске церковь отведена под театр, а синагога под клуб (№ 181).

37) В Гори избрана комиссия «по проведению в жизнь постановления о закрытии церквей и о передаче их на культурно-просветительные цели» (№ 182).

38) «Баку, 17 апреля. Красноармейцы расквартированного в Баку полка Осетинской дивизии сняли кресты с пустующей церкви старых Сальянских казарм и обратились к своему шефу «Азнефти» с просьбой помочь им превратить дом угнетения в дом просвещения» (№ 183).

39) На Галашинской фабрике (в Москве) церковь обращена в школу. По этому случаю было организовано шествие и митинг. Ораторы выступали с трибуны, устроенной на колокольне (№ 184).

40) «Одесса, 22 апреля. В селе Шацы Грусуловской волости постановили закрыть костёл и вместо него открыть клуб и театр. В день Пасхи в бывшем костёле была поставлена пьеса «Расстрел Коммунара» (№ 185).

41) «Харьков, 22 апреля. В селе Каменке Старобельского уезда переоборудовали церковь в театр» (№ 186).

42) В селе Новобелинке того же уезда превратили одну церковь в школу, а другую в электростанцию (№ 187).

43) «Ростов-Дон, 21 апреля. Учащиеся техникума и рабфака Таганрога постановили ходатайствовать о закрытии синагоги и приспособлении её под клуб» (№ 188).

44) «Царицын, 22 апреля. Расположенная в военном городке команда артиллерийского склада закрыла оставшуюся на территории города церковь. В освободившемся помещении красноармейцы устраивают общежитие и библиотеку» (№ 189).

45) Президиум Московского совета постановил ликвидировать Зачатьевский монастырь и передать все храмы в ведение главмузея... 23 апреля отдел управления приступил к проведению ликвидации (№ 190).

46) «Помещение домовой церкви Явленного Спаса на Дурновом переулке, переданное рабочим службы пути городской железной дороги, в настоящее время освобождено от предметов религиозного культа и приспособляется под клуб» (№ 191).

47) В телеграмме из Кустаная Тург. области («Известия ВЦИК» № 128 (1865)) сообщается об обращении церкви в пос. Копыгенском в школу и о предложении священнику «в пятидневный срок выехать из посёлка» (№ 192).

48) «Тифлис, 3 мая (Роста). В Лемчхунском уезде... закрыто 73 (семьдесят три) церкви» (№ 193).

Было бы бесполезно продолжать перечень аналогичных сообщений, ибо число поруганных храмов должно исчисляться не сотнями, а тысячами, как это видно из официальной справки, отмечающей, что число одних захваченных монастырей достигало ещё в начале 1922-го года свыше 700²⁶ (№ 194-а).

Приведённые примеры могут быть заключены разве ещё несколькими случаями, наиболее ярко отражающими ту, ни с чем не сравнимую по своей моральной уродливости и кощунственности обстановку, с которой связывается неизменно «ликвидация храмов».

49) Первый пример отмечен в № 52 (1789) «Известий ВЦИК» от 8 марта 1923 года – в телеграмме от 6 марта сообщается, что «селяне Богоявленской волости сожгли “Божий Храм”» (№ 194).

50) Второй случай отмечен в № 48 «Правды» от 3-го марта 1923 года, где в этот день был напечатан непередаваемо кощунственный текст объявления, выставленного в магазине «Новая Жизнь» в г. Муроме о спектакле в Муромском соборе с танцами, с постановкой фарса и «с шикарным буфетом с церковным вином» (№ 195). В № 100 «Правды» от 8.V.1923 г. находим следующее описание, как была использована комсомольцами захваченная ими церковь Св. Пимена (в Москве).

«3-го мая Краснопресненский райком РКСМ созвал в ней конференцию...» Церковь приняла, по словам газеты, следующий вид: «...Портрет Либкнехта раздвинул образа в алтаре.

Спрятался за знамёнами Пантелеймон-Целитель. Со стен кричат заголовками стенные газеты:

– Готовим смену!

– На обе лопатки святых! Молчат угодники...

Шла бабушка мимо древняя. Смотрит – народ в церковь валом валит – верно, архиерей служит. Зашла. Парень из мандатной комиссии поглядел:

– Заходи, бабушка... Комсомолец у входа убрал винтовку:

– Милости просим...

На пороге, перекрестясь, слушает...».

(Дальше передаётся отвратительное содержание кощунственных песен, исполнявшихся в храме молодыми хулиганами) (№ 196).

В той же «Правде» № 103 от 11.V.1923 года дано описание обращённой в комсомольский клуб синагоги:

«На амвоне широкий плакат взывает:

– Не крестись, а учись».

(Дальше идёт описание гнева и возмущения массы евреев, собравшихся во дворе синагоги) (№ 197).

Аналогичных примеров можно было бы привести значительно больше, если бы возможно было ознакомиться за границей не только со столичными, но и с провинциальными органами коммунистической прессы.

Образцом информации последних может служить следующая телеграмма, напечатанная 23 января 1923 года в № 846 парижских «Последних Новостей»:

«Рига, 19 января. «Харьковский Коммунист» рассказывает: в Елисаветградском уезде по распоряжению местных властей была закрыта церковь. Позже, когда по приказу из центров начались повальные обыски у самогонщиков, группа верующих потребовала осмотра закрытой церкви. Результаты получились неожиданные. В храме была устроена хорошо оборудованная фабрика для изготовления самогона. Интереснее всего, что принадлежала она местному совету «Коммунистов» (№ 198).

Было бы, конечно, наивно говорить о соблюдении каких-либо юридических форм при таком осквернении храмов, форма эта соблюдается лишь в случаях резких недоразумений с населением, когда для поддержки святотатцев требуется официальная санкция власти.

Вот некоторые образцы подобных «санкций», заимствованных из официального органа V-го отд. Наркомюста.

1) «Омская Ликвидационная Комиссия рассмотрела дело о госпитальной Скорбященской церкви и, принимая во внимание, что в военном госпитале находятся красноармейцы и потому совершение религиозных обрядов на территории госпиталя подрывает культурно-просветительную работу среди них, постановила: Скорбященскую церковь закрыть, богослужебное имущество передать по принадлежности, предложить Губнаробразу в двухнедельный срок с момента утверждения настоящего постановления Губисполкомом приспособить здание под хранилище церковно-исторических древностей и сообщить о состоявшемся решении в V-й Отдел Наркомюста».

Это постановление Ликвидационной Комиссии было утверждено Омским губисполкомом 12 октября 1921 года.

V-й отдел Наркомюста сообщил, что с его стороны возражений против ликвидации Скорбящей госпитальной церкви не имеется. 16 января 1922 г. № 29 (№ 199).

2) «23-го сентября 1921 года была произведена ликвидация Спасо-Казанского монастыря при селе Дворяниново (Ивановской волости Алексинского уезда Тульской губ.).

Всё имущество с постройками передано в ведение Унаробраза для детских коммун (с живым и мёртвым инвентарём). Вся церковная утварь передана местной религиозной общине под расписку. Небольшая часть имущества передана Уотсобесу. В день ликвидации монахинь в монастыре было 37. Нетрудоспособные из них перейти в убежище Социального обеспечения отказались и отправились к родным.

... Полномочная комиссия ВЦИК постановила: ликвидацию этой общины в целях использования земли, построек, инвентаря для устройства детских коммун признать правильной, но считать её запоздалой, так как преступно было медлить в течение стольких лет с уничтожением очага тунеядства и разврата»²⁷ (№ 200).

3) «4 января 1922 года консультантом V-гo отдела Наркомюста в присутствии представителя от отдела МСРКД, представителя от прихожан, церковного старосты, священнослужителя и заведующего домами Социального обеспечения было произведено обследование храма Св. Владимира и Марии, помещающегося по Протопоповскому пр., дом № 19, корпус № 6.

Из акта обследования указанного храма V-й отдел Наркомюста установил, что храм этот, как представляющий из себя типичную домовую церковь, находящуюся в помещении, занятом советским учреждением (домами Социального обеспечения), подлежит ликвидации» (2 января 1922 года, № 20) (№ 201).

Бесконечные попытки верующих спасти храмы и монастыри, образовав при них особые рабочие коммуны (или преобразовав формально в таковые братию), не приводят ни к чему. Несмотря на то, что все доходы, получаемые от работ «коммун» и «коллективов» монахов или просто верующих, идут в распоряжение власти, всё же последняя постоянно организует строжайший контроль личного состава коллективов и полицейское обследование их образа жизни.

О результатах этих обследований упомянутый выше официальный орган V-гo отдела Наркомюста сообщает в следующих выражениях: «При расследовании состава этих «коллективов» оказывалось, что в число трудоспособных и полноправных членов зачислялся весь старый персонал монастыря. В списке работоспособных «земледельцев» значилась вся престарелая братия, подчас 90 лет, с игуменами и игуменьями во главе».

V-й отдел Наркомюста неоднократно давал на месте директивы, между прочим, изложенные в отчёте V-гo отдела 8-му Всероссийскому съезду Советов.

В общем эти директивы сводились к следующему:

«Организации, преследующие цели религиозного культа, не могут регистрироваться, наделяться средствами из общенародных средств и признаваться как производительные, показательные и иные экономические коллективы. Членами коллективов не могут быть лица, состоящие на службе в какой-либо религиозной организации, т.е. монахи, официальные служители различных церковных и централизованных в особые организации религиозных культов...

...V-м отделом для проверки затребованы с места уставы всех трудовых коммун и артелей, организованных в бывших монастырях, а виновные лица в нарушении прямых распоряжений центральной власти, конечно, понесут должную ответственность» (№ 202).

И даже не только отличное, но и образцовое состояние хозяйств в монастырских «коллективах», уплата всех налогов и т. п. навлекает в конечном итоге со стороны власти лишь суровую кару – изгнание несчастных тружеников. Вот одно из типичных постановлений центральной власти, до которой, видимо, по жалобе изгоняемых, дошло дело:

«Полномочная Комиссия ВЦИК в заседании от 22-го ноября 1921 года, обсудив вопрос о ликвидации Кондыревского женского монастыря (Крапивенского уезда Царёвской волости Тульской губернии), пришла к следующему заключению:

Кондыревский монастырь, судя по имеющимся данным, юридически ликвидирован ещё в 1918 году, когда бывшие члены этого монастыря, по постановлениям сельских обществ, Волисполкома и Уземотдела, были наделены на общих основаниях землёй.

Как видно из акта обследования, произведённого Комиссией Тульского Губземотдела от 8-го октября с. г., хозяйство этой артели является образцовым, интенсивным, могущим быть надёжным пунктом²⁸ для проведения в жизнь агрономических мероприятий и, что следует отметить, приведённым в такое состояние без применения наёмного труда, трудами самих членов артели.

Все государственные развёрстки, продналоги и наряды артелью выполнялись своевременно и полностью.

Но монастырский уклад жизни юридически ликвидированного монастыря фактически продолжал сказываться на общем строе жизни трудовой артели, главным образом, благодаря тому, что во главе организации этой артели стояли б. игуменья и приближённые к ней лица, вопреки существующим по этому вопросу предписаниям закона...

На основании вышеизложенного Комиссия постановила: исключить из названного товарищества б. монахинь, кроме неспособных к труду, которые в случае согласия всех членов товарищества могут оставаться только в качестве призреваемых; выполнение настоящего постановления поручено Крапивенскому Уисполкому и Уземотделу» (22 ноября 1921 года)» (№ 203).

Наконец, далеко, видимо, не во всех случаях прихожанам удавалось спасти хотя бы имущество оскверняемых храмов. Директивы в этом направлении центральной власти ясны до конца.

На стр. 74–75 «Революции и Церкви» (№ 1–3) напечатано дословно следующее:

«Не всеми работниками на местах правильно поняты директивы, данные как в инструкции Наркомюста к основному декрету от 25 января 1918 года, так и в циркуляре Наркомпроса, по поводу ликвидации домовых церквей, распубликованном в № 180 «Центральных Известий»...

В этом отношении V-м отделом была дана на места директива: группам граждан из богослужебного имущества ликвидированного домового храма передаётся лишь один антиминс, всё же прочее, как богослужебное, так и небогослужебное, имущество поступает в непосредственное ведение местного совета и подлежит учёту под строгим контролем последнего».

Далее читаем:

«... В связи с новой экономической политикой некоторые местные Советы, создав у себя особые комиссии «по распределению церковного имущества», приступили к незаконной распродаже церковного богослужебного имущества, бывших ликвидированных церквей. Такая, например, комиссия была образована Сапожковским уисполкомом Рязанской губ., которая, ликвидировав Николо-Бавыкинский Монастырь, разослала по местным «Церковным советам» особые повестки, приглашающие на распродажу богослужебного имущества ликвидированного монастыря и предлагающие названным «Церковным советам» захватывать с собою на предмет покупки церковных ценностей по шести-семи миллионов рублей.

V-й отдел усмотрел здесь прямое нарушение как существующего постановления Совнаркома, так и неоднократных разъяснений отдела, согласно коим церковные ценности ликвидированных домовых, монастырских и иных церквей, состоящие в золотых и серебряных предметах церковной утвари, а также и драгоценных камнях, подлежат сдаче в Гохран» (№ 204).

Разъяснения эти кончаются совершенно откровенной экономической мотивировкой кощунственной «ликвидации церквей».

Официальное объяснение по этому поводу гласит: «... Мероприятия в этом отношении V-го отдела понятны. Ценности ликвидированных храмов в их настоящем виде абсолютно никому не нужны, и, по политической близорукости распыляемые некоторыми местными советами, тем не менее в общей своей массе представляют весьма важное значение для нашего товарообмена с заграницей в качестве золотого и серебряного фонда» (№ 205).

Это заявление документально устанавливает, из какого фонда сторонники товарообмена сов. России со странами Зап. Европы черпают средства. Отговариваться далее неведением нельзя.

Следующим моментом гонений на религию, хронологически совпадающим с двумя предыдущими (разрушение единства церкви и кощунственные «ликвидации» храмов), а логически – в смысле систематического возрастания глумлений – являющимся их непосредственным продолжением, следует признать устройство так называемых «комсомольских праздников», и в первую очередь «Рождества» и «Пасхи», представляющих собою первые опыты широко организованных публичных издевательств над святая святых человечества. «Идейная» необходимость борьбы с праздниками была объяснена в предварительно выпущенных агитационных атеистических брошюрах следующим образом: «... Надо твёрдо помнить: в праздниках нет ничего святого. Они установлены не Богом и даже не религией, а созданы самими людьми, первобытными, невежественными, полудикими. Бороться против религиозных праздников – это значит бороться против рабства, дикости и невежества, против хозяйственной отсталости, против закрепощения человека слепыми и непонятными силами природы» (№ 206).

Установление праздников объясняется народу атеистическими агитаторами, в порядке эволюции человеческой психики, так:

«I. Бойня скота в середине зимы – праздник рождения солнца – Рождество Христово.

II. Истощение мясной пищи (мясопуст) – поворот солнца к весне – масленица.

III. Голодовка в конце зимы – сорок дней борьбы Бога в пустыне с дикими чудовищами и с дьяволом – великий пост.

IV. Оплодотворение земли – зачатие божества – Благовещение.

V. Посев зерна – смерть божества, побеждённого злыми силами, – страсти Господни и распятие.

VI. Появление первой растительности – заклинание над божественным зерном-фетишем – воскресение Христа.

VII. Праздник объедения и опьянения после урожая – поедание тела и питие крови божества – тайная вечеря, евхаристия – причащение» (№ 207).

О самой подготовке публичных издевательств над религией в дни перечисленных выше праздников не сообщалось печатно до последней минуты ничего, и лишь накануне величайшего праздника христианского мира – Рождества коммунистическая пресса запестрела внезапно выкликами следующего рода:

«Коммунистический союз молодёжи бросает смелый вызов всем небесным силам...

Пусть старый мир допевает в своих храмах свои старые лицемерные песни, пусть ещё звонят эти старые, надтреснутые, охрипшие церковные колокола и пусть подновляют своих богов, свою веру, свои молитвы тёмные жрецы, эти уставившиеся кадильницами и свечами вековые пособники всяческого угнетения, всегда и всюду с собою несущие только тьму и только ложь, предлагающие трудящимся только «радость» новых цепей.

Два мира встретятся, два мира в эти дни померяются силами, и кто сомневается, какой победитель!» (№ 208).

Канун этих потрясающих отвратительных дней описывается сотрудником главного официального правительственного органа («Известия ВЦИК» № 4 (1741)) в следующих выражениях: «... Накануне экзамена, поглядывая на своих товарищей комсомольцев, я читал на их лицах бодрую уверенность в благополучной сдаче очередного комсомольского зачёта в школе мировой революции.

... На поддержку мобилизнули свердловцев и красную профессуру соц. академии. За 10 дней проведено свыше 40 собраний, на которых присутствовал не один десяток тысяч рабочей молодёжи. И не просто доклады, а с кинофильмами антирелигиозного содержания, вроде «Чудотворец», «Вскрытие мощей», «Отец Серафим» и т.д.

А затем спектакли. Не просто спектакли, а специальные, вроде «Что произошло в ночь под Рождество в комсомольском клубе» или «Непорочное зачатие». Работают над этим делом мастерские Мейерхольда.

Ребята по целым ночам сидели и придумывали частушки, шили костюмы, рисовали карикатуры и плакаты.

Командные высоты карнавала захватили безбожники-свердловцы» (№ 209).

В кощунственное действие была вовлечена по преимуществу молодёжь. В вечер сочельника детям-комсомольцам было приказано явиться в свои клубы, где происходило следующее:

«У дверей комнаты, где гримируются и оканчивают свой туалет святочные персонажи, кучка желающих проникнуть в тайны рождества... Кого только нет: монахи, раввины, кардиналы, черти и проч.

– Товарищи, кто взял костюмы, регистрируйтесь!

– Раввин, поп, чёрт...

Наконец ряженые показываются из дверей уборной. К попу подбегают под благословение, которое «батя» с усами из угля охотно раздаёт винной бутылкой...» (№ 210).

В различных городах России были разработаны целые специальные планы по «проведению комсомольского рождества». В плане, заготовленном для города Москвы, читаем: «... Отпечатано 3000 лозунгов антирелигиозного содержания» (№ 211).

Там же указан следующий репертуар кощунственных театральных представлений, организованных для народа:

«Рогожско-Симоновский район. Таганская площадь, театр «Вулкан» – «Ночь под Рождество».

«Замоскворецкий район. Серпуховская площадь, Б. Ордынка, театр Струйского – «Непорочное зачатие».

«Сокольнический район. Б. Красносельская, дом № 5, клуб РКСМ – «Ночь под Рождество».

«Красная Пресня. Прохоровка, «Непорочное зачатие». Народный дом имени Каляева – «Ночь под Рождество».

«Баумановский район. Театр революции – «Ночь под Рождество» (№ 212).

Выполнение всех этих омерзительных планов описывается в коммунистических органах печати следующим образом (воспроизводимые ниже описания представляют собою не самые крайние варианты).

I. В статье, озаглавленной сотрудником «Наше Рождество» («Известия ВЦИК» № 5 (1742) от 10 января 1923 г.), читаем:

«С утра с 10 часов комсомольцы не спали. Кто аваофа сооружал, кто лозунги писал, а кто готовился служить обедню.

Надо сказать, что новшество имеет огромный успех и привлекло на нашу сторону немало обывателей. Комсомольский поп (как его окрестили в процессе карнавала), Андрюша Шохин, зычно воспевал «Акафист Марксу», великолепный фарс, переделанный на марксистский лад.

Благо комсомольские поэты поблизости Шохина реплики подавали. И, кончая молебен, запевали «Сергей-поп», подавая всё время новые и новые частушки, тут же на ходу изобретённые.

А затем «под краковяк» комсомольцы в пляс вокруг их и хоровод пустили. Весело было.

Молились комсомольцы на разных языках и наречиях. Свердловцы пустили в ход и разных представителей религии. Особенно неподдельны были раввин и архиерей. Первый молился, и комсомольцы повторяли его:

«Дрова берёзовые, дрова берёзовые,

Два лимонада, два лимонада...»

Я уже говорил, всё вышло пo-писанному: и боги, и черти, и ангелы, и представители всех религий и богов на земле.

Я видел у Иверской часовни одну иностранную журналистку, которая с большим удивлением смотрела на огромную массу молящихся (в возрасте 14–20 лет), собравшихся около сей часовни. Не знаю, рассказывал ли ей кто-нибудь о социальном составе этих «молящихся» и о тех хоругвях, с которыми они шли.

Боюсь, что кое-какие зарубежные газеты уже получили соответствующую «информацию».

Правда, кто-то из комсомольцев рекомендовал ей обратиться за точными справками к Замоскворецкому и Хамовническому райкомам РКСМ, которые на сей день заарендовали площадь у Иверской часовни для своего Рождества.

Молодёжь, начиная с Петровки, продвигаясь по Большой Дмитровке к Садовой, а оттуда по Тверской к площади Революции и вновь возвращаясь к площади Александровского вокзала с песнями, музыкой и танцами, под звуки военных оркестров, предала огню Будду, Озириса, Мардука и пр. представителей небес» (№ 213).

Другой сотрудник, П. Ашевский в статье под заглавием «Прорыв небесного фронта», даёт следующее описание глумлений на главной улице столицы:

«... На Тверской сплошная людская масса. Над головами трепещут флаги и стяги, колышутся плакаты и картонные фигуры. Повсюду лозунги, девизы:

– Религия – опиум для народа.

– Человек создал бога по образу своему и т.д. и т.п.

Ползут эффектные колесницы. На них – «ряженые»: боги и богини и вся их придворная знать и челядь – архангелы и серафимы, святые и блаженные, попы, ксендзы, раввины, муллы, дьяки.

Важно шествует какая-нибудь религиозная процессия – встречной доброй старушке впору перекреститься, – а вокруг залихватски поётся:

– «Ах вы сени, мои сени».

Пляски, смех...» (№ 214).

В следующей статье описывается вид других районов столицы:

«Невиданное зрелище узрела богобоязненная московская обывательщина. От Садовой к площади Революции протянулось нескончаемое шествие богов и жрецов мира. Наглядное пособие по изучению тысячелетнего изуверства. Здесь и жёлтый Будда с подкорченными ногами и благословляющими руками, измождённо плутоватый и раскосый, и вавилонский Мардук, и православная Богородица. Китайские бонзы, католические попы, в жёлтой тиаре римский папа, благословляющий новых своих адептов с пёстрого автомобиля, протестантский пастор на длинном шесте, и воскрылия его чёрной пелерины ловко приводятся в движение бечёвкой. Русский поп в типичной епитрахили предлагает за небольшую плату перевенчать кого угодно. А вот монах верхом на чёрном гробе с мощами. Он тоже восхваляет свой товар для невзыскательного покупателя. Еврейский раввин-кантор, возведя руки, печально-истошным голосом рассказывает о том, как «у попа была собака, он её любил. Она съела кусок мяса». Раввин на собственной ладони показывает, какой это был кусок мяса. «Ах, он её убил». Студент-свердловец играет великолепно комедию поповской жадности...

... Не надо нам раввинов, не надо попов.

Бей буржуазию, дави кулаков...

................................................

Всех богов на землю сдёрнем,

Визжите, черти, веселей!

Станцуем карманьолу!

Всех богов на карнавал!

Буянит в вышней роще

Безбожный комсомол.

Пляшут и хватают в плен публику черти в получёрных, полукрасных костюмах, в бархатных чёрных масках, с такими рогами, не то ушами...

... Славно поработали комсомольцы! До встречи на пасхальной неделе. Только не забудьте захватить с собою побольше дудок, свистков, домбр и бубнов. Вышибать тысячелетнюю дурь, так с треском», – Марк Криницкий (№ 215).

Ещё в одном описании встречаем следующие места:

«... И тут же на руках Марии младенец в красноармейском шлеме. Иосиф в ужасе шарахается.

Автомобиль. На нём «боги». Всё в строго научном порядке. Здесь и Озирис и Мардук, Будда, Саваоф, Иегова, Аллах, Майя с Агни, Мария с Христом, самые разнообразные идолы...

Комсомольское рождество – первая в мире глубоко массовая антирелигиозная демонстрация...

...Грузовик с жрецами: попы, ксендзы, раввины, муллы, бонзы, шаманы. Каждый на свой лад обещает потусторонние блага и каждый в то же время весьма знаменательно потирает ладони, что должно означать: «гони, верующие, монету»...

... Черти, монахи, святые, божки и боженята бегают между шествующими, визжат...

Радуйся, о Марксе, великий чудотворче»... (№ 216).

Остальные аналогичные описания не менее отвратительны. В частном письме, отправленном из Москвы в Берлин, напечатанном в русской газете «Дни», подводятся следующие итоги впечатлениям, вынесенным в этот день.

«Участники процессий были одеты в облачения духовенства различных вероисповеданий, но преимущественно православного, с париками из длинных волос и приделанными всклокоченными бородами, на автомобилях за ними ехали загримированные боги. Богоматерь с младенцем в красноармейской форме, Бог-отец с седой бородой и различные святые. Всюду виднелись плакаты вроде: «Мы прорвали фронт буржуазной международной блокады, теперь религия – опиум для народа», «1922 раза Богоматерь рождала Христа, а на 1923 раз родила Комсомол» и пр.

Перед чтимыми народом святынями процессии эти делали остановки и служили богохульственные «молебны». Пели, например, известную песню «Монахини святые – все жиром налитые, наливки пьют густые, усладительно. Монахиня Федора, прижавшись у забора...», «У попа была собака...» и т. п.

Одна процессия в фабричном районе у Москвы представляла собой крестьянскую тележку, запряжённую в полуживую клячу. В телеге, свесившись до поясницы, болталось туловище загримированного под пьяного священника парня. Шапка отсутствовала, волосы, растрепавшись, болтались через лицо, наперсный крест болтался тут же. Едущий выкрикивал несвязные фразы. Сопутствовавшие процессии с глумлением подбегали к нему, складывая руки и ругаясь, получали от него «благословение».

Всё представляло отвратительную картину даже для всякого неверующего.

Жители прятались по домам, не желая смотреть на это позорище. Один из наблюдателей рассказывает, что, зайдя в небольшой домик, дабы избежать встречи с процессией, он застал всю семью за коленопреклонённой молитвой пред иконами. Он так был растроган этим, что принял участие в горячей молитве» (№ 217).

Подобного рода глумления были организованы по всей территории государства. О них сообщается в нижеследующих телеграммах.

Ростов-Дон, 8 января. В ночь на 7 января многотысячная демонстрация комсомольцев и беспартийной молодёжи с факелами и чучелами богов всех религий, стройными колоннами, с революционными песнями прошла по городу. У храмов всех вероисповеданий устраивались демонстрации, сопровождавшиеся короткими митингами, после которых производилось сжигание богов. В первый день Рождества демонстрация прошла с ещё большим успехом. Комсомольцы, наряженные в костюмы богов и жрецов, демонстрировали перед церквами, синагогами, мечетями и костёлами с антирелигиозными песнями и частушками. Вечером во всех клубах состоялись митинги, спектакли на антирелигиозные темы. Выпущены листовки и однодневная газета «Против, бога»... (№ 218).

Борисоглебск, 7 января. По случаю «Комсомольского Рождества» попы отложили церковные службы до 6 часов утра. Комсомольцы выжидали момент начала служб и подошли к церквам с оркестрами музыки. К ним примкнули толпы молодёжи и пожилых. Интерес вызвали карикатурные иконы, чучела богов, сожжённые в конце демонстрации, частушки и танцы. После карнавала был устроен антирелигиозный митинг (№ 219).

Уфа, 7 января. 6-го вечером комсомольцы устроили шествие по улицам, впереди шли ряженые попы, за ними пьяные городовые и генералы. В партклубе состоялся доклад: «Как рождаются боги» (№ 220).

Сарапул, 7 января. Вечером 6 января во Дворце Труда был устроен костюмированный антирелигиозный маскарад. Ночью состоялся карнавал на церковных площадях (№ 221).

Царицын, 7 января. 6-го вечером во всех районах и переполненных клубах состоялись антирелигиозные митинги и инсценировки. Из клубов ряженая молодёжь направилась к бывшему Илиодоровскому монастырю, оттуда в полночь, освещаемый факелами, с оркестрами музыки и сотнями звёзд, двинулся к городу карнавал «Выезд богов». Процессия... прошла по всему городу, останавливаясь на церковных площадях для инсценировки пантомимы «Освобождение истины».

Шествие закончилось перед рассветом антирелигиозным митингом у братских могил. Утренняя служба в церквах началась с большим опозданием... 7 января во всех театрах и клубах были устроены вечера. Выпущена однодневка «Комсомольское Рождество» (№ 222).

Кроме того получены телеграммы об антирелигиозных демонстрациях из Рыбинска, Брунска, Кизеля, Белогорода, Вел. Устюга, Балашова, Вязьмы, Вологды, Казани, Минска, Пскова, Симбирска, Краснококшайска и Омска (№ 223).

Тифлис, 9 января. Празднование комсомольского Рождества началось шествием карнавала, в котором участвовало свыше 20 000 комсомольцев и беспартийной молодёжи. Пройдя по главным улицам города, карнавал остановился у театра Руставели, где с большой речью выступил предсовнарком Грузии Оражелашвили, говоривший о значении комсомольского Рождества в деле борьбы с религиозными предрассудками... У бывшего военного собора, находящегося в центре города, состоялся суд над религией... После суда были сожжены чучела богов и их прислужников. Празднество кончилось поздно ночью. На следующий день бывш. военный собор, переданный Наркомвоенкомом Комсомолу, был убран красными флагами и плакатами. Все кресты были заменены красными звёздами. На плакатах надписи: «Не надо бога нам, пусть буржуазия отправляется в рай небесный, мы построим свой рай на земле». Перед собором целый день происходили антирелигиозные митинги...

Рождество было устроено также в провинциальных городах Грузии (№ 224).

Грозный, 9 января. В день комсомольского Рождества на улицу вышла вся рабочая молодёжь. Шествие ряженых привлекло большие толпы. Вечером во всех рабочих и красноармейских клубах состоялись антирелигиозные пьесы (№ 225).

Новониколаевск, 9 января. В демонстрации приняло участие несколько тысяч комсомольцев и красноармейцев... С десятками горящих факелов, разноцветных фонариков, с пением антирождественских песен демонстрация прошла по главным улицам города мимо Сибревкома, откуда направилась к памятнику на братских могилах, где после речей состоялось сожжение чучел богов. На этом месте воздвигнут обелиск, изображающий раскрытую книгу, в которой яркими буквами написаны слова тов. Троцкого: «Грызите молодыми зубами гранит науки» (№ 226).

«Продолжают поступать многочисленные телеграммы из разных городов об успешном проведении комсомольского Рождества. Так, в Новороссийске, Надеждинске, Рязани, Смоленске, Саратове, Новгороде, Валуйках, Николаеве, Чернигове и др. хорошо организованные комсомольские демонстрации привлекали массы любопытствующей публики...» (№ 227).

В таком же порядке был осуществлён 3 месяцами позже «план комсомольской пасхи».

Необходимость борьбы со светлым праздником культурного мира, необходимость «победы над пасхой» и её устранения формулировалась уличными пропагандистами атеизма следующим образом:

«Штурм небес продолжается. Комсомольское Рождество было первой вылазкой, за ним последует длительная осада...

... После первой вылазки идёт продолжительная осада небесных твердынь... В этой борьбе организация таких антипраздников сыграет немаловажную роль...» (№ 227а). «Праздник Пасхи, с которым связаны воспоминания о воображаемой смерти и воскресении Христа, является самым ярким примером, показывающим, что христианство составилось из сплетения дикарских древних языческих религий, выдумок, созданных когда-то верующими евреями и переданных по наследству христианам.

Христианство – религия смерти и страданий Христа; это – религия мёртвого бога и сама давно уже мёртвая религия. Мы раскрыли происхождение праздников, установленных в честь смерти Христа, и показали, что поповские сказки о святости этих праздников – ложь и невежество. Ложь надо разоблачать; с невежеством надо бороться. Наука разоблачает смысл праздников, рабочий класс должен их победить» (№ 228).

Обязанность «победы» и «устранения» была возложена на подрастающих хулиганов из «комсомола». И снова главный правительственный орган («Известия ВЦИК», № 77 (1814)) предупреждает:

«... В дни «святой пасхи», когда старики будут в церкви слушать монотонное чтение дьячка, угорая от свечей, рабочая молодёжь соберётся в клубах, послушает хорошую лекцию, повеселится, потанцует.

Больше ей не надо.

Рабочий парень, ему совершенно безразлично, был ли там Христос или не был. Ему от этого ни холодно, ни тепло. Из-за этого Христа разряда не повысят, с Христом от сокращения не убежишь и, как получал по 3-му разряду, как был в учениках, так учеником и останешься. За молитвы ни на Трубе, ни в кооперативе ни муки, ни яиц на пасху не дадут. А за деньги кулич и колбасу можно получить и в мае, и в июне, и даже в декабре. Вкус один» (№ 229).

Точно так же, как и в дни Рождества, была проведена предварительная подготовка в комсомольских клубах, и в том же правительственном органе читаем:

«Комсомольцы тоже, по-своему, готовятся к пасхе. В вербную субботу вечером, когда на улице попадались расходящиеся из церквей молельщики с зажжёнными свечами, мерцавшими сквозь папиросную бумагу, как блуждающие светлячки, мне пришлось заглянуть в один из комсомольских клубов. Там за стенами – старый мир, тут – новый. В одной из комнат клуба идёт работа. За длинными столами, установленными разными красками, молодёжь трудится над антирелигиозными плакатами...

... Все стены увешаны уже готовыми попами и буржуями. Есть любопытные, хорошо сделанные карикатуры: толстый буржуй держит за горло рабочего, надпись: «Христос Воскресе» и др.» (№ 230).

В отчётах, посвящённых описанию самого кощунства, читаем:

«К своей пасхе молодёжь готовилась весьма энергично. Ещё задолго до 7-го апреля по всем районам Москвы репетировались антирелигиозные пьесы, частушки, песенки. Всюду нашлись свои авторы, которые писали новые пьесы, обрабатывали старые. К пасхе по всем центральным клубам РКСМ были выпущены специальные №№ стенных газет со множеством карикатур и шаржей святых.

А вечером 7-го апреля, когда в церквах древние старики и старухи внимали мёртвым поповским словам, по всем районам Москвы бодро и призывно зазвучал комсомольский гимн веры и силы: «Мы – молодая гвардия рабочих и крестьян»...

... Празднество всюду началось «с серьёзного»: с доклада на тему о науке и религии. Потом шли пьесы, частушки. Из пьес особо успешно шла «Торговый дом Бог-отец, Бог сын и комп.».

В быв. экспедиции заготовления государственных бумаг (сов. «Госзнак») была устроена кощунственная – «церковная служба на комсомольский лад и инсценированный еврейский «сейдор». В центральном клубе Хамовнического района был устроен инсценированный крестный ход, сопровождаемый умело составленными комсомольскими частушками» (№ 231),

О том, к каким отвратительным кощунственным глумлениям были подстрекаемы и приучаемы дети, рассказывает цинично сотрудник «Известий ВЦИК» Марк Криницкий, в следующих выражениях описывающий поведение одного из юных хулиганов.

«...Выскакивает «кающийся комсомолец» Петька. Но к ужасу рясофорных членов святого треста, он раскаялся «наоборот»: весёлая фигура, с вихром, руки глубоко в карманы, он заявляет, что рассердился на небеса. Напрасно святая братия пытается запугать его гиеной²⁹ огненной. Вихрастый Петька стал на своём:

Что мне бог и что раввин,

Храм и синагога.

В силу множества причин

Я не верю в бога.

Но пора прекратить комедию. Комсомольцам опротивел грим, и под новые взрывы хохота они срывают его с себя. Всё это – бравые ребята, которые, как оказывается, способны на всякие шутки и проделки, где дело показывает надобность выставить в надлежащем свете мракобесие:

Сыграет попа комсомолец,

Но поп комсомольца никак.

Публика расходится по залу. В ожидании концерта молодёжь распавшимися кружками заводит хоровод-карманьолу.

... Я ухожу назад в пасхальную ночь, но перед глазами у меня сметливая мордочка Петьки, которому говорит удивляющийся раввин:

И что нам слышать приходится:

Коллонтай³⁰ у него богородица.

А кругом – плавный звон. Люди с куличами. Тихий умирающий мир» (№ 232).

И точно так же, как в дни Рождества, антирелигиозные бесчинства разливаются широкой волной по всей остальной России.

В №№ 78 (1815) от 11.IV.79 (1816),от 12.IV и 80 (1817) от 13.IV «Известий ВЦИК» помещён ряд телеграмм о публичных глумлениях над религией в дни Пасхи в Покровске, Минске, Чите, Благовещенске, Гомеле, Вятке, Одессе, Саратове, Серебрякове, Ельце, Валуйках, Мозыре, Уфе, Рыбинске, Царицыне, Ростове н-Д., Н.-Новгороде. Сормове, Канавине, Бежецке, Уральске, Эривани и др. городах (№ 233).

Программа власти, полностью (как будет видно ниже) выполненная и вполне совпадающая с многочисленными циркулярами наркомпроса и др. схожих органов, выпукло обрисована в рекомендованном руководстве по проведению этой программы в жизнь, принадлежащем перу видного коммуниста В. Десницкого (Строева) и озаглавленном «Церковь и школа».

В руководстве этом читаем:

«Светскость школы, сознание необходимости изгнать преподавание Закона Божьего из школы является одним из основных и неоспоримых принципов современной передовой педагогической мысли. Это же требование разгрузки школы от ненаучного и вредного балласта неизменно и обязательно выдвигается программами социалистических партий всех стран и всех оттенков:

... И в отношении к изгнанию Закона Божьего из школы учительству не нужно даже подниматься на высоты «коммунистического» сознания. Нет, учителю достаточно быть только честным педагогом, честным перед самим собою, чтобы все силы свои отдать проведению в жизнь этой реформы.

... И неужели демократическая власть может позволить, чтобы в государственных общеобразовательных школах сознание подрастающего поколения засорялось под флагом научности, так сказать, высшего порядка религиозной – такого рода положениями и актами, которые коренным образом противоречат нашим современным понятиям о добре и нравственности.

Преподавание Закона Божьего в школе должно быть прекращено безусловно, как несоответствующее задачам научного образования и демократического воспитания молодого поколения в духе трудовых принципов, в духе социалистической гражданственности. И в осуществлении этой реформы не должно быть никаких компромиссов. Прямо и резко поставленный принцип решительно и до конца должен быть проведён в жизнь.

... Формально в советской России церковные реформы (отделение церкви от государства и изгнание Закона Божьего из единой трудовой школы) можно уже считать осуществлёнными, доведёнными до конца. Но не подлежит, конечно, никакому сомнению, что ни декларация принципов, ни законодательное формулирование их в ряде обязательных к выполнению декретов, ни даже, на первый взгляд, точное выполнение буквы закона не говорит ещё о действительном выполнении (воли?) законодателя во всей её полноте и в полном соответствии с мотивами и задачами её обусловливающими.

... Но можем ли мы сказать с полной уверенностью, что в этой области сделано уже всё. Закреплён ли разум реформы в сознании широких народных масс?

... Конечно нет, если мы не хотим усыплять себя сладкой музыкой чарующих слов...» (№ 237).

Закреплению «разума реформы» мешали, как оказывается, прежде всего самые способы её проведения, о которых компетентный автор говорит в следующих выражениях:

«... никаких оснований нет думать, что изгнание Закона Божия обошлось без всяких недоразумений. Мне самому пришлось выслушать бесконечное количество горьких жалоб провинциальных педагогов на упрощённые способы проведения реформы. Так, несмотря на непрактичность, даже на бессмысленность такой практики, вся тяжесть формального проведения декрета об изгнании Закона Божьего из школ возлагалась местной советской властью на учителей и учительниц: им грозили репрессиями, если в школе будет происходить преподавание Закона Божьего, они, под страхом тяжёлой ответственности, обязаны были вынести из школьных зданий всякого рода принадлежности культа (иконы и т.д.); некоторые рьяные провинциальные реформисты доводили своё усердие до того, что предписывали борьбу с принадлежностями культа (кресты, иконы), которые являлись частной, личной собственностью учащихся.

... Наряду с этим усердие выше меры: распоряжение об обязательной развеске в школе вместо вынесенных икон портретов Маркса и русских революционных деятелей, представителей государственной власти в советской России; воспрещение духовенству обучать детей Закону Божьему во внеурочное время, даже в церковных зданиях, даже в самой церкви» (№ 238).

Однако все эти крайности не так существенны, по мнению высокопоставленного коммунистического педагога, как основная задача, поглощающая их. Задача же эта заключается в следующем: «... Российские коммунисты, передовые борцы мирового пролетариата, смело приступившие к разрешению гигантских задач, перед которыми в боязливой нерешительности всё ещё останавливаются наши западные товарищи, более развитые и культурные, более организованные, – российские коммунисты ХХ-го века, в то же время выполняют грязную ассенизаторскую работу очистки народного сознания от хлама и мусора, которыми засорило его вековое усердие церкви.

Российские коммунисты старательно роются в лживых гробницах святых, угодников, чудотворцев» (№ 239).

Официальные правительственные распоряжения, как было указано выше, вполне соответствуют требованиям воинствующего атеизма. В этом отношении характерно следующее «разъяснение», напечатанное в номере 1–3 упоминавшегося уже официального органа V-го отд. Нар. комиссариата юстиции:

«Народный судья 7-го участка Ижевского уезда Вотской автономной области, села Вавожь обратился в Н.К.Ю. за разъяснением следующих вопросов:

1) допустимо ли преподавание религиозных вероучений служителями культа в переводах для детей школьного возраста по просьбе их родителей в часы, свободные от школьных занятий...

V-й Отдел Н.К.Ю. просил Отдел Юстиции Вотской автономной области разъяснить народному судье 7-го участка Ижевского уезда, что обучение детей так называемому Закону Божьему не может быть разрешено ни в школах, ни в зданиях храмов; в отношении же преподавания религиозных вероучений лицам, уже достигшим 18-тилетнего возраста, преподавание «Закона Божьего» разрешено вне школ и учебных заведений на специальных богословских курсах, причём от усмотрения местной власти зависит удовлетворить ходатайство о предоставлении по особому договору верующим помещения храма или другого здания под занятия того или иного культа, если в этом действительно ощущается ещё со стороны массы населения настойчивая потребность; местная власть имеет право оговорить, что раз храм может быть использован под небогослужебные потребности, то от Совета зависит употребить его по этому же договору в свою очередь под свои нужды во внебогослужебное время» (21.1.1922 года № 38) (№ 240).

Приведённый документ (не) может считаться исключительным. Он представляет собою не более как типичный образец. Есть документы более поразительные. Одним из таких является документ, заключающий, невзирая на трагизм самого вопроса, почти анекдотически сформулированное мнение Уфимского губернского отдела юстиции (исходящий № 1873 от 2.IX.1920 г.) по вопросу о наименовании детей, родившихся от впавших в атеизм родителей. В справке V-го отд. Нар. ком. юстиции дело излагается следующим образом: «Уфимский Губернский Отдел Юстиции обратился за разъяснением в V-й отдел Н.К.Ю.

Несколько раз обращались должностные и частные лица с просьбой разъяснить, могут ли родители, ограничивающиеся одной гражданской записью актов рождения ребёнка, давать ему имя, не придерживаясь номенклатуры установленных православной церковью имён, а давать имена по собственному усмотрению, черпая их из всемирной истории, филологии и списка других, неправославных религий, в том числе и нехристианских.

Не имея определённых законодательных указаний и руководствуясь лишь общим духом декрета об отделении церкви от государства, мы высказывались в том смысле, что такие имена вполне допустимы, но что, во избежание насмешек и издевательств, желательно давать наиболее благозвучные имена, избегая имён неудобовыговариваемых, а также похожих на собачьи клички или неприличные наименования³¹; допущение неправославных имён ещё более подчёркивает отделение граждан от церкви, но при отсутствии общих компетентных указаний на этот счёт могут быть разные практические разрешения вопроса, а поэтому просим дать соответствующие разъяснения» (27.IX.1920 г. № 957) (№ 241).

Сказавшееся в приведённом документе стремление «атеизировать» ребёнка с первых дней рождения и с первых лет сознательного существования доводит до фактов, показавшихся бы явно вымышленными, если бы ими не гордилась, регистрируя их, сама коммунистическая пресса. Так, например, в № 97 «Правды» от 4-го мая 1923 года описана следующая сцена совершенно невероятного голосования, устроенного коммунистическим педагогом среди детей в детском доме в г. Кременчуге:

«... Кто верит, что Бог есть – поднимите руки...». Поднимаются – 3, 4, 7... две опять опускаются...

– «Кто против Бога?» ... Быстро вырастает лес рук. Дружный крик: «Ура!», «Провалился Бог!» (№ 242).

В другом коммунистическом органе напечатана буквально следующая телеграмма: «Бежецк, 5 апреля. Дети и воспитатели первого детского дома постановили не праздновать Пасхи» (№ 243).

Аналогичных постановлений, вынесенных детьми, и голосований при их участии бесконечно много.

Излишне пояснять, что для воспитания в подобном духе детей необходимы кадры подходящих воспитателей и педагогов.

Устранив решительно и беспощадно ещё в первые годы своего господства старый педагогический состав, правительство Советов выдвинуло сразу свой идеал учителя и наставника.

О том, каков этот идеал, можно легко судить по данным особого «конкурса на лучшего учителя», объявленного в средине марта 1923 года главным органом РКП под заголовком – «Какой учитель считается лучшим в Республике Советов?»

В течение конкурса были выдвинуты и рекомендованы в ряду других следующие учителя:

1) В. С. Мицкевич – учитель Погорельской школы Минской губ. По словам «Правды» (№ 83 от 17 апр. 1923 г.), обладает среди ряда других достоинств тем, что благодаря его воспитательной деятельности «... Дети не крестятся после еды и уже не снимают шапки перед святой иконой» (№ 248).

2) П. С. Векшин – заведующий детским городком «Октябрьской революции» в Костроме. По анкетному листу, напечатанному в № 87 от 21 апреля, среди прочих полезных дел развесил в городке антирелигиозные плакаты и учредил особый «красный уголок» из юных комсомольцев. В анкете дано следующее описание последнего (дословно): «... Входим. Несколько человек детей – мальчики и девочки читают. Другие спешно доучивают роли к готовящейся постановке антирелигиозного спектакля...» (№ 249).

3) С. К. Орловский – учитель Красно-Крестьянской школы Смоленской губ. Вяземск. уезда. По анкетному ответу, напечатанному в № 90 от 25 апреля: «Тов. Орловский устраивает часто для детей специальные популярные беседы на антирелигиозные темы». Беседы эти так удачны, что дети говорят: «Вырастем – будем настоящими безбожниками, как С. К...» (№ 250).

4) Учитель П. Ф. Копаевич («Правда» № 93 от 28 апр.) обладает аналогичными достоинствами.

5) В. М. Малиночка (учитель школы села Терновского Ставроп. губ.). Обладая многими другими достоинствами, этот учитель – «... являясь уполномоченным УОНО и заведующим волостным политико-просветит. пунктом – ведёт систематическую кружковую работу с учителями по изучению исторического материализма, постепенно выветривая народнические иллюзии и идеалистическое воззрение на мир... В течение всей Страстной недели настоящего года Малиночка читал лекции по мироведению, истории культуры и на темы антирелигиозного характера и «таким путём»... просто, увлекательно развенчивал поповскую хитрую механику». Кроме того, т. Малиночка «... принимал горячее участие в организации и проведении комсомольской пасхи в то время, как другие «культурники» оказались в стачке с рясофорными обманщиками...» «Терновская комъячейка и волисполком решили в день 1-го мая премировать тов. Малиночку за плодотворную, неутомимую деятельность» (№ 251).

6) Пав. Ив. Ворона, завед. домом детей красноармейцев в Кременчуге («Правда» (Москва) № 98 от 5 мая 1923 г.), обладает всеми качествами «лучшего учителя», добился того, что: «... сдвиг в сознании детей колоссальный. Ребята стали нехристями и безбожниками...» (№ 252).

7) Г. А. Лосев – учитель Никитовской сельскохозяйственной партшколы в Донбассе («Правда» № 101 от 9 мая 1923 г.) обладает также всеми достоинствами «лучшего учителя»... Развешивает усердно по селу антирелигиозные плакаты. И даже: «...на церковной ограде справа и слева от входных дверей уже красуются два других плаката: «Товарищ, не иди сегодня в церковь, а иди в народный дом, там ты услышишь правду про Бога...» («Сегодня, между прочим, четверг страстной недели»)... «Комсомол, как видите, готовится к атаке и сегодняшний вечер обещает доставить попам массу огорчений...» (№ 253).

8) Ф. Д. Драгунов (Слободско-Кузминическая школа 1-й ступени Кормянской вол. Гомельской губ. и уезда) («Правда» № 108 от 15 мая 1923 г.). «Исключительную энергию проявляет в антирелигиозной пропаганде... Антирелигиозные беседы, доклады, митинги, диспуты, устраиваемые в течение 5 лет тов. Драгуновым... привели к тому, что в Кузминическом районе поп живёт в сторожке. Дом, сад и огород попа уже 3 года под школой, дома диакона отведены под клуб РКСМ, огород диакона разделён...» (№ 254).

9) С. И. Низяев, завед. домом «Детская коммуна» Замоскворецкого района («Правда» № 109 от 19 мая 1923 г. и № 114 от 25 мая 1923 г), обладает всеми необходимыми достоинствами. «Политработа в доме на первом месте. В разных кружках дети выковывают себе правильное материалистическое мышление...»

«Работа г. Низяева настолько полезна, что он получил даже от одной игуменьи письмо, в котором было написано: “В писании сказано, если кто соблазнит одного из малых сих, то тому лучше не родиться...”. Антирелигиозная пропаганда ведётся очень успешно... Выделяется больше всех кружок (детей) «Коммунистический труд»... Параграф 2-й устава («цели кружка») гласит: «содействие освобождению людей от общественных и религиозных предрассудков»...

«Ребята в коммунии определённо ставят вопрос о том, чтобы рождественские и пасхальные каникулы были заменены октябрьскими и мартовскими каникулами» (№ 255).

10) Б. Л. Зверинцев, завед. школой рабоч. молодёжи при фабр. быв. Паль и Максвель Володарского района г. Петрограда («Правда» № 114 от 25 мая 1923 г.), обладает аналогичными достоинствами.

11) В. В. Горохов, завед. трудов, коммуной подростков «Лесная пчёлка», Богородского уезда Моск. губ. («Правда» № 114 от 25 мая 1923 г.). У г. Горохова все «его питомцы становятся сознательными безбожниками» (№ 256).

12) Г. М. Крейдич, завед. техникумом в Рогачёве («Правда» № 114 от 25 мая 1923 г.) обладает аналогичными достоинствами.

13) С. И. Струнников, Кокуриновская школа Тельчинской вол. Мценского уезда Орл. губ. («Правда» № 116 от 27 мая 1923 года). Под влиянием воспитательных методов г. Струнникова – «вся молодёжь считает смешным носить кресты или иконы и в праздничные дни ходить в церковь... Единственные праздники школы – революционные... В деревне отменены торжественные крестные ходы и другие религиозные обряды...» (№ 257).

Число подобных претендентов на звание «лучшего учителя в Республике Советов», конечно, далеко не незначительно и по причинам, связанным с общим моральным упадком в стране, и в силу материального соблазна.

Ограниченность места не позволяет отметить многих других «достоинств» коммунистических педагогов³². По той же причине не приходится говорить и об общем моральном и физическом состоянии подрастающего поколения.

Главными очагами, где производится моральное (а очень часто и физическое) развращение детей на указанных выше основах коммунистической «морали», являются, помимо отмеченных уже «союзов коммунистической молодёжи», ещё также: совпартшколы, школы фабзовуча, «деревенские ячейки» и т. п.³³ Вот некоторые, далеко не полные, данные, относящиеся к прогрессирующему росту этих очагов.

По отчёту «Правды» (№ 25 от 5 февраля 1921 года) следует, что «... кроме Свердловского университета, имеются постоянно функционирующие совпартшколы приблизительно в 40 губерниях с числом слушателей свыше 7000 и уездные школы приблизительно в 50 уездах Республики» (№ 262).

«Школ фабзовуча было в 1921 г. 43, в августе 1922 г. – 524 школы на 35 000 человек, теперь (декабрь 1922 г.) – (на) 50000 рабоч. подростков. В Москве – 6000, школ 73» (№ 263).

Состав «деревенских ячеек» определялся в губерниях, например, Архангельской, Курской, Симбирской, Рыбинской, данными, относящимися ещё к средине и концу 1921 года и являющимися примерно показательными для других районов, следующим образом:

Архангельская губерния – 193 дерев, ячейки – 1573 члена (№ 264).

Курская губерния – 3000 членов.

Симбирская губерния – от 294 до 3868 членов.

Рыбинская губерния – 2392 члена (№ 265).

Насколько энергичны усилия власти, стремящейся всемерно к размножению этих очагов³⁴, можно судить по следующему характерному сообщению, напечатанному в № 128 (1865) «Известий ВЦИК», отмечающему насаждение комсомольских ячеек среди самых диких туземцев в самых глухих дебрях Кавказа в следующих высокопарных выражениях: «Широко раскинулись комсомольские ячейки в горах Дагестана, Ингушетии, Кабарды и Чечни – в этом преддверии Кавказа 3792 комсомольца сейчас ведут упорную работу по завоеванию культуры (!) и строительству социалистической республики» (№ 266)

Отношение широких масс населения к организациям молодых хулиганов всюду неизменное. Для примера можно привести следующие два достоверных сообщения, помещённых в русской заграничной печати:

I. «6 января по новому стилю в Рождественский Сочельник Полтавский союз коммунистической молодёжи организовал в городе карнавальное шествие с оскорбительными для религиозного чувства эмблемами. При прохождении процессии по улицам города горожане закрывали ворота и гасили огни в домах. Комсомольцы (среди них были и пьяные) из центра отправились на окраины города, где стали требовать от горожан впустить их в квартиры для колядования, угрожая расправиться с ослушниками сов. власти. Возмущённые рабочие быстро сорганизовались и организовали противодействие. Столкновение окончилось дракой и избиением представителей коммунистической партии. Побоище было прекращено вмешательством войсковых частей Полтавского гарнизона» (№ 266-а).

II. «В г. Острове во время Пасхальной заутрени, пришедшие из деревень «комсомолы» вошли в церковь с папиросами и в шапках, с громкими разговорами. Их поведение возмутило верующих молящихся и они попытались удалить комсомольцев из храма. Однако находившиеся среди молящихся для шпионажа чекисты тут же в храме арестовали этих протестантов и в святую ночь упрятали их в тюрьму.

Народная душа охвачена отчаянием, которое всё более и более ожесточает чувства и развивает эгоизм до отвратительного, чисто животного состояния. Особенно много гибнет детей» (№ 266-в).

И по грустному признанию самой прессы, даже в среде упомянутых полудиких туземцев Кавказа – даже там – «Отношение населения к комсомолу не избегло общего налёта традиционного пренебрежения»...

И даже более того: «Скверно, что сплошь и рядом «пренебрежение» разделяют и местные коммунисты» (№ 267).

Наконец, и сама молодёжь относится к подонкам, вошедшим в комсомольские союзы, зачастую резко-враждебно, и главный правительственный орган в одной из своих корреспонденции отмечает: «Про кулацкую молодёжь и говорить не приходится: она буквально подстерегает комсомольцев и зачастую мстит им ножом, заявляя – «или выходи из комсомола, или мы тебя убьём» (№ 268).

До какой степени тем не менее чрезвычайны усилия власти в этом направлении, трудно представить. Достаточно сказать, что для вовлечения в атеистический омут детей и подростков, не состоящих в союзах коммунистической молодёжи, в одной Москве по отчёту «Известий ВЦИК» (№ 73 (1810) от 6.IV.1923 г.) было устроено в Пасхальные дни 26 открытых вечеринок, на которые молодёжь заманивалась главным образом соблазнительною возможностью потанцевать и весело провести время.

Правительственный орган сообщил об этом в следующих выражениях: «МК РКСМ в пасхальные дни устраивает по клубам г. Москвы 27 открытых для беспартийной молодёжи вечеринок, где состоятся лекции и дискуссии по религиозным вопросам. Кроме того, во всех районах состоятся общерайонные собрания» (№ 269).

И нельзя в заключение не сказать, что нужен, быть может, подлинный героизм и глубокое сознание своего христианского долга, чтобы при подобных обстоятельствах делать ещё попытки спасти и образумить несчастных детей.

О том, что такие попытки делаются, невзирая даже на явный риск жизнью, сообщалось в печати не раз³⁵.

С какой бесцеремонностью советская власть и стоящая за ней коммунистическая партия относятся вообще к религиозной совести верующих, об этом ярко свидетельствует сама советская печать: «Товарищи читают «Безбожника», а в углу висят иконы. А другие так и говорят: да я вот неверующий, но моя мать, дядя, жена религиозные, как я смогу с ними сладить? А с ними и ладить не следует. Раз комната твоя – значит всех идолов вон, а всех тёток и бабок не переслушаешь...» (№ 277).

А к чему приводят подобные советы, можно судить по многочисленным описаниям самой же коммунистической печати. Вот типичный образец одного из них:

«Диалог между двумя коммунистами.

– Ну, как дела-то? Сняли икону или жена не велит?

– Нет. Давесь пошёл из каморки, сказал отцу – убери с моей стороны икону на свою сторону...

Он молчит... А сам взяться за это дело не решился... Попробуй-ка сделай, да он топором голову отмахнёт. Старый человек, по два часа стоит на коленях, молится, всех святых перебирает... Для меня легче на фронт идти, чем за это дело взяться...

– И с бабами беда... Уж оставили бы это в покое...

– Ка-а-нешно... Тут мне один такой же, как мы, домашний комиссар говорил: вчера ночью снял иконы, а в обед прихожу – всё по-старому, даже ещё сильнее приколотила. Хоть драться... Разводную, – кричит жена... убери к чёрту своих комиссаров, а до моих святых тебе дела нет. Ну, что ты будешь делать?..

– Я скажу тебе откровенно. У меня то же жена говорит»... и т.д. и т.д.» (№ 278).

Случаев энергичного противодействия со стороны населения бесконечно много отмечено даже в советской печати, как ни старается последняя скрывать и замалчивать подобного рода факты. О том, что противодействие это проявляется в связи с самыми различными поводами, можно видеть по нижеследующим примерам:

I. Из информации официального органа V-го отдела Нар. ком. гост.:

«Задонский корреспондент московских «Известий» сообщает характерные наблюдения о религиозной жизни и состоянии антирелигиозной пропаганды в своей провинции:... Найти у нас в деревне коммуниста, у которого бы ни висела в избе икона – большая редкость...

Женится в одной деревне коммунист. В церковь идёт полный свадебный кортеж. Впереди красное знамя с надписью: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», потом иконки, потом жених с красным бантом во всю грудь и т.д. Такие «красные свадьбы» не редкость в деревне» (№ 279).

II. Из информации V-гo отдела Нар. ком. юстиции:

«Нижегородская Коммуна» сообщает, как в селе Слободском, Нижегородского уезда, у одного сотрудника местного Райкома РКП родился сынишка. Жена, по настоянию мужа, не крестила ребёнка. Он был только зарегистрирован в местном совете и назван Львом. Всполошились соседи, а главное – соседки: и ребёнок не окрещён, и имя странное ему дадено. Проходу не стало от ядовитых языков жене и семье коммуниста; каждый старается, чем только может, уколоть своих сограждан, осмелившихся порвать со старыми дикими обычаями деревни. Мать ребёнка попросила раз одну девочку пополоскать бельё ее ребёнка в речке. Набросились на девочку бабы: это ты моешь некрещённому! Постоянные колкости, насмешки и даже угрозы, высказываемое желание смерти ребёнка, все это отзывается в сердце матери острой болью...» (№ 289).

Таково же отношение и в рабочей среде.

III. Из «Правды» № 20 от 30.1.1923 года:

«На Реутовской прядильной фабрике была молельная комната», которую – «закрыли и организовали вместо неё столовую», хотя «кое-кто из рабочих довольно-таки пошумели и кричали против такого решения...» (№ 281).

Так же относится и городское население:

IV. Из отчёта по делу архиепископа Цепляка и прелата Буткевича (см. главу Х-ю) (Известия ВЦИК № 65 (1802) от 24.III.1923 года):

В отчёте по делу архиепископа Цепляка читаем:

«Свидетелям Смирнову, Кодику, Немченко и Колесникову – представителям районных отд. упр. Петроградского совета – приходилось, после того, как все попытки их достигнуть соглашения с подсудимыми оказались безуспешными, опечатывать помещения костёлов».

По свидетельству этих чиновников (свидетелей обвинения), католические ксендзы в некоторых случаях «не покидали храма, простаивая на молитве целые дни..."

Дальше в отчёте читаем: «Ксендзы костёла Девы Марии – Рутковский и Пронскетис при появлении властей первые опустились на колени и стали творить молитву. За ними, конечно, опустились на колени и прихожане. Такая же приблизительно картина наблюдалась и в других костёлах» (№ 282).

Не приводят ни к каким результатам и легальные попытки населения отстоять свои права, хотя бы на основах общих положений, логически, казалось бы, вытекающих из коммунистических законоположений о свободе религиозной совести. V-й отдел наркомюста оказывает систематическое противодействие даже самым легальным ходатайствам, даже таким, как отмеченные в нижеследующих справках V-го отдела:

I. «Группа верующих г. Серпухова Москов. губ. ходатайствовала о разрешении им 15.VII. 1920 года крестного хода вокруг г. Серпухова, V-й Отдел поручил Серпуховскому уездисполкому разъяснить просителям, что, согласно декрету об отделении церкви от государства, разрешение крестного хода зависит от усмотрения местной советской власти» (11 августа, 1920 года № 814) (№ 283).

II. «Группа служащих и рабочих ст. Вязники (Курской ж. д.) просила о разрешении установки иконы для совершения религиозных обрядов при станционном помещении. V-й отдел разъяснил, что находит установку каких-либо предметов религиозного культа в общественных учреждениях явно противоречащей ст. 29 инструкции о порядке проведения в жизнь декрета об отделении церкви от государства, опубликованной в № 62 Узак. и распор. правительства.

Ввиду того что всякое общественное отправление религиозного культа отдельной группой верующих нарушает работу и свободу убеждений других граждан, V-й Отдел отклонил ходатайство группы рабочих и служащих Курской ж. д. (Ст. Новки и Сарыево) о разрешении им внести икону в здание станции для выполнения обряда церковной службы (18 апреля 1920 года за №№ 264 и 265).

По тем же основаниям были отклонены ходатайства групп служащих и рабочих ст. Гороховец и Мстары Нижегородской ж. д. (1 и 2 апреля 1920 года за №№ 230 и 231)» (№ 284).

III. «Группа служащих Никольской Конторы объединённых фабрик б. Саввы и Микулы Морозовых обратилась с ходатайством на имя ВЦИК о возвращении иконы в помещение конторы. V-й Отдел просил Ореховский Исполком (Владимирской губ.) передать просителям, что согласно декрету об отделении церкви от государства в помещениях бывш. фабрик Морозовых как национализированных не могут помещаться предметы какого бы то ни было культа (22-го июля 1920 года № 60)» (№ 285).

IV. «Белгородский Уездный Отдел Управления запросил (по телеграфу) V-й Отдел НКЮ, допустимо ли совершение молебнов на рынках и базарных площадях, а также могут ли быть установлены иконы в публичных местах, как, например, в столовых, буфетах, магазинах и т.д. V-й Отдел НКЮ предложил Курскому Губисполкому известить Белгородский Исполком, что производство молебнов на рынках и базарных площадях допускать не следует, точно так же является недопустимым и нахождение икон в публичных местах, как, например, в столовых, общественных магазинах, буфетах и т. п. (10.1.22 г. № 15)» (№ 286).

Ничего, кроме грубого издевательства, не встречают попытки верующих отстаивать свободу культа исповеданием своей преданности вере отцов. Так, в отчёте о собрании по поводу передачи комсомолу Батумского собора находим описание следующей характерной сцены:

«Какая-то старушка в кружевной косынке просит слова и подходит к столику председателя с твёрдым намерением «пострадать за веру». Подвижницу встречают хохотом и криками:

– Долой, не надо прений.

– Голосуйте резолюцию.

У входа другая старушка волнуется и шутит.

– Как же это, а Господи! На кого же я молиться-то буду?

– Молись, бабушка, на меня, чем я не бог, – отвечает ей, ухмыляясь, верзила рыжий рабочий.

Кругом раздаётся дружный хохот...» (№ 287).

Сопротивление населения – кровь, слёзы, проклятия, с ними связанные, – не могли, конечно, остановить и не остановили правительство III-го Интернационала на пути к осуществлению своих замыслов.

Бесконечная цепь фактов противодействия и сопротивления не навела это правительство ни на какие иные мысли и не привела ни к какому иному выводу, кроме фанатического осознания необходимости пресечь все проявления религиозного духа в корне.

Пресечь путём отыскания лучших для этого методов, способов и систем.

Эта мысль совершенно точно выражена в органе V-го отдела НКЮ, где (№№ 1–3) сказано прямо: «Если в военный период жизни Республики, силою обстоятельств, работа по отделению церкви от государства³⁶ отодвигалась на десятистепенное место... то для настоящего момента это воззрение сделалось своего рода архивной древностью.

...В первую же очередь необходимо было создать на местах гибкий и эластичный аппарат, позволяющий V-му отделу руководить деятельностью местных работников, вовремя устранять существовавшие ранее чересполосицу и перебои, а также и пресекать и самую возможность возникновения описанных выше³⁷ ненормальных явлений.

В этих целях V-м отделом выработан организационный план, который сейчас и проводится в жизнь» (№ 289).

План этот (или схема его – не ясно), озаглавленный «Схема аппаратов по проведению в жизнь Декрета от 23-го января 1918 г. на местах», гласит:

«Вся практическая работа по отделению церкви от государства передаётся отделам управления, за отделами юстиции сохраняется лишь общее руководство и инструктирование. Существовавшие ранее церковно-ликвидационные подотделы, как таковые, закрываются. Проведение в жизнь церковного декрета возлагается на общие подотделы Губюста, которые обязаны иметь одного на каждую губернию инструктора, специально ведающего вопросами отделения церкви от государства и персонально ответственного перед V Отделом за всю работу в данной области в губернском масштабе. В своей должности инструктор утверждается местным Губисполкомом с непременного согласия V-го Отдела.

В целях согласования работы различных ведомств по губерниям образовываются ответственные тройки в составе представителей Отдела Юстиции, Отдела Управления и местной Губчека³⁸. Тройки могут приглашать к участию в работе по отдельным вопросам представителей заинтересованных ведомств. Копии всех своих протоколов они представляют в V-й Отдел для сведения.

В процессе производства находится проверка V-м Отделом заключённых по губерниям договоров с группами граждан, а также описей как богослужебного, так и небогослужебного имущества храмов.

Ввиду того что по ряду губерний передача храмов в пользование групп граждан ещё не закончена, что в этом отношении некоторыми председателями волисполкомов, при известном попустительстве со стороны Губюстов, проявлен злостный саботаж, являющийся следствием их религиозных и политических убеждений, – целый ряд не в меру «религиозных» председателей волисполкомов, сделавшихся игрушкою в руках местных ловких церковников, привлечён к судебной ответственности...» (№ 290).

«Идейная» сторона плана с обычным цинизмом разработана в «Задачах и методах антирелигиозной пропаганды» некоего пропагандиста атеизма И. Степанова. В этом, горячо рекомендованном и властью и всей коммунистической прессой руководстве читаем:

«... собственно лишь с того времени, как классовая борьба российского пролетариата превратилась в непосредственную борьбу за социализм, наша антирелигиозная работа развернулась из борьбы «против попа» в борьбу «против бога».

«Первоначальный характер борьбы определяется не нами: он диктовался развитием общеполитической борьбы. Но если бы выбор направления для первых ударов зависел от нас, мы всё же, по чисто педагогическим соображениям, должны были бы направить первые удары именно на духовенство, и направить их таким образом, чтобы вовлечь в борьбу и деревню...»

..."Мы должны действовать таким образом, чтобы всякий удар: по мощам, чудотворным иконам, молебствиям о ниспослании или прекращении дождя, по всякому элементу вероучения и канонов, по традиционному строю церкви, по духовенству, по его классовой позиции в политической борьбе и т.д., – чтобы всякий удар развёртывался в удар по религии вообще».

«Было бы плохо, если бы вера, сбросив кое-что из своего снаряжения, окопалась на новых позициях, менее обнажённых для нападения. Надо стремиться к тому, чтобы вместе с этим снаряжением пошёл ко дну и весь корабль веры».

«... агитационная литература пока слишком слаба, только ещё зарождается и почти совсем не растёт. Едва ли насчитаем полтора десятка подходящих брошюрок. Её необходимо усилить. Если бы товарищи обратились, например, к житиям святых, то они нашли бы богатейший; – хотя очень однообразный и в большинстве случаев нестерпимо скучный – материал для очень полезных и занимательных рассказов о людях, которых церковь признала святыми, о подвижниках, преподобных, столпниках, постниках, нервно-больных людях, отшельниках, архиепископах, – все заслуги которых заключались в том, что они «много были искушаемы от диавола», т.е. от своих противоестественно подавляемых потребностей».

«Необходимо принять самые энергичные меры для распространения этой литературы. Здесь требуется решительное удешевление с одной стороны, а с другой стороны – надо так поставить распространительный аппарат, чтобы книжка доходила действительно до самых низов, до массового читателя: продавалась бы в киосках, на рынках, базарах, деревенских ярмарках, у коробейников и т.д. Очень полезно сделать опыт с мерой, предложенной тов. Сарабьяновым в «Правде»: устраивая лекции на религиозную литературу по удешевлённым ценам».

«Если наши брошюры, газета и журнал «Безбожник» в значительном количестве попадают к молодёжи и даже к взрослым рабочим, то это ещё не особенно большой шаг вперёд, это ещё не гарантирует нас от того, что мы будем «вариться в собственном соку»: ведь эти группы уже и так безрелигиозны в достаточно удовлетворительной степени.

В связи с этим отмечу, что наиболее правильная организация антирелигиозных лекций – свободный вход, без билетов. Когда билеты распространяются через завкомы, партийные и профессиональные организации молодёжи, слушателями оказываются в значительной степени люди, которые уже фактически порвали с религией.

А нам надо взрывать всё более и более глубокие пласты.

И антирелигиозная работа представляет тот интерес, что она способна впервые вовлечь эти пласты в современную жизнь и борьбу».

«Всякая такая лекция вызывает град устных вопросов и записок... Из этого видно, как глубоко наша антирелигиозная агитация, в связи с жизненными условиями, вскопала народную толщу и как раскачано и расшатано религиозное миропонимание».

«...Значительную часть этой работы – почти всю эту работу – мы могли бы возложить на «спецов»: хороших, с головой, устроенной по-современному, преподавателей школ второй ступени, университетских преподавателей, врачей, агрономов, техников (в особенности электриков), химиков и т.д. За собой мы можем только оставить инструктирование и контроль.

Расширив круг лекторов, мы могли бы устраивать лекции «пачками»: лектор-марксист читает, например, лекцию «О всемирном потопе» или «О сотворении мира и человека», положив в основу литературу, указанную в моём «Очерке происхождения религиозных верований».

«Это дело необходимо организовать во всероссийском масштабе. При агитпроме ЦК (или ГПП) следует создать маленькую коллегию инструкторов-естественников (относя сюда и врачей и агрономов). Выезжая в губернские города, они должны устраивать собеседования с местными спецами, наперёд подобранными из указанных выше профессий, и выяснять вместе с ними, в каком направлении должна пойти их работа. Затем выездной лектор читает лекцию по религиозным вопросам, а к ней примыкает «пачка» лекций по вопросам естествознания...»

«... Надо сделать так, чтобы знание сталкивалось с верой, шло на борьбу с нею и выметало бы тот хлам, который человечество тащит с собою из своего исторического прошлого».

«Снова и снова необходимо повторять, что мы очень медленно и неуверенно будем продвигаться в нашей антирелигиозной борьбе, пока в университетах остаются незамещённые кафедры по истории религии и религий. Безусловно необходимы следующие курсы: первобытная религия, религия Древнего Востока, Греции и Рима, древне-израильская религия, возникновение христианства, его позднейшая история».

«... Необходимо посмотреть, нет ли каких-нибудь способов для подготовки необходимых преподавателей: командировки за границу и т.д.».

«... Пока в университетах не нашла себе места научная история религии, мы осуждены на кустарничество в нашей антирелигиозной работе, на нередкие промахи и ошибки...».

«РКСМ предполагает с течением времени расширить организацию своих празднеств и привлечь к ним РКП, профсоюзы, красноармейцев, допризывников и т.д.».

«... своевременно поставить вопрос о такой реформе советского календаря, которая аннулировала бы все религиозные праздники и определила бы для отдыха совершенно иные дни, чем теперь: не магометанскую пятницу, не еврейскую субботу, не христианское воскресенье, Рождество, Пасху, Вознесение и т.д., а что-либо новое» (№ 291).

Такова в кратких выдержках программа воинствующего атеизма.

Чёткая, хотя и безграмотная оценка её сделана руководящим органом РКП в конце 1922 года («Правда», № 261 от 5-го XI.1922 г.) в следующих словах:

«Наша программа намечает отчётливую линию поведения по отношению к религиозным и церковным делам. Нам следует помнить, что не может быть такого положения, когда хотя бы маленький участок пути у РКП оказался общим с той или иной вероисповедной группой. Нам вообще не по дороге ни с каким вероисповеданием... Выдержанный и последовательный, т.е. действительно научный коммунизм так же не соответствует с самым либеральным протестантизмом, как с самым заскорузлым православием...» (№ 292).

В конечном итоге основная задача заключается только в умелом, искусном выполнении и этой программы в самой толще народных масс, ибо «Религия в крестьянстве имеет корни более прочные, чем царизм», а следовательно: «Выкорчёвывать эти корни нужно с величайшим умением» (№ 293).

Обращаясь теперь к фактическому выполнению одобренных и рекомендованных директив, должно заметить, что они распадаются на целый ряд групп, но несомненно, что на первом месте стоит устная пропаганда атеизма самыми различными путями и средствами. О том, каковы эти последние, могут дать некоторое представление нижеследующие образцы обычной коммунистической информации, связанной с выполнением упомянутых директив:

«Гомель, 15-го февраля. Волконференции в Клинцовском уезде прошли под знаком борьбы с религиозными предрассудками. Были случаи голосования вопроса: «Есть ли Бог?»... В Стародубском уезде в 3-х волостях во время святок устраивались политсуды над богачами...» (№ 294).

«На Саранском маслобойном заводе № 28 была организована лекция на тему: «Религия и наука» (№ 295).

«Активная группа «Союза артистов» в Воронеже наметила широкую программу агитационной деятельности; будет проведён ряд «живых газет», докладов и диспутов о «живой церкви», «о сектантах» и т. д. Разрабатывается сеть открытия атеистических ячеек в высших и средних учебных заведениях. Уже поступили заявления об организации таких ячеек в коммунистическом университете, на рабфаке и педтехникуме. В педагогическом техникуме силами религиозного кружка и коллектива РКСМ была выпущена живая газета «Молодой атеист» со статьями, хроникой и последними новостями. Чтение газеты привлекло много слушателей...» (№ 296).

«Агитотделом Елабужского (комитета) РКП выработаны тезисы антирелигиозной пропаганды в связи с расколом в церкви. Руководством при составлении тезисов служили: статьи И. Степанова в журнале «Коммунистическая Революция», № 9–10, и брошюра его: «О живой церкви» (№ 297).

«В Царицыне, в клубе имени К-Маркса, была поставлена антирелигиозная «Живая газета». В «почтовом ящике» газеты происходил оживлённый обмен мнений» (№ 298).

«В Харькове, в Рабочем доме, при свободном входе, состоялась лекция Т. Окунева на тему – «Откуда взялся бог» (№ 299).

«В Трубчевске диспут на тему «Живая церковь» продолжался два дня» (№ 300).

«В городе Белёве учёный (?) Хатунский читает лекции о религии и о Боге. Лекции производят впечатление духовной революции» (№ 301).

«В Вятке тов. Алыпов сделал доклад на тему «Церковный раскол». Весь доклад свой оратор разбил на три части: 1) фактическая сторона раскола; 2) причины и характер его; 3) отношение Советской власти и Коммунистической партии к расколу» (№ 302).

И т.д. и т.д... Аналогичных сообщений бесконечное множество³⁹. Хроника коммунистической прессы пестрит ими ежедневно.

Особое внимание обращено пропагандистами на армию, главным образом на молодых новобранцев из 18–20-летних (на три четверти, а нередко и сплошь, неграмотных) крестьян. Образцами информации о разрушении религиозных начал в армии могут служить хотя бы следующие сообщения:

«В 33-м стрелковом полку началась кампания по проведению антирелигиозной пропаганды среди красноармейцев-допризывников 1901 года лекцией тов. Сазонова на тему: «Происхождение религии»... Лекции будут читаться регулярно каждую неделю» (№ 303).

«Уфа. В общем собрании красноармейцев вынесено постановление об отречении от религии, о снятии колоколов с церквей и о передаче церковных помещений под школы» (№ 304).

В телеграмме из Казани сообщается о требовании рабоче-красноармейской конференции «вскрытия мощей в Свияжском и Казанском монастырях» (№ 305).

«Артиллеристы г. Витебска на лекции «Священная история при свете науки» проявили живейший интерес к вопросам естествознания» (№ 305-а) и т.д., и т.д.

В статье (№ 87 «Правды» от 21-го апреля 1923 г.), озаглавленной «Красноармеец на религиозном фронте», читаем: «И на этом фронте может быть чрезвычайно полезным наш вездесущий красноармеец».

Дальше сообщается о проектах обращения при содействии красноармейцев храмов в общежития и о факте политического митинга в одном из храмов.

Характерно, что в заключительной части статьи, где разбирается вопрос, «как относится деревня к антирелигиозным повадкам .своих детей», приводится описание следующего случая (дословно): «Один молодой красноармеец рассказывал мне, что в праздник он за столом не перекрестился и задумал вступить с матерью в спор по этому вопросу. Мать покончила религиозный диспут ударом горячей ложки с кашей по его красноармейскому лбу...».

Автор кончает советом внушить красноармейцам, «чтобы не боялись мамкиной ложки» (№ 306).

Показательно, что решение вопроса о необходимости усиления атеистической пропаганды регулируется... настроениями населения. Так, в № 167 «Правды» от 21-го VII 1921 года читаем: «Религиозное настроение населения г. Туапсе в последнее время значительно усилилось», поэтому «Туапсинский политсекретариат Моробороны объявил публичный доклад на тему – «Религия – опиум народа» (№ 307).

Понятно само собой, что пропаганда не ограничивается устройством одних лекций, диспутов и докладов. Изощрённость власти идёт гораздо дальше, как это можно видеть из некоторых газетных заметок и телеграмм, аналогичных, например, следующим:

1) При Василеостровском райкоме открыт антирелигиозный музей... (№ 308).

2) Вологда. Объявлен конкурс пьес и планов инсценировок антирелигиозного содержания (№ 309).

3) На «Прохоровской мануфактуре», насчитывающей 6,5 тысячи рабочих, выпущена газета – «Без Бога и хозяина» (№ 310).

4) Из мощей русских святых некоторые сохранились в целом виде и лучшие... можно видеть на Петровке в музее Наркомздрава (№ 311).

5) По инициативе агитпрома Клиновского укома созданы десятидневные курсы антирелигиозной пропаганды (№ 311-а).

6) Члены от уездов Харьковской губернии на происходившем в декабре губсъезде по народному образованию в числе прочих материалов получили план организации выставок по антирелигиозной пропаганде по типу харьковской показательной выставки «Религия и наука». Представители мест живо заинтересовались выставкой, осмотрели её и разъехались с твёрдым намерением провести такую же выставку в сёлах и в уездных городах Харьковщины (№ 311-в).

Наконец, тончайшей изощрённости достигает вся система приёмов, связанных с достижением конечной цели – разрушением религиозных устоев – в некоторых официальных правительственных разъяснениях и распоряжениях. Для примера достаточно указать на разъяснение, касающееся печатания рукописей религиозного содержания. Формально оно не запрещено, но налицо имеется следующее распоряжение: «... На общем основании все рукописи религиозного характера до напечатания представляются в Государственное издательство» (№ 313).

Что происходит с рукописями далее – неизвестно. Но неоспорим факт, что в противовес миллионам экземпляров атеистической литературы русская подлинная церковь не имеет de facto возможности напечатать почти ничего, и на рынках литературы этой церкви нет.

Вообще, стремление власти прикрыться в иных (наиболее трудных случаях) терпимым якобы отношением к церкви и духовенству и всё-таки притом достичь своей цели представляется явлением в области официальных взаимоотношений обычным. В этом отношении показательны два следующих разъяснения V-го отдела Народного комиссариата юстиции:

«I. Согласно постановлению Губернской Ликвидационной Комиссии от 19/XI-1921 года, основанному на общем постановлении Губисполкома от 7/XI-1921 г. за № 82 о ликвидации монастырей Тульской губернии, была ликвидирована Николо-часовня в городе Туле. При обсуждении этого вопроса Полномочной Комиссией ВЦИК, в заседании от 25/XI-1921 г., выяснилось, что Николочасовня, как один из самых древних храмов города, для широких религиозно-настроенных масс является предметом почитания, в силу религиозных традиций. Об открытии храма имеется ряд заявлений, носящих массовый характер».

Принимая во внимание всё вышеизложенное, Комиссия постановила: «Постановление Тульской Губернской Ликвидационной Комиссии по ликвидации монастырей от 19 ноября 1921 года о закрытии Николочасовни – отменить... и разрешить сдать этот храм по договору группе верующих лиц, возбуждающих просьбу об его открытии...».

Если бы разъяснение кончалось на этом, то нельзя было бы не признать, что справедливость восторжествовала. Однако далее точно указано, что разрешение это будет иметь силу лишь «при условии, если эта группа выполнит взятое на себя обязательство отремонтировать одно или ряд зданий для нужд Губоно, по своим размерам в общей сложности равняющихся Николочасовне» (25-го ноября 1921 года, № 314).

Излишне пояснять, насколько такое требование законно и сколь легко выполнимо оно для обнищавшего населения. Этот способ, ведущий, в конце концов, к почти неизбежной «ликвидации» храма, является излюбленным.

«II. Бывшие монахини Успенско-Иверского монастыря Гродненской волости Винёвского уезда Тульской губернии обратились в ВЦИК с ходатайством об отмене ликвидации Борщевской трудовой коммуны. Полномочная комиссия ВЦИК, рассмотрев это дело в своём заседании от 24-го ноября 1921 года, установила, что названная коммуна организована 26-го августа из бывших монашек Борщевского монастыря, что Борщевская коммуна находится в Губколхозе на счету образцового коллектива, существующего по нормальному коммунальному уставу, и что Губколхоз считает ликвидацию её, как отвечающей вполне требованиям коллективного строительства, нерациональной, а потому Полномочная Комиссия ВЦИК постановила: ликвидацию Борщевской Коммуны, произведённую Венёвским Уисполкомом без согласия на то Губземотдела, считать неправильной»...

И это решение можно было бы считать справедливым, если бы забыть о том обстоятельстве, что несчастные женщины преобразовали формально монастырскую братию в коммунистический «коллектив», работающий на атеистическую власть, только ради спасения святынь монастыря, т.е. в первую очередь его храмов. Однако относительно судьбы последних находим ниже в разъяснении следующие строки: «... что же касается храмов этого монастыря, то они, по усмотрению местной власти, могут быть или вовсе ликвидированы, или переданы группе верующих, в зависимости от конкретных условий и согласно существующим законоположениям» (24/XI-1921 года, № 315).

Т.е., яснее говоря, окончательное разрешение вопроса зависит от произвола местных властей, усердие и страх коих пред центром хорошо известны.

Иногда при чтении подобного рода официальной информации может даже создаться впечатление, что верующие могут свободно высказывать своё мнение по тем или иным поводам, не рискуя навлечь на себя лично или на церковную общину гнев и репрессии. Так, например, в органе V отдела напечатано следующее сообщение: «На епархиальном съезде в Одесской губернии представитель Вознесенска псаломщик Слюсаревский заявил, что «он боится того, как бы новое течение не привело к расколу церкви», и «договаривается до того, что социальная революция есть результат наших земных грехов, обмана, лжи и разврата» (№ 316).

Сообщение на этом заканчивается. И только из № 80 (1817) «Известий ВЦИК» от 13.IV-1923 года представляется возможным узнать, что «Церковь в городе Вознесенеке ликвидирована» (№ 316-а).

Показательной является тактика и бывшего заграничного официоза правительства. Чтобы хоть несколько ослабить впечатление, произведённое наглой «ликвидацией» храма в одной из крупнейших европейских столиц, «Накануне» писало:

«Русское посольство в Берлине обратилось к некоторым проживающим там русским с просьбой принять с соблюдением необходимых обрядностей церковное имущество бывшей посольской церкви, чтобы, таким образом, избежать нарушения и оскорбления религиозных чувств верующих. В связи с этим в Берлине образовалось общество православных, абсолютно исключающее политические тенденции. В комитет Общества входят: председатель П. П. Рахманов, секретарь С. С. Лукьянов и члены – А. Д. Стасов, граф А. Н. Толстой и А. Н. Беклемишева. В настоящее время комитет занят вопросом о выполнении обряда по рассвящению бывшего помещения посольской церкви, после чего церковное имущество будет принято» (№ 317).

В действительности, никакого «обряда рассвящения» произведено, конечно, не было, и факт отвратительного кощунства остался фактом, отлично известным всей русской Берлинской колонии.

Наряду, впрочем, с подобным ажурным и искусным «выкорчёвыванием религиозных пней⁴⁰ (нередко при содействии купленных талантливых людей) наблюдалась и наблюдается тактика и иного рода, сторонниками которой являются апологеты крайнего течения коммунизма, заявляющие напрямик: «Рабочая масса – это не интеллигенция и не крестьянство – для неё чем резче с религией – тем лучше. Чем сильнее мы будем бить – тем скорее добьём»... (№ 318).

У этих на первом плане не искусная казуистика V-го отдела, а бесконечные очередные «ударные» кампании.

Это именно они заявляют в своей печати цинично во всеуслышание: «В некоторых городах организуется кампания снятия икон»⁴¹ (№ 319).

Это именно благодаря им сжигались ликвидированные храмы, устраивались в храмах винокуренные заводы, ставились кощунственные, циничные комедии, расстреливались и замучивались тысячи пастырей и мирян.

«Чем резче с религией – тем лучше. Чем сильнее мы будем бить, тем скорее добьём!»

В заключение нельзя не коснуться хотя бы поверхностно атеистической литературы – её характера и содержания. И здесь лучше всего предоставить слово самим издателям этой литературы.

В № 174 (1613) «Известий ВЦИК» от 5.VIII.1922 находим следующее сообщение об организации и целях первого атеистического издательства и первого атеистического журнала: «Атеист» есть внепартийный издательский кооператив. Организовался в феврале 1922 г. Издательство стоит на почве революционного марксизма. Выпущены №№ 1 и 2 журнала «Атеист». В № 1 помещена передовая статья «От редакции».

«Наш журнал предназначен не для учёных людей и не для лицемеров и ханжей, а для рабочих и крестьян и для всех, не желающих быть в стране паразитов.

Журнал агитирует за разрыв связи трудовых масс с религиозною наукою, за борьбу с магией...

... В № 1 помещена статья «Для чего же церковные богатства», в коей разоблачается классовое значение для буржуазии поддержки церковных фетишей как выгодного аппарата для одурманивания трудовой темноты и описывается, как именно в таком смысле смотрела низверженная династия тиранов Романовых на открытие всевозможных «нетленных» мощей. Большая часть журнала № 1 посвящена стат. «Осенние мухи» (евангелизаторы за профработою).

В этой статье разоблачается догола идеологическое и финансовое единство организаторов в России баптизма и еванг. христианства с американскими и английскими миллиардерами Рокфеллером, Ллойд-Джорджем и т.д. ... В статье имеется материал о том, что говорят и говорили в своих катехизисах, проповедях, статьях и т.д. эти евангелизаторы о должном отношении к власти, когда и там, где у власти стояла и стоит буржуазия, и как повернули свой лисий нос и пёсий хвост эти евангелизаторы, когда и там, где у власти стали Советы рабочих и крестьян. От приведённых материалов и ссылок этим белогвардейским анархо-пилигримам царя небесного податься некуда.

В журнале «Атеист» № 2 помещена большая статья «Наши поправки к проекту угол, кодекса в отношении преступлений церковников». В статье приведён информационный материал об основаниях, по коим буржуазия всюду дрессирует детей в так называемом Законе Божьем. Журнал предполагает выделить следующие отделы: научный отдел, в коем редакция будет пропагандировать ненаучность и вред для масс религиозного мировоззрения и научность и выгоду исключительно материалистического мировоззрения...

... Издательство «Атеист» выпустило трагедию в трёх актах С. Поливанова «Жрец Тарквиний»... Трагедией «Жрец Тарквиний» открывается в Москве «Театр Актёра» под управлением тов. Мейерхольда. Роль Тарквиния поручена артисту Синицину. Эта же пьеса ставится в Московском театре Пролеткульта и в очень многих городах России. Эта трагедия переводится на армянский и белорусский языки...

... На днях выходит № 4 журнала «Атеист», посвящённый живой церкви...

... Готовятся к печати: 1) справочник по отд. церкви от государства, имеющий содержать все законоположения и разъяснения в области Советской политики в отношении церкви и религии; наиболее важные процессы о церковниках; история поместного собора (1917 г.); описание контррев. деятельности ныне ликвидированного московского объединения совета рел. общин и групп, руководимого известным толстовцем В. Г. Чертковым и т.д. Составление этого справочника издательство «Атеист» поручило своему ответственному редактору тов. Шпицбергу, 2) анафематствованный Стенька Разин и канонизированный Иосаф, астраханский митрополит; 3) инсценировка культа В. Грязного; 4) патриарх Тихон – глава святейшей контрреволюции; 5) архимандрит Фотий; 6) энциклопедический словарь атеистов...

Кроме того, в печати пьеса Т. Поздняка «В катакомбах», бытописующая поведение духовенства в деревенских кооперативах при Советской власти. Изд. «Атеист» особым заданием постановило издание пьес антирелигиозного характера для народных театров...

... «Атеист» предложил фотокиноотделу поставить антирелигиозный сценарий «Святой Грязной»...

... Председатель Главполитпросвета т. Крупская и заведующий отделом НКЮ по отд. церкви от государства тов. Красиков уже высказались в смысле признания большого художественного и агитационного значения постановки этого сценария.

Нарком просвещения тов. Луначарский со своей стороны одобрил и дал фото-киноотделу прямое распоряжение поставить этот сценарий в первую очередь...

... «Атеист» открывает с 1-го августа в Москве на Советской площади в д. 28 агитпункт, где будет продаваться исключительно атеистическая литература. По организации агитпункта «Атеист» предполагает приступить к выпуску периодического бюллетеня-справочника о книгах, журналах, газетах, пьесах, статьях и т. д., вышедших и выходящих со времени революции в России и за рубежом, с кратким содержанием и отзывом, с указанием условий покупки, подписки и т.д.

Изд. «Атеист» помещается в Москве д. № 1 по Гранатному переулку, тел. 55–88»...⁴² (№ 323).

Широко распространена стенная и плакатная антирелигиозная литература. В № 2 журн. «Безбожник» читаем:

«Вниманию секретарей ячеек РКП! В конторе «Безбожника» имеется антирелигиозный плакат (цена 3 р.) Плакат надо вывешивать на стене ячейки завкома и в цехах...

9-го февраля разослано (через райком) всем ячейкам письмо «Безбожника» № 1 с рисунком, который надо наклеивать на плакат.

В дальнейшем к плакату будут систематически высылаться письма, рисунки и лозунги. Секретари ячеек, почему либо не получившие плакатов, могут взять таковые в конторе «Безбожника»⁴³ (№ 324).

О цифрах, определяющих количество выпущенных экземпляров атеистической литературы, точные сведения собрать трудно. На многих отдельных выпусках имеется пометка: отпечатано в количестве 25; 50 и 100000 экз. По отчёту «Революции и церкви» (№ 1–3), в первом ещё году распространения печатной пропаганды этого рода одним V-м отделом было распространено – 70 555 экземпляров.

Причём: «... Нужно иметь в виду, что поступающие с места требования на литературу Отделом удовлетворялись далеко не в полном размере, при крайне ограниченных, имевшихся в распоряжении V Отдела ресурсах. Зачастую приходилось удовлетворять только 50 и даже 30–25% каждого отдельного требования».

Дальше читаем: «Большое оживление в редакционную работу внесло издание стенной газеты «Редакция и Церковь». Сразу же завязались оживлённые сношения с провинцией... Если в 1919 г. входящих №№ имелось 756, в 1920 году – 571, то 1921 год даёт резкий скачок вверх до цифры 2038. Исходящих бумаг в 1919 г. по редакционной книге было – 1648, в 1920 г. – 1082 и в 1921 г. – 3335. Редакцией было получено 2456 писем-откликов с мест, представляющих весьма ценное значение для учёта тех настроений в области религиозного вопроса, которые наблюдались в 1921 г. главным образом в самой же деревне, у сохи землероба или у рабочего станка, на фабриках и заводах» (№ 326).

Там же находим и особую статистическую сводку, определяющую число лекций, митингов и диспутов, устроенных пропагандистами одного только V-го отдела за период времени с 1 января по 15 декабря 1921 г.

В сводке значится:

Каковы итоги выполнения столь обширной и многообразной сатанинской программы? О них повествуется с гордостью:

«Антирелигиозная работа, носившая ранее случайный характер, становится теперь во многих губкомах в ряд с основными отраслями агитпропаганды. Для проработки антирелигиозных вопросов во многих городах (Ярославль, Самара, Астрахань, Гомель, Вятка, Тамбов, Тула) созданы марксистские кружки повышенного типа (в Москве антирелигиозный семинарий), члены которых обслуживают широкие беспартийные аудитории.

К организации таких кружков приступают многие другие губернии. Идёт широкая организация антирелигиозных кружков при клубах, совпартшколах (Москва, Тула, Смоленск, Брянск, Астрахань и т. д.). В Туле, Саратове и Царицыне к работе кружков привлекаются беспартийные профессора...» (№ 328).

Это в области организационной техники.

В отношении идейной стороны высказывается столь же глубокое удовлетворение: «По части антирелигиозных настроений сделано уже достаточно. Пора, давно пора подумать о превращении безрелигиозных настроений в безрелигиозное сознание» (№ 329).

И среди неустанного систематического развития своего плана, устраняя огнём, мечом и кровью все действенные препятствия, власть III-го Интернационала не находит ничего, кроме иронии и презрительной усмешки, в ответ на бессильные проявления безысходного отчаяния, прорывающиеся иногда из глубины измученной, истоптанной души: «В Бонячках Ив.-Вознесенской губ. на диспуте (антирелигиозном) поп, выступая на митинге, заплакал»...

Сообщение об этом факте сопровождается следующим «тактическим» пояснением: «Конечно, среди малосознательных крестьян незачем устраивать диспуты...» (№ 330).

Позволительно задать вопрос: а зачем организуются голосования по вопросу «есть ли Бог?» среди маленьких детей и безграмотных парней⁴⁴? Очевидно, тоже по «тактическим» соображениям.

В процессе строго планомерного развития всей совокупности методов, всей системы, определяющей уничтожение в России религии и церкви – арест и устранение от управления православной церковью верховного главы её явилось кульминационным завершением выполненной до сих пор части намеченного плана.⁴⁵

Для католической церкви в России таким же кульминационным завершением явился арест и устранение главы русской католической церкви Архиепископа Цепляка, (рассмотрению дела которого посвящается следующая глава), для Грузинской – арест и устранение Католикоса и Патриарха Грузии – Амвросия, а также расстрел (осенью 1924 г.) престарелого Митрополита Назария.

В наши дни, когда, в связи с последовавшим освобождением Патриарха Тихона из заточения, существует столько различных версий о целях и причинах, как этого освобождения, так и ареста, так, наконец, и возбуждения самого дела, грозившего, как это хорошо известно, Патриарху лишением жизни – в наши дни необходимо, соблюдая величайшую осторожность в оценке всех этих версий и, отбрасывая по этой причине вполне умышленно много чрезвычайно ценного материала – необходимо ограничиться только фактической стороной дела и только теми доку ментальными доказательствами, четкость, ясность и достоверность которых не может быть подвергнута никакому сомнению.

Первые известия о серьезном ограничении свободы для Свят. Патриарха относятся еще к началу 1919 года (февраль-март месяцы).

Однако, формальный арест с заточением сначала в монастырь, а затем с заключением в арестное помещение при Московском Г.П.У., состоялся значительно позже лишь осенью 1922 года, когда Патриарху были предъявлены коммунистической властью обвинения, сводившиеся в основе своей к двум главным положениям:

1) Патриарх препятствовал спасению жизней погибавших от голода;

2) Патриарх сочувствовал контрреволюционному движению в период гражданской войны, (коей явно якобы способствовал), и поддерживал своим авторитетом выступления заграничных «контрреволюционных» кругов (в частности политическую сторону деятельности церковного собора, созванного в 1922 году заграничными иерархами в г. Ср.-Карловцы в Королевстве С.X.С.).

Первому обвинению (Патриарх препятствовал спасению жизней погибавших от голода) можно противопоставить следующие исчерпывающие документы.

I) Известное воззвание Патриарха ко всему русскому народу о святом долге спасать умирающих от голода.

II) Следующее постановление Президиума так называемого «всероссийского центрального исполнительного комитета», явившееся прямым следствием результатов от воззвания Патриарха:

«Постановлениие Президиума Bcepoccийского Центрального Исполнительного Комитета.

Принимая во внимание целый ряд ходатайств отдельных религиозных обществ о разрешении производства сборов в пользу голодающих, Президиум Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета постановляет:

1) Сборы религиозным управлениям и отдельным религиозным общинам разрешить,

2) Предложить Центропомголу войти в соглашение с религиозными обществами о форме сборов пожертвований, имея в виду желания жертвователей.

Председатель В.Ц.И.К. М. Калинин.

Секретарь В.Ц.И.К. А. Енукидзе.

Москва, Кремль, 9 декабря 1921 года» (№ 331).

Что касается инкриминируемого Патриарху воззвания по поводу ограбления храмов под предлогом «изъятая церковных ценностей в пользу голодающих» (разумеется, что некоторую часть «изъятых» ценностей комитет помощи голодающим получил), то с этим воззванием, суть которого лишь в требовании общественного контроля и в попытке оградить храмы от надругательств святотатцев – с этим воззванием совершенно необходимо сопоставить следующие заявления, сделанные самим Патриархом и напечатанный в правительственном органе («Известия В.Ц.И.К.» № от 15 марта 1922 г.)

«Памятуя завет Христа – заявил Патриарх сотруднику «Известий» – отдай рубашку ближнему своему, если у тебя есть две рубашки – церковь не может оставаться равнодушной к тем великим страданиям, которые испытывает голодающий народ. Эти слова я приводил в своем воззвании, когда предлагал жертвовать в пользу голодающих церковные ценности еще до постановления об изъятии золота, серебра и драгоценных камней из церковного имущества, находящегося в распоряжении общин верующих.

В своем воззвании я перечислял эти ценности: подвески, кольца, браслеты, пожертвованные для украшения икон, пред меты церковной утвари, не применяемые для богослужения и старый серебряный лом.

Я надеюсь, что комиссия при Помголе для ликвидации пожертвованного церковного имущества отнесется с должной осторожностью к самой ликвидации» (№ 332).

Этими разъяснениями, к сожалению, совершенно не известными европейской печати, до конца и без всяких комментариев исчерпывается вопрос о том, имел ли в виду Патриарх вызвать своим воззванием, какие либо эксцессы.

Появление этих разъяснений в правительственном органе можно объяснить либо случайной неосмотрительностью коммунистической цензуры, либо тем крайне критическим положением, в каком находилась власть в разгар голода, когда явилась необходимость использовать поневоле и в порядке исключения честным образом авторитет главы церкви.

Что касается вопроса о том, имел ли Свят. Патриарх основания требовать соблюдения канонических правил при изъятии и так раздражившего власть, общественно-церковного контроля, то вопрос этот со всей ясностью и до конца освещается данными, воспроизведенными на этих страницах за №№, относящимися к массовому расхищению ценностей, грабежам, судебным процессам расхитителей, вывозу церковного инвентаря заграницу, проектами использования его для товарообмена с Европой и т.д. и т.д. Обвинения второго рода (содействие контрреволюционным замыслам в период гражданской войны и позже) столь же основательны и добросовестны.

Вопрос об отношении Патриарха к гражданской войне был освещен следующим сообщением, сделанным со слов б. poccийского посланника в Сербии Кн. Г. Н. Трубецкого – Венскому представителю Телегр. агентства «Русспреcс»:

«Большевики ставят в вину Патриарху Тихону поддержку контрреволюционного движения. Обвинение это совершенно ложно. Именно Патриарх Тихон самым тщательным образом оберегал православную церковь от всякого вмешательства в гражданскую войну. Его отношение к Карловацкому собору, который он осудил, известно. Точно также известны его многочисленные обращения к духовенству в России со строжайшим запрещением принимать участие в политической борьбе. Но есть факт, который в еще более резкой форме характеризует точку зрения и образ действия Патриарха в данном вопросе. Факт этот до сих пор оставался неизвестным печати, и я считаю своевременным его огласить. Как участник белого движенья, я посетил Патриарха Тихона и просил его хотя бы тайно передать свое благословенье белым армиям. Я должен был привезти его благословение на Дон, и я гарантировал что тайна не будет нарушена. Но я убеждал Патриарха решиться на это, так как его благословенье необычайно подняло бы дух войск. Но Патриарх был непоколебим и даже в этот решающий момент не изменил своему убеждению, что духовенство должно стоять вне политики и политической борьбы» (№ 333).

Это сообщение вызвало обстоятельное разъяснение самого кн. Г. Н. Трубецкого, напечатанное в № 798 газеты «Руль» от 17-го июля 1923 г. в форме письма в редакцию:

«В № 791 «Руля» от 8 шля под заголовком: «Патриарх Тихон и белое движение» помещена беседа со мной Венского представителя «Русспресса». Вследствие сего считаю нужным заявить, что я никого не уполномачивал делать в печати какие-либо сообщения от моего имени. Около двух месяцев тому назад, по просьбе Венского представителя «Руспресса», я поделился с ним, но лишь в качестве общага материала, некоторыми сведениями о Патриархе Тихоне в доказательство того, насколько обвинения Патриарха во внесении политики в Церковь является ложным и необоснованным, В рассказе о моем посещении Патриарха Тихона перед отъездом на юг России, в начале добровольческого движения, считаю нужным отметить одну существенную неточность: я не просил разрешенья Патриарха передать благословение его войскам Добровольческой Армии, и Святейшему Тихону не пришлось мне в этом отказывать, но я просил разрешения Его Святейшества передать от Его имени благословенье лично одному из видных участников белого движения, при условии соблюдения полной, тайны. Патриарх не счел, однако и это для себя возможным, настолько он держался в стороне от вся кой политики...

Год спустя, Пастырским посланием, помеченным 25-м сентября (день памяти Св. Сергия), Патриарх вменил в обязанность пастырям церкви стоять в стороне от гражданской войны. Я помню, как нас, стоявших тогда близко к Добровольческой Армии на юге России, огорчило это послание Патриарха, но впоследствии я не мог не преклониться перед его мудрой сдержанностью: всюду, где епископы и священники служили молебны по поводу победоносного продвижения Добровольческой Армии, духовенство принуждено было, вслед затем, разделить участь этой армии и спешно покидать свою паству, к великому ущербу для церковного дела.

Имев случай, как член Московского Собора 1917–18 годов, лично знать Святейшего Тихона, я считаю долгом совести присоединить свой слабый голос к недавнему пастырскому обращению Митрополита Евлогия, предостерегающего от поспешного легковерия ко всем доходящим через советские органы сообщениям о зaявлeнияx, приписываемых Патриарху Тихону. При необыкновенной мягкости и благостности, которые делают личность его столь обаятельной, Святейший Тихон всегда производил на окружающих впeчaтление полной готовности понести тот крест, какой укажет ему Господь. Личная участь не заботила его, но он болел душой за подначальных и за духовых своих чад. Свое избрание он принял, как крест и во всем облике его чувствовалась обреченность проникнутого своим долгом пастыря и полное отсутствие каких-либо личных соображений.

Tе, кто видели Патриарха в эти памятные дни его избрания и принятия на себя сана, вынесли неизгладимое впечатление о его кротком, незлобивом, и смиренном облике, и большевикам не удастся затуманить этот образ своими «разоблачениями».

В их руках есть средство, чтоб им поверили. Пусть они выполнят общее требование не только русской зарубежной, но и европейской печати: пусть предоставить Патриарху действительную, а не призрачную, свободу. Раньше, чем мы не увидим Святейшего Отца и из его уст не услышим слов, которые ему приписывают, мы будем придавать им так же мало значения, как в свое время ложному слуху об его отречении и передачи своей власти самозваному органу живой церкви.

Прошу газеты, напечатавшая сообщения «Русспресса», не отказать перепечатать и это мое письмо.

Член Московского Всероссийского Собора

Князь Григорий Трубецкой.

12-го июля 1923 года (№ 333-а).

Отрицательное отношение Патриарха к Карловацкому заграничному собору, принявшему некоторым большинством голосов действительно одну политическую резолюцию (о восстановлении монархии и о возвращении престола династии Романовых),⁴⁶ определяется всем хорошо памятным указом Патриарха.

Несмотря на это, народный комиссар юстиции Курский находил возможным в интервью с корреспондентом заявить: «Патриарх Тихон не отказывался от связи с заграничной контрреволюцией и одобрил созыв Карловацкого со бора с монархической программой» (№ 334).

Простого сопоставления текста указа с этой ложью достаточно, чтобы оценить приемы верховного руководителя советской юстиции как и всю эту «юстицию».

Одновременно советская печать и различные агенты власти начинают яростные нападки на беззащитного узника. Назначенный прокурором по делу Патриарха коммунист Крыленко, обращаясь к представителям губернских организаций, прибывших в Москву для представления резолюций этих организаций, требующих вынесения смертного приговора Патриарху Тихону, заявляет заранее:

«Судьба гражданина Тихона в наших руках и вы можете быть уверены, что мы не пощадим этого представителя классов, которые в течении столетий угнетали русский народ и которые до сих пор не отказались еще от мысли о борьбе с суверенной волей русского пролетариата. Советское правительство твердо решило ответить на эти попытки самой энергичной контратакой. Оно будет беспощадно и не окажет никому снисхождения. Пролетариат должен во что бы то ни стало удержаться на завоеванных позициях. В настоящее время одной из главных стадий борьбы, которую мы ведем, является борьба против религиозных предрассудков и слепого фанатизма масс. Мы объявили войну религии, войну всем вероисповеданиям, каковы бы они ни были. Русский народ должен освободиться от этого последнего ига»... (№ 335).

В это же время по всей России начинается яростная агитация коммунистов среди темных масс и подонков населения за вынесение повсеместно резолюции, требующих заранее смертного при говора для узника.

Обилие этих резолюций не только не смущает власть, но даже вызывает на страницах «Известий В.Ц.И.К.» следующего рода горделивые замечания:

«Массовые резолюции духовенства, осуждающие Патриарха еще до суда, и как предателя церкви, и как контрреволюционера-преступника, служат лучшим ответом белогвардейским шавкам, которые давно, конечно, замолкли бы, если бы у них были другие средства борьбы против советской власти» (№ 336).

Здесь не нужно воспроизводить целиком, хотя бы в качестве образцов, эти отвратительные резолюции. О том, что они собою представляют, можно судить хотя бы по началу следующей, вынесенной какими-то подонками от имени крестьян Загарской волости (губерния не указана, напечатана в «Известиях В.Ц.И.К.», № 1824 – 21.IV.23):

«Мы, беспартийные крестьяне Загарской волости, узнав, что в ближайшем будущем имеет быть судебный процесс Патриарха Тихона, заявляем, что он – кровопиец в рясе, контрреволюционер и людоед... мы требуем от центральной советской власти вынести кровопийце Патриарху Тихо ну суровую и беспощадную меру наказания» (№ 337).

Если подобного рода резолюциями имелось в виду терроризовать лишний раз духовенство и, может быть, самого Патриарха, то все же должно заметить, что в смысле подрыва авторитета главы церкви достичь ими ничего не удалось. Горячее сочувствие и общее преклонение пред безмолвными страданиями Первосвятителя было слишком очевидным и тогда то именно советское правительство увидало себя вынужденным использовать самым широким образом искусно внесенный уже в церковь раскол.

Здесь должно заметить, что еще до полного лишения Патриарха свободы, – 12-го мая 1922 года от Патриарха Тихона, при обстоятельствах, остающихся до сих пор невыясненными, было вырвано согласие на временную передачу верховного управления церковью другому архипастырю.

«Известия В.Ц.И.К.», от 13-го мая 1922 года, сообщают об этом в следующих выражениях:

«12-го мая группа духовенства в составе протоиерея Введенского, священников Красницкого, Калиновского, Белкова и псаломщика Стадника, направилась в Троицкое подворье к Патриарху Тихону и имела с ним продолжительную беседу.

Указав на только что закончившийся процесс московского Губвоентрибунала, коим по делу о сопротивлении изъятию ценностей вынесено 11 смертных приговоров, группа духовенства моральную ответственность за эту кровь возлагает на Патриарха, распространившего по церквам свое послание – прокламацию, от 28-го февраля.

По мнению группы духовенства, это послание на местах явилось сигналом для новой вспышки руководимой церковной иepapxией гражданской войны церкви против советской власти».

Далее, против Патриарха были выдвинуты, отмеченные уже выше, обвинения, после чего орган В.Ц.И.К. в заключение отмечает:

«...группа духовенства потребовала от Патриарха Тихона созыва для устроения церкви поместного собора и полного отстранения Патриарха до соборного решения от управления церковью.

В результате беседы, после некоторого раздумья, Патриарх написал отречение, с передачей своей власти до поместного собора одному из высших иерархов» (№ 338).

Причины, побудившие Патриарха подписать указ, остались не выясненными. По этому поводу Парижская русская газета «Последние Новости» отмечала:

«Мы уже сообщали на днях о приостановке исполнения смертного приговора над 11 лицами, судившимися по делу о сопротивлении изъятию церковных ценностей. Не находится ли эта приостановка в связи с отречением Патриарха. Не вызвано ли согласие Тихона угрозой в противном случае расстрелять осужденных?» (№ 339).

Временным заместителем своим Патриарх назначил 70-лет-него митрополита Ярославского Агафангела.

Митрополиту Агафангелу не позволили выехать из Ярославля, а затем он был осужден на принудительные (фактически же – нередко каторжные) работы и выслан по этапу. По сообщениям заграничных газет часть пути престарелого иерарха гнали пешком в лютую стужу⁴⁷.

В № 84 «Известий В.Ц.И.К.» подводятся следующие итоги этим мероприятиям:

«На Украине идет борьба трех церквей... В Киеве Тихоновцы объединились вокруг Митрополита Михаила. В Киево-Печерской лавре печатались прокламации, в которых население призывалось к восстанию против советской власти. Михаил вместе с окружающими его отправлен в Москву. В числе арестованных несколько епископов, известных активными выступлениями против советской власти. В городе Сновск, Черниговской губернии священник Соловьев, вместе со своими сторонниками, набросился на «живоцерковника» священника Ярчукова и начал его избивать. Ярчуков бросился в алтарь и там отбивался тяжелым железным крестом, пока крест не сломался. Ярчукова вытащили на середину храма и стали топтать ногами. Подоспевшая милиция разогнала тихоновцев. Тихоновцы в Харькове продолжают поминовение Патриарха Тихона, бросая открытый вызов советской власти. Церковное управление Украины воспретило поминовение, но тихоновцы продолжают свою работу. Целый ряд священников уволен от должностей. Среди харьковского духовенства закончена ликвидация остатков тихоновщины, арестовано 16 священников во главе с епископом Павлом. Священники будут высланы из пределов Украины. В Благовещенском соборе тихоновцы устроили по адресу советской власти скандал....

Священники-тихоновцы, окруженные своими приверженца ми, пошли к Благовещенскому собору, когда происходила передача его членам «живой церкви».

Тихоновцы пытались наброситься на членов «живой церкви», но нарядом милиции были отогнаны. Часть их арестована» (№340).

Там же сообщается несколькими строками ниже:

«На Кубани слушается дело кубанских тихоновцев, возглавляемых епископом Евсевием. Привлечено 19 обвиняемых: 5 священников, учитель, агроном, кооператор, торговцы и т.д...» (№ 340-а).

Опьяненный столь неожиданно-быстрыми успехами орган Р.К.П. замечает в эти дни совершенно откровенно:

«Процессы тихоновцев – церковников дают материал, могущий быть направленным и против «живой» церкви. Нужно его собрать, систематизировать, использовать» (№340-в).

Не довольствуясь всеми достигнутыми, в результате заточения Патриарха успехами, советское правительство созывает в начале мая 1923 года церковный собор из послушных ему представителей и мирян. При помощи непревосходимых по цинизму приемов, все неугодные элементы на выборах в соборе были устранены и в результате собор, получивший в массах наименование «красного собора» принял ряд постановлений, углубивших еще более церковный раскол. Одним из них явилось постановление о лишении сана Патриарха, только ради предоставления советской власти возможности судить главу церкви, как простого гражданина.

Законным постановление это Патриархом, естественно, признано не было.

Для того, чтобы исчерпывающим образом оценить моральную ценность этого постановления и удельный весь самого «красного собора» достаточно привести нижеследующее обращение этого со бора, именовавшего себя церковным, к главным руководителям воинствующего атеизма:

«Второй собор русской православной церкви, открывая свои работы шлет свою благодарность Всероссийскому Исполнитель ному Комитету за разрешение собраться избранным сынам церкви, чтобы обсудить назревшие вопросы. Вместе с этой благодарностью собор шлет и свое приветствие верховному органу рабоче-крестьянской власти и В. И. Ленину.

Великий октябрьский переворот государственными метода ми проводить в жизнь великие начала равенства и труда, имеющиеся и в христианском учении»... Приветствие кончается словами:

«В. И. Ленину собор желает скорейшего выздоровления, чтобы он снова стал впереди борцов за великую социальную правду» (№341).

Лицо «красного собора» приведенным документом обрисовывается ясно и до конца.

Нравственный авторитет участников этого собора определяется достаточно следующими словами одного из главнейших его руководителей (протоиерея Введенского):

«Мы должны обратиться со словом глубокой благодарности к правительству, которое, вопреки клевете заграничных шептунов, не гонит церкви. В России каждый может исповедовать свои убеждения. Слово благодарности должно быть высказано единственной в мире власти, которая творит, не веруя, то дело любви, которое мы, веруя, не исполняем, а так же вождю советской России В. И. Ленину (№ 341-а).

Еще лучше следующий абзац из «соборного» постановления:

«Церковным людям не надлежит видеть в советской власти – власть антихристову. Наоборот, собор обращает внимание, что советская власть, государственными методами одна во всем мире, имеет осуществить идеалы Царства Божия. Поэтому, каждый верующий церковник должен быть не только честным гражданином, но и всемирно бороться, вместе с советской властью, за осуществление на земле идеалов Царства Божия» (№ 341-в).

В это время со стороны Западного миpa в лице целого ряда выдающихся европейских деятeлeй было проявлено к делу и участи Патриарха Тихона серьезное внимание, которое не могло не про извести впечатления на советскую власть. Выражением этого внимания являются в ряду многих других следующие документы:

1) Телеграмма кардинала Мерсье Патриарху Тихону: «Примите чувства уважения, восхищения и горячей симпатии. Bместе с Вами молим Бога о спасении России» (№ 342).

2) Ответ французского посла в Финляндии на просьбу о заступничестве за Патриарха главы Финляндской православной церкви епископа Серафима, обращенную к президенту французской республики:

«Французское правительство, еще до этого возмущенное приговором над Московским Патриархом, сейчас же обратилось к британскому, бельгийскому, итальянскому и юго-славянскому правительствам с просьбой совместно обсудить те меры, при помощи которых можно было бы добиться освобождения главы русской церкви. Британское правительство, посоветовавшись со своим представительством в Москве, сообщает, что вмешательство со стороны великих держав было бы, невидимому, скорее вредным, чем полезным, и его бы использовали для доказательства солидарности буржуазных правительств с мнимыми врагами пролетариата.

Такое мнение британского правительства было признано моим правительством основательным и оно, при таких условиях, не может считать, что удовлетворение Вашей просьбы будет иметь хоть какой-нибудь успех» (№ 343).

3) Ответ английского министерства иностранных дел на имя епископа Серафима:

«По поручению маркиза Керзона, отвечаю на письмо Вашего Высокопреосвященства Его Величеству Королю от 12-го сентября относительно притеснений русской церкви.

Я позволю себе уверить Вас, что правительство Его Величества весьма искренно сожалеет о всех нападках на свободу вероисповеданий и сочувствует жертвам преследований, когда им приходится страдать за свои убеждения.

Положение, однако, не таково, чтобы можно было вмешиваться во внутренние дела других стран и остается только надеяться, что там, где борьба за убеждения особенно сильна, общий ход событий приведет ко всеобщему умиротворению и вернет условия нормальной жизни, столь необходимые для преуспеяния всякого государства.

Я должен, однако, заметить, что отдельные общества, по почину архиепископа Кентерберийского, принимают живое участие в судьбе русской церкви и делают все, что могут, для защиты ее» (№ 344).

4. Письмо поверенного Америки в Финляндии: «Сообщение об аресте Патриарха Тихона и других лиц, получено и прочтено с глубоким интересом» (№ 345).

5. Ответ Президента Германской Республики Эберта:

«Ваше Высокопреосвященство, я с большим участием принял к сведению Ваши cooбщeния и просьбу заступиться перед советским правительством за преследуемое русское духовенство. Само германское правительство не имеет возможности официально вмешаться в вопрос о способе обращения с православным духовенством, так как вопрос этот внутренний, русский вопрос, тем не менее могу указать на то, что Германия неоднократно пользовалась удобным случаем, чтобы поставить русское правительство в известность о том, что в широких духовных кругах надеются на то, что русские власти будут обращаться с духовенством по возможности мягче. Судя по впечатлениям, полученным здесь, эти обращения германского правительства произвели свое действие на русское правительство.

Я охотно верю, что преследованию угнетаемого русского духовенства скоро придет конец и прошу Ваше Высокопреосвященство принять мои искренние уверения в глубочайшем моем уважении» (№ 346).

6. Выдержки из протеста, подписанного французскими пастырями различных вероисповеданий, напечатанные в газете «Temps», гласят:

«Советское правительство преследует религиозную мысль вообще, без различия исповеданий и культов. Это – открытая борьба, явная цель которой вырвать с корнем из народ ной души религию, почитаемую бесполезной и опасной».

«Казнь митрополита петроградского Вениамина, недавний процесс монсиньора Цепляка, казнь прелата Буткевича, заключение в темницу Патриарха Тихона и угрозы казнить его, высказываемые еще до суда, вызывают всюду понятный ужас и все общее осуждение».

«Мы единодушно протестуем против системы пpecледoвания религии, которое ничем не может быть оправдано. Мы взываем к общественному мнению всего мира, дабы оно, всеми средствами, имеющимися в его распоряжении, положило конец гонениям на наших братьев в России и пришло на по мощь несчастным жертвам их».

Протест подписан: (в порядке подписей) кардиналом Луи Дюбуа архиепископом Парижским и целым рядом французских епископов, главным раввином Франции Леви, настоятелем американской церкви в Париже Гудричем, Фредериком Бекманом, настоятелем собора св. Троицы (американского); В. Маршалль Сельвином, капелланом церкви английского посольства и еще несколькими американскими пасторами; Германом Василлакис – главой греческой православной церкви во Франциии; В. Раду, главой румынской церкви, армянским архимандритом Врамшабухом, Кабриан Атшугентсом и Высокопреосвященным Евлогием, Митрополитом русской православной церкви в Западной Европе» (№ 345-а).

Аналогичный протест был опубликован и верховными руководителями церкви в Великобритании. Сообщение об этом, напечатанное в газете «Times » от 1-го июня 1922 года, гласит:

«Архиепископ Кентерберийский и Йоркский, Председатель Общего Собрания Шотландской Церкви, Председатели Союзов и Собраний главных Нонконформистских Церквей Англии и Уэльса отправили следующую телеграмму Ленину:

Во имя Христианских вероисповеданий, которые мы представляем, мы горячо протестуем против нападений на Русскую Церковь в лице Патриарха Тихона.

Общественное мнение и совесть не только Христианства, но и всего цивилизованного мира не может обойти молчанием эту глубокую несправедливость» (№ 346-в).

В еще более серьезной для атеистических замыслов форме проявилось аналогичное внимание Европы в Парламентских запросах и дебатах, воспроизвести которые на настоящих страницах, за недостатком места не представляется возможным.

Складывавшаяся подобным образом обстановка не могла не беспокоить сов. правительство. Его нервозность и нерешительность, временами явно граничившая с плохо скрываемым страхом пред возможностью разрыва уже установившихся полудипломатических сношений (главным образом с Великобританией) ярче всего от разились в неоднократных назначениях сроков, определявших начало судебного процесса Патриарха.

По сведениям, полученным газетой «Times» из Риги, дело было окончательно назначено на средину ноября 1922 г.; однако и этот окончательный срок оказался неправильным. Дело было перенесено на 16 апреля. Перед этим вопрос о новом назначении к слушанию дела обсуждался в пленуме совнаркома и в Президиуме так называемого ВЦИК-а, причем победило мнение левой группы, настоявшей на постановке наконец дела на очередь.

Было объявлено, что председательствовать в «Верховном суде будет некто Галкин при «членах суда» неких Челышове и Немцеве.

Убеждение в том, что процесс, наконец, начнется было всеобщим и параллельно с этим убеждением росло общее возбуждение.

Не сомневались, видимо, в назначении дела к разбору и сами агенты власти, один из которых (красный журналист Ольдор) торжествующе, предвкушая процесс и его исход, злорадствовал:

«...молитвы Патриарха Тихона не дошли до Господа Бога. Они были перехвачены ГПУ» (№ 347).

Эти гнусные строки были помещены на 3-ей стр. 89-го №-ра «Правды» (Моск.) от 24 апреля 1923 г., а на 4-ой стр. главного правительственного органа в этот же день было напечатано:

«Дело по обвинению бывшего Патриарха Тихона в виду поступившего от москов. прокурора заявления о наличности пря мой связи в преступлении гр. Коницкого (епископа Феодосия Коломенского), привлеченного к ответственности органами Московского губ. суда по ст. 69 Уг. Кодекса, с преступлением гр. Белавина (б. Патриарха Тихона) и Феноменова (apx иeп. Никандра) постановлением распоряд. коллегии Верховн. суда слушанием откладывается. О дне слушания дела будет объявлено особо» (№ 348).

Этого дня мир ждал еще два месяца, когда 26-го июня 1923 г. было опубликовано поразившее всех лаконическое известие об освобождении Патриарха.

При освобождении своем Патриарх был вынужден подписать составленный агентами гос. полит. управл. текст особого заявления, в котором он признал свою вину и принимал на себя обязательство решительно порвать все с так называемыми контрреволюционными кругами.

Поворот в деле Патриарха Тихона, выразившийся в его освобождении, есть со стороны советской власти вынужденный инстинктом самосохранения и продиктованный политическим расчетом тактической ход. По существу в этом ходе нет ничего нового. Всегда, когда советское правительство сталкивалось с какой-нибудь силой, борьба с которой угрожала его существованию, оно уступало. Так было при заключении Брест-Литовского мира, так было при подписании Рижского мира. Освобождение Патриарха Тихона входит в состав той общей капитуляции перед западно-европейским общественным мнением и западно-европейской государственностью, самым ярким выражением которого является отступление советского правительства перед Лордом Керзоном, предъявившим русским коммунистам свой известный ультиматум. Так этот поворот, по имеющимся у нас достоверным сведениям, и воспринимается как народными массами, так и интеллигенцией в Poccии, где просто думают, что англичане и американцы потребовали освобождения Патриарха, а коммунисты под чинились этому требованию. В этом объяснении суть дела уловлена правильно, но оно не имеет исчерпывающего знaчeния. Дело в том, что в капитуляции советской власти перед Западом есть два элемента. С одной стороны, тут действует сознание собственной слабости и элементарный страх за свое существование, заставляющий коммунистов склоняться перед чужой силой. С другой стороны – и это не менее важный и не мене интересный мотив – во всем поведении советской власти – ею руководит надежда дотянуть свое существование до каких-нибудь крупных социальных осложнений и столкновений на Западe. «Отступить для того, чтобы затем прыгнуть дальше – reculer pour mieux sauter – таков тактический умысел и политический расчет советской власти, руководящий ею в ее уступках так называемому, «буржуазному миру». Таким образом, уступки советской власти и в области религиозной и церковной никакого идейного и принципиального значения не имеют. Это все та же «тактика», что и прежде: трусливая и лукавая.

Не решаясь поставить на очередь дело святейшего Патриарха и вместе с тем не отдавая себе всё ещё ясного отчёта, насколько опасной может быть для коммунистических руководителей реакция европейского мнения на это дело, сов. правительство решает совершенно внезапно почти перед самым началом процесса Патриарха (как оно было официально определено) поставить, едва ли не исключительно для испытания европейских настроений, процесс главы католической церкви в России архиеп. Цепляка и некоторых других католических священников.

Обстоятельства этого дела, по признанию самой коммунистической прессы, очень несложны и состоят в следующем:

«В апреле 1920 г. агентами ВЧК в Петрограде были произведены обыски у гр. Бусевича, в результате которых были найдены черновики протоколов заседаний римско-католического духовенства, имевших место в разных местах Петрограда за период времени с 18 декабря 1918 г. по 7-ое апреля 1920 г.

На этих заседаниях присутствовали архиеп. Могилёвский Ропп, еп. Ян Цепляк, прелаты А. Манецкий и Буткевич, ксёндзы Василевский, Модовилкис, Юневич, Мажуякис и ряд других» (№ 349).

В содержании этих протоколов правительство советов спустя два года усмотрело внезапно намерение оказать противодействие проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства и, ухватившись за неподчинение некоторых из перечисленных лиц приказу об изъятии церковных ценностей, поспешило соединить оба обвинения в одно и арестовать весной 1923 г. архиеп. Цепляка, прелата Буткевича и других (архиепископ Ропп оказался за границей).

Арест состоялся в начале марта месяца. Телеграмма агентства Гавас об этом аресте гласит:

«Варшава, 13 марта (Гавас).

Арестованы глава католической церкви в России архиеп. Цепляк и 13 католических священников, прибывших с ним из Петрограда в Москву к слушанию своего дела, назначенному на 14 марта.

Цепляк арестован в доме католической церкви в Москве после обыска, произведённого агентами ГПУ» (№ 350).

11 марта 1923 г. в «Правде» (Моск.) № 55 появилось извещение следующего рода: «14 марта в Верховном суде будет слушаться процесс католических церковников, обвиняемых в противодействии декрету сов. власти об изъятии церковных ценностей и отделении церкви от государства» (№ 351).

В эти же дни в иностранной печати была помещена следующая телеграмма агентства Гавас:

«Варшава. 22 марта (Гавас). Из Москвы сообщают:

За несколько дней до начала процесса был организован митинг с целью оказать давление на революционный трибунал и заставить его вынести подсудимым суровый приговор.

По предложению коммуниста Мартлевского, собрание вынесло резолюцию, обвиняющую католических священников во главе с Цепляком в контрреволюционной борьбе с советской властью.

Тот же Мартлевский выступил в «Известиях» со статьёй, в которой обвиняет Ватикан в руководительстве саботажем католической церкви в России советских учреждений и желании вмешаться во внутренние дела России» (№ 352).

О самом ходе процесса московский корреспондент «Чикаго Трибьюн» сообщает в следующих выражениях:

«Архиепископ Цепляк и другие подсудимые держатся с большим достоинством, не скрывая своего презрения к советской власти. Откровенные ответы обвиняемых на вопросы председателя трибунала несколько даже смущают защиту. На вопрос, признают ли они советскую власть, подсудимые ответили: «Мы признаём Рим, а не Москву».

На судебном следствии выясняются драматические подробности из истории борьбы православного, католического и еврейского духовенства против ограбления храмов. В одном случае, как показывали свидетели, католический священник заявил советским агентам, пытавшимся забрать из костёла священные предметы: «Только переступив через мой труп, вы можете овладеть этими предметами» (№ 353).

Правдивость этой информации подтверждается в общем и коммунистической прессой.

Так, в № 63 «Правды» от 22 марта 1923 года в отчёте по делу архиепископа Цепляка и других читаем показания свидетеля обвинения начальника административного отдела Московско-Нарвского района города Петрограда Смирнова, описывающего картину изъятия из одного из костёлов следующим образом: «Когда комиссия вошла в храм, Грицко и другой, находившийся вместе с ним ксёндз, стали на колени и вместе с прихожанами стали петь псалмы. После неоднократно повторенной просьбы разойтись, пришлось употребить силу и выводить из церкви сопротивлявшихся её опечатыванию. Толпа была при этом весьма экзальтирована, и слышались возгласы: «Советская власть не всегда будет, а церковь останется навеки!..» (№ 354).

Само собой понятно, что все подобного рода показания были зачтены не в пользу подсудимых и послужили для них тягчайшими «уликами». На рассвете 26 марта 1923 года трибуналом был вынесен заранее предрешённый приговор.

Заключительная часть этого документа – т.е. часть, содержащая собственно приговор, гласит:

«...А сверх того все обвиняемые священники заявили на суде, что они считают для себя обязательными распоряжения римского папы в отношении не только своего вероучения, но и в отношении изъятых и национализированных церковных имуществ, несмотря на прямую противоположность папских декретов советским декретам. Равным образом, те же священники заявили на суде, что они преподавали и будут преподавать так называемый Закон Божий детям, а указанной статьи Уг. Кодекса, воспрещающей это преподавание, не признают и выполнять не будут.

Ввиду изложенного Верховный суд признал виновными:

1. Яна Гиацинтовича Цепляка и Константина Юлиановича Буткевича в сознательном руководстве описанными выше контрреволюционными действиями организацией Петроградских католических священников, направленными к сопротивлению советской власти, ослаблению пролетарской диктатуры, восстановлению старых имущественных прав церкви и провокации масс прихожан к выступлению против советской власти, – провокации, приведшей, при наличности религиозных предрассудков этой массы, к таковым выступлениям, а также в отказе исполнять советские законы, что предусмотрено статьями 62, 119 и 121 Уг. Кодекса;

2. С. Ф. Эйсмонда, Э. С. Юневича, Л. А. Хвецько, П. В. Ходневича и Л. И. Фёдорова в активном участии в контрреволюционной организации, устроенной Цепляком и Буткевичем, выразившемся в деяниях, указанных в описательной части, и отказе исполнять советские законы, что предусмотрено ст. ст. 62, 119 и 121 Уг. Кодекса;

3. А. И. Малецкого, А. М. Василевского, П. И. Януковича, Т. Ю. Матуляниса, Я. Я. Тройго, Д. А. Иванова, Ф. Ф. Рутковского, А. П. Пронскетиса в пособничестве Цепляку и Буткевичу в их преступлениях и отказе исполнять советские законы и в агитации против советской власти, выразившихся в деяниях, указанных в описательной части и предусмотренных ст. ст. 68, 69, ч. I, 119 и 121 Уг. Кодекса;

4. Я. Я. Шарнаса в оскорблении советской власти в костёле «Успения Марии» при изъятии ценностей, что предусмотрено ст. 78 Уг. Кодекса;

А потому приговорил:

Цепляка и Буткевича подвергнуть высшей мере наказания – расстрелять.

Эйсмонта, Юневича, Хвецько, Ходневича и Фёдорова подвергнуть лишению свободы сроком на десять лет со строгой изоляцией и с поражением прав по ст. 40 Уг. Кодекса сроком на 5 лет.

Малецкого, Василевского, Матуляниса, Тройго, Рутковского и Пронскетиса подвергнуть лишению свободы сроком на три года без строгой изоляции с поражением прав по ст. 40 Уг. Кодекса сроком на три года;

Шарнаса подвергнуть лишению свободы на 6 месяцев условно и без поражения прав.

Ввиду того, что преступления всех осуждённых продолжались и после амнистии от 7 ноября 1922 года, таковая применению не подлежит. Всё имущество осуждённых Цепляка, Буткевича, Эйсмонта, Юневича, Хвецько, Ходневича и Фёдорова конфисковать в доход республики.

Шарнаса из-под стражи освободить» (№ 355).

Одновременно в главном правительственном органе было напечатано следующее заявление:

«Президиум ВЦИК постановил:

Приговор над Цепляком, Буткевичем и другими приостановить исполнением до особого распоряжения президиума ВЦИК» (№ 356).

Можно решительно утверждать, что означенное постановление было сделано тотчас после вынесения приговора исключительно из страха перед последствиями его. Вынесши приговор, правительство советов тут же явно испугалось и осложнений с Польшей, и реакции европейского общественного мнения.

Что европейское общественное мнение, в порядке исключения, не осталось на этот раз равнодушным, можно судить по нижеследующим сообщениям:

«Лондон, 29.III. (ПАТ)

О прениях в палате общин по поводу смертного приговора архиепископу Цепляку и прелату Буткевичу сообщают следующие подробности: Депутат раб. партии Аммон требовал вмешательства правительства Англии и других стран. Мак-Нейль сообщил, что английский агент в Москве Годжсон сделал всё от него зависящее. Рукоплесканиями было принято предложение партии унионистов выслать из Англии всех советских торговых агентов, в случае, если приговор будет приведён в исполнение. Вся печать единодушна в своём осуждении. Деп. Лендбери от имени рабочей партии и социалистов, единодушно присоединившихся к ней, послал телеграмму Чичерину, требуя помилования осуждённых. – деп. О́Конор предъявил такое же требование от имени 2 миллионов ирландцев. Кенворти также послал в Москву телеграмму протеста» (№ 360).

Отчёт газеты «Тайме» (от 29.III.1922 г.), посвящённый этому же заседанию, гласит (перевод):

«Мистер Мак-Нейль, помощник секретаря Министерства иностранных дел, делегат от Кентербери, в ответ на запрос мистера Аммона, члена Рабочей партии, делегата от Камберуелля, заявил:

– Только что полученная телеграмма от британского представителя в Москве подтверждает сообщение, что архиепископ Петроградский, а также один из его священников приговорены к смертной казни; далее телеграмма сообщает, что есть опасения, что приговор будет приведён в исполнение в сорок восемь часов. (Мистер Ньюболд, делегат от Мотсэруэлля, коммунист: «Крысы!») Мистер Годжсон, действуя согласно неоднократных инструкций Правительства, сделал всё от него зависящее, чтобы спасти этих священнослужителей, и я не знаю, что ещё можно предпринять, если Советское правительство имеет намерение проделывать такого рода варварства.

М-р Аммон: Не думает ли уважаемый джентльмен, что, может быть, что-нибудь вышло бы, если бы мы немедленно протелеграфировали нашему представителю, а также представителям иностранных держав, мнение нашей страны по этому вопросу?

М-р Мак-Нейль: Я сам делал запрос по этому поводу, и я убеждён, что не только наш представитель, но и главы всех религиозных организаций сделали по этому поводу все возможные представления и увещевания.

На заседании произошёл обмен (репликами) между м-м Джонсом (Сильвертаун, Раб. парт.) и м-м Ньюболдом (Мотсэруэлль, Комм.). Последний встретил дополнительный вопрос м-ра Аммона ироническим замечанием. «Что с Вами?» – воскликнул м-р Джонс. «Вы хотите, чтобы эти лица были расстреляны? Вас следовало бы выставить вон! Я социалист, но...» Возражение м-ра Ньюболда не было выслушано. «Если большевики убьют их, я убью Вас», – прибавил м-р Джонс среди хохота. М-р Джонс, обращаясь к кафедре: «Не можем ли мы взять представителя от Мотсэруэлля (м-ра Ньюболда) в качестве заложника?» (Громкий хохот и одобрения.)

М-р Ньюболд: «Разве не было случаев, чтобы присуждённые к смертной казни клерикалы были казнены?» (Крики: «Нет».)

Сэр Дэвисон (Кенсингтон): «Не может ли уважаемый джентльмен сказать, долго ли мы ещё собираемся терпеть в своей среде торговых представителей этой варварской державы?» (Одобрение.)

М-р Пэто (Барнстэппл): «Могу ли я спросить, не найдёт ли возможным уважаемый джентльмен, для показания мнения нашей страны, сделать представления так называемым торговым представителям Советов в том смысле, что они должны будут оставить эту страну в 24 часа по приведении приговора в исполнение?»

Дальнейшего ответа не последовало. Несколько забавное впечатление произвело то обстоятельство, что м-р Ньюболд и м-р Джонс вместе выходили из палаты» (№ 360-а).

Из ряда дальнейших телеграмм, отмечающих различного рода протесты, можно привести следующие:

«Берн, 29.III. (ПАТ). В Швейцарии вся печать, как католическая, так и протестантская, негодующе протестует против нового преступления советов. Большая часть газет выражает надежду, что советское правительство в последний момент не решится совершить злодеяние, которое подтвердило бы, что оно остаётся при своей политике зверств, выключающей советскую Россию из числа цивилизованных держав» (№ 361).

«Лондон, 29.III.

Архиепископ Вестминстерский, кардинал Бэрн, выразил готовность поддерживать все попытки воздействовать на советское правительство, чтобы вынудить его отменить смертный приговор. По мнению архиепископа, смертный приговор людям, которые не совершили никакого преступления, но лишь исполняли свой долг священников, охраняя святыни, не может даже быть рассматриваем как приговор суда, а является лишь насилием, вызывающим глубокое возмущение в каждом цивилизованном народе» (№ 362).

«Рим, 28.III.(ПАТ). «Корьере д-Италия» сообщает, что папа ещё в начале процесса архиеп. Цепляка обращался в Москву через местного главу американской миссии и получил заверение, что смертный приговор, если и будет вынесен, то всё-таки будет отменён» (№ 363).

Рабочая партия отправила Чичерину следующую телеграмму с просьбой о помиловании осуждённых священнослужителей (перевод по «Таймc»):

«Убедительно просим помиловать архиепископа и других священников. Местные социалисты присоединяются к этому воззванию. Я телеграфирую это с целью показать, что Великая Россия даст человечеству прекрасный пример терпимости и снисхождения. Все ваши друзья присоединяются к этому обращению. Лансбюри. Палата Общин».

Мистер Т. П. О́Коннор, член Парламента, тоже послал ходатайство о священнослужителях от имени двух миллионов ирландцев, по преимуществу принадлежащих к рабочему классу, проживающих на территории Великобритании.

Командор Кеннворси, недавно побывавший в России, отправил следующую телеграмму в Москву Чичерину: «Настойчиво представляю Вам, что приведение в исполнение смертного приговора над осуждёнными ныне священнослужителями произведёт плачевное впечатление на общественное мнение Англии».

Число аналогичных телеграмм насчитывается многими десятками. Нельзя не отметить ещё также следующих телеграмм:

1) От кардинала Мерсье – архиепископу Кентерберийскому: «Получил телеграфное сообщение об аресте в Москве католического епископа Цепляка и 13 католических священников. Всем им угрожает казнь. Обращаюсь по этому поводу к Керзону. Не могли бы Вы оказать содействие» (№ 364).

2) Ответ архиепископа Кентерберийского: «Благодарю за телеграмму. Я уже говорил с главой Форейн Офис, который телеграфирует в Москву. Я же со своей стороны при первой возможности поставлю вопрос по этому поводу в Палате Лордов» (№ 365).

Далее, Польское телеграфное агентство передаёт следующие сообщения: «Из Москвы сообщают: германский посол граф Броксдорф-Рантцау посетил Чичерина по делу архиеп. Цепляка. Чичерин заверил посла, что приговор не будет приведён в исполнение и что это дело явится предметом переговоров между советским правительством и польским» (№ 366).

Французский деп. Эррио отправил в Москву следующую телеграмму: «От имени французской демократии очень прошу не лишать жизни приговорённых к смерти польских священников».

Эррио пытался было собирать в палате депутатов подписи под общей телеграммой, но многие не пожелали поставить под ней свои подписи из боязни, что большевики могут усмотреть в этом признание их как правительства (№ 367).

«Курьер Польский» пишет:

«28 марта старшие представители дипломатического корпуса в Варшаве: папский нунций Лаури и посол Соед. Штатов г. Гибсон, сделали очень энергичные заявления в местном сов. представительстве по поводу драконовского приговора. Г. Оболенский обещал передать в Москву о сделанных ему указаниях. Г. Оболенского посетил также по делу арх. Цепляка немецкий посол в Варшаве г. Раушер» (№ 368).

Общее негодование и возмущение, охватившее мир, нашло отражение и в выступлениях представителей высшей правительственной власти. Так, премьер-министр Польши г. Сикорский выступил в Польском сейме (заседание 27 марта) со следующими заявлениями:

«-Этот процесс, – начал премьер, – волнует весь цивилизованный мир. Дело идёт о свободе вероисповедания, о положении католической церкви в Сов. России. Польское правительство обратилось по этому поводу к апостольской курии и затем ко всем западным державам. В ответ на это последовали единодушные протесты всего цивилизованного мира.

Ввиду того, что главой католической церкви в России является поляк, и ввиду того, что в данном случае вопрос касается польского национального меньшинства в Сов. России, т.е. около 2 миллионов наших соплеменников, естественно, что польское правительство и народ были заинтересованы в высокой степени ходом процесса. Советскому правительству было известно определённое отношение польского правительства к этому вопросу. Советское правительство в течение целого года давало безусловно успокаивающие сведения. Возбуждение процесса было представлено как что-то чисто формальное, не могущее повлечь за собой никаких серьёзных последствий. Однако подозрения в этом отношении оказались основательными. Я позволил себе заявить советскому представителю г. Оболенскому, что этот приговор лишён каких-нибудь признаков справедливости (Аплодисменты). Я полагаю, что у каждого объективно рассуждающего человека должно возникнуть серьёзное подозрение, что в этом деле имеют место иные – не религиозные побуждения; что в данном случае налицо чисто политические мотивы, второстепенные, побочные, продиктованные той известной всему миру тактикой, какую советское правительство применяет обыкновенно. Именно правительство, а не его безвольное орудие, революционный трибунал, несёт полную ответственность за приведение в исполнение этого варварского приговора.

Г. Оболенский сообщил мне, что приговор не будет приведён в исполнение, по крайней мере в ближайшее время, и что он будет ещё предметом дальнейших дипломатических переговоров. Официальные сведения, поступившие сегодня из Москвы, подтверждают эту версию.

Тем не менее я не хочу ослабить этим сообщением значения создавшегося положения. Наоборот – я очень подчёркиваю его, ибо у нас имеется даже слишком много прецедентов, когда заверения советского правительства менялись зачастую соответственно различным тактическим соображениям.

Во всяком случае, я заявляю во всеуслышание, что этот вопрос, привлекающий к себе внимание всех западных держав и прежде всего Апостольской столицы, не может быть предметом каких-либо политических торгов» («Браво!» и аплодисменты) (№ 369).

Поддерживая выступление своего премьера, польская печать писала («Речь Посполита»): «Просто не хочется верить, чтобы коммунистическое сумасшествие позволило настолько забыться советам, чтобы, лишая жизни архиепископа Цепляка и ксендза Буткевича, они хотели выкопать между собою и Западом пропасть, которую нелегко будет устранить» (№ 70).

(«Газета Поранная»): «Дипломатия дипломатией, но мы сами же сомневаемся, чтобы после приведения приговора в исполнение польское общество могло примириться с существованием в Варшаве советского представителя» (№ 371).

(«Курьер Варшавский»): «Нет. Это не только борьба с католической церковью. Дело идёт дальше. Мы имеем перед собой гонения на религию вообще, выступление против учения Христа, против основ нравственных, на которых построен современный мир» (№ 372).

По поводу задержания исполнения приговора «Газета Поранная» писала: «Повторилась история с процессом социалистов-революционеров, которым также исполнение приговора было задержано «впредь до дальнейшего распоряжения». Сидят они в большевистских подземельях и медленно умирают. Несколько умерли уже от скорбута и чахотки. Такое медленное умирание в тёмных, смрадных подвалах в сто раз хуже, нежели сама смерть. «Задержание» исполнения смертного приговора становится в руках красных тиранов средством к терроризованию и шантажированию цивилизованного мира... А покуда несчастные приговорённые будут медленно умирать» (№ 373).

Аналогично содержание отзывов всей остальной и польской и мировой культурной прессы.

Обсуждение случившегося в польском парламенте не явилось единственным.

Ещё за неделю до этого – 20 марта в британской Палате лордов был подвергнут обсуждению нижеследующий вопрос, поставленный архиепископом Кентерберийским:

«Известно ли Британскому правительству об аресте большевиками римско-католического архиепископа в Петрограде Цепляка и 13 католических священников и об угрожающей им неминуемой казни и получило ли правительство какие-нибудь сведения о положении Его Святейшества Московского Патриарха Тихона» (№ 374).

Газетный отчёт о заседании Палаты, посвящённом обсуждению означенной интерпелляции, говорит (перевод по «Times»):

«Лорд Сиденхайм сказал, что факты, приведённые глубокочтимым архиепископом, являются только частью одного большого целого. В течение первых четырёх лет большевистского правления были умерщвлены православные архиепископы, епископы и священники в количестве 1233 человек, причём произведено было это самым гнусным образом. Католическая Церковь подверглась нападению сравнительно недавно, но до того времени большевики успели награбить ценностей у Православной Церкви на сумму в 30 000 000 рублей золотом. За всё же время большевики убили почти два миллиона народу, всё русских, в большинстве случаев крестьян и рабочих. Всего же потеря в человеческих жизнях, причинённая применением доктрин Карла Маркса к России, выражается в цифре двадцати миллионов, считая тех, кто умер от голода и болезней. Это самое ужаснейшее преступление, которое знает история. По сравнению с Лениным и Троцким Аттилу нужно считать человеколюбцем. Это является частью грандиозного выступления против Христианства во всём мире. Оно велось также и другими способами, как здесь, так и в Америке, и, нужно сказать, не без успеха. Он, лорд Сиденхайм, уверен, что архиепископ окажет свою могущественную поддержку тем, кто старается препятствовать совращению детей в социалистических воскресных школах в революционный атеизм.

Ответ лорда Керзона:

В своём ответе, который в большей своей части не был расслышан на галерее репортёров, маркиз Керзон сообщил, что преследование католиков в России началось 2 декабря 1922 года, когда в Петрограде большевиками была закрыта одна католическая церковь. Несколько дней спустя были закрыты в том же Петрограде ещё десять римско-католических церквей. Большевики объясняли закрытие церквей отказом римско-католического духовенства признать декрет об аренде и пользовании церковными имуществами. Этот декрет требовал признания права собственности государства над церковным имуществом, что противоречит законам Римско-Католической Церкви. 6 декабря прелат Цепляк обратился через папского нунция в Варшаве с воззванием к Папе. Затем ничего не было слышно о преследованиях вплоть до 27 января 1923 года, когда была получена телеграмма от представителя Его Величества в Ватикане с сообщением, что архиепископ Цепляк и другие священнослужители арестованы за «оказание сопротивления конфискации священных сосудов Советами». По получении этой телеграммы британскому представителю в Москве была отправлена депеша с указанием энергично выступить в защиту архиепископа Цепляка и других священнослужителей, если только он не считает, что таковое выступление послужит больше во вред, чем в пользу. Британский представитель мистер Годжсон сделал представления Литвинову, указывая, что если большевики будут настаивать на судебном процессе, то это произведёт удручающее впечатление на общественное мнение за границей. 19-го марта мистеру Годжсону снова были посланы инструкции спасти жизни арестованных. Сведения, полученные Правительством непосредственно от мистера Годжсона, говорят, что до 10 марта священнослужители, о которых идёт речь, ещё не были арестованы, хотя раньше им и грозили арестом. 5 марта архиепископ Цепляк и пятнадцать других священнослужителей были вызваны в Революционный трибунал в Москву. По прибытии в Москву они были арестованы и провезены по улицам на военном грузовике под вооружённой охраной. Разбор дела должен был начаться 14 марта. Есть основания думать, что действительной целью всего этого дела является стремление дать повод для антирелигиозных выступлений перед Пасхой и подготовить почву для процесса Патриарха Тихона. Сегодня утром Правительство получило известие, что процесс католических священников отложен, может быть, до 21 марта. Что же касается Патриарха, то об его настоящем положении лорд Керзон знает мало. Время разбора его дела ещё не назначено. Если удастся иметь британских представителей на том или другом из этих процессов, то они постараются дать благоприятный оборот делу. Лорда Керзона приводит в ужас и отчаяние безумное преследование, которое теперь имеет место. Ему хотелось бы, чтобы британское влияние благопристойности было бы сильнее; во всяком случае, Палата может положиться на Правительство в том, что оно сделает всё возможное, будь то путём представлений или каким-нибудь иным образом» (№ 375).

Наконец, помимо всех приведённых выше телеграмм, запросов и т.д., коммунистическому правительству были сделаны и энергичные формальные представления. Первое из них – заявление Председателя Польского Совета Министров, обращённое к представителю сов. правительства в Варшаве Оболенскому, гласит:

«Польское правительство и общественное мнение всегда со вниманием и беспокойством следило за отношением советского правительства к\ католической церкви и духовным представителям польского меньшинства, рассеянного в количестве 2 миллионов по всей России. Мы никогда не отказывались и не откажемся от заинтересованности в этом деле. За всё время процесса архиепископа Цепляка и других ксендзов представители советского правительства – говорили в польском посольстве в Москве, что процесс этот имеет чисто формальное значение и никакими серьёзными последствиями не грозит. Советские власти, оставив архиепископа Цепляка и других ксендзов на свободе целый год, арестовав их только 10 дней тому назад и вынеся смертный приговор, который должен быть приведён в исполнение в течение трёх дней, вполне доказали, что процесс этот был советским правительством сознательно инсценирован с посторонними целями.

Выступая в настоящую минуту не только как премьер польского правительства, но и как представитель мнения всего цивилизованного мира, которое с возмущением клеймит этот беспримерный акт насилия над свободой совести и элементарными правами человека, предостерегаю правительство советов, что ответственность за выполнение приговора, который не имеет ничего общего с приговором справедливости, целиком ложится на советское правительство» (№ 376).

Председатель Совета министров ген. Сикорский просил Оболенского немедленно же довести до сведения советского правительства это заявление.

Приняв это заявление, спокойно переждав всю бурю поднявшегося негодования, хладнокровно ознакомившись со всеми приведёнными выше документами и придя к выводу, что всё это возбуждение не означает никакой конкретной и реальной угрозы, советская власть ответила общественному мировому мнению следующим документом:

«Постановление Президиума Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.

Президиум ВЦИК, рассмотрев ходатайства граждан Цепляка и Буткевича, осуждённых верховным судом к высшей мере наказания, постановил:

1) Установленные судом действия гражданина Цепляка, явно и заведомо направленные в ущерб интересам рабочего класса и основным завоеваниям пролетарской революции и совершённые путём злонамеренного использования гарантированной законом равно для всех исповеданий свободы совести, являются тягчайшим преступлением, для которого в революционной республике, по-прежнему окружённой многочисленными врагами, не может быть иной кары, кроме той, которая определена судом в отношении гр. Цепляка.

Принимая, однако, во внимание, что гр. Цепляк является представителем того вероучения, которое во времена царизма и буржуазной республики находилось в угнетении, вследствие чего применение к Цепляку вполне заслуженной им меры наказания могло бы быть понято отсталой частью католических граждан РСФСР, религиозные предрассудки коих были эксплоатируемы Цепляком и его единомышленниками, как направленное специально против священника их исповедания, – в изъятие из карательной политики республики заменить определённую судом гр. Цепляку высшую меру наказания десятилетним лишением свободы со строгой изоляцией.

В отношении осуждённого гр. Буткевича, который свою преступную деятельность на религиозной основе сочетал с прямой и явной контрреволюционной деятельностью в прямой связи с враждебным советской республике иноземным буржуазным правительством, причём гр. Буткевич своё положение священника использовал для актов прямой государственной измены, – ходатайство о помиловании оставить без последствий.

Председатель ВЦИК М. Калинин. Секретарь ВЦИК Т. Сапронов.

Москва. Кремль. 29 марта. 1923 г.» (№ 387).

Тотчас после опубликования этого документа британское правительство поручило своему представителю в Москве вручить ответственным руководителям III Интернационала нижеследующую ноту:

«По приказанию министра иностранных дел Его Королевского Величества честь имею обратиться к Вам по поводу смертного приговора монсиньору Буткевичу, утверждённому ВЦИКом, с настойчивой и последней просьбой – задержать исполнение приговора. Я вынужден вам указать на то, что исполнение этого приговора не может не вызвать во всём цивилизованном мире чувство ужаса и возмущения. Сомневаюсь, чтобы это было выгодно для русского правительства хотя бы с точки зрения его материальных интересов, не говоря уже о других» (№ 388).

Реальным и фактическим ответом на эту ноту⁴⁸ явилось следующее официальное правительственное сообщение, напечатанное в главном правительственном органе: «Приговор Верховного суда республики в отношении осуждённого к расстрелу Буткевича, ходатайство которого о помиловании было оставлено президиумом ВЦИК без последствий, приведён в исполнение» (№ 389).

Формальные ответы Председатель Совета министров Польши и правительство Его Величества короля Великобритании получили от руководителей III Интернационала несколько позже. По поводу первого из них в коммунистической прессе опубликовано было следующее официальное сообщение:

«От народного комиссариата по иностранным делам.

В связи с заявлениями польского премьера Сикорского в Сенате и в беседе с полпредом РСФСР в Польше товарищем Оболенским по поводу процесса католического духовенства в Москве, наркоминделом поручено товарищу Оболенскому передать польскому правительству нижеследующую вербальную ноту:

“По поручению российского правительства полномочное представительство доводит до сведения польского правительства следующее: российское правительство констатирует явное противоречие между неоднократными мирными заверениями польского правительства и заявлениями Председателя Совета министров по делу Цепляка. Ввиду того, что каждое государство имеет право карать преступников согласно своим законам в своей собственной стране, попытка вмешательства в это право и попытка недопущения выполнения законного приговора над некоторыми российскими гражданами, уличёнными в преступлениях против народа и государства, сопровождаемые при этом угрозами и неслыханными оскорблениями по адресу российского правительства, есть несомненный недружелюбный акт и проявление агрессивной политики против России. Российское правительство находит излишним обсуждение тех недопустимых выходок, из которых состоят заявления Председателя Совета министров, и с негодованием отвергает его неслыханные домогательства. В частности Российское правительство решительно отклоняет домогательство польского правительства играть в России роль протектора российских граждан польского происхождения и напоминает польскому правительству, что в пределах Польши живут около 10 миллионов украинцев и белорусов, в отношении которых польское правительство нарушает элементарные принципы, ограждающие существование национальных меньшинств. Категорически отрицая, что представители советского правительства говорили польскому посланнику в Москве или кому бы то ни было, что процесс этот имеет чисто формальное значение и никакими серьёзными последствиями не грозит, российское правительство отказывается входить в обсуждение недопустимых и притом необоснованных обвинений, выдвигаемых против российского суда и российских властей. Российское правительство заявляет, что ответственность за последствия такого беспримерного в международных отношениях акта падает всецело на польское правительство. 30-го марта 1923 года”» (№ 390).

Ответ на имя британского правительства, вручённый 31 марта, носил вполне аналогичный характер и был, видимо, такого рода, что повёл к столкновению между британским представителем в Москве и учреждением, называемым комиссариатом иностранных дел. Последним по поводу этого столкновения было опубликовано следующее официальное сообщение:

«От народного комиссариата иностранных дел. Британский иностранный представитель в Москве 1-го апреля направил на имя заведующего подотделом стран согласия тов. Вайнштейна следующую ноту:

“М. Г. К моему сожалению, я должен указать, что не могу принять ноты от 31-го марта, подписанной вами, в её настоящей форме. Никто не оспаривает законности юрисдикции Российского правительства на его территории, а потому мы не намерены делать каких-либо замечаний по поводу первой части вашей ноты. Однако когда вы оспариваете искренность британского правительства, призывающего к милосердию в отношении лиц, приговорённых к смертной казни, и приводите в подтверждение этого обвинения и в качестве иллюстрирующих фактов безответственные заявления некоего индивидуума во Франции, которого вы называете «представителем Ирландской республики» и который, между прочим, обвиняет британское правительство в том, что оно ответственно за хладнокровное убийство политических заключённых, положение меняется, и я должен просить вас, если вы хотите, чтобы я принял данную ноту, придать ей такую форму, которая дала бы мне возможность сделать это. С почтением Р. М. Годжсон”» (№ 391).

В ответе на эту ноту Наркоминделом направлено г. Годжсону следующее письмо:

«М. Г., г. Годжсон. Подтверждаю получение Вашего письма от 1-го апреля с. г. Принимая во внимание, что Ваша нота от 30-го марта не может быть квалифицирована иначе, как совершенно недопустимая попытка вмешательства во внутренние дела независимой и суверенной РСФСР, народный комиссариат по иностранным делам не может признать употреблённые им в его ответной ноте выражения неуместными или несоответствующими обстоятельствам дела.

Народный комиссариат по иностранным делам надеется, что содержание последней уже известно Вашему правительству и что оно в дальнейшем воздержится от каких бы то ни было попыток вмешательства во внутренние дела советских республик. 4-го апреля 1923 года.

Примите уверения в совершенном моём к Вам почтении.

Г. Вайнштейн» (№ 392).

Отзвуком настоящего обмена письмами явился запрос, сделанный в британской Палате общин 12 апреля членом Палаты г. Крэком.

Запрос и ответ на него формулированы были в печати следующим образом:

«Первым обсуждался второй запрос сэра Крэка (представителя шотландских университетов): «Правда ли, что ответ советского правительства по поводу гонения на христиан был такого свойства, что представитель Англии отказался принять его, и, если да, то не сообщит ли министр, как намерено держаться после этого правительство Его Величества по отношению к советскому правительству?»

Ответ товарища министра иностранных дел Мак-Нейля был таков: «Вопрос этот вызвал весьма серьёзное обсуждение, которому сейчас уделяет всё своё внимание правительство Его Величества. В данный момент он больше ничего сообщить не может».

Деп. Крэк. – Точно ли ответ на ноту, адресованную советскому правительству был таков, что представитель Англии отказался принять его?

Мак-Нейль. – Да, это верно, что наш представитель отказался переслать его британскому правительству (Слушайте, слушайте! – прим. А. Валентинова)» (№ 393).

Конечным результатом этого инцидента явилось фактическое извинение, принесённое советским правительством, по требованию, содержавшемуся в известном позднейшем ультиматуме лорда Керзона.

Польское правительство ответило на оскорбление нижеследующей резолюцией, единогласно и в глубоком молчании принятой польским сеймом:

«Потрясающее преступление, учинённое в Москве врагами христианства над ксендзом прелатом Буткевичем, поразило весь цивилизованный мир.

Никакие дипломатические соображения, никакой политический оппортунизм не могут заглушить голоса всеобщего возмущения и порицания этого бесчеловечного насилия, которое является издевательством над элементарными принципами человеческой совести, свободы и справедливости. В силу этого и Сейм Речи Посполитой как представитель многомиллионного христианского населения не может не выразить своего возмущения и потому подписавшиеся фракции предлагают Сейму принять следующее (вся Палата встаёт): Сейм Речи Посполитой, объединяясь со всем цивилизованным миром в чувстве глубокого волнения и возмущения по поводу неслыханного преступления – судебного убийства, совершённого в Москве врагами христианства – над прелатом Буткевичем, самоотверженно, как пастырь, отдавшим себя служению беднейшим, изнывавшим в нужде католическим массам в России, убийства, совершённого только за то, что он до гроба хотел остаться верным своей вере и своему пастырскому долгу,

1) высказывает своё преклонение перед мужеством, с каким принял мученичество за веру прелат Буткевич, и убеждение, что кровь мученика, пролитая невинно, будет, как то бывало и прежде, посевом любви и самопожертвования за дело страдающего человечества и усилит, в особенности в польском народе, сыном которого был погибший, мужество и выдержку в борьбе за повышение моральных ценностей в частной и общественной жизни.

2) перед лицом всего цивилизованного мира от имени польского народа протестует самым торжественным образом против преследования христианской веры и морали в советской России, доведённых до насилия, беспримерных жестокостей и убийств.

3) выражает своё сочувствие бедным заброшенным христианским народам в советской России, которые под властью врагов христианства так жестоко страдают и которых ожидают ещё дальнейшие преследования и насилия.

4) обращается к правительству с просьбой не прекращать своих усилий в деле совместного выступления всего цивилизованного мира на защиту попранных прав и принципов свободы совести в советской России и за освобождение духовных лиц с архиепископом Цепляком и Патриархом Тихоном во главе.

5) выражает убеждение, что своим мученичеством за веру покойный ксёндз Буткевич, последователь святых мучеников, приобрёл право на почитание как новый покровитель нашего отечества» (№ 394).

Против срочности этого предложения не высказался никто, после чего срочность запроса была единогласно принята.

По существу никто не пожелал высказываться, ввиду чего предложение по существу было также принято единогласно.

На совершённое злодеяние единодушно реагировала вся мировая печать.

«Обсерваторе Романо» писала: «Расстрел католического священника за нарушение революционных законов, имевшее место два года тому назад, вызывает повсюду великую скорбь и глубокое возмущение. Ни один человек, воспитанный в духе христианской цивилизации, не может оправдать такого акта» (№ 395).

Польское телеграфное агентство в телеграмме из Рима от 4-го апреля сообщало: «Весть о расстреле прелата Буткевича получена в Риме 3-го апреля днём. Папа, сделавший всё, чтобы спасти его, сильно потрясён этой вестью» (№ 396).

«Речь Посполита» (Варшава) писала:

«Процесс Тихона, как и процесс Цепляка, – это два крупных удара в ограду христианства – в пастырей, чтобы рассыпались овцы.

Русская церковь, замкнутая в самой себе, влачит тяжкое и мученическое существование с первых моментов большевистского переворота. Уже в январе 1918 года большевики убили в Киеве митрополита Владимира, а до марта 1922 года погибло в России мученическою смертью 28 православных епископов и 1215 низших священнослужителей. Эти цифры в настоящий момент растут очень значительно...

В московском процессе католических ксендзов один из обвиняемых сказал, что безусловно всякая власть от Бога, но, видимо, Бог послал большевистскую власть, чтобы наказать Россию.

Если это так, то весь цивилизованный христианский мир молит Творца, чтобы эта страшная кара кончилась скорей, и обрызганная мученической кровью Россия могла бы морально возродиться, увеличивая семью цивилизованных обществ» (№ 397).

«Газета Поранная» писала: «Убийство совершено накануне великого праздника всего христианского мира. Этим символическим повторением закрытия гроба Господня тяжёлым крестом красные тираны хотят убить веру в Воскрсение. Убийство это является вызовом всему цивилизованному миру» (№ 398).

Социалистический «Работник» писал: «Неужели советы не отдают себе отчёта, какое возмущение вызовет расстрел ксендза Буткевича в Польше, не понимают, сколь опасным является провоцирование религиозных чувств миллионных масс католического населения?..».

«Единственным ответом, – по мнению «Экспресса Поранного», – на это новое большевистское преступление должно быть принятие Сеймом «устава», лишающего коммунистов охраны законов в Польше. Для бешеных зверей нет места в цивилизованном обществе – необходимо их уничтожать без пощады» (№ 399).

«Курьер Варшавский», останавливаясь на последних событиях в Москве и приводя слова красного прокурора Крыленко на суде архиепископа Цепляка – «Ваша карта бита – ныне вы должны платить» – писал:

«Карта, ставка, бита, выиграна», – эти слова принадлежат к любимой терминологии московских революционных сановников.

Поистине, если бы «доктор Мабюз» засел, окружённый своей бандой шулеров, то он разговаривал бы на таком языке.

Эта маленькая подробность отлично характеризует духовный климат республики советов... Кремль стал большим домом шулеров. Для красных, рискующих игроков – всё игра, да притом игра фальшивая. С размахом опьяневших игроков они швыряют на стол величайшее духовное сокровище: христианскую этику.

Кремль бросил вызов Богу. Коммунизм поставил себе целью убить в человеке благородное начало, лишив его моральности религии; этим способом старается коммунизм создать новое поколение людей без чести и веры, лишённое совести, новое поколение, в полной мере оматериализованное, бесстыдное, циничное, управляемое исключительно звериным страхом перед занесённой над ним нагайкой красных царей.

Это предвидел Мережковский, и до сих пор у меня звучат его слова: мировая война окончится новой войной, войной Креста с пентаграммой. «На небосклоне виднеется новый знак: кроваво-красная звезда. Всё в огне и крови... Свобода стала насилием, равенство – неволей, братство – резнёй ближних. Революция стала реакцией, какой до сих пор не видел свет. И имя этой реакции – большевизм.

Но Крест победит...».

«Крест победит, – пишет далее автор, – над красной пентаграммой – это значит, что ум победит безумие, цивилизация – дикость, дух – материю и прогресс – варварство.

Но для победы нужны мужественные сердца и отважные плечи. Нет победы без борьбы, нет борьбы без жертв» (№ 400).

В статье под заголовком «Антихрист за работой» «Морнинг Пост», давая свой отклик на московское злодеяние, высказывала убеждение, что –

«у московской камарильи чешутся руки затеять бой, чтобы покончить с христианством в России. Большевики умышленно выбрали день Светлого Праздника всех христиан, чтобы бросить свой вызов... Друзья архиепископа у нас цеплялись за соломинку, искали помощи у лидеров рабочей партии, но мы очень и очень сомневаемся, чтобы слово этих лидеров имело вес в Кремле... И невольно спрашиваешь себя, что думает Ллойд-Джордж и другие покладистые души, которые пошучивали над большевистским варварством и уверяли нас, будто московских комиссаров можно перевоспитать, об этом бьющем в глаза применении большевистской программы. Годы идут, но большевики не меняются. Они были подвергнуты благодетельному влиянию торговли, у них в Лондоне имеется так называемая торговая делегация, и несмотря на такие поощрения, они теперь воздвигли такое беспримерное гонение на христианство и на всех, кто ещё имеет мужество открыто исповедовать его... Убеждённые, что их злое учение восторжествует, они видят в колебаниях Запада лишь признаки близящегося краха христианской цивилизации и свирепствуют пуще прежнего.

И мы не верим, чтобы большевизм допустил когда-нибудь свободное исповедывание христианства в России.

Одно из двух: либо большевизм, либо христианство победит в России. И как ни мрачны сейчас перспективы будущего, мы не сомневаемся в конечном результате» (№ 401).

Одновременно в европейской печати были опубликованы потрясающие подробности казни прелата Буткевича, убитого ночью 31 марта, т.е. в католическую страстную субботу, в подвале Всероссийской чрезвычайки на Лубянке выстрелом в затылок.

Вот два из этих сообщений:

1) «Из достоверного источника передают следующие подробности казни ксендза Буткевича. После вынесения смертного приговора архиепископ Цепляк и о. Буткевич были заключены в строгие одиночки тюрьмы Госполитуправления. Оба смертника обращались несколько раз к коменданту тюрьмы с просьбой разрешить им перед смертью повидаться с остальными осуждёнными. Комендант ответил им, что так как приговор ещё не утверждён президиумом ВЦИКа и участь приговорённых, вероятно, будет смягчена, то никакие свидания не могут быть разрешены. До последнего часа ни архиепископ Цепляк, ни прелат Буткевич не знали об окончательном решении своей участи. Около 5 часов дня 31 марта архиепископу Цепляку было объявлено о замене расстрела 10-тилетним заключением. Цепляк спокойно выслушал это сообщение и спросил об участи Буткевича. Но чекисты в грубой форме ответили архиепископу, что это его не касается. Прелату Буткевичу комендант тюрьмы сообщил, что ВЦИК утвердил смертный приговор и что он должен приготовиться к смерти. Буткевич также спокойно отнёсся к этому известию и попросил свидания с Цепляком и разрешения выслушать мессу. Тюремное начальство согласилось, сказав, что свидание состоится утром 1 апреля в камере архиепископа. Прелат Буткевич успокоился, поняв из этого ответа, что казнь состоится не ранее чем через два-три дня. Но через два часа, около 8 часов вечера комендант в сопровождении чекистов снова вернулся в камеру и заявил Буткевичу, что по распоряжению свыше смертный приговор должен быть немедленно приведён в исполнение. Буткевич молча выслушал коменданта и попросил оставить его на 10 минут в одиночестве, чтобы помолиться. Через 10 минут его вызвали из камеры и повели в подвал смерти. По распоряжению президиума ГПУ к этому времени весь внутренний караул был сменён. На посты у камер и в коридорах вместо солдат особого батальона стали надёжные агенты ГПУ, зорко следившие за тем, чтобы никто из арестованных не видел и не слышал, как осуждённого ведут на расстрел. На месте казни прелат Буткевич перекрестился, благословил палача и двух его помощников, а сам отвернулся к стене, зашептав слова молитвы. Выстрел палача прервал молитву священника»⁴⁹ (№ 402).

2) «Тело прелата Буткевича, вместе с телами казнённых в тот же день 10 бандитов, было отвезено в прозекторскую Яузского госпиталя. При вскрытии найдена одна только револьверная пуля, засевшая в мозгу. Выстрел был дан почти в упор. Это подтверждают уже имеющиеся сведения о способе убивания людей в Российской Социалистической Республике, который зовётся там расстрелом» (№ 403).

Реагировала, наконец, на происшедшее и коммунистическая пресса.

Всеобщее возмущение, ужас и негодование были оценены этой прессой в следующих выражениях: «Международная контрреволюция может орать, сколько ей нравится, она этого решения не изменит, никакой крик не поможет» (№ 403-а). И далее:

«... когда начался процесс Цепляка, среди германского католического «центра», среди польских антисемитов, среди английских консерваторов был поднят шум. Очень возможно, что приказ «делайте шум» был дан из самого средоточия католической реакции, из Ватикана. Во всяком случае, не только католики, но и высшее духовенство других исповеданий почувствовало себя задетым судом над Цепляком и сочло момент удобным для новой атаки на советскую республику. В английской палате лордов архиепископ Кентерберийский, т.е. глава английской церкви, той самой церкви, которая в своё время нещадно рубила головы католикам и преследовала их с такой же энергией, с какой католическая инквизиция преследовала и жгла на кострах протестантов, – так вот этот самый архиепископ Кентерберийский, по самому своему положению являющийся типичным представителем английского «кента» (лицемерия), выступил в палате лордов с запросом по поводу процесса над Цепляком. Его поддержал сиятельный лорд Саденгейм, резко нападавший на советское правительство. От имени кабинета лорд Керзон промямлил какой-то ответ, смысл которого сводился к тому, что английское правительство сделает всё возможное, чтобы и т.д. Даже в чинной палате общин, ещё не закончившей предложения Сноудена о мирном превращении буржуазного общества в социалистическое, благородные представители «Рабочей» партии – из тех, которые недавно обедали у короля, – тоже сочли нужным сделать запрос о «варварских преследованиях религии» в советской России» (№ 404).

По поводу участия честных английских демократов в попытке спасти жизнь осуждённых петроградская «Правда» писала:

«Разве там могут отсутствовать холопы и дурачки из соглашательских партий? Старый честный Ленсбери и Бен-Тернер, вождь английских соглашательских рабочих О́Треди,– все они обеспокоены. Не имея мужества рвать с буржуазией, они, само собой понятно, не имеют мужества рвать и с духовными слугами буржуазии... (...) Старик Бен-Тернер посылает нам следующую телеграмму: «Жизнь человеческая дорога, не вешайте архиепископа» (№ 404-а).

Дальше орган РКП глумится над наивностью г. Бен-Тернера. Выступление польского премьер-министра квалифицировано следующим образом:

«Среди хора хулителей советской республики резко выделяется визгливый тенор пана Сикорского, председателя совета министров Польши. Совершенно очевидно, что польские паны хотят на деле Цепляка нажить политический капиталец... Впрочем, рассердившийся польский Юпитер невольно высунул кончик своего ушка, и признания пана Сикорского только подтверждают наше подозрение, что в лице подсудимых польских епископов и ксендзов мы имеем дело с агентурой государств, враждебных нашей республике» (№ 405).

Смягчение участи приговорённого к смертной казни архиеп. Цепляка, замена казни 10-тилетней каторжной коммунистической «изоляцией» вызвали появление в главном правительственном органе следующих строк:

«Эта мягкость советской власти не должна никого вводить в заблуждение. Пусть все знают, что каким бы флагом ни прикрывалась активная контрреволюция, она встретит беспощадный отпор со стороны советской власти» (№ 405).

(По записи одного из видных участников процесса)

Предлагаемый очерк процесса Вениамина, митрополита Петроградского построен на тщательно проверенном, но сравнительно скудном материале; поэтому он весьма далёк от той полноты и детальности, которые были бы желательны для столь значительного исторического события. Существует, правда, «официальная» стенографическая запись всего процесса, но она старательно запрятана в архиве петроградского ревтрибунала. Мы верим, что наступит день, когда этот стенографический отчёт, составленный по почину самих большевиков, увидит свет Божий и откроет всему миру потрясающую картину мученичества неповинных жертв созданного советской властью процесса. Пока же приходится удовольствоваться теми скромными материалами, которые находятся в нашем распоряжении.

I

Полоса «изъятия церковных ценностей» до Петрограда дошла довольно поздно: в середине марта 1922 года. К этому времени в целом ряде городов изъятие уже было осуществлено, сопровождаясь кое-где слабыми попытками к сопротивлению со стороны верующего населения, весьма редко (в единичных случаях) выражавшимися в резких формах.

Главой Петроградской епархии в то время был митрополит Вениамин. Избрание его из викарных епископов в митрополиты состоялось летом 1917 года при Временном правительстве. Это, кажется, был первый случай применения демократического порядка избрания митрополита. Петроградское население огромным большинством (в том числе голосами почти всех рабочих) вотировало за владыку Вениамина, которому тогда противопоставлялась «высшими слоями» кандидатура епископа Андрея Уфимского. Победа сторонников владыки Вениамина находила естественное объяснение в том, что петроградское население – и в особенности его трудовые элементы – давно его знало и было глубоко привязано к нему за его доброту, доступность и неизменно сердечное и отзывчивое отношение к своей пастве и к нуждам её отдельных членов.

Митрополит Вениамин, уже будучи в этом сане, охотно отправлялся по этому зову для совершения молений и треб в самые отдалённые и бедные закоулки Петрограда. Рабочий, мастеровой люд зачастую приглашал его для совершения обряда крещения, и он радостно приходил в бедные квартирки, спускался в подвалы – в простой рясе, без всяких внешних признаков своего высокого сана. Приёмная его была постоянно переполнена – главным образом простонародьем. Иногда он до позднего вечера выслушивал обращавшихся к нему, никого не отпуская без благостного совета, без тёплого утешения, забывая о себе, о своём отдыхе, о пище...

Митрополит не был, как говорится, «блестящим оратором». Проповеди его всегда были чрезвычайно просты, без всяких ораторских приёмов, без нарочитой торжественности, но в то же время они были полны какой-то чарующей прелести. Именно незамысловатость и огромная искренность проповедей митрополита делали их доступными для самых широких слоев населения, которое массами наполняло церковь, когда ожидалось служение митрополита.

Даже среди иноверцев и инородцев митрополит пользовался глубокими симпатиями. В этой части населения он имел немало близких личных друзей, которые, несмотря на разницу верований, преклонялись перед чистотой и кроткостью его светлой души и шли к нему в минуту тяжкую за советом и духовным утешением.

Если в России в это мрачное время был человек абсолютно, искренне «аполитический» – то это был митрополит. Это настроение было в нём не вынужденным, не результатом какой-либо внутренней борьбы и душевных преодолений. Нет. Его евангельски простая и возвышенная душа легко и естественно парила над всем временным и условным, над копошащимися где-то внизу политическими страстями и раздорами. Он был необыкновенно чуток к бедам, утеснениям и переживаниям своей паствы, помогая всем, кому мог и как умел, – в случае надобности просил, хлопотал... Его благородный дух не видел в этом никакого унижения, ни несогласованности с его высоким саном. Но в то же время всякую «политику» он неумолимо отметал во всех своих действиях, начинаниях и беседах, даже интимных. Можно сказать, что этот элемент для него просто не существовал. Всякие политические стрелы просто скользили по нему, не вызывая никакой реакции. Казалось, что в этом отношении он весь закован в сталь. Ни страха, ни расчёта здесь никакого не было (это доказало будущее). Митрополит лишь осуществлял на деле то, что в отношении выполнимости кажется (может быть, с большим основанием) почти квадратурой круга: евангельское элимирование из религиозной жизни всякой политики; т.е., в данном случае, вопросов об отношении к советской власти, к её представителям и т.д. С известной точки зрения, может быть, это был недостаток, отврат от жизни, но таков факт, и тут ничего не поделаешь. Из духовного облика митрополита нельзя выбросить эту черту, тем более что она очень характерна для его в высшей степени цельной и монолитной психики.

Таков был тот, на долю которого выпало в качестве главы Петроградской епархии столкнуться с подступавшей всё ближе волной изъятия, уже помутневшей от пролитой крови...

Нетрудно было предугадать, зная характер и душу митрополита, как отнесётся он к изъятию. В этом вопросе для него не существовало колебаний ни на одну минуту. Самое главное – спасение гибнущих братьев. Если можно хоть немногих, хоть едину душу живую, исторгнуть из объятий голодной смерти – все жертвы оправдываются.

Митрополит, с его детской простотой веры, был большим любителем церковного благолепия. Для него, как для самого примитивного верующего, священные предметы были окружены мистическим нимбом, но дальше он не шёл. Силою своего проникновенного духа он отбрасывал в сторону все эти настроения и чувствования, в его глазах совершенно невесомые сравнительно с предстоявшей задачей спасения людских масс. В этом отношении он шёл дальше Патриарха, не встречая никаких препятствий к отдаче даже освящённых сосудов и т. п., – лишь бы исполнить свой христианский и человеческий долг до самого конца.

Но наряду с этим ему представлялось необходимым всячески стремиться к тому, чтобы отдача церковного имущества носила именно характер вполне добровольной выдачи, «пожертвования». Ему несомненно претила самая процедура изъятия, которой предстояло иметь вид какого-то сухого, казённого, принудительного акта, – отдачи нехотя, из-под палки, под давлением страха и угроз. Прежде всего, по мысли его, тут было бы явное противоречие истине и справедливости. Он был заранее уверен или, по крайней мере, питал надежду, что население горячо и единодушно отзовётся на его призыв, что оно пожертвует во славу Божию и во имя долга христианского с радостью всё, что только можно. Для чего же прибегать, хотя бы только внешним образом, к насилию – ненужному и оскорбительному для населения – в творимом им святом деле?

Другая, вызываемая давлением обстоятельств, необходимая предпосылка к пожертвованию церковных ценностей должна была, по его мнению, заключаться в народном контроле над расходованием всего пожертвованного. В основе всех происшедших до петроградских изъятий бунтов было не нежелание спасти какой бы то ни было ценой погибающих от голода людей – но глубокое недоверие к ненавистной власти. Население заранее было убеждено, что, вторгаясь грубейшим образом в сферу интимнейших чувств верующих, отнимая у них то, что украшало храмы и богослужения, большевики в то же время ни единого гроша из отнятого не передадут по объявленному назначению. Удивляться такому, хотя бы и утрированному, недоверию – не приходится. Власть его вполне заслужила.

На этой почве могли возникнуть протесты и эксцессы и в Петрограде, а следовательно, и неизбежные кровавые расправы. Предвидя это, митрополит считал весьма целесообразным введение в контроль представителей от верующих.

Существовало, кроме того, для митрополита ещё одно препятствие к исполнению требований власти (в той резкой форме, в какой они предъявлялись) – препятствие, которое, при известной постановке дела, для него было непреодолимым. Благословить насильственное изъятие церковных предметов он не мог, ибо считал такое насилие кощунством. Если бы власть настаивала на принудительном характере изъятия, то ему оставалось бы лишь отойти в сторону, не скрывая своих воззрений как православного иерарха на насилие в данном случае. Это вряд ли содействовало бы умиротворению умов, как бы в то же время митрополит ни настаивал на необходимости пассивного, спокойного отношения к распоряжениям власти (а он это неоднократно говорил, проповедовал и циркулярно сообщал подчинённым ему лицам).

Впрочем, даже благословение митрополитом насильственного изъятия не изменило бы положения; в результате получалась бы только потеря митрополитом всего своего духовного авторитета и, следовательно, предоставление полного произвола стихийному негодованию верующих масс...

Иное дело – благословить пожертвование. Делая это, он только исполнил бы свой прямой пастырский долг.

Суть тут не в «формальных нюансах». Большая разница была по существу. При согласии власти на «пожертвование» и на «контроль» – отпадало основание к недоверию со стороны масс, и на первый план выступало возвышенное стремление помочь голодающим. Тогда народ радостно (как предполагал митрополит) отзовётся на призыв своего духовного водителя, тогда его пастырский голос будет действительно авторитетным, и всё совершится мирно и благополучно.

Всё это было, конечно, не столько «требованиями» или «условиями» (митрополит отлично понимал, что ни о какой борьбе и речи быть не может), – сколько пожеланиями, в осуществимость которых он верил,– тем более, что считал это выгодным и для власти, которая, как представлялось его не искушённому политикой уму, должна была стремиться к безболезненному проведению изъятия. Ведь что «изъятие», что «пожертвование», рассуждал он, по существу – одно и то же. Власть получит всё то, что ей нужно. А между тем от того или иного внешнего подхода к этому вопросу зависело мирное или кровавое разрешение такового.

Несомненно, что ко всему указанному выше у митрополита примешивались ещё мечты, свойственные его идеалистическому настроению. Суровая действительность не мешала ему грезить о предстоящем чудном зрелище. Ему представлялся всенародный жертвенный подвиг во всей его неописуемой внешней и внутренней красоте; ярко освещённые храмы, переполненные молящимися, огромный общий душевный подъём; трогательное умиление на всех лицах в сознании величия совершаемого... Церковь, в лице верных детей своих, предводимых духовенством, радостно отдающая всё для спасения братьев, приемлющая с готовностью внешнюю нищету ради духовного обогащения... В результате – не одоление церкви, а, наоборот, неожиданная её победа... Если такие мечтания представляли тоже своего рода «политику» – то, надо признать, такую, которая, конечно, ничего общего с политикой земной не имела.

Все эти прекрасные грёзы были, увы, безжалостно и вскоре растоптаны грядущими событиями...

II

Такова была позиция митрополита в вопросе об изъятии.

Но, кроме митрополита, существовали разные круги и слои верующего населения. Каково было их отношение к назревавшим событиям?

Не будем говорить о духовенстве. Терроризованное и загнанное, оно в огромном большинстве держалось в отношении изъятия пассивно. Оно взирало с любовью на своего архипастыря; оно знало, что, как бы митрополит ни решил действовать в этом вопросе, линия его поведения будет независима от угрожающих ему лично последствий со стороны власти. Но в страхе своём, вполне понятном, духовенство считало, что при первой же попытке, расходящейся с видами власти, митрополит будет немедленно и безжалостно «ликвидирован». Духовенство полагало, что всё зависит от столкновения двух сил: большевистской власти и верующего населения. Оно не вело верующих масс. Для водителя нужен авторитет; робость, растерянность, молчаливое покорствование духовенства перед тиранической властью, если не совсем разрушили его авторитет, то достаточно расшатали. Поэтому духовенство скорее шло в хвосте масс, от них ждало указаний и инициативы. Может быть, горька эта правда, но от неё не уйдёшь...

Да и жестоко, в сущности, было бы требовать от этих людей обязательного героизма. Пережитые испытания и гонения так принизили всё и вся в советской России, так обескровили волю и дух человеческий, что удивляться пассивности – за несколькими, очень редкими, исключениями – рядового духовенства не приходится. Геройский подвиг и смерть или продолжение той же жизненной лямки – такова была альтернатива. За массами было то преимущество, что они неизмеримо менее рисковали. Вырванные из среды их жертвы были бы случайными. А духовенство? Даже при полной его «лояльности» большевики постарались бы в первую голову обрушить своё мщение на духовенство, ибо им было бы политически невыгодно признать наличность самостоятельно негодующих против власти народных масс. Поэтому даже при лояльности духовенства из его среды было бы всё равно выхвачено соответствующее количество жертв. А что же произошло бы, если бы духовенство проявило, к тому же, какую бы то ни было инициативу в борьбе против изъятия?.. Нет, нельзя – по человечеству, нельзя – упрекнуть духовенство в занятой им пассивной позиции.

Кроме духовенства, непосредственно общавшегося с митрополитом, существовал круг лиц, по настроению и интересам близкий ему. Это – «церковники», верующие люди из интеллигентских слоев населения. Эта группа лиц в описываемое время была особенно многочисленной – явление обычное во всякую революционную эпоху, когда обездоленные революцией общественные классы, поражённые ужасом при виде крушения всего того, чем они жили и чему были преданы, начинают искать прибежище в церкви, той самой церкви, к которой, быть может, в лучшую пору своей жизни, многие из них относились более или менее равнодушно. Все идеалы кажутся безвозвратно рухнувшими; спасения, светлого обновления жизни не видно в самой отдалённой перспективе; кругом нищета, унижение, смерть. Является непреодолимое стремление найти духовное убежище в церковной ограде, погреться у единого, ещё не потухнувшего огонька, обрести слова духовного ободрения и надежды.

В России это явление было особенно заметным, прежде всего потому, что религиозность даже высших классов значительно превосходила соответствующее настроение тех же классов, например, во Франции в пору великой революции. Затем, нельзя забыть и то, что переживания даже мрачнейшего периода этой революции не могут идти ни в какое сравнение с кошмарным кровавым смерчем большевизма.

Значительное число интеллигентов: врачей, адвокатов, инженеров, бывших чиновников, сановников, педагогов, профессоров и т.д., – гонимых ужасом всего совершавшегося на их глазах, инстинктивно ринулось к церкви, месту, которое им казалось тихой пристанью и, как будто, было ещё некоей завесой отделено от мятущегося, захлёбывающегося в крови, изнывающего от мучений остального мира.

«Отдохнуть, помолиться, забыться» – этими простыми словами можно было бы охарактеризовать стремления «церковников». Многие, вконец измучившиеся, спешили совсем порвать с прежней жизнью. Недавние сенаторы и военные шли в священники, монахи. Другие довольствовались тем, что заполняли храмы, группировались в кружки, принимавшие, по мере возможности, участие в церковноприходской жизни и т.д.

В результате этих настроений в Петрограде возникло, между прочим, многолюдное общество объединённых петроградских православных приходов, куда вошла большая половина всех местных приходов. Устав этого общества был должным образом утверждён и зарегистрирован. Во главе общества стояло избранное приходскими советами правление, насчитывавшее несколько десятков членов.

Председателем правления состоял профессор Петербургского университета по кафедре уголовного права Юрий Петрович Номицкий, молодой учёный (ему было в описываемое время всего 36 лет). Правление собиралось довольно часто. Заседания были оживлённые. Надо сказать, что никакой «политики» в этих заседаниях не допускалось. Те, кто жил в это время в советской России, помнят ту невероятную запуганность, которая обуяла тогда всякого обывателя. В своей семье боялись подчас вести политические разговоры, а, тем паче, в многочисленных собраниях. В обществе приходских советов обсуждались исключительно вопросы церковной жизни, большей частью, мелочи церковного обихода. Но такова была тяга к общению, что даже такие предметы обсуждения, как удешевление и улучшение лампадного масла, привлекали членов Правления и дебатировались с интересом. Только при абсолютном вытравлении всякого признака общественной жизни можно понять, как могли десятки серьёзных – по большей части светских – людей заниматься подобными мелочами... Для них это был как бы некий суррогат общественной жизни, которым они по необходимости довольствовались.

Митрополит Вениамин с большой любовью относился к указанному обществу. Правление состояло из людей, близких ему по религиозному настроению, – в большинстве лично ему знакомых; он часто бывал в заседаниях; в его отсутствие в них принимал участие викарный епископ Венедикт, который затем осведомлял митрополита о происходившем в заседаниях.

Разумеется, наиболее серьёзную роль во всём, что произошло в Петрограде, в связи с изъятием церковных ценностей, играло само население. Верующие массы волновались и негодовали. Они, как ни старались скрыть это большевики, были настроены значительно оппозиционнее своих духовных водителей. Самую сдачу – хотя бы части церковных ценностей и на каких бы то ни было условиях – они склонны были считать непростительным кощунством и предательством. Укажем в этом отношении на один крайне неприятный для большевиков, но несомненный факт: наиболее энергичное сопротивление изъятию оказали рабочие Путиловского завода. Открыто произвести изъятие в путиловской церкви так и не удалось; пришлось для этого проделать нужную операцию ночью, без предупреждения, в конспиративном порядке. Выставление от народа сторожей при церквах, принятие мер к набатному созыву верующих при появлении советской комиссии – всё это было явлением общим, возникавшим по почину прихожан, не только без согласия, но зачастую вопреки протестам запуганного духовенства.

III

Петроградский Совет, по-видимому, недостаточно был посвящён в глубокие политические расчёты московского центра. Петроградская власть искренне считала, что единственная цель декретов об изъятии – это получение в своё распоряжение церковных ценностей. Поэтому петроградский Совет вначале в этом вопросе держался примирительной политики. Он находил нужным, не отступая по существу от декретов, стараться провести их в жизнь по возможности в форме, не вызывающей осложнений. Совет учитывал известное ему настроение масс. Опасаясь эксцессов, он, казалось, льстил себя надеждой отличиться мирным выполнением декретов и ради этого готов был пойти на некоторый компромисс.

Члены комиссии Помгола (помощи голодающим) при Петроградском Совете начали «кампанию по изъятию» с неоднократных визитов в Правление Общ-ва Правосл. Приходов. Придавая этому учреждению большое значение (весьма преувеличенное) в смысле влияния на верующие массы, члены Помгола стремились сообща с Правлением выработать такой порядок отдачи ценностей, который был бы наиболее приемлемым для этих масс. Со своей стороны, Правление, оказавшееся неожиданно для самого себя в роли посредника между населением и властью, проявило весьма большую уступчивость. Оно ещё более чем члены Помгола, боялось стихийных беспорядков и кровавых осложнений. Смягчить, насколько удастся, формы изъятия, не затрагивать, по возможности, религиозных чувств населения – к этому сводились, в сущности, все пожелания Правления, и в этом отношении вначале оно встретило известный отклик в среде Помгола. Митрополит находился в курсе переговоров.

Наконец 5 марта 1922 г. митрополит получил официальное приглашение пожаловать на завтра в Помгол для участия в выработке порядка исполнения декретов о церковных ценностях. 6 марта митрополит явился в Смольный в сопровождении нескольких лиц (в числе коих находился бывш, прис. пов. и юрисконсульт Лавры – Иван Михайлович Ковшагов, впоследствии погибший вместе с митрополитом). Владыка представил комиссии Помгола собственноручно им написанное и подписанное заявление. В этой бумаге, изложенной в весьма корректном тоне, указывалось на то: а) что церковь готова пожертвовать для спасения голодающих всё своё достояние; б) что для успокоения верующих необходимо, однако, чтобы они сознавали жертвенный, добровольный характер этого акта; в) что для той же цели нужно, чтобы в контроле над расходованием церковных ценностей участвовали представители от верующих. В конце своего заявления владыка указывал, что если, паче чаяния, изъятие будет носить насильственный характер, то он благословить на это свою паству не может. Наоборот, по пастырскому своему долгу, он должен будет осудить всякое активное содействие такому изъятию. При этом митрополит ссылался на тут же процитированные им каноны.

Митрополит встретил в Помголе, как это удостоверяется и в обвинительном акте, самый благожелательный приём. Выставленные им предложения даже не обсуждались детально, до такой степени они казались явно приемлемыми. Общее настроение было настолько светлым, что митрополит встал, благословил всех и со слезами сказал, что, если так, то он собственными руками снимет ризу с образа Казанской Богоматери и отдаст её на голодающих братьев.

На другой и на третий день в разных газетах (в том числе московских «Известиях») появились сообщения о состоявшемся соглашении. Газетные заметки были составлены в тоне, благоприятном для митрополита и вообще для петроградского духовенства, которое, дескать, обнаружило искреннее желание выполнить свой гражданский долг и т.д.

Но увы! вся эта иллюзия соглашения оказалась весьма быстротечной. Московский центр, по-видимому, остался недоволен Петроградским Советом, не уразумевшим истинных целей похода «пролетариата» на церковные ценности. Перспектива изъятия по добровольному соглашению с духовенством, пожалуй, увеличила бы престиж последнего, что вовсе не улыбалось московским политикам. Не соглашение, а раскол, не примирение, а война. Таков был лозунг, о котором не догадался недальновидный петроградский Помгол.

Надо думать, что Петроградскому Совету было сделано соответствующее разъяснение или внушение, и когда уполномоченные митрополита явились, как было условлено. через несколько дней в Помгол, чтобы поговорить о некоторых деталях соглашения, то они встретили уже другое настроение и даже других представителей Помгола. Посланцам митрополита было весьма сухо объявлено, что ни о каких «пожертвованиях», ни о каком участии представителей верующих в контроле – не может быть и речи. Церковные ценности будут изъяты в формальном порядке. Остаётся условиться лишь о дне и часе, когда духовенство должно будет сдать власти «принадлежащее государству» имущество. Представители митрополита заявили, что они не уполномочены на этой почве вести переговоры, и удалились.

Легко понять, как глубоко был потрясён митрополит докладом своих представителей. Было ясно, что все его планы и надежды рушились. Однако он не мог так легко расстаться с тем, что уже считал достигнутым. Он отправил в Помгол вторичное письменное заявление, в котором ссылался на состоявшееся уже соглашение и вновь перечислял свои предложения, настаивая на них и указывая, что вне этого порядка действий он не видит возможности не только способствовать умиротворению масс, но даже благословить верующих на какое-либо содействие изъятию. На это заявление никакого ответа не последовало. Всякие переговоры были прекращены. Чувствовалось приближение какой-то грозы. Между тем кое-где в Петрограде уже начались описи и изъятия – по преимуществу в небольших церквах. Особо острых столкновений, однако, не было. Вокруг церквей собирались обыкновенно толпы народа, они негодовали, роптали, кричали по адресу членов советских Комиссий и «изменников"-священников бранные слова; изредка имели место оскорбления действием, наносили побои агентам милиции, бросали камнями в членов комиссий, но всё-таки ничего особо серьёзного не случилось. Самые «возмущения» не выходили за пределы обычных нарушений общественной тишины и порядка, которые в прежнее время были бы подсудны мировому суду. В данном случае, власти тоже, по-видимому, не думали пока о муссировании этих событий. Составлялись протоколы, которые направлялись «по подсудности» в народные суды; этим ограничивалось.

Но в ближайщие дни предстояло изъятие ценностей из главнейших храмов. Многое заставляло думать, что тут не обойдётся так благополучно. Власти подготовляли какие-то особые меры. Население глухо волновалось.

IV

В эти же дни произошли события, оказавшие решительное и неожиданное влияние не только на изъятие ценностей и на судьбу митрополита, но и на положение всей русской церкви. События эти послужили тем зародышем, из которого в ближайшие недели выросла так называемая «живая церковь».

В те дни никто ещё не предвидел возникновения раскола среди духовенства. Наблюдались, конечно, разногласия, чувствовалось, что среди духовенства есть элементы авантюрного характера, склонные передаться на сторону власти, но они казались столь слабыми и невлиятельными, что серьёзного значения им не придавали.

Наоборот, казалось, что преследования со стороны власти объединили духовенство и что отдельные выступления каких бы то ни было групп немыслимы. Да и повода к этому не было. Духовенство держало себя пассивно, – если угодно, даже «лояльно». Для раскола нужен был если не повод, то предлог, и притом демагогического характера.

Этот предлог был найден, не без усиленного подстрекательства, разумеется, со стороны большевиков. Наступившая заминка после сорванного соглашения по вопросу об изъятии давала возможность фрондирующей, недовольной части духовенства выступить под флагом необходимости в безотлагательной помощи голодающим.

24 марта 1922 года в петроградской «Правде» появилось письмо за подписью 12 лиц, среди которых мы находим большую часть будущих столпов «живой церкви», священников Красницкого, Введенского, Белкова, Боярского и других. Авторы письма решительно отмежёвывались от прочего духовенства, укоряли его в контрреволюционности, в игре в политику в народном голоде, требовали немедленной и безусловной отдачи советской власти всех церковных ценностей и т.д. Надо, однако, сказать, что, несмотря на вызывающий тон письма, авторы его не могли не признать (такова была сила правды), что следовало бы всё-таки во избежание оскорбления религиозных чувств православного населения, чтобы в контроле участвовали представители верующих. Нужно также заметить, что в числе подписавшихся были лица просто недальновидные, увлечённые своими товарищами-политиканами и впоследствии глубоко раскаявшиеся в подписании означенного письма.

Власть торжествовала. Раскол был налицо. Нужно было только всячески его раздувать и углублять, а на это большевики мастера.

Петроградское духовенство было невероятно поражено и возмущено письмом 12-ти, в котором оно совершенно основательно усматривало все признаки политического доноса. На состоявшемся многолюдном собрании духовенства авторам письма пришлось выдержать жестокий натиск. Главным защитником выступления 12-ти был Введенский, произнесший речь чрезвычайно наглую и угрожающую. Ясно было, что он уже чувствует за собой могущественную «заручку» и на неё уповает.

Митрополит со свойственной ему кротостью прекратил эту угнетающую сцену и постарался утишить разбушевавшиеся страсти. Для него самое главное сводилось к тому, чтобы предотвратить кровавые столкновения между верующими и агентами власти. Медлить нельзя было. Положение становилось всё более напряжённым. Было решено вступить в новые переговоры с властью, и, по настоянию митрополита, задача эта возложена на Введенского и Боярского как на лиц, перешедших на положение благоприятствуемых властью.

Последствия оправдали этот выбор. Новые посланцы быстро уладили дело. Между митрополитом и Петроградским Советом состоялось формальное соглашение, изложенное в ряде пунктов и напечатанное в «Правде» в начале апреля. Кое-каких уступок от власти всё-таки удалось добиться. Самое существенное было то, что верующим предоставлялось заменять подлежащие изъятию церковные предметы другим равноценным имуществом. Митрополит, со своей стороны, обязался обратиться к верующим с соответствующим воззванием, которое и было напечатано в том же № газеты. В этом воззвании владыка, не отступая от своей принципиальной точки зрения, умолял верующих не сопротивляться, даже в случае применения насильственного способа изъятия, и подчиниться силе.

Казалось бы, с этого момента все споры и недоразумения на этой почве между духовенством и властью следовало считать законченными. Изъятие продолжалось с большой интенсивностью. Серьёзных препятствий действия власти по-прежнему не встречали, если не считать отдельных случаев народных скоплений, оскорблений агентов власти и т. п. сравнительных мелочей. В конце концов, изъятие было произведено всюду с таким успехом, что сам глава местной милиции вынужден был констатировать в официальном донесении блестящее и сравнительно вполне спокойное проведение кампании (само собою разумеется, что это донесение было сделано тогда, когда возбуждение дела против митрополита ещё не предвиделось).

Но грянул гром с совершенно другой стороны.

V

Введенский, Белков, Красницкий (выдвинувшийся скоро вперёд как фантастический глава и организатор живоцерковного движения) и иже с ними не могли и не желали останавливаться на сделанном ими шаге. Благодаря содействию и подстрекательству сов. власти перед ними открывалась новая грандиозная перспектива: захватить в свои руки церковную власть и пользоваться ею по своему усмотрению под крылышком благосклонного большевистского правительства.

В начале мая в Петрограде разнеслась весть о церковном перевороте, произведённом означенной группой, об устранении Патриарха Тихона от власти и т.д. Точных сведений ещё никто, впрочем, не имел.

Введенский, явившийся после переворота из Москвы в Петроград к митрополиту, заявил ему об образовании нового верховного церковного управления и о назначении его, Введенского, делегатом от этого управления по Петроградской епархии.

В ответ на это со стороны митрополита последовал шаг, которого, вероятно, никто не ожидал, памятуя удивительную душевную мягкость и кротость владыки. Но всему есть пределы. Митрополит мог проявить величайшую уступчивость, пока речь шла только о церковных ценностях. Цель изъятия и, с другой стороны, опасность, угрожавшая верующим, оправдывали такую линию поведения. Теперь, лицом к лицу с одним из узурпаторов церковной власти, митрополит не только разумом, но всем инстинктом искренне и глубоко верующего христианина сразу понял, что дело идёт уже не об «освящённых сосудах». Волна мятежа подступает уже к самой церкви. В этот роковой момент он осознал свою огромную ответственность и властно заявил Введенскому: «Нет! На это я не пойду».

Но митрополит этим не ограничился.

На другой же день состоялось постановление владыки, по смыслу которого Введенский был объявлен находящимся «вне православной церкви» – с указанием всех мотивов этого постановления. Впрочем, кротость владыки сказалась и тут. В постановлении был указан его временный характер – «пока Введенский не признает своего заблуждения и не откажется от него».

Постановление, напечатанное немедленно в советских газетах, вызвало изумление и ярость со стороны большевиков. В первую минуту озлобление было так велико, что большевики совсем забыли о неоднократно провозглашённом ими принципе «невмешательства» в церковную жизнь. Заголовки газет запестрели истерическими аншлагами вроде того, что «митрополит Вениамин осмелился отлучить от церкви священника Введенского. Меч пролетариата тяжело обрушится на голову митрополита!». Нечего и говорить, что все эти бешеные выкрики выдавали, окончательно и официально, закулисное доселе участие большевиков в живоцерковной интриге (о чём, впрочем, все и без того догадывались).

Однако после бешеных атак первых дней наступило некоторое раздумье. Обаяние митрополита среди верующих было очень велико. Отлучение Введенского не могло не произвести на них огромного впечатления. Физически уничтожить митрополита было не трудно, но возвещённое им постановление пережило бы его и могло создать серьёзные последствия, угрожавшие в зародыше раздавить новую «революционную церковь». Решили, поэтому, испробовать другой путь – путь угроз и компромиссов.

Через несколько дней после отлучения к митрополиту явился Введенский в сопровождении бывшего председателя петроградской чеки, а затем петроградского коменданта Бакаева, который с этой должностью совмещал должность чего-то вроде «обер-прокурора» при вновь образовавшемся «революционном епархиальном управлении». Введенский и Бакаев предъявили митрополиту ультиматум. Либо он отменит своё постановление о Введенском, либо против него и ряда духовных лиц будет – на почве изъятия церковных ценностей – создан процесс, в результате которого погибнут и он, и наиболее близкие ему лица.

Митрополит спокойно выслушал предложение и ответил немедленным и категорическим отказом. Введенский и Бакаев удалились, осыпав митрополита рядом яростных угроз.

Митрополит ясно понимал, что эти угрозы не тщетны и что с того момента, как он стал поперёк дороги власти в её начинаниях по поводу образования революционной церкви, он обречён на смерть. Но сойти с избранного им пути он не мог и не желал.

Предчувствуя, что через короткое время ему придётся вступить на свой многострадальный путь, он приготовился к ожидавшей его участи, отдал наиболее важные распоряжения по епархии, повидался со своими друзьями и простился с ними.

Предчувствия не обманули митрополита. Через несколько дней вернувшись откуда-то в лавру, он застал у себя «гостей»: следователя, многочисленных агентов чеки и стражу. У него произвели долгий, тщательный и, понятно, безрезультатный обыск. Затем ему было объявлено, что против него и других лиц возбуждено дело о сопротивлении изъятию церковных ценностей и что он будет находиться под домашним арестом. Этот льготный арест продолжался недолго – 2 или 3 дня, по истечении которых митрополита увезли в дом предварительного заключения, где он находился всё дальнейшее время до своей мученической кончины.

VI

Дело покатилось по заранее уготованным рельсам советского правосудия.

Кроме митрополита, к делу привлечены были большинство членов правления общества православных приходов, настоятели некоторых церквей, члены разных причтов и просто люди, попавшиеся во время уличных беспорядков при изъятии ценностей, – всего 86 человек, большинство которых было посажено под стражу.

Этот монстр-процесс возбудил огромное волнение в городе. Много сотен лиц – семьи обвиняемых, их друзья – стали судорожно метаться по всему городу, хлопоча об освобождении заключённых и спеша запастись защитниками.

Надлежало, в первую очередь, разрешить крайне важный вопрос о защите самого митрополита. Существовавшая тогда ещё легальная организация Красного Креста (имевшая целью помогать политическим заключённым) и разные другие общественные кружки и организации считали желательным, чтобы защиту митрополита взял на себя бывший прис. поверенный Я. С. Гурович. Гурович с момента прихода большевиков к власти оставил адвокатуру и никогда в советских судах не выступал. Было ясно, тем не менее, что такое отношение Гуровича к советской юстиции не могло быть применено к данному делу ввиду его крупного исторического значения для русской церкви и страны. Так смотрел на этот вопрос и сам Гурович, просивший, однако, обсудить другое тактическое препятствие, вытекавшее из его еврейского происхождения. Защита митрополита, несомненно, весьма тяжёлая и ответственная задача. В таком деле и при такой обстановке возможны со стороны защиты промахи и неудачи, от которых никто не застрахован. Но если они постигнут чисто русского человека, никто его в них не упрекнёт, тогда как еврей-защитник, при всей его добросовестности, может сделаться мишенью для нападок со стороны групп и лиц, антисемитски настроенных.

Все эти переговоры и сомнения были разрешены неожиданно быстро тем, что сам митрополит обратился из своего заточения к Гуровичу с просьбой взять в свои руки его защиту, не колеблясь и не сомневаясь, ибо он, владыка, ему безусловно доверяет. Все вопросы были исчерпаны этим заявлением, и Гурович немедленно принял на себя защиту.

Дело началось в субботу 10 июня 1922 года.

Заседания петроградского революционного трибунала происходили в зале филармонии (бывшем Дворянском Собрании), на углу Михайловской и Итальянской улиц. В этот день с раннего утра густая толпа народа запрудила Михайловскую и Итальянскую улицы, а также прилегавшую к последней части Невского проспекта. Несколько десятков тысяч человек стояли здесь в течение ряда часов в ожидании доставления подсудимых, в особенности же митрополита, в трибунал. Стояли недвижимо, в благоговейной тишине. Милиция не решалась разогнать это странное молчаливое сборище: слишком уже оно импонировало. Наконец показалась карета, в которой везли митрополита под эскортом конных стражников. Толпа загудела, почти все опустились на колени и запели: «Спаси, Господи, люди твоя». Митрополит благословлял народ из окна кареты; почти у всех на глазах были слёзы.

VII

Прежде чем приступить к краткому изложению самого процесса, мы считаем нелишним охарактеризовать главных действующих лиц в нём.

Начнём с подсудимых.

Характеристика митрополита нами уже дана выше. Каким он был на митрополичьей кафедре, таким сел и на роковую скамью большевистского суда – простой, спокойный, благостный. Само собой понятно, что он был центром всего громадного процесса. На нём сосредоточивалось всё внимание и врагов и обожавшей его верующей массы, заполнявшей, поскольку её допускали, зал заседания, и прочей публики, неверующей или инаковерующей, но относившейся, в общем, в течение всего процесса к митрополиту с исключительным сочувствием, как к явной и заранее обречённой жертве большевиков (из этого числа мы исключаем тех «посетителей» – красноармейцев, представителей завкомов и коммунистических ячеек, – которые направлялись предусмотрительной властью в большом количестве «по нарядам» в трибунал, для того чтобы создать соответствующее видам власти настроение).

Другая замечательная личность в процессе, вслед за митрополитом обращавшая на себя значительное внимание, это архимандрит Сергий (в миру бывший член Государственной Думы В. И. Шеин). Большое сходство и в то же время яркий контраст с митрополитом. Сходство – в глубокой вере и готовности за неё пострадать; разница – в характерах и в темпераментах. Митрополит не боялся смерти, но он и не искал её: он спокойно шёл навстречу ожидавшей его участи, отдавшись на волю Божию. О. Сергий как бы жаждал «пострадать за веру». Отсюда его пламенные, вдохновенные речи на суде, отличавшиеся от спокойных и сжатых объяснений и ответов владыки на суде. Старый политический боец чувствовался ещё в отце Сергии. Нечто, бесконечно возвышавшееся над политикой, проницало всю личность митрополита. Мученик первых веков христианства, в мучениях радостно-торжествующий над изумлёнными палачами, и – благостный, спокойный, живущий вдали от мира, весь в созерцании и молитве, святой отшельник той же эпохи – воплощением таких двух образов седой старины казались отец Сергий и митрополит.

Председатель правления О-ва объединённых пегроградских православных приходов профессор Петроградского университета Ю. Л. Новицкий – спокойный, ясный и твёрдый в своих объяснениях и бывш. прис. пов. И. М. Ковшаров, заранее покорившийся своей участи, смело глядевший в лицо своим «судьям» и не скупившийся на полные горького сарказма выпады – таковы остальные две жертвы из тех четырёх, которые были обречены на смерть ради вящего торжества советской власти и укрепления нарождавшейся «Живой церкви»...

Мы лишены, по понятным причинам, возможности подробно охарактеризовать здесь остальных подсудимых из числа духовенства и членов правления О-ва православных приходов. Почти все они и поныне пребывают в пределах советской России. Говорить о них откровенно – значило бы подвести, по крайней мере, некоторых из них под удары ГПУ только за положительный о них (с нашей точки зрения) отзыв. Поэтому мы ограничиваемся указанием, что, кроме митрополита, были привлечены к делу: епископ Венедикт, настоятели почти всех главных петроградских соборов, профессора духовной академии, богословского института и университета, студенты и т.д. Остальная (большая) часть подсудимых состояла из людей «разного чина и звания», более или менее случайно захваченных неводом милиции при уличных беспорядках во время изъятий. Тут были женщины, старики и подростки; был какой-то карлик с пронзительным голосом, вносивший комическую ноту в тяжёлые переживания процесса; была фельдшерица, обвинявшаяся в «контрреволюционной» истерике, в которую она впала, находясь в церкви во время нашествия советской комиссии; был даже какой-то перс, чистильщик сапог, магометанин, не понимавший, как оказалось, по-русски и всё же привлечённый за «сопротивление изъятию церковных ценностей», и т.д... Словом, эта часть подсудимых представляла собой обыкновенный, весьма случайный по составу, осколок пёстрой уличной толпы... Очевидно было, что никто и не думал делать сколько-нибудь тщательный отбор подсудимых. Некогда было...

Перейдём к прокурорам.

Их было четверо.

Первый из них (в порядке речей) – некто Драницын, до революции преподаватель истории в очень привилегированном закрытом учебном заведении для благородных девиц; был статским советником и архиправым, теперь переметнулся в коммунисты. Он был командирован «партией» на процесс в качестве «знатока канонов» и имел своей задачей показать, что образ действий митрополита был даже... антиканоничным (!)...

Второй обвинитель – бывший петроградский прис. пов. Краснов, до революции «увечный адвокат», – со всеми теми особенностями, которые полагаются людям этой специальной профессии; первая же из них – содрать с увечного, елико возможно.

Но столпом обвинения, приезд которого из Москвы, «специально» для данного дела, возвещался с особой грозной торжественностью, был Смирнов, – бывш. председатель чеки, а затем председатель же совета народных судей в Москве, – оторвавшийся на время от своих столь важных обязанностей, чтобы поддерживать обвинение в настоящем процессе. Ему предшествовала репутация «талантливейшего самородка». Говорили, что до революции он был подмастерьем у булочника и только благодаря своим талантам, (нрзб), ораторскому дару и, конечно, революционному рвению достиг своего сановного положения. В связи с прошлым этого обвинителя даже произошло в заседании недоразумение, едва не окончившееся трагически. Один из подсудимых в ответ на призывания (?) Смирнова, настойчиво допытывавшегося, почему он, подсудимый, был в своё время приглашён для экспертного разрешения некоторых церковных вопросов, – объяснил, что приглашён он был ввиду своих специальных знаний по сему предмету. «Конечно, – прибавил подсудимый, – если бы я был сапожником или булочником, меня бы не пригласили». Сказал он эту злополучную фразу, что называется «bona fide», так как ничего решительно не знал о прошлом обвинителя. Последний же принял это за злостный намёк и разозлился не на шутку. Насилу, говорят, удалось потом, в «кулуарном порядке», установить отсутствие всякого умысла со стороны подсудимого; иначе неудачное сравнение могло бы обойтись ему дорого... Большевистские тузы не очень любят, когда подчёркивается их скромное прошлое...

Последним из обвинителей был латыш Крастин, бывший помощник другого латыша, знаменитого Стучки (первого комиссара юстиции), и глава всего следственного отдела Петроградской юстиции. По-видимому, и в данном деле признано было невозможным обойтись без «латыша»...

Защитниками – кроме Я. С. Гуровича и профессора уголовного права в Петроградском университете Александра Александровича Жижиленко (также впервые выступавшего в советском суде и взявшего на себя защиту одной из важнейших групп подсудимых) – были свыше 10 обычных советских адвокатов, давно уже практиковавших в советских судах. В том числе выступал и один из самых старых петроградских прис. пов. В. М. Бобрищев-Пушкин.

В составе трибунала находились: председательствующий – Яковченко и два члена – Семёнов и Каузов. Первые два – совсем молодые люди – лет 24–26. О них говорили, что, они будто бы бывшие студенты Технологического института. Но это как-то не чувствовалось. Скорее – типичные полуинтеллигенты. Каузов – несколько постарше – бывший помощник механика на военном судне. Семёнов и Каузов до назначения в Трибунал состояли председателями чеки...

Нужно заметить, что трибунал держал себя в течение процесса несколько пассивно. В сущности, хозяевами и дирижёрами процесса были обвинители – в особенности «московские гости» Смирнов и Красиков (заведующий в Москве одним из отделов комиссариата внутр. дел). Пред ними трибунал, видимо, благоговел и с ними, единственно, считался. Впрочем, советская власть вообще избегает назначать на должности членов революционных трибуналов людей со знаниями и инициативой. От таких людей не всегда можно было бы ожидать беспрекословного подчинения директивам начальства. А между тем ни для кого не секрет, что всякое политическое дело, сколько-нибудь интересующее власть, заранее предрешается «где следует», в отношении, по крайней мере, главных подсудимых. Поэтому члены трибунала в этих случаях – не что иное, в сущности, как манекены, обязанные проделать внешнюю процедуру суда – скучную, но, «ради приличия», неизбежную. Что касается приговора, то он фактически всегда готов ещё до открытия заседания. При некоторых стараниях и протекции можно даже узнать его содержание.

Остаётся коснуться ещё одного «действующего лица», и немаловажного – публики.

Зал заседания огромен, он вмещает, считая с хорами, около 2500–3000 человек. И тем не менее во время процесса он всегда был переполнен. Можно сказать, что за несколько недель разбора дела значительная часть петроградского населения прошла через этот зал. Ничто не останавливало притока публики; ни утомительная подчас монотонность судебного следствия, ни облава, устроенная на второй же день процесса пред зданием филармонии и захватившая несколько сот человек (из публики, ожидавшей открытия заседания), которые оставались арестованными вплоть до самого окончания дела, ни, наконец, риск и опасности, ожидавшие публику в самом зале.

Здесь неоднократно производились аресты лиц, якобы манифестировавших в пользу подсудимых (демонстрации в пользу обвинения встречались, понятно, очень благосклонно). Хозяевами в зале были, собственно, «командированные» посетители. Их всегда было очень много. Остальная публика сидела обыкновенно молчаливая, приниженная, только тоскливыми лицами да не всегда сдерживаемыми слезами выдавая своё глубокое затаённое волнение...

VIII

«Введите подсудимых», – распорядился председатель.

Среди мёртвой тишины из самого отдалённого угла зала показалась процессия. Впереди шёл митрополит в своём облачении, с посохом в руке. За ним – епископ Венедикт. Далее – прочие духовные лица, а за ними остальные подсудимые.

Публика, завидев митрополита, встала. Митрополит благословил присутствовавших и сел.

Начался бесконечно утомительный формальный опрос подсудимых (имена, фамилии, возраст, судимость и т.д.), занявший весь день.

К чтению обвинительного акта было приступлено лишь в понедельник 12 июня.

Каким образом большевики создали обвинение против митрополита и др. обвиняемых? Очень просто. В их распоряжении были десятки отдельных производств, возникших по поводу отдельных же эпизодов, имевших место при изъятии ценностей в разных петроградских церквах и в различное время. По возникновении надобности в создании данного дела все эти производства «сшили» в единое целое (в переплётном смысле), и все события, в них изложенные, были объявлены результатом злонамеренного подстрекательства со стороны «преступного сообщества», состоявшего из митрополита и др. лиц, – главным образом, членов правления О-ва петроградских православных приходов.

Обвинительный акт – типичнейшее произведение советско-судебной беллетристики. Сначала – обширное и торжественное вступление, повествующее (совершенно голословно, разумеется) о том, как митрополит и его сообщники вступили в соглашение с представителями всемирной буржуазии и капитала на предмет свержения советской власти и решили провести этот план на почве сопротивления изъятию церковных ценностей. Затем излагается ход переговоров между митрополитом и Помголом. Далее – дальнейшее и скучнейшее описание мелких беспорядков, происходивших в некоторых местах Петрограда во время изъятия, и наконец – вновь в выспреннем тоне – обвинительное заключение. Нечего и говорить, что ни о какой фантастической, ни логической связи между отдельными частями обвинительного акта авторы его и не подумали.

Обвинительной формулой митрополиту вменялось в вину то, а) что он вступил в сношения и переговоры с сов. властью в Петрограде (?!), имевшие целью добиться аннулирования или смягчения декретов об изъятии церковных ценностей, б) что он и его сообщники находились при этом в сговоре со всемирной буржуазией и в) что, как средство для возбуждения верующих против сов. власти, те же обвиняемые избрали... распространение среди населения копий заявлений (указанных выше) митрополита в комиссию Помгола!..

Эта формулировка сама за себя говорит. Достаточно обратить внимание на то, что объявляется преступным факт вступления в переговоры с сов. властью, – переговоры, к тому же возникшие по её же инициативе и закончившиеся соглашением!!

Характерен, между прочим, далее и самый «штиль» обвинительного акта, изложенного языком советских газетных статей и прокламаций с примесью иностранных слов в весьма безграмотных сочетаниях. Так, напр., митрополит уличался в том, что он действовал «в контакте директив патриарха Тихона» и т. п...

И такая, в полном смысле слова, «Филькина грамота» была положена в основу обвинения, грозившего смертью второму после Патриарха иерарху русской церкви...

По оглашении обв. акта трибунал перешёл к допросу подсудимых по существу предъявленного к ним обвинения.

Вопреки судебным обычаям «буржуазных стран» в советских судах допрос подсудимого занимает центральнейшее место. Его изводят этим допросом многие часы, иногда дни, – всемерно издеваясь над допрашиваемым, на каждом шагу открыто ему угрожая. Его ловят на кажущихся мелких противоречиях, путают и, в конце концов, часто достигают своего. Окончательно сбитый с толку, затравленный, видящий перед собой неизбежную гибель подсудимый впадает в своего рода «транс», в котором говорит разную чепуху и о себе и о других, лишь бы избавиться наконец от этой настоящей инквизиционной пытки.

Первым был подвергнут допросу митрополит.

В течение ряда часов (12 и 13 июня) обвинители и судьи осыпали его вопросами, на которые он, абсолютно не волнуясь и ни на миг не теряясь, давал своим ясным, спокойным голосом короткие, категорические, исчерпывающие и не допускающие разнотолкования ответы.

Допрос митрополита вёлся, главным образом, в трёх направлениях: а) в отношении митрополита к постановлениям Карловацкого собора (об этих постановлениях вообще говорилось в процессе очень много, – едва ли не больше, чем о самом изъятии); б) об отношении митрополита к декретам об изъятии церковных ценностей и в) об упомянутых выше двух заявлениях митрополита в Помгол.

По первому вопросу митрополит ответил, что постановления Карловацкого собора ему неизвестны – ни официально, ни приватно, – и определить своё отношение к ним он не может. Во всяком случае, по его глубокому убеждению, истинная церковь должна всегда оставаться чуждой какой бы то ни было «политики».

По второму вопросу митрополит заявил, что он считал и считает необходимым отдать все церковные ценности для спасения голодающих. Но он не мог и не может благословить такой способ изъятия ценностей, который, с точки зрения всякого христианина, является очевидным кощунством.

Но центр тяжести – в отношении личной ответственности митрополита – заключался в 3-м вопросе. От него домогались неустанно указаний – путём разнообразнейших и коварнейших вопросов – кто, в действительности, был вдохновителем или редактором заявлений, поданных в Помгол. Ему весьма прозрачно внушалось, что назови он «редакторов» или даже отрекись только от содержания своих заявлений, и он будет спасён.

Мы склонны думать, что эти соблазнительные внушения были в известной степени искренними. Большевики отнюдь не стремились во что бы то ни стало убить митрополита. Они даже наверно предпочли бы уничтожить его морально. Митрополит, расстрелянный за стойкость своих убеждений, – это имело бы свои «неудобства». (Напротив) -митрополит, раскаявшийся, приведённый к повиновению, униженный, морально развенчанный и «милостиво» пощажённый – (такой) результат был бы гораздо заманчивее и для сов. власти и, тем паче, для стоявшей за её спиною в этом деле «Живой церкви».

(Это) было настолько очевидно, что и участники процесса, и даже публика как-то особенно настораживались каждый раз, когда митрополиту предлагались вопросы по этому предмету. Что сов. власть (вела?) «игру» на жизнь или смерть – это сквозило и в тоне и в редакции вопросов. Но, увы, в этой игре у сов. власти не оказалось партнёра. Митрополит как бы не замечал протягиваемых ему «спасательных кругов» и, глядя прямо в лицо трибуналу, твёрдо и неизменно отвечал: «я один, совершенно самостоятельно, обдумал, написал и отправил свои заявления. Да, впрочем, я и не потерпел бы ничьего вмешательства в решение таких вопросов, которые подлежали исключительно моему ведению как архипастыря». При этих ответах в голосе митрополита замечался даже некоторый оттенок властности – вообще ему совершенно несвойственный.

После этого – для него лично всё было кончено. Предстоящая ему участь окончательно определилась. Всем присутствующим было ясно величие души этого человека, который своей монашеской рясой, своим собственным телом закрыл от большевиков своих товарищей по несчастью.

Митрополиту было объявлено, что допрос его окончен. С тем же невозмутимым спокойствием, со светлой улыбкой на устах митрополит среди вздохов и сдержанных рыданий в публике возвратился на своё место.

Нужно отметить, что один лишь обвинитель Смирнов пробовал (в начале допроса) держаться свойственного ему издевательского тона в отношении митрополита.

Со стороны защитника Гуровича не замедлил, однако, последовать резкий протест по этому поводу. Защитник заявил и Смирнову, и трибуналу, что, каковы бы ни были их личные верования и убеждения, никто не имеет права так третировать человека, к которому питает благоговейное уважение всё население Петрограда. «Мы знаем, что вы можете расстрелять митрополита, – сказал защитник, – но вы не можете ни оскорблять митрополита, ни допускать этих оскорблений, и всякий раз, как это случится, защита будет неустанно протестовать».

Протест защиты был поддержан аплодисментами публики. Председатель трибунала грубо оборвал публику, но, очевидно, какие-то закулисные меры внушения были кем-то, власть имеющим, приняты в отношении Смирнова. По крайней мере, последний в дальнейшем допросе владыки держал уже себя – со стороны формы – сравнительно прилично.

Неизгладимое впечатление оставил также допрос архим. Сергия. Звучным, решительным голосом отвечал он на сыпавшиеся на него, как из рога изобилия, вопросы. Он не позволял «допросчикам» злоупотреблять своим положением. Система допроса в сов. суде заключается, между прочим, в том, чтобы по одному и тому же предмету предлагать бесконечно повторявшиеся вопросы, слегка варьируя форму их. Грубый приём, рассчитанный на то, чтобы легче «сбить» допрашиваемого. О. Сергий неумолимо пресекал эти попытки, заявляя резко и определённо: «Я уже на этот вопрос ответил и повторять свои ответы не желаю». Он не допускал со стороны трибунала и обвинителей обычного издевательского тона в отношении допрашиваемого. Так, «самородок» Смирнов, поставив сначала о. Сергию ряд вопросов о его происхождении, воспитании и прошлой деятельности, обратился к нему напоследок с вопросом: «Как же Вы оказались в монахах? По убеждению?» О. Сергий выпрямился во весь свой высокий рост, оглядел Смирнова с ног до головы уничтожающим взглядом и бросил ему в ответ: «Послушайте! Вы, по-видимому, не понимаете оскорбительности Вашего вопроса. Я Вам отвечать не буду».

Архим. Сергий был привлечён к делу в качестве одного из товарищей председателя злополучного общества петроградских православных приходов. Он отрицал (и это вполне соответствовало действительности) утверждение, будто бы правление занималось политикой: лично же себя объявлял совершенно солидарным с митрополитом.

Председатель того же правления проф. Ю. П. Новицкий в своих объяснениях подробно охарактеризовал деятельность правления, доказав рядом неопровержимых данных, что деятельность эта вращалась исключительно в кругу вопросов церковно-приходского быта.

Бывший юрисконсульт лавры И. М. Ковшаров, с первой же минуты процесса ясно предвидевший его неизбежный финал, давал на поставленные ему вопросы хладнокровные, меткие по смыслу и часто едкие по форме ответы.

Не будем подробно говорить о поведении остальных подсудимых (надо думать и поныне здравствующих в сов. России) во время их допроса. Достаточно сказать, что духовенство и вообще интеллигентская часть подсудимых, в общем, держали себя спокойно, без того панического заискивания, которое часто наблюдается со стороны обвиняемых в сов. трибуналах. Случаев оговоров или инсинуаций по адресу других лиц с целью смягчить свою собственную ответственность не было. Многие держали себя с большим достоинством; некоторые – героически, открыто исповедуя свою солидарность с точкой зрения митрополита.

IX

Допрос подсудимых, продолжавшийся без малого 2 недели (!), наконец окончен.

Трибунал переходит к допросу свидетелей.

Главнейший и интереснейший из них, Введенский, волей судеб не мог быть допрошен. На второй же день процесса при выходе из зала заседания на улицу какая-то пожилая женщина швырнула в Введенского камнем, чем причинила ему поранение головы. Была ли эта рана действительно серьёзной или же Введенский использовал этот случай, чтобы уклониться от дачи в трибунале свидетельского показания – решить трудно. Во всяком случае, Введенский «по болезни» больше в трибунал не являлся. Обвинение заменило его другим, «равноценным» свидетелем – Красницким.

Первым допрашивался член Помгола, он же «ректор университета имени Зиновьева» Канатчиков. Этот «учёный» в опровержение всего, что было признано даже в обв. акте, заявил совершенно неожиданно, что Помгол никогда ни на какие переговоры и компромиссы не шёл и что предложения митрополита, формулированные в его заявлениях, были с самого начала отвергнуты. Когда же защитник Гурович предъявил ему его собственное предшествующее показание (прямо обратное по содержанию тому, что свидетель только что заявил), Канатчиков, не смущаясь, объяснил, что у него «странно устроенная память; он, свидетель, человек схематических построений, отдельных же фактов он никогда не помнит». Это оригинальное заявление, по требованию защитника, вносится целиком в протокол заседания.

Затем в зал был введён свид. Красницкий.

Высокий, худой, лысый, с бледным лицом, с тонкими бескровными губами, ещё не старый человек (лет 40–45) в священнической рясе решительными шагами, с вызывающим видом подошёл к своему месту и начал своё «показание». И с каждым словом, с каждым звуком этого мерного, спокойного, резко-металлического голоса над головами подсудимых всё более сгущалась смертная тьма. Роль свидетеля была ясна. Это был очевидный «судебный убийца», имевший своей задачей заполнить злостными инсинуациями и заведомо ложными обобщениями ту пустоту, которая зияла в деле на месте доказательств. И надо сказать, что эту свою роль свидетель выполнил чрезвычайно старательно. Слова, исходившие из его змеевидных уст, были настоящей петлёй, которую этот человек в рясе и с наперсным крестом поочерёдно набрасывал на шею каждого из главных подсудимых. Ложь, сплетня, безответственные, но ядовитые характеристики, обвинения в контрреволюционных замыслах – всё это было пущено в ход столпом «Живой церкви».

Фигуры членов трибунала и самих обвинителей померкли на время пред Красницким. Так далеко даже их превосходил он в своём стремлении погубить подсудимых. Какое-то перевоплощение Иуды... Как-то жутко и душно становилось в зале... Все – до трибунала и обвинителей включительно – опустили головы... Всем было не по себе.

Наконец эта своего рода пытка окончилась. Красницкий сказал всё, что считал нужным. Ни трибунал, ни обвинители – редкий случай – не поставили ему ни одного вопроса. Всем хотелось поскорее избавиться от присутствия этой кошмарной фигуры – свободнее вздохнуть.

Но раздался голос защитника Гуровича. «Я желаю предложить несколько вопросов свидетелю Красницкому». Вооружившись кипой газет, оказавшихся «Епархиальными Ведомостями» за 1917 и 1918 годы, защитник спросил Красницкого, он ли является автором многих статей, напечатанных тогда в «Епархиальных Ведомостях» за подписью Красницкого и призывавших к возмущению против большевиков, чуть ли не к истреблению их.

Красницкий признал себя автором этих статей и собирался уже дать какие-то объяснения по поводу своей политической «метаморфозы», но был прерван председателем, нашедшим (немного поздно), что «всё это не имеет отношения к делу». Тем не менее защите удалось ещё раз осветить с той же стороны личность Красницкого. Воспользовавшись тем, что он очень много распространялся о «контрреволюционной кадетской партии», обвиняя чуть ли не всё петроградское духовенство в «кадетизме», защита предложила свидетелю вопрос, в чём же, по его мнению, сущность политической программы кадетов. «Ведь вы разбираетесь в политических программах? Вы сами ведь принадлежали к одной из партий. Вы, кажется, состояли членом Русского Собрания?» – «Да». – «Не вы ли в декабре 1913 г. читали в этом собрании доклад „об употреблении евреями христианской крови?"». «Да», – успел ещё ответить растерявшийся Красницкий. Председатель вновь поспешил прийти к нему на помощь запретом продолжать допрос в этом направлении. Но дело было уже сделано. Фигура политического ренегата и предателя была дорисована окончательно. Я. С. Гурович требует внесения всей этой части допроса в протокол. В публике – волнение и негодующие взгляды. Красницкий, бравируя, с усмешкой на бескровных устах, уходит.

Больше он в зале не появлялся.

Следующим был допрошен священник Боярский, один из подписавших указанное выше заявление в «Правде» от 24 марта и впоследствии (после процесса) присоединившийся к «Живой церкви».

Этот свидетель обманул ожидания обвинителей и трибунала. От него, видимо, ожидали показаний вроде данных Красницким, но вместо этого он представил трибуналу горячую апологию митрополита, произведшую тем большее впечатление, что свидетель – опытный оратор и популярный проповедник. Трибунал и обвинители, не ожидавшие такого сюрприза, не стеснялись проявлять в разных формах своё недовольство свидетелем при постановке ему дополнительных вопросов, но Боярский стойко держался на своей позиции.

Это недовольство перешло в нескрываемую ярость, когда следующий свидетель проф. Технологического института Егоров ещё более усилил впечатление, произведённое предшествующим свидетелем, выяснив во всех подробностях историю переговоров митрополита с Помголом (Егоров был одним из представителей митрополита) и вконец разрушив своим правдивым рассказом все выводы по сему предмету обвинительного акта.

Ожесточение обвинителей и трибунала было так велико, что председатель, резко оборвав свидетеля до окончания его показания, объявил совершенно неожиданно перерыв на несколько минут.

Люди, искушённые в таинствах советской юстиции, предрекали, что такой перерыв «не к добру» и что «что-то готовится». Предсказания эти оправдались. Трибунал минут через 10 возвратился и предоставил слово обвинителю Смирнову, который заявил, что так как из показания Егорова с ясностью вытекает, что он – единомышленник и «пособник» митрополита, то Смирнов предъявляет к свидетелю соответствующее обвинение, ходатайствуя о «приобщении» Егорова к числу подсудимых по данному делу и о немедленном заключении его под стражу.

Хотя все и ожидали «чего-то», но всё-таки случившееся превзошло ожидания. В публике – изумление и знаки негодования. Я. С. Гурович просит слова и, превратившись в защитника Егорова, произносит речь, смысл которой сводится к тому, что в данном случае налицо несомненная попытка со стороны обвинения терроризировать неугодных ему свидетелей, что во всём том, что сказал Егоров, нет никаких данных, которые могли бы быть обращены против него (да и сам обвинитель не указывает этих данных; настолько, по-видимому, он заранее уверен в успехе своего требования) и что согласие трибунала с предложением обвинителя будет, по существу, равносильно уничтожению элементарнейшего права подсудимых защищаться свидетельскими показаниями.

Трибунал удалился «на совещание» и, возвратившись через несколько минут, провозгласил резолюцию об удовлетворении предложения обвинителя, с тем, однако, что о Егорове должно быть возбуждено особое дело. Егоров тут же был арестован.

Таково положение свидетеля в советской юстиции.

Легко себе представить, что пережили и перечувствовали, узнав об этом инциденте, остальные свидетели той же группы, в особенности вызванные по почину защиты. К счастью для них, трибунал «усёк» список свидетелей, освободив этих лиц от допроса. Вместо них потянулись нескончаемой вереницей, на ряд дней – милиционеры, агенты чеки и т. п., свидетельствовавшие об обстоятельствах, при которых тот или иной подсудимый (главным образом, из числа уличных бунтарей) были задержаны.

X

Обыкновенно в сложных многодневных процессах по окончании судебного следствия объявляется перерыв на день-два, чтобы дать сторонам возможность ориентироваться перед прениями в собранном ими материале и «собраться с мыслями». В данном случае перерыв был тем более необходимым, что защита знакомилась впервые с делом лишь в заседаниях трибунала. Изучить заранее материалы следствия, представляющие ряд увесистых томов, не было ни возможности, ни времени. Окончание предвар. следствия, предание суду и назначение дела к разбору следовали с такой молниеносной быстротой, что защитники фактически были лишены всяких способов к заблаговременному ознакомлению с делом.

Но, само собой разумеется, всё это «буржуазные предрассудки». Трибунал, несмотря на протесты защиты, объявил, что через два часа приступит к прениям.

Слово предоставляется обвинителям.

Первым говорит «канонист» Драницын. Цель его пространной речи сводится к тому, чтобы установить, что митрополит «извращал смысл канонов». Обвинитель с головой ушёл в дебри разных канонов и толкований к ним. Эти «теологические» попытки большевика-обвинителя, в связи с особенностями его внешних приёмов, производили бы во всякое другое время весьма комическое впечатление, но теперь никто не думал даже улыбнуться. Кровью пахло от всех этих квазиучёных изысканий новоявленного «канониста»... В заключение статский советник Драницын взывал, конечно, к «мечу пролетариата» и требовал «беспощадной кары».

Второй обвинитель Красиков поставил обвинение чуть ли не в «планетарном масштабе». Он говорил о гибельной роли духовенства со времени его появления на исторической сцене – и в частности русского православного духовенства. Он отводил духовенству самое важное место в истории «зверств царизма». Он дошёл до того, что приписал русскому духовенству возникновение злополучного дела Бейлиса, и призывал всяческие кары на подсудимых в отмщение за постановления Карловацкого собора и т.д.

Надо сказать, что с юридической стороны вся суть поединка между обвинением и защитой заключалась в вопросе, можно ли, в настоящем случае, говорить о наличности «контрреволюционного сообщества». При утвердительном ответе на этот вопрос смертный приговор для главнейших подсудимых был неминуем (62 ст. советского угол, кодекса); при отрицательном – кары свелись бы к долгосрочному тюремному заключению (говоря это, мы имеем в виду спор, так сказать, академический; по существу, приговор, как водится, давно уже был предрешён, что было всем прекрасно известно).

Что предположение о «сообществе», по обстоятельствам дела, было бы явной нелепостью – это казалось бесспорным... Как же вышел из этого затруднения Красиков? Для него оно оказалось легче проблемы Колумбова яйца. «Вы спрашиваете, где мы усматриваем преступную организацию? – воскликнул он. – Да ведь она перед вами! Эта организация – сама православная церковь с её строго установленной иерархией, её принципом подчинения низших духовных лиц высшим и с её нескрываемыми контрреволюционными поползновениями!»

Характерно то, что в своей речи Красиков ни единым словом не обмолвился ни о митрополите, ни даже об изъятии церковных ценностей в Петрограде, – не выходя из границ общих рассуждений. На этом он, по-видимому, и собирался кончить, но спохватился (кажется, по указанию кого-то из своих товарищей по обвинению) и в последний момент наскоро пробормотал, что митрополит достаточно изобличается в приписываемых ему преступлениях, во-первых, тем, что он – митрополит, т.е. «князь церкви», а во-вторых, тем, что он не протестовал ни против «преступлений» духовенства вообще, ни, в частности, против постановлений Карловацкого собора. Значит, солидарность его с прочими «злодеями» установлена...

Слово перешло наконец к главному обвинителю – Смирнову. Приходится признать откровенно, что «самородок» не только не оправдал предшествовавшей его прибытию рекламной шумихи, но, наоборот, оказался положительной бездарностью. Его нельзя даже назвать «митинговым оратором» в том отрицательном значении, которое обычно придаётся этой квалификации. У митингового оратора есть всё-таки какая-то, пусть трафаретная фраза, в его речи есть какой-либо смысл – примитивный, топорный, демагогический, – но тем более доступный митинговой толпе. В речи Смирнова не было прямо-таки ничего – ни фразы, ни смысла; ничего, кроме действительно великолепного баса, гудевшего, как колокол, на весь огромный зал.

В течение почти 3 часов Смирнов с яростью, почти истерически выкрикивал какие-то отдельные слова, обрывки предложений, безграмотные, ничем не связанные. При всём искреннем желании мы лишены возможности передать, хоть вкратце, содержание этой крикливой сплошной галиматьи. Единственное, что можно было понять, – это то, что он требует «16 голов». Когда он впервые выкрикнул это требование, зал огласился аплодисментами. Аплодировала, конечно, «командированная» публика, подкреплённая на сей случай несколькими сотнями красноармейцев, которые явились на это время со своим командным составом и заняли хоры. Смирнов несколько раз повторил тот же рефрен «о головах» – и всякий раз, автоматически, «по команде» раздавались аплодисменты. Впрочем, под конец это упражнение, видимо, надоело самой клаке, ставшей равнодушной к дальнейшим выкрикам Смирнова, и он закончил свою «речь» при гробовом молчании скучающей аудитории.

Жалко было несчастных стенографисток, вынужденных записывать эту «кровавую белиберду». Не думаем, чтобы даже они сумели из неё сделать что-либо похожее на связную речь...

После речи последнего обвинителя, Крастина, занимавшегося скучнейшим фактическим «крохоборством», начались речи защитников.

XI

Первым из защитников говорил профессор А. А. Жижиленко, представивший в своей речи подробный анализ понятия о «преступном сообществе» и доказавший, что этот квалифицирующий обвинение признак совершенно отсутствует в настоящем деле.

Затем слово перешло к защитнику митрополита Я. С. Гуровичу.

В начале своей речи Гурович указал, что обвинение пытается переместить центр тяжести настоящего дела в область всяких исторических, политических и иных экскурсов, не имеющих ничего общего с процессом. Эти выпады – безличные, безответственные – замаскировывают абсолютную пустоту обвинения в отношении конкретной ответственности лиц, посаженных на скамью подсудимых. Если защитник останавливается вкратце на этих «экскурсах», то только потому, что даже в них допущено столько вопиющих противоречий исторической истине, столько явных выдумок, что их нельзя не отметить.

Защитник представил затем краткий анализ приведённых обвинителями «историко-политических справок» о прошлой роли и значении русского православного духовенства и показал, что все они отличаются, частью и в лучшем случае, тенденциозными преувеличениями, а в остальном – явным искажением истины.

Как яркий пример бесцеремонного обращения обвинителей с историей (и притом недавнего времени) Гурович указал ссылку обвинения на бейлисовский процесс, в создании которого Красиков решился обвинить... русское православное духовенство! Более вопиющее измышление трудно себе даже представить. Всем известно, что русское духовенство не только не принимало участия в создании злополучного дела Бей-лиса, но, наоборот, лучшие и учённейшие его представители боролись против кровавого навета на евреев. Тогдашняя юстиция долго металась в безнадёжных поисках «благоприятного» эксперта в среде православного духовенства. Никто из них на эту роль не шёл. Пришлось удовлетвориться пресловутым католическим ксендзом Пранайтисом, откопанным где-то в глубине Сибири и не поддержанным своими же единоверцами...

Мало того, православное духовенство открыто боролось с антисемитской демагогией в деле Бейлиса. Из той самой петроградской духовной академии, питомцы и профессора которой ныне сидят на скамье подсудимых, явился на киевский процесс один из виднейших учёных профессор Троицкий. Он понёс долгий, бескорыстный и самоотверженный труд по разоблачению той многовековой, кровавой легенды, на которой был построен процесс Бейлиса. Благодаря, в значительной степени, его мужественной борьбе за истину Россия не была опозорена обв. приговором по делу Бейлиса. И после всего этого обвинение позволяет себе укорять русское православное духовенство в создании бейлисовского процесса!

«Я счастлив, – сказал защитник, – что в этот исторический, глубоко скорбный для русского духовенства момент я, еврей, могу засвидетельствовать перед всем миром то чувство искренней благодарности, которую питает – я уверен в этом – весь еврейский народ к русскому православному духовенству за проявленное им в своё время отношение к делу Бейлиса».

Среди обвиняемых сильное волнение. Привлечённые к делу профессора дух. академии и многие из обвиняемых духовных лиц не могут сдержать слёзы.

После некоторого перерыва защитник продолжал свою речь. Он объявил, что отныне защита строго замкнётся в рамки дела, дабы не дать возможности обвинению искусственными приёмами прикрыть полную фактическую необоснованность данного процесса.

Охарактеризовав самую «технику» создания настоящего дела посредством чисто механического соединения отдельных производств и протоколов, ни по содержанию, ни по времени событий не имеющих ничего общего, Гурович восстановил со всеми подробностями историю возникновения дела.

Он обрисовал всё прошлое митрополита, указав на те черты его характера и деятельности, которые уже известны читателям. «Одна из местных газет, – сказал он между прочим, – выразилась о митрополите (по-видимому, желая его уязвить), что он производит впечатление «обыкновенного сельского попика». В этих словах есть правда. Митрополит совсем не великолепный «князь церкви», каким его усиленно желает изобразить обвинение. Он смиренный, простой, кроткий пастырь верующих душ, но именно в этой его простоте и смиренности – его огромная моральная сила, его неотразимое обаяние. Пред нравственной красотой этой ясной души не могут не преклониться даже его враги. Допрос его трибуналом у всех в памяти. Ни для кого не секрет, что, в сущности, в тяжёлые часы этого допроса дальнейшая участь митрополита зависела от него самого. Стоило ему чуть-чуть поддаться соблазну, признать хоть немногое из того, что так жаждало установить обвинение, и митрополит был бы спасён. Он не пошёл на это. Спокойно, без вызова, без рисовки он отказался от такого спасения. Многие ли из здесь присутствующих – я говорю, конечно, и о людях на него нападающих – способны на такой подвиг? Вы можете уничтожить митрополита, но не в ваших силах отказать ему в мужестве и высоком благородстве мысли и поступков».

Далее Гурович очертил деятельность петроградского о-ва православных приходов, положение местного духовенства, настроение верующих масс... Особенно подробно остановился защитник на главарях «Живой церкви», в которых он усматривал истинных виновников и творцов настоящего дела. Он предсказывал, что советская власть рано или поздно разочаруется в этих – ныне пользующихся усиленным фавором -людях. Создаваемая ими «секта» не будет иметь успеха – это можно сказать наверно. Слабость её не только в отсутствии каких-либо корней в верующем населении и не в неприемлемости тех или иных её тезисов. В истории бывали примеры, что и безумные, в сущности, идеи и секты имели успех, иногда даже продолжительный. Но для этого необходимо одно условие. «Секта всегда представляет в начале своего возникновения оппозицию, меньшинство, и притом гонимое большинством. Героическое сопротивление большинству, власти, насилию часто увлекает массы на сторону сектантов, «бунтарей». В настоящем случае далеко не то. За «живую церковь» стоит, очевидно для всех, гражданская, советская власть со всеми имеющимися в её распоряжении скорпионами и принудительными аппаратами. Принуждение не создаёт и не уничтожает убеждений. «Церковная революция», происшедшая с разрешения и при благоволении атеистического «начальства», искренних христиан, даже из фрондирующих, привлечь не может. Народ может ещё поверить богатому и властному Савлу, после того как он, превратившись в Павла, по своей охоте променяет своё богатство и положение на рубище нищего, на тюрьму и муки гонения. Обратные превращения не только не создают популярности, но заклеймляются соответствующим образом. Люди, ушедшие из стана погибающих в лагерь ликующих, да ещё готовящие узы и смерть своим недавним братьям, – кто пойдёт за ними из истинно верующих?

Нет, не сбудутся ожидания, возлагаемые сов. властью на нового «союзника»...

Обращаясь к самой постановке обвинения, защитник находил, что таковая не заслуживает серьёзной критики. Формулировка обвинения была бы прямо анекдотичной, если бы за ней не вырисовывались трагические перспективы. Митрополиту вменяют в вину факт ведения им переговоров с сов. властью на предмет «отмены или смягчения декретов об изъятии церковных ценностей». Но если это – преступление, то подумали ли обвинители, какую они роль должны отвести при этом Петроградскому совету, по почину которого эти переговоры начались, по желанию которого продолжались и к удовольствию коего закончились?!

Как обстоит дело в отношении доказательств? Было бы, разумеется, совершенно нелепо говорить о доказательствах той сплошной фантастики, которой переполнены и обв. акт, и речи обвинителей по поводу «всемирного заговора» с участием в нём митрополита и др. подсудимых. Впрочем, не больше доказательств и в другой, стремящейся быть конкретной части обвинения, относящейся к возбуждению, будто бы, митрополитом верующего населения против сов. власти.

В чём усматриваются доказательства этого деяния? Единственно в том, что, будто, митрополит через близких ему лиц распространял в народе переписанные на пишущей машинке копии своих заявлений в Помгол.

Защита отрицает самый факт подобного распространения. Нет надобности говорить о том, что ни по форме, ни по содержанию означенные заявления совершенно не соответствуют понятию о воззваниях духовного пастыря к пастве. Но, независимо от этого, против этого обвинения – неумолимая действительность и логика событий. Защита представила ряд номеров сов. газет, из которых видно, что ещё до изъятия, а также во время такового, заявления митрополита в Помгол неоднократно оглашались сов. печатью. Следовательно, сама же сов. печать способствовала тому, что десятки тысяч экземпляров заявлений митрополита проникли в народные массы. Какое же значение и цель – сравнительно с таким массовым распространением – могли иметь несколько десятков копий, сделанных на пишущей машинке (самое большее 100–150 копий, по предположению обвинения)? При данных обстоятельствах предъявлять к митрополиту подобное обвинение – не равносильно ли обвинению кого-либо в том, что он, желая способствовать распространению огня, уже охватившего со всех сторон огромное здание, бросил в пламя... горящую спичку или, с преступной целью усилить наводнение, приблизился к несущимся навстречу бурным волнам и... выплеснул в них стакан воды!..

Все такие «данные», представленные обвинителями, свидетельствуют, в сущности, лишь об одном: что обвинение как таковое не имеет под собой никакой почвы. Это ясно для всех. Но весь ужас положения заключается в том, что этому сознанию далеко не соответствует уверенность в оправдании, как должно было бы быть. Наоборот: всё более и более нарастает неодолимое предчувствие, что несмотря на фактический крах обвинения некоторые подсудимые, и в том числе митрополит, – погибнут. Во мраке, окутывающем закулисную сторону дела, явственно виднеется разверстая пропасть, к которой «кем-то» неумолимо подталкиваются подсудимые... Это видение мрачно и властно царит над внешними судебными формами происходящего процесса, и никого эти «формы» обмануть не могут...

В заключение Я. С. Гурович сказал приблизительно следующее:

«Чем кончится это дело? Что скажет когда-нибудь о нём беспристрастная история?»

«История скажет, что весной 1922 г. в Петрограде было проведено изъятие церковных ценностей, что, согласно донесениям ответственных представителей советской администрации, оно прошло в общем «блестяще» и без сколько-нибудь серьёзных столкновений с верующими массами».

«Что скажет далее историк, установив этот неоспоримый факт? Скажет ли он, что, несмотря на это и к негодованию всего цивилизованного мира, сов. власть нашла необходимым расстрелять Вениамина, митрополита Петроградского, и некоторых др. лиц? – Это зависит от вашего приговора».

«Вы скажете мне, что для вас безразличны и мнения современников и вердикт истории? Сказать это не трудно, но создать в себе действительное равнодушие в этом отношении невозможно. И я хочу уповать на эту невозможность»...

«Я не прошу и не «умоляю» вас ни о чём. Я знаю, что всякие просьбы, мольбы, слёзы не имеют для вас значения, знаю, что для вас в этом процессе на первом плане вопрос политический и что принцип беспристрастия объявлен неприменимым к вашим приговорам. Выгода или невыгода для советской власти – вот какая альтернатива должна определять ваши приговоры! Если ради вящего торжества советской власти нужно «устранить» подсудимого – он погиб, даже независимо от объективной оценки предъявленного к нему обвинения. Да, я знаю, таков лозунг. Но решитесь ли вы его провести в жизнь в этом огромном по значению деле? Решитесь ли вы признать этим самым перед лицом всего мира, что этот «судебный процесс» является лишь каким-то кошмарным лицедейством? Мы увидим»...

«Вы должны стремиться соблюсти в этом процессе выгоду для сов. власти? Во всяком случае, смотрите не ошибитесь... Если митрополит погибнет за свою веру, за свою безграничную преданность верующим массам, он станет опаснее для сов. власти, чем теперь... Непреложный закон исторический предостерегает вас, что на крови мучеников растёт, крепнет и возвеличивается вера»...

«Остановитесь над этим, подумайте и... не творите мучеников!!...»

Само собой разумеется, что нами приведён лишь весьма краткий (по необходимости) очерк речи защитника.

В связи с речью Я. С. Гуровича нужно отметить одно обстоятельство, весьма показательное для характеристики настроения, вызванного процессом в среде не только верующих, но и коммунистов – сравнительно низших рангов, разумеется.

Ввиду аплодисментов, сопровождавших кровавые «рефрены» Смирнова, защита опасалась контрманифестации со стороны настоящей, «вольной» публики... Поэтому ещё до своих речей защитники «агитировали» среди публики, прося её воздержаться от всяких внешних проявлений своих чувств, в интересах как подсудимых, так и самой публики, могущей подвергнуться всяким репрессиям.

Я. С. Гурович счёл даже необходимым в своей речи предупредить ещё раз публику о том же, указав, между прочим, в своём вступлении, что он просит и надеется на то, что все – и враги, и друзья – его выслушают со вниманием и, главное, в должном спокойствии. «Не забывайте, – прибавил он, – что я говорю от лица человека, который, может быть, обречён на смерть; а слова умирающего должны быть выслушиваемы в благоговейной тишине».

Но столь долго и насильно сдерживаемое настроение публики всё-таки прорвалось, и этот момент совпал с окончанием речи Я. С. Гуровича, которое было покрыто долго не смолкавшими аплодисментами. Трибунал заволновался, хотел было «принять меры», но оказалось, что в аплодисментах приняли живейшее участие... многочисленные коммунисты, занявшие часть зала. Столь неожиданный состав аплодировавших объясняется тем, что рядовые, «массовые» коммунисты глубоко не сочувствовали созданию данного процесса и, как выяснилось впоследствии, довольно откровенно выражали своё возмущение по этому поводу.

Не лишено также интереса отношение трибунала к речи защитника. Следует признать, что во время речи трибунал держал себя внешне корректно. Я. С. Гурович не был ни разу прерван (в общем, его объяснения в защиту митрополита заняли свыше шести часов). Очевидно было даже, что трибунал слушает защитника с полным вниманием. Чем объясняется такое отношение трибунала – заранее ли принятым решением предоставить защитнику полную свободу объяснений или же неожиданностью высказанной суровой правды, которую вряд ли часто приходится слышать сов. трибуналам, – судить не берёмся. Публике даже казалось, что во время речи защитника трибунал иногда, как будто, проявлял признаки сочувственного волнения. Это не невозможно. Из живых людей всё-таки очень трудно сделать совершенных манекенов, как ни стараются о том большевики. В конце концов, члены трибунала сотворили, конечно, волю пославших их, но, быть может, не без некоторой горечи в душе...

После Гуровича произнесли свои речи остальные, «советские» защитники, которые, в общем, отнеслись к своей задаче внимательно и добросовестно. Исключение представлял лишь один, «из молодых, да ранний». Защищая двух каких-то женщин (от обвинения которых «прокуроры» отказались), он произнёс яростную обвинительную речь по адресу главных подсудимых, уличая их в чёрных замыслах, в том, что это они «соблазнили малых сих» и т. п. «Эффект» от столь необычайного в летописях адвокатуры выступления смягчался лишь, во-первых, бездарностью такового, а, во-вторых, тем, что оно, во всяком случае, на исход дела, уже предрешённый, никак повлиять не могло... Обвинители, как и следовало ожидать, пришли в умиление и приняли на лоно своё неожиданного союзника, назвав его даже в своих репликах «единственным честным защитником». Говорят, этот юнец делает теперь большую карьеру. Правильно рассчитал...

В репликах со стороны обвинения приняли участие лишь Красиков и Смирнов. Ничего нового вторые речи обвинения не внесли в дело. Красиков по-прежнему с азартом настаивал на своей тезе: «Церковь есть организованное контрреволюционное сообщество», – а Смирнов избрал мишенью для своих аляповатых нападок русскую присяжную адвокатуру вообще и защитника Гуровича в особенности. Обвиняя русскую прис. адвокатуру во всевозможных контрреволюционных деяниях, Смирнов патетически восклицал: «Где были вы (прис. поверенные) во время революции 1905 года, когда народ умирал на баррикадах? С кем были вы? За кого стояли?» и т.д. и т.д.

Кстати, во время этой речи произошёл характерный инцидент. Одна нарядная дама, сидевшая невдалеке от обвинителя, произнесла по его адресу довольно громко: «Мерзавец!» Произошло замешательство. Даму немедленно арестовали и... немедленно же освободили, так как она оказалась женою одного из членов трибунала.

Вот как глубоко проникла зараза «церковной контрреволюции»!..

Защитники поручили Я.С. Гуровичу ответить на обвинительные реплики.

Гурович в своей второй речи указал, между прочим, Красикову, что его «теория» расходится с теорией, по крайней мере официальной, его начальства, которое всё же «терпит» существование церкви.

Кроме того, если церковь, как таковая, есть не что иное, как «преступное сообщество», то пришлось бы при такой квалификации посадить всех членов сей церкви на скамью подсудимых. Нелепость вывода доказывает абсурдность отправной точки зрения.

Обратившись к речи Смирнова, Я. С. Гурович заявил, что славное прошлое русской прис. адвокатуры не нуждается в защите от несправедливых и грубо-невежественных нападок, которые позволил себе этот обвинитель. «Что же касается, – сказал защитник, – вашего вопроса, где были мы, присяжные поверенные, во время революции 1905 года, то я вам, пожалуй, отвечу. Мы – вас защищали, вас и вам подобных. Русские присяжные поверенные исполняли тогда свои обязанности, не считаясь с личным риском, не останавливаясь перед перспективой тюрьмы и ссылки, их нередко постигавших... И скажу ещё, что, если бы даже каким-нибудь чудом они могли предвидеть, как их «отблагодарят» впоследствии их подзащитные, оказавшись у власти, – даже такое предвидение не остановило бы их в исполнении своего долга».

XII

Судебные прения окончились. Очередь – за «последним словом» подсудимых. Председатель делает распоряжение о прекращении с этого момента стенографирования процесса. Цель этого характерного распоряжения весьма понятна. Большевики не желают закрепления и распространения в населении тех речей, которые произнесут подсудимые в эти трагические минуты...

«Подсудимый Василий Казанский, – обращается председатель к митрополиту, – Вам принадлежит последнее слово».

Митрополит не спеша встаёт. Чётко вырисовывается его высокая фигура. В зале – всё замерло.

Вначале митрополит говорит, что из всего, что он услышал о себе на суде, на него наиболее удручающе подействовало то, что обвинители называют его «врагом народа». «Я верный сын своего народа, я люблю и всегда любил его. Я жизнь ему свою отдал, и я счастлив тем, что народ – вернее, простой народ – платил мне тою же любовью, и он же поставил меня на то место, которое я занимаю в православной церкви».

Это было всё, что митрополит сказал о себе в своём «последнем слове». Остальное, довольно продолжительное время своей речи он посвятил исключительно соображениям и объяснениям в защиту некоторых подсудимых, ссылаясь на документы и иные данные и обнаружив при этом большую память, последовательность и невозмутимое спокойствие. Одно из его утверждений представлялось, как он сам это признал, недоказанным. По этому поводу он заметил со свойственной ему тихой улыбкой: «Думаю, что в этом отношении вы мне поверите без доказательств. Ведь я, по всей вероятности, говорю сейчас публично в последний раз в своей жизни; человеку же, находящемуся в таком положении, принято верить на слово».

Момент был воистину потрясающий и незабываемый. Всем была ясна огромная нравственная мощь этого человека, который в такую минуту, забывая о себе, думает только о несчастье других и стремится им помочь...

Среди наступившей за заключительными словами митрополита благоговейной тишины раздался голос председателя, голос, в котором как будто прозвучала какая-то доселе ему не обычная мягкая нота: «Вы всё говорили о других; трибуналу желательно знать, что же вы скажете о самом себе?» Митрополит, который уже сел, вновь приподнялся и, с некоторым недоумением посмотрев на председателя, тихо, но отчётливо сказал: «О себе? Что ж я могу вам о себе ещё сказать? Разве лишь одно... Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре – жизнь или смерть, но что бы вы в нём ни провозгласили – я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение (при этом митрополит широко перекрестился) и скажу: слава Тебе, Господи Боже, за всё!»...

Таково было «последнее слово» митрополита Вениамина.

Передать настроение, охватившее публику, – невозможно. Иное легче пережить, чем описать.

Трибунал сделал перерыв.

Затем объяснения подсудимых продолжались.

Проф. Ю. П. Новицкий был очень краток. Он указал, что привлечение его к делу объясняется лишь тем, что он состоял председателем правления о-ва объед. прав, приходов. В приписываемых же ему деяниях он совершенно неповинен. Но если сов. власти нужна в этом деле жертва, он готов без ропота встретить смерть, прося лишь о том, чтобы сов. власть этим и ограничилась и пощадила остальных привлечённых.

И. М. Ковшаров заявил, что он знает, какая участь его ожидает. Если он давал объяснения в свою защиту, то только ради того, чтобы закрепить в общественном сознании, что он умирает невинным.

Сильное впечатление произвело последнее слово архимандрита Сергия. Он нарисовал картину аскетической жизни монаха и указал на то, что, отрешившись от всех переживаний и треволнений внешнего мира, отдавши себя целиком религиозному созерцанию и молитве, он одной лишь слабой физической нитью остался привязан к сей жизни. «Неужели же, – сказал он, – трибунал думает, что разрыв и этой последней нити может быть для меня страшен? Делайте своё дело. Я жалею вас и молюсь о вас»...

Объяснения остальных подсудимых особого интереса не представляли. Большинство заявило, что ничего прибавить к речам защиты не имеет.

Председатель объявил, что приговор будет объявлен завтра (в среду 5 июля) вечером.

Ко времени объявления приговора зал был почти пуст. Обыкновенной публики не пускали. Зато хоры были переполнены красноармейцами...

В 9 часов вечера трибунал вышел, и председатель огласил приговор.

Были присуждены к расстрелу десять лиц: митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Ю.П. Новицкий, И.М. Ковшаров, епископ Венедикт, Н. Н. Чуков (настоятель Казанского собора и ректор богословского института), Л, К. Богоявленский (настоятель Исаакиевского собора), М.П. Чельцов (протоиерей), Н. Ф. Огнев (проф. военно-юридической академии) и Н.А. Елачич (б. пом. статс-секретарь Государственного совета). Остальные обвинённые были приговорены к тюремному заключению на разные сроки – с «изоляцией» и без таковой. Значительная часть подсудимых (главным образом, из уличной толпы) была оправдана.

«Хоры» приветствовали приговор аплодисментами.

На подсудимых, их защитников и сумевших проникнуть в зал немногих лиц из публики приговор особого впечатления не произвёл. Многие знали его содержание уже за много дней и были к нему подготовлены...

Потянулись томительные дни... Кассационные жалобы, поездки в Москву, хлопоты, ходатайства перед ВЦИКом о помиловании...

Предвестником окончательного результата был омерзительный длинный пасквиль Красикова, появившийся в московских «Известиях», в котором этот быв. присяжный поверенный наносил последний удар в спину беззащитным и беспомощным осуждённым, доказывая, что о помиловании первых четырёх приговорённых к расстрелянию не может быть и речи. Президиум ВЦИКа так и постановил, заменив только последним шести подсудимым расстреляние – долгосрочным тюремным заключением (еп. Венедикту, Чукову, Богоявленскому, Чельцову, Огневу и Елачичу).

В понедельник 14 августа 1922 г. лицам, явившимся в дом предварительного заключения для обычной передачи пищи митрополиту, отцу Сергию, Новицкому и Ковшарову, было объявлено, что эти заключённые «потребованы и уже отправлены в Москву». Люди, знающие большевистский условный жаргон, поняли, в чём дело...

В ночь с 12 на 13 августа митрополит, о. Сергий, Новицкий и Ковшаров были увезены из тюрьмы и расстреляны в нескольких верстах от Петрограда.

Имеются некоторые сведения (сообщённые при обстановке, гарантирующей их достоверность) о последних минутах расстрелянных...

Новицкий плакал. Его угнетала мысль о том, что он оставляет круглой сиротой свою единственную 15-летнюю дочь. Он просил передать ей на память прядь своих волос и серебряные часы.

О. Сергий громко молился: «Прости им, Боже, – не ведают бо, что творят»...

Ковшаров издевался над палачами.

Митрополит шёл на смерть спокойно, тихо шепча молитву и крестясь...

Так умерли эти люди.

Население долго не хотело верить смерти митрополита. По этому поводу создавались разные легенды. Утверждали, между прочим, что большевики где-то тайно заточили митрополита. Возникновению этих слухов способствовало, между прочим, отсутствие, почему-то, официального сообщения о том, что приговор «приведён в исполнение». Впрочем, в этих легендах (говорят, и поныне держащихся) есть некая частица истины, как почти во всех народных преданиях: физически митрополит Вениамин погиб – в этом, к несчастью, нет сомнения, – но в сердце народном его светлый образ навсегда останется живым...

Британским министром иностранных дел в речи, произнесённой 20 марта 1923 г. в Палате Лордов, правильно была отмечена тайная цель коммунистической власти, о которой говорит самая неожиданность постановки процесса архиепископа Цепляка, цель, заключавшаяся «в своеобразном зондировании почвы, в подготовке процесса патриарха Тихона».

Указание это должно быть дополнено ещё другим – едва ли не ещё более существенным.

Процесс католического духовенства был несомненно не только «пробой» в смысле испытания европейских общественных настроений, но и «пробой» в смысле определения возможности расширения основных своих планов, среди которых плану уничтожения всякой религии и всякой церкви – церкви во всём мире, во всех странах и на всех материках – принадлежит едва ли не первое место.

Что такой план существует, в этом можно твёрдо убедиться из нижеследующих совершенно открытых заявлений руководителей воинствующего атеизма:

«Методы, формы, тактика антирелигиозной работы определяются всей совокупностью боевой обстановки. А она изменяется таким образом, что в своё время и слепым становится ясно, до какой степени необходима решительная борьба «против попа», называется ли он пастором, раввином, патриархом, муллой или папой; и столь же неизбежно на известной ступени эта борьба должна развернуться в борьбу «против Бога», называется ли он Иеговой, Иисусом, Буддой или Аллахом». «Пусть на западе не пришло время для таких форм антирелигиозной агитации и пропаганды, как у нас. Оно не за горами. К нему надо готовиться» (№ 407).

План разрабатывается тщательно, и, по мнению упомянутых выше руководителей, уже теперь можно сказать, что процесс разрушения на Западе и на мусульманском Востоке будет протекать в тех же формах, что и в России, что «... в таком же порядке будет развёртываться борьба в магометанских и католических областях, только её стадии быстрее будут следовать одна за другой» (№ 408).

Чтобы процесс развивался действительно быстро, для этого нужно только с умением подойти к делу. Например: «Чтобы поражать польское духовенство, мы можем использовать историю пап». «Богатство материалов – чрезвычайное. Чем шире, универсальнее был католизм, тем больше открывается в нём пунктов для самых тяжёлых ударов». «... Теперь было бы как раз самое время приняться за это необходимое дело» (№ 409).

План надо проводить энергично, но вместе с тем и крайне осторожно: «У некоторых представителей КИМ явилась мысль перекинуть кое-что от «комсомольских святок» за границу на Запад. Русские товарищи признали необходимым соблюдение величайшей осторожности и усомнились в своевременности такого начинания для Запада. Обмен мнений показал, что не существует разногласий на этот счёт» (№ 410).

Итак, весь вопрос исключительно в тактике и в ловкости подхода к делу. Что эта задача уже поставлена и что первые этапы уже, может быть, незаметно, но пройдены – о том говорит целый ряд фактов, обнаружившихся главным образом только благодаря несоблюдению в том или ином случае рекомендованной выше чрезвычайной осторожности.

Так, в статье, посвящённой делу архиеп. Цепляка и др., напечатанной в «Известиях ВЦИК», находим следующие строки: «...если Цепляк и компания считают для себя обязательным каноническое право⁵⁰, по которому только папа может распоряжаться церковным имуществом, то пусть они хлопочут частным образом перед папой, чтобы он разрешил верующим заключать договоры, предписанные нашими законодателями. Иначе они рискуют, что костёлы будут закрыты...» (№ 411).

Что католическая церковь и Папа действительно обязаны подчинить все свои каноны и прерогативы коммунистическим декретам – об этом считает необходимым напомнить (вскоре после заключения с Польшей позорного Рижского мира) и само сов. правительство. Так – в №№ 1–3 официального органа V-гo отдела Наркомюста находим следующее официальное разъяснение:

«Рижский мирный договор с Польской Республикой вызвал появление целого ряда ходатайств со стороны групп верующих католического исповедания о возвращении принадлежащих им ранее движимых и недвижимых имуществ.

Местные отделы юстиции (Саратовского, Астраханского губисполкомов, Сибревком и др.) обратились за разъяснением этого вопроса в Наркомюст, полагая, что разрешение его выходит за пределы компетенции местной власти, т.к. затронутые вопросы имеют государственное значение. ...V-й отдел дал нижеследующее разъяснение: изданный для регулирования церковно-государственных отношений всех религиозных обществ декрет об отделении церкви от государства и составленная в развитие его инструкция являются действующими законами РСФСР, и заключённый советской республикой договор с Польшей нисколько не колеблет принципов, положенных в основу их, а потому католические церкви и религиозные общества на территории РСФСР подчиняются общим принципам советской церковной политики и после заключения русско-польского договора» (№ 412).

Целый ряд аналогичных симптоматичных фактов показывает, что упомянутое выше расширение плана в сторону угрозы другим вероисповеданиям проводится постепенно, осторожно, но вполне реально. Таковы, например, следующие факты:

1) Нащупывается почва для атеистического развращения мусульманского мира. В № 44 (1781) «Известий ВЦИК» от 27-го февраля 1923 года в телеграмме из Баку от 24 февраля сообщается о принятии на митинге резолюции «с требованием суда над Магометом» (№ 414).

2) Обращается исключительно напряжённое внимание на рост союзов коммунистической молодёжи в различных государствах мира. По заявлению коммуниста Петровского, сделанному в июне 1923 года на съезде коммунистической молодёжи, дело обстоит следующим образом: «На востоке мы продолжаем вовлекать в коммунистическое движение массы молодёжи. В Карелии сейчас 70 организаций с 50 000 членов, в Китае КСМ насчитывает 3000 человек и группирует вокруг себя пятидесятитысячную армию китайских студентов – эту наиболее революционную часть китайского населения. В Монголии союз насчитывает 1500 человек, в Японии движение молодёжи также идёт вперёд и т.д. В Германии мы имеем сейчас 35 000 членов КСМ и поставили себе задачей увеличить численность союза до 100000. В Норвегии имеем сейчас 18000, в России КСМ объединено более 300 000 человек, а в общем КСМ сейчас насчитывает до 750 000 человек членов союза».

3) В результате этих успехов даже в таком крупном европейском центре, как Берлин, оказывается возможным появление в печати заметок следующего содержания: «Чтобы воспрепятствовать нарушению порядка богослужения в берлинском соборе, полицей-президент издал распоряжение, согласно которому демонстрации в Лусгартене разрешаются лишь после окончания службы в соборе».

(Означенное распоряжение было издано после неоднократных столкновений, имевших место между молящимися, выходившими из кафедрального храма, и юными комсомольцами-хулиганами).

4) Подготавливаются шаги к внесению раскола в православную церковь на Западе. Так, в № 83 (1820) «Известия ВЦИК» помещено следующее сообщение: «Церковные обновленческие группы предполагают в ближайшее время организовать за границей свои ячейки...» (№ 417).

5) Кое-где первые семена для разногласий уже брошены. Так, по поводу участия епископа церкви методистов в Америке Блэка в «Красном соборе» – в Праге было опубликовано следующее официальное заявление Чехосл. отд. методистской Еписк. Церкви Юга.

«Сведения, появившиеся в газетах, основанные на приписываемых еписк. Блэку заявлениях, дают неверную картину отношений методис. Церкви к Советскому или какому-либо правительству.

Епископ Блэк поехал в Москву не как представитель методистской церкви, а по собственной инициативе.

Основываясь на приписываемых еписк. Блэку заявлениях, Совет епископов методистской церкви, заседающий в данное время в Америке, г. Канзасе, штат Миссури, отдал приказание епископу Блэку покинуть Россию.

Методистская церковь не есть и никогда не будет политической организацией.

Великой задачей методизма является распространение во все концы мира чистого учения Евангелия Спасителя и Его любви и старание привести всех людей без различия рас, политических убеждений и религий к более полному пониманию христианских принципов.

Любые информации, относящиеся ко всему вышеизложенному, могут быть получены в методистской миссии в Праге,

Н. Л. Нилл, Начальник Миссии» (№ 418).

Подобного рода характерных фактов немало.

Должно ещё отметить также, что с некоторого времени тон московских коммунистических главарей по отношению к верховным руководителям инославных вероисповеданий сделался исключительно вызывающим. Образцом, иллюстрирующим этот тон, может служить неслыханно наглая статья известного коммуниста и уголовного преступника К. Радека, напечатанная в № 32 «Правды» от 15.04.1923 г. и озаглавленная «Лекция Истории для архиеп. Кентерберийского и лекция истории об архиепископах Кентерберийских».

Было бы бессмысленно воспроизводить эту нелепую огромную статью целиком. Необходимо, однако, ради изобличения наглости и приёмов, практикуемых лицами, при коих состоит среди других и британский представитель, – необходимо воспроизвести хотя бы некоторые отрывки этой «лекции», читаемой Радеком на страницах «правительственного» органа главе англиканской церкви.

В конце первой главы этой статьи читаем:

«Подведём некоторые итоги первой главы нашей исторической лекции.

Церковь пыталась сначала установить своё господство над имущими классами. За это архиепископам Кентерберийским отрезывали головы. Но когда феодальная власть, короли и помещики, согнув в бараний рог церковь, перебив низшее духовенство, разделили добычу с архиепископами и епископами, с князьями церкви, то эти защитники религии не только сделались слугами всякой королевской прихоти, лакеями помещичьей реакции, но и разрешили королям вмешиваться во все дела религии и церкви и определять, что такое религия.

Ещё один факт. Значительная часть имущества, принадлежащего теперешней английской аристократии, ведёт своё происхождение от грабежа церковного имущества, произведённого Генрихом VIII, который роздал его светским и церковным вельможам. Если теперь наследники грабителей кричат против «грабежа» церковного имущества и протестуют против этого «святотатства» во имя религии, то всякий сознательный английский рабочий должен им посмеяться в лицо.

Генрих VIII ограбил церковь для того, чтобы делать подарки своим наложницам, архиепископам и дворянам. И церковь английская молчала, когда её князья получали взятки от короля».

В главе II, озаглавленной «Как архиепископы Кентерберийские защищали «свободу религии» от восставших крестьян и рабочих», читаем:

«По истории архиепископов Кентерберийских выходит так: когда король назначает себя главой церкви, когда он определяет её учение и даже если он её немножко пограбит, то всё это есть «свобода религии», если только ограбленное делится между королём и архиепископами ... когда верующие рабочие и крестьяне, ссылаясь на святое писание, добиваются, чтобы попы отказались от роскоши, жранья и пьянства, чтобы жили с народом, – то это есть святотатство, за которое Архиепископ Кентерберийский посылал на смерть тысячи трудовых людей.

Теперь ясно, что Архиепископ Кентерберийский Фома Девизен в 1923 году после так называемого рождения Христа борется за то же самое, что и его предшественники в XIV и XVI столетиях. Монах Джон Болль, который в неуклюжих словах XIV века провозглашал истину коммунизма, был также ненавистен Архиеп. Кентерберийскому XIV века, как Архиеп. Кентерберийский XX века ненавидит агентов Москвы».

В главе III, озаглавленной «Нетленные мощи святого Уркварта», читаем:

«... когда Уркварт думает, что нажимом можно ускорить уступки советского правительства, то Архиеп. Кентерберийский плачется по поводу попранных прав католической, еврейской и православной религий».

В заключение г. Радек даёт следующий «Совет Архиепископу Кентерберийскому»:

«Многоуважаемый Фома Девизен, лекцию по истории прочёл вам я, человек некомпетентный в церковных делах. Если будете чересчур много врать, то Коминтерн посадит двух специалистов, и они состряпают такую историю Кентерберийского архиепископства, что вам плохо придётся от этого. Так как теперь в Англии за такие дела людей нельзя жечь на кострах, то негодяи английские коммунисты напечатают всю эту историю, в которой размажут все грехи и ваши и ваших предшественников, не щадя их незаконных детей, и напечатают всё в миллион экземпляров... оставьте в покое советскую Россию». К. Радек (№ 419).

Вся эта непередаваемая в целом виде наглость последовала в ответ на следующую телеграмму, переданную агентством Рейтер 12 апреля:

«Лондон. 12/IV (Рейтер). Архиепископ Кентерберийский и Йоркский, римско-католический епископ Вестминстерский и верховный раввин, «объединившись в чувстве возмущения и отвращения», опубликовали совместный протест против жестокой войны русского советского правительства со всеми формами религиозных вероисповеданий и против дикого преследования духовенства и верующих». Они заявляют, что такая политика должна вызвать протест всех сторонников свободы веры» (№ 420).

Указанная выше статья не представляет собою какого-либо исключения. Ещё яснее замыслы и намерения воинствующего атеизма, обнаруживающиеся в другой статье, напечатанной в номере 2 главного органа атеистов (журн. «Безбожник») и озаглавленной «Религия и рабочие». В статье этой (или точнее, может быть, в интервью) читаем:

«Тов. Мак-Манус, представитель английской коммунистической партии и член Исполкома Коминтерна, сообщил нашему сотруднику следующее: борьба с религиозным дурманом в Англии очень трудна, ибо она, прежде всего, наталкивается на суровые законы буржуазной страны, охраняющие поповщину. Церковь, как известно, в Англии является государственной, в особенности та церковь, которая считается официальной (в Англии существуют разные религии и церкви). Главный представитель церкви Архиепископ Кентерберийский получает из государственной казны около 10000 фунт(ов) в год и в силу своего звания заседает в палате лордов и в тайном совете короля...

Государство охраняет церковь как один из устоев буржуазного строя. Критика церкви запрещена законом. В Англии мы имеем известные законы о кощунстве, которые правительство пускает в ход всякий раз, как только раздаётся свободное открытое слово против поповщины. Лишь недавно был осуждён на шесть месяцев тюремного заключения за кощунство некто Готт, позволивший себе резко нападать на религию...

Большое значение в развитии антирелигиозной пропаганды имеет рост школ в социалистическом движении, в которые идут тысячи посетителей. За последнее время организовалась «лига коммунистической молодёжи», которой предстоит сыграть важную роль в этой области борьбы за освобождение рабочего класса.

Таким образом, одна из твердынь английского капитализма, их церковная организация, крепко державшая в оковах рабочий класс, начинает шататься. Надо её всё энергичнее трясти и бить, чтобы от неё поскорее осталось бы одно печальное воспоминание» (№ 420а).

Ещё более откровенен воинствующий атеизм в статье, напечатанной в главном органе РКП и озаглавленной «Почему не судят Папу Римского». Эпиграфом к этой статье стоят следующие строки: «Суд над Цепляком установил, что главным виновником организационного сопротивления, оказанного контрреволюционными католическими попами изъятию церковных ценностей, является Папа Римский. Его надо предать суду революционного трибунала».

В самой статье читаем:

«Только что закончившийся суд и приговор над католическим духовенством, над католическими ксендзами и архиепископами ещё раз подтвердил и показал, что не только православная религия и вера является контрреволюционной, враждебной рабочим и крестьянам, но и католическая религия (как и всякая другая) является ярым врагом рабоче-крестьянского государства.

На этом суде выяснилась одна чрезвычайно любопытная черта, которую суд ни в прениях сторон, ни в своём приговоре не отметил. Все подсудимые оправдывались и ссылались на то, что они сопротивлялись изъятию ценностей и поступали так потому, что выполняли лишь волю и директивы своего верховного главы – Папы Римского, который поэтому и есть в сущности главный виновник, а они являются лишь его соучастниками и исполнителями.

А если это так, а мы не можем сомневаться, что это так, потому что слишком много авторитетных и хорошо сведущих свидетелей об этом говорило, – всё подсудимое католическое духовенство, а не станет же оно клеветать на своего верховного главу, – то почему же не притянули, не призвали к справедливому ответу и к суду революционного трибунала этого главного организатора, вдохновителя и руководителя, а следовательно и виновника – Папу Римского?»

«Если доказано, что Папа является главным виновником, то почему его не отдали под суд?

Пожалуй, оттого, что он сам непосредственно не сопротивлялся. Но ведь патриарх Тихон тоже сам не сопротивлялся, однако его всё же как главного руководителя и вдохновителя судят, и справедливо судят.

Так, может быть, Папу не отдали под суд из-за опасений каких-нибудь международных осложнений, могущих из-за этого возникнуть?

Но и тут, по-видимому, не так. Потому что международные осложнения, как известно, не бывают из-за суда над попом, будь то даже сам Папа, а происходят они из-за более реальных, экономических и материальных причин».

«Или, может быть, его не судили и не судят потому, что он находится вне пределов советской России? Всё равно, дескать, приговор нельзя будет привести в исполнение.

Но и эти соображения не выдерживают критики».

«...мы твёрдо убеждены и знаем, что наш приговор будет приведён в исполнение, потому что рано или поздно, а буржуазная Италия неминуемо станет советской, и тогда Святейший Папа может очутиться в таком же приблизительно неприятном и неудобном для него положении, как его коллега, Патриарх Тихон, и он, Папа, будет, понятно, действовать также контрреволюционно.

Но допустим невозможное, допустим, что там запоздает революция и что Италия еще долгие годы не будет советской. Или лучше представим себе, что Папа Римский преждевременно умрёт. Но даже и тогда суд и приговор над ним имел бы свой глубокий смысл. Ведь папа считается у верующих католиков неприкосновенным, безгрешным святым и чуть ли не сверхъестественным существом, и вдруг этого святого человека начинают судить как простого смертного, приговаривают к наказанию...» (№ 421).

Идея, высказанная в этой статье, была живо использована и осуществлена атеистическими агитаторами для устройства публичных инсценировок суда над Папой Пием XI. По сообщению заграничной печати, первая такая инсценировка, совпадающая с моментом написания настоящих строк, была организована в г. Костроме комячейкой местного пехотного полка. Обвинителем выступал красноармеец Епифанов.

О второй такой же инсценировке сообщается в следующих выражениях:

«... комсомольцы торжественно отпраздновали в помещении «Яра» успех «красной» пасхи. После многочисленных речей тут же инсценирован был суд над Папой Римским. Подсудимому было предъявлено обвинение в контрреволюционности и противодействии коммунизму. Папа признан виновным и приговорён к смертной казни. Приговор встречен был громом аплодисментов. Постановлено устраивать такие процессы во всех пролетарских клубах и рабочих собраниях» (№ 421 а).

Заканчивая эту книгу – быть может, самую страшную по содержанию из всех книг, когда-либо написанных, – мы не можем не заметить, что и суд над Римским Первосвященником не является вовсе чем-то таким, чего превзойти во царстве III Интернационала невозможно.

Приводимая ниже короткая телеграмма говорит, что в поступательном шествии дьявола и это безумие и кощунство уже превзойдено.

Вот дословный текст этой телеграммы:

«Москва. (О.Э.) В клубе Московского гарнизона в присутствии Троцкого и Луначарского состоялось собрание, на котором было инсценировано заседание политического трибунала для вынесения приговора над Богом. На заседании присутствовало до 5.000 красноармейцев. Подобные заседания устраиваются агитотделом коммунистической пропаганды» (№ 422).

Единственным комментарием здесь могут быть только строки, написанные в большой немецкой газете беспристрастным очевидцем этого кошмара:

"Был суд...

Подсудимым на этот раз был не С. Р., не монархист, но, если хотите, настоящий монарх Сам Господь Бог. Его привлекли к суду за различные позорные деяния, которые Он совершил, и так как Он имел дерзость отсутствовать, то Его присудили заочно».

Рассказав далее в том же саркастическом тоне все подробности этого нелепого возмутительного зрелища, автор замечает: «Единственное, что существует – это красный солдат. Ружьё к плечу. Готово! Бац! Застрелен, конец! А где Господь? Господь – ничего».

Вот какие идеи, говорит автор, большевики стараются распространить среди русского крестьянского населения, глубоко верующего по существу. Не выдержит наконец народ этого издевательства.

«Подымется во весь гигантский рост как библейский огненный столб, опустит свою толстую широкую руку и даст этому красному обезьяне-комедианту такую пощёчину, что весь земной шар сотрясётся» (№ 423).

К настоящему моменту гонение коммунистической власти на православную церковь в России приняло новую форму. Не довольствуясь отрицательной задачей разбития единства иерархической организации русской церкви, коммунисты решили выбросить за борт провозглашённый в их конституции принцип отделения церкви от государства и заняться положительной церковной политикой, создав угодную себе государственную организацию церковного управления.

Годы террора подготовили для них нужный отбор «живоцерковных», вольно-думствующих, преступных, малодушных и оппортунистических иерархов. Криминальный Евдоким (Василий Мещерский), ещё в бытность епископом Американским вступивший в незаконную связь, приживший целую семью и растративший церковное имущество, напрасно помилованный собором епископов в 1918 г., был поставлен во главе этого предприятия. На соборе, организованном в Москве в 1923 г. при пособии большевистских властей, патриарх Тихон был вторично объявлен этими церковными большевиками низложенным, а для распоряжения судьбой безгласного и терроризованного православного населения с его забитым духовенством учинён Священный Синод под председательством Евдокима из г.г. Введенского, Красницкого, из разного рода псевдоархиерейских безличностей и прочих церковных авантюристов под командой агента ГПУ тов. Тучека в роли безапелляционного деспота обер-прокурора. Этот Свящ. Синод в последнее время присвоил себе имя Святейшего Синода, чтобы под старым титулом легче вести захватную интригу по отношению к заграничным русским церквам. Что же касается захвата церквей внутри России, то, по воле тиранов коммунистической партии, его надо признать печальным, но совершившимся фактом. Как был в своё время захвачен большевиками аппарат государственной власти и офицеры, и чиновники, и интеллигенция страны поголовно, кроме бежавших, были порабощены на служение коммунистической карикатуре государства, так же теперь ими отдан административный аппарат церкви в распоряжение агентурному Синоду. Патриарх не имеет права и возможности отдавать (кроме устных и почти тайных) распоряжений по управлению русской церковью, а большевистский Синод по казённой почте и телеграфу рассылает приказы и назначения по всей России, карает и милует, даёт хлеб и отнимает; и все остальные кафедры, церкви, приходы, священники очутились под железным колпаком его власти. Как показывает прилагаемый мартиролог ещё не расстрелянной православной, верной Патриарху иерархии – почти все православные кафедры лишились своих архипастырей, томящихся в тюрьмах и ссылках. На их место наставлены беззаконные лжеепископы – часто из женатых попов, которые объявили себя начальниками епархий и при помощи местных совдепов с большим или меньшим, но всегда с насилием совести населения, а особенно несчастного духовенства, командуют над православным стадом. По внешности для обмана масс принята тактика сокрытия раскола и отступничества от православия. Лжеиерархия служит в церкви и старается вести себя по-старому. Запрещено только возглашать имя Патриарха как политического преступника. Молиться о безличном Синоде – дело тоже привычное. И масса, особенно в провинции и деревне, где гнёт властей особенно жесток, не знает, в какой, собственно, церкви она получает таинства, сговариваясь часто с батюшкой считать себя истинно-православными тайком от гонителя-начальства. Особенно мучительно состояние сознательной богословской совести духовенства, подвергаемой по местам пытке анкет о том, «како верует» и какую власть в церкви признаёт. Правдивые лишаются места и идут в тюрьму и ссылки. Большинство к рабству политическому с отчаянием прибавляет рабство религиозное и служит православному народу с трагическим сознанием антихристовой неволи, невольного участия в еретичестве и раскольничестве блудных иерархов. Для более тонких религиозных натур это ад!

Более счастливы столицы и большие города, где в первый же период борьбы за православие и верность Патриарху, при активности интеллигентных мирян духовенство смогло спасти свои церкви и приходы от захвата несколько позднее получившими содействие компартии красноцерковниками. Москва и Петербург в подавляющем большинстве церквей удержали и восстановили православие, но ценой целых рядов упрятанных в темницы иерархов, иереев и мирян и ценой постоянных прямых и косвенных преследований со стороны местных властей. Деятели православия в рясах, пиджаках, платьях и даже детских платьицах систематически, от случая к случаю, «снимаются» с мест и гноятся в ссылках. Эти удары бьют по православию непрерывно и истребляют его опорные, активные элементы.

Страна, где немыслимо напечатать Евангелие или молитвенник, где нельзя даже в семье, даже родителям учить вере одновременно более двух детей (присоединение к ним третьего – уже преступление), страна, где историческое, национальное вероисповедание большинства коренного русского населения, т.е. православие, объявлено политически вредной сектой – это страна невероятного ни для Европы, ни для Азии, ни для Африки, небывалого в истории гонения на религию!

Указатель источников⁵¹

№ 1 – «Известия» № 166 (1605) от 27 июня 1922 года.

№ 2 – «Кр. Газета» от 6 апреля 1923 года.

№ 3 – «Рабочая Москва» сентябрь 1922 года.

№ 4 – «Известия» № 279 (1718) от 9 июля 1922 года.

№ 5 – «Известия» № 4 (1741) от 5 января 1923 года.

№ 6 – Журнал «Безбожник» № 2 – Ст. «Осанна в вышних».

№ 7 – Журнал «Безбожник» № 2 из ст. – Церковная механика» – автор В. Дубовский.

№ 8 – Журнал «Безбожник» № 4, апрель 1923 года. Статья «Кому и для чего нужны басни о Воскресении Христа», автор Ант. Логинов.

№ 9 – Журнал «Безбожник» № 2, февраль, статья «Почему я разлюбил своего Бога», автор О. Полинский.

№ 10 – Журнал «Безбожник» № 4, апрель; статья «Кому «нужен Бог и кому не нужен».

№ 11 – «Безбожник» № 2; статья «Почему мы безбожники», автор А. Сольц.

№ 12 – «Безбожник» №2; статья «О Господе Боге и святах Его»; автор Ант. Логинов.

№ 13 – «Безбожник» № 2; статья «Бог, кровь и розги», автор Ю. Ларин.

№ 14 – «Безбожник» № 2; статья «Смена вех в церкви», Я. Окунева.

№ 15 – «Пpoгpaммa «коммунистов» Н. Бухарина; стр. 51-я.

№ 16 – «Правда» (Москва) № 69 от 31 марта 1921 года.

№ 17 – «Программа союза коммунистической молодежи», § 5-й.

№ 21 – «Из Протоколов Особой Следственной Комиссии по расследованию злодеяний большевиков на юге России».

№ 22 – Протокол допроса, произведённого офицером французской военной миссии при русском командовании в Сибири.

№ 23 – «Общее Дело», № 146, от 8 декабря 1920.

№ 24 – Протест духовенства Северной области, переданный правительству области для отправления на Версальскую мирную конференцию.

№ 25 – «Знамя Трудовой Коммуны» от 18 октября 1918.

№ 26 – «Общее Дело», № 146, от 8 декабря 1920.

№ 27 – «Общее Дело», № 146, от 8 декабря 1920.

№ 28 – «Известия» от 28 марта 1922 года.

№ 29 – «Патриарх Тихон и его церковь», Ионы Брихневича (Антирелигиозная брошюра, «правительственное» издание).

№ 29-а – «Известия ВЦИК» № 166 (1605) от 27 июля 1922 года.

№ 32 – «Красная Газета» от 23 марта 1922 года.

№ 33 – Частное письмо (Напечатано в Варшавской газете «За Свободу» № 130 от 11 апреля 1922 года).

№ 34 – Информация газеты «Морнинг Пост», переданная из Гельсингфорса 3-го апреля 1922 года.

№ 35 – «Правда» (Москва) № 110 1922 года.

№ 36 – «Правда» (Москва) № 100 от 7 мая 1922 года.

№ 38 – «Правда» (Москва) № 73 от 31 марта 1922 года.

№ 39 и № 39-а – «Правда» № 70 (1509) от 28 февраля 1922 года.

№ 40 – «Известия ВЦИК» № 70 (1509) от 28 февраля 1922 года.

№ 41 – «Правда» (Москва) №№ 51, 52, 57, 73.

№ 42 – Телеграмма польск. телегр. агентства (по «Известиям ВЦИК» от 10 мая 1922 года).

№ 43 и № 44 – «Правда» № 101 1922 года.

№ № 45–48 – «Правда» (Москва) № 106 от 1922 года. 49–51 – «Правда» (Москва) № 108 от 17 мая 1922 года.

№ 52 – «Красная Газета» от 16 мая 1922 года.

№ 53 – «Известия ВЦИК» от 17 мая 1922 года.

№ 54 – «Правда» (Москва) № 110 от 19 мая 1922 года.

№ 55 – «Правда» (Москва) № 108 от 17 мая 1922 года.

№ 56 – «Правда» (Москва) № 111 от 20 мая 1922 года.

№ 57 – «Красная Газета» от 21 мая 1922 года.

№ 58 – «Известия ВЦИК» от 19 мая 1922 года. 58-а – «Таймс» от 26 мая 1922 года

№ 58-в – «Таймс» от 8 июня 1922 года.

№ 59 и № 60 – По «Известиям ВЦИК» № 169 (1608) от 30 июля 1922 года.

№ 60-а – «Таймс» от 11 июля 1922 года.

№ 62 – «Правда» (Москва) № 148 от 6 июня 1922 года.

№ 63 – «Правда» (Москва) № 148 от 6 июня 1922 года.

№ 64 – «Правда» (Москва) №№ 158 и 159.

№ 65 – «Правда» (Москва) №№ 158 и 159.

№ 66 – «Правда» (Москва) № 166 от 27 июля 1922 года.

№ 67 – «Правда» (Москва) № 166 от 27 июля 1922 года.

№ 68 – «Правда» (Москва) № 188 от 23 августа 1922 года.

№ 69 – «Правда» (Москва) № 188 от 23 августа 1922 года.

№ 70 – «Известия ВЦИК» № 200 (1639) от 7 сентября 1922 года.

№ 71 – «Известия ВЦИК» № 211 (1650) от 20 сентября 1922 года.

№ 72. – «Правда» (Москва) № 268 от 26 ноября 1922 года.

№ 73 – «Правда» (Москва) № 270 от 29 ноября 1922 года.

№ 74 – «Правда» (Москва) № 275 от 5 декабря 1922 года.

№ 74-а – «Правда» (Москва) № 269 от 28 ноября 1922 года.

№ 75 – «Известия ВЦИК» № 283 (1722) от 14 декабря 1922 года.

№ 76 – «Правда» (Москва) № 86 от 20 апреля 1922 года.

№ 77 и № 78 – «Правда» (Москва) № 86 от 20 апреля 1922 года.

№ 79 – «За Свободу» № 147 от 3 мая 1922 года.

№ 80 – «Правда» (Москва) № 99 от 6 мая 1922 года.

№ 81 – «Руль» № 457 от 19 мая 1922 года.

№ 82 – «Правда» (Москва») № 100 от 7 мая 1922 года.

№ 82 и № 83 – «Известия ВЦИК» № 166 (1605) от 27 июля 1922 года.

№ 85 – «Правда» (Москва») № 95 от 30 апреля 1922 года.

№ 86 – «Правда» (Москва») № 276 от 6 декабря 1922 года,

№ 87 – «Правда» (Москва») № 101 от 9 мая 1922 года.

№ 88 – «Правда» (Москва») № 86 от 20 апреля 1922 года.

№ 89 – «Правда» (Москва») № 91 от 26 апреля 1922 года.

№ 90 – «Правда» (Москва») № 86 от 20 апреля 1922 года.

№ 91 – «Правда» (Москва») № 92 от 27 апреля 1922 года.

№ 92 и № 93 – «Правда» (Москва») № 91 от 26 апреля 1922 года.

№ 94 – «Последние Новости» № 632 от 9 мая 1922 года.

№ 96 – «Правда» (Москва) № 99 от 6 мая 1922 года.

№ 97 – «Правда» (Москва») № 102 от 10 мая 1922 года.

№ 98 – «Правда» (Москва») № 99 от 6 мая 1922 года.

№ 99 – «Известия ВЦИК» № 171 (1610) от 2 августа 1922 года.

№ 100 – «Известия ВЦИК» № 173 (1612) от 4 августа 1922 года.

№ 101 – «За Свободу» № 149 от 25 апреля 1922 года.

№ 102 – «Газета Подзенна» – июнь 1922 года.

№ 103 – «Правда» (Москва) см. комплект от марта 1923 года.

№ 104 и № 105 – «Последние Новости» № 841.

№ 106 – «Новая Русская Жизнь» (перепечатка из Шведской газеты).

№ 107 – «Известия ВЦИК» № 287 (1726) от 19 декабря 1922 года.

№ 117 – Н. Степанов. «Задачи и методы антирелигиозной пропаганды».

№ 117-а – «Накануне», № 377 от 3 ноября 1922.

№ 118 – Я. Окунев. «Смена вех в церкви». – «Безбожник», № 2 (1923).

№ 119 – «Революция и церковь», №№ 1–3 (1923).

«Разъяснение V отд. Нар. Ком. Юст.» за № 277 от 12 декабря 1922.

№ 120 – «Разъяснение V Отд. Нар. Ком. Юст.» за № 271 от 14 апреля 1922.

№ 121 – «Разъяснение V Отд. Нар. Ком. Юст.» за № 250 от 25 сентября 1920.

№ 122 – «Революция и церковь», №№ 1–3. Извлечение из циркуляра Нар. Ком. Юст.

№ 123 – «Деревенская коммуна», № 67(175) от 25 марта 1919.

№ 124 – «Революция и церковь», №№ 1–3. «Разъяснение V отд. Нар. Ком. Юст. за № 264 от 8 апреля 1920 (21?).

№ 125 – «Правда», № 108 от 15 мая 1923.

№ 126 – «Революция и церковь», №№ 1–3.

№ 127 – «Известия ВЦИК», № 44 (1781) от 27 апреля 1923.

№ 128 – «Революция и церковь», №№ 1–3.

№№ 129, 130– «Безбожник», № 2.

№ 131 – «Революция и церковь», №№ 1–3.

№ 132 – «Безбожник», № 2 (1923).

№ 133 – «Деревенская коммуна», № 67(175) от 25 марта 1919.

№ 134 – «Известия ВЦИК», № 69(1806) от 29 марта 1923.

№ 135 – «Известия ВЦИК», № 122 (1857) „т 2 июня 1923.

№ 136 – Б. Титлинов. «Новая церковь» (выходные данные не указаны).

№ 137-а – «Известия ВЦИК», № 31 (1768) от 11 февраля 1923.

№ 138 – «Известия ВЦИК», № 80 (1817) от 13 апреля 1923.

№ 139 – «Последние новости», № 725 (1922).

№ 140 – «Последние новости», № 723 от 27 июля 1922.

№ 141 – «Известия ВЦИК», № 80 (1817) от 13 апреля 1923.

№ 142 – «Известия ВЦИК», № 724 от 28 августа 1922.

№ 143 – «Известия ВЦИК», № 735 от 10 сентября 1922.

№ 143-а – «Известия ВЦИК», № 390 (1729) от 22 декабря 1922.

№ 144 – «За свободу» – см. комплект за апрель 1923.

№ 145 – «Известия ВЦИК», № 85 (1822) от 19 апреля 1923.

№ 146 – «Заря Востока» (Тифлис), № 15 от 22 января 1923.

№ 147 – «Известия ВЦИК», № 38 (1775) от 20 февраля 1923.

№ 148 – «Правда», № 47 от 23 февраля 1923.

№№ 149, 150 – «Известия ВЦИК», № 44 (1781) от 27 февраля 1923.

№ 151 – «Известия ВЦИК», № 45 от 28 февраля 1923.

№ 152 – «Безбожник», № 2, 1923.

№ 153 – «Известия ВЦИК», № 47 (1784) от 2 марта 1923.

№ 154 – «Известия ВЦИК», № 52 (1789) от 8 марта 1923.

№№ 155, 156– «Известия ВЦИК», № 53 (1790) от 9 марта 1923.

№ 157 – «Известия ВЦИК», № 55 (1792) от 11 марта 1923.

№ 158 – «Безбожник», № 4, 1923.

№ 159 – «Правда», № 59 от 17 марта 1923.

№№ 163, 164 -«Правда», № 65 (1802) от 24 марта 1923.

№№ 165, 166 -»Правда», № 67 (1804) от 27 марта 1923.

№ 167 – «Правда», № 66 (1803) от 25 марта 1923.

№ 168 – «Правда», № 72 (1809) от 1 апреля 1923.

№ 169 – «Правда», № 83 (1810) от 3 апреля 1923.

№ 170 – «Правда», № 86 (1813) от 6 апреля 1923.

№№ 171, 172– «Правда», № 90 (1817) от 13 (10) апреля 1923.

№ 173 – «Известия ВЦИК», № 79 (1816) от 12 апреля и № 81 (1818) от 14 апреля 1923.

№№ 174 – 179 – «Известия ВЦИК», № 79 (1816) от 12 апреля 1923.

№ 180 – «Правда», № 83, 1923.

№№ 181, 182 – «Известия ВЦИК», № 83 (1820) от 17 апреля 1923

№ 183 – «Известия ВЦИК», № 85 (1822) от 19 апреля 1923.

№ 184 – «Известия ВЦИК», № 52 (1789) от 8 марта 1923.

№№ 185 – 189 – «Известия ВЦИК», № 89 (1826) от 24 апреля 1923.

№№ 190, 191 – «Известия ВЦИК», № 90 (1827) от 25 апреля 1923.

№ 192 – «Известия ВЦИК», № 128 (1865) (1923).

№ 193 – «Правда>, № 98 от 5 мая 1923.

№ 194 – «Известия ВЦИК», № 52 (1789) от 8 марта 1923.

№ 194-а – «Революция и церковь», №№ 1–3, с. 72.

№ 195 – «Правда», № 48 от 3 марта 1923.

№ 196 – «Правда», № 100 от 8 мая 1923.

№ 197 – «Правда», № 103 от 11 мая 1923.

№ 199 – «Революция и церковь», №№ 1–3.

№ 200 – «Известия (ВЦИК)» № 107 (1844) от 16 мая 1923.

№№ 201–205 – «Революция и церковь», №№ 1–3.

№№ 206, 207. В. Рожицын. «Святая Пасха» (брошюра).

№ 208 – «Известия ВЦИК», № 297 (1736) от 30 декабря 1923.

№ 209 – «Известия ВЦИК», № 4 (1741) от 9 января 1923.

№№ 210 —216—"Известия ВЦИК», № 5 (1742) от 10 января 1923.

№ 217– «Они», № 108 от 8 февраля 1923.

№№ 218 – 223– «Известия ВЦИК», № 5 (1742) от 10 января 1923.

№№ 224 – 227 – «Известия ВЦИК», № 6 (1743) от 11 января 1923.

№ 227-а – «Правда» (Петроград), № 71 от 3 марта 1923.

№ 228 – В. Рожицын. «Святая Пасха».

№№ 229 –230 – «Известия ВЦИК», № 77 (1814) от 7 апреля 1923.

№№ 231–232 – «Известия ВЦИК», № 78 (1815) от 11 апреля 1923.

№ 233 – «Известия ВЦИК», №№ 78, 79, 80 от 11, 12, 13 апреля 1923.

№№ 237 –239 – В. Десницкий (В. Строев). «Церковь и школа».

№ 240 – «Революция и церковь», № 1–3, 1922.

№№ 241 –242 – «Правда» № 97 от 4 мая 1923.

№ 243 – «Известия ВЦИК» № 78 (1815) от 11 апреля 1923.

№ 248 – «Правда» № 83 от 17 апреля 1923.

№ 249 – «Правда» № 87 от 21 апреля 1923.

№ 250 – «Правда» № 90 от 25 апреля 1923.

№ 251 – «Правда» № 97 от 4 мая 1923.

№ 252 – «Правда» № 98 от 5 мая 1923.

№ 253 – «Правда» № 101 от 9 мая 1923.

№ 254 – «Правда» № 108 от 15 мая 1923.

№ 255 – «Правда» № 109 от 16 мая 1923, № 114 от 25 мая 1923

№ 256 – «Правда» № 114 от 25 мая 1923.

№ 257 – «Правда» № 116 от 27 мая 1923.

№ 257-а – «Правда» № 112 от 23 мая 1923.

№ 261-в – «Юный Коммунист» № 26, февраль 1921.

Л» 262 – «Юный Коммунист» № 25 от 25 февраля 1921.

№ 263 – «Известия ВЦИК» № 275 (1714), 1922.

№ 263-а – «Правда» № 239, 1923.

№ 264 – «Правда» № 79 от 14 июля 1921.

№ 265 – «Правда» № 266 от 25 ноября 1921.

№№ 266–267 – «Известия ВЦИК» № 128 (1865) от 12 июня 1923.

№ 266-а – «Последние Новости» № 838 от 13 января 1923.

№ 266-в – «Руль» № 740 от 8 апреля 1923.

№ 268 – «Известия ВЦИК» № 92 (1829) от 27 апреля 1923.

№ 269 – «Известия ВЦИК» № 73 (1810) от 6 апреля 1923.

№ 270-а – «Известия ВЦИК» № 67 (1506) от 24 марта 1922.

№ 270-в – «Известия ВЦИК» № 223 (1662) от 4 октября 1922

№ 277 – «Безбожник», № 2.

№ 278 – выдержка из «Правды» (по газ. «Последние Новости» № 898).

№№ 279 –280 – «Революция и Церковь», № 1–3, 1922.

№ 279-а – «Известия ВЦИК», № 261.

№ 281 – «Правда» № 20 от 30 января 1923.

№№ 282–282-а – «Известия ВЦИК» № 65 (1802) от 24 марта 1923.

№ 287 – «Известия ВЦИК» № 38 (1775) от 20 февраля 1923 (перепечатано из «Трудового Батума»).

№ 288-в – «Таймс» от 29 марта 1923.

№ 288-с – «Правда» № 114.

№ 288-г – «Красная Газета» № 150.

№№ 289 –290 – «Революция и Церковь», № 1–3, 1922.

№ 291 – И. Степанов. «Методы антирелигиозной пропаганды».

№№ 292 –293 – «Правда» № 261 от 5 ноября 1922.

№ 294 – «Правда» № 36 от 17 февраля 1923.

№№ 295–296 – «Известия ВЦИК».

№№ 297 –303 – «Известия ВЦИК», № 5 (1742).

№ 304 – «Известия ВЦИК» № 28 (1765) от 8 февраля 1923.

№ 305 – «Известия ВЦИК» № 76 (1813) от 6 апреля 1923.

№ 305-а – «Известия ВЦИК» № 15 (1752) от 24 января 1923.

№ 306 – «Правда» № 87 от 21 апреля 1923.

№ 307 – «Правда» № 176 от 21 июля 1923.

№ 308 – «Известия ВЦИК» № 50 (1787) от 6 марта 1923.

№№ 309 –310 – «Правда» № 287 от 19 декабря 1922.

№ 311 – «Известия ВЦИК» № 93 (1835) от 5 мая 1923.

№№ 311-a – 311-в – «Известия ВЦИК» № 15 (1752) от 24 января 1923.

№№ 312 –316 – «Революция и Церковь», № 1–3, 1922.

№ 316-а – «Известия ВЦИК» № 80 (1817) от 13 апреля 1923,

№ 317 – из «Накануне» (по «Последним Новостям» № 798).

№ 317-а – «Правда» № 232 от 14 октября 1922.

№ 318 – «Правда» № 48 от 3 марта 1923 (Прения по докладу редактора «Безбожника»).

№ 319 – «Правда» № 117 от 30 мая 1923.

№ 320 – «Известия ВЦИК» № 78 (1815) от II апреля 1923.

№ 323 – «Известия ВЦИК» № 174 (1613) от 5 августа 1922.

№. 324 – «Безбожник», № 2.

№ 324-а – «Известия ВЦИК» № 226 (1665) от 7 октября 1922.

№ 324-в – «Правда» № 48 от 3 марта 1923.

№ 328 – «Правда» № 117 от 30 мая 1923.

№ 329 – «Известия ВЦИК» № 77 (1814) от 7 апреля 1923.

№ 330 – «Правда» № 106 от 15 мая 1923.

№ 330-в – Телеграмма польск. Телеграфного Агентства от 12 мая 1922 года.

№ 331 – Постановление Президиума Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 9 декабря 1921 года.

№ 332 – «Известия ВЦИК» от 15 марта 1922 года.

№ 333 – Заявление быв. Российского посланника в Королевстве СХС Кн. Г. Н. Трубецкого в передаче телеграфного агентства «Русспрес».

№ 333-а – «Руль» № 798.

№ 335 – «Известия ВЦИК» (по газете) «За свободу» № 84 (825) от 17-го апреля 1923 года.

№ 336 – «Известия ВЦИК» № 90 (1827) от 25 апреля 1923 года.

№ 337 – «Известия ВЦИК» № 87 (1824) от 24 апреля 1923 года.

№ 338 – «Известия ВЦИК» от 13 мая 1023 года.

№ 339 – «Последние Новости» № 643 от 21 апреля 1923 года

№ 340 и № 340-а – «Известия ВЦИК» № 84 1922 года.

№№ 341, 341-а и 341-в – «Известия ВЦИК» № 97 (1834) от 4 мая 1923 года.

№ 342 – Телеграмма кард. Мерсье.

№ 343 – Ответ французского посланника в Гельсингфорсе.

№ 344 – Ответ английского министерства иностр. дел Еп. Серафиму.

№ 345 – Письмо поверенного по делам Америки в Финляндии.

№ 346 – Письмо Президента Германской Республики.

№ 346-а – Из «Тан» (по газ. «За Свободу»).

№ 346-в – «Таймс» от 1 июня 1922 года.

№ 347 и № 348 – «Правда» (Москва) № 89 от 24 марта 1923 года.

№ 349 – «Правда» № 55 от 11 марта 1923.

№ 350 – Телеграмма агентства Гавас от 13 февраля 1923.

№ 351 -"Правда» № 55 от 11 марта 1923.

№ 352 – Телеграмма агентства Гавас от 22 марта 1923.

№ 353 – по газете «Последние Новости» № 899 от 25 марта 1923.

№ 354 – «Правда» № 63 от 22 марта 1923.

№№ 355 –356 – «Известия ВЦИК» № 67 (1804) от 27 марта 1923.

№ 360-а – «Таймс» от 29 марта 1922.

№№ 360 –363 – Телеграммы Польского Телеграфного Агентства от 28 и 29 марта 1923.

№ 364 – Телеграмма кард. Мерсье (по газете «Последние Новости» № 892).

№№ 365 –368 – Сообщения Польского Телеграфного Агентства.

№ 369 – «За Свободу» № 71 (812) от 28 марта 1923.

№№ 370–373 – №№-ра соответствующих газет за первую неделю апреля месяца 1923 года.

№ 374 – «Последние Новости» № 882 из «Таймс».

№ 375 – По газете «Руль» № 709 от 29 марта 1923 года.

№ 376 – По газете «За Свободу» № 70 (811) от 27 марта 1923 года.

№ 387 – «Известия ВЦИК» № 70 (811) от 30 марта 1923 года.

№ 388 – Нота Великобританского правительства по «Таймсу».

№ 389 – «Известия ВЦИК» № 73 (1810) от 6 апрля 1923 года.

№ 390 – «Известия ВЦИК» № 73 (1810) от 6 апреля 1923 года.

№ 391 и № 392 – «Правда» (Москва) № 78 от 11 апреля 1923 года.

№ 393 – По газете «За Свободу» № 83 (824).

№ 394 – Резолюция Польского Сейма.

№№ 395–401 – №№-ра соответствующих газет за первую неделю апреля месяца 1923 года.

№ 402 – «За Свободу» № 79 (820) от 11 апреля 1923 года. 402-а – «Последние Новости» № 818 от 19 декабря 1922 года.

№ 403 – Из газ. «Ржечь Посполита» № от 14 апреля 1923 года.

№ 403-а и № 404-а – «Правда» (Петроград).

№ № 404–405 – «Известия ВЦИК» № 70 (1807) от 30 марта 1923 года.

№ 406 – «Известия ВЦИК», № 70 (1807) от 30 марта 1923.

№№ 407 –410 – Н. Степанов. «Задачи и методы антирелигиозной пропаганды».

№ 411 – «Известия ВЦИК», № 62 (1799) от 21 марта 1923.

№ 412 – «Революция и церковь», №№ 1–3.

№ 413, 414, 417 – «Известия ВЦИК», № 62(1799), № 44(1781), «ЛГ» 83(1820) за 1923 год.

№ 418 – «Студенческие годы», № 2.

№ 419 – «Правда», № 82 от 15 апреля 1923.

№ 420 – Телеграмма агентства Рейтер от 12 апреле 1923.

№ 420-а – «Безбожник», № 2.

№ 421 – «Правда» за 1923 год.

№ 421-а – «Последние Новости», № 916.

№ 422 – Телеграмма агентства Ост-Экспресс от 30 января 1923.

№ 423 – «Берлинер Тагеблатт» от 1 мая 1923.