Письмо к свящ. Иосифу Фуделю от 19 января-1 февраля 1891 г.

Послание грешного Оптинского послушника Константина Леонтьева Всечестнейшему Отцу Иосифу Фудель!

«Благослови, Владыка! » 1891, Янв.<аря> 31 Оптина Пустынь.–

Милое мое и неоцененное Благословение – радуйся!– Мы, конечно, должны благодарить Бога за все; даже и за страдания и скорби наши; и, разумеется, – долголетняя привычка к аскетическим размышлениям – способствует утверждению в сердце нашем и аскетических чувств;– действительно можно привыкнуть (по опыту знаю) до известной степени и лишениям радоваться;– можно благодарить Бога  и за испытания,  особенно по окончании их; но куда как приятнее все-таки благодарить Бога за утешения и радости!..  А их и в старости  человеку посылает Господь!–

Вот и мое сердце знает и выразить с трудом может – сколько приятного я получил от милости Его – за последние года!– Даже и страшно иногда, когда остановишься мыслью на глубокой и неискоренимой греховности своей.– «Откуда мне сие?!»

Конечно – и теперь скорби есть.– Болезни, хотя и давно привычные, а все-таки беспокоят; умирать все-таки не особенно что-то хочется;– а время близится.– Как там ни толкуй, а «все люди смертны, Кай человек; следовательно он смертен».– А тут еще литература и «гражданские» эти убеждения, – Астафьев сказал не то, что бы я желал от него слышать;–  другой не сказал того, чего бы я мог ждать от него.– И т.д., и т.д.– Но все эти небольшие тени – для мудреца (а я ведь на «мудрость» немножко претендую) – должны только способствовать лучшему рассмотрению тех сторон его жизни,  на которые ярко изливается Свет – милости Христовой...

Моя независимость, моя обеспеченность, мой просторный дом, зимою теплый, летом веселый в зелени;– поддержка старца;– любовь моя к моей милой Варе и ее обо мне сердечные (хотя и не всегда толковые) заботы; свежесть ума моего в полуразрушенном этом теле; возможность делать кой-какое, хотя бы и мелкое, добро и многое другое... Это все свет моей старости... Я счастливее многих, очень многих стариков...

И вот в числе этих приятных поводов – благодарить Бога – один из самых приятных – и значительных – это ваша дружба и ваше со мной единомыслие (почти), – мой голубчик, Осип Ивыныч!..

Вот вам, душенька, какой сегодня «документ»! (Это моя Варя раз так сказала вместо «комплимент»!)- Да я, право, все больше и больше к вам привязываюсь и даже прошу вас не изменять мне хоть сердцем,  если мне даже суждено дожить до той горькой минуты, когда вы мне мыслью измените...

Все почти близкие ко мне прежде юноши –  отвыкли от меня и оставили меня: Денисов, Уманов, Замараев,  Волякин, Озеров, братья Нелидовы и т.д. Остаются верными  только: Кристи, Александров и вы.– Но Кристи теперь болен (быть может, и неисцелимо), – да и прежде был нестерпимо неровен и неаккуратен.– То три огромных письма подряд, прелестных по уму и чувствам;– то почти год – молчит...

Александров, как я более и более убеждаюсь, – менее  вас  вообще способен; к тому же пишет письма весьма краткие и мало интересные; хотя и согретые в высшей степени добрыми ко мне чувствами.– Сверх того – мне мешает как-то эта женщина, которая наросла на нем как огромная какая-то шишка и которую – я «любить» могу только в случае нужды самым сухим христианским  состраданием; а физиологически  по естественному чувству – едва-едва выношу ее как вредный нарост на любимом мною и в высшей степени благородном человеке.– Потом – он будет Профессором;– а вы иерей в рясе;– «хамства» все-таки меньше.– А ведь – я с этой стороны не только неисправим, – но даже и не желаю исправляться!– Любя его и уважая глубоко, я буду извинять ему «профессорство»;– а вам «Священнику» с этой стороны что извинять?

Так что я и объективно, и субъективно Вами доволен более, чем всеми другими моими молодыми приятелями.–

Объективно – потому: что – вы умны, очень тверды, верны, и достаточно смелы; потому – что вы религиозны;– потому – что на вас не «полу-пердунчик», а ряса.– Пишете очень хорошо; ясно; прямо; решительно и с чувством;– потому, наконец, что вы сумели выбрать себе жену умную, которая не мешает вам делать дело, не корячится как другие чертовки нашего времени... Субъективно – потому – что вы меня, как человека, искренне любите и как писателя смело,  независимо и талантливо, готовы поддерживать, когда есть малейшая возможность и повод.–

Просто сказать и коротко: – на вас – моя главная надежда! И пожалуй, что ни на кого больше!

Не дай мне Бог дожить до какого-нибудь между нами охлаждения  или разрыва! «Враг силен»;– а так как даже и личная наша дружба зародилась и выросла прежде всего на почве религиозного единомыслия, то дьяволу – едва ли она может нравиться...  Боюсь – его действий;– и,  разумеется, за молодого человека больше, чем за себя.– NB! NB!

Письмо это, вероятно, будет не письмо, а целая рукопись разнообразного содержания;– и будет писаться несколько дней.– 

Сегодня  воскресенье (20 января).– Приходил молодой монах читать мне на дом часы;– я помолился и был вообще в приятном настроении;– пришла Варя и села у окна в кабинете.– А я говорю ей:  «Варюша, – мол, – благослови, кому мне прежде писать: Фуделю – письмо огромное и вообще приятное или Ник.<олаю> Ник.<олаевичу> Страхову (я на днях от него получил) довольно краткий, колкий и обличительный ответ?– Я в нерешительности<,>  с чего начать и вместе с тем за статью для «Гражд.<анина>» не в силах приняться пока Фуделю любезностей, а Страхову (прости – Господи!) колкостей не напишу.– Разреши-ко ты?"-

А Варя говорит:  «Ну его Страхова!  Не стоит он того,  чтобы  ему скоро отвечать.– Пишите Фуделю.– И приятнее будет, и греха меньше!»

Вот я и начал.– Продолжение же отлагаю до завтра.-________ 

24 Января.–

20-го не мог продолжать: – собралось много мелкого дела и своего, и чужого.– Переписка с Банком (сроки платежа близки; а денег нет); переписка по поводу известной вам тяжбы в Москве;– разные рекомендации и ходатайства за  разных  страдающих людей<.>- И т.д.– Наконец освободился;– хотя с истинным огорчением вижу, что  большого, задуманного плана исполнить теперь не могу.– Я хотел разом послать Вам большую посылку – в подарок – авву Дорофея или Петра Дамаскина;– или Исаака Сирина, которых у вас нет;– а на подержание разом: Киреевского 2 т., Хомякова 1 т. (самый Вам нужный) и Данилевск.<ого>.– (Самарин, для вопросов социальных, Вам не нужен;– в тех томах, которые у меня, – только статьи о религии и Церкви).–

На полях у Хомякова давно уже выставил №№-ра, с тем, чтобы на особых листах сделать соответственные замечания;– и так как это работа все-таки нешуточная, то я надеялся, что вы «засадите» вашу «Женичку» без церемонии переписать все это и 1 экз.<емпляр> вернете мне;– (ибо одно замечание может вам занадобиться, а другое мне; ведь два раза одно и то же делать – для себя и для вас,  согласитесь, было бы ужасно!).– У Киреевского сделал только небольшие примечания карандаш.<ом> прямо на полях;– потому что из его книг вам могут пригодиться только 2 статьи.

Книгу Данилевск.<ого> не хотелось мне вам  свою  присылать;–  она вдруг может мне занадобиться самому;– просил Страхова выслать даром 2 экз.<емпляра> (другой для одного здесь гостящего и  обращенного юноши).– Этот противный человек извинился и отказал; и вообразите (не фатум ли опять?) – этот сравнительно не важный случай  будет,  вероятно, причиной нашего окончательного с ним разрыва. (Астафьев – раз; Страхов – два;– пожалуй – при некоторых условиях,  которые я почти предвижу, и Соловьев... 91-й  год...)-  При  отказе Страхова прислать книги были в письме его еще и вопросы – о том, что я думаю об его споре с В.Соловьевым и о том, кто из них двух правее, обвиняя друг друга в «фальшивости».– Если бы Страхов не упомянул слова «фальшивость», то, может быть, дело как-нибудь и обошлось; но тут – мое чуть не 30-летнее с ним (и с его противу меня прямо – подлостью) – долготерпение не выдержало.– И  я  после усердных молитв и 3-х дневной борьбы послал ему очень краткий ответ открытым письмом;– я говорю в нем, что нездоров  и рассуждать теперь не  могу о серьезных вопросах;* – а что касается до «фальшивости» или «искренности» того или другого русск.<ого> писателя, то я предпочитаю молчать; ибо откровенность завела бы меня далеко;– а я желаю «прочее время живота моего в мире и покаянии скончати».– Поэтому нахожу в этом случае более приличным напомнить слова Царя-псалмопевца: «Уклоняющегося от меня лукаваго не познах» (т.е. я не стал с ним водиться, связываться)**. Начиная с * и до ** – все слово в слово. Так как он очень умен и к тому же «знает кошка, чье мясо съела» – то, разумеется, – он – поймет, что это я его считаю «лукавым»,  «уклоняющимся» вот уже более 20 лет от долга поддержать меня литературно и что это я с ним не хочу более водиться.–

Прошу вас вообразить, какую борьбу духовного чувства с литературным самолюбием (по-"человечески» говоря, справедливо оскорбленным) – я перенес в  эти несколько дней.– Я принял очень серьезно к сердцу и то, и другое.– Я написал ему три письма,  одно за другим;  и всякий раз  с усердной молитвой,  с  просьбой,  чтобы  Господь наставил меня – как поступить?– Дать ли волю накопившемуся негодованию (у Соловьева сучек видит, а у себя бревна не видит!) – или «положить дверь ограждения на уста мои»?– Варсонофий Великий учит в подобных трудных случаях до 3-х раз искренно помолиться и потом – уже следовать туда, куда после 3-ей молитвы склоняется сердце наше.– Все три 1-е письма были слишком откровенны, грубы и отчасти длинны. Сверх того, я находил, что несколько унижаю себя тем, что указываю ему слишком прямо на то, как я нуждался в его отзывах;– а бесполезное унижение своего достоинства перед кем попало – вовсе не то духовное смирение, которое состоит в ежеминутном сознании своей  греховности, иногда даже едва-едва уловимой.– Вот и кончилась эта борьба – тем, что я отправил ему упомянутое открытое, где только все «тонкие намеки на толстое обстоятельство» его против меня писательской несправедливости; а прямого ничего нет.– И  теперь успокоился.– Все 3 первые письма я не разорвал; а хочу сохранить их вместе с его письмом в особом конверте.– (Есть и  копия  с  посланного открытого).– В сущности я очень рад,  что наши личные сношения прекратятся.– Эти сношения (личные) при всем том, что мы с ним на 2/3 единомышленники – были издавна натянуты и ложны.– Если он вздумает мне ответить в конверте, то я,  конечно, не стану распечатывать, а верну в другом конверте.– Я  уже  это не раз в жизни делал с людьми, которых письма меня тревожили и таким путем заставлял их замолчать.–

Так как я не отчаиваюсь еще увидеться с вами, на «старой земле» и «под старым небом», – то тогда и прочту или покажу вам всю эту пачку.–

Есть там, между прочим, и о Соловьеве и как раз – ответ мой на те самые обвинения его (Соловьева) во лжи и подтасовках, в которых и вы не без основания его обвиняете.– При всем моем личном пристрастии к Влад<имiру> Сергеичу и при всем даже почтительном изумлении, в которое повергают меня некоторые из его творений («Теократия», некотор.<ые> места из критики «отвл.<еченных> начал» и «Религиозн.<ых> Основ»,  напр.<имер>), я сам ужасно недоволен им за последние 3 года.– То есть с тех пор, как он вдался в эту ожесточенную и  часто действительно недобросовестную полемику против Славянофильства.– Недоволен самим направлением; недоволен злорадным и ядовитым тоном, несомненной наглостью  подтасовок.–  Не согласен даже с тем, что Соединению Церквей так сильно может помешать своеобразное, национальное развитие России, как он думает¹. Если бы он не находил, что самобытность национального духа нашего и утверждение наших от Запада  государственных  и  бытовых  особенностей – помешает его главной цели – Соединению Церквей с подчинением Риму, то он – и не нападал бы на культурное Славянофильство² с такою яростью и с таким ослеплением.– Но я нахожу, что он в этом-то и ошибается;  Россия, проживши век или ½ века (а, может быть, и меньше) – в некотором насыщении своим национализмом и чувствуя все-таки,  что и этого как-то недостаточно – для достижения исторической апогеи ее, – легче после этого, чем до этого – может пожелать главенства Папы.– Вспоминаю при этом добродушного, но умного пустозвона нашего Шарапова.– Он мимоходом в «Русск.<ом> Д.<еле>» сказал: – «На что самому Папе будет – Россия слабая, вялая, – ничтожная» (наверное  –  эпитета  не  помню?).– Верно! На что и самому Папству – Россия <как> две капли воды похожая на ту  самую  либеральную  Европу, которая вот уже 100 лет, как гонит Папство!–

(На сегодня довольно).–

26 Янв<аря>.– Подумавши, решил отправить Вам всю пачку с письмом Страхова и моими ему 4-мя ответами, из коих послал только последний.– Держите их у себя – до случая;– это избавит меня, между прочим, от необходимости повторяться.– В первых (неотправленных) моих ему ответах, было кое-что такое, что может служить отчасти ответом и на некоторые весьма важные мысли  вашего  последнего  письма.–  Обратите внимание, напр.<имер>, – на то место, где я говорю ему об Имп.<ератрице> Ирине.– Да! Много в Четьи-Минеях вы найдете Святых, несравненно более безукоризненных с «нынешней» точки зрения;– но – они не сделали  того для Церкви (и для нас с вами лично), что сделала эта великая женщина.– Св.Олимпиада, ученица и друг Иоанна Златоуста – всю жизнь свою посвящала благотворениям и была безукоризненной личной жизни.– Но все-таки – она сделала для учения Церковного меньше, чем эта Ирина, быть может и честолюбивая, желавшая сама Царствовать, женщина!– (Я говорю, заметьте, все-таки «быть может», ибо если мы про знакомых и близких говорим не без основания: «чужая душа потемки»; то как браться 1000 лет спустя решить, что именно чувствовала и какую борьбу переживала Византийская Царица, приступая  к низложению и ослеплению сына – Иконоборца!)-

«Дары» разные, говорится;– ну и «заслуги» разные.– Олимпиада поучительный пример частной – Православной жизни.– Ирина – пример – Православной твердости – на государственном поприще и при тяжких условиях – догматической неурядицы.– Благодаря низвержению и ослеплению иконоборческого Царя – Константина, – стал возможен 7-й Вселенский Собор, на котором иконопочитание возведено в догмат.– Хороши бы мы были теперь с вами, мой друг, – без икон и без всей той – «внешности», в которой до тонкости воплощены и догмат Восточной  Церкви, и вся история правоверия от Адама – до наших дней!

Вот видите, как же быть-то?? Так ли это, что только простые умы и сердца могут осуществить такое великое дело, как Соединение Церквей?– Я, заметьте, спорю об основной только мысли вашей (и Страхова тоже), что высшие религиозные плоды даются только – тем людям, которые кажутся нам добродетельными, искренними или «простыми» (как вы выражаетесь;– прибавлю, что это слово  «простой» имеет в нашем языке такое множество значений, что его употреблять надо весьма осторожно, если хочешь быть ясным;– простой – значит: 1) глупый; 2) щедрый; 3) откровенный; 4) доверчивый; 5) необразованный; 6) прямой; 7) наивный; 8) грубый; 9) не гордый; 10) хоть и умный, да не хитрый.– Изволь понять это словечко в точности! За это я его не люблю).

Я спорю здесь только против основной мысли – об исключительном призвании простых людей к решению великих религиозных вопросов;– а не о том, нужно ли Соедин.<ение> Церкв.<ей> и возможно ли оно.– Надо на этот раз этот, собственно, более частный, вопрос по возможности устранить³.– Помнить только не мешает, что пока все наше Вост.<очное> Дух.<овенство> и все наши известные  Богословы понимают и признают только один вид подобного Соединения: – полное отречение Католиков – от filioque, от единоличной непогрешимости Папы и т.д. Правдоподобно ли это?  А если так, то мы с вами, «послушники» Вост.<очной> Иерархии, – имеем ли мы право даже и в сердце желать иного соединения?– Конечно, не имеем, говоря строго.– Но я не скрою от вас – моей «немощи»: – мне лично Папская непогрешимость ужасно нравится!  «Старец  старцов»!– Я, будучи в  Риме,  не  задумался бы у Льва XIII-го туфлю поцеловать, не только что руку; ибо руку-то у Папы и порядочные Протестанты целуют;– а либеральная сволочь – конечно – нет.– Уж на что Т.<ертий> И<ванови>ч Филип<пов> строгий защитник «старого» Православия, но и тот говорит всегда: «Искренно-верующий  Правос.<лавный>  не может не сочувствовать Католикам во многом и не может не уважать их и вынужден даже  нередко из усердия  к своей вере завидовать им», – сверх того, что Римский Катол.<ицизм> нравится и моим искренно-деспотическим вкусам, и моей наклонности к духовному послушанию; и по многим еще другим причинам привлекает мое сердце и ум;– сверх этого я еще думаю, что такой оригинальный (для Русских) взгляд как Влад.Соловьева и при тех ресурсах, которыми его одарила судьба,  не может пройти бесследно.– Я уверен даже, что не пройдет.–  «Богобоязненность»  и  послушание своему духовенству – вы знаете,  у нас слабы; а жажда нового, и в особенности жажда ясного и  осязательного у нас в обществе неутолима.– Разлюбивши простой, утилитарный прогресс, разочаровавшись в нем, грядущие поколения русских  людей  не  накинутся  ли толпами на учение Соловьева, не только благодаря его таланту (или вернее – гению), но и благодаря тому, что самая мысль – «идти под Папу» – ясна, практична, осуществима и в то же время очень идеальна и очень крупна.–

В его учении много сторон;– но, не распространяясь здесь, предложу вам поискать об этом в письмах моих Страхову, – там есть кратко об этом.– Не знаю, право, на счет земного благоденствия после Соединения Церквей под Папой, – как решить: – хитрит Соловьев или верует сам в эту химеру? Иезуитизм ли это (весьма умный и целесообразный в наше дурацкое время) или та «духовная прелесть», о которой я упоминал (в письме)? «Чужая душа  потемки!"- Из уважения к его уму – желал бы думать, что он весьма ловко и даже как бы вдохновенно – иезуитствует;– но не верит, ибо  это глупо.– Из желания же верить его сердечной совестливости – (так как я его крепко люблю) – хотел бы предпочесть – искренное и глупое заблуждение.–

Но допустим, что это иезуитизм – в том смысле, что он говорит сам себе: «Нынешнему народу – скажи просто Церковь, Папа, спасение души – они отворотятся;– а скажи, что при посредстве Церкви и Папы – на земле воцарится на целое 1000-летие та любовь, та  гармония и то благоденствие, о которых вы вот уже более 100  лет  всё слышите от прогрессистов, а без Церкви и Папы – это невозможно, ибо только через них действует Бог, Которого признать необходимо и Которого очень многие теперь ищут и жаждут... Скажи так – (мечтательно и ложно) – они примут во имя этой лжи и этой мечты и то, что в моем учении возможно, правильно, реально, осуществимо» и т.д.

Допустим, что он так думает; разве с практической стороны он не прав?– Допустите еще, что лет через 10, 20 его учение (при слабой по-прежнему организации нашей «учительствующей» Церкви и т.п.) – приобретет множество молодых, искренних и энергических прозелитов, подобно нигилизму (тоже ясному) 60-х и 70-х годов.– Из общества идеи просачиваются понемногу и в духовные училища, и ко Двору (NB!).– Мы видим, что в настоящее время – Хомяковские оттенки (по-моему, неправильные и в некоторых отношениях – полу-протест<антские>) просочились уже в духовные Академии.– А ведь Соловьевская мысль несравненно яснее и осязательнее – Хомяковской⁴ ... («Любовь», «любовь» у Хомякова;– «Истина, Истина»;– и только;– я у него в Богословии, признаюсь, ничего не понимаю и старое Филаретовское и т.д. ... более жесткое – мне гораздо доступнее, как более естественное).– Вообразите, что в духовных Академиях не  удовлетворяются более «сладким» туманом Хомякова и спрашивают себя: – «Ну, а дальше что?» Вообразите – при этом всё большее и большее сближение – с Католич<ескими> Славянами; вообразите, что осуществился тот Панславизм,  которого я так боюсь (не с Католич<еской>, конечно, а с либеральной стороны)-;– а как удержаться от этого Панславизма надолго – в случае всеобщей войны и прямой невозможности  сохранить более единство Австрии?– Вообразите – в то же время – и на Западе возврат к религии, после ужасов социалистической анархии;– (не забудьте при этом и наш Импер<аторский> Двор.– Это дело первейшей важности! Уже Алекс<андра> Иосифовна, как я слышал, – раз входила в совещание с Вл. Солов<ьевым> об унии;– но он эту внешнюю унию отвергает и говорит, что теперь нужно общую почву только приготовлять.– А вот наш здешний предводитель Оболенский  от сочинений  Влад<имiра> Серг<еевича> без ума.– А младший его брат Николай Дмитриевич избран Государем в спутники и товарищи путешествующему ныне Наследнику Российск<ого> Престола.– Вообразите – только как пример: передачу – впечатлений – и мыслей – от брата к брату;  и от брата – спутнику Молодому... И т.д., и т.д. ... И т.д.)

И если, таким образом, через 20–25 лет те семена, которые Соловьев сеет теперь с такой борьбой,  с такой – допустим – хитростью и даже – несимпатичной злобой, – начнут приносить обильную жатву (реальными и здоровыми сторонами учения), – то разве не простят ему – все – его извороты, или его мечтательные бредни?–

«Гармонии» (à la Достоевский): – «всеобщей любви», конечно, не будет; (для этого, как справедливо сказал в Р.<усском> Об.<озрении> Ионин и как я давно думал, – надо нам «химически»⁵ переродиться); «молочные реки» и тогда не потекут в «кисельных берегах» – это все чушь, противная и здравому смыслу, и Евангелию, и естеств.<енным> наукам даже.–  И если совокупность – всех выше перечислен<ных> условий – приведет (например, всё это) к Соединению Церквей под Папой, – то скорее может случиться,  что русские, в одно и то же время – столь расположенные к мистическому подчинению, и столь неудержимые в страсти разрушать, столь бешеные, когда они одушевлены, – скорее, говорю я, может случиться, что эти русские-Паписты не только не будут кротки, как советует им зря Вл.<адимiр> Серг.<еевич>,  а положут лоском всю либеральную Европу к подножию Папского престола; дойдут до ступеней его через потоки европейской крови (тогда уже и Немецк<ой>, и Франц<узской>, и Итальян<ской> и т.д. всё вместе).–

И тогда, разве не простится ему и ложь его?? Простится, мой друг! Да еще скажут «Великий человек! Святой мудрец! Он сулил журавля в небе;– но он знал, что даст этим нам возможную синицу в руки!» И если кто (предполагаем<,> в случае успеха) скажет тогда:  «Он не хитрил, – он сам заблуждался и мечтал о невозможном»... на это ответят: «Тем лучше! Это трогательно»; от деятельности всех истинно великих умов и характеров остается нечто  прочное; а то<,> что имело более косвенное и преходящее назначение, – скоро пропадает.– Победы Наполеона I-го имели косвенное и преходящее значение, ибо цель его: господство Франции над всей Западной Европой не была достигнута; но, знаете, благодаря чему, – вот уже скоро 100 лет как будничная жизнь Франции (полиция, суд, отношение к собственности, торговля, промышленность, весь  административ<ный> строй) считается  образцовой с точки зрения порядка?– Благодаря тому, что во время Консульства и Империи (т.е. в течение каких-нибудь 15 лет) Наполеон между двумя войнами находил время устраивать  эту ежедневную жизнь на новых, данных революцией началах всеобщего гражданского равенства.– Этого равенства в то время нигде кроме Франции не было;– и на этом «песке» равенства (как Наполеон сам говаривал) – приходилось все утверждать.– Он это сделал; и какова бы ни была дальнейшая будущность Запада и челов<ечества> вообще, – приходится признать, что с его времени ни одна другая держава не может у себя производить эгалитарных реформ  без сознательных заимствований и невольных подражаний демократическим порядкам Франции.– И у нас тоже все «благодетельн<ые>» реформы, за незначительными оттенками – суть реформы Наполеоновской Франции.– (Значительно у нас только то, что крестьянские земли сделаны не то, что совсем неотчуждаемыми, а трудно отчуждаемыми;– и теперь – государственная мысль колеблется между риском постепенного обезземелив<ания> мужиков  и  смелой  решимостью  объявить их земли раз навсегда государственными и неотъемлемыми; это  действительно  своеобразно;– остальное же в реформах наших почти все чужое и более или менее французское.– (Увы!)

Так и от Соловьева нечто большое должно остаться.– Останется же – столь поразительная и простая идея развития Церкви, против  которой тщетно спорят  и  вероятно будут еще до поры-до-времени спорить – наши Правосл.<авные> Богословы;– воображая почему-то заодно с самим Соловьевым, что  идея  эта непременно ведет в Рим.– Тогда как напротив того, она скорее может подавать нам надежды на дальнейшее самобытное развитие Восточ.<ной> Церкви. (Кристи очень хорошо об этом писал, хотя и мимоходом;– мысли эти мои,  но он,  спаси его Господи, кстати и очень ловко ими воспользовался в «Гражд<анине>» (84–85–86) Я был рад, потому что вы знаете,  какое у меня дурацкое обилие мыслей; сам же я физически не в силах уже их распространять; кстати же сказать – и вы воруйте на здоровье что понравится и с чем сердце ваше согласится.– Это мне будет лестно и только.– Иначе ведь и нельзя развивать учение.)-

Останется ли от Соловьева только это, идея развития Ц<еркви>, или нечто еще  более  общее, – только истинно великий толчек, данный им русской мысли в глубоко мистическую сторону.– Ибо он, будучи несомненно самым  блестящим – глубоким и ясным философом-писателем в современной Европе, посвятил свой дар религии; а не чему-нибудь другому. Небывалый у нас пример!.. Да и нигде в XIX веке.– Или произойдет действительно соединение Церквей, под Папой ли, или напротив того, благодаря Соборно-Патриаршей Централизации на Босфоре;– (причем, «кисельные берега» отвалятся сами собой и будет по-прежнему на земле стоять стон от скорбей, обид и лишений);– как бы то ни было – след будет великий... Это кончено!– А о том, прав ли он чисто догматически – что  сказать? Теперь, конечно, не прав;– потому что всё Восточн<ое> духовенство с ним несогласно.– Но вот в чем вопрос – всегда ли он будет неправ? Всегда ли наше духовенство будет несогласно? Ведь это правда, что Католики не названы еще еретиками ни на каком Восточном Соборе.– А раз этого не было, – взгляд можно изменить со временем, не впадая в прямое противоречие ни с одним из 7  Вселен<ских>  Соборов.–  Есть  – большая разница между взглядами Вост.<очных> иерархов на Римс<кий> Католиц<изм>.– Гречес<кие> Патриархи считают его прямо Ересью (хотя  и Собора не было).– А у нас многие подобно Филарету – не решаются считать их таковыми,  ибо только у одних Католиков изо всех отклонившихся от Греческ<ого> Православия – не нарушены ни благодать Апостольск<ого> преемства в иерархии, ни предания св. Отец, ни учение о 7 таинствах. Вот и разберитесь,  мой друг, во всем этом.– Другое дело – теперь;– и другое дело – будущее.–

Довольно бы о Соловьеве; я и так отвлекся.– Но в заключение скажу: печатные политические воззрения его просто поражают меня, не знаю только чем: ребячеством своим или наглым притворством. «Никого не обижай; у Поляков проси прощения; Евреям дай равноправность;– Данил<евский> проповедывал ненависть к  Европе... Он безнравственный писатель» – и т.д. Боюсь, что – притворство! Ибо не далее, как в последнее свидание со мной в Москве он говорил мне: «Если для соединения Церквей необходимо, чтобы Россия завоевала постепенно всю Европу и Азию – я ничего против этого не имею».– Отчего же не печатать этого? А все противоположное?–

Вернее, что вы оба со Страховым правы – обвиняя его во лжи и иезуитизме;– только, по-моему,  иезуитизм с определенной мiровой  целью гораздо понятнее и простительнее – той личной и ненужной фальшивости, которой дышет сам Страхов.– Он тоже печатно и за  всеобщий мир ведь стоит как будто; а посмотрите как будет рад нашим победам, при случае... Тут какая же цель – лгать?– Ведь он не  дипломат; не обязан присягой и пристойностью – скрывать свои политические чувства.– А уж его со мной поведение  (литературн<ое>)  это  верх  предательства  и свинства!.. Дело не в том,  чтобы хвалить, – а в том, чтобы человек, печатающий такие вещи,  к.<оторые> всеми признаются за самобытные, – понял бы,  наконец, с помощью честной критики, в чем он правее, в чем он слабее и т.д... А ведь я до сих пор этого не понимаю; в частных письмах и на словах восторги с разных сторон;– в печати – или молчание, или краткие заметки: «великие  заслуги»; «остроумный  К.Н. Л<еонтье>в»;– «оригинальный талант»; «великий, но взбалмошный ум», – «мистик на хищной подкладке»; «фанатик-фанариот»;– «вздорные парадоксы»;– «блестящие картины» – «глубокие мысли» (Аст.<афьев>); несерьезный писатель (он же!) и т.п. Ну – может ли все это служить школой для публициста? А я, который от серьезной школы и в 60 лет не прочь – вот уже с 73 года жарюсь в своем собственном соку!–  И  Страхов-то мне на 2/3 единомышленник.– Бог с ним.– Довольно.– Письмо – это обратилось – в дневник; и вдобавок, в дневник, только меня утешающий;– а для вас мало полезный;– ибо замечаний-то к Хомякову, Данилев<скому> и Киреевск<ому> я все-таки – не сделаю.– Боюсь – труда!–

28 Янв<аря>

Хочется, впрочем, возразить вам еще кой-что насчет простоты ума и сердца, о которой вы пишете, как о необходимом условии для всякого великого религиозного дела.– Ох-ох! Заблуждаетесь вы, мой голубчик!–

Примеры из  истории.– Солов.<ьев> считает Патр.<иарха> Фотия преступником за то, что он не послушался Папы и отложился.– А Греко-Российс.<кая> Церковь – зовет его «Блаженный Фотий» и восхваляет за то же самое.– (И даже столь «моральный» Хомяков, считая его человеком лично (NB) нечистым, честолюбцем и называя его «похитителем» Патриар<шего> Престола, за стойкость в борьбе с Папизмом – отдает ему справедливость.)- Значит, по мнению Св.<ятой> Собор<ной> Апост<оль-ской> Церкви, этот честолюбец ей (Св.<ятой>  Соб.<орной>  Ап.<остоль-ской> Церкви) сделал великую пользу! Это раз.–    А потом.– Святой Кирилл Патр.<иарх> Александр.<ийский> – на Ефесск<ом> Соборе спас Православие в союзе с Святою же Имп.<ератрицей> Пульхерией. (Она в то время не была еще Имп.<ератрицей>; Имп.<ератором> был ее брат Феодосий младший;– она сперва была вроде регентши;– а когда брат вырос, то сохраняла большое влияние;  и так как  он рано умер  бездетным,  то Императрицей избрали ее и уговорили ее выйти замуж за благочестивого полководца Маркиана, с которым она по взаимному согласию и прожила как сестра с братом).

В то время  ересь,  вводимая  Констант.<инопольским>  Патриархом Несторием⁶ , до того поколебала умы, что огромное большинство духовенства и сам Импер<атор> Феодосий младший были на его стороне.– Вот, если бы вы, мой друг, могли прочесть (по-франц.<узски>, перевода нет) Историю Амедея Тьерри об Ефесском Соборе – вы бы не стали больше никогда говорить об исключительной ценности «простых» умов и «простых» сердец!– Любя всей душой Православие и веруя в него как в Святыню, вы бы, читая этого светского, и даже легкого, но понимающего дело историка, пришли бы в ужас за церковь, когда увидали бы, в какие крайности могли бы завести одинаково и умаление Божественности, и умаление человечности в Христе.– Уменьшая Божественность Христа – можно было шаг за шагом уничтожить в Хр<истианст>ве «духовный страх» и почтение;– умаляя же человечность Его (по Евтихию) – и сохраняя за Ним только Божественность – можно было подсечь в корне ту любовь к человеку-Христу,  которую мы чувствуем теперь, веруя, что Он, как мы, алкал и жаждал, уставал, спал, огорчался; даже смерти боялся в последние часы («моление о чаше» и т.п.).–

Вы бы поняли, читая Ам. Тьерри, – как нужен тут был человек прежде всего энергический и даже на средства неразборчивый... И этот человек нашелся в лице крутого и неразборчивого (по свидетельству светской истории) – Кирилла Александрийского.– Ам. Тьерри говорит, что он набрал с собою на корабли сверх лихих матросов,  еще еще толпу  полудиких Египетских монахов  и  много    баньщиков; и, воспользовавшись попутным ветром, прибыл в Ефес на день (или на два, не помню) раньше Иоанна Патр.<иарха> Антиохийского, который был вождь Евтихианцев,  самый сильный, ибо его епархия в то время была  очень  обширна  и  многолюдна  и сверх того имел за себя сочувствие Императора со множеством – всегдашних человекоугодников.– Св. Кирилл,  прибывши в Ефес и не дожидаясь Иоанна (что было, конечно, весьма не простосердечно), быстро собрал все бывшее налицо духовенство хорошего направления и занял председательское место на Соборе.–  Партизанов ереси было тоже в городе уже много; но, вероятно, не без согласия (Святого) Кирилла – матросы, баньщики, полу-нагие египетские монахи  – начали бегать по городу и кричать: «смерть Несторианам!» Духовные лица, бывшие на стороне новой  ереси, – испугались и не выходили из жилищ своих.– И еще: для правильного открытия Собора нужен был особый указ Императора;– чиновник был уже прислан с полномочиями, но этого особого указа ad hoc – он еще не получал. Кирилл, воспользовавшись видимо некоторою неопытностью этого тогдашнего «комиссара» и «действит.<ельного> статск.<ого> Советника» – сказал ему, что достаточно и полномочий (или, мож<ет> б<ыть>, просто декрета об его  назначении в Ефес для Собора) – и самовольно открыл  Собор.–

Обсудили дело скоро и прокляли как раз ересь Нестория и его самого и всех его сообщников.– Через пять только дней Иоанн (Патр<иарх> Антох<ийский>) въехал сухим путем в город с огромной свитой духовенства.– Но везде уже по городу висели (или были наклеены – не знаю) воззвания Кирилла с собором,  проклинавшие – противников. И вот, несмотря на сопротивление Иоанна со множеством влиятельных и властных пособников,  несмотря на сочувствие Императора, несмотря ни на что – Правоверие восторжествовало, на этот раз вовсе не наивными, не «любвеобильными», не  «кроткими»  и не «прямыми» – средствами,  как видите.– Ловкому и отважному Кириллу – сочувствовала  тайно,  не забудьте, во всем этом деле, безукоризненная, честная девственница Пульхерия⁷.

И вот – когда мы с вами молимся на чудотворную икону Иверской Божией Матери – и с любовью глядим на младенца Бого-человека, на руках Ея; то этой возможностью, этим утешением, этой простою и возвышенною радостью – мы обязаны в высшей степени двум людям вовсе не простым – ни умом, ни сердцем – Св. Ирине (иконозащитнице) и Св. Кириллу (восстановителю двух естеств во Христе).– Нет, голубчик, не пытайтесь «морализировать» историю Церкви, – больше чем сама Церковь того требует!– «Сила Божия и в немощах наших познается».– Церковное дело требует своего «домостроительства» (т.е. политики); а домостроительству этому не  довлеют в отдельности своей ни одни чисто-идеальные, ни одни грубо-практические средства.– А смотря по обстоятельствам  (точнее, смотря – по указанию и избранию Божию)⁸.– Жаль, что вы незнакомы с той частию теократии Соловьева (изд.<анной> за  границей), где он объясняет, как характеры Авраама, Исаака и Иакова, – так и отношение Божьей воли к этим характерам их⁹. Я ничего подобного не читал в этом роде! И до чего Хомяковский туман против этого – слаб – я выразить не могу.– Конечно, мораль Новаго Завета и мораль Ветхаго – огромная разница;– но Бог – всё Бог;  и человек,  сколько ни смягчайся нравами, всё-таки человек!– И если в Ветх<ом> Завете – Господь пользовался – так сказать – разнообразными человеческими рессурсами для божественных целей своих, то, из того, что мораль Новаго Зав.<ета> неизмеримо строже (к себе) и мягче (к другим),  чем было в Ветхом, не следует еще, чтобы только одни «чистыя сердца» и «добрые люди» имели право и назначение служить – дальнейшему делу Церкви.–

Факты Церковной истории противоречат такому воззрению.– Еще  при меры – наш Владимiр был, положим, простой и добрый человек;– но Константин Царь – (которого дело, как инициатора в 100 раз важнее, чем дело Владимiра – только последователя) разве не был прежде всего великий политик, который вовремя понял, что сила политическая – в Империи начинает переходить на сторону Христиан?– И какая же в этом беда?– Это соображение ничуть не исключает – и сердечного влечения.– Философия Греч.<еская> уже подготовила образованн.<ый> класс и к Единобожию, и к метафизической троичности основ.– Религии и Греч.<еская>, и Римск.<ая> приучили, с другой стороны, людей к антропоморфизму, т.е. не к чудовищному воплощению богов¹⁰, как в других  политеистич.<еских> исповеданиях, а к человекообразной их красоте и вообще к человекообразию. Христианство растёт и растёт... Оно говорит: Бог один;– но троичен в лицах и явился тогда-то и там-то – в виде обыкновенного человека такого-то.– И т.д.  Конст.<антин> все это знает, все это понимает  и чувствует;– его  это привлекает;– ни личное честолюбие или желание утвердить свою власть на сочувствии христиан; ни сознание государственного долга,  требующего  соображ.<аться?>  с  обстоят.<ельствами> – не только не могли мешать этому естеств<енному> влечению;– но, напротив того, усиливали его.– И вот он издал указ о прекращении гонений; и потом созвал I-й Никейский Собор, с которого собственно началось существование той самой Церкви, которой мы с вами повинуемся, поклоняемся и служим.– А этот Равно–Апостольный Царь – пролил довольно много крови в междоусобных бранях и казнил еще вдобавок жену свою и сына!..

Значит – оказалось, что и вопреки немощам его – Сила Божия могла самым поразительным  образом – обнаружиться – через него, – благодаря его дарованиям,  его энергии,  его уму и его (не без Бога же) высокому положению. Поймите также,  умоляю вас, раз на всегда, что – ни жестокосердие, ни лукавство личной натуры – ничуть не исключают искренности убеждений и верований.  Другое дело мiровоззрение, и другое дело – характер. Согласитесь – с этим и не сбивайте сами себя вперед – смешением этих двух сторон того человека, которого вы судите.

Вы сами человек прямой, честный, искренний и меня – грешного считаете тоже таковым.– Пусть будет по-вашему (я сам думаю,  что я до известной степени таков,  за исключением честности в деньгах,  ибо  как должник и заемщик я много и сознательно даже в жизни нагрешил¹¹).– Хорошо; мы с вами оба довольно искренни и  прямы (а  вы,  повидимому, вдобавок и  честны всячески);– останемся таковыми; но не будем пристрастны к тому психическому типу, к которому мы более или менее принадлежим – и которому естественно сочувствуем.– Будем – пообъективнее в нашем и воздадим suum cuique... И для высших целей  –  нужны не только Св. Павел Препростой (сподвижник Антония Вел.<икого>), не только кроткая и невинная Св.  Олимпиада, не только простой сердцем и неученый Св.  Спиридон,  Еп.<ископ> Тримифунтский,  не только мудрая, но честная и безукоризненная Св.  Пульхерия-Царица;– но нужны – и хитрый политик и  во  многом жестокий Св.  Константин;– и Св.  Кирилл,  столь страстный и столь изворотливый;  и Св. Ирина, не пожалевшая  сына  для Церкви.– Пороки при них и пусть их судит,  как Ему угодно, Господь;– а исполинские их заслуги при нас остались и в нас живут,  ибо  благодаря им – мы то, что мы есмы теперь – Православные люди, верующие в Троицу, в Бого-человечность Христа и в святость икон.–

А Филарет  –  Светильник Московский,  разве был прост умом (!?) и сердцем?– Едва ли!–

И почему вы говорите,  наконец, что От. Амвросий человек простой умом и сердцем?– Вы упоминаете также по тому же поводу имя От. Иоанна Кронштадтского.– Его я лично не знаю; в молитвенность великую и чудодействие его верю;  и даже в 87 году из М<осквы> писал  ему  больной, прося молиться  за  раба  Бож<ия>  К<онстантина> и получил очень скоро исцеление.– Это особый дар; а вот проповеди его из рук вон слабы и рутинны;– особенно если вспомнить о великолепных проповедях Амвросия (Харьк.<овского>) и Никанора покойного (тоже не из «невинных» был, кажется, покойник!).–  Судя  по  проповедям  От. Иоанна –  ума  в нем, действит.<ельно>, особого не видно.– Но,  что касается до ума От. Амвросия, то уж это мы знаем.– Это удивительно-тонкий ум, и именно в практическом направлении, а не в собственно-мыслительном.– Мудрость, скажу просто даже ловкость  – батюшки Отца Амвросия изумительны и в способе духовного руководства; и в хозяйственных делах (напр.<имер>, создание Шамордина в 4 ½ года);– и, наконец, и в политике даже, которую он по своему положению и значению вынужден вести между Архиереями (которые всё меняются), между требованиями разнообразной паствы своей, претензиями монахов – и простодушной,  но жесткой тупостью От. Архимандрита нашего и т.д. Это удивительно! Какая тут простота ума! В высшей степени сложная его (ума  т.е.)  изворотливость  и  быстрая  находчивость!– Твердость характера, справедливость, прямота веры и добрых целей – да!– Чистота намерений – да! – простота же –  средств  –  и  приемов – нет.– Не могу признать этого!– Здесь были и есть – духовники – которые проще его сердцем;  напр.<имер,> От.  Анатолий, Скитоначальник.– Это, как зовет его один из его почитателей – огромное дитя (сердцем, характером).– Увлекающийся, жалостливый,  бесконечно добрый, доверчивый до наивности; без всякой  природной  хитрости  и ловкости;– при этом не только не глупый и даже не простой умом; но очень мыслящий, любит пофилософствовать и побогословствовать серьезно.–  Понимает прекрасно (по-моему – лучше Отца Амвросия¹²) теоретические вопросы вообще.– Однако... однако...  все  мы  руководство  практическое  Отца Амвросия несравненно предпочитаем.– А был еще здесь,  ныне умерший,  От. Пимен; духовник же, необычайный подвижник, простак, добряк, смиренный.– Сам От. Амвросий очень любил и ценил его и всегда  у  него  сам  исповедывался;– однако – его детская простота, соединенная с резкой грубостью, подчиняла больше всего деревенских баб;– а мы  все  уважали  и  любили его, а  советоваться  не  к нему шли, а к мудрому и вовсе уж не столь простому – Амвросию.–

У монахов  даже  есть  особого  рода  – отзыв про таких-то людей: «Свят, да не искусен!"- То есть:  «Для своего спасения хорош;– а  другим-то мало полезен! «-

Да если я не остановлюсь,  то я еще несколько страниц только примерами живыми испишу.–

Все это, повторяю, я написал не собственно с целью защитить Влад. Соловьева (которым, вы знаете, я сам теперь очень недоволен);– а с целью горячо возразить вам на вашу неосторожную, по-моему, теорию простоты и искренности.– Искренность – есть большая и у врагов Церкви, у нигилистов, – и т.д. Искренность искренности рознь;– за другую искренность – казнить  смертью нужно.– И изворотливость – изворотливости рознь;– за другую изворотливость прославлять следует.– А вы пишете, – что для вас искренность – важнее направления!  Голубчик! Что с вами?.. Это проклятое это студенчество ваше в вас «отрыгнуло»,  с позволения сказать, на  минутку!– Симпатично в личном отношении?  И то не всегда! За другую искренность по морде ударишь.–  Искренность † хорошее направление.– Так скажите.– Это совсем другое дело.– Вот мне вчера случайно попалась в Русск.<ом> Деле 88 года  горячая,  искренняя статья студента–юриста (гм!) против военной дисциплины в Университете; и вообще против палки.– Я ей и обрадовался (по личной  любви  и  даже спрятал ее) и головой покачал.– Да – разве – в России – можно без принуждения и строгого даже, что

29 Янв.<аря> бы то ни было сделать и утвердить?– У нас что крепко стоит?– Армия,  монастыри,  чиновничество и – пожалуй  –  крестьянский мiр.– Все принудительное.– Да и сам этот студент-юрист, недавно еще поклонник и приверженец неопределенного морального  идеализма, теперь запрёгся по своей охоте в оглобли и хомут – строжайшей и очень определенной спиритуалистической и обрядовой дисциплины... И теперь – в случае нужды (по примеру самих Св.  Отцов),  – конечно,  готов будешь допустить даже и «палку»,  не какую-нибудь аллегорическую, но настоящую деревянную палку. (Тоже – некрасивое средство – для прекрасных нередко целей.) Для юноши живого и даровитого – 88-й год и 91-й – это 10 лет!– На  что  же  эта  студенческая  «отрыжка»  à la Достоевский, à la Лев Толстой и т.п. «Простота ума и сердца»! «Искренность» дороже направления... и т.д.

И.С. Аксаков был гораздо прямее,  искреннее и благороднее  Каткова.– А  кто из них больше сделал не только для Государства,  но даже и для веры нашей?– «Русь» Акс.<акова> очень часто  (по  признанию  людей достойных доверия) лежала неразрезанной даже у единомышленников и друзей его;– а «Моск.<овские> Вед.<омости>» читались с жадностью всеми добрыми и толковыми гражданами России, начиная с Зимнего Дворца и кончая Оптинскими кельями, в которых имя его прославлялось до небес.– Архимандрит наш,  который  ничего  современного не знает и не читает, и тот, бывало, восклицал: «У нас только Катков и есть; спаси его, Господи!» А  когда  Тертий Ив.<анович> Фил.<иппов> сделал известный промах, т.е. на другой день смерти Каткова напечатал в «Гражд.<анине>»  неблагоприятный о нем отзыв, то я сам слышал, как один здешний добродушный, почтенный и простой иеромонах называл за это Филиппова  «Чéртий Иваныч».– Говорю всё это, вопреки моему личному нерасположению к пок.<ойному> Каткову и вопреки моей личной же преданности Филиппову  (которого, вдобавок,  я  считаю в некоторых важных пунктах Церковных Дел правым, а Каткова – неправым).– Катков лично производил на меня впечатление самого  непрямого,  самого фальшивого и неприятного человека;  но, как я уже говорил,  – фальшивость характера – ничуть не исключает глубокой искренности  –  общих  убеждений.– Я не сомневаюсь ни на минуту, что Катков положил бы героем – на плаху голову свою за Россию; если бы оказалось это  нужным.–  А  прежние Моск.<овские> бояре на что уж были хитрецы, интриганы и даже часто мошенники, а разве они не были искренни и в вере и в патриотизме своем??..

Варя, увидавши,  что я все Вам пишу, а не статью для «Гражд.<анина>», – бранит меня: – «Как вы мне, право, надоели – в доме денег нет; в Банк  надо  платить, а вы вместо статьи все Осип Иванычу пишете!..» Увы! С «утилитарной» точки зрения она совершенно права.– Я эту зиму – ничего еще  за  литературу  не получал,  а 4ОО рубл.<ей> сер.<ебром> у Берга и Цертелева набрал вперед.– Но что ж делать – если  мне  частная беседа с вами несравненно приятнее, чем беседа с «публикой» нашей.– И не только с вами,  но и с другими людьми,  которые по почте обращаются ко мне  с вопросами и за советами.– Недавно я три утра слишком пожертвовал на длинный ответ одному из молодых  сотрудников  «Гражд.<анина>» г-ну Колышко);– он  умолял  сказать ему правду об его романах и повестях (его псевдоним – Райский), и я, по совести – исполнил его желание.– Разобрал – очень строго и беспощадно, рискуя создать себе врага.– Но он оценил это как нельзя благороднее и теперь (судя по ответу его) и  служить мне в Пет.<ербурге> всячески готов,  и ужасный стиль свой собирается исправить по-моему, и даже в Оптину собирается.– Это немедленные плоды,  – это,  – конечно,  вознаграждение нравственное за прямоту, за понимание и за труд.– А вам писать – и в 1О раз более.–  А чем вознаграждает  меня  печать?– Тем, что восхищающиеся на словах и в письмах молчат перед публикой;– а другие понимают меня так  превратно, так обидно, и так даже ужасно (для кончающего свое поприще человека, – конечно, это ужасно!) – как понял меня Астафьев,  или редакция «Благовеста», указывающая на мою «вражду» к Славянофильству.– (!!!)¹³

Утешительно!– Ведь – дело тут не в одном же «самолюбии» (хотя я и от него отказываюсь – я не дух!);– дело в добросовестном желании,  при конце – поприща,  самому понять:  – что я сделал?  На какой полке, так сказать, я стою?– В чем я сделал действительно – свой шаг и  в  чем  – нет? И т.д.

Я ни к какой партии, ни к какому учению прямо сам не принадлежу;– у меня  свое учение;  но я положил ему только основание; и другие должны проверять и разрабатывать его.– А где они эти другие?– Раз, два,  и только!..– Так пусть – так и скажут и докажут, что я ничего ни нового,  ни правдивого, ни остроумного, ни полезного – не сказал... я буду знать и покорюсь моей участи...  Нет – и этого никто не говорит;  да едва ли и может сказать... Помешают этому: определение характера всех нерусских Славян; теория «смешения» и, наконец, – настаивание на «страхе Божием»,  настаивание,  про  которое Влад. Соловьев сказал мне в Москве: – «Я хочу напечатать в «Руси» Аксакова, что – «нужно большое бесстрашие, чтобы в наше время говорить о страхе  религиозном,  а  не  об одной любви».– Сказал и не напечатал этого;– а напечатал совершенно неосновательные мне возражения в защиту Достоевского и не только его, но и Льва Толстого; а через ½ года или год отступился от последнего и эту часть возражений в отдельном издании выбросил;– понявши довольно давно, что я прав.–

А ведь человек,  кажется,  смелый и лично меня любит –  несомненно...

Поневоле, предпочтешь, – частную переписку, и в печать –  разве Банк да Варины уговоры – загонят... Она все-таки права! Писать для «Гражд.<анина>»  не  избегнешь.– Послезавтра начну.– И когда будет напечатано – пришлю Вам.– Так – мелочь кой-какая... Большого и боюсь начинать.–

Надо, – наконец, расстаться мне с вами и с этим неслыханным письмом.– Отвечу еще вам на ваш давний вопрос о том: что мои письма к Соловьеву по поводу нападок Астафьева?– Вот что: в конце Декабря я справился – только с 1-й ½-ной 1).  Вступление;  2). Как я понимаю слово революция; 3). Можно ли назвать меня противником национального идеала?– 4).  Можно ли назвать XIX-й в.<ек> веком торжества национального начала? Я и увлекся  общими  вопросами,  и  во  множестве  случаев от-влекся, ибо нельзя же было мне и самому судье не объявить, что я в том-то и том-то не согласен с ним; иначе сказали бы, что я в угоду ему от того-то и от того-то отрекаюсь).– Кончил;  послал по желанию самого Соловьева в Редакц<ию> «Русск.<ого> Обозр.<ения>», но... (Fatum!) я-то столь аккуратный! – погрешил рассеянностью и сделал ошибку в адресе.– Сол.<овьев> был в Петерб.<урге>;– потом 1О дней в Москве; ждал;– но Почтамт Цертелеву не выдал и я узнал об этом  только в ½ Января;– тогда здешняя  почтовая Контора по моему заявлению написала в Почтамт, чтобы Цертелеву выдали.– Вероятно, теперь уже выдали¹⁴; но Солов.<ьев>, повидимому, опять в Петерб.<урге>; я его Петерб.<ургского> адреса не знаю и сегодня,  достаточно выждавши,  послал телеграмму об этом одному  общему  знакомому;– чтобы Солов.<ьев> мне телеграфировал: что произошло и что будет?– Надо заметить,  что я отправил рукопись не просто и безусловно для печати; а при ней письмо Соловь<еву> с горячей просьбой предпочесть личное – литературному;– т.е.  не  печатать  этих писем в двух случаях: 1) Если они слабы, многословны и т.д., чтобы меня без нужды не ронять и 2) Если мои ему возражения, довольно резкие и идущие вперемежку  с докладами против Астафьева – покажутся ему оскорбительными и будут раздражать его;– ибо, сказал я, я дружбой с вами гораздо больше дорожу, чем одной какой-нибудь своей статьей сомнительного достоинства.– Но я прошу его в случае возврата рукописи – не  полениться сделать на полях свои заметки, возражения, одобрения и т.д.–

 На этом пока дело и стало.– Если все ограничится только рукописными этими примечаниями;–  я  вам  непременно рукопись  вышлю.– 2-я ½ – на писем этих – уже давно переписана на бело; и как только я получу известие, что  1-я ½ будет печататься,  то приступлю к окончательному исправлению этой 2-й ½-ны.– Всё вместе – будет,  я думаю – 5  или  6 листов;– Цертелев  дает  мне по 1ОО р.<ублей> за лист;– за вычетом 2ОО (задатка) – все-таки придется много и Варя в отчаянии,  что я готов  и не печатать из-за высших соображений (хотя,  надо сказать, что это она только так говорит;– на практике же сама – гораздо больше моего  идеалистка).–

Послать я  Вам  на этот раз решил только Данилевского (совсем – в дар; я куплю себе позднее другой экз.<емпляр>).– Исаака Сирина – в виде только опыта, на прочтение.– Язык ужасно труден;– и если будете понимать плохо,  то верните.– Есть другой перевод совсем гражданским наречием.– Здесь его не продают; а в Москве – он не дорог.– Я могу после его для вас добыть.– Сверх того,  посылаю свою статью: «Плоды национ.<альных> движений». А при ней еще одну недавнюю статью «Моск.<овских> Вед.<омостей>» под буквами Ю. Г. (вероятно, Юрий Николаев Говоруха-Отрок).– Посмотрите,  сравните!  Ведь по смыслу это чуть не выписки из моей статьи (Плоды Нац.<циональных> движ.<ений>); и о Напол.<еоне> III¹⁵ и о либерализ.<ме> Славянофилов и о Ник.<олае> Павл.<овиче>¹⁶... А об моих трудах ни слова!– Ну – не все ли то же,  и то  же?? Как вы  это  находите?–  Прав  –  я,  что  утомился – наконец – или не прав?..

Я забыл спросить в Москве, чья это статья, но вероятно – Юрия Николаева;– и заметьте, что этот человек, являясь ко мне в 1-й раз с Грингмутом и Назаревским,  рекомендуется:  «Ваш  ученик!» И  потом, рассказывает мне как он мне обязан;  как он на основании одного (неизвестного мне) отзыва обо мне Профессора истории Бестужева-Рюмина, – еще будучи в Харькове выписал и добыл (с великим трудом как редкость) отдельную мою  брошюру «Визант.<изм>  и Сл<авянст>во» и какое влияние она на него имела.– И этот человек – почти списывая мои слова о Национ.<альной> Политике  –  обо  мне  ни слова!– Хорошо – если он не читал «Плоды Нац.<иональной> Пол.<итики>»; хорошо – если это случайное совпадение мыслей.– Дай Бог!–¹⁷

По поводу же «Анализа,  стиль и веяние» – пишет статью нарочно, – но ничего  не  находит сказать кроме порицаний и почти что пренебрежительных двух-трех похвал, да вовсе неосновательной нападки на то, что я не понял взглядов  Толстого  на смерть.– Статью не окончил;– и сам сознался мне в Москве, – что он ошибся, что начал писать по прочтении только начала в «Русск.<ом> В.<естнике>»; а мои рассуждения о взглядах Толстого на смерть – появились только в следующем №-ре. Не нужно ли было – тем более продолжать – и оговориться;– а он бросил свою статью... (Я и эту статью его посылаю;– судите сами).–

Киреевского и Хомякова (политич.<еские> и т.п. статьи) вышлю немного позднее.– Нужно сделать для своих работ две-три выписки.–

Вышлю их, не прилагая (увы!) тех листиков с примечаниями, которых и вы желали и которые я и сам сделал бы с удовольствием  (и  не  без пользы даже  для  себя);– но теперь до лета необходимо – трудиться для денег...

Так как я этих книг теперь подарить не могу, то отчего бы Евг.<ении> Серг.<еевне> не потрудиться сделать для Вас про запас нужные выписки с  обознач<ением>  статей и страниц;  так,  чтобы после Вы могли безбоязненно цитировать и не имея книг?– Советую.–

NB В заключение присовокупляю к моей переписке со Страховым только что полученный от него открытый ответ.– Надо вам объяснить, что после получения мною от него не всех и не совсем тех книг, которые я у него просил для вас и для одного здесь живущего юноши  (Чуффрина), я послал ему открытое  письмо с ответным бланком: «Что-мол это значит? Почему?» Это мое письмо разошлось в пути с тем его закрытым, в котором он бранит Соловьева и требует моего мнения (т.е. с поднявшим во мне бурю).– Обратите, пожалоста, внимание на место,  отмеченное голубыми чернилами;– поймите сами и как поймете эту загадку (не трудную, конечно) – так и напишите мне.–

На Данилевского постараюсь тоже сделать и без книги примечания.

Но пока замечу только вот что:

1) Хотя  Соловьев  весьма нападает на самую теорию культурных типов, но я думаю, что с этой стороны Страхов и Бестужев-Рюмин (защищающий ее) оба правее его.–

Культурные типы были и есть (хотя и везде более или менее тают на наших глазах).–

Соловьев, кажется,  прав в одном обвинении: культ.<урные> типы не связаны с одной национальностью и если весь тип во всецелости действительно другой,  уже сложившейся национальности не передаваем, то по кускам, так сказать,  легко  передается – (религия – сполна;– государственные законы; моды и обычаи; философия;– стиль искусства и т.д. Примеров бездна).–

2) Особые культурные типы были;  но из этого еще не следует,  что они всегда будут; человеч<ество> легко может смешаться в один общий культурный тип.– Пусть – это будет перед смертию – все равно.–

3. И если даже допустить, что Ром.<ано>-Герм.<анский> тип, несомненно разлагаясь, уже не может в нынешнем состоянии своем удовлетворить все человечество,  то  и из этого вовсе еще не следует, что мы, Славяне, в течение 1ООО лет не проявившие ни  тени  творчества, вдруг теперь под старость дадим полнейший 4-хосновный культурный тип, как мечтает и даже верит Данилевский?–

Вот главные мои несогласия с Данилевск<им>, мои поправки.–

Я понимаю,  что вы тоже плохо верите во  все другие назначения России, кроме  религиозного,  но почему вы пишете – не только не верю, но и не желаю – это странно! Отчего – не желать добра и силы отчизне своей, хотя бы и сомневаясь в исполнении желаний этих?–

Я сам плохо верю в это (и в этом – мы согласны;  не понимаю – откуда вы взяли,  что мы в этом не сходимся? Даже досадно на вас!)- Но и сильные сомнения наши могут быть ошибочны; это не математика, и не догмат веры.– Ошибиться можно и по недоверию точно также как и по доверию .–

Напр.<имер>, обоим нам с вами не мешает помнить, что и для исполнения особого и великого религиозного призвания Россия должна все-таки значительно разниться от Запада и государственно-бытовым строем своим.– Иначе она не главой религиозной станет над ним,  а простодушно  и по-хамски срастется  с ним ягодицами¹⁸ демократического прогресса; (родятся такие уроды – ягодицами срослись).–

Конец!–

Обнимаю; жму руку милой попадье нашей.– Прошу благословения и молитв и не отчаиваюсь еще увидеться на белом свете.–

К. Леонтьев

30 Янв.<аря 18>91 г.

Нет еще – не конец!–

Приготовляя посылку, я увидал, что Ис<аак> Сирин гораздо толще Данил<евского> и через это на посылке с одной стороны будет яма. Я этого выносить  не  могу  и эта вещественная причина – принесет – быть может, Вам случайно (по-видимому – но едва ли в самом деле случайно) – невещественную пользу.–  Я решился послать Вам еще 3 сборника брошюр.– Рекомендую: –

1) Статью  Пазухина о сословиях и особенно о дворянстве и советую сравнить эту ясность, деловитость, простоту с воплями и туманными фразами Ник.<олая>  Петр.<овича>  Аксакова  (в Русск.<ом> Д<еле> и Благовесте), с неопределенностью взглядов на дворянство  –  И.С.Аксакова  и т.д.

Не мешает – также вспомнить о моем смешении;–  сословные  перегородки – главное ему препятствие.–

2) Вл. С. Соловьева неосновательную защиту Достоевского против меня; в конце 3х речей о Достоевском.– (Замечу, что я после этой странной защиты издал 2й т.<ом> Сборника моего;  после нее  вставил в мою статью против  речи Достоевского все то место, где говорю, что «иные видят в этой речи что-то апокалипсическое» (См. т.II-й стр. 3О7–3О8).

(Прим.<ечание>) Катков  дал  Достоевскому за помещение Пушкинской речи в Моск.<овских>  Вед.<омостях>  6ОО  руб. по назначению самого Достоевского, но близким своим сказал: – «Достоевский уверяет, что все называют его речь событием;  я никакого события в ней не вижу;– а  600 р. отчего ж ему не дать».–

3) Весьма полезно будет тотчас после уверений  Достоевск.<ого> и Соловьева, что «небесный Иерусалим» сойдет на землю, прочесть взгляды Еп. Феофана (Отступление и т.д. стр. 9 – 10 – 11 – 13 и 14 NB).

Он – говорит – совершенно другое и, разумеется, под этими его рассуждениями подписались бы как покойные Еп. Алексей и Никанор и т.д., так и все Оптинские и Афонские старцы.– А когда  Дост.<оевский> напечатал свои надежды на земное торжество Христианства в Братьях  Карамазовых, то Оптинские иеромонахи, смеясь, спрашивали друг друга: «Уж не вы ли,  От.<ец> такой-то, так думаете?"- Духовная же Цензура  наша прямо запретила особое  издание  учения От.<ца> Зосимы;  и нашей было предписано сделать то же.– («Ибо, сказано было, – это может подать повод к новой ереси»).–

Вот в чем уже вовсе не прав Вл. Соловьев (вместе с Достоевским) в этой явной ереси;  а  в стремл.<ении> к Католичеству – гораздо меньше вины.–

4) Советую также перечесть – «О развитии (догм.<атическом>) Церкви» – Соловьева же.– Вот где его торжество! Это, согласитесь, верх совершенства по силе, ясности и правде.– Католичество отличается достаточным от Прав.<ославия> количеством весьма резких и известных признаков; и  нет  нужды докапываться до какой-то особо общей сущности, ни по-Славянофильски натягивать все на рационализм, ни по-Стояновски лишать права Православие на живое развитие.– (Может быть,  не будет;  а может быть, и будет;– это другое дело!)

Весьма бы  вы  хорошо сделали,  если бы и из этих 3-х брошюр и изо всего того,  что пришлю еще на подержание, вы не поленитесь сами (или Евг.<ению> Сер.<геевну> попросите) сделать нужные выписки.–

Весьма пригодится и избавит раз навсегда от новых перечитываний и разыскиваний «текстов».–

И вы долго еще не будете в силах покупать много книг, и я все – не могу отдать вам – теперь, так как при всем моем желании бросить мое неутешительное писательство – нельзя еще этого сделать.– [Еще прилагаю 2–3 выписочки мои из Дж.<орджа> Стюарта Милля и Спенсера, которые, полагаю, вам пригодятся.-] Нет; сейчас нельзя.– Это после.–

Исходите всегда мыслию из идеи развития, осложнения и смешения – и вы – редко будете ошибаться.– Ибо это реальнее всего – и дает мало простора пристрастиям и несбыточным мечтам.–

Как видите – идею эту можно с успехом и к религии приложить, не  рискуя ни погрешить, ни согрешить.– Ибо и религия – вещь вполне естественная.–