По церковно-общественным вопросам

Пересмотр законов о печати, начатый в комитете министров при участии, между прочим, представителей от духовенства, естественно выдвигает на очередь, весьма важный вопрос о духовной цензуре. Духовная печать стеснена не менее светской. Живое слово пастырей подвергается самой строгой регламентации. Ни одно произведение духовного творчества не свободно от стеснительных уз цензорского «усмотрения». Даже ученые исследования духовных академий, после коллегиального ученого приговора ученых профессорских корпораций, должны представляться еще «на заключение» особых цензоров – епископов, которые, по поручению Св. Синода, и налагают свою высшую санкцию на произведения академической учености.

Духовные представители на заседаниях Комитета министров уже высказались, как известно, за свободу слова вообще. Теперь очередь, за таким же авторитетным приговором для духовной печати в частности. Этот приговор будет естественным завершением реформ в области печатного дела, в области устроения судьбы русского слова, русской мысли. Тем более, что самая жизнь, самые красноречивые факты говорят за свободу духовного творчества. В настоящее время по адресу духовенства слышатся особенно резкие обвинения за его молчаливость и косность. Духовная журналистика осуждается за отсутствие в ней живого отклика на современность, за ее стоическое равнодушие пред напором таких современных событий и фактов, которыми теперь волнуется буквально вся Россия. Клеймится разными позорными именами и русская богословская ученость, которая на языке «общества», служит синонимом застоя, мертвой безжизненной схоластики, узкого клерикализма. Во всех этих приговорах, может быть, есть известная доля горькой правды.

Но не обусловливается ли эта правда в значительной степени тем фактом, что «духовное слово» по всех его видах заковано у нас в тесные рамки всевозможных духовно-бюрократических усмотрений, инстанций и циркуляров, – доведено до полной сдавленности своего свободного проявления. Не пора ли, наконец, путем предоставления духовному слову большей свободы вызвать его к действительной реальной жизни и тем самым, сделать его могучим орудием духовно-нравственного прогресса, поставить его на ту высоту, па которой оно действительно и стояло в древней христианской Церкви, выдвинувшей громкие имена Афанасиев, Григориев, Кириллов, Златоустов, Амвросиев, увлекавших своим свободным словом народные массы, строивших духовно- нравственную жизнь общества, заправлявших ходом его развития.

В практике древней христианской Церкви можно найти и тот критерий, которыми, руководились древние христиане при определении истины, при различении лжи от правды Христовой. В древней Церкви совершенно не было места личному произволу, «усмотрению» отдельных единиц. Там истина определялась и регламентировалась целыми «соборами», в которых принимали живое участие епископы, клирики и отдельные светские лица. Только голос всей Церкви имел решающее значение. Он имел непреложный и твердый авторитет. До произнесения же этого голоса Церкви свободно, непринужденно совершался обмен мыслей. Еретики и православные вели между собой открытую и жаркую полемику.

Этот соборный голос иерархов и ученых, представителей богословской науки и теперь мог бы найти применение в некоторых отдельных случаях, когда возникает настоятельная потребность произнести авторитетное решение спорных вопросов, как это и могло бы быть, напр., в русской церкви, но делу о графе Л. Толстом. Только в этом случае и можно будет иметь действительно твердый и надежный критерий в определении, что же составляет действительный голос Церкви и что является частным мнением отдельных лиц.

Теперь же, при настоящей цензурной бюрократической регламентации такого критерия – твердого, устойчивого, авторитетного, – собственно нет. Нельзя же, в самом деле, считать авторитетом и проводником непоколебимой истины какого-нибудь случайного рецензента ученой богословской диссертации. Вот почему часто и бывает, что, согласно отзыву непризнанных служителей науки, авторизуются иногда такие работы, которые возбуждают большое подозрение в православии и часто служат трудноискоренимым соблазном, особенно для раскольников.

Кстати заметим, что за последнее время раскольники сделались большими охотниками до изучения академических диссертаций. Ими они очень умело пользуются в своих полемических целях. И в какое неловкое двусмысленное положение они часто ставят своих православных оппонентов своими цитатами из этих авторизованных синодом произведений, в которых они находят часто антицерковные положения...

Итак, пора разрешить запутанные вопросы о духовной цензуре; и, прежде всего, вывести из цензурной практики чисто бюрократический строй личного усмотрения, – такой строй, который кроме вреда ничего не приносит.

По нашему мнению, нужна одна только высшая коллегиально-соборная цензура, но вопросам религиозно-нравственного учения, в том случае, если является необходимость по тому или иному богословскому вопросу высказать решающий, авторитетный приговор, который мог бы служить основанием для выделения голоса Церкви из целого ряда отдельных мнений. До окончательного же произнесения коллегиально-соборного приговора по тому или иному богословскому вопросу, относительно той или иной учено-богословской работы всякое богословское мнение должно оставаться и мыслиться именно только мнением отдельного лица, и как таковое, свободно без всякого стеснения обсуждаться в духовной печати и учено-богословской литературе. И, во всяком случае, пора изъять из-под вторичного цензурного надзора учено-богословские труды, которые выходят из стен духовных академий. Эти труды рассматриваются обычно несколькими учеными специалистами, приговоры которых и утверждаются целыми учеными коллегиями после публичной защиты. Зачем же подвергать их еще особой цензуре? Если для того, чтобы сделать о них ученое заключение, то последнее едва ли требуется после коллегиального приговора целой ученой корпорации. Если для того, чтобы дать им санкцию «правомыслия», то таковая возможна только при соборном коллегиальном рассмотрении, а не при единоличном «усмотрении» отдельного случайного рецензента.

Несчастная русско-японская воина, уже истребившая целые сотни миллионов рублей, несомненно, потребует еще множество денежных расходов. Таким образом, Россия естественно должна считаться с вопросом, где же брать нужные средства? Внешний кредит исчерпан: последние переговоры о займе во Франции, по словам газет, закончились неудачей. Приходится обратиться к внутренним средствам страны. В настоящее время, как известно, уже реализируется 5% внутренний заем на сумму в 200 миллионов рублей. Но и этот заем, в виду решимости правительства продолжать войну, не может, конечно, покрыть всех настоящих и грядущих громадных военных расходов. Находчивые газетные финансисты уже теперь заблаговременно стараются открыть новые источники денежных богатств.

Такими источниками и оказываются капиталы духовенства и монастырей. «Русский Листок», «со слов якобы одного из епископов» (почему бы и не поименовать этого епископа!) рекомендует воспользоваться так наз. «поминовенными» капиталами духовенства, которые и могли бы идти на санитарные нужды армии. Способ пользования предлагается двоякий. «Первый из них заключается в том, чтобы предложить государству взять эти капиталы и, израсходовав их на указанные нужды, обеспечит в то же время духовенству получаемые им 3,8%. Это будет, следовательно, государственный заем, из 3,8%, без обязательного погашения, без участия комиссионеров и, что всего важнее – без весьма крупных расходов реализации и потерь на курсе. Другой способа заключается в том, чтобы духовенство прямо отказалось от поминовенных капиталов в пользу больных и раненых воинов, а что касается доходов с этих капиталов, то эти доходы в виде 3,8% должны считаться жертвою духовенства в пользу родины». «Новости», с видимым удовольствием разделяя это мнение, со своей стороны добавляют: «Но и кроме «поминовенных», в распоряжении нашего духовенства, особенно некоторых монастырей и соборов, найдутся еще многие миллионы таких же мертвых капиталов, которые теперь не подлежат никакому учету. Эти миллионы, втуне пропадающие, могли бы сослужить большую службу казне, для которой в настоящее время дорог каждый лишний рубль». При этом другой орган печати «Слово» воспоминает славное прошлое монастырей в деле государственно-общественной благотворительности и приводит по адресу монастырей следующее нравоучение. «В древней Руси во время войны и других общественных бедствий монастыри раскрывали свои житницы, собирали в свои стены лишившееся крова население; те обители, который оставались вдали от театра военных действий, на свои монастырские средства нанимали ратников и отправляли полки на поддержку царскому воинству. Можно было думать, что нечто подобное мы увидим и в нынешнюю тяжелую годину. Ожидания, кажется, обманули. Монастырское начальство ограничилось только изъявлением на словах готовности вынести все свои сокровища, на самом деле в то время, как земство и города действительно жертвовали почти все, что имели, монастыри ограничились такими грошовыми суммами, о которых неудобно и упоминать. Крупные монастыри и лавры, имеющие миллионные сбережения и на несколько миллионов рублей имущества, – ограничились скромными отчислениями на военные расходы в размере от 1.000 рублей и не свыше двадцати. По-видимому, времена изменились и теперь от монастырей нечего ждать: ни организации полков, ни постройки кораблей. И думаем, что для оценки духовного состояния современного монастыря это знамение времени далеко не из благоприятных».

Но благоприятное ли знамение времени представляет в деле общественной благотворительности остальная не монастырская часть русского общества? Упрек монастырям, может быть, до некоторой степени справедлив.

Монастыри, действительно, пока не отдали на военные нужды все, что имели. Но вот вопрос: почему же только монастыри обязаны отдать все свои сбережения? Почему подобное же нравственное обязательство не касается других слоев русского общества? Почему, напр., не обязаны вложить все своп материальные средства в военную казну России все «инородцы», которых так усиленно защищают, «интернациональные «Новости»? Между тем эти «инородцы», как совершенно верно замечает г. Шарапов в своем правдивом органе («Русское Дело» № 10–11), «забрали в свои руки чуть не всю экономическую жизнь страны». Евреям принадлежат все лучшие земельные банки России: Московский с Лазарем Поляковым во главе, Ярославско-Костромской с госпожой Поляковой, Нижегородско-Самарский с Гинцбургом, Ростовский с Яковом Поляковым, Киевский с Бродскими, Польское кредитное общество с Кронебергами, Виленский с Блиохом, особый отдел государственного Дворянского с Ротшильдом (Рѵс. Дело). Евреи ворочают громадными капиталами в России и в то же время пока ничего не сделали – не только больших пожертвований, но даже и тех скромных, за который обвиняются монастыри, соборы и духовенство. Монастыри в деле проявления патриотизма имеют славное историческое прошлое, они всегда в решительную политическую минуту приходили на помощь родине своими моральными и материальными средствами и... выручали. Но Россия пока, слава Богу, далеко еще не дошла до крайности в экономическом отношении. И если придется ей испить последнюю каплю испытаний, то тогда монастыри, соборы, духовенство во всяком случае без особых напоминаний со стороны «интернационалов» придут на помощь России и ее исконным интересам. Но придут ли «интернационалисты» на эту помощь, – это еще вопрос! По крайней мере русская история не знает ни одного такого примера самоотверженного служения со стороны евреев родине (если только Россию можно назвать их родиной). Напротив, лишь на днях в газетах обнародован характерный факт еврейского антипатриотизма. «Новое Время» обращает внимание на то, что из всего числа евреев, призывавшихся к рекрутскому набору в 1904 году (57. 440), не явилось к исполнению воинской повинности в среднем почти треть (31 проц.).

На губернию: Ковенскую процент неявок составляет, 84 проц., в Виленской губернии не явилось 63 проц., в Гродненской 50 проц. и т.д. «Новости» затрагивают и еще интересный вопрос, в котором точно также фигурирует духовное ведомство на скамье подсудимых. «Новостям» (№ 58 и 63) положительно не нравится, что только синодальная типография имеет право печатать и издавать книги Св. Писания на русском и славянском языках, а также акафисты. Так не передать ли уже в руки евреев издание Слова Божия?!

Христианство по самой идее своей есть религия свободы и духа. Христос распространял свое учение исключительно мерами нравственного воздействия – словом, жизнью, убеждением. Его слова, обращенные к ап. Петру, «взявший меч от меча и погибнет» – могут служить общим выражением Его взгляда на условия религиозной свободы. Апостолы были верными выполнителями заветов своего Божественного Учителя и в своей деятельности совершенно чуждались мер физического принуждения. Христианская церковь, – в первые века особенно высокого нравственного подъема и воодушевления, – твердо и настойчиво проводила в сознание общества идею религиозной свободы. Иустин Философ, Афинагор, Феофил антиохийский, Ириней лионский, Климент александрийский, Ориген – все это были славные глашатаи религиозной свободы. В самой христианской догматике основным условием спасительности веры, следовательно условием нормального развития нравственно-религиозного сознания, признается нравственная свобода личности. Идея так наз. «непреодолимой благодати» (gratia irresistibilis, indeclinabilis) считается несовместимой c общим духом христианства и отвергается, как ложное учение, разрушающее самые основы христианской сотериологии – свободно благодатного развития нравственной личности человека. Словом: исторические, этические и догматические предпосылки христианства говорят в пользу религиозной свободы. Между тем на практике эта свобода мало по малу сделалась пустым мертвым звуком, и в сознании правящих сфер, руководящих жизнью Русской церкви и государства, получила слишком одностороннее выражение и применение. Действующими узаконениями признавалась только относительная свобода веры. Допускалось только – неисповедание господствующей религии и пребывание в вере отцов до момента официального зачисления в списки церкви. Но обратный уход из последней уже подлежал строго определенной ответственности. Отпадения ни под каким видом не допускалось. Все это создало в жизни церкви целый ряд вопиющих парадоксов. Членами церкви должны были считаться записанные в метрики – явные магометане; несомненные язычники; иудеи, преследующие выгоды внешнего гражданского положения; «раскольники», – эти убежденные приверженцы дониконианского староверия, различные сектанты, и т. д. Все эти лица, несвязанные с церковью никакими нравственными узами, должны были в то же время твердо поддерживать официальный декорум, одну только внешнюю оболочку последователей господствующей церкви часто из одной только боязни испытать всю тяжесть внешне-гражданских и уголовных кар, которыми преследовался факт их отступничества. – Кроме того, в узаконениях существовала еще целая система так сказать косвенных законодательных мер и чисто административных «усмотрений», которые применялись к лицам вообще не принадлежащим к господствующей религии государства. Все такие лица подвергались многим весьма существенным ограничениям и стеснениям в религиозно-бытовом и гражданско-общественном отношениях. Эти стеснения имеют множество вариаций в зависимости от тех или иных вероисповедных групп народонаселения русского государства. Особенно ощутительны были религиозно-гражданские стеснения, в применении к т. н. «раскольникам» и «сектантам». Все секты и толки находились под особым административным надзором и подвергались строгому полицейскому сыску и уголовно-судебным взысканиям. «Раскольники» были ограничены даже в удовлетворении своих религиозных потребностей. Им было запрещено иметь молитвенные дома и церкви, приобретать собственность законодательным порядком на имя того или другого религиозного и благотворительного учреждения. Бракл раскольников был лишен законной юрисдикции; духовные лица у них не были свободны от воинской повинности; они не имели права открывать свои собственные религиозные школы и в, правительственных учебных заведениях слушать уроки Закона Божия из уст своих собственных законоучителей...

Всеми этими и подобными мерами имелось в виду достижение собственно благих целей – ограждение целости православия, удержание в ограде церковной колеблющихся членов церкви и воспитание их в «меру возраста совершенна». Но на практике пришлось столкнуться с совершенно противоположными результатами: число раскольников и сектантов не уменьшалось, появлялись все новые и новые разнообразный секты, каждый год приносил в данном отношении какую-нибудь оригинальную новинку (вроде сект иеговистов, сионской вести, беседников, шалопутов), магометанство продолжало сохранять свою устойчивость, даже язычество не слишком уступало официальному воздействию православных миссионеров и не слишком прельщалось перспективой различных гражданских выгод. Сами официальные представители господствующей церкви совмещали в себе много таких черт, по которым нельзя было судить об искренности их православных убеждений. Холодный индифферентизм, разъедающий скептицизм, и рационализм уживались в церкви под одной кровлей вместе с пламенным религиозным воодушевлением – и все это благодаря внешне-формальной принудительной регламентации, которой поддерживался состав церковно-общественного организма. Полицейский сыск и всевозможные административные усмотрения, в довершение всех зол, сильно разжигали неудовольствие против церкви, как такого учреждения, которое, при посредстве государства вместо любви и снисхождения, творило суд и расправу над противниками церковного единения.

Все лучшие представители церкви и общества единственным выходом из этого ненормального положения признавали раскрепощение совести, утверждение прав свободного выбора той или иной религии. И вот эта религиозная свобода, которая долгое время была предметом затаенного, сдавленного общественного самосознания, – та свобода, о которой осмеливались открыто и прямо заявлять только отдельные самоотверженные лица, вроде г. Стаховича на Орловском миссионерском съезде, – стала наконец фактом, действительностью. 17 апреля, в самый день св. Пасхи, был обнародован Высочайший указ, – данный на имя Правительствующего Сената, – в котором с высоты царского престола объявлена, наконец, полная веротерпимость. Вот этот акт, в высшей степени знаменательный в летописях русской жизни, и составляющий собственно подтверждение положений, выработанных Комитетом министров в заседаниях 25 января, 1, 8, 15 и 22 февраля и 1 марта. «В постоянном, по заветам предков, общении со святою православною церковью неизменно почерпая для Себя отраду и обновление сил душевных, Мы всегда имели сердечное стремление обеспечить и каждому из наших подданных свободу верования и молитв по велениям его совести. Озабочиваясь выполнением таковых намерений, Мы в число намеченных в указе 12-го минувшего декабря преобразований включили принятие действительных мер к устранению стеснений в области религии.

Ныне, рассмотрев составленные, во исполнение сего, в комитете министров положения и находя их отвечающими Нашему заветному желанию укрепить начертанные в основных законах Империи Российской начала веротерпимости, Мы признали за благо таковые утвердить.

Призывая благословение Всевышнего на это дело мира и любви и уповая, что оно послужит к вящему возвеличению православной веры, порождаемой благодатию Господнею, поучением, кротостью и добрыми примерами, Мы, в соответствие с этим решением Нашим, повелеваем:

1) Признать, что отпадение от православной веры в другое христианское исповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь за собою каких-либо невыгодных в отношении личных или гражданских прав последствий, причем отпавшее по достижении совершеннолетия от православия лицо признается принадлежащим к тому вероисповедании или вероучению, которое оно для себя избрало.

2) Признать, что, при переходе одного из исповедующих ту же самую христианскую веру супругов в другое вероисповедание, все не достигшие совершеннолетия дети остаются в прежней вере, исповедуемой другим супругом, а при таковом же переходе обоих супругов дети их до 14 лет следуют вере родителей, достигшие же сего возраста остаются в прежней своей религии.

3) Установить, в дополнение к сим правилам (п.п. I и 2), что лица, числящиеся православными, но в действительности исповедывающие ту нехристианскую веру, к которой до присоединения к православию принадлежали сами они или их предки, подлежать, по желанию их, исключению из числа православных.

4) Разрешить христианам всех исповеданий принимаемых ими на воспитание некрещенных подкидышей и детей неизвестных родителей крестить по обрядам своей веры.

5) Установить в законе различие между вероучениями, объемлемыми ныне наименованием «раскол», разделив их на три группы; а) старообрядческие согласия, б) сектанство и в) последователи изуверных учений, самая принадлежность к коим наказуема в уголовном порядке.

6) Признать, что постановления закона дарующие право совершения общественных богомолений и определяющие положение раскола в гражданском отношении объемлют последователей, как старообрядческих согласий, так и сектантских толков; учение же из религиозных побуждений нарушения законов подвергает виновных в том установленной законом ответственности.

7) Присвоить наименование старообрядцев, взамен ныне употребляемого названия раскольников, всем последователям толков и согласий, которые приемлют основные догматы церкви православной, но не признают некоторых принятых ею обрядов и отправляют свое богослужение по старопечатным книгам.

8) Признать, что сооружение молитвенных старообрядческих и сектантских домов, точно также, как разрешение ремонта их и закрытие, должны происходить применительно к основаниям, которые существуют или будут постановлены для храмов инославных исповеданий.

9) Присвоить духовным лицам, избираемым общинами старообрядцев и сектантов для отправления духовных треб, наименование «настоятелей и наставников», причем лица эти, по утверждении их в должностях надлежащею правительственною властью, подлежать исключению из мещан или сельских обывателей, если они к этим состояниям принадлежали, и освобождению от призыва на действительную военную службу и именованию, с разрешения той же гражданской власти, принятым при постриге именем, а равно допустить обозначение в выдаваемых им паспортах, в графе, указывающей род занятий, принадлежащего им среди этого духовенства положения, без употребления однако православных иерархических наименований.

10) Разрешить тем же духовным лицам свободное отправление духовных треб как в частных и молитвенных домах, так и в иных потребных случаях, с воспрещением лишь надевать священнослужительское облачение, когда сие будет возбранено законом. Настоятелям и наставникам (п. 9), при свидетельстве духовных завещаний, присвоить те же права, коими в сем случае пользуются все вообще духовные лица.

11) Уравнять в правах старообрядцев и сектантов с лицами инославных исповеданий в отношении заключения ими с православными смешанных браков.

12) Распечатать все молитвенные дома, закрытые как в административном порядке, не исключая случаев, восходивших чрез комитет министров до Высочайшего усмотрения, так и по определениям судебных мест, кроме тех молелен, закрытие коих вызвано собственно неисполнением требований устава строительного.

13) Установить, в виде общего правила, что для разрешения постройки, возобновления и ремонта церквей и молитвенных домов всех христианских исповеданий необходимо: a) согласие духовного начальства подлежащего инославного исповедания, б) наличность необходимых денежных средств и в) соблюдение технических требований устава строительного. Изъятия из сего общего правила, если таковые будут признаны для отдельных местностей необходимыми, могут быть установлены только в законодательном порядке.

14) Признать, что во всякого рода учебных заведениях в случае преподавания в них Закона Божия инославных христианских исповеданий таковое ведется на природном языке учащихся, причем преподавание это должно быть поручаемо духовным лицам подлежащего исповедания и, только при отсутствии их, светским учителям того же исповедания.

15) признать подлежащими пересмотру законоположения, касающиеся важнейших сторон религиозного быта лиц магометанского исповедания.

16) Подвергнуть обсуждению действующие узаконения о ламаитах, возбранив впредь именование их в официальных актах идолопоклонниками и язычниками, – и

17) Независимо от этого привести в действие и остальные, утвержденные Нами сего числа положения комитета министров о порядке выполнения пункта шестого указа от 12-го декабря минувшего года.

К исполнению сего правительствующий сенат не оставит учинить надлежащее распоряжение.

На подлинном, Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

«НИКОЛАЙ»

В Царском Селе. 17-го апреля 1905 года.

Таким образом, этим указом в России утверждается полная религиозная свобода. Всем русским подданным дозволяется не только не исповедовать господствующей православной веры, но и оставлять последнюю по собственному желанию. Всякие уголовные и административные кары за отступничество отменяются. Даже гражданское положение лиц, не исповедующих православие или оставляющих его, существенно изменяется.

Правда, это изменение пока подробно и ясно указывается относительно только главным образом раскольников и инославных христианских исповеданий. Но, очевидно, правительство решило расширить гражданские права и для всех иноверческих групп русского населения. К каким результатам придет правительство в данном отношении, покажет ближайшее будущее.

Просматривая мнения печати, высказанные по поводу указа о веротерпимости, нужно отметить общий тон одобрения, с каким относятся к нему не только представители светской, но и духовной прессы. Даже официальный синодский орган «Церковные Ведомости», поместивший статью (№19) проф. Юрьевского Университета М. Красножена, очевидно, разделяет общее сочувствие идее веротерпимости, объявленной в Высочайшем Указе 17 апреля. Некоторым диссонансом звучит одиночный лепет, исходящий из уст «Московских ведомостей», которые, напротив, относятся отрицательно к предположениям означенного указа. Вместе с некоторыми, вероятно, очень немногими представителями крайней реакционной партии, московская газета усматривает в указе опасное послабление, могущее расшатать устои православия. Очевидно, московский орган никак не можешь отрешиться от мысли о необходимости полицейского режима даже в делах религиозной совести. Но история уже давно осудила эту одностороннюю политику водворения религиозных убеждений. Языческий полицейский режим, господствовавший в римском государстве целых три столетия в применении к христианам, не только не заглушил христианства, но придал ему особую нравственную силу, погубившую само язычество и его, по-видимому, вековечную силу.

Плиний, с удивлением доносил императору Траяну, что христианская община, несмотря на гонения, страшно увеличивается и возрастает. Административные репрессии, применявшиеся к различным христианским сектам на протяжении целых 19 столетий, всегда только разжигали страсти, а не подавляли самого движения. Гностицизм, манихейство, арианство, несторианство, как определенные религиозные еретические секты, были убиты только нравственной силой истины Христовой, а не теми или иными административными мерами. Арианство, в IV в. захватившее собою почти все население Константинополя и не поддававшееся влиянию внешней силы императорских указов Феодосия, скоро преклонилось пред нравственной мощью Григория Богослова, этого красноречивого и умного проповедника. Известный антиохийский раскол, раздиравший в IV в. церковь почти целое столетие, был улажен главным образом мерами нравственного воздействия знаменитого Златоуста, – проповедника, учителя, человека великой нравственной силы. Пепел, разносимый от костров средневековой инквизиции, был только семенем новых ь бесчисленных жертв, пред которыми сломилось, наконец, сатанинское озлобление инквизиторов...

Итак, знаменательные слова указа: «Призывая благословление Всевышнего на это дело мира и любви и уповая, что оно послужит к вящему возвеличению православной веры, порождаемой благодатию Господней, научением, кротостью и добрыми примерами»... заключают в себе бесспорно глубокий исторический смысл и значение. Они возвращают церковь к тому высокому призванию, к которому она и была предназначена её Божественным Основателем. К сожалению, при существующем укладе церковно-юридического строя и быта, вскормленного в затхлой атмосфере полицейского режима, православная господствующая церковь не может надлежащим образом выполнять свое нравственно -просветительное призвание.

Акт веротерпимости, положивший конец полицейско-бюрократическому режиму, навязанному церкви государством, должен послужить преддверием целого ряда церковных реформ, при осуществлении которых церковь только и может развернуть свою нравственную мощь и противостать инославию и иноверию во всей силе и величии.

В связи с вопросом о веротерпимости, объявленной в Высочайшем указе 17 апреля, в печати снова поднять вопрос об отлучении графа Л. Толстого. Передастся слух, идущий яко бы из вполне достоверных источников, что в виду объявления религиозной свободы, в высших духовных сферах, по инициативе Высокопреосвященнейшего митрополита Антония, явилась будто бы мысль о снятии с графа церковного отлучения. Этот слух, по нашему мнению, не заслуживает никакого доверия. Снятие церковного отлучения с графа было бы равносильно присоединение его к церкви, объявлению его верным сыном православия, при явно антицерковном направлении его мыслей и убеждений. Может быть, дело идет только о новом пересмотре самого акта отлучения и перенесении его на суд соборной власти иерархов и лиц, компетентных в области православного богословия. С такой редакцией слухов вполне можно помириться. Действительно, отлучение графа, состоявшееся при участии только 3–4 русских иерархов, без канонического подтверждения его голосом всей церкви, целым собором иерархов и лиц, компетентных в области православного богословия, представляется актом, не имеющим за собой безусловного авторитета и соборно-канонической санкции. Кроме того, принимая на веру подобные слухи о снятии отлучения, ненужно забывать, что свобода вероисповедования, объявленная в указе 17 апреля, не предрешает cо ipso свободного безразличия со стороны господствующей церкви в делах религиозной веры. Различные иноверцы, раскольники, сектанты, католики, протестанты и т. д., даже после раскрепощения их совести и уравнения их гражданских и общественных прав с последователями православия, все равно с церковно-канонической точки зрения остаются вне ограды церковной, заблудшими овцами стада Христова. Да и обратное «закрепощение» графа за церковью, без всякого с его стороны желания, не будет ли тогда актом насилия, нарушением только что объявленных прав религиозной свободы?

На мрачном горизонте общественно-политической жизни России продолжаюсь сгущаться все новые и новые грозные тучи, ежеминутно могущие разразиться страшной бурей над нашим злополучным отечеством. Действительно, есть над чем призадуматься. Кровавая Цусима, обесславившая и погубившая почти весь русский флот; Порт-Артур, Шахэ, Ляоянь, Мукден, пролившие целые потоки народной русской крови, а внутри России – зловещие массовые движения рабочих в Лодзи, Либаве, Одессе, Варшаве, Петербурге, Баку, Иваново-Вознесенске, – движения, остановившие русскую фабричную производительность; упорные студенческие забастовки, закрывшие стены почти всех высших учебных заведений; крестьянские движения, ознаменовавшие свои путь страшным опустошением – пожарами, буйством, грабежом, целыми потоками крови; финансовое истощение и подрыв государственного кредита на внешнем и внутреннем рынках; целый ряд политических убийств; наконец, небывалый в летописях русской истории изменнический мятеж на броненосце «Потемкин» и других судах черноморского военного флота – все это такие события, которые невольно напоминают мрачные исторические моменты пугачевщины, бироновщины, русского «лихолетья» 1612 года... До очевидности ясно, что Русь больна, и нужны особые чрезвычайные и неотложные меры, чтобы остановить зловещую эволюцию того зла, которое грозит России политическим унижением, моральным разложением и финансово-экономическим оскудением страны. Некоторые представители реакционной партии, с «Московскими Ведомостями» во главе, рекомендуют, как крайнюю меру, учреждение в России диктатуры с ее неизбежными атрибутами – полицейским сыском, казнями, виселицами, расстрелом. Самый корень современного положения России усматривается в «крамоле», стремящейся подорвать основы русской государственности. Но факты с неопровержимостью говорят, что не в одной крамоле вся суть дела. В России целыми поколениями воспитался ряд других, более опасных недугов, которыми теперь питается сама «крамола». Невежество и некультурность народных масс, сдавленность национального самосознания, приказный бюрократический строй управления, положивший глухую преграду между Царем и народом и парализовавший народную инициативу, самодеятельность и энергию, – вот коренные русские недуги, подготовившие трагизм современного морального, общественного и финансового разложения страны. Но мудрость русского Царя уже указала мирный выход для России из безотрадного положения. В рескрипте 18 февраля предначертано Державною рукою целесообразное средство, могущее обновить Россию, излечить ее раны, вдохнуть в нее новые животворные начала. Это средство – самодеятельность самого русского народа. Царь призвал народ к «совместной работе правительства» «в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений». Т. о., как и прежде – в тяжкие годины «лихолетья», народ должен принять активное участие в «государственном строительстве» и под покровом самодержавной власти Царя образовать его Цареву – «Государеву Думу». С момента объявления рескрипта все лучшее русское общество прониклось сознанием близости того момента, когда «обновленная» Россия выйдет наконец из разлагающей атмосферы бюрократического режима, встанет во весь рост своего национального гения. Между тем, потянулись долгие томительные дни ожиданий. Бюрократическая волокита, с ее бесчисленными комиссиями и подкомиссиями, предвещала совсем схоронить добрый почин Царя... Но 6 июня снова проглянул отрадный луч и осветил собою мрачную действительность русской общественности. В Петергофе во дворце состоялся в высшей степени знаменательный Высочайший прием депутации земских и городских представителей, в состав которой входили: граф И.Л. Гейден, опочецкий губернский гласный; князь Г.Е. Львов, председатель тульской земской управы; Н.Н. Львов, саратовский губернский земский гласный; И.И. Петрункевич, тверской губернский гласный; О.А. Головин, председатель московской земской управы; князь П.Д. Долгоруков, рузский уездный предводитель дворянства; Н.Н. Ковалевский, харьковский губернский гласный; Ю. Л. Новосильцев, темниковский уездный предводитель дворянства; Ф.И. Водичев, кандидат Весьегонского предводителя дворянства; князь Д.И. Шаховской, ярославский губернский гласный; князь С.Н. Трубецкой, профессор московского университета; барон П.Л. Корф, гласный петербургской городской думы; А.Н. Никитин, заместитель председателя петербургской думы; М.П. Федоров, гласный петербургской думы.

Князь Трубецкой от лица депутации сказал Государю следующую речь, метко характеризующую острый период переживаемой эпохи.

«Ваше Императорское Величество! Позвольте выразить Вашему Величеству нашу глубокую искреннюю благодарность за то, что Вы приняли нас после нашего к Вам обращения. Вы поняли те чувства, которые руководили нами, и не поверили тем, кто представляли нас – общественных и земских деятелей – чуть ли не изменниками Престола и врагами России. Нас привело сюда одно чувство – любовь к отечеству и сознание долга перед Вами. Мы знаем, Государь, что в эту минуту Вы страдаете больше всех нас. Нам было бы отрадно сказать Вам слово утешения, и если мы обращаемся к Вашему Величеству теперь в такой необычной форме, то верьте, что к этому побуждает нас чувство долга и сознание общей опасности, которая велика, Государь! В смуте, охватившей все государство, мы разумеем, не крамолу, которая сама по себе при нормальных условиях не была бы опасна, а общий разлад, и полную дезорганизацию, при которой власть осуждена на бессилие. Русский народ не утратила патриотизма, не утратил веры в Царя и несокрушимое могущество России, но именно поэтому она не может уразуметь наши неудачи, нашу внутреннюю неурядицу: он чувствует себя обманутым и в нем зарождается мысль, что обманывают Царя. И когда народ видит, что Царь хочет добра, а делается зло, что Царь указывает одно, а творится совершенно другое, что предначертания Вашего Величества урезываются и нередко проводятся в жизнь людьми, заведомо враждебными преобразованиям, то такое убеждение в нем все более растет. Страшное слово «измена» произнесено, и народ ищет изменников решительно во всех: и генералах и советчиках Ваших и в нас, и во всех «господах» вообще. Это чувство с разных сторон эксплуатируется. Одни натравляют народ на помещиков, другие на учителей, земских врачей на образованные классы. Одни части населения возбуждаются против других. Ненависть неумолимая и жестокая накопившаяся веками обид и утеснений, обостряемая нуждой и горем, бесправием и тяжкими экономическими условиями, – подымается и растет, и она тем опаснее, что в начале облекается в патриотические формы: чем более она за­ разительна, тем легче она зажигает массы. Вот грозная опасность, Государь, которую мы, люди, живущие в местах, измерили до глубины во всем ее значении и о которой мы сочли долгом довести до сведения Вашего Императорского Величества. Единственный выход из всех этих внутренних бедствий – это путь, указанный Вами, Государь: созыв избранников народа. Мы все верим в этот путь, но сознаем, однако, что не всякое представительство может служить тем благим целям, которые Вы ему ставите. Ведь оно должно служить водворению внутреннего мира, созиданию, а не разрушению, объединению, а не разделению частей населения и, наконец, оно должно служить «преобразованию государственному», как сказано было Вашим Величеством. Мы не считаем себя уполномоченными говорить ни о тех окончательных формах, в которые должно выделиться народное представительство, ни о порядке избрания. Если позволите, Государь, мы можем сказать только то, что объединяет всех нас, что объединяет большинство русских людей, искренно желающих идти по намеченному Вами пути. Нужно, чтобы все Ваши подданные равно и без различия чувствовали себя гражданами русскими, чтобы отдельные части населения и группы общественные не исключались из представительства народного, не обращались бы тем самым во врагов обновленного строя. Нужно, чтобы не было бесправных и обездоленных. Мы хотели бы, чтобы все Ваши подданные, хотя бы чуждые нам по вере и крови, видели в России свое отечество, в Вас своего Государя, чтобы они чувствовали себя сынами России и любили Россию так же, как мы ее любим. Народное представительство должно служить делу объединения и мира внутреннего. Поэтому также нельзя желать, чтобы представительство было сословным. Как русский Царь – не Царь дворян, не Царь крестьян или купцов, не Царь сословий, а Царь всея Руси, так и выборные люди от всего населения, призываемые, чтобы делать совместно с Вами Ваше Государево дело, должны служить не сословным, а общегосударственным интересам. Сословное представительство неизбежно должно породить сословную рознь там, где ее не существует вовсе. Далее, народное представительство должно служить делу «преобразования государственного». Бюрократия существует везде, во всяком государстве, и, осуждая ее, мы винили не отдельных лиц, а приказный строй. В обновленном строе бюрократия должна запять подобающее ей место. Она не должна узурпировать Ваших Державных прав, она должна стать ответственной. Вот дело, которому должно послужить собрание выборных представителей. Оно не может быть заплатою старой системе бюрократических учреждений. А для этого оно должно быть поставлено самостоятельно, и между им и Вами не может быть воздвигнута новая стена в лице высших бюрократических учреждений Империи. Вы сами убедитесь в этом, Государь, когда призовете избранников народа и встанете с ними лицом к лицу, как мы стоим перед Вами. Наконец, предначертанные Вами преобразования столь близко касаются русского народа и общества, ныне призываемого к участию в государственной работе, что русские люди не только не могут, но не должны оставаться к ним равнодушны. Посему необходимо открыть самую широкую возможность обсуждения государственного преобразования не только па первом собрании выборных, но ныне же в печати и общественных собраниях. Было бы пагубным противоречием призывать общественные силы к государственной работе и вместе с тем не допускать свободного суждения. Это подорвало бы доверие к осуществлению реформ, мешало бы успешному проведению в жизнь. Государь, на доверии должно созидаться обновление России!»

Речь князя Трубецкого дополнил гласный петербургской думы М.П. Федоров следующими словами:

«Позвольте, Ваше Величество, присоединить к тому, что сейчас было высказано князем Трубецким, еще и то, что тревожит и волнует города. Город и деревня так близки друг к другу, что всякая невзгода деревни отражается и на благосостоянии города: беднеет деревня и мы страдаем. Мы не можем не беспокоиться о задачах ближайшего будущего: как бы Ваше Величество ни разрешили вопрос войны и мира, война все-таки когда-нибудь кончится и тогда настанет необходимость залечивать нанесенные ею раны, экономические и финансовые; мы предвидим, что наш бюджет должен будет увеличиться ради этого на много миллионов в год. Чтобы достать эти миллионы, чтобы найти источник для покрытия этих расходов, нужно начать огромную культурную работу, нужно позаботиться о подъеме производительных сил страны, а это только возможно тогда, когда будет призвано к жизни все, что есть даровитого и талантливого в народе, и возбуждена широкая самодеятельность общества. У Вашего Величества есть, правда, люди и люди талантливые, но их немного и они могут присматриваться к потребностям и нуждам народным только из своих кабинетов и канцелярий, тогда как предстоящая работа потребует людей, стоящих у самой жизни. Вот почему и города всецело присоединяются к голосу земских людей, мысли которых передал здесь князь Трубецкой».

Государь Император ясно и просто ответил на обращенные Ему речи следующими знаменательными словами, которые бесспорно займут видное место на страницах истории.

«Я рад был выслушать вас Не сомневаюсь, что вами, господа, руководило чувство горячей любви к Родине в вашем непосредственном обращении ко Мне.

«Я вместе с вами и со всем народом Моим всею душою скорбел и скорблю о тех бедствиях, которые принесла России война и которые необходимо еще предвидеть, и о всех внутренних наших неурядицах.

«Отбросьте ваши сомнения. Моя воля – воля Царская, созывать выборных от народа, – непреклонна. Привлечение их к работе государственной будет выполнено правильно. Я каждый день слежу и стою за этим делом.

«Вы можете об этом передать всем вашим близким, живущим как на земле, так и в городах.

«Я твердо верю, что Россия выйдет обновленною из постигшего ее испытания.

«Пусть установится, как было встарь, единение между Царем и всею Русью, общение между Мною и земскими людьми, которое ляжет в основу порядка, отвечающего самобытным русским началам.

«Я надеюсь, вы будете содействовать Мне в этой работе».

Итак, «воля» Царя о народном представительстве остается непреклонной и она после таких ясных слов не может не исполниться. Судя по последним газетным сообщениям, близок уже и тот час, когда проект о «Государственной Думе, разрабатываемый в комиссии министра внутренних дел Булыгина, будет рассмотрен в Государственном Совете и, утвержденной Царскою рукою, будет обнародован.

В сфере общественно-церковных отношений не менее настойчиво сознается необходимость созвания всероссийского «всецерковного» собора. Высочайшая отметка, положенная (31 марта с. г.) на докладе Св. Синода о созвании епархиальных епископов для учреждения патриаршества, не снимает с очереди этого вопроса, а только отлагает его разрешение до более благоприятного времени, – до более детального уяснения всех нужд церковно-общественной жизни России. Вот почему в данном отношении с лихорадочной настойчивостью продолжает работать общественная мысль. И особенно вопрос, из кого и как составить всероссийский церковный собор, представляет в настоящее время предмет детального обсуждения не только в духовной, но и светской печати.

Действительно, вопрос о составе предстоящего всероссийского церковного собора – первостепенной существенной важности. От такого или иного его разрешения зависит самый исход церковной реформы, – её плодотворность и целесообразность. Подводя итоги общественной мысли по данному вопросу, хроникер должен отметить в ней два, совершенно противоположных течения. Одни, – по преимуществу представители высшей духовной бюрократии – желают собора, составленного исключительно из епископов , – этих высших представителей церковной власти. Т. о. вся церковная реформа обещает быть делом исключительного епископского руководительства и принять окраску монашеско-епископских идеалов. Другие, наоборот, стараются поставить дело церковной реформы более широко и отдать его на разрешение «всецерковного» русского собора, составленного не только из епископов, но и клириков и мирян. В этом последнем смысле особенно рельефно и настойчиво высказывается «Церковный Вестник». Почтенный орган Петербургской Духовной Академии целым рядом исторических и церковно-канонических справок и соображений очень убедительно доказывает, что предполагаемый церковный собор в России должен быть непременно «всецерковным». На нем должны заседать не только епископы, но и клирики – белое духовенство и миряне.

Только такая «всецерковная» организация собора будет действительным отображением общецерковного самосознания и религиозно-нравственных нужд русского общества и будет иметь твердую опору, как в самой истории церкви, так и в её канонической практике.

Церковь, по учению ап. Павла, «есть тело Христово» (Еф.1:22–23 «Как в одном теле у нас много членов, но не у всех членов одно и то же дело, так мы многие составляем одно тело во Христе, а порознь один для другого члены» (Рим.2:4–8). В теле все члены так обусловлены один другим, что ни один, без вреда для всего тела, не может сказать другому: ты мне ненужен; напротив, «члены тела, которые кажутся слабейшими гораздо нужнее, и которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения» (1Кор. 12:20–23). Так и в Церкви Божией не может быть ни мертвых членов, ни ненужных и излишних для домостроительства церковного, «ибо дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий все во всех. Но каждому дается проявление Духа на пользу» (1Кор. 12:4–7). Поэтому все церковное «тело, составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимно скрепляющих связей, при действии в свою меру каждого члена, получает приращение для созидания самого себя в любви (Еф.4:16).

Сообразно такому учению о Церкви, устроилась в век апостольский и церковная жизнь с церковным управлением. Деяния апостольские свидетельствуют, что апостолы обсуждали пред всем «множеством» свои предположения и осуществляли их при молитве, и при содействии всей Церкви. В собрании «человеки около ста двадцати», вероятно, всей тогдашней Церкви, после, общей молитвы, «поставили двоих», из коих по жребию были «сопричислен к одиннадцати апостолам» св. Матфий (Деян.1). Избрание семи диаконов произошло при участии всего общества иерусалимской Церкви; «и угодно было это предложение всему собранию, и избрали Стефана»... (Деян.6). На апостольском соборе апостолы и пресвитеры «со всею церковию рассудили», и «избравши из среды себя мужей», отправили их в Антиохию с посланием от имени всего собора: «Апостолы и пресвитеры и братия находящимся в Антиохии»... (Деян.15:22, 23). Ап. Павел укоряет коринфян, что они сами не извергли из среды своей кровосмесника, и наставляет их объявить ему приговора в общем собрании верующих (1Кор.5): но прошествии же некоторого времени «просит» тех же коринфян «оказать ему любовь», «простить его и утешить», без его – апостола – присутствия, прибавляя: «кого вы в чем прощаете, того и я» (2Кор.2).

В следующее за апостольским время Церковь продолжала жить такою же соборною жизнию, (в. Игнатий Богоносец хорошо это выразил в послании к Ефесянам: «составляйте из себя вы все до одного хор, чтобы согласно, настроенные в единомыслии, дружно начавши песнь Богу, вы единогласно пели се Отцу чрез Иисуса Христа... Полезно вам быть в невозмутимом единении между собою, чтобы всегда быть и в союзе с Богом» (Гл. 4). II когда это единение нарушалось, напр., появлением какой-либо ереси, то верующие, без различия их церковных полномочий, собирались па соборы и судили о ней. Так, напр., во II-м веке, при появлении ереси Монтана, «верующие начали часто и во многих местах Азии собираться и, исследовав новое учение, объявили его нечестивым и отвергли, как еретическое; тогда преданные ему отлучены были от Церкви и лишены общения с нею» (Евсевий, Ц. Ист.5:16). Не подлежит сомнению, что на соборах этих непременными членами являлись епископы окружных Церквей; однако, не они одни, но и клирики и миряне тех же Церквей должны подразумеваться под общим наименованием «верующих». И эти-то «верующие», совокупно со своими епископами, производили исследование нового учения, осудили его, как еретическое, и извергли его проповедников и последователей.

От III-го в. имеем многочисленные свидетельства св. Киприана Карфагенского. Так, он писал пресвитерам и диаконам: «с самого начала епископства моего я положил за правило ничего не делать по одному моему усмотрению, без совета вашего и без согласия народа». По его словам, «смиренномудрие, и учение и самая жизнь наша требуют, чтобы предстоятели, собравшись с клиром, в присутствии народа, которому также за веру его и страх и должна быть воздана честь, могли распорядиться во всем по общему соглашению ». Когда возник вопрос о падших, он писал разным лицам, что этот важный вопрос необходимо разрешить по окончании гонения, «при совещании со всеми епископами, пресвиторами, диаконами, исповедниками и... в присутствии мирян». Такой порядок ведения церковного дела вполне соответствовал воззрениям и установившемуся обычаю римской Церкви, которая отвечала Киприану: «в столь важном деле мы согласны с тем, что и ты утверждал, именно, что прежде нужно дождаться мира Церкви, а потом уже, составив общий совет с епископами, пресвитерами, диаконами, исповедниками и твердыми в вере мирянами, рассудить о деле падших» (Киприан, Творения, р. пер., 2 изд., т. I, стр. 175, 133, 165, 217, 221).

Не иным был и обычай восточной Церкви. Так, по поводу ереси антиохийского епископа Павла Самосатского, неоднократно собирались в Антиохии соборы, на которых участвовали местные и прибывшие из Палестины и Малой Азии епископы с пресвитерами и диаконами. «Все они, по свидетельству историка Евсевия, в разные времена и часто сходились в одно место, и в каждом заседании рассматривали отдельный вопрос». В последнем соборе, постановившем приговор и низложившем еретика-епископа, также участвовали, как видно из надписания приводимого Евсевием послания собора, «епископы, пресвитеры и диаконы... и церкви Божии». Главным деятелем на этом соборе явился пресвитер Малхион «муж ученейший». «Он-то, рассказывает Евсевий, вступили с Павлом в прение, которое, как записали его скорописцы, сохранилось доныне, и один из всех умел обнаружить мысли этого столь скрытного и обманчивого человека». Епископы, пресвитеры и диаконы и церкви Божии, от имени которых составлено и отправлено окружное послание, все совокупно объявляют в послании: «мы принуждены были отлучить этого неуступчивого противника Богу, и вместо его, по Божию, как мы уверены, усмотрению, епископом канонической Церкви поставили другого» (Евсевий, Ц. ист., VII, 28, 29, 30).

С изменением внешнего положения Церкви с IV-го в., внутренний её строй, характер жизни и управления остался соборным, соответственно учению и практике св. апостолов. «Церковь, по словам св Амвросия Медиоланского, есть некая форма справедливости, общее право всех. Сообща она молится, сообща трудится, сообща испытуется» (0 должностях, I, гл. 29). «Не можешь сказать, пишет св. Иоанн Златоуст в своем толковании на 1Кор. 12:12, что один какой-нибудь член составляет тело сам по себе, а другой нет; в этом отношении они все равны и все одно тело»... «Быть или не быть в составе тела зависит не от положения в том или другом месте, – это производит только различие в месте, но от слития или раздела; быть пли не быть телом зависит от соединения с ним или несоединения» (Творения, пер. СПб. Д. акад., 1904 г., т. X, стр. 297, 299). «В Церкви нет ни высокомерия начальствующих, ни раболепства подчиненных», говорит этот великий отец в беседе 18 на 2 посл. к Коринфянам: «в Церкви должно жить, как в одном доме.... Тогда бы и меньший мог приносить пользу большему... И ныне, если один не говорит полезного, то пусть другой встает и говорит. Хотя бы он был и меньший, но если предлагает что-нибудь полезное, предпочти его мнение; хотя бы он был, даже последний, не оставь без внимания» (т. X, стр. 633, 634). Великий ревнитель благочиния церковного, горячо обличавший в письмах своих всякие отступления от него, св. Исидор Пелусиот с глубокою скорбью порицает то печальное явление, что в церковную среду, по выражению восьмого канона III Вселенского собора, «вкрадывается, под видом священнодействия, надменность власти мирския, и утрачивается помалу, неприметно, та свобода, которую даровал нам Кровию Своею Господь наш Иисус Христос, Освободитель всех человеков». «Крайне дивлюсь, говорит он в одном из писем, почему иные из древних право самоуправства обращали в отеческую попечительность; ныне же некоторые из нововводителей и пастырское сердоболие превратили в самоуправное самозаконие, думая, что не начальство, отчету подлежащее, вверено им, но дана в удел самодержавная власть» (Твор., рус. пер., III, 305).

Церковное сознание высказывалось всегда отрицательно по отношению к подобным понятиям «нововводителей». Как все управление Церкви, так и всякое в частности церковное дело почиталось общественным и потому близким для каждого члена Церкви, какое бы положение в отношении других он ни занимал. 'Так, св. Афанасий В. даже разбор дела по жалобе на епископа считает предметом ведения собравшегося народа и приявших власть от Духа Святого. «Если бы и действительно, пишет он, имела силу какая-нибудь на меня жалоба: то не арианину, ни кому-либо из держащихся арианских мудрований, но – по церковным правилам и по слову Павлову – собравшемуся народу и тем, которые прияли власть от Духа, с силою Господа нашего Иисуса Христа (1Кор. 5:4), подлежало законно все исследовать и произвести в присутствии изъявляющих свое требование мирян и клириков» (Окружное Послание, – Твор. Афан. В., р. пер., изд. 2, ч. I, стр. 279).

Соборный строй жизни церковной, тесное общение иерархии с клиром и народом, близкое участие всех во всех делах Церкви опирались на освященное апостольским преданием избирательное начало: предстоятели Церквей – епископы, как и весь вообще клир, были избранниками церковных общин. «Все множество жителей, все, принадлежащие ко вселенской Церкви, читаем мы об избрании св. Афанасия В. во епископа, собравшись вместе и единодушно, как бы во едином теле, вопияли, взывали, требуя во епископа Церкви Афанасия» (Защитит. слово против ариан, – Творения Афанасия В., р. пер., изд. 2, ч. I, стр. 295). По смерти константинопольского епископа Нектария, «после многократных совещаний согласились (верующие той Церкви) вызвать из Антиохии пресвитера Иоанна... И царь Аркадий, по общему определению всех, то есть клира и народа, призвал его» (Сократ, Ц. ист., кн. V I , гл. 2). Поистине таковые епископы были в полном смысле слова предстоятелями, выразителями веросознания и жизни их пасомых, «устами Церкви». И несмотря на это естественное представительство церквей в лице их избранников – епископов, на соборы для рассуждепия о церковных нуждах собирались не одни лишь предстоятели-епископы, но и пресвитеры, диаконы и миряне.

Так, в IV в, на соборе Эльвирском 309 г. было 19 епископов, 26 заседавших с епископами пресвитеров, диаконы и множество народа. На Константинопольском соборе 394 г. епископы присутствовали «со всем священным чином». Вт. V в. римские соборы 461, 465 и 487 г. состояли из епископов, пресвитеров и диаконов. Постановление римского собора 490 г. подписали от своего имени 67 пресвитеров и 6 диаконов. В VI в. Константинопольский собор 536 г. при патр. Мине имел в составе своем и весь клир столицы.

И на вселенских соборах, встречаем пресвитеров, диаконов и мирян. Например, на I вселенском соборе, кроме 318 «отцов», присутствовало очень много лиц, явившихся для рассуждений о вере.

Определения второго вселенского собора подписаны, кроме 150 епископов, пятью пресвитерами, – не в качестве представителей епископов, а от своего имени: «Флавиан и Елпидий, пресвитеры антиохийские, 'Тиранн, пресвитер аморийский, Авксанон, пресвитер апамейский, Елладий, пресвитер комманский».

Такое участие в соборных заседаниях пресвитеров, диаконов и мирян, никем никогда в древней Церкви не оспариваемое и не отвергаемое, признавалось, следовательно, их правом, как членов Церкви.

Указанным представлением о составе собора, как полного осуществления и выражения внутреннего единства Церкви, православие отличает себя от крайностей римского католицизма, сведшего Церковь к жизнедеятельности епископата, и протестантства, оказавшегося вынужденным отвергнуть иерархическое начало. Как народ без епископов, так и епископы без народа не составляют Церкви: «у нас – гласить Послание восточных патриархов папе Пию IX- ни патриархи, ни соборы никогда не могли ввести что-нибудь новое, потому что хранитель благочестия у нас есть самое тело Церкви, т. е. самый народ.

И в нашей русской Церкви по временам собирались поместные соборы. О многих из них сохранились важные сведения, на основании коих мы приходим к заключению, что и на русских соборах, как на древних, присутствовали вместе с епископами низшее духовенство и миряне. Подобно областным соборам древней Церкви, они занимались вообще церковным благоустроением, избирали и рукополагали первосвятителей-митрополитов, судили их и епископов, исправляли распоряжение отдельных архиереев, решали вопросы о вере, благочестии и церковном управлении, прекращали местные религиозные волнения, производимые еретиками. В последний раз поместный собор был созван в русской Церкви в последней четверти XVII столетия.

Таким образом, факты истории и церковно-канонической практики свидетельствуют, что жизнь церкви должна протекать в живом и тесном взаимообщении и единении пастырей и пасомых. Средоточием этого единения и должен быть собор, составляемый не только из епископов, но и клириков и мирян. Подобная практика церковно-правовых отношений между пастырями и пасомыми не может считаться только случайным и временным явлением в жизни церкви. Она бусловливается самым существом христианства и имеет в своем основании христианский догмат Боговоплощения. Христос, пришедший в мир для спасения человечества и воспринявший в единстве лица две природы – божескую и человеческую служит вечным образцом «всецерковности» в жизни христианского общества. Как в единой личности Богочеловека Христа два естества – божеское и человеческое, – по учению церкви, точно формулированному на 4 вселенском соборе, – соединились между собой нераздельно (ἀδιαιρέτως) и неразлучно (ἀχωρίστως) и в то же время неслиянно (ἀσυγχνύτως) и неизменно (ἀτρέπτως): так и в коллективной личности церкви Христовой пастыри, – эти продолжатели домостроительства Христова и выразители божественного духовно-преобразующего начала, – должны соединяться с пасомыми и нераздельно-неразлучно, и в то же время неслиянно-неизменно. Иными словами, в теле церкви, – этом коллективном воспроизведении божественно-человеческой личности Христа-Спасителя, не должно быть ни разделения, ни разобщения пастырей и пасомых и в то же время изменения и слияния тех и других до степени уничтожения и подавления их индивидуальных особенностей. Гармоническое равновесие отдельных членов церкви возможно установить только путём соборного строительства церковно-общественной жизни. Только соборы могут гармонически сочетать двойство церковной природы и привести весь церковный организм в то состояние живого всеединства, которое было доступно во всей полноте и безраздельности только для совершенной божественной личности Христа и которое каждому члену церкви в отдельности нельзя осуществить в силу общей человеческой слабости и ограниченности.

Замечательно, что именно в те моменты церковно-исторической жизни, когда почему-либо прекращалось действие церковно-соборного строительства, обнаруживалась дисгармония в церковной организации, a вместе с тем и разрушение самой идеи истинного Богочеловечества Христа. Преобладание духовно-иерархического элемента, как это случилось в католичестве, низвело католическую паству на положение совершенно бесправной, инертно-пассивной массы, не могущей принимать живого участия в деле церковного строительства. Преобладание же мирского элемента, как это обнаружилось в протестантстве и его разветвлениях, сделало излишним существование самой иерархии. В первом случае получился докетизм – призрачное, только кажущееся совершенно ложное положение мирян в церкви, совершенно заслоненных безусловным непогрешимым авторитетом папского всевластия. Во втором случае образовался евионизм, при котором все дело христианского домостроения оказалось одной из функций человеческих отношений. В католичестве Христос оказался т. о. без человеческой природы, а в протестантстве Он лишился Своего божественного естества.

В нашей русской церкви за последний 200-летний период её существования, благодаря отсутствию соборного живого взаимообщения пастырей и пасомых, точно также нарушились гармония и единство церковной организации.

В этом отношении русская церковь в значительной степени приблизилась к практике католической церкви и приобрела свойственный последней характер докетизма.

Подавленная авторитетом епископата, с одной стороны, и абсолютизмом духовно-светской власти синодального обер-прокурора, с другой стороны, русская паства совершенно обезличилась и обратилась в пассивную, инертную массу совершению бесправных людей. В тесных рамках действующих церковно-правовых отношений она лишена возможности проявить живое пламенное воодушевление и подъем религиозного чувства. Вот почему в современной русской жизни и приходится наблюдать такое прискорбное явление. Тогда как одна часть церковного общества в выражении своего религиозного самосознания как бы замерла в бездушных формах внешней церковной обрядности, другая часть, более развитая и образованная, вне церкви ищет выхода для своего религиозного чувства. Она или впадает в индифферентизм, или бросается в объятия сектантства и всевозможных религиозно-рационалистических учений. Замечательно, что особенно сильное распространение громадного количества всевозможных раскольнических толков и рационалистических сект как раз совпало с последним 200– летним периодом русской истории, когда перестало действовать живое соборное начало церковного строительства...

Пора, наконец, положить предел безотрадному положению русской церкви и поставить нравственно-религиозную жизнь русского общества на более твердые незыблемые устои. Эти устои и может дать «всецерковный» русский собор, на котором пастыри и пасомые объединились бы в общности всецерковных интересов и отобразили бы собой единое лицо Богочеловека.

Если в первенствующей церкви признавалось необходимым присутствие на соборах клириков и мирян, то тем более такое присутствие необходимо теперь, при своеобразном положении русского епископата, по самому положению своему оторванного от паствы. В настоящее время епископы назначаются на кафедры высшей духовной администрацией совершенно без ведома паствы, часто даже против желания последней. Они являются для прохождения своего служения в местности и условия, часто совершенно им незнакомые, да и в них-то остаются обыкновенно только временно, – до тех пор, пока не назреет необходимость для известного иерарха получить другую более высокую и почетную кафедру, соответствующую его возрасту и степени его личных заслуг. Ведь теперь все кафедры разделяются на более почетные и менее почетные, богатые и бедные, и т. о. раздаются их претендентам в виде награды. Словом и в нашей русской иерархии господствует система чинопроизводства известного рода. Эта система и производит то, что епископы обыкновенно путешествуют по всей колоссальной России и за время своего епископского служения успевают переменить четыре-пять, даже более кафедр. Пример преосвящ. Макария Томского, все время прослужившего в томском крае (целых 50 лет!) едва ли не единственный в практике русской церкви последнего времени. Казанская, напр., епархия за последния.25 лет пережила семерых иерархов (Сергия, Палладия, Павла, Владимира, Арсения, Димитрия I, Димитрия II). Недавно скончавшийся преосв. Ириней Орловский побывал за 16 лет епископского служения на семи кафедрах (Умань, Чигирин, Могилев, Тула, Каменец-Подольск, Екатеринбург, Орел). И это – приблизительно обычный послужной список всех русских иерархов. Неудивительно, что при частой смене русские епископы бывают чужими для своей паствы: иерархи мало знают свои епархии и, наоборот, паства не успевает сродниться с своими пастырями.

В древней церкви было не так. Епископы были родными и близкими людьми в своих епархиях. Почти всегда они были родичами той местности, для которой сам народ избирал их для прохождения высшего иерархического служения. Переход с одного места на другое практиковался только в редких исключительных случаях – и то по преимуществу на кафедры столичных городов. Тогда не город возвышал личность епископа, а сама кафедра возвышалась благодаря личным достоинствам иерарха. Ничтожная Сасима, бедные Ниссы, провинциальный глухой Иппон сделались громкими именами в истории благодаря епископствованию в них таких знаменитостей, как Григорий Богослов, Григорий Нисский, Августин. Эти города получили право гордиться, что им отдали, безраздельно с другими городами, все свое служение все эти и подобные им знаменитости епископского служения. При том строе епископата, какой мы наблюдаем в истории древней церкви, можно было бы даже помириться с единоличным заседанием епископов на соборах. Они были действительно излюбленными людьми для своих паств. Теперь же епископы – случайные люди на кафедрах и ввиду того едва ли могут иметь нравственное право единолично заседать на предполагаемых соборах и считать себя полными и компетентными во всех отношениях выразителями действительных нужд и запросов своих пасомых...

6 августа, в самый день Преображения Господня состоялось, наконец, учреждение «Государственной Думы» и вместе с этим положено начало широкому участию всего русского народа в делах высшего государственного устроения. Таким образом , освободительная земская реформа Императора Александра II, не доведенная до конца, получает теперь свое завершение волею Его Державного Внука. В этом завершении земской реформы, в её приложении к делам бщегосударственной важности, и заключается, прежде всего, то великое значение, какое соединяется с обнародованием только что приведенных государственных актов.

По положению о земских учреждениях Царя-Освободителя, как известно, русскому населению предоставлены права только местного городского земского самоуправления. При чем народная воля оказалась замкнутой в тесные рамки местных хозяйственно-экономических интересов, и от участия в делах высшего общегосударственного значения была ограждена твердой и непроницаемой стеной абсолютизма высшей бюрократической власти. Между Царем – Верховным устроителем земли – и самим народом встал таким образом бесконтрольный, всевластный посредник, в виде целого ряда государственных учреждений, с громадным штатом чиновников. Эти чиновники фактически оказались безапелляционными властителями народных дум, желаний и стремлений, – всего народного достояния. Их опека до крайности стеснила и без того узкие рамки народной свободы и остановила процесс свободного развития народной жизни, особенно в последние десятилетия, когда административный режим достиг крайних пределов своего развития и стал граничить с произволом, так метко охарактеризованным в периодической печати под именем «административного усмотрения». Естественно, что при таких стеснительных условиях живая волна народной силы пришла в брожение, началось недовольство, сначала глухое, сдавленное и скрытное, а потом принявшее форму открытого движения. Последние события русско-японской войны, обнаружившие во всей наготе печальную русскую действительность, вскормленную на почве бесконтрольности и абсолютизма русской бюрократии, только обострили это движение и придали ему особенно яркий колорит. Началась столь известная за последнее время оппозиционная борьба, которая и получила на языке реакционеров, громкое и в то же время страшное имя – «крамолы». Словом, равновесие народной жизни поколебалось... Учреждение «Государственной Думы», по мысли Высочайшая Манифеста, и должно снова восстановить это равновесие и доставить русскому народу мир и единодушие, столь необходимые для России в настоящие скорбные минуты внешней борьбы с сильным врагом.

Насколько эти ожидания оправдаются, покажет ближайшее будущее, когда начнет функционировать «Государственная Дума», обоснованная на началах свободно-народной деятельности. Мы со своей стороны твердо уверены, что этим ожиданиям суждено будет исполниться, если только само население, получившее столь важные и великие государственные полномочия, окажется на высоте своего призвания и отнесется к своей предстоящей деятельности вполне серьезно, с должным подъемом всех своих умственных сил и энергии. Тем более, что самым законоположением о «Государственной Думе» в общем дарованы благоприятные условия к проявлению энергичной и плодотворной деятельности будущих членов этого нового общегосударственного земского учреждения. Рассмотрим важнейшие законоположения о «Государственной Думе».

Государственная Дума, по мысли Законодателя, высшее государственное учреждение, функции которая соприкасаются с деятельностью Государственного Совета. Но основания, на которых зиждутся то и другое учреждение, совершенно различны. Государственной Думе, по Положению, отводится роль законосовещательная учреждения.

Она должна рассматривать, обсуждать и подготовлять материалы по вопросам общегосударственной важности и для проведения их в законодательном порядке должна передавать их на окончательное решение в Государственный Совет, который и вносит затем решенные дела на окончательное утверждение Государя. Вот общая схема взаимоотношений между Государственной Думой и Государственным Советом. Дума т. о. – «придаток» к Совету, поставщик для него сырого материала, о котором она должна высказать свое, правда, решительное и положительное мнение, но только «мнение». Возникает при этом весьма важный вопрос, будут ли солидарны между собой эти два учреждения при проведении в жизнь государственных вопросов, по которым Государственная Дума высказывает только «мнение», а Государственный Совет «узаконяет» это мнение? Не создадутся ли на этой почве вполне естественные коллизии между этими двумя учреждениями, разнохарактерными, по самому составу своих членов? Словом будет ли достигнуто то единение и «согласованность выборных общественных учреждений с правительственными властями», отсутствие которых, по словам Манифеста, и служили причиной разлада и расстройства государственного организма? Некоторые органы печати («Русские Ведомости») при решении этого вопроса высказываются пессимистически: они предвидят «широкое поприще для разногласий между Думой и Советом». Очевидно сам Законодатель предвидел возможность возникновения разногласий между этими высшими государственными учреждениями, и в видах устранения этих разногласий в Положение о «Думе» внес соответствующие пункты. Выход к устранению разногласий. «Положение» указывает в учреждении особой соединенной комиссии, составленной из равного количества членов Думы и Совета, по выбору общих собраний Совета и Думы (§ 50). Выработанное «мнение» в этой соединен ной комиссии снова рассматривается в общем собрании Думы и с соответствующим заключением снова передается в общее собрание Государственного Совета. В случае нового разногласия, «дело возвращается в общее собрание Государственного Совета» (§ 51), очевидно, для окончательная решения уже «по усмотрению» Совета.

Т. о. разногласие разрешается в конце концов в пользу Совета. До очевидности ясно, что при таком разграничении прав Думы и Совета, деятельность Думы на практике может свестись на нет, и самое существование её в ряду высших государственных учреждений может обратиться в один только призрак, складочное место народных дум, желаний и стремлений, без всякой надежды на их осуществление. Словом может получиться такое же положение вещей, какое существовало и до учреждения Государственной Думы, когда бюрократия мало обращала внимания на голос народа и вершила дела по собственному усмотрению. Впрочем, есть светлая надежда на один пункт «Положения», по которому председатель Думы имеет право «всеподданнейше повергать на Высочайшее благовоззрение о занятиях Думы» (§ 10). Может быть, этот пункт и даст возможность не заглохнуть «Думе» в тине бюрократической волокиты и путем непосредственного общения с Самодержавною Властью Царя вызвать к жизни свою плодотворную деятельность. Тем более, что в руках председателя и членов Думы, на законном основании, будут находиться все ценные материалы и сведения, касающиеся всех важнейших проявлений жизни сложного государственного организма. Со гласно «Положению» (§33), ведению Государственной Думы подлежать: а) предметы, требующие издания законов и штатов, а также их изменения, дополнения, приостановления действия и отмены; б) финансовый сметы Министерств и главных Управлений и государственная роспись доходов и расходов, равно как денежный из казны ассигнования, росписью не предусмотренные; в) отчет государственного контроля по исполнению государственной росписи; г) дела об отчуждении части государственных доходов или имуществ, требующем Высочайшего соизволения; д) дела о постройке железных дорог непосредственным распоряжением казны и за её счет; е) дела об учреждении компаний на акциях, когда при сем испрашиваются изъятия из действующих законов; ж) дела, вносимые на рассмотрение Думы по особым Высочайшим повелениям. Кроме того, Государственной Думе предоставляется право самостоятельно возбуждать предположения об отмене или изменении действующих и издании новых законов (§§ 34, 54 57). И во всех этих случаях все подлежащие учреждения обязаны предоставлять в распоряжение Думы все необходимые сведения и справки (§§35,58 – 61). Не могут остаться неизвестными Думе даже такие подробности делопроизводства, которые составляют государственную тайну (§ 43).

Таким образом, уже одна эта широкая осведомленность всех членов Думы по делам первой государственной важности, с одной стороны, и право непосредственных сношений, чрез своего председателя, с Государем, с другой стороны, ставят очень высоко положение Думы и тем самым могут оказывать широкое контролирующее воздействие на все подлежащие административные сферы государства. По совершенно верному замечанию «Русского Слова», уже одна эта осведомленность Думы, стоящей непосредственно пред лицом Государя, заставить нашу бюрократию «подтянуться» и волей неволей соображаться с мнением народных представителей и жить с ними в ладах. Конечно, опять все будет зависеть от того, насколько высоко будут держать «знамя истины и правды» сами народные представители. Авторитет их положения не только в глазах народа, но и всей бюрократы будет вполне обусловливаться их личными качествами.

Они «должны показать себя пред всей Россией достойными того царского доверия, коим они призваны к великому делу» народного представительства. Но и на самом населении громадной России лежишь нравственная обязанность облечь высокими полномочиями действительно достойных людей.

Положение о выборах рисует нам следующую картину выборного производства и возможности самого подбора членов Государственной Думы.

В основание выборного производства в члены Государственной Думы положено действующее городовое и земское положение с некоторыми более или менее существенными изменениями и поправками. Как и в действующем земском положении определяющим началом выборов в Думу является исключительно имущественный ценз. Народность, сословность, образованность и вероисповедание не принимаются в соображение. Коренное православно-русское население всех сословий, без различия ранга и общественного положения, участвует в выборах наравне со всеми инородцами и людьми инославных исповеданий. Таким образом сословные «перегородки» в первый раз в истории России теряют свое значение. Не придается никакого значения и образовательному цензу. Только для инородцев единственным ограничительным условием является незнание ими русского языка (§ 56). Даже евреи, бывшие до сих пор козлами отпущения, получают, таким образом, права гражданства и могут быть избранными в Думу, если только имеют узаконенный в «Положении» имущественный ценз.

Имущественный ценз для выборов строго определяется особым расписанием и подвержен резким колебаниям в зависимости от условий местности и характера владений. В этом отношении все выборщики резко разграничиваются Положением на две категории: городских и уездных избирателей. В городском избирательном собрании имеют право участвовать: а) лица, владеющие в пределах городских поселений уезда на праве собственности или пожизненного владения недвижимым имуществом оцененным для обложения земским сбором в сумме не менее одной тысячи пятисот рублей, или требующим выборки промыслового свидетельства торгово-промышленным предприятием: торговым – одного из первых двух разрядов; промышленным – одного из первых пяти разрядов; пароходным, – если уплачивается основного промыслового налога не менее пятидесяти рублей в год; б) лица, уплачивающие в пределах городских поселений уезда государственный квартирный налог, начиная с десятого разряда и выше; в) лица, уплачивающие в пределах города и его уезда основной промысловый налог на личные промысловые занятия по первому разряду и г) лица, владеющие в уезде торгово-промышленным предприятием, принадлежащим к одному разряду с предприятием городским (§ 16). – В уездном избирательном собрании принимают участие: а) лица, владеющие в уезде на праве собственности или пожизненного владения обложенного сбором на земские повинности землею в количестве десятин, определенном для каждого уезда в особом расписании (ценностью в среднем не менее пятнадцати тысяч рублей)-, б) лица, владеющие в уезде на поссесионном праве горнозаводскими дачами в количестве десятин, указанном в том же расписании для землевладельцев; в) лица, владеющие в уезде на праве собственности или пожизненного владения иным, кроме земли, недвижимым, не составляющим торгово-промышленного заведения, имуществом (промышленники отнесены в группу городских избирателей), стоимостью по земской оценке не ниже пятнадцати тысяч рублей (§ 12).

В уездном избирательном собрании, кроме этих, так сказать, полноправных цензовых избирателей, принимают участие еще: 1) уполномоченные от группы мелких землевладельцев, владеющих, однако, количеством десятин не ниже 1/10 количества, определенного в уезде (по расписанию) для полноправного цензового избирателя, или же владеющих иным недвижимым имуществом ценностью по земской .оценке не ниже 1,500 рублей; 2) уполномоченные от священнослужителей, владеющих в уезде землею и 3) уполномоченные от волостей крестьяне, выбранные на волостных сходах, по два человека от каждой волости. Т. о. в состав уездных избирателей входят еще групповые представители: 1) от мелких землевладельцев (с указанным выше цензом) – по одному от десяти; 2) от крестьян – по два от волости и 3) несколько представителей от духовенства известного уезда. К сожалению, Положение не дает точных указаний, как относительно количества выборных от уездного духовенства, так равным образом и относительно самого процесса выборов. Думаем, что на этот счет последуют специальные разъяснения. Теперь же относительно представителей от духовенства можно делать одни только предположения. Исходя, с одной стороны, из указаний § 12 относительно мелких уездных землевладельцев, могущих избрать из своей среды по одному избирателю от 10 землевладельцев, а с другой стороны, из того факта, что церковный надел каждой церкви равняется приблизительно в среднем 32 десятинам, можно думать, что число представителей от духовенства будет приблизительно равняться одному от 7 – 8 церковных приходов, или 3 – 7 священнослужителям от уезда (30 – 60 церквей в уезде).

Все указанные лица, отдельно – по городам и уездам, должны избрать из своей среды положенное число выборщиков в общее губернское собрание для окончательного избрания положенного для каждой губернии числа членов Государственной Думы. Причем на губернских избирательных съездах прежде всего избираются члены от крестьян, по одному от губернии и области и только потом уже приступают к выбору остального, положенного но штату, количества членов. Таким образом система выборов предлагается двух категорий – двухстепенная для полноправных цензовых избирателей (а, для избрания «выборщиков» в уездных и городских собраниях и б, для избрания из «выборщиков» членов Думы в общих губернских собраниях) и трехстепенные для уполномоченных от мелких землевладельцев, крестьян и священнослужителей (третья степень – для выбора уполномоченных от известных групп: десятка землевладельцев, сельского схода для волости и благочиния ( ? )).

Некоторые большие города империи (§15), числом 26, выделены «Положением» в самостоятельные избирательные единицы и имеют право избрать особых, сверхкомплектных по губернии, членов Думы – от Петербурга 6 человек, от Москвы 4 человека и от остальных 24 городов – по одному человеку. В основу выборов и здесь положен тот же имущественный ценз, какой установлен для городских избирателей вообще, и только для обеих столиц этот ценз увеличен для владельцев недвижимой собственности до 3,000 рублей; для торговых предприятий – до нормы налога по первому разряду; для промышленных предприятий – до нормы налога по первым трем разрядам и для пароходчиков до нормы налога в 500 рублей.

В результате вся указанная система выборов, обоснованная на имущественном цензе, должна дать в общем 440¹ членов Думы (412 от губерний и 28 от городов), которые и окажутся т. о. народными блюстителями и руководителями государственных интересов страны.

Нельзя не отметить здесь того факта, что составители «Положеиия», уничтоживши перегородки – национальные, сословные, вероисповедные и общественные, в основание всей системы выборов, от начала до конца, положили перегородки имущественные. Последние и разделили все русское население на людей имущих и неимущих, богатых и бедных, из которых только первые могут удостоиться счастья быть деятельными членами государственного организма. Отныне вершителями судеб государства являются в громадном большинстве – крестьяне² и землевладельцы, далее купцы, промышленники, крупные ремесленники, отчасти – духовенство и крупные квартиранты. Таким образом Дума будет по преимуществу крестьянская и капиталистическая. Она будет блистать почти полным отсутствием представителей интеллигентных профессий. Учителя, профессора, писатели, журналисты, художники, весь люд, служащий в земстве, общественных и государственных учреждениях; военные, наконец, мелкие ремесленники и рабочие – все эти классы общества силою вещей должны оказаться «изгоями» отечества. Прежде всего – по той простой причине, что они, как люди, сравнительно мало обеспеченные, в громадном большинстве случаев не имеют никакой имущественной собственности, или же имеют слишком ничтожную, не дающую выборного ценза; да и на квартирах принуждены жить сравнительно малоценных, не могущих открыть им двери в Государственную Думу.

Кроме того для вступления многих интеллигентов в состав Думы есть еще перегородки служебные. §§ 53 и 17 «Положения» решительно воспрещают присутствие в составе Думы лиц, занимающих гражданские государственные должности, соединенные с определенным окладом жалованья. Между тем, государство, по особым социальным условиям современной жизни, почти всю интеллигенцию страны притянуло к себе на службу и тем самым, в настоящий важный момент государственного строения, лишает эту служилую интеллигенцию прав на участие в Думе. По точному смыслу «Положения» даже священнослужители едва ли могут быть членами Думы, так как и они в большинстве случаев получают, хотя и маленькое, но определенное казенное жалованье...

Мы не разделяем того мнения, что составители «Положения» – бюрократы, будто бы, нарочно – с целью отомстить интеллигенции за её оппозиционную борьбу» – , заградили для неё доступ в Думу («Слово»). Подобные личные счеты бюрократии с интеллигенцией были бы слишком неуместны в таком важном акте государственной мудрости, как Государственная Дума, которая, по мысли Манифеста, должна умиротворить страну и доставить ей внутреннее единство. Скорее всего, стеснительные условия для интеллигенции создались совершенно случайно, благодаря спешности работы по составлению «Положения».

Мы убеждены, что в интересах дела, – в интересах «культурной», идейной преуспеяния страны, в содержание Положения в самом непродолжительном времени будут внесены соответствующие исправления. Чтобы облегчить интеллигенции доступ в Думу, стоит только понизить избирательный ценз по владению недвижимым имуществом и но платежу квартирного налога в городах, или, в крайнем случае, ввести систему выбора уполномоченных от групп мелких владельцев и квартиронанимателей по образцу того, как это установлено Положением для мелких уездных собственников (§ 12). Необходимо также, если не совсем уничтожить, то по крайней мере значительно облегчить тяжелые условия³ для вступления в Думу служилых людей государства. Присутствие их в Думе значительно подняло бы их авторитет в глазах населения.

В заключение не можем не высказать также пожелания, чтобы «доверие», оказанное Государем народным силам страны самым фактом учреждения института государственных народных представителей, получило более широкое применение в практике жизни и было проведено смелее, без потуг, без тех препятствий, которые до сих пор еще продолжают стеснять сознательно-свободное развитие народных сил. Разумеем те стеснительные условия, которыми обставлены функции народного представительства в «Положении» о Думе. Процесс выборов в Думу, конечно, должен быть результатом сознательно-обдуманного отношению к выборному праву.

А такое отношение в свою очередь вызывает необходимость предвыборных собраний, агитации, свободного заявления своих мыслей и желаний, которые могли бы составить своего рода программу деятельности для будущих членов Думы, облеченных доверием населения.

Между тем предвыборная агитация допускается Положением только в самых ограниченных размерах. Собрания дозволяются только в течение одного предвыборного месяца и только для лиц, имеющих избирательный ценз, при том в определенном назначенном с согласия администрации, месте, под контролем полиции, которая во всякий момент может закрыть собрание (§ 1 Прав.). Самые заседания членов Думы будут совершенно закрыты для публики; корреспонденты повременных изданий, по одному от каждого издания, будут допускаться только по особому каждый раз разрешению председателя Думы, при том на некоторые только заседания. Большинство же заседаний будет, очевидно, составлять для публики абсолютную тайну (§§ 41–45).

Впрочем, самим Манифестом предполагаются некоторые пробелы в Положении; почему и высказывается в нем твердое желание «заботиться о дальнейшем?» усовершении учреждения Государственной Думы» и вносить в него «изменения» и «указания», «кои удовлетворяли бы вполне потребностям времени и благу государственному».

Т. о. сам Царь призывает Русь к поступательному усовершению форм государственной жизни. На обязанности каждая русская гражданина лежит теперь нравственный долг всеми силами содействовать Государю в осуществлении Его благих предначинаний и путем мира и единения – совместно с Царем – вести свое Отечество ко благу, славе и процветанию...

Ожиданием широкой идейной работы, по-видимому, суждено осуществиться. Уже после заключения Портсмутского договора (23 августа) на горизонте церковно-общественной жизни России обозначился яркий проблеск целого ряда реформ, которые должны влить новые животворящие начала в застоявшуюся жизнь великого русского государства. Одна из этих реформ касается устроения русской церкви, упорядочения её административного строя. Как известно, еще в марте месяце текущего года (18–22 марта) Св. Синод особым докладом вошел на Высочайшее имя с представлением о необходимости созвания всероссийского собора и учреждения в России патриаршества. Движения этому докладу тогда не было дано. Церковная реформа, в виду внешних затруднений на Дальнем Востоке, Высочайшим соизволением была отложена до более благоприятного времени, до момента упрочения внешнего мира для России И вот теперь, когда несчастная, позорная русско-японская бойня, в силу Портсмутского договора, фактически может считаться закончившейся, когда все внимание русского общества может безраздельно, не рассеиваясь, сосредоточиться на устроении внутренней церковно-общественной жизни, церковная реформа снова выдвигается на очередь. Как уже сообщили газеты (Слово № 236), обер-прокурором Св. Синода К. П. Победоносцевым разослано всем епархиальным архиереям особое циркулярное «предложение», в котором указывается на необходимость теперь же приступить к предварительному обсуждению сложного вопроса о церковной реформе, необходимость которой принципиально не была отвергнута Высочайшей волей Государя. Это «предложение» заключает в себе общую схему предстоящей реформы и сводится по словам газетных сообщений (Слово, Русское Слово) к следующим общим положениям. Первым пунктом «предложения» является вопрос об учреждении всероссийского патриаршества и разделения всей России в церковно-административном отношении на церковные округа с подчинением их власти областных митрополитов. Второй пункт касается органов местного епархиального управления и властности вопроса о церковном суде. Третий пункт посвящается вопросу о церковном приходе, как основной ячейке церковно-общественной организации. Четвертый пункт – о духовно-учебных заведениях. Пятый пункт – о церковном хозяйстве и об участии духовенства в городских, земских и сельских учреждениях. Высказывается также пожелание обсудить некоторые вопросы о предметах веры, особенно выдвинутых запросами современной жизни. Таким образом, «предложение» обнимает все стороны жизни церковно-общественного организма в отношениях, – административном, учебном и нравственно-просветительном. Особенно знаменателен в предложении тот факт, что сама высшая церковная власть признает ненормальность современного церковно-административного строя и приступает к радикальному пересмотру всего его уклада, сверху до низу. Не лишённой интереса является и методологическая сторона предстоящей реформы. До самого последнего времени все церковные предначинания обыкновенно зарождались, обсуждались и формулировались в тиши и уединении петербургских кабинетов, жизнь церковного организма кроилась по масштабу высших церковных чиновников, которые мало считались с интересами, запросами и голосами низшей, опекаемой братии церковного союза. Теперь, – до очевидности ясно, – повеяло новою жизнью. Центр тяжести переносится в самый водоворот жизни, к участию в предстоящей реформе призывается все церковное общество. Теперь отдельные епархии, с епархиальными архиереями во главе, должны точно формулировать потребности церковно-общественной жизни и указать желательный выход к новому, живому и здоровому церковно-общественному устроительству. Было бы в высшей степени желательно, чтобы принцип ..всенародности», положенный в основу предстоящей церковной реформы был проведен во всей его последовательности – ясно, определенно, без потуг, без уклонений, без ограничений. Пусть тесные рамки архиерейских покоев раздвинутся по возможности шире и дадут гостеприимный приют не одним только излюбленным советчикам. Пусть войдут сюда и «изгои» и поведают здесь откровенно свои мысли и пожелания. Только тогда церковное строительство приобретет характер цельности и всеединства, и будет одухотворено всеобъемлющей христианской любовью. Нельзя не высказать пожелания и на счет того, чтобы церковная реформа получила наивозможно скорейшее завершение. Это положительно необходимо хотя бы в виду того небывалого оживления, которым проникнуты общественные союзы русских церковных диссидентов – «старообрядцев», всевозможных сектантов, иноверцев, инородцев. Указ 17 апреля о веротерпимости сразу придал всем этим обществам устойчивость, приподнял их энергию, дал толчок их самосознанию, окрылил их надежды. И к чести русских церковных диссидентов нужно сказать, что все они прекрасно воспользовались предоставленной им религиозной свободой и теперь своей стройной организацией, единством своего корпоративного духа и религиозного самосознания представляют для церкви – «господствующей», православной – грозную, опасную силу. Обнаружились уже и плоды этой грозной силы. В католической Польше мы видим целый ряд отпадений в католичество православных униатов; среди инородцев Восточной России уже отмечено несколько случаев отпадения в язычество и магометанство. Идея панисламизма крепнет.

Из среды «старообрядцев» и сектантов раздаются явно победные клики. И как на выражение этих кликов, нужно указать на целый ряд оживленных съездов, которые, с разрешения начальства, происходили в различных городах России. В газетах много писалось о старообрядческих съездах в Москве и в Нижнем Новгороде (2–5 августа), о съезде штундо-баптистов в Ростове на Дону (17–22 мая), о съезде кавказских молокан в селе Воронцовке Тифлисского уезда (22 июля).

И всё это в то время, когда съезды православных остаются еще в области одних только предположений. Даже единоверцы ведут оживленные речи об учреждении для них особого всероссийского епископата, и даже патриаршества (Мис. Обозр.).

Правда, кошмар грозной действительности заставил пробудиться и деятелей православной церкви. Опять начались за последнее время деятельные подготовительные работы по осуществление церковной реформы. Принимаются меры к объединению православного духовенства.

Издаются для него пастырские воззвания, из которых особенно на себя обращают внимание окружные послания епископов: Антония Волынского и Никанора Гродненского. Устраиваются пастырские совещания, на которых начинают раздаваться «новые» речи. В Гродненской епархии, по инициативе епископа Никанора, Св. Синодом разрешен даже местный духовный собор с самой широкой программой обсуждения текущих церковных событий (Гродн. Еп. Вед. Л» 33–34). Такой же «соборик» должен состояться в г. Барнауле Томской епархии, по инициативе энергичного архиепископа Томского Макария (Томск. Еп. Вед. Л. 16). Замышляется в Томске даже особый «православный союз сибиряков» (Томск. Еп. В. Л. 16). Во всех епархиях происходят заседания особых совещательных комиссий, который при архиерейских кафедрах составлены «из людей заслуживающих доверия в силу вышеприведенного указа обер-прокурора Св. Синода. Весь сентябрь и октябрь по всей России будут сплошной сессией общеепархиальных съездов духовенства, – съездов , на которые в первый раз, после значительная перерыва, соберутся не бюрократические оо. благочинные, а особые выборные депутаты. На их обсуждение точно также предположено передать вопросы предстоящей церковной реформы. Нельзя не указать еще на один весьма важный момент очевидного оживления церковно-общественной деятельности духовенства.

Таким моментом является чуть ли не коллективное желание по всем епархиям создать живые епархиальные органы, которые должны раз навсегда сдать в архив сухие, безжизненно-бюрократические «Епархиальные Ведомости», которые за последнее время почти повсюду превратилась в особые отделы архиерейских и консисторских канцелярий и стали испытывать все прелести «Дамоклова меча» административного усмотрения епархиальной власти. Сдаются в архив даже самые названия прежних бюрократических епархиальных органов – «Епархиальные Ведомости». В Литовской епархии предположено издание «Братского Вестника» (Лит. Еп. В.), в Саратовской епархии уже вышел первый номер «Саратовского Духовного Вестника», который, кстати сказать, отличается полнотой и разнообразием содержания и даже внешней опрятностью. По слухам в Петербурге замышляется на широких началах издание большой единственной духовной газеты, под редакцией одного из профессоров Петербургской академии. В Томске также предположено издание ежедневного духовно-общественного органа (Томск.Е. В. №16). Расширяется и административная сфера церковно-общественного влияния. На западе России уже открыта самостоятельная Холмская архиерейская кафедра, в состав которой войдут Люблинская и Седлецкая губернии (Холмск. Вед. №34). На Кавказе учреждена Бакинская кафедра, которая составит второе викариатство Грузинского экзархата. (Духовн. Вестн. № 13–14). Словом начинает налаживаться в корень расстроенная скрипка русского церковно-общественного организма. Дай Бог, чтобы эта скрипка как можно скорее издала аккорд звучной стройной и гармонической мелодии и возродила в сердцах членов православной церкви истинно-религиозные чувства и послужила основой твердой церковно-общественной сплоченности и единства.

Другая важная реформа последних дней – это первые, но решительные шаги к упорядочение русской высшей школы, которая за последние годы совершенно потеряла равновесие своей жизни и, по решительному голосу всех профессорских корпораций, повременной печати и всего общества, нуждается в самом радикальном лечении. Как сообщалось в газетах, теперь вырабатывается новый устав университетов и идут подготовительные, совещательные работы по выработке проектов реформы других высших учебных заведений. Каковы будут результаты этих работ, покажет, ближайшее будущее. Но уже теперь ясно, что общий характер реформы принципиально решен, в весьма благоприятном и желательном смысле. 27 августа обнародован Высочайший указ, в силу которого высшая школа получает права автономных самоуправляющихся единиц. Временные правила, узаконенные этим указом, касаются пока следующих двух важнейших функций академической жизни: а) избрания ректора, его помощника, деканов и секретарей по отдельным факультетам (§ I) « б) полномочий указанных лиц в делах управления (§ 2) Избрание всех административных лиц предоставляется компетенции советов и отдельных факультетских собраний. Таким образом, в силу Высочайшего указа, во главе высших учебных заведений, отныне должны встать излюбленные выборные люди. Нельзя не отметить того факта что избрание повелевается указом произвести немедленно же, к началу учебного года. Пока временные правила распространяются только на все университеты, Демидовский юридический лицей, ветеринарные институты, Московское техническое училище и Ново-Александрийский институт сельского хозяйства и лесоводства. Но надо думать, что узаконение будет применено постепенно и ко всем другим высшим учебным заведениям без исключения, так как и они не менее, чем университеты и другие перечисленные заведения, нуждаются в изменении своего обветшавшего внутреннего строя. Если же для некоторых учебных заведений будет сделано исключение, то тогда произведенная реформа будет лишена законченности и сама в себе будет заключать причины разложения. Нельзя же в самом деле признать нормальным в приложении к одним учебным заведениям то, что Высочайшею волей в приложении к другим заведениям признано ненормальными, и подлежащим уничтожению. Полное и законченное применение указа ко всем высшим учебным заведениям России безусловно необходимо хотя бы в силу одной только последовательности... Тем более, что узаконенные правила, касающиеся свободы выбора лиц, заправляющих административным строем высшей школы есть мера в высшей степени целесообразная. Она вполне оправдывается фактами наличной действительности. Только что пережитые годы хронических студенческих забастовок и всевозможных беспорядков ясно до очевидности показали, как мало надежды можно возлагать на стоящих во главе заведения заправил, которые приходили «княжить отинуду», которые органически не были связаны с заведением внутренними нравственными узами единства и солидарности, которые должны были руководиться в своей деятельности не волей и желанием профессорских советов, а более всего – конфиденциальными инструкциями и предписаниями высшего начальства. Особенно в ложное положение был поставлен институт инспекторской власти. Инспектор студентов, поставляемый на должность независимо от совета и находившийся в ведении попечителя округа, был в университете каким-то «средостением» между советом и ректором с одной стороны и попечительской властью с другой стороны. Теперь, в силу Высочайшего указа (§ 2 в), вся инспекторская часть всецело подчиняется власти ректора и совета, которые таким образом и получают вполне естественное право реагировать не только на одну учебную, но и нравственно-воспитательную сторону университетской жизни. При таком расширении прав и полномочий советских собраний оказывается собственно излишним самый институт инспекторского надзора. Временные правила заключают в себе еще одну весьма важную особенность, которая должна несомненно благотворно повлиять на ход университетской жизни. На профессорские корпорации, согласно Высочайшему указу, возлагается не только обязанность заботиться о поддержании правильного хода академической жизни, но и самая ответственность за его нарушение.

Ввиду этого, как естественное последствие такого правопорядка, университетские корпорации получают право вырабатывать соответствующие меры, который могли бы предотвращать и пресекать ненормальный ход университетской жизни. Советы могут ходатайствовать пред Высшей властью о совершенном прекращении самых занятий, или только временном их приостановлении (§ 2 а, б) в том случае, если все возможные меры окажутся исчерпанными.

Таковы первые шаги в деле устроения судьбы русской высшей школы. «Временные правила» – или вернее предварительные не захватывают всей академической жизни во всем объеме её сложных проявлений, но они дают такой фундамент, на котором можно возвести прочное здание здоровой и плодотворной академической организации. Теперь общество может смело надеяться, или по крайней мере – в праве надеяться, что удалена наконец главная причина всех студенческих забастовок и беспорядков, которые за последние годы как кошмар, давили общественную совесть. «Годы прошли – пора миновалась».

Настал, наконец, удобный момент для дружной созидательной работы на благо и процветания настрадавшейся родины. Жаль только, что этого удобного момента пришлось ждать так долго и достигать его ценою страшных жертв, принесенных беспощадному кумиру русского бюрократизма, – ценою того культурного застоя, которым омрачена история русской общественности последнего времени.