2-е путешествие архимандрита Порфирия Успенского в Синайский монастырь в 1850 году

Июнь.

1. Четверток.

В душе моей есть неодолимое стремление к познанию предметов божественных и человеческих. Я непрестанно нахожусь под влиянием его, так что оно дает направление всей моей жизни. Эта духовная сила влечет меня на Синай во второй раз; и я с радостию предпринимаю трудное путешествие туда для того, чтобы пополнить свои прежние сведения как о сем полуострове, так и о тамошней древней обители. Когда эта цель будет достигнута мною, тогда радость моя преисполнится; а если мне удастся там еще открыть что нибудь новое, или давно забытое в области ведения, то я почту себя путешественником счастливейшим.

2. Пятница.

Есть благословение Господне на мне и на присных моих. Все мы здоровы и благодушны. Все нужное нам в пути приготовлено. Условие с Шехом Салехом, который будет провожать нас, заключено и подписано. Наша преданность воле Божией крепка.

3. Суббота.

Мы готовы в путь; чресла наши препоясаны, ноги обуты, дорожные посохи заострены.

Боже! утверждаяй ниспадающия и возставляяй низверженныя, избави ны от сети ловчи, от словесе мятежна, от стрелы летящия во дни, от сряща и беса полуденного, и от всякаго зла, да не скончаются всуе дние наши, и лета наша в скорби. Изми нас от враг наших, Господи, яко к Тебе прибегаем. Даждь нам, да очи наша зрят право, и разумение наше да будет сугубо. Сохрани души наша безгрешны, и постави ны не скверны пред лицем славы Твоея, юже явил еси рабу Твоему Моисею на Синайстей горе. Сохрани исхождение наше и вхождение наше. Во всем благопоспеши рабом Твоим, и даждь им обрести благодать пред всеми людьми. Аминь.

После утрени Патриарх Иерофей с молитвою благословил нас в путь далекий и небезопасный. Я, прощаясь с ним, умиленно сказал ему: владыка святый, ты приголубил и упокоил нас паче присных своих; зато Бог воздаст тебе сторицею. А мы благодарим тебя от всего сердца, и молим Пастыреначальника и Господа нашего Иисуса Христа, да продлит годы твоей жизни, драгоценной для Православной церкви Египетской, которая как лилия цветет среди терний. Добрый владыка еще раз благословил меня и всю дружину мою и напутствовал нас молитвенными благожеланиями.

Властные старцы Синайские увели нас из патриархии в свое подворье, где мы и пробыли до вечера в ожидании верблюдов, пасшихся за городом. День незаметно прошел в обществе этих старцов и в разговорах. О. архимандрит Кирилл, недавно возвратившийся из Киева, угощал нас душистым чаем. Иеромонах Самуил из нашей Троицкой Сергиевой Лавры, иконописец, рассказывал нам, как он укрепил гвоздочками и высветлил старинные мозаические иконы в приделе Неопалимой Купины и в алтаре Преображенского храма в Синайском монастыре. От Дикея, о. Анастасия, я узнал, как обыкновенно принимаются в число Синайского братства желающие поступить в оное. Каждый из них дает обещание жить безвыходно в монастыре и повиноваться игумену и Собору братий, и это обещание собственноручно вписывает в особую книгу. Если же кто из таковых, по какой либо важной причине, не может явиться в монастырь или в подворье его в Каире, тот сообщает туда обет свой письменно, который и вшивают в помянутую книгу. Я видел ее и прочел в ней обеты о. Анастасия и иеродиакона Константия, ныне архиепископа Синайской горы и Раифы. Первый поступил в число братства в 20-й день месяца Апреля 1842 года, а другой 1-го Января 1794 года, заочно. Константий писал, что он, по окончании пятилетняго учения в Киевской Академии на иждивении архимандрита Иакова¹, обязуется поступить в Синайскую обитель. Однако он не только не жил в ней, но и не видал ее; ибо тотчас, по рукоположении в архиепископа, уехал в Константинополь, где пребывает и ныне. В Киев же он отправился из дома дяди своего, Синайского архиепископа Кирилла, проживавшего в Царьграде. Прочитав неисполненный обет Константия, я убеждал старцев строго обязать преемника его к безвыходному пребыванию в св. обители, поставляя им на вид как правила церковные и их собственный устав, по которым игумену их должно жить и спасаться вместе с ними, так и хозяйственные выгоды его пребывания на Синае, и такие же невыгоды его отсутствия. Старцы соглашались с моим мнением. О. Дикей поведал мне, что покойный Мегмет Али-Паша приказал сделать исчисление Синайских Бедуинов, и что всех их, включительно с рабами монастыря, которых считается 500, нашлось 3336 душ мужеского пола. По уверению его, Синайскому подворью в Каире принадлежат двадцать два дома, кои отдаются в наем.

В пять часов по полудни я простился с Синаитами, и выехал из Каира. За воротами сего города начинается безжизненная пустыня. Резкий холодный ветер дул в ней с севера и возметал крупный песок. Я почувствовал резь в левом глазе, слезившем обильно, и встревожился, однако продолжал путь до нового предместия Каира, отстраиваемого пашею Аббасом. Напротив новых зданий Шех Салех учредил наш стан, и тут я с дружиною моею ночевал среди вьюков, потому что крепкий ветер препятствовал поставить кущи, да и поздо было.

4. Воскресенье.

Мы пробудились в минуты уклонения ночи и появления утра. В небольшой дали от нас налево рисовался новый городок Аббаса; в северной части его сооружен красивый дворец сего паши. Что побудило его строиться вдали от Нила и в таком месте, где нет ни воды и никакой растительности? – Сон? своенравие? причудливость? – Нет. Врачи сказали ему, что пустынный воздух поддержит его здоровье; и вот он задумал поселиться там, где веет сей живитель. Однако, и тут постигнет его смерть: новый город разнится от старого тем только, что он есть гроб новый.

В пустынном приюте паши было безмолвие, а в моем стане происходило шумное прение между бедуинами о том, кому что положить на своего верблюда. Более часа они спорили и кричали; наконец я уладил их, расставив вьюки пред каждым горбуном и приказав нагрузить лишние тяжести на наших свободных верблюдов. Поезд мой двинулся с места в шесть часов; но на дороге оказалось, что не доставало верблюда для одного домочадца нашего. Это было весьма неприятно. Я пожурил шеха за то, что он, видев наши вещи в Каире, худо расчитал их по числу своих верблюдов, и принудил его посадить невольного пешехода на горбуна, который нес полу опорожненные две бочки с водою. Зато хозяин сего животного, молодой и упорный Алейкат, во весь день надоедал нам своим ропотом и ссорою с шехом, и даже дерзновенно согнал законного седока с верблюда своего и сел на него сам. В этом случае Шех Салех выказал правоту своей души, уступив нашему домочадцу верхуна своего. Таким образом неприятность миновала; но в душе осталась горечь ее, как после терпких ягод остается оскомина. Жестокая правда бывает весьма обидна, когда она не смягчается снисхождением к ошибкам расчета и к страданиям, или затруднениям невинности. Бедуинам неизвестна такая мудрость; они подобны золоту в руде, смешанному с разными веществами; для них требуется хороший плавильщик. К счастию моему, такой искусник находился в Суэсе: это – агент нашего консульства Каирского; и я порой грозил сварливым проводникам своим переваркою их в Суэсе, указывая на сделанное ими со мною условие, подтвержденное печатью шеха, как на подгнет, который переплавит их суровость и сделает их мягкими.

Если бы не это огорчение, то первый день нашего путешествия на Синай можно было бы почесть приятнейшим; ибо в продолжении десятичасовой безостановочной езды северный ветер умерял жар, и освежал нас к великому удовольствию нашему. В четыре часа но полудни мы расположились ночевать в Уади эл-Фырн, и поставили свои палатки.

Но где мы проехали? по какой дороге? – по прямой Анкебийской, пролегающей между стезями Басатинскою и Хаджийскою, кои ведут от Каира к Суэсу, одна южнее, а другая немного севернее. Анкебийская дорога стелется с запада к востоку у подошвы гор Мокаттам, Аммоне, и Мы̀грех эл-Вебера, и часто пересекается руслами дождевых потоков, которые по слабой наклонности сбегают от помянутых гор на северозапад к Нилу. Девять таких русл, или, по Арабски, Уади, мы переехали сегодня, именно: 1) Либлабе с широким ложем зимняго потока, об-он пол которого стезя пролегает между песчано-кремнистыми буграми, 2) эн-Не́геден, 3) Абу Ха̀лезон, 4) Ансари, 5) эр-Рейяне, 6) Анкебие, от которого вся дорога получила свое прозвание, 7) эл-Атеша̀не, 8) эл-Эшра и 9) эл-Фырн.

Что сказать о всей этой пустыне? В ней ветер бушует, бедуин бунтует, скорпионы ползают с места на место, толстые ящерицы из нор своих выглядывают на проезжих; между камешками попадаются Ясписы и Халцедоны и дребезги окаменелых дерев; караваны с Иеменским коФе тянутся из Суэса в Каир; Англичане кормят лошадей и куриц на своих почтовых станциях и у дальнозрительных башень; богомолы едут на Синай, качаясь на верблюдах; проводники их поют однотонные песни, или разбивают круглые камешки, чая найти в них изумруды и алмазы.

С нами едет новый эконом Синайской обители, о. Каллиник. Он говорит на четырех языках, греческом, болгарском, турецком и арабском. По словам его, эта обитель кормит и одевает своих рабов, которых считается будтобы 600 душ; и ему придется выдавать им, на каждый день, мужчине пять хлебцов, женщине четыре, юноше и девице по три, отрокам и младенцам по два. О. Каллиник, как попечительный хозяин, в разговоре коснулся и бедных жителей Раифы и поведал, что он будет даром снабжать их пшеницею из Суэса, и покупать у них жареную рыбу для братии и тем поддерживать их благосостояние, которое они сами немножко увеличивают, продавая мореходцам пресную воду и сбывая в Суэсе перламут, покупаемый в Джидде.

5. Понедельник.

Из Уади эл-Фырн мы снялись утром в пять часов и пошагали по ровной пустыне эль-Мыгрех. В начале пути встретился с нами небольшой караван с Иеменским кофе. Наши зоркие проводники узнали в нем своего верблюда, когда то украденного бедуином другого племени, и все побежали отнимать свою собственность. Послышался шум, крик, зык, вопль. Предводитель наш Салех опоясался саблею и, взяв знак своего шехства – деревянную короткую палицу в роде Фельдмаршальского жезла, только с веревочкою, поспешил к своим для расправы. Смотрим: наши взяли своего верблюда с чужим вьюком. Правда победила; свой глазок-смотрок признан был непререкаемым свидетелем ее. Взятый верблюд шел с нашими горбунами более часа; но один бедуин из помянутого каравана вернулся за ним и выпросил его у наших проводников, дав честное слово возвратить его хозяину к следующему Рамазану, т. е. к мусульманскому посту. Слово у бедуинов – дело; за неисполнение его у них отвечает жизнию не только лжец, и не только семья его, но и весь род, и все племя его. Посему они верят данному при свидетелях слову, зная, что оно будет исполнено свято.

В моем караване сегодня опять произошла вчерашняя неприятность. Мой домочадец Ханна то шел пешком, то садился на шехова верблюда, потому что жестокосердый Алейкат не хотел пустить его на своего горбуна, несшего опорожненные бочки. Напрасно я поставлял ему на вид облегчение его животного; напрасно грозил ему расправою в Суэсе; напрасно товарищи говорили ему, что я властен распоряжаться облегченным верблюдом, как хочу: он упорствовал и ехал на нем сам. Еслибы он не садился на него, то упорство его было бы еще сносно, но при такой дерзости и злости оно казалось нестерпимым. Понятно было, что он досаждал не столько мне, сколько Салеху. Я решился вразумить его в Суэсе.

Всякая горечь, обыкновенно, уничтожается какою нибудь сладостию: горькое зелие запивается подслащенною водою; огорчение душевное изглаждается приятными надеждами, или воспоминаниями. В таких воспоминаниях я нашел отраду при настоящем неудовольствии. По одному из законов нашего мышления, именно, по закону наведения, собственное мое странствие к св. месту пробудило во мне исторические воспоминания о подобных путешествиях в древние и новые времена. Я припоминал хождение Самуила в Галгалы и Вирсаве, Илии Пророка на Синай, Пресвятыя Девы Марии с Отроком Иисусом в Иерусалим, Павлы и Евстохии по Св. земле, Палладия и Иоанна Мосха к пустынным отцам, супруги Сербского царя Стефана на Афон, и многих других благочестивых людей. Потом роились во мне мысли о появлении священных мест, о причинах и следствиях набожных странствий. Я думал: люди, жители земли, которая непрестанно движется вокруг солнца и на которой реки текут в моря, моря же переливаются из одних глубин в другия, а в глубинах речных и морских, как и в воздушных, совершаются ежелетные путешествия рыб и пернатых; люди, способные жить под всеми поднебиями и одаренные сильною верою в везде присущего Бога, не могли навсегда оставаться там, где появились на свет. Размножение семей понудило их искать новых мест для витания, а узы родства и любви побуждали их порой посещать дедов и прадедов, оставшихся в прежних жительствах. Сии то жительства были первые заветные места, к которым совершалось путешествие охотно и благоговейно; ибо там находились древние жертвенники и подле них – кости родных и любимых, или знаемых особ; оттуда вынесены полезные знания, и там оставался корень верных преданий. Чем далее уходили семьи от семей и племена от племен, тем более появлялось таких мест. Развесистый дуб, или прозрачный источник, высокая гора, или тенистая долина, где новые поколения разлучались с старыми при выселе в новые страны, оставались навсегда не только памятными для них но и заветными, особенно когда новые селитвы, по благожеланию и вспомоществованию старых, процветали. В таком случае и чувство родства, и воспоминание благословения Божия побуждали их ходить на прежние родины, посещать прежние места разлуки и там молиться с старцами. В последствии бранные поля, ознаменованные Богодарованными победами, целебные воды², проявляющия благое всемогущество Божие, неугашаемый огонь³, отображающий вечный свет Божества, горы, или пустыни, из которых принесены, или поддержаны верования и законы, гробы святых мужей и жен, или места их подвигов духовных, в свою чреду, естественно привлекали толпы благодарного потомства для возношения тут единодушных молитв Богу. Предание и обычай поддержали набожные странствия к сим заповедным святыням, а со временем замечена польза от таких странствий; ибо поклонники, возвращаясь с святых мест, оживляли общество своими расказами, заносили домой новые семена и растения, новые металлы и изобретения, новые понятия и обычаи; составляли очертания пройденных ими сушей и морей.

Под влиянием таких мыслей я, прохлаждаемый ветром, дувшем с родимого севера, весело ехал на Синай Богошественный по безмолвной пустыне эл-Мы̀грех. Ладное настроение всех сил моей души придавало чудную прелесть моему существованию в день настоящий.

В Мы̀грехской пустыне по дороге Анкебийской нет ничего замечательного, кроме сланого холма эл-Ме́лех, который одиноко стоит между удолиями эл-Фырн и Дже́ндал. Бедуины отбивают от него соль для употребления в пищу. От Дже́ндала верблюжья стезя ведет в Уади Аты̀ле и оттуда в Уади Хуфе́йри, а от сего русла – в долину, пролегающую между горами Авейбид и Атага̀. Как только мы вступили в эту долину, на Авейбиде послышался свист пернатой пустынницы, быть может, той самой, которая тут приветствовала меня своим нежным голоском, назад тому пять лет, и побудила к утренней молитве. В этот раз я помолился о ней самой Творцу, да препитает ее с птенцами, и подумал, что она в какой нибудь расселине Авейбида находит сладкую воду, либо дождевую, либо ключевую. Превитание этой птицы в мертвой пустыне доказывало мне Провидение Божие, объемлющее все великое и малое; и я смотрел на противуположные горы Авейбид и Атагу, как на каменные скрижали, возвещающия могущество и благость Отца и Вседержителя.

У подошвы Авейбида в Уади Блеайб поезд мой остановился на ночлег в четыре с половиною часа по полудни. Отдыхая в палатке, я сравнивал эл-Мы̀грехскую равнину с Бакара̀тскою, что на пути к св. Антонию, и находил между ними сходство в том отношении, что́ обе они плоски, голы, покрыты кремнистыми камешками разного цвета, и относительно возвышены над уровнем Нила⁴, так что по их слабой наклонности дождевые воды стекают в сию реку. Это сходство привело меня к заключению, что весь узкий, горный полоустров, омываемый Нилом и Чермным морем, образовался в одно время одинаковою силою. Но множество кусков окаменелых дерев, находимых между Суэсом и Каиром, более же близ последняго города, и не встречаемых на Бакарате, заставляло меня думать, что весь нынешний пустынный околоток между сими городами некогда был покрыт лесом, и от морского наводнения потерпел страшное изменение после первоначального образования помянутого полуострова. Три раза море покрывало и наводняло Египет: в начале мироздания, во время всемирного потопа и в годину образования Чермного моря. В первый раз, под водами силою Божиею образовались тамошния горы, по обе стороны Нила, при посредстве внутренняго жара земли и от осадок морских живностей, кои поныне видны на вершинах, в средине и внизу этих гор. Во второй, или в третий раз море сломило лес, росший у подошвы Мока̀ттама, Амо́не и Мы̀грех эл-Вебера; и когда воды его слились в свои глубины, тогда внутренний жар земли, усилившийся в Африке, вероятно от небольшого изменения, или уклонения нашей эклиптики, окаменил дерева, так что половина их, обращенная к земле, постепенно сделалась железистою, а верхняя каменистою. Сей жар с помощию других причин мало помалу обратил в пустыню все пространство между Нилом, Средиземным морем и горною цепию, тянущеюся от Каира до Суэса, и иссушил реку Ко́рис, которая, по сказанию Иродота, втекала в Чермное море, и которой теперь нет и следов.

Ночь светла. Ветер дует. Левый глаз мой страждет, правый смотрит в горы. Свет дрожит на их вершинах, тень лежит у их подошвы: истый образ благодати и души, в потьмах которой светит Божий свет!

6. Вторник.

Утро знойно. Воздух тяжел, Не хамсин-ли будет? Господи! избави нас от него.

Ночью один из наших верблюдов ушел, как догадывались бедуины, в Аджруд. Сильная жажда понудила его учинить такое своеволие. Вместо его навьючили другого, запасного. Мы пошагали к Суэсу и во всю дорогу глотали пламень хамсина. К счастию, он в этот раз не распускал своих крыльев, и только обдавал нас жаром; а то бы пришлось нам страдать от него в соленой пустыне, прилегающей к Суэсу. Подле Аджрудского укрепления бедуины нашли и взяли своего горбатого беглеца, но не наказали его. Сегодня шествие наше продолжалось более одиннадцати часов. Сколько утомительно оно было, столько вожделенным показался нам ночлег на берегу Чермного моря. Все мы освежились купаньем в его сланой и славной воде; но от нее распухло веко больного глаза моего. Я завязал его белым платком.

В шатре лежу и тяжело дышу. А дух мой мысленно переносится в прошедшее и видит Моисея и робких Израильтян, столп огненный и облачный, каленые стрелы Фараона и жезл, простертый на Чермную пучину. Разумному духу любы чудеса давно мунувших времен. Он благоговеет пред Богом, в деснице Которого весь мир – тоже, что в руках художника выработываемая цепь златая. Мир, как эта цепь, развивается, портится и поправляется; нет в нем неумолимого рока; им правит ум верховный и благость всемогущая.

7. Середа.

Агент нашего консульства, купец Коста Мано́ли, пригласил меня и дружину мою к обеду. Мы явились к нему пораньше, и после расправы с нашими проводниками, давшими бедуинское слово не тревожить нас более, пошли с ним в единственную христианскую церковь в Суэсе. В этот раз я осмотрел ее внимательно и подробно. Престол в ней освящен во имя св. великомученика Георгия. В алтаре темно, а в средину церкви на беломраморный помост свет падает сквозь четыре окна, устроенные в острогребенчатой крыше, не подбитой потолком. Алтарь, по тесноте места, обращен не на восток. Заметив это, я сказал Косте, что и на моей родине, в Костроме, древний Успенский собор поставлен алтарем не к востоку, а к северу, потому что на этой стороне явилась чудотворная икона Феодоровской Божией Матери. Это сказание порадовало его. Местные образа и другия священные вещи в церкве служат летописью ее, потому что на них есть надписи. В 1659 году Февраля 4-го дня, некто раб Божий Алексей, вероятно, поклонник ходивший на Синай, изволением Господним написал образ Алексия человека Божия за душу отца своего Иоанна и, матери своея Феодоры, и за свое здравие и за отпущение грехов, как сие видно из Славянской надписи на этом образе, и оставил его в Суэсской церкве. В 1749 г. написана была местная икона Спасителя, рукою Георгия Кефалонийца. В 1776 г. Синайский иеромонах Феодосий приложил образ Неопалимыя Купины. В 1791 г., некто Георгий Парцали, написал местный образ Иоанна Предтечи. В том же году были пожертвованы иконы, св. Спиридона, св. Георгия, кисти Каллиника Критянина, св. Димитрия – кисти Георгия Парцали, и икона Лоза истинная, на которой Богочеловек изображен посреди в кружке, так что Его обстоят двенадцать апостолов, все на виноградных ветвях; кисти Неофита Критянина. В 1796 г. обновлена икона св. Георгия и вся церковь иждивением Косты, отца нашего агента, и испрошено у начальства позволение погребать подле нее мертвые тела. В 1807 г. Александрийский патриарх Феофил освятил антиминс для нее. В 1815 г., некто За̀гер, из православных арабов, пожертвовал образа св. Георгия и Апостолов Петра и Павла. В 1821 г., по уверению агента, местная икона Божией Матери источала слезы в страстную неделю. Я припомнил ему, что в Пасху сего года был повешен турками Цареградский патриарх Григорий; а он примолвил, что тогда Мусульмане решились было умертвить всех христиан в Суэсе, но Мегмет Али-Паша воспретил им учинить такое злодейство, погрозив кровию за кровь. В 1831 г. местный священник, о. Илия, написал арабское евангелие. В Суэсской церкве служит семейный пресвитер о. Антоний. Он благообразен, скромен и благодушен. Содержание дает ему патриарх Александрийский. Паству его составляют два семейства Маноли, и немногие заезжие торговцы Пеласгова рода.

Из церкви мы прошли прямо в дом Косты. Он за сытным обедом, приготовленным по-европейски, расказывал нам кое-что любопытное. По словам его, в Суэсе в прошлом и настоящем веке до 1830 года находилось сто двадцать православных христиан, которые занимались мореходством между Джиддою, Моккою и Коссе́иром, но почти все они в помянутом году умерли от холеры; остальные же переселились в Каир. «Грехи наши» – говорил Коста смиренно, – «отвратили от нас великомученика и победоносца Георгия, который видимо помогал благочестивым отцам и дедам нашим. Он, при нашествии Французов в Египет, явился мусульманам в старом Каире и удержал их от избиения христиан. У иконы его, находящейся в тамошнем монастыре, часто совершались исцеления болящих, и наипаче умалишенных. Он укреплял одного Русского, пленного воина в неимоверных страданиях его за веру истинную.» – При этих словах любопытство мое воспламенилось; и я попросил словоохотного хозяина расказать подробно подвиги сего воина. – «Около 1830 года» – продолжал Коста, – «в Старокаирском монастыре св. Георгия скончался этот исповедник веры православной и праведник. Его обыкновенно звали, Ба̀ша. Имя ли такое, или прозвище у него было, незнаю. Он был куплен Мамелюками. Эти сорванцы принуждали его принять магометанство, и за несогласие мучили его разными способами, били палками, надевали ему на голову раскаленный медный котел и стискивали виски, так что из глаз, носа и рта его текла кровь. Но не смотря на такие мучения, он пребыл непо-колебим в своей вере. Наконец его выкупил у мучителей Коптский христианин, по имени Георгий Джо́харис за 15,000 пиастров (900 р. сер.), и отпустил его на волю. Страстотерпец приютился во дворе Г осподнем – в монастыре св. Георгия и был там слугою. Все Христиане отменно уважали его за твердое исповедание веры и святость жизни. Больные просили его молитв, и он читал над ними по-русски молитву Господню, которую одну и знал наизуст. По вере его, случалось, они получали облегчение и исцеление. Глава его хранится в церкве монастырской. Она оживет в день всеобщего воскресения мертвых. Тогда страстотерпец Ба̀ша получит от Господа полное воздаяние вместе с великомучеником Георгием, который недавно исцелил от помешательства в уме здешнюю девицу, так что она вышла замуж, и поныне здравствует и славит Бога, дивного во святых своих.»

После обеда достопочтенный Коста велел приготовить нам парусную лодку для переправы на другую сторону Суэсского залива к источникам Аюн-Му́са; и мы, отослав туда все свои вещи на верблюдах, отправились водою в три часа по полудни. С нами поехали некоторые из проводников наших. Непривычные к морю, они трусили и не понимали, что делается с их головами, которые кружились и мутились. Нас провожал сын Косты и на рыбьей дороге говорил нам, что Аббас паша строит новый пароход для путешествия матери его в Мекку (мы видели это судно на берегу залива), что он послал туда тысячу рабочих людей и солдат прорезать одну гору, дабы чрез нее можно было проехать в карете, что у него есть страсть к голубям и собакам и что горе тому, кто не усмотрит за ними: недавно одному генералу он приказал отсчитать тридцать палочных ударов за то, что пропал ошейник с одной из тех собак, которые были поручены его присмотру. – Лодка наша остановилась весьма далеко от Аюн-Мусовского берега по причине мелководья в часы отлива. Тут колыхался чей-то челн пустой. С суши наблюдали его Негры. Когда мы приблизились к нему; они выбежали с палками, но узнав сына Косты, присмирели, и только показали нам свои белые зубы, смеясь. Лодочники перенесли меня и о. Феофана на руках; а прочие перешли в брод по острым подводным камням.

В тени сада, разведенного при доме нашего агента, мы укрылись от палящих лучей вечерняго солнца. Тут я распрашивал молодого Маноли о местных родниках и о следах древняго водопровода от них; и он поведал мне вот что: «В Аюн-Мусовском урочище находится тридцать ключей, но многие из них засорены и подернуты песком; некоторые, поглубже, обделаны камнями и снабжены каналами, которые сообщалась с главным водопроводом, направленным к морю. Есть следы этого водопровода. Пред домом на дворе большой ём, облицованный в глуби тесаными камнями, наполняется водою тотчас после того, как ее выпустят в сад. Эта вода полуслана, полупресна. Когда Коста велел почистить этот ем; оказалась значительная прибыль влаги. Опасение, как бы она не исчезла при дальнейшей расчистке, понудило оставить сие предприятие.»

Эти замечания хозяина привели меня к заключению, что здесь издревле находилась людская селитва, и что засоренный ём у дома Косты должен быть древнейший водометный колодец, в роде артезианского. Память моя работала и представляла доказательства на то, что древним жителям Африки известно было искусство угадывать подземные потоки, буравить покрывающие их титанофорные черепы и выводить на поверхность земли бьющия ливни воды. Диодор, епископ Тарса Киликийского, живший в конце четвертого века (390 г.), писал, что «во внутренних Фиваидских (т. е. Ливийских) оазисах хотя нет ни рек, ни проливных дождей, однако они напояются источниками, которые бьют из земли не сами собою и не от притока дождевой воды, но посредством особенного, великого искусства жителей. Близ оазисов нет гор, из-под коих могли бы проторгаться эти текущия и сладчайшия хляби. Напротив, вся окрестная страна, ровная и неизмеримая, весьма далеко отстоит от гор, и в ней вовсе нет проточных вод. Лишь немного негодной и горькой влаги порой скопляется в тамошних котловинах, но и той недостаточно для обихода жителей; ибо вся она истощается к концу лета.» – Олимпиодор, писатель пятого века, родившийся в самом большом из помянутых оазисов, утверждал, что «на родине его находятся буравленые колодцы в 200 и 500 аршин глубины, и из них бьет пресная вода, напояющая окрестные поля, выплывают рыбы живыя и выбрасываются мертвыя.»⁵

Эти свидетельства древних писателей недавно подтвердились. Француз Аюм, посланный в оазисы в нынешнем (1850) году Египетским Пашею для управления ими, нашел там много водометных колодцов, в 60 и 70 футов глубины, и когда вычистил один из них, вода хлынула из-под каменного черепа земли, некогда просверленного железом, и даже показалась рыба. После этого я уверен, что в Аюн-Мусовском урочище находятся сверленые колодцы, и что если бы их вычистили, то из них ринулась бы пресная влага. Уверен также, что и на другой стороне Красного моря вода, льющаяся из вершины холма Зафаране, добыта посредством буравления подземельного черепа. В такой уверенности почитаю неоспоримым мнение свое, выраженное в описании первого путешествия моего на Синай, что название Аюн-Муса надобно переводить не очи Моисеевы, а очи водные, и что оно означает воду, добытую искусственно; ибо Египетское речение, Моисис, переделанное по Арабски в Муса, значит «получаю воду.»⁶

В конце осьмого часа прибыли наши верблюды с вещами и с Нильскою водою. Мы посластили ею животы свои после сланой, Суэсской и Мусовской влаги, которой не улучшает и влагаемый в нее шафран, и расположились спать, кто в доме кто за ним на песке.

8. Четверток.

Я провел ночь весьма безпокойно. Боль в левом глазе и жар во всем теле прерывали тонкий сон мой.

Было еще не светло, когда мы пробудились и начали снаряжаться в путь. Молодой Маноли приступил ко мне с просьбою, чтобы я при нем же написал в Константинополь об оказанном мне содействии отца его к усмирению проводников моих, и вручил бы ему письмо это. Такая просьба не столько удивила, сколько смутила меня. Напрасно я говорил ему, что буду писать по возвращении в Иерусалим, дабы теперь признательность моя не показалась выпрошенною. Он настоял на своем; и я написал несколько строк к нашему генеральному консулу в Александрии. Маноли, приняв мое письмо, был очень доволен и простился со мною, вероятно, в приятнейшей надежде, что отец его, как вторый Иосиф, получит драгоценный перстень на руку за истолкование правды Синайским бедуинам.

В половине седьмого часа верблюды пошагали под нами по той же дороге, по которой я ехал на Синай, пять лет тому назад, и в течении 540 минут несли нас на горбах сво-их до Уади Тайпэ, где пришлось нам ночевать. На пути не встретилась с нами ни одна душа живая: а провожал нас во весь день холодный северозападный ветер. Погонщики на-ших верблюдов были смирны, как агнцы, и порой менялись с нами ласковыми речами; за то я подарил им козленка. Они испекли его на угольях, и после ужина затеяли хоровод. Их пение с приседаниями и хлопаньем в ладоши, по мановениям юного и красивого Мусы, закутавшегося в длинное покрывало и размахивавшего руками, ни мало не разнилось от пения и пляски бедуинов, провожавших нас к св. Антонию. Стало быть, обычаи у многих кочевых Аравитян одинаковы.

9. Пятница.

Наступил девятый день Июня. Утро его было весьма холодно. Я приукутал себя Балканскими лисичками, и пошел пешком за верблюдами ровно в пять часов по полуночи. Близь ночлега проводники обратили мое внимание на два неболь-шие камня, поставленные рядом на зыбучем песке, и поведали мне, что некогда на этом месте два разбойника напали на Синайского монаха, но он одного убил палкою, а другой убежал от страху. «Мы воспеваем его храбрость, – примолвили Бедуины, – и это место называем местом победы. Нами поставлены эти камни в знак памяти.» – Выслушав их, я сказал сам себе: прямодушные скитальцы! они уважают чужую доблесть, не смотря на то, что пролита кровь их одноплеменника.

Наше путешествие от Тайпэ до Гаренделя было благополучно. Расстояние между сими долинами мы прошли в 600 минут. Поскольку же верблюд в минуту ступает пятьдесят раз; то каждый горбун под нами сегодня сделал 30,000 шагов. А шаг его измеряется двумя аршинами с половиною; следовательно пройдено всего 75,000 аршин земли, или пятьдесят верст.

Во весь день освежал нас северозападный ветер. Бог нам посылал его, как дар. Я более других чувствовал сие благодеяние Божие, потому что веяние ветра уменьшало несносное для глаз моих отражение света и жара от песку. Чем ближе мы подходили к Уади Гарендель; тем диче, песчанее и заунывнее становилась Синайская пустыня. За то сия широкая и глубоковатая юдоль, приосененная манновыми деревами, Гарга̀дами и Финичиями, показалась нам Эдемом. Она, по словам наших проводников, не принадлежит никакому Бедуинскому племени исключительно; иногда Терабины и Алейкаты заходят в нее с своими стадами и пьют соленоватую воду из ее источника. Но где же собственно кочуют эти благородные Бедауи? Терабины, назади, у источника Тасе-Судр, Алейкаты, впереди, в многоводной долине Насб; прочие же братия их расселены далее, Аваримы в верховьях сей долины, Улад-Саиды у подножия горы Зербал в Уади Фейран, Дуггеры на выси Рутайбе, что́ на юговостоке от Синайской обители, Мезении и Бени Везель на берегу Эланитского залива Чермного моря.

По захождении солнца я подозвал к себе домочадца своего Ханну, родившегося в Синайском городке, Раифе, и прозванного нами философом за его молчаливость и здравые рассуждения с примесью странных понятий, и начал разговаривать с ним:

– Ханна, как ты думаешь и рассуждаешь о Боге?

– Я думаю и рассуждаю о Нем так, как слышу в церкве.

– А что там слышишь ты о Нем?

– Иногда слышу: Бог есть дух. Иногда: Бог есть любовь. А часто слышу, что Бог есть Отец, Сын и Дух святый, Троица единосущная и нераздельная, творец неба и земли, вседержитель, царь небесный, утешитель, спаситель, судия живых и мертвых.

– Кого прежде сотворил Бог, человека, или ангелов?

– Ангелов.

– Почему же ты так думаешь?

– Потому что верую в премудрость Божию, начинающую и оканчивающую все совершенством.

– Что делают Ангелы?

– Непрестанно славословят Бога. У каждого из них есть тысяча языков, и каждый язык умеет восхвалять Его тысячью наречий.

– Бог сотворил вдруг безчисленные звезды, растения, рыбы, птицы и звери: почему же Он создал только Адама и Евву, а не многих мужей и жен?

– Ханна, подумав, отвечал: если бы Он вдруг создал множество мужей и жен с тем, чтобы они раждали детей; то людям, вскоре, негде было бы жить. Разве они умирали бы во цвете лет? Но, ведь, люди-не трава, и Бог не серп. Им нужно время для спасения душ их.

– Здраво рассуждаешь ты, Ханна; и я люблю твои рассуждения. Скажи же мне еще: от чего потомки Адама, одни белы, а другие черны?

– Вы это знаете лучше меня.

– Но я желаю слышать твое суждение, или по крайней мере мнение родичей твоих. Вы соседи Хабешам (Абиссинцам) и Черным (Неграм); так лучше нас знаете: от кого народились эти люди, и почему почернели.

– Они народились от двух сынов Авеля, которые были белы, черными же стали в наказание от Бога.

– За что же они так наказаны Им?

– За то, что принесли Ему жертвы недостойно; Хабеш худую, а брат его еще хуже. Посему Хабеши не так черны как их соседи, и уверовали во Христа и крестились во имя его. Иисус Христос поучал и черных, и обещал сделать их белыми, если они примут крещение. Старейшины их с народом своим согласились-было на это; но как только ступили в воду по лодышки и коснулись ее ладонями, усомнились и не захотели креститься. За то остались черными; в знамение же неложности обещания Христова немного побелела кожа на их подошвах и ладонях.

– Спасибо тебе, Ханна, за это объяснение. Я до сих пор не знал, почему у черных подошвы и ладони светлее прочих частей тела, а теперь знаю и думаю, что эти люди когда нибудь слышали слово Евангельское, да оно не укоренилось в них.

– Вы это знаете лучше меня; сказал домочадец, и видя, что я призадумался, отошел перемывать посуду.

А я думал о том, что Христианство, действительно, может убелить души Негров и что они поныне остаются во тме по неисповедимым судьбам Божиим, но в свое время будут призваны в царство Христово, где разцветут и плод принесут их добрые качества, простота, кротость, склонность к прощению обид, уважение к высшим дарованиям.

Много есть тайн на сем свете. Близорукие умы думают, что постигают их, а Видящие смежают пред ними свои очи.

10. Суббота.

Теплая ночь в Гаренделе сменилась прохладным утром. Небо над этою долиною голубело, как лазурь, а за морем над горами алело, как роза. Кругом нашего кочевья зеленели манновые дерева. В шатре моем пробная вода Гарендельская через ночь показалась на вкус горче. Мы отпили чай. Начались сборы к отъезду. Шатры повалились. Бедуины их связали. Верблюды заревели под тяжелыми ношами. Последняя секунда пятого часа проскользила в верху своего кружечка. Мы поехали.

Недалеко от ночлега Бедуины показали нам следы Синайской гиэны, называемой, Да̀ба. Она ночью ходила пить воду в Гаренделе. По этому случаю я спросил проводников: какие животные водятся на Синайском полуострове; и они наименовали их мне в следующем порядке: верблюды, ослы, овцы, козы, серны, собаки, дабы, нему́ры (род льва), уэ́беры – род желтого зайца, скорпионы, ящерицы, и змеи разных родов, из которых самые ядовитые и опасные для верблюдов и людей суть слепые. Они издали чують кровь, и по чутью подпрыгивают к своим жертвам ночью. Думать надобно, что эти змеи язвили Израильтян своими смертоносными жалами.

Поезд мой тянулся гусем по дороге, ведущей к Уади У́сейт. По сю сторону этой долины встретились с нами Синайские скитальцы Мезе́нии на верблюдах. Они везли в Каир на продажу небольшие жернова, выделанные из красного гранита. Каждый из них приветствовал нашего Шеха и дружину его: Селам алейкум, мир вам. Племя Мезениев весьма смугло. В их поезде были два Негра. На вопрос мой, – каким образом эти черные очутились между ними, – Салех отвечал, что они куплены, как невольники. И так и Бедуины, которые более всего дорожат независимостию и свободою, имеют рабов. Странное противоречие! Смотря на торговцев жерновными камнями, я вспомнил Измаильтян, купивших прекрасного Иосифа у братьев его, и подивился долговременной продолжительности торговли рабами на Востоке.

В долине Усейт стояли те же многоветвистые финичия, кои я видел, назад тому пять лет. Плоды на них, желтые как воск, были еще очень малы и мягки. Они висели на тонких золотистых прутиках, как виноградные грозды. Один из проводников наших нарезал большую охапку этих кистей с их прутиками в пищу верблюдам, которые жуют их с большою охотою. Этот случай доказал, что Бедуин лелеет своего горбатого спутника так, что не бережет для себя лучшего плода, а отдает его ему. За Усейтом и близь Уади Тайбе попались нам навстречу еще два каравана Мезениев с тем же товаром.

Кустистые и водные долины, Гарендель, Усейт, Тайбе и Насб, по моему мнению, составляли Библейский Елим. Из сего околотка Израильтяне спустились к Чермному морю, одни по Уади Насб, а другие по Уади Тайбе. Ибо другого пути к нему нет. Чрез соседнюю гору Хаммам Фараон трудно им было проникнуть туда, потому что она обрывиста, крута, и стоит в воде. Тот же путь, чрез долину Тайбе, избрали и мы в намерении осмотреть по дороге памятники Египетского ваяния в Магаре, многочисленные надписи на скалах Мукаттебских, и развалины древнейшего города Фарана. Тонкая стезя, протоптанная верблюдами и Бедуинами по правой возвышенной окраине Таибской долины, вела нас к поморию. С этой стези видна была глубь сей извивистой и крутоярой юдоли. В глуби зеленели хвойные тарфы и ветвистые финичия. Недалеко от устья ее Салех указал мне родник воды, приосененный деревами. По словам его здешняя влага не лучше прочих; следовательно, соленовата. Меж известковых гор, окаймляющих Уади Тайбе, солнце палило, а ветер освежал нас. Проницаемые прохладою и жаром мы достигли выхода из сей долины и вдруг очутились у моря, которого синия волны были любы очам, утомленным каменистыми, голыми горами. Устье Уади Тайбе весьма тесно и обставлено высокими и отвесными скалами гор Хамма̀м-Фараон и Рас-Зелима̀. Скалы Хаммамские торчат в воде, а пред Зелимскими есть бережок. С сего места открывается приморская пустыня. Она узкою полосою тянется вдоль моря далеко на юг, и перемыкается Джеха̀нским мысом. В ней господствует белый цвет известняка, слегка прокрашенный желтизною. Когда мы обогнули Зелимский мыс в направлении к востоку, или от моря к горам, и пошагали к источнику, Морка, у которого надлежало ночевать: взорам представилась пространная равнина, полукругом вдающаяся внутрь Синайского материка, и обставленная слева скалами Зелимскими, а справа Накб-Сидырскими, впереди же пепловидными высотами Насбийскими. Многия русла зимних потоков, изрывшия эту равнину, поясняли образование ее. Время было родитель ее, а дождевая вода-мать, которая возрастила ее наносным с гор и из долин раствором извести, глины, песку, хвороста и камней.

Вся эта равнина называется Ма̀рха по имени иглистого кустарника, в обилии растущего на ней. Источник ее находится далеко от моря у подошвы обрывистого устья долины Дафарийской. Он прикрыт многоветвистым фиником, глубоковат, и прозрачен. Но вода в нем горька, и никуда не вытекает.

Минули пять часов по полудни, когда мы подле этого источника расположили свое кочевье. Я устал и весь изломался на верблюде. К увеличению страдания моего Иван объявил мне, что у нас мало воды и едвали достанет ее на два дни до Фейрана, где есть речка. Это объявление встревожило меня тем более, что на пути к помянутой долине нет никакой влаги, ни сладкой, ни горькой. Я спросил его: что за причина убыли воды, которой запасено довольно, и которая добавлена была в Суэсе.

– Домочадец отвечал: много пьющих, а один из них более всех тянет ее.

– Кто такой? Не давай ему более других: проворчал я сурово.

– Я не даю ему; но он сам опусташает ее потихоньку: сказал Иван улыбаясь.

– ключи от бочек у тебя. Запри их; и никто не проглотит ни одной капли.

– Бочки заперты днем и ночью. А вода убывает.

– Кто же пьет ее?

– Солнце.

– Ты шутишь?

– Какие шутки! Я заметил, что вода в каждый день испаряется в бочках почти на два вершка.

– Верю.

– Да и наши пьют ее много в пути. Прикажите им брать поменьше.

– Хорошо. Я сам буду выдавать ее каждому столько, сколько отливаю для себя. А на солнце, брат, нет ни суда, ни расправы.

Сказано и сделано. Я созвал всю свою дружину и после красноречивого слова о том, как тяжело умирать от жажды в пустыне, отмерял на ночь каждому столько воды, сколько вмещал ее мой кувшинчик. Спутники возроптали на меня, ссылаясь на неравенство разгорячения крови. Но их умствованию противупоставлены были неумолимая необходимость и великодушное терпение.

Выше нашего кочевья к востоку крылась в горах Уади Насб. Устье сей юдоли так же, как и Дафарийской, Таибской и Усейтской, весьма тесно, и почти неприметно. Не таковы устья долин на противоположном берегу Чермного моря. Там они весьма широки. От чего такая разность? Не были ли когда-нибудь шире устья и Синайских долин? и не оборвались ли они, и не погрузились ли в воды сего моря? Незнаю.

А уверен в том, что весь околоток между Гаренделем и Насбом, включительно с сими долинами, есть Библейский Элим. Ибо тут находятся двенадцать источников и много фиников; кроме сего горный отрог и мыс, высящийся между Тайбе и Насбом, по ныне называется Зелима̀. Если у этого названия отнять букву З., приданную Арабскою, или Египетскою гортанию; то выдет Еврейский Елим. После такой очевидности нужно ли искать сего околотка в другом месте Синайского полуострова? Думаю, что на темени Элимского мыса стояла военная стража Иисуса Навина; а прочие Израильтяне кочевали на всем вышепомянутом пространстве.

По свидетельству св. книг, Исхода и Числ (Исх.16:1, Чис.33:11–16) они спустились из Элима к морю, а оттуда перешли в пустыню Син. Под этою пустынею я разумею не только песчаную, узкую полосу, простирающуюся вдоль моря от источника Мархского до мыса Джеха̀н, но и всю горную высь, заключающуюся между Насбом, Джебель Ет-Тихским хребтом и группою гранитных гор, сосредоточенных около Синайского монастыря. Ибо на сказанной полосе нет ключевой воды, да и пространство ее недостаточно для помещения многочисленного Израиля: а в означенном нами тупом триугольнике есть и вода, и простор велик.

Итак сего дня мы совершили путь по Элиму, а расположились ночевать в уголке пустыни Син. Воспоминание приятное.

Еще же приятнее было любование окрестными местами. По закате солнца Африканские горы оделись ненаглядною синевою. Одна из них самая южная, кажется, Джебель Зейт, если не Хариб, чаровала нас своими тремя кудрявыми вершинами. Мнилось: три исполина под синими покрывалами разговаривали с небом. А вблизи нашего кочевья, справа и слева, краснели разнообразные пригорки глиняного цвета. В глуби же вогнутого полукруга Мархской равнины темнели безчисленные наросты, или кучи на горе Насбийской, возвышающиеся одни над другими в виде пирамидок, окрашенных цветом давно потускнувшей меди. Такой естественный цвет их заставлял предполагать, что тут есть медная руда. А о. Каллиник говорил, что не так давно один Грек начал-было добывать тут горючую серу; но недостаток пресной воды и дорогая доставка жизненных припасов из Суэса принудили его покинуть этот промысел.

Настала тихая ночь. Я поручил себя и присных моих провидению Божию.

11. Воскресенье.

Когда утренняя заря осветила наше кочевье; первое дело мое было возношение мыслей и сердца к Богу святому, крепкому и бессмертному. После молитвы я вперил взор мой в даль за Чермное море, но не узрел дивного отсвета от тамошних гор вечных. Ибо туман накрывал их.

Утро было прохладно. Дул свежий ветерок. При вожделенном веянии его мы пустились в путь благодушно, наполнив по́ровну свои кувшинцы и мехи Нильскою водою. Дорога, проложенная в верховье Мархского поля, вела нас вдоль его в южном направлении к горе Накб-Сидыр. От ночлега до этой горы наши верблюды шагали в продолжении двух часов. Налево у нас были Насбийские скалы и стремнины, направо вся Мархская равнина, окаймленная заливцом морским. Она пространна вдоль и поперек, и богата пажитию для верблюдов. На ней в обилии растет иглистый кустарник, в рост мужа, юноши и отрока, называемый здесь, Ма̀рха, по Славянски, смерчие. Иглы на многих, тонких, гибких и высоких лозочках весьма длинны, и все торчат к верху. От слабого дуновения ветра смерчия издают глухой, протяжный гул. Не великоросло это растение, а шумит сильно. Так малые и ничтожные люди иногда делают много шуму в ветреном обществе.

Гора Накб-Сидыр окаймляет и замыкает Мархское поле с юга. Когда мы подъехали к северовосточному углу ее; нам открылась Уади Шѝллел. Мы вошли в нее и начали подниматься в юговосточном направлении. Эта долина широка, чиста и велелепна. По обеим сторонам ее высятся величественные, песчаниковые холмы и скалы. В ней по местам ростут дерева, в роде колючих акаций. Хозяева очищали их в надежде собрать с них так называемую камедь Аравийскую (Gummi Arabicum). Уади Шиллел оканчивается у узкого всхода на хребет горы Сидырской, обделанного человеком, вероятно, в древния времена. Взобравшись на верх его, мы непосредственно вступили в долину Сидыр. Она извивистее, красивее и величественнее Уади Шиллел. Обе стороны ее облицованы отвесными, исполинскими, сплошными скалами. И что это за-скалы? Прелесть очей. Ибо они снизу до верху прокрашены разноцветно. Извиваясь между ними, видишь огромные массы, то желтые, то голубые, то иорфировые, и в них белые, черные, красные жилы и синия крапинки. Здесь начинает проявляться красота внутренних гор Синайского полуострова. На них отразилось великолепие славы Творца и Зиждителя земли. Кто не видал сих гор, тот не поймет хорошо этих слов моих хвалебных.

Мы с восхищением продолжали путь по тесным извилинам Уади Сидыр, в которую инде не проникает луч солнца. Она непосредственно соединяется с долиною Мукаттеб, исполненною письмен, кои в наш век разгаданы. Но в точках соединения, в нее впадает с северовостока, под прямым углом, славная иероглифами Уади Мага̀ра. Мы поворотили в эту юдоль налево, и спустя несколько минут расположилось в ней отдыхать под тенистым навесом скалы, на которой начертано имя Фараона Хуфу (Хеопса), строившего большую пирамиду. Было за-полдень. Солнце пекло. А любопытство мое пламенело.

Не короткий отдых укрепил наши силы. Начались занятия. Г. Соловьев, по желанию моему, стал высекать долотом на упомянутой скале молитву за Царя:

Deus salvum fac regem nostrum

Боже храни царя нашего,

Imperatoremque и Императора

Nicolaum 1.

Николая 1.

1850.

Мне хотелось начертать имя Государя на вековечной и нерушимой скале Синайской, на которой читается имя славного Хеопса. Пусть эта скала возвещает настоящим и грядущим поколениям, что Благодатный Николай живет и жил в сердцах своих подданных, и что они любят и любили Его пред лицем Бога за великие и славные дела. Пока Г. Соловьев работал: я снимал иероглифическую надпись, начертанную на Хеопсовой скале⁷. Что мог, сделал. Что было видно, то срисовано. Что изгладилось, или попортилось, то опущено.

При въезде в Магарскую долину, налево от дороги, высоко на скалах начертано довольно много так называемых Синайских надписей. Но в этот раз я не занялся ими, потому что в первое путешествие отподобил их несколько. За то под вечер посетил соседния каменоломни, из которых Хеопсу добывали порфировые плиты для обшивки большой пирамиды, и вместе с о. Феофаном и Соловьевым срисовал тамошние иероглифы и царские лики, изваянные на скалах⁸. – Не понимаю их смысла, не ведаю их времеми, и жалею о том, что я не посвящен в тайны знания древних письмен Египетских: а то бы внес в свои путевые записки имена и подвиги тех царей, которые изображены на розовых скалах Магарских. От знатоков же Иероглифических письмен не принимаю милостыни, потому что не люблю жить чужим добром, да и, признаться, не совсем доверяю их знанию, которое и шатко и сбивчиво, и не без противоречий. Если мне удастся найти в книгохранилище Синайской обители древний ключь к разумению иероглифов Египетских; то сам я прочту и изложу все, что написано в Уади Магара.

У Иероглифов мы запоздали и уже в сумраке отправились в соседнюю долину Мукаттеб. Но скоро луна осветила нам дорогу. При свете ее Мукаттебские холмы, скалы, бугры, выпуклины, лежачие камни, провалы, пески, принимали вид призрачный, или точнее, казались нарисованными, а не вещественными. Там, где находится большая часть надписей, мы расположились ночевать, но не раскинули шатров своих, а поставили одни походные кровати поодаль от скал, дабы не заползли к нам змеи. Сладчайший сон мгновенно объял нас всех.

12. Понедельник.

В Синайской пустыне, где горный воздух весьма тонок и чист, спится крепко, а встается рано. Как только я пробудился и промыл глаза: пошел рассматривать таинственные надписи. Их так много, а времени было так мало, что у меня отпала охота чертить их подобия на бумаге тем более, что в первое путешествие сделано мною несколько снимков с них. Не скоротечному путнику, а Синайским монахам надлежало бы заняться точною снимкою всех письмен Мукаттебских. Этим они оказали бы драгоценную услугу науке, и наипаче, когда бы нашли здесь, или в другом месте, подстрочный перевод их. Но они не любознательны. Бог да простит им сей недостаток! В настоящий раз я ограничился мимоходною, но зоркою наглядностию на чудные черты и резы, горя желанием найти подстрочное объяснение их на Греческом языке. Спутники мои занялись тем же делом. Мы разделили всю линию исписанных скал на три части; и каждый из нас внимательно обозрел свой отдел вверху и внизу, вдоль и поперек. Но труд наш не увенчался желанным открытием. В одном месте я заметил под неизвестною надписью Греческие слова, и срисовал их вместе с нею:

Помяни Авсосерса

Калиту Иуллара.

Однако думаю, что тут какой-нибудь поклонник из Христиан начертал по Гречески не перевод показанной надписи, а свое имя, и на-чертал, потому что нашел пустое место. Ибо если бы тут был перевод, то в подлиннике, в соответствие трем сигмам Σ в имени ΑϓΣΕΡΣΟϓ стояли бы три одинаковые буквы. Но их не видно.

Не достигнув желанной цели, я для памяти набросал на бумагу несколько надписей. Вот они:

В Мукаттебе

на большой скале, где много письмен:

в верху

Не излагаю здесь своего мнения о таинственных чертах и резах Мукаттебских, потому что пишу путешествие, а не рассуждение. Но для спамяти замечаю, что большая часть этих письмен, из коих одни древнее, другия новее, некоторые мельче, иные крупнее, начертана на калах весьма высоко. Кто вырезывал их, и – вырезывал железом, тот к скалам подмащивался. А так как этого не могли сделать поклонники, не возящие с собою лесниц; то надобно думать, что надписи сделаны людьми, которые почему-либо долго оставались в долине Мукаттеб и в соседней Магаре, и имели все нужные к тому орудия и подмостки. По всей вероятности, их начертали местные жители в древнейшия времена, торгуя тут с Египтянами.

В начале шестого часа мы отправились в Фейран в сладком чаянии облиться холодною водою тамошняго потока. С верблюда я окинул взором всю долину Мукаттебскую; и мне показалось, как будто холмы на правой стороне ее срезаны до половины. Бог весть, что тут было, и кто тут работал, человек, или трус земли. Подле меня ехал домочадец Ханна. Желая выведать от него, не слыхал ли он чего от отца, или от родных своих о Синайских надписях, я спросил его:

– Как ты думаешь, Ханна: кто вырезал письмена, кои мы видели сегодня?

– Вы это знаете лучше меня.

– Если бы я знал, то и не спрашивал бы тебя.

– А мне откуда про то знать?

– Ты родился и вырос в Раифе; так может быть, слыхал там: кто писал на здешних скалах.

– Слыхал, что когда здесь жили Евреи, то Бог велел им учиться грамоте. Стало быть они и писали эти каракули, кои вы рисовали сего дня.

– И Так в Мукаттебе была их школа?

– Должно быть так.

– А что они тут ели?

– Манну.

– Чем же запивали ее, когда нет здесь воды?

– Манна была так сочна и сладка, что им не надобилась и вода.

– Мы думаем, что в здешних письменах заключается великая премудрость: а по твоему, это Еврейские склады?

– Да разве вы не заметили, что все строки походят одна на другую? Очевидно, что их нацарапали мальчишки.

– Почему же они писали на скалах?

– Потому что тогда не было бумаги, или, скупые Евреи не хотели покупать ее.

– А кто учил детей их?

– Даскалы (учители).

– Почему Бог велел им учиться грамоте здесь, а не в Египте, где они жили долго?

– Потому что здесь им нечего было делать. Бог праздности не любит; так и велел им завести школы, чтобы они умели читать святый закон Его.

– Хорошо, Ханна. Ты рассуждаешь, как философ, и я люблю твои рассуждения.

– А по вашему, кто исписал здешния скалы? – спросил меня домочадец.

– Поклонники и местные жители.

– Что же тут написано?

– Сначала, Селам-мир, потом имена, и прошения к Богу.

– И так вы это знаете лучше меня.

Замечательно, что Ханна высказал мне о Синайских надписях тоже, что передал о них Козьма Индоплаватель, живший в начале шестого века по Рождестве Христове. Сей ученый муж утверждал, что эти надписи начертаны Евреями в бытность их на Синайском полуострове, и что в них содержатся заповеди и законы Моисеевы. Предания ложные и истинные переходят из века в век, и из рода в род. Человеческие головы подобны скалам Мукаттебским, предания надписям на них, а слово – железному резцу.

От Мукаттеба до развалин города Фарана мы ехали по извивистой долине Фейранской в продолжении семи часов. Меж гор было весьма жарко. Однако из ущелий порой вырывался ветер и умерял разгорячение нашей крови. Пред помянутым городом в теснине разведен не большой сад финиковый. Тут хорошо видны западные вершины Зербала. Гранитные, высочайшия, отвесные, раздельные, великолепные, изумительные, они походят на зубчатый венец на голове исполина. Я остановился пред сею горою, и несколько минут восхищался ее правильною лепотою и дивным величием. Зербал есть прекрасно-высокая мысль Всемогущего. Это венчанный царь Синайских гор. Достойно замечания, что и между высотами земли есть цари, князи, вельможи, и низкие простолюдины. Подобие человеческого общества! Под влиянием сих мыслей я позади всех въехал в широкую котловину Фейранскую, сплошь обставленную высокими холмами, и в средине ее увидел те же развалины Фаранской Епископии и церкви, а на склонах и вершинах холмов теже опустелые домы, коих существование и зодчество удивили меня в первое путешествие тем более, чем менее я чаял найти их в значительном множестве и в такой целости, как будто недавно опустела столица Синайского полуострова. Чрез пять лет ничто тут не

исчезло и не изменилось. Только поток зарос камышем и длинными, чернобархатными пилатиками, которых прежде я не видал тут, потому что был ранее почти целым месяцем. Тогда он струился; и я обливался его холодною водою, накопленною в маленькой заводи. в этот раз Бедуины едва начерпали нам два-три ведра мутной влаги из-под корней растений, заволокших его. Изчезла наша надежда на омовение в струях Фаранских. От палящего солнца и от межгорного зноя мы укрылись под сухими ветвями старых финичий, склонившимися к их матери-земле.

Местные Арабы принесли нам свежого, козьяго молока, и продали несколько полузрелых помидоров. Одного из них я спросил: кто построил каменные домики на высотах окрестных, и кто в них живет? Он отвечал: «эти домики пусты давно, а строили их Франки.» Верно предание. Ибо в одной непечатной летописи Арабской⁹ упомянуто, что в 1117 году крестоносцы под предводительством Иерусалимского короля Балдуина 1-го приступом взяли Фаран и владели им несколько времени. Стало быть, на соседних высотах они жили для безопасности своей, и сторожили как этот город, так и полчища неприятелей своих, Египтян. Любопытно было обозреть их жилища, в которых, статься может, уцелели какие нибудь надписи, и сравнить постановку оных с зодчеством других сторожевых зданий того времени. Но такое предприятие сопряжено с большим затруднением. Ибо лазить по горам и стремнинам в жаркое время весьма мучительно. В первую бытность здесь я не всходил на окрестные высоты, потому что спешил с Синая на Афон. А в этот раз меня, недужного глазами, поколебала нерешимость. Лежа под тению Финика, я думал и раздумывал: идти ли в нагорные домики утром, или не идти. Любознательность начала было превозмогать нерешимость; но одно не маловажное обстоятельство усилило ее. Мои проводники и местные Арабы сказали, что опасно ночевать у Фаранского потока от множества ядовитых скнип и скор-пионов. А переноситься с вещами на другое соседнее место не захотелось. К тому же случись в Фаране безводье. А в наших бочках не достало бы влаги, еслибы мы пробыли тут день лишний. Итак скрепив сердце, я отложил далеко негде намерение свое обозреть нагорные жилища Франков и взойти на вершину 3ербала, исписанного неизвестными чертами и резами, намерение, которое лелеял во всю дорогу от Каира до Фарана. Жалко мне было оставить маститые древности без исследования; но надлежало уступить неблагоприятным обстоятельствам. Уступка сделана была тем благодушнее, что в минуты внутренней борьбы во мне возникла надежда вознаградить настоящую потерю лучшими прибытками знания в Синайской обители. Надежда хотя иногда и обманывает; но всегда приятно быть под очаровательною властию ее.

В Фаране мы отдыхали более четырех часов, и в пятнадцать минут шестого по полудни поехали далее но тропинке, проложенной между садами, в которых кроме финичий роскошно ростет теннолиственное дерево Сѝдыр, приносящее сладкие яблочки с кислотцою, называемые Но́бак. Эти сады принадлежат всему племени Улад-Саид; иной бедуин имеет в них два дерева, другой три, некоторые более; и у каждого есть Ходже́т, по нашему, купчая крепость на собственость его. О. Каллиник говорил, что и монастырь Синайский прежде имел свой сад около Фарана; но бедуины отняли его насильно. Немного выше устья потока находится их общее кладбище. Над могилами они ставят не тесаные камни, какие попадутся. А на одной из них я заметил мраморный столбик, взятый, без сомнения, из соседних развалин.

Доро́га между Фаранскими садами весела. Едешь и любуешься то яркою зелению дерев, то красотою и разнообразием гранитных высот, то излучистым расположением их отрогов и склонов, которые забегают один за другой и по видимому пересекают дорогу. Не далеко за кладбищем, там, где горный кряж от правой руки врезывается в долину, на левой стороне ее вверху видно на самом краю холма малое здание. Это – церквица, или келья отшельника.

За рубежем садов представляется взорам другое приятное зрелище. Фейранская долина разширяется; ее наполняет лес хвойный; прекрасные Тарфы, или Манны ростут высоко, раскидисто, густо, и далеко стелют по земле свои корни, из которых выходят молодые побеги; инде они сгущены, и образуют тенистые ходы (аллеи); инде между ними есть поляны, как в искуственных садах¹⁰. Подошвы гор обросли травою; кажется, будто зелеными лентами повиты они. В средине долины извиваются русла зимних потоков, мелкие, глубокие, песчаные, с голышами. Видно, тут бывают проливные дожди. Кто употребил бы несколько тысячь рублей на улучшение Фаранских садов и лесов, и устроил бы в них систерны, тот обратил бы это местечко в эдем. Плодородность Фейранской долины, обилие перепадающих в ней дождей, сладкоструйный поток ее и близость к Чермному морю поясняют, почему Амалекиты построили в ней город, и почему народонаселение его было значительно.

С отменным удовольствием я ехал но этой долине. Свет лунный придавал ей особенную очаровательность. Смотрю на высоты: одни из них озарены, а другия сумрачны. Смотрю на землю, и вижу длинные тени холмов и дерев, и за тенями, между ними, вокруг, вблизи, вдали, – полосы света прямые, кривые, широкие, узкие, угловатые, клетчатые. Синайская луна – искусная ткальница. Она под хвойными Маннами тчет такую тончайшую, клетчатую, узорчатую кисею, что не налюбуешься ею.

Не много далее от того места, где широкая Уади Шех впадает, с востока, в Фейранскую долину, и где эта долина непосредственно соединяется с прекрасною именем и свойством Уади Слаф, мы расположились ночевать. Эта Уади – настоящая горница, обширная и чистая! В ней меж высоких и утесистых стен, под лазуревым и звездным потолком, при свете лампады повешенной в небе, мы нашли вожделенный покой. Любуясь ее прекрасным убранством, я думал: великолепные горы и долины суть образцы, по которым народы в свое время будут строить храмы всесовершенному Богу.

13. Вторник.

Слафская долина значительно возвышена над уровнем Чермного моря. К ней мы поднимались сперва чрез Уади Шиллел, потом чрез высокий всход, Накб-Сидыр. Посему-то тринадцатое Июньское утро в ней было так свежо, что у меня ноги озябли. Однако эта долина ниже той дебри, в которой стоит Синайский монастырь.

Сегодня я с дружиною моею сделал последний переезд. Он на всегда останется памятным мнЕ по тем восторгам, кои я ощущал в себе при взгляде на велелепные и величественные горы Зерба̀л, Ха̀у, Бана̀т, Фрейю, Хорив, Ха̀мру, Дер и Синай.

В слафской долине Зербал долго виден во всем его дивно-прекрасном величии. Идя пешком, я не раз с восхищением любовался этим царем высот Синайских, а в одном месте, где он весь открывается изумленному взору, невольно остановился пред ним, и в неизреченном восторге от его разнообразных и розовых вершин, озаренных утренним светом, обнажил свою голову, и с благоговением и в сладком умилении души произнес хвалу всевышнему творцу:

«Дивно светиши от гор вечных».

Чем долее, чем пристальнее и частичнее я смотрел на сию Божию гору: тем более восторг мой увеличивался, разширялся, и соразмерялся с нею. Она казалась мне огромною, лепною картиною, представляющею торжественное дарование Десятословия Израильскому народу, только-что полученного Моисеем от Бога. Это событие, как нельзя живее и лучше, отображается в ее вершинах, изваянных всемогущим Художником¹¹. На первом плане видны две каменные скрижали, высокие, тонкие, правильные; их несет пророк Моисей; за ним будто старейшины Израильские в розовых мантиях сходят с горы в чинном порядке, а пред ним толпою грядут жрецы и левиты мимо островерхой Скинии Свидения¹², за которою на втором плане раздельно стоят полукругом колена Израилевы, в утреннем сумраке ожидающие начертанных Богом заповедей. Созерцая эту картину, изваянную из розового гранита в исполинских размерах и освещенную утренним солнцем и чистейшим отблеском лазурного неба, я стоял, как вкопанный, изумлялся, и млел от восторга, порожденного видением прекрасно-высокого предмета.

Уади слаф чиста, гладка, широка, и обрамлена миловидными холмами. В ней ростут иглистые Смерчия и хвойные Манны, но редко, а в русле ее, как и в других долинах попадаются большие и малые камни голубого цвета с синими крапинками. Они очень красивы. В окрестных высотах нет им подобных по цвету. Откуда же они появились? Думаю, что потопные воды занесли их сюда из других мест.

Слафская долина с юга поворачивает на восток под прямым углом, и вдоль основания угрюмой горы Хау простирается до тесного ущелия Накб-Хау, ведущего к Синайскому монастырю. При повороте ее, налево от дороги стелется Уади Та̀леб, названная по имени Шеха, похороненного в ней на холме. Тут у Бедуинов есть каменные клети для складки хлеба и сбруи, Тут же, не много левее от помянутой могилы, кочевали рабы монастырские. Некоторые из них подошли к нам и целовали руку о. Каллиника, а прочие толпились у своих черных шатров, зевая на поезд наш. Уади Талеб мелка. Она походит более на равнину, чем на юдоль. В ней есть обильная пажить для коз и верблюдов. А Уади Слаф немного глубже. Над нею господствует высокая и утесистая гора Хау. Мрачен вид сей горы. Она прямолинейно простирается с запада на восток и вместе с сестрою своею, Ель-Фрейею, тянущеюся в том же направлении и по той же линии, составляет как бы ограду, за которою укрыт богошественный Синай с древнею обителию.

Горы Хау и Ель-Фре́йя разделяются ущелием, называемым Накб-Хау. Тут оканчивается Уади слаф, и тут мы под прямым углом поворотили на юг и начали подниматься по Накбу. Первый подъем выстлан камнями. Он узок и стропотен. Налево глубится дикая дебрь, по которой зимою течет дождевой поток. В глуби ее таится родник сладкой воды, а в верховье ростут белые тополи и дикие финичия. Почти у начала Накбийского перевала, на вершине противоположной горы Ель-Фрейи один камень походит на большую, лежащую собаку. Голова ее поднята и обращена к Синайской обители. Сходство разительное! У стропотной дороги торчат огромные камни красного цвета, когда-то отторгшиеся от гранитных гор. В их глубокие впадины набросан Бедуинами щебень, дабы тут, – как они говорят, – не гнездились не чистые духи. С первых прѝвысей Накбийской теснины, на северозападе, ясно видна высокая и густая гора, Бана̀т, любимое жилище Синайских серн. Две пирамидальные вершины ее, как два исполинские старца в багрянотемных мантиях и куколях, зрят к Фарану, от которого, по слову пророка Аввакума, Бог приходит.

Длинен и утомителен перевал Накбийский. Более двух часов мы пешком поднимались с горки на горку и шагали по зыбучему гранитному песку, пока достигли до великолепной долины, Ра̀ха. С меня ручьем лился пот. Во рту накипела несносная горечь. К счастию, нам попался на встречу бедуин с свежими абрикосами и грушами в двух корзинах на осленке. Он вез их на продажу в Раифу. Мы купили у него этих плодов и посластили ими животы свои. А проводники наши, по праву бедуинского товарищества, даром брали у него это душистое и сочное ястие. Он же не только не отгонял их, но и не сказал им ни одного слова.

При выходе из Накбийской теснины, меж скал в ложбине, под гранитным песком кроется родник сладкой воды. От него начинается и постепенно разширяется Рахийская долина в направлении от северозапада к юговостоку. Она со всех сторон обставлена великолепными горами. Справа, по дороге в монастырь, высятся над нею зубчатые вершины Зейта и Губше, слева отвесные утесы Ель-Фрейи, а впереди исполинский Хорив. Она ровна, чиста, длинна и весьма широка. На ней свободно могли помещаться колена Израилевы, когда Бог давал им закон на Синае. На половине ее дождевые воды разделяются так, что одни текут в Накбийскую теснину, а другия к подошве Хорива. Туже виден вдали Синайский монастырь.

Красоты гор, окаймляющих Накб-Хау и Рахийскую долину, так разнообразны и величественны, а освещение их так ярко и сложно, что я отказываюсь описывать их. Перо мое неискусно. Слово мое бессильно. Краски речи моей бледны. Как изображу я те зубчатые вершины, из коих каждая имеет свой рост, свой вид, свою цветность, и кои в общем строю кажутся однородными? Как опишу те исполинские утесы, которые высятся одни над другими, выдаются, пятятся, восходят, низходят, сгущаются и разделяются? Как представлю те глубокие стремнины и те суровые ущелия меж гор, в коих тени, свет и мерцания розовые, зеленые, золотистые, сопроницаются и непрямым дождем, или косыми лучами льются с высот в глубины? Требуется не мое воображение, и не моя трость скорописная, чтобы живо описать Хорив, Вифравму, гору св. Епистимии, и противоположные ей высоты. Когда с Рахийской равнины я увидел Хорив, весь от основания до темени его: стал неподвижно и весь обратился в зрение. Предо мною к небесам возвышался стеною огромный, утесистый остров на море песчаном. Основа его широка и плотна, а изрытый остов съуживается к верху мало и правильно. Трисоставное темя его зазубрено, грудь же и бока усечены откосно. Средний состав выдается немного вперед, а прочие попячены назад. Ослепительный свет обливал сию Божию гору и золотил ее розовый остов. Над нею синело чистейшее небо. Некогда с этого неба освобожденный Израиль слышал глас Божий, изрекший ему святые законы. А эта гора служила подножием Ветхому денми Законодателю.

Насладившись видом Хорива, я медленно подвигался вперед по Рахийской равнине. С каждым шагом представлялись мне новые предметы, один другого лучше, велелепнее, величественнее. Посмотрю ли направо, на горы Зейт и Губше: их зубчатые вершины чаруют меня. Вперю ли взор мой налево в утесистый угол Ель-Фрейи, дугою поставленный против Хорива и Деира¹³: пленяюсь изяществом и соразмерностию места, и убеждаюсь в его предназначении к великому событию, каково возвещение и принятие Ветхого Закона. Когда я приближался к Хориву и взглянул правее в теснину, в которой высятся три угла трех гор, Губше, Хорива и Ел-Хамры: увидел прекрасное и высокое, и возвеселился. Что же прекрасное там? – Розовый цвет утесов Ел-Хамры и яркая зелень кипарисов у подошвы Хорива в блеске золотистых лучей небесного светила. Кипарисы хотят сравниться с Хоривом в вышине; но им не дорости до темени Божией горы. Так самому высокому подвижнику не достигнуть в меру возраста и исполнения Христова. А что там высокое? – Исполинские утесы Вифрамвы¹⁴, и на них поднебесные столпы. Увеселяясь ими, я вспомнил, что тут приняли мученический венец преподобные отшельники.

Когда поезд мой вступил в тесную юдоль между горами Деиром и Синаем, в которой укрыт монастырь: я спустился с верблюда и пошел пешком. В душе моей произходило нечто необыкновенное. Она, по подобию окрестных исполинских высот, сама принимала огромные размеры. Чудным утесам Деирским и Синайским, подпирающим небо, в ней соответствовали благоговение, удивление и изумление пред величием Бога, который силою мысли и воли своей поставил тут скалы на скалы, утесы на утесы и горы на горы, прямо и наклонно, отвесно и навесно, слитно и раздельно, необъятными пластами, нерушимыми стенами, соразмерными уступами, островерхими столпами, кругловидными загибами, глубокими вгибами, толстыми мышцами, тонкими ребрами, неровными зубцами, волнистыми хребтами, сквозными позвонками, прямо и косвенно, высоко и глубоко, широко и волнисто. Дивному свету, в котором горели и не сгарали пепловидные слои монастырской юдоли и розовые скалы Деира, и багряные утесы Синая, и зеленые склоны горы, с коей Моисей узрел святую Купину, этому свету во мне отсвечало сияние духа, в котором, не тускнув, блистали видение многоразличной красоты и премудрости Божией, отпечатленной на горах, радость об этом видении, восторг от божественной картины, веселие о том, что мне дана душа способная к созерцанию высокого, и благодарение Богу, проведшему нас безопасно к святой Купине.

В четыре часа по полудни мы вступили в монастырь, предшествуемые властными старцами и оглушаемые звоном колоколов и грохотом пушечных выстрелов, долго гремевшим в горах. Из гостинницы был виден весь сад монастырский; а за ним рисовались велелепные горы по обеим сторонам золотистой долины Рахийской.

Шестнадцать дней я провел под кровом Св. обители в богомолье, в собеседованиях с преподобными старцами, и в ученых трудах. Иная жизнь моя была в пути, и иная в келье. Там более занимала меня природа, а здесь наука. В старинных рукописных книгах монастырских я нашел много такого, что достойно внимания любознательных. Более драгоценными прибытками считаю сведения о Греческом пении церковном, и о славянских переводах св. писания. Как эти, так и другие прибытки будут изложены мною в другое время в особом сочинении о Синае. А теперь спешу внести в свои путевые записки ежедневные наблюдения свои над собою и не собою.

Во все время пребывания в Синайском монастыре я и мои присные, мы по великой милости Божией были здоровы, трудились в поте лица, и благодушествовали, дыша живительным воздухом горным. При постоянном веянии северного ветра все дни и ночи были прохладны. На звездном небе, видимом только между двумя противоположными горами, Деиром и Синаем, искрометное и волнистое сияние млечного пути простиралось от вершины до вершины сих розовых гор. Любуясь этим небом и этим сиянием, я сравнивал первое с мантией царственной великомученицы, а второе – с ее поясом. При чарах Синайской природы, и при ладном настроении всех сил моей души все мне было приятно, – и жалобные речи ризничого Виталия, и простодушные расказы повара Исаии, и восторженное произношение звукоподражательных стихов Омира чтецом Петром Кутуруси, и Греческое пение монастырского писца Кирилла, и деревянный крест на кипарисе у кельи мельника Даниила, и синия куколи на седых головах дряхлых старцев, и полосатые одежды на босоногих служителях, и мусульманский Има̀м, не поющий на минарете монастырской мечети, а метущий закоулки и стези между кельями отшельников, и эти кельи обмазанные глиною по полам с мякиною, и пушечки на кукольных колесах, стреляющия куда ни попало, и колоколенка под деревянным навесом, которой ниже нет на свете, и сляченная Бедуинка в лохмотьях, просившая у нас сухарей и табаку, и черные козы, пасущияся на стремнинах Деира и Синая.

14. Среда.

На другой день по прибытии в монастырь, пред вечернею, я исполнил обязанность поклонника: помолился в Приделе Неопалимой купины и у раки св. Екатерины. Когда я, иззув сапоги, вошел в сей Придел и преклонил колена пред святою трапезою: дух мой воспламенился, и уста мои провещали:

«Велий еси Господи, и велия милость твоя к нам недостойным рабом твоим. Ты бо был еси с, нами на всех стезях наших, и превел еси нас чрез море и сушу тако, яко не быхом искушени ни от единые же нужды и печали, пачеже веселихомся о славе твоей дивней, юже явиша нам красная пустыни. Предзрю тя, Господи, предо мною, якоже древле Моисей виде тя в купине, и благодарне исповедую твое благое промышление о нас, и молю тя: святи нас во истину твою, воспламени души наша любовию к тебе, начертай закон твой святый на скрижалех сердец наших, яви имя твое языком неведущим тебе, Бога истиннаго, спаси вся люди твоя, и сподоби ны обрести благодать пред лицем зде труждающйхся братий наших.»

Между тем о. Ризничий уготовал честную главу и ручку св. Екатерины для лобзания. Когда я благоговейно приложился к сим мощам: ощутил от них вельми приятное благовоние. Заблагоухала и душа моя, размышляя о своем обручении Жениху небесному, об украшении лепотою добродетелей и наипаче целомудрием, и о чертоге небесном, в который не войдет ничто скверное.

Послышалось начало вечерни. Я сошел по мраморным ступеням алтаря в полу светлое средостение, по которому с правой стороны входят в Придел купины, и стал у подножия раки великой страстотерпицы, почитая себя недостойным стоять выше ее. В те минуты, когда по чину церковному вечернее моление сменилось пением Славы, взор мой, склоняясь долу, остановился на двух сернах, изваянных на подножии священной раки. Они стоят пред крестом и смотрят на него любезно. Я вспомнил, что серны и елени в Зна̀меннике церковном, означают язычников, предопределенных Богом к принятию веры Христианской, и признал пристойность помещения серн на раке св. Екатерины, которая из идолопоклонства обратилась в Христианство. Мысль моя углубилась в смысл замеченного знамения. Я думал: «серны раждаются в потаенных местах, и пьют воду из чистейших источников: так души возраждаются таинственно благодатию св. Духа, и напоеваются живоносными струями слова Божия. Серны зорки, осторожны, быстры и чисты: так облагодатствованныя души рассудительны, бдительны, скоры на все добрые дела, и непорочны. Серны витают на высоких горах: и святыя души мудрствуют горняя, и живут в Боге»

После вечерни Дикей привел меня и дружину мою в свою малую и опрятную келью. У него нашлось сладкое варенье. Отведав его, я начал разговор:

– Старинная мозаика в Соборной церкве и в Приделе купины укреплена, поправлена, и вычищена о. Самуилом так удачно, что работа его превзошла мои ожидания.

– Дикей сказал: искуство его сделало то, что мозаики кажутся теперь новыми. Монастырь весьма благодарен ему за то.

– О. Самуил оставил здесь по себе хорошую память.

– Бог нам послал сего художного старца. Мозаики отстали от стен и едва едва держались. Но он прикрепил их звездообразными гвоздиками, вымыл, и в тех местах, где они потускли, подвел краски под стать их общему колориту.

– Весьма хороша и знаменательна мозаическая икона преображения Господня. Знатный художник был пресвитер Феодор, который сделал эту икону.

– Жаль, что он в надписи своей под нею не означил года от Адама, или от Р. Хр. А по рисунку и выполнению его можно ли угадать, когда он жил? Наши старцы по преданию говорят, что эта икона сделана при Иустиниане.

– Это предание верно. Его подтверждает самая надпись под иконою, гласящая так: «сие художественное дело кончено при игумене и пресвитере Лонгине.»¹⁵ Сей игумен назван тут пресвитером, а не епископом: значит, при нем Синайская обитель еще не была почтена достоинством епископии. Поскольку же это достоинство присвоено было ей Иустинианом около 553 года, в который Синайский игумен – епископ Константин подписал определения четвертого Константинопольского Собора; то явно, что икона, о которой мы говорим, сделана была при Лонгине ранее сего года. Притом художник ее пресвитер Феодр означил под нею 24 год и 14 Индикт¹⁶. А этот Индикт совпадает с 24 годом царствования Iустиниана и с 551 по Рождестве Христове¹⁷. Следовательно икона отделана была в это лето Господне при жизни сего Государя; и помещенные по обеим сторонам ее лики, его, и супруги его Феодоры, сделаны из мусии по рисункам современным. Замечательно, что в мозаической раме сей иконы изображен игумен Иоанн Лествичник. Художник поместил его тут, или потому что мозаическая работа начата была в его настоятельство, или потому что Синайское братство пожелало увековечить память его из уважения к нему, хотя он еще жив был в 551 году, и подвизался в Фолийской юдоли.

– Приятное открытие вы сделали нам. Теперь не остается и тени сомнения в верности монастырского предания о современности иконы царствованию Иустиниана; и мы еще более радуемся тому, что о. Самуил сохранил и обновил нам такую драгоценную древность.

– И я радуюсь с вами. Невыразимо приятно мне видеть здесь мозаическую икону времени Иустиниана. Эта икона говорит мне о многом. Она доказывает, что Синайский монастырь, основанный при игумене Дулосе в конце 527 года¹⁸ был строен и отделываем во время настоятельства Иоанна Лествичника и Лонгина, и что в 551 году еще не была освящена соборная церковь сего монастыря, и ему еще не было усвоено достоинство Епископии. Эта икона свидетельствует о высоком искустве Византийских мозаистов шестого века, с каким они умели прочно сочетавать разноцветную мусию, и изображать ею святые лики в верхней наклонно-вогнутой части алтарного углубления, так что эти лики кажутся стоящими прямо. Эта икона подтверждает сказание историка Прокопия (VI век.) и Александрийского патриарха Евтихия (Х в.) о построении Синайской обители Иустинианом.

– Ваши слова слаще мне меда и сота.

– Внутреннее устройство здешней соборной церкви, вход в нее из паперти чрез трои двери, постановка срединных колонн ее с круглыми арками над ними, сооружение двух алтарей, одного за другим¹⁹ в виде двух волн, большой и меньшей, или высшей и нисшей, напоминают мне св. Софию в Константинополе, построенную тем же государем. Но не одна церковь, а и вся ограда здешняго монастыря сооружена при нем же. Уверяюсь в этом, как свидетельством летописи Александрийского патриарха Евтихия, так и нарядною отделкою стен и башен.

– Чем более говорите вы, тем более радуется сердце мое.

– При виде такого древняго памятника, каков монастырь ваш, невольно восхищаешься и благоговеешь.

– И особенно, когда знаешь не только век, но издателя и художников его.

– Постройка вашего монастыря, как видно из надписи над главными воротами его, кончена была в 557 году. Но внутри его, к удивлению моему, нет ни одной кельи, современной ограде и соборной церкви.

– Может быть, время разрушило их.

– Время разрушает все человеческие здания, но оставляет их обломки. Укажите же мне здесь хотя один столп, или карниз, или дверь, или окно времени Иустиниана. Церковь и ограда уцелели; почему бы не уцелеть и кельям, если бы они были? Вероятно, их вовсе не строили, потому что тогдашние старцы, по древнему чину и обычаю, жили в горных пещерах и расселинах, и только по субботам собирались в монастырскую церковь, и после воскресной службы опять уходили в свои седальницы, и безмолвницы (Καθίσματα ῆσυχαςήρια). Вероятно так же и то, что боковые приделы сей церкви в то время служили сборными горницами, – ὲξέδραι. Епископ же и причт его помещались в башнях.

– Соглашаюсь с вами; сказал Дикей.

– Я продолжал: здешний монастырь, от начала его существования до ныне, служил душеспасительным приютом для кающихся. Пора бы ему быть вместе и горнилом духовного просвещения. Не даром он стоит на рубеже Азии и Африки, и владеет богатыми имениями. Из него должны выходить мудрые старцы в Индию и Абиссинию для поддержания православия в Калькутте, Дакке, Нарингенсе и Гондаре, и для возвещения евангелия Африканским черным племенам, сидящим во тьме и сени смертней. Цель высокая! Денежные средства к достижению оной у вас есть! Остается вам предпринять два дела, по истине добрые, полезные и славные; вопервых, обязать будущего преемника Архиепископа вашего к безвыходному пребыванию в монастыре, в видах лучшего устройства его и привлечения сюда всех доходов его; во вторых, учредить здесь училище. Я бы построил его по ту сторону Синая, в лесистой и многоводной долине, Ле́джа, на развалинах Обители сорока мучеников, и сделал бы даже более: начал бы учить грамоте и ремеслам детей рабов монастырских, учредив для них небольшую школу в виде кочевья, т. е. под палатками, в той же долине, или в другом подобном месте. Древле благочестивые иноки молились о всем мире, да все будут помилованы по исправлении: а ныне они должны еще ратовать с Папистами и Протестантами, и насаждать православие везде, где Богу угодно. Отсюда явился первый пророк и законодатель Моисей; отсюда сообщено всему миру Божественное десятословие; отсюда принято всеми Христианскими церквами богомудрое творение Иоанна Лествичника. И так еще раз да изыдет слово Господне от Хорива, и правая вера от Синая в сопредельные страны.

– Ваши желания святы. Надобно, чтобы игумен и архиепископ жил здесь с нами и учредил бы в монастыре порядок, который, признаться, расстроен. Со временем же можно было бы завести и училище.

– Признание ваше вызывает мое братское соболезнование о внутреннем состоянии вашего монастыря. У вас нет ни чтецов, ни певцов, ни диаконов. Сего дня во время вечерни ризничий сам выносил выходный подсвечник, потому что пономарь изволил уйти из церкви, прогневавшись на кого-то. Хотя из этого случая я и незаключаю, что здесь каждый живет по своей воле; но сетую о неподчиненности младших старшим. А более скорблю о том, что лучшие старцы живут в Каире, где у них нет даже церкви. Простите, что я говорю правду, необинуясь. Кто кому желает добра, тот не скрывает недостатков его и советуется с ним об исправлении их.

– Если бы вы говорили иначе; то я подумал бы что вы или равнодушны к духовным пользам нашей Обители, или скрытны, или учтивы и любезны, как мирянин, а не искренни и строги, как монах.

– Сознание недостатков есть основание спасения, а исправление их – начало совершенства. Дай Бог вам пастыря мудрого, доброго и попечительного о благе вашем. Имеете ли вы в виду преемника Константию?

– Бог не оставит нас сирыми. Если его святейшество не назначит преемника; то изберет его Собор старцев.

– И обяжет его пребывать в монастыре?

– Я первый подам такой голос. Найдутся и другие единомысленные со мною.

– Да процветет ваш монастырь, как крин!

– Времена тяжкие для него прошли. Здешние Арабы сделались смирнее и сговорчивее с тех пор, как укротил их покойный Мегмет Али паша. Доходы с имений монастырских увеличились. И так можно надеяться, что будущий архиепископ проживет здесь спокойно, благословляя Бога и заботясь о благосостоянии монастыря и о вечном спасении братий.

– Ему предлежит сделать много добра, – построить новые келлии и училище, собрать сюда наилучших старцев, и учредить строгое монашеское житие, снабдевать православных в Раифе, посылать просвещенных и благочестивых иноков в Индию и Аббиссинию, и оттуда принимать чающих спасения, благоразумно употреблять богатые доходы монастыря и тем способствовать к улучшению быта здешних Бедуинов и преимущественно рабов монастырских, улучшением же поселять в них убеждение в том, что Христианская вера хороша, что основный закон ее есть любовь к Богу и ближнему, и что в сообществе с Христианами можно жить с довольством. Вы теперь с большими издержками достаете рабочих людей, когда вам нужно построить, или починить что-нибудь. Обучите же здесь детей рабов ваших разным ремеслам: тогда вы не будете зависеть от дорогого умения чужих.

– Но едва ли захотят они учиться ремеслам. Их привычка к скитальческой жизни так сильна, что превозможет и одолеет всякое заохочение их к оседлости и трудам тяжелым.

– Однако Бедуины же работают в ваших и в своих собственных садах и прислуживают в монастыре. Поверьте, что из всякого человека можно сделать все, что угодно. Нужны только время, благоразумное усилие, щедрое иждивение, и моление Богу, все совершающему и всем споспешествующему в благих начинаниях. Здешние Арабы столько веков преемственно служат вашему монастырю. Значит в них есть родовая привязанность к этому кормителю их. Воспользуйтесь ею; начните лучше снабдевать здешних вдов и сирот, и тех Арабов, которые поступают в монастырь на служение; приманите детей их под ремесленные шатры мягким хлебом и отеческим попечением о них. Таким образом вы возродите и переобразуете их.

Этим я кончил разговор и ушел в свою келью.

15. Четверток.

На другой день ризничий о. Виталий, как земляк²⁰, пригласил меня и дружину мою к себе на завтрак и угостил нас, чем Бог послал. Я твердил ему тоже, что и Дикею. Он соглашался со мною и крепко скорбел о расстройстве монашеского жития в монастыре. «У нас, – говорил он заикаясь немного и часто повторяя то есть, – нет ни начальства, ни подчинения; каждый монах живет, то есть, по своей воле: хочет, идет в церковь, не хочет, нейдет; некоторые определяются в монастырь для того только, чтобы то есть нажить несколько сот пиастров от поклонников и от замены положенной каждому водки деньгами, и потом уходят в другия Обители; а ссоры и разделения то есть братий суть неизлечимые язвы; Дикей наш, как Английский подданный, имеет своих клевретов, то есть соотечественников, которые ни мало не слушают нас, то есть, старших. Поверите ли, монастырь наш поддерживается полуумными; то есть, как бы не простец Исаия, так бы не кому было то есть варить кушанье; как бы не помешанный в уме Петр Кутуруси, так бы не кому было, то есть, читать в церкве; как бы не Аркадий сумазбродный²¹, так бы не кому было, то есть, обшивать нас. Я, то есть, ризничий, я – и пономарь, я и церковь мету. Вот до чего мы дожили, то есть, по грехам нашим.» – Больно было слышать такую правду.

Так как я намеревался отслужить сряду две обедни в Приделе купины и в Соборе в следующую субботу и воскресенье; то попросил ризничого приготовить все потребное к священнодействию. Он, видав мое служение в Одесском монастыре, предложил мне осенять дикирием и трикирием; но я не принял его предложения, отговариваясь тем, что в чужой монастырь не ходят с своим уставом. Напрасно старец упрашивал меня священнодействовать по Одесски и тем утешить братий, давно не видавших архиерейского служения. Воля моя была непреклонна. Я согласился только надеть митру. Виталий уступил моей настойчивости и обещался приготовить самую лучшую утварь и ризницу. По поводу сего обещания зашла речь о сокровищах монастырских. Ризничий не похвалился ими, то ли по скрытности, то ли по правде, и примолвил, что предшественник его, во время долговременной болезни своей, говаривал ему, что некоторые сокровища закладены им в стене, но в какой, не сказал сего и с этою тайною скончался. Веря и не веря земляку, я замолчал, мало пожалев о том, что он не хочет, или затрудняется показать мне старинные сокровища. А не велико было сожаление мое, потому что я не чаял найти слишком древних, священных вещей, зная из истории Синайской обители, что эти вещи в начале XI века отданы были клеврету Египетского Султана Хакема Гагиатию, дабы он не раззорял пустынного убежища отшельников. После же этой утраты св. обитель, в тяжкие времена крестовых походов и в последующия за ними, не могла обогатиться, и едва существовала милостынями. При том, известная долговременная тяжба Синайских архиепископов с Александрийскими патриархами была весьма убыточна для ней. А Российские Венценосцы жаловали ей одни милостынные грамоты. При Алексие Михаиловиче был в Москве Синайский архиепископ Анания; но сей Государь не любил его за любочестие. А кого не любят, того и нежалуют ни деньгами, ни вещами. Приношение же царей, Иоанна, Петра и Софии, имянно, среброкованную раку для мощей св. Екатерины я видел в 1845 годе.

17. Суббота.

Сего дня утром Господь сподобил меня отслужить литургию в Приделе неопалимой Купины. Жертва хваления принесена была мною с благоговением и в велией тишине духа.

Пред вечернею посетил меня начальник военного отряда Египетского, состоящего из ста пехотинцев, которые живут под палатками не далеко от монастыря. Скучно мне было с этим пороховым человеком. Отряд его прислан Аббасом пашею с год назад. Он тут нужен; ибо содержит Бедуинов в страхе и монастырю не причиняет никакого ущерба. В Каире я слышал от Дикея о. Анастасия, что поводом к водворению сей военной стражи послужило желание помянутого Паши посетить Синайский монастырь, и, если понравится его местность, построить близь его дворец. Старцы пугаются такого властного и шумного соседа. Но, вероятно, он не переселится к ним и не нарушит их безмолвия, потому что близь Каира строит себе приют в чаянии прожить долго в пустынном месте. Синайский монастырь так скуден пресною водою и находится в таком нежарком поднебии, что Паша едвали захочет переместиться туда.

Вечерню правили в Соборной церкве. Петр Кутуруси читал псалмы чрезвычайно скоро, но ясно и внятно, читая же непрестанно озирался на право и на лево, как полуумный. По благословении хлебов все старцы а мы поклонники вышли из церкви и сели на скамье прямо против входа в нее под тению виноградной лозы. Тут нам, сперва, подавали на блюде тонкие ломтики благословенных хлебов, намоченные благословенным вином, потом подносили водку и финики. Каждый брал и вкушал предлагаемая. Наконец тут же все мы отслушали малое повечерие. Этот обычай, как новость, понравился мне. А виноградная лоза тешила мои очи. Она, как деревцо, взвилась высоко и по деревянной решетке раскинула свои ветви к церкве. Грозды на ней уже наливались соком. Их берегут в сетках до праздника св. Екатерины и в навечерии его, по благословении хлебов, срезывают и вкушают.

18. Воскресение.

С восходом солнца заблаговестили к обедне, и когда я пошел в Соборную церковь, зазвонили во все колокола. Их гул громко и приятно раздавался в горах. У входа в святилище ожидали меня четыре служащие иеромонаха и иеродиакон мой. Тут я надел на себя цветную мантию. Началось наше торжественное шествие к алтарю при пении величания Богоматери: Честнейшую Херувим и пр. По предначинательном молитвословии и после лобзания Св. икон все мы вошли в алтарь чрез царские двери и стали облачаться. Нам поданы были очень хорошия штофные фелони старинные, разного цвета. Дорогая митра, унизанная жемчугом и драгоценными камнями, не пришлась мне по голове; и ее заменили другою, менее ценною. Из утвари более понравились мне две старинные кадильницы сребренопозлащенные, в виде Готических колоколенок, с резьбою и пирамидальными стрельчатами в три яруса. Они по обеим сторонам Св. трапезы висели на длинных цепочках, утвержденных в потолке, и, как маятники, качались мерно от востока к западу, и обратно, наполняя алтарь благоуханием росного ладана. Нигде на востоке, кроме Синайской обители, я не видал такого возношения фимиама. Эта особенность веселила меня много. А прекрасный алтарь, весь убранный мрамором с темносиними жилками в виде ряби струй, украшенный велелепною мусийною иконою преображения Господня, и уставленный мраморною ракою Св. великомученицы, многоступенным горним местом в виде полукруга, св. трапезою и жертвенником, кои с отменным искуством облицованы многоценною костию черепахи с узорами из перламута, показался мне чертогом, по истине достойным того, чтобы в нем совершалась Вечеря Господня. Последование сей Вечери было обычное, по чину св. Иоанна Златоустого. Во время чтения Апостола кадило на длинной цепочке качалось за престолом. Херувимскую песнь и Причастен пел о. Кирилл по Гречески, не в нос, таким чистым и нежным тенором, и с таким неподражаемым искуством, что все мы заслушались и усладились. Здесь еще лучше, чем на Афоне, я почувствовал и понял красоты Греческого пения церковного, которого отличительные свойства суть: мелодия одного сладкопевца (solo), непрерывная постепенность перехода тонов в тоны с помощию полутонов и разливной трели и роскошная кудрявость, состоящая в том, что голос извивается около главного тона, снизу вверх, и сверху вниз, без наших скочков, на подобие плюща, въющегося по стене, или около дерева. О. Кирилл, как новый Кукузелли, достоин петь пред царями. Бак жаль, что его сильное дарование и удивительное искуство остаются, и быть может, навсегда останутся неведомы православному миру! Так как ему знакома Европейская музыка; то он с помощию скрипки, послушной перстам его, мог бы переложить Греческие напевы на наши ноты и таким образом познакомить нас с красотами и витиеватостию Греческого пения церковного, о котором у нас не имеют понятия, или говорят с презрением, слыхав неискусных певцов в Одессе, или Таганроге, в Цареграде, или Иерусалиме.

После обедни мы приложились к св. мощам, сохраняемым с особом ковчеге. Их много, но целых нет ни одних. Записываю для памяти: чьи и какие частицы составляют нетленное сокровище Синайской обители.

1. Часть одного младенца, избиенного Иродом.

2. Частица мощей Предтечи крестителя Иоанна.

3. Косточка Апостола Варнавы, ручная кисть Апостола Луки, косточка Апостола Варфоломея.

4. На одной серебреной, круглой дощечке утверждены частицы мощей, Апостола Иакова брата Господня, Апостола Филиппа, св. Ермолая, и св. мученицы Параскевы.

5. Косточка св. Архидиакона СтеФана первомученика.

6. Кисть ручки с тремя перстами св. великомученика Георгия, и четвертый перст особо.

7. Глава и кисть ручки св. великомученицы Екатерины.

8. Кисть левой ручки с четырьмя перстами св. великомученицы Марины.

9. Ребро и две большия кости св. Феодора Тирона.

10. Большая кость св. Феодора Стратилата.

11. Кость и ребро св. великомученика Прокопия.

12. Ребро св. мученика Прокопия.

13. Ребро и кость св. мученика Трифона.

14. Перст св. мученика Кириака.

15. Косточка св. мученика Харлампия.

16. Косточка св. мученицы Кириакии.

17. Кость св. мученицы Евдокии.

18. Частицы св. сорока мучеников.

19. Кисть руки с тремя пальцами того избранника Божия, который, во время снития благодатного огня у врат Иерусалимского храма, соскочил с ближней кровли, и исповедал имя Христово.

20. Косточка св. Марка нового мученика Смирнского.

21. Косточка св. Пантелеимона целебника.

22. Косточка св. Дамиана бессребреника.

23. Частицы мощей Константина и Елены.

24. Часть главы, перст, и косточка св. Василия великого.

25. Челюсть без зубов св. Иоанна Златоустого.

26. Косточка св. Вукола Епископа Смирнского.

27. Часть главы и косточка св. Михаила Епископа Синадского и кисть его шуйцы в серебряном окладе.

28. Косточка св. Власия.

29. Челюсть с зубами, св. Иулиты.

30. Кость св. Леонтия.

31. Кость св. Мины. (Праздн. 11 Ноября).

32. Кость св. Трифона.

33. Кость св. Иоанна Кущника.

34. Ребро св. Ефрема Сирина.

35. Частица св. Евфимия великого.

36. Две косточки св. Иоанникия великого в серебреном окладе.

36. Часть челюсти св. Феодора.

38. Кость св. Вонифатия.

39. Частицы мощей неизвестных Святых в серебреной книжице и в двадцати слишком влагалищах малых, кои достались но смерти разных Синайских монахов²².

Вместе с сими нетленными останками сохраняются:

а) Девять крестов серебреных с животворящим Древом, разной величины. Части сего древа малы.

б) Крестик из древа св. Ап. Андрея первозванного, и в нем частица мощей Апостола Филиппа.

в) Крест серебреный с мощами.

г) Крест серебреный с камешком от Голгофы.

д) Камешек от св. Голгофы.

е) Маленький кусок камня из Вифании с того места, где Марфа сретила Господа.

ж) Панагия св. Василия великого.

з) Еще две Панагии серебреные, одна с животворящим Древом и мощами, а другая с образом Благовещения Пр. Богородицы.

Пока прочие лобызали все эти святыни: я скрестив руки на груди стоял не много поодаль от них и тайно молился:

«О, святые угодники Божии, звезды на тверди церкви православной, зрящие во свете Божием все наши нужды, скорьби, воздыхания и прошения, молите Бога о нас грешных. И вы страстотерпцы и мученицы, в день страшного суда, явите Господу все раны ваши и скажите ему: ради страстей твоих святых и мучений наших помилуй Господи грешного Порфирия.»

Как только мы вышли из церкви; тотчас поднято было монастырское знамя с багряным крестом среди начальных букв имени св. Екатерины в белом поле, и началась пушечная пальба. Знамя равевалось на северном углу ограды у придела Иоанна Богослова; и тут же близко с северной стены стреляли из пушек. Эхо выстрелов долго, оглушительно и страшно гремело в горах. Каково же было здесь эхо тех громов, тех сотрясений гор, и тех подземных гулов, какими сопровождалось возвещение закона народу Израильскому! Не даром сей народ трепетал и просил Моисея, что бы он один беседовал с Богом.

19. Понедельник.

Израильтяне, во время пребывания своего на Синайском полуострове, собирали небесную манну по субботам. А мне древесную манну принес садовник монастырский в понедельник вечером. Однако он до восхода солнца собрал ее крупинками в своем собственном саду в Уади Насб, что́ на юговосток от монастыря, с день ходьбы. Желая сберечь приношение его, я завернул в бумажки каждую крупинку отдельно²³, завертывая же распрашивал его о садах Синайских. По словам сего Араба в долинах соседней горы Ель-Фрейи ростут абрикосы, миндали, гранаты и виноградники, кой принадлежат Бедуинам Фрейхитам. В Уади Ледже в монастырских садах нет винограду, но за то есть груши, маслины и тополи; в глубокой юдоли, Фоле (где подвизался Иоанн лествичник) водятся гранаты; у монастырька св. Безсребреников густится масличная роща, а в Раифе огромный сад финиковый. И так растительность на Синайском полуострове значительна; и он не так пуст, как обыкновенно представляют его ученые и путешественники.

20. Вторник.

За деревами на Синае ухаживают Арабы, а о самих Арабах заботится тамошний монастырь. Свободным из них он платит деньги за доставку потребных для него вещей и съестных припасов, и предоставляет право возить и отвозить поклонников, а рабам своим дает насущный хлеб, и еще по девяти аршин полотна и Бѝсти²⁴ каждому на год. Когда у какого раба родится младенец мужеского пола; мать приносит его к монастырю и поднимая вверх на руках своих, кричит: «отцы святые! благословение от Бога! раб родился вашему монастырю; давайте ему хлеб.» Эконом тотчас отпускает ей для новорожденного кусок полотна, хлеб, и немного кофе и сахару. В случае смерти раба монастырского выдается на него саван с мылом. Когда в св. Обители израсходуется весь хлеб; тогда старцы приглашают Шехов для освидетельствования складочных клетей, и потом посылают их в Каир за зерном. – Бисти носят не только Синайские Бедуины, но и монахи. Они обыкновенно надевают ее в дороге и тогда, когда являются к гражданскому начальству по каким либо делам. О всем этом говорено было сегодня у о. эконома, угощавшего нас не пышным завтраком. С нами разделял хлеб и соль один ветхий старец, который некогда торговал в Индии и Таганроге. Он чистым русским языком и с чистейшими слезами говорил нам, что все богатство, какое он стяжал в мире, состояло в неправдах и обманах, в объядении и пьянстве, в любодеянии и забвении Бога, и что все эти богатые стяжания потерпели кораблекрушение у скалы Хоривской. Благословенное кораблекрушение! – примолвил старец, кивая головою; – благословенная скала! Благословен Бог, приводящий грешника чрез житейское море в тихое пристанище спасения!» Эта искренняя исповедь в устах инока, убеленного сединами уже редкими и источавшего святую воду из очей своих, тронула всех нас до глубины души. А румянец, пылавший на белых ланитах его, свидетельствовал нам о победе его воли и благодати над бурными страстями.

С 23 по 29 Июня.

По вечерам хаживали к нам в гостинницу о. Исаия и Петр Кутуруси. Первый простодушно расказывал нам, как он на пути в Синайскую обитель в Газе вкусил чужой плод, привезенный из Нигриции, как накопил несколько десятков Испанских талеров единственно для того, чтобы пред смертию завещать их монастырю на поминовение души своей, в как из Дамаска приходил к нему родный брат его, и обманом заменил эти талеры новыми пятилевниками Турецкими, в четверо менее стоющими, уверив его, что каждый пятилевник равняется талеру. Вторый занимал нас изустным чтением избранных стихов Омира со всем восторгом Еллина, для которого Илиада и Одиссея слаще меда и сота. Сказуя стихи, в которых Поэт богов и героев представляет Аполлона, подобно ночи сходящего с Олимпа в стан Еллинов с колчаном и луком,

Φὅιϐος Α᾿πόλλων

Βἧ δὲ κατ᾿ Ο᾿λύμποιο καρήνων χωόμενος κῆρ,

Τόξ᾿ ὤμοισιν ἔχων ἀμφηρεφέα τε φαρέτρην.

Ἔκλαγξαν δ᾿ ἄρ οϊστοι ἐπ᾿ ὥμων χωομένοιο,

Αυτοῦ κινηϑέντος ὄ δ᾿ ἤιε νυκτὶ ἐοικῶς.

Ἕζετ᾿ ἔπειτ᾿ ἀπάνευϑε νεῶν, μετἀ δ᾿ ἰὀν ἔηκεν.

Δεινἡ δέ κλαγγἠ γένετ᾽ ἀργυρέοιο ϐιὁἵο.

Iliad. I. 45.

Кутуруси произносил слова, ἔκλαγξαν δἄρ ωϊστοι... δεινἡ δἑ κλαγγἠ... ἀργυρέοιο ϐιο῀ιο... с таким протяжным пением и дрожанием голоса, что нам слышалось свистание летящей стрелы Аполлона, и дрожание тетивы его серебряного лука. Другим выразительньм тоном он читал те стихи Омира, в которых Афина (Минерва) поощряет Диомида сражаться с Троянами, и поощряет такими речами, в коих часто слышится звук тр, каким земледелец в Греции понукает вола при пахании.

Θαρσῶν νῦν, Διόμηδες, ἐπὶ Τρώεσσι μάχεσϑαι.

Ἐν γἀρ τοι στήθεσσι μένος πατρώϊον ἧκα

ἂτρομον....

Iliad. V. 125.

Произнося же стихи, где Поэт-слепец рисует картину сгущенного строя Еллинов, в полном вооружении ожидающих Троян и Эктора,

. . . . . оἲ yἀρ ἄριςοι

κρινθέντες Τρωἀς τε καὶ Ἒκτορα δῖον ἕμιμνον,

φράξαντες δόρι δоυρἰ, σάκος σακέϊ προϑελύμνω,

ἀσπἰς ἅρ ἀσπίδ᾽, ἔρει δε, κόρυς κόρον, ἀνέρα δ᾽ ἄνήρ

Iliad. XIII. 30.

отшельник приходил в такой восторг, что в столпах, поддерживающих крыльцо гостинницы, видел воинов, примыкал к ним плотно и протягивал свои руки и пальцы, как копья. В иной раз он говорил такую чепуху о построении и кончине миров, о таинственных силах души, о путях громов и молний, и тому подобное, и-так быстро и темно, что разве подобный ему полуумный мог бы понять его.

В Синайском монастыре доживает большой век свой один старец из Болгар. Он уже едва едва бродит с костылем, и помнит только Елисавету Петровну и матушку Екатерину Алексеевну, при которой Бог судил ему поступить на службу в наше Христолюбивое воинство. Душа его вся в Боге.

Вот какие люди живут на конце православного мира, у подошвы маститого Синая!

30. Пятница.

На запад от сей горы Божией, у берега Чермного моря блестит малая, но драгоценная жемчужина, одна из тех, кои составляют дольную койму православно-кафолической церкви: это – малое христианское общество в городке Раифе. Желая видеть сие общество и соутешиться с ним одною верою в единого Бога и Господа и Духа животворящего, Троицу святую, которой единосущие, нераздельность и Ипостасную особность изображает собою единая вода в Чермном море и в двух заливах его, обтекающих Синайский материк, я со всею дружиною моею решился съездить туда. Решимость моя усиливалась любознательностию. Хотелось увеличить свои понятия об уголке земли, о котором упоминается в Библии и истории церковной почти на первых страницах их. Под влиянием таких побуждений путешествие в Раифу было задумано и условлено с Бедуинами так, чтобы нам съездить туда и возвратиться в монастырь двумя разными дорогами, именно, чрез Уади Хебра̀н, и Уади Слих.

Пред восходом солнца Шех Салех прибыл за нами с одинадцатью верблюдами и их погонщиками. Обычные споры Бедуинов при вьючении горбатых животных продолжались более ста минут. Посему мы двинулись с места уже в семь часос, и проехав Рахийскую долину, спустились чрез Накб Хау в знакомую Уади Слаф. Было весьма жарко. Солнце палило нас не менее, как и того черного козленка, который заблудился в этой Уади. Бедненький, он как только увидел нас из-под смерчия, заблеял жалобно и побежал за нами. Некогда и некому было призреть его; и он исчез между смерчиями и маннами, и остался на злачной пажити. А мы из Уади Слаф поднялись по дурной каменистой стезе на так называемый Накб, т. е. тесный взъезд, ведущий в долину Хебран. С темени его представилось дико-величественное зрелище. Направо возвышались к небесам и понижались к Чермному морю утесы за утесами и скалы за скалами многоребристого Зербала; налево толпились отроги и холмы угрюмой горы Хау; впереди глубилась стропотная и страшная дебрь Хебранская: и все это освещено было ярким полуденным солнцем так, что золотистый отлив лучей его с тенями и разными цветами гор составлял игру, неуловимую воображением самым восприимчивым. Налюбовавшись этою громадною и великолепною картиною, я на своих ногах стал спускаться в глубь дебри Хебранской, или точнее, перепрыгивать с камня на камень, скользить по крутоярьям, укладывать ступню в ступню в узких тропинках, протоптанных верблюдами, и то щипком, то на пятках и цыпочках проходить по острым камешкам и кремешкам. В начале спуска замечены были мною две Синайские надписи, вырезанные слегка на придорожных камнях гранитных. Они мимоходом начертаны были безвестным путником, когда-то ходившим либо с Синая в Раифу, либо из Раифы в Фаран. Ни время, ни бедуин, ни снег, ни дождь не изгладили сих таинственных письмен. Занимательны они; но гораздо занимательнее самая дебрь Хебранская. Она нага, дика, глубока и стремниста. Дождевые потоки изрыли ее и навалили в ней груды камней. Скалы ее – разноцветны: сини, белы, черны, особенно там, где она становится узким ущелием, и где дождевая вода соскакивает с отвесной скалы у дороги. Миновав это ущелие, мы скоро очутились на ровном ложе Хебрана, и не много ниже родника воды расположились ночевать у отвесной скалы на крупном песке, после утомительной езды в продолжении девяти часов с четвертью.

Июль.

1. Суббота.

Каждый месяц года есть маленький выдел безконечной вечности. А ежемесячные записки мои суть маленькие выпуски души моей бессмертной. Начинаю седьмый выпуск. Заглавным рисунком его послужит долина Хебранская.

Утро в Хебране.

Настал шестой час первого Июльского дня. Верблюды под нами пошли. Позади нас солнце озарило две-три маковки окрестных гор; но в долине, где мы шагали, еще лежали тени.

Едем. Долина становится у́же и у́же. Ее каменистые холмы с обеих сторон сближаются, как будто хотят что-то уберечь от жаркого солнца, или от палящего ветра.

Едем. Наши верблюды мимоходом ощипывают мягкие верхушки Тарф. Я присматриваюсь к сим деревам. Они по песку стелют свои корни и нижние стволы; и из этих настилок выростают новые побеги. Это напоминает мне те рощи на островах тихого океана, в коих ветви древесные сами собою склоняются к матере своей земле, и укоренившись в ней, дают от себя молодые побеги, которые выростают деревами, и в свою очередь таким же способом образуют новые теннолиственные своды.

Едем. Слева нам светит небесный Ча̀сон. Смотрю на искуственного указателя его и насчитываю восемьдесят минут от начала отправления нашего с ночлега. Потом гляжу в долину: она не много расширяется; ее холмы кажутся миловиднее; появляются финиковые пальмы, и между ними из земли выходит пресная вода и тихо катит струи свои у подножия скал. Мы приветствуем ручеек любезно, улыбаемся ему и пьем его сладчайшую влагу. Пьют ее и бедуины и верблюды.

Едем далее. Увеселение наше – ручеек исчезает, но скоро опять появляется уже разливным потоком. Его приосеняют пальмы и черные пилатики. Мы от радости спешиваемся, пьем сладкую воду, умываемся ею и опять садимся на ходящие горбы. Поток нас перегоняет, и то бежит по земле, то прыгает чрез мелкие камни, журча и шумя, потом вдруг скрывается под землею. Я еду и думаю: «так благодать Божия в сытость напоевает жаждущую спасения душу, потом оставляет ее на время, опять появляется и действует в ней сильнее, и опять утаевается на время. Так избранник Божий порой является в мире и благодеет ему, порой скрывается, по безмолвии же снова показуется, как обильный поток благодати и мудрости, и наконец переселяется в небо.»

Когда мы въехали в одну котловину Хебранской долины, где снова явился поток под сению финичий: Салех остановил моего верблюда и сказал мне: «побудем здесь до вечера и переждем разгар палящего ветра, который бушует теперь в поле. Там он задушит и нас и верблюдов.» В ответ я спустился с своего горбуна и укрылся под сухими ветвями финиковой пальмы, густо склонившимися долу по ее чешуйному стволу. Прочие расположились под другими пальмами. Близь нашего кочевья поток низвергался с большого лежащего камня и у подошвы его образовал ставок.

Итак вот что берегут стесненные холмы и скалы Хебранские, – сладкую воду! На Синае все укрывается от жгущего солнца, – и певчая птичка, и юдольная травка, и кустик иглистый, и дерево хвойное, и пальма чешуйная, и бедуин сухоребрый, и вербюд некрасивый, и пресная влага.

Глубока долина Хебранская. По обеим сторонам ее тянутся каменные холмы непрерывными, ломаными линиями. В эти холмы Всехудожник вставил разноцветные полосы, широкие, узкие, прямые и косвенные. В их расселинах висят колючия лозы с крупными капорцами. У подножия скал и утесов зеленеют иглистые смерчия. При потоке качаются тонкие и черные пилатики, и ростет жесткая о́сокорь. В ином месте кустятся хвойные Тарфы, в другом особятся иглистые акации; здесь толпятся высокие пальмы, а везде ростут разные злаки. Бедуины знают названия каждой травки-муравки. А длинноухия козы и горбатые верблюды питаются ими без этого знания. Приятно ехать по такой долине. Синай – мне рай!

Полдень в Хебране.

Минули три с половиною часа по полудни. Настала пора перекочевания. Бедуины начали вьючить верблюдов. Мы умыли свои горячия лица, напились холодной воды и снарядились в путь дальний.

Едем. Под нами бежит резвый поток. Невежливые верблюды топают ногами по воде. От нее летят брызги и сгоняют с них мух.

Едем. Нас перегоняет поток. Его клетчатая ткань на песчаной канве переплетается с камешками. Приятно смотреть на этот живой узор.

Едем. Поток низвергается с высокого камня и образует немелкую за̀водь. Смотрю: один бедуин погружает в нее сухую ветвь финичия. Спрашиваю: для чего? Отвечают: для того, чтобы чистить ею длинное горло верблюда, когда в нем заведутся пиявки.

Едем. Поток скрылся. Куда он струится под горячею землею? Бог весть. Жаль было расстаться с ним.

Едем. Конец горам и нарядной Хебранской долине! Пред нами развернулась пространная, песчаная равнина, Ка̀а, Библейская Рафа-ка, с которой древле Израиль прошел к горе Божией, Синаю. В передней дали белела гора. Протягаясь с севера на юг, она заслоняла от нас Чермное море и берег Африканский.

Шагаем поперек Каайской пустыни прямо к сему морю. Солнце палит нас. Жгучий ветер, как пламя из печи, обдает нас. От жара и жажды изнемогает бренное тело, данное душе в товарища на пути бытия.

Шагаем по той же пустыне. Солнце село за горами, там, где подвизались Павел и Антоний. А знойный ветер дует пуще и пуще.

Мы удвоили шаги. На небе показалась четверть луны и засветились многия звезды. Одна из них полетела с своего места. Полет ее заметил проводник мой и сказал мне: «монах пал с неба.» Я подивился странному поверью бедуина.

Потускла луна. Ярче заблистали горния светила. Между ними я указал проводнику своему большую медведицу и спросил его: как вы называете это созвездие? «Скорпионом» отвечал он.

Меня объяла дремота. Едва держусь на верблюде, и когда открываю глаза, вижу впереди какое-то одинокое дерево. Поезд мой приблизился к нему и остановился. Оказалась акация. На ней было более шипов, чем листьев. Тут мы расположили стан свой и крепко заснули, палимые пламенным ветром.

2. Воскресение.

А пробудились прохлаждаемые веянием с моря. На простывших часах моих стрелка показывала начало пятого часа. Закипел самовар. Начались проворные сборы в дорогу. Благовонный чай выпит. Верблюды пошли в Раифу, до которой оставалось верст десять. Солнце показалось из-за вершины Зербала. От нас потянулись длинные тени и двигались словно Гасконцы на высоких ходулях. Скоро мы взъехали на глинистую привысь Каайской равнины, покрытую безчисленным множеством бугров и выпуклин, кои казались мне гробами похотения Израильтян. Среди этой привыси тянется к Раифе широкая лощина с руслом дождевого потока, наполненная манновыми деревами. По ней мы шли торопко. Арабы называют ее Со́ра ель-Абте́й. В этом названии слышится отголосок предания о Набатеях, которые, по сказанию Диодора Сицилийского, жили на берегу Чермного моря.

По выходе из Абтейской лощины мы ясно увидели Раифу. Несколько серых домиков, разделенных на две части, и налево от них приземистое укрепление, а направо остовы раззоренных хижин, словно надгробные памятники Турецкие, вот что представилось взорам и жадному любопытству на самом берегу Чермной пучины.

Христиане Раифские были предуведомлены о нашем приезде, и потому встретили нас у Синайского подворья. Все они были в длинных белых рубашках и в красных Фесах. Благословляя их, я заметил, что у одних лица – Греческие, а у других Еврейские. У крыльца подворья приветствовал нас достопочтенный иеромонах о. Мелетий, как старец, который уже не зрит на лица людские, потому что чает скорого вселения в ликах Ангельских. Голова его скривлена к правому плечу после падения с верблюда. В правом глазе его, черном как уголь, (левый лопнул от болезни) выражались ум, благость и спокойствие души.

По желанию моему о. Мелетий провел нас в церковь св. Георгия, построенную на дворе монастырского приюта. Приложившись к святым образам и к престолу, я внимательно осмотрел сие малое святилище. Оно весьма бедно, но чисто. Антиминс освящен Антонием епископом Коломенским в 1713 году. Очевидно, его вывез из Москвы какой-нибудь Синайский монах, собиравший там доброхотные подаяния. Иконостас в церкве сооружен из простого дерева. Работа его не художна; но занимательны резные украшения на нем. В нижнем ярусе, под местными иконами, нарезаны большие пауки морские, так называемые каракатицы, а в верхнем – разные рыбки, под крестом же, водруженным на иконостасте, змейки. Все это сработал отец нашего Ханны, скон чавшийся от угрызения змеи, назад тому лет двадцать. Богослужебные книги на Арабском языке все рукописные. – Раифская церковь бедна внутри, убога и снаружи²⁵. Она, в виде дома с плоскою крышею, складена из морских окаменелых растений и раковин, пополам с камнями. Свет проходит в нее чрез три малые окна, помещенные в верхней части северной стены.

Напротив сей церкви стоит хижина о. Мелетия на двух приземистых каменных столбах. Мы зашли к нему, и посидев не долго, переместились в соседний дом, построенный на самом берегу моря. Тут нам было просторнее и веселее. Скоро пожаловал к нам пастырь Раифян и пробыл у нас до обеда.

Поскольку от маститых старцов, как хранителей старинных преданий и всего, что они видали, слыхали и делали сами, можно узнать многое полезное, или занимательное; то я приступил к о. Мелетию с распросами о разных предметах. Наша беседа подобилась плетению вервия из различных нитей.

– Мал ваш город, – заговорил я, – но древен и известен в истории Церкви со времени избиения Раифских отцов.

– Старец молвил: древнее его должен быть тот, которого развалины находятся на берегу моря в двух часах ходьбы отсюда, южнее.

– Как он называется?

– Райя?.

– Были вы там?

– Был, и судя по уцелевшим основаниям зданий полагаю, что там была крепость у. заводи, которая так глубока, что суда могут становиться почти у самого берега. Там есть колодец с сладкою водою. Ею поныне снабжаются корабли.

– Почему же вы думаете, что Райя древнее Раифы?

– Должно быть так. Ибо у тамошней удобной заводи и у пресной воды торговые люди в начале могли поселиться охотнее, чем здесь, где нет пристани близко, а до хорошей воды далеко.

– Однако и здесь возникло же поселение, не смотря на эти неудобства!

– Возникло, но позднее; и я объясню это вот как. Поскольку к Райе весьма близко подходили суда и поскольку морские разбойники, или неприятели какие раззорили ее; то жители, не желая более подвергаться опасностям, поселились у здешняго мелководного берега, дабы в случае появления врага вдали можно было им спасаться в горах. Самое название Раифа, вероятно, произошло от Райи. Но когда случилась такая перемена; незнаю.

– Не должно ли думать, что оба эти селения возникли в одно и тоже время, и что Райя была только пристанию Раифы, как Маюм был пристанию Газы?

– Не думаю. Ибо отсюда до Райи далеко. А где видано, чтобы торговая пристань находилась вдали от своего города? И почему бы Раифяне захотели становить свои суда и принимать чужия в таком месте, которое отстоит отсюда на два часа ходьбы, тогда как здесь ближе есть другая удобная пристань, вот, у той песчаной косы, которую вы видите из окон?

– Я не знал о существовании этой пристани. Указав ее, вы подали мне повод к более верным соображениям. Теперь я думаю, что Райя и Раифа, с самого начала построения их были отдельными городками. Туда привлекла отважных торговцов хорошая пристань и сладкая вода вблизи моря, а сюда приманила расчетливых купцов такая же пристань – тем более, что мелководный берег защищал их от нечаянных нападений с моря; здешние же серные ключи в финиковой роще могли доставлять им доход от больных, которые, вероятно, пользовались ими в старые времена, как пользуются ныне. Что касается пресной воды; то маленькое удаление ее от здешняго берега препятствовало неприятелю долго держаться здесь, а для жителей Раифы не могло быть тягостно. Ничего определенного не могу сказать вам о произхождении Райи, о которой в первый раз слышу: о Раифе же думаю, что она основана была Финикиянами в незапамятные времена, и возобновлена в царствование Соломона, который вместе с Тирским государем Хирамом учредил торговый флот в восточном заливе здешняго моря и посылал его в Офир.

– Докажите ваше мнение.

– Здешнее селение имеет два названия, Тур и Раифа. Оба звучат по Финикийски. Первое напоминает Тир; второе изъясняется подобными названиями Финикийских городов и местностей, и из Финикийского языка. Нынешняя Лаодикия в Сории древле принадлежала Финикиянам и называлась Рамафа̀. У берегов Ливии был остров, который по Финикийски именовался Самафа̀. Слышите, как оканчиваются эти названия, – звуком фа. Тот же звук слышится и в имени, Раифа. Стало быть это имя – Финикийское. Для большей несомненности припоминаю и то, что Финикияне, по древнейшему преданию Персов и Греков, перешли в Сирию с берегов Чермного моря за 2200 лет слишком до рождества Христова, и что их страна, начиная от Акки до Лаодикии и далее, называлась Рабафа, что значит, великая или пространная. Это название они приложили и к здешней обширной равнине, и по ней именовали здешнее селение свое, Рабафа̀. Из сего же имени, по мягкому выговору Греков, образовалась, Раифа. Итак название здешняго городка заставляет думать, что он основан был Финикиянами. Тоже должно думать и о. Райе. Ибо и это название звучит по Финикийски. Но моему мнению, оно переделано из Ра̀бы. Вот тому доказательство. На противоположном берегу здешняго залива, между монастырем св. Антония и Суэсом, находятся развалины, кои доныне, по выговору Коптов, называются Ра̀бе. Там, – по сказанию Александрийского патриарха Евтихия, – Иустиниан построил монастырь. Рабе в хронографе сего патриарха пишется так, что ученые Арабы произносят это слово, то Ра̀йбе, то Ра̀йе. Это же самое место в старинных списках Коптских епархий значится под именен Райи. (Оно состояло в ведомстве епископа Кольсумского). Если же Африканскую Ра̀бу умягченно произносили, Райя; то и Синайскую выговаривали так же. А ежели Райя есть то же, что Раба; то сие название обнаруживает Финикийское произхождение соседки здешняго селения.

– Любопытны ваши толкования; сказал о. Мелетий.

Я устремил взор свой к песчаной косе, у которой находится Раифская пристань, и спросил собеседника:

– Как глубоко море у здешней пристани?

– Около пяти сажен.

– Что за-домик стоит там?

– Кофейня. В ней забавляются мореходцы и наши.

– Близь вашего селения находятся остатки крепости. Не знаете ли вы, кем она построена и разрушена была?

– Ее строил Султан Селим, покоритель Египта, а разрушило время, после того как Турки покинули ее.

– С дороги я видел какие-то развалины по правую сторону Раифы. Что такое было там?

– Арабская деревня, в которой жили Бени-Сулейман. Это племя ныне ослабело, потому что многие умерли от последней чумы, другие переселились в Гжас, откуда требуют наследия своих отцов и дедов, остальные же покинули деревню, и перекочевывая в соседних местах, занимаются рыболовством. Они доставляют в наш монастырь соленую и жареную рыбу, и за нее получают ежегодно около трех тысяч пиастров. Когда приезжают сюда поклонники; Бени-Сулейман берут часть платы с проводников их, или подставляют им своих верблюдов.

– Правда ли, что они почитают Соломона наравне с Магометот?

– Не знаю. Не слыхал.

– А где здесь показывают руку Моисея, отпечатленную в скале?

– Не слыхал и этого, и по преданию знаю только то, что здесь находился Элим, в котором, по свидетельству св. Писания, Израильтяне нашли двенадцать источников и семьдесят стелехов финиковых. Впрочем ныне существуют только шесть источников, да и в тех вода весьма горька; фиников же в монастырском саду считается десять тысяч. Так они умножились после Моисея!

– Не может быть, чтобы здесь находился Элим. Ибо в священном Писании ясно сказано, что Израильтяне с этого места пошли к морю. Поскольку же Раифа и сад монастырский находятся у самого моря; посему никак нельзя признать их за Элим.

– Так гласит предание.

– Правда, это предание весьма древне; ибо его выразил еще Козма Индоплаватель, который был здесь около 540-го года по Рождестве Христове. Но оно не согласно с св. Писанием.

– Где же, по вашему, находился Элим?

– В долинах, Гарендель, Усейт, Тайбе и Насб, где, как вы знаете, много порядочной воды и фиников. Оттуда Евреи сошли к морю и расположили стан свой в пустыне Син. Чтоже касается здешняго места; то оно есть та Рафака̀, по которой народ Божий прошел к Синайской горе²⁶. Ибо вся здешняя пустыня по ныне называется Ка̀а. А в этом названии слышится Библейская Рафа-ка̀²⁷.

– И так все-таки был здесь Моисей с народом своим,

– Несомненно.

– Наша Раифа – священное место!

– Ваша Раифа – любимица Христова. Шестнадцать веков прошло с тех пор, как Господь избрал ее невестою Своею; и она в течении всего этого времени пребыла верною Ему.

– На ней сбылись слова Апостола: «сила Божия в немощи совершается.»

– Здесь были первые мученики и отшельники. Но известно ли место их подвигов?

– Известно. На северозапад отсюда, в расстоянии трех с половиною часов ходьбы, у самого моря стоит гора, Хемам. В ней находится несколько пещер. Все они оштукатурены; и в одной из них устроена была церквица. В сих-то пещерах спасались древние отшельники. От сего места считается полтора часа ходьбы до гремучей возвышенности Хемамского хребта, называемой На̀гус. Желаете вы побывать там?

– Сколь ни приятно видеть пещерные жилища первых Христианских подвижников, и сколь ни любопытно побывать на Нагусе и исследовать, от чего там слышатся какие-то звуки; но к сожалению краткость времени не позволяет мне предпринять эту поездку. До Нагуса вы насчитали пять часов езды. Пять туда и пять назад, далеко! В один день нельзя вернуться сюда.

– Проведите тат ночь.

– Не решаюсь потерять два дня, не зная: будет ли удовлетворено мое любопытство.

– Я был там дважды, один раз с поклонниками и в другой с о. Каллистратом, нынешним митрополитом Ливийским.

– И вы слышали там звуки!

– Слышали.

– Что же такое? шум? свист? гул? стук? гром?

– Слышали только: гу! гу! гу!

– Откуда выходят такие звуки, и от чего?

– Это явление естественно. Гора На̀гус стоит у самого моря. Она покатиста; и весь скат ее покрыт крупным песком. Когда он осыпается от ветра, или под ногами человека; тогда слышится: гу, гу, гу! При безветрии же, или без ходьбы попеску, ничего не слыхать. Я с о. Каллистратом нарочно ходил туда и провел там ночь. Тогда не было ветру; и мы сколько ни сидели у подошвы горы, не слыхали ни звуку, ни стуку. Когда же всходили на нее и спускались с ней; тогда песок, осыпаясь под нами, издавал гул. Очевидно, он по свойству своему гремучь, и сотрясаясь при падении, стучит и звучит. Один путешественник, не помню, Француз, или Англичанин, уверял меня, что такой гремучий песок находится и в других странах.

– Вы объяснили мне загадочное явление в Нагусе так хорошо, что я теперь не считаю нужным ехать туда.²⁸

– Свои уши лучше слышат, и свой ум вернее судит.

– Я доверяю и чужим, и особенно, когда дорожу временем, чтобы узнать то, что ближе к сердцу моему, имянно, быт христиан, обитающих в разных краях. Поведайте мне состояние вашей паствы, при которой, как я слышал, вы находитесь уже давно.

– Тридцать шесть лет минули с тех пор, как я прибыл сюда по благословению Архиепископа и монастыря. Все здешние христиане мои духовные дети. Я их крестил и венчал.

– Как велико число их?

– До 1829 года всех было около 500 душ; но после тогдашней чумы осталось не более десяти семей, или семидесяти пяти лиц.

– Есть ли между ними мусульмане?

– Ни одного. Здесь живут только православные. Они весьма бедны, потому что нет никакой торговли.

– Чем же они содержатся?

– Монастырь дает им пшеницу; да сами они иногда продают воду, плоды и овощи мореходцам.

– Где они берут себе невест?

– По причине малочисленности, бедности и отдаленности их от Египта, где есть православные, Архиепископ разрешил им брачиться между собою в пятой степени родства. А я для точного определения законности браков записываю в книге: кто когда родился и крещен, и с кем вступил в честный брак о Господе.

– Ни где в Турции священники не ведут подобных записей. Вы одни это делаете.

– По необходимости.

– Безопасно ли вам жить здесь?

– Благодарение Богу! Мы живем здесь спокойно. Бедуины не только не тревожат нас, но частенько советуются с нами о делах своих. Однако была у нас одна тяжкая година. Когда покойный Мегмет Али паша смирял Вехабитов, разграбивших сокровища Мекки; тогда солдаты его, заезжавшие в наш город, делали нам разные пакости, так что все мы принуждены были скрыться в садах. Я взял с собою всю ризницу, утварь, св. иконы и книги, и перенес их в другую церквицу, устроенную в саду за час ходьбы отсюда. А здесь враги имени Христова испровергли св. трапезу и, не к вам речь, осквернили ее.

Подали обед. Повар наварил и нажарил нам свежей морской рыбы разного рода. Вкусную уху расхлебали мы в Раифе!

После обеда я отдохнул немного, а вечером, выкупавшись в море, ходил смотреть развалины соседней крепости. Она поставлена на самом берегу моря, которое тут весьма мелко, построена же из тесанных камней ноздреватых в виде равного четвероугольника с двумя воротами на северной и южной стороне. Стены ее толсты и приземисты. На всех углах сооружены круглые башни. В стене, обращенной к морю, есть низкие прозоры для стреляния из пушек. Двор пуст и заметан песком.

Меня сопровождал Грек, обыватель и торговец Раифы. Он указал мне на береге Африканском гору Зейт и поведал, что около нее в ямах добывают самородное масло, в роде нефти, которое горит ярко, но издает весьма неприятный запах.

Море было тихо и прозрачно, как зеркало. Любуясь им я думал, что оно названо красным в древнейшия времена по имени первобытного Семитического племени Хомаритов, населявшего восточные берега его. Хома̀р, или Ахма̀р, значит красный. Это племя так называлось в отличие от черных соседей его, Негров и Абиссинцев. Греки в своем языке приискали соответствующее сему названию слово Ерифро́с (красный) и именовали Хомаритов Ерифреями, а море их Ерифрейским. По подражанию им Латины по своему назвали это море Рубрум маре, а Славяне – Чермным. В подтверждение такого мнения своего я припоминал, что многия моря носили названия народов, владевших ими. Балтийское от Варягов именовалось Варяжским, Черное от Руссов Русским; другия моря получили прозвания свои от Ионийцев, Тирренов, Хвалисов. Любопытство и охота распрашивать везде туземцов об их крае и слушать народные расказы и местные поверья понудили меня спросить проводника: почему здешнее море называется красным. Он, не запинаясь, отвечал мне: «я несколько раз плавал отсюда до Джидды и Коссе́ира и заметил, что в этом море находится безчисленное множество красных окаменелостей с цветами, похожими на гвоздику. От них оно кажется червленым.» По словам его, эти подводные камни имеют разную величину; есть между ними весьма большие и широкие; червленый же отлив от них виден лучше днем, нежели ночью. – Мне полюбилось замечание Раифского мореходца. Однако внутренно я не убеждался им. Думалось, что Красное море так названо от первобытных жителей при нем, которых цвет лица был алый и рыжий.

Солнце закатилось за Африканскую гору Сафра̀н. Весь западный небосклон заблистал, как растопленное золото. Когда этот яркий блеск начал тускнуть и сквозь него стала просвечивать синева неба, испещренная радужными отливами вечерняго света; я побрел в Раифу и дорогой любовался цепью величественных гор Синайских. В передней дали многокупольный и кудрявый Зербал в синеватом сумраке, и нс много южнее его, но на той же линии, толстолобая гора Ум-Шо́мар, и между ними разновидные вершины прочих высот, одни других выше и ниже, чаровали мое воображение.

Раифа, в которой ныне находится не более двенадцати домов, кое-как построенных из морских окаменелостей, стоит на самом берегу моря²⁹. Волны омывают ее узенькую набережную, похожую на завалину Малороссийской хаты. К ней не могут причаливать не только большия лодки, но и рыбачьи челны, по причине мелководья и каменистости дна морского. С северной стороны Раифы от берега тянется в море длинная, песчаная коса. На конце ее у пристани стоит избушка, в которой иногда моряки распивают душистый кофе. Внутри селения нет ни торговых лавок, ни складочных клетей, и не заметно никакого движения людского. Серинькая Раифа – некрасива и ничтожна; но обстановка ее великолепна. Пред нею волнуется чермная пучина и высятся благообразные горы Африки. За нею зеленеют финиковые рощи и сады. В дали же к небесам возвышаются велелепные горы Синайские.

3. Понедельник.

По восходе солнца я с дружиною моею отправился в финиковый сад Синайского монастыря, чтобы посмотреть в нем так называемую баню Моисееву, Хама̀м Му́са. Прохладный ветер с северозапада дул нам в лица. Трудно было идти по глинистой дороге, потому что вода ночью просочилась на поверхность ее и сделала ее грязною. Мне и о. Феофану подали осленков, а студенты и переводчик шли пешком и ради липкой грязи босиком. Появление тут мокроты в Июле, без дождя и росы, мы объясняли, кто подземельным притоком ручьев от Синайских гор, кто сокровенными под дорогою водами морскими. Скоро показался нам впереди монастырский финикон у подошвы не высокой приморской горы; но не скоро мы дотащились до него. Он обширен и весь обнесен каменною стеною. На углу его, зрящем к Раифе, построена высокая, четвероугольная башня для жилья рабочих. Подъехав к ней, мы под прямым углом поворотили к соседней горе, которой беловатый цвет резко обозначался при яркой зелени пальм, и продолжая путь вдоль ограды, наконец обогнули другой угол и прибыли к целительной бане Моисея. – Чтож это такое снаружи? – каменная избушка, накрытая хворостом. Мы вошли в нее и увидели небольшой, круглый ём, наполненный серною водою, чистою и прозрачною, как стекло, которая втекала и вытекала незаметно. Нам пришла охота омыться в ней. Мы разделись и все вместе погрузились в проточный ключ. Вода в нем, по груди, была чуть-чуть тепла и издавала слабый серный запах. Оказалось, что она втекает в ём чрез скважину в природной скале, а выходит чрез искуственный канал потаенный. У этого втока над самою поверхностию ее переводчик наш заметил на скале пять язвин, как бы пять растопыренных пальцов ручной кисти, и обратил на них мое внимание. Я припомнил, что назад тому лет двести путешественнику Монкони выдавали эти язвины за отпечаток длани Моисея. Надобно быть слепым, чтобы верить такой диковине. Еслибы в самом деле Моисей сделал это знамение; то судя по величине отпечатка надлежало бы думать, что вождь Израильтян был исполин громадный. – Мы купались в теплице довольно долго и когда вышли из ней, заметили, что вода ее тремя ручьями течет в монастырский сад. Сопутствовавшие нам Раифяне говорили, что эту теплицу посещают больные мусульмане из Египта и получают исцеления, и что они детей своих бросают в воду чрез верхнее отверстие, прикрытое хворостом. Смелое суеверие!

В сад монастырский мы не заходили, потому что спешили к развалинам монастыря Иоанна Предтечи, и только сквозь ворота посмотрели в финиковую чащу, орошаемую серными водами. Близь сада христиане показали нам прочие родники, вытекающие из-под горы, выдавая их за Элимские. Они меньше Моисеевой теплицы; но вода в них того же качества. Всех их тут шесть. В Элиме же было двенадцать источников. После этого судите о достоинстве предания. Оно так же не верно, как и приложение имени Моисея к главной теплице. На каком основании сделано это приложение? В св. Истории нет ни малейшего намека на то, что вождь Израильтян устроил баню около Раифы. Поскольку название ее – Египетское, а не Арабское, и поскольку Египетское речение, Моисѝс, переиначенное в Муса, означает собственно воду текущую, или искуственно добытую, и случайно дано было роднику, как имя – младенцу Амрама и Иохаведы; то и перемешали вещь с лицем и под названием, Хаммам Муса, стали разуметь баню Моисея, тогда как надлежало разуметь просто теплые воды.

От серных ключей мы шли сперва вдоль горы, потом обогнув ее угол, обращенный к Раифе, направили шаги свои немного восточнее к развалинам Предтеченской обители. На пути к ней, близь одного сада, подбежал к нам мальчик и пригласил нас посмотреть на живую Д̀абу, только-что пойманную Арабами. Мы подошли к ним и увидели это Синайское животное. Да̀ба была молодая, ростом с большую собаку. Лице ее похоже на кошечье. На хребте торчали длинные волосы, как щетина, а на ногах лоснились пестрые пятна. Цвет кожи у ней дымчатый. Вообще, сие лютое животное весьма отвратительно. Наши ослы как только увидели этого смертельного врага своего, заревели, что есть мочи. Арабы подвели к ним Да̀бу, у которой рыло опутано было веревкою; и длинноухие начали храбриться и с ревом лягать ее задними ногами, но от страха не попадали в нее: а она в ярости шипела, как лютая змея, источая пену. Несколько минут мы забавлялись этим зрелищем. Оказалось, что ослы очень храбры, когда их неприятели связаны путами.

Прибыв на место, где некогда стоял благолепный монастырь Предтечи, созданный царем Иустинианом 1-м в одно время с Синайскою обителию, мы не нашли ни храма, ни келлий, ни ограды, и едва ощупали основания его, заметанные желтым песком. По ним видно, что монастырь был четвероуголен и невелик. В средине выказывается из-под земли маленький остаток стены, складенной из тесанных камней одинакового качества с теми, из которых построена Раифская крепость. Этот монастырь разрушен был, по приказанию Египетского Султана Мелек-Дагера – Ел-Хакема, клевретом его Гагиатием в самом начале одиннадцатого века. Ныне на месте его Раифские христиане погребают своих мертвецов. Подле их кладбища находятся могилы Бедуинов. На каждой из них поставлен горшок. Суеверие иногда наполняет этот сосуд водою для покойников, дабы их не мучила жажда. Стало быть, по понятию Бедуинов, души умерших скитаются на земле.

Напротив развалин монастыря, но пути к Раифе, находится сад одного христианина, и в нем – церквица во имя св. Екатерины. Мы пошли туда и осмотрели это святилище, устроенное во время буйного перехода Египетских солдат в Мекку для смирения Вехабитов. В нем уже не совершается Богослужение. Однако престол и деревянный иконостас, или точнее, перегородка без образов, стоят на своих местах. В алтаре мы нашли несколько Арабских Богослужебных книг. Все они очень ветхи и испачканы. У входа в эту церквицу³⁰, умаленную паче всех христианских святилищ, ростут восемь финичий на одном корне. Любуясь этими братьями, я вспомнил огромный платан Буюкдерский в Цареграде, который слывет под именем Сарандаде́льфия, т. е. сорока братьев. Хозяин сада показал нам свои овощи, свой кололец с соленоватою водою, и единственную на всем Синайском полуострове пальму, называемую Дум, которая дает плод в виде продолговатого яблока, кофейного цвета. Но вкус его не яблочный и не финиковый, а какой-то особенный. Когда счистишь с него тонкую кожу: видишь как бы ржаный хлеб наш с скважинками. Этот плод приятен и питателен. На память я взял три Ду́ма и храню их, как редкость.

Возвратившись в Раифу, мы провели остальную часть дня, отдыхая. Один Грек продавал мне какой-то драгоценный камень, добытый им в красном море. Сей камень мал, тонок и ровен. Округлость его удлинена с обоих концов. Он блестит так ярко, что можно было бы видеть его в самой темной комнате. Блеск его походит на сияние золотистого топаза. Я торговцу давал за него три рубля серебром; а он требовал в десять раз более. Покупка не состоялась. Однако теперь я крепко жалею о том, что не приобрел сей редкости, которая могла бы составить наилучшее украшение венца на иконе, или кресте. Бедность не порок, но и несовершенство. Она весьма не люба Науке, потому что лишает ее стяжания редкостей природы, сотворенных Богом на пользу и украшение человека³¹.

4. Вторник.

Нечего было делать в Раифе. А в Синайском монастыре предлежало нам много работы. Полезные и поспешные занятия отзывали нас назад; и мы сего дня утром в шесть часов выехали из древней селитвы Финикиян и пошагали по Каайской равнине в восточном направлении к долине Слих. В начале пути освежал нас прохладный ветерок, потом не далеко от гор припекло нас солнце. Но мы успели укрыться от жара в тенях, отбрасываемых высокими и извивистыми холмами и отрогами помянутой долины.

В самом устье ее, пред которым от Сильного напора дождевых вод образовалась большая котловина, обставленная высокими наносами глины и камней, направо от верблюжьей стези я заметил па темносиней, лоснящейся скале Синайские надписи, и две из них отподобил. Вот они:

Тут мне вздумалось спросить нашего Шеха: не слыхал ли он от стариков, кто и когда сделал эти черты и резы. Салех сперва отвечал, что все письмена на Синайских скалах начертаны еще в начале мира, потом, смущенный моим недоверием, молвил: «может быть, они вырезаны Реис Эт-Фемманом. При сем имени воспламенилось мое любопытство; и я начал выведывать у Шеха: кто этот Фемман. – «Не знаю, – говорил он, – не знаю; слыхал только, что он лишился здесь своей жены». – Тут я припомнил, что назад тому пять лет Синайские Бедуины показывали мне могилу супруги Феммана на пути между долинами Атал и Тайбе, и предполагал, что этот Реис был сын Исава. Сие предположение обстанавливалось смелыми мыслями: «Ежели предание, высказанное Салехом, верно; то загадка о происхождении Синайских письмен решена. Они изобретены Фемманом. Следовательно в них содержатся памятки его самого и потомков его Эдомлян, искони владевших восточною частию Синайского полуострова. Понятно это изобретение. Фемман, живя в соседстве с Египтом, где гораздо ранее его писали на камнях, мог видеть Египетские письмена и по поводу их сам выдумал черты и резы для выражения своих мыслей. В ветхом завете упоминаются две области под названием, Фемман. Обе они находились южнее Палестины, одна в Идумее и другая в Аравии при Чермном море. Фемманиты слыли в древности премудрыми. Таков был Елифаз друг праведного Иова. (Иов.2:11.) Таковыми названы они пророком Иеремиею. (Иер.49:7) Не даром же им присвоена была мудрость. Они достойны были такой славы, если в самом деле изобрели письмена.»

Эти мысли приятно занимали меня в пути: а гораздо приятнее были красоты долины Слих. В начале она весьма извивиста, узка, дика и обставлена угрюмыми скалами и утесами, кои отвесны, как стены. На некоторых углах их взгромождены как бы колокольни. Скоро показался нам поток, Слих. Мы обрадовались ему и осеняюшим его развесистым пальмам, и под тению их отдохнули у сладкой воды с полудня до четырех часов. Тут наши проводники нарезали незрелых фиников и накормили ими своих верблюдов, которые жевали их весьма охотно. А нас напоила свежим молоком одна старая Бедуинка, приведшая к потоку своих длинноухих коз. Когда она погнала их назад: я молвил им нежный стих древняго поэта

Jte domum saturae capellae

Uenit hesperus.

Идите домой сытые козочки:

Настал уж вечер.

и пожалел о том, что не спросил, как зовут старую пастушку. За то воображение именовало ее Сепфорою, Асенефою, Агарью. А рассудок заметил неизменяемость патриархального обычая у скитальческих племен поручать пасение стад девицам и женщинам.

По уменьшении жара дневного Шех Салех повел нас далее по долине Слих. Она едва приметно возвышалась, и съуживаясь постепенно, становилась наряднее и величественнее. По обеим сторонам ее на высоких и отвесных скалах в перемежку пестрились разноцветные слои и полосы, голубые, красные, розовые, желтые, белые, черные, смуглые, серые, и расстилались сверху вниз то прямо, то криво, то молниеобразно, инде широкими поло́тнами, инде длинными полотенцами, а по местам узкими лентами, Казалось, Всехудожник узорчатыми тканями убрал стены Слихской долины для утешения путника, идущего молиться Ему у Купины неопалимой. Когда стезя привела нас к первому обрывистому подъему, заваленному огромнейшими камнями: тут нас изумило величие Божие, отпечатленное на утесах величественных, разнообразных и разноцветных; и мы остановились на несколько минут, чтобы продолжить наслаждение свое дивною картиною природы Синайской. С каждым взглядом на нее возрастало наше очарование. Высота, громадность и сближенность утесов с обеих сторон уже не пропускали вечерняго света. Вся правая линия их была в тени, а левая освещалась мерцанием еще бледной при солнце луны, которая к довершению прелести стояла неподвижно на темени одного противоположного холма и глядела в два огромные и глубокие подтеса багряного цвета под верхними навесами скал, грозивших падением. Ее тусклый свет, дрожа на этих подтесах, придавал их багряности лоск волшебный. Частица сего света озаряла внизу зеленый камыш, в чаще которого журчал Слихский поток, падая с огромного камня. Тихое журчание его приманило пас к чистейшим струям; и мы напились сладчайшей в мире воды после льва (Се́ба), которого свежие следы указали нам тут Бедуины. Она в устах моих отозвалась вкусом молока. Поток Слихский – истые сливки! Пока мы любовались, услаждались, восхищались велелепием дебри; наши верблюды, один за другим, с трудом поднимались меж камней на вершину водопадного подъема по узкой и стропотной тропинке. Одни из них прошли тут благополучно, а другие попадали с грузами. Не возможно было приподнять их в скользкой и косвенной теснине. Погонщики развьючили их и уже на руках перенесли наши вещи. – За этою тесниною поток исчез, и скоро показалась теснина другая, но менее стропотная. Горбуны возбрались по ней осторожно и оттуда по ровному и чистому ложу юдоли спокойно дошагали до ночлега, назначенного волею нашего Шеха у подошвы скал велелепных. Было семь часов, когда мы спѐшились тут. Луна ярко освещала средину долины. Арабы тотчас развели огни и начали варить себе кофе и печь опресноки. А мы, напившись чаю, разложили рядком свои дорожные постели на чистом песке у подошвы отвесной скалы. Я скоро заснул, очарованный дивным слиянием лунного света с блеском пищеварных огней и их отражением на разноцветных утесах и смуглых лицах Бедуинов.

5. Среда.

В великолепном чертоге Слихском спокоен, сладок и животворен был сон мой под открытым небом, меж нарядных скал, на значительной высоте земли, в струях чистейшего горного воздуха. А один из спутников моих, имянно г. Соловьев, спал не спокойно. Ему, почившему с краю от нас, мерещился лев, которого следы он видел вчера у Слихского потока; и мысль, как бы не пожрал его царь Синайских животных, не раз прерывала сон его сладкий. Тревога напрасная! Но она испытана.

Утром в пять часов мы сели на пустынные корабли и поехали. Сидя на своем, я смотрел на право и на лево, вверх и вниз. Слихская долина, в своем верховье, не нарядна и не имеет никакого величия, но за то богата растительностию. В ней хвойные Манны кустятся почти без прерыва; по местам высятся финиковые пальмы; у вод зеленеют тростниковые чащи, в коих скрываются львы и леопарды (Нему́ры), чтобы в расплох нападать на верблюдов и коз. В расселинах скал растет множество капорцов, которые, достигнув величины небольшого огурца, желтеют. Арабы едят их с удовольствием. При подошвах холмов зеленеют Содомские яблонки. Здесь их называют О́щурами. Это растение, вышиною аршин в пять, не развесисто, а поджаро, но стройно и красиво. Его желтые стволы и стебли тонки; ярко-зеленые листья круглы и толсты; цвет в виде чашечки бел с алым отливом внизу. На ветках его попарно ростут крупные яблока зеленого цвета, надутые и пустые, так что когда их пожмешь, они тотчас лопаются. Внутри их торчит один небольшой стручок, весьма красиво убранный вверху семенами, под коими уложены белейшия волокна. Замечательно, что Ощур ростет на значительной высоте над уровнем Чермной пучины и у берегов Мертвого моря, которое гораздо ниже вод Средиземных.

Кое-где из-за холмов Слихской долины, справа, проглядывали угрюмые утесы высочайшей горы Ум-Шо́мар, которая вчера долго видна была, как развернутый веер. Из этой долины мы непосредственно въехали в Уади Зе́ляга. В ней нет ничего замечательного. Она дика и пуста. Шех Салех довел нас до родника ее скудного водою и присоветовал нам переждать тут жар дневный. Мы укрылись под огромным навесным камнем и подкрепили свои силы черсвым хлебом, жареною рыбою, червленым вином и Зелягскою водою. После обеда каждый под камнем думал свое; а я рассуждал сам с собою о том: с какой стороны Израильтяне подошли к Синайской горе. – «Так как в Раифе на Каайской равнине я видел библейскую Рафаку (Чис.33:11, 12); то и полагал, что они прошли оттуда в прямом направлении от запада к востоку чрез многоводные долины Дага̀де, Хебран и Слих; ибо узкость и стропотность сих долин не позволяли идти многочисленному народу по одной какой-либо из них. Когда они взобрались по ним в средоточные горы; остановились в Алусе и оттуда перешли в Рафидин. (Чис.33:13, 14.) Алус я приурочивал к высочайшей горе Зербалу с ее водными и злачными долинами Дагаде, Хебран и Фейран, а Рафидин к пространной долине Шех, начинающейся у подошвы Хорива и дугообразно простирающейся по направлению к Зербалу. К такому приурочению приводили меня следующия соображения. Слова, Зерб, Зарб, прилагаются к названиям некоторых Синайских гор, как придаточные; напр: Зарбут-Ел-Ха̀дем, Зарб-ут-Оммар. Без этого придатка коренное название Зерб-ала, очевидно, есть Ал, или с Еврейским окончанием, Алус. Ал же на Арабском и Еврейском языках значит, высота. Что касается Рафидина; то сия местность в св. Писании отмечена безводною (Исх.17:1) и близкою к Синайской горе, так что Израильтяне оттуда прошли прямо к ней и ополчились у подошвы ее (Исх.19:2). Такова долина Шех. В ней нет воды; и она ведет к Хориво-Синаю.»

Частию в таких соображениях, частию в покое проходило время незаметно. Наступила вторая половина четвертого часа по полудни; и мы опять снарядились в путь и пошагали выше по Уади Зе́ляга, потешаемые одним Бедуином, который весьма удачно подражал собачьему лаю в верблюжьему крику и ворчанию. Стропотная и извивистая стезя наконец привела нас на обширную и равнинную высь под названием, Ра̀ха, которая начинается у горного кряжа, Ро́теб, близь Синайской горы, и едва приметно склоняется к востоку и югу. Она совершенно противоположна другой Рахийской равнине, находящейся с северной стороны Хорива-Синая. На этой выси кочует племя нашего Шеха, называемое Сгеррѝды. Он позвал нас к себе в гости. Мы с удовольствием согласились провести ночь в его кочевье, и своротив за ним, в сторону от дороги, ближе к горе Ротеб, прибыли в стан его пред захождением солнца и расположились на поле у огромнейшего гранитного камня, имеющего вид пирамиды, близь трех черных скиний, в коих кочует Салех с материю и родным братом своим. Он постлал для нас свои лучшие по́логи, вытканные из верблюжьей шерсти, и подарил мне самого лучшего овна из своего стада.

По закате солнца стало довольно прохладно; пастух пригнал в кочевье два небольшие стада овец и коз, между коими были и ослы; тотчас Асенефы и Сепфоры надоили нам молока и прислали свежого масла, а проводникам нашим и другим. Бедуинам приготовили кофе и ужин. Все они, числом двенадцать, сели кружком и чинно ели густую размазню и яурт с хлебом, беря их руками из чаш. Салех весьма рад был дорогим гостям и подчивал нас и пришельцов всем, что только имел. Такое гостеприимство в таборе напоминало патриархальные времена Авраама, Исаака и Иакова.

Когда спутница земли озарила Рахскую высь; я взошел на один соседний бугор, чтобы лучше рассмотреть эту местность. Предо мною расстилалась широкая, взволнованная равнина, немного приподнятая на западе и понижающаяся к востоку. На ней зеленели тощия былия травные, и недалеко от нашего ночлега видны были сеннолиственные дерева и три каменные хижины, в коих Сгерриды складывают свою рухлядь и хлебное зерно. Есть большая разность между сею Рахою и тою, которая расстилается пред Хоривом. Там – песчаное море: здесь зеленое поле. Там со всех сторон возвышаются утесы и скалы: здесь, лишь на севере, горы Ротеб и Синай подпирают часть неба, открытого с прочих сторон. Наконец Хоривская Раха гораздо ниже Ротебской.

Кончив сличение сих местностей, я пошел в свой табор, но не один. За мною следовала длинная тень моя. Я лег у багряного гранита: а она переломилась на нем и исчезла.

6. Четверток.

Ночью и утром было холодно так, что мы принуждены были прикрыться теплыми одеждами. В пять часов поезд мой двинулся с ночлега. Впереди шел Салех в длинном белом хитоне. По спине его из-под белой полной чалмы ниспускалось до пят широкое полотенце с красными узорами и бахромою на нижнем крае. Такой наряд придавал ему вид ветхозаветного жреца – тем более, что он вел с собою подаренного мне овна как бы на жертвоприношение. Скоро показался нам влеве исполинский остов Синая между горою Ро́теб и великолепным углом Ед-Деира, или св. Епистимии³². С этой стороны Синай дивно величествен. Отдельно поднятый к небу, как пирамида, и ничем не заслоненный, он казался мне достойным подножием Иеговы. Угловые окраины его и другия линии спускаются с верху к низу, словно окаменелые преломления молний. Как эти преломления, так и разные трещины и смуглый цвет его в некоторых местах, как цвет корки ржаного хлеба, живо напоминали мне те громы, молнии, курения дыма и сотрясения гор, коими сопровождалось дарование Десятословия Израильскому народу. На самом темени сей священной горы видны были храм преображения Господня и мечеть. Долго я стоял пред лицем Синая и благоговейно любовался его прекрасным величием. Та прозрительная способность души, которая вдруг сознает истину, тот умственный взгляд наш, который прежде доказательств видит ее, уверили меня, что непременно на этой стороне, а не на противоположной у Хорива, стояли Израильтяне, когда в первый раз им изрекаемо было Десятословие, и когда они в ужасе от громов, молний и трясения земли упросили Моисея, чтобы он один беседовал с Богом. К этому внезапному, внутреннему убеждению моему присоединилось ясные доказательства. Во первых, здешнее Рахское поле несравненно обширнее Хоривской Рахи; и на нем и на склонах его могли поместиться миллионы людей. Во вторых, с этой стороны весь Богошественный Синай открыт, как памятник; и Израиль, стоя пред лицем его, мог ясно видеть курение дыма из трещин его и над ним грозные тучи, и слышать глас Божий, которому вторили горы. В третьих, с противоположной стороны нисколько невидна св. вершина Синая. Итак здесь, на Рахе Ротебско-Синайской возвещены были десять заповедей трепещущему Израилю: а на Рахе противоположной у подножия Хорива и у холма Ааронова совершилось обожение золотого тельца, и сокрушены были Моисеем первые скрижали закона. Так думаю, так верю; и никто не может поколебать сего внутренняго убеждения моего, как никто не в силах сдвинуть Синая с его гранитных оснований. Да и пустынные отцы указывают на священную вершину Синая, как на подножие Иеговы, а на Хорив, как на место сокрушения скрижалей.

Довольный таким убеждением, я возблагодарил Бога за то, что пришлось мне видеть Синай с лицевой стороны его, и продолжал путь свой, радуясь. Багряные утесы Синая и Деира, между которыми выказывались красоты нарядной долины Шех, увеличивали мою радость. Наконец мелькнула вдали св. обитель у подошвы Синая, как лепная картинка в четверогранной, старой рамке. Стропотен спуск к ней мимо горы, с которой Моисей увидел купину горящую и несгарающую. Посему все мы спѐшились и за Салехом, будто за ветхозаветным жрецом, ведшим кроткого овна, начали сходить осторожно меж обломков гранитных. Подле меня шли домочадцы мои, Юсеф и Ханна. Мне вздумалось спросить их: знают ли они десять заповедей. Безграмотный Юсеф отвечал: не знаю. А премудрый Ханна похвалился ведением двух первых заповедей и важно высказал их так:

«Я Господь Бог твой повелеваю тебе, Израиль, учить детей твоих грамоте, дабы они умели читать закон мой святый», – Вот первая заповедь!

«Я Господь Бог Твой приказываю тебе, Израиль, написать Мое имя над дверями каждого дома.» – Вот вторая заповедь!

Потешил меня и дружину мою премудрый наш Ханна!

Наконец, мы укрылись в Обители святой, благословляя Бога, хранившего нас на всех стезях наших и подавшего нам обильные радости духовные.

Первые восемь дней вторичного пребывания моего в монастыре проведены были в ученых занятиях. В добавок я пересмотрел старинные рукописные книги, лежавшия на потолке придела св. Козьмы и Дамиана, и старые иконы, укрытые в башне над папертью соборной церкви. Все помянутые книги на языках Греческом, Армянском, Грузинском, Сирском, Арабском и Абиссинском, суть Богослужебные. В числе их нашлись: Глаголитная псалтирь, писанная на пергамине мелким почерком, в осьмую долю листа, без начала и конца, и псалтирь Грузинская, писанная на папирусе, в четвертую долю листа, так же не целая, но весьма древняя. Обе эти книги я передал Ризничему с усердною просьбою, чтобы он хранил их вместе с драгоценными рукописями в Архиепископских келлиях, и показывал бы их путешественникам с предосторожностями. Что касается икон; то почти все они переколоты и изуродоваиы, и между ними не нашлась ни одна современная основанию Синайской обители. Из числа их я отобрал для себя лучшие образцы старинного письма Греческого, Грузинского, Армянского, Абиссинского, Нубийского и Негрского. Черные иконы Индиан с Халдейскими письменами, и Нубийцев с Греческими, составляют замечательную редкость в моем собрании св. образов. Они чрезвычайно древни. Так как христианство между этими племенами исчезло вскоре после явления магометанства; то я думаю, что они писаны были в седьмом веке, и занесены в Синайский монастырь черными Индейцами и Нубийцами, приходившими туда на богомолье.

С 15 по 23-ие.

В течении вторых осьми дней разболелся левый глаз мой. Недуг его остановил мои занятия. Однако с помощию другого глаза я наблюдал над книжными и художественными работами спутников моих, и особенно над сверением разновременных Славянских переводов священного писания с нынешним текстом его. Все работы их шли спешно и удачно. К 23 Июля очистилось недужное око мое; и я был в состоянии исполнить то, чего сильно желала душа моя, имянно, поверить и дополнить собрание Синайских надписей в Уади Ледже, сделанное мною в 1845 годе, и посетить место подвигов преподобного Иоанна Лествичника и окрестности оного.

24. Понедельник.

На другой день ранним утром отворилась задняя калитка монастыря. Из ней вышла дружина моя за мною и о. Дикеем. Все мы пешком пошли в монастырь сорока мучеников, что́ в долине Леджа, и по пути сперва взглянули на едва приметные письмена, начертанные будто бы пророком Иеремиею на одном гранитном камне, лежащем близь тропинки у подошвы Хорива, и ничего не разобрали, потом, обогнув северный угол этой горы, остановились на несколько минут у так называемого Хоневтѝриона Ааронова, т. е. у литейни, в которой сей первосвященник будто бы вылил золотую голову тельца. Чтож это такое? – Природная, полукруглая ямка меж двух плоских камней, едва выказывающихся над ровною поверхностию песчаного поля. Я сделал очерк ее.

Присмотревшись к этому месту, замечаешь некоторое подобие головы вола, которого рога оттопырены прямолинейно, направо и налево. Понятно, что это случайное сходство подало повод к нелепой сказке. Я говорю, нелепой; ибо она противоречит повествованию книги Исхода о слиянии Аароном золотого идола. По этому повествованию сподвижник Моисея вылил не одну голову тельца, а всего его в целости, и вылил в нарочито-приготовленном лья̀ке, а не в природной яме. Странны некоторые людские предания. Человек часто искажает слово Божие.

От литейни Аароновой мы прошли мимо нагорного монастырька, известного под именем Богородицы Давидовой, прямо к великолепному углу горы Хамры, называемому Ра̀бба. Тут из столпообразной скалы вытекает обильный ливень сладкой воды³³ и орошает небольшой сад, наполненный виноградными лозами, гранатами, абрикосами и другими плодоносными деревами, кои посажены на непрямолинейных насыпях земли, одни других ниже. В низу сада стоит безобразное здание, кое-как складенное из развалин древняго монастырька. В нем помещается садовник с семейством своим. Он отпер нам церковь двенадцати Апостолов. Лучше бы не видать ее! Это – призрак святилища, да и тот искаженный и нечистый.

От Раббы не близко до монастырька сорока мучеников. К нему ведет стропотная стезя, проложенная по правой стороне садовой долины, Ле́джа. Когда мы перешли на эту стезю чрез каменистое русло близь северозападного угла Хорива; заметили тут искуственный канал. В нем кое-где видна была вода. Оттуда тропинка постепенно поднимается и извивается меж огромных и не великих гранитных камней багряного цвета, кои в разные времена отвалились от соседней горы, быв подмыты дождем, или ринуты землетрясениями. Все эти камни покрыты Синайскимп надписями. Пробираясь между ними, я узнавал резкие приметы, по которым назад тому пять лет вел счет этих надписей. Не доходя до первого масличного сада, зеленеющего в глуби долины, направо, под челом горы видна природная пещера, а напротив ее у дорожки на огромнейшем камне начертана большая надпись. Далее, против этого сада, под навесом исполинской скалы, ринутой землетрясением, висит стеклянная лампадка и ростет маленькая дикая смоковница. Далее и выше при тропинке стоит тот громадный камень с двенадцатью устами спереди и сзади, из которого будто бы Моисей чудесно извел воду для жаждущего Израиля.

Еще далее у самой стези возвышается к небу отвесный утес. За ним начинается вторый сад масличный. Тут мы зашли в пещеру св. Онуфрия, находящуюся под навесом большого лежачого камня, и в смежную с нею пустую церквицу, и с сего места полюбовались священною вершиною Синая. С этим садом смежен лесок тополевый, а за ним густится масличная роща, за рощею же красуются гранаты, груши, яблони, абрикосы, айвы и кипарисы у подгорной воды, собранной в систерны и ставки, и приосеняют монастырек сорока мучеников, пострадавших в Севастии Малоазийской³⁴.

Мы вошли в него чрез малую и тесную дверь и, заглянув в бедную и пустую церковь его, хотели было поместиться в верхних комнатках; но не нашедши ни одной светлой, опрятной и удобной, вышли вон и учредили стан свой в масличной роще, близь тополевого леса. Под тению, в прохладе, у пресной воды, в слоях чистейшего горного воздуха, при дружном обществе, и в добавок с добрым здоровьем, это место казалось нам прекраснейшим эдемом.

В четвертом часу по полудни приосенило нас облачко и, уронив несколько капель, исчезло.

25. Вторник.

В новом эдеме нашлось для меня приятное занятие. Пока присные мои ходили на священную вершину Синая и на темя горы, носящей имя св. Екатерины; я сверил и пополнил свое прежнее собрание таинственных надписей, начертанных в Уади Леджа, начиная от Раббы, или Вифрамвы, до семи камней, лежащих за садом монастырька сорока мучеников на пути к Екатерининской горе, пред лицем величественного Аразра̀ка³⁵. Утомителен был труд мой. Но за то вознаграждение получено самое приятное и самое безкорыстное. Я разумею внутреннее удовольствие от того, что предприятие в пользу знания совершено было мною с возможною отчетливостию.

Кончив свое дело, я лег у корня тенистой маслины и, перебирая в своей памяти все племена, какие только жили на Синае после потопа до нашего времени, как то, Амалекитов, Кинеев, Мадиамлян, Идумеев, Египтян, Евреев, Финикиян, Набатеев, Измаильтян, Румунов и Арабов, усиливался отгадать: которое из них начертало здешния надписи. Находя сходство между Синайскими и Финикийскими буквами, я в этот раз усвоял их всесветным купцам древняго мира, Хананео-Финикиянам³⁶, которые гораздо ранее рождения Авраама (далее за 2196 лет до Р. X.) знали Синай и основали в заливах его торговые пристани Асион-Габер и Раифу, а в средоточных горах и в долинах Мокаттебе, Магаре, Хадеме и Насбе добывали медь и желело. Синай служил для них торговою связию между Ассириею, Сириею и Палестиною, и между Аравиею, Индиею и Африкою. Разработывая там металлические руды, и приезжая туда из Сирии Палестины и с Красного моря, они в помянутых местах приносили жертвы своим божествам, и чертили свои памятки на гранитных скалах и камнях, но чертили по обетам, и потому только в этих местах и встречаются их письмена.

Я поставил здесь Синайские буквы в уровень с Финикийскими для того только, чтобы показать некоторое сходство между ними, нимало не думая предложить способ чтения надписей на Синае. Сравнительной грамматике нет места в описании путешествия. Если Бог даст мне досуг; то я в другое время и в другом сочинении о Синае займусь рассуждением о таинственных чертах и резах, кои проверены и пополнены мною в этот раз.

В пятом часу по полудни воротились присные мои, утомленные стропотными стезями, обожженные солнцем, измученные жаждою, и почему-то недовольные друг другом. Они принесли куски серого гранита с прорисованными на них перстом Божиим деревцами. А. г. Соловьев нарисовал вид священной вершины Синая и развалин Преображенской церкви на ней, и сделал очерк женского туловища, отпечатленного на темени горы св. Екатерины³⁷.

Пред ужином Иван пришел с охоты, но без крастелей. Высматривая эту птицу у Аразрака, он слышал там сильный шум подземный в струсил. Синайские горы, как великолепные покрышки, надвинуты на огни подземные.

26. Середа.

Утром все мы отправились к месту подвигов преподобного Иоанна Лествичника и из долины Леджайской перешли на песчаное поле между горами Губше и Хамр в северозападном направлении, и потом чрез невысокий, скалистый хребет спустились в Уади Э́тла, по Греческому выговору, Фола. Эта каменистая юдоль, пролегающая между утесами гор Губше, Зейт и Сумр, весьма узка. В глубоком русле ее зеленели плодоносные дерева. Стропотная стезя вела нас по левой окраине сего русла, высоко над ним, и скоро привела к двум пирамидальным скалам, кои, как две колокольни, стоят одна против другой, на одной линии, над стремнинною глубью Фолы, и разделяются не широким, но глубоким вгибом в бок горы Сумр. По этому вгибу ключевая вода стекает в помянутую юдоль и напояет сады ее. Налюбовавшись вдоволь живописным и величественным видом сих двух скал, мы пошли далее по левой стороне Фолы и, низходя, восходя и карабкаясь по ребристому склону Сумра, наконец добрели до желанного места и по червленой полосе, образовавшейся в одной скале в роде лестницы, взошли на холмик прямо против пещеры пр. Иоанна. Тут я сел, чтобы успокоить сильное биение сердца. Укромник Лествичника, невообразимо диковинный, казался мне более надгробным памятником, наметанным из исполинских камней, чем жилищем человека. Вера повела меня туда. Взошедши по отсыпям в узкое преддверие укромника, накрытое огромным гранитным камнем, я пролез в него сквозь узкую и приземистую дверь, складенную из тесаных камней. После яркого света в горах тут показалось весьма темно. Чтобы осветить место, спутники мои зажгли сухое былие, принесенное рабом монастырским. Дым наполнил низкую пещеру и еще более увеличил мрак, выедая глаза наши. Мы потушили огонь. Когда дым вышел сквозь диры; слабое мерцание дневного света проникло в укромник и помогло рассмотреть его. Что ж это такое? Это – не естественная пещера в горе, а куча огромнейших и малых камней, которые когда-то скатились с высоты Сумра и торчком остановились в этом месте, так что под ними мог укрываться пустынник. Под эти камни с трех сторон подведены стенки с двумя оконцами к юдоли. Укромник пр. Иоанна немного более первой пещеры Антония великого. В средине его можно стоять свободно, а под боковые наклонно-навесные углубления надобно подходить, согнувшись в четверо. В нем нет ничего, кроме малого поставца, выделанного в кладеной стене. Думалось, что Лествичник влагал в него свиток св. Писания и свое творение. Подобный поставец имел и Антоний великий. Долго я оставался на этом месте подвигов благодатного игумена Синайской обители, удивляясь его самоотвержению, терпению, воздержанию, безмолвию и погружению в Боге. Надобно иметь особенное предрасположение к созерцательной жизни, величайшую крепость внутренняго человека, и много даров и утешений благодати, чтобы прожить несколько лет в сумрачном укромнике, как в светлом рае. Тут Иоанн описывал восхождение души от совершенства к совершенству и возношение ее над крутизнами и стремнинами прирожденного нам зла, как будто побуждала его к тому вся окрестность, представляющая ряд постепенных возвышений гор к чистейшей лазури неба из глубин утесистых и стропотных. Приют Лествичника, напоминая высокие христианские добродетели, служил мне укоризною и обличением многого множества грехов моих и недостатков. Я в своей жизни не встречал ни одного человека, который наговорил бы мне столько назиданий и с таким убеждением, сколько их резко непечатлелось в душе моей на безмолвном и угрюмом месте спасения преподобного Иоанна. Дивную силу имеют добродетели! Самым камням, у которых они совершены, сообщается от них дар обличать и поучать нас грешных. Под влиянием сих мыслей и чувствований я вышел из незабвенного укромника святого мужа и светильника церкви и, в преддверии его прильнув спиною к впадине громадного камня, устремил взор свой в мрак пещерный. Не хотелось мне уйти из сего благословенного приюта; и я с величайшею скорбию оставил бы его, если бы внутренний голос не сказал мне: «унеси его с собою и, где бы ты ни был, везде водружай его и в неме восходи по степеням духовного совершенства», – «Аминь. Свят Господь и дивен во святых своих; сила Его в немощи совершается:» отвечал я и по минутном умилении и безмолвии еще раз вошел в пещеру и начертил план ее³⁸. По выходе из ней замечены были мною напротив двери в одном большом камне два углубления, одно как бы для хлеба, другое для воды. Тут же, казалось, вставлены камни рукою человека. Когда я начал ощупывать их; ко мне подошел служка монастырский, Аравитянин, и спросил меня:

– Знаешь-ли, что тут было прежде?

– Где?

– В этих камнях, которые ты щупаешь.

– Не знаю, голубчик. Скажи сам.

– Аравитянин молвил: в то время, когда на земле жили праведники, тут была казна. Тогда камни умягчались но их желанию. Как только они прикасались к ним, упругость их терялась; и они влагали в них, что хотели. Потом камни сами собою закрывались и таили все, что в них было положено.

Я подумал, что полудикарь почел меня праведником, или волшебником, могущим достать забытую казну, и сказал ему: «дружок! ты говоришь правду и неправду. Правда, что святым людям повиновались самые камни; но неправда, что у них была казна. Эти люди ничего не имели кроме души, любящей Бога и ближняго.»

Аравитинян замолчал. А я вспомнил, что в пещере Антония великого, задолго до прибытия его, выделываемы были ложные деньги, и подумал: не напрасно служка говорил, что здесь была казна; видно, и в этой пещере, как в Антониевой, укрывались бездельники и чеканили поддельную монету. Если это верно, то пр. Иоанн своею нестяжательностию освятил сие место отца лжи и чад его Тубалкаинов.

Пока я медлил в укромнике Лествичника; г. Соловьев срисовал вид его³⁹. Наконец, мы отправились назад прежним путем и, достигнув до скал-колоколен, спустились в устье потока. Тут лежат развалины жилища отшельников. Арабы называют их Дер ел-Хабс, что значит, монастырь хлебный. Они так малы и так разметаны, что не возможно было составить понятия о виде обители, когда она была цела. Отсюда мы поднялись на высокий утес, окаймляющий глубокое русло потока с правой стороны его, и карабкаясь по крутоярью, взошли на западный хребет Фолийской долины. Тут неожиданно представилась нам широковатая и ровная котловина меж гор, и в ней у масличной рощи малая обитель во имя Св. Безсребреников, как круглая и высокая корзина. Мы спустились к ней. Садовник отпер нам церковь. Она весьма бедна. Наилучшим украшением ее служит малый гранитный камень, вставленный в северную стену, на котором перстом Божиим написаны два прекрасные деревца. Помолившись в церкве, мы расположились отдохнуть под тению масличий и подкрепили свои силы, чем Бог послал. Местоположение обители Безсребреников отменно хорошо. Она со всех сторон окружена отвесными высотами. От ней видна вершина горы Св. Екатерины. Кругом ее ростут кипарисы, гранаты, масличия, и миндали. В соседстве струится поток сладкой воды. По мне нет лучше сего места для спасения души в безмолвии.

Минули два часа по полудни. Мы собрались домой и, перешедши котловину, не без труда поднялись на узкий и утесистый хребет горы, отделяющей Уади Фолу от Рахийского поля, что́ у устья долины Леджайской. Тут г. Соловьев отподобил вид обители Безсребреников⁴⁰. Когда он кончил свою работу; дружина моя начала спускаться с горы по улиткообразной стезе. Я последний сошел оттуда, любуясь извивистою линиею передних пешеходов. Потом на песчаном поле Рахийском остались одни следы наши. А мы укрылись в Синайской обители. Отдыхая на нежостком ложе, я отметил в своей дорожной книжице, что ни в Фоле, ни у монастырька Безсребреников нет Синайских надписей.

С 27 по 30 Июля.

Остальные дни Июля проведены были в книжных занятиях. Я рассмотрел старинную рукопись Греческую на белом и тонком пергамине в лист, содержащую часть ветхого завета, и весь новый завет с посланием апостола Варнавы и книгою Ермы.

Нечего было делать на Синае. Захотелось возвратиться на Сион.

Август.

1. Вторник.

Отправляюсь в путь к св. граду Иерусалиму, в путь трудный и небезопасный, по пустыням Синая и Идумеи, в дни, жаркие и ночи холодные, с полудикими Бедуинами, на корабле пустынном, в первый день 552 месяца моей жизни, с недугом в глазах, с карандашем в руке, в изорванной обуви, в изношенной одежде, с возлюбленною дружиною.

Солнце еще не взошло над горою св. Епистимии. Иду молиться у неопалимой Купины.

После молитвы я заходил к Дикею Анфиму, к ризничему и эконому, и прощаясь с ними, благодарил их искренно за Авраамское угощение нас странных и за то братское доверие, с каким вручены были нам ключи от монастырского книгохранилища. Смиренные отцы извинялись в своих недостатках, прикрывали свое усердие к нам благоговейным послушанием воле своего архипастыря, предписавшего им исполнить все мои желания, и упрашивали меня провести с ними храмовый праздник преображения Господня. Этой прозьбе их противопоставлен был долг моей службы, с которым несовместима растрата драгоценного времени. Моя гиря перевесила. Отцы уступили моей настойчивости законной.

В последней четверти седьмого часа по полуночи караван мой, состоящий из двадцати верблюдов, двинулся под предводительством прежняго Шеха Салеха. А мы пошли за ним пешком. Властные старцы, иеромонахи и Петр Кутуруси, проводили нас немного далее холма Ааронова и простились с нами. Я сел на своего горбуна. Утро было прохладно. Солнце ярко освещало просторную, ровную и чистую Уади Шех и ее багряные утесы. Сквозь чистейшую лазурь неба неслась моя молитва к престолу Всевышняго.

Замечательна постановка гор у монастыря Синайского. Они, подобно островам, высятся на песчаном море и разделяются долинами, как бы глубокими проливами. Их можно обходить кругом. Синайские же старцы сравнивают горы, св. Екатирины, Синай-Хорив, и св. Енистимии, с тремя перстами руки, средним, безъименным и мизинцом, а Ел-Фрейю и Раху с ладонью. Верно сравнение! По словам их на темени Епистимийском хранится дождевая вода; и там был тот скит, Аз, о котором упомянул преподобный Нил в описании страдания пустынных отцов от безбожных Сарацин. Если позволено придумывать многия сравнения для лучшего пояснения малоизвестного предмета: то я, пользуясь этим позволением, сравниваю Синай-Хорив и Епистимийскую гору с двумя церквами; пред ними Ел-Фрейя соответствует полукруглому настоятельскому дому, а по сторонам их горы Ум-Лёз и св. Екатерины высятся, как две ограды; долина же Шех справа, и равнина Рахийская слева, ведут к ущелиям Рутайбе и Накб-Хау, как бы к святым воротам. Таким образом все поимянованные горы положением своим образуют как бы Богозданную Лавру с церквами, оградою и св. воротами.

Придумывая все эти сравнения, обсуживая их точность и в то же время любуясь игрою света и теней на гранитных скалах долины Шех, я подъехал к ущелию Рутайбе и, спустившись с верблюда, сделал очерк его, как умел⁴¹. В этот раз оно показалось мне также дивновеличественным, как и прежде, но уже не изумило меня, потому что дух мой сам вырос исполином на лоне громадной Синайской природы. Отвесные и багряные утесы этого ущелия представляют вид двух противуположных стен многоглавых и ребристых, кои облицованы как бы накладною чешуею в больших размерах и в виде уступов, по линиям неровным, и с углами тупыми, острыми, косыми. Чудные, святые ворота Синая!

В восторге от видения высокого предмета я продолжал путь свой. Минуло Десять часов. Поезд мой, вышедши из Рутайбского ущелия, спустился в долину Шех. В ней зеленели манновые перелески. В этот раз, не как прежде, они не много радовали меня, потому что не было нечаянности. Уади Шех положением своим описывает довольно крутую дугу от юговостока к северозападу. За высотами ее, направо, простирается песчаная равнина Ер-Рамле, а налево толпятся горы. Долго мы шагали по ней до того места, где впадает в нее Уади Сала̀ф с северозапада, и втянулись в эту стропотную юдоль. Она узка и коротка. В одном месте ее на косогорье л потерял равновесие и заскользил по верблюду стремглав. Но на крик мой быстро подбежал Салех и ловко принял меня в свои руки. Hе то, разбилась бы моя головушка о пепловидный слой косогора. Там, где в Салафскую юдоль врезывается с севера Уади Ля̀хдар, мы расположились ночевать у. подошвы одного утеса, который отбрасывал длинную тень. Тогда минули три четверти четвертого часа по полудни. Стало быть, в дороге мы провели 540 минут.

2. Середа.

Ночь была холодная. Утро такое-же. Все мы озябли. Самовар отогрел нас. Пока Арабы въючили наших верблюдов; мы смотрели на молодого черного скорпиона, который приполз к нам ночью, или утром. Когда убили его камнем; я заметил, что и не убивая скорпионов можно предохранять себя от их угрызения: стоит только обложить себя овечьею шерстью; и они не поползут чрез нее, потому что боятся завязнуть в ней и не терпят ее запаха, а не терпят от того, что овцы истребляют их своими копытами.

Верблюды наши двинулись с ночлега. Я за ними пошел пешком, и как только обогнул ближайший угол гранитный, налево от дороги заметил внизу Синайскую надпись и отподобил ее. Вот она:

Из долины Ляхдар виден был Зербал весь в солнечном свете. Я сделал очерк его⁴². Ненаглядный красавец и провозвестник всемогущества Творца и Зиждителя мира! В верховье сей долины есть источник сладкой воды.

С Ляхдаром непосредственно соединяется устье долины Леш, тянущейся направо от дороги к северу. Тут Зербал в утреннем одеянии, сотканом из тончайшего света, представился нам во всем своем величии. Многоглавый исполин, он весь тут виден от подошвы до темени. Великолепна южная часть его. Она остроконечной пирамидой особо возвышается к небу. Два утеса, не много ниже вершины ее, представляют вид двух монахов в острых кукулях и в мантиях, с распростертыми от бедр руками. Один из них стоит выше, а другой у груди его ниже. От этой пирамиды к северу простирается хребет Зербала клинообразный, а по замечанию о. Феофана, сухоребрый. В нем заметны те две скрижали, коими я любовался в долине Слаф. Около них острые маковки и ребристые утесы сей горы Божией видны, как окаменелые исполины в длинных мантиях багряных. Вот предмет достойный волшебной кисти Айвазовского! Знаменитый живописец! Если Бог когда-нибудь приведет тебя на Синай; то напиши ты картины Зербала в долинах Слаф и Леш. Современники и потомство превознесут похвалами твое искуство: а эти картины твои скажут им слово о Боге.

Из устья Уади Леш мы перешли в Уади Бара̀х. Там, где эти долины соединяются, видна гора св. Екатерины, а пониже ее – высота Рфайэ круглая, как Фавор. И этот вид привлекателен. Но Зербал – прелесть очей! Уади Барах травениста, широка и красива. При входе в нее, направо, стоят два пирамидальные холма, а на лево высится толстолобый утес, за которым на камне начертана Синайская надпись не ясно. Вдали поперек сей долины торчит отдельный холм. На нем водружена Богом пирамида.

Было любо смотреть на этот Синайский узор. Высокое в исполинских размерах изумляет душу, а изящное в малом виде чарует ее.

Барахский холм остался у нас влеве. Прошагав у подошвы его, мы начали спускаться в Уади ель-Ля̀буэ. Тут бывает раздел дождевых вод. Они из Ляхдара, Леша и Бараха текут к Зербалу, а за пирамидальным холмом несутся в противоположную сторону. Уади Лябуэ длинна и богата пажитями для верблюдов. Дальнюю средину ее наполняет кругловатый холм с уступами, От него налево ширится долина Тайбе. Тут мы двинулись немного правее и по каменистой и короткой Уади Кине поднялись к долине Ба̀раг. Спускаясь в нее по узкой стезе, окаймленной обломками красного гранита, я заметил на одном из них, у самой тропинки, Синайскую надпись и срисовал ее.

Не много ниже увидел другую и начертил ее подобие.

Глубоковато русло Барагской долины. Оно изрыто дождевыми потоками и уставлено огромными камнями багряного и лазуревого цвета. Их увлекли сюда потопные воды. В одном месте, едва ли не в средине Барага, на правой стороне от дороги, начертаны на скале таинственные резы. Салех подвел туда моего смирного верблюда; и я отподобил чудные буквы.

Чем менее я чаял найти их по Этой дороге: тем драгоценнее они были для меня. Их обретаемость тут доказывает, что Финикияне проходили по этому пути от Синая к Ел-Хадему, и обратно.

Из Уади Бараг мы повернули вправо, почти под прямым углом, и прошагав по песчаному междухолмию Сы̀дре, остановились ночевать в Хамилийской долине, обставленной высотами, словно бастионами.

Все долины, пройденные нами от ущелия Рутайбе до сего ночлега, окаймлены холмами, которые составляют отдельный кряж на песчаной равнине Ер-Рамле. Положение их над уровнем Красного моря весьма высоко.

3. Четверток.

Настал пятый час дня. Тени готовились бежать от восходящего солнца. А мы снаряжались в путь свой. Не шумен наш табор. Порядок – душа его. А общее довольство – лоск его.

В начале шестого Салех повеле нас далее. Я впереди то вяз в зыбучем песке, то твердо ступал по утоптанной верблюдами тропинке, опираясь на манновый посошок свой и тихо поя: радуйся царице, матеродевственная славо, и пр. Утро было тихое. В чистейшем воздухе ощущалась умеренная свежесть.

Минул шестой час. Мы проехали мимо слоистой горы Гара̀б и оттуда под прямым углом поворотили на север к отдаленному Ракинскому взъезду в хребте горного кряжа, Эт-Тих. За Гарабом уже нет ни гор, ни холмов, ни долин; широкая, песчаная равнина Рамле расстилается с запада на восток таким длинным полотном, что взор не досягает концов ее. Вдоль средины сей обнаженной пустыни тянется ложбина. В нее с одной стороны от Ет-Тиха, а с другой от Гараба, Хме́ира и прочих высот, стекает дождевая вода и производит кустарники и колючее былие в пищу верблюдам. На всем этом пространстве под кустами и кочками водится множество ядовитых змей. Вероятно, тут Израильтяне страдали от их угрызения. Окинув взором всю эту мертвую пустыню, я начал спускаться в ложбину ее чрез окаймляющий ее скат песчаный, который направо упирается в гору Хмеир, а налево тянется к пределам хребта Ер-Рахийского. Этот скат отлог и не мал в поперечнике. На нем, влево от дороги, среди желтого песка виден большой камень с уступами, в роде диаконского амвона. Воображение мое тут помещало вознесенного Моисеем медного змия, тем охотнее, что кругом всюду заметны были кольцеобразные следы пресмыкания ядовитых тварей. Вдали пасся одичалый верблюд. Увидев нас, он заревел и побежал во всю свою прыть. Когда поезд мой спустился в ложбину: я, сидя на своем горбуне, повернулся лицем к Синайским горам, дабы заметить, в каком виде они представляются отсюда. Сначала, напрямик, показались мне одни вершины Зербала в густой синеве, потом, немного левее, из-за Хмеира выглянули головы гор Синайской, Екатерининской и Умшо́марской, как маковки пирамид, под синею тончицею. Чем далее подвигался я к Ракне: тем более вырастал предо мною Зербал во всем его дивном величии. Он – царь всех высот Синайских. Голова его покрыта венцом, сделанным из закругленных овелисков, в исполинских размерах. В средине венца вместо креста и державы вставлена пирамида. Такой вид приводил меня в восторг. Когда же Зербал сквозь про́снинь воздушную выказался весь в своем венце и в мантии с безчисленными складками, направо же от него явились в бо́льшем величии остроконечные вершины священных гор на одном пирамидальном основании, а ближе ко мне развился многокупольный Гара̀б, и когда пред ним песчаный скат Рамлийской пустыни с амвоном его окрасился желтобагровым цветом: тогда восторг мой превратился в изумление сладчайшее. Я смотрел на гору Божию с неизреченным веселием и восклицал: дивна дела Твоя Господи! дивно светиши от гор вечных! Исповедую величие Твое, – силу, премудрость и красоту Твою. – Бруни, Бруни! здесь надлежало бы тебе писать картину вознесения змия в пустыне. Еслибы ты перенес на полотно это лазуревое небо, это песчанобагровое поле с черным амвоном, этот многокупольный Гара̀б, этот венчанный Зербал и все окрест его стоящия высоты велелепные; то на картину твою смотреть сошлись бы все люди.

В три четверти десятого часа караван мой подошел к Ракинскому взъезду и начал подниматься, извиваясь по крутизнам и стремнинам его. Я остановился внизу, чтобы еще раз насладиться видами Синайских гор, и когда вперил в них взор мой, подумал, что вижу пред собою живописную картину в исполинских размерах. В этой картине лазурь неба так чиста и нежна, под нею высочайшия горы и их вершины так разнообразны и в своем разнообразии представляют такое стройное целое, а освещение и синева их так волшебны, что не возможно словом передать всех виденных красот, всего ненаглядного великолепия, всех ощущаемых свето-теней, чарующих взоры, изумляющих воображение и пораждающих восторг и сладчайшее благоговение пред Богом, который один мог произвесть столь чудную картину. Любуясь, услаждаясь, восхищаясь ею, я забыл, что стою на земле. В эти минуты блаженство мое было совершенное от видения прекрасного, высокого, Божественного. Желая удостовериться, уцелеет ли во мне это видение во всей его свежести и полноте, я не раз смежал очи и сознавал, что ношу в себе зеркало, в котором верно виден весь Синай во всей его красоте великолепной.

Это сознание придало мне живость и легкость; и я не чувствовал ни жажды, ни утомления, поднимаясь на гору Ет-Тих по извивистому и стропотному Ракинскому взъезду и дорогой собирая стеклярус, каменный лен, затверделые ракушки темнокрасного цвета и селитру в глиняных лепешках, которою Бедуины лечат раны верблюдов. Под челом Эт-Тиха, там, где более ровная стезя поворачивает направо и пролегает вдоль его, как морщина на лбу, виден не только весь Синайский полуостров, но и Чермное море, и за ним Африканские горы. На первом плане представляется песчаная полоса Ер-Рамле с амвоном для вознесения змия, вся под желтобагровым освещением. В средоточной дали к лазурному небу возвышается исполинский Зербал в зубчатом полукруглом венце и в волнистой мантии багряной, с густым но прозрачным отливом синевы воздушной. На лево от него рассекают голубые небеса пирамидальный Бана̀т и триглавый Синай. Широко основание Синая, огромна его толщина. Смотришь на него и видишь, будто Скинию, сотканную из синелазуревого шелка и увенчанную, вместо шаров, тремя пирамидами. От него на север к Банату протягается, сперва, ровная, потом, ломаная высь, будто передняя приставная часть Скинии, потребная для народа, Левитов и жрецов, а в противоположной стороне длинным рядом стоят горы и холмы с прелестными головками, словно священные сосуды, накрытые синеголубою тончицею. Направо от Зербала чарует взор Гараб многокупольный и за ним Зарбут-О́ммар, увенчанный высоким и тонким стрельчатом, как сельский храм меж стогов хлеба и сена. Правее от Оммара в воздушной глуби искрятся зелено-синия воды Чермного моря. Они окаймлены песчаною бахромою. За морем, вдоль его, островерхия горы и холмы, словно монахи в синих мантиях и кукулях, длинным строем тянутся к горе, в которой спасался Антоний великий. Эта гора с Ракне представляется точь в точь в том виде и под тем синим покрывалом, как я увидел ее в первый раз из пустыни Бакаратской. Ею оканчивается волшебная панорама Синайского полуострова.

Налюбовавшись ею вдоволь, я взошел на плоскую вершину Эт-Тиха. С ней открылись те же виды, в тех же размерах и положениях и под тем же освещением, как и у чела сей горы. Я сделал очерк их⁴³, и потом преклонив колена и обнажив голову, помолился на Синай и простился с ним в сладком восхищении. Это было в полдень.

Резкий ветер дул с севера и проникал всего меня насквозь. Салех подвел ко мне верблюда моего; и я усевшись на нем, скоро спустился с Ет-Тиха в малую долину Абу́-Мте́гане, где и догнал свою дружину. Чрез полтора часа мы достигли до соименного с долиною источника, и тут около дикого финичия на безобразном каменистом косогорье расположили свой стан. Воды̀ в источнике было довольно. Чем более черпали ее, тем лучше она становилась. При отведывании ее чувствуется не столько слабая соленоватость, сколько неприятный запах, который сообщают ей неучтивые верблюды и их безпечные погонщики. Придаточное к названию источника речение, Абу́, доказывает, что он некогда почитался священным.

Горный кряж Ет-Тих составляет границу между соименною ему страною и Синайским полуостровом. Он начинается у верховья долины Гарендель и оттуда прямолинейно тянется с запада на восток к самому заливу Акабайскому, где и оканчивается. Та сторона его, которая обращена внутрь полуострова, обрывиста и почти, как стена, отвесна. Тут вдоль подошвы его пролегает песчаная пустыня Ер-Рамле. А за плоскою и узкою вершиною его непосредственно начинается необозримая равнина, которая стелется до Газы, Вирсавы и Мертвого моря, и разделяется на две половины Ель-Аришскою долиною, на западную, прилегающую к Средиземному морю, и восточную, примыкающую к Уади Ел-Араба̀, которая соединяет Акабайский залив с Мертвым морем.

Весь Эт-Тихский кряж составлен из раствора известкового; следовательно принадлежит не к первозданным горам, а к роду тех, кои произведены осадками моря и слабыми волканическими извержениями. По сему-то в нем находятся морские раковины и селитренные лепешки, а селеноватые источники его отзываются запахом серы, растительности же на нем нет никакой другой, кроме тощих былий травяных.

В Эт-Тихе находится несколько тесных взъездов. Из них Ракинский довольно стропотен и труден для вьючных верблюдов. Приметою его внизу служит длинный и отвесный выем в горном кряже, оканчивающийся с обеих сторон выступами, как бы бастионами. На верх поднимаются близь выступа восточного.

Кончены мои путевые заметки о Синае. Завтра увижу другую страну и другую природу. Слово мое примет их цвет, размеры и свойства. Не ожидаю там ни разнообразия, ни великолепия видов. Зато изведаю страну, мало кем посещаемую. Новость ее придаст моему описанию хотя слабую заманчивость.

Августа 4-й день.

Когда утренняя заря осветила Мте́ганскую долину; мы двинулись с ночлега. Эта извивистая долина, почти у самого источника, вдруг становится глубокою и утесистою расселиною, несколько похожею на юдоль обители св. Саввы. В русле ее зеленеют кустарники. Она осталась у нас вълеве. А мы пошагали в северовосточном направлении к долине Ель-Ариш и чрез два часа пути (в начале 8-го) спустились в нее с незначительного возвышения. Она начинается у слияния низкого горного кряжа О́джме с Ет-Тихом и вдоль его, по близости, стелется в прямом направлении к северо-западу. В самом начале глубина, или точнее, высота ее довольно значительна. Тут с обеих сторон окаймляют ее смугловатые утесы известковой породы. Чем далее мы подвигались по ней, тем более она разширялась и мелела. Извивистое русло ее песчано и чисто. На нем ростет множество манновых дерев. Все они высоки, раскидисты, прекрасны на вид и кустятся группами, словно отдельные рощицы. Их сочная зелень доказывает, что тут перепадают обильные дожди и что влажность долго сохраняется под песком и корнями манн. В Уади-ель-Ариш, даже там, где она довольно глубока, не было слишком жарко. Мы весело ехали по ней вдоль горного кряжа Оджме. Он оставался у нас вправе и, по близости, весь был виден весьма ясно, как вал, насыпанный известью. Та сторона его, которая обращена к западу, отвесна, а длинное верховье его почти ровно: лишь кое-где на нем возвышается будто скирда сена, или показывается слабая припухоль. Поезд наш направлялся на самый угол сего кряжа, обращенный к северо-западу. Издали на нем видно было как бы здание в роде деревенской усадьбы. Чем ближе мы подхо дили к нему, тем шире становилась Ель-Аришская долина, так что занимала все пространство между двумя противоположными возвышениями⁴⁴, но уже была мелка, плоска и нага. Манн тут нет.

В половине четвертого часа по полудни Салех учредил наш ночлег на известковой равнине Маа̀да у помянутого угла. Впереди ясно виден был на ней одинокий, пирамидальный бугорок, ослепительной белизны. На самом темени его торчит равносторонний камень того же цвета. Он своею правильностию придает бугорку вид надгробного памятника.

5. Суббота.

Утро было ясно и свежо. Когда мы встали; под подушкою Иеродиакона оказался большой черный скорпион. К счастию, он не ужалил его. А один из наших проводников нашел такого же скорпиона в своей пазухе и вытряхнул его. Мы удивились и не постигали, почему этот ядоносец не причинил ему никакого вреда. Но Бедуины объяснили нам это, сказав: «нам в раннем детстве дают есть ячменные лепешки с порошком изжареного на углях скорпиона, и потому этот ядовитый ползец не вредит нам.» Вкусный блинок!

В начале шестого часа мы пошли. Пирамидальный бугорок остался у нас в левой руке, но весьма близко от дороги. Минули шестьдесят минут в пути: долина ель-Ариш отклонилась влево, а мы пошагали на северо-запад, так что отдаленная гора Ёлак стояла прямо против нас. На этом пути пройдена была нами поперек ложбина Абу-Зарѝфе. Потом мы опять попали в Ель-Аршиское раздолье. Необыкновенно мертвенна пустыня, по которой Салех вел нас к Нахелю. В час с четвертью по полудни мы прибыли к этой крепостце и близь ней расположили Свой стан. Она есть не что иное, как небольшой дом с четырьмя полубашнями по углам⁴⁵. К ней с одной стороны примыкают мазанки, в которых помещаются двадцать пять пехотинцев Египетских с семействами своими. А внутри ее живут Ага, Назир и писарь. Вода в тамошнем колодце соленовата. Окресности Нахеля чрезвычайно пустынны и безотрадны. Почва известковая и каменистая не производит ни одной былинки. Жизненные припасы доставляются сюда из Акабы и Газы. Нам принесли несколько арбузов, и мы посластились ими.

По захождении солнца посетил меня Ага. Я предъявил ему дорожный наказ паши Каирского и просил его достать мне двадцать верблюдов с нужным числом проводников до самого Хеврона. Он обещался привести их утром и отправить нас без малейшего замедления. По его словам, крепость Нахель построена в начале шестнадцатого века Египетским Султаном Ешреф Кансу и поправлена Ибрагимом пашею, сыном знаменитого Мегмета Али; от Газы она отстоит на шесть дней, а от Акабы на три дни пути; мусульманские поклонники давненько перестали ездить в Мекку чрез Нахель, предпочитая ближайший путь по Красному морю.

6. Воскресенье.

До восхода солнца Синайские Бедуины простились с нами и пошли обратно в свои кочевья. Усердно служили нам эти чада пустыни. За то я, сверх условной Платы, одарил их щедро, а Шеху Салеху, по желанию его, дал два похвальные письма на показ монастырю Синайскому и путешественникам. Он и некоторые из дружины его, прощаясь со мною, целовали мои руки.

После них явились новые проводники с требуемым числом верблюдов. Их привел сам Ага; и в его присутствии тотчас заключено и подписано было условие мое с ними. По шумном разделе задатка они навьючили верблюдов; и мы отправились в путь ровно в восемь часов по полуночи. Нечего было смотреть в однообразной и мертвенной пустыне. Посему я обратил внимание на новых проводников своих. Все они – Бедуины; ростом малы, но крепки; смуглы, но не черны; ноги у них толсты; головы обриты, но так, что оставлены пейсы, как у Евреев. Эти косички служили явным доказательством, что они произошли от тех Идумеев, которые при Ироде великом приняли закон Еврейский.

В два часа по полудни поезд мой остановился на ночлег у рубежа кустистой Уади Ага̀ба. Она стелется поперек дороги с востока на запад и впадает в долину Ель-Ариш.

7. Понедельник.

Хорошо путешествовать в пустыне. Там нет соблазнов; душа – вся в Боге; здоровье цветет, как манновое дерево; спишь сладко, а встаешь рано и бодренно.

В пять часов я уже. был готов в путь и, пока Арабы вьючили верблюдов, пошел вперед.

Густейший и мокрый туман расстилался по земле, так что кругом ничего нельзя было видеть. Опасение потерять дорогу остановило меня в русле Агабайской долины. Она есть не что иное, как широкая и мелкая ложбина на пустынной плоскости, не много покатой от востока к западу. Средина ее, обильно орошаемая дождевыми водами, наполнена высокими и тенистыми маннами. Эти дерева, в цвете, обременены были каплями росы, а под ними было сухо. Сие явление напомнило мне руно Гедеоново.

Когда караван мой перешел Уади Агабу; лучи восходящего солнца погнали туман к Средиземному морю. Он, несясь туда, сгущался, белел, садился на горе Ёлак, и повил ее всю, как белою кисеею. Эта гора, в таком утреннем одеянии, казалась мне подобием сонма оглашенных Идумеев, которые некогда в белых хитонах принимали крещение в соседней Елузе; и я молил Бога, чтобы Он озарил светом истинной веры их потомков, седящих во тьме и сени смертней.

В половине осьмого часа мы спустились с Агабайской плоскости на обширнейшее поле песчаное, которое так ровно, что хоть яйцо покати, куда хочешь. Спуск к нему не глубок. Направо от нас была гора Хрым, налево равнина, и Уади Ель-Ариш; в передней дали преграждали дорогу сцепленные холмы Муэле́хские, повитые воздушною синевою; а на востоке кое-где мелькали возвышения под тем же покрывалом. Вообще, эта равнина показалась мне несколько похожею на Эздрелонское поле в Галилее. – Стало жарко. Дорога вела нас мимо Хрыма, в трех или четырех верстах от сей горы, западнее. Тут около нее ростет множество смерчий, кои Бедуины называют Библейским именем, Ре́тем. Под сим кустарником спал пророк Илия, когда проходил здесь на Синай, укрываясь от гонения Иезавели.

Немного выше Хрыма поперек дороги стелется от востока к западу широкая Уади-Граэ и впадает в долину Ель-Ариш. Почва ее беловата. На ней в обилии ростут смерчия и манны. Эта Уади, как и все прочия в Ет-Тихе, есть не что-иное, как ложбина с руслом, по которому порой текут дождевые воды. Посему вся Эт-Тихская страна подобна скатерти, поперек которой по желтой канве протканы зеленые полосы в неравномерных расстояниях. Переехав Грайскую ложбину, я подозвал к себе одного пожилого проводника, которого лице обнаруживало здравый смысл, и начал разговор:

– Скажи мне, золотой мой: какие племена Бедуинские кочуют в здешней стране?

Старик начал перечислять их без указания местностей. Почитая безполезным такое перечисление – тем более, что трудно было упомнить множество Арабских названий, я приудержал его, сказав:

– Постой, постой, старинушка. Память у меня слаба. А названия племен благородных Бедуинов так мудрены, что я перезабуду их. Начнем счет снова, вон, оттуда, от большого моря. Теперь поведай мне: какое племя кочует там, начиная от Газы до Суэса.

– Племя Тараби́нов.

– Сильно оно?

– Весьма сильно, и в большой дружбе с нами.

– А ты из какого племени?

– Я Тайя́г.

– Где же скитаются твои Тайяги?

– Во всей долине Ель-Ариш от Абу Мтѐгане до Бир-Себы (Вирсаве). Нас два рода: Бенейя́ты и Сугейраты.

– Сильны вы и богаты?

– У-у-у! Кто постоит против нас?

– Направо от нашей дороги, там, за холмами, ближе к Халилу (Хеврону) и Бахр-Луту (Мертвому морю) какие Бедуины живут?

– Азазимы, Джехалли́ны, Дулла́мы, Саи́диэ и пр.

– А ниже их, у гор Мы̀хра, Ара̀иф, О́джме и Бейя̀не, чьи там шатры?

– Хаэта̀тов и Амра̀нов.

– Чьи кочевья лучше и богаче водами и пажитями?

– Вся эта сторона хороша. Она принадлежит всем нам, и где мы хочем, там и кочуемь. Бог нас любит равно, и когда посылает дожди, тогда везде мы – цари.

– Шехи ваши умеют ли читать и писать?

– Благородному Бедуину стыдно заниматься таким делом. На то есть писари в Нахле, Газе, Халиле и Акабе.

– От кого произошли на свет все благородные Бедуины?

– От Адама.

– Что ты знаешь об Адаме?

– Бог сотворил его сперва одного, а потом жену его. Адам долго искал ее и, когда нашел, полюбил; и она ежегодно раждала ему сорок детей мужеского и сорок женского пода. Один из сынов его назывался Авраам. Он родил Измаила и хотел принести его в жертву: но Бог воспретил ему это. От Измаила произошла все наши предки и пророк Мухаммед.

– Как вьи называете племя сего пророка?

– Гра̀эш.

– Где оно теперь находится?

– Около Туниса.

После сего ответа старик, в свою очередь, начал распрашивать меня: из какого я племени; много ли народу в Московии; есть ли там Бедуины, верблюды, и хороший корм подножный; почитают ли там Магомета, и пр. Я удовлетворил его любопытство.

В разговорах чрез переводчика нечувствительно прошло около полутора часа на пути от Уади Граэ до Уади Еш-Шара̀еф. В сей долине мы учредили свой стан до следующего утра. Она кустиста и окаймлена низкими отпрысками ближней горы Араѝф Ен-На̀каба. Эта известково-кремнистая гора во всю дорогу была видна нам вправе. Она господствует над пустынею, как некий исполин. Вершина ее остра, бока же отвесны наклонно. От ней в прямом направлении к востоку далеко тянется высокий кряж, оканчивающийся горою Мы̀хра, а на юго-запад простираются низкие холмы, которые близко подходят к горе Хрым и тут прекращаются. Название Араиф и Еш-Шара̀еф звучат так, что напоминают Библейский Асиро́ф, в котором жили исполины Евеи, истребленные Филистимлянами (Втор.2:23).

8. Вторник.

Утро было весьма туманно. Роса смочила землю. Когда все было готово к отъезду; мы пошли пешком вперед. Стезя вела нас меж двух невысоких холмов, окаймляющих Уади Шараэф. Как только мы переступили за черту междухолмия, внезапно увидели пред собою на земле то, что видится только на небе, Яркая радуга блистала над головами нашими у самых холмов и, целая, двигалась по земле торопко поперек стези, так что мы на мгновение очутились под нею, как под сводом триумфальных ворот. Я невольно остановился и в неизреченном веселии воскликнул: сия врата небесная! Прекрасное седмицветное явление перешла по песку налево от дороги и несколько мгновений брежжилось одною стороною в беловатом тумане, подле угла скалы, так близко от нас, что можно было схватить его, еслиб известно было средство вдруг сгустить и отвердить разноцветные отливы солнечного света в влажном тумане. Налюбовавшись путешествующею радугою, мы пошли далее.

Когда солнце рассеяло туман; взорам представилась обширнейшая равнина, обставленная с четырех сторон горами и их отпрысками. В передней дали, на севере, обозначались высоты Муэлехские волнистою полосою синяго цвета; направо показалась гористая страна Азазимов, налево длинная гора Хела̀л в направлении от севера к югу, а позади нас замыкали дорогу Шараэфские холмы. Спустя четыре часа по отъезде с ночлега, в начале десятого, мы после Уади Ма̀граф достигли до широкой и наполненной маннами долины Джеру́р. Она впадает в Уади Ель-Ариш. По словам проводников наших, в ее верховье, у восточных гор, местные Бедуины сеют ячмень, а в низовье выращают арбузы. Вот где начинается, или, оканчивается земледелие! Отсюда я послал двух Арабов в ближнее кочевье с наказом, чтобы они привезли нам арбузов в Муэлех, где предположено было ночевать. Возделанность долины Джерур и сходство ее Арабского названия с Еврейским, Гера̀р⁴⁶ позволяли мне думать, что эта долина составляла южную границу владений Герарского царя Авимелеха, с которым дружили Авраам и Исаак и что в этом околотке сии патриархи сеяли хлеб, копали колодцы и пасли стада свои, а столичный город Герары находился выше, или на севере от Джерура, или на северозападе; ибо в сей юдоли нет никаких развалин. От ней мы ехали полтора часа до Уади Сеса̀б в северо-северовосточном направлении. Эта песчано-глинистая долина, впадающая в Уади Ель-Ариш, была распахана для посева ячменя после первого осенняго дождя. Обработанность ее еще более убедила меня в том, что в здешнем околотке у Исаака быша скоти овец, и скоти волов и земледелия многа (Быт.26:14). Сие убеждение совершенно созрело, когда пришлось переезжать широкую и богатую пажитями Уади Ель-Ха̀ифэ, на западе соединяющуюся с долиною Ель-Ариш. Ибо Бедуины Тайягиэ засевают ячменем все низменные места ее. Название Ель Хаифе значит, боящаяся женщина. Не супруга ли Авраама так прозвала эту юдоль, когда царь Герарский приказал взять ее к себе в дом? (Быт.20). Из Хаифэ мы скоро прибыли в Уади Муэлех и в ней учредили свой стан в половине второго часа по полудни. Эта дебрь со всех сторон окружена и внутри уставлена не высокими буграми, которые издали казались вершинами гор. Куда ни посмотришь, везде видишь кучи глины, промоины, рытвины. Взор блуждает в их излучистом расположении. В Муэлехе есть родники горькой воды, Манны, и обильное пастбище для верблюдов, Тут мимо нас проехал в Газу небольшой караван для закупки пшеницы. Во время поздняго обеда, когда я толковал своей дружине слова Писания, – простру на Идумею сапог Мой – и заключил, что они означают присоединение сей страны к Иудее по праву ужичества, которого знамением служило иззутие сапога, нам сказали, что две ябѝнти Герарские⁴⁷ приехали на ослах с арбузами. Мы пошли выбирать и торговать эти сахарные овощи, и купили их восемь за тридцать коп. сер. Торговки, черные, сухия, низенькие, называли арбузы свои хабха̀б.

9. Середа.

Ночь в Муэлехе я провел не спокойно от назревания нарыва на ноге и утром встал, как расслабленный. Было свежо. Над нами висели сырые облака, а на восточном небосклоне кое-где просиявала чистая лазурь. Начались сборы в поход. Верблюды под налагаемыми на них ношами ревели ужасно: а я кряхтел от недуга и боялся, как бы он не остановил меня на день, или два, в безлюдной пустыне. Боязнь есть сила. Она иногда придает нам решимость и отвагу большую. Увлеченный этою силою, я решился идти пешком и приказал Шеху ехать медленнее. Караван мой потянулся. Иду позади его, хромая, отстаю и мучусь. То жажда томит меня, то силы мои изнемогают. Молюсь, бодрюсь, креплюсь, бреду. Устаю и ниц лицем бросаюсь на землю. Поднимаюсь, и опять тащусь, и опять ложусь при дороге. Разные насекомые и ящерицы сгоняют меня с мест. Не сержусь на них, оставляю их в покое и опять иду, разминаюсь, разгорячаюсь и перестаю чувствовать боль. Манновый посошок Синайский помогает мне идти равновеснее. В пути посошок – хороший дружок.

Когда на ходу утих мой недуг; я присел на верблюда и держался на нем, то опираясь руками о седло, то прижимаясь к нему здоровою ногою. Горбун мой шагал широкою, но легкою поступью. Скоро показалась впереди моя дружина. Я догнал ее на рубеже долины Ес-Сера̀м. Тут мы поднялась на небольшую, круглую прѝвысь, обставленную меловыми холмами и называемую Рас-Серам, и, минут чрез тридцать, сошли в эту долину. Она широка и там-сям вспахана. Из нее, налево и не далеко от дороги, видны были развалины на высоком холме. Проводники назвали их Одже и говорили, что там есть глубокая систерна и множество разрушенных зданий. Недуг помешал мне обозреть их. Что там было? Филистимский город Герары? Римское укрепление Ебода? Христианское селение? Незнаю. Глаз видел остатки жилья человеческого; но ум не ведал: кто там жил, веселился, страдал и пролил горькие слезы на прах раззоренной отчизны. После Серамской долины пройдены были нами: Уади ель-Бире́н, где пастухи поили своих овец и коз хорошею водою из колодцев, Уади Хафѝр, Уади Абу-Рофе, и Уади ель-А́биад. Когда мы приблизились к сей последней долине; все наши проводники начали бросать камни на одну придорожную могилу. По распросе оказалось, что тут погребен какой-то скверный Шех Ель-Амри Абуль-Фсус. Переводчик мой не понял хорошо, почему все Бедуины питают презрение к памяти сего человека и мечут камни на могилу его, и сказал мне только, что он был злой и что данное ему прозвание Абуль-Фсус⁴⁸ весьма гнусно. Я подумал: и Бедуины изрекают свою анафему злым людям и выражают ее по своему. Долина Абиад простирается от востока к западу, где и впадает в Уади ель-Ариш. Окрестности ее песчаны и взволнованы. На прѝвысях, выпуклинах и буграх песчаных ростут мелкие кустарники. Все они покрыты были белыми улитками. Здесь мне стало крайне тяжело; и я едва едва дотащился до ближней долины Рхайбе, где и принужден был ночевать близь каких-то развалин.

10. Четверток.

Вчера страдания мои были не малы, а сего дня увеличились еще более. Вчера я мог кое-как держаться на верблюде, а сегодня принужден был идти пешком. За час до общего похода один Бедуин повел меня вперед. Бреду и вижу: в долине Рхайбе у самой дороги налево стоит малое, каменное здание грубой работы, без створчатых дверей, без окон, но с куполом похожим на тупую половину яица. Любопытство завело меня внутрь его и ничего, кроме мусору, не нашло. Тут погребен был какой-то мусульманский святоша. Напротив сего надгробного памятника, по другую сторону дороги, разметана сторожевая, либо заезжая храмина, которая когда-то тщательно складена была из тесаных камней. В нескольких шагах от нее лежат развалины целого города, или слободы. Еще видны основания малых домов, а инде, и куски стен их. Каждый дом имел свою систерну для скопления дождевой воды. Там-сям валяются обломки карнизов и приземистых колонн, – единственные остатки от общественных зданий. Неизвестно исторически: кем и когда построена была эта селитва, и как она именовалась. Нынешнее название, Рха̀йбе, напоминает Библейское имя, Рехобо́т, данное Исааком одному колодцу, который он ископал во владении царя Герарского, Авимелеха, (Быт.26:22) около сего места. Но так как в Ветхозаветном писании нигде не сказано, что у сего колодца Евреи построило город, да и из списков селений и городов в книгах Иисуса Навина, Эздры и Неемии, не видно, что бы здесь когда-нибудь жили Израильтяне; то построение Рхабийской слободы надобно приписать Идумеям, которые в бытность Иудеев в плену Вавилонском заняли южную границу св. земли, начиная от Хеврона, и ниже. Эта слобода, по всей вероятности, возникла в сие время, процвела же в века владычества Египетских Птоломеев и Римлян в Палестине и Аравии, когда сухопутная торговля с Индиею шла чрез Элу (Акабу), Петру, и Газу. Ибо Рхайбе стоит на пути между сими городами: и ныне Бедуины поворачивают в Газу из этой долины. Как Идумеи называли эту слободу, – Рхайбе, или иначе: это неизвестно. Раззорили же ее магометане Аравитяне в то время, когда ими завоевана была Палестина, имянно, в седьмом веке по рождестве Христове. Думаю, что в это время они соорудили виденную мною надгробную часовню в память какого-нибудь храброго воителя, или святоши своего, убитого при взятии здешней слободы.

От ее развалин я пошел вперед. Скоро нагнал и перегнал меня караван мой, получив приказание остановиться в Елузе, до которой надлежало идти часа три, или четыре. Он скрылся из виду. А я с шехом Хсеном долго тащился по следам его, и едва едва добрел до назначенного места уже в конце десятого часа. Там мне приготовлена была постеля в палатке. Наисладчайшим показалось мне отдохновение после утомительного пешешествия. Впрочем изнеможение мое было так велико, что я не мог заснуть. Растворенная дверь моей палатки была обращена к колодцу, находящемуся в мелкой котловине меж пологих берегов дождевого потока, называемого Уади Ел-Каласа. Тут пастухи поили овец и длинноухих коз, и сидел один старик, склонив голову на грудь. Видно было, что он страдал. По распросе оказалось, что змия ужалила его ногу. Страдалец попросил у меня лекарства. Я присоветовал ему омыть рану и прикладывать к ней табачную смолу из чубука, слыхав в Египте, что она служит целебным противуядием. Старик тотчас исполнил мой совет и, казалось, успокоился.

Отдых в течении шести часов укрепил мои силы. Я приказал вьючить верблюдов и пошел смотреть развалины Елузы (Каласы). Они близь колодца занимают большое пространство, но крайне обезображены и разметаны. Где стояли общественные здания, там лежат куски колонн и карнизов, и кучи тесаных камней: а где были частные домы, там видны одни основания их. Систерн нет. Стало быть, жители пользовались водою из колодца. Она хороша.

В ветхозаветном писании нет ни слова об Елузе. Посему надобно думать, что сей город, как и Рхайбе, построен был Идумеями, или во время, или после плена Вавилонского. Географ Птоломей, живший в первой половине второго христианского века, числил его между городами Идумеи и помещал на запад от Мертвого моря. А на Певтингеровой таблице расстояние его от Иерусалима на юг измерено 71-ою милею Римскою. В Елузе было епископство. Здесь св. Иларион видел, как язычники и Сарацины совершали празднество в честь Венеры, или утренней звезды. Здесь в доме епископа преподобный Нил Синайский нашел своего сына Феодула, взятого в плен и проданного Арабами. Здесь блаженный Антонин мученик на пути в Синай (около 600 года) останавливался в гостиннице св. Георгия. В здешней лавре спасался Авва Виктор затворник, который говорил одному брату, смущенному безпечностию: «малодушные тотчас смущаются малою безпечностию и думают, что они уже крайне нерадивы: а крепкие душею чем более искушаются, тем более радуются.» Магометане раззорили Елузу в седьмом веке; и с тех пор она не возникала из своих развалин.

В половине пятого часа по полудни поезд мой двинулся из Елузы. Я побрел за ним пешком в надежде дойти до Вирсаве в начале ночи. Обманчива была моя надежда. Скоро ослабели мои силы в пути. Как я ни бодрился, но не мог идти более трех часов, и за рубежем Уади Марта̀ба приказал шеху остановиться на ночлег на первом лучшем месте. Он довел нас до Уади Эр-Ру́эхи и тут учредил наш стан.

11. Пятница.

К утру от припарки мне сделалось легче. В обычный шестый час присные мои отправились в Бир-Себу (Вирсаве) с наказом поставить там шатры на самом лучшем месте: а сам я с одним Бедуином тихонько пошел по следам их и разминаясь, бодрясь, крепясь, прибыл в стан, расположенный на темени холма по сю сторону зимняго потока Вирсавийского. На часах моих значилась половина девятого. Священные воспоминания о Вирсаве и желание осмотреть это любимое местопребывание Авраама, Исаака и Самуила, побудили меня провести тут день и ночь. В путешествии нет ничего приятнее, как побыть на таком месте, которого история восходит почти к первым дням мира, обновленного после всемирного потопа. Там воспоминания о временах минувших, наслаждение жизнию настоящею, предчувствие жизни будущей сливаются в одно целое и придают душе полноту существования, поистине, вечного, ежели вечность есть сочетание прошедшего, настоящего и будущего.

В час вечерней прохлады я осмотрел развалины Бир-Себы. Местоположение сей слободы, давно исчезнувшей, пустынно, но приятно. Оно взволновано, и разделяется на две половины глубоковатым руслом дождевого потока, которого берега круты, направление извивисто, а ложе усыпано мелкими камнями. Небесная вода порой течет тут быстро с отдаленных гор Хевронских и несется в великое море. Там, где сей поток круче поворачивает на югозапад, па правой стороне его стояла большая слобода Вирсаве: а напротив ее на прибрежном холме, где мы кочевали, была или обитель монахов, или вероятнее, крепкая башня, в которой Римские и крестоносные воины стерегли эту слободу от нападения пустынных Сарацинов. Ибо все крутоярое нѝзовье сего холма укреплено каменною стеною, далеко тянущеюся по направлению русла. Очевидно было, что ее построили, как оплот против воды, сильно напирающей на холм в час разлива, дабы она не подмыла и не сокрушила того, что на нем было сооружено. Теперь тут нет ничего, кроме каменистых дребезг, валяющихся там-сям, как попало. На месте же Бир-Себы уцелели три колодца, и лежат развалины частных домов и общественных зданий. Эти колодцы, в недальнем расстоянии один от другого, на высоком берегу потока иссечены в скалистом черепе земли, но к верху обложены тесаными камнями. Они глубоки и пространно-круглы. Отверстия их весьма широки. Воды в них не было. Но стоявшия подле них водопойные корыта каменные, и выбоины на окраинах отверстий, образовавшияся от вытягивания влаги веревкою, доказывали, что в дождливое время вода появляется в них из подземных жил. По безпечности Арабских пастухов эти колодцы засорены. Если бы вычистить их, то вода реяла бы в них целое лето в большем-меньшем количестве. В одном из них лежала полумертвая собака. Почуяв и увидев меня, она залаяла, но привстать уже не могла. Бедняжка верна своему призванию до самой смерти. В значительной дали от этих колодцов, по правую сторону потока, находится четвертая криница. Туда я не ходил. По словам домочадцов моих воды в ней много, и на вкус она приятна. Ею поят стада свои окрестные пастухи. Сего дня в час полуденный они пригоняли их туда и поочередно подводили каждое стадо, останавливая порыв животных метанием на них пыли. За тремя колодцами, не много выше, начинаются развалины Вирсаве и простираются вдоль сухопотока в северовосточном направлении. Они так срыты, что видишь одни кучи камней, да и те небольшия. Лучше всего уцелело вот что:

Это помост церкви, или знатного дома.

В сем месте любили жить ветхозаветные патриархи. Здесь Авраам ископал колодец, статься может, тот самый, из которого и теперь пастухи поят своих овец. Отсюда он отправился с Исааком на гору Морию, чтобы принести его там в жертву Богу. Отсюда злополучная Агарь увела своего сына Измаила в пустыню Фаранскую. Отсюда Иаков удалился в Харран к дяде своему Лавану, после того как получил право первородства. Здесь он же принес жертву Богу, когда вознамерился переселиться в Египет. Здесь Самуил назначил сынов своих судиями. Чрез Вирсаве прошел пророк Илия к горе Божией Хориву. У этой селитвы была граница Иудейского царства. В ней жили Евреи до плена Вавилонского, и водворились после оного. Христианство рано укоренилось в Вирсаве, так что учреждено было там епископство. При Евсевии и Иерониме в четвертом столетии эта селитва называлась большою слободою (κώμη μεγίςη). Магометане раззорили ее. В 1132 году Фокон построил тут крепость, дабы воспрепятствовать жителям Аскалона делать набеги на св. землю. В четырнадцатом веке путешественники Рудольф Сухем и Вильгельм Балдензель еще видели тут запустелые церкви: но в наше время нет и следов их.

Все, кроме Бога, имеет свое начало и свой конец. На небе светила потухают. На земле люди изчезают; и кто знал бы, что они жили в такой-то пустыне, если бы после них не осталась какая-нибудь развалина, или гробница? Человек строит себе жилище: а судьба, т. е. суд Божий располагает им.

12. Суббота.

За Вирсавийским потоком начинается св. земля. Сего дня утром мы с радостию переехали этот заветный рубеж ее и, по отдыхе в Уади-ль-Халѝль, поздним вечером прибыли к деревне Дагриэ. У подошвы высокого холма, на котором она построена, остановила нас карантинная стража. К нам приставлены были два солдата; и мы под охранением их провели тут ночь благополучно.

13. Воскресенье.

Деревня Дагриэ отстоит от Хеврона на пять часов езды. В ней неть никаких древностей. Карантинные солдаты провели нас мимо этой пограничной селитвы, предшествуя нашему поезду, и замыкая оный. Оттуда стропотная дорога пролегает к Хеврону чрез тесные и дикие дебри между скалистыми холмами известковой породы. Первую дебрь назвали мне Уади эн-Нар, вторую Уади Абу-Тор, третью – Агабет ед-Дульб, четвертую Уади-ль-Грайэ. Во второй из них там, где начинается трудный спуск в Дульб, обильный родник сладкой воды укрыт под навесом скалы. Он утолил нашу жажду. Это место называется Хафа̀ир, что значит: яма, глубь. Из последней дебри мы поднялись на гору, называемую А́габет ес-Салѝб, и с ней спустились в карантин, любуясь красивыми видами Хеврона, приосеняемого роскошными масличиями.

16. Середа.

Хевронский карантин весьма сыр и душен. Не без скуки я провел в нем четыре дня.

17. Четверток.

За то с величайшею радостию прибыл в святый град Иерусамим, славя и благодаря Бога, сохранившего нас на всех путях наших.

Ровно пять месяцов продолжалос путешествие мое. Как пчелка Божия, я носился по широкому раздолью Востока и собирал сот, более или менее благовонный, смотря по качествам находимых цветов. Нередко душа моя ощущала святые восторги от видения предметов прекрасных и высоких, и в минуты таких ощущений вкушала райское блаженство. Веселие же духовное в неблазненных пустынях и чистые радости при стяжании больших и малых прибытков знания услаждали ее постоянно. Человек и природа, и наипаче вся красная пустыни занимали мой ум, обогащали мое воображение, питали мое сочувствие с ними. А духовное око мое видело славу Божию в творениях Его.

Небезплодно было вторичное пребывание мое в Синайском монастыре и в Джуванийском подворье его. С помощию спутников моих я успел там достигнуть тех целей, какие имел в виду. Деловые акты сего монастыря списаны, одни вполне, другие сокращенно. В книгохранилище его памятники письменности Греческой, Арабской, Сирской и Славянской, рассмотрены подробно и отчетливо. Драгоценная рукопись Исаака Месопотама, о которой упомянуто в первом путешествии моем, взята мною для напечатания. К моим прежним снимкам надписей Синайских прибавлено значительное число снимков новых. О племенах, населяющих пустынный полуостров, собраны сведения достаточные. В добавок ко всем этим прибыткам верною кистию друга моего Петра Алексеевича Соловьева нарисованы разные виды Синайские и отподоблены географические карты и астрономические чертежи Козьмы Индоплавателя, живописные лики Греческих царей и цариц Константина Мономаха, Зои, Фоодоры, Михаила и Иоанна Палеологов, и многие святые образа, найденные в древних рукописях пергаминных. Лишь одно не удалось мне – отыскание Фирманов, данных Синайскому монастырю Египетскими султанами. Никто из тамошних старцов не знал, где находятся эти Арабские дееписания. Вероятно, они взяты были патриархом Нектарием, писавшим историю Синая, и лежат безвестно или в монастыре святогробском в Иерусалиме, или где-нибудь в Валахии.

Из всех этих стяжаний, в подтверждение и пополнение моих прежних сказаний о Синае, я издаю теперь только надписи, деловые акты полные и сокращенные, список Синайских архиепископов, сказание об Индийской пастве их и о священнослужении Сонаитов у разноплеменных христиан, рассуждение о загадочных письменах на Синае, и несколько тамошних видов, а сообщение остальных знаний, из которых одна рукопись Месопотама составит большую печатную книгу, отлагаю до другого времени. Ars longa.

У Греческого духовенства есть похвальный и достойный подражания обычай делать надписи на всех зданиях и вещах церковных с означением как времени постройки и изготовления их, так и имен здателей, благотворителей и художников. Такие надписи – клад для путешественника, изучающего историю страны, которую он проходит. Списывая их, благодаришь и хвалишь отцов, подумавших об увековечении трудов своих чертами и резами в память потомкам, и хвалишь тем более, что надписанные камни и металлы не лгут. И одною ли хвалою ограничиваешься, внося в путевый дневник вековечные надписи? Нет, еще желаешь, чтобы во всех городах и общественных местах сооружаемы были такие памятники, или здания, на которых были бы иссечены, или начертаны полные летописи этих мест в назидание потомков, и чтобы такими сооружениями поощрялись дарования художников, и изощрялось общее умение определять сущность, достоинство, красоту, приличие, знаменательность и увлекательную поучительность каменосечения, отливания металлов, живописи, ваяния и резьбы. Такое благородное желание сильно овладевало мною у подножия Египетских памятников, исписанных внутри и снаружи. Оно воскресало во мне и на Синае, когда я, изумленный, стоял пред тамошними скалами, кои покрыты таинственными чертами и резами, или, когда руководимый любопытством рассматривал и списывал резные и кистные начертания пустынных отцов в их древней обители.

Чем отдаленнее Синайская обитель и чем малоизвестнее судьба ее; тем драгоценнее всякое письменное предание о ней, на чем бы оно ни было начертано, на бумаге, или камне, на полотне, или дереве. К радости любознательного путника вкус Греков к надписям увековечил там кистию и резцом многое такое, чего нет в записях монастырских. Еще раз хвалю этот вкус, и с тем удовольствием, которое понятно любящим помянуть дни древние, передаю все надписи, замеченные мною в Синайском монастыре, излагая их в порядке времени и указывая места, где они начертаны.

1. Над воротами в западной ограде монастыря с лицевой стороны их.

(527. 557 год.)

Ἐκ ϐαθρων ἀνηγέρθη τό ίερον τούτο μοναστήριον τού Σιναίου ὄρους. ἔνθα ᾿ελαλησεν ό Θεός τῶ Μωυσῆ. ϖαρά τοῦ ταϖεινοῦ ϐασιλέως ᾿Ρωμαίων ῀Ιουστινιανοῦ ϖρὸς ἁϊδιμον μνυμὄσηνον ἄυτοῦ καὶ τῆς συζὓγου του Θεοδὼρας. ἐλαϐε τέλος μετά τό τριακοςόν ἐτος τῆς ϐασιλέιας του. Καὶ κατέςησεν ἐν ἁυτῶ ὴγοὓμενον ὂνόματι Δοὓλα ἕν ἐτει ἄϖὀ μὲν Άδαμ: ςκα, ἀπὸ δε Χριςοῦ: Φκζ.

С оснований воздвигнут сей священный монастырь Синайской горы, где Бог беседовал с Моисеем, смиренным царем Ромеев Иустинианом в вечное поминовение его и супруги его Феодоры, и окончен после тридцатого года царствования его. И поставил в нем (Иустиниан) игумена, именем Дулу, в лето от Адама 6021, от Христа же 527.

Эта надпись вязью вырезана на песчаниковом камне. Красивые буквы ее походят на наши церковно-славянские, а слог показывает, что она сочинена не слишком давно. Ибо в ней два раза употреблено Новогреческое местоимение τοῦ вместо Еллинского ἀυτοῦ. Что касается до леточисления ее; то сочинитель считал от Адама до рождества Христова 5494 года. По счету его и по смыслу надписи выходит, что Иустиниан в первый год царствования своего, 527 но Р. X., поставил игуменом Синайских отцов некоего Дулу и поручил ему строить монастырь, и что постройка его окончена была в тридцатый год самодержавия сего государя. А так как мы правильнее считаем от Адама до Христа 5508 лет; то по нашему счету Синайский монастырь основан был при Иустиниане и игумене Дуле в 6035 году от Адама, и в 527 от рождества Христова, а окончательно сооружен в 557. Напрасно же Западные путешественники обвиняют в невежестве составителя сей надписи. Обвинение произошло от того, что они не обратили внимания на летосчисление его, отличное от нашего, и 527 год, поставленный в надписи, приняли за окончательный, а не начальный год построения монастыря.

2. В приделе неопалимой купины в облицованном золотистою мозаикою углублении за престолом.

(820или 850 г.)

«Окончено настоящее дело сие во дни Соломона епископа местного, в лето Господне 820, или 850 (ἒτους σωτηρὶου ω...)

В этой надписи под делом разумеется золотистая мозаика, а летосчисление означено буквами. Первая из них омега, видная весьма ясно, показывает девятый век по Р. X.

3. В северном отделении главного алтаря, у стены, на надгробном камне.

(1224 год.)

Ένθάδε κἒιται τὸ σώμα τοῦ ἑν ἀγιόις ϖατρο᾿ς ὴμὤν "Ευθυμιόυ

ϖατριαρχου Ὶεροσολυ» μων: ςψλϐ μηνι δεκεμϐριώ ι῀γ Ινδ. δ῀ ὲπὶ

τοῦ ὸσιοτὰτου ϖατρὸς ἠμῶν Μακαρίου ἀρχιεϖισκόϖου τοῠ ἀγιόυ

Ὄρους Σινά.

«Здесь лежит тело иже во святых отца нашего Евфимия патриарха Иерусалимского: 6732 г. месяца декабря 13-го Индикта 4: при предобнейшем отце нашем Макарии архиепископе святой горы Синайской.»

4. У входа в придел Иоанна Предтечи подле книгохранилища.

(1576 год.).

Δαϖὰνη ἀνηγέρθη Δουκὀς Ίωάννου ἀλεξάνδρου. ζϖδ. – Сооружен иждивением князя Иоанна Александра в 7084 годе.

5. На царских вратах внутри главного алтаря.

(1612 год.)

Των ἐυημοθήρων: † ἐν τὤ ζρκ Ινδ. θ῀ ἐν μηνἰ ἄυγοὐςω ᾿ετελειὠθοι τὸ φαιδρὸν τοὑτο ἔργον ἐν Κρήτη ἐπἰ Λαυρεντιόυ ἀρχιεπισκόπου Σινά ὄρους. Κοσμᾰς Οικονὀμος Кρητής.

«Царские врата. В 7120 году индикта 9 в месяце августе окончено сие светлое дело в Крите при Лаврентии архиепископе Синайской горы. Козьма эконом Критянин.

(1612 год.).

6. На местных иконах Спасителя, Богоматери, Предтечи и св. Екатерины, внизу подписано имя иконописца Иеремии Критянина. 7120 г.

Χεὶρ ῾ιερεμίου Кρητὀς.

7. Над царскими дверьми внутри главного алтаря.

(1675 год.)

Έν τὼ αχὄε ἔτει σωτηρίω κατἀ μήνα Δεκεμϐρίου ϖέμϖτω ῎ετει τῆς ἆρχιερατἐιάς τοὗ ἆρχιεϖισκοπου Κυρ Ἰωαννικἰου Σιναίου ὄρους ἐὶληϑαν τέλος ἡτε χρὐσωσις τὤν τέμϖλων καἰ κηνιρθοσινἱδοσἱς τῶν ὅϖισθεν ἀυτῶν μετά τῶν ἱςορίων: Οὑκοῦν οὶ ἁναγινὀσκοντες ἕυχεσϑαι ὑϖἐρ τῶν συνδρομησἀντων τε καί κοϖιασἁντων. – Χειρ Μαξἰμου ἰερομονἁχου.

«В 1675 лето Господне в месяце декабре, в пятый год святительствования Кир. Иоанникия архиепископа Синайской горы кончено позлащение иконостаса, окрашение и росписание задней стороны его. Итак читающие сие молитесь как о вкладчиках, так и о трудившихся. Рука Иеромонаха Максима.

8. На святой трапезе, облицованной перламутовыми узорами по кости Индийской черепахи.

(1675 год.)

Ἐγεγὀνει τὂ Θε͂ϊον ἒργον τὁυτο ἐϖἰ Ἰωαννικἱου ἀρχιεϖισκόϖου τὄυ Πελοπονησίου. αχὄε.

«Совершилось Божественное дело сие при архиепископе Иоанникии Пелопонесце. 1675.»

9. В Приделе архангела Михаила под потолком.

(1529. 1676 год.)

Πάνσεϖτος καἱ θειὼτατος τοὐτος τῶν ἀρχαγγέλων ὀικος ἃνοικωδόμηται δι᾿ ἐξὁδου καἰ συνδρομἧς του ϖαναγιωτἀτου ϖατριἀρχου Κυρου Ἰωακειμ τῆς μεγαλοϖόλεως ὰλεξανδρείας καί κρητοῦ τἠς ὀικουμἐνης, τοῦ ἐξ Α᾿ϑηναίων τὀ γἐνος, ᾿εν τώ ζλ῀ζ ἒτει. † Τα προγραϕἐντα ἑιναι τἧς πρὼτης ὀικοδομῆς τοῦ ναοῦ. Ἐπεί καἰ τα νῦν ἐσαθρώθη καὶ παλαιόθη τῆ τοῦ χρόνου, τῆ τοῦ ϑεοῦ χἀριτι ἐίληφεν δευτεῤαν οὶκοδομὴν παρά τῆς ἠμῶν ταπεινὁτητος ἐν τώ ζρπδ

«Всечестный и божественный сей дом архангелов построен иждивением и тщанием Кир. Иоакима всесвятейшего патриарха великого града Александрии и судии вселенной, родом Афинянина, в апреле 7037 года. † Вышеписанное относится к первой постройке храма. А так как он от времени обветшал и сгнил; то с помощию благодати Божией выстроен во второй раз смирением нашим в 7184 годе.»

Синайский архиепископ Иоанникий.

10. На столике для благословения хлебов, облицованном перламутовою мозаикою по кости Индийской черепахи.

(1678 год.)

Πόνος Παγκρατίου μοναχοῦ ἓπὶ Σινἀ ὅρους Ἰωαννικίου ἕτους αχὄη

«Работа Панкратия монаха при Иоанникие архиепископе Синайской горы. 1678.»

11. В Приделе Купины на южной стене вверху.

(1680 год.)

Ἀρχιερατέυοντος κυρ ἀρχιεπισκὅπου Ἰωαννικίου † καί οίκονόμου

ὄντος ἐν πόλει Δαμασκῶ γέροντος κυριόυ Φιλοθέου ετελειόθη τὸ παρὸυ ἕργον αχπ ἓν μηνι ἃυγοὐςω.

«В святительствование Кир. Иоанникия архиепископа, и в бытность эконома старца Филофея в Дамаске, окончено сие дело в 1680 годе в августе месяце.»

Здесь разумеется облицование стены синими кафлямя с разводными цветами.

12., На ковчеге, в котором хранятся св. мощи.

Γέγονε τὀ παρὅν δἱ ὲξόδου Ἰωαννικίου ἃρχιεπισκόπου καὶ Θεοδοὐλου μοναχοῦ. Χει᾿ρ Γεωργίου, 1680.

«Устроен сей ковчег иждивением архиепископа Иоанникия и монаха Феодула. Рука Георгия. 1680.»

Разумеется облицовка его пердамутовыми узорами по кости Индийской черепахи.

13., На жертвеннике главного алтаря, облицованном таким же образом.

Ἑτελειώθμ ἐν τῶ 1682 ἐπἰ Ἱωαννικιου ἃρχιεπισκοπου ἐξοδ Ἱωάννου Μπογδὰν. Χει᾿ρ Γεωργίου.

«Конечно в 1682 годе при Иоанникии архиепископе иждивением Иоанна Богдана. Рука Георгия.

14., На среброкованной раке, пожалованной Петром Великим для мощей св. Екатерины. (1689. 1691 год.)

а.) На крышке раки в деснице Великомученицы.

«Господи Иисусе Христе Боже мой, благодарю тя, яко поставил еси на камени тверде нозе мои, исправил еси стопы моя и проч.

б.) На первом щите, прибитом к раке у главы св. Екатерины.

«Лета ЗРЧЗ. Милостию Царя всех мы Пресветлейшия, державнейшия, православныя, христианския, и Богом избранныя великия Государи Цари и великия князи Иоанн Алексеевичь, Петр Алексеевич, и великая Государыня благоверная царевна и великая княжна София Алексеевна всея и великия и малыя и белыя России самодержцы и Московския, Киевския, Владимирския, Новгородския, цари Казанския, цари Астраханския, цари Сибирския, Государи Псковския, и великие князи Смоленския, Тверския, Югорския, Пермския, Вятския, Болгарския и иных: государи и великия князи Новаго города, Низовския земли, Черниговския, Резанския, Ростовския, Ярославския, Белоозерския, Уодрския, Обдорския, Кондиския, и всея северныя страны повелители: и государи Иверския земли, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинския земли, Черкасских и Горских князей, и иных многих Государств и земель восточных и западных и северных Отчичи и Дедичи и наследники и Государи и обладатели.

в.) На втором щите с лицевой стороны раки.

О нем же святом телеси мы великия Государи Цари известие приемше от присланного к нам и оныя святые горы от Преосвещенного архиепископа Иоанникия архимандрита Кирилла, яко оно святое тело не имать сребреныя раки, тем же воусердствовахом блохотне и царским нашим желанием взжелахом тощне оному святому телу сию сребряную и позлащенную раку из нашея царския казны устроивше со оным же архимандритом Кириллом и с братиею во святую Синайскую гору послати с ним же устроивше, и послахом, да то святое и великия чести достойное тело имать в сей нашей царстей сребреней и позлащенней раце пребывати, и о нас всемилостивую благость Божию святая великомученица Екатерина имущая к царю.... и Господу дерзновение непостыдное святою молитвою не престает просити Его. . . . всеприлежное прошение предлагаем.

г.) На третьем щите с той же стороны.

Присно Божия всемилостивыя благодати желающии, веру православную христианскую всецело хранящии, вечных, небесных и присносущных радостных благ, усердствующии святых Божиих, яко верных его рабов и мучеников, души своя за ны положивших, достодолжною честию почитающии, и молитв их святых и заступления к Царю и Божественному Господу, пред Его же тии выну в небесех предстоят престолом, и несредственно зрят лице его Божественное, о себе и всем своем православном царствии, тощне потребующии, от них же Божественного святаго лика есть и сия святая, великая, премудрая и нетленная дева и чудная мученица Екатерина, яже есть по Божественней, данней благодати красота девическая, мучеников хвала, и мудрых дев чюдо, чистоты образ, великодушных зерцало, премудрых удивление, философом учительница, царя злаго мучителя Максентия царицы наставница добродетели показа.

д.) На четвертом щите с той же стороны.

Александрийская похвала, веры христианския поборница, и проч. . . . просящим содевает.

е.) На пятом щите у ног великомученицы.

О дево святая и Боголюбезная, пособствуй нам твоим ходатайством во всяких наших потребах. Заступи предстательством твоим неусыпным от гнева и ярости царя небесного благочестивое наше царствие Российское, умоли у Господа сил непобедимую силу нашим благочестивым воем против всяким врагом и супостатом, упроси у всех веков и времен Творца благовремение, мир, тишину и обилие странам Российским; умилостиви человеколюбца всещедраго уветливыми словесы твоими, да простит нам согрешения наша и сотворит нас наследники царства своего небеснаго, идеже он хвалим и славим от всех небесных сил пребывает в некончаемыя веки веков. Аминь.

ж.) На серебреной дощечке, прибитой к лицевой стороне раки.

Ἀρχιερατέυοντος Σινἀ ὄρος κυρίου Ἱωαννικίου Λασκἀρεως ἐὶφερεν τω παρὸν σεντουκη τῆς ἁγιἀς ἃπὸ τήν Μοσχοβίαν ὁ ἀρχιμανδρίτης Κυ᾿ριλλος ὁ Κὐπριος Σιναϊ᾿της. 1691.

«При архиепископе Синайской горы Кир. Иоанникие Ласкаре привез эту раку для Святой из Московии архимандрит Кирилл, родом Кипрянин, Синаит. 1691.»

Все эти Славянские надписи составлены из длинных литых букв серебрянопозлащенных так замысловато и так сокращено, что я с величайшим трудом прочел их. Представляю здесь маленький образчик этой вязи.

15.) Под престолом, водруженным над святою купиною, на сребренопозлащенном кружке.

(1696 г.)

† Τὀ ἄγιον μοναστήριον ὰπὸ τὀν μέγαν Ἱουςιν_#953;ανόν ἐν ἑτει χριςοῦ 529. – Аϕιερόθη ῶαρά τοῦ χατζἰ Ηλία Βασίλι. – 529. ηςοαγιον κε θεοϐαδίςον ὅρος τοῦ Σινά – 1696. † Τοῦ χαδζἡ Βασίλι. – ἀϖὸ Δηαρμϖεκίρι Μεσοϖοταμυανοῦ τοῦ χαδζή Η῾λήα Аϕανἁσις-

† Святый монастырь великого Иустиниана в лето Господне 529. Приношение Хаджи Илии Васили в святую и Богошественную гору Синайскую 1696. – Хаджия Васили из Диарбекира Месопотамского, Хаджи Илии Афанасия.

Сия надпись доказывает, что даже в 17 веке Сиромесопотамские христиане не забывали Синайского монастыря, в котором предки их священнодействовали на Сирском языке.

16.) На архиерейской кафедре, облицованной перламутовыми узорами по кости Индийской черепахи.

(1712 год.)

† αψιϐ ἐγινε παρὁν διἀ συνδρομῆς Ἄδανασίου. ΣΝ. ΟΡ.

ΚΕΞΙΑΝΣΤΣ0Υ.

«1712 года. Кончена сия работа пособием Афанасия (архиепископа) Синайской горы, родом из Ня̀усты.»

Имя сего города написано очень замысловато. Едва я разобрал его, переставляя буквы, как следует. Εξ νιαούςης

17., На подстое мраморной раки св. Екатерины.

(1715 год.)

† Тό παρόν Μεγαλομἀρτυρος ἐπἰ τού ϐήματος εἲληφε τἐρμα ἔτους αψιε Ἱουνίω κἢ ἀρχιερατέυοντος κυρ Αϑανασίου ὲκ Νεαοὐςης. Χεὶρ μὰςορος ἀπὸ τήν Δαμασκόν.

«Сей подстой Великомученицы, в алтаре, кончен в 1715 годе 28 Июня при архиепископе Кир Афанасии из Няусты. Рука мастера Дамаскинца.»

Город Няуста, по церковному Веррия, находится в Македонии.

18., На иконостасе в приделе пророка Моисея.

(1717 год.)

Ὲτελειώθη τὀ παρὸν ἕργον διά χειρός Συμεων μοναχοὔ έν ἕτει 1717.

«Кончено сие дело рукою Симеона монаха. в 1717 годе.»

19., На свинцовой крыше Соборной церкви есть надпись, которая гласит, что эта крыша устроена в 1732 годе при архиепископе Никифоре.

20., Над входом в книгохранилище.

(1734 год.)

Ἀνηγέρθη ὴ ϐιϐλιοϑήκη ἀυτη ᾿επιμελεία καί παραςὰσει τοῦ πανιερωτὰτου καἰ ϑεοσεϐεστάτου ἀρχιεπισκὁπου Σιναίου ὅρους Κυρίου Νικηφὀρου, ´εργασίαις τέκτονος Φιλοϑέου μοναχοῦ Σιναϊτου καὶ Συμεόνος. οἰ δἐ ἀναγινὸσκοντες μέμνησθε τουτων. αψλδ.

«Устроено книгохранилище сие тщанием и прилежанием преосвященнейшего и боголюбезнейшего архиепископа Синайской горы Кир Никифора. Работали столяр Филофей монах и Симеон. Читающие же сие помяните всех их. 1734.»

21., В главном алтаре есть небольшия поясные иконы Спасителя, Божией матери, и Иоанна Предтечи. Они писаны были в Москве, и привезены оттуда архимандритом Авимелехом в 1750 году, как это видно из надписей на них.

22., Надпись на иконе святых апостолов Петра и Павла в приделе, посвященном их памяти, гласит, что этот придел прежде находился у Дувары экономской, и перемещен к библиотеке в 1751 году 22 Июля.

23., На серебреной Дароносице Русского изделия.

(1753 год )

Πόνος καἰ ἐπιςασιά Ἰωακἐιμ ἱερομονἀχου Σιναϊτου κаἰ ήγουμένον τῆς ἁγίας Αἰκατερίνης τοῦ εν Кιέϐω. † αψνγ κατἁ μήνα Ιούνιον.

«Труд и тщание Иоакима Синайского иеромонаха и игумена подворья св. Екатерины в Киеве 1753. Июня месяца.»

24., В приделе святых пяти мучеников, Евстратия и пр. на иконостасе.

1757. Νοεμϐρίου ιε ἐτελειώθη ἠ παρούσα ἐκκλησία ἐκ χειρὀς κυρ Φιλοθἐου μοναχοῦ.

«1757. Ноября 15 окончена настоящая церковь рукою Кир Филофея монаха.»

25., На северной двери, ведущей в придел неопалимой Купины.

(1770 год.)

Μνήσθητι δέσποινα τοῦ δοὑλου σου Κυρίλλου Ἀρχιεπισκόπου τοῦ Κρητὀς. αψο

«Помяни владычица раба твоего архиепископа Кирилла Критянина.» 1770.

26., На западной стене придела неопалимой Купины, облицованной изразцами синяго цвета, под самым потолком золотыми буквами написано:

† Τοὐτο τὀ τεἲχος γέγονε δί ἐξοδων τοῦ μητροπολίτου Ἐμεσστης Γερασίμου εἳς ἀϊδιον μνημόσυνον ἀυτοῦ καἰ νὰ ἕχη τήν ἃκατἀφλεκτον ϐάτον τείχος ἃπροσμἀχητον καἰ σωτηρίαν, διὰ συνδρομῆς τοῦ ἐν μοναχὄις Ραφαήλ῾ Εμεσσηνοῦ, ἃρχιεπισκοποῦντος Κυρίλλου τοῦ Κρητὀς ἐν ἕτει σωτηρἰω. αψο

«Сия стена облицована иждивением Эмесского митрополита Кир Герасима в вечное поминовение его, и да послужит ему неопалимая Купина необоримою стеною и спасением; к тому же способствовал монах Рафаил Эмессянин, при архиепископе Кирилле Критянине.» 1770.

И эта надпись выявляет благоговение Сирийских христиан к Синайскому монастырю. Ибо город Эмесса находится в верхней Сирии.

27., Под четырьмя столбцами мраморного налоя, на котором полагаются праздничные иконы.

Ἑν ἒτει αψοε Νοεμϐρίου ἀρχιερατέυοντος ἀρχιεπισκόπου Κυρ Κυρἱλλου τοῦ Κρητος᾿ γέγονε τὂ παρὀν.

«В ноябре 1775 года в святительствование архиепископа Кир Кирилла Критянина устроен сей налой.»

28., На местных образах Спасителя и Божией матери в Соборной церкви.

Παρασχε λὐσιν Χριστὲ τῶ γεγραφώτι ὦν κακῶν, ὦν ἔπραξε ἐν τῶ δἐ ϐιώ. 1778.

«Даруй Христе писавшему отпущение грехов, какие он сделал в сей жизни. 1778.»

ΜΉ῀ΞΗΝ ΠΟΙΜΝ φροὑρει μἐ, ἡ κρείττων, λοχὁς λὸγου, Β῾Α῀,⁴⁹ Κὐριλως ὁ Σινἆιου. 1778.

«С паствою моею сохрани мя, Избранная, матерь Слова, царица. Кирилл Синайский 1778.»

29., В паперти соборного храма на мраморном фиале под нижнею чашею.

† ΓΡСʹМ. ПР. ТСГΛ. СΝΙʹТ. ΤФΛПИΛТ. 1783.

Герасим протосингелл Синаит родом из Филиппополя. 1783 года.

30., Там же и у того же фиала, в круге, выпуклыми буквами написано вязью:

† Τὸν παρὸν ἱερὀν νἀρθηκα κατέστροσεν διἀ μαρμάρων ζἥλω ϑείω κοινοὐμενος ὁ ἐυγενἐστατος ἅρχων Κυρ Γεώργιος ὑιὀς Μηχαήλ Σουϐαγία, ὂ ἐκ Δαμασκοῦ, δι῾ ἰδιών ἐξοδων, ἀρχιερατέυοντος τοῦ πανιερωτατου ἀρχιεπισκόπου Κυρ Κυρίλλου τοῦ Κρητὀς. Χειρ Προκοπίου μοναχοῦ Σιναϊτου.

«Сию священную паперть выстлал мрамором движимый священною ревностию благороднейший архон Кир. Георгий, сын Михаила Сувагии, родом Дамаскинец, собственным иждивением, в святительствование преосвященнейшего архиепископа Кир. Кирилла Критянина. Рука Прокопия монаха Синаита.»

Новое доказительство приверженности Сирийских христиан к Синайскому монастырю!

30., Над среднею дверию, ведущею в Соборный храм из паперти.

Πεπεραίωται ἡ ὀροφή ἂυτη ἐν ἒτει αωκη μηνὶ ἃυγοὐςω δι῾ ἐξόδων μἐν τοῦ πανιερωτἁτου Κυρίου Кωνσταντίου Вὐζαντος ἀρχιεπισκοποῦντος, δικαιοῦντος δἐ Кαλλιστρἀτου Λιμνίου, διἀ χείρων Λημιτριου καἰ Φιλίππου τὧν μαίςορων. Ο῾μοίως δέ καἰ ἡ ἒνδον τῆς ἐκκλησίας ἐν τοἶς πλαγίοις μονον μέρεσι. – Κατά δἐ τὀ αωμζ ἒτος τοὓ αὓτοῦ ἀρχιεπισκοπουντος αἱ ἃυται ὃροφαὶ ἐϐἀϕησαν. ὡς φαίνονται. Δοξα Χριστῷ τῷ ϑεῷ.

«Сей потолок подшит в августе месяце 1828 года на иждивение преосвященнейшего архиепископа Кир. Константия Византийца, при Дикее Каллистрате Лимносце, руками мастеров Димитрия и Филиппа. Такой же потолок сделан и внутри церкви, но только в боковых отделениях ее. А в 1847 году при том же архиепископе все эти потолки раскрашены, как их видишь. Слава Христу Богу.»

32., В алтарном углублении придела неопалимой Купины на двух мраморных дощечках позлащенными буквами написано по Гречески:

«Иеромонах Самуил из России высветлил мозаику в Купине в 1837 годе.»

33., В приделе неопалимой Купины на мраморной плите под святою трапезою.

Μνήσθητι Κὐριε τοῦ δοὐλου σου ταπεινοῦ Γαϐριήλ Ωρυψάου τάχα καὶ ἀρχιεπισκοπου τοῦ ἁγίου ὅρους Σινἁ ἐν τῆ ἁγία Βάτω. Αμήν.

«Помяни Господи раба твоего смиренного Гавриила Орипсая архиепископа святые горы Синайские в святой Купине. Аминь.»

Сей святитель, один из всех Синайских архиепископов имевший это имя, жив был в 1297 году, как это видно из приписи некоего Евксена на Псалтири, конченной им при Гаврииле в 6085 (1297) году в Сентябре.

34. В алтаре Соборного храма под запрестольною мозаическою иконою преображения Господня черными буквами из мозаики изображено:

Ἑν ὃνοματι πατρὀς, Υιοῦ, καὶ ἁγίου πνέυματος γέγονεν το῾πάνεργον τουτο ὑπὲρ σωτηρίας τὧν καρποϕορησάντων ἓπί Λογγίνου τοὗ ὀσιοτατου πρεσϐυτέρου καὶ ἡγουμένου.

«Βο имя отца, сына, и святаго духа, состоялось сие художественное дело о спасении плодоносящих при Лонгине преподобнейшем пресвитере и Игумене.»

Под этою надписию видна другая из золотистой мозаики.

СПОΥ ΔΗΘΕΟ ΔΩΡΟΥ ПРЕСВ. ΚΔΕΤΥ ΙΝΔ Δ῀Ι †

«Художество Феодора пресвитера 24 года Индикта 14 †.

35., В приделе Соборного храма, посвященном памяти преподобных Отцев Раифских, на мраморной доске, вставленной в южную стену, иссечено:

Τῆς δωδεκὰδος τήν διά τοῦ ἀίματος κολυμϐήθραν ζηλώσαντες οἱ ἱσάριθμοι ὄσιοι πατέρες ἑνθάδε κατάκεινται, ὧν ἠ ἐυφροσὐνη, ἠ ϐἁτος ἠ ἀληθινὴ ὗπἀρχει. δι῾ ὧν ὀ θεος σώσον ἠμᾶς.

«Здесь покоятся поревновавшие двенадцати (апостолам) в кровавом крещении, равночисленные, преподобные отцы, которых целомудрие есть истинная купина. Их ради Боже спаси нас.»

Теперь эта надпись заслонена большою иконою в кивоте, из-под которого видны лишь два последния слова. А на кивоте означен 1758 год.

36., В приделе Соборного храма, посвященном памяти Козьмы и Дамиана, на задке местной иконы Спасителя:

Этой надписи прочесть я немог, хотя и применял к ней азбуки, Албанскую, Соломонову и другия, придуманные для тайной переписки.

37., На верхнем косяке деревянной створачтой двери, ведущей в Соборный храм.

Καὶ ἐλὰλησεν Κὐριος Μωυσῇ ἓν τῶ τοπῳ. ἐγώ εἰμὶ ὁ ϑεος τών πατἐρων σου. ὁ ϑεος Αϐραἀμ, καἰ ὁ ϑεος Ἰσαάκ, καἰ ο ϑεος Ἱακώϐ. Ἑγὠ εἲμὶ ὁ ὠν. – Αὔτη ἠ πύλη τὄυ κυρὶου. Δὶκαιοι ἐισελἐυσονται ἐν ἃυτῆ.

«И глагола Господь Моисею на месте сем: аз есмь Бог отцев твоих, Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова. Аз есмь Сый. – Сия врата Господня. Праведницы внидут ею.»

В полотнища сей двери вставлены четвероугольные доски, на которых вырезаны птицы, верблюды и другия животные. Дверь ветха. Резьба груба.

38., Над наружными дверьма братской трапезы.

О῾ ἐγείρων ἀπὸ γἤς πτωχὸν καὶ ἀπο κοπριαίς ἀνυψών παίνητα.

. . . . κὐριε ϐοἡϑησον τοῦ δοὐλου σου Στεφανον τὀν ἀρχιδ.

καἰ Γεροντιον τὀν φιλοχρ. Πρεσϐυτερ. Θεοϐαδὶστου ἁγὶου ὅρους

«Воздвизаяй от земли нища, и от гноища возвышаяй убогого. . . . . Господи помоги рабу твоему Стефану архидиакону, и Геронтию христолюбивому пресвитеру Богошественныя святыя горы.» (Далее следует речение Коптско-Египетское. Оно доказывает глубокую древность сей надписи).

39., В Синодальной горнице Джуванийского подворья на иконе св. Троицы,

(1609 год.).

«Сиа икона от кова пана Нистору реке великаго дворника дольней земли и кнегине его Митрофана, и даше е в своем монастыре ъкула, идеже есть храм усекновение глави честнаго предтечи Иоанна в лето ЗРЗИ марта 6-го.»

40., В том же подворье надпись у систерны гласит, что сей водоем устроен в 1812 году содействием предстоятелей священного лика и благочестивых и христолюбивых мужей.

В Синайском монастыре надписи, а в Джуванийском подворье его разные Дееписания сообщают любознательному путнику верные понятия о пустынном полуострове, которого история начата еще Моисеем. Эти Дееписания суть: жалованные грамоты властей духовных и мирских, изложения разных дел монастырских в двух книгах в лист, называемых кодексами, и повременные заметки Синаитов о разных событиях. Сообщаю их в подлинниках и в переводе, одни вполне, а другия сокращенно, присовокупив к ним соприкосновенные Дееписания, найденные мною в других местах на Востоке.

(1227–1241 год.).

Gregorius episcopus servus servorumn Dei venerabili fratri episcopo et dilectis filiis fratribus montis Sinai tam praesentibus, quam futuris regularem vitam professis.

Religiosam vitam eligentibus apoftolicum convenit adesse praesidium, ne forte cuiuslibet temeritatis incessus aut eos a proposito revocet, aut robur, quod absit, sacrae religionis infringat. Eapropter venerabilis in Chrifto frater et dilecti in Domino filiï, veftris justis poftulationibus clementer annuimus, et ecclesiam sanctae Mariae montis Sinaï, in qua divino eftis obsequio mancipati, adinftar felicissimae recordationis Honorii papae III praedecefforis noftri sub beatí Petrí et noftra protectione suscipimus, et presentis scripti privilegio communimus. Inprimis siquidem statuentes, ut ordo monafticus, qui secundum Deum et beati Basilii regulam in eadem ceclesia inftitutus esse dignoscitur, perpetuis ibidem temporibus inviolabiliter observetur. Praeterea quascumque possessiones, quaecunque bona eadem eclesia in praesenti tempore iuste ac canonice possidet, aut futura concessione et perpetua largitione regum, vel principum oblatione, fidelium auxiliis, iustis modis prestante Domino poterit adipisci, firma vobis veftrisque succefforibus et illibata permaneant. In quibus haec propriis junximus exprimenda vocabulis: montem Sinaï et dictam ecclesiam sanctae Mariae sitam in pede ipsius montis cum ommibus pertinentiis suis. Loca, quae nominantur: Raboe, Fucra et Luach cum omnibus pertinentiis eorundem. Rayton cum palmariis et terris eiusdem. In civitate Aegypti domos et extra civitatem casale unum. Juxta mare rubrum decem milliaria terrae. Faran cum terris et palmariis eius. In Alexandria obedientiam sancti Michaelis et libertatem in mari et terra. In Valle Moysi vineas et oliveta. Apud montem re galem domos, molendina, vineas, et oliveta. In crace montis regalis domos, vineas, et oliveta. In civitate Jerusalem hospi tale et obedientiam sancti Moysi domos et furnum. Apud Iaffam domos et terras. Apud Acco domos et obedientiam sanctae Catarinae. In civitate Damasci ecclesiam sancti Georgii et domos, et extra civitatem tria virgulta. Apud Laodichiam hospitale sancti Demetrii et tria casalia cum villanis et pertinentiis corundem. In loco, qui dicitur Odaue-vafe, domos, terras, et vineas. Apud Antiochiam domos et furnum. Apud Conftantinopolim in monafterio sancti Georgii de Mangana duas confratrias, et in proventibus commercii libram auri unam. In insula Cretensi sancti Salvatoris, sancti Georgii, et sancti Simeonis ecclesias cum omnibus pertinentiis eorundem, tria casalia cum villanis posseffionibus et pertinentiis eorundem. Apud Macritichon molendinum. Apud sanctum Nicolaum terras, vinea, et molendina. In loco, qui nuncupatur Rucanum, monafterium fancti Ioanni Crimi? cum monte, casalibus, villanis, molendinis, et pertinentiis eorundem. In locis, qui dicuntur Cunavo, Peia, Gaetania, Parascheve et Sterianorum vineas. In civitate, Candia ecclesias sancti Nicolai et sanctae Barbarae cum domibus et pertinentiis suis, et domum sancto Stratigo, libertatem quoque maris et terrae. In insula Cypri domos et in proventibus commercii libram auri unam, cum pratis, terris, vineis, nemoribus, usuagiis, et pascuis in bosco et plano, in aquis et molendinis, in viis et semitis, et omnibus aliis libertatibus et immunitatibus suis. Sane laborum veftrorum de possessionibus habitis ante concilium gnte (?) et etiam novalium, quae propriis manibus aut sumptibus colitis, sive de hortis, virgultis, et piscationibus veftris, vel de nutrimentis animalium veftrorum nullus a vobis decimas exigere vel extorquere praesumat. Praeterea quod communi affensu capituli, vel partis confilii sanioris in tua Dioecesi per te, frater Episcope, ac succeffores tuos fuerit canonice inftitutum; ratum et firmum volumus permanere. Prohibemus infuper, ne excomunicatos vel interdictos tuos frater episcope ad officium vel communionem ecclesiasticam sine conscientia et consensu tuo, vel successorum tuorum, quisquam» admittat, aut contra vefram sententiam canonice promulgatam aliquis venire praesumat, nisi forte periculum mortis immineat, et si extra praesentiam tuam ibi pervenerint per alium secundum formam ecclesiae satisfactione praemiffa oporteat ligatum absolvi. Cimiteria quoque, ecclesiarum et ecclesiae beneficia nullus hereditario jure poffideat. Quod si quis hoc facere praesumpserit, censura canonica compescatur. Paci quoque et tranquillitati veftrae paterna in pofterum sollicitudine providere volentes, auctoritate apoftolica prohibemus, ut infra clausuras locorum veftrorum nullus rapinam, seu furtum facere praesumpferit, ignem apponere, sangvinem fnndere, hominem temere capere, vel interficere, sev violentiam audeat exercere. Praeterca ommes libertates et immunitates a patriarchis, archiepiscopis, episcopis, ordini veftro conceffas, nec non libertates et exemptiones secularium exactionum a regibus et principibus, uel aliis Chrifti fidelibus rationabiliter vobis indultas auctoritate apoftolica confirmamus et presentis scripti privilegio communimus. Decernimus ergo, ut nulli omnino hominum liceat praefatam ecclefiam temere perturbare, aut eius poffeffiones auferre, vel ablatas retinere, sev quibuslibet vexationibus fatigare, sed omnia integra conferventur eorum, pro quorum gubernatione et subftentatione concessa suis usibus omnimodis profutura salva sedis apoftolicae auctoritate. Si qua igitur in futurum ecclesiastica secularisque persona hanc noftrae conftitutionis paginam sciens, contra eam temere venire tentaverit, secundo tertioque commonita, nisi reatum fuum congrua satiffactione correxerit, poteftatis honorisque suae careat dignitate, reumque se divino judicio exiftere de perpetrata iniquitate cognoscat, et a sacratiffimo corpore et sangvine Dei et Domini Redemptoris noftri Iesu Chrifti aliena fiat, atque in extremo examine districtae subjaceat ultioni. Cunctis autem eidem loco sua jura servantihus sit pax Domini noftri Jesu Chrifti, quatenus et hic fructum bonae actionis percipiant et apud diftrictum judicem praemia aeternae pacis inveniant. Amen. Amen. Amen.

Сею грамотою Папа Григорий IX укреплял за Синайским монастырем все имения его, подтверждал епископские права и действия игумена его, сообразные с церковными правилами и согласные с советом старцов, оставлял неприкосновенными все те льготы, какие справедливо были даны ему патриархами, архиереями, царями, князьями, и другими верующими во Христа, и угрожал проклятием всем нарушителям сей грамоты. Но время, не подлежащее ни угрозам, ни клятвам Римского Папы, не пощадило достояний Обители, которую он принимал под свое покровительство. Из всех исчисленных в грамоте имений уцелели только сады в Синайских местах, Раббе, Этле (Luach)? и Раифе, домы в Каире и Александрии, метохи в Константинополе и Дамаске, и обработанные земли при подворьях на островах, Крите и Кипре. А десятью милями земли подле Чермного моря, землями и пальмами у Фарана, виноградниками и масличиями в долине Моисеевой⁵⁰ давно завладели Бедуины; о царской горе (mons regalis) никто из Синаитов не ведает; в Иерусалиме же, Яффе, Акке⁵¹, Лаодикии, Антиохии, и в неизвестных местах Одаве-Вафе, Макритихоне, Рукане, Кунаве, Пее и Гаетании, нет никаких имений Синайского монастыря. Даже подлинная грамота Папы утратилась. Уцелел список с нее, по местам искаженный; но и того теперь ни один Синаит не понимает. Видно, на земле прочно не то, что́ жалует Папа, а то, чем благословляет Бог.

1.. Хрисовул Ио Радула Воеводы Угровлахийского на пергаминном листе, 7006 года (1498) сентября 15-го, жалует Синайскому монастырю ежегодно 5000 аспр, и спензу (на путев. издержк.) монахам 500 аспр.

«Вьсесвятому Божественному последующе писанию рекшому. милости хощу, а не жертве. и пакы, яко милостинеми оцещаются гресы. . . . Се убо и аз Ио Радул Воевода всей земли Угровлахийской. . . от благааго Бога пришедшу ми в уме, и желанием въжделехом к всечестным и Божиим церквам по пророческому слову. имже образом желает елень. . . . видевше убо яко ради наших грехов умалишесе благочестива господа̀, иже божественные и священние церкви въставле́ху и украшаху и миловаху, наипаче иже в святом месте (т. е. Синае), ми вжделехом не оставити, нѫ назирати и миловати, и украсити, и последнии хтитори нарицатися. . и сътворихом оброк монастырю ҂є аспр. »

Правописание в этом хрисовуле – Болгарское с юсами, почерк же его – гражданский, а не церковный. К нему привешена большая печать из ярого воску, облитого сергучем, в железной коробке.

2., Хрисовул Ио Влада воеводы Угровлахийского на пергамине 7039 года (1531) месяца октября, жалует С. М. ежегодно 15,000 аспр и спензу братии 500 аспр.

«Елици Духом Божиим водимии, сии суть сынове Божии. . . . Азь убо Ио Влад Воевода Божиемь промыслом обретаемии господинь в Влашской земли и с Богоданниими нам чедии Ио. Радуль Воевода и Мирча. . . . аще и всако тщи есьми благыих дел, нь на многое милосърдие владичнѥ възираем яко грешниих ради преклоншааго небеса и сьшъдшааго. . . . сътворихом оброк сему всечестному монастырю на всеко годиноу. . . . по ҂є аспри, а спензи братием 500 асприн.»

Правописание в этом Хрисовуле – Сербское. Содержанием и слогом он совершенно походит на нижеследующий [4] Хрисовул Воеводы Петра. К нему привешена большая печать из воску, облитого сергучем, в виде колобка, на разноцветном шелковом шнуре. Он дан в граде Бухурещи.

3., Краткий Хрисовул Ио Александра Воеводы Угровлахийского на пергаминном листе 7041 года (1533) жалует С. М. ежегодно 6000 аспр и спензу монахам 1000 аспр.

«В книзе Моисеове битейстей пишет. тако глаголет. . . . . (далее прорван лист) Се убо вспомену и господство ми, яко мнози Боговенчани царие и воеводи прежде нас бивших и в царствие вселе́итсе има̀ли, царствие небеснаго наследовали быше. Тщибосе и аз нетъчию се царство исправлети, нѫ и о душе спасное устроити.

Далее пишет, что Дух святый вложил ему желание украшать храмы Божии, и особенно монастырь Синайский.

Этот Хрисовул полуизъеден временем. Подпись на нем Воеводы красными чернилами длиною в два вершка. К нему привешена большая серебреная позлащенная печать на разноцветном шнурке, на которой спереди виден обычный герб Валахии, а сзади образ преображения Господня.

4., Хрисовул Ио Петра Воеводы Влашской земли 7048 года (1540) февраля 18 дня жалует С. М. ежегодно 10,000 аспр, и спензу монахам 2000 аспр.

«Елици Духом Божиим водимии, сии суть сынове Божии. . . . Видехом в сиа времена святые монастире и священные и царскые церквы, в мнозей нужду, яко от благочестывих и свято почивших царие и господах осиревшех и многое конечному запустение доспевшех ради умаление благочестыа. Увѝ грех ради нашех наипаче иже в святей горе Синайстей, идеже древле явисе Бог угоднику своему Моусею и богоначертаны закон вручи ему. Йо проясиныж благочестивей вере христианское благочестыви царие тамо убо вздвигнулису всечестны храм в име святое преображение Бога Господа и Спаса нашего Иисуса Христа. идеже и святые мироточивие мощи святые великомученицы Екатерине лежит.»

Далее говорит, что сие святое место сделалось «подручием нечестивых и много от ных насилуемо, еже от православнаго обичаа аще мощно утгрнути.» «Аз убо Ио Петр Воевода нарицаеми Радул воевода Божием промыслом обретаюсе господин въсой земле Унгровлахие, сын великаго и предобраго Радула воеводы. видехом бо от тех вишереченных странах всточных сыи всечестны мниси к западу устръмившихсе яко аще где от православных господах взможне будет обрести помощи и укрепление святаго монастира. Видехом убо от благочестывих мужие и господах, к таковое дело потьщъщихсе всердно. Темъже и мы елико по силе потщахомсе от врученнаго нам имение и сътворихом оброк сему всечестному на всеко годину да приходеть братие от святаго монастира да отнесут у монастирь по ҂ і аспри, а спензо приходещим братием ҂в асприн. Сиа вчинихом и с наш Хрисовул в святый монастир послахом, да стоѝт неколеблемо.

Далее пишет, чтобы поминали его самого, родителя его, и чад его Мирча воеводу и Влада Воеводу.

Этот Хрисовул написан на пергаминном листе, в 13 вершков длины и почти той же ширины, в стольном граде Букурещи. К нему привешена большая серебреная позлащенная печать на толстом шнуре из разноцветного шелку.

5., Хрисовул Ио Петра Господаря Молдавской земли 7083 года (1575) генваря 18 дня жалует С. М. 10,000 аспр, и спензу 3000 аспр.

«В имя Отца и Сына и святаго Духа. Троица святаа, единосущнаа и неразделимаа. Се аз раб Владыкы моего Господу Богу и Спасу Иисусу Христу тройческыи поклоник Ио Петр воевода, милостию Божиею господарь земли Молдовской знаменитом чиним сим листом нашим. Въсе и кто на нем възрит, или чтущи его услышит. . . . Поревновах добрим дѐлом прежним господарем бывшем нашей земли Молдавской. . . . .

Этот Хрисовул написан на пергаминном листе длиною в 5 1/2 вершков, и шириною в 13 1/2 верш. К нему привешена серебреная позлащенная печать на пунцовом шнуре, на которой спереди вычеканена воловья голова, а сзади образ преображения Господня с словами вокруг: иже в Синайстей горе храм преображения Господа Бога в Спаса нашего.

6., Хрисовул Iо Матфея Воеводы Угровлахийской земли, 7149 года (1641) марта 7 дня, ежегодно жалует С. М. оброку 30 золотых аспр и приходящим братиям 6 златник аспри.

«В законе повеле Господь Богь сыном Исраилевом на всеко лето десествовати, елика аще сте́жит. . . . Пакы въспомену господство ми слово Давида Пророка и царя глаголеща. блажень мужь милует весь день, яко усмотрит словеса своа на суд и в векы не подвыжытся. И пакы. имъже образом желает елень». . . .

Сей Хрисовул писан на пергамине в настольном граде Трьговище Болгарином; ибо в нем встрочены юсы. Заглавная буква сего акта, пункты, имя Боеводы и подпись его в два вершка длины, писаны золотом. Большая серебреная и позлащенная печать висит на длинном шнуре из разноцветного шелку. На ней спереди вычеканен герб Валахии, а сзади образ Божией Матери неопалимой Купины, и под ним, справа, Моисей, слева, св. Екатерина, в молитвенном положении, внизу, Моисей же с овечкою, а кругом слова: на стаа кѫпина и на стѫа горѫ Синайска идеже Богь ходит.

7., Хрисовул Ио Матфея Басарабы воеводы Угровлахийского, 7153 года (1645) Февраля 28 дня жалует Синайскому монастырю ежегодный доход от бани в городе Гюргове на Дунае.

«Иже от несущих вся в бытие приведши. видимая же и невидимая. пребезначальная Троица в единстве покланяемая и в трех съставех.

Ревнующе прежде нас бывшим господаром и славу и благодарение Богу за многая его благодеяния и дарования принести хотяще, к милованию святых церквей его ничто же щадехом, и Синайскому монастырю, при инех дарех и священных сосудов взложении, и сие милование приложихом, великую баню, юже на многия и частия мольбы и моления Агарянских граждан суседствующагося нам и земли нашей сопределеющагося града, Георгиев нарицаемаго, общем же языком Гюргов, или Цюрцю̀в именуемаго, на бре́зе рѐки Дунайския лежащаго, преклоншеся и увеще́ни бывше, многим иждивением из самаго основаниа в томъжде граде, на месте нами купленем от Агарянина именем Хабаза Челебѝ за сто талер, каменотясанным зданием въздвигохом чрез приставныка нам вернаго Радула от Копе́ш. на повсевременную их нужнейшую потребу ее же кроме бывше прежде отнюдь трудно гражданство их жительствовашеся. Яже убо в конец уже деланию своему яко прииде, мы убо ту и тоялетную цену, сиречь иже от нее повселетний приход, вышереченной Лавре Синайстей сим нашим достоверном златопечатником прилагаем.»

Сложение словес сих Ореста Нъстурела втораго Логофета. Начертах аз Александр Витол.

Сей Хрисовул писан на пергамине в Тръговищи. Подпись воеводы красными чернилами – длиною в 2 1/2 вершка. Печать такая же, как и у грамоты Матфея воеводы (6). Из сего акта видно, что в то время на Синае архиепископом был Иоасаф, а в Валахии святительствовали: митрополит Феофил, и епископы его, Игнатий Рымникский и Стефан Бузовский.

1., Грамота великого Государя царя и великого князя Михаила Феодоровича, и отца его великого Государя святейшего патриарха Филарета Никитича, 7138 года (1630) июня 16 дня, данная в Москве на имя Синайского архимандрита Исаии, по ходатайству Веррейского митрополита Аверкия, дозволяет Синайскому монастырю посылать иноков в Московское Государство за милостынею в четвертый год.

Из сей грамоты видно, что Государь Феодор Иоаннович дал Синайскому монастырю грамоту на имя архимандрита Мелетия; но его «на дороге едучи в монастырь убили и ту жалованну грамоту взяли, и митрополиту Аве́ркию про то ведомо, потому что он постриженик того монастыря, и в те поры в том монастыре был.»

Сия грамота писана на пергамине. К ней привешена серебряно-позлащенная печать государственная; а на обороте ее значится собственноручная подпись Государя Михаила Феодоровича.

2., Грамота великого Государя и великого князя Алексия Михаиловича 7157 года (1649) сентября 7 дня, данная в Москве на имя Синайского архимандрита Меркурия, дозволяет С. М. посылать иноков в Московское государство за милостынею в шестый год.

3., Грамота великого Государя и великого князя Алексия Михайловича 7162 года (1654) ноября 6 дня, с золотою государственною печатию, на бумаге.

«Всемогущаго и во всех всяческая действующаго вездесущаго и вся исполняющаго и утешения благая всем человеком дарующаго, силою и действом и жизни дателя в Троицы славимаго милостию и властию и хотениеме и благоволением Богоизранныи утвердившаго скифетр держати в православии во осмотрении и во обдержании великого Российского царствиа и многих новоприбылых государств Божиею своею помощию соблюдати мирно и безмятежно на веки.» (Все эти слова писаны золотом).

Из сей грамоты видно, что Цареградский патриарх Афанасий приезжал в Москву в 7161 годе и просил Государя пожаловать Хрисовул в монастырь Николы чюдотворца в городе Галаце в Волосской земле, с тем, что бы при жизни его приезжал в Москву архимандрит ежегодно за милостынею, а по смерти его – в третий год. Государь уважил прошение патриарха и пожаловал сию грамоту. На обороте ее помечено в Москве, что в 7191 годе (1683) марта 7 дня Иоанн Алексеевичь и Петр Алексеевичь подтвердили милость своего родителя, оказанную Галацкому монастырю. – Сия грамота досталась Синайской обители, вероятно, по смерти патриарха Афанасия, завещавшего ей помянутый монастырь.

4., Жалованная и милостивая грамота Пресветлейших и Державнейших Великих Государей царей и Великих князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича и царевны Софии Алексеевны, дана в Москве лета от создания мира ҂зрчз г. (1689) месяца Февраля 5-го дня государствования их 7 года, Синайскому архиепискому Иоанникию и архимандриту Кириллу и иным архиепископам и архимандритам, которые по них будут с братиею.

«В прошлом году архиепископ Иоанникий присылал к их Царским Величествам архимандрита Кирилла бити челом, дабы мы великие Государи и Наше царское Величество изволили тое святыя Синайския горы и всем в ней обретающимся монахом, а наипаче монастыря пресвятыя Богородицы неопалимые купины быти строителями и обладатели, яко новии и блаженнии вместо царя Иустиниана ктиторы, и приняли б в наше Государское защищение то великое и Божественнейшее сокровище, которое будет нам сокровенно в царствии небесном, и дабы от нас великих Государей присылать в ту святую обитель иеромонахов и монахов, да будут с ними вкупе Бога молити. И мы Пресветлейшие (следует титул) по их челобитью в призрение свое Государское тое святую гору и монастырь пресвятыя Богородицы неопалимые купины для единые наше благочестивые христианские веры принять изволили. . . . и указали им по сей нашей царскаго величества жалованной грамоте в Московское государство присылати к нам бити челом о милостыне в другой год.»

В 1517 году Султан Селим 1 завоевал Египет. Еще в бытность его в Каире Синаиты поднесли ему известное ахтинаме Магомета, и в замен получили Фирман, подтверждающий все права христиан и монахов, изложенные в этом дееписании лжепророка. С сей поры Синайский монастырь постоянно пользовался покровительством турецких Султанов и получал от них милостивые Фирманы и бераты, а от их Пашей и судей – приказы, коими предоставлялись ему разные преимущества и льготы. Все эти Дееписания на турецком языке бережливо хранятся в Джуванийском подворье. Я видел их,⁵² но по незнанию сего языка не понимал, за исключением тех, которых содержание на обороте хартий объяснено по Гречески. Эти последние акты суть следующие:

Годы.

1.) Всем известно внезапное вторжение Наполеона Бонапарта в Египет в самом конце прошедшего столетия. Когда он занял главный город сей области; Синаиты явились к нему с поклоном. Этот ненасытимый честолюбец, желая увековечить даже в их пустыне предание о своем завоевании, объявил себя покровителем их монастыря, и дал им следующий приказ:

Au Quartier General du Caire le 29 Primaire an 7/1799 de la Republique une et indivisible.

Bonaparte Membre de l’Inftitut national; General en Chef voulout favoriser le couvent du Mont Sinai.

1.) Pour qu’ils transmettent aux äges futures la tradition de nôtre conquête.

2.) Par respect pour Moïse et la nation juive dont la Cosmogonie nous retrace les ages les plus reculès.

3.) Par ceque le couvent du Mont Sinai est habitè par des hommes instruits et policès au milieu des barbares du desert oú ils vivent.

Ordonne.

Art. 1.

Les Arabes bedouins se faisant la guere entre eux ne pourront de quelque parti qu’ils soient s’etablir ou demender azyle dan le couvent du Mont Sinaï, ni aucune subsistance ou autres objets.

Art. 2.

Dans quelque lieu que resident les religieux, il leur sera permis d’officier, et le gouvernement empechera qu’ils ne soient troublès dans l’exercice de leur culte.

Art. 3.

Ils ne seront tenus de payer aucun droit ni tribut annuel comme ils en ont etè exemptes suivant les differens titres qu’ils en conservent.

Art. 4.

Ils seront exemptes de tous droits de douane pour les marchandises et autres objets qu’ils importeront et exporteront pour l’usage du Couvent et principalement pour les soyeries. . . et les produits de fondations pieuses, des jardins, potagers et ce qu’ils poffedent dans les iles de Chio et de Chypre.

Art. 5.

Ils jouiront paisiblement des droits qui leur ont eté assignés dans diverses parties de la Syrie et au Caire, soit sur des immeubles, soit sur leurs produits.

Art. 6.

Ils ne paieront aucune espece contribution ou autres droits attachè aux juges, dans les proçes qu’ils pourront avoir en juftice.

Art. 7.

Ils ne seront jamais compris dans les prohibitions d’exportation et d’achat de graines pour la subsistance de leur couvents.

Art: 8.

Aucun patriarche, eveque ou autre ecclesiastique superieure etranger à leur ordre ne pourra exercer d’autorité sur eux, ni dans leur courent: cette autorité etant exclusivement remise à leurs eveques et au corps des religieus du Mont Sinai.

Art. 9.

Les autorîtés civiles et militaires veilleront à ce que les religieux du Mont Sinai ne soient pas troublés dans la jouiffance des droits et priviléges ci-dessus énoncés.

Vu et confirmé au Caire le 16 Messidor an 8/1700 republ.

Le general en chef de l’armeé de la Republique Française en Egypte.

Замечательно не столько содержание сего приказа, предоставляющего Синаитам свободу Богослужения и независимость от всякой духовной власти посторонней, и освобождающего их от всех податей и пошлин в Египте и Сирии и от притязаний местных Бедуинов, сколько побуждение к сообщению его. Бонапарт, член национального института в Париже и генерал Аншеф, написал этот приказ, с ошибками в французском правописании, из уважения к Моисею и Еврейскому народу, которого Космогония⁵³ указывает нам самые отдаленные времена, и написал для того, чтобы живущие в Синайском монастыре люди грамотные и образованные передавали будущим векам память о завоеваниях его. А эти люди даже не перевели постановлений его на свой язык, чтобы знать содержание их. Нашел же он вестников военной славы своей! Член ученого общества в Париже, забыл он, что отшельники любят более всего Божию славу, забыл он, что эти люди передают будущим поколениям образцы своих собственных побед над страстями, а не чужие образчики подвигов бранных и зверского исребления людей и их городов и селений. Имя Наполеона Бонапарта не внесено в помянник обители Синайской; и он там забыт как монахами, так и Бедуинами, первыми, потому что он был неправославный, а вторыми, потому что не их кровь текла в его жилах. В монашеских обителях поется Слава праотцам, пророкам, мученикам, преподобным и святым, а не завоевателям. В сердцах смиренных воздержников нет места гордым честолюбцам, питающимся кровию человеческою. Для Наполеонов есть другое место весьма приличное им: это – подвальный склеп в доме Инвалидов.

2., Alexandre Berthier.

Général de Division chef de l’état major G-al de l’armée d’Italie.

Au Quartiér general du Caire le 27 nivose an 7/9917 de la Republique.

Passeporte.

Le Post du corps de garde de Bab-el-nasser a eu tort d’empecher de partir la caravane de Tor, lequel a egalement mal fait de leur oter leurs armes.

Le general en Chef ordonne que les Arabes de Tor sont maitres de venir an Caire et de retourner chez eux tant qu’ils le defirent sans antre permittion particutiere. Le Generalen Chef ordonne qu’il leur soit donnè suretè et protection et qu’ils soient traités com nos amis. Leurs armes leur seront rendues sur le champe.

Le present testera entre les mains des Arabes de Tor.

3.)

Au quartier general du Caire le 16 Meffidor an 8/1800 de la Republique Francaise une et indivifible.

Menou Général en chef, autorise les Religieux du Mont Sinai à joindre au convoi des Arab du Tor vingt chameaux charges destinés à l'approvifionnement de leur couvent.

4., В десятый день Брумера месяца 9 года (1801) французской республики дивизионный генерал Бельяр дозволяет Синаитам пройти с сорока нагруженными верблюдами.

5., Есть другой подобный Паспорт того же года. В нем означены 50 верблюдов.

(536 год.).

Χρυσόϐουλον τοῦ ᾶοιδἰμου μεγάλου ϐασιλέως Iουςινιανοῦ Αραϐικόν, πάνυ παλαιὀν καἰ σεσαθρωμένον ἐις τήν Αἶγυπτον, ὁποῦ γράφει, πῶς ὁ ἐπίσκοπος τοῦ ὅρους Σιναίου νἀ ἐιναι ύπέρτιμος καἰ νά φορῆ, ὁ τι φοροῦν ὅσοι ἕχουν τιμἁς μεγάλας, ἥγουν ἃμφια. Τὀ μετασίκοσεν ἕνας κοσμικὸς ὃνόματι Μιχαήλ, καἰ έυρίσκεται ἐις τήν Αἵγυπτον ἐις το Χαζάνι. Ἀκόμη καἰ Ρωμαϊκἀ ἐις τον Βλἁςαρι.

«Хрисовул блаженной памяти великого царя Иустиниана на Арабском языке, весьма древний и обветшавший, которым дано Синайскому Епископу право именоваться Всечестным и носить священные облачения наравне с теми, которые имеют великие почести. Перевел его один мирянин по имени Михаил. А хранится этот Хрисовул в Каире в Хазане: по Гречески же читается в сочинении Властаря.»

Иерусалимский патриарх Нектарий поместил этот Хрисовул под именем Heapы в своей церковно-гражданской истории, напечатанной в Венеции. В сей Неаре между прочим сказано: «Царство мое чествует будущего по временам настоятеля на Синае достоинством Всечестных, и определяет, чтобы он считался третьим в числе почтенных сим титулом, имел бы почести их в ходах, сидениях, стояниях, и в Синодах, и облачался бы в такие одежды, какие присвоены архиереям, имеющим эту честь, с древних времен до ныне.

1091 год.

Ἐυρέθη ἕνας Σιναξαριςής παλαιὸς, Ἀραϐικὸς, καἰ ἐις ἀλλους ἱςορία τοιἁυτη. περὶ τὸ, πῶς ᾽επῆγε ἃσκέρι ἀπὸ τῆν Αἰγυπτον νεοςἰ, ὁποῦ ἐπαῤθη τὀ Μισίρι. Ἀγαρηνοἰ κυνιγόντας τοὓς Ἃραϐας, δὲν ἡξέυρω διἀ τί αφορμή, εἰς τοὐς 1091 ἀπὀ χριςοῦ φεϐρουαρίου ϊϐ ἤλϑαν ἐις το μοναςήρι, καἰ τοὑς ἃνοιξαν, καί ἐκἔινοι ἐγὐρεϐαν ϐίαν καἰ ἐκατασκάψαντο καθολικὀν ἐμπρὁς ἐις τήν μεγἀλην πὐλην, καί ἐις τὀ συνϑρονο ἐμπρός, καἰ ἐις διαφόρους ἃκόμη τόπους, Ἀκόμη ἕσκαψαν καἰ ἕις τήν ἁγίαν Вάτον ϐαθιἀ πολὐ, καἰ ῾εϐρἑθησαν κιϐώτια μαρμαραίνιᾳ μἐ διἁφορα λείψανα. καἰ ἕπιασαν τὀν κανδίλἀπτην, καἰ τοῦ ἐγὐρευαν τὁν θυσαυρὀν τοῦ μοναστηρίου᾽. καἰ ἀυτὅς μἠ ἕχοντας νά τοὓς δέιξῃ, ἕκοψαν μέ τὀ σπαθὶ τὸν δεξιόν τοῦ ὠμὀν. Καἱ ἕγιναν ᾽εκείνην τήν νὐκτα ᾽επτἀ σεισμοἰ μεγἁλοι. Καἰ μετἀ ταῦτα ἕπιασαν τοὐς λοιποὐς μοναχοὐς καἰ ἐτυράννευσαν, νἁ τοὑς φέρουν τοὐς θυσαυροὐς καἰ ὁποῦ ἕχουν. Πλήν ὡς ἔιδεν ἐπίσκοπος, ἐπαραδὄθη ἀυτὸς του, κ #945;ἰ τοὐς λέγει. τὶ ϑἐλετε; ἐγὼ εἶμαι προεστὼς. κἅν ἕχω ϑνσαυρον, ᾽εγὼ τὀν ἡξέυρω. Ελεγον του῾. δεἰξε μας τον. – Λέγει. ἡμεὶς εἶμεϑα πτωχοὶ, καἰ τον ἐπιοὐσιον ἅρτον δέν ἕχομεν, ϑυσαυροὐς πόϑεν; Καἰ ὡσὰν εἶδαν οἱ μιαροἰ, ἕσειραν τον ᾽επίσκοπον, καἰ τον ἕδεσαν ἀπὀ τοὑς δὺο πόδας καἰ τον ἀλογόσιζαν. Ἕζησε μόνον τρεϊς ἠμέρας, καἰ ἀπέθανεν. Εϊχε ἓις τό μοναςἡρι χρόνους 53, καἰ ἐις τἡν έπισκοπήν χρόνους 20. – Γρἀφει πολλἁ καἰ ἃλλα περἰ τῆς ἀυτῆς ὑποϑέσεως, καἰ τό ὅνομα τοῦ ἐπισκόπου, καἰ πόϑεν ἧτον. Ο῾ποίος ὲρευνἁται ϐίϐλους, το εύρίσκει.»

Это событие, под тем же 1091 годом, помещено в моем истории Синайского монастыря.

1200.

Ἔτι ἕυρέθη ἓις ἅυτον τον συναξαριςήν сказание о страшном землетрясении на Синае в 6708 (1200) годе Мая 1 дня.

Это сказание помещено в той же истории моей, но под 1312 годом, согласно с показанием патриарха Нектария.

1481 год.

Macarius indignus Abbas sacrae mansionis Sanctae Caterinae in monte Sinai omnibus habitantibus in civitatibus. . . . orthodoxae fidei Christianis et venerabilibus sacerdotibus. . . . nobilibus. . . . gratia et pax et misericordia fit a Deo omnipotente. Дано cie свидетельство брату нашему Афанасию эконому на то, что он послан собирать подаяния по всему миру на Синайский монастырь, терпящий великие нужды и утеснения, и властен производить подобных ему милостынесобирателей (procuratores) 1481 anno 10 die aprilis.

(Sigillum).

Это свидетельство, написанное на латинском языке в пустыне Синайской для предъявления тогдашним гражданским властям, производившим дела на этом языке, важно в двух отношениях: во первых, оно показывает, что в 15 веке употреблялось счисление лет от рождества Христова; во вторых, из него видно, что в 1481 году Синайским монастырем управлял Игумен, не имевший сана Епископа.

1573.

7081. Βεϐαιωτικόν γρἀμμα. – Τήν σήμερον ἐυρισκόμενος ὸ δεσπότης ἡμῶν ἅρχιεπίσκοπος Κυρ Ἐυγένιος ἐν ἀδιαφορίᾳ καἰ ἀτιμίᾳ ύπερϐαλλοὐση, ύφ῾ ἡς ἡναγκἀζετο τῆς μονῆς καί ἀδελφότητος ἐκπεσεῖν, καἰ ἃλλότριον ἑαυτον ἐγκαταστἠσαι ἀναιδειας ἕνεκα καἰ ἀνυποτάξεως τῆς ὑπο τινῶν ἀδελφῶν ἀφρόνως καἰ ἐκλαζόνως ἀυτῶ ἐκτελουμένης. Συλλήϐδην ἅπαντες οἱ ἐν τῆ ἁγία τὰυτη μονῆ ᾽ευρισκόμενοι ἱερομονἀχοι καἰ γέροντες τῆς συνάξεως, καἰ οἰ τὰ δέυτερα φέροντες καἰ ᾽επίλοιποι, συνέχομεν ἀυτον καἰ κεκωλὐκαμεν παρακλἠσει και ἱκεσία, ἅχρις οὖ τῆς τοῦ νἐφου ἐνοχλἠσεως ἀμέτοχον κατἐςημεν, ὑπὀσχεσιν ὑπισχνοὐμενοι τοὐτω, ὡς ἐι τις τῶν ἀδελφῶν, οἱ τἀς τοῦ μοναστηριου ὑπουργιας και διακονὴματα, . . . ἥϑελεν ἅν τι ἕυλογον και παράλογον ᾽εκτος τῆς τοὔ δεσποτου διατάξεως πρὰξαι, ἥτε μειζων, ἥτε ἐλάχιστος τῆς μονῆς, ὡς σεσηπος και ἀσὐμφωνον μὲλος σφετερισϑὴσεται, και τῷ τοῦ κανονος φρικώδει ἀφορισμῷ, και οἰκειωτέρως ἕργῳ τε και λογῳ ἐν ἃυτῷ φανιἔιτεν ῾επιςἀτης τόυτου. Ἕιτε ρὀ γέρων ὀνομαζομενος και ᾤν. . . .εἰσέτι δε. . . . τολμήσας κατὰ τοῦ νοσοκομιου ἐιπῆ τι. . . , к´ ἀυτος ἐις το τοῦ ἀφορισμοῦ ἐπιτήμιον Και οὔτως ἐγἐγονε το παρον ϐεϐαιωτικον γράμμα διά χειρος ἔμοῦ ἃτελοῦ Παϊσιου ἱερομονἀχου και Νοταρἷου τοῦ ἁγιου και ϑεοϐαδιςου ὅρους Σινά, ἐπιμαρτυροὐντων και τὼν λοιπών ἁγιων πατέρων. 7081 φευρ. 16.

Из сего Дела видно, что архиепископ Евгений, управлявший Синайским монастырем, по причине непослушания и безпорядков некоторых монахов вознамерился удалиться оттуда; но Собор старцов упросил его остаться, подвергнув проклятию всякого, кто решился бы не повиноваться ему.

1575–1641.

Μετἀ τοὐς ἐπισκόπους ἕκαμαν ἠγουμένους. Ἑπαρἐτησαν τὸ ἕχειν ἐπισκόπους. μἀ τὸ αἵτιον οὐκ οἶδα. Καἰ ὣς φαἰνεται, ἕκαμαν ἡγουμένους 150 χρον. καἰ ἐπέκεινα. Μἑτά δἐ ἡγουμὲνους ἕκαμαν ἐπίσκοπον τοὔνομα Μακάριον, Κὐπριον τὀ γένος. Ἀρχιεράτέυσε χρόνους 25, καἰ διά ταῖς ἃτοπἰαις του καἰ φϑαρμὀν τοῦ μοναστηρἰου καἰ ῾εντροπᾶις τόν ἐκάϑηραν οἱ τρεῖς πατριἀρχαι, Ἱωακεἰμ Ἀλεξανδρέιας, καἰ Ἰωακείμ Ἀντιοχίας, καἰ Γερμανός Ιεροσολύμων, καἰ ἕτεροι οῦκ ὀλίγοι ἀρχιερεῖς. Εἰς ἐκεϊνου τοῦ Μακαρίου τὸν καιρόν ἐγινε τὀ δέυτερον κοινοϐιον, ὁτι τὀ παλαιον ἀϑἐτησαν. Μετά την καϑαίρεσιν τοῦ Μακαρίου ἕκαμαν ἡγουμένους πὰλιν ἰκανον καιρον, καἰ ὓστερον ῾εχειροτονησαν ᾽επίσκοπον τον Κυρ Ἐυγένιον, ἅνδρα ἅγιον. Διἀ το ἔιναι πρἁγματα συγχησμένα και Σύνοδος ᾽εκροτήθη εἰς τον καιρον τοῦ οἱκουμενικοῦ Κυρ Διονυσιου περι ἐπισκοπων κοι ἡγουμένων. Ἔκρινεν ἡ Σὑνοδος τοῦ μηκἐτι χειροτονισθαι ἐπισκοπους ἐις το μοναστἡρι διἁ τά σκάνδαλα. Ἒγιναν τά ἔσχατα χειρώτερα τῶν πρώτων. Καἰ πἀλιν ἐξανακροτήθη ἡ δευτέρα Σὐνοδος ἐις 7083 ἐις τὀν καιρὀν τοῦ τρισμακαρἰου Ἱερεμίου τοῦ οἰκουμενικοῦ, καἰ ἐξετἀζοντας ἁκριϐῶς, ὡς δηλωποιέι τὀ Συνοδικὀν, ὄτι τὀ μοναστήρι ἅνωϑεν καἰ ἐξ ἀρχῆς, ἀφοῦ ἐτιμήθν τἀ Ιεροσὀλυμα πατριαρχεῑον, ἐις τὀν καιρὀν τοῦ αϊδίμου μεγάλου ϐασιλέως Ἱουστινιανοῦ, ἔιναι καἰ λέγεται ἐπισκοπἠ, καἰ εἰς τἀ ὅρια τῶν Ἱεροσολὐμων νἁ χειροτονᾶται ἀδωροδοκείτως ὁ επίσκοπος του ὅρους Σινἀ, καἰ ὅχι ἄλλην ἐξουσίαν νά ἔχῃ, οὐδὲ νά διακρίνῃ, μά τὸ μοναστῃρι νά ἔιναι ἐλέυϑερον καἰ ἀκαταπάτητον ἐκ παντὁς πρωσώπου, ἔως οὖ ὁ ἥλιος ἐφορᾶ. Καἰ μετὰ τὸν Ἐυγένιον ῾εχειροτόνησαν τόν Ἀναστάσιον. Καἰ ἕκαμεν ὀ Κὐριος Ἐυγένιος χρὀνια 17,? καἰ ὀ κὐριος Ἀναστάσιος καἰ άυτὀς χρόνια 8, καἰ μετ᾽ άυτόν κὐριος Λαϐρεντιος ἔκαμε καἰ ἀυτὀς χρονια 24. Καἰ μετἀ τὀν κὐριον Λαϐρὲντιον ἐχειροτονήθη ἐγώ ἐλἀχιστος τῶν ῾επισκοπων Ἰωάσαφ, οῦκ ἑιμαι ἅξιος κλιϑήναι με ἐπίσκοπον. – Ἀφοῦ ἒλαϐον τήν χειροτονἰαν, ἐπερασαν χρονοι 23 καἰ περιπατῶ εἴς τούς 24. Κατάγομαι ἐκ τῆς νἠσου Ρὼδου`. ὸ δὲ ἑμὀς πατὴρ Μακέδονας τὀ γένος. – Ταἶτα ἔγραψα ἐις τοὑς μετέπειτα, ἵνα γνωρισουσιν, ὅτι ἐπισκοπή ἦιτον, ἀφοῦ ἐκτίϑη το μὀναστἠρι.

Все это изложено в моей истории Синайского полуострова.

1623 г.

7131 г. архиепископ Иоасаф обязал Синантов, принимающих священство, представлять собственноручное свидетельство о том, что каждый по доброй воле своей принял рукоположение, и обещается пребывать в монастыре в послушании, за нарушение же обета своего подлежит клятве церковной.

1665 г.

В Феврале месяце 1665 года Раифские Янычары наклеветали Египетскому паше в Каире, что Синаиты раззорили мечеть в своем монастыре и обратили ее в магазин для водки. В то время случилось: близь Раифы сгорел Султанский корабль. Паша послан был исследовать сие дело. Раифские Янычары стакнулись с ним, и схватив эконома Парфения и старца Романа, посадили их в тюрьму, где они пробыли 30 дней, но с Божиею помощию освободились. А Турки хотели раззорить монастырь и избить всех монахов Но Синаиты продали драгоценную водосвятную чашу, корону Божией Матери и другия вещи за 313,500 пиастров (около 18,000 сер.), и этими деньгами искупили свою жизнь и спасли свою обитель.

1671 г.

Сентября 14. Кир. Анания добровольно оставил кафедру св. горы Синайской, подав отречение обоим Соборам старцов, монастырскому и Джуванийскому в Каире. На место его избрали меня наименьшего, (Иоанникия), и в 31 день октября того же года рукоположили в архиерея в Иерусалиме. В 1672 годе 16 апреля я прибыл в монастырь, и видя ветхость ограды его, созвал собор старцов. Решено было заготовлять камень. Целый год бедные отцы с большим усердием, одни ломали камни, другие тесали их. Но ненавистник добра диавол, видя усердие отцов, подвигнул Французского посланника пойти к нам в монастырь с царскою силою; и мы, убоявшись царских людей, оставили работу, а дабы не пропал труд отцов, построили из нетесаного камня три хорошие свода (θωλοὐς) позади трапезы, и напротив их четыре келлии в верхней части ограды, и придел во имя св. Пантелеимона. Я позолотил иконостас в соборном храме, и украсил в нем алтарь и св. трапезу, как видится. Все это устрояемо было в течении трех лет, и окончено в 1676 годе. Мы возобновили так же метох св. Безсребреников, метохи горные⁵⁴ и обветшавшую церковь св. 40 мучеников. Да имут молитву мою и те, которые потрудились устроить церковь св. Онуфрия⁵⁵.

1676 г.

Запись архиепископа Иоанникия об украшении св. трапезы в соборном храме перламутовыми узорами по кости Индийской черепахи. За эту работу дана 41 тысяча пиастров.

1682 г.

Января 13-го дня Синайский архиепископ Анания отправился в Москву с архимандритом Софронием и монахом Афанасием.

1683 год.

† Пишем, понеже да есть знаемо, како приходѝ аз смеренны̀ и последны̀ приставник святы̀е великые церкве архиепископ Пекскы̀ и патриарха въсемь Срблем и Блгаром и прочим Арсение. По Божией милости изволисе нам пойти и поклонитисе светим местом идеже Госсподь Богь Спасител наш дал есть закон угоднику своему Моисею. в светую гору Синайскую в гору Божию. в гору светинк Божие. С мною же бише служителие светые великие церквы. брат наш и протосинкел Висарион, и митрополит Скопскы̀ Феофан и епископ Самоковскы̀ Висарион, и еще свещеноинока и мирскых человек. и првее прѝдосмо у Мисир. и ту обретосмо брата нашего светейшаго архиепископа кир. Иоаникиа жителя и строителя светие обители Синайские. иже и приет нас якоже присни отец своя чеда. и учреди напита брашни духовними. и напои вина веселиа. Сей светейший и Богом взлюблени архиепископ. в истѝну якоже древны̀ Арон украшен въсакими добрими делѝ и художник, якоже праведни Веселеил. и пойде с нами от Египта до гори Божие Синайскые. якоже Исус Навин пред сыны Исраилеви в землю обетованую. и вънѝдомсо в монастир упокоениа Божиа. и видесмо чин церковны̀ и строение монастирско. вѝдесмо и дивисмосе и възрадовасмосе радостию несказаною. поистине земля святаа и иноци живущи зде святи и избрани и умудрени в васе́х делех духовни. якоже в подсолначней не обретаетсе. възведеже нас сей Богодухновени архиепископ Кир. Иоаникие на светы̀ верх, его же освети десница Вишнаго. и тамо обнощеваемо и летургисасмо и Богу благодарна въздахом. и пакы пойдохом по светих месте покланяющесе. и придохом пакы в монастир. Моему же архидиакону боле́зан прѝлучисе иже и престависе на рождество Христово. Данил именем. Буди ему вечна паметь. и много жалѝсмо за нега, нä и върадовасмосе поне́же с светими оста. Ми же въздахом милостиныницу противу сили нашее. молитву и благословение приемлюше от света го архиепископа и от прочее братие. тако нам въси повѝнующесе и любовь въздаю̀ще якоже несть мощно сказати. Да им Бог трисугубо въздаст в день праведнаго суда. Ми же възвратихомсе в Иеросалим хвалеще и славеще Бога. Аминь. Еже бисть в лето ҂зрчз. Помени Господи архиепископа Максима и архиереа Ефрема и архидиакона Данила в царстви си.

Эта собственноручная запись патриарха Арсения взята мною из Сии. монастыря и приобщена к прочим Славянским древностям, собранным мною на Востоке.

1685 г.

Сентября 9 дня Адрианопольской митрополит Неофит приложил Синайскому монастырю древнюю церковь близь митрополии своей. Таким образом в первый раз учредилось там Синайское подворье.

1686 год.

Διονὐσιος ἕλεω ϑεοῦ ἀρχίεπίσκοπος Кωνςαντινοπόλεως νέας Ρ῾ώμης καἰ ὀικουμενικός πατριάρχης.

Καϑἀπερ ἐν τοῖς παρὰ Θεοῦ πλαςουργηϑεῖσι ποιήμασι λογικοῖς, ἒιτε νόας ἐιπῆς, ἒιτε ἂνϑρὠπους, πολὐ τὸ διἀφορον ῍ἔυροις κ. τ. λ

Διό καἰ ὴ μετριὀτης ἡμῶν μετἀ τἧς περἰ ἁυτήν ἱερᾶς τὡν ἀρχιερέων ἀδελφότητος συνδιασκεψαμενη βοήθειαν τινά ἐπενέγκεῖν τοὑτῳ τώ ϑεοδοξαςω καἰ ϑεοβαδίςῳ ὅρει καἰ ἕρανον φιλοτιμίας ἐπενεγκεὶν, ἑφὦ μή ἀμέτωχοι ὧμεν τῆς τοιάυτης ῾επαινετῆς φιλοτιμίας καἰ ἀμἐϑεκτοι τῆς ἐν ἀυτῶ τοὑ ϑεοὐ μεγαλουργιας, ἔγνω βεϐαιῶσαι δι ᾿ἡμετέρων πατριαρχικῶν συγιλλιόδων γραμμάτων τήν ἐκκλησίαν τοῦ τιμίου ἐνδόξου καἰ ϐαπτιςοῦ Ἰωἀννου, τήν ἕιδη νεοςί κτισϑήσαν διὰ μεσιτείας τοῦ πρεσϐεως τῆς Μοσχοβίας, διά δαπανης μερικής καἰ ἀναλομάτων τινῶν φιλοχρίστων καἰ τῶν ἐυρϑἐντων ἐνταῦϑα πατέρων τοῦ ἀυτοῦ Σιναίου ὅρους, οὖσαν ἐν τοποϑεσία Κυνηγοὗ ῀εξωϑεν τῆς πὑλης λεγομὲνης Μπαλατά, ὤςε ῀ἐἰναι καἰ λεγεϑσαι τἀυτην μετόχιον τοῦ σεβασμίου μοναστηριου τοῦ ἁγιου Σιναίου ὅρους, ὠς καἰ τά λοιπἀ τοὐτων μετόχια. . . κ. τ. λ. αχπς κατἀ μὴνα ὸκτωμβριον.

Сею грамотою Константинопольский патриарх Дионисий утвердил за Синайским монастырем подворье с церковию во имя Иоанна Предтечи, находящееся в Константинополе за Балатскими воротами одной части сего города. Эта церковь не задолго пред тем построена была для Синаитов иждивением некоторых христолюбцов по ходатайству Российского посланника при Оттоманской Порте.

1702 год.

Для всех и каждого весьма необходимы и при том боголюбезны и богоугодны настоятельство и надзор священноначальников, действующих с ревностию по Боге и согласно с законом. Ибо по истине они представляют образ Бога, который устроил и устрояет все нужное ко спасению. Посему и начальник нашего спасения Иисус Христос Богочеловек Слово показал пример любви к Нему и образ пасения словесных овец ученикам своим и преемникам их. Итак поскольку в святейшей архиепископии святой и богошественной горы Синайской и Раифы, и в находящемся на сей горе честном монастыре не стало действительного архиепископа и игумена, ибо святительствующий там и духовно предстоящий Кир Иоанникий по причинам, изложенным его собственною рукою, сделал добровольное отречение; посему подвизающиеся там иеромонахи и монахи, по обычаю своему, не мало позаботились о том, чтобы им дарован был другой, действительный и кафолический епископ для боголюбезного и богоугодного управления делами их. И вот, всем предпочтен, ими для принятия пастырского настоятельства преподобнейший иеромонах и духовник Кир Козма, как муж благоустроенный и в юности облекшийся в ангельский образ, довольно сведущий в Божественном писании, и способный пасти духовное стадо и водить его на спасительные пажити. Его-то помянутые преподобные отцы богошественной горы Синая послали к Нашему Смирению с своими письмами и с собственноручным, как сказано, отречением бывшего пред ним архиепископа Кир Иоанникия; а Наше Смирение приняв прошение их, как справедливое и благословное, в бытность нашу в богохранимом княжестве Угровлахийском по нуждам нашего святейшего, апостольского и патриаршего престола, отослало его в священный Синод нашего святейшего престола для канонического и законного произведения его в сан архиерейский силою и благодатию святого и всесовершительного Духа, и таким образом поставило его архиереем и сделало действительным и кафолическим архиепископом святой и богошественной горы Синая. Итак сей боголюбезнейший архиепископ, наш во святом Духе возлюбленный брат и сослужитель Кир Козма должен возвратиться и по принятии настоятельства, данного ему свыше, пастырствовать канонически, так же совершать все архиерейские священнодействия, впрочем без водружения горняго престола как то: печатлеть (σφραγίζειν) чтецов, рукополагать иподиаконов и диаконов, производить в сан пресвитера, однакоже по воле и избранию Священного при нем собора отцов; (ибо подвизающиеся на Синайской горе отцы и так называемые соборные старцы занимают место клира, вместе с которым, по определению священных правил, епископ каждой епархии должен все делать и устроят); так же постригать в монашество, назначать духовников и давать им ставленые грамоты, (῾εντἀλματα) освящать храмы Божии, словом, безпрекословно и безпрепятственно совершать все подобающее архиереям по божественным и священным законам; еще: хранить непоколебимо, непреложно, неизменно все условия и договоры, кои подвизающиеся на той святой горе отцы заключили, как теперь, так и прежде, с своим архиепископом, и кои повторять излишне, потому что все они прописаны в разных грамотах, находящихся в священном кодексе нашего святейшего и апостольского престола Иерусалимского, и в священном Соборе отцов Синайской горы. Сверх сего да показывает им собою добрый пример во всем, будучи благоподатлив бедным, сострадателен к немощным, строг к ленивым, и наипаче во всем да сохраняет апостольскую и церковную точность, имея дать отчет Богу и нам в каких-бы-то ни было прегрешениях. Но и все подчиненные ему преподобнейшие отцы, духовники, иеромонахи, иеродиаконы, старцы и монахи должны воздавать ему подобающее уважение и честь, и поминать каноническое имя его во всех священнодействиях, как то узаконено, повиноваться всем распоряжениям его, кои сообразны с правилами, почитать его духовным пастырем, настоятелем и попечителем во всех нуждах житейских и духовных, и наконец, помогать, содействовать и споспешествовать ему во всем, в чем только он нуждается, так как и он всецело посвящает себя их нуждам; и не дерзал бы никто ии в чем противиться ему и нарушать законные повеления его; ибо честь и благоговение, оказываемые ему, относятся к Нашему Смирению, а чрез нас к Богу, которого на земле представляет архиерей. А еслибы оказался кто нарушителем сих правил и противником ему; таковый, как надменный и непокорный и презритель правды, испытает гнев и наказание Божие. Посему и дано настоящее Деяние Нашего Смирения, для постоянного и непрерывного соблюдения, в сентябре месяце 1702 лета Господня.

1706 год.

Копия Хрисовула Михаила Раковицы Господаря Молдавского. – Сей Господарь в 12 день Июня месяца 1706 года приложил Синайской обители Фистицкий монастырь св. Николая с разными деревнями и угодьями, бывший до того собственностию его. Сей монастырь находится близь Ясс в селении Фистицы. Ему тогда принадлежали 1) монастырь св. Лазаря в Яссах, 2) деревни Фистици, Бата̀ни, Пилитуци, Мирици, Оланешти, Бодолени, Лукани, Сибирбоси, Козешти, Новаци, и 3) виноградники и мельницы.

В 1706 годе 4 ноября Григорий Гика, Господарь Молдавский пожаловал Синайской обители 15,000 местных грошей (пиастров).

1708 год.

«7216 года, а от Р. X. 1708, по избранию и определению всего священного Собора, я Афанасий отправился, по обычаю, в святый град Иерусалим, и там Божественною благодатию рукоположен в архиепископа святой и богошественной горы Синайской, в светоносный день Богоявления, и пробыл до праздника св. Пасхи, потом возвратился в Египет, и исправив пребывающих в Каире отцов, уехал в св. монастырь.

В ноябре месяце 1708 года по рукоположении я прибыл в св. монастырь, и тотчас начал возобновлять метох св. сорока мучеников. Когда уже исправлялась одна часть его; произошло разгласие с Арабами, которые по обыкновению. .... Виноват был Абу-Сидер. Сына его отправили в Египет и посадили было в тюрьму, но выпустили. Спустя 25 дней он умер от оспы. Отец его потребовал за него кровавой пени, и грозил убить какого-нибудь монаха. Мы убоялись и оставили метох, не кончив поправок в нем. Когда же монахи и работники ушли в монастырь; с Божиею помощию мы разломали старые келлии у придела Архангелов и у ворот, и с оснований построили новые трехъэтажные келлии, так же разобрали плоскую крышу на приделе св. Стефана, угрожавшую падением, и поставили новую. В том же году св. трапеза в приделе Купины облицована перламутом, и устроены оконницы с стеклами в верхней части большой церкви. Работал Иеромонах Кесарии.»

1709 год.

Воззвание Синайского архиепископа Афанасия 7217 (1709) года месяца ноября ко всем православным христианам о милостыне, за сбором которой был послан архимандрит Авимелех.

1713 год.

Копия с грамоты Николая Александра Воеводы Угровлахийского 1713 года. – Сей Воевода, по просьбе Синаитов, благоволил жаловать обители их 100 Асла̀ниа ежегодно.

1714 год.

В 20 день марта месяца 1714 года из Дамаска прибыл в Син. монастырь мастер для починки мраморного пола в большой церкви, и в том же году кончил эту работу, при архиепископе Афанасии, Дикее Анании, экономе Нафанаиле, и ризничем Игнатии.

1716 год.

Воззвание Александрийского патриарха Самуила к христианам в Триполе Варварийском, чтобы они подавали милостыню Синайскому Иеромонаху Игнатию.

1720 год.

В девятый день (вторник) августа месяца 1720 года преставился Синайский архиепископ Афанасий.

1721 год.

В 22 день октября рукоположен в архиепископа Синайской горы Иоанникий Митиленец.

1721 год.

Хрисанф Божиею милостию патриарх и проч. и проч.

Из всех добрых дел наших наилучшия, по истине, суть те, кои приписываются единой благой и благодеющей причине, т. е. Богу, начальнику и совершителю свыше богатящему, который по существу своему есть самая Благость, и от котораго все более или менее заимствует свою доброту, смотря по большей, или меньшей близости к Его всесовершенной благости, всех освящающей. Посему мы безпрекословно должны выше всего ставить дела, совершаемыя во имя Бога, и по достоянию восхвалять и величать оныя, совокуплять и упрочивать всеми способами, и сколько можно способствовать их умножению, утверждению и благостоянию, так как всё доброе не иначе зреет и держится, как заботами, тщанием и похвалами: ибо что лучше и велелепнее дел совершаемых во имя Бога, когда все, что мы ни делаем в жизни, всегда делаем во славу Божию, по учению св. Писания? Так, и подвизающиеся в богошественном и святом монастыре преподобнейшие духовники, иеромонахи и монахи, содержа этот святый и честный монастырь и управляя им по древнейшим законам и правилам общежития, и по преемству принимая сии правила, без всякаго изменения, для постояннаго соблюдения, и совестно и свято исполняя их, от всех заслуживают хвалу, Получив от них письма, посланныя к Нам с преподобнейшим иеромонахом и духовником Протосингеллом г. Анатолием, и прочитав изложенныя в них условия, которыя они истребовали от избраннаго ими по жребию для пастырскаго настоятельства над ними, равно как и те обязательства, которыя он истребовал от них в отношении к себе самому, подтвержденныя общею собственноручною подписью, мы выразумели содержание сих писем, и признали основательными и боголюбезными все эти уставы, определяющие правильное и благополезное управление святым монастырем их. Поскольку же долг требует, чтобы все так же соблюдали их ненарушимо, как все с общаго согласия и с любовию приняли их; посему они писали и к Нашему Смирению, чтобы и мы подтвердили и скрепили их нашею сигиллиодною⁵⁶ и синодальною, патриаршею грамотою. Требовали же они прежде всего, чтобы преосвященнейший архиепископ их Кир. Иоанникий, – который уже рукоположен нами, а потому есть действительный и кафолический архиерей и настоятель их, – соблюдал первоначальные и древние уставы священнаго монастыря неизменно и ненарушимо, каковые и сами они пред лицем Божиим обещались соблюдать благоговейно без всякаго изменения, потом начертали следующия главы: 1., Архиепископ поддерживает общежитие по древнему обычаю предшественников своих, и не переменяет его в своежитие; 2., не предпринимает никакого дела без воли всего Собора из опасения, как бы не причинить ущерба святому монастырю; 3., не составляет партий ни с низшими, ни с высшими, ни с Критянами, ни с Румелиотами, но всех почитает братьями и возлюбленными чадами духовными; 4., безбородых юношей не только сам не принимает в монастырь, но и другим строго воспрещает вводить их; 5., пребывает не в Египте, а в монастыре, разве когда братство пригласит его выехать только туда, а не в другия места. Если же он захотел бы каким-нибудь образом и под каким-нибудь предлогом удалиться самовольно; то да будет лишен настоятельства и кафедры, потому что и в самый Египет братство решилось призывать его единственно по требованию нужд святаго монастыря; 6., монахов, исполняющих разныя должности, он сменяет не по воле своей, а с согласия Собора старцов; все письма, какия посылает куда-либо по делам монастыря, и какия получает на имя онаго, пусть читаются в этом Соборе; 7., горний престол отпереть он не властен, но оставляет его запертым, как то делали предшественники его; 8., ни Собор без него, ни он без Собора не должен делать ничего, даже и маловажнаго. – Эти условия предложены были вышепомянутому архиепископу для» пожизненнаго соблюдения; и он с любовию принял их и утвердил собственноручною подписью; а посему, ежели бы он захотел отвергнуть а нарушить их, Собор имеет право судить его; и когда он усовестится, хорошо! когда же будет противиться, то Собор пусть подает челобитье Нашему Смирению, дабы мы исправили его духовно, ила наказали по правилам. – 9., Архиепископ, как настоятель и глава всех, старается исправлять всякой безпорядок, какой случился, или случится в монастыре, при содействии и помощи старцов Соборных в случае, когда сам один не может прекратить его. – Так же и они все обещались повиноваться ему во всем, как своему духовному отцу, мирно, безмятежно, и с божественною любовию, по древнейшему отцами преданному уставу общежития, и ничего не делать без его воли, как и сам он выше обещался ничего не делать без вола Собора, да прославляется Бог единодушием их; так же обещаются не иметь своей воли, но подчиняться воле общей, не составлять никаких партий ни с малым, ни с великим, ни тайно, ни явно: а если бы кто оказался тайным, или явным участником в пapтiяx, и противился бы вразумлению, как безчинный, как преступник, и непокорный: такой, кто бы он ни был, духовник ли, иеромонах ли, малый, или великий, или сам настоятель, да вразумляется, смотря по сану его. Еще: кто поднял бы руку и ударил другого брата, как бы то ни было, такой безпрекословно да изгоняется из монастыря: а если меньший брат оскорбит старца, или н̀абольшаго, то пусть несет епитимию настоятеля; впрочем и первые со вторыми, и вторые с меньшими да не обращаются обидливо и презрительно, и да не оскорбляют их безчинно, но пусть дают приказания кротко и мирно, какое бы ни случилось дело: а сии пусть повинуются им с любовию. Поскольку монах уже не имеет родных и отечества, ибо он отрекся от них при обете своем; посему он не в праве ни выражаться оскорбительно на счет чужаго отечества, говорить напр: вы Критяне, или Румелиоты, или Кипряне, ни составлять партию в помощь земляку своему. Ибо все суть братия по Ангельскому образу, и у всех одно отечество на земле – святый монастырь, и одно отечество небесное – вышний Иерусалим. Во время же соборнаго рассуждения о каком-нибудь деле да не бывает разделений и прений, но паче всего да блюдется любовь и единомыслие. – Изъясняют они так же и то, что прежде их бывшие отцы начертали строжайшия соборныя постановления касательно общежития, и составили такия правила, кои не многими из них сохранены, как сами признались. Посему имея в виду непостоянство времени, потребности и состояние святаго монастыря, они допускают некое снисхождение, и не препятствуют иметь небольшое количество денег на расходы посланному за сбором милостыни на монастырь, или слабому по причине старости, или по другой какой-либо нужде. Впрочем пусть это делается, не как попало, но в мере и с чистою совестию, а не с худым намерением. Так же обещаются пред Богом, и под тяжкою и неразрешимою клятвою, Чтобы никто ничего не передавал чужим из того, Что он получает из монастыря для своей нужды, и ничего не хранил бы в чужом месте тайно от настоятеля и Собора, и чтобы те, которые живут в подворье, не делали на стороне займов для торговли, или для другого какого стяжания, в не вступали в товарищество с кем бы то ни было, но чтобы все, что у кого есть, находилось в его келлии, или в общей рухольне, дабы по смерти его досталось монастырю, а сам он удостоился бы прощения. Когда же кто умрет, тайно оставив по себе на стороне деньги, или другое что, и это будет дознано: такой да не удостоивается прощения и да не сподобляется законнаго погребения и псалмопения. Те же, которые пребывают в самом монастыре, старцы ли, послушники ли, да не ведут ни купли, ни продажи с Арабами для того, чтобы тайно, или явно, давать, или получать другую пищу, или питие, или что иное. Из сего правила нет исключения и для эконома, кроме тех случаев, когда он покупает что-либо для Киновии. При том эконом монастырский не властен положить в Тувару более одной румпы пшеницы⁵⁷: о большем же количестве пусть спрашивает настоятеля и властных старцов. Еще: ни кто да не варит себе пищи особо, ни сам архиепископ, разве когда кто будет слаб, или придет друг, и нужно угостить его отдельно.

Все это все они вообще признают и обещаются соблюдать. Если же кто нарушит сие и не соблюдет; такой пусть усовещивается довольно, и когда не исправится, да подлежит неразрешимому отлучению и анафеме 318 Богоносных отцов. Все сии правила, кои написаны под опасением епитимий и с обещанием исполнять их, и кой добровольно приняты и утверждены для собственной пользы, и Наше Смирение и находящиеся при нас преосвященные архиереи, наши в св. Духе возлюбленные братия и со служители, Мы подтверждаем и скрепляем, и желаем, чтобы оне сохраняемы были ненарушимо и неизменно. Те же, которые дерзнут превратить их и преступить, да состоят и по Нашему суду под тою епитимиею, какую они сами наложили на себя самопроизвольно и самоохотно, и подписали в общезаветном Деянии своем, которое и внесено в настоящий кодекс нашей святейшей патриархии. 1721 лета Господня.

Эта грамота извлечена мною из кодекса, хранящегося в библиотеке святогробского подворья в Константинополе.

1722/23 год.

Иерусалимский патриарх Хрисанф присовокупил к своему титулу Синайскую гору. Это нововведение поведали поклонники архиепископу сей горы Иоанникию в 3 день апреля 1723 года; и он упросил патриарха исключить прибавку из титула.

1725 год.

Хрисанф отвечал ему следующим письмом:

Преосвященнейший и Словеснейший (λογιώτατε) архиепископе Синайския горы Кир Иоанникие, во св. Духе возлюбленный брате и сослужителю нашего смирения! Просим молитв вашего преосвященства и приветствуем вас.

Честное послание ваше от 28 прошедшаго месяца Июня мы получили на пути сюда из св. града. Узнав из него и из слов духовнаго сына нашего словеснейшаго письмоводителя, поклонника, Г. Спандони о вашем здравии и мирном состоянии, мы возрадовались. Господь да дарует вам и впредь многия лета!

Уразумели мы содержание вашего послания. А сколько и как мы любим ваше преосвященство и всех достоуважаемых братий священнаго монастыря вашего, (о которых молимся и которых благословляем), и как радеем о чести и добром управлении вашей честной Киновии: это известно всем. Но с другой стороны мы весьма скорбим (простите нам сие выражение) о том, что вы всегда младенчествуете умом: что́ не от чего другого произходит, как от суетнаго самомнения.

Ваше преосвященство! Вы пишете, что мы прибавили к патриаршему титулу нашему Синайскую гору, и что это прибавление, как необычное, причинило вам печаль и смущение не малое. Точно, вы братие совершенно правы, и справедливо должны порицать нас и обвинять; ибо не следовало нам подавать повода, чтобы вы думали о себе более⁵⁸, и прибавлять к патриаршему титулу Синайскую гору, которую мы из чести и уважения вставили между Каною Галилейскою, где Господь в чудесах начал проявлять силу и действие своего Божества, и между святым Сионом, где Дух святый сошел в виде огненных языков и просветил апостолов, и они начали проповедовать благодать всему миру. Ибо хотя и являлся некогда Бог Моисею на Синае и беседовал с ним, впрочем не непосредственно, а чрез ангелов, как изъясняет сие блаженный апостол: но прешла сень законная, благодати пришедшей, и остались не действительными и безсильными образы после явления того, что было означаемо ими: почему и Богодухновенный Евангелист говорит: закон Моисеем дан бысть, благодать же и истина Иисус Христом бысть. Иное мудрствующий пребывает еще в сени и в завете, раждающем в рабство, иначе сказать, в Иудействе; и хотя Синайская гора работает с чадами своими земному Иерусалиму, как земный небесному; но мы, руководствуясь честию, всегда питаем уважение и благоговение к священной обители вашей и к богошественной горе. Итак мы погрешили, братие, и просим прощения; и впредь уже не услышится это прибавление к патриаршему титулу нашему ни в Иерусалиме, и нигде, да утолится не малая печаль ваша и смущение. Для большаго успокоения вас мы выпустили бы из титула нашего и слова, всей Аравии, если бы вы потребовали того, ибо тут заключается и Синай, и мы властны сделать сие: но мы не можем отнять преимущества у митрополита Петры, который называется: пречестный, и экзарх всей Аравии, где находится и Синай. Итак, отныне просим вас, братие и отцы, да не будет у вас впредь подобных смущений; а если вы имеете другую какую либо нужду, и если мы в состоянии подать вам помощь; то пишите к нам с полным дерзновением; и вы найдете в нас готовых и усердных содейственников в простоте истины. Почитаем не излишним заметить, что в вещах безразличных мы приучены быть сынами мира; ибо упорство не от призывающаго.

Почему прибавление Синайской горы к нашему титулу показалось вам странным, а титул архиепископа кажется вам не странным, а весьма вожделенным? Когда в древности слышно было, чтобы игумен Синая и епископ Раифы, подвластный митрополиту Петры, назывался архиепископом? Разве нет у нас грамот епископов Синайских с подписью: «смиренный игумен и епископ Синая и Раифы»? Но как по благости прежних святейших патриархов начал он называться архиепископом: так и эти патриархи имеют полную власть прибавлять свои епархии к титулам своим, если это будет им угодно. Впрочем, как выше сказано, мы привыкли быть учениками мира и не возмущаться безплодными, дымными и безполезными спорами, которые причиняют ущерб всем вообще святым местам, и пораждают не благоговение к ним в сердцах простейших христиан, и холодность к делам милосердия, коим содержатся теперь и Синай и Иерусалим, и другие священные монастыри; почему просим и вашу любовь умириться, да и благодать миротворца Бога будет со всеми вами. 1725 года месяца декабря в Константинополе.

Это послание, свидетельствующее о разумном самоотвержении и смирении предстоятеля гроба Господня, извлечено мною из кодекса, хранящегося в библиотеке святогробского подворья в Константинополе.

1724 год.

Хрисовул Ио. Николая Александра Воеводы Угровлахийского 1724 года сентября 1 дня, которым приложен Синайской обители монастырь Марджинанский, чествуемый во имя чиноначальников Михаила и Гавриила.

«Во время войны Турков с Немцами игумен сего Господарскаго монастыря Корнилий стакнулся с Немцами и давал им убежище у себя. По окончании войны Ио. Н. А. Воевода, по совету с митрополитом Угровлахийским и с Боярами, приложил сей монастырь Синайской обители, благоговея к ней, потомучто Бог там дал закон, потомучто в ней процветали святые мужи, и потомучто она не имеет чем содержаться, приложил же с имениями, с Румунами и цыганами, с виноградниками и мельницами, под условием: чрез три года давать отчет Синайской обители, не отчуждать недвижимых имений, содержать Марджинанский монастырь в добром состоянии и починивать его, и проч.

1728 год.

Вселенский патриах Паисий, по просьбе Синайского архиепископа, Синодальною грамотою разрешил православным жителям Раифы браниться в близких степенях родства по причине их малочисленности и отдаленности от единоверцов.

1732 год.

Ἀρχίερατὲυοντος τοῦ Κυρ Νικηφὀρου τοῦ Кρητὀς 1732 Νοεμϐίου 21 ἡμἐρᾳ τρίτἠ ἐσκοτἰνησε τὀ φεγγάφι καἰ ὔςερον ᾽εκοκκἰνησε ἐις τἀς τἐσσαρας ὤρας τῆς νυκτὀς καἰ ἐϐἀςαξε 3 ὤραις καἰ ὔστερον ἕλαμψε.

«В святительство Кир. Никифора Критянина в 21 день (вторник) ноября месяца 1732 года, в четыре часа ночи (в 10 ч. по полудни) померкла луна, потом побагровела, и пробыв в этом виде три часа, наконец воссияла.»

1732–1734 год.

В 1732 годе Синаиты подавали прошение Императрице Анне Иоанновне о помощи по случаю пожара в их монастыре, когда сгорела крыша главной церкви.

В 1734 годе января 16 дня Св. Правительствующий Синод отвечал Синайскому архиепископу Никифору, что в следствие прошения его, по имянному ее Императорского Величества Анны Иоанновны указу, пожалована Синайскому архимандриту Кириллу тысяча рублей на строение и починку монастыря неопалимой Купины.

Это послание Всероссийского Синода подписано было смиренным Феофаном архиепископом Новгородским и Иларионом архимандритом Новоспаским.

В том же 1734 годе архиепископ Никифор письмом благодарил Феофана за исходатайствование щедрой милостыни Императрицы на постройку крыши главной церкви Син. монастыря, и желал ему многих лет и спасения души. (В письме он восхваляет его за благоговение к Синаю и называет Богословом).

1734 год.

Султан Махмуд 1 послал в Египет Дефтердара Али Ефенди ввести новую систему сбора податей, приказав взимать с Раиев, т, е с Христиан и Евреев, вместо одного флури (червонца), как водилось прежде, по 60, по 30 и по 15 пиастров Турецких. По сему случаю Копты взволновались, но не имея письменных прав, должны были покориться Султанскому приказанию. Дефтердар, распределив взыск хараджа с Греков, Коптов, Армян, и Евреев, потребовал сей поголовной подати и с Синаитов. Но они предъявили ему копию с Ахтинаме Магомета, и Бераты Султанские, коими повелено не брать с них хараджа. Однако этот сборщик податей потребовал списка всех монахов Синайских под предлогом выдачи им Тескере́ (свидетельства об уплате подати). Список был представлен ему. В нем значились 72 монаха на Синае и в Джувании. Тогда Дефтердар послал на Синай Хассана Агу для поверки списка. Посланный нашел точным обозначенное в нем число монахов. Но и после этой меры Дефтердар медлил выдачею Тескереев. Тогда Синаиты решились одарить его и поднесли ему 789 червонцов (φλωριἀ ζηντζἡλια) и получили от него Буюрди во свидетельство освобождения их от хараджа.

1735 год.

Июня 13 дня вселенский патриарх Неофит Синодальною грамотою утвердил за Синайскою обителию Марджинанский монастырь, и в том же году повсюду учредил для нее кружки церковные.

1742 год.

По прошению Синаитов выведены были все магометане из Джуванийской части города Каира; и с той поры там живут одни монахи и православные христиане.

1744 год.

Прошение Синайского архиепископа Никифора в св. Синод Всероссийский.

За несколько лет назад с Синая послан был в Киев иеромонах Евгений. Там Христианин Стамати подарил ему небольшое место с тем, чтобы на нем построена была церковь во имя св. Екатерины. Евгений начал строить ее, и по ходатайству Киевского митрополита Рафаила сподобившись получить царскую милостыню, окончил сию церковь А архиепископ Никифор просил Св. Синод исходатайствовать у Императрицы Елисаветы Петровны священный Хрисовул, утверждающий за Синайскою обителию новосозданную церковь со всеми около нее домами. Прошение его было исполнено.

1745 год.

«В первый день апреля подал отречение от кафедры своей преосвященнейший архиепископ Синайский Кир. Никифор, по прозванию Марфа̀ли Гликѝ, родившийся в Хандаке на острове Крите, и поселился на родине своей в Синайском подворье св. Матфея с тем, чтобы до конца жизни своей содержаться доходами сего подворья. С ним отправился туда монах Мелетий Критянин, который и склонил его учинить сие новое дело, невыгодное для монастыря нашего. Да судит его праведный Бог!»

1746 год.

Августа 14 дня на место архиепископа Никифора собором старцов Синайских избран был Константий I.

1747 год.

«На Синае выпал такой снег, что монахи три дня сряду выгребали его из обители своей; а в окрестных горах он лежал более месяца и попортил все сады.»

1748 год.

Июня 27-го бывший архиепископ Синайской горы Никифор скончался в подворье св. Матфея на острове Крите.

1758 год.

Τῷ αψνη μηνἱ φευρουαρίῳ Ἱνδικτιὠνος 6 ὁντων ἤμῶν ῾εξορίςων ἁγία μονῆ τοῦ Σινᾶ, οἱ ἀσεϐεῑς Ἁραϐες κακίᾳ μόνη κινηϑέντες τῃν ἱεράν τράπεζαν τοῦ ναοῦ τῦς ἁγἱας Κορυφῆς κατὲσκαψαν καἰ έκρέμνησαν, καἰ τὀν χοῦν ἒξω ἔρριψαν, ἲνα τῶν πατέρων μαγεῖαι διαλυϑῶσι, λέγοντες, καἰ ϐροχἠ γένηται. Τοῦτο δε, ὠς οἱ ὅσιοι πατέρες καἰ γἐροντες λέγουσι, ἀπὀ τῆς τοῦ ναοῦ οἱκοδομῆς οὑκ ἐτολμήϑη οὑδ` ἐγένετο.

ὁ Κωνςαντινουπολέως. . . . .

«В 1758 годе в месяце Феврале Индикта 6, в бытность нашу в св. обители Синайской, куда мы сосланы, нечестивые Арабы, побуждаемые одною злостию, подкопали и ниспровергла священную трапезу в храме святого Верха, и самую землю выбросили вон, дабы, как говорят они, разрешились чары монахов, и пошел дождь. Такой дерзости, по словам старцов, не бывало от начала построения сего храма.»

Константинопольский патриарх.

1761 год.

«1761 года Февраля 21-го в середу в семь часов дня прибыл в монастырь архиепископ святой горы Синайской Кир. Кирилл. С той поры монастырь был отворен по 27 марта, а в этот день (вторник) мы устроили ворота.»

1764 год.

Июля 1 дня сей архиепископ исходатайствовал фирман Султана, чтобы Синаиты не платили ни хараджа, ни аваэтиа (почетные подарки.)

1767 год.

Книга, данная по указу Ее Императорского Величества из конторы св. правительствующего Синода Синайскому архимандриту Афанасию для записки получаемой во всех Российской Империи, кроме С. Петербурга, городех от доброхотнодателей на оплату долгов и на исправление церковных и монастырских ветхостей, на один год, милостыни, Генваря 8 дня 1767 года.

Секретарь Михайло Копорский.

1767 года Генваря 11 дня смиренный митрополит Московский Тимофей подаяния испрашивать пастырско благословляем:

Дано: 20 р. 2 р. 30 р. 3 р. о здравии княгини Анны 5 руб. – Только эти подаяния и записаны в книге.

Между 1742 и 1768 годами.

В одном кодексе Монастырском помещено послание к православным христианам в Далмацию о разности дней, в которые празднуется память св. великомученицы Екатерины. Иллирийцы празднуют 24-го, а Греки; 25 Ноября: те по Минее, печатанной в Москве, а эти по Минее, изданной в Венеции. Вопрос Иллирийцев об этой разности Синаиты предлагали на разрешение Цареградскому патриарху и Синоду его. Решено: Иллирийцы вместе с Рускимп празднуют день мученической смерти св. Екатерины, а Греки день перенесения мощей ее.

1768 год.

Ио. Григорий Иоанн Каллимахи, Господарь Молдавский Хрисовулом пожаловал Синайской обители со всего воску, продаваемаго в Царе (т. е. в Молдавском княжестве) половину аспры с каждаго о́ка (с 3 Фунтов.)

1771/2 год.

в месяце августе.

«Архиепископ Кирилл и отцы, живущие в Каире, единогласно решили возобновить обветшавшия стены св. монастыря, и послали старца Рафаила, родом из Хомса, в Дамаск за каменосечцами, а в Газу отправили старца Давида за пшеницею, потому что в Египте в этот год держались высокия цены на хлеб. О. Давид купил там у Шеха Силита 300 ардебов (2700 пудов) пшеницы и ячменя, и препроводил их в монастырь с рабом сего Шеха. Когда весь этот обоз пришел туда; местные Бедуины, Улад-Саиды и Сгерриды, все собрались у Дувары эконома и в течении трех дней останавливали переноску хлеба в монастырь, предъявляя разныя требования, дабы взять что-нибудь с монастыря, и говоря, что им следует получать подарки за проводы знатных поклонников. Но так как монастырь никогда не давал им никаких подарков, уплачивая стольким племенам условную цену под названием, Кафирской⁵⁹, не давал их даже и тогда, когда все жизненные припасы приходили из Газы, где в старину было подворье его: то отцы отказали им в требованиях, дабы не вводить новаго, худаго обычая. Когда Бедуины увидели, что им ничего не дадут добровольно; силою взяли двадцать ардебов и ушли. А остальное все перенесено было в монастырь, Спустя несколько дней пришел другой обоз из Каира с разными припасами для нас. Сгерриды, узнав об этом, собрались у Дувары, и снимая грузы с верблюдов, взяли себе один из них, а нас просили дать им письменное свидетельство, будто они возвратили взятые 20 ардебов, дабы не раздражился Газский Шех, которым мы стращали их, говоря, что пшеница принадлежит ему. Но им объявлено было, что если хотят они получить такое свидетельство, то пусть возвратят по крайней мере половину взятаго хлеба. Сгеррѝды решились отдать восемь ардебов, но привезла только шесть, а остальные 14 удержали. – В день памяти св. Димитрия поде вечер был проливной дождь. Соборные старцы послали эконома Макария с одним монахом обозреть сады монастырские: не попортились ли они от дождевых потоков. Когда он возвращался назад; Сгерриды схватили его, и связав ему руки и ноги, заперли в одной клети в Кермусепе, а от старцов требовали, что бы они не взыскивали с них 14 ардебов пшеницы, чтобы расстилали для них рогозы в монастыре сорока мучеников во время сбора маслин, и что бы все иски их записываемы была в присутствии одного Кафира. Предъявляли они и другия глупыя требования; но старцы на в чем не уступили им, и на произвол их оставили задержаннаго ими эконома. Когда Огнам Бебела узнал, что Згерриды не выпускают эконома; пошел к Шеху Зехару, и в течении двух дней уговаривал его освободить сего старца и не требовать с монастыря ничего необычнаго. Но все убеждения его были тщетны. Эконом у Згерридов пробыл в заключении двенадцать дней; и когда эти варвары увидели, что старцы не являются их кочевья, раскаялись и потребовали за него выкуп. Салех Зехар взял десять пятаков, а Тер-Зехар четыре пятака; и эконом был освобожден и возвратился в монастырь. В месяце феврале из Египта пришел новый обоз с 220 ардебами пшеницы. При нем были наши три монаха, Когда он остановился у ограды монастырской; внезапно явился Огнам Бебела со всем своим племенем и с Алейкатами; и они взяли всю пшеницу, кроме той, которую успели внести в монастырь. А монахов, бывших при обозе, мы едва едва выручили у них. – В марте месяце из Египта пришли к нам четыре поклонника, и провели с нами Пасху. В понедельник на Фоминой мы выпустили их из монастыря, дабы они посетили все священныя места наши. С ними отправились иеромонах, три инока и кузнец. Но в ту пору, на беду, опять явился проклятый Огнам с племенем своим, и всех их схватил и увел в Рамле⁶⁰, взяв и ковчег с ризами и утварью. На другой день из Каира прибыл скороход наш и принес письмо, в котором уведомили нас, что отправлены к нам три послушника с старцем Герасимом, два груза сыру и два груза луку и фрика⁶¹. Но и этих пришельцов со всем обозом схватили Алейкаты и совсельники Огнама, и всех их задержали в Еретзетире. Мы много скорбели как о тех, которых пустили из монастыря, так и о тех которые пришли из Египта, и желая утешить их, как братьев, послали им письмо и пищу. Между прочим им писано было, что ежели у них есть деньги и ежели они боятся, как бы не взяли их Арабы, то пусть отдадут их скрытно вашему гонцу. Старец Герасим вручил их ему; но Арабы обыскали его и отняли те деньги, которые он положил в головную повязку свою, а которые были у него в пазухе, те остались целы, потому что он скоро ушел. После, Арабы обыскали и пленников своих, но не нашли у них ни одной полушки, и взяли только кофе и табак. Они держали их у себя до праздника св. Георгия, и в этот день привели их в монастырь и сдали нам с наказом, чтобы мы поили и кормили их до тех пор, когда они снова потребуют их. – После того, как эти варвары схватили наших монахов, мы тотчас послали письма в Египет и уведомили тамошних старцов о всем случившемся, присовокупив, что у нас мало пшеницы, и что Улад-Саиды ежедневно собираются у ворот монастыря, так что мы не успеваем раздавать им пищу на каждые пять дней, да и рабы наши толпами ежедневно приходят к Дуваре и берут один печеный хлеб. Из Каира отписали нам, что бы мы заперли ворота, и никому не давали бы ни муки, ни хлебов, и ничего другого. Мы заперлись. Но в течении осмнадцати дней апреля Улад-Саиды многократно подходили к монастырю явно и скрытно, грозили нам и даже стреляли в нас, но по милости Божией не причинили нам никакого вреда. – А в то время, когда поклонники находились в кочевье Огнама, брат его Абу-Топузи ночью тайно увел двух из них, приехавших с ним из Каира, и отвел их в кочевье Себиба-Кераси, который принял их ласково, и даже сказал им Мархаба̀-кум⁶². Но с рассветом Огнамь узнал о побеге их, и со всем своим племенем и с Алейкатами пошел к Себибу, и силою взял беглецов и даже наказал их палками. За то Себиб поссорился с Аваримами⁶³ и Алейкатами, и долго судился с ними. – Наконец Огнам видя, что монастырские старцы не являются к нему в пустыню с поклоном, и что цель его не достигается, раскаялся в своем поступке, в привел к нам монахов, которые содержались у него 100 дней, но боясь, как бы мы не наказали его в Египте, отправился к главному Шеху и обещал подарить ему верблюда и сад, когда он помирит с ним монастырь. Главный Шех поехал в Каир, и понуждал тамошних старцов наших простить все погрешности Огнама. Но они никак не хотели мириться с ним. Тогда этот Шех и клевреты его явились к правителю Египта Али Бею, и донесли ему, что Джуванийские монахи заперли многих Арабов в своем подворье, и что по этой причине волнуется весь Синай. Когда Али Бей услышал это; велел привести к нему монахов и Арабов. Пошли кавасы его с Шехом, и освободив заключенных Арабов и взяв старцов, каких застали на дворе, отвели их к Бею. Он спросил Арабов: «за что вас заперли чернецы?» – «За долги, и за то что мы потребили пшеницу монастырскую;» – отвечали они. Бей приказал освободить их, а старцов посадить в тюрьму в цепях на шее⁶⁴. Это было в четвертый день января 1772 года. Старцы пробыли там одни сутки, и по ходатайству писмоводителя Бея были выпущены. Это дело не стоило нам ни одной полушки.

Сей расказ, написанный на Греческим языке, по полам с Арабским и Албанским помещен в записках эконома, хранящихся в библиотеке монастырской. Я перевел его для того, чтобы сообщить понятие о кочевых племенах на Синае, об их отношениях к тамошней Обители, о правах оной в отношении к им самим, и о том, как магометанские власти поступают с Христианами.

1773 год.

Июня 17 дня начал работать серебреных дел мастер, и сделал водосвятную чашу весом в 480 драм⁶⁵ серебра, крышку для св. мощей – в 77 драм, украшение ручки св. Екатерины – в 105 драм, корону ее – в 44 драмы, две лампады для придела неопалимой Купины – в 233 драмы, одно кадило – в 247 драм, один умывальник – в 144 драмы, украшение на главе св. Екатерины – в 150 драм, и два венца на двух местных иконах, Спасителя и св. Екатерины. Все это серебро пожертвовал один из братий.

1774 год.

«Декабря 22-го в понедельник пред рассветом была страшная гроза. Не более тридцати минут лился дожь при непрестанных раскатах грома и блистаниях молнии, но попортил все сады на Синае, как монастырские, так и Бедуинские. Некоторые из них опустошены было наводнением так, что не осталось ни оград, ни дерев, ни наносной земли. Монастырские сады в горах и в Уле (Фоле)? были искоренены.»

1778 год.

«Синайский монастырь имеет право поднимать свой флаг на море. То судно, на котором развевается флаг св. Екатерины, считается неприкосновенною собственностию сего монастыря.»

1781 год.

месяца января

Из письма Антиохийского патриарха Даниила к Синаитам видно, что они отдали ему свой дом в Дамаске, и в замен получили от него другой дом, и что всякой новый эконом там уже не обязан давать повременным патриархам того, что давал прежде, кроме малого подарка (πεσχέσιον.)

1782/3 год.

В 1782 году 11-го декабря Арабы из племени Мезениев, по случаю бездождия, раззорили храм на самой вершине Синая, стоявший 1250 лет разметали ограду монастырского сада, и даже зажигали ворота святой обители. Однако старцы отстояли ее, стреляя по ним из ружей и пушек, и потом поехали в Каир судиться с ними, взяв с собою 4000 Маѝдиа, (пиастров) и разные припасы. Но на дороге в Суэс их ограбили и обнажили Улад-Саѝды. По этому случаю было общее собрание Синайских Бедуинов и монахов в одной пустыне. Улад-Саиды были признаны виновными, и возвратили отнятые деньги. Но из числа их старцы разделили Бедуинам 3000 пиастров. Это дело произходило в Пасхальные дни.

1783 год.

Ура̀ница, жена покойного чтеца, завещала нашему подворью на острове Скопеле магазин, называемый, св. Савва, который прежде принадлежал нам, но был продан попом Нилом.

1786 год.

В Калькутте при Греческой церкви во имя преображения Господня находился Синайский иеромонах. При нем вселенский патриарх Прокопий обязал Синайского архиепископа Кирилла дать разрешение тамошним православным христианам вступать в браки с девицами других вероисповеданий по причине малочисленности их общества и родственных связей.

1790 год.

Января 12 дня скончался в Яссах Синайский архиепископ Кирилл.

1794 год.

Января 1 дня иеродиакон Константий (ныне архиепископ Синайский) дал письменное обещание, что он, по окончании пятилетняго учения в Киевской академии на иждивении архимандрита Иакова⁶⁶ обязуется поступить в Синайскую обитель в число братства.

1797 год.

Июля 27 дня скончался Синайский архиепископ Дорофей.

1806 год.

В месяце марте Синаиты изъявили своему игумену – архиепископу Константию письменное согласие на то, чтобы он жил в Константинополе и управлял имениями, принадлежащими Синайской обители в Молдавии и Валахии.

1813 год.

Мегмет Али паша Египетский, по жалобе Синаитов, укротил Бедуинов, кочующих около их монастыря. Это дело стоило им 1000 пиастров.

1821 год.

По случаю восстания Греков Турки на острове Кипре умертвили Синаитов, Неофита и Иакова.

1822 год.

По тому же случаю на острове Хиосе были убиты Турками Синаиты, Азария и Хрисанф.

Синайская обитель основана была в 527 годе, а окончательно построена в 557. Когда Отцы пятого вселенского Собора почтили ее достоинством Епископии и когда главный храм ее был освящен; тогда настоятеля ее рукоположили в Епископа в Иерусалиме. Эго было около 553 года. С сей поры почти преемственно управляли этою обителию игумены преосвященные. Но древнейшие из них, к сожалению, не все известны. Полного списка их нет ни в описании Синайской горы, составленном архиепископом Константием; ни в гражданско-церковной истории Иерусалимского патриарха Нектария Синаита, ни в рукописных заметках Синайского архиепископа Иоасафа, ни в старинных помянниках монастырских. Имея под руками все эти пособия, и нашедши имена многих Синайских святителей в монастырских надписях, в деловых кодексах, и в приписках к тамошним книгам, я составил более отчетливый список их. Предлагаю его с означением годов служения их, и тех источников, из которых почерпнуты сведения о них.

Годы служения их.

После Феодосия в седьмом и осьмом веках, вероятно, посвящаемы были Епископы в Синайский монастырь; но ни деяния, ни имена их неизвестны.

В девятом, десятом и одиннадцатом столетиях там святительствовали:

Епископы

Архиепископы.

Все эти имена читаются в одном старинном Помяннике Синайского монастыря, писанном на пергамине. Он начинается так: ὑπὲρ ἐυσεβῶν βασιλέων καἰ κτητὀρων ἡμῶν Ἰουστινιανοῦ καἰ Θεοδώρας, т. е. о благочестивых царях и ктиторах наших Иустиниане и Феодоре. Потом следует:

Ἀρχιεπίσκόπων

ὑπὲρ μνἠμης, ἀνέσεως καἰ ἐν Χριςῶ ἀναπἁυσεως τῶν ψυχῶν τῶν ὀσίων πατέρων ἡμῶν Ιωάννου, Γρηγορίου, Ἰωάννου κ. τ. λ.

Об архиепископах

О памяти, оставлении и во Христе упокоении душ преподобных отцев наших Иоанна, Григория, Иоанна, и пр. Хотя в этом помяннике не означены годы служения и смерти сих архиепископов; но я полагаю, что они управляли Синайским монастырем с 886 года по 1008, и полагаю, основываясь на следующих соображениях:

1., При Греческом царе Льве мудром (886–912) составлен был список всех епархий подведомых патриархам, Римскому, Константинопольскому, Александрийскому, Антиохийскому, и Иерусалимскому. В этом списке Синайская кафедра значится 24 в ряду архиепископий (а не епископий), подведомых патриарху Иерусалимскому. Стало быть, она возведена была на эту степень по смерти вышепомянутого епископа Марка, который жив был в 879 году. По случаю повышения ее, в Синайском монастыре начали писать новый помянник, и после Ктиторов вносить в оный имена архиепископов.

2., Ни к какому другому времени нельзя относить святителей, показанных в этом помяннике. Ибо предшественники их называются епископами, а в дальнейшем ряду преосвященных игуменов Синайского монастыря, как увидим ниже, нет им места в такой преемственности, в какой они значатся в помяннике.

3., В 1008 году Синайский монастырь спасен был от раззорения аввою Соломоном Ибн-Ибрагимом⁶⁷. Сей авва, как видно из расказа Арабского летописца об этом событии, самовластно отдал Шеху Синайских Бедуинов Гагиатию все сокровища монастыря своего. Стало быть, он, а не другой кто, в сие время настоятельствовал в нем. А так как Арабский летописец не называет его епископом, да и ни какого другого начальника Синаитов не поставляет на вид: значит, в 1008 году Синайская кафедра была праздна. А если так, то последний архиепископ Арсений скончался или в этом году, или в предшествующем.

По смерти его в Синайском монастыре настоятельствовали епископы:

Иорий, который скончался в Италии в 1033 г.

Силуан. Михаил. Первый подписал свое имя на Арабской книге, Оглашения св. Кирилла Иерусалимского, а вторый – на Греческо-Арабской Псалтири, писанной крупным и красивым почерком. Годы настоятельства их не означены в этих книгах; и я помещаю их между Иорием и нижеследующим Иоанном Потому только, что в другом ряду Синайских Епископов не нахожу им места.

Иоанн святительствовал с 1071 по 1091 г. в который скончался мученическою смертию по сказанию Арабского Пролога. (1071–1091)

В одном деловом кодексе Синайского монастыря помещен список нескольких игуменов его епископов и архиепископов, разновременно посвященных Александрийскими патриархами, с означением годов рукоположения их. Этот список, как видно из заглавия его, извлечен был из рукописи Александрийского патриарха Иоакима, который святительствовал с 1487 по 1565 год. По указанию его, в конце одинадцатого и в течении двенадцатого века, когда Иерусалимом владели крестоносцы и Латинские патриархи, на Синае были:

Епископы.

Архиепископы.

В 1187 году Султан Саладин изгнал из Иерусалима крестоносцов и Латинское духовенство, и водворил там православного Патриарха. С сей поры Синайские епископы долго состояли под священноначалием первосвятителей Иерусалимских. Эти епископы были:

по свидетельству архиепископа Иоасафа, видевшего подписи, первого, на Арабской книге под названием, Златоустый 6736 года, второго, на Арабском Пандекте монаха Никона 6747 г., третьяго, на Арабском малом Пандекте монаха Антиоха 6756 года.

по свидетельству архиепископа Иоасафа, видевшего подписи, первого, на Арабской книге под названием, Иоанн Дамаскин, 6766 года, второго, на Арабском евангелии 6773 года. И я видел в монастырской библиотеке Арабский Сборник in 4, написанный в 6786 году и засвидетельствованный Синайским епископом Иоанном.

В четырнадцатом веке Синайская обитель опять приобщилась к патриархату Александрийскому, и у преемников евангелиста Марка испрашивала благодати архиерейства своим игуменам. В деловом кодексе ее значится, что в этот век Александрийскими партиархами посвящены были в сан епископа следующие настоятели ее:

А есть подписи их на книгах: первого – на чтениях из пророчеств 6866 года; второго – на Греческой Триоди 6886 года. Значит, они уже в сане епископском пришли на Синай ради спасения душ своих, и там избраны были в настоятели, и потому не помещены в вышепомянутом списке.

Это видно из следующей приписки к Греческому требнику: †Ἔτελειώθη τὸ παρὸν ἐυχολόγιον διὰ χερὸς καμοῦ τοῦ ἀμαθοῦς, ταπεινοῦ καἰ ἀμαρτωλοῦ Βαρθολομαἰου τάχα καἰ ἱερεώς τουπἰκλην Ρόσου, διὰ συνδρομῆς καἰ ἐξόδου τοῦ πανοσιωτάτου πατρὸς ἡμῶν Μωϋσέως διακόνου καἰ οἰκονόμου τῆς σεβασμίας μονᾗς τής ἁγίας ἐνδὸξου μεγαλομάρτυρος Αἰκατερίνης ἐν τῆ νήσω Κρήτη. Ἐν ἔτει 6934 μηνὶ Αυγούςω ιε͂. – Другою рукою: Τοὑτο εὐχολόγιον ἔγινεν διὰ τὴν μεγάλην ἐκκλησίαν τοῦ ἁγίου προφήτου μεγάλου Μωϋσεως καἰ τῆς ἁγίασ μεγαλομάρτυρος Αἰκατερίνης διὰ ἐξόδου καἰ κόπου τοῦ ἐν μακαρία τῆ μνήμῃ δούλου τοῦ θεοῦ Μωϋσεως ιἑροδιακόνου ποτὲ οἰκονόμου ἐν τῆ νήσω Κρήτη. Ἐγράφη μὲ τὸ θέλημα τοὐ ἐπισκόπου ἁγιωτάτου Σάβα ἐν 1429 μηνὶ μαρτιω ῆ, ἤ 6937.

«Написан сей требник рукою неученого, смиренного и грешного Варфоломея иерея, по прозванию Роса, по заказу преподобнейшего отца нашего Моисея диакона и эконома честного монастыря святой, славной великомученицы Екатерины на острове Крите, в 6934 лето месяца августа 15. – Сей требник изготовлен для великой церкви святого пророка великого Моисея и святой великомученицы екатерины по заказу блаженной памяти раба Божия Моисея иеродиакона, бывшего экономом на острове Крите. – Это записано по желанию епископа святейшего Саввы в 1429 году, 8 марта, или в 6937 году.»

После сего епископа Синайским монастырем долго (до 1575 г.) управляли игумены, не имевшие архиерейского сана. Из них известны только Макарий, давший своему эконому окружное письмо к христианам на Латинском языке в 1481 году⁶⁹, Каллиник, подписавшийся на Октоихе в 7022 (1514) году, и Никодим, при котором Синайскому монастырю пожертвован был сборник Отеческих слов в 7069 году (1561). Однако Иерусалимские патриархи пытались восстановить епископство на Синае; и по их влиянию там святительствовали:

После Макария опять не было епископов на Синае в течении 18 лет. Но в 1575 году Собор Константинопольский определил посвящать туда архиепископов; и с той поры преемственно святительствовали там:

В Синайском монастыре есть другой старинный помянник, писанный на пергамине, под заглавием: ύπὲρ μνἠμης ᾿επισκόπων ἀσκησὰντων ἔν τώ ἁγίῳ ὄρει Σινά καἰ τᾒ ἐρήμω ἀυτοϋ, т. е. О памяти епископов, подвизавшихся на святой горе Синайской и в окрестной пустыне. В нем читаются следеющия имена: Георгий патриарх. Феодор. Павел. Георгий. Иоанн. Георгий. Захария. Симеон. Георгий. Христофор. (вырвано) Соломон. (вырвано) Константин, (вырвано) Иоанн. Исаак. (вырвано) Иоанн. Иоанн. (вырвано) Агафон. Соломон. (вырвано) Илия. – Григорий. Авраамий. Иоанн. Антоний. Онуфрий. Иоанн. Антоний. Симеон. Гавриил. Иоанн. Матфей. Симеон. Макарий. Софроний. Иоанн. Петр. Арсений. Иоанн.

Сличая сей помянник с первым, который, предложен в моем списке Синайских святителей, замечаешь разность и некоторое сходство между ними. В первом помяннике епископы названы отцами Синаитов (ύπερ δσίων πατέρων ἠμών); значит, они были настоятелями их: а во втором сказано только, что они подвизались на Синайской горе и в окрестной пустыне; значит, они пришли туда уже в святительском сане ради вящего покаяния, и состояли в числе братства, что́ доказывается и патриаршим титулом Георгия. В обоих же помянниках почти одни и те же имена следуют одно за другим, начиная с Григория до Арсения. Если это сходство не случайно; то надобно думать, что многие из епископов, приходивших на Синай служить Богу постом и молитвою, были избираемы Синаитами в настоятели их монастыря, и в другой раз вносимы в особый, т. ск. игуменский помянник. Очень вероятно, что многие и из предшествовавших Григорию святителей были духовными вождями пустынных братий по свободному выбору их. Число этих святителей (24), начиная с Феодора до Илии, достаточно для наполнения промежутка в лике преосвященных игуменов Синайских, в течении веков седьмого; осьмого и девятого.

Отцы пятого вселенского Собора почтили Синайскую обитель достоинством епископии, а благоверный царь Иустиниан предоставил преосвященным игуменам ее личные права архиепископов. Посему эти игумены сами подписывались всегда епископами, а другие иногда именовали их архиепископами то в помянниках, то в списках, то в надгробных надписях. Но в 1575 году Константинопольский Собор определил, чтобы они назывались архиепископами.

В 1599 году несколько купцов Английских, вздумав торговать с Индиею, составили между собою товарищество, и у верховной власти испросили позволение на это предприятие. Оно было увенчано превосходными успехами, которые возбудили соревнование в прочих купцах. По соревнованию составлялись новые товарищества, одно за другим. Однако все они слились с первым в 1702 году. С той поры поныне действовало и действует это одно смелое, сметливое и богатейшее товарищество.

В 1707 году оно учредило свое особое управление (Президентство) в Индийском городе Калькутте, в ведомство которого со временем поступали 54 уезда, и в числе их уезд Джелалпурский с главным городом его Даккою. О сих двух городах я упоминаю исключительно, потому что в них возникли и процвели два православные прихода под священноначалием Синайских архиепископов.

Сии приходы имеют свою известность в церкви Восточной. Но у нас они мало кому ведомы. Посему я предлагаю краткое сказание о них, составленное по печатной книжице под заглавием, Идийская переписка архимандрита Григория⁷⁰, 2, по деловым записям Синайской обители, и 3, по собственным путевым заметкам.

В третьей четверти прошедшего столетия, когда Индийское товарищество Английских купцов более и более богатело и усиливалось, и когда позволяло даже иноплеменным торговцам свободно участвовать в общих прибытках купли и продажи, тогда и Греки начали селиться в Английской Бенгалии и торговать с успехом. Главою первых Греческих поселенцов там почитается Хаджи, (т. е. поклонник гроба Господня) Алексий. Он из Адрианополя переехал с сыном своим Панаиоти в Калькутту на постоянное жительство. По следам его ежегодно прибывали туда Греки. Когда число их возрасло до ста двадцати душ; тогда они, еще при жизни старца Хаджи Алексия и при ревностном содействии его, положили там основание церкви во имя преображения Господня, которая окончательно построена была в 1782 году. Для священнослужения испрошен и послан был иеромонах из Синайской обители, по благословению игумена оной архиепископа Кирилла. При нем Калькутские Греки подали сему архиепископу прошение о том, чтобы им дозволено было вступать в браки с девицами других вероисповеданий, по причине малочисленности их общества и родственных связей. В той же просьбе они предложили на разрешение вопрос: должно ли им клятвенно присягать в местных судилищах? Архиепископ Кирилл представил их прошение вселенскому патриарху Гавриилу. Его всесвятейшество, по обстоятельственному снисхождению, Синодально благословил их брачиться с христианками неправославного исповедания, но строжайше запретил им присягать клятвенно в судебных местах.

Первый иеромонах скончался в Калькутте в 1784 году, как это значится в одном помяннике Синайском. На его место прибыл другой из той же обители. При нем в 1786 году вторично дано было вышеупомянутое разрешение касательно браков от вселенского патриарха Прокопия и Синода его чрез посредство того же Синайского архиепископа Кирилла. Это доказывает, что православные христиане Калькутские считались в его епархии.

В Индийской переписке архимандрита Григория упоминается, что в Калькутте на чреде священнослужения был иеромонах Нафанаил, урожденец с Кикладского острова Сифна. Известный Индолог Димитрий Галанос в первом письме своем к сему архимандриту (1812 г.) называет его «святым отцом, живым образом священства, светлым сосудом образованности и добродетели.»

Преемником сего достойного служителя церкви, скончавшегося в Дакке ранее 1812 года, был Синайский иеромонах Дионисий, который, как видно из помянника, жил в Калькутте долго и умер там в 1829 году. Димитрий Галанос в том же письме отзывается о нем в самых резких выражениях, как о человеке, оказавшемся недостойным своего призвания. По смерти Дионисия послан был в этот город Синайский иеромонах и протосингелл Анания, муж ученый и степенный. Он подвизался там подвигом добрым лет семнадцать, и возвратился в Синайский монастырь в 1850 году, где и скончался летом от тяжкой, каменной болезни.

Калькуттские Греки, особенно Панаиоти и Константин Пантазий, приглашали к себе образованных учителей из Греков для воспитания и обучения детей своих Еллинскому языку и прочим наукам. Из числа этих наставников знаменитейший был Димитрий Галанос. Так как он обширною ученостию своею, и особенно превосходным знанием Санскритского языка не только приносил пользу православным юношам в Калькутте, но и приобрел Европейскую известность; то я считаю не излишним сказать несколько слов о сем достойном прихожанине Калькутской церкви православной.

Галанос родился в Афинах в 1760 году от благочестивых и зажиточных родителей. С самого детства он, при кротком нраве, обнаруживал счастливые способности и большую охоту к учению. На двенадцатом году от рождения он уже понимал древних Еллинских писателей. Во время его, до восстания Греков, были пресловутые учители в городах, Янине, Смирне, Кидонии, Миссолонги, так же на св. горе Афонской, и на островах Сифне, Хиосе и Патмосе. Галанос слушал в Миссолонги уроки славного Паламы около двух лет, потом учился на Патмосе, где кроме Еллинской словесности и других наук преподавалось и Богословие. Кончив там учение, он отправился в Константинополь к дяде своему Кесарийскому митрополиту Григорию, первенствующему члену священного Синода Константинопольского, и жил у него несколько времени, но не согласился на сделанное ему предложение вступить в духовное звание. Волею Божиею ему назначено было другое поприще в отдаленной Индии. Случилось: один из богатых Греческих купцов, торговавших в Калькутте, по имени Константин Пантазий, урожденец Адрианопольский, просил своего сообщника в Константинополе отыскать и отправить к нему способного учителя для преподавания Греческого языка его родственникам. Сообщник Пантазия, быв знаком с митрополитом Кесарийским, знал добрый нрав, способности и ученость молодого Галаноса, и предложил ему отправиться в Калькутту. Сей, желая увеличить свои познания и жить независимо своими трудами, охотно принял сие предложение и пустился в Индию. Это было в 1786 году. В Калькутте Пантазий принял его с радостию и поручил ему воспитание своих родственников. Галанос учил их Греческому языку около шести лет, и сам учился языкам Индийскому, Персидскому и Английскому. Сделав себе небольшое состояние, позволявшее жить независимо, он решился посвятить себя ученым занятиям, и с этою целию удалился в город Бенарес, который для Индийцев есть тоже, что Афины для древних по учености, и Рим для католиков по святыне. Там Галанос провел около сорока лет в сообществе с ученейшими Брахманами и занимался переводом Санскритских сочинений на Еллинский язык.

У Греков есть пословица: «как орлу всякий воздух – свой, так благородному мужу всякая страна отечество». Однако они же сами говаривали «и дым отечества сладок и приятен». Сладость родины вспомнил и Галанос в старости своей, и вознамерился оставить свое мирное житье в Бенаресе и возвратиться в Афины. Но намерение его не исполнилось. Смерть постигла его на чужбине. Он скончался в 1833 году в третий день Мая на 72 году от рождения, после тяжкой болезни. Ясные очи его закрыл родной племянник его Пандолеон, которого он вызвал в Калькутту в 1831 году. Димитрия Галаноса уважали и любили не только православные сограждане его, но и самые Брахманы. Один из них, учитель и друг его, по имени Монси Сительсин, оплакав смерть его, написал на Санскритском языке четыре надгробные стиха:

«Горе, горе стократ! Когда Д. Галанос

«Отшел из мира сего в обитель вечную;

«Я плача и рыдая сказал: увы!

«Платон века оставил свет.

В Калькутской Греческой церкви воздвигнут памятник сему ученому мужу племянником его Пандолеоном с надписью, сочиненною Протосингеллом Ананиею:

«Димитрий Галанос Афинянин

Родился в Елладе, скончался же в Индии.

Друг муз и наук он был Благознаменитый и славный.

Пресеклась жизнь его земная, многотрудная,

И началась жизнь небесная, блаженная.

А почтение и признательность

Приснаго ему Пандолеона

Воздвигли сию гробницу в вечную память.»

Галанос в собственноручном завещании своем отказал одну половину имения племяннику, а другую (8,400 р.) вместе с книгами и рукописями своими высшему учебному заведению в Афинах. Последняя воля его исполнена. На эти деньги в столице Греции выстроен Университет, в котором хранятся и рукописи его. Из переводов Галаноса с Санскритского языка недавно и в первый раз сделались известными в Европе и у нас сочинения Индийского философа Санакея и поэта Заганнафы.

Такие были мужи и христиане в православном приходе Калькутском. Обратим теперь внимание на

Греческие купцы, водворяясь в разных местах богатой Бенгалии, кроме Калькутты поселились в многонаселённом городе Дакке, и в соседнем с ним Нарингенсе. В начале нашего века число их значительно увеличилось в сих двух местах, так что оказалась потребность в сооружении храма Божия. Панаиоти, сын Хаджи Алексия, переместившийся из Калькутты в Дакку, принял на себя обязанность храмоздателя. Старанием и пожертвованиями его, при денежных пособиях прочих купцов, устроен был там молитвенный дом в 1811–12 годах. Священное место требует священника. Пастырские посещения Калькутского иеромонаха, по отдаленности Дакки, при умножении духовных треб в немалонаселенном новом приходе, соединены были с затруднениями, кои препятствовали совершению таинств в часы потребные. Посему православные Даккяне решились иметь особого иеромонаха ученого и степенного, и обратились с просьбою о нем уже не к Синайскому архиепископу, а к великой церкви Константинопольской. Это было в 1811 году. Великая церковь избрала и назначила им архимандрита вселенского престола Григория, мужа разумного, ученого, благочестивого и добродетельного. Сей преподобный отец прибыл сперва в Калькутту в 6 день апреля 1812 года, и спустя четыре дни служил Литургию и говорил Слово в тамошней церкви.

«Не столько возрадовался праотец Иаков, – (так начинается его Слово) когда сверх чаяния узрел сладчайшаго сына своего Иосифа, – единственное утешение старости его; сколько радуюсь я ныне, видя вас духовных чад моих, возлюбленнейшее стадо мое... Не надежда снискания богатства увлекла меня сюда, а воля Бога и Господа вашего Иисуса Христа. Многократно убеждаемый и от многих умоляемый, я согласился на великий подвиг с твердым намерением быть соглядатаем сего Иерусалима, разумею, сей православной здесь церкви, и стражем сего духовнаго винограда Господня, который Он, по безпредельной любви своей, насадил в отдаленных странах Индии, и орошал доныне, и будет орошать до скончания мира невидимою росою благодати, да цветут и плод приносят безсмертныя души, Итак, призвав на помощь начальника и совершителя веры Иисуса, и быв напутствован святыми молитвами святейшаго патриарха нашего (Иеремии), я пошел на дело свое, и, бодрствуя целыя ночи, терпя жар и зной дневный, переходя многия высокия и стропотныя горы среди варварских племен, ненавидимый ими, как иноверец, обижаемый, поругаемый, наконец, по прошествии целаго года, по милости Господа Иисуса и молитвами приснодевы Матери его и святаго апостола Фомы, окончил путь свой и плавание свое в здравии, и вас узрел здравых. Но этого недостаточно для полноты моей радости: требуется еще нечто другое. Для движения колесницы нужно не одно колесо, а два; дабы гусли издавали приятныя звуки, требуется не одна дека, но и хорошия струны: так для довершения моей радости, для достижения моей цели надобно, чтобы к трудам моим присоединилось ваше послушание, надобно, чтобы все члены были соединены с главою.

Повелел Бог Моисею устроить скинию свидения, которая прообразовала святую церковь нашу, и для того даровал смышление зодчему Веселиилу. Но этого недостаточно было для сооружения ее: требовалось еще нечто другое, именно, пожертвования Израильтян. Моисей приказал им жертвовать избытки от имений; и все они, мужи и жены, великие и малые, приносили злато, сребро, драгоценные камни ипр... в славу законодателя их Бога. Сюда же в новую скинию, в святую церковь нашу, уже устроенную, не требуется ни злато, ни сребро для благолепия ее; ибо она украшена пророками и апостолами, обогащена негиблющими богатствами священных. Таинств, и озарена духовными дарованиями благодати. Однако небесный Зодчий и Основатель ее Иисус и Бог наш хощет, чтобы и мы, как Израильтяне, посвятили ей наше достояние. Итак Он повелевает мне, а а повеление его передаю вам: что же вы сделаете? послушаетесь, как послушались Евреи принесете, кто что может? Слыша сие, вы воображаете что либо такое, что не по силам вашим: но не того хощет от вас Бог. Он повелевает, чтобы вы, вместо злата и сребра, принесли ему веру чистую и нелицемерную, вместо меди и железа – смиренномудрие совершенное; вместо камений многоценных Он требует от вас любви друг к другу искренней и пламенной, вместо червленых кож – щедрой милостыни, вместо дерев не гниющих – терпении и великодушия в скорбях, и вместо всякого украшения – велелепоты христианских добродетелей, коими Он прославляется. Какой же долг мой? – сорадоваться с вами в радостях ваших, сопечалиться в скорбях ваших, сострадать, когда вы страдаете, искать вас, когда вы заблуждаете, и принимать, когда вы обращаетесь, словом, заботиться о вашем спасении всевозможным образом...

Но поскольку Бог есть действуяй во всех; то к нему и обращаю я очи мои и глас мой, Вышний Царю веков, единородный Сыне и Слове Божий, человеколюбивый и многомилостивый Владыко, призри с небесе и виждь, и посети виноград сей и пр. и пр.

Архимандрит Григорий из Калькутты писал к православным в Дакку и Нарингенс, уведомляя их о прибытии своем; и они съобща̀ отвечали ему: «Теперь мы уверены, отец святый, что милует нас Бог. Ибо не презрел Он моления нашего и даровал нам священника по сердцу нашему и проч. «В другой раз они письмом просили его отправиться к ним, как можно скорее, дабы им сподобиться святого благословения и назидательной беседы его, а попечителю церкви своей Иоанну Луке наказали снабдить его всем нужным в дороге, и успособить его путешествие. Архимандрит отплыл в Дакку и прибыл туда 29 мая. Православные приняли его с великою радостию и честию. По словам его самого, первые из них воздали ему первая, вторые – вторая. Заботливостию сего достойного служителя церкви Христовой окончено было устроение молитвенного дома во имя святой великомученицы Екатерины; и он в третий день Ноября того же (1812) года в первый раз совершал в нем божественную Литургию, и произнес назидательное Слово.

«Православные слушатели! (Так начинается это Слово). Хотя Бог и не ограничивается никаким местом, яко везде сый и вся исполняяй, и потому везде можно покланяться ему и славословить его, как говорит пророк Давид: на всяком месте владычествия его благослови душе моя Господа: однако сам Он хощет, чтобы мы покланялись ему в месте определенном; и это место есть церковь. Ибо тот же пророк его говорит: в церквах благословите Господа. Церковь же есть соборное святилище христиан, дом Божий, земное жилище Бога небеснаго и невидимаго, в котором мы не можем совершать что либо другое, кроме поклонения и служения Богу и кроме Таинств и священных служб во славу Христову...

... На всяком месте владычествия Господня благословите, христиане, Господа, но благословите его, веруя и соблюдая все, что заповедует вам восточная церковь. Благословите Бога в пустынях, в городах, в домах ваших, на торжищах, везде, где вы сидите, ходите, путешествуете, вкушаете пищу и питие, и почиваете. Только там не чествуется Бог, где совершается грех, где нарушаются законы святой церкви. Но паче благословите Бога в сем молитвенном доме, который хотя и не есть собственно храм Божий, однако по необходимости и снисходительному благословению св. Отцов, посвящен молитвам и совершению таинств по чину православной церкви. Благословите Бога, который по безпредельной милости своей сподобил вас узреть во дни ваши сей дом молитвы и священнодействуемыя в нем Таинства Благословен Бог, тако благоволивый о нас! О, кто, видя сей дом священный, не возрадуется? Кто, слыша в нем молитвы, не возвеселится? И кто веселясь, ее прославит Бога? Я, который днесь приблизился недостойно к сему новому жертвеннику, да в жертву принесу небеснаго Агнца о своих грехах и людских невежествиях, я весь в радости славлю Бога, начальника и совершителя веры Иисуса. И вы, людие мои, из которых одни вовсе не ведают таинства божественной Литургии, а другие лет двадцать пять и более не видели и не слышали оной, и вы прославите Бога, даровавшаго вам такое благо. Да если бы и мертвыя тела имели какое чувство; то и их я призвал бы к сорадованию с нами живыми. Но если оне ничего не ощущают; то не чувствуют ли безсмертныя души их? Кто усомнится в этом? Итак и сии души возрадуются радостию великою; ибо после столь продолжительнаго разлучения их от тел оне не сподоблялись умилостивительной жертвы о грехах их: а теперь сподобятся оной. . . . Да радуются убо все, живые и усопшие! Ибо сей дом молитвы сооружен для блага и спасения тех и других, по учению церкви Христовой. Горе было бы миру, если бы не умилостивлен был Бог сею спасительною жертвою. Погибшие были бы мы, живые, если бы не проливалась на жертвенниках наших кровь Иисуса Христа. Погибшие были бы умершие, если бы не совершалась сия божественная и умилостивительная служба об оставлении грехов их. Итак что воздадим Господу за все, что он воздал нам? Что иное, если не всегдашнее славословие и непрестающее благодарение в сем священном доме? Блаженны убо вы, которые во дни свои сподобились узреть то, что многие прежде вас желали видеть, и не видели. Блаженны и все те, которые усердно воздвигли сей дом молитвы.» – (Далее проповедник восхваляет храмоздателей по именам, как то, Хаджи Алексия и сына его Панаиоти).

Когда достигла до Дакки радостная весть о мире Европы после заточения Наполеона; Архимандрит Григорий созвал свою малую паству в молитвенный дом для благодарения Богу, и посему случаю произнес следующую речь:

«Знаю, что я пастырь наименьший. Провозглашаю, что не велика паства моя. Не таю, что двор ее тесен и мал. Но исповедую, что велика и ничем не ограничена благодать Божия.

Во всякое время слух Господа отверст не только для великих, но и для малых. Он приемлет моления рабов своих не только многих, но и не многих. Бедность и теснота дома молитвы не препятствуют возношению сердец наших к Богу. Ведая сие, я пастырским гласом сего дня созвал всех вас, малое, но возлюбленное стадо мое, в сей малый двор Господень, да единогласно воспоем Богу песнь благодарения о мире благочестивых царей и помазанников Господних, и успокоении вселенной. Ибо пременение общей брани на общий мир есть действие Всевышняго. Воспоим убо Господеви: славно бо прославися. Воспоим Господеви, яко помощник и покровитель бысть нам во спасение. Воспоим Господеви, яко сокруши враги и силу их сотре. Воспоим Господеви, яко изыде во спасение царей своих, и люди своя помилова и мир дарова.

Благословите вся дела Господня, Господа пойте.

Благословите царие Господни, Господа пойте.

Благословите судии, вожди, начальники царевы, Господа пойте.

Благословите церкви, Господа пойте.

Благословите царства, грады, крепости, села и веси, Господа пойте.

Благословите купующие и продающие, смыслящие художества и все простолюдины, Господа пойте.

Благословите горы, холмы, юдоли, поля и острова, Господа пойте.

Благословите все земнородные, Господа пойте.

Яко сотвори величие Сильный, расточи гордыя мысли сердца их, низложи сильныя со престол и вознесе смиренныя, воздвиже рог спасения нашего в жилищах царей Европы, и направи нас на путь мира, который есть величайший дар Неба, вожделенное благо людей, счастие вселенной.

Но, о, Владыко вседержителю Боже, Царю небесный, услыши нас смиренных, молящихся тебе: Сохрани цари, ихъже оправдал еси царствовати на земле; подаждь им здравие и долгоденствие, утверди их державы, покори им вся языки, брани хотящие, даруй им глубокий неотъемлемый мир, да и мы поживем тихо и безмятежно во всяком благочестии и чистоте.

Так звучала сладкогласная цевница пастыря Даккян!

Но не одним словом, а и делом он назидал свою паству в течении пяти лет. Из одного письма его, посланного к Димитрию Галаносу вскоре по приезде в Дакку, видно, что все православные в Индии огорчены была недуховным житием иеромонаха Дионисия, и не хотели снабдевать его условным содержанием. Но человек Божий уговорил их забыть прошедшее и в непамятозлобии уврачевать зло добром, гнев кротостию, несердоболие состраданием, и продолжать сему иеромонаху месячное жалованье за исправление треб церковных; а Галаносу, между прочим, писал о нем: «одно из двух, или меня ради его выживи, или его для меня наживи. Не сделав того и другого, ты будешь виноват в обоем. Но смягчаю просьбу мою и умоляю тебя: прости его! Великое ли дело сказать два слова, прощаю ближняго, ради Глаголющаго: простите, и простится вам. Хотя мы и знаем недостатки и вины Дионисия, но помня греховность нашего естества, извиним его. Мы ученики Того, который простил должнику тысячу талантов потому только, что он просил его об этом. Мы призываем имя Того, который есть любовь. Не могу, чадо мое и друже мой, не могу видеть и потерпеть разгласия в церкви. Страшусь горя, возвещеннаго в писании: горе мне, аще не благовествую, что же? если не мир? Страшусь сего горя, когда не только соблазню кого либо из братий, но когда не спасу и другого, соблазнившагося... Умоляю тебя: ради дружбы, ради души, ради святой Троицы, не отринь и не постыди челобитчика твоего; вспомни слова мудреца: «смертным не должно питать вражду безсмертную;» вспомни Распростершаго длани на кресте, да умиротворит всяческая и проч.»

В другом письме к Галаносу добрый пастырь Даккян оплакивал смерть храмоздателя Панаиоти, не предваренную ни исповедию, ни причастием, и молил Бога помиловать его по великой милости своей. Сын сего Панаиотия Анастасий однажды, в слух многих, изрыгнул хулу на пресвятую Деву Марию. Узнав о сем, человек божий отлучил его от церкви, и об отлучении уведомил всех православных в Дакке и Нарингенсе окружным посланием. Сия мера привела явного грешника в раскаяние. Тогда сердобольный пастырь воцерковил его и поведал о том всей пастве своей.

Архимандрит Григорий на чреде священнослужения своего был тем, чем обещался быть т. е. стражем винограда Господня. Однажды он писал по всем духовным чадам своим: «слышу, что у вас одно зло начало переходить из дома в дом, и уже заражает всех, как смертоносная язва. Слышу, (сказать яснее) что грех студодеяния начал проявляться между вами, и что вы либо не зазираете его, либо умалчиваете о нем, или даже поддерживаете его собственным примером. От сего огорчилось сердце мое, и студом покрылось лице мое. Ибо как безчестие плотских детей падает на родителей их; так и грехи духовных чад тяготеют над священным отцем их. Итак прошу всех вас, братие: воздержитесь от беззакония; и старые между вами пусть не соблазняют юношей, а юноши – детей, да не погибнете все от гнева Божия. Ибо когда в народе не будет десяти, или пята праведников, тогда Бог истребит его, как Содом и Гоморру. Еще раз прошу вас: ежели истинно то, что я слышу, перестаньте делать это. В противном случае я, необинуясь, обличу вас; потом поведаю грех ваш церкви, по заповеди апостола Павла; церковь же, услышав студодеяние детей ваших, отженет их от себя, затворив двери свои. Еще раз прошу вас: искорените зло в самом начале, да не пояст оно тела ваши; угасите огонь греха, да не пожжет вас пламень его. Паче же молю Бога, да содействует вашему произволению в добром деле.»

Видно, что архимандриту Григорию дана была власть отлучать от церкви явных и тяжких грешников без особенного на каждый случай разрешения епископа, или Синода. Сколько это уполномочение, столько и его собственная сила веры, любви, доброго примера и разумного слова, способствовали исправлению безпорядков и поддержанию благочестия в Дакко-Нарингенском приходе, который, находясь в отдаленной стране между еретиками, неизбежно лишен был благотворного влияния общественного мнения, поддерживающего добрые нравы. Сей архимандрит просьбами и увещаниями успел ввести порядок в брачные дела, так что Православные женились на иноверках уже тогда, когда не доставало для них единоверных девиц. Живущих же открыто с наложницами он не пускал в церковь, лишал антидора и целования евангелия, а только дозволял им стоять за порогом церковным и причащаться одной святой воды, дабы тем воспрепятствовать усилению зла. Что касается постов, которые были нарушаемы всеми; то он склонил их соблюдать первую и последнюю седмицы великого поста, а в среду и пяток разрешать на рыбу, и воздерживаться от мяса.

По прошествии пяти лет достойный пастырь Даккян, кончив чреду своего священнослужения, отправился в Царьград в 1817 году, и прибыл туда 20 октября в следующем году. Тамошний патриарх Кирилл принял его достодолжно, и зная его дарования, ревность по вере и заслуги, оказанные им православным в Индии, вознамерился рукоположить его в епископа и послать обратно; но не успел сделать сего, потому что вскоре оставил свой престол. Эта перемена изменила и судьбу архимандрита Григория. Он остался в Константинополе, где и скончался от чумы 12 ноября 1825 года.

В Дакке же преемником его был некто Вениамин, которого он письмом благодарил за братскую любовь к нему и за какие-то посылки. Долго ли и как служил там сей отец: это нам неизвестно.

Мы знаем только то, что в 1850 году возвратился оттуда с чреды священнослужения о. Иосиф Синаит, по словам которого православие крайне изнемогает в Индии.

Синайская обитель есть место Соборное. Туда приходили и приходят спасаться христиане из разных стран. Там подвизались многие святители, после того как оставили свои кафедры ради вящего покаяния в неблазненной пустыне. Туда стекались и стекаются поклонники из многих мест. Оттуда изходили и изходят старцы в разные царства для священнослужения у православных христиан. Такое служение их достойно предания, потому что им отчасти доказывается существование православия в югозападных странах Европы в древния времен а, и поясняется сохранение его в Турции под тяжким игом магометан.

Когда Арабы покорили Египет (641 г.); тогда более трех сот тысячь православных Греков ушли оттуда, кроме других стран, в Италию, Сицилию, Португаллию и Францию, и умножили собою число единоплеменников своих, давно имевших там свои церкви, монастыри, училища, больницы, при единении западной церкви с восточною. К ним приходили Синаиты за сбором милостыни, и оставаясь у них для священнослужения, основывали свои подворья. Так, авва Симеон в 1027 году ходил во Францию, где пользовался милостию Ричарда II Герцога Нормандского, и построил монастырь во имя св. Екатерины.⁷¹ После него епископ Иорий посещал православных в Италии, и там скончался в 1033 году. У гроба его, поставленного в Греческой церкви в городе Бетуне, совершались чудеса. В 1198 году некто Иоанн Дросин написал Греческую псалтирь на пергамине в Тосканской крепости, называемой Ормипеве́т.⁷² Эта псалтирь принесена была оттуда в Синайский монастырь, вероятно, кем либо из монахов его, ходивших в Тоскану за сбором милостыни и служивших в Ормипеветской Греческой церкви. Из буллы Папы Григория IX видно, что Синаиты в его время имели виноградники в окрестности Гаэтании (кажется, Гаэтты). В одном деловом кодексе монастырском записано, что царь Португальский ежегодно посылал на Синай 150 реалов по ходатайству Римского Папы, и что из Мессины, где существовало Синайское подворье еще в 1677 году, ежегодно получаемы были 540 скуди (810 р. сер.), а из Палермы – 200 скуди, но не ежегодно, а когда хотел царь Испанский. Давно Синаиты лишились всех этих имений и доходов, потому что Греки, жившие в помянутых царствах и городах, приняли Римское вероисповедание и Синайские подворья и имения сделали достоянием своих общин.⁷³

В 1517 году Египет с прилежащим к нему Синайским полуостровом вошел в состав Турецкого царства. С сей поры Синайский монастырь начал посылать своих милостынесобирателей в разные области сего царства, где только исповедуемо было имя Христово; и они вместе с святогробскими и Афонскими старцами поддерживали там православие, исповедуя и причащая христиан в селах и деревнях, святя им воду, читая евангелие, повествуя жития святых, и возбуждая их к терпению в злостраданиях примером мучеников и угодников Божиих, которых мощи носили с собою всюду. Христиане за блага духовные жертвовали им блага вещественные и помогали устроять подворья в селениях своих. Множество этих подворьев в разных областях Турции доказывает обширность духовной деятельности Синаитов. Отмечаю, где эти отцы трудились ради душевного спасения христиан, угнетенных игом магометанским.

В Египте.

годы смерти Синаитов.

В Сирии.

В Малой Азии.

На островах Средиземного моря.

На острове Крите находятся четыре подворья 1) св. Троицы, 2) св. Матфея, 3) в Иракле и 4) в Ханѐ.

На острове Кипре – так же четыре:

В последнем Синайском подворье был наш Барский в 1725 году.

В Греции.

В Фессалии, Епире и Македонии.

Во Фракии.

В Босне.

При Дунае.

КОНЕЦ.