Псалмы Давидовы. Дух и литера

Псалтирь – любимейшая книга нашего народа. Кроме Евангелия, трудно было бы назвать более близкие и дорогие для верующего сердца строки. И понятно почему: Давидовы псалмы полны глубочайшего и предельно искреннего молитвенного духа. Псалтирь – не просто книга, но молитвослов; ее не просто читают, ею молятся, а значит – живут. Чуть ли не половина православного богослужения состоит из псалмов, цитат из них или аллюзий на них. В этом смысле судьба Псалтири уникальна: текст трехтысячелетней давности по сей день остается живым молитвенным воздыханием миллионов сердец. Найдется ли другая книга, даже не столь древняя, о которой можно было бы сказать, что она так актуальна, так полнокровно жива в столь разные культуры и эпохи?

Любители духовной литературы знакомы сегодня со многими переводами псалмов и на русский, и на украинский языки. Каждый новый такой опыт, когда он исходит от знатока своего дела и искренне верующего человека, открывает нам новые грани неисчерпаемого богатства этой чудо-книги. Вот почему я особенно рад представить уважаемому читателю этот новый перевод псалмов. Более удачного сочетания двух названных качеств, чем в Сергее Сергеевиче Аверинцеве, трудно себе вообразить. Перед нами работа всемирно известного ученого – филолога, библеиста, историка культуры, мастера поэтического слова (что, конечно же, совсем немаловажно для перевода высокой поэзии псалмов – см. «Стихи духовные» Аверинцева в издании «Духа и литеры»), но одновременно – очень простого, смиренного и глубоко церковного человека. В эпоху, когда общество доверяет только мнению специалистов, свидетельство академика-христианина приобретает особую ценность. В комментариях Аверинцева к псалмам читатель найдет удивительно простой путь решения очередного «конфликта» науки и веры, связанного с христианской интерпретацией мессианских псалмов. Такая гениальная простота может быть свойственна только тому, кто одинаково глубоко проник в сокровищницу знания и в тайники веры, кто чувствует себя дома и в мире науки, и в Божием храме. Хочется отметить еще одну замечательную черту, которая особенно роднит автора перевода псалмов с авторами самих псалмов: парадоксальное сочетание смирения и дерзания. Предельно кратко и емко выражают это, как пишет Сергей Сергеевич Аверинцев в статье «Слово Божие и слово человеческое», начальные слова 62-го псалма: «Боже, Ты – Бог мой» (к сожалению, замечает автор, в полном объеме своего смысла непереводимые). Здесь сказано нечто безумное для всего языческого мира: запредельный и непостижимый Абсолют назван «моим»! (см. «София-Логос. Словарь», Киев, «Дух и литера», 2001, с. 391). На эту величайшую «нескромность», продолжает далее маститый ученый, которая мудрости мира сего представляется непростительной дерзостью, мы, верующие, идем – «и дай нам Бог хоть отчасти понимать, на что мы идем!» (там же, с. 396). Сочетание смирения и дерзновения кажется столь же невозможным делом, как согласие науки и веры. Но удивительно, что, соединяясь в своей глубинной основе, смиренная вера и дерзновенная наука взаимно обогащают друг друга: вера оказывается дерзновенной, а наука – смиренной. Поэтому, когда мы встречаем столь гармоничное сочетание того и другого, какое даровано нам в лице Сергея Сергеевича Аверинцева, мы вправе радоваться за нашу Церковь, за наш народ, за нашу культуру, вознося сугубое благодарение Источнику всех благ.

Митрополит Киевский и всея Украины

Прежде всего иного, у истока всех церковных славословий и ликований, в непредставимой, уму непостижимой дали времен – и всё же, надо сознаться, совсем близко, словно бы голос из глубины нас же самих: Давидовы Псалмы.

Слова, которые давным-давно знаешь наизусть, но которым не перестаешь удивляться. Как-как? Неужели правда? Так и сказано?

Слова, которых ничто не может быть проще – и ничто не может быть неожиданнее. До простоты которых надо докапываться, роя глубже и глубже.

Потом придут сложные мысли, упорядоченные вероучительные тезисы. Усложнится и культура чувства, и навыки выражения чувства; в том числе и чувства религиозного. И благословенна эта сложность, ощутимая, скажем, в греческих текстах византийских песнопений, в европейской и русской поэзии духовной сосредоточенности. Сложность – богатство накопленного из поколения в поколение. И неправ был Лев Толстой, когда ему хотелось разрушить сложные системы догматики, и литургии, и дисциплинирующих условностей культуры – ради опрощения. Но ведь когда-то сердце просит простоты: не опрощения и не упрощения – первоначальной простоты. Когда-то нужно перечувствовать не то, о чем думали позднее, а первичный, исходный опыт. Как узнали не такие и не такие тонкости, а самое главное, самое простое: что Бог вправду – есть? И тогда хорошо войти в мир Псалмов, где жалость – это тепло материнской утробы, где мыслить и учиться – это шептать, двигая губами, где Божья защита – это твердая скала. Где всё твердо и надежно, как камень. Где человек кричит изо всех сил, зная, что за пределами мира его слышат.

О, благо тому,

кто совета с лукавыми не устроял,

на стезю грешных не вступал,

меж кощунниками не сидел, –

но в законе Господнем – радость его,

слова закона в уме его¹ день и ночь.

Он как дерево, что насаждено

у самого течения вод,

что в должное время принесет плоды

и не увянут листы его.

Устроится всякое дело его.

Грешные не таковы,

они – как развеваемый ветром прах.

Грешные на суде не устоят,

лукавым меж праведных места нет;

путь праведных ведает Господь,

но потерян лукавых путь.

Псалом Давидов, когда бежал от Авессалома, сына своего.

Господи,

как умножились теснящие меня!

Многие восстают на меня,

многие молвят о душе моей:

«нет у Бога избавления для него!»

(Села!²)

Но Ты, Господи, – щит мой,

Ты – слава моя, ты возносишь главу мою.

Гласом моим я ко Господу воззвал,

и услышал Он меня от святой горы Своей.

(Села!) Я уснул, и спал, и восстал,

ибо Господь защитил меня.

Не устрашусь множеств людей,

отовсюду обступивших меня.

Восстань, Господи! Спаси меня, Боже мой!

Ты разишь всех врагов моих,

зубы грешников Ты крушишь.

От Господа – избавление нам,

и народу Твоему – благословение Твое.

(Села!)

Начальнику хора. На гиттит³. Псалом Давидов.

Адонаи, Господи наш,

как чудно имя Твое по всей земле!

И превыше небес –

слава Твоя.

Из детских, из младенческих уст

Ты уготовал хвалу –

твердыню на врагов Твоих,

дабы немирного низложить.

Увижу ли Твои небеса,

дело Твоих перстов,

увижу луну и звезды небес,

которые Ты утвердил –

Что перед этим человек?

Но Ты помнишь его!

Что перед этим Адамов сын?

Но Ты посещаешь его!

Ненамного умалил Ты его

перед жителями небес,

славою и честию венчал его,

управителем поставил его

над делами рук Твоих.

Все положил Ты под ноги его –

малых и больших скотов

и с ними диких зверей,

птиц в небесах, и рыб в морях,

и все, что движется в безднах морей.

Адонаи, Господи наш!

Как чудно имя Твое

по всей земле!

Начальнику хора. Давидово.

О Господе – надежда моя;

как же говорите вы душе моей:

«улетай, птица, на гору твою!»

Вот, нечестивые напрягли лук,

стрелу приложили к тетиве,

чтобы во мраке стрелять

в тех, кто сердцем прям.

Когда основы сокрушены,

как праведному быть?

Господь во святом храме Своем,

Господь! – на небесах Его престол,

зорко очи Его глядят,

испытуют Адамовых сынов

вежды Его;

праведного и злого испытует Господь,

и насильника ненавидит душа Его.

Горящие уголья, как дождь,

на нечестивцев Он изольет,

и огнь, и серу, и палящий вихрь –

такова доля их

и чаша их.

Ибо праведен Господь,

и правду возлюбил,

и праведник узрит лик Его!⁴

Для осьми струн. Псалом Давидов.

Господи, спаси!

Ибо правого – не сыскать,

ибо верных меж сынами Адама нет.

Всякий ближнему своему глаголет ложь,

льстивы уста и двоедушны сердца.

Да истребит Господь льстивые уста

и велеречивый язык –

тех, кто молвят: «Языком мы сильны,

уста наши при нас, кто ж нам господин!»

«Из-за обиды простым, из-за стона бедняков

ныне же восстану, – говорит Господь,

– дабы в безопасности сокрыть того,

кого уловить хотят.»

Слова Господни чисты,

как очищенное от земли серебро,

переплавленное до семи крат

в горнильном огне.

Ты, Господи, их сохранишь,

сбережешь от рода сего вовек;

ибо злые творят дела свои,

когда стала низость у сынов Адама в чести.

Славу Божию поведают небеса,

и о деле рук Его вещает твердь;

день дню изливает молвь,

ночь ночи являет весть,

нет глагола, нет речей,

не слышно их голосов, –

по всей земле несется их вопль,

до концов вселенной слово их.

При них поставил Он для солнца шатер,

и выходит оно, как из чертога жених,

радуется, как исполин, пробегая путь;

от края небес исход его,

и шествие его до края их,

и ничто не укрыто от жара его.

Закон Господень совершен,

душу укрепляет он;

свидетельства Господни тверды,

умудряют они простецов;

веления Господни прямы,

сердце они веселят;

заповедь Господня светла,

просвещает очи она;

страх Господень чист,

пребывает вовек;

приговоры Господни верны,

все праведны они;

желаннее злата, чистейшей руды,

слаще меда и влаги сот.

Ограждается ими раб Твой;

за соблюдение их мзда велика.

Погрешности – кто же усмотрит их?

От неприметного мне очисти меня!

И от соблазнов защити раба Твоего,

да не одолеют они меня!

Буду тогда я неискривлен

и от великого греха чист.

Да будут угодны слова моих уст

и шепоты сердца моего

пред лицом Твоим,

Господи, Оплот мой, Избавитель мой!

Да услышит тебя Господь в день беды,

имя Бога Иакова да хранит тебя;

Да пошлет Он от Святыни помощь тебе,

от Сиона да подкрепит тебя!

Да воспомнит Он все жертвы твои,

да приимет тук всесожжении твоих!

(Села!) Да подаст Он тебе по сердцу твоему,

да исполнит все мысли твои!

Мы возликуем об избавлении твоем,

во имя Бога нашего стяги вознесем.

Да исполнит Он

все мольбы твои!

Ныне познал я, что избавит Господь

помазанника Своего,

отвечает ему с небес Святыни Своей

делами избавительной десницы Своей.

Эти – на колесницы, на коней – те,

но на имя Господа, Бога нашего уповаем мы.

Они оступились, пали они,

мы выстояли и стоим.

Господи, спаси царя⁵

и услышь нас в день,

когда мы воззовем к Тебе!

Псалом Давидов.

Господи, о силе Твоей веселится царь,

о помощи Твоей, о, как ликует он!

Ты дал ему желанное сердцу его,

не отринул прошение его уст.

(Села!) Добрым благословением Ты встретил его,

возложил на главу его драгоценный венец.

Жизни просил он у Тебя,

и дал Ты ему долготу дней

во век и век.

Велика его слава поспешеством Твоим,

излил Ты на него славу и блеск.

Возложил Ты на него

благословения вовек,

усладил его радостию, что в зраке Твоем.

Да, о Господе надежда царя,

по милости Вышнего не падет.

Сыщет длань Твоя всех врагов Твоих,

десница Твоя – ненавидящих Тебя.

Словно в огненную пещь Ты их претворишь

в час явления лица Твоего,

погубит их Господь во гневе Своем,

и пожрет их огонь.

Их плод истребишь Ты с земли,

из среды человеков – семя их;

на Тебя затеяли злое они,

плели козни, но не возмогли.

Тогда на расправу поставишь их,

из луков Твоих будешь стрелы метать

в лица их.

Господи, восстань в силе Твоей!

Мы будем петь и на струнах бряцать

о подвигах мощи Твоей.

Начальнику хора. На «Лань зари»⁶. Псалом Давидов.

Боже мой, Боже мой!

зачем Ты оставил меня?

Далеки от спасения моего

слова вопля моего.

Боже мой! вопию днем – но Ты не внемлешь мне,

ночью – и нет покоя мне.

А ведь Ты – Святый,

средь хвалений Израиля обитаешь Ты;

на Тебя уповали наши отцы,

уповали, и вызволял Ты их;

к Тебе взывали во благо себе,

на Тебя уповали, не быв посрамлены.

Я же червь, а не человек,

хулим от людей, от народа презрен!

Глумится всяк, кто видит меня,

кивает головою, устами твердит:

«Он на Господа уповал – пусть избавит его,

пусть спасет, если так любит его.»

А ведь Ты меня из родимого чрева извел,

у сосцов материнских ободрил меня,

едва из утробы, уж был я Твой,

от лона матери Ты – мой Бог.

Не удаляйся от меня,

ибо беда близка,

а помощника нет!

Множество тельцов обступило меня,

тучные с Васана⁷ окружили меня,

раскрыли на меня пасти свои,

как ярый и рыкающий лев.

Я пролился, как вода,

распались все кости мои,

и сердце мое, как воск,

тает внутри плоти моей;

как черепок, иссохла сила моя,

язык мой пристал к гортани моей;

к персти смертной низвел Ты меня.

Ибо псы окружили меня,

скопище злых обступило меня,

пронзили ⁸ они руки мои

и ноги мои;

счесть можно все кости мои,

как на зрелище, глядят они на меня,

делят между собою ризы мои,

и мечут жребий об одежде моей⁹!

Но Ты, Господи, не будь вдали,

сила моя, на подмогу мне поспеши!

Избавь от меча душу мою,

от песьих лап – единственную мою!

Спаси меня от пасти льва,

от бычьих¹⁰ рогов, – о, услышь!

Возвещу имя Твое братьям моим,

посреди сонма восхвалю Тебя.

Благоговейные! восхвалите Его.

Всё семя Иакова! восславь Его.

Всё семя Израиля да чтит Его.

Ибо скорбью скорбного не возгнушался Он,

не презрел ее,

не отвратил от меня лица Своего,

Когда воззвал я к Нему, услышал меня!

О Тебе в сонме многом хвала моя;

пред лицом чтущих Тебя

исполню обеты мои.

Пусть убогие досыта едят,

да восхвалят Господа взыскавшие Его,

да оживут сердца ваши вовек!

Возьмутся за ум

и обратятся ко Господу все концы земли,

и поклонятся Тебе

все язычников племена;

ибо Царствие Господне есть,

и над народами Владыка – Он.

Покло′нятся Ему одному

все тучные земли,

почтут Его все нисходящие во прах,

бессильные сохранить жизни своей¹¹.

Семя мое послужит Ему,

услышит род грядущий о Господе весть,

возвещена будет правда Его

тем, кто еще не рождены:

«да, таковы дела Его».

Псалом Давидов.

Господь – мой Пастырь, и нет мне нужды:

на пажитях щедрых пасет Он меня,

к водопоям покоя ведет Он меня,

обновляет душу мою,

пути правды открывает Он мне, –

ради имени Своего.

Если в низине, где смерти тень,

ляжет мой путь,

не убоюся зла!

Ты – со мною,

жезл Твой и посох Твой

защитят меня.

Ты устроил мне пир

у гонителей моих на виду,

умастил елеем главу мою,

и полна чаша моя.

Так! благость и милость провожают меня

во все дни жизни моей,

и несчетные дни мне пребывать

в Господнем дому!

Псалом Давидов. [На первый день недели¹²]

Господня земля и всё, что на ней,

вселенная и все народы ее;

Он сам на пучинах утвердил ее,

на потоках поставил ее.

Кто взойдет на гору Его,

встанет на святом месте Его?

Чьи руки неповинны, кто сердцем чист,

кто не возлюбил суеты

и клятвою лжи не скреплял.

Его благословит Господь,

Бог-Спаситель оправдает его;

кто ищут Господа, таковы,

ищут, Боже Иакова, лица Твоего.

(Села!)

Поднимитесь, косяки врат,

древние двери, раздайтесь ввысь,

и Царь славы войдет!

Царь славы – кто есть Он?

крепкий и могучий Господь,

могучий во бранях Господь!

Поднимитесь, косяки врат,

древние двери, раздайтесь ввысь,

и Царь славы войдет!

Царь славы – кто есть Он?

Господь воинств, Господь сил,

Царь славы есть Он.

(Села!)

Псалом Давидов. [При окончании праздника Кущей ¹³1

Воздайте Господу, Божьи сыны,

воздайте Господу царскую честь,

воздайте Господу честь имени Его,

поклонитесь Ему во святыне Его!

Голос Господа над глубиною вод,

Бог славы громами говорит,

голос Господа над разливом вод,

голос Господа в силе Его,

голос Господа во славе Его!

Голос Господа кедры крушит,

кедры Ливанские крушит Господь!

И скачет Ливан, как телец,

и Сирион, как молодой бычок.

Голос Господа высекает огонь,

голос Господа пустыню сотряс,

пустыню Кадеш сотряс Господь!

Голос Господа нудит ланей родить

и обнажает лесную сень.

Превыше потопа обитает Господь,

воцарится Господь во веки веков.

Господь народу Своему подаст мощь,

одарит миром людей Своих.

Псалом Давидов. Ради памяти [ο субботе¹⁴]

Господи! не в ярости Твоей обличай меня,

и не во гневе Твоем карай меня;

ибо стрелы Твои вошли в меня,

и тяжка на мне рука Твоя.

Нет целого места в плоти моей

по причине гнева Твоего,

нет покоя в костях моих

по грехам моим;

ибо беззакония мои превысили главу мою,

как тяжкое бремя гнетут меня;

смердят и гноятся раны мои

по безумию моему;

согбен я и поник весьма,

весь день скорбен хожу,

ибо недугом полны чресла мои,

нет целого места во плоти моей.

Расслаблен я и весь разбит,

вопию от смуты сердца моего.

Господи! пред Тобою все желание мое,

и стенание мое открыто Тебе.

Содрогается сердце мое,

и оставила меня сила моя;

и свет очей моих – всё ушло от меня.

Други мои, сотоварищи мои

отступили от беды моей,

и ближние мои встали вдали;

но ищущие души ставят силки,

умышляющие мне зло рекут смерть,

целодневно готовят ков.

Я же не слышу, как глухой,

как немой, не отверзаю уст моих;

да, я как тот, у кого слуха нет,

и нет ответа в его устах.

Ибо на Тебя, Господи, надежда моя;

Ты услышишь, Господи, Боже мой!

Я сказал: да не порадуются обо мне

враги мои,

да не похвалятся обо мне,

когда оступится стопа моя!

Ибо к ранам я готов,

и скорбь моя предо мною всегда,

я возвещаю беззаконие мое

и печалуюсь о грехе моем.

Меж тем враги мои живут и сильны,

и умножились, кто без вины ненавидят меня,

воздают мне злом за добро,

враждуют за то, что ищу я добра.

Не оставь меня, Господи, Боже мой!

Не отступи от меня!

Поспеши на помощь мне,

Господи, спасение мое!

Начальнику хоре. На шошаним¹⁵. Сынов Кораха. Маскил¹⁶. Песнь приязни¹⁷.

Из сердца моего речь благая звучит,

я возглашаю о царе стих мой,

как трость скорописца – мой язык.

Меж Адамовых сынов ты прекраснее всех,

излилась милость на уста твои;

потому благословил тебя Бог вовек!

Препояшь себя, Сильный, мечом по бедру,

тебе – слава, и тебе – краса,

и во красе твоей поспеши,

на колеснице скачи,

за кротость, за правду ополчись,

и грозные дела явит тебе

десница твоя.

Острые стрелы твои –

(народы пред Тобою падут) –

в сердца царевых врагов.

Престол твой от Бога¹⁸ вовек;

скиптр правоты – скиптр царства твоего.

Возлюбил ты правду и возненавидел зло;

сего ради помазал Бог, Бог твой,

елеем веселий тебя –

более сопутников твоих.

Все одежды твои –

смирна, касия, алой;

из покоев слоновой кости тебя

увеселяет звон струн;

дочери царей – средь избранных твоих;

стала царица одесную тебя,

из злата Офира – убор ее.

Услышь, дочерь, воззри,

и приклони ухо твое,

и забудь народ твой

и дом отца твоего!

Возжелал царь красоты твоей;

ведь он – господин тебе,

так склонись перед ним!

И дочерь Тира приносит дары,

богатые из народа хвалят твой лик.

Сокровенна слава дщери царя,

златом шита одежда ее,

ведут ее в узорных ризах к царю,

за нею девы, подруги ее;

веселием и кликами встречают их,

и приводят их в чертог царев.

Вместо отцов твоих

будут сыны твои;

ты князьями поставишь их

по всей земле. –

Соделаю имя твое

памятным в род и род,

потому и народы восславят тебя

всегда и вовек.

Начальнику хора. Сынов Кораха. На аламот¹⁹. Песнь.

Бог – наша сила и наш оплот,

скорый помощник во дни беды:

не устрашимся, если дрогнет земля и горы

сойдут в бездны зыбей.

Пусть воды вздымаются и шумят,

колеблются горы от буйства волн –

(Села!)

потоки веселят Божий град,

святой Вышнего приют!

С ним Бог, и он нерушим,

поможет ему Бог на рассвете дня.

Царства колеблются, народы кипят,

глас Божий звучит, тает земля!

С нами – Господь сил,

Бог Иакова – наш оплот.

(Села!)

Посмотрите, что творит Господь –

дивное являет на земле,

смиряет брани до концов земли,

ломает лук, сокрушает копье,

колесницы сожигает огнем.

«Смиритесь, познайте, что Я – Бог,

превыше народов, превыше всего!»

С нами – Господь сил,

Бог Иакова – наш оплот.

(Села!)

На чальнику хора. Псалом Давидов.

Когда приходил к нему пророк Натан после того, как Давид вошел к Вирсавии.

Помилуй меня, Боже, по милости Твоей,

и обилием благосердия Твоего

изгладь беззаконие мое;

всецело отмой меня от вины моей,

и от греха моего очисти меня!

Ибо сознаюсь я в беззаконии моем,

и грех мой предо мною всегда.

Пред Тобой, пред Тобой одним я согрешил,

и сотворил злое в очах Твоих;

итак, прав Ты в приговоре Твоем

и безупречен в суде Твоем!

Вот, в беззакониях я зачат,

и во грехе родила меня матерь моя;

Вот, верности в сокровенном желаешь Ты,

в тайне открыл Ты мне премудрость Твою.

Окропи меня иссопом, и буду чист,

омый меня, и стану снега белей.

Дай мне радость и веселие внять –

и возрадуются кости, что Ты сокрушил.

Отврати взор Твой от грехов моих,

и каждую вину мою изгладь!

Чистым, Боже, соделай сердце во мне,

и дух правый обнови в глубинах моих!

Не отвергни меня от лица Твоего,

и Духа Твоего Святого не отними,

возврати мне радость спасения Твоего,

и Духом всещедрым утверди меня!

Научу беззаконных путям Твоим,

и нечестивцы обратятся к Тебе.

Очисти меня от кровей,

Боже, Боже спасения моего!

и восславит язык мой

правду Твою.

Господи! отверзни уста мои,

и речь моя возвестит хвалу Тебе.

Ибо жертвы не желаешь Ты от меня,

всесожжение не угодно Тебе.

Жертва Богу – сокрушенный дух;

сердцем, что смирилось до конца,

Боже, не погнушаешься Ты.

Одари милостию Твоею Сион,

стены Иерусалима отстрой!

Тогда будут жертвы угодны Тебе,

всесожжении и возношений обряд,

тогда возложат тельцов

на алтарь твой.

Начальнику хоре. На махалат²⁰. Поучение²¹ Давидово.

Сказал безумный²² в сердце своем:

«Бога нет!»

Растлились они, и мерзость вершат;

нет меж них, кто творил бы добро.

Бог смотрит долу с небес

на Адамовых сынов:

в ком есть еще смысл,

кто Бога взыскал?

Все сбились с пути,

все, как один, развращены,

нет меж них, кто творил бы добро,

ни одного нет!

Ужель не вразумятся делатели зла,

что едят народ мой, как едят хлеб,

и к Богу не воззовут?

Там будет им страх, где и страха нет, –

ибо рассыплет Бог кости тех,

что походом пошли на тебя;

ты злых посрамишь,

ибо отверг их Бог.

Кто с Сиона спасение Израилю подаст?

Когда возвратит Бог

плененных из народа Своего²³, –

тогда Иакову ликовать,

Израилю радость вкушать.

Начальнику хоре. «Не погуби»²⁴. Давидов миктам ²⁵, при бегстве его от Саула, в пещере²⁶.

Помилуй, Боже, помилуй меня,

на Тебя уповает душа моя;

укроюсь под сенью крыл Твоих,

покуда не минула беда.

К Богу Вышнему вопию,

к Богу, вызволяющему меня;

он пошлет с небес помощь ко мне,

губителя смутит моего.

(Села!)

Бог ниспошлет милость Свою,

ниспошлет верность Свою.

А моя душа – в кругу львов,

хищники окрест нее,

лютые человечьи сыны:

копья и стрелы – зубы их,

языки – острые мечи.

Превыше небес, Боже, восстань,

распростри над землей славу Твою!

Для стопы моей уготовали сеть –

и поникла душа моя;

вырыли яму на пути моем –

но сами пали в нее.

(Села!)

Боже, готово сердце мое,

готово сердце мое!

Воспою, воспою Тебе хвалу;

песнь моя, пробудись!

Арфа, проснись, цитра, проснись,

я разбужу зарю!

Господи, средь народов скажу о Тебе,

меж племен воспою Тебе хвалу,

ибо до небес – милость Твоя,

до облаков – верность Твоя.

Превыше небес, Боже, восстань,

распростри над землей славу Твою!

Начальнику хора. Давидово. В воспоминание.

Поспеши, Боже, избавить меня, –

Господи, на помощь мне приди!

Да будет позор и стыд тем,

что на душу покусились мою,

да отступят со срамом вспять

радующиеся моей беде,

да смутятся и отпрянут назад те,

что говорят: «Ну, ну!»

Да возликуют и возвеселятся о Тебе

все ищущие Тебя,

да молвят непрестанно: «велик Бог!» –

любящие спасение Твое.

Я же смирен и убог,

Боже, скоро приди ко мне!

Ты – Помощь моя, Избавитель мой;

Господи, поспеши!

Начальнику хора. На струнах. Псалом Асафов. Песнь.

Ведом во Иудее Бог,

велико во Израиле имя Его;

и было в Салиме жилище Ему,

и на Сионе – обитель Его.

Там стрелы луков сокрушил Он,

щит, и меч, и брань²⁷.

(Села!)

О, дивен Ты,

величавее победных гор!

Могучие сердцем в добычу пошли,

забылись, словно бы сном своим,

и не обрели все мужи

крепости в руках своих.

Боже Иакова, от угрозы Твоей

бездвижны и колесница, и конь.

Ты грозен, о, Ты!

Кто пред лицом Твоим устоит

в час гнева Твоего?

С небес огласил Ты приговор Твой;

устрашилась, смолкла земля,

Когда восстал Бог рассудить,

вызволить всех убогих земли.

(Села!)

И гнев человеков – ко славе Твоей,

остаток гнева Ты укротишь.

Давайте обеты, исполняйте их

пред Господом – Он Бог ваш!

Все, кто окрест Него,

да принесут Грозному дары;

укрощает Он дух владык,

царям земли внушает Он страх.

Начальнику хорд. Иедуфуну²⁸. Асафово. Псалом.

К Богу – вопль мой, и я воззову,

К Богу – вопль мой, чтоб внял Он мне!

В день скорби моей

Господа я взыщу.

Всю ночь простираю руки мои,

не даю им упасть,

не хочет утешиться душа моя!

Помыслю о Боге – и воздохну,

задумаюсь – и никнет дух мой.

(Села!)

Не даешь Ты дремоты веждам моим,

смятен я, и молкнет речь моя;

помышляю о давних днях и годах,

поминаю напевы мои в ночи,

беседую с сердцем моим,

размышляю, и вопрошает дух мой:

иль вовек отринул Господь

и не станет более благоволить,

иль вовек отступила милость Его,

престало слово Его в род и род,

или миловать Бог позабыл,

затворил во гневе щедроты Свои?

(Села!)

И сказал я: «Вот боль моя:

десница Вышнего изменена!»²⁹

Воспомню о Господних делах,

о древних воспомню чудесах,

Исследую все деяния Твои,

размыслю о свершенном Тобой.

О Боже! Во святыне стезя Твоя;

кто есть бог, что велик, как Бог?

Ты – Бог, что творит чудеса,

Ты силу Твою меж языков явил,

Ты вызволил дланью народ Твой –

Иакова, Иосифа сынов.

(Села!)

Видели воды, Боже, Тебя,

видели воды, и взял их страх,

и бездны объяла дрожь;

облака изливали проливень струй,

небеса издавали гром,

и летали стрелы Твои.

Глас грома Твоего – в кругу небес,

молнии светили надо всей землей,

содрогалась, сотрясалась земля.

В пучине – пути Твои,

в водах великих – стезя Твоя,

и следов Твоих не испытать.

Как стадо, вел Ты народ Твой –

Моисея, Аарона рукой.

Начальнику хора. На гиттит. Сынов Кораха. Псалом.

Как желанны обители Твои,

Адонаи, Господи сил!

Истаевает душа моя,

алчет покоя дворов Твоих;

ликует во мне сердце мое,

торжествует плоть моя

в радости о Боге живом.

Вот, и пташка находит себе приют,

и ласточка – укром для птенцов своих;

а мне – алтари Твои, Боже сил,

мой Царь и мой Бог!

Благо живущим в дому Твоем,

кто без устали славят тебя!

(Села!)

О, благо тому, чей оплот в Тебе,

кто нашел стезю к Тебе в сердце своем!

Проходят странники юдолью слез³⁰,

и становится она источником вод,

и благодатью одевают ее

проливающиеся дожди.

От силы к силе пройдут они,

явится на Сионе Бог богов.

Господи сил! Услышь молитву мою,

Боже Иакова, внемли!

(Села!)

Боже, оплот наш, обрати взор!

Призри на Помазанника Твоего.

Ибо единый день во дворах Твоих

лучше тысячи дней;

лучше мне у порога стоять

в дому Господа моего,

нежели обрести приют

во обителях греха.

Господь Бог – солнце и щит,

милость и честь подаст Господь;

не откажет ни в едином из благ

ходящим в простоте своей.

Адонаи, Господи сил!

Блажен, кто уповает на Тебя.

Сынов Кораховых. Псалом. Песнь.

Основания его – на горах святых;

врата Сиона возлюбил Господь

больше всех Иакова жилищ.

Славное говорится о тебе,

Божий град!

(Села!)

– Помяну ли Раав³¹ и Вавилон

знающим меня:

вот, Филистия, Тир и Куш³²

молвят: «некто родился там!»

И станут о Сионе говорить:

«муж и муж родился в нем,

Вышний Сам утвердит его!»

В переписи народов напишет Господь:

«Некто родился там!»

(Села!)

И скажут с напевом, с игрою флейт:

«Все истоки мои – в тебе!»

Песнь. Псалом сынов Кораховых. Начальнику хора. На «махалат леаннот». Маскил Эмана Эзрахитпа

Господи, Боже спасения моего!

пред Тобою днем и в ночи вопию.

Да внидет пред лице Твое мольба моя,

приклони ухо Твое к плачу моему!

Ибо насытилась бедами душа моя,

и жизнь моя к преисподней подошла;

к нисходящим в могилу я причтен,

я стал, как человек без сил,

оставленный посреди мертвецов,

подобный убитым во гробах,

о которых не вспоминаешь Ты,

которые отторгнуты от длани Твоей.

В ров преисподней низвел Ты меня,

во тьму, во мрак бездн,

на мне отяготела ярость Твоя,

и все валы Твои Ты навел на меня.

(Села!)

Удалил Ты от меня ближних моих,

соделал меня мерзостию для них,

заточил Ты меня,

не вырваться мне.

От горести истомились очи мои;

я взывал к Тебе, Господи, весь день,

простирал к Тебе руки мои.

Разве над мертвыми Ты творишь чудеса,

иль умершие восстанут славить Тебя?

(Села!)

Или в гробнице возвещена будет милость Твоя,

и в месте погибели – верность Твоя

Или во мраке познают чудеса Твои,

и в стране забвения – правду Твою

Но взываю я, Господи, к Тебе,

и пред Тобою молитва моя поутру.

3ачем, Господи, отвергаешь Ты душу мою,

отвращаешь лице Твое от меня?

Нищ я, и в скорбях от юности моей,

изнемогаю под бременем страхов Твоих;

надо мною прошла ярость Твоя,

устрашения Твои смутили меня;

всякий день окружают меня, как разлив вод,

совокупно смыкаются окрест меня.

Друга и ближнего Ты удалил от меня,

и ведомых не видать, будто во тьме.

Ты, что у Вышнего под кровом живешь,

под сенью Крепкого вкушаешь покой,

скажи Господу: «Оплот мой, сила моя,

Ты – Бог мой, уповаю на Тебя!»

Ибо Он избавит тебя от сети ловца

и от язвы злой,

Своими крылами осенит тебя,

и под сенью перьев Его найдешь укром.

Щит твой и доспех твой –

верность Его!

Не убоишься ни страхов ночных,

ни стрелы, летящей во дни,

ни язвы, крадущейся во мгле,

ни мора, что в полдень мертвит.

Тысяча падет подле тебя,

и десять тысяч – одесную тебя,

но к тебе не подойдет;

лишь очами твоими будешь взирать,

возмездие безбожным созерцать.

«Господь – упование мое!» – сказал ты,

Вышнего избрал оплотом твоим;

не приключится с тобою зла,

и не тронет бич шатра твоего.

Ибо Вестникам Своим поручил Он тебя,

чтоб хранили тебя на всех путях твоих;

на руки подымут они тебя,

чтоб о камень не преткнулась твоя стопа;

на аспида и змия наступишь ты,

будешь льва и дракона попирать.

– Он приник ко Мне, и избавлю его,

возвышу его, ибо познал он имя Мое,

воззовет ко Мне, и отвечу ему,

с ним буду в скорбях,

избавлю и прославлю его,

долготою дней насыщу его,

и явлю ему спасение Мое.

Псалом. Песнь на день субботний.

Сладко Господа благодарить,

Имени Твоему, о Вышний! бряцать,

возвещать поутру милость Твою,

и верность Твою – в ночи,

на цитре и на десяти струнах,

с песнею под звоны арф.

Радость мне, Господи, дела Твои,

я ликую о творениях рук Твоих.

Как дивны, Господи, творения Твои!

Весьма глубоки мысли Твои.

Малоумный не постигнет их,

и несмысленный не поймет.

Пусть разрастаются, как трава,

пусть процветают творящие зло, –

это к погибели навсегда;

Ты же, Господи, возвышен вовек.

Ибо вот, Господи, враги Твои,

ибо вот, сгинут враги Твои,

расточатся все творящие зло.

А мой рог возносишь Ты,

как единорога рог,

елеем свежим я умащен;

смотрит око мое на врагов моих,

и о злых, что ополчаются на меня,

слушают весть уши мои.

Как пальма, праведный процветет,

возвысится, как ливанский кедр, – насажденные в Господнем дому,

во дворах Бога нашего процветут;

и в старости будут плодоносить,

не иссякнет в них сок –

во свидетельство, что прав Господь,

скала моя,

и что неправды нет у Него.

Приидите пред Господом ликовать,

Твердыне спасения нашего возгласим,

благодарно станем пред Ним,

при звуке струн возопиим Ему!

Ибо Господь – великий Бог,

над всеми богами великий Царь;

в руке Его – бездны земли,

и высоты гор – во власти Его;

и море Он сотворил,

и сушу изваяли руки Его.

Приидите, поклонимся и припадем,

преклоним колена все

пред Господом, создавшим нас!

Ибо Он есть Бог наш,

а мы – народ паствы Его,

и овцы длани Его.

В день сей услышите глас Его:

«Не ожесточите ваших сердец,

как было в Мериве, в Массы³⁵ день,

когда отцы ваши искушали Меня,

в пустыне испытывали Меня –

и увидели дела Мои.

Сорок лет поколение гневило Меня,

и рек Я: извращены их сердца,

не познали они путей Моих.

И поклялся Я во гневе Моем,

что не войдут они в радость Мою».

Пойте Господу новую песнь,

пойте Господу, вся земля!

Пойте Господу, благословляйте имя Его,

возвещайте со дня на день

спасение Его!

Изъясняйте племенам славу его,

всем народам чудеса Его!

Ибо велик Господь и славен весьма,

страшен превыше всех богов;

ибо все боги народов – морок и прах³⁶,

но Господь – Творец небес.

Слава и величие пред лицом Его,

сила и краса во святыне Его.

Воздайте Господу, семейства племен,

воздайте Господу славу и честь,

воздайте Господу честь имени Его,

входите с дарами во дворы Его!

Средь красы святыни преклонитесь пред Ним,

пред лицом Его дрогни, вся земля!

Скажите народам·. Господь есть Царь!

Не колеблется, стоит круг земель,

и по правде вершит Свой суд

над всеми народами Он.

Да радуются небеса

и да ликует земля,

да шумит морская глубь

и все, что наполняет ее,

да веселятся поля и все, что на них,

да ликуют все деревья дубрав

пред лицом Господа – Он идет,

Он идет, чтоб землю судить;

рассудит Он по правде круг земель,

и народы – по верности Своей.

Господь есть Царь, да ликует земля,

да веселится множество островов!

Облако и мрак – окрест Его,

правда и суд – основа престола Его;

пред лицом Его идет огонь,

попаляет окрест врагов Его,

от молний Его блеск на весь круг земель,

видит и сотрясается земля,

пред лицом Господа тают горы, как воск,

пред лицом Властителя всей земли, –

возвещают небеса правду Его,

и видят все народы славу Его.

Да постыдятся те, что кумиров чтят,

те, чья похвальба – морок и прах;

да преклонятся пред Ним все божества!

Слышит и радуется Сион,

дщерей Иуды ликует сонм,

Господи, о приговорах Твоих!

Ибо Ты, Господи, Вышний над землею всей,

надо всеми богами превознесен.

Вы, что любите Господа, – гнушайтесь злом!

Хранит Он души верных Своих,

из руки грешных вызволяет их;

сияет на праведника – свет,

и радость – на тех, чьи прямы сердца. Радуйтесь, праведные, о Нем,

и славьте память святыни Его!

Давидово. Благослови Господа, душа моя,

и все, что во мне, – имя святое Его;

благослови Господа, душа моя,

и не забывай всех даров Его.

Он прощает все беззакония твои,

исцеляет все недуги твои,

избавляет от истления жизнь твою,

милостью и щедротами венчает тебя,

насыщает благами зрелость твою³⁷;

как у орла³⁸; обновится юность твоя!

Милость творит Господь,

теснимых защищает права;

открыл Он Моисею пути Свои,

сынам Израилевым – деяния Свои:

щедр и милостив Господь,

долготерпелив и благ весьма,

прогневается не до конца,

и враждует не вовек.

Не по беззакониям нашим сотворил Он нам,

и не по грехам нашим воздал Он нам;

но как высоки небеса над землей,

сильна милость Его к боящимся Его;

как восток от запада далек,

беззакония наши отдалил Он от нас;

как милует отец детей,

милует Господь боящихся Его.

Ибо знает Он состав наш,

памятует, что мы – персть.

Человек – дни его подобны траве,

как цвет полевой, отцветают они;

повеет над ним – и нет его,

и не узнает его место его.

Но милость Господня от века и вовек

к боящимся Его,

и правда его на сынах сынов

тех, кто хранит завет Его,

кто помнит заповеди Его

и претворяет их в дела.

Господь воздвиг престол Свой на небесах,

и всё объемлет царство Его.

Благословите Господа, все Вестники Его,

сильные, творящие слово Его,

внемля звуку слова Его.

Благословите Господа, все воинства Его,

слуги Его, творящие волю Его!

Благословите Господа, все дела Его,

на всяком месте владычества Его!

Благослови Господа, душа моя!

Благослови Господа, душа моя!

Господи, Боже мой, Ты весьма велик,

славою и блистанием облечен.

Ты облачаешься, словно в ризу, во свет,

Ты раскидываешь, словно шатер, небеса;

Ты над водами возвышаешь чертоги Твои,

делаешь облак колесницею Твоей,

шествуешь по ветровым крылам,

ветры вестниками Твоими творишь,

слугами Твоими – пламена огня.

На устоях землю Ты утвердил,

не поколеблется она в век и век;

как ризою, бездну Ты облачил.

Воды стояли на горах –

от укора Твоего побежали они,

убоялись гласа грома Твоего,

спустились с гор, стекли в дол,

на место, что назначил им Ты.

Положил Ты им предел,

которого им не прейти,

сызнова не разлиться им по земле.

В долах дал Ты место родникам,

меж горами струи текут,

поят всех зверей полевых,

онагры утоляют жажду свою;

подле струй обитают птицы небес,

голос подают промежду ветвей.

Напояешь Ты горы с высот Твоих,

от плодов дел Твоих насыщается земля.

Растишь Ты для скотов траву

и на потребу человеку – злак,

и хлеб изводишь из недр земли,

и вино, что сердца людей веселит,

больше, чем елей намаслит лик,

и хлеб укрепляет сердца людей.

Насыщаются Господни дерева,

кедры Ливанские, что Ты насадил;

птицы гнездятся там,

и аисту кипарис – жилище его;

козерогам – высоты гор,

ущелья – убежища барсукам.

И луну сотворил Ты, мету времен,

И солнце, что знает свой закат;

Ты простираешь тьму, и бывает ночь,

и пробуждаются все звери лесов –

рыкают львята о поживе своей,

у Господа просят снеди себе;

взойдет солнце – идут они вспять,

по логовам расходятся своим;

выходит человек на труды свои,

до вечера на служение свое.

Велики, о Господи, труды Твои,

всё с премудростию Ты сотворил,

и полна земля творений Твоих!

Вот море, без меры велико,

и в нем живности без числа,

малые твари при больших;

там плывут суда, и там же – змий,

Тобою сотворенный, чтоб играть с ним.

Все они уповают на Тебя,

что Ты во благовремение дашь им снедь;

и Ты отверзаешь руку Твою

и всякое животное полнишь благ.

Сокроешь лик Твой – ужаснутся они,

отнимешь у них дух, и они умрут

и снова возвратятся во прах.

Дохнешь ли на них – и восстанут они,

и Ты лицо земли обновишь.

Да будет слава Господня вовек,

да возрадуется Господь о делах Своих!;

Он воззрит на землю – и дрогнет она,

Он коснется гор – и дымятся они.

Воспою Господу во все дни жизни моей,

пою Богу моему, пока я есмь.

Да будет угодна Ему песнь моя –

а моя радость вся о Нем!

Да исчезнут грешники от земли,

чтобы словно не бывало злых!

Благослови Господа, душа моя!

Аллилуйя!

Псалом Давидов.

Слово Господа к Государю моему³⁹:

«Воссядь одесную Меня,

пока не повергну врагов Твоих

в подножие ног Твоих!»

Скипетр силы Твоей

от Сиона пошлет Господь:

владычествуй посреди врагов Твоих!

С Тобою власть в день силы Твоей

во свете святынь;

прежде денницы породил Я Тебя

из чрева Моего⁴⁰.

Поклялся Господь

и не возьмет слова назад:

«Ты – Священник вовек,

как был Мельхиседек встарь!»

Господь одесную Тебя,

в день гнева Своего

поразит Он царей,

свершит над народами суд,

многих насмерть поразит,

сокрушит главу пространной земли.

От потока в походе будет Он пить,

сего ради вознесет главу.

Когда Израиль из Египта шел,

сыны Иакова – от чуждых племен,

стал Иуда святыней Его,

Израиль – уделом Его.

Видело море – и бежало прочь,

видел Иордан – и потек вспять,

как овны, горы бежали в тот день,

как малые ягнята – холмы.

Что ты, море, бежало прочь,

что ты, Иордан, потек вспять?

то вы, горы, как овны, скакали в тот день,

как малые ягнята – холмы?

Пред Господом сил дрогни, земля,

пред Богом Иакова дрожи!

Он творит из камня – обилие вод,

из скалы – течение струй.

Хвалите Господа, народы все,

славьте Его, все племена;

ибо крепка над нами милость Его,

и верность Господня стоит вовек.

Аллилуйя!

Славьте Господа, ибо Он – благ,

ибо вовеки милость Его!

пусть же Израиль возгласит:

да, вовеки милость Его!

пусть же возгласит Ааронов дом:

да, вовеки милость Его!

пусть же возгласят благоговейные:

да, вовеки милость Его!

Воззвал я ко Господу, бедою тесним,

и услышал Господь, и дал мне простор.

Господь за меня, не устрашусь:

что сделает мне человек?

Господь со мною, Он – Защитник мой,

и воззрю я на врагов моих.

Лучше на Господа уповать,

чем надежду иметь на людей.

Лучше на Господа уповать,

чем надежду иметь на владык.

Все неверные окружили меня,

но именем Господним я их превозмог.

Обступили, окружили меня –

но именем Господним я их превозмог.

Окружили меня, как рой пчёл,

полыхали, как в тернах огонь, –

но именем Господним я их превозмог.

С силою толкали, сбивали с ног, –

но Господь не дал мне упасть.

Господь – сила моя и песнь,

и Он – спасение мое.

Ликования, спасения вопль

у праведных по шатрам:

«Десница Господня являет мощь!

Десница Господня превознесена!

Десница Господня являет мощь!»

Не умру, но буду жить

и дела Господни возвещать;

Наказал, о, наказал Он меня,

но смерти не предал меня.

Отворите же мне правды врата,

войду в них и Господа восхвалю!

Вот Господни врата,

праведные ими войдут.

Хвалю Тебя, ибо Ты услышал меня

и был во спасение мне.

Камень, что строители кинули прочь,

соделался главою угла.

От Господа сии дела,

дивны они в наших очах.

Вот день, что сотворил Господь:

возликуем, возвеселимся о нем!

О Господи, поспеши спасти!

О Господи, поспеши помочь!

Благословен, кто во имя Господне грядет.

От дома Господня благословляем вас.

Бог – Господь, и воссиял Он нам!

Вяжите жертву на торжестве

у самых жертвенника рогов⁴¹!

Ты – Бог мой, и восславлю Тебя,

Ты – Бог мой, и возвеличу Тебя.

Славьте Господа, ибо Он благ,

ибо вовек милость Его!

Песнь паломничества⁴².

Подыму взоры мои к горам –

оттуда придет помощь ко мне.

От Господа помощь мне,

от Создателя небес и земли!

Он не даст оступиться твоей стопе,

не забудется дремотой Хранитель твой;

о, не задремлет, не уснет,

Кто Израиля хранит!

Господь хранит тебя, от Господа тень

осенит десницу твою.

Не будет тебе днем от солнца вреда,

ни от луны в ночи.

Господь хранит тебя от всякого зла,

хранит душу твою.

Выходишь иль входишь – с Тобою Господь,

отныне и вовек.

Песнь паломничества. Давидово.

Возрадовался я, как сказали мне:

«В дом Господень пойдем!»

Твердо стали наши стопы

во вратах твоих, Иерусалим!

Иерусалим, устроенный как град,

воедино слит, –

восходят туда племена,

колен Господних племена,

свидетельство Израилю принести,

имя Господне прославлять –

ибо там стоят престолы суда,

дома Давидова престол!

Испросите для Иерусалима мир!

Да благоденствуют, кто любят тебя,

Да будет мир в стенах твоих,

благоденствие – во дворцах твоих!

Ради братьев моих и ближних моих

говорю: мир тебе!

Ради дома Господа, Того, кто наш Бог,

желаю тебе добра!

Песнь паломничества.

К Тебе возвожу очи мои,

Сущий на небесах!

Вот, как очи рабов –

на руки их господ,

как очи рабы –

на руку ее госпожи,

так очи наши – к Господу, Богу нашему,

доколе Он не помилует нас.

Помилуй нас, Господи, помилуй нас,

довольно уж презрением насытились мы;

довольно уж пресытилась душа

издевками от тех, кто надмен,

и презрением от гордецов.

Песнь паломничества.

Кто уповает на Господа – как гора Сион,

не сдвинется, стоит вовек.

Иерусалим! Горы укрывают его,

так Господь укрывает народ Свой,

отныне и вовек.

Не допустит Господь, чтоб батог злых

над жребием праведных нависал, –

дабы праведные рук не простерли своих

к делам злым.

Господи, добрым благотвори,

тем, кто сердцем прям!

Но тех, кто совращен на кривые пути,

да оставит Господь

ходить с теми, кто творит зло!

Израилю – мир!

Песнь паломничества.

Если дома не строит Господь –

к чему строителей труды?

Если града не хранит Господь –

к чему бодрствует страж?

К чему вам рано вставать

и поздно отходить ко сну,

вкушать хлеб маяты?

Друга Он и во сне одарит.

Вот дар от Господа – сыны,

плод чрева – награда от Него;

как стрелы в сильной руке –

сыны юности твоей.

О, благо тому,

кто наполнит ими колчан!

Будет у него ответ,

когда к воротам подступит враг.

Песнь паломничества.

Вдоволь утесняли меня

от юности моей, –

да скажет Израиль так, –

вдоволь утесняли меня

от юности моей,

но не одолели меня.

Пахари пахали на моем хребте,

долгие вели борозды.

Праведен Господь, Он рассек

нечестивых сеть;

да смутятся, обратятся вспять

все, кто ненавидит Сион!

Да будут, как на кровлях трава,

что сохнет прежде, чем исторгнут ее,

которой косарь не возьмет себе в горсть,

и вяжущий снопы не причтет к снопу,

и не скажут прохожие им:

«Благословение Господне на вас!

Именем Господним благословляем вас!»

Песнь паломничества. Давидово.

Господи! не надмевается сердце мое,

не глядят в высоту очи мои,

не вхожу я в то, что выше меня,

что не в меру дивно для меня.

Я ли не усмирял,

не успокаивал души моей,

Как дитя, отнятое от груди?

Как дитя, душа моя во мне.

О Израиль, о Господе надежда твоя,

отныне и вовек.

Песнь паломничества. Давидово.

О, как сладко, как хорошо,

братьям совместно пребывать, –

как многоценный елей на главе,

что каплями стекает на браду,

на Ааронову браду,

стекает на края ризы его, –

как роса от Ермонских высот,

что нисходит на Сиона холмы:

ибо там даровал Господь

благословение и жизнь вовек.

Давидово.

Благодарю Тебя всем сердцем моим,

пред богами бряцаю и пою Тебе,

преклоняюсь пред святым Храмом Твоим,

и благодарю имя Твое

за милость Твою и верность Твою,

ибо возвеличил Ты превыше всего

слово Твое, имя Твое⁴³.

В день, когда воззвал я, Ты услышал меня,

пробудил силу в душе моей.

Благодарят Тебя, Господи, все цари земли,

ибо слышали речения уст Твоих! –

Воспевают они Господни пути,

ибо слава Господа велика;.

ибо возвышен Господь, и смиренного зрит,

и гордого распознает издалека.

Если путь мой посреди напастей лежит,

Ты животворишь меня,

противу злобы врагов моих

руку Твою прострешь,

и спасет меня десница Твоя.

Господь дело совершит за меня!

Господи, милость Твоя вовек,

не оставляй же дела рук Твоих!

Псалом Давидов.

Господи, услыши молитву мою,

вонми молению моему,

в верности Твоей ответствуй мне,

в правде Твоей!

Но не входи в суд с рабом Твоим,

ибо не оправдается пред Тобой

никто из живых!

Ибо теснит враг душу мою,

втаптывает во прах жизнь мою,

ввергает меня во тьму,

как умерших в давние дни;

и уныл во мне дух мой,

цепенеет во мне сердце мое.

Вспоминаю давние дни,

рассуждаю о всех делах Твоих,

мыслю о действиях руки Твоей,

простираю к Тебе руки мои:

душа моя – безводная земля,

жаждет она Тебя!

(Села!)

Скоро, Господи, услышь меня!

Изнемогает дух мой.

Не отврати лица Твоего от меня,

да не уподоблюсь тем,

кто сходит во гроб.

Открой мне поутру милость Твою,

ибо на Тебя – упование мое.

Укажи мне путь, которым мне идти,

ибо к Тебе возношу душу мою.

От врагов моих, Господи, избавь меня!

В Тебе – прибежище мое.

Научи меня творить волю Твою,

ибо Ты – Бог мой!

Дух Твой благий да ведет меня

на долы ровной стези⁴⁴.

Господи, имени ради Твоего

оживотвори меня!

Правды ради Твоей

выведи из уныния душу мою,

и по милости Твоей

истреби врагов моих,

и погуби всех утесняющих душу мою,

ибо я – раб Твой.

Аллилуйя!

Хвали Господа, душа моя!

Восхвалю Господа, доколе живу;

буду петь пред Богом моим,

покуда есмь.

Не надейтеся на вельмож,

на Адамова сына – в нем спасения нет:

выйдет дух его, он вернется в землю свою,

в тот день погибнут все замыслы его.

Благо тому, кому в помощь Иакова Бог,

чья надежда – на Господа, на Бога своего,

на Того, Чье творение – небеса и земля,

и море, и все, что в них,

Кто хранит верность вовек,

для утесняемых вершит суд,

алчущим подает хлеб;

Господь выводит узников на свет,

Господь отверзает очи слепцам,

Господь выпрямляет тех, кто согбен,

Господь праведным благоволит,

Господь пришельцев хранит,

помогает сироте и вдове,

но искривит неправедных путь.

Царствует Господь вовек,

Бог твой, о Сион, – в род и род.

Аллилуйя!

Аллилуйя!

Ибо⁴⁵ благо – Богу нашему петь,

сладко это и уместна хвала.

Господь созидает Иерусалим,

изгнанников Израиля сбирает Он,

врачует тех, кто сердцем сокрушены,

перевязывает раны их,

исчисляет множество звезд,

и всем им дает имена.

Велик Господь наш, обильна сила Его,

неизмерим разум Его.

Смиренных возвышает Господь,

а грешных низвергает до земли.

Пойте Господу славу чередой,

бряцайте Богу нашему на струнах, –

Тому, кто кроет небо в облаках,

уготовляет для земли дожди,

взращивает травы на горах,

подает скоту пищу его,

и корм воронятам, вняв их вопль.

Не на силу коня смотрит Он,

не к прыти мужа благоволит;

благоволит Господь к боящимся Его,

к тем, кто уповает на милость Его.

Восславь Господа, Иерусалим,

Сион, восхвали Бога твоего!

Крепит Он вереи ворот твоих,

благословляет посреди тебя сынов твоих,

водворяет мир в пределах твоих,

обилием⁴⁶ злака насыщает тебя.

Шлет Он на землю глагол Свой,

скоро долетает слово Его;

подает Он снег, как волну,

рассыпает иней, как золу,

кусками мечет Он град,

перед морозом Его кто устоит?

Пошлет слово Свое, и тает всё,

повеет ветром Своим, и воды текут.

Возвестил Он Иакову слово Свое,

Израилю – уставы и законы Свои.

Не с каждым народом поступил Он так,

и законов Его не знают они.

Аллилуйя!

Хвалите Господа с небес,

хвалите Его на высотах;

хвалите Его, все Вестники Его,

хвалите Его, все Воинства Его!

Хвалите Его, солнце и луна,

хвалите Его, все светы звезд;

хвалите Его, небеса небес

и воды, что превыше небес!

Пусть имя Господне хвалят они,

ибо велением Его сотворены;

Он уставил их на веки веков,

непреступаемый даровал закон.

Хвалите Господа от земли,

чуда морские и бездны все,

огонь и град, снег и туман,

вихрь грозы, творящий слово Его,

горы и все холмы,

плодовые деревья и кедров леса,

дикие звери и все скоты,

гады и птиц пернатый род,

цари земли и народы все,

владыки и все судьи земли,

отроки и девы в кругу,

старцы с юными заодно!

Имя Господне да восхвалят они,

что несравненно превознесено;

на земле и на небесах –

слава Его.

Он множит силу народа Своего,

хваление Ему от всех верных Его,

от Израилевых сынов,

от народа, что близок к Нему.

Аллилуйя!

Воспойте Господу новую песнь,

хвала Ему в собрании святых;

да веселится Израиль о Творце своем,

да радуются о Царе своем Сиона сыны!

Пляской да славят имя Его,

на тимпане и гуслях да играют пред Ним!

Ибо милует Он народ Свой,

прославляет избавлением убогих Своих.

Да торжествуют святые во славе своей,

да ликуют на ложах своих;

хвалы Богу – в гортанях их,

обоюдоострые мечи – во дланях их,

чтобы над народами кару вершить,

над племенами – правую месть,

во узы царей их заключать,

в оковы железные – их вельмож,

по писанию изрекать им приговор;

эта честь – всем святым Его.

Аллилуйя!

Аллилуйя!

Славьте Бога во Храме Его,

славьте Его на тверди небес,

где явлена сила Его!

Славьте Его в делах мощи Его,

славьте Его во многом величии Его!

Славьте Его гулом труб,

славьте Его звоном лютней и арф!

Да славит Его тимпан и пляс,

да славят Его струны и свирель,

да славит Его кимвала звон,

да славит Его кимвала зык!

Всё, что дышит, да славит Господа!

Аллилуйя!

I

Переводческая работа над Давидовой Псалтирью, той из ветхозаветных книг, которая получила единственную в своем роде релевантность для каждодневной молитвенной жизни христиан, поневоле принуждает к размышлениям на трудную тему – о том, как мы, соблюдши и верность нашей вере, и обязанности, налагаемые долгом интеллектуальной честности, можем видеть сегодня соотношение между смыслом ветхозаветных текстов в их ближайшем историческом контексте – и христианским взглядом на них как на пророчество и «преобразование» грядущего.

Какое, по правде сказать, чудо, какое благое чудо, что Церковь сумела в свое время отвергнуть соблазн маркионитства и вопреки всему сохранила в своем обиходе Ветхий Завет! Сколько раз впоследствии раздавались голоса, косвенно или прямо требовавшие пересмотра этого решения; лет сто назад об этом без обиняков и оговорок говорил знаменитый либерально-протестантский теолог А. фон Гарнак, недаром столь прилежно изучавший мысль Маркиона⁴⁷, – а одновременно в ту же ересь впадали умы куда менее просвещенные, поддававшиеся грубому юдофобскому аффекту⁴⁸. Ветхий Завет так же насущно необходим христианину, как всякой человеческой личности необходима живая память о первичных переживаниях в начальные годы нравственных и духовных истин: как следует обдумывать и формулировать эти истины он сможет много позже, но не дай Бог забыть первой остроты, начальной свежести самого опыта, когда переживаемое еще не имело готовых имен! Именно поэтому так опасно подставлять к ветхозаветному опыту позднейшие слова. Даже когда мы привычно говорим о библейском монотеизме, – за этим ученым термином теряется жар, ощутимый в знаменитом вопле⁴⁹ שְׁמַע יִשְׂרָאֵל шма йисраэ´л («.Услышь, Израиль!» – Второзаконие, 6, 4), где говорится ведь не о единстве Бога, которое можно было бы понять абстрактно-нумерически, в духе метафизики чисел, а о единственности Яхве, именуемого по Его личному, заповедному имени, благодаря чему высказывание делается похоже никак не на категориально формулируемый теологический тезис, а скорее на клятву в любви⁵⁰: Ты, Ты для меня один! Не «Бог» вообще, т. е. некий «Он», един, – а Ты, именно Ты, только Ты, никого кроме Тебя!

В этом же смысле традиционно подставляемые на место библейских имен Божьих «Шаддай» и «Эльон» позднейшие богословские лексемы «.Всемогущий» (греч. ΤΙαντοδύναμος ⁵¹, лат. Omnipotent и «Всевышний» (греч. «Yψιστος, лат. Altissimus, абсолютно уместные в богослужебном и вероучительном употреблении, для библейских переводов чересчур отдают понятийным языком тезисов созревшего богословского дискурса, параграфов учебника Закона Божия: «О всемогуществе Божием» и прочая. Сам двукорневой состав этих лексем, сама их неспешная длительность всё время заставляют помнить о типично-греческих навыках словообразования, столь повлиявших на облик «протяженно сложенных» старославянских слов. В сравнении с ними сами библейские имена Божьи – столь загадочное в этимологическом отношении «Шаддай"⁵², имеющее столь известные ближневосточные аналоги »Эльон«, у каждого имени по 2 слога, не больше! – вызывают ощущение некоего начального опыта⁵³, который даст основу всей дальнейшей рефлексии, будучи первичен по отношению к ней. По счастью, в славянском обиходе имеются менее «протяженные» соответствия тех же имен – «Крепкiй» ( ἰ σχυρό ς), известное каждому по тексту т. н. Трисвятого («Святый Боже...»), и «Вышний»; слова двусложные, как в оригинале, и хотя бы по способу своего образования не такие рассудочные. Я надеюсь не быть заподозренным никем, кто меня знает, в сочувствии программе «деэллинизации» христианства, не раз провозглашавшейся протестантской мыслью. Ранняя встреча христианства с навыками эллинистической культуры была поистине провиденциальной, хочется вспомнить слова: «Что Бог сочетал, человек да не разлучает». Но Ветхий Завет должен быть прочувствован в его собственной, еще не переработанной на эллинизирующий манер первозданности ⁵⁴ , – иначе все тот же Маркион войдет с заднего хода.

Итак, сберегаемый в текстах динамический импульс начального опыта, живой «вопль» об этом опыте, который мы обязаны расслышать, если имеем уши... Однако неоспоримо, что традиционный христианский взгляд на Ветхий Завет со времен Отцов Церкви, более того, с самого начала христианской проповеди привык искать чего-то иного: суммы вполне конкретных «свидетельств» о Христе и о новозаветном учении.

По известной формуле Блаж. Августина, в Ветхом Завете сокрыт Новый, а в Новом – раскрывается Ветхий ⁵⁵.

Позволим себе важное по ходу дела отступление. Важно преодолеть один предрассудок; он был подготовлен веками христианско-иудейской полемики (в которой христианам хотелось представить оппонентов идиотически-бездуховными буквалистами, а иудаистам – безответственными фантазерами), но созрел уже в т. н. критицизме новоевропейской эпохи (до Бультмана включительно), когда образованные умы, какой бы ни была их профессиональная квалификация, знали и, главное, чувствовали греческие тексты несравнимо лучше, чем еврейские. Притом вплоть до послевоенного времени тексты Кумрана не были известны⁵⁶; напротив, о мидрашах и таргумах знали, однако интерес к ним по разным причинам не был достаточным⁵⁷. Так возникало действующее до сих пор искушение всё в христианском переосмыслении Ветхого Завета отнести всецело за счет воздействия чуждого древнееврейским традициям мыслительных моделей античной философии. Этот огульный подход ошибочен. Христианская «типология», начинающаяся уже с новозаветных текстов (и с ipsissima verba Самого Учителя!), не имеет никакой изначальной и необходимой связи с эллинистическими влияниями; она была укоренена в еврейской традиции мидраша, а через него – в еще более древних традициях той самой культуры, которая была пространством, в котором сложился и Ветхий Завет⁵⁸.

Но дальше дело осложняется. Довольно понятно, что раннехристианское и затем средневековое сознание, чуждое поздней идее историзма, подошло к делу с нашей точки зрения чересчур наивно и несколько механически, коллекционируя упомянутые «свидетельства» («testimonia») ⁵⁹ слишком часто без учета даже ближайшего текстового контекста, не говоря уже о контексте той или иной древней эпохи, в ту пору просто непредставимом для воображения самого ученого богослова. Понятно также, что по мере стабилизации духовного образования, по мере движения от раннепатристической стадии к той, которая недаром именуется для Запада «школьной», сиречь схоластической, но начиналась на Востоке начиная примерно со времен св. Иоанна Дамаскина, опознание «сокрытого» новозаветного смысла в ветхозаветном тексте все более приобретало требуемую ради пользы «простецов» внешнюю ясность урока Закона Божия. Столь же понятно, что когда новоевропейское историческое сознание, развивая вкус к тому, что романтики назвали couleur local [«местный колорит»), т. е. к специфике отдельных культур, открыло мир древних культур Ближнего Востока, и для библейских текстов открылся большой контекст из доселе неведомых реалий, – пришло всё более резкое отталкивание от старой экзегетической традиции, воспринимаемой как отжившее бурсачество; проблема, сформулированная в заглавии нашумевшей некогда книги «Babel und Bibel», была увидена как угроза не только для наивно-школярского толкования Августиновой идеи о »сокрытии« Нового Завета в Ветхом, но и для самой этой идеи. Многим показалось тогда и кажется до сих пор, что они должны сделать роковой выбор – в ту или иную сторону – между историческим знанием и тем принципом, которого всегда придерживалась как принципа христианская экзегеза. Еще большее число начитанных верующих избрало, как это свойственно большинству людей, путь чисто эклектического сосуществования в их сознании двух императивов мысли, отношение между коими так и остается непроясненным. Непроясненность эта для чуткой совести не может не быть травматической.

Даже такой весьма нетривиальный труд, как «Размышления о Псалмах» К. С. Льюиса, отражает этот всеобщий умственный навык мысли образованных христиан: в девяти главах подряд речь идет о том, что мы встречаем в самих памятниках древней библейской поэзии, а в начале главы X происходит переход, маркированный союзом »но". «...До сих пор мы пытались читать псалмы так, как их надо было читать по замыслу псалмопевцев. Но христиане читают их иначе. Христиане находят в них иносказания, скрытый смысл, связанный с истинами Нового Завета...»⁶⁰ ; соответственно последние три главы посвящены проблеме аллегорезы как таковой, иносказания «вообще». Прошу понять меня правильно: я отдаю себе отчет в оправданности и неизбежности различий в подходе в связи с различием жанров и ситуативных типов дискурса и не притязаю на то, чтобы стоять, так сказать, выше этого. Искренне верующий историк Древнего Востока имеет право и обязанность в рамках профессионального анализа подходить к т. н. «царским» псалмам как к источнику по истории ближневосточных монархических идей и придворных ритуалов; и самый просвещенный в вопросах истории иерей или иерарх имеет право и обязанность принимать традиционную переводческую «христианизацию» некоторых ветхозаветных текстов, когда она оправдана контекстом православного богослужебного обихода. Но я говорю не совсем об этом. Беда в том, что уже не на уровне жанров дискурса, а на уровне мировоззрения у современного интеллигентного христианина нормальной, т. е. не слишком уж крайне «прогрессивной» или, напротив, «фундаменталистской» ориентации возникает опасность как бы раздвоения личности: в качестве читателя современной научной литературы он принимает для ряда псалмов позитивистское толкование, – но христиане, как мы только что слышали от Льюиса, читают их иначе, и потому он же, стоя на молитве, будь то в храме или у себя дома, «войдя в комнату свою и затворив дверь свою» (Мт. 6, 6), тоже обязывается читать их иначе. Что ни говори, без опасности тут не обходится.

Ее корень я усматриваю в ложной постановке вопроса. Мы не должны выбирать между вычитыванием из ветхозаветных текстов школьной отчетливости истин веры в стиле уроков Закона Божия – и позитивистской идеологией, требующей видеть, скажем, в псалме 44 (45) только памятник ближневосточной придворной поэзии, «светской» поэзии, как выразился один специалист⁶¹, и ничего более; мы тем более не должны беспринципно совмещать то и другое. Дело обстоит не так, что с одной стороны – веление богословия, с другой стороны – веление исторической науки; наивничание в данном случае не может быть оправдано вероучительно, а взгляд на те же «царские псалмы» как на «светскую поэзию» несостоятелен с точки зрения историко-культурной. Начнем со второго. Элементарный историзм внушает нам, что торжественная придворная песнь не была и не могла быть на древнем Ближнем Востоке явлением «светской поэзии», как ее понимаем сегодня мы; и если глубокая сакрализация монархической идеи, ее мистическая окраска есть общее свойство ближневосточных культур, то резкое отличие между древнееврейской культурой и окружавшими ее культурами состояло в том, что в ней и только в ней упомянутая сакрализация никак не могла устремиться по пути простого языческого обожествления государя – а потому должна была как можно теснее и неразрывнее соотнести и переплести мысль о государе с мыслью о Едином Господе, и это не просто на уровне отдельных литературных феноменов, как это памятно нам по одической поэзии раннего Нового Времени, а на уровне устойчивых архетипов, имеющих свое место в средоточии самой «души» культуры и непрерывно открытых смыслам уже никак не политическим. Если уже в совершенно иной, куда более риторически-рационалистической, «цивилизованной» (и притом языческой!) культуре Древнего Рима Вергилий сумел воспеть августовскую государственность так, что речь идет реально о чем-то несравнимо более метафизическом⁶², чем политическая идеология как таковая, – что говорить о поэзии библейской! – С этим связано другое, довольно специфическое обстоятельство: ведь древнееврейская государственность как таковая в конечном счете так и осталась на политическом уровне неудачей; недолгое время неразделенного царства Давида и Соломона, не представлявшее собой в государственном и цивилизационном смысле ничего особенно импонирующего в сравнении с окружавшими державами, запомнилось как предмет сильнейших ностальгических эмоций на фоне последовавших унижений. Именно это обстоятельство – разумеется, в соединении с библейской верой! – не дало архаическому комплексу идей и чувств, у которого были и мистические, и политические аспекты, поначалу, как у всех, неразделимые и неразличимые, постепенно переродиться, как это происходило в случае других народов, в феномен однозначно политический. Его эволюция пошла в противоположном направлении, в сторону растущей роли апокалиптическо-мессианских чаяний. (Верующему человеку трудно не назвать и этого обстоятельства – провиденциальным).

Что же касается стороны вероучительной, то при всей необходимости понимания в духе все того же историзма многовековых попыток облегчать «простецам» восприятие Ветхого Завета как пророчества, – априорно ясно, что «прообразование» еще не есть образ, оно по сути своей не может быть образом, как указующий перст не тождественен указываемому предмету, даже не похож на него. Пророчество – не развернутая доктрина о том, что имеет быть, не богословская лекция; иначе не было бы надобности ни в «исполнении времен» (ср. Мк. 1, 15), ни в новизне самого Нового Завета, ни в многовековой работе христианской богословской рефлексии, постепенно ковавшей догматические концепты.

Выход из ложной экзегетической апории – в живом чувстве качества многозначной символичности, объективно присущего древнему слову⁶³.

II

Переходя к апориям более реальным, заметим, что существует некоторое количество ветхозаветных текстов, по отношению к которым версия Септуагинты резко отклоняется от масоретской версии, или даже и масоретская сама по себе допускает очень уж разные понимания⁶⁴. Количество и релевантность таких казусов чрезвычайно преувеличена обеими сторонами за века помянутой выше христианско-иудаистской полемики; когда еще и в наше время раздаются голоса лжехристианских антисемитов и иудамстских фундаменталистов, в неожиданном согласии заверяющие, будто «Священное Писание Ветхого Завета» христиан и «Танак» ⁶⁵ иудаистов – две различные книги, не имеющие между собой ну вовсе ничего общего, мы вправе просто закрыть для этих голосов наш слух.

Всё же остаются, пожалуй, случаи, когда выбор той или иной интерпретации определяется в конечном счете нашими религиозными убеждениями. Количество таких случаев должно быть сведено тщательной проверкой к абсолютному минимуму: этого требуют не только, скажем, гуманные мотивы христиано-иудаистского диалога, – но прежде всего интересы убедительности наших же слов миру о нашей собственной вере.

Некоторые возможные затруднения, которые испытывает даже и самый консервативный сегодняшний переводчик перед лицом привычного словаря церковнославянских текстов и Синодального перевода, связаны просто с материей языка, обусловлены ею. Лексемы «Христос», «Мессия/мессия» и «Помазанник/помазанник» по своему этимологическому смыслу совершенно тождественны, просто одно существительное – греческое, второе – арамейское, третье – славянское. Однако их семантические функции очевидным образом существенно разошлись. Слово «Христос» не могло не вобрать в себя имплицитно всего смыслового содержания, связанного с тем разделом вероучения, которое так и принято называть «христологией», т. е. с догматами, формулирующими и уточняющими понятие Богочеловечества. Слово »Мессия« вызывает уже иные ассоциации, оно может относиться к иудейским чаяниям политического Избавителя; однако и это слово, пока оно сохраняет терминологическую серьезность (скажем, выражаемую графически большой начальной буквой), употребляется только в единственном числе – хотя теперь мы знаем из текстов Кумрана об ожидании двух лиц, каждое из которых именовалось »Мессия«, причем первое имело функции Предтечи, но только второе соответствовало привычным для нас представлениям о Мессии⁶⁶. Напротив, слово «помазанник» по существу своему допускает множественность; боголюбивые цари суть помазанники Божий, а в Ветхом Завете таковыми мыслились и первосвященники по чину Ааронову⁶⁷. Но в каждом из языков Писания этому обилию вариантов соответствует одно единственное слово! По-гречески это слово – »Христос"; греческое обыкновение было закономерно перенято славянским текстом, но загостилось и в Синодальном переводе. И вот мы читаем даже в ветхозаветной Книге Даниила: «С того времени, как выйдет повеление о восстановлении Иерусалима, до Христа Владыки ( מָשִׁיהַ נָגִיד ма ´шиах наги ´д) семь седмин и шестьдесят две седмины (Дан. 9, 25; ср. 26). Тем более в Новом Завете Ирод спрашивает первосвященников и книжников: «где должно родиться Христу?» (Мф. 2, 3–4). Такой узус основан, разумеется, на принципиальной для христианина убежденности в том, что мессианские чаяния относятся в конечном счете к Личности Христа. Очевидно, однако, что ни пророк, ни тем паче злой царь никак не могли иметь в своем уме всей суммы «христологических» коннотаций, нормально вкладываемых каждым христианином в слово «Христос»; речь идет все-таки о «Мессии». Этот казус – не единственный. То, что принято называть диглоссией, т.е. определившее весь строй русской лексики распределение функций между церковнославянскими и собственно русскими лексемами⁶⁸, создает специфическую ситуацию, когда славянизм «Господь», внутри старославянских текстов обозначающий и Бога, и любого, кого можно назвать «господином», в русском обиходе твердо закреплен за сакральным денотатом и семантически разведен с существительным «господин». Это весьма отлично прежде всего от греческого узуса, в котором лексема ΚYΡΙΟΣ функционирует и как обозначение имеющего власть человека⁶⁹, и как греческая замена неизрекаемого имени Божия יְהוָה, т. е. как эквивалент такой же еврейской замены этого имени «Адонаи». Так немецкое Herr английское Lord означают и «Господа», и «господина»; но по-русски не так. Это создает определенные проблемы даже по отношению к переводу Евангелий; когда к Иисусу Христу уже в Его земной жизни обращаются ΚYΡΙΕ, и притом не только Его ученики, но люди, в представлениях которых Он пока что лишь авторитетный благочестивый целитель, может быть, способный помочь им в беде, – это почтительное обращение (соответствующее арамейскому מרי), разумеется, еще не может имплицировать исповедания Божественного Естества Христа (или даже Его мессианского достоинства). Но Синодальный перевод передает это обращение каждый раз как «Господи!» – скажем, в устах капернаумского царедворца (Ио. 4, 49), прокаженного (Мф. 8, 2), язычницы-хананеянки (Мф. 15, 25 и 27) и т. д., и т. п. Для неподготовленного читателя это по свойствам русской семантики выглядит так, будто и до знаменательных моментов, когда Петр впервые сумел неожиданно для себя самого выговорить «Ты – Христос, Сын Бога Живого» (Мф. 16, 16), а Фома сказал Воскресшему – «Господь мой и Бог мой!» (Ио. 20, 28), все и так уже всё знали; словно бы кеносиса и не было; словно бы нимб над головой Богочеловека был уже ясно виден каждому встречному еще в Его земной жизни... (Уж не потому ли пресловутая «мифологическая теория» a la Древc, так и оставшаяся на Западе сугубо маргинальным явлением, именно в России забрала себе в большевистском сознании такую странную силу гипноза?) Слишком очевидно, что упомянутое словоупотребление, оправданное, по сути дела, только оглядкой на славянский текст, в контексте русской лексики давно противоречит не только историческому здравому смыслу, но и азам православной догматики, учащей о только что помянутом кеносисе. Тем более специфическую остроту этот вопрос приобретает в применении к мессианской теме в псалмах. Псалом 109 (110) начинается словами, знакомыми нам всем по Синодальному переводу: «Сказал Господь Господу моему...»; в переводе Септуагинты εἶπεν ὁ κύριος τῷ κυρίῳ μου, α при оглядке на древнееврейский текст первое «Господь» соответствует тетраграмматону יְהוָה, второе – אֲד֗נִי адони ´ (не «Адонаи», а именно «адони» – «господину моему», или, пожалуй, «государю моему»). Во втором случае речь идет о лице весьма высоком; не только само употребленное слово «адони», но весь контекст, говорящий о восседании одесную Господа, говорит об этом весьма красноречиво. Сам Христос, в соответствии с повествованием Евангелий (Мт. 22, 42–45; Мк. 12, 35–37; Лк. 20, 41–44), предлагал мессианское толкование стиха, указывая на то, что Псалмопевец Давид явно обращается к Кому-то существенно высшему в сравнении с собой, а не просто к своему потомку («сыну») – и надо полагать, что Он рассчитывал на внятность такой эксегесы для своих слушателей, иначе говоря, для иудейского дискурса тех времен, насыщенного различными эсхатологическими концептами. Так что речь объективно идет о некоей перспективе, неограниченно открытой по вертикали. Но лексема «Господь», означая согласно норме русского языка Бога и только Бога, заставляет читателя постулировать в этом псалме что-то вроде разработанной тринитарной доктрины: словно бы уже было известно, как Первая Ипостась обращает Свое слово ко Второй Ипостаси... Сохранять такой перевод представляется мне противоречащим самому простому благоразумию. Какое слово употребил бы в переводе я? Пока мне не приходит в голову ничего, кроме слова »Государь", непременно с большой буквы; слово это не только тематизирует царское достоинство, но и сохраняет некоторую архаическую открытость далеко идущим «вертикальным» переосмыслениям, не фиксируя, однако, доктринарного тезиса о божественности именуемого Лица. Важно, чтобы весь стилистический контекст усиливал эту внутреннюю открытость, чтобы в слове ощущалась весомость преизобилия потенциальных символических энергий (вспомним, что древнееврейская лексема כָּבוֹד каво ´д «слава» этимологически связана с идеей весомости...).

Как единодушно отмечают комментаторы, и старые, и новейшие, первый псалом – это вступление ко всей Псалтири в целом. Среди других псалмов ему принадлежит особое место⁷⁰. По-еврейски Книга Псалмов называется, как называлась уже во времена Кумранской общины⁷¹, Книгой Хвалений (sēfer t^ehillīm); но ведь Псалом 1 – если и «хваление», славословие Богу, то лишь косвенно, не в узком и строгом смысле. Другое, может быть, еще более древнее наименование Книги Псалмов, сохраненное в Иерусалимском Талмуде (YerBer 4, 3, 7b-8а; YerŠab 16, 1, 15с; YerTaa 2, 2, 65с) и отразившееся в родственной языковой традиции сирийских христиан, – Книга Песнопений (sēfer mizmōrōt, сир. ktaba d-mazmūrē); но согласимся, что псалом 1 не назовешь без оговорок и «песнопением», что его облик мало типичен для богослужебно-гимнографического жанра⁷². Скажем шире, этот псалом – не совсем молитва; то есть не один из тех громогласных, страдальчески-просительных или благодарно-ликующих воплей к Богу, из каковых состоит большая часть Псалтири. Его назначение – другое. Он предпослан всем последующим псалмам, как произносимой молитве предпосылается размышление в тишине. Можно вспомнить еврейские предания о великих древних молитвенниках, которые не дерзали приступить ни к вечерним, ни к утренним, ни к дневным молитвам, не приготовив себя длящейся по целому часу безмолвной медитацией⁷³.

Это же самое можно высказать и чуть иначе. Тема других псалмов – жизнь человека перед лицом Бога. Не только радости и огорчения, победы и скорби (или, как в Пс. 50«/ 51, вина и раскаяние) составляют ткань этой жизни. В ткань эту, в ткань молитвы, могут по-своему вплетаться и размышления. Молитвенный контекст их выражен через прямые обращения к Богу: «Что есть человек, что Ты помнишь его?» (Пс. 8:5, ср. 143/144:3); «Господи! кто может пребывать в жилище Твоем? кто может обитать на святой горе Твоей?» (Пс. 14/15:1)⁷⁴; «Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня» (Пс. 18/19:13). Все вообще так называемые жизненные вопросы в таком контексте – вопросы человека, живущего жизнью перед Богом, к своему Богу. Равным образом поучения, время от времени встречающиеся в Книге Псалмов, обращены к людям от лица этого человека, а в конечном счете – от лица этого Бога, включены в контекст длящейся беседы их двоих; таковы, например, Пс. 52/53 или 77/78. Но тема псалма 1 – с ам такой человек. Описывается это «блаженство»⁷⁵, коренящееся в радостном и охотном, великодушно-добровольном соединении его воли с законом и наставлением⁷⁶ Бога, осуществляющееся в неторопливом возрастании, подобном возрастанию насыщенного влагой, зеленеющего дерева, и увенчивающееся живым общением с Богом⁷⁷. Именно потому в псалме 1 нет внешних примет диалога между Богом и человеком, что он как раз в этот диалог и вводит.

Однако прежде чем речь дойдет до позитивного раскрытия «блаженства» праведника, всем утверждениям предпосланы три отрицания. На самом пороге того словесного аналога Скинии или Храму, какой представляет собою Книга Псалмов, отсекаются три возможности зла. Носителю православной традиции трудно не вспомнить троекратное отречение от диавола и всех дел его, приготовляющее крещаемого к Таинству Крещения.

По так называемому Синодальному переводу: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей».

Читатель, не знающий языка подлинника, может, в общем, принять этот перевод как исходную точку для размышлений; дополнительные сведения о нюансах лексики подлинника уточняют и углубляют предлагаемый им смысл, но не отменяют его. Добросовестности ради упомянем радикальный пересмотр значения слов «стоит на пути», предложенный католическим библеистом и угаритологом М. Дахудом, чей комментарий к псалмам известен обилием интересных, но чрезмерно рискованных гипотез⁷⁸: основываясь на том, что угаритское слово drkt означает «престол», «власть», «господство», из чего, по его мнению, само собой вытекает значение «собрания», он предлагал понимать сходное по звуковому облику библейское derek не как «путь», а как синоним упоминаемых в разбираемом нами стихе «совета» и «собрания» ⁷⁹. Этот домысел находится в самом решительном несогласии не только с единодушным суждением традиционной экзегезы, как христианско-святоотеческой⁸⁰, так и еврейской ⁸¹, всегда исходившей из особого значения образа пути в этом месте; не только с контекстами, внутри которых появляется слово derek в других местах Ветхого Завета (например, Втор. 30:19, Иер. 21:8); не только с Септуагинтой, всегда передающей это слово как ὁδός, но и с целым рядом древних ближневосточных параллелей (в эпосе о Гильгамеше, в египетской гимнографии и т.п.). В конце концов, образ пути принадлежит к разряду фундаментальных общечеловеческих символов, какие Карл Густав Юнг называл архетипами. Не приходится поэтому удивляться, что позиция М. Дахуда в этом вопросе, как и во многих аналогичных вопросах, встретила убедительную критику⁸². Тем спокойнее можем мы оставаться при традиционном понимании.

Итак, перед нами три отрицания: «не ходит» – «не стоит» – «не сидит». Присмотримся к ним пристальнее.

Глагол с основой hlk, переведенный как «ходить», имеет в библейском языке исключительно широкое значение. В буквальном смысле он означает действие совершения пути, направленного движения: человек идет, зверь бежит, змея ползет, вода течет, корабль плывет и т.п. – но все эти роды движения передаются тем же глаголом. В расширительном смысле он выражает идею волевого усилия, деятельной инициативы. С этим связано его употребление при других глаголах в повелительной форме в качестве усиливающего приглашения, призыва, побуждения к действию (наподобие того, как в разговорном, отнюдь не «библейском» русском языке употребляется императив «давай!» / «давайте!», или как в обиходе более литературном и слоге более высоком можно добавить к повелительной форме эмфатическое «же»). Наконец, глагол употребляется для обозначения всей суммы поведения человека, прежде всего поведения религиозного, обрядового и нравственного: «Кто ходит в правде» (Ис. 33:15); «Тот, кто ходит непорочно и делает правду» (Пс. 14/15:2). От этого глагола образован, между прочим, иудаистический термин «галаха», означающий свод правил правоверного еврея. Как мы видим, диапазон лексических значений слова весьма широк; но во всех случаях инвариантом остается смысловой момент динамики, движения.

И здесь мы ощущаем явственный контраст с двумя другими глаголами трехчленной формулы. Глагол с основой Imd означает «стоять», также «становиться, вставать, оставаться»; лексикон Келера (см. прим. 6) дает даже значение «переставать двигаться, останавливаться». Наконец, глагол с основой jšb означает «садиться, сидеть», но также и «постоянно селиться, постоянно пребывать» (т.е. «быть, становиться оседлым»). Он делит с предыдущим глаголом значение «оставаться».

«Ходить» – «стоять» – «сидеть». Первый глагол дает образ движения, устремления, но в то же время нестабильности, а потому неокончательности. Второй глагол – переход к стабильности. Третий глагол добавляет к стабильности – успокоение. Как выражается упомянутый выше Давид Кимхи, сидеть – все равно, что лежать.

А теперь приглядимся к контексту, в котором вводится каждый из глаголов.

Существительное 'ēdā (cs. '^odot), как и русское «совет», может означать и совет-внушение, и совет-собрание; кроме того, опять-таки наравне с русским словом (хотя бы только в старинном или специфически церковном слоге), оно порой означает «намерение», «план», «умысел», даже что-то вроде заговора. А потому смысл сочетания слов в подлиннике (букв, «ходить в совете») обнимает не противоречащие друг другу, а скорее дополняющие друг друга смысловые возможности: «действовать по совету-внушению», «посещать совет-собрание», наконец, «вступать в совет-сговор». Во всех этих возможностях общим знаменателем является тема непродолжительного контакта – с кем? Существительное r^ešā'īm, передаваемое в Синодальном переводе с ориентацией на греческую лексику Септуагинты как «нечестивые» – одно из главных библейских обозначений носителей вины, греха, преступления. Специфический для него смысловой момент, отмечаемый на основе анализа контекстов некоторыми комментаторами, – враждебность Богу и Его народу⁸³.

Итак, первая ступень зла – великая духовная неразборчивость. Кто находится на ней – нарушает верность Богу, без различения якшаясь с Его врагами, ища себе места на их собрании, принимая их мысли, их волю, их умысел как ориентир для своего действия. Это уже худо. Но поскольку речь идет еще о «хождении», ситуация еще не совсем устойчива, не совсем стабильна. Окончательный выбор представляется еще не сделанным.

Увы, очень скоро его приходится сделать: «встать на путь». Но чей это путь? В существительном hattā'īm, еще одном из более или менее синонимических обозначений грешников, важен смысловой момент «огреха» (этимологически присутствующий и в русском слове «грешник»), отклонения от цели, от должного направления, от пути⁸⁴. Итак, речь идет о пути сбившихся с пути, о пути «беспутных». Мы вспоминаем слова Христа: «Широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими» (Мф. 7:13). А Учение Двенадцати Апостолов, или Дидахе, один из древнейших памятников христианской литературы, открывается кратким, но очень весомым вступлением: «Два есть пути, путь жизни и путь смерти; и велико различие между ними». О ситуации вставшего на недолжный путь святоотеческая экзегеза говорит так: «И не стоит на пути грешных». Не сказано: «не приходил».

Нет никого, кто не приходил бы на путь грешных: самый закон естества и смерти приводит нас туда. Сказано: «не стоит», сиречь, не остается. Стоит и остается тот, кто отягощен тяготою грехов»⁸⁵.

Итак, недолжный выбор сделан: уже нет иллюзии свободного движения между добром и злом с легкостью возврата от одного к другому. «Тягота грехов», сумма внешних и внутренних последствий сделанного сковывает грешного, прикрепляя к «пути грешных», не давая с него сойти. Это ли не конец? Что еще осталось?

Очевидно, пока человек стоит, хотя бы там, где стоять не должно, в его осанке сохраняется хотя бы толика трудного напряжения (увы, пропадающего втуне на пути беспутства). В оборотах, связанных с метафорой «стояния» – «на том стою», «такова моя позиция» и проч., – может присутствовать гордыня, закоренелость, даже остервенелость, но еще не слышится нотки цинизма. Воля направлена ложно, однако пока еще остается волей. История предлагает нам в изобилии примеры подобного состояния – героические террористы, готовые на самопожертвование убийцы, смертельно серьезные безбожники. Но долго так не простоишь.

И потому последняя ступень зла, описываемая в заключительной части трехчленной формулы, характеризуется новым сравнительно с предыдущими ступенями настроением покоя. Это поистине шедевр сатаны – адская пародия на благодатное успокоение, обретаемое в Боге. Недаром здесь употреблен тот же самый глагол, который в зачине знаменитого псалма 90/91 передает безопасность и защищенность «под кровом Всевышнего». Как говорят наши современники, «расслабьтесь»; в определенный момент ад говорит то же самое своему адепту. Некуда больше ходить, ни к чему больше стоять. Кто созрел для последней ступени зла, оказывается в особой компании: это не просто противники дела Божия, как на первой ступени, не просто сбившиеся с пути беспутники, как на второй, – это циничные «насмешники», «кощунники», lecim. Их глумливая болтовня, их сумасшедший смешок, их расслабленное и расслабляющее суесловие – разве мы не видели, разве мы не насмотрелись до тошноты, как это приходит на смену более «серьезным» и даже «героическим» стадиям зла? А на смену цинизму не приходит больше уже ничего. Ибо в нем выражает себя последнее, окончательное, безнадежное растление.

От него же да избавит Господь нас обоих: тебя, читающего, и меня, пишущего.

«Блажены нищие духом,

ибо их есть Царство Небесное»

(Мф. 5, 3)

Есть люди, чье тихое присутствие делает нашу жизнь более радостной и содержательной. Благодаря им вдруг понимаешь, почему нам так дорог не совсем точный перевод греческого «Свете Тихий», хотя, казалось бы, можно было перевести иначе – «свете радости». Слово «тихий» не только таит в себе пронзительную радость. Оно указывает на тот путь, которым эта радость приходит – путь самоумаления. Бог, самая большая радость нашей жизни, входит в нее как бы «украдкой», прячась в тишину, чтобы сохранить свободу человека. Небесный царь оказывается «тишайшим», то есть смиренным, постоянно истощающим Свое бытие.

Перевод, особенно перевод таких текстов как Давидовы Псалмы, требует не только эрудиции библеиста, не только богословской одаренности и знаний, но и уникального слуха. Слуха не только поэтического, но и бытийного, сердечного. Псалмы Давида звучат изнутри нас, выражая всю полноту религиозного переживания – пронзительную радость и тихую печаль, одиночество, тоску богопокинутости и восторг встречи, безудержное восхищение Божиим миром и глубину покаяния в вопле отчаяния о самом себе, отторгающего нас от ставшего «своим» греха. Это не человеческий монолог, чудо Псалтыри в том, что здесь каждое слово вымолвлено перед лицом Живого Бога. Как пишет современный российский библеист, «здесь люди не говорят сами с собой в бесконечном монологе, но они рассказывают о своей жизни с ее высотами и глубинами Богу, носящему имя JHWH: «Я стану присутствовать для вас» (прот. А.Сорокин. Введение в Священное писание Ветхого Завета. К., 2003, с. 292).

Углубляя наш духовный опыт, священные слова Псалтыри влились в нас, стали глубоко личными, неотъемлемыми от нашего существования. Могли бы мы быть «самими собой», если бы в нашей душе не звучали Давидовы слова: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей» или «Духа Твоего Святого не отыми от мене»? Кем бы я был, если бы православная традиция не вручила мне Давидов вопль к Богу «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей»? Я специально привожу эти простые, внешне лишенные образности строки, в то время как в Псалтыри есть и другие, содержащие удивительные образы, например Пс. 109, 23.

«Яко сень, внегда уклонится ей, отъяхся:

стрясохся яко прузи,

(Я исчезаю, как уклоняющаяся тень:

меня гонят как саранчу)».

И я неслучайно привожу строки Давидовой поэзии на языке, на котором мы молимся – славянском. Этот язык обладает удивительной способностью точно, глубоко и поэтично передавать молитвенное движение человеческого сердца. Делаю для того, чтобы наш читатель понял всю сложность задачи, которую поставил перед собой Сергей Сергеевич: перевести Псалтырь на русский язык.

Псалтырь читают сердцем. Как же точно, как вдохновенно должен звучать перевод Псалмов на современный язык, чтобы сердце его не отвергло. Каким удивительным духовным слухом должен обладать переводчик. Какой целостностью, какой простотой должны обладать его мышление и чувство, чтобы создать новый канон, новую словесную икону Давидовой поэзии. Псалмы невозможно читать как «частное лицо». Как только мы погружаемся в первые строки, как только наше сердце включается в богочеловеческий диалог Псалтыри, мы сразу же ощущаем свою причастность к Церкви.

«Боже, Боже мой, к тебе утренюю, возжада тебе душа моя» (Пс. 62,1). Как передать смысл этих слов не на языке подлинника? Как можно выразить в словесном строе современного языка этот опыт дерзновенного полета, преодолевающего расстояние между Единым, к которому боялись прикоснуться мыслью язычники, и личным Живым Богом ветхозаветного откровения? «Первый раз, – пишет в своей статье «Слово Божие и слово человеческое» Аверинцев, – употреблено то имя Божие (Элохим), которое употребляется в...начальных словах Книги Бытия о сотворении небес и земли. «Элохим» – это, так сказать, Всебог, Единый, превышающий все «Цеваот»; Тот, о Ком даже боялись помыслить язычники, о Ком лишь в отвлеченных терминах («Единое» и т.п.) умствовали философы. И вот святое безумие и благословенная дерзость библейской веры говорит немыслимое: именно Он, превышающий все сущее, Он перед которым все «боги» – или слуги, или ложь, Он есть для меня «мой» Бог, Которому принадлежу я и Который принадлежит мне, интимнее, чем какие бы то ни было домашние божки язычества, «лары» и «пенаты», принадлежали миру домохозяина» (София-Логос. Словарь. К. 2001, с. 391).

Привожу это пространное высказывание, чтобы мы отдавали себе отчет, сколь глубоко знает Сергей Сергеевич Писание, и с какой ответственностью он подошел к делу его перевода. Насколько же должно быть чисто сердце переводчика, который трудится над этим текстом. Как искренен должен быть его поиск личного Бога. Как дерзновенно должен звучать не только в тексте перевода, а в нем самом, его существе, призыв Давида о том, чтобы Бог посетил его и сделал «новой тварью», сотворил обновленное благодатью – «чистое сердце». (Слово «созижди», употребляется в других местах Писания, когда речь идет о воссоздании, благодатном обновлении твари).

Псалмы глубоко личны, это, прежде всего, личная молитва. И как таковые они столь драматичны, столь движимы энергией сердца. Но это еще и очень «простая» поэзия: простая как в смысле метафизическом (в ней благодатно преодолена сложность, разделенность), так и в смысле поэтическом. Ведь в Псалмах нас удивляет не только глубина и интенсивность религиозного переживания, не одна лишь удивительная точность, с которой вербально выражен молитвенный опыт, но и простота – гениальная простота Давидовой поэзии, благодаря которой она стала «иконой» для религиозного переживания народа, словесным каноном всего «благочестивого рода христианского». Недаром душа народа так любит псалмы и так часто им подражает (здесь уместен пример Тараса Шевченко). В этой ошеломляющей, чудесной простоте псалмы походят на заключенную в бесцветии белого полноту цвета. Неожиданно возникший из глубин существа молитвенный вздох превосходит нашу сложность, приобщая нас к целомудрию: цельному, простому существованию. Существованию в Боге. Мысль и чувство, крик и шепот, покой и движение – все это объединено Псалмопевцем в единый сплав, в единую мелодию сердца, которая по своей непосредственности и простоте напоминает звуки пастушьей флейты. Все приходит к простоте, к святой песне простоты.

Поэзия Давидова – это «вечер невечерний», закат солнца, обратившийся «вспять» – к Востоку Востоков. Трагедия человеческого существования в Псалмах преодолена...

Но вернемся к человеку, который так вдохновенно переводит поэзию XX века и стихи Библии. Многим киевлянам памятна его тихая речь, трогательная, граничащая с какой-то беззащитностью, сутулость, вдумчивый, чистый взгляд. После прочтения доклада в стенах Киевской Духовной Академии он вдруг неожиданно для многих попросил: «помолитесь о мне, отцы и братья, я многое не понимаю». Это было сказано так искренне, так конкретно, так просто...

Простота – вообще очень характерна для Аверинцева (и это при том, что его мысль столь симфонична). Многих давних читателей удивляет кристальная ясность стиля «позднего Аверинцева», прозрачность его мысли, ее очевидность, естественность, гармоничность, – скажу более: какая-то детская беззащитность мысли, ее благодатная, экзистенциальная «нищета».

Еще более удивительно то, что этот человек так кроток в общении. Христос заповедовал нам – «будьте как дети», и мы видим немало подлинно-детских лиц в Церкви. Но каждому, кому довелось общаться с «академиком Сергеем Аверинцевым» знает, что в этом человеке как-то особенно явственна кротость и простота. Это не особенности его натуры, не только свойство ученого и поэта – быть простым и кротким. Библейская простота обнаруживает в нем человека Церкви. И для нас очень радостно общение с такими людьми, ибо мы знаем, откуда она, от Кого она происходит. Эта кроткая простота существует только в глубинах Церкви. Она может сосуществовать только с человеком, который глубоко церковен, ее невозможно сымитировать, ее нельзя «заслужить», это – дар Божий.

Сергей Сергеевич Аверинцев, который всю жизнь писал научные труды и является сегодня одним из самых известных в мире христианских ученых, в конце концов, оставил высокий академический стиль и стал писать размышления, которые соединяют глубину мысли с ранящей сердце простотой. Это не стиль, не какой-то формальный способ, которым можно завладеть при помощи интеллектуального усилия или даже таланта. Эта – морская – прозрачность мысли проявляется только там, где состоялось чудо явления смысла, логоса, где человек постигает то, что находится за пределами собственно человеческого.

Ведь когда человек, его мысль, дух, чувство приходит к некой полноте, он становится для других «малой тайной». И еще: его смиренное присутствие приносит нам радость, мы рады нашему общению.

Свящ. Петр Зуев