О духовной цензуре в России
Содержание
Вместо предисловия I. Необходимость цензурного наблюдения в области церковного вероучения и нравоучения II. Руноводственные указания для действий цензуры в посланиях и примере св. апостолов III. О пыты цензурного действования в древней Вселенской Церкви IV. Приемы и меры цензурного действования в древней Русской Церкви V. Способы книжной цензуры с введением книгопечатания в России VI. Духовная цензура в начальные годы существования Св. Синода VII. Круг действий синодальной цензуры VIII. Примеры цензурного действования Св. Синода IX. Участие Св. Синода в цензуре светских книг X. Переходное для духовной цензуры время XI. Учреждение цензур для издаваемых в России и вывозимых из заграницы книг О духовной цензуре в России XII. Об учреждении духовной цензуры в Москве
Вместо предисловия
В 1897 г. нами было напечатано исследование «Синодальныя учреждения прежняго времени». В параллель этому исследованию в 1899 г. нами было предпринято другое, в котором мы поставили себе задачей обозреть «Синодальныя учреждения настоящаго времени».
К группе этих учреждений нами отнесены Московская Св. Синода и Грузино-Имеретинская Синодальная конторы, а также Духовные цензурные комитеты с синодальными типографиями. Особенности этой группы учреждений в том, что они находятся в особом отношении к Св. Синоду, действуют на особых основаниях, и не смешиваются с другими синодальными учреждениями. Из поименованных синодальных учреждений настоящего времени нами обследована Московская Св. Синода контора. Намереваясь продолжить начатое исследование, в настоящий раз предполагаем обозреть учреждения нашей духовной цензуры, которые довольно разнообразны. На первом плане между этими учреждениями должны быть поставлены и стоят «Духовные цензурные комитеты», действующие в С.-Петербурге и Москве с особым устройством, и представляющие в собственном смысле центральные органы для действий духовной цензуры. Они рассматривают все, предназначаемые для издания духовные произведения, и разрешают их в печать собственной властью, или в особых случаях, смотря по характеру и предмету сочинения, с одобрения Св. Синода. При всех православных духовных академиях, на основании их устава, имеется своя цензура для рассмотрения сочинений, представляемых на ученые степени, и вообще для ученых и других собственно академических изданий. Кроме того при духовных академиях в Киеве и в Казани действуют свои, как бы особые комитеты в лице временно назначаемых из состава академических преподавателей цензоров. Комитеты эти пользуются ограниченной компетенцией. Киевский – рассматривает сочинения, представляемые лицами, подведомственными киевской духовной академии и преимущественно служащими в академии наставниками. Казанский – принимает к рассмотрению сочинения, поступающие от лиц собственно его училищного ведомства, а также может, с разрешения Св. Синода, рассматривать выходящие в его ведомстве периодические издания. Далее по епархиям имеются свои местные цензоры для просмотра мелких произведений и по преимуществу для цензуры повременных в епархиях изданий; при этом в некоторых епархиях с инородческим населением существуют комиссии для целей цензуры, каковые комиссии имеются при некоторых миссионерских обществах и братствах. При действии поименованных органов, многое поступает в печать и выходит в свет непосредственно с дозволения и разрешения высшей духовной власти. При обозрении такого разнообразия цензурных органов, естественно затронуть общий вопрос о духовной цензуре в России, дабы уразуметь руководственные ее начала и видеть постепенное и последовательное развитие ее деятельности. При предположенном, историческом, основанном на документальных данных обозрении, возможно будет получить такое освещение предмета, которое отметит, буде он есть, неудовлетворительные стороны в современном состоянии нашей духовной цензуры. А эти стороны как будто просвечивают, прежде всего, в самом положении о наших духовных цензурных комитетах, которое не чуждо неопределенностей, далее – чувствуются в порядке избрания духовных цензоров, которое иной раз имеет характер случайного назначения, засим – ощущаются в разрозненной и разобщенной деятельности духовных цензоров, каковые разрозненность и разобщенность иногда мало говорят в пользу однообразного, твердого, словом согласного действования духовной цензуры, в видах желательного влияния на направление богословствующей мысли, и наконец – в тех случайных определениях цензуры, которые зависят от привходящих моментов. Все это требует устранения; но для этого необходимо предварительное, серьезное изучение предмета. Если духовная цензура нужна, а она, увидим, должна существовать, то органы ее должны отвечать своему назначению, а деятели стоять на высоте призвания и пользоваться авторитетным запрещением и разрешением печатаемых произведений. Без этих условий духовная цензура не может действовать внушительно для постороннего наблюдателя, не может быть самоуверенна в собственных ее распоряжениях, – и благоплодна по последствиям в деле охранения православной истины, и вообще действовать успешно в выполнении возложенной на цензуру миссии. Конечно, в делах человеческих неизбежны промахи, уклонения, ошибки; тем не менее, необходимо стремиться к тому, чтобы каждое учреждение было организовано так, чтобы в самой его постановке и условиях деятельности имелись наглядные гарантии для желательного правильного, словом авторитетного, соответственного с его назначением действования. Таким образом, предпринимаемое нами исследование вопроса и с практической стороны представляется неизлишним; рассмотрение же столь важного и сложного предмета для научного знакомства с ним, при отсутствии подобного опыта, должно быть признано желательным. Мы поведем наше исследование обычным приемом исторического метода по документальным данным.
I. Необходимость цензурного наблюдения в области церковного вероучения и нравоучения
Предполагая посвятить наше исследование предмету духовной цензуры в России, находим не только не излишним, напротив совершенно необходимым предложить несколько общих замечаний, относящихся к данному предмету и изъясняющих руководственные указания для уразумения коренных начал и основных воззрений необходимости цензурного наблюдения за направлением мысли и характером суждений о предметах церковного верования и христианской нравственности. Рассуждения эти естественно относят наше внимание к обычаям древней Вселенской Церкви и к начальным опытам ее деятельности в этом отношении. Цензурные учреждения и приемы их действования в последующее и настоящее время в Православной Церкви должны стоять в связи с начальными и древними предначертаниями Христовой церкви, должны находиться в преемственном соотношении с установлениями вселенского Православия, должны быть проникнуты единством духа и целей при одинаковом и неизменном для всех времен назначении Христовой церкви, которая допускает и терпит разнообразие лишь во внешних формах и способах действования в разные времена, по требованию неодинаковых обстоятельств места и времени, и по разнообразии политических порядков и общественных условий. Все это потому, что и христианская церковь не должна быть учреждением, стоящим вне связи с историческою жизнью принадлежащих к ней народов и обществ, напротив, должна проникать в их отношения и строй жизни, чтобы вливать в них свои животворные, спасительные начала, возвышать и совершенствовать человеческий быт по требованию евангельского закона. Вот почему и наблюдается нами живая связь Церкви с обществом, церковных установлений с порядками общественной жизни. Но эта связь – как не налагает на Церковь обязанности изменять своим коренным условиям, так не дает права и обществу требовать от Церкви одобрения нравственных недугов народа и общественных нестроений. За Церковью и ее служителями всегда и во всем должны быть признаваемы и оставаться права и значение воспитывающего и руководствующего деятеля по началам и правилам Христовой веры в духе и требованиях евангельского закона; наоборот, на обществе и его членах должны лежать и проявлять себя обязанность и долг внимательного и послушного отношения к голосу Церкви и внушениям ее служителей, возвещающих истинные и спасительные начала веры и нравственности. У Церкви есть свои неизменные нормы учения и нравственности, завещанные ей Христом Спасителем раскрытия Его апостолами. Отступание Церкви от этих норм в угоду человеческим желаниям, склонностям и страстям противно ее божественной природе и не должно иметь места. Поэтому погрешают в своей совести, перед людьми и Богом те общественные деятели, которые, под видом якобы удовлетворения общественным нравственным требованиям, предлагают проекты таких нововведений и перемен, которые в корне расходятся с учением Церкви и не согласуются с началами христианской нравственности. Литературная, путем печатного слова рассеиваемая, нравственная ложь вернее и успешнее всего колеблет мысли, отравляет чувства, потрясает убеждения и вообще губит нравственную богоподобную красоту человека. Тлят обычаи благи беседы злы. Поэтому назначение цензуры предупреждать распространение рассеивающих нравственную тлю суждений и предотвращать могущий происходить отсюда вред, должно быть признано насущной потребностью для каждого благоустроенного общества. Существование с подобным направлением органа является особенно нужным и важным для проверки мнений и суждений по вопросам веры и нравственности в области церковного учения. Церковь – единственное, существующее на земле установленное Самим Богочеловеком Иисусом Христом учреждение, которое, живя и действуя в человеческом мире, присно воинствует и борется с ним за нравственные цели и духовную целость человеческой личности и всего человеческого рода, предохраняя и врачуя каждого от искушений и соблазнов во зле лежащаго по слову апостола, мира. Такая миссия, а вместе и назначение Христовой церкви, прямо указуют на необходимость и требуют действительного существования такого органа, который бы отличал правду от лжи и оберегал истину от заблуждения. Подобная деятельность и входит в круг занятий духовной цензуры, основания для которой заложены и хранятся в существе и характере содержимого Церковбю и проповедуемого от ее авторитетного имени неизменного учения.
II. Руноводственные указания для действий цензуры в посланиях и примере св. апостолов
Христианская церковь должна быть верною хранительницею преподанного ей Христом Спасителем и раскрытого св. апостолами евангельского учения. Поэтому она должна прилагать особое попечение и принимать все зависящие от нее меры к сохранению преподанного ей учения в совершенной его чистоте и неповрежденной неизменности. С этою целью христианская церковь с самых первых дней ее существования, – когда начали появляться развращенные умом и сожженные совестью люди, стремившиеся повредить и исказить истину евангельского учения, – подвигалась всею силою своего духовного авторитета на защиту и охранение повреждаемой и искажаемой истины вымыслами человеческого суемудрия. Руководственные опыты такого охранительного действования представили сами св. апостолы, первые проповедники и распространители евангельского учения. Они, имея перед глазами пример Самого Христа Спасителя, оберегавшаго слушателей Его учения от ложных и гибельных заблуждений тогдашних иудейских совопросников – книжников и фарисеев, предупреждали, увещевали и убеждали верующих, принявших евангельское учение, твердо держаться оного и неизменно пребывать в нем. Св. апостол Иаков убеждал христиан, находившихся в рассеянии, чтобы они воздерживались принимать на себя звание учителей, дабы не подвергнуться осуждению при общей человеческой склонности к ошибкам и заблуждениям (Иак. 3:1–18). Св. апостол Петр предварял принявших истинную веру о появлении лжеучителей, вводящих пагубные ереси, и наглых ругателей, поступающих по собственным похотям, и вместе с тем убеждал их не увлекаться заблуждениями беззаконников и не отпадать от своего утверждения, возрастая в познании Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа (2Петр. 2:1; 3:3, 17, 18). Св. апостол Иоанн убеждал верующих пребывать в учении, слышанном и принятом ими от начала, и не обольщаться новым, и при этом наставлял их не веровать всякому учению, но испытывать – от Бога ли оно, потому что много лжепророков появилось в мире. Вместе с сим апостол указывает самые признаки, по которым надлежит различать духа истины и духа заблуждения: дух истины исповедует Иисуса Христа, пришедшаго во плоти и есть от Бога; дух же заблуждения не исповедует Иисуса Христа, пришедшаго во плоти, и не есть от Бога, а от антихриста (Иоан. 1:24, 2; 4:1–3). Перенося вопрос на практическую почву, св. апостол оберегал пребывающих в учении Христовом, чтобы они преступающих Христово учение и не пребывающих в нем, не принимали в свой дом и не входили в общение с ними, дабы не принять участия в злых их делах (2Иоан. 1:9–11). Особенно много руководственных в этом отношении наставлений предлагает в своих посланиях св. апостол Павел, паче всех потрудившийся в благовестии Христовом, будучи призван к этому благодатию Божиею. Он как сам признавал необходимым проповедуемое им язычникам учение представить на суд других апостолов, дабы получить от них уверение в правоте проповеданного им (Гал. 1:15; 2:2), так и преемников – продолжателей своего служения увещевал держаться образа здравого учения, принятого от него с верою и любовно во Христе и пребывать в нем (2Тим. 1:3; 2:14), бдительно наблюдая за противниками и развратителями здравого учения (Тим. 4:3–5), и строго обличая тех, которые отвратились от истины и увлеклись заблуждением (Тит. 1:13, 14; 2:8; 3:10). Сущность наставлений апостола Павла относительно сохранения преподанного им и слышанного от него учения можно выразить в таких общих положениях. Пастыри и учители Церкви должны стараться не только сами содержать полученное ими учение, но и другим преподать оное во всей его чистоте и неповрежденности, прилагая особливые заботы и попечение о том, чтобы не попустить людям развращенным умом и невеждам веры, увлекать других в сети своих заблуждений и лжи. Все верующие, по мысли апостола, должны твердо держаться его учения, не увлекаясь иным, и помнить его наставления, испытывая себя и руководствуя других в познании правоты и истины веры. В тех же случаях, если бы оказались обольстители лжи и прельщенные заблуждением; то, по завету апостола, надлежит со строгостью обличать, вразумлять и убеждать всех таковых оставить ложь и возвратиться к истине. При упорстве же и нераскаянности заблудившихся, следует прилагать и внешние меры к их обузданию и исправлению.
III. О
пыты цензурного действования в древней Вселенской Церкви
Представленные св. апостолами опыты действования в деле сохранения в сердцах и умах верующих Христова учения послужили готовыми указаниями для христианской церкви в ее последующей практике. В подтверждение сего довольно сказать, что св. отцы и учители Церкви, подобно апостолам, наставляли и убеждали верующих, для сохранения евангельского учения в чистоте, строго держаться апостольских преданий и не разрывать союза со своими пастырями, как богопоставленными проповедниками и хранителями истины. Вместе с тем те же св. отцы и учители Церкви писали обширные трактаты и целые книги, чтобы разъяснить неправоту и опровергнуть еретические и вообще противные чистоте веры заблуждения, и таким образом предостеречь и предохранить верующих от тлетворного духа этих заблуждений. Чтобы дать каждому верующему готовое и надежное оружие против проникавших в Церковь и, распространявшихся в среде верующих нечестивых учений, Церковь составила особые символы веры, которые служили образцом и нормою содержимого и исповедуемого Церковью учения, и вместе устраняли от мысли и слуха верующих всякое нововведение в церковном веровании. Если же появлялись лжеучители, упорно рассеивавшие свои заблуждения, Церковь на особо собранных для исследования таковых заблуждений соборах составляла точно формулированные определения для выражения истинного церковного верования в осуждение исследованных заблуждений. Такими путями охранялось и оберегалось истинное учение, долженствовавшее оставаться неизменным во все последующее века. Собор Трульский, Шестой Вселенский, изложивший в первом из своих правил сущность догматических определений предшествовавших соборов, в видах охранения неповрежденности их, постановил «да вера всех, в Церкви Божией прославившихся мужей, которые были светилами в мире, содержа слово жизни, соблюдается твердо, и да пребывает до скончания века не поколебимою вкупе с богопреданными их писаниями и догматами. Отметаем и анафематствуем всех, которых они отметали и анафематствовали, как врагов истины, вотще скрежетавших на Бога и усиливавшихся неправду на высоту возвести. Аще же кто-либо из всех не содержит и не приемлет догматов благочестия и не тако мыслит и проповедует, но попускает итти противу оных: тот да будет анафема по определению, прежде постановленному предупомянутыми святыми и блаженными отцами, и от сословия христианскаго, яко чуждый, да будет исключен и извержен, ибо мы, сообразно с тем, что определено прежде, совершенно решили, ниже прибавляти что-либо, ниже убавляти и не могли никоим образом». Выраженная в приведенном постановлении мысль о неизменности и непреложности догматических определений есть основная, руководственная мысль христианской церкви в деле сохранения церковного учения.
Эта мысль всегда, и одушевляла христианскую церковь при изыскании средств к определению ложных учений и к посрамлению их. Та же мысль лежит в основе и в целях действий того учреждения, которое именуется духовною цензурою. Последняя также должна стоять на страже чистоты богословского учения и предупреждать всякие попытки к его искажениям и перетолкованиям. Назначение духовной цензуры заключается в великой задаче отрезвления богословской мысли и держания ее на подобающей высоте богословских созерцаний. Древняя Вселенская Церковь, стоя на страже чистоты и неповрежденности вверенного ей евангельского учения, зорко следила за появлением всякого нового, несогласного с истиною суждения, и отметала те произведения, в которых эти суждения находили свое оправдание и разъяснение. Древняя церковь прямо отвергала эти произведения, как негодное и вредное для ее истинных последователей. Достойно примечания, что и государственная власть сознательно шла навстречу намерениям Церкви, когда зависящими от нее мерами пресекала распространение лживых учений, подвергая действительному уничтожению те творения, в которых проповедовались и распространялись еретические мнения и заблуждения. Подобные мероприятия дают полное право предполагать и утверждать, что и в древней Вселенской Церкви, во время полного расцвета богословствующей мысли, существовало то, что в наши дни мыслят под именем цензурного запрета. Существенную разность надлежит положить в том, что практиковавшиеся в древней Вселенской Церкви меры к охранению и ограждению истинного учения изменялись и разнообразились, сообразно с обстоятельствами места и времени и в связи с поступательным ходом церковной жизни и с разнообразием способов внедрения в умы и сердца верующих лживых учений. При изменении и разнообразии этих мер руководственным всегда являлось то, что евангельское учение Христа Спасителя и Его апостолов, как оно понималось и было содержимо Церковью, служило единственным критерием при определении согласия и несогласия с истиною возникающего заблуждения, а также и меры терпимости и нетерпимости в отношении к нему. Вообще менялись только внешние формы, а внутренняя сущность оставалась одна, скрываясь в тщательной заботе о сохранении вверенного Церкви и содержимого ею христианского учения в его чистоте и неповрежденности. Таково было всегдашнее мерило отношений церковного авторитета к вновь возникающим и распространяющимся в среде Церкви религиозным учениям. Мерило это должно сохранять свое действие и в настоящее время в требованиях и предписаниях духовной цензуры.
IV. Приемы и меры цензурного действования в древней Русской Церкви
Наша отечественная Русская Церковь, приняв христианскую веру от Церкви греческо-византийской, должна была употреблять все меры и средства к тому, чтобы оградить евангельскую истину христианского учения от всякого рода искажений. Меры и средства эти очевидно должны были меняться и разнообразиться, сообразно уклонениям богословствующей мысли от установленных начал веры и основ христианской жизни. Но эти уклонения должны были иметь своеобразный характер по тогдашнему состоянию нашей письменности, – а потому и цензурные меры, в видах предупреждения и пресечения этих уклонений, должны были отличаться тою же своеобразностью. Мы поймем это, если припомним, что принятие русскими христианской веры последовало в то время, когда христианское учение стояло уже на высоте богословского развития, когда евангельская истина была уже разъяснена для правильного ее понимания, когда уже самый состав церковного богослужения был определен в богослужебных книгах. Словом наши предки сделались христианами в то время, когда и для богословствующей мысли и для верующего сердца все необходимое было в готовности. Нашим предкам, для утверждения и укрепления себя в истинах веры и правилах христианской жизни, оставалось только умело заимствовать и переводить в свое сознание и жизнь готовое достояние. О св. Владимире известно, что он, крестившись в Херсоне, взял с собою в Киев попов царициных, а вместе с ним церковную утварь и прочие церковные принадлежности, в том числе богослужебные и учительные книги, необходимые для целей церковно-учительных и воспитательных. Среди наших предков, не говоря о Ярославе Мудром, встречались люди, которые по любви к духовному просвещению занимались не только собиранием богословских книг, но и переписыванием их на славянский язык. Обращение и распространение на Руси прежде всего книг, относящихся к церковному употреблению, далее книг, нужных для религиозно-воспитательных целей, и наконец вообще переводных сочинений богословского характера с самых первых времен принятия русскими христианства, словом с появления грамотности – есть факт, не подлежащий сомнению3. Главными споспешниками в этом отношении были наши древние монастыри, книжная братия которых занималась и чтением и списыванием книг для распространения последних в читающем обществе. Эти обстоятельства необходимо ведут к тому предположению, что цензурные мероприятия, при таких условиях развития у нас письменности, должны были получить свою типическую особенность. Особенность эта уже предуказывалась и определялась тем, что русская богословская и вообще любознательная мысль питалась духовною пищею и книжною мудростью от греков и болгар, которые снабжали русских книгами, согласными с началами веры и нравственности, контролировать которые представлялось излишним после того, когда они были признаны авторитетом и употреблялись в практике Греческой Церкви. Все цензурные приемы в отношении к этим книгам, если только они оказывались уместными, должны были сводиться к тому, чтобы предохранить эти произведения от излишних приписок и произвольных искажений при переписке, которая служила главным средством распространения в то время на Руси письменности. На эту сторону действительно и направлены первые требования цензурного свойства. У митрополита Киприана к его служебнику имеется следующая, положенная им приписка «аще кто восхощет сия книги переписывати, смотряй не приложити, или отложити едино некое слово, или точку едину, или крючьки, иже суть над строками, ниже перемените слогию некоторую»4. У Иосифа Волоцкого в его наставлении к одному монаху читаем следующее внушение «а увидишь, что в книге погрешение, ино не переписати, ни вырезити, а сказати настоятелю и с иныя книги исправити»5. У Зиновия Отенского, после оглавления его сочинения «истины показания» против исказитилей текста направлены следующие слова: «иже аще волит кто, коея ради потребы преписати, что от книжиц сих; молю не пременяти простых речей на краснейшия пословицы, и точки, и занятия; но тако преписывати, яко же лежат речи зде и точки и запятая. Аще ли же учнешь пременяти, ты, добрый, мудрый писарю, пословицы и точки и запятыя; будут убо книжицы сия ниже твоя, ниже предположившаго их, и твоя бо краснейшая пословицы изгибнут в грубых пословицах и грубыя твоим мудрованиям смятутся и будут книжицы вне истины. Того ради молю тя преписывати тако, яко же лежат речи и точки и запятыя, да будут не вне истины книжицы сия»6. Вообще наши старинные писцы придавали своим нелегким трудам большое значение: не только сами боялись допустить какие-либо ошибки и искажения против оригинала; но убеждали к тому же и последующих переписчиков их трудов и вообще к бережному обращению с последними. Подобные цензурного свойства предупредительные требования указывают на то, что и при отсутствии у нас на Руси оригинальных произведений сознавалась потребность охранительного начала в отношении к произведениям переводным, заимствованным, с целью предупредить возможность в них искажений и повреждений при переписке. Важность подобных требований ставилась так высоко, что небрежность отношения к переписке книг почиталась грехом и заносилась в чины исповеди7. Подобные воззрения до известной степени могут быть объяснены тем обстоятельством, что писцы и переписчики имели дело с книгами высокой важности, как напр. книги Св. Писания, творения св. Отцов и книги богослужебного характера и содержания. При всем том необходимо допустить, что если такой строгий взгляд существовал на искажение и повреждение текста в книгах, непротиворечащих основам веры и нравственности; то еще решительнее должны были высказываться голоса против появления и распространения на Руси книг, вредных по содержанию и несогласных с церковным учением. Книги подобного рода не могли являться на Руси при отсутствии самостоятельного творчества, но они заносились к нам со стороны вместе с другими письменными памятниками. Этих книг накопилось такое множество, что они образовали особый круг письменности под именем отреченной, апокрифической литературы. Профессор Тихонравов в «Памятниках отреченной литературы», на основании бывших у него под руками источников, таких книг насчитывает множество и высказывает об их происхождении мнение, что подлинники большей части апокрифических и отреченных книг, обращавшихся в древней Руси, греческие, – но они приходили в древнюю Русь в сербских и болгарских переводах. В течение долгой жизни на Руси, болгарские и сербские переводы греческих отреченных произведений значительно изменялись в своем содержании и форме; много появилось в них русских вставок, намеков и приспособлений, так что в своем позднейшем виде часто отреченные русские книги далеко отходили от своего сербского или болгарского прототипа. Притом одно и то же отреченное писание иногда было распространено на Руси в нескольких, независимых друг от друга редакциях8. Как бы то ни было, только распространение подобного рода книг, покровительствовавших своим содержанием разным народным суевериям, отдаляя читателей от истинно-богословских, словом церковных понятий и верований, не могло не определить отношения к ним церковной власти, в лице, по крайней мере, некоторых ее представителей-пастырей и не вызывать строгих запрещений. Митрополит Кирилл II в приписываемом ему с вероятностью «поучении попам» прямо возбраняет им чтение отреченных книг, почитая это признаком еретичества «ложных книг не почитайте, еретиков уклоняйтесь, чародей бегайте, глаголющим не от божественных писаний заграждайте уста»9, Подобные же запрещения встречаются и в других памятниках. Чтение подобных книг, в особенности касавшихся чародейства и волшебства, вообще считалось предосудительным, и самое держание у себя подобных книг вызывало строгое и резкое осуждение: «иже кто иметь еретическое писание у себя держати и волхованию его веровати, со всеми еретики да будет проклят, а книги те на темени их сожещи»10. Чтобы вернее предохранить книжных людей древней Руси от чтения подобных книг, они заносились в особые указатели, «индексы» по образцу подобных индексов, существовавших и употреблявшихся на востоке. Занесенные в подобный индекс книги тем самым как бы осуждались и запрещались в цензурном отношении. Подобных индексов к концу XIV и в начале XV в. у нас на Руси встречается уже несколько11, каковым обстоятельством подтверждается как бы цензурная заботливость об изъятии из обращения книг вредных. Один из подобных индексов встречается и у митрополита Киприана, в его молитвеннике, где в помещенной статье о книгах полезных и запрещенных последние прямо объявляются еретическими произведениями12.
Существование в древнерусской церкви индексов, в смысле каталогов или указателей ложных, апокрифических книг, не подлежавших общему обращению, и запрещение чтения и держания таких книг, под угрозою наказания, дают основание предполагать, что и наша древняя Русь не была чужда, по крайней мере, в общем смысле того, что мы в наши дни мыслим под духовною цензурою. И в древней России существовали свои приемы для охранения чистоты, целости и неповрежденности веры, нравственности и церковного чина. Та же цензурная забота и притом как бы с удвоенной энергией давала себя чувствовать в то время, когда открыто проповедовались неправые мнения, потрясавшие основы церковного верования. Собор 1492 г. по поводу изданной новой Пасхалии на восьмую тысячу лет, в осуждение существовавших и в предупреждение возможных суемудрых мнений постановил: «Смиренный Зосима. Митрополит всея Руси трудолюбиво потщався на осьмую тысячу лет... И аще где обрящется новыя слогы, кроме отеческих преданий и не по благословению нашего смирения и всего освященнаго Собора сим не согласны и развратны, да отвратятся и не приемлются и от Святыя Соборныя и Апостольския Церкви да отлучатся таковая мудрствующие»13. В этом постановлении намечены условия, при соблюдении которых всякое письменное произведение может быть признано правильным и принято – это верность отеческим преданиям; в том же постановлении указаны и органы, от суда и одобрения которых зависит принятие письменных произведений – это всероссийский митрополит и весь освященный Собор. Практика в действительных фактах показывает, что авторитет митрополита и собора были необходимым решителем и при принятии и при осуждении того и другого письменного произведения. Из примеров укажем наиболее известный с Максимом Греком. Его «Толковая» Псалтирь великим князем Василием Ивановичем была передана тогдашнему митрополиту Варлааму для соборного рассмотрения и была собором одобрена как источник благочестия14. Равным образом и рассмотрение заблуждений того же Максима происходили на многих соборах, бывших на Москве и кончившихся тем, что Максим послан был в Иосифский Волоколамский монастырь и заключен в темницу с запрещением, что бы он там никого не учил, ничего не писал и не сочинял, ни к кому не посылал и не от кого не получал посланий15. Для уяснения состояния церковной письменности в древней России, и тех начал, которыми руководилось правительство в делах книжных, довольно остановиться на рассуждениях по сему предмету Стоглавого Собора. На этом Соборе царь Иоанн Васильевич в числе своих ста вопросов предложил и вопрос о божественных книгах. Пятый вопрос царя гласил: «божественныя книги писцы пишут с неправленных переводов, а написав не правят же, опись к описи прибывает и недописи и точки непрямые, и по тем книгам в церквах Божиих чтут и поют и учатся и пишут, что о сем небрежении о великом нашем нерадении от Бога будет по божественным правилам». По поводу сего вопроса и в разъяснение содержащегося в нем царского предложения, собор рассудил: «которые писцы по городам книги пишут, – и вы бы протопопы, старейшие священники, избранные священники и вообще священники в каждом городе надзирали и велели им (писцам) писати с добрых переводов, да написав правили, потом же бы и продавали, а неправив бы книг не продавали, а который писец, написав книгу, продаст не справив, и вы бы тем возбраняли с великим запрещением, а кто у него неисправлену книгу купит, и вы бы тем потому же возбраняли с великим запрещением, чтобы впредь тако не творили, а впредь таковии обличении будут продавец и купец, и вы бы у них те книги имали даром безо всякаго зазору, да исправив отдавали в церкви, которыя будут книгами скудны, да видя таковая вашим брежением и прочие слух приимут»16. Настоящее постановление Стоглаваго Собора, состоявшееся как бы накануне введения на Руси книгопечатания, свидетельствует о том, что духовное и светское правительство в то время пришли к согласному сознанию необходимости наблюдать за правильным распространением письменности, чтобы не вкрадывались в нее ошибки, и все обязанности цензурного в этом отношении свойства возлагали на духовенство, которое ближе других стояло к книжному делу и успешнее могло выполнить это поручение. Действительное выполнение сего поручения однако встречало непреодолимые препятствия во-первых в том, что трудно было установить неослабный надзор за переписчиками и их перепиской, – во-вторых – не всегда было легко найти добрые и исправные оригиналы для переписки. По, сему само по себе ясное и определенное постановление Стоглавого Собора на практике, в действительности, не могло исправить книжного дела и принести существенную в этом отношении пользу. Надежным и верным средством и к исправлению книг и к распространению их в недоступном для повреждения виде могло служить введете книгопечатания в России.
V. Способы книжной цензуры с введением книгопечатания в России
Царь Иоанн Васильевич Грозный, подвигший отцов Стоглавого Собора издать вышеприведенное постановление о книжном исправлении, не переставал прилагать своих царских забот к этому делу. Убедившись в необходимости открыть в Москве типографию, царь «начал помышляти, как бы изложити печатныя книги, яко же в Грекех, и в Венецыи и во Фригии и в прочих языцех, дабы впредь святыя книги изложишася праведне». Но осуществление одушевлявшего царя намерения встречало трудные преграды в тогдашнем крайне неисправном состоянии книжной нашей письменности, в недостатке способных к этому делу лиц и в самом настроении русского общества. Относительно неудовлетворительного состояния нашей книжной письменности, еще Максим Грек, приглашенный в Москву между прочим для рассмотрения и исправления русских богослужебных книг, отзывался, что в этих книгах множество неисправностей и ошибок, которые не только затемняли и искажали смысл речи, но вносили и распространяли лживые и противные православному учению суждения. Причину сего Максим указывал в необразованности прежних русских переводчиков и переписчиков17. Высказанное Максимом Греком суждение о неудовлетворительном состоянии книжного дела в России, при всей его оскорбительности для русского чувства, в действительности подтверждалось самыми же русскими людьми, стоявшими близко к книжному делу. Первый русский книгопечатник Иван Федоров, объясняя заботы царя Грозного о введении в России книгопечатания, говорил, что царь, усмотрев из купленных на «торжищах святых книг, что в них мали обретошася потребни, прочия же вся растлени от переписующих ненаученных сущих и неискусных в разуме, овоже и не исправлением пишущих», вознамерился придти к сему делу на помощь устройством в Москве печатного двора и введением книгопечатания. В свою очередь троицкие справщики, коим царским указом 8 ноября 1616 г. было поручено исправление книги «Потребник», объясняя причины медленного исполнения возложенного на них поручения, в донесении в Москву писали: «от лет де блаженнаго и приснопамятнаго Великаго Князя Владимира, просветившаго русскую землю Святым Крещением, и до ныне та книга Потребник в нашем Царствующем Граде Москве и во всей русской земле в градех и в селех и переводех разнится и от неразумных писцов перед полным исправлением во многих местех неисправлена и нашего Великаго Российскаго Московскаго Государств, в пригородех и по окраинам, которыя близко иноверных земель, много и от неведения у попов, обычаи застарешася и безчиния вкоренишася... Во многих городех при прежних великих Государех и Царех, Великих Князех всея Руси многие переводницы от всех язык много святых книг на русский язык преложиша, и от тех разных переводников переводы избираны и выписываны церковныя всякия потребы, и того для рознятся во многих местех, чины и уставы и стихи и молитвы не сходятся, а ино преданем не обыкло в нашем Российском Государстве ино же утвердилося от богоносных Отец, иже в России новых Чудотворцев воссиявших, и то не против греческих законов, а иное от толмачей несогласия, понеже в них не вси учения философскаго учены, а языка своего глаголов простых не все же знали подлинно, а которые учены философских наук и простую беседу словенскую знали-ж, а на Руси философских учений много лет не было и по словенскому языку у сложников разньства таковых не вместно познати»18. Сказанное по поводу книги Потребник может быть отнесено и к прочим богослужебным книгам, распространявшимся в России до книгопечатания. Посему и введение последнего, чтобы могло дать желательные результаты в деле замены неисправных рукописных книг печатными изданиями, исправными, должно было быть обставлено такими гарантиями, которые устраняли бы возможность выхода из печати книг неисправленных, не проверенных по лучшим их подлинникам. Таким образом, введение книгопечатания требовало от цензурного действования новых приемов, которые бы сопровождались тем, чтобы каждая богослужебная книга предварительно ее печатания, была просмотрена, т.е. сличена с лучшими подлинниками и другими ее оригиналами и по ним исправлена через устранение в речи и в мыслях всех замеченных ошибок и неправильностей. Как много в этом случае, при тогдашнем состоянии нашей книжной письменности, требовалось труда, внимательности и серьезного отношения к делу, показывает пример троицких справщиков, которые в оправдание своей медленности в деле исправления «Потребника» писали: «Бог свидетель без всякия хитрости сидели мы полтора года день и ночь книгу со многими переводами сверяли» Отсюда ясно, что нужно было приложить особые заботы и попечения о том, чтобы книжное дело в России получило свою желательную постановку и принесло существенную пользу.
Введение книгопечатания в России ближайшим образом имелось в виду удовлетворить потребностям Церкви, дабы «святыя книги впредь изложишася праведно и несмутно и без сомнения всякому православному прочитающему и глаголющему по ним, и яко бы реки и потоки сладкие испускающе во всю Русскую землю к Святым Божиим церквам на прославление Божественнаго Имени и Пречистыя Его Богоматери и всех Святых»19. На эту сторону дела и должны были быть устремлены намерения духовной и светской власти. Печатный двор, как известно, был устроен на средства царя, а потому считался государственным учреждением; он и находился в заведывании высшего в тогдашнее время государственного установления, приказа Большого дворца, управлявший которым царский дворецкий был вместе и главным распорядителем приказной избы (приказа), непосредственно ведавшей делами по печатному двору. Собственно печатание книг лежало на ответственности печатника, каким на первых порах был дьякон Гостунской церкви в Кремле Иван Феодоров. Выходившие из под его печатного станка книги по внешней, словом технической стороне издания, заслуживают одобрительных отзывов от современных знатоков печатного дела; тем не менее, деятельность Феодорова у современников его вызывала крайнее осуждение, доходившее до озлобления. Сам Феодоров, жалуясь на это, так говорит, что направлявшееся против него озлобление происходило «не от Государя, но от многих начальников, священно-начальников и учителей, которые на нас зависти ради многия ереси умышляли, желая благое во зло превратить и Божие дело в конец погубити». Объявляемое делом еретическим книгопечатание могло возбуждать против себя нерасположение уже потому, что оно на будущее время устраняло произвол в исправлении, а вместе и искажение книг по собственному суемудрию переписчиков, действовавших с совершенной свободой, также потому, что оно, осуждая предшествующие, делало совершенно излишними новые труды переписчиков, которые, по преимуществу принадлежа к кругу духовенства, и возбуждали в среде последнего недовольство. Обнаружившееся озлобление дошло до того, что в одну ночь, по словам Флетчера, печатный двор был подожжен, и печатный станок сгорел, сам первопечатник, не смотря на поддержку со стороны царя, должен был спасаться бегством заграницу и окончить свою скитальческую жизнь вне отечества20. Исторические моменты, допуская колебания и испытывая задержки в своем развитии, не терпят отступления; по сему и заведенное в Москве книгопечатание, как исторический момент, под влиянием неблагоприятных обстоятельств, только задерживалось в развитии, но окончательно не прекращалось ни при Грозном, ни при его преемниках, даже в самую страдную для России эпоху нашествия поляков и самозванцев. О причиненных поляками книгопечатанию насилиях, замечают, что «таковое доброе дело, печатный дом и вся штамба того печатнаго дома от тех врагов и супостат разорися и огнем пожжена бысть, погибе до конца и не остася ничтоже таковаго орудия, хитрии же на то людие в ины pyccкиe грады отбегоша»21. При таких испытаниях и погромах, печатание книг не могло иметь стройной организации, но и велось оно с соблазнительной порчей печатавшихся книг. Для примера достаточно указать на распоряжение Патр. Филарета от 10 мая 1633, коим предписывалось о повсеместном по епархиям отобрании и сожжении церковного Устава 1610 г. напечатанного при царе Василии Шуйском на том основании, что «устав печатал вор бражник, Троицкаго Сергиева монастыря крылошанин, чернец Логин... не по апостольскому и отеческому преданию самовольством»22.
Возобновление и устройство печатного двора на прежнем месте, на Никольском крестце, последовали в царствование Михаила Феодоровича; при этом же государе заботами Патр. Филарета положены были прочные начала книжного исправления в цензурном по тогдашнему времени отношении. На печатном дворе в особом от мастерских и приказа двора находилось помещение, так называемая «привильня», в которой заседали и занимались справщики с состоявшими при них чтецами и писцами. Профессор П.Ф. Николаевский на основании имевшихся у него под руками рукописных материалов удостоверяет, что в записях печатного двора с 1620 г. мы имеем уже точные данные для описания организации и состава справщиков. К этому времени состав их представляется уже совершенно обособленным от печатных мастеров. Состав этих справщиков мало известен в истории, начинает быстро пополнятся и заменяться новыми людьми, удовлетворявшими самым строгим требованиям книжной справы лицами по тому времени образованными23. Первыми в числе таких лиц при Патриархе Филарете были: старец Арсений Глухой, старец Антоний Крылов, священник-ключарь Иван Наседка, богоявленский игумен Илия и лицо светское Григорий Онисимов. Эти лица, по словам митрополита Макария, вели исправление текста и корректуру печатавшихся книг24. Профессор Николаевский, по-видимому, заставляет положить различие между занятиями этих лиц. Он говорит: «в числе справщиков были и знатоки греческаго языка, и что особенно важно, во главе их поставлены два опытных троицких справщика: старец Антоний Крылов и Арсений Глухой; последний назначен на печатный двор прямо на должность главнаго справщика и выполнял эту должность до самой смерти патр. Филарета 1 октября 1633 г. Не осталось без исполнения и заявление троицких справщиков о привлечении в книжной справе лиц из почетнаго столичнаго духовенства, чтобы в тех случаях, когда на печатном дворе приступят к исправлению и печатанию книг, лица эти предварительно просматривали печатныя книги в избежание каких-либо недоумений и противностей чистоте веры и богослужения. Такие особые наблюдатели за печатанием книг и цензора их появляются в Москве именно при патр. Филарете. Первым таким лицом нужно признать игумена московскаго Богоявленскаго монастыря Илии, бывшаго троицкаго справщика, а теперь ключаря московскаго большаго Успенскаго собора, священника Ивана Наседку, много потрудившихся в надзоре и исправлении изданных книг»25. Если вторичное, окончательное рассмотрение привезенной из Литвы в Москву книги Кирилла Транквиллиона «Учительное евангелие» после свидетельства оной игуменом Никитского монастыря Афанасием, царем и Патриархом было поручено богоявленскому игумену Илии и соборному ключарю Ивану Наседке, – то есть основание предположить, что это было делом не случайного поручения, а относилось к их служебным обязанностям, и, следовательно, имело характер цензурного действия. Тому же богоявленскому игумену Илии, впрочем, не со священником Наседкою, а с книжным справщиком Григорием Онисимовым было поручено пересмотреть и исправить «катехизис» Лаврентия Зизания предварительно напечатания этой книги. Для успешности выполнения филаретовскими справщиками возлагавшихся на них поручений и благоплодности ожидавшихся от их деятельности результатов, царь и Патриарх «повелели от градов книги харатейныя добрых переводов древних собраний и от всех древних божественных писаний стихословия исправляти, иже неисправлением от переписующих и многолетних обычаев погрешении быша»26. Собранием этих книг было положено начало типографской библиотеки в Москве, которая и впоследствии тщательно пополнялась27. Организованная при Патриархе Филарете правильная палата на тех же основаниях продолжала свою деятельность и при последующих патриархах с переменным, впрочем, успехом. Ближайшие преемники Филарета, патриархи Иоасаф и Иосиф, не пользовавшиеся тем авторитетом, коим располагал Патриарх Филарет, носивший титул «великаго господина» в Церкви и «великаго государя» в государстве, не имели особого влияния на печатный двор, находившийся в заведывании светских. Вследствие сего самое исправление и печатание книг при патриархах Иоасафе и Иосифе, хотя продолжались прежним порядком и даже с большим в количестве успехом, тем не менее, значение духовной власти и духовных лиц, приставленных к этому делу, заметно ослабло. Выдвинулось значение светских лиц, как в отношении к печатанию книг, так и к организации справы последних. В первом отношении выступает деятельность подьячего патриаршего двора Федора Бурцева, который даже печатал свое имя, как главного деятеля и на изданиях, в последнем – начальника приказа Большого дворца, заведовавшего и печатным двором, по распоряжению которого требовались из монастырей рукописи, нужные для сличения и исправления книг, вызывались из всех монастырей в Москву, для выбора новых справщиков, «старцы добрые и черные попы и диаконы, житием воздержательны и крепкожительны и грамоте горазды»28. Патриарх Никон, принявший в свое внимание московский печатный двор, сделался главным распорядителем по отношению ко всему составу служащих на этом дворе. Меняя по обстоятельствам и по своему усмотрению справщиков, Никон оставлял заведенные до него порядки книжной справы29. Старец Арсений Суханов в своих прениях с греками о чистоте греческих и московских книг, так описывает заведенный и существовавший в Москве порядок книжной справы: «у нас сидят, книги правят избранные люди и безпрестанно над тем сидят; а над этими людьми надзирают по государеву указу митрополит и архимандрит и протопопы, кому государь укажет, и о всяком деле докладывают государю и патриарху». При удалении Никона с патриаршего престола (10 июля 1658 г.) справщиками на печатном дворе, по росписи о жаловании, показуются: старец Арсений грек, Захарий Афанасьев, старец Евфимий, Чудова монастыря уставщик, и того же монастыря старец Иосиф. При этих справщиках имелись чтец и писец, и кроме них, вероятно для переписки, иностранец из греков, в котором открылась надобность после того, когда сознана была необходимость править русские богослужебные книги по греческим подлинникам, а не по одним только славянским переводам и харатейным спискам30.
Занимавшиеся на печатном дворе справщики действовали как уполномоченные на это дело лица. Они сличали и правили книги по имевшимся у них под руками образцам, под наблюдением Патриарха и назначенных для того лиц в тех случаях, когда встречались какие-либо недоумения и затруднения. Патриарх оставался всегдашним руководителем этого дела, особенно назначавшиеся лица временно принимали в этом участие. Так известно, что Патриарх Никон, в сане новгородского митрополита, принимал близкое и непосредственное участие в надзоре за изданием печатных книг на московском дворе31. Из времени патриаршества Никона известно, что главный из справщиков, андрониевский архимандрит Сильвестр, по рукоположении его в сан крутицкого митрополита, оставлен был на службе печатного двора, с поручением ему ближайшего надзора за состоянием и деятельностью печатного двора и его справщиков32. Во времена Патриарха Иоакима заведующим печатным двором видим преосвященного Симеона, архиепископа Сибирского и Тобольского33. Обыкновенно же подобное заведывание возлагалось на митрополита Сарского и Подонского, к которому и обращались справщики в случаях исправления текста печатаемых книг, указывая способы и источники исправления34. Вообще дело книжного исправления в патриарший период было обставлено самым заботливым образом. В случаях надобности, независимо от обыкновенных справщиков, назначались особые комиссии, занимавшиеся отдельно от прочих справщиков35.
Выбор для печатания богослужебной книги и указания для сличения и исправления ее образцов обыкновенно решались Патриархом, иногда вкупе с освященным собором, смотря по важности книги. По окончании исправления книга поступала в печать, по предварительному опять ее рассмотрению Патриархом, а иногда и освященным собором. Самое печатание производилось по указу государя и по благословению Патриарха. Перед выходом книги из типографии, до выпуска ее в обращение, книга вновь свидетельствовалась Патриархом соборно с церковными властями. Свидетельствование, или так сказать, окончательная цензура книги состояла в том, что «новоизданную книгу прочитывали в крестовой палате в присутствии патриарха, и уже после того, если не оказывалось никаких препятствий, книгу подносили государю и патриарху»36. Если и после справы в выходивших из печати книгах оказывались корректурные ошибки и редакционные недосмотры, то листы, на которых встречались подобные погрешности, вынимались и перепечатывались вновь37.
Подобная тщательность, с которой у нас исправлялись и печатались богослужебные книги, с одной стороны свидетельствует об особенной заботливости правительства о чистоте издания книг, с другой – налагает особую авторитетность на эти издания. То и другое вместе способствовало возвышению уровня религиозного просвещения и очищению церковного богослужения и его обрядов.
Кроме богослужебных книг, со времени Патриарха Иосифа, в Москве начинает входить в практику печатание учительных книг, служивших к просвещению русского народа и освежению его умственных и нравственных воззрений. Подобные книги, если и сочинялись в Москве, то под влиянием сторонним; большая же часть этих книг принадлежит перу киевских ученых, которых со времени Алексея Михайловича нарочито стали приглашать в великую Россию для распространения и здесь научных знаний и просвещения. Известна судьба этих лиц, как они были встречены в Москве, и как отнеслись к их просветительному влиянию те лица, которые смотрели на знание, как на еретичество, а на науку, как на что-то несовместимое с Православием. Под влиянием таких воззрений, отношения к киевским ученым, как к двигателям просвещения, и к их науке, как светочу, рассеивавшему тьму невежества, могли быть самые обидные для пришельцев и самые неблагоприятные для веры и Церкви. Отсюда возникали новые цензурные заботы о том, чтобы в народное обращение, в действительности, не проникло чего-либо вредного и опасного для церковного верования. Заботы эти еще более усложнялись, если и в самой Москве печатались какие-либо произведения учительного характера, ибо при господствовавшем в то время невежестве, и в этих сочинениях встречалось множество произвольных мнений, повреждавших правильное суждение38.
Установившийся со времени введения книгопечатания порядок издания книг остался таковым и в последующее за патриаршеством время, мы хотим сказать, в период междупатриаршества, с тою существенною особенностью, что в это время перевод и печатание книг, вместе со школами, и типографским делом, переданы были в ведение монастырского приказа и, следовательно, отошли в ближайшее заведование и распоряжение стоявшего во главе этого приказа – боярина Мусина-Пушкина. Повторилась как бы снова та эпоха, которая имела место в то время, когда московский печатный двор находился в ведении приказа Большого дворца, и под управлением светских приказных, с тем существенным различием, что в то время московский печатный двор, как государственное учреждение, еще не был в непосредственном ведении духовной власти; в данное же время он уже полвека просуществовал под управлением духовной власти и на положении церковного учреждения. Поэтому вмешательство светской власти было в некотором смысле нарушением прежнего порядка вещей. Как бы то ни было, только выбор книг для печатания зависел от светского правительства, говоря прямо, боярин Мусин-Пушкин в сих случаях поступал более по письменным приказаниям самого Петра, находившего нужным и полезным видеть в печати ту или другую книгу39. Для одобрения книги в свет, считалось необходимым благословение местоблюстителя патриаршего престола. Для характеристики порядков того времени полезно привести ответ митрополита Стефана Яворского, по поводу обращенного к нему допроса относительно появления в свет, будто бы просмотренных и разрешенных к печати Яворским книг: «позволять мне печатать, отзывался Стефан, и думать не возможно, понеже печатный двор не в моей власти, но во власти графа Мусина-Пушкина, до котораго мне дела никакого не было»40. Во всяком случае и по делу, о котором идет речь, экзарх патриаршего престола представляется сосредоточивавшим в своих руках высший надзор за книжным делом. На просмотр напр. Стефану Яворскому посылал свой труд Димитрий Ростовский и получил от него поощрение в печатных трудах.
Таким образом, если подвести итог всему тому, что можно сказать о приемах и способах цензурного действования в древней Руси в досинодальный период, – то необходимо будет заключить, что и в древней Руси практиковался целый ряд мер к охранению чистоты и неповрежденности веры и к искоренению всего того, что по мнению тогдашнего времени русских людей могло нанести вред целости истинного учения. Меры эти, хотя и не имели характера и значения правильно организованной и положительным законом регламентированной – предварительной и карательной цензуры, во всяком случае служили целям цензуры тем, что в них содержалось запрещение искажать текст подлинников, с которых списывались древнерусские книги, и полагались наказания за подобные повреждения. Кроме того, с целью недопущения в обращение и изъятого из оного вредных учений веры и нравственности книг, составлялись индексы, или каталоги ложных, отреченных, апокрифических сочинений. В нужных случаях, церковная власть выступала с соборными осуждениями тех произведений, которые заключали в себе превратные и ложные суждения по предметам церковного верования. Начавшееся у нас печатание книг потребовало особой организации для наблюдения за книжным делом, которая и была осуществлена с всею тщательностью. Печатание книг происходило по благословенно церковной власти и с соизволения светского правительства, и, следовательно, обставлено было всеми гарантиями авторитетности. Приставленные к книжному делу справщики, заботясь об исправлении выходивших в свет книг, служили целям правительства, державшего книжное дело в своих руках. Отсутствие частной производительности не выдвигало и потребности в начертании цензурных правил. Отсутствие этих правил легко объясняется тогдашним состоянием в России просвещения, которое не было достоянием народной массы, и уровнем богословствующего сознания, носителем и выразителем которого являлись пастыри Церкви, самою своею личностью ручавшиеся за внутреннее достоинство их произведений, и тем устранявшие излишние заботы о цензурной предусмотрительности. Заботы эти должны были возникнуть после того, когда книжная письменность, ютившаяся в монастырях, начала проникать в общественную среду, и когда вообще стала пробуждаться мысль и разливаться просвещение, вербуя на свою сторону новых и новых ревнителей. Явления эти, возникнув отчасти еще в московском государстве при пробудившемся, умственном движении, под влиянием киевских ученых, еще более оживились под отражением лучей европейского просвещения, двери которому в Россию открыла реформа Петра Великого. Желание дать начавшемуся движению правильное направление и стремление поставить пробудившуюся мысль в должные границы и привели к сознанию необходимости учредить над печатным словом контроль в виде предварительной духовной цензуры. Контроль этот и был возложен на вновь учрежденную Петром Великим Духовную Коллегию – Святейший Синод.
VI. Духовная цензура в начальные годы существования Св. Синода
В Духовном регламенте, в третьей его части при описании круга занятий Духовной Коллегии в п. 3 изображено: «аще кто о чем богословское письмо сочинит, и тое б не печатал, но первее презентовал в Коллегиум; а Коллегиуму разсмотреть должно, нет ли какого в том письме погрешения, учению православному противнаго»41.
В том же регламенте к кругу дел, подлежащих рассмотрению Духовной Коллегии, отнесено: 1) разыскивать вновь сложенные и слагаемые акафисты и иные службы и молебны, которые наипаче в наши времена в Малой России сложены, суть не малое число, суть ли оные сложения Писанию Священному согласны, и не имеют ли нечто в себе слову Божию противное, или хотя нечто непристойное и празднословное; 2) смотреть истории святых, не суть ли некие от них ложно вымышленные, сказующие чего не было, или и христианскому православному учению противные, или безцельные и смеху достойные, и таковые повести обличать и запрещению предать, с объявлением лжи в оных обретаемой, ибо суть таковые явственно лживые и здравому учению противные. «Неподобает вымыслов таковых терпеть, и вместо здравой духовной пищи отраву людям предоставлять, наипаче, когда простой народ не может между десным и шуим рассуждать, но что-либо видит в книге написанное, того крепко и упрямо держится»42. Приведенными постановлениями Духовного регламента прямо установлялась духовная цензура, долженствовавшая входить в круг непосредственных обязанностей и занятий Святейшего Синода.
Первыми действиями Св. Синода в этом отношении были распоряжения о принятии в свое заведывание существовавших в России типографий и о наблюдении за печатанием в них книг. На основании Духовного регламента и особливого именного указа, повелевавшего; «печатному двору и школам славяно- и греко-латинскаго языков, что в Москве, и друкарни, которая в С.-Петербурге, и служителям, при том обретающимся быть, кроме помянутых школ, в ведение Духовной Коллегии», Св. Синод распорядился: «московскую типографию и славяно-латинския школы и всякое в оных правление ведать в правительствующем Духовном Синоде», и для сего приказал: «о всяком оных школ и московской типографии правлении, и коликое число в доме пахриарше и в типографской московской библиотеке разнаго звания книг, и у того, кто имянно служители, такоже при школах какое число учителей, и кто имянно и из каких чинов ученики и в каком кто учении и трактаменте и откуда оныя ученики и учители получают, учиня реестр прислать в правительствующий Духовный Синод»43. По наведенной в Св. Синоде справке оказалось, что кроме С.-Петербурга и Москвы существовали типографии в Киеве при Киево-Печерском монастыре и в Чернигове при тамошнем Троицком монастыре, равно и в других местах, и что книги в киевской и черниговской типографиях печатаются «по воле начальствующих лиц, в чем есть многое неисправление». В виду сего и на основании тех же постановлений Св. Синод распорядился подчинить своему ведению вышепоименованные и прочие российского государства типографии с тем, чтобы на печатание книг испрашивалось разрешение Св. Синода, а «без повеления Духовнаго Синода никаких не печатать»44. Подчинение Св. Синодом всех типографий своему непосредственному заведыванию требовало того, чтобы это заведывание сопровождалось действительным наблюдением за всеми существовавшими типографиями. Вследствие сего Св. Синод 21 июня 1721 г. признал необходимым учредить при Св. Синоде особливую для заведывания типографиями и московскими духовными училищами контору, под управлением синодального советника Ипатьевского монастыря архимандрита Гавриила (Бужинского), с присвоением ему наименования «протектора школ и типографий». Настоящей конторе и заведующему оной протектору школ и типографа предоставлялось заведывать обретающимися в С.-Петербурге, в Москве, в Киеве, в Чернигове и впредь, где по указам устроены будут типографии «для лучшаго усмотрения и в приключающихся делах между оными правления, со всеми прежде бывшими над оными командующими служителями»45. В 1722 году 28 февраля, издавая постановления об учреждении особливых для известного круга дел контор, Св. Синод, по прежнему определению, оставил типографскую контору, с вверенным ей кругом дел в заведывании того же Гавриила, который испытывал непреодолимые затруднения как в устройстве назначенной быть при нем конторы, так и в действительном заведывании типографиями, и потому неоднократно докучал Св. Синоду своими доношениями о представлявшихся ему затруднениях. Главные затруднения для Гавриила происходили от того, что хозяйство принятых Гавриилом в заведывание московской и с.-петербургской типографий находилось в расстроенном состоянии, так что трудно было установить надлежащую отчетность в типографских доходах и расходах. При этом на самого Гавриила сыпались нарекания в том, будто в выходе книг есть «неисправа», и будто книги печатаются не так чисто, как прежде, и типографии после того, как приняты им в заведывание, пришли «в конечное раззорение». Посему Гавриил, указывая на то, что он против прежнего положил многое тщание, чтобы привести типографии в лучшее состояние, и что при нем ни в с.-петербургской, ни в московской типографиях не печаталось новых, кроме начатых при прежних директорах книг, просил Св. Синод, в виду других его занятий, освободить от заведывания типографиями и уволить от протекторства. Св. Синод на этот раз не внял просьбе Гавриила. В 1724 г., пользуясь назначением Замятина директором московской типографии и обстоятельством возвращения Св. Синода из Москвы в С.-Петербург, Гавриил 11-го октября вновь просил Св. Синод «дабы повелено было директорам типографий как в казне, так и в прочих делах быть в ведомстве Св. Синода, а что до печатания книжного и к тому приключающихся делах надлежит, надзирать он будет; понеже для помянутых дел собственная контора не определена, и таковой конторы, которая бы директорами повелевала, не имеется, и кроме канцелярии синодальной быть не надлежит». Св. Синод и на этот раз не дал решения. В 1725 г. Гавриил снова возобновил свою просьбу; при этом ссылаясь на то, что «все синодальныя конторы раскассованы и взяты от советников в ведение Св. Синода» просил, чтобы и его контора «уравнительно от ведения его отрешена была, жалуясь вместе, с сим на то, что директора и секретари типографские обращаются к нему с вопросами по разным делам», а он, не смея чинить резолюций, подает доношения в Синод, отчего происходит замедление в делах и напрасный труд, какой он сам несет, понеже особенной на то конторы не определено и определять не для чего». В настоящий раз Св. Синод внял представлению Гавриила и освободил его от обязанностей протектора.
В звании протектора Гавриил наблюдал над типографиями и типографскими конторами, а также печатанием в типографиях книг, которое происходило под ближайшим присмотром справщиков. Печатание всякого рода книг главным образом сосредоточивалось в синодальной московской типографии, состоявшей под ближайшим управлением директора. В с.-петербургской типографии, отличавшейся меньшим благоустройством, печатались книги, как бы по выбору направлявшиеся в нее для печатания. Киево-Печерской типографии, в виду усмотренных в ее изданиях неисправностей, запрещено было без указа Св. Синода печатать какие бы то ни было книги. Вследствие сего деятельность этой типографии представлялась слишком ограниченной и стесненной по причине продолжавшихся с киево-печерского архимандрита взысканий46. Черниговской типографии повелено было «никаких книг вновь, кроме церковных древних изданий, не печатать, а иныя, прежде печати, справлять с такими же церковными великороссийскими книгами, а других ни прежних, ни новых изданий, без объявления и позволения Св. Синода не печатать. Выходившие из черниговской типографии церковные книги надлежало присылать в Св. Синод «исправления ради и согласия с великороссийскими» и для освидетельствования в типографской конторе. Действовавшая и на этих основаниях черниговская типография самостоятельно просуществовала недолго. В 1724 году Св. Синод, вследствие словесного предложения протектора школ и типографии архимандрита Гавриила о том, что черниговская типография, не смотря на указ Св. Синода, не присылает для свидетельства печатаемых книг, распорядился взять из той типографии в Москву все материалы, инструменты и книги, а управителя типографии архимандрита Германа оштрафовать 1000 руб. Для приведения сего распоряжения в исполнение, Св. Синод отправил особого посыльщика, снабдив его инструкцией47.
Кроме наблюдения за типографиями и исправлением выходивших из оных книг, на Гавриила, как протектора школ и типографий, стоявшего ближе других к книжному и литературному делу, возлагались многие другие, соприкасавшиеся с его званием, поручения по части пересмотра, исправления и цензуры как духовных, так и светских книг. В этом отношении прежде всего надлежит отметить, что при напечатании по Высочайшему повелению голландской Библии двумя столбцами с помещением на одной из них русского перевода, стих против стиха, с объяснениями на полях разностей, печатание именно русского текста Св. Синодом было возложено на протектора типографии с тем, чтобы при объяснении разностей он руководился книгой «Полиглот», а для большой верности и устранения погрешностей взял себе в помощь человека, совершенно знающего как голландский, так и русский языки48. Ему же Св. Синод поручил поверять и исправлять в новых изданиях Нового Завета погрешности и несогласные по тексту греческого Нового Завета49. На протекторе же типографии лежали пересмотр и исправление перед новым изданием существовавших церковных молитвословий; ему же, как бы по связи с его должностными занятиями, Св. Синод поручал составление и новых церковных молитвословий по особенным случаям50. Гавриилу Св. Синод поручил исправление «Чина избрания и наречения во епископа» применительно к новому синодальному управлению51. Когда Петр Великий «самоустно» объявил синодальным вице-президентам Феодосию Новгородскому и Феофану Псковскому свое повеление о переводе на славянский язык и о напечатании римско-католического, лютеранского и калвинского катехизисов, а также и церковно-богослужебных книг тех же вероисповеданий, то Св. Синод исполнение Высочайшей воли поручил также протектору школ и типографий52. Новопереведенную типографским справщиком Кречетниковым книгу Пуффендорфа, относительно которой Петр I, не одобрив перевода, выразил желание, чтобы эта книга была переведена «внятно и хорошим штилем», Св. Синод «поручил протектору исправить и всесовершенно с латинским подлинником – как скоро возможно с поспешением», освободив при этом Гавриила от посещения синодальных собраний один день в неделю, независимо от того, что Гавриил подобной льготой уже пользовался по поводу данного ему поручения относительно собрания поучений53. Последнее поручение дано было Гавриилу для исполнения «самоустнаго» повеления Петра I Св. Синоду: собрать в хронологическом порядке в одну книгу и напечатать все проповеди, которые были сказаны архиереями и прочими учителями в продолжение двадцати одного года от Шведской войны, с воспоминанием взятых городов и одержанных викторий54. На протектора школ и типографии был возложен Св. Синодом и перевод с греко-латинского языка на слявянский «книжицы» Апполодора Афинского «о начале богов», каковую книжицу неотложно приказал перевести Петр I, собственноручно вручив синодальному вице-президенту Феодосию самую книжицу55. Гавриилу же «определеннаго ради исправления и славянским диалектом печатания», Синод указал передать и перевод книги Тита Ливия56. Вообще позволительно и правильно будет заметить, что Св. Синод в бывшем протекторе школ и типографий видел и хотел иметь опытного и деятельного споспешника, а потому и пользовался его трудами по части книжной и литературной. Сам Гавриил, докучая Св. Синоду об увольнении его от должности Протектора школ и типографий, так объяснял сложность своих занятий. Гавриил писал, что по званию советника, он неотлучно в уроченные дни обязан бывать в Св. Синоде, и кроме того состоит у «сочинения» российского уложения, в качестве представителя Синода, далее ему часто повелевается составлять «новыя сочинения», отправлять по очереди проповедь слова Божия57. Необходимо пояснить, что подобные поручения Св. Синод давал Гавриилу сколько по характеру возложенной на него должности, столько и по уверенности в высокой его по тогдашнему времени учености. Современники признавали Гавриила выше других, равного с ним достоинства и положения лиц, по его образованию, и отзывались, что все знают его за человека «школьнаго учения зело довольна»58. Назначая Гавриила в комиссии «для сочинения российскаго уложения с шведскими и эстляндскими правами», Св. Синод возложил на него следующее поручение: «при оном уложения сочинений, купно с определенными от Сената членами, быть архимандриту Гавриилу, которому прилежно смотреть, дабы во всех исправляемых и новосочиняемых правах, до духовнаго правительства касающихся, как священному, и духовному чину, так и всем всякаго звания Синоду подчиненным, надлежащее охранение и удовольствование и достойное коегождо ранга содержание было не пренебрежено, и подобающие респекты не были бы оставлены, и всякия продерзностных неучтивости, предосуждения и обиды крепко бы были возбранены, и никакого духовным перед светскими ни в чем уменьшения и неуравнения не было бы, а буде в чем какое случится сумнение, о том ему предлагать в Святейший Синод обстоятельные, с приобщением своего мнения, доклады и требовать синодальной резолюции». В этом деле Гавриилу предстояло немало труда, для разделения которого Гавриил нуждался в помощниках59.
VII. Круг действий синодальной цензуры
С увольнением Гавриила от должности протектора школ и типографий и по закрытию типографской конторы при Св. Синоде, дела по рассмотрению, исправлению и цензуре книг должны были получить новое направление. Не имея особо назначенного для себя органа, дела сего рода должны были отойти к общему порядку дел синодальных и сосредоточиться в самом Св. Синоде. Манифест императрицы Екатерины I от 18 июля 1725 г., разделяя Св. Синод на два апартамента, с поручением первому из них, долженствовавшему состоять в шести персонах архиереев, «управлять всякия духовныя дела всероссийской церкви и содержать в добром порядке и благочестии духовных, также типографии», относительно собственно книжного дела начертал особое постановление. Манифест вменил в обязанность Св. Синоду «иметь тщание о напечатании книг, которыя бы согласны были с церковными преданиями; однако же о тех книгах, которыя вновь сочинены и печатаны быть имеют, также ежели когда о чем какие наши указы выдавать надлежит, – то для апробации доносить нам в Верховный тайный совет, а без апробации нашей не печатать»60. Выделяя из общей массы синодальных дел печатание книг, манифест видимо признавал особую важность за этим делом и придавал ему особенное значение, относя это дело к тщательному рассмотрению Св. Синода, и требуя, как и для издания высочайших указов, участия государственной власти для «апробации» вновь сочиненных книг. Настоящее узаконение ставило Св. Синод в непосредственное и ближайшее отношение к обязанностям цензуры и как бы вводило двоякую цензуру для вновь сочиненных и печатавшихся книг. Для ближайшего уразумения того, как Св. Синод понимал участие Высочайшей власти в деле одобрения к печатанию вновь сочиненных книг полезно привести следующий факт. 2 ноября 1726 г. императрица Екатерина I лично передала директору с.-петербургской типографии Аврамову сочинение фендрика Антиоха Кантемира в рукописи под заглавием «Конкорданция на Псалтырь», с приказанием напечатать оное сочинение для продажи в народе. Аврамов исполнил приказание, напечатав сочинение в 1200 экземплярах, и из них по одному поднес императору Петру II и сестре его Наталье Алексеевне, также 10 экземпляров роздал членам Верховного тайного совета и Св. Синода; но автору не дал ни одного экземпляра, хотя Кантемир представил в типографии для своих 10 экземпляров полторы стопы бумаги на сумму 3 руб. Кантемир заявил об этом Св. Синоду. Последний, приняв во внимание, что по указу императрицы Екатерины I «новосочиненных книг без апробации Верховнаго тайнаго совета печатать не велено», распорядился бывшему директору типографии Аврамову, вместо надлежащего на январскую и майскую трети 1727 г. жалованья, дать теми книгами, которых он множество самовольно напечатал, включив в счет того же жалованья и те книги, которые он роздал в поднос, а за взятую у Кантемира на печатание оных книг бумагу отдать теми книгами, именно четыре книги, считая по истинной цене, всего по 80 коп. экземпляр. Книги оказались напечатанными неисправно, и Аврамов не мог ими воспользоваться61. В настоящем случае Синод стоял строго на букве закона и формального его применения. Участие государственной власти в подобных делах сказывалось в тех случаях, когда распоряжение о напечатании вновь сочиненной книги исходило от высшей власти. Так по указу императора Петра II из Верховного тайного совета была разрешена в печать сочиненная еще Стефаном Яворским книга, «Камень веры». Книга, эта по поручению Верховного тайного совета, была «свидетельствована» Феофилактом (Лопатинским) архиепископом Тверским и Кашинским, и в подтверждение точного свидетельства собственноручно была им же подписана62.
Сосредоточение в Св. Синоде цензуры налагало на Синод общую заботу о лучшем состоянии и постановке книжного и печатного дела в России. Вследствие сего и видим, что Св. Синод, для лучшего упорядочения сей части, 4-го октября 1727 г., признал необходимым обратиться по сему делу в Верховный тайный совет с особым представлением, на которое, согласно его содержанию, 16-го того же октября, последовал Высочайший указ, коим повелевалось: «в С.-Петербурге быть двум друкарням (типографиям) в двух местах, а именно для печатания указов в Сенате, для печатания же исторических книг, которыя на русский язык переведены и в Синоде апробованы будут, – при академии, прочим же типографиям, которыя здесь были при Синоде и в Александро-невском монастыре, те перевесть в Москву со всеми инструментами, и печатать там только одне церковныя книги, как издревле бывало в одном месте – в Москве под ведением синодским. При этом в указе пояснено, чтобы «никаких в печатании тех книг погрешностей и противности Закону Божию, равно и церкви быть не могло, того Синоду по должности своего звания смотреть прилежно»63. Упорядочивая таким образом книгопечатное дело, указ цензуру печатавшихся и в светских и в духовных типографиях книг предоставлял Св. Синоду, как хранителю веры и блюстителю нравственности. Начертанный порядок касался исключительно типографий, существовавших в С.-Петербурге и в Москве. Действовавшей отдельно от поименованных типографий – киево-печерской типографии предоставлено, как и прежде, печатать церковно-богослужебные книги «согласно с новоисправленными великороссийскими печатными книгами, без всякия отмены, лишняго ничего не примешивать, также и акафисты и молитвы, которые в великороссийских книгах печатаны, печатать неотменно»64. Что же касается печатания других «благопотребных книг для душевной по желанию многих от православнаго народа пользы», то на сей предмет Синодом было поставлено: «вышеозначенныя книги в киево-печерской типографии против великороссийских книг, которыя в той обители имеются, а которых великороссийских не имеется, печатать по прежнему, как впредь сего были печатаны». При этом Синод подтвердил «смотреть накрепко того, чтобы никакия святей церкви противности в книгах не были, и для онаго смотрения выбрать из ученых, богословской науки искусных, тояже Киево-Печерския лавры знатных монахов двух человек»65.
По установленному порядку издания книг печатание церковных, собственно богослужебных книг составляло прямую заботу Св. Синода и должно было сосредоточиваться исключительно в московской Св. Синода типографии; печатание нравоучительных книг, относящихся до Церкви и учения веры и нравственности, обязательно требовало цензуры Св. Синода, рассмотрению которого подлежали и вообще книги, в которых встречались суждения, касавшиеся веры и Церкви. Тот же порядок узаконила императрица Елисавета Петровна особым, изустно данным Правительствующему Сенату, указом по поводу изъятия из обращения и сожжения напечатанной на немецком языке книги о жизни бывших графа Остермана, графа Миниха и герцога курляндского Бирона в виду того, что в этой книге «между прочим некоторые вымышленно затейные, предосудительные к российской империи пашквильные пассажи находятся». Этим указом императрица повелела, чтобы «все печатанныя в России книги, принадлежащая до церкви и до церковнаго учения, печатать с апробации Св. Синода, а гражданския и прочия всякия, также до церкви не принадлежащия, с апробации Правительствующаго Сената». По сообщении настоящего указа Сенатом Синоду, последний поставил в известность «для ведома и исполнения все подчиненные ему места и лица о содержании означенного Высочайшего повеления66.
Сосредоченное исключительно в московской Святейшего Синода типографии печатание церковно-богослужебных книг со стороны правильности их в тексте лежало непосредственно на обязанности типографских справщиков. Наблюдение же за исправностью вообще типографских изданий относилось к ответственности стоявших во главе типографии лиц. Такими лицами, еще со времени заведывания типографиями протектора школ и типографий архимандрита Гавриила, а именно с 1724 года, были директоры типографий. В 1741 году Св. Синод признал необходимым учредить по типографии новую должность первоначально с званием протектора, вскоре же затем переименованного суперинтендентом. На эту должность 29-го апреля 17–11 года был назначен Новоспасского монастыря архимандрит Антоний. Суперинтенденту было повелено Синодом о печатании церковных книг иметь всевозможное старание и накрепко наблюдать, чтобы в них «коего-либо погрешения не было и всеприлежно стараться о преумножении типографского капитала и ни до каких непорядков отнюдь никого не допускать». Означенный суперинтендент, вместе с директором типографии, когда последний был на лицо, прилагал заботы и попечения к тому, чтобы не было для Церкви недостатка в церковных книгах и чтобы оные печатались исправно. Со своей стороны и Св. Синод не оставлял без наблюдения выходившие из московской типографии книги не только со стороны внутренних их достоинств, но и внешних качеств издания. В 1746 году Святейший Синод из присланных московской типографией подносных книг усмотрел, что печатание оных производится небрежно и без должного смотрения в том, что печатание 1) в святых лицах самое нетокмо не искусно является, но едва изображение оных распознать удобно; 2) в литерах так не исправно, почти каждое слово недопечатано, а особливо многия по званию своему ни малаго изображения не имеют, и потому искусным с помешательством, а мало искусным, паче же детям, и самое неудобство быть может; 3) киноварь и чернила отнюдь настоящей доброты не показуют; 4) в одной книге разновидная бумага является и 5) в переплете книг показуются многия неисправности. По поводу усмотренных недостатков Св. Синод сделал надлежащее указание к исправлению, подвергнув взысканию лиц, приставленных к делу. Суперинтендент недолго стоял во главе типографского дела. В ноябре 1746 г. должность эта была закрыта, с увольнением от типографии упомянутого Новоспасского архимандрита Антония вследствие того, что он был обременен другими поручениями: с 1744 года состоял членом московской Святейшего Синода конторы. Типография осталась под начальством директора67. Печатание в московской типографии церковно-богослужебных книг обыкновенно происходило по прежним исправленным и одобренным оригиналам. В случае усмотренных каких-либо недостатков в печатных и находившихся в обращении богослужебных книг, последние тщательно пересматривались и исправлялись. В этом отношении Св. Синод и сам непосредственно и при участии других, особо для известного труда назначавшихся лиц, прилагал самые тщательные внимание и заботу.
Сосредоточение в Св. Синоде цензуры всех печатавшихся, выходивших в свет, как оригинальных, так и переводных сочинений – духовных и светских, коль скоро в последних встречались мысли и суждения, касавшиеся Церкви и ее учения, естественно угрожало Синоду тяжелым бременем, при отсутствии всякого вспомогательного в этом отношении органа. Поэтому Св. Синод, почти вслед за изданием Высочайшего указа 7 марта 1743 г., а частью и в силу оного неоднократно приступал к обсуждению вопроса об устройстве цензурной части в России, в виду потребностей Церкви и духовной пользы народа. После многократных рассуждений, Синод 13 мая 1756 г. постановил войти к государыне императрице с особым по сему предмету всеподданнейшим докладом. Св. Синод писал: «Вседрожайшие Вашего Императорскаго Величества родители Государь Император Петр Великий и Государыня Императрица Екатерина Алексеевна своими именными, в разных годах состоявшимися указами, московскую типографию ведомством Синоду поручить и о печатании книг, которыя с церковными преданиями были согласны, тщание иметь Синоду Высочайше повелеть соизволи. Да и по Духовному регламенту богословския письма (если кто таковыя сочинить хощет), нет ли в оных каковаго противнаго православному учению погртешения рассматривать. А обще всем христианам о полезном и к лучшему церкви управлению принадлежащем деле Синоду доносить повелено. Подражая сему, и Ваше Императорское Величество именным своим за собственноручным подписанием, состоявшимся в 1743 г. 7 марта, указом, все печатныя в России книги, принадлежащия до церкви и до церковнаго учения, печатать с апробации Синода, а гражданския и прочия всякия, до церкви не принадлежащия, с апробации Сената повелеть благоизволили. Вследствие таковых Высочайших повелений, Синод в разных годах имел довольное разсуждение, что в синодальной типографии, во удовольствие святых церквей и народное, церковныя книги печатаются только с апробованных прежде оригиналов; а сверх тех многия есть книги Св. Отец, кои Священное Писание объясняют, и к душеспасительному пути побуждают, но точию оныя на российский диалект не переложены; а которыя и переведены, но еще не свидетельствованы, а церкви святей зело нужны, и оныя непереведеныя перевесть, и прежде переведенныя освидетельствовать и печати предать весьма потребно. И хотя перевод оным книгам от Синода и мог бы поручен быть искусным мужам; но в свидетельстве оных переводов может последовать самая трудность; ибо вышевоспомянутым Высочайшим Вашего Императорскаго Величества указом, все печатныя в России, принадлежащия до церкви и до церковнаго учения книги, печатать с апробациии повелено. А синодальные члены заняты как синодальным, многаго труда требующим, так и сверх того собственно епаршеским и монастырским правлением, коим затем к свидетельству таковых переводов и время конечно не достанет, а без свидетельства синодальнаго печати предавать не можно. А как не безъизвестно есть, что в прочих, европейских государствах, для свидетельства. ново-переведенных и сочиненных книг, имеются особливые достойные и в учении достаточные цензоры, за свидетельством коих и переводимыя книги печатаются. Итак, за необходимо и ныне Синод разсуждает учредить при Синоде переводческую контору, в которую бы для переводу книг, каковыя Синодом определены будут, определить особливых переводчиков и к свидетельству переводов, тако же и упомянутых в Духовном регламенте богословских писем, если таковыя от кого объявлены будут, искусных и вероятия достойных цензоров, за свидетельством которых оныя и печати предавать». Изложив сие, Синод просил Высочайшего соизволения на указ «дабы Синоду дозволено и свободно было упомянутую контору учредить, и для ведения о том народу публиковать, и сколько потребно будет переводчиков и цензоров определить, и за их свидетельством печатать. А оную контору с имеющими быть в ней переводчики и цензоры и служители содержать бы Синоду, по своему разсуждению, из типографских и других в синодальном ведении состоящих доходов, каковые в остатке находиться будут, не требуя из другой суммы, и кроме с венечных памятей и других до лазаретов подлежащих, отсылаемых из синодальнаго ведомства в светскую команду». Настоящий доклад был поднесен государыне императрице преосвященным Сильвестром архиепископом с.-петербургским 20 мая 1756 г., но Высочайшего указа по сему докладу не последовало. Озабочиваясь настоящим делом, Св. Синод, в декабре 1760 г., решил, без нового доклада государыне, приступить к действительному учреждению переводческой конторы, а о том, кого в оную контору из духовных персон определить и откуда переводчиков и цензоров набрать, и на какой сумме оных содержать, иметь впредь рассуждение в общем собрании. В январе 1761 г. тогдашний синодальный обер-прокурор, князь Козловский, предлагая Св. Синоду о расширении московской синодальной типографии, в виду разрешенного Синодом приобретения для типографии соседнего дома графа Шереметева, и повторяя при этом мысли всеподданнейшего доклада Св. Синода о необходимости учреждения переводческой конторы, выражал, чтобы «оная контора всегда была при Св. Синоде, дабы в случае какого-либо сумнительства могла она получить скорую от Св. Синода резолюцию, без дальних переписок, а приходя персонально в собрание Св. Синода, где тогда же чрез записку в журнал оная и последовать может, а по исполнении этого журнала имеют быть даваны копии. Чтож следует до содержания оной конторы, с имеющимися быть в ней переводчиками и цензоры со служители, то от того никакого убытку не последует, ибо оная сумма денег может получаема быть от продажи помянутых книг, от чего еще типографскому капиталу будет приращение». По выслушании настоящего предложения, Св. Синод приказал, составив надлежащую выписку со справками, приготовить к докладу. Требуемая выписка, как видно из дела, была составлена; но определения по докладу не последовало, хотя вопрос об учреждении переводческой конторы не переставал занимать мысль Св. Синода. В 1766 г. учитель славяно-греко-латинской академии Игнатий Никитин обратился в Св. Синод с прошением, в котором, объяснив о своих трудах, познаниях в науках и языкознании, ходатайствовал о назначении его переводчиком для перевода книг с поименованных им языков: латинского, греческого и польского. Синод приказал доложить это прошение в то время, когда будет рассуждение о переводческой конторе и об определении в нее цензоров. Подобного рассуждения в деле не встречается, но имеется следующее, от 9 марта 1769 г., определение Св. Синода: «по делу начавшемуся в 1745 г. об учреждении для перевода принадлежащих до церкви и до церковнаго учения книг, переводческой конторы разсуждено: синодальному депутату, преосвященному Гавриилу епископу тверскому, в коммиссии о сочинении проекта новаго уложения тогда, когда будет разсуждение об учреждении духовных училищ, предложить и об учреждении означенной переводческой конторы, яко для церкви весьма потребной и для того его преосвященству, как с прежних о том синодальных разсуждений, так и с сего журнала дать копию». Таковая копия, вместе с копией определения Св. Синода 13 мая 1756 г., по коему был подан Св. Синодом всеподданнейший доклад, была отослана Гавриилу 13 марта 1769 г. В журнале Синода, от 3 июня 1775 г., к повторенному вышеприведенному определенно добавлено: «настоящее дело производством остановить до воспоследования от коммиссии о составлении новаго уложения генеральнаго положения о духовных училищах, и в виду сего, исключив из числа нерешенных, сдать в архив с роспискою»68.
VIII. Примеры цензурного действования Св. Синода
Неосуществившаяся, столько лет занимавшая Св. Синод, попытка об учреждении особенной переводческой экспедиции, или конторы при московской типографии, чтобы в этом учреждении сосредоточивались и дела духовной цензуры, по-прежнему, оставляла Св. Синод в положении центрального и главного деятеля по цензуре книг. Действия Св. Синода в этом положении всего лучше видеть на действительных примерах, раскрытие которых вместе с тем покажет, в каком состоянии в то время находилась наша духовная письменность, какими произведениями наполнялась наша литература, против каких направлений Св. Синоду приходилось выступать и бороться со своим властным цензорским авторитетом, и какие меры, по его сознанию, оказывалось нужным принимать для охранения церковного учения, и прекращения вредного действия несогласных с сим учением и распространяемых в печатных книгах мнений и суждений. Примеры эти в свою очередь послужат и к наглядному изображению деятельности духовной цензуры в России в рассматриваемое время.
Из этих примеров прежде всего видим, что государственная власть, когда находила со своей стороны нужным и полезным видеть в печати какое-либо произведение, направляла оное к желательной цели чрез Св. Синод, который подвергал оное тщательному, цензурному рассмотрению. В 1742 году государыня императрица препроводила к преосвященному Амвросию великоновгородскому и великолуцкому службу явлению Образа Руденской Пресвятой Богородицы. Амвросий предложил эту службу Св. Синоду, который препроводил оную Заиконоспасского монастыря архимандриту и ректору академии Кириллу «для надлежащаго освидетельствования, и буде по свидетельству, в чем подлежит, исправления». Служба оказалась непригодною для напечатания. Архимандрит Кирилл вместе со всем академическим учащим персоналом дал такой отзыв: «хотя в помянутой службе церкви святей погрешностей не явилось, однакож затем не поправлена и не переправлена, что в ней о явлении образа ничего приличнаго не упомянуто, и сложена токмо по образу партикулярнаго, а не соборнаго моления; сверх же сего таковая служба крайне не точию не связного, но и весьма не порядочнаго сложения, понеже в ней из многих уже напечатанных служб Божией Матери взяты и речи перемешаны и без всяких сенсов сплетены»69. Дело осталось без дальнейшего движения.
Достойно в цензурном отношении внимания и следующее обстоятельство. 15-го января 1749 г. государыня императрица Елисавета Петровна, в личном присутствии Св. Синода в придворной церкви, повелеть соизволила, чтобы книгу, именуемую «иго благо Господне и бремя Его легко», сочиненную покойным преосвященным Феофилактом архиепископом тверским, прочитать и разсмотреть, нет ли какой в ней церкви святой противности, синодальному члену преосвященному Платону, архиепископу московскому, и если никакой противности не явится, то и напечатать». Согласно сему повелению упомянутая книга 14-го февраля 1749 г. была препровождена по назначению к преосвященному Платону, которому почти одновременно была препровождена и оказавшаяся у синодского обер-секретаря Якова Леванидова книга «возражение на книгу именуемую иго неудобь носимое» сочиненная Феофилактом архиепископом Тверским, и писанная его рукой. Архиепископ Платон 12-го ноября 1757 г. представил Св. Синоду отзыв, в котором удостоверял, что книга «иго благо Господне и бремя Его легко» с оригиналом, писанным рукою преосвященнаго Феофилакта согласна, в самой книге никаковой церкви святей противности (кроме единой пользы церковной и защищения) он не усмотрел». По настоящему донесению преосвященного Платона Св. Синод не сделал никакого определения; резолюцию свою Синод дал 23 марта 1769 г., но об окончании самого дела о помянутой книге, потому что «в печатании оной ныне никакой надобности не состоит». Одновременно с делом о книге Феофилакта у Св. Синода возник вопрос и о книге, именуемой «иго не удобь носимое», сочиненной Феофаном Прокоповичем. Не имея под руками оригинала этой книги, но предполагая, что оная может оказаться между книгами в библиотеках новгородской и тверской епархий, Св. Синод 14 февраля 1749 г. о розыскании этой книги дал указы тогдашним преосвященным – новгородскому Стефану и тверскому Митрофану. Последний вскоре же, 8 марта того же года, уведомил Св. Синод, что таковой книги, по справке, в библиотеке его не имеется. От преосвященного новгородского никакого уведомления не последовало. По-видимому, вопрос исчерпывался, и дело считалось конченным. Между тем 20 апреля 1772 г. преосвященный Самуил, епископ Крутицкий, обратился в Св. Синод с донесением, в котором объяснив, что «между прочими сочинениями богословскими преосвященнаго Феофана Прокоповича, архиепископа новгородскаго, имеется разсуждение о слове Петра апостола «иго законное сказующаго быти тяжесть неудобоносимую». Как таковое сочинение для церкви святой есть весьма полезное и необходимо нужное, то он, споспешествуя сколько возможно усердием своим общему благу, желает оное в московской Св. Правительствующаго Синода типографии напечатать на свой кошт и под его смотрением». Настоящее донесение выдвинуло забытый вопрос и оживило дело. По наведенной в синодальной канцелярии справке, книги не оказалось; но Синоду была подана выписка, что по определению Св. Синода, 14 февраля 1749 г., был послан тогдашнему преосвященному новгородскому указ об отыскании означенной книги в новгородской библиотеке и о представлении оной в Св. Синод, но до сего времени ни книги, ни рапорта на посланный от Синода указ не получено. По поводу таковой выписки Св. Синод приказал вновь предписать новгородской духовной консистории об отыскании означенной книги в новгородской библиотеке. На этот указ новгородская консистория 13 июля 1772 года ответила, что книга «иго неудобь носимое» по силе присланного в консисторию, 20 февраля 1749 г., из конторы преосвященного Стефана из Москвы указа, была отыскана в оставшихся в С.-Петербурге, после смерти преосвященного Амвросия архиепископа новгородского, книгах по описи, значится в бумажном красном переплете в десть; того же года 20 марта книга была отослана из консистории преосвященному Стефану в Москву для представления Св. Синоду, но подана ли была Синоду, консистории неизвестно: в настоящее же время означенной книги ни в архиерейском деле ни в семинарской библиотеке не имеется. В виду таких сведений, Св. Синод по вышеизложенному представлению Самуила епископа Крутицкого постановил: «по оному преосвященнаго крутицкаго донесению доложить тогда, когда означенное сочинение, оригинальное отъискано и разсмотрению Св. Синода предложено будет»70.
Заслуживает внимания и следующий факт. В 1766 году 13 декабря тогдашний синодальный обер-прокудюр Иван Мелесино предложил Св. Синоду письмо д.с.с. Сергея Косьмина с объявлением Высочайшего повеления, чтобы переведенные с.с. Стефаном Писаревым книги «проповеди» Иерусалимского Патриарха Хрисанфа и «Камень соблазна» (произведение Илии Минятия) были, чрез кого надлежит, освидетельствованы, и если они могут быть напечатаны, то и напечатать ему оные дозволить. Представляя для свидетельства в Св. Синод книгу проповедей, Писарев заявлял, что оная книга вся прочтена преосвященным Гавриилом тверским, который в письме к переводчику свидетельствовал, что она полезна для напечатания; посему Писарев просил Св. Синод разрешить ему эту книгу напечатать в московской синодальной типографии в том количестве экземпляров, в каком он признает нужным за указную обыкновенную плату, и продавать. При своем прошении Синоду, Писарев приложил и письмо к нему преосвященного Гавриила, который советовал Писареву сделать некоторые исправления. Св. Синод, не взирая на заявления Писарева, поручил тому же преосвященному Гавриилу рассмотреть книгу с тем, что если оная книга ничего противного Церкви в себе не содержит, то указанные его преосвященством и другие, какие окажутся неточности, исправить и для переписки возвратить Писареву, по переписке же засвидетельствовав представить Св. Синоду для рассмотрения. Во исполнение сего Гавриил представил Синоду книгу в исправленном и переписанном виде, но без всякого пояснения, содержится ли, или не содержится в книге что-либо противное Церкви, не исключено ли из нее каких текстов и вообще по исправлении имеет ли она сходство с оригиналом. Посему Синод потребовал от Гавриила объяснения по указанным вопросам, возвратив ему и самую книгу. В 1769 году 13 февраля, Писарев представил Св. Синоду и перевод книги «Камень соблазна» для освидетельствования, каковое Св. Синод поручил произвести своему члену архимандриту Платону (Левшину). Последней по рассмотрении книги, словесно доложил Св. Синоду, что «первая часть с малыми некоторыми исправлениями, которыя от него переводчику имеют быть указаны, может быть напечатана. Что же касается второй части – то печатание ея полезнее отменить, потому что оная состоит в словопрениях, обыкновенно разныя толкования за собою влекущих, а при том в некоторых суждениях и сумнительна, как напр. о разных состояниях по смерти. Кроме того она и не совершенно обстоятельна, ибо только разъясняет некоторыя погрешности римской церкви, а о прочих умалчивает; если напечатать книгу с пропусками то связь разсуждения потеряется, и мысль автора покажется прерывистою и недостаточною». Св. Синод согласился с мнением Платона, и книгу возвратил Писареву. Равным образом и печатание проповедей, по оказавшимся в них сумнительствам, также отклонено, но уже в 1775 году по смерти Писарева71.
В 1758 г. секретарь государственной коллеги иностранных дел Стефан Писарев, представив в Св. Синод экземпляр переведенного им с греческого языка книги «Проповеди епископа Илии Минятия», просил разрешения напечатать эту книгу «для всенародной пользы на собственном его иждивении», дабы таким образом предохранить эту книгу от искажений, которым она подвергается при переписке «по ненасытному от многих желанию». Синод для освидетельствования справедливости перевода и не явится каковой до Церкви святеой грекороссийского исповедания противности постановить отослать эту книгу к синодальному члену преосвященному Димитрию, архиепископу Новгородскому с тем, чтобы его преосвященство освидетельствование той книги поручил кому-либо из учителей, по его усмотрению, а по освидетельствовании представил на апробацию Св. Синоду. Вскоре за сим Синод изменил свое постановление, и означенную книгу для прочтения и освидетельствования препроводил к обретающимся в шляхетском кадетском сухопутном корпусе иеромонаху Тихону и священнику Николаю Дементьеву. Последние 1 июля 1758 г. представили отзыв, что в книге, кроме указанных в приложенном при отзыве списке погрешностей не оказалось. Св. Синод, рассмотрев представленные исправления и со своей стороны точно указав, какие должны быть внесены в книгу при печатании оной исправления, разрешил напечатать целый завод великороссийскими литерами в учрежденных в Российской империи типографиях, в которой признает он для себя удобнее на его кошт с тем, чтобы по отпечатании экземпляр означенной книги немедленно был представлен Св. Синоду. Причем Синод постановил обязать переводчика подпиской, что книга будет напечатана с указанными исправлениями, и сделать на разрешенной к печати книге подпись: «сия проповедей греческаго епископа Илии Минятия переведенная на российский язык коллегии иностранных дел секретарем Стефаном Писаревым книга в Св. Синоде разсматривана и по подписанному сего июля 31 дня от онаго Св. Синода определении ему Писареву к изданию ея в печать апробована и дозволена». Разрешая Писареву печатать сей перевод проповедей Илии Минятия, Св. Синод воспретил печатать три похвальных слова на Рождество Христово, Введение во храм и Благовещение Пресвятыя Богородицы в виду того, что в них встречаются «некоторыя с мнением св. православной грекоророссийской церкви несогласныя изображения». Посему Писарев, представив Св. Синоду новый перевод других похвальных слов на те же праздники и на Успение Пресвятыя Богородицы, просил разрешения напечатать. Синод и на этот раз отклонил просьбу Писарева, заметив «понеже и оные вторично представленные им три панегирика и на Успение Пресвятая Богородицы по усмотрению Св. Синода подобныя же почти яко и первыя имеют в себе изображения со мнением православныя грекороссийския церкви несогласныя»72. В 1762 г. тот же Стефан Писарев в звании уже обер-секретаря Св. Синода представил на рассмотрение переведенную им с греческого же языка Священную Историю Ветхого и Нового Завета, которую Св. Синод, по рассмотрении синодским переводчиком Полетикою, и разрешил напечатать в здешних с.-петербургских типографиях, положив на разрешаемой к печати книге подпись в той же, как выше изложено, форме73.
Изложенные примеры отчасти раскрывают, что и дававшиеся Высочайшие повеления о рассмотрении для напечатания того или другого самостоятельного сочинения, или переведенной книги не сопровождались последствиями, устранявшими затруднения для разрешения к напечатанию рассматривавшихся Св. Синодом и по его поручению оригинальных и переводных сочинений.
В тех случаях, когда Св. Синод по собственному почину хотел сделать распоряжение о напечатании того или другого сочинения или книги, он прежде всего делал распоряжение о рассмотрении и исправлении в цензурном отношении предполагаемого к печати издания. Поручение это обыкновенно давалось с тем, чтобы при рассмотрении и исправлении сочинений – учительного характера было обращено внимание на то, чтобы в этих сочинениях не заключалось мыслей, прямо неправильных и несогласных с учением Церкви и ее установлениями, или могущими подавать повод к недоумениям и сомнениям относительно вопросов веры. Из многих укажем более характерные примеры. В 1743 году Св. Синод, по бывшему рассуждению, признал, что следует напечатать книгу «Розыск» покойного Димитрия митрополита Ростовского, который служит «к наставлению раскольщиков для обращения к святой церкви», точно наперед оную надлежит освидетельствовать». Поручение это Св. Синод возложил на синодального члена преосвященного Иосифа (Волчанского), архиепископа Московского, купно с преосвященным Платоном, (Малиновским), епископом Крутицким и с чудовским архимандритом Иларионом с тем, чтобы они, «книгу ту разсмотрели и освидетельствовали, и если в ней какой Священному Писанию и преданиям погрешности и сумнительства не обрящется: то подписав оную книгу своими руками, объявить в Св. Синода конторе, в которую, приняв для издания в печать, отослать из оной в московскую типографию при указе». Означенная книга, в действительности, была рассмотрена одним преосвященным Платоном, епископом Крутицким, который, освидетельствовав оную книгу, не нашел «никаких святой Церкви противностей, токмо на обороте 52 листа в строке 2-й сверху написано: «не в соединенном ли божестве своем» и на обороте 56-го листа сверху в 10-ой строке написано: «по существу Бога слова родшую». Первое место преосвященный Платон полагал исправить: «не в единстве ли Божества своего» и второе изложить: «истиннаго Бога слова родшая». Св. Синод одобрил, принял исправление и при этом заметил, что «хотя напред сего Св. Синодом и определено оную книгу освидетельствовать не одному преосвященному Платону, но синодальному члену Иосифу, архиепископу московскому, купно с его преосвященством, да с чудовским архимандритом Иларионом, к чему прочие, кроме его преосвященства, времени не имели за исправлением других дел; однакож за довольно приемлется и одного его преосвященства свидетельство, яко в догматах и в чинах церковных достаточно сведущаго, чего ради большему свидетельству предавать оставляется». Предположив настоящую книгу напечатать с означенными исправлениями, Св. Синод признал однако необходимым наперед испросить на сие Высочайшее соизволение всеподданнейшим докладом. В этом докладе 8 октября 1744 г. Св. Синод между прочим писал, что оная «книга церкви святой для защищения, а на противных ея безумствующих раскольников в обличение и на подкрепление претыкающихся зело полезна». Высочайшей резолюцией «быть по сему» государыня утвердила доклад Синода, который за сим сделал распоряжение о немедленном напечатании книги в московской синодальной типографии, которая оную и напечатала в 1745 г.74.
В 1744 году Св. Синод признал необходимым напечатанный в киево-печерской типографии 1624 году «Номоканон» достоверно и всетщательно освидетельствовать с правилами св. Апостол и Богоносных отец и в чем будет надлежательно исправить». Труд этот Св. Синод поручил тогдашнему Заиконоспасского училищного монастыря архимандриту и ректору Порфирию Крайскому с тем, что «когда оный номоканон будет освидетельствован и совершенно во всем исправлен, тогда при доношении объявить Св. Синоду немедленно». Архимандрит Порфирий просил Св. Синод освободить его от исполнения сего поручения по той причине, что он уже нес одно поручение, состоя по назначению Св. Синода членом следственной в Москве комиссии о раскольниках. Св. Синод освободил Порфирия, и освидетельствование поручил произвести Александро-Невской семинарии ректору иеромонаху Гавриилу (Кременецкому) и префекту иеромонаху Амвросию (Зертис-Каменскому). Означенные лица замедлили данным им 30 сентября 1745 г. поручением; по этому Синод в ноябре 1745 г. потребовал от них представления по поручению Св. Синода «буде же всего неисполнено» донести что, и когда именно сделано, и как скоро может быть исполнено возложенное на них поручение. На это требование Св. Синода означенные лица ответили, что они «со всяким прилежанием» трудятся над исполнением даннаго поручения», «и по большей части, в чем возможно исполнили оное, а когда и остатка совершенное учинится исполнение», о том в свое время придет донесение Синоду, «как же скоро то может статься, утверждать нельзя: первое ради всегдашних школьных их упражнений и недосугов, второе, ради случающихся разных посторонних благословных препятствий». На этом и остановилось дело. Уже в 1769 году, как значится в синодальном журнале от 12-го апреля, бывший ректор Александро-Невской семинарии, в то время уже синодальный член, преосвященный Гавриил, архиепископ С.-Петербургский, предложил об отданном в 1745 году ему с бывшим тогда в семинарии префектом, ныне синодальным же членом, преосвященным Амвросием, архиепископом московским, для исправления печатанном в киево-печерской типографии в 1624 году Номоканоне, пояснил, что и в чем оный Номоканон не исправен, о том сделана выписка в особой книжице. Но сему предложение Св. Синод рассудил означенный Номоканон и о неисправностях оного книжицу принять и предложить к рассуждению в то время, когда переведенные Пандекты будут рассматриваться75.
Перевод Пандектов имеет свою историю. В 1734 г. Св. Синод имел рассуждение о книге греко-латинской, именуемой «Беверегии пандекта ориенталис эклезие», в которой собраны установленные св. отец семи Вселенских и девяти Поместных соборов правила и прочие от учителей церковных подобные показания, которым «восточная греческаго и российскаго исповедания церковь последствует». В виду того, что этой книги в Св. Синоде не имеется, а «быть для случайных по происходящим делам нужным справок весьма надлежит», Синод распорядился «каким бы то ни было возможным образом отыскать, или нарочно выписать эту книгу для перевода оной с латинского на русский язык тогдашним синодальным переводчиком Василием Козловским, в какой возможно скорости без продолжения времени». Означенная книга была найдена и взята в библиотеке преосвященного Феофилакта, бывшего архиепископа Тверского, и в 1735 г. 26 марта в собрании Св. Синода преосвященным Феофаном, архиепископом Новгородским, была вручена Козловскому «с таким приказанием, чтоб он Вальсамона и Занару с латинскаго языка перевел, а Аристина с Кормчею книгою освидетельствовал и поверил, и что явится несходство, то бы по частям Св. Синоду предлагал, а во первых бы каноны апостольские». В 1743 г. 20 июня упомянутый переводчик Козловский доложил Св. Синоду, что «вышеуказанной книги «Пандекты» первый том переводом уже окончен, а второго тома той же книги ему не дано». В 1744 г. 13 августа, вследствие нового словесного представления переводчика Козловского, Св. Синод сделал распоряжение о передаче ему обоих томов книги Пандекты, имевшихся в синодальной библиотеке, и о возврате преосвященному тверскому Митрофану взятой из библиотеки архиепископа Феофилакта таковой же книги. Козловский, не успев выполнить данного ему Св. Синодом поручения, умер 26 апреля 1745 г. Приостановившееся по сему случаю дело о переводе Пандектов было возобновлено в 1748 г., когда на место Козловского 12 февраля был назначен уволенный из Академии Наук переводчик Григорий Полетика, который и докончил перевод Пандектов. Совершенный перевод, по переписке его набело и по переплете в четырех томах «для свидетельства» никому однако не был передан. В 1766 г. 27 марта Св. Синод, по поводу предложенной ему справки об исправлении «Кормчия книги», приняв в соображение, что еще «от 1734 г. многия Св. Синода разсуждения происходили, по оным и определения учинены, и книги «Пандекты» с еллиногреческаго на российский язык синодальными переводчиками переведены... но за разными случаи того ныне в действо не произведено», хотя «в оных, яко правильных книгах, крайняя состоит нужда» распорядился оныя имеющаяся в Св. Синоде переведенныя с еллино-греческаго языка Пандекты с подлинными греческими оригиналами освидетельствовать и исправить с.-петербургской епархии Троицкой пустыни архимандриту Варлааму и находящемуся ныне в С.-Петербурге, числящемуся при московской типографии для перевода книг, иеромонаху Софронию Младеновичу «и при них обретающемуся в Св. Синоде при переводческих делах губернскому секретарю Петру Якимову». Означенные лица вскоре приступили к выполнению возложенного на них поручения, и к концу 1766 г. ими были переведены правила Св. Апостол 85, Вселенских соборов – Первого 20, Второго 7, Третьего восемь, Четвертого – одно послание и 30 правил, Трульского – одна речь и 32 правила. Но в это время один из переводчиков архимандрит Варлаам из Сергиевой пустыни был переведен настоятелем в Волоколамский монастырь, переславской епархии, куда и уехал, взяв с собою и переводную работу набело переписанную, для продолжения начатого труда. Св. Синод, отправляясь в 1767 г. в Москву, распорядился отправить туда же остававшегося в Петербурге другого переводчика, иеромонаха Софрония Младеновича, приказав взять в Москву и все относящиеся к сему делу книги. По прибытии в Москву, Св. Синод, согласно определению 5 марта 1767 г., вызвал и архимандрита Варлаама для участия в исправлении и переводе Пандектов. Приступив снова к труду, переводчики по частям представляли Св. Синоду свои переводы, испытывая по временам затруднение от недостатка переписки. По возвращении в 1768 г. Св. Синода в С.-Петербург, переводчики оставлены были в Москве с передачей им всех относившихся к переводу книг. Еще в 1767 г. 2 декабря архимандрит Варлаам, утруждая Синод о выдаче ему следовавшего содержания, между прочим доносил и о том, что он, обще с иеромонахом Софронием Младеновичем, находясь при исправлении перевода Пандектов, перевели как апостольские, так и правила всех Вселенских и Поместных соборов, остается же перевести только правила св. отец. По поводу сего донесения, Св. Синод распорядился, чтобы «они переведенныя из книг Пандектов св. отец правила, кои ими до ныне исправлены, прислали в Св. Синод немедленно, а которыя, хотя и переведены, но обще ими не исправлены, те по тому же обще прочтя и исправя прислать же, а буде и за тем что еще из тех правил непереведенныя остались, – те для переводу разделить им по частям, и архимандриту Варлааму, переводить в Волоколамском монастыре, а иеромонаху Младеновичу в Москве, и что кем переведено будет, оное, приезжая архимандриту в Москву чрез каждые два месяца, обще с иеромонахом прочитывая и исправляя тоже в Св. Синод, ни мало у себя не удерживая, при доношениях присылать, точно наблюдать притом, чтоб тот перевод производим был одним, а не разными штилями». 24 сентября 1768 г. переводчики донесли Св. Синоду, что они, продолжая исправлять перевод Пандектов, исправили перевод правил св. отцов – Дионисия Александрийского, Петра Александрийского, Григория Неокесарийского, Афанасия Великого и правила Василия Великого, которые и представили Синоду. Между тем Св. Синод со своей стороны дал переводчикам поручения, чтобы они «наиприлежнейше имеющияся в синодальной и типографской библиотеке переведенныя российским диалектом правила Св. Апостол и Св. Отцов, разсмотря с нынешним своим переводом справили, и буде что за потребное и лучшее усмотрят из тех ко внесению к новому их переводу, о том бы и выписали прежний и свои переводы и против того из оных книг подлежащия правила представили к разсмотрению Св. Синода». В 1769 г. 14 мая переводчики, представляя на благоусмотрение Св. Синода перевод и остальных правил св. отцов, присовокупили в своем донесении, что они начали по поручению Св. Синода рассматривать старые переводы правил с нынешним своим переводом, и если что окажется потребным ко внесению в их новый перевод, о том представят на благоусмотрение Св. Синода. Переводчики не замедлили таким донесением. 31 мая того же 1769 г. они доносили, что по рассмотрению старых и по снесению их с нынешним их переводом они «почти не нашли ничего гораздо нужнаго, что бы служило к изъяснению или дополнению их перевода; в некоторых словах они усмотрели несходство речи, а также пропуски в своем переводе и в греческом оригинале, с котораго переводили, откуда взяты эти пропуски в старинные переводы того они не знают». Совершенный переводчиками перевод Св. Синод, по определению 1 марта 1770 г., поручил рассмотреть синодальному члену, Его Императорского Величества богословия учителю, Свято-Троицкой Сергиевой Лавры архимандриту Платону (Левшину), предоставив ему пользоваться в сем труде содействием синодального переводчика Якимова с тем, чтобы перевод был пересмотрен, в чем окажется нужным, был исправлен и представлен Св. Синоду. О ходе своих занятий по пересмотру перевода Пандектов, Платон, уже в сане архиепископа Тверского, 28 мая 1774 г., доносил Св. Синоду, что он перевод рассматривал и в некоторых местах делал поправки, но за «многими епаршескими и другими делами все то совершенно окончить не мог». Указывая на то, что он уезжает в епархию, где его ожидает множество дел, которые не дадут ему возможности заняться пересмотром перевода, Платон покорно просил Св. Синод, освободив его от данного поручения, передать кому-либо другому по благоусмотрению Св. Синода. Синод выслушав донесение архиепископа Платона, постановил доложить об этом деле, по прибытии преосвященного из епархии, а до того времени оные Пандекты хранить в синодальном архиве76.
Попутно с вопросом о пересмотре Пандектов возникал вопрос и об исправлении Кормчей. В 1755 г. Св. Синод рассуждал, что в Кормчей книге, напечатанной еще в 7161 г. (1653 г.), прежде бывшего еще книг исправления в Москве, содержатся св. Апостол, св. Вселенских и Поместных соборов, а также Василия Великого и других Богоносных Отец правила неточные, но только сокращенные, с краткими толкованиями, о которых доподлинно неизвестно чьи оные сокращения и толкования; равным образом и относительно законов и некоторых других бывших после Вселенских частных (партикулярных) соборов правил и других статей усматривается, что они с греческими экземплярами в текстах во многих местах имеют несходства и страдают в переводе темнотою; вследствие сего в производстве дел при рассуждениях бывает не без сумнительства и не без остановки, наипаче же оттого, что в оной не самые подлинные вышереченные правила, но сокращенные из них только содержатся. Посему Св. Синод полагал, что надлежит оную Кормчую при Св. Синоде так, как и Библия была исправлена, исправить таким образом, чтобы, во-первых, самые настоящие правила, против греческих таковых книг, перевести на российский диалект, потом и в российской Кормчей сокращения оных правил и в толковании правил греческого текста, точно и ясно исправив, под оные настоящие правила подвести: равным образом и гражданские законы и все прочее против греческого же текста также исправить и в чем тоже окажется несходство против греческих, то выписать особо и с мнением предложить Св. Синоду. Для предполагаемого труда Синод постановил выслать в С.-Петербург бывшего тогда в московской славяно-греко-латинской академии проповедника иеромонаха Иоасафа Ярошевского, и при нем для перевода с греческого на российский язык быть синодальному переводчику Григорию Полетике. Вызванный для этого дела переводчик Ярошевский отказался от этого послушания за болезнью и потому, что «он отчасти хотя и обучался греческаго диалекта, но за недолговременным неупотреблением онаго почти совсем запамятовал». Вопрос о Кормчей по-видимому заглох вследствие того, что внимание Св. Синода было обращено на пересмотр и исправление перевода Пандектов. Тем не менее Св. Синод при случае вспоминал об этом вопросе и желал его разъяснения. В 1768 г. 18 июня, излагая свое постановление относительно представленных переводчиками пандектов трудов, Св. Синод поручил московской Св. Синода конторе справиться: нет ли в синодальной, или типографской библиотеке тех оригиналов, с коих Кормчая книга переведена и напечатана, и буде оные, или хотя подлежащие к ней, также, если переведенные на российский диалект правила сыщутся, оным учиня обстоятельное описание и рассмотрение прислать в Св. Синод. В ответ на такое требование Св. Синода московская оного контора, прислала вытребованный ею от синодального ризничего и от типографской конторы список имеющихся в библиотеках синодальной и типографской книг, в которых содержались старые переводы правил. Св. Синод поручил переводчикам Пандектов пересмотреть и сличить эти переводы со своим. В результате этого сличения, как сказано выше, переводчики не нашли ничего «гораздо нужнаго», что служило бы к пояснению или дополнению их перевода77.
В 1765 г. Св. Синод, обратив внимание на то, что в московской типографии печатаются «прологи» с прежних экземпляров, в которых внесены «многия старинныя наречия, простому народу непонятныя», но зная, что в той типографщ имеются вновь исправленные прологи, поручил типографской конторе представить исправленные прологи, приостановив печатание с прежних экземпляров. Отысканный в типографской библиотеке и представленный Св. Синоду пролог оказался в четырех книгах, был исправлен и переписан с греческого из книг монаха Евфимия в 7167, т.е. 1659 г. Присланный типографской конторой пролог Св. Синод препроводил преосвященному тверскому Гавриилу, поручив его преосвященству «для пользы Святой Церкви разсмотря оныя книги прилежно как написанныя в них речения, так и другия ежели найдутся неисправности, по надлежащему исправить, и если какия явятся сумнительства оныя исключить, и как те исправления книги обще с оригиналом, так и о сумнительствах описание представить на разсмотрение Св. Правительствующему Синоду». При этом Синод приказал типографской конторе выслать Гавриилу печатный пролог за целый год. Рассмотрев во исполнение данного поручения полученные прологи, преосвященный Гавриил донес Св. Синоду, что «поправки, учиненныя монахом Евфимием больше грамматическия, притом есть малыя некоторыя прибавления, при чем в описании житий святых, дела оных служащия наиболее к наставлению народа, опущенны, жития мучеников писаны более единообразно, при том многия слова неизвестных авторов внесены, особливо находятся повествований не мало, которыя следует совсем исключить, да и поучений, которыя бы оставить можно, весьма малое число, а польза Церкви наиболее оных требует». Посему Гавриил предлагал Св. Синоду такое свое мнение: «не соблаговолит ли Св. Синод, оставя прологи, жита святых сократить из Четии Минеи, написав их дела, служащая наипаче к наставлению народа, и выбрав из святых отец лучшия нравоучения, и расположа их порядком, каким пишутся богословии, положить под всяким числом, начиная с 1 сентября». По выслушании настоящего мнения, Св. Синод поручил преосвященному Гавриилу «написав таковыя сочинения, каково мнение его преосвященства объявлено, на три дня представить для усмотрения Св. Синода». Исполнив данное Синодом поручение, Гавриил представил требовавшиеся от него сочинения. При этом в отношении дальнейших работ заявил, что «при сочинении житий святых необходимо нужно в многих повествованиях, а особливо сумнительных справляться с теми авторами, откуда оныя взяты, а поучения святых отец переводить, а также и переведенныя сличать с оригиналами; посему он просил Синод, что если будет поручено ему продолжать начатое дело, определить откуда ему брать вышеупомянутыя книги, назначить переводчика для перевода и сличения с оригиналами поучений, а также копииста для письма, а на случай нужды и других сотрудников». После неоднократных по предложению Гавриила рассуждений, Св. Синод 15 июня 1775 г. постановил: «как для чтения по церквам поучения (на) все воскресные и праздничные дни сочинены и в печать уже изданы78, того ради исправление прологов оставить, и оное дело из числа нерешенных исключа отдать в архив»79. Преосвященным Гавриилом были составлены жития святых и к ним поучения на первое, второе и третье число месяца марта. На первое число были изложены житие и страдание св. преподобной мученицы Евдокии. К нему прибавлено краткое упоминание о других святых, молитвенное воспоминание коих совершается в тот же день. К этому дню было приурочено поучение иже во святых отца нашего Иоанна Златоустаго «о познании Творца от твари». На второе число марта описаны страдания св. священномученика Феодота, епископа Киринейского, а за тем следует преставление иже во св. отца нашего Арсения, епископа тверского. Поучение предложено иже во святых отца нашего Иоанна Златоустаго «о воспитании детей». На третье число марта предложено страдание св. мучеников Евтропия, Клеоника и Василиска, при этом только упомянуты имена других святых того дня. Поучение св. Златоуста на тему: «како помышляти всегда о Боге и нужно и полезно».
Перевод и рассмотрение отеческих творений св. Василия Великого, св. Иоанна Златоустаго в течение многих лет озабочивали Св. Синод и занимали его внимание. Рассмотрение цензурной деятельности Св. Синода в этом отношении значительно усложнило бы нашу работу даже по тем материалам, которые имеются в делах Св. Синода. Поэтому оставляя этот труд, для характеристики участия частной инициативы в переводе святоотеческих творений, коснемся перевода творений св. Киприана епископа Карфагенского. В 1771 г. синодальный член Платон, архиепископ Тверской, представил Св. Синоду на рассмотрение перевод книги «Св. священномученика Цецилия Киприана, епископа Карфагенскаго», каковой перевод был совершен священником Тверской епархии, Кашинского уезда, села Кимры Иоанном Иоанновым. Св. Синод поручил рассмотреть эту книгу находившемуся в то время в С.-Петербурге Новгородской епархии, Вяжицкаго монастыря архимандриту Антонию с тем, что ежели будут усмотрены какие-либо сумнительства в переводе, об оных доложить преосвященному Платону, который, по рассмотрении таковых сумнительсгв, имеет представить Св. Синоду. По исполнении сего поручения, архимандрит Антоний в письме к архиепископу Платону заявил, что, по рассмотрении книги, он никаких в ней «противностей» Православной Церкви не нашел, а какие места в этой книге показались ему «сумнительными» тем он составил реестр, который и приложил к письму. Предложив Св. Синоду исключить прочие возбуждающие сомнения места, Платон по поводу мнения о крещении еретиков писал Св. Синоду: «всему ученому совету известно, как мнение св. Киприана, что еретиков и раскольников перекрещивать надлежит, так и то, что святыми соборами таковое мнение не утверждено, и с общею православныя церкви в сем деле практикою несходственно, о чем следственно хотя кратко в предисловии изъяснить». Св. Синод, выслушав представление Платона, постановил, чтобы об этом деле было доложено тогда, когда Синодом востребовано будет. После Св. Синод снова возвращался к этому делу, и рассудил: доложить о нем «по напечатании нужнейших в типографии книг, а до того времени оное дело в числе нерешенных не почитать»80.
IX. Участие Св. Синода в цензуре светских книг
81
При отсутствии вспомогательных органов цензуры, Св. Синоду, главной обязанностью которого было рассмотрение всякого рода сочинений со стороны их безвредного отношения к вере, Церкви и нравственности, приходилось по необходимости заступать место общей цензуры не только относительно направления, а и содержания рассматриваемой книги. Прежде всего, в этом отношении обращают на себя внимание издания Академии наук. В 1727 году Св. Синод, озабочиваясь своевременным выходом на 1728 г. календаря, который, как книга гражданской печати, согласно Высочайшему указу, от 4 октября 1727 г., должен быть напечатан в светской типографии, просил Правит. Сенат ведением, чтобы «оный к будущему году календарь сочинить в академии, и как сочинен будет, тогда для освидетельствования прислать в Синод заблаговременно, дабы оные календари по апробации напечатаны быть могли в проходящем сего года декабре месяце»82. Академия не только замедлила составлением календаря, но и печатание оного, для ускорения, было переведено в синодальную московскую типографию, которая жаловалась Синоду, что календарь для печатания не был прислан и в ноябре, и слагала с себя всякую ответственность за медленность83.
В 1743 г. Св. Синод, усмотрев в изданном Академией наук астрономическом на этот год календаре, что относительно луны и прочих планет помещено астрономическое примечание «к соблазну народному склонное, каковаго в печать издавать не надлежало», предположил сделать распоряжение, чтобы академия таковые примечания впредь печатала с «апробацией» Св. Синода, дабы «никакого соблазна в народе не было». Настоящее предположение однако не осуществилось в виду того обстоятельства, какъобъяснил Св. Синод в 1745 г., что календарь тот «по много прошедшему времени из народнаго употребления вышел, чем самым и признаваемый от напечатанных в нем вышеозначенных примечаний соблазн пресекся»84.
В 1735 российская Академия наук85 возымела намерение «по примеру других народов, которые об исправлении истории отечеств своих тщание имеют обретающихся российских древних летописцев в печать выдать, не переменяя в оных ни наречия, ни материи, кроме некоторых мест, которые с историею светскою никакого союза не имеют, но токмо до духовности касаются, и о которых Св. Синод впредь разсмотреть может». Приложив самую форму, по которой академия желала бы издать летописи, она обратилась в Правит. Сенат с просьбой «дабы соблаговолено было вышереченных, российских древних хронографов ныне и впредь при Академии наук в российской типографии печатать, также и продавать по настоящей цене». Донесение академии по сему предмету Сенат, при ведении, сообщил Св. Синоду с просьбой, что «в Св. Правительствующем Синоде учинено будет, о том Правит. Сенату соблаговолено было (бы) сообщить». При рассмотрении по сенатскому ведению возбужденного вопроса, Св. Синод прежде всего распорядился ведением Сенату «потребовать известия сколько оных летописцев имеет быть числом и в какой силе состоит именно, и дабы те летописцы, учинененные для апробации и подлинного рассмотрения, поданы были Св. Синоду, а без подлинного о том свидетельствования и рассмотрения Св. Синоду мнения и рассуждения о том предложить невозможно». Настоящее постановление Св. Синода состоялось 27 февраля 1735 г.; под 25 же апреля того же года в журнале Св. Синода отмечено, что Синод изволили рассуждать об обретающихся при Академии наук историях из древних летописцев, которых академия имеет тщание напечатать, и по рассуждении заключили, что «таковых историй за некими благословными резонами печатать не должно», постановив доложить о том в полном собрании. В мемории под 19 мая того же года написано: «разсуждаемо было в академии затевают истории печатать, в чем бумагу и прочий кошт терять будут напрасно, понеже в оных писаны лжи явственныя»86...
В мемории под 23 июля находится следующая резолюция Св. Синода по сообщенному Правит. Сенатом предложение Академии наук: «оныя (истории) по синодальному разсуждению не есть весьма нужными, да во скольких же оныя томах и сколько их числом, и какия о чем именно имеют быть в печать изданы, обстоятельно не показано, а из предложеннаго для апробации видится, что их будет не мало. К тому же иное и вносить в них не должно. И – ежели напечатать, чтоб были многия покупки, того охотники безнадежны. Понеже и штиль един всякаго воспящать будет, а хотя бы некоторые к покупке охоту и возъимели, то первому тому покупку учиня, до последующих весьма не приступят, того ради не безопасно, дабы не принеслось бы оттого казенному капиталу какого ущерба». Вышесказанное убеждает, что Св. Синод, после долгих и неоднократных рассуждений, пришел к такому, конечно нежелательному для Академии наук, заключению. Для сообщения Академии своих соображений Св. Синод положил призвать ее секретаря Василия Третьяковского87.
Издания Академии наук вообще вызывали Св. Синод на особые заботы о мероприятиях цензурного характера. В 1756 г. Св. Синод рассуждал, что по существующим узаконениям «для всецелаго церкви святой благосостояния, и в предостережение от соблазна вере святой поколебания, всякия, до Божества и до церкви принадлежащия и в народ печатанием производимыя, книги единственно с апробации Синода печатаны и в народе употребляемы были». Вследствие сего, имея в виду, что в ежемесячных из с.-петербургской академии выходящих примечаниях не токмо много «честным нравам и житию христианскому, но и вере святой противнаго имеется, особенно некоторые и переводы и сочинения находятся «многие иногда и безчисленные миры быти утверждающее», что и Священному Писанию и вере христианской крайне противно есть, и многим неутвержденным душам причину к натурализму и безбожию подают. Св. Синод признал необходимым поднести Государыне Императрице всеподданнейший доклад о том, чтобы именным указом было запрещено и везде в империи публиковано, дабы никто отнюдь ничего писать и печатать как о множестве миров, так и обо всем другом вере святой противном и с честными нравами несогласным под жесточайшим за преступление наказанием не отваживался. Вместе с сим в том же требовании Св. Синод коснулся вопроса и о том, чтобы находящуюся во многих руках книгу о множестве миров Фонтенелля, переведенную при жизни государыни императрицы Анны Иоанновны князем Кантемиром, также и примечания в прошедших и нынешних годах изданные, в которых о той же материи припоминается, или другое, что вере противное содержится, отобрать везде и прислать в Синод подобно тому, как было поступлено в 1743 году с книгою Арндта, и в 1749 году с книгой Феотрона. При этом Синод, обратив внимание на то, что между выходящими от Академии наук ежемесячными примечаниями помещено размышление о Величестве Божии без указания имени переводчика, и автора сочинения, постановил отнестись в канцелярию Академии наук указом, чтобы было сообщено Св. Синоду, кто автор этого размышления и кем оно переводится, с представлением в Синод самого оригинала, с которого оно же переводится.
В изъясненном смысле был составлен и подан всеподаннейший доклад, а в канцелярию Академии наук послан указ. В дополнение ко всеподданнейшему докладу от Св. Синода было сообщено духовнику государыни императрицы протоиерею Феодору Дубянскому реестр содержащихся в ежемесячных академических сочинениях противных слову Божию произведений и переводов88. От канцелярии Академии наук на указ Св. Синода было сообщено, что по объяснению конференции секретаря и профессора Миллера, на обязанности которого лежало сочинение тех примечаний, размышление о Величестве Божии, печатанные в ноябре месяце Ежемесячных сочинений, переведены Шляхетского кадетского корпуса подпрапорщиком Семеном Порошиным из книги его собственной «Увеселения разума» называемой, которая и ныне находится у него. Возбужденная Св. Синодом с канцелярией Шляхетского кадетского корпуса переписка о том, чтобы у вышеупомянутого подпрапорщика Порошина означенная оригинальная книга «Увеселения разума» была отобрана и прислана в Св. Синод для надлежащего рассмотрения, не привела к желательному результату89.
В 1766 год надворный советник Иван Владыкин представил в Св. Синод, при доношении, два листа из печатаемого им при Академии наук сочинения, объяснив при этом, что в представленных листах назначенного к рассмотрению сочинения Владыкина профессор Попов усмотрел некоторые «сумнительства», в которых «содержатся духовныя материи», подлежащие рассмотрению Св. Синода. Рассмотрев представленные Владыкиным листы его сочинения, Св. Синод нашел, что сочинение Владыкина содержит богословские материи, а по 5 п. 3 ч. Духовного регламента, также указов императрицы Екатерины I, от 13 июля 1726 г. равно указу императора Петра II, от 4-го октября 1727 г. и указа императрицы Елизаветы Петровны, от 7-го марта 1743 года, церковные книги и богословские письма повелено печатать не иначе, как с апробацией Св. Синода и с рассмотрением, нет ли в оных погрешения учению нравственному противного; посему Синод распорядился потребовать от Владыкина, чтобы он сочинения свои, о напечатании которых просит, представил все для рассмотрения Св. Синоду, а Академии наук в канцелярию послать указ, чтобы «в имеющейся при той академии типографии как означенных, так и никаких других, до церкви принадлежащих книг, и богословских сочинений в силу Духовнаго регламента, и вышеуказанных именных указов, без апробации Св. Синода печатаемо не было». Представляя, по требованию Св. Синода свое сочинение, Владыкин между прочим заявил, что он писал оное, не имея при себе ни Библии, ни других к тому потребных (книг), и при этом просил разрешения напечатать свое сочинение. Св. Синод, приняв во внимание, что в сочинении Владыкина «писано не иное как что уже во многих прежде напечатанных книгах еще яснее и основательнее изображено, и что в том же сочинении не мало ненужнаго и неприличнаго к оной богословской материи в оном сочинении вмешано, так что оное сочинение за нужное и достойное печатания Синод не признает». Посему, заключив уведомить о сем Владыкина, Синод постановила «а дабы в имеющейся при Академии наук типографии никаких до церкви принадлежащих книг и богословских сочинений в силу вышеозначенных указов без апробации Св. Синода печатаемо не было, о том по означенному прошлаго 1766 г. октября 27 дня определению в учрежденную при Академии наук коммиссии послать указ», который был послан 26 января 1767 г.90
Не можем не коснуться доходившего до Св. Синода эпизода с одою А. Сумарокова. 13-го октября 1755 г. профессор императорской Академии наук Василий Третьяковский подал в Св. Синод доношение, в котором «по ревности и вере своей (к) истинному слову Божию в Священном Писании вопрошающему», заявляя о содержащейся в оде Сумарокова лжи на псаломника, вдохновеннаго Духом Святым, писал в известие Св. Синода следующее: «читая сентябрскую книжку Ежемесячных сочинений сего 1755 г., нашел он в них «оды духовныя, сочиненныя полковником Александром Сумароковым, между которыми и оду, надписанную из псалма 106; из нея (он) увидел, что она при конце говорит о безконечности вселенныя и о множестве миров. И – как сие удоверено, что вселенная не может быть безконечна ни по совершенствам для того, что не всесовершенна крайно, ни по продолжению для того, что не безначальна, ни по естеству для того, что сложна, и потому на части решится, и ниже по наполнению для того, что не безмерна крайно, и потому имеет пределы, но токмо человеком неведомые, а множество миров есть токмо мечтание философское, чего ради он принужден был для справки прочесть самый оный псалом 106-й, в котором однако не нашел ни следов тому, чтобы псалом сей где говорил о безконечности вселенныя и о множестве миров. Следовательно помянутая авторова ода, почерпнутая, как надпись утверждает, в псалме 106-м, лжет явно на псаломника, одохновеннаго Духом Святым. И – понеже ежемесячныя книги обретаются [у] многих читателей (на) руках, из которых иные могут и в соблазн придти, мня что псаломник, вдохновенный Духом Святым, говорить сим о множестве миров и о безконечности вселенныя». В подтверждение своего известия Третьяковский представил в точной копии и самую оду Сумарокова, в которой подчеркнул те места, в которых, по его мнению, содержатся мысли о бесконечности вселенной и о множестве миров. Вот эти строфы.
Там множество светил горящих
Подсолнечным своим светящих,
И тма великих твердых тел.
Ты царствуешь Владыко вечно,
И все пространство безконечно,
Господства Твоего предел
**
Когда сердитый вихрь приходит,
И воздух в безпорядок вводит,
Пески смущает, прах метет:
Так мысль моя теперь смятенна;
Открывшаяся мне вселенна
Являет, что конца ей нет.
**
Я свет на свет поставляю,
И миллионы воображаю
Их, в смутной мысли и своей.
Толикож их взношу над оны;
И паки паки миллионы:
Песчинки то вселенной всей».
Не довольствуясь вышеприведенным заявлением, Третьяковский, 16 октября, подал на имя синодального члена Свято-Троицкой Сергиевой лавры архимандрита Афанасия письмо, с приложенным к оному изъяснением относительно того, что разумение автора, взявшего мысли, по надписи его, из псалма 106, предлагает и утверждает тем о действительной бесконечности вселенной и о действительном множестве миров, но что такого разума в подлинном псалме всеконечно не обретается. Третьяковский просил Афанасия оное изъяснение доложить членам Св. Синода, они ясно увидят, что духовная оная ода с восьмой строфы по первую по десятую включительно, говорит от себя, а не от псаломника. Св. Синод заметно не благоволительно взглянул на донесение Третьяковского, которое даже оказалось затерянным в канцелярии его и приходилось разыскивать. Заключительную свою резолюцию по этому делу Св. Синод дал лишь 3 июля 1775 г. «По донесению покойнаго императорской Академии наук профессора Василия Третьяковскаго о усмотренной им (в) – ежемесячных 755 г. сочинениях в сентябрской книжице духовной оде о безконечности вселенныя и о множестве миров, которое сочинение многим может быть в соблазн, как означенныя месячныя сочинения чрез толь долгое время все уже распроданы и возвратить их не можно, то и дело о сем исключа из числа нерешенных, отдать в архив с роспискою»91.
Вопрос о цензуре предназначавшихся для печати сочинений вводил Св. Синод в особую переписку и с Правительствующим Сенатом, от которого зависело окончательное разрешение сочинений гражданской печати. И в этом отношении Св. Синод действовал в качестве органа с решительным голосом, без которого Сенат не давал своих разрешений на печатание. Продолжительная переписка у Св. Синода с Правительствующим Сенатом происходила по поводу переводов прежде секретаря Академии наук, затем директора сенатской типографии Сергея Волчкова. В 1745 г. 15 февраля Волчков, представив в Св. Синод переведенные им с немецкого и французского на русский язык три нравоучительные книги, а именно: «Мир душевный», «Истинный христианин и честный человек» и книгу под заглавием «Спокойствие», просил книги эти, на основании Высочайшего указа, от 7 марта 1743 г., коим повелено «до церкви касающихся книг без апробации Св. Правительствующего Синода, а гражданских без апробации Правительствующего Сената не печатать, подвергнуть рассмотрению. В прошении своем Синоду Волчков упомянул, что «при переводе означенных книг он исключил то, что Священному Писанию и христианскому разуму православной веры противно». Получив представленные Волчковым книги, Св. Синод поручил их рассмотреть «Мир душевный» синодальному члену преосвященному Платону, архиепископу Крутицкому, «Истинный христианин и честный человек» – Петропавловского собора протоиерею Михаилу Слонимскому и книгу «Спокойствие» лейб-комиссии священнику Иоанну Касторскому с тем, чтобы они освидетельствовали «не текст перевода, но нет ли каковых терминов, или речей Священному Писанию и здравому разуму, якоже св. православная церковь содержит, противнаго, или сумнительнаго; и если что окажется, об оном особо, с показанием страниц выписав, объявить Св. Синоду при доношениях». Протоиерей Слонимский по рассмотрении препровожденной к нему книги «Истинный христианин и честный человек» 29 марта 1745 г. донес Св. Синоду, что «означенную книгу он со всяким возможным прилежанием прочел и противнаго в ней, кроме изрядных морализаций, т.е. нравоучений в пользу читающим и слушающим быть могущих, сумнительства не сыскал и Священному Писанию и здравому разуму ничего в ней противнаго не усмотрел». Равным образом и священник Касторский о порученном его рассмотрению сочинении представил Св. Синоду, что он по прочтении «во всей помянутой книге, кроме изрядной морализации, или полезнаго нравоучения, ничего Священному Писанию и здравому разуму противнаго, как православная восточная церковь содержит, или сумнительнаго не нашел», Получив то и другое донесение, Св. Синод распорядился книги отдать переводчику обратно для объявления их в светской команде. Преосвященный Платон со своей стороны донес Св. Синоду, что он книгу «Мир душевный» «читал и усмотрел в ней много прикровенных терминов, кои удобно мало-разсудных в сомнение привесть могут в некоторых догматах веры православныя и потому оная книга к изданию в народ безполезна». Получив возвращенные Синодом переводы книг «Истинный христианин и честный человек и «Спокойствие» Волчков представил их Правительствующему Сенату с просьбой: «в виду двойной пользы с одной стороны для доставления душеполезнаго провождения времени за чтением этих книг, к исправлению народнаго нрава и сердец, с другой – для получения от продажи книг интереса, помянутыя книги напечатать на казенный счет в академической типографии и выпустить в продажу, дабы такия изрядныя книги втуне не оставить». По поводу такой просьбы Сенат ведением потребовал от Синода письменного отзыва о том: «свидетельствованы ли означенныя книги и нет ли в них какой церковным правилам противности и для продажи в народе оные печатать ныне можно ли». Хотя в деле и нет прямого указания, однако надо полагать, что в виду представленного преосвященным Платоном отзыва о третьем труде Волчкова Синод не дал удовлетворительного ответа. По крайней мере, в 1760 г. 17 апреля, встречаемся с новым Правительствующего Сената Св. Синоду ведением, при котором Сенат препровождая, согласно просьбе Волчкова переведенную им первую часть Босветовой (Боссюэтовой) «универсальной истории» для освидетельствования, присовокупил, что Волчков просит освидетельствовать и еще три его переведенные книги: 1) «Истинный христианин», 2) «Легкий путь к добродетели» и 3) «Спокойствие». Означенные книги на сей раз Св. Синод поручил рассмотреть кадетского и шляхетского корпуса иеромонаху Тихону (Соколову) вместе с иеродиаконом того же корпуса и о том, что окажется, представить Св. Синоду. Иеромонах Тихон, по случаю назначения его архимандритом Спасо-Ярославского монастыря, просил уволить его от исполнения возложенного на него поручения. Синод, освободив Тихона, свидетельствования всех трех книг в том, не имеется ли в них чего церкви святей противного, поручил синодскому переводчику Григорию Полетике, который, со своей стороны прочитав книги, дал отзыв, что он не нашел в них ничего православной нашей вере и церковному учению противного. О таком отзыве Св. Синод уведомил Правительствующий Сенат св. препровождением представленных к рассмотрению книг.
Одновременно с рассмотрением означенных переводов Волчкова, разрешался вопрос о цензуре и напечатании его большого переводного труда Всеобщей истории Боссюэта. В 1760 г. Волчков обратился в Правит. Сенат с доношением, в коем заявлял, что, «приращению Правительствующаго Сената типографии, а к пользе народа в чтении добрых книг, выбрал он для перевода на русский язык с французскаго четыре тома Босветовой Универсальной Истории, из которых первую часть окончив переводом при том доношении поднес. Но понеже-де большая часть сей изрядной книги богословская, и следственно к слушанию Св. Правит. Синода принадлежит, просил означенную часть на свидетельство в Св. Синод отослать. Согласно просьбе переводчика, Сенат, 17 июля 1760 г., и препроводил представленный им перевод Св. Синоду, который поручил оный перевод разсмотреть кадетскаго корпуса иеромонаху Тихону купно с иеродиаконом и о том, что окажется, представить Св. Синоду без замедления. В исполнение сего поручения означенные цензоры 11 октября 1760 г. представили Св. Синоду, что они прочитали присланную на разсмотрение книгу и свидетельствуют, что «в ней никаких более не имеется противностей, кроме тех, которыя Св. Синоду при доношении представляем». Представленные Синоду сими цензорами замечания, кроме указания на то, что в книгн лета от сотворения мира до Рождества Христова счисляются не по греческим хронографиям, касались исключительно мест и выражений, кои относились к догматическому и нравственному учению, содержимому Православною Церковью на основании Св. Писания и Предания. Св. Синод приказал передать перевод на прочтение своему переводчику Полетике, который в январе 1761 г. донес Св. Синоду, что он все те места в книге, которые по его мнению оказались сомнительными и с разумом Св. Писания, или с учением Православной нашей Церкви несходные, перевел вновь и представляет Св. Синоду на рассмотрение вместе со старым переводом. При этом Полетика объявил Св. Синоду: «что же касается до Босветова разсуждения, которым он чрез натуральныя доказательства силится дать лучшее понятие о Св. Троице, то по моему мнению все оное (указываются страницы) исключить должно, для того больше, что он чрез вечную между тремя Божественными Лицами любовь и соединение вводит происхождение Св. Духа от Отца и Сына... Сие же к напечатанию книги ничего мешать не будет, ибо последующая его разсуждения с предыдущими согласить можно, и читатели никакого пропуска приметить не могут». Кроме указанного, Полетика «на разсуждение» Св. Синода представил много других мест, требующих исправления в переводе, и настоятельно предлагал Синоду обязать Волчкова подпискою вънижеследующем: 1) чтобы тексты Св. Писания точно были печатаны против новоисправленной Библии и 2) хотя в оной книге и римская хронология останется, – однако чтобы он в предисловии изъяснил, что лета в оной исчисляются по римским, а не по греческим хронографиям». По выслушании донесения Полетики и рассмотрении выписанных им мест, требующих исправления, Св. Синод с точностью, против каждого выписанного места, указал как оно должно быть исправлено, а именно Синод положил многое исключить по преимуществу то, что содержало богословские рассуждения о Церкви, о Христе Спасителе, многое напечатать по переводу Полетики, некоторые места Синод исправил сам, а в иных принял в соображение указания прежних цензоров, кадетских иеромонахов. Все подлежавшие исправления Св. Синод, с точностью, означил в своем определении; исправления эти вместе с переведенной книгой лично были вручены переводчику Волчкову под собственноручную его расписку, о чем было сообщено и Правит. Сенату ведением от Св. Синода, 29 января 1761.
За сим 6 апреля 1761 г. Правит. Сенат, при ведении, препроводил Св. Синоду представленную Сенату, переведенную Волчковым вторую часть Босветовой «Универсальной Истории» для свидетельства «не явится ли в оной чего вере, правительству и самодержавия противнаго». Полученную часть Синод поручил прочесть своему переводчику Полетике, который в переводе не нашел ничего, что вызвало бы его замечания. Синод препроводил перевод Правит. Сенату 8 августа 1761 г.
В 1761 г. Правительствующий Сенат, при ведении, сообщил Св. Синоду, для свидетельства, новый труд Волчкова, перевод книги Гуго Гроция. Означенный перевод Волчков предпринял вследствие поручения Правит. Сената, данного Волчкову в 1757 г. в указе, коим «велено ему, Волчкову, перевесть книгу Гугона Гроция о мирном и военном праве и за перевод определено по триста руб. на год». Переведя первые тома Гроция, и представляя перевод Сенату, Волчков просил Сенат, для перевода второго тома того же сочинения, дать ему срока еще пять лет, с получением содержания по триста руб. Сенат согласился продолжить выполнение данного Волчкову поручения, но лишь на один год. Выражая в своем ведении Св. Синоду заботу о скорейшем распространении в народе для народной пользы переводных книг, Сенат требовал, чтобы «Св. Синод для вышеобъявленной полезности и об имеющихся в его. ведомстве на иностранных языках, непереведенных и в народ не изданных книгах духовных, сообщил Правит. Сенату краткий реестр с показанием их точного содержания для того, что Правит. Сенат не преминет взять такого попечения, дабы оные позволенными всякому переводами пристойным за прилежный труд награждением скорее для общей пользы народу выданы были». С подобным требованием Сенат обращался и к Академии наук.
Присланный из Сената перевод Волчкова Синод передал своему переводчику Григорию Полетике для рассмотрения: не имеется ли в этом переводе чего-либо православной вере противного. Полетика замедлил рассмотрением сей книги, и, вследствие сего, на повторенное от Сената в 1764 г. требование о скорейшем рассмотрении сей книги, отозвался, что оная книга им, Полетикою, не освидетельствована с одной стороны потому, что занять был «освидетельствованием других того же Волчкова книг», – с другой – по причине неоднократной, долговременной отлучки, и что означенная книга для освидетельствования своего требует «довольного времени». О таковом отзыве Полетики было сообщено Сенату. Вследствие сего Правит. Сенат, препровождая при ведении Св. Синоду, от 2 июля 1764 г. второй том книги «Гугона Гроция» в переводе Волчкова, просил Синод, чтобы в виду того, – что отосланный еще в 1761 г. первый том означенной книги «за отлучками надворнаго советника Полетики, свидетельствованием не малое продолжается время, да и ныне требует довольно времени, тогда как Сенат оную книгу для общества признают за полезную, если в ней не найдется чего закону противнаго», – как оный, так и первый том, согласно желанию Волчкова, были «отосланы к кадетскому иеромонахуy Иоанникию или другому, кому Св. Синод заблагоразсудит, дабы оныя книги наискорее освидетельствованы были и в печать выданы».
После того, как Св. Синодом были препровождены Правит. Сенату бывшие у Синода на рассмотрении переводы Волчкова, последний 23 августа 1762 г., когда Синод был в Москве, обратился в с.-петербургскую Св. Синода контору с донесением, в котором объяснял, что в то время, когда он, согласно сделанному Св. Синодом исправлению в его книгах, намеревался оныя печатать, в феврале того же года «явилась в Петербурге в продаже при Московском университете под ложным именем напечатанная первая часть Босветовой Истории со всем тем, Св. Синодом исключенным из его перевода Святой Церкви нашей противным римской церкви учением, а скоро после того и другую неведомо кем переведенную часть той же Босветовой Истории здесь же и в Москве продавать начали». По сему, дабы «под его именем каких-либо св. церкви или правительству противных плевел в российском народе не вышло», Волчков просил, чтобы «по сношении с Правительствующим Сенатом обе оныя книги конфисковать и Московскому университету запретить тех им, Волчковым, переведенных книг печатать и таким бы неправедным путем его, Волчкова, и Сенатскую типографию напрасно не обижали». О таковом донесении Волчкова Контора представила Св. Синоду донесением, сообщив для сведения и Правит. Сенату92.
Из вышесказанного с ясностью видно, каким порядком в то время рассматривались книги гражданской печати, подлежащие цензуре Правит. Сената и «освидетельствованной Св. Синода в том, что в этих книгах относилось до верования и учения св. церкви, равно и то, что вопреки существовавшему и выше изображенному порядку разсмотрения книг, последния проникали в печать без цензурнаго разрешения».
Следует коснуться сношений Св. Синода и с Императорским Московским университетом по вопросу о цензуре книг. В 1756 г. 19 августа, Императорский Московский университет обратился в Св. Синод с донесением, при котором представил на рассмотрение переведенную на российский язык книгу «о человеке», прося дозволения оную напечатать, при этом университет характерно объяснил, что «книга, называемая опыт о человеке, переведенная на русский язык, в которой сочинитель, описывая благополучие человека в разсуждении всего общества и самого себя, доказывает его слабость и тленность пред Создателем, весьма кажется может быть полезна учащемуся юношеству. Но всякое издание, в котором разсуждения о Божестве находятся, справедливо в Св. Синод отсылаются для лучшаго разсмотрения и предосторожности» от случающихся нечаянно противностей нашему закону, преданно Св. Отец, дабы тем разсмотрением удержать легковерных от соблазнительнаго издания». Св. Синод с особым вниманием отнесся к представлению Московского университета и принял на себя труд самому рассмотреть представленную книгу, которую читал и рассматривал в двух последовательных одно за другим заседаниях 23 и 27 августа 1756 г. При чтении и рассмотрении означенной книги, Св. Синод нашел «не безсумнительства» некоторые стихи в оной книге и, отметив их, постановил: «понеже по прочтении оной книги Св. Синодом усмотрены многия заключающияся в ней основания такия, которыя и Св. Писанию противны и с православною христианскою нашею верою весьма несходственны, следственно нашему учащемуся юношеству не точию полезны, но и соблазнительны быть могут, ибо издатель оныя книги ни из Св. Писания, ни из содержимых в православной церкви узаконений, ничего не заимствуя, единственно все свои мнения на естественных и натуральных понятиях полагает, присовокупляя к тому и Коперникову систему, также и мнения о множестве миров, Священному Писанию совсем несогласныя, чего ради к напечатанию оныя книги Св. Синоду позволения дать несходственно». По сему Св. Синод распорядился об означенном своем рассуждении словесно через секретаря экспедиции объявить куратору университета Ивану Шувалову с возвращением ему обратно представленной книги. На этом дело не остановилось. Из предложения Св. Синоду, от 27 февраля 1757 г., Амвросия, епископа Переяславского и Дмитриевского видим, что в бытность его с синодальным членом Димитрием Рязанским во дворце государыни, действительный камергер Иван Шувалов вручил ему Амвросию перевод Поповского с Попия стихами с просьбой дать мнение об означенном переводе с тем, чтобы он, рассмотрев оный, отметил на страницах, что в оном переводе «Св. Писанию и политическим узаконениям противное», исправил перевод «в одних только терминах без дальной перемены». Преосвященный Амвросий, рассмотрев и исправив полученную им книгу в виду того, что оная прежде была на рассмотрении Св. Синода представил оную Св. Синоду с таким мнением, что «ежели в том переводе, вместо отмеченных им стихов, вновь исправленное будет взнесено, то в нем ничего о множестве миров, коперниковской системе и к натурализму склоннаго не останется, то и в печать издать несомнительно. Впрочем же, что автор Попий о Триипостасии Божии никогда не упоминает, и одними токмо натуральными доводами как к познанию Бога и Промысла Его, так и к добродетельному житию и получению вечнаго блаженства наставляет читателя; и того ему в порок ставить не следует, потому что он зде не богословом и не духовным каким учителем, но философом и стихотворцем себя оказывает». Св. Синод, согласившись с рассуждениями преосвященного Амвросия, разрешил Московскому университету напечатать означенную книгу, оставив в канцелярии Синода копию с указанных преосвященным Амвросием исправлений как для сведения, так и для проверки, в случае надобности, имеющей быть напечатанною книги93.
В 1765 г. книгодержатель Императорского Московского университета Людвиг Вевера обратился в Св. Синод с доношением, при котором представил переведенную собственным его старанием с латинского на русский язык книгу, называемую «Судия Истины», и разделенную на два тома, в которых содержатся православные и Святой Церкви догматы и таинства, сочиненную Иеремией, бывшим вселенским патриархом, и в 1576 г. лютеранам в Тубинген, что в Германии, посланную. Представленную книгу Вевера просил, апробавав перевод, разрешить ему напечатать для удовольствия публики и, по напечатании, пустить в продажу. После неоднократных докладов настоящего доношения, Св. Синод, в 1769 г. 30 октября, дал резолюцию: «означенное доношение и с книгою отдать в архив, а самое дело из нерешенных исключить»94.
На особые, как бы чрезвычайные, мероприятия цензурного свойства вызывали Св. Синод сочинения, которые были вывезены из-за границы и которые своим содержанием касались христианского закона. Сочинения сего рода также препровождались и поступали в Св. Синод для освидетельствования.
В 1738 г. портовой таможней был препровожден в Св. Синод экземпляр отобранных у берлинского купца Иогана Штетелина книг, под заглавием «Учение о начале христианскаго жития, содержащееся в четырех частях». Предварительно рассмотрения сей книги, Синод потребовал от своей канцелярии справки из указов, относящихся к сему делу95, но решения не постановил, не взирая на просьбу владельца о возвращении ему отобранных у него книг. Вскоре затем Синоду пришлось предпринять особые меры, по случаю привезенной из-за границы на русский диалект переведенной с немецкого и изданной в Галле в 1735 г. книги под заглавием: «Об истинном христианстве» Арндта. Прямо предположив отобрать эту книгу у православных, Св. Синод для окончательного по сему предмету решения потребовал от канцелярии предварительных выписок из указов, которые рассмотрев Св. Синод рассудил, что по Высочайшему блаженной памяти Государя Императора Петра Великого Самодержца Всероссийского повелению сочиненные богословские письма как Духовного регламента в третьей части изображено: должны быть рассматриваемы в Святейшем Синоде. И в прошлом 1727 г. состоявшимся указом Блаженной и Вечнодостойной памяти Государя Императора Петра II, чтобы в книгах как закону, так церкви противности быть не могло, вверено Святейшему Синоду смотреть прилежно. И сего 1743 г. 7 марта Высочайшим Ее Императорского Величества указом повелено: все печатные в России книги, принадлежащие до Церкви и церковного учения, печатать с апробации Св. Синода. А понеже книга, нарицаемая «Об истинном христианстве» автора Арндта в прошлом 1735 г. в немецком городе Галле и прочая там же на российском диалекте напечатанная, яко именуемая «Учение о начале христианскаго жития» безымянного автора и другие книги ж произошли внутри России и у многих православных находятся, имея титлу под видом ревности к Богу, аки бы об истинном христианстве, добродетелях и о прочем от Святейшего Синода оные не свидетельствованы, того ради подать Ее Императорскому Величеству всеподданнейший доклад с представлением всенижайшим, чтобы Ее Императорского Величества Высочайшим указом повалено было всем всякого звания людям учинить подтверждение, дабы те, кто у себя имеет вспомянутые книги об истинном христианстве и о начале христианского жития и прочие с иностранных на российский язык переведенные и вне Российской империи напечатанные российским диалектом, богословские термины в себе содержащие и до Церкви Святой и до церковного учения принадлежащие, а от Святейшего Синода не свидетельствованные без всякого у себя удержания объявили в С.-Петербурге в Святейшем Синоде, а в Москве в конторе Святейшего Синода, а в епархиях архиереям для присылки оных в Москву в означенную Святейшего Синода контору, и впредь из иностранных государств таковых же на российском диалекте книг во всероссийскую империю ни под каким видом вывозить и из-за границы пропускать, також Ее Императорского Величества подданным посылающимся для учения и прочих дел в иностранные государства будучи там и внутрь России, как российским, так и иностранным, никому таковых же богословских никаких книг на российский диалект переводить наикрепчайше запретить. По силе и в смысле вышеприведенного определения 4 ноября 1743 г. был поднесен Государыне Императрице всеподданнейший от Св. Синода доклад, по которому высочайшим манифестом от 9 декабря того же года было объявлено, чтобы всякого чина люди, кто у себя вышепомянутые именуемую об истинном христианстве и о начале христианского жития, и прочие, подобные тем с иностранных на российский язык переведенные и вне всероссийской империи российским диалектом напечатанные богословские термины в себе содержащие, и до Церкви Святой и до церковного учения принадлежащие, а от Святейшего нашего Синода не свидетельствованные книги имеют, оные бы без всякого у себя удержания не умедля объявляли бы в Санкт-Петербурге в нашем Святейшем Синоде, а в Москве в синодальной конторе, а в прочих губерниях, и провинциях, и городах где есть архиереи, архиереями, а где нет, в губернских и воеводских канцеляриях, которые из тех мест отсылать в наш Святейший Синод, или в синодскую контору откуда куда способнее будет, а впредь из иностранных государств таковых на российском диалекте книг в нашу империю, как подданным нашим, так и иноземцам ни под каким видом отнюдь не вывозить, чего при границах и при портах наблюдая накрепко не пропускать, також из подданных наших кои, до ныне для обучения и прочих дел находятся в иностранных государствах, тем чрез обретающихся при иностранных же дворах наших министров ныне из иностранной коллегии повелено объявить, а впредь в чужие края отправляемым при отпуске их на крепко подтверждать, чтобы они будучи там, таковых книг отнюдь на российский диалект не переводили, да и внутри нашей империи таковых же богословских никаких книг с других языков на российский диалект без позволения от нашего Святейшего Синода переводить наикрепчайше запретить; и обо всем том во все и нашей империи публиковать»96.
Впоследствии времени снова был возбужден вопрос об издании книги Арндта «Об истинном христианстве». С этим вопросом обратился в Св. Синод коллегии ассессор Петр Богданович, который просил Синод о дозволении ему напечатать означенную книгу, объяснив при сем, что он переменит «штиль» в переведенной книге и оную «в разсуждении сумнительных мест под смотрением синодальнаго члена Гавриила митрополита Новгородскаго и С.-Петербургскаго напечатать». При докладе сего прошения Св. Синоду митрополит Гавриил со своей стороны словесно объяснил, что он означенную книгу прочтет, на сумнительные в ней места сделает примечания и затем с надлежащим изъяснением и мнением представит Св. Синоду. В «исполнение сего обещания митрополит Гавриил представил Св. Синоду отзыв о том, что четыре книги Арндта «об истинном христианстве им разсматриваны что следует в них исключить оное в сей выписки (приложена выписка мест) подчеркнуто, а что исправить изображено на полях; издание сия книги по таковом исправлении ничего противнаго учению православныя церкви в cебе заключать не будет, а паче послужит к пользе читателей». В виду того, что книга «об истинном христианстве в 1743 г. манифестом Елисаветы Петровны императрицы была отобрана, Св. Синод усомнился дать разрешение на напечатание этой книги, а потому предоставил синодальному обер-прокурору доложить о сем государыне императрице, которому повелели, что «когда помянутая книга от покойной государыни императрицы Елисаветы Петровны запрещена, то ей так и остаться»97.
X. Переходное для духовной цензуры время
Представленные примеры и описанные способы цензурного действования Св. Синода имели место в то время98, когда цензура книг относилась к непосредственной обязанности Св. Синода, когда самое издание и распространение полезных для народа книг составляли инициативу и заботу правительства. Причем самое содержание и деятельность типографий находились под ближайшим наблюдением правительственных учреждений. При таком порядке. Св. Синод, хотя и испытывал затруднения при исполнении своих цензорских обязанностей и изыскивал способы к собственному облегчению, но положение его еще более должно было затрудниться в то время, когда последовали перемены в самом способе печатания и распространения книг. Время императрицы Екатерины II в истории русского просвещения отмечается, как время особого напряжения мысли, под влиянием идей и сочинений энциклопедистов. Этим влиянием, надо полагать, и была подсказана та крупная перемена в книжном деле, которая состояла в том, что, кроме правительственных, разрешено было заводить и частные типографии для печатания и издания в продажу книг. Первой из таковых типографий (Гартунга), открытой в 1771 г., было предоставлено печатать только книги на иностранных языках; но в 1776 г. была открыта другая вольная типография Вейбрехтова и Шнорова, которой, кроме чужестранных, дана была привилегия печатать книги и на русском диалекте на таком основании, чтобы в ней «печатались книги и прочия сочинения, однакож такия, кои не предосудительны православной греческой церкви, ни правительству, ниже добронравно... А дабы в печатаемых книгах ничего предосудительнаго вкраться не могло, оное поручено в особое надзирание в разсуждение духовных книг определенному от Св. Синода, а светских – Академии наук». В 1783 г. было дано общее дозволение на заведение типографий во всех городах и столицах империи, с предоставлением права печатать в этих типографиях книги как на русском, так и иностранных языках. Всякому, открывавшему типографию, предписывалось, не требуя ни от кого дозволения, давать только знать о заведении типографии управе благочиния, которой вменялось в обязанность «отдаваемыя в печать книги свидетельствовать, и ежели что в них явится противное законам Божиим и гражданским или же клонящееся к явным соблазнам, запрещать»99
Заведение вольных типографий с предоставлением им права печатать и продавать в народе книги, естественно должно было обратить и усугубить внимание Св. Синода. Вследствие сего Св. Синод, основываясь на прежде данных, высочайших указах, коими повелевалось церковные книги и богословские письма печатать не иначе, как с апробации Св. Синода, обратился к Правительствующему Сенату с требованием о том, чтобы «всем тем местам, при коих имеются типографии, также и вольным типографщикам, чрез кого надлежит, учинить подтверждение, дабы все переведенныя, или сочиненныя книги и письма, в которых упоминаются какия-либо богословския, до веры и закона христианскаго принадлежащия разсуждения, когда оныя будут для печатания, прежде присылаемы были для разсмотрения и апробации из с.-петербургских типографий в Св. Синод, а из московских в синодальную контору; без апробации же Св. Синода, или его конторы печатать их строжайше запретить». По силе сего требования Сенат предписал, чтобы содержатели типографии и смотрители оных «в разсуждении смотрения за типографиями поступали по прежним узаконениям без всякой отмены, с таковым еще напоминанием, что ежели что противное откроется в печатаемых книгах, должны они сами собою ответствовать за оныя»100. Обязывая московские типографии по делам цензуры обращаться в московскую Св. Синода контору, Св. Синод очевидно хотел разделить с нею свои цензорские обязанности. Вследствие сего московская Св. Синода контора, озабочиваясь надлежащим выполнением возлагавшегося на нее Св. Синодом поручения, обратилась в Синод с представлением, в котором объясняла, что «ко отвращению с светскими типографиями и с вольными типографщиками в переписках затруднения, а от того и продолжения времени, которое тем типографиям не терпимо, на всегдашнее время для разсматривания переводов и сочинений определить цензорами: члена конторы ставропигиальнаго Заиконоспасскаго монастыря архимандрита и московской академии ректора Дамаскина и той же академии префекта иеромонаха Амвросия, которым, по разсмотрении, те переводы и сочинения, ежели в них никакой церкви противности не усмотрится, с надлежащим надписанием и отсылать для печатания в те типографии, из коих оные присланы будут, а ежели в оных переводах, или сочинениях ими усмотрено будет церкви несогласное, в таком случае представлять в контору». По рассмотрении сего представления, Св. Синод дал такую резолюцию: «когда таковые сочинения и переводы от кого-либо в контору представлены будут, то оные показанным конторы члену архимандриту Дамаскину с префектом московской академии, по доверенности синодальной конторы, для разсматривания и освидетельствования поручать дозволить, но потом представлять им оные в таеж контору без всякаго надписания, и к печатанию отдавать ей с своей уже апробации»101. Св. Синод не согласился доверить дела цензуры отдельным цензорам под личной их ответственностью, но оставил на ответственности синодальной конторы и под ее наблюдением разрешение к печатанию апробованных книг.
Предоставление вольным типографиям права печатать, без всякого ограничения, книги не могло не породить некоторых затруднений тем, что могли появляться печатные книги, вовсе не отвечавшие общим требованиям цензурных правил. Вследствие сего сама государыня, обратив внимание на это обстоятельство, в виду выхода из типографии Новикова многих странных книг, поручила главнокомандующему в Москве графу Брюссу приказать губернскому прокурору составить роспись таковым книгам и отослать оную к преосвященному архиепископу Платону, которому в свою очередь было дано особое по тому же предмету повеление102. Поставив своею целью распространение книг для руководства писателям и для продажи народу, Новиков взял на откуп университетскую типографию в 1779 г. и кроме того в 1783 г. открыл свою типографию. В типографии Новикова начали стекаться молодые люди для занятия переводами под его руководством. Переводились книги серьезные и дельные, но не всегда отличавшиеся одинаковым направлением, попадались располагавшие к мартинизму и мистицизму. Вместе с сим из типографии Новикова выходили и богословские книги, которые также не чужды были мистического направления, хотя и имели печать дозволения цензуры. На подобные явления и обратила внимание государыня императрица, которая независимо от поручения главнокомандующему в Москве, дала свое повеление и митрополиту Платону в той силе103, чтобы митрополит, получив роспись с книгами, призвал к себе самого Новикова для испытания в законе, а книги освидетельствовал не содержатся ли в них умствоваваний, несходных с правилами веры православной и гражданской должности, и, что окажется, доложить государыне и донести Св. Синоду. При этом государыня поручила митрополиту Платону, чтобы книги как из типографии Новикова, так и из других вольных типографий, выходили не иначе, как по надлежащей цензуре, и для сего предписывала определить одного или двоих из духовных особ, ученых и просвещенных, которые бы, вместе с светскими, для означенной цензуры назначенными лицами, испытывали книги и не допускали в них раскольнических мнений и всяких других нелепых толкований. По рассмотрении книг и по испытании Новикова, митрополита Платон доносил государыне, что он молит Бога, чтобы не только в его словесной пастве, а и во всем мире были такие христиане, каков Новиков104. В числе же книг, отобранных у Новикова, оказались и мистические и зловредные, которые надлежит истреблять как пагубные плевелы105.
Предоставленное Управе благочиния право иметь наблюдение за вольными типографиями и свидетельствовать печатающиеся в них книги не оставалось мертвой буквой закона, а имело свое практическое применение. В 1786 г. Св. Синод указом предписал с.-петербургскому губернскому правлению, что сообразно Высочайшему указу митрополиту Платону, Св. Синод распорядился, чтобы свидетельство и издаваемых в с.-петербургских типографиях книг чинимо было по рассмотрению митрополита Новгородского и С.-Петербургского, который со своей стороны уведомил губернатора, что им назначены к тому архимандриты. Докладывая о сем государыне, с.-петербургский губернатор Коновницын испрашивал повеления: отсылать ли книги к духовным особам, вопреки указу, повелевавшему книги в типографиях печатать по свидетельству от Управы благочиния. На такой доклад губернатора дана была высочайшая резолюция: «книги, касательныя закона, посылать, а о прочих поступать по Уставу благочиния»106.
Новиковский процесс не окончился безследно для дела цензуры. И – давая митрополиту Платону поручение пересмотреть отобранные у Новикова книги, государыня повелевала назначить особых духовных цензоров, и – полагая окончательную резолюцию по делу Новикова, государыня указывала «помянутому Новикову да и всем содержателям вольных типографий в Москве строжайше подтвердить, чтобы они остерегались издавать книги, наполненные странными заблуждениями под опасением не только конфискования книг, но и лишения права содержать типографию и книжную лавку, а притом и законного взыскания»107. Вместе с сим из Новиковского процесса108 и отобранных у него книг выяснилось, что с открытием вольных типографий печатание и издание книг получили самую широкую распространенность: в числе светских книг печатались и издавались книги богословские – духовные, церковные богослужебные. Печатание и издание этих книг не могли отличаться желательною тщательностью вследствие того, что надзиравшая за этим делом Управа благочиния не могла приставить к этому делу компетентных из своей среды лиц. Печатание и издание поименованных книг вообще не должны были входить в программу деятельности вольных типографий. Навеянное новиковским процессом отрезвление заставило коснуться и этой стороны книжного дела. 27 июля 1787 года последовал именной указ Св. Синоду, разъяснявший и этот предмета. Указ в тоне предшествующих узаконений гласил: «по установлениям предков наших, печатание книг церковных, и до закона нашего православнаго вообще относящихся, присвоено единственно типографиям духовным. Свобода, от нас дарованная на печатание книг в светских публичных и частными людьми заводимых типографиях, ни мало не противоречить сему узаконению, ибо оная простирается на книги светския, к пользе общественной служащия. И для того сим повелеваем подтвердить полиции московской наблюдать, дабы ни из одной светской типографии, или светской книжной лавки в Москве не были продаваемы молитвенники, не от Синода изданные, також книги церковныя, или к Св. Писанию, вере, либо толкования закона и святости относящияся, кроме тех, кои напечатаны в синодской, или иных духовных типoгpaфияx, под ведомством Синода состоящих, или же от коммиссии народных училищ, с дозволения нашего изданы и впредь издаваемы будут». При этом указ в заключение предписывал: «во всех книжных лавках, где в продаже найдутся книги подобныя, не в упомянутых духовных типографиях напечатанныя, или же не от коммиссии народных училищ изданныя, оныя тотчас запечатать, отдать на сохранение в Синод»109. Для приведения настоящего Высочайшего указа в исполнение Св. Синод преподал епархиальным начальствам подробные руководственные указания, предписав между прочим «прилежно смотреть и наблюдать, чтобы церковных книг, или к Св. Писанию, вере, либо толкованию закона и святости относящихся не в духовных типографиях: яко то синодальных московской и здешней при Св. Синоде, также киевской и черниговской, или же от комиссии народных училищ дозволенных, но в других светских и заграничных местах печатанных, нигде продажи отнюдь не было, и дозволения о печатании их никому из светских людей не давать, и для того приказать духовным правлениям и благочиния церковнаго смотрителям, чтобы и они, как скоро до их сведения дойдет, что таковыя книги в продажу производятся, об оных бы немедленно уведомляли тамошния гражданския правительства или городничих, а в уездах капитанов-исправников, для отобрания тех книг на точном основании Высочайшаго указа, рапортуя тогда же и епархиальным архиереям, или в духовныя консистории, которым всегда по таковым случаям немедленно доносить Св. Синоду». Как всех прописанных действий не возможно было произвести без участия и содействия гражданских властей, то Св. Синод отнесся по сему предмету ведением в Правительствующий Сенат, который со своей стороны предписал, чтобы по содержанию синодального ведения со стороны гражданских правительств «наблюдаемо и исполняемо было во всей точности непременно»110. Действительное исполнение всех предначертанных распоряжений усердными, но мало размышлявшими исполнителями, могло сопровождаться резкими и крупными мероприятиями111.
Устранение светских от участия в издании и распространении духовных книг естественно вызывало у Св. Синода заботливость поставить это дело на более твердую почву в собственном ведомстве. Посему Св. Синод сделал особое распоряжение по своему ведомству. Приняв во внимание, что именным указом печатание духовных книг предоставлено единственно типографиям, состоящим в ведомстве Св. Синода, а между тем, многие из епархиальных архиереев, архимандритов и прочие духовные лица печатали свои сочинения и переводы в вольных типографиях, не испросив дозволения, Св. Синод предписал по всему ведомству, что «ежели кто из духовных чинов пожелает свои сочинения и переводы напечатать, то епархиальные преосвященные и настоятели монастырей как собственные свои, так и подчиненных им лиц сочинения, по рассмотрению оных, представляли прежде на апробации к изданию их в печать в духовных типографиях Св. Синоду, или Московской оного конторе, а без того как сами собой, так и посредством других для издания в печать никогда ни под каким видом не отдавали»112.
XI. Учреждение цензур для издаваемых в России и вывозимых из заграницы книг
Обнаружившиеся в вольных типографиях злоупотребления при издании и распространены книг не остановили правительства на частных мерах относительно книг, а также против той или другой типографии; напротив вызвали общее мероприятие, сопровождавшееся важными последствиями для цензуры вообще и духовной в частности. При конце своего царствования, императрица Екатерина II, как бы разочаровавшись в прежних своих распоряжениях, открывавших каждому свободу заводить свою типографию и издавать книги, пришла к мысли, не ограничиваясь возобновлением силы и действия прежних Высочайших повелений относительно книжного дела, 16 сентября 1796 г. дала Прав. Сенату особый именной указ, которым «в прекращение разных неудобств, происходящих от свободнаго и неограниченнаго печатания книг», повелевала учинить следующия распоряжения: 1) учредить цензуру, составленную из одной духовной и двух светских особ, в обеих столицах в С.-Петербурге и Москве – под ведением Сената, а в губернском и приморском городе Риге, также в наместничествах Вознесенском – в приморском городе Одессе, Подольском – при таможне Радзивиловской, куда единственно дозволен привоз иностранных книг по изданному тарифу; 2) упразднить заведенныя частными лицами типографии «в разсуждении происходящих от них злоупотреблений» за исключением только тех, кои по особому Высочайшему соизволению, по сношении и соглашении с главнейшими местами государства учреждены; для печатания полезных и нужных книг имеется достаточное количество таковых типографий при разных училищах устроенных; 3) не издавать ни в какой типографии никаких книг, сочиненных или переведенных, без разсмотрения от одной из цензур, учрежденных в столицах, и без одобрения в том, что «в таковых сочинениях, или переводах как Закону Божию, правилам государственным и благонравно противнаго не находится»; 4) наблюдать те же самыя правила и в разсуждении привозимых из чужих краев книг с тем, чтобы никакия книги не могли быть вывезены без подобнаго осмотра, и чтобы были подвергаемы сожжению те из них, кои окажутся противными Закону Божию, Верховной власти, или же развращающими нравы; 5) дозволить в губернских городах, при наместнических правлениях завести типографии, для облегчения канцелярской переписки; относительно же печатания в них книг следовать порядку выше изображенному (п. 3); 6) возложить на попечение и распоряжение Св. Синода и епархиальных архиереев наблюдение за теми, в ведомстве их состоящими, типографиями, которыя имеются при Синоде, и находятся при духовных училищах; 7) подтвердить от Сената главному директору почт, чтобы относительно выписываемых чрез почтамты журналов и других периодических сочинений были наблюдаемы те же правила и 8) предписать генерал-губернаторам и кому следует о точном и бдительном наблюдении, чтобы все настоящия распоряжения непременно были исполняемы и всякия злоупотребления были отвращаемы и пресекаемы, а виновные, если где по сим делам окажутся, были подвергаемые законному суду и взысканию113. Для приведения настоящего указа в исполнение, Правит. Сенат по всем его пунктам сделал надлежащие распоряжения. В частности относительно состава учрежденной цензуры, порядка избрания для нее цензоров и дальнейшей организации определил: 1) цензору во всех, назначенных в Высочайшем указе местах, составить в каждом месте из трех особ, из одной духовной, из одной гражданской и из одной ученой; духовных особ избирать Синоду, а ученых – Академии Наук и московскому университету; 2) снестись о сем с подлежащими местами и лицами, пояснив при этом, что из ученых людей, находящихся при Академии Наук, и при московском университете, должны быть избраны, для определения в цензоры от Академии – трое для цензуры с.-петербургской, рижской и одесской, – от университета двое – один в Москву, другой в цензуру при Радзивиловской таможне; о назначенных цензорами лицах должно быть представлено Сенату с присовокуплением мнения о жаловании, какое им следует определить, избрание же кандидатов в гражданские цензоры предоставлено герольдии; 3) поручить каждой цензуре, по определению цензоров, сочинить для себя штат, сколько потребно канцелярских служителей, и на них и на канцелярские расходы денег, и оные штаты представить Сенату. При этом Сенат распорядился оставить только те типографии, которыя находились при присутственных местах и казенных училищах, а также духовныя типографии; из заведенных частными лицами типографии те, кои с особеннаго Высочайшаго соизволения открыты114. Получив ведение Прав. Сената с изложением Высочайшего указа и тех распоряжений, которые по этому указу сделаны Сенатом, Св. Синод со своей стороны предписал: к означенной цензуре избрать достойных и способных ученых, знающих и иностранные языки духовных особ в С.-Петербург – синодальному члену преосвященному Гавриилу митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому, в Москву – синодальному же члену преосвященному Платону, митрополиту Московскому, – в Ригу – синодальному члену преосвященному Иннокентию, архиепископу Псковскому, в Одессу – преосвященному Гавриилу, митрополиту екатеринославскому, для таможни же Радзивиловской Иоанникию, епископу Бряцлавскому – каждому по месту нахождения подлежащей цензуры. Митрополит Гавриил к цензорной должности в С.-Петербурге избрал невской семинарии ректора, богословия учителя и вяжицкого монастыря архимандрита Антония, первоначально обучавшегося в новгородской семинарии, а затем в с.-петербургской александроневской семинарии; архиепископ Иннокентий к исправлении цензорской должности в Риге находил способным рижского Петропавловского собора и тамошнего духовного правления первого присутствующего протоиерея Спиридона Тихомирова, обучавшегося и бывшего учителем в псковской семинарии, и знавшего греческий, латинский и немецкий языки; митрополит Платон для московской цензуры, согласно рекомендации ректора московской академии и Заиконоспасскаго монастыря архимандрита Евлампия, находил достойными и способными московской академии проповедников иеромонахов Амвросия и Владимира; но как ректор Евламшй, так и митрополит Платон признавали, что эти лица, по возложенным на них сверх проповеднической, учительским должностям, едва ли окажутся в состоянии исправлять еще и цензорские обязанности, без освобождения их от занимаемых ими должностей, каковое освобождение однако же могло лишить академии «способных и нужных для нея людей». Посему митрополит Платон, представляя о всех этих обстоятельствах на благоусмотрение Св. Синода, не высказал своего мнения о назначении цензором кого-либо из указанных кандидатов. Св. Синод со своей стороны для цензорской должности в С.-Петербург назначил архимандрита Антония, в Ригу – протоиерея Тихомирова, в Москве же указал быть академическому проповеднику иеромонаху Владимиру. В виду того, что Правит. Сенат требовал известия о том, какое назначенным из духовных лиц цензорам имеет быть назначено жалованье, Св. Синод уведомил Сенат, что «сообразуясь производимому, по имянному Высочайшему указу 1769 г. 26 августа, находящимся здесь на очереди ежегодно для священнослужения и сказывайся в придворной и других церквах проповедей архимандритам пятисотрублевому окладу, он назначает таковое же оным к цензуре определяемым жалованье – каждому по пяти сот рублей». Правит. Сенат «почитая оное жалованье неизлишним», испросил Высочайшее соизволение на производство оного из государственного казначейства, которое и воспоследствовало 29 марта 1797115.
Из предположенных именным указом, 16 сентября 1796 г., цензур, в действительности цензуры были открыты только в С.-Петербурге, Москве и в Риге. Открытие предположенных в Одессе и при таможне Радзивиловской цензур было приостановлено впредь, до особого распоряжения, вследствие того, что указом императора Павла введение тарифа было приостановлено, а таможни и заставы упразднены. Для открытых в упомянутых городах цензур были избраны и назначены члены из ученых – от Академии Наук для С.-Петербурга н.с. Семен Котельников, для Риги н.с. Петр Иноходцев, от московского университета – для Москвы профессор Антон Прокопович Антоновский; из гражданских по указанию герольдии в С.-Петербург – костромской вице-губернатор к.с. Михаил Туманский, в Москву находившийся в мануфактур-коллегии на месте надворного советника к.а. Димитрий Стратинович, в Ригу – находившийся при народных училищах н.с. Федор Туманский. Назначенным цензорам положено жалованье – в С.-Петербурге и Риге – по 1,800 р., в Москве – 1,000 р. в год каждому из ученых; применительно к сему и из гражданских. Сенат приложил заботу и о том, чтобы для «производства цензуры» быль устроен особый дом, о чем и предоставлял равно как и о введении в должность назначенных цензорами на распоряжение генерал-прокурора князя Куракина. Относительно же вступления в должность и исполнения цензорских обязанностей духовными цензорами, Св. Синод предписал подлежащим преосвященным, поручив им снабдить каждого из цензоров копиями с указа 16 сентября 1796 г. об учреждении цензуры, и, кроме того, преподать каждому от себя приличествующее наставление, но не иначе, как соображаясь во всем с тем же именным повелением.
Назначенные цензоры, согласно поручению Сената, должны были озаботиться составлением штата для своих учреждений. По Высочайше утвержденным 30 июня 1797 г. примерным штатам, назначены при цензурах в С.-Петербурге и Риге – секретарь, знающий иностранные языки с жалованием 600 р., библиотекарь – 300 р., чтецов, знающих иностранные языки – 3, каждому по 300 р. на ежегодное выписывание ученых энциклопедических и критических журналов о выходящих на разных языках книгах 200 р. На канцелярских чинов и служителей, коих «определение по надобности и оным окладов по трудам и способности слагается на распоряжение цензуры» и на расходы 1,300 р. Всего на каждую из упомянутых цензур, кроме жалованья цензорам, 3,500 р. При цензуре в Москве положены: секретарь, знающий иностранные языки, ему же поручается и хранение книг – 460 р. писцов 2 каждому – 125 р., сторожей 2, каждому 45 р., на канцелярские расходы – 500 р. Всего – 1,300 р.
Именным Высочайшим указом, от 11 февраля 1798 г., для рассмотрения разных иностранных книг и сочинений, из заграничных мест в империю ввозимых, повелено, сверх имеющихся цензур, учредить таковую же для губерний – Волынской, Подольской и Минской при Родзивиловской таможне, через которую единственно и привоз сих книг по тому краю дозволен быть долженствует. Предоставляя Правительственному Сенату учинить потребные о сем распоряжения, указ прибавлял, чтобы «сочиня цензуры приличный штат, представить на Высочайшее утверждение». Правительствующий Сенат, предположив и вновь учреждаемую цензуру составить из трех особ – одной духовной, – одной гражданской и одной ученой, постановил духовного цензора избрать Св. Синоду, гражданского – Сенату, а ученого – Академии Наук. Св. Синод, озабочиваясь исполнением по полученному от Сената касательно назначения духовного цензора и его содержания ведению, принял в соображение, что «в бряцлавской епархии, где означенная Радзивиловская таможня состоит, по недавнему сей епархии учреждению, из монашествующих ученых и к должности цензорской способных нет, да неуповательно, чтобы и из светских духовных с нужными для сего способностями можно было кого отыскать». Посему Св. Синод признал необходимым бряцлавскому преосвященному Иоанникию предписать, что бы он «сделал достоверную справку: есть ли по близости оной таможни какой-либо мужской монастырь или нет» и уведомил о сем преосвященного Иерофея митрополита Киевского, которому Синод со своей стороны поручил, что бы он, в случае получения уведомления о том, что требуемый монастырь, близь таможни, есть, избрал «к означенной цензуре из монашествующих киевской епархии двух достойных, и, сверх прочих наук, знающих иностранные языки кандидатов; в случае же неимения по близости таможни монастыря, где бы таковый из монашествующих цензор мог иметь свое пребывание, избрал для сей должности с надлежащими способностями и также двух достойных кандидатов из белаго священства, из коих тот, кто Св. Синодом будет утвержден, имеет быть определен в епархии – бряцлавской, по близости той же таможни, к пристойному по званию его месту». Преосвященный бряцлавский уведомил киевского митрополита, что «в его епархии, по близости Радзивиловской таможни из благочестивых монастырей не имеется ни одного, кроме униатскаго базилианскаго почаевскаго, в котором-де помянутому из монашествующих для цензуры пребывание иметь удобно; тем более, что сей монастырь состоит от Радзивиловской таможни в 30 верстах растоянием и с хорошими выгодами». Киевский митрополит, не имея в виду способных к прохождению цензорской должности из монашествующих, кроме учителей Невской академии, которые здесь нужны, избрал кандидатами к той должности двух протоиереев первоклассного Киево-флоровского монастыря Афанасия Лагановского и богословского уезда благочинного Иоанна Либицкого. Рекомендуя Св. Синоду обоих кандидатов, митрополит Иерофей о первом отзывался, что он обучался в киевской академии, может говорить и читать по немецкому и французскому языкам, а также и переводить с тех на русский, и что он «в разсуждении знаний в науках благонадежнее Либицкаго, который обучался в польских училищах, а богословие слушал в киевской академии один год». При этом митрополит для будущего цензора полагал назначить содержание по 30 р. в месяц, 360 р. в год, в том уважении, что «каждый из них, оставив нынешние их собственные дома, должен там обзаводиться вновь оными и другим хозяйством нужным к прожитию с семейством». Св. Синод назначил протоиерея Лагановского, как «имеющаго больше пред протоиереем Либицким в науках и языках знание» с жалованием, против прочих таковых же цензоров, по пяти сот рублей, о чем и уведомил киевского митрополита, поручив ему отправить назначенного к месту его служения в цензорской должности, с подтверждением поступать по указу 16 сентября 1796 г. Со стороны светской цензорами в эту цензуру были назначены от Сената – тит. сов. Добржинский, от Академии Наук – доктор н.с. Свенсн с производством каждому по 1000 р. в год содержания.
Назначенное светским цензорам содержание далеко превышало получаемое цензорами из духовных жалованье. Вследствие сего Св. Синод признал необходимым подвергнуть этот предмет собственному рассмотрению. Синод рассуждая, дабы перед ними (светскими цензорами) и духовные, яко равный с ними труд подъемлющие, не могли бы от назначенного им прежде сего гораздо меньшего жалованья чувствовать себе обиды и неуважение к трудам их, полагал назначить и духовным цензорам жалованье каждому равное, против гражданских, или, по крайней мере, в С.-Петербурге и Риге – по 1,400 р., а в Москве по 800 р. Составленная в этом смысле записка была препровождена преосвященному Гавриилу, митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому, согласно его приказанию, 19 апреля 1797 г. Какой результата имела эта записка, остается неизвестным. В 1800 г. марта 26 статс-секретарь Обольянинов уведомлял с.-петербургского архиепископа Амвросия о том, что по всеподданнейшему его докладу «в уважение представления преосвященнаго Государь Император Всемилостивейше соизволил пожаловать здешнему, т.е. с.-петербургскому духовному цензору равное гражданскому жалованье, о чем сообщено и государственному казначею». Духовным цензором в с.-петербургской цензуре в то время состоял находившийся при церкви императорскаго сухопутнаго шляхетскаго кадетскаго корпуса протоиерей Стахий Колосов, назначенный в 1799 г., по рекомендации Амвросия, на место архимандрита Антония, рукоположеннаго во епископа старорусскаго, викария новгородской митрополии.
Учрежденныя и организованныя на основании Высочайших указов цензуры вскоре открыли свои действия. По учредительному указу 16 сентября 1796 г. цензуры в С.-Петербурге и Москве должны были действовать «под ведением Сената», в прочих местах «под наблюдением губернских начальств». Прав. Сенат в том и другом случае становился высшим распорядителем по делам цензуры. Принимая ближайшее участие в самом устройстве и организации цензур, Правит. Сенат дела, до цензур касающиеся, по учреждении их, предположил сосредоточить в 3-м Сената департаменте на том соображении, что «дела по Академии Наук, по Университету, по Академии Художеств и по медицинской коллегии состоять в том же департаменте»116. Главным посредником в сношениях цензур с Сенатом и в направлении их деятельности естественно являлся генерал-прокурор последнего, которому сам Сенат поручал озаботиться введением в должность назначенных цензоров и устройством необходимых домов для помещения цензур. Деятельность цензур должна была направляться к тому, чтобы никаких книг ни из одной типографии не являлось без осмотра одной из столичных цензур, и без одобрения в том, что в сочинениях и переводах «ничего Закону Божию, правилам государственным и благонравии противнаго не находится»; относительно же вывозимых из-за границы цензуры, наблюдая те же правила, должны были «подвергнуть сожжению те, привозимыя из чужих краев книги, которыя найдутся противными Закону Божию, верховной власти или же развращающия нравы»117. Действуя на основании сих правил и в условиях вышеуказанной подчиненности цензуры и направляли свои донесения в Сенат, через генерал-прокурора118. При смешанном характере деятелей цензуры духовных и светских, ученых и гражданских (чиновников) естественно и неизбежно могли повторяться случаи, когда один цензор вторгался в область другого и по своим соображениям запрещал то, что могло и не подлежать запрещению. При разобщенности цензур, могли повторяться случаи несовпадения взглядов одной цензуры с другой, а также и разрозненность в действиях. Наблюдать за этим Прав. Сенату равно и его генерал-прокурору было и неудобно и затруднительно. А потому надо поставить в связь с этим обстоятельством появление Высочайшего повеления, 17 апреля 1800 г., объявленного Сенату генерал-прокурором о том, чтобы «соглазно указу 16 сентября 1796 г. ни одна из цензур, без одобрения с.-петербургской цензуры, печатать книг не дозволяла и всем им по сему предмету быть подчиненными означенной цензуре»119. С.-Петербургская цензура таким образом становилась центральной относительно прочих. Этой же цензуре, по Высочайше утвержденному 4 мая 1800 г. докладу Сената, предоставлено рассматривать и одобрять к напечатанию гражданские книги и сочинения, печатавшиеся в духовных римско-католических типографиях; духовные же книги и сочинения разрешено этой типографии издавать под «присмотром» местных архиереев120.
Учреждением цензур, со смешанным составом, на вышеизложенных основаниях для одобрения книг, печатавшихся внутри России, и рассмотрения привозимых из-за границы, правительство имело в виду объединить дело цензуры и поставить его на твердых началах под наблюдением и руководством высшего в государстве учреждения – Правит. Сената. Достижение столь разнообразных и сложных целей очевидно не могло быть успешным по той простой причине, что трудно было одно предусмотреть, другое предупредить, иное же совсем пресечь. При существовании организованных цензур продолжали и внутри России «без дозволения и одобрения цензуры» появляться сочинения, вызывавшие подтверждения действовавших указов и новые дополнительные мероприятия121. Причина недолговечности созданных цензур лежала в самом их учреждении, в том, что они были вызваны временными обстоятельствами и для временных целей, а потому положение их естественно могло подвергаться колебанию. 9 февраля 1802 г. встречаемся с новым именным указом данным Сенату, требовавшим уничтожения цензур, учрежденных в городах и при портах. Указ, объясняя учреждение цензур «внешними обстоятельствами», потерявшими значение, и указывая, что пятилетний опыт деятельности этих учреждений, не оправдал ожидавшейся от них пользы, повелевал «цензуры всякаго рода, в городах и при портах учрежденныя, яко уже не нужныя, упразднить, а чиновников, как духовных так и гражданских, в них состоящих, первых, обратить в свое начальство, а последних, если других должностей они не имеют, определить по способностям их к другим делам, по усмотрению Правительствующаго Сената». Упразднив цензуры, указ возобновлял силу и действие прежних указов относительно пропуска в Россию иностранных книг, открытия вольных типографий и печатания в них книг, с тем, чтобы рассматривание печатаемых в вольных типографиях внутри империи книг, возложено было не на управы благочиния, но на самих гражданских губернаторов, которые имеют к сему употреблять директоров народных училищ, без одобрения же их и без дозволения губернаторов, ни одна книга не должна быть издаваема под страхом наказания. Что же касается типографий, существующих при ученых обществах как-то: при академиях, университетах, корпусах и прочих казенных местах; то цензура издаваемых книг возложена на попечение и отчет тех самых мест и их начальников. Касательно же печатания церковных и издания вообще к вере относящихся книг, настоящий указ оставил в силе законоположение 27 июля 1787 г., коим запрещалось в частных типографиях печатать церковные, или к Св. Писанию, вере, либо толкованию закона и святости относящиеся книги122. Допущенный настоящими указом пропуск в Россию иностранных книг очевидно открывал им и возможность распространения в России посредством продажи. Но это оказывалось совсем нежелательным. Поэтому последующим именным указом от 1 апреля 1802 г. разъяснено, чтобы «всех книгопродавцев, торгующих иностранными книгами, обязать подписками, дабы они не продавали книг Законам Божиим и гражданским противных и к соблазну явному клонящихся, под опасением строгаго ответа и взыскания по законам»123.
Таким образом, возникшая в организованном виде цензура по-видимому не привилась, но это упразднение цензуры было как бы временною передышкою. 9 июля 1804 г. Высочайше был утвержден всеподданнейший доклад тогдашнего министра народного просвещения графа Завадовского об уставе цензуры и штате цензурному комитету в С.-Петербурге124. Учреждение это не подлежит нашему рассмотрению. И – на описанном эпизоде о цензурах остановились потому, что эти цензуры некоторыми сторонами касались Св. Синода, и своим существованием в некотором смысле как бы подсказали возникновение собственно духовной цензуры в организованном виде.
Упразднение цензур не вызвало особых распоряжений со стороны Св. Синода, кроме того, что Св. Синод циркулярным указом, оповещая по своему ведомству об этом обстоятельстве, предложил епархиальным преосвященным, чтобы как они сами, так и подчиненные им духовные лица, относительно своих сочинений и переводов в случае их напечатания, руководствовались прежними предписаниями. Из состоявших при упраздненных цензурах, духовных особ Св. Синоду предлежало озаботиться устройством протоиерея Афанасия Лагоновского, взятого из киевской епархии. Посему Св. Синод, вследствие просьбы Лагоновского, предписал киевскому митрополиту Гавриилу указом, чтобы он определил Лагоновского к соответственному его званию месту на службу. Не лишне при сем заметить, что в выданном Лаговскому от цензуры аттестате относительно его положения и службы по цензуре сказано; «он исправлял оную должность при протчих по части духовной на него возложенных с соответственною как духовному и председательскому отличию безпорочностию, честностию и примерностию поведения, так и с точнейшим наблюдением высочайших о цензурах и должности оных узаконений»125.
О духовной цензуре в России
126
XII. Об учреждении духовной цензуры в Москве
Возникшие в силу Высочайшего указа, 16 сентября 1796 г., в разных местах империи цензуры, хотя имели в своем составе представителей духовной власти из духовных особ; тем не менее они состояли под ведением светского правительства, и не служили непосредственным целям Святейшего Синода. Поэтому Святейшему Синоду естественно было, в виду существования неподведомственных ему цензур, иметь свой особый специальный орган, который бы служил к облегчению Святейшего Синода в многотрудных для него цензорских занятиях. По-видимому Святейший Синод ожидал только повода к обсуждению занимавшего его с давнего времени вопроса. В 1799 году, приняв во внимание, что по именному Высочайшему указу, от 18 декабря 1798 года, в Киево-Печерской и Александро-Невской лаврах, а также при Донском монастыре в Москве учреждены соборные иеромонахи, а при придворной церкви в Москве, равно при большом Успенском и Благовещенском соборах – соборные священники, которым, по определениям Святейшего Синода, между прочим, вменялось в обязанность упражняться в переводах и сочинениях, и что эти лица, ревнуя об исполнении Высочайшей воли, сообразно предписаниям Святейшего Синода, не замедлят проявить своей деятельности по части переводов и сочинений, Святейший Синод признал благовременным войти обсуждение вопроса: куда эти лица могут представлять свои труды для рассмотрения и свидетельства и какими правилами надлежит в сих случаях руководствоваться. По довольном обсуждении сего предмета, Святейший Синод нашел необходимым войти к Государю Императору с особым всеподданнейшим докладом об учреждении духовной цензуры, или комиссии для рассмотрения и свидетельствования и исправления представляемых к печати сочинений и переводов. Потребность такого учреждения Святейший Синод изъяснял таким образом: «Духовным регламентом и последовавшими указами повелено Синоду свидетельствовать и с его одобрения печатать сочинения и переводы, которые в настоящее время и от духовных училищ и от частных духовных лиц присылаются и которые будут время от времени присылаемы. Между этими сочинениями и переводами без сомнения могут встречаться такие, которые не только в рассуждении литературы потребуют исправления, не нужно будет, делая замечания о недостатках или излишностях, вовсе обращать оныя в то место, отколь присланы, для приведения в надлежащий порядок, вразумив упражняющагося в несовершенстве трудов его, дабы он с пользою продолжал те упражнения. А как по пространству Империи и возрастающим успехам в науках, для помянутаго свидетельства и разсмотрения потребны особенное упражнение, труды и не малое время; члены же Синода, отправляя настоящия их должности, и будучи некоторые из них заняты собственно епаршеским правлением, которое сопряжено с трудом и заботливостью, при всем своем усердии и ревности, не могут с желаемою поспешностью и пользою заниматься оным обревизованием: то с одной стороны, дабы предупредить медленность, от того быть могущую, а с другой – выполнить в точности Высочайшую волю, и дать безостановочное течение трудам упражняющихся в столь полезном для церкви и училищ деле, Синод нашел нужным, представить на Всевысочайшее благоусмотрение: 1) для освидетельствования, разсмотрения и исправления переводов, касающихся до церкви и церковнаго учения, также и сочинений, издаваемых как учреждетями соборными, так и в духовных училищах, и частными духовными людьми, на вышеизъясненном основании, учредить, под непосредственным ведением Синода, духовную цензуру, или Коммиссию, которой признается удобнее и полезнее для всей Империи быть в Москве, назнача ей местопребывание в ставропигиальном Донском монастыре, или в другом из московских монастырей, и определить в оную председательствующим архимандрита того монастыря, или другаго способнаго из состоящих в Москве же, да в помощь к нему трех из духовных же особ монашествующих, или белаго священства, изведанных опытом в знании словесных наук и языков, по разсмотрению и утверждении Синода. 2) По неопустительном освидетельствовании, разсмотрении и должном исправленш Коммиссиею вносимых и присылаемых в оную переводов и сочинений, и по одобрении ею, что в них ничего противнаго Закону Божию, правилам государственным, благонравию и самой литературе не находится, уважая преимущественно достойныя из них, издавать все таковыя Коммиссиею апробованныя в печать, с дозволения Синода, единственно в типографиях, ведомству его принадлежащих из получаемой же за продаваемыя сих переводов и сочинений книги денежной суммы прибыльную отделяя особо, производить из оной по временам отлично успевающим в том, для ободрения их денежныя награждения, по усмотрению и определению Синода. 3) А дабы сия духовная цензура, или Коммиссия имела сумму на необходимые расходы к существованию ея нужную, також и чины, оную составляющие, охотнее труждалися в сем порученном им деле, и должности свои исправляли бы с успехом и пользою: то к ободрению и сих в предлежащих упражнениях Синод приемлет смелость определить им особое жалованое, для произведения котораго со всеми расходами по всей коммиссии полагается в год 3,500 рублей, по числу коих примерный штат Синод всеподданнейше подносит. И если положение сие удостоено будет Высокомонаршей конфирмации, то не благоугодно ли будет Вашему Величеству повелеть оную сумму отпускать не из положенных на духовный штат вообще 1,400,000 рублей, а из остающейся ежегодно от некомплекта по тому штату чинов знатной суммы».
Представленный от Святейшего Синода всеподданнейший доклад и при нем штат Высочайше были одобрены и утверждены 13 марта 1799 г. По Высочайше утвержденному примерному штату учреждаемой в Москве духовной цензуры, или коммиссии для свидетельства и рассмотрения сочиненных и переведенных книг, до церкви и учений церковных касающихся, были положены: архимандрит, яко председательствующий; ему содержание 600 руб., прочих членов из духовных же особ монашествующим, или белаго священства, три, каждому по 500 рублей; на содержание писцов из студентов московской академии, и других служителей, также на покупку бумаги, свеч, дров и на прочий расход, что все производиться должно с ведения Синода – 1,400 рублей, итого – 3,500 руб. Для приведения в исполнение. Высочайше утвержденных доклада и штата, Святейший Синод учинил следующее распоряжение. Учрежденную в Москве духовную цензуру или Коммиссию, Святейший Синод, впредь до усмотрения, поместил в ставропииальном Донском монастыре, назначив председательствующим в оную цензуру или коммиссию архимандрита того монастыря Евлампия, «яко истиннаго в знании наук», с увольнением его от должности ректора московской академии и с производством ему положенного по штату цензуры содержания; при этом Святейший Синод предписал Евлампию, чтобы он «избрав к определению в члены сия коммиссии способных к тому и достойных из монашествующих, или из белаго священства, а также сколько и каких именно необходимо потребно в ту коммиссию чинов для письмоводства, служителей и комнат для помещения цензуры и ея архива представил о сем на разсмотрение Святёйшаго Синода». Тому же председательствующему Святейший Синод поручил: «принимая вступаемые переводы, или сочинения в свое смотрение, хранить оные, доколе коммиссия наполнена будет чинами, долженствующими ее составлять». Об открытии в Москве духовной цензуры или коммиссии для свидетельства или рассматривания сочиняемых и переводимых книг, до церкви и церковнаго учения относящихся, Святейший Синод дал знать особыми циркулярными по своему ведомству указами от 24 марта 1799 г.
Озабочиваясь скорейшим устройством вновь учреждаемой цензуры, Святейший Синод, независимо от данного архимандриту Евлампию поручения указать кандидатов на должности членов цензурной коммиссии, 18 мая 1799 г. распорядился помощником к председательствующему в цензуре назначить черниговской епархии бывшего второкласснаго Гамалеевского монастыря архимандрита и Невской академии богословия учителя Иринея, с увольнением его от должности учителя и от управления монастырем, и с производством ему положенного по штату жалованья в размере 500 рублей. Архимандрит Ириней однако не вступил в отправление цензорских обязанностей; вскоре он был назначен Святейшим Синодом настоятелем Киево-братского, второклассного училищного монастыря, с исправлением по прежнему в киевской академии должности богословия учителя. На место Иринея первым членом в цензурную коммиссно, 15 июля 1799 г., был определен находившийся в то время в С.-Петербурге, бывший прежде при церкви миссии в Венеции, иеромонах Иустин, которого Святейший Синод находил «способным и надежным» к сему званию. Вскоре, а именно 4 августа, Иустин, с возведением в сан архимандрита, был назначен настоятелем Волоколамского Иосифова монастыря, оставаясь при цензуре.
Архимандрит Евлампий, исполняя возложенные на него Святейшим Синодом поручения, 8 мая 1799 г. представил Святейшему Синоду свои соображения относительно избранных им для состава цензуры членов и потребных для нея чинов. Кандидатами в цензоры из монашествующих Евлампий указывал: 1) московской академии префекта, соборного иеромонаха Владимира, состоявшаго членом при гражданской цензуре, с тем, чтобы на его место в ту цензуру был определен прототоп Василий Прокофьев, который и прежде неоднократно исполнял цензорские обязанности по разсмотрению книг, выходивших из вольных типографий; 2) той же академии проповедника соборнаго иеромонаха Амвросия, и 3) московской Перервенской семинарии «штиля латинскаго учителя» иеромонаха Арсения, который, пояснял Евлампий, хотя глазами слаб, но по просвещению своему и прилежности, при помощи чтеца, исправно сию должность проходить может. Кандидатами для того же назначения из белого священства Евлампий называл трехсвятительского протопопа Василия Прокофьева, Никольской, что в Басманной, церкви, священника Михаила Иванова, и Никольской, что за Яузой, церкви священника Иоанна Михайлова. Относительно же чинов, потребных для письмоводства по цензуре, архимандрит Евлампий полагал, что их нужно столько, как и при гражданской цензуре: а именно: секретарь, или в должности онаго письмоводитель, с жалованьем от 350 до 400 руб., два писца, они же и чтецы – каждому по 120 руб., два служителя – каждому по 50 руб. На прочие по цензуре расходы 260 руб., на ремонт помещения цензуры и обзаведение мебелью и проч. 400 руб. Для помещения цензуры и ее архива в Донском монастыре, предполагалось отвести 4 комнаты в старых архимандричьих покоях.
Из указанных Евлампием кандидатов из монашествующих Святейший Синод не назначил никого по той причине, что при слушании представления Евлампия, синодальный член, преосвященный Амвросий, архиепископ Казанский, со своей стороны на должность цензора предложил бывшего префекта казанской семинарии, находившегося в казанском Кизическом монастыре, игумена Геннадия, которого Святейший Синод и определил вторым членом цензуры. На должность же третьего члена цензуры Святейший Синод из представленных Евлампием кандидатов белого священства поручил избрать преосвященному Платону, митрополиту московскому, по его усмотрению; избранного отправить к архимандриту Евлампио для исполнения обязанностей цензора и о том, кто будет избран, донести Святейшему Синоду. Платон никого из указанных Евлампием кандидатов не назначил, а определил, по своему усмотрению, кафедрального собора ключаря, священника Димитрия Лавровского, которому велел явиться к архимандриту Евлампию, о чем и донес Святейшему Синоду. Последний не согласился на избранного Платоном кандидата. Предположив, что митрополит Платон, не назначил ни одного из указанных Евлампием кандидатов потому, что все они состояли священниками при таких церквах, при которых не было других, и, следовательно, с назначением кого-либо из них в цензуру, могли произойти опущения и остановки по должности приходского священника, равным образом приняв во внимание то, что определенный Платоном священник Лавровский, по новости сего учреждения и по многому стечению предлежащих для рассмотрения книг, сочинений и переводов, по старости лет, не может быть надежен и способен к надлежащему прохождению должности цензора, Святейший Синод, оставив Лавровского при прежнем месте в каеедральном соборе, на должность третьего члена цензуры определил, впредь до усмотрения, московскаго Благовещенского собора, священника Василия Иванова, «как известнаго Святейшему Синоду по учению и качествам его и способнаго к сей должности», с производством ему положеннаго по штату содержания. Назначенный из монашествующих в цензуру игумен Геннадий должен был иметь пребывание в Донском монастыре и находиться в должных отношениях к архимандриту Евлампию, как настоятелю сего монастыря. Для занятий письмоводства по цензуре Святейший Синод не назначил ни секретаря, ни письмоводителя, как представлял Евлампий, а определил трех писцов, из коих один должен именоваться – старшим, а два другие – младшими. На старшего, сверх общего письмоводства и переписки, возлагались наблюдение и хранение книг, а также и случающихся по сей должности бумаг, жалованье ему назначено 200 руб. в год, а двум другим по 150 руб. в год. В прочих частях Святейший Синод согласился с представлением Евлампия и утвердил его предположения, пояснив при этом, что «в уважение необходимой надобности и новаго цензуры установления позволяется оное число суммы употребить только на первый год, а впредь, считая с будущаго года (т.е. 1800), вообще на все расходы и починки, по коммиссии быть долженствующее, полагается генерально на весь год по триста по пятидесяти рублей, с тем, что ежели когда «для непридвидимых надобностей потребуется и более оной определенной суммы, в таком случае представлять тогда Святейшему Синоду, который не оставит по уважению надобностей сделать прибавку». В виду новости учреждения и лучшего устройства помещения для цензуры, Святейший Синод разрешил употребить и остатки от ассигнованной суммы по некомплекту в членах и служащих по цензуре; что же касается остатков, могущих быть на будущее время, то оные, не отсылая в казначейство, Святейший Синод указывал хранить при коммиссии «яко сумму нужную как на заведение библиотеки, собственно для коммиссии потребной, так и на другия, к пользе ея могущия встречаться по предмету учреждения ея надобности». Относительно библиотеки для цензуры, Святейшиий Синод сделал особое распоряжение: «доколе составится собственная для коммиссии библиотека, дабы не сделать в предлежащих ей упражнениях остановки, то нужныя для употребления к сличению доставляемых для разсмотрения переводов книги, дозволить коммиссии брать безпрекословно из библиотек московских: синодальной, типографской и академической, а также из бывших крутицкой и переяславской, а особливо те книги, где есть излишние одного названия экземпляры, считая их однакож принадлежащими тем библиотекам, отколь они взяты будут, где их и из каталогов не исключать, коммиссия же обязанностью своею поставить имеет попечение о содержании их в надлежащем порядка и целости». Во вновь открытую коммиссию Святейший Синод распорядился отослать по описи разные переводы, которые были представлены на рассмотрение и находились в Синоде. Передавая эти переводы, Святейший Синод предписывал коммиссии, что «буде из них, которые окажутся напечатанными уже прежде сего времени, таковые рассматривать, и, сличая с оригиналом, исправлять только те, которые усмотрены будут достаточнее изданных в печать, или найдутся в самом переводе исправнейшими; в противном же случае оставить оные переводы без всякаго употребления и внимания».
С осени 1799 г. учрежденная цензура с именем «Коммисая московской духовной цензуры» открыла свои действия в известном составе членов: председательствующий – архимандрит Евлампий, в качестве его помощника первый член – архимандрит Волоколамского монастыря Иустин, второй член – игумен Геннадий, имевший пребывание в Донском монастыре, и третий член – пресвитер московского Благовещенского собора Василий Иванов. Письмоводством по цензуре занимались: студенты – старший Максим Петропавловский – младшие: Лука Титов и Филипп Орлов; из них первый обучался в московской академии, второй в лаврской семинарии и третий в перервенской семинарии. В показанном составе членов цензурная коммиссия не оставалась долго. 13 декабря 1799 г. первый член архимандрит Иустин был переведен настоятелем в первоклассный Иверский монастырь Новгородской епархии, с увольнением от цензорской должности; на его место 18 января 1800 г. был назначен настоятель московского Богоявленского монастыря архимандрит Виктор, как известный по своим способностям Святейшему Синоду. В 1801 году архимандрит Виктор, по назначении председательствующего в цензуре донского архимандрита Евлампия епископом архангельским, занял его место по цензуре, а вместе и настоятельскую вакансию в Донском монастыре. На место архимандрита Виктора первым членом в цензуру был определен синодальный ризничий иеромонах Иннокентий, который вскоре, с возведением в сан архимандрита, был назначен настоятелем Никитского монастыря Владимирской епархии. С перемещением архимандрита Иннокентия, 4 августа 1804 г., настоятелем в Антониев монастырь в Новгород, на открывшуюся цензорскую вакансию, Святейший Синод, очевидно не имея в виду кандидата, 27 января 1805 года поручил преосвященному Платону, митрополиту московскому, представить двух кандидатов, способнейших и достойнейших из московского духовенства. Платон на должность цензора кандидатами указал: протопопов кафедрального Архангельского собора Димитрия Лавровского и Трехсвятительской приходской церкви Василия Прокопьева, присутствовавших в консистории и к должности цензора способных. Из этих кандидатов, протоиерей Прокопьев 17 июля 1805 г., до рассмотрения в Святейшем Синоде дела о замещении цензорской вакансш, умер; протоиерея же Лавровского Святейший Синод и в настоящий раз признал по преклонности его лет (71 г.) малонадежным для предстоящих по цензуре занятий, которые могут оказаться для него отяготительными. Посему Святейший Синод, 13 ноября 1805 г., вновь поручил127 митрополиту Платону избрать из монашествующего или белого духовенства таких кандидатов, кои, «отправляя возложенныя на них должности могли бы, без оставления оной и отягощения себя, заниматься и делами по цензуре». На сей раз митрополит Платон рекомендовал следующих лиц: Угрешского игумена Никандра, бывшего в московской академии проповедником, а также двух тогдашних той же академии проповедников, соборных иеромонахов: Геннадия и Палладия, присовокупляя при этом, что «ежели Святейший Синод благоволит сим проповедникам быть при цензуре, то они могут сверх проповеднической должности и сию цензорскую исправить с тем, чтоб оную исправлять им поочередно, а потому и положенное жалованье получать пополам». Святейший Синод со своей стороны, 13 декабря 1805 г., назначил их к исправлению цензорских обязанностей на изъясненном основании.
По учредительному постановлению цензура должна была «по неопустительном освидетельствовании, разсмотрении и должном исправлении взносимых и присылаемых в Коммиссию переводов и сочинений, и по одобрении, что в них ничего противнаго Закону Божию, правилам государственным, благонравно и самой литтературе не находится, уважая преимущественно достойныя из них, издавать все таковыя коммиссиею апробованныя в печать с дозволения Святейшаго Синода единственно в типографиях ведомству его принадлежащих». Согласно сему предначертанию, Святейший Синод и при открытии действий цензуры предписывал, чтобы «Сия Коммиссия, поступая во всем по Высочайше конфирмованному об ея учреждении докладу и сделанному вследствие того от Святейшаго Синода предписание, все сочинения и переводы книг, как собственно ею издаваемые, так и из других мест присылаемые, по одобрении их, не отдавая в печать, присылала для апробации в Святейший Синод и непреложнейшим долгом своим поставляла бы, начав немедленно поведенное ей управление, соответствовала Высочайшей воле, и той цели, для коей она учреждена». Между тем Святейший Синод вскоре же, можно сказать, из первых начинаний цензуры заметил неправильность в ее действиях. Усматривая, рассуждал Святейшей Синод 21 декабря 1799 г., из вступивших от учрежденной в Москве духовной цензуры представлений, что поступившие в оную до того времени из разных мест сочинения не рассматриваются ею во всей подробности и не исправляются, как предписано, а только делается им одобрение или свидетельство таким образом, что в них ничего противного Высочайшему указу, данному о цензуре печатаемых книг не найдено, и с достоверностью из сего заключая, что оная цензура, не вразумясь в силу данных ей преднисаний, отступает тем от существенной ее должности, вместо поведенного исправления, или рецензии тех сочинений и переводов делает на печатание оных одно токмо обыкновенное, по примеру гражданской цензуры, свидетельство, Святейший Синод признал таковые упражнения цензуры не суть важными и не соответствующими той цели, для которой сия цензура учреждена, и, следовательно, не могущими приносить ожидаемой от сего учреждения пользы. Посему и при этом находя, что цензура именует себя несообразно Высочайше конфирмованному об учреждении ее докладу «Коммиссиею московской духовной цензуры», Святейший Синод постановил подтвердить учрежденной в Москве духовной цензуре указом, дабы оная впредь, войдя в существенную ее должность, как выше изъяснено, при освидетельствовании и рассматривании вносимых и присылаемых в оную переводов и сочинений духовных, поставила обязанностью своею иметь тем сочинениям и переводам не одно только обыкновенное освидетельствование, как до сего было, но делать оным рецензии, или строгое пересматривание и исправление, и потом уже чинить одобрение свое, достойны ли они того по содержанию своему, чтобы отдавать их в печать, и не окажутся ли излишними и такими, кои уже есть напечатаны прежде, что и описывать ясно в делаемых, с присылкою их в Святейший Синод на апробацию, представлениях». Вместе с сим Святейший Синод указал цензуре, чтобы оная Коммиссия во всех отношениях ее, куда следовать будет, по точной силе Высочайше конфирмованного доклада, именовала себя: «учрежденная в Москве духовная цензура, для освидетельствования и разсматривания сочиняемых и переводимых книг, до церкви и учений церковных касающихся». Учрежденная в Москве духовная цензура не осталась безответной перед замечанием Святейшего Синода; напротив представила объяснительный рапорт с описанием характера и сущности своих занятий при исполнении возложенной на нее обязанности. Рапорт этот знакомит с деятельностью цензуры, а потому изложим его сущность. Цензура объясняла, что, «в рапортах посылаемых в Святейший Синод с книгами, хотя и не изображено, что с подробной рецензией и были рассматриваны, и при рассмотрении было соблюдаемо все предписанное... а именно: 1) разсуждение о Пасхе и пасхальном круге, присланное от Святейшаго Синода, неопустительно свидетельствовано, разсмотрено, сличено с другими прежде вышедшими пасхалиями, где следовало, снесшись с автором, поправлено и признано в некоторых местах гораздо перед прочими пасхалиями яснейшим и для училищ полезным; а как сочинитель онаго, преосвященный Мефодий епископ Тульский и Белевский, просил Святейший Синод оное сочинение напечатать на свой кошт, – то духовная цензура напечатать оное никакого препятствия не нашла, а потому и послала оное в Святейший Синод на апробацию; 2) краткое объяснение Церковнаго Устава написанное для белгородской семинарии и присланное при письме преосвященнаго Феоктиста епископа Белгородскаго, также неопустительно разсмотрено, с церковным уставом сличено, где следовало исправлено, и наконец во всем найдено согласным с настоящим уставом, да и с тою преосвященнаго просьбою, чтобы оное объяснение устава выдать для своей семинарии, удовлетворить, признано за нужное... посему... и послано в Святейший Синод; 3) толкование, иже во святых Отца нашего Иоанна Златоустова, на послание апостола Павла к Филипписеям, Римлянам и на первое послате к Коринфенам, перевод с греческаго, в 3-х книгах, разсматриваны надлежащим образом были сличены и с подлинником и с прежним изданием и найдены гораздо преимущественнейшаго и яснейшаго перевода, нежели каковы изданы в 1765 и 1767 годах; посему духовная цензура признала достойнейшими быть напечатаны; во всех сих книгах нет ничего противнаго Закону Божию, правилам государственным, благонравии и самой литературе». В заключение своего объяснения цензура присовокупляла, что «впредь именовать себя она будет по предписанному от Святейшаго Синода», и что члены цензуры поставляют своим долгом и обязанностью «взносимым и присылаемым в оную цензуру, духовным переводам и сочинениям впредь чинить строжайшее свидетельство и разсмотрение». Настоящее донесение цензуры Святейший Синод принял к сведению, не сделав никаких распоряжений. В 1801 г. Святейший Синод, обратив внимание на то обстоятельство, что многие из присылаемых в Синод от учрежденной в Москве духовной цензуры рапортов и донесений, подписаны не всеми при той цензуре членами, и заключив из сего, что как удостоверение книг, кои представляются с одобрением к напечатанию, не может почесться таким, так и самая обязанность некоторых из членов не исполняется по нерадению ли то, или по другим каким неизвестным Святейшему Синоду причинам, Святейший Синод распорядился предписать цензуре строжайшим указом, чтоб члены ея, имея всю относящуюся к должности их, по сей немаловажной части попечительность, проходили служение свое не иначе, как с должным вниманием и усердием к службе, а потому разсматривая всякую доходящую в цензуру книгу, перевод или сочинение давали оному одобрение или неодобрение на основании учиненных цензуре предписаний, удостоверяя то общим их подписанием рапортов или донесения в Святейший Синод присылаемых. При этом Святейший Синод потребовал, чтобы «в случае болезни кого либо из членов, или других причин, по коим он представления не подписал, объяснять то на тех же самых бумагах в конце подписания прочих членов». Кроме того Святейший Синод приобщил и угрозу, что если и затем Синод усмотрит подобное неисполнение членами их обязанности, в таком случае он поставит себя в необходимость отрешить тех, кои не будут радеть о своих должностях, о чем и поручил председательствующему объявить членам цензуры с подписками»128.
Действуя на изъясненных основаниях и в указанных условиях, учрежденная в Москве духовная цензура должна была принимать к своему рассмотрению сочинения и переводы, представляемые не только духовными, но и светскими лицами, если последними будут внесены в цензуру такие книги, для свидетельствования коих та цензура учреждена. В рассмотрении и свидетельствовании сих последних цензура должна была поступать во всем согласно данным цензуре от Святейшего Синода предписаниям129. При этом в исполнении своих обязанностоей цензура испытывала немаловажные затруднения от постоянных сношений со Святейшим Синодом, в случае одобрения к печати рассмотренных сочинений и переводов. По сему 27 марта 1805 г. цензура, представляя Святейшему Синоду для одобрения к напечатанию пастырское наставление и слова, говоренные при выборе судей преосвященным Амвросием, епископом Тульским, докладывала следующее: «в духовную цензуру поступают от духовных лиц многия мелкия сочинения, как то: проповеди, речи, говоренныя ими при разных случаях; между тем духовная цензура, основываясь на предписании Святейшаго Синода, не относясь об них прежде к Святейшему Синоду, к напечатанию препроводить не может, а чрез сие сочинителям их делается некоторое недовольствие, да и духовная литтература некоторым образом от сего стесняется, ибо вносящие свои сочинения видя, что они в скорости по желанию своих благодетелей печатными иметь не могут, назад отбирая оставляют оныя в неизвестности без всякаго употребления, хотя некоторыя из них могли бы делать честь сочинителям, а читающим пользу; посему цензура просила: не благоугодно ли будет Святейшему Синоду в мелких сочинениях, яко ничего догматическаго и важнаго в себе не содержащих, дать цензуре указ, по которому бы цензура, по должном их разсмотрении и освидетельствовании, те, кои достойны окажутся, могла впредь препровождать для напечатания в духовную типографию, которой и предписать о сем указом». По рассмотрении сего ходатайства, Святейший Синод разрешил: проповеди и речи, которые по рассмотрении цензуры окажутся достойными издания, и сочинители их будут просить о напечатании на их кошт, отсылать в типографскую контору для напечатания, донося о каждом из таковых сочинений Святейшему Синоду130.
В 1802 году по случаю приведения в исполнение Высочайшего указа об упразднении цензур, учрежденных в городах и при портах, статское в Москве казначейство, полагая, что сим указом вместе с прочими упразднена и духовная цензура, отказывалось выдать духовной цензуре положенное по штату жалованье на вторую половину 1802 года. Цензура донесла об этом обстоятельстве Святейшему Синоду, который приняв во внимание, что духовная цензура в Москве учреждена для свидетельства и рассматривания сочиняемых и переводимых книг, до церкви и учений церковных касающихся, и, следовательно, не для той цели, для которой существовали упраздненные Высочайшим указом 9 февраля 1802 цензуры, признал необходимым просить государственного казначея о распоряжении, чтобы московское статское казначейство, не имея от начальства предписания, не останавливало само собою отпуска положенного на духовную цензуру по Высочайше утвержденному 13 марта 1799 штату. При эгом Святейший Синод, постановляя уведомить духовную цензуру о настоящем со стороны Синода распоряжении, присовокупил, что об упразднении цензуры, если бы оно последовало, цензура была бы уведомлена в свое время. Обращение Святейшего Синода имело полный успех. Со стороны государственного казначейства было предписано московскому статскому казначейству, чтобы оно следуемые по штату на содержание духовной цензуры деньги отпускало на прежнем основании131.
Из всего, вышеизложенного видно, что цензура находилась в самых непосредственных отношениях к Святейшему Синоду, составляла как бы финальное учреждение Синода, который следил за ее деятельностью, по временам получал и от цензуры сведения о том, сколько одобрено цензурой и вообще напечатано сочинений и переводов132; равным образом и цензура в свою очередь представляла Святейшему Синоду годичные ведомости о присутствующих в ней и занимающихся письмоводством лицах133. Вообще дело цензуры немало озабочивало Святейший Синод и в то время, когда им были созданы для сего особые учреждения.
* * *
См. ст. Мансветова. «Очерки из истор. дух. лит. и просв. в древн. Руси». «Прав. Обозр.» 1976 г. кн. III, стр. 46 и след.
«Прав. Обозр.» 1866 г. кн. III, 56 ст. Мансветова «Очерки из истории духовн. литерат. и просвещ. в древн. Руси».
Там, стр. 56 прим.
Истины показания к вопросившим о новом учении соч. инока Зиновия см. от издателя, ст. XI-XII. Казань, 1863 г.
«Правосл. Обозр.» 1876 г. III, 57.
Тихонравов. Памятники отреченной русской литературы т. I, предисловие стр. X. В этом же предисловии помещен и перечень книг, считавшихся в древней Руси лживыми и отреченными. СПб. 1868 г.
Макарий. Истор. русск. церкви т. V, кн. II, ст. 410 ср. Филарета. Обзор русск. духовн. литер, ст. 89.
«Правосл. Обозр.» 1876 г., кн. III ,ст. 88–89.
Макарий. Истор. русск. Церкви, т. V, кн. II, стр. 259.
Филарет. Обзор русск. духовн. лит., ст. 75. СПб. 1884 г.
Макарий. Ист. русск. церкви, т. VI, кн. I, стр. 102. СПб. 1870 г.
Макарий. Истор. русск. церкви, т. VI, кн. I, стр. 163.
Макарий. Истор. русск. церкви, т. VI, ст. 185–186 ср. Чтен. в Общ. Истор. и Древн., т. VII. Отд. II, стр. 4.
Стоглав, стр. 27, 61. Казань 1887 г.
См. сочинения Максима Грека в разных местах и для примера ч. I, ст. 29–37 г. III, ст. 62–67; 79–92 и др. См. Прение Даниила митр, моск. с Максимом Святогорцем в «Чт. Общ. Истор. и Древн.» 1847 г. №7 отд. III, стр. 1–13.
Акт. Археогр. Экспед., т. III. №329. Стр. 482.
Описание старопечатных книг Царского. Стр. 438.
См. «Церк. Вест.» 1883 г. №48. ст. Николаевского «Памяти перваго русскаго печатника». Сн. ст. Гатцука «Истор. очерки книгопечатания в России» стр. 327–343 в «Русск. Вест.» 1872 г., т. 99.
«Христ. Чтен.» 1890 г., т. I, стр. 118.
Акт. Археогр. экспед. т. III. №228. Ср. ст. П. Казанского. Исправлен. богослуж. книг при патр. Филарете в Чт. Общ. Истор. и Древн. росс. 1848 г. №8.
См. «Христ. Чт.» 1890. т. II, ст. 446.
Макарий. Истор. русск. церкви, т. XI, ст. 44.
«Христ. Чт.» 1890 г., т. II, стр. 446–447.
Макарий. Истор. рус. церкви, т. XI, стр. 51–59.
Там, стр. 44. Прибавл. к творен, св. Отцов 1883 г., ч. 32, стр. 518–520.
Макарий. Ист. рус. церкви, т. XI, стр. 91. Изданные в это время, особенно при Патриархе Иосифе, богослужебные книги заключали в себе разные погрешности, послужившие роковыми основаниями для неправых мнений русского раскола. Приставленные к этому делу справщики, допустившие в книгах подобные неправильности и ошибки, частью по малограмотности и неведению, частью по неподготовленности к сему делу и проистекавшей отсюда небрежности, сознавались в своих грехах и просили себе прощения»1
Состояние печатного двора при Патриархе Никоне со стороны именно справы книг и ее деятелей см. у проф. Николаевского. Моск. печатный двор. «Хр. Чт.», 1891. т. II, стр. 161–186.
«Хр. Чт.» 1891 г., т. II, стр. 176, 178, 185, 180.
«Хр. Чт.» 1891 г., т. I, стр. 174–175.
«Хр. Чт.» 1891, т. II, стр. 164.
Приб. к твор. св. Отц. 1883 г. 32 п., стр. 520. Ст. Мансветова «как у нас правились церковные книги».
Там 523–524.
Там стр. 517, 534, 535.
Приб. к тв. св. Отец. 1883 г., ч. 32, стр. 522, 537.
Там стр. 525.
Чит. об этом у Пекарского, Наука и литература в России при Петре I. СПб. 1862 г., т. 1, стр. 2 и след.
См. Пекарский. Наука и литература при Петре, т. I, стр. 210, 220, т. II, стр. 108, 308, 636, 636 и др.
«Док. и дел. Св. Синода», т. I, №159, стр. 147.
П. С. П. и Р. по вед. правосл. исповед., т. I, стр. 29.
П. С. П. и Р. т. I, стр. 47.
П. С. П. и Р. т. I, №5.
П. С. П. и Р. т. I, №9.
П. С. П. и Р. т. I. №158.
Опис. докум. и дел., т. I, №108, т. IV, №49. П. С. П., т. IV, №1260.
Опис., т. I, №402, т. IV, №271. П. С. П., т. IV. №1270.
Опис., т. IV, №405. П. С. П., т. IV, №1348.
Опис., т. IV, №424. П. С. П., т. IV, №1365.
Для прим. см. опис., т. II, ч. 2, №1247, т. III, №6061 и др.
Опис., т. 1, №633.
П. С. П., т. III, №976 и 1023.
Опис., т. I, №671, т. II, ч. 2, №1253. П. С. П., т. IV, №1370.
Опис., т. II, ч. 2, №1253. П. С. П., т. IV, №1357.
Опис., т. II, ч. 2, №1287.
Опис., т. II, ч. 1, №581.
Опис., т. I, №402, стр. 467.
Опис., т. I, №755–756.
Опис., т. II, ч. 2, №946.
П. С. П. т. V, №1819, стр. 393–394.
Опис., т. VII, №366.
П. С. П., т. VI, №2073.
П. С. П., т. VI, №255. Ср. опис. т. IV, №387.
П. С. П., т. VI, №1979.
П. С. П., т, VI, №2102.
П. С. П. и Р. царств. Импер. Елиз. Петр., т. I, №331.
См. об этом дело арх. Св. Син. 1745 г. 4 авг. №8. В этом деле весьма много подробных сведений относительно устройства московской типографии и служащих в ней. Состав и штат последних см. в деле Арх. Св. Син. 1747 г. 12-го апреля №1.
См. Дело Арх. Св. Синода 1745 г. 30 января №1.
Дел. Арх. Св. С. 9-го июня №26.
Дело Арх. Св. Син. 1749 г. 15 января №18.
Арх. Св. Син. 1766 г. 13 дек. №18.
Дел. Арх. Св. Синода 1758 г. 6 февраля №9.
Дел. Арх. Св. Синода 1762 г. 11 мая №19. Об Илии Минятии (1669–1714) и его образованности, а также и переводе его сочинений Писаревым чит. Сухомлинов, Истор. Росс. Академ., стр. 113–125. В. I. СПб. 1874.
Д. Арх. Св. Син. 1743 г. 16 нояб. №25.
Д. Арх. Св. Син. 1744 г. 14 дек. №30.
См. Дело Арх. Св. Синода 1766 г. 27 марта №16.
В дел. Арх. Св. Синода. 1766 г. 27 марта №16. л. 1–2; 5 обор. 7, 86, 102 и 132.
Собрание и составление этих поучений были предприняты по мысли императрицы Екатерины II. Трудом этим занимались Гавриил, архиепископ С.-Петербургский и Платон, архиепископ Тверской. О характере и выполнении этого труда см. Сухомлинов, Истор. Росс. Академии. В, I, стр. 111–116. СПб. 1874 г.
Дело Арх. Св. Синода 1765 г. 16 сентября. №18.
Дело Арх. Св. Синода 1771 г. 28 октября, №26.
См. июньскую кн. «Хр. Чт.»
П.С.П., т. VI, №206.
П.С.П., т. VI, №2082.
Дел. Арх. Св. Син. 1743 г. 27 июня, №24.
О сем учреждении см. Сухомлинов, Истор. российскаго акад. В. I. СПб. 1874, стр. 4–6.
К числу таких повествований в истории отнесено следующее: «писано то, будто бы царь Иван Васильевич посылал к цесарю Максимиану посольство за тем токмо, как писать к нему. И – как тот цесарь славно живет, стоит град виден на предвеликих морях, а тот-де град стоит под ним море над рекой Дунаем. И будто бы все у него златое. Тот же цессарь посади будто бы того посла в карету с собою, говорит о нашем государстве пророческия слова: настанет-де царство и доберет многие города только неправдою. И другая многая, не имеющия истины, от чего в народе может произойти не без соблазна».
Дел. арх. Св. Син. 1735 г. 5 янв. №6.
Помещаем их список: 1755 г. месяц август и ноябрь «Сон», в котором многие миры утверждаются А.Н.; месяц сентябрь «Ода духовная» из псалма 106-го А.С., в которой также множество миров стихотворец утверждает, хотя о том в псалме ни одним словом не упоминается. 1756 год месяц январь «Мекромегос», повесть философская, в которой многие миры утверждаются; месяц ноябрь «Размышление о Величестве Божием» в котором, кроме того, что утверждается множество миров, Священное Писание заблуждением называется стр. 435 пер. С.П. Что касается до сочинений, развращающих честные нравы, а именно, песни, басни и прочее – то оные почти во всяком месяце помянутых сочинений выискать можно.
В ответ на посланный 5 мая 1757 г. указ Св. Синода канцелярия Шляхетского кадетского корпуса представила при своем донесении подлинную «сказку» от бывшего подпрапорщика, ныне сержанта Семена Порошина, который в этой сказке объяснил, что книги именуемой «Увеселения разума», с которой он переводил на русский язык размышление о Величестве Божием, при нем в настоящее время нет; книгу эту он брал на короткое время для одного только перевода у своего приятеля, который несколько времени умер; не предполагая, чтобы в этой книге могла открыться надобность, он и не заботился о сохранении оной и, не знает, где такую книгу можно достать, кроме академической книжной лавки, в которой конечно оная продается. Св. Синод, признав представленную ему сказку Порошина крайне в справедливости сомнительною, вновь потребовал от Шляхетского кадетского корпуса, чтобы были приняты меры к отысканию у Порошина книги и представлению оной в Св. Синод для рассмотрения. Ответа на это требование в деле не имеется (Дел. Арх. Св. Син. 1756 г. 20 дек. №38).
Дел. Арх. Св. Синода 1766 г. 20 окт. №17.
Дело Архив. Св. Синода 1755 г. 13 октября №6. Для наглядного знакомства с положениями и выводами Третьяковского, приводим поданное им Св. Синоду изъяснение. Стараясь развить и доказать, что разумение автора, взявшего мысли, по надписи его, из псалма 106-го, трактует о действительной бесконечности вселенной, и о действительном множестве миров, и что такого разума в подлинном псалме всеконечно не обретается, Третьяковский по пунктам развивает следующее.
1) В первых семи строфах предлагает автор стихами своими разум находящийся точно в подлинном 106 Псалме. Следовательно, надпись его есть непогрешительная, для того что сей точно Псалом был ему прототипом, пли подлинным образцом.
2) Но когда автор в восьмой строфе говорит, что отверзлось небо, что мысль взлетает, что она пронзает дальность, погибает, не обретая ей конца; то сего разумения в том Псалме нет, и потому оно приданное от автора. А придано оно не по разуму псаломника, вдохновеннаго Духом Святым, но по ложному разумению о безпредельности вселенной: ибо 1) когда отверзлось небо: то сие отверзлось автору на подобии действительного, потому что не возможно образовать мыслью отверзения неба, ежели бы не было неба действительно, и будет не отверзалось оно иногда как растворением, так и очищением от облаков, туч и мглы. 2) Чрез дальность у автора разумеется безпредельность, то есть, безпредельная экстенсия или распространение вещества для того, что он автор мыслью своею той дальности действительно не обретает конца. Посему, дальность его та действительно безконечна. 3) Чтож мысль его, свергаемая с дальности, не имеющая действительно конца, славит Творца Мудраго; то явно, что дальность та сотворенная, которая, по его, действительно безконечна. Следовательно, инфинитное или безконечное у него есть сугубое; одно Творец (ибо Создатель истинно есть Безконечен), а другое тварь, а именно дальность авторова, коей он не обретает действительно конца. Но сугубого безконечного, по реплеции или по наполнению, ниже новейшие не признавают философы: ибо оно безмесно, а по христианству и нечестиво.
3) В девятой строфе автор говорит, что там множество светил горящих; то разум есть сей, что там, то есть, в той безконечной действительной дальности, множество есть звезд. Но что сие множество светил подсолнечным своим светит; то сие у автора по разуму новейших философов, а не по разуму псаломника, вдохновеннаго Духом Святым: ибо новейшие философы мнят, что каждая звезда есть солнце. А понеже наше одно освещает свою землю: того ради и каждая из звезд, как солнце, освещает свою ж землю, подобную нашей. Такие земли: освещаемые, каждая звездою, подобною нашему солнцу, автор назвал подсолнечными, и положил сие слово в дательном множественном числе, а дательный сей падеж есть, по грамматическому сочинению, общий, значащий пользу, да и приложил он местоимение, своим, то есть подсолнечным, в том же дательном множественном падеже, разумея, что каждое из светил горящих или звезд, освещает свою собственную подсолнечную, или землю; а сие он и подтверждает, говоря, что там, или в той безконечной дальности, тма есть великих твердых тел, то есть, подобных нашей земле: ибо чрез твердые или солидные тела не разумеются звезды, которые суть жидтя тела, для того, что пламенный, а чрез слово тма разумеется у него не десять тысяч определенно (да и десять тысяч уже множество), но неопределенное или инфинитное число, то есть, неисчетное множество твердых тел, равное горящим светилам или звездам, освещающим свои собственные подсолнечные или земли: ибо сколько есть числом звезд, столько надобно и твердых тел, или земель (еще и более, ежели все твердые тела имеют спутников), коим бы освещаться от множества их неопределенного, по мнению новейших философов, и, следовательно, по мнению авторов. Итак, ясно есть и непреоборимо, что чрез все сие предлагается у автора действительное множество, а не возможное множество миров. Что ж в предпоследней пятой строке сей строфы автор упоминает пространство безконечно, то сим он подтверждает восьмую свою строфу о безпредельной действительной экстенсии, или о безпредельном распространении вещества в спации или пространстве. Но что в последней самой строке сия ж строфы упоминается от него, что оное безконечное, пространство, есть Господства Владычня предел; то чрез сие разумеется не омнипотенции или всемогущество, но имменситас или безмесность Божия, наполняющая всякое пространство действительно, безконечно и духовно, так что «пребывает Бог непостижимо внутрь всего, а однако вне всего; выше всего, ниже всего; однакож не так, чтоб часть какая была наружнейша, а другая внутреннейша: но Един Он и той же всюду председательствуя держит все, и все содержа председательствует, да и окружая проницает, и проницая окружаетъ». См. слова суть некоего из отцов, и помнится мне, что сей отец есть из Святых Григорьев, и что сии речи, находятся у него в книге 2 Моральной, в главе 12: ибо я сея книги ныне у себя не имею, но только в старинной своей нашел записной книжке, когда а ту книгу читал. Следовательно, и по сему автор разумеет сугубую безконечную безмерность, одну в безконечном пространстве; кое есть Господства Владычня предел, а другая в наполняющем сие пространство Боге Всесовершенном Существе. Но первой безконечной безмерности в Псалме 106-м нет, и быть не могло: ибо оно ложное и нечестивое.
4) В десятой строфе ясно уже предлагается о действительной безконечности вселенныя: ибо автору открывшаяся вселенная являет, что конца ей нет. Но в Псалме 106-м отнюдь не упоминается о вселенной, не имеющей действительно конца: ибо ложно и нечестиво разуметь вселенную действительно безконечной. А у автора сия вселенная есть точно действительная, а не возможная: ибо она у него открывшаяся, и являет точную, а не возможную, безконечност, для того, что возможное, и находящееся действительно, представляется разуму только идеями или понятиями, а не феноменами или явлениями в естестве вещей пребывающими.
5) В первой надесять строфе множество миров ясно утверждается. Но такое множество миров, воображаемое у автора в мысли, есть не такое, что Творец Всемощен произвесть многие миры, но что Он их произвел и действительно: ибо девятая строфа говорить о действительном множестве миров, как то изъяснено. Следовательно, автор, сам бы себе был прекословен, ежели бы в сей первой надесять строфе говорил о возможном множестве миров токмо.
6) Но как то ни есть; только ж в Псалме 106-м не упоминается ниже о возможном множестве миров, а толь меньше еще о действительно безконечности вселенной: но токмо изъясняется в нем Промысл Божий, наводящий на человеков разные искушения, и подвергающий их различным бедствиям, дабы они прибегали к Нему, взывали Его и боялись, да и прославляли милость Его и щедроту. Сие изъяснение на извет, поданный Святейшему Правительствующему Синоду, от 13 октября сего 1755 г., писал я Василий Третьяковский и руку приложил (Из Дел. Арх. Св. Синода 1755 г. 13 октября №6).
Дел. Арх. Св. Синода 1745 г. 15 февраля №17. Ср. Дел. Арх. Св. Синода 1762 г. 22 августа №21.
Дело Арх. Св. Синода 1756 г. 19 августа №17.
Дел. Арх. Св. Синода 176S г. 17 август» №16.
Дел. Арх. Св. Синода 1739 г. 8 января №15.
Дел. Арх. Св. Синод 1743 г. 10 мая №21.
Дел. Арх. Св. Синод 1783 г. 27 октября №14.
В представленных примерах и описанных способах цензурного действования затронута в некоторых случаях острая сторона вопроса о духовной цензуре; но эта сторона изображена на основании сведений, почерпнутых в официальных документах, устраняющих возможность предвзятой тенденции. Из представленных примеров некоторые уже были затронуты в печати (см. Пекарский, Истор. Акад. наук т. II. ср. Отечеств. Записки 1882, март-апрель ст. Скабичевского, очерки по истор. рус. цензуры); но, воздерживаясь от оценки данной этим фактом окраски, устраняемся и от критики тех или других приемов цензурного действования, равно и от суждения о том или другом литературном деятеле, дабы не нарушать принятого нами метода исторического исследования и оставаться на почве официальных документов.
П. С. З., т. XXI, №15034, ср. Сборн. законоп. и распор. по дух. цензур., стр. 14–15.
П. С. З., т. XX, №15019. Сборн. о цензур., стр. 12–14.
Дело Арх. Св. Синод. 1779, 4 декабр. №14. л. 7–9.
П. С. З., т. XXII, №16301, Сборн. цензур, стр. 15–16.
Приводим подлинный рескрипт Екатерины: «Преосвященный архиепиекоп московский Платон! В разсуждении, что из типографйии Новикова выходит многия странныя книги, повелели Мы Главнокомандующему в Москве доставить Вашему Преосвященству роспись книг; вместе с самыми книгами. Ваше Преосвященство, получа оныя, призовите к себе упомянутаго Новикова и прикажите испытать его в законе нашем, равно и книги его типографии освидетельствовать, не скрывается ли в них умствований, несходных с правилами нашей веры православной и гражданской должности, и, что окажется, донесите нам и Синод наш уведомите. Нужно при этом есть да и с полицейскими нашими учреждениями сходственно, чтобы книги из его, Новикова, и прочих вольных типографий выходили не иначе, как по надлежащей цензуре, а как из них многия простираются до закона и дел духовных, то Ваше Преосвященство не оставьте определить одного или двух из особ духовных, ученых и просвещенных кои бы вместе с светскими, для означенной цензуры назначенными, все подобныя сим книги испытывали и не допускали, чтоб тут вкраться могли разныя колобродства и всякия другия нелепыя толкования, о коих нет сомнения, что они не новыя, но старыя от праздности и невежества возобновленныя» Чтен. в общ. истор. и древн. росс. 1875, кн. IV, стр. 169–170.
Отеч. Записи 1882. №4, стр. 464–466, ст. Скабичевского «Очерки из истории русск. Цензуры».
О книгах, отобранных у Новикова см. Москвитянин, 1842, ч. II, стр. 132–146. О характере этих книг см. Чтен. Общ. истор. и древн. росс.; 1874, кн. 3. В числе книг, взятых у Новикова, некоторые были разрешены Московской Св. Синода конторой, другие архиепископом московским и другими, иные – архимандритом Аполлоссом, большая часть архимандритом Павлом. См. Москвитянин. 1842, ч. II, стр. 132–146.
П. С. З., т. XXII, №16378. Сборн. Цензур, стр. 16–17. В Москве такими цензорами по назначению Платона были: Серапион, архимандрит Богоявленский и Моисей, игумен Знаменский, они и рассматривали книги, взятые у Новикова. «Отечест. Записки», стр. 464–465.
П. С. З, т. XXII, №16362.
По сему процессу см. сведения Москвитянин, 1842, ч. I, стр. 521–524. 1843, ч. II, стр. 241–243.
П. С. З., т. XXII, №16659. Сбор. о цензур., стр. 17–18.
П. С. З., т. XXII, №16564. Сборн. цензур., стр. 18–21.
См. Отечеств. Записки 1882 г. №4, ст. Скабичевского «Очерки из истории русской цензуры».
Дел. Арх. Св. Синод. 1787 г., 15 сентября №44, п. 1.
П. С. З., т. XXIII, №17503. Сбор. Закон. и распор. по дух. ценз., стр. 21–23. СПб. 1870.
П. С. З., т. XXIII, №17523. Сбор, цензур, ст. 23–25.
П. С. З., т. ХХШ, №17895.
П. С. З., т. XXIII, №17523, п. 4.
П. С. З., т. XXIII, №17508, п. 3 и 4. Известно, что император Павел, в ограждение своего государства от проникновения в русское общество и распространения в нем «сочинений наполненных зловредными умствованиями» 17 мая 1798 г. дал особый указ Прав. Сенату об учреждении при всех портах цензур из одного или двух членов с подробными предостережениями о недопущении, в обращение в России сочинений, в коих найдется что-либо оскорбляющее Закон Божий, верховную власть и общее устройство. Указ этот по сообщению оного Сенатом Св. Синоду последним был разослан по синодальному ведомству при циркуляре от 29 апреля 1798 г.
Некоторые сведения о деятельности цензур можно почерпнуть в ст. Цензура в России при императоре Павле. Русская Старина 1875 г. №3.
П. С. З., т. XXVI, №19386. Сбор. цензур., стр. 30.
П. С. З., т. XXVI, №19412. Сборн. цензур., ст. 30–32.
П. С. З., т. XXVI, №19916. Сборн. цензур., ст. 33.
П. С. З., т. XXVII, №20139.
П. С. З., т. XXVII, №20210.
Дело арх. Св. Синода 1804 г. 26 августа №621.
Дело Арх. Св. Синода. 1802. 26 мая, №399.
См. августовскую кн. «Хр. Чт.»
Нелишне заметить, что Святейший Синод, отыскивая кандидата на должность цензора, требовал, чтобы цензура представила кандидатов. Цензура 24 июля 1805 г. рекомендовала следующих лиц: Скорбященской церкви, что на Ордынке, протопресвитера Василия Иванова, Троицкой церкви, что на Арбате, Герасима Попова, московской академии проповедника иеромонаха Геннадия, Варварской церкви, что на Варварке, священника Иоанна Михайлова, Екатерининской церкви, что на Ордынке, священника Иоанна Николаева, и Вознесенского монастыря священника Егора Ларионова. Святейший Синод, надо полагать, оставил сию рекомендацию без уважения, поручив митрополиту Платону представить новых кандидатов.
Выше изложенные сведения о цензуре заимствованы из большого дела Арх. Св. Син. 1799 г. 8 марта, №52.
Дела Арх. Св. Синода 1802. 30 сент. №723, 14.
Дело Арх. Св. Син. 1802 г. 1 апр. №250.
Дело Арх. Св. Син. 1799 г. 8 марта. №52, г. 256–264.
Дело Арх. Св. Син. 1801 г. 20 октября. №697.
Дело Арх. Св. Син. 1802 11 марта. №124. 1802 г. 24 января. №52.