Часть I. Жизнеописание

Тихон Тихонович Пелих родился 26 августа 1895 года, в день памяти святителя Тихона Задонского, в селе Лутицы Харьковской губернии в семье сельского кузнеца. По-видимому, мальчик при рождении был очень слаб, поэтому его крестили в тот же день. «Отец мой, Тихон Никитович, насколько помню, был небольшого роста, очень подвижный и с утра до вечера трудился, – вспоминал спустя годы батюшка. – Меня, самого младшего, он любил и звал Тынько. Также смутно помню и мать свою – страдалицу Дарью Ивановну. Она после наших родов (я – близнец) была в параличе, и такой параличной я помню ее до самой смерти. С мамой была моя бабушка Агафья, которая очень жалела свою несчастную дочь и помогала нам по хозяйству. Хотя особого хозяйства и не было, но каждый день надо было приготовить обед, который я, маленький, носил на работу отцу и старшему брату Володе в кузницу за версту от дома. Уход за курами, летом работа в поле и в огороде – ко всем этим работам бабушка приучила меня с раннего детства, так как еще два брата-подростка ушли на заработки. Помню, как-то бабушки не было дома и мне пришлось варить «затирку», тогда я впервые осознал себя взрослым, а до этого все ползал по дивану и от икон, развешенных по стенам, не отходил.

Детских игр я не знал. Любил играть в священника: наденешь на себя тряпья всякого, веревочку привяжешь к кружке (кадило) и начинаешь «богослужение». Очень любил слушать сказки, их так интересно рассказывала бабушка и соседский слепой мальчик.

Великим постом, в первых числах марта, умерла мама (мне было около шести лет). Накануне ее смерти я видел во сне все подробности картины смерти и, проснувшись, рассказал сон невестке (жене старшего брата). Через год умер и отец. В этот год я поступил в нашу церковно-приходскую школу. Я любил учиться. Один раз за шалости был наказан. В третьем классе всей группой ездили в Ахтырский монастырь¹, здесь я, сбегая с горы к речке, чуть не утонул.

На выпускном экзамене был попечитель нашей школы – местный помещик Петр Захарович В. Когда очередь экзаменоваться дошла до меня, я услышал, как наш священник отец Петр вполголоса говорит обо мне: «Это сын покойного Тихона-коваля (кузнеца)». Петр Захарович любил отца за усердную многолетнюю службу. Потом они еще долго обо мне рассуждали. Впоследствии от брата я узнал, что Петр Захарович решил меня взять к себе на воспитание. Это было в мае. Летом меня взял в город на обучение к столяру другой брат. Здесь я мальчиком на побегушках прожил до августа, а в августе, когда дети помещика уезжали в Харьков на ученье, за мной экстренно пришел старший брат Володя и увел к Петру Захаровичу. Очень ласково встретили меня у Петра Захаровича жена его, которая расцеловала меня, и ребята (панынята) – Шура, Ляля и Боря. Меня приняли в семью как сына: одели, обули – и вот я, новый «паныч», вместе с ними на четверике² уезжаю в Харьков на учебу. В Харькове меня отдали в частную мужскую гимназию».

Приемный отец хотел выучить Тихона на врача, но революция и гражданская война помешали этому. В период военных действий Тихон служил в белых частях. В сумятице тех страшных лет он потерял своих близких, от сыпного тифа умер приемный брат, и сам он едва выжил. По его воспоминаниям, однажды, в полузабытьи, он увидел Смерть, которая стояла недалеко от него самого и брата. Она, видимо, колебалась, к кому из них подойти: делала шаг то к одному, то к другому. Наконец решилась и села на постель к брату. Утром брат был уже бездыханным.

После перенесенной болезни юноша какое-то время работал санитаром в военном госпитале, откуда в 1920 году его отправили в Пятигорск, чтобы поправить здоровье. Там он подрабатывал в санатории при Лермонтовском народном университете. Осиротевший во второй раз за свою жизнь (батюшка, спустя годы, скорбел, что так ничего и не узнал о судьбе своей новой семьи), он встретил здесь чутких, глубоко религиозных людей, среди которых был и местный священник. О своем окружении Тихон потом напишет в «Дневнике»: «Все были добры и никогда ничего не жалели для меня».

В 1923 году, по совету друзей, Тихон Пелих получил направление от Народного университета и поехал поступать в Московский государственный университет на агробиологическое отделение педагогического факультета.

По прибытии в столицу Тихон прямо с вокзала направился в церковь (было утро воскресного дня) и попал на богослужение, которое совершал Святейший Патриарх Тихон. Во время литургии в какой-то момент молодой человек почувствовал, что ему в преддверии новой, неведомой, жизни непременно нужно получить личное благословение Патриарха. В конце службы, нимало не колеблясь, он вошел в алтарь. Святейший после причастия сел отдохнуть, и тут у его ног оказался незнакомец. Он стоял на коленях и просил благословить его на жизнь и учение в Москве. Патриарх ласково обнял его, поцеловал и спросил, откуда он и как зовут. «Тихон», – назвался молодой человек. «Меня тоже – Тихон», – улыбнулся Святейший. Как вспоминал потом батюшка, в этот момент его вдруг заметили иподиаконы и за полы ветхой шинели вытянули из алтаря. А так как все это время он стоял на коленях возле сидящего Патриарха, то на коленях он и «выехал». Отец Тихон рассказывал об этом весело, смущенно улыбался, удивляясь своей смелости и тому, что никто не остановил его, когда он направлялся в алтарь. Велика была сила первосвятительского благословения, она хранила Тихона Тихоновича во многих обстояниях жизни: и в студенчестве, и в последующие годы репрессий и войны.

И в молодости, и в преклонные лета отец Тихон отличался жаждой знаний. Он успешно учился в университете и был в то же время вольнослушателем Московской Духовной Академии³: писал работы на богословские темы, изучал церковную историю, апологетику, экзегетику. Его дневник тех времен изобилует богословскими размышлениями – след раздумий над академическими сочинениями. Углубление в богословие не мешало ему основательно заниматься естественнонаучными дисциплинами. Каждое лето он отправлялся в научные экспедиции и изучал особенности почв засушливых областей Казахстана.

Все студенческие годы, несмотря на периодически прокатывающиеся волны репрессий, Тихон был усердным прихожанином московских храмов. Живя в общежитии на Балчуге⁴, он был ночным сторожем и пономарем сначала Марфо-Мариинской обители [1]⁵, затем храма Благовещения Пресвятой Богородицы, что в Пыжах, на Большой Ордынке. Жизнь отца Тихона в эти годы частично отображена в его дневнике, причем в большей степени он пишет о своей внутренней жизни, и из этих записей мы узнаем о становлении христианина, готового к исповедничеству. О внешних же событиях сказано мало, ибо многого автор не мог доверить своей тетради. В такое непредсказуемое, тревожное время он старался не называть имена людей, с которыми его связывали узы духовного родства. Среди них – епископы, иереи разных московских храмов, сестры Марфо-Мариинской обители, близкие Великой княгини Елизаветы Феодоровны, которую отец Тихон трепетно почитал. «По воспоминаниям матери Надежды, последней монахини обители, Елизавета Феодоровна была особенной молитвенницей: стояла на молитве, как изваяние, не шелохнувшись. Часто видели ее во время службы в слезах. Она потом устроила подземный храм, посвященный Небесным Силам бесплотным, прямо под алтарем, и во время литургии ходила туда, чтобы ее не видели»⁶.

Сестры обители, жившие напряженной жизнью, чувствовали себя единой семьей. И когда на Пасху 1918 года Великую княгиню, их матушку, забрали красноармейцы и увезли в Сибирь, где и замучили, обитель осиротела. Впрочем, благодаря их неустанным трудам и по молитвам великих праведников обитель простояла еще около десяти лет. Когда почти все монастыри России уже были сметены с лица земли, стены разрушены, а сестры расстреляны, Марфо-Мариинская обитель еще существовала в качестве женской трудовой общины. Но весной 1926 года закрыли и ее.

С 1916 года в храмах Марфо-Мариинской обители подвизался протоиерей Вениамин Воронцов. Потомственный священник, получивший образование в Московской Духовной Академии, отец Вениамин духовно окормлял прихожан обители, а после 1918 года – и оставшихся там сестер. Он стал духовником и Тихона Пелиха.

Вениамин Александрович Воронцов родился 17 октября 1892 года в селе Ромашково (под Москвой), в котором его отец был священником. Окончив Московскую Духовную Семинарию в 1912 году, Вениамин Воронцов поступил в Академию. Там он проявил себя как прекрасный проповедник и 21 ноября 1915 года был рукоположен ректором Академии епископом Волоколамским Феодором (Поздеевским)⁷ в сан священника.

По окончании в 1916 году Московской Духовной Академии отец Вениамин получил назначение на должность законоучителя в Марфо-Мариинском женском иституте и настоятеля институтской домовой церкви. С 1 ноября того же года он был переведен на должность второго священника Покровской церкви Марфо-Мариинской обители милосердия. С 1927 года служил в храме Благовещения Пресвятой Богородицы, что в Пыжовом переулке в Москве; возведен в сан протоиерея. В 1929 году отец Вениамин был арестован и осужден к четырем годам высылки в северный край. Вернувшись, он служил настоятелем в нескольких храмах Ивановской епархии (в частности, в г. Киржаче).

В 1937 году отец Вениамин вновь был арестован, а в 1943 году его вызвали из ссылки по ходатайству Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия. 9 августа 1943 года отец Вениамин был пострижен в монашество с наречением ему имени Елевферий, а на следующий день за Божественной литургией в Богоявленском патриаршем соборе рукоположен во епископа с назначением на Ростовскую и Таганрогскую кафедру.

В 1945 году Святейший Патриарх Алексий I поручил епископу Елевферию отбыть в Харбин, чтобы привести в единство с Русской Православной Церковью иерархов и духовенство дальневосточных русских приходов, до того времени находившихся в расколе. Это поручение епископ Елевферий выполнил с большим тактом.

5 апреля 1946 года указом Патриарха Московского и всея Руси Алексия I епископ Елевферий был назначен Экзархом Московского Патриарха в Чехословакии с присвоением титула «архиепископ Пражский и Чешский» с местожительством в Праге. В 1948 году он был возведен в сан митрополита [2].

Приезжая в Москву, митрополит Елевферий всегда старался побывать в обители Преподобного Сергия. «О моя Лавра! – с восторгом говорил он. – Сколько связано с ней святых воспоминаний и сколько хранится в душе светлых впечатлений от той золотой поры юности, которая проведена в ее стенах, в родной Академии!..»⁸

В 1955 году в связи с болезнью митрополит Елевферий сообщил Священному Синоду Русской Православной Церкви и митрополичьему совету Православной Церкви в Чехословакии о принятом им решении сложить с себя права и обязанности Главы Православной Церкви в Чехословакии и вернуться на Родину. Священный Синод постановил назначить митрополита Елевферия на Ленинградскую кафедру. Здесь митрополит Елевферий особенно много потрудился над восстановлением Троицкого собора Александро-Невской Лавры. Преодолевая болезнь, он продолжал сам вникать во все мелочи и детали епархиальной жизни.

Накануне смерти владыка Елевферий чувствовал себя прекрасно. За время обычного приема у него побывало пятнадцать священнослужителей. Однако в пятницу 25 марта 1959 года последовала кончина владыки от повторного инфаркта.

Митрополит Елевферий всегда отличался исключительной кротостью характера и добротой. Таким он был и в дни юности, таким был и на высокой митрополичьей кафедре. Он был поистине «благостным владыкой».

Господь сподобил Тихона Пелиха такой необычайной миссии, как хранение святынь Марфо-Мариинской обители – антиминсов⁹. Почти пятьдесят лет он благоговейно сохранял антиминсы храма Покрова Пресвятой Богородицы, освященного митрополитом Владимиром, а также храма в честь Небесных Сил бесплотных и Всех святых¹⁰. Сберегал и антиминс храма Марии Магдалины, что в Императорском доме Никитского со́рока [3], освященного епископом Трифоном (Туркестановым), викарием Московским.

В 1928 году в дневнике Тихона Пелиха впервые появляется упоминание о том, что ему следует готовиться к принятию священства.

«4 февраля

Батюшка отец Вениамин после обедни сказал, что надо взять в Академии программу и готовиться к экстернату на священство. «Все о Вас думал, и, может быть, Господь Вас призывает на это служение».

Доро́гой думал о великом служении священника: главное его делание – молитвенное служение роду человеческому. Рождение–учение–брак–болезнь–старость–кончина и по смерти («зряще мя безгласна») – во все важнейшие моменты своей жизни человек прибегает к молитвенному деланию священника, и даже за гробом.

Для такого молитвенного подвига служения роду человеческому нужна крепкая вера, дерзновенная вера. Пример являет жена-хананеянка. Вообще в Евангелии Господь везде проповедует веру докучливую и в лице хананеянки ублажает такую веру, называя ее велия вера¹¹.

В начале 1926 года Марфо-Мариинская обитель была окончательно закрыта. Об этом событии Тихон Тихонович пишет в своем дневнике:

«25 августа 1928 г.

...Но больше всего грешен я по отношению к нашему храму. Теперь я часто, стоя в другом храме, жалею, что не пользовался тем счастьем, которое дано было. Глубоко сожалею, что неаккуратно вел дежурства, а когда дежурил, то больше спал, чем бодрствовал. А как многим я обязан нашему храму! Здесь впервые я испытал на себе реально плоды покаяния, здесь Царица Небесная так много раз показывала Свою милость на мне, грешном. А я оставался таким неблагодарным, потому что много раз мое сердце тосковало по далекой степи и я как бы жалел, что не поехал. А теперь вижу, что хорошо сделал, что не поехал, иначе еще сильнее жалел бы, что никогда, никогда не буду больше молиться в нашем храме».

В 1929 году архиепископ Варлаам¹² в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы посвятил Тихона Пелиха в стихарь. Этому предшествовало поданное Тихоном Пелихом прошение.

«2 апреля

Его Высокопреосвященству

Высокопреосвященнейшему

Архиепископу Филиппу¹³,

управляющему Московской епархией

Тихона Тихоновича Пелиха,

проживающего в гор. Москве

по Балчугу, № 26,

Прошение

Настоящим прошу Ваше Высокопреосвященство разрешить мне посвятиться в стихарь.

Я – уроженец Харьковской губернии, холост, имею законченное среднее образование, а в настоящее время оканчиваю естественное отделение педагогического факультета МГУ. Частным образом изучал Священное Писание, церковную историю, богословие, апологетику, экзегетику и другие дисциплины.

В настоящее время состою прихожанином храма Благовещения Пресвятой Богородицы, что в Пыжах (на Большой Ордынке), и с разрешения настоятеля храма принимаю участие в церковном чтении и прислуживаю в святом алтаре. Принятие посвящения в стихарь послужило бы мне великим утешением и утверждением в православной вере и любви к святому храму Божию.

Испрашивая Вашего Архипастырского благословения, прошу разрешить мне посвящение в стихарь в день Благовещения Пресвятой Богородицы при архиерейском служении в нашем приходском храме.

Пелих Тихон».

На прошении Тихона Пелиха дана резолюция – синим карандашом размашисто: «Согласен» и подпись с печатью архиепископа Филиппа.

А епископом Варлаамом собственноручно была сделана приписка: «Раб Божий Тихон Пелих посвящен мною в стихарь в храме Благовещения Пресвятой Богородицы, что в Пыжах.

25 марта – 7 апреля 1929 г.

Епископ Варлаам».

«7 апреля

День Благовещения Пресвятой Богородицы, я посвящен в стихарь в храме Благовещения, что в Пыжах, епископом Варлаамом. Нет, не могу сейчас писать: как-то тяжело и грустно. Прощай, дневник!»

Какое-то время после закрытия Благовещенской церкви Тихон подвизался в храме во имя Святителя Николая в Кузнецах.

В 1929 году Тихон Пелих окончил университет и стал научным сотрудником исследовательского Института агропочвоведения при сельхозакадемии. Одновременно преподавал математику и физику в железнодорожной школе. Вскоре¹⁴ он получил направление на педагогическую работу в Сергиев Посад. В то время там жила и семья его духовника – протоиерея Вениамина Воронцова. Поскольку отец Вениамин несколько лет был в ссылке, то Тихон Тихонович взял на себя заботы по воспитанию его малолетних детей.

В эти годы устанавливается особая духовная связь будущего пастыря с обителью Преподобного Сергия. Он входит в круг людей, близких к Лавре, возникает тесное, доверительное общение с ее наместником – архимандритом Кронидом.

Архимандрит Кронид (Любимов; 1858–1937) был наместником Троице-Сергиевой Лавры с 1915 года. До этого он десять лет занимал должность эконома (а затем и настоятеля) лаврского, так называемого Фонтанного, подворья в Петербурге, много потрудился по его реставрации и благоукрашению. Он был знаком со многими известными людьми столицы, в том числе с Великой княгиней Елизаветой Феодоровной и впоследствии окормлял некоторых сестер ее обители.

Наместничество отца Кронида в Лавре пришлось на трагические годы: Первая мировая война, Февральская революция 1917 года, сопровождавшаяся реквизициями в Лавре (уже с июня), октябрьский переворот, разгул кровопролития, санкционированный властями под видом политических репрессий. И, наконец, закрытие монастыря, храмов, разгон братии, кощунственное надругательство над мощами Преподобного Сергия.

Отец Кронид прилагал все усилия к тому, чтобы хоть как-то противостоять разрушительному действию богоборческой стихии, но ему почти ничего не удалось отстоять, и не могло удасться. Лавра разделила судьбу всей России. Оставалось только страдать, молиться и ждать, когда Господь преложит Свой гнев на милость и период разрушения сменится периодом восстановления. Однако дожили до этого немногие. Сам отец Кронид после закрытия Лавры прожил почти двадцать страшных лет в Загорске, все эти годы ожидая то ли перемены политических веяний, то ли собственной Голгофы, пока ни стяжал мученический венец. 21 ноября 1937 года его, уже слепого старца, арестовали по обвинению в монархическом заговоре и 10 декабря расстреляли под Москвой, в Бутово.

Общение Тихона Тихоновича с отцом Кронидом, по сведениям дневника, носило характер духовного руководства, и в этом была насущная необходимость, поскольку за период их знакомства протоиерея Вениамина Воронцова, который был наставником Тихона Пелиха, дважды арестовывали.

«10 апреля 1935 года. Загорск

Был в кладбищенской церкви. Похоронили Елену Ивановну.

Был у отца Кронида, он ласково благословил меня и просил молиться за него.

Был на Стоянии Марии Египетской¹⁵.

Лег спать, не молившись.

11 апреля 1935 года

... Сегодня слезно молился вразумить меня во взаимоотношениях с Колей. Вечером был у отца Кронида. Советует молиться Божией Матери словами: «Спаси, имиже веси судьбами», затем помянуть на литургии. Его слова: «Смирение – это великая сила». Начало отпуска».

Повсеместное учащение арестов духовных лиц на протяжении 1936–1937 годов, несомненно, дало повод отцу Крониду предполагать, что и его арест не за горами. И он избрал молодого благоговейного учителя хранителем антиминса из Успенского собора Лавры. Отец Кронид вручил Тихону антиминс со словами: «Храни, он нужен будет».

В Сергиевом Посаде Тихон Тихонович снимал небольшой мезонин на так называемой Красюковке¹⁶, по соседству с домом, где жили дети отца Вениамина. Хозяйка мезонина была в далекой ссылке, и соседи решили сдать пустовавшее помещение. Надо сказать, что этот дом в свое время купил для своих духовных чад один из старцев Свято-Данилова монастыря архимандрит Георгий (Лавров). Третья часть дома (мезонин) принадлежала девице Татьяне Мельниковой – послушнице отца Георгия. В 1936 году хозяйка мезонина вернулась из заключения в Сергиев Посад, так как въезд в Москву ей был запрещен, хотя там жили ее родители и другие родственники. Но оказалось, что мезонин ее занят. Соседи рассказали, что пустили пожить скромного, тихого учителя, правда, немного странного: у него, кроме множества книг, ничего больше не было, и все свое свободное время он читал или писал. Хозяйка сочла неудобным беспокоить такого жильца и поселилась у соседей. Будучи по специальности медсестрой, она стала готовиться к экзаменам в медицинский институт. Поскольку у нее не очень-то ладилось с физикой, ей посоветовали позаниматься с репетитором и подсказали, что жилец из мезонина – большой знаток этого предмета. Тихон Тихонович действительно ей очень помог, экзамены она сдала успешно, но учиться не пришлось... Репетитор Татьяны в какой-то момент почувствовал, что она – именно тот человек, без которого он не сможет жить. В день праздника Иверской иконы Божией Матери Тихон Тихонович поехал к родителям Татьяны просить руки их дочери. 9 мая 1937 года они обвенчались в Киржаче, где тогда служил духовник Тихона – отец Вениамин Воронцов. С тех пор скромный мезонин в Сергиевом Посаде стал их домом на всю жизнь...

Татьяна Борисовна родилась 20 января 1903 года в православной благочестивой семье. Ее отец, Борис Никанорович Мельников, служил тогда по акцизному ведомству в Варшаве. Родители Татьяны, владевшие многими языками, требовали, чтобы в домашнем обиходе употреблялся только русский, хотя вокруг слышалась польская, французская и немецкая речь. Тем не менее, Таня на всю жизнь запомнила множество польских песен, стихов и поговорок.

С началом Первой мировой войны семья Мельниковых переехала в Царское Село, где Таня и ее младшая сестра Галина учились в гимназии вместе с Великими княжнами Марией и Анастасией. Впоследствии Татьяна Борисовна вспоминала их с нежностью и печалью, подчеркивая необыкновенную скромность Великих княжен и в поведении, и в одежде. Например, она рассказывала, что гимназический швейцар позволял себе ворчать на царевен, будучи недовольным их одинаковой одеждой, которая, с его точки зрения, всегда « перепутывалась».

В начале 1919 года семья Мельниковых опять переезжает, на сей раз в Нижний Новгород, где Таня познакомилась с владыкой Петром (Зверевым).

Архиепископ Петр (Зверев; 1878–1928) с детства тяготел к храму, богослужению. Отец его, протоиерей Константин, служил в Московском Кремле и был духовником Великой княгини Елизаветы Феодоровны. Будущий владыка окончил Казанскую Духовную Академию и в 1900 году стал иеромонахом. В период Первой мировой войны он был на фронте проповедником, а затем настоятелем Желтикова монастыря в Твери. 2/15 февраля 1919 года архимандрит Петр был рукоположен во епископа Балахнинского, викария Нижегородской епархии.

В Нижнем Новгороде владыка расположился в Печерском монастыре, завел полную уставную службу, сам читал шестопсалмие. Всенощная длилась от пяти до семи часов (т.е. с пяти вечера до двенадцати ночи). Иногда всенощная длилась всю ночь. Церковь всегда была полна молящихся. Во время первого часа и после литургии владыка благословлял народ¹⁷.

На одной из таких служб архимандрит Петр обратился к Тане Мельниковой, подошедшей к нему за благословением: не хочет ли она потрудиться у него на послушаниях? Таня ответила, что об этом владыка должен спросить ее маму – Екатерину Ивановну. Та не возражала, и Таня стала преподавать Закон Божий и церковное пение в монастырской воскресной школе для детей, а заодно исполнять секретарские обязанности. Под руководством епископа Петра она настолько основательно изучила церковный устав, что знала его наизусть и впоследствии в любых условиях помогала священникам, даже при отсутствии богослужебных книг. В эти же годы, вероятно по благословению владыки, Таня выучила наизусть Евангелие от Марка и несколько канонов и акафистов. Позднее, в тюрьмах и ссылках, при отсутствии книг, это очень помогало и ей, и окружавшим ее верующим людям.

Великим постом 1920 года правящий архиерей Евдоким (Мещерский, впоследствии один из лидеров обновленчества) отослал владыку Петра из Нижнего Новгорода в Городецкий монастырь. В мае 1921 года епископ Петр был арестован и попал в Таганскую тюрьму, а далее, с небольшими перерывами, следовали тюрьмы и ссылки: Петроград, Бутырская тюрьма в Москве, Ташкент, Перовск. В конце 1924 года он вернулся в Москву, а в 1925 году стал архиепископом Воронежским. Но уже через год был вновь арестован и оказался на Соловках, где и принял блаженную кончину в Голгофском скиту, в день празднования иконы Божией Матери «Утоли моя печали». По свидетельству его духовного сына, врача, накануне кончины рано утром владыке Петру явилась великомученица Варвара в сопровождении святых дев и причастила умирающего.

После ареста владыки Петра, в 1921 году семья Мельниковых вернулась в Москву и поселилась на Остоженке, недалеко от храма Христа Спасителя. Таня стала прихожанкой храма и духовной дочерью протопресвитера Александра Хотовицкого¹⁸. По его благословению она выполняла различные послушания, но основным занятием ее и еще двух ее подруг было носить письма и передачи духовным лицам – заключенным московских тюрем. В то время было не так-то просто передать посылку или письмо, но отец Александр требовал, чтобы они добивались своего. Как потом вспоминала Татьяна Борисовна, много горючих слез было пролито у тюремных стен, много жалобных слов сказано охранникам (конечно, и о молитвах не забывали), и им удавалось даже получать ответы от заключенных... После ареста отца Александра весной 1923 года и с водворением в храме обновленцев [4] Таню чаще всего можно было видеть в Свято-Даниловом монастыре. В то же время Таня стала духовной дочерью архимандрита Георгия, с которым и разделила тяготы его ссылки¹⁹.

Архимандрит Георгий (в миру Герасим Дмитриевич Лавров) родился в 1869 году²⁰ в городе Ельце в купеческой семье. Его родители отличались благочестием, особенно мать, имевшая в юности намерение поступить в монастырь, но ее выдали замуж. Она надеялась, что кто-нибудь из ее многочисленных детей станет монахом.

Мать часто брала Герасима с собой на богомолье – к Троице, в Данилов... Однажды они были в Оптиной и отправились к преподобному Амвросию за благословением. Преподобный обнял мальчика за голову, благословил и велел вести его, двенадцатилетнего, к игумену проситься в монастырь. Мать со слезами исполнила благословение. Так с детства отец Георгий стал иночествовать. Ребенок и тосковал по родителям, и скучал в монастыре, но не свернул с этого пути. В дальнейшем он стал настоятелем Мещовского Георгиевского монастыря Калужской губернии. В 1918 году отца Георгия арестовали по ложному обвинению. Чудом он оказался переведен в Таганскую тюрьму, где познакомился с епископом Феодором (Поздеевским), который в то время был настоятелем Данилова монастыря. В 1922 году владыку Феодора освободили, и он вызволил отца Георгия из тюрьмы, взяв его к себе в обитель духовником.

«Отец Георгий имел дар утешения и прозорливости, к каждому у него был особый подход. Он как бы видел указываемый Богом жизненный путь человека и направлял его на этот путь»²¹.

В то страшное время непрекращающегося политического давления атеистического государства на своих граждан, на Церковь людям был необходим совет, как жить, чтобы не потерять свою совесть, не опорочить веру. Перед молодежью остро стоял вопрос о выборе учебного заведения, профессии. И отец Георгий, имея за плечами всего три класса образования, мудро учитывал склонности и обстоятельства своих интеллигентных чад, находя возможности для реализации их способностей. Особенно много в его окружении собралось врачей и медсестер. Со временем почти все они стали монахинями, многие прошли тюрьмы, ссылки, лагеря. Но в 20-е годы Господь отпустил им недолгое время для радостей: молитвы, дружбы, общения. Таня с друзьями не пропускала ни одной службы. Впоследствии она говорила, что эти годы, 1923–1928, были лучшими годами ее юности.

В те годы одна из духовных чад отца Георгия, В. В. Кузьмина, подарила батюшке домик в Сергиевом Посаде, неподалеку от церкви Архангела Михаила. Туда и выезжал батюшка летом на отдых, окруженный своими духовными чадами. Среди них была и Таня Мельникова. Со временем батюшка оформил часть домика в ее собственность, но тогда Тане это было ни к чему и домом распоряжалась другая духовная дочь отца Георгия – М. К. Шитова (будущая схимонахиня Михаила).

Такое относительно беспечальное существование, наполненное молитвой и нехитрыми девичьими радостями, вели чада отца Георгия до 1927 года – года опубликования «Декларации» митрополита Сергия о взаимоотношениях Церкви и государства. С этого времени в Даниловом монастыре насельники – и владыки, и старцы – разделились на поминающих митрополита Сергия как Главу Церкви за литургией и не признающих его таковым. И хотя отец Георгий (Лавров) проявил в этом вопросе лояльность, ссылки все равно не избежал: в 1928 году его, шестидесятилетнего старца, отправили в киргизские степи – поселок Кара-Тюбе. Удалось, однако, выхлопотать переезд не по этапу, а «своим ходом». Со старцем отправилась Таня Мельникова.

Жили среди кочевников-скотоводов, почти в первобытных условиях. Тане пришлось четыре года обеспечивать батюшке приемлемый быт (добывать продукты, доить корову, печь хлеб, стирать и прочее), а также ежедневно исполнять дома весь суточный круг богослужения в качестве псаломщицы. Конечно, временами приходилось проявлять и свои навыки медсестры. По требованию местных властей пришлось работать и в совхозе.

Из ссылки отцу Георгию разрешили вернуться на год позже срока – в 1932 году, да и то не в Москву. Решено было остановиться в Нижнем Новгороде. Отец Георгий был тяжело болен и скончался через несколько дней по приезде от рака горла. В Нижнем его и похоронили, на Бугровском кладбище. Отпевать отца Георгия приехал его духовный сын, архимандрит Сергий (Воскресенский)²², в то время секретарь митрополита Сергия.

После похорон Таня Мельникова вернулась в Москву к родителям, но, как оказалось, ненадолго. Через полгода, 25 января 1933 года, в день ее Ангела, в квартиру нагрянули чекисты и арестовали именинницу и всех ее гостей. Несколько месяцев они провели на Лубянке, затем в Бутырке, после чего она на три года оказалась сосланной в Бийск Алтайского края. Там она была лагерной медсестрой. В ссылке с ней была и владелица другой части дома – М. К. Шитова²³. На Лубянке Таню допрашивали в течение нескольких месяцев, с угрозами и нецензурной бранью, требуя назвать членов «организации Лаврова». Великим постом следователь на допросах стал необыкновенно вежлив, рассуждал о посте, читал отрывки из Евангелия, пытался вызвать на «душевный разговор»... Таня молчала, и тогда голодную, ослабевшую девушку попытались соблазнить яствами: кофе, бутербродами, пирожными. Таня, едва держась на ногах, глотая слюну, отказывалась, и следователь вновь срывался на крик и брань... Переносить все это помогала только молитва.

Наконец, в 1936 году Таня вернулась из ссылки и оказалась в Загорске, в домике отца Георгия.

Поистине великой была сила молитв и пророчеств благодатного старца отца Георгия! С юных лет Таня Мельникова тяготела к монашеству и не думала о замужестве. Много раз она просила своего батюшку о постриге, тем более что почти все ее подруги приняли монашество, но он с улыбкой, ласково говорил ей: «Подожди, деточка, будешь еще матушкой». Через десять лет после свадьбы, когда ее супруга рукоположили во пресвитера, Таня стала матушкой, незаменимой помощницей и верной спутницей отца Тихона в течение всей жизни. Господь дал им двоих детей – сына и дочь.

Во время Отечественной войны Тихон Тихонович служил в стройбате под Москвой, так как из-за слабого зрения его не брали на передовую. Питание было плохим, в части процветала «дедовщина», так что у Тихона Тихоновича скудный паек отбирали служившие в том же подразделении полууголовные элементы. Когда Татьяне Борисовне стало известно, что ее муж лежит в лазарете с тяжелой формой дистрофии, она продала какие-то еще остававшиеся в доме вещи и купила меда... Поезда ходили редко, сесть на них было невозможно. Татьяне Борисовне пришлось добираться до Москвы на крышах вагонов. Однако мужа от голодной смерти ей удалось спасти. В то же время дети, Катя и Сережа, также были крайне истощены: жить им приходилось на скудные пособия для детей и средства, вырученные от продажи или обмена старинных фамильных вещей. Как бывшая ссыльная, ни на какую работу Татьяна Борисовна устроиться не могла.

Рассказывает дочь старца Екатерина Тихоновна Кречетова, урожденная Пелих: «Мне запомнилось возвращение отца домой в 1945 году. Это было на Пасху! Яркий солнечный день, все вокруг звенит от пасхальной радости. Мы с братишкой играем во дворе и вдруг видим страшно худого, бледного и совершенно незнакомого человека в шинели. Мы оробели, а незнакомец спрашивает, дома ли наша мама. Отвечаю, что сейчас позову, и пулей лечу к ней. А сердечко трепещет: «Неужели это папа?!» За годы войны мы почти забыли, как он выглядит. Увидав, как мама со слезами бросилась к этому человеку, мы все поняли. Вскоре папу взял к себе наш родственник-врач, так как ему было необходимо медицинское наблюдение и хорошее питание, а мы жили тогда очень бедно и голодно. Мама каждую неделю ездила его навещать, это было недалеко от Москвы, в поселке Кучино».

Послевоенный год был для Тихона Тихоновича во многом определяющим. Живя у родственников на «санаторном режиме», он занимался с их детьми физикой и математикой (кого-то готовил в институт) и, как в былые времена, читал много духовной литературы, обдумывал свою дальнейшую жизнь. В один из тех дней, во время чтения акафиста Царице Небесной, Тихон Тихонович сподобился чудесного явления преподобного Серафима Саровского. Вот как он рассказывает об этом в письме к своей жене.

«Родная моя Танюшенька!

Странно тебе покажется, что вместо устной беседы с тобой я пишу тебе письмо. Но так надо. Всю неделю сердце мое рвалось к тебе поделиться своей пасхальной радостию, которая есть у меня на сердце. Но я боюсь, что в личной беседе ты меня не поймешь, скажешь: «Это твое больное воображение, от переутомления». Предвидя это возражение с твоей стороны, я и решил объясниться с тобой письменно. Итак, слушай. Проводив тебя, я пришел домой и стал читать акафист Б[ожией] М[атери] со слезами на глазах. Вдруг меня обуял такой внутренний трепет, что я должен был опустить голову наземь, закрыв глаза, и ясно почувствовал, что в комнату нисходят Силы Небесные...

Это такой ужас, который не передашь словами. Я ясно почувствовал присутствие в комнате преподобного Серафима Саровского, чудотворца. И тут началось самое страшное Таинство исповеди. Он меня исповедовал, он мне в картинах показал всю мою жизнь, и, так как я по временам сомневался – не бред ли со мной, не мерещится ли все это мне, – он после исповеди каждого моего греха давил мою голову, как молотом. Причем ни руками, ни ногами я не мог пошевельнуть. В продолжение всей исповеди я был в полном сознании.

В исповеди мне был показан один страшнейший грех, к которому причастна и ты: преподобный, укоряя меня, перечисляя мои грехи, вдруг открыл бездну святости, которая хранится у нас, и я только помню, что схватился руками за голову и закричал: «О! Прости, прости...» – ибо полнота воинства Небесного хранится у нас. Мне приказано в ближайшее же время привести святыню в надлежащий порядок. Деточка, под нашей крышей хранится величайшая святыня²⁴, грозный суд за небрежение я пережил. Не будем больше грешить, я в воскресенье причащаюсь и водворяю святыни в надлежащем виде.

Танюшенька, вчера, на вмч. Пантелеймона, Господь сподобил меня причаститься... Все это я пишу тебе, чтобы рассеять твои сомнения, чтобы избавить тебя от греха неверия своему мужу, думая, что я в прелести. Нет, моя родная, преп[одобный] Серафим избрал меня в орудие Промысла Б[ожия]... Подвижница схим[онахиня] Олимпиада назвала нашу семью благодатной и вот почему: мне дана благодать священства²⁵, тебе дано счастье разделить эту благодать. Господь тебя благословит, Матерь Б[ожия] утешит, а преподобный уверит. Тиша»²⁶.

В пасхальные дни 1946 года, после двадцатишестилетнего перерыва, в Лавре было возобновлено богослужение. У тогдашнего настоятеля обители архимандрита Гурия²⁷ было много хлопот: устанавливали колокола, приводили в надлежащий вид Успенский собор. «В куполах – из окон сосульки, слой пыли на всем, ни подсвечника, ни аналоя – пустота, холод и запустение», – так вспоминал о тех днях протодиакон Сергий Боскин. И далее: «Отцом Гурием овладело новое беспокойство – нет антиминса. Как ни он и никто не подумал об этом раньше, непонятно! А теперь как быть – в такие дни? И тут говорят: «К Вам пришли». Это был Т. Т. Пелих – будущий отец Тихон. На раскрытом отцом Гурием антиминсе было написано: «Антиминс с престола Успения Б. М. Успенского собора Троице-Сергиевой Лавры»²⁸. С того дня Тихон Тихонович стал усердным богомольцем возрождающейся обители, установил близкое общение и с новым наместником, и с братией.

Вспоминает Екатерина Тихоновна: «Нам, детям, очень радостны были все эти события, и, как могли, мы старались помогать родителям. Особенное впечатление на нас производило появление в Лавре новых монахов, как правило, больных, изможденных, часто прямо из лагерей. Мы знали их поименно, запоминали их голоса и, конечно, чем могли, старались помочь. Помню, как мама постоянно хлопотала об устройстве и лечении первых насельников. Нужны были и лекарства, и очки, и теплые вещи – все эти заботы она вместе с друзьями взяла на себя и при этом не пропускала ни одной службы, ни одной спевки. Когда приезжал домой папа, она рассказывала ему о каждом вновь прибывшем в Лавру монахе».

Несколько лет подряд Татьяна Борисовна пекла к Пасхе огромное количество куличей, чтобы хватило на всю братию и даже на всех сотрудников Лавры.

Через несколько лет, когда отец Тихон стал возглавлять Ильинский приход, что напротив Лавры, то многие из лаврской братии избрали его своим духовником. Но и сам он постоянно окормлялся у старцев обители Преподобного Сергия и каждую неделю, пока позволяло здоровье, один день посвящал Лавре: помолившись у мощей Преподобного, шел в храм, где в тот день совершалось богослужение, помогал на проскомидии, поминая всех – и ближних и дальних, затем исповедовался у своего духовника и принимал исповедь у кого-то из братии, навещал больных, беседовал с наместником... И к вечеру домашние видели его каким-то особенно умиротворенным и просветленным.

«1 августа 1946 года, в день памяти преподобного Серафима Саровского, – вспоминает Екатерина Тихоновна, – отец был посвящен во диакона и назначен служить в сельском храме довольно далеко от дома, поэтому домашние редко его видели. А 26 августа 1947 года, в день своего Ангела, в Малом соборе Донского монастыря (обитель была закрыта, храм действовал как приходской) архиепископом Макарием (Даевым) он был рукоположен во иерея. На всю жизнь запомнился мне этот день: весь светящийся папа в белом облачении дает крест после литургии у гробницы святителя Тихона, длинная вереница незнакомых людей, берущих благословение у «нового» батюшки, а он – неспешно, истово осеняющий каждого. Помню свое нетерпение: когда же, наконец, можно будет приблизиться к папе? Но вот мы его дождались, идем с ним вдоль монастырской стены, и нам под ноги падают первые осенние листья. А папа теперь не совсем наш... Он – священник!

Первые годы отец Тихон служил в разных храмах Подмосковья (села Шурма, Шеметово, город Пушкино). Домой он приезжал редко и то только за тем, чтобы позаниматься пением, разобраться в церковном уставе. Здесь уже папа был учеником, а мама – учителем. Очень трудно давались ему гласы, особенно стихирные, а мама, имея абсолютный слух и большой опыт церковного пения, была строга и требовательна к своему ученику, так что часто мы засыпали и просыпались под пение гласов...»

Проводя большую часть времени в уединении, отец Тихон углубленно размышлял о путях Промысла Божия. В этот период он возобновил свои дневниковые записи. «План исторического движения человечества, – размышляет он на страницах тетради, – дан в Священном Писании, поэтому всеобщая человеческая история вполне подчинена воле Промысла Божия. И отдельные, национально-эгоистические, цели (а сейчас классовые социально-экономические группировки) служили высшей провиденциальной цели – всечеловеческой. Например, цели отдельных народов древности послужили в руках Промысла Божия средством приготовления древнего мира к христианству как цели общечеловеческой...

История мира приспособлена попущением Промысла Божия к целям Церкви: обличение мира в грехе, осуществление правды и суда над миром.

Как в явлении христианства древний мир нашел свое завершение, так в явлении антихристианства новый мир найдет свой конец...

Сущность христианства – Крестная Жертва, жертва милости, жалость. Крестный путь – путь христианской жизни – нести свой личный крест, жалеть ближних, оказывать милосердие всем нуждающимся. Пока живем на земле, будем собирать крупинки жалости. На Страшном Суде Господь спросит, были ли мы милостивы, жалостливы. И только милостивым будет суд милостивый».

В 1946 году семья Пелихов познакомилась с архимандритом Вениамином (Миловым)²⁹, одним из новых насельников Лавры, только что вернувшимся из девятилетней ссылки на Север. До мая 1949 года, времени новой ссылки, он стал духовником всей семьи – родителей и детей.

Отец Вениамин (1887–1955) в 1920 году был пострижен в монахи московского Данилова монастыря, тогда же рукоположен во иеромонаха, а с 1923 года стал архимандритом и наместником московского Покровского монастыря. Трудно предположить, что в 1920-е годы, бывая в Даниловом, он мог быть знаком с Таней Мельниковой. Но несомненно, что двадцать лет спустя у них были общие воспоминания об обители и ее насельниках. Во всяком случае, они быстро обнаружили «родство душ».

Татьяна Борисовна стала доставать лекарства для изможденного длительным голодом и болезнями отца Вениамина, готовить ему овощные соки. Кроме того, приходилось его понемногу экипировать, искать для него книги... Эти попечения возросли многократно, когда в 1949 году отца Вениамина отправили в очередную ссылку – в Казахстан. Пять долгих лет супруги Пелих, рискуя жизнью и благополучием собственной семьи, отправляли одну за другой посылки с крупой, книгами, теплыми вещами, поддерживали отца Вениамина в письмах. Вот что, в частности, писал отец Тихон, поздравляя отца Вениамина с Рождеством 1950 года: «Дорогой наш батюшка! Приветствую Вас с высокоторжественным христианским праздником Р[ождества] Х[ристова] и на Ваше братское лобзание отвечаю лобзанием любви: “Христос посреде нас и есть, и будет!”

Как иерей Б[ожий] наслаждаюсь сейчас красотой праздничных богослужений. Ваше многоценное “Сокровище”³⁰ много помогает мне, неискусному в богословском образовании, помогает внутренне входить в Церковь Б[ожию]. В этом великая заслуга “Сокровища”...»³¹

В 1954 году архимандрит Вениамин был вызван из ссылки Патриархом Алексием I и назначен настоятелем Ильинского храма в городе Серпухове Московской области. А уже 4 февраля 1955 года он был рукоположен во епископа Саратовского и отбыл на кафедру, где через полгода скончался. До последних дней его жизни Татьяна Борисовна писала ему письма и получала ответы с наставлениями в духовной жизни. После кончины владыки Вениамина она была неутешна в своей печали, но вскоре Господь послал ей нового духовника – епископа Афанасия (Сахарова), который в то время находился в ссылке в подмосковных Петушках. Однако в 1962 году скончался и владыка Афанасий. И с этого времени до дней своей кончины Татьяна Борисовна окормлялась у отца Кирилла (Павлова), насельника Троице-Сергиевой Лавры. Кстати, отец Кирилл, пришедший в Лавру после войны, в 1946 году, некоторое время исповедовался у отца Тихона Пелиха и даже брал у него благословение на постриг.

В начале 1950 года митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем³² отец Тихон был переведен в Ильинский храм Загорска. Нужно сказать, что этому храму выпала особая миссия.

Церковь во имя святого пророка Божия Илии была построена в 60-е годы XVIII столетия и освящена в 1773 году наместником Лавры архимандритом Павлом (Зерновым). Тогда же был устроен придел в память недавно канонизированного святителя Димитрия Ростовского, а в 1878 году – придел в честь Иверской иконы Божией Матери. Архитектура храма, построенного в традициях развитого барокко, отличается таким изяществом, что даже положение храма (рядом с Лаврой) не наносит ущерба его восприятию. Ильинская церковь по праву считается самой красивой из числа приходских храмов Сергиева Посада. Здесь сохранился пятиярусный позолоченный иконостас, сооруженный еще в 1855 году. Также без повреждений до нашего времени дошли росписи стен и сводов³³.

Когда с 1918 года началось разорение Лавры (окончательное закрытие произошло в 1920 г.), центр богослужебной жизни Сергиева Посада (с 1930 г. – Загорска) переместился в приходские храмы, которые посещались оставшейся братией монастыря. Монахи пели на клиросах. До 1934 года основным храмом братии была Воскресенская церковь³⁴ в Каличьей слободе (в церкви был придел во имя святых апостолов Петра и Павла, поэтому она часто именуется Петропавловской). После ее закрытия богослужения продолжались лишь в Ильинском храме. Туда и стекались оставшиеся еще на воле посадские прихожане.

21 июня 1941 года, в субботу, Совет депутатов города Загорска издал постановление о закрытии последнего действующего в городе храма. Однако утром объявили о начале войны. В Ильинском храме перед иконой Преподобного Сергия отслужили молебен «о победе над супостатами», а после молебна в ответ на воззвание митрополита Сергия был начат сбор пожертвований на нужды армии и обороны. Вопрос о закрытии Ильинского храма больше никогда не поднимался. Не все молящиеся вмещались в него, бывало, за богослужением народ стоял вокруг храма. Все эти годы Татьяна Борисовна пела здесь в хоре, читала часы, шестопсалмие, кафизмы...

За год до возобновления монастырской жизни в Лавре будущий ее наместник архимандрит Гурий каждое воскресенье служил молебны с чтением акафиста перед большим образом Преподобного Сергия, в котором хранилась частица его святых мощей. На этих молебнах возродился лаврский хор. Когда на Пасху 1946 года Успенский собор Троицкой обители готовили к открытию, Ильинский храм, как пишет очевидец протодиакон Сергий Боскин, «поделился книгами, аналоями, подсвечниками, свечами, коврами, отпустил регента с хором, звонаря...»³⁵.

Отец Тихон Пелих пришел служить в Ильинский храм несколько позже. По словам митрополита Николая (Ярушевича), перед ним как бы была поставлена задача создать «благоприятную атмосферу» для нового настоятеля храма протоиерея Всеволода Шпиллера, который должен был вернуться из эмиграции. Времена были непростые. Тех, кто приезжал «оттуда», как правило, отправляли в лагеря и ссылки. Да и для наших бывших соотечественников, все эти годы живших в иных условиях и не знавших советских порядков, естественно, требовалась своего рода адаптация. Так что отцу Тихону предстояло встретить заграничного батюшку и помочь ему войти в русскую жизнь и русское церковное служение. В целом же, отцу Тихону Пелиху, молодому по рукоположению священнику, хотя и немолодому по возрасту, была определена довольно деликатная роль, тем более что речь шла о личности незаурядной.

По воспоминаниям протоиерея Владимира Воробьева³⁶, отец Всеволод как пастырь обладал многочисленными дарованиями. «Дар удивительной молитвы, дар сердечного предстояния Христу и в то же время дар чувствовать и являть красоту православной службы были присущи отцу Всеволоду в высочайшей степени». Вместе с тем он был замечательным проповедником и духовником. «Всех, кто знал отца Всеволода, – рассказывает отец Владимир, – поражала его способность мгновенно находить контакт с любым человеком, с людьми самого разного звания, положения, образования... Для него не было сомнения, что в каждом из них есть нечто замечательное». Его благословения, советы очень часто бывали пророческими, известны многочисленные примеры его прозорливости. Не случайно современники называли отца Всеволода одним из светочей церковной жизни нашего столетия [5].

Отец Всеволод приехал с семьей в Россию в феврале 1950 года и был назначен инспектором Московской Духовной Академии и настоятелем Ильинского храма. Отец Тихон Пелих был назначен сослужителем отцу Всеволоду, которого он, благодаря своей душевности, с первых шагов на родной земле окружил теплом и заботой. Они прониклись взаимным уважением и любовью. Общее служение много дало им обоим, между ними возникли настолько теплые доверительные отношения, что на протяжении всей жизни они трогательно помогали друг другу. И даже скончались почти одновременно, с разницей в несколько месяцев³⁷. Когда отца Всеволода через год перевели служить в Москву, он просил Патриарха Алексия I назначить на его место именно отца Тихона. Так батюшка стал настоятелем Ильинского храма. Кроме того, Святейший назначил его духовником учащихся Московских Духовных Академии и Семинарии. Сколько будущих пастырей нашей Церкви отец Тихон наставлял, благословлял на монашеский путь, исповедовал, венчал! Его ревностное служение Церкви Христовой было отмечено многими церковными наградами, включая митру. Патриарх Алексий I относился к отцу Тихону с исключительной теплотой. Впервые увидев благообразного и очень древнего, как ему показалось, старца, Святейший со свойственным ему юмором спросил: «Батюшка, не митрополит ли Филарет вас посвящал?» (имея в виду святителя Филарета). Так за отцом Тихоном и укрепилось прозвище «Филаретовский батюшка». Пастырский авторитет отца Тихона ценила и братия Троице-Сергиевой Лавры: духовники присылали к нему людей за советом, молодые монахи и послушники обращались за наставлениями...

Рассказывает архимандрит Алипий (Кастальский-Бороздин): «Многие из братии Лавры ходили исповедоваться к отцу Тихону. Наш духовник, архимандрит Кирилл (Павлов), знал его очень близко. Хотя отец Тихон не был духовником отца Кирилла, но он неоднократно посещал Ильинский храм, с батюшкой Тихоном они были духовно близки.

Я имел всего три или четыре встречи с отцом Тихоном и хочу поделиться тем, как я ощутил на своем опыте смирение отца Тихона и его духовную силу. Первый случай был, когда я в первый раз попал в Ильинский храм. Это было связано с одним из моих собратий, с которым я учился. Его должны были рукополагать во пресвитера. В день рукоположения мы с ним отправились в Ильинский храм. Отец Тихон был в своей сторожке. Он нас очень приветливо встретил, и мы с ним вместе отправились в храм, чтобы помолиться о рукоположении нашего собрата. Он как-то очень тихо, смиренно молился Богу, а когда обернулся, я ощутил, что старец как-то изменился, и при этом он сказал будущему иерею, что ему «предстоит трудный путь, потому что каждый, кто желает жить благочестиво, гоним будет». Это все потом исполнилось. Мне он тоже сказал: «И тебе предстоят искушения на иерейском пути». Это трудно передать, но я ощутил ту силу благодати, которая в простых словах неожиданно проявилась в этом тихом человеке.

А другой случай был, когда я сам пришел к отцу Тихону, чтобы исповедаться. Меня волновали некоторые сложные вопросы. В то время, будучи в монастыре, я раздумывал, следует ли принимать сан священника, потому что в обители, в принципе, можно жить и монахом. Но, когда я поговорил с отцом Тихоном, он благословил на принятие священства, утешил меня. А когда я собирался к отцу Тихону, то решил прихватить с собой пакет с яблоками для старца. Я уже уходил от него, спустился из его верхней келлии вниз по ступенькам, потом вспомнил про этот пакет и говорю: «Батюшка, вот я принес вам яблоки». В это время матушка Татьяна сказала: «Хорошо, передайте их мне». Я было протянул ей пакет, а батюшка сказал: «Нет, подожди, я сам возьму». И на своих больных ногах начал спускаться по ступенькам вниз. Этот случай, казалось бы такой незначительный с внешней стороны, дал мне возможность ощутить его глубокое смирение и, можно сказать, снисхождение к немощному человеку».

Протоиерей Владимир Воробьев, настоятель Николо-Кузнецкого храма в Москве, ректор Свято-Тихоновского православного богословского института познакомился с отцом Тихоном в 60-е годы. «В Загорске жила одна тайная монахиня, – вспоминает отец Владимир. – Ее звали Нина Николаевна, а в схиме – Мария. Я ее знал. Она ходила на исповедь к отцу Тихону, а когда скончалась, отец Тихон ее отпевал; я тоже был на отпевании. Это была моя первая встреча с отцом Тихоном. Тогда, помню, я подошел к нему под благословение.

Позже я неоднократно ездил в Ильинский храм и был несколько раз дома [в домике отца Георгия (Лаврова). – Ред.], исповедовался у батюшки. Отец Тихон удивительно ласково меня принимал и беседовал со мной. Одно лето он был в Семхозе на даче, там тоже удалось с ним повидаться.

Но самое значительное в этих встречах с отцом Тихоном произошло накануне моего рукоположения. Я учился в Семинарии, и, когда уже нужно было готовиться к принятию сана, полагалось принести справку от духовника о том, что нет препятствий к рукоположению. Мне очень хотелось получить такую справку от отца Всеволода Шпиллера. Обычно все шли к отцу Кириллу исповедоваться, а мне хотелось – от отца Всеволода. Приезжаю, прошу его об исповеди перед хиротонией. Отец Всеволод подписал мне эту справку, а исповедовать меня не стал, сказав, что исповедовал меня много раз и не обязательно снова исповедоваться.

Но накануне хиротонии у меня возникло сильное желание исповедаться, а поехать к отцу Всеволоду уже не мог, и тогда пошел я к отцу Тихону, даже без всякой надежды: не знал, застану ли его в храме, удастся ли это сделать. Отец Тихон оказался в храме, вернее, в домике, где он жил около храма, когда служил. Он исповедовал меня очень-очень долго, за всю жизнь. И эта исповедь осталась в моей памяти. Он почти ничего не говорил, почти ничего не спрашивал, но так молился, что было очень легко обо всем ему рассказывать. Обычно на исповеди люди затрудняются, как-то теряют нить, забывают многое, потому что здесь и спешка, и вообще трудно сосредоточиться, а вот та исповедь мне запомнилась именно потому, что как-то душа открылась и все само вспомнилось, всплыло в памяти, и я смог открыть ему душу. Он меня слушал и дал такую заповедь, очень для меня важную, хотя по видимости ничего в ней особенного нет; он сказал: «Когда будешь служить и готовиться к богослужению, то никогда не пропускай 4-ю молитву Последования ко Святому Причащению – молитву Симеона Метафраста». Дело в том, что тогда уже во многих молитвословах эту молитву, как самую длинную, стали опускать, так что во многих правильниках и в обычном патриархийном молитвослове этой молитвы нет. А отец Тихон сказал, чтобы я никогда эту молитву не забывал читать. И с такой очищенной, приготовленной душой я на другой день пошел на литургию».

«Я знала отца Тихона еще девочкой, мне было 7–8 лет, – вспоминает Елена Николаевна Сатаева, дочь протоиерея Николая Беневоленского, в свое время крестившего Катю Пелих. – Наши семьи познакомились, когда они с Татьяной Борисовной только поженились. Еще молодоженами они приходили к нам в дом, в Загорске. Ранее мой отец служил в Москве в храме Симеона Столпника на Таганке³⁸. В 30-м году нас лишили жилья. И мы вынуждены были перебраться в Загорск. Папа служил в церкви Вознесения. И когда в 39-м году ее закрыли, папу перевели в Ильинский храм. Правда, служил он там очень недолго, года полтора, потому, что в 1941 году его арестовали, сослали, он там и погиб.

Когда я была уже подростком, отец Тихон привлек нас в Ильинский храм. Мы вместе с моей сестрой делали из шелка яблоневые ветки и украшали храм к Пасхе под руководством отца Тихона. Позже я стала петь в этом храме, впоследствии и помощником старосты работала. И все те годы, сколько я помню отца Тихона и настоятелем, и служителем Ильинского храма, он был нестяжателен, у него была только духовная жизнь. Он посвящал себя духовной жизни целиком и полностью, его не интересовали материальные блага. Отец Тихон учил нас многому, и память о нем останется у нас в сердцах незабываемая...»

«С отцом Тихоном прошла вся моя юность, – рассказывает Вера Клочкова (урожденная Слезкина), супруга протоиерея Михаила Клочкова, – с 1948 года окормлялась его молитвой, и вся моя семья также. Будучи еще девушкой, по всем вопросам, может быть, даже и глупым, обращалась к батюшке. Он никогда не отказывал в совете, наставлял меня, а потом благословил на брак с моим будущим супругом, который теперь тоже священник. Но прежде сказал: «Пускай он придет ко мне, обязательно!» После их встречи мне было объявлено: «Верочка, я тебя благословляю, это хороший человек». И когда дети у меня родились, крестил детей батюшка Тихон; пошли дети в школу – благословлял их отец Тихон.

Был такой случай: сын мой должен был поступать в медицинский институт, и я решила поехать к батюшке. Приезжаю, он внизу сидит, а к нему приехали мать с дочерью, которая сдавала экзамены в университет. И вот она приехала отслужить благодарственный молебен. Я говорю: «Батюшка, у меня Саша, сын, будет поступать в медицинский институт...» Он говорит: «Тогда пойдемте, подымемся наверх». Поднимаемся мы наверх, там у него была такая комнатка молельная. Он начинает молебен и говорит: «Помолимся о студентке и студенте». Я говорю: «Батюшка, да он еще только будет поступать», а он мне: «Студент, студент...» И действительно, Саша поступил в институт, хотя был большой конкурс».

«В нашем доме бывало много духовенства и мирских, самых разных людей и по роду занятий, и по образованию, и по положению в обществе, – вспоминает Екатерина Тихоновна. – Приходили и ранним утром, и днем, и даже ночью... Папа никому не отказывал. Особенный наплыв посетителей чувствовался летом, когда, кроме москвичей и местных, в Лавру приезжали богомольцы из дальних городов и весей и останавливались в нашем доме на несколько дней. Бывало, отец Тихон еще не вернулся из храма, а в нашем садике, в беседке, в доме уже толпятся люди – устанавливается очередь... Мама как-то умела всех принять и занять: одному даст интересную книгу, другого накормит и напоит, с третьим побеседует, посочувствует и успокоит. Если человек торопится, посоветует написать отцу письмо. Можно сказать, что к отцу Тихону ехали и писали со всех концов земли русской. Интересен в этом отношении его помянник – против некоторых имен можно прочесть в скобках примечания: с Урала, из Сибири, «пятигорские», из Киева, Костромы, Печор, Киржача, с Крыма, из Владивостока и других мест.

Мне часто приходилось помогать маме в ее «послушании», и благодаря этому я узнала многих людей, некоторых полюбила на всю жизнь и получила неоценимую пользу от общения с ними. Под духовным руководством батюшки были и некоторые дивеевские сестры: одни приезжали к нам домой, с другими он вел переписку. К сожалению, мне почти не пришлось с ними общаться, лишь одну из них я помню с раннего детства – мамину подругу – Софью Александровну Булгакову (монахиню Серафиму)³⁹, которая, по ее же собственному признанию, была противницей замужества своей подруги и, когда Таня поехала венчаться, даже молилась, чтобы что-нибудь помешало этому... Через пятнадцать лет она стала духовной дочерью отца Тихона и чаще других бывала в нашем доме.

В редкие дни и часы досуга, когда отец Тихон бывал дома и не ждал посетителей, помню его или молящимся, или размышляющим над книгой... Забежишь к нему наверх (в мезонин), утром ли, днем ли, вечером, чтобы взять благословение перед уходом из дома, а он стоит на коленях, погруженный в молитву, или сидит около икон, глядя вдаль, и не сразу заметит вошедшего. Летом папа очень любил грозу и всегда старался наблюдать, примостившись в саду под каким-нибудь кустом, и только тревожные призывы мамы возвращали его домой. Зимой папу привлекали морозные звездные ночи, иногда он звал и меня «попутешествовать» по мерцающему небу. Он прекрасно знал астрономию и много интересного рассказывал во время таких прогулок, а главное, ему можно было задать любой вопрос и всегда получить ответ, полный духовного смысла. Отец Тихон порой необыкновенно живо, по-детски непосредственно реагировал на какие-то вещи, участвуя в общем разговоре, особенно с молодежью. Надо сказать, что он был всегда в курсе всех событий и новостей как церковных, так и общественно-политических. Следил за всем, что происходило не только в стране, но и в мире. Вспоминается такой эпизод: папа просматривает свежие газеты, именно просматривает, как всегда, схватывая самое важное в данный момент, и сокрушенно качает головой, вздыхает и медленно истово крестится. Спрашиваю: «Что-то случилось?» А он отвечает, что гибнут люди, льется человеческая кровь. (Где-то на других континентах шли войны, ему это было не безразлично, ему было больно).

Наверное, нужно отнести к особенностям характера отца то, что он всегда жил Церковью. Круг церковных праздников был кругом его жизни, а иначе он просто не мог и не умел. Каждый праздник, особенно двунадесятый, он переживал, как космическое событие, происходящее здесь и сейчас, и основательно готовился к нему: прочитывал службу наступающего праздника, выделяя особо какую-то стихиру или прокимен, близкий его сердцу, пропевал его и размышлял часто вслух о таинственном смысле празднуемого события. Трудно словами передать его состояние. Приближается, скажем, праздник Богоявления, и отец уже весь в ожидании освящения водной стихии. Он радостно переживает и «трепет Предтечи», и явление благодати Божией, «спасительной всем человеком». И мы, дети, тоже с нетерпением ждем этого события, когда вся вода (а значит, и снег тоже) будут «дрожать» от благодати. Или приближается Страстная неделя – дни великой скорби. Мы чувствуем, что отец всем своим существом погружен в эту скорбь: он – там, в Гефсиманском саду, на Голгофе. И, глядя на него, понимаешь, что значит «да молчит всякая плоть человеча... и ничтоже земное в себе да помышляет...» Но вот настает Великая Суббота, и папу трудно узнать! Надо было видеть, как отец Тихон служил литургию Великой Субботы. Нам он всегда говорил, что, не пережив Великой Субботы, не ощутить и полноты пасхальной радости. До сих пор помню свое детское недоумение в связи с пасхальными днями: нельзя было сказать, что папа в те дни ходил по земле. Он почти летал! И из храма после службы на первый день Пасхи он не мог уйти, и мы, его домашние, это понимали... Прошла Пасха, и опять «взлет» – от радости Вознесения Господня, затем – дни ожидания Пятидесятницы, ожидания Духа Святаго... Среди них отец особо выделял Родительскую субботу и, готовясь к ней, с какой-то светлой печалью говорил об усопших: «Как ждут они наших молитв!»

Вообще Родительские субботы были большим испытанием для домочадцев. С утра, после литургии, отец Тихон ехал на кладбище и возвращался только вечером, в полном изнеможении. Ильинские прихожане караулили отца настоятеля у семейных могил и упрашивали батюшку послужить «еще панихидку». В такие дни отец Тихон служил по нескольку десятков панихид.

В обычные будние дни отца Тихона ожидали бесконечные требы. К нему обращались за помощью не только жители Сергиева Посада, но и окрестностей. В 50–60-е годы частенько за батюшкой приезжали на «конной тяге». И так, день за днем, отец Тихон в повозке, запряженной лошадью, неспешно объезжал огромную паству – исповедовал, причащал, соборовал...

В моей памяти отец Тихон – мой родной отец – остался прежде всего пастырем добрым, смиренным и усердным молитвенником, нежно любящим отцом. Вот некоторые из его писем:

«Дорогая, родная моя дочурка Катусенька!

Поздравляю тебя с Днем твоего Ангела. Да благословит тебя Господь и Матерь Божия и твоя покровительница св. Великомуч[еница] Екатерина во все дни жизни твоея!

Очень жалею, что в этом году твои именины без меня будут, но да будет воля Г[осподня].

Дорогая Катуся! Слышу я, что ты много занимаешься уроками во вред своему здоровью, которое есть дар Божий. Береги здоровье, деточка моя, береги его как дар Божий – и будешь счастлива. Чаще прибегай к Богу с маленькой молитвой, проси помощи в занятиях и в успехах, и по вере твоей всегда тебе будет помощь от Бога. Крепко тебя целую, благословляю и обнимаю тебя и подыменинника – твоего родного братика, а моего родного сыночка Сереженьку. Да благословит вас Господь, детки мои! Живите мирно! Ваш папа Т.

7/XII–53 г.».

«Дорогая моя, роднуля доченька!

Собирался лично тебя поздравить, но мы с мамой передумали, да и здоровья у меня нет, чтобы ехать в Москву.

Поздравляю тебя, родная моя, с материнством, которого сподобил и тебя Господь. Великое это дело и ответственное. Великое по своему вечному значению, ибо материнство землей, земной жизнью не ограничивается, а простирается в бесконечную Вечность... Ответственность его сопряжена с величием тех целей, какие предуставил Господь изначала роду человеческому. Помни всегда, дорогая дочурка, что родительское слово на детях пребывает как закон космического значения. Сила родительского слова имеет силу или Божия благословения, или проклятия... Поэтому всегда будь внимательна к своим словам, зная их творческую силу. Поздравляю и Колю с сыном. Целую Вас обоих крепко вместе с маленьким человечком, которого заочно благословляю иерейским благословением. Ваш папа и дедушка.

P.S. Именовать его буду в молитвах только после крестин».

Осенью 1979 года по независящим от него обстоятельствам отец Тихон вышел за штат⁴⁰. Больно вспоминать, как переживал он разлуку с приходом, с храмом, где прослужил тридцать лет, как реагировал на свой вынужденный «отдых»!

Сразу после ухода из Ильинского храма отец Тихон с Татьяной Борисовной поехал погостить к дочери. Батюшка, несмотря на преклонный возраст, сохранял бодрость духа и уверял, что будет проситься служить на любом приходе. Он много времени простаивал в задумчивости у окна. Рядом начиналось строительство многоэтажного здания, которое грозило закрыть живописный вид из окна на лес. Как-то Екатерина Тихоновна пожаловалась на это обстоятельство отцу, и тот ответил: «Не будут строить» – и совершил в воздухе крестное знамение в направлении окна. Так и осталось это место незастроенным. «Несмотря на 84-летний возраст и многие недуги, отец Тихон был бодр и силен духом. Той печальной осенью он не раз говорил нам: «У меня еще столько сил, чтобы служить Богу и людям». И Господь возложил на Своего пастыря новое послушание – трудный подвиг старчества»...⁴¹

Вынужденный уехать из Сергиева Посада, отец Тихон стал служить в храме Покрова Пресвятой Богородицы села Акулова в Подмосковье (станция Отрадное по Белорусской дороге). Настоятелем там был протоиерей Валериан Кречетов (брат мужа Екатерины Тихоновны), который и пригласил батюшку к себе. Отец Тихон помогал исполнять требы, и, как обычно, множество людей приезжало к нему на исповедь, за советом и утешением.

«Пути Промысла Божия неисповедимы, – делится своими горестными раздумьями протоиерей Валериан Кречетов. – Последние годы жизни отца Тихона – удивительный пример для всех нас. Он много потрудился для Православной Церкви: хранение антиминсов, душепопечительство... Самое главное – безраздельное служение Церкви, как сказано: «Всем сердцем, всею душею, всею мыслию». Он был известен архиереям, Патриарху. Большая часть духовенства, если не сказать, все духовенство, прошедшее тогда Духовные школы Троице-Сергиевой Лавры, знало его. «Венчальный батюшка» – назвали отца Тихона в те годы. Всех, почти всех, батюшек венчал отец Тихон, меня в том числе.

Так вот, после этого, при всем содеянном им, – изгнание из родного храма, в котором он так беззаветно трудился. Когда я узнал, что его как бы отстраняют, я этого не понял. Думаю: «Что же это такое? Как же это может быть?!» Меня Господь сподобил четыре года служить со своим старцем – отцом Сергием, отцом Серафимом в монашестве⁴². Я помню: чтобы вот только батюшка рядом сидел – этого было достаточно. Чтобы ничего не говорил, только был! О таком можно только мечтать, лучшего желать невозможно – иметь такую духовную опору. И я дерзнул пригласить отца Тихона к себе на приход.

Батюшка согласился. Конечно, тут тоже враг приступил. Это так просто не бывает. Потом эти люди поняли свою ошибку. Уж старались мы. «Это Ваш родственник, и поэтому Вы его приняли». Конечно, и потому, что родственник, и не только поэтому. Одним словом, мне Господь не раз в жизни оказал такую милость.

А отец Тихон помогал мне. Он ходил медленно (у него были галоши большие, так: «Ш-ш-ш»), бывало двигается-двигается, и вот дойдет до жертвенника, стоя вынимает частицы из просфорочек. Все очень медленно. Но пока я служу, все просфоры, какие есть, он вынет. Я за это время, наверное, не успел бы. Я не знаю, как он успевал, – это мне непонятно, но это факт.

Однажды на пасхальных днях был такой случай. Отец Тихон один уже не служил, потому что ему трудно было. Передвигался он с трудом, поэтому иногда я просил его лишь возглавить службу, и он совершал литургию. Конечно, обычно я делал все остальное... Отец Тихон в тот день стоял сбоку от престола, а Коля Архипов, который ему прислуживал одно время, стоял рядом с ним, его водил и ему помогал. Пришла в храм наша повариха. (Видите, как бывает: у преподобного Серафима – повар ближе всех к Богу, преподобный Евфросин тоже был из поваров. И вот наша Аполлинария!) Говорит: «Смотрю я в отверстые Царские двери алтаря и вижу, что кто-то загораживает отца Тихона, будто кто-то наклонился. С правой стороны стоит Коля, у престола стоит батюшка, а слева кто-то его от народа загораживает. Потом смотрю – и вижу вроде как крылья, которые загораживают отца Тихона». Во время литургии батюшка говорит нам голосом серьезным и немножечко встревоженным: «Кто еще с нами служит?» Я в растерянности, не знаю, что сказать. Он показывает на левую сторону престола: «А кто там стоит?» Я говорю: «Батюшка, никого». – «A-а, ну ладно». И опустил голову. Вот это свидетельство. То есть, видимо, он видел Ангела. Я не стал расспрашивать.

Мне пришлось общаться с мальчиком, который видел мир духовный. Причем ребенок не мог знать того, о чем он говорил, поскольку семья была совсем не церковная. Он видел Ангелов, он видел нечистых. Ребенок этот, например, говорил: «А почему фартук (так он называл епитрахиль) горит огнем, светится, как золото, сияет?» Он говорил, что, когда поют «Иже Херувимы...», весь храм наполняется Ангелами, а алтарь – пламенем: «Там только огонь, там ничего не видно». И вот, в частности, об отце Тихоне он говорил: «А этот батюшка – святой. Когда он ходит, с ним все время ходит Ангел. Когда он исповедь принимал, с ним тоже Ангел был. Когда исповедники становились на колени перед ним, то в это время от них бесы убегали».

Отец Тихон своим примером свидетельствовал о благодати Божией, благодати священства, которая «немощная врачующая, оскудевающая восполняющая». Он и годами уже был как Симеон Богоприимец, утружденный сенью лет, но имел взгляд пронзительный и исполненный какой-то особой силы. И, конечно, у него было величайшее смирение и непостижимое терпение. Он все выслушивал, и никогда в нем не было даже тени нетерпения или возмущения. Служить ему было тяжело потому, что он с трудом передвигался. Одному служить – выходить с Чашей и причащать – было трудно, хотя руки у него были сильные до конца, но глаза уже слабые, голова болела, вот он иногда просил помочь послужить. Ну, а молодые батюшки? Им было трудно, да и хотелось отдохнуть... Отдохнуть – от чего? От благодати Божией? Даже говорить-то это – кощунство. Старец рассказывал: «Говорю, а они вроде топорщатся, а я посмотрю и говорю себе: «А ты-то, окаянная душа, просишь вместо себя другого с Христом соединиться, что ж ты сам не хочешь? – значит, иди служить!"». И действительно он давал такой пример служения Богу, как бы показывая, что это милость Божия, дар Божий, который нам дан.

Отец Тихон как бы учил своим примером: все, что мы делаем в храме, и, вообще, если что-то делаем доброе, то это милость Божия к нам. Не какой-то наш труд – упаси Бог! Поэтому, если ты трудишься, если тебя Господь призывает служить, исповедовать или делать что-то еще – тебя Господь сподобляет. В словах, которые он мне сказал, как бы звучало: «Все, что вы делаете ради Бога, – или в церкви, или ближнему, – это милость Божия к вам в первую очередь». Это, в общем-то, библейская истина, которая звучит так: «Кто стремится к добру, тот ищет благоволения» (Притч. 11:27), то есть если ты делаешь что-то, кому бы ты ни делал, прежде всего Богу, доброе, то этим добро делаешь самому себе; это – милость к самому себе. Ну, а сеявшие зло пожинают его (Иов. 4:8). Вот этому, видимо, отец Тихон своей жизнью особенно учил – служить Господу всем сердцем, какие бы ни были козни диавольские. Он до последнего дыхания своего служил Богу. Как диавол ни пытался отвести его от алтаря, от служения – нет, не удалось. Бог сильнее».

Рассказывает протоиерей Александр Куликов, настоятель храма во имя Святителя Николая на Маросейке в Москве. «Я батюшку знал мало, но все же был какой-то опыт общения. Прежде всего я узнал о нем от отца Всеволода, который всегда с такой любовью говорил о батюшке Тихоне. А потом уже поехал сам, вначале в Ильинский храм. Несколько раз ходил в домик, где, конечно, всегда исповедовался, и почувствовал такую тишину в батюшке, любовь и внимание к человеку – просто необыкновенные.

Мы все очень переживали, в том числе отец Всеволод, когда отца Тихона проводили на покой. Но оказалось, что это Промысл Божий, потому что, не тратя больше силы на настоятельские обязанности, он смог больше времени уделять людям своим старческим попечением о них. Находясь за штатом, он принимал столько людей, которые приезжали к нему в Отрадное, что, действительно, Отрадное стало еще более отрадным.

Несколько раз я бывал и на службе с батюшкой, и на исповеди. И вот, одна исповедь у меня осталась в памяти. Тогда батюшке помогал мальчик Сережа – теперь он отец Ипатий, иеромонах Оптиной пустыни. Батюшка пригласил его, чтобы он читал молитвы перед исповедью. Он прочитал молитвы, я должен был начинать исповедоваться. И вдруг вместо глубокого покаяния, которое должно быть, я стал оправдываться в чем-то. Батюшка прекратил исповедь. Позвал опять Сережу, говорит: «Читай снова молитвы, молитвы снова читай», а дальше он сам читал Последование, как обычно читает священник. Это позволило мне глубоко осознать, что на исповеди требуется истинное покаяние».

Из воспоминаний протоиерея Владимира Воробьева. «В 1979 году отца Тихона отправили за штат. Я помню, как сильно он переживал это изгнание: так ему было горько! Но он ни разу никогда никого не осудил и ни на кого не пожаловался, ни разу даже не посетовал на то, как с ним обошлись. Это тогда меня очень поразило, потому что трудно представить себе, как человек в такой обиде, в такой, можно сказать, беде – как он может никого не осудить. Это было поразительно. Потом отец Тихон переехал в Отрадное и там поселился в каменном домике около храма. И случилось так, что я, уже будучи священником на приходе, не мог исповедоваться у отца Всеволода, потому что отец Всеволод бывал в храме только в воскресные дни и в праздники. А в эти дни я всегда должен был служить у себя в храме. В будний день попасть к отцу Всеволоду и попросить его об исповеди я не мог, поскольку он был уже очень слаб и плохо себя чувствовал. Поэтому я попросил отца Тихона разрешения приезжать к нему в Отрадное. И вот несколько лет, довольно регулярно, и не только я, но и некоторые другие батюшки ездили к отцу Тихону в Отрадное. Достойно отметить, как это бывало.

Приезжаешь обычно не с утра, когда у старца еще есть какие-то физические силы, а к вечеру, когда свои дела по храму, требы все уже кончились. Я помню, как приходил в домик и меня брала почти что дрожь: как же я смогу отца Тихона попросить исповедовать меня сейчас? Потому что уже очень поздно. Я даже боюсь войти, а, с другой стороны – другого момента все равно нет. Вхожу в дверь, и тут встречает меня Коля Архипов, который батюшке помогал тогда, и говорит: «A-а, отец Владимир, вы исповедоваться? Пойдемте, пойдемте...» Я говорю: «Подожди, как батюшка себя чувствует?» Он говорит: «Что батюшка? Да ничего, хорошо. Он кушает». Я говорю: «Тогда ты подожди. Пусть он покушает, потом уже...» Он, не обращая на меня внимания, говорит: «Батюшка, отец Владимир приехал исповедоваться». И отец Тихон тут же вскакивает из-за стола и говорит: «Батюшка, батюшка! Пойдемте, пойдемте исповедоваться, пойдемте». Я говорю: «Да вы, батюшка, погодите. Вы заканчивайте ужинать, я подожду». «Нет-нет-нет, я не хочу, я все уже, я кончил». И невозможно было его уговорить, чтобы он до конца сидел за столом со своей матушкой (они ужинали вдвоем). Он все сразу бросает и идет в комнатку, к аналою – на исповедь. С таким удивительным смирением, с такой кротостью, любовью он всегда исповедовал, так всегда было легко у него исповедоваться: сердце само как-то открывалось, как в тот раз перед хиротонией⁴³, так что до слез было благодатно.

Я помню из этих исповедей несколько моментов. У меня тогда дети были маленькие⁴⁴, и на исповеди мне приходилось каяться, что я на них раздражаюсь и иногда в раздражении кого-то наказываю. И отец Тихон как только слышал, что я раздражился на какого-то ребенка, чуть ли руками не всплескивал. Он говорил: «Ну как же это можно? Как же можно, это же ангелы, как же можно на них раздражаться? Как же можно сердиться на этих маленьких деток?» Он говорил это с каким-то ужасом, как бы и не упрекая меня, а просто говоря: «Да этого же никак нельзя допускать, как же можно на деток сердиться и раздражаться!». В общем, он меня в значительной степени отучил раздражаться на детей: его ужас перед этим грехом, действительно, останавливал, пугал.

Помнится, как он на исповеди не один раз шутливо жаловался, смеясь своим замечательным, каким-то детским смехом: «Батюшка, на этом приходе, в Отрадном, такие грешники! Я во всю жизнь в Ильинском храме таких грешников не встречал. А здесь такой грешный приход...». Как будто он не понимал, что эти грешники едут к нему исповедоваться со всех концов – именно к нему едут! И вот, когда приходишь в храм в Отрадном, батюшку обычно сразу и не увидишь. Литургия совершается в главном приделе, а народу полно в левом приделе, и не видно, что происходит, если только вперед протолкнешься, увидишь, что у аналойчика на низкой скамеечке сидит отец Тихон и кто-то стоит рядом с ним на коленях и ему в ухо шепчет свои грехи. Иногда отец Тихон вставал и молча шел в алтарь. Пойдет в алтарь, к престолу, помолится, потом идет обратно, и что-то чудесное происходит после его молитвы.

Еще помню случай, как отец Тихон вдруг стал умолять, просить меня быть вместе, быть дружным с другими батюшками, только бы друг друга не бросали, только были бы вместе.

Старчество – это совершенство. Подвиг старчества – это самый высокий подвиг, самое высокое и самое великое служение. И отец Тихон во всем являл такое удивительное совершенство.

Больше всего он поражал своей кротостью, смирением, своей удивительной радостью: он радовался каждому человеку, принимал как родного любого человека, независимо от того, кто это был. И так было к нему легко подойти, не чувствовалось никакого расстояния между тобой и им. Он был удивительно открыт ко всем людям и в каждом видел бесконечную ценность. Для него все были равны, каждый, кто к нему приходил, ощущал его удивительную любовь. Благодать Божия просто поражала в нем».

Рассказывает протоиерей Димитрий Смирнов⁴⁵. «Отец Владимир исповедовался у отца Тихона, и такая у него была радость, что он и со мной хотел этой радостью поделиться. Он и посоветовал мне перед диаконской и священнической хиротониями, которые довольно близко друг от друга отстояли, пойти к отцу Тихону. Но каждый раз все складывалось неудачно. В общем, этого не случилось тогда, только потом, когда отец Тихон переселился в Отрадное.

Отрадное – это всегда было Отрадное, это такой храм, где как бы не чувствовалось мрака нашей обычной жизни, в котором мы тогда пребывали. Там всегда была особенная атмосфера, да еще с некоторых пор и отец Тихон появился. К тому времени отец Таврион⁴⁶ уже умер, а отец Тихон в некотором смысле очень сильно напоминал отца Тавриона, потому что от него тоже излучалась любовь. Но отец Таврион был такой, что к нему было страшно подойти, а к отцу Тихону не страшно, не было даже тени страха, никаких препятствий, никаких ограничений. Он был не только как бы тебе равный, а будто бы твой самый закадычный друг. Хотя он иногда и смирял. Начинаешь исповедоваться... Слышу, как он читает молитвы... Бывало, какое-то слово и неправильно выговорит, и пропустит, потом тут же поправится. Ему даже говорить было трудно. Слова апостола Павла, что сила Божия совершается в немощи⁴⁷, в отце Тихоне были видны наглядно. Чувствовалось, что он – сосуд очень хрупкий, нежный, а благодать Божия в нем клокочет, как в некоем котле. Кстати, отец Таврион никогда пристально не глядел, а иногда как-то так поглядит, что в этом взгляде будто Небо открывается. И у отца Тихона то же самое. Отец Тихон так же и служил: если удавалось служить с ним рядом, то казалось, что находишься не на земле, а на Небе. Но в то же время совершенно не страшно, а в духовном смысле даже весело.

Отец Тихон открыл очень важную вещь – что такое семейная жизнь, что супружество само по себе не является препятствием к стяжанию высоких духовных дарований, если только супруги проводят свою жизнь по заповедям Божиим. Обычно старцы – монахи. А он был семейный человек, который тоже хотел принять монашество, уже к концу жизни, но матушка его не благословила⁴⁸. Они имели взаимное согласие и послушание! Вот так отец Тихон любил свою супругу. В этой его любви к Татьяне Борисовне, как в капле воды, отражалась вся его любовь и к Богу, и ко всему миру.

Скажем несколько слов о любви отца Тихона к его матушке, это очень важно. Одно дело знать, что человек любит, наполнен любовью, без всякого лицемерия. Но другое дело, когда видишь, как это происходит на деле, любовь действенную, то есть видишь тяжело больную матушку и его отношение к ней. Ради нее, ради ее просьбы отец Тихон был готов даже не пойти на службу, лишь бы она была в покое. Хотя для него служба была всем! Как для человека, который воплощал собою всю церковную жизнь во всей ее глубине».

В подтверждение слов протоиерея Димитрия Смирнова приведем отрывок из дневника отца Тихона:

«Брак церковный. Каждая женщина есть икона Божией Матери. И осквернители брака уподобляются безбожным хулителям, которые плюют на икону Божией Матери».

Екатерина Тихоновна говорит: «Вспоминая своих родителей, могу сказать лишь одно, что жили они душа в душу, всегда едиными усты и единым сердцем славили Бога и... скончались почти одновременно – в один месяц и один год».

«Мы, помнится, услышали, что отцу Тихону стало так плохо, что он собрался умирать, – вспоминает протоиерей Владимир Воробьев. – И говорит: «Матушка, мне так плохо, я умираю». А Татьяна Борисовна не сдержалась: «Как умираешь? А я-то на кого же останусь?» И батюшка тут же воспрял: «Все-все, я не умираю». И действительно, ему стало лучше, он поправился, встал, матушку свою он пережил на две недели. Похоронил ее и только после этого скончался».

«Христианство – и святые отцы так его и рассматривали – это великое искусство, – продолжает отец Димитрий Смирнов. – Пианист играет и показывает: смотрите, люди, вот как бывает. Или художник: три мазка – и совершенно бездонные вещи открываются. И христианство – то же художество. А отец Тихон был величайший мастер христианского делания. Он никого не уговаривал, не учил особенно никогда, он просто показывал: вот, смотрите, как это делается. Он все делал с величайшей легкостью. Это было такое великое мастерство! Особенно мастерство молитвенное, потому что для того, чтобы вернуть отца Тихона с Неба на землю, его нужно было как бы звать. Он весь был погружен в небесную жизнь и оттуда как бы возвращался, и ощущение его возвращения было совершенно явственное.

Бывало, исповедуешься, а отец Тихон говорит: «Батюшка, а как вас зовут-то?» – то есть вроде бы и забыл, кто перед ним. «A-а... Ну хорошо, а как там Маша, как там...» – то есть только теперь как бы включался. И в течение исповеди он мог снова отрешиться. Происходило некое священнодействие, и в то же время разницу между всеми, кто к нему приходил, и им самим он выстилал как бы пухом, так что никакой дистанции не чувствовалось. Так было легко целовать его ручки, они так благоухали, были такие удивительные. Вся плоть отца Тихона источала какую-то радость, хотя он, конечно, был и слепенький, плохо слышал (иногда было непонятно, то ли от естественной глухоты, то ли от погруженности в молитву).

Я заметил, что, когда волновался, как бы не оказаться в перерыве между электричками, отец Тихон всегда отпускал в нужный момент, чтобы я не спеша дошел, купил билет – и всегда электричка подходила вовремя. Я не стал и расписание выяснять, а на него уже как-то полагался: «Ну, отец Тихон сам все «обеспечит»!» И отец Тихон всегда все с любовью «обеспечивал». У него, действительно, была к нам, приходящим, любовь, как к малым детям, как к своим собственным. Он, бывало, спросит: «Батюшка, а сколько вам лет-то?» – «Тридцать». – «Да? Какой молодой, а уже в церкви служит! (Он сам 50-ти лет был рукоположен.) Надо же, какая радость!»

Как он любил Церковь Божию, вообще всю церковную жизнь, как он все понимал, все чувствовал! И через него шло великое понимание, что такое церковная жизнь, что значит молиться, потому что, когда он молился, становилось понятно, как надо молиться.

Один эпизод до сих пор стоит у меня перед глазами. Отец Валериан всегда разрешал сослужить в Отрадном. И вот однажды я служил, а отец Валериан, вероятно, исповедовал. Он говорит: «Надо причастить отца Тихона». Мы с Чашей из храма пошли в домик, где был отец Тихон. Батюшка взял Чашу и начал перед Чашей исповедоваться Господу в помыслах в моем присутствии. Для меня это был уникальный опыт: я присутствовал при том, при чем обыкновенному человеку нельзя присутствовать. Но отец Тихон иногда этим пренебрегал.

Все происходило, как на горе Фавор, когда Господь беседовал с Моисеем и с Илией. Будто и этот домик, такой сыренький, и вся его убогая обстановка – все исчезло, остались Чаша и отец Тихон со своими глазами, которые мир земной еле видели, а мир Небесный созерцали во всей полноте... И он разговаривал с Господом таким сильным отчетливым голосом, а потом – причастился. Это тоже было очень важно – просто увидеть такое, как бы подсмотреть. Слава Богу, мне довелось увидеть жизнь одного из тех людей, на которых и ради которых этот мир еще существует – это очень важно.

Я помню в Отрадном одного мальчика (он сейчас уже священник), который тоже приходил исповедоваться. Отец Тихон поставил его на колени прямо перед престолом, где стоят священники. А потом мальчик меня спросил: «Батюшка, что это значит?» Я говорю: «Наверное, будешь священником». Так и случилось.

В памяти сохранилось несколько таких моментов, когда молитва отца Тихона к Богу была особенно действенна. Если отец Тихон попросит, то Бог даст точно.

Одну женщину я отказывался крестить, потому что по ее жизни она не могла принять Святое Крещение. Правила церковные не позволяют. Я и говорю: «Я не могу. Вот поезжай к отцу Тихону». Она поехала, а вернувшись, сказала: «Отец Тихон велел крестить». Я ее крестил, и у нее все то, что ее заботило, сразу отмерло. И было несколько таких эпизодов, когда отец Тихон молился, и сразу происходило чудо. Когда совсем не было никакой возможности выйти из положения, вдруг как бы срывалась какая-то пелена, и по молитве отца Тихона все совершалось. Поэтому он часто даже к престолу ходил молиться за того человека, который просил его молитв. Отец Тихон всегда чужую боль воспринимал как свою и старался человеку услужить, как-то ему помочь, относился к нему как к родному.

Одна моя близкая знакомая очень мучилась в семейной жизни, потому что ее муж восстал на то, что она стала ходить в церковь. То, что он делал, было ужасно. Даже банки с крещенской водой разбивал об пол. И вот, когда она пожаловалась отцу Тихону, старец спросил: «Что ж, за тебя и заступиться некому?» Она говорит: «Нет, батюшка, некому». Он стал молиться Матери Божией. И когда эта женщина вернулась домой, муж ей сказал: «Ну все, у нас с тобой жизни не будет», собрал чемодан и тут же уехал. Сразу ее освободил и более не мучил.

Я не буду говорить ни о каких высказываниях старца, о его советах или поучениях. Собственно, он ничего мне такого и не говорил, видимо, чувствовал, что «не в коня корм», или ощущал мою духовную немощь. Но тем не менее влияние этого человека, этого пастыря на меня и на окружающих было очень сильным. Оказывается, можно ничего не говорить, ничего не рассказывать, ничему не поучать, но назидать людей образом своей жизни, стилем взаимоотношений с людьми, отношением к ним. Да и само лицо отца Тихона, всегда просветленное, оказывало очень сильное воздействие и западало в душу».

Вспоминает певчая Отрадненского храма Лидия, духовная дочь отца Тихона. После службы она иногда провожала батюшку из храма. Шли обычно молча, но в голове у нее роились мысли – вопросы к батюшке. Однажды отец Тихон повернулся к ней и сказал: «Да не кричи так, я слышу!»

Рассказывает кинорежиссер Л. Д. «Мое общение с отцом Тихоном состояло в том, что вместе с Николаем Архиповым и Сережей, который сейчас отец Ипатий, я каждое воскресенье помогал батюшке прийти в храм и отводил его домой. Мы почти ни о чем не говорили. Но я наблюдал, как он молился, как принимал людей, которые к нему подходили, как его руки тянулись обнять чью-то шею, обязательно обласкать... Я часто смотрел на него, и всегда у него на губах была улыбка, он ласково обращался с людьми. Я думал: а может ли этот человек рассердиться на кого-либо, скажем, дома, если вдруг кто-то не послушался его? Интересно, может он отругать человека? И так далее... И однажды я спросил его домочадцев: «А как дома, если вы рассердите отца Тихона, что он тогда делает?» На это мне сказали, что он замолчит и отвернется.

Однажды я попросил старца помолиться обо мне. У меня были неприятности из-за того, что я размножал литературу на ксероксе. Тогда это очень преследовалось. А он в ответ очень заразительно рассмеялся, просто расхохотался (мне даже самому стало смешно), но ничего не сказал. Я подумал, что, видимо, я не так сказал и он не понял. Но и в других случаях, когда я рассказывал о своих проблемах, он начинал смеяться, и мне тоже становилось смешно. Как ни странно, в итоге все обходилось. И в связи с ксероксом я не пострадал, хотя с людьми обходились очень сурово, ломали им судьбы. А с меня – как с гуся вода. Конечно, отец Тихон молился, и это имело свое влияние. Но меня поражал его смех. Он этим как бы говорил: ну, что вы, братцы, беспокоитесь, о каких-то пустяках печетесь. Ведь самое главное – вера, Церковь, духовная жизнь, а все остальное – чепуха, что же вы так уж волнуетесь? И действительно, со временем все представало в правильном свете, становилось на свои места, в итоге все было хорошо.

Есть евангельские слова: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь»⁴⁹, и когда их читаешь, очень трудно представить себе такого человека, исполняющего этот наказ. Потому и понятно изумление от встречи с отцом Тихоном, который был живым воплощением этих слов. В нем угадывались черты нового евангельского человека. Именно это как раз и действовало больше всего, это нас и учило.

И еще – его отношение к храму. Во время богослужения у отца Тихона совершенно менялось лицо. Это было лицо ушедшего в себя человека, в нем угадывалась неотмирная строгость».

Прожив долгую многотрудную жизнь, отец Тихон Пелих скончался 17 июля 1983 года.

О последних днях отца Тихона вспоминает протоиерей Владимир Воробьев. «Незадолго до кончины батюшки я приехал в Отрадное. Отец Валериан сказал, что отец Тихон очень плох, лежит без памяти в домике, что надо его причастить. Мы вместе пошли причащать отца Тихона. Входим в его комнатку. Батюшка лежит на своей постельке без сознания. Отец Валериан говорит: «Отец Тихон, батюшка, мы пришли вас причащать». Батюшка никак не реагирует. Пробуем тронуть его за плечо, осторожно так – может, он очнется. Но он в себя не приходит, и, как его причастить, непонятно, потому что без сознания причащать человека опасно: может подавиться, не проглотить Святые Тайны. Что делать? Отец Валериан говорит: «Давай будем молиться». И мы запели: «Тело Христово приимите, Источника бессмертного вкусите». И как только мы запели, отец Тихон, не открывая глаз, громким голосом произнес: «Миром Господу помолимся». И дальше сразу: «О свышнем мире...» – и начал произносить мирную ектению. Было такое впечатление, что нас он даже и не видит, как будто пребывает в Небесной Церкви. Будто никого и ничего тут нет, а только – Святые Тайны, и он молится. И батюшка причастился, так замечательно причастился! И потом опять погрузился в забытье...»

«Забытье» отца Тихона было кажущимся, – поясняет Екатерина Тихоновна. – После ухода отца Валериана и отца Владимира я стала читать благодарственные молитвы вслух, и во время чтения предпоследней молитвы выронила книжку. Пока я ее поднимала, отец Тихон продолжил вслух чтение с того места, где я остановилась. Так как последние дни мне довелось быть с ним неотлучно, то могу засвидетельствовать, что его «забытье» не было потерей сознания, это было нечто другое... Непрестанная молитва творилась им до последнего вздоха. Временами она прорывалась вслух, батюшка даже пел: «Богородице Дево, радуйся...». Последние три дня отца Тихона причащали ежедневно. Его последний день на земле был воскресный. С утра, пока совершалась Божественная литургия в храме, отец Тихон не закрывал глаз (как это было и в предыдущие дни), но уже ничего не говорил, лишь взглядом спрашивал, когда слышал благовест и звон к Евангелию и на «Достойно есть...». Я, стоя у постели, отвечала ему, что сейчас происходит в храме, и он благодарно прикрывал глаза, потом снова их открывал и, уже не видя никого и ничего вокруг, молился. Это была такая мольба, такой вопль к Богу – словами не передашь! По окончании литургии пришел священник со Святыми Дарами и причастил отца Тихона в последний раз, это было в 12 часов дня. А в 15 часов он скончался. Это было 17 июля, в канун праздника Преподобного Сергия.

Парастас⁵⁰ накануне отпевания отца Тихона возглавил настоятель Богоявленского патриаршего собора протопресвитер Матфей Стаднюк. Он же произнес надгробное слово, в котором отметил особую любовь отца Тихона к пасомым. Отпевание совершил митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий в Покровском храме села Акулова в сослужении многочисленных батюшек.

Спустя 15 лет после кончины отца Тихона митрополит Волоколамский Питирим в беседе с отцом Николаем Кречетовым вспоминал, что на монашество его благословил отец Тихон. Владыка добавил: «Как сейчас не хватает отца Тихона! Просто помолчать бы с ним! Так было бы хорошо!»