Апрель

«Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы» Ин.20:21.

«Идите паче ко овцам погибшим дому Израилева» Мф.10:6.

«Скорбь ми есть велия по братии моей» Рим.9:1–3.

Устойчивость раскола и её причины. Русский раскол старообрядчества, имея крепкие корни в историческом прошлом и в предрассудках невежества, доселе характеризуется своим узким верованием в силу обряда и невежественным фанатизмом, доселе силен своею сплоченностью и имеет значительное число последователей.

Наибольшая устойчивость раскола замечается в тех селениях, где раскольники или обладают в значительной мере капиталами, что дает им возможность выбирать на общественные должности своих же раскольников и при содействии власти держать массу раскольническую в полном повиновении и не допускать до перехода в православие лиц, даже убежденных в святости православной Церкви, или же там, где они живут отдельными от православных сплоченными селениями. В подобных местах ненависть раскольников к православной Церкви и её последователям доходит иногда до фанатизма. Проезжему и прохожему православному не дадут здесь кружки воды напиться, не дозволяют даже из колодца лошадей напоить, чтобы «еретик» не осквернил посуды или колодца. Здешняя молодежь, побывавшая на военной службе и на заработках, немедленно по возвращении очищается от «омирщения» и затем подлежит строгому надзору, не занесли-ли эти люди чего-либо никонианского, и при этом те из них, в которых замечено будет расположение к православию, жестоко преследуются родными и односельчанами. Выдать в замужество за православного или даже и за раскольника, но подозреваемого в сочувствии к православию, среди раскольников не допускается.

Устойчивости раскола в значительной степени, по свидетельству преосвященного Донского, способствует также существующая в нём организация управления его религиозными делами, а именно общинный строй этого управления, при котором каждый член раскольнической общины имеет право голоса при обсуждении касающихся общины религиозных вопросов. За отсутствием твердой объединяющей власти в расколе, община сама избирает и своею властью, по своему усмотрению, устраняет лжеепископов, лжесвященников, уставщиков и наставников. Эти руководители раскольнической массы, будучи вполне и во всём зависимы от избравшей их общины, чтобы долее продержаться на своих выгодных, часто дающих возможность приобретать значительные материальные средства, местах, во всём стараются угождать раскольникам: они беспрепятственно венчают несовершеннолетних, устраивают желающим легкий и скорый развод и пр.

Раскольнические моленные, монастыри и скиты. Удовлетворение духовно-нравственных своих потребностей раскольники находят в приспособленных для этой цели моленных, монастырях и скитах. Раскольнические моленные во многих местах представляют великое препятствие в деле духовно-нравственного воздействия на раскол со стороны православной Церкви. Замечается, что раскольники, довольствующиеся домашнею молитвою, менее фанатичны, податливее на убеждение и скорее присоединяются к православной Церкви. Наоборот, в местах, где раскольники имеют моленные, раскол отличается особенною дерзостью и упорством. Однако число раскольнических моленных не только не уменьшается, но всё увеличивается. Так, напр., число моленных в Нижегородской епархии достигло в 1898 году 184, из коих только 12 разрешены подлежащим начальством. В Вятской епархии разрешенных моленных 5, а неразрешенных до 60; при незначительном сравнительно количестве раскольников в Вологодской губернии – 7841 человек – имеются 23 раскольнические моленные, – все без разрешений правительства, и, кроме того, в 19 домах бывают для общественной молитвы собрания раскольников. Число раскольнических моленных стало увеличиваться особенно после решения Уголовного Кассационного Департамента Правительствующего Сената по делу Сорокина о том, что на устройство общественного богомоления в частном доме разрешения не требуется. С того времени раскольники не только усердно поддерживают существующие молельни, но начали в некоторых местах открывать домашние моленные, имеющие связь с жилыми избами, целыми десятками. Судебные же власти, к которым епархиальное начальство обращается за содействием, в виду приведенного решения Правительствующего Сената, не находят оснований к преследованию лиц, открывающих моленные, «по отсутствию состава преступления».

Существуют в разных местах и притом в довольно значительном количестве незаконно-устроенные раскольнические монастыри. Население их состоит по большей части из людей бывалых и искусных в расколе. Поселившись в монастыре или ските, они нередко становятся предметом особого внимания и уважения мирян-раскольников. Эти последние тщательно охраняют от властей их пребывание, раздают им подаяния и благоговейно внимают их рассказам, наставлениям и советам. До какой степени доходит иногда фанатизм разных сект и толков, находящих себе приют в этих скитах, показала история заживо-схоронивших себя в земле представителей раскольнического монашества и раскольников мирян, подробно изложенная во всеподданнейшем отчете за 1897 год.

Раскольническая литература. В последнее время сильное развитие получила раскольническая литература. Ныне сочинения этого рода можно встретить почти в каждом доме. Главным предметом этих сочинений служит исполненная ненависти и не пренебрегающая ложью и клеветою полемика с православною Церковью. Православная Церковь обвиняется во всяких ересях, и подвергаются резкой брани и осуждению постановления Церкви и отношение её к раскольникам. Таким крайне отрицательным направлением в особенности отличаются новейшие подпольные и заграничные сочинения, каковы, напр.: «Современные вопросы», «Разбор ответов на 105 вопросов», «Исторические исследования», «Историко-каноническое обозрение старообрядческого общества» и др. Все подобные сочинения – печатные и не печатные, литографированные, гектографированные и рукописные – с увлечением читаются раскольниками и, воспитывая в них фанатизм, приносят большой вред православию. К сожалению, находятся люди из так называемого образованного общества, которые из целей противоцерковных или противоправительственных содействуют этой литературе или в ней участвуют. Вся означенная письменность раскольническая, имея одну цель – воспитать в раскольнической среде фанатизм и нетерпимость к православной Церкви, не только не просвещает, а, наоборот, всё более и более удаляет раскольников от истины и усиливает заблуждение.

Австрийская секта. Из всех раскольнических сект наиболее вредною и опасною для Церкви православной следует, без сомнения, признать австрийскую секту. Внешнее сходство австрийщины с православною Церковью – в иерархическом строе, устройстве молитвенных домов, порядке богослужения – сообщает ей устойчивость и дает ей возможность и силу распространяться на счет не только последователей других раскольнических сект и толков, но и младенчествующих в вере православных, не могущих, за этим внешним сходством с истинною Церковью усмотреть внутреннюю несостоятельность австрийщины, догматическую и каноническую незаконность её лжесвященства. Главными пропагандистами секты поповцев, приемлющих австрийское лжесвященство, являются прежде всего их лжеархиереи и лжепопы, число которых с каждым годом все увеличивается. Лжеепископы австрийские, проживающие в Нижегородской губернии (в числе 5), окружают себя своего рода братией, члены которой составляют рукописания на защиту раскола, приготовляют апологетов раскола – ругателей Церкви православной, в качестве миссионеров раскола разъезжают по епархии. Принадлежащие к австрийской секте раскольники Черниговской губернии, задавшиеся целью объединить все другие раскольнические толки, размножают число специальных расколо-пропагандистов, определяя их для большей легкости и удобства пропаганды на должности при молельнях, открывают новые штаты причтов в беглопоповских центрах, обеспечивая новооткрытые причты средствами из особо учрежденного для этой цели раскольнического фонда; с тою же целью (совращения) лжеепископ их совершает поездки в беглопоповщинские центры, где и отправляет торжественные лжеархиерейские служения. Всё это, в особенности же торжественные служения лжеепископов и лжепопов в богато украшенных моленных с находящимися в них алтарями, престолами, жертвенниками, в одеждах, присвоенных православной иерархии, при полном освещении, с хором певчих, с хорошо подобранными голосами служащих, – производит сильное впечатление на безпоповцев, в среде которых появилось уже движение в смысле перехода их в австрийщину. Ныне раскол австрийской секты поднял голову еще выше прежнего. В Москве, – этом центре австрийского раскола, выбран новый лжеепископ Иустин Картушин, – Донской вдовый казак, посвященный в лжеархиерея целым сонмом раскольнических лжеепископов в октябре 1898 г. Картушин, самовольно назвавший себя «великим господином Иоанном, архиепископом Московским и всея России», с первых же дней своего владычествования проявил весьма энергичную деятельность. Прежде всего он привел в исполнение предположенное московскими раскольниками еще до его избрания дело увеличения лжеепископских кафедр; и так в конце 1898 года были открыты кафедры смоленского, калужского и коломенского лжеархиереев, а также намечены были к открытию и некоторые другие кафедры. Он увеличил, затем, штат лжепопов, причем, убедившись при первом же знакомстве с подчиненными ему лжепопами в крайнем их невежестве и даже безграмотстве, стал от кандидатов на поповские места требовать известной подготовки. Далее, для решения раскольнических церковно-иерархических дел, Картушин стал периодически созывать в Москву поместные соборы раскольнических лжеархиереев.¹⁸⁴ Между тем известно, что подобные раскольнические съезды, ставшие, вопреки существующему запрещению их, явлением обычным в раскольническом мире, служат одним из главных средств к укоренению раскола и распространению его лжеучений. Наконец, на хуторе Калач, Донской области, получено было от Картушина нечто вроде окружного послания христианам «древляго благочестия» с увещаниями и назиданиями раскольникам и вместе со строгим запрещением им всяких сношений и всякого общения с православными: ни пить, ни есть с ними, ни молиться, ни ходить к ним на собеседования о вере. По поводу этих распоряжений на одном из хуторов уже возникал недоуменный вопрос о том, можно или нет обучать детей в открытой в том хуторе школе грамоты, и местный лжепоп разрешил недоумение так: «вы слышали, что пишет владыка, и как строго запрещает всякие сношения с иноверными, – так и должны поступать». Вследствие такого разъяснения раскольники почти всех своих детей разобрали из школы грамоты и открыли свою негласную школу.

За всем тем не подлежит никакому сомнению всеобщее ослабление и постепенное разложение старообрядческого раскола в России. Так и должно быть, ибо главная причина поддержания и усиления раскола есть невежество и недостаток просвещения. В этом отношении, в течение минувшей четверти века, произошли перемены ощутительные, с умножением просветительных средств и с оживлением учительной и миссионерской деятельности духовенства. Смею свидетельствовать, что она возрастает, по мере того как ослабляется исключительная, в прежнее время, деятельность гражданских властей в преследовании раскола. Могущественными средствами церковной деятельности служили и служат следующие.

1) Распространение и усовершение церковно-приходских школ. В основании раскольничьих убеждений во всяком случае – искание Церкви и любовь к Церкви, хотя и под покровом невежественных понятий о Церкви, предрассудков и заблуждений. Не будучи вообще врагом образования, раскол понимает его не иначе, как в непременной связи с Церковью и в смысле церковном. Посему там, где школа благоустроена и действует в церковном духе, раскольники предпочитают посылать туда детей своих, а не в школы других наименований. Но это совершается лишь постепенно, мало-помалу и по местам. Сначала относятся к школе с недоверием, но, когда видят, что школа эта ведет к истовому и благолепному богослужению, что дети поют и читают в церкви так, как раскольникам нравится, и что благоразумный священник или учитель ведет её в духе любви и снисхождения, – школа пополняется детьми раскольников, чему видим ныне уже много примеров. Так возрастает мало-помалу, в духе мира, новое поколение. Вот почему, опасаясь школы Московской, лжеиерарх раскола издает своей пастве строгие запрещения не посылать детей в православную школу.

2. Немало приносят пользы всенародные беседы и состязания православных миссионеров с раскольничьими начетчиками, когда ведутся со знанием дела и терпением. Народ так живо интересуется предметами церковного верования, что собирается тысячами на эти беседы, длящиеся нередко по 15 и 18 часов без перерыва. Но для того, чтобы это средство было действенно, недостаточно одной академической учености: необходимо твердое знание старых книг и сочинений, служащих непререкаемым авторитетом у раскольников, и буквальное знание Св. Писания и особливо чтимых отеческих писаний; необходимо знать, какие вопросы церковного устройства волнуют в расколе душу народную, и обладать искусством дать вовремя ответ на лукавые вопросы и возражения расколоучителей. Этим искусством обладают в особенности простые люди, сами вышедшие из раскола, изучившие близко всю его аргументацию и опытные в диалектике состязаний с расколом на языке близком и понятном народу. Такие борцы всегда выходят из борьбы победителями в виду многочисленного собрания, и результатом подобных бесед нередко бывают массовые присоединения к единоверию. Притом масса слушателей, внимательно присутствующая на этих беседах, утверждаясь в истинных о Церкви понятиях и научаясь давать отпор раскольничьим изветам и увещаниям, тем самым ограждается от соблазна раскольничьей пропаганды.

3. Весьма важно усиливающееся стремление к единоверию. Этот благодетельный путь к единению церковному, указанный еще сто лет тому назад церковною и гражданскою властью, был с тех пор открыт, но им и не хотели, и не всегда умели пользоваться. Присоединения к единоверию были по большей части лишь формальные, так что под наружным прикрытием единоверия население нередко оставалось в расколе, и этому способствовало назначение в единоверческие приходы священников, вовсе незнакомых со старым обрядом и с обычаями населения. Так распространялось и между церковными властями недоуменное или сомнительное отношение к единоверию, которое многие смешивали с расколом, тогда как по существу своему единоверие тождественно с православием, отличаясь только внешними особенностями обряда в богослужении и обычае. Лишь в последнее время разъяснилось это понятие о разумности и плодотворности уступок старообрядчеству в несущественном для того, чтобы сохранилось существенное в церковном единении веры под единою иерархическою церковною властью. Вместе с тем оживилось дело единоверия, при воздействии на раскол миссионерских бесед с народом, и усилились переходы из раскола в единоверие с образованием единоверческих приходов и назначением в оные священников преимущественно из обратившихся учителей, опытных в старом обряде и усердных к обычному в нём служению, чтению и пению. Таким путем единоверие успело уже проникнуть в места, в недавнее время еще косневшие в расколе и вовсе недоступные миссионерской деятельности, как, например, в область Уральского, Терского и Кубанского казачества. Остаются покуда нетронутыми еще многие места севера и отдаленной Сибири; но в этом великом деле, требующем много искусных, преданных и нередко самоотверженных деятелей, необходимо лишь мало-помалу, соображаясь с конечными силами и способами, предоставить времени дальнейшие успехи, лишь бы не ослабевала ревность и не изменялось общее его направление.

Усиленная пропаганда новейшего рационалистического сектантства. В мире новейшего сектантства, главным образом в штунде, повсюду замечалось возбужденное и тревожное настроение, доходившее местами, как, напр., в юго-западном крае, до острого брожения, выражавшегося в необыкновенной дерзости сектантов в отношении к православному населению, особенно же к духовенству, полиции и вообще должностным лицам, – в намеренном глумлении отщепенцев над святынями православия и открытой пропаганде своего лжеучения как в православном населении, так и в среде старого сектантства.

Сектанты демонстративно устраивали воспрещенные Высочайше утвержденным мнением Комитета Министров 1894 г. многолюдные общинные богомоленные собрания, привлекая на них и православных людей. На требования полиции – прекратить незаконные собрания – штундисты отвечали систематическим ослушанием, грубостями и даже насилиями, упорно заявляя, что они не желают подчиняться требованиям местной власти, так как уверены в издании нового закона в пользу свободы их штундовой веры, что у них в самой столице много братьев и сильная поддержка. От посещения пастырских и миссионерских собеседований штундисты упорно уклоняются; из народных школ своих детей стараются брать тотчас же после выучки первоначальной грамоте, устраняя тем доброе православно-просветительное влияние школы на молодое поколение секты. Агитационный дух современной штунды вызвал у сектантов стремление к кляузам и сутяжничеству, выражающимся в подаче жалоб, заявлений и прошений в разные правительственные учреждения, в скитании по судам. Дух живой веры, нравственная чистота заметно падают в среде новейшего сектантства; заблудших по чисто религиозной пытливости насчитывается ныне незначительное число.

Оценивая настоящее брожение среди штундистов, миссионерские отчеты епархиальных начальств приходят к единодушному заключению, что сектантским движением начинают руководить далеко не религиозные мотивы, а другие, направляемые извне, причины.

Сюда прежде всего нужно отнести проникновение в народно-сектантскую среду идей социально-нигилистического направления и проповеди так называемого «Толстовства», лжеучение которого характеризуется вредным противохристианским догматизмом и противогосударственными воззрениями.

Пропаганда этих ложных идей и воззрений идет в среде народного сектантства на почве сближения интеллигентных последователей этих лжеучений с главарями штундовой секты, а также при посредстве подпольных рукописных и печатных заграничных изданий, в которых интеллигентные сектанты стремятся систематизировать и обосновать религиозно-социальные воззрения штунды, в духе и направлении зловредном как для господствующей Церкви, так и для государственной власти. Так, усиливается обращение среди южно-русских штундистов и у столичных пашковцев крайне вредных тетрадок и печатных заграничных листков, с катехизическим изложением лживых религиозно-политических толстовско-духоборческих воззрений. Систематическая агитация интеллигентных руководителей народного сектантства особенно усиленно действовала во время всероссийской переписи и немало способствовала возбуждению умов среди темной, сбитой с толку сектантской массы.

В числе других причин, порождающих в среде народного сектантства брожение, миссионерские отчеты указывают также и на агитацию в пользу мнимо-угнетенных сектантов со стороны некоторой, именующей себя либеральною, части нашего общества, в последнее время особенно покровительствующей сектантам, поддерживающей с ними и личные, и письменные сношения и тем самым сильно питающей в них уверенность в даровании будто бы полной свободы их лжеучению. Эта агитация перешла и в печать, в которой в 1898 году появилось множество статей в поддержание раскола и сект и в порицание наших миссий, и потому неудивительно, что и сектанты усиленно следят за литературными течениями в их пользу. Почти все эти статьи однако принадлежат авторам несерьезным, не имеющим ясного понятия ни о Церкви, ни о существе сектантских верований. Заграничные немцы-баптисты, также как и ранее, продолжали поддерживать деятельные сношения с русской штундой, заботы их были направлены не только к широкому распространению среди народа массы направленных против православия брошюр и листков, но они еще содержали на определенном жалование многих пропагандистов сектантства, в Гамбургской баптистской семинарии подготовляли специально проповедников штундо-баптизма, а путем заграничной печати и лживых известий о преследованиях и казнях производится давление на общественное мнение в пользу сектантов. В 1898 году в Лондоне на средства сектанта-толстовца, помещика Воронежской губернии, Владимира Черткова, открыта типография и издается газетка «Братский листок», переименованный затем в «Листки свободного слова». Издание это исключительно занимается русским сектантством и наветами на православную Церковь и правительственную власть. В составлении этих сектантских листков принимает, к прискорбию, деятельное участие известный наш писатель гр. Лев Толстой, возглавляющий каждый выпуск своей резкой критикой учение о жизни православной Церкви, а равно и действий русских властей. Издателями упомянутых листков были разосланы главарям штундовых общин вопросные листки о положении русских сектантов в Церкви и государстве, ответы последних и служат главным источником сообщаемых в листках лживых и пристрастных сведений о русском сектантстве. Наконец, бывший в Сентябре 1898 года в Одессе съезд миссионеров Херсонской епархии и нескольких миссионеров соседних епархий обратил внимание и на следующие обстоятельства, способствовавшие распространению и укреплению новейшего рационалистического сектантства и собственно самого опаснейшего и вреднейшего из его видов – штундизма.

Закон 4 Июля 1894 года о признании секты штундистов «более вредною с воспрещением штундистам общественных молитвенных собраний» оказал, как это видно из миссионерских отчетов, в высшей степени благотворное влияние как на православных, так и на сектантов. Православные, смущенные широким распространением из года в год штундового лжеучения и открытого на собраниях секты оскорбления религиозных чувств православного народа, теперь успокоились, увидев, что не только духовенство, но и само правительство оберегает их от пропаганды вредного сектантского лжеучения, признавая последнее «вредным и опасным в церковном и государственном отношениях», перестали верить распространяемым штундистами заведомо ложным слухам, что правительство сочувствует сектантам, и стали относиться всюду с недоверием к сектантской пропаганде. Штундисты же, вследствие опасения ответственности пред законом, прекратили было устраивать свои общественные молитвенные собрания, служившие всегда, с самого начала появления штунды, главным орудием пропаганды лжеучения этой секты, начали терять свой прежний, поддерживаемый этими собраниями фанатизм, что облегчило воздействие миссии Церкви на колеблющихся и отпавших, из которых многие стали возвращаться в лоно православия. Заметив такие результаты воздействия на штундистов закона о них 1894 г., враги православия приняли все меры к тому, чтобы этот благодетельный закон потерял, в практическом своём применении, всякое значение и силу, в чём, к сожалению, они и успели. – Сперва в заграничному штундовом журнале «Беседа», издававшемся сначала в Стокгольме под редакцией бывшей классной надзирательницы Тифлисского института Елисаветы Кирхнер, а после – в Лондоне и, наконец, в Браиле, в Румынии, под редакцией технолога Ивана Проханова, – а потом в некоторой части сочувствующей штунде интеллигенции и, наконец, более выдающимися вожаками секты настойчиво стала проводиться между сектантами мысль, чтобы штундисты при всех неофициальных и в особенности официальных случаях всегда именовали себя баптистами, секта коих законом 27 Марта 1879 признана «дозволенною», с дарованием баптистам права свободного отправления богослужения и права иметь пресвитеров. Хотя, как из буквального текста означенного закона, так и из суждений, происходивших при рассмотрении в Государственном Совете представления по сему предмету Министерства Внутренних Дел, видно, что закон этот имеет в виду собственно немецких баптистов (секту, выродившуюся из протестантства), и что под действие его подходят только лица, на законном основании принадлежащие к этой секте, т. е. родившиеся в баптизме или перешедшие в него с соблюдением установленного законом порядка из лютеранства или иных неправославных исповеданий, и что посему с этой сектой не следует отождествлять ни одну из существующих в России сект, образовавшихся из русских людей, тем не менее русские штундисты вняли советам своих покровителей и, дабы воспользоваться льготами закона 1879 г., стали всюду, где им было нужно, называть себя баптистами. С особенною настойчивостью такое стремление штундистов отождествлять себя с баптистами проявилось во время всероссийской народной переписи. В последнее же время повсеместно замечается, что штундисты всякий раз, когда их привлекают к судебной ответственности за устройство запрещенных собраний, отрицают свою принадлежность к секте штунд, именуя себя баптистами. В доказательство справедливости своего заявления они весьма часто представляют в судах взятые с этою целью из мещанских управ, сельских волостей или полицейских управлений паспорта, свидетельства, или удостоверения, в которых, в графе: «какого вероисповедания», – всегда произвольно обозначается: «баптист, или вероисповедания евангелическо-баптистского». Вводимые этим в заблуждение, судебные власти в некоторых местах стали оправдывать штундистов от обвинения в устройстве молитвенных собраний, считая их баптистами. Подобные судебные оправдания штундистов, на первых порах единичные, с 1897 года стали встречаться в судебной практике все чаще и чаще. На благоприятный исход производящихся о них в судах дел, по мнению Херсонского съезда миссионеров, оказали, между прочим, влияние и два кассационные решения Правительствующего Сената по делу Донских штундистов Александрова и Крючкова и крестьянина Оберемка, оправданных в нарушении закона о воспрещении штундистских собраний. – Решения эти были истолкованы сектантами в смысле признания высшим правительственным учреждением за штундою прав немецкого баптизма по устроению собраний и, будучи во множестве распространены, в копиях, среди штундистов, произвели и производят в умах их большую смуту.

Неудивительно, после всего вышесказанного, что сектанты, по отзывам миссионеров, подняли голову и сделались положительно неузнаваемы. Во многих местах они совершенно открыто стали совершать молитвенные собрания и усилили свой прозелитизм, стараясь при всяком удобном случае посеять в православном крестьянине недоверие к святой православной Церкви и чистоте её вероучения и весьма хитро организовав для целей пропаганды миссию, с определенным жалованием миссионерам. Результаты этой пропаганды, разумеется, бывают самые печальные для православия: по свидетельству преосвященного Херсонского, в каком только приходе появятся два-три штундиста, положение прихода быстро меняется: к прихожанам тотчас же прививается грубость, самомнение, критическое отношение ко всему церковному, холодность к богослужению и самой вере. Но что особенно печально – штундизм начинает появляться и множиться в новых для него районах.

Так, пропаганда штунды проникла в Москву, где совершаются уже и правильно организованные молитвенные собрания, при чем последователями штунды являются не только простые ремесленники, но и люди полуинтеллигентные из служащих в управлениях железных дорог, в банках и конторах, а также приказчики торговых заведений. Руководительство пропагандою лжеучения новой для Москвы секты находилось в руках одной довольно начитанной женщины, поддерживавшей деятельные сношения с другими очагами русской штунды и с заграничными миссионерскими центрами, снабжавшими московских сектантов своими изданиями.

Штунда успела оказать своё влияние и на общину столичных пашковцев, большинство членов которой приняли учение штунды о перекрещивании взрослых и некрещении детей и таким образом вошли в тесный союз с южно-русскою штундою. В 1898 году получены сведения от Орловского епархиального начальства о появлении весьма сходного со штундою лжеучения в селе Супоневе, Брянского уезда, куда сектантство занесено одним из местных крестьян, совратившимся в секту во время пребывания его на юге России.

Штундистская пропаганда нашла себе распространение и в Рязанской губернии. Центром её сделалась деревня Луховицы, Зарайского уезда. Штундисты свободно распространяют здесь свои книги и брошюры, устраивают открытые собеседования и успешно вербуют в свои ряды не только проживающих в районе Луховицкой волости молокан, но и православных.

Пропаганда штунды появилась, далее, в Смоленской губернии; пропагандистами оказались здесь два крестьянина Юхновского уезда, усвоившие штундовое учение на работах.

По донесению преосвященного Владивостокского, в конце 1898 года штундисты обнаружены в селах Ивановке, Тарасовке и Ширяевой, Южно-Уссурийского округа, Приморской области. Они, в числе других переселенцев, прибыли из Европейской России и на новом месте своего жительства не только открыто заявили о своём заблуждении, но и стараются путем совращения увлечь в него своих односельчан.

Теми же переселенцами из Европейской России занесена штунда и в Омскую епархию. Во главе здешних штундистов стоит переселившийся из Самарской губернии крестьянин, открыто устраивающий во многих поселениях штундовые собрания и при посредстве их укрепляющий и распространяющий это опасное сектантство в Омской епархии.

Так штунда расставляет свои сети по самым отдаленным концам России и, под видом легкости получения спасения чрез горение к Богу одним духом, уловляет в пучину рационализма весьма многих православных. В то же время штунда настойчиво стремится объединить в себе всё новейшее сектантство. Особенно усиленно и успешно штундисты ведут пропаганду среди молокан. В секте последних в последние годы заметно брожение, обнаруживающееся в недовольстве сложившимся порядком жизни и в искании лучшего. Штундисты воспользовались таким настроением и, проникая в местности, населенные молоканами, начали находить в этой секте прозелитов, передавая им свою нетерпимость. Миссионерские отчеты высказывают убеждение, что в дальнейшей своей жизни молоканство неминуемо перейдет в штундизм: к этому приведет его и сравнительная близость их в главных пунктах их учения и страсть прозелитизма у штундистов вместе с одряхлелостью собственно молоканства.

Штунда является особенно страшной и грозной силой потому, что мысль современных штундистов, всё более и более расширяя область своего отрицания, принимает направление, крайне опасное для социально-политического строя нашего отечества. Очень верную характеристику современных штундистов дают два епархиальных миссионера – Екатеринославский и Херсонский, много потрудившиеся в деле борьбы с штундою и хорошо знакомые с современным её состоянием. «Современный штундист, по словам Екатеринославского миссионера, много говорит о своей любви ко Христу и усердно читает Евангелие, но он любит Христа, не как Бога Искупителя, но как социально-политического деятеля; он любит не Евангельского Христа, а «своего», которого создало его воображение под влиянием впечатлений материальной жизни. В. Евангелии современный штундист ищет не правил нравственной жизни, не «глаголов жизни вечной», но оснований для своих свободолюбивых стремлений в области общественной и социально-экономической жизни». В чём заключаются эти свободолюбивые стремления сектантов? Свобода, к которой стремятся штундисты, есть свобода от всех обязанностей, налагаемых на каждого русского человека, как гражданина своего отечества, свобода от всех обязанностей православного христианина, требуемых Церковью (у сектантов не нужно ни постов, ни посещения храма Божия, ни исполнения обрядов церковных), – словом, свобода, льстящая одной лишь чувственной стороне человека и посему привлекающая многих. – В подтверждение приведенной характеристики современного штундизма, первый из означенных миссионеров ссылается на свою беседу с двумя штундистами, из которых один сказал миссионеру: «мы не желаем идти за вами; мы не любим вашего Христа; мы с вашим Христом меняли людей на собак, а мы с нашим Христом желаем быть свободными», а другой заявил: «освободились от панов, освободимся и от попов». Доказательством справедливости того же взгляда на современную штунду, как на движение не только религиозное, но и общественно-политическое, может служить и то, что, наприм., некоторые из штундистов Харьковской губернии совершенно перестают интересоваться религией; не имеют ни молитвенных собраний, ни песнопений, ни каких-либо вообще богослужебных действий. Собираясь же, они ведут уже исключительно беседы об общественно-политических вопросах, читают книги противорелигиозного и противогосударственного содержания. Между ними обращаются сочинения самого возмутительного содержания, направленного против веры, Церкви и государственного порядка. Свои социалистические взгляды сектанты часто, не стесняясь, высказывают и в беседах с миссионерами. Но иногда они от слов переходят и к делу, что, по свидетельству преосвященного Херсонского, подтвердило их участие в тайном движении среди рабочих города Николаева, образовавших так называемый «союз русских социал-демократов», открытый полицией при содействии одного возвратившегося в православие бывшего штундиста.

Штунда находит благоприятную для себя почву там, где, при скоплении населения (как, например, в новых группах переселенцев) нет православных храмов со школами и постоянного богослужения. К сожалению, удовлетворить этой существенной нужде повсюду не дозволяет недостаток материальных средств, которые, по обширности русских пустынь, потребовались бы в громадном количестве, так что этот недостаток может быть восполняем лишь постепенно и мало-помалу. Усилившееся в последнее время промышленное движение повело к учреждению во многих местах заводов, привлекающих к работе нередко многотысячную массу рабочего населения, которая остается без церкви и богослужения, – чем и пользуются проникающие в рабочую среду проповедники штунды. К сожалению, руководство новым заводским делом находится часто в руках иностранцев и иноверцев, совершенно равнодушных к удовлетворению духовных потребностей рабочего населения.

Таким образом, современная штунда грозит православной Церкви и государству нарождением страшного типа людей без веры, без любви к Церкви и отечеству.

История христианства есть история непрерывной борьбы его с враждебными ему учениями. Она есть фактическое оправдание пророческих слов старца Симеона, когда, объятый священным вдохновением, он, держа на руках сорокадневного Богомладенца, воскликнул в храме: «се лежит Сей на падение и на восстание многих во Израиле и в предмет пререканий» (Лк.2:34). Такое воинствование, предреченное старцем Симеоном, было и по существу дела необходимым. Христианство по своему духу и характеру расходилось со всеми древними дохристианскими религиозными воззрениями и провозгласило такие принципы, которых не знал древний мир, и которые шли вразрез с его исконными воззрениями и установившимися обычаями. Кроме того, христианство постоянно заявляло себя религией универсальной и единственно-истинной, имеющей заменить все существовавшие до него религии. Конечно, старые религии, старые нравы и обычаи древнего мира не могли помириться с тем, что христианство не только отнимает у них силу и значение, приобретенные ими в течение стольких веков, но и совсем прекращает их существование. Должна была начаться жестокая борьба, которая решила бы вопрос: должен-ли восторжествовать новый – христианский порядок вещей, и древний мир сойти со сцены, или должно опять господствовать древнее религиозное мировоззрение, а христианство – уничтожиться?

Первыми в защиту древнего порядка вещей и против христианства выступили иудеи. Да это и понятно. Иудеи смотрели на все религии свысока, придавали значение только своему закону, своей религии и горделиво верили в её вечное существование и господственное положение среди всех других религий, как религии избранного народа Божия. И вдруг какое-то христианство тот самый закон, в котором иудей видел единственное средство для спасения, объявило ненужным, необязательным не только для обращенных язычников, но и для природных иудеев и таким образом показало всем и всюду, что историческая миссия иудейства кончилась, что с пришествием Христа оно должно уступить своё место христианству. При таких обстоятельствах иудеи, конечно, сделались первыми и самыми фанатическими врагами христианства и старались вредить ему, где и как только можно: «они, говорит апостол, убили и Господа Иисуса, и пророков, и нас (апостолов) изгнали, и Богу не угождают, и всем человекам противятся, препятствуют нам говорить язычникам, чтобы не спаслись» (1Фес.2:15–16). Ненависть иудеев простиралась не на одних только апостолов, но и на всех последователей Христа. Первый христианский мученик, запечатлевший своею кровью истину евангельской проповеди, – Стефан, пал жертвою иудейской злобы (Деян. 8). Церковь сохранила нам в своих преданиях память о многих мучениках, погибших в Сирии, Африке и других странах, где евреи были главными виновниками гонений.¹⁸⁵ Кроме интриг и насилий, кроме борьбы посредством грубой физической силы, иудеи боролись против христианства и путем научным: вступали в прения с христианами, всячески старались доказать им истинность иудейства и превосходство его пред христианством и, таким образом, стремились привлечь последователей Христа на свою сторону. Сам Спаситель неоднократно вынужден был вступать в прения с представителями иудейства и разоблачать их заблуждения, как относительно христианства, так и самого иудейского законничества.¹⁸⁶ Первые последователи Христа так часто встречались с назойливым желанием иудеев поспорить о достоинстве их закона, что не только сами старались избегать этого, как дела совершенно бесполезного (при известном упорстве иудеев – Лк.16:19–31), но и учеников своих и вообще всех верных убеждали к тому же: «глупых состязаний, – говорит апостол Павел своему ученику Титу, – и родословий, и споров, и распрей о законе удаляйся, ибо они бесполезны и суетны».¹⁸⁷ Ревность иудеев о своём законе не оставалась без добрых результатов для них и была весьма опасна для христиан: не только в самые первые времена христианства, но и в последующие иудейские законники очень часто смущали немощных христиан и увлекали их своими воззрениями. В своём «Слове первом против иудеев» Златоуст прямо говорит, что поводом к написанию им «восьми слов против иудеев» послужило то обстоятельство, что многие христиане или по старой привычке, или по неразумению и увлечению, принимали участие в совершающихся местными иудеями праздниках и постах, посещали синагоги и т. д. Увлечение иудейством было настолько сильно, что святитель называет его болезнью «гораздо более тяжкой и опасной», чем само Евномианство, которое, как известно, одно время чуть не заполнило весь восток.¹⁸⁸

Борьба христианских апологетов против иудейства вращается главным образом около того вопроса, исполнились-ли на Иисусе Христе мессианские чаяния, в Нём-ли воплотилось второе Лицо Божества для спасения падшего человечества, и, следовательно, кончилась, или еще нет, историческая миссия иудейства? К разрешению этого вопроса, конечно, в положительном смысле апологеты шли с разных точек зрения: одни – с исторической, раскрывая, что иудейский Закон был применен исключительно к иудеям, да и при том лишь к тем, которые жили в самой Иудее,¹⁸⁹ другие – с догматической точки зрения, доказывая, что новый завет как в догматическом, так и в обрядовом отношении, есть в полном, точнейшем смысле продолжение и исполнение ветхого;¹⁹⁰ третьи, наконец, – с практической, – посредством доказательств, взятых из жизни и действительности, раскрывая, что тяжелое политическое состояние иудеев, лишение свободы и благодатное их обеднение красноречиво говорят о том, что Господь гневается на них за их убийство Мессии.¹⁹¹

Почти одновременно с иудейством и, может быть, не без содействия его (Деян.14:2 и 5, 19 и др.) выступил на борьбу с христианством другой заклятый враг его, – язычество. Да этого и нужно было ожидать. Язычники были искренно убеждены, что величие, слава, словом, всё их благосостояние всецело зависит от могущества их богов, которые посылают им всё это потому, что они глубоко почитают их и усердно исполняют их волю. А тут является христианство, которое начинает богохульно отрицать языческих богов и культы их. Как же язычники могли иначе отнестись к нему, как не с полною враждебностью? Смотреть на него равнодушно, а тем более поощрять его – значит прямо оказать полное непочтение к своим богам и, следовательно, заслужить от них справедливый гнев и достойную кару.¹⁹² И вот на защиту язычества и против христианства выступили языческие ученые всевозможных школ и направлений: «и нечестивый эпикуреизм, и гордый неоплатонизм, и бесстрастный стоицизм, и восточная теософия и, наконец, мистический александрийский пантеизм, каждый со своей точки зрения».¹⁹³ Языческие ученые вели двоякую борьбу против христианства: прежде всего, боролись отрицательно, непрямо, стараясь, при помощи аллегорического метода, оправдать язычество, утончить и одухотворит его религиозные представления, вложивши в них философский смысл, с другой стороны, они вступали и в открытую борьбу: изучали источники христианской религии и основные догматы её, старались доказать их ненаучность и противоречивость, их слабость пред языческим учением и т. д. Сообразно с этими двоякого рода нападениями язычества на христианство, и апологеты христианские употребляли все усилия, чтобы доказать, с одной стороны, что христианство не только не заключает в себе внутренних противоречий, но и отвечает глубочайшим потребностям человеческого духа и стоит неизмеримо выше всех других религиозных доктрин;¹⁹⁴ с другой, – что политеизм, как в своей первобытной форме, так и одухотворенный философско-аллегорическим толкованием его и, наконец, санкционированный авторитетом оракулов, совершенно несостоятелен, как ложь в самой сущности своей.¹⁹⁵

Иудейство и язычество тем опаснее были для христианства, что они часто заключали между собой союз для борьбы против общего своего врага – христианской религии: «Иудейство, – пишет Василий В., – враждует с язычеством, а то и другое враждует с христианством, как египтяне и ассирияне были врагами и друг другу, и Израилю, как в пороке находим, что трусость и дерзость противоположны и одна другой, и мужеству».¹⁹⁶ При этом язычество нередко брало иудейство под своё ученое покровительство. Известный, например, злейший враг христианства Юлиан Отступник старался доказать, что иудейство несравненно выше христианской религии и почти солидарно с язычеством: иудеи, как и язычники, по теории Юлиана, имели все роды жертв, наблюдали авгурии и ауспиции, занимались астрологией и даже в нравственном законе отступали от язычников только первой и третьей заповедью. Правда, евреи почитали своего Бога единым Творцом и Промыслителем мира, но это было частным заблуждением невежественных еврейских ученых¹⁹⁷ и т. д.

На почве язычества и иудейства вырос новый враг христианства – неверие. Представителями неверия на почве язычества являются эпикурейство и отчасти стоицизм. Эпикурейская философия учит, что человек есть случайное произведение тех же атомов, из которых слепой случай произвел мир. Весь смысл жизни человеческой заключается в здешней, настоящей жизни, так что о том, что ожидает человека после этой жизни, не может быть никакой речи. Выходя из таких основных положений, эпикурейство отвергало, конечно, всё духовное, высшее и небесное, проповедовало исключительно одно наслаждение жизнью и в умение наслаждаться ею полагало всю мудрость человеческую.¹⁹⁸ Почти тождественна в основных своих взглядах с эпикурейством философия стоиков, которые, проповедуя строгость жизни, равнодушие и презрение ко всем её случайностям, заставляли искать успокоения и блаженства в размышлении о неизбежности всего совершающегося в силу неизменных законов природы, в углублении человека внутрь себя и в сознании собственной внутренней жизни и силы. О божественном и небесном у стоиков, как и эпикурейцев, не было и речи. «Стоики, – говорит Григорий Нисский, – держатся той мысли, что Божество вещественно. Эпикурейцам кажется, что нет ничего высшего над составом и распорядком существ, но всё проносится случайно, без всякого промышления о том, что делается, и, чтобы короче выразить их заблуждение, скажем, что догматы их клонятся к безбожию».¹⁹⁹ Если иногда эпикурейцы и стоики и упоминали о богах, то не потому, что признавали их бытие, а просто, чтобы не раздражать своим открытым неверием фанатичных язычников: «Эпикур, думая, что нет богов, – пишет Лактанций, – упоминал однако о них во избежание общественной к себе ненависти и, таким образом, хотя устами, признавал богов, но на самом деле отвергал их».²⁰⁰

Пересаженное с языческой почвы на иудейскую, неверие явилось там в виде саддукейства. Саддукеи – это люди, усвоившие себе греческое образование, смотревшие на всё с философской точки зрения, между прочим и на религию. Они стремились к рационалистическому пониманию закона Моисеева, поэтому отвергали устные предания, не придавали большого значения обрядам, наконец, дошли до отрицания бессмертия души, воскресения мертвых, бытия мира духовного и вообще всего божественного и небесного. Держась таких взглядов, они не стремились ни к чему духовному, а всецело были преданы земному, наслаждениям и удовольствиям здешней жизни, почему и назывались нередко прямо иудейскими эпикурейцами. Неверие, в лице эпикурейства и саддукейства, было одним из сильных и самых ранних врагов христианства. Сам Спаситель и апостолы часто вооружались против него.²⁰¹ Так как неверие отрицало, как уже было сказано, бытие Бога, бессмертие души и вообще всё небесное и божественное, то апологеты христианские и старались доказать атеистам, с одной стороны, что, если нет, как они утверждают, Бога, то во всяком случае, нельзя не допустить некоторой силы высочайше-разумной, превысшей всего мира и управляющей им; с другой, – что человек есть не только чувственное, телесное существо, как они признают, но и духовное, что он имеет разумную духовную душу. «Если собеседование идет с атеистом, – читаем мы у Григория Нисского, – то ему прежде всего должно доказать, что в мире и над миром есть, по крайней мере, сила и она превыше всего».²⁰² А св. Афанасий пишет: «для людей простых нужно вкратце доказать и то, что всякий человек имеет душу и душу разумную; потому что иные, особливо еретики, отрицают и сие, полагая, что человек есть не более, как видимый образ тела».²⁰³

В. Покровский

(Продолжение следует).

Чувствуя всю силу церковных правил, обличающих совершенный м. Амвросием самовольный, без ведома к. патриарха, переход в Белую Криницу, апологеты Белокриницкой иерархии стараются подыскать такие церковные правила и такие исторические примеры, при помощи коих иерархия Белокриницкая в лице своего основателя оправдывалась бы канонически и исторически. Обратим внимание на главные и потому заслуживающие внимания попытки оправдания самовольного перехода м. Амвросия в Б. Криницу.

Говорят, что апостольские правила не запрещают переходит безместному епископу на свободную кафедру, что и было будто бы при переходе м. Амвросия в Белую Криницу: м. Амвросий был безместным епископом, а Белокриницкая кафедра – свободною.

Против данного возражения нужно сказать, что правила церковные запрещают самовольный переход епископа с одной кафедры на другую даже в том случае, когда на свободную кафедру переходит безместный епископ. Антиохийского собора правило 16: «Аще который епископ, не имеющий епархии, вторгнется в Церковь, не имеющую епископа и восхитив престол её без совершенного собора: таковый да будет отвержен, хотя бы его избрал весь народ, который он себе восхитил. Совершенный же собор есть тот, на котором присутствует и митрополит».²⁰⁵

По поводу сего правила один из беглопоповцев совершенно справедливо обращается к австрийцам со следующими трогательными словами: «Прислушайтесь, говорит он, белокриницкая братия, прислушайтесь слухом разума, а паче слухом сердца, – сердца, внимающего древней вселенской Церкви: не явно-ли есть, яко всуе трудистася, зиждуще свою отдельную Церковь; еще в 341 году от Рождества Христова, еще за 1505 лет до вашего Белокриницкого собора ваше самоизвольное избрание себе Амвросия в архипастыри уже было отвержено святыми отцами, рекшими: «таковый да будет извержен».²⁰⁶

Итак, как видим, 16 правило Антиохийского собора ясно требует, чтобы переход праздного епископа на праздную епископию совершался не иначе, как с дозволения собора епископов. Амвросий же занял епископскую кафедру Белой Криницы тайно, не только без ведома и разрешения собора епископов, но даже без ведома своего ближайшего начальника – к. патриарха; следовательно, его переход в Белую Криницу должен быть назван незаконным, тайным бегством в чужую, никем не порученную ему епархию, за каковое действие он по правилу должен быть «извержен».

Амвросий, говорят защитники австрийской иерархии, согласно правилам церковным, не только мог, но и должен был перейти из греческой Церкви в Белую Криницу, ибо, по правилам церковным, всякий клирик обязан оставить своего еретического епископа, а константинопольский патриарх, а с ним и вся греческая Церковь находились будто бы в момент Амвросиева перехода в Белую Криницу в ереси. Таким образом Амвросий, переходя из Константинополя в Белую Криницу, переходил, по мнению защитников австрийского священства, от ереси в православие, что правилами церковными не только не запрещается, но даже похваляется. В доказательство справедливости данного положения, ссылаются на 15 правило второ-первого собора, которое в старопечатной кормчей читается так: «Аще неции отступят от некоего епископа, не греховнаго ради извета, но за ересь его, от собора или от святых отец не ведому сущу, таковии чести и приятия достойни суть, яко правовернии». – Если даже согласиться, что Амвросий действительно ушел в Белую Криницу, «зазрев» к. патриарха в ереси, то и в таком случае правило не оправдывает, а только более обличает Амвросия. Приведем 15 правило второ-первого собора по полному переводу, так как славянский текст старопечатной кормчей, как сокращение полного текста правил, имеет очень важный пропуск, что дает право раскольникам извращать истинный смысл правила в свою пользу. В полном переводе правило читается так: «Что определено о пресвитерах и епископах и митрополитах, то самое и наипаче приличествует патриархам. Посему, аще который пресвитер, или епископ, или митрополит дерзнет отступить от общения со своим патриархом и не будет возносити имя его, по определенному и установленному чину, в Божественном тайнодействии, но прежде соборного оглашения и совершенного осуждения его, учинит раскол: таковому собор определил быти чужду всякого священства, аще токмо обличен будет в сем беззаконии. Впрочем сие определено о тех, кои под предлогом некоторых обвинений отступают от своих предстоятелей и творят расколы и расторгают единство Церкви. Ибо отделяющиеся от общения с предстоятелем ради некие ереси, осужденные святыми соборами или отцами, когда, то есть, он проповедует ересь всенародно и учит юной открыто в Церкви, таковые аще и оградят себя от общения с глаголемым епископом, прежде соборного рассмотрения, не только не подлежат положенной правилами епитимии, но и достойны чести, подобающей православным. Ибо осудили не епископов, но лжеепископов и лжеучителей, и не расколом пресекли единство Церкви, но потщались охранить Церковь от расколов и разделений».²⁰⁷

Действительно, правило повелевает всем без различия верующим отделяться от своего предстоятеля, проповедующего еретическое учение, и отделяющихся считает достойными «чести, подобающей православным»; но отделяться от еретического предстоятеля правило дозволяет под тем непременным условием, если ересь, в открытом и всенародном проповедовании которой будет обличен предстоятель, будет осуждена соборами или святыми отцами. При таком понимании правила понятно, почему им повелевается удаляться от еретического предстоятеля: те члены Церкви, которые стали бы иметь общение с лицом, держащимся ереси, осужденной соборами и святыми отцами, оказались бы по тому самому соучастниками в ереси, людьми, разделяющими еретическое учение своего предстоятеля. И вот, чтобы удержать верующих христиан в недрах православной Церкви, правило не только не порицает удаляющихся от еретического предстоятеля, но даже называет таких достойными «чести, подобающей православным». Но так понимаемое правило нисколько не доказывает того, что нужно защитникам Белокриницкого священства: Амвросий, переходя из Константинополя в Белую Криницу, не считал своего патриарха еретиком, от которого, по 15 правилу второ-первого собора, следует непременно удаляться; также не указал м. Амвросий за к. патриархом ни одной ереси, осужденной соборами или святыми отцами, да и указать таковой не мог. В ответ на приглашение патриарха, возвратиться в Константинополь, Амвросий, как на единственное основание своего позорного бегства в Белую Криницу, указывал на то, что будто бы патриарх несправедливо препятствовал ему снова занять какую-либо свободную кафедру, вследствие чего он, Амвросий, не желая уподобиться «светильнику, находящемуся под спудом, ушел к неимущим пастыря старообрядцам Белой Криницы. Ту же причину выставлял Амвросий в своём ответе австрийским властям, когда последние, по настоянию русского правительства, потребовали от Амвросия объяснения по делу перехода его в Белую Криницу. В оправдание своего удаления от к. патриарха Амвросий указывал в своём ответе на то, что «он (патриарх) не обратил очей своих на него определить по увольнении от боснийской митрополии, по крайней мере, в меньшую некую епархию».²⁰⁸ Несомненно, Амвросий был непоколебимо убежден в православии к. патриарха и после перехода своего в раскол; в этом можно убедиться из свидетельств лиц, близко знавших м. Амвросия. Так, напр., один из них – некто Геннадий, положительно утверждает, что «патриарха своего (м. Амвросий), хотя ради немощных не поминал на ектеньях, но, говорят, на проскомидии сам всегда часть вынимал (за патриарха), когда служил сам, так как он патриарха греческого признавал за православного».²⁰⁹ Отметим дальнейшее несоответствие смысла соборного правила с тем, что допущено было м. Амвросием при переходе в Белую Криницу. Правило повелевает принимать отступившего за ересь от своего епископа, как правоверного, т. е. без всякого чиноприема; а старообрядцы приняли м. Амвросия, как еретика, вторым чином. Этим они ясно показали, что не Амвросий своего патриарха, а они, старообрядцы, Амвросия почитали за еретика. Значит, нечего и говорить о правоверности Амвросия с точки зрения принимавших его раскольников. По всему этому апологеты австрийского священства не имеют достаточного права приводить в свою пользу 15 правило второ-первого собора, между тем как того же собора правило 13 говорит прямо в осуждение их иерархии. «Вселукавый посеял, говорится в этом правиле, в Церкви Христовой семена еретических плевел и, видя, яко те мечем Духа посекаются из корени, вступив на другий путь козней, покушается безумием раскольников рассекать тело Христово, но и сей его навет совершенно воспрещая, св. собор определил ныне: аще который пресвитер или диакон, по некоторым обвинениям, зазрев своего епископа прежде соборного исследования и рассмотрения и совершенного осуждения его, дерзнет отступити от общения с ним и не будет возносити имя его в священных молитвах на литургиях по церковному преданию, таковый да подвергнется извержению и да лишится всякия священническия чести. Ибо поставленный в чин пресвитера и восхищающий себе суд, митрополитам предоставленный, и прежде суда, сам собою осуждати своего отца и епископа усиливающийся, не достоин ни чести, ниже наименования пресвитера. Последующие же таковому, аще суть некие от священных, такожде да лишени будут своея чести: аще же монахи или миряне, да отлучатся вовсе от Церкви, доколе не отвергнут сообщения с раскольниками и не обратятся к своему епископу».²¹⁰ Действительно, Амвросий «зазрел» своего патриарха в несправедливом якобы отношении к себе, но, не дожидаясь «соборного рассмотрения и совершенного осуждения» патриарха, оставил православную Церковь, чем произвел в Церкви Христовой великий соблазн и смуту, за что, по суду правила, подлежит извержению из сана.

В доказательство того, что все действия Амвросия в Белой Кринице были действительны, а, следовательно, и что вся происшедшая от него иерархия есть иерархия истинная, защитники Белокриницкого священства указывают еще на то, что Амвросий не был запрещен в священнослужении патриархом²¹¹ и даже имел от последнего грамоту, в силу которой ему, бывшему без епархии, разрешалось отслужить одну заупокойную литургию по своей родственнице. – Но последнее обстоятельство, т. е. разрешение патриарха отслужить одну литургию, служит скорее к осуждению действий Амвросия в Белой Кринице, чем к их оправданию; если Амвросий не мог без особого на то разрешения к. патриарха отслужить даже одной литургии, то тем более не мог он без разрешения того же патриарха совершать в не принадлежащей ему епископии всех приличествующих архиерейскому сану священнодействий, что именно и было им допущено в Белой Кринице. Этот же случай обращения Амвросия к патриарху с просьбой о дозволении ему совершить одну литургию служит неопровержимым свидетельском того, что Амвросий ясно сознавал то положение, в котором он находился по удалении с Босносараевской кафедры; он отлично сознавал, что без позволения своего патриарха, он не мог отправлять обязанностей, связанных с архиерейским саном; это сознание служит для него, осмелившегося самовольно не только удалиться от своего патриарха, но и отправлять в чуждой епархии все архиерейские обязанности, только к тягчайшему осуждению.

Должно заметить далее, что вопрос о том, был ли запрещен Амвросий в священнослужении до перехода в Белую Криницу, или нет, представляет особую важность только для старообрядцев австрийского толка. Это обстоятельство в их глазах было так важно, что даже и после принятия Амвросия в Белую Криницу, для разрешения сего вопроса австрийцы посылали две специальные депутации в Константинополь и успокоились только тогда, когда получили от Константинопольского патриарха категорическое заявление, что до перехода в Белую Криницу Амвросий никем из патриархов не был запрещен. Но с православной точки зрения вопрос этот, запрещенным или не запрещенным перешел Амвросий в Белую Криницу, не имеет того значения, какое желают приписать ему апологеты австрийского священства. Независимо от такого или иного решения сего вопроса, в виду тех антиканонических действий, которые допущены были при переходе в раскол, м. Амвросий сам отлучил себя от Церкви, в силу чего все действия его в Б. Кринице должны считаться недействительными. Не иного мнения держится об Амвросии и совершенных им действиях и константинопольский патриарх, мнение которого, как ближайшего начальника бывшего «босносараевского митрополита Амвросия», должно быт для нас особенно важно. В ответе на предложенный депутатами австрийского согласия вопрос об Амвросии к. патриарх, перечислив антиканонические действия, допущенные Амвросием при переходе в Белую Криницу, заключает: «из вышеизложенного следует, что бывший Амвросий, ради противоканонических его действий должен быть признаваем самоотлученным, совершенные же им хиротонии и священнодействия потому самому должны считаться недействительными».²¹²

Защитники австрийской иерархии, продолжая оправдывать переход Амвросия без всякого на то соизволения к. патриарха в Белую Криницу, говорят, будто бы история знает несколько таких случаев, когда еретические епископы одним лишь сознанием своих заблуждений исправляли самих себя, т. е. принимали православное учение, и затем самовольно будто бы занимали свободные епископские кафедры. Указывают при этом на Агапита и Кирилла иерусалимского, самовольно будто бы занявших епископские кафедры после отречения от ересей. Агапит, как видно из истории Сократа,²¹³ был сначала последователем македонского вероисповедания, но затем, сознав своё заблуждение, стал проповедовать «единосущие», т. е. православное учение; сделавшись же православным, он занял епископскую кафедру в Синнаде (во Фригии), где прежде епископом был Феодосий. Такова история перехода Агапита из ереси в православие и поступления его на епископскую кафедру. Но во всей той истории об Агапите не говорится того, что хотели бы видеть в ней старообрядцы, т. е. что будто бы он самовольно занял кафедру в Синнаде. Историк Сократ повествует, что Агапит занял кафедру с благословения к. патриарха Аттика. «Аттик Агапиту написал, чтобы он управлял епископией», – повествует историк Сократ.²¹⁴ Что же касается Кирилла иерусалимского,²¹⁵ который сам будто бы занял кафедру после того, как был низложен арианами, то нужно заметить, что, хотя он разделял некоторое время еретическое учение, но всё же не отделялся формально от православной Церкви, всегда считался её членом, следовательно о каком-то присоединении к православной Церкви не может быть и речи. Мало вероятно также и то, что он занял кафедру епископскую без дозволения высшей церковной власти. Историк Созомен повествует только, что «при Феодосии Кирилл снова вступил на прежнюю кафедру».²¹⁶

Если, как мы видели, одно самовольное удаление м. Амвросия от к. патриарха, ни в какой ереси не обличенного, удаление хотя-бы то в свободную епархию, настолько противоканонично, что совершивший сие подлежит извержению из сана, то тяжесть совершенного Амвросием преступления увеличивается еще более от того, что Амвросий перешел не в православную Церковь, а в раскол, – в общество, канонически отлученное от православной Церкви. Правда, старообрядцы говорят, что Амвросий бежал от ереси к истинной Церкви, но такое утверждение их совершенно голословно, потому что, если обратим внимание на существенные свойства истинной Церкви Христовой, то увидим, что истинной Церкви Христовой общество старообрядцев Белой Криницы до перехода к ним Амвросия (равно как и после) не составляло, ибо не имело епископа – главного члена Церкви Христовой.²¹⁷

Нам нужно рассмотреть: 1) какой суд изрекают правила церковные на то общество, которое окормляется беглыми попами, каковым было общество Белой Криницы в момент перехода в него м. Амвросия, и 2) как церковные правила относятся к тем лицам православной Церкви, которые входят в общение с подобным обществом.

Мы уже видели, что правила запрещают низшим членам клира делать что-либо без согласия высших. Апостольское правило 39: «Пресвитеры и диаконы без воли епископа ничего да не совершают. Ибо ему вверены люди Господни, и он воздаст ответ о душах их». Лаодикийского собора правило 57: «Не подобает в малых градах и селах поставляли епископов, но периодевтов, а поставленным уже прежде ничего не творити без воли епископа града. Такожде и пресвитерам ничего не творити без воли епископа». «Подобен есть согрешению не рукоположне действующаго, говорится в Номоканоне (л. 57 об.), и иже без повеления и заповеди святительския действует; несть слово рещи о осуждении сицевых: сие бо дело горше есть и самых тех нечестивых бесов, во ангела светла точию преобразующихся, но не сущих». 43 правило Карфагенского собора запрещает пресвитеру без воли своего епископа вязать и разрешать грехи: «Кающимся время покаяния по различию грехов, да назначается судом епископов; пресвитер же без воли епископа не разрешает кающегося, разве во время надлежащия нужды, в отсутствии епископа».²¹⁸

Определяя строгое подчинение низших членов церковной иерархии высшим, церковные правила только узаконяют то, чему учила в лице своих предстоятелей Церковь Христова с самых первых времен христианства. Так, св. Игнатий Богоносец в послании к Смирнянам пишет: без епископа никто не делай ничего, касающегося Церкви. Только ту евхаристию должно почитать несомненною, которая совершена епископом или тем, кому он позволит. Где будет епископ, там должен быть и народ, так как, где Иисус Христос, там и кафолическая Церковь. Не позволительно без епископа ни крестить, ни совершат вечерю любви, напротив, что одобрит он, то и Богу приятно, чтобы всякое дело было прочно и твердо.²¹⁹ Тертуллиан говорит: «право исполнять его (таинство крещения) принадлежит прежде всего первосвященнику, то есть епископу. Совершать его могут также священники и диаконы, но не без дозволения епископа, дабы сохранить уважение к Церкви в её начальнике и соблюсти мир чрез сию подчиненность».²²⁰

Строго запрещая пресвитерам совершать что-либо без воли епископа, правила тем строже запрещают пресвитеру удаляться от своего епископа и устроят свой алтарь. Апостольское правило 31: «Аще который пресвитер, презрев собственного епископа, отдельно собрания творити будет, и алтарь иный водрузит, не обличив судом епископа ни в чем противном благочестию и правде: да будет извержен, яко любоначальный. Ибо есть похититель власти. Такожде извержени да будут и прочие из клира, к нему приложившиеся. Миряне же да будут отлучены от общения Церковного. И сие да будет по едином, и втором, и третьем увещании от епископа». Антиохийского собора правило 5: «Аще который пресвитер, или диакон, презрев своею епископа, отлучит сам себя от Церкви и начнет творити особые собрания и поставит жертвенник, а, призываемый епископом, не покорится, и, быв призываем единожды и дважды, не послушается: таковый да будет совершенно извержен из своею чина и отнюдь не может до служения допущен быти, ниже паки восприяти прежнюю свою честь. Аще же упорен будет возмущая Церковь, и восстанет против неё: то, яко мятежник, да будет укрощаем внешнею властию».²²¹ Посему Новат и Маркион за то, что без ведома своих епископов воздвигли алтари и приносили жертвы – первый в Риме, а последний в Арлесе, были осуждены своими епископами, как раскольники.²²² Такому же осуждению подлежат беглые попы Белой Криницы, устроившие без вся кого на то архиерейского разрешения алтари в Белой Кринице; таких лиц св. Ириней называет «людьми подозрительными, еретиками и злонамеренными отступниками, горделивыми, самолюбивыми»…²²³ Итак, беглые попы Белой Криницы были в полном смысле слова раскольниками, отделившимися от православной Церкви, порвавшими с нею связь…, и, как таковые, по смыслу вышеприведенных правил подлежат извержению из священного сана. Паству, окормляемую сими беглыми попами, составляли, очевидно, не чада Церкви Христовой, а чада дерзко и безумно порвавшие связь со своею Матерью-Церковью и самовольно обрекшие себя на вечную погибель вне единоспасающей Церкви Христовой. Действительно, паству сию составляли, как мы знаем, старообрядцы, осужденные в лице своих предков собором 1666–1667 гг., как раскольники. Вот каково было то общество, в которое бежал м. Амвросий; с подобным обществом правила церковные запрещают иметь какие бы то ни было сношения. Апостольское правило 11: «Аще кто, принадлежа к клиру, с изверженным от клира помолится, да будет извержен и сам». Антиохийского собора правило 2: «Да не будет же позволено имети общение с отлученным от общения, ниже сходитися в дом и молитися с находящимся вне общения церковного: чуждающихся собраний одной Церкви не принимати и в другой Церкви. Аще же кто из епископов, или пресвитеров, или диаконов или кто-либо из клира окажется сообщающимся с отлученным от общения, да будет и сам вне общения церковного, яко производящий замешательство в чине церковном».²²⁴ В силу этих правил м. Амвросий, вступивший в общение с отлученными от Церкви, сам подлежит отлучению от соборной и апостольской Церкви; а так как Амвросий не внял гласу сих правил и сделался основателем целой иерархии Белокриницкой, то очевидно, что эта последняя может быть названа только иерархией незаконною, самочинною, самозванною…

Свящ. Н. Попов

(Продолжение будет).

Религиозные секты начались у нас очень давно, еще в древней России; гораздо более они развились в новой России и продолжают развиваться до последнего времени. Сектантство весьма прискорбное явление в религиозной жизни нашего народа, так как оно, отторгая русских людей от православной Церкви, нередко увлекает их в дебри лжеучения, которое, будучи пагубно с точки зрения высшего духовного блага их, является небезопасным и в отношении социальной жизни общества. Чтобы понять всю силу и опасность религиозных сект для русского народа, полезно найти их историческое начало, поставить их в связь с другими сектами, волновавшими древнюю христианскую Церковь. Всякое жизненно-историческое явление, повторяющееся чрез ряд веков в различных видоизменениях его, представляется нам в надлежащем свете, когда мы находим первое историческое зарождение его. Это замечание всю свою силу имеет и в отношении к религиозному сектантству, существующему в России с первых веков христианства и до настоящего времени. Только при вышеуказанном условии мы можем правильно понять сущность и характер того в высшей степени печального в жизни русского народа явления, которое известно под именем сектантства.

В основе всякого религиозного сектантства лежит ложное стремление – устроить самостоятельную религиозную жизнь независимо от Церкви. Это стремление в особенности бывает тогда, когда болезненно возбужденная религиозная мысль старается выработать и, действительно, вырабатывает своё собственное своеобразное учение, усвояемое затем целою группою христиан, которые под знаменем его образуют своё отдельное от остальной Церкви сектантское общество. Но такое религиозное своемыслие в первые века русской Церкви еще не в пору было для тогдашних русских людей, при крайней скудости у них каких-либо определенных религиозных воззрений.²²⁵ Старое язычество, от которого русские перешли в христианство, и остатки которого держались в народе и по принятии христианской веры, было слишком бедно и неразвито, чтобы дать опору для таких воззрений. Характеристическою особенностью религиозного состояния русского народа в первые времена по принятии христианства было то простое механическое смешение новой веры со старою, которое называется двоеверием. Оно состояло в одновременном почитании христианского Бога и божеств языческой старины, в одновременном исполнении христианской и прежней языческой обрядности. Многие, по старой привычке, после молитвы в христианском храме, ходили молиться «в рощение», под овины, к воде, где – думали они – жили их прежние боги, сходились на языческие игрища²²⁶ и проч., или, строя христианские церкви, старались сохранять рядом с ними, у алтаря церковного «камень да березу».²²⁷ Не забыты были еще и древние мифы; в «Слове о полку Игореве» называются ветры Стрибожьими внуками, русский народ – внуком Дажбога, Баян – внуком Волоса, – говорится о Хорсе, которому прерыскивал путь волкодлак Всеслав, князь полоцкий, и о мифической силе явлений природы, к которым плачущая Ярославна обращается, как к божествам, с жалобным воззванием: «почто, господине»… Сам летописец разделяет народную веру в приметы, заговоры и знамения; постоянно приписывает силам природы таинственное значение. Даже некоторые из пастырей Церкви далеко не чужды были двоеверия, так что, если встречаются у них погрешности в религиозном отношении, то это были остатки языческого суеверия, а не самостоятельные произведения сектантского своемыслия, в ту пору еще непосильного для них. Известное слово Христолюбца и ревнителя по правой вере, обличая в двоеверии не только невежей – народ, но и вежей – попов, говорит, что «попове и книжницы – одни, видя деяния злая и слыша с них, не хотят учить», другие поощряют их, третьи же сами приобщаются им и едят моленое (языческое) брашно».²²⁸ Это-то именно двоеверие, а не сектантство, было неизбежным спутником религиозного развития русских христиан в первые века нашей истории.

Впрочем, упоминаются еретики и в первые века русского христианства. Под этим именем в древних памятниках нашей истории известны так называемые волхвы, иначе кудесники, волшебники, чародеи, ведуны. Но то были не еретики или сектанты, а учители старшего язычества, выдававшие себя за посланников подземных, земных и поднебесных богов, с которыми, по словам их, они близко знались. Выступая на защиту падающего язычества, волхвы приписывали себе силу предсказывать будущее, отвращать болезни и другие бедствия посредством тайных, им одним известных, искусств и творить различные чудеса с помощью богов; вследствие чего занимались гаданием, составляли амулеты и проч. Родом они были финны и славяне и выступали со своею проповедью на границах финских и славянских поселений, как-то в Ростове, Белоозере. Новгороде, но заходили и в Киев.

Чтобы успешнее поддержать в народе свой авторитет, волхвы большею частью восставали по случаю какого-либо необычайного физического явления на небе или на земле.²²⁹ Всего чаще они возмущали народ во время общественных бедствий, и при этом всегда объясняли физические причины бедствий по своим темным языческим представлениям, признавая, напр., причиною их женщин да старую чадь. Поборники христианской истины, усмиряя бунтующий по наущению волхвов народ, противополагали, со своей стороны, языческому учению волхвов христианское учение о высшей небесной силе в появлении общественных бедствий о высшей нравственной цели их.²³⁰

Волхвы пытались было даже определенно формулировать своё учение в параллель с учением христианским, из которого им удавалось кое-что подслушать. Так в 1071 году, по случаю неурожая и голода, волхвы восстали в ярославской и ростовской области и начали высказывать свой суеверный взгляд на причины постоянного бедствия. Когда они схвачены были, по повелению воеводы Яна, и приведены к нему на Белоозеро, тут у них завязался с Яном спор о причине голода, о сотворении человека и о составе телесной и духовной природы. «Ян, по словам летописи, спросил волхвов»: «зачем вы погубили столько людей?» Волхвы отвечали: «те люди держат плодородие: если мы всех их перебьем, то будет обилие: хочешь, перед тобою мы вынем из них жито или рыбу?» Ян начал опровергать их суеверное убеждение относительно неурожая тем, что неестественно быть житу в человеке, в составе человеческой природы, и физически невозможно, чтобы он скрывал его в себе. «Бог, говорил воевода, сотворил человека от земли, составил его из костей, жил и крови, нет в нём ничего, и он не знает ничего, а один Бог знает», т. е. почему бывает неурожай и голод. На это волхвы возразили: «а знаете ли вы, как человек сотворен!» «Как?» спросил Ян. «Бог мылся в мовнице, отвечали волхвы, вспотел, отерся ветошью и бросил её с неба на землю: тут поднялся спор у сатаны с Богом, – кому из них сотворить человека; и сотворил диавол человека, Бог душу в него вложил; потому, если умрет какой человек, тело идет в землю, а душа ка Богу». Ян спросил их: «а какому вы Богу веруете?» – Антихристу, отвечали они. «А где он?» спросил Ян. «Сидит в бездне», отвечали волхвы. Ян на это сказал им: «какой то Бог, сидит в бездне, то бес, а Бог на небеси, сидит на престоле, славимый ангелами, которые предстоят ему со страхом; а тот из ангелов свержен, которого вы называете антихристом, за гордость свержен с неба и сидит в бездне, как вы сами говорите».²³¹

Под тем же 1071 годом летописец рассказывает об одном двоеверном новгородце, который, пришедши однажды к чудскому кудеснику для волхвования, спросил его: «какие ваши Боги? где живут?» Волхв отвечал: «в безднах: суть же образом черны, крылаты, с хвостами, поднимаются и под небо слушать ваших богов; ваши боги – ангелы на небе; если кто умрет из ваших людей, то возносится на небо; а если кто из наших умирает, то уносится к нашим богам в бездну».²³²

Волхв, явившийся в Новгороде при князе Глебе, отстаивая старые языческие начала, открыто хулил христианство и даже выдавал себя за бога.²³³ Это показывает в новгородском волхве явного врага христианской веры и обнаруживает в его веровании естественную религию, совершенно противоположную христианству. Тоже самое можно и должно сказать и о веровании других волхвов.

Проповедь волхвов была успешна. Им удавалось собирать вокруг себя немало последователей. Так, на Белоозере шайка, следовавшая за волхвами, состояла из 300 человек. Белоозерцы доносили Яну на злодейства волхвов, и между тем не захотели выдать ему злодеев. Такое упорство показывает, что волхвы были дороги белоозерцам, если не всем, то, по крайней мере, большинству. В Новгороде, при князе Глебе, появление волхва вызвало замысел убить епископа Феодора, и когда он вышел к народу в священном облачении и с крестом и сказал: «кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, а кто верит кресту, да идет за ним – епископом», – то на стороне последнего стали только князь с боярами, а все остальные пошли за волхвом. Впрочем, народная толпа тотчас разошлась, как только ретивый князь внезапно в виду народа рассек волхва своим топором. А на Белоозере такая-же толпа сама убила волхвов и повесила на дубе. В Киеве, где христианство было тверже, чем где-либо в России, волхв, нашедший себе слушателей в невегласех, т. е. в немногих простецах, совсем не имел успеха в народной массе, насмешливо говорившей о нём: «бес тобою играет на пагубу», и в одну ночь он пропал без вести.²³⁴ В 1227 году, новгородцы, без всякого следствия, сожгли у себя на Ярославовом дворе четырех волхвов, по подозрению в чародействе.

Всё это показывает, как мало способно было русское язычество к какой-либо деятельной самозащите, а, следовательно, и к саморазвитию на почве христианства; оно было не в состоянии переработать христианского учения по-своему, – в духе, напр., языческих ересей (гностицизм), бывших в древней вселенской Церкви. Если так, то, значит, в первые века русского христианства не было необходимых условий для самостоятельного возникновения у нас религиозного сектантства. Напротив, у тогдашних русских христиан, по крайней мере, в лучшей части их, преобладало чувство неизмеримого превосходства новой веры над старым язычеством и вообще над всякой другой религией. И однако-же религиозные секты, как сказано, начались у нас очень давно, еще в древней России. Откуда же и как они возникли? Где их историческое начало? И с какими другими сектами или ересями древней христианской Церкви их можно поставить в генетическую связь? Посильным ответом на эти вопросы может послужит предлагаемый трактат о болгарской ереси богомилов, в своё время распространившейся в России и повлиявшей на образование в ней религиозного сектантства.

Ересь богомилов, получившая название от своего основателя, попа Богомила (иначе еще Иеремии),²³⁵ появилась в IX или X столетии в единоплеменной нам Болгарии, где в то время только начиналось христианство. Здесь она в виде многочисленной и весьма вредной секты просуществовала до конца XVIII века и истреблена была уже фанариотами, игу которых болгарская Церковь подпала в 1776 году.²³⁶ Эта ересь или секта не представляет собою чего-нибудь нового в церковной истории: произошла она из смешения павликианских воззрений²³⁷ с мессалианскими. Павликиане, отвергавшие церковную иерархию, установленный раз навсегда порядок богослужения, не признававшие таинств и принимавшие два самостоятельных начала – доброе и злое, – были очень многочисленны еще в азиатской Армении, откуда император Иоанн Цимисхий решился выселить их силою в Европу, где они, по мнению его, не могли уже быть так опасны для Византийской империи, как вдали от столицы. Павликиане поселены были именно на границе Болгарии, во Фракии, в Филиппополе и его окрестностяхъ; при этом Цимисхий имел в виду противопоставить силу павликиан новопокоренным болгарам, нападавшим пред тем на Константинополь. Из Фракии павликиане не замедлили распространиться по соседней Болгарии.²³⁸ Около того же времени переселены были во Фракию изгнанные из Азии мессалиане, известные иначе под именем евхитов (εὐχείται) которые отрицали почти всякое значение за Церковью, как необходимою посредницею в деле спасения человека, и иночество с его суровыми подвигами признавали единственно-богоугодным образом жизни.²³⁹ Учение тех и других еретиков проникло в юную еще тогда Болгарию, и таким образом здесь образовалась ересь или секта богомилов.²⁴⁰ Она соединяла в себе дуализм, общий павликианам, с крайним, противным духу православной Церкви, аскетизмом мессалиан.

Не сохранилось ни одного древнего вероучительного сочинения богомилов. Есть два древних полемических сочинения против богомилов, по которым можно ознакомиться и с их вероучением. Первое принадлежит известному болгарскому пресвитеру Козьме, современнику особенно сильного распространения богомильской ереси в Болгарии при царе Петре I Симеоновиче (927–967 г.).²⁴¹ Второе составлено греческим писателем Евфимием Зигабеном, современником императора Алексея Комнена и открытия богомильства в самом Константинополе. Зигабен имел под руками следственное дело о богомилах и в своём произведении – Πανοπλία δογματικὴ τῆς ὀρθοδόξου πίστεως, т. е. Догматическое всеоружие православной веры, – специально говорит о богомилах во второй части в титле 23-м.²⁴²

Богомилы, как и более древние павликиане, – дуалисты. Как и у павликиан, у богомилов два бога – добрый и злой, и два от них происшедших мира – духовный и материальный. Злой бог не существовал от вечности, как у павликиан, а был первородным сыном верховного Бога-Отца, восседавшим одесную Его, как у евхитов; он назывался Сатанаилом. Поставленный во главе духовного мира, Сатанаил или мощный дух (πνεῦμα δεινατόν) возгордился своим достоинством и силою, возмутился против Отца и, увлекши на свою сторону подчиненных духов, вместе с ними был низвержен с высоты небесной. Из соревнования Богу, Сатанаил создал второе небо, вторую землю, именно нашу землю и избрал её в жилище себе и соучастникам своего падения. Он пытался было создать и человека, и создал из смеси различной материи тело, но не мог дать ему жизни и души; просил о том Бога, и Бог вдунул в тело человека дыхание жизни. Пообещавши прежде разделить с Отцом власть над новосозданным человеком, Сатанаил потом раскаялся в своём обещании, захотел безраздельно владеть человеком и отвлечь его от небесного Отца. Чтобы для этой цели приобрести себе, как можно более людей, он вошел в змия, прельстил к грехопадению Еву, «срастлившеся блудом», следствием чего-было рождение Каина и Коломены, от которых и произошел род человеческий. Сатанаил причинял людям всякое зло; навел потоп, рассеял людей по лицу земли, дал, чрез Моисея закон на погибель им, как говорит Апостол: «греха неведех разве законом» и проч. Наконец Бог, сжалился над душою, которую он вдохнул в человека, отрыгнул от сердца Своего божественное слово, другого сына. То был великого совета Ангел, – архангел Михаил, ибо Он есть начальник добрых ангелов, – Иисус, ибо Он врачует всякую болезнь и язву, – Христос, ибо помазан был плотью, по видимому вещественною, а на самом деле невещественною, «снятою свыше, втекшею десным ухом в Деву и таким образом истекшею», так что св. Дева совсем не ощутила Его в себе, а обрела Его просто лежащим младенцем, повитым в яслях. Страдания, распятие, смерть, погребение и воскресение Христа были призрачны. Видимо совершивши Своё служение на земле, Иисус Христос победил Сатанаила, заключил его в бездну, отнял от его ангельского имени священное окончание – ил (оставив его не иначе именоваться, как сатана) и присоединил его к своему первоначальному имени Миха, взошел на небо и, седши одесную Отца на место сверженного Сатанаила, разрешился паки в Отца, во чреве которого изначала был заключен, а с Ним возвратился на небо и Дух Святой, вместе с Ним исшедший от Отца и успевший родить духовно Иуду предателя и 12 апостолов.

Признавая всё внешнее, земное нечистым, богопротивным, богомилы не хотели верить чудесам, которые Иисус Христос совершал над телом и над видимою природою. Сказания о чудесах Его они понимали приточно, духовно. Так, напр., пять хлебов, которыми Христос напитал 5,000 народа, суть не что иное, как четыре Евангелия и пятый Апостол.

В силу того же начала богомилы чуждались брака и употребления вина и мяса, а некоторые из них допускали даже оскопление. Воспрещалось им всякое убийство – даже животных, кроме змей – животных сатанинских; отсюда – отрицание войны и всякой самозащиты.

Представляя все действие Иисуса Христа только духовным, богомилы считали Церковь, существовавшую в Византийской империи, чем-то средним между ветхозаветным иудейством и истинною внутреннею Церковью, к которой думали принадлежать сами; отвергали все таинства церковные. Крещение водою, говорили они, есть крещение Иоанново; крещение Христово – духовное и состояло в воздержании, молитвах и песнопениях, после чего на крещаемого возлагали руки и Евангелие Иоанна; к крещению допускались только взрослые, крещенных младенцев гнушались. Литургии – св. Евхаристии (комкания),²⁴³ по словам их, Иисус Христос совсем не учреждал. Хлеб приобщения есть молитва «Отче наш»; чаша приобщения – завет, упоминаемый в Евангелии; тайная вечеря не что иное, как приобщение обоих.

После этого неудивительно, если почитание икон казалось богомилам идолопоклонством. По этому поводу Козьма пресвитер говорит: «Слышавше апостола Павла о кумирех рекша: «не подобает нам повинутися злату или сребру сотворену хитростию человеческою», еретицы (богомилы) мнят то о иконех речено, да от того словесе обретше си вину, не кланяются едине иконам, но страха деля человеча и в церковь ходят и крест и икону целуют, якоже нам поведают, иже от них обратишася на нашу истинную веру, глаголюще: яко вся си творим человек деля, а не по сердцу (т. е. всё это делаем ради людей, а не чистосердечно), втайне же скрываем свою веру». Крест Христов они называли «убийцею Спасовым» (Евфимий Зигабен) или виселицей.²⁴⁴ Об этом орудии нашего спасения вот что они «блазнящеся» говорили: «Како ся ему есть кланятися? Сына бо Божия жидове на нем распяша, да вражда есть паче Богу крест: темже ненавидети его свояси (т. е. своих последователей) учат, а не кланятися, сице глаголюще: аще бо кто царева сына убил крестом древом, может ли древо то любо быти царю? такожи крест Богу. Не по своей воли распята мнят Господа, ни за спасение человеческо; но по нужде». В мощах святых, по мнению богомилов, действуют бесы и потому чудеса, совершаемые у св. мощей, они называли демонскою «прелестию». Храмы, по их словам, жилища злых духов, сообщников того сатаны, которого Христос приходил связать. Молились богомилы много (по четыре раза днем и ночью), но не хотели знать никаких молитв церковных, кроме молитвы Господней. Не наблюдали они ни Господских праздников, ни памяти св. мучеников и отцов; поносили церковную иерархию, обзывая православных священников «слепыми фарисеями и саддукеями», которых, по их мнению, должно бояться и избегать (Евфимий Зигабен). Так как Иисуса Христа не признавали действительно и в собственном смысле воплотившимся от Девы Марии, то не чтили и сию последнюю.

Богомилы отвергали книги Моисея и все остальные книги ветхого завета, кроме Псалтири и 16 пророков, и принимали весь новый завет, только навязывая ему свой особый и нелепый смысл. Наряду с общехристианским каноном у них в большом употреблении были апокрифические сказания и нелепые писания, ими составленные или, по крайней мере, переделанные ими и редактированные.²⁴⁵ Из этих писаний с вероятностью им можно приписать следующие: «О древе крестном», «О злых женах», «О происхождении винокурения от беса», сказание, что «древо познания добра и зла было виноградное дерево, и что Адам и Ева упились соком его», «Слово св. Апостолов Петра и Андрея, Матфея, Руфа и Александра», «Слово о Иисусе Христе Господе Нашем», или «О прении Господа с диаволом» и другие.²⁴⁶

Следуя своему самообольщенному стремлению к мнимо-евангельской жизни, богомилы впоследствии выработали своеобразную и широкоразвитую организацию внутреннего религиозного быта, несмотря на то, что они в первое время своего существования горячо восставали против подобной же организации православной Церкви. В половине XII века богомилы уже разделились на отдельные религиозные общины, и в каждой такой общине был учитель или епископ и при нём 12 апостолов. Остальные верующие тоже назывались священниками; в их присутствии сектанты сами себя исповедовали и сами себе прощали грехи, и это делали не только мужчины, но и женщины (Козьма пресвитер).

Ересь богомилов в X–XI веках получила в Болгарии весьма широкое распространение, чему благоприятствовало тогдашнее мрачное политическое положение этой страны. Пятидесятилетние беспрерывные войны с Византией за независимость, войны, исполненные самых потрясающих эпизодов, способны были пошатнуть и спутать религиозно-нравственные понятия болгарского народа, еще недостаточно окрепшего в новопринятой вере христианской, и подготовить богатую почву для укоренения богомильской ереси. Церковные нестроения, вызванные политическим состоянием страны, представляли самую грустную картину внутренней жизни народа. Те, кому по праву принадлежало дело церковного учительства, в небрежении оставляли своё дело. И это было вполне естественно при том порядке вещей, когда, по словам Козьмы пресвитера, блюстителями евангельского закона были ставимы многажды по мзде люди грубые и неведущие закона. Подобные «пастухи словесных овец, конечно, старались только взимать млеко и волну от стада, об овцах же не пеклись». Неудивительно, что, при подобных нестроениях церковной жизни, сектанты взяли в свои руки дело религиозного учительства, и секта широко распространилась.

Самое направление и приемы сектантской пропаганды содействовали успехам секты богомилов. Для впечатлительных душ, лишенных пастырского назидания, не было ничего легче, как увлечься проповедью мессалианствующих ересеучителей, суровых аскетов, вечно молящихся, постоянно в руку державших Евангелие и думавших жить по его заповедям: не живем рече по закону Мойсиину, но по Апостольску, ни Давида и Пророк послушаем, но самого Евангелия (Козьма пресвитер). Вот это-то мнимо-евангельская праведность неофициальных-непризванных учителей, в противоположность не-евангельской жизни законных пастырей, и располагала народ прельщаться еретическим учением богомилов. «Мнози, говорит Козьма о своих соотечественниках, мняще я (т. е. сектантских главарей) правоверны суща и мощны направити на спасение, приближаются к ним и вопрошают их о спасении души; они же подобны волку, хотящу ягня взяти, сперва поглумляются воздыхающе и со смирением отвещевают… и где узрят человека проста суща и груба, туже сеют плевелы учения своего».

Не менее сильно увлекало богомильство болгарский народ своею социально-революционною проповедью, выступая, по-видимому, в роли защитника народной свободы. По словам Козьмы пресвитера, еретики «учат свояси неповиноватися властем своим, хуляще богатыя, царь ненавидят, ругаются старейшинам, укоряют боляры, мерзки Богу мнят работающия царю и всякому рабу не велят работати господину своему».

В XI–XIII веках из Болгарии богомильство проникло в соседние страны: в Сербию, Боснию, в пределы Византийской империи (не исключая самой столицы – Константинополя, где оно императором Алексеем Комненом открыто было посредством известной, мало достойной царя, хитрости,²⁴⁷ а в XIV веке оно встречается уже на Афоне. С Балканского полуострова богомильская ересь, перешла на запад и в XII–XIII в. распространилась в Италии, Франции и в других странах Европы. Несмотря на жестокие преследования со стороны различных правительств, «зло ереси богомилов, по словам Зигабена, еще с большею силою разливалось по всем городам и областям и по всем странам», «Страх гонений» от «властей земных» не ослаблял ереси, а еще увеличивал ревность ересеучителей и влияние их проповеди. Принужденные в тайне скрывать свою веру и лицемерить во время гонений, еретики тем с большим упорством старались отстаивать свои мнения, когда приходилось защищать их открыто: «скорее скота накажеши, говорит Козьма, неже еретика. И якоже в мрамор стреляй, не точию не прострелишь его, но и отскочивши стрела зади стоящаго ударит, тако и учай еретика не точию не научит его, но и некоего от худоумных развратит». Гонения, воздвигаемые правительствами против богомилов, окружая их в глазах народа ореолом мученичества, только содействовали распространению ереси. По этому поводу Козьма пресвитер говорит: «мнози мнят я (т. е. еретиков) за правду страждущих и хотяще нечто благо восприяти от Бога за узы». И не только невежественная народная масса заражалась учением богомилов, но и «правоверные попы» (Козьма) и даже православные епископы.²⁴⁸

(Продолжение будет).

Итак сказали Ему: что нам делать, чтобы творить дела Божии? Иисус оказал им в ответ: вот, дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал (Ин.6:28–29).

…Без меня не можете делать ничего (Ин.15:5).

Многие обольстители пришли в мир, не исповедующие Иисуса Христа, пришедшего во плоти: такой человек есть обольститель и антихрист (2Ин.1:7).

Если мы говорим, что имеем общение с Ним, а ходим во тьме, то мы лжем и не поступаем по истине (1Ин.1:6).

Чтение г. Мережковского в Петербургском философском обществе о Л. Н. Толстом и его религиозно-философских воззрениях выдвинуло на газетные столбцы, важнейшие вопросы веры, мысли и жизни.

В чём сущность христианства? В каком отношении стоит оно к эллинизму? Что такое с точки зрения христианства учение Толстого? Приложимо ли к Толстому название «христианина»? Возможно ли творить волю Отца Небесного, отрицая догматические положения Церкви? Эти и многие другие вопросы взволновали значительную часть нашего общества. Конечно, вполне удовлетворительного ответа на них трудно ожидать от кратких газетных статей. Истинно интересующиеся названными вопросами могут обратиться к крупным и серьезным трудам, имеющимся в нашей богословской литературе, каковы: «Духовные основы жизни» Влад. Соловьева, «Оправдание добра» его-же, «Апология христианства» Лютардта, «Учение о нравственности» Мартенсена, творения еп. Феофана, Учение о спасении архимандрита (ныне епископа Сергия) и др. Я с своей стороны хочу поделиться с читателями одним, недавно мной прочитанным, письмом бывшего толстовца, который отвечает на запрос своей родственницы, сельской учительницы. О письме этом я невольно вспоминаю, читая заметки г.г. Розанова и Мережковского, напечатанные (16 и 20 февраля) в «Нов. Вр.», и отчет о заседании философского общества, помещенный в «России» (8 февраля).

Письмо, на мой взгляд, интересно в 2-х отношениях. С одной стороны, оно вводит читателя в круг духовных интересов некоторой части нашей молодежи, показывая то, в какой форме предстают её сознанию известные вопросы, с другой – дает решения этих вопросов, как эти решения складываются не в ученой голове богослова, а в обыденном, так сказать, самосознании христианина.

С разрешения автора и его корреспондентов, я привожу письмо целиком, так как почти всё там сказанное имеет прямое и косвенное отношение к вопросам, возбужденным рефератом г. Мережковского.

«С радостью прочитал твоё милое правдивое письма и с радостью отвечаю на него. Буду держаться порядка, в каком ты предлагаешь вопросы и высказываешь недоумения. Ты говоришь, что «всё это так хорошо и высоко, но вместе с тем почти недоступно». Дальше ты определяешь это «всё». «Мне кажется», пишешь ты, «что заставить сердце любить нельзя; нужен какой-нибудь толчок, который заставил бы изменить многое в сознании и устремиться к Богу. Пока гром не грянет, ведь мы не перекрестимся».

Я совершенно согласен с тобою, что заставить сердце любить нельзя, и что «самое великое и нужное в мире» недоступно тому, кто думает сам заставить, сам достичь. Согласен и с твоей мыслью о толчке и громе: нужен толчок, нужен гром для тех, кто с детства не привык слышать гласа Божьего.

Итак, непонятным кажется для человека требование любить, когда «не любится». Но Тот, Кто требует от нас любви, очень хорошо знает немощь сердца человеческого. И зная её, тем не менее требует любви от него! Требует потому, что может и хочет дать эту любовь человеку, но… при условии обращения к Нему. Он говорит: «без Меня не можете делать ничего» (Ин.15:5), и точно, все дела, без Него творимые, суть, по прекрасному выражению гр. М. М. Сперанского, «прах ветром взметаем». И если человек истинно жаждет получить «самое великое» и нужное, то что мешает ему просить этого у Того, Кто, Сам будучи воплощенной Любовью, обещал потребное всем с верою приходящим к Нему? «Что убо, чесо ради не хочешь приити ко Мне? Приступить ли не смеешь? К кому удобнейший приступ? Просить ли опасаешься? Кому Я просящему с верою отказал? Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы».

Почему же труждающиеся и обремененные не все приходят к Обещавшему мир и покой душам их? Главных причин я вижу две. Одна отчасти намечена тобою, а другую укажу я. Указанная тобою (но не выясненная) состоит в том, что люди не слыша грома, не чувствуют толчков. Ты-то, следственно, думаешь, что толчков и грома нет хотя бы, напр., в твоей жизни или в жизни тех лиц, которые привлекают тебя, т. е. таких толчков и такого грома, которые бы настойчиво призывали к Богу. Я же думаю, что такие толчки и гром есть, но люди не слышат их и не слышат не потому, что они слабы, а потому, что сами люди залезли в мрачное подземелье и не хотят выйти оттуда, чтобы услышать гром, слышимый явственно стоящими под открытом небом.

Причина эта освещается чуть не в каждой главе Евангелия, когда мы присутствуем при встрече Иисуса Христа с иудеями. Не смотря на разительные примеры гнева Божия, приводимые Спасителем, иудеи не вразумляются и остаются глухими к призыву Того, Кто пришел именно с тем, чтобы стать громоотводом для всякого прибегающего к Нему. Они не слыхали грома при падении башни, не чувствовали толчков при виде бесноватых, не становились в тупик перед вожделениями в членах их, перед злыми (эгоистичными) помышлениями сердца, не приходили в сокрушение в своей отчужденности от Отца Светов. Имея уши, не слышали; имея очи, не видели, ибо огрубело сердце их. К таковым Господь обращался со след. приблизительно словами: «все вы, жестоковыйные, погибнете, если не покаетесь, не обратитесь ко Мне, чтобы Я исцелил вас».

Вероятно, мысль твоя невольно переносится к тем людям добрым, хорошим, хотя и безрелигиозным, о которых ты упоминаешь дальше в своём письме, и ты готова обидеться за них при предположении, что я отношу слова Спасителя и к ним. Но об этом после, а сейчас я укажу другую причину, почему люди не идут на голос Призывающего. Причина эта, неразрывно связанная с первой (хоть и не всегда связь эта бросается в глаза), – гордость, страсть, часто не замечаемые вследствие её способности скрывать свою сущность под благообразной личиной. Я сказал, что гордость неразрывно связана с огрубелостью сердца, но должен ограничить эту мысль или, лучше сказать, определить несколько понятие огрубелости. Я разумею под ним в данном случае равнодушие к нравственным противоречиям собственной жизни, отсутствие той нравственной чуткости, которая искренно следует и нелицемерно отмечает эти противоречия. То же значение я придаю и слову жестоковыйность (хотя последнее заключает в себе и еще нечто). Таким образом, люди огрубелые нравственно могут быть не чужды так называемой полезной деятельности и некоторых даже добрых чувств сострадания, доброты и проч. Но присутствие этих чувств далеко не делает человека человеком христианином. (Эти чувства мы находим и у животных).

Так вот как понимаемая огрубелость стоит в связи с гордостью, питаясь ею и сама давая ей пищу. Я лично не знаю ни одного неверующего или индифферентиста (носящего ярлык христианский), в котором бы не было или сердечной огрубелости в указанном смысле, или гордыни (ума – по преимуществу). Скажу даже, что в большинстве случаев совмещаются в человеке оба эти греха, хотя в разной степени и в разных видах. И для меня это не только не удивительно, но, наоборот, странным было бы встретить иное в таких людях.

Итак, огрубелость скрывает от человека то внутреннее раздвоение, свойственное всякому, которое с необычайной яркостью изобразил великий Павел в 7-й гл. послания к Рим. (особ. в ст. Рим.7:14–23). Не поленись внимательно прочитать эту удивительную по глубине и важнейшую по значению (впрочем и всё у этого величайшего из великих людей удивительно глубоко и значительно) главу и подумай над ней…

Весьма возможно (и это нередко бывает), что человек с огрубелым сердцем и видит внутреннее противоречие в своей душе, но он не мучится этим, не ищет с тоской и болью примирения противоборствующих начал, а скорее старается всяческой суетой (иногда очень благовидной) заглушить голос совести (тут возможны, разумеется, различные с внешней стороны исходы, но ни один из них не разрешает нравственной задачи, а лишь отстраняет её). Если к этому присоединяется дух самомнения, то петля затянута так крепко, что только сильный удар может обратить человека на правый путь. Если бы совесть и обличила внутреннюю слабость, проистекающую от разлада 2-х начал, то гордость помешала бы издать спасительный крик: «Бедный человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим.7:24). Спасительный, – ибо ощущение (сознание) нищеты духовной есть первый, необходимый шаг к спасающей от тьмы греха и приводящей к свету Христовой любви – вере. Кто сердцем ощутил своё убожество, свою слепоту духовную, своё бессилие – и не перестал искать, тот, при указании на Иисуса Назарея, должен воскликнуть, подобно Вартимею (Мк.10:46–47): «Иисус, сын Давидов! помилуй мя». А этот крик сердца никогда не оставался и не остается неуслышанным по непреложному слову Самого Господа (оправданному опытом тысяч людей): «приходящего ко Мне не изгоню вон». И чем глубже человек почувствует свою греховную немощь, тем искреннее и сильнее возопиет он в мольбе к Спасителю мира и тем больший получит плод, ибо «кому много прощаемся (а сила прощения чувствуется соответственно силе ощущаемой виновности), тот много любит» (Лк. VII). И таковой от полноты сердца промолвит: «Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим» (Рим.7:25). А это уже голос любви к Богу и Христу Его, т. е. начало любви Христовой. Возлюбив же Спасителя за спасение (опытом оказанное), которое добыто ценою крестных страданий совершенного Праведника, мы соблюдем и заповеди Его (Ин.14:15). Ибо это есть любовь к Богу (т. е. в этом выражается она), чтобы мы соблюли заповеди Его. И заповеди Его не тяжки (1Ин.5:3). Ибо всякий рожденный от Бога (кто рожден от Бога, ясно до некоторой степени из предыдущего), побеждает мир (похоть плоти, похоть очей и гордость житейскую) (1Ин.2:16); и сия победа, победившая мир, есть вера наша.

Но вера, побеждающая мир, действующая любовью (Гал.5:5), доступна сердцу, действительно доверившемуся Господу без расчета и соображений нашего плотского мудрования. Вера спасает и побеждает, когда она – точно вера, а не утилитарная выкладка. Она требует настроения, противоположного тому, которое выражается в догмате мира: «лучше синицу в руки, чем журавля в небе». Она говорит: «выпусти синицу (отвергни пресмыкающийся по земле рационализм) и получишь журавля (силу связующую тебя с небом, низводящую в твоё сердце дары мира горнего). О вере нельзя так рассуждать, как рассуждаешь ты, говоря о вышеупомянутых людях: «может быть, если произойдет необходимый нравственный толчок, они приобретут и твердую веру». Ты говоришь о вере, как о недурном костюме, который, может быть, приобретут и без того красивые, статные люди. А если не приобретут, то не беда: они и без того хороши…

Никогда живая вера не приобретается подобно одежде, которая, надеваясь на человека, лишь прибавляет ему нечто.

Вера существенно изменяет уверовавшего, как рождение физическое изменяет жизнь утробного младенца. Вводя в иной, новый мир, она создает иные, новые условия существования. Мы можем думать о нашем существовании в утробе матери, лишь как о чём-то имеющем очень слабую связь с теперешней нашей жизнью: там всё другое – и среда, и способ питания, и иные жизненные отправления. То же отношение создается и у уверовавшего (сознательной, живой верой) к периоду его жизни, когда он жил всем, только не верой. И как бы с точки зрения земной морали ни был хорош человек, он – грешник перед Богом и нуждается в искуплении, а последнее усвояется только верой в Искупителя… Как иудеи, так и эллины – все под грехом. Как написано: нет разумевающего; никто не ищет Бога; все совратились с пути, до одного не годны; они не знают пути мира, нет страха Божия пред глазами их… Все согрешили и лишены славы Божией».

Повторяю: всякий перешедший от неверия (или «безверной веры» Иудеи) к живой вере, не может смотреть на своё прошлое иначе, как на что-то ему чуждое, на себя, как на другого почти человека; высокое стало низким, низкое высоким; тьма сменилась светом. Поучительные в этом отношении мысли ты найдешь в сочинении Друммонда: «Естественный закон в духовном мире».

Всем вышесказанным я ответил тебе, пожалуй, и на вопрос, «спасутся или погибнут, если не уверуют, те «добрые люди, которые привлекают тебя?»» Остановлюсь, впрочем, на этих словах твоих.

Прежде всего, что такое спасение? Спасение противополагается гибели. Какая же гибель грозит нам? От какой беды нужно спасаться?

Беда наша – потеря чрез грех жизни вечной, состоящей, по слову Иисуса Христа, в познании Единого Истинного Бога и посланного Им Сына Его (Ин.17:3). При этом разумеется не теоретическое знание богослова, а внутреннее соединение души с Триединым Богом, творящим Себе обитель, зачинающим и рождающим нового человека в смиренно преданном Ему сердце. Лишение этого живого ощущаемого общения есть смерть, гибель души. От этой гибели и надлежит спасаться человеку.

Итак, если царство Божие (царство небесное, спасение, жизнь вечная) в личном общении человеческой души с Господом (непосредственно – и с Ним же во святых Его, ибо Он почивает в них), то при чем тут самодельная нравственность, причем доброделание, отрешенное от главной задачи богообщения?

На возможное с твоей стороны возражение, что за добродетель дана будет и благодать Духа Св., приведу тебе несколько строк из писаний глубокомысленнейшего христианского философа-подвижника, – Св. Исаака Сириянина. «Пока не смирится человек, не получает наград за своё делание. Награда дается не за делание, но за смирение. Кто оскорбляет последнее, тот теряет первую… Воздаяние (благодать Св. Духа) бывает не добродетели и не труду ради её, но рождающемуся от них смирению. Если же оно утрачено (а при автономической нравственности, при делании «во имя своё», оно неизбежно отсутствует), то первые будут напрасны»…

В ведении, нерастворенном верою в Бога и надеждою на Него, – надмение и гордыня, потому что всякое доброе дело присвояет оно (ведение) себе, а не Богу приписывает.

Вера же дела свои вменяет благодати, потому и не может превозноситься, как написано: вся могу о укрепляющем мя Христе (Флп.4:13) и еще: не аз же, но благодать Божия, яже со мною (1Кор.15:10).

Итак, очевидно, что без веры невозможно угодить Богу (Евр.11), а, следовательно, и войти в рай сладости, иначе – спастись.

Один, правда, вопрос можно еще поставить: «все-ли не внидут, кои здесь не познали Бога Живаго и Христа Его?» На это, – я думаю, а утверждать не смею, – можно ответить так: если неверие их обусловливалось не их нравственными недостатками, а неведением, то возможно, что и по ту сторону гроба они придут к Спасителю мира, ибо Господь и находящимся в темнице духам, сошедши, проповедал, некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению (1Пет.3:19–20). Придут, может быть, но все же не помимо Его спасутся, ибо Он и есть единая Истина, единая Жизнь и единый Путь; нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы спастись (Деян.4:12). Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних (Флп.2:9–10).

И тут, надо думать, немалая разница будет между язычником, ложно (по неведению)²⁴⁹ верующим, и грубым материалистом (Сократом и Штраусом – sit venia verbo!) Одни, тосковавшие на земле по неведомой отчизне и обращавшиеся к «неведомому Богу» с мольбой (смысл которой мог быть: ими же веси судьбами, спаси мя), окажутся способными смиренно воззвать: Господи, помилуй нас, а другие, закореневшие в отрицании Бога, сделавшие из неверия религию, – очерствеют в сердце и пребудут упорными…

Приведу тебе два места из св. Писания, проливающие свет на занимающий нас вопрос.

1) Раб же тот, который знал волю господина своего и не был готов и не делал по воле его, бит будет много.

А который не знал и сделал достойное наказания, бит будет меньше²⁵⁰ (Лк.12:47–48).

2) Те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут, а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся (потому что не слушатели закона праведны пред Богом, но исполнители закона оправданы будут, ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон. Они показывают, что дело закона у них написано в сердцах: о чём свидетельствует совесть их, и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую) в день когда, по благовествованию моему, Бог будет судить тайные дела человеков чрез Иисуса Христа (Рим.2:12–16).

Хотел этим ограничиться, но не могу удержаться, чтобы не указать еще на следующие слова Иисуса Христа. Обрати на них особенное внимание.

Его спрашивают: «что нам делать, чтобы творить дела Божия?» И он говорит в ответ: «вот дело Божие», чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал» (Ин.6:28–29).

«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную.

Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него.

Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия.

Я мог бы привести еще не одно место из св. Писания во свидетельство той истины, что без веры невозможно угодить Богу и «наследовать жизнь вечную». Но… вдумайся пока хотя только в эти немногие места Писания; если ты серьезно произносишь слова «спасение» «гибель», то едва ли сердце твоё не смутится перед такими приговорами, вышедшими из уст Того, Кто или лжец, или Богочеловек.

Из этих мест одно только – из послания к Римлянам (в связи с другим, приведенным ниже) подаст надежду на спасение, – и то не неверующих, а язычников, для коих «невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы», так что они безответны (в случае неверия).

Но этой веры в Бога, познаваемого из природы и нравственного самосознания (было достаточно, пока не явился Он во плоти, и мы, коим проповедал Иисус Христос «пришедший во плоти» – не окажемся ли безответными в день суда, если не уверуем в Него?

Но, если бы даже мы и подобрали немало свидетельству св. Писания в пользу неверующих «добрых» людей и постарались бы вывести заключение, что неверие на земле не подвергается строгому осуждению на небе, – что из этого?

Ведь если спасение и жизнь вечная в примирении и живом общении с Богом, то рано или поздно нужно же будет человеку для избежания вечной смерти обратиться к источнику жизни! И если он не хотел обратиться здесь, почему он захочет этого там? Или он тогда вынужден будет новою средою сделать это? В таком случае обращение к Богу не окажется радостью, ибо оно не будет свободным. Чтобы общение с Богом было блаженством, нужно любить Бога, а без любви самая близость к Нему вызывала бы только нравственное страдание.

И это весьма недобрый признак, что люди так старательно оберегают неверие, выступая защитниками атеистов или индифферентистов, о которых изрек Господь: «знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих (Откр.3:15–16.)

И замечательно, что предлагают им свои адвокатские услуги на судилище Христовом!!

Зачем и говорить о таких вещах, как спасение, гибель, суд, ад, рай и проч., когда так не хочется приходить к Богу и Христу Его, без которых ведь не имеют никакого смысла все эти – спасение, рай и проч.? И понятия-то эти можно уразуметь только при свете Богооткровенной истины; без неё они плоды фантазии или беспочвенного умствования по методу: всяк молодец на свой образец…

Отделившись от безусловной, вековечной истины хранимой Церковью (1Тим.3:15), мы впадаем в хаос совершенно произвольных построений нашего жалкого плотского ума, к которым применима поговорка: о вкусах не спорят.

И, разумеется, на твой вопрос: «можно ли быть такой?» – Я отвечу: «нет нельзя». Ибо быть такою значит жить во тьме. Это было бы простительно, если бы всюду была тьма, но, с тех пор как свет Истинный осветил землю так ярко в лице Господа, пребывать вне этого света значит пребывать во грехе. «Если бы я не пришел, и не говорил им, то не имели бы греха, а теперь не имеют извинения в грехе своем». «И Он (Утешитель), пришедши, обличит мир о грехе… что не веруют в Меня» (Ин.15:22 и 16:8–9). «Какою же мне быть?» спросишь, может быть, ты. На это отвечу словами великого апостола языков, обращенными к христианам города Филипп: «в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе». Какие это чувствования, узнаешь, или, вернее, будешь постепенно узнавать, если и умом, и сердцем уйдешь в книгу благовестия Христова и жизнь свою теснейшим образом соединишь с жизнью Вселенского Училища, основанного для просвещения людей Истиною – Господом нашим Иисусом Христом.

– Недостаток свободного времени не раз заставлял меня отрываться от письма и откладывать его в сторону. А потому не взыщи, когда наткнешься на отсутствие внешней связи в изложении мыслей, во внутренней теснейшей взаимозависимости которых ты убедишься, если не поленишься серьезно подумать.

От всей души желаю тебе – одного твердо: вступить на путь Христов и вести борозду, не оборачиваясь назад. Будет это тогда, когда в радостном и скорбном сокрушении ты сможешь воззвать к Источнику жизни чудными словами Антиоха: Господи, просвети ум мой светом разума святого Евангелия Твоего, душу любовью креста Твоего, сердце чистотою словесе Твоего, тело моё Твоею страстию бесстрастною, мысль мою Твоим смирением сохрани».

Я считал себя не в праве что-либо исправлять в этом письме и делать какие-либо дополнения. Оно имеет своё значение и в том неисправленном виде, в каком предложено вниманию читателя. От себя же позволю сделать некоторое напоминание читателям и участникам дебатов о христианстве и Толстом. Тем, кои во имя правой веры обличают неправоверующих или неверующих делателей и деятелей полезно вспомнить укоризненное слово апостола языков, обращенное к правоверным иудеям, слово – увы! так идущее и к нам – православным христианам: «Вот ты называешься иудеем и успокаиваешь себя законом и хвалишься Богом и знаешь волю Его, и разумеешь лучшее, научаясь из закона, и уверен о себе, что ты путеводитель слепых, свет для находящихся во тьме, наставник невежд, учитель младенцев, имеющий в законе образец ведения и истины.

Как же ты, уча другого, не учишь себя самого?

Проповедуя не красть, крадешь? говоря: не прелюбодействуй, прелюбодействуешь? гнушаясь идолов, святотатствуешь?

Хвалишься законом, а преступлением закона бесчестишь Бога? Ибо ради вас, как написано, имя Божие хулится у язычников» (Рим.2:17–24).

А те, кто во имя правой жизни (доброделания) укоряют правоверных в неделании и защищают неверных, восхваляя добродетель их, возмещающую будто бы отсутствие веры, – пусть вспомнят предостерегающее слово апостола любви…

«Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они: потому что много лжепророков появилось в мире.

Духа Божия (и духа заблуждения) узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога.

А всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет, и теперь есть уже в мире (1Ин.4:1–3)».

М. Н-в.

Господа! мне кажется, на основании некоторых фактов, нельзя не согласиться с Игнатием Ивановичем, что действие гражданских законов и помощь правительства бывают иногда необходимы и в высшей степени плодотворны, заговорила одна из курсисток и тотчас-же, поднявшись, начала шагать по комнате (заложив руки на спине): Толстой, видимо, вдается в крайность, утверждая, что будто все распоряжения, исходящие сверху, не способствуют прогрессу, пока не пробудится сознание в массе. Позвольте! – повышая тон и волнуясь, говорила ученая барышня – ведь эта масса была безличная; над ней тяготел дикий произвол помещика, человека, которому бы никогда не пришла мысль освободить мужика (конечно, единичные случаи ничего не доказывают в данном вопросе), если бы благодетельные реформы Александра II-го не положили предела распространению зла. С другой стороны, те же реформы или распоряжения, исходящие сверху, положили и начало развития самознания народа.

– Подобных примеров вы встретите немало в истории нашего отечества, сказал Игнатий Иванович, и самый выдающийся из них, по моему мнению, – это дело распространения христианства в России, виновником которого (т. е. распространения) является личность любимого народом князя Владимира. А вместе с христианством, как известно, началось у нас и просвещение, началась христианская культура, задержанная, правда, надолго впоследствии татарским игом.

– Но зато были другие личности из среды правителей, заметил бледнолицый господин, которые положили начало крепостничеству, которые ввели кнут, тайную канцелярию с знаменитым «словом и делом», учредили опричнину и проч. и проч. Неужели это, по вашему, всё от Бога: «сущие же власти от Бога ученены суть», как говорится в катехизисе, – и кончено.

– И все-таки ваши доводы ничего не говорят против тех законов и лиц правящих, действия которых направлены на борьбу со злом, – против законов, которые проникнуты духом милосердия и справедливости, которые поэтому носят на себе печать Божией благости и премудрости. Вы собственно можете рассуждать лишь о злых поступках человека или о том законе, который обходит без объяснения Толстой, – о законе зла. Закон этот («живущий в удах человека, и противоборствующий закону добра») в разнообразнейших проявлениях тяготеет над миром, заграждая для него свет правды; он вносит нестроения не только в общественную жизнь, но и в природу.

Благодаря злу, несомненно, и в истории нашего отечества попадаются темные страницы. Мы, например, пережили междоусобицу князей и татарщину, видели крамолы и разбойнические набеги Разиных и Пугачевых, – всё было очень мрачное, ужасное, и однако всё, при помощи Божией, миновало. И миновало потому, что русский народ в его лучших представителях по преимуществу глубоко-религиозен: он твердо верит в правду и в вечные законы Божии, которых никакая сила вражия не одолеет.

– Интересно знать, что вы разумеете под вечными законами, Игнатий Иванович? спросил Владимир Николаевич.

– То, что составляет основу истинного прогресса жизни.

– Понятие довольно неопределенное, зависящее от различных точек зрения на прогресс или эволюцию. Так, например, сущность прогресса природы ученые приписывают закону сохранения энергии в ней, – в жизни людей Толстой, положим, признает любовь.

– Господа! дело не в названиях, вмешалась снова курсистка, – нужно только знать, существует ли эволюция, прогресс в жизни, или это просто выдумка ученых людей и мудрецов мира сего?

– Без сомнения! без сомнения! послышалось несколько голосов, – прогресс – это истина.

– Ну, тогда из-за чего же спорить, т. е. для чего касаться столь туманных вопросов, как бытие, сущность и т. п. Достаточно быть уверенному в движении жизни вперед, к лучшему, остальное неважно.

– Извините, Ручицкая, дайте всё же выяснить Игнатию Ивановичу, сказал юный студент.

Девушка пожала плечами и смерила молодого человека недовольным взглядом.

– Хотя особых пояснений к речи Игнатия Ивановича и не надо, возразил бледнолицый субъект, я, например, отлично понял его, какое он значение приписывает так называемым общечеловеческим законам, которые он, как вы слышали, разделяет на два вида – низшие и высшие. Низшие законы, относящиеся к области права, имеют целью оградить общественный порядок жизни от влияния зла с внешней стороны. Законы высшей категории, коренящиеся в духовном сознании и нравственном чувстве человека, т. е. в его совести и разуме, уничтожают зло в самом корне, так сказать, лишают его жизнеспособности. Но при этом весь строй нашей жизни безусловно должен иметь опору только в откровении. Человек, полагаясь исключительно на личный свой разум, на совесть и на волю, как думает Толстой и многие с ним, и вообще пользуясь абсолютной автономией, не может достигнуть ни охранения устоев жизни, ни их изменения и усовершенствования, не рискуя впасть в анархию.

Говорят, что религия по существу всегда консервативна. Да, по существу своих догматов, как Богооткровенных истин, это так. Но в задерживании роста жизни нисколько не виновата, – виноваты сами люди с их извращенной греховной волей, с их затемненным сознанием, которые уж действительно чрезвычайно медленно двигаются в своём нравственном усовершенствовании. Религия уже указала идеал безусловного усовершенствования по подобию Бога и в лице Христа Его (будьте совершенны, якоже Отец ваш небесный), люди мерят свой духовный рост по внешним преобразованиям жизни, по успехам научных открытий и т. д. Религия учит, что счастье не в этих внешних богатствах, а в том, что освобождает нас от исключительной привязанности к ним и часто придает красоту самой культуре (в том, в чём наиболее послужило христианство поворотным пунктом в истории цивилизации). Какие же признаки христианского влияния на цивилизацию? спросят нас, – скажу, что когда говорят о гуманных законах и гуманных правителях, то я вижу в этом влияние христианства; когда раздаются голоса в пользу просвещения, смягчающего нравы людей и сближающего нас друг с другом, независимо от занимаемых нами разных общественных положений, я вижу в этом опять действие христианства; когда мало-помалу падают кастовые и сословные предрассудки, и когда люди друг друга признают за братьев, то в сердцах таких людей, можно сказать, осязательно веет благодать Христова, и, наконец, когда смягчаются фанатизм и ненависть друг к другу из-за религиозных убеждений, то все и заблуждающиеся, и не заблуждающиеся искренно стремятся к истине, которая, по слову Христа, освободит и объединит нас: но более же всего, когда наши сердца будут согреты любовью, когда вера украсится плодами добродетели, – тогда только, по свидетельству ап. Иоанна, мы будем пребывать в Боге и Бог в нас; ибо Бог, – любовь. Любовь же, как говорит другой ап. Павел, – никогда не умирает. Всё же остальное – преходяще, даже знание (многоученость) упразднится.

Но когда всё это будет, – когда водворится царствие Божие на земле? когда и судьи, и тюрьмы, и многие другие законные учреждения окажутся лишними и совершенно упразднятся? когда все люди перекуют мечи на плуги, и мир, возвещенный ангелами вифлеемским пастухам, водворится среди народов? Тогда, отвечает слово Божие, когда люди будут жить по заповедям Христовым. Для Толстого и некоторых сектантов подобные «времена уже близки». Но в действительности «мир еще во зле лежит». Закон Христов реет где-то еще высоко над миром. До сих пор мы не перестаем нарушать его. До сих пор Церковь Христова непрестанно возносит свои молитвы к Богу о том, чтобы законы имели силу, правители – мудрость и нелицеприятие, и чтобы Дух Божий почил над всеми людьми.

Таковы факты и противоречия действительной жизни. Поэтому весьма интересно проследить, как решает Толстой данные противоречия жизни в своём новом романе, – собственно проследить за действиями его главного героя кн. Нехлюдова, которого автор сделал последователем своей теории жизни…

На некоторое время серьезные разговоры прекратились. Был подан чай, и большая часть компании, для отдыха и разнообразия, перекидывались шутками, остротами, смехом, послышался снова звук гитары и виолончели; кто-то стал петь; ему подтягивали сдержанно женские голоса. Черный угрюмый господин и его сосед собрались уходить, под предлогом, что им сегодня нужно быть в театре. Игнатий Иванович с налитым стаканом чая подошел к учителю, который сейчас же начал что-то ему горячо объяснять. Бледнолицый господин сосредоточенно шуршал листами лежащей пред ним книги, отпивая небольшими глотками чай из стакана. Владимир Николаевич и курсистка хозяйничали, т. е. предлагали чаю тем, у кого не было, и по числу гостей вели подсчет налитым стаканам.

– Для меня, «благодетельный перелом» с Нехлюдовым в означенном толстовском направлении неясен начал опять Игнатий Иванович. Я готов допустить, что обвинение Масловой, имевшей такое огромное влияние на Нехлюдова, было ошибкой суда, ошибкой гг. присяжных, у которых на этот раз произошло какое-то странное потемнение здравого смысла. Кстати о суде присяжных. Этот новый суд, в противоположность прежней процедуре судов, – суд «скорый, милостивый и для всех равный», – эта одна из великих реформ Александра II, – к общему удивлению, Толстым не пощажена; над ней он поставил крест в лице бывшего присяжного, кн. Нехлюдова, который, конечно, совершил глупость на суде. И странно! эта нехлюдовская глупость будто бы должна открыть всем глаза на то, что суды не слепы. Из того, что в судах совершаются ошибки, из того, что в тюрьмах и на каторге преступники не исправляются, а еще развращаются, – из всего этого нет оснований в принципе отвергать установленные меры борьбы с преступностью. Логически мы можем заключать только то, что данные меры несовершенны, не достигают желаемой цели и потому требуют того или другого изменения. А если Нехлюдов, напротив, пришел к безусловному отрицанию и судов, и тюрем и притом так скоро и легко, – мы усматриваем в его душевном кризисе что-то не своё, а деланное, именно то, что желает навязать ему автор в угоду своей тенденции, нисколько не справляясь с психикой своего героя. К тому же Нехлюдов, как характеризует его автор, вполне заурядная личность. Он был совершенно непроницаем для тех вопросов жизни, которые у нас называются роковыми, – «не верил ни в Бога, ни в добро», а жил, как все люди его круга, «в недостойных развлечениях и распутстве». Тем более, следовательно, для нас становится загадочным поворот Нехлюдова к толстовству. Правда, в лучшие годы своей молодости Нехлюдов изредка почитывал разные книжки, увлекался, например, Спенсером, – его социальной статикой, а впоследствии теорией Г. Джорджа; но ведь эти теории, по моему, ничего общего с толстовством не имеют.

Очевидно, во всей истории Нехлюдова совершилась такая же случайность, как случайна была встреча Нехлюдова с обманутой им девушкой, случайна ошибка суда, и много других случайностей и непонятных явлений в жизни, которые автор как бы нарочно подчеркивает, приводят многих Нехлюдовых к толстовству, или к благодетельному возрождению для новой жизни, где нет ни судов, ни тюрем, ни даже никаких общественных союзов, а безусловная свобода личности, безусловное усовершенствование, одним словом безусловный индивидуализм, каковой между прочим проповедуется и в теории Ницше.

– В самом деле, господа, Игнатий Иванович прав, говоря, что под влиянием разных случайностей в голове Нехлюдова быстро созрела анархическая идея, в полном смысле этого слова, заметил Аким Михайлович, ведь Нехлюдов отрицает не одни суды, – он вообще отрицает службу, будет ли то государственная, или общественная. Кто, наоборот, службу эту считает священным для себя долгом, кто желал бы посвятить свои знания и таланты на пользу общую в роли государственного или общественного деятеля, тот, по мнению Толстого, диктующего за спиною Нехлюдова, глубоко ошибается, а подобным честным деятелям в конце концов придется всё же разочароваться. Уж на что, кажись, благие порывы были в душе молодого Селенина, этого «прекрасного сына, верного товарища, правдивого, честного, о обязанности судьи, где он думал принести пользу, обычная, с расчетом, женитьба, – заглушили в нём эти порывы, умертвили в нём живой дух». В этом же духе отрицания относится Толстой и ко всякого рода другой деятельности, связанной вообще и с долгом службы. Так, например, он вышучивает либералов за их увлечения земством, народным образованием. Нехлюдов даже не удостаивает ответом того генерала, который вздумал было убеждать его в том, что «царю нужны честные люди и отечеству». «Ну, если бы я, говорил генерал, и все так, как вы, не служили бы, кто же бы остался? Мы вот осуждаем порядки, а сами не хотим помогать правительству».

Этот аргумент старого служаки, при всей его простоте, по моему мнению, всё же заслуживает серьезного обсуждения, если бы его предложили сейчас нам, – сказал Аким Михайлович.

– Извольте, я пожалуй отвечу на вашу мысль, – первым вызвался опять бледнолицый господин. Вы, конечно, сторонник службы в духе Селениных, сторонник партии наших либералов. Толстой, вы видите, не разделяет этих взглядов и не потому, что всё «обстоит благополучно», а потому, что всё обстоит скверно. Толстой в настоящее время занят единственною мыслью, как бы исправить эту скверноту нашей жизни. И после долгих обдумываний и опытов личной жизни убедился, что никакая служба, никакие внешние преобразовательные меры не улучшат жизни, пока каждый из нас не уверует в себя, в свои собственные силы, в свой разум и совесть. Не думайте, чтобы Толстой до всего этого дошел, по какой-то, как вы сейчас назвали, роковой случайности.

Нет, ходом естественных событий, он является реакцией того прогрессивного направления интеллигентного общества, которое было воспитано в духе реформ, в которых видело сущность прогресса. Это было время такое, когда и Христа принимали только за социалиста, а Его царство Божие понималось, как всемирная реформа социального строя на правах экономического равенства. Таковы в общем идеалы рассматриваемого времени, которыми когда-то увлекался и Толстой, воспитанный в духе тех же реформ: веривший в братство, в экономический или материалистический прогресс, в науку. Что же, спрашивается, заставило Толстого повернуть с данного пути, разочароваться в старой вере? Мне кажется, то же, что и многих других из интеллигентных людей, – то, что и «возрожденная св. Русь» предъявила массу неразрешимых жизненных проблем, что человеческие страдания, которые он видел в дореформенное время, остались во всей силе и теперь.

Вот эти ненужные человеческие страдания Толстой между прочим и описывает в своём романе. С этою целью он и посылает своего героя в самые, что называется, глубины человеческой скорби и почти одним взмахом пера возрождает его из эгоиста, разжиревшего буржуа – в сочувствующего и сострадательного толстовца. Хотя, впрочем, Нехлюдов не совсем уж загрубелый эгоист, – ведь и он частью принадлежал к обществу «прогрессистов», которые, как я сказал, симпатизировали разным преобразовательным начинаниям, защищали земства, гласность, суд присяжных и т. п. Может быть, и не глубока была в нём эта вера, но он всё же жил ею, как большинство людей его круга, не желающих прослыть «отсталыми». Он жил, как мы видим, до тех пор, пока сам не попал в присяжные, пока роковая встреча с Масловой не произвела в нём душевного кризиса. Такого толчка Нехлюдову, по моему мнению, было совершенно достаточно для того, чтобы понять своё ложное положение, занимаемое в жизни, и чтобы видеть тот самообман, в котором пребывает общество, думая с помощью разных паллиативов облегчить положение страждущего люда. Интересно по этому поводу послушать беседу Нехлюдова с зятем, относительно хотя судов. Разговор, читаем мы в романе, начался со злобы дня. Речь шла о дуэлистах.

– Что бы сделал суд (с дуэлистами)? спросил Нехлюдов.

– Приговорил бы одного из двух дуэлистов, как обыкновенных убийц, к каторжным работам.

У Нехлюдова опять похолодели руки, и он горячо заговорил.

– Ну что же бы было? спросил он.

– Было бы справедливо.

Точно как будто справедливость составляет цель деятельности суда (курс. наш), – сказал Нехлюдов.

– Что же другое?

– Поддержание сословных интересов. Суд, по моему, есть только орудие для поддержания порядка вещей, выгодного нашему сословию.

– Это совершенно новый взгляд, со спокойной улыбкой сказал Игнатий Никифорович. – Обыкновенно суду приписывается несколько другое значение.

– «Да именно, новая точка зрения, – отделилось вдруг два-три голоса из компании, – мы думали, что в правоте, милости и т. п. должна быть цель наших судов, – по Толстому оказывается, что суды имеют свою исключительную цель – цель поддержания сословных интересов. «То есть, как же это так выходит?» – подумает читатель. «А очень просто, отвечает Толстой, суды «казнят» тех, которые стоят выше общественного уровня и хотят поднять его». Да ведь таких идейных преступников немного, которые, если согласиться с вами, угрожают подорвать сословные интересы, – скажет читатель, – большинство крадут, убивают без всякой идеи, не причиняя ни малейшего вреда сословности: кроме вреда той темной массе, из которой они вышли и где совершают свои преступления. Последних опять «казнить» суд, чем и выражает своё беспристрастие, свою законную правду.

– Нет, не казнить нужно этих несчастных людей, сказал бледнолицый господин, – а просвещать, – нужно просветить массу, чтобы предупредите преступления. ………

– Это ваше мнение? – Но не забывайте, что Толстой не разделяет таких мнений: ко всяким преобразованиям, в том числе и тюрем, он относится отрицательно. «Нельзя исправить недостатки судов, возвышая голос, говорил Нехлюдов», – читаем в романе.

– Так что-ж? надо убивать или, как один государственный человек предлагал, выкалывать глаза?

– Да это было бы жестоко, но целесообразно. То же, что теперь делается, и жестоко, и не целесообразно.

– Позвольте однако заметить, – сказал Игнатий Иванович, – если цель судов – поддержание сословных интересов, и если судами последние, действительно, поддерживаются, то цель достигнута. Толстому здесь не мешало бы сделать оговорку, что он думает по поводу целесообразности вообще и в частности судов.

– Толстой не делает оговорки потому, конечно, – сказал бледнолицый господин, – что он ведь не философский трактат пишет, а роман; с другой стороны, слово «целесообразность» понятно всякому непредубежденному читателю.

– Например, вы как его поняли?

– По моему, целесообразно то, что справедливо, к чему и должны стремиться «судьи праведные». Исходя из этого положения, нельзя не согласиться с Толстым, что поступок прокурора, который «всеми силами старался обвинить несчастного мальчика», был в высшей степени несправедлив.

– А милосердие судов вы не исключаете из законов? спросил Игнатий Иванович.

– Нет.

– В таком случае, к какому разряду «целесообразностей» должны быть отнесены действия старых прокуроров, которые подобных преступников осуждали бы на казнь? Я хочу сказать, где больше справедливости, – на стороне-ли старых судов, которые, не входя в детальные обследования преступлений, часто казнили совершенно невинных людей, или на стороне новых, которые, как известно, принимают во внимание все мельчайшие условия жизни преступников, как-то: среду, наследственность и тому подобные данные, могущие облегчить тяжесть наказания.

– К сожалению, я опять принужден повторить вслед за Нехлюдовым, что на стороне первых больше справедливости и даже на стороне средневековых судей, которые, сознавая своё бессилие добиться правды, поручали тяжущихся «суду Божьему». Несправедливость современных судов тем особенно преступна, что мы действительно знакомы со всевозможными высокими теориями справедливости и милости, о чём древние не имели понятия, – мы знакомы, но не делаем по теории, не приближаемся нисколько к идеалу справедливости. Мы все знаем, например, что общество, среда, в которой мы живем, семья, которая нас воспитывает, есть для каждого из нас в своём роде деспот. Общество родит преступления и преступников, среда наиболее опасна для таких лиц, кои слабы духом, не окрепли в добре, как тот мальчик, которого «посадили в тюрьму», которого «судили, как опасное существо, от которого надо оградить общество». В самом деле, какой величайший абсурд, и каким горьким для нас укором служат подобные рассуждения Нехлюдова; «они опасны, говорит он, а мы не опасны». Мы, мнимо-добродетельные, обеспеченные люди, доведшие молодого человека до воровства, – мы, конечно, в тысячу раз опаснее несчастного мальчугана. Уж если во имя справедливости должно наказывать за преступления, то, по крайней мере, не детей; а взрослых, идущих без нужды на преступления.

Бледнолицый господин был в сильном волнении; лицо его пылало ярким румянцем, но он сдерживал себя; везде говорил, не повышая тона.

– Извините, но я опять ни Толстого, ни вас не пойму, – против чего или против кого вы ратуете? Против-ли существующих законов судопроизводства, охраняющих общество от порочных членов, или против самих судей, против, наконец, аристократов этого общества, из которых каждый будто бы, если верить Толстому, «распутник и обманщик»?

– Само собою разумеется, против судей, создавших никому не нужные законы для увеличения человеческих страданий.

– Что касается судей, то с некоторыми оговорками еще можно согласиться, но о законах речь другая. Законы, как мы уж раньше говорили, имеют целью оградить общество от влияния зла; законами осуждаются и наказываются человеческие пороки и преступления, и главным образом законами нравственными.

Решая практически вопрос, Толстой, противореча себе, принужден был сказать, что данные законы жизни как-бы опередили действия людей. Например, с точки зрения законов суды считаются «важным священным делом», – религия учит, что судьи, облеченные властью судить, получили эту власть от Бога и потому должны судить «по всей правде», без лицеприятия, по идеалу Высшей Правды. На судах установлена клятва, или присяга, в силу опять важности вручаемого дела, в силу того, что все участвующие здесь это дело делают пред Лицом Невидимого Судии, Которому они впоследствии должны отдать отчет – в клевете, в небрежности, в особенности в обвинении невинного.

Толстой, как известно, клятвы не признает, считает её противохристианским действием, ссылаясь на слова Христа «не клянитеся всяко». Насколько это верно истолковывает Толстой вместе с другими сектами эти слова Спасителя, – вопрос требует особого обсуждения, что уклонило бы нас от главной темы беседы, хотя, впрочем, попутно замечу, что клятва на суде допущена только потому, что люди способны погрешать в правде. В обыкновенных, житейских мелочах у нас, напр., сказать «невинную ложь» не считается грехом, у многих входит даже это в привычку, точно также за ничто идет дать слово и не сдержать.

И вот пока эта «невинная» ложь касается лично только нас, то, разумеется, мы бываем ответственны за неё только пред голосом своей совести; но в делах общественных, явных, внутренние веления совести оказываются недостаточны, – нужны внешние воздействия на неё со стороны религии в виде клятвы. Бесспорно, клятва для людей, неверующих в неё, пожалуй, недействительна, но она имеет страшную силу в глазах верующего. Такой человек может простить себе ложь в обыденной жизни, но тут, на судах, пред Лицом Бога, он непременно скажет правду.²⁵² Вот цель клятвы на судах. И однако из романа мы видим, что даже присяжные, – этот голос общественной совести, – для которых дух закона, казалось бы, должен быть выше всяких формальностей, и те совершенно индифферентно отнеслись как к клятве, так и к участи подсудимой, несмотря на то, что председатель не раз напоминал им (соблюдая, конечно, формальности дела) о том, чтобы они приговор свой о виновности или невинности подсудимой составили «разумно», по совести. «Председатель, говорит автор, нашел нужным еще сказать несколько слов о важности того права, которое дано присяжным, и о том, как они должны со вниманием и осторожностью пользоваться этим правом и не злоупотреблять им, о том, что они принимали присягу, что они – совесть общества, и что тайна совещательной комнаты должна быть священна и т. д.».

Председатель этим напоминанием о совести и клятве, высказывает, между прочим, такую мысль, что человеческое правосудие имеет силу лишь при свете правды Божией, действующей на нашу совесть, на наше незатемненное сознание.

В противном случае закон обращается в мертвую букву. Но где же она – эта возвеличиваемая Толстым совесть наша? Где «разумность», стремящаяся к правде? Молчит и то, и другое у людей, собравшихся судить по правде, и потому-то совершилась роковая ошибка суда, которой бы не должно быть, если бы люди судили по совести. Спрашивается, кто-ж виноват – суд, закон, как идея правосудия, или людская совесть, затемненный разум судей, неверующих ни в важность закона, ни в важность клятвы на суде?

– Я бы сказал опять, – продолжал бледнолицый господин, что виноваты люди, но это было бы не совсем верно, виноваты здесь, т. е. во всех наших роковых ошибках, главным образом нелепые условия жизни, на почве которых и плодятся те «ужасные» преступники, вроде, напр., Масловой или несчастного паренька, попавшегося с коврами, а равно и судьи, продавшие свою совесть за животные блага, за власть, комфорт и проч. «Ясно, говорит Толстой, для того, чтобы не было таких мальчиков, нужно постараться уничтожить те условия, при которых образуются такие несчастные существа». А уничтожить данные условия жизни иначе нельзя, как только если мы не будем принимать участия во всех государственных и общественных учреждениях, которые мы считаем «важными и хорошими», проще сказать, когда мы не будем служить. Это, по моему, будет одним из сильных толчков к прогрессу. Освободите себя от разных пут, налагаемых на нас государством, тяжесть которых мы начинаем уже чувствовать, и жизнь пойдет по своему естественному руслу развития.

– Против ваших оптимистических воззрений с Толстым я должен сказать следующее: для людей со слабой совестью и со смутным понятием о «смысле жизни» отказ от службы не будет иметь существенного значения, не улучшит их самих; скорее можно предполагать, что такие люди создадут новые условия жизни, несравненно тяжелее настоящих. В самом деле, если согласиться с вами, что тот или другой строй жизни созидается людьми, без участия промыслительной деятельности Творца, и созидается он, по-видимому, людьми властолюбивыми в своекорыстных расчетах, само собою понятно, если в них эта страсть в корне не уничтожится, наклонность к греху будет тяготеть, – то откуда же они возьмут производительную силу добра, чтобы водворить свободные братские взаимоотношения?

С. Бронницкий

Воспитанная в расколе, я не могла видеть устройства православных храмов, а знала про это только из книг. Иногда случалось, впрочем, проходить мимо церквей, но, проходя, я не обращала на них внимания, считая это величайшим грехом. Хотя вздохнешь, бывало, о том, что здесь должно было бы быть, и, смотря в сторону, с чувством сожаления положишь на себя крестное знамение.

Около двух лет назад я, еще бывши в расколе, совершенно случайно попала в церковь св. Макария в Адмиралтейской слободе г. Казани, по следующему обстоятельству. В этом храме 9-го ноября открылась беседа со старообрядцами. Я. жила тогда недалеко от церкви, в квартире матери, и мне сильно захотелось быть на беседе. Получив разрешение от своей старшей и наставника,²⁵³ в следующее воскресенье, 16-го числа, мы и пошли туда с матерью, в два часа дня. День был относительно теплый и пасмурный, повсюду блестел толстым слоем свежий снежок.

Храм св. Макария стоит на конце большой улицы. Из решетчатой железной ограды его выходят двое главных ворот: одни в улицу, другие в проулок. К храму пристроена небольшая паперть с лестницей, ведущей к внутренним стеклянным дверям храма.

Когда мы вошли в церковь, было очень много народу, и беседа уже началась. Сначала я еще не могла сообразить внутреннего устройства храма и прежде всего стада примечать, что со всех стен, даже и сверху, смотрят на меня Божественные образы, да так грозно, – мне показалось, – что я пришла в ужас. «Неужели это самое антихристово капище», думала я. «Так вот она, – мерзость запустения где! А ведь как пленительно блестит!» Тут припомнился мне певаемый нами куплет:

«С виду много блеску, славы

И наружной красоты,

А посмотришь на уставы,

Все фальшивые цветы».

Между тем до моего слуха долетели слова миссионера, говорившего как раз в это время о четвероконечном и восьмиконечном кресте. Я начала вслушиваться; но так как мне было далеко и ничего не видно, то раздевшись и оставив свою мать позади я пробралась сквозь толпу вперед, а там кто-то подставил мне под ноги скамеечку. Долго я так стояла и слушала, наконец, вышла из терпения и, забыв строгий приказ молчать, начала говорить. Беседа, конечно, завязалась и окончилась в 6 часов вечера.²⁵⁴

После этого я еще бывала раза три или четыре также на беседах и постепенно всматривалась в устройство храма. Но сколько раз я в него приходила до присоединения, всегда испытывала то гнетущее душевное состояние и неимоверный страх, какой переживала и в первый раз.

24 декабря 1897 года я присоединилась к православной Церкви трудами профессора Николая Ивановича Ивановского, который на первое время приютил даже меня в своей семье и постоянно наставлял в истинах православия, разрешая многие мои, по временам возникавшие, сомнения.

По присоединении я опять приезжаю на беседу в ту же Макарьевскую церковь уже из города, – и что же? Совсем другое чувство охватило меня при входе в неё. Теперь все лики Божественных образов так кротко смотрели на меня и с такою любовью, что вот еще секунда…, и они заговорят со мною!!… Нет слов к выражению того духовно-светло-радостного чувства, которыми была исполнена в те счастливые минуты моя душа. Я так сильно была тогда тронута, что не могла удержаться во время молитвы от слез.

В конце беседы я сказала экспромтом коротенькую речь,²⁵⁵ которая как-бы невольно вылилась из сердца так что и крестный, помню, прослезился, и многие из публики тоже плакали.

Вот как сильно может влиять святая Церковь на своих искренне преданных ей чад. Как нежно любящая мать, согревает она их своею благодатию, которую получила на век от Христа-Спасителя.

Итак, храм св. Макария настолько крепко запечатлелся в моей памяти, что никогда, надеюсь, не изгладится, а молитвы преподобного отца укрепят меня пребыть в св. Церкви неизменно, до конца моей жизни.

Профессор Н. Ив. Ивановский

Известно, что старообрядцы считают книжное исправление делом незаконным по следующим соображениям: 1) книги были уже до п. Никона исправлены, 2) Никон будто бы ввел новшества в вере и 3) своим исправлением причинил досаждение древним чудотворцам, спасавшимся по сим книгам. Правда ли это? – реферат о. Кавчанкина является ответом на поставленный вопрос.

«Правда, что книги правились и ранее, начиная с Максима Грека, и при первых пяти патриархах, но правились неудовлетворительно, за что говорит уже самый способ исправления: оно велось не от лица собора, а от лица патриархов, последние вели дело не сами лично, а при помощи справщиков, частью малограмотных, в основу исправления полагали текст только славянских книг и рукописей, притом не древнего происхождения. В силу указанных обстоятельств в исправленных книгах встречаются: неверные мысли, неточные выражения, различие в обрядах, богослужебных действиях и даже в совершении самых Таинств. Отсюда недостаточность бывшего ранее книжного исправления и необходимость продолжения его, о чём смиренно заявляли в предисловиях и послесловиях к книгам и сами справщики; на ту же необходимость указывали и патриархи (Иосиф). Сказанное служит достаточным оправданием Никона. У него было и другое побуждение к книжному исправлению: образовавшееся различие в чинах и обрядах нашей Церкви с греческою могло повести к недоразумениям и неудовольствиям; чтобы предупредить и устранить это нежелательное явление, необходимо было в чинах и обрядах восстановить согласие посредством исправления наших богослужебных книг. Что последние были действительно попорчены, – в этом Никон убедился во время пересмотра патриаршей библиотеки, когда в найденной им грамоте об учреждении в России патриаршества и на саккосе встретил в Символе веры одно только слово «Верую».

Никаких новшеств Никон не ввел, ибо книжное исправление касалось не существа веры, а лишь чинов и обрядов, где изменение возможно. Единственною его целью было восстановить указанное согласие, и избранный им путь был единственно верным: исправление велось по древним харатейным и греческим источникам сведущими учеными справщиками московскими и южно-русскими во главе с Епифанием Славинецким; дело велось не от лица Никона, а от лица собора (1654 г.) и восточных святителей (с 1656 г.); новоисправленные книги просматривались на соборах (1666–67 г.). Отсюда, странно думать, что Никон мог ввести какие-нибудь новшества в вере.

Неверно, наконец, и третье возражение старообрядцев против исправления книг, – якобы Никон этим причинил досаждение древнерусским чудотворцам. Тогда пришлось бы отвергнуть и то исправление, которое было до патриарха Никона, тем более, что оно шло путем не совсем правильным.

Таким образом, существование отмеченных недостатков в наших книгах, разногласие наших чинов и обрядов с чинами и обрядами греческой Церкви ясно говорят о необходимости книжного исправления; согласие царя, соборов и святителей восточных, исправление по древним харатейным источникам – ясно говорят, что путь, избранный Никоном, был вполне законным. Отсюда, все возражения старообрядцев никакой силы не имеют и иметь не могут».

Предметом устного собеседования был разбор возражения, поставленного старообрядцем Федором Онисимовым. «Исправление, – говорил он, – вещь законная, если есть ошибки. Вы, о. референт, сказали, но не указали и не доказали, что книги правились по древним и харатейным, а это было бы весьма важно, потому что некоторые утверждают (Сильвестр Медведев), будто бы книги правились по присланным к нам из Венеции. Ну, да об этом после. Теперь книги прошли горнило искушений. Чисты ли они? Если чисты, то объясните следующее место из молитвы, читаемой вами при заклинании гадов и т. п. и напечатанной в требнике: «Еще заклинаю вы великим именем, иже на камени написаннем и не могущим понести, но разседшимся, яко воск от лица огня». Имя предполагает лицо; ранее говорилось о 3-х Лицах Св. Троицы, – здесь, значит, разумеется 4-е? Что это за имя, где была написано и когда это было? Уверяю вас, в наших книгах этого темного и непонятного места нет.

В объяснение этого места о. Орфанитский прочитал следующее место из книги «Жезл»: «Аще бо и не имамы вести, где и когда бысть сие, обаче занеже св. Трифон сие глаголет (выражение находится в заклинательной молитве муч. Трифона), достойно есть веровати ему, яко не ложь есть: можаше бо или сам видети сие дело, или преданием написанным от древних прияти; имамы в послании св. Иуды апостола, яко арх. Михаил беседоваше с диаволом о телеси Моисееве; чесо обаче не обретаем во всем ветхом завете… Не ино же есть имя великое – токмо имя Божие… О сем имени великом и вящая содеваются» (Вып. Озерского ч. 2-я, 269). О. прот. Виноградов присовокупил сюда следующее: «мы, встречая непонятные выражения, принимаем их, как принимает св. Церковь. Важен дух молитвы. Что непонятные выражения есть, – мы не спорим: прочитайте «любити убо нам», или место из 16 псалма: «насытишася сынов», или «да воскреснет Бог», – и вы много найдете там непонятного. Всё это будет исправлено, когда придет очередь. Нам важна вера, ибо по этой вере всё подается». В заключение о. В. Соболев сказал: «Отец, Сын и Св. Дух – великие имена. Мы знаем, что имя Христа имеет чудодейственную силу: «именем Моим бесы ижденут, языки возглаголют новы; змия возьмут, аще и что смертное испиют, не вредит»… Имя же это и Христос, и Спаситель, и Иисус, и Сын Божий! Что же удивительного, если от написания сего великого имени мог раздробиться камень, когда мы знаем, что наша вера, ничтожная, как зерно горчичное, может передвигать горы?! Заключим же нашу беседу следующими словами хвалитной стихиры: «Дивное имя Твое, Иисусе Спасе наш, Ангели поют на небеси, и мы грешнии на земли бренными устами воспеваем, его же ради помилуй нас». Этим кончилось собеседование. Со своей стороны считаем не лишним прибавить, что возражение Онисимова тогда бы только имело силу против законности книжного исправления, когда бы было доказано, что непонятное выражение «о великом имени» внесено патриархом Никоном. Доказать же этого нельзя по той простой причине, что оно существовало задолго до него.

Настоящее собеседование было первым в наступившем столетии, посему о. прот. К. И. Богоявленский в заключение к объяснению Евангелия высказал следующие пожелания: «пусть в новом столетии уничтожится та рознь, которая в минувшем разделяла православных и старообрядцев; пусть этот зал (собеседований) посещают не книжники только и совопросники, желающие отличиться искусством речи и уловить в слове, а и любители и искатели истины; пусть все, кто чем может, способствуют раскрытию и насаждению этой истины, дабы опять водворился мир, нарушенный раздорниками».

Реферат, за болезнью о. В. Металлова, был прочитан о. С. Марковым. Сущность его такова.

Постановления Стоглавого собора, бывшего при м. Макарии и царе Иване Васильевиче Грозном (1557 г.), пользуются среди старообрядцев завидным уважением и полным доверием… Еще Никита Пустосвят в вопросе о двуперстии ссылался на эти постановления, а по словам Соловецкой челобитной, Стоглавый собор – «освященный и боговдохновенный, опирающийся на священное Предание». Совершенно иначе взглянул на него собор 1667 г., каноническое достоинство которого, нужно заметить, не подлежит никакому сомнению. По словам последнего, постановления Стоглавого собора «во свидетельство да не приемлются; от безрассудных клятв его все разрешаются; собор тот – не собор и клятвы его – не клятвы, ибо м. Макарий и бывшие с ним действовали неразумно». Такое отрицательное отношение собора 1667 г. к Стоглавому собору вполне справедливо и законно. В самом деле, другое отношение, особенно в настоящее время, невозможно уже потому, что подлинных актов его мы не имеем; до нас дошли только списки, притом сомнительной достоверности. В последних обращает на себя внимание отсутствие подписей присутствовавших на соборе иерархов. Для объяснения этого факта возможны два предположения: а) иерархов на соборе совсем не было, или б) они не сочувствовали постановлениям его, а посему и подписом своим их не утвердили. Возможная вещь, что оба предположения вероятны; второе оправдывается следующим еще обстоятельством: Стоглавый собор утвердил сугубую аллилуию, между тем м. Макарий, который почитается за председателя этого собора, в своих Четь-Минеях ясно высказывается за трегубую, – неудивительно, если он не утвердил своей подписью то, с чем не соглашался.²⁵⁶

Да если бы указанные предположения оказались и ошибочными, т. е. на соборе и иерархи были, и подписи их остались, то и тогда постановления Стоглава не могут иметь силы и значения, потому что собор состоялся без ведома константинопольского патриарха, епархией которого была Россия. Это особенно важно в виду того, что Стоглав брался за решение таких вопросов, которые имеют вселенское значение, – в опрос о крестном знамении, о количестве просфор для проскомидии и др.

Самые постановления Стоглава не выдерживают критики. Так, утверждая двуперстие, собор говорит: «если кто не крестится и не благословляет двумя перстами, как и Христос, и как святые отцы сказали, да будет проклят», – между тем ни откуда неизвестно, чтобы Христос крестился или благословлял двумя перстами; на св. отцов собор только сослался, но ни одного из них не указал, да и не мог указать, потому что говорил явно несообразную вещь.

Утверждая сугубую аллилуию, собор сослался на Ефросиново житие, – литературный памятник темного происхождения и сомнительной достоверности.

Запрещая брадобритие, собор сослался на апостольское правило и 11 пр. 6-го вс. с., – но среди апостольских мы не находим ни одного, имеющего отношение к рассматриваемому предмету».²⁵⁷ 11-е же пр. Трулльского собора говорит совсем не о брадобритии.²⁵⁸

Высказанные соображения заставляют серьезно задуматься и искренне усомниться в каноническом значении Стоглавого собора. Составитель Поморских ответов делает последнюю попытку поддержать пошатнувшийся авторитет Стоглава. Он говорит, что на нём присутствовали великие архиереи и великие чудотворцы, которыми была украшена тогда российская Церковь, и из которых многие прославились в нетленных мощах и чудесах. Против этого нужно заметить, что, не смотря на такое блестящее количество, среди присутствовавших все-таки не было представителя Киевской митрополии, это – во-первых, и во-вторых: в решении вопросов веры имеют главное значение и полное применение слова апостола о различных дарованиях Святого Духа и замечание к ним Максима Грека, что всякое дело требует особого дара.

О. Мина. – Последовали-ли первые пять патриархов русских определениям собора, т. е. признавали его или нет? Не желает-ли кто из старообрядцев ответить на этот вопрос?

Дегтярев (старообр., после непродолжительного общего молчания). – Никто не желает? Позвольте, о. Мина, мне сказать несколько слов! Референт бегло очертил значение, цель и предмет Стоглавого собора; между прочим он сказал, что постановления Стоглавого собора не согласны с древними харатейными книгами, и что собор нарушил единение с Константинопольским патриархом, – но ведь единение нарушалось и ранее, хотя бы при избрании и рукоположении м. Иллариона.

О. Марков. – Там нарушенное единение восстановлялось, и патриархи особыми грамотами выражали после своё согласие на избрание; постановления же Стоглавого собора остались не утвержденными.

О. Мина. – Запрещая брадобритие, собор сослался на апостольское правило, –покажите это правило! (Дегтерев, прерывая; надо говорить не «апостольское», а «так называемое апостольское»). Сослался он еще на 11-е 6-го вс. с., но оно говорит совсем не о брадобритии!

Старообрядец. – В толковании Аристина на 95-е пр. брадобритие называется ересью. Может быть, до Иосифовской кормчей это 95-е пр. было 11-м.

О. Мина. – Ничего подобного мы не видали, хотя в руках у нас были кормчие очень древнего происхождения.

Иван Петров (стар.). – Я не застал начала. В газетах читал, что сегодня собеседование о канонич. значении Стоглавого собора. Прежде всего я должен сказать: всякая ложь от дьявола, посему, мы-ли скажем ложь, вы-ли, – скажем от дьявола. В чём согрешил Стоглавый собор против православной веры?

О. Мина. – Ни в чём.

Иван Петров. – Признаете законодательную власть его, или нет?

О. Мина. – Для вас постановления его обязательны; только вы не следуете им; так, Стоглавый собор запрещает вдовых священников, а у вас они есть; Стоглав запрещает брадобритие, а у вас стригут, о запрещении чего и напоминало братство Духовному Совету.

Иван Петров. – У вас о том же напоминал патр. Адриан всей русской Церкви.

О. Мина. – Стало быть, вы постановлениям Стоглава не следуете, да и первые 5 патриархов тоже не следовали.

Иван Петров. – Православные видят в Стоглавом соборе самого злейшего врага своего, потому что он уложил не то, что им нужно. Я же скажу, если Стоглав последовал прежде бывшим соборам, то он свят.

О. Марков. – А последовал-ли он? 29-е пр. Лаодик. с. говорит: «не подобает христианом иудействовати и в субботу праздновати, но делати им в сей день», а Стоглавый собор в главе: «Как подобает православным празновати св. ап. Петра и Павла?» заповедует праздновать и субботу, и неделю, – значит, противоречив собору Лаодикийскому.

Иван Петров. – Он не узаконяет, а только говорит о том, как было в древности.

О. прот. Виноградов. – Вот святая Библия, против неё никто ничего не может сказать. Здесь, в 20-й главе книги «Исход» мы найдем повествование о том, как Господь в 50-й день исхода евреев из Египта на горе Синае, среди грома и молнии дал народу 10 заповедей, долженствовавших стать законом их жизни и деятельности; 4-я из них повелевает работать 6 дней. Стоглавый с., ссылаясь на правило ап. Петра и Павла, заповедует работать 5 дней, – было-ли такое правило? Вряд, ибо апостолы не могли учить противно Слову Божию. Посему-то и нельзя признавать за Стоглавым с. непогрешимость, и на книгу «Стоглав» мы справедливо смотрим, только как на исторический памятник половины XVI в. Правда, бывают на него и ссылки, но они всегда нуждаются в рассмотрении.

Таким образом, вопрос о каноническом значении Стоглавого собора был решен отрицательно; иного решения и ожидать было нельзя. Несогласие его с прежде бывшими соборами и древне-харатейными книгами вполне понятно: Стоглавый собор, занятый между прочим исправлением богослужения, имел в виду установить единообразие в совершении последнего, но в подробное исследование подлинной древности и вселенской правильности того или другого богослужебного действия он не входил. Посему там, где требовалось установить порядок и единообразие, собор подробен: так, в 9-й главе он помещает полное входное чинопоследование для священника и диакона, вероятно, более употребительное в его время; в главе 19-й последование венчания таких браков, в которых одно из брачующихся лиц было вдовствующим; в главе 7-й – обширное рассуждение о времени совершения литургии в Москве и подробно определяет часы её на каждый день. Но там, где обряд церковный требовал более точного исследования подлинной древности, где необходимы были справки с книгами и обычаями древними, – там собор только указывал недостатки, но не исправлял, а если и исправлял, то не ручаясь за достоверность исправления; таковы исправления возгласов и ектений, помещенные в главе 9-й и снабженные советом: «да поищите в достоверных преводех, яко да глаголется еще»; сам собор, следовательно, не ручался за верность предлагаемого чтения. Отсюда понятно и то, почему постановления Стоглавого собора с самых первых пор не получили значения обязательного для русской Церкви.

Так, сугубая аллилуия не утверждалась в России, нужно полагать, долгое время после собора. По крайней мере, в первопечатных книгах до самого патриаршества Иосифа ни разу не встречается наставление: «аллилуиа – дважды», и ни разу не напечатано: «аллилуиа, аллилуия, слава Тебе, Боже!», а всегда: «аллилуиа – трижды», или: «аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа», или просто: «аллилуиа». Только уже в Иосифовских книгах, и то не во всех, начинают встречаться прямые указания на сугубое аллилуиа в том виде, как встречается, напр., в служебниках и часословах 1648 г. – 52 гл. «аллилуиа, аллилуиа, слава Тебе Боже!».

О. К.

Хлыстовство продолжает расти и умножаться; его руководители всевозможными способами, тайно и явно, пропагандируют своё лжеучение среди православных (Херсонск., Тавр., Ставропольск. Еп. Вед.). В некоторых местах, правда, оно как бы слабеет и доживает, по-видимому, последние дни; зато в других – живет полною жизнью и проявляет такую энергию в пропаганде своего лжеучения, что является более опасным для православия, чем все другие секты. Таким опасным злом является хлыстовство в Воронежской епархии, где оно имеется в различных видах и с разными наименованиями: «хлыстов», «аттитуев», «богомилов», «босовиков», «сухой любви», «стригунов», «шалопутов» и пр. По наблюдениям местного епархиального миссионера, наибольшая опасность для православия здесь грозит именно со стороны этих сектантов, на которых поэтому и должно быть обращено особое внимание приходских пастырей. – Источником своего вероучения все хлысты признают непосредственное озарение от Св. Духа и поэтому совершенно отрицают значение не только св. Предания, но и св. Писания ветхого и нового завета. Евангелие, «по их мнению, имело значение только во времена апостолов, в настоящее-же время гораздо большее значение имеют их хлыстовские пророчества. Если и пользуются хлысты Евангелием, то исключительно только в целях пропаганды. Поэтому положительное учение их не отличается устойчивостью и видоизменяется в каждом корабле по произволу вожаков, прикрывающихся мнимым озарением Св. Духа. Учение о перевоплощениях Божества, о даре пророчества, о духовной любви, культ радений, соединенных с развратом, – общи всем хлыстам. Но нет и двух общин, в которых бы это общее положительное учение не разнообразилось различными частностями. В некоторых, напр., кораблях дар пророчества усвояется известному кругу лиц, представляющих целую иерархическую лестницу, – пророков, апостолов, евангелистов, «колоколов» и пр. (Воронежск. еп.); в других – такой иерархии не существует; «благодать» может находить на каждого и, что бы ни говорил в это время человек, все слова его принимаются, как наставления свыше (Донская еп.). В одних кораблях радения совершаются по известной установленной форме, в других без соблюдения каких бы то ни было форм, по личному произволу участвующих. В одних кораблях разврат, как результат учения о духовной любви, проявляется в свальном грехе после радений, в других – в мене жен, в сожитии с несколькими духовными женами и пр. Неодинаково проявляют хлысты и своё отрицательное отношение к православной Церкви, её обрядам и таинствам; тогда как одни прикрываясь маской лицемерного исполнения всех предписаний Церкви, в то же время в высшей степени кощунственно относятся к её святыням, другие открытым отвержением всей внешности и обрядности православной Церкви, дерзко-похулительным отношением к её святыням нисколько не уступают сектантам, рационалистам и даже, подобно этим последним, с отрицания обрядовой старины православия обычно начинают пропаганду своего лжеучения среди православных. Так, напр., хлысты Мартиновского Хутора, Донской епархии, Маркины, переходя из дому в дом с проповедью своего учения, не только ругали иконы и крест неприличными словами, как это установлено судебным следствием, но даже позволяли себе плевать на них.

В нравственном отношении хлысты стоят гораздо ниже других сектантов: скрытность, лукавство, лицемерие, корыстолюбие и поголовный разврат характеризуют хлыстов всех местностей. Разврат они не только оправдывают с точки зрения религии, но возводят его даже на степень какого-то высокого нравственного подвига. Один обратившийся в православие хлыст (казак мартыновского хутора, Донской еп., Катаврасов) говорил, что хлысты, развратничая с чужими женами и видя разврат своих с посторонними мужчинами, обыкновенно говорят: «это крест, который нам определено нести». Но как ни дико, как ни сумасбродно хлыстовское учение, оно распространяется успешно. Одних влечет в хлыстовщину богатство хлыстов, других – их мнимое благочестие, а третьих просто-таки разнузданность половых отношений в хлыстовстве и хлыстовский разврат. К тому-же пропаганду своего учения хлысты ведут очень искусно и настойчиво, не щадя для этого средств. Так, наприм., одна из пропагандисток хлыстовства Орловской еп., крестьянка Стрельникова, обладающая довольно большими средствами, для большего успеха пропаганды прибегла к следующему средству. На своём участке земли, находящемся в 4-х верстах от приходского храма и еще дальше от других селений, она, с разрешения епархиального начальства, построила на свои средства церковь; прикрываясь благочестивым намерение – открыть при ней монашескую общину, набрала к себе детей и девушек-сирот и деятельно повела пропаганду хлыстовства. Только случайно были открыты её преступные цели, и вовремя была остановлена пропагаторская деятельность (Орловск. Еп. Вед.). В Таврической епархии хлысты свою пропаганду начинают обычно призывом к трезвости, воздержанию от мясной пищи и этим привлекают многих даже людей благочестивых, но мистически настроенных (Тавр. Еп. Вед.). У Донских хлыстов одним из главных средств пропаганды являются, между прочим, их молитвенные собрания. Собрания эти устраиваются открыто и не отличают обычною недоступность хлыстовских собраний. Напротив, здешние хлысты назойливо зазывают православных на свои молитвенные собрания.²⁵⁹ Здесь, после чтения Евангелия и толкования его в хлыстовском смысле, поются обычно хлыстовские песни и происходят пляски и пророчества; на эти последние хлысты главным образом и рассчитывают в своём стремлении повлиять на православных. Когда невежественный простолюдин, попавший на такое собрание, с удивлением и страхом смотрит на странные действия, производимые хлыстовскими пророками, и поражается их бессмысленными речами, хлысты поясняют ему: «это Дух действует в нём. У нас действия Его явны; в вашей-же (православной) Церкви мы действий Духа не видим, значит, в ней нет Его».

Скопчество наиболее развивается в Орловской епархии. Число зараженных здесь скопчеством приходов доходит до 49-ти; в них в настоящее время скопцов насчитывается до 216 душ мужеского пола и до 600 – женского. Отличительную черту скопцов составляет страшная скрытность, «лишающая пастырей возможности следить за ними и оказывать на них должное воздействие». Даже на исповеди они с клятвами уверяют священников в своей непричастности к скопчеству. Раденья скопческие обыкновенно происходят по ночам и оберегаются так ревностно, что о них ничего не известно православным. Некоторые же скопцы, боясь быть застигнутыми посторонними лицами, летом собираются иногда на радения в поле. – Большинство членов секты составляют женщины, – мужчин мало, но и те, и другие девствуют или вдовствуют; брачных среди скопцов очень мало. Таким образом секта скопцов не может размножаться путем естественного прироста, а только – путем пропаганды. И действительно, скопцы энергично ведут пропаганду, при каждом удобном случае осуждая православных и их Церковь, указывая на превосходство и святость своей жизни и склоняя их к переходу, если не в физическое, то в духовное скопчество. Но главным образом в секту скопцов переходят вдовы и девицы, потерявшие надежду на выход замуж по бедности, физическим недостаткам и преклонности лет. Кроме этого, скопчихи очень часто берут к себе на воспитание детей своих бедных православных родственников и соседей, подкидышей из воспитательного дома. Нередко удается скопцам совращать в свою секту членов православной Церкви во время их тяжкой болезни, пред смертью (Отчет Орлов. Епарх. Брат.).

Из новых сект особенно много деятельности проявила секта «нововеров», или еноховцев, недавно появившаяся в Астраханской епархии. Толчком к сильному движению в ней послужило освобождение, в начале 1899 г., из заключения её пяти мнимых великих пророков. На освобождение сектанты посмотрели, как на признание правоты их учения и с новою силою и уверенностью в безнаказанности повели свою пропаганду. Исступленные, они бегали по домам своих родных и знакомых, призывая их верить в мнимых Илию, Еноха и Иоанна Богослова и отречься от антихриста и его Церкви, причем о Государе рассыпали безумные речи. Исступленная проповедь многих так возбудила, что они с полным убеждением, даже в церквах, возвещали о царствующем антихристе, указывая на свою безнаказанность, как на доказательство истинности своей проповеди, и всех убеждали, что на страстной седмице всем необходимо собраться в новый Сион, чтобы принять причащение от Илии и Еноха и вознестись в сретение Господу. Между тем в новом Сионе (на Киляковых Хуторах) лихорадочно готовились к великому дню: накупили лампад, приобрели напрестольные крест и Евангелие, шалями убрали столы. В четверг все направились с пожитками в Сион, намереваясь провести здесь Пасху, но полиция предложила им убраться в места своего жительства. Чрез две недели, распродав имущество, оставив сундуки и дома распертыми, бросив даже грудных детей на произвол судьбы, одевшись в белые одежды, они отправились в Царицын с целью дожить здесь до кончины мира; к 1 мая их набралось здесь до ста человек. Но кончины мира они, конечно, не дождались, Илию и Еноха не видели, а только подверглись гнусному обману со стороны своих вожаков, которые под предлогом грядущего суда Божия отобрали у них все деньги. Волнение улеглось, когда, по распоряжению Министра Внутренних Дел, главные зачинщики этого движения административным порядком были высланы в Привислянский край.

Но между высланными и оставшимися началась живая переписка. Зажигательные письма вожаков вновь будят в оставшихся фанатизм и стремление к пропаганде, так что и теперь эта секта угрожает опасностью православному населению. Исступленные фанатики своими воплями о появлении антихриста в простых доверчивых людях возбуждают панику, во время которой здравый разум и здравая вера перестают управлять человеком (Отчет. Астрах. Епарх. Брат.).

В Прибалтийском крае, существуют целые общества людей, не имеющих ни своего определенного вероучения, ни укоренившихся обрядов, ни правильной внутренней организации. Это – так называемые «вольноверцы», или последователи «свободной веры», в народе известные обыкновенно под именем «чтецов». Вольность их веры проявляется в том, что они чуть-ли не ежечасно меняют свои религиозные убеждения. Например, в начале своей проповеди чтец уверяет слушателей в бесполезности крещения детей, а в конце утверждает совершенно противоположное. Не чужды эти сектанты и мистических бредней. Под влиянием экстатических речей проповедников, на их собраниях часто происходит так называемое «духовное пробуждение», обнаруживающееся в том, что «избранник» Божий внезапно приходит в необыкновенный экстаз и сильным криком возвещает всем присутствующим о своём пробуждении и начинает вещать о своей святости, а остальных обличать во грехах и рассыпать проклятия направо и налево. Попробуй прийти в их собрание новое лицо, его тотчас обступят пять-шесть таких «пробудившихся» и начнут обличать, упрекать, усовещивать. – Противоположность «пробудившимся обличителям» составляют «пробудившиеся плаксы», которые постоянно жалуются на свою греховность, со слезами на глазах исповедуют пред собранием тяжкие преступления свои и просят всех молиться о них.

Каждый из «духовно-пробудившихся» может обращаться к собранию с речью, может проповедовать. Такая свобода в собраниях «вольноверцев» весьма привлекательна для простого народа; поэтому число последователей вольной веры с каждым годом возрастает (Рижск. Епарх. Вед.).

Уже из этих кратких сведений о «вольноверцах» можно видеть, что они представляют самую благоприятную почву для развития всевозможных сектантских бредней. Стоит только явиться стойкому и энергичному пропагандисту, – и здесь быстро сформируется самая дикая и изуверная секта.

А. О.

К 1-му января 1899 года в Киевской епархии сектантов состояло 4213 душ. За 1899 и половину 1900 года воссоединились с православною Церковью 143 души, отпало 354 души, и по 1 января 1900 года сектантов числилось, по официальным данным, 4388 душ.

Числовое соотношение между различными фракциями киевских сектантов против 1889 года остается прежнее, лишь на несколько душ изменивших в пользу штундо-малеванцев за счет штундо-баптистов. Но штундисты, по прежнему, являются главною – и по числу (около ¾ всех сектантов), и по значению – фракцией киевских сектантов. За ними идут штундо-малеванцы (около ¼ всех сектантов). На долю штундо-толстовства по прежнему приходится лишь несколько душ.

«Мы – баптисты» – вот тот ключ, который прошел по рядам всех русских штундистов, оживил и закрепил их строй и направление. И этим мы обязаны особой постановке судебных разбирательств по делам штундистов.

Желание во чтобы-то ни стало добиться прав на открытое существование, на право пропаганды и общественных собраний, занимает теперь все помыслы штундистов и отодвинуло на задний план вопросы о празднований субботы, о сущности «преломления», о продолжительности приготовления для крещения, последние два года сильно волновавшие киевских штундистов и разделявшие их на враждебные партии. Штундисты теперь стали специалистами по другой – юридической части. Специально-юридический журнал «Право», в котором помещаются кассационные решения Сената, приобрел среди киевских штундистов неожиданных подписчиков, а номера еврейского пошиба «Киевской Газеты», которая охотно печатает всё то, что является язвою для православных людей, находятся в кармане чуть не у каждого штундиста.

На ряду с таким юридическим направлением младоштундизма, за истекшие 1899–1900 годы замечалось и другое, мистическое. В среду штундистов стали проникать идеи хлыстовства, и малеванские пророки произвели среди штундистов сильное волнение. Даже в г. Киеве, этом по преимуществу «практическом» центре штундистов, один из малеванских проповедников имел большой успех. Чтобы послушать его, прошлою зимою в доме одного состоятельного штундиста Ш-ого собиралось несколько раз громадное число штундистов. Проповедник долго морочил их своими аллегорическими бреднями и многих соблазнил. Самое большое произвели волнение и имели успех хлыстовские бредни малеванцев в Каневском уезде, где прежде совсем не было малеванцев, а одни штундисты. На молитвенных собраниях штундистов здесь происходят чисто-хлыстовские радения с истерикой, скачками и гнусными деяниями до свального греха включительно.

Самым боевым пунктом штундистов по-прежнему остается г. Киев; их насчитывается до 300 душ. Кроме Шулявки и Демиевки, штундисты не в малом количестве живут в Лыбедском и Плосском участках, на Куреневке и Зверинце. Собрания совершаются открыто, и полиция, поставленная в самое неловкое положение оправданием штундистов за собрания на судах, оставила собрания их в покое и даже охраняет их покой и ненарушимость со стороны православных ревнителей, чему был пример в г. Киеве. Пропаганда штундизма идет усиленно и успешно. Был случай, что под влиянием г. Р., интеллигентного вожака киевских штундистов, служившего корректором в одной из типографий, совращены были все наборщики этой типографии. Пропаганда штундизма в Киеве теперь силится выйти из прежней своей среды – простого народа, и охватить полуинтеллигентный класс лавочников, приказчиков, наборщиков, писарей и т. п. Говорят, что на собраниях у штундистов, куда не допускаются нежеланные для них гости, бывают даже военные, студенты, гимназисты. Пропагандисты штундизма набросились на подрастающее поколение и силятся соблазнить «малых сих», будучи сильны не проповедуемыми истинами, а глумлением и издевательствами над православием.

Нынешней весной штундисты стали делать набеги даже на монастырские дворы, для уловления православных богомольцев. В Киево-Печерской Лавре было обнаружено несколько случаев открытой пропаганды штундизма среди богомольцев и так как сторожа и привратники лаврские несильны в различении, а тем более обличении штундовых проповедников, то Свято-Владимирское братство ревнителей православия командировало туда с этой целью на весеннее и летнее время своего книгоношу.

За Киевом идут села и деревни, и из них Бородянка и Германовка – Киевского у., Ольшаница – Васильковского у., Виноград – Звенигородского, Богуслав – Каневского, Керданы – Таращанского, Топиловка и Ребедайловка – Чигиринского являются местами большого оживления штундизма. В 1899 г. в Германовке штундизм увеличился в своей численности вдвое против предшествовавшего года и отличался особенно настойчивою пропагандою своего лжеучения, так что отсюда сектантское брожение коснулось и других, соседних с Германовкою, мест. Дерзость сектантов, в виду полной безнаказанности их на судах, дошла до того, что, когда сельские власти препятствуют их ночным собраниям, они открыто нападают на полицию с кольями и угрожают им ножами.

В селе Керданах, Таращанского уезда, в 1899 году также заметно было оживление и числовое приращение штундистов: совратилось 18 душ, включая в это число детей. Впрочем, всё это количество вновь совращенных – рецидивисты.

Пропаганда и устроение собраний совершалось и в Керданах открыто и безбоязненно. Один из штундистов даже открыл в своём доме школу, где обучал детей чтению и пению и, конечно, на ряду с этим, сектантству. На такое оживление штундизма в Керданах имело влияние отсутствие в течение целого года местного приходского священника.

Совершенно новым пунктом появления младоштундизма является Бердичевский уезд и в нём село Быстрик и город Бердичев. В селе Быстрике штундизм появился еще в декабре 1896 года в лице крестьянина того же села Пимена Ивасюка, человека бездомного, ведущего скитальческую жизнь. Заразился он штундизмом в с. Малой Половецкой, Васильковского у. В Быстрике он совратил в младоштундизм 14 душ в то время, когда по суду был водворен на жительство в 1898 году. В 1899 году он, вместе с другим бродячим штундистом – Митрофаном Мудриком, стал распространять среди младоштундистов уже чисто хлыстовские бредни и произвел то мистическое движение в Каневском уезде, о котором мы говорили выше. По отношению к совращенным Ивасюком крестьянам села Быстрика были приняты довольно своевременно миссионерские меры; целый ряд увещаний и бесед епархиального и окружного миссионера и местного священника, а также посещение Быстрика и энергичная назидательная проповедь преосвященнейшего Сергия, епископа Уманского, успокоили и вразумили сектантов. В апреле 1900 года священник села Быстрика донес епархиальному начальству, что за исключением одной женщины все штундисты Быстрика присоединены им к православной Церкви. Тем не менее, положение дел в Быстрике нельзя считать безопасным до тех пор, пока возможно появление Ивасюка в родном селе.

В Бердичеве, на бердичевском вокзале, существует община штундистов, именующих себя баптистами, с зимы прошлого года. Молитвенные собрания штундистов бывают то в сторожевой будке линейного сторожа Бесядынского, в полуверсте от вокзала, то в казенных квартирах служащих на вокзале. Во главе общины стоят сторожа: Бесядынский, судившийся окружным судом в г. Балте за пропаганду и отбывший, по решению суда, трехмесячное тюремное заключение, мастер Мирончук и унтер-офицер Бердичевской военной мукомольни Андрейченко. Организаторами штундовой общины является здесь миссионер из Вильны некто Леон Неломов и жена его Мария – личности невыясненные. Последняя, будто бы, заведовала в Бердичеве складом книг св. Писания и тайно руководила общиной. К величайшему сожалению, до сих пор местным духовенством не принято никаких мер для противодействия сектантству, а меры епархиальной миссии, по некоторым неблагоприятным для миссии обстоятельствам, и не могут быть применены…

В селениях: Чаплынка, Боярка, Каменный Брод, Жашков, Скибин, Житники, – этих знаменитых некогда и силою, и численностью своих членов очагах пггундизма, штунда теперь ничем не проявляет жизненности своих начал.

Штундисты, оставив вопросы догматики и права, ударились в заботы о земном благополучии и в приобретение «от мамоны неправды». Один из частных, много лет ведущий дела крестьян в местности, где сильно развит штундизм, говорил нам: «теперь и говорить нельзя о «жидовских процентах»: они истинное благодеяние сравнительно со штундовыми» и привел несколько случаев из своей практики, которые указывают, что рост ссуд, оказываемых богачами-штундистами православным крестьянам, восходил до 500 и свыше процентов.

Общее внимание духовенства и миссии, как и администрации Киевской губернии занимало за истекший 1899 и начало 1900 года оживление малеванщины, произведенное крестьянином с. Вербова – Сквирского у., Иваном Лисенком, о чём подробно говорилось уже на страницах «Миссионерского Обозрения».²⁶⁰

Штундо-толстовцы Киевской епархии приобрели за это время несколько последователей в Кищинцах, Подобной и Дзенгелевке – Уманского уезда. Рационализм этих сектантов далеко шагнул за пределы штундизма. На беседах в с. Кищинцах, веденных епархиальным миссионером в Великом посту, сектанты свободно и откровенно заявляли о естественном рождении Господа Иисуса Христа, о недостоверности многих мест Евангелия и всего Апостола, о Льве Николаевиче, как «старшем брате и учителе жизни», и о том, что «истинной жизни» можно научиться и из «газет»… Беседу они вели с удивительной дерзостью и развязностью, а когда один из них, после беседы, поблагодарил миссионера и поцеловал руку священника, они с бранью отогнали его от себя.

В с. Дзенгелевке имел место возмутительный случай. Один из сектантов изъявил желание отговеться. Священника предупреждали, что желание сектанта лицемерно, что он готовит кощунственную выходку, но священник не имел ни основания, так как сектант исповедался, ни права отказать сектанту в причастии. Пред самым причастием священник обратился к народу с проповедью о важности сего таинства и о страшном грехе недостойно приемлющих его. Сектант с грубою руганью и криком бросился на священника, силясь вырвать у него Св. Тайны. Его удалось с трудом лишь остановить. Сектанта предали суду, но суд отпустил его на свободу, и православный народ дивится новому порядку вещей и смущается…

Что же делала миссия? Общей формой миссионерской деятельности служили по прежнему публичные и частные беседы с сектантами епархиальных и окружных миссионеров. В Киеве за это дело взялось еще в 1897 году, с благословения почившего владыки, высокопреосвященного митрополита Иоанникия, и под руководством и при ближайшем участии преосвященного епископа Сергия, киевское Общество распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной Церкви. Обществу удалось организовать собеседования в самых широких размерах и при самой благоприятной обстановке в зале народных чтений, и целым сотням людей, желающих послушать собеседования, приходилось отказывать за недостатком места в этом, рассчитанном почти на 1000 человек, помещении. Штундисты г. Киева всегда являлись на собеседования в полном составе и охотно, на перебой, вступали в беседу. Но, к сожалению, успех этих собеседований, глубокое впечатление на слушателей речей преосвященного Сергия и обнаружение полной несостоятельности религиозных воззрений штундистов, заставили сектантов отнестись к беседам подозрительно, и, в конце концов, они не являлись на беседу, предварительно допустив 22 Ноября 1900 г. выходку недостойную. Когда по поднятому вопросу о первом христианском храме епископ взял книгу проповедей Филарета митрополита Московского и по ней прочел его мнение о том, что Сионская горница, в которой собирались апостолы, была первым христианским храмом, штундист Раевский громко заявил: «вы нагло извращаете св. Писание!» Содрогнулось от такого тяжкого оскорбления сердце православных слушателей, послышались громкие крики негодования и угрозы, и только громкий призыв преосвященного к миру, снисхождению и прощению, остановил народное возмущение. На следующую беседу о кресте Христовом и крестном знамении штундисты уже не явились, заявив чрез своих уполномоченных, что они решили не приходить на дальнейшие собеседования, на которых будто бы им не дают права и свободы голоса, и где их будто бы подвергают оскорблениям. «Убежали вы от креста Христова», – таков смысл ответа им епископа. Киевское Общество решило всё же продолжать чтения в миссионерском духе и направлении.

По сообщениям окружных миссионеров, отношение к собеседованиям сектантов в разных местностях различно. Тогда как в одних местностях сектанты смотрят на собеседования, как на средство узнать истину, под влиянием их становятся менее фанатичны и постепенно сближаются с православною Церковью, в других они нетерпимо относятся к собеседованиям – или вовсе не посещают их, или, если посещают, то ведут себя неблагопристойно, стараясь шумом и возбуждением не относящихся к делу вопросов мешать правильному ходу собеседований.

Приходская миссия Киевской епархии и в истекшем году не стояла на высоте своего призвания и далеко не удовлетворяла требованиям, предъявляемым к ней всё более и более возрастающим брожением сектантства в епархии. По весям и градам Киевской губернии, в приходах, зараженных штундою, есть еще пастыри, которые или неправоспособны, или не настолько проникнуты важностью и необходимостью миссионерского служения, насколько бы это требовалось нынешним состоянием сектантства вообще, а киевского в особенности. Приходская миссия совсем почти не подготовила ратоборцев из мирян и не имеет сотрудников из местных ревнителей православия. Из окружных или благочиннических миссионеров только немногие несут свои обязанности de facto, – деятельность окружной миссии доселе еще не инструктирована, и отношения её к приходской и епархиальной миссиям не определены и не упорядочены. В деле борьбы с киевским сектантством затерялся тот центр, который бы дал уверенность делу и сообщал энергию деятелям.

Этот печальный факт констатирован, между прочим, и на состоявшихся летом нынешнего года уездных миссионерских съездах по Сквирскому, Васильковскому и Уманскому уездам. Поэтому, как отмечено уже было на страницах «Миссионерского Обозрения», в высшей степени отрадным событием является назначение на кафедру Киевской митрополии высокопреосвященного Феогноста, который во всех местах своего архипастырского служения особым попечением окружал дело миссии и настолько овладел этим делом, что оно в его руках сделалось образцом миссионерских мероприятий для деятелей миссии других епархий.

Недолго управлял Олонецкой епархией преосвященнейший Назарий, но много сделал для блага Олонецкой церкви и в частности для местной миссии, которая им возрождена, усилена в составе, одушевлена и организована. Миссия была для досточтимого святителя любимым детищем. По представлению преосвященного, указом Св. Синода, от 14 апреля 1898 г. за № 2025, состав Олонецкой миссии значительно увеличен: учреждена должность епархиального миссионера, двух окружных (4-го и 5-го) миссионеров и двух помощников миссионера, так что всё число главных деятелей Олонецкой миссии доведено до 8 человек. Учреждены епархиальные миссионерские съезды, которых состоялось два. На съездах же, как знают читатели из нашей корреспонденции, разрешено и разъяснено много вопросов, важных не только для местной епархии, но и вообще для миссии. Достаточно упомянуть о выработке первого опыта миссионерской инструкции для приходского пастыря, на которую «Мисс. Обозр.» обратило такое серьезное внимание в январской книжке. В заботах о миссии архипастырь ясно сознавал недостаточность наличных миссионерских сил при громадном пространстве Олонецкой епархии (130719 кв. вер.) и неудобствах путей сообщения. Поэтому на первом же съезде миссионеров был им предложен на обсуждение вопрос об устройстве миссионерской школы. Но так как организация её сопряжена с большими расходами, а средств в епархии нет, то оо. миссионеры в своём постановлении выражали желание устраивать кратковременные миссионерские курсы для крестьян, не моложе 18 лет, окончивших курс в народных школах. Однако преосвященнейший Назарий не удовлетворился этим решением и на полях приписал: «Возобновить этот вопрос в начале будущего года». Согласно такому желанию Архипастыря, в следующем году на втором миссионерском съезде вопрос этот снова был подвергнут обсуждению и решен так: «В виду того, что на чрезвычайном собрании Училищного при Св. Синоде Совета постановлено объединить миссионерские школы с церковными, открытие особой миссионерской школы в нашей епархии пока преждевременно. Но, так как деятелей Олонецкой миссии и в настоящем её составе недостаточно для борьбы с расколом, то желательно время от времени устраивать миссионерские курсы в гг. Петрозаводске и Каргополе. На эти курсы приглашать окончивших курс в народных школах и грамотных ревнителей православия не моложе 18 лет. За отсутствием специальных средств на этот предмет, съезд оо. миссионеров находит необходимым просить помощи у Главного Совета и отделений Александро-Свирского Братства и ходатайствовать пред Его Преосвященством о привлечении к участию в содержании курсов (деньгами и натурою) состоятельные монастыри епархии». Это постановление преосвященным было утверждено. Однако духовная консистория, в которую были переданы постановления съезда для приведения в исполнение, начала рассматривать их и даже перерешать некоторые, уже утвержденные Его Преосвященством, постановления съезда, причем относительно устройства миссионерских курсов сделала такое заключение: «постановление касательно устройства миссионерских курсов, как более сложное и к тому же требующее для своего приведения в исполнение обстоятельных предварительных данных, пока принять к сведению, поручив епархиальному миссионеру для приведения в исполнение сего постановления войти, когда это потребуется, (?) с особым обстоятельным рапортом к Его Преосвященству». Ясно, что бумажная логика консистории не могла переубедить ревностного архипастыря и миссионера, и владыка не стал дожидаться этого обстоятельного рапорта, а сам дал предложение, в котором поручил епархиальному миссионеру собрать чрез окружных миссионеров и их помощников сведения о лицах, желающих прослушать миссионерские курсы, и о более удобном месте времени для их устройства. Из собранных таким путем сведений выяснилось, что в г. Петрозаводске устраивать миссионерские курсы не для кого (желающих оказалось 2–3 человека), в Каргополе же – можно, так как в том краю прибыть на курсы (сроком на 1–2 недели) изъявили желание 38 человек.

Но где взять средства, чтобы просодержать такое количество слушателей в течение двух-трех недель, и где найти помещение? Обратились к Александро-Свирскому Братству, – и оно ассигновало из своих скудных средств 100 руб., а затем стали просить помощи у Каргопольского отделения Братства, которое также откликнулось: ассигновало 50 руб. Место для курсов Преосвященный указал в бедном, захудалом Каргопольском Спасо-Преображенском монастыре, дабы он хотя своими стенами послужил на пользу епархии. После этого мною была составлена программа, указаны помощники для преподавания на курсах и назначено время (с 5 по 26 Октября), а преосвященный утвердил всё это и возложил хозяйственную часть на настоятеля указанного монастыря иеромонаха Германа.

К 6 Октября собралось 13 слушателей, и в этот день служением молебна открыты были курсы. В последующее время число слушателей возросло до 20.²⁶¹ В числе их были 2 дьякона, 2 девицы (одна 18 лет, а другая – 25), полицейский урядник, а остальные – крестьяне в возрасте от 21 до 76 лет. Занятия происходили в трапезе утром с 9 до 12½ –1 час. по полуд., а вечером, с – 4 до 6 и даже до 7 час. Время у курсистов распределялось так: утром чай, с 9 до 12½ –1 час. три урока с переменами в 10–15 м., сразу после уроков обед, около 3 час. вечерний чай, с 4 до 6–7 час. уроки (от 1 до 3-х), сразу после них ужин, а затем отдых. Впрочем, свободное от занятий время у курсистов не пропадало даром: в это время они обсуждали сведения, сообщенные им на уроках, читали старопечатные книги и противораскольнические сочинения, подготовлялись к церковным службам, в которых принимали живое участие чтением и пением, и пели разные церковные песнопения. Пред началом утренних и вечерних занятий пелась молитва «Царю небесный», а по окончании их – «Достойно есть»… Самые занятия распределялись между епархиальным миссионером, свящ. К. Плотниковым, миссионером Каргопольско-Пудожского округа, свящ. И. Дроздиным и помощником миссионера того же округа, свящ. А. Здравомысловым, по взаимному согласию.

Руководством для наставников курсов служили книги свящ. К. Плотникова «История русского раскола, известного под именем старообрядчества», изд. 3-е, и «Руководство по обличению русского раскола», изд. 4-е и 5-е, а курсистам было выдано на руки «Краткое руководство к собеседованию со старообрядцами» прот. о. Кашменского. Желая поделиться сведениями о ходе занятий на Олонецких миссионерских курсах, которые представляют собою одну из немногих и до последнего времени редких вообще попыток в этом роде, мы подробно изложим, что и как делалось на этих курсах. О. Дроздин и Здравомыслов сообщили сведения:

Понятие о русском расколе; вред раскола для Церкви и государства и необходимость борьбы с ним; время и повод к появлению раскола (1-й урок 6 Окт.). Неисправность церковно-богослужебных книг, причины её. Попытки к исправлению книг в XIV ст.; исправление древле-письменных церк.-богослуж. книг пр. Максимом Греком (2-й ур.). Меры к исправлению книг, указанные Стоглавым собором; книгопечатание исправление книг архим. Дионисием с сотрудниками (3-й ур.). Исправление церковно-богослужебных книг при патр. Филарете, Иоасафе и Иосифе, результаты этого исправления (1-й ур, 7 Октября). Биография патр. Никона и влияние его на церковные дела в сане митрополита новгородского. Посещение России восточными святителями. Посольство Арсения Суханова на Восток. Вступление Никона на патриаршество и первые его распоряжения; враги патр. Никона (2-й ур.). Собор 1654 г.; собрание в Москву древних славянских и греческих книг; грамота патр. Паисия (3-й ур).

8-го Октября прибыл на курсы епархиальный миссионер. С его приездом центр тяжести был перенесен на обличение раскола, и самые занятия стали происходить не только утром, но и вечером. Вот те предметы, о которых сообщены сведения на курсах с 9 по 20 Октября, как это значится в журнале занятий с курсистами (привожу буквально, не изменяя ничего).

9 Октября. 1-й ур. Вступительная речь епархиального миссионера о высоте и важности миссионерского дела и необходимости участия в нём мирян. Предмет и задача обличения раскола. О старопечатных книгах (как следует относиться к этим книгам и какие из них более полезны и употребительны в борьбе с расколом). Сведения о большом катехизисе. 2-й ур. Соборы 1655 и 1656 гг., содержание Скрижали 1656 г. 3-й ур. Удаление патр. Никона с патриаршего престола. Возвращение в Москву расколоучителей, их устная и письменная проповедь и последствия этой проповеди. Вечерние занятия. 1-й ур. Повторение сведений о Б. катехизисе, понятие о Мал. катехизисе и Кирилловой книге. 2-й ур. Понятие о книгах: О вере, Кормчей, Маргарите и Златоусте. 3-й ур. Значение вопроса о Церкви Христовой; понятие о Церкви Христовой; существенные принадлежности её; вечное и неизменяемое существование Церкви в данном ей от Христа Спасителя устройстве.

10 Октября. Утренние занятия. Ур. 1-й. Разбор оснований, приводимых безпоповцами в защиту своего безпоповщинского общества, как истинной Церкви. 2-й ур. О таинстве крещения (против безпоповцев). 3-й ур. Соборы 1666 и 1667 гг.; о клятвах собора 1666–1667 гг. Вечерние занятия. О таинстве покаяния (против безпоповцев).

11 Октября. Утренние занятия. 1-й ур. Отношения раскольников к постановлениям соборов 1666 и 1667 гг., взгляд их на православную Церковь, принявшую новоисправленные книги и обряды. Справедливо ли Церковь называет именуемых старообрядцев раскольниками? Жизнь раскольников после отделения от Церкви. Разделение раскола на безпоповщину и поповщину. Общие начала безпоповщины. 2-й ур. Таинство св. причащения: установление этого таинства, необходимость и вечность его и разбор некоторых возражений старообрядцев против необходимости причащения. 3-й ур. Разбор возражений против вечности св. причащения и существование его во времена антихриста. Вечерние занятия. 1-й ур. Разбор некоторых раскольнических возражений против священников, как духовных отцов (Златоустник лл. 142 и 145). Повторение пройденного. 2-й ур. О вечности таинства священства и существовании его при антихристе.

12 Октября. Утренние занятия. 1-й ур. Толки поморский и филипповский (исторические сведения об образовании их и особенности учения того и другого толка). 2-й ур. Пророки Енох и Илия, как предтечи второго пришествия Христова на землю, имеющие явиться в своё время самолично и чувственно. 3-й ур. Разбор раскольнических возражений против личного явления на землю прор. Еноха и Илии пред вторым пришествием Христовым. Вечерние занятия. Разбор недоумения курсистов относительно общения с неверными в молитве, пище и питии.

13-го Октября. Утренние занятия. 1-й ур. Страннический толк. Краткий обзор мероприятий церковной и гражданской власти против раскола. 2-й ур. Определение понятия «антихрист» и лицо последнего антихриста. 3-й ур. Разбор раскольнических возражений о лице последнего антихриста и время явления его. Вечерние занятия. Признаки царствования антихриста (народ, к которому придет антихрист, учение его, печать и чудеса).

14 Октября. В этот день, по случаю тезоименитства преосвященнейшего епископа Назария, участники курсов присутствовали за литургией, а по окончании её оо. миссионерами и настоятелем обители отслужен молебен св. муч. Назарию. После молебна занятия шли в обычном порядке. 1-й ур. О единоверии. 2-й ур. Бедственное состояние мира и рода человеческого при антихристе и продолжительность царствования последнего. 3-й ур. Разбор возражений раскольников против кратковременного царствования антихриста.

15 Октября. (Воскресенье). В этот день оо. миссионерами в сослужении о. настоятеля монастыря и прибывшего на курсы свящ. В. Петропавловского отслужена литургия в монастырском храме. За литургией, как и накануне за всенощным бдением, священные песнопения и чтения – шестопсалмия, кафизм, канона, часов и апостола исполнены были курсистами, а во время причастия епархиальным миссионером было сказано поучение о пользе и необходимости чтения священных книг, особенно Евангелия, как источника христианского вероучения.

16 Октября. Утренние занятия. 1-й ур. Понятие о догмате, ереси и расколе. 2-й ур. Понятие об обряде, отличие его от догмата и об изменяемости обряда. 3-й ур. О мнимых изменениях в Символе веры. Вечерние занятия. Об имени Христа Спасителя; решение возражений против начертания Иисус и чтение 8-го члена Символа веры.

17 Октября. В этот день участники курсов сначала помолились в монастырском храме Господу Богу по случаю чудесного избавления царской семьи от смертной опасности при крушении поезда в 1888 г., а затем принялись за занятия. 1-й ур. Перстосложение – не догмат, а обряд. Правильность и древность троеперстия. 2-й ур. Свидетельства об употреблении троеперстия в русской Церкви до п. Никона и разбор возражений против правильности и древности троеперстия. 3-й ур. Об именословном перстосложении. Вечерние занятия. 1-й ур. Понятие о двуперстии; дозволительность его к употреблению и разбор Феодоритова слова. 2-й ур. Разбор сказания о Мелетии.

18 Октября. Утренние занятия. 1-й ур. Разбор изречения Петра Дамаскина, слова пр. Максима Грека и прения Панагиота с Азимитом. 2-й ур. Разбор постановления Стоглавого собора о перстосложении. 3-й ур. Разбор свидетельств старопечатных книг, приводимых раскольниками в пользу правильности и древности двуперстия. Вечерние занятия. 1-й ур. О четвероконечном кресте. 2-й ур. О том же (оконч.) и о печати на просфорах.

19 Октября. Утренние занятия. 1-й ур. О трикратном аллилуиа с возглашением слава Тебе, Боже. 2-й ур. О молитве Иисусовой и о хождении посолонь. 3-й ур. О количестве просфор на проскомидии и чтении молитвы «Богородице Дево». Вечерние занятия. 1-й ур. О клятве собора 1656 г. и о порицаниях на именуемые старые обряды. 2-й ур. О мнимых изменениях в молитвенных выражениях в тексте священных книг: «во плоти пришедша», «Душе истины», «тельца» (в 50 пс.) и пасхальном тропаре.

20 Октября. Пред началом занятий была отсужена панихида по в Бозе почившем Государе Императоре Александре III, а затем дано три урока. 1-й ур. О клятвах собора 1667 г. 2-й ур. О недостатках в религиозно-нравственной жизни пастырей и мирян: о небрежном изображении на себе крестного знамения, нарушении постов и курении табаку. 3-й ур. Заключительная беседа с курсистами.

Указанные сведения сообщались в форме живых рассказов и бесед, при чем места из старопечатных книг прочитывались самими курсистами, свидетельства из слова Божия, а равно и классические места из святоотеческих писаний и старопечатных книг заучивались наизусть, всё неясное, непонятное обязательно объяснялось. На уроках непременно присутствовали все миссионеры, и, когда один из них давал урок, другие внимательно следили за ходом урока, подыскивали места в старопечатных книгах, показывали их курсистам, иногда разъясняли непонятное, – вообще принимали самое живое участие в уроке. Курсисты тоже не ограничивались слушанием сообщаемых им сведений, но задавали вопросы, вставляли свои замечания, приводили иногда целые тирады из старопечатных книг в подтверждение того или другого православного учения, поясняли друг другу сказанное миссионером и т. д. Поэтому уроки проходили живо, незаметно, – никто не справлялся с часами. Этим общим интересом курсистов и можно объяснить, почему, не смотря на ежедневные 6–7-часовые занятия, непривычку к ним и преклонный возраст некоторых курсистов, ни в ком из них не замечалось и тени утомления или рассеянности. Мало того, некоторые из них, явившись на курсы, прямо заявляли, что по своим домашним обстоятельствам могут послушать дня два-три; между тем после пробыли до конца курсов.

Закрыты курсы 21 числа. В этот день, после литургии и молебствия в монастырском храме, оо. миссионеры в церковных облачениях со св. крестом и Евангелием, при пении тропаря: «Пречистому Твоему образу»…, прошли в трапезу, где происходили занятия, и отслужили благодарственный молебен. По окончании молебна, каждым из миссионеров было сказано курсистам напутственное слово и розданы брошюры, пожертвованные местным благочинным, свящ. В. Преображенским.²⁶² Курсисты со слезами на глазах благодарили оо. миссионеров за труды по обучению их и во всеуслышание обещались, «сколько сил хватит», постоять за правую веру и св. Церковь. Так закончились первые в нашей епархии миссионерские курсы. Какую пользу принесут они олонецкой миссии, покажет будущее. Во всяком случае количественно силы миссии увеличились. Каждый из курсистов при случае может сказать слово в защиту св. православной Церкви; к нему, как поучившемуся у самих миссионеров и видевшему множество старинных книг, могут отнестись с большим доверием лица, колеблющиеся в православии. Защитники раскола уже сознают надвигающуюся на них в лице курсистов опасность и не скрывают своей вражды к ним. На публичной беседе 22 Октября, впервые открытой в г. Каргополе, один из заправил раскола с особенною яростью набрасывался на курсистов и кричал: «а! и ты – ученик ихний! нет, погоди, ты еще мало учен!» и т. п. Сами курсисты сжились с миссионерами, чувствуют себя ближе к ним и потому охотнее придут на беседу и в случае нужды обратятся за советом. Близость эта уже замечена была при закрытии курсов: сколько раз приходили они прощаться! Девицы кланялись в ноги, благодаря за научение, а мужчины прямо говорили, что им жаль и уйти. Действительно, они насилу разошлись 23 числа. Кроме того, за время прожитое на курсах, курсисты близко познакомились друг с другом и потому могут сходиться и сообща заграждать уста хульникам святой Церкви.

Наконец, наш опыт, быть может, вызовет подражание и в других епархиях. В самом деле, если уж мы в своей бедной Олонии с какими-нибудь 150 руб. могли устроить и провести миссионерские курсы, то в епархиях богатых средствами, осуществление идеи об устройстве курсов миссионерских может быть достигнуто легче, было бы только желание, а среди мирян всегда найдутся люди, ревнующие о святой Церкви и жаждущие света знания для успешной миссионерской борьбы с тьмою раскола.

Олонецкий епархиальный миссионер свящ. К. Плотников

Кончилось XIX столетие, начался новый век, и во всех областях жизни подводят итоги за истекшее время.

Подведение таких итогов в отношении римской Церкви принял на себя о. Джемс Форбс, из ордена Иисусова.

Итоги эти настолько поучительны не только в религиозном отношении, но и в специально-миссионерском, что мы не может не остановиться на труде названного автора. «Стала-ли римско-католическая Церковь сильнее или слабее за последние сто лет?» – вот вопрос, который ставил себе автор и на который дает такой ответ: «В XIX столетии, как и во все предыдущие эпохи, жизнь католической Церкви была по обыкновению сплошной и упорной битвой; и эта борьба, как это бывает всегда, обнаружила не мало недостатков, ошибок и промахов римской Церкви. Но в этом нет ничего удивительного, ибо Церковь состоит из людей, многие из которых слабы, близоруки, ослеплены старостью; героизм-же – всегда редкое явление. Но общие результаты этой долгой борьбы можно назвать изумительными, даже чудесными, и XIX-й век был для католической Церкви блестящим фазисом обновления и преуспеяния». Что же сделано римской Церковью в XIX столетии?

На заре минувшего века, как и на его закате, мы видим папу пленником. Пий VI умирает в 1799 году в Валенсе, в пленении; Лев XIII ныне – «Ватиканский пленник».

Но, при внешнем сходстве положений, какая неизмеримая разница в действительности! Папа Пий VI умирает в полном одиночестве, покинув Церкви Франции, Италии, Германии и Австрии в полном разгроме, раздираемые ересями: галликанством, янсенизмом, иозефизмом. Между тем папа Лев XIII, авторитет которого в глазах католиков после Ватиканского собора (установившего папскую непогрешимость) выше каких бы то ни было сомнений, видит у ног своих эти ереси, бывшие факелом раздора в течение всего 18 столетия, издыхающими; а Церкви Франции, Италии, Германии и Австрии, еще столь недавно казавшиеся неизлечимо больными, – ныне обновились, объединились и более преданы св. престолу, чем когда-либо. Если папа не всегда может рассчитывать на правителей, то взамен того он без опасений может опереться на верных пасомого им стада. Но насколько положение папы изменилось даже и в глазах правительств, видно из того, что при папском дворе аккредитованы официальные представители не только католических стран, но даже Голландии, Пруссии и России, о чём предместники Льва XIII не могли никогда даже мечтать; папа, в свою очередь, имеет in partibus infidelium в Константинополе, в Вашингтоне и английской Индии постоянных апостолических легатов, предшественников настоящим нунциев.

Наконец, к папе обращаются даже за посредничеством в международных недоразумениях, что ранее было совсем немыслимо.

Это, столь явно усилившееся, значение папского престола является результатом напряженного труда и могущественной организации, с настойчивостью и удачей преследующей свои цели неуклонно, в продолжение многих лет, без шума, в тиши и мраке.

Переходя к рассмотрению судеб самой римской Церкви, автор замечает, что она «к началу XIX в. оставалась неизменной в своей доктрине, святой в своей морали и обильной выдающимися людьми и святыми, так что в этом отношении она, каковы бы ни были её темные пятна, выше всякого сравнения».

Почти все папы этой эпохи были великими святителями и правителями, и имена Бенедикта XIII, Климента XII, Бенедикта XIV, Климента XIII и Пия VI затмевают собою, по мнению автора, блеск имен самых выдающихся европейских государей.

Старые, неиссыхающие корни Церквей Франции и Италии продолжают приносить «изысканные и редкие плоды» – истинных святых, как св. Франциск, св. Лигуори и блаженный Реалино в Неаполе; блаженный Бальдинуччи во Флоренции; св. Павел де-ла Круа в Риме; св. Бенедикт Лабр во Франции и Луиза де-Франс в Париже.

Но весь этот блеск величия и святости не спасли Церкви от внутреннего раздора, почти разложения. Вся католическая Европа была к концу XVIII ст. пропитана тем утонченным протестантизмом, который назывался то галликанством, то янсенизмом, то, наконец, иозефизмом. Радикальный иллюминат Вейсхаупт основывает в это время франкмасонства, куда вступают даже немецкие епископы; с другой стороны, рационалистическая и демагогическая философия кружит головы королям, королевам, принцам и министрам. И вот, благодаря всему этому, вольтерианцы и янсенисты вырывают у папы Климента XIV буллу об уничтожении иезуитского ордена (Compagnie de Jésus), – армии, состоявшей из 22.000 воинов, из которых 5000 миссионерствовали среди неверных.

Непогрешимый иерарх, подняв руку на эту воинственную компанию, едва не сокрушил, если верить о. Форбсу, самой Церкви: «зачахли миссии в Бразилии, Мексике, Парагвае, Канаде, Индостане и Китае. Обнаружился полный недостаток в священниках. Конгрегация пропаганды веры была дезорганизована, семинарии начали закрываться, монастыри, бывшие некогда рассадниками апостолов, обратились в руины. Началось настоящее всемирное землетрясение, грозившее смести Церковь с лица земли. И когда после всех этих ужасов вновь занялась заря, то папа Пий VII, подобно пророку Иезекиилю, увидел вокруг себя, насколько хватал глаз, беспредельную пустыню, усеянную иссохшими костями. «И эта картина – не плод фантазии, – прибавляет о. Форбс, – но строгая истина».

Таким образом, разгадка всех тех грозных событий, которые на рубеже 18 и 19 столетия потрясли весь гражданский и политический строй Европы до самых его сокровенных фибр, найдена. Закрылся, по проискам сатаны орден иезуитов, – эта ось мира, – и Церковь пала, мир вышел из своей колеи. Очевидно, что о. Д. Форбс прежде всего иезуит и только потом католик. Он без колебания развенчивает главу Церкви от ореола непогрешимости, раз только папа занес свою руку на духовных сынов Игнатия Лойолы.

Но вот Пий VII восстановил орден иезуитов, новая жизнь повеяла над католическим миром. Положение Церкви во Франции упрочилось благодаря конкордату; вместо отживших религиозных орденов возникли новые, юные конгрегации, – новые богатые рассадники апостолов: отцы Искупления (редемптористы), о. о. Страстей Господних (пассионисты), о. о. Св. Духа, о. о. Св. Девы Марии (маристы), бельцы св. Девы «о. о. пикпусисты», – и Господь, видя отступничество королей, этих прирожденных патронов миссионерства, чтобы вознаградить Церковь и не допустить её оскудения, призвал к жизни «народный обол», насчет которого конгрегация пропаганды издержала на своё дело в течение 60 лет 300 миллионов. Церковь, таким образом, вновь стала способной к великим задачам и предприятиям, а глава её убедился, что нет для неё надежд вне ордена иезуитов и его принципов.

Восстановление знаменитого ордена и обновление Церкви повлекло за собою новый пышный расцвет миссионерства во всех концах мира.

Индостан от Афганистана до пределов Китая, с его 287.000.000 жителей, перешел во владение Англии, и под кровом абсолютной свободы вероисповеданий, которая внушена ослепленным отщепенцам от истинной Церкви Самим Провидением, водворилась Церковь римско-католическая со своей иерархией, школами и университетами, усердно посещаемыми молодыми браминами.

Как только католическая наука проникла в недра касты браминов, ведущей за собой весь индостанский мир, обращения умножились, и числа католиков с 475.000 в 1800 году поднялось до 2.000.000 в 1900; число же миссионеров за этот же период времени с 22 возросло до 2.000, и в Индостане учреждено постоянное апостолическое легатство.

Индокитай в XIX ст. стал французским владением, и число католиков с 320.000 в 1800 году возросло до 700.000 в 1900 г., т. е. возрастание числа католиков не обогнало естественного увеличения населения.

В Австралии, по словам автора, в 1800 г. не было ни одного священника и ни одного католика, в 1900 же году католиков насчитывается около миллиона.

В Океании и в меланезийских областях автор насчитывает свыше 5½ миллионов католиков, в Китае – миллион.

«Но как ни изумительны эти успехи, они ничто по сравнению с тем, что сделано в Африке», – говорит автор.

«Африка уже разделена Римом, в качестве страны уже покоренной, на апостолические викариаты», прибавляет он.

Но что-же на самом-то деле достигнуто Римом в Африке? На это отвечает нам апостолический викарий сенегальских миссий, монсиньор Булеон, по-видимому, не принадлежащий к собратьям о. Форбса по ордену: «Ислам, недавно писал он, из Африки вздымается, как потоп. И, если не последует непосредственного вмешательства Самого Господа, ислам затопит нас». И вот, перед этими-то блистательными успехами меркнет всё, – тоже блистательное, – достигнутое там Римом!

В южной Америке автор насчитывает более 40.000.000 католиков. При этом надо заметить, что «южно-американские Церкви пробудились от долгого сна в 1832 г., когда иезуиты возвратились в Парагвай и в 1842 г., когда они явились в Мексику, Чили, Колумбию, Эквадор и Бразилию.

Очевидно, что, по мнению автора, католическая Церковь сама по себе не имеет никакой внутренней живой силы и быстро погибла-бы, если бы её не спасли от такой участи иезуиты.

В Сев. Америке в 1800 г. был всего только один епископ, 30 священников и 30.000 католиков. Теперь там 92 епископа, из которых 12 – в сане архиепископов, 9.000 священников и 10.000.000 католиков. Эта «невероятная разница» между началом и концом века так поражает автора, что он не считает нужным объяснит, что увеличение числа католиков в С. Америке было результатом не прозелитизма, а того обстоятельства, что в Америку в течение XIX столетия переселилось свыше 10.000.000 католиков из Европы (ирландцы, итальянцы, южные немцы, португальцы, поляки).

В Канаде в начале истекшего столетия было 63.000 католиков, теперь там 2.000.000, и «в 2000-м году будет 20.000,000».

В самой Англии с Шотландией число католиков с 120,000 человек возросло до 2.000,000, причем, нет ни одного знатного семейства, в числе членов которого не насчитывалось-бы одного-двух католиков.

В Германии в 1800 году насчитывалось 6.000.000 католиков, «управлявшихся епископами янсенистами, иозефитами, нередко иллюминатами и даже франкмасонами». Католическая Германия в настоящее время представляет собою компактную массу из 18 миллионов верных, руководимых в религиозном отношении образцовыми епископами, которые почти все вышли из германской коллегии в Риме, а в политическом – партией центра, являющейся самой крупной и влиятельной силой в Германском рейхстаге.

Перечисляя прочие государства Европы, автор всюду видит ту же картину: всюду число верных возросло за истекшее столетие вдвое, втрое, в 4, в 5, в сто раз.

«Медленно, но неуклонно, – говорит автор, – католицизм рассеивает вокруг себя тучи, нагнанные ненавистью и предрассудками, и является ныне пред населением востока, как единственная Церковь, обладающая неизменностью учения, силой дисциплины и истинным милосердием». Куба, Филиппины и Китай, прибавим со своей стороны, в самое недавнее время получили незабываемые доказательства этого «истинного милосердия».

По воле Провидения, Англия распространяет свои владения на весь мир и всюду устанавливает полную, безграничную свободу веры. Под покровом этой свободы католицизм устанавливает свои учреждения и таким образом протестантская Англия является могущественным деятелем на пользу римской Церкви. С другой стороны, не менее чудесным представляется и то обстоятельство, что главным рассадником миссионеров является Франция, та Франция, правительства которой и большая часть населения всегда относились к церкви более или менее враждебно. Из 13,300 действующих католических миссионеров-священников 11,500 доставлены Францией, а из 42.000 миссионерок-женщин 35,000 – француженки.

Останавливаясь на этом факте, автор приходит к заключению, «что Господь сотворил для Церкви Своей великие дела; и всё указывает, что апостольство Церкви примет отныне размеры, неведомые для минувших времен». Церкви остается теперь, главным образом, достичь того, чтобы чудовищные суммы, которые тратятся теперь на протестантскую и методистскую пропаганду, – поистине королевский бюджет, – попали в руки римской Церкви. Тогда-то уразумеют народы слово пророка: In fines orbis terrarum exivit sous eorum! (до предела круга земного достиг голос их)».

Итак, католическое миссионерство в настоящее время почти исключительно лежит на плечах Франции. На это верные римской курии французы могут с горечью заметить. «Да, мы обращаем к истинной вере других; но сами-то мы явно идем к погибели!»

Автор отвечает на такие сетования следующим образом. «Прежде всего, – говорит он, – а priori невероятно, чтобы католическая Франция, несущая Свет Евангелия другим нациям, могла скоро погибнуть. Хотя Господь Бог и может обойтись без того или другого народа, как и без того или другого отдельного лица, но в настоящее время некому заменить Франции в её провиденциальной роли, ибо она является почти единственным рассадником миссионеров и миссионерок, – следовательно, она не погибнет. И эта миссия, будучи её славой, в то же время является талисманом её собственного спасения.

Таким образом, гибель Франции отсрочена единственно потому, что всемогущий Господь не имеет пока еще кому передать её миссионерской роли! О. Джемс Форбс смотрит на христианского Бога за-панибрата, – как какой-нибудь чуваш на своего самодельного фетиша. С одной стороны Господь Бог всемогущ, а с другой он все-таки не может обойтись без Франции, – и только благодаря такому безвыходному для Господа положению, гибель Франции отложена на неопределенный срок, вероятно до того обетованного часа, когда римской Церкви удастся, наконец, наложить свою руку на «чудовищные суммы, идущие теперь на методистскую и протестантскую пропаганду».

«Без сомнения, – продолжает автор, – на горизонте есть черные точки: никто из тех, кто любит Францию, не может без живого беспокойства смотреть на то, что рабочие классы удаляются от Церкви и в массе подают голос против неё.

Но это тревожное явление не может приводить нас в отчаяние, пока не доказано, что оно неизлечимо; а это не только не доказано, но совсем напротив, и мы с удовольствием повторяем здесь слова Льва XIII: «Ни одна из нравственных болезней, которыми страдает Франция, не является болезнью смертельной; все они излечимы».

Во многих местах Франции народ отрекся от истинной Церкви и стал ей враждебен, это ясно. Но что сделано, чтобы предотвратить это отступничество или вновь приобрести для Церкви отпавших?

Издержали-ли на народ хоть четвертую долю тех сумм, которые нередко расточаются на высшие и средние классы?

Эти последние, если брать вещи в общем, едва возвращают посев. Почему не испробовать обратиться к рабочим классам? Когда пожелали иметь (на всякий случай) в своём распоряжении сухопутных и морских офицеров, – их приобрели; их приобрели, воспитав их. Точно также, когда сочли нужным иметь христиан в среде инженеров, медиков, судей и адвокатов, то было достигнуто и это. В тот день, когда серьезно будет признано нужным иметь христиан в среде избранных рабочих, мастеров, надсмотрщиков, они явятся; для этого придется только взять на себя труд воспитать их с малых лет.

Мы не теряли нашего времени напрасно, обращаясь к образованным классам. После 50-летней работы «свободные» коллегии процветают и стоят выше правительственных. Поэтому всюду в высших слоях общества находятся тысячи верующих католиков, преданных Церкви. И результаты были бы еще более внушительны, если бы было обращено более решительное внимание на «высокую коммерцию» (haut commerce) и крупную промышленность. Тем не менее уже сотни фабрик преобразованы их патронами по христианскому типу, и это не только на севере, но и в Реймсе, Марселе, Лионе и на западе».

Стоит остановиться на минуту на откровениях автора.

Читая приведенные строки, невольно спрашиваешь себя, да с кем же мы имеем дело – с проповедниками слова Божия, обращаемого открыто, при сиянии дня, ко всему миру, или же с политическими заговорщиками, ведущими тайную пропаганду среди тех общественных кругов, при помощи которых во Франции легче всего захватить в свои руки государственную власть?

Откровенный и не возбуждающий никаких сомнений ответ на этот вопрос дает нам о. Д. Форбс. Если бы римскую Церковь интересовала только проповедь слова Божия, то ни малейших препятствий для этого во Франции не встретилось бы, и Евангелие проповедовалось бы среди тех, для кого оно принесено на землю, безвозбранно. Но римскую Церковь эта проповедь сама по себе интересовала в столь малой степени, что она, не смотря на свою изумительную энергию и настоящую армию своих служителей черного и белого чина, допустила, по словам своего апологета о. Фарбса, «массовое отступничество простого народа». Объяснение такого явления заключается в традиционном приеме римской Церкви воздействовать на массы не непосредственною силою учения, а через посредство светской власти и тех мероприятий, которые находятся в распоряжении последней – до тюрем и костров включительно.

Поучительно также знать, что значит, по мнению о. Форбса, «преобразование промышленности по христианскому типу».

Хозяева фабрик и заводов, отдавшие себя руководительству иезуитов, требуют от рабочих и их семейств обязательного исполнения всех обрядов римской Церкви, а особенно исповеди. Католическая исповедь, не имеющая ничего общего с исповедью у других ветвей христианской Церкви, является одним из самых могущественных орудий, посредством которого патеры господствуют над своей паствой, особенно над женской половиной её. Там, где она существует, центр тяжести семейной жизни от домашнего очага переносится в исповедальню. Благодаря исповедальне, патеры становятся «руководителями совести», употребляя это руководительство в стиле иезуитской морали и пользуюсь им для преследования единственной цели – «для вящей славы» римской Церкви. Воздействуя на женскую половину паствы, они, чрез посредство её, вынуждают мужчин к денежным жертвам в пользу римского престола и к подаче голосов на городских, земских и государственных выборах, в пользу указываемых ими лиц. Этим объясняется, между прочим, то непостижимое на первый взгляд явление, что во Франции даже в сенаторы иногда избираются люди, изобличенные в лжесвидетельстве на суде, – что, согласно иезуитской морали, является не преступлением, если оно совершено так или иначе на пользу римской Церкви, а подвигом.

Тех из рабочих, которые отказываются подчиниться таким требованиям и обращать свою семейную жизнь в игралище «руководителей совести» их жен, хозяева выгоняют на улицу. Это и называется «реформированием промышленности по христианскому типу».

«Католическая партия пока еще не объединилась, – продолжает автор, – но во всяком случае она уже существует, чего совсем не было с 1800 по 1845 годе.

Во Франции, как это разумеется само собой, всегда были и есть верующие католики, которые отказываются отождествлять земные интересы римского престола с вечными интересами вселенской Церкви. Они-то и вносят во французский католический мир то разъединение, которое оплакивает автор, но которое в действительности свидетельствует, что католицизм еще не совсем выродился в иезуитизм.

«Но как ни велики успехи римской Церкви в среде высших и средних классов Франции, «грудь её разъедается ужасающей язвой – отступничеством от церкви народных классов. Зло это приняло такие размеры, что есть отчего прийти в отчаяние», – говорит Д. Форбс.

В заключение автор переходит, как того и следовало ожидать, к судьбе католицизма в России. «Русская схизма, – говорит он, – поклялась покончить с католицизмом в Польше. Но ныне Польша насчитывает 6.214.500 католиков и только 398.000 схизматиков, по большей части не польского происхождения, при чем в селах 100%, а в городах 95% строго исполняют религиозные обряды. Таким образом, схизма потерпела полное крушение».

Когда русская схизма клялась покончить с католицизмом, правдивый историк не сообщает. Очевидно, сила его воображения к концу его труда истощилась.

Сокрушив «русскую схизму», автор прибавляет: «Государи, восстававшие против папы, погибли внезапным и жалким образом, и их ужасный жребий служит комментарием к известному изречению Тьера: Qui mange du pape en meurt (Кто вкусит от папы – умрет).

Эта откровенная угроза обращает нас к тем временам, когда католицизм, пользуясь человеческим безумием, подвигал руку фанатиков на цареубийство, когда принятие причастия из рук папы грозило отравой. О. Форбс полагает, очевидно, что времена эти еще не прошли, и напоминает государям о возможности «внезапного жалкого конца», если они не склонят выи своей перед папством, не останавливавшимся перед ускорением «жалкого конца» непокорных, если это почиталось нужным для вящей славы римской Церкви.

Мы видим, что у о. Форбса нет недостатка ни в откровенности, ни в смелости. И недавние события в «рассаднике католических миссионеров» удостоверяют, что эти угрозы врагам папства «внезапным жалким концом» – не пустая похвальба, а серьезное предостережение, с которым следует считаться.

Названный сборник бесед представляет плод проповеднической деятельности о. Ландышева и издан им с целью восполнить замеченный им пробел в нашей проповеднической литературе. «Необработанного материала для внебогослужебных бесед и воскресных чтений в школах очень много, говорит он, систематических же, готовых для бесед и чтений сборников – у нас почти, что нет… В виду сего я и приступил к изданию своих бесед, которыми каждый священник или учитель может пользоваться без подготовки». Беседы и проповеди о. Ландышева были напечатаны на страницах некоторых духовных журналов (Воскр. День, Воскр. Чт., Паст. Собеседн.) и это обстоятельство служит для автора достаточным ручательством за полезность и практичность его творений. Впрочем одной этой поруки не находит о. Ландышев достаточной для себя в деле продолжения издания своих проповедей: продолжение последует лишь тогда, говорит он, «если в распространении этого первого выпуска я встречу сочувствие власти и духовенства».

Что же можно сказать об этом первом выпуске, чего можно ожидать по нему от полного сборника? Посмотрим. Пред нами небольшая брошюрка в 48 стр., содержащая 6 внебогослужебных бесед и чтений и 3 кратких поучения. Кроме первой беседы, составленной на тему: «не отказывайся жертвовать на храм Божий», – все поучения и чтения написаны на некоторые праздничные и один воскресный (поуч. в нед. по Рожд.) дни. Как внебогослужебные, так и церковные проповеди построены по такому типу: рассказ воспоминаемого события – рассказ большею частью обстоятельный, с объяснениями, и назидание, вытекающее из этого рассказа. Передавая события из священной новозаветной истории, автор широко пользуется и преданиями церковными (напр. о Пресвятой Богородице, о Симеоне Богоприимце); подтверждая свои выводы и назидания, – приводит факты из жизни прославленных Церковью святых и из современной жизни людской, как примерами, пользуется рассказами, рассеянными по разным изданиям русской литературы. – Выводы из рассказов и поучений делаются о. Ландышевым довольно практические, близкие интересам и нуждам народа: так событие Сретения Господня старцем Симеоном дает автору повод говорить о мирной, безмятежной кончине человека; вход Господа в Иерусалим, Воскрешение Лазаря заставляют, раскрыв истину всеобщего воскрешения, подтверждать её примерами явления умерших; избиение вифлеемских младенцев – служит мотивом к поучению о добром обращении с детьми.

Речь автора простая, без всяких претензий на ораторское красноречие, а потому и удобопонятная для всякого. Чувство меры, ясное сознание цели, которой должен служить собираемый в проповеди материал, – заметны везде.

Бесспорно, сборник проповедей о. Ландышева содержит черты, могущие возбудить сочувствие к себе. Но не трудно предвидеть, что такое сочувствие легко может оказаться лишь платоническим. С одной стороны, не без крайности взгляд о. Ландышева на всю существующую у нас многочисленную проповедническую литературу, будто среди неё почти что нет готовых для бесед и чтений сборников, так что и сборник о. Ландышева не новое слово; а с другой стороны – цена данного 1-го выпуска довольно высока: 48 стр. – 9 проповедей – 40 коп. Невольно напрашивается сравнение этого сборника – хотя бы с изданием Спб. Братства Пресвятой Богородицы «Внебогослужебные беседы пастыря с пасомыми». Каждый из 11 выпусков этих бесед содержит более, чем по 250 стр., и стоит только по 50 коп.

Священник А. Виноградов

Книжка о. Знаменского, носящая указанное заглавие, содержит в себе, во-первых, выяснение и решение общих вопросов касательно богослужения христианского (понятие, происхождение, цель, виды, совершители его, церковные одежды, сосуды и т. п.), во-вторых, объяснительное изложение самых чинопоследований богослужения: а) общественного – с отдельным обозначением богослужебных особенностей разных праздников и постов и – в) частного.

Предметный распорядок книги – естественный и столь обычный, что особых замечаний не требует. Указать можно разве то, что в изложении частного богослужения автор почему-то выделяет в особые рубрики лишь чинопоследования над умершими, молебные пения и водоосвящения, а все прочие виды частного богослужения объединяет в небольшой главе под заглавием «Дополнительные замечания».

Содержанием своим книга о. Знаменского дает достаточный материал для элементарного уразумения, а отчасти и пастырского разъяснения церковного богослужения, причем материал этот изложен компактно, без излишних пространностей. В тексте введены многие церковные песнопения и молитвословия с переводами и объяснениями.

Но, не умаляя указанных достоинств труда о. протоиерея, не можем не отметить некоторых недосмотров и неправильностей в рассматриваемой книге. Так проскользнула, напр., корректурная, очевидно, неисправность в чине погребения, где возглас священника по заупокойной ектеньи читается: Яко Ты еси освящение… – вместо воскресение (III стр.). По местам встречаются не вполне отчетливые объяснения автора. Так, на стр. 71, в описании богослужебных, особенностей малых, средних и великих праздников не обозначено различия в богослужении малых праздников, отмеченных в типиконе красною и черною дугою с тремя точками. Общие отличия этих праздников перечислены, но которые из них связаны с каждым знаком – не упомянуто (71 стр.) Читая это место, можно подумать, что в церковном уставе оба знака малых праздников употребляются безразлично.

В объяснении слов: «Господи спаси благочестивыя и услыши ны» допущена уже прямо неправильная мысль. По автору, в этих словах «содержится моление, чтобы Господь спас, не осудил благочестивых, т. е. православных, которые осмеливаются вместе с ангелами петь Ему трисвятую песнь» (53 стр.).

Мысль эта не оригинальна и не одним о. Знаменским высказана, но тем не менее она не верна. Ведь если благочестивые – это православные, то к кому-же причисляет себя диакон, возглашающий эти слова, к кому относится: «и услыши ны»? Очевидно, автор не знаком с историей этого возглашения на литургии и не знает, что благочестивые – это «Благочестивейшия» Особы Царствующего Дома. В Церкви константинопольской данное возглашение возносилось от лица духовенства как-бы в ответ на поминовение патриарха и духовных лиц со стороны императора.

Священник А. Виноградов

Субботин Н. Ив., оставивши издание «Братского Слова», не прекратил, к радости искренних его почитателей, литературной работы и издания своих литературных трудов. Эти он продолжает печатать исключительно в московских журналах – Душеполезном Чтении, Вере и Церкви и Русском Вестнике, а некоторые – издавать отдельно. Так, им совершенно недавно переиздана брошюра «Раскольничий лжеучитель Швецов пред судом одного из своих собственных епископов» (М. 1899 г.); в прошлом году обнародовал «обличение еретичеств Арсения Швецова, именуемого епископа старообрядцев, составленное Механиковым, по благословению Иоанна Картушина». Сейчас пред нами новая его брошюра с вышевыписанным заглавием. Изданное в этой брошюре печаталось автором в 1900 году в Душеполезном Чтении.

В первой главе этой последней брошюры автор рассуждает о том, «что нужно ослабить и даже уничтожить раскол». К рассуждению этому автор вынуждается заявлением известного о. Пафнутия, бывшего раскольничьего епископа, сказавшего одному «русскому», что «дайте раскольнику в руки грамматику, и раскол не существует». Это мнение Пафнутия у нас очень распространено, особенно среди светских писателей, трактующих о расколе. Субботин, однако, вполне справедливо почитает его неверным. Он указывает, с одной стороны, между прочим, на самого Пафнутия и на архим. Павла прусского, не знавших грамматики и тем не менее познавших ложь раскола и истину православия, и с другой – на братьев Денисовых, Швецова и на многих питомцев Швецова – новейших раскольничьих писателей, изучивших не одну даже грамматику и однако твердо пребывающих в расколе. По мнению Субботина, «не в грамматике дело, а в том, что на внутренних очах старообрядца, на уме его и сердце, лежит покрывало, которое не дает ему видеть, понять и почувствовать, что любимые им книги ясно обличают неправду раскола и зовут его к Церкви» (стр. 5). Поэтому для прекращения раскола необходимо содействие благодати Божьей, для привлечения которой раскольникам нужно отложить их гордость с сопутствующим ей невежеством. Православные же радетели о спасении старообрядцев могут только располагать их к восприятию этой благодати Божией, –располагать чрез раскрытие им истины православия и неправды раскола на устных беседах и посредством печатного слова.

Вторая глава разъясняет, – «православны-ли и единомысленны-ли в вере духовные вожди старообрядцев, их пастыри и архипастыри?» В ней автор, представивши справку о появлении и распространении чрез Швецова еретического учения о подлетном рождении Сына Божия и исхождении Св. Духа от Бога Отца, излагает содержание написанного в изобличение еретичества Швецова, по поручению Иоанна Картушина, В. Механиковым, сочинения под заглавием: «Защита Белокриницкого устава пред судом православия», в коем Швецов признается проповедующим арианство и разные иные ереси. Здесь же излагается содержание ответа Швецова «Исповедание веры», где Швецов «предает проклятию и анафеме» тех, кто мудрствует не так, как он, т. е. Механикова и самого Картушина.

Третья и четвертая главы раскрывают, «какое понятие о расколе, его характере и отношениях к православной Церкви дает внешняя раскольническая литература?» Указавши, что если в XVIII столетии громадное большинство раскольнических сочинений и притом самых видных из них принадлежало безпоповцам, а теперь поповцам австрийского согласия, окружникам, преимущественно «братчикам», т. е. членам старообрядческого «Братства св. Креста», автор переходит к изложению и характеристике одного сочинения, написанного Иоанном Картушиным еще в бытность его простым казаком Дона. Заинтересовался этим сочинением наш автору не в виду достоинств его, а в виду авторитетности и высоты положения в расколе автора его. Сочинение написано Картушиным в ответ на пять вопросов к нему одного безпоповца, написано очень безграмотно, несвязно; ответа на запрос безпоповца в нём никакого не дается; автор в нём является обыкновенным поповцем старого закала, крепко преданным расколу и упорно защищающим его. – Что касается характера, приемов и способов литературного писательства нынешних апологетов раскола, то г. Субботин находит у них а) непризнание авторитета за старопечатными книгами, б) стремление пользоваться, чем только возможно, из сочинений светских и духовных писателей из «никониан» и даже из книг католических и протестантских, в) склад речи, или язык, ими усвоенный, – мало чем отличающийся от современного литературного языка, г) ловко составленные софизмы и д) озлобление и дерзкую брань на православную Церковь и её защитников.

Таково содержание интересной книжки проф. Субботина. Если в первой её главе автор посвящает читателей в его «мысли» о расколе, как плод его долголетнего знакомства с ним, то в последних трех главах он знакомит нас с современным нам расколом, с некоторыми движениями и явлениями его внутренней жизни. Книжка его поэтому имеет немалое значение для интересующихся расколом и прочтется ими с большим интересом. Издана книжка очень тщательно, чисто и, можно даже сказать, изящно.

М. Чельцов

Вопрос о войне является одним из популярнейших и животрепещущих вопросов нашей современности. Ему посвящено много книг и много страниц в светских и богословских журналах как заграницей, так и в России. В нашей богословской литературе среди большого числа произведений, касающихся этого вопроса, мы имеем немало весьма обстоятельных статей, вполне ясно и логически раскрывающих несостоятельность некоторых современных толкований о войне и об отношении к вопросу о ней христианского вероучения. Само собою разумеется, что наиболее важный – в культурном, политическом или религиозном отношении – вопрос требует и наиболее осторожного обращения с собой, и, по нашему мнению, гораздо вреднее для общества неумелая защита какой-либо истины, чем самое ожесточенное нападение на неё. К числу произведений, содержащих подобную неумелую защиту истины, нужно отнести и анонимную брошюру «Можно ли воевать?» – Главную отличительную черту этого произведения анонимного автора составляет полное отсутствие логики, с которым может соперничать только разве полное же отсутствие в нём грамматики. Оно представляет ряд мудрствований автора, менее всего касающихся самого вопроса о войне, неумелых и неуместных ссылок и заимствований из Прудона, «Недели», В. С. Соловьева, Юлия Цезаря, Хомякова… И в этих излияниях автора, перемежающихся с надерганными у разных писателей цитатами, нет возможности найти какую-либо руководящую нить. В какой-то непонятной суматохе снуют перед читателем, как и перед самим автором, – Платон, Фенелон, Л. Н. Толстой, Прудон, Тацит, Наполеон, Ламартин, И. Аксаков, Девора и Варак…

В одном месте своей брошюры автор вопрошает: «Как же Евангелие смотрит на войну?» Отвечая на этот вопрос, автор в подтверждение правильности своих соображений ссылается на авторитет… Гегеля и Ницше, Далее, на вопрос: «запрещает ли хотя косвенно Евангелие войну?» – он дает такой ответ: «война запрещается не буквою Евангелия, а духом его», а тут же решительно, без всяких пояснений, высказывает: «Христианство, не затрагивая вопросов внешней общественной жизни народов, поступает весьма разумно и осмотрительно, если можно так выразиться» (6). Как примирить эти «запрещается» и «не затрагивая», и давно ли буква Евангелия стала противополагаться духу его?

Или вот еще перл эрудиции и мудрования нашего автора. Натолковавшись вдоволь о взглядах Прудона и, по-видимому, вполне соглашаясь с ним, автор на стр. 32 говорит: «Теперь следует остановиться на взглядах на войну психолога Вундта и наших русских славянофилах (славянофилов?)… Конечно, Вильгельм Вундт, считая войну лучшим воспитательным средством в отношении гражданского чувства долга, подобно Прудону, пересаливает, а также, слишком идеализируя войну, очень возлагает на неё, подобно Прудону, большие задачи воспитательные; едва-ли можно сомневаться в том, что у нас не имеется других, кроме войны, вспомогательных средств в деле нравственного и политического воспитания народа. Однако мнение Вундта, как и Прудона, хотя и страдают крайностями, но тем не менее – это зрелые суждения, имеющие своё нравственное значение» (32–33). На стр. 48 читаем: «Большая часть причин отказов первых христиан от военной службы покрыта мраком неизвестности, и, когда Ориген в сочинении против Цельса запрещает всякое кровопролитие между людьми, то он имеет в виду не войну и военную службу, а военное дело в языческих государствах».

Словом, избранный автором животрепещущий вопрос о войне оказался выше понимания автора, а потому предостерегаем читателей журнала от покупки и чтения его брошюры.

А. Ф.

[1]) Алкоголизм и питейное дело. Проф. психиатрии И. А. Сикорского. Киев. 1897. Цена 50 к.

2) Отчего гибнут люди? Сборник бесед и поучений против пьянства. Спб. 1900. Цена 25 коп., стр. 242

3) Пора опомниться. Сборник бесед, проповедей и поучений против пьянства Вып. 1. Спб. 1900, стр. 224. Цена 25 коп.

4) Азбука трезвости. Сборник религиозно-назидательных статей, рассказов и стихотворений о вреде пьянства и пользе трезвости. Свящ. А. Рождественский. Ц. 50 к. Спб. 1900 г.

5) Жертвы пьянства. Свящ. А. Рождественский. Спб. 1900 г., стр. 404. Ц. 30 коп.

6) Беседа старого я юного трезвенника о погибельном пьянстве и о пользе трезвости. Свящ. А. В. Рождественский. Спб. 1900 Г., стр. 38. Ц. 5 коп.

Борьба с пьянством есть одна из важнейших общественных задач нашего времени. «К числу самых крупных зол текущего столетия по справедливости должен быть причислен алкоголизм. Значение этого зла старались определить сравнением его с давними общеизвестными бичами человечества, именно, голодом, эпидемиями, преступлениями, пожарами и войнами. По всестороннем обсуждении оказалось, что алкоголизм не только превосходит каждое из означенных бедствий порознь, но по своим ужасам превосходит их все, вместе взятые». Так пишет об алкоголизме авторитетный профессор Сикорский, интересная брошюра которого посвящена научному исследованию гибельного действия алкоголизма и указанию важнейших мер против него. При помощи статистики почтенный психиатр показывает, что «влияние алкоголя особенно заметно на возрастании числа тяжелых преступлений» (стр. 6), что «приблизительно пятая и даже четвертая часть всех случаев помешательства обязана своим происхождением алкоголю» (стр. 7), что «около половины всех случаев идиотизма в Париже стоит в зависимости от пьянства» (9 стр.). Но особенную опасность представляет высокая цифра алкоголиков-женщин. В алкоголизме русской женщины болезненная наследственность найдет себе торный путь к вырождению русского народа!

Широкое распространение пьянства, ужасные бедствия, которые оно причиняет человечеству и особенно русскому народу, давно уже побудила общества и правительства выступить на борьбу с алкоголизмом. Меры против него могут быть подразделены на 3 категории: 1) народные, 2) государственные и 3) общественные. Рассматривая меры народные, проф. Сикорский с грустью отмечает, как министерство финансов затормозило народное движение против пьянства, поддерживаемое духовенством, в начале 60 годов. Он отмечает любопытный факт, что «наши сектанты (штундисты и малеванцы) пользуются народным движением против пьянства и своей горячей борьбой с пьянством и успехами снискивают себе более всего прозелитов». Характерно то, что «они не отделяют народных пороков, особенно пьянства, от принадлежности к православной Церкви и вследствие того ставят в вину Церкви её воображаемую неспособность бороться с пьянством. Таким образом, негодование, направленное собственно против пьянства переносится на деле и на православную Церковь. Поистине, это самое печальное aberratio delicti, какое может дать жизнь. Нам случалось даже слышать выражение глубоко-трагического колебания и нравственной беспомощности у новых сектантов: им казалось, что никто не мог избавить их от пьянства – ни царь, ни духовенство, – и что им не оставалось другого исхода, как переменить веру. Требовался полный, окончательный разрыв с пьющими людьми. Такой тяжкой ценой народ ищет завоевать себе свободу от вина!» – Государственные меры выразились в крупной реформе, предпринятой нашим министерством финансов в казенной монополии спирта. Эта монополия, хотя и уничтожила старые кабаки, но вынесла пьянство на улицы, в семьи и трактиры. Нужны новые ограничительные меры. Но и эти меры могут только ослабить пьянство. Искоренить его можно только при дружной совместной работе народа, государства и общества. В последнюю рубрику мер проф. Сикорский относит общества трезвости, земскую медицину и духовенство. Это, действительно, важнейшие факторы в борьбе с пьянством. Но этого мало. Зло страшно велико, пьянство глубоко въелось в нравы и обычаи. К борьбе с ним нужно привлечь всех. «Всякий должен везде говорить о вреде, который приносит водка, и стараться склонить как можно больше членов в общество и, если имеет влияние, то остановить увещаниями» (Бес. старого и юного трезвенника – 88 стр.). Но не всякий имеет достаточный опыт, не всякий располагает сильными аргументами и фактическими данными, чтобы убедить пьяницу в гибельности его порока или растолковать простому народу пользу трезвости. Вот почему нельзя не приветствовать появления таких полезных изданий, как вышеупомянутые сборники поучений, статей, бесед и стихотворений о вреде пьянства и о пользе трезвости. Они содержат в себе богатый, умело подобранный материал в весьма простом и ясном, часто художественном изложении. Здесь найдут для себя весьма полезное подспорье в борьбе с народным пьянством и сельские священники, и учителя народных школ, и всякий, кто хочет послужить делу «нервно-психического» и нравственного оздоровления русского народа и, прежде всего, самого себя. Безусловный вред пьянства и польза трезвости здесь раскрыты весьма полно, ясно и убедительно со всех сторон и в различных отношениях, – в материальном, нравственном, общественном, религиозном. В сборниках «Отчего гибнут люди?» и «Пора опомниться!» читатель может найти богатый проповеднический материал о пьянстве. Здесь собраны лучшие беседы, поучения и проповеди против пьянства – различных отечественных проповедников, среди которых стоит высокочтимое имя о. Иоанна Сергиева (Кронштадтского). Более разнообразный материал собран в «Азбуке трезвости». Она разделяется на три части. В первой части помещены некоторые святоотеческие поучения против пьянства, таковы – классическая беседа св. Василия Великого «на упивающихся», беседа «о вреде пьянства» пр. Кирилла Философа; несколько бесед архиепископа Евсевия, св. Иоанна Златоуста и несколько статей и проповедей русских авторов. Часть II начинается призывом к трезвости (из народного циркуляра американцев), весьма логично и раздельно убеждающим всех воздерживаться от пагубных напитков и склонять к тому же других. В ряде следующих статей подробно разбираются следующие вопросы: как действует водка на человека, на желудок, на сердце, как люди делаются пьяницами? и т. п. Часть III состоит из маленьких рассказов и стихотворений, посвященных тому же «всероссийскому горю».

Сборник «Жертвы пьянства» почти весь беллетристического содержания. Среди массы мелких рассказов встречаются рассказы наших лучших писателей А. Чехова, Гл. Успенского и др. Рассказы читаются с большим интересом, Написаны жизненно и красиво. «Беседа старого и юного трезвенника о погибельном пьянстве и о пользе трезвости», принадлежащая перу того же свящ. А. Рождественского, составлена на основании брошюрки английской писательницы Е. Forster. «А. В. С. of Temperance», книги Прейса «Путь к трезвости» и Ярышкина «Царство зла» и «Трезвое слово». Здесь можно найти исторические справки о трезвенниках и о погибших от пьянства. Весьма убедительно и в простом, ясном изложении разбираются доводы, которыми обычно оправдывают употребление спиртных напитков (на работе, на холоде, с горя, в гостях).

Таково в общем содержание названных книг. Уже из этого краткого обзора можно видеть, как умело составлены эти сборники и как пригодны для борцов против пьянства. Изданы все перечисленные в заголовке книги прекрасно, особенно если иметь в виду их весьма дешевую цену. Смело можем рекомендовать их духовенству, учителям, для приобретения в школьные библиотеки, народные читальни и тому подобные учреждения.

М. Леонович

Высочайший рескрипт, данный на имя члена государственного совета, генерал-адъютанта, генерала от инфантерии Ванновского.

Петр Семенович. Правильное устройство народного образования составляло всегда одну из главных забот русских государей, твердо, но постепенно стремившихся к усовершению в соответствии с основными началами русской жизни и потребностями времени. Опыт последних лет указал однако на столь существенные недостатки нашего учебного строя, что Я признаю благовременным безотлагательно приступить к коренному его пересмотру и исправлению.

Высоко ценя вашу государственную опытность и просвещенный ум, Я избрал вас в сотрудники Себе в деле обновления и устройства русской школы и, призывая вас на особо важную ныне должность министра народного просвещения, твердо уверен, что вы строго и неуклонно будете идти к намеченной Мною цели и в дело воспитания русского юношества внесете умудренный опытом разум и сердечное о нём попечение.

Да благословит Господь Наши труды; да помогут Нам в них родители и семьи, ближайшим образом обязанные пещись о своих детях, и тогда скоро наступит время, когда Я и со Мною весь народ будем с гордостью и утешением видеть в молодом поколении твердую и верную надежду Отечества и стойкую опору его в будущем.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою написано:

«Искренно уважающий вас» «НИКОЛАЙ»

Царское село. 25-го марта 1901 года.

Высочайший рескрипт, коим призван маститый государственный деятель генерал-адъютант Ванновский «на особо важную ныне должность министра народного просвещения», не смотря на свою краткость, заключает в себе глубокую программу будущей деятельности в этой преимущественной области народной жизни и государственного строения, которая называется воспитанием юношества.

Государь Император, упоминая об очень «существенных недостатках нашего «учебного строя» изволит признавать «благовременным безотлагательно приступить к коренному его пересмотру и исправлению».

Вновь назначенного министра Государь Император именует Своим сотрудником «в деле обновления и устройства русской школы» и призывает благословение Божие на труды Свои и Своего помощника, ожидая, что родители и семьи помогут в этих трудах. При самодеятельности родителей «скоро – по Высочайшему слову – наступит время, когда молодое поколение станет «твердой и верной надеждой отечества и стойкой опорой его в будущем»».

Таким образом: 1) не соображениями отдельных мыслителей, а самою Монаршею мудростью признаны существенные недостатки русского учебного строя, 2) решено недостатки эти теперь же устранить, для чего и вносится в учебное дело не только умудренный опытом разум, но и сердечное попечение о русском юношестве маститого государственного мужа, и 3) родители и семьи призываются к деятельной, совместной со школою, работе на пользу молодого поколения.

Таким образом кладется конец всему тому, что в школе было формальным, чиновничьим, буквоедным и канцелярским. Решено не домыслами теории, а опытом мудрости, не холодным разумом только, но и попечительным сердцем ведать дело воспитания.

Призванный в ближайшие Царевы помощники, генерал-адъютант Ванновский был уже однажды – в смутную годину – поставляем во главе важного ведомства – военного. Ныне ему, почти в 80 лет, предстоит стать во главе переустройства дела важнейшего значения.

Да пошлет ему Господь сил исполнить предначертания Государевы, осуществить горячую надежду, главную мечту Русского Царя и русского народа: да истина жизни царствует в школе.

Школа есть жизненный питомник будущих граждан, будущих борцов общественной и государственной жизни. В школе должны развиться все свойства, все силы будущего гражданина.

С гордостью и утешением уповает взглянуть Царь вместе со Своим народом на молодое поколение, когда будут устранены «существенные недостатки учебного строя».

В праве же и каждый из нас уповать, как говорит «Свет», что скоро увидим мы «с гордостью и утешением» всё мертвящее изгнанным из школы и школу обращенной из места испытания в дом воспитания, из чуждого, холодного учреждения в родной, любимый дом.

Будущее принадлежит подрастающему поколению, для будущего работает настоящее.

Молодость хороша именно тем, что она свежа и сильна. Велик грех направляющих свежесть и силу эти в сторону зла. Велика заслуга того, кто сумеет дать древу юности расти полным ростом, кто ему скажет: «развивайся, крепни и зрей!»

Ваше высокопреосвященство.

Прочитав вчера в газетах жестокое распоряжение Синода об отлучении от Церкви мужа моего, графа Льва Николаевича Толстого, и увидав в числе подписей пастырей Церкви и вашу подпись, я не могла остаться к этому вполне равнодушна. Горестному негодованию моему нет пределов. И не с точки зрения того, что от этой бумаги погибнет духовно муж мой: это не дело людей, а дело Божье. Жизнь души человеческой, с религиозной точки зрения, никому, кроме Бога, неведома и, к счастью, не подвластна. Но с точки зрения той Церкви, к которой я принадлежу и от которой никогда не отступлю, – которая создана Христом для благословения именем Божьим всех значительнейших моментов человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских… – которая громко должна провозглашать закон любви, всепрощения, любовь к врагам, к ненавидящим нас, молиться за всех, – с этой точки зрения для меня непостижимо распоряжение Синода.

Оно вызовет не сочувствие (разве только «Моск. Ведомостей»), а негодование в людях и большую любовь и сочувствие Льву Николаевичу. Уже мы получаем такие изъявления, и им не будет конца от всего мира.

Не могу упомянуть еще о горе, испытанном мною от той бессмыслицы, о которой я слышала раньше, а именно: о секретном распоряжении Синода священникам не отпевать в церкви Льва Николаевича, в случае его смерти.

Кого же хотят наказывать? – умершего, не чувствующего уже ничего человека, или окружающих его, верующих и близких ему людей? Если это угроза, то кому и чему?

Неужели для того, чтобы отпевать моего мужа и молиться за него в церкви, я не найду – или такого порядочного священника, который не побоится людей перед настоящим Богом любви, или непорядочного, которого я подкуплю большими деньгами для этой цели?

Но мне этого и не нужно. Для меня Церковь есть понятие отвлеченное, и служителями её я признаю только тех, кто истинно понимает значение Церкви.

Если же признать Церковью людей, дерзающих своей злобой нарушать высший закон – любовь Христа, то давно бы все мы, истинно верующие и посещающие церковь, ушли бы от неё.

И виновны в грешных отступлениях от Церкви не заблудившиеся люди, а те, которые гордо признали себя во главе её и, вместо любви, смирения и всепрощения, стали духовными палачами тех, кого вернее простит Бог за их смиренную, полную отречения от земных благ, любви и помощи людям жизнь, хотя и вне Церкви, чем носящих бриллиантовые митры и звезды, но карающих и отлучающих от Церкви пастырей её.

Опровергнуть мои слова лицемерными доводами – легко. Но глубокое понимание истины и настоящих намерений людей – никого не обманет.

Графиня София Толстая

26-го февраля 1901 года.

Милостивая государыня, Графиня София Андреевна.

Не то жестоко, что сделал Синод, объявив об отпадении от Церкви вашего мужа, а жестоко то, что сам он с собой сделал, отрекшись от веры в Иисуса Христа, Сына Бога живаго, Искупителя и Спасителя нашего. На это-то отречение и следовало давно излиться вашему горестному негодованию. И не от клочка, конечно, печатной бумаги гибнет муж ваш, а от того, что отвратился от Источника жизни вечной. Для христианина немыслима жизнь без Христа, по словам Которого, «верующий в Него имеет жизнь вечную и переходит от смерти в жизнь, а неверующий не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нём» (Ин.3:15, 16, 36; 5:24), и потому об отрекающемся от Христа одно только и можно сказать, что он перешел от жизни в смерть. В этом и состоит гибель вашего мужа, но в этой гибели повинен только он сам один, а не кто-либо другой.

Из верующих во Христа состоит Церковь, к которой вы себя считаете принадлежащей, и для верующих, для членов своих Церковь эта благословляет именем Божиим все значительнейшие моменты человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских, но никогда не делает она этого и не может делать для неверующих, для язычников, для хулящих имя Божие, для отрекшихся от неё и не желающих получать от неё ни молитв, ни благословений, и вообще для всех тех, которые не суть члены её. И потому с точки зрения этой Церкви распоряжение Синода вполне постижимо, понятно и ясно, как Божий день. И закон любви и всепрощения этим ничуть не нарушается. Любовь Божия бесконечна, но и она прощает не всех и не за всё. Хула на Духа Святого не прощается ни в сей, ни в будущей жизни (Мф.12:32). Господь всегда ищет человека Своею любовью, но человек иногда не хочет идти на встречу этой любви, и бежит от Лица Божия, а потому и погибает. Христос молился на кресте за врагов Своих, но и Он в Своей первосвященнической молитве изрек горькое для любви Его слово, что погиб сын погибельный (Ин.17:12). О вашем муже, пока жив он, нельзя еще сказать, что он погиб, но совершенная правда сказана о нём, что он от Церкви отпал и не состоит её членом, пока не покается и не воссоединится с нею.

В своём послании, говоря об этом, Синод засвидетельствовал лишь существующий факт, и потому негодовать на него могут только те, которые не разумеют, что творят. Вы получаете выражения сочувствия от всего мира. Не удивляюсь сему, но думаю, что утешаться вам тут нечем. Есть слава человеческая и есть слава Божия. «Слава человеческая – как цвет на траве: засохла трава, и цвет её опал, но слово Господне пребывает во век» (1Пет.1:24, 25).

Когда в прошлом году газеты разнесли весть о болезни графа, то для священнослужителей во всей силе встал вопрос: следует ли его, отпавшего от веры и Церкви, удостаивать христианского погребения и молитв? Последовали обращения к Синоду, и он в руководство священнослужителям секретно дал и мог дать только один ответ: не следует, если умрет, не восстановив своего общения с Церковью. Никому тут никакой угрозы нет, и иного ответа быть не могло. И я не думаю, чтобы нашелся какой-нибудь, даже непорядочный, священник, который бы решился совершить над графом христианское погребение, а если бы и совершил, то такое погребение над неверующим было бы преступной профанацией священного обряда. Да и зачем творить насилие над мужем вашим? Ведь, без сомнения, он сам не желает совершения над ним христианского погребения?

Раз вы – живой человек, хотите считать себя членом Церкви, и она действительно есть союз живых разумных существ во имя Бога живого, то уж падает само собою ваше заявление, что Церковь для вас есть понятие отвлеченное. И напрасно вы упрекаете служителей Церкви в злобе и нарушении высшего закона любви, Христом заповеданной. В Синодальном акте нарушения этого закона нет. Это, напротив, есть акт любви, акт призыва мужа вашего к возврату в Церковь и верующих к молитве о нём.

Пастырей Церкви поставляет Господь, а не сами они гордо, как вы говорите, признали себя во главе её. Носят они бриллиантовые митры и звезды, но это в их служении совсем не существенное. Оставались они пастырями, одеваясь и в рубище, гонимые и преследуемые, останутся таковыми и всегда, хотя бы и в рубище пришлось им опять одеться, как бы их ни хулили и какими бы презрительными словами ни обзывали.

В заключение прошу прощения, что не сразу ответил. Я ожидал, пока пройдет первый, острый порыв вашего огорчения.

Благослови вас Господь и храни, и графа – мужа вашего – помилуй!

Антоний, митрополит с.-петербургский

1901, марта 16.

На телеграмму, посланную ректором Киевской духовной академии от имени академии обер-прокурору Св. Синода К. П. Победоносцеву, после благодарственной молитвы по получении вести об избавлении его от грозившей ему опасности, К. П. Победоносцев отвечал следующим письмом на имя ректора академии:

«Сердечно благодарю ваше преосвященство и академию за доброе сочувствие, встретившее молитвою весть о бывшем на меня покушении. Слава Богу – жив еще: «Не умру, но жив буду и повем дела Господни!» А вам да поможет Бог уберечь вверенное вам юношество от гибельной заразы, от лжи и обольщения».

* * *

С.-Петербургская судебная палата, по особому присутствию с участием сословных представителей, рассмотрев в судебном заседании, 27-го сего марта, в порядке, установленном ст. 201¹ уст. угол. суд. дело о сыне титулярного советника Николае Константинове Лаговском, обвиняемом в предумышленном покушении на убийство обер-прокурора Святейшего Синода определила: подсудимого Николая Лаговского, на основании статей: 9, 1454, 19 степ. 2, 114 и 19 степ. 6 улож. о наказ. лишить всех прав состояния и сослать в каторжные работы на шесть лет, с последствиями по ст. 25 того же уложения.

Постоянным читателям «Миссионер. Обозрения» хорошо известна живая попечительность Самарского преосвященного Гурия об успехах миссионерства и его многие плодотворные распоряжения по вопросам борьбы с расколо-сектантством.

Новою заслугою этого энергичного, чуткого к церковно-миссионерским запросам и нуждах нашего времени архипастыря, – пред миссией, отечественной Церкви, является исходатайствованное им открытие в Самарской епархии викариатской епископской кафедры и назначение на эту новую кафедру единоверческого архимандрита о. Тихона. Обстоятельство это и само по себе значительно, но в тоже время новый епископ стяжал себе в летописях современной миссии почтенную известность по своим приемам и способам борьбы с лжеучениями раскола и сект миссионера.

Но прежде, чем говорить о новом Самарском епископе-миссионере, мы долгом считаем ближе познакомить читателей с первоархипастырем Самарским преосвященнейшим Гурием, помещая здесь его портрет (см. стр. 589 и 591 – эл. р.).

В высшей степени поучительными представляются биографические сведения о новом Самарском архипастыре-миссионере.

Архимандрит Тихон, – в мире Иван Иванович Оболенский, – сын священника Тамбовской губ. По окончании 5 кл. Тамбовской духовной семинарии, Иван Оболенский поступил в Казанский Императорский Университет; по окончании в нём курса нынешний епископ Тихон прослужил городским врачом в г. Елатьме, Тамб. губ.

Промыслу Божию угодно было вернуть врача Оболенского на тот путь, по которому он шел до поступления в университет, т. е. к духовному званию. Проводя дни и ночи у постели больных, он научился любить людей – скорбящих… Здесь же научился верить в могущественное действие благодати Божией в таинствах св. Церкви, ибо был неоднократно свидетелем поразительной и чудесной помощи Божией тяжелым и безнадежно больным; у постели-же больных он научился любить и уважать пастырей православной Церкви… Здесь же он познал всю пустоту и тщету мирской жизни, и постепенно Господь влек его к тому, от чего он бежал, т. е. к жизни духовной, к отрешению от мира… И вот, он решился принять монашество, чтобы быть врачом не только телесным, но и духовным, для чего и оставил службу в Елатьме. Провожая своего любимого, уважаемого врача, городская дума выразила ему благодарность за девятилетнюю почти безмездную практику.

В 1890 г. он поступил вольнослушателем в С.-Петербургскую духовную академию, где в феврале месяце ректором академии, ныне высокопреосвященным митрополитом С.-Петербургским Антонием пострижен был в монашество с именем Тихона, вскоре рукоположен в иеродиакона, а затем и иеромонаха.

Пробыв 2 года в академии, иеромонах Тихон, желая учить и лечить духовные и телесные немощи, оставил академию и командирован был исправлять обязанности священника в с. Верхвины, Ново-Ладожского уезда, С.-Петербургской губернии, где неустанно проповедовал слово Божие среди раскольнического, населения, делясь из своего скудного жалованья (он получал 10 р. в месяц) с бедными, неимущими, помогая, как врач, страждущим и советом, и бесплатными лекарствами, и лечением. Здесь он близко сошелся с простым народом… Вникая в его нужды, приобрел всеобщую любовь не только православных, но и раскольников, которых нередко выручал в великой нужде. Так, однажды преосвященный Герман (покойный председатель Училищного Совета при Св. Синоде) пожертвовал 100 рублей на нужды, и о. Тихон внес эти деньги в уплату податей за беднейших раскольников. Последние не знали, чем и отблагодарить своего благодетеля… Провожая, раскольничьи вожаки (12 человек) всю ночь провели с ним в беседе и расставались с ним, как со своим близким, родным человеком.

В 1891 г. иеромонах Тихон назначен был настоятелем Спасо-Преображенского единоверческого монастыря. Самарской губ., Николаевского уезда, с возведением в сан архимандрита.

Здесь началась широкая, плодотворная беспримерная, по своим методам и приемам миссионерская деятельность архимандрита Тихона среди окружающего раскольнического населения. Спасо-Преображенский монастырь преобразован в единоверческий из древнего раскольнического монастыря; в царствование Николая I, по своему положению среди сел с многочисленным раскольническим населением (по знаменитой в истории раскола реке Иргизу), он естественно должен бы был иметь важное миссионерское значение; но до назначения настоятелем этого монастыря архимандрита Тихона монастырь вовсе не имел такого значения; прежние настоятели мало вникали в это дело и даже не довольно ему сочувствовали. С назначением архимандрита Тихона, истинное назначение монастыря с каждым годом всё более и более проявлялось. О. архимандрит скоро оценил, какую пользу, может, оказать его монастырь для епархии в миссионерском отношении.

Благоустроив внутреннюю и внешнюю жизнь монастыря, и пользуясь его средствами, о. архимандрит прежде всего устроил в стенах монастыря церковную (2-х классную) школу для мальчиков с общежитием при ней (учащиеся все и живут в монастыре), с миссионерским отделением.

По окончании курса в школе и после 2–3-х летней практики в этой-же школе и под руководством специального миссионера лучшие из учеников-послушников выходят учителями, псаломщиками и миссионерами-священниками в единоверческих приходах. Из монастырской школы вышло более 10 человек достойных и ревностных помощников епархиальному миссионеру в борьбе с расколом. В настоящее время в школе обучается более 70 человек.

Главное внимание в школе обращается на Закон Божий, воспитательную часть и миссионерское дело, а также преподаются и медицинские сведения. В центре раскола Николаевского уезда; именно, в д. Преображенке о. архимандритом частью на свои, частью на монастырские средства выстроена церковь-школа, стоимостью в 15000 рублей, к которой определен во священника ученик о. Тихона – правоспособный миссионер.

За устройство церкви-школы в 1899 г. строитель был удостоен благодарности от Государя Императора. Значительные средства монастыря дали возможность архимандриту Тихону в широких размерах развить и дело благотворительности по отношений к бедному раскольничьему населению, окружающему монастырь, что так размягчало загрубелое сердце закоренелой раскольничьей массы.

Снабжая бедняков-раскольников хлебом и дровами (в голодные годы монастырь не только кормил, но и платил за беднейших подати), о. архимандрит не отпускал их из монастыря без слова назидания. Нередко, по его предложению, раскольники ходили в древний монастырский храм, дорогой им по воспоминаниям, где им показывали, в обличение их лжемудрований и в наставление, древнейшие книги, говоря, что всё это опять будет их родным, если они воссоединятся с православною Церковью… И многие внимали и внимают его словам, оставляя пагубный раскол. Благодаря исключительно его влиянию, громадная раскольничья деревня «Пузаниха» стала «Преображенной».

Будучи до принятия монашества врачом, о. архимандрит открыл при монастыре приемный покой с бесплатным лечением. Бывали дни, когда в монастырь обращались за медицинской помощью до 300 человек в день; в год же обращаются до 5000 человек. За бесплатную медицинскую помощь и даровые лекарства монастырю выражена благодарность от Самарской губернской земской управы. Кроме того, монастырь участвовал и участвует своею посильною помощью при устройстве храмов и миссионерских церковно-приходских школ, в особенности в единоверческих приходах.

При содействии о. архимандрита Тихона устроены единоверческие приходы: в Богородском, Преображенке, Кушуме, Озинках и др., за что неоднократно Св. Синодом преподавалось благословение. По нескольку раз в году о. арх. Тихоном совершались миссионерские объезды по селам с раскольническим населением для бесед с этими последними – и для совершения богослужений по старым обрядам. Поездки эти предпринимались со своими певчими (до 40 человек), на своих лошадях, при своём содержании. При этих поездках бывали присоединения к св. Церкви и иногда в довольно значительном числе. Так, в селе Озинках присоединено 65 человек, во главе с австрийским лжепопом, в Богородском 60 человек, во главе с двумя начетчиками. Вообще монастырь Спасо-Преображенский при о. архимандрите Тихоне являлся попечителем и кормильцем бедных, врачом болящих, питателем алчущих хлебом, как телесным, так и духовным, т. е. словом Божиим.

Для характеристики нового архипастыря-миссионера, предоброго и искусного во врачевании духовных и телесных немощей, приведем выдержку из его речи, где находим поучительное и знаменательное засвидетельствование того факта, что истинная наука естествознания и честные её служители не находятся в противоречии с верою. Вот что говорил еп. Тихон.

«Избранием св. Синода и изволением Благочестивейшего Государя, Императора Николая Александровича, Господь ныне призывает меня к высшему служению в Церкви Христовой в сане епископа. Никогда в жизни своей не помышлял я о сем. Совсем дорогу другую избрал я себе. Будучи по происхождению сыном священника, я бежал из духовного звания… И, увлекаясь духом времени и примером других, я оставил семинарию и поступил в университет. Здесь я со всем жаром увлекся изучением положительных наук и в особенности медициною. Я желал быть полезным человечеству, врачуя болящих. В то время к стыду нашему, все, даже и духовные, увлекались светским образованием. Вот и я вслед за другими повернул от востока к западу, – от солнца к луне, – от слова Божия к слову человеческому, которое известно под именем науки. Занятия мои шли успешно. В 1880 году я кончил курс.

По выходе из университета с великою горячностью приступил я к делу своему, проводя дни и ночи у постели больных.

Лет девять я шел по этому крестному пути – любви к ближнему… И в конце концов эта дорога вывела меня на торный путь любви к Богу (Мк.12:33), Господу Иисусу Христу, этому Милосердному Самарянину, подъявшему на рамена Своя страждущего человека, впавшего в разбойники (Лк.10:30), покрытого ранами и язвами своих страстей и пороков.

Здесь, у постели больного, я научился любить людей скорбящих более, нежели веселящихся, – более уважать страдания людские, нежели суету мирскую.

Здесь я увидел людей и жизнь в своём настоящем виде, без ходуль, без лицемерия, а такими, какие они есть на самом деле. Скучно мне было в обществе веселых людей; не верил я в прочность веселия: ибо знал, что завтра же этот смех может обратиться в плач… Да и теперь там, за стенами веселого дома, а, может, быть, и в нём самом, где-нибудь в уголке, приютились: и страдания, и муки, и печаль, и слезы…

Далее, изучая причины болезней, я на практике убедился в справедливости словес св. Писания, что людские страдания и даже самая смерть зависят от греха: оброцы бо греха, – смерть… (Рим.6:23); и – что медицина и слово Божие сходятся между собою, и, научая, высказывают одну и туже мысль, только лишь разными словами: медицина говорит: не вреди, а св. Писание: не греши. Я понял, что врачи не только должны лечить, но и учить, как вести правильную, т. е. законную жизнь, дабы избежать вреда от беззакония. Наконец, при постели больного я научился верить в могущественное действие благодати Божией в таинствах св. Церкви, ибо был свидетелем и очевидцем поразительной и чудесной помощи Божией тяжелым и безнадежным больным. Многие больные, приговоренные врачами к смерти, после исповеди и причастия Св. Таин и соборования, неожиданно для врачей вдруг поправлялись и совершенно выздоравливали.

Тяжело и прискорбно видеть, что теперь в обществе укрепилась ложная и весьма вредная мысль, что соборование есть приготовление к смерти… Не к смерти, а к жизни и исцелению болящего. И воздвигнет его Господь: а аще грехи сотворил есть, отпустятся ему (Иак.5:15), говорит апостол Иаков.

Я, как врач, на опыте увидел, как великая целительная сила в таинствах св. Церкви подается даже и там, где наука и врачи совершенно бессильны, где они потеряли всякую надежду. Мне и тогда, как врачу, было прискорбно видеть и знать, какое множество больных лишается благодатной помощи лишь только потому, что с молоком матери усвоили себе ложный страх к таинствам св. Церкви!

Виденное мною всё более и более приближало меня к Церкви Божией.

Вот я и сам усиленно стал предлагать своим больным, кроме лечения, прибегать еще и к таинствам Церкви Христовой и в особенности в начале болезни.

И вот, теперь, в эту торжественную минуту, пред лицом всевидящего Бога свидетельствую, что не было ни одного случая, когда бы больные, прибегнувши с верою к благодатной помощи св. Церкви, не получили облегчения: всегда, решительно всегда замечалось облегчение, и очень часто наступало быстрое выздоровление. Таким образом я, при постели больного, научился верить в могущественную, благодатную помощь в таинствах св. Церкви и любить и уважать пастырей её.

Как-бы Сам Господь десницею Своею, самым течением моей жизни вел меня к тому, от чего я бежал, т. е. к духовному званию. И вот перст Божий указывает мне путь, в оньже пойду (Пс.142:8).

И я 11 лет тому назад, т. е. в 1890 г. принял монашество в С.-Петербургской д. академии и в этом-же году был рукоположен во иеромонаха. Таким образом исполнилось моё, в то время заветное, желание; достиг я, чего хотел, т. е. мог лечить и учить народ и пользовать его благодатию в таинствах св. Церкви. В 1891 г. Св. Синод послал меня работать и трудиться на Иргизе среди так называемых старообрядцев… И за всё сие время я весьма привык к народу: жил его нуждами и заботами, горем и печалями, врачевал его болезни, помогал ему в недостатках и беседовал с ним об истинах учения Церкви Христовой и находил великое утешение и отраду в самом деле своём, большего я не искал, к большему не стремился… И Бог мне свидетель, боялся и страшился, как бы что не оторвало меня от дела моего… Но Господь судил иначе. Ибо «от Господа стопы человека исправляются» (Пс.36:23).

Трудно было святительское служение в то время, когда сплочалась Русь святая, когда внешние враги отовсюду нападали на неё… Но теперь оно еще труднее, когда они стараются подорвать семью, государство, веру в Бога и Церковь святую.

Помимо открытых противников есть еще более опасные враги из своих, которые идут вместе, якобы под одним знаменем, но тянут в другую сторону, ибо смотрят с другой точки зрения и не хотят пленить разума своего в послушание веры… И, ратуя против Церкви Христовой, думают «службу приносити Богу» (Ин.16:2)».

Да поможет вседействующая благодать Божия новому архипастырю совершить все благие упования его на пользу миссии отечественной Церкви.

На смутные события последнего времени начинают отзываться своим авторитетным словом наши преосвященнейшие архипастыри и пастыри.

Преосвященный Николай, епископ Таврический, в речи, сказанной пред молебном по случаю избавления от покушения на жизнь Обер-Прокурора Св. Синода К. П. Победоносцева, так отзывается о наших современных напастях. Еще не смолкли в ушах наших отзвуки от выстрела, направленного в Министра Народного Просвещения, Н. П. Боголепова, – еще не высохли слезы на глазах у сослуживцев и почитателей этого благороднейшего и преданнейшего слуги Государева, – как вот опять раздаются выстрелы, и направляется смертоносное оружие в другого человека, – одного из лучших сынов России, воспитателя и учителя Царей, – Обер-Прокурора Св. Синода, К. П. Победоносцева… И вот опять вся благомыслящая Россия потрясена, – и опять невольно возникает недоуменный вопрос: что сие хощет быти?

Скажут: да это безумцы сделали; зачем связывать всё это с чем-то особенным!… Так! Но почему же эти безумцы направили свои выстрелы не в себя и не в подобных себе безумцев, а в людей разумнейших, – в людей избраннейших?! Зачем им было ехать из провинции в столицу – и выбирать именно этих людей?! – Ясно – если они делали выбор, то действовали уже не безумно, а сознательно, направляемые злою волею…

И сколько таких явлений теперь!… Жизнь стала просто в полушку… Живет – живет себе человек, и вдруг – трах! – и пулю в лоб! А то глядишь, ни с того, ни с сего, – трах – и пустил пулю другому!! Прежде как будто так не было, – по крайней мере наши деды и прадеды этого не знавали!

От чего же люди стали так легкомысленно смотреть и на свою, и на чужую жизнь, почему стали учащаться и в нашем отечестве такие события, каких прежде или вовсе не знавали, или какие были редчайшею редкостью?!

Ходить за объяснением далеко незачем: вера оскудела у нас, – страх Божий стал иссякать в сердцах людей! А это всё от того, что и сами мы за собой плохо смотрим, да и детей своих воспитываем не лучше…

Прежде руководились правилом Премудрого, что начало премудрости, или что тоже благочестия, есть страх Божий, – что страх Господень отреяет грехи (Прем.1:11–21), – что воспитывать следует одних милостию с рассмотрением, а других страхом, исхищающе от огня (Иуд.1:22–23), а теперь всё это забыли, изменили, переиначили… Вместо страха Божия и церковности – придумали какие-то другие системы воспитания, расшатывающие авторитеты, ослабляющие всякие узы, размягчающие, а то и просто – развращающие нрав юношеский… Дисциплины нет почти никакой – ни умственной, ни нравственной, – ни в слове, ни в деле… Теперь, если воспитатель или учитель чуть поставил мальчику – лентяю и шалопаю – единицей меньше, то из этого раздувается целое событие, поднимается шум и треск и в семье, и в печати, что учителя и воспитатели – жестоки, тираны, не умеют воспитывать и пр. и пр., – забывая, однако же, что все эти речи выслушивают те, чьего слуха они и не должны бы были касаться…

Прежде читали Евангелие Иисуса Христа и его клали в основу воспитания и всего уклада жизни; а теперь зачитываются до одурения «евангелием» графа Толстого и его безбожными и анархическими сочинениями; прежде считали св. Церковь матерью-воспитательницею, а теперь взамен Церкви выдвигают театр и всякого рода забавы и развлечения… Удивляться ли после этого, что молодежь, воспитанная в таких началах, и Бога не боится, и людей не стыдится?! – Не прошло еще и трех недель, как Петербург, Москва, Киев, Харьков, Одесса и другие города были свидетелями этой крайней распущенности нашей молодежи!… Слыханное ли когда дело, чтобы люди врывались в храм Божий, в шапках, с папиросами в зубах, чтобы останавливали служение, били сторожа церковного, приглашавшего к порядку, и толкали священнослужителя с амвона? – А ведь всё это было, и не где-нибудь в захолустье, а в столице, в Казанском соборе!…

Или вот еще другое явление: высшее священноначалие Церкви русской отлучает от общения врага Церкви и государства, – безбожника и анархиста Толстого… Кажется бы, радоваться такому решительному действию иерархии, полагающей конец соблазну и претыканию для многих чад своих; но что же мы видим и слышим?! Являются люди, которые, в осуждение Церкви, открыто посылают адреса и телеграммы отлученному, – прилагаясь сим самым, торжественно, к делам неплодным тьмы сего кощунника?!

Удивляться ли, после этого, тому, что так потрясло всех нас вчера и несколько недель ранее?!

Что же: так всему этому и надлежит быть?! О, да не будет…

Всем нам, – и отцам, и матерям, и начальствующим, и подчиненным, и пастырям, и учителям, – всем, всем надлежит встать на защиту исконных начал нашего Отечества, – православия, самодержавия и народности, – и всем и всячески бороться с этим злом, так позорящем наше отечество!… Будем помнить, что Господь никогда поругаем не бывает, и что Он наказует за нечестие и народы так же, как отдельных людей, – посылая на них всякого рода бедствия (Евр.10:31; 12:29)…

Маститый архипастырь, харьковский высокопреосвященный Амвросий также посвятил печальным явлениям нашей современности и в частности толстовскому религиозно-социальному движению своё вещее слово, с которым познакомим в следующей книжке. Умную, правдивую характеристику смутных событий нашего времени находим также и в слове Владикавказского протоиерея Беляева.

В г. Царицыне, по словам «Царицынского Вестника», существует старообрядческая школа, содержащаяся на счет нескольких купцов-богачей. На стенах помещения развешены картины и карты, по содержанию которых можно судить, что преподается в училище. На одной красуется «Антихрист», в рост человека, с дубинкой в руке; рядом карта, на которой изображено «океан-море», а над ним огромное солнце, поддерживаемое ангелами. Объяснительный текст гласит, что солнце Сотворено Божиим повелением, имеет на себе одежду и венец царский, и «когда выйдет на запад», ангелы совлекут с него одежду и венец и положат на престоле Господнем. На одной картине изображен «страшный суд», на другой… «война буров», попавшая неведомо какими путями в этот мир.

В Екатеринбургской епархии состоит вакантное место помощника миссионера противо-мусульманского стана в с. Верхне-Апостольском, Шадрин. у. Жалование 600 руб. в год.

По постановлению духовной консистории, курганским уездным исправником было закрыто в числе других кладбище при деревне М. на том основании, что оно устроено без разрешения надлежащей власти не вблизи православных приходских кладбищ. В жалобе правительствующему сенату доказывалось, что означенное кладбище основано более 100 лет, и на открытие оного имелось разрешение подлежащей власти, которое сгорело во время пожара в 1885 г., а потому закрытию не подлежало. Произведенным осмотром кладбища установлено, что оно основано около 150 лет назад, расположена в 82 саж. от селения и в 2½ верстах от православного кладбища. Степень переполнения кладбища точно выяснить не представлялось возможности по причине больших снегов, по внешнему же виду осматривавшие кладбище заключили, что в нём есть еще для могил достаточно места. Врачебное отделение высказалось, что кладбище, при дер. Можборной, как отстоящее от жилищ на расстоянии менее 250 с., не может быть допущено к открытию.

Правительствующий сенат, признав принесенную жалобу не подлежащею рассмотрению за пропуском срока и обратившись затем к обсуждению обжалованного постановления, в порядке надзора, нашел: 1) что, согласно неоднократным разъяснениям сената, ст. 49 Уст. пред. прест. относится лишь до кладбищ, вновь устраиваемых, но ни в каком случае не обусловливает закрытия издавна существующих кладбищ, каковые могут быть закрыты лишь по признании дальнейшего их существования вредным в санитарном отношении, и 2) что раскольническое кладбище при деревне М. открыто более 100 лет назад, и из имеющихся в деле сведений не усматривается, что дальнейшее существование названного кладбища представляется вредным в санитарном отношении. – Посему правительствующий сенат нашел обжалованное постановление неправильным.