Октябрь

В 6 книжке журнала «Мир Искусства» напечатан доклад Д. С. Мережковского, читанный им в литературно-философском обществе 6 февраля 1901 г. Читатели наши в своё время ознакомлены были с кратким содержанием этого доклада, а также с некоторыми обстоятельствами, сопровождавшими чтение его в обществе.⁸⁴ Теперь, в виду появления в светском журнале этой весьма важной для наших апологетических и полемических целей светской критики религиозных воззрений яснополянского проповедника, мы считаем полезным подробно остановить внимание читателей наших на этом произведении Д. С. Мережковского, сказавшего столь известное и правдивое слово о догматике и религии гр. Толстого.

Д. С. Мережковский в своём докладе задевает самую Ахиллесову пяту всей толстовской догматики, мутный источник её, из которого вытекает и «непротивление злу», и представление о Боге, о благодати, о таинствах и цели существования человека.

Автор доклада прекрасно выражает всю сущность толстовства следующими словами проф. Амиеля.⁸⁵

«Когда не мечтаешь уже о том, что имеешь перед собою свободными десятки лет, год, месяц, когда считаешь уже десятками часов, и будущая ночь несет в себе угрозу неизведанного, очевидно, что отказываешься от искусства, науки, политики и довольствуешься беседой с самим собой, а это возможно до конца. Внутренняя беседа эта – одно, что остается приговоренному к смерти, казнь которого откладывается. Он, этот приговоренный, сосредоточивается в себе самом. – Он уже не действует, а созерцает. – Как заяц, он возвращается умирать к своему жилищу, и жилище это – есть совесть, его мысль. Пока он может держать перо и имеет минутку уединения, он сосредоточивается перед этим отзвуком самого себя и беседует с Богом. – Это, впрочем, не нравственное исследование, не покаяние, не призыв. Это только «аминь» покорности. – «Дитя моё, отдай мне своё сердце». – Отречение и согласие мне менее трудны потому, что я ничего не хочу. Я бы желал только не страдать. Христос в Гефсиманском саду просил о том же. Сделаем же то же, что и Он. «Впрочем, пусть будет не моя воля, но Твоя», – и будем ждать».

Страх смерти и чувство неизбежности её – вот основной камень толстовского представления о Боге. Бесконечная покорность и страх умирающего зайца, отвечающего на последний смертельный удар охотника: «да будет воля твоя» – вот источник толстовской морали, доведенный им до последней крайности. Но как это далеко от христианской любви к Богу. Любовь до того совершенства достигает в нас, говорит ученик Иисуса, возлежавший на груди Его, – что мы имеем дерзновение. – В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение, боящийся же не совершен в любви» (1Ин.4:17–18). Могут ли стать рядом с такими словами нравственные взгляды Толстого? Имеет ли его любовь «дерзновение» и изгоняет ли она страх? «Нет, справедливо говорит Мережковский, сама она вся – от страха, от «мучения страха», от последней степени этого мучения, которая есть даже не просто страх смерти и страдания, а страх страха… «Дитя, отдай мне твоё сердце», говорит Господь. «На, возьми, да будет воля Твоя», а в тайне мысль самая страшная: я знаю, что ты господин жестокий, – жнешь, где не сеял, собираешь, где не рассыпал; если я тебе и не отдам моего сердца, – ты всё равно возьмешь его, возьмешь насильно: так на же, возьми, «да будет воля Твоя». – Не отделяет ли здесь один волосок величайшую покорность от величайшего бунта? – справедливо замечает Мережковский.

«Смерть и страдания, как пугала, со всех сторон ухают на человека и загоняют на одну открытую ему дорогу человеческой жизни, подчиненной своему закону разума и выражающейся в любви». «Пугала смерти и страданий насильно загоняют человека, как зверя, как того кабана, которого травит дядя Ерошка,⁸⁶ – в капкан любви, в закон любви». Невольно при этом припоминается «первая ступень» Толстого, где он со свойственной ему пластикой описывает, как загоняют быка на скотобойне в стойло, где его и убивают. Также пластично и в тех же самых образах рисует Толстой и смерть Ивана Ильича. В предсмертных мучениях Иван Ильич «бился, как бьется в руках палача приговоренный к смерти, зная, что он не может спастись. Он плакал о беспомощности своей, о своём ужасном одиночестве, о жестокости людей, о жестокости Бога». Тайна смерти, тайна Бога и есть та «черная дыра», черный узкий мешок, куда «сует с болью» умирающего Ивана Ильича,⁸⁷ «всё дальше просовывает и не может просунуть сила невидимая, непреодолимая», нечто безобразное и безобразное. Такой Бог – даже не Он, а Оно. В предсмертном бреду князя Андрея⁸⁸ «за дверью стоит «оно». Что-то ужасное, уже надавливая с другой стороны, ломится в дверь. Что-то нечеловеческое – смерть ломится в дверь».

Такой Бог лишает человека достоинства, низводит на степень животного, ставит в самое унизительное положение человеческую душу и тело.

Ужас, животный страх и печаль – вот те чувства, которые должно возбуждать такое представление о Божестве. Андрея Болконского пред Аустерлицким боем – страшит и печалит мысль, что его, может быть, завтра не будет, что тело его выбросят, как падаль.

«Меня не будет – вот крик только животного себялюбия пред смертью, крик только обнаженного человеческого тела, даже не тела, а «мяса». И «дальше и кроме этого ничего не было».

«Есть ли это, однако, последнее освобождение, победа духа над плотью?» – основательно ставит вопрос Мережковский. «Ведь нечто новое, решающее здесь произошло сначала в теле; душа только отражает то, что уже произошло в теле; только объясняет слабость тела, как «слабость любви», как сознание своего страшного одиночества и беззащитности; но собственно от себя ничего не прибавляет. И здесь, как везде, как всегда у Л. Толстого, не тело следует за душою, а наоборот, – душа за телом: что сначала в теле, то потом в душе. Телесное первоначально, духовное, или, лучше сказать, «душевное» – производно. Душевное вытекает из телесного, как следствие из причины. Тело уходит из жизни в не-жизнь, опускается в «черную дыру», – и душа влечется за телом; тело тянет душу. Воскресение духа есть только умирание тела, не начало чего-то нового сверхживотного, а только конец старого, животного, – отрицание плоти – одно отрицание, без утверждения того, что за плотью.

Здесь происходящее в душе так связано с происходящим в теле, что одно невозможно без другого, одно исчезает за другим. Если бы Брехунов не замерз, та просто не сумел бы вспомнить своих любовных мыслей о Никите⁸⁹ и, по всей вероятности, остался бы таким же кремнем, каким был до замерзания, телом бы воскрес, а духом снова умер бы. Эта любовь не в жизнь, а из жизни».

И действительно, и у князя Андрея только тогда началось «пробуждение от жизни», когда болезнь его приняла дурной характер, а он в бреду увидел себя умершим. После этого любовь к жизни и к людям показалась ему далекою и чуждою, слишком живою. «Тогда он еще жалел жизнь, хотел вернуться в жизнь, думал, что жизнью можно утолить бесконечную жажду любви: теперь он понял до конца, что жизнь не нужна для любви, так же как любовь не нужна для жизни, что сама любовь есть только отрицание всей земной жизни. – Всё, всех любить, – думает князь Андрей – значит никого не любить, значит не жить этою земною жизнью». «И чем больше – прибавляет Л. Толстой уже от себя, – проникался он этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая, когда у нас нет любви, стоит между жизнью и смертью». – «Всех любить – значит никого не любить» – вот любовь для нас, живых, непонятная, и страшная, страшнее всякой ненависти. Нам кажется, замечает Мережковский, что это вовсе не любовь, а скорее отсутствие любви.

И действительно, взгляд князя Андрея на всё живое становится «холодным, почти враждебным». Наташа, Марья робеют под этим взглядом, чувствуют, что он больше не любит их и что их любовь ему не нужна… И эта-то ужасающая насмешка мертвого над живыми, этот отталкивающий холод, это бесконечное презрение и вражда ко всему живому, по мнению князя Андрея, по мнению Л. Толстого, и есть именно «та любовь, которую проповедовал Бог на земле».

Эта любовь делает кн. Андрея холодным и бессердечным к своим сестрам и безучастным к сыну своему Николушке. И как странно для нас тут еще его вспоминание об Евангелии! – «Мари, ты знаешь Еван…» – но он вдруг замолчал.

– «Что ты говоришь?

– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на неё.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца… «Да, им это должно казаться жалко, – подумал он. А как это просто! «Птицы небесные не сеют, не жнут, но Отец ваш питает их», сказал он сам себе и хотел тоже сказать княжне: «но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга! – и он замолчал».

«Доныне казалось нам, живым, справедливо замечает Мережковский, что Христос пришел проповедовать учение Своё не мертвым, а живым, и что живые могут понять Его. Но вот оказывается, что это ошибка, что всё живое для Христа «не нужно», – между Христом и жизнью нет никакого соединения; – «мы не можем понимать друг друга». Только умирающие, почти мертвые могут Его понимать. Князем Андреем и Л. Толстым окончательно отвергнуто это слово: «Бог не есть Бог мертвых, но живых», – «у Бога все живы»; для кн. Андрея и Л. Толстого Бог есть Бог только мертвых, – у Бога все мертвы. «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов»? – Нет, – «пусть мертвецы хоронят живых»; Христос не «смертью смерть», а смертью жизнь попрал. Для кн. Андрея и Л. Толстого не смерть есть жизнь, а жизнь есть смерть. «Да будет и на земле, как на небе, воля Твоя»? – Нет, у князя Андрея и Л. Толстого молитва иная: да будет воля Твоя на небе, только на небе, потому что на земле её вовсе быть не может, потому что вся земля есть то, что против воли Твоей, и воля Твоя в том, чтобы земли вовсе не было».

– «Мари, ты знаешь Еван…» – но он вдруг замолчал». – «Мы не можем понимать друг друга». – Какое страшное молчание! Сколько в нём жестокости! Была ли вообще на земле большая жестокость, большее проклятие жизни? И в этом-то проклятье, которое ведь в конце концов есть, может быть, лишь оборотная сторона цинического, животного себялюбия – «всё это ужасно просто, гадко; – все вы живете и думаете о живом, а я…» – заключается, по мнению Л. Толстого, вся «благая весть» Евангелия. – Полно, не злая ли весть? – метко замечает автор доклада.

Бог есть «Ничто», какое-то безличное Оно, сила неопределенная, неумолимая; к ней не только нельзя обращаться, но даже нельзя выразить её никакими словами. Такому Богу нельзя молиться, потому что между ним и живыми людьми не может быть никакого общения.

«Всякое понятное воображение о том, что я познаю Бога – например, что Он творец, или милосерд, или что-нибудь подобное – удаляет меня от Него и прекращает моё приближение к Нему», – говорит Л. Толстой в заграничной брошюре «Понятие о Боге» – Concept de Dieu, Geneve 1889. – Ежели эту логику довести до конца, то неминуемо получится та самая трагедия, которую переживает умирающий князь Андрей; никакими мыслями, никакими чувствами живые люди не могут приблизиться к Богу, Который есть само отрицание всего живого, всего существующего, есть последнее Ничто, – любить Бога значит любить Ничто, погружаться в Нирвану, в небытие. – «Мари, ты знаешь Еван…» – да нет, не стоит с живыми говорить об этом, – всё равно не поймут, не услышат: – «мы не можем понимать друг друга»; надо молча до конца проклясть всех живых и умереть, чтобы соединиться с Богом. «Местоимение «Он» уже несколько нарушает для меня Бога; «Он» как-то умаляет Его», – продолжает Л. Толстой в той же заграничной брошюре, как будто доканчивая мысли князя Андрея.

«Не через свободную, бесстрашную сыновнюю любовь к Отцу Небесному, а разве только через животный Ерошкин ужас, ужас голого человеческого тела, человеческого мяса, через «аминь» последней покорности, аминь дрожащей твари можно приблизиться к такому Богу, делает вполне прямой вывод Мережковский. Будь только Л. Толстой до конца последователен, он и пришел-бы к этому неизбежному выводу, он сказал бы себе: кому я стану молиться: Господи, помилуй меня? кому я скажу: «Отец мой Небесный»? Мне этого некому сказать, потому что всякое понятие о Боге, а следовательно и то, что Он Отец, «прекращает моё приближение к Нему». Ведь Бог для меня не «Он», а «Оно», я могу только бояться Его, как умирающий заяц боится охотника или того зверя, который гонится за ним. Я не могу верить в Отца Небесного, Которого проповедовал людям Христос. Я не знаю, кто я, но, во всяком случае, я не христианин. – И когда, замечает Мережковский, Л. Толстой сказал бы это себе, началась бы великая трагедия уже не только в его бессознательной стихийной жизни и художественном творчестве, но и в его религиозном сознании, – наша трагедия».

Но Л. Н. боится этого крайнего, неизбежного вывода и отступает перед ним на любимую дорогу срединных наставлений, вроде отречения от имущества, вегетарианства и непротивления злу.

«Христианство, – говорит Л. Толстой, – представляется людям в виде сверхъестественной религии, тогда как в нём нет ничего таинственного, мистического, ни сверхъестественного, а оно есть только учение о жизни, соответствующее той степени материального развития, тому возрасту, в котором находится человечество. И для доказательства этой именно мысли об отсутствии в «истинном христианстве» чего бы то ни было мистического, сверхразумного пишет свою главную религиозную книгу: «Царство Божие внутри вас, или христианство, не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание», – можно бы сказать опять-таки проще, откровеннее: как новое не религиозное, а практическое жизнепонимание».

Далее Д. С. Мережковский отмечает ряд противоречий в догматике Толстого. Религия, по выражению последнего, есть учение об отношении человека к первопричине мира – к Богу. А Бог для него – Нечто далекое, чуждое, неумолимое, непонятное. С другой же стороны в христианстве нет ничего непонятного, следовательно относящегося к Богу; значит, по Толстому, христианство есть религия без Бога, – религия без религии.

Из этого противоречия Толстой выбрался опять своим серединным путем. Он не захотел, как логически того требовал разум, вывести, что Бог есть Ничто. Он не все и не ничто, а ни то, ни се. Это не Бог живых и даже не Бог мертвых, а Бог полуживых, полумертвых, современных полуверов, для которых в сущности даже не интересно, есть Он, или нет Его, не интересно это и для Толстого. В своём практическом христианстве, он может обойтись и без Бога, имя Которого, по собственному признанию, почти не употребляет отдельно, а лишь в выражениях – «жить по Божьи» и т. п., так что Бог является здесь даже не существительным, а лишь прилагательным.

Вот почему и не церемонится Толстой с учением о Боге, о св. Троице: – ведь это только прилагательное. Догмат о св. Троице, по нему, «ни для кого и ни для чего не может быть нужен – нравственного правила из него вывести невозможно никакого». Таким образом, справедливо заключает Мережковский, «Бог у Толстого есть удобный и условный математический знак, х в нравственных уравнениях.

Когда уравнение решено, х становится добром, и даже не бескорыстным добром, а определенною, насущною полезностью а, b или с: «любовь к ближнему, – говорит Л. Толстой с поразительною даже у него беззастенчивостью, – есть выгодное, полезное дело». И еще грубее, еще циничнее: «Христос учил людей не делать глупостей». Всё учение Христа оказывается только учением здравого смысла, общедоступного, как дважды два четыре, подсчитывание человеческих польз, нечто, может быть, в высшей степени практическое, но ведь и несомненно же дешевое, коротенькое, как трехкопеечная арифметика для сельских школ.

Раз вступив на эту большую дорогу религиозного опошления Л. Толстой неминуемо должен был дойти до того же, до чего теперь доходят все идущие по религиозным большим дорогам, – до почти сознательного безбожия.

И ежели тут сохраняется «почти», ежели всё еще называет он своё безбожие религией и не говорит в сердце своём с окончательным цинизмом: «нет Бога» (кто знает, впрочем, – может быть, уже и говорит?), – то только потому, что так мало думает о Боге, так забыл о Нём, – что не удостаивает он эту жалкую метафизическую развалину, «тень тени» даже последним великодушным ударом, последним отрицанием.

Вот весь пройденный Л. Толстым религиозный путь относительно догмата о Боге вообще: начал он тем, что поверил в ничто, кончил тем, что не верит ни во что; начал с незапамятно-древнего буддийского нигилизма; кончил даже не вчерашним, а третьегодняшним, отрыгнувшимся русским базаровским нигилизмом».

«То же самое, что с Богом-Отцом, говорит далее автор, произошло у Толстого и с Сыном Божиим».

«Сын знает Отца; раб не знает Господина; работник отчасти знает, отчасти не знает хозяина; он больше умствует, хвастает тем, что знает барина: «я знаю, что Ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, собираешь, где не рассыпал, вот же Тебе Твой талант». Это расчет хозяина и работника. Работник не может «войти в радость господина своего», а разве только в прибыль хозяина. – «Мужиков надо держать вот как!» – говаривал, показывая свой крепкосжатый кулак Николай Ростов, тоже хозяин. И небесный Хозяин у Л. Толстого держит работников своих «вот как»: он загоняет их, как зайцев, ухающими пугалами смерти и страданий «на дорогу любви». Какая же однако любовь, какая свобода, ежели «пугали»? – «Я как-то думал, – признается Л. Толстой, как больно, что люди живут не по Божьи, и вдруг мне стало ясно, что как бы человек ни жил, он всегда живет так, что закон не будет нарушен, только проигрыш остается за человеком. Он же не исполнил, как человек – исполнил его, как животное, как, еще ниже, кусок разлагающейся плоти. Для меня это стало ясно и утешительно, говорит Толстой. Страшная ясность, неимоверная утешительность, замечает Мережковский. Ведь не может Л. Толстой не сознавать, что от начала мира до возникновения толстовской религии, никто, или почти никто, даже сам он, Л. Н-ч, закона любви так, как он его понимает, сознательно не исполнил. И, следов., почти всё человечество, не более, как «разлагающаяся плоть», смрадная падаль. И это-то находит он с точки зрения той самой любви, которую проповедовал Бог на земле, не только ясным, разумным, справедливым, но и «утешительным». – Господь не хочет погибели грешных, но чтобы все спаслись. «Истинно, истинно говорю вам, ангелы на небесах радуются о едином грешнике более, нежели о десяти праведниках». Так для Бога, так для Сына Божьего.

Но не так с хозяйской, толстовской точки зрения. «Их надо держать вот как!» Почти всё живое погибнет, туда ему и дорога… Было ли, справедливо замечает Мережковский, когда-либо вообще произнесено не более жестокое, а только более жесткое, грубое, холодное «нехристианское» слово о христианской любви. «Этот человек никогда никого не любил, вспоминается слово Тургенева и слово князя Андрея: «всех любить, значит никого не любить». «Вот, что такое эта любовь – не любовь свободная, любовь из под палки, из под плети, из-под ухающих пугал. «Дитя моё, отдай мне своё сердце, – ведь всё равно, если не отдашь, проигрыш за тобою, ты будешь куском разлагающейся плоти». Но, заканчивает Мережковский характеристику учения Толстого о любви, «ежели я не могу быть сыном Отца Небесного, то не хочу быть и «работником» такого Хозяина – пусть уж лучше я буду по прежнему рабом, дрожащею тварью, даже «куском разлагающейся плоти» – это все-таки менее позорно и жестоко».

Слишком религиозное, евангельское понятие о сыновности людей Богу в конце концов оказывается не удобным для «христианства» Л. Толстого, и он всеми силами старается вытравить это понятие из Евангелия. В книге «Учение 12 Апостолов», переводя греческий подлинник, повсюду тщательно заменяет он слово «Сын» словом «отрок», вместо «Иисус, Сын Божий» – «Иисус, отрок Божий». Мало того: против всякой очевидности, с непостижимым цинизмом, он утверждает, что Христос никогда не считал себя единородным Сыном Божиим. «Иисус, уверяет он, считал себя таким же человеком, как и другие люди». – В опровержение этого Мережковский указывает на след. места Евангелия: «дана мне всякая власть на земле и на небе. Я и Отец – одно». Это ли еще не прямо, не ясно? Да за что же наконец и распят был Иисус? – «И встав, первосвященник сказал Ему: что же ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют? – Иисус молчал. И первосвященник сказал Ему: заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий? – Иисус говорит ему: ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы и грядущего на облаках небесных. – Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: Он богохульствует! на что еще свидетелей? вот, теперь вы слышали богохульство Его! – Как вам кажется? – Они же сказали в ответ: повинен смерти» (Мф.26:62–66). После таких свидетельств – утверждать, будто бы во всём Евангелии нет ни одного места, из которого следовало бы заключить, что Христос считает себя «не человеком, как все», а Сыном Божиим, – едва-ли возможно, по выражению Л. Толстого – «без дурного желания».

О Третьей Ипостаси Св. Троицы – Духе Святом, Толстой не любит говорит. Она для него не существует, как не признает он и благодати Духа Святого.

«Итак, христианство – не только без Бога Отца, но и без Сына Божьего, христианство без Христа, заключает обозрение догматики Толстого автор доклада. «Соль – добрая вещь, но если соль потеряет силу, чем исправить её?» Ни в землю, ни в навоз не годится; – вон выбрасывают её». Кажется, толстовское «христианство» и есть именно эта самая пресная из всех пресных вещей, – эта соль, переставшая быть соленою, которая ни в землю, ни в навоз не годится, и которую «вон выбрасывают».

Религиозное опошление, ложь до умопомрачения, сведение всех слишком опасных бесплодных вершин и глубин к одной практически полезной сельскохозяйственной плоскости – вот прямые результаты учения Толстого.

После обозрения догматической части учения Толстого о том, что есть Бог, о Боге Отце и Боге Сыне, отношении Бога к человеку следует у Мережковского вытекающий из догматических положений разбор нравственного учения Толстого. Если так верить, то как же жить?

Здесь Толстой, оказывается, тоже идет своим серединным путем между евангельским «не пецытеся» и ветхозаветным «в поте лица твоего снеси хлебе твой, дóндеже возвратишися в землю»…

Л. Толстой, говорит Мережковский, по своему обыкновению, чтобы соединить оба предела, оскопляет, притупляет их религиозные, слишком для него острые жала. Того и другого берет понемножку: немножко робкого буддийского «неделания», вместо слишком смелой евангельской беспечности, немножко практической англосаксонской дарвиновской борьбы за существование, вместо слишком грозного ветхозаветного, «в поте лица твоего ешь хлеб твой», – и получается благоразумная обеспеченность, всеобщая сытость.

«Попробуй кормиться, одеваться, отопляться и кормить, одевать, отоплять других, – в статье «Трудолюбие или торжество земледельца» соблазняет Л. Толстой человека, и ты почувствуешь, что ты дома, что тебе свободно, прочно, идти больше некуда». – «Исполнять закон жизни – значит «выпускать заряд энергии, принимаемый в виде пищи, мускульным трудом».– «Человек прежде всего есть машина, которая заряжается едой для того, чтобы кормиться». Четыре действия машины – «четыре упряжки: 1) до завтрака; 2) от завтрака до обеда; 3) от обеда до полдника, и 4) от полдника да вечера». Машина заряжается, чтобы кормиться, кормится, чтобы снова заряжаться – и так без конца, – «идти больше некуда». Бог и человек – не Отец и Сын, не Господин и раб, даже не Хозяин и работник, а только механик и машина, вроде сельскохозяйственных машин новейшего устройства под фирмой «Трудолюбие или Торжества Земледельца», паровых американских молотилок и веялок. Зарядил, пустил в ход, и готово, – человек работает, исполняет «четыре упряжки, – выпускает «мускульным трудом» и евангельскою любовью «заряд энергии, принятый в виде пищи».

С такою же легкомысленною грубостью русского нигилиста шестидесятых годов, как живую душу Евангелия – учение о Боге и о Сыне Божьем, – умерщвляет Л. Толстой и живое тело христианства, – таинства и обряды.

«В условиях земного мира, справедливо замечает Мережковский, не может быть души без тела, разума без плоти, – не может быть и религии без таинства. Обряд в таинстве – это прозрачно-стыдливый покров, покрывающий наготу слишком священного, слишком страшного в «духовном теле» – в таинствах религии. У машинной религии Л. Толстого нет живой души, живого стыдящегося тела, и потому она не требует никаких покровов, никаких обрядов, она совершенно голая, бесплотная и бездушная. Обряды всякой религии – это те ступени, по которым миллионы и миллионы, века и века восходили к Богу; пусть древние ступени обрушились, заглохли, заросли сорными травами, так что теперь уже я не могу по ним восходить; я все-таки их чту, я плачу над ними, я их целую, как самые святые воспоминания, как мертвое и однако всё еще для меня живое, потому что слишком родное, тело. Пусть мать моя умерла, но и мертвое тело её для меня не менее, а, может быть, даже именно в минуту последнего целования еще более свято, чем живое».

«Вовсе не надо быть верующим, не надо понимать таинственной символической музыки обрядов, надо только иметь уважение к самым дорогим воспоминаниям своего детства, своего народа, да наконец и всего человечества, к этим древним ступеням, ведущим к Богу – для того, чтобы почувствовать в издевательствах Л. Толстого над христианскими таинствами и обрядами нечто возмутительное. Ведь стоит прочесть лучшие страницы Л. Толстого, описание похорон матери, говения, исповеди, причащения, в «Детстве и Отрочестве», чтобы увидеть, до какой степени православная Церковь и для него была матерью. Пусть он думает теперь, что она умерла. Неужели это дает ему право кощунствовать – обнажать мертвое тело матери и ругаться над ним? Это стыдно, страшно, этого нельзя вынести», справедливо заключает Мережковский. «Неужели, продолжает он, после Тюбингенской школы могло бы прельстить самых желторотых материалистов остроумие, вся соль которого заключается в том, чтобы вместо слова крестить, употреблять слово «купать», вместо причащаться, «съесть с ложки хлеба с вином» и т. п. Ведь это напоминает барскую брезгливость наших крепостных времен к вере «подлого народа».

Православное учение заключает еще в себе учение об окончательном своём идеале, о царстве славы, о торжестве добра над злом, о будущем блаженстве, которое наступит в этом царстве после кончины мира. Какой же окончательный идеал дает своим последователям Толстой?

В последнем романе Толстого «Воскресении» есть попытка указать такой идеал. Толстой выставил фарисейски-мертвую фигуру англичанина, также мертво проповедовавшего «глаголы жизни вечной», и результаты от такой проповеди – наглый смех рабочих над «Словом жизни», не возбудивший в сердце Нехлюдова, воскресающего героя Толстого, никакого возмущения ни на мертвенную проповедь англичанина, ни на животный цинизм каторжных; он сам на стороне этих людей, хохочущих над словами Евангелия. В его жалобе – эгоистической семьи, приличной человеческой жизни – тот же ответ англичанину одного из каторжников: «он-бы сам попробовал (подставить щеку)! Не сон ли это души вместо воскресения, справедливо замечает Мережковский. И Л. Толстой, по-видимому, не оставляет в этом сомнения. Нехлюдов у него ходит за англичанином, как во сне, садится на скамью машинально и также машинально открывает Евангелие и после (машинального?) прочтения XVIII гл. Мф. воскресает, по словам Толстого, «засыпая, потому что ему и делать больше нечего». «Давно не испытанный им восторг охватил душу и он (Нехлюдов) понял, что исполняй люди это учение и на земле установится Царствие Божие, и люди получат наибольшее благо, которое доступно им, понял всё это и воскрес».

«Но что же собственно произошло в Нехлюдове»? – спрашивает Мережковский, а с ним и всякий читавший роман Толстого и вдумывавшийся в воскресение Нехлюдова. Какой же восторг? «Именно религиозного восторга ни капли, живого огня ни искры; таким же холодом, «тлетворным духом» веет от умствований Нехлюдова над притчей о виноградарях, о Хозяине и Работнике, как и от практических правил американца Симонсона для топки печей с «наименьшей тепловой энергией», или от мерзостного воляпюка англичанина – апостола русских варваров. Чем утолил Нехлюдов свои угрызения и свой стыд в деле Масловой, чем заглушил хохот каторжных над словами Евангелия?» Если весь роман направлен был к тому, чтобы показать, как Нехлюдов постепенно умирает, засыпает – на основании последних, самых слабых и незначительных во всём произведении, семидесяти строк, мы должны поверить, что он все-таки воскрес? – Или совершилось тут чудо Божие, подобно воскрешению мертвеца Лазаря? «Благодать», как сказали бы верующие, сошла на Нехлюдова? Но Толстой сам не верит в такие чудеса». И, хотя он и уверяет на 70 строках, что Нехлюдов все-таки воскрес, всякий правдивый читатель не видит этого воскресения, а, напротив, догадывается, чувствует, что от Нехлюдова, как от четырехдневного мертвеца, «уже смердит», и что никогда не выйдет он из гроба.

Но если верно свидетельство великого писателя, что «единственное отношение самой даровитой, самой сильной части русского народа ко Христу – зверский хохот, и если это не клевета, то, значит, погиб русский народ и умер второю смертью, как и Нехлюдов. Прав князь Андрей, что жизнь – есть смерть, а благая весть Христова – «воскресение» есть отрицание жизни, буддийская нирвана, которая и есть собственно конечный идеал Толстого. Но какой идеал? – Сон, мертвость, ничего неделание, непротивление, погружение в себя и в самое необходимое. Нет ничего жизненного в этом учении, и Толстовским последователям, вполне усвоившим такой идеал, останется одно самоубийство.

Итак, вот общие выводы делаемые Мережковским из учения Толстого. «Л. Толстой не верит в Бога, не верит в Сына Божьего, не верит во Христа Спасителя мира, не верит даже в «самого мудрого и праведного из людей, человека Иисуса» – не верит ни во что». (Недаром еще Тургенев назвал его нигилистом). «Л. Толстой хотел отделить нравственность от религии (от догматического христианского учения); но когда порвал их живую связь, то и нравственность, как религия, в руках его истлела – и от христианства ничего не осталось».

Еще только один человек в современной Европе дошел до такого же богохульства, как Л. Толстой, – это Фридрих Ницше.

Религиозные судьбы Л. Толстого и Ницше поразительно противоположны и подобны: оба исходят они из одного и того же взгляда на учение Христа, как на буддийский нигилизм, как на вечное нет без вечного да, – умерщвление плоти без воскресения, отрицание жизни без её утверждения. Отсюда обе трагедии – и Л. Толстого, и Ницше, с тою разницею, что у первого слепая и ясновидящая бессознательная стихия шла против сознания, а у второго наоборот – сознание шло против бессознательной стихии. Это-то противоречие и довело обоих до богохульства, которое оба они старались принять за религию. Ницше – тайный ученик, явный отступник; Л. Толстой – явный ученик, тайный отступник Христа.

На них оправдалось слово Достоевского, что «природа человеческая не выносит богохульства и, в конце концов, сама же себе всегда и отомстит за него». Ницше отомстил себе ужасным; Л. Толстой – смешным; Ницше – религиозным самоотрицанием, безумием; Л. Толстой религиозною серединою, пошлостью, неудачными усилиями мертвого старца Акима воскреснут, – смешным, которое в таком человеке, может быть, страшнее страшного.

Свящpodpis. podpisМpodpis. podpisЛисицын

Очень часто от штундистов и других сектантов и даже от суемудрствующих интеллигентов приходится слышать такое возражение: «каковы дела, такова и вера». Возражение это обыкновенно сектантами высказывается в ответ на приглашение православного миссионера возвратиться и присоединиться к истинной вере православной, а интеллигентами при защите сектантства. «Вы оставили, – приблизительно так говорит миссионер, – веру истинную, православную и этим лишили себя надежды на спасение. Нет иного имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись, кроме имени Иисуса Христа, нашего Спасителя (Деян.4:12). Нет иной веры, исповедание которой доставило бы человеку возможность спасения, кроме истинной веры христианской православной. Поэтому, если вам дорого спасение вашей души, если вы искренно хотите познать истинную веру и перестать блуждать в потемках сектантского суемудрия, вы должны возвратиться к оставленной вами вере православной, вере ваших отцов и дедов, вере единой спасительной»…

Штундист, обыкновенно, перебивает и возражает: «вы хотите, чтобы мы возвратились в православие, это значит – чтобы мы опять стали такими же порочными, такими же пьяницами и пр., какими мы были раньше и каковы доселе православные? Напрасно вы называете свою веру истинной; дерево узнается по плодам: «не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносит плоды добрые» (Мф.7:18). Каковы дела, такова и вера: православные делают худые дела, ведут жизнь порочную, значит, и вера их худая, неправая, неистинная… Да и что такое вера? В послании ап. Иакова, в вашей же славянской книге, в Иак.1:27, сказано: «вера чистая и нескверная пред Богом и Отцом есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя неоскверненным от мира».⁹⁰ Кто имеет такую истинную веру, тот и знает Бога, как сказано в послании 1Ин.2:3–4: «а что мы познали Его, узнаем из того, что соблюдаем заповеди Его; кто говорит: «я познал Его», но заповедей Его не соблюдает, тот лжец и нет в нём истины», и еще в 1Ин.3:6 сказано: «всякий согрешающий не видел Его и не познал Его», и в 1Ин.4:8 «кто не любит, тот не познал Бога». Вот мы, когда начали вести новую жизнь по Евангелию, тогда и познали Бога и истинную веру, а православные, которые всё еще остаются великими грешниками, доселе не познали Бога и не имеют истинной веры. И почему вы не явились к нам со своею проповедью тогда, когда мы валялись по шинкам? Идите туда, там вы своих православных много найдете, их и обращайте к истинной вере».

Нетрудно видеть, что возражение это основано на смешении различных понятий, соединяемых со словом «вера». Штундисты имеют спутанное, сбивчивое, неясное понятие о вере, они не различают, не представляют ясно и отчетливо различных значений слова «вера» и смешивают понятия: «вера» и «дела», а также – «вера, как вероисповедание» и «вера, как внутренняя сердечная уверенность». Поэтому, ответ православного на приведённое выше возражение прежде всего должок состоять в разъяснении и разграничении тех понятий, какие обозначаются словом «вера».

Слово «вера» употребляется в двояком значении: собственном (субъективном) и несобственном (объективном). В собственном смысле вера есть известное внутреннее психическое состояние, состояние внутреннего убеждения, уверенности в истинности чего-либо. Понимаемая в этом (субъективном) смысле, вера бывает теоретическая и практическая. Первая состоит в холодном доверии, признании и принятии нашим умом известных истин. Вторая представляет собою глубокое, сердечное усвоение принятых умом истин, всецелое проникновение ими, выражающееся в практическом их осуществлении. В несобственном (объективном) смысле верою называется религия, вероисповедание, вероучение; так, напр., мы говорим: вера христианская, еврейская, магометанская, языческая и т. д., обозначая при этом словом «вера» совокупность истин (предметов, объектов веры), составляющих известное вероучение.

Это разграничение понятий необходимо сделать для того, чтобы выяснить правильный смысл суждения: «каковы дела, такова и вера», приводимого сектантами в качестве возражения. Суждение это может быть признано правильным и неправильным, смотря по тому, какой смысл соединяется со словом «вера». Если под верой разуметь веру в смысле субъективном, веру, как внутреннее, личное, живое, сердечное убеждение, то означенное суждение будет совершенно правильно. В этом случае оно имеет такой смысл: чем глубже, сильнее, сердечнее у кого-либо вера, тем больше она будет выражаться и проявляться в добрых делах, в добром поведении; следовательно, здесь дела являются показателем степени и силы личной субъективной веры каждого. Но сектанты, приводя это суждение в качестве возражения, под верой понимают религию, вероисповедание православное христианское и толкуют: «дела православных нехороши, следовательно и вера их неправая». Понимаемое в таком смысле, суждение это совершенно неправильно, потому что можно быть исповедником истинной религии, но плохим, который, принимая истины известного вероучения холодным умом, плохо усвояет их сердцем и слабо проявляет в жизни. Истинность вероучения не зависит от хорошей или худой жизни исповедников его; нравственный уровень исповедников служить только показателем степени усвоения ими истинного вероучения, но не определяет собой достоинства самого вероучения.

Однако же сделанное разъяснение для штундиста будет малоубедительно. Доводы от разума он неохотно принимает; будучи не в состоянии что-либо возразить, он в таких случаях обыкновенно замечает: «это вы говорите от своей головы», и приглашает собеседника «не мудрствовать сверх того, что написано» (1Кор.4:6). Единственным источником и руководством в вере и жизни штундист признает одно только св. Писание, ему одному он доверяет, на нём старается утвердить всё своё учение. Поэтому и православный миссионер для того, чтобы доводы его были убедительны для штундиста, должен все ранее высказанные суждения обосновать на св. Писании.

Прежде всего нужно показать, что и в св. Писании слово «вера» употребляется в разных смыслах, в смысле религии, вероисповедания и в смысле внутреннего сердечного убеждения. В первом смысле это слово употребляется в послании к Еф.4:5: «один Господь, одна вера, одно крещение», в 2Пет.1:1: «принявшим с нами равно драгоценную веру», в послании Иуд.1:3: «подвизаться за веру, однажды преданную святым», Иуд.1:20: «назидая себя на святейшей вере вашей».

Во всех этих местах при слове «вера» стоят определительные слова, которые показывают, во 1-х, что здесь вера употребляется в смысле вероисповедания, религии, вероучения; во 2-х, хотя религий есть много на земле, но истинная религия, истинная вера православная христианская «одна», «драгоценная», «святейшая», «однажды преданная святым», её-то и нужно исповедовать для спасения.

Гораздо чаще встречается в св. Писании слово «вера» в смысле субъективном, как внутренняя уверенность. Нет нужды приводить всех этих мест, достаточно указать несколько таких, из которых наиболее ясно можно усмотреть различие между верой субъективной и верой в смысле религии. Так в Ев. Лк.17:5 и 6 ст. читаем: «и сказали апостолы Господу: умножь в нас веру. Господь сказал: если бы вы имели веру в зерно горчичное и сказали смоковнице сей: исторгнись и пересадись в море, то она послушалась бы». Господь Иисус Христос, удивляясь вере сотника Капернаумского, сказал: «истинно говорю вам, и в Израиле не нашел я такой веры» (Мф.8:10), а женщине Хананеянке, просившей об исцелении бесноватой дочери, отвечал: «о женщина, велика вера твоя» (Мф.15:28). Из приведенных мест, где слово «вера» употребляется в субъективном смысле, ясно видно, что личная субъективная вера у каждого бывает различна; она может умножаться, может, подобно зерну горчичному, сначала быть маленькой, едва заметной, а потом возрасти до необычайной силы, может, следовательно, в большей или меньшей степени проявляться и обнаруживаться в делах. Об этой именно вере и можно сказать: «какова вера, таковы и дела», а не о той, которая – «одна» и «однажды преданная святым».

Говоря о различии веры теоретической и веры практической, или веры и дел, следует сослаться на послание Иак.2:14–26. Читая это место, православный должен обратить внимание штундиста прежде всего на то, что здесь ясно различаются «вера» и «дела», между тем как ранее штундист, на основании Иак.1:27, смешивал эти понятия и всё твердил: «вера состоит в том, чтобы посещать сирот и вдов в их скорбях и себя хранить неоскверненным от мира». Затем нужно выяснить, в каком смысле употребляет апостол здесь слово «вера». Под верой он понимает веру теоретическую, сухую, состоящую в холодном признании и принятии нашим умом истин веры. «Ты веруешь, что Бог един», говорит апостол, указывая этим предмет веры теоретической. Для выяснения того же понятия о вере, можно привести слова ап. Павла из посл. к Евр.11:6: «без веры невозможно угодить Богу, ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздает». Правда, одной веры теоретической, сухой, холодной, для спасения недостаточно, ибо «какая польза, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет; может ли эта вера спасти его» (ст. 14), и «бесы веруют и трепещут» (ст. 19). Но для спасения необходима совместно с добрыми делами и истинная вера. «Без веры, сказано у ап. Павла, невозможно Богу угодить». «Видите ли, говорит ап. Иаков, что человек оправдывается делами, а не верою только» (ст. 24); отсюда видно, что оправдание достигается делами и верою. В акте нашего спасения вера и дела также должны быть неразрывно связаны и неотделимы, как сила неотделима от действия; одно обусловливается другим, – вера делами и наоборот, – и взаимно усовершается. «Видишь ли, говорит апостол, неосновательный человек, что вера его (Авраама) содействовала делам и делами вера достигла совершенства» (ст. 22). Эту-то истинную веру, содействующую добрым делам, и должны принять штундисты для спасения.

Важное значение при обличении штундистов, смешивающих веру с делами и всё спасение полагающих в одних только делах, может иметь указание на то, что добрые дела были и у язычников. Апостол говорит, что «язычники, не имеющие закона, по природе законное делают», и этим «они показывают, что дело закона у них написано в сердцах: о чём свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Рим.2:14–15). Однако же добрые дела не могли их спасти и оказались недостаточными для спасения. Это ясно видно из примера Корнилия Сотника, история обращения которого излагается в X гл. кн. Деяний апостольских. Корнилий был муж «благочестивый и боящийся Бога со всем домом своим, творивший много милостыни народу и всегда молившийся Богу (ст. 2)». Но для спасения ему этого было мало, нужно было еще познание истинной веры. Поэтому в видении ему было приказано позвать Симона Петра, который, «скажет тебе слова, которыми спасешься ты и весь дом твой» (ст. 6).

Раскрывая ту мысль, что истинность и достоинство вероисповедания не зависят от такой или иной жизни исповедников его, что истинное вероучение не может ручаться за всецелую святость, содержащих это вероучение, можно указать на религию ветхозаветную иудейскую. Религия эта была истинная, богооткровенная, но она не могла насильственно охранить иудеев от маловерия и беззакония. И не смотря на всеобщую развращенность и упадок народа иудейского ко времени пришествия Сына Божия на землю, Господь не уничижил истинного вероисповедания иудейского. Он никогда не говорил, что оттого сделался развращенным народ иудейский, что вера его не хороша. Ап. Павел, изображая в посл. к Рим.3:17–25, как иудеи, хвалясь законом, являются на деле преступниками и нарушителями его, говорит: и так что же? Если некоторые и неверны были, неверность их уничтожит ли верность Божию. Никак (Рим.4:3–4). «Ибо мы знаем, говорит он далее, что закон свят и заповедь свята, и праведна, и добра, а я плотян, предан греху» (Рим.7:12–14). Поэтому, если православные, содержащие истинную православную веру, не всегда живут по вере и иногда погрешают, то это должно быть поставлено им в вину и отнесено на их счет, но нисколько не относится к их вере, которая всегда остается истинной, «драгоценной», «святейшей» верой. «Если, ища оправдания во Христе, мы и сами оказались грешниками, то неужели Христос есть служитель греха? Никак. Ибо если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником» (Гал.2:17, 18).

Что касается ссылки штундистов на Иак.1:27, который они читают по славянскому переводу, и который служит основанием для смешения веры с делами, то православному достаточно в этом случае тот же стих прочитать по русскому переводу, где вместо слова «вера» стоит «благочестие». Если бы штундисты могли пользоваться подлинным текстом греческим, то увидели бы, что стоящее в греческом подлиннике слово θρησκεία правильнее переведено по-русски словом «благочестие», чем по-славянски «вера»; последнее есть перевод греч. слова πίστιζ, в подлиннике в данном месте отсутствующего.

Относительно же ссылки на 1Ин.2:3–4; 3:6; 4:7–8, где говорится: «а что мы познали Его, узнаем из того, что соблюдаем заповеди Его» и «всякий согрешающий не видел Бога и не познал Его», то здесь нужно обратить внимание на слово познать и выяснить, в каком смысле оно употребляется. Познание может быть теоретическое и практическое; можно познать одною только мыслью, но можно познать и опытно, самим делом. Когда в 2Кор.5:21 Иисус Христос называется «не знавшим греха», то здесь, очевидно, имеется в виду познание практическое. Христос не знал греха не в том смысле, что Он не имел о нём понятия, а в том, что Он его не делал, был греху непричастен. В таком же смысле слово «познать» употребляется и в приведенных местах первого посл. Иоанна; им обозначается близкое и тесное общение с Богом человека, который соблюдает заповеди Божии, и наоборот, удаление, отчужденность от Бога всякого грешника. Кто соблюдает заповеди Божии, любит брата своего, тот не только имеет теоретическое познание о Боге, но он и опытно знает Бога, так как испытывает на себе действие благодатной силы Божией, помогающей ему в совершении добрых дел. Грешник же, хотя и знает Бога, т. е. имеет понятие о Нём, но своими грехами он «далече Его творит от себя», в момент совершения греха он вне общения с Богом, ибо «кое общение свету ко тьме» (2Кор.6:14)?

Наконец, по поводу язвительного упрека штундиста и совета обратиться с проповедью об истинной вере к православным, ведущим порочную жизнь, можно указать на слова апостола: «кто ты, осуждающий чужого раба? Пред своим Господом стоит он или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его» (Рим.14:4). То, подлинно, нехорошо, что некоторые из православных ведут жизнь порочную, но если спросить такого православного, хорошую-ли он жизнь ведет, то он скажет, что нехорошую, и будет винить себя лишь одного и будет каяться, подобно мытарю, в надежде, что Бог, Которому он служит, восставит падшего. А штундисты, которые обвиняют во всём православие и православных, которые хвалятся тем, что они не пьянствуют, не ссорятся, не бесчинствуют, и надеются на свои внешние дела благочестия, не подобны ли евангельскому фарисею? Может быть, в очах людей фарисей и лучше мытаря, но в очах Божиих мытарь, по неложному слова Спасителя, оправдится больше, нежели фарисей (Лк.18:14). Православные по естественной человеческой немощи (1Ин.1:8) иногда погрешают, допускают грехи нравственного падения, в которых они каются, врачуются Божественной благодатью в таинстве покаяния и постепенно усовершаются, а штундисты сознательно и намеренно впадают в тяжкий грех против веры, грех отделения от веры и Церкви и хулы на Духа Святого, выну пребывающего в Церкви, – грех, который «не простится, по слову Спасителя, ни в сей век, ни в будущий» (Мф.12:32).

В. Терлецкий

В своей статье: «Где правда?» г. Шарапов объясняет, за что именно он симпатизирует старообрядцам. Старообрядцы, – пишет он, – «цельные, коренные люди… истинно доблестные, истинно церковные и истинно русские люди»… «Посреди всеобщего разложения церковного, гражданского и бытового, – продолжает он, – эти несколько миллионов русских людей держатся твердо, недоступные никаким соблазнам (отдельных людей не считаю), хранят русские предания, даже истинную церковность в её внешнем проявлении, её древнем богослужении, обрядах, традициях»… «Они сохранили русскую церковную обстановку, у них уставность богослужения, правильные отношения клира и народа, истовое благочестие, крепкая церковная и бытовая связь».

В своих замечаниях и возражениях на статью г. Шарапова редакция журнала «Миссионерское Обозрение» достаточно раскрыла, как беспочвенны и не заслуженны комплименты, высказываемые г. Шараповым по адресу старообрядцев.

Почитать старообрядцев за цельных, коренных, доблестных русских людей за то, что они твердо хранят «внешнюю церковную обстановку», может лишь до крайности предвзятая мысль. Конечно, и г. Шарапову известно, что доблесть русская древней Руси состояла не в хранении только церковной обстановки, и думать иначе, действительно, было бы обидно для древней Руси. Затем, в древней Руси устав богослужебный был другой, чем какого теперь держатся раскольники. Последним нравится только тот церковный уклад, который сложился в XVII веке со второй его половины. Устав же богослужебный, который принят был у нас при кн. Владимире, нынешние раскольники и признавать не хотят. Совершенно также справедливо замечает «Миссионер. Обозрение», что, «придавая столь существенное, «коренное» значение «церковной обстановке», г. Шарапов должен volens-nolens признать за «целостных, коренных, доблестных христиан четыредесятников, новациан, донатистов и др. древних раскольников, ратовавших за «церковную обстановку»… Он должен воспеть хвалебную песнь и фарисеям, из-за охранения «церковной обстановки» постоянно обличавших Христа, как нарушителя её».

Восхваляет г. Шарапов раскольников за «уставность у них богослужения». На эту сторону в современном расколе чаще всего указывают апологеты раскола и мнят, что это такой аргумент в пользу раскола, против которого православным, якобы, и возразить нечего. Но беспристрастный наблюдатель должен признать справедливость замечания «Миссион. Обозрения», что при обычном старообрядческом богослужении уставность и истовость его отсутствуют.

Мы и имеем в виду привести здесь свидетельство того, насколько современные раскольники «цельные, истинно доблестные и истинно церковные люди», насколько «недоступны они никаким соблазнам, хранят русские предания, истинную церковность в её внешнем проявлении, в её древнем богослужении, обрядах и традициях», – свидетельство, представляемое такими авторитетными с точки зрения апологетов раскола.

Свидетельство это может быть названо целым, хотя небольшим, сочинением и озаглавливается оно так: «В Московский духовный совет от московского старообрядческого братства имени честного и животворящего Креста Господня всенижайшее предложение».

Сочинение это издано названным братством и перепечатано в «Братском слове» г. Субботина (1889 г. № 8). Позволяем себе надеяться, что г. Шарапов не посетует на нас, если мы приведем «всенижайшее предложение» братчиков с комментариями на оное Николая Ивановича.

Сочинение братчиков начинается выписками свидетельств из св. Писания и отеческих творений о том, что необходимо следует иметь всякое тщание о соблюдении священных правил, и что на всех, «в небрежении полагающих священные правила», от св. отец изречена страшная клятва. Затем именуемые братчики, обращаясь к духовному совету, говорят: «Но у нас, т. е в обществе старообрядцев, соборные правила св. апостол и св. отец ни во что не вменяются, не токмо мирянами, но и некоторыми пастырями нашими; обряды и предания св. древнеправославной Церкви едва, ли не везде разрушаются и в грех не вменяются (братчики, конечно, хотели сказать, что разрушение обрядов и преданий «в грех не вменяется, а по недостатку грамотности сказали нелепость, что «и в грех не вменяются» самые обряды и проч.); уже божественная служба во многих священных храмах с некоторым нарушением церковного устава совершается, конечно, по собственному произволу причта и сильных людей нынешнего мира, прилежащих более к угождению плоти, а не ко спасению души. А всё это происходит, ово от неведения писания и божественных законов, ово от насилия инославных властей, ово же от ухищрения новых учителей, которые извращают во многом божественное писание в своих новейших книжках, каковы книжки Павла Прусского с его учениками, имже не мало ныне безусловно последуют из наших христиан. А более всего сия вся проистекает от нерадения и совершенной беспечности наших духовных властей, и неции от сих сами болят сим недугом, и более из них пекутся не о спасении своих и наших душ, а о приобретании временных сластей и богатства. И того ради ныне прилично есть к ним изрещи пророческое речение сие: «и жрецы Его (Господни) отвергошася закона моего, и оскверниша святая моя, между святым и сквернавым не различаху, и между нечистым и чистым не разделяху» (Иез. гл. 22)…

Останавливаясь на этом вступлении в «предложение», Н. И. Субботин делает следующие справедливые и весьма горькие для раскольников замечания. Известно, говорит он, что раскольники особенно сильно нападают на православных вообще и на православное духовенство в частности за не вполне истовое отправление церковных служб, за нарушение постов и другие отступления от церковных правил и уставов и в этом именно поставляют одну из главных причин своего отделения и отчуждения от Церкви, своих же «христиан» и особенно своих пастырей наипаче восхваляют за истовое, точное соблюдение всех «древлеправославных» уставов и святоотеческих канонов, поставляя своё духовенство в пример православному. Никогда не думая, – продолжает Николай Иванович, – защищать слабости и недостатки, примечаемые в православном обществе и в православном духовенстве, доказывая только, что вины частных людей никак не могут быть поставляемы в вину всей Церкви и служить предлогом к отделению, мы обыкновенно замечаем старообрядцам, что они тем менее имеют право указывать на недостатки православных и православного духовенства в оправдание своего от Церкви отделения, что в их собственной среде и особенно в среде их именуемого духовенства примечаются не меньшие недостатки и несомненно большие нарушения существенно важных церковных правил. Замечания эти, разумеется, принимались раскольниками с недоверием, считались чуть не клеветою, хотя они основывались на несомненных примерах и событиях. Но вот теперь сами старообрядцы, – не один кто-нибудь из старообрядцев, а целое общество, целое «братство», – свидетельствует, и свидетельствует пред своими духовными властями, пред своим духовным советом, что в их старообрядческом обществе «соборные правила св. апостол и св. отец ни во что не вменяются не только мирянами, но и некоторыми пастырями, – «обряды и предания их древлеправославной Церкви едва-ли не везде разрушаются», и это разрушение древлеправославных обрядов и преданий даже «и в грех не вменяется», что даже и божественная служба «совершается с нарушением церковного устава». Нужно ли искать лучшего свидетельства о том, что наши старообрядцы, кичащиеся строгим соблюдением своих уставов и обрядов и поставляющие это соблюдение сущностью самой веры, в действительности разрушают их «едва ли не везде» и в самой даже «божественной службе», когда это именно они сами о себе свидетельствуют? Правда, и тут они желают часть вины сложить, по пословице, с больной головы на здоровую, – говорят, что причиною «разрушения» в старообрядчестве древлеправославных уставов и обрядов служат, между прочим, «насилие инославных властей» и «ухищрения новых учителей, которые извращают (?!) во многом божественное писание в своих новейших книжках, каковы книжки Павла Прусского с его учениками». Но нелепость этого объяснения очевидна сама собою. Ну, каким образом «насилие инославных властей» может внести в старообрядчество «разрушение уставов и преданий?» Когда и существовало «насилие», оно только побуждало раскольников еще крепче держаться своих уставов и обрядов. А теперь, где это насилие? Но стыдно ли особенно говорить о «насилии инославных властей» старообрядчеству в Москве, которую, разумеется, «предложение московских братчиков имеет в виду по преимуществу, когда всякому известно, что в Москве раскол пользуется даже особым покровительством «инославной» власти, и благодетельная полиция тщательно ограждает разных Савватиев во время совершения их торжественных служений? Еще нелепее указание на православных писателей и преимущественно на о. арх. Павла, что будто они виноваты в том, что современное старообрядчество повсюду «разрушает» древлеправославные уставы и обряды. Где же эти писатели, и особенно о. Павел, учат нарушать церковные уставы и обряды? Пусть укажут это гг. братчики. И как православные писатели могут иметь влияние на то, что творится в старообрядческом обществе? Братчики проговорились, что «книжкам Павла Прусского и его учеников» ныне многие старообрядцы «безусловно последуют». Но эти лица, безусловно последующие сим книжкам, не могут уже считаться старообрядцами; поэтому братчики напрасно и говорят об них. Они изволили упомянуть еще, будто православные писатели «извращают во многом божественное писание в своих книжках». Но если им понадобилось упомянуть о развратителях божественного писания, своими книжками еще более совращающих старообрядчество с правого пути, то они должны бы назвать своего Швецова, открытою главою проповедующего в своих сочинениях злые и нечестивейшие ереси, которыми он погубляет души своих читателей и почитателей. Видно, впрочем, что и сами братчики, упомянув здесь о «насилии инославных властей» и о книжках православных писателей, чувствовали, что говорят неправду, ибо вслед затем с похвальной откровенностью признаются, что главные виновники развращения в современном старообрядчестве – сами старообрядческие духовные власти. «А более всего (пишут они) сия вся проистекают от нерадения и совершенной беспечности наших духовных властей, и неции от сих сами болят сим недугам, и более из них пекутся не о спасении своих и наших душ, а о приобретении временных сластей и богатств». Так вот истинные развратители старообрядчества, – и вот рекомендация, данная самими старообрядцами их духовенству, которое некоторые близорукие люди даже из православных хотят поставить в пример православному духовенству.

Вслед за вступлением в «предложении» исчисляются некоторые из важнейших нарушений церковных уставов и канонов, примечаемые братством в современном старообрядчестве и поставляемые на вид духовному совету.⁹² «Предложением» братчиков указывается на десять следующих нарушений:

1-е нарушение. У нас ныне иноки и инокини живут по многим местам без надзора духовных высших властей в полном самоволии и бесчинии, среди всех соблазнов мира, и не имея у себя ничего общего и законного монастырского порядка… И сего ради житие (монастырское) до конца растлевается и разоряется, и руганию достойно является пред всем миром, и страшному поруганию подвергается.

2-е нарушение «предложение» видит в общении с еретиками и прежде всего, конечно, с православными.

3-е нарушение – в несоблюдении постов.

4-е нарушение… У нас многие ныне не только миряне, но и иноки и причетники, о, коль со многим бесстрашием стоят и празднословят и на смех друг друга подвизают во св. храме, даже и в алтаре, и входят и исходят отовсюду весьма безвременно; а к тому же неции и крестное знамение полагают на себе не истово, но махающе семо и овамо, не на спасение себе, а на радость бесам…

5-е нарушение… У нас ныне многие священнослужители всенощное бдение совершают вечером… А по окончании всенощной мнози ужинают, а потом служить обедню не алчны…

6-е нарушение… У нас многие, вместо храмов Божиих, посещают капища Бахуса, училища разврата, кабаки и трактиры, и погибают, как скоты и звери, без христианского напутствия…

7-е нарушение… У нас многие не обращают внимания на строгое запрещение всем христианам власы брад своих постригати или брити… Кстати сказать и о женских излишних и бесчинных украшениях и одеяниях, как свойственных мужам, которые 62-м правилом шестого вселенск. собора строго осуждаются; а особенно чуждо и богомерзко есть в иностранных и пышных одеждах ходить во св. храм для молитвы всем мужам и женам, потому что здесь мы должны Бога молить, а не людей блазнить и привлекать на себя взоры немощных. Но у нас многие ныне, – о, коль дерзостно! – нарушают сей благочестивый обычай христианский, не лучше нечестивых в сем беззаконном и блудолюбном обычае упражняются, и с немалым трудом стоят и кланяются, как окованные узники в этих страшных и непристойных христианскому роду костюмах… Кроме сего, женский пол невозбранно допускается в храмы Божии, с надетыми на головах шляпами и шапками, чем весьма возмущается христианская совесть. И всё это остается без малейшего замечания от наших пастырей, по их излишней доброте, или потому, что у некоторых есть свои дети, и домашние их прежде других являются поругателями священных сих законных и богоугодных преданий св. Церкви и её непременного устава.

8-е нарушение указывается в несоблюдении требований относительно чиноприятий приходящих в их общество как от православной Церкви, так и из других раскольнических толков.

9-е нарушение (укоренившийся) проклятый обычай, во еже со псами во единой храмине христианам жити и ясти всякую скверну, а особенно курить табак… Многие ныне не ходят во св. храмы молиться Богу, потому что без курения табака они не могут пробыть и единого часа. А некоторые из причетников и дети наших некоторых пастырей сами занимаются этою мерзостью. Может быть, поэтому они и небрегут ни о чём, и ускоряют службу церковную, и совершают безвременно, поют и читают небрежно, оставляют поучение, благословение хлебов и маслопомазание… Некоторые духовные отцы наши впали в сластолюбие и безвременное некоторых напитков употребление…

10-е нарушение. Правилами вселенских соборов строго воспрещается епископу, пресвитеру и диакону и всем инокам и причетникам, не имущим своих жен, иметь сожительствующих жен у себя в одном дому. Но у нас ныне правила эти нарушаются без всякого страха Божия, а особенно они разрушаются посредством таких мирских людей, которые, не зная закона Божия, и очернивше свою совесть бесчестными страстями, и не стыдясь своего недостоинства (очень смелый намек, – замечает г. Субботин, – на одного властного мирского члена в духовном совете), дерзают поставлять худую свою волю выше благоизволения всех духовных наших властей, которые нередко, как пленники, ныне у нас находятся в зависимости у сильных людей мира сего. А посему наша св. Церковь не утверждается, но паче разоряется от таких неправильных деятелей…

Таковы погрешности, недостатки и пороки, существующие в хваленом старообрядческом обществе и с такою откровенностью обличаемые г. г. братчиками в их «предложении» духовному совету. Нельзя не заметить, говорит Н. И. Субботин, что в этих обличениях они представили чрезвычайно мрачную картину религиозно-нравственного состояния, в каком, по их признанию, находится современное старообрядчество и особенно старообрядческое именуемое духовенство. Мы, продолжает г. Субботин, – не станем говорить подробно о нравственных недостатках, хотя г.г. братчики, отличающиеся, должно быть, высокими качествами нравственности и непричастные никаким порокам, отзываются чрезвычайно резко о нравственном состоянии старообрядчества, утверждая, что нынешние старообрядцы, «вместо храмов Божиих», любят посещать капища Бахуса, училища разврата, кабаки и трактиры, и погибают, как скоты и звери, без христианского напутствия, что сами духовные отцы их «впали в сластолюбие и безвременное некоторых (?) напитков употребление», что у них нарушаются даже правила, возбраняющие епископам «иметь сожительствующих жен у себя в одном дому»… Пусть во всём этом обличают раскольнических владык, попов, причетников и мирян хорошо знакомые с ними и, должно быть, признающие себя в праве обличать их, г. г. Боевы, Бриллиантовы, Антоны Егоровы…

Но всего примечательнее и всего важнее, – продолжает г. Субботин – указанные в обличениях г. г. братчиков поистине удивительные «нарушения» современными старообрядцами «древлеправославных» обрядов и церковных уставов, в соблюдении которых они, однако, полагают самую сущность веры и за мнимое нарушение которых именно и отделяются от Церкви. Минуя указанное братчиками и давно известное общее расстройство так называемого церковного порядка и управления, особенно у нынешних поповцев, имеющих свою иерархию, – расстройство, достигшее до таких крайностей, что их монахи и монахини составляют позор и поругание пред всем миром,– и что сами их «владыки» находятся, – как «пленники», в руках «мирских людей», не знающих закона Божия и очернивших свою совесть бесчестными страстьми, – мы укажем собственно на расстройство в богослужении, чинностью и строгою уставностью которого старообрядцы по преимуществу кичатся,⁹³ расстройство, какого трудно было и ожидать. Оказывается, по свидетельству братчиков, хорошо (а не так, как г. Шарапов) знающих дело, что у нынешних старообрядцев всенощные бдения совершаются не утром, а с вечера, вообще церковные службы отправляются «безвременно и ускоренно», «поют и читают небрежно, оставляют поучение, благословение хлебов и маслопомазание», словом, произвольно делают всякие отступления от церковного устава; оказывается, что у них, не смея сделать поклона якобы в неуставленное время, «не только миряне, но и иноки и причетники, со многим бесстрашием стоят и празднословят и на смех друг друга подвизают во св. храме, даже и в алтаре, и входят и исходят отовсюду весьма безвременно». О безвременных шатаниях раскольников во время службы и о бесчинном стоянии в церкви, правда, было известно и прежде; но вот что поистине поразительно и неожиданно: по свидетельству таких достоверных свидетелей, как раскольнические братчики, нынешние старообрядцы даже «и крестное знамение полагают на себе не истово, но махающе семо и овамо, не на спасение себе, а на радость бесам». Итак, основный догмат старообрядчества – крестное знамение – нынешние старообрядцы не оставили без «нарушения»! Ужели после этого старообрядцы не прекратят своих укоризн православным за некоторые отступления от церковных уставов⁹⁴ и, сами так открыто нарушая эти уставы, будут по-прежнему указывать в сих отступлениях якобы законную причину своего отделения от Церкви? Имея в руках «предложение» раскольнического братства раскольническому духовному совету, ведь каждый православный имеет право сказать обличителю-раскольнику: врачу! исцелися сам!

«Предложение» своё братчики не только представили духовному совету, но и разослали в копиях ко всем старообрядческим «владыкам», послали даже в Белую Криницу к Афанасию. Некоторые из этих «владык» прислали братству благодарственные письма за его ревность по «древлеправославию».

Г. Шарапов, как мы имели уже случай высказать, утверждает: «между (раскольническими) епископами и священниками, из которых я многих знаю, есть люди истинно огромной нравственной величины и духовного подвига»… «Я прочитал много старообрядческих полемических книг, был поражен глубокой ученостью и великолепной эрудицией их богословов»…

«Миссионер. Обозрение» спрашивает г. Шарапова, где он обрел в расколе епископов и священников «огромной нравственной величины и духовного подвига» и старообрядческих богословов «великолепной эрудиции»? Кто эти великаны? Уж не Арсений ли Швецов с Картушиным? Ведь мы тоже их знаем и сочинения читали и лишь можем удивляться доброте и дружеской щедрости на похвалы нашего публициста».

На предложенные г. Шарапову вопросы последний, – нам думается, – непременно должен ответить. Иначе его речи о великанах между раскольническими именуемыми епископами и богословами должны будут оказаться ничего не выражающими пустыми звуками, по меньшей мере не приличествующими серьезному публицисту. Вон и раскольники с презрительными насмешками относятся к голословным, утверждениям, к не выполняемым обещаниям. Противоокружники, как об этом говорилось уже у нас, в своём поданном (в 1887 году) в духовный совет «извещении» между прочим писали: «секретарь духовного совета Перетрухин всем похваляется, что составил на наши вопросы ответы, но нам не вручает их, мы его о сем несколько раз просили, но он только хвалится. Он имеет значение среди вас, окружников, вместо профессора, а ответов нам никаких не дает. Это, значит, пустой похвальбишка, который за мзду что угодно готов написать, а против правды у него и слов никаких нет».

Значит, всякий хорошо понимает, что недостаточно что-либо сказать, а надо сказанное и доказать. Поэтому и вам, г. Шарапов, непременно следует доказать, что в своей статье «Где правда!» вы говорили правду.

И. П.

От редакции. О безпоповцах, о их жизни и треволнениях за последнее время очень недостаточно известно. Причина этого заключается, конечно, не в том, что жизнь их текла и течет мирным безмятежным руслом; нет, – а в том, что безпоповцы живут сравнительно замкнутою жизнью, обделывают свои дела и делишки в тиши и не любят шуметь, кричать, волноваться на глазах пред другими, особенно православными. А жизнь их мятежна и теперь, каковой она была и в прежние столетия. Об этом с наглядностью свидетельствуют те их собрания, съезды, которые очень нередко устраиваются по местам и на которых составляются разные постановления, решения и т. под. В нашей редакции в настоящее время имеются постановления и решения, сделанные на собраниях 1888 г. петербургских безпоповцев, 1890 и 1892 гг. сибирских и 1897 г. донских. Постановления петербургских и сибирских собраний сообщены нам о. В. А. Прозоровым, а донских о. Евг. М. Овсянниковым. В виду важности этих постановлений мы с величайшей охотой помещаем их на страницах «Миссион. Обозр.», в уверенности, что они охотно прочтутся нашими подписчиками.

Печатая в подлинниках эти постановления, мы не нашли нужным делать к ним подстрочных примечаний: таковые требовались разве только для раскрытия того, что все те цитаты, которые приводятся в постановлениях из старинных книг, не подтверждают желательного составителям постановлений. Так для обоснования правильности своих безпоповщинских собраний и их различных прав ссылаются на правила соборов, трактующих о соборах епископов; для установления прав для своих наставников-мирян приводятся правила, регулирующие отношения епископов и пресвитеров и т. под. Раскрыть эту ложь безпоповщинских постановлений и цитат легко сделать всякому, да она и сама по себе ясна: ни одна старопечатная книга не содержит в себе ничего такого, что бы направлялось к упорядочению и узаконению различных сторон жизни безпоповцев, – не содержит потому, что каждая из этих книг трактует о порядках и правилах Церкви Христовой и православных христиан, живущих с епископами и священниками и седмеричным числом таинств.

Печатаемые нами материалы, надеемся, пополнят в достаточной степени ощутительный пробел в литературе о расколе старообрядства, – как бы опущение из внимания жизни немалой части в расколе, – жизни безпоповцев.

* * *

а) Соборному совету С.-Петербургских христиан поморского согласия, в составе шести настоятелей и семи попечителей молитвенного новооткрытого дома на Лиговке, происходившему 10-го мая 1888 г., предложены на обсуждение следующие вопросы:

1-й вопр. Каким законным порядком выбирать отца духовного на управление духовных треб?

Отв. Указанное лицо на отечество следует объявить его отцу духовному, и ежели отец дозволит к выбору на отечество, тогда предложить обществу.

2-й вопр. Каким порядком указанное лицо должно получить благословение на отечество?

Отв. Назначенное лицо с согласия общества и при отце его духовном и еще двух отцах духовных, на основании свят. апост. пр. 1-е лис. 1-й, и при целом обществе благословить с целованием Евангелия, так как поступает к делу служения благодати; при этом должен высказать: должен хранить своих прихожан по закону доброго пастыря; в случае общество разделится на две партии, то по большинству голосов должен быть выбор отца, или, помолившись Богу, метнуть жребий, по правилу свят. апост. (Деяний зач. 2-е) и четь-минеи 13-го сентября и 15-го августа; в случае нужды может и при одном отце и при обществе благословить на отечество, но дополнить подпись удостоверения заочными двумя отцами, и новоблагословенному отцу выдать удостоверение, за подписью трех отцов и попечителей; прописать в этом удостоверении, что избранный такой-то отец, для исполнения навсегда духовных треб, крещения, покаяния, и на соборную молитву, или избран по нужде исправлять только такие-то требы.

3-й вопр. Как поступать с такими отцами, которые благословятся без ведома общества келейно и единолично?

Отв. Такое самочиние противно 23-му прав. собора антиохийского и Иер.23:21: «не посылах пророки, а они течаху». Запретить отечествовать, а ежели окажется достойным, то за неведение дать малую епитимью, и допустить на отечество.

4-й вопр. Как поступить с теми настоятелями, которые получат благословение при двух или трех свидетелях без согласия общества?

Отв. Также прав. корм. 23-е антиохийского собора. Такового настоятеля не признавать, как не имевшего удостоверения на отечество, а по расследованию, ежели окажется достойным, и с согласия общества дать малую епитимью и выдать удостоверение на отечество.

5-й вопр. Которые отечествуют и исполняют духовные требы, не имея нужды, самовольно и без благословения?

Отв. При состоянии законно имеющего настоятеля самовольно отечествуют, таковые уподобляются Корею, Дафану и Авирону. Действия их всегубительства (Чис.16:32) да уцеломудрят самочинников на страх Божий и на послушание, по апост. заповеди: вся благообразно и по чину да бывают. Не внимающии повинны церковному отлучению, и тому же подлежат и все с ними общающие в молитве (10-е и 2-е прав. свят. апост.); восхищающие недарованное отлучить от сообщения с верными; а примут покаяния и смирят себя, допустить в сообщение, но на будущее отечествовать запретить и не благословлять, яко тать, и не имея страху Божьего.

6-й вопр. Которые окажутся настоятели, скажут, что они благословение получили от умершего отца и другого верного доказательства не представят, а общество желает принять на служение, требуется вновь благословить на основании Корм. прав.?

Отв. Следует благословить вновь, как бездоказанное благословение. Кор. пр. 85-е 6-й всел. соб.

7-й вопр. Которые настоятели мудрствуют при молении, крестное знамение в молитве переносят Сына Божия на левое плечо, какому подлежат наказанию?

Отв. Вразумить бесчинные по апостолу (зач. 272-е); не послушают – подлежат отлучению, и с таковым развратником, упорником, блазнителем закона Божия не сообщаться ни в молении, и питии и ядении, дóндеже покается, но во отечество не поставлять; крайне постыдно избранным христианам иметь настоятелем столь грубейшего невежду.

8-й вопр. Как принимать в сообщение Федосеева и Филиппова согласия?

Отв. Сих согласий Свят. Дух обличил устами Павла апост., которые возбраняют женитися, лжесловесниками, отступниками веры и учением бесовским (зач. 284-е), и не внидит во град Божий всяко скверно, и творяй мерзость и лжу (Откр.21:27); но по снисхождению для любви христианской приходящего в сообщение подробно расспросить, не имел ли хулы, ругательства брака; ежели не окажется, дать малую епитимью отцу духовному, а оказавшего по невежеству лицемером, ругателем, учителем, т. е. Ересиархом, такого подвергнуть исправлению, не менее шести месяц поста с 1000 правилом.

9-й вопр. Как принимать, которые брачились у инославных?

Отв. Принять в руководство поморский Епитимейник, в коем подробно объясняется.

10-й вопр. Можно ли принять в общение лиц, которые имеют отцов духовных другого по вере согласия?

Отв. Бог вселяет единомысленные в дом (67-й псал. и 9-е прав. сардийск. собор.), неприобщенному приобщаяся сам не приобщен, желающие войти в общение непорочной Христовой Церкви и отрешиться от учения слеповодов и беспутников. Таковых христиан увещевать, чтобы имели отцов своих духовных своего согласия, а по триекратному увещеванию окажется ослушник, такового отлучить от сообщения.

11-й вопр. Можно ли допустить при крещении восприемником Федосеева и Филипова согласия?

Отв. Кто порицает брак и обязывает девствовать (таковое девство свят. Златоуст сквернейши блуда сознал,– г. 9-я о девст.), с таковыми не повелевает ясти, пити и молитися, не точию духосовершительного таинства, и таковых допустить нельзя.

12-й вопр. Которые христиане не признают за грех сообщение с инославными в питии и ядении и исправиться не желают, т. е. (допускают) закореневшее бесстрашие и тяжкое преступление закона Божия?

Отв. Такие вольномыслители, рабы страстей, ложно именуются христианами. Св. пр. Иоанн Лествичник заметил, что христианин есть тот, который подражает Христу, сколько силы человеческого естества подражать позволяют словами, делами и помышлениями (степен. 1-й стих 4-й); вышедшие из ограды спасительного ковчега блуждают, яко скот (свят. апост. зач. 68-е и 78-е), и свят. Иоанн Златоуст сознал врагами Божиими, повинными общему с зловерными гневу и мщению (маргар. о лжеучит.). Преподоб. Феодор Студит применил их траве, дровам, соломе (2-й части посл. 32-е). По свят. Евангелию считаются соблазнителями, т. е. соблазняют других в это сквернение. Посему без боязни себя пасущие обличаются не оправданными блазнителями и сквернящимися; и да возмется нечестивый и да не видит славы Господней. Совершенно таковых отлучить от сообщения христиан, и приноса не принимать, и в дома их не входить, как ослушников закона святоотеческого, которых проклятию предают.

13-й вопр. Которые христиане ходят со своими сосудами к родным или знакомым в гости, к инославным и в трактиры, в клубы, – как поступить с таковыми?

Отв. Свят. отцы воспретили не одно общение в питии и ядении, но и дружелюбное единение, особенно с отступившими в зловерие; не возбраняется посещать инославных в видах душеполезных разъяснений: да даст благодать слышащим (зачал. 226-е); в публичные заведения вход допускается странникам, для чего и устраивались таковые заведения, местные жители, посещающие публичные заведения со своими сосудами, представляют из себя бесстрашных невоздержников, пленников бесчинных похотей и соблазнотворцев, – применять в руководство поморский Епитимейник и Монинской устав.

14-й вопр. Как поступить с такими христианами, которые являются в моленную в течение всего года только на Пасху в первой день и на Рождество Христово?

Отв. Грядущего ко мне не изжену вон (Иоанн зач. 21-е), и применить прав. 6-го вселен. собора, отлучающего от соборной молитвы; от сообщения с верными в молитве отлучить до исправления; на таковых изречение Христово: тако убо ни тепл, ни студен, изблевати тя от уст моих имам (Откр.3:16).

15-й вопр. Как принять в сообщение явных блудников и прелюбодеев?

Отв. Отлучить от сообщения в молении, и питии и ядении, приносов от них не принимать и в дома их отцу духовному и причту не входить; покаются и себя смирят, принять в сообщение, применяясь правилам Василия Великого (22, 38, 59, 77, 88 и 6-го вселенск. собора прав. 87-е), – Феодор Студит подтвердил. Есть божественные законы и правила, которыми руководствуется всякий благочестивый и нельзя ни прибавить и ни убавить что-нибудь.

16-й вопр. Которые в родстве сочетались браком, или без брака сошлись по согласию, как с ними поступить, и следует ли от них детей крестить?

Отв. В законновоспрещенном родстве сочетавшиеся повинны бракорасторжению, по прав. 6-го вселен. собора, 53 и 54, Васил. Велик. 11-й ответ, и 78-е прав.; посему брачущих в родстве – отлучить таковых от сообщения верных, дóндеже разойдутся и покаются, а до их исправления, приносу в Церковь не принять, и в дома их не входить исправлять требы, и на покаяние не принять, разве при смертном случае, младенцев от них крестить в притворе моленной, а где нет моленной, – в другом доме христианском.

17-й вопр. Который отец тайно брачит кроме моленной Федосеевцев, Филиповцев, а также и своего согласия, какому подлежит наказанию?

Отв. Добр закон есть, еще кто его законне творит (зач. 279-е), следовательно, должен всякий настоятель способствовать делу, закону; но в разномысленных, требующих только форму, вопреки прав. 10-го свят. апост., таковым настоятелям строго запретить впредь не делать; не послушают, – отлучить, применяясь прав. Корм. подцерковному 2-го чина ереси, и от отечества отлучить до исправления (лист. 411 на обор. пр. 27. Градск. зак.) и бракосопряжения единоверных в частных домах при имеющемся молитвенном доме считать неуместными и неблагообразными.

18-й вопр. Можно ли совершить брак верного с неверной?

Отв. Строго воспретить по прав. Корм. 6-го вселенск. собора 72.

19-й вопр. Который настоятель совершит брак верного с неверной, чему повинен?

Отв. Отлучению и запрещению отечествовать до исправления; ежели таковый настоятель и потом будет совершать таковые браки, отлучить навсегда от отечества, и от сообщения в молении, как сотворившего вопреки прав. 6-го вселен. собора 72.

20– й вопр. Можно ли допустить верного с неверной для сожития единым родительским благословением?

Отв. Беззаконное дело привлекает не благословение, а клятву, которой причастны и родители, беззаконно благословившие; посему строго воспретить, а родителей подвергнуть за таковое преступление шестинедельному посту с 1000 поклонами и вменить в обязанность родителям обратить неверную в правоверие.

21-й вопр. По нужде можно ли крестить обливанием?

Отв. За великую нужду совершить трикратное поливание с произношением богословской троичной молитвы и допускается при смертном случае, где невозможно совершить погружения, т. е. нет близко воды или сосуда, или находится в инославных, или в больнице, но отнюдь да не служит в обычай по примеру западных, на безнужные действия крещения обливанием.

22-й вопр. Следует ли христианину иметь отца духовного?

Отв. Иже кто в мире живет, а отца духовного не имеет, несть тот христианин, по прав. сына церковного обязательно внушить прихожанам.

23-й вопр. Которые не имеют отцов духовных, как с таковыми поступить?

Отв. Внушить, чтобы озаботились иметь отца духовного; не послушают, подлежат отлучению до исправления.

24-й вопр. Кто не был на исповеди много лет и помрет без исповеди, можно ли по нём петь погребение и поминать?

Отв. Два случая внезапной смерти: первый живет человек, трудится, торгует, работает и получает внезапную смерть, – хотя бы долгие лета не исповедался, таковых нельзя лишать поминовения: дело исповеди есть средство покаяния самому себе, Ефремом Сириным изъявленное. В подобных случаях следует усугубить заупокойные пособия. Второй случай, аще ли кто идет, или в доме своём, или в публичном месте в бесчувственном пьянстве, блуде, прелюбодействах, т. е. явных безбожников, чуждых благодати, и случится им внезапная смерть, таковых не поминать.

25-й вопр. Кто у инославных бывает восприемником лично или по его согласию записан в метрики, какому наказанию подлежит?

Отв. Отлучению до исправления и 6 недель посту; в случае, если записан в инославную метрическую книгу, без согласия и ведома его, наказанию подлежит.

26-й вопр. Кто бреет или стрижет бороду, как с таковыми поступать?

Отв. Воспрещенное законом Божиим и свят. Церковью предано проклятию, лишаются соборного христианского погребения, и таковых отлучить от общей молитвы, а в случае смерти и с покаянием, погребение петь заочное, а в молитвенный храм тело не вносить.

27-й вопр. Развратившие христиане на курение или нюхание табаку какому наказанию подлежат?

Отв. Естестворугательные табачные похотники, равные по вине с брадобритием, отлучить с верными в молитве, и ежели не оставят это пристрастие, то и на покаяние не принять; Иоанн Злат. естественный закон сознал равно за Божий закон.

28-й вопр. Кто стрижет голову не обычно, т. е. придерживаясь обычаю или моды инославных, как мужчины, так и женщины, какому подлежат наказанию?

Отв. Мужской пол увещевать, – не послушают, то в моленной поставить позади всех, чтобы не соблазнял братий своих, и дозволить обще молиться, а женский отлучить от сообщения в молитве до исправления (прав. 15-е Корм. лист. 43-й, – жена стригущая власы проклята есть, и книга Лев.19:27).

29-й вопр. Кто дерзает произносить хулу на святые иконы, книги и проч., а также на духовных отцов?

Отв. Хула на два рассуждения: 1-е, – хула на книгу и икону и утварь церковную в работе мастерстве изображений следует вразумлению, 2-е, – хула на святое писание, икону и прочее, охулившего на Дух святыни, таковых продерзателей отлучить в молении и не сообщаться в питии и ядении, не принимать их в дом, и в их не входить, и приноса не принять, яко ругателей святыни, и хулителей на Дух святый, по 73-му прав. свят. Василия Великого.

(Продолжение будет).

Если болгарская ересь или секта богомилов, сильно зараженная духом пропаганды, распространилась в своё время во многих государствах, то естественно было предположить, что она не минет и пределов России. И это тем более вероятно, что между Церковью русскою и болгарскою очень рано установились тесные отношения. Болгария, будучи просвещена православною верою раньше России, по своему родственному с русским языку и славянской письменности, сделалась естественною и лучшею посредницею между русскими и греками; из Болгарии явились к нам и славянская грамота, и церковные книги, и богослужебные напевы, и первые христианские учителя и священники. По свидетельству Якимовской летописи, болгарский царь Симеон посылал в Россию «иереи учены и книги довольны и дьяконов и демественников». Поэтому неудивительно, что современные религиозные движения, происходившие в болгарской Церкви, так или иначе отражались и в русской. Между пришедшими к нам из Болгарии священниками весьма легко могли оказаться и последователи возникшей там секты богомилов. Всего вероятнее они-то и были первыми насадителями на русской почве сектантского вольномыслия в виде богомильской ереси. Чрез 60 лет после крещения Руси, следовательно, еще при жизни св. князя Владимира, один из таких ересеучителей был осужден в Киеве. Это был монах, скопец Адриан, который, по известию Никоновской летописи,⁹⁶ в 1004 году, явившись в Киеве, начал хулить православную Церковь, её уставы и обряды, а также епископов, пресвитеров и иноков. Тогдашний митрополит киевский Леонтий, по происхождению грек или воспитанный в духе греческой Церкви болгарин, естественно не мог терпеть такого учения, которое греческая и болгарская Церкви отвергли, как еретическое, и потому восстал против Адриана со всею пастырскою ревностью. Еретик был обличен, отлучен от Церкви, заключен в темницу, где он сознал наконец свою вину и раскаялся. Вот первое лицо с характером еретика или сектанта в истории русской Церкви, не отмеченное, впрочем, в летописи названием еретика, вероятно, потому, что еретик раскаялся! В 1123 году, по свидетельству той же летописи,⁹⁷ явился в Киев другой еретик – Дмитр. На этот раз летописец не говорит, в чём состояла ересь Дмитра, и только называет его злым еретиком. Историограф Татищев⁹⁸ замечает, что Дмитр отвергал церковные уставы, за что киевским митрополитом Никитою и был сослан в город Синелец и заключен в темницу.

Из приведенных известий о первых еретиках, явившихся в русской Церкви, можно видеть, что Адриан и Дмитр имели некоторые общие еретические воззрения; но отсюда еще не видно, какой именно ереси они держались. Во всяком случае, эти воззрения не могли возникнуть среди собственно русских христиан. В России, в XI веке, могли явиться враги всех церковных установлений, но, как мы имели случай говорить, только из язычников, а не из христиан. Притом же Адриан и Дмитр восставали против установлений православной Церкви, а в первые времена христианства в русском народе скорее могли явиться ревнители церковного благоустройства, нежели враги; простое чувство любит внешность, и русский народ искони любил внешнее благоустройство церкви. Под названными двумя еретиками обыкновенно разумеют богомилов, пришедших к нам из Болгарии, с которой Россия, как сказано, находилась в самой тесной связи.⁹⁹ Если наши летописцы, упоминая об Адриане и Дмитре, не излагают догматических или теоретических оснований их богомильской ереси, а указывают только на отступления их от внешнего церковного благоустройства, т. е., другими словами, только выставляют на вид практические последствия, вытекающие из основной мысли богомилов, не приводя этой последней, – то в объяснение этого следует заметить, что для простых наблюдателей жизненных явлений, какими были наши летописцы, прежде всего бросается в глаза несообразность воззрений, относящихся именно к внешней жизни, внутренние же основания этих воззрений или совсем бывают недоступными для них, или мало обращают на себя их внимание. А что Адриан и Дмитр действительно были богомилы, это доказывается сличением богомильского учения с воззрениями наших еретиков. Немного сказано у летописцев о воззрениях Адриана и Дмитра, но это немногое совершенно сходно с тем, что мы знаем из учения богомилов. Адриан был скопец, и богомилы допускали оскопление; он был монах, и богомильство среди монашествующих евхитов или мессалиан нашло себе хороший прием;¹⁰⁰ наконец, оба еретика отвергали всё внешнее благоустройство церкви, а это одна из главных особенностей богомильской ереси, хотя и внешняя только, а не внутренняя.

Кроме приведенных двух случаев богомильской пропаганды на русской почве, к сожалению, наши летописцы почти больше не упоминают о ней. Но из этого еще не следует, что этой пропаганды не было и в действительности. Как на своей родине, в Болгарии, так, разумеется, и у нас в России, богомилы, при всём противодействии русской церковной власти, продолжали распространять своё учение, но по всей вероятности с величайшею осторожностью и скрытностью, чем и объясняется молчание об этом летописцев. Что богомильские идеи пропагандировались среди русских не только в XI–XII веках, но и в последующие столетия, и таким образом получили среди них большое распространение, – это подтверждается сохранившимися у нас от древних лет памятниками некогда бывших на Руси богомилов.

Сюда прежде всего относятся списки обличительной «Беседы Козьмы пресвитера на новоявившуюся ересь Богомилу», как кажется, известные у нас еще в XI веке. В одной Кормчей, писанной в XV или XVI веке, изложены, хотя в кратких, но довольно определенных чертах, все главнейшие пункты богомильской ереси.¹⁰¹ Очевидно, всё это делалось в видах предостережения русских людей от еретиков, пропагандировавших среди них своё учение.

Всего легче богомильские идеи проникали в Россию путем так называемой «апокрифической» или «отреченной» литературы. Некоторые произведения из этой литературы, о которой многие на Руси говорили, что она наполнена «болгарскими баснями»,¹⁰² очень рано стали переходить к нам из Болгарии. Уже Авраамий Смоленский, живший в конце XII или в начале XIII века, читал глубинные книги, т. е. апокрифическую книгу «глубина». В XIII и XIV веках к переводным апокрифам присоединились апокрифические сказания русского сочинения, появлявшиеся под влиянием первых. К XV столетию апокрифические произведения до такой степени умножились, что митрополит Киприан признал необходимым составить список как истинных книг, признанных Церковью, так и «отреченных». С этих пор список отреченных книг, также как и истинных в русской Церкви, получил как-бы каноническое значение, потому что вносился в церковные книги, напр., в молитвенники и уставы, с целью предохранить духовенство и народ от чтения апокрифов.¹⁰³ Несмотря на то, не только народные грамотеи, но и духовные лица с особенною любовью читали апокрифические сочинения. Церковные дьяки, в роде Семейки Григорьева, держали у себя для чтения «книги недобрыя, ересныя, да приговоры и рафли, тетради гадательныя». Апокрифические сказания вносились в церковные сборники и помещались здесь рядом со статьями, принятыми Церковью. Иногда даже апокрифы, особенно нравственного содержания, бессознательно помещались в сборниках святоотеческих творений, в «измарагдах», «златоустах» и «торжественниках», имевших церковное употребление.¹⁰⁴

В дошедших до нашего времени древних рукописях находится немало апокрифических сказаний с богомильским содержанием. Приведем некоторые из них.¹⁰⁵

В одной статье Соловецкого сборника, под заглавием: «сказание о семи планитах», говорится, что в тот день, когда Бог сотворил солнце, луну и звезды, «испаде от славы сатана». Увидя небо и землю украшенными, Сатанаил задумал устроить и устроил себе престол на облаках, вознесся на небо и сделался воеводою ангельскому чину. Бог велел архангелу Михаилу свергнуть противника – Сатанаила долу. Михаил, видя в нём печать великого Божества, сначала не осмелился было даже посмотреть на него; и только когда Господь снял с него Божество, Михаил свергнул Сатанаила, как уже простого человека, с неба со всеми его силами. С этого времени он начал называться сатаною или диаволом. Господь снял с него –ил и дал его ангелам и архангелам; Мих стал именоваться Михаилом, и дал ему Господь старшинство над всем небесным воинством. Когда небеса утвердились, сатана прошел землю и поселился в аде под землею; другие же злые духи частью остались на земле, а частью обитают в воздухе и творят всякое зло людям.

Связь этого сказания с учением богомилов очевидна и не требует подробного аналогического сближения. Как по богомильскому учению, архангел Михаил является победителем, низложителем Сатанаила и за то, по воле верховного Божества, отнимает от его имени священное окончание ил, так точно рассказывается и в приведенном апокрифе.

В рукописном сборнике Пермской духовной семинарии, известном у томских старообрядцев, под названием «Христов дневник», сообщается одно космогоническое предание, в котором тоже находим довольно ясные следы богомильских воззрений. «Когда не было ни неба, ни земли, гласит это предание, было одно море Тивериадское. На этом море плавал гоголь (в образе птицы – гоголя является здесь Сатанаил). Бог повелел гоголю достать со дна моря два камня. Гоголь достал, Бог начал бить камень о камень, и у Него явились ангелы. Гоголь также ударил камень о камень, и у него явились ангелы – десятый чин,– его собственный. Далее – гоголь этот снес яйцо, на этом яйце отразился Бог – второе Лицо. Бог велел гоголю принесть пять земель, гоголь принес, и из них Бог сотворил человека. Сотворивши человека, Бог скрылся; диавол воспользовался этим случаем и создал людей уродливых. Бог прогневался на Сатанаила, отнял у него ил и отдал его вождю своих небесных сил Михе. Таким образом, стали враждебные силы – сатана и Михаил».

В списке апокрифической беседы трех святых передается следующее. «Прежде земли пребывал Господь Саваоф, безначальный Отец, «в трех комарех на воздусех». И отрыгнул Он от сердца и родил возлюбленного Сына Божия, Господа нашего Иисуса Христа, а из уст Своих испустил Духа Своего Святого в образе голубине. Затем словом Своим Господь создал небо хрустальное на столбах железных, озера, облака, звезды, свет, ветры, рай, мороз, гром, молнию, солнце и море Тивериадское. И сошел Господь по воздуху на море Тивериадское, увидел на том море гоголя (известный образ сатаны в мифологической космогонии) плавающего и спросил его: «кто ты?». Гоголь отвечал: «я сатана». Господь повелел сатане погрузиться в море и вынуть оттуда землю и камень. Камень Господь переломил надвое, одну половину камня из левой руки дал сатане, а из другой ударом жезла сотворил архангела Михаила, Гавриила и ангелов. Сатана же иссек из камня бесовскую бесчисленную силу богов».

Сличая содержание и этого апокрифического сказания с учением богомилов, мы замечаем в нём весьма явственные оттенки богомильских дуалистических воззрений. Таково сказание о безначальном Боге Отце, пребывавшем прежде земли в трех комарех на воздусех, отрыгнувшем от сердца Своего Сына Божия, испустившего из уст Своих Духа Святого, – таково особенно представление о сатане, как участнике в творении мира и творце отдельного, сатанинского царства существ.

Путем такой именно апокрифической письменности богомильские идеи от русских книжников проникали и в простой народ. Богомильский дуализм и до сих пор живет среди русского народа. Известны, например, народные сказания о происхождении гор от сатаны, во время творения мира Богом, о происхождении мошек от сатаны, о собрании Богом птиц (известно космогоническое значение тех или других птиц), для содействия Ему в творении рек и озер¹⁰⁶ и т. п. В некоторых местах, (например, в Нижегородской губ., в селе Павлове) нередко можно слышать в народе чисто богомильские мнения о двух царствах – Божием и сатанином, о Боге Саваофе, как «старшем» Боге, и об Иисусе Христе, как «младшем» Боге, о создании человеческого тела сатаною, души же – Богом.¹⁰⁷ Богомильские дуалистические воззрения так глубоко вкоренились в народном сознании, что доныне составляют даже нравственно-догматическую основу миросозерцания некоторых раскольнических толков. Например, толк бегунов, или странников, возникший около половины XVIII века, весь мир разделяет на два царства: Божие и сатанино.¹⁰⁸

Все приведенные нами данные дают полное право заключать о широком распространении в России богомильства, а вместе с тем и о влиянии его на образование русских религиозных сект. Хотя на этот последний предмет нет почти никаких прямых исторических указаний, при посредстве которых можно было бы проследить постепенный переход учения богомилов в учение русских сектантов, тем не менее весьма значительное сходство и даже тожество, замечаемое между теми и другими, утверждает нас в справедливости сделанного заключения.

Обилие апокрифических книг с богомильским содержанием, в связи со многими другими благоприятными для порождения антицерковного движения условиями, способствовало появлению и распространению в России разных «ересей и шатаний». Конечно, где больше совмещалось этих благоприятных условий, там сектантское своемыслие сильнее и раньше обнаруживалось и скорее проникало в народ. В XIV и XV веках в Пскове, враждовавшем с Новгородскими владыками-архиепископами,¹⁰⁹ и в Новгороде, отличавшемся исстари духом мятежной вольности, боровшемся за церковную независимость с Московскими митрополитами и наиболее подверженном либеральному западноевропейскому влиянию, – впервые открываются те противоцерковные движения, которые перешли и в последующие столетия. Разумеем ереси или секты стригольников и жидовствующих. В учении этих сект весьма заметны следы богомильских идей.

Священник Н. Стеллецкий

(Окончание следует).

Прошедшие школу дети старообрядцев и сектантов нередко сознают правоту греко-российской православной Церкви, но медлят присоединиться к ней, а иногда и совсем остаются коснеть в душепагубном расколе, ссылаясь в своё оправдание на то, что они живут по родительскому благословению, что родители благословили их умирать в той вере, в которой родились, или что они не смеют преступить родительского благословения. Мы – дети должны слушаться своих родителей и боимся родительского гнева и проклятия. Что на это должен ответить пастырь или миссионер по руководству свящ. Писания и учения св. отцов? Вопрос этот, так часто встречающийся миссионерам, затронут на страницах одного епархиального органа. Пастырь или миссионер должны разъяснить, что почитать родителей, слушаться их – дело благое и полезное: тому учит слово Божие. Пятая заповедь данного на Синае закона Божия повелевает нам: Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да долголетен будеши на земли (Исх.20:12). Премудрый говорит к чадам: делом и словом почитай отца твоего и матерь, чтобы пришло на тебя благословение от них, ибо благословение отца утверждает дома детей, а клятва матери разрушает до основания (Сир.3:8–9).

В новом завете – Сам Христос Спаситель, отвечая на вопрос одного богатого юноши: что благо сотворю, да имам живот вечный, между прочими заповедями подтвердил и сию: чти отца и матерь (Мф.19:19).

А о том, как исполнять эту заповедь, поучает нас избранный сосуд божественной благодати, св. первоверховный апостол Павел, говоря: чада, послушайте родителей своих во всем: сие бо угодно есть Господеви (Кол.3:20). Но слова св. апостола отнюдь не означают того, чтобы всегда и во всём, даже если бы нам приказывали сделать что-либо и худое, неприличное, безнравственное, исполняли волю родителей. Св. Златоуст на приведенные слова апостола дает следующее толкование: «Если же апостол Павел многое заповедует о родителях и велит во всём им повиноваться, ты не дивись. Он велит им повиноваться только в том, что не противно благочестию; ибо святое дело воздавать им всякое иное почтение. Когда же потребует себе более надлежащего, не должно им повиноваться» (Св. Злат. Бесед. на Ев. Матф. бес. 35).

Как известно, раскольники-родители брачат своих детей «по родительскому благословению» сводным браком, неведомым св. соборной и апостольской Церкви, брачат по самоизмышленному при пении канонов обряду, а не по чиноположению церковному, – следовательно, творят то, что противно благочестию, жертвуя целомудрием и честью своих детей. Очевидно, этому не учил св. апостол, когда говорил он детям: чада послушайте родителей своих во всём? Ибо он не мог поучать идти против установлений святой Церкви: ясно, что детям слепо исполнять советы и приказания родителей, благословляющих на блудническое сожитие, т. е. на сводный брак, ни в каком случае не следует.

Не обязаны заповедью Господнею дети слушать и такие наставления, как например, не ходить в церковь к божественной службе, удаляться от христопреданного священства, не принимать церковных таинств, коими освящаемся, – ибо всё это советы не богоугодные, душепагубные.

Таким образом, все наставления и советы родителей дети должны принимать с полною покорностью им в тех случаях, когда эти советы и наставления даются о Господе (Еф.6:1), – те же приказания родителей, которые противны вере и нравственности, законам церковным и гражданским, для детей к исполнению не обязательны.

Чада, послушайте своих родителей о Господе, сие бо есть праведно (Еф. зач. 232). Вот как тот же св. апостол разумеет сказанное им: послушайте во всём. Это значит – послушайте о Господе; св. Иоанн Златоуст объясняет это: апостол сказал: «о Господе», то есть, – в чём не окажешься противником Богу. Если язычник будет или еретик отец твой, более повиноватися не подобает: сие дело не будет уже о Господе (Бес. апост. ст. 1798 Ефес. бес. 21).

Итак, Златоустовы уста – Христовы и Павловы уста отверсты в наше назидание и поучение: мы должны оказывать родителям послушание и повиновение только в том, что не противно Богу, что не противоречит учению св. Евангелия.

Согласно этому и в Толковом Евангелии, печатанном при патриархе московском Иосифе, читаем: «Егда убо вреждают на добродетель и благочестие или отец, или мати, или чада, или братия, или друзи, тогда оставити их подобает, и не токмо же оставляти, но и ненавидети, яко враги истины и яко супротивники закону Христову» (Поуч. в нед. 2-ю по вс. св. л. 170 об.).

Не мните, глаголет Господь, яко приидох воврещи мир на землю: не приидох воврещи мир, но меч. Приидох бо разлучити человека на отца своего, и дщерь на матерь свою, и невесту на свекровь свою. И врази человеку на домашние его (Мф.10:34–36). Толкование: «Не везде бо есть добро соединение, но бывает иногда и разделение добро; ниже всякое умирение похвально, не бывает множицею и мира на повреждение, и далече божественныя любве отгоняющ: егда убо миримся о разрушении истины, прегрешно есть и неподобно зело. Таковый бо мир не прииде Христос вложити, но супротивное паче хощет нас друг от друга добраго ради отлучатися. Не всякое бо мирование и совокупление добро, но бывает, егда и распря, и разлучение – велие и божественно дело. Никто же убо сим образом любовию да прилежит к лукавым, ниже мира имети с ними; но аще отец, или мати, аще братия супротивни обрящутся закону Христову, сопротивимся им яко врагом истине».

Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин. «Не яже к роду отчуждение и омерзение приводя сия глаголет, ниже родителя и чада ненавидети законит, но множае онех того любити. Не повелевает бо Христос сих всех ненавидети, понеже и се зело жестоко есть: но егда хотят множае паче Христа любити их, и егда повреждают нас и отлучают от любве Божия, тогда ненавидети их подобает. Еже бо любити родители и чада паче Христа – в беды нас приводит и в глубины погубления» (Толк. Еванг. гл. 165 и 166).

Отсюда ясно, что нерассудительно поступают те, кои, например, присоединившись и повенчавшись в Церкви, снова уходят в раскол или секты, ссылаясь на то, что на повенчание их в Церкви не было благословления родительского. Такие люди тяжко согрешают. Лучше бы им не познать пути правды, нежели познавши возвратиться назад от преданной им святой заповеди (2Пет.2:21). Такие люди волю родителей неправоверующих ставят выше благой и всесовершенной воли Господа. Судите, справедливо ли пред Богом слушать их более, нежели Бога? (Деян.4:19).

Что касается того, что некоторые из детей раскольников в деле обращения в православие не столько боятся лишиться благословения родителей-старообрядцев, сколько подпасть под их проклятие, то следует выяснить, что страх этот не у места. Премудрый Соломон говорит на это: как воробей вспорхнет, как ласточка улетит, так незаслуженное проклятие не сбудется (Притч.26:2). Вспорхнул воробей, улетела ласточка – и след простыл, так и суетная клятва, каковою в данном случае нельзя не признать и клятву родителей, которая потому и не должна быть страшною для детей. Иисус Христос говорит: иже любит отца или матерь паче Мене несть Мене достоин (Мф.10:37).

Таинство брака должно быть совершено в приходской церкви жениха (т. X, ст. 25 Свод. зак., изд. 1887 г.), хотя Кормчая книга дозволяет совершать бракосочетание и в той церкви, в приходе которой живет невеста. Если жених и невеста живут в разных приходах, то троекратное оглашение делается в обеих церквах, и если никто не объявит никаких препятствий, то причт выдает жениху или невесте для представления тому причту, который имеет совершать таинство брака, так называемое «предбрачное свидетельство», или же уведомляет об объявленном или другом каком-либо препятствии (там же ст. 26 и 27). Но что делать, если жених или невеста, а часто и тот, и другой не принадлежат и не пишутся в исповедных росписях ни в каком приходе?

В настоящее время все лица, поступившие в гражданскую и военную службу, не пишутся уже в исповедных росписях того прихода, из которого они поступили на службу и в котором родились; не пишутся также ушедшие из прихода и в течение нескольких лет не возвращавшиеся. В больших городах много проживает лиц и семейств, которые и родились, и выросли в данном городе, но, не имея собственных домов, переходят, иногда даже несколько раз в год, из квартиры на квартиру и, следовательно, из одного прихода в другой, почему не пишутся ни в каком приходе. Исполняют ли долг исповеди и причастия св. Таин такие лица, никому неизвестно. Хотя, конечно, исполняют, но не все;¹¹⁰ так, многие св. долг сей исполняют в той церкви, в приходе которой в великий пост придется им квартировать и, хотя некоторые и записываются в исповедную тетрадь, но не вносятся в «исповедные росписи». Все такие лица, желая вступить в брак, не могут ни от какого бы то ни было причта получить «предбрачное свидетельство». А потому, получивши от всех причтов отказ в повенчании их, многие вступают в незаконное сожительство, в так называемый «гражданский брак», или вступают в секту штундистов. А потому, в видах поднятия нравственно-религиозного состояния православного народа, как всему духовенству, так и миссионерам, при помощи гражданской власти, необходимо принять меры к тому, чтобы 15–18 ст. Уст. Дух. Конс., 18–23 Уст. о пред. и пресеч. прест., т. XIV Свод. зак. изд. 1890 г., ст. 207–210 Улож. о наказ. изд. 1885 г. не на бумаге только существовали, а были бы исполняемы в точности. Наши миссионеры должны помнить слова, сказанные Спасителем книжникам и фарисеям (Мф.23:15).

Во всех наших светских учебных, как мужских, так и женских заведениях все воспитанники и воспитанницы исполняют долг исповеди и причастия св. Таин в церквах, состоящих в тех заведениях, в которых они учатся; некоторые же, с разрешения своего начальства как и те, где нет церквей в тех учебных заведениях, где они учатся, говеют в приходских церквах, о чём и представляют своему начальству свидетельства от приходских священников. Не знаем, представляют ли такие свидетельства учителя и воспитатели. Все, состоящие в военной службе, говеют в своих полковых церквах, а все те, которые по каким-либо причинам исполняли этот св. долг в приходских церквах, представляют своему начальству свидетельства от приходских священников. Такие свидетельства следовало, бы представлять своему начальству и всем состоящим на коронной службе и по найму. В прежнее время следователь, при допросе подсудимого и свидетелей спрашивал, бывают ли они ежегодно у исповеди и причастия св. Таин, а в настоящее время об этом не спрашивают. Спрашивается, будет ли правдивым, по совести христианской, тот свидетель, который, быть может, несколько лет не исполнял этого св. долга. Как будет обсуждать проступок подсудимого присяжный заседатель, тоже не исполнявший этого св. долга в течение нескольких лет. Не говорим уже о защитниках, делающих часто из черного белое! По указу Св. Синода 23 августа 1857 г., все купцы при объявлении капиталов представляли от причтов свидетельства о принадлежности своей к православной Церкви и об исполнении ежегодно св. долга исповеди и причастия св. Таин, и это не стесняло их.

В Высочайшем рескрипте, данном 13 мая 1866 г.¹¹¹ на имя председателя комитета министров князя Гагарина, между прочим, сказано: «православному русскому духовенству в предоставленном ему кругу деятельности предлежит наипаче послужить к охранению православного народа русского от вредных лжеучений и обнаружившихся в последнее время стремлений и умствований, дерзновенно посягающих на всё искони священное для нашего отечества, на учение веры, на основы семейной жизни, на право собственности, на покорность закону и на уважение установленным властям»… Но одно духовенство, без содействия гражданской власти и гражданских чиновников, не в силах всего исполнить, и потому в том же рескрипте Государь Император благоволил указать «те главные начала, которые, при твердом и неуклонном соблюдении их начальствами всех частей государственного строя, положат предел дальнейшему распространению зла».

Пора уже нашему гражданскому начальству и гражданским чинам заодно действовать с духовенством по охранению господствующей православной христианской веры и религиозно-нравственного состояния русского народа; первее всего необходимо восстановить законное значение прихода, а духовенство восстановит тогда и значение «исповедных росписей».

По духу и смыслу наших, доселе не отмененных, церковно-гражданских постановлений, каждый приход должен иметь свои пределы-границы; каждый православный христианин должен непременно принадлежать к какому-нибудь приходу, и все требы, если такой прихожанин живет в своём приходе, должны быть исполняемы его приходским священником.

Именным Высочайшим указом от 4 февраля 1734 г. (Поли. собр. зак. 16 апр. № 7226) повелено, чтобы все православные, начиная с семилетнего возраста, в великий и другие посты, ежегодно исповедовались и приобщались св. Таин в своих приходских церквах. Кто же в течение года будет вне своего прихода в отлучке, тот обязан исполнять христианский долг исповеди и причастия св. Таин в церкви того прихода, в котором он будет проживать и в удостоверение того, что это им исполнено, должен представить своему приходскому священнику свидетельство от того священника, у которого он исповедовался и св. Таин приобщался. В том же указе в пункте 3-м сказано: «Понеже многие, как о том небезызвестно есть, приходские всяких чинов люди исповедываются не в тех приходах, в коих жительствуют, у священников, но иные в соборных, иные же в других приходах, того ради, как тем соборным, так и прочим других приходов священникам, абие же по исповеди сообщать за своими руками именные расписки, по которым в тех настоящих приходах приобщив их, кто удостоен будет св. Таин в церкви пред всеми, вписать в роспись исповедавшихся, и для того никто не должен и никому отнюдь не попущать приобщаться при другой церкви, кроме своей приходской, чтобы из этого не могли укрыться и от двойного окладу избегать раскольники».¹¹² На этих указах основаны статьи Свод. зак. 18–23, Уст. о пред. и пресеч. прест. т. XIV изд. 1890 г., 207–210 Улож. о наказ. изд. 1885 г. и ст. 15–18 Уст. дух. конс.

Восстановить значение прихода, прихожанина и прихожан его следовало бы так. Всякий православный христианин, проживающий в известной местности, должен избрать себе известный приход, и писаться в «исповедных ведомостях» этого прихода, пока не заявит местному причту о своём желании перечислиться в другой какой-либо приход. Но до такого перечисления, хотя бы они по собственным делам, по службе или по каким-либо другим причинам отлучались в разные места империи и даже заграницу, должны числиться и писаться в исповедных росписях того прихода,¹¹³ ежегодно представляя причту свидетельства об исполнении св. долга исповеди и причастия св. Таин и о переменах в семействах. Избравши же другой приход, должны заявить своему причту, который выписку из своих росписей препроводит к причту избранного ими прихода, а у себя исключит их. Полагаю, что только при соблюдении упомянутых постановлений, исповедные росписи приходских церквей могут, на основании 265 и 268 ст. Уст. дух. конс. и 1356 ст. т. X. ч. II изд. 1876 г., служить подкреплением доказательств рождений и браков в случаях пропусков и ошибок в метрических книгах. Исповедные же росписи о состоящих на службе по отбытию воинской повинности церквей армии и флотов и церквей, состоящих при казенных, учебных и благотворительных заведениях, суть только списки, удостоверяющие, что записанные в них лица исполнили св. долг исповеди и причастия св. Таин.

Если бы всё вышесказанное исполнялось на деле, то не было бы свидетелей, нарушающих присягу, и наши присяжные заседатели и защитники добросовестно, по чистой христианской совести, исполняли бы свои святые обязанности. Также точно все бы, желающие вступить в брак, свободно получали, в случае нужды, предбрачные свидетельства, от тех причтов, в приходе которых они записаны в исповедных росписях, и священники свободно совершали бы браки, не боясь никакой ответственности.

Протоиерейpodpis Иоанн Чижевский

Деятельность свою Нехлюдов начал проявлять, как мы знаем, с того момента, когда с ним произошел «благодетельный кризис», т. е. когда он убедился (?), что суды, тюрьмы – зло, что служить, где бы то ни было, – значит участвовать в общем насилии. Деятельность эта началась с его ходатайства за «отверженных» пред сильными мира сего, пред людьми, строго охраняющими сословные интересы, и для которых «служба» особенно дорога и выгодна.

Читатель, привыкший ждать новых слов и новых дел от всех известных ему героев, разумеется, рассчитывал, что и Нехлюдов, как прозелит, станет развивать среди своего круга эти новые идеи; но расчет читателя оказался неверен: Нехлюдов смотрит с высоты своего нравственного превосходства на общество, не желает расточать бисера пред людьми, погибшими в кастовых предрассудках.

В чём же, однако, выражается нравственное превосходство Нехлюдова пред последними? В том, что он, как человек богатый, пожертвовал своим кошельком и нанял ловкого адвоката для защиты подсудимой Масловой. Адвокат этот, по отзывам присяжных, может всё сделать: и черное обелить, и белое очернить, – человек, следовательно, с низким уровнем нравственности. Ясно, что Нехлюдов в. этом случае ничем не выделялся из своей братии богатых влиятельных людей; напротив, он с ними совершенно слился, в особенности, когда прибегнул к всесильной протекции, – к помощи кузин, тетушек. Положим, всё это делает Нехлюдов, движимый состраданием к несчастным, но делает не прямым, открытым, честным путем нравственного влияния на лиц своей среды, путем убеждения и т. под.

Нет, подумает читатель, Нехлюдов – не новый человек. Он не может служить образцом идейной молодежи, которая восторгается прямотой и искренностью всех излюбленных её героев. Кому, в самом деле, из последних можно уподобить Нехлюдова. Решительно никому. Он не произносит пылких обличительных речей, как Чацкий, напр., вызывающий этими речами большое смущение в обществе. Он не блестит красноречием, как Рудин, заставляющий юных слушателей переживать сильные волнения под впечатлением новых, хотя и неопределенных, нарождающихся идей. Он не находит себе поклонников, как Базаров, или как Райский, у которых подобные идеи вылились в более конкретные, чем у первого, формы. Нет, Нехлюдов, скажет читатель, посредственная личность, шаблонный герой. Своим разглагольствованием о «страданиях» он подчас наводит зевоту на веселое общество, портит аппетит гастрономов. Одна лишь Мариетта из кокетства проделывает с ним комедию. Все же остальные отнеслись к его новому мировоззрению даже как-бы с сожалением и вовсе не придавали его проповеди того важного значения, которое приписывает ей сам автор, видя в переделанной им христианской морали толчок к возрождению общества от «грехов-ошибок».

Вот первый дебют Нехлюдова в роли новатора толстовского учения. Но всего интереснее, насколько ему удается приложить к жизни это учение в дальнейшей своей деятельности.

Мы уж видели, что по означенному учению Нехлюдов не признает никакого смысла в наказании преступников, хотя бы мерами лишения их свободы совершать преступления. Он мотивирует свой взгляд тем, как мы знаем, что многие из преступников не суть порочные члены, какими считает их общество, – многие из них даже выше самих судей; во-вторых, многие осуждаются невинно, и в-третьих, есть люди, «воспитывавшиеся в известной среде, где совершаемые ими поступки не считаются преступлениями», словом, нет преступников, а есть только, пожалуй, ненормальные личности, в ненормальности которых виновато само общество, и, следовательно, лишать таких свободы, дело несправедливое и потому нежелательное. Так это значится на умственных счетах Нехлюдова; но в действительности у того же Нехлюдова значится иначе: в действительности у него преступники и есть преступники, порочные члены общества. И он поэтому старался положение Масловой устроить так, чтобы оградить её от дурных влияний развращенных каторжников, с этой целью он сблизил её с лучшими из приговоренных к ссылке и, главным образом, с невинно осужденными. Во-вторых, он ввел её в общество совершенно невинных младенцев. Нечего говорить, насколько важно в нравственном отношении для Масловой было это сообщество детей. Вот почему нельзя не пожалеть, что Маслова, вследствие разных интриг, лишилась потом своего места больничной сиделки. Тогда Нехлюдов исходатайствовал позволение причислить Маслову к кружку политических ссыльных, которые, по образованию и по нравственным качествам, с точки зрения Нехлюдова, «были выше самих судей» и занимали привилегированное положение в тюрьме.

Все эти меры, конечно, делают честь воспитательным способностям Нехлюдова; но в общем они противоречат созданной им на умственных счетах теории жизни.

– Я не вижу никакого противоречия в действиях Нехлюдова, – сказал бледнолицый господин. – Раз он признает, что в преступлениях «отверженных» виновато общество, то отчего-ж в самом деле не создать для несчастных новую среду. Нехлюдов так и делает, когда вводит Маслову в среду более или менее здоровых людей.

– Это уж другой вопрос, Андрей Михайлович, чем должна быть тюрьма, чем общество в отношении названных преступников, вопрос этот не касается нашего обсуждения, да не думаю, чтобы и Нехлюдов имел его в виду в данном случае. Он просто делал то, что делали до него люди и что будут делать. Он желал оградить Маслову от развращающего влияния порочных людей; так и должно быть по логике здравого смысла; он желал влияния на неё оздоровляющего труда – и подыскал этот труд. – Что-ж, значит, нового сделал Нехлюдов?

– По-моему всё старое, – ответил кто-то из компании. Что тюрьмы развращают преступников, т. е. не тюрьмы, а среда более развращенных преступников развращает менее развращенных, и что преступники развращают друг друга, – об этом писалось давно, это можете знать по известным «запискам из мертвого дома» Достоевского. А равно нет ничего нового в том, что тюрьмы должны представлять собою род исправительных заведений, в которых преступники нравственно дисциплинировались бы. Однако по Толстому оказывается, что подобные институты невозможны. «Усовершенствование тюрем, говорит он, стоило бы дороже того, что тратится на народное образование», это уж, действительно, ново, хотя опять в теории. На практике же Нехлюдов и здесь погрешает или совершенно путается, не зная, как выйти из противоречий прочитанных им теорий. Нужно заметить, что Нехлюдов вообще был склонен действовать быстро, под впечатлением разных теорий, в суть которых, по-видимому, он мало вникал. А потому и впадал в разные курьезы, как, напр., это вышло, когда он вздумал проповедовать мужикам теорию Г. Джорджа, вздумал на основании этой теории устроить нечто вроде земельной общины. Но попытка его оказалась весьма неудачна.

– Да, Нехлюдов в этом отношении слишком поспешил, – заметил студент. Можно ли, в самом деле, пред безграмотными мужиками пускаться в разъяснения каких бы то ни было современных теорий, которых у нас столько, что и по названиям трудно перечесть. Кроме того Нехлюдов отступал от данной теории, думая применить её на частном случае. Собственно говоря, как я понимаю, Г. Джордж является одним из сильных сторонников государственности, тогда как Нехлюдов по своим воззрениям анархист, враг всяких общественных союзов и коопераций. Г. Джордж проповедует национализацию земли, что само собою предполагает тот или другой государственный строй жизни. Землю он ставит собственностью государства, и только при этом положении теория его имеет смысл. Следовательно, попытка Нехлюдова ни в каком случае не может служить в пользу рассматриваемой теории. Со своей землей он, конечно, мог что угодно делать, но только, как филантроп. Это самое и поняли мужики непосредственным чутьем своего здравого смысла.

– «Да отдай мужикам (землю), вот и всё, – сказал беззубый старик на объяснения Нехлюдова». И сколько Нехлюдов ни бился растолковывать мужикам свои мысли, они остались при своём мнении, или будь как филантроп, или отдай землю в аренду по подходящей для мужиков цене, – но со своим уставом в чужой монастырь, мол, не суйся.

– Из предыдущих наших рассуждений видно, – начал Игнатий Иванович, – что Нехлюдов действовал вообще поспешно и во многом противоречил своим воззрениям на жизнь. Подчеркивая этот факт, я нахожу, что Нехлюдов далеко не воскрес в смысле толстовского учения, хотя он и силится убедить нас, что будто бы покончил со своим прошлым и с барством по преимуществу. Но это неправда: барство глубоко пустило в нём корни. Стоит, напр., возвратиться в Петербург, как эта старая жизнь барства снова забирает его в руки: «В эту среду, говорит Толстой, влекли Нехлюдова его привычки, влекли и родственные, дружеские отношения. Не смотря на всё своё отвращение к этой среде, – среде, где, по его мнению, «так старательно сокрыты были страдания, несомые миллионами людей, для обеспечения удобств и удовольствий малого числа, что люди этой среды не видят и не могут видеть этих страданий и потому и жестоки, и преступны в своей жизни», не смотря и на то, что сам Нехлюдов достаточно насмотрелся на человеческие страдания и, движимый состраданием, отказался от «обеспеченных удобств» жизни, – не смотря на всё это, так глубоко презираемая им среда, в которой он воспитался, была всё же мила Нехлюдову, и только в ней он чувствовал себя свободным человеком.

Описывая это душевное состояние своего героя, Толстой высказал глубокую мысль. А именно то, что грехи человека, под разными видами страстей и привычек, будут мучить этого человека при всяком положении его жизни, так как окончательная победа над ними зависит от воли Божией; но человек собственными усилиями, без помощи благодати Божией, никогда не освободится из-под власти тяготеющего над ним зла.

С точки зрения своей новой веры, Нехлюдов, видимо, отрицает закон зла, противоборствующий закону духа. Последним, между прочим, и объясняется его Нехлюдовское самодовольство, самолюбование «хорошими» своими поступками и отсутствием в нём христианского смирения. Теперь интересно бы узнать, в чём состоит эта его новая вера, и есть ли она в самом деле у Нехлюдова? На такой важный вопрос Толстой, по обыкновению, дает неопределенные туманные ответы. Влагая в мысли Нехлюдова следующие насчет веры соображения, он говорит: – «Дело, которое делается нашей жизнью, – всё дело, весь смысл этого дела непонятен и не может быть мне понятен. Всё это понять, понять всё дело хозяина – не в моей власти. Но делать его волю, написанную в моей совести, – это в моей власти, и это я знаю, – несомненно, и когда делаю, я несомненно спокоен».

Подумайте, друзья, что это за определение веры у Толстого, на которой желает обосновать свою жизнь Нехлюдов! Если это говорится в отношении Бога, как Творца и Промыслителя, то, конечно, планы Его домостроительства нам неизвестны: «Не ваше дело знать времена и сроки, которые Отец положил во Своей власти, говорит Спаситель. Но что касается воли Божией, которую мы должны исполнять, и которая так ясно, определенно выражена в жизни и учении Иисуса Христа, то мы не можем не знать её. Иначе как же исполнять то, чего не знаешь»? Толстой ищет определения воли Божией в нашей совести. Но о совести у нас была речь, и мы убедились, что по Толстому совесть не может быть безошибочным указателем наших поступков. И преступник, совершая свои преступления, не чувствует иногда угрызений совести и бывает спокоен, как спокоен Нехлюдов, занимаясь делами филантропии. Кто же из двоих исполняет волю Божию?

– Философия Нехлюдова насчет веры, – сказал Владимир Николаевич, – потому и неясна, что он сам еще не был твердо уверен ни в своей деятельности, ни в том, что в нём произошел благой кризис. Определеннее он начал рассуждать о вере значительно позднее и, главным образом, с того момента, когда «машинально открыл подаренное ему англичанином Евангелие». Собственно Евангелие было главной причиной его духовного пробуждения, определением смысла его жизни, а то, что раньше с ним было, послужило лишь преддверием к последнему. «В этом всё, – думал Нехлюдов, – я жил и все мы живем в нелепой уверенности, что мы сами хозяева своей жизни, что она дана нам для нашего наслаждения. А ведь это очевидно нелепо. Ведь если мы посланы сюда, то по чьей-нибудь воле и для чего-нибудь. А мы решили, что мы, как грибы, родились и живем только для своей радости, и ясно, что нам дурно, как будет дурно работнику, не исполняющему воли хозяина. Воля же хозяина выражена в учении Христа. Только исполняй люди это учение, и на земле установится Царствие Божие, и люди получат наибольшее благо, которое доступно им. Ищите Царствия Божия и правды Его, а остальное приложится». Не то же ли вы говорите, Игнатий Иванович, – заключил Владимир Николаевич, что воля Божия определена учением Христа?

– Да, учением и жизнью Христа, – сказал я, причем разъясняю, что как во взгляде на лицо Христа, так и на Его учение, – я расхожусь с Толстым. Христос прежде всего Богочеловек. Его учение есть откровение воли пославшего Его Отца. Только Единородный Сын, равно вечный Отцу, послан Отцом в мир, – мы же не посланы, а рождены во времени. Посему выражение Толстого «послан», относящееся ко всякому человеку, надо считать ложным; ибо этим выражением он нас ставит как бы в равновечность Христу, что, между прочим, и разъясняет Толстой в своём сочинении «О жизни».

– И мне думается, что у Толстого много странностей, – послышался голос одного из собеседников, человека довольно зрелых лет. И в проповеди, и в частных разговорах с Толстым мне приходилось замечать, что он отрицает божественность Христа, словом, отрицает догматическую часть христианского учения. Но вместе с тем он же говорит, что воля Бога выражена только в учении Христа; и что если бы люди исполняли это учение, – царствие Божие водворилось бы на земле.

Одно из двух: если Толстой должен признать учение Христа за откровение от Бога, или же считать его за плод человеческого разума, за произведение мудреца, моралиста-философа и т. п., которое, как таковое, всегда должно быть несовершенно. Двоеверие же Толстого, какая-то недосказанность совсем непоследовательны и вредят делу; раз учение Христа – истина (как думает и Толстой), то все другие учения, как то: философские, моральные, научно-социальные и т. д., – будут лишь относительно истинны по степени приближения к данной истине, и даже ложны, если противоречат истине. Далее, если людей, как творцов названных учений, мы величаем мудрецами, философами, мировыми гениями и воздвигаем в честь их памятники, то Христа с Его божественным учением мы должны прославлять, как Бога, воздавать поклонение и молитвы ему в храме своего сердца и быть членами Церкви, которую Он установил, живя на земле.

Вот к чему приводят наш разум и совесть в деле искания истины. А двоеверие, как у Толстого, не может быть оправдано ни совестью, ни разумом.

– Держась одинакового с вами образа мыслей в вопросе о вере, говорил Игнатий Иванович, я позволю себе резюмировать ход наших разговоров. Из всего сказанного выяснилось, что поголовное отрицание Толстым существующих успехов жизни, её законов и идеалов ни на чём не основано. Безусловный индивидуализм и анархия в сущности враги прогресса и жизни, так как идут против её естественного течения и развития. Прогресс жизни или то, что называется Царством Божиим, разумеется, не может быть без участия людей, как сынов этого царства. Участие наше должно выражаться в активной деятельности на пользу общую, на достижение высшего блага. Притча евангельская, которую Толстой приводить в конце романа, служит наглядным доказательством того, какой смысл мы должны придавать своей службе и чем должны руководствоваться в общей, так сказать, мировой работе.

Из той же притчи мы можем видеть, что Царство Божие или жизнь во Христе в сущности предмет наших упований. Это основанное Христом царство далеко не водворилось среди всех людей, а не водворилась потому, что мир еще во зле лежит. Поэтому-то мы, все верующие христиане, просим в молитве Отца Небесного: «Да приидет царствие Твоё».

Оно не водворилось и потому, что не все люди ищут его. Большая часть из нас, как справедливо думает Толстой, заняты исключительно собственным благополучием, холят и лелеют свои страсти и тем только увеличивают зло. А есть и такие, которые хотя и борются со злом, но способом не действительным для зла. Я разумею собственно тех наших альтруистов, которые сосредоточили мысль исключительно на материальном благе, делая его основою для нравственности.

Таким образом мечта о золотом веке, которою заняты были еще древние мудрецы, и пророчества Исаии о том, что мечи раскуют на орала, что агнец возляжет рядом с волком, – остается пока и теперь мечтою. Человечества в лучших своих представителях, мы видим, давно искало пути, жаждало, так сказать, водворения Царства Божия на земле, а Христос говорил, что оно уже приблизилось для отдельных личностей, для большей или меньшей группы людей, оно и в наше время есть среди истинных последователей Христа. Но среди христианских народностей (не говоря уж о человечестве в его целом) оно далеко не водворилось. И это, не смотря на все блестящие победы современной науки, которая, с пользою для человека, открыла многие неведомые ему прежде законы природы, которая утилизировала силы последней, облегчила средства путей сообщения и тем послужила хотя к внешнему объединению разноплеменных народностей, которая при посредстве печатного станка установила обмен мыслей, сгладила национальную обособленность, сроднила, так сказать, людей друг с другом, – всё это, бесспорно, огромные завоевания ума человеческого, и тем не менее всё это относится лишь к внешнему, мишурному счастью нашему; тогда как внутренний строй жизни людей, область нравственных чувствований остается почти без изменений. С одной стороны, при всех благах культуры, большая часть людей совершенно удалена от этих благ и пребывает в бедности, коснеет в невежестве, которое нередко влечет многих в преступления и пороки. С другой стороны, и сами обладатели означенных благ не могут сказать, что они счастливы. Напротив, если верить Толстому, эти люди, пребывающие в довольстве и роскоши, чрезвычайно бедны духом, Где-ж в таком случае наше истинное счастье, где покой душам нашим? В соблюдении заповедей Христовых, отвечает Евангелие, в отречении от себя и следовании за Христом, Который Своею безгрешною жизнью соделался для нас вечным идеалом. Но заповеди отречения вовсе не налагают на нас обязательного удаления от мира со всеми его соблазнами, чего требует Толстой от своих последователей, причем к числу соблазнов относит всякого рода государственную и общественную службу. Мы видим, что этого безусловного отказа от службы не должно быть, на основании высшего блага. Хотя с другой стороны нельзя не согласиться и с Толстым в том смысле, что многие гражданские обязанности сопряжены с большим соблазном и поэтому требуют от нас борьбы. Но ведь борьба, в некотором смысле, есть тот же закон жизни. «Царство Небесное нудится», говорится в Евангелии, и только при усилии восхищают его. Чтобы называться последователем Христовым, – нужно объявить открытую войну всем соблазнам мира и тьмы, да послужить светочем каждый своей среде.

Особенно тяжелый подвиг налагают на христианина обязанности начальника. «Начальствующий (поется на стихире в Великий вторник) должен быть, как подначальный»; быть начальником значит быть меньше всех, всем служить. Болий вас, говорит Христос, да будет всем слуга. И Господь за тем пришел, чтобы всем служить и «положить душу Свою за многие души». Несомненно, что этот подвиг, окруженный массою соблазнов, для смиренного христианина, наиболее тяжел, в виду чего многие из таких смиренных людей отказывались от роли начальника. Так, например, преп. Сергий долго не хотел принимать сан игумена, а св. Тихон Задонский тяготился омофором епископа. Отсюда опять не следует, что существующие должности и власти должны быть устранены, а следует лишь то, что на означенные должности желательно иметь истинных христиан, каковы были названные святые и множество других праведников, оставивших по себе память добрых начальников и мудрых правителей.

Равно также весьма желательно, в интересах высшего блага, иметь в подчинении достойных христиан. Это тем более важно, что при настоящих условиях жизни гораздо больше является желающих начальствовать, нежели подчиняться.

Стремления подобного рода и желание «властвовать друг над другом» могло развиться в каждом из нас от нехристианского взгляда на цель жизни и в ложном понятии, что будто бы легче управлять, чем быть управляемым. Всё это противоречит идее Царствия Божия. Как же избежать подобных противоречий? Избежать это можно воспитанием христианской воли в себе. Это, по-моему, один из наиважнейших современных вопросов жизни.

Проведите христианские начала прежде всего в семью, затем в школу и, наконец, в общество, с тем, чтобы эти начала были душою прогресса. И все ненормальности семейного и школьного воспитания, с его эгоизмом и карьеризмом во главе, отпадут.

При этом необходимым условием успеха семейного воспитания является непосредственное дружественное общение родителей с детьми; посредство нянек, бонн, гувернанток и гувернеров должно быть изгнано. Подобная же близость должна существовать между учащими и учащимися в школе. А так как школа должна быть помощницей семьи и собственно должна пополнять пробелы воспитания последней, то между нею и семьей непременно должен быть заключен тесный союз под знаменем воспитания христианской воли в человеке.

Итак, гг., – обратился Игнатий Иванович к компании, – вот, по моему, задачи жизни или очередные вопросы нашего времени, призывающие людей на общее плодотворное дело. Из нас, собравшихся здесь, быть может, кому-либо придется занять роль воспитателя детей. В более глубоком смысле воспитателем может быть каждый человек по отношению друг друга и в свою очередь быть воспитываемым этим другим. Или, как говорит апостол языков: «друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов». Притом мы все, по милости Божией, занимаем ту или иную общественную должность, т. е. служим. Служим мы, правда, по необходимости, – из-за куска насущного хлеба. Последнее, по-моему, опять зло, хотя, быть может, и меньшее, чем из-за карьеры и чинов, но всё же зло. Однако из этого не следует, что мы должны бросить занимаемые нами должности, напротив, должны служить и служить по долгу совести, служить людям, потому что, служа, мы как бы невольно связаны со всеми делом взаимопомощи, несением общей тяготы. Служить, главное, Богу, служить Ему со страхом и радостью, служить человечеству для водворения Царства Божия на земле. Но при этом не надеяться исключительно на свои силы, не думать вместе с Толстым, что человек может,– нет, а вверять себя помощи Божией, подчинять себя Богу. И вот такая-то наша служба наиболее достойная и необходимая в винограднике Христа.

* * *

– Игнатий Иванович! вы…

И молодой человек задумался, когда они остановились вдвоем на повороте к какому-то переулку, где должны были разойтись в разные стороны.

– Да вам собственно куда? – спросил учителя Игнатий Иванович.

– Мне на М-ую.

– В таком случае до свидания: мне на В-ую, – впрочем надеюсь завтра с вами видеться.

– Непременно. Уж слишком много разных, серьезных вопросов затронуто было ныне на собрании. Знаете, надо обдумать, очень, очень много, – волнуясь, говорил учитель, устремляя свои мечтательные глаза на Игнатия Ивановича.

– Что-ж, очень рад буду, – приходите. И дружески пожав руку учителю, с обычной торопливой походкой ринулся вдоль переулка.

Молодой человек, медленно, понурив голову шагал по большой улице. Он, действительно, был взволнован и рассеян. Он как бы не замечал сильного уличного движения и неловко на ходу толкался с публикой. Тем не менее, подойдя к храму Христа Спасителя, он снял шапку, перекрестился, вздохнул и на минуту остановился, сбираясь с мыслями.

Был такой час ночи, когда со всех увеселительных мест: театров, клубов, маскарадов, загородных таинственных гостиниц, вроде Яра и Стрельны, – возвращалась подгулявшая праздная публика. Всевозможные экипажи, от извозчичьих саней до карет включительно, сновали по улицам и переулкам, особенно много их скопилось на главных улицах. Скрип полозьев по замерзшим мостовым, беспрестанные окрики возниц: «стой! держи направо! налево!» – сливались в один общий гул. Молодой человек, погруженный в свои думы, не замечал, что происходило вокруг него, не слыхал ни тех окриков, которыми предупреждали неосторожных пешеходов возницы, перебегавших через улицу, ни того, как чей-то грубый голос вдруг крикнул почти над самым его ухом: «Эй! посторонись! пьяный что-ли?!» И в тот же момент лихая пара, покрытая попоною, пронеслась близ его плеча. Он даже чувствовал теплое дыхание на себе разгоряченных лошадей, так что малейшее неловкое движение молодого человека могло бы грозить ему гибелью. И это заставило его на минуту прийти в себя.

«Однако мне надо позаботиться о ночлеге, – подумал учитель, ведь сегодня и мне негде главы приклонить. Вот здесь, помнится, где-то были недорогие номера гостиницы». Молодой человек перешел на противоположную сторону улицы и остановился возле небольшого двухэтажного дома, одной стороной выходившего на бульвар, а другой, большой, тянувшейся по переулку. Вход в номера был с переулка, тускло освещенный висячим над дверью фонарем. Также слабо была освещена и лестница, ведущая во второй этаж дома, куда и поднялся молодой человек.

– Коридорный! есть свободные номера? – крикнул он довольно громко.

– Есть, пожалуйте! послышался чей-то хриповатый голос. И темная фигура, поднявшись во весь рост, зашумела в углу, где, вероятно, дремала перед тем сидя на табурете, поджидая запоздалых гостей.

– А документы с вами? – спросил, подойдя к учителю, черноватый высокого роста, средних лет человек, с бледным лицом и с покрасневшими от бессонницы глазами.

– Документов со мной нет, – отвечал учитель.

– Без документов нельзя-с.

– Да ведь мне только ночевать, каких-нибудь 3–4 часа провести здесь.

– Невозможно-с, ни под каким видом-с, больно строго стало,– нас штрафуют-с оченно.

– Странно! как же быть, не ночевать же на улице!

– Не могим знать-с. Потому начальство не приказывают никого пущать без документа-с.

Молодой человек взглянул на часы. Было в начале третьего утра. Как раз через два с половиной часа должен отправляться поезд. «Самое лучшее ехать на вокзал, подумал он спускаясь назад по лестнице. Жаль только, что завтра не увижусь с Игнатием Ивановичем, ну да время еще впереди побеседовать о всяких интересных для меня вопросах, если на то будет воля Божия».

На улицах стояла тишина и учитель удивился, что он дремал, сидя в санях и разбуженный извозчиком лишь у самого вокзала.

С. podpisБронницкий

Резолюцией преосвященнейшего Питирима, епископа Тульского, от 4-го октября 1900 года, я был назначен исполняющим обязанности Тульского епархиального миссионера. Так как я прибыл на службу в г. Тулу (на должность преподавателя по кафедре раскола) только дней за 5 до сего назначения (28 сент.), то понятно, что состояние Тульского раскола и сектантства было для меня – почти terra incognita. Но раз состоялось определение меня на такую нравственно-ответственную должность, я счел своею обязанностью немедленно ознакомиться по крайней мере с общим состоянием расколо-сектантства в епархии, насколько подобное ознакомление было доступно для меня, с одной стороны на основании имеющейся (конечно, очень небольшой) печатной литературы о местном религиозном разномыслии, и с другой стороны путем собрания сведений о нём от лиц, прикосновенных к сему делу.

В последнем отношении я оказался сравнительно в благоприятных условиях, потому что не задолго (менее, чем за год) до моего прибытия в Тулу миссионерское дело в Тульской епархии, благодаря инициативе и попечениям преосвященнейшего Питирима, начало становиться на более твердую почву. При Тульском епархиальном братстве было организовано специальное миссионерское отделение, и в помощь епархиальному миссионеру назначены два помощника из священников местностей, наиболее зараженных расколом и сектантством (кроме еще единоверческого священника г. Тулы). Скоро я узнал, что расколо-сектантство в Тульской епархии, хотя и не представляет собою какой-нибудь грозной и опасной силы, но тем не менее по временам прорывается наружу в более или менее подозрительных и вызывающих на предосторожность явлениях. К последнему заключению меня привели скоро особенно два обстоятельства. Одно из них заключается в том, что в ноябре месяце прошлого года я был приглашен в качестве эксперта к судебному следователю на делу известного местного безпоповщинского расколоучителя Дениса В. Ботова, из коего (дела) я узнал, что в лице Ботова Тульский раскол имеет очень видного и упорного своего представителя и пропагандиста путем литературным – путем распространения подпольных раскольнических сочинений, наполненных ругани и хулы на православную Церковь. Другим же обстоятельство и было то, что как из дел совета братства, так и от одного своего помощника, я осведомился, что в Тульскую епархию начинает проникать один из опаснейших видов современного сектантства – штунда. Выходя из общего положения, что яд всякой заразы, начавшейся в организме и благовременно не захваченной, постепенно отравляет организм, а также на основании своих личных наблюдений за распространением современного рационалистического сектантства (штунды и пашковщины) в двух епархиях (Тверской и Черниговской), я придал последним сведениям весьма важное значение и потому решил начать свою миссионерскую деятельность (если не громко так будет выразиться) с ознакомления с зачатками штундизма в епархии и борьбы с ним. С этою целью я решил посетить ту местность, в которой проявился штундизм. Владыка, которому я сообщил о своих намерениях, вполне одобрил их, при чем ободрил меня и благословил, заметив, что вожди рационалистического сектантства опасны, как волки для мирного стада пасомых. Но прежде, чем повествовать о начале своего дела, скажу еще несколько слов о современном расколо-сектантстве в Тульской епархии. Хотя расколо-сектантство в епархии не представляет собою, как сказано немного выше, какой-нибудь грозной и опасной силы, но все-таки оно имеет здесь представителей самых разных сект и направлений. Здесь имеются и раскольники-старообрядцы, с подразделением их на поповцев и безпоповцев (с дроблением в свою очередь этих на более мелкие толки), и сектанты-мистики, каковы хлысты и скопцы, и, наконец, сектанты-рационалисты, каковы недавно проявившиеся штундисты.¹¹⁵ Раскольники-старообрядцы проживают преимущественно в двух уездах – Каширском, в котором их насчитывается 165 человек, и Алексинском, где их 293 человека, – следовательно, в обоих уездах 458 человек, из коих безпоповцев 388 человек, поповцев по австрийскому священству 70 человек. Кроме того, немалочисленное общество старообрядцев находится в самом гор. Туле. Сектанты-мистики проживают в Одоевском и Белевском уездах; всего их 356 челов., из коих 291 хлыстов (32 чел. в Одоевском уезде и 259 в Белевском) и 65 скопцов – все в Белевском уезде. Сектанты-рационалисты (разумею штундистов) зародились в с. Афанасьеве, Алексинского уезда; о них сейчас и будет подробное повествование на основании сведений, собранных на месте.

* * *

13 января 1901 года, вечером, я отправился в с. Афанасьево, куда и прибыл 14 числа утром, переночевав в г. Алексине. С. Афанасьево находится в 20 верстах от г. Алексина. Прихожан этого села насчитывается до 1400 человек обоего пола. Кроме земледелия, многие из прихожан занимаются отхожими промыслами – слесарным, столярным, плотничным, печным, работают на фабриках и заводах. Такой характер промысла и был одной из главных причин, – почему в с. Афанасьево занесен был штундизм. Некоторые афанасьевские крестьяне, как известно, ходят на промыслы, для работ на фабриках, в г. Харьков, где штундизм и вообще рационалистическое сектантство свило себе уже довольно прочное гнездо. Один из таких крестьян был Косьма Степанов Игнаточкин, который и явился виновником занесения штунды в с. Афанасьево, а в настоящее время стоит во главе соблазнившихся, именуясь даже пресвитером. О нём, как виновнике возникновения штунды в означенном селе, мы узнали следующее. Когда Косьме Игнаточкину было только 15 лет (т. е. приблизительно в 1875 году), он ушел в г. Харьков, где поступил рабочим на кафельный завод; случилось так, что владельцами этого завода были немцы, каковое обстоятельство является главною причиною его отпадения от православной Церкви. По крайней мере местный священник с. Афанасьева, о. Митрофан Пашковский, определенно заявил, что Игнаточкин заразился в г. Харькове от немцев. Проработав в Харькове 15 лет, он вернулся на родину и скоро поступил на кафельный же завод в г. Тулу. Лет 7 тому назад (т. е. в 1893 году) он начал было свои сектантские убеждения, вынесенные из г. Харькова, распространять среди афанасьевских крестьян, но не имел успеха, одною из причин чего было и то обстоятельство, что сам он был поведения зазорного, причем еще был беден и потому не мог оказывать какого-либо влияния на своих односельчан. Но года два тому назад (т. е. в 1898 г.) случилось обстоятельство, поднявшее авторитет Игнаточкина в глазах его односельчан, – именно: он получил наследство от тетки в сумме 1000 руб. Тогда он начал устраивать у себя собрания, на которых читал и объяснял Евангелие в сектантском направлении. Крестьяне посещали эти собрания сначала из любопытства, а Игнаточкин пользовался этим и задавал им вопросы, особенно смущающие совесть верующих; мало этого: он стал раздавать им брошюры сектантского характера. Особенно часто он вступал в беседу с местным волостным писарем, чрез которого, думается, надеялся более верно вести свою сектантскую пропаганду. Таким образом, действуя в продолжение целого лета, Игнаточкин успел возбудить интерес к себе. Проживши лето 1898 года в с. Афанасьеве, он опять отправился в Тулу, где на кафельном заводе Ратаевой, что в Гончарах, продолжал свою сектантскую деятельность, устраивая даже беседы с некоторыми заводскими рабочими. Среди этих рабочих были и афанасьевские крестьяне, один из коих и сделался скоро первою жертвою сектантской деятельности Игнаточкина. Таковою жертвою сделался крестьянин Захар Баранов. Увлеченный в штундизм, Захар Баранов скоро сделался довольно фанатичным его последователем, так что начал совращать свою жену в штунду, но когда та оставалась непреклонною, то он стал притеснять её и бить, но, благодарение Богу, пока эта невольная страдалица остается верною православной Церкви. Хотя Баранов в прошлом (1900) году и приобщился Св. Таин, но сделал это совершенно по-сектантски, не ради исполнения долга христианского, но ради надругательства над св. Таинством, потому что в тот же день он напился пьяным. Как более выдающийся сектант, он среди своих одноверцев именуется диаконом. Кроме Баранова, поддались некоторому влиянию Игнаточкина и еще несколько его односельчан, работавших вместе с ним на кафельном заводе, каковы: Захар Слепов, Василий Жаров, Феодор Слепов; но они еще не уклонились совершенно в штундизм, а находятся в некотором колебательном состоянии и обнаруживают своё неуважение к православной Церкви, напр., в том, что не снимают шапки пред христианской святыней. Понятно, эти лица требуют особенно бдительного внимания со стороны местного священника. – Что касается семейства самого Игнаточкина, то жена его Степанида Васильева вполне увлеклась учением мужа, а дети его еще малолетние (старшему – 12 лет, другому 7 и третьему 1 год), хотя уже, по словам священника, второго сына можно назвать «маленьким штундистом», а первый учился в земской школе и пока ничем не обнаруживает сектантского влияния на него отца. Сам же Косьма Игнаточкин открыто и без всякого стеснения заявил о своей принадлежности к сектантству в прошлом 1900 году, в праздник Богоявления Господня. Когда священник в этот день был со св. крестом в доме Игнаточкина, то последний не хотел целовать св. креста,– и на вопрос священника, почему он не подходит ко кресту, – ответил: «крест – духовный, мы – баптисты».¹¹⁶ Это обстоятельство вызвало священника на продолжительную беседу с Игнаточкиным, в которой он еще более обнаружил свои вполне сектантские убеждения. По показанию крестьян, у Игнаточкина, во время побывок его в деревне, а также и у Захара Баранова нередко собираются все совращенные или еще только увлекающиеся его учением, для чтения Евангелия и для молитвы. Как сделалось мне известным (совершенно случайно, именно при беседе с Барановым), у них совершается даже своя Евхаристия, что показывает, что в Афанасьеве организуется уже довольно правильная сектантская община. Принимая во внимание, что общее религиозно-нравственное настроение афанасьевских крестьян стоит весьма не высоко, нужно очень опасаться, что сектантская пропаганда сумеет свить себе здесь довольно прочное гнездо. По отзыву местного священника, афанасьевские крестьяне в религиозном отношении довольно индифферентны, о предметах веры судят легко, в церковь ходят довольно редко, особенно мужчины. Такое религиозно-нравственное состояние их объясняется, между прочим, тем, что многие из них отправляются на отхожие промыслы в г. Харьков. Но те, которые ходят на заработки в Москву, очень религиозны. Но при всём том, пока еще общее настроение, – настроение, так сказать, массы в Афанасьевском приходе, – не в пользу штундистов. Об этом довольно ясно свидетельствует следующее обстоятельство. Накануне моего приезда в Афанасьево, именно 13-го января сего 1901 года, здесь был сельский сход. На этом сходе крестьяне заявляли священнику, что Игнаточкин, несомненно, совратил в штунду Захара Баранова и продолжает распространять её среди афанасьевских крестьян, о чём они согласны составить приговор, с просьбою, куда следует, о выселении Игнаточкина из Афанасьева. Кроме того, еще в прошлом году, некоторые из крестьян, работавших вместе с Игнаточкиным, заявляли Тульской полиции о попытках его к совращению своих односельчан. В настоящее время Игнаточкин проживает в г. Туле на кафельном заводе Ратаевой.

Таковые сведения о штундизме в с. Афанасьеве собраны мною на месте от священника и других лиц в день моего приезда в означенное село.

На другой день приезда, т. е. на 15 число, в 9 часов утра назначена была беседа в храме, о которой чрез местное волостное правление сделано было оповещение афанасьевских крестьян и других соседних. По удару колокола, стали в храм стекаться довольно многочисленные слушатели. Подходя к храму и войдя в него с чувством искреннего желания послужить по силе св. делу разъяснения Христовой истины против заблуждений штундизма, я невольно и с тоской на душе припомнил вышеприведенный отзыв местного священника об афанасьевских крестьянах, что они «в религиозном отношении индифферентны, о предметах веры судят легко и в церковь ходят довольно редко», вспомнил особенно потому, что как на подтверждение этого отзыва я обратил внимание на скудную церковную обстановку храма, который при полуторатысячном населении прихода мог бы благоукраситься очень благолепно. – Предметом беседы был избран такой пункт учения православной Церкви, который наиболее подвергается нападкам со стороны рационалистических сектантов, – и особенно со стороны штундистов, именно: «о почитании и призывании в молитвах святых и о святых иконах». Соответственно такой теме, пред началом беседы был отслужен молебен Пресв. Богородице и всем святым. К моему утешению, на беседу набралось народу довольно много (человек до 300). В начале беседы были сделаны предварительные краткие замечания о недругах русской православной Церкви – расколе и сектантстве, а затем сообщены более подробные сведения о штундизме, его происхождении, с присоединением характеристики штунды, как веры «немецкой» – и уже по одному этому чуждой православной русской душе. После этого были указаны главные пункты заблуждений штундизма, – и наконец уже подробно опровергнуто штунд. заблуждение, заключающееся в отрицании религиозного почитания святых и призывания их в молитвах. Необходимость религиозного почитания святых была выяснена на основании Слова Божия и из истории ветхозаветной и новозаветной Церкви. По окончании разъяснения этого догмата было предложено всем, имеющим какое-либо сомнение, или колебание, или даже простое недоразумение относительно него, высказаться, чтобы чрез живой обмен мыслей еще более выяснить со всех сторон это учение. – Довольно долго продолжалось молчание, и я уже намеревался закончить свою беседу благодарственною Господу Богу молитвою. Но вот среди слушателей послышались слова: «Захар, а Захар, что-ж ты не выходишь, ведь это тебя касается, против твоей веры». В народе произошло движение, и глаза всех устремились в одну, сторону, где был тот, которого именовали Захаром. Я, конечно, тотчас же догадался, что этот Захар – никто иной, как именуемый штундистский диакон, Захар Баранов, совращенный Игнаточкиным. Мне весьма захотелось видеть его и побеседовать с ним, как видным представителем зарождающегося в Афанасьеве штундизма, в присутствии многочисленных слушателей; но не совсем-то, как видно, хотелось этого самому Захару Баранову, потому что, не смотря на приглашение народа, а затем и моё – побеседовать, он не выходил. Но слушателям, очевидно, весьма было желательно послушать, как будет Баранов защищать «свою» веру, – и поэтому они начали его выдвигать из толпы вперед. Тут я нашел благовременным заметить, что хотя и мне самому желательно поговорить о вере с Захаром, но ведь невольно его заставить нельзя, потому что это дело совести, свободы: желает беседовать, пусть выступит, а если не желает, то нужно оставить его в покое, может быть, он побеседует со мною один на один – на дому. С одной стороны, может быть, вследствие такого моего предложения, а с другой побуждаемый народом, Захар вышел, а вместе с ним и жена Игнаточкина – Степанида. Штундистский диакон – высокий, худощавый крестьянин, с довольно истощенным лицом и блуждающими глазами. Когда он подошел к аналою, то я спросил его:

– Согласен ли ты с учением православной Церкви, что нужно почитать и призывать в молитве святых?

На этот вопрос, очевидно, все еще желая уклониться от дальнейшей беседы, Захар ответил: «мы со всем согласны», а на моё замечание, что все указывают на него, как несогласного с верою православной Церкви: «ведь почему-нибудь да указывают», – он ответил: «не знаем, почему, мы веры христианской».

– Да ведь и мы веры христианской – православной, а потому ходим в христианский православный храм, где совершаются службы Господу Богу и приносится бескровная жертва, а ты, говорят, не ходишь – и давно. Правда-ли это?

– Да не хожу более года, я молюсь дома.

– Почему не ходишь туда, где «едиными усты и единым сердцем прославляется и призывается Бог и един ходатай Бога и человеков – Господь Иисус Христос?»

– Да потому, что я в церкви ничего не понимаю, что там читают и поют, там все по-славянски, а я не понимаю.

– Правду ли ты говоришь?! В церкви нашей совершается богослужение на таком языке, который весьма близок нам и в большей части понятен. Ну, напр., неужели ты не понимаешь, когда поют «Отче наш», «Верую во единого», или «Достойно есть», «Господи помилуй» и другое многое, многое?!

Захар, помолчав, сказал: «но многое и непонятно, а я дома читаю Евангелие на русском языке».

– А что услышишь непонятного, да захочешь понять – о том спросил бы своего священника, который для того и поставлен к своей пастве, чтобы учить её.

– Да не наспрашиваешься, а дома-то молимся по Евангелию и по-понятному, а церковь там, где два или три собраны во имя Христа.

– «Во имя Христа», т. е. кто собирается, веруя и исповедуя все то, чему учил И. Христос; разве будет значить собираться во имя Христа, если собирающиеся будут прямо отрицать его учение. Так И. Христос ясно учил, что «аще не снесте Плоти Сына Человеческого и не пиете Крови Его, живота не имате в себе»; затем заповедал совершать апостолам и их преемникам святейшее таинство евхаристии, в которой преподается истинная плоть и истинная кровь Христова и без которого никто не может спастись. А это-то святейшее Таинство и совершается только в православной Церкви. Вы же, не ходящие в церковь, лишаетесь этого таинства и, следовательно, не можете иметь надежды на спасение.

– И у нас совершается евхаристия, и мы вкушаем хлеб и вино «в воспоминание».

Из этих слов я и узнал, что у афанасьевских штундистов совершается «своя» евхаристия.

– Да вы и можете на своей незаконной и неистинной евхаристии вкушать только хлеб и вино; тогда как И. Христос заповедал своим верующим вкушать Тело и Кровь Свою, и как Сам Он сказал Своим апостолам: «сие есть Тело Мое», «сия есть Кровь Моя», так и в православной Церкви, под видом хлеба и вина, преподается истинное Тело Христово и истинная Кровь Его, указывая на что, священник обыкновенно и произносит: «приимите, ядите, сие есть Тело Мое, пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя Нового Завета».

– И. Христос дал ученикам хлеб и вино, а не Тело и Кровь, и велел делать это «в воспоминание», а у вас во оставление грехов.

В ответ на эти слова собеседника пришлось подробно разъяснить беседу Иисуса Христа «о хлебе животном» (Ев. Ин. 6 гл.), где с такою поразительною ясностью говорится, что для вечной жизни и спасения, а след. и во оставление грехов, необходимо есть Плоть и пить Кровь Христа, а также несколько раз ссылаться на повествования евангелистов об учреждении таинства евхаристии, где Иисус Христос ясно говорит: «сие есть Тело Мое, сия есть Кровь Моя».

Беседа о таинстве евхаристии продолжалась довольно долго, и я прекратил её только тогда, когда слушатели заявили, что для них всё понятно и в заключение сказал: Спасителю нашему нужно верить и Его словам, а не словам каких-то новых учителей. Я был доволен, что как-то сам собою предметом беседы со штундистским диаконом сделался такой важный вопрос – о св. евхаристии, и потому не только не сетовал, что вопрос этот не входил в избранную мною для беседы тему, но даже воспользовался случаем раскрыть со всею возможною обстоятельностью православное учение о св. таинстве причащения.

Что же касается самого предмета предложенной мною беседы, то Захар по поводу его почти ничего не возражал (помнится только, кажется, сказал: «что-ж мы святых почитаем, но они бессильны»), но начал говорить об иконах. Возражения его по этому вопросу были слишком обычны, т. е. говорил, что иконы в православной Церкви ничто иное, как идолы, кумиры, которым запрещено поклоняться. В ответ на это приходилось (как и всегда в таких случаях) разъяснять православное учение об иконах, в отличие от идолов и кумиров, но как-то вообще этому разъяснению мало внимают упорные рационалистические сектанты, всякий раз повторяющие все места книг ветхого завета, направленные против кумиров и идолов, относя их к иконам. То же было и в настоящий раз.

– Найди, говорил Захар, обращаясь ко мне «Список Иеремиин», там о ваших иконах говорится.

Сказав Захару, что книги с таким названием в Библии нет, я, подавая ему Библию, сказал: найди сам, что тебе нужно. – Но Захар сказал, что он по «нашей» Библии не знает, а «своя» у него дома (с собою же Захар захватил только Евангелие на русском языке). Я заметил, что Библия – одна и та же; впрочем, если ему хочется читать по «своей», то пусть пошлет кого-нибудь за нею домой. Но Захар продолжал настаивать, чтобы я прочитал нужное ему место. Хотя я догадался, что под «списком» Иеремииным Захар разумеет «Послание Иеремии», но все-таки счел нелишним заметить, что как же я могу знать, что ему нужно. Наконец, я исполнил желание Захара и прочел ему несколько строк из 1-й главы Послания Иеремии. Здесь, между прочим, говорится: «вы увидите в Вавилоне богов серебряных и золотых и деревянных, носимых на плечах, внушающих страх язычникам» (ст. 4.). Прочитав это, я заметил: «Захар, да ведь здесь об иконах христианских ни слова не говорится, а говорится о богах языческих, а мы разве говорим, что иконы – боги, совершенно напротив: мы утверждаем, что иконы – не боги. Почему же ты просил меня прочитать это место?»

Еще несколько времени велась беседа в том же роде. В конце её Баранов как-то вскользь заметил, что он верит Писанию и «духу», который живет в верующих.

– Когда же и где ты получил этого духа? Мы, православные, веруем, что дары Св. Духа сообщаются нам в таинствах, которые совершаются уполномоченными на то лицами, получившими на это власть от св. Апостолов, исполненных Духа Святого чрез сошествие Его в виде огненных языков. Всё это ясно и обо всём этом говорится в Писании.

– И мы по Писанию и по духу.

– Но ведь это одни слова. Я тебе скажу, что все еретики, все заблуждающиеся, сколько их ни было в христианской Церкви, тоже ссылались на Писание – и однако сильно-сильно заблуждались. А причиною этого было то, что они самовольно и по своим прихотям понимали Писание. Писание нужно понимать под руководством Церкви или, как говорится в 19 прав. VI всел. собора, «якоже святии отцы достигоша». А то ты, Захар, будешь понимать так, а другой какой-нибудь Кузьма или Иван иначе… и т. д. Что же тогда выйдет?! Слишком смело и дерзостно надеяться на свой разум в таком великом деле. Это самохвальство, восхищение на себя недарованного права быть учителем. Если мы в житейских делах и рассуждениях о мирских предметах не надеемся только на самих себя, а слушаем людей более разумных и рассудительных, и более того, руководимся голосом народа и общества, то тем более в вопросах веры и спасения должны слушаться голоса Церкви, в которой выну пребывает Дух Святой, – и богопросвещенных её пастырей, которые целую жизнь проводили в служении Богу и разъяснении Божия Слова.

Такими приблизительно словами я закончил беседу, присовокупивши к ним еще несколько слов назидания (обращенных ко всем слушателям) о необходимости пребывать всегда верными православной Церкви и вере, – той вере, которой держались наши предки, той вере, которою спаслись многие русские св. князья, цари, святители, подвижники, преподобные, мощи коих нетленно почивают в разных местах русской земли и тем наглядно свидетельствуют о истине и непоколебимости православной веры, – той, наконец, веры, которою русская земля была сильна в самые тяжелые для неё дни испытаний, напр., во дни смут, самозванщины, во дни 12-го года и т. п.

По окончании беседы было пропето несколько церковных песнопений и в заключение «Достойно есть». Когда я выходил из св. храма, то некоторые из слушателей благодарили меня за беседу искренним русским «спасибо», что было для меня лучшею наградою за мои труды. На это «спасибо» я отвечал им своим «спасибо» за то, что они пришли послушать меня и пожеланием, чтобы беседа моя принесла им пользу и предохранила от увлечения в сети новоявленных афанасьевских лжеучителей-штундистов. Но с другой стороны одно обстоятельство слегка и огорчило меня. Один крестьянин, подошедши ко мне уже на улице, около храма, спросил меня: «когда же их (т. е. штундистов) выселять-то от нас, нельзя ли поскорее». Очевидно, крестьянин этот (а таковых, думается, немало) взглянул на меня, как на человека, власть имущего «высылать» а, может быть, даже как на чиновника, посланного в Афанасьево с этою целью. Я ответил, что не о том нужно прежде заботиться, чтобы выселить или просто выгнать заблудших из своего общества, а о том, чтобы вселить в них утраченную ими истину нашей православной веры; но когда окажется это недостижимым, и заблуждающиеся своим учением будут вредными для православного общества, тогда и о выселении их позаботятся те, коим на то дана власть. А наше дело – только «Божие дело».

В доме радушного священника о. Митрофана я провел после беседы еще несколько времени преимущественно в разговоре с ним о возможных мерах воздействия на заблуждающих и охранения от них православного населения. Между прочим, о. Митрофан выразил сожаление о недостатке при церкви пособий для ведения беседы о штундизме и со штундистами. Я пообещал ему походатайствовать пред Советом Тульского Братства св. Иоанна Предтечи о безмездной высылке для церковной библиотеки с. Афанасьева наиболее важных пособий для обличения штундизма.

Затем распростившись с гостеприимным хозяином и от души пожелав ему успеха в трудной борьбе с сектантством, я выехал из с. Афанасьева, погруженный в глубокие думы о том, какими разнообразными и мало заметными струями может просачиваться сектантство в самые отдаленные и глухие уголки Руси. С грустью вспомнил я дорогою о несчастном штундистском «диаконе» Захаре Баранове. Что он такое, как не несчастная жертва, попавшая в сети, неведомою для него рукою расставленные?!

Все время переезда от с. Афанасьева до ближайшей железнодорожной станции «Даниловка» (в расст. 20 верст) шел снег и свирепствовала сильная метель (так что была даже опасность сбиться с пути), что, конечно, только могло усиливать грустное настроение, а на станции в ожидании поезда пришлось мне натолкнуться на дикую сцену, как один пьяный молодой крестьянин в присутствии небольшой толпы порицал наших священников, пересыпая свои слова самою площадною руганью, причем стоял в шапке вблизи св. иконы. Наверное, это – будущая новая жертва сектантства, с грустью подумал я.

Так закончилась моя первая миссионерская поездка по Тульской епархии.

Препод. Тульск. Семинарии Д. Скворцов

(Окончание следует).

Родился я в посаде Лужках, Черниговск. губ., Стародуб. уезда, в 1864 г. Отец мой служил в регулярных полках, был в Польской кампании. 4-х лет меня родители вывезли из родной страны в благословенную тогда Донщину. Лужки – это вроде Иерусалима старообрядческого: туда стекались богомольцы со всех сторон – с Дону, Кавказа, Таврии и других мест. Шли пешие и ехали на подводах целыми валками (обозами). Особенный наплыв бывал во время великого поста. Квартиры древлеправославными паломниками разбирались нарасхват. Такие-то квартиранты порассказали о привольном житье в Донской области; рассказали также и то, что христиан (т. е. старообрядцев) там очень много, а письменных людей почти нет. Немудрено, что мать, увлеченная этими рассказами и желая мне доставить на будущее время обеспеченный кусок хлеба, меня, 4-х летнего мальчика, посадила зимой 1869 г. учить азбуку, а весною того же года мы уже отправились в благословенный край. Ехало нас 6 семей. Родители мои поселились в х. Малом Титове, Богоявленской станицы. Здесь в кельях жила моя родная тетка, девица (беличка) Анна Васильевна с подругой Анной Григорьевной Земляновой. Они пользовались большим почетом всего округа. Меня, конечно, поскорее посадили твердить азбуку, которую я почти забыл в пути. Здесь на первых порах моим родителям не понравилось. Надо было привыкать к обычаям казаков. Мне же было не весело от насмешек сверстников – детей казаков. Дело в том, что по правилам лужковцев я носил длинные, подстриженные в кружок волосы и имел маковку выстриженной. Таков обычай считался великим признаком христианства. Но казачата смеялись над моей головой и допускали многие неприятные мне шутки. Шутки эти были для меня хуже, чем наказание кнутом, и я попросил одного дяденьку остричь меня. Увидя меня наголо остриженного, моя мать разгневалась до того, что целую неделю я не мог к ней показаться на глаза: как увидит, так чем попало бьет, считая меня уже за еретика без маковки. В то время почему-то думали, что христианина только и можно узнать, если выстрижена маковка, без которой не пустят и в Царство Небесное. Поэтому и трудно было уговорить мою мать не безобразить меня, а покориться обычаю страны. Чрез год мы переселились на х. Кагальницкий; там я еще выучил два канона за единоумершего и за умерших как необходимо нужные для панихид; учила меня начетчица Устинья Григорьевна. Скоро я и сам набрал школьников: 7 лет от роду я учил сам псалтирь и обучал мальчиков азбуке; учащихся бывало от 12 до 20 с лишним, с них родители мои брали по 1 руб. в месяц. 8–9 лет я уже мог служить молебны, панихиды, умел петь. Часто я отлучался за 8 верст на х. Дурновский, Константиновской станицы; там служил уставщиком И. Я. Шмаков, мой двоюродный брат и крестный отец. И. Я. славился по всему округу знанием церковного устава и весьма красивой службой, которую он совершал неспешно, с выдержкой. От него я многому научился как по гласице, так и по уставу. Часто ходил и на х. Пирожок, Богоявл. ст., в котором в то время служил уставщиком Евтихий Иванович Холостов (ныне окружной миссионер), от которого я старался понять крюковое пение и толковать прочитанное, как Евт. Иван. Подражая ему, и я читал старикам и старухам Златоуста, пролог и др. выписки из книг, объяснял по-своему, как мог; за эта я был в большом уважении у наставника Никиты Яковлевича, с хут. Титова, человека малосведущего и крайне смиренного, у которого я был все…: что Федюшка скажет, то Никита Яковлевич исполнит. Конечно, мои родители были очень довольны мной и находили меня вполне выученным. Но сильно возбраняли мне читать гражданские, как еретические, книжки, до которых я был большой охотник. В хуторе в то время и можно было прочитать только такие книжки, как: Вова Королевич, Еруслан Лазаревич, Андрей Победоносцев и другие подобные. Но и эти книжонки, если попадались в руки моей родительнице, то она, не говоря ни слова, бросала их в печку и жгла без милости. В виду этого мне приходилось уходить в степь и там читать. Однажды пронеслась весть, что о. Павел Прусский приедет на хут. Пирожок и будет беседовать о вере. Пошли толки, говорили все, что кто мог и как умел. Большею частью говорили, что это посланник Антихриста, едет веру Христову истреблять. Другие говорили, что это сам Антихрист из немецкой страны. Я, как мальчик, слушал и тоже по своему рассуждал, представлял себе о. Павла Прусского в большой высокой шапке, под которой имеются рога. Хотя со страхом, а всё же решился непременно сходить на беседы и воочию убедиться: есть рога у него или нет?… Когда я прибыл вместе с моими родителями на х. Пирожок, народу было множество. Беседа велась в моленной, в доме Ильи Михайловича Гаврилова. Я поставил табурет и чрез головы многочисленного народа смотрел и слушал беседу. Увидел я о. Павла и о. Иоанна иеродиакона, сидевших за столом с непокрытыми головами. Личность о. Павла сразу меня расположила к себе, и я болел сердцем, что поверил слухам и сам чаял видеть рога диавола у человека, так тихо и кротко беседующего с народом. Во всех движениях о. Павла проглядывала любовь к ближнему и желание смиренно выяснить евангельскую истину. Беседу о вечности Церкви Христовой я не понял, да много и не дослышал, как самый задний. На другой день я приспособился опять так же, как и вчера, но, к сожалению, всего не помню, о чём шла речь, только остался навсегда в моей памяти следующий случай: о. Павел говорил о крестном знамении, объясняя народу, что крест на себе можно изобразить одним пальцем, пятью пальцами, кулаком и изображение креста будет одинаково. Не поняв хорошенько сказанного о. Павлом, я вообразил, что о. Павел учит молиться кулаком. По моему разумению, это было вовсе не по-христиански. Поэтому, ревнуя о правде, я предстал пред лицо о. Павла. Народ почти весь уже разошелся. Я взял за полу рясы о. Павла и потеребил его, чем и обратил его на себя внимание. Обратясь ко мне, он спросил: что тебе нужно? Я немного замешался, с дрожью, в голосе, но с сердцем сказал: батюшка, как же ты говоришь, что молиться можно кулаком, разве Господь и святые угодники молились когда кулаком?! Он посмотрел пристально на меня и обратясь к о. Иоанну сказал: отец Иван, погляди-ка, какой собеседник-то явился, а, пожалуй, он и докажет нам, как нужно правильно молиться. И, обратясь ко мне, добавил: что же ты тогда не выходил, когда я вызывал доказать о крестном знамении? а теперь видишь, народ-то уж разошелся, слушать некому, ну да все одно, объясни нам вот с о. Иваном, мы послушаем, в чём наша ошибка. Нутко скажи, как Господь-то молился? Я сложил двоеперстие и сказал: вот так Господь молился, и все верующие в Него должны молиться так же. – А чем ты это докажешь? Я обратился к образу Спасителя и сказал: вот написана икона Господа Вседержителя. У него рука сложена так же, как показал и я. Постой, постой! ведь ты молоденький, у тебя глазенки быстрые, а я без очков мало вижу. О. Иван! нутко зажги свечу; посмотрим, правильно ли говорит наш собеседник-то. Подошли к образу со свечей, смотрят. «А ведь и вправду, о. Иван, у Спасителя-то персты сложены двуперстно; ну, вот ты одно доказал, что Спаситель молился так же, как и ты. Ну, а которые же угодники так молятся? Я повел их в угол правой стороны моленной; там стоял образ угодника Божия Николая Мир-Ликийского Чудотворца, к которому я питал великую любовь, часто читая чудеса из его жития; указывая на образ, я сказал: вот видишь, Николай угодник Божий так же держит крест (я тогда так понимал), как и Господь Вседержитель! А ты говоришь, что можно молиться одним пальцем или кулаком!… О. Павел взглянул на меня светлым радостным взором с улыбкой и, обратясь к диакону, сказал: вот видишь, о. Иван, мальчик-то нам и доказал, как нужно молиться, а ведь сколько было стариков, полна моленная, и никто не доказал нам. Обратясь ко мне, он погладил меня по головке и, потрепав по плечу, со словами: молодец, молодец! ты будешь православный! приходи, завтра, вот мы тогда и побеседуем с тобой, я тебе книжечек подарю. Отправился я на квартиру, но спать мне не хотелось; я стал обдумывать подробно разговор наш с о. Павлом. В ласковой улыбке и в словах: «никто не мог доказать из стариков, а вот ты доказал, как нужно молиться» я увидел насмешку; я думал: в самом деле, никто не мог объяснить о. Павлу из такого многочисленного собрания, а я-то и сумел доказать? Когда я сообразил, что смеялся о. Павел, мне сделалось стыдно и досадно, что я сконфузил сам себя пред о. Павлом. Ну, думаю, слава Богу, что никто не слыхал, засмеяли бы! Тогда пропала моя слава, как очень письменного человека, а я тогда весьма этим дорожил. Поэтому, как ни заманчиво было для меня получить в подарок книжки от о. Павла, которых жаждала душа моя, однако я подумал не показываться на глаза о. Павлу. Если же он не будет меня вызывать на беседу, тогда я постараюсь, когда все уйдут, напомнить о книжках. Почти всю ночь я не спал.

С тяжелой головой после обеда пошел на беседу. Народу было опять полно. Я приспособил себе по обычаю табурет и, уже не показывая себя, около дверей слушал беседу. О. Павел объяснял что-то народу, а затем стал приглашать возражателей. У меня сильно забилось сердце: вот, думаю, дойдет очередь до меня. Оглядываясь на все стороны, я примечал свободный проход, по которому в случае мог бы уйти. Моя предусмотрительность была не напрасна; скоро отец Павел начал говорить, что сожалеет он о неразвитости народной, что вчера и сегодня никто не является возражателем. «Неужели у вас, братие, нет письменных людей, с которыми можно бы разумно побеседовать?…» Кругом тишина и молчание. Тогда о. Павел, возвысив голос, сказал: «А где же мой вчерашний большой собеседник, ну-ка, выходи сюда! – вот, теперь мы с тобой потолкуем, а старики послушают». Я скорей долой с табурета и около двери в последний раз услышал голос о. Павла. «Иди, мальчик, не бойся». Оглядываясь семо и овамо, как бы меня не задержали, я бежал, что духу было, домой, на Кагальницкий хутор, 10 верст от Пирожка.

После сего события я постоянно думал об отце Павле; мне почему-то стало его жалко, и если кто говорил о нём нехорошо, я вступался за него, оправдывал его, за что, конечно, переносил и сам оскорбления. Особенно начетчица Устинья Григорьевна с невыразимой злобой останавливала меня: молчи, щенок! Еще губы не умеешь утереть, а туда же лезешь рассуждать. Кто хвалит еретиков, тот с ними и отправится в адскую пропасть. Я покорялся на время. Но только уходила эта старушка, как я опять пред собранием оправдывался и восстановлял свой авторитет, якобы вполне правильно рассуждающего человека. Если же некоторые роптали на меня, я начинал читать им выписанное мною из какой-то рукописи «Хождение по мукам Пресвятой Богородицы»; тогда неприятное сглаживалось само по себе и забывалось.

Время шло, я жаждал нового чего-нибудь. Мне хотелось видеть свет, посмотреть, как живут люди в других местах, но что я мог сделать сам по себе? а родители ни за какие деньги меня не отпустили бы от себя. В это самое время в Аксайской станице умер богач Д. Мухин. К нему-то в дом и пригласили уставщика Шмакова. Последний, чтоб показать себя пред богатыми, пригласил и меня, как способного помощника. Он, жена его, Пелагея Евстафиевна, и я составили хор. Стали на неугасимую, за упокой Дмитрия Мухина; купцы были весьма довольны службой, оставляли Иуду Яковлевича служить у них навсегда; но он, отстояв две неугасимых, уехал, а я остался на третью. Здесь я выучился петь по крюкам, приобрел кое-какие гражданские книжки и читал их тайно. Тут же познакомился я с иконописцем-уставщиком, которого Петр Д. Мухин выписал из Москвы. Это был турецкоподданный Максим Иванов Исаков, из некрасовцев. Этот-то человек сделался моим другом, многое мне объяснил, чего я совершенно и не знал; он выписывал журнал «Нива» и имел порядочно книг, которыми я в свободное время пользовался. Сему-то человеку я многим обязан; он научил меня относиться к св. храму с почтением: будучи в Ростове-на-Дону, я ходил с ним в собор и знакомился с обрядностью и различием уставов церковных. Только одно я не мог тогда понять: почему Максим Иванович, одобряя православие и молясь в православном соборе, служил у старообрядцев и мне запрещал говорить о том, что мы с ним вместе ходили в церковь. Вскоре приехал еще один уставщик, мой земляк из посада Лужков, Яков Козьмич Фетов (ныне сын православной Церкви), чтец и певец примерный, известный беглопоповщинскому миру под именем Кривого уставщика, – кличку эту дали ему за его физический недостаток (он кривой). Фетов был также другом Максиму Ивановичу; поэтому мы и заключили союз, поклявшись пред образом, чтобы постараться сойтись где-нибудь в одном месте служить. – Вскоре Я. К. Фешов приглашен был служить с беглым попом в Оренбургскую губ.; я к этому времени уже умел переплетать книги, знал крюковое пение, мог писать; поэтому на предложение Фешова я охотно согласился сопутствовать ему. По пути мы заехали в Саратов, побывали здесь в соборном храме за обедней, прослушали прочитанное евангелие протодиаконом. Народу было очень много. Эта торжественность и благолепие храма навеяли на меня грусть; я сравнивал старообрядческие моленные и сей храм и подумал про себя, что старообрядцы наверно погрешили пред Богом и за то лишены сей торжественности. В Самаре мы также посещали храмы и старообрядческие часовни. В Оренбурге, прожив около двух недель, побывали везде. Тогда еще соборного храма там не было, а стоял временный деревянный. У беглопоповцев моленной не было, собирались у торговца в доме Калашникова и молились. Службой правила у них девица из Хвалынского уезда, Ирина Гавриловна, она же обучала чтению и пению девушек Калашникова. Здесь и мы отправляли службу соборне, по-своему, с хором девиц, которые и за обедом в наше утешение и радость домохозяина прокричали несколько стихир 1-го гласа по солям. Отсюда мы отправились в деревню Родник, на речке Чибенька, в 70 в. от Оренбурга. Там нас приняли радушно. Познакомились с беглым иеромонахом Иларием, бывшим казначеем оренбургского архиерейского дома. При нём мой товарищ и остался служить в качестве дьячка. Было время рабочее. В деревне народу, кроме старых да малых, не было видно. Мой товарищ начал скучать, захворал лихорадкой и чрез месяц уехал в Москву. Оставшись один, я начал почаще посещать о. Илария, вошел к нему в доверие, и он мне порассказал многое такое, что наверно мне и во сне бы не приснилось. Я тоже описал ему приволье, богатство и усердие беглопоповцев Донской области; предложил ему перебраться на житье туда; он, увлеченный привольем, на Дону, которое я сулил ему, изъявил своё желание уехать туда. Тогда я написал письмо в Аксай купцу Мухину, а Иларий оное подписал. В ответ на письмо прибыл посланный от Мухина старик Василий Яковлевич для личных переговоров. Ему переговорить с Иларием пришлось только чрез три дня по приезде, так как священно-инок Иларий целый месяц пьянствовал.

С Иларием он условился относительно времени, в которое я лично мог бы с удобством его украсть и увезти на Дон. После этого я перебрался в Оренбург. Получив деньги, потребные на расходы (250 р.), я отправился с заранее нанятым извозчиком воровать попа. Приехали в Родник в полночь; время было зимнее, мороз. В квартире попа я не нашел, только попался мне парик его, – верно, впопыхах забыл, – тут же были два сторожа, кои объяснили, что о. Иларий раскаялся пред обществом и решил не оставлять их. Тут я понял, что Иларий обманул нас. Ему жалко было расстаться с Аннушкой, которая ему прислуживала вместо экономки. Я поспешил скорее выехать из деревни, потому что моя жизнь находилась в опасности. Я по молодости не сознавал, что, решившись украсть попа, я рисковал жизнью. Извозчик мой, будучи на дворе, впрочем, слышал кое-что… и перепугался до того, что его начала трясти лихорадка. Он, как только поехали из деревни, сказал мне: готовят лошадей верховых, нас хотят догнать в дороге и убить. Такие новости и на меня нагнали морозу, по спине забегали мурашки. В пути скоро позади себя услышали мы шум и крики, – наверно, охотники спешили. Проехав мимо последней хаты, я, не сознавая сам, что делаю, выхватил револьвер и начал стрелять в воздух. Лошади, испугавшись, понесли, а охотники, услыхав выстрелы, в свою очередь оробели и дальше 100 сажен не поехали; таким образом мы избегли верной смерти. Положение моё было довольно неприятное. Обо всем этом я написал моему доверителю и получил от него приказание ехать опять в деревню и предложить обществу от 1000 до 1500 р. за попа. Я с большой тугой в душе отправился опять в Родник, но уж не как вор, а как посол от именитого донского купца и уже не на частном извозчике, а с почтовым, чтобы придать больше важности себе.

Как только прогремели колокольчики, разом вся деревня поднялась на ноги. Попа запрятали в баню, думая, что приехал становой… В одну минуту площадь около моленной переполнилась народом, зверски глядевшим на меня. Пришел попечитель (державец) Иван Кондратьевич Кадысев, которому я передал письмо от Мухина и коротко сказал, что о. Иларий сам просил меня, чтобы я за него похлопотал пред нашими донцами, дабы они его взяли к себе, так как он каждую минуту опасается здесь за свою свободу, при чем поставил на вид, что, как посланный для переговоров, я не должен слышать оскорблений со стороны собравшихся, кои в это время шумели на разные лады. Кадысев приказал им замолчать, объяснив, что я прислан с письмом. Пользуясь тишиной, я в свою очередь коротко, но ясно высказал им, что наше общество просит уступить нам о. Илария, за что дает им 1000 р. на приобретение себе нового попа, белого, да кроме того обильное угощение миру. Услыхав сие, эта толпа сразу переменила тон с угрожающего на заискивающий… Моя миссия не удалась. Хотя общество и отпускало о. Илария, но сам он не пожелал ехать и меня поговорить с ним не допустил. Так я и уехал обратно. О. Иларий после сего события начал пить мертвую; если же хотели его остановить, то он грозил бросить их и уйти на Дон, чем и смирял своих пасомых…

С. Шмаков

(Продолжение будет).

Штундистский пресвитер, Алексей Парфенович, находился в возбужденном состоянии. Он был недоволен, что в беседе со мной о Христовом священстве ему не удалось доказать, что у штундистов есть пресвитеры, поставляемые по Евангелию. Мы нашли, что эти пресвитеры не имеют на себе преемственного апостольского руковозложения: их поставили на служение люди, сами не имеющие благодати священства. Потому всё штундовое пресвитерство лишено Христовой благодати и самозвано…

Напрасно штундисты, во главе с Алексеем Парфенычем, поздно вечером устраивали чрезвычайное собрание. На этом собрании они ничего не могли придумать в свою пользу. Это обстоятельство раздражало сектантов и заставляло их изыскивать какой-нибудь выход из своего затруднительного положения. Такой выход нашел Алексей Парфеныч. Он, по совету со своей братией, решил «представить» мне «загвоздку», от которой – как хвалились штундисты – православным священникам «не поздоровится»…

Слухи о коварных намерениях сектантов быстро разнеслись по селу. Дошли они и до нас. Я недоумевал, какую бы «загвоздку» могли преподнести нам штундисты?…

Понятно, с каким волнением встретили мы сектантов, пришедших к нам на беседу. Все напряженно следили за Алексеем Парфенычем. Едва успели мы пропеть молитву, – он твердым голосом заговорил:

– Вчера вы утесняли нас насчет нашего пресвитерства. Вы требовали от нас доказательства: от какого апостола и чрез каких преемников достали мы себе пресвитеров? Мы сказали вам, что этого не знаем. За это наших пресвитеров вы назвали самозванцами. Приравняли их даже к Корею, Дафану и Авирону… К кому хотите приравнивайте нас всех, – это ваше дело. Но мы вам должны сказать, что и вы не можете хвалиться той ниткой, какую ваши священники будто бы тянут от апостолов… – Что это за нитка? – Правда, вы её не перервали; она у вас цела. Но эта священническая нитка в вашей Церкви вся покрылась грязью… Нет никому пользы от этой нитки. Господь увещевает нас не поступать по стопам ваших священников… Значит, если, по вашим словам, плохо дело у нас, то не лучше оно и у вас. И вы не торжествуйте…

Алексей Парфеныч остановился, чтобы перевести дух. Он был возбужден; даже Евангелие тряслось в его руках, и листы священной книги плохо переворачивались под его пальцами. Воспользовавшись молчанием, я решил «ответить» собеседнику. Я сказал:

– Успокойся, друг мой, Алексей Парфеныч. Не я приравниваю ваших пресвитеров к Корею, Дафану и Авирону, а само слово Божие наводит нас на это сравнение. – В самом деле: как назвать нам тех людей, которые восхищают недарованное им священническое служение и поставляются на своё дело не по-евангельски? – Самое лучшее сравнение для этих людей с Кореем, Дафаном и Авироном. Они тоже пытались восхитить не принадлежавшее им священство (Чис. 16 гл.); но за свою дерзость были тяжко наказаны Богом. – И я радуюсь, что это сравнение доходит до твоего сердца…

Во 2), спасибо тебе за признание, что – как ты сказал – благодатная «нитка священническая» не перервалась в нашей Церкви. Это нас утешает и ободряет. Если нитка цела, а только загрязнилась, то грязь, при помощи Божией, можно с неё смыть, нитку же употребить в дело. – Так мы и поступаем: где видим дурных пресвитеров, нерадящих о стаде, – там мы привлекаем их к суду епископов (1Тим.5:19). Епископы исследуют вину пресвитеров; невинных оправдывают, на виновных же возлагают наказание. А священство Христово от того не прерывается, – как не прервалось апостольство через то, что в числе ближайших учеников Господа оказался Иуда-предатель. Вот плохо тем людям, у которых Христово священство совсем прекратилось, как в вашем обществе!…

Но потребуем от тебя ответа, Алексей Парфеныч, за другие твои речи. Ты сказал, что Христос не велел нам поступать по следам наших священников. Где это нашел ты такую заповедь Господню?

Алексей Парфеныч, улыбаясь, заявил:

– В ответ на ваш вопрос я прочту 23 гл. Евангелия Матфея. Пожалуйста, не перебивайте меня, – дайте мне прочитать всю главу.

И Алексей Парфеныч, оправившись и осмотрев всё наше собрание, ровным голосом начал читать: «на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи»… Дойдя до ст. 5, он с особою силою произнес: «расширяют хранилища свои и увеличивают воскрилия одежд своих»… А когда дошел до ст. 8, то стал уже прямо выкрикивать: «а вы не называйтесь учителями, ибо один у вас учитель – Христос, все же вы братья; и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах; и не называйтесь наставниками, ибо Один у вас Наставник – Христос» (Мф.23:8–10).

После этих слов в избе поднялся шум. Штундисты кричали:

– Вот вам и нитка священническая! Ваши священники грязью её обмазали!…

Очевидно, это выражение было придумано сектантами на чрезвычайном собрании. Они теперь с любовью повторяли его.

– Да, – слышалось из толпы, – Христос говорит про фарисеев, что они «расширяют» одежды свои, – и ваши священники носят длинные рясы с широкими рукавами… Христос запретил христианам именоваться учителями, отцами, наставниками, – а вы своих священников зовете «батюшками», «отцами духовными», «наставниками»…

– Пропащее дело! – шумел кузнец-штундист.

Алексей Парфеныч с трудом «утихомирил» свою братию и заставил её молчать. Потом продолжал чтение. На стихе 14 он опять «налег» голосом: «горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за то примете тем большее осуждение»…

Штундисты поняли выразительный «намек» своего пресвитера и снова зашумели:

– И ваши священники «поедают домы вдов»… За всякую требу берут, всё собирают с народа. Как же они – не фарисеи?

Алексей Парфеныч делал вид, что «сдерживает» свою братию, а явно было, что ему нравились крики штундистов. Несомненно, всё это было условлено у них заранее. Он молчал, смотря в Библию. Тогда я попросил народ не шуметь и умолял выслушать всю главу. Алексей Парфеныч покорно зачитал дальше. На словах: «горе вам»… речь его крепла; а когда зачитал он ст. 19 и дальше,– голос его стал словно обрываться: очевидно, про храм иерусалимский штундистам неприятно было читать, особенно такие слова Спасителя: «клянущийся храмом клянется Им и Живущим в нём»…

При этих словах один православный начетчик не выдержал и ядовито спросил:

– Чтой-то, Алексей Парфеныч, тут написано?… Будто дело идет про рукотворенный храм, – и вдруг Сам Христос заявляет, что Господь живет в нём. Это как будто против вас…

Штундисты яростно закричали:

– Молчите, не перебивайте нашего брата!

– А, не перебивайте! ответил начетчик. А как всей толпой вы перебиваете нашего брата-миссионера, – это ничего? Видно, не любите, что против вас!…

Я прекратил народную распрю и Алексей Парфеныч зачитал: «горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина»… (ст. 23).

На ст. 34 я попросил слушателей заметить, что не всяких книжников, или образованных людей, осуждает Христос, – а только фарисейских. Вон написано от имени Господня: «Я посылаю к вам пророков и мудрых книжников; и вы иных убьете и распнете, а иных будете бить в синагогах ваших и гнать из города в город».

– Видишь ты! протянул православный начетчик. Книжник книжнику – рознь. Тоже какой книжник: есть и у Христа свои книжники!…

Алексей Парфеныч дочитывал главу: «се оставляется дом ваш пуст. Ибо сказываю вам: не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: благословен грядый во имя Господне».

Все умиленно склонили свои головы. Потом вопросительно устремили глаза на Алексея Парфеныча. Я тоже ждал от него «толкования» прочитанной главы. Но он беспечно возился со своим платком.

Тогда я вынужден был спросить:

– Так где же, Алексей Парфеныч, в 23 гл. Матфея говорится про православных священников?

– Разве вы не слыхали? полунасмешливо ответил он.

– Не слыхал ни слова. Всё только Господь обличал книжников и фарисеев.

– А, книжников и фарисеев! А к нам эти слова не доходят? Как будто и у нас нет своих фарисеев?…

И Алексей Парфеныч, злорадствуя, повернулся к своим братьям. Те в ответ закричали ему:

– И ныне есть фарисеи и книжники, да еще сколько их!…

– Где же они? спросил я.

Тогда Алексей Парфеныч снял верхнюю одежду и неторопливо заговорил:

– Где ныне фарисеи? Да там, где носят длинные и широкие одежды, – где за всё берут с народа, – что ни шаг, то плати…

– Это не ясно, ответил я. Посмотри на народ: сколько здесь людей в длинных и широких зипунах, – разве они фарисеи?…

– Нет, Господь не про всякие длинные одежды говорит, а только про священнические рясы.

Где же это написано, что Господь обличал именно православных священников?

– Да всё в той же 23 гл. Ев. Матфея, – насмешливо ответил Алексей Парфеныч.

– В каких именно стихах?

Алексей Парфеныч внимательно стал пробегать глазами 23-ю гл. Матфея. Другие штундисты помогали ему. Общими силами они указали стихи 5, 6, 7, 8, 9, 10, 14, как «прямо» будто бы относящиеся к нашим священникам.

Я переспросил:

– А на строке не написано в 23 гл. Матфея, что там обличаются православные священники?

– На строке не написано, ответил Алексей Парфеныч, а «чтущий да разумеет» (Мф.24:15).

Я поставил на вид слушателям признание штундистов. А «разумеют ли они, что читают»? (Деян.8:30) добавил я, – это мы сейчас основательно рассмотрим.

Я объявил перерыв беседы. Отворили дверь, чтобы освежить избу. Запели «Спаси, Господи, люди твоя»… Потом я стал говорить, при напряженном внимании слушателей.

Я сказал:

– Запомните, друзья мои, что ответили мне сектанты. Они признались, что в 23 гл. Ев. Матфея на строке не написано, что в ней обличаются православные священники. Это только враги Церкви Христовой так думают. А правильно ли они думают? – Судите сами, на основании того, что я скажу вам.

Господь Иисус Христос говорил: «на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи»… Обратите внимание на слово «сели». Оно показывает, что уже при Христе книжники и фарисеи сидели на Моисеевом седалище. Значит, они тогда были на свете. – Что же это за люди – книжники и фарисеи?

Нам сейчас говорили, что это – православные священники. Если это – правда, выходит, что при Христе уже были православные священники. А мы знаем из Евангелий, что никаких священников или пресвитеров у Христа, во время Его земной жизни, не было. Были лишь апостолы – 12 и 70 (Мф.10:1–4; Лк.6:13; 10:1 и др.). Значит, из одного этого видим, что в 23 гл. Матфея обличаются не православные священники: их тогда еще в мире не было, – а именно книжники и фарисеи.

Видим это и из выражения: «на Моисеевом седалище сели»… Ясно, что здесь обличаются люди, которые учили только по Моисееву закону, – ветхозаветные книжники. Наши же священники, если и сели, то не на Моисеево, а на Христово седалище. Таким образом не про священников христианских Спаситель говорил.

Но я скажу еще больше: в 23 гл. Матфея Христос не только не имел в виду православных священников, но говорил вообще не про священников, хотя бы ветхозаветных. Это вытекает из 23 ст. той же главы. Здесь мы читаем: «горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина»…

Из этого стиха следует, что книжники и фарисеи, которых обличал Господ, давали десятину по закону Моисееву. А по этому закону кто кому давал десятину: священники – народу, или народ – священникам? Ап. Павел пишет: «получающие священство из сынов Левииных имеют заповедь – брать по закону десятину с народа, хотя и сии произошли от чресл Авраамовых» (Евр.7:5; Чис.18:21).

Итак, само слово Божие свидетельствует, что священники никому никаких десятин не платили; по 23-же стиху 23 гл. Матфея книжники и фарисеи дают десятину с аниса, тмина и мяты: стало быть, они не были священниками. А, следовательно, и вся 23 гл. Матфея к священникам не относится. Это вы, друзья, только по злобе на нас так толкуете её, – обратился я к штундистам.

– Нет, не по злобе, – ответил Алексей Парфеныч. Слово Божие доводит нас до того.

– Сейчас мы и перейдем к рассмотрению тех стихов из 23 гл. Матфея, которые вы особенно толкуете в приложении к нашим священникам. Вот мы и увидим: «разумеете ли вы, что читаете?»

Начнем своё рассмотрение со ст. 3-го: «всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте, по делам же их не поступайте, ибо они говорят и не делают».

Так учил Иисус Христос о фарисеях. Мы уже видели, что это – не были священники, Богом призванные учителя. Это были самозванцы, гордецы, хищники. Они лезли на Моисеево седалище, хотя их никто туда не звал. Они учили народ заповедям Божиим, выдумывали произвольные толкования на эти заповеди, а сами перстом не двигали для того, чтобы жить по Закону Божию. – Что же Христос? Не велит вовсе слушать таких учителей? Нет, – слушать их голоса Он приказывает: «всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте». Господь запрещает своим ученикам лишь подражать гордости, лицемерию и самозванству фарисеев. Бежать же из Церкви ради фарисеев он никому не приказывал.

Так и вы должны поступать, братья! Если видите пастырей, учителей, поставленных в Церкви Самим Богом, – если видите, что эти пастыри и учители ленивы, небрежны, – не соблазняйтесь их примером. Принимайте в кротости учение, ими проповедуемое. Оно должно быть согласно с Евангелием; по делам же их не поступайте. За дурные свои дела ленивые пастыри сторицею ответят на страшном суде Христовом. Церкви же Божией такие пастыри осквернить не могут, как не осквернил её Иуда-Христопродавец: Церковь Свою блюдет в чистоте Сам Господь наш (Мф.16:18, 28:20).

Из примера того же Иуды поучаемся, что и чрез недостойных пастырей, пока они не извергнуты из своего сана, Господь посылает людям благодать. Вот у Ев. Мк.6:13 про всех (ср. ст. 7) апостолов написано, что они «изгоняли многих бесов, и многих больных мазали маслом, и исцеляли». В числе этих чудотворцев-апостолов был Иуда; а он, по свидетельству Ев. Иоанна, был «вор» (Ин.12:6). Как же он мог творить чудеса? – Не своею силою, а силою Божией. Сила же Божия, для пользы Церкви, действует вообще и через немощных служителей, – чрез «глиняные сосуды» (2Кор.4:7). – Так, из Евангелия мы видим, что первосвященник Каиафа даже пророчествовал силою Божией, потому что, не смотря на своё нечестие, был в народе израильском законным первосвященником (Ин.11:49–51). – Если же Господь столь милосерд был к людям прежде, то почему Он будет к нам относиться с меньшею любовью?… Поэтому веруем, что и чрез недостойных пастырей Господь посылает нам все благодатные дары Свои до тех пор, пока эти пастыри не лишены своего священного звания.

Но имейте в виду, братия, это всё я говорю о недостойных пастырях, только приспособляясь к пониманию сектантов. А разве в самом деле православных пастырей можно уподоблять ленивым фарисеям, которые перстом не хотели двинуть для исполнения заповедей Божиих? Сколько в числе наших пастырей было великих угодников Божиих, прославившихся святою и чудодейственною жизнью? Да и теперь – кто не слыхал про священника Божия, о. Иоанна Кронштадтского, епископа Феофана и старца Амвросия? Всё это – ведь пастыри прав. Церкви, прославленные Богом на всю Русь; а сколько между ними Христовых угодников, не прославленных в народе? – Один Господь знает число их…

Но продолжим истолкование 23 гл. Матфея:… «расширяют хранилища свои, и увеличивают воскрилия одежд своих» (– ст. 5).

Так делали самозванцы-фарисеи. Они не довольствовались общепринятою одеждою, а, без позволения Церкви, шили себе особую одежду – для самозванства, чтобы отличиться в народе (ср. Чис.15:38–39). Разве на основании этого всех людей, которые носят длинные и широкие одежды, мы должны называть фарисеями? Сохрани нас Господь! – Из слова Божия мы знаем, что длинную одежду, которая в Библии именуется «милотью», носили святые пророки – Илия, Елисей (4Цар.2:13) и другие; длинные же одежды носили апостолы, напр., св. Павел. Своему ученику Тимофею он пишет: «когда пойдешь, принеси фелонь, который я оставил в Троаде у Карпа» (2Тим.4:13). Фелонью в древности называлась длинная одежда. В такой длинной одежде ходил Христос (Ин.19:23). Вот, в подражание Христу, апостолам и пророкам православная Церковь и заставляет своих пастырей носить длинные и широкие священные одежды. Эти одежды для наших пастырей служат формою. Как солдатам не велят ходить в зипунах и тулупах, а надевают на них мундиры и шинели, так и священникам нельзя быть без ряс. Это для них – своего рода мундир. Они носят рясы не из гордости, а по обязательному приказу Церкви. – Какое же тут фарисейство? Если так рассуждать, тогда всех сектантов назовем фарисеями. Почему? Потому что фарисеи ходили на двух ногах, – и наши сектанты ходят на двух же. Но это сходство чисто внешнее, ничего не доказывающее; также ничего не доказывает против православных пастырей то, что они носят длинные одежды, подобные которым носили фарисеи. – И пророки, и апостолы носили длинные одежды, а их Господь за это нигде не обличал…

Однако довольно о длинных одеждах. Прочтем другие слова Господа в обличение фарисеев: «любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах, и приветствия в народных собраниях» (ст. 6, 7).

Из слов Господа видно, что фарисеи «председали в синагогах». Синагогой называется молитвенный дом у евреев. Значит, верно, что я сказал выше: Господь не христианских пастырей обличал в 23 гл. Матфея, а ветхозаветных книжников и учителей. Эти книжники, не призванные Богом, требовали от народа почета: хотели в собраниях занимать первые места и везде председательствовать.

Нельзя ли, однако, вместе с сектантами, и наших священников обличать за то, что на богослужениях они стоят впереди верующих и в собраниях христиан председательствуют?

Нет. Наших священников нельзя обличать за то, что они в духовных делах председательствуют среди верующих. Уже из 1Кор.14:16 видим, что при апостолах за богослужениями христиане размещались в известном порядке. Были места, занимаемые «простолюдинами»; а другие места занимали пастыри (1Сол.5:12). Что же? Прилично ли «простолюдинам» стоять впереди, а пастырям – у дверей? Кто тогда будет поучать и направлять богослужение? – Явно, что в Царстве Божием всё должно быть благообразно и по чину (1Кор.14:40). А по этому чину нельзя допустить, чтобы пастыри в Церкви были незаметными привратниками. Они должны быть впереди верующих, как пастыри ходят впереди стада овец. Они должны постоянно занимать первые места, при совещаниях о духовных и церковных делах. Это ясно следует из заповеди апостола христианам. Он пишет: «просим вас, братия, уважать трудящихся у вас, и предстоятелей ваших в Господе, и вразумляющих вас, и почитать их преимущественно с любовью за дело их…» (1Сол.5:12, 13). Ясно отсюда, что у христиан всегда были и будут «предстоятели» за богослужениями, т. е. люди, стоящие впереди, пастыри. Этих пастырей, «за дело их» апостол велит держать в почете. Потому своих священников мы и сажаем везде на первые места. И нам такой порядок приятен, как приятно детям с любовью почитать своих плотских родителей…

Может быть, вы утомились, – спросил я слушателей – и хотите отдохнуть?

Одни закричали, что «пора отдохнуть», другие требовали продолжения беседы. Алексей Парфеныч выступил в качестве примирителя сторон. Он сказал:

– Хоть у ев. Матфея в 23 гл. про волоса ничего не написано, а вы все-таки поговорили бы нам о них. Что это Павел апостол пишет: «не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него» (1Кор.11:14); а у вас священники все растят себе волосы? Написано также (уж коли говорить – так говорить!): «муж не должен покрывать голову» (– ст. 7); а у вас пастыри надевают скуфьи, камилавки, митры за богослужениями? Это что-то сомнительно: Вы нам все это растолкуйте, а тогда хоть и перерыв…

– Растолкую с удовольствием, сказал я. Слушайте, братья! – и все притихли.

– У греков и римлян не было обычая растить волосы. По этому обычаю надо было всем мужчинам стричься; но находились люди, которые хотели носить длинные волосы. Им апостол запрещает это новшество. Однако на основании чего запрещает? Не от слова Божия и не на основании заповеди Господней, а чрез указание на природу или греко-римский обычай. Само собой ясно, что если бы кто, вопреки голосу апостола, стал растить волосы, – он поступил бы не хорошо, как непослушный ученик; но таких людей Павел не называет грешниками пред Богом, – не грозит им анафемой, как лжеучителям. Он пишет им только: «если бы кто захотел спорить (о волосах), то мы не имеем такого обычая, ни Церкви Божии» (– ст. 16).

Какая снисходительность у апостола к ращению волос! Он не хочет только «спорить» с нарушителями принятого обычая. А так ли он поступает с еретиками и лжеучителями, искажающими христианские истины? Нет, – о таких людях он говорит: «кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема» (Гал.1:9). Отсюда, друзья мои, заключайте, что ращением или не ращением волос евангельская проповедь сама по себе никак не искажается. – Однако почему же своим священникам Церковь православная велит растить волосы?

Потому прежде всего, что запрещение апостола растить волосы она относит только к непосвященным Богу мирянам. Для людей же, посвященных Богу, ращение волос никогда не составляло бесчестья. Вспомните, что говорил Господь Моисею: «во все дни обета назорейства бритва не должна касаться головы назорея, свят он: должен растить волосы на голове своей» (Чис.6:5). Разве ап. Павел не знал этого священного закона Божия? Знал, без сомнения; а, следовательно, он не мог думать, будто назореи бесчестят себя, растя волосы во славу Божию.

И в откровении Иоанна Богослова читаем про явившегося Христа: «глава Его и волосы белы, как белая волна»… (Откр.1:14). «Волна» означает прядь длинных волос. Стало быть, в откровении Христос описывается с длинными волосами. Вот, посвящая своих пастырей на служение Богу, как назореев, и подражая Христу, – св. Церковь заставляет их носить длинные волосы, как и длинные одежды. Значит, по нашим законам, и длинные волосы составляют для священников форму, которая не ими выдумана, и которую они отменить не могут. Что же в этой форме фарисейского, противного Евангелию Христову?…

То же надобно сказать про головные покрывала. Для священников Сам Бог установил их в ветхом завете (Исх.28:40)…

– То в ветхом завете! – возразили штундисты.

– Да, в ветхом, – а вот и в новом завете написано:… «на престолах видел я – говорит тайнозритель Иоанн – сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы» (Откр.4:4). Это венцы старцы то скидают (– ст. 19), то имеют на головах своих и поют песнь Агнцу (Откр.5:8–10). – Ап. Павел велит нам «о горнем помышлять» (Кол.3:2). Вот размышляя о небесном служении Богу праведников, наше священноначалие и на земле своих «предстоятелей» заставляет надевать священные покрывала «для славы и благолепия» (Исх.28:40).

Итак, и ращением волос, и покрывалами головы наши пастыри не уподобляются фарисеям, ибо не для самохвальства они это делают, а «для славы и благолепия», по слову Писания и по приказанию Церкви.

Затем мы устроили обещанный перерыв беседы. Православные восторженно пели священные песнопения, а штундисты поверяли те места из Слова Божия, которые я приводил в защиту православных пастырей.

Отдохнув и освежив воздух в избе, я продолжал толкование 23 гл. Матфея. Я прочитал: фарисеи любят, «чтобы люди звали их: учитель! учитель! А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас учитель – Христос, все же вы – братья; и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах; и не называйтесь наставниками, ибо один у вас наставник – Христос» (– ст. 7–10).

– Эх, святые слова! – воскликнул старик кузнец-штундист.

– Да, слова святые, – сказал я, – как и всё, что выходило из уст нашего Господа. Надобно только «свято» толковать слова Господни. Об этом мы и постараемся, основываясь во всём на писаниях апостольских.

Итак, что же? – Господь запрещает всем людям именоваться учителями, когда говорит: «а вы не называйтесь учителями»? – Смысл этих слов мы поймем чрез снесение их с другими словами Самого Господа и Его святых апостолов. В Ев. Матфея Господь говорит Своим ученикам: «идите, научите все народы… уча их соблюдать всё, что Я заповедал вам» (Мф.28:19, 20). В согласии со Христом ап. Павел пишет: Господь «поставил одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями и учителями, к совершению святых»… (Еф.4:11). Отсюда ясно можно видеть, что Сам Христос послал в мир Своих апостолов затем, чтобы учить людей. Поэтому и апостол про Христа пишет, что Он «поставил… учителей». Значит, в истинной Церкви Христовой есть ученики, несведущие в слове правды (Евр.5:12, 13), и есть учителя, которых Сам Бог поставил на дело.

Теперь – этим учителям как же именоваться, когда бы они захотели обозначить своё положение между братиями? Если бы христиане все назывались просто «братиями», тогда бы нельзя было определить их взаимного различия по правам в Церкви. Вышла бы путаница. А если бы, избегая названия «учитель», люди, учащие в Церкви, стали бы присваивать себе другие имена, – вышел бы обман. Поэтому с несомненностью можно сказать, что Господь только в обличение фарисеев людям, Богом не призванным учить, запретил называться учителями; а кто поставлен быть учителем в Церкви, – тот и должен так называться, как говорит Слово Божие (Еф.5:12, 13; 1Кор.12:28, 29). – Этот порядок и поддерживает Церковь православная.

«И отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах».

Так учил Господь наш; так проповедали апостолы. Св. Павел, напр., пишет; «я преклоняю колена пред Отцом Господа нашего Иисуса Христа, от Которого именуется всякое отечество на небесах и на земле» (Еф.3:14, 15). – Последние слова апостола изъясняют речь Господа, приведенную в 23 гл. Матфея. – Да, у людей отец в собственном смысле – один Бог, от Которого мы получили и Которым поддерживаем свою жизнь. Но этот Бог Отец чрез Сына Своего даровал людям пастырей и учителей. Они заботятся о душах верующих; насыщают их от Бога получаемой благодатной пищей. Потому такие пастыри в слове Божием называются отцами. В послании ап. Павла мы читаем: «хотя у вас тысячи наставников во Христе, но немного отцов; я родил вас во Христе Иисусе благовествованием» (1Кор.4:15).

О каких «немногих» отцах говорит св. апостол? – Конечно, не о плотских отцах: таких отцов у тысячи людей много. Речь здесь о духовных отцах, каковых немного, и из которых первым отцом, кроме Бога, ап. Павел именует себя.

И в посл. к Галатам он пишет: «Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос» (Гал.4:19).

Если апостол именует христиан детьми, то за кого сам себя он почитает? Как обратно ученики должны называть его? Дядей, дедушкой! Нет: если мы дети апостолам, – явно, что они для нас отцы.

Это свидетельство находим особенно у евангелиста Иоанна (см. 1Ин.2:1, 12, 18).

Итак, у христиан источник для всякого отечества находится в Боге Отце; но от Бога даруются нам попечители о нашем спасении. Этих попечителей Апостолы именуют «отцами». Потому и мы, православные, своих пастырей зовем «батюшками», «отцами духовными», – и это согласно со свящ. Писанием.

Но обратимся к дальнейшим словам Господним: «и не называйтесь наставниками, ибо один у вас наставник Христос».

Эту истину мы принимаем от всего сердца. Мы веруем, что начало наставничества у христиан – в Спасителе пашем; но от Него поставляются братья наши в Церкви наставниками. Ап. Павел пишет: «повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших»… (Евр.13:17). И в другом месте он говорит: «поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие»… (– ст. 7).

Ясно отсюда, что в истинной Церкви Христовой посреди общего братства воздвигаются люди, которые в слове Божием именуются наставниками. Нечего удивляться, если таковых наставников мы находим и в православной Церкви.

Алексей Парфеныч, как выразился православный начетчик, был разбит «на всех пунктах». Он не мог ничего возразить мне от Писания. Он мрачно лишь заметил:

– Значит, Христос – по-вашему – ошибся? Он не велит людей звать отцами, учителями, наставниками, а вы их называете так?

– Нет, мой милый, сказал я: не ошибся Христос, а ты не «разумеешь, что читаешь». Спаситель свою речь в 23 гл. Матфея держал ведь в обличение самозванцев фарисеев. Тем, кого Господь не призвал, нельзя именоваться в Церкви отцами, учителями, наставниками на фарисейский образец. А кто Богом поставлен питать, учить и во всём добром наставлять верующих, – почему таким благодетелям не называться в Церкви отцами, учителями, наставниками? Ведь, называя так нашу старшую братию, мы не забываем, что во главе спасения нашего стоят все-таки не люди, не пастыри немощные, а Христос Господь. – Познай же это, Алексей Парфеныч, и, как Савл, не иди против рожна (Деян.9:5)…

Объясним и 14-й ст. 23 гл. Ев. Матфея.

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за то примете тем большее осуждение».

Опять Господь грозно обличает фарисеев за показную святость. Эти люди на площадях и возле храма долго молились лишь затем, чтобы похвалиться пред народом своею праведностью. В душе же, в сердце фарисеи не имели истинных Божиих добродетелей: суда, милости, и веры (– ст. 23). Потому они праздно жили, не стыдились последнее брать даже у вдов – женщин беспомощных. Вот за это лицемерие и жадность Господь строго и обличает фарисеев…

Как же не страшатся люди этот стих относить к православным священникам? – Правда, и они часто «долго молятся». Но Христос ведь заповедал нам усиленно молиться и бодрствовать (Мк.13:33; 14:38; Лк.21:37: ср. Еф.6:18; 1Сол.5:17).

И кто при этом возымеет дерзость сказать, что пастыри наши лицемерно молятся? Нет: они стараются исполнить волю Божию, – искренно молятся, сокрушаются о своих грехах, призывают и нас к покаянию, как о. Иоанн Кронштадтский. А если иные из них ослабевают, малодушествуют, – так ведь этим слабостям подвержены были апостолы, во время земной жизни Христа Спасителя (Мк.14:37, 88). Важно, что наши пастыри исполнены смирения, самоукорения и жажды во всём быть полезными Церкви Христовой. От нас, от наших молитв зависит, чтобы пастыри наши были по сердцу нашему. – Будем же, братия, прилежнее молиться, чтобы Господь утвердил в добре наших «отцов духовных» и помог им «право править слово истины» Божией!…

А тем смущаться не следует, что пастыри наши за свой труд пользуются от нас подаяниями. Это – закон Христов. Ап. Павел пишет христианам: «разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника! Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования» (1Кор.9:13, 14).

Итак, Сам Христос «повелел» нам кормить и поить своих пастырей. Потому ап. Павел в другом послании говорит: «наставляемый словом делись всяким добром с наставляющим» (Гал.6:6). – В древней Церкви так и было: пастыри христианские никогда ни в чём не нуждались. Верующие сыновне заботились об их обеспечении. Но с ослаблением у христиан усердия к Церкви, с развитием среди людей жадности, скупости, корыстолюбия, – должны были завестись в Церкви такие порядки, что верующие своим пастырям стали давать определенную плату за различные услуги. Этот порядок повсеместно принят в нашей Церкви. При таком порядке никому не обидно, потому что все платят священникам за труды поровну, от своего усердия…

– Кабы от усердия! заметил Алексей Парфеныч. А как я бедный и у меня нет денег?

– Тогда тебе священник окажет снисхождение. Ему должна быть известна твоя бедность…

– Да, снизойдет. Нет, он до последней копейки потребует!…

– А если потребует, – ответил я, – значить, он знает, что ты можешь заплатить, сколько принято; только по скупости не платишь…

Потом я добавил:

– Друзья! Вопрос о плате священникам за требы – самый больной у нас вопрос. Конечно, мы все были бы рады, если бы священники могли нести свою службу, ни с кого и ничего не получая за труд, как чиновники. Но ведь определенного жалования священникам от государства не положено. Дел по приходу у них столько, что им некогда заниматься домашним хозяйством. Что же остается делать? Остается жить так, как указывает слово Божие, то есть, – пользоваться за служение приходу «всяким добром» от верующих. – А так как теперь в изобилии заводятся такие «мудрецы», которые ничего не хотят платить священникам за труд, то по неволе везде принято за этот труд получать определенное вознаграждение. Это – единственный способ существования священников в Церкви Божией. Разве он несправедлив?

– Как несправедлив! зашумели в толпе. Так, без денег, никто ничего не сделает священнику. Поломайся у него шкворень в телеге, – и то без денег кузнец не починит шкворня. А где священнику достать денег? Знамо, от народа!…

– Это со злости штунды кричат, что священники за всё много берут,– заметил православный начетчик. Наш батюшка, дай ему Бог здоровья! – бедно живет, а лишнего с христиан никогда не положит…

Голос начетчика, поддержали другие православные. Вопрос о плате священникам за требы разрешался сам собой. Свящ. Писание велит христианам во всём довольствовать своих пастырей; значит, и наши священники не согрешают, когда со смирением и благодарностью пользуются всяким довольством от верующих…

* * *

Наша речь о книжниках и фарисеях по 23 гл. Матфея могла быть закончена. Всем стало очевидно, что под фарисеями, которых изобличал Христос, нельзя разуметь священников. Это только сектанты называют священников фарисеями за то, что наши пастыри носят длинные одежды, именуются батюшками, учителями, наставниками и получают вознаграждение с христиан за требы. – Из Слова. Божия видно, что и пророки, и апостолы носили длинные одежды; а разве они были фарисеями? Из того же Слова Божия усматриваем, что в апостольской Церкви были отцы, учителя, наставники. А можно ли этих почтенных людей звать фарисеями и лицемерами? – Нет; это было бы дерзкой клеветой на них. Подобным образом видим, что апостолы за свой труд получали от верующих вспомоществование (напр., Флп.4:14–16), и этот порядок узаконили для всей Церкви Христовой: неужели за это своих пастырей мы будем называть фарисеями; поедающими «домы вдов»? – Сохрани Бог!…

Кого же после того справедливо было бы счесть современными фарисеями и книжниками?

– Тех людей, которые без Божьего призвания дерзают учить, наставничать среди братьев, – которые похваляются своими наружными добродетелями и порицают от Бога поставленные власти. Этих самозваных наставников мы видим среди наших сектантов под разными именами: «старших братьев», «диаконов», «пресвитеров», «евангелистов»… Горе этим лживым учителям, если они не раскаются и не познают своих заблуждений!…

Я кончил беседу и в изнеможении опустился на лавку. Голова у меня болела; в висках стучало.

Народ посматривал на сектантов, громко дивясь их жестокосердию и упрямству.

Штунды, грустные и мрачные, стояли молча. Алексей Парфеныч, наконец, от имени своих «братьев» поблагодарил меня «за тихую беседу» и первым пошел из избы. За ним двинулись сектанты.

– Темная ночь! произнес православный начетчик и, махнув рукой, тоже потянулся к выходу…

Д. Боголюбов

27 марта 1901 г.

В настоящее время, когда религиозно-нравственное состояние русского народа представляет самую безотрадную картину, когда в простом народе наряду с набожностью господствуют – полная духовная темнота, пороки и грубость нравов, а в образованном обществе – полное отчуждение от веры и Церкви, со стороны пастырей требуется особенное напряжение сил для духовного воздействия на пасомых и для подъема церковно-религиозной жизни приходов. Сблизить народ с Церковью, провести в жизнь его нравственные начала христианства, оградить его от лже-учителей, вразумить заблудших, восстановить нравственно падших – вот те многосложные обязанности, вся тяжесть которых лежит на приходских пастырях и только на них одних, так как не только миряне, но даже и низшие члены клира в большинстве случаев не разделяют этих забот их. А между тем, по учению слова Божия, Церковь Христова есть нераздельное тело, все члены которого должны одинаково заботиться друг о друге (1Кор.12:12–13, 25). Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены (26). Следовательно, ни миряне, ни низшие члены клира, как члены Церкви Христовой, не могут в настоящее время оставаться равнодушными и бездеятельными, видя братьев своих по вере, блуждающих во тьме религиозного невежества и подвергающихся многоразличным опасностям и искушениям со стороны многочисленных в настоящее время лжеучителей, обильно сеющих плевелы ересей и расколов. Поэтому Св. Синод и призывает к внутренней миссионерской деятельности не только всех членов клира, но и всех благочестивых мирян, настоятельно рекомендуя епарх. преосвященным для противодействия сектантской пропаганде содействовать учреждению в приходах, зараженных расколом и сектантством, братств, или обществ ревнителей православия. И там, где приходские пастыри с должным усердием обращаются с этим призывом к своим прихожанам, призыв их не остается без ответа, – вокруг них группируются лучшие силы прихода, образуют братства, деятельность которых сопровождается самыми благими результатами не только в борьбе с расколом и сектантством, но и вообще в деле оживления церковно-религиозной жизни приходов. Таково, например, братство любителей духовного просвещения, учрежденное при соборной Чудо-Михайловской Церкви гор. Ольгополя, Подольской епархии. Оно имеет целью распространение в народе образования в духе православной Церкви и русской народности, для чего открывает и содержит вечерние классы для взрослых, воскресные школы, народные библиотеки и читальни, устраивает чтения для народа и пр. Таково же открытое в конце прошлого года Колунецкое общество ревнителей православия, в Казанской губернии. Главными членами его являются лица, способные беседовать с раскольниками. Вступают в общество и другие лица, которые, при меньшем знакомстве с полемикою, всё же могут принести Церкви пользу. Количество всех членов уже возросло до 50. По уставу общества, члены его каждый месяц, по воскресным и праздничным дням, сходятся на собрания, где каждый сообщает о своих беседах со старообрядцами, передает собранные им сведения о расколе и высказывает предположения относительно мер воздействия на раскольников. Сообщающий об этом местный миссионер-священник полагает, что не только противораскольническая деятельность членов общества, но и заседания его благотворно будут действовать на население. С миссионерскою же целью общество намерено выдавать небольшие пособия бедным людям, обратившимся из раскола, так как они, порвав связь с расколом, большею частью оказываются в затруднительном материальном положении.¹¹⁷ В Астраханской епархии, в большом пригородном селе Пришибе, Царевского уезда, недавно возникло церковно-школьное братство, также имеющее своею целью развитие и поддержание в приходе народного образования в духе православной Церкви. При открытии братства из одних только членских взносов образовалась сумма в 300 руб. Кроме этого крестьянское общество приговором постановило отпускать на нужды братства по 180 руб. в течение 6 лет и 500 руб. ассигновало на церковно-школьный хор. Пример и успех братства в Пришибе воодушевил и других деятелей в некоторых местах Царевского уезда. Такие же братства открылись в селе Заплавном и поселке Таловке, благодаря усердию местных священников. Влияние этих братств на население оказалось в высшей степени благодетельным. Так в с. Пришибе, где еще недавно молокане весьма враждебно относились к православным, особенно к духовенству, теперь существуют церковно-приходские школы, т. наз. молоканские – мужские и женские, в которых учатся до 150 детей молокан. Пришибинские молокане выразили даже желание жертвовать на школы хлебом и на молитвенном собрании своём решили послать одного из своих братьев собирать хлеб (Астрах. Еп. Вед.). – В Полтавской епархии в ведении епархиального Св. Макарьевского братства имеется до 40 церковно-приходских братств, которые, кроме забот о приходских церквах, о церковных хорах, о школах, о братских читальнях и книжных лавках, принимают на себя наблюдение и за поведением прихожан. С этою целью из братчиков избираются почетные и пользующиеся в приходе общим доверием лица, которые удерживают старых людей от разгула, а молодежь – от собраний накануне воскресных и праздничных дней и следят за их поведением в дни праздников. Братчики оказывают на соприхожан доброе влияние и собственным добрым примером. Далее, братства помогают нуждающимся деньгами, хлебом, личным трудом, выдачею ссуд без процентов или с небольшими процентами (Полт. Епарх. Вед.). В недавно появившемся отчете одного из сельских братств, Симбирской епархии, указано на заведенную этим братством небольшую аптечку с необходимыми медикаментами и на большую пользу, приносимую этою аптечкою (Церк. Вести.). Таким образом церковно-приходские братства, охватывая в своей деятельности все стороны приходской жизни, являются надежными помощниками священников в их пастырских трудах. Приходский пастырь, на обязанности которого лежит быть строгим блюстителем нравов своего прихода, один не в силах предусмотреть все те ненормальности и уклонения от доброго пути, какие могут проявиться в жизни его пасомых. Лучшими в этом случае помощниками для него являются братчики из прихожан, которые могут сообщить самые верные сведения об общих недостатках местного населения, указать на кого прежде всего нужно обратить внимание и как легче воздействовать на тех или других лиц применительно к их нравам и характеру. Окружающему населению они могут более удобопонятно выяснить правила жизни и нравственности, а священнику своевременно сообщать о том, – что читает его паства, и какие лжеучения распространяются среди неё пропагандистами. Особенно полезна деятельность братчиков в последнем отношении в настоящее время, когда соблазны обильно сеются на святой Руси и притом такими людьми, в лице которых, по-видимому, трудно и предполагать сеятелей плевел на ниве Христовой, когда в роли пропагандистов сектантства являются и книгоноши, и благотворители-интеллигенты и даже сельские учителя. – Преосвященный Самарский Гурий находит в высшей степени полезным привлекать грамотных братчиков даже к участию в религиозно-нравственных чтениях для народа. «Желательно, говорит он в одной из своих резолюций, чтобы сельские священники отыскивали в своих приходах грамотеев – любителей чтения, которым бы и поручали, для блага Церкви Божией, устраивать у себя в домах или у соседей собрания для душеполезных чтений, доставляя им нужные для этого книги и по временам наблюдая за ходом этих чтений и пения…

Можно наблюдения эти поручить кому-либо из членов причта или заслуживающим доверия благочестивым грамотным прихожанам, особенно из членов братств, где таковые учреждены. Мне приходилось быть свидетелем подобных чтений среди народа в разъездах по епархии, когда группами останавливались для прочтения мною раздаваемых книжек и брошюр: без умиления не мог я видеть, с каким интересом читались оные, причем одни вздыхали, а другие утирали слезы от умиления, слушая медленное речитативное чтение, каким обыкновенно читают наши крестьяне… такое чтение действует обаятельно на слушателей даже и не из простых. Я совершенно уверен, что если бы в наших селах и деревнях, равно и в городах, где жизнь сложилась более или менее просто, побольше устраивалось частных чтений в духе народном, с прямою целью духовно-нравственного просвещения и частью доставления общеполезных сведений, под руководством духовенства, народ наш легко отвлекся бы от пьянства и других безобразий, каким он предается в праздничные дни от безделья,… особенно если бы чтения эти сопровождались общим пением церковных песнопений, к каковым замечается в русском народе особенная любовь» (Самар. Епарх. Вед.). – Миссионерский комитет при братстве св. Дмитрия Ростовского в г. Ярославле, признавая приходские братства наилучшим средством к оживлению внутренней миссионерской деятельности в приходах, выработал следующие правила для этих братств. Приходские миссионерские братства, говорится между прочим в этих правилах, составляются из православных лиц обоего пола и всех званий, изъявивших желание содействовать приходскому духовенству в борьбе с расколом, и могут быть открываемы в каждом приходе, с разрешения епархиального преосвященного. Принимая на себя святую обязанность вразумления заблудших, члены братства должны обладать добрыми душевными качествами, ревностью о спасении ближних и быть сердечно преданными служению св. Церкви. Все члены миссионерских приходских братств состоят в ближайшем общении со своим приходским священником, который есть непременный руководитель приходского братства, ответственное лицо за всю его деятельность. Все занятия собраний должны быть чужды всяких формальностей и носить характер братских бесед. Приходские братства ни в каком случае не могут возбуждать судебного преследования раскольников и вообще искать вмешательства гражданской власти в дела внутренней приходской миссии, но во всех сношениях с раскольниками должны руководиться духом христианской любви и уважения ко всякому, хотя бы и заблудшему человеку. Так как благотворительность может оказать весьма важное содействие миссионерской деятельности приходских братств, то последние должны изыскивать способы оказания материальной помощи бедным лицам, обращающимся из раскола в православие, или удерживаемым в расколе по причине бедности (Яросл. Епарх. Вед.). – Самым верным средством для достижения этой последней цели братств, как показывает опыт некоторых епархий, может служить образование специальных «миссионерских фондов», мысль об учреждении которых была высказана еще третьим всероссийским миссионерским съездом. С учреждением, напр., миссионерского фонда при церковном братстве святого праведного Симеона, Верхотурского Чудотворца, Екатеринбургской епархии, местная миссия, по наблюдению деятелей её, приобрела новое сильное средство к ослаблению раскола в епархии. Прежде деятельность миссии носила несколько односторонний характер. Путем публичных и частных миссионерских собеседований с раскольниками и распространения среди них брошюр и книг, направленных к раскрытию неправоты раскола, миссия стремилась и стремится рассеивать мрак заблуждений и возвращать заблудших в лоно православной Церкви. Но одного умственного и нравственного воздействия на заблудших иногда бывает недостаточно. Не каждый раскольник и сектант, даже убедившийся в правоте православия, решится окончательно порвать со своим старым верованием и присоединиться к православию. За время довольно еще непродолжительной миссионерско-просветительной деятельности братства св. Симеона, Верхотурского Чудотворца, было два случая, когда присоединившиеся из раскола к Церкви оказывались в самом бедственном положении, вследствие того, что с переходом в православие, они лишались не только материальной поддержки со стороны своих прежних одноверцев, но даже возможности получить у них какую бы то ни было работу. При таких условиях переход из раскола или сектантства безопасен только для людей материально обеспеченных; для бедняков же, находящихся в полной материальной зависимости от одноверцев-богачей, он может сопровождаться лишением даже дневного пропитания. Своевременно прийти на помощь таким людям православная миссия только и может при существовании специально предназначенных для этого фондов, повсеместное учреждение которых в настоящее время является вполне назревшею потребностью.

Церковно-приходская школа, имеющая своею целью религиозно-нравственное просвещение народа и утверждение в нём православной веры, является естественною союзницею миссии, следовательно и учителя церковно-приходских школ должны быть ближайшими помощниками приходских пастырей в их миссионерской деятельности. Но чтобы быть полезными в этом отношении, они должны знать сущность вероучения сектантов и обладать хотя элементарными познаниями и навыком в деле ведения собеседований с ними. Добрый почин в деле ознакомления учителей церковных школ с сектантским вероучением и способами обличения его положен в Полтавской епархии. Здесь, по мысли и указанию преосвященного Илариона, на педагогических курсах учителей церковно-приходских школ в м. Карловке, Константиноградского уезда, с 15 августа по 15 сентября 1900 г. было устроено и миссионерское отделение, ведение которого поручено было епархиальному наблюдателю о. Иустину Ольшевскому; он в целом ряде бесед достаточно ознакомил курсистов с историей возникновения и распространения штунды, с сущностью вероучения её и главными направлениями в понимании его, с обличением заблуждений штундистов и с необходимыми приемами ведения полемических бесед с ними, а также с должной постановкой миссионерского преподавания закона Божия в школах среди сектантского населения. Но, к сожалению, пример Полтавской епархии в этом отношении является только счастливым исключением. При повсеместном распространении в настоящее время педагогических временных курсов для учителей церковно-приходских школ, при разнообразии предметов (не исключая и ремесел), с которыми на них знакомят курсистов, совершенно забыли о самом главном, забыли о должной постановке на этих курсах миссионерского дела, о необходимости ознакомить учителей (по крайней мере, в местностях, зараженных расколом и сектантством) с характером местных сект, с сущностью их вероучения и с главнейшими способами и методами борьбы с ними. А между тем главнейшие цели, преследуемые церковно-приходскою школою, – цели чисто миссионерские…

Борьба православных миссионеров с сектантством и расколом с каждым днем всё более и более осложняется, требует от них всё большего и большего напряжения сил и постоянного неусыпного бодрствования на своём посту. Особенно это нужно сказать относительно борьбы с рационалистическим сектантством, стремящимся всё к большим захватам из православия. Правда, в жизни современного рационалистического сектантства приходится отмечать очень много фактов, свидетельствующих о распадении старых сект… Но на месте разлагающихся сект вырастают новые, еще более злокачественные и фанатичные, еще более беззастенчивые в выборе средств к нападению на православную Церковь и к защите своих лжеучений. Даже в одряхлевшем молоканстве за последнее время замечается некоторое оживление. Так в недавнее время молоканство было взволновано решением вопроса о крещении, к чему вызвано было, с одной стороны, проповедью православных миссионеров, а с другой – пропагандой баптизма. В последнее время кавказские молокане селений Воронцовки и Ново-Михайловки, Тифлисской губернии, разделились на две враждующие партии, одна из которых (преимущественно старики) отстаивает «святое лобзание», а другая, ревнуя своих жен, порицает обряд целования во время молитвенных собраний по воскресным дням. «Целовальники», как особая секта, явление, строго говоря, совершенно новое в нашем русском сектантстве и свойственное исключительно пока Кавказу. Основателем кавказского «целовальничества» является некто Лукьян Петров, человек развратного поведения, который проповедовал духовную любовь, ходил с девушками в баню… и ему верили, нисколько не колеблясь, и вера последователей пошатнулась тогда только, когда из девушек две родили.

Впоследствии Лукьян Петрович перешел в прыгуны, и многие из прыгунов по настоящее время ожидают его второго пришествия судить живых и мертвых.

Сектанты-целовальники основывают своё учение на словах священного Писания: «целуйте друг друга лобзанием святым» (Рим.16:16) и потому свои обрядовые поцелуи называют не «серафимовскими поцелуями», а «святым лобзанием» и в подтверждение того, что именно необходимо целоваться во время общественного моления, приводят следующие примеры из священного Писания.

1) Встреча Исава и Иакова, по возвращении Иакова из Месопотамии, когда братья обнялись, поцеловались после долгой разлуки и плакали (Быт.33:4).

2) Встреча Моисея с Аароном, по возвращении из Мадиамской земли, когда Аарон поцеловал Моисея (Исх.4:27).

3) Из нового завета приводят то обстоятельство, что когда женщина-грешница в доме фарисея Симона облила ноги Господа драгоценным алавастровым миром и начала омывать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, то Иисус сказал Симону: «ты целования Мне не дал, а она с тех пор, как Я пришел, не перестает целовать у меня ноги» (Лк.7:45).

4) Когда апостол Павел после трехлетней проповеди в Асии, в городе Милете, обратился к Ефесским пресвитерам с прощальным словом и объявил, что он по влечению духа идет в Иерусалим, где узы и скорбь ждут его, то растроганные словом ап. Павла, прощаясь, все подняли плач и, падая на выю Павла, целовали его, скорбя особенно от сказанного им (Павлом) слова, что они уже не увидят лица его (Деян.20:37–38) (Дух. Вестн. Груз. Экзарх. 1901 № 6–7). Обозревая состояние сектантства в Тамбовской епархии, местный епархиальный миссионер, между прочим, пишет, что молоканство там распадается на две до крайности противоположные группы. Первая – это молокане, еще верные заветам Уклеина. В своих отношениях к православной Церкви они не проявляют той фанатичной ненависти, какая присуща штундистам. Дух прозелитизма если и присущ им, то исключительно на религиозной почве, чуждый социальных тенденций. Вера в божество Иисуса Христа и богодухновенность св. Писания непоколебима. В нравственной жизни они подходят под общий уровень с православными. Вторая группа – это молокане только по имени. Отвергая Божество Иисуса Христа, признавая его простым человеком – сыном Иосифа и Марии, они и учение его ставят не выше учения Будды и Л. Толстого. Писания апостольские признают искаженными и полными взаимных противоречий, поэтому Библией пользуются лишь в тех случаях, когда она якобы оправдывает их учение; всё же, что не согласуется в ней с их взглядами, не только отрицается ими, но даже кощунственно осмеивается. Своё учение они почерпают из разных подпольных брошюр, в роде «Хитрой Механики» из сочинения Хельницкого («Сеть веры»), Э. Ренана («Жизнь Иисуса») и особенно из подпольных сочинений Л. Толстого, которые с быстротой телеграфа доставляются им. Так, не успел последний роман Толстого «Воскресение» появиться в печати, как уже некоторые главы его, не пропущенные цензурой, особенно касающиеся учения православной Церкви, читались этими сектантами в рукописях. Приходя путем чтения этих книг к полному атеизму, заражаясь идеями социалистическими и анархическими, они фанатично стремятся проводить их в жизнь. Прозелитизм этой партии молокан не уступает прозелитизму штундистов. В нравственном отношении они отличаются крайнею распущенностью: пьянство, воровство, разврат, поджоги, убийства – явления, далеко не редкие в их быту. Старомолокане, глядя на бывших своих собратий, с грустью покачивают головами и сторонятся от этих новаторов, справедливо называя их «безбожниками» и «толстовцами» (Тамб. Епарх. Вед.).

Особенно сильным сектантским брожением охвачен за последнее время Прибалтийский край. Нигде не возникает так много новых самых диких и изуверных сект, как там. В 1900 г. в г. Вейсенштейне явилась секта, «пророки» которой проповедуют уже не «перекрещивание, как бывшие здесь прежде баптисты, а «перепразднование» воскресения. Ссылаясь на ветхий завет, они утверждают, что Бог создал для отдыха седьмой день, а поэтому празднуют не воскресенье, а субботу. Последователи этой секты не признают ни Церкви, ни иерархии и учат, что всякий может проповедовать, лишь только почувствует в себе присутствие «духа». Толкуя св. Писание под влиянием этого духа, сектанты впадают в большие странности. Так один из «пророков» секты, переходя из г. Вейсенштейна в Гапсаль, бросил сапоги и кошелек и пошел далее в одних чулках, так как «дух» будто бы открыл ему, что нельзя носить с собою «мамоны». Бездеятельная жизнь считается у сектантов за великую добродетель. – В Лифляндской губернии явились проповедники, убеждающие крестьян не строить больше домов, так как скоро будет светопреставление; если у кого есть деньги, то проповедники принимают их «на хранение». Некоторые же из проповедников этих, возвещая о скорой кончине мира, советуют остающееся время проводить в оргиях. – В Риге появилась изуверная секта самосожигателей. Одна из последовательниц её, явившаяся потом за медицинской помощью, сожгла себе на свече пальцы левой руки, причем самосожигание она производила из дня в день, сжигая по одному пальцу ежедневно. Секта, к которой принадлежит несчастная, носить странное название – «Спасителя желудка». – На страницах «Миссионерского Обозрения» нами было уже отмечено появление в Прибалтийском крае целых обществ так называемых «вольноверцев», или «чтецов», которые, не имея ни своего определенного вероучения, ни обрядов, ни правильной организации, представляют самую благоприятную почву для развития всевозможных сектантских бредней. В Эстляндии общества «чтецов» охвачены в настоящее время сильным мистическим движением. Собрания сектантов, происходящие по ночам в душных избах, сопровождаются радениями, доводящими участников их до экстаза и галлюцинаций. Особенно сильному религиозному экстазу подвергаются женщины. Зрители, заражаясь нервным возбуждением, становятся невольными участниками сектантских радений. На этой почве являются разные нервные болезни: истерика, меланхолия и даже умопомешательство, поэтому и число душевнобольных в Эстляндии за последнее время увеличивается. Это сектантское движение расстроило много семейств и разорило много хозяйств. Жены бросают дома для радений и доводят себя до расстройства физического и душевного; мужья бросают занятия, продают имущество и тратят деньги на содержание учителей-проповедников. Лютеранские пасторы на своём собрании объявили это движение делом Духа Святого и в некоторых местах приняли его под своё руководство, чем сообщили ему более правильное и спокойное течение. Но в большинстве случаев это не удавалось, и сектантство продолжало вносить в народ все свои вредные последствия. Когда это сектантское движение стало проявляться в нарушениях общественного порядка, и гражданская власть вследствие этого стала ограничивать ночные сборища сектантов и бродяжничество их пророков, тогда часть сектантов вступила в дозволенное законом общество баптистов, а другая, большая часть, вошла в состав лютеранских приходов, продолжая свои действия под защитою лютеранских пасторов. В течение недели им проповедуют ирвингиане, меннониты, адвентисты и др., а в воскресенье они с увлечением слушают своего пастора, которого вчера жестоко порицали. Таким способом сектанты избегают вмешательства полиции, не имеющей права касаться домашних дел лютеранских обществ. По сообщению Эстонской лютеранской печати, многие, утомленные бесплодными поисками истины в различных сектах, ищут в православии удовлетворения своих религиозных запросов и нравственного успокоения.

В жизни современного старообрядческого раскола обращают на себя внимание новые способы и приемы, употребляемые вожаками его в защите своих лжеучений и в нападении на православную Церковь. В этом отношении они существенно отличаются от своих предшественников. Тогда как прежние раскольнические писатели и начетчики почерпали свои доказательства в защиту раскола и возражения против православной Церкви исключительно из старопечатных книг, предпочитая их даже свящ. Писанию, нынешние вожаки раскола не считают этих книг непреложно-нужными и ищут себе помощи не только в сочинениях светских и духовных писателей «никонианской» Церкви, но даже в книгах иностранных, – католических и протестантских и даже в подпольных изданиях. Напр., о раскольниках Кишиневской епархии местный миссионер сообщает, что они даже на публичных беседах не стесняются защищаться подпольными изданиями, напечатанными за границею апологетами раскола. В селе Куничном, Сорокского уезда, на беседах в мае и октябре, раскольнический начетчик Николай Кавунов почерпал свои доказательства из «Краткой истории древнеправославной Российской Церкви священства», изданной раскольниками в Яссах, а Грубенские начетчики Сергей Яблочников и Лев Дубовяков защищались 2-м томом «Исторических исследований» жида Карловича и книгою заграничного же издания, содержащею критический разбор окружного послания. Между бессарабскими раскольниками обращается немало и других книг заграничного издания, написанных в защиту раскола и против православной Церкви. Одни из этих книг напечатаны, а большинство литографированы. Больше всего распространены в северной Бессарабии следующие раскольнические издания: 1) «Беседы Мельниковых в посаде Городне с Гомельским миссионером о. Алексеем» (сочинение Феодора Мельникова); 2) «Беседа в Москве, 2-го декабря 1839 г. старообрядцев, приемлющих окружное послание, с никонианскими миссионерами» (его же); 3) «Апология С.-Петербургской беседы»; 4) «Ответ обвиняющим в богословской ереси устав Белокриницкий и мою защиту оному» (сочин. Швецова, эта книжка, имеет дату: октября 22 1892-го года); 5) «Показание всеобдержности двуперстного сложения в древней православной Церкви и погрешностей противу святаго Евангелия в новообрядствующей Греко-Российской Церкви» (Яссы, 1888 г.); 6) «Ложный обвинитель старообрядствующей иерархии безпоповец К. Голубев»; 7) «Другопреемство рукоположения, нисходящего от святых апостолов в старообрядствующей иерархии»; 8) «Книга об антихристе и о прочих действах, иже при нём быти хотящих» (Яссы, 1888 г.); 9) «Жизнь Амвросия, митрополита Белокриницкого» (сочин. Василия Мельникова); 10) «Жизнь архиепископа Антония Московского» (сочин. Швецова); 11) «Очерк на разбор М. Шустова апологии старообрядствующей иерархии А. Швецова», 12) «Разбор письма Трофима Виссарионовича Альгина» (сочин. Василия Мельникова); 13) «О сущности и свойствах Церкви Христовой, исповедуемой в православном символе веры» (сочинение Арсения Швецова и Василия Мельникова; издано ноября 18-го 1894 г.); 14) «О падении Восточной Церкви»; 15) «Ответы старообрядцев миссионеру господствующей Церкви В. Агапову, Ярославской епархии»; 16) «Ответы на вопросы безпоповцев-отрицанцев першинского толка» (сочин. Швецова); 17) «Три письма Иллариона Георгиевича, автора Окружного послания»; 18) «Инока Нила краткое сказание о изыскании ко вдовствующей многолетно святой Церкви без епископов, о убеждении во истинном благочестии митрополита Амвросия, о водворении и священнодействии его в Белой Кринице, и о изгнании его в заточение и блаженной кончине его жизни» и мн. другие (Кишиневские Епарх. Вед.). Немало подпольных изданий распространено и среди раскольников других местностей. Например, среди донских старообрядцев известно до 60 названий подпольных сочинений, большая часть которых принадлежит перу Василия Механикова, бывшего лжепопом в Ростове на Дону и – безпоповщинского начетчика Батова.

Самую примечательную особенность новейших раскольнических писателей, по замечанию известного расколоведа Н. И. Субботина,¹¹⁸ составляет господствующая в их сочинениях озлобленная и крайне дерзкая брань на православную Церковь, её священноначалие и защитников, подвизающихся в борьбе с расколом. В этом сходство современных апологетов раскола с прежними, некоторые же из них превзошли своею дерзостью в этом отношении даже знаменитого протопопа Аввакума…

А. О.

Хлопоты заправил раскола о возвращении изгнанного Картушина и управление делами без него. – Собор по поводу подписки Картушина. – «Исповедание веры» Арсения Уральского и попа Механикова. – Возвращение Картушина. – Прерванный собор. – Дворник – кандидат в копы за рассудительность и длинную бороду. – Жизнь раскольничьего архиерея. – Судьба Апухтинки. – Соборы.

Чтобы пополнить перерыв в наших сообщениях о жизни московских раскольников, нам придется вернуться несколько назад и начать повествование с того момента, как самочинный раскольничий архиерей, Иоанн Картушин, волей или неволей покинул Москву Белокаменную.

Так как ходили слухи, что владыка раскольничий Иустин удален из Москвы властями предержащими, то столпы и адаманты московского раскола в лице толстосумов-купцов начали всюду хлопотать, чтобы «оборудовать» возвращение в Москву изгнанного донского казака Иустина Картушина, а пока что, со всеми текущими делами по раскольничьей «епархии» было приказано обращаться к попам Алексею Новикову из Каринкинской моленной и Варфоломею из Шибаевской. Частью дела, вершились на общих собраниях, созывавшихся названными попами, частью же отсылались для резолюций покинувшему Москву лжеархиерею.

В начале октября дело «о возвращении» в Москву заправилам раскола в Москве показалось настолько подвинувшимся, что они нашли своевременным отправить к Иустину Картушину депутацию с г. Мусориным во главе. По возвращении депутации (в половине октября прошлого года) было объявлено, что «владыка» скоро возвратится и будет якобы восстановлен во всех своих правах.

Такое известие, однако, смутило некоторых из проживавших в Москве раскольничьих архиереев, и по их почину в квартире Ф. С. Рахманова был созван собор, который должен был решить, можно ли принять в прежних правах Картушина, после того, как всем известно, что и он, подобно своему предшественнику, покойному Савватию, дал полицейским властям подписку не именоваться архиепископом московским. Хотя аргумент этот и был весьма весок, тем не менее, собравшиеся на собор попы и лжеархиереи раскольничьи были убеждены Ф. С. Рахмановым, что следует принять владыку, ибо без такой подписки едва ли кому и другому из архиереев старообрядческих можно будет впредь проживать в Москве; «да и что же такое подписка, – говорил оратор, – подписка эта вынужденная, её, пожалуй, ведь можно и не исполнять». На том и порешили, тем более, что возвращение в Москву первого по важности занимаемого места архиерея раскольничьего было весьма желательно, чтобы созвать собор для суда над пресловутым Арсением, старообрядческим епископом уральским и временно нижегородским, которого известный в расколе поп-писатель Василий Механиков обозвал в своём сочинении еретиком, за то, что Арсений, он же Онисим Васильевич. Швецов, держится учения Павла Белокриницкого о подлетном рождении Сына Божия, в своём «Исповедании Православной веры».

Для решения вопроса о том, кто прав – Онисим Васильевич или его оппонент, Василий Механиков, в конце октября и в начале ноября прошлого года состоялся целый ряд соборных заседаний в разных местах, то у Мусорина, то на Рогожском кладбище, в квартире попа Елисея…

Заседания эти закончились обоюдным соглашением Арсения и Механикова, выраженным ими в нижеследующем исповедании веры, подписанном тем и другим.

«Вследствие происшедших между нами нежелательных пререканий по вопросу о единоначалии Божества и Троичности лиц, мы, при личной беседе, по довольном обмене мыслей, пришли к одному убеждению, что по вере во святую Троицу мы оба православны. Посему, в прекращение между нами пререканий, сим объявляем, что сочинения наши: моё – священника Василия «Критический разбор защиты Белокриницкого устава» в двух редакциях (1892) и моё – епископа Арсения «Исповедание веры» (от 20 октября 1899 г.) отселе считаем недействительными. При том, если кому кажутся мои – епископа Арсения, в рассуждении о богословии Белокриницкого устава выражения неточными, из коих и я сам некие признаю таковыми, пусть тот, не придавая им никакого значения и считая их как бы не существующими, следует св. Писанию и учению святых отец. В удостоверение же того, что мы содержим Православную веру, помещаем здесь ежедневно читаемый нами символ православной веры, еже есть».

(Следует полностью Символ веры в старообрядческой, конечно, редакции).

«В согласность же сего истинного и спасительного исповедания православной веры, купно со св. Григорием Фессалоникийским глаголем: «Един Бог, Иже прежде всех, и над всеми и во всех, и паче всего в Отце, и Сыне и Святем Дусе, от нас веруемый и поклоняемый, Единица в Троице, неслиянно соединяема и нераздельно разделяема. Единица тожде и Троица всесильная, Отец безначален, не точию яко безлетен, но по всякому образу неповинен; едина вина, корень и источник, еже в Сыне и Св. Дусе, зримого Божества, едина вина предначинательная бывших. Не Един Содетель, но Един Единому Сыну Отец и Единому Духу Святый Предложитель. Больши Сына и Духа, точию сим яко виновен, ина же вся тожде и тем единочастен. Его же Сын – Един, безначален, убо яко безлетен; не безначален же Сын, яко начало и корень и источник имый Отца; от Него же Единого прежде всех век, бесплотен, неизменен, бесстрастен, рожден, происхожден. Не разделися Бог-Сын от Бога; не ин, убо по Ему же Бог, ниже по Ему же Сын, но присно Сын сый и точию яко присно в Бозе неслиянен Сын сый, а не вина и начало еже в Троице разумеваемого Божества; но яко от вины и начала сый от Отца, вина же и начало всем Сын, яко тем вся быша. Духа Святого собезначальна суща Отцу и Сыну, яко безлетна; не безначален же, яко и той корень и источник и вину имый от Отца, не яко рожденне, но исходне; от Отца, бо и той прежде век, неизменне, безстрастне, не рожденне, но исходне пройде, нераздельна суща. Отца и Сына, яко от Отца происходяща и на Сыне почивающа, неслиянне соединение имея и нераздельне разделение». (Кн. Кирилла Иерусалимского гл. 37, первое послание Мелетия, ст. 413, 414).

Вместе с сим приемлем всё священное Писание и учение свв. отец, которым мы всегда следовали и следуем, во славу Святыя Единосущныя и Нераздельныя Троицы. Аминь, 10 ноября 1900 года.

Подлинное подписали: смиренный Арсений старообрядческий епископ уральский и временно нижегородский, старообрядческий священник Василий Механиков.

Исповедание сие к прекращению пререканий между епископом Арсением и священником Василием Механиковым принял смиренный Иоанн архиепископ старообрядческий».

Таким образом прекратилась давнишняя распря между двумя раскольническими писателями, не мало смуты наделавшая в среде их собратий.

Как мы видели Картушин принимал уже деятельное участие на вышеуказанных соборах, но тем не менее по возвращении своём в Москву, он приехал к себе на подворье, а проживал сперва то за Москвой-рекой у Екатерины Егоровны, то за Семеновской заставой у Пелагеи Ивановны Миловановой; к этим ревнительницам древляго благочестия ездили и попы с делами, и так, повидать владыку, который окончательно водворился в свой рогожский на Николо-ямской улице тупик лишь после Николина дня,

29-го декабря прошлого года состоялся раскольничий собор на Немецком рынке, в квартире попа при Шибаевской моленной. Собрание было весьма шумное и многолюдное, толковали и рядили по поводу затеянных Картушиным противоправославных братств. Но в самый разгар собрания оно было прервано нежданным визитом полиции.

Заметив большой съезд экипажей и освещение чуть ли не «а giorno», местный полицейский позвонил дворника и потребовал объяснения от него, что бы всё сие значило.

Дворник сообщил, что к хозяину приехали в гости зятья, да владыка с секретарем ненароком завернули, а освещение, мол, почти постоянно такое бывает.

Так отрапортовал дворник о своём разговоре с околоточным надзирателем собору.

Не зная, удовлетворился ли полицейский страж таким объяснением дворника, или, быть может, стал лично дожидаться разъезда – многие из присутствовавших на соборе- заблагорассудили остаться ночевать, а лжевладыка Картушин, преподав благословение дворнику, сумевшему ловко ответить полицейскому, дал ему пятирублевый золотой, похвалил его верность и произрек: «верные люди нам нужны».

Последствием этой фразы было то, что уже на другой день находившийся в Москве раскольнический лжеархиерей Иона Смеленский испытывал шибаевского дворника: не годится ли он в попы, предложив ему читать вечерню.

Симен Гордеев, так звали шибаевского дворника, оказался, правда, не очень искусным в чтении, но, принимая во внимание, что у него «большая борода», следовательно, осанка поповская, да к тому же в молодых годах и сам Иона не знатного был рода и с Гордеевым делил компанию, – принимая, говорим, всё это во внимание, – лжеархиерей Иона решил попробовать отправить в Калугу на испытание к тамошнему попечителю Кожевникову.

Сказано – сделано, снарядили Гордеева и в Калугу отправили, но там и борода не вывезла, не понравилось его чтение, и его прислали, не солоно хлебавши, назад в Москву. Так и провалилась кандидатура дворника в попы.

Пока Картушин проживал у ревнительниц «древляго благочестия», его поклонники и почитатели, подготовляя раскольничье население Москвы к публичному появлению лжеархиерея в моленных собраниях на богослужениях и проч., распускали деятельно слухи, что Картушин признан властями предержащими в своём сане и теперь ему, якобы, безвозбранно разрешено проживать в Москве под именем архиепископа старообрядческого. И сам Иустин-казак подкреплял подобные слухи, рассказывая при каждом удобном случае, как много пришлось перенести и пострадать ему за своё архиепископство и как теперь всё это уладилось.

После Николина дня Картушин, водворившись к себе в Рогожский тупик, зажил как и до отъезда своего из Москвы, занимаясь текущими делами, объезжая моленная, совершая торжественные службы по приглашению и по собственному желанию на старом пепелище старообрядческих московских архиереев – на пресловутой Апухтинке.

Вообще за последнее время Картушин что-то очень полюбил Апухтинку, да и самое это архиерейское подворье стало теперь неузнаваемо все благодаря тому же Иустину казаку.

Произошло обновление Апухтинки следующим образом. Однажды, совершая здесь богослужение, Картушин обратился к собравшемуся народу с трогательной речью о значении этого гнезда московского раскола для старообрядцев.

«Православные христиане, – говорил раскольничий оратор, – всякий русский от Москвы и до Сибири знает, что в московском кремле находится храм Успения Богоматери с его святынями… Мал и невзрачен наш храм тоже во имя Успения Богоматери, в котором ныне мы молимся Господу Богу (на Апухтинке), но велик он и известен не только в России, но и за границею по своему внушительному значению для древле-православной церкви!»

«Сколько святителей, архиереев и иереев вышло из этого храма, потрудившихся и поработавших на пользу нашей церкви древле-православной. По истине можно сказать, что храм сей является как бы хранителем апостольского и святых отцов Церкви учения, как светоносный столб во мраке никонианских заблуждений!»

«К сожалению, внешний вид столь дорогого нам храма не соответствует столь великому его значению. И, вот, я решил обратить внимание на его благолепие, а посему предлагаю вам избрать из своей среды попечителей сего храма и возложить на них обязанность расширить и украсить сей наш храм и привести его в вид, какой и подобает дому Божию!»

Так говорил нарядившийся в архиерейское облачение казацкий урядник Иустин Картушин и тронул он сердца молящихся. Потекли из очей у них слезы умиления, а из туго набитых бумажников пожертвования на обновление Апухтинской моленной, которая, к слову сказать, до сих пор уж действительно плачевный вид имела, до того плачевный, что Ф. С. Рахманов отзывался о ней, что это-де не храм, а «коптелка» какая-то.

Теперь для Апухтинки настала новая эра. Избранные для её обновления попечитель П. Д. Шелапутин и поп Антон, приходящийся, кажется, каким-то родственником лжевладыке Иоанну, деятельно принялись за исполнение возложенных на них обязанностей. Прежде всего были выбраны внутренние стены в моленной, прорубили потолок и устроили в нём подобие купола, высотою до шести аршин, вместо походного иконостаса поставили новый капитальный, весь золоченый.

Видя такой грандиозный ремонт в раскольничьей моленной, соседи православные только руками разводили, как может зайти нахальство раскольников, что они даже в столицах игнорируют предписание, запрещающее им поновлять старые моленные и возводить новые. Но вот, к великой радости православных, прошли слухи, что на страстной неделе являлась на Апухтинку полиция и составила протокол по поводу её обновления. Но радость была не продолжительна: или слухи эти оказались неточными, или другие какие-либо произошли обстоятельства, но только Апухтинскую моленную старообрядцы доделали, освятили теперь по-прежнему безвозбранно совершают в ней свои службы.

После пасхи раскольничий архиепископ выехал на дачу, где собирал, как и в прежнее время, собрания, заседания совета и проч., ездил Картушин по «епархии»; словом, казалось, жизнь лжеархиерея вошла в прежнюю колею, и лишь время от времени правильное её течение нарушалось вызовами Картушина в сыскное отделение московской полиции. По-видимому, не очень-то страшился Картушин этих поездок, так как все текущие дела продолжал безостановочно и не стеснялся созывать заседания советов не только на даче, но и в самой Москве.

Последними из этих заседаний были: одно 21-го июня в доме Шибаева на Пустой улице и другое под его председательством после Казанской, в июле месяце. Заседания эти были очень интересны, но что на них происходило – это мы сообщим в следующей книжке.

Алексей В-ов

Идеалы православного инородческого миссионерства (Прав. Соб., июль-сент.). Значение Церкви в жизни христианина (Странник, апрель-август).

В Правосл. Собес. продолжается печатанием исследование иером. Дионисия –«Идеалы православно-русского инородческого миссионерства». Автор в главе третьей своего труда характеризует душевную настроенность миссионера, его отношения к инородцам и взаимные отношения миссионеров между собою. – Миссионер, как и всякий пастырь Церкви, по утверждению автора, должен быть прежде всего человеком идеи (курсив всюду автора), чтобы ни на минуту не покидать того знамения христианской истины и добродетели, которые проповедовать и защищать он призван. Твердость и величие духа, т. е. исповедническое настроение миссионера поддерживают и ободряют новообращенных, и благоприятно воздействуют на непросвещенных еще. Напротив, неубежденность проповедника, его колебания смущают слушателей, соблазняют их. И для самих же проповедников их всецелая преданность воле Божией, трудное упование на и Бога и вера в Его о нас промышление необходимы и потому еще, что всё это, делая их великими исповедниками за имя Христово, укрепляло их и давало им силы к перенесению и нравственных страданий, и чисто физических трудов и опасностей. – Отношения к инородцам должны быть основаны на любви и сострадании к ним. Все благовестники наши были людьми отзывчивыми к ближним, мягкими, снисходительными. Эта любовь их была тем сильнее к людям, чем люди эти, с которыми им приходилось иметь дело, были грешнее и испорченнее и, след., более нуждались в нравственном врачевании. Само собой понятно, что невозможны были, конечно, со стороны их никакие насилия, притеснения, вымогательства, а тем более – истязания инородцев. Не внешнею силою, не логическими доказательствами, не красноречием своим приводили они темные языческие массы ко Христу, а своим непосредственным добрым влиянием на них, своею любовью к ним, заставлявшей трепетать и биться их грубые сердца. Лучшим нравственно-воздействующим проявлением этой любви служила молитва миссионеров о заблудшихся. – Во взаимных отношениях миссионеров должны быть сердечное расположение одного к другому, взаимная братская любовь, исключающие всякую среди них зависть и соперничество, недружелюбие и раздоры.

В главе четвертой автор рассуждает о способах воздействия на язычников: о начале сношений с инородцами, о проповеди, о храмах и богослужении, о школах и просвещении. – Все православные благовестники, прибыв на место своего служения, не сразу же приступали к прямой проповеди, а сначала завязывали с инородцами чисто-бытовые, житейские сношения, начинали знакомиться с ними, приучали их к себе и настолько входили к ним в доверие, что делались для них необходимыми в их же собственном сознании! В это же время они изучали их язык, верования, нравы, весь общественный и семейный их быт. После этого они приступали уж к прямой проповеди среди язычников. По характеру своему проповедь миссионера представляет общепонятную для народа беседу; тон её – мягкий, кроткий, дышащий любовью; содержанием её были существенные истины христианской веры и нравственности. На вопрос о том, нужен ли в миссионерской проповеди полемический элемент? – автор отвечает двояко: в проповеди среди язычников этот элемент он признает необходимым; а в проповеди среди мухаммедан полемику признает излишней и бесполезной. Эти, по словам автора, как и наши старообрядцы, очень неискренни, а вследствие своего фанатизма и нравственного расслабления сводят, обыкновенно, разговоры и рассуждения к софистике и диалектическим спорам. – Пред крещением инородцев автор сильно настаивает на самом тщательном испыте твердости и искренности их веры и присоединять к Церкви без всяких наград и подарков, расслабляющих и развращающих невежественный народ. – Богослужение для крещенных инородцев и школы для них и для некрещенных автор признает настолько необходимыми, что отказывается представить и самую миссию без них. Но богослужение, как и обучение в школах, необходимо должно вестись на инородческих языках. Эту свою мысль автор весьма подробно и толково обосновывает и выясняет – данными психологии, свидетельствами истории и ссылками на авторитетных представителей миссии и науки.

В «Страннике» заканчивается печатанием статья г. Кремлевского «значение Церкви в жизни христианина». Выяснив понятие о Церкви и показав необходимость благодати Божией человеку от самого начала его христианской жизни до самой смерти, автор старается доказать, что человеку, существу психофизическому, для его спасения нужна еще особая руководящая ко Христу церковная внешность. – Человеку-христианину прежде всего необходимо нужно принадлежать к обществу подобных ему христиан. Эта принадлежность облегчает ему непосильную для него одного борьбу с его личными страстями и соблазнами мира, помогает ему достигать цели его – не только личного нравственного совершенства, но и быть «солью земли», «светом мира».. Внутренним объединяющим началом для всех членов в обществе, в Церкви, с объективной стороны является Сам Христос Спаситель и Дух Божий, – а с субъективной – единый дух веры и любви, связующий всех в одно духовное тело. Но так как всякое общество, при одном чисто внутреннем духовном единении, без внешнего объединения, неизбежно должно распадаться на единицы, то и Церковь не может обойтись без внешности, без видимого устройства и форм. Внешность же эта определяется психофизической природой человека. Религиозно-нравственное чувство человека, если оно питается только внутри человека, не получая впечатлений совне и само не обнаруживаясь чрез тело, никогда не будет иметь достаточной энергии и силы; для его воспитания и сохранения необходима особая религиозная внешность, церковные формы,– эта атмосфера, которой дышит христианское чувство. Отсюда автор выводит необходимость для христиан – храма с его устройством и богослужением и неизбежную естественность молитвы его к Богу, как главного выразителя религиозного чувства и самого высшего проявления духовной жизни христианина.

Выяснив и обосновав необходимость и естественность церковной внешности в жизни христианина, автор решает возражения против неё. Возражают прежде всего против обилия и общеобязательности церковной внешности, требуя свободной молитвы и ссылаясь на слова Спасителя о тайной молитве «в комнате», без «говорения лишнего» (Мф.6:6–7). Г. Кремлевский доказывает, что Господь не против общественной молитвы, а против злоупотреблений ею. Остроумными сопоставлениями автор выясняет, что под «комнатой» нужно разуметь сердце человека, а под «говорением лишнего» – говорение или обращение к Богу с молитвою, которая недостойна Его, – прошение у Бога того, что не на пользу человеку. И Сам Господь, и Его апостолы, и Его великие подвижники никогда не обходились без молитвы церковной и готовых форм её. Церковная внешность, что школа, дает систематическое церковно-христианское воспитание; поэтому христианин сам, внутри себя, чувствует и находит потребность в общей церковной молитве, особенно во время переживаемых им горя или радости. Свободы же духовной церковная внешность не нарушает. Свобода в Церкви не есть личный произвол, а добровольное освобождение себя от уз себялюбивой гордости, когда христианин самоотверженно приносит себя в жертву и охотно подчиняется Церкви. Притом Церковь не навязывает, а лишь предлагает готовые формы, формы для молитвы, наилучшие формы, созданные свободным произволением христианского духа. Эти формы суть показатели и выразители беседы, общения христианина с Богом. Без них Церковь скоро утратила бы своё единство, распавшись на отдельные единицы. Без внешнего единства не может существовать и внутреннее единство в духе. Поэтому за утратой церковного общения обыкновенно всегда следует потеря религиозного чувства, а вслед за тем происходит и упадок христианской нравственности. – Но так как церковная внешность есть и во всех сектантских обществах, то автор задается вопросом: можно ли приписывать нашей церковно-богослужебной внешности безусловно важное значение? Рассмотрев немного богослужение сектантов, главным образом мистиков, автор приходит к тому выводу, что в их богослужении нет и духа, и тем более истины. Истинная же религиозная внешность должна быть, во-первых, одна для всех христиан и не только настоящего времени, но и всех времен; во-вторых, она должна соответствовать человеческой природе и отвечать здоровому религиозно-нравственному чувству. Такова только наша церковная внешность.

Второе возражение против церковной внешности то, что она ведет к пустому безжизненному формализму, который вредит христианской жизни. Автор соглашается с тем, что многие к вере относятся формально, что веру полагают в обрядах и т. п., но винит в этом не Церковь, а самих людей, которые не хотят исправить своей жизни, не хотят быть христианами на деле. Отрицать же из-за этого церковную внешность так же не резонно, как нельзя отрицать необходимости в таинстве крещения из-за того, что и после крещения все грешат? Эти свои мысли автор разъясняет и доказывает весьма подробно.

Возражают еще, что церковная внешность нужна только для слабых и необразованных, а не для сильных духом людей. Автор выясняет, что никто из людей не может почесться за сильного духом, потому что падали даже и апостолы, и потому что идеал совершенства слишком высок, а соблазнов в плоти и мире очень много; да и у сильных духом их духовная жизнь всегда требует оживления, которое может быть почерпаемо по преимуществу из церковной внешности, и без которого они могут стать мертвыми духом.

Заканчивает автор своё исследование вопросом о том, нужны ли для христианской жизни специальные, так сказать, средства благодати – таинства церковные. В решении этого нового автор ничего не говорит. Он не признает только за обстоятельство важное, что в св. Писании не для всех таинств находятся ясные указания в установлении их Иисусом Христом. По сему «предание установило семь таинств церковных», но это установление не есть дело человеческое. Дух Св., который постоянно пребывает и действует в Церкви Божией, наставляет её на всякую истину. Поэтому, что делает Церковь, делает под руководством Божественного духа и согласно с волею Спасителя; и поэтому, далее, всё, что приняла и установила христианская история, т. е. вся Церковь, мы признаем за истину, вполне согласную с божественной волей.

Э. О.

Настоящая брошюра священника Ольшевского представляет из себя краткий конспективный обзор бесед о штундизме, веденных автором при педагогических курсах в м. Карловке, Константиноградского уезда, Полтавской епархии, в сентябре 1900 г. В настоящее время, когда идут заботы о привлечении к внутренней миссии не только низших членов клира (диаконов и псаломщиков), учителей церковно-приходских школ, но и простецов-мирян, брошюра о. Ольшевского, написанная весьма живым и вразумительным языком и сообщающая существенные элементарные сведения о штунде и о средствах успешной борьбы с этим злом, явится важным подспорьем для лиц, непосредственно руководящих нашей приходской противосектантской миссией.

Всех бесед в брошюре о. Ольшевского семь. В первой беседе автор трактует о происхождении и распространении штундизма. Штундизм есть наносное явление в жизни русского народа; первоначально он появился в Херсонской губернии среди русских рабочих в немецких колониях, а отсюда был занесен в Киевскую губернию; в обеих губерниях штундизм сразу привился, встретив весьма снисходительное отношение к себе со стороны местных властей и суда. Среди ста тридцати миллионов населения русского государства штундистов в настоящее время насчитывается около тридцати пяти тысяч. – Во второй беседе о. Ольшевский излагает сущность заблуждений штундистов. Штундизм не имеет своего определенного и точно выраженного положительного вероучения; произведенные разными вожаками его и графом Львом Толстым попытки к катехизическому выражению и объединению ереси оказались безуспешными. Разнообразие в разумении св. Писания и основных догматических истин вызвало среди штундистов разнообразие в разрешении практических вопросов, а всё это по необходимости вызвало и разные течения в развитии штундистской мысли. Однако при всем разнообразии, которое замечается в веропонимании штундистов, можно усматривать в этой ереси следующие главнейшие основные направления: а) штунда плотская, штундо-баптисты, штундо-пашковцы – перекрещенцы и штундо-молокане, – б) штунда духовная и штундо-пашковцы – не перекрещенцы, – в) штундо-субботники и штундо-жидовствующие, – г) штундо-малеванцы и д) штундо-толстовцы с штундо-духоборами. Русские сектанты, именующие себя баптистами, суть те же штундисты, ибо русских баптистов не знает ни наша история, ни наше законодательство. – Третья беседа посвящена обзору пастырско-миссионерских средств в борьбе со штундизмом. Миссионерство, как охранение православных от ереси и как вразумление заблудших, есть простой долг местного приходского пастыря. Ближайшие помощники миссионерствующего пастыря суть: диакон, псаломщик, учитель церковно-приходской школы и избранные прихожане; весьма полезна пастырю помощь женщин, они в своём усердии могут сильно воздействовать на мужей и на детей. При этом Церковь в своих пастырских мерах по отношению к заблуждающимся располагает одними нравственными средствами; что касается внешних гражданских мер, то они суть дело государства. В четвертой беседе довольно подробно говорится о миссионерской проповеди в приходе. Чтобы приготовить себя к веропроповедническому делу, пастырь и его сотрудники должны обстоятельно изучить Слово Божие и ознакомиться с литературой штундизма; противоштундистский миссионер непременно должен быть библеистом по духу и по букве. Самое удобное средство к изучению св. Писания – это неизменно ежедневное чтение его, при утренней и вечерней молитве или в другое время, сколько возможно в порядке св. книг; всем пастырям необходимо иметь обязательную привычку ежедневно читать по порядку новый завет. – В конце беседы указаны наиболее существенные и полезные пособия для истолкования св. Писания нового завета и ознакомления с учением и обличением штундизма. – Пятая и шестая беседы обозревают миссионерское дело в церковных школах приходов, зараженных штундизмом. Церковно-приходская школа есть могущественнейшее средство для проведения церковного влияния в народную среду, – поэтому она есть и могущественнейшее миссионерское средство. Для миссионерских целей нужно, чтобы при обычном прохождении положенного курса священной истории и катехизиса законоучитель обратил особое внимание и утвердил в сознании детей те положительные православные истины, которые оспариваются сектантами; приведение и разбор сектантских заблуждений не должны иметь места на уроках; только по прямому вызову со стороны детей законоучитель может и должен разобрать и опровергнуть указанное ему сектантское лжеучение. Миссионерская программа преподавания Закона Божия, составленная о. Ольшевским (бес. 6-я), была принята 3 Всероссийским миссионерским съездом (Деян… изд. 2. Киев. 1898 г., стр. 281–289) и 1 чрезвычайным собранием училищного совета при Св. Синоде; в некоторых епархиях она уже введена в школе (напр., в Харьковской и Воронежской епархиях). Беседа 7-я озаглавливается «Миссионерская Библия». В ней о. Ольшевский приводит в двух параллельных столбцах библейские тексты, на которые ссылаются штундисты при отрицании ими истин православия, и тексты, утверждающие эти истины и тем обличающие заблуждения штундистов; в столбце текстов, приводимых штундистами, поставлены в скобках тексты, способствующие правильному истолкованию приводимых сектантами мест. Этот отдел труда о. Ольшевского нуждается в пополнении некоторыми весьма важными местами св. Писания; так, в рубрику о «Достоинстве ветхого завета» нужно внести 2Пет.3:2, – Рим.15:4, – 1Кор.10:11; в числе текстов, указывающих на необходимость св. Предания, о. Ольшевский почему-то не упоминает Деян.20:85 и Еф.5:14; против ссылки штундистов на Мф.18:20 (о Церкви Христовой) с большим успехом можно приводить Мф.25:11–12, Ин.2:23–24, Деян.19:13–16 и Притч.28:9; чествование св. икон поклонением и возжением пред ними лампад основывается на Исх.27:20–21, Лев.24:1–4 и Нав.7:6–9, которые также опущены нашим автором и т. д. Мы не указываем всех «пропусков» в миссионерской Библии, так как думает, что они сами собой легко будут замечены со стороны всякого руководителя нашей приходской миссией при пользовании книгою почтенного миссионера.

Заканчивая свою заметку о брошюре о. Ольшевского, мы не можем не выразить сожаления, что автор, кажется, не намерен пускать её в продажу; для миссионеров-простецов такие книги безусловно полезны.

Н. Булгаков

Семнадцать проповедей, содержащихся в названной книге преосвященного автора, произнесены им в течение 1872–1888 годов на годичных торжественных празднествах братства св. м. Петра, в Москве. Время и повод произнесения их предуказывают уже нам содержание и главное направление их. Как произнесенные на торжествах братства, имеющего своею целью борьбу с расколом, проповеди еп. Виссариона с одной стороны имеют своим предметом раскрытие православного учения о Церкви и её свойствах, а с другой – изобличение раскола. Поэтому о чём бы в проповеди автор ни говорил, он непременно старается сначала разъяснить учение Церкви Христовой, а потом показать, что такое представляет из себя раскол. Хотя взгляды на раскол и не новы, но в виду высоты положения преосвященного автора и его авторитетности в духовном мире, мы несколько остановимся на них.

«Раскол старообрядчества, по автору, столь распространенное зло, что частные усилия для борьбы с ним оказываются недостаточными» (стр. 11). «Раскол есть не только заблуждение, но и превратное сердечное настроение» (стр. 13). Он «есть нарождение грубого невежества и суеверия и поддерживает невежество и суеверие с таким упрямством, которое потому только не кажется нам умственною болезнью, что мы присмотрелись к нему» (стр. 22). В доказательство последнего взгляда на раскол написана целая даже проповедь под заглавием: «суеверие и раскол». Раскольники, как отказавшиеся от Церкви, «походят на камни, выпавшие из стен здания» (стр. 73). Они, как преслушавшие Церковь, суть язычники и мытари в полном смысле этих слов (см. проповедь «наши язычники и мытари»). Всё, что ни проповедуют раскольничьи учители и вожаки, все «благовидные речи лжеучителей» – «есть сплетение лживых мудрований» (стр. 79), так что и самый раскол «есть не что иное, как собрание гнилых слов» (проповедь «Гнилые слова» стр. 102). – От Церкви раскольники отступили и продолжают отступать «из-за одного каприза: разве не каприз, наприм., упрямая вражда против имени Иисуса»? (стр. 90); а причина упорного противления Церкви заключается «главным образом в высокоумии, обладаемые которым одних себя почитают обладателями истины, одних себя умниками, – прочие все недобросовестны и глупы» (стр. 110 в проповеди «Высокоумие отторгшихся от Церкви). Поэтому наши раскольники – это «сыны противления», это «наши самаряне» (см. проповеди под этими заглавиями), а по их темной пропаганде их лжеучения, по их темным делам и проступкам – это «татие и разбойницы» (см. проповедь). – В силу такого своего взгляда на раскольников преосвященный автор призывает к противодействию расколу не духовных только лиц, но и гражданское начальство. Поэтому в первых же двух проповедях «О необходимости и способах противодействия расколу» и «Толки ревнителей полнейшей свободы раскола» он указывает, в чём должно выражаться противодействие расколу со стороны духовных лиц и светских властей, и разбирает основательность возражений от ревнителей полнейшей свободы совести и, след., полнейшей свободы пропаганды раскольниками их учения.

Средствами ко вразумлению раскольников автор признает беседы с ними, распространение среди них брошюр и книг, добрую жизнь православных и молитвы о них пред Богом, дабы благодать Божия коснулась слуха, их и смягчила их ожесточенные сердца.

Таковы главные мысли, раскрываемые преосвященным автором в его семнадцати проповедях. При этом необходимо заметит, что каждая проповедь имеет своё особливое законченное содержание и повторений одного и того же у автора нет. План проповедей у автора таков: поставив во главе проповеди какой-либо текст св. Писания, автор сначала раскрывает его содержание, изъясняет его смысл; а потом уже делает применение выводов из него к той или другой стороне из учения, жизни или воззрений раскольников; натяжек или искусственности при этом автором не допускается нигде.

Изложение в проповедях отличается простотой и ясностью. Лишних слов нет. Ясная, светлая мысль автора передается прозрачно-ясным словом, а поэтому усвояется читателем легко и быстро. Язык точный, выработанный.

Книжка автора всяким, интересующимся нашим расколом, прочтется с удовольствием. Многие из его проповедей могут быть произнесены с церковной кафедры даже и теперь.

Мpodpis. Чельцов

Быстро заполняются новые страницы миссионерского синодика!… Еще нет и трех месяцев, как належит печальный долг вписать третье бесценное имя новопреставившегося деятеля внутренней миссии Церкви и на этот раз – доблестного миссионера-архипастыря. Угас яркий светильник Церкви, замолкли уста российского Златоуста, не стало архиепископа Харьковского Амвросия! Какая тяжкая, невознаградимая утрата не только твердого, зоркого стража Церкви, но и одинаково мужественного апологета – ратоборца с лжеучениями как религиозными, так и социальными.

Сложна и многостороння церковно-общественная деятельность приснопамятного иерарха. Но из всех видов этой его деятельности для нас должно быть вечно-памятным его живое попечение об успехах внутренней миссии, получившей в Харьковской епархии образцовое устройство и проявившей себя чрезвычайно жизнедеятельно и благоплодно. Из юбилейной нашей статьи читатели знают о заслугах почившего иерарха пред миссией, как «архистратига воинствующих мечем слова Божия». Но почивший архипастырь является несравненным миссионером среди нашей интеллигенции, как проповедник – публицист и апологет и как талантливый, отзывчивый служитель интересам и потребностям нашего просвещения, в частности просвещения христианско-философского.

Профессор А. Введенский (в «Моск. Вед.») говорит, что, всматриваясь пристальным взором и вслушиваясь чутким ухом во всё то, что совершается в нашей умственной жизни, высокопреосвященный Амвросий, – этот несравненный наблюдатель-апологет, приходил в великое смущение. Он видел, как волны мысли, живущей по «стихиям мира» и по «преданиям человеческим», поднимаясь из седой древности и с Далекого Востока, переходя затем чрез мир классический и отражаясь в западном язычествующем сознании, достигают и до нашего образованного или, точнее, полуобразованного общества, производя здесь великую смуту.

Он видел, что поклонники безбожного прогресса, исключающего будто-бы всякую мысль о Боге-Творце и Промыслителе, материалисты, открыто провозглашающие культ плоти и т. д. и т. д., – что все эти враги христианской мысли и христианского просвещения легко находят у нас адептов и последователей, которые тем более опасны, чем более, вследствие своей духовной близорукости и слепоты, они фанатичны.

Он слышал, как они, разумные адепты заемной мудрости, начинают, по слову Писания, «злословить то, чего не понимают», – начинают порицать, отрицать, отвергать всё то, на чём держится жизнь и мысль христианская, и всё это, в большинстве случаев, с чужого голоса, вовсе и не подозревая того, под чьим влиянием стоят и на кого работают.

Он следил с тоской и страхом за тем, как вследствие этого всё ставится у нас, в нашем полуобразованном обществе, под вопрос, как «воскресают» и множатся у нас эти новые «совопросники», гораздо более опасные, чем те, от которых в своё время предостерегал великий «апостол языков», ибо наши совопросники не встречают уже отпора в сознании современных христиан, – увы, сознании слабом и вялом, – как встречали его совопросники времен апостольских, Церкви первенствующей, и потому гордо носят свою голову и громко о себе заявляют…

Он, отзывчивый и чуткий, видел и слышал всё это и скорбел скорбью неизреченною, переполнявшею его сердце: «мы можем смотреть на это», – говорит он в одной из своих проповедей, – «не иначе, как с величайшею скорбью, потому что не к торжеству над ними, этими совопросниками, мы стремимся, а. готовы сами подчиниться им». Ибо, – поясняет он свою мысль, – велика сила обольщения ложною философией: как змей хитростью прельстил Еву, так и ложная мысль повреждает умы, уклоняя их от простоты Христовой и возбуждая в невинной и неопытной душе неосмотрительные порывы к совершенству знания ложным обещанием: будете яко бози, ведяще доброе и лукавое…

И вот таким именно миссионером и стражем зорким и неусыпным был почивший святитель. Он не только изобличал современные заблуждения в своих, полных глубины мысли и философского значения, проповедях, но основал с тою же целью и специальный богословско-философский журнал (Вера и Разум), в котором вторая половина каждой книжки предназначается специально для трактатов философских.

Это – великое дело почившего, великая его заслуга пред Церковью и историей нашего просвещения!

В прекрасной надгробной речи, профессор Университета прот. Т. В. Буткевич, характеризуя деятельность в Бозе почившего архипастыря на харьковской кафедре, свидетельствует, что она была необычайно плодотворна и разностороння. Более, чем где-либо, он учил здесь, как власть имеющий, как смелый и не умолкающий обличитель современных заблуждений и пороков. – Он учил у нас своим живым и действенным словом неопустительно при каждом своём священнослужении, говорил проповедник. – Но не мы одни были его слушателями. Его голосу внимала вся Россия. Его проповеди и речи были читаемы в самых отдаленных уголках нашего обширного отечества и – не только православными, но и иноверцами. И повсюду одинаково они воспламеняли религиозное чувство, будили живую мысль, вызывали общественное движение, споры и разделения, открывали друзей и врагов нашей св. Церкви и нашего народа. Последние противились его учению; но он нисколько не смущался их криком и раздражением. В этих случаях он обыкновенно говорил: «Славу Богу! борьба возгорается: будет когда-либо и победа! Не доживем до неё мы, – доживут другие». Он не боялся борьбы; ибо торжествующая Церковь, говорил он, на небе, на земле Церковь – воинствующая! Он не боялся борьбы, – ибо пред его духовными очами всегда предносились слова Спасителя: «Огонь пришел Я низвесть на землю, – и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» «Не мир пришел Я принести, но меч!» (Мф.10:34). Даже при наречении своём во епископа он говорил пред лицом Св. Синода: «Церковь во внутренней своей жизни никогда не имеет совершенного мира; борьба с врагами спасения рода человеческого – её призвание, в борьбе обнаруживается её сила, в победе – её торжество и преуспеяние. И не страшно, когда много у неё врагов, даже когда враги её особенно сильны, – за неё борется и побеждает Господь всемогущий».

Как и свойственно лжи, враги Церкви Христовой и русского народа, не имея возможности бороться с приснопамятным архипастырем оружием правды, постоянно обращались к средствам гнусным и недостойным честных людей: они всячески клеветали на него, бросала в него грязью, осыпали его анонимными ругательными, письмами не только из различных русских городов и городков, но и из швейцарских трущоб эмигрантов. И святитель Божий всё это терпел и переносил с удивительным мужеством и поразительным хладнокровием. Мало этого, – он даже душевно радовался, претерпевая эти несправедливые оскорбления, ибо он был уверен; что не будет оставлен милостью Божией, ибо он знал, что страдает за честное служение правде, истине, делу Божию, за свою безграничную любовь к Церкви Христовой и русскому народу. «Плохо было бы, говорил он, если бы все люди стали говорить о нас хорошо; прискорбно было бы, если бы враги наши молчали и оставили нас в покое; когда же они кричат и в бессилии своём отвечают лишь бранью – значит, – они сознают свою неправоту, значит, – их больно бьют наши удары. Надо работать; не следует упускать этого важного момента!» Он умер, как истинный ратоборец Христов; он умер, стоя в переднем ряду честных борцов и выдерживая своею грудью все натиски и самые сильные удары врагов; он пал, сраженный смертью на самом поле битвы, в момент разгоревшейся борьбы. Перо из его рук вырвала и могла вырвать только одна смерть да воля Божия!

Он умер, но нам остались его заветы и назидания, вытекающие из его жизни и деятельности. Его заветы просты и немногосложны; но они в высшей степени спасительны и плодотворны. Вот они: не жалея себя трудиться во славу Божию и во благо ближних, прежде же всего – на благо своего великого народа; хранить нерушимо учение православной Церкви и свято чтить её уставы; с благоговением и безграничною преданностью преклоняться не только пред волею, но и самим именем русских царей, как истинных помазанников и избранников Божиих; всегда стремиться к умственному и нравственному совершенству, не увлекаясь ложными философскими учениями Запада; дорожить благочестивыми обычаями и нравами, унаследованными от предков, и не менять их без нужды и легкомысленно на несвойственные русскому народу и гибельные для его благосостояния обычаи иноземные; быть русскими и больше всего любить Россию; предпочитать, благородную простоту разорительной роскоши; воспитывать детей в страхе Божием и охранять чистоту семейной жизни; бороться с общественными заблуждениями и пороками не только словом, но и делом; не бояться злобы врагов и мужественно идти своим путем, веруя, что от Господа стопы человека исправляются.

Он горячо любил нашу православную Церковь и нашу Россию; а любовь, как говорит апостол (1Кор.13:8), не прекращается даже и тогда, когда умолкают уста и упраздняются знания.

В последнее время своей, жизни усопший святитель особенно часто любил повторять предсмертные слова великого святителя православной Церкви – Иоанна Златоуста: «Слава Богу за всё!» Последуем же и мы его примеру. Скорбя о потере и молясь о блаженном упокоении усопшего в селениях праведных, возблагодарим вместе с сим Пастыреначальника православной Церкви – Господа нашего Иисуса Христа, ниспославшего нам в потребное время доблестного архипастыря и сделавшего его орудием Своего промышления о нас. Он дал, Он и взял его. Слава Богу за всё!

Так закончил своё горячее слово любви почтенный Харьковский проповедник и любимый соработник в Бозе почившего. К этому нам остается добавить, что о почившем архипастыре, как о великом служителе слова проповеди и убеждения, миссия сохранит вечную я признательную, молитвенную память.

В. С.

В Харьковской губернии есть слобода Павловка. В этой слободе еще с 80-х годов истекшего столетия сильно развилось толстовство. Насадил его здесь князь Хилков, богатый помещик. Последователи князя образовали из себя совершенно дикое общество. Они мало толковали о Боге в христианском смысле и о загробной жизни. Все помыслы свои сосредоточивали на устройстве счастливой жизни здесь, на земле. А так как на этой земле существующие порядки не благоприятствовали их мечтаниям, то сектанты страшно ненавидели всех и всё. Особенно они восставали против святой Церкви. На неё толстовцы смотрели, как на опору всего злого порядка в мире. Они заявляли: «як бы не було попив, то не було б и царив, не було б ни вийска, ни судив, ни справныкив, ни губернаторив. Не бралы бы з нас и гроший на подати».

Отсюда видим, что по своим основным понятиям павловские толстовцы – совершенные нигилисты, отчаянные и необузданные. Свою дикость они неоднократно уже проявляли в жизни. То они, к соблазну верующих, жгли иконы на площади; то с криком врывались в св. храм, то делали грубые дерзости властям. До крайней степени своего нигилизма павловские сектанты однако не доводили, за выселением князя Хилкова за границу. Они, по-видимому, даже притихли и с каждым годом численно сокращались. Но в душе от своей веры не отступали. Собранные в толпу, они в присутствии командированного из Петербурга чиновника прямо говорили: «нам бы какой бы царь ни был – черный или белый, себ был милостивый!» Этими словами павловские сектанты наглядно подтвердили, что никакого патриотизма они не имеют; готовы переселиться куда угодно, даже в Америку, лишь бы там «не дралы з них гроший на подати».

Выселение в чужие земли павловцам не удалось, они остались под властью белого царя. Но с тех пор затаили злобу против всего, что препятствует им осуществить в жизни их нигилистические чаяния. Так дело продолжалось до сентября месяца 1901 г. В сентябре в Павловку приехал какой-то проходимец-сектант, назвавшийся Моисеем Наумовым Федосиенком. Этот сектант выдавал себя за важного человека. Он говорил мужикам, что вместе с царем копал бураки. При работе о многом разговаривали. Царь давно думает отнять землю у панов, да Сенат мешает… Но скоро все порядки изменятся. Скоро этот мир кончится, – и всё пойдет по новому: земли будут отняты у господ; ни войны, ни судов, ни начальников не будет. Наступит истинный рай для сектантов-праведников!…

Пред последним концом мира придут пророки. Он, Федосиенко, есть Моисей пророк. Его дело – дать возмездие нечестивым людям за их злодеяния. После придет Илия пророк, а там и Христос – судить мир. Всему близится конец! Бросайте, люди, работу, одевайтесь в праздничные одежды, идем разрушать неправду на земле: Христос Воскрес! Так безумствовал Федосиенко. Слова его огнем жгли сердца павловцам. Они внушали им дерзкие надежды на будущее. Федосиенко уверял, что на подмогу павловцам из Киева приедут два вагона братьев. Тогда, говорил он, «мы разнесем всё». «Доберемся до Петербурга. И дом Романовых раскассируем».

Сектанты окончательно заволновались. Начались торжественные хождения по слободе. Местный урядник, человек зоркий и деятельный, отозван был в Белополье на ярмарку. Следить должным образом за Федосиенком и его работой было некому. Правда, власти его арестовали. Отправили его к становому, а тот к исправнику. Но потом Федосиенко вернулся в Павловку, в сопровождении душ сорока толстовцев. Устроил здесь 15 сентября тайную вечерю; выбрал себе преемника – пророка Павленка, а сам исчез…

Тогда, в воскресенье, 16 сентября, Павловские толстовцы решили разгромить свою слободу. Они постановили «начать дело с церкви-школы». Они задумали войти во время обедни, убить там служившего священника, всё разрушить и двинуться на каменную церковь. После с разных концов зажечь село и начать всеобщее избиение грешников.

16 сентября сего года, по колокольному благовесту к утрене в каменной церкви, сектанты собрались огромной толпой. Идя по дороге они кричали: «Христос Воскрес!» «Правда наша!» Дойдя до церкви-школы, они встретили здесь двух (только) сотских и запертые двери. Сторожей сотских они откинули в сторону; разбили замки на наружных дверях, ворвались в церковь и принялись с изуверством всё ломать и разбивать…

Иконостас в школе был закрыт ширмовой перегородкой. Эту перегородку сектанты отодвинули, разбив на ней замок; вбежали в алтарь, распахнули царские двери, сдвинули престол с места… При этом, рассказывают, Павленко-пророк и две девки залезли на престол и с него кричали: «кто здесь стоит? – Правда. – На чём она стоит? – На неправде», шумел народ.

– Так ломайте же неправду! – скомандовал Павленко, – и сектанты яростно бросились сокрушать всё. Жертвенник они повалили на бок; за престольный крест поломали и выбросили из окна. Потом, как звери, выбежали из алтаря и стали бить (палками) по иконам… Две иконки в царских дверях совсем выдавили, попортили и двери. Изломали и погнули подсвечники, паникадило разбили; стекла в окнах все побили палками, партами и железными кружками… Словно в средние века дикие варвары, ворвались в св. храм и произвели в нём неистовые опустошения!…

К счастью, Бог спас от поругания антиминс: он упал с престола на пол и не был замечен озверелыми сектантами. В дарохранительнице, по милости Божией, не было на этот раз запасных даров.

От церкви-школы, в сопровождении жен и детей, также собравшихся зрителей, сектанты двинулись к каменной церкви. Их встретили становой, урядник и немного полицейских. Станового сектанты смяли; порвали на нём погоны и начали тискать его ногами. Урядник был на лошади и счастливо ускользнул из толпы. Дальше сектантам уже расстилался гладкий путь. Препятствий не было. С криком «ура!» они кинулись на каменную церковь. Священник, начавший было совершать проскомидию, успел прекратить службу, запереть храм и уйти домой. Около запертых дверей храма остались в большем количестве православные хуторяне. Они-то и постояли за святыню Божию…

Подойдя к двери каменного храма, сектанты стали бить её палками, камнями, которые они отламывали от карнизов. Но тут православные забили в набат, вооружились кольями и началась драка, продолжавшаяся минут сорок. Сектанты были смяты и избиты сильно. Они пустились бежать из ограды, оглашая воздух криками: «За правду! ура!…» Православные преследовали беглецов и били их. Картина ужасная: крики, стон, маханье палками, кровь!… Всё это трудно описать. Да, был денек! Очевидцы его и сейчас находятся в болезненном нервном возбуждении…

По окончании свалки, буянов почти всех арестовали и отправили в тюрьму. На место происшествий выезжал губернатор. Были командированы для расследования дела судебные чины, член консистории и миссионер.

Бунт кончился, но навсегда ли? Страшно даже думать об этом. Толстовство, по самой своей природе, секта анархическая, безбожная. Её последователи лишь под давлением нужды молчат и прикидываются страдальцами. В душе же они настоящие человеконенавистники. Они представляют из себя подобие порохового склада, готового взорваться при первом поджоге. Нет основания поэтому думать, что павловский бунт – случайное дело, – дело, исключительно созданное каким-то злополучным Федосиенком. Этот Федосиенко – не больше, как спичка для порохового погреба. Он ничего бы не поделал со своей проповедью в православном селе, а среди толстовцев его сочли за Моисея пророка и по его указанию произвели страшный бунт…

Поэтому – caveant consules! Пусть гражданские власти не усыпляют себя при наблюдении за сектантами. Толстовский бунт в Павловках – серьезное предостережение всему православному русскому обществу. – Говорят, Федосиенко заражен малеванскими бреднями и взялся откуда-то из Киевской губернии. В Киевской губернии – масса штунды. Это – тоже благоприятная почва для всякой экзальтированной и психопатологической пропаганды…

Будем же все стоять на страже с препоясанными чреслами, с мечем Слова Божия в руках (Еф.6:11, 13, 17), – при непременном однако содействии гражданской власти, которая в корне отрицается раздраженными сектантами.

Д. Боголюбов

21 сент. 1901. Харьков.

Во второй половине августа, как известно, при Учебном Комитете работали комиссии над рассмотрением программ семинарского курса. Комиссия по пересмотру программы учения о русском расколе состояла из председателя члена учебного комитета прот. И. Я. Образцова и членов: священника Казанского в г. С.-Петербурге собора о. В. Ан. Прозорова, из преподавателей Московской дух. семинарии Д. А. Некрасова, Тульской – Д. И. Скворцова, Черниговской – М. М. Леоновича. Затем к участию в занятиях её были приглашены Чиновник, особых поручений при г. Обер-Прокуроре Св. Синода В. М. Скворцов, С.-Петербургский противораскольнический миссионер М. П. Чельцов.

Небезызвестный публицист по церковным вопросам в светских газетах, сподвижник раскольников по прошлогодней их экспедиции в Константинополь для старых розысков о м. Амвросии – Н. Н. Дурново, с августа предпринял в Румынии издание на русском и французском языках газеты «Православный Восток», поставившей своею целью заботиться о сближении России с православным Востоком.

На должность Ярославского епархиального миссионера назначен кандидат Казанский академии г. Беляев. Екатеринославский миссионер А. Я. Дородницын согласно прошению, назначен преподавателем по кафедре раскола в Черниговскую духовную семинарию.

Миссионерские съезды в епархиях быстро пробивают себе путь вперед, делаясь явлением «обдержным» в современной церковной епархиальной жизни, чему много содействует прошлогодний указ св. Синода, рекомендовавший епархиальным преосвященным устроят такие съезды, как учреждения «многополезные». При этом в последнее время замечается возрастание живого интереса к деятельности и совещаниям миссионерских съездов как со стороны наиболее чуткой части приходского духовенства, так и людей из светского общества. Наглядный пример этого отрадного явления можно было наблюдать на Орловском миссионерском съезде, состоявшемся 16–24 истекшего сентября. Съезд этот во многих отношениях является знаменательным и должен занять в истории нашей миссии выдающееся место.

Начат был миссионерский съезд при той величавой, торжественной обстановке, которая способна бодрить унылый дух забытых, обездоленных, тружеников миссии, а в то же время внушать интерес к делу миссии «внешним», чуждым и чуждающимся её.

16 сентября в кафедральном соборе совершена была литургия епископом Никанором, в сослужении многочисленного сонма миссионерствующих пастырей. Теплое и наставительное слово «о миссионерском долге христиан» произнесено было противораскольничьим миссионером о. Львом Адамовым. После литургии на средину обширного храма в парчовом облачении разных цветов вышло более ста священно-служащих. Епископ Никанор обратился к собору отцов и братий миссионеров с одушевленным архипастырским наставлением о достодолжном прохождении апостольского подвига миссионерского служения. Затем был совершен молебен Св. Троице.

В час дня, под сводами домовой Церкви архиерейского дома (алтарная часть отделена была завесою), состоялось первое торжественное заседание съезда. Секретарь братства прочитал указ Св. Синода об учреждении съезда; преосвященный Никанор, объявив съезд открытым, произнес речь «о школьном религиозно-нравственным воспитании», как главной основе успехов внутренней миссии. В многосодержательной речи просвещенного архипастыря слышались и чуткая, проникновенная отзывчивость к современным религиозно-нравственным веяниям и недугам и попечительная забота о жгучих духовных нуждах нашей современности. Командированный на съезд чиновник особых поручений при Обер-Прокуроре Св. Синода, редактор нашего журнала, В. М. Скворцов, произнес речь на интересную тему «о господствующих в светском обществе и печати предубеждениях против миссии и миссионеров». Преподаватель местной семинарии, – живая душа местной миссии и главный, сколько способный, столько же преданный её деятель, А. И. Георгиевский сказал речь, в кратких, но ярких чертах охарактеризовавшую современное состояние раскола и сектантства в Орловской епархии. Далее произнесены были весьма тепло и сердечно членами съезда из приходских священников (о.о. В. Попов, Азбукин, Петров) приветствия своему архипастырю и местным деятелям миссии. Во время акта хор архиерейских певчих исполнил концерт. Миссионерское собрание почтили своим присутствием и. д. губернатора В. В. Бельгард, губернский предводитель дворянства М. А. Стахович, бригадный генерал А. А. Коссович, начальники светских учебных заведений и др., многочисленный сонм духовенства, собравшегося на епархиальный и миссионерский съезды.

После акта владыкой предложена была трапеза почетным гостям, старейшим представителям городского и сельского духовенства и иноепархиальным и местным миссионерам.¹¹⁹

К участию в совещаниях съезда вызвано было из Орловской епархии до 80 лиц, – священники, клирики, учителя церковных школ и начетники, среди коих два миссионера-книгоноши. Кроме того прибыли на съезд многие священники по собственному желанию, а равно охотно посещали миссионерские заседания и члены общего епархиального съезда.

В высшей степени знаменательною, свежею и новою чертою, характеризующею не столько Орловский съезд, сколько духовное настроение нашего времени, представляется то обстоятельство, что в состав миссионерского съезда включили себя светские образованные люди, из коих одни явили отрадную ревность поборников веры и Церкви, другие доверчиво внесли на авторитетное разрешение представителей миссии свои церковные думы и религиозные сомнения.

В числе таковых светских участников в съезде отметим прибывших: (из Петербурга) В. А. Тернавцева, (из Твери) М. А. Новоселова, (из Курска) Ар. В. Алехина (помощника городского головы), – местных, губернского предводителя дворянства М. А. Стаховича, уездного предводителя – Быховецкого, помещика С. А. Цурикова; усердным посетителем заседаний съезда был также почтенный бригадный генерал А. А. Коссович и некоторые из светских членов братства.

Обширная программа съезда обнимала собою в основных чертах весь курс истории и обличения общего и местного расколо-сектантства со всеми главнейшими недоумениями, существующими в миссионерской теории и практике. Предполагалось, что съезд будет носить характер кратких курсов, а занятия его ограничатся формою сжатых лекций, содержащих последнее слово миссионерской науки. Для сей цели руководителями занятий приглашены были известные специалисты расколоведения проф. Н. И. Ивановский и сектоведения В. М. Скворцов.

Но неожиданный приток новых людей и выдающихся сил из деятелей иноепархиальной миссии, новые жгучие запросы, и духовные нужды, повелительно предъявляемые к современной миссии, в силу особого настроения нашего тревожного времени, – невольно заставили раздвинуть и самые рамки занятий, так что из элементарных курсов совещания съезда по характеру и содержанию обратились в оживленные академические диспуты, сколько глубокоучительные для деятелей местной миссии, столько же и важные для принципиального выяснения многих назревших в миссионерском деле вопросов, так что по составу членов съезда, характеру занятий, а равно и по плодам своим, Орловский съезд должен быть признан не местным только, но вторым областным миссионерским съездом (первый был в Одессе в 1898 г.).

Вот как отозвался печатно об Орловском миссионерском съезде сторонний, зоркий наблюдатель за его занятиями, – М. А. Стахович (в искренности этих именно слов его мы не имеем основания сомневаться).

«Как общественный деятель, я знаю, как много было жаждущих просветиться, услышать от достоверных авторитетов сущность и оценку всяких лжеучений, расколов, ересей, сектантств, нарушающих величавый мир нашей церкви, смущающих и пугающих богословскую темноту её смиренных сынов.

Они бы, как я, воочию увидали, что вы научно и практично, неколебимо и гуманно, так умело и просто раскрывали нам далекие корни этих острых болезней, этих ужасных страданий множества русских людей и, поставив убедительный диагноз, все сообща, старательно, внимательно перебирали методы лечения и лекарства.

Причины исторические, этнографические, социальные и сословные поочередно проходили перед нами всегда старательно обдуманные и блестяще изложенные.

Громко свидетельствую – как ни ничтожно моё свидетельство – что, слушая вас, я был поражен тем, как вы много знаете, как много добросовестного труда, старательных исканий и обдумываний было вами положено на это, очевидно, дорогое вам дело, как трудолюбиво и тщательно строите вы своё огромное здание, где всё обдуманно и предусмотрено».

Это сказано было Орловским предводителем дворянства в последнем дополнительном заседании 24 сентября, в предисловии к столь пререкаемому ныне его докладу «о свободе совести и отмене законов по преступлениям против веры». Комментарии излишни…

Глубокопризнатительное, сыновне почтительное чувство вынесли все – и духовные, и светские, и свои местные, и чуже-епархиальные участники Орловского съезда к преосвященному инициатору и попечителю этого съезда, епископу Никанору, который живым попечением о миссии и личным участием деятельно руководил занятиями съезда, а отеческой простотой и отзывчивым просвещенным словом своим одушевлял и сплотнял всех собравшихся из разных мест в одну миссионерскую семью.

Почти все иноепархиальные миссионеры и светские ревнители православия нашли приют под кровом архиерейского дома, где в духовном общении с милостивым архипастырем хозяином проведено много незабвенных часов.

Все лица и учреждения Орловского епархиального ведомства, особенно же Семинария, во главе с почтенным о. ректором, прот. Сахаровым, отнеслись к первому миссионерскому съезду с достодолжным вниманием, как выдающемуся событию в епархиальной жизни. Каждое заседание посещали воспитанники старших классов семинарии по наряду и вели дневники слышанного; участвовали также ученики на собеседованиях. По окончании съезда, В. М. Скворцов посетил уроки по кафедре раскола, а затем имел в течение часа беседу с учениками V и VI кл. по вопросам миссии.

Занятия съезда происходили утром (от 9½–2 ч.) и вечером (от 6–9 ч.). По отделу истории и обличения раскола сообщил ряд сжатых, но картинно-ясных и занимательных очерков почтенный проф. Н. И. Ивановский. По сектоведению, под общим руководством и при деятельном участии В. М. Скворцова, сделаны ряд обстоятельных сообщений – исследователем местного сектантства и миссионером А. И. Георгиевским (о местном сектантстве и о хлыстовстве и др.), А. Я. Дородницыным (о штунде), Д. И. Скворцовым (о пашковщине), о. Сав. М. Потехиным, Т. С. Рождественским, Г. И. Айвазовым – (по обличению сектантства), М. А. Новоселов (бывший последователь гр. Толстого) внес доклад о забытом пути богопознания (внутренний опыт и истинно-христианский мистицизм). Доклад вызвал оживленные прения главным образом по вопросу о догматизме и отличии болезненного и ложного мистицизма от истинного.

Прибывший из Москвы свящ. о. Иосиф Фудель представил на обсуждение съезда доклад по чрезвычайно важному предмету – «о миссии среди современной интеллигенции».

В. М. Скворцов посвятил один из своих докладов памяти недавно почивших деятелей миссии и внес предложение об увековечении последних. На съезде была высказана мысль об учреждении братства или союза миссионеров, который бы сплотнял разрозненную ныне миссионерскую дружину и служил опорою деятелям миссии в минуту жизни трудные. Проект передан для разработки и осуществления самому же докладчику. При этом внесены и пожертвования на дело увековечения памяти почивших миссионеров Еп. Никанором, М. А. Стаховичем и некоторыми из миссионеров.

22 числа вечером совершена были панихида по почившим миссионерам.

23 числа торжественным заседанием братства св. Петра и Павла (которое с выдающеюся энергией ведет дела миссии, под председательством почтенного о. прот. Рождественского и при деятельном сотрудничестве А. И. Георгиевского), согласно утвержденной программе, официально заканчивался миссионерский съезд, – фактически же, с благословения епископа, назначено было два дополнительных заседания, из коих одно – самое последнее – посвящено было заслушанию и обсуждению выше упомянутого доклада М. А. Стаховича, ранее предложившего свои услуги сделать сообщение по отделу программы о применении мер административных и законодательных к преступлениям раскольников и сектантов. Несмотря на совершенную неожиданность для членов и руководителей съезда как новой темы доклада (об отмене уголовных законов), так и эксцентричного предложения г. Стаховича, доклад его вызвал серьезные возражения и оживленные прения, которые начал Еп. Никанор. За предложение никто из присутствующих не высказался, и оно естественно оказалось отклоненным, как невозможное по существу и как совершенно не соответствовавшее задачам местного миссионерского съезда. Отвечая на возражения, г. Стахович согласился, что он ошибся в своих предположениях, внося на миссионерский съезд свой доклад. Собрание считалось закрытым, а потому, казалось, что и самый доклад, и прения не будут достояниям гласности, между тем на другой же день и, опять-таки совершенно вопреки ожиданиям съезда, доклад появился в печати в подцензурном издании – «Орлов. Вестнике», со всеми нецензурными подробностями, возражения же г. Стаховичу остались не оглашенными. В следующей книжке мы дадим отчет и об этом докладе г. Стаховича и о прениях, а равно и о важнейших постановлениях Орловского съезда.

25-го, по приглашению местного военного начальства, в офицерском собрании, в присутствии собравшейся в огромном числе избранной публики Орловского бомонда, В. М. Скворцовым сделано сообщение о лжеучении гр. Л. Толстого.

Во время съезда профессор Ивановский провел в храме Св. Михаила беседу со старообрядцами, в другой раз сделал там же сообщение «о пути спасения»; миссионер г. Рождественский провел беседу с сектантами.

* * *

С 2–6 октября состоялся миссионерский съезд в Новгороде, под председательством викарского епископа Арсения, при участии известного бывшего синодального миссионера, иером. Арсения. Приглашенный к участию на этом съезде В. М. Скворцов не мог прибыть, будучи задержан делами службы в центральных губерниях.

Э. Я.

Из Петрозаводска нам сообщают, что исправление вакантной ныне должности епархиального миссионера (после о. К. Плотникова), принял на себя о. кафедральный протоиерей Надежин, который в тоже время состоит членом консистории, председателем и членом разных епархиальных учреждений.

В «Церк. Вед.» опубликовано важное для успеха миссии определение Св. Синода, коим слагается с преподавателей семинарии по кафедре раскола и сект обязанность по заведыванию семинарскими библиотеками. Это распоряжение имеет в виду дать возможность преподавателям посвятить свободное от занятий время миссионерской практике и ведению полемических бесед.

Нам сообщают из Харькова, что на другой день после вышеописанного побоища, учиненного толстовцами с. Павловки, умерли: церковный староста 80 летний старец, защищавший дверь Церкви; его хватил колом по голове сектант, – родной племянник. Кровь раздробленного черепа брызнула на стену храма и тогда православные ринулись на изуверов-сектантов, и начали их бить их же оружием. На другой же день от побоев скончался сектант К., а позже еще двое.

В то время, как одна часть бунтовщиков ринулась на Церковь, другая направилась разносить дома священников. Жена одного священника, накануне только разрешилась от бремени и буйство сектантов на другой день свело несчастную молодую женщину в могилу!

Детей и жену другого священника православные успели вывести из дома, при чем матушку спрятали в овине, где она пробыла 8 часов, в страхе за мужа, которого, как священнослужащего заперли крестьяне в храме, и за детей, уведенных за реку. Перенесенное матушкой потрясение отразилось страшным расстройством нервной системы и в настоящее время она помещена в больницу для душевнобольных.

В новом 1902 году «Миссионерское Обозрение» вступает в седьмой год своего издания и по своему направлению и характеру остается неизменно-зорким и убежденным стражем интересов внутренней миссии, в широком значении и понимании этого святого дела.

Являясь единственным в нашей журналистике сколько специальным, столько же и популярным, печатным органом внутренней миссии православной Церкви, «Миссионерское Обозрение» будет по прежнему посвящено всестороннему исследованию и обличению как русского сектантства, во всех его толках (молоканства, духоборчества, штунды, пашковщины, толстовства, шалопутства, скопчества и др.), так равно и расколо-старообрядчества.;

Вместе с тем Редакция в новом году издания отведет на страницах «Миссионер. Обозрения» видное место для апологетических и полемических статей по выяснению и опровержению господствующих в известной антицерковной части так называемого интеллигентного общества религиозно-нравственных лжеучений и заблуждений.

Посвятив в истекающем году целый ряд статей по обличению модного толстовского лжеучения, в новом году редакция будет продолжать всестороннее раскрытие неправды толстовской доктрины.

Между прочим, по толстовскому вопросу, и другим жгучим современным церковно-общественным запросам, будут напечатаны монографии г. Григорьева на тему: «Государство и христианство по воззрениям гр. Л. Толстого», г. Кохомского – «Царствие Божие по Евангелию», иером. Михаила – «Любовь или ненависть, христианство или буддизм проповедует гр. Л. Толстой», Английского писателя Лонга «Гр. Л. Толстой как мыслитель и деятель» С. Бронницкого – «вопросы религии в обсуждении светских людей. О нравственных устоях современного интеллигентного общества» и др., а также – ряд писем и трактатов образованных светских людей, тяжким опытом жизни без Бога и вне Церкви познавших тщету неверия и животворящую истину и силу христианства.

В новом 1902 г. книжки журнала выйдут в значительно увеличенном объеме.

С разрешения Св. Синода с нового 1902 года подписная плата на «Миссионерское Обозрение» остается одна – в шесть руб., Заграницу 9 руб.; подписка на неполное издание (в 5 р.) не будет приниматься.

В новом 1902 г. «Миссионерское Обозрение» выходит к 10 числу каждого месяца в следующем составе и порядке:

1) 12 ежемесячных выпусков журнала, в объеме от 10 до 15 печатных листов. (Одна книжка журнала в вакационное время выйдет сводною: июль-август).

2) 2 книжки Приложения.

3) 6 выпусков проповеднических Приложений (двухмесячники), под заглавием Проповеди «Миссионерского Обозрения», с миссионерскими при них листками, в форме ответов из «Слова Божия».

Все отделы приложений к журналу «Миссионерского Обозрения» главным образом предназначены для православных чад Церкви, а потому «Миссионерское Обозрение» является органом интересным и полезным не только для приходов с расколо-сектантским населением, (как многие ошибочно предполагают), но и для всех читающих православных людей, не зараженных религиозными лжеучениями века сего, да и в самом журнале многое, прямо необходимое по нашим духовно-смутным временам, особенно-же для миссии среди интеллигенции, найдут для себя и пастыри, и пасомые.

Все статьи в «Мисс. Обозр.» отличаются жизненным содержанием, научно-популярным изложением и небольшим объемом.

Программа книж. журнала «Миссионерского Обозрения» остается прежняя. Между прочим, в отделе сектоведения будут помещены интересные «очерки русского сектантства и его социально-политических воззрений» профессора Лейпцигского университета доктора богословия Иоанна Геринга, в переводе проф. Харьк. универ. прот. Буткевича. В отделе миссионерской полемики будет вестись (К. Н. Плотниковым) критическое обозрение печатаемых в епархиальных органах бесед с раскольниками и сектантами. Особенное внимание обращено также и на летопись духовной и светской печати.

В проповеднических выпусках «Миссионерского Обозрения» будет напечатано 80 поучений прот. о. Николая Русанова, представляющих собою историю нового завета, изложенную в пастырских поучениях расположенных в кругу церковного года.

Священная история служит у автора основой каждого поучения, далее берутся из богослужебных песнопений доказательства при раскрытии истин веры, нравственные наставления везде жизненны, просты; все поучения содержательны, не многоглаголивы и кратки. Поучения о. Русанова будут печататься особым счетом страниц, так что из них составится в конце года отдельная книжка под заглавием «Свящ. История в пастырских поучениях».

Вместе с тем в проповеднические выпуски «Миссионерского Обозрения» войдут: I. Слова и беседы на воскресные и праздничные дни (выбранные и примененные к современным запросам жизни и среды) из святоотеческих творений и из проповедей знаменитейших витий отечественной Церкви. II. Катехизические поучения о богослужении православной Церкви. III. Церковные миссионерские проповеди в ограждение чад Церкви от раскольничьего и сектантского суемудрия.

IV. Ответы из слова Божия вопрошающим (как темы и пособие при составлении проповедей).

В проповедническом приложении 1902 г., особым счетом страниц, будет продолжено печатание церковных слов заслуженного ординарного профессора Киевской духовной Академии, В. Ф. Певницкого, издавна пользующегося почтенною известностью знаменитого церковного витии.

В течение 1902 г. предположено издать 2-й том проповедей маститого профессора на пассии.

Книжки приложения представляют собою сборники статей экзегетических (будет в 1902 г. дано миссионерское изъяснение соборных посланий), святоотеческих и апологетических, (главным образом из отдельно не изданных трудов проф. Певницкого). Отдел для народного чтения в семье и школе – духовные стихотворения, священно-исторические очерки и беллетристические рассказы из жизни и быта раскола и сектантства.

Редакцией издается православный миссионерский календарь, который, в качестве бесплатного приложения к журн. «Мис. Обозр.», в начале нового года будет разослан нашим подписчикам (вместо объявленного в прошлом году стенного вечного календаря, – издание которого встретило непреодолимые препятствия). Миссионерский календарь представляет собой первый опыт подобного издания, в него войдут: I. святцы, – с краткими описаниями тех черт жизнедеятельности святых угодников Божиих, которые поучительны и в миссионерском деле.

II. Мысли о миссии и миссионерах, заимствованные из творений Св. Отцов, из наставлений святителей и апологетов русской Церкви и из сочинений русских мыслителей.

III. Устройство и правила миссии. Миссионерские советы (опыт инструкции) пастырям Церкви и мирянам. Миссия устная и литературная. Библиографический указатель главнейших и нужнейших сочинений по расколо-секто-ведению и обличению.

IV. Характеристика раскольничьих толков и сект рационалистических и мистических.

V. Православному мирянину, живущему среди отпадших от Церкви, наставления о догматах веры и обрядах церкви, пререкаемых расколо-сектантами.

VI. Ответы из слова Божия вопрошающим о догматах веры, с миссионерским сводом текстов, нужных в полемике с сектантами.

VII. Церковные, юридические и статистические сведения о расколе и сектах о воссоединениях и личный состав епархиальных миссий.

Цена календарю в продаже будет не менее 1 руб.

При «Миссионерском Обозрении» будет продолжаться также и издание «Народно-Миссионерской Библиотечки» и подписчикам будет дано свыше 50 экз. (вновь изданных и пересмотренных исключительно для Библиотечки) отдельных выпусков, состоящих из следующих отделов: а) Ответы из слова Божия: б) Святоотеческие наставления об основных истинах веры; в) Духовно-беллетристические и религиозно-бытовые рассказы и очерки из жизни сектантов и раскольников. Цена 2 р. Присылающие требование при подписке на журнал прилагают только 1 р. 50 к.

Всероссийский миссионерский съезд признал «Миссионерское Обозрение» изданием необходимым для церковных библиотек приходов Империи, зараженных заблуждениями сект и раскола, а также для благочиннических и епархиальных библиотек. Училищный Совет при Св. Синоде рекомендовал миссионерский журнал для приобретения в библиотеки церковно-приходских школ в особенности же тех местностей которые заражены расколом и сектантством, а Учебный Комитет При Св. Синоде рекомендовал «Миссионерское Обозрение» для приобретения в библиотеки духовных семинарий.

Оставшиеся в незначительном количестве издания журн. Мис. Обозр. за прежние годы можно выписать из Конторы Редакции – за 1896, 1898 и 1899 по 4 р., 1901 г. по 5 р., за 1900 г. (неполное издание) – 3 р. Пересылка по весу.

Адрес Редакции: С.-Петербург, Литейный, № 34.

Подписка принимается в известных книжных магазинах столицы и всех городов.

Редактор-издатель В. М. Скворцов