[Февраль – Книга 2-я]

Вопрос о православно-русском приходе, как общественной форме православной христианской жизни, предстоит перед нами с неотложностью. Его ставит жизнь, его оправдывает истина. Если не решим его мы, призванные учители и облагодетельствованные пастыри Церкви, его решат непризванные. Если не решим его исподволь, без внутренних церковных потрясений и согласно с канонами церковными, его решит насилие, сектантство и неверие... Неужели мы можем колебаться хотя минуту перед неотложностью и важностью этого решения, мы, которые должны различать „знамения времён“?..

Благодаря трудам наших учёных, перед нами предстал приход в историческом освещении с такими неотразимо привлекательными чертами его жизни, что не знаешь, чему больше удивляться, – тому ли, что древняя Русь могла без борьбы отказаться от такой высококультурной и идиллически прекрасной формы жизни, или тому, что нашлись палачи её?..²⁵¹ Люди практического ума указывают нам,²⁵² как, при восстановлении древнерусского прихода, уничтожатся все те коллизии между христианской правдой и формальным судом, которые представляет современная церковно-приходская жизнь. Я хочу добавить к этим двум – историческому и юридическому освещениям вопроса о приходе – третье. Я хочу сказать, что вопрос о приходе связан с величайшей проблемой христианства – со свободой спасения...

История и право считают приходскую общину идеальнейшей формой христианской общественной жизни и протестуют против современного безжизненного приходского строя во имя старины или во имя канонов церковных. К этому протесту присоединяется ещё и нравственное христианское сознание... В протесте против недостатков современной церковной жизни как часто договариваются ныне до того, что современный приход остался единственной теперь, в наше свободное время, формой крепостных отношений, что приходский священник, согласно существующему порядку, является владельцем душ живых и мёртвых, безразлично к тому, верующие ли эти души, или неверующие, лишь бы по метрике числились они православными, что православные русские люди лишены возможности прибегнуть к молитвам и благословениям того священника, кто им люб, кого они почитают и в чью молитвенную силу они верят, без позволения приходского священника, в самые торжественные минуты их жизни: рождения, брака и смерти. Совесть человеческая, совесть верующих и неверующих, ропщет против такого ига закона, ведущего верующих к холодности к вере, а неверующих, но приступающих к таинствам, к суду и осуждению...

Вопрос о приходе широко поставлен светской и духовной печатью. О нём сказано слово Царское в Манифесте 26 февраля 1902 года. Он, следовательно, не нов и не под тайной. Но в решении его мало подвигаются вперёд. К нему подходят всё ещё с боязнью и его оглядывают с недоверчивостью...

И прежде всего говорят, что вопрос о приходе – чисто государственный вопрос, а не церковный только. Решение его в смысле восстановления древнерусского прихода не в силе будто бы и не в возможности, не в компетенции духовных деятелей Церкви. Государство же будто бы против восстановления древнего русского православного прихода...

Правда, государство нанесло древнерусскому приходу самые тяжкие удары. Учредив крепостное право, оно сосредоточило силу и влияние всей приходской общины в лице одного и при том не всегда лучшего её члена-помещика. И помещик, если он верующий, русский и православный, а только таких помещиков знала крепостная Русь в допетровское время, ещё не разрушал окончательно церковно-приходского строя. Имея всю силу материальной и гражданской власти над крепостными, он подчинялся в вопросах совести тому же духовному отцу, приходскому священнику, как и его крепостные, и там, где помещик попирал церковно-приходскую правду, там и для него жива ещё была главная сила прихода – дисциплина церковная, страшная угроза судом Божиим. Вся тяжесть крепостного права легла на приход, когда со времени Петра I-го помещиками во множестве явились иностранцы и иноверцы, когда русские помещики, увлёкшись иноземщиной, отрешились от родной почвы и родного прихода, стали управлять своими поместьями через управляющих иностранцев и иноверцев или через русских, но образованных по западноевропейским идеалам, с презрением ко всему русскому, а, следовательно, к церковно-приходскому строю русской жизни. Освобождение крестьян не помогло делу. В этой великой реформе приход, сознательно или бессознательно, был забыт и не восстановлен... На место властного и часто чуждого приходу помещика и управляющего стал чиновник ещё более далёкий, и часто не менее его властный... Централизация церковного управления – самый сильный враг обновления православного церковно-приходского строя.

Но настоящее время подаёт надежды на изменение этого тяжёлого и печального отношения государства к приходскому строю жизни. Мы знаем слова Высочайшего Манифеста на этот счёт. Уже слышится, что в происходящих совещаниях о реформах русской жизни церковная жизнь не оставлена без внимания. Будем надеяться, что и вопрос о приходе, как административной единице, получит если не полное древнерусское разрешение, то хоть отчасти будет решён в положительном смысле.

Впрочем, вопрос о приходе в той его части, которая нас больше всего может интересовать, может быть решён и без ожидаемых гражданских реформ. Если для восстановления древнерусского прихода во всём его значении необходимы законодательные меры, то для восстановления прихода, как церковной только общины, как собрания прихожан для церковных только дел, не нужно никаких гражданских реформ, никаких законодательных мер. Нужно только не лишать приход того, что и ныне предоставляется ему законом, что требуется духом и канонами церковными.

Пусть гражданскою жизнью народа управляют те и так, кому и как судил на это Бог, но церковной жизнью прихода должна управлять только Церковь, т. е. союз пастыря с пасомыми, духовенства с мирянами. Мы верим в Церковь. Церковь Христова – это догмат христианства, и этот догмат говорит нам о тесном органическом союзе пастырей и паствы, как живого Тела Христова. Пусть только не умирает в христианском сознании этот догмат веры, пусть его только не трогает, не повреждает законодательство, и из него, как из живого зерна, вырастет христианский приход, христианская община. И к счастью нашему, этот догмат остаётся неповреждённым, только малосознанным, только частью забытым. Нынешнее, в настоящее время действующее церковное законодательство ни одним намёком не поддерживает существующий церковно-приходский строй, когда не слышится голоса прихода, когда почти ничем не проявляется его участие в Церкви. Этот строй держится только по недоразумению, в следствии церковно-юридического невежества и маломощности. У мирян нигде и никогда не отнималось право голоса²⁵³ перед духовной иерархией, право ходатайства по всем церковным делам решительно, до назначения священника включительно. Только практика, а не законодательство свели на нет право прихода сказать епархиальной власти своё мнение о священнике, просить об удалении или о наказании его, о поощрении или награде его, распоряжаться церковным имуществом, открывать различные приходские учреждения: школы, приюты, богадельни и т. п.

Другим мотивом к уклонению от вопроса о необходимости обновления православного русского прихода являются соображения национально русские. В основе развития русского народа, его государственной жизни и истории, лежит самодержавие, сознание и воля Государя. Эта национальная особенность русской жизни как нельзя более подходит и к православному началу церковного управления – её пастырству или священноначалию церковному. Под углом зрения этого несомненного иерархического начала жизни русского православного народа церковно-приходское право может показаться конституцией, а голос прихода – парламентаризмом... Но это глубокое заблуждение!

Как и самодержавие, так и священноначалие отнюдь не говорят о полной, ничем неруководимой воле. Сила самодержавия – в общении совести царской с разумом народным, авторитет иерархии в признании мирском. Церковно-приходские права в гражданском отношении нисколько не посягают на самодержавие, в церковном – на иерархический авторитет, давая им жизненный смысл. Как голос земского собора не уменьшал силы и значения самодержавия более, чем мнения Государственного Совета и Комитета Министров, подносимых на Высочайшее утверждение, как древнехристианская самоуправляющаяся община не умаляла прав и значения церковной иерархии, так и церковно-приходское право не стоит в противоречии с основными началами русской жизни, самодержавием и православием. Это право ничуть не похоже на конституцию западноевропейских народов, которая представляет собой не органический союз царя и царства, Государя и народа, а лишь договор между ними, результат взаимных уступок и соглашений.

Приходское самоуправление, которое предполагает обновлённый православно-русский приход, точно также совершенно неосновательно смешивают с парламентаризмом. Парламентаризм есть безусловное право большинства, обязательное, принудительное для власти и для меньшинства в самых существенных вопросах жизни, в то время как право церковного прихода есть только право голоса перед властью духовной и светской, перед властью, которая, мы православные верим в это, от Бога установлена. Право большинства никогда не входило в русскую церковную жизнь, и нам кажется, что глубоко ошибаются те, кто хотел бы внести это начало в подлежащий обновлению строй русского православного прихода...

Мы должны покончить с этим политическим предрассудком, чуждым русской национальной и церковной жизни. Мы должны понять, что голос большинства – не идеал правды и сто глупых не умнее десяти умных, а десять бесчестных не честнее одного честного. Но и при этом мы не должны забывать, что Церковь и её живые интересы не должны связываться ни с какими определёнными политическими теориями, ни с какими государственными учреждениями. Церковь Христова потому, между прочим, и вселенская, что она может одинаково существовать, если не в отношении своего земного благополучия, то в отношении существа своего, как в самодержавной России, так и деспотической мусульманской Турции, так и языческой Японии, так и в конституционных Румынии, Греции, Сербии и Болгарии, так и республиканских Соединённых Штатах. Политические теории и учреждения к существу Церкви не относятся и, однако, для успокоения дорогих каждому из нас национальных наших чувств, мы должны повторять, что право церковного прихода есть право только голоса прихожан перед архиереем, совести которого должны быть открыты желания, мысли и намерения народа. Этот голос прихода не может иметь для духовной власти принудительного значения. Архиерей сохраняет за собой своё каноническое право не внять этому голосу, не послушать его, если он противоречит законам и установлениям церковным, если он есть голос народных страстей и беспокойства, если он противен правде и пользе церковной. Открытый совести святительской, этот голос прихода если и воздействует на неё, то не умалит и не свяжет иерархический авторитет более, чем связывают и умаляют его те формальные данные из различных справок, свидетельств, аттестатов, свидетельских показаний и ходатайств различных лиц, с которыми невольно приходится сообразоваться в деле, имеющем значение больше всего для церковной жизни только прихода.

Третьим мотивом к отрицательному отношению к вопросу о приходе является чувство сословного самосохранения. Если предоставить приходу право голоса во всех делах, касающихся его церковной жизни, то не подвергнется ли опасности духовное сословие, не придётся ли опасаться за судьбу нынешних кандидатов священства, за духовных сирот и вдовиц, за духовно-учебные и благотворительные учреждения? Подвергается опасности, по-видимому, вся судьба, весь строй жизни духовного сословия.

Конечно, в судьбе духовного сословия могут произойти перемены, но не скоро, и только к лучшему. Духовенство перестанет быть сословием и станет набираться из всего состава Церкви Христовой. В настоящее же время нужно заботиться не о том, впрочем, чтобы все оканчивающие семинарию дети духовенства были обеспечены священническими местами, а неоканчивающие – псаломщицкими, а о том, чтобы находить способных и достойных быть священниками и псаломщиками. Перепроизводства во всяком случае не существует...

Точно также не может быть вопроса о судьбе духовно-учебных заведений и благотворительных учреждений и даже о возможности благотворить сиротам и многосемейным путём предоставления священнических и псаломщицких мест. Приход охотно даст средства на все духовные учреждения, если ему уяснят смысл их, если он поймёт необходимость их для благосостояния Церкви Христовой вообще и его прихода, в частности. К великому утешению можно сказать также, что сердце православного русского народа ни к кому так не лежит, как к сироте, вдовице и многосемейству. Пусть только священник окажется достойным и по сердцу прихода пастырем, он не будет оставлен и дети его не будут просящими хлеба... Необходимо только в этом виде благотворения сохранить высшую справедливость – прислушаться к голосу и желанию того прихода, на чей счёт и за чьё церковное благополучие совершается это благотворение...

Есть ещё возражение против необходимости и возможности обновления православного прихода, но нужно ли говорить об этом возражении? Вместо общественного обновления, вместо изменения несправедливых и печальных условий жизни, предлагают обратить внимание на личное самоусовершенствование... Конечно, „для праведника закон не лежит“... Но вопрос не в праведниках, не в отдельных личностях, хотя бы нравственно и совершеннейших. Вопрос о таких условиях жизни, при которых и не обладающие праведностью, при которых бы и мало-совершенные могли жить общей церковной жизнью. Явление отдельных праведников, явление, напр., нравственно-совершенных приходских священников в некоторых отдельных приходах, только сильнее заставляет чувствовать недостатки собственного приходского священника, и мертвенность, безжизненность своего собственного прихода заставляет стремиться ещё сильнее к чужому приходу и выйти, разорвать связь с своим собственным.

Оставить без решения вопрос о приходе может или довольство нынешним положением вещей, или же апатия, безнадёжность и безысходность... Но положение вопроса если и тревожно, то не безнадёжно, не отчаянно. Вопрос о приходе можно решить. Как все теоретические возражения против необходимости и возможности обновления церковно-приходского строя держатся только по недоразумению, так и возражения против практической возможности восстановления древнерусского церковного прихода не так уж сильны и непоколебимы.

Сущность предполагаемой реформы, по моему мнению, должна состоять в том, чтобы признать за приходом, как за коллективной личностью, право голоса о всех церковных делах прихода перед епархиальным архиереем. Право самоуправления в делах предоставлено давно ему законом. Приход будет жить истинно-православной церковной жизнью, если всё, что относится к церковной жизни прихода, будет ли то назначение священника, диакона, псаломщика, или постройка, и ремонт храма и часовни, будет ли то сбор и издержки по церковному имуществу или чисто внутренние дела церковного благоустройства, если всё это будет делом не одной лишь епархиальной власти и священника, с ведома церковного старосты и уполномоченных, а делом всего прихода. За голосом всего прихода должна быть признана важность и значение во всех делах прихода и, если это дело выходит, согласно существующим узаконениям, из компетенции прихода и должно, быть перенесено на усмотрение благочинного и даже епархиального архиерея, или если в делах прихода, подлежащих компетенции прихода, не получилось общего согласия прихожан, то в первом случае положительное решение вопроса, а в последнем случае всё дело должно представиться на усмотрение и решение епархиальной власти; и это решение должно быть обязательно для прихода. Право голоса, право собственного мнении перед епархиальной властью, и только, вот сущность ожидаемой реформы.

Как? Предоставить право голоса в церковных делах приходу, этому разрозненному, ничем не связанному между собой случайному скоплению людей в городах и мало-просвещённой толпе в деревне? Не будет ли это право голоса источником церковных смут и волнений, поводом к интригам и насилию? Но затемнится ли в этом взбаламученном море житейских страстей и суеты сама истина, ради которой и поднимается вопрос о приходе?..

Всё это, конечно, весьма возможно. Но общественное самоуправление имеет свою практику и даёт нам указание для нашего дела. В городском и земском самоуправлении не все пользуются правом голоса, а лишь те, кто имеет известный сословный, имущественный или образовательный ценз. Ценз вносит некую однородность в собрание и служит залогом взаимного понимания и одинаковых убеждений. Ценз должен быть установлен и для участия, для права голоса в собраниях при обсуждении церковных дел прихода...

Теперь, когда к приходу обязательно принадлежат все православные, живущие на территории прихода, правом голоса юридически пользуются все, имеющие гражданскую правоспособность. В обновлённом приходе, не в юридической, а в живой общине, не должно быть так. Только тот может иметь голос в приходских делах, кто имеет церковно-приходский ценз...

И в Церкви Христовой, где несмотря на то, что по слову апостола: „несть ни Еллин, ни Иудей, варвар и скиф, раб и свободь“, этот ценз всё же установить не трудно. Его создаст церковная дисциплина.

Единственным критерием принадлежности в настоящее время к православной Церкви является, кроме метрического свидетельства, бытие у исповеди и св. причастия. Открытые атеисты и еретичествующие, кощунники и прелюбодеи, убийцы, воры, грабители и беспросветные пьяницы, все они принадлежат к Церкви и, если не состоят под гражданским судом и не осуждены, они путём говения всегда могут установить свою фактическую принадлежность к Церкви и юридически иметь право голоса в приходских делах. Падение церковной дисциплины – это самая ужасная из всех печалей современного приходского строя. Ради призрачного мира и порядка церковного, мы не вскрываем этих гнойных язв, лежащих на современной церковной жизни... Мы позволяем самым несомненным грешникам приступать к тайнам, как будто не бережём святыни, как будто забываем о суде и воздаянии. В этом ослаблении церковной дисциплины мы даже не имеем надежды, что наша снисходительность и терпимость может привести к покаянию и исправлению...

Не нужно же решать вопрос об обновлении церковно-приходского строя на почве этой печальной снисходительности и этой терпимости к современным падшим Церкви. Не будем вливать вино новое в мехи ветхие, и новая жизнь прихода пусть начнётся и проходит в новых условиях церковной жизни, в условиях церковной дисциплины, руководством для которой могут служить каноны церковные и указания священного Писания.

Обновление церковно-приходской жизни может совершиться при двух следующих условиях. Принадлежать к приходу и иметь право голоса в церковных делах его могут только те, кто, во-первых, добровольно желает этого, а во-вторых, чья жизнь согласована с требованиями церковными.

Конечно, это удар современному приходскому строю, удар тяжёлый, но спасительный. Положение современного прихода, впрочем, не так незыблемо, чтобы за него во чтобы то ни стало держаться, и не так вожделенно, чтобы им особенно дорожить. Для современного прихода наступают новые времена и чувствуются новые веяния. Рассмотреть их и прислушаться к ним во всяком случае не будет бесполезно.

Современная принадлежность к приходу держится случайным или постоянным проживательством православных людей в том или другом приходе. Никакой обязательной материальной связи у прихожан с приходским священником и храмом не существует. В городах и теперь прихожане не имеют по отношению к приходскому делу никаких материальных обязательств. В приходах сельских дело обстоит несколько иначе, но и то в силу гражданского значения крестьянской общины. Нужды церковные там, в силу общественного сельского приговора, покрываются общественной раскладкой на домохозяев или подушно. Попытки, которые делались во многих приходах, удовлетворять нужды церковные, напр., наём сторожей, ремонт церкви, покупку утвари, подушным сбором при общем говении, не встретили одобрения со стороны епархиального начальства. И в сёлах, как и в городах, дело склоняется к тому, что материальное участие в делах церковных будет принимать тот, кто хочет. Народ не везде мирится с принудительными сборами, по общественным приговорам, на нужды Церкви. Сектанты, в силу этих приговоров, кое-как несут ещё материальную повинность на нужды Церкви, но не сегодня-завтра этому порядку положен будет конец. А что дано будет сектантам, почему не дать бедным, скупым, наконец, неверующим? Обязательной материальной связи между прихожанами и нуждой церковно-приходской в сёлах, как и в городах, не будет. А не будет материальной обязанности, не должно быть и никаких прав на дело церковное. Одно проживательство православного в районе прихода, кто бы он ни был, не должно ему давать права голоса в церковных делах этого прихода.

Нет в настоящее время обязательной церковно-материальной связи прихожан с приходом, почти нет связи и церковно-нравственной. Совершение треб прихожанами в своей приходской церкви по городам держится только циркулярным воспрещением духовенству совершать требы в чужих приходах. По сёлам этот порядок держится благодаря физическим условиям, а опять не живым сознанием своей церковной связи с приходскою церковью. Но и этим условиям современной приходской жизни приходит конец.

Возможность, а чаще житейская к тому необходимость, переходить городскому населению из одной части города в другую и, следовательно, из одного прихода в другой, при остающейся привязанности к прежней приходской церкви, создают протест против обязательной принадлежности к той церкви, к какой приписана улица и дом нового местожительства. Многие великорусские города уже знают новое распределение приходов не по домам и улицам, а по семействам православным. Далее, городское население ростёт не пропорционально с постройкой новых и расширением старых храмов. Трудность удовлетворять бедному люду свои религиозные нужды в своих приходских храмах или совершенно отбивает его от храма, или, в лучшем случае, заставляет его искать любвеобильного чужого священника и гостеприимного чужого храма или, когда можно, обращаться в монастырь, который пользуется правом приходской экстерриториальности и который, за дешёвое вознаграждение, благолепно справит церковную нужду...

Ко всему этому, в последнее время усиленно заговорили о веротерпимости. Все ждут новых законодательных актов, но и без закона, сама жизнь показывает, что православным может быть и оставаться только тот, кто сам этого хочет. Что говорить об интеллигентах? Они в большинстве давно уже холодны к Церкви и доселе говеют, крестят детей, венчаются и погребаются в силу официальных и общественных приличий... В настоящее время даже простой народ, в лице сектантов, увидел, что можно оставить свою веру православную, принять новую, какую хочешь, хоть штунду, хоть хлыстовство, и остаться жить и пользоваться всеми правами гражданскими...

Но зачем же держаться за современный приход, за необходимость во чтобы то ни стало удерживать принудительную принадлежность каждого к тому приходу, где он живёт, безразлично к его религиозно-нравственному состоянию, безразлично к его внутреннему желанию.

Но обновить церковно-приходскую жизнь можно без разрушения современного порядка, без крутой ломки, без коренных в приходском деле реформ. Пусть всё останется, по-видимому, по-старому: и современные приходские территории, и метрики, и исповедные росписи, и обязательство мирянам удовлетворять свои требы у приходских священников, и воспрещение приходским священникам совершать требы в чужих приходах. В ветшающих стенах современного прихода, юридически имеющего для православных людей принудительное значение, нужно создать новый приход добровольных соглашений. Это могут сделать православные церковно-приходские Братства, положение которых Высочайше утверждено ещё 8-го мая 1864 года.

Как феникс из пепла, путём учреждения православного церковно-приходского Братства, новый церковно-приходской строй может родиться без всяких законодательных реформ, без всяких потрясений и коренных изменений существующего церковно-приходского порядка.

Братства существовали в Малороссии в эпоху борьбы с унией. Они продолжали существовать и дальше, но в настоящее время от них остался один лишь предмет археологии – горящие большие свечи в руках прихожан за церковными службами, да, пожалуй, ещё обычай приходского медоварения.

Братства существуют и теперь, но они не всегда приходские и всегда с специальными целями: благотворительными, просветительными, строительными или миссионерскими. Есть братства ревнителей православия, но нет братств просто православных людей. Между тем среди мертвящей официальности нашей церковной жизни только такие братства могут представить собой истинно-православную церковную общину, православный церковный приход.

Братства – это живой союз людей Церкви, союз православных вокруг храма и священника. Обязанность принадлежать к братству – обусловливается свободным изволением каждого братчика. Но не всякий может принадлежать к братству даже из живущих в приходе, посещающих храм и несущих для него материальные жертвы. Здесь необходим ценз, о котором мы говорили выше, ценз, устанавливаемый церковной дисциплиной или церковным правом.

Братства до сих пор учреждались с специальными целями, для достижения которых нужны большие средства. Во всякое братство, поэтому, можно было войти кому угодно, под условием денежного взноса. Кто больше давал или, кто мог больше помочь братству своим общественным влиянием, тот был и желаннее, безразлично к его вере и нравственным качествам. В церковно-приходских братствах не должно быть так. Конечно, денежный взнос и добрую услугу можно принять, но как подаяние, пожертвование. За жертвователей должно молиться. Но если бы пожертвование денег или оказание услуги ставилось под условие принятия в члены братства такого лица, кто, по своим религиозно-нравственным качествам, не мог бы им быть, к такому пожертвованию и услуге братство должно отнестись так, как некогда отнёсся апостол Пётр к Симону Волхву.

На этих новых началах свободного изволения на принадлежность к приходскому братству и на удовлетворяющей церковным требованиям христианской православной жизни можно без особого труда создать братство при каждой из приходских церквей. В каждом приходе легко найти несколько человек искренно благочестивых и преданных своей приходской церкви прихожан. Они и составят ядро церковно-приходского братства, будут членами-учредителями его. Если число братчиков дойдёт до достаточной, по мнению епархиальной власти, цифры, братство считается действующим и к нему переходят все юридические права, фактически несуществующие, нынешних приходов. В виду того, что нынешние прихожане не несут по отношению к приходской церкви никаких обязательных материальных повинностей, отнятие от современного прихода принадлежащих ему прав на перенесение их на церковно-приходское братство, с возложением на него и всех материальных обязательств по приходской церкви, не будет противоречить ни юридической, ни нравственной справедливости. Приходские имущества записаны не за приходами, а за храмами, да и фактическим их владельцем является храм, и те, кто примыкают к нему. Отнять же что-либо от того, кому оно ни юридически, ни фактически не принадлежит, не является ни отнятием, ни нравственно непозволительным лишением.

В остальном существующий приходский строй остаётся по-прежнему. Остаётся то же деление на приходы, та же метрическая юрисдикция. Только тот православный, кто причислился к церковно-приходскому братству, состоящему при другой церкви, выходит из этой метрической юрисдикции его прихода и считается прихожанином той церкви, при которой он состоит братчиком...

В каком же виде, или в каких юридических нормах должна протекать жизнь новых церковно-приходских братств, призванных обновить ветшающий строй современной церковно-приходской жизни? Чтобы ответить на этот вопрос я воспользуюсь трудом известного исследователя приходского вопроса А. А. Папкова.

В заключении своей книги: „Необходимость обновления православного церковно-приходского строя“ (С.-Петерб. 1903 г.), он делает набросок устава приходского управления. Такой устав в главных своих основаниях пропущен и одобрен высшей церковной властью для православных приходов в Финляндии. Эти приходы вновь образуются и применение в их управлении новых начал не встречает затруднения. В России эти новые начала приходского строя могут быть введены только при помощи Высочайше утверждённого Положения церковно-приходских братств. Мы, поэтому, составленный г. Папковым проект приходского управления применим к уставу проектируемого нами церковно-приходского братства, которое не упраздняет ни границ, ни значения существующих приходов и которое легко укладывается в них.

Проект церковно-приходского братства может быть представлен в таком виде.

Глава I. Общие правила

§ 1) В каждом из существующих приходов учреждается церковно-приходское Братство для попечения о своих церковно-приходских делах.

§ 2) Дела решаются Братством на общем церковно-приходском братском собрании.

§ 3) Членами церковно-приходского Братства состоят лица обоего пола православного исповедания и жизни, согласной с требованиями церковными, как имеющие своё местожительство в пределах прихода, так и проживающие вне его, но причисленные к нему согласно их желанию.

§ 4) Настоятель прихода, он же и председатель церковно-приходского Братства, ведёт главную книгу или список всем членам церковно-приходского Братства, в котором показываются имя, фамилия, звание, занятие или промысл, равно время и место рождения каждого братчина, а когда умрёт братчик время и место его смерти, а также время вступления в число членов Братства и выбытия из него и приход, откуда он пришёл и куда вышел.

§ 5) Церковно-приходское Братство принимает на себя все материальные обязательства по приходской церкви и к нему переходят все нынешние юридические права приходского самоуправления.

§ 6) Общие расходы церковно-приходского Братства покрываются средствами, находящимися для этой цели в его распоряжении. При необходимости дополнительных сверх того сумм, таковые приобретаются сбором от братчиков, согласно особому на каждый раз определению церковно-приходского братского собрания. В случаях чрезвычайной потребности, Братству представляется также заключать займы или зараз установлять сборы на несколько лет, однако решение о том делается действительным по утверждении его высшим епархиальным начальством.

§ 7) Приходские сборы платятся по утверждённой на годичном церковно-приходском братском собрании смете, сообразно имущественному достатку каждого братчика.

§ 8) В каждом церковно-приходском Братстве ежегодно составляется и утверждается церковно-приходским братским собранием запись расходов и доходов.

§ 9) Отчётность по заведовании и расходовании церковно-приходских братских сумм заключается по календарному году и, по поверке её, назначенными Братством особыми лицами, представляются на утверждение церковно-приходскому братскому собранию.

Глава II. О церковно-приходском братском собрании

§ 10) В каждом приходе собирается церковно-приходское братское собрание обязательно два раза в год, первый раз в неделю св. Пасхи, а второй раз осенью, после 1 октября; а затем это собрание может быть созвано во всякое время – по желанию большинства прихожан, настоятеля прихода, братского совета или по почину высшего Епархиального начальства.

$ 11) На церковно-приходском братском собрании председательствует настоятель прихода, а когда он по какой-либо причине отсутствует, – почётнейший член прихода – либо из духовенства, либо из мирян.

§ 12) Право участвовать в обсуждениях и решениях церковно-приходского братского собрания принадлежит каждому братчику, мужчине или женщине, совершеннолетнему и участвующему в увеличении приходского братского имущества и доходов путём сбора или дарения, или путём какого-либо личного труда на пользу Братства.

§ 13) Определение о созыве церковно-приходского братского собрания сообщается членам Братства прочтением в приходской церкви (или где есть – в приходском братском доме) во время воскресных богослужений по возможности заблаговременно и вывешивается на церковных дверях. В определении о созыве должны быть ясно обозначены время и место собрания, а также дела, предназначенные к производству.

§ 14) Председатель представляет дела на обсуждение и руководит прениями. Дело, не обозначенное в определении о созыве, не может быть решено. Если братчиком будет возбуждён новый вопрос, то он может обсуждаться лишь на другом, в надлежащем порядке созванном собрании.

§ 15) По окончании прений по делу, председатель предлагает собранию вопрос или вопросы относительно решения оного, причём каждый вопрос должен быть так поставлен, чтобы на него можно было ответить „да“ или „нет“. Затем председатель объявляет, какое, по его мнению, принято решение и если не будет заявлено требование о баллотировке, то провозглашает одобренное мнение, как состоявшееся решение собрания. В случае требования баллотировки, такая совершается открытой подачей голосов. В случае решительного и после сего разномыслия, всё дело представляется на усмотрение епархиальной власти, которая поставляет обязательное для Братства решение. Выборы следует производить закрытыми билетами, если кто из братчиков того пожелает.

§ 16) Церковно-приходскому братскому собранию подлежит:

а) возбуждать ходатайства перед Епархиальной властью по делам, касающимся членов церковного причта: назначения, суда и награждения их.

б) принятие в число членов церковно-приходского братства, суждение о религиозно-нравственном их поведении и исключение членов;

в) выбор должностных лиц: церковного старосты, кандидата к нему и представителей от Братства для контроля при высыпке денег из церковных кружек;

г) назначение выборных членов мирян церковно-приходского братского совета и членов-ревизоров:

д) утверждение сметы платёжного и раскладочного списка братчиков, а ровно и росписи расходов и доходов на следующий год и разрешение дополнительных сборов с братчиков на нужды Братства и его учреждений:

е) определять правила для заведования и расходования сумм и имущества прихода, а также установлять порядок ведения отчётности;

ж) согласно действующим постановлениям производить дела, касающиеся сооружения и содержания храма, причетнических домов и других учреждений, благотворительных и просветительных и устройства кладбища и заведования им.

§ 17) Решения церковно-приходского братского собрания или приводятся в исполнение немедленно или представляются на усмотрение и утверждение Епархиальной власти, смотря по существу предмета и согласно действующим на этот счёт узаконениям.

§ 18) На церковно-приходском братском собрании ведётся протокол с обозначением рода дел и состоявшихся по ним решений, а также заявлений или особых мнений по требованию имеющих право голоса. Протокол ведётся председателем, или лицом, назначенным для сего Братством.

§ 19) Протокол церковно-приходского братского собрания проверяется собранием или назначенными им на каждый раз поверенными, немедленно по окончании прений, а если это невозможно, то в другое объявленное время и подписывается председателем и по крайней мере тремя из присутствующих в собрании членов, или же поверенными, когда таковые были назначены для поверки.

§ 20) Сверенный протокол должен быть прочитан Братству в церкви в следующее воскресение, с указанием порядка, который должен соблюдать желающий обжаловать решение собрания. Настоятель прихода делает также надпись на протоколе о времени объявления его.

§ 21) Церковно-приходскому братскому Совету или другим лицам, коим собрание поручило приводить в исполнение свои решения, распоряжением председателя должна быть доставлена необходимая выпись из протокола каждого собрания.

§ 22) Протоколы церковно-приходских братских собраний с принадлежащими к оным документами хранятся в церковных архивах, где они должны быть доступны благочинному и прочему духовному начальству, посещающему приход.

§ 23) Председатель наблюдает за порядком на церковно-приходском братском собрании. Он может после предостережения удалить каждого, кто буйством или шумом нарушит общее благочиние и порядок. Если произойдёт беспорядок и председатель не в состоянии прекратить его, он может распустить собрание.

§ 24) Кто недоволен решением церковно-приходского братского собрания и рассчитывает доказать, что сие решение нарушает собственное его право, или оно не состоялось в законном порядке, или же, что оно противно общим законам и постановлениям, или что лица, поставившие решение, превысили свои права, тот братчик может принести на решение жалобу, которая, вместе с ведённым по делу протоколом подаётся на имя высшей епархиальной власти.

Глава III. О церковно-приходском братском Совете

§ 25) Совет церковно-приходского Братства состоит из священников приходской церкви, церковного старосты и братчиков по выбору Братства с тем однако, чтобы число выборных превышало число постоянных.

§ 26) Членом Совета не может быть братчин, который не имеет права участвовать в церковно-приходском братском собрании, не достигший 25-летнего возраста и имущественно неправоспособный.

§ 27) Избранные члены Совета назначаются на четырёхлетний срок, с выбытием половины каждые два года, если снова не будут избраны. Жребием определяется, какие члены должны выбыть из состава Совета по истечении первых двух лет.

§ 28) В Совете председательствует настоятель прихода; а если он не имеет возможности присутствовать в Совете, то по выбору Совета – один из его членов.

§ 29) Совет собирается по приглашению председателя или, когда о том просит не менее половины членов Совета.

§ 30) Совет не может приступить к производству дел, если не присутствует более половины всех членов и между присутствующими членами число выборных не превышает числа постоянных.

§ 31) При постановлении решений в Совете каждый член пользуется лишь одним голосом. При равенстве голосов в силу вступает мнение, которое разделяет председатель.

§ 32) Совет может, когда признает нужным, приглашать других братчиков к участию в заседании для представления советов или сведений. Такие братчики не пользуются однако правом голоса при постановлении решения.

§ 33) Совету церковно-приходского Братства надлежит:

а) хранить и заведовать братским имуществом, а также вести отчётность по церковно-приходскому делу Братства;

б) составлять раскладочный сметный список братчиков, а также росписи расходов и доходов;

в) принимать пожертвования и пособия, добровольно предоставляемые в распоряжение Братства, а также распоряжаться раскладкой и взиманием сборов, разрешённом на церковно-приходском братском собрании;

г) избирать и уполномочивать, в случае надобности, поверенного являться представителем Братства в суде и перед властями;

д) входить к церковно-приходскому братскому собранию с представлениями и проектами, вызываемыми особыми нуждами церкви;

е) давать предварительное заключение по каждому поступающему на рассмотрение церковно-приходского братского собрания делу, подготовление которого не было поручено особой комиссии;

ж) распоряжаться приведением в исполнение решений церковно-приходских братских собраний.

34) Совет выбирает из среды своих членов казначея, которому надлежит хранить и выдавать братские денежные суммы, а также вести по сему предмету отчётность.

§ 35) Отчётность представляется Советом членам ревизионной комиссии к 1-му марта каждого года. Если эти лица сделают какое-либо замечание против отчётности, то Совет обязан без замедления по поводу сего дать разъяснение, которое с отчётом членов ревизионной комиссии представляется Братству в пасхальное его собрание.

§ 36) Росписи расходов и доходов на следующий год должны быть составлены так заблаговременно, чтобы очередное церковно-приходское братское собрание могло быть созвано осенью в удобное время.

§ 37) В заседаниях Совета протокол ведётся кем-либо из членов Совета и поверяется по окончании заседания или не позже как в следующем заседании.

§ 38) Председателю Совета надлежит, сверх выше установленных обязанностей, принимать все на имя Совета поступающие бумаги и представления, хранить дела Совета и вести оным список. Дела Совета должны быть доступны благочинному и прочему духовному начальству, посещающему приход.

§ 39) Совет сам установляет распорядок занятий в Совете и распределяет занятия между членами.

§ 40) Каждый член Совета ответствует совокупно с прочими членами за денежные суммы, состоящие в ведении Совета, но не обязан вознаграждать убытки, причинённые не по ошибке или упущению с его стороны. Ответственность за отчётный год прекращается по одобрении отчётности и управления церковно-приходским братским собранием.

* * *

В этом проекте новый строй церковно-приходской жизни очерчен в самых сжатых чертах, но сам проект, составленный на основании существующих уже узаконений, не может встретить существенных препятствий для осуществления ни со стороны высшей духовной власти, ни со стороны современного состоянии церковно-приходского дела в России.

Нужно ещё прибавить, что этот проект церковно-приходского братства идею приходского самоуправления осуществляет в той мере, какая предоставлена приходу Высочайше утверждённым положением о приходских попечительствах. Но идею обновления церковно-приходского строя братство осуществляет гораздо согласнее, чем попечительство, с духом русской жизни и церковных канонов.

Нужны лишь смелые и энергичные, одушевлённые святой ревностью по Церкви Божией попытки к его осуществлению, нужны инициаторы среди приходского духовенства, нужны призыв и благословение высшей духовной власти.

Предлагая труд свой вниманию читателей миссионерского журнала и наперёд сознавая, что высказанные мной мысли и суждения могут встретить возражения и поправки, а, следовательно, и возможность печатного обсуждения, я сведу их в следующие девять тезисов.

I. Вопрос о приходе, как живой христианской общине, неотложен. За него, кроме истории и канонов церковных, говорит живое сознание христианской свободы спасения или живого свободного участия в жизни церковной.

II. Вопрос о приходе, как церковной общине, отнюдь не государственный. Его можно решить в православно-русском духе безразлично к тому, как будет решён законодательством в предстоящих реформах, возвещённых Высочайшим Манифестом от 26 февраля 1902 года, вопрос о приходе, как самоуправляющейся гражданской общине.

III. Церковно-приходское право совершенно согласно с основными началами русской жизни, не умаляя ни идеи самодержавия, ни иерархического авторитета пастырей. Это право – не конституция и приходское самоуправление – не парламентаризм.

IV. Обновление церковно-приходского строя не представляет угрожающей существенной опасности для духовного сословия, его привилегий и учреждений.

V. Сущность приходской реформы должна состоять только в предоставлении приходу права голоса о всех церковно-приходских делах перед епархиальною властью и в фактическом осуществлении права самоуправления в объёме, предоставленном ему законом.

VI. Для осуществления этой реформы нужно считать правоспособным прихожанином только того, за кем приход признаёт церковный ценз, определяемый церковным правом или церковной дисциплиной, и того, кто сам добровольно, независимо от своего местожительства, признаёт себя прихожанином церкви со всеми обязательствами сего звания.

VII. Эти два начала для осуществления приходской реформы – церковный ценз и свободная принадлежность к приходу – могут осуществить идею восстановления прихода, как живой христианской общины, без ломки или коренных жизненных изменений в существующем приходском строе.

VIII. Проектируемое обновление церковно-приходского строя могут совершить церковно-приходские братства, положение о которых Высочайше утверждено, если на них перенести права церковно-приходских попечительств, положение о которых также Высочайше утверждено и если в устав этих братств ввести, как цель учреждения, попечение о церковно-приходских делах своей церкви.

IX. Составленный г. Папковым „Проект постановлений о церковно-приходском собрании и церковно-приходском совете православных приходов в России“, в общих своих чертах одобренный высшей духовной властью, с большим удобством может быть принят и как устав церковно-приходских братств, с изменением лишь в некоторых своих параграфах.

Священник-миссионер Савва Потехин

Киев.

(О душе человека и о некоторых её свойствах)

Никогда ещё в христианском обществе не распространялись так быстро и открыто нехристианские понятия, как в настоящее время. В некоторых слоях современного общества наблюдается решительный разрыв с теми устоями, на которых утверждались всегда религия и нравственность, – разрыв страшный в настоящем, роковой для будущего. В такие времена каждый убеждённый и верующий христианин должен делать всё зависящее от него, чтобы оправдать и поддержать основу духовной жизни.

* * *

I. Бытие души

По библейскому воззрению человек состоит из тела и души. Что мы существа телесные – это факт непосредственного опыта; что мы имеем душу – духовную силу нашей жизни, – это предмет непосредственного сознания. Душа наша есть самостоятельная, неразрушимая, бессмертная, духовная сила, вложенная Богом в тело человека. Из св. Писания мы видим, что человек творится не одним только повелением Божиим, как прочие твари, а непосредственным, постепенным образованием. „И созда Бог человека, персть взем от земли, и вдуну в лице его дыхание жизни“ (Быт.11:7). Создав первых людей непосредственно, Бог всех потомков их творит уже силой своего благословения. „И благослови их Бог, глоголя: раститеся, множитеся, наполняйте землю и господствуйте ею“ (Быт.1:27). В св. Писании имеются ясные указания, что души человеческие происходят от Бога и имеют своё существование независимо и отдельно от тела. „И возвратится, говорит св. Писание, персть в землю, яко же бе, и дух возвратится к Богу, иже и даде его“ (Еккл.12:7).

Но вот, вопреки сказанию св. Писания, лжеименный разум человеческий усиливается отвергнуть существование души человеческой и свести человека в разряд всех прочих земных животных. Многие увлекаются кажущейся простотой такого взгляда и с лёгкостью дают уловить себя в сети неверия. Полет мотылька на огонь может быть некоторым подобием безумного перехода легкомысленного в число неверующих.

Существует ли душа? По-видимому, и поверхностного наблюдения над собой достаточно, чтобы убедиться, что природа наша состоит из двух существенно различных сущностей. При помощи наших внешних чувств, мы видим, слышим, обоняем, осязаем, т. е. узнаём, что наше тело и окружающие нас предметы имеют разные свойства, как то: тяжесть, величину, запах, цвет. Но в то время, как мы убеждаемся в существовании внешнего мира, мы также отчётливо сознаём и другого рода жизненные явления, которые недоступны внешнему наблюдению: мы мыслим, воображаем, любим, радуемся, скорбим; мы свободно начинаем ряд известных мыслей, или представлений, но самих этих мыслей, чувств и представлений мы не можем ни видеть, ни осязать.

Противоположность этих двух обнаружений нашей природы заставляет нас предполагать, что началом их служат две совершенно различные сущности, которые мы называем телом и душой. Внимательное наблюдение над своей жизнью ещё более убеждает нас в этом.

Обратим внимание на то, как много душа наша имеет идей, представлений, как свободно и легко она может извлекать их из своей памяти. Где же берутся эти идеи, представления, где носятся они и из чего формируются – неужели из простых движений нервов и атомов мозга? Неужели возможно допустить, что мозг может мыслить, что в мёртвом веществе из движений атомов может возникнуть духовная жизнь? Допустить, что дух рождается из тела, вследствие известных химических комбинаций, значит дойти до крайних границ нелепости и безумия. Представляя и познавая предметы чувственные и пространственные, мы можем в тоже время представлять и познавать такие предметы, которые сверхъестественны, духовны, можем возноситься к познанию высочайших божественных истин, отрешаться совершенно от тела, причём замечательно то, что чем более мы отрешаемся от тела, тем более совершенно бывает наше познание.

„Соберите“, говорит проф. Э. Навиль, „всех физиологов мира, предоставьте в их распоряжение инструменты самого безукоризненного совершенства, самые лучшие микроскопы, и потом спросите у них объяснения слов: воображать, желать, радоваться, бояться. Если бы физиологи не были людьми, если бы они не знали смысла этих слов, благодаря внутреннему свидетельству сознания, то им было бы совершенно невозможно даже понять предлагаемый вопрос“.

Возрастает ли душа с возрастом тела, уменьшается ли она с его уменьшением? Не видим ли мы, что в то время, как уменьшаются телесные силы в старости, благоразумие и знание бывают совершеннее. Есть болезни духа, происходящие от тела, но спросите врачей, сколько болезней физических, которые происходят от нравственных причин!

Это простое наблюдение приводит нас к заключению, что человек представляет собой две различные стороны для рассмотрения: одну внешнюю, чувственную, которая проявляется во вне, другую внутреннюю, которая уводит человека за пределы чувств, указывает на связь человека с сверхчувственным миром, центр которого есть Бог. Если у человека нет души, то нет и цели в жизни человечества, нет высшего нравственного сознания и стремления, нет жизни для Бога и в Боге, весь мир становится тогда кладбищем.

Как луч от света, как искра от пламени, так душа человека возникает от души родителей вместе с зародышем, но остаётся в скрытом состоянии до известного периода, когда она начинает мало-помалу проявлять своё сознание через телесный свой орган. Проявляясь всё более и более с развитием телесного организма, она в конце концов переживает тело для своего посмертного существования. К этому заключению мы должны неопровержимо прийти, так как в мире ни материя, ни сила не может превратиться в ничто. Психология есть именно та наука, которая в конце концов разрешит загадку бытия.

* * *

II. Общение душ, отшедших в загробный мир, с живущими на земле

Естественно, что при самостоятельности и бессмертии души должна открываться её внутренняя жизнь, её деятельность не только при жизни человека, но и по смерти. В чём же выражается деятельность души за гробом? Содержание этой деятельности составляют взаимные отношения между духовно-нравственными существами и всем окружающим их миром, единение, союз и общение душ отшедших с пребывающими на земле. Загробный мир и мир настоящий взаимно действуют один на другой. Души обоих состояний загробного мира – спасённого и нерешённого, соединённые чем-нибудь на земле и в особенности почему-либо близкие сердцу, продолжают и за гробом любить, как любили, и даже более, чем во время своей жизни на земле. Зная жизнь живых, загробные жители принимают участие в ней, скорбя и радуясь с живыми. Имея общего единого Бога, перешедшие в загробный мир надеются на молитвы и ходатайства живых и желают спасения как себе, так и живущим на земле, ежечасно ожидая их к себе в загробное отечество. Только одни погибшие души, которые постоянно были полны злобы и ненависти, за гробом чужды любви к своим ближним.

Если богач в аду, при всех своих скорбях, помнит о своих оставшихся братьях, печётся об их загробной участи, то какой же нежной любовью любят переселившиеся родители оставшихся на земле детей – сирот! Какое ангельское любовью любят переселившиеся за гроб дети своих оставшихся на земле родителей! Какой чистой любовью любят отшедшие от сей жизни братья, сёстры, друзья, знакомые оставшихся на земле братьев, сестёр, друзей и знакомых! Пусть говорят скептики, что хотят, по поводу явлений умерших, пусть смеются над этими рассказами и считают их плодом больного воображения или следствием галлюцинаций, – факт всё-таки остаётся фактом: умершие являются живым. Только вера в бессмертие души и существование загробной жизни озаряет наш земной путь и раскрывает перед нашим взором назначение земной жизни. Сообщение невидимого мира с видимым всегда было и, вероятно, не прекратится никогда.

Из многочисленных случаев явлений умерших укажем лишь на некоторые.

1) 2 июля 1893 года к преосвященному Мартиниану, епископу Таврическому, явились настоятель Петропавловской церкви о. Димитрий Койко и один из членов местной интеллигенции, человек с высшим образованием, и доложили о нижеследующем.

В ночь под 30 июня означенному лицу приснился сон, что к нему подошёл какой-то офицер с окровавленной повязкой на голове и просил его передать священнику Петропавловской Церкви вопрос, почему тот не молится за него, а ровно не молится тем угодникам Божиим, мощи которых находятся в пожертвованной им иконе, причём прибавил, что на Илию образу этому исполнилось 200 лет. Видевший этот сон немедленно утром отправился к настоятелю церкви и сообщил ему своё сновидение. На это о. Димитрий заметил, что в церкви нет 200-летней иконы, так как сама церковь существует лишь с 1805 года, а равно нет икон с частицами мощей, но что его удивляет явление офицера во сне, так как в церкви есть икона, которую, как рассказывал ему предместник его протоиерей Руднев, ныне уже умерший, во время Крымской кампании привёз какой-то офицер и оставил в церкви под условием, что если он возвратится из Севастополя, то возьмёт обратно икону, если же не возвратится, то жертвует её в храм. Неизвестный офицер не возвратился, и икона осталась в церкви. Это совпадение сна об офицере с историей о вышесказанной иконе побудило о. Димитрия Койко осмотреть эту святыню, причём о. Димитрий как лицу, передававшему сон, так впоследствии и владыке, засвидетельствовал, что, состоя 14 лет при церкви, он ни разу не открывал того образа. Немедленно послали за диаконом и все три лица отправились в церковь для осмотра иконы. Икона представляет кипарисную доску, на которой старинной живописью изображена Пресвятая Троица, а также лики нескольких угодников. В особом углублении помещается серебряный крест. Когда его с большим трудом вынули, то оказалось, что он раздвигается и в средине его находятся мощи св. Лазаря, св. в.-мч. Фёдора Стратилата, св. ап. и еван. Луки, св. первомуч. и архд. Стефана. Надписи указывают, что тут были ещё и другие частицы, в том числе первомуч. Фёклы. Но осматривающих ожидало ещё большее удивление: внизу креста чуть заметной славянской вязью стояла вырезанная надпись ≠зс҃а т. е. 7201 от сотворения мира, следовательно, в нынешнем году исполнилось иконе 200 лет.

Когда об этом доложено было преосвященному Мартнниану, то владыка сделал распоряжение, чтобы в этой Церкви ежедневно были совершаемы заупокойные ектеньи о воинах, павших на поле брани („Из загробного мира“ – свящ. Д. Булгаковского, стр. 50).

2) Замечательный мыслитель, светский, но широко знающий всю богословскую литературу, рассказывает преосвященный Никанор, архиепископ Одесский, передал ему следующее.

Один кавказец сидел ночью у себя в квартире и читал книгу. Поднимает глаза, – и видит против себя в углу туман. Машет рукой, чтобы туман рассеять, но из тумана выделяется светлая фигура его невесты, которая была в эту минуту далеко в России. Тот невольно падает перед ней на колени. Невеста кладёт ему на голову венок и исчезает в тумане. Он долго чувствовал на голове как бы круг от венка. Пришедши в себя, он записал день и час; оказалось потом, что же? в этот день его невеста умерла. (Там же, стр. 63).

3) В 1858 году, находясь на службе в Москве, рассказывает Владимир Энгельгард, я в начале февраля был командирован в Архангельск по делам службы. Перед самым отъездом написал письмо моей матушке, жившей в Петербурге, убедительнейше прося её заочно благословить меня. Потом немедленно я отправился. Остановившись на одной станции отдохнуть и не успев ещё лечь на диван, я к крайнему моему удивлению вдруг вижу в нескольких шагах от меня матушку мою в сопровождении сестры моей, скончавшейся в 1846 году. Поражённый этим непостижимым видением, я не мог ни шевельнуться, ни тронуться с места, но пристально и с каким-то непонятным страхом смотрел на явившихся мне дорогих лиц. Матушка, совершенно как живая, благословила меня крестным знамением. Я внезапно взял спичку, зажёг свечу, и в светлой комнате не стало видения! Это событие произошло с 12 на 13 февраля 1858 года в третьем часу утра. Прибыв в Архангельск, я получил письмо от зятя с известием, что в эту самую ночь матушка моя скончалась (Там же, стр. 63).

4) В Могилёвских Епарх. Ведомостях помещён следующий случай из жизни митрополита Платона. В моей жизни, говорит преосвященный, есть один случай, при котором я видел тень другого человека, да при том так живо и отчётливо, как вас вижу теперь, прибавил он, обращаясь к своим слушателям. Это было в 30-х годах, когда я состоял инспектором СПбургской духовной академии. У нас был в числе студентов Иван Крылов из орловской семинарии, известный мне, когда я был там ещё наставником. Учился он не дурно, был хорошего поведения, благообразного вида. Раз он приходит ко мне и просит, чтобы я позволил ему отправиться в больницу. Я думаю себе: верно он истощал, пусть там покормят его получше и он поправится. А может быть и курсовое сочинение там напишет. Проходит несколько времени, я об нём ничего не слышу, доктор ничего не говорит. Но вот однажды лежу я на диване и читаю книгу; смотрю – стоит Крылов и прямо смотрит на меня. Лицо его вижу так ясно, вот как вас, но тело его было как бы в тумане. Я взглянул на него. Меня передёрнуло. Призрак точно понёсся к окну и скрылся. Я ещё раздумывал, чтобы это значило, слышу стук в мою дверь, входит больничный сторож и говорит мне: „Студент Крылов Богу душу отдал“ (Там же, стр. 68).

* * *

III. Предчувствия и предвидение будущего

Само собой понятно, что те состояния, в которых дух человека отчасти или вполне становится независимым от тела и духовное начало в человеке берёт перевес над материальным, следует признать наиудобнейшими для проявления высших способностей души. К таковым нужно причислить способность предчувствия и предвидения.

Предчувствия и предвидения присущи и понятны всякому человеку; особенно обнаруживаются они во сне, экстазе, меланхолии, болезнях, т. е. состояниях, понижающих деятельность тела на счёт души. Когда будущее более чувствуется, чем сознаётся, тогда говорят о предчувствии; когда оно и сознаётся, тогда говорят о предвидении, пророчестве.

Ясных, поразительных случаев предчувствия и предвидения мы встречаем множество – как в истории, так и в современной жизни. Вот некоторые из них.

1) Одна из жертв пожара благотворительного базара в улице Жан-Гужон, в Париже, монахиня Мария накануне пожара видела во сне, что она мечется в пламени, в какой-то громадной раскалённой печи. Сон произвёл на неё сильное впечатление; она всё утро ходила подавленная и печальная и, уходя из монастыря на базар, простилась с сёстрами самым торжественным образом, прибавляя, что „больше их не увидит“. Её напрасно успокаивали, она стояла на своём, а через два часа принесли в монастырь её обугленный труп. Этот случай чрезвычайно поразил весь монастырь; все знали, что погибшая сестра Мария была очень спокойной женщиной, без всяких нервозностей („Из Области Таинственного“, свящ. Г. Дьяченко, стр. 6).

2) Некто К-ий, богатый человек, приехал в Ялту с своей семьёй полечиться виноградом. Сначала семья эта жила в гостинице „Россия“, а затем сняла отдельную дачу на берегу моря и там поселилась на несколько месяцев. Однажды, в лунную августовскую ночь, К-ий, которому почему-то не спалось, вышел из дачи и побрёл по дороге, ведущей к водопаду Учан-Су. Отойдя на порядочное расстояние от дачи, он сел на краю обрыва между двумя кипарисами и загляделся на картину природы, окружавшую его со всех сторон. Картина была поистине чудесная. Полная луна, отражаясь в море, чудными переливами разукрашивала его поверхность. Тихий шёпот волн, полный чарующей таинственности, вызывал в воображении целый рой неясных грёз. Было тихо и светло. Неподвижно сидел К-ий на краю обрыва, очарованный сказочной прелестью южной ночи. Вдруг он почувствовал какую-то непонятную сердечную тоску. Ему почудилось, что его семья находится в опасности. И едва эта мысль пришла ему в голову, как перед его глазами предстала вся внутренность дачи. Вот он видит свою жену, которая спокойно спит в своей кровати; вот перед ним и детская, где также спят его дети с гувернанткой, а вот он и в кухне. Здесь он видит совсем иную картину: в небольшой корзинке тлеет древесный уголь; К-ий слышит запах дыма и гари. Вот раздаётся треск загоревшейся корзинки и показывается огонь, от которого загорается занавеска и деревянная перегородка, отделяющая кухню от комнаты прислуги.

Лихорадочная дрожь пробегает по всему телу К. и он бросается бежать по направлению к даче. „Бог знает, что со мной делается, думает про себя К., – всему виной моя бессонница. Я уверен, что дома всё благополучно, а бегу, как сумасшедший!“ успокаивал самого себя К., не переставая бежать сломя голову домой. Через несколько минут К. добежал до ворот своей дачи и вскрикнул от ужаса. Дача была объята огнём; чёрные тучи дыма густыми тяжёлыми клубами неслись к небу. В одно мгновение К. стоял у окна спальни, которое вышиб одним ударом, и вскочил в комнату. Разбудить жену и помочь ей вылезти в окно было делом одной минуты. Тоже самое он успел сделать с детьми и гувернанткой, но когда кинулся вперёд, желая спасти кухарку, он вынужден был ради спасения собственной жизни отказаться от этого намерения: весь дом был уже в огне и К. сам чуть было не задохнулся. Дача сгорела дотла. Труп сгоревшей кухарки нашли только на другой день. (Там же стр. 7).

3) В воспоминаниях герцогини Аласонской, сгоревшей во время пожара в Париже, имеется следующий рассказ.

Будучи семи лет от роду, принцесса, гуляя в окрестностях резиденции своего отца, встретила цыганку, которая, попросив позволения погадать, сказала ей: „тебя, маленький розанчик, ожидает большая слава, но вместе с тем и много глубоких страданий. Ты лишишься трона, но слёзы твои осушатся, и ты будешь счастлива многие годы. Твой враг не вода, но враг воды будет и твоим врагом. Я вижу красное пламя“. Испуганная принцесса расплакалась, и статс-дама не позволила цыганке продолжать (Там же, стр. 30).

4) Известен исторический факт с Юлием Цезарем и его женой Кальпурнией. В ночь, предшествующую убиению Цезаря, жена видела его во сне, израненного, окровавленного, умирающего у неё на руках. Она рассказала ему этот сон и умоляла не ходить в сенат. Он только посмеялся над „бабьими страхами“, отправился и был убит заговорщиками.

Что сказать по поводу этих фактов? Можно ли объяснить их простым совпадением? Очевидно, что только при признании за душой способности смотреть вдаль и замечать грядущие события можно с достаточной основательностью объяснить такие случаи.

* * *

IV. Жизнь души во сне

Многие думают, что сновидение есть простая игра воображения, имеющая для себя основание в физических расстройствах организма.

Означенный взгляд на происхождение и источник сновидений весьма прост и удобоприемлем, но не может объяснить тех поразительных, вещих видений, которые почти каждому человеку приходилось испытывать в своей жизни. Многие сны не укладываются в рамку этих объяснений и это побуждает признать другой более основательный и серьёзный взгляд на данный предмет.

Сон, по объяснению некоторых выдающихся учёных, есть отдохновение органов чувств и бодрствование одной из способностей души – воображения.

Пробудившись от сна, мы вспоминаем цвета, запахи, звуки, вообще то, что получается посредством чувств, следовательно, во сне мы не были лишены способности чувствовать; мы различаем один предмет от другого, следовательно, не были лишены возможности понимать. Во сне часто приходится нам переживать самые сложные душевные потрясения, скорбеть, плакать, или, наоборот, испытывать высокую степень радости и восторга, причём душа наша действует во сне ещё легче и свободнее. Хотя и в теле, говорят они, бывает часто причина сновидений, но не тело производит их, потому что оно не может образовать что-либо духовное. Однако бывает так, что физическое расстройство тела заграждает путь к вниманию души, тогда происходят беспорядочные сновидения, известные под именем бреда, кошмара, галлюцинаций.

Из такого взгляда на сновидения следует, что не на все сны следует обращать внимание, но и не все сны надобно презирать, считая их пустыми. Для примера укажем на сон Иосифа, одного из сыновей патр. Иакова.

Под именем вещих снов разумеются сны необыкновенно правдивые, имеющие особенный смысл и значение. Такие сны ни в коем случае нельзя приписать бессознательной деятельности мозга. Случаи вещих сновидений часто встречаются в жизни людей.

Вольтер передаёт, что однажды во сне он сложил песнь Генриады, носившую совершенно иной характер, чем написанная им. Он замечает по этому поводу: „я говорил во сне вещи, которые едва ли мог сказать в состоянии бодрствования. Таким образом у меня были мысли, сложившиеся помимо моей воли и без всякого участия с моей стороны. Я был лишён воли и свободы, но в комбинации идей проявлялся талант и даже гений“. К таким снам принадлежит сон Грачева в связи с его чудесным исцелением.

В г. Петербурге, на так называемой Петербургской стороне, у супругов Грачевых 3-го декабря родился сын Николай. От самого рождения Николай был слабый и больной, до 7-ми летнего возраста не ходил и вообще перенёс в детстве много болезней.

В 1886 году родители его умерли, и он остался на попечении своей сестры. В день похорон матери сделался с ним первый припадок падучей болезни, и он стал подвергаться припадкам, в начале редко, а затем всё чаще и чаще. Во время этих припадков он истерически рыдал, его ломало, изгибало, подбрасывало иногда на пол-аршина, сбрасывало со стула, с кровати. Тело его принимало, говорит сестра, такое положение, что можно было усомниться, есть ли у него кости. Восемь врачей разными способами лечили его, но не только не было исцеления, а напротив – положение больного сделалось хуже. Истощив все средства, сестра подумала, что ему уже не долго жить и пригласила духовника исповедать брата и причастить его Св. Таин. В это время Господу угодно было даровать ему Свою помощь. Последовало ему явление во сне Царицы Небесной, свят. Николая и ещё святого в белом клобуке е крестом. Царица Небесная, обратясь к болящему, сказала: „Николай, поезжай в часовню, где упали монеты, 6 декабря ты получишь исцеление, но ранее никому не говори“.

6-го декабря, в день ангела, больного одели и повезли в часовню. Расстояние от дома до часовни около семи вёрст. На дороге был с ним припадок. Лишь только внесли в часовню, припадок возобновился; положили его на пол перед святой иконой. Во время чтения евангелия больной пришёл в сознание. При пении „Не имамы иные помощи, не имамы иные надежды, разве Тебе, Владычице“, приподняли его и приложили к святой иконе. В эту минуту он перекрестился и стал на ноги, как здоровый, и ещё раз со всем усердием благодарной любви приложился к святой иконе. С тех пор отрок совершенно здоров („Церк. Вед.“ 1891 г.).

* * *

V. Сомнамбулизм

Под именем сомнамбулизма разумеется такое болезненное состояние нервной системы, которое выражается в том, что сомнамбулы, будучи погружены в глубокий сон, ходят, предаются обычным своим занятиям, выполняют часто очень рискованные действия с такой уверенностью, с какой не всегда можно сделать это и в состоянии бодрствования. Иначе это состояние называется ещё лунатизмом.

Трудно найти более загадочное и интересное явление, которое так возбуждало бы любопытство публики и так было неразрешимо при современных познаниях, как лунатизм.

Сомнамбулические приступы обыкновенно происходят ночью после нескольких часов сна и продолжаются иногда продолжительное время. Сомнамбул среди сна встаёт ночью с постели и начинает бродить по комнатам, выходит на улицу, взбирается на крыши домов. Путешествуя с закрытыми глазами, он производит впечатление зрячего, так как обходит все препятствия, находит двери и окна, через которые выходит на улицу или обратно входит в комнату. Но что более всего поразительно, – это сохранение равновесия тела при таких условиях, какие физически невозможны для человека бодрствующего.

Лунатик обыкновенно прогуливается по краям крыши высокого здания так свободно, как на земле, затем, спускаясь вниз без колебаний, отыскивает себе дорогу в опаснейших местах, открывает двери, входит в спальню и безошибочно падает на свою постель, когда в спальне бывает расположено много кроватей.

Характерную черту сомнамбулизма составляет то явление, что всё происходящее с ним во время сна не оставляет по себе никаких воспоминаний или, если сохраняется, то только в виде следа обыкновенного сновидения.

Между многими случаями, подлинность которых не подлежит сомнению, укажем на следующие.

1) В одну из летних ночей, рассказывает доктор Дебэ, при полном свете луны, я заметил на крыше высокого дома человеческую фигуру, которая, пробираясь по ней в самых опасных местах, где стоя, где ползком, уцепилась, наконец, за выступ кровли и уселась на зубце стены. Чтобы лучше рассмотреть это странное явление, я вооружился биноклем и увидел, что это была молодая женщина с грудным ребёнком на руках, которого она прижимала к своей груди. Она оставалась около получаса в этом опасном положении, затем опустилась с удивительной ловкостью с своего опасного пункта и скрылась. На другое утро я сказал хозяину дома о том, что я видел. Он выслушал меня с ужасом и сообщил мне, что его родная дочь сомнамбула и что он подозревает, что это была она, хотя до сих пор ничего не подозревал о её ночных прогулках. Я посоветовал ему принять всевозможные предосторожности, для избежания какой-нибудь катастрофы. Наступила ночь, и я опять увидел молодую женщину, проделывающую те же эволюции. Тогда я опять пошёл к её отцу, которого застал в сильном волнении. Он мне рассказал, что, уложив дочь спать, он сам запер дверь и сверх того, из предосторожности, повесил ещё висячий замок. Увы! говорил он, бедное дитя, не найдя другого выхода, открыла окно и по выступу карниза отправилась на крышу. По прошествии четверти часа она возвратилась тем же путём и, найдя окно, закрытое ветром, вышибла стекло, причём слегка поранила себя и, проснувшись с криком, уронила ребёнка. По счастливой случайности, дитя упало на кресло, которое мать приготовила, чтоб легче ей было влезать в окно. Во время нашего разговора вошла сомнамбула: это была молодая, болезненная женщина, черты которой носили отпечаток почали и предрасположения к истерии. Когда я рассказывал ей потом об её ночных похождениях, она томно улыбнулась, считая это выдумкой или ошибкой с моей стороны. Когда я начал расспрашивать о характере её сновидений, она призналась, что уже несколько дней спит каким-то тяжёлым сном, что ей всё снятся какие-то люди, которые хотят арестовать мужа и её с ребёнком.

2) Доктор Эскароль рассказывает об одном фармацевте, который вставал во сне и приготовлял по рецептам различные лекарства. Желая испытать, действуют ли при этом высшие способности души или же все действия сомнабула совершаются чисто автоматическим путём, один из докторов положил на конторку следующий рецепт: „едкой сулемы – 2 драхмы, дистил. воды – 4 унца. Принять в один приём“. Фармацевт по обыкновению встал, спустился в свою лабораторию, взял рецепт, прочёл его несколько раз, выражая удивление, и произнёс следующие слова, которые доктор, написавший этот рецепт, скрываясь в лаборатории, записал слово в слово: „невозможно предположить, чтобы со стороны доктора, писавшего рецепт, тут не было ошибки: двух гранов было бы совершенно достаточно, даже много, а между тем здесь весьма чётко стоит 2 драхмы – этого более чем достаточно, чтобы отравить двадцать человек... очевидно доктор ошибся... Я отказываюсь приготовить этот рецепт“. Затем сомнамбул перешёл к другим рецептам, лежавшим на конторке, приготовил по ним лекарства, запечатал и расставил в порядке для выдачи на следующий день.

Что можно сказать по поводу приведённых случаев? Вникнув в сущность явлений лунатизма, нельзя не признать, что во время припадков его преобладающе действует душевная сила. Что сила эта есть самостоятельная и разумная, в этом нас убеждает тот факт, что одержимые лунатизмом обладают разумностью в своих действиях, между тем как сознание бывает потеряно и внешние впечатления не действуют.

„Кто только был свидетелем феноменов сомнамбулизма, говорить проф. Шилтов, тот будь более материалист, чем Бюхнер и Фохт. невольно подтвердит слова Гамлета: „друг Гарацио, есть много вещей на свете, которые не снились нашим мудрецам!“

Явления сомнамбулизма можно объяснить только тем, что в бодрственном состоянии под влиянием чувственных восприятий внешнего мира у человека выступает на первый план его внешнее я; при погружении же в глубокий сон, чувственное состояние ослабляется, а выступает на сцену душевная деятельность. В этой то душевной деятельности и кроются все те чудесные способности, которые нам приходится наблюдать у сомнамбулов во сне.

* * *

VI. Гипнотизм

К области гипнотизма относятся те состояния человеческого организма, которые, будучи подобны сну, не могут считаться обыкновенным сном. Состояния эти известны под общим именем гипноза. Способы, вызывающие гипноз, различны. К ним относятся: пассы, т. е. однообразные движения руками над головой, напряжённый, пристальный взгляд в глаза, однообразный и равномерный шум и стук и др. За погружением в гипноз следует обыкновенно внушение, которое и нужно считать одной из существенных особенностей гипнотизма. Внушать гипнотизируемому можно не только простые движения, но и целые акты. Самым интересным и замечательным является при этом тот факт, что загипнотизированные обнаруживают часто знание сокровеннейших мыслей гипнотизёра, определяют характер как своих, так и чужих болезней и предсказывают течение их. Степень ясностей их представлений иногда возрастает до того, что показания их достигают точности анатомических описаний, хотя часто даются людьми необразованными и лишёнными всяких научных познаний.

Как терапевтическое (лечебное) действие, гипнотизм применяется с достаточным успехом при лечении нервных болезней, бессонницы. В некоторых странах гипнотизмом пользуется даже педагогика с целью исправления порочных инстинктов. Сущность гипнотизма неизвестна; многие его явления совершенно необъяснимы. Проф. Шилтов в своей книге „Среди безбожников» приводит следующие случаи гипнотического внушения.

1) Когда в Сальпетриере, в Париже, для определения болезни одной особы, погрузили в сон сомнамбулу, то она ещё до прибытия больной пришла в сильное возбуждение и отказалась дать диагноз в её присутствии. Когда же больная удалилась, то сомнамбула в противность медицинскому диагнозу, состоявшему в том, что у неё грудная болезнь, констатировала у неё болезнь сердца и предсказала, что на четвёртый день у неё будет сильное кровотечение, а на девятый она умрёт. Это предсказание сомнабулы исполнилось в точности, диагноз оказался правильным.

2) Доктор Федоре в своей пнейматологии рассказывает об одной молодой даме, которая была загипнотизирована для определения болезни своей матери. Во сне она со слезами объявила, что мать её должна умереть на другой день. При этом она подробно описала состояние внутренних органов больной: лёгких, печени и пр. Вскрытие тела умершей на другой день матери подтвердило правильность этого диагноза.

Из всего сказанного явствует, что гипнотическое внушение объясняется действием сильнейшей воли внушителя на слабейшую волю пациента, чем первый и пользуется, погружая последнего сначала в гипнотический сон, а потом и в состояние психической зависимости.

В гипнозе мы встречаемся с такого рода фактами, которые решительно разрушают материалистическую теорию. Достаточно только констатировать факт, что загипнотизированный видит без глаз, слышит без ушей, воспринимает без посредства органов внешних чувств, чтобы ниспровергнуть материализм с его объяснением психического из материального, с его стремлением сводить все тайны жизни к механическим, физическим и химическим законам. Гипнотизмом рельефно выдвигается господственное положение психического начала в организме. Внушением наглядно заявляется о власти души над телом и о большей зависимости последнего. от первой, чем какая обыкновенно принимается. Если мозг не принимает участия в разрешении разных мысленных требований, то кто же в таком случае исполняет их, обнаруживая при этом исполнении удивительную целесообразность и разумность?

„Я полагаю, говорит проф. Шилтов, что бессознательные действия субъекта во время опытов и бессознательное решение им мысленных задач можно отнести единственно лишь к душевной силе, другими словами – к деятельности нашего внутреннего я“.

Свящ. Бугославский

(Окончание следует).

Ложь всегда может иметь себе защиту и защитников только по роду своему. Белокриницкое священство печальной памяти беглого греческого митрополита Амвросия основано на самом грубом обмане и лукавстве, рассчитанных на религиозное невежество раскольничьей толпы. Естественно, семя может рости и развиваться только на подходящей для него почве и в подходящем климате. И австрийское священство за 60-летнее почти своё существование пробавлялось только одной ложью, на ней росло и ей укреплялось; за всё это время оно не могло найти в своё оправдание ни одной правды – от Слова Божия и канонов Церкви Христовой. Вспомните похождения и „богословие“ лукавого инока Павла Великодворского, проведите своей памятью по всей истории и самозащите (устной и письменной) австрийского священства, припомните труды в этой области Швецова, Мельниковых, Усова, Перетрухина и других адвокатов раскольничьей лже-иерархии, широко пользующихся печатным станком в Австрии и Румынии и гектографом у нас в России, – и перед вами – эпопея сплошной религиозной лжи. Не может подлежать сомнению, что присяжные защитники австрийщины эту ложь сознают: такое впечатление, по крайней мере, производит их апология белокриницкого лже-священства с её неизбежными недочитываниями, перечитываниями, пропусками неприятных ей слов в „писании“, и прочими лукавствами, как последними средствами лживой немощи. Разглагольствия Швецова, Перетрухина и о. Мельникова не раз слышал и читал, с И. Усовым беседовал сам и разбирал его суесловие. Просто диву даёшься, – люди со здравым рассудком, знакомы со святоотеческим писанием, читали и Слово Божие и – вдруг позорные виляния и софистическая защита неправого священства! Честолюбие верховодства и корысть – вот ключ к пониманию непонятного в апологетах австрийщииы. Швецов, Мельников и Усов, как, по-видимому, несемейные люди, одушевлены более торжеством общего дела, а вот Перетрухин желает вместе с тем стать и родоначальником потомственно-профессиональной раскольничьей казуистики. На миссионерских беседах его можно видеть не иначе, как в сотрудничестве со своим сыном. Когда отцу не охота вычитывать, быть может, в тысячный раз лживо-выгрызенные свидетельства „от книг“ в защиту австрийского священства, их выкрикивает сын, безусый апологет, который мог бы быть обучен за время своих разъездов более честному, хотя и менее доходному, художеству. Перетрухиных – отца и сына – я последний раз видел в Петербурге на миссионерской беседе около года тому назад. Слышал я их согласную защиту австрийщины. Сравнительно с тем, что говорил и писал лет двадцать тому назад Он. Швецов по этому предмету, я ничего нового не услышал от них, кроме разве мелкой лжи в духе Ив. Усова о возможности впадения в ересь всех православных епископов по образу неверия всех апостолов воскресению Христову, о недуговании папской ересью тех, кто не допускает этой возможности и т. п. Как сообщает нам из Владимирской епархии г. С. Троицкий, Перетрухин с сыном, около того же времени, вели беседу в селе Дунаеве, Покровского уезда, с местным епархиальным миссионером Акципетровым; сообщено нам и само содержание беседы. Подавляющая часть перетрухинских разглагольствий в защиту австрийского священства поразительно шаблонна: что Перетрухин говорил десятки годов тому назад, то же говорит он и теперь, – что говорит он в малых градах и весях, то же говорит и в столицах. Разумеется, и миссионерская полемика не отличается в данном случае особой оригинальностью. При возражениях же миссионерских, хотя и не новых, но таких, с которыми Перетрухину приходилось не часто иметь дело, он в своей апологии рассчитывает на „зевок“ православного собеседника, или же путает и туманит его мысль, или, наконец, просто отмалчивается. Дулевская беседа с этой стороны обращает на себя наше внимание в следующих местах.

Беседа шла о вечности епископского чина в Церкви Христовой. Миссионер доказывает на основании Слова Божия и св. отцов, что австрийская раскольничья община, не имевшая вообще в продолжении 180 лет епископского чина, не имеет и признаков Церкви Христовой, и между прочим говорит:

Меня удивляет сознание Перетрухина, что епископа у них не было, а священство было, т. е. пресвитеры и диаконы. Епифаний Кипрский учит, чин епископский назначен для рождения отцов духовных. Каким же образом у старообрядцев австрийских 180 лет рождались отцы духовные, не имея родителей – епископов? Перетрухин отвечает, что они брали их от еретиков. Но может ли быть, чтобы Господь Свою Церковь оставил и удалился к еретикам? Утверждать это, значит богохульствовать. По словам Перетрухина чин епископский может прекратиться на 200 лет. Это говорит мирянин; послушаем, что говорят их пастыри. Пафнутий, именуемый епископ Коломенский, говорит: „Это одно и тоже, если бы какой-нибудь нечестивый проповедовал, что Христос на двести лет умирал и паки ожил“. Знаменитая сия о двухвековом прекращении иерархии проповедь даже доселе служила, и для самого меня фундаментом веры... но увы, фундамент сей оказался фальшивым, и стало, что двухвековая наша храмина основана не на камени, а на песке“ (Брат. сл. 85 г. № 11, стр. 40–7).

Перетрухин по поводу последней справки миссионера отвечает:

Миссионер говорит про Пафнутия; действительно, Пафнутий был наш, а потом ушёл к ним. И Иуда был Христов, а потом предал Его. Этот Пафнутий был Иуда, он написал это, перейдя к никонианам.

А когда миссионер возразил против этой неправды – что письмо Пафнутия, из которого приведена выдержка, написано было 1863 г., а присоединился он, Пафнутий, к Православной Церкви 25 июня 1865 года, и значит писал это письмо, будучи в расколе, – Перетрухин нашёлся сказать только одно: „значит в 63 году Пафнутий таил мысль об этом, а в 65 году исполнил желание“... Странно – Пафнутий два года таил мысль, смело высказанную в письме, мысль эту австрийцы знали и всё же имели Пафнутия за „древлеправославного“ епископа!..

Доказывая и с наглядностью обнаруживая далее шатание и лукавство австрийских грамотеев по вопросу о степени важности епископского служении в Церкви Христовой, миссионер, между прочим, говорит:

Оба Перетрухины на настоящей беседе стараются доказать, что и без епископов можно быть, а когда австрийским начетчикам приходится говорить по вопросу об епископском чине с беглоповцами, то они утверждают противное. Сейчас у меня в руках брошюра, изданная австрийским лже-попом В. Механиковым, под заглавием: „воззвания к бывшим братьям нашим по вере“. Читаю слова Механикова: „без иерархии и полноты таинств церковь не может быть Церковью, собственно говоря... нет церкви. Христос Спаситель учредил в Церкви Своей особенный класс уполномоченных Им людей, через таинственное рукоположение, который и составляет богоучреждённую церковную иерархию, имеющую три степени или чина: епископа, пресвитера и диакона и вручил ей верховное управление Церковью на вечные времена (Мф.16:18,28:20; Ин.14:16,26. стр. 59 и дал.).

Перетрухин отвечает:

Я верю, что Церковь Христова не может быть без иерархии, что епископы пребудут вечно. Но у нас вопрос не в этом, а в том, что все епископы до одного могут впадать в еретичество, как апостолы впали в неверие: они даже не поверили воскресению Христа. А раз апостолы уклонились от веры, то и все епископы могут впадать в ересь. На возможность изменения состава Церкви указывают и церковные писатели. Пётр Хрисолог пишет: „малый кораблец Христов иногда возносится к небу, иногда опускается в бездну, иногда Христовой управляется силой, иногда колеблется страхом, иногда покрывается волнами страстей, иногда выплывает на вёслах исповедания“ (кн. его, ч. I, сл. 19).

Кто не видит, что пустословие раскольничьего апологета, которому хоть что-нибудь да надо ответить миссионеру для поддержания своего престижа, есть и „да“ и „нет“: Перетрухин то верит, что „епископы пребудут в Церкви Христовой вечно“, то тут же доказывает, что „все епископы могут впадать в ересь“. И, нужно заметить, для простаков аргументация австрийских суесловов не может не казаться убедительной: дело в том, что апологеты австрийщины в данном случае настойчиво перепутывают понятия о грехе нравственном и грехе ереси и, напомнивши „от писания“, что „несть человек, иже жив будет и не согрешит, аще и един день жития его на земле“, заключают, что и все епископы, как люди, не могут считаться безгрешными и все могут одновременно по всей вселенной впасть в ересь, и церковь может остаться и без них. Путаница самая бессовестная! Грех нравственный, от которого не свободен ни один из живущих на земле, от которого не считали себя свободными даже апостолы Христовы („если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас“ – 1Ин.1:8; „доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю“ – Рим.7:19), и грех ереси – понятия на языке Церкви не однородные: грех нравственный прощается в Церкви „до седмижды семидесяти раз“ (общепринятое техническое, так сказать, выражение всегдашнего, непрерывного всепрощения – Мф.18:22 – по Злат., Феофил., вроде того, как, Моисей был не речистый и косноязычен вчера и третьего дня“, хотя он заикой же оставался и до смерти – Исх.4:10; или „давай часть семи и даже восьми, потому что не знаешь, какая беда будет на земле“ – давай всем Еккл.11:2); а от повинного в грехе ереси „после первого и второго вразумления“ повелено в Слове Божием „отвращаться“ (Тит.3:10). Это во-первых. Во-вторых, – если по человеческой греховности все епископы могут одновременно впасть в ересь, то, по той же греховности, могут одновременно оберетичествоваться и все пресвитеры и все диаконы, ибо и они все не безгрешны, и Церковь Христова может вообще оставаться без иерархических лиц? (с чем, однако, австрийские и беглопоповцы не могут согласиться: они почему-то уповают, что все епископы в Церкви по греховности могут одновременно впасть в ересь, а пресвитеры – нет!) Наконец, более того, и все миряне могут уклониться по своей греховности в ересь одновременно, и, стало быть, Церковь святая апостольская может существовать только как голое понятие, на облаках небесных, без единого живого на земле своего члена?! И откуда же потом она может достать благодать иерархическую для освящения и спасения своих членов? От еретиков (как-то бывает и проповедуется в австрийском и беглопоповском толпе)? Но ведь спасение от еретиков и благодаря им – паче здравого христианского смысла! Еретик служит во спасение православным!?..

Отмечая двуличие австрийских апологетов в защите белокриницкой иерархии, миссионер показывает Перетрухину, что приведённые им слова Петра Хрисолога, о возможности падения всех епископов, Механиков, австрийский поп, в беседе с беспоповцами приводит в доказательство вечности Церкви, т. е. по существу в противоположном смысле („Истор. кан. обозр.“ л. 44) и что, более того, сам Перетрухин в своём „мече духовном“ утверждает, что вселенская Церковь без епископа быть не может (примен. к Злат. жит. Марг. л. 154).

Перетрухин здесь отделывается пустыми фразами: „мы веруем» что священство – трёхчинная иерархия – вечно. Но веруем со своим убеждением, что если епископы уклонились, то можно прожить с одними попами; а если есть епископы, то и с ними“. Т. е. выходит, иерархия православная и вечна, и не вечна: Перетрухин признаёт её вечной в виду невозможности прать против ясного слова Писания и святоотеческого, и тут же, во оправдание без-епископского состояния своего общества в продолжение чуть не 200 лет, утверждает, что можно прожить и „с одними попами“. Но какая же это вечная иерархия „с одними попами“? откуда же это являются эти попы? ведь, как давно уже замечали поповцам их беспоповские со-раскольники, в иерархии епископ – первая единица в счёте, без которой не может быть, понятно, и второго числа. По Перетрухннской мысли выходит, что вечно собственно не православное трёхчинное священство, а вечна какая-то чудовищная еретическо-православная иерархия, т. е. еретические епископы и посвящаемые ими православные попы!.. В перетрухинской апологии мы видим поистине наглядное доказательство того, что если Бог захочет наказать человека, то прежде всего отнимет у него разум...

Не большей доказательностью отличалась перетрухинская апология и последнего основания возможности уклонения в ересь всех епископов – „неверия св. апостолов воскресению Христа“. За это основание австрийские начетчики хватаются, как за якорь спасения: все апостолы пали в неверие воскресению Христову и все, по этому образу, епископы могут впасть в ересь, суесловят австрийцы. Миссионер возражает:

Какой момент Церкви Перетрухин берёт для своих доказательств? Когда Церковь Христова ещё только созидалась и устроилась, но не была ещё воздвигнута. Апостолы до воскресения Христова ещё не получили Духа Святого (Ин.7:38–39), особенных прав апостольских и посольства на всемирную проповедь. Только по воскресении Господь сказал им: „Яко же посла Мя Отец, и Аз посылаю вы. И сие рек, дуну и глогола им: „приимите Дух Свят. Им же отпустите грехи, отпустятся им, и им же держите, держатся (Ин.20:21–23; ср. Мф.28:18–20; Мк.16:15). Тогда отверз им и ум ко уразумению Писании (Лк.24:45), а до этого они ещё не знали из Писания, что И. Христу „подлежало воскреснуть из мёртвых“ (Ин.20:9). И по словам Кирилловой книги, апостолы, епископство своё получили уже по воскресении Спасителя. На 77-м листе, означенной книги приводится объяснение (принадлежащее самому Св. Кириллу Иерусалимскому) места из послания к евреям о священстве Христовом по чину Мелхиседекову. Об этом священстве сказано: „как Христос никогда не умирает, так и священство Его по чину Мелхиседекову не престаёт. Престало архиерейство Аароново, яко временное, восстало же Христово вечное, иже из мертвых восстав, апостолов Своих на се освяти хиротониею, еже есть рукоположением... Апостоли паки епископов освятиша... а сии паки попов“. Так вот когда апостолы, по учению. Св. Кирилла Иерусалимского, получили рукоположение от Христа и сделались епископами – по воскресении Христовом. От апостолов священство перешло к другим и пребудет вечно, по Кирилловой книге.

Перетрухин:

Но по толковании Иоанна Златоуста на Евангелие Луки (6 гл.), избранные Господом из среды прочих двенадцать учеников „хиротонисаны быша. в апостолы“. След. епископами они стали ещё до воскресения Господа.

Ссылаясь на Кириллову книгу, миссионер назвал её книгой Св. Кирилла Иерусалимского. Но Кириллова книга принадлежит не Кириллу Иерусалимскому, а Стефану Зизанию. А как о ней отзывается ваш Феофилат Лопатинский в „Обличении неправды раскольнические“? Он называет её диавольской, а это он говорит по благословению вашего Синода.

Миссионер:

Неведение апостолов подтверждается Феофилактом в его толковании на св. Иоанна: „Вероваста-бо прежде Мариину слову“, говорит он, „не убо ведяху Писания, яко подобает Ему (И. Христу) из мертвых воскреснути“, но теперь Иоанн „прииде и верова, не яко украден, но яко воста“. И евангелист Лука (Лк.24:45) говорит: „тогда“, т, е. по воскресении, „отверз им“ (апостолам) Спаситель „ум к уразумению Писаний“. Перетрухину не понравилось свидетельство из Кирилловой книги о рукоположении апостолов в епископов после воскресения Господа и о вечности епископства в Церкви Христовой, и он старается подорвать авторитет книги указанием на составителя её Стефана Зизания, а также на отзыв об этой книге в сочинении нашего Архипастыря Феофилакта Лопатинского – „Обличение неправды раскольническия“. Но из выходного листа этой книги ясно видно, что она издана в 7-е лето патриаршества Иосифа, т. е. до Никона, и потому старообрядцами должна быть уважаема. А как мы на неё смотрим или Синод, это не составляет для них, большой важности. Мы беседуем с ними на основании книг, которые ими уважаются и приемлются. А такова именно книга Кириллова. При том, я же заметил в своей речи, что толкование, мной приведённое, принадлежит самому Св. Кириллу Иерусалимскому, а не Стефану Зизанию. На что же Перетрухину понадобилось подрывать доверие к Кирилловой книге? Причина понятна. С лёгкой руки раскольнического начетчика Ивана Усова, австрийцы изобрели новое свидетельство, что все епископы могут погрешать; это указание на апостолов, которые, будучи ко дню Воскресения Христова епископами (якобы), впали в неверие. Но такая их ложь ясно обличается приведённым свидетельством Кир. книги, да и по Большому Катехизису, на тайной вечери Христос сделал апостолов только священниками. Чтобы ослабить свидетельства Кирил. книги о рукоположении апостолов во епископы после Воскресения Христова, Перетрухин привёл из толкования Златоуста на Луку, что двенадцать учеников Господа в день избрания их „хиротонисани быша в апостолы“. Но из дальнейших слов Златоуста видно, что здесь говорится не о благодати священства через рукоположение во епископы, а о даровании благодати исцелений, прогнания бесов и т. п. След., у Златоуста и в Кирилловой книге говорится о двух разных случаях в жизни св. апостолов: у первого – о призвании к апостольству, во второй о рукоположении.

Перетрухин:

Мы веруем, что все 12 апостолов избраны в особой молитве до Воскресения Христова, а уклонение иерархов в лице всех апостолов доказывали. Златоуст говорит, что избранные из среды прочих учеников двенадцать хиротонисаны были в апостолов. Миссионер ссылается на книгу Кириллову, о которой хульно отзывается Феофилакт еписк. и которая не принадлежит св. Кириллу. След., миссионер не слушает Церкви Своей, которая в лице Синода, издала сочинение Феофилакта, а преслушаяй Церковь, буди тебе яко же язычник и мытарь.

Миссионер:

Собеседники мои в продолжение почти всей беседы особенно настаивают на мысли, что епископство, в лице 12-ти апостолов, существовало в Церкви Христовой ещё до Воскресения Христова; что если все апостолы впали в неверие Воскресению Господа, то, значит, по заключению собеседников, был в Церкви Христовой промежуток времени, хотя бы несколько часов, когда все епископы отпали от истинной веры, и Церковь временно была без епископов. В этом австрийцы видят оправдание своего существования без епископа в течении 180 лет. Но когда Господь создал Церковь? По словам того же Усова, Господь „собственно основал или водрузил Церковь Свою только на Кресте, где Он стяжал её, по выражению апостола, Кровью Своей (Деян.20:28 ст.). Ибо только на Кресте Господь собственно искупил нас и воссоединил с Богом, без чего христианство не имело бы никакого значения“ („Церковь Христова временно без епископа“ стр. 38). Если так, то правильно ли со стороны собеседников утверждать и доказывать, опять на основании Усова (см. стр. 50), что 12-ть апостолов имели епископскую благодать хиротонии ещё до Воскресения Христова? Церкви не существовало, а епископство с его благодатной хиротонией было! Но источник этой благодатной хиротонии Дух Святый ещё не был в Церкви, потому что человек ещё не был воссоединён с Богом через искупительную жертву Христа. Вот почему только по Воскресении своём Спаситель сказал ученикам: приимите Духа Святого (Ин.20:22). Указывают на избрание 12-ти. Но избрание не рукоположение. Да и как апостолы могли быть епископами, когда на земле и вместе с ними был Сам Основатель Церкви Господь наш И. Христос. Епископ, по Игнатию Богоносцу, „Бога (Отца) образ есть“ (посл. к трал.) и представляет собой, по Амвросию Медиоланскому, „лице Христа“ (Толк. на 1-ое посл. к Коринф.). Сами апостолы рукополагали епископов вместо себя, удаляясь из какой-нибудь области в другое место. Посему мы должны вполне согласиться с свидетельством Кирилловой книги, что Господь апостолов рукоположил в епископов при своём вознесении. Австрийцы возражают, что этим оправдывается беспоповство. Нисколько, апостолы были священниками и при земной жизни Христа. Это право дано им Христом ещё на Тайной вечери, в словах: „сие творите в моё воспоминание“, и по Воскресении Христа, получив благодать Духа Святого, они соделались и действительными священниками. Епископом же Церкви был Господь наш Иисус Христос. След., Церковь Христова, с самого момента создания её Сыном Божиим через крестную смерть Свою, без епископа не была, а священство, в лице апостолов, получило своё существование от главы и епископа Церкви Самого Христа в первый же день по Его воскресении. Поэтому неверие всех апостолов Воскресению Господа произошло тогда, когда апостолы были ещё с правами священства и не получили даже благодати Св. Духа. Сказания евангелистов, что апостолы ещё до Воскресения Господа крестили (Иоанна, зач. II) и мазали маслом (Марк. зач. 23), (на чём и основывается мнение Усова и К° о епископстве апостолов до Воскресении), не противоречат нашему утверждению, что апостолами получена благодать священства только после Воскресения Господа. Это крещение и маслопомазание не были таинствами. До воссоединения человека с Богом через смерть Христову Церкви новозаветной не было, и благодатные дары в таинствах на человека действовать ещё не могли, ибо ветхозаветный человек ещё не был искуплен. Вот почему и таинство Евхаристии совершил Сам Спаситель перед Своей смертью, а не апостолы; вот почему и власть вязать и решить грехи через таинство покаяния только обещается Господом апостолам в лице Петра, но не даётся. И крещение, совершаемое ими, было только крещением покаяния, т. е. свидетельством раскаяния во грехах и готовности уверовать и принять Искупителя: маслопомазание же было только внешним способом исцеления недужных подобным возложению рук или помазанию брением Самим Спасителем очей слепого. – Сделавшись действительными священниками или совершителями тайн новозаветной Церкви только после Воскресения Господа, апостолы действительными епископами, с правом рукоположения себе преемников, могли стать только после Вознесения Господа, ибо нельзя допустить, чтобы создатель и Глава Церкви – И. Христос, ещё будучи Сам на земли во плоти, передал апостолам Свои права и власть. Перед Вознесением Господь благословил их и благословляя вознёсся на небо (Лк.24:50–51). С этого момента апостолы стали уже действительными епископами Церкви Христовой, с епископскими правами и благодатью. От апостолов епископство передаётся преемственно и через преемственное рукоположение действует благодать хиротонии в Церкви Христовой. Если допустить, как австрийцы, что всё епископство пало, то значит надо признать, что оно уже не в Церкви Христовой, а вне её. Спрашивается, через кого же будет действовать благодать хиротонии, если нет православных епископов? На этот вопрос австрийцы отвечают, что через неистинных епископов, находящихся вне Церкви Христовой, благодать хиротонии и действовала, а они, австрийцы, составляющие истинную Церковь, оставались без благодати, при одном правом учении. Иначе сказать, австрийцы договорились до того, что признали возможным существование истинной Церкви Христовой без благодати, а общество еретиков с благодатью. Но сообразно ли сколько-нибудь в понятием Церкви, основанной Самим Христом, имеющей главою Самого Христа, получившей Святого Духа и называемой Святой и непорочной, чтобы благодати в этой Церкви не было, а пребывала бы она только у еретиков? Не значит ли это, что благодать Св. Духа оберетичествовалась, и Церковь Христова одолена вратами адовыми, вопреки обетованию Самого Христа.

По приведённым выдержкам из беседы православного миссионера с К. Перетрухиным, можно судить, насколько гнилы те подпоры, которыми стараются поддержать незаконное детище беглого архиерея Амвросия, купленного и очищенного от „ереси“ беглопоповством, – противо-каноническую австрийскую иерархию её полуграмотные защитники, лукавые софисты, извращающие и догматы и само Св. Писание ради торжества раскольничьей неправды.

Н. Гринякин

(Ответ миссионера пастырям, уклоняющимся от приходской миссии)

Читателю, конечно, известно, что значит раскрывать скобки. Вот это-то раскрытие, т. е. прямое указание того, что я хочу сказать, и беру я на себя в настоящий раз. В „Миссионер. Обозр.“ (1904, № 13) я говорил о многом „прикровенно“. Теперь, после новых впечатлений, о которых речь будет ниже, я хочу выразить свои мысли откровеннее и яснее, насколько у меня хватит сил и моих скудных дарований.

Невольно вспоминаю моё дорогое детство.

Жил я в захолустье, в скучном сельском захолустье. Для детского сердца там мало было развлечений. Крокет, кегли, большие мячи в сетках, разные „развивающие“ предметы и игрушки – всё это для меня было terra incognita. Но за то у меня было нечто такое, чего я не продал бы ни за какие „вспомогательные“ предметы воспитания... В нашем селе была убогая деревянная церковь, в которой в течение четырёх зимних месяцев не сходил со стен морозный налёт... но какая хорошая была эта церковь!.. даже в те зимние воскресные дни, когда я, пятилетний, являлся в неё к утрени к 3 или 4 часам утра... А в этой церкви был батюшка... ах, какой он был хороший и как он хорошо служил! Бывало, вот-вот закачаешься на своих детских ножках и уснёшь, а как услышишь его голос, так повернёшь свою детскую головёнку к матери, да и скажешь:

– Мама, люблю я „дедушку“.

– Молись, молись, детка... и за „дедушку“ помолись.

По окончании службы „дедушка“ выходил на амвон и начинал говорить. Не понимал я ничего в его речах. Мне нравился только его голос. А когда я видел, что каждый раз „народ“, весь, толпой, к амвону приближается, и „на цыпочках идёт“ к нему, моя детская мысль говорила мне:

– „Дедушку“ все любят... „на цыпочках идут“... это затем, чтобы „дедушку“ не обидеть... так, ведь, я и делаю, когда прихожу к нему за „гостинцами“ и мне говорят, что „дедушка“ ещё спит и тревожить его нельзя...

Так дедушка и говорил всегда, так он и поучал народ за каждой службой.

Сделался я учеником духовного училища, а потом семинаристом. Приезжая аккуратно на Рождество, Пасху и каникулы, я всегда ходил к службе, и всегда предо мной снова и снова появлялся в церкви всё тот же „дедушка“, с тем же „небесным“, как я прозвал, голосом и с тем же неизменным обычаем говорить после службы поучение. Дошёл я до второго класса семинарии. Здесь на пути моего духовного развития явился предо мной один тоже, как и я, ученик, но уже „философ“, писавший „важные“ сочинения на „страшные“ темы, и при всём том подаривший меня своей дружбой, своим ласковым вниманием. В нём было что-то особенно привлекательное для меня, „второклассника“. Речь его была бойка и жива, „за словом он в карман не лез“, всякую мысль мою он поощрял и подбадривал, а главное – не бравировал предо мной, как другие „четвертоклассники“, отрицанием того, что было дорого моей душе. Напротив, он даже поддерживал огонь моего святилища и старался оградить мою душу от влияния некоего „Васьки“, который „знать не хотел Бога“ и с тем, по доброй воле и по „глубокому убеждению“, вышел из семинарии. Много концов измерил я с своим другом по семинарским коридорам, путешествуя по ним в свободные часы перемен и в промежутки между ужином и вечерней молитвой! В одну из таких минут мой руководитель вдруг и говорит мне:

– Знаешь, что я хотел тебе сказать? Ты вот всё про „дедушку“ говоришь... что он проповедует много... А ведь его описать бы следовало... так в виде рассказа... он, правду сказать, редкий человек...

– Как редкий?

– Да так... не все таковы пастыри... далеко не все...

– Ну?

– Вот тебе и „ну“...

Друг мой и не подозревал, какой яд он влил тогда в моё сердце. Дело в том, что до второго класса семинарии я только и знал три церкви, и везде я только радовался, потому что везде поучали. В селе „дедушка“ проповедовал. В монастырской церкви, в которую ходили мы, „духовники“, постоянно говорил добрый о. Антонин, на которого, за отсутствием „дедушки“, я переносил свою любовь. В семинарской церкви проповедовали часто то преподаватели, то ученики, а иногда и сам о. ректор, очаровывавший меня своей ораторской и в высшей степени убедительной речью. Больше церквей я не знал и, конечно, думал, что везде делается и бывает так, как говорил мне мой „опыт“. Дорого же я поплатился за свою „гиперболу“’ В первое после описанного разговора с приятелем воскресенье, за полчаса до литургии, я пришёл к инспектору и, несмотря на всю его строгость, обратился к нему с просьбой отпустить меня в Н-ую церковь. Мне хотелось, до боли хотелось, „поразить“, опровергнуть моего друга. Я думал:

– Прослушаю в Н-ой церкви обедню и проповедь; приду домой и скажу своему „патрону“: „вы неправду сказали“.

Инспектор ничего не возразил против моей просьбы и дал мне желаемый отпуск.

Пришёл я в церковь. Захватил чтение часов. Выслушал обедню, а лучше сказать, нетерпеливо простоял всю службу, всё ожидая её конца... вот-де появится священник на амвоне и начнёт говорить...

Но моим надеждам и ожиданиям не суждено было осуществиться. Проповеди никакой... батюшка через пять минут по окончании литургии вышел в епитрахили и начал служить молебен, говоря возгласы, распевая „Пресвятая Богородице“, и в то же время протягивая направо и налево руки и отбирая у заказчиков молебна листики с именами живых для молитв о их здравии.

Пользуюсь при написании этой статьи своим дневником, этим моим неизменным другом, и вот что я там читаю об этом моменте моей жизни (пишу так, как в дневнике записано, не изменяя слога „второклассника“).

– Я думал, что все делают так, как „дедушка“ и о. Антонин. Ан нет. Тяжко это видеть. Милый мой дневничок! Поведаю тебе мою грусть, а ты на меня не сердись. Раз я ждал вечером, что тётя к нам приедет, и все выскакивал за ворота посмотреть, не едет ли она (люблю я её, добрую)... а она не ехала, и совсем не приехала, и я плакал, и долго уснуть не мог. Так и в Н-ой церкви было. Я ждал, когда молебен окончится. Все ушли, а я жду, думал, что народ опять придёт, и батюшка заговорит. Вышло не то. Панихиду отслужили, ребёнка перекрестили, а народ не шёл, и батюшка не поучал. Сторож подошёл и сказал мне: ступай домой; чего стоишь?

С тех пор я и стал частенько прятаться, как улитка, в свою раковину, от своего друга. Горько мне было... А новые и новые впечатления меня не радовали и порадовать не могли.

Дошёл я до четвёртого класса. Здесь я стал изучать гомилетику. Меня начали учить, что, с одной стороны, пастырь должен „проповедовать слово“, и при том „благовременно и безвременно“, а с другой, что были и есть знаменитые проповедники слова Божия. Предо мной во всю свою величину встал не дававший мне покоя вопрос:

– Что же это значит, что нам толкуют о знаменитых проповедниках? К чему эта знаменитость? Ведь все пастыри должны проповедовать и говорить благодатным словом... А где благодать, к чему там толки о знаменитости?

Правда, мои прежние впечатления немного охлаждали жар моих недоумений, сглаживали остроту моей мысли, моего анализа. Но я не находил себе полного покоя, никак не мог отделаться от моего, начинавшего развиваться, удручённого настроения. В моём „сундучке“, хранилище летописей моей души, есть одна тетрадь, содержащая в себе одно сочинение по гомилетике на тему: „Любовь пастыря к пасомым и к делу проповедания слова Божия, как условие успеха пастырской проповеди“. В этом сочинении я „разразился филиппикой“ по адресу современных; проповедников:

– Где теперь эта любовь к тёмной, христианкой именующей себя, душе христианской? Где этот жар пастырского сердца? Скажите, где всё это? Где подражание великому Григорию и Златоустому Иоанну? и т. д. и т. д.

Преподаватель сочинение одобрил, но от филиппик по адресу духовенства, по моей молодости, советовал мне воздерживаться... Меня этим он не удовлетворил, и заставил только скорбеть о том, что мой наставник не есть праведный судия, особенно после того, как другой преподаватель, назначенный одним из цензоров пробных поучений приходских священников, явившись однажды к нам в класс и рассердившись на нас за то, что „Камчатка“ „гудела“ и „завывала“, сказал нам:

– Вот такие и ваши отцы и прочие сродники... читаю их проповеди, – и ничего хорошего не нахожу в них... одно „гудение“...

В шестом классе семинарии я любил порой почитывать журнал „Руководство для сельских пастырей“. Там на обложке приложений постоянно фигурировало 19 правило шестого Вселенского собора о том, что предстоятели церквей во все дни, наипаче в воскресные, должны поучать клир и народ словесам благочестия. Но тут же я познакомился и с уставом духовных консисторий, предписывавшим (и доселе предписывающим) представлять проповеди на предварительный просмотр цензору. Как сейчас помню, я тогда подумал:

– А что было бы, если бы мой „дедушка“ был связан обязательством говорить после цензуры? Вместо поучения после каждой службы, сколько слов и бесед он сказал бы?.. сколько он потерял бы от этого в любовном отношении к нему со стороны прихода? О. цензор в 35 верстах живёт. Ну-ка, попробуй написать „проповедку“ к каждому празднику, да лошадей погонять за столько вёрст. Да, хорошо ещё, что „дедушку“ все уважали, все искали у него совета... даже все новые благочинные приезжали к нему за разными указаниями... никто поэтому и не осмеливался тянуть его на цензуру. А вот о. Петра требуют к ответу. Завидуют ему – и требуют... и камень ему полагают...

С этими впечатлениями я в академию перешёл. Здесь я снова слушал гомилетику. Читали её нам два профессора, один за другим. Первый не интересовался проповедничеством. Второй, наоборот, идеей пастырства был сильно увлечён. На первой лекции он расшиб Фаворова, на второй и последующих много и убедительно говорил о живой проповеди и недостатках современного проповедничества. Это были поистине огневые лекции. На парте не сиделось... После каждой мысли являлось желание вскочить с места, расцеловать лектора и сказать ему:

– Вот, что правда, то правда... век бы слушал вас и вашу святую правду.

Профессор наш и сам весь жил проповедничеством, и нас приучал к этой великой работе. Добился он учреждения при Академии вне-богослужебных собеседований и приохотил нас говорить поучения к народу. Создалось целое церковно-просветительное движение. Церковь наша перестала в конце концов вмещать желающих слушать студентов; толпы жаждавших слышать слово правды Христовой наполняли академические коридоры и лестницу, прилегавшие к церкви.

С такими впечатлениями я и вышел из академии. Разбираясь в новых впечатлениях, которыми „дарила“ меня жизнь, я никогда не чувствовал нравственной удовлетворённости. Никак я не мог, да и теперь не могу, помириться с той мыслью, что были и есть пастыри неучительные, что так редок в жизни мой „дедушка“, что так часто сиротливо выглядывают наши проповеднические кафедры, что так мало людей, одушевлённых идеей пастырства... Сейчас, например, я думаю:

– В таком-то приходе развилось конокрадство. Надо научить людей, что это страшный грех и как можно от него избавиться... а пастырь молчит и ни одного слова не говорит против этого зла.

И вот почему, видя порой бьющую в глаза неучительность пастырей наших, я написал в 1903 году в Енисейских епархиальных ведомостях статью под заглавием: „Что же нам делать?“ Вся статья была одним сплошным призывом пастырей к учительству. В статье прямо, без обиняков, был кратко указан исторический процесс потемнения народной совести и выражена по поводу этого такая мысль: „Что же нам делать?“ спросят пастыри. Ответ ясен: „надо пробудиться и стать ближе к пастве“ (№№ 8 и 9).

В ответ на статью я получил от одного батюшки:

– Жаль, что нет человека, который мог бы ответить вам, как следует...

После статьи в № 13 Миссионер. Обозр., – на которую я смотрел, как на один из многих камней, которые бросают теперь в нашу застоявшуюся воду, – люди, которые „могли бы ответить мне, как следует“, нашлись. Я получил несколько писем, одно за другим. Но решил молчать, и молчать до тех пор, пока не явится на сцену что-либо наиболее типичное и более „побудительное“ к ответу. Наконец, получил из редакции Миссионерского Обозрения на своё усмотрение статью одного иерея о. О-на под заглавием: „Приклонили уши“, присланную им, иереем, в означенную редакцию в виде ответа на мою „Audiatur et altera pars“. Получил, и сейчас же взялся за перо: очень уж типичной оказалась эта статья. Отвечаю о. О-ну по пунктам, по мере течения его мыслей, присоединяя к нему по пути и других возражателей, удостоивших меня своим вниманием.

О. О-н говорит: „сколько я не рассматривал статью А. Платонова, от впечатления „нытья“, при всём желании автора не впасть в него, иного впечатления от статьи не вынес. И светские люди, и духовные, и раскольники – сектанты, все против миссионеров“!.. Отвечаю вам, батюшка: вы мою статью до конца, вероятно, не дочитали. А там в конце статьи сказано, что мы, миссионеры, при помощи Божией делаем своё дело. Вот и причина, почему мы не унываем: „Бог нам прибежище и сила“! Сказанное вами на первой вашей странице навело меня на мысль: „батюшка задет за живое... значит и нельзя искать у него рассмотрения дела по существу, ради самого дела“. Так отчасти и оказалось при дальнейшем чтении. Но многое у него, не скрываю, сказано и по существу.

О. О-н пишет: „приходские пастыри могут о себе сказать: не послал (курсив о. О-на) нас Епископ благовестити, сиречь миссионерствовати, но служити литургии, крестити, венчати, исповедати, соборовати, детей учити в школах и писать книги о тех событиях“.

Батюшка, зачем такая инсинуация, в коей виноваты, впрочем, не вы один? Некий ваш единомышленник пишет мне почти вашими словами: „Мне архиерей не говорил при моём поставлении, чтобы я проповедовал и сектантов вразумлял“. Согласен, что, быть может, вас, батюшки, епископ и не наставлял в сём, но ведь это, т. е. проповедование вами слова Божия, само собой предполагается вашим званием. У вас есть ваша ставленная грамота: прочитайте её, да вспомните: „шедше, научите“, „настой благовременне и безвременне“... А ведь вы, батюшки, наследники апостольского звания. Будь я на вашем месте, я поставил бы с большей для себя пользой такой вопрос: „хорошо ли мы делаем, что отрекаемся от спасения заблуждающихся? Мог ли сказать нами написанное Тимофей или Тит, эти преемники апостолов-проповедников?“

Иду дальше. О. О-н пишет: „не разделил ли Бог в Церкви дарований? еда все миссионеры“? А на четвёртой странице своей статьи в уста о. благочинного он влагает совет ему, батюшке, вызвать „миссионера“ для бесед с сектантами, и отнюдь „самому“ не делать публичных собеседований. Мысль выражена очень ясно. Сделаем из неё вывод: в сёлах А, В, С, Д сектанты стали совращать православных. Священник села „A“ вызывает „миссионера“. Пока миссионер живёт в селе „A“, в приходах В, С, Д произошло несколько случаев совращений. Миссионер туда ещё не попал, и не мог попасть, занятый сектантами селения „A“. Кто, спрашивается, виноват в совращениях? Неужели миссионер? Кто отвечает за души этих людей? Тоже миссионер?.. Здесь и позволительно поставить вопрос: а что же делал батюшка? Ответ мной дан в той же моей статье: „батюшка ходил только туда, где хождение деньгами оплачивают“... Наконец, к чему эта речь о разделении „дарований?“ О. О-н, вас буква заедает... вникните в смысл Писания, да почитайте толкования на него... Ну, право же, не хорошо приклеивать слова апостола туда, куда они не относятся. Ведь если стать на вашу точку зрения, то, право, можно дойти до абсурда, и, примерно, такого: Бессловесная овца отделилась от стада. Пастух этого не заметил. Проспал. А когда проснулся, и увидел, что овца находится вне стада, махнул на неё рукой и сказал:

– Не нужна! она не в стаде, и, значит, не моя.

Тут волк к ней подбежал и начал „напасть творить“. А пастух и говорить:

– Ну так что ж? Не моё дело отбивать её!.. Нехай там, что угодно, будет!

А это, о. О-н, как сами можете понимать, уже совсем дурно... Не станете же вы утверждать, что за каждой овцой должен быть приставлен особый специалист по части спасания их от волков.

Однако о. О-н на своём отказе не остановился. Он постарался представить и оправдательные документы своего нежелания вести миссионерскую проповедь. Речи его не новы. Их я слышал ещё и раньше, и потому писал в вышеуказанной статье: „Что же нам делать“ вот что: „пастырь Церкви Христовой, грешно тебе слагать с себя вину... Самооправдание – это спутник греховного самолюбия“; и ещё: „не будем пренебрегать укорами совести, этого нашего самосуда. Её голос не есть продукт испорченных нервов, излишней требовательности нашей к самим себе“. Слышу я самооправдания и теперь. Поэтому и не могу обойти молчанием и оправдательные документы о. О-на, в виду именно их типичности.

Первый документ: „Если „вы сильны, а мы немощны“, то кто виноват? Уж не Тот ли, Кому рассудилось дать одному пять талантов, другому два, третьему один? Да не будет“.

Делаю на документе пометку: разве вы, о. О-н и прочие, „немощны?“ А сугубая благодать, вами восприятая? А сила, в немощи совершающаяся?

Второй документ: „Если вам свяжут руки и ноги (курсив о. О-на); впрягут в колесницу; заставят тащить за все лямки, то в состоянии ли вы будете тащить колесницу? Короче, без аллегорий: вы миссия – посланники, а мы не миссия (курсив о. О-на); и ещё: скажите по совести, у кого больше лямок: у приходского ли пастыря, или у миссионеров? Как же можно требовать, чтобы и я сделал столько же, сколько и вы, миссионеры, сидящие весь год за книгами, вам нужными? Вы в заколдованном кольце? А мы нет?.. За одну ошибку в № дела влекут тебя чуть ли не к уголовному делу – это ничего?.. Завлекло бы это рассуждение на эту тему меня в великие дебри... Скажите, что обслуживает миссия: не пробелы ли пастырства? Какие? Ответ дан о. Николаем“.

На этом документе позволяю себе остановиться несколько дольше. О. О-н хочет сказать то же, что и о. Николай в № 13 Мисс. Обозр.: ни сил-де, ни времени нет для миссионерской проповеди... Отвечаю: Неправда. Есть и силы, и время. У меня в моей практике было два таких случая. В одном селе у батюшки – две школы, большой приход; своё хозяйство он вёл сам, нанимая работников и присматривая за ними; плюс ко всему этому большое семейство и до двухсот молокан. И замечательное дело! Он никогда не отказывался, даже не допускал в себе мысли отказываться от миссионерствования. И когда я приехал к нему устраивать приходскую миссию, по приказанию епархиального начальства, то увидел, что таковая миссия в селе существует, и даже предупредила своим появлением распоряжение владыки. Приезжаю в другое село. В семействе батюшки – он да матушка, и больше никого. Хозяйства никакого. Приход небольшой, но богатый. Всё благоприятствовало батюшке заняться миссией среди сектантов, бывших в районе его прихода. Мало того. Батюшка даже деньги получал за миссию. И что же? Священник даже не знал, где сектантская молельня... Что скажете на это, о. О-н?.. Я не даром в начале статьи много говорил о „дедушке“: – это был пастырь идеалист, его идеализм и был источником его сил; он же всегда находил для „дедушки“ время и книги читать, и духовные журналы ожидать с нетерпением и прочитывать их „от крышки до крышки“, и спорить с нами, семинаристами, на счёт Канта и Гегеля, и, наконец, убить в корне хлыстовщину, из Питера занесённую в наше захолустье... Без идеализма, вечное напоминание о котором дано вам, батюшка, на оборотной стороне вашего иерейского, на груди вами носимого креста, далеко вы, о. О-н, не уедете, и всегда, – соглашаюсь с вами, – будете говорить, что вы – не миссия. Но такие речи больно слушать, потому что вы даёте только новое доказательство того, как вам и другим некоторым иереям мало дороги интересы ваших, хотя и заблудившихся, овец.

Вот вам и ваш „заколдованный круг“. Я думаю что вы или сами его создаёте, или не хотите перешагнуть через него. Рутина, о. О-н, рутина – все эти ваши речи! Не время их произносить. Дни наши лукавы... надо теперь и в мудрости упражняться, а не отказываться от дела...²⁵⁴.

Третий документ: „приходской миссии дано ли право миссионерствовать? (курсив о. О-на); живое слово не смей сказать; представь вперёд на цензуру, потом и говори, а то заврёшься“. Далее в документе приведён такой диалог:

– К кому же это? (т. е. отдавать проповедь на цензуру).

– Да разве вы не знаете цензора о. Евгения?

– Да он где же учился?

– Где? Там же, где и вы, в семинарии.

– Почему же он может знать, что я заврусь?

– Да я-то почём знаю? Ему дано; он знает.

– А я-то что же?

– А вы служите обедни, правьте требы, ведите церковные документы, ходите в школу.

– Хорошо, слушаю; к тому же я не всегда в духе писать, да и к желаемому случаю или поводу будет несвоевременно. Буду читать готовые проповеди. А вот побеседовать с раскольниками можно?

– Отнюдь не – смейте.

– Это почему же?

– Опять потому же: заврётесь.

– Да что вы? Ведь если бы я ничего не знал· по расколу, я бы и сам, по принуждению даже, не стал беседовать. Я слышал: раскольники вот что говорят... недавно у них был приезжий начетчик; напел им вот что...

– Пишите (курсив о. О-на) миссионеру. Это его дело. В особенности отнюдь не дерзайте делать публичные собеседования. Уроните достоинство учения Церкви.

– А раскольникам-то можно?..

– Ну, это уж их дело.

– Слушаю. Кто же я таков?

– Да я же вам сказал, что вы и как должно делать. Ведь такова воля начальства. Да чего вам?..

– Слушаю.

О. О-н изобразил в диалоге весьма типичную, прямо из жизни выхваченную „примерную“ беседу приходского священника с о. благочинным. Не раз я даже душой болел за подобные отношения оо. благочинных к подчинённым им батюшкам. Но, по моему крайнему разумению, такие „столкновения“ всегда имели под собой или личные счёты у названных лиц, или зависть оо. начальствующих, или непонимание ими своего благочиннического дела. Однако, это не оправдание. Чисто по-братски рекомендую всем, находящимся в положении, указанном в диалоге:

– Делайте вы своё дело... проповедуйте сектантам и раскольникам... а если о. благочинный начнёт по старому делать „зазирания“ вам, покажите и при том кротко, без всяких повышений вашего тона до верхнего „до“, прочитайте ему Синодальные правила о миссии 1888 г., № 1116. Поверьте: никакое „подкладывание свиньи“ не замарает вас и не принесёт вам вреда... и ныть вы перестанете... и „придирок“ не будет...

Но скорбь ваша, о. О-н, да будет приятой. Стыдно и мне (да и мне ли одному?) за тех оо. благочинных, которые оцеживают комара и препятствуют приходским батюшкам творить своё великое и святое пастырское дело. Этот стыд я чувствовал ещё при написании статьи „Audiatur“, изобразив в ней публику, снующую между первым и вторым рядом первой группы, и в числе прочих разумея под ней и этих отцов, тормозящих св. дело миссии... Но и вы, о. О-н, разделите моё настроение, мою радость. Я снова и снова обращаю свой любовный взор к „дедушке“ и никак не могу отделаться от его чудного образа, от его светлого взора, от его пламенной любви к делу, от его веры в великую, неизмеримо могучую силу того „звания“, которое имеет такое святое имя христианского пастырства.

Грузинский епархиальный миссионер Александр Платонов

XXIV. На скопческом пепелище

В 1895 году в Тамбовском окружном суде разбиралось громкое дело об атмановских скопцах. Судились сектанты за изуродование своих тел через оскопление и за богохульство. Во главе подсудимых были братья Неверовы и „богородица“ их – Аксинья. Улики против подсудимых обнаружились тяжкие. Суд приговорил виновных изуверов к ссылке в отдалённую Сибирь.

Вскоре после объявления судебного приговора пришлось мне; быть „на скопческом пепелище“. Ещё не улеглись людские страсти после суда. В народе говорили разное. Многие бедняки жалели скопцов. С ними они теряли кредит, хоть и дорогой. Вздыхая, бедняки говорили:

– Напрасно засудили „святошей“. Народ они ничего. Правда, жадны – да что делать? Мы все своего из рук не выпустим...

Другие решительно восставали против скопцов. Эти говорили:

– Скрытны святоши. Скрытны и жадны, как барсуки. Ну, да на то суд царский есть! В суде всё разберут. И разобрали... Должно, за святошами есть пакости, если их осудили на ссылку. Без вины людей из России не высылают...

Родные осуждённых старались набросить тень на нравственное значение судебного приговора. Они волновали толпу против судей. Они утверждали:

– Если бы наших мужиков судили не попы. Тогда бы мы посмотрели, чем дело кончилось. А то собрались попы – и засудили ребят!..

В основе такой странной молвы лежала частица правды. В составе присяжных заседателей, судивших скопцов, были семинарские преподаватели. Этих-то людей, знающих „подноготную“ скопчества, боялся адвокат Ш. Ещё накануне суда свои опасения он высказал родным подсудимых. Те переработали разговор на свой лад. Таким образом сложилась небылица, будто атмановских скопцов судили „попы“.

Особенным возбуждением после суда отличались скопческие бабы. Про них атмановский батюшка (хай ему легенько згадается!) рассказывал:

– Прихожу я о Рождестве в один дом. Слышу, – на печке сидят и голосят две бабы. Голосят, а ничего не разберёшь!.. Начинаю служить молебен. Одна баба соскочила с печи и убежала. Другая подошла ко кресту – и замертво повалилась к ногам моим...

Вижу, что скопчихи к моему приходу „сочинили“ особый порядок действий. Может быть, они поступали искренно, но всё было как-то рассчитано, – словно заучено. – Я поспешил уйти из избы...

Вхожу в следующий дом. Там именно жила одна из голосивших баб, которая убежала от меня. С ней мы разговорились. Баба-старуха со слезами и произносит:

– Погиб мой сыночек, Никита! Засудили его попы. Ну, да что толковать – и Христа ведь безвинно осудили... Как их звать, Федька?

– Алхиреи! послышался голос с печи. Это говорил мальчуган, который год учился в школе.

– А как звали этих архиреев? спросила старуха.

– Ана и Каифа, кажется...

– Так. Это верно! подтвердил батюшка. Христа засудили еврейские архиереи. Но ваши мужики – разве Христу равны?.. С другой стороны, ребят ваших судили не архиереи, а такие же миряне, как и все вы, – только учёные. Эти люди всё дело разобрали тщательно и нашли мужиков ваших преступными; за то и сослали их к якутам...

Баба не поверила батюшке. Она так и осталась озлобленной. Подобное же озлобление тронуло даже некоторых православных крестьян. Поводом для него послужило то, что председатель суда притянул было к ответственности одного лжесвидетеля. На предварительном показании этот человек говорил правду. Показание его слышали другие свидетели. – Когда же после, на суде, подкупленный скопцами, он стал говорить другое, в защиту подсудимых, – его обличили в лжесвидетельстве и пригрозили ему наказанием.

На мужиков это обстоятельство произвело удручающее впечатление. Они стали роптать на своего батюшку, который „всё тонко и умно подстроил“, – а после восстали и на судей...

Но если в суде над скопцами выступали лжесвидетели, – зато удивительно честно и самоотверженно вела себя одна женщина. „За молчание“ скопцы предлагали ей 200 руб. Обещали купить ей корову, „поставить“ избу. Добрая женщина не покривила совестью...

О ней в народе долго говорили с удивлением:

– Вот бедняга, почти нищая, – а подикось: лучше заживного мужика действует!

Осуждение скопцов породило сильное движение в приходе. Многие „теплохладные“ люди, узнав, каким поруганиям подвергалась Православная Церковь, стали заботиться о её чести и благолепии. Результатом этих забот явилось желание прихожан построить в селе новый храм. Да и на беседы батюшки они стали ходить усердней. – Только надолго ли очнулись православные атмановские люди и процветает ли среди них ныне сознательная любовь к Церкви Православной?

* * *

XXV. В туманный вечер

Густой туман разлился в воздухе. Над деревней повисли словно дымчатые покрывала. Ничего не видно было за несколько, шагов. Народ на беседу к нам сходился, как ночью. Только жажда послушать „насчёт штунды“ влекла их из домов по сырому воздуху...

Сборная наполнилась народом. От лица сектантов стал говорить Антон Федорыч. После „начинательной“ молитвы он сказал:

– На кредитных билетах Государь объявляет, что подделывателей их он сошлёт на каторжные работы. – В таких подделках виноваты православные. Господь в 16 гл. Ев. Марка велел крестить взрослых людей, а вы крестите младенцев. Откуда вы достали такой преступный обычай?

Я стал отвечать, доказывая, что к православным уподобление их фальшивым монетчикам не подходит. Мы не подделываем законов Божиих. В Ев. Марка, в гл. 16, совершенно ничего не говорится о младенцах, их не осуждал Господь за то, что они не могут иметь сознательной веры в него“²⁵⁵.

Антон Федорыч твердил:

– Господь осуждает всех неверующих и... детей.

– За что судит Господь детей?

Общее молчание. Ни один сектант, в защиту Антона Федорыча, не подыскал какого-либо доказательства. Замешательство сектантов дало мне благоприятную почву для изложения православного учения о крещении младенцев. Я рассмотрел этот вопрос всесторонне.

Беседа уже до конца прошла без возражений.

Мы поехали домой. Моим спутником был местный хуторянин Сергей Иванович, человек общительный и хлебосол. Он скорбел о наших сектантах. Но и горько жаловался на свои церковные порядки. Он говорил:

– Наставления ясного православные у нас не слышат – вот беда! Надо бы всё православное учение провести по Библии, а наш батюшка этого не делает. Человек он добрый, ласковый, но слишком „простонародный“ и вульгарный, – если так можно выразиться. Любит он передразниваться и пересмеиваться с мужиками, а это подрывает уважение к нему. Напр. едет батюшка по селу. На встречу ему идёт ленивый мужик. Здороваясь с ним, батюшка говорит:

– Эй, ты, на ходу спященский! Куда побрёл?

Мужик, улыбаясь, чешет за ухом и грозится пальцем „на весёлого попа“...

А случается и хуже. Попадается батюшке мужик „никудышный“, но самолюбивый. По обычаю батюшка не пропускает его мимо себя без острот. Смеясь, он выкрикивает ему:

– Эй, обрубай – завалященский! Нос кверху держащенский! Здорово!..

Мужик обижается и придумывает батюшке остроты на его счёт:

– Здравствуйте, в полах заплетащенский! Из воза торчащенский!..

Плохо это, – добавил Сергей Иванович, – гадко, не идёт, к батюшке не пристала такая фамильярность с мужиками. Ведь он того... пастырь духовный. Ну, и держись в границах, не роняя своего сана...

Я молчал. Мне было – не по себе от рассказов. Замолкнул и мой спутник. ехали мы медленно. Туман ещё больше сгустился. Мы сбились с дороги и забрались куда-то на подсолнухи. Остановились.

Сергей Иванович соскочил с тарантаса и пошёл искать „следов“. Кучер ушёл тоже от лошадей. Я один остался на месте. Мы боялись как бы не растеряться. Ежеминутно мы кричали друг другу:

– Михеи-ч!

– А-а-а!

– Не заходи далеко!

– Ладно-о-о!

– А-у!

– У-у!

И опять беготня по подсолнухам. Зажигаемые спички тускло светили в туманном воздухе. Было свежо, – особенно мне после жаркой беседы.

Но кое как мы выбрались из подсолнухов и уже без приключений добрались до хутора...

Д. Боголюбов

(Картинка с натуры)

Вечером этим большая семья молокан вся в сборе была вокруг самовара большого. В переднем углу сидел сам хозяин Онуфрий, седобородый, ещё крепкий старик; дальше по чину семья размещалась: два сына – Никита вдовец и Василий; оба с своими детьми; были и гости другие.

С приправами разными пили все чай: крендели, пышки, жамки и мёд – обычна еда молокан.

Старшего сына Никиту старик и семья провожали сейчас на работу, далеко, – в чужую страну. Вот дружно запели любимый псалом про то, как братьям пригоже жить вместе и крепко друг друга любить. Онуфрий добавил, что надо любить и врагов. Ветхую библию с полки он взял, быстро раскрыл и начал читать про любовь: „аще тело мое предам на сожжение, любве же не имам, – ничтоже есмь“. „Любовь долготерпит, не завидует, не льстит“, – вскрикивал дед и добавлял от себя: „ишь она – любовь то Христова, какая любовь-то она! – „Любы николиже умирает“, закончил старик чтенье святое.

И тихо всё стало в избе. Вчуже смотреть и послушать, так эта семья и други родные её – и вправду малое стадо Христово, которое любит Христову любовь, охотно читает о ней, всегда про неё говорит, которое в жизни своей выше любви ничего дорогим не считает.

„Ну, тятька, пора! на чугунку поспеть бы во время“, встал первый Никита. И прощаться к нему все подходили...

* * *

Станица большая, казаки живут; поодаль одна от другой – две белые церкви на холмах зелёных стоят, далеко их видно... В высь поднебесную кресты их ушли; летом от солнышка блещут они, как яркие свечи горят.

Богомольны казаки... В воскресные дни гул колокольный легко их сзывает под тихие своды родимых церквей.

В эту станицу пришёл на работу Никита: – в батраки он нанялся. Хозяин, богатый и старый казак, полюбил его скоро. Вместе работал, с своей семью за стол и его он сажал. Месяц, другой и третий Никита живёт, стал привыкать к православной семье. Для себя незаметно он, молоканин, крепко любил уж её...

Как это вышло, разобрать мудрено. Про веру с ним не было спора, никто к православию его не склонял, а сам он собой как-то быстро менялся. Станичная жизнь казаков богомольных чудо над ним совершила. Без мыслей дурных работник-сектант на белые церкви смотрел; торжественный гул колокольный с охотой частенько он слушал. А там как-то раз, невзначай, побывал он в ближней церковке; заутреню всю простоял...

* * *

На праздник Успения Никита был в церкви. От секты своей он отрёкся, – казаки слыхали его отречение. А старый священник святое Крещение над ним совершил во Имя Отца и Сына и Духа Святого...

II.

Опять собралась семья молокан. С чужой стороны возвратился Никита, и с радости старый Онуфрий в избушке своей праздничный вечер устроил. Обычно сектанты ели и пили; усердно псалмы распевали; корили соседей своих православных; себя до небес восхваляли.

Только Никита не ел и не пил; о чём-то всё думал. Ведь надо сказать им про то, как в станице крестился он и стал православным. Но жуткая робость берёт...

Случайно священник приходский вошёл. Никита весь бледный к батюшке первый на встречу идёт.

– Благословите, я ваш, – православный, – тихо, чуть слышно, сказал.

И первый старик покраснел, без памяти на пол упал. Семья голосила, а гости чужие злобно кричали: „так ты перевертень и выкрест“! Холстинную тряпку священник водою смочил; деду на грудь положил. Старый Онуфрий очнулся. Он долго безумно смотрел и молчал; но скоро природная сила к нему воротилась. Вестимо, – страдало отцовское сердце по сыне; но скорбь и страдание своё фанатик-сектант в злобную речь обратил.

– Так выкрестом звать тебя надо, Никитка беспутный! К пьяницам ушёл, трубокурам!.. А раньше на нашем собрании певцом каким был! Вернись в свою старую веру, – иначе не сын ты мне больше; в жизни не будет тебе пути и дороги, – счастья не будет тебе!

Как малый ребёнок сын плакал. С ним рядом сидел отец Николай.

– Отец, не горюй, – твёрдо Никита сказал: видно судил мне Господь из вашей общины уйти к православным... Но я не забуду тебя, – как прежде, родителем буду считать; трудами своими кормить тебя буду до смерти твоей; умрёшь, – тебя погребать молокан созову на собранье... Только прошу тебя Богом – за новую веру мою не гони ты меня, свово сына!..

– Слышь, старина, – чего-ж тебе надо?! Сын-выкрест тебя утешает, берётся до смерти кормить – нетрожь только веру его... Он образ поставит в переднем углу и будет молиться, – гости сектанты сказали.

С ядом словечко! Сильно оно из старой дедовской души страшную злобу на сына поднять...

В расчётах своих друзья не ошиблись. Бешенной речью Дед их утешил:

– Образ! образ поставит в столетнюю мою избу!.. Да я ему образом этим башку расшибу, выкрест проклятый! он образ поставит себе на потеху, бродяга! – Старый Онуфрий был страшен на вид; сатанинская злоба в его загорелась глазах...

Вот бледный священник вплотную к нему подошёл; руки к нему на плечо положил...

– Дедушка, успокойся, – я и сам знаю, что горька тебе новая вера Никиты... Но видно на то божья воля... Грех проклинать родного сына, – лучше смирись перед Богом...

– Что ты юлишь тут? чай-рад овечке-то новой, – награду получишь за неё из губернии... Сбирал бы деньгу по приходу своему, а к нам бы не лез, – кричал на всю избу Онуфрий. – А наёмник – не пастырь, – не на шутку на батюшку взъелся старик.

Но отец Николай ему руку подал.

– Ну, не серчай, дед Онуфрий, – ты знаешь, в беде твоей я не виновен, – случайно зашёл. Прощай, а сына своего не гони. Как прежде, любите друг друга.

Потом благословил он Никиту, почаще к обедне велеть приходить. – „Терпи, брат, руганье, насмешки за новую веру свою, после Господь благословит тебя счастьем. Сам старика не обидь: Бог с ним, что он молоканин“...

* * *

– „Советчик какой! прошумели ему в след молокане: не обижай, не гони, вот тебе, старина, от попа Николая наука... А твому выкресту-сыну: отца почитай, хоть он и молоканин... Должон ты, Онуфрий, сейчас же просить пресвитера Никандрыча, чтоб ужотко всех молокан он собрал. Молоконе решат, как с выкрестом – сыном тебе поступить“...

III.

Молоканский пресвитер Никандрыч был человек политичный, сгоряча ничего он не делал; посему Онуфрию деду советовал он пока обольщать и смущать свово выкреста-сына мерами всеми: старую веру при нём расхвалять, православие хулить, поносить. Тридцать лет правит Никандрыч своей молоканской общиной: не один раз такие делишки случались. Частенько через две–три недели от него отказавшиеся овцы снова к нему приходили, – тогда уж навеки он их закреплял в молоканстве.

– Через неделю будет большое собрание всей братии нашей, – тогда приходи, старина... Быть может и выкреста-сына к нам назад приведёшь, решил молоканский пресвитер.

* * *

В воскресенье Онуфрий пришёл на собрание; сделал всей братии до земли поклон, жалобу он говорил на выкреста-сына Никиту.

– На веки ли? вопросил пресвитер Никандрыч: нельзя ли вернуть заблудшую овцу?

– Вернуть, постараться вернуть его надо, зашумело собрание: запевалой псалмов был он у нас. Петь распевы свои без сына твово мы не можем.

– Нет, верная братия моя: пробовался, грозил, улещал, – ничего не берёт... поп Николай, ишь, его укрепил... видно навеки пропал мой Никитка.

– Тогда ты должон его выгнать из дома свово. Сам грамотей, – посмотри-ка в писанье: „и будет тебе яко язычник и мытарь“, – волновалось бурно собранье.

– „И будет тебе язычник, мытарь“, прошамкал Онуфрий-старик.

Вправду-ль, иль из боязни, суд молоканской громады над выкрестом-сыном отец утвердил, всей братии до земли отвесил поклон, жилковато согнулся и скрылся в задних рядах молоканских, и там где-то сел в уголке. С пресвитером рядом место своё старик потерял, в глазах всей общины он был оконфужен надолго, что выкреста-сына имел.

Общим судом над заблудшей овцой, Никитой злосчастным духовная братия довольна была. Мало-помалу улеглось и волнение молоканских сердец. Вот зычно запели псалмы. Должно быть случайно пришлось, но пели о том, как братьям хорошо жить вместе всегда. А там настоятель Никандрыч зачитал по библии. Долго читал, но и он дочитал до места того, где Христова любовь восхвалялась. „Любовь долготерпит, любовь не завидует, не льстит“, – с спокойной совестью на всё собранье возглашал слепой молоканский вожака Никандрыч. С ним рядом сидел древний сектант, старичок, по прозванию Пахом.

„Ишь она – любовь-то Христова – какая! Не завидит, не льстит, – елейным голосом, певуче и громко, Пахом рассуждал. Он в переднем углу заседал, – весь белый, как лунь; руки свои он держал на груди, а очи горе устремил.

По примеру его и другие сектанты руки свои к сердцам приложили, горе направили очи, умильно вздыхали, друг другу твердили: „ишь, брат мой духовный, – возчувствуй эфту самую любовь-то Христову!.. поди ж ты: не завидит не льстит“.

Вон, в том дальнем углу, два соседа о чём-то заспорили. Сидел там новый брат – молоканин Арсентий, – православие он бросил недавно.

– Чудеса у вас деются, кум Кирилла. Теперь одного не пойму. Всё, почесть, понял, – эфто самое место из писанья постигнуть не вмоготу. Никандрыч читал про эфту самую любовь; она не завидит, не льстит. А как же вы Никитку-то-выкреста, – прогнать приказали?

– Духом, куманёк Арсентий Иваныч, духом чти и разумей писание святое. О-ох! глубина премудрости божией, умиленно вздохнул дядя Кирила.

* * *

Зимой уехал выкрест Никита опять в ту станицу большую, где белые церкви на холмах стоят, где богомолы-казаки живут, где старый хозяин, добрый казак православный, быть может, примет его, как родного, работником в семью свою.

Священ. Михаил Шевалеевский

„Пошлёт Сын Человеческий Ангелов Своих и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие“. Мф.13:41.

Я беседовал однажды с сектантами в небольшом хуторе, заселённом почти ими одними. Беседовать мне пришлось почти весь день. Когда я закончил проведённую мной беседу о крещении детей, меня попросили в соседнюю хату „подкрепиться“. Пока я подкреплялся варениками и чаем, мои собеседники не расходились. Отдохнув, я вернулся к ним.

Увидев снова их позы и лица, я почувствовал, что сейчас будут „вопросы“. И действительно, когда я – после молитвы – сел за стол, один из сектантов сказал:

– Позвольте, г. миссионер, нам начать беседу.

– Пожалуйста.

Сектант открыл заранее заложенное им место Евангелия и прочитал;

„Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобой и им одним; если послушает тебя, то приобрёл ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собой ещё одного, или двух, дабы устами двух, или трёх свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе как язычник и мытарь“ (Мф.18:15–17).

– Что у вас так делается?

Я ответил:

– Делается.

– Не видно что-то.

– У вас это делается?

– Делается.

– Я у вас этого не видел и не вижу...

– Я и ещё прочту.

– Читайте, читайте.

Сектант отвернул другое заложенное место.

„Я писал вам в послании не сообщаться с блудниками; впрочем не вообще с блудниками мира сего, или лихоимцами, или хищниками, или идолослужителями, ибо иначе надлежало бы вам выйти из мира сего. Но я писал вам не сообщаться с тем, кто, называясь братом, остаётся блудником, или лихоимцем, или идоло-служителем, или злоречивым, или пьяницей, или хищником; с таким даже и не есть вместе. Ибо что мне судить и внешних? Не внутренних ли вы судите? Внешних же судит Бог. Итак, извергните развращённого из среды вас“ (1Кор.5:9–13).

Он окончил чтение и пожелал объясниться.

– Теперь у вас, в православии, – всякие, и воры, и пьяницы, и блудники. Мы сами были такие. Поезжайте в ***. Там – по улице – вдут пьяные, ругаются и все ваши. Таких людей по Слову Божию надо отлучать...

– Позвольте на минутку: у вас есть блудники, пьяницы и лихоимцы?

Лёгкая краска пробежала по лицу сектанта.

– У нас таких отлучают. А у вас, в городах, существуют дома (сектант выразился вульгарно), в которых люди предаются греху, и они называются православными, бывают в церкви... Почему вы к нам – мы не пьянствуем, не веруем, не сквернословим – приходите, а к ним не идёте? Вам нужно к ним вперёд идти, их направить на истинный путь.

У меня невольно вырвалось:

– Вы бы, голубчик, прежде чем советовать это другим, пошли бы сами, да обличили их во грехе.

Сектант презрительно улыбнулся.

– Нашему брату нельзя. Нас там возьмут, скажут, что мы „совращаем“ и осудят.

– Мы отстали от скверных дел, – вмешался другой из сектантов, – к нам стали приезжать миссионеры. А такие, о которых Петер²⁵⁶ Апостол пишет: „пёс возвращается на свою блевотину и вымытая свинья идёт валяться в грязи“ (2Пет.2:22), остаются так, их не трогают.

– Вы сказали: Петер, там написано так? – спросил я.

– Петер и Пётр – всё едино, – объяснил сектант.

– Вы всё сказали, что хотели сказать?

– Всё.

– Послушайте теперь, что я скажу вам по Слову Божию.

„Когда фарисеи, видя, что Господь ест и пьёт с мытарями и грешниками, сказали ученикам Его: для чего Учитель ваш ест и пьёт с мытарями и грешниками? Иисус же, услышав это, сказал им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные; пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы? Ибо Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию“ (Ос.6:6; Мф.9:11–13). Церковь, основанная Господом, как справедливо учат свв. отцы, „не судилище, а лечебница“. Кто идёт в больницу и находится в ней? больные. Зачем они там? чтобы быть здоровыми. Кто идёт в Церковь? грешники. Зачем? затем, чтобы исцелиться от грехов, стать святыми.

– Так выходит по учению Самого Господа Иисуса Христа. А если вы негодуете на то, зачем грешники стоят в церкви? – ваше учение – выходит – не Христово, а фарисейское...

Сектант – собеседник перебил меня.

– Церковь, сказано, должна быть свята, без пятна и порока! – резко воскликнул он.

– Церковь называется святой потому, что глава её, Господь, – свят и члены её – одни достигли святости (Евр.12:23), другие – призванные святые, освящаемые (Рим.1:7; 1Кор.1:2. Евр.2:11) призваны к святости. Но в Слове Божием нигде не сказано, что все стоящие в ограде земной церкви – безгрешны. Сказано так: „Христос возлюбил Церковь и предал Себя за неё, чтобы освятить её, очистив баней водной посредством слова, чтобы представить её Себе славной Церковью, не имеющей пятна, или порока, или чего- либо подобного, но дабы она была свята и непорочна“ (Еф.5:5–27). Мы собрались, чтобы побеседовать. Окончили мы беседу?

– Нет ещё.

– Господь устроил Свою Церковь, чтобы представить её Себе славною, без пятна и порока, чтобы она была свята и непорочна. Что же? Все члены Церкви православны? увенчаны? безгрешны? Если так, то зачем на земле и быть больнице? Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит от всякой неправды. Если говорим, что мы не согрешили, то представляем Его лживым и слова Его нет в нас (1Ин.1:8–10). Если вы считаете себя безгрешными, вы отвергаете для себя нужду во Христе и Его Церкви... Господь поставил в Церкви, „одних Апостолами, других пророками, иных Евангелистами, иных пастырями и учителями, к совершению святых“... Если члены Церкви безгрешны, зачем совершать их святыми? А если сказано, что поставленные Господом лица служат делу созидания Церкви, совершению святых, то кого они – силой Духа Божия – усовершают в святости? грешных людей, прибегающих с раскаянием ко Христу, Его св. Церкви. До которых пор будет такой порядок? „доколе все придём в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова“ (Еф.4:11–13).

Апостол Иаков говорит: „все мы много согрешаем“ (Иак.3:2). О ком речь? о христианах, которые были в апостольской церкви. Если больных удалить из больницы, она будет пуста, – и нужна ли? Если по-вашему грешников нужно выгонять из ограды земной церкви, то в ней никого не останется. Кто может назвать себя безгрешным“?

Сектанты заволновались.

– Иное дело – грех, иное дело согрешение, – медленно начал главарь. – Согрешение – это, как бы сказать... ну – поневоле, а грех это – когда человек нарочно грешит.

– Нарочно то среди верующих, думаю, едва ли кто грешит. Взять хотя бы тех лиц, которые живут в упомянутых вами домах; почём вы знаете, что их привело туда? Спаситель одной из таких сказал: „и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши“ (Ин.8:11). Раз вы рассуждаете об этом, вам должно быть известно, что в церкви были и есть целые общества, занятые вопросом об исправлении падших... А чтобы осуждать их, нужно быть Богом – Сердцеведцем; людям этого не дано.

Мне доводилось читать такой – весьма правдивый рассказ; одного подвижника искусительно упрекали: „ты – блудник“, „ты – гордец“, „ты – пустослов“; он отвечал: „да, верно“, все таковые грехи он смиренно признал за собой; когда ему сказали: „ты – еретик“, он сказал: „о, нет! я – не еретик“. Всякий грешник, если исповедует грехи свои, раскаивается, может получить прощение; еретик – самый тяжкий грешник: отделяясь от св. Церкви, он лишает себя возможности спасения... Поэтому, он требует прежде других вразумления“...

Я встал, прочитал, помолившись, „Отче наш“ и продолжил беседу.

„Господь И. Христос в притчах так изобразил нам Царство Своё“.

„Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своём; когда же люди спали, пришёл враг его и посеял между пшеницей плевелы, и ушёл; когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Пришедши же рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоём? откуда же на нём плевелы? Он же сказал им: враг человека сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдём, выберем их? Но он сказал: нет; чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их; а пшеницу уберите в житницу мою.

Когда ученики Его сказали Ему: „изъясни нам притчу о плевелах на поле. Он же сказал им в ответ: сеющий доброе семя есть Сын Человеческий; поле есть мир, доброе семя, это – сыны Царствия, а плевелы – сыны лукавого; враг, посеявший их, есть дьявол; жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы. Посему, как собирают плевелы и огнём сжигают, так будет при кончине века сего: пошлёт Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов; тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их. Кто имеет уши слышать, да слышат“! (Мф.13:24–30,36–43). Другая притча: „Ещё подобно Царство Небесное неводу, закинутому в море и захватившему рыб всякого рода, который, когда наполнился, вытащили на берег и севши хорошее собрали в сосуды, а худое выбросили вон. Так будет при кончине века: изыдут Ангелы и отделят злых из среды праведных и ввергнут их в печь огненную: так будет плач и скрежет зубов“ (Мф.13:47–50). Кто и когда, по учению Господа, будет отделять плевелы от пшеницы – скажите?

– Сказано: при кончине века, Ангелы.

– А не люди. Согласно притче „рабы домовладыки“ (Ср. 1Кор.3:9) не могут отделить плевелы от пшеницы. Люди не могут судить друг друга (Мф.7:1–5). Когда я покажу на другого – „вот он грешник“! а, может быть я грешней его? Никто не должен осуждать брата – Господь по невидимому теперь для нас действию суда Своего знает, кто „пшеница“, кто „плевел“, врачевать, убеждать согрешающих мы должны“...

– Вы некоторых из своих считаете святыми, значит – судите, – сказал сектант.

– Не мы судим, а Господь судит и Церковь повинуется суду Божию, когда прославляет праведника – по кончине его жизни и сообразуясь с делами милости Божией, явленной через него (Сир.48:15).

Из больницы не удаляют больных, но тяжкие так называемые заразные больные бывают удаляемы. Так и в Церкви: тяжкие грешники – по слову Апостола – „извергаются“ ею. Отлучение от Церкви совершается по решению её пастырей.

– Пастыри не Церковь; отлучать грешника должны все.

– По Писанию выходит не совсем по-вашему – почему я и сказал вам, что не видел и не вижу у вас исполнения Слова Божия. Господь Апостолам сказал: „истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе: и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе“ (Мф.18:18). Апостол Павел „решил“ (1Кор.5:3) об отлучении коринфского кровосмесника и о принятии его (2Кор.2:7).

Во св. православной Церкви пастыри увещевают тяжких грешников и, в случае нераскаяния их, отлучают их от общения во св. Трапезе, от св. Причастия, доколе не покаются. Вот, гр. Л.Н. Толстого, несмотря на то, что он именитый человек, после увещаний отлучили; еретиков, напр. хлыстов, Церковь отлучает.

– Вам надо бы отлучать и пьяниц, и воров, – сказал сектант.

– Нераскаянных блудников, пьяниц и воров Церковь отлучает (Евр.6:4–6). Я указал сектантам на известные мне примеры подобного отлучения. „А если человек кается, доколе прощать ему? После того, что изложено в Мф.18:15–17 ст. – читаем: Тогда Пётр приступил к Нему (Господу) и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: „до семи, но до седмижды семидесяти раз“ (Мф.18:21–22). Так св. Церковь и поступает.

– У вас, хотя и судит – вопреки Писанию – брат брата, всё же бывают случаи тайного и пьянства, и разврата.

– Тайно может быть и есть, но если братья узнают, то...

– А по правде, это лицемерие и тайный грешник хуже явного.

Сектанты смолкли и я повторил в заключение беседы:

– Согласно евангельскому учению, мы не должны судить друг Друга; один Судия нам всем – Господь. Обличать грех, для уврачевания, мы должны; для той же цели пастыри Церкви отлучают от церковного общения тяжких, нераскаянных грешников, хулителей благодати Божией, наблюдая, „чтобы какой горький корень возникнув ю причинил вреда, и чтобы им не осквернились многие“ (Втор.29:18: Евр.12:15).

Я закончил беседу молитвой.

* * *

Случайно в „Истор. Вестнике“ (статья „Город Василь“, стр. 153. июль 1903 г.) я встретил такие строки:

„Нельзя сказать, чтобы Василь был городом богомольным... Резкую особенность города, очень почтенного по летам и не бедного населением, составляет малое количество церквей“...

Новым и крупным явлением в религиозной жизни Василя было зарождение в городе и окрестностях баптистов (по официальной терминологии „штундистов“), которых народ перековеркал в „баптистов“. В 1900 году окружной суд судил партию васильских баптистов и 10 человек куда-то сослал...

Рассказывали про одного местного тюремного надзирателя, как его „совратили“ заключённые баптисты и убедили бросить службу. Он женился на особе „лёгких нравов“ и совершенно переродил её... Подобные факты заставляют всех относиться с глубоким уважением к баптистам, как к людям высоконравственной жизни.

В дополнение к приведённым строкам считаю нужным привести глубоко правдивый взгляд на „баптистов“ одного книгоноши, который знает их за 25–30, лет т. е. с самого начала их существования в местных краях. Разговор о баптистах зашёл у нас с ним случайно при дорожной встрече.

– Баптисты, по видимости, люди тихие, – сказал он мне. – Но, конечно, и среди них есть пороки. Сначала они взялись держать себя строго: всякое дело по новости больше завлекает. Сначала чуть что заметят не так, отлучали братьев. И вышло потом, что все у них разбежались. Теперь много стали слабей. Как и у немцев, каждый, если и знает что про другого, молчит, а тот про этого молчит. Тоже и плуты попадаются среди них. Напр., наши баптисты купили с К. одного зерна по 50 к. пуд, а здешнее другого сорта стоит 2 р., взяли да и вывезли его из дому и продали как местное. Баптисты вообще любят жизнь налегке. Прелюбодейство среди них тоже бывает. Сначала многие пошли в баптисты, а теперь многие по-уходили оттуда и каждый как прежде был в какой вере, так и остался.

Лично скажу следующее. Наилучший пробный камень для нравственной оценки какой-либо теории, или общества, или секты, это – жизнь. Загляните в историю всех этих „кафаров“, „пуритан“, „пиэтистов“, „квиэтистов“ etc. Принцип „чистоты“ держится в них „по новости“ на некоторое время, а потом, с течением времени, как искусственная наклейка, отпадает.

Правда, грехи есть везде, и среди христиан апостольской эпохи они были, бывают и среди православных. Но по пословице: „плоды по осени считают“ следует мерить нравственную силу к. л. общины не потому, как она временно кажется, а по её плодам на протяжении ряда человеческих жизней. Так о плодах истинной Христовой Церкви свидетельствует, начиная с апостольских времён, ряд святых подвижников веры, известных миру своей добродетелью. Если бы баптисты прожили на наших глазах два-три столетия²⁵⁷ и подарили истории ряд действительно святых нравственных типов, тогда ещё можно было бы сравнительно с спокойной совестью говорить о их „высокой нравственности“. А теперь – кто знает, чем они кончат?

В области сектантства – видимое благочестие сектантов обусловливается в значительной мере своего рода „законом сохранения энергии“ греха. Во всех людях есть частички, остатки греха, если не личного, то родового. Когда эта частичная энергия зла присутствует в к. л. личности в крупных размерах и концентрируется в каком-либо одном проявлении, то на долю других проявлений не остаётся ничего. Кому не случалось слышать такие отзывы: „прекрасный человек, мастер хороший, всё умеет делать, доброй души человек, но... игрок“, или „вор“ или „пьяница“? Подобная личность истрачивает в одном пороке всю злую энергию своей души и за пределами этой траты является поразительно тихой. Здесь, думаем, находит своё психологическое объяснение положение, высказанное одним из свв. отцов, что „еретики живут воздержнее православных“. Сектанты – порой и видимо – люди тихие и воздержные. Но, прислушайтесь к их речам на религиозно-социальные темы: почти все содержимое их убеждений состоит из перемежающихся с сильной ненавистью и насмешкой – критики, отрицания, протеста. Сила этого протеста в сектантстве, особенно на первых порах, переживается так жгуче, интенсивно, что иногда с эффектом заменяет собой и вытесняет другие пороки. Но, к сожалению, ненадолго: личина благочестия незаметно от времени сползает и человек остаётся с теми нравственными язвами, как и был.

Что „мнимо-высокая нравственность“ сектантов не выдерживает испытующего „огня“ жизни, пример тому сектанты типов, исторически предшествующих баптизму. В былое время они пользовались не менее „высоконравственной“ репутацией.

– Почему NN (сектант) заболел? – спросил я однажды одного из них.

– Коньяк дюже пил, – откровенно ответил он мне своим тягучим русским говором.

– Ваши, кажется, не пьют...

Мой собеседник в ответ только махнул рукой.

Признавая силу логического умозаключения по аналогии, поэтому, можно отчасти прозирать во внутреннее настоящее и недалёкое будущее – и баптизма.

Д. Грацианский

В настоящем очерке отметим те статьи духовных журналов за вторую половину минувшего 1904 г., которые так или иначе соприкасаются с миссионерскими и полемико-апологетическими потребностями нашей богословской науки и церковной жизни.

„Церковный Вестник“ по-прежнему был отзывчив на всякое явление в нашей церковной жизни. По поводу нового закона о браке здесь была помещена передовая статья: „Мудрое снисхождение Церкви“, (№ 27). Далее необходимо упомянуть статьи: „О предбрачных формальностях“ (№ 33), „Школа и Духовенство“ (№ 33), „О браке“ (№ 34), „Попечительства о народной трезвости“ (№ 35). По поводу различных тенденций „новопутейских“ философов была помещена передовая статья под заглавием: „Наши новые христиане“ (№ 43). Статья: „О духовном оскудении“ (№ 44) говорит об оскудении в среде питомцев духовной школы идейной настроенности и чистой бескорыстной любви к пастырскому служению. Статья заключается следующими словами.

„Питомцы духовной школы и пастыри – прежде всего сыны своего времени и, как таковые, несут в себе и все его здоровые соки и болезненные нагноения; истинный же пастырь, дух коего не оскудевает от дуновений века, – сын благодати Божией. А если так, то лечить духовное оскудение может лишь благодать, данная пастырю при рукоположении и „оскудевающая восполняющая“, как это мы видим на многих наших старцах, поистине достойных пастырях Церкви. Что касается „духовного оскудения“, то заполнить его можно только в том случае, когда наша духовная школа, т. е., училища и семинарии сольются в одну общеобразовательную школу, при которой специально богословские курсы будут подготовлять к пастырскому служению только призванных и достойных. Всё же попытки восполнить «оскудение» мерами воспитательного воздействия и дисциплинарными не приведут ни к чему.

С этими заключительными словами статьи не всякий согласится, тем более, что очень трудно провести границу, отделяющую „достойных и призванных к пастырству“ питомцев духовной школы, детей ещё, от недостойных и непригодных к этому великому служению. Во-вторых, с какой стати духовная школа будет воспитывать, учить и кормить юношей, заведомо непригодных к пастырской деятельности?! Если этим юношам нужны не богословские, а лишь общеобразовательные науки, то самое лучшее – перейти им в какое-либо светское заведение и покинуть семинарию, в которой они будут лишь в тягость себе и другим...

В том же журнале, (№ 47), статья „О взаимообщении духовенства“ сетует на развитие канцелярщины и бюрократизма, тормозящих взаимообщение наших пастырей.

„Обнаруживается настоятельная нужда, читаем мы здесь, как-нибудь освободить наших архипастырей от тюремной обстановки, созданной массой канцелярских и вообще чисто чиновничьих, административных дел, и дать им возможность выйти на свежий воздух к своей пастве, чтобы посвятить своё лучшее время и свои лучшие силы и энергию живому церковному делу. Как этого достичь? Конечно, нужно для этого многое переменить – немало должно быть перемен и в личной жизни архипастырей, – но то как будто несомненно, что епархиальная власть нуждается в большем круге полномочий, епархия должна быть значительно меньше, у приходских же деятелей должно быть больше самостоятельности и инициативы, и тогда взаимные отношения этих двух начал потеряют мертвящий дух казёнщины и одним из сильных средств к развитию и подъёму церковной жизни будет больше“.

В „Трудах Киевской Духовной Академии“ священник Н. Стеллецкий в нескольких номерах (начиная с августовской книжки), печатал свой капитальный труд под заглавием: „Социализм – его история и критическая оценка с христианской точки зрения“. В начале своей статьи автор выясняет важность и необходимость научно-богословской борьбы с социалистическими идеями.

Достаточно указать на привившуюся на нашей почве штунду, которая, в сущности, есть социализм в религиозной окраске, или на увлечение нашего общества толстовством, которое, по справедливости, может быть названо социалистическим анархизмом, – чтобы сознать необходимость борьбы с этого рода злом, год от году, всё ниже и ниже проникающим в народные массы. „Устроение судеб человечества – это тот же вопрос о Боге, только взятый с другого конца“, как совершенно справедливо заметил ещё Достоевский; отсюда социализм тесно соприкасается с религией, и потому на Церкви прежде всего лежит обязанность борьбы с зловредным влиянием его на людей. Недавние прискорбные события внутренней жизни многих из наших городов и даже деревень некоторых губерний красноречиво говорят о том, что время выступить Церкви энергично на борьбу с этим злом, так быстро и широко распространяющимся в нашем отечестве. Церкви вручена Божественным её Основателем власть охранения в народе начал веры и нравственности христианской от всяких тлетворных и пагубных влияний; но за ней, кроме заботы об охранении, остаётся ещё обязанность раскрытия в сознании христиан внутренней лжи и несовместности всяких лжеучений, в том числе и социализма, с основами христианского миросозерцания, что является первым необходимым условием для успеха борьбы с ними“.

Почтенный труд о. Стеллецкого будет весьма полезен не только пастырям Церкви, но и всем лицам, интересующимся полемикой с социалистическими воззрениями.

В „Православно-Русском Слове“ по поводу годовщины открытия мощей преп. Серафима Саровского была помещена статья г. Аникиева: „О нетлении святых мощей с точки зрения веры и науки“ (№ 11). Точно также по сему поводу в июльской книжке „Странника“ печаталась статья: „Мощи святых и нетление“. Эти статьи могут весьма пригодиться для миссионерской полемики с сектами, отрицающими почитание мощей.

В настоящее время неверие стремится всякими софизмами и мнимонаучными данными поколебать учение библии о творении мира, о первобытном состоянии человека и т. д. Отсюда, весьма желательно появление в печати полемико-апологетических трудов, посвящённых защите библейского учения и критическому разбору возражений против библии со стороны неверия. Это заставляет нас весьма сочувственно отнестись к помещённой в июльской книжке „Странника“ статье Вл. Ивановского, озаглавленной: „Психологические данные в пользу библейского взгляда на членораздельную речь, как особенность, исключительно свойственную человеку“.

Издаваемый в Москве журнал „Вера и Церковь“ на своих страницах помещал, как и прежде, не мало серьёзных статей полемико-апологетического характера. Такова, напр., статья А.Μ. Чемоданова: „Вопрос о происхождении жизни в свете научного познания и богословско-философствующей мысли“ (7 и 8 кн.). В этой статье мы находим обстоятельный разбор эволюционной теории происхождения всех видов органической жизни с отрицанием творения их Богом. Эволюционисты создали довольно своеобразное представление и о нравственном развитии человека. Эволюционная этика вообще человеческую нравственность считает производной; её начала она усматривает в первичных формах жизни простой клеточки. Например, в любопытной книге: „Эволюция и прогресс человека“ Друммонд полагает, что функция воспроизведения, пройдя через вековую серию форм, раскрылась на известной ступени под образом материнства и, переплетаясь с высшей формой функции питания – отцовством, создала широкую любовь (семейство), которая, развиваясь далее, на известной ступени своей эволюции стала основной заповедью христианства. Г. Чемоданов обстоятельно, и шаг за шагом, рассматривает и опровергает эволюционизм в различных исторических формах его обнаружения, начиная с учения Гераклита, продолжая средневековым алхимиком Парацельсом и позднейшими философами.

В тридцатых годах XIX столетия два известных учёных Шульце и Шван произвели серию опытов, доказавших невозможность самопроизвольного зарождения. Но эти опыты не для всех были убедительны и подвергались возражениям со стороны защитников вышеуказанной теории. Пришлось видоизменить сами опыты. Это и было сделано учёными Дюма (1854 г.) и Шредером (в 1859 г.). Окончательное поражение учению о произвольном зарождении нанесено было бактериологами Пастером и Робертом Кохом. Они доказали, что при устранении всех зародышей, которые могут попасть на препарат извне, даже сами питательные вещества для бактерий остаются свободными от них; и, напротив, когда допускается воздух в препараты, хотя и на короткое время, в них развивается целый мир разнообразнейших форм бактерий. Доказанная невозможность в фактах естественного опыта найти опору для generatio spontanea побудила её поборников к отчаянным фантастическим выходкам. Г.Э. Рихтер первый создал теорию „Kosmosaea“ – существования зародышей на планетных мирах. Исходя из того, что во вселенной всюду носятся мельчайшие частицы твёрдого вещества, отделяющиеся от мировых тел при их быстром движении, Рихтер принимает, что одновременно с этими твёрдыми частицами и в связи с ними постоянно отделяются от мировых тел и жизнеспособные зародыши, которые вместе с последними переносятся на другие мировые тела. Если эти зародыши попадают на мировые тела в такой стадии развития, какая представляет особенно благоприятные условия тепла и влажности, они начинают развиваться далее и служат исходным пунктом для нового мира организмов. По мнению Рихтера, где-нибудь в мировом пространстве всегда существовали такие тела, на которых была жизнь и притом в форме клеток. Существование во вселенной живых клеток является вечным „Omne vivum aeternitate e cellula“. Независимо от Рихтера, этот взгляд высказывался позднее Гельмгольцем и Виллиамом Томсоном.

По поводу изложенной теории г. Чемоданов справедливо возражает, что 1) она не нова (высказывалась ещё Плинием младшим) и не решает биологической проблемы по существу, 2) она противоречит несомненным данным геологии и химии и 3) не может быть принята эволюционистами, потому что противоречит самой идее эволюции. Наконец, если мы допустим, что наиболее сложные соединения живого вещества, прежде всего белок, никогда не возникали, а вечно существовали где-нибудь во вселенной и оттуда были перенесены на нашу землю, то по той же самой логике мы должны принять, что и неорганические соединения, как кварц, полевой шпат и т. д., всегда находились где-нибудь во вселенной и попали на нашу землю через мировое пространство с другого небесного тела. Проводя эти рассуждения для всех химических соединений, из которых сложена наша земля, мы приходим к абсурдному заключению, что все соединения, находимые на нашей земле, были перенесены в нашу планетную систему извне в совершенно готовом виде. Такое заключение прямо отрицает неоспоримые данные геологии и химии; так как каждый геолог достаточно знаком с фактами относительно возникновения на земле минералов химическим путём, и каждый химик ежедневно производит в своей лаборатории химические соединения из простых веществ; мало этого, ни один мыслящий химик не сомневается ныне в том, что так называемые химические элементы не существовали прежде в качестве таковых, а что элементы с высшим атомным весом образовались путём уплотнения из элементов с меньшим весом.

Основательно разбирает г. Чемоданов и эволюционные воззрения Спенсера, Геккеля и современного германского мыслителя Фридриха Паульсена и т. д. Исследование г. Чемоданова несомненно имеет ценность для христианской апологетики.

На страницах того же журнала известной русский богослов протоиерей Т.И. Буткевич поместил свои обстоятельные исследования нападок на евангелие со стороны пресловутого французского писателя Э. Ренана и его сочинение „Жизнь Иисуса“ и „Суждение Ренана об источниках для жизнеописания Господа Нашего Иисуса Христа“ (кн. 7, 8 и 9). Последняя статья, будучи продолжением другой, помянутой перед ней, имеет и совершенно самостоятельный интерес для характеристики суждений Ренана о Евангелиях, как исторических памятниках и посему печаталась под особым заглавием. Нельзя пройти в данном случае молчанием и серьёзное исследование профессора богословия Моск. Университета о. протоиерея Н. Елеонского: «Современная критика священных ветхозаветных писаний и её слабые стороны“ (кн. 8 и 9).

В наше время под влиянием сектофильствующей интеллигенции и вследствие понижения нравственных идеалов в обществе, широко распространены кривотолки о свободе совести. Прекрасным ответом на эти кривотолки может служить статья Е. Февралева: „Вопрос о свободе совести при свете новозаветного откровения“ (кн. 9-я).

С удовольствием прочитана нами статья И.В. Преображенского в 6-й кн. „Веры и Церкви“: „О заслугах Церкви перед государством“. В начале своей статьи почтенный автор говорит следующее.

„Враги Церкви, враги православия ныне умножились, усилились, сплотились, организовались и, объявив (в подмётных письмах и прокламациях) православие „вредным для блага народного“, действуют с невероятной, неслыханной дерзостью... Забыв о великих бесценных заслугах Церкви перед государством, ныне громко и не смущаясь в совести проповедуют, что принесённое к нам из Греции православие сломило, загубило славянскую самобытность русского народа, что оно вредило чистоте браков, помешало сложиться у нас правильным семейным отношениям – этой первооснове гражданского, государственного благоустройства, что оно целые века держало народ в невежестве, было гасителем в нём просвещения, убивало поэтическое творчество народа, глушило творчество на музыкальных инструментах. Про духовенство русское говорят ещё, что оно в жизни и деятельности своей заявило себя преимущественно пьянством; пьянствуя само, оно и народ приучило к пьянству. В таком виде стараются представить теперь роль Церкви и её представителей – духовенства в жизни русского народа, как прошлой, так и современной... Что же удивительного, если внемлющая такой совершенно беззаботной на счёт правды и справедливости, поистине позорной для делающих её оценке значения Церкви в жизни нашего отечества, интеллигенция проявляет, по словам Рачинского, такое легкомысленное, безучастное, злорадное отношение ко всем вообще вопросам Церкви? От такой ли интеллигенции, хотя она и числится православной, ждать нашей Церкви, церковным традициям, нашей религиозной святыне защиты и охраны?“

„Настоящие дни, дни тяжёлого испытания, ниспосланного дорогому отечеству нашему Провидением, время особенно благоприятное для того, чтобы все истиннорусские, истинно-православные руководители общественного мнения, как духовные, так и светские, единодушно возвысили свой голос за идею православия и дружно восстали против врагов её или изменнически равнодушных к ней“.

Раскрывая заслуги нашей церкви перед государством, автор указывает прежде всего на просвещение. В древней Руси священнослужители обучали русский народ не только разумению истин веры Христовой, но также чтению, письму и прочее.

«Духовный отец, испытующий своих прихожан, поучающий их таинствам, молящийся с ними во всех важнейших таинственных случаях жизни, принимающий самое близкое участие в их скорбях и радостях, был и есть самый естественный учитель и начальник сельского училища, и что духовенство, или, прибавим, в лице его православная Церковь, оправдало призвание наставлением народа, тому доказательством служит вся русская история. Он (народ) перенёс трудные времена княжеских междоусобий, татарского ига, самозванцев и борьбы с поляками, а потом с французами; он великодушно подчинился преобразовательному перелому начала XVIII века и заслужил удивление сдержанностью своей после объявления ему положения 19-го февраля 1861 года. „Духовенство укрепляло у нас и само самодержавие, оно же влияло на установление порядка престолонаследия, прекратившего княжеские смуты, междоусобицы. Послушный именно голосу преп. Сергия Радонежского князь Владимир Андреевич, по смерти В. К. Димитрия Ивановича, добровольно отказался от великокняжеского стола. Вспомним поездки митроп. Алексия в Орду“».

Автор далее обстоятельно раскрывает великое нравственное влияние Церкви на русское государство. Церковь способствовала смягчению нравов, содействовала облегчению участи рабов (холопов), боролась с ростовщичеством, возвысила значение женщины и т. д. Свои выводы почтенный автор подкрепляет ссылками на труды наших знаменитых историков – Н.И. Костомарова и В.О. Ключевского. Хорошо было бы, если бы статья г. Преображенского впоследствии вышла отдельной брошюрой для более широкого распространения в читающей публике.

В 6, 7 и 8 кн. „Веры и Церкви“ печатались публичные лекции Иеромонаха Виктора под общим заглавием: „Невольная исповедь Μ. Горького“. Автор обстоятельно анализирует миросозерцание и нравственное настроение героев Μ. Горького и самого Горького (насколько он отражается в своих литературных произведениях). В конце своих добросовестных и обстоятельных исследований автор приходит к тому выводу, что литературная деятельность Μ. Горького есть явная или тайная проповедь антихристианских начал и нравственной распущенности. Прекрасная статья о. Виктора может отрезвить рьяных поклонников Μ. Горького и весьма желательно видеть её отдельной брошюрой для более широкого распространения.

Наконец, упомянем о двух статьях безвременно скончавшегося († 30 авг. 1904 г.) молодого и мыслящего писателя о. Иеромонаха Тарасия (бывшего смотрителем Заиконоспасского училища в Москве). Первая носит заглавие: „Причина неверия среди молодёжи“. Автор начинает статью следующими словами.

„Не подлежит ни малейшему сомнению, что огромная часть нашей учащейся светской молодёжи и даже часть (и весьма немалая) воспитанников духовно-учебных заведений поражены религиозным индифферентизмом, а иногда и прямым неверием в смысле отрицания главнейших догматических оснований религии. Об этом свидетельствует более, чем равнодушное отношение к Церкви, небрежность в исполнении церковных обязанностей, полное нежелание хоть сколько-нибудь считаться с уставами церкви и, что особенно печально, какое-то непонятное пристрастие ко всему, что может унижать и ослаблять значение церкви и, напротив того, отношение, исполненное глубокого сочувствия к таким явлениям литературы и жизни, которые делают отчаянную попытку наложить на церковную жизнь, а иногда и на церковное учение грязное пятно“.

Причину такого печального явления автор видит в недочётах воспитания современной молодёжи.

„В современном воспитании, говорит он, нет главного и существенного, а мы даже полагаем, единственного условия для живой религиозности. Нет развития душевной чистоты и мягкости, нет бескорыстного стремления к истине. Режим школы, внешний и казённый, неизбежно считается с внешним поведением мальчика, а не с его душой, не с его настроением; в силу этого он может опираться на чисто языческие начала настроения, прямо враждебные христианству. Эти начала: развитие самолюбия через поощрительную систему отметок, страх наказания и, как высшая попытка облагородить эти низменные побуждения, попытка ввести в настроение юноши, даже мальчика, чисто языческий принцип чести, достоинства. И вот образуется печальная картина недоразумения; с одной стороны для детской души открывается мир божественных явлений, богослужения, полные церковной славы и истинной красоты, учения Христа и Его дивный образ, неотразимо влекущий к себе чистую душу, а с другой стороны жизнь, фактически отрицающая Христа, настроение старших, не считающееся с Божественными велениями; и часто нет никого, кто бы мог объяснить мальчику, что его детская наивность, его способность откликнуться на всякий искренний и задушевный порыв, его способность к любви и прощению в сто крат выше, ценнее, священнее, чем житейские расчёты и соображения, чем честь, достоинство и известность“.

Другой причиной развития неверия среди учащегося юношества о. Тарасий считает плохое знание русской отечественной, церковной и гражданской истории, полное незнание коренных основ русского быта.

„По печальному, не смеем сказать, позорному недоразумению в учебниках истории наше прошлое, чисто-церковный период русской жизни, представляется веком варварства и дикости, а под именем просвещения нам предлагаются подражание европейцам, усвоение начал жизни, коренным образом противоположных Евангелию. А между тем Россию создало христианство и настоящее знание русского прошлого приводит русского человека ко Христу“ (кн. 7-я).

В 8-й книге „Веры и Церкви“ была помещена другая статья о. Тарасия: „Древнерусский религиозный быт по описанию Павла Алеппского“. В наше время широко распространены порицательные суждения о жизни древней Руси вообще и древнерусской религиозности в особенности. Это течение заметно даже и в новейшей художественной живописи. Не так давно на одной из выставок в С.-Петербурге, в Академии Художеств, можно было видеть картину, изображающую древнерусские... кулачные бои в Москве. Перед зрителем на картине – замёрзшая и покрытая снежным покровом река Москва, за которой видны силуэты кремлёвских стен, полузанесённые снегом. На реке Москве толпа людей занимается кулачным боем; слева находится плохой деревянный мост, на котором помещается толпа зрителей... На белом снегу около бойцов видны капли крови, тут же лежат получившие увечья... Ближе к зрителям старик с окровавленной бородой ведёт какую-то угрожающую беседу со старухой, вероятно пытающейся разъяснить старику неуместность в его лета заниматься кулачными боями... Не знаем, какую цель преследовал художник, создавая эту картину, но на нас она произвела прямо отталкивающее впечатление своей тенденцией унизить и опошлить древнерусскую жизнь. Отсюда, заслуживают высокой похвалы и глубокой признательности исследования и статьи наших духовных писателей, направленные к беспристрастной и фактически достоверной обрисовке и оценке нашего древнерусского быта. Вот что говорит о Тарасии в начале своего труда о древнерусской жизни.

„Восточно-христианская культура с полным подчинением всех сторон жизни церковному началу яркое выражение нашла себе в московском быте до-петровской эпохи. Но и в Москве едва ли религиозная жизнь достигала когда-нибудь большего процветания и блеска, чем в царствование Алексея Михаиловича при патриархе Никоне. Процветанию благочестия содействовали как благоприятные условия этого царствования, так в особенности личные свойства царя и патриарха... До какой степени церковного величия достигла Россия во второй половине XVII столетия, лучше всего видно из сказания беспристрастных свидетелей русского быта этой эпохи, спутника патриарха Макария Антиохийского, дважды приезжавшего в Россию, архидиакона Павла Алеппского, описавшего весьма подробно своё путешествие. Описание это, составленное по возвращении на родину, следовательно, вне всяких воздействий со стороны русского правительства и принадлежащее перу человека чуждой национальности (Павел Алеппский – араб), не может быть заподозрено в каком-либо пристрастии или тенденциозности. Представитель народности, порабощённой и чуждой в то время политических интересов и стремлений, автор, облечённый к тому же священным саном, склонен рассматривать жизнь, описываемых им стран главным образом с церковной точки зрения, признавая Россию одной из ветвей великого древа Вселенской Христовой Церкви. Описания его так просты и безыскусственны, что нет ни малейшей возможности отнестись к ним с недоверием, а описываемые явления так величественны и умилительны, что положительно нет возможности читать их без глубокого изумления, а иногда и благоговения к жизни, всецело принесённой к подножию Божественного престола“... „В чисто-церковном отношении эти записки рисуют дивную картину церковного общения, единства святых Божиих церквей: сирийские православные арабы чувствуют себя своими в православной России, и Россия не представляется им чуждой страной. Славянофилы могут найти в них подтверждение вселенско-церковной задачи России – задачи, выполняемой Россией Алексея Михаиловича, к которой вполне приложимы слова поэта:

„Твоё всё то, чем дух святится,

В чём сердцу слышен глас небес,

В чём жизнь грядущих дней таится,

Начало веры и чудес“ (Хомяков).

„Объективные историки (продолжает о. Тарасий) и даже западники при чтении этих записок получают возможность сделать правильную оценку древнерусского быта, исполненного истиннохристианских начал смирения, милосердия и нравственной чистоты“.

Заканчивая наше слово касательно вышеозначенных статей о. Тарасия, не лишним считаем добавить следующее. Когда первая статья о. Тарасия: „Причина неверия среди молодёжи“ была уже набрана в типографии, пришла внезапно весть о неожиданной кончине этого борца против современного рационализма и неверия, и защитника нашей православно-русской церковности. Вследствие сего редакцией „Веры и Церкви“ под строками статьи о. Тарасия был напечатан обстоятельный и прекрасный некролог, посвящённый почившему, написанный с глубоким чувством и задушевностью.

Наконец, упомянем о статьях издающегося в Харькове журнала: „Мирный Труд“. Статья: „О настроении русской молодёжи“ направлена к обрисовке и характеристике духовного настроения современного учащегося юношества. Автор статьи приходит к тому выводу, что среди нашей молодёжи (преимущественно университетской) в настоящее время наблюдается две партии или, лучше сказать, два резко выраженных течения. Одна часть молодёжи не хочет занижаться наукой, увлекаясь различными политическими движениями. Другая, напротив, является реакцией по отношению к первой партии... И вот в среде университетской молодёжи возвышают открыто своей мужественный голос противники незрелого политиканства, высоко поднимая стяг с призывом: „университет для науки“. Эта оппозиция против политиканских увлечений по местам объединяется в узаконенные корпорации. Сближаясь в таких корпорациях в силу тяготения к научным знаниям и с целью расширить свой кругозор, юноши приучаются к совместной работе и получают возможность дружно противодействовать жалким марионеткам, приводимым в движение одновременно всюду искусной рукой таинственных вдохновителей, дёргающих соответствующие нити. Теперь произвести беспорядки несравненно труднее, и они всегда встретят противодействие объединённых в различных кружках и корпорациях благоразумных студентов.

„Движение против преждевременного увлечения непосильным для юнцов разрешением многовековых, сложных, общественных и государственных вопросов, вылилось, помимо научного единения, и в стремлении поднять благородной самодеятельностью нравственный уровень студенчества: в Петербурге возникло „христианское содружество учащейся молодёжи“, объединившее воспитанников нескольких высших учебных заведений на почве глубокого желания усвоить и воплотить в личной жизни бессмертный дух евангельских заветов.

Нравственные задачи преследует также общество „Маяк“, равно как недавно образовавшийся „кружок последователей седьмой заповеди“.

В наше время в обществе и печати иногда приходится слышать навеянные с Запада, легкомысленные и ошибочные мысли о непригодности нашего государственного строя, и т. п. Прекрасным вразумлением для лиц, сочувствующих таким мыслям, могут служить статьи: „Митрополит Филарет Московский о Православии и Самодержавии“, Ивана Кашкарова (№ 8), „Мнимая спасительность парламентаризма“, А. Каута (№ 8) „Россия и революция“ А. Вязигина (№ 8) и мн. др.

По поводу нового закона о браке в „Мирном Труде“ были помещены следующие статьи: священника Иоанна Филевского: „Новый закон в пользу брака (№ 7) и А. Вязигина: „Опасные стороны нового закона о браке“ (№ 8). Все статьи „Мирного Труда“ отличаются продуманностью и содержательностью. Печатается журнал чётко и издаётся вообще изящно. От души желаем, чтобы побольше таких журналов появлялось в России.

Иеромонах Александр

В Миссионерском Обозрении за 1904 г. в №№ 11, 17, 18 помещены мои „Миссионерские беседы с начетчиком Спасова согласия слепцом А. Коноваловым“. Казанский епарх. миссионер Μ. Н. Васильевский на стр. 95–98 Правосл. Соб. 1905 г. считает их, ни много, ни мало, списанными. Прискорбно видеть такую грязь в только что обновившемся Православном Собеседнике.

В начале своей заметки г. Васильевский пишет: „первая беседа, (в № 11) составлена под влиянием нашей брошюры: „Старообрядцы австрийского священства в обличении слепца А. Коновалова“, – под влиянием настолько сильным, что беседа едва не в половине своей представляет или буквальное повторение брошюры или же очень слабый её перифраз. Тем не менее о. С. Шлеев обошёл свой источник полнейшим молчанием и выдал списанное за вполне самостоятельный труд“ (Прав. Соб. янв. 95 стр.). Источник, откуда взята мной беседа, не скрыт. Первая моя беседа есть подлинное воспроизведение слов А. Коновалова. Я слушал А. Коновалова, и слова Коновалова, а не иного кого, мной записаны. Правда, в моём описании бесед есть случайное сходство с брошюрой г. Васильевского, но оно произошло не от списывания. Я совершенно беспричинен, что А. Коновалов повторяется в своих беседах. Затем, всем известна феноменальная память Слепца. Если он читал брошюру г. Васильевского о его самого беседе с Мельниковым, особенно перед моей с ним беседой, то ничего нет удивительного, что он – слепец – усвоил даже некоторые выражения записчика. А что А. Коновалов читал брошюру г. Васильевского перед самой беседой его со мной – это неоспоримый факт, очевидцами коего были многие свидетели. Следовательно, винить за некоторое сходство нужно не меня, а Коновалова. Я был тростью книжника, записавшим, что было на беседе.

Ненамеренное сходство моей 1-й беседы с брошюрой г. Васильевского заключается кроме, во-первых, одних и тех же доводов Коновалова, во-вторых, в тех четырёх по разным местам фразах, схваченных Коноваловым у г. Васильевского и записанных мной. Но неужели я не мог самостоятельно написать эти строки? Они ведь так просты, что ученик приготовительного класса составит их. Вот какие это фразы: „Как невеста небесного жениха Христа, Его святая Церковь“... (№ 11, 98 стр.). „Об этом пишут сами её защитники“ (там-же). „При обручении Христа с Его невестой святой Церковью были обручники“ (стр. 99). „При обручении со своей невестою – Церковью, небесный жених – Христос дал ей“... (там же).

В заключение о первой беседе не лишне сказать следующее: в моей беседе восемь листиков мелкого шрифта, а у г. Васильевского, – четыре крупного, в моей беседе речь с половины о другом предмете – о 8-м правиле 1-го всел. собора, о коем у г. Васильевского нет ни строчки.

После этого где же заимствование, где списывание?

Про вторую мою беседу г. Васильевский на стр. 96–97 рассказывает целую легенду: как я приходил к нему за книгами для бесед и за руководством для ведения их. Себя самого рассказчик выставляет знатоком раскола, имеющим полную возможность поделиться нужными сведениями, а пишущего эти строки – полным невеждой, не умеющим приступить к собеседованию, не понимающим смысла цитируемых свидетельств и т. д.

За книгами я обращался к Васильевскому потому, что у него, как епархиального миссионера, склад выписанных для общего пользования казанских миссионеров книг. Беря у г. Васильевского книги, я однако не просил у него каких-либо указаний и конспектов. Он сам, как оказывается сейчас – с задней мыслью, дал мне бумажку цитат из бесед его с А. Коноваловым о Церкви Христовой и её священстве, заставив меня для этой записки рисковать своевременным выездом на срочные беседы в Уфимской епархии. Одна лишь вежливость заставила меня ждать тот длинный для отъезжающего получас, в продолжение коего он, г. Васильевский, искал вручённую им самим ненужную мне, а ему, как видим, весьма „пользительную“ бумажку. Рукопись казанского епархиального миссионера представляла ряд цитат из бл. Иеронима, бл. Феодорита, св. Ефрема Сирина, Нила Синайского, Киприана Карфагенского, Климента Римского, Ипполита, И. Златоустого и других оо. и учителей Церкви.

Выдержки из бл. Иеронима мне были известны самому. Книги бл. Иеронима были у меня в руках для чтения и до этого времени. Сам г. Васильевский давал их мне зимой 1903 года. Потом выдержки из бл. Иеронима приведены в беседах прот. К. Крючкова с Коноваловым, описанных Обтемперанским в „Мисс. Обозр.“ за 1902, и в брошюре г. Обтемперанского, в его собеседовании с слепцом от 6 ноября 1902 г. Г. Василевский напрасно претендует на открытие Америки в деле новейшей полемики с расколом. В беседах с Коноваловым он лишь повторяет названных миссионеров. Особенно это нужно сказать по вопросу о Церкви и её священстве. Кроме цитат из. бл. Иеронима в рукописи г. Васильевского находились цитаты из бл. Феодорита и других указанных оо. и учит. Церкви. Но они известны не одному лишь Казанскому епархиальному миссионеру. Большинство из них приведено даже в выписках Озерского. В записке г. Васильевского есть, наконец, ссылки на старопечатные книги, которые тоже известны миссионерам независимо от г. Васильевского. В 1903 году в „Миссионерском Обозрении“ напечатан ряд моих бесед с начетчиком Черчимцевым, где не мало выдержек из бл. Августина и бл. Иеронима. Напрасно г. Васильевский не считает и их своими? Книги бл. Иеронима и бл. Августина я у него же брал. Следовательно, у него же списал!

В виду моей независимости от рукописи г. Васильевского, я решился напечатать свои беседы, не смотря на все его застращивания. Его предупреждение опозорить меня в печати вызвало у меня, как он сам говорит, лишь одно недоумение; не что иное, как только недоумение выражаю и сейчас. Миссионер решается публично лгать на священника и лгать притом по давно задуманному плану, составленному ещё до ведения мной описанных в 1904 году бесед.

Миссионер пишет, что прежде оглашения дела в печати он делал мне обличение (sic!) – наедине. Ничуть не бывало. Незаслуженное обличение было сделано умышленно в трамвае электрической дороги при большом стечении народа, громким голосом, привлекшим внимание всех сидящих в вагоне. Не удовольствуясь этим, г. Васильевский, согласно своему, прежде замышленному проекту, решился даже загрязнить только-что обновлённый „Православный Собеседник“. После этого как же не выразить недоумение!

Подстрочные примечания, сделанные мной в № 17 стр. 1034 и № 18 стр. 1246, появились по разным причинам. Первое ради того, чтобы показать, что А. Коновалов нисколько не убеждается доводами прежних бесед, в том числе и Казанского епархиального миссионера, а второе также не ради дружбы, как думает г. Васильевский. Второе сделано „не за службу и не за дружбу“, а единственно из опасения быть забрызганным грязью. Рад отступиться от своего, лишь бы только не поносили.

Свою грязную заметку г. Васильевский заключает указанием на привидевшееся ему во сне смешение мной автора посланий Малорусцам с Афона – инока Иоанна Вишенского с издателем актов Южн. и Вост. России. Казанский епархиальный миссионер, похваляясь, что ему приходилось не менее 15 раз беседовать с А. Коноваловым, позабывает, что с слепцом беседовали и другие миссионеры, наприм. прот. К. Крючков и А.И. Обтемперанский, оставившие ещё в 1902–1903 годах описание своих бесед. Опровержение Коноваловской ссылки на акты Южн. и Зап. России находится не только в его рукописи в виде отрывочных слов, но и в этих беседах (Мисс. Обозр. 1902 г. Дек. 871, 872 и Бес. о Вечности Священства Обтемперанского стр. 21, 24). Во всяком разе списывать, если бы нужно было, у них гораздо удобнее, чем у монополиста-миссионера!? Г. Васильевский в своих грязных целях не стыдится искажать сами знаки моего текста. У меня исторические акты и г. Вишенский на 1025 стр. № 17 не связаны. У него же наоборот. Он исторические акты и г. Вишенского поставил в одни кавычки, чтобы насильственно, против моей воли, но за меня отожествить последнего с издателем указанных актов. У него напечатано так: „Исторические акты г. Вишенского“ (Прав. Соб. 98 стр.).

Акты не сочиняют, а лишь только собирают и издают. У меня же Вишенский „сочинитель“ (№ 18, 1031 стр.), составитель посланий Афонских старцев в Малороссии (№ 17, 1025 стр.).

В названии инока Иоанна Вишенского господином нет ничего удивительного и подозрительного. Монах И. Вишенский называется у меня господином для большей убедительности в незначительности этой старообрядческой ссылки на Вишенского, чтобы с очевидностью показать, каков авторитет посланий афонских старцев. Это послание не отцов Церкви, а лишь старцев, имеющее далеко не то значение, какое усвояют ему беспоповцы.

Поменьше, поменьше, г. Васильевский, самомнения. Не считайте своего товарища по академии, беседующего со старообрядцами не по выходе лишь из Академии и ради должности, а с молодых, с 15 лет, благодаря своему происхождению из раскола, каким-то невеждой, не знающим, кто такой монах Иоанн Вишенский. Вашими устами говорит лишь одна досада. Вы думали монополизировать А. Коновалова, но опоздали. Беседы, написанные мной бесплатно и изданные „Миссионерским Обозрением“ отдельной брошюрой, цена коей лишь 10 коп., несмотря на богатство материала, появились прежде задуманного Вами учебника по новейшей полемике с расколом!

Г. Васильевскому не приятно, что я „г. Казани единоверческий священник“ (стр. 98). Пусть будет покоен и удовлетворён.

Свящ. г. С.-Петербурга С. Шлеев

1905 г. февраля 10 д.

Повесть г. Пахарнаева написана, как видно, с целью дать нашему простому народу чтение с сюжетом из его быта, но на идейной, религиозной подкладке. Нужно заметить, что опытов подобной литературы у наших светских писателей ещё очень мало, если не считать подобных повестей Л. Н. Толстого, Лескова и др., изданных «Посредником». Но эти последние повести имели тенденциозную подкладку: отвратить простолюдина от Церкви и её учения. Брошюра г. Пахарнаева имеет противоположную цель. Содержанием её служит рассказ об одном крестьянине Иакове, которого, подобно Иову, постигали разного рода беды как он всё это перетерпел и нашёл наконец утешение в Библии, а также и в мирном остатке дней своих. История Иакова составлена таким образом, на библейский сюжет Иова. Что касается выполнения, то повесть хотя и нельзя назвать выдающимся беллетристическим произведением, однако рассказ читается с большим интересом. Что можно поставить в вину писателю, так это слишком бледную обрисовку сельского пастыря, который не представляет живой фигуры. Допустим, что среди нашего пастырства много неважных, в сёлах, может быть и совсем плохих, но на писателе-то рассказа подобного рассказу г. Пахарнаева, т. е. идейного, указывающего на то, чем должен быть человек, чем должен быть и пастырь, лежит прямая обязанность вывести пастыря доброго, „полагающего душу за овцы своя“ т. е. указать идеал, а не действительность. Худосочны и не сильны разговоры в повести вообще, пахнут искусственностью и деланностью, а беседа пастыря даже очень манерна. Человек с душой живой и сочувствующей так не станет говорить. У г. Пахарнаева пастырь, так сказать, иконописный, а не живописный, да и другие действующие лица такого же характера. Говорим это, конечно, не в упрёк автору, а для того только, чтобы дать ему точку отправления для дальнейшего движения. Принимая во внимание затем, что это первый беллетристический опыт и притом в таком желательном для церкви направлении, можно только поблагодарить автора, а брошюру его порекомендовать для миссионерских библиотек и читален.

Свящ. Μ. Лисицын

Пение у сектантов – Пропагандистское миссионерское значение сектантского пения и гимнов. – Книгоноша-миссионер. – Присоединение к православию молоканина. – Желательная перемена в практике собеседования с сектантами. – Распространение австрийщины на Печоре. – Общее состояние там раскола. – Пропаганда раскола при помощи фотографии. – Присоединение к Церкви старообрядческого священника Анатолия. – Другие присоединения. – Миссионерские экскурсии. – Чудо милости Божией по молитвам св. Серафима Саровского – Стрела в елее.

Конец минувшего года, нельзя сказать, чтобы обогатил хронику расколо-сектантства какими-либо новыми событиями. Поддерживалось, приблизительно прежнее положение, обрисованное в прежних летописных эскизах, знакомых нашим читателям. Нельзя не отметить однако всё чаще и чаще встречающееся у хроникёров епархиальных органов указание на церковное пение, как фактор очень, важный в миссионерском деле.

Так один из них, миссионер, рассказывая, что сектантством заражаются крестьяне, главным образом, на отхожих промыслах где они встречаются с самыми разнообразными видами сект, отмечает, что, по возвращении домой, „они рассказывают о всём виденном и слышанном индифферентно, но нельзя не уловить в них той душевной услады, с которой они отзываются об умилительном пении сектантов“. Это обстоятельство наводит автора на мысль, устраивать в наших церквах общенародное пение. Но какое? – вот в чём вопрос. Попытки устройства гармонического пения по обиходу придворному и др. подобным оказывались до сих пор неудачными. Нужно дать народу пение народное, ему понятное, такого именно стиля, который так привлекает крестьян в секты. А пение сектантское чисто народного склада. В этом случае нам нужно руководиться примером свв. отцов Церкви. Св. Ефрем Сирин, напр., составлял гимны в тех же ладах, что и еретик Вардесан. То же делал и св. Василий Великий в борьбе с арианами. Тоже, следов., нужно делать и православным пастырям, миссионерам и композиторам.

Прекратилось почти у нас православных также домашнее, не церковное пение псальм и духовных стихов, лет 20 однако назад ещё раздававшееся в домах православных людей. И кто знает? Может быть, некоторых заблудших овец и увлекает это домашнее пение с религиозным содержанием. Вот некоторые из штундо-баптистских гимнов в передаче Омского миссионера, записавшего их на одном из собраний сектантов:

„Христе! Даруй душе моей

Часть вечную во искупленье,

Совершенным Кровью Твоей,

Даруй грехов Ты мне прощенье!

Возьми мой дух и в сердце скрой,

Пронзённом за меня – Спаситель!

Скорей веди меня с Собой –

Ты в вечную обитель.

Господь! Пример Твой впечатлей

Мне в душу верою святою,

Пока в обители Твоей

Любовью буду жить одною.

Даруй, чтоб с тщанием всегда

Свой долг я исполнять старался

И чтоб залог Твой никогда

В душе моей не затмевался!

Коль нет в любви моей огня,

В молитве слов и вдохновенья,

Пусть кровь Твоя, Твой Крест мученья

Перед Богом молят за меня“.

Пение ведётся по указанию „старшего брата“, или „пресвитера“, который, обыкновенно, первым начинает запевать, а затем уже к нему присоединяются и другие. Вот ещё один стих, слышанный Омским миссионером:

Кто Спасителя с верою зрит на Кресте,

Тот и будет спасён в тот же час;

Лишь взирай на Него, – Отцем дан Он тебе, –

Быв избран, тебя Он тем спас.

Хор:

Зри, зри, грешник, зри!

Какую любовь оказал Он тебе,

О, счастливый ты, грешник, на век!

Не понёс ли Христос на себе все грехи,

Пригвождён был на крест за тебя?

Не текла-ль Его кровь в полной, нежной любви!

Для спасенья тебя и меня?

Хор:

Зри, зри! и т. д.

Молитвы и слёзы бессильны твои,

Чтобы с Богом тебя примирить,

От суда избавленье – в Христовой крови,

Он готов тебе милость излить.

Хор:

Зри, зри! и т. д.

Отбрось все сомненья и с твёрдостью верь, –

Больше нечего делать тебе;

Твой Иисус, ведь, пришёл за тебя через смерть,

Чтоб доставить блаженство тебе.

Хор:

Зри, зри! и т. д.

Прими с ликованьем победу Христа, –

Вечный рай Он дарует тебе,

О, верь, не колеблясь отныне всегда

В свой вечный удел во Христе!

О сектантском пении Омский миссионер говорит следующее: „В нашем присутствии сектанты были возбуждённо настроены, пели с большим усердием, старались показать товар лицом, и от этого, как всегда бывает, проигрывали в силе впечатления, но всё-таки общее возбуждение и пение производили впечатление. Пение сменилось, проповедью, после которой пропет был новый гимн:

Отчизна моя в небесах,

К ней стремится и рвётся душа,

Там святые в бессмертных лучах,

Там струится живая река.

В небесах... Отчизна моя в небесах...

Господь меня ждёт в небесах,

Там готова обитель моя,

Отдых мирный на злачных лугах,

В его светлом, блаженном раю.

В небесах... Господь меня ждёт в небесах…

Уж скоро мне быть в небесах.

Скоро кончится путь мой земной;

Там мне встретятся в райских вратах

Те, что верою жили святой.

В небесах... Уж скоро мне быть в небесах...

„Только что допели последний стих, говорит миссионер, как, сидевшая в задних рядах одна старуха начала всхлипывать, потом, рыдать и причитать какие-то трудно различимые слова. Вслед за старухой ещё человек шесть говорили свои молитвы от сердца, общее содержание которых можно выразить следующими словами: „Господь мой милостивый и дорогой! Ты удостоил меня слышать Твоё слово, запечатлей его на моей душе. Я был прежде великий грешник и жил в развращённом мире. Теперь Ты призвал и убедил меня, помоги же мне проходить земную юдоль плачевную“...

Сектанты поют стихи и за Царя. Вот стих, спетый, по рассказу миссионера, в заключение собрания:

Боже, Царя храни!

Сущный, предвечный

Царь царей вечный!

Дай Царю мирные дни,

Царю России

Лета многие

Даруй здесь на земле!

Боже! Царя храни.

Сильный державный!

Чудный, всеславный,

Дай всем счастливые дни:

Властям России

Лета многие

Даруй здесь на земле!

Боже, Царя храни!

Мир возлюбивший,

Свет нам явивший,

Дай всем счастливые дни;

Дай всей России

Лета многие

Даруй здесь на земле!

В заключение своего описания Омский миссионер делает следующее заключение о пении сектантов. „Должен сказать, пишет он, что массовое пение сектантов, сопровождаемое исступлёнными, истеричными молитвами от сердца, производит сильное впечатление на слушателя. Недаром, ещё ариане для пропаганды своего учения составляли и распевали стихи; недаром, и наши сектанты распевают свои песни. Впечатлительный, малограмотный человек легко поддаётся влиянию „жалибных писен“, как сказал мне, говорит Омский миссионер, один малоросс: и часто, благодаря только пению, сердце его открывается к принятию гнилых семян“. Ясное дело, что и православным нужно бороться тем же оружием: издавать в православном духе сборники духовных, гимнов, заводить пение их сначала в школах, а потом это пение само собой перейдёт и в дома.

Сектантское пение и гимны некоторыми своими выражениями могут служить и миссионерским целям. Так, в них есть указание и на необходимость поднятия очей к небу, коленопреклонения, падения ниц и т. п. внешней обрядности, которую они в принципе отрицают.

Такие стихи как:

Велик наш Бог...

Когда в слезах поднимем взор

К Нему с молитвой о прощении...

Или:

Когда креста нести нет мочи

Мы к небесам возводим очи

Или:

Надейся на Бога, дитя дорогое!

На милость Его уповай!

Лишь в утреннем небе заря загорится.

Смиренно колена склони.

Или:

Призови Христа на помощь...

Ниц падём мы перед ним.

Или:

Боже, жизнь возьми...

Возьми руки, их к Тебе

Простираю я в мольбе.

Миссионерам в полемике с сектантами по вопросу об обрядности следовало бы пользоваться ссылкой на подобные места сектантских гимнов. Кажется, впервые сделано указание на этот полемический приём в „Херсонских Еп. Ведомостях“, № 18. Такие, доводы, приводимые от истин, признаваемых самими заблуждающимися, могут быть иногда очень убедительны, как и вообще полезно иногда в полемике становиться на точку зрения заблуждающегося, чтобы, стоя с ним на одной почве, удобнее было вразумить его.

Довольно любопытный в этом отношении пример представляет один книгоноша-миссионер. Вот его рассказ о своей беседе с молоканским наставником Архипом Васильевым в с. Пановых-Кустах (Тамб. г.). Во время ночлега у этого последнего книгоноша-миссионер завёл беседу о водном крещении, которая затянулась до 2 часов ночи. Архип, понятно, под водой крещения везде понимает воду духовную. Книгоноша сослался на пример евнуха эфиопского, о котором говорится в книге Деяний Апостольских, что Он крестился в воде вещественной, и другие молокане признают это, считая только более важными слова: „Если веруешь от всего сердца“, – обращённые к евнуху ап. Филиппом. „Но Архип хотел провести дух везде и до конца“.

– «В какой воде крестился евнух?» – спрашивает книгоноша Архипа. – «В духовной», отвечает последний. – Ну, тогда на какой же колеснице ехал он? – «Тоже на духовной – он читал писания пророков. А ты думаешь на обыкновенной? Нет, мелко плаваешь; Писание – глубина премудрости». – Значит по-твоему, возражает книгоноша, евнух вовсе никуда и не ездил, а просто читал Писания? – «Конечно, не ездил. Это только притча, иносказание. Он, может быть, просто сидел у себя дома и читал Исаию. Чего ему ехать в Иерусалим? И потом смотри, разве вельможи ездят в одиночку? С ними всегда кучера, лакеи, егеря и свита; а он ехал один». – Но однако же в Писании ясно, что он ездил в Иерусалим, и возвращался обратно по дороге на Газу? – «В Иерусалим-то, Иерусалим да только какой? В Иерусалим духовный, небесный, т. е. он, читая Исаию, был на пути спасения и приближался к Царствию Божию». – Ну, хитёр ты, заметил Архипу книгоноша. А скажи, дядя Архип, как же это писано, что евнух побывал в Иерусалиме, а когда подошёл к нему Филипп благовестник, эта он возвращался уже из Иерусалима обратно. Что-то нескладно выйдет по-твоему: значит, евнух, ещё неверующий язычник, уже до благовестия Филиппа был в царствии небесном, а после благовестия и крещения продолжал ехать из духовного Иерусалима опять в язычество и всё-таки получил Духа Божия?! – Архип Васильев смущённо бормотал: «ехал из Иерусалима, – значит колебался». Но видно, замечает книгоноша, что ему самому было стыдно своих слов. «Придираешься ты, малый, сказал он, и совсем отводишь речь от воды». Но на духовном толковании воды вышла у Архипа опять путаница. Выходило, что Дух Св. сошёл на евнуха не тогда, когда он погружался в воду (т. е. по Архипу истинное учение), а, наоборот, когда вышел из воды (т. е. из истинного учения), или что погружались оба и евнух, и Филипп, который однако был не язычником, а верным и на которого Дух Св. однако не сошёл. Так книгоноша-миссионер, ставши на точку зрения сектанта, заставил его запутаться в своих лже-мудрствованиях.

Но как не опутывают сектанты самих себя и своих братий разного рода лживыми мудрованиями, всё-таки конец минувшего года ознаменовался присоединением к православной Церкви сектанта молоканина в слободе Купаве, Хоперского у., Василия Николаева Васильева, мещанина г. Балашова, Саратовской губ.

«Уже более года, рассказывал присоединённый, в душе моей зародилось сомнение в правоте молоканской секты, и я задумал перейти в православную веру. С течением времени эту мысль свою я пожелал осуществить на деле. Следуя этому желанию, я начал часто посещать православный храм и внимательно относиться к совершаемому в нём богослужению. Внешнее благолепие христианского храма, благоговейное настроение, усердная и тёплая молитва православных, порядок и тишина при совершении церковных служб производили на меня постоянно сильное впечатление, и я навсегда отказался посещать собрания своих одноверцев, сплошь и рядом сопровождавшиеся многими поступками, несродпыми духу христианской религии. Вскоре я сроднился с православным храмом. Принять православие стало моей заветной мечтой... Призвав на помощь всё то, что дало мне школьное, и в особенности. внешкольное образование, я с усердием и большой ревностью повторил и значительно пополнил свои знания истин христианского-православного вероучения».

После этого важным тормозом к принятию православия был вопрос о материальном существовании Васильева. Он был убеждён, что его родители и братья, безбедные люди, но откажутся принимать, хотя бы малейшее участие в судьбе его за отступничество от их веры. Между тем Васильеву всего было только 18 лет. Но хорошее знакомство В. с кузнечной работой поборола и это сомнение. Васильев решил, что лучше быть в бедности и зарабатывать хлеб своими руками, чем пренебречь своим спасением и быть во лжи. Повинуясь словам Спасителя, сказавшего: – „иже любит отца или матерь паче мене, несть Мене достоин“, он порвал связь с близкими родными и этим утолил свою духовную жажду в источнике живой воды св. крещения“.

Если сравнительно с обращением старообрядцев цифра обращающихся в православие сектантов меньше, то причина этого кроется, конечно, прежде всего в большей самоуверенности сектантов, усвоивших себе идею самоспасения без помощи таинств церковных, и рационалистическом характере сектантства. Впрочем, нельзя отрицать и ещё одного обстоятельства, на которое указывает один из миссионеров, а именно на то, что сама практика собеседований с сектантами не всегда соответствует своей идее и что желательна в этой области перемена. Сущность мысли этого миссионера заключается в следующем.

Многие миссионеры считают своей священной обязанностью в начале собеседований выставить на вид противоположность по предлагаемому вопросу учения православного и сектантского. – Мы, напр., признаём почитание икон делом богоугодным, сектанты нет. Пусть же они докажут-де. И начинается борьба двух враждебных лагерей. Напряжение бывает с двух сторон сильное.

«Разбить противников на голову, замечает сей миссионер, прижать, как ужа вилами, – вот вожделение, от которого трепещут сердца православных и сектантов. В одном местечке, напр., рассказывает миссионер, и до сих пор православные старожилы с восхищением рассказывают о доблести на собеседованиях с сектантами миссионера-крестьянина Никиты Рубцова. «Сектанты»! – вопрошал он – «скажите мне, куда вы пойдёте после смерти»? – На лоно Авраамово полагаем, ответствовали последние. – «К Аврааму вам нельзя: он был обрезан, а вы не обрезаны». – Ну, так в лоно Христово, поправлялись сектанты. – «Ко Христу вам нельзя, отпарировал им Никита. – Он был и обрезан и крещён, а вы ни обрезаны, ни крещены. Хотите, я вам скажу, куда вы пойдёте? На лоно к диаволу: он так же, как и вы, не обрезан и не крещён. Одна статья с вашим братом». Толпа сектантов обезумела от ужаса перед этим доводом.»

Такое же примерно впечатление производит приезд „казённого“ миссионера, весть о прибытии которого быстро облетает село. „Начнёт качать, поворачивайся“, раздаётся говор в деревне. „В казённые какого-нибудь не назначат“.

Вследствие такого настроения обе стороны встречают друг в друге непроходимую стену, одну стену истины, другую – непроходимого упорства, основанную на естественном психологическом законе, вызываемом самой манерой собеседования некоторых миссионеров. Поэтому, по мнению этого миссионера, нужно начинать собеседование не с разногласия, а с согласия. „Вам, говорит он, нужно вести беседу о почитании икон, креста. Вы знаете, что сектанты будут яростно нападать на вас. Но почему? Потому что они предполагают, что им придётся избрать одно из двух – или признать иконы и крест и отказаться от „поклонения в духе и истине“, или удержать дорогое для них (и для нас) последнее учение и отвергнуть иконы и крест“. Сектанты, конечно, судят тут неправильно, но не совсем правилен и миссионерский метод. „Начните, советует миссионер, с раскрытия православного учения о поклонении в духе и истине, и вы увидите, каково будет впечатление“.

Прочтением некоторых мест из брошюры еп. Феофана, по замечанию этого миссионера, можно заставить собеседников раскрыть глаза от изумления: все станут спрашивать, подлинно ли таково учение Церкви, не одни ли вы так веруете и проповедуете; а затем будут слушать уже не только без злобы, но и с сочувствием. Если затем после передачи общих положений о поклонении Богу в духе и истине заговорить о значении св. Писания, как руководства в подвигах истинно духовной жизни (о чём сектанты особенно любят слушать), а затем по примеру 7-го вселенск. собора начать сближать по содержанию евангелие с иконами, то успех беседы можно считать обеспеченным.

В таком духе была проведена в конце минувшего года беседа в одном селе Волынской епархии местным миссионером с молоканами. „Не думайте, братия, говорил он им предварительно, что православные при богослужении требуют одного усердного преклонения головы, колен и т. п. Нет, не в том суть богослужения, по учению Церкви. От истинно православного поклонника требуется прежде всего, чтобы он имел в душе благоговейные к Богу чувства. Кто не имеет этих чувств, тот, хотя бы целый день простоял на коленях, не есть истинный поклонник“. Из пятерых вожаков сектантства четверо вполне согласились с священником-миссионером, и только один закоренелый сектант, у которого возражать православным обратилось уже в привычку, стал доказывать совершенно противоположную мысль, а именно, что человек поклоняющийся телесно, хотя бы не имел благоговейных чувств, всё же есть поклоняющийся Богу. Но тут даже сами сектанты остановили своего апологета. „Не дело ты говоришь, Иван Яковлевич, возразили ему они, батюшка говорит правду“. Результатом беседы вместо озлобления было то, что сектанты пригласили батюшку после собеседования к себе пить чай.

(Окончание следует).

Свящ. Μ. Лисицын

БОЖИЕЙ МИЛОСТЬЮ, МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРОЙ, ИМПЕРАТОР и САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ, ЦАРЬ ПОЛЬСКИЙ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ФИНЛЯНДСКИЙ, и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем верным Нашим подданным:

Неисповедимому Промыслу Божию благоугодно было посетить Отечество наше тяжкими испытаниями:

Кровопролитная война на Дальнем Востоке за честь и достоинство России и за господство на водах Тихого океана, столь существенно необходимое для упрочения в долготу веков мирного преуспеяния не только нашего, но и иных христианских народов, – потребовала от народа Русского значительного напряжения его сил и поглотила многие дорогие, родные сердцу Нашему жертвы.

В то время, когда доблестнейшие сыны России, с беззаветной храбростью сражаясь, самоотверженно полагают жизнь свою за веру, Царя и Отечество, – в самом Отечестве нашем поднялась смута на радость врагам нашим и к великой сердечной Нашей скорби.

Ослеплённые гордыней злоумышленные вожди мятежного движения дерзновенно посягают на освящённые Православной Церковью и утверждённые законами основные устои Государства Российского, полагая, разорвав естественную связь с прошлым, разрушить существующий государственный строй и вместо оного учредить новое управление страной на началах, Отечеству нашему несвойственных.

Злодейское покушение на жизнь Великого Князя, горячо любившего Первопрестольную Столицу и безвременно погибшего лютой смертью среди священных памятников Московского Кремля, глубоко оскорбляет народное чувство каждого, кому дороги честь русского имени и добрая слава нашей Родины.

Со смирением принимая все сии, ниспосланные Правосудием Божиим испытания, Мы почерпаем силы и утешение в твёрдом уповании на милосердие Господа, от века Державе Российской являемое, и в известной Нам исконной преданности Престолу верного народа Нашего.

Молитвами Святой Православной Церкви, под стягом Самодержавной Царской Власти и в неразрывном единении с Нею, Земля Русская не раз переживала великие войны и смуты, всегда выходя из бед и затруднений с новой силой несокрушимою.

Но внутренние нестроения последнего времени и шатания мысли, способствовавшие распространению крамолы и беспорядков, обязывают Нас напомнить Правительственным Учреждениям и Властям всех ведомств и степеней долг службы и веления присяги и призвать к усугублению бдительности по охране закона, порядка и безопасности, в строгом сознании нравственной и служебной ответственности перед Престолом и Отечеством.

Непрестанно помышляя о благе народном и твёрдо веруя, что Господь Бог, испытав наше терпение, благословит оружие наше успехом, Мы призываем благомыслящих людей всех сословий и состояний, каждого в своём звании и на своём месте, соединиться в дружном содействии Нам словом и делом во святом и великом подвиге одоления упорного врага внешнего, в искоренении в Земле нашей крамолы и в разумном противодействии смуте внутренней, памятуя, что лишь при спокойном и бодром состоянии духа всего населения страны возможно достигнуть успешного осуществления предначертаний Наших, направленных к обновлению духовной жизни народа, упрочению его благосостояния и усовершенствованию государственного порядка.

Да станут же крепко вокруг Престола Нашего все Русские люди, верные заветам родной старины, радея честно и совестливо о всяком Государевом деле в единомыслии с Нами.

И да подаст Господь в Державе Российской: Пастырям – святыню, Правителям – суд и правду, народу – мир и тишину, законам – силу и вере – преуспеяние, к вящему укреплению истинного Самодержавия на благо всем Нашим верным подданным.

Дан в Царском Селе в 18-й день февраля, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот пятое, Царствования же Нашего в одиннадцатое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

„НИКОЛАЙ“.

ИМЕННОЙ ВЫСОЧАЙШИЙ УКАЗ,

данный Правительствующему Сенату.

1905 года, февраля 18-го. „В неустанном попечении об усовершенствовании государственного благоустройства и улучшении народного благосостояния Империи Российской признали Мы за благо облегчить всем Нашим верноподданным, радеющим об общей пользе и нуждах государственных, возможность непосредственно быть Нами услышанными.

В виду сего повелеваем:

Возложить на состоящий под председательством Нашим Совет Министров, сверх дел, ему ныне подведомственных, рассмотрение и обсуждение поступающих на Имя Наше от частных лиц и учреждений видов и предположений по вопросам, касающимся усовершенствования государственного благоустройства и улучшения народного благосостояния“.

Правительствующий Сенат не оставит сделать надлежащее по сему предмету распоряжение.

ВЫСОЧАЙШИЙ РЕСКРИПТ,

данный на имя министра внутренних дел.

Александр Григорьевич!

Верные исконному обычаю народа русского – нести к Престолу изъявления чувств своих во дни радости и печалей, переживаемых Отечеством, – дворянские и земские собрания, купеческие, городские и крестьянские общества, со всех концов земли Русской, принесли Мне многочисленные поздравления, по случаю радостного события рождения Наследника Цесаревича, с выражением готовности пожертвовать своим достоянием делу успешного завершения войны и посвятить все свои силы для содействия Мне в усовершенствовании Государственного порядка.

От Имени её Величества и Моего поручаю вам передать приветственно обратившимся ко Мне собраниям и обществам сердечную Нашу благодарность за выражение их верноподданнических чувств, которые в трудное переживаемое нами время были Нам тем более отрадны, что высказанная в тех обращениях готовность, по зову Моему, прийти содействовать успешному осуществлению возвещённых Мною преобразований, всецело отвечает душевному Моему желанию: совместной работой правительства и зрелых сил общественных достигнуть осуществления Моих предначертаний, ко благу народа направленных.

Преемственно продолжая Царственное дело Венценосных Предков Моих – собирание и устроение земли русской, Я вознамерился отныне, с Божией помощью, привлекать достойнейших, доверием народа облечённых, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений.

Соображая особые условия обширного Отечества нашего, разноплемённость состава его населения и слабое в некоторых его частях развитие гражданственности, Государи Российские в мудрости Своей всегда даровали необходимые, в зависимости от назревших потребностей, преобразования, лишь в порядке известной последовательности и с осмотрительностью, обеспечивающей неразрывность крепкой исторической связи с прошлым, как залога прочности и устойчивости сих преобразований в будущем.

И ныне, предпринимая сие преобразование, уверенный, что знание местных потребностей, жизненный опыт и разумное откровенное слово лучших выборных людей обеспечит плодотворность законодательных работ на истинную пользу народа, Я, вместе с тем предвижу и трудность проведения сего преобразования в жизнь при непременном сохранении незыблемости основных законов Империи.

А посему, хорошо зная многолетнюю административную вашу опытность и ценя спокойную уверенность характера вашего, Я признаю за благо учредить под вашим председательством Особое Совещание для обсуждения путей осуществления сей Моей воли.

Да благословит Господь сие благое начинание Моё и да поможет вам исполнить оное успешно на благо Богом вверенного Мне народа.

Пребываю к вам неизменно благосклонный.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

„НИКОЛАЙ“.

18 февраля 1905 г.,

Царское Село.

ИЗВЛЕЧЕНИЕ ИЗ ЖУРНАЛА КОМИТЕТА МИНИСТРОВ

25-го января 1905 года.

О порядке выполнения пункта шестого Именного Высочайшего Указа от 12-го декабря 1904 года.

Приступив к обсуждению способов осуществления пункта 6-го Именного Высочайшего указа 12-го декабря 1904 года г., Комитет Министров, в присутствии приглашённых, по особому Высочайшему повелению, высокопреосвященного Антония, митрополита с.-петербургского и ладожского, и первоприсутствующего в уголовном кассационном департаменте сенатора Таганцева, остановился прежде всего на вопросе о порядке исполнения выраженного в последней части п. 6 указа 12-го декабря Высочайшего повеления „принять ныне же в административном порядке соответствующие меры к устранению в религиозном быте раскольников и лиц иноверных и инославных исповеданий всякого, прямо в законе не установленного, стеснения“.

По этому поводу Товарищ Министра Внутренних Дел объяснил, что Министерство Внутренних Дел признавало необходимым, предварительно осуществления этой части Указа, получить руководящие указания со стороны Комитета Министров; так как представлялось бы неудобным возвращаться потом к таким мерам, которые были бы отменены им в силу п. 6 Указа и дальнейшая необходимость коих впоследствии признана была бы Комитетом Министров. Сверх того, само избрание способа осуществления предстоящих мероприятий возбуждало некоторые сомнения. Первоначально Министерство предполагало привести в известность все действующие административные распоряжения, из коих некоторые в своё время даже не доводились до сведения центрального управления, и пересмотреть оные с целью отмены тех, которые не вытекают из загона. Однако такой порядок едва ли удовлетворил бы требованию Указа о быстром исполнении Высочайших предначертаний, так как для собирания и пересмотра весьма многочисленных материалов потребовалось бы довольно значительное время. В виду сего Министерство останавливается на той мысли, чтобы, не ожидая приведения в известность всех касающихся веротерпимости распоряжений как центральных, так и местных властей, отменить совокупность их без подробного даже их пересмотра, с тем, чтобы оставлены были в силе только определённые распоряжения, действие которых признано будет и впредь необходимым сохранить по важному их для Государства значению.

Выслушав изложенные объяснения, Комитет не счёл возможным остановиться на первом из упомянутым способов, в виду сопряжённой с ним несомненно значительной задержки, в приведении к действительному исполнению Монаршей Воли о том, чтобы распоряжения административных властей, устанавливающие стеснения религиозного быта и прямо не вытекающие из закона, были отменены.

С другой стороны, при сложившейся веками близости у нас вероисповедных и племенных отличий, некоторые стеснительные в делах веры мероприятия имеют скорее политическое, чем религиозное значение, и в силу этого могут подлежать сохранению и впредь. При таком положении дела единственно правильным являлось бы, в виду прямого текста п. 6 указа, придание этим мероприятиям силы закона по обсуждении их в Государственном Совете.

Поэтому Комитет полагал, что Министерству Внутренних Дел надлежит, без замедления и во всяком случае не позднее трёх месяцев со дня утверждения Его Императорским Величеством настоящих предположений, озаботиться отменой всех, прямо не установленных в законе стеснений свободы вероисповедания и войти с представлениями в Государственный Совет об утверждении тех из действующих распоряжений, дальнейшее существование которых признаётся по соображениям государственным необходимым, засим все остальные распоряжения, о которых не будет тогда же сделано представления, должны почитаться отменёнными. Таким путём в ближайшем будущем большая часть стеснительных административных распоряжений будет действительно отменена, а те, которые подлежат сохранению – получат силу закона. Вместе с тем Комитет решительным образом высказался за необходимость принятия мер к устранению самой возможности возникновения каких-либо новых стеснений в области веры, разве бы они были установлены законом.

На ряду с такими распоряжениями безотлагательной отмене подлежали бы, по единогласному убеждению Комитета, стеснительные меры, принятые по религиозного свойства поводам как центральным управлением Министерства, так и местными главными и губернскими начальствами в отношении отдельных лиц, на основании положений о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия и о полицейском надзоре [Уст. Пред. Прест., прилож. I и II к ст. 1 (прим. 2)]. По самой цели издания и содержанию их Положения эти установлены собственно для борьбы с противоправительственной пропагандой, а потому имевшее место, едва ли правильное, применение их к делам религиозного свойства должно быть, в соответствие выраженной в п.п. 5 и 6 указа 12-го декабря 1904 года Монаршей Воле Его Императорского Величества, прекращено с освобождением лиц, подвергшихся действию оных, от дальнейшего стеснения их свободы. Что же касается засим лиц, подвергшихся заключению в монастыри или иным стеснениям свободы за религиозные свои заблуждения и вытекающие из них поступки, не по суду, а по особым распоряжениям, то издание Указа 12-го декабря 1904 г. представляется несомненным поводом к немедленному пересмотру дел о всех таких лицах и представлению участи их на Всемилостивейшее благовоззрение Его Императорского Величества со стороны подлежащих Главных начальников и Обер-Прокурора Святейшего Синода.

По всем этим соображениям и не сомневаясь в том, что, в виду заключительного постановления Указа 12-го декабря, – об исполнении всех таковых мероприятий, как Министром Внутренних Дел, так и Обер-Прокурором Святейшего Синода, будет доводимо до сведения Комитета Министров по мере их осуществления, комитет, сообразно исключительной спешности предположенных ныне мер, почёл долгом своё по ним заключение представить на Высочайшее Его Величества благовоззрение особо от прочих предположений по исполнению п. 6 указа.

На основании всего вышеизложенного Комитет положил:

I. Предоставить Министру Внутренних Дел: 1) без замедления и во всяком случае не позднее трёх месяцев со дня утверждения сего положения, распорядиться отменой всех, кроме указанных в следующем пункте (2), стесняющих свободу исповедания веры и не основанных прямо на законе административных распоряжений, от каких бы начальств они не исходили, 2) если из числа стесняющих свободу исповедания веры административных распоряжений окажутся такие, применение коих и впредь, по соображениям государственного порядка, он признаёт необходимым, то на утверждение оных испросить через Государственный Совет Высочайшее соизволение, и 3) принять действительные меры надзора к тому, чтобы никакими административными учреждениями и лицами впредь не устанавливалось каких либо стеснений в области религии, законом не указанных.

II. Поручить Министру Внутренних Дел: 1) не допускать впредь применения к делам религиозного свойства Положений о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия и о полицейском надзоре, учреждаемом по распоряжению административных властей [Уст. Пред. Прест. прилож. I и II к ст. I (прим. 2)], преподав надлежащие по сему предмету разъяснения всем административным местам и лицам, и 2) немедленно прекратить дальнейшее действие всех, принятых по делам религиозного свойства в административном порядке центральным управлением Министерства или местными главными и губернскими начальствами мер на основании упомянутых выше (π. 1) Положений, или в каком-либо ином порядке;

и III. Поручить главным начальникам ведомств и в частности Обер-Прокурору Святейшего Синода немедленно войти со всеподданнейшими докладами к Его Императорскому Величеству о помилования тех лиц которые были подвергнуты без суда высылке из мест постоянного жительства или лишению свободы за религиозные заблуждения и вытекающие из оных поступки.

Таковые заключения Комитета повергаемы были на Всемилостивейшее одобрение Его Императорского Величества и удостоились 11-го сего февраля Высочайшего утверждения.

Имея время и возможность заниматься во время моей болезни религиозно-нравственным чтением, я, между прочими книгами духовного содержания, заинтересовался чтением Христианского Чтения за первые годы его издания – 22, 23, 24 и т. д. В одной из книжек за 24-й год (1824) в конце я прочёл следующую поразительную статью, озаглавленную: Обмиравшая женщина из раскола. В ней изъявляется грозное решение правосудия Божия над умирающими раскольниками, не обратившимися при жизни к православной церкви, равно как спасительность обращения к ней. Вот эта статья:

Обмиравшая женщина из раскола

В январе месяце сего 1824 года случилось здесь в Санкт-Петербурге происшествие, которое издатели почли достойным сообщения читателям Христианского Чтения. Рассказ о сём происшествии представляется здесь совершенно в том виде, как он находится в донесении преосвященнейшему Серафиму, митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому, от священника единоверческой Благовещенской церкви, что за Чёрной речкой, Михаила Степанова.

Умершего С.-Петербургского купца Никиты Гаврилова Зевакина жена, вдова Александра Алексеева, по рождении своём крещена была по обряду Греко-Российской церкви, и потом, назад тому 14 лет, впала в раскол. Из сего 14-летнего в расколе, пребывания, семь лет была здорова, а в остальные семь лет была больна чахоткой и 5 числа настоящего месяца января, чувствуя себя приближенной к кончине, жизни, исповедовалась от своего по расколу наставника, по имени Симона, который, исповедав её, сказал, чтоб она приобщилась. И когда она спросила его, чем ей приобщиться, тот наставник, снимая с себя крест, говорил, что оный с мощами; приобщись его духовне; а что другого никакого причастия, кроме сего креста, у него не имеется. Как только Алексеева тот крест поцеловала (и спасительное знамение в руках самозванца наставника не спасительно), то вдруг почувствовала в горле какую-то остановку, препятствующую свободно производить дыхание, которое отчасу более затруднялось и около 6 часа пополудни пришла в изменение так, что все находившиеся при оном случае не могли не думать, что она скончалась, и пробыла в сём положении часа с полтора. В течении сего времени начали приуговлять её к положению во гроб: сперва обмыли ее, потом одевши положили на пол, а вышеупомянутый наставник Симон стал кадить около ея. В сию минуту она пришла в прежний рассудок и вскричала, как ему Симону, так и всем бывшим с ней в расколе, чтобы они вышли вон, и просила из бывших тут православных христиан, чтобы они призвали священника для исповеди её и приобщения св. Таин. Почему и призвали меня 5 числа в одиннадцатом часу ночи. По прибытии моём, она, увидев меня, говорила при всех тут прилучившихся, что, во время вышеупомянутого бывшего над ней изменения, видела она какое-то ровное место, имеющее на правой руке озеро, а на левой – болото, посреди коих тропинку, или путь, ведущий на высокую гору, на которой были (погребённые уже давно при церкви): мать её и бабушка, призывающие её к себе. Сколько же она ни начинала подвизаться на гору, и, дабы удобнее восходить, хваталась за траву; но вышеозначенный старик Симон стаскивал её вниз, так что трава у неё из рук вырывалась. И в сие время со содроганием увидела она сперва своего мужа (в расколе, погребённого), лежавшего в болоте и денежным мешком покрытого; потом увидела она покойных пятерых своих детей, в пропасти лежащих, о коих она сожалела; также видела покойную, знакомую ей женщину, христианку, восходящую по тропинке с другой стороны озера на гору, и призывающую её за собой туда. Когда же она, вдова. Зевакина, силилась по той же с женщиной тропинке взойти на гору, то наставник Симон вдруг схватил её, и начал тискать в болото. В сию минуту она пришла в прежний рассудок, и велела, как выше сказано, всем раскольникам выйти вон. Что же видела она ещё, то хотя и силилась пересказать, но не могла. По сему я, согласно желанию её, исповедал её и приобщил св. Таин; на четвёртый после того день особоровал, и сие все исполняла она с неописанным восторгом. Наконец убедительно просила меня, чтобы пятерых детей её, находящихся в живых: Иоанна 15, Андрея 13, Алексея 11, Параскеву 8 и Екатерину 3 лет, вывел из заблуждения через миропомазание. – Потом она жила до 12 числа января, до которого времени я неоднократно посещал её, и она, повторяя об означенном видении одно и то же, спокойно скончалась. Пятерых детей её, с благословения преосвященного Григория, епископа Ревельского, викария С.-Петербургской епархии, присоединил я к Греко-российской церкви 21 числа.

Верно:

Протоиерей Иоанн Сергиев

* * *

В жизни раскола в Псковской губ. появляются новые течения, к которым нельзя не присматриваться. В статье „Моск. Ц. Вед.“, за подписью В. С., указывается на следующее своеобразное учение некоторых псковских беспоповцев о причащении:

Садясь за стол – обедать или ужинать, помолись, как это положено, во время еды молись, размышляй о Боге, и тогда ангелы Божии снизойдут к тебе на стол, будут окружать тебя, простой твой хлеб превратится в божественный, простая чаша сделается небесной чашей, Сам Господь будет взирать на тебя с любовью, Он Сам сойдёт к тебе на стол. Так простой хлеб заменит тебе причастие.

Это учение в своё время настойчиво распространял умерший лет 10 назад, псковский купец – миллионер Василий Хмелинский, и оно получило некоторое распространение среди беспоповцев. С усвоением подобного рода учений наши раскольники будут отходить от православной церкви дальше и дальше.

* * *

Небесное знамение по поводу войны с Японией. Генер.-адъют. Куропаткиным, как сообщает „Вестн. Манчжурск. Армии“, получено из Суджи письмо, в котором рассказывается о небесном знамении, сопровождавшем отправку из этого города войск на войну 15-го октября.

„В этот день, – говорится в письме, – происходили торжественные проводы мобилизованного отряда, составленного из запасных нижних воинских чинов уезда. При многочисленном стечении народа на городской площади против соборной Успенской церкви, в 1 час дня, городским духовенством был отслужен напутственный молебен воинскому отряду в присутствии комиссии, его составлявшей, и представителей города и уезда. И вот было замечено, что во время совершения молебствия над соборной церковью образовался на чистом небосклоне белый, первоначально с радужным оттенком, – крест, довольно правильной формы. Крест этот от соборной церкви двигался на восток и более часа был замечен не только теми, кто присутствовал на молебне, но и народной массой, бывшей на площади. Видевшие на небесах крест душевно умилились и признали его за явление милости Божией; – у всех явилась уверенность в том, что православная Русь под знамением креста одержит победу над полу-языческой Японией“.

Достоверность этого небесного знамения подтверждается нижеследующими подписями чуть ли не всех официальных лиц города, которые называют себя „непосредственными очевидцами“:

Уездн. испр. Выходуевский; городской голова гор. Суджи – Нобухов; суджинский уездный воинский начальник, полковник Юзефович; протоиерей Алексей Палев; священник Григорий Терлецкий; священник Павел Вязьмин; священник Иоанн Маляревский; священник А. Солоденин священник Алексей Диаконов; священник Николай Невский; суджанский городской врач Ив. Ц. (подпись неразборчива); белевский волостной старшина – Кагин (подпись неразборчива); член суджанской городской управы (подпись неразборчива); диакон Василий Воинов; псаломщик Иван Покровский; псаломщик Иван Плетенев“.

(Кормчий).

* * *

Новая мотивировка кражи.

18 февраля в с.-петербургском окружном суде, с участием присяжных заседателей, слушалось дело по обвинению кр. Чернова 18 лет, в краже со взломом. Дело это представляется характерным по личности подсудимого. Чернов не отрицал факта кражи, но считал себя невиновным в этой краже, мотивируя это тем, что экономическое неравенство людей, установившееся вопреки евангельскому учению, толкает в борьбе за существование на путь совершения краж. При этом Чернов рядом выдержек из Св. Евангелия доказывал свою невиновность. На судебном следствии мнения экспертов относительно состояния умственных способностей подсудимого несколько разделились: один безусловно считал его здоровым, другой же менее- категорически. Присяжные заседатели признали Чернова виновным и не дали ему даже снисхождения. Окружный суд приговорил его к тюремному заключению на один год. („Русь“).

* * *

Памяти ревнителя единоверия.

(Корреспонд. Витеб. губ.).

Недавно в г. Режице, Витебской губ., скончался церковный староста собора, режицкий купец Кирилл Никонович Кузнецов. Покойный был обращён из раскола местной беспоповской Федосеевской секты. По обращении в православие его девизом было обращение заблудших своих братий ко св. церкви. Отлично зная как действуют раскольники в целях поддержания и пропаганды раскола материальными средствами, покойный сам не щадил своих средств. Много он содействовал устройству школ в центре местного раскола и прочим благотворительным начинаниям и церковным делам. В Режице и её уезде раскольников по спискам числится 40.000 человек. В самой Режице три Федосеевские молельни. Противо-раскольническая современная миссия здесь не имеет большого успеха, если не считать единичных и совершенно случайных присоединений из числа оскорблённых в расколе. Но здесь миссия и не мыслима иначе, как на почве единоверия, по причине оставшихся у православных униатских обрядов и обычаев. Единоверческая церковь в Тискадах отсюда не совсем близко, да и давно уже в Тискадах служат священники-белорусы. Поэтому заветной мечтой покойного Кирилла Никоновича было построение в самой Режице единоверческой церкви. На сей предмет он ещё в 1901 г., на 1-м Полоцком епарх. мисс. съезде, пожертвовал 1,000 р.. расположив к такому же пожертвованию и своего коллегу купца Дюпина. Кроме того, он намерен был построить единоверческую церковь в дер. Грыжанках, на месте своей родины, «где и сам буду лежать, как умру» – говаривал он. К сожалению, скоропостижная смерть пресекла его деятельность на пользу миссии. Он не исполнил желания своего сердца, его похоронили лишь в Грыжанках. Долг его родственников и близких знакомых поддержать и продолжить его дело, по крайней мере на месте его упокоения построить столь желанную им единоверческую церковь. Сами здешние старообрядцы говорят: «если бы была единоверческая церковь, мы бы в неё пошли, а в польскую не пойдём. Западный костёл – яко тьма нощи. – Познавати древо по его овощи».

Да упокоит Господь верного раба своего в царствии небесном и да осуществится пламенное желание сердца покойного, ревнителя единоверия, о том, чтобы возносилась молитва о упокоении его души в св. храме, совершаемая по любимым его обрядам, и да простит ему Господь Бог все его согрешения, вольные же и невольные.

И-н В-ч Голубов

Современная церковная проповедь стала воистину „поношением в человецех“. Только отчаянный лентяй не бросает в её сторону острых, тяжёлых камней порицания. Всякую беду родной нашей земли готовы теперь связать с церк. проповедью. Растёт и ширится сектантство, – виновата, будто бы, проповедь: зачем она напыщенно-витиевата, суха, отвлечённа, как школьное упражнение, как бессодержательная форма одна, без духа, без жизни (см. Недзелицкий: Штундизм).

Интеллигенция наша отворачивается от проповеди потому, что слишком-де азбучно содержание проповедей, что проповеди суть мёртвые речи о мёртвых материях, никому неинтересных, набивших уже оскомину слушателям, что они похожи на глодание сухой кости... Заболела Русь недугом забастовок, эпидемией буйных манифестаций под сенью красных флагов, виновата, говорят, недоглядка духовных врачей, просмотревших симптомы болезни в скрытом её периоде...

Заснувшим стражникам „двора овчего“, окаменевшим на мёртвой точке пастырям словесного стада кричат теперь с разных сторон и разными голосами: „проснитесь, оглядитесь! Сарацины идут, на Христа походом идут! Пожар кругом! Встаньте, риньтесь на борьбу, но не со старым заржавевшим оружием – не с бездушными, как бряцающий кимвал, речами, а с живым и действенным словом“. Указывают нам эти судьи и врачи церк. проповеди и на источники живой воды, способной воскресить мертвецов: „посещение театров и вообще места общественных собраний, поездки за границу, путешествия дома, в России, не должны встречать ни малейших препятствий... Духовное одеяние не должно иметь места в обычное, не служебное время. Вот тогда, пожалуй, и можно спросить с такого священника, чтобы он заговорил живым языком. Примеры налицо: иером. Михаил и свящ. Г. Петров“... Так вот мечтает какой-то „священник Т. Б. Ч.“ – в „Новом Пути“ (Апр. 1904 г.).

В унисон с ним другой незнакомец, по-видимому – тоже священник, очень горячо и в обильных словах ратует на столбцах одной столичной газеты за открытие для духовенства дверей театров – этих „школ лучших чувств“, – и вообще увеселительных мест, ожидая от такого открытия „прямо-таки“ чудодейственного результата. „Если бы хоть один батюшка, – уверяет нас этот мечтатель номер второй, – „побывал в театре – с участием в спектаклях модного „душки“, какое живое, интересное и поучительное слово сказал бы он на другой день своей пастве“! Теперь же, не смея переступать за порог театра и сидя по своим келлиям, церк. ораторы сочиняют речи о мёртвых отвлечённостях, не затрагивая струн сердечных у своих слушателей, „звенят, яко медь“. А в давнопрошедшие времена, продолжает витийствовать наш мечтатель, „проповедь имела огромное влияние на народ: проповедники жгли своими глаголами сердца людей („СПб. Л.“ № 15 за 1804).

Таков диагноз и такова панацея от недуга, предлагаемая проповедникам из одного лагеря.

Есть голоса и из другого лагеря; современную проповедь упрекают здесь в слишком уже смелом новаторстве! Новые проповедники якобы гоняются только за суетной славой во чтобы то ни стало, хотя бы пришлось ради этой славы брезгливо отвернуться от уз церковной традиции, от подчинения каким-либо авторитетам и даже – от благодати таинств. „Гонцы молодой весны“ ищут все новых горизонтов, ни во что вменяя Тихонов Задонских, Иоаннов Златоустов и всех вообще „столпов благочестия“. Им любезнее „кладенцы языческой премудрости“, столь будто бы ненавистной, мерзостной богомудрым церк. витиям древних и новых времён (СПб. Вед. 1902 г. 342 и 350, стт. Полякова).

В настоящий раз да позволено будет нам остановиться лишь на судиях и критиках первой категории. О порицателях новаторов-проповедников – в другой раз скажем посильное слово. Вникнем же в „рецепт“ любителей новшеств: „больная проповедь исцелится, если церк. ораторы снимут с себя рясы и подрясники и облекутся в халаты и сюртуки, укоротивши, конечно, и волосы свои, – если затем они абонируются в театры, – если ещё – станут неутомимо вояжировать по белу свету“. Вот как просто открывается, казалось, хитро замкнутый ларчик! Беда лишь в том, что простота эта – не простота гениев, а простота наивных мечтателей, слепо верующих в чудодейственную силу тех „элексиров“, которые ими самими изобретены: хоть дитятко и криво, да своему отцу – матери мило!

В самом деле, разве это „гениально“ привлекать к оживлению проповеди – рясы с подрясниками! Ворона и в павлиньих перьях останется вороной. Одно „платье не сделает никого монахом“, не сделает, конечно, и живым проповедником. О человеке судят не по одёже, а по уму. Всё это – трюизмы, на которых нет нужды долго останавливаться.

Путешествия, конечно, приятны и полезны, хотя и не для всех: есть же возможность иному увидеть „в дальних странствиях“ – одни „диковинки“, в роде „римского огурца – ростом с гору“. А главное-то в том, что никто, кажется, не запрещает духовенству путешествовать по своим и чужим „палестинам“. Кто досужен и денежен, тот может получить разрешение хотя бы на кругосветное путешествие. Если же мы – пастыри – сидим у своих домашних очагов, под родными небесами, то потому лишь, что нас связывает наша служба, и что – в огромном большинстве – мы способны бродить в места не столь отдалённые, как говорится, лишь „о Христе – с палочкой“²⁵⁸, а не на конях и колесницах, не на поездах-молниях, не на морских и речных пароходах-монстрах, мчаться в туманные и нетуманные дали. Говоря проще, мы „протягиваем ножки по одёжке“ и „сидя на рогоже, о соболях не мечтаем“.

Перейдём теперь к театру. Нам говорят, что „в давнопрошедшие времена проповедники жгли глаголом своим сердца людей“, – а среди современных ораторов яркими звёздами горят едва ли не одни – о. о. Михаил и Г. Петров. Согласимся с этим уверением, но спросим: где же „давнопрошедшие ораторы и наши современники получали и получают огонь и свет для своих „глаголов“? По-видимому, в театрах и других „позорищах“. Но мы знаем, что вселенские учители и святители никаких зрелищ не посещали, да думаем, что и о. о. Петров и иером. Михаил²⁵⁹ не разрешают себе этого удовольствия. Не очевидно ли, что и без театров можно найти темы, приковывающие внимание слушателей, в сладость ими выслушиваемые.

Есть для всех всегда открытая сцена, гораздо „ширшая“ театральной, это – сама жизнь. С необозримыми группами действующих лиц и с неисчерпаемым кладезем разнохарактерных сюжетов. Творцы театральных пьес ткут их не из своего только „нутра“, а из былой или живой жизни. Так, гениальный Островский претворил дело Костромской мещанки Клыковой в знаменитую драму „Гроза“. Но мы думаем, что и любой батюшка мог посильно оценить и обсудить трагический тот случай в своих пастырских беседах с пасомыми. Не в одно же безбрежное море-океан глядит солнце красное и не в одном „чудном“ Днепре отражаются звёзды: отразит их и малая капля дождевая! Полагаем, что сельские жители могут быть объектами наблюдения не для одного только Чехова-автора „Мужиков“, а и для всякого сельского батюшки. Современных нам босяков и голяков можно изучать не в одном лишь театре, когда там идёт „На дне“ Горького. Отцы духовные могут почерпнуть с этого „дна“ и своими ковшами: путь в босяцкие „лавры“ ни для кого не закрыт. Для духовных пастырей иногда открываются не только тёмные уголки „лавр“, а и сокровенные тайны босяцких сердец, куда не легко заглянуть Горьким.

Кроме самоличного ознакомления с обитателями трущоб, батюшки не лишены возможности прочесть и все „хартии“ о них светских, и не светских наблюдателей. Пусть прочтение пьесы повлияет на ум и сердце слабее, чем игра на сцене, но всё же повлияет. Таким образом, нельзя говорить, как это делает один из наших авторов, будто „батюшки наблюдают своих духовных чад лишь сквозь тусклые окошки своих келий“.

Нет, они смотрят на них „лицом к лицу“, и не посещая спектаклей „с дивами“. Плоды их наблюдений, несомненно, отражаются в их проповедях и беседах, писанных и устных. Не все же говорят они „о разленении духовном и иных отвлечённых материях“?! Прислушайтесь к голосу „светлого светила“ наших дней – о. Иоанна Сергиева, – загляните в проповедь недавно умолкнувших церк. витий – архиепископов Никанора, Амвросия и иных многих блестящих звёзд былого времени, – и почуете в них веяние живой жизни. Да если бы у нас хватило ушей подслушать, что внушают своим чадам и современные нам отцы духовные, – кроме оо. Михаила и Г. Петрова, – внушают не только с церк. кафедр²⁶⁰, а и во всяком „благовремении и безвремении“, то услышали бы мы не мёртвую схоластику, а благопотребное запрещение, умоление, обличение (2Тим.4).

Не надо, впрочем, забывать, при суждении о проповедническом слове, той истины, что проповедь есть „слово Божие к людям“, что „она всегда направляется с неба на землю“, что главнейший „её предмет есть И. Христос“ (мысли проф. Тареева). Стало быть, ошибочно было бы искать в ней одного земного, тленного, осязаемого, одних только речей о полевых лилиях да о виноградной лозе. В нужную минуту, в добрый час подобает говорить в проповеди и о „разленении духовном, о смирении и фарисействе“, – несправедливо зачисленных нашим критиком газетным – в разряд „ненужностей“...

Но вот – „бежать“-де от таких заоблачных тем, как от чумы“. – Не станем скрывать, что бывает и бегство от ц. кафедр. Но где оно наблюдается? В приходах с пришлым населением, быстро „текущим“ мимо храма и пастыря, – а особенно в кафедральных соборах, когда там ораторствуют „очередные“ проповедники, не соборяне. Ораторы эти не могут „глашати по имени“ ни одной овцы. Овцы тоже не знают „чуждого гласа“, и удивительно ли, что. они бегут от неведомого пастыря. Содержание проповеди тут не виновато: бегство учиняется прежде, чем оратор успеет раскрыть свои уста. Но случается, что и содержание проповеди приходится не по вкусу слушателям. Однако здесь надо посудить и посудить о самом вкусе. Вкусы-то бывают разного качества: есть вкусы здоровые, а есть и больные, извращённые. Встречаются субъекты, которые испытывают мучительную тоску в театрах: „на сцене блистательная декорация; волны бесподобной музыки несутся из оркестра, – певцы в напряжении чувств высоких изливают их выразительнейшими мелодиями, а между тем перед нами – зритель, мучительно недоумевающий, „что ему с собой делать“ (Страхов: „Воспоминания“). Легенда передаёт, что прихотливому солдатику не понравился и рай, потому что там не полагается ни одной чарки „зелена вина“ („Истор. Вест.“). Не хотели Греки слушать Демосфена, когда он держал перед ними речь о „преполезных для народа вещах“, но тотчас же насторожили уши, как только он нарочито стал рассказывать басню об осле и тени ослиной (Еп. Гедеон Криновский: „собрание слов“). Когда ап. Павел предложил в Афин. ареопаге здоровое учение о воскресении мёртвых, одни из ареопагитов стали насмехаться, другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время (Деян.17:32).

Не ясно ли, что бывают времена, когда „здравого учения не принимают, от истины отвращают слух и обращаются к басням“ (2Тим.4:3–4).

Или вот ещё свежий пример: журнал „Новый Путь“, по-видимому, имел тенденцию – заменить духовенство будто бы – „мало знающее и ещё меньше понимающее всю значительность мистической и пророчественной стороны христианства“ (Тернавцев), – заменить в миссии среди интеллигенции. Но интеллигенция, должно быть, не пошла за новыми вожаками – „к твёрдому и светлому пониманию мира, жизни, себя“: журнал, переживши некоторую эволюцию перед концом короткого своего (в 2 года) века, теперь уже совершенно замолк. Очевидно, он оказался „гласом вопиющего в пустыни“. И „своя своих не познаша“²⁶¹!

Зная всё это, утешаешься мыслью: не всегда плохо то, что не приходится по вкусу слушателям. Капризный вкус считает и сладкое горьком. И не надо льстить такому вкусу, подделываться под его прихоти. Ведь не портят же нарочито отборного зерна ради негодной земли, в которую его надо посеять, – улучшают саму почву.

Было время, когда южнорусские проповедники, „дабы сделать людей охотными до слушания проповедей“, наполняли их весёлыми побасёнками, шутливыми анекдотами, бабскими бреднями, теперь такая манера наблюдается лишь в Американских церквах: никаким экстравагантным сюжетом, не исключая реляций о театральных кумирах, там будто бы не брезгуют, лишь бы развеселить слушателя, вызвать его рукоплескания.

Нужно ли много доказывать, что кощунственно превращать церк. кафедру в театральные подмостки, а саму проповедь в балагурство балаганного шута. Всему своё время и своё место. Проповедь должна поискать иных, ей приличных, путей и средств, чтобы „имеющие уши слышать“ внимательно выслушивали пастырский голос. Искомое, при Божьей помощи, найдётся и вне театральной сферы. Нам думается, что темами из театральной области (о душках, дивах) мы не заинтересовали бы, а лишь удивили наших обычных теперь слушателей – простоту и бедноту набожную, едва ли когда и переступающую театр. пороги. Слепцам мы говорили бы о цветах. И получилось бы в итоге: последняя беда, если не горше первой, то и не слаще её. Теперь от наших кафедр бегут единицы интеллигентов, а тогда обратились бы в бегство десятки и сотни простецов. Перспектива не из желательных!.. Наши страхи не фантастичны, хотя бы потому, что очень спорно положение, будто „театр давно стал школой наравне с Церковью, воспитывающей в людях лучшие чувства“. Сторонник этого афоризма сам же сообщает нам, что в театрах „почтенные дамы, забывая стыд, назойливо иногда лезут к своим кумирам“. Хороша же школа, научающая бесстыдству! По идее-то театр, конечно, нравственное учреждение, школа вкуса и мудрости, „храм человечности“. А в факте он, если не перестал быть „вещью христианской“, то давно уже перестал быть школой и выразителем идеальных взглядов своего общества и эпохи, а сделался „домом актёров“, местом для состязания и проявления полу-сомнительных дарований“ (Μ. Иванов). Как учреждение коммерческое, театр не чуждается угождения вкусам большинства, хотя бы эти вкусы были и грубы. Не высока та эстетика, которая одобряет к представлению заслуживающие резкого порицания пиесы, в роде „M-lle Фифи“, или „В глуши“. Одна из этих пьес, по отзывам критики, – „пошлая картина грубой оргии с рабынями веселия“, и другая не лучше: „бездарная, фальшивая, неприличная гадость“ („Новости № 283 за 1901 г., „Н. Вр.“ 1 Нбр. 1901 г.). Можно думать, что таких, в ужас повергающих пьес и побольше двух. Не так давно г. Буренин писал, что у нас завелась коллекция литераторов – „пачкунов“, марающих ум и душу читателей зловонной грязью из лужи“. Во главе этих „пачкунов“ стоит самый зловредный прыщ на лице литературы („Н. Вр.“ № 10010), подвизающийся и на поприще драматургии.

Судите же, какие „уроки можно извлечь из школы, где не брезгуют воспитателями из „прыщей и пачкунов“? Кому нужны такие уроки? Очевидно, не серьёзным людям, не любителям высокой этики и эстетики, а – как выражается Ж.Ж. Руссо – „празднолюбцам и шалопаям, не знающим, где убить время“.

Рано, значит, приглашать батюшек в театры. Надо наперёд проветрить эту „школу“.

Если нам скажут: „врачуйте же недуги сцены и вы – врачи духовные, наперёд опытно узнавши пациента: заочно-де не лечат никого“. Мы ответим на это предложение так: Тертуллиан, Киприан, Златоуст вели жаркую борьбу с „позорищами“ своего времени, не посещая их. Арх. Никанор в стенах своей кельи написал поучение „о театральных зрелищах в В. посту“, – блещущее лучами реальной правды, а не фантастическую картину нарисовала рука аскета. И мы из келий своих можем бросать посильные лучи света в затуманившуюся театральную атмосферу, не вдыхая её, так сказать, на месте – своими лёгкими.

Итак, не зрелищам будить уснувших церк. ораторов, не театрам согревать оледеневшие их сердца. Чудеса возможны только для Бога; только в Его вседержавной деснице сокрыты дары премудрости и разума, дары языков и откровений. II вот, если светлый Серафим коснётся горящим углём с таинственного алтаря недостойных – „медленно язычных и гугнивых уст“ – Божиих посланников, тогда воистину встрепенётся душа церк. ораторов, тогда с ц. кафедр заблестят молнии, загремят громы, потекут от них реки воды живой. И тогда душа, жаждущая правды, насыщена будет „истинным питием“.

Прот. Н. Дроздов

«Безумные и слепые! что больше золото, или храм, освящающий золото» (Мф.23:17).

Порт-Артур сдан!

Общество наше крайне волнуется как самим фактом этой сдачи, так и теми действительно крупными материальными потерями, с которыми сопряжена была эта сдача.

Да, конечно всё это довольно печально... Но нам хочется поставить читателю следующий волнующий нас вопрос:

На самом ли деле так уже грустны и тяжелы эти факты для нас, русских, и следует ли слишком печалиться и беспокоиться о них истинно русскому человеку?

Для решения этого вопроса нам хочется спросить историю человечества о следующем:

Был ли когда-либо в военно-исторической жизни человечества тот поражающий факт, который воспоследовал тотчас же за почётной сдачей русскими Порт-Артура японцам, а именно: где, в какой войне, среди какого народа древнего или нового, всемирный торжественный гимн славы побеждённым покрыл бы собой заслуженную славу победителей?

И беспристрастные страницы истории не укажут вам такого странного факта.

А здесь он есть. О ком кричат газеты всего мира, кому воздают дань удивления, поклонения, кому выражают энтузиазм и сочувствие, кому поют гимны славы, кого осыпают лаврами восторгов и восхвалений?

Разве победителям? Нет, побеждённым!

Весь мир исполнен удивления, весь мир рукоплещет измученной всякими лишениями кучке людей, беззаветно самоотверженных защитников силы и славы своего отечества.

Они, мужественные, великие богатыри долго и упорно держались против несметной силы вражеских полчищ, энергичных врагов, постоянно получавших всё новые и новые подкрепления армии, орудий, припасов, т. е. всего необходимого для поддержания сил и свежести армии, не будучи в состоянии обновить что-либо у себя, кругом запертые неприятелем.

Итак, с одной стороны, мы видим громадную физическую силу, энергичный напор этой силы, безостановочно и упорно достигающей намеченную ею цель, – с другой – геройский дух богатырей с беззаветным самоотвержением; ценою невероятных усилий, лишений, страданий, болезней и жизни также упорно и энергично противодействующий вражеской силе.

Физическая сила душить во всю, но высокий энтузиазм героев-богатырей не страшится её, презирает её усилия, её энергию, противопоставляя ей свои страдания и жизнь для достижения своей цели: торжества, достоинства, патриотизма, – торжества духа над грубой физической силой недругов!

И как не материален современный мир, как не глубоко преклоняется он перед грубыми благами этого мира: капитализмом, политикой, военными целями, но всё же святая искра человечности ещё не угасла, не заглохла в нём! Святая заря той человечности, которая преклоняется перед красотой и силой духа, силой высокой самоотверженной доблести, высочайшего терпения и страдания человеческого!

В суровой суете мирской, среди „борьбы за существование“, среди скучной, неподвижной обыденности, бедной явлениями высокого подъёма духа, эта великая человечность не только была позабыта миром, но и пренебрегаема им, окутанная мрачным покровом эгоистических будничных, материальных стремлений и достижений, – она чужда была бедному духом современному человечеству.

И вот, великий подъём духовных сил – человечности – громко заявил о присутствии своём в великой душе человека, в великой душе русского воина, в беззаветной, горячей любви его, в его самоотверженных невыразимых страданиях во имя любви и славы Царя и Отечества!

И громкое ответное чувство той же человечности, живущее, как видно, несгораемо в живых сердцах этого мира, не замедлило обнаружить себя ответными торжественными, громкими гимнами славы беззаветному, самоотверженному мужеству великого русского воина.

Застывшие струны понимания красоты и величия духа человека вновь отошли в великом мировом сердце человечества, ответив высокому явлению гармоническим аккордом общего восторга и сочувствия – „И свет во тьме светится, и тьма не объяла его“.

И этот лучезарный подъём человечности, заблиставший перед миром из окровавленных развалин разгромленного Порт-Артура, не может бесследно пропасть среди человечества, как эффектная ракета, ибо он запечатлён страданиями и кровью человеческой.

Он энергично и упорно будет уяснять врагам и недругам России всё ещё живую душу, всё ещё золотое сердце России, под влиянием величия и великого любвеобильного сердца Царя её, возбуждаться, как видно, к могучему подъёму блестящих доблестей в Его народе, – в золотых сердцах этого народа, вызывающих к себе ответный энтузиазм всего мира.

Он уяснит этому миру и непонятные ему симпатии к русским на Востоке: не предприимчивостью, не мастерством ремесленных произведений, не оружием, не рублём, не сжиганием на кострах и другими мытарствами приобрела Россия своё влияние на Востоке, а всё той же всепобеждающей человечностью, мировым выразителем которой непреложным Промыслом и явился славный Стессель с его великими порт-артурцами... Да будет бессмертная слава им!

Таково мировое значение доблестных порт-артурцев с героем Стесселем во главе.

* * *

Что же касается второго вопроса значительных материальных потерь, понесённых Россией в борьбе с Японией, то для успокоения читателя, мы напомним войну 12-года, где разрушались родные города, а сами граждане, в порыве патриотизма, сожгли даже первопрестольную Москву.

Разбегаясь по деревням, лесам и сёлам, спасая свою жизнь, они забывали о всяких убытках и пожитках, которые при общем разорении России естественно превосходили порт-артурские.

Но разорение 12-го года не уничтожило начал могущества и сил России. Обратно, с того именно времени и настала для России великая эпоха политического роста и настоящего могущества её. То же значение имел и Севастополь. То же повторится и теперь по окончании войны с Японией, какой бы оттенок не получила она. Яркая черта русской человечности, мощно прогремев по всему миру, не перестанет привлекать к России глубокие симпатии современных государств, сдавливаемых тяжким режимом других, чем далее, тем больше...

И потому предсказания Англии более чем преждевременны.

Мы смеем думать, что эта печальная война не уменьшит, а только усилит влияние и симпатии к России на Востоке и первой победой России её человечностью и братским сближением с Востоком будет враждебная ей Япония... Молодая, полная энергии и предприимчивости, она явится представителем Востока, энергичным преследователем английского престижа на Востоке, и Россия будет отомщена за всё...

Бесконечное и лучезарное грядущее мы предвидим и для будущности России, в конце её тяжёлой войны с Японией, если только великая Россия, задушив в себе иноземные влияния, останется верной своему патриотизму и исполнится святым энтузиазмом порт-артурцев, вызывающих всемирное преклонение...

Недавние враги, постепенно сближаясь, станут искренними друзьями, дополняя друг друга великими чертами, без которых немыслимо нормальное прогрессивное движение человечества. Эти черты: человечность, мужество, неустанное трудолюбие и энергия, соединясь между двумя великими народами, дадут светлую будущность человечеству, и потому только этим двум народам и будет принадлежать будущее.

Да будет!

Фраваши

Москва,

27 декабря 1904 г.

XXIX.

Написано не чернилами, а на скрижалях сердца (2Кор.3:3).

Накануне объявления полной веротерпимости.

Весть о даровании расколу, сектам и иноверию полной вероисповедной свободы донеслась и до глухой провинции, и там глубоко волнует ревнующих о силе и славе православия пастырей и верующих мирян. К нам отовсюду поступают сообщения, что раскол и секты „высоко подняли голову“, „воспрянули духом“, наперёд „кичатся своим торжеством над православием“... Наоборот, православные приуныли и чувствуют растерянность, не зная как встретить и отнестись к грядущему новому положению дел; при этом пастыри вопрошают: что им думать о новом законе и как говорить о нём, как о благе для церкви, или как о новом, ниспосылаемом свыше, бедствии Православной Руси, как мы лично относимся к данному вопросу и проч.

Пока не опубликованы журналы совещаний Комитета по данному вопросу, мы лично, по долгу службы, воздержимся от выражения наших взглядов по существу вопроса, касающегося готовящейся правительственной вероисповедной реформы, которою начнётся новая эра в отношениях государства к диссидентам и к делу борьбы господствующей Церкви с расколо-сектантством. А в ответ на обращённые к нам запросы с особым удовольствием даём место на наших Скрижалях глубоко-правдивому, сколько скорбному, столько же и бодрому, мощному слову досточтимого епископа Сергия, ректора столичной академии. Слово это произнесено в академической церкви в день основания академии 17 февраля и напечатано в последи. № Церк. Вестн.

„Ни для кого, конечно, не секрет, о чём теперь рассуждают в обществе и печати, – говорил в своей речи епископ Сергий, „ни для кого не секрет, что мы находимся, может быть, накануне объявления полной свободы вероисповедания. Закон, до сих пор ограждавший православие и ставивший известные пределы всяким иным верам и иным мнениям, скоро будет отменён, „взят от среды“, и всякая вера, всякое мнение, хотя бы и совсем враждебные православию, получат право не только существовать на ряду с православием, чего они не лишены и сейчас, но и открыто себя исповедовать, и всякий будет волен им следовать. Противникам Церкви теперь развязываются руки, и они, несомненно, поднимут голову и поведут усиленную и открытую борьбу, всеми средствами подкапывая основы православия и стараясь отторгнуть от него возможно более людей. В духовной жизни нашего отечества от этого необходимо ожидать великих потрясений и перемен, и положение нашей православной Церкви должно измениться самым существенным образом. После столетий мирного пребывания под защитой закона, за крепкой стеной государственной охраны, наша Церковь выходит теперь, беззащитная и не прикрытая ничем, прямо на поле брани, под удары врагов...

Как же сыны православной Церкви должны отнестись к этим ожидаемым переменам, к этому зареву грядущей духовной брани? Поучением и примером для нас в этом отношении должны служить христиане первых веков. Все они непрестанно ждали пришествия Христова и с радостью готовились к его сретению. Но они прекрасно знали, что, прежде чем наступит этот желанный час, прежде чем откроется на земле царство Христово, в мире должны произойти небывалые скорби и потрясения, и сами Христиане, вместе с Церковью, должны пройти через горнило всяких искушений и соблазнов. „Удерживающее“ (2Фес.2:6), т. е. по разуму Отцов, тот строй государственной и общественной жизни, который полагает границы порочным стремлениям людей, „будет взят от среды“, и все стихии и страсти человеческие как бы разнуздаются и в бешенстве устремятся на взаимное истребление. Царство зла открыто и нагло восстанет на царство Божие и будет воевать на Церковь Христову, и многие не выдержат этого огненного искушения и погибнут в водовороте всемирного соблазна. И, зная всё это, христиане первых веков отнюдь не содрогались перед грядущими ужасами и не просили Бога отдалить от них страшный час испытания, – наоборот, они продолжали пламенно молиться: „Ей, гряди, Господи Иисусе!“ (Откр.22:20). Они помнили слово Евангелия: „Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч. Огонь пришёл Я воврещи на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся“ (Мф.10:34; Лк.12:49). Как верные рабы Христовы и преданные Ему воины, первые христиане всею душой откликались на это желание своего возлюбленного Учителя и, с радостной готовностью всё претерпеть и выстрадать ради Него, горели нетерпением увидеть начало Его великой и последней брани с царством греха и диавола. Они желали и сами принять участие в этой борьбе и спешили принести Христу все свои силы и способности, всю свою веру и любовь, всю жизнь, чтобы чем-нибудь и с своей стороны послужить торжеству царства истины и света. Так истинный воин-герой, сильный и мужественный, не боится приближения врагов, его веселят шум битвы, и он бодро и радостно устремляется туда, где его доблесть найдёт себе пищу и приложение. „Побеждающий наследует всё, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном. Боязливых же и неверных... и всех лжецов – участь в озере, горящем огнём и серой“ (Откр.21:7–8).

Так же радостно и бодро, с такой же уверенностью в победе и с такой же готовностью принести Христу и Его Церкви все свои силы и способности, должны ожидать и сыны православной русской церкви грядущее на неё испытание. Ей, гряди, Господи Иисусе! Да возгорится и у нас на Руси твой очистительный и освящающий огонь, да откроется и у нас Твоя великая брань! В этом начало истинной церковной жизни, путь к исцелению наших церковных нестроений и язв, путь к конечной победе и торжеству света над тьмой, истины над заблуждением...

Но, возлюбленные братия, приветствовать грядущий день испытания и торжествовать победу Христову может и будет только тот, кто готов и способен перенести это по истине „огненное искушение“. Готовы ли мы к предстоящему великому дню? В мирное время требования совсем не те, что во время войны. В мирное время и деревянное оружие годится напоказ, и картонная стена, лишь бы она была внушительна на вид, может показаться надёжной защитой. В мирное время и всякий, кто идёт уверенной поступью и грудью вперёд, может сойти за героя и победителя. Но не таким всё это окажется на поле брани, когда уже не воображаемая, а действительная смерть смотрит в глаза, когда действительный неприятель наносит свои губительные удары. Так и у нас: охранительный закон, ограждающий немощные души от соблазна лжеучений, многое с нас снимает. Мы, может быть, теперь и не представляем, насколько велика сила соблазна и насколько действительны средства, которые мы предлагаем в защиту православия. Теперь и мишура кажется чем-то серьёзным, и беспечное легкомыслие в церковном деле и служении – неопасным. Тогда же потребуют от нас уже не красивых фраз, не заученных силлогизмов, не пестрого наряда показной учёности, от нас потребуют тогда духа и жизни, потребуют веры и пламенной ревности, проникновенности духом Христовым, привычки к жизни по Христу, настоящей православной учёности, настоящего, опытного познания христианства, – потребуют, чтобы мы писали не чернилами, да ещё заимствованными, может быть, из чужих чернильниц, а кровью из нашей собственной груди. Ответим ли мы на эти запросы, выдержим ли это огненное искушение, устоим ли на этом по истине страшном суде? Ведь судить нас будем уже не мы сами и не наше благосклонное начальство, которое всегда будет к нам благосклонно, – нас судить будет сама Божия Церковь, сам народ православный, который вверил нам церковное дело и который без всякого сожаления отвернётся от нас, выбросит нас вон, если найдёт в нас лишь гроб повапленный, лишь соль, потерявшую силу (Мф.5:18).

Можно ли же, после этого, дремать, можно ли продолжать прежнее беспечное существование, забавляясь игрушками подобна детям, можно ли теперь гоняться за популярностью у тех, с которыми предстоит нам вести смертную борьбу за истину Христову, от кого придётся нам защищать Церковь православную и её сынов? Перед нами – задача гораздо более возвышенная и благородная, чем та, к которой они нас соблазняют, перед нами поле деятельности – гораздо более обширное и свободное, чем то, на которое они нас увлекают. Не дадим же себя обмануть, не позволим себе забыть наш священный долг или уничтожить, хотя бы мысленно, в тайниках нашей души, наше великое призвание, к которому избрал нас Господь, несмотря на всю скудость нашего духовного разумения, на всю холодность нашей любви, на всю ничтожность вашей веры и недостаток самоотвержения“!..

Верно слово и всякого приятия достойно! Это истинно святительский глагол, жгущий сердца, будящий и бодрящий дух.

К этим мудрым словам епископа мы позволим себе пока лишь добавить следующий практический совет нашим читателям – пастырям. Долг пастырей и миссионеров – первее всего позаботиться мудро подготовлять православную народную массу к спокойному принятию нового закона и христианскому, терпимому отношению к свободе расколо-сектантского оказательства и неизбежных на первое время продерзостей отщепенцев в отношении святынь веры народной, и затем всемерно заботиться: об охранении паствы от увлечения пропагандой лжеучений. Оставленная без защиты закона, оскорбляемая в своём религиозном чувстве и вековом достоинстве, со стороны грубых хулителей из среды заносчивых и гордых раскольников и особенно же сектантов, ревность народной массы легко может разразиться физической самозащитою. История штунды поучительна этими грешными и скверными эпизодами жестоких столкновений православных с сектантами; и потому теперь же нужно миссии заботиться о предупреждении возможности подобных прискорбных и опасных столкновений.

К сожалению, светская печать, не зная внутреннего настроения расколо-сектантства, его фанатической нетерпимости и крайне гордого и презрительного отношения к православию и православным, – во всём винит православную церковь, отдала православную миссию и всё вообще дело вековой тяжбы православной церкви с расколом на суд писателей тенденциозных, односторонних и, по правде сказать, – невежественных в данном вопросе. Посмотрите, кто наши обвинители и защитники раскола и сект – гг. „писулькины“!

Превознося воображаемые доблести расколо-сектантов, печать нисколько не думает об обуздании дикого фанатизма и гордой заносчивости диссидентов. Церковь православная и её апологеты – миссионеры ныне под строгим судом и без защиты, и во всём они одни признаются виновными перед расколом и сектами, а исторических и нынешних вин последних перед церковью никто и не видит, и не говорит о них. А ведь народу-то Церковь и истина православия дороги не по-нашему, не по интеллигентному, а кровно, по-народному. Не забывайте, народ не даст в обиду свою духовную мать – Церковь.

Когда отъята будет рука власти, ослабеют законы, усилится пропаганда, возрастёт дерзость оскорблений со стороны отщепенцев, ревность народной самозащиты сразу вырастет, как волна грозная. Это необходимо предвидеть и благоразумно направлять её в русло духовного действования, а не кулачного. Здесь нужно действовать с великой мудростью и осторожностью, чтобы и духа не угашать, и дурных страстей не раздражать.

Что касается наших личных чувств и мыслей, то они «совпадают с высказанным в слове досточтимого епископа. Мы бодро встречаем этот „исторический канун“ новой эры в деле миссионерской борьбы за истину православия.

Мы всегда смотрели на ограничительные законы против раскола и сект и на правительственное содействие церкви в деле борьбы с религиозными заблуждениями, как на паллиатив и меры временные и преходящие, дóндеже православный народ придёт в возраст совершенный о Христе Иисусе, а пастыри и миссия подготовятся, соберутся с силами. История была терпелива и милостива – дала на эту подготовку два слишком века. А народ всё ещё коснеет в невежестве, а пастыри все по-прежнему бессильны и беспечны относительно миссионерского искусства! Знаем мы опытно, что меры полицейские – не наши меры, что религиозные заблуждения – болезнь духа и сердца, а потому излечиваться должны духовными мерами любви и убеждения; мы давно убеждены, что опека закона и власти порождает сон, безмятежье и апатию в нашем архипастырстве и пастырстве относительно дела миссии, и вот по грехам нашим „отъят от нас удерживающий“, история сворачивает с векового пути опеки Церкви, и мы предоставляемся собственным силам церковно-миссионерской самодеятельности. Потерпим, переболеем, но, с Божией помощью, восстанем и исправимся.

В. Скворцов