Продолжение беседы о современной монашеской жизни и традициях с насельником Троице-Сергиевой Лавры иеромонахом Нектарием (Соколовым).
— Вопрос о пострижении в монашество. Какие этапы проходят желающие монашеского жития? Интересно также, почему в греческой традиции, в афонской, сразу постригают в великую схиму?
— Нет, это совсем не так. Всё очень зависит от конкретного монастыря. На Афоне действительно поговорка о том, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, имеет самое непосредственное и практическое применение. Там действительно у каждого монастыря свой устав, своя традиция и очень специфическая, особенная традиция пострижения в монашество. На самом деле есть монастыри, в которых постригают в рясофор (иночество — прим. авт.) и даже могут в рясофоре рукоположить в священный сан. И человек может достаточно долго находиться в рясофоре. Есть монастыри, в которых, минуя рясофор, постригают в малую схиму, то есть в мантию. Есть монастыри, в которых отсутствует постриг в малую схиму и сразу совершается постриг в великую. Но нельзя сказать, что для Афона это общая для всех традиция, там всё по-разному.
Это наличие каких-то ступеней, постепенность возрастания в монашестве, выражаемое внешними чертами, унаследовано еще из очень давних времен. Основатель первого монашеского общежития, именно общежитийного монастыря, преподобный Антоний, является основателем монашества в таком пустынножительном его виде. Его преемники и сподвижники, такие как Макарий Египетский или Макарий Александрийский, уже развивают скитской образ жизни, а вот преподобный Пахомий Великий, или еще его называют Пахомий Тавеннисиот, создает первое очень большое общежительное монашеское братство. Там было более сотни монахов, и были довольно сложные правила управления этими монашествующими, которые в том числе были даны Пахомию Ангелом, как и тот устав, который он положил в основу своего монастыря. Интересно, что в его братстве монахи различались и разделялись на 24 ступени, и в зависимости от принадлежности к определенной ступени, они носили на своих одеждах вышитую одну из букв греческого алфавита, их, как известно, двадцать четыре. То есть этапы возрастания монаха и его преуспеяния в добродетелях монашеского общего жития были еще более детализированы и более сложно распределены. Сейчас фактически это свелось к трем ступеням или к четырем — послушничество, рясофор или иночество, уже в нашей традиции, хотя иночество на самом деле — это наименование любого монаха; монах, постриженный в мантию, в малую схиму, и монах пострижения великой схимы.
Это отголосок очень древней традиции, восходящей еще к преподобному Пахомию Великому, которая просто фиксирует то, что новоначальный монах и монах, проживший в монастыре всю свою жизнь, внутренне, качественно очень отличаются. Нельзя и одинаково спрашивать одного и другого, и ожидать одинаковых плодов и результатов на этом пути.
Хотя в наше время мы часто замечаем, что самую духовную жизнь в монастырях проводят послушники и молодые монахи за счет того, что они не имеют священного сана и не обременены многочисленными и требующими внимания пастырскими обязанностями. Послушничество и первые годы после пострижения — это такое счастливое время, когда монах может заниматься действительно исключительно своей душой, своим внутренним духовным возрастанием. Нельзя сказать, что после принятия священного сана этот рост совершенно прекращается, но он изменяется, потому что человеку уже приходится заботиться о спасении тех, кто рядом с ним, входить в иногда очень сложные, отнимающие много времени и сил заботы и попечения.
— Расскажите, пожалуйста, как меняется имя при монашеском постриге. Известно, что монах как бы рождается в новый мир, поэтому ему дается новое имя. А как можно объяснить смену имени при постриге в рясофор, в великую схиму?
— Этот список перемен имени можно дополнить еще и хиротониями, если они имели место. Иногда имя менялось не только при монашеском пострижении, но и даже могло, например, поменяться при поставлении в чтеца, когда он вступал на первую ступень церковного служения. Имя нередко менялось при рукоположении, например в диакона или в священника. Могло меняться и при епископском рукоположении (в редких случаях). Поэтому человек вполне мог за свою жизнь сменить с полдесятка имен, что, кстати говоря, отчасти отразил современный писатель Евгений Водолазкин в своем популярном романе «Лавр». Там герой несколько раз на протяжении своей жизни меняет имена, и это действительно разные этапы его жизни.
Так было и в древнерусской традиции, и до сих пор имеет место в греческой, когда человека при рукоположении в священнический сан называют новым именем. Это объясняется стремлением подчеркнуть ту разницу, которая уже очевидна в человеке, в его разных состояниях, до и после. Это уже новый человек, и ему может потребоваться и новый духовный помощник, поэтому ему же меняют еще и святого покровителя, придают еще дополнительные связи с кем-то из святых, который должен укреплять, поддерживать его на выбранном пути. Действительно, очень отличается жизнь простого монаха от жизни носителя священного сана. Отличается жизнь и имеющего священный сан монаха от, например, настоятеля монастыря, архимандрита. Ну а уж разница с епископом и с теми заботами и тем образом жизни, тем служением, которое несет архиерей, конечно, весьма заметна и невооруженным глазом. Отсюда тенденция и историческая традиция смены имен при разных внутренних и внешних изменениях, происходящих с человеком в его духовной жизни и его служении.
— Монах сам выбирает — быть ли ему священником, или его назначают, учитывая его духовную жизнь?
— Есть случаи, когда человек, пребывая в монашестве, стремится к обладанию духовным саном, но с точки зрения традиционной монастырской и монашеской этики это неправильно.
Для монашеского братства очень важно, чтобы все продолжали оставаться внутренне равны, иначе из-за этого возникают какие-то распри, появляется почва для честолюбия, для того, чтобы кто-то выделился среди других. С этим всегда боролись. Были, например, монастыри, в которых не было вообще носителей священного сана. Священники приходили извне, не являясь членами братства, они просто приходили служить и совершать необходимые Таинства. Есть такой подход, который опять же распространен на Афоне, когда фактически в своей обычной, внебогослужебной жизни монашествующие ничем не отличаются друг от друга, несмотря на то, носят они какой-то священный сан или нет. Это подчеркивается тем, что никто из них не носит наперсных крестов, за исключением игумена. И когда наши паломники начинают разгуливать по Афону, гордо сверкая своими иерейскими крестами, это вызывает определенное недоумение. Сразу видно, что человек не здешний.Там крест носит только игумен, только архимандрит или архиерей. А братия, чтобы подчеркнуть свое равенство, избегает как-то демонстрировать свои отличия. И можно встретить иеромонаха, который в качестве своего внебогослужебного послушания чистит уборные или занимается самым простым трудом.
Есть и другой подход, заключающийся в том, чтобы монах не искал священного сана, не искал рукоположения, которое бы его возвысило, но принимал это исключительно только как послушание, и не столько как честь, сколько как обязанность. Вот та этика, которая воспитывается в наших русских монастырях. Была даже такая шутка, когда постригались какие-нибудь протоиереи ради того, чтобы стать архиереями, в чине пострига на вопрос о том, зачем пришли братья к святой дружине сей, они отвечали не как обычно: «желаю жития монашеского», а «желаю жития архиерейского», обозначая свои подлинные стремления.
Монах не должен забывать, что он пришел в монастырь не за отличиями или положением, а для того, чтобы принести покаяние. Это основное.
— Есть ли какие-то особенности монашеских постригов в Троице-Сергиевой Лавре?
— Главная особенность монашеских постригов в Лавре состоит в том, что они всегда совершаются в Троицком соборе у гроба Преподобного. Будь то постриги в рясофор или в малую схиму, но только когда в великую схиму постригают уже на одре болезни, от этой традиции вынужденно отступают. Лаврские пострижения обязательно совершаются у гроба, у раки с мощами преподобного Сергия, и человек принимается в братство как бы непосредственно самим преподобным Сергием, от его руки и с его благословения принимает этот постриг. Это яркая особенность, которая отличает постриги, совершаемые в нашей Троице-Сергиевой Лавре, от любых других монастырей. Мы действительно семья преподобного, мы его братия, мы живем под его кровом, под его духовным руководством. Надо сказать, это очень сильно чувствуется в монастыре.
Постриги академической братии совершаются в Никоновском приделе.
— Как проходит монашеский день? В частности, в Лавре.
— Монашеский день проходит по-разному. Зависит от состояния здоровья монаха, от его послушания, от множества внешних причин. Но если мы берем то, что в английском называется «average», средний распорядок дня, то, конечно, в первую очередь, у нас всё начинается с братского молебна у раки преподобного Сергия в 5.30. Это особенная радость присутствия на братском молебне у раки Преподобного. Я помню, когда еще совсем молодым приезжал в Лавру, старался приехать на как можно более ранней электричке для того, чтобы успеть на братский молебен. И вот ты попадаешь в какое-то совершенно удивительное пространство. Здесь у раки Преподобного стоят старцы, такими низкими голосами поют «Се Жених грядет в полунощи…», свет в полутьме, и потом прикладываешься к открытым мощам Преподобного. Это было всегда очень сильное переживание. И когда удается попасть на братские молебны, это очень внутренне поддерживает и укрепляет. Нужно сказать, что наши добрые братья из тех, кто старается придерживаться этой традиции, давно заметили, что молебен у Преподобного — это благословение на целый день.
Эта часть богослужебного дня более-менее обязательна для всех. Дальше уже могут быть какие-то разные послушания. Молебен, утренние молитвы, полунощница — это то, что задает начало любому монашескому дню в Троице-Сергиевой Лавре. Дальше, в зависимости от послушания, монах может либо принимать участие в литургии, в одной из тех литургий, которые за этим следуют. Их у нас может быть и четыре, и пять иногда, и каждый уже на своем месте. Кто-то идет на исповедь, если у него такое послушание и он носитель священного сана. Кто-то поет на клиросе и так далее. Потом, как правило, большая часть братии занимается какими-то послушаниями до обеда.
Завтрак с 8 до 9. Он не является обязательной трапезой и не очень посещаем, так как на это время приходятся литургии.
Обед у нас в час дня. Обед — это то, что в Лавре считается обязательным для посещения. Братья стараются прийти на обед в полном монашеском облачении, разделить эту трапезу с другими, выслушать поучения, которые всегда читаются за обедом. После обеда, как правило, братии дается время на какие-то личные дела, минимально в это время загружают послушаниями. У многих уже есть какая-то потребность отдохнуть, почитать свои келейные правила, поэтому у нас с двух до четырех часов дня — время, когда монашествующих не принято беспокоить. И даже для этого вывешивались специальные объявления на братской проходной, что не благословляется в этот промежуток времени звонить, вызывать братию. Раньше в некоторых монашеских кельях стояли телефоны для того, чтобы можно было связаться по каким-то причинам с тем, кто там живет.
С пяти вечера у нас вечернее богослужение. Посещение его рекомендовано настоятельно. Конечно, бывают причины, которые могут заставить монаха пропустить службу, однако присутствие на вечернем богослужении желательно, особенно для служащих, ну и, естественно, тех, у кого послушание на клиросе или в алтаре.
Есть еще ужин. Он точно так же, как и завтрак, необязателен для посещения и является трапезой свободной, на него просто отведено определенное время. Так же собирается братия, тоже читаются поучения, жития святых, а после ужина читают вечернее правило, но это всё по желанию. Этим вечерним и ночным временем монах распоряжается так, как находит нужным. Это и возможность что-то прочесть, и выполнить свое келейное правило, просто отдохнуть. Многие из тех, кто встают на братский молебен в пять утра, стараются ложиться пораньше, чтобы осталось хотя бы шесть часов для сна.
— Есть ли сейчас такие подвижники особой строгой жизни, которые, например, даже отказываются от принятия пищи во время первой недели Великого поста?
— Это очень связано со здоровьем. В молодости для меня было совершенно обычным делом не вкушать ничего до среды первой недели Великого поста. Часто после трапезы в среду дальше воздержание от пищи продолжалось до пятницы. И как-то после такого, покатавшись в карете скорой помощи, уже не стал налагать на себя такие постные труды. Приходится подстраиваться под собственные возможности. И понятие подвига очень сильно меняется. В молодости что-то даже и не воспринимается как какой-то особый подвиг, а уже с возрастом приобретает такой характер и значение, и чем дальше, тем меньше телесное внешнее подвижничество оказывается полезным. Мера подвига всегда является той, которая приводит человека к смирению. Нести строгий пост и при этом гордиться тем, какой ты постник, менее полезно, чем с самоукорением принимать пищу каждый день, в необходимой для тебя мере.
Поэтому внешнее телесное подвижничество начинает приобретать всё меньше значения по сравнению с внутренним человеческим состоянием. Я помню, например, очень яркую картину — еще, наверное, сорокалетней давности — в Печерском монастыре, когда на Пасху эконом в трапезной отчитывает какого-то молодого паломника за что-то, и вдруг открывается дверь и входит один из печерских схимников. Тут же настроение отца эконома меняется. Он прямо расцветает. И говорит, обращаясь к схимнику: «Отец, чего изволишь?» Богатый стол, Печоры, советские годы, пожалуйста, всё готово к разговению. И схимник здесь… так это очень колоритно выглядело. И схимник говорит: «Кипятку мне горячего». Разговелся схимник кипяточком. Было такое поколение, которое несло эти подвиги.
А когда больше 20-ти лет назад стал я жить в Лавре, обратил внимание на то, что старшие братья не выказывали своего подвижничества Великим постом. Они, как правило, обязательно приходили в первый же день, в который мы, молодые, привыкли поститься без еды. Они тем не менее приходили на трапезу, вкушали то, что на трапезе предлагалось, но просто в той мере, чтобы не соблазнить никого и в то же время остаться при своем подвиге. В Лавре есть важный момент, что братья стараются внешне не выделяться, не создавать себе славу какого-то отличающегося от других подвижника. Лучший подвиг — это тот, о котором никто не узнал.
— Что подается на трапезу во время Великого поста?
— С Великим постом просто. Частый гость на столе — это запеченная картошка в мундире, квашеная капуста, грибы. Бывает, что в качестве утешения мы получаем оливки, сухофрукты, орехи для поддержания телесных сил, поскольку масло Великим постом со столов убирается (всё-таки трапеза не предполагает у нас Великим постом употребления масла). Варят постные супчики, если это не первая седмица поста. В среду у нас подают грибной суп, когда совершаются литургии, но тоже без масла. Трапеза обычная: хлеб да каша — пища наша. Для большинства братии это вполне приемлемая мера поста.
— Монахи голодными не остаются?
— Как говорил один наш знакомый печерский инок: «Ведром картошки, знаешь, как напоститься можно!»
— А что подается на трапезе в праздничные дни? Есть ли вино?
— У нас по уставу положено, и ставят, как правило, стакан вина, иногда два стакана вина, например красного и белого, чтобы можно было выбрать, что кто предпочтет. Но далеко не все братья столь ревностно соблюдают устав, чтобы обязательно пить вино. Многие отказываются по каким-то личным своим принципам. Но на двунадесятые праздники и в дни памяти преподобного Сергия у нас на трапезе есть вино. Главное утешение монаха в плане трапезы — это рыба. Монахи — они же, как коты, любят рыбу, поэтому рыбка выставляется в любые праздничные дни.
Некоторые наши старые монахи вспоминают, как в прежние времена они пилой во дворе пилили на части какую-нибудь белугу. Такого давно уже нет, и мы обходимся чем-то попроще, не столь дорогим, может быть, редким, но это, к сожалению, общее оскудение наших природных ресурсов в целом сказывается и на монастырской трапезе.
Есть и знаменитые лаврские котлеты по особому рецепту наших поваров. Это рыбная котлета, фаршированная сыром или яйцом. Такие достижения наших лаврских поваров дают нам утешение за трапезой.
— Эта особенная котлета подается на трапезе или её можно приобрести где-то в лавках?
— Исключительно для братии, причем зачастую только для тех, кто приходит именно к праздничному столу. Тем, кто припозднился или пришел раньше, может и не перепасть. То есть это именно для тех, кто принимает участие в общей праздничной трапезе.
Иногда нам попадает что-нибудь нереализованное из лаврской торговли. По принципу, как говорила бабушка, которая работала на монастырской трапезе, с таким характерным русском выговором произносила: «Братия сметелють».
— Отец Нектарий, какие сейчас бывают послушания у братии? Кроме богослужения, например, чистят ли монахи снег?
— В Лавре есть такая шутка, что послушание в Лавре — кем-нибудь руководить. В каком-то смысле в этой шутке есть доля шутки, потому что действительно слишком большое хозяйство лаврское и требуется привлечение рук со стороны, не только монашествующих, поэтому кто-то руководит паломнической службой, кто-то руководит процессом приготовления пищи. Есть келарь, старший трапезник и так далее. Конечно, находится место и простым трудовым послушаниям. Скажем, у нас обязательно каждую зиму вывешивается список тех, кто принимает участие в расчистке снега в пределах своих корпусов, в которых они живут, назначаются ответственные лица, причем зачастую из тех, кто имеет какой-то даже и высокий священный сан. Братья трезво, разумно полагают это в первую очередь полезным. И обслуживание трапезы тоже. Трапезники — это монахи или послушники, кто накрывают столы, убирают со столов, подметают полы после общей трапезы, это тоже члены братства. Некоторые смиренные отцы тоже к этому присоединяются, как, например, у нас был архимандрит Никита достопамятный, который 25 лет или больше даже провел в Чистом переулке на послушании в Патриархии. Он всегда ходил и тоже помогал трапезникам убирать со стола, хотя был пожилым человеком, но вот его душа требовала такого смирения и участия в братском труде. Он это почитал за благословение. И вообще, в Лавре послушание имеет особенность: оно воспринимается как благословение Преподобного. Ты не просто несешь необходимые труды и обязанности, а ты выполняешь поручения, данные тебе Преподобным через установленные монастырские власти.
— Есть ли у лаврских монахов огород?
— Есть. У нас же есть замечательный наш Пафнутьевский сад, наше утешение и спасение. И хотя жители Сергиева Посада, которые привыкли там гулять в давние времена, ропщут на нас (в советские годы в Пафнутьевском саду размещался городской парк культуры и отдыха. — прим. авт.), но нам очень нужен этот сад. Когда мы все болели ковидом, а болело же практически всё братство, у многих были пораженные легкие. И для нас спасением явилось то, что можно было гулять спокойно, уединенно вот в этом Пафнутьевском саду. И ты выходишь в этот сад и встречаешь какие-то новые лица. Только человека выписали из больницы, как он обязательно уже появлялся в Пафнутьевском саду. Братья ходили по одиночке, и парами, и кто-то с молитвословом, кто-то с четками, кто-то просто гулял, нарезал круги по саду. Во многом он спас наши жизни, наше здоровье, благодаря тому, что нам просто было, где гулять и дышать. Не будешь же этим заниматься на улицах Сергиева Посада.
И в Пафнутьевском саду у нас имеется огородик. Это инициатива братии — тех, кто скучает по работе с землей. Они испросили благословения, посадили кустики, разбили грядки, растят зелень: не столько из практической необходимости, сколько для того, чтобы иметь возможность работать на земле и радоваться тому, как из нее что-то растет.
В прежние времена у нас было очень хорошее хозяйство в нынешнем Сергиевском скиту. К сожалению, по каким-то причинам было принято решение это хозяйство закрыть и превратить его в скит. С духовной точки зрения решение замечательное, но пришлось пожертвовать налаженным хозяйством с богатыми огородами, которые снабжали Лавру в значительной степени продуктами, и это всё было совсем рядом, в пределах Сергиева Посада. Это до сих пор у некоторых из братии вызывает определенную скорбь.
— Кто сейчас снабжает братию Лавры растительными и молочными продуктами?
— Теперь, к сожалению, приходится большую часть сельскохозяйственных продуктов покупать у других монастырей, у каких-то хозяйств, привозить, тратить средства.
Молочное хозяйство сохранилось у нас на подворье Лавры в селе Сабурово, где Покровский скит, замечательный батюшка архимандрит Ефрем многие годы его возглавляет. Это еще благословение старцев, лежащее в основе устройства этого скита. Это место еще носило воспитательный характер, где удавалось реабилитировать, реанимировать и подготовить к монашеству людей, которые совсем были от него далеки, нуждались просто в социализации, в жизненной помощи. Кто-то из них приобретал навыки и любовь к монастырской жизни, так что даже вступал потом в наше братство. Там еще сохранились коровники, оттуда мы получаем наше лаврское молоко и молочные продукты.
— Отец Нектарий, вы вспомнили про ковид. А есть ли в Лавре больница или лазарет?
— У нас была общая санчасть, оформленная от общей поликлинической системы Сергиева Посада и располагавшаяся на территории Московской Духовной академии. Сейчас в ней идет ремонт и на время пришлось её перенести в «Паломническую слободу» (гостиница, рядом с Лаврой. — прим. авт.) И если кому-то нужно госпитализироваться, полежать, прокапаться, принять необходимые лечебные процедуры, то это можно сделать там. Там же наши монастырские врачи пребывают традиционно в продолжение многих лет.
Этой монастырской санчастью всегда заведовал кто-то из братии, кто, будучи монахом, в то же время имел и медицинское образование, и опыт работы врачом. Наш достопамятный отец Тихон (Барсуков), который самоотверженно боролся с эпидемией во время ковида, просто сгорел, можно сказать, страстотерпчески, на своем врачебном и в то же время монашеском посту. Он для нас пример монаха-врача, верного всем своим обетам и врачебным, и монашеским до конца жизни, даже до смерти.
— А есть ли богадельня в Лавре, кто-то досматривает за старенькими монахами?
— Пожилые монахи, независимо от того, насколько они больны, до самого конца упокоеваются в Лавре, но для них не выделяется особая богадельня. Раньше было подобие богадельни, она располагалась у Каличьих ворот, там была больница для монашествующих, сейчас там покои наместника. Церковь Зосимы и Савватия Соловецких чудотворцев была больничной. И сделана была так, чтобы монахи, которые лежат в палатах, могли слышать и принимать участие в богослужении, не вставая со своих одров.
Сейчас если монах нуждается в уходе, к нему прикрепляется келейник. Иногда и не один. Большинство братьев, даже если тяжело болеют и состарились, и уже обессилели, всё-таки желают окончить свои дни в Лавре под покровом Преподобного. Поэтому они не хотят без крайней необходимости менять свой образ жизни. Они предпочитают жить и умирать в своих кельях. И чтобы обеспечить необходимый уход, с ними могут или поселить келейника, или обязать, чтобы он максимально часто приходил, заботился о страждущем пожилом брате непосредственно в келье. Если возникает необходимость более существенного медицинского ухода, тогда могут поместить такого больного собрата в изолятор. Если он возражает против этого, врач придет к нему в келью. Поэтому это решается не устройством особой богадельни, а стараются не нарушить привычный келейный образ жизни монаха.
— У многих монахов в миру остались родные: родители, сестры, братья. Есть ли у монахов возможность их навещать?
— Конечно есть. Далеко не все монахи готовы полностью разорвать какие-то родственные отношения и соблюдать верность своей обители настолько, чтобы даже никогда не выходить, не выезжать из нее и не заботиться о своих родных. В свое время наш, впоследствии Псково-Печерский старец, отец Адриан (Кирсанов) настолько решительно отказывался от того, чтобы покидать родную обитель, что несмотря на все просьбы своей мамы приехать и навестить их, неизменно отвечал отказом. И даже тогда, когда у них сгорел дом, он ответил, что Господь о вас позаботится. У него была настолько сильная вера, что неожиданным образом явился человек, который просто принес сумму, необходимую и достаточную для постройки дома нового для его мамы. Но мама не была одинокой и было еще кому о ней позаботиться. Сейчас братья не имеют иногда возможности совершенно оставить кого-то из своих родственников, и бывают случаи, когда даже монаха отпускают на продолжительное время для того, чтобы он позаботился о ком-то из своих родных, кто остался одиноким и беспомощным. Но чаще братья стараются перевести своих одиноких больных родственников поближе к Лавре, либо поселить их где-то неподалеку от Лавры, иногда даже прямо в самой Лавре.
Мой сосед иеродиакон очень трогательно и заботливо ухаживает за своим папой, который живет прямо в отдельной монашеской келье, и в число обязанностей послушания этого иеродиакона входит и уход за отцом. Надо сказать, очень умиляет, насколько он это делает заботливо, последовательно, ежедневно, просто с каким-то трогательным попечением о своем папе, очень пожилом человеке, действительно немощном. Другой иеродиакон таким же образом когда-то забрал к себе и поселил прямо в своей келье своего брата-инвалида.
В целом, такое посещение родственников допускается. Сейчас у нас нет строгих правил, бывает необходимо решать какие-то дела, оказывать помощь. Можно отпроситься, идут навстречу, с пониманием.
— Бывают отпуска у братии?
— Да, интересный момент, характерный для нашей Лавры. В одном монастыре, в котором я жил, наместник смеялся, говорил: «От чего монаху отпуск? От монашества?» Это казалось чем-то смешным и неуместным. Но придя в Лавру, я увидел и понял, что здесь это действительно необходимость. Во-первых, у нас много пожилых братьев, много братьев действительно обремененных какими-то недугами. Сейчас, слава Богу, у нас есть тот же хотя бы Пафнутьевский сад, а ведь еще в недавние времена в Лавре не было какого-то места для того, чтобы можно было подышать воздухом, побыть на природе, восстановить свои силы. И проводить всю свою жизнь окруженным четырьмя стенами или толпами народа — это не идеальное монашеское состояние. Поэтому потребность лечебных отпусков в Лавре всегда была, и эта традиция сохраняется и теперь. И любой брат Лавры сейчас имеет право на лечебный отпуск, составляется расписание по сменам. Четыре смены для того, чтобы кто-то оставался на хозяйстве и на своем служении, братья сменяют друг друга на 3 недели. И требуется уведомить начальство, куда именно ты едешь, где ты собираешься этот отпуск проводить и каким образом. Можно на три недели уехать, подышать свежим воздухом, погреться на солнышке, может быть, даже искупаться в море, если у кого-то есть такая возможность.
— Отец Нектарий, несколько вопросов от паломников и туристов. Мы очень часто рассказываем на экскурсиях по Лавре о гробе преподобного Сергия. Монашеская традиция подразумевает непосредственно приготовление собственного гроба. Сейчас как-то эта традиция сохраняется?
— Это дело совершенно личное. Хотя, например, в моей жизни был очень комичный эпизод, когда я несколько месяцев спал в гробу — он мне заменял кровать. И был смешной случай, когда я однажды не запер свою келью, и в нее вошел милиционер, и я прямо, так сказать, на его глазах поднялся и сел в гробе… Гость пришел в себя достаточно быстро. Он не удержался и задал вопрос: «А гроб-то вам зачем?» На что получил совершенно очевидный ответ, что я в нём сплю.
Вот таким образом воспитывалась в братии добродетель смертной памяти. Но чтобы не возникало таких ситуаций смешных и нелепых, сейчас это не навязывается, но если кто-то из братии пожелает, он вполне может заказать себе в Лаврской столярной мастерской гроб и поставить его у себя в келье. Насколько я знаю, некоторые братья у нас есть, которые прибегают к такой древней монашеской практике, но это не повод для того, чтобы её каким-то образом соблюдать всем.
— Получают ли монахи зарплату?
— Зарплаты как таковой монахи не получают. Мы всё необходимое получаем от Лавры. Мы получаем келью, за которую, естественно, не платим. Мы не платим коммунальные платежи. У нас есть баня, душ, есть даже спортзал, что, может быть, кого-то удивит. И мы получаем, естественно, продукты, то есть трапезу, получаем одежду, но возникают и какие-то индивидуальные потребности. Поэтому, чтобы за всеми не бегать и не выяснять, кому там что надо, было принято решение просто выдавать братии какую-то, очень небольшую, очень ограниченную, сумму денег ежемесячно, для того чтобы братия по каждому поводу не писала эти прошения, что им нужно то или другое, купите мне это или дайте денег. И чтобы просто снизить эту бюрократическую нагрузку, выдается какая-то сумма денег, на которую можно купить то, что тебе нужно. Лекарства, например, какую-то одежду или какие-то предметы, которые тебе нужны, но по каким-то причинам ты не можешь получить в общей рухольной, как это называется в монастыре. Можешь купить какие-то продукты, которых тебе не хватает по твоему состоянию здоровья. Но это сумма, на которую сильно не разгуляешься.
Если действительно возникают потребности каких-то дополнительных трат, иногда больших, то монах разово пишет прошение и получает необходимую сумму денег. Когда Лавра по своему финансовому состоянию не готова оплачивать какие-то дорогие мероприятия и не считает их столь уж жизненно необходимыми, могут предложить монаху потерпеть или самому поискать каких-то спонсоров, которые помогут ему с его конкретными нуждами.
— Отец Нектарий, любимый вопрос от наших туристов: а бывают ли чудеса в Лавре?
— Мы в них живем. Я считаю, что чудо — это то, во что мы погружены постоянно, а тем более в Лавре преподобного Сергия. Здесь вопрос только в том, что считать чудом. То, что мы постоянно живем на грани двух миров, то, что большинству людей кажется чудесным, для нас это наша обычная жизнь. Мы сталкиваемся и с проявлениями демонического мира. Это естественная составляющая нашей жизни, как я считаю. Но с другой стороны, мы настолько здесь, я бы даже сказал, избалованы милостивым вниманием к нам преподобного Сергия, что иногда даже не успеваешь выразить и сформулировать какие-то свои просьбы к нему, как уже получаешь просимое. То, что многими людьми воспринимается как чудо, по милости Божией, является обычным содержанием и наполнением нашей жизни. Каждый человек, который оказывается где-то вот здесь, в радиусе 100 метров, или 300 метров от раки с чудотворными мощами Преподобного и под его духовным вниманием и руководством, понимает, что это уже само по себе чудо. И пребывание в этом состоянии жизни рядом с Преподобным — это чудо само по себе. И можно перечислять просто огромное количество каких-то отдельных конкретных проявлений.
Я недавно вспоминал одного своего друга юности, сейчас он уже маститый иеромонах, а когда-то был еще совсем молодым, недавно постриженным, рукоположенным иеромонахом или иеродиаконом. Он как-то в нерадостном расположении духа пришел на службу в честь блаженной Ксении Петербургской, которую на тот момент еще недавно совсем прославили, а на аналое лежала её икона. И он, с одной стороны, с какой-то внутренней простотой, а с другой — с каким-то неудовольствием от того, что у него была неприятная боль в животе, он, прикладываясь к иконе блаженной Ксении, сказал: «Ну раз уж ты такая святая, могла бы меня исцелить». Несколько дерзко в такой простоте он это произнёс. И прошло совсем немного времени, как он с изумлением обнаружил, что боль ушла прямо во время службы, как будто её и не было. И потом он очень много просил прощения у блаженной Ксении, очень её почитал. Вот так она снизошла к нему и вразумила его в его каком-то еще детском неразумии, и в то же время так милостиво подала ему исцеление от недуга. И слава Богу, у него очень чуткая душа, он это воспринял действительно как урок и с тех пор очень любил, почитал блаженную Ксению. Относился к ней с особой трепетностью и теплотой.
Вот случаи нашего общения со святыми, вот такие распространенные, частые чудеса, в которых мы проводим нашу жизнь.
— Спаси Господь, отец Нектарий. Можно сказать, что монашество — это избранничество Божие?
— Ну конечно. Кто-то из Оптинских старцев сказал, что без воли Божьей никто не станет ни священником, ни монахом. Конечно, это избрание, мы благодарны Богу за него. Это тот путь, о котором говорил преподобный Амвросий Оптинский, что если бы люди знали, какие радости получает монах на своем пути, то никто бы не остался в миру, а если бы знали, какие несет скорби, то никто не решился бы на вступление в монашество. Это справедливо и в наше время, хотя здесь, по милости Преподобного, я считаю, что мы радостей получаем больше, чем скорбей. А может быть, просто мы такие немощные, а тем, кто покрепче, Преподобный дает и поскорбеть. В какой-то момент человек, если он действительно стремится к духовному развитию, понимает, что скорби тоже необходимы и они являются тоже благословением. Без скорби человек привыкает жить в своем мелком тепленьком болотце и не вырастает в большую рыбу. Чтобы расти, нужно испытывать и определенные скорби, и трудности. Без этого душа не взрослеет. А с другой стороны, без каких-то радостей, утешений этих скорбей не перенести. Поэтому всё в жизни определенным образом сбалансировано.
Комментировать