Приложение. Знаменитейшие учители

Септ. Флоренс Тертуллиан – сын сотника, состоявшего в службе проконсула карфагенского⁷⁴⁸, и до обращения ко Христу – язычник⁷⁴⁹; состояние отца и блистательные дарования сына открыли средства к блистательному образованию Тертуллиана. Окончив ученое образование, он был адвокатом⁷⁵⁰ и вел жизнь, по собственному признанию⁷⁵¹, порочную. Твердость христиан, невинно терзаемых, опыты чудной силы их над прорицалищами языческими, мысль о суде Правды произвели на него сильное впечатление, и он отказался от языческой жизни⁷⁵², стал вести жизнь самую строгую. За дарования и жизнь почтен он саном пресвитера, вероятно, карфагенского⁷⁵³, жил с супругой и по принятии сана пресвитерского, как это несомненно известно.⁷⁵⁴ Тертуллиан, пламенный по характеру, пламенно полюбил и истину Христову; он действовал в ее пользу и жизнью, и словом, и писаниями. Бл. Иероним говорит, что Тертуллиан «от зависти и грубых оскорблений римской церкви, впал в учение Монтана». Иероним хорошо знал Рим даже и по своему опыту. Порочная жизнь и явные несправедливости римского духовенства могли сильно действовать на пламенного Тертуллиана: но неверно понятое стремление собственного своего духа к строгой жизни, без сомнения, более всего расположило Тертуллиана в пользу Монтана, предписывавшего строгие посты и долговременные бдения. Монтанист Прокл был первый, которым увлекся в Риме Тертуллиан. Это было, по словам Иеронима, уже «тогда, как usque ad mediam aetatem до половины жизни пробыл он пресвитером»⁷⁵⁵; таким образом до половины жизни Христианской Тертуллиан пробыл в союзе с церковью.⁷⁵⁶ Уклонение его к Монтану случилось около 200 года.⁷⁵⁷ Августин говорит, что Тертуллиан впоследствии отделился от Монтана и составил особое общество⁷⁵⁸; это означало, что Тертуллианом сознаны нелепости Мантана. Впрочем, сблизился ли и вступил ли он опять в общение с церковью, о том никто из древних не свидетельствует. Он скончался в глубокой старости⁷⁵⁹, около 211 г.

Тертуллиан одарен был чувством живым и глубоким, воображением пламенным, умом, способным нисходить до последних оснований мысли; сведения имел обширные. Но воображение живое и порывы пламенного чувства увлекали его за пределы умеренности. Сообразно с тем остроты его резко и быстро следуют одна за другой, мысли поражают и блеском, и богатством: но как остроумие его не всегда естественно, так мыслям не всегда достает силы и еще реже – ясности; он более поражает, чем убеждает; ого диалектическое искусство и сила духа изумительны; он разбирает мысль со всею тонкостью: но особенно, когда говорит он как монтанист, остроты его слишком едки и сами говорят не в пользу дела; нередко глубоким мыслям его не соответствуют выражения; карфагенская латынь, и сама по себе грубая, у Тертуллиана составляет свой язык, в котором мысль чаще остается отыскивать догадкой, чем изыскать из слов.⁷⁶⁰

Тертуллиан пламенно ревновал о жизни и истине Христовой, – неутомимо трудился для защиты истины, строг был к себе, желал быть даже суровым к себе; ревновал видеть строгую жизнь в других. Раздражительный характер его иногда выводил его из терпения: но в том и сам он сознавался.⁷⁶¹ Eсли при таком расположении духа, при таком настроении умственных сил Тертуллиан ошибался: то ошибки его заслуживают только сожаление, как немощь, а тем более, что заслуги его для церкви велики.

Древние учители, когда только говорили о Тертуллиане, отзывались с великой похвалой о его учености и дарованиях и пользовались сочинениями его. Св. Киприан каждый день читал его книги, и, когда требовал их к себе, говорил: «подай мне моего учителя»⁷⁶¹; и сочинения Kиприанa оправдывают такое уважение его к Тертуллиану. По отзыву Евсевия и Руфина Тертуллиан самый знаменитый из латинских учителей⁷⁶²; Иероним подобным образом говорил, что по учености и точности ума Тертуллиан превосходит других⁷⁶³, называет его мужем духа крепкого⁷⁶⁴, хотя и осуждает ошибки его.

Заблуждения Тертуллиана, как монтаниста, состояли в том, что, хотя не признавал он Монтана за Параклита, но признавал за вдохновенного Параклитом; говорил, что Христианин только тот, кто может ощущать в себе действие Духа утешителя и приходить в состояние вдохновения: иначе остается человек плотский; – отселе происходило легковерие его, с каким он состояния расстроенного воображения и чувства в монтанистах принимал за пророческие состояния и даже на том, что представлялось одной из последовательниц Монтана, основывал уверенность, будто душа есть некое осязаемое, но прозрачное, тело. Отселе же, вопреки духу любви Христовой, он твердо настаивал, что падших после крещения не надобно разрешать и второй брак есть грех. По этим ошибочным мыслям, которые Тертуллиан, сделавшись монтанистом, высказывал весьма резко, легко отличить в сочинениях его согласное и несогласное с истиной, легко отличить самые сочинения, писанные им во время союза с церковью от тех, который писаны по уклонению в монтанизм. Поскольку же ошибочные мнения его по свойству своему таковы, что не могли далеко простирать вредного влияния на учениe о нравственности, а веры они мало касались; между тем его ревность к истине и необыкновенные дарования поставили его в возможность писать столь же много, сколько и умно, о различных предметах Христианского учения: то и все сочинения его, при должной осмотрительности, могут быть употребляемы с пользой.⁷⁶⁵

По содержанию сочинения его могут быть разделены на три класса. К первому относятся сочинения апологетические против язычников и иудеев, ко второму догматико-полемические против еретиков, к третьему те, которые писаны о частных предметах нравственности. Между первыми первое место занимает его Апологетик, и потом – о свидетельстве души; между вторыми самые важные – о давности против еретиков, сочинения о крещении, против Праксея, 5 книг против Маркиона; между последними – сочинения о покаянии, о молитве, 2 книги к супруге, о зрелищах.⁷⁶⁶

Апологетик Тертуллиана, писанный в 199 г., составляет одно из лучших сочинений Тертуллиана и одно из самых превосходных в своем роде. «Да позволено будет, так говорит Тертуллиан, обращаясь к проконсулу Африки и к другим областным Правителям Империи, да позволено будет достигнуть истине до слуха вашего, по крайней мере скрытным путем безмолвных букв. Истина не просит покровительства вашего; она знает, что странница она на земле; – знает, что ее происхождение, ее место, ее надежды, ее покровительство, ее достоинство на небе...» Но закон как много теряет уважения от того, что истины не слушают. И Тертуллиан показывает бесчеловечную несправедливость судей, обвинявших Христиан за одно имя, и слепую суетность языч. суждений. «Один говорит: Кай добрый человек, но христианин. Удивляюсь, говорит другой, что умный Люций сталь христианином. А не подумают о том: не потому ли Кай добр и Люций умен, что они христиане. Или не потому ли же христиане, что один добр, другой умен». – (§ 1–3). Далее доказывает из опыта, что не христиане, а язычники нарушают законы справедливые (§ 4–6); опровергает клеветы, взнесенные на христиан (§ 7–9); показывает, что боги язычников не стоят ни богопочтения, ни имени богов. (§ 10–16). Излагает истинное понятие о Боге в двояком Богопознании. «Хотите ли вы, чтобы мы доказали вам бытие Его (Истинного Бога) из столь многих, из столь великих дел Его, которые нас окружают, поражают, исполняют благоговения? Или чтобы указали на свидетельство о Нем самой души; хотя она заключена в темнице плоти, окована превратными наставлениями, ослаблена πохотью и страстями, однако как скоро приходит в себя, как бы пробуждаясь от очарования, от сна, от болезни, именует своего Бога... О свидетельство души, по природе христианки!». Далее объясняет, как Бог благоволил открыть волю свою в откровении, показывая сходство древнего откровения с новым (§ 17–21). Представляет исповедание веры в Триипостасного и неопровержимо оправдывает веру во Христа историей и чудесами. «Вот приводят пред Судьей человека, о котором знают, что одержим он бесом. Христианин приказывает духу сказать, кто он таков, и тот сказывает правду, что он бес, хотя в другом случае лгал он, называл себя Богом... Что очевиднее сего случая?... Истина ясна: Бог на стороне Христиан. Подозрение здесь неумест- но... Если они боги, за чем же они лгут, называя себя бесами? Из послушания говорят так? Но тогда ясно, что ваше божество покоряется христианину – и след. его нельзя считать за Божество». (§ 22–25). Из понятия о истинном Боге выводит Тертуллиан заключение, что христиане – не оскорбители Императорского величия и оправдывает это опытами. «Ему-то (Богу истинному), возводя очи на небо, с распростертыми руками, с обнаженной головой, без понудителя, от сердца молимся о долгоденствии Императора, о благосостоянии Империи, о безопасности дома их, о храбрости воинств, о верности сената, о благонравии народа... Кесарь больше наш, чем ваш, как от нашего Бога поставленный... Мы только вчерашние, и уже исполнили все, – города, острова, крепости, деревни, войска, трибы, дворцы, сенат, судилища. Только храмы ваши мы оставляем вам... Каких браней не понесли мы? Какой твердости не показали, когда с такой радостью умираем ежедневно! Не по нашему ли учению позволено лучше быть умерщвляемым, чем умерщвлять?». (§ 26–37). Изображает дух собраний христианских, показывая, что не из них проистекают бедствия общественные (§ 38–49). Показывает, что христиане по чувству долга добродетельны и в добродетелях выше философов и умнее их (§ 43–48). Показывает нелепость душепреселения Пифагорова и безумную несправедливость насмешек над верой в бессмертие и в заключении говорит: «Кровь наша – семя христиан. Многие у вас убеждают к терпению, как наприм. Цицерон... И, однако, слова не находят таких учеников, каких дела христиан; то самое упорство, которое порицаете вы, – учитель. Ибо кто, видя оное, не понуждается исследовать, что значит дело само по себе? Кто, испытав, не приступает к нам? Кто, приступив, не желает терпеть, чтобы приобрести полную любовь Божью?... Вот почему мы благодарим вас за ваши приговоры против нас! Есть ревность Божья и человеческая. Вами мы осуждаемся, а от Бога получаем прощение (§ 49. 50).

Свидетельство души – сочинение небольшое, но весьма богатое по содержанию, с глубокими мыслями. Главная мысль сочинения высказана в § 17 Апологетика, но здесь она раскрыта, т.е. что основание христианства – в духе человеческом. «Старание многих, говорит Тертуллиан, отыскать в сочинениях лучших языческих писателей начала христианского, оказались бесполезными». По сему он решается обратиться к древнему и всеобщему свидетельству об истине христианской, к отзыву души, не зависимому от внешних случаев. В доме и вне домов язычники говорят: «дай Бог, так Богу угодно; Бог благ, Бог правосуден, а человек худ; или – Бог благословит тебя, поручаю Богу, Бог воздаст, Бог будет судьей между нами». Как душа не христианская дошла до таких объяснений, которые совершенно исключают всякое мифологическое представление? Это необъяснимо, если не принять, что природе нашей прирождено религиозное сознание, в котором напечатаны эти основные истины, воспоминаемые душой среди самого омрачения и запустения ее.

Такие отзывы свободного духа гораздо важнее и глубже низводит существо души человеческой, чем какие-либо мечтания поэтов и философов.

Это небольшое сочинение стόит ученого рассуждения и показывает нам, в каком отношении находилось язычество к Христианству.

Между сочинениями полемико-догматическими: а) книга о давности против еретиков (de praesсriptionibus haereticorum) писана прежде всех подобных сочинений, и в союзе с церковью; она заключает общие начала для полемики против каких бы то ни было ересей, и между ними одно главное, по любимому выражению Тертуллиана, «argumentum praescriptionis».⁷⁶⁷ Это название взято из римского права, где владелец, долгое время владевший имением, объявляется законным владетелем, а на истца падает оnus probandi; это тоже, что наше право давности.

В самом начале Тертуллиан успокаивает тех, которые могли соблазняться появлением ересей в церкви и отпадением лиц знаменитых. Он говорит, что ереси были предвидены, что они испускаются для искушения веры и что «веру ли по лицам, или лица по вере узнаем?». Сделав это замечание, он выставляет такое начало для опровержения еретиков: «мы не имеем права ни сами изобретать новое для веры, ни выбирать изобретенное другими. Наши учители (auctores) – Апостолы, которые сами ничего не ввели по собственному выбору, а только верно передали народам то, чему научились от Христа». Ереси родились от влияния мудрости человеческой, противной духу христианскому. «После Иисуса Христа нам не о чем любопытствовать, после Евангелия нечего изыскивать. Когда им веруем, тогда уже не хотим веровать никому и ничему другому» (§ 1–7). Еретики выставляли слова писания: ищите и обрящете. Тертуллиан отвечает, что если нашли, чего искали, Христа, более не нужно; а если и нужно искать, – то, без сомнения, не у еретиков. «Станем отыскивать в нашем учении, у наших, из нашего и то только, что может входить в исследование без нарушения здравого правила веры» (§ 8–12). Предложив затем самый символ веры, прибавляет: «если будешь твердо держаться сего правила веры, то ты можешь подвергать испытанию и исследованию все, что тебе покажется сомнительным или темным» (§ 13–14). Еретики ссылались в защиту свою на св. Писание. Тертуллиан говорит, что церковь не имеет нужды входить с ними в рассуждение о писании. Поскольку «еретики то не принимают некоторых книг св. Писания, то принимают, но не вполне, или же изъясняют по-своему». Отселе надобно узнать наперед, «кем, чрез кого и кому передано учение, образующее Христиан?». И восходит к Господу Иисусу, как Основателю веры и к Апостолам, как принявшим от Него веру и передавшим ее церквам апостольским; поименовываются церкви, основанные Апостолами; доказывается невозможность того, чтобы Апостолы учили чему-либо другому, кроме слышанного от Иисуса Христа, и чтобы церкви апостольские содержали другое учение, кроме апостольского. – Отселе заключение: «учение, сообразное с учением церквей апостольских, надобно признавать за истинное, так как оно заключает в себе то, что церкви приняли от Апостолов, Апостолы от Христа, Христос от Бога... Вот свидетельство об истине» (§ 15–21). Еретики, современные Тертуллиану, точно так же, как некоторые из неологов, говорили, что Апостолы «не все знали, или если и все знали, но не все всем передали». Тертуллиан отвечает: «у кого есть здравый смысл: тот не может верить, что те не знали чего-либо, которых Господь поставил в учителей и которые были неотступными спутниками Его путешествий, учения, жизни, которым объяснял Он казавшееся для них темным и открыл тайны... Ничего не могло остаться недоведомым для тех, которым обещано, что узнают они всякую истину от Духа истины и над которыми исполнено обещание в нисшествии Духа Св.» (§ 22) На возражение: Петр обличен был Павлом, Тертуллиан отвечает, что в сем случае «ошибка состояла во внешнем поведении, а не в проповеди (§ 23). Пусть так говорили еретики, что Апостолы сами знали истину: но они некоторые истины открыли только духовным (πνευματικοις) и многие из учеников их обличаемы были ими в ошибках. Тертуллиан говорит: «тайны вручаемы были избранным согласно с волей Господа: не повергать бисера пред свиньями. Тем не менее Господь учил открыто. И повелел, чтобы слышанное ими (Апостолами) во тьме и частно, проповедано было во свете и на кровлях... И они не боялись ничего – ни насилия иудеев, ни власти язычников. Если они сообщали особенные истины доверенным ученикам: это совсем не означает того, чтобы они одного Христа проповедовали открыто, а другого в тайных обществах». На другую половину возражения Тертуллиан замечает: «если выставляют они церкви, которые были обличаемы: то это показывает, что сии церкви были исправлены. Притом пусть вспомнят, что вере, вeдению и жизни других церквей Апостолы радовались, а обличенные находятся теперь в союзе единомыслия с сими» (§ 24–27). Затем обличает лживость учения еретического единообразием, древностью и чудодейственной силой учения церкви. «Совершенно невероятно, чтобы столько церквей и такие церкви заблуждались... Заблуждение церквей должно было открыться разнообразием учения, если бы они учили заблуждению: а что находится у многих, то не повреждено, а предано... Христиане явились не прежде Христа и ереси не прежде истинного учения; нелепо думать, чтобы ересь была древнее учения; поскольку оно-то и предсказало о появлении ересей и предостерегало от ереси» (§ 28–37). Если бы еретики и могли показать какое-либо преемство своих начальников от апостольских мужей: то прибавления, отсечения, и изменения, делаемые ими в св. книгах, показывают, что они изобрели свое учение после составления боговдохновенных книг и, след., учение их не учение Божье, а вымысел дерзости (§ 38–40). Наконец, Тертуллиан, обращаясь к нравам и учреждениям еретиков, показывает, как безобразна их жизнь, как беспорядочны и пусты их общественные учреждения, и, след., как плоды их показывают на гнилость дерева (§ 41–44).

Остальная часть нынешнего текста (§ 45–52) не принадлежит Тертуллиану; здесь опровергаются частные еретические учения; а в плане Тертуллиана было начертать только общие начала для полемики с еретиками.

Это сочинение составляет превосходное опровержение всем еретическим и раскольническим толкам, не исключая протестантов и неологов. Ибо отделение от единства и власти апостольской церкви, отвержение предания, произвол в объяснении писания точно так же проповедуют протестанты и неологи, как проповедовали Маркион, Валентин и другие современные Тертуллиану еретики.

б) Книга о крещении, – полемико-догматическое рассуждение о таинстве крещения, написана православным по настойчивому желанию одной еретической женщины Квинтилы из секты каинитов, отвергавших крещение водой; не достойно величия Божьего, говорили, соединять невидимые дары Духа с внешними, материальными вещами. Тертуллиан доказывает, что, напротив, в видимом неприличии сокрывается величие Божье; описывает преимущества воды, начиная с творения миpa, когда Дух Божий носился над водой; показывает в В. Завете образы и пророчества, указывавшие на спасительное крещение, изображает таинственное соединение благодати с водой в христианском крещении; необходимость крещения доказывает ясным повелением самого Иисуса Христа, заповедавшего учить и крестить все народы и угрозой Его же, что все те, которые не крестятся, не войдут в царство Божье; подробно описывает образ крещения и, между прочим, упоминает, что по выходе из воды получают помазание и возложение руки, говорит о восприемниках и излагает их обязанности.

Сочинение cиe с полной точностью определяет понятие о крещении, о видимой и невидимой стороне сего таинства, описывает и самый чин крещения и таким образом важно как для догматики, так и для учения об обрядах церкви.

в) Сочинение Против Праксея, хотя писано Тертуллианом по уклонении его от церкви, но весьма важно для учения о св. Троице.⁷⁶⁸ В обличении Праксея, не допускавшего различие лиц в Божестве, Тертуллиан выставляет символ веры, места писания, объясняет те слова св. писания, на которые ссылался Праксей в свою защиту, решает возражение его, призывая на помощь и соображения разума. «Разделение единодержавия последовало бы тогда, когда бы мы вводили другую противодействующую власть, когда бы признавали иного Бога, кроме Творца. – Слово произошло от Отца, как растение от своего корня, как поток от своего источника, как луч от солнца. И так я исповедую двух – Бога и Его Слово, Отца и Сына Его, и еще третьего по Боге и Его Сыне – Духа Св... Когда я говорю, что Отец есть иной, нежели Сын и св. Дух: то говорю это по необходимости, дабы показать не несходство, но порядок, не разделение, но различие; Он есть иной по личности, но не по существу (§ 2, 3). Слово во Отце всегда, как сказано: Аз во Отце, ни когда не отдельно от Отца: Аз и Отец едино есма... Он не сказал: Я есмь, но есма; не сказал: един – в мужеском роде, но едино в среднем, т.е. едино существо, а не одно лицо. Дабы доказать единство сущности, а не единичность лица, он сказал: Аз во Отце, а не Я есмь Отец... Не однажды, а трижды погружаемые мы (в крещении) при каждом имени в особенные лица» (§ 8, 13, 26).

Тертуллиан с торжествующей силой опровергает Праксея и утверждает догмат откровения. Он же первый из латинских учителей определяет учение о св. Троице ясными выражениями и выполняет это с особенным искусством. Но первый опыт не мог быть без недостатков. И Тертуллиан там, где своими соображениями объясняет откровенную мысль, не всегда выражается прилично. «Не извращаю я, говорит он, единодержавия Божьего, когда Сына извожу не из другого чего, как из субстанции Отца. И Дух св. исходит не от иного кого, как от Отца же чрез Сына». И потом отклоняя возражение, говорит: «Валентин столько отделяет своих эонов от их виновника, что эон у него не знает Отца: а у нас Слово во Отце всегда и Дух в Слове» (§ 3. 4). Здесь возражение отклонено с пользой для истины. Тем не менеe без нужды употреблено выражение: «изводит, извождение». Оно и не библейское и не церковное; напрасно также для объяснения единосущия лиц производит Духа св. чрез Сына от Отца. Хотя мысль о Духе св. здесь и не та, которую в позднее время стали соединять с подобным выражением на западе: но гораздо лучше было бы, если бы словами Спасителя было сказано: иже от Отца исходит.

г) 5 Книг против Маркиона – сочинение весьма важное по содержанию; оно писано по уклонении от церкви⁷⁶⁹, как и сочинение против Праксея, и именно на 15 году Имп. Севера и след. в 208 г.⁷⁷⁰ Тем не менее оно одно из лучших сочинений Тертуллиана и превосходное в своем роде.

В первой книге сказав, что он уже во второй раз обрабатывает ее, так как в первый раз написанное сочинение на скорую руку, как недостаточное, было переделано, а переделанное похищено одним в последствии отступником, Тертуллиан доказывает против Маркионова двуначалия единство Божье идеей об отрешенном существе и мыслью о благости Творца мира; при этом замечает, что если писание говорит о гневе и ревности Божьей, мы не должны заключать из сего, будто в Боге есть ощущения, подобные нашим. Во второй книге показывает, как один и тот же Бог, который явил Себя в творении и в В. Завете чрез пророков, истинно благ и правосуден, и благость и правосудие не составляют, как того хотел Маркион, несовместимых противоположностей, но та и другое принадлежат Единому Богу. Грех и зло как плод сотворенной свободы не говорит против сего. В третьей книге показывает, что Христос Иисус, по собственному свидетельству, есть Тот Самый, о котором предвозвестили пророки, и след. Сын Божий есть Тот Самый Бог, который являлся в В. Завете. В четвертой и пятой кн. Тертуллиан разбирает канон книг Маркиона и объясняет те мнимые противоречия, какие находил Маркион между В. и Н. Заветом.

Самые трудные вопросы о единстве Божьем, о свойствах Божьих, о происхождении зла, о воплощении Тертуллиан решает превосходно; последние две книги в высшей степени любопытны в экзегетико-критическом отношении.⁷⁷¹

Между нравственными сочинениями: а) книга о покаянии написана таким живым и ясным слогом, каким ни одно из сочинений Тертуллиана. Сперва говорит о необходимости покаяния вообще (§ 1); потом отличив покаяние, совершавшееся пред крещением от того, коим восстанавливаются падшие после крещения, с силой обличает тех оглашенных, которые проводили время пред крещением беспечно в надежде на прощение в крещении (§ 2–6). Потом переходит к покаянию после крещения, и говорит, что желал бы, чтобы не было нужно для христиан это покаяние. «Бог, зная злобу и ухищрения диавола, хотя принявшему крещение и не возможно ожидать другого крещения, дал, однако, христианину еще средство очищать душу свою от скверн греха чрез покаяние... Оно уже не ограничивается одною совестью, а должно выражаться и во внешних действиях. Это покаяние есть то самое, которое по-гречески называется Εξομολογησις, которое все направлено к тому, чтобы уничтожить и смирить человека». Затем описывает подвиги сего покаяния. Наконец обличает тех, которые откладывают свое покаяние или по причине ложного стыда, или страшась трудных подвигов покаяния.

б) Книга о Молитве – по благосклонному отзыву о книге Пастырь, замененному в монтанизме отзывом резким, по мыслям о времени молитвы и поста – сочинение православного Тертуллиана. После предисловия о превосходстве молитвы Господней заключает прекрасное объяснение молитвы: Отче наш; во второй половине предлагаются наставления о приготовлении себя к молитве; наконец обличаются некоторые суеверные обыкновения – напр. не причащаться с тем, чтобы не нарушить поста и пр.

в) Две книги к жене своей – род завещания для нее, более чем другое какое-либо сочинение в духе, решительно несогласном с монтанизмом.⁷⁷² В первой убеждает супругу свою не вступать по смерти его во второй брак и одобряет вдовство и девство мыслями Апостола. Во второй говорит, что если уже жена его решится вступить во второй брак, не вступала бы в супружество с язычником и живо изображает неудобства подобного брака для ее жизни христианской. О значении брака учит: «брак есть великое таинство, которое подает церковь, печатлеет благословение, возвещают Ангелы, справедливым считает Отец».⁷⁷³

Сочинение, весьма замечательное как по благочестивому духу своему, так по описанию весьма многих богослужебных действий времени Тертуллианова.

г) Книга о зрелищах. За совершенной победой Ceпт. Севера над бунтовщиком империя (198 г.) следовали народные игры в Риме и в провинциях. Некоторые из христиан не могли удержаться от того, чтобы не принять участия в великолепных празднествах. «Религия, говорили, в совести, в сердце: она ничего не потерпит, если глаз и ухо дозволяют себе некоторое развлечение». Тертуллиан, тогда православный, восстал против сего с пламенной ревностью. Христианину, говорит он, религия его никогда не позволяла участия в таких празднествах. Происходя из языческого образа мыслей и жизни, они по духу и внешнему виду состоят в связи с язычеством; участие в них – идолослужение. Сего мало. Ослабление Христианского благочиния и духа – необходимое следствие их; в вихре страстей, волнующихся в цирке и театре, христианин не соблюдет покоя своего, невольно рассеется; сердце осквернится там, где столько бесстыдства и нечистоты. «Если всякая нечистота должна быть для нас мерзостью: зачем же мы будем слушать то, о чем не должны говорить, зная, что за каждое праздное слово должны дать ответь Богу?». Только непонятная забывчивость может презреть те высокие утешения, которые доставляет христианину вера его.

Понятно, что с немногими изменениями все сочинение Тертуллиана может быть отнесено к зрелищным забавам нашего времени.

В конце второго века в александрийской церкви трудился для веры муж, который начал собою ряд знаменитых александрийских учителей, с сильным влиянием на образование своего времени. Это был Климент александрийский.

Климент родился и воспитан был в язычестве и, вероятно, в Афинах.⁷⁷⁴ Еще в юношестве он получил образованиe, обширное по всем отраслям греческой учености и даже видно, что его посвящали в таинства греческих мистерий. Он, как и св. Иустин, любил и искал истину. Но все, что видел он в греческой философии, не удовлетворяло и его, как св. Иустина; наконец oн познакомился с истиной Xристовой и, едва только познакомился, оставил языческое cуевериe.⁷⁷⁵ Теперь он обратился к тому, чтобы приобрести полные и основательные сведения о христианстве; с этой целью, как пишет сам он, был он в нижней Италии, в Греции, в Сирии, в Палестине и имел счастье слушать отчасти апостольских учеников; более всех удовлетворил его тот, которого нашел он в Египте, «последний по порядку, но первый по силе, который, собирая подобно пчеле цветы на лугу пророческом и апостольском, сообщал служителям чистое и неповрежденное знание».⁷⁷⁶ То был Пантен, наставник александрийского огласительного училища.⁷⁷⁷ Климент остался в Александрии и был сперва слушателем Пантена, а потом разделял труды учителя своего в училище; когда Пантен (в 189 г.) послан был проповедовать Евангелие в Индию, Клименту поручена была должность Пантена в том же Александр. училище⁷⁷⁸; и, вероятно, тогда посвящен он в пресвитера. С блистательным искусством преподавал он учение, сообразуясь со степенью приемлемости слушателей своих.⁷⁷⁹ В 190 г. предложил он увещание язычникам; а потом для тех, которые, почувствовав заблуждение язычества, желали слушать наставления истины, предложил наставника юношеству (παιδαγωγον), указывая единственного наставника в Слове – Сыне Божьем.⁷⁸⁰ В 193–194 г. в пособиe, как сам говорит, старости своей писал он обширное сочинение – Ковры, стромата.⁷⁸¹ В 202 г. гонениe, воздвигнутое Септ. Севером, открылось и в Александрии. Климент и прежде того поставлял необходимым правилом не искать, а избегать опасностей, согласно со словами Спасителя⁷⁸²; теперь же и знаменитость, и действия Климента представляли его первого предметом ненависти для язычников, которых обличал он и устными, и письменными наставлениями; и он принужден был укрыться от злобы гонителей.⁷⁸³ Жизнь его подлинно нужна была для верующих, как то видели современники. В 211 г. ученик его св. Александр, епископ каппадокийский, отправляя с ним из темницы приветствие новому епископу Антиохии, писал о нем: «cиe писаниe посылаю к вам, Господа мои и братия, с Климентом, блаженным пресвитером, мужем знаменитым и испытанным, которого и вы знаете, а теперь еще более узнаете; он, когда по строению и промышлению Господа пришел сюда, утвердил и умножил церковь Господню».⁷⁸⁴

Иероним⁷⁸⁵ относит время знаменитости Климента к правлению Севера и Каракаллы; и посему вероятно, что блаженный Климент скончался в 217 году.⁷⁸⁶

Климент оставил после себя довольно сочинений.⁷⁸⁷

Увещание язычникам (λογος προτρεπτικος) с пособиями обширной учености доказывает, что языческая религия, – ее оракулы и история богов, – вредный вымысел или пустота. Начиная мыслью, что христианская вера, а не Орфей, творит людей из камней, в основание того поставляет всемощную силу Слова. «Так как Слово было прежде твари, то оно было и есть первоначальная причина всего; но поскольку оно приняло на себя давно предвозвещенное имя – Христа, – Оно ново. Прежде дало оно нам бытие, поскольку было в Боге; ныне дает прекрасную жизнь, поскольку Слово стало человеком. Оно есть то и другое – и Бог и человек, и потому начальная причина всякого блага». Описав чудесные перемены в людях, совершившиеся силой Слова, обращается (§ 2) к греческим мистериям. Климент срывает с них завесы, за которыми скрывали безобразие и пустоту их. Он передает такие сведения о них, какие можно было иметь только видевшему их своими глазами, человеку, посвященному в них. Показывает: как нечисты и бесчеловечны жертвоприношения и гнусны идолы (§ 3, 4). Пересматривает мнения философов и поэтов и дает видеть, что все лучшее, что только можно найти у них, давно открыто в св. писании, а их разногласия и противоречия худо говорят о них (§ 5–7). Истинное учение о Боге у мужей боговдохновенных. Потому страшно не слушать их. Обычаи отцов, когда они так худы, – не закон. (§ 8–10). Благотворные действия христианства очевидны для всякого; как же пренебрегать христианством и держаться вредного язычества? (§ 11–12).

Фотий весьма хвалит увещание за слог⁷⁸⁸: но надобно отдать честь и мыслям его.

Наставник юношей, – другое сочинение Климента, по намерению сочинителя, имеет связь внутреннюю с увещанием. «Три части, говорит Климент, надобно различать в человеке – нравы, поступки и склонности. Стремление к жизни доброй и вечной должно быть возбуждено увещанием. Руководство к жизни дает Наставник юности. Он по направлению своему – практик, а не теоретик, (πρακτικος Ϩ μεθοδικος), его цель – улучшать душу, а не учить. Он представляет заблудшим нравственный идеал, к которому стремиться они должны, по которому должны располагать своими наклонностями». За тем сообщается понятие об истинном Педагоге. Он совершенно беспорочен, не подвержен страстям. По нему, как непорочному образцу, люди должны образовать себя, Ему уподобляться. Сей педагог Христос, рассеявший тьму язычества; как Бог прощает Он грехи; как человек наставляет нас удерживаться от грехов. Наставляет всех без различия, приводит каждого к простоте невинной юности. «Он наставлял Израиля, Он управляет и новым народом своим; милует ли как Бог, или наказует, поступает сообразно с любовью мудрой». В обличение еретиков Климент подробно показывает, как Христос есть всеобщий Детоводитель, в В. 3. наставлявший страхом, в Новом любовью. «Вся жизнь Христианская, говорит он наконец, должна быть цепью поступков, сообразных с умом, который носит в себе духовный образ Слова». Во второй книге предлагаются частные правила. Предписываются в пище – умеренность, в домашнем убранстве – простота, в дружеских собраниях – скромность(§ 1–7). Решается вопрос: позволительны ли венки и благовонные масти (§ 8). Сон требуется короткий, чтобы больше было времени для молитвы ночной (§ 9). Брачный союз свят, но надобно пользоваться им свято; гораздо выше девство (§ 10). Осуждаются все ненужные наряды и роскошь в одежде (§ 11). В третьей книге Педагог представляет образ истинной красоты (§ 1). Сатирически пишет образ изнеженной испорченной красоты, какую надевают на себя в свете; роскошных женщин сравнивает с Египетскими храмами, которые снаружи убраны скульптурой и красками, золотом и камнями дорогими; жрец с важностью вводит во внутренность храма. И что же там? Крокодил. Еще отвратительнее та же страсть в мужчине (§ 2). Рисует изнеженность Римлян: столько слуг, евнухов, любимых животных, а в отношении к бедняку – холодность (§ 3, 4) Осуждает бани римские (§ 5). Каков христианский богач? (§ 6–9). Одобряет телесные упражнения, но не игры цирка (§ 10). После краткого очерка лучшей жизни сочинение оканчивается гимном, в котором сам Климент дает видеть песнь церкви того времени (§ 11, 12).

Наставник юношей носит на себе печать строгости и простоты первых времен Христианских, дышит чистотой лучшей жизни, преследует язычество обличениями в самой практике его, в жизни, так как оно и началось и держалось жизнью испорченной, а не мечтами мифологии.

Третье сочинение Климента, которое возводит наставляемого в Христианстве к высшим степеням познания, составляют ςρωματεις строматы – ковры или, по полному оглавлению, ковры созерцательных воспоминаний по руководству истинной философии.⁷⁸⁹

Что подало случай Клименту дать своему сочинению такое название? «Эти книги, говорит он, будут содержать истину (христианскую), перемешанную с наставлениями философии, или лучше прикрытую и сокрытую под ними, как в скорлупе скрывается ядро ореха».⁷⁹⁰ Причина же, почему дан таковой особенный вид сочинению, заключалась в желании предохранить христианское учение от ложных толкований. «Поскольку некоторые, продолжает сочинитель, могут читать эти книги без предварительных сведений и размышления: то я с намерением облек содержание их такой разноцветной одеждой, где мысли изменяются без надлежащей между собой связи, слова и порядок намекают на одно, а означают иное».⁷⁹¹ О форме сочинения: это сочинение пишется безыскусственно, не на показ – оно составляет изображение и оттенение тех действенных и сокровенных слов, которые я удостоился слышать»⁷⁹²; ни порядка, ни изящества в слове не имеют в виду строматы».⁷⁹³

В строматах Климент изобразил начала христианской философии или, как он называет ее, ведение (γνωσιος), с тем, чтобы опровергнуть ложные мудрования различных гностиков его времени и заблуждения язычества. Богатство разнообразных мыслей догматических, нравственных, исторических соединено здесь с таким же богатством изречений философов и поэтов. Здесь говорится о всех примечательных явлениях времени Климентова, об отношениях православной церкви к отделившимся от нее, об отношениях христианства к язычеству, о философии по отношению к христианству, о вере по отношению к знанию, о различии истинного знания от ложного.

В каком уважении было это сочинение у древних, достаточно показывают слова Евсевия, который, приводя одно место из сего сочинения, говорит: «впрочем, излишне приводить слова, когда у каждого в виду самые сочинения Климента».⁷⁹⁴ Отселе и наименование Клименту строматевс.⁷⁹⁵

Главная мысль сего сочинения та: христианство есть истинная и высшая философия. Первая книга говорит, что закон Моисеев и философия, предшествовавшие христианству, относятся к сему последнему, как отрывки истины к целому; тот и другая приготовляли к христианству, но не одинаковым образом. Потому философия сама по себе «не недостойна верующего и не должна быть пренебрегаема», напротив она нужна для защищения его от нападений; философия – дар Божий и произошла из первоначального откровения, философия греков позже еврейской и частью одолжена своим достоянием последней.

Вторая книга раскрывает понятие о христианской философии. Фиософия основывается на вере в откровение – как на существенном основании спасения; наука (επιςημη) приводит ее в движение при посредстве разных духовных сил, и венец ее – знание (γνωσις), созерцание вещей в их основании – в Боге. В вере заключаются и практические добродетели – любовь, чистота, покаяние; нравственное учение Моисея – образец для лучших нравоучителей греческих; критикуются мнения философов о высшем благе.

В третьей и четвертой книгах оправдывается показанное понятие о знании, и именно двумя практическими пунктами, в которых истинное знание отличается от знания еретического, ложного, нравственной важностью жизни и любовью; первая обнаруживается в девственной жизни, другая в мученичестве. Предпочитая девство браку говорит, что и «брак – установление божественное и есть что-то великое и святое».

В пятой книге говорит о вере и надежде – и как принимаются предметы их? Показывает древность обыкновения наставлять символами и употребление такого наставления апостолами. Истинное знание Бога – дар Божий, говорят философы.

В шестой книге убеждает язычников обратиться от философии к христианству, так как оно заключает в себе не только все лучшее философии; но открывает совершеннейшую истину в явлении Бога во плоти. Истинный христианский гностик побеждает в себе страсти, одушевляясь в подвигах помыслами чистейшей философии. Откуда и как он приобретает познание! Христианство – училище вселенских истин.

Седьмая книга продолжает описывать жизнь истинного гностика, как ученика слова, его духовное просвещение молитвой и созерцаниями, его очищение путем любви. На возражение язычника, что явление стольких ересей в христианстве делает сомнительной истину его, сочинитель делает превосходные замечания о характере православной церкви и сект и дает правила отыскивать истину.

Известная ныне 8 книга стромат, по содержанию – диалектика, не принадлежит Клименту, потому, что в ней нет того, что говорили об 8-й книге Фотий и другие.

Сочинение: «кто из богатых спасется»?, коего подлинность несомненна по свидетельствам древних⁷⁹⁶, чисто нравственного содержания. Случай к сочинению показан в самом сочинении (§ 4). Христиане и при Клименте еще дорожили первоначальным устройством христианского общества, когда все было общее; между тем для язычников тяжкими казались слова Спасителя: если хочешь быть совершенным продай все имение и раздай нищим (Мф. 10:17). Сочинение Климента составляет превосходное толкование повествованию о богатом юноше. Климент доказывает две мысли: а) богатство само по себе не преграда ко спасению, а преграда – пристрастие к богатству и б) богатство, благоразумно употребляемое, может быть средством ко спасению.

Климентом писаны были еще Ипотипозы или наставления. Но со всей уверенностью надобно положить, что Ипотипозы Климентовы, которые видел Фотий, были совсем не те, которые писал Климент, а искаженные или арианами, или какими-нибудь другими еретиками. Ибо а) заблуждения, какие видел в Ипотипозах Фотий, крайне грубы, б) в строматах есть мысли решительно противоположные тем, какие перечисляет Фотий, напр. касательно предвечной материи мира, воплощения Сына Божьего; в) Фотий говорит, что Ипотипозы содержат «краткое объяснение на книги бытия, исход, псалмы, послания Павла и соборные, наконец на Эклезиастика». По словам же Евсевия в Ипотипозах Климента заключалось объяснение на весь В. и Н. Завет, и даже на послания Иуды и Варнавы; г) Ни Евсевий, ни Иероним, говоря о Ипотипозах Климента, ни намека не делали ни на одно из тех грубых заблуждений, какие перечисляет Фотий. А между тем Евсевий помещает в своей истории выписки из 5-й, 6-й и 7-й книг Ипотипоз Климентовых, и при том по две и по три выписки из книги.⁷⁹⁷ Мало того, Иероним прямо отзывается с похвалой, и с похвалой одинаковой, как о строматах, так и об Ипотипозах. «Восемь книг написал стромат и столько же Ипотипоз. Что в них не ученого? Или, лучше, что не из глубины философии».⁷⁹⁸ Наконец, Фотий сам сомневался, чтобы Ипотипозы, который он видел, принадлежали Клименту.⁷⁹⁹ Впрочем, из Ипотипоз Климента, за исключением того, что приводил Евсевий, до нас дошло не многое.⁸⁰⁰

Другие сочинения Климентовы или только в частях дошли до вас, каковы о пасхе, о душе, о промысле⁸⁰¹, или вовсе не дошли, а иные носят только имя Климента.⁸⁰²

Если бы не говорили древние об обширной учености Климента⁸⁰³: то самые сочинения Климента показывают, что Климент имел необыкновенно обширные сведения и дарования; при сердечной любви ко Христу и уважении к христианству глубоко проникал он в дух христианства и в потребности времени. Особенно обширны были сведения его в греческой философии, религии и литературе. Неприязнь к языческой учености, какую обнаруживали Татиан и некоторые другие, не могла способствовать ни распространению христианства, ни внутреннему раскрытию его во время Климента. Надлежало не презирать греческую философию, а уметь возвыситься над нею светлыми понятиями о ней, не лишать ее всего достоинства, а уметь при верном взгляде на основания духа человеческого воспользоваться ею для христианства. Климент поступил так и – возвысил христианство в глазах язычников. Он с основательно – ученым образованием исследовал истину Христову и защищал ее от нападений языческой учености. С таким направлением он не переступал границ, положенных для разума, и в основание самой философии полагал веру. С верным понятием о христианском знании он верно назначал цену явлениям мысли человеческой, не становясь бесхарактерным защитником средней дороги; он нисходил к глубоким основаниям предмета. Любовь его к христианской истине – везде была глубокая и искренняя. Как верен взгляд его на предметы, когда он, напр., назначает достоинство браку и безбрачной жизни, ереси и удобствам жизни! Вместе с тем сердце его проникнуто благоговением ко Христу и христианству. Истина Христова, говорит и повторяет он, – госпожа философии; это исходный пункт всех его мыслей и поступков.⁸⁰⁴ Bеpa в божество Сына Божьего, основателя церкви христианской – основание всей веры для него⁸⁰⁵, так же, как св. писание – источник истины.⁸⁰⁶

Слабая сторона в Клименте – увлечение филоновой мистикой.⁸⁰⁷ Хотя там, где он имел дело с гностиками, он держался буквально точного смысла писания, но любовь к аллегоризму часто преобладала над его мыслями. Отселе аллегорические построения его в толковании писания.⁸⁰⁸ Отселе там, где философствует, или богословствует он, встречаются мысли остроумные, иногда глубокие, а иногда основанные только на сходстве предметов и, след., не твердые или даже неверные.⁸⁰⁹

Самым знаменитым учеником Климента был Ориген; по уму и учености знаменитейший учитель церкви. Первое образование получил он под надзором благочестивого и образованного родителя Леонида. Отец обучил его свободным наукам, но преимущественно обучал его благочестию и заставлял изучать св. писание; и юный Орнген тогда еще показал, чего надлежало ожидать от него. Не удовольствуясь простым смыслом слов писания, он изумлял и даже затруднял отца своего вопросами о внутреннем смысле писания: Леонид на словах бранил его иногда за пытливость, опасаясь, чтобы тот, увлекаемый пылким умом, не уклонился от правильного разумения писания; а в сердце радовался и благодарил Бога за такого сына; когда спал сын, отец приходил и лобызал его грудь как жилище Духа Божьего.⁸¹⁰ Kpoме отца своего, Ориген слушал в Алекс. огл. училище Климента: он изучил в сем училище грамматику, риторику, музыку, геометрию, диалектику, философию.⁸¹¹ Гонение Септимия Севера (202 г.) подало случай юноше Оригену (он тогда был 16-ти лет) обнаружить свою ревность по вере. Когда отец его быль взят в темницу, Ориген желал сам идти на смерть; мать тщетно уговаривала его – оставить намерение: наконец, принуждена была отобрать у него одежду, и тем остановила пылкого юношу. Ориген писал тогда к отцу: «да не будет с тобою того, чтобы до нас переменил ты свои мысли».⁸¹² Леонид скончался мученически. Ориген остался с матерью и братьями в крайней бедности: имущество их все было разграблено. Одна богатая и почтенная госпожа александрийская приняла Оригена к себе в дом. Здесь он показал особенную твердость в мыслях веры. У его благодетельницы жил знаменитый гностик из Сирии, Павел, к которому часто собирались даже и православные, увлекаемые красноречием его: но Ориген никогда не хотел иметь с ним общения; не принимал участие в молитвах его, хотя это не могло быть приятным благодетельнице его. Скоро потом Оригену открылась возможность отказаться от пособий госпожи. Он начал преподавать уроки в Грамматике. Когда Климент, по случаю гонений, оставил свою кафедру в алекс. училище, несколько молодых язычников, имевших желание обратиться к вере, предложили Оригену (в 204 г.) принять на себя должность огласителя, и он принял это предложение, быв 18 лет.⁸¹³ Слава Оригена на сем поприще была достойна его звания. Проповедуя Христа учением своим, он навлек на себя негодование черни; ненависть сия раздражалась особенно тогда, как Ориген не только посещал подвязавшихся за веру в темницах, но и сопровождал их на место казни, укрепляя их в решимости умереть за Христа. Часто в подобных случаях язычники преследовали его; он принужден быль даже каждый день переменять место пребывания своего, скрываться то в темницах, то в неизвестных домах. Раз они схватили его, надели на него одежду жреца Сераписова, привели в таком виде к ступеням храма и заставили раздавать по обычаю их пальмовые ветви входящим в храм. Ориген раздавал ветви с такими словами: «примите, но не ветви идольские, а ветви Христовы».⁸¹⁴

Taкиe подвиги заставили Еп. Алекс. Димитрия обратить особенное внимание на Оригена и Димитрий облек (в 205 г.) двадцатилетнего Оригена правами начальника училища и огласителя алекс. церкви. Ориген оставил свое прежнее занятие; πродал все отеческие книги с таким условием, чтобы купивший выдавал ему только по четыре обола на день, и с сего временя начал вести жизнь самую строгую; днем с утра до ночи преподавая наставления, ночи по большей части посвящал он молитве и упражнениям в св. писании, и только малую долю времени сну; спал без постилки на голой земле; наказывал себя хладом и постом; несколько лет ходил босыми ногами; буквально следовал заповеди Господней не иметь двух одежд и не заботиться об утрии.⁸¹⁵ С такой же буквальной точностью выполнил над собой слова Евангелия о скопчестве; Ориген думал скрыть от других последний поступок свой: но епископ узнал и на сей раз только удивился ревности; сам Ориген в последствии признал сей поступок делом ошибочного ревнования своей юности.⁸¹⁶ Строгое подвижничество, не менее как и сила учения, привлекали к Оригену отовсюду множество учеников, – не смотря на гонение, бывшее в то время в Александрии, в которое пострадали и многие из учеников его.⁸¹⁷

Еретики и язычники, привлекаемые славой Оригена, вызывали его к спорам о их философии и предметах верования, заставляли разбирать различные возражения их против истины Христовой. Это, как писал сам Ориген, заставило его внимательнее изучать философию его времени и из его же слов узнаем, что он слушал уроки у того учителя философии, у которого пять лет учился Ираклий, обращенный Оригеном в христианство, – и, след., учителем его был один из александрийских философов, но несправедливо полагали, что это был Аммоний Сакк – наставник Плотина.⁸¹⁸ Ориген, посещая философа, не мог оставлять занятий по своему училищу. Занятия его при возраставшем числе учеников его умножались; посему он избрал Ираклия в помощника себе. Распространив круг наук, он поручил Ираклию первоначально поступавших в училище, и за собою оставил дальнейшее образование учеников – слушателей своих.⁸¹⁹

Ориген с успехом трудился для славы имени христианского. Он употреблял труды свои и сведения для того, чтобы обратить приходивших к нему для слушания философии или математики к общению со Христом.⁸²⁰ Так он обратил к простоте Христовой многих из язычников и из полухристиан – гностиков. Примечательнее прочих из таковых был Амвросий, богатый Александрианин; не довольствуясь простым объяснением писания, Амвросий искал духовного толкования у гностиков – последователей Валентина и уже был уверен, что все нашел у валентиниян, как, познакомившись с Оригеном, разочаровался в своем обольщении и стал учиться у Оригена соединять правильное ведение (γνωσιν) с верой. Он стал другом Оригену, и весьма много помогал ему в ученых трудах его на пользу церкви.⁸²¹

Сношения с иудеями открыли Оригену нужду в знании еврейского языка; быв 26 лет, начал он учиться этому языку и заучил его, как говорит Иероним, не в несколько месяцев, а в несколько дней.⁸²²

В то же время, по случаю тех же сношений, начал он с изумительным трудолюбием свои филологические розыскания о тексте св. писания, не изменяя строгой благочестивой жизни.⁸²³ Слава Оригенова распространилась в отдаленные места. Особенное уважение имели к нему Александр, епископ иерусалимский, и Феоктист, еп. Кессарии палест.; Димитрий долго казался довольным поступками Оригена. Около 218 г. князь аравийский посольством просил прислать к нему учителя веры. И префект Александрии с Димитрием отправили Оригена в Аравию.⁸²⁴ По возвращении из Аравии, Ориген, быв принужден уклониться из Александрии, подвергшейся гневу Каракаллы, был принять в Кессарии; епископ Феоктист поручил ему изъяснять публично в церкви в своем присутствен св. писание. – Димитрий выразил тогда неудовольствие на Оригена; он писал к Феоктисту, что не слыханное дело, чтобы проповедовал мирянин в присутствии епископов и настоятельно требовал Оригена в Александрию. Ориген повиновался своему епископу так же, как не свою волю выполнял и в Keccapии. Около 220 г. Ориген вызван был в Антиохию ко двору Юлии Маммеи, желавшей слушать знаменитого и его-то стараниям церковь одолжена была миром, которым наслаждалась она при Алекс. Севере.⁸²⁵ Возвратившись в Александрию он начал писать, по просьбе Амвросия, толкования на св. писание.⁸²⁶ Семь писцов записывали наскоро слова, столько же переписчиков переписывали набело плоды неимоверно быстрого и твердого ума Оригенова. В это время писано было между прочим сочинение о началах, столько замечательное по движении, какие возбудило оно и по влиянию на участь самого Оригена. Амвросий, доставляя все нужное для ученых трудов Оригена, по ревноcти каждый день требовал от Оригена нового, и Ориген со всею поспешностью трудился дни и ночи.⁸²⁷ Десять лет проведено в таких занятиях.

В 228 г. Ориген с одобрительными письмами своего епископа отправлен был в Axaию для обличения еретиков. Проходя туда чрез Палестину, он был поставлен епископами Феоктистом и Александром в пресвитера, – это было на 45 году жизни Оригеновой. Ориген со славою исполнил поручение в Ахаии; с уважением принят был в Афинах и Eфесе.⁸²⁸ Между тем сан пресвитерский, принятый им совсем не по воле своей, возбудил против него сильное гонение со стороны епископа александрийского. Димитрий, как пишет и Иероним, столько увлекся неразумным негодованием (insania), что разослал по всем местам обвинения на Оригена, и, не выставляя других вин, указывал на поступок юной ревности его, которому прежде дивился.⁸²⁹ Ориген возвратился в Александрию. Димитрий решился поразить Оригена церковным судом. Фотий так пишет о ходе дела: «Димитрий сначала считал Оригена между самыми близкими к себе. Но Ориген, отправившись в Афины, без согласия своего епископа, не так, как бы надлежало, возведен был в сан пресвитера; самоначальником рукоположения был державший тогда власть иерарха в Keccaрии Феотекн (по Евсевию и Иерониму Феоктист); с ним был согласен и иерусалимский Александр. Отселе дружба Димитрия переходит в ненависть, похвалы в порицания; собирается собор епископов и некоторых пресвитеров против Оригена. Собор, как говорит Памфил, определяет выслать Оригена из Александрии (т.е. отослать его туда, где он поставлен в пресвитера) и не учить ему в Александрии; а сана пресвитерского отнюдь не лишать и не считать препятствием скопчество его. Но Димитрий с некоторыми епископами объявил его лишенным священства; этот приговор подписали и бывшие с ним одних мыслей».⁸³⁰ Все это происходило в 231–232 г. О посвящении Оригена в сан пресвитера Александр, еписк. иерусалимский, писал Димитрию, что Ориген рукоположен по одобрительному письму самого Димитрия (Epistola formata) т.е. по такому письму, в котором епископ свидетельствовал об Оригене как о православном сыне церкви, если только не говорил вместе и об особенных преимуществах его.⁸³¹ Впоследствии Ориген писал к друзьям в Александрии: «некоторые из тех, которые имеют охоту осуждать ближних, приписывают нам и учению нашему богохульство, которого от нас никогда не слыхали... говоря, что будто утверждали мы, что отец нечестия и погибели изринутых из царства Божьего – диавол – должен некогда спастись». И Ориген говорит, что такому учению никого не учил он, – что сочинения его испорчены, даже под его именем изданы такие, которых он никогда не видал; в доказательство же последнего он указывал на два сочинения, в порче которых признались сами виновные: «если кто верит мне, говорит Ориген, мне, который говорит пред лицом Самого Бога: тот пусть верит и в том, что говорю я о вымыслах и вставках, внесенных в письмо мое; а кто не верит, но хочет говорить о мне худо, тот ни мало не вредит мне, а только сам будет лжесвидетелем пред Богом». И о гнавших его говорит: и мы должны скорее жалеть о них, чем ненавидеть их, молиться за них, а не проклинать».⁸³² Из слов Оригена не видно того, что выставляли обвинения против него, о которых говорит он, на соборе; он оправдывается только в том, что в устных наставлениях не преподавал он, не выдавал за догмат веры того, что приписывают учению его. В письме к рим. епископу Фабияну, спустя 10 лет после собора. Ориген писал, что по несчастью в сочинения его вошли ошибки, но причиною несчастия был Амвросий, выдавший против воли его и те сочинения его, которые состояли из домашних записок.⁸³³ Последствия собора показывают, что на нем не рассуждали об учении Оригена и имели в виду только посвящение его в сан. К сочинениям Оригена обратились уже тогда, как увидали, что решением собора многие не довольны.

От бури, восставшей в Александрии, Ориген уклонился в Keссарию. Димитрий разослал определения своего собора ко всем епископам. Но тогда, как некоторые епископы без рассмотрения приняли письмо Димитрия, церкви палестинские, арабские, финикийские, axaйские и каппадокийские, где коротко знали дело Оригена, объявили себя на стороне Оригена.⁸³⁴ Епископы Александр и Феоктист позволили ему говорить беседы и сами слушали его; в Keccaрии он продолжал свои труды. «Бог, изведший Израиля из Египта, извел и меня из сей страны», писал он тогда в продолжении своего толкования на Иоанна.(*) Здесь он писал между прочим сочинение: о пользе молитвы, посвятив оное Амвроcию. К нему по-прежнему стекались слушатели из разных отдаленных стран.⁸³⁵ Фирмилиан, епископ каппадокийский, знаменитый сподвижник св. Kиприанa, призывал и к себе Оригена, и сам, когда посещал св. места, долго оставался у Оригена в Кессарии, слушая его беседы. К Оригену по-прежнему обращались за советами и епископы.⁸³⁶

В гонение Максимина (в 235 г.) друг Оригена Амвросий и Протоктет пресвитер были представлены к императору. Ориген писал им увещание к мученичеству. Император прежде всего хотел, чтобы захвачен был Ориген⁸³⁷; но он укрылся в Kecсapии каппадокийской у епископа Фирмилиана.⁸³⁸ Когда землетрясения и здесь возбудили против христиан народную ненависть, он укрылся в дом одной христианской девственницы Иулиании, и провел здесь два года, занимаясь сличением александр. перевода библии с еврейским текстом и другими переводами.⁸³⁹ По окончании гонении (238) Ориген путешествовал в Вифинию и Грецию и здесь писал он письмо к Африкану, толкования на Езекииля и песнь песней.⁸⁴⁰ Едва возвратился он в Палестину, должен был отправиться в Аравию; боцрский епископ Берилл учил, что Христос прежде воплощения не имел личного бытия; Ориген был отправлен собором епископов для опровержения лжеучения, и совершил поручение с успехом, заставив Берилла принести раскаяние.⁸⁴¹ Чрез несколько лет присутствие Оригена в той же Аравии опять оказалось нужным; он призван был на собор и с успехом обличал заблуждавшихся в мыслях о бессмертии души; с таким же успехом рассеял ересь элкезантов.⁸⁴²

В правление Филиппа Аравлянина, с домом которого находился Ориген в сношении, написал он сочинение против Цельса, толкование на св. Матфея, на меньших пророков и др. И только теперь, когда ему было 60 лет, стал позволять скорописцам записывать свои проповеди, которые говорил он в это время каждый день.⁸⁴³ Во время гонения Декия Ориген удостоился славы исповедника Христова; его терзали железом и огнем, томили в узах и темнице голодом: но он перенес все. Наконец, при императорах Галле и Волузиане, испытав славу и поношение, Ориген на 70 году своей жизни (в 254 г.), скончался в Тире.⁸⁴⁴

Нескоро можно найти человека, который бы с такими блистательными дарованиями соединял такое неутомимое трудолюбие для церкви, как это видим в Оригене. Его твердость духа к опасностям, его терпение в скорбях, его кротость пред оскорблявших его, его строгость к себе самому равнялись его ревности к делу истины Христовой, а ревность заставила столько трудиться, сколько трудились немногие. Память его изумительна – обширна и тверда, ум с возвышенными помыслами и проницательностью логической; воображение пламенное, но которое, к сожалению, немало вредило ему.

Ориген был писателем плодовитым в высшей степени. «Он писал так много, говорит Иероним, сколько другой и прочесть не в состоянии; число бесед его восходило за тысячу, и его комментарии – без конца».⁸⁴⁵ Епифаний простирал число всех сочинений его до 6.000⁸⁴⁶, и число это не преувеличено, если считать особо книги каждого обширного сочинения и письма. Но если Ориген писал так много: то у него это не было плодом страсти. Его вынуждали писать. Сам он глубоко чувствовал, как трудно писать объяснения на св. Писание и не охотно принимался за дело, а когда принимался, то не иначе как с молитвой.⁸⁴⁷ Он писал по требованию нужд церкви. Еретики хвалились тогда своими комментариями на св. писание, между тем православные, читая это комментарии, не оставались без вреда для души; и потому-то он столько трудился над объяснением св. Писания.⁸⁴⁸

Все труды Оригена по форме и содержанию могут быть отнесены к четырем родам: к первому – труды для св. писания, ко второму – сочинения апологетические, к третьему – догматические, к четвертому – нравственные.⁸⁴⁹

1) Труды для св. писания – состояли частью в филологических и исторических исследованиях св. текста, частью в толковании писания.

А. Филологические труды Оригена были трудами почти целой жизни Оригеновой. С раннего времени (с 211 г.) начал он пересмотр греческого текста В. Завета и продолжал его почти до конца жизни.⁸⁵⁰

Ориген видел, что в греч. текст 70 толковников взошло много разностей, частью, как пишет сам он, от писцов, частью от смелости не призванных исправителей текста.⁸⁵¹ Разности неприличны для всякой другой книги, еще менее могли быть терпимы в книге книг. С другой стороны самому Оригену, также как и другим, не раз случалось слышать дерзкие насмешки иудеев в тех случаях, когда в спорах с ними приводимы были места греческого текста, которых нет в подлиннике, или иудеи приводили слова, которых не оказывалось в греч. тексте В. Завета.⁸⁵² Это показывало, что необходимо было пересмотреть и поверить греческий текст по рукописям и подлиннику. Ориген начал с того, что употребил старание отыскать и собрать лучшие древнейшие списки общеупотребительного греч. текста; и списки покупаемы были дорогой ценой, особенно при пособии Aмвросия. В 217 г. он нашел в Иерихоне греч. перевод, названный у него пятым; при Алекс. Севере (около 228 г.) в Никополе найден им другой перевод, названный у него шестым⁸⁵³; когда найден седьмой, неизвестно; известно только, что пятый, шестой и седьмой переводы были составлены христианами.⁸⁵⁴ Кроме того, отысканы переводы: Акилы, следовавшего с буквальной точностью еврейск. тексту⁸⁵⁵, Симмаха, старавшегося выражать мысль подлинника чистым греч. языком⁸⁵⁶ и Феодотиона, державшегося перевода 70.⁸⁵⁷ Обогащенный такими пособиями, Ориген составлял свод переводов с подлинником. В первой колонне писан был еврейский текст еврейскими буквами, во второй – тот же текст греческими буквами, в третьей – Акила, в четвертой Симмах, в пятой перевод 70, в шестой – Феодотитон, затем следовали пятый, шестой и седьмой переводы, где только могли быть. То, чего не доставало в перевод. 70 против подлинника, Ориген заимствовав всего чаще из Феодотиона и присовокуплял к тексту 70, отмечая знаком пополнения астериском (*); а что было лишнее против подлинника и переводов, – то отмечал знаком излишества обелом (–).⁸⁵⁸ Вообще же сохранял самую осторожную внимательность к древнему переводу. «Прилично помнить, говорил он, – не прелагай пределов отцов твоих». И сказав, что тем правилом не возбраняется узнавать смысл подлинника, он сам, тщательно сличая переводы, присовокуплял: «особенный же труд употреблял на перевод 70, дабы не показалось церквам вселенной, что будто вводим мы что-либо от себя».⁸⁵⁹ Таким образом после Тетрапл составились Экзаплы⁸⁶⁰, и неутомимый Ориген представил для церкви как исправный текст 70, так и удобство – правильно понимать смысл писания.⁸⁶¹ Различные переводы, объясняя себя взаимно, приближали к подлинному смыслу даже и того, кто незнаком был с языком подлинника, а для знавшего еврейский язык доставляли удобство поверять переводы. Самое размещение переводов – Акилы подле подлинника, Феодотиона после 70, Симмаха после буквалиста Акилы имело ту очевидную цель, чтобы помогать болеe и более разумению писания. – Вместе с тем открывалось удобство обличать произволы иудеев.

Ни в каком другом отношении труды Оригена не были столько полезны для церкви, как эти труды для текста В. Завета. «Бессмертный ум Оригенов, говорил Иероним, подарил нас тем, что мы уже не страшимся надменности иудеев». Как часто учители церкви обращались к экзаплам Оригеновым, показывают самые толкования Златоустого, Иеронима, Василия и других; они скоро переведены были на восточные языки. Текст 70, исправленный Оригеном и потом пересмотренный Памфилом, по свидетельству Иеронима⁸⁶² был в общем употреблении в церквах палестинских. «Bсе же церкви, говорит он же, как греческие, так и латинские, сирские и египетские, читали это издание с астерисками и обелами».⁸⁶³ К сожалению подлинник Оригенов, перенесенный Памфилом из Тира в кессарийскую библиотеку, истреблен в 653 г. вместе с этой библиотекой изуверными Сарацинами,⁸⁶⁴ и до нас дошли экзаплы Оригеновы только в частях.⁸⁶⁵

Текст Н. Завета хотя не был пересматриваем Оригеном с такой же разборчивостью, как текст В. Завета, в чем не было и нужды: впрочем, он употребил старание на то, чтобы иметь список Н. 3. самый верный, без ошибок писцов; почему его списки Н. Завета были в уважении.⁸⁶⁶

В. Между историческими трудами для Библии отдельное сочинение Оригеново известно одно: это – письмо к Юлию Африкану. Африкан не хотел думать, чтобы история Сусанны была книгой, полезной для церкви, а еще менее – книгой канонической; он указывал в этой истории несообразности действий и обстоятельств с действительной историей, выражения и слог, обличающие греческое происхождение ее, неприличие видений характеру пророка. Ориген в пространном ответе говорит, что воля Божья открывалась неодинаково, что несообразность обстоятельств с историей – дело не доказанное. О выражениях и слоге истории писал, что из того нельзя выводить никакого твердого заключения, так же как и из того, что этой истории нет в еврейском каноне; наконец писал, что руководством в этом случае должно быть для нас обыкновение церкви христианской.

В других сочинениях Ориген оставил для нас более удовлетворительные сведения о каноне св. Писания. Сведения, передаваемые Оригеном по сему предмету, состоят в следующем:

а) Он ясно различает канонические книги св. писания от апокрифических.⁸⁶⁷

б) «Надобно знать, пишет он, что заветных (ενδιαθηκϨς) книг, как предали евреи, двадцать две, каковое число у них составляет число букв». И потом перечисляет самые книги – все те, которые считаются и доселе каноническими.⁸⁶⁸

в) Не сомневаясь, что апокрифических книг нет в каноне иудейской церкви, он говорит, что, тем не менее, они полезны как по суду церкви, так и по содержанию.⁸⁶⁹ При сем такие книги, каковы книга Еноха, завет 12 Патриархов, о восхождении Моисея, Ианний и Америй он не только называет сомнительными, но прямо говорит, что «они в церквах считаются не совсем священными».⁸⁷⁰

г) Книги Н. Завета, называя то Новым Заветом⁸⁷¹, то Евангелием и Апостолом⁸⁷², о евангелиях пишет так: «от предания принял я следующее о евангелиях, которые одни без всякого сомнения принимаются во всей церкви Божьей, находящейся под солнцем: первое евангелие написано Матфеем, сперва мытарем, потом Апостолом Иисуса Христа, написавшим оное на еврейском языке для иудеев, обращенных к вере. Второе, как пришли мы, было Евангелие Марка, который описал так, как излагал ему Петр. Посему-то Петр в соборном послании называет его сыном своим... Третье Евангелие Луки, одобряемого Павлом, написанное для язычников. Последнее же Евангелие – Иоанна».⁸⁷³ Он решительно отвергает Евангелие Евреев или Евангелие 12. Евангелие Египтян, Фомы, Матфия и др. подобные.⁸⁷⁴ При сем признаком человеческих Евангелий поставляет он то, что они писаны усилием человеческой немощи, тогда как «св. Матвей писал без напряжения (Ϩκ επεχειρισεν), точно так Марк и Иоанн, не иначе и Лука, писали, движимые Духом Божиим».⁸⁷⁵

д) Сообразно с тем же преданием поставляет между каноническими книгами Деяния Апостольские, 13 посланий А. Павла, первое посл. А. Петра, первое послание Иоанна и Апокалипсис.⁸⁷⁶ О послании же к Евреям, о втором послании Петра, о 2 и 3 послании на замечание, что «некоторые сомневаются в их подлинности»: но вместе как здесь⁸⁷⁷, так и в других местах, несомненно, поставляет их между каноническими.⁸⁷⁸ О посланиях А. Иакова и Иуды раз выражает сомнение⁸⁷⁹, но в других случаях свидетельствуется ими, как апостольскими.⁸⁸⁰ Напротив, о книге Ермы говорит, что, хотя читается она в церкви, но не признается за божественное писание⁸⁸¹ и решительно отвергает учение Петрово.⁸⁸²

Таковы сведения о св. каноне, передаваемые тем, кто и обширные имел сведения, и в состоянии был судить о достоинстве книг!

В. Ориген, занимаясь толкованием писания, не только: 1) предлагал для верующих толкование писания, но и 2) желал предложить правила толкования, доведенные до ясности и определенного вида.

1) Ориген весьма много писал в объяснение св. писания. По свидетельству Епифания, им писаны объяснения на всё св. Писаниe за исключением Апокалипсиса. Труды Оригена в этом отношении были не одного рода; им писаны краткие замечания (δημειωδεις) на трудные места экзаплов, томы (τομοι) или собственные толкования подробные и беседы (όμιλιαι), направленные преимущественно к назиданию в благочестии. Но первые для нас совершенно потеряны. Из толкований и бесед дошло не многое в сравнении с тем, что писано Оригеном по свидетельствам древности, и при том значительная часть из дошедшего сохранилась только в переводе Иеронима и Руфина⁸⁸³, тогда как последний и сам говорит, что он не везде сохранял верность подлиннику.⁸⁸⁴

Из дошедших до нас трудов самые лучшие – толкование: а) на Псалмы с историко-критическими замечаниями о времени, разделении и надписях псалмов и о некоторых затруднительных местах; б) На песнь песней с превосходным введением о значении сей книги; Иероним говорил: «если в прочих сочинениях Ориген превзошел других, то здесь превзошел сам себя»⁸⁸⁵, и с тем отчасти должно согласиться; в) на плач Иеремии – дорогой памятник древности; г) на Евангелие Иоанна, большей частью с превосходными замечаниями о cмысле слов и, кроме того, с отрывками древних памятников; д) таково же недавно изданное толкование на первое послание к Коринфянам.

Достоинство толкований Оригена могут показать правила, которые предписывал он для толкователя.

2) Несколько опытов толкования писания видно и у предшественников Оригена. Но Ориген первый соображал, уяснял и приводил в определенный вид начала толкования. И этого нельзя не отнести к заслугам Оригена. Надобно сожалеть о том только, что он увлекся влиянием Александрийско-иудейской, Филоновой герменевтики.(*)

Вот правила, которые предписывал Ориген толкователю писания:

1) «Внимай чтению божественного писания, внимай. Много нужно иметь внимания читающему писание, дабы не сказать или не подумать чего-нибудь о писании слишком поспешно. И внимая чтению писания с верой и богоугодным намерением, толцы в сокровенное писание и отверзет тебе дворник. Внимая чтению, правильно изыскивай, с верой неуклонной в Бога, сокрывающего от многих разумение божественного писания. Не достаточно и того, чтобы толкать: весьма необходима молитва об разумении божественных таин».⁸⁸⁶

2) Не надобно объяснять писания по своему произволу, а должно следовать указаниям Духа св.⁸⁸⁷, сличать одно место с другими.⁸⁸⁸

3) Если бы и встретилось что-нибудь темное в писании, «не думай, что в нем самом есть что-нибудь лишнее»; вини себя, который не понимаешь, а писание само себя оправдает.⁸⁸⁹ Дерзко поступают и тогда, когда, встречая солецизмы, изменяют Слова Божьи.⁸⁹⁰

4) Надобно отличать лица говорящие от тех, о которых говорится в писании; а в притче должно обращать внимание на главный предмет притчи и не спорить о каждом ее слове.⁸⁹¹

5) Для уразумения писания нужно быть знакомым со словесными науками и философией.⁸⁹²

6) В писании должно различать троякий смысл – буквальный, нравственный и таинственный.⁸⁹³ Это правило занято из Филонова метода толкования. Рассмотрим это правило по частям.

а) Буквальный смысл, по словам Оригена, не везде находится в писании; его нет там, где видим антропологические выражения о Боге.⁸⁹⁴ Это совершенно справедливо. И Оригену принадлежала та заслуга, что он ослабил доверие к антропоморфизму евинеев и Папия, увлекавшему в странности хилиазма. Толкования Оригена отличаются и тем, что он много обращал внимания на грамматико-исторический смысл слов писания, полагая его в основание самому аллегорическому толкованию. (*)

б) Весьма похвальна ревность Оригена назидать себя и других нравственными наставлениями; при толковании писания нравственый смысл он искал в законе, в истории дел и состоянии души.⁸⁹⁵ Но если нравственный смысл может показывать буква писания, или он извлекается как следствие из какой-либо мысли писания: то этот смысл не имеет значения отдельного смысла наравне с буквальным смыслом.

в) Ориген справедливо говорил, что буква убивает всякого, кто в духе иудея лишает писание смысла таинственного.⁸⁹⁶ Но он увлекается Филоном, когда: аа) думает, что достоинство, приличное обрядам Моисеевым, может быть сохранено только таинственным значением их⁸⁹⁷; или когда тоже думает о некоторых случаях жизни ветхозаветных лиц.⁸⁹⁸ При этом он забывает апостольское учение о состоянии людей – ветхозаветных и о стихиях, какие были нужны для них (Гал. 4). И сам же он удерживает историческое значение за большей частью событий древних⁸⁹⁹, и, говоря об истории ковчега Ноева, замечает: «это поколику относится к истории, сказано против тех, которые домогаются опровергать писания В. Завета, как будто они заключают что-нибудь невозможное и несогласное с разумом»⁹⁰⁰; бб) Слишком увлекается Филоном Ориген, когда разделяет таинственный смысл на аллегорический и анагогический, относя первый к церкви Христовой земной, а последний к миру высших небесных стран.⁹⁰¹ Нетвердость такого разделения чувствовал он и сам, выражаясь о том в виде мнения, а иногда заменял последний смысл одним нравственным; вв) Равно произвольно полагает он, будто во всех тех местах, где есть смысл буквальный, надобно искать смысла таинственного. Против этого правила он сам при одном случае замечал: «зачем искать аллегории там, где назидает буква...? Иное надобно сохранять совершенно так, как написано».⁹⁰²

Такие неверности самому себе и в правилах, и в приложении правил к опыту объясняются в Оригене тем, что он, с одной стороны, увлекался примером ученых александрийских иудеев, с другой – слишком обольщался надеждой видеть в аллегорическом толковании писания средство обличать иудея, убивающего дух буквой, и опровергать нападения ученых язычников на содержание писания.⁹⁰³ Намерения его были чисты, и он аллегорическим толкованием, также как и грамматико-историческим, сделал много полезного для своего и последующих времен.⁹⁰⁴ Мы увидим, что довольно еще пройдет времени, пока аллегорическое и грамматико-историческое толкование писания уравниваются в училище антиохийском, особенно трудами и искусством св. Иоанна Златоустого. Но пусть временное остается за временем.

Ориген во всю жизнь боролся с язычниками – и гностиками. Но до нас дошло одно апологетическое сочинение его против Цельса, сочинение превосходное, которому подобного не было до Оригена. – Епикуреец Цельс, известный при Aдриане, вероятно при Марке Аврелие, писал свое истинное учение (λογος αληθης), в котором он опровергал христианство с философской и политической точки воззрения на христианство.⁹⁰⁵ Все, что могла говорить злая насмешливость едкого, тонкое остроумие колкого, ловкая диалектика разнообразного, – все то писал о христианстве Цельс, отличавшийся сверх остроумия глубокомыслием и обширностью сведений; Цельс знал свое дело; Порфирий и Юлиан стояли ниже его, и христиане епикурейцы 18 в. выписывали слова Цельса, хотя и жаловались, что до них не дошли сочинения умных язычников. Около столетия сочинение Цельса оставалось без ответа со стороны христиан. И Ориген неохотно решался на ученое опровержение его; защищать христианство, думал он, – дело Исповедника Христова. Наконец, по неотступной просьбе Амвросия, он принялся за Цельса: это было уже в 249 году, на 64 году жизни Оригеновой⁹⁰⁶, и он вспомнил благочестивое намерение как нельзя лучше. Из слова в слово передавая слова Цельса, он преследует его шаг за шагом с торжествующей силой последовательного, глубокого, обширного ума, и, что особенно возвышает Оригена, это – спокойствие его, основанное на самопознании и сознании правоты дела своего, с каким он отражает противника, часто выходившего из себя. Сочинение против Цельса – бессмертный плод удивительного Оригена.(*) Значительную часть филокалии, составленной Василием и Григорием, составляют выписки из этого сочинения.

Ориген жаловался, что сочинение Цельса написано без порядка; а потому и в сочинении против Цельса должны были встречаться повторения.

В первой книге на слова Цельса о скрытности христиан Ориген отвечает, что: а) учение христианское воюет против тайного врага; б) оно известно целому миру, не боится ни философии, ни философов, будучи основано на истории; в) сокровенность, какая принадлежит ему, – принадлежность высокого достоинства веры. Христиане доверчивы без исследования? а) Потому что учение христианское само дает чувствовать божественную силу свою; б) доверие – необходимость для ученика и вера – самый краткий и всеобщий путь к истине; в) вера христиан – не мнение и по содержанию не вымысел: Бог – Виновник ее, и только для невежества неизвестны основания ее.

Во второй книге на возражение: «иудеи не приняли Иисуса Христа», отвечает: это относится только ко вреду иудеев, а не христианства. Поскольку: а) пророчества и чудеса ясно показывали в Иисусе Христе Мессию и Бога; б) то же показывали исполнение всех древних пророчеств в Иисусе, равно в) его предсказание о своей смерти, оправдавшееся и свидетельством Флегонта. «Спор христиан с иудеями о пророчествах – спор о пустом?». Вопрос о смысле пророчеств независимо от всех споров имеет всеобщую важность, а еретичество – только уклонение от истины. «Чудеса Его – волхования, или что-то похожее на миф?». И философски, и исторически – ложное мнение, потому что смешивает историю с басней и учителя истины посланника Божьего – с людьми пустыми. «Воскресение Его – обман»? Оно сопровождалось обстоятельствами, которые не допускают никакого подозрения в обмане: смерть и погребение совершились пред глазами народа, – и у гроба была стража. «Если точно хотел Он явить свою божественную силу: то надлежало явиться пред всем народом; известно же и нам из евангелия, что Он являлся»: а) Не наше дело предписывать уставы чудесам; б) довольно знать, что он являлся Петру, 12 ученикам, более чем 500 ученикам; в) проповедь учеников – доказательство воскресения Его: иначе откуда у них сила, победившая все ужасы смерти, все усилия Рима?

В третьей книге о том: как и по каким побуждениям проповедовалась вера, и разделения между христианами мешают ли чистоте веры? Учение христианское проповедовалось по побуждениям святым и говорит о святости. «Его принимают только простаки и люди худые?» а) И умных принимают в христианство, как и всех вообще, с осторожностью; б) само по себе нравственное учение его – превосходно; в) если принимают грешников: то потому, что Бог милосерд, и что они из грешников становятся праведниками.

В четвертой книге – предметы весьма важные. На возражение: Бог мог спасти человека и не воплощаясь, а воплощение Его несообразно с Его неизменяемостью»? Ответы: первая мысль показывает, что не имеют справедливого понятия о свободе человеческой, а вторая основана на ложном понятии о Боге и Его отношении к миру. «Христианство разрушает неизменные учреждения гражданского общества»? Ориген входит в глубокомысленное размышление о намерениях Божьих относительно мира и народов и показывает, что кто не отвергает промышления Божьего о мире, тот не может допускать независимого гражданского законоположения, а допускает только независимое Божье законодательство.

В пятой книге убеждает в нисшествии Бога на землю пророчествами и исторической достоверностью повествовании о сем. Оправдывает иудейский закон против обвинений в проповедании боготворения звезд и пр. «Если сей закон свят: почему не сохраняют его?». Потому, что один всеобщий закон на всегда удерживает за собой обязательную силу для всех. «Все веры равны?» Нет, язычество и христианство совершенно различны по своему духу и содержанию; далее показывается отношение еретиков к церкви.

В шестой книге сравнивается учение Платона с учением христианским; простота последнего объясняется тем, что оно назначено для всех – и для ученых и простых, не требуя, однако, ни от кого слепого доверия к себе; образует кротких и смиренных друзей Божьих; Иисус Христос ничего не занял у Платона. Решаются возражения против Моисеевой истории о миротворении.

В седьмой книге показывается превосходство пророчеств пред прорицалищами, доказывается, что между В. и Н. Заветом нет противоречий. Воскресение мертвых – не предмет неразумной веры. Христиане не приносят жертв богам, потому что приноcят самих себя истинному Богу. На слова Цельса: «не мог ли кто-либо из достойных поставлен быть правителем той или другой части мира?». Отвечает: «надлежит наперед показать, но не то же здесь, что выбор атамана между разбойниками».

В восьмой книге продолжает показывать, что христиане чтут истинного Бога, а язычники – пустоту и порок; христиане чтут Сына Божьего, не оскорбляя тем Отца Его, так как чтут Того, Кто сказал: «Аз и Отец едино есма, чтут Единородного, образ Невидимого Бога». Чтут Ангелов как слуг Божьих; праздники их – не безобразные празднества языческие. Цельс желает, чтобы все народы имели один закон, но сомневается, может ли быть осуществлено такое желание? Апологет отвечает, что соединение всех под один закон не только возможно, но и существует в опыте между христианами!

Таковое содержание сочинения против Цельса.

Его смело можно дать в руки каждому неологу – и натуралисту. Для них замечательным должно быть и то, что сам Цельс подтверждает свидетельством своим и современников своих события жизни Христовой; и он не сомневается в исторической действительности чудес Христовых, а только старается объяснить происхождение их по-своему.⁹⁰⁷ Он читал в Евангелии историю смерти и воскресения Христова⁹⁰⁸, родословие и рождение Иисуса Христа⁹⁰⁹, повествование о нисшествии Духа св. на Иисуса крестившегося⁹¹⁰ в Иордане; изображение пророков Его.⁹¹¹ Сам Ориген между прочим говорит о чудесах совершавшихся христианами, как очевидец.⁹¹²

Между нравственными сочинениями Оригена известны сочинения о молитве и увещание к мученичеству.⁹¹³ Содержанием первого служит размышление о молитве Господней. После введения разрешается вопрос так часто повторяемый и ныне: если Бог знает все – и будущее: то нужны ли молитвы? Бог, говорит Ориген, от вечности знает человека не иначе как свободным, знает и то, что сделаем мы со своею свободой; потому знает и то, когда мы станем лениться для молитвы. И так, молитва наша не вносит перемены в состояние существа Божьего, но она оставляет известное в нас состояние, приближающее нас к Богу. Далее показываются другие действия молитвы, и именно: приближение к миру Ангелов и Святых. Молитва Господня объясняется буквально и весьма верно. Наконец говорится о положении тела во время молитвы, о месте молитвы, каковым представляется преимущественно храм, о образцах молитвы.

Увещание к мученичеству, писанное для друга Амвросия и пресвитера Протоктета, писано с живым чувством благочестия.

Древним было известно несколько догматических сочинений Оригена.⁹¹⁴ Но до нас дошло только одно – о началах – в четырех книгах – плод незрелых лет.⁹¹⁵ В введении к сочинению Ориген писал: «истинно только то, что согласно с учением апостолов, сохраненным доселе в церкви. Апостолы предложили ясно то, что необходимо знать в христианской вере, и именно для тех, которые не призваны к исследованию. Но раскрывать основания догматов они предоставили тем, которые приняли для того дары Духа Cв.».⁹¹⁶ Сообразно с этими словами сочинение о началах ни по форме, ни по содержанию не есть сочинение народное; это есть опыт ученого изложения догматов веры и в ученой форме. Как первый опыт в своем роде, оно показывает в сочинителе человека с особенными дарованиями. А как опыт молодых лет, оно легко могло быть с ошибками. Все изложение веры направлено против валентиниан, маркионитов и других гностиков; а отселе соглашение начал веры с началами разума естественно могло происходить под влиянием тогдашней философии. Наконец, особенная черта в этом сочинении – скромность, не дозволяющая сочинителю предлагать свои собственные мысли иначе, как только в виде мнений.

Содержание сочинения: первая книга «о Боге и Его свойствах, о таинстве св. Троицы; о разумных созданиях и их падении». Вторая книга говорит о средоточии всех тварей и их разнообразии; последнее условливается телесностью, также как телесностью предполагается существование материи и ее Творца; отселе множество миров. Защищается независимое ни от чего единство существа Божьего. Показывается способ воплощения Слова. Пространно говорится о душе. Третья книга – о внутренних и внешних условиях совершенствования человеческой души. Превосходно защищается свобода воли человеческой. Четвертая книга – о свящ. Писании, о его божественной важности и боговдохновенности, о способах объяснять его. В заключении кратко повторяется учение о св. Троице.⁹¹⁷

Это сочинение подвергалось строгому суду – и за него строго судили сочинителя. Что труд незрелых лет оказался с ошибками и с ошибками даже значительными – это не удивительно. Важнее то, что ошибки этого сочинения встречаются и в других сочинениях. Но чтобы судить об Оригене, надобно видеть и рассмотреть самого Оригена, т.е. не только изложить его мнения, но и показать, в каком виде он предлагал их.

Произвольные мнения Оригена были следующие: а) «мне кажется, говорит он, что и прежде сего мира был мир. Поскольку не тогда Бог начал действовать, когда сотворил сей мир».⁹¹⁸

б) За этим следовало другое мнение: духи и души человеческие существовали прежде сего мира и, вследствие свободы ограниченной, подверглись падению, ниспали в низший круг бытия – облеклись разнородными телами.⁹¹⁹ И здесь прибавлял Ориген, что это не догмат, а только мнение.⁹²⁰

в) "Думаю, говорил он еще, что слова: и будет всяческая во всем Боге, означают то, что Он в каждом все... Враг истребится – это надобно понимать так, что не сущность сотворенная истребится Богом, а злое произволение, происшедшее от самого врага. И так разрушится он не так, что не будет существовать, но что не будет врагом».⁹²¹ И присовокуплял: «это говорим мы с великим страхом и опасением, более в виде исследования, нежели полагая за верное и определенное».⁹²²

По какому случаю допущены эти предположения? Или сам по себе Ориген дошел до них? Были обстоятельства, располагавшие к тому. В его время самым обыкновенным вопросом был вопрос о происхождении зла и совмещении Благости Божьей с Правосудием. Многие решали его тем, что допускали два начала. Ориген, допуская три помянутые предположения, представлял в полном свете Святость и Благость Божества: но вместе с тем оставлял Правду Божью только со значением исправительной правды, и, кроме того, напрасно полагал, что будто не может быть внутренней деятельности в Божестве.

Поскольку же Ориген положил себе за правило: «в ту только надобно верить истину, которая ни в чем не разногласит с церковным и апостольским преданием»⁹²³: то в отношении к третьему пункту своих мнений он определенно учил, что не раскаянных грешников ожидает вечный огонь⁹²⁴; равно относительно второго пункта вместо личного падения душ до вступления в тело он, особенно впоследствии, со всею твердостью повторял библейское учение о порче природы в Адаме, переходящей к потомкам путем рождения.⁹²⁵

г) Ясными словами Ориген исповедовал, что как Сын, так и Дух св. есть Бог⁹²⁶, что Сын и Дух св. не сотворены.⁹²⁷ Но когда он определял отношение Сына и Духа св. к Богу Отцу: то хотя большей частью довольствовался библейскими выражениями, т.е. что Сын рождается, а Дух исходит от Отца⁹²⁸; но иногда покушался объяснять отношение духовным извождением (προβαλλεθαι, γεγονεναι) Сына от Отца, Духа от Сына, и потому или предполагал он как бы некие степени в Божественной сущности, или мысль его остается вовсе неясной.⁹²⁹

Посему-то св. Афанасий не раз ссылался на Оригена в спорах с арианами, замечая притом, что у Оригена надобно смотреть не на те места, где он говорит о предмете испытательно, а на те, где он утвердительно учит против ересей.⁹³⁰ А св. Василий свидетельствовался словами Оригена в сочинении о Божестве Духа св., присовокупляя, что Ориген «не во всем совершенно здравые имел предположения (ύποληψεις) о Духе».⁹³¹

В других отношениях догматическое учение Оригена вполне верно и определенно. Указываем на учение о соединении Божества с человечеством в Иисусе Христе (а); о наследственной порче в человечестве (б), об искупительном значении смерти Христовой (в), о благодати Божьей (г); о таинствах крещения и миропомазания (д); о Евхаристии (е), о покаянии и елеосвящении.(ж)

Соображая все сказанное о трудах Оригена, видим, как легко могло быть, что одни, как нельзя более, удивлялись Оригену, превозносили его похвалами, – другие бранили его неумеренно. – Ориген – чудо века по дарованиям – весьма много сделал для своего времени⁹³², много сделал и для последующих времен. Все великие учители 4-го века пользовались Оригеном: но великие помнили, что Ориген был человек и не опускали из вида ошибок его.⁹³³ После св. Мефодия Епифаний и Иероним сильно восставали на Оригена. Но прения Иеронима с Руфином по этому предмету были жалки.⁹³⁴ Сам Иероним писал об Оригене: «желал бы я делить с бесчестием его имени его знание писания. Хочет ли кто хвалить Оригена? Пусть хвалит, как и я хвалю. Он муж великий от юности и истинный сын мученика. Похотей он бегал, скупость попирал, писания знал на память и в изъяснении их проводил дни и ночи. Кто не удивится пламенной любви его к писанию? Если кто противопоставит нам ошибки его: то пусть выслушает спокойно: и великий Гомер дремлет; при долгом труде естествен и сон. Не будем подражать ошибкам того, коего высокие достоинства недостижимы для нас. Ошибались в вере и другие, как из Греков, так и из Латинян. Ты скажешь: это не значит извинять Оригена, а обвинять других. Хорошо; но я и не говорю, чтобы он не ошибался, и не верю, чтобы в ошибках веры надлежало слушаться, кого бы то ни было, хотя бы, напр., Ангела. Я читаю его как и других; поскольку он ошибался, как и другие».⁹³⁵ В 543 году по воле Имп. Юстиниана на частном соборе при Патр. Мине осуждены были так названные тогда Оригеновские мысли и оригениане⁹³⁶: но это потому и в том смысле, что безрассудные чтители Оригена вместе с тем, как включили предположения Оригена в число догматов веры, – присовокупили к его ошибкам свои собственные, защищали то и другое с упорством и произвели кровавые разделения в церкви.⁹³⁷ Самый верный отзыв о себе сделал сам Ориген в последние годы своей жизни: «И любовь, писал он, опасна, если преступаете предел. Тот, кто любит, должен рассматривать природные расположения любимого. Если преступит он меру любви: и любимый и любящий будут в грехе... Это и мне довелось испытать в церкви. Многие, потому что любят меня более, чем заслуживаю, и на словах и на деле превозносят слова и учение мое, чего, однако, не одобряет моя совесть. А другие поносят мои трактаты и обвиняют меня в таких мыслях, о которых и не знаю. Но и те, которые слишком любят, и те, которые ненавидят, не на пути правды; одни ошибаются по любви, другие – по ненависти».⁹³⁸