Библиотеке требуются волонтёры

Источник

2. О Нравственном законе и нравственном действовании

§1. Понятие о нравственном чувстве

В общем определении нравственности мы видели, что ее можно понимать как прочное, устойчивое внутреннее настроение человека, возбуждающее в нем приятные чувствования и выражающееся в известных действиях. Это состояние мы назовем нравственной потребностью. Такая Нравственная Потребность в виде влечения к добру является врожденной человеку, дана человеку в его собственной духовной природе как живая сила, находится в глубине его духа.

С первых дней нашего сознания уже проявляется эта внутри заложенная нравственная потребность. Младенцу, имеющему добрую мать, нет надобности предписывать: ты должен любить свою мать. Он еще не понимает слов: долг, любовь, мать, а любовь к матери уже действует в нем и выражается в его взгляде на мать и в её радости на ее руках. Уже у детей мы наблюдаем способность различать два главных понятия: добро и зло. Даже если их никто не учил, какими признаками определяется правда и ложь, нравственно хорошее и дурное, они как-то сами собою без видимого чьего-либо содействия более или менее безошибочно определяют и разграничивают два эти понятия. Следовательно, такая способность даже ребенка разграничивать известные явления нашего духа и относить их или к понятию добра («хорошее») или зла («плохое») есть особый дар. Этот дар, как учит Церковь, получен от Творца всего мира, вдунувшего в первого человека вместе с жизнью душу бессмертную, имеющую образ и подобие Божие, и в числе других способностей и свойств имеющую и нравственную потребность, нравственное чувство.

Нравственная потребность в сознании человека заявляет себя как нравственное чувство.

Чувств у человека много. Есть у него, например, чувство эстетическое, чувства телесные и другие. Эти чувства возбуждаются в нашем «я» извне, внешними предметами. Нравственное же чувство имеет особое свойство Оно коренится в нашем духе и исходит из глубины нашего духа, независимо от нашей воли, и звучит как «голос», обличающий или одобряющий наши поступки, чувства и мысли («Нравственное чувство, – пишет проф. прот. Я.И. Янышев, – есть непосредственная, непроизвольная и субъективно-индивидуальная оценка произвольных намерений, или действий воли, поскольку она проявляется в этих конкретных намерениях и действиях» (Православное христианское учение о нравственности. СПб. 1906, стр. 48).

§2. Понятие о нравственном законе

Кроме свободы и самосознания, третьим условием нравственной деятельности является нравственный закон.

Что же такое нравственный закон?

Когда нравственное чувство осознано и многократно проявляется в нас, по поводу наших намерений и действий, то оно оставляет в нас глубокий след. Наше сознание и мышление тогда уже постоянно обращаются на движения нравственного чувства... Таким путем в нас образуются нравственные понятия, или правила свободных нравственных действий, что и носит название нравственного закона (проф. прот. Я.И. Янышев. Православное учение о нравственности. Стр. 50–53. «Таким образом, нравственный закон есть правило, обязывающее человека к добрым намерениям и действиям силою его собственного нравственного чувства» (Проф. прот. Янышев, там же, стр. 54–55). Нравственный закон – это основанное на нравственном чувстве сознание того, что должно и чего не должно делать.

Закон вообще есть правило или совокупность правил, определяющих действие какой-либо силы. Например, механический закон тяжести определяет действие силы тяжести.

Нравственный закон определяет способ действия нашей нравственной силы, т.е. свободы воли. Значит, нравственный закон указывает, как человек должен жить, что он должен делать, чтобы достигнуть своего назначения или своей нравственной цели.

§3. Нравственный закон и закон физический. Их сходство и отличие

Законы могут быть двоякого рода – физические и нравственные. Первые определяют деятельность сил и существ физического мира, не имеющих сознания и свободы, вторые же определяют деятельность нравственно-разумных существ, действующих свободно и с сознанием (т.е. людей).

Отличительной чертой всякого закона является всеобщность и необходимость. Этими свойствами обладает и нравственный закон. Он всеобщ, так как тот самый закон, который я слышу в своей совести, слышат в себе и все другие люди: нет ни одного человека, ни одного племени или народа, который не сознавал бы, что одно должно делать, а другого избегать. Он необходим: это значит, что он содержит непременное требование по отношению к человеку, хотящему достигнуть своей нравственной цели. Нет другого пути к этой цели, кроме пути исполнения закона.

Будучи сходен этими чертами с законом физическим (также всеобщим и необходимым), нравственный закон в то же время и отличается от закона физического. Закон физический определяет деятельность сил и существ мира физического (материального), закон нравственный определяет деятельность существ нравственно-разумных и свободных. Закон физический есть закон количества сил: он состоит в простом соотношении между причиной и следствием. Закон нравственный есть закон качества сил: он содержит в себе понятия добра и зла, совершенно чуждые закону физическому.

По черте всеобщности отличие нравственного закона от закона физического состоит в том, что закон физический осуществляется всюду одинаковым образом. Закон нравственный исполняется различными людьми не одинаково: одно и то же требование нравственного закона (например, требование самопожертвования) исполняется различно, в зависимости от личности каждого человека, его положения, пола, возраста и т.д. Один, например, жертвует собою, как воин, защищая свое отечество; другой, как врач; третий, как ученый; четвертый, как пастырь Церкви; пятый, как рабочий, и т.д. Один в пожертвовании собой умирает, другой борется. Каждый действует сообразно своему индивидуальному положению в нравственном мире и сообразно различию задач, поставленных Богом различным людям. Когда апостол Павел внушает римским христианам испытывать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная, то он имеет в виду побудить их к сознанию и исполнению не только общих требований нравственного закона, которые относятся одинаково во всем, но и тех, которые поставлены были волею Божиею именно им, именно в том положении, в котором они находились и при тех духовных дарах, которыми они обладали.

Отличается нравственный закон от закона физического и по свойству необходимости. Необходимость возможна двоякая: безусловная и обусловленная.

Безусловная необходимость господствует в физической природе: есть закон непосредственно переходит в действие. Закон физический действует с безусловной необходимостью, исключающей всякое преднамеренно или цель; всякое предызбрание средств.

Закон нравственный действует с обусловленной необходимостью и выражает собою такое требование, к исполнению которого нравственные существа не вынуждаются, а только обязываются. Это значит, что требования нравственного закона исполняются человеком только тогда, когда человек признает эти требования обязательными для себя.

Таким образом, нравственный закон обусловлен признанием его со стороны свободной воли человеческой. Он является как требование, всегда оставляющее место соображению, рассуждению, решению. Обусловленная необходимость нравственного закона называется обязательством.

Обязательство есть поведение без принуждения. Например, нравственный закон обязывает быть милосердным, но не принуждает к этому. Человек может и не выполнять этого требования нравственного закона. Однако это не значит, что в случае невыполнения требований нравственного закона последний (закон) отменяется и разрушается в объективном значении своем.

Закон нравственный остается законом, но, не достигая подтверждения своего со стороны человека положительным путем (путем исполнения его требований), он достигает своего подтверждения отрицательным образом. Он воздействует против уклонения от него человека и навлекает на него те пагубные последствия, какие неразлучны о уклонением какого бы то ни было предмета от своего существа, т.е. влечет за собой саморазложение, самоуничтожение; продолжающееся до тех пор, пока человек снова не подчинится требованиям закона. «Аще не послушаете (велений Божиих) – меч вы пояст» (Ис. 1:20), – свидетельствует пророк.

§4. Происхождение нравственного закона

Откуда же произошел и как образовался у человека нравственный закон? Натуралисты и вообще моралисты эмпирического направления выводят нравственный закон из опыта, из опытного познания природы. Идея обязанности, по их мнению, не есть идея первоначальная и существенно принадлежащая человеческой природе, а есть идея апостериорная, образовавшаяся с течением времени: она порождена цивилизацией и передается от поколения к поколению. Образовалась она, как и вся вообще мораль, из пользы и симпатии, т.е. из невольного влечения людей к выгодной жизни и к сочувствию подобным себе.

Но против этой теории говорят следующие данные: во внешней природе нет нравственных действий, в ней все происходит по закону количественных сил и только мы сами придаем чему-нибудь в ней нравственное значение. Значит внешняя природа не может быть источником нравственного закона.

В неразумной природе действуют законы, совершенно равнодушные ко всем тем нормам нравственного поведения; которые мы считаем обязательными для себя. Она с одинаковой щедростью осыпает людей своими дарами или поражает бедствиями как праведных, так и грешных. Скатывающаяся с огнедышащей горы лавина – может опустошить целые города и селения: благовременный дождь может спасти от голода население целого края; но ни того, ни другого явления природы мы не называем нравственно добрым или нравственно дурным. Равным образом мы не высказываем нравственного суждения о животных за причиненный ими нам вред или за оказанную ими нам помощь и принесенную пользу. Все это свидетельствует о том, что внешняя природа не может быть источником нравственных принципов.

Кроме того, против этой теории говорит всеобщность нравственного закона и невозможность отменить его требования: если бы только человек открыл, что идея обязанности не имеет для него существенного значения, что она не связана в корне с природой человека, то он легко мог бы освободиться от этой идеи. Однако, на самом деле человек никогда не в состоянии сделать этого. Он может отказаться от исполнения требований нравственного закона, но в глубине своего существа будет признавать, что эти неисполненные им требования по-прежнему апеллируют (обращаются) к его воле, по-прежнему царят над ним, предъявляют к нему свои права, настаивая на их исполнении.

Невозможность объяснить происхождение нравственного закона из внешнего опыта привела Канта к заключению, что нравственный закон есть как бы продукт до-опытной деятельности «чистого разума». Разум, по мнению Канта и его последователей, сам дает себе закон в безусловной и абсолютной форме категорического императива (повеления) – «ты должен» (разумеется делать то или другое). Но каким образом наш разум выводит из себя такой закон, который мы должны исполнять только из уважения к нему, это, по мнению Канта, недостижимо для человеческого познания, это непроницаемая тайна.

Что нравственность принимает форму закона, т.е. правил, определяющих наше внутреннее и внешнее поведение, не иначе как через мышление, следовательно, через разум – это понятно. Однако, человеческий разум не есть такой авторитет, который мог бы приказать «императивно» (повелительно) и настоять на исполнении приказаний. Если разум приказывает «императивно», то он мог бы и отменить эти приказания, т.е. аннулировать требования нравственного закона. Однако, этого не бывает.

Все это свидетельствует, что нельзя согласиться с мнением Канта, признающим человеческий разум первоначальным источником нравственного закона. Правда, содержание нравственного закона, т.е. правила нравственного поведения, ум наш вырабатывает сам на основании неоднократного возбуждения нравственного сознания и нравственного чувства. Но сознавать и в сердце своем перерабатывать моральные явления, а затем представления о них перерабатывать в нормы или правила нравственного закона – не значит еще создавать для себя закон, а значит быть только истолкователем его, как чего-то уже данного в нравственной потребности человеческой природы.

Невозможность объяснить происхождение нравственного закона из опыта и из деятельности чистого разума приводит к заключению о прирожденности нам нравственного сознания и чувства. Присущая нам способность различать в нашем поведении доброе и худое, очевидно, составляет самую природу нашего духа, нашего разума. Прирожденность нам нашего нравственного сознания подтверждается и библейским учением о богоподобии души человеческой.

Таким образом, источник нравственного закона в воле Божией (воля Божия, будучи законом для всего мира, служит основанием и нравственного закона для всех разумно-свободных существ). Отсюда легко объясняется и властный авторитет нравственных требований. «Един есть законоположник и Судия», говорит ап. Иаков. Воле Божией повинуется вся природа, ее исполняют ангелы, для ее исполнения приходил на землю Сам Христос, ее исполнять должны все люди.

§5. Естественный нравственный закон. Совесть

Воля Божия становится известной человеку двояким способом: во-первых, посредством его собственного внутреннего существа и, во-вторых, посредством Откровения или положительных заповедей, сообщенных Богом и воплотившимся Господом Иисусом Христом и записанных пророками и апостолами.

Первый способ сообщения воли Божией называется внутренним или естественным, второй – внешним или сверхъестественным. Иначе говоря, воля Божия сообщается человеку чрез внутренний или естественный нравственный закон и чрез положительный или откровенный нравственный закон, данный чрез Божественное Откровение.

Начало нравственности прирожденно человеку. Каждый из нас по природе способен различать качество своих действий и ощущать в своей душе довольство или недовольство своими поступками. В этом состоит так называемый естественный нравственный закон, вложенный в нашу природу, в наше естество Творцом.

Под именем естественного нравственного закона разумеется тот, присущий нашей душе внутренний закон, который посредством разума и совести показывает человеку, что добро и что зло (по определению проф. прот. Н. Стеллецкого, «под именем естественного нравственного закона разумеются сознанные и формулированные умом правила внутреннего и внешнего поведения человека, на основании предшествовавшего неоднократного возбуждения нравственного сознания и чувства, – и имеющие настолько силы над волей человека, насколько свидетельства нравственного сознания и чувства подкрепляют их требования» («Опыт нравственного православного Богословия», т. I, ч. 1-я. Харьков, 1914, стр. 107–108).

О существовании в нас естественного нравственного закона говорит каждому прежде всего его собственное сознание. Углубляясь в самих себя, мы слышим в себе какой-то голос (совесть), который, указывая нам на различие между добром и злом, предписывает одно делать, а другого избегать. Закон этот так глубоко внедрен в нашу природу, что никто не может освободиться от него, изгладить или заглушить его. Его знают и ощущают все народы земли, ибо нет ни одного человека, который бы не сознавал различия между добром и злом, а также и того, что добро должно делать, а зла избегать и удаляться.

Существование в человеке естественного нравственного закона подтверждается и Священным Писанием. Так, апостол Павел говорит о язычниках, что они, не имея закона (откровенного) «естеством законная творят», т.е. по природе делают законное; не зная закона (писанного), они сами себе закон; они показывают, что дело закона написано у нас в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли, то извиняющие, то оправдывающие одна другую (Рим. 2:14–15).

Подобным же образом рассуждают и святые отцы. Св. Иоанн Златоуст пишет: «Ни Адам, ни другой какой человек, никогда кажется не жил без закона естественного... Как скоро Бог сотворил Адама, вложил в него и этот закон, сделав его надежным сожителем для всего человеческого рода» (св. И. Златоуст. Толкован, на Посл. к Римл. Беседа 12-я). Св. Исидор Пелусиот говорит: «Поистине достойны похвалы те, которые исполняют долг по внушению естественного закона. Ибо сама природа носит в себе точный и неповрежденный критерий добродетелей, на который указывает Сам Христос в видах побуждения или поощрения, говоря: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (цитир. по проф. Стеллецкому, стр. 113).

Руководствуясь этим внутренним естественным законом, человечество вырабатывало не только отдельные нравственные правила, но и создавало целое нравственное мировоззрение, вырабатывало определенные обычаи и нравы, которые есть не что иное, как неписаные законы, переходившие по преданию из поколения в поколение и становившиеся источником всех писанных законов. Эти законы служили руководством в общественной жизни и как бы несовершенны они ни были, все-таки сдерживали в человеческих обществах грубый произвол, насилие и распущенность.

Носительницей и выразительницей естественного нравственного закона является совесть (от глагола «ведать», «знать», «соведать», отсюда – «сознание»). Самое название «совесть» указывает, что совесть есть прежде всего сознание, но сознание особое, сознание нравственное.

О действии нравственного закона мы узнаем по присущему нам чувству совести, или, как выражаются, «голосу совести».

Еще в древности совесть называли – голосом Божиим в душе человека, в одной из книг ветхозаветного Писания она представляется «оком Божиим, положенным на сердцах людей» (Сир. 17:7). Совесть действительно может и должна служить внутренним органом откровения воли Божией человеку.

«Когда Бог сотворил человека, – говорит препод. авва Дорофей, – Он вселил в него нечто Божественное, как бы некоторый помысел, имеющий в себе, подобно искре, и свет, и теплоту; помысел, который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое, – сие называется совестью, а она есть естественный закон... Последуя сему закону, т.е. совести, (ветхозаветные) патриархи и все святые, прежде писанного закона угодили Богу» (преп. авва Дорофей. Душеполезные поучения (изд. 10-е). Поучение 3-е. О совести).

Неиспорченная совесть – это постоянный судья наших действий, чувств и помыслов, наш лучший друг и советник, первый утешитель в беде и несчастье и неумолимый палач в случае нарушений нравственного закона. Как упреки и угрызения совести бывают сильны и в то же время неотвратимы, – видим из повествования в «Луге духовном», гл. 166 о покаявшемся разбойнике (см. также Четьи-Минеи 4-го июня). «Преступник может иногда избежать суда человеческого, – говорит св. Григорий Богослов, но он никогда не избежит суда своей совести».

Как упреки и угрызения совести бывают сильны и в то же время неотвратимы, это прекрасно выразил наш поэт Пушкин в изображении преступника, которого преследует его преступление кровавой тенью во всю жизнь, отравляет все минуты его спокойствия и наслаждения, разъедает его семейное счастье, так что преступник говорит:

И рад бежать, да некуда!

Да, жалок тот, в ком совесть нечиста!

(А.С. Пушкин. Борис Годунов. См. у Путятина «Братья разбойники». Младший брат в бреду терзается жалостью к зарезанному старику и эта жалость сливается воедино с угрызениями совести и раскаянием).

Английский писатель Шекспир изображает мучения совести и во сне, и наяву короля Ричарда 3й, когда его постигает заслуженная судьба за все убийства и преступления. В отчаянии король говорит:

Сто языков у совести моей,

И каждый мне твердит по сотне сказок,

И в каждой сказке извергов зовет!

И клятвам изменял, – и страшным клятвам...

Я убивал, – и страшно убивал я...

Полки грехов и гибельных грехов

Сошлись перед оградою судебной

И все кричат: «он грешен, грешен, грешен!»

Отчаянье грызет меня... Никто

Из всех людей любить меня не может...

Умру – и кто заплачет обо мне?

(у Шекспира в трагедии «Гамлет» мать-королева не сносит упрека совести от слова Гамлете и говорит «Умолкни, Гамлет! в глубь души моей ты обратил мой взор; я вижу пятна; их черный цвет впился так глубоко, что их не смыть»).

Если добрые мысли, чувства и поступки человека совесть одобряет, награждает радостью и духовным миром, то к настроениям и поступкам злым; греховным она относится отрицательно: не одобряет их, немедленно обличает человека, возбуждая чувства виновности, обвиняя, человека до, и во время, особенно же после совершения греха.

Совесть есть общечеловеческое явление. Голос ее слышится во всяком человеческом сердце. Но, говоря о врожденности совести, нужно иметь в виду, что она дается нам не в готовом виде, а в виде естественного нравственного чувства; из этого чувства, при участии разума и воли, путем развития, постепенно образуется естественный нравственный закон.

Естественное нравственное чувство, как и вообще всякое чувство, развивается постепенно. Первоначально это чувство слабо и нежно. Оно развивается наряду с общим развитием человеческого духа, приобретая все большую и большую степень сознательности и долга. На осознанность этого нравственного чувства, на его то или иное содержание и на проявление этого чувства в качестве закона (в совести) – оказывают сильное влияние нравственный характер матери, отца, родных и прочих лиц, окружающих ребенка; домашнее воспитание; окружающая среда с ее правами, обычаями и преданиями и характером религиозных воззрений. Влияние всех этих обстоятельств и объясняется тот факт, что понятия о добре и зле, как у всех народов, так и у отдельных личностей, бывают различные, а, следовательно, и совесть бывает различна. История и жизнь показывают нам, что люди иногда признают нравственно-добрым то, что другие отвергают. Например, жители Кавказа считали своим священным долгом кровавую месть за убийство родных, что у других считалось пороком. Или спартанцы (жители древней Спарты) признавали совершенно естественным умерщвлять рожденных младенцев, если они были слабы физически; поступок, который у нас возбуждает отвращение. Совесть языческих народов некогда не только оправдывала, но и освящала религией человеческие жертвоприношения, дикие оргии в честь Бахуса, акты кровавой мести, умерщвление дряхлых стариков и т.д.

Люди совершали иногда самые жестокие действия, даже страшные преступления, ссылаясь на голос своей совести, например, в средние века казни инквизиции.

Таким образом, совесть находится в зависимости от всего в совокупности умственного и особенно нравственного состояния человека. А так как в умственном – и, особенно в нравственном отношении состояние, как отдельного человека, так и целых народов, бывает извращенное, то по этой причине голос совести у людей слышится весьма различный, даже противоречивый.

§6. Различные состояния совести

(см. еп. Феофан. Начертание христианского нравоучения, изд. 2. М., 1896, стр. 266–275. Проф. прот. Н. Стеллецкий. Опыт нравственного православного Богословия, т. I, ч. I. Харьков, 1914, стр. 151–152)

Будучи одинаково присуща всем людям, совесть весьма различно действует у разных людей, даже в одном и том же человеке не всегда действует одинаково. Нередко можно встретить людей, которые в разные периоды своего развития, бывают то более, то менее совестливыми, то осуждают, то оправдывают одни и те же явления в нравственной области. Встречаются люди, которые как будто бы вовсе потеряли совесть, заглушили ее в себе.

Голос совести у человека может быть истинным или неистинным, и то, и другое в различной степени.

В Священном Писании совесть может быть – с одной стороны: благою и доброй, прекрасной, чистой, непорочное (Деян.23; 1Пет.3:16–21; 1Тим.1:5, 19; Евр.13:18; 1Тим.3:9; 2Тим.1:3; Деян.14:16), а с другой стороны: порочной или лукавой, оскверненной; слабой, сожженной (Евр. 10:22; Тит. 1:15; 1Кор. 8:7–13; 1Тим. 4:2), и еще – заблуждающейся или немощной (1Кор. 8:7).

По действиям (функциям) в совести видят законодателя, свидетеля или судию и воздаятеля. Во всех этих ее сторонах в ней усматривается большая разница у доброго христианина, и у человека-грешника, отпадшего от Бога. Если совесть есть голос Бога в душе (законодатель), Его око (свидетель) и наместница Его правосудия (судия и воздаятель), то при отпадении человека от Бога все эти, так сказать, Божественные воздействия, наития через дух – ослабевают и уменьшаются. Кроме того, и силы души (рассудок, воля и чувства), чрез которые выявляется совесть, расстроены грехом; поэтому и от совести нельзя ожидать правильной деятельности.

Уклонение совести от путей правды есть невольные, ненамеренные (заблуждения), и есть намеренные – искажения или порча совести от противодействия ей в угодность порокам и страстям. Все это отражается на указанных действиях или функциях совести.

Укажем уклонения, искажения совести в ее функциях (действиях).

Как Законодатель совесть бывает неведущей, колеблющейся и погрешающей.

Дело совести как законодателя – показывать нравственные законы, по которым необходимо действовать человеку. В первую очередь совесть должна указывать человеку, что требует от него воля Божия, какое главное начало в нравственной деятельности, главное направление всех его стремлений, помышлений и действий. Но часто бывает, что у человека совесть в этом отношении молчит, находится в неведении (Деян. 17:30). Поэтому бывает так, что человек наиболее важным в жизни считает то, что в действительности не является главным. Например, иной выше всего ставит только хождение к Богослужению, не занимаясь, как все, полезным трудом; другой – главным считает свою профессию; третий – служение одному из видов искусств; четвертый наиболее важным считает кабинетные занятия ученого и т.д. Когда же совесть является Неведущей в главном (относительно закона Божия), то в частных действиях и случаях она является Колеблющейся, не дальновидной. Во всех частных случаях совесть колеблется между «да» и «нет», нередко оставляет человека действовать на удачу, по влечению обстоятельств, без внутреннего уверения и одобрения, что хорошо, а что плохо.

Еще большему повреждению и искажению подвергается законодательствующая совесть, когда подвергается в человеке влиянию эгоизма и ему подчиняется. Здесь сначала ее законы перетолковываются, потом извращаются и, наконец, заменяются совсем иными, самовольными и даже противоречащими истинному закону Божию. И получается это вот как. Мы охотно верим тому, что любим, что нам нравится; и мы сильно желаем, чтобы истина была на стороне любимого, на стороне себялюбивых наших склонностей. Поэтому, если в себе мы слышим голос совести с заповедью, противоположной нашей склонности, то уже в самом начале он имеет для нас меньше убеждения, чем требование сердца. В душе рождается раздумье, сомнение, недоумение относительно истинного смысла заповеди: подходит ли вообще она к данному случаю, и к моему положению и проч. Исполнение требования голоса совести откладывается, а затем под влиянием мыслей в угоду сердца закон перетолковывается и мы не исполняем его под разными предлогами. Так, под предлогом сохранения здоровья удаляются от поста и воздержания, а под предлогом материальной нужды, или поддержания семейного благосостояния, – отказываются от благотворения; отстаивая честь, – допускают месть и проч.

Но все это еще половина бедствия совести. Если у одного и того же лица эта деятельность с перетолковыванием нравственного закона будет продолжаться длительно и постоянно в одном направлении, то совесть совсем искажается, станет Погрешающей в своей законодательной функции. На место истинного закона (в совести) ставится превратное правило: доброе называют худым, а худое – добрым, так что по свидетельству Писания и «свет ей кажется тьмою» (Ис. 5:20–21).

Вследствие этого скупость, например, считают бережливостью, и, наоборот, расточительность – щедростью; гнев считают чувством благородного негодования, а потворство – снисходительностью; жестокость выставляют как ревность по правде; лесть считают гибкостью характера, хитрость – благоразумием, гордость – чувством собственного достоинства и т.д. Если же человек с такими понятиями, с такого рода погрешающей совестью будет жить и обращаться в кругу людей с такого же рода мнениями и правилами внешнего поведения, то что удивительного, если он эти правила примет за решительное законодательство совести и удовлетворение их станет считать правым делом и добродетелью, а жизнь, или поступки, не по ним – станет осуждать не только языком, но и чувством совести?

Совесть, как Свидетель и Судия, может быть немощной, Несознательной, Ожесточенной.

Совесть как свидетель и судия сознает, как человек обошелся с предписанным ею законом, определяет, прав ли человек или виноват. Суд суда совестного, как говорится, неподкупен. Это так и бывает, только не всегда. Где неверно законодательство совести, где нет начала для суда, там нельзя ожидать и верного суда совести. К тому же у человека-грешника – постоянное расхищение ума и он не может замечать внутренних расположений, сопровождающих совершение поступка, поэтому и совесть не может верно вершить свой суд. Чтобы суд совести был верным, нелицемерным, надо иметь также ревность к правоте, ревность о правде, чего тоже нет у грешника.

Уже из этого видно – Слабость и Немощность совести у грешника. Вследствие такого же состояния каждый человек и самому себе представляется лучшим, чем он есть на самом деле. За исключением решительных случаев и важных грехов, всякий готов говорить: что ж такое я сделал?

Такова совесть, как свидетель и судия, если к ней не примешивается страсть. У человека же, в котором господствуют греховные страсти, суд совести еще более искажается: как только надлежит судить свои страстные дела, суд совести всегда крив. Таков суд совести у честолюбца за (свое) честолюбие, у скупца – за скупость, у блудника – за блудные дела свои и проч. Совесть в человеке под влиянием страстей постепенно до того ослабевает, становится Немощной, что не может побудить человека к исполнению закона Божия.

Немалый признак искажения совести есть Уклонение суда от себя на других. Совесть дана нам для того, чтобы судить нас самих; если же она судит других, то надо сказать, что она не свое дело стала делать. Суд других, а не себя, признак неверности действий совести. В осуждении других суд бывает скор, мгновенен, тогда как над нами самими он медлен, отсрочивается, а следовало бы – наоборот. Суд о других бывает неумолимо строг, тогда как о себе – всегда прикрывается снисходительностью, а следует – наоборот. Оканчивается суд всегда почти: «несмь, яко же прочии человецы»... И тогда, как на других беспрерывно идет из сердца осуждение, себя любим мы покрывать оправданием. Самооправдание – общий почти грех. Для оправдания своих поступков выставляют то слабость, то неведение, то обстоятельства, то соблазны, худые примеры, число участников и – чем только не оправдывают себя.

Самооправдание есть переходная ступень к еще худшему состоянию совести. В человеке образуется упорная несознательность – плод великого повреждения совести и вместе сильного эгоизма. Человек внутри говорит наперекор себе: не виноват, – пустое, – ничего! При этом употребляются разные извороты, извинения относительно судимого поступка. И в конце всего человек может дойти до полного Ожесточения совести, когда он сознательно и произвольно отвергает исполнение воли Божией. «Отступи от нас, – говорят люди с подобной совестью, – путей Твоих ведать не хотим» (Иов. 24:14).

Совесть как Мздовоздаятель бывает мнительной или скрупулезной, усыпленной (пристрастной, лицемерной, сожженной).

В чем проявляется мздовоздаятельное действие совести? – Как только произнесен суд совести и человек сознал в себе: виноват! – начинается скорбь, туга, досада на себя, укоры, терзания или мучения совести. Такие чувства и суть воздаяния за грехи от совести, как, напротив, страдные чувства совестного оправдания – суть воздаяния за правду.

Но и с этой стороны много бывает отклонений в совести. Основание им, с одной стороны, – в неверном действии законодательства и суда совести, ибо невиновного – за что мучить? С другой стороны – в состоянии сердца: очерствелое, ожесточенное сердце грешника равнодушно, как его не вини. От этого сознание своей виновности большей частью остается в мысли, не тревожа сердца, и человек часто говорит: виноват, да что такое? – и остается холодным зрителем своих грехов, нередко немалых грехов. Немалое значение при этом имеет время и место. Так, недавнее преступление беспокоит еще довольно сильно; а пройдет время и оно превращается в простое воспоминание; место, где совершено преступление, также тревожит сильно, а вдали от него – мы спокойней.

Нередко на совесть без нашего злонамеренного участия нападает страх (скрупулезность), когда, считая почти всякое дело грехом, она за все тревожит и грызет человека. Состояние того, кто подвергается такому суду, мучительно и потому есть состояние болезненное, неестественное.

Но совсем другое дело бывает там, где приходит умысел, где мы сознательно искажаем совестное воздаяние или заставляем ее молчать. Это производится разными способами усыпления совести. Это усыпление совести происходит и само собою, от учащения грехопадений, ибо известно, что второе падение меньше мучит, третье – еще меньше, и так все менее и менее, и, наконец, совесть совсем немеет: делай, что хочешь... Из опасения же, чтобы усыпленная совесть как-нибудь снова не пробудилась, не стала мучить, прибегают к разным хитростям. Например, избрание себе снисходительного духовника, лживая исповедь, и после этого ложное успокоение себя разрешением, ограничение дальнейшего исправления одной внешностью, или одними внешними делами благочестия, и чрезмерная надежда на милосердие Божие. В этом состоянии усыпления человек может наслаждаться миром незаслуженно (лицемерная совесть), и человек может подобно лицемерам фарисеям, признавать себя даже чуть не праведником. Далее совесть может прийти в такое состояние, когда, ясно указывая на недостатки других, ничуть не будет возмущать собственного спокойствия человека даже при совершении тяжких грехов (пристрастная совесть).

Самое бедственное нравственное состояние человека, когда совесть у него приходит в полное усыпление; или, по выражению ап. Павла, – сожженная совесть (1Тим. 4:2). В это состояние человек приходит, когда начинает убеждать себя, что мучения совести – суеверные страхи, перешедшие из неопытного детства, затем намеренно удаляет себя от лиц, мест и даже размышлений, которые могут растревожить совесть, намеренно предается суетным, одуряющим, сильным впечатлениям. В конце всего – хвастовство своими грехами и преступлениями, полное бесстыдство. Усыпленная совесть человека молчит. Это – такое состояние духовной жизни человека, когда он упрямо и сознательно противится Святому Духу, становится как бы моральным трупом, неспособным к восприятию истины и благодати.

Но и в этом состоянии бессовестности и опустошения нравственного чувства, судящая и мздовоздающая совесть сказывается в человеке, в общем внутреннем, тяжелом, мрачном состоянии, состоянии безнадежности, тоски и уныния.

Люди с сожженной совестью встречаются редко, так как большей частью даже злодеи сохраняют в своей душе искру добра, которая, при благоприятных условиях, может разгореться. Значит, в них совесть не умерла, а только уснула или же просто дремала.

«Итак совесть в греховном состоянии (по законодательству, по суду и воздаянию) то сама собою неверна, то намеренно искажается ради страстей. Поэтому одни свободно предаются всему разливу страстей и греховной жизни, ибо, когда совесть улажена со страстями, кто вразумит? Другие же живут в холодной беспечности ни худо, ни добро. У тех и других, очевидно, деятельность извращена, и она пробудет такой до пробуждения совести. Мерою развращения определяется, что бывает при этом с человеком. Ибо иные, хотя после сильного и томительного перелома, – возвращаются к жизни новой; другие, напротив, с пробуждением совести предаются отчаянию и допивают горькую чашу беззаконий, чтоб потом испивать до дна и чашу гнева Божия» (еп. Феофан. Начертание христианского нравоучения, стр. 275).

§7. Значение совести для нравственной жизни человека. Совесть у человека, обратившегося к Богу и живущего истинно-христианской жизнью.

В жизни человека-христианина совесть имеет великое значение. Значение совести определяется главной целью жизни человека на земле, которой она должна содействовать.

Цель жизни человека на земле – Богоподобие и Богообщение (Мф. 5:48; ср. 1Петр. 1:15; Левит. 11:14; 19:2). Но и в стремлении к богоподобию жизни как высшей своей цели, христианин имеет много препятствий, которые стали неизбежны после грехопадения. Чтобы достигнуть Богоподобия, надо вести борьбу с искушающим злом; эта борьба тем более трудна, что грех гнездится в самой падшей природе человека и поэтому отличить его от добра бывает очень трудно. Для победы человеку необходимо средство, которое постоянно говорило бы ему, что есть добро и что зло, а также побуждало бы постоянно стремиться к добру и всеми силами избегать зла. Эту-то обязанность, эту работу и исполняет никто другой, как совесть человека. Различая и разделяя поступки в человеке на худые и добрые, совесть чрез это самое побуждает его стремиться к добру и отвращаться от зла.

Должным же образом она может это выполнить, когда исправлена в своих действиях в человеке, обратившемся к Богу и живущем Христовой жизнью.

У человека, обратившегося к Богу и восстановившего с Ним благодатное общение, совесть заблуждающаяся вразумляется, искаженная исправлена во всех трех своих действиях (функциях).

Первый луч благодати падает на совесть и своим Божественным огнем очищает ее, как золото в горниле. Когда же совершается обращение и восстанавливается общением с Богом, тогда возвращается совести и вся первоначальная ее сила. Средостение греха между человеком и Богом разорено, орудные силы для совести (рассудок, воля и чувства) – восстановлены, следовательно, совесть обладает всеми способами для исправного действования.

Так она делается исправной в законодательстве, в судопроизводстве и в воздаянии. Сознание законов Божественных возбуждает грешника от греховного сна, но оно и впоследствии не уменьшается, а еще более возвышается. Этому способствует жажда слышания и чтения слова Божия, из которого обратившийся почерпает пищу для души, правила и начала жизненного действования, чем освещает и свою совесть.

Бдительное и трезвенное око, установленное на себя, замечает все оттенки дел внутренних и внешних. Здесь не суд других, не осуждение других (что считается величайшим грехом), а суд, обращенный на себя, без укрывательства и ложного снисхождения, без грубого самооправдания и несознательности. И жизнь почти вся проводится в самоосуждении и в чувствах покаяния.

Эти чувства обвинения совестного оставляют «рану болезненного сокрушения или елей оправдания, умащающий душу помазанием мира и исполняющий благоуханием радости». Если и бывают нечаянные и ненамеренные грехи, то в сердце, ревнующем о Богоугождении, они омываются слезами, а мучения совести здесь не ожесточают, не сжигают, а укрепляют освежающую и ободряющую трезвенность, воодушевляют на дальнейшие богоугодные дела (еп. Феофан. Начертание христианского нравоучения, стр. 277–279). (О хранении чистоты совести христианином прекрасно изъясняет преп. авва Дорофей в Поучении 3-м).

§8. Откровенный нравственный закон. Недостаточность естественного нравственного закона. Восполнение его откровенным. Виды откровенного закона

Естественный нравственный закон выражается в совести. Совесть есть у всех людей: ее деятельность состоит в том, чтобы направлять человека на путь добра.

Но мы выше выяснили, что совесть или внутренний нравственный закон по причине греховной жизни помрачается в сознании человека, искажается, извращается. И ап. Павел свидетельствует, что после грехопадения первых людей, естественный человек, под влиянием греха, до такой степени исказил свой нравственный закон, что он не иначе узнал свое греховное состояние, как посредством уже откровенного закона (Римл. 7:7).

Естественный нравственный закон в падшем человеке носил на себе отпечаток его страстной греховной природы и по этой причине уже не мог правильно и надежно руководить его к нравственному совершенствованию и истинному богоугождению. Поэтому Господь и дал людям в помощь их немощной и извращенной совести Свой Божественный откровенный закон, в котором требования воли Божией предлагаются весьма ясно и положительно. Этот закон называется положительным или откровенным нравственным законом.

Необходимость дарования этого откровенного закона, таким образом, вызывается грехом человека. Почему ап. Павел и говорит: «Для чего же закон? Он дан после по причине (ради) преступления», т.е. вследствие грехопадения (Гал. 9:19). Но по существу Богооткровенный нравственный закон не есть что-то совершенно чуждое человеку. Этот закон в существе своем тот же самый закон, который неизгладимо написан в сердцах людей. Так, древние, ветхозаветные праведники-патриархи, говорит св. Ириней Лионский, имели сами в себе правду и силу закона, написанную в сердцах их и душах. Любили создавшего их Бога и воздерживались от несправедливости к ближнему. «Но когда эта правда и любовь к Богу пришли в забвение и исчезли в Египте, то Бог по великому благоволению Своему явил Себя людям посредством голоса... и предусмотрел человека посредством десятословия к Богообщению и к согласию с ближними (св. Ириней Лионский. Против ересей 4:16, 3). Тоже говорит св. Василий Великий относительно главной заповеди – заповеди любви. Он говорит: «Любовь к Богу, а также к ближним, не есть что-либо учением приобретенное... В нас вложено некоторое прирожденное стремление в себе самом заключающее побуждение к общению любви». И оно – это стремление любви – заповедями Божиими только тщательно возделывается, благоразумно воспитывается в людях и при помощи благодати возводится до совершенства (св. Василий Великий. Творения. Часть 5-я. Сергиев Посад, 1892, стр. 89).

Таким образом, требования откровенного нравственного закона так сродны и близки человеческому духу, что они составляют как бы требования самой нашей нравственной природы. Поэтому при даровании, например, ветхозаветного закона, Господь устами Моисея говорит: «Заповедь сия, которую Я заповедую тебе сегодня, не недоступна для тебя и не далека. Но весьма близко к тебе слово сие, оно (не только), в устах твоих, (но) и в сердце твоем» (Втор. 30:11–14).

Что же такое откровенный нравственный закон? Под именем откровенного нравственного закона разумеется тот данный Богом закон, который был сообщен людям в разное время чрез избранных св. мужей-патриархов и пророков в Ветхом Завете и чрез Самого Господа нашего Иисуса Христа и Его апостолов в Новом Завете.

В соответствии двум различным периодам в раскрытии этого закона, он разделяется на ветхозаветный или Моисеев закон и новозаветный или Евангельский.

§9. Ветхозаветный нравственный закон

Под именем ветхозаветного или Моисеева закона разумеются данные чрез Моисея богоизбранному еврейскому народу заповеди и повеления, повторявшиеся и объяснявшиеся потом через пророков и других богодухновенных учителей ветхозаветной Церкви.

По своему содержанию ветхозаветный закон может быть разделен на а) закон нравственный, излагающий правила об отношении человека к Богу и ближнему; б) закон обрядовый, излагающий правила о скинии, священных лицах, праздниках, жертвах и в) закон гражданский, излагающий правила общественной и семейной жизни евреев (закон обрядовый и закон гражданский имели только временное значение и их обязательность прекратилась вместе с появлением евангельского закона).

По своему составу Моисеев закон чрезвычайно велик и многообразен. Так, в Пятикнижии раввины насчитывали 248 повелений и 265 запрещений. Кратко главное содержание ветхозаветного нравственного закона изложено в 10-ти заповедях, данных Моисею на Синае и написанных на двух каменных скрижалях. Сущность же всего нравственного ветхозаветного закона заключается в любви к Богу и ближним, сообразной с любовью к себе.

Первые четыре заповеди десятословия содержат обязанности человеке к Богу; последние шесть излагают обязанности человека к ближним.

В первых заповедях Господь обращается к человеку с требованием от него правильных отношений к себе в мыслях и сердечных движениях (1-я и 2-я заповеди), затем в словах (3-я заповедь) и, наконец, в делах (4-я заповедь). В 5-й заповеди упорядочиваются отношения человека к родителям, лежащие в основе всех других человеческих отношений.

Следующие 4 заповеди узаконивают и освящают все те блага, которыми обеспечивается существование человеческого общества и нравственная сторона жизни в нем: телесная жизнь человека (6-я заповедь), порождающий ее брачный союз (7-я заповедь), материальное имущество или собственность (8-я заповедь), также собственность духовная -честь или доброе имя ближнего (9-я заповедь). И, наконец, десятая заповедь с неоднократным запрещением «не пожелай» – направлена против корня греха в сердце – зависти человека, запрещая всякое вторжение в права наших ближних.

Ветхозаветный нравственный закон (сокращенно изложенный в десятословии) имеет следующие отличительные черты и особенности:

Закон дан среди грома и молний и начинается величественными и грозными словами: «Аз есмь Господь Бог твой!» Величие и могущество Законодателя, требующего безусловного послушания – вот первое, что внушается ветхозаветным законом. Господь говорит, а народ должен слушать и исполнять, притом, каждое повеление сопровождается угрозою немедленного наказания за неисполнение закона и обетованием награды за исполнение его (Исх. 20:5–6). Все это требовалось воспитательными целями, особенно такого грубого и склонного к языческим увлечениям народа, каким были тогда евреи.

Касаясь всевозможных отношений, встречающихся в человеческой жизни, предписания закона направлены преимущественно на внешнюю сторону жизни, запрещая прежде всего преступные действия, и простираются до мелочей, определяя каждый шаг жизни ветхозаветного человека. Этого требовала воспитательная задача, состоящая в том, чтобы через область внешнего постепенно вести человека к внутреннему. Этой же задачей воспитания народа грубого, жестоковыйного, только что вышедшего из тяжкого рабства, который только постепенно, шаг за шагом, мог восходить от внешнего к внутреннему, от чувственного к духовному – объясняется и то обстоятельство; что закон выражается главным образом в форме запрещения: почти каждая заповедь десятословия начинается частицею «не» (не делай того-то и того-то).

Несмотря на это, ветхозаветный закон Моисея сам по себе свят и совершен, за его строгостью скрывается милость и благость Божия; и ограничен он только ввиду несовершенства времени и народа, получившего закон. Часто повторяющееся в законе запрещение – «не пожелай» – показывает, что законом воспрещаются не только преступнее действия, но и самые тонкие и скрытые мысли и желания, направленные ко вреду ближних и разрушающие нравственное существо человека. А главная положительная христианская заповедь, заповедь о любви – есть и в Ветхом Завете: «Возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и от всея души твоея, и от всея силы твоея» (Втор. 6, 5) и «возлюбиши ближнего твоего, яко сам себя» (Лев. 19:18; проф. М. Олесницкий. Нравственное Богословие, § 14).

Ветхозаветный нравственный закон дан был не только для исполнения воли Божией, но и для раскрытия народу еврейскому его нравственной испорченности или греховности. Это имело воспитательное значение. Чтобы врачевать болезнь, надо сначала вывести наружу скрытый яд ее (св. И.Златоуст. Творения, т. 4, стр. 664).

Как же достигал этого закон?

Закон своими строгими предписаниями должен был дисциплинировать жизнь еврейского народа и побуждать его поступать согласно с предписаниями Божественной воли, делаться праведными и святыми. Однако, все усилия выполнять предписания закона приводили ветхозаветного человека к сознанию своей греховности («законом познание греха» – Римл. 3:20) и своей немощи к исполнению всех требований закона, к сознанию, что «от дел закона не оправдается всякая плоть перед Богом» (Римл. 3:20) и, таким образом, возбуждалось в человеке желание высшей помощи. Так ветхозаветный закон становился «пестуном во Христе» или детоводителем ко Христу. В этом значение ветхозаветного закона.

Начальное нравственное состояние подзаконного человека хорошо изображает св. ап. Павел по опыту собственной жизни в 7-й главе послания к Римлянам. Без закона, – говорит он, т.е. пока он не сознавал вполне требований закона, он думал, что живет так, как должно жить. Не сознавая ясно требований закона, он считал себя праведным и имел только общее понятие о греховности. Когда он стал узнавать, чего требует закон, и стал исполнять его, как еврей из евреев (Филип. 3:5), тогда у него явилось сознание личного греха. Общее понятие о греховности превратилось у него в сознание своей личной греховности. «Я не иначе узнал грех, – говорит он, – как посредством закона. Ибо я не понимал бы и желания, если бы закон не говорила «не пожелай» (Римл. 7:7). Самое исполнение закона приводило его не к нравственным, а только к законным, легальным, внешним – в нравственном смысле и мертвым поступкам, потому, что он теперь ясно стал сознавать, что делает то, к чему в душе нет искреннего расположения, что исполняет он закон только рабски, из страха пред наказанием (Рим. 8:15). Это не то значит, чтобы совесть Савла не одобряла закона, напротив, он находит в нем удовлетворение, удовольствие, соуслаждается закону Божию по внутреннему человеку (Римл. 7:15–22). Но дело в том, что жившие в глубине его души наклонности были прямо противоположны требованиям закона; прежде несознаваемые им они, благодаря именно ревности и точности, с какими он старался исполнять закон, выступили теперь в его сознании с большею силой и ясностью, так что он увидел в себе только грех, понял, что в нем живет не добро, а зло, что он нравственно бессилен, крайне грешен, мертв. «Когда вошла заповедь, то грех ожил, а я умер» (Рим. 7:9–10). Однако, только благодать Христова могла спасти его от этой мертвенности.

Таким образом, подзаконный человек, по изображению ап. Павла, сознавал себя личным грешником, исполняя требования закона только внешне (легально), при этом признавал себя рабом закона, который он исполнял не по сознанию его безусловного достоинства, а из рабского страха перед последствиями его неисполнения, признавая себя рабом греха, от которого он, к ужасу своему, не мог освободиться.

Сознавая такое бедственное состояние свое, апостол некогда говорил: «бедный я человек: кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7:24). И выход из этого бедственного положения апостол видел только во Христе: «Благодарю Бога моего Иисусом Христом Господом нашим... – закон духа жизни о Христе Иисусе освободил мя от закона греховного и смерти» (Рим. 7:25; 8:2; проф. прот. Стеллецкий. Н. Опыт нравственного православного богословия, т. I, ч. I, стр. 261–268).

Таким образом, значение закона Моисеева состояло в том, что он:

Раскрывал ветхозаветному человеку всю нечистоту его греховной природы, его греховное состояние.

Указывал на необходимость выйти из этого состояния путем тщательного исполнения заповедей закона.

А так как человек не в силах был выполнять требования этого закона, то последний приводил его к сознанию своей немощи.

Поэтому еврей спасался не делами закона, который давал возможность только на время очищать тело, а не истреблять грех совершенно («ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожила грехи» – Евр. 10:4), но спасался верою в грядущего Мессию.

§10. Новозаветный или евангельский нравственный закон

Под именем евангельского нравственного закона разумеются те истины и правила, которые возвестил людям Сам Господь Иисус Христос и проповедали всему миру Его святые апостолы.

Сущность этого закона Господь выразил в двух главных заповедях:

В заповеди о Самоотвержении: «если кто хочет за Мной идти, отвергнись себя, и возьми крест свой и следуй за Мной» (Мф. 16:24) и

в заповеди о Любви к Богу и Ближнему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всей душой твоею и всем разумением твоим... и ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:37–40.)

Первая заповедь имеет своею целью искоренение в нас само начало всякого греха – гордость или самолюбие. Вторая имеет целью с помощью животворной силы любви укоренить в нас вместо прежней греховной жизни – семя новой обновленной жизни, жизни святой и богоугодной, и воссоединить нас с Богом, Который есть Любовь (1Ин. 4:3).

Так как евангельский закон по времени возникновения следует за ветхозаветным законом, то возникает вопрос: в каком отношении новозаветный нравственный закон находится к ветхозаветному?

Закон евангельский и закон ветхозаветный имеют между собою тесную связь. Оба они произошли от Единого Бога, оба они являются сверхъестественным откровением Божиим ветхозаветного и новозаветного закона определил Сам Господь Иисус Христос, сказав, что Он пришел «не нарушить», т.е. не отменить закон Моисея, служивший необходимой подготовкой к закону евангельскому, но только «исполнить», т.е. восполнить недостающее, усовершить незавершенное (Мф. 5:17–18). Это Он и совершил именно тем, что освободил ветхозаветный закон от тех временных форм, которые уже не могут иметь места в духовно-благодатном царстве Христовом, раскрыл его вечное содержание, сокровенную, внутреннюю духовную его сущность, заключающуюся в любви к Богу и ближним. Такой закон Христос дал людям в соответствии с новым возрожденным состоянием человека.

Господь Иисус Христос спас человека, освободил его от власти греха и его следствий воссоздал, обновил человеческое естество, влил в него новые благодатные силы «яже к животу и благочестию». И закон, данный людям Спасителем, уже не был теперь внешним и чуждым для грешного человека, каким был ветхозаветный закон, а совпадал по своему содержанию с внутренним желанием возрожденной благодатью человеческой воли, явился в полном смысле духовным законом свободы, родственным обновленной природе человека. И поэтому «древняя» по букве заповедь о любви, по духу несомненно стала «новой заповедью». «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга» (Ин. 33:34; ср. 1Ин. 2:7). Только теперь, во Христе Иисусе, вдохновлено в человеке новое желание, новый дух, силою которого он может стремиться и достигнуть идеала любви.

Господь назвал заповедь о любви «новою» прежде всего по ее содержанию, по новым побудительным основаниям, по новому образу и мере любви. Здесь норма любви определяется как любовь Христа, и дается образец любви в «смерти за други своя» (Ин. 15:13).

Евангельский закон обнаружил духовную сущность ветхозаветного закона, его внутреннее совершенство.

Иисус Христос строил новозаветный закон на том же основании, которое было заложено в древнее время пророками. Поэтому Он подтвердил основные заповеди ветхозаветного закона, как неизменное руководство в нравственной жизни и непременное условие спасения. «Аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди. Какие? – Еже не убиеши, не прелюбы сотвориши, не украдеши» и др. (Мф. 19:17–29). И вместе с тем Его здание совершенное, т.е. возвещенный Им закон выше, превосходнее.

В чем же превосходство и отличие новозаветного закона от ветхозаветного?

Первое

Закон Моисеев был законом внешних дел, это был закон буквы, закон рабства, требовавший себе безусловного послушания и упорядочивания, главным образом, внешнего поведения человека. Спаситель же требует от людей не внешних только дел закона, но прежде всего чистоты внутренних помыслов, нравственного настроения, сердечного расположения. Евангельский закон запрещает не только убийство, как факт, но и напрасный гнев, бранное слово против ближнего; запрещает не только блудодеяние, но и похотливое пожелание, не только не дозволяет воздавать врагу око за око, зуб за зуб, но и заповедует любовь к врагу.

«Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду, кто же скажет брату своему «рака», подлежит синедриону, а кто скажет «безумный», подлежит геенне огненной... Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5:21–22; 27–28).

Таким образом, Евангельский закон есть закон не столько внешних исправных действий, сколько внутреннего отношения и душевной перемены, внутренней чистоты и искренних, сердечных расположений. А сводя закон с внешнего на внутренний, Христос сливает его в одно с собственными внутренними влечениями и требованиями человека, делает его законом свободы, законом духа. Праведнику этот закон «не лежит», как что-то внешнее, чуждое ему, отличное от его внутреннего закона и обязательное только по внешнему авторитету: он творит добро, движимый к тому внутренним святым настроением, он поступает так, как бы никто ни к чему его не обязывал, и живет по закону Божию, как по естественному закону духовной жизни. Поэтому новозаветные заповеди названы «не тяжкими, легкими» в отличие от ветхозаветных «тяжелых и неудобоносимых». Вообще новозаветный нравственный закон определяет собой не те или только поступки внешнего человека, но, главным образом, внутренний строй его жизни (проф. прот. Стеллецкий. Опыт нравственного православного Богословия, т. I. ч. I. Харьков, 1914, стр. 269–272).

Второе

Побуждения к исполнению нравственного закона в Новом завете совершенно иные, чем в Ветхом Завете, – высшие, более чистые, чем в Ветхом Завете. Закон ветхозаветный побуждал обетованием земных и временных благ, закон новозаветный указывает исключительно блага небесные, вечные, побуждает искать прежде всего «царства Божия и правды Его». Св. Иоанн Златоуст говорит: «Здесь обещается уже не земля, текущая млеком и медом, не маститая старость, не хлеб и вино, не стада овец и волов, но небо и блага небесные, усыновление, соучастие в наследии, в славе и царствовании, и другие бесчисленные награды» (Слово на Пасху, 4). Другим побуждением к исполнению нравственного закона для ветхозаветного человека был страх наказания; закон Моисеев угрожал за нарушение почти всех заповедей смертью. Закон Евангельский побуждает человека к исполнению воли Божией преимущественно любовью. Христос требует исполнения нравственного закона не ради похвалы и прославления людей: «не творите милостыни вашей пред людьми»... Христос требует исполнения нравственного закона не ради похвалы и прославления людей: «не творите милостыни вашей пред людьми... Христос требует исполнения нравственного закона ради нашего внутреннего расположения, ради сердечного устремления нашего к Богу. Чистоту нашего внутреннего настроения в наших делах Спаситель сравнивает с человеческим глазом. «Светильник для тела есть око, светильник души – сердце». Если намерения наши чисты, то и вся жизнь наша должна быть светла и ясна. «Добрые намерения производят добрые дела... Не столько обращает внимание на то, что человек делает, сколько на то, что он при этом имеет в виду», – говорит блаженный Августин (на Пс. 31:4).

Третье

Господь Иисус Христос не только сообщил людям закон, но и даровал силы к исполнению этого закона. Закон Моисеев был немощен в этом отношении: он показывал человеку его греховность, но не давал силы к исполнению своих предписаний и не мог оправдать грешников. Закон Евангельский есть «сила Божия во спасение всякому верующему» (Рим. 1:16). Исполнение этого закона облегчается для новозаветного человека живым примером совершеннейшей жизни Иисуса Христа, силою открывшейся благодати, учреждением Церкви с ее спасительными таинствами. Потому-то Евангельский закон и называется законом благодати, законом свободы и сыноположения (Галат. 2:21).

Все эти особенности новозаветного закона указывают на его превосходство пред ветхозаветным законом, на его новизну по сравнению с этим древним законом. Правда, Спаситель не принес новых скрижалей закона, не дал формально нового нравственного кодекса взамен ветхозаветного нравоучения, но тем не менее Он был Законодателем, основавшим Свое новое царство. Не отменяя древнего сокровенного нравственного закона, Христос и не повторяет его, не умножает его заповедей, но, так сказать, переводит его с вещественных скрижалей, на скрижали человеческого сердца и чрез то дает ему такую полноту, высоту и силу, каких не имело ветхозаветное законодательство.

Христос-Законодатель говорит о том, каков должен быть человек в мыслях, желаниях и чувствах. Христос не только во всей полноте и глубине выяснил принцип и дух откровенного закона, но и Сам совершеннейшим образом исполнил его. «Я пришел разрешить клятву, лежащую на вас за преступление закона, поэтому должен прежде всего Сам исполнить весь закон» – рассуждает св. Иоанн Златоуст. Поэтому Сам Спаситель назвал установленный Им союз человека с Богом Новым Заветом, а апостол Павел называет Христа «поручителем лучшего завета» (Евр. 7:22), выражая этим мысль о превосходстве Нового Завета перед Ветхим. Св. Василий Великий, объясняя отношение новозаветного закона к ветхозаветному, говорит так: «полезны и светильники, но до солнца, приятны звезды, но только ночью. А если смешон тот, кто при солнечном свете возжигает пред собою светильник, то гораздо смешнее тот, кто при евангельской проповеди остается в законной сени».

Евангельский закон частнее и подробнее раскрывается в заповедях или законах церковных. По существу законы церковные – это те же требования закона Христова, только частнее раскрываемые в приложении к жизни членов Церкви Христовой. Таковы, например, правила церковные о постах, исповеди и причащении Св. Тайн и другие. Следование им для всякого члена Церкви Христовой обязательно в силу слов Спасителя: «если и Церкви не послушает (брат твой), да будет тебе как язычник и мытарь» (Мф. 18:17).

Кроме церковных законов, существуют в человеческом обществе еще законы гражданские. Они имеют целью не столько личное нравственное совершенствование каждого человека, сколько благоустройство внешнее и преимущественно общественное его благополучие и спокойную жизнь общества. От чисто нравственного закона они отличаются более внешними и механическими характером и по своему внутреннему достоинству они ниже нравственного закона Христова. Однако, и они совершенно необходимы при настоящем порядке вещей: без них не могло бы существовать общество и не могла бы преуспевать нравственная жизнь. Поэтому и они обязательны для христианина в силу христианского учения о божественном происхождении авторитета власти.

«Всяка душа – говорит Апостол – властям предержащим да повинуется: несть бо власть, аще не от Бога, суще же власти от Бога учинены суть. Тем же противляйся власти, Божию повелению противляется» (Рим. 13:1–2; проф. М. Олесницкий. Нравственное Богословие, § 15; Проф. прот. Стеллецкий. Опыт нравственного богословия, т.1 ч. I, стр. 269–280; Свящ. М. Менстров. Уроки по православному нравоучению, гл. VI, Б; Иоанн, еп. Смоленский. Богословские академические чтения. Изд. 2-е. СПб. 1906, стр. 254–265).

§11. Евангельские заповеди блаженства

В восполнение 10-ти заповедей Ветхого Завета Спаситель предложил учение о блаженствах. В 9-ти заповедях блаженства Господь начертал образец жизни, свойственный Его последователям. Не отменяя того, что предписывалось Ветхим Заветом, Спаситель расширяет и возвышает смысл древних заповедей, внушая людям стремление к идеальному совершенству и начертывая путь к этому совершенству. Св. Иоанн Златоуст замечает, что в Нагорной беседе Иисус Христос дает заповеди выше древних, предлагает путь к некоторому божественному и небесному образу жизни (св. И. Златоуст. Бесед, на Матф. Творения, т. VII, стр. 171 и дал.).

Отличительные особенности евангельских изречений о блаженствах состоят в следующем:

В изречениях о блаженстве Иисус Христос начертывает такой идеал нравственной жизни, предлагает такие нравственные правила, которыми упорядочивается преимущественно внутренняя жизнь человека, так что его внешняя жизнь и деятельность является необходимым следствием внутреннего его настроения. Здесь недостаточно одного внешнего доброделания или внешнего исправного поведения, а требуется внутренняя перемена, внутреннее обновление, не ветхозаветная (внешняя) законническая праведность, а праведность евангельская, праведность духа и истины.

Нравственные требования, излагаемые в изречениях о блаженстве, не суть что-либо чуждое, несвойственное человеку, напротив, они суть требования самой нравственной природы человека, стремящегося к истинной нравственной деятельности, к бесконечному нравственному усовершенствованию. Исполняя эти требования, человек тем самым удовлетворяет внутренним потребностям нравственной природы своей души и доставляет ей истинное блаженство.

Внешняя форма изречений не категорическая, а условная, предоставляющая человеку полную свободу. Господь не говорит: будьте нищими духом, кроткими и т.д., а говорит: блаженны, т.е. хорошо тому, кто будет кротким, милостивым и т.д. Однако, эта условная форма, соответствующая состоянию человека, уже вышедшего из детского возраста, освободившегося от рабского подзаконного состояния и получившего свободу, нисколько не умаляет силы обязательности для человека указанных нравственных требований, а еще больше возвышает их силу, чем большая предполагается в человеке свобода следовать необходимым для него нравственным предписаниям; так большему осуждению и большей виновности он подлежит, если не хочет принимать и исполнять этих требований. Как свободный, он и будет судим по закону свободы.

Нравственные требования в изречениях о блаженстве излагаются в строгой постепенности: человек от легких подвигов возводится к более трудным; от низших – к новым высшим, так что каждый последующий подвиг является естественным следствием и выражением предыдущего подвига. Таким образом, все изречения начертывают путь постепенного восхождения к высшему нравственному совершенству, представляют собою лестницу христианских добродетелей, по которой человек последовательно восходит к высшим ступеням совершенства.

Внутреннюю связь христианских добродетелей и заповедей хорошо изъясняет св. Иоанн Златоуст: «От первой заповеди, – говорит св. Иоанн Златоуст, – пролагая путь к последующей, Христос сплел нам золотую цепь. Ибо смиренный будет и оплакивать свои грехи; оплакивающий свои грехи сделается кротким, тихим и милостивым; милостивый – праведным и чистым и сокрушенным сердцем, а такой бывает миролюбивым; кто же достигает всего этого, тот будет готов к опасностям, не устрашится злоречия и бесчисленных бедствий» (св. И. Златоуст. Творения, VII, 171 и дал.). Более же подробно эта взаимосвязь евангельских заповедей блаженства и соответствующих им добродетелей может быть представлена в следующем виде.

Начальная добродетель, которая ублажается в евангельских изречениях, есть нищета духа. Нищета духа есть смиренное сознание отсутствия в себе нравственного добра – добрых настроений и добрых дел; нищий духом сознает, что ничего доброго он не имеет, ничего хорошего он не сделал, нет у него ничего, на что он мог бы указать как на свое доброе приобретение. Мытарь, смиренно сознающий свое недостоинство, свою греховность, может быть образцом нищего духом. Сознание духовной нищеты естественно побуждает человека к нравственному обогащению, к нравственной деятельности, подобно тому, как сознание нищеты телесной (отсутствие пищи, питья, одежды) побуждает человека заботиться о питании телесном. Смиренное сознание духовной нищеты является необходимым условием нравственного совершенствования: тот, кто думает, что он богат духовно, не будет заботиться о самоусовершенствовании (богатый юноша), подобно тому, как кто воображает, что он в сфере своей специальности узнал все, не будет стремиться к расширению своих знаний.

Сознание недостаточности добрых дел возбуждает в человеке горькое чувство недовольства собой, сожаление о себе, которое, достигнув высшей степени интенсивности, может обратиться в плач о своем состоянии: это плач, который по апостолу «покаяние нераскаянное соделовает» (2Кор. 7:16), т.е. который приводит к бесповоротному раскаянию, бесповоротному осуждению своих грехов, к окончательному решению исправить свою жизнь, дать ей совершенно другое направление. Спаситель обещает им утешение, разумеется духовное, доставляемое таинством покаяния.

Необходимым следствием сознания своих собственных недостатков и сердечного сокрушения о них, является в человеке понимание возможности этих недостатков и в других, и снисходительность к ним. Отсюда, кротость есть естественное следствие двух первых добродетелей человека. Кротость есть тихое расположение духа, когда человек ко всему относится спокойно, ничем не раздражается, не возмущается, не гневается, не платит злом за зло, обидою за обиду, терпеливо переносит всякие обиды и неисправности, охотно прощает их людям и снисходительно относится к недостаткам других, любовно исправляя их (см. Мф. 5:39–45). Высочайший пример кротости мы имеем в лице Иисуса Христа, сказавшего о Себе: «научитесь от Меня, яко кроток есть и смирен сердцем» (Мф. 11:29), а также в лице апостолов, о которых апостол Павел говорит: «злословят нас, мы благословляем, гонят нас, мы терпим, хулят нас, мы молим» (1Кор. 4:12–13).

Обычным спутником нищеты, телесной является голод и жажда и желание насытиться... Так и нищета духовная вызывает желание и стремление насытиться пищей духовной, удовлетворить запросы своей души, которые в конце концов сводятся к желанию помилования, оправдания, праведности, посредством благодати и веры в Иисуса Христа. Так жаждал своего оправдания пред Богом, например, царь и пророк Давид, восклицавший: «как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже. Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому» (Пс. 41:2). Так, св. ап. Павел, не довольствуясь своею жизнью по требованиям ветхозаветного закона, алкал и жаждал правды Божией, оправдания о Христе.

Алчущий и жаждущий хорошо понимает это состояние и в других людях, когда сострадает им и охотно готов облегчить им их состояние и помочь им. Отсюда – милосердие к другим является ближайшим делом такого человека. Так, добродетель милосердия становится во внутреннюю связь с другими добродетелями. О проявлениях этой добродетели можно сказать словами св. Иоанна Златоуста: «Различен милования образ и широка заповедь сия», т.е. дела милости весьма разнообразны и каждому доступны.

Чистота сердца – свобода сердца от злых мыслей, чувствований, пожеланий и намерений приобретается в результате длительной работы человека над самим собою. Поэтому эта добродетель становится после целого ряда других добродетелей. Чистые сердцем, говорит св. Иоанн Златоуст, – это те, «которые приобрели всецелую добродетель», т.е. постоянное доброе расположение сердца, лежащее в основе всех их добрых дел, которые не сознают за собой никакого лукавства и которые в целомудрии проводят жизнь. Чистоты сердца человек достигает только постоянным и неослабным подвигом бдения над самим собою, отвергая от сердца своего всякое нечистое, незаконное желание и помышление, всякое пристрастие к земным предметам. Высочайший пример совершенной чистоты сердца мы имеем во Христе, Который греха «не сотвори» и «не обретеся лесть во устах Его», а также в Божией Матери, честнейшей херувим и славнейшей без сравнения серафим.

Чистота собственного сердца побуждает человека искать такой же чистоты в сердечных отношениях и других людей. Поэтому, когда нарушаются между людьми искренние и сердечные отношения и поселяется вражда, чистый сердцем старается восстановить прежние миролюбивые отношения между ними и удалить вражду. Таким образом, умиротворение других является естественным следствием приобретения чистоты сердца. Поэтому миротворец как сам старается со всеми жить в мире, и не подавать поводов к несогласию, так и других старается умиротворять. Высочайшим примером для всех миротворцев служит Сам Господь Иисус Христос, пришедший для того, чтобы примирить человека с Богом, устранив греховную вражду, преграды, «средостение» греха в человеке.

Так как главной причиной немиролюбивых отношений между людьми бывает обычно нарушение правды, то истинный миротворец заботится о том, чтобы укрепить эти отношения на началах правды. А для этого нужно иметь искреннюю любовь к правде, мужественно и стойко проводить ее в жизнь, до готовности потерпеть за правду разные бедствия и преследования. Примеры гонимые за правду: ветхозаветные пророки, св. Иоанн Предтеча и многие святые.

Дело умиротворения других на началах правды может быть прочным только тогда, когда оно основывается на вечной правде – Иисусе Христе. Поэтому, желающие устроить жизнь других во Христе – Вечной Правде, должны сами проникнуться этой правдой, т.е. вся жизнь их должна быть проникнута христианскими началами и так тесно слиться с этой правдой, что бы быть готовыми потерпеть за нее все поношения, гонения и даже смерть, т.е. принять подвиг христианина, за который ему обещается и высшая награда на небесах.

Таким образом, в изречениях о блаженствах христианину начертан путь постепенного восхождения по лестнице христианских добродетелей (в качестве пособия по изъяснению заповедей блаженств см. книгу А.Д. Троицкого – Евангельские блаженства (заветы Спасителя о жизни и счастье). Всестороннее изъяснение Христовых заповедей блаженства. Киев, 1914, с 118 стр.).

§12. Евангельские советы

В христианском нравоучении часто различают так называемые советы в отличие от положительных евангельских заповедей и говорят, будто исполнение этих советов, не будучи обязательно для всех, составляет нечто сверхдолжное, так что христиане; исполняющие эти советы; отличаются высшим нравственным совершенством. Сторонники этого взгляда (римско-католические богословы) ссылаются при этом на беседу Христа с богатым юношей и говорят, что в этой беседе Спаситель различает два пути к блаженству: первый состоит в исполнении заповедей Божиих и необходимо для всех людей; второй путь – путь высшего совершенства, за которое обещается высшая награда на небе: путь этот состоит в полном последовании за Христом. В подтверждение этого мнения указывают, что в самом Священном Писании различаются заповеди как обязательные для всех правила жизни, и так называемые советы, как какие-то особенные, не для каждого из христиан обязательные предприятия.

В слове Божием действительно встречаются советы, обращенные к отдельным лицам, находящимся в особенных условиях и обстоятельствах жизни. Таков, например, совет евангельскому юноше продать все то, что он имеет, и раздать нищим (Мф. 13:21); таков совет ап. Павла коринфским христианам оставаться по современной нужде в состоянии девства (безбрачия; 1Кор. 7:7; ср. ст. 25–26). Однако, эти советы безбрачия и произвольной нищеты совершенно нельзя считать необязательным для тех лиц, которым они даются и превышающим обязательное совершенство для всех прочих христиан. Иначе говоря, евангельские советы совершенно нельзя рассматривать как призыв к какому-то особенному, высшему, превосходящему обязательную для всех норму нравственного совершенства, выходящего и за пределы закона. Это ясно из следующего.

Для каждого христианина идеал нравственной жизни начертан в призыве Спасителя: «будьте совершенны, яко же Отец ваш Небесный совершен есть» (Мф. 5:48). Вот последняя цель нравственного совершенствования христианина, идеал его нравственного делания; этот идеал настолько высок и недостижим, что человек может только более или менее приближаться к нему, но никогда не достигнет его. Поэтому, исполняя евангельский закон, христианин не делает ничего, превышающего его обязанности. Как бы высоко он ни стоял в нравственном отношении, он никогда не превзойдет начертанного ему предела совершенства и, исполняя закон, христианин не делает ничего, превышающего его обязанности. «Когда исполните все, поведенное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк. 17:10), – так говорит Христос. Таким образом, нет никакого основания различать в нравственном поведении человека должное и сверхдолжное. В нравственном законе все нужно, все важно, все обязательно. По учению слова Божия, «широка заповедь Господня зело» (Пс. 117:96) и указать границы, где бы она кончилась, невозможно. Но если все то, что ведет человека к нравственному совершенству, есть для него безусловное обязательное требование, закон, выражение воли Божией, то и евангельские советы – это те же заповеди Божии, безусловно обязательные для лиц, находящихся в известных условиях. Это – тот же закон, только в его индивидуальном обнаружении.

Чтобы видеть справедливость сказанного, необходимо обратиться к самому Священному Писанию, к тем местам, где встречаются эти так называемые евангельские советы.

Богатый юноша говорит Христу, что он исполнил весь закон; однако, он сознавал, что того, что он сделал, еще недостаточно для того, чтобы войти в Царство Божие. Господь говорит ему: «еже хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим; и имети имаши сокровище на небеси; и гряди вслед Мене» (Мф. 19:21). Что это – совет или заповедь. Это – заповедь. Это видно из того, что неисполнение повеления Иисуса Христа юношей повлекло за собой лишение юноши Царствия Божия. Неисполнение совета, как чего-то необязательного, сверхдолжного, не повлекло бы за собой таких тяжких последствий. К этому же выводу придем, анализируя состояние юноши. Каково было состояние этого юноши? Было ли оно состоянием нравственного совершенства? – Юноша утверждал, что это так. Но так ли на самом деле. – Нет. Юноша самообольщался, утверждая, что он исполнил весь закон. Исполнить все заповеди закона Моисеева для человека было невозможно, ибо это было сверх его сил. И ветхозаветный человек оправдывался не делами закона, а верою в грядущего Мессию. Особенно невозможно было ветхозаветному человеку исполнить заповедь о любви к ближним. Следовательно, юноша, утверждая, что он исполнил весь закон, от юности своей, обманывался, самообольщался. Значит, он действительно далёк был от Царствия Божия и чувствовал это, но не сознавал, почему. Чтобы показать это юноше, чтобы уяснить ему его нравственное состояние, чтобы показать ему, как много недостает, Господь и повелевает ему: «иди, продаждь». Господь знал, что юноша чересчур привязан к богатству, что он сделал его своим кумиром, что привязанность его к этому кумиру (как ко всякому другому кумиру) исключает преданность человека Богу. Никто из людей не должен всем сердцем привязываться к богатству, ни вообще к предметам видимого мира, коль скоро это вредно для нашей нравственной жизни. Интересы духа для истинного христианина должны стоять на первом плане, выше всего, и ради них он должен быть готов пожертвовать в случае нужды всеми земными благами.

Юноша, страдавший недугом любостяжания, только при условии полного отречения от своего имения и мог вступить на путь истинного нравственного совершенствования и получить спасение. Однако, не находя в себе сил пожертвовать своим богатством ради высших интересов жизни, юноша не захотел последовать повелению Иисуса Христа, почему и оказался вне Царствия Божия.

Таким образом, в словах Иисуса Христа богатому юноше надо видеть выражение только требования нравственного закона, а ничуть не чего-либо сверхдолжного. Исполнение всех подобного рода требований составляет непременную обязанность каждого человека, желающего быть верным воле Божией. Значит, в словах Спасителя богатому юноше нет даже и намёка на то, что будто отказаться от богатства значит совершить какой-то особый высший подвиг, доступный только некоторым. Высшим совершенством этот подвиг может быть назван только собственно по отношению богатого юноши как далеко отстоящего от истинного понимания сущности нравственной жизни. Таким образом, по отношению к юноше это был не совет, указывающий на что-то сверхдолжное, превышающее обязательное для всех нравственное совершенство. Нет, это был необходимый ему для получения Царствия Божия способ исполнения обязательной для каждого из нас заповеди Божией, не допускающей в человеке развития слепой привязанности к богатству в ущерб развитию в нем любви к Богу, высшим духовным интересам.

Подобным образом совет ап. Павла коринфским христианам относительно безбрачия не представляет собой чего-то сверхдолжного для людей, якобы ищущих высшего нравственного совершенства. Нет, он имеет значение положительного требования воли Божией по отношению к людям, находящимся в известных обстоятельствах и условиях жизни, а именно в тех случаях, когда семейная жизнь может служить препятствием к истинному, живому и плодотворному участию в Царстве Божием. Поэтому, если кто не имеет достаточных нравственных сил терпеть, следуя за Христом, телесные скорби и подвергаться опасностям отпасть от веры из-за земных привязанностей, тот прегрешает, если вступлением в брак решается усложнить и упрочить эти привязанности; наоборот, имеющие жен так, как бы и не имели их и, оставаясь в браке, не погрешают, так как брачное состояние не мешает им стремиться к нравственному совершенству.

Однажды слова Иисуса Христа о нерасторжимости брака вызвали со стороны учеников Его замечание, что «если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться». В ответ на это замечание Христос сказал: «не все вмещают слово сие (т.е. что лучше не жениться), но кому дано. Кто может вместить, да вместит» (Мф. 19:10–12). Ясно, что вступить в брак или хранить целомудренное безбрачие, – это зависит от личного дарования и особенного состояния каждого. Тот, кому дан дар к подвигу девственной жизни и кто, поэтому, может вместить, т.е. принять на себя этот высокий подвиг, тот и обязан принять его на себя для достижения Царствия Небесного. Если же он не принимает этого подвига, то он погрешает, становится рабом ленивым, закопавшим талант свой в землю. Но, приняв обет, он не совершает чего-то сверхдолжного, не выступает за пределы обязательного для всех нравственного совершенства, а исполняет только свой долг и потому не может хвалиться безбрачием своим как чем-то сверхдолжным, как какой-то заслугой пред тем, кто с доброй совестью проводит брачную жизнь.

Таким образом, выражение Господа «да вместит» – не совет, но положительное нравственное требование, а слова «кому дано» и «кто может вместить» указывают, что это требование простирается на тех именно людей, для которых достижение Царства небесного и нравственного совершенства невозможно без подвига безбрачной жизни.

Из всего сказанного ясно, что в нравственном учении евангельские советы имеют значение заповедей Божиих, но только в применении их к своеобразному складу жизни тех или других лиц. Вообще нужно помнить, что Православная Церковь не ставит перед людьми различных нравственных идеалов – высших и низших, а всем указывает один идеал – богоподобие и одну цель – богообщение, но пути к этому идеалу и этой цели могут несколько изменяться в зависимости от индивидуальных особенностей человека (проф. прот. Н. Стеллецкий. Опыт нравственного православного богословия в апологетическом освещении, т. I, ч. 1-я. Харьков, 1914, стр. 280–285; С. Зарин. Аскетизм по православно-христианскому учению, т. 1, кн. 1-я, СПб., 1907, стр. 21–25; архим. Сильвестр. Ответ православного на схему старокатоликов о добрых делах. Труды КДА, ч. I, стр. 8–78; 167–214; 93–94; проф. прот. И.Л. Янышев, Православно-христианское учение о нравственности. 2 изд. СПб., 1906, § 10, стр. 69–72).

§13. Действия безразличные (адиафоры)

О весьма многих действиях, ни наш внутренний закон совести, ни откровенный (нравственный) закон ничего не говорят. Это действия безразличные или адиафоры.

Адиафоры – это такие действия, которые в откровенном законе не запрещены и не заповеданы, т.е. которые не подходят прямо ни под категорию добра, ни под категорию зла. Например, взгляд на что-нибудь или на кого-нибудь, прогулки, шутки, смех, танцы, посещение театра, кино, наслаждение музыкой, роскошество в пище, питии, пышность в одежде и т.д. Область адиафор – это в основном область действий и состояний, которым человек предается после трудов, во время отдыха, в свободное от занятий время.

В жизни человека все определить законом нет никакой возможности ввиду бесконечного разнообразия нравственных личностей и обстоятельств. И не совсем в духе свободного нравственного христианского закона связать каждого человека всякого рода правилами со всех сторон. Если человек воспитывается в нравственной жизни, то необходимо для воспитания и укрепления его духа – многое предоставить его свободе, чтобы чрез то он упражнял свои силы, обнаруживал истинный дух нравственной жизни.

По вопросу об адиафорах взгляд Православной Церкви отличается от взгляда католической церкви. Православная Церковь на все эти действия и состояния смотрит не как на нравственно безразличные, потому что всякое действие, производимое человеком с сознанием и целью непременно имеет нравственное качество и есть или доброе или злое. Так, действия безразличные – дурны (злые), когда причиняют ущерб нравственности.

Если и могут быть безусловно безразличные действия, то разве только те, которые совершаются человеком без всякого намерения, даже без мысли.

Христианину же, касаясь вопроса адиафор, необходимо иметь всегда в виду, что все свершаемые им действия у него должны обращаться в средство к целям нравственности, потому что он предал себя Богу в жертву всецелую, дал обет работать Ему все дни и часы своей жизни. И то время, которое отдано безразличному действию, есть время потерянное. Кроме этого, есть ли вообще предметы безразличные для сердца? Кажется, нет. Движения же сердца в нравственной жизни не безразличны: они всегда оставляют в душе хороший или худой след. Что, например, худого в вольной поступи, в вольном положении стана, рук, ног и проч.? На первый взгляд – ничего; но они всегда осаждают в душе вольность мыслей, желаний и чувств. То же можно сказать и относительно других безразличных действий. Священное Писание говорит, что даже такие действия, как употребление воды, питья, вещей – не являются нравственно-безразличными (1Кор. 10:31).

Когда, например, эстетически-прекрасное находится в противоречии с нравственным началом, то тогда оно должно быть отвергнуто. Шутки, смех, различного рода развлечения и т.п. действия иногда бывают такого свойства, что должны быть решительно оставлены христианином, как нарушающие христианский нравственный закон. Но если указанные средства отдыха и развлечения благородны и умеренны, если они не противоречат нравственному закону, и не разоряют духовно-нравственное устроение души, но освежают и укрепляют наши силы для несения трудов, то их следует назвать нравственно-хорошими.

Итак, никакое действие в жизни человека не остается без влияния и оставляет в его душе соответствующий след. Каждое действие может или способствовать его нравственному росту, или задерживать его и соответственно с этим должно быть признано или нравственно-добрым, или злым. Поэтому апостол заповедует христианам все совершать во имя Господа Иисуса Христа, все творить во славу Божию. «Все, что вы делаете словом, или делом, делайте во имя Господа Иисуса Христа, благодаря чрез Него Бога и Отца» (Кол. 3:17). «Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте во славу Божию» (1Кор. 10:31). А творить что-либо во славу Божию – значит творить нравственно-доброе.

Таким образом, вся жизнь христианина, все его действия и поступки приобретают нравственный характер и поэтому безразличных действий с нравственной точки зрения – нет и быть не может (еп. Феофан. Начертание христианского нравоучения, изд. 2-е, стр. 104–105; М. Олесницкий. Нравственное богословие, §23. Адиафоры).

§14. О Нравственном действовании. Главное начало христианской нравственности.

Нравственная жизнь человека сложна и разнообразна. Предвидеть заранее все случаи нравственного действования человека, заранее определить, как тот или иной человек должен будет поступить в том или ином случае, при тех или иных обстоятельствах – невозможно. Хотя некоторые богословы-моралисты (католики) и стараются регламентировать самым подробным образом каждый шаг человеческой жизни, составляя полный кодекс законов, наподобие гражданских кодексов, но это не соответствует достоинству христианина, освобожденному от ветхозаветной опеки закона, и, кроме того, совершенно бесцельно, так как нет возможности удержать в памяти все бесчисленное множество частных предписаний. Поэтому необходимо указать одно главное начало христианской нравственности, которое обнимало бы все частные законы и было бы надежным руководителем во всех частных случаях жизни.

Такое начало христианской нравственности заключается в любви, а именно – в любви к Богу и ближнему. На это указывает Сам Спаситель, отвечая на вопрос законника: «Какая наибольшая заповедь в законе?» словами: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим; сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22:36–40). Апостолы называют любовь «царским законом» (Иак. 2:8), «исполнением всего закона» (Рим. 13:8–10), «союзом совершенств». Также рассуждают и отцы Церкви. Св. Иоанн Златоуст говорит: «в заповеди любви сокращенно вмещается весь состав заповедей, так как начало и конец добродетели есть любовь: она есть и корень, и необходимое условие, и совершенство добродетели» (св. Иоанн Златоуст. Творен. т. IX, кн. 2. Изд. СПб. дух. Акад. 1903. Беседа 23 на посл. к Римл., стр. 779). Блаженный Августин пишет: «сущность всего божественного Писания заключается в любви к Богу и ближнему. Если ты не имеешь столько времени и силы, чтобы надлежащим образом пересмотреть все листы Св. Писания, то предайся только любви, которая обнимает собою все прочее» (Слово о духе Св. Писания, см. Христ. Чтен. 1824 г., ч. 15, кн. 9, стр. 306).

Но почему же именно в любви мы должны видеть главное начало нравственной жизни, а, например, не в эгоизме, столь свойственном нашей природе? – Потому, что эгоизм есть начало чуждое богосозданной природе человека, начало, привнесенное в человеческую природу грехом человека, тогда как любовь есть его подлинное, исконное начало. Чтобы убедиться, насколько свойственна человеку любовь и настолько необходима и всеобъемлюща она в человеческой жизни, достаточно указать на следующие факты человеческой жизни. Появляясь на свет, дитя тотчас же объемлется столь сильною любовью матери к дитяти, что Сам Бог сравнивает Свою любовь к человеческому роду с любовью матери к дитяти. А будучи любимо, дитя и само научается любить. Но не только начальной стадии человеческой жизни свойственна любовь. Она сопровождает человека на протяжении всей его жизни и деятельности. Чем, спрашивается, обусловлен, главным образом, успех деятельности человека? – Ничем иным, как любовью к своему предмету или к своему делу. Занимаемся ли мы наукою или искусством или иным чем, для успеха занятий необходимо прежде всего иметь любовь к предмету своих занятий. Так и в нравственной области. Все виды нравственной деятельности, все добродетели – проистекают из любви.

Что же такое любовь по своему существу? – Один из отечественных богословов (архиепископ Амвросий Харьковский) дал такое общее определение внутренней сущности любви: «Она есть Способность Нашего Духа Усвоять Себе Другое Существо и Отдавать Себя Ему, Когда Оно (т.е. это другое существо) Гармонирует с Его Природой и Восполняет Его Жизнь» (архиеп. Амвросий (Ключарев). Проповеди. М. 1883: стр. 285). Так, дух наш соединяется с Богом и в Нем находит свое блаженство. Так, человек узами любви соединяется с человеком и в этом союзе находит свое счастье или восполнение своей жизни. Подобным образом определяется сущность любви другим отечественным богословом (проф. М. Олесницкий): «Любовь, говорит он, Есть Полное Предание Себя, Своей Личности, в Другую Личность и Одновременное Восприятие Другой Личности в Свою» (проф. М.А. Олесницкий. Из системы христианского нравоучения. Киев. 1896, стр. 72. Сравн. его же Нравственное богословие, § 17, стр. 75). Из этих определений ясно, что любящий и любимый составляют как бы одно существо, не теряя при этом личной жизни и самосознания, личной индивидуальности. Жизнь одного как бы переливается в жизнь другого, переживается другим как его собственная жизнь. «Душа Ионафана прилепилась к душе Давида, и полюбил его Ионафан, как свою душу» (1Пар. 18:1). Идеалом христианской любви является полное единение душ по образу существенного единства Отца с Сыном. Наиболее совершенное осуществление этого идеала на земле мы имеем в первоначальной христианской общине (церкви), в которой у всех было как бы «одно сердце и одна душа» (Деян. 4:3). В состоянии любви счастье и горе другого становится достоянием того, кто его любит. «Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал», – вопрошает апостол Павел (2Кор. 11:29). Очевидно, любовь, требующая предания моей собственной личности в другую, невозможна без самопожертвования и самоотвержения.

Любовь, как главное начало нашей нравственной жизни, естественна еще и потому, что каждая человеческая личность так тесно связана с другими личностями, что только при взаимном действии с ними и может достигнуть полного и всецелого совершенства и раскрытия (проф. прот. Н. Стеллецкий. Цит. соч., стр. 304–306).

Любовь есть таинственное, вложенное в самую глубину человеческой природы тяготение, стремление души, как образа Божия, к единению со своим Первообразом (с Богом) и с ближними, как отображением Единого Бога.

Начало любви лежит в основе жизни всего мира и проявляется в природе всюду. В природе неорганической мы встречаем такую же гармонию и порядок. Достаточно взглянуть на звездное небо, где наиболее ясно обнаруживается сила взаимного притяжения. Химическое сродство – новое обнаружение этой силы симпатии, которую вся вселенная проповедует бессознательно. Глубоко прозрел это св. Василий Великий, который в беседах на Шестоднев пишет: «Целый мир, состоящий из разнородных частей, Бог связал каким-то неразрывным союзом любви и единое общение в одну гармонию, так что части, по положению своему, весьма удаленные одна от другой, кажутся соединенными посредством симпатии» (св. Василий Вел. Творения, ч. 1, М., 1891. Беседы на Шестоднев, беседа 2-я, стр. 24). В мире органическом мы еще больше видим обнаружения этого начала любви: растения тянутся к солнцу, листья, цветы – к свету и чистому воздуху. В мире животных любовь и благодарность животных по отношению к тем, кто о них заботится – несомненны. В жизни животных можно наблюдать такие обнаружения инстинкта семьи и общественности, как трудолюбие, забота об общем благосостоянии, взаимопомощь (пчелы и муравьи), самопожертвование ради общей безопасности. То, что в мире животных обнаруживается инстинктивно, то в человеческом роде возвышается до сознательно-свободного стремления – любви.

В человеческом обществе любовь является основой личной деятельной жизни каждого, основой семьи, общества, государства.

Любовь поддерживает стремление к истине и знанию, любовь является главным побуждением и залогом успеха всякой практической деятельности человека, так как без любви он будет ко всему равнодушен.

Для христианина глубочайшим основанием закона любви является то, что Сам Бог есть любовь и источник любви, и что «Он прежде возлюбил нас» (1Ин. 4:16–19). Мы уже потому нравственно обязаны поставить любовь началом нашей жизни и деятельности, что она же составляет внутреннее существо Самого Божества, и мы носим в своей душе отпечаток этой любви. Внутренняя жизнь Божества состоит во взаимообщении любви между тремя Лицами Божества. Тайна Божественной жизни Святой Троицы есть тайна Божественной Любви. Отец любит Сына и показывает Ему все, что творит Сам. Сын любит Отца и всегда делает то, что угодно Отцу. Дух Святой, исходя от Отца, почиет и Сыне и проницает глубины Божии. Но Триединый Бог обнаружил Свою любовь и во вне, реализовал ее в мире конечном. По христианскому учению, Бог создал мир и все, что его наполняет, не для восполнения Своей собственной жизни, так как Он Сам в Себе всесовершен и вседоволен, но единственно по Своей любви и благости. Но если начало и причина конечного бытия есть любовь Божия, то отсюда следует, что любовь же должна быть началом жизни каждого человека. Если, в частности, Бог любит людей, сотворив людей и сохраняя их жизнь, то и сами мы должны служить друг другу, любить ближних, как своих братьев, у которых один пекущийся о всех Отец Небесный. Но мы будем любить ближних, если любим своего Небесного Отца. Если любим Творца, то и будем любить и творения Его. Кроме этого, у всех людей – единство происхождения, одна человеческая природа. Если же у всех людей течет одна кровь, если все человечество составляет одну семью, то ясно, что тот перестал бы быть человеком, кто утратил бы в себе всякую любовь к своему ближнему. Оттого-то жестокие поступки по отношению к ближним называются у нас «бесчеловечными».

Христианское учение о спасении дает новое глубочайшее основание любви как главному началу нравственной жизни. Спасение через Иисуса Христа есть дело бесконечной любви Бога к человеку. Господь за всех пролил Свою бесценную Кровь и сделал нас чадами Божиими и наследниками Его Царства. На эту любовь христианину естественно надо отвечать любовью. Если все мы, имеющие Единого Искупителя; «есмы едино во Христе Иисусе», то мы «друг другу удове» (все мы – члены одного тела Христова, все рождены одним крещением, все мы приобщаемся от одной чаши (одного) Тела и Крови Христовой, все имеем благодатные дары одного и того же Духа Божия, одинаковое упование и звание (Еф. 4:2–6). И как члены одного и того же телесного организма помогают и содействуют друг другу, так точно должны относиться друг к другу и мы все – члены единого организма духовного, единого человеческого естества, единого тела Церкви Христовой, и потому-то, кто не развивает в себе чувства любви к ближнему, тот остается вне общества христианского, и на деле не есть христианин (проф. прот. Н. Стеллецкий. Любовь как главное начало христианской нравственности. См. «Опыт нравственного христианского Богословия, т. I, ч. 1-я. Харьков, 1914, стр. 301–332; проф. М. Олесницкий. Нравственное Богословие, §17. Любовь как главное начало или сущность нравственности. Стр. 74–79).

§15. Побуждения к исполнению нравственного закона

До сих пор у нас речь шла о требованиях христианского нравственного закона, согласно с которым христианин должен жить.

Опыт показывает, что в христианской жизни недостаточно бывает одного только знания требований нравственного закона, чтобы по этому знанию и действовать. Под влиянием различных чувств своего сердца и влечений воли, человек часто легко склоняется к тому, что обещает ему удовольствие и в чем находит личное благо. Поэтому, даже ясно понимая и зная закон, он часто предается греху. На этом основании слово Божие предлагает человеку различные побуждения, располагающие его сердце и волю к исполнению нравственного закона, к совершению добра.

Разрешивши выше вопрос о начале христианской нравственности, мы тем самым разрешили вопрос и о побуждении или мотиве к ее исполнению. Самоотверженная любовь к Богу и ближним – вот первый, самый высокий и чистый мотив или побуждение к нравственной деятельности.

Кто любит Бога, для того Бог дороже и выше всего, тот все свое поведение старается сообразовать с волей Божией. «Кто любит Меня, – говорит Спаситель, – тот соблюдает слово Мое» (Ин. 14:23). Равным образом, кто любит Бога, тот будет любить и своих ближних как детей единого всем нам Отца Небесного и наших братьев во Христе Иисусе.

И кто чем выше восходит по лестнице нравственного совершенства, тем более он побуждается в своей нравственной жизни бескорыстной любовью к Богу и подобным себе существам.

Апостол Павел в первом послании к Коринфянам, главе 13, в немногих словах дает описание свойств истинной христианской любви: " Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, Любовь не превозносится, не гордится, Не бесчинствует, Не ищет своего, Не раздражается, Не мыслит зла. Не радуется неправде, а сорадуется истине. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».

Есть ли какие признаки, что христианин живет в своей религиозно-нравственной жизни именно по побуждениям любви? Да, есть: вот они в словах апостола Павла. Но есть еще один, на который указал Господь Иисус Христос ученикам в Своей прощальной беседе. Он, увещевая их пребывать в любви Его (Ин. 15:11), обещает, что они будут иметь сильнейшее побуждение жить любовью – «радость совершенную» (Ин. 15:11; 17:13). Значит, вот какой у христианской любви, как самого совершенного мотива к нравственной жизни, необходимый спутник и необманчивый признак – это духовная радость, которая составляет общее настроение живущего любовью христианина. «Всегда радуйтесь», – заповедует апостол (Филип. 4:4; 1Фес. 5:16). Где нет такой радости, там нет и любви. Добродетель вообще носит в себе начало внутреннего удовлетворения и счастья, любви же это свойственно в высшей степени, как самой высшей добродетели (Кол. 3:14). Любовь и радость нераздельно связаны между собой и носимая христианином в сердце духовная радость по взаимосвязи сообщает любви особую энергию и силу. Вот почему апостол Павел в перечислении духовных благодатных даров радость ставит непосредственно после любви (Гал. 5:22), вот почему преисполнена такого духовного восторга 13-я глава его 1-го послания к Коринфянам.

К оживлению любви (как главного и основного побуждения нравственной жизни) служат и высокие представления нашего ума о Боге, как Творце и Промыслителе, Спасителе и Освятителе нашем, Который по Своей любви извел весь мир из небытия в бытие, создал человека, – по Своей неизреченной любви спас род человеческий во Христе Иисусе. В этом сознании мы находим новые побуждения к исполнению закона Божия.

Все христианство, все домостроительство нашего спасения есть обнаружение бесконечной любви Божией, явленной в возлюбленном Спасителе, и эта любовь могущественно и неотразимо действует на душу христианина. «Будем любить Его, -говорит ап. Иоанн, – потому что Он прежде возлюбил, нас» (1Ин. 4:19).

Чувство благодарной любви побуждает нас к этому. И тем ревностнее мы должны исполнять закон Божий, что в этом деле христианам помогает благодать Божия. Наконец, в самом законе мы находим новые побуждения к его исполнению. Закон Божий свят и совершен, сообразен с нашей природой (Рим. 7:7–12). Как сродный нашей природе, близкий и дорогой нашему сердцу, закон Божий легок и удобоисполним для нас, о чем говорит Сам Спаситель: «Иго бо Мое благо и бремя Мое легко есть» (Мф. 11:30).

Мы изобразили самое высшее и самое чистое побуждение к нравственной жизни – побуждение любви.

Но существуют еще и второстепенные побуждения к исполнению нравственного закона, которые состоят в обещании вечных и временных наград и вечных и временных наказаний. Указания на такого рода побуждения мы находим в Священном Писании и в учении святых отцов.

«Бога бойтесь» (1Петр. 2:17) – заповедует Апостол.

Когда придет Христос во славе Отца Своего в последний день и с Ангелами Своими, тогда «воздаст коемуждо по деяниям его» (Мф. 16:27). Все полагающие удовольствие в постыдных делах «получат возмездие за беззаконие» (2Петр 2:13). «Теснота и скорбь на всякую душу человека творящего злое» (Рим. 2:9).

«Открывается гнев Божий с небес на всякое нечестие и неправду человеков» (Рим. 1:18). Конец служащих греху – духовная смерть и вечная мука. И, наоборот, соблюдающий заповеди Божии «войдет в жизнь» (Мф. 19:17; Ин. 5:24–29), будет увенчан венцем правды и наследует вечную славу (2Тим. 4:7–8; 2Кор. 4:17).

Каждому известно и изображение в Евангелии вечного мучения грешников и вечного блаженства праведников.

Кроме вечных наград, Священное Писание указывает также в качестве побуждений и блага земные, временные. В Ветхом Завете, внушая почтение к родителям, Господь прибавляет: «да благо ти будет и да долголетен будеши на земли». Апостол Павел, побуждая верующих к благочестию, пишет: «благочестие на все полезно есть, обетование имеющие живота нынешнего и грядущего» (1Тим. 4:8).

Почему же наряду с главным побуждением любви, указываются и эти второстепенные побуждения?

Причина в том, что не все и не всегда побуждаются к нравственной жизни понятием о любви. Когда человек только обращается от греха, когда в нем грех еще не вполне ослаблен и побежден, для него доброделание представляется тяжелым и неудобоносимым бременем, блаженство святости и любви еще им не испытано, не пережито, а грех почти непреодолимо влечет. Для такого начального состояния нравственной жизни естественно сильнейшим побуждением к исправлению будет страх пред правосудием Божиим, боязнь наказаний и надежда на воздаяние по делам и на получение вечного блаженства.

Чтобы пробудить человека из состояния духовного бесчувствия, беспечности о своей религиозно-нравственной жизни, христианство грешнику представляет картину загробных вечных мучений, предостерегая его от такой плачевной участи, возбуждая в нем чувство страхи подвергнуться ей. Возбуждаемое представлением вечных мучений чувство страха часто бывает спасительно для человека, служит толчком и побуждением началу покаяния и исправления жизни даже у закоренелого грешника. Когда человек впадает в грехи, им овладевают страсти, то мучения и беспокойство совести опять-таки возбуждаются мыслью о наказании в будущей жизни и неизбежности загробных мучений. Вначале подвига «ничто так сильно не остепеняет, как страх адских мучений» (еп. Феофан. Письма к разным лицам. М., 1892, стр. 16).

Ожидание будущего суда, страх геенны, по святоотеческому учению, имеет воспитательное значение для грешников, способствует их нравственному исправлению, предостерегая от беспечности и нерадения в деле спасения. Таким образом, этот страх является уздой, удерживающей страстные порывы в человеке и стремления к чувственным удовольствиям, служит началом добродетели, а чрез то и началом истинной жизни. И таков закон религиозно-нравственного развития человека, что любви предшествует страх. Всякому начавшему жить в Боге, – говорит св. Симеон Новый Богослов, – полезен страх наказания и производимая им скорбь. Кто же без участия этого страха думает полонить начало доброй жизни, тот мечтает построить дом в воздухе, без основания, что, конечно, невозможно (цитиров. по С. Зарину. Аскетизм, ч. I, кн, 9-я, стр. 170).

Такое воспитательное значение принадлежит и надежде на получение в будущей жизни вечного блаженства за труды доброделания, в виде награды. Указание на венцы – облегчает труд подвижничества, возбуждает энергию, дает силы трудиться, не ослабевая, легко переносить труды доброделания.

Что же касается временных наград и наказаний (на земле), то они только тогда служат истинным побуждением к добродетели, когда они соединяются с высшими побуждениями. Всякий знает, как иногда много скорбей и лишений терпят праведники и, наоборот, путь нечестивых преуспевает. Есть много примеров, когда земные блага только портят людей (сравн. повесть о каменотесе Евлогии), а бедствия ожесточают и утверждают их во зле. Фараон, при всех наказаниях, не смирился пред Богом. Нечестивого израильского царя Ахава ни наказания, ни милости не исправили. Из распятых со Христом разбойников один и на самом кресте не принес раскаяния в своих грехах, но, ожесточившись, еще и поносил Христа. Отсюда, чтобы земные блага, временные награды и наказания могли служить истинным побуждением к добродетели, необходимо соединять их всегда с высшими побуждениями. Истинный исполнитель закона Божия знает цену земным скоропреходящим благам, а если его преследуют и скорби, он найдет там у радости и в земных скорбях; счастье не приведет его к гордости; к беспечности и нерадению о своем спасении, так и несчастья не ожесточат его сердце, но еще более укрепят его веру и любовь к Богу.

Итак, на первых, начальных ступенях христианской жизни побуждения страха вечных мучений и ожидания вечных наград, несомненно, являются полезными и действенными для пробуждения человека от греховного сна и для возбуждения его энергии к христианскому подвижничеству.

Но вместе с этим их значение в деле христианского совершенствования не самостоятельное и главное, а подчиненное, второстепенное. По мере постепенного религиозно-нравственного развития христианина и действительного приобщения его «вечной жизни», эти второстепенные побуждения переходят в подлинно-христианское побуждение – угождать Богу только по сыновней самопреданной любви к Нему (ср.: преп. Исаак Сирин. Подвижнические слова. Изд. 3-е. Серг. Пос. 1911, слово 5-е, стр. 26). И истинного совершенства христианин не иначе может достигнуть, как всею душею возлюбив Бога, по побуждению любви: «страх вечных мучений ведет к покаянию и полагает начало доброй жизни; ожидание наград поддерживает христианина в трудах доброделания и подвижничества и только любовь к Богу возводит христианина на высоту добродетелей» (С. Зарин. Аскетизм, т. 1, кн. 2-я; стр. 162–177; проф. М. Олесницкий. Нравственное богословие. § 18. Виды побуждений, побуждения высшие и низшие; проф. прот. Н. Стеллецкий. Опыт нравственного православного богословия, т. I. ч. 1-я. Харьков, 1914. О побуждениях к исполнению нравственного закона; стр. 332–544).

§16. Жизнь Иисуса Христа как образец и пример для нравственного подражания

Для нравственной жизни человека недостаточно одного знания нравственного закона. Знание, как бы оно обширно не было, не может обладать такой силой, чтобы заставить нашу волю действовать.

По силе влияния на человека ничто не может сравниться с примером. Живой пример увлекает не ум только, но и сердце. Поэтому, кроме закона добродетельной жизни, необходим живой образец и пример нравственной совершенной жизни.

Мы имеем такой образец в Боге, почему и сказано: «будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный» (Мф. 5:48). Но людям нужен еще такой образец, в котором осуществлены нравственные требования и нравственный идеал среди таких же условий, в каких они поставлены в земной жизни. Христианство и указывает нам такой образец в лице Спасителя. В Нем мы имеем безграничный, беспредельный и вечный идеал нравственной жизни, объемлющий все времена и всех людей во всех отношениях.

Иисус Христос не только возвестил людям возвышенное нравственное учение, но и Воплотил его в Своей жизни. «Он был силен словом и делом пред Богом и всеми людьми» (Лк. 8:49; 24:19).

Поэтому нравственное христианское учение не пустое и мечтательное произведение фантазии, не отвлеченная моральная система, а воплощение Живого Нравственного Идеала, Который жил среди людей чисто человеческой жизнью, был во всем нам подобен, кроме греха (Геттингер. Апология христианства. СПб., 1872, стр. 277–278).

Наша нравственная задача состоит именно в приближении к этому конкретному чисто человеческому Первообразу человеческой жизни, Который при всей своей недоступной высоте – близок и дорог нам.

Какие же человеческие черты Личности Иисуса Христа?

Нравственный образ Спасителя неисчерпаем в человеческом изображении. Полный образ Его и во всей неизреченной славе непосильно изобразить ни словом человека, ни языком ангела. Но это обстоятельство отнюдь не исключает благоговейных попыток к таким изображениям. Вот почему мы, благоговейно преклоняясь пред Божественной Личностью Спасителя, не берем на себя непосильной задачи представить целостный образ Его. Для нашей цели совершенно достаточно отметить только некоторые существенные черты в Личности Иисуса Христа.

Такими чертами является Высочайшая Нравственная Свобода и Совершенная Любовь (проф. прот. Н. Стеллецкий. Опыт нравственного Богословия, т. I, ч. I; стр. 420–421).

1) Высочайшая нравственная свобода или свобода от греха ясно засвидетельствована в Священном Писании: «Он не сделал никакого греха и не было лести во устах Его», – говорит апостол Петр (1Петр. 2:22). «Согрешил я, предав кровь неповинную», -сознается Иуда Предатель (Мф. 27:43). «Я не нахожу никакой вины в этом человеке» (Лк. 23:4), – заявляет Пилат. «Кто из вас обличит Меня во грехе?» – спрашивает Спаситель фарисеев (Ин. 8:26), обращаясь к ним с требованием, чтобы, если могут, обвинили его во грехе, и не получает ответа (ср.: прот. Стеллецкий. Цит. соч., стр. 423).

2) Вторая основная черта характера Спасителя – это Его Беспредельная Любовь к Богу и Людям. Существенное свойство любви – это желание быть в общении с тем, кого любят, желание благоугождения ему и готовность пожертвовать для него всем.

Этими именно чертами отличается любовь Спасителя прежде всего к Богу. По своей человеческой природе Спаситель постоянно ищет общения с Отцом Небесным силою молитвы к Нему. Евангелисты замечают, что иногда Спаситель целые ночи проводил в молитве к Богу. Могущество молитвы Спасителя было так велико, что ею Он отверзал небо, как бы уничтожая границы между миром горним и дольним: На Иордане, когда Он выходил из воды и молился, небо отверзлось и слышен был голос с небес: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мф. 3:17). На Фаворе, когда Он молился; случилось чудо Преображения (Лк. 9:29).

В саду Гефсиманском, когда Он тосковал и молился, Ангел укреплял Его и служил Ему (Мк. 26:32–39; Лк. 23:41). В молитве Он вступал в общение с Отцом Небесным и в этом общении находил укрепление и восполнение сил. Столь же сильное было в Спасителе желание благоугождения Отцу Небесному. «Моя пища, -говорил Господь, – есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его» (Ин. 4:34).

Наконец, любовь к Отцу Небесному сказалась и в величии жертвы Спасителя. Вся жизнь Его на земле была бесконечной жертвой. В самые тяжелые минуты страданий на кресте мысль Спасителя была обращена к Богу и, умирая, Он спокойно предает в Его руки Свою душу.

Какими чертами отличается любовь Спасителя к людям? Любовь Господа Иисуса Христа к людям была беспредельна. Она собирает около Него учеников. С терпением Он переносит их слабости. Она обращается к страждущим и обремененным, грешным мытарям, фарисеям и ко всем, кто находится в презрении и уничижении, и простирается даже до человека, который готов предать Его.

Далее, любовь Иисуса Христа в высшей степени Благожелательна. Он плачет с плачущими, радуется с радующимися, состраждет с страхующими, дает зрение слепым, слух – глухим, очищает прокаженных, изгоняет бесов, воскрешает мертвых и т.д. Жизнь Его была непрерывным благотворением. «Он ходил, благотворя и исцеляя всех», – свидетельствует о Нем ап. Петр (Деян. 10:38).

Наконец, любовь Иисуса Христа была Всеобъемлюща. Он пришел положить душу Свою за весь род человеческий и потому не делал никакого различия между иудеем и язычником, рабом и свободным. Хотя народ не принял Его, однако Христос с терпением переносил его предрассудки ожесточения и проповедовал (благовествовал) Царствие Божие прежде всего «погибшим овцам дома Израилева» (Мк. 15:24).

Господь Иисус Христос Своей жизнью дал нам пример и образ для подражания.

Сам Спаситель указал о необходимости подражать Ему: «Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам» (Ин. 13:15). «Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его» (1Петр 2:21). «Кто говорит, что пребывает в Нем (Иисусе Христе), тот должен поступать так, как Он поступал» (1Ин. 2:6).

В чем же должно состоять конкретное наше подражание или последование Христу?

Под подражанием Спасителю следует понимать постепенное созидание в себе тех же внутренних свойств, которыми в недосягаемом для нас совершенстве обладал Спаситель мира (проф. прот. И. Янышев. Учение о нравственности. 2-е изд. СПб., 1906, стр. 302).

Подражание Иисусу Христу должно состоять в последовании общему духу и характеру Его нравственной жизни; Его безграничной любви и милосердия, проникавшим все Его отношения к людям, Его мужеству и исповедании веры и долготерпению во время страданий, Его покорности, послушанию и всецелой преданности воле Бога Отца, Его ревности о славе Божией, Его непрестанному молитвенному общению с Отцом, Его глубокому смирению и изумительной кротости, терпению и великодушию, Его величайшему самоотвержению и полнейшей нестяжательности, Его высочайшей святости и чистоте жизни, чуждой всякого греха и, напротив, полной возвышеннейших стремлений духа, постепенно возраставшего в премудрости, благодати и любви у Бога и человеков.

Кроме усвоения себе нравственного направления жизни Христовой и подражания Его примеру, христианин должен приобщаться самого действительного содержания Его богочеловеческой жизни, почерпать полноту жизни, благодатные силы из Его жизни – жить Христовой жизнью. Это требование ясно выражено Господом Иисусом Христом словами: «Как ветвь не может приносить плода сана собою, если не будет на лозе, так и Вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне и Я в нем, тот приносит много плода: ибо без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:4–5). Из этих слов видно, что Господь Иисус Христос есть для нас, христиан, не только Учитель, но и Источник нравственной жизни. Со своей стороны, внутреннее глубокое единство и общение любви со Христом положительно невозможно без усвоения духа Христовой жизни (свящ. М. Менстров. Уроки по христианскому нравоучению. Изд. 2-е. СПб., 1914, стр. 72–74; проф. прот. И.Л. Янышев. Православное христианское учение о нравственности. 2-е изд. СПб. 1906, §49, стр. 301–308; С. Зарин. Аскетизм, гл. 1, кн. 2-я, стр. 46–47, 67; проф. М.Олесницкий. Нравственное богословие, §§ 27, 28; В. Тихвинский. Подражание (уподобление) Христу Спасителю как закон христианской нравственной жизни. Сборник: «Учебно-богословские и церковно-проповеднические опыты студентов КДА (1911 г.). Киев, 1912, вып. 9, стр. 1–46).

§17. Об исполнении заповедей. Деление обязанностей (по степени важности). Какие бывают при этом ошибки?

Нравственный закон как общее требование (правило) отнюдь не определяет способа исполнения, не определяет того, каким образом он должен быть исполнен.

Каждый христианин в отдельности определяет способ исполнения нравственного закона в тот или иной момент своей жизни, в зависимости от обстоятельств и индивидуальных особенностей и возможностей, от возраста и др.

Обычно нравственный закон сам по себе мыслится как нечто общее, объективное, не связанное непременно с известным действием или отдельным поступком. Но когда это действие или поступок предлежит исполнить, тогда сознание требования нравственного закона применительно к данному поступку получает для человека значение обязанности.

Христианский закон – один для всех. Но каждый христианин сознает и осуществляет его в виде бесконечно разнообразных обязанностей (»обязанность есть тот же закон, только практически сознанный определенной личностью, как предстоящий к исполнению в определенный момент или в определенном случае жизни», – проф. прот. И. Янышев. Учение о христианской нравственности, с. 74). Например, когда надо проявить христианский закон любви, помочь, например, в нужде ближнему, то в данный момент, когда это нужно сделать (и этим самым приложить к делу заповедь любви) – это будет наша обязанность.

По внутреннему своему содержанию и значению христианские обязанности делятся на главные и подчиненные. Исполнение первых необходимо требует исполнения вторых. Например, одна из главных обязанностей – очищать сердце от страстей – требует и известных подвигов; иначе нельзя выполнить первой (главной) обязанности.

Существует также деление обязанностей – на обязанности справедливости и любви. Справедливость состоит в таких отношениях между людьми, когда один не должен нарушать свободы и прав другого. Это – отношения правового порядка. Кто их исполняет – тот прав, кто нарушает, тот не прав. Нарушителя законных прав привлечь к судебной ответственности и требовать удовлетворения. Требования или обязанности справедливости ограждаются обычно гражданскими законами и составляют ограду добродетельной жизни. Кто нарушает закон справедливости, тот выступает из области добродетели.

Но христианину для полноты добродетели надо исполнение обязанностей справедливости или правды восполнять делами любви к людям. Любовь не ограничивается только делами справедливости, но охотно и добровольно (по внутреннему доброжелательству) делает добро ближнему. К исполнению справедливости можно заставить человека: например, того, кто занял у другого деньги и не хочет отдать по расписке, можно заставить отдать по суду, но кто не помогает нуждающемуся, того заставить к тому нельзя. Истинный христианин охотно благотворит другим, хотя с этим не соединено внешнее принуждение; он творит добро не из-за боязни принуждения или наказания, а по искренней любви и страху Божию.

Обязанности бывают различной важности. Весьма нужно знать значение и соотношение разных обязанностей. Впрочем, говоря о разных степенях важности обязанностей, не следует думать, что этим дается свобода одни исполнять, а другие не исполнять. Всякая обязанность, вытекающая из нравственного закона, священна и должна быть исполняема со всем усердием, готовностью и самоотвержением. Деление же такое обязанностей делается с тем, чтобы наставлять всякого христианина быть мудрым делателем в Царстве Христовом.

У христианина выше всех стоят обязанности, обуславливающие созидание вечного спасения. Ибо, что может быть выше спасения души и дороже души? За этими обязанностями следуют нравственные обязанности совести, церковные, семейные, гражданские и другие.

На деле же бывает не всегда так. У многих христиан обязанности, например, семейные и родственные, являются основными и стоят на первом месте, существенное же в христианстве – спасение души, созидаемое в Церкви Христовой со всеми ее таинствами и установлениями, и дела любви – на втором плане, с чем только допускается время от времени вспоминать.

Вместе с этим неправильным жизненным действованием имеет место и другое: когда предпочитают обязанности справедливости (правды) обязанностям любви и доброжелательства. У всех почти первые считаются выше последних, вследствие чего из жизни как бы насильно изгоняется истинный ее дух, дух любви. «Законы правды, справедливости составляют сами по себе только внешнее ограждение нравственного царства: кто по ним поступает, может и не быть внутри этого царства» (еп. Феофан. Начертание христианского нравоучения. Изд. 2-е. М., 1896, стр. 98). Внешней юридической законностью поступков еще не отрицается худое (порочное) сердце. «Юридический праведник» может быть в сердце (по намерениям и склонностям) – нравственным беззаконником (там же, стр. 98).

Истинная нравственная жизнь – в исполнении обязанностей любви: тут корень жизни! С этим духом любви должны исполняться и обязанности справедливости (правды). И можно сказать, что только тогда, когда они бывают пропитаны духом любви и доброжелательства, они входят в область нравственности.

У христианина должно быть основным правилом: как можно ревностней быть в исполнении обязанностей любви и доброжелательства, и с этим же настроением исполнять и обязанности правды или справедливости, забывая о своих правах и предпочитая права ближнего (ср. Мф. 5:39–42; 43–47; там же, стр. 98–99).

§18. Коллизии обязанностей

Христианину надо приобретать навык к оценке истинной важности обязанностей и правильно располагать свои дела, чтобы, по возможности, избегать столкновения обязанностей, или так называемых коллизий обязанностей.

Под именем коллизии обязанностей разумеется такое стечение обстоятельств в жизни человека, когда он поставляется в необходимость в одно и то же время исполнить две или несколько обязанностей, так что, исполняя одну, необходимо делается преступником другой и третьей. Примеров таких коллизий обязанностей много.

С теоретической точки зрения допустить столкновение обязанностей нельзя, так как в основе христианской жизни должен лежать закон Божий. Отсюда следует, что с идеальной точки зрения столкновения обязанностей в человеческой жизни не может быть. Если же есть, то объясняется это тем, что в человеке нравственный порядок нарушен. Человеческий грех внес расстройство в человеческую природу и человеческую жизнь.

В жизни Иисуса Христа не было столкновений обязанностей, потому что Его жизнь была идеально совершенной. Отсюда ясно, что человек должен построить свою жизнь так, чтобы избегать столкновений обязанностей. А это будет тогда, когда человек будет исполнять свои обязанности своевременно. Нужно, чтобы каждый момент его жизни был наполнен соответствующим содержанием, и при таком условии все человеческие обязанности станут на свое место. Обычно бывает так, что человек по разным причинам откладывает исполнение своих обязанностей и сами эти неисполненные обязанности напоминают о себе в один какой-нибудь момент жизни, на который падают другие обязанности. И поэтому человеку в один и тот же момент приходится исполнять несколько обязанностей.

В средние века образовалась наука, называемая казуистикой (от латинского слова «казус» – случай, событие), поставившая себе задачей разрешать все возможные причины столкновений обязанностей. Однако, с течением времени эта нужда потеряла свое значение, так как невозможно предусмотреть все случаи столкновения обязанностей и невозможно составить все правила, которыми можно руководиться при разрешении этих случаев.

Православная Церковь никогда не обращалась к казуистике и всегда предупреждала заботиться об избежании коллизий, в особенности таких, в которых повинен сам человек.

Ясно, например, что если по лености или нравственной небрежности человек не исполнит в данное время какой-либо срочной работы, то в дальнейшем обязательно произойдет столкновение двух работ: прошедшей и настоящей. Для избежания коллизии необходимо позаботиться о распределении этих работ, и тогда все обязанности вступают в правильное расположение и гармонию между собой. Нужно целесообразно распределять время. «Всему свое время, и время всякой вещи под небом» (Эккл. 3:1).

Во-вторых, необходимо тщательно следить за тем, чтобы не принять ложную коллизию за истинную, действительную. Между действительной коллизией и ложной, выставляемой слабостями и порочными склонностями человеческой природы, нет ничего общего (полагается различие). Например, человек, жадный к деньгам, прикрывает свою страсть заботой о своей семье. Склонный к воровству оправдывается недостатком хлеба. В случае же действительной коллизии необходимо руководствоваться следующими правилами:

Обязанности высшего порядка необходимо предпочитать обязанностям низшего порядка.

В силу этого порядка (правила) христианские мученики обязанность сохранить жизнь приносили в жертву обязанности сохранить веру, так как вера Христова дороже самой жизни. Это правило имеет в виду ап. Павел, когда говорит: «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5:19). Этому правилу мы следуем тогда, когда обязанности более широкие предпочитаем узким. В понятие обязанностей более широких может войти служение Отечеству. Например, воин оставляет дом свой и идет на военную службу. Этому правилу мы следуем, когда обязанности к самим себе пренебрегаем ради благополучия других людей, когда жертвуем своим спокойствием, здоровьем ради спокойствия других людей. Возможны случаи, когда сталкиваются высота обязанностей с широтой обязанностей. В данном случае широта их должна быть приносима в жертву высоте обязанностей. Следовательно, индивидуум должен жертвовать собою ради семейства и отечества. Но общество не вправе потребовать поступать нечестно ради пользы общества.

Указанные правила имеют значение лишь общих руководственных указаний. Каждый отдельный случай требует особого решения и суждения. Поэтому главным правилом при решении этих случаев должна служить Просвещенная Совесть, Христианская Мудрость, или, по выражению Апостола, должен решать Навык К Различению Добра И Зла (Евр. 5:14). Чем чище совесть человека, тем вернее будет она решать эти недоумения. Запасшись тем духовным снаряжением, о котором говорит ап. Павел в своем послании к Ефесянам, тем удачнее будет человек избегать действительных столкновений обязанностей. Нравственное бодрствование и молитва имеют здесь большое значение, как и вообще во всех моментах жизни христианина. Так, апостол Иаков указывает для христиан при коллизии на непосредственное научение от Бога после усердной молитвы (Иак. 1:5), обещанное верующим Самим Спасителем в критические минуты их жизни (Лк. 12:11–12).

Кто водится Духом Святым, тот из самых трудных обстоятельств выйдет победителем (проф. прот. Н. Стеллецкий. Опыт нравственного Богословия, т. I, ч. I, стр. 401–406; проф. М. Олесницкий. Нравственное Богословие. §26. Коллизия обязанностей, казуистика, стр. 100–103; еп. Феофан. Начертание христианского нравоучения, стр. 99–100).

Вопросы для повторения ко 2 главе

Нравственная потребность, ее врожденность и проявления во всех возрастах жизни человека.

Что такое нравственное чувство? Каким свойством оно отличается от других наших чувств?

Какое третье условие (кроме сознания и свободы) нравственной деятельности человека?

Что такое нравственный закон?

Закон нравственный и закон физический. Сравнение их по признакам всеобщности и необходимости. В чем сходство и отличие этих законов по указанным признакам?

Происхождение нравственного закона. Какие существуют мнения о происхождении нравственного закона?

Может ли внешняя природа, внешний человеческий опыт и цивилизация быть источником нравственного закона?

Можно ли согласиться с мнением Канта, признающим человеческий разум источником нравственного закона?

Как библейское учение о богоподобии человеческой души подтверждает прирожденность нам нравственного сознания и нравственного закона?

В чем надо полагать источник нравственного закона?

Какими двумя способами воля Божия становится известной человеку?

Что такое естественный нравственный закон?

Сознание человека. Священное Писание и св. отцы о существовании в человеке естественного нравственного закона.

В чем выражается действие естественного нравственного закона? Что такое совесть? Примеры действия совести.

Как совесть образуется и развивается в человеке и отчего зависит чистота голоса совести? Одинаково ли бывает состояние совести у одного и того же человека?

Какие бывают состояния совести по Священному Писанию?

Какие бывают действия или функции совести?

Какие причины уклонения совести от путей правды?

Уклонения или искажения совести как законодателя. Совесть неведущая, колеблющаяся и погрешающая.

Уклонения или искажения совести как свидетеля и судии.

Совесть немощная, усыпленная, ожесточенная.

Уклонения или искажения совести как мздовоздаятеля. Совесть мнительная, усыпленная (пристрастная, лицемерная, сожженная).

Какое значение совести для нравственной жизни человека?

Совесть у человека, обратившегося к Богу и живущего истинно-христианской жизнью.

Почему недостаточен естественный нравственный закон для правильного и надежного руководства к нравственному совершенству, и почему понадобилось восполнение его откровением?

Что понимается под именем откровенного нравственного закона? Два его вида.

Что такое ветхозаветный закон? Каково его содержание?

В чем кратко изложено главное содержание ветхозаветного нравственного закона? В чем сущность этого закона?

Какие отличительные черты и особенности ветхозаветного закона? Какое значение Моисеева закона?

Новозаветный евангельский нравственный закон. Его сущность.

В какой отношении находится новозаветный нравственный закон к ветхозаветному?

В чем отличие и превосходство новозаветного закона по сравнению с ветхозаветным (внешние дела и внутренние расположения и настроения; побуждения к исполнению закона в В.З. и Н.З., силы к исполнению закона в В.З. и Н. З.).

В каком смысле евангельский закон, данный Христом, можно назвать новым?

Заповеди церковные и законы гражданские, их отношение к нравственному закону.

Евангельские заповеди блаженства. Их отличительные особенности.

Внутренняя связь евангельских добродетелей и заповедей (блаженств) и постепенность восхождения к высшим ступеням совершенства.

Евангельские советы (Мф. 19:21; 1Кор. 7:7). Составляют ли они нечто сверхдолжное по сравнению с положительными евангельскими заповедями?

Обязательность евангельских советов (как и других заповедей) для лиц, находящихся в известных условиях, могущих «вместить». Примеры советов; евангельскому богатому юноше и коринфским христианам о безбрачии.

О действиях безразличных (адиафоры). Православный взгляд на адиафоры. Почему безразличные действия для христианина имеют нравственное качество? Как христианин должен относиться к безразличным действиям?

Главное начало христианской нравственности? Можно ли на все случаи жизни человека составить правила нравственного действования? В чем заключается главное начало для жизненного нравственного руководства? И почему? Что такое любовь по своему существу? В чем основание любви для христианина (в Боге)?

Побуждение и исполнению нравственного закона. Побуждение главное, высшее и побуждения второстепенные. Какие признаки, что христианин в своей религиозно-нравственной жизни живет по побуждениям любви? Какое значение (по сравнению с главным) имеют второстепенные побуждения?

Жизнь Иисуса Христа как образец и пример нравственного возрастания. Существенные черты в Личности Иисуса Христа.

В чем должно состоять подражание Иисусу Христу? Иисус Христос – не только Учитель нравственности, но и источник нравственной жизни.

Об обязанностях христианина (понятие об обязанностях). Какие бывают деления обязанностей?

Какие бывают ошибки в порядке выполнения обязанностей?

Коллизии обязанностей. Почему бывают столкновения обязанностей.

Какими правилами следует руководствоваться в случае действительной коллизии?

Литература

Еп. Феофан. Начертание христианского нравоучения. Изд. 2-е, М., 1896.

Проф. М. Олесницкий. Нравственное Богословие. Изд. 5-е, Петроград, 1915.

Проф. прот. Н. Стеллецкий. Опыт нравственного православного богословия. Т. 1, ч. 1-я, Харьков, 1914.

Свящ. М. Менстров. Уроки по христианскому православному нравоучению. Изд. 2-е. СПб., 1914.

Проф. П.Н. Казанский. О совести. Краткий исторический очерк развития учения о совести и опыт решения вопроса о ее сущности и значении в религиозно-нравственной жизни человека. Серг. Посад, 1913.

Оттиск из ж. Душеполезн. Чтение. 1913, № 1, 3.


Источник: Нравственное богословие / Г.И. Шиманский. – Киев : О-во любителей православной лит. Изд. им. Свт. Льва, папы Римского, 2010. – 670, [9] с.

Комментарии для сайта Cackle