Христианство в понимании русских людей в домонгольский период

Тысяча лет минуло уже, как великое славянское русское племя с 862 г., года призвания князей, начало обособляться в отдельный народ и стремиться к своей самостоятельной жизни. Спустя один только век после этого события, в 988 г., русский народ вступил в семью христианских обществ и начал свою государственную и общественную жизнь. С этого времени начинается первый период культурной жизни русского народа, период дружной и энергичной внутренней работы. Бедная раньше русская мысль обогащается приобретением новых для неё мировых и вечных истин, старается приблизить их к своему детскому пониманию и усваивает их своими младенческими силами. Юная русская жизнь с чисто детской отзывчивостью роднится с великими христианскими началами братства и любви, с полной готовностью отдаётся Небесному Идеалу и с искренним воодушевлением спешит забыть всё прошлое, греховное, спешит скорее стать ближе к Нему... Свежие силы, не сдерживаемые никаким внешним давлением, быстро растут под благодатным озарением небесной помощи, быстро перерабатывают богатство, принесённое святым крещением, молодой организм крепнет, и там, где так недавно ещё по девственному пространству бродили полудикие кочевники, – там во всём величии обрисовывается теперь великая христианская русская церковь. И эти начала, добытые согласным взаимодействием юных естественных сил и благодатных даров св. крещения, быстро идут вперёд в своём развитии, рельефно оттеняя тип русского христианина, пока, наконец, не встречают решительной преграды своему дальнейшему росту, обрушившейся на Русь с такой неожиданностью в 1223 г. в форме наступившего потом мрачного и крайне тяжёлого ига диких выходцев Азии – монголов. Правда, Русь долго ещё потом жила своими прежними, коренными русскими началами, но спокойное, ровное и прямое течение вперёд русской мысли и русской жизни теперь было нарушено, и духовное развитие русского народа на христианско-русских началах с этого времени подвинулось вперёд уже не далеко. За то, с этого же времени Русь стала доступнее и, скажем более, пассивнее ко всему пришлому и чужому и в умственном, и в житейском быту, пока, наконец, различные внешние давления окончательно не сбили её с её прямого пути и не заставили её блуждать по чужим окольным дорогам. С этого уже времени коренные начала русской веры и русского быта, выработанные ещё до татарского погрома, остаются сокрытыми в глубине русского народного духа, составляя его лучшее и благороднейшее украшение, а вместе его величие и силу, постоянно готовую и способную к блестящему развитию и бесконечно широкой жизни, и, пока жив сам русский народ, до тех пор ни татарские, и никакие другие невзгоды не могли и не могут совершенно уничтожить эти типические черты его христианского духа. Таким образом, если Премудрое Провидение и не судило России видеть полный расцвет своих народных сил и задатков, все-таки начало ему было положено, и это начало падает на домонгольский, первый период её исторической жизни. Тем не менее духовные силы русского народа никогда не переставали работать и, направившись за общим потоком «цивилизации» своих ближних и дальних соседей, успели уже заявить себя и в научной области, и в области литературы и искусства. Никогда не умиравшее русское самосознание снова пробивается на самостоятельную дорогу, снова возвращается к жизни реальной... Казалось бы, что русское научное самосознание первым делом своим поставит определение своего места в христианстве, прежде всего позаботится отыскать роль русского народа в общем шествии к вечному идеалу жизни и для легчайшего и прямого решения этих задач вызовет из неизвестности и осветит первый период русской жизни, когда были живы и действенны русско-христианские начала во всей их красоте и неприкосновенности, проанализирует русское христианство того времени, отыщет в нем (христианстве) черты себе принадлежащие, каких нет ни у одного христианского народа, каким так славен и велик русский народ, и какие обещали ему великую, светлую будущность, и этим путём укажет прямую дорогу дальнейшему течению русской жизни во всех её проявлениях. Но этим ожиданиям не суждено сбыться в действительности и получить удовлетворение: в русской литературе вопрос о русском христианстве обойдён почти совершенно. У нас нет ещё ни одного специального сочинения, посвящённого первому периоду русской истории со стороны занимающих нас вопросов. Появившееся в С.-Петербурге в 1888 г. сочинение Н.Я. Аристова «Первые времена христианства в России по церковно-историческому содержанию русских летописей» не ограничивается специально домонгольским временем и для своих целей пользуется только частью письменных памятников того времени – летописями, обнимая в своём обозрении всё время, до которого только доходят летописные сказания. При том, по самому характеру своего содержания сочинение это представляет собой сборник (далеко не систематичный) верований и проявлений благочестия наших предков, в основание которого автор положил весьма зыбкую и ненадёжную почву. Он на церковную жизнь древней Руси смотрит как на что-то внешнее и едва ли не чуждое для всей остальной жизни наших предков, и дальше внешних проявлений их благочестия ничего не видит и, кажется, ничего не готов признать за ними. О чисто русских христианских взглядах тут нет и помину. Есть ещё одно исследование, по-видимому, прямо отвечающее на наши вопросы: «Поучение Владимира Мономаха, как памятник религиозно-нравственных воззрений и жизни на Руси в дотатарскую эпоху», С. Протопопова, в журнале Министерства народного просвещения 1874, часть СLХХI, 231–292 стр., – но это только по-видимому. И здесь нет ничего нового, что бы специально характеризовало русское христианство рассматриваемого времени, – если же что и выдаётся за такое, то совершенно неверно, по предвзятому и ложному основному взгляду автора о крайнем будто бы увлечении древней Руси аскетическими идеалами и усиленном будто бы стремлении провести их в жизнь семейную и даже общественную.

За этими, более или менее специальными, исследованиями идёт длинный ряд целых сочинений и отдельных статей русских историков, которые, будучи неоценимы в раскрытии главных своих исторических задач, лишь иногда, и то как-то вскользь, касаются интересующих нас вопросов, как это делает, например, И. Забелин в конце первого тома своего сочинения: «История русской жизни с древнейших времён», М. 1879 г., ч. 1 и 2 (Вышеуказанное сочинение Н.Я. Аристова сильно напоминает эти места «Истории» Забелина). Здесь же необходимо упомянуть и о множестве статей и речей в разных периодических изданиях и отдельных брошюр, появившихся в 1888 г. по поводу 900-летия крещения Руси. И здесь, как и в других сочинениях, касающихся домонгольского времени на Руси, есть много чисто исторического материала, но совершенно отсутствует религиозно-философский синтез, который бы характеризовал собой русское христианство.

Даже с учёных кафедр ничего нельзя услышать об этом предмете. Тут много говорят о философски-созерцательном христианстве греческого мира, о государственно-практическом направлении христианства романских народов, о мистически-таинственном субъективизме и абстрактном парении христианских взглядов германских народов, но о русском христианстве... ни слова: точно русские славяне никогда и не принимали христианства, или же, если и принимали, то в этом принятии играли совершенно пассивную роль, представляя собой пресловутую «tabula rasa», на которой греки своей властной рукой безапелляционно писали, что хотели и знали. Если и можно кого в данном случае помянуть добрым словом, так это великих и незабвенных корифеев русского славянофильства. В их сочинениях, особенно в воодушевлённых статьях горячего энтузиаста – Константина Сергеевича Аксакова, есть много весьма ценного по занимающим нас вопросам. Жаль только, что нужные для нас взгляды их и заметки разбросаны по различным их сочинениям и статьям, и самые труды этих почтенных поклонников родной старины носят на себе характер чисто публицистический. Недавно появилось ещё весьма ценное исследование о взгляде русского народа на милосердие и милостыню по духовным стихам о богатом и Лазаре в «Речи», произнесённой на годичном акте С.-Петербургской Духовной академии 19 февраля 1890 г. экстраординарным профессором А.И. Пономаревым: «Славяно-русский пролог в его церковно-просветительном и народно-литературном значении». Речь вместе с отчётом издана отдельной брошюрой: «Годичный акт в С.-Петербургской Духовной академии в 1890 году (19 февраля) СПб. 1890 г.».

Таким образом, в нашей современной литературе вопрос о русских христианских взглядах, о понимании христианства русским народом остаётся нерешённым и даже почти незатронутым до сих пор. Волей-неволей всякий, интересующийся им, остаётся без указания, без руководства, и если бы, тем не менее, ему захотелось удовлетворить собственную любознательность, (не говоря уже о том, что это священный долг каждого образованного русского человека), ему пришлось бы собственными силами полагать, правда, отчасти намеченную, но совершенно не проторённую дорогу. Время далеко отодвинуло его от той поры, когда юная Русь в своей внутренней жизни стояла лицом к лицу с христианством, им одним, его идеалами только и стремилась жить. Ни положение очевидца событий, ни положение преемника живого предания из первых или вторых уст переживших эти события предков, – для него уже невозможны. Для решения заинтересовавших его вопросов в настоящее время ему приходится ведаться с тем мёртвым источником, который вечно сохраняет дела и мысли людей – с памятниками литературы письменной и устной. Благодарение Богу: на этой почве любознательность вполне может быть удовлетворена: до нашего времени сохранились, правда, немногочисленные, но в высшей степени содержательные памятники домонгольской письменности и, можно сказать, неисчерпаемое богатство народных песен, началом своим восходящих именно к той поре, когда русский народ только что вышел из купели святого крещения. И если справедливо, что произведения личного творчества того или другого автора «служат выражением духовных отправлений жизни народной», то тем более это до́лжно сказать о поэзии народной, созданной и распеваемой самим народом, где творчество отдельного лица не имеет почти никакого значения. Таким образом, вот тот путь и тот источник, к которым необходимо обратиться для разрешения вопроса о понимании христианства русским народом в домонгольский период.

Что же именно дошло до нас от того времени? Что представляют собой теперь литературные памятники того времени? К решению этих вопросов и более подробному обозрению литературного достояния родной старины мы и перейдём теперь.

Письменная литература появилась на Руси не сразу же после принятия христианства (разумеем русскую литературу). И это весьма понятно: не имея своих письмен и никакого вообще образования, русские люди должны были научиться «книжному искусству» у своих южных собратьев, а с другой стороны необходимо было время на то, чтобы приобрести и выработать взгляды, убеждения и идеалы, или же пережить всевозможные события, чтобы делиться ими потом с другими в том или другом роде письменности. Тем не менее, воспитавшись на Св. Писании, на отеческих и разных других произведениях христианского востока, передовые русские люди того времени скоро начинают заявлять себя на разных поприщах уже самостоятельной литературной деятельности. Но, что важнее всего для нас, все их литературные труды носят на себе характер чисто церковный, или вернее, церковно-учительный. И это понятно. То было ещё первое время, когда христианство в форме греческого православия было объявлено русской религией, и русский народ стал лицом к лицу с новыми началами веры и жизни, которые отселе ему нужно было усвоить и применить на деле. Это величайшее событие (принятие христианства) в жизни каждого народа дало, так сказать, тон, указало направление всей жизни русского народа в течение долгого периода, пока православие не сделалось в действительности общерусской национальной религией. Это событие наложило свою печать на этот период, которой он характеризуется и выделяется изо всей истории русского народа, печать распространения и привития русскому народу православных основ веры и жизни. Понятно само собой, куда в это кипучее время были направлены все усилия и заботы пастырей и оберегателей русского народа. Нужно было учить народ новой «вере», нужно было научить его чему и как веровать, нужно было разъяснить ему новые начала общественной и частной жизни и указать способы их применения в тогдашнем народном быту, а ещё важнее, дать наглядные, живые примеры новой жизни. В то же время нужно было авторитетной властью узаконить необходимость и нерушимость нового строя жизни и наблюдать за его осуществлением в действительности, осуществлением во всей целости и неприкосновенности.

Жизнь сама поставила эти требования передовым русским людям домонгольского времени, и мы со всей очевидностью убеждаемся даже только из дошедших до нас памятников их просветительной деятельности, с какой предупредительностью и искренней готовностью старались они исполнить возлагавшиеся на них самой жизнью задачи.

В своих литературных трудах они со всей подробностью раскрывали своим слушателям и читателям христианское вероучение и нравоучение сообразно своему пониманию и приноровительно к пониманию народному, указывали высокие образцы истинно христианской жизни, издавали разного рода узаконения и руководственные правила. Даже в трудах исторических и других, по-видимому ничего не имеющих общего с учительством, они никогда не упускали из внимания и не скрывали своих целей назидания читателей. И везде они излагали истины христианские так, как сами понимали их, под ближайшим руководством Св. Писания и творений отеческих, и как, по их мнению, эти истины могли быть более доступными для остального народа. С этой стороны, со стороны понимания основ христианства русским народом в лице его представителей, книжная домонгольская литература представляет собой неоценимый и незаменимый ничем материал.

Что же именно представляет собой эта литература в наши дни? Сейчас мы имеем в виду указать все памятники домонгольской письменности, сохранившиеся до нашего времени, с которыми мы сами имели возможность познакомиться. Разумеется, мы не претендуем на безусловную полноту нашего перечня. Несомненно, русские и некоторые заграничные книгохранилища ещё до сих пор скрывают в стенах от взоров учёного мира, быть может, даже и много, и при том весьма ценных памятников русской старины. Несомненно, их можно найти даже в пыли чердаков в домах наших старинных любителей «книжного почитания», или даже их отдалённых потомков. Несомненно, что даже и среди открытых памятников, особенно в так называемых «Сборниках» есть ещё произведения, не обследованные и не приуроченные учёными к определённому времени и лицу, которые между тем принадлежат тому или другому автору рассматриваемого нами времени. Сами мы не входим в историко-литературное обозрение памятников книжной старины: это выходит за пределы нашей задачи. В этом случае мы покорно следуем авторитетному указанию учёных исследователей русского языка и русской словесности и с их согласного голоса составляем перечень всех сохранившихся письменных памятников русской домонгольской литературы, изучить которые мы и считали необходимым для своих целей. Такими авторитетными для нас указателями служили: «Древние памятники русского письма и языка (X–XIV веков). Общее повременное обозрение с палеографическими указаниями и выписками из подлинников и из древних списков. Труд И. Срезневского», СПб., 1863 г.; тоже во втором издании (без снимков) проредактированном А.Ф. Бычковым, СПб. 1882 г. «Обзор русской духовной литературы. Книги первая и вторая, 862–1863 г. Соч. Филарета (Гумилевского), архиепископа Черниговского. Издание третье, с поправками и дополнениями автора, СПб. 1884 г.»; «Библиологический словарь и черновые к нему материалы И.М. Строева приведены в порядок и изданы под редакцией академика А.Ф. Бычкова. Приложение к XLI тому Записок Императорской академии наук, № 2 СПб. 1882 г.»; «Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-российской церкви, соч. митрополита Евгения, издание 2, ч. I–II в 2-х книгах, СПб., 1827 г.»; «Словарь писателей древнего периода русской литературы X–XVII века (862–1700 гг.), составил А.В. Арсеньев, под редакцией О.Ф. Миллера, СПб. 1882 г.» и отчасти только что вышедший в 1889 г. первый том труда С.А. Венгерова: «Критико-биографический словарь русских писателей и учёных». Кроме того, где нужно, мы постоянно справлялись с суждениями таких авторитетов, как А.X. Востоков (в «Описании русских и словенских рукописей Румянцевского музея», СПб. 1842 г.) и А. Горского и К. Невоструева (в «Описании славянских рукописей Московской синодальной библиотеки», 4 книги. СПб. 1857–1862 гг.). На основании этих специальных трудов мы познакомились со всеми, несомненно, относимыми к домонгольскому времени памятниками письменной русской литературы, которые сейчас и укажем. При этом мы не ограничивали себя схоластическими рубриками литературных произведений, но, следя за мыслью и жизнью того времени, изучили все памятники письменности, не исключая, например, договоров, завещаний и т. п. Отметить годами период, на пространстве которого письменные памятники нами рассмотрены, разумеется, мы не можем точно. Приблизительно этот период обнимает собой время между введением христианства в России и половиной тринадцатого века. В данном случае мы руководились не годами, а самым содержанием памятников: те памятники мы считали для себя обязательным знать, в которых нет и намёка на монголов, тех же памятников, в которых есть уже указания на татарское иго, мы не касались вовсе. Для удобства в своём указателе мы перечислим сначала определённых авторов того времени и известные в наши дни сочинения их, а потом приведём произведения того времени, литературная принадлежность которых тому или другому лицу ещё не установлена. Вместе с этим мы будем указывать и издания, в которых напечатаны те, или другие памятники, по которым мы эти памятники и изучали. Вот эти авторы и произведения домонгольской книжной литературы.

Св. Владимир, великий князь Киевский; с его именем известен «Церковный устав» о правах духовенства и о церковном суде. Напечатан в «Дополнениях к актам историческим, собранных и изданных Археологической комиссией», I т. СПб. 1846 г. под № 1, 1–2 стр. и в первом томе «Истории Русской Церкви», Макария, архиепископа Харьковского, 2-го издания, СПб. 1868 г. под № 8 Приложений, 281–286 стр.

Лука Жидята († 1069 г.), епископ Новгородский; в наше время известно только одно его «Поучение к братии». Напечатано в «Русских достопамятностях», изд. Обществом истории и древностей российских. Часть 1. М. 1815 г. 7–10 стр. и в 1-м томе «Истории Русской Церкви» Макария, архиепископа Харьковского, изд. 2. СПб. 1868 г. под № 6 Приложений, 278–279 стр.

Св. Иларион (1072 г. †) первый из русских митрополит Киевский;

1) «Слово о законе и благодати», продолжением которого служат:

2) «Похвала кагану нашему Владимиру» и

3) «Молитва к Богу от всей земли нашей»,

4) «Поучение о пользе душевной»,

5) «Исповедание веры» и

6) «Слово к брату столпнику».

Последнее напечатано в «Известиях и учёных записках Казанского университета», 1865 г. вып. 1 в отделе «Записок», 57–79 стр., а все остальные в «Прибавлениях к Творениям Святых отцов», часть II, М. 1844 г. 204–299 стр.

Ярослав, великий князь Киевский; с его именем известен «Церковный устав», определяющий преступления, подлежавшие суду духовенства, а также и наказания за них. Напечатана во втором томе «Истории Русской Церкви», Макария, архиепископа Харьковского, 2-го издания, СПб. 1868 г. под № 13 Приложений, 377–380.

Св. Феодосий († 1074 г.) игумен Киево-Печерский; из его сочинений известны: пять слов к инокам:

1) «Слово о терпении и любви»;

2) «Слово о терпении и о любви»;

3) «Поучение о терпении и милостыне»;

4) «Поучение о терпении и о смирении» и

5) «Поучение о хождении в церковь и о молитве»,

ещё два слова к инокам, ошибочно приписанные Феодору Студиту:

6) «Во вторник 3 недели поста слово утешительное к братии о пользе душевной»;

7) «В среду 3 недели поста поучение о пользе душевной».

8) «Слово к келарю».

9) «Поучение о казнях Божиих».

10) «Слово (так называемое) о тропарных чашах», четыре отрывка из поучений:

11) перед началом поста,

12) о смирении и

13) о нестяжательности,

14) о подвигах монашеских вообще; два послания великому князю Изяславу,

15) о «Латынех» и

16) о воскресном дне и посте в среду и пятницу,

и наконец, две молитвы:

17) за всех христиан и

18) написанная по просьбе Симона Варяга.

Поучение к келарю напечатано во 2-м томе «Истории Русской Церкви», архиепископа Макария, 2-го издания, СПб. 1868 г. под № 3 Приложений, 334–335 стр. Остальные произведения Св. Феодосия напечатаны преосвященным Макарием в «Учёных записках второго отделения Императорской академии наук», книга II, вып. II, СПб. 1856 г. 193–224 стр. кроме двух, приписанных Феодору Студиту, нигде ещё не напечатанных; с последними мы познакомились по рукописному сборнику Румянцевского музея, № 406, 99 лист на обороте – 103 лист. О некоторых произведениях Св. Феодосия необходимо сказать несколько слов. А.В. Вадковский в «Православном собеседнике» 1876 г. 3 ч. 277–297 стр. отверг принадлежность Св. Феодосию двух поучений к народу русскому о казнях Божиих и о тропарных чашах, четыре же, так называемых, отрывка его поучений он не признаёт в собственном смысле литературными памятниками (ibid., стр. 277, Примечание).

Тем не менее мы принимаем их во внимание и вот по каким соображениям. Хотя и позаимствованы первые два Св. Феодосием из готового источника, но ведь никто не станет оспаривать их приспособленность тогдашнему пониманию русских людей и их соответствие потребностям тогдашней жизни. А если так, то значит и эти поучения, и отрывки вполне могут служить свидетелями мысли и жизни того времени, что нам собственно и нужно.

Иаков черноризец (мних); из его сочинений дошли до нас:

1) «Память и похвала князю Русскому Владимиру»,

2) «Житие блаженного Владимира»,

3) «Сказание о страстотерпцах святых мучениках Борисе и Глебе» и

4) «Послание к великому князю Изяславу Ярославичу».

Первые два произведения черноризца Иакова напечатаны в «Христианском чтении» 1849 г. II часть, 301–335 и 377–407 стр. там же и третье, но последнее мы изучали кроме того и по изданию И.И. Срезневского в «Сказаниях о святых Борисе и Глебе», СПб. 1860 г. 41–90 столбцы; четвёртое – во втором томе «Истории Русской Церкви», архиепископа Макария, 2-го издания СПб. 1868 г. под № 6 Приложений, 339–342 стр.

Св. Нестор, монах Киево-Печерский, летописец; из сочинений его известны:

1) «Житие преподобного Феодосия, игумена Печерского монастыря»,

2) «Сказание о жизни и убиении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба»,

3) «Повести временных лет, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть».

Все эти произведения преподобного летописца напечатаны: первое – в «Памятниках русской литературы XII и XIII веков», изданных Владимиром Яковлевым, СПб. 1872 г. 1–LXIV стр.; второе – в «Сказаниях о святых Борисе и Глебе», изданных И.И. Срезневским, СПб. 1860 г. 1–40 столбцы, и третье – в «Летописи по Лаврентьевскому списку», издание Археографической комиссии под редакцией А.Ф. Бычкова, СПб. 1872 г., стр. 1–274 и по другому списку в «Летописи по Ипатскому списку», издание Археографической комиссии, под редакцией С.Н. Палаузова. СПб. 1871 г.

Даниил игумен; от него дошло до нас одно сочинение, в котором он описал своё путешествие по святым местам: «Паломник» или «Книга, глаголемая странник», напечатанная в «Сказаниях русского народа», собранных И. Сахаровым, т. II, книга 8, стр. 11–35. СПб. 1849 г. и отдельным изданием: «Путешествие игумена Даниила по святой земле в начале XII века (1113–1115)», издано Археографической комиссией под редакцией А.С. Норова, с его критическими замечаниями. СПб. 1864 г.

Владимир Мономах, великий князь Русский († 1125 г.); ему принадлежат:

1) «Поучение к своим детям» и

2) «Грамота или послание (письмо) к князю Олегу Святославичу.

И поучение, и письмо сохранились в Лаврентьевском списке летописи под 6604 (1096 г.) Напечатаны в Летописи по Лаврентьевскому списку» издание Археографической комиссии, СПб. 1872 г., стр. 232–246.

Мстислав Владимирович, великий князь Киевский († 1132 г.); ему принадлежат жалованная «Грамота Новгородскому Юрьеву монастырю». Напечатана в «Дополнениях к актам историческим», собранных и изданных Археографической комиссией, I т. СПб. 1846 г. под № 2, стр. 2.

Всеволод Мстиславич, князь Новгородский; ему принадлежат: уставная «Грамота Церкви Иоанна Предтечи на Опоках» в Новгороде. Напечатана там же под № 3, 2–4 стр., две «Грамоты Юрьеву монастырю», напечатаны в «Известиях Императорской академии наук», VIII т. СПб. 1859–1860 г., стр. 353–355, и «Церковный устав» или «Грамота Новгородскому владыке» или «Софийскому собору». Напечатана во 2 томе «Истории Русской Церкви», архиепископа Макария, 2 издания, СПб. 1868 г. под № 14 Приложений, стр. 380–383.

Святослав Ольгович, князь Новгородский; ему принадлежит «Устав» или уставная грамота Новгородскому Софийскому собору. Напечатана в «Русских достопамятностях», изданных Обществом истории и древностей российских, 1-я часть, М. 1815 г., стр. 82–85.

Св. Антоний Римлянин, игумен основанного им в Новгороде монастыря († 1047 г.); ему принадлежат две грамоты своему монастырю, одна – жалованная, а другая – духовная, или завещание. Напечатаны в «Истории российской иерархии», собранной (истории) в Новгородской семинарии ректором и богословия учителем Антониева монастыря архимандритом Амвросием, часть III, М. 1811 г., стр. 123–126.

Изяслав Мстиславич, великий князь Киевский; ему принадлежит «Грамота Новгородскому Пантелеймонову монастырю». Напечатана в «Известиях Императорской академии наук», VIII т., стр. 354. СПб. 1859–1860 г.

Ростислав Мстиславич, князь Смоленский; ему принадлежит «Уставная грамота» (с подтверждением епископа Смоленского Мануила) Смоленской епископии. Напечатана в «Дополнениях к актам историческим», собранных и изданных Археографической комиссией, 1 т. СПб. 1846 г. № 4, стр. 5–8.

Кирик, иеродьякон Новгородского Антониева монастыря; ему принадлежит «Вопрошание» Нифонта, епископа Новгородского и других пастырей Церкви. Напечатана в 6-м томе «Русской исторической библиотеки», изданном Археографической комиссией под редакцией профессора Павлова, СПб. 1880 г. под № 2.

Андрей, игумен Новгородского Антониева монастыря; описал жизнь своего учителя: «Сказание о жизни преподобного и богоносного Отца нашего Антония Римлянина». Напечатано в «Православном собеседнике» 1858 г. II часть, стр. 159–171 и 310–324.

Георгий Симонович, тысяцкий; от него дошло до нас «Завещание», написанное им для своих потомков. Напечатано в «Древних памятниках русского письма и языка (X–XIV веков). Общее повременное обозрение с палеографическими указаниями и выписками из подлинников и из древних списков. Труд И. Срезневского». СПб. 1863 г. 32 стр. 1 столбец.

Св. Кирилл, епископ Туровский († 1181 г.); от него дошло до нас довольно много литературных произведений: девять воскресных слов:

1. «Слово в неделю Цветоносную»,

2. «Слово на Святую Пасху»;

3. «Слово в неделю Фомину»,

4. «Слово в неделю Мироносиц»,

5. «Слово в неделю о расслабленном»,

6. «Поучение в 5 неделю по Пасхе»,

7. «Слово в 6 неделю по Пасхе»,

8. «Слово на Собор 318 Святых Отец» и

9. «Поучение на Пятидесятницу»;

10. «Слово на Вознесение Господне»,

11. «Слово о Премудрости»,

12. «Сказание о монашеском чине»,

13. «Послание к Василию, игумену Печерскому».

14. Второе послание к нему же: «Послание некоего старца о ските».

15. «Притча о человеческой душе и о теле (о слепце и хромце)».

16. «Молитвы, числом 30, на всю неделю, по нескольку на каждый день».

17. Канон молебный.

18. Исповедание и поминовение, и

19. Отрывок молитвы на исходе души.

Все эти произведения русского Златоуста XII века напечатаны особым изданием: «Творения Святого Отца нашего Кирилла, Епископа Туровского с предварительным очерком истории Турова и Туровской иерархии до XIII века. Издание преосвященного Евгения, епископа Минского и Туровского», Киев, 1880 г., но мы изучали творения Святого Кирилла (кроме последних трёх) по изданию в «Памятниках российской словесности XII века», изданных К. Калайдовичем, М. 1821 г., стр. 3–156, а «Послание некоего старца» – в «Прибавлениях к творениям Святых Отцов» часть X, М. 1851 г, 346–357 стр.

Св. Варлаам, игумен Хутынскаго монастыря; ему принадлежит «Вкладная грамота» Хутынского монастыря. Напечатана в «Дополнениях к актам историческим, собранных и изданных Археографической комиссией», I т. СПб. 1846 г., № 5, 8 стр.

Даниил Заточеник; ему приписывается послание к князю Ярославу Владимировичу Новгородскому: «Слово о Даниле Заточнике». Напечатано в «Памятниках российской словесности XII века», издано К. Калайдовичем, М. 1821 г., 229–240 стр.

Преп. Авраамий, игумен Смоленского Богородицкого монастыря († 1221 г.); ему принадлежит «Слово о страшном суде и мытарствах». Напечатано в «Памятниках российской словесности XII века», изданных К. Калайдовичем, М. 1821 г. 92–101 стр.

Антоний, Архиепископ Новгородский; от него дошло до нас описанное им самим путешествие его в Царьград: «Книга Паломник. Сказание мест Святых в Царь-граде». Напечатана особым изданием: «Путешествие Новгородского архиепископа Антония в Царьград в конце XII столетия, с предисловием и примечаниями Павла Савваитова», СПб. 1872 г. 65–184 столб.

Симон, епископ Владимирский и Суздальский († 1226 г.); ему принадлежат:

1. «Послание к Поликарпу, черноризцу Печерскому» и

2. «Сказание о некоторых (8) подвижниках печерских» или того же Поликарпа. И Послание, и Сказание напечатаны в «Памятниках русской литературы XII и XIII веков»; изд. Вл. Яковлевым, СПб. 1872 г., LXXXV–CXXVI стр., а Послание, кроме того и в «Памятниках российской словесности XII века», изд. К. Калайдовичем. М. 1821 г., 249–256.

Поликарп, инок Киево-Печерского монастыря; от него дошло до нас сказание о 13 подвижниках печерских: «Послание к архимандриту Печерскому Акиндину о святых и блаженных черноризцах братии нашей». Напечатано в «Памятниках русской литературы XII и XIII веков», изд. Вл. Яковлевым СПб. 1872 г., CXXVI–CXXXVI стр.

Георгий, инок Зарубского монастыря; известно его «Поучение к духовному сыну». Напечатано в «Сведениях и заметках о малоизвестных и неизвестных памятниках», И. Срезневского. I–XL. Выпуск I, СПБ. 1867 г., 51–57 стр.

Климент, новгородец (зажиточный горожанин, вероятно купец); с его именем известна «Духовная грамота», или Завещание. Напечатана там же, выпуск IV, стр. 38–42¹.

Кроме того, мы познакомились со следующими произведениями, несомненно, домонгольской письменности, авторы которых до сих пор остаются в неизвестности:

«Киевская летопись», составляющая продолжение «Повести временных лет» (1111–1200 г.). Напечатана: «Летопись по Ипатскому списку», издание Археографической комиссии, под редакцией С.Н. Палаузова СПб. 1871 г., стр. 191–479.

«Суздальская летопись» (на пространстве рассматриваемого нами времени), с ней мы познакомились по списку монаха Лаврентия, напечатанному в «Летописи по Лаврентиевскому списку», изд. Археографической комиссией, под редакцией А.Ф. Бычкова. СПб. 1872 г., стр. 275–464.

«Переяславская летопись»; напечатана: «Летописец Переяславля-Суздальского», составленный в начале XIII века (между 1214 и 1219 годов) издан К.М. Оболенским. М. 1851 г.

«Временник, еже есть нарицается летописание князей земля Русския, и како избра Бог страну нашу на последнее время, и грады почаша бывати по местом, преже Новгородская волость и потом Киевская, и о поставлении Киева, како во имя назвася Кыев». Напечатан: «Новгородская летопись по Синодальному Харатейному списку». Издание Археографической комиссии, под редакцией П.И. Савваитова, СПб. 1888 г. (Так названная Новгородская первая летопись).

Та же Новгородская летопись сохранилась ещё в списке архивском или Малиновского. «Книга, глаголемая Летописец Новгородский вкратце, церквам Божиим». Последние две известны под названием Новгородская вторая (архивский список) и Новгородская третья летописи и напечатаны вместе: «Новгородские летописи», изд. Археографической комиссией, под редакцией А.Ф. Бычкова, СПб. 1879 г. С Новгородскими летописями мы познакомились тоже на пространстве домонгольского времени.

«Русская Правда» – сборник юридических постановлений великого князя Ярослава, его сыновей и Владимира Мономаха. Мы изучали её по изданию Н. Калачёва: «Предварительные юридические сведения для полного объяснения Русской Правды», выпуск первый, издание второе, СПб. 1880 г.

Мирный договор князя Ярослава Владимировича и Новгородцев с немецкими послами (1199 г.); напечатан: «Грамоты, касающиеся до сношений северо-западной России с Ригой и ганзейскими городами, в XII, XIII и XIV веке». Найдены в Рижском архиве К.Э. Напиерским и изданы Археографической комиссией (с 8-ю литографированными снимками). СПб. 1857 г. № 1.

Договор Смоленского князя Мстислава Давыдовича, заключённый с городом Ригой и Готским берегом (1229 г.); с ним мы познакомились в «Собрании государственных грамот и договоров, хранящихся в государственной коллегии иностранных дел», часть вторая, служащая дополнением к первой, М. 1819 г. № I, 1–5 стр.

Договорная грамота Смоленского князя с Ригой и Готским берегом (после 1230 г.); напечатана в «Древних памятниках русского письма и языка (X–XIV веков). Общее повременное обозрение с палеографическими указаниями и выписками из подлинников и из древних списков. Труд И. Срезневского», СПб. 1863 г., 223–225 стр.

Житие святой великой княгини Ольги; напечатано в «Истории Русской Церкви» Макария, архиепископа Харьковского, I т. 2-е издание. СПб. 1868 г. под № 5 Приложений, 276–278 стр.

Житие святого Леонтия, епископа Ростовского; напечатано в «Православном собеседнике», 1858 г. часть I. 301–317 стр.

Житие святого Алексея, человека Божия; напечатано в «Сведениях и заметках о малоизвестных и неизвестных памятниках», И. Срезневского, I–II, СПб. 1867 г. выпуск IV, № XXXI, 1–18 стр.

Сказания о жизни и чудесах Святителя Николая; напечатаны там же под № XXXII, 19–29 стр.

Слово на перенесение мощей Святителя Николая; напечатано в «Истории русской Церкви» Макария, архиепископа Харьковского, II т. 2-е издание, СПб. 1868 г. под № 7 Приложений, 243–247 стр.

Слово о богаче и о Лазаре; напечатано в «Сведениях и заметках о малоизвестных и неизвестных памятниках» И. Срезневского, выпуск III, № XXIII, 28–33 стр.

«Слово некоего отца к своему сыну, душеполезное»; напечатано в «Москвитянине» 1851 г. Март, № 6, книга 2-я, 134–138 стр.

«Слово некоего христолюбца, ревнителя по правой вере»; напечатано в «Летописях русской литературы и древностей», издаваемых Николаем Тихонравовым, IX т. М. 1862 г. III, Смесь, 89–91 стр.

«Слово от Святого Евангелия»; напечатано там же, 105–106 стр.

«Слово Святого Отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского» против верований и обрядов язычества; напечатано там же, 107–110 стр. (Надписание поучений именами Святых Отцов не должно смущать нас относительно русского происхождения этих поучений: в старину переписчики, а может быть иногда и сами авторы, для придания большей авторитетности поучениям чисто русским, или переделанным из свято-отеческих, намеренно приписывали их Святым Отцам или тому или другому из вселенских Святителей, и даже Апостолам (см. там же Предисловие, 87 стр.).

«Слово и откровение Святых Апостол», тоже против язычества; напечатано там же, III том, М. 1861 г. II, Материалы, 3–6 стр.

«Слово о злых жёнах» напечатано там же, III Смесь, V т. М. 1863 г.

«Слово Святых Отец» против не почитающих Св. Писание; напечатано там же 145–147 стр.

«Поучение правой веры, душеполезное»; с этим и следующими словами мы познакомились по изданию их в «Исторической хрестоматии церковнославянского и древнерусского языков», Ф.И. Буслаева. М. 1861 г. 483–485 столб.

«Слово Святых отцов о пьянстве», там же, 485–486 столбец.

«Слово некоего старца о подвиге душевном и о пьянстве», там же, 486–487 столбец.

«Слово Иоанна, архиепископа Константинопольского» о создании Адама; там же, 487–488 столб.

«Слово о Воскресении Господнем и о Светлой неделе», там же, 488–489 столб.

«Слово Иоанна Златоуста о посте»; там же, 489–490 столб.

«Слово Святого Отца Василия о посте»; там же, 498–499 столб.

«Слово о посте великом и о петровом гонении и о филиппове»; там же, 503–504 столб.

«Слово Святого Григория против язычества»; там же, 528–530 столб.

«Слово Святых Отцов о посте»; напечатано в «Православном собеседнике», 1858 г. часть первая, 141–167 стр.

«Отрывки из двух Сборников (XII века) поучений»; отрывки из одного Сборника (финляндские) напечатаны И.И. Срезневским в «Сведениях и заметках о малоизвестных и неизвестных памятниках», ХLI–LХХХ, СПб. 1876 г. под XLI, 34–36 стр.; а другие – П.А. Лавровским в «Описании семи рукописей Императорской С.-Петербургской публичной библиотеки», М. 1858 г., 51–54 стр.

Из церковных служб, написанных на Руси в домонгольский период, мы имели возможность познакомиться только с одной стихирой Св. Феодосию и несколькими – святым мученикам Борису и Глебу; первая напечатана в «Древних памятниках русского письма и языка (X–XIV век.); Общее повременное обозрение с палеографическими указаниями и выписками из подлинников и из древних списков», труд И. Срезневского, СПб. 1863 г., Дополнения, 179 стр.; а вторые в «Исторической хрестоматии церковнославянского и древнерусского языков», Ф.И. Буслаева, М. 1861 г. 56–57 столб.

Кроме этих чисто русских, произведений письменности домонгольского периода, для своих целей мы считали обязательным пользоваться и сочинениями пастырей Русской Церкви того времени – греков по происхождению и образованию. Несомненно, литературная деятельность их на Руси вызывалась потребностями того времени и так или иначе отвечала запросам веры и жизни тогдашних русских людей. С другой стороны, их произведения не только не стоят в противоречии и разногласии со взглядами известных русских писателей домонгольскаго периода, но, сходясь с ними во всём основном и существенном, нередко дополняют, развивают и разъясняют их. Всё это даёт нам право присоединить к произведениям русской домонгольской письменности, как памятникам мысли и быта того времени, и следующие сочинения греков – митрополитов Русской Церкви. Назовём этих митрополитов и известные в наше время их произведения.

Георгий, митрополит Киевский († 1077 г.); до нашего времени сохранилось одно его полемическое сочинение против латин: «Стязание с латиною»; напечатано во II т. «Истории Русской Церкви» Макария, архиепископа Харьковского, 2-е издание, СПб. 1868 г. под № 8 Приложений, 347–352 стр.

Иоанн II, митрополит Киевский († 1089 г.); из его произведений известны в настоящее время два его послания: «Ответное послание Иакову черноризцу» или «Правила церковные от святых книг» и «Послание к Клименту (III), папе Римскому»; первое напечатано в VI-м томе «Русской исторической библиотеки», издаваемой Археографической комиссией, СПб. 1880 г., под № 1; а второе – в «Учёных записках Императорской академии наук», книга I, СПб. 1854 г., 1–20 стр.

Никифор, митрополит Киевский († 1121 г.); из его сочинений известны:

1. «Послание к Владимиру Всеволодовичу (Мономаху), князю всея Руси» против латин; напечатано в «Памятниках российской словесности XII века», изд. К. Калайдовичем, М. 1821 г., 157–163 стр.

2. «Послание к Ярославу Святославичу, князю Муромскому, написание на Латыну»; напечатано во II томе «Истории Русской Церкви» Макария, архиепископа Харьковского, 2-е издание, СПб; 1868 г., под № 10 Приложений, 358–366 стр.;

3. «Послание о латинах к неизвестному князю»; напечатано там же под № 9, 352–357 стр.;

4. «Послание к великому князю Владимиру Всеволодовичу» (Мономаху) по поводу наступления поста; напечатано в «Русских достопамятностях», изд. Обществом истории и древностей российских, часть 1, М. 1815 г. 61–75 стр., и

5. «Поучение в неделю сыропустную»; напечатано во II томе «Истории Русской Церкви», Макария, архиепископа Харьковского. 2-е издание, СПб. 1868 г. под № 11 Приложений, 366–369 стр.

Кирилл I, митрополит Киевский († 1233 г.); ему приписывается одно произведение: «На поучение ко всем крестьянам», состоящее из 18 отдельных наставлений или «слов»: «о вере правой и о любви, о посте, о соседе, о монастырях, о епископе, о попах, о князьях, о друзьях, о страхе, о челяди, о жениной смерти, о волхвах, о тайне, о снах, о смирении, о храбрости, о рабах и, наконец, о молитве». Напечатано в «Москвитянине» 1851 г. Март, № 6, книга 2, 119–134 стр.

Этим исчерпывается весь книжный материал, оставшийся немым свидетелем внутренней, духовной жизни Руси в домонгольский период. Как видно из нашего перечня, в него не вошли (по недоступности) только весьма немногие (из общепризнанных) произведений русской домонгольской письменности.

Таким образом, подводя итог первого рода материалам нашей работы, мы можем сказать, что нами изучены и помещены в перечень безусловно все памятники домонгольской письменности общепризнанные и напечатанные и два рукописных.

Нам остаётся теперь сказать несколько слов о втором виде материалов нашей работы, – о памятниках русской народной или устной литературы домонгольского времени.

Русская народная литература далеко опережает собой литературу письменную. Явившись на поприще истории отдельной и самостоятельной единицей, готовой внутренне поддерживать и внешне отстаивать особность и целость своего существования, русский народ вместе с тем имел уже свою достаточно сформировавшуюся нравственную физиономию, свои, выработанные, может быть, долгими веками, мысли и чувства, свою жизнь. Это то богатство своего молодого и бодрого духа, эти черты своей свежей народной жизни он и переложил в прекрасные поэтические создания, в свои песни-былины. В них он встаёт перед нами со всем дохристианским содержанием своего сознания и жизни, но их первая и основная черта, строго современная именно той поре чисто отрицательная. Тогдашняя жизнь только что слагавшегося народа прежде всего ставила этому народу вопрос о его «быть или не быть», вопрос о том, чтобы с внешней стороны отстоять целость своего существования, вопрос о борьбе с внешними и внутренними врагами зачинавшегося общества. Разумеется, русский народ отвечал полной готовностью на открытую и решительную борьбу с этими врагами, и вдохновляемый порывами искреннего и полного самоотвержения, в лице своих певцов – рапсодов воспел волновавшие и занимавшие его теперь мысли, чувства и идеалы, олицетворив их в образе своих героев-богатырей (разумеем богатырей Владимировых или Киевского цикла). И этот, так сказать, отрицательный характер былевых идеалов русского народа остался красной нитью, проходящей через все былины строго Киевского цикла. Разумеется, в качестве необходимых подробностей к характеристике и того времени, и тогдашних героев, в былинах содержится неисчерпаемое богатство и положительных сторон русской мысли и русской жизни, но сами богатыри остаются прежде всего носителями силы естественной, силы внешней и выразителями отрицательных идеалов русского народа, идеалов самоотвержения.

Со времени принятия христианства, когда все силы русского народа главнее всего направились в другую сторону, в сторону своего внутреннего развития и благоустройства внутренней жизни своего общества по христианским идеалам и при благодатном содействии Божественной помощи, на смену прежним богатырям явились носители новой, внутренней силы, силы облагодатствованной. Правда, былевая песня не забылась, и богатыри в устах певцов приняли «христианскую веру», но уже смысл их дальнейшего существования, их «raison d’etre» прекратился, «богатыри перевелись на Руси», и былины не получили своего дальнейшего развития на христианской почве, и остаются в том самом виде, в каком застало их на Руси христианство, с немногими и весьма заметными позднейшими вставками. Мы увидим потом, как высоко поэтически изобразил русский народ этот переходный момент в своей песни: «С каких пор перевелись витязи на Святой Руси».

Христианство принесло с собой новую тенденцию жизни, сообщило народу русскому великие идеалы своей истории, и своего учения и, кроме того, даровало благодатную помощь в деле дальнейшего развития и усовершенствования.

Русский народ скоро сроднился с новыми христианскими идеалами и, увлекаемый неизвестными ему дотоле таинственными предметами и чаяниями новой веры, и изумительными подвигами новых облагодатствованных лиц – героев, скоро запел свои «духовные стихи», картинно выражая в них свои верования и взгляды по разным вопросам христианского вероучения и жизни. Готовых для них образов, а иногда и целых поэтических картин, он множество нашёл в христианстве и, переработав всё своим юным чувством, с замечательным воодушевлением и искренностью воспел их в новом виде своего эпического творчества – в «духовных стихах» или «песнях калик-перехожих». В них открывается перед нами всё богатство положительного содержания русского, уже христианского духа, все его верования и убеждения, а иногда и совершенно реальные картины русского быта того времени. Из них мы узнаём, как и в каком виде, усваивал христианство русский народ своим умом и своей жизнью. И если домонгольская письменная литература знакомит нас со взглядами, прежде всего, передовых русских людей того времени, то духовные стихи своим содержанием вводят нас всецело в глубь души самого русского народа. Творчество певцов калик-перехожих здесь почти не имеет значения: «в их звуках слышится голос народа, в их чувствах и мыслях чувствуется биение-трепетание души народной», по счастливому выражению А.И. Пономарева. Былины, как мы уже видели, по своему значению для наших целей совершенно бледнеют перед духовными стихами. Правда, последние главное своё развитие получили уже после домонгольского периода, но это нисколько не умаляет их значения для нас: своим началом они восходят именно к домонгольской поре; и при том та почва, на которой они развивались, постоянно оставалась одна и та же, и к основным идеалам русского народа последующее время уже ничего не прибавило.

И былины, и духовные стихи поются ещё и теперь русским народом, хотя первые уже замолкают, и их можно слышать только на северных и восточных окраинах России. Редки уже и певцы духовных стихов – «калики перехожие», но они есть ещё на всем пространстве России. Во все предшествующее время Русской истории эти песни существовали постоянно, но счастливая мысль записывать это богатство народного литературного творчества явилась только в наш век и именно в школе славянофилов. (Есть только одно случайное исключение – сборник Кирши Данилова, см. ниже).

Очень понятно, что это дело записывания далеко ещё не закончено, и что нет ещё одного систематического свода тех или других песен. Тем не менее и тех и других появилось уже достаточное количество в печати. Мы назовём здесь собрания былин и духовных стихов, которые мы нашли в печати и по которым изучали русскую народную литературу.

1) «Древние российские стихотворения, собранные Киршей Даниловым и вторично изданные, с прибавлением 35 песен и сказок, доселе неизвестных, и нот для напева». М. 1818 г.

2) «Песни, собранные П.В. Киреевским». Изданы Обществом любителей российской словесности. 10 выпусков, М. 1860–64, 1867, 1872 и 1874 гг.

3) «Песни, собранные П.И. Рыбниковым». 1 и 2 ч. М. 1861 и 1862 гг., 3-я часть, издание Олонецкого губернского статистического комитета, Петрозаводск, 1864 г.

4) «Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 года». СПб. 1873 г.

5) «Калики перехожие». Сборник стихов и исследование П. Бессонова. 6 выпусков, М. 1861, 1863–1864 гг.

6) «Сборник русских духовных стихов, составленный В. Варенцовым». Издание Д.Е. Кожанчикова, СПб. 1860 г.

7) «Русские народные песни, собранные Петром Киреевским. Часть 1-я. Русские народные стихи». Напечатаны в «Чтениях в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете». М. 1848 г., № 9, IV, Смесь, 145–226 стр.

8) «Сборник русских народных песен П.И. Якушкина». Напечатан в «Отечественных записках» 1860 г. № 4. Апрель 1.

9) «Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии, собранные П.С. Ефименко. Часть 2-я. Народная словесность». Напечатаны в «Известиях императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии», XXX т., выпуск 2. Труды этнографического отдела, книга V, выпуск второй под редакцией Н. А. Попова, М. 1878 г.

Здесь же мы назовём и одинокий памятник русского дружинного эпоса того времени – «Слово о полку Игореве, Игоре Святославля, внука Ольгова». Мы изучали его по изданию Всев. Миллера в его книге: «Взгляд на Слово о полку Игореве», М. 1877 г., 162–178 стр.

Этим исчерпываются все памятники русской народной литературы домонгольского времени, с которыми мы имели возможность познакомиться и изучение которых для наших целей мы считали для себя обязательным.

Таким образом, вот тот материал, по которому мы попытаемся воспроизвести понимание русским народом христианства в домонгольский период его истории.

Теперь нам остаётся прямо перейти к изложению главного предмета наших исследований.

Наша задача – выяснить понимание христианства русским народом в домонгольский период – сама собой намечает те пункты, которым, главным образом, должно быть посвящено наше исследование. Само христианство, как новый, или вернее, восстановленный союз Бога с человеком, как живое единение людей в Боге, может быть понимаемо различным образом, и это понимание для каждого человека и народа останется совершенно своеобразным. Равным образом, и многочисленные вопросы христианской веры и жизни в понимании каждого человека и каждого народа могут получить самую разнообразную окраску, соответственную целому душевному складу известного человека, или известного народа. Правда, такое подразделение одного целого христианства на христианство вообще и на те вопросы или части, из которых оно слагается, возможно, только в нашем логическом мышлении, в существе же дела христианство, как религия, как жизнь, не делимо и представляет из себя один цельный и стройный организм. Тем не менее, в видах удобства исследования по правилам современной стройности и систематичности, нам необходимо прибегнуть именно к такому делению предмета наших исследований. Именно, сначала мы выясним понимание русским народом христианства вообще, как цельной религии, а потом рассмотрим, как отразились в понимании русского народа христианская вера и христианская жизнь. Соответственно этому наше дальнейшее исследование будет состоять из трёх главных отделов. В первом отделе мы попытаемся представить понимание русским народом христианства вообще, во втором – понимание различных вопросов христианской веры, а в третьем – различных вопросов христианской жизни.

Итак, с Богом, начнём с понимания русским народом христианства вообще, как единой, цельной религии.

Церкви бо всем входна: та бо ны есть мати, поражающи крещением и питающи живущая в ней нетрудно, одевающи же и веселящи вся всельшаяся в ню.

(Св. Кирилл Туровский)

В каждом народе христианство появлялось в то время, когда этот народ имел уже свой собственный, в большей или меньшей степени развитой склад своей душевной жизни; в каждом народе христианство встречало уже определённый запас плодов его умственного и практического творчества. Это содержание внутренней жизни известного народа, благодаря многоразличным случайным и чисто местным условиям, дававшим благоприятную почву для развития только определённых сил и способностей человека, естественно, характеризовалось преобладанием только некоторых сторон его душевной жизни, сообщавшим определённое направление его и умственной и практической деятельности. Поэтому-то это богатство внутренней жизни известного народа, предшествовавшей принятию им христианства, всегда носит на себе более или менее односторонний характер и бывает у каждого народа совершенно своеобразным, составляя его типичное, его национальное отличие от всех других народов, – то, что в настоящее время известно под именем «народности».

Христианство, как благовестие любви и свободы, являясь в известном народе, никогда не подавляло его личной особенности, никогда не уничтожало его народности и, представляясь народному сознанию под углом зрения верований, убеждений и идеалов его прежней жизни, под углом зрения его народности, в каждом народе получало особую окраску, особый характер, соответственно особенностям самой народности. Поэтому-то, и в своей дальнейшей жизни, и в своём практическом осуществлении, в каждом народе христианство имеет совершенно своеобразный характер, отвечающий личным особенностям так сказать, природной физиономии известного народа, в тоже время само по себе вечно оставаясь единым и неизменным. Справедливость этого можно проследить в истории каждого христианского народа, (на что мы отчасти намекнули в предисловии). В этом разнообразии практического осуществления христианства каждым народом наши славянофилы видят Божественное назначение каждой поместной церкви, по которому каждая поместная церковь призвана к уразумению и осуществлению только некоторых сторон безусловной истины, сама же «Истина дана единению всех и их взаимной любви в Иисусе Христе»².

Рассуждая аналогично о русском народе, необходимо признать, что для выяснения вопроса о понимании им христианства оказало бы неоценимую услугу знание его племенных особенностей, содержания и направления его душевной жизни ко времени принятия им христианства. Но тут мы опять попадаем в область нерешённых и даже почти незатронутых вопросов. К сожалению, и материал, необходимый для решения этого вопроса, не отличается ясностью, определённостью и полнотой. Тем не менее, насколько это возможно при наших ограниченных средствах, мы попытаемся уяснить для себя, что представлял собой русский народ ко времени принятия им христианства? Представляла ли хоть какое-нибудь положительное содержание его умственная деятельность? Куда тяготела его народная душа, куда направлялись его силы и способности? Думается, что этим мы наметим путь к выяснению нашей главной задачи. Разумеется, мы не в силах поднимать и решать коренные вопросы о русской народности: мы только слегка затронем духовную жизнь русского народа перед принятием им христианства, и то ни на минуту не выходя из области гаданий.

Христианство застало наших предков в самом начале первого, если можно так выразиться, младенческого периода их исторической культурной жизни. Религия русских славян, которой обыкновенно исчерпывается вся умственная деятельность каждого народа в этом периоде, стояла на самой низкой ступени развития. Русский язычник был натуралистом в буквальном и самом первом значении этого слова³. Он скорее инстинктивно чувствовал, чем разумно сознавал, присутствие каких-то таинственных жизненных сил во всей окружающей его природе и, видя безусловный порядок и необходимость в их внешних обнаружениях, а также и неотразимое влияние их на него, благоговейно преклонялся перед ними и обоготворял их. Его живая и впечатлительная фантазия создала для них различные аллегорические формы живой действительности, и поэтическому воображению русского славянина весь мир представлялся полным многочисленных и разнообразных видимых и невидимых духов: домовых, леших, водяных и т. п. Он готов уже был объединить сродные группы отдельных явлений, выделить их родовые черты и представить их в форме одного отвлечённого понятия, господствующего и объединяющего собой целую группу подчинённых явлений, готов был дать определённый образ этому родовому понятию – божеству целой группы явлений, как бог грома и т. п., и даже запечатлеть этот образ в определённых формах пластического искусства, перенеся поклонение и связываемое с известным образом представление на подставленный на его место кумир, – но тут его застало христианство... Так на представлении живой силы в мире, общей мировой жизни, и остановилась умственная жизнь русского язычника. Язычества, в смысле определённо сформировавшегося культа, в смысле теории мироздания, в смысле философски синтезированных верований и воззрений на мир видимый и невидимый – у русского язычника не было.

Русский язычник ничего не знал ни о своём происхождении, ни о своём назначении. Для решения этих вопросов он не выработал никаких данных. Он только видел себя окружённым какими-то таинственными силами, действовавшими на него с такой неотразимой необходимостью, от которых нередко зависели его благосостояние и сама жизнь, и в благоговейном Страхе преклонялся пред неведомыми ему божественными силами и, поставляя себя в полную зависимость от них, своё отношение к ним ограничивал участием в их жизни (игры) и жертвоприношениями, думая этим расположить их в свою пользу.

Никаких определённых представлений не выработал он и о своей загробной жизни, которую предполагал скорее по чувству общей жизни, чем по сознанию ясных верований в то, что ожидает его за гробом. Это ясно и из того, что он и не предполагал возможности иного рода существования, чем какое он сам переживал и видел кругом здесь на земле: вместе с покойником русские язычники сожигали или закапывали и весь его домашний скарб и даже жён и слуг, несомненно, в полной уверенности, что, если и будет жить за гробом умерший, то той же жизнью, какую проводил он здесь на земле. Правда, было объяснение и происхождения человека, как это видно из слов двух волхвов на Бело-озере Яну, послу князя Святослава: «Бог мывся в мовници и вспотився, отерся ветхем, и верже с небесе на землю; и распреся сотона с Богом, кому в нем створити человека, и створи дьявол человека, а Бог душу во нь вложи; темже аще умрет человек, в землю идёт тело, а душа к Богу»⁴. Но это заносное и едва ли не богомильское объяснение происхождения человека, возбуждающее только массу других недоумений, на которые не находилось у русского язычника ответа, остаётся чуждым русскому народу и не может характеризовать собой его верований. Для собственного русского сознания человек с его временной и вечной судьбой оставался полной загадкой, понятной для него только с одной стороны: человек – это один из фактов общей мировой жизни. То же самое нужно сказать и относительно космогонии вообще. Мир, как в целом, так и в отдельных его явлениях, был понятен русскому человеку только в своём настоящем, только в действительных и видимых обнаружениях жизни, и при том понятен только его поэтическому чувству. Вопросы же о происхождении мира, о его законах, их связи и взаимодействии, о цели и назначении мира – остались незамеченными ещё русской мыслью, до решения их было ещё далеко. Русская мысль не поднялась ещё до той ступени, когда является возможность задаваться различными отвлечёнными вопросами и приступать к такому или иному решению их. Такое состояние полного отсутствия каких-либо верований и воззрений по основным вопросам о мире и человеке прекрасно выразил потом русский народ в одном из своих духовных стихов:

«Отчего начался у нас белый свет;

отчего у нас солнце красное;

отчего у нас млад светел месяц;

отчего у нас звёзды частые;

отчего у нас зори светлые?»

«От чего зачинался наш буён ветер?

От чего зачинался наш дробён дождик?

От чего зачинался народ Божий?»⁵

Словом, русская мысль ко времени принятия христианства не поднялась ещё над фактами видимой и окружающей жизни и смотрела на них сквозь призму поэтического чувства. Её способности отвлекать и обобщать ещё не успели проявить своей деятельности, и русский народ не создал определённых верований и воззрений на существующее и, конечно, не возвёл их в систему.

Такая бедность умственной, или, собственно, философской жизни русского народа станет понятна, если мы обратим внимание на то состояние, в котором находился в то время русский народ, и на те задачи, к которым стремился он и к достижению которых направлял все свои силы и способности.

Русские славяне, ко времени принятия ими христианства, ещё только осели по свободному и девственному пространству своей земли, едва сплотились в один народ и начали новый, земледельческий быт. Защищая с одной стороны свою целость от внешних врагов, с другой – всё внимание их было обращено на устройство своего внутреннего быта, на создание самостоятельного мощного и благоустроенного общества. И в этой области они достигли, можно сказать, блестящих результатов. Они поняли и ясно сознали, что для жизни, и успешного развития общества первое и самое необходимое условие – это полное самоотвержение отдельных личностей, из которых слагается общество. Каждая отдельная личность должна всецело принести себя в жертву обществу. Для этого, прежде всего, необходимо каждой личности выйти на решительную борьбу с собой, со своими личными страстями и привязанностями и с корнем вырвать из сердца идеал самопоклонения и служения самому себе. И русский народ выработал величавые идеалы самоотверженных борцов на пользу общества и воплотил их в высоко-поэтических образах своих могучих богатырей, особенно – в образе своего главного любимца – Ильи Муромца. Богатыри, думал русский народ, прежде всего, должны забыть свои личные страсти. И мы видим, как они, идя на служение народу, охотно покидают всё, что служит к угождению их собственной личности: «золотой телец» для них не существует⁶, «прелесть женская» для них несоблазнительна⁷, жажда крови, жажда воинской славы им была ненавистна, – такие поручения от князя они и исполняют то неохотно⁸, – выделение из ряда других, власть – не манила их⁹. Мало того, в борьбе с эгоистическими началами они не щадят даже самого дорогого для человека – жизни¹⁰, и, что замечательнее всего – таким безграничным самоотвержением отличаются и женщины русских былин, типической представительницей которых является величавая Василиса Микулишна, жена Данилы Ловчанина¹¹.

С таким беззаветным самоотвержением выходят богатыри на служение народу:

«Приклонялся Илюшка к своему батюшке

К государыне своей матушке:

„Государь мой батюшка, Иван Тимофеевич,

Государыня матушка!

Дайте мне великое благословеньицо,

Ехать в Киев град к князю Володимиру,

На поможение и на сбережение“»¹².

Едва ли мы ошибёмся, если эту просьбу Ильи Муромца признаем за характерное выражение понимания русским народом того назначения, которое лежало на каждой личности по отношению к целому обществу. «Помочь» русскому народу избавиться в его внутренней жизни от всего вредного для его нового быта, «сберечь» целость русского общества от всех его внешних врагов, – в этом русский народ видел венец самоотвержения и истинное призвание каждого члена своего общества без различия даже полов¹³. Едва ли имели другую цель и такие проявления всеобщего участия в обсуждении дел народных, о которых рассказывает летописец: «Новгородци бо изначала, и Смольняне, и Кыяне, и Полочане, и вся власти якоже на думу на веча сходятся, на что же старейшии сдумают, на том же пригороди станут»¹⁴.

Понятно, что такое понимание общественного служения, правда, строго отвечало своему времени, но вследствие этого было совершенно односторонним: оно упускало из виду целую область внутренней жизни общества, положительных отношений его членов между собой. Когда же эти последние заявили о своих правах на существование, у русского народа ничего не нашлось для их удовлетворения, и он сам сознавал это отсутствие в себе положительных основ общественной жизни: «земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет»¹⁵, говорил он сам о себе. Когда же были принесены со стороны новые начала для жизни и развития внутренних взаимных отношений членов общества, идеалы «сберегателей», естественно, должны были сойти со сцены и уступить им своё место. Этот переходный момент прекрасно выразил русский народ в образе борьбы «витязей» с таинственными «воителями»:

«И говорит Алёша Попович млад:

„Подавай нам силу не здешнюю:

Мы и с тою силою, витязи, справимся!“

Как промолвил он слово неразумное,

Так и явились двое воителей,

И крикнули они громким голосом:

– А давайте с нами, витязи, бой держать?

– Не глядите, что нас двое, а вас семеро.

Не узнали витязи воителей;

Бросились на силу все витязи,

Стали они силу колоть-рубить.

А сила всё растёт да растёт,

Всё на витязей с боем идёт.

Испугались могучие витязи,

Побежали в каменные яры,

В тёмные пещеры:

Как подбежит витязь к горе,

Так и окаменеет;

Как подбежит другой,

Так и окаменеет;

Как подбежит третий,

Так и окаменеет.

С тех то пор и перевелись витязи на Святой Руси»¹⁶.Так не устояли могучие представители борьбы перед незначительными с виду глашатаями новой жизни. Те же силы, которые направляли богатыри на свою деятельность, теперь посвящаются на служение новым началам. Этот поворот течения жизни в другую сторону, в сторону внутреннего благоустройства, русский народ художественно выразил в духовном стихе о «Егории храбром», заставив последнего из воинов превратиться в христианского миссионера:

«Государыня моя матушка,

Святая София Премудрая!

Воздай мне своё благословение

Поеду я по всей земле светло-русской,

Утвердить веру христианскую»¹⁷.

Таким образом, мы приходим к тому заключению, что в умственной жизни русский народ не создал никаких отвлечённых, определённых и систематизированных знаний и всей душой тяготел к устройству своего общественного быта. В этой области он выработал высокие, но отрицательные идеалы самоотвержения, послужившие благоприятной почвой для христианства, положительных же начал общественной жизни он не имел.

Так, с неясным представлением всеобщей жизни и желанием создать общественную жизнь русский народ стал лицом к лицу с христианством и в нём сразу же увидел неиссякаемый источник, высочайшее начало и бесконечную полноту всей жизни.

Первое, что со всей ясностью предстало в христианстве верующему сознанию русского народа – это то Высочайшее Начало, к Которому возводится всё существующее, от Которого получило оно своё бытие, Которое всё Собой обнимает, и в Котором вся жизнь – это христианский Бог – Бог живой, деятельный, а потому и личный. В нём начало всякого бытия, Он творец всего мира видимого и невидимого, творец всех живых существ и самого человека. «Не суть то бози, но древо», – говорил христианин-варяг язычникам, – «днесь есть, а утро изгнеет; ни ядят бо, ни пьют, ни молвят, но суть делани руками в дереве; а Бог есть един, ему же служат грецы и кланяются, иже сотворил небо, и землю, и звезды, и луну, и солнце, и человека, и дал есть ему жити на земли; а си бози что сделаша? сами деланы суть»¹⁸. Этим, в высшей степени характернейшим противоположением христианского Бога идолам, ясно даётся понять, что Бог христианский не только Бог живой, но Он и ни от кого не получил Своей жизни, а сам в Себе содержит источник Своей жизни, и не только Своей, но и всего живущего: «и дал есть ему жити на земли». В Боге начало всякой жизни, в Нём и продолжение всякого существования.

Только под условием питания от этого неиссякаемого источника и возможна всякая жизнь, только жизнью в Боге и поддерживается и развивается всякое бытие: «всё строится божиим промыслом»¹⁹. Эта истинная и единственно возможная жизнь выражается всем существующим в неуклонном и постоянном следовании тому назначению и тем законам, которые вложил Господь при творении в основу каждого отдельного существования, и в которых везде и всегда действует Его Божественная воля: «також и огнь творит повинуяся Господеви... ащели чему повелит Господь что створити то створит, но по Божию повелению и по суду его, а собе ничтоже не смеет створити... все бо братья Бога боится и трепещет повеление его»²⁰. Если же какое-либо существо уклонится от этой жизни в Боге, то этим самым оно теряет свою истинную жизнь, и ему неминуемо грозит смерть для неё. И уже для того, чтобы снова возвратить его к жизни, разумеется, необходимо участие Самого живого Бога, источника и вечного носителя всей полноты истинной жизни. Так и было с людьми. Они оставили жизнь в Боге и умерли для своей истинной жизни, и только сам Бог снова возвратил им её: «Мертвы бо ны суща, вринувшимся самоволне и у дебрь греховную, не презре нас, ни отвержеся нас; но взыска и обрете...»²¹. «Тако Господь створи нам: созда, падшая встави»²². И так, в Боге начало истинной жизни, и в Нём одном её совершение: «Бог един Творец, невидимым и видимым, небесным и земленыим, и... посла в мир спасения ради взлюбленнаго Своего Сына»²³. «Тобою (Владимиром) обожихом и живота Христа познахом»²⁴. Понятно само собой, что такое всеобъемлющее Начало жизни, такая полнота её, не допускает делений и множественности: «Бог един». Итак, Бог христианский – Бог живой, и в Его жизни получило начало и существует всякое бытие.

В чём же существо этой жизни? Какая положительная сила живёт собою и в себе и дарует от себя силу жить всему существующему?

«Бог любы есть...»²⁵. Жизнь Бога есть жизнь любви. Те акты, в которых обнаруживается Божественная жизнь в мире, суть проявления Его высочайшей любви. Любовь Божия сотворила мир, от неё он получил своё начало, ею же и восстановлен он, возвращён к жизни после потери её, – возвращён к жизни в Боге, к вечному источнику жизни – к Богу: «Како бо есть не премилостив (Господь), иже туне нас спасе, от небытиа в бытие приведе всяческая, небесная и земная, и нам обнови путь нов собою? Мертвы бо ны суща, вринувшимся самовольна и удебрь греховную, не презри нас, ни отвержеся нас; но взыска и обрате, и на раме понесе, и одесную Отца посади: то како несть милостив и человеколюбив? Не мы взыскахом Его, но Он нас»²⁶. «Любве ради сниде Господь на землю и распятся за ны грешныя...»²⁷. «Светоносная любы небесная» и теперь даёт миру силу осуществлять жизнь в Боге²⁸, и теперь ею живёт все существующее: «В любви бо все свершается»²⁹. Словом, жизнь мира, и поначалу своему, и по продолжению, есть явление бесконечной любви Божией, и летописец в порыве восторженного благоговения перед обнаружениями её в творении, спасении и промышлении о мире благодарно восклицает: «О неизреченному человеколюбию! о тмами любве, еже к нам!»³⁰.

И если истинная жизнь мира есть жизнь в Боге, то ясно, что эта жизнь и есть жизнь любви. К любви и призвано всё существующее с тем только различием, что всё неразумное осуществляет её по раз вложенным в него Творцом законам необходимости, и лишь одному человеку дарована полная свобода в выборе истинной жизни в любви: «все бо братья Бога боится и трепещет повеление его. Толико мы человеци все преступаем повеление его»³¹. Любовь и есть тот закон, который вложен Творцом в природу человека, но закон свободы, любовь и есть то положительное начало, которое призван человек, по своему свободному выбору, осуществить в своей жизни: «первая ж заповедь есть еже любити Бога всем сердцем своим... вторая ж заповедь есть еже любити друга аки себя»³². «Любовь имейте ко всем ладну...»³³.

Таким образом, любовь и есть истинно христианский принцип жизни людей. Но принцип не в смысле одного только знания начал жизни, нет, этого мало: «И все се сведяху жидовскыя старейшины; но зависть не дадяше им познати Божия благодати»³⁴.

Принцип – и не в смысле известных правил, строго определённой нормы жизни, чего не может допустить христианская свобода. Где есть такая норма, там нет места свободе, там пассивное необходимое и даже чисто механическое выполнение предписаний нормы, там ценно только внешнее выполнение их с целью оправдать себя, показать себя, понятно, из страха наказаний за противное, не выходящим из рамок нормы и сохранившим все, предписанное ею, – там нет места творчеству истинной жизни: там истинная жизнь делается по данному образцу, но не творится самим человеком, по собственной воле, самостоятельно, без всяких внешних побуждений. Любовь – творческий принцип. В любви сам человек творит свою истинную жизнь, и тогда как норма имеет только временное значение, любовь – вечное: норму можно исполнять только здесь на земле, любовь же никогда не умирает и живёт вечно. Яснее это представляется на примере подзаконных иудеев и свободных христиан. Те жили по норме, по строго определённому закону, – христиане свободной любовью живут в Боге; и вот когда явилось благовестие этого нового начала истинной жизни, «и отгнани быша июдеи и расточени по странам, и чада благодатная христании наследницы быша Богу и Отцу. Отъиде бо свет луны, солнцу всиавшу, тако и закон, благодати явившейся, и студенство нощное погибе, сълнечней теплоте землю съгреявши. И уже не гордится в законе человечество, но в благодати пространно ходит: июдеи бо при свещи законней делааху своё оправдание: христиани же при благодатнеем сълнци своё спасение зиждут. Яко июдейство стенем и законом оправдаашеся, а не спасаашеся; христиании же истиною и благодатию – не оправдаются, но спасаются. В иудеох бо оправдание, в христианых же спасение, яко оправдание в сем мире есть, а спасение нам в будущем веце. Июдеи бо о земных веселяахуся, христиании же о сущих на небесех»³⁵.

Любовь в смысле положительного содержания этого принципа истинной жизни, есть постоянное настроение души человека, слагающееся из безусловного проникновения всех сил души этим великим началом, неуклонного тяготения их к нему и постоянного обнаружения такого внутреннего состояния в соответственных внешних делах, во внешней жизни человека. «Вспряни, брате, вспряни и попечися мысленно о своей души, работай Господеви со страхом и всякой смиреной мудростию. Да не днесь кроток, утро яр и зол; вмале молчание и паки роптание»³⁶. Христианский принцип жизни требует именно постоянства такого цельного настроения человека, требует постоянной и всецелой жизни любви.

«Темже тамо (к Богу) ум вперим, сде поживше, богомудрено, постом, молитвами, трудом, пением, плачущеся грех своих и присно имуще Бога пред очима своима и день смертный помышлением, и не ослабеюще, но якоже и поченше, тако и скончаешь»³⁷, «Встягнемся на добро, взыщете суда, избавите обидимого, на покаянье придем, не вздающе зла за зло, ни клеветы за клевету, но любовью прилепимся Господи Бозе нашем, постом, и рыданьем и слезами омывающе вся прегрешенья наша, не словом, нарицающеся хрестьяни, а поганьскы живуще»³⁸.

Христианский принцип не допускает только внешнего признания себя на словах, но требует полного и всецелого осуществления себя в жизни: «Любы Божия не в словесех свершается, но в делех детельных»³⁹. «Не точью словом крестьяни нарицающеся, но подвигнемся добрая дела стяжати»⁴⁰. «Аще ся обещахом Христови, то чему ему не служим. Сам бо Господь рече: не всяк внидет во църствие мое, рек ми Господи Господи, но творяй волю Отца Моего»⁴¹. И это требование остаётся во всей силе и по отношению ко внутреннему состоянию человека: истинно христианская жизнь есть тоже девство: она требует невинность и душевную, и телесную: «Послушайте глаголемых крестьяни. Но токмо именем наричаются крестьяни, то льстяться нагым нароком. Словом бо и слытьем мнози суть кртьяни, а образом мало их. Образом же аки и ученики Христови, а делом предатели. Словесем бо боязниви, а делом нечестиви. Словесем милосерди, а образом елини. Нароком кртьяни, а делом страньници... И несть им никоеяже пользы наричатися крестьяном. Якоже бо девица донележе хранит девство, то по истине взывается и есть, аще ли прельстится ким плотным и девство погубит, то несть уже девица. Тако и наричаемый кртьянин. Аще завет преступит и обет попрет, а евангельское слово отвержет, а поганых дела делати начнет, – никийже успех наричатися крстьянину»⁴². «Молю вы, братие, с страхом и любовию друг другу стоим на молитве и воистинну молящеся речем: „да ся исправить молитва моа, яко кадило пред тобою, вздение руку моею жертва вечерняа“. Да аще руце твои ничтоже имата грабления; добре то глаголеши, реки: „вздение руку моею“. Оглядай убо руце си и испытай о нею, да аще ничтоже имата грабления и нечистого резоиманьа. Аще ли еси грабил или приклады имал, или корчемный прикуп, или кого чем приобидел еси, еже святое писание отрекло: то не глаголи, не взвышай руки си, дóндеже очистишися от всего зла»⁴³. Любовь непременно требует, чтобы внешнее поведение человека было необходимым обнаружением и воплощением его внутреннего, душевного настроения, от искренности и совершенства которого оно только и получает своё значение, хотя бы оно (обнаружение) и не отвечало по своему количеству всей глубине и полноте душевных движений, как, например, в делах милосердия: «не чьтеть бо ся тоу имение, нъ душа милостива и сердце податливо»⁴⁴. Или, в деле молитвы: «да будет известно, что для молитвы спрашивается... расположение»⁴⁵. И если одно внутреннее состояние души человека само по себе и не превосходит своё внешнее обнаружение, то во всяком случае их значение для жизни нужно признать одинаковыми потому что душевное движение не может пройти бесследно и остаться без соответствующего внешнего обнаружения, тогда как всякое дело оставляет ещё много места для подозрений в его искренности: «се написах верных ради человек, дабы кто слышав о местех святых и потщался душею и мыслию к святым сим местом и равну мьзду приимут с ходившими до святых сих мест (Палестины). Мнози же дома суще в своих местех добрии человеци милостынями к убогым и добрыми делы своими достизают сих мест святых, иже большую мьзду приимут от Бога; мнози же и ходивше святых сих мест и видевше святый град Иерусалим, и възнесшеся умом, яко нечто добро сътворше, и пакы погубляют мьзду труда своего... Блажени бо видевше и вероваша; треблажеши не видевше вероваша... По истине бо вера равна добрым делом»⁴⁶.

Словом, христианский принцип есть цельное настроение, не ограничивающееся какой-либо одной, внутренней, или внешней, стороной души человека: это есть дерево, коренящееся в мыслях и чувствованиях человека и выходящее наружу плодовитыми ветвями своими в различных делах внешнего поведения человека: «Что есть древо животное? смиреномудрие, емуже корень исповедание... Того бо корене стебло благоверие... Того стебла многы различны ветви: мнози бо, рече, образи покааниа: слезы, пост, молитва, милостыни, смирение, вздыхание, и прочая. Тех ветвей плод добродетели, любы, послушание, покорение, нищелюбие; мнози бо суть путие спасениа»⁴⁷. Это есть цельное законченное здание, построяемое из всех сил и способностей души человека, обусловливающее собою единственно-истинную жизнь – жизнь в Боге: «Тебе же хотящу здати духовную храмину на вере оснуй и зежди надежю, любовь, аки плиту; смеси целомудрием, акы водою, телесе твоего кал, да возвысится, акы храм душа твоея, подпри ю, акы столпом, Божиею помощью, да, аще снидет различными вещьми дождь и рекы, пребудут, аки наковальна, противу добрым же и злым человеком. Введи в храмину матерь и жену, еже есть кротость и смирение; кротость бо угожает Богу, а смирение на небеса возводит: оградитежеся отвсюду татей ради, рекше, страхом Божиим и молитвою, и стража пристави любомудра ума, да аще случитьтиси во град быти или в народ, или в веси, или на торгу, не дай же сердцу в тех поплевати мысльми, но акы внутрьуду келиа, поучаяся о разлучении души от тела. Се пребудеши внемля себе, акы в пустыню отшед. Аще си с Божиею помощию управиши, да не надмешися величением, инех оглаголивая»⁴⁸.

С положительной стороны это постоянное настроение любви сводится к созданию человеком в себе такого душевного состояния, в котором он выполняет своё истинное назначение, в котором законом своей жизни он ставит закон, определённый Творцом для его жизни, – состояния, в котором на место своей воли человек ставит волю Божию: «Мы мнимся Бога любяще; но аще потщимся заповеди его схранити, тогда явимся Бога любяще: любяй бо мя, рече, заповеди моа хранить»⁴⁹. «Якоже и приясте Господа нашего Иисуса Христа, в томьже и ходите»⁵⁰. «Покорливии, послушливии ти бо волю Божию деють, а своих воль отметавшеся и Божию деють»⁵¹. Это состояние принятия в себя Христа и выражается воспитанием в себе постоянного чувства Бога, направлением всей жизни по руслу этого чувства и поставлением Бога исходным началом и окончательным завершением всех чувств, мыслей и желаний, всех, даже мельчайших случаев внешней деятельности, – словом всей жизни: «Возлюби (преподобный Антоний Римлянин) Бога всею душею своею, сладость бо и просвещение и радость присно есть любящим его..., преподобныи же имея образ его в сердцы своём присно, икону Божию преславну, не шаром образовану, или на ином нечем, но ту глаголю икону Божию, бываемую добрыми делесы, постом воздержанием, исправлении добрыми, бдением и молитвами, вписуя себе сокровено в сердцы своём выну шаром иконным образ небесного Владыкы»⁵². Как необходимое обнаружение такого настроения, как жизнь чувства Бога, вся жизнь человека должна быть полна жизнью в Боге и – Богом: «всели страх Божий в сердци си и любовь великую яже к нему оукрашаяся паче злата и серебра и камене драгого смерением добрым своим паче, и паче милостыня, помогай нищим, заступник буди сиротам и вдовицам, любъвь имеи ко всем равну, дружня таины храни, клеветанья же зело оубегаи, клятвы хранися, зависти не имея, чюжих доброт не сглядаи, да не оусхощеши им, смеха бегаи лихого, скомороха, и сла точьхара, и гудца, и свирця, не оуведи оу дом свои глума ради, поганьско бо то есть а не крестьяньско, да любяи та глумленья поган есть, и с крестьяны причастья не имать, дьяволи бо то суть, всегда сли смысци, и созванья и веселья блудская бо то есть краса, и радость бесящихся отрок, а крестьяньскы суть гусли прекрасная доброгласная псалтыря, еюже присно должни есмы веселитися, к пречистому влдце милостивому Христу Богу нашему, свят, свят, свят еси Боже исполнивыи небо и землю славы твоея то ти предивны суть гусли, всякой души живот подающи и веселье»⁵³.

Но любовь, как творческий принцип, не ограничивается созданием жизни в Боге только в известном человеке и только для него одного, но она даёт силу последнему творить то же и в другом. Любовь – это семя, которое, упавши на удобную почву, приносит обильные плоды и питает целые массы: «Аще умягчиши сердечную землю, и приимеши малое семя учения (= словеса Божия), и много зело расплодиши в себе спасеное житие... инем будеши раздавая (того обилье), требующим своего спасения»⁵⁴. «Аще будеши послушлив, и умякчиши землю сердечную, и приемеши малое семя, и расплодиши в собе много спасеного жита, яко будет немочи в душевнем дому всего того положити, нъ инем будеши, раздавая требующим тогоже»⁵⁵. Полный расцвет любви и есть не личное, но общественное творчество: «любовь имейте ко всем равну»⁵⁶, «будете в любви межю собою»⁵⁷, «молвить бо иже: Бога люблю, а брата своего не люблю, ложь есть»⁵⁸. Это ясно уже из самого понятия о любви, как принципе жизни, поскольку самое понятие жизнь необходимо предполагает жизнь субъективно-объективную, жизнь в обществе, и справедливость этого мы видели уже в трактате о любви, как настроении.

Истинная жизнь христианская, жизнь в Боге, и есть единение ти бо волю Божию деют, а своих воль отметавшеся и Божию деют. Ти суть рабы Божии⁵⁹.

Но рабство это – не рабство неволи, но рабство свободы, потому что Бог только даровал человеку жизнь, предоставив ему полную свободу пользоваться ею, или нет, и христиане, поэтому, сами делающие себя «людьми Божиими»⁶⁰, стоят к Нему совершенно в иных отношениях, чем земные рабы к своим господам. Эти отношения уясняются из сближения христианского братства с некоторыми явлениями внешнего мира. Получивши своё начало от вечного Источника жизни, христиане являются подобными винограднику, который как бы насадил сам Бог: «виноград, иже насади Бог»⁶¹. Отношения христиан к Богу, как Виновнику их жизни, а также и особое положение их в ряду творений Божиих, прекрасно определяются этим образом виноградника и отношениями к нему (винограднику) его хозяина. Господь даровал истинную жизнь христианам; они приняли её, добровольно поставили Его центром тяготения всей своей жизни, и их дальнейшая жизнь снова предоставляется их свободе с единственным ограничением постоянного присмотра, руководства и размножения виноградника со стороны определённых лиц, самим Богом поставленных для присмотра за ним, для посредствования между Богом и виноградником и для раздаяния Его даров последнему: «сам Господь рече мнози пастуси погубиша виноград мои, пастуси суть книжници и виноград вера, человеци в вере погибают, лихими пастухи, оучители безумным»⁶². Этим состоянием своей земной жизни христиане уподобляются стаду овец, оберегаемому постоянно определенными пастухами. В этом отношении они образуют собою «стадо Христово»⁶³, к которому всех людей в любви: «Иже суть погани, Господи, обрати я на крестьянство, и ти будут братия наша»⁶⁴.

«Отвечал убогий брату своему:

– Братец ты, братец, богатый Лазарь!

Как жили мы были на вольном на свету,

Не знали мы, братец, никакого греха:

Брат брата братцем не называли,

Голодного не накармливали,

Жаждущего не напаивали,

Голого не надевывали,

Босого не обувывали,

Красную девицу из стыда не вывели,

Колодников-тюремщиков не навещивали,

Убогого в путь во дорожку не проваживали»⁶⁵.

Такое братство людей во Христе есть прямое следствие единства источника жизни, от которого её начало в творении и воссоздании, или, как образно объясняет это убогий Лазарь богатому:

«По том я тебе братец, потому родной,

Что единая матушка нас породила,

Что един сударь-батюшка вспоил вскормил»⁶⁶;

и той цели, к которой ведет истинная жизнь, и которая (цель) исключает всякие внешние преимущества одного человека перед другим и имеет в виду внутреннюю сторону его существа, исполнение им своего назначения, определенного ему Творцом: «Брате, не то свершение есть, еже славиму быти от всех, но еже исправити житие и чиста себе снабдети»⁶⁷.

Проникнутые одним чувством Бога, объединённые одной жизнью в Боге, братья-христиане образуют собой тесный союз избранников Божиих, Его рабов, поставивших Его волю законом своей жизни: «Кое то суть избрании. Покорливии, послушливии, самим Богом приставлены особые пастыри и учителя духовной жизни под Его высочайшим смотрением: То есть Бог наш и мы людие его, и овца паствины его»⁶⁸. «Ереем бо нужно есть пещися о стаде своём Христовых овец»⁶⁹. С особенной ясностью это высочайшее водительство и пастырская деятельность поставленных от Бога пастырей христианского стада проявились на русских людях: «Господь Бог... заблутьшая овця сбрав в святое стадо»⁷⁰, «и пастуси словесных овец Христов, сташя епископи и попове и диакони»⁷¹, и на Руси уже можно было видеть «христианство растуще»⁷². В этом последнем смысле, в смысле созидания христианского братства при посредстве облагодатствованных и вместе превосходяших других своей духовной жизнью пастырей, христианское братство или Церковь Христова уподобляется дому, совершаемому из христиан особыми иерархическими лицами, духовными строителями и раздаятелями Божией благодати: «храм же наречет верных людии»⁷³. «Его же (Христа) славный и честный дом церкви имать искусны строителя: патриарси, митрополиты, епископы, игумены, иереи и вся церковныа учителя, иже верой чистой ближнии Богу створишася, и приемлют Святого Духа благодатию различные дары учения, исцеления, по мере дара Христова»⁷⁴. Созидая из христиан рабов Божиих, верных Его святой воле, Церковь Христова, как тесный союз людей, живущих по одним началам и преследующих одни цели, является царством Божиим, во главе которого стоит Царь-Христос, а члены этого духовного царства – все христиане: «Он (Св. Равноапостольный царь Константин) в Еллинех и в Римлянех царство Богу покори: ты же (Св. Равноапостольный великий князь Владимир) в Руси, о блаженниче, подобно. Уже бо и в онех, и в нас Христос Царем зовется»⁷⁵. Но всеми этими, чисто внешними уподоблениями недостаточно оттеняется внутреннее величие и характер свободы Христовой Церкви. В отношении к Виновнику жизни, от Которого христиане не только получили её, но в Котором и Которым они постоянно и живут, при том, не по страху или принуждению, но по свободной любви, они ближе и скорее всего являются Его «сынами и наследниками»⁷⁶. Отношения Бога Сына, давшего начало Церкви и её вечного Царя, Церкви, созидающей своих членов в единении и любви, и самих членов Церкви – взаимные отношения их ближе всего и характернее определяются взаимными отношениями отца, матери и детей, как это прекрасно выразил русский Златоуст в слове на Пасху: «Радость сугуба всем христианом и веселие миру неизреченно, пришедшего ради праздника днесь, за скорбь прежде бывшего таинства. Отшедшю бо мужеви в путь далечь, жена скрбна бывши, детем претит; пришедшю же мужеви, внезапуже на веселие неисповедимо приемлет и дети радостию ликовствуют, паче естества обогащаеми»⁷⁷. Потому же всесовершеннейшему и всесвятому Началу, от Которого они получили свою жизнь и Которого они поставили центром и целию своей жизни, в Котором вся их сила и все их значение, по тому абсолютному началу свободы и любви, которые они являют своей жизнью в Боге, по той особой близости, в которой они по всему этому стоят к своему Виновнику и Царю, – христиане или «людие Христови» образуют собой «святыи язык, царское же священие, жребии достояниа его»⁷⁸.

Как овцы одного стада, как дети одного Отца, живущие одной жизнью в Боге, все христиане, без различия наций и народностей, составляют одну Церковь Христову и остаются в полном единении и любви между собой. Помимо всей своей жизни, русский народ так живо и так картинно передал свой взгляд на единение всех сынов Православной Церкви и в рассказе о том, как православный Илья Муромец отправлялся на службу в Ерусалим к царю Константину Боголюбовичу и помог ему одолеть «Одолище поганое» и восстановить «четье-петье церковное и звон колокольный»⁷⁹. Правда, есть христиане иноверные, сами отторгшие себя от единства Церкви Христовой, даже много есть ещё людей иноязычных, вовсе никогда не принадлежавших ей и теперь не знающих этого единства. Но и по отношению ко всем им сыны Церкви должны всегда руководиться творческим принципом своей жизни и находиться и с ними в единении любви, ограничивая только его делами молитвы, милостыни и уроками пастырского учительства, в полной надежде привлечь и их в едино стадо Христовых овец к совершенному единению с Христовой Церковью: «Иже суть погани, Господи, обрати я на крестьяньство, и ти будут братия наша»⁸⁰. «Милостыней же милуй не токмо своея веры, нъ и... чюжея. Аще ли видиши нага, ли голодна, ли зимою, ли бедою одьржима, аще ти будет, ли жидовин, ли сорочин, ли болгарин, ли еретик, ли латинин, ли от поганых, – всякого помилуй и от беды избави, якоже можеши». Замечательнейший образец пастырской любви к иноверным явил митрополит Иоанн II в своём послании к римскому папе Клименту: «И не веде», – писал он последнему, – «откуду възникоша соблазни и възбраненье божественная пути, яже что ради и како не исправишася зело чюжюся сему. Не вем бо кый бес лукавый, завистив и истине враг и благо честно супостат, иже таковая примени и братьскую вашю и нашю любовь отверже всего крестьянского совокупленья... Молюся и мольбу творю и припадаю священым стопам твоим въздвигнутися от сих всих (разногласий с Православной Церковью) ... Отдай же ми, Господа ради от многия бо любве таковая написавшу ми тобе. Аще суть во истину творимая вами, якоже слышахом, испытайте писанья и обрящете вся си исправленья требуюша. Но молю о Господе любовь твою впервых аще хощеши напиши к нашему святому Патриарху Константина града... и хужьшему паче всех мне, целую тя и яз Иван худыи Митрополит Русский»⁸¹.

Эта надежда привести всех во единение Церкви Христовой утверждается верой в то, что Источник истинной жизни неиссякаем и благодать Божия, дающая человеку эту жизнь и возращающая его в ней – неисчерпаема и всеобъемлюща: «аще и всея земля придут человеци, не умалиться Божия благодать, всем даюши исцеление от греховных недуг»⁸². Церковь Христова не знает границ местных. Она не различает ни стран, ни народностей. Её задача – обнять всех людей и всех без различия привести, в единение свободы и любви. Этот всеобъемлющий характер Церкви Христовой весьма рельефно обрисовывается при сопоставлении её с ветхозаветной церковью иудейской. Последняя строго ограничивалась только своим народом и была чисто национальной еврейской, – первая не знает границ народных и объединяет в себе все национальности: «И тожде оправдание иудейско скупо бе зависти ради, не бо ся простираше в ины языкы, но токмо в июдеи бе единой: христианыих же спасение благо и щедро, простираася на вся краа земленыя. И сбысться благословение манасиино на июдеох, ефремово же на христианыих... Закон бо прежде бе и възнесеся вмале, и отъиде. Вера же християнская, послежде явльшися, больши первыа бысть, и расплодися на множество язык, и Христова благодать всю землю объятъ, и яко вода морскаа покры ея... Прежде бо бе в Иерусалиме едином место кланятися, ныне же по всей земли... по всей бо земли вера простреся, дождь благодатный оброни, купель пакы – порождениа сыны своя в нетление облачитъ»⁸³. Для того, чтобы стать членом ветхозаветной церкви, нужно было предварительно сделаться евреем, – в Церкви же Христовой нет национальностей, но есть только «братия» между собою и «сыны Божии». Но безграничность и всеобъемлемость Церкви Христовой идёт далее. Как истинная жизнь, как жизнь в Боге, она простирается и на весь внешний неодушевлённый мир. Мы видели уже, как всё там, в силу необходимости, вложенной Творцом при самом создании мира, как всё в нём живёт Богом. Здесь картину общей жизни в Боге добавим небольшими отрывками из Поучения «Мономаха»: «Велий еси, Господи, и чюдна дела Твоя, и благословено и хвално имя Твое в векы по всей земли. Иже кто не похвалить, ни прославляеть силы твоей и твоих великых чюдес и доброт, устроеных на сем свете; како небо устроено, како ли солнце, како ли луна, како ли звезды, и тма и свет, и земля на водах положена, Господи, Твоим промыслом! зверье разлоличнии, и птица и рыбы, украшены твоим промыслом, Господи! ... и сему ся подивуемы, како птица небесныя из прья идуть и первее в наши руце, и не ставятся на одиной земли, но и силныя и худыя идуть по всем землям, Божиим повеленьем, да наполнятся леси и поля; ... И ты же; птице небесныя умудрены тобою, Господи, егда повелиши, то вспоють, и человекы веселить тебе; и егда же не повелиши им, язык же имеюще онемеют. А благословен еси, Господи, и хвален зело»!⁸⁴

Всё в природе живёт волей Божией, раз навсегда определённой при создании каждому творению, и всякое явление в ней есть выражение этой воли, всегда живущей в законах внешнего мира: «егда повелиши, Господи... и егда не повелиши», словом, всё живёт в Боге и Его волей. Но и здесь, видимым миром, не определяются границы Церкви Христовой. Её область восходит далеко за пределы всего видимого и чувственного и переносится в другие, небесные и духовные сферы. Там, есть ещё целый мир существ бесплотных, уже окрепших в жизни в Боге и уже стоящих лицом к лицу с её целью – самим Богом. Одни из них – перешедшие из этого мира души праведных, своей жизнью исполнившие своё назначение и чрез это ставшие у самого Источника жизни. Они воплотили в себе любовь и этой любовью поддерживают постоянное общение с оставшимися на земле их братьями: «Блаженый (Феодосий) же пакы оутешая глаголаше: се обещаюся вам, братиа и отцы, аще и телом отхожу от вас, но духом присно боуду с вами»⁸⁵. Своей постоянной жизнью в Боге они приблизились к Нему и получили доступ дерзновенно молиться за своих земных братий и быть посредниками и раздаятелями им даров Божией благодати: «О брата моя», молился князь Ярослав Святым Борису и Глебу перед походом на Святополка-окаянного, «аще и телом отшла еста, нъ благодатию жива еста и Господеви предстоита, и молитвою помозита ми», или тоже: «брата моя! аще еста и телом отошла отсюда, но молитвою помозета ми на противного сего убийцю и гордого»⁸⁶. И об этих святых братьях говорится: «И свкуплена телома, паче же душама у Владыкы Всецесаря пребывающа в радости бесконечней, во свете неизреченнем подающа целебныя дары Русстей земли, и инем приходящим странным с верою даета ицеленье: хромым ходити, слепым прозренье, печалным утеху, напастным избавленье, и еста заступника Русстей земли, и светилника сияюща и молящася воину к Владыце о своих людех»⁸⁷. Другие из существ небесного мира – ангелы – никогда не имели плоти, и сотворены Богом духами на постоянное служение Себе. В единстве этого служения, в единстве жизни в Боге и состоит их постоянное общение с земной Церковью: «свят, свят, свят... то ти преславная есть песнь со ангелы ны совкупляющи»⁸⁸. Кроме того, как от начала мира окрепшие в истинной жизни, ангелы самим Богом назначаются в постоянные хранители каждому члену Христовой Церкви: «Егда убо рече всяк младенец крещаем бывает, тогда посылается от Бога аггел на хранение в все житие человеческое»⁸⁹.

И эти два мира, видимый и невидимый, находятся в постоянном и самом тесном единении между собой, живут всегда одной жизнью, и всякое событие в земной Церкви необходимо отражается и на небесах, как например, радость земной Церкви о привлечении к ней новых братьев – русских была вместе радостью и там, на небесах: «И бяше си видети радость на небеси и на земли, толико душ спасаемых»⁹⁰. И эта величественнейшая картина постоянного единения небесных и земных сынов Церкви Христовой, живущих одной жизнью и питающихся от единого Источника жизни и любви, напоминает собой картину пира, который как бы устроил Отец небесный для всех сынов своих чрез Восстановителя истинной жизни – единородного Сына Своего, Иисуса Христа: «Створи Бог гостивству велику и пир велик тельцем упитанным от века, взлюбленным Сыном Своим Иисус Христом, съзвав на едино веселие небесныа и земленыя, съвъкупив в едино ангелы и человекы»⁹¹.

Венцом этого величественнейшего здания Церкви Христовой, центром, стягивающим, скрепляющим и поддерживающим его отдельные части, завершителем его полноты и условием его цельности, жизненности и силы – является сам Бог. Он сам постоянно обитает в Церкви и, как полнота и источник жизни, постоянно животворит её. Там, где всё живёт любовью и в любви, – там живёт сама Любовь. Тот, кто живёт любовью, кто законом своей жизни поставил любовь, тот перестаёт уже жить сам и для себя, но живёт в нём любовь и для любви: кто возлюбил Бога, «присно такоже и в нем живет Бог»⁹². Жизнь в любви есть жизнь в Боге, и кто живёт любовью, тот живёт Богом, и в том самом живёт Бог: «аще будете в любви межю собою, Бог будет в вас». Понятно само собой, что там, где полнота любви, там и сам Бог, там и полнота, и твердость, и постоянство истинной жизни: «Людие же Христови святыи язык, царское же священие, жребии достояниа его... в правоверии живя благословляет Бога, вразоумльшаго и, и предзрить и приводить Господа о десноую себе, дася не подвижет, рекше да не смятется, и поглощен боудет от старого врага, нехотящаго нашего спасениа»⁹³.

Эта полнота истинной жизни в церкви для каждого её члена в отдельности выражается в его спасении. Спасение в Церкви Христовой, где все люди живут в полном союзе любви, прежде всего касается ещё настоящей, земной жизни человека. В Церкви, как братстве, нет злоупотребления земными благами со стороны одних её сынов в ущерб другим: любовь в ней по возможности уравнивает всех и не даёт места бедствиям чисто материального характера:

«Проглаголет Иоанн Златоустый:

„Гой еси Христос Царь небесный!

Благослови меня слово промолвить

За нищую братью за убогую:

Дадим мы нищим-убогим

Имя твое святое:

Будут нищии по Миру ходити,

Тебя – Христа, величати,

В кажной час прославляти;

Будут они сыты и довольны и

Обуты будут и одеты,

И от темныя ночи приукрыты“»⁹⁴.

Разумеется, и вся вообще обстановка земной жизни сынов Церкви принимает более лучший и правильный характер, устраняя от них все бури и невзгоды суеты житейской что так известно всем, не знающим любви; и окружая их одинаково всех тем, что достойно и что есть плод любви взаимной и любви Божией. Но не в благах земных совершение любви в церкви Христовой. Они только необходимое её следствие, а главная цель жизни Церкви не в них. Главная задача Церкви воспитать внутреннюю жизнь в каждом из своих членов согласно с его истинным назначением, создать в нем жизнь любви, жизнь в Боге, жизнь вечную, никогда не умирающую, с тем, чтобы дать ему возможность достигнуть истинной цели всякого бытия – полного и совершенного общения с самим Источником жизни, вечного и блаженного лицезрения Того, к Кому тяготеет и стремится все существо человека. Но это вожделенное завершение самых пламенных стремлений человека в совершенном и полном единении с самой любовью лежит за пределами этого мира, в будущей загробной жизни. «Аще бо к святым сыи прибегнем церквам, тем велику ползу примем души и телу»⁹⁵. «Аще быхом в заповедех Божиих пребыли: то и сде, ходяще, примем блага земнаа, и по отшествии сего света – жизнь вечную»⁹⁶. «Подвигнемся богоугодная дела творити, теми бо делы Сынове Божии наречемся, и сию жизнь добре поживше и будущих благ сподобимся»⁹⁷. «А еже глаголемаа от него (Господа) испытовая и храняя я, тот приближениа оулоучать, иже и просветить тя ещё и ещё разоумнеи ти очи, и отвратить от них всякоу соуетоу, и освятить ти слоух, и очистить сердце, и исправить стопы, и изметь нозе твои от поплзениа, и сподобить тя в Господьскыи день Вскресениа доити в радости телесне, и в здравии и в веселии душевнем и духовнем; и всиает ти свет, иже праведным сияии, и его спроужница веселие; и наобхожение лет мног, неосоужен и неповинен, потом и на вышнее царство взнесешися от долняго, иже есть истинная Пасха и истинный праздник»⁹⁸. «Аще быхом обет постризаниа нашего схранили, – писал святый Феодосий о монахах, – т нетокмо грехов очищение и земную честь приали быхом, якоже святии отци чудотворци, имже Цари и Князи падше поклонишася, но и в небесное Царство вселилися быхом, и видели Божие лице»⁹⁹. В приведении всех в непосредственную жизнь в Боге, в полном единении с Ним в будущей жизни и есть главная, и не только главная, но и первая и последняя цель земной Церкви Христовой; «Истина же и благодать слуга будущему веку, жизни нетленней... крещение же препущает сыны своя на вечную жизнь»¹⁰⁰. Там и будет совершеннейшая полнота жизни и любви сынов Божиих, там и будет совершеннейшее Царство Божие, где будет одно только бесконечное торжество жизни и любви, где все будут только «ликовствовати в свете незаходимом, в радости вечней и в бесконечныя веки»¹⁰¹, «и царствовати в безконечныя веки, о Христе Иисусе Господе нашем»¹⁰².

Правда, предвкушение, так сказать, этого блаженного состояния совершенного единения с Богом возможно и в настоящей жизни. Путём постоянного воспитания в себе чувства Бога, путём неусыпного осуществления Его Святой воли, христианин становится, наконец, так близок к Богу, что как бы видит Его лицом к лицу и перестаёт существовать сам и для себя, но только Им и в Нём одном и живёт, представляя собой «ангела во плоти»¹⁰³: «Аще си (волю Божию) с Божиею помощию управиши... И тогда свободным оком к умному воззрев свету и узриши Отца светом, яко Иов, возглаголеши: прежь убо слухом слышахом, ныне же око мое видит тя, не телесное, но духовное»¹⁰⁴. Это аскетическое состояние созерцания и жизни в Боге есть последняя завершительная ступень земной жизни человека в Церкви, ступень, правда, идеальная¹⁰⁵, но желательная и достижимая, представляющая собой необходимое и, так сказать, видимое завершение истинной жизни человека, а потому и общеобязательная: «всяк христианин нудится понести ярем Господень, сиречь иноческый образ на ся взяти»¹⁰⁶.

Но эта истинная жизнь для каждого отдельного человека возможна только у её источника, только там, где её обитание и полнота, – только в Церкви. И каждый человек для того, чтобы получить эту жизнь блаженную и неумирающую, должен необходимо войти в неё, стать одной из овец стада Христова:

«А мы, друзье, братье,

прибегнем ко церкви,

прольем Богу слезы,

ко вышнему Творцу;

послушаем, братия,

писание Божие, –

чем нас Господь Бог наказует

щедрот своих ради,

чтобы нам не впасти

в злу превечну муку»¹⁰⁷.

Другого пути к спасению нет. Путь, указываемый Христовой Церковью и лежащий через неё саму, есть единственный путь к истинной, вечной жизни: «Сыну мой, чадо мое, приклони ухо твое, и послушай отца своего, светующего ти спасенья... от Адама праотца нашего до сего нашего века, колико человеком множество бысть на земли и все безпамятни быша. Единиже памятни быша и просияша на земли и на небеси, иже по заповедем Божиим ходиша, и дни своя ижьжиша, и к Единому вышнему взираху. Иже кротостью пожиша и в добрословьи уста своя учиииша. Иже мало света сего причащахуся, вси же свою мысль и все своё хотение, и бессмертное житие управляху, и о том едином вздыхаху и моляху воину Бога яко достойным явитися»¹⁰⁸.

И, так как только в Церкви Христовой истинная жизнь, только в ней одной её источник, только в ней одной может получить истинную жизнь всякий, без различия, всякий желающий, то она и является подательницей истинной жизни, матерью, рождающей всех, спасающихся для жизни в Боге и возращающей и укрепляющей их в ней и приводящей их в «возраст совершенный»: «Церкви бо всем входна: та бо ны есть мати, поражающи крещением и питающи живущая в ней нетрудно, одевающи же и веселящи вся всельшаяся в ню»¹⁰⁹.

Итак, истинная жизнь есть жизнь в Боге, в единении всех в любви, и эта жизнь есть жизнь Церкви Христовой. Помимо её нет жизни: там мрак, забвение и смерть духовная. В таком виде предстало христианство верующему сознанию русского народа. Такую величественнейшую картину единства мировой жизни в Боге, стремящейся к полному и совершенному единению с Ним, увидел он в христианстве. Теперь сам собой встаёт перед нами вопрос: что же собственно русского в таком понимании христианства? Где тут национальные черты русского народа? В чем тут особенность чисто русского понимания христианства? В цельности и чистоте христианства в понимании русского народа, – отвечаем мы. Русский народ, начиная свою историю и не имея положительных основ для осуществления пробудившихся стремлений к жизни, – «не веси закона»¹¹⁰, говорили болгары св. Владимиру, – жаждал такой «веры», которая бы создала ему жизнь, вдохнула в него начала цельного и вечного развития и образовала из него народ не временно устроенный и счастливый, но вечно живой, растущий и умножающийся. «Кака заповедь ваша, что есть закон ваш»¹¹¹, – спрашивал русский народ устами своего равноапостольного князя у представителей различных «вер» и остался весьма недоволен евреями, предложившими ему свою веру, которая сама же и разрушила их жизнь: «то како вы инех учите, а сами отвержени от Бога и расточени? Аще бы Бог любил вас и закон ваш, то не бысте расточени по чюжим землям; еда нам тоже мыслите прияти?»¹¹². Можно было ранее ожидать, что эти истинные и вечные начала жизни он найдёт только в христианстве и, томимый жаждой их, – с полной готовностью отдастся им, как это и выразила, например, св. княгиня Ольга в словах своих к своему сыну Святославу: «аще ты крестишися, вси имут тоже створити»¹¹³. И русский народ действительно увидел, что христианство и возвещает ту истинную жизнь, в которой сотворён весь мир и к которой он назначен; «Се же послеже придоша Греци» – говорил Св. Владимир своим «болярам» и «старцам градским», – «хуляще вси законы, свой же хваляще, и много глаголаша сказающе от начала миру, о бытьи всего мира; суть же хитро сказающе, и чюдно, слышати их, любо комуждо слушати их, и другий свет поведают быти: да аще кто, дееть, в нашю веру ступить, то паки, умер, встанет, и не умрети ему в веки; аще ли во ин закон ступит, то на оном свете в огне горети»¹¹⁴. И когда представители русского народа увидели высшее выражение жизни христианства в богослужении, они ясно поняли, что христианство не только возвещение начал веры и жизни, но и действительная жизнь с Богом и в Боге. «И приидохом же в Греки», рассказывали они потом народу, «и ведоша ны, идеже служать Богу своему, и не свемы, на небе ли есмы были, ли на земли; и несть бо на земли такого вида ли красоты такоя, и недоумеем бо сказати; токмо то вемы, яко онде Бог с человеки пребывает, несть служба их паче всех стран»¹¹⁵. После этого, полная готовность созрела и выразилась в окончательной решимости принять закон христианский: «Мы убо не можем забыти красоты тоя; всяк бо человек аще вкусит сладка, последи горести не примает, тако и мы не имамы сде быти». Отвещавше же боляре рекоша: «аще бы лих закон греческий, то не бы баба твоя приняла, Ольга, яже бе мудрейши всех человек». Отвещав же Володимер, рече: «где крещенье приимем?». Они же рекоша: «где ти любо»¹¹⁶. Так несомненен был успех на Руси христианства, как возвещения новой жизни, жизни любви, особенно, если вспомним, какая благоприятная почва была к тому в самопожертвовании, которым жил русский народ ещё в язычестве.

Та же свежесть, которою отличалась русская душа того времени, её свобода от всяких отвлечённых, самостоятельно составленных воззрений – и обусловливали собою то, что христианство отразилось в ней во всей своей жизненной цельности, без малейшего предпочтения какой-либо одной его стороны, области веры – области жизни, например, или наоборот, – и в совершенно Евангельской чистоте. Эта цельность и чистота и составляют национальное богатство русского народа в понимании христианства. В действительности это богатство выражается в таком виде: по принятии христианства – «русский» становится «христианином», содержание русского отождествляется с содержанием христианина, – христианство становится народностью. И если можно назвать национальным достоянием известного народа то, что христианство стало содержанием его народности, то такое достояние и принадлежит русскому народу. Но, разумеется, тут скорее приложим термин «универсальный», потому что самая национальность выражается в универсальности, содержанием национальности стало то, что универсально. Поэтому, в приложении к русскому народу нужно сказать, что национальным в понимании им христианства является то, что он понял его универсальное значение, что он увидел в христианстве «Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь», и, таким образом национальной чертой понимания является универсальность, «кафоличность» христианства. Поэтому то все споры о национализме русского христианства сводятся к простой игре слов, не выражая сущности дела, а упрёки по адресу этого национализма – чистой клеветой, хотя, может быть, и бессознательной в смысле ненаучности.

Но что сказать о другом вымысле того же лагеря хулителей воображаемого русского национализма, будто все, так называемые, «русские начала» есть пустая мечта и плод досужей фантазии и натяжек защитников этих начал, будто в действительной жизни русского народа не было буквально ничего привлекательного, что служило бы оправданием этих начал? Если первый упрёк рассыпается сам собой после приведения самых взглядов русского народа на христианство, то последний, быть может, тоже потерял бы своё значение, если бы мы коснулись истории русского народа и поискали в ней осуществления его христианских взглядов. Но мы истории не пишем. Что же касается до одной стороны жизни русского народа, собственно, жизни литературной, то, проследив её, мы совершенно теряемся в недоумении; да читали ли когда-нибудь эти хулители хоть одно из произведений домонгольской письменности? ... Все сочинения того времени сплошь проникнуты одним чувством любви к Богу и людям, полны выражений самого возвышенного религиозного настроения, дышать неподдельной теплотой истинно христианских чувств, от всех от них так и веет единой жизнью с Богом и в Боге, – и мы совершенно затрудняемся процитировать что-нибудь в опровержение хулителей: для этого нужно бы было привести целиком все сочинения того времени... Даже самый церковный характер всех без исключения памятников домонгольской письменности достаточно говорит за то, что христианство не оставалось пустым звуком в устах русского народа, но и в жизни его представило много хороших явлений. И, кажется можно сказать, что если и стремился жить чем тогда русский народ, то именно чувством Бога. По крайней мере в литературе он проявил жизнь только этого чувства. Для примера возьмем типические начала литературных произведений того времени: «Въ имя Отца и Сына, и Святаго Духа»¹¹⁷. «Благодарю тя владыко Господи мой, Иисусе Христе, яко сподобил мя еси недостойного исповедателя быти святым твоим оугодником. Се бо исперва написавшу ми о житии, и о погублении и о чюдесех святую блаженную страстотерпцю, Бориса и Глеба, и понудихся на другое исповедание приити, еже выше моея силы, ему же не бех достоин, грубый сии и неразумичен, и к сим же яко не бех оучен ни коей же хитрости, но вспомяноух, Господи, слово твое, рекши: аще имате веру, яко зерно горошное и речете горе сей: преиди вверзися в море, и абие послушает вас. Си на оуме аз грешный Нестер приим и оградився верою и оупованием и яко вся взможна от тебе соуть, и начаток слову списаниа положих, еже о житии преподобного отца нашего Феодосиа,...се же яко же, о братие, вспоминающю житиа преподобного, не соуще списано ни от кого же, печалию по вся дни, сдержило бех и молихся Богу, да сподобит мя вся поряду списати о житии, богоносного отца нашего Феодосия, да и по нас соущии черноризцы, приимше писание и почитающе, ти видяще моужа доблесть, всхвалят Бога, и оугодника его прославящи, на крепкии подвиг оукрепятся»¹¹⁸.

Впрочем, не вдаваясь в подробности, мы спросим только: против чего возражают противники «Русских начал»? – против идеальности действительной прошлой жизни русского народа?

Но её никто и не идеализировал, и прежде всего сам народ отлично видел её слабые стороны и сам обличил себя в них и указал, в известном стихе о Правде и Кривде, что она ещё далека до идеала:

«Возговорит Волотоман царь Волотоманович:

„Государи, братцы, сорок царей,

Что случилося в моем во чистом поле;

быть два зайчика собегалися –

один серенький был, другой беленький, –

и промежду собой оны подралися.

Быть как серый белый приобидел же:

пошел беленький во чисто поле,

пошел серенький во темны леса“.

Тогда все цари приумолкнули.

Им ответ держал на то премудрый царь

наш премудрый царь Давид Евсеевич:

„То не зайчики в поле собегалися:

тут сошлася кривда с правдою,

и промежду собою оны подралися.

Нонечь кривда правду приобидела:

пошла правда она на вышния небеса,

а кривда оставалась на сырой земли,

по всему народу православному.

Она пала нам всем на ретиво сердце:

оттого у нас в мире стало правды нет;

стали беззакония великия“»¹¹⁹.

В виде иллюстрации к такому воззрению на теперешнюю жизнь русский народ поёт другой, глубоко прочувствованный и в высшей степени художественный, «стих про удачу – доброго молодца»:

«У вдовушки у сиротушки

Был один сынок добрый молодец.

Он по мостичку похаживал,

По калиновому сам погуливал.

Он сам себя выхваливал:

„Нету ни роству, ни пригоству,

Нету молодцу горюшка и кручинушки“.

Где ни взялося к ему горюшко

С под белого с под камешка,

С под ракитового с под кустышка.

Во отопочках идет горе подобувши,

Мочаленой подпояхавши.

„Ты постой, удача – добрый молодец

Тебе от горя не уйтить будет

Горя горького вечно не смыкати“.

Молодец от горя во сыру землю;

За им горе с лопатам идет.

Перед им горе низко кланяется

„Ты спасибо, удача – добрый молодец,

Что носил горе, не кручинился и не печалился!“.

Пошёл молодец в сыру землю,

А горюшко по белу свету

По вдовушкам и по сиротушкам,

И по бедным по головушкам,

Горю слава во век не минуется»¹²⁰.

При всём том русский народ глубоко верил, что истинные начала жизни возьмут перевес над ложными, и что придёт время, когда настанет полное торжество «Правды»:

«Кабы Правда Кривду преодолела:

При последнем будет при времени,

При восьмой будет при тысяци,

Правда будет взята Богом с земли на небо»¹²¹.

Итак, русский народ усвоил чисто Евангельский идеал Церкви Христовой, и этот идеал стал его национальным достоянием, явившись содержанием народности и давши право самому народу отожествлять «русское» с православным. Этот идеал русский народ и поставил светочем и целью своей жизни, вполне сознавая, что полное и совершенное достижение его возможно только в будущем загробном мире.

Теперь перед нами более частный вопрос: в чем выражается со стороны каждого христианина жизнь его в Церкви? Каково должно быть содержание духовной и внешней жизни человека? Иначе говоря: каково, по взгляду русского народа, должно быть содержание веры и жизни христианина, взятых в отвлечённой раздельности? (в жизни, в действительности, как мы видели, они неотделимы друг от друга).

Но об этом дальше...

«Велика наша вера крещёная,

Велик наш христианский Бог!»

(Стих о святом младенце Кирике)

Если христианское учение о Церкви было понято русским народом в такой жизненной цельности и совершенно евангельской чистоте, если христианский принцип любви встретил такую благоприятную почву для своей жизни и развития в свободном сердце русского народа, сердце, из которого он сам с таким успехом удалил идол всякого народа в его естественном состоянии, идол поклонения и служения самому себе со стороны каждого человека, и этим изгнанием эгоистических основ жизни приготовил из своего сердца достойное жилище любви Божественной, – то отсюда ещё далеко до того, чтобы то же самое сказать и относительно области высшего христианского ведения. Мы видели уже, как слаба была собственная мысль русского народа. Его умственная деятельность не поднялась ещё над поэтическим созерцанием явлений видимого мира, была далека ещё до более отвлечённого мышления и вовсе не знала его высших и сложных процессов. Мир, человек, всевозможные вопросы внешнего и внутреннего бытия оставались для русского народа без объяснений. И эта область основ и начал мировой жизни, как и область положительных начал жизни человеческой, в сознании русского народа была покрыта глубоким мраком неизвестности. Христианство, с его готовыми, возвышеннейшими и безусловными, ответами на все вопросы всякого истинного знания, озарило неприступным, солнечным светом тёмную душу русского народа, открывшим его верующему взору все тайники человеческого ведения: «И бывшим нам слепым, истинного света неведящим,.. помилова ны Бог, и всияв на нас свет разума, еже познати Его,... и солнце евангельское землю нашу осия»¹²². И русский народ с благоговением преклонился перед великими истинами христианского богословия. Он понял всю глубину и недосягаемость для человеческого ума предлагаемого христианством знания. Он понял, что истинное знание возможно только при условии объединения всего в одном исходном и всеобъемлющем Источнике. Он понял, что только под освещением этого всеобъединяющего Начала человек может смотреть и видеть все бытие. И для него стало ясно, что человек бессилен познать самое Солнце знания, что ему трудно даже при блеске Его разобраться во всем окружающем. И в его живом воображении сейчас же создался цельный глубоко поэтический образ для христианства, как высочайшего и недосягаемого знания. Христианство – это книга, содержащая в себе всё истинное знание, «все мудрости подселенныя», «все мудрости Господния»¹²³, книга, содержащая всю глубину знания (откуда и название её – «Книга голубиная»), и являющаяся с восточной стороны, стороны света земного. Для людей эта книга лежит у источника их истинной жизни, у «креста животворящего». И вот собираются прочесть её не простые слабые смертные, но их лучшие представители, их просвещённые цари и князья. Но и они, в полном бессилии постичь всю глубину её содержания, сознают её величие и недосягаемость для ограниченных сил человеческих и недоступность её во всей полноте не только обыкновенным людям, но даже и величайшему из богословов христианских:

«Из-под той страны из-под восточныя

выставала туча темная, грозная;

да из той из тучи грозной, темныя,

выпадала книга голубиная.

На славную она выпала на Фавор-гору

ко чудну кресту к животворящему,

ко тому ко камню ко белатырю,

ко честной главы ко Адамовой.

Ко этой книги голубиныя

собирались к ней, соезжалися

сорок царев, все царевичи,

и премного князей, много князевичей;

из них было пять царев набольших:

был Исай царь, другой царь Костянтин,

был Василей царь, сын Акульевич,

Волотоман царь был Волотоманович,

наш премудрый царь Давид Евсеевич.

Взговорил царь Волотоман Волотоманович:

„Ино кто ж бы с нас, братцы, по памяти,

кто прочел бы нам, братцы, про белый свет,

чтобы знать, во книге что написано,

в голубиной книге напечатано“.

Оны все цари тут приумолкнулись.

Им ответ держал на то премудрый царь,

наш премудрый царь Давид Евсеевич:

„Государи, братцы, сорок царей,

я вам так скажу, братцы, по памяти,

по памяти, как по грамоты,

про этую книгу голубиную.

Великая книга голубиная!

Вдолину книга сорока локо́тъ,

поперег книга тридцати локо́тъ,

в толщину книга десяти локо́тъ.

Не узнать нам, во книге что написано;

на руках держать нам книгу, не удержать будет,

умом нам сей книги не сосметити,

и очам нам книгу не обозрити.

Великая книга голубиная!

Писал эту книгу свят Исай пророк,

читал эту книгу Иван Богослов.

Он читал эту книгу ровно три года,

прочитал во книге только три листа»¹²⁴.

Постичь всю глубину христианского учения умом человеческим, хотя бы и просветлённым благодатным озарением, – невозможно. Тем более русский народ должен был сказать это о своих силах, совершенно не подготовленных к отвлечённому созерцанию не только высочайших, но и простых истин самих в себе, отдельно от их образов и внешних обнаружений. И если русский народ понял, что истинное знание возможно только при условии созерцания всего в источном начале и объединяющем центре всего бытия, то в то же время он увидел, что это высочайшее начало, дающее жизнь и смысл всякому явлению, начало, в котором мыслится все бытие, как в своём фокусе, что это начало не вмещается в рамки его ограниченного ума, не разобравшегося ещё и не понимающего того, что лежит прямо перед его глазами. Он понял, что это высочайшее начало – Существо, и Существо живое и личное, поскольку живо всё, происшедшее от Него, и поскольку живёт Оно Само в Себе, независимо от Своей жизни в том, что получило от Него своё бытие. Истина личного внемирного бытия Существа высочайшего необходимо постулировалась в сознании русского народа самым понятием о нём, как о первопричине, что он усвоил как факт христианской веры. Но в чём выражается эта внемирная жизнь высочайшего Существа, хотя приблизительное постижение христианской Истины самой в себе – оказалось совершенно не по силам русскому народу. Мы разумеем христианское учение о Св. Троице. Этот высочайший предмет христианской созерцательной веры не нашёл для себя почвы в сознании русского народа и по своей глубокой отвлечённости, к которой это сознание вовсе не было подготовлено, был им обойдён. Правда, вера в единого Бога Троичного в лицах проходит по всей домонгольской литературе. Как особенно ясное и полное выражение её, мы приведём исповедание её в стихе о святом младенце Кирике:

«Святой младенец Кирик

Жалко вопиюще гласит

Ко царю ко Небесному:

„Господи, Отец, Сын, Святый Дух!

Услышьте молитву святого младенца Кирика –

Не отдайте на великое мучение

Ко царю ко неверному“»¹²⁵.

Есть даже замечательное по своей точности и полноте исповедание великого таинства Св. Троицы: «Верую во единого Бога, славимого в Троице, Отца нерождена, безначала, бесконечна, Сына же рождена, в безначальна же и бесконечна, Духа Свята, изходяща из Отца, и в Сыне являющася сбезначальна же, такожде и равна Отцу и Сыну; Троицу единосущну, лици ж разделяюшуся, Троицу имены, единого же Бога. Не сливаю разделения, ни съединения разделяю. Съвокупляются несмесно и разделяются нераздельно. Отец бо нарицается, понеже рождая; Сын же, рождения ради; Дух же Святый, исхода ради, нъ неотходенъ. Не бывает же Отец – Сын, ни Сын – Отец, ни Дух Святый – Сын: не комуждо своё несмесно суще, разве Божества. Едино бо есть Божество в Троици, едино господьство, едино царство. Обще трисвятое от Херувим, обще поклон от ангел и человек, едина слава и благодарение от всего мира. Того единого Бога веде и Тому верую, в Негоже имя и крестихся, в имя Отца и Сына и Святаго Духа»¹²⁶.

Но такое исповедание оставалось только фактом православной веры русских людей, не проходя в их сознание. Русский народ веровал, что существо Божие едино и нераздельно, что Бог единый по существу Троичен в лицах единосущных и равных по Божеству, различающихся же по взаимному отношению между собою: Отец ни от кого не рождается и не исходит, Сын совечно рождается от Отца и Дух святый также исходит от Отца, и все три равны и не смешиваются до слияния лиц, и все три – по существу Один Бог. Уяснить же, хотя сколько-нибудь, для своего разума это непостижимейшее таинство христианского Триединого Бога, приблизить его к своему пониманию и точно представить его содержание в области, доступной, уму человека, русский народ оказался не в силах. И у того же просвященнейшего Святителя Русской Церкви, в его замечательном слове «О законе Моисеом даннем», мы находим подтверждение такой неподготовленности русской мысли к восприятию этой высочайшей истины веры Христовой: «Благословен Господь Бог Израилев, Бог христианский, яко посети и сътвори избавление людем своим, яко не презре твари своей до конца идольским мраком одержиме быти и бесовскыим служениим, но оправди прежде племя Авраамле скрижальми и законом, послежде Сыном своим вся языкы спасе Евангелием и крещением, и вводя в обновление пакыбытиа в жизнь вечную. Да хвалим Его убо и прославляем хвалимого от Ангел беспрестани и поклонимся Ему, Ему же безпрестани кланяются Херувими и Серафими, яко призря призре на люди своа и не посол, не вестник, но Сам спасе ны, не привидением пришед на землю, но истинно пострадав за ны плотию и до гроба и с Собою воскресив ны. К живущим бо на земли человеком в плоть одеався, прииде; к сущим же в аде, распятем и в гробе полежанием, сниде: да обои, и живии и мертвии, познают посещение своё и Божие прихождение, и разумеют, яко есть живыим и мертвыим крепок и силен Бог»¹²⁷. Если на основании этих суждений о Боге Спасителе и никто не станет упрекать строго православного Святителя в монархианстве, то, во всяком случае, ими не устраняется подозрение в темноте представлений его о Троичном Боге. Очевидно, эта истина осталась выше его мысли и не проникла в неё и не созналась ею.

И вообще то же самое нужно сказать и относительно других истин христианской веры. Слабое и неподготовленное логическое мышление русского народа не вмещало их и не могло представить их с возможной ясностью и отчётливостью. Поэтому-то русский народ и не мог самостоятельно отнестись к логическим формулам христианских истин, совершенно уже выработанным к тому времени на востоке и требовавшим тонкого понимания и высокой степени развития умственных сил человека. И мы видим, что русский народ с одинаковым правом допускал в своём употреблении (хотя бы литературном) как строго православное исповедание веры в Св. Троицу, так даже и еретическое: «верую в единого Бога Отца нерожена, и в единого Сына рожена, в един Святый Дух исходящ: три собьства свершена, мыслена,.. разделяет бо ся неразделно, и совкупляется неравмесно. Отец... единем нероженьем старей сын Сыну и Духови... Сын подобесущен Отцю..., Дух есть пресвятый, Отцю и Сыну подобносущен и присносущен»¹²⁸. Логическое мышление русского народа не поднялось ещё до точного определения отношений Лиц Св. Троицы между собой и не сознавало существенной разницы между терминами православными и еретическими, а потому и относилось к ним с таким безразличием. И эту нетвёрдость мысли можно видеть и в понимании таинства воплощения Сына Божия, где она с такой же силой сказалась в неустановленности определённого содержания в терминах – «существо» и «естество». Следствием этого и была вполне понятная возможность выразиться о Христе Спасителе, что Он «во двою существу» воплотился¹²⁹. Ту же самую неясность и неточность мысли можно находить и во взгляде на римского папу. Несомненно, что русский народ никогда не почитал его за главу Церкви. В то же время он и не вносил ясного содержания в это последнее понятие, и это дало повод одному неизвестному проповеднику сказать о римском папе: «се отец всей вселенеи»¹³⁰. Всё это даёт полное право полагать, что русский народ почти не соединял сознательного логического содержания с истинами веры Христовой. Его неподготовленное мышление не давало почвы для сложных формул и весьма тонких терминов христианского богословия. Истины учения христианского оставались для него фактом веры, сами не питаясь в его уме и со своей стороны не давая ему пищи. На них он не смотрел как на единственно истинную философию, в которой нужно искать последнего разрешения всевозможных вопросов отвлечённого миросозерцания. Если же, тем не менее, он понимал, усвоил и сохранил православное христианство, то вовсе не на почве убеждения его ума в истинности отвлечённых суждений христианского учения, в котором, как в стройной и законченной философской теории, каждая мысль, каждое слово с логической необходимостью вытекают из его основного положения и допускают только одну, строго определённую форму умственного представления и соответствующего словесного выражения, в которой малейшее уклонение или неточность в этих последних ведёт к искажению и уничтожению самой основы и существа всей системы. Нет, не таким непосильным путём (правилен он, или нет – другой вопрос) шёл к уразумению христианства и воспитал себя в православии русский народ. Этот путь он сам наметил в том же замечательном стихе о «Голубиной книге», где свою любознательность и жажду постичь «мудрости Господния» он думает удовлетворить познанием «дел Божиих», освещением своего настоящего и всего прошедшего, проникновением в существо истории в её широком и истинном смысле:

«Возговорил Володимир князь,

Володимир князь Володимирович:

„Ой ты гой еси, наш премудрый царь,

Премудрый царь, Давыд Ессеевич!

Прочти, сударь, книгу Божию,

Объяви, сударь, дела Божии,

Про наше житие про святорусское,

Про наше житие свету вольнаго¹³¹

Расскажи, сударь, нам про белый свет,

Про все мудрости Господния,

И про старое, и все про стародавнее“»¹³².

Это тот путь, которым пришёл к крещению равноапостольный князь русский; путь убеждения в жизненной силе и правоте христианства: «слышано бе» ему всегда о благоверней земли Гречьстей, Христолюбивей же и сильней верою, како единого Бога в Троици чтут и кланяются; како в них деются силы и чюдеса и знамения; како церкви людии исплънены; како веси и гради благоверни, вси в молитвах прилежат; вси Богови предстоят. И си слышяв, възжела сердцем и възгореся духом, яко же быти ему християну и земли его. Еже и бысть, Богу тако изволившу¹³³. Этим путём жизненно-исторического оправдания истинности христианства убеждал святого князя и греческий проповедник, раскрывший пред ним всю историю мира и отсюда заставивший его стать на сторону христианства и этим расположивший его к крещению¹³⁴. Русский народ хотел видеть правоту христианской истины в жизни, в истории, и так как эту истину он понимал не в узком и одностороннем смысле теории только, или только определённой житейской практики, но в широком смысле цельной и стройной жизни, – то он и действительно увидел, что христианство только и есть единственное благовестие истины, потому что в нём только даётся истинная жизнь, жизнь блаженная и вечная. На этой же почве жизни он стремился понять и всё содержание христианства. Вся история явилась в его сознании историей Божественного смотрения о мире, вся жизнь предстала перед ним постепенным приближением к Источнику и Цели всякого бытия, или же постепенным удалением от Него, словом, в мире он увидел жизнь Бога и жизнь в Боге. На основании этих отношений Высочайшего Начала к жизни и жизни к Нему, он и думал понять само это Начало и уяснить себе все другие, тесно связанные с Ним вопросы христианского учения. Русский народ шёл в данном случае путём синтеза, поскольку отдельные явления стремился объединить в одном Начале, и при том не отвлечённого логического синтеза, но синтеза жизненного, нравственного, поскольку в основании его лежали не отвлечённые суждения, но живые явления чисто нравственного характера. И мы назовём такое понимание содержания христианства жизненно, или нравственно-синтетическим.

Согласно такому пониманию, Бог, создавший мир весь и восставивший «падшая», являлся в сознании русского народа постоянным деятелем в судьбах мира, вечно живой силой, все проникающей и оживляющей и все направляющей к его истинному назначению. Как высочайшее личное Начало, движущее жизнью всего мира, Бог является премудрым устроителем той гармонии, того дивного порядка и красоты, которые с таким благоговением созерцали наши предки во всем окружающем. Таинственный мир светил небесных, стройность и порядок в разнообразном царстве живых существ они почитали делом непостижимой премудрости Божией¹³⁵. Чудные красоты внешней неодушевлённой природы, непонятный нередко характер её величественных явлений – вызывали в них глубокое благоговение перед премудрым Устроителем вселенной. Обозревая, например, красоты Святой земли, Даниил игумен говорит о Фаворе: «Гора же фаворская дивна и чюдна уродилася от Бога»¹³⁶. Видя озеро на значительной высоте этой горы, он восклицает: «Дивно же бысть Божие устроение, оже на толице высоте воде быти!»¹³⁷. Тоже чувство вызывала и дивная гармония в разнообразии внешнего вида отдельных личностей общества человеческого: «И сему чюду дивуемся, како от персти создав человека, како образи разноличнии в человечьскых лицих, аще и весь мир совокупить, не вси в один образ, но кыйже своим лица образом, по Божии мудрости»¹³⁸.

В мире существ разумных премудрость Божия выражается во всеведении, в том, что Бог видит и знает не только внешние дела человека, но и все его внутренние помышления, все даже самые сокровенные движения его сердца: «Бог един свесть помышления человечьская»¹³⁹; «Тот бо свесть сердца наша»¹⁴⁰. Но и здесь это свойство Божие не остаётся только достоянием ума Божия, но обнимает вместе с тем и Его волю, являясь по отношению к миру Его всемогуществом: «Господь бо наш не человек есть, но Бог всей вселене, иже хощет, в мегновеньи ока вся створити хощет»¹⁴¹. Бог не только знает все явления всякой жизни в мире, но и самое знание выражает осуществлением его в действительности: «Благословен еси, Боже, Боже! Яко тобою проидохом сквозь огнь и воду, и проидохом в утеху благу, изволеньем благым спасающего нас. Ты бо страшен, и кто противится тобе, и противу величьству мышца твоея кто равниться? ты всемощен еси, убожа и богатя, умерщвляя и оживляя, творяй вся премудрено, творяй от нощи день, а от зимы весну, и от буря тишину, и от суша тучю, и вздвизая кроткая на высоту, и смеряя грешникы до земля»¹⁴².

Как высочайшее Начало жизни, как всего блага исполненный¹⁴³, как сама Любовь, Бог поэтому и обнаруживается в жизни Мира в любви. Вся деятельность всех сил Божиих, как сил личности, служащая необходимо выражением существа Божия, которое представляет из себя полноту любви, и только любви, – вся деятельность с необходимостью сводится к проявлению и жизни любви. Поэтому в мире, движимом и живущем самим Богом, жизнь любви, каждое её обнаружение, постепенное приближение к ней представляет собой явление самой высочайшей Любви. Особенно это нужно сказать о людях. В жизни людей, представляющей собой постепенное восхождение к Любви, как своей последней цели, Бог, как её основа, движет и направляет её по её истинному пути, пути приближения к Себе, как последней и единственной цели жизни людей. Бог, так близок к их жизни, что принимает самое активное участие в ней, и в каждом действии человека проглядывает Его премудрый и всеблагой промысл о человеке, и в каждом явлении жизни человека видна Его всемогущая воля, или направляющая её к её истинному назначению, или только попускающая уклониться от него. Словом, Бог есть непосредственный «Строитель» всей жизни людей. Он даёт человеку силу познать своё истинное назначение, просвещает его ум светом истинного ведения и располагает его сердце ко вступлению на истинный путь жизни: «Но обаче любяше Ольга сына своего Святослава, рькущи: „воля Божья да будет“; аще Бог хощет помиловати рода моего и земле Русские, да изложит им на сердце обратитися к Богу, якоже и мне Бог дарова»¹⁴⁴. «И тако ему (князю Владимиру) живущю в дни своя, и землю свою пасущю правдою, мужеством же и смыслом, прииде нань посещение Вышняго, призре нань всемилостивное око благаго Бога, и въсиа разум в сердце его, яко разумети суету идольскыа льсти, и взыскати единого Бога, сътворшаго всю тварь видимую и невидимую»¹⁴⁵. «Бысть бо рече князь в тыи годы, володыи всею землею Русскою, именем Владимер... Сему Бог спону некаку наведы и створи быти ему христьяну»¹⁴⁶. Он обращает в христианство отдельные личности, Он же насаждает христианство и в целых народах и обусловливает Собою рост его в них и процветание. Преподобный летописец, вспоминая, как когда-то князь Владимир «постави кумиры на холму вне двора теремного», говорит: «Но преблагий Бог не хотя смерти грешником, на том холме ныне церки стоит, святаго Василья есть»¹⁴⁷. Ещё яснее свидетельствует об этом водительстве Божием русского народа к христианству летописец Новгородский: «И тако бо есть промысл Божий, еже яве в последняя времена: куда же древле погании жряху бесом на горах, ныне же паки туды святыя церкви златоверхия каменнозданныя стоят, и монастыреве велицы поставлены быша, и черноризец в них исполнено бысть»¹⁴⁸. Св. митрополит Иларион, замечая в своём слове, что «вся страны благый Бог помилова, и нас не презре; въсхоте, и спасе ны, и в разум истинный приведе»¹⁴⁹, – восторженно обращается в заключении его к почившему равноапостольному просветителю России: «Виждь же и град величьством сияющ, виждь церкви цветущи, виждь христианство растуще, виждь град иконами святыих освещаем блистающеся, и тимианом объухаем, и хвалами и божественами пении святыими оглашаем. И си вся видев, възрадуйся, и взвеселися, и похвали благаго Бога, всем сим Строителя»¹⁵⁰.

Даруя блага духовной жизни, Бог вместе с этим является и подателем человеку благ материальных. Вся внешняя обстановка жизни человека имеет Его своим непосредственным источником и распорядителем. Бедный Лазарь говорил богатому: «Не одни участки нам Господь написал:

„Тебе Господь написал богатства тьма;

А мне Господь написал во убожестве рай“»¹⁵¹.

Игумен Даниил писал о Палестине: «И жита много и добра ражаются граду тому и окрест Иерусалима без дожда; но Божиим благословением родится пшеница и ячьмень изрядно: одину кадь сеявше и пакы взяти кадей 90 или 100. Несть ли то благословение Божие на земли той святой»¹⁵²? Преподобный Феодосий всегда внушал своей братии возлагать на Господа заботы о своём пропитании, потому что Он знает и подаёт всё необходимое. Он говорил своему пекарю: «лепо бе не пещитися о преходящем дни, ныне бы Господь наш, иже присно печется нами, болшими попеклъся и подал нам, еже на потребу... веру ими ми, чадо, яко мощен есть Бог от тех малых отроубь наполнити нам сусек тъ мукы»¹⁵³.

Указавши человеку истинный путь жизни, даровавши ему все блага духовные и материальные, Бог не оставляет его в дальнейшей жизни и помогает ему следовать по пути его истинного назначения: «наша сердца Бог оутвердит в томже разоуме и в том обычаи, и в томже слоужении» говорил преподобный Феодосий своей братии, предлагая им следовать заветам блаженного Феодора Студита¹⁵⁴. И в каждом добром деле человека русский народ видел Его всесильную и всеблагую помощь: «вложи Бог в сердце Феоктисту, игумену Печерьскому, и нача възвещати князю Святополку, дабы вписал Феодосья в сенаник»¹⁵⁵. Основывалась ли обитель, народ видел Божие указание в выборе для неё того или другого места: «Антоний же приде Кыеву, и мысляше, кде бы жити; и ходи по монастырем, и не възлюби, Богу не хотящу; и поча ходити по дебрем и по горам, ища кде бы ему Бог показал»¹⁵⁶. То же указание видел народ и в поступлении инока в тот или другой монастырь. Так, о преподобном Феодосии, которого по его бедности не принимали ни в одном монастыре, его жизнеописатель замечает: «Сеже Богу изволшу тако, да на место, идеже от юности Богом позван, да тоже ведешеся... Богодуховный же Феодосий отвеща ему (преп. Антонию) с оумилением: вежь честный отче, яко проразумник всяческих. Бог, преведе мя, к святости твоей»¹⁵⁷. Построялся ли храм, и это святое дело народ считал явлением воли Божией и Его благодатной помощи: «волею Божией, сверши церковь камену Вячеслав Прокшинич, внук Малышев»¹⁵⁸. «Се аз князь великий Гаврил, нареченый Всеволод... Божиим благоволением поставил есми церковъ Святыи Великыи Иван на Петрятине дворище». Совершалось ли путешествие, ко святым местам, и русские паломники, с полным благоговением относившиеся к этому святому делу, никогда не осмеливались приписывать его своим силам, но в глубоком смирении признавали промысл Божий, помогавший им осуществить их благие намерения: «Се аз недостойный, многогрешный Антоней, архиепископ новгородскый, Божиим милосердием и помощию Святыя Софии, иже глаголется Премудрость, присносущное Слово, приидохом во Царь-град»¹⁵⁹. Другой паломник того времени, игумен Даниил, все подробности, каждый свой шаг по Святой земле считал выражением благодати Божией, руководившей им, и хранившей его повсюду: «Волею же Божией хранимии, доходих святаго града Иерусалима, и видеть всю землю Галилискую и святаа места, и вся обыидох всю ту землю, удуже Христос Бог наш походи своима ногама и много чюдес показа преславно святым своим апостолом и учеником, да то все видех очима своима грешныма, и все ми Бог показа видети, его же желах аз по многы дни, мыслию своею мучим... И пригоди ми Бог налести в лавре святаго Савы ту мужа свята и стара деньми и книжьна велми, и тому святому мужу вложи в сердце Бог любити мя велми худаго, и той ми указа добре вся места святая, иже суть в Иерусалиме, и по всей земли той поводи мя добре»¹⁶⁰. Описывая различные пути свои по разным городам и местам Палестины, он постоянно замечает: «Благодатию же Божиею храними... идохом радующеся»¹⁶¹. Рассказывая о посещении своём «столпа Давидова», он говорит: «Блюдут же его вельми, не дадят никому же влезти в онь: но мне худому пригоди Бог влезти в столп той святый»¹⁶². Передавая опасности пути к Хеврону, где «Срачине» допускали всевозможные бесчинства с паломниками, и даже убивали их, он в Боге видит виновника своего спокойного путешествия по этому опасному месту: «и мне же худому прилучи Бог дружину добру и многу, и тако проидохом без пакости»¹⁶³. Словом, всё своё путешествие он признавал обнаружением милости Божией к себе и делом Его воли: «И сподоби же мя Бог трижды быти на Иердане»¹⁶⁴. «И мене грешнаго сподоби Бог походити и видети чюдную ту землю Галилейскую и Палестиньскую, благодатию Божиею храними быхом»¹⁶⁵.

Помогая человеку в осуществлении его добрых намерений, Бог не оставляет его и при различных невзгодах житейских, особенно если они грозят его жизни или только уклонению человека с истинного пути жизни, и своею всесильною помощью хранит его среди бед и несчастий и избавляет от них: «ты един еси прибежище печальным, ты бо еси Бог истинный»¹⁶⁶; «Бог не даст в обиду человека проста, еда начнут его обидети»¹⁶⁷. Примеров такого заступничества Божия русский народ видел много перед своими глазами. Так, неудавшиеся набеги сильных врагов он приписывал Божией помощи и Божию покровительству слабым: «Олговичи с Половци... придоша к Кыеву, хотяще битися с Володимеричи и прольяти кровь хотяще хрестьяньскую, хвалящеся в гордости своей; и Бог не вда им того створити»¹⁶⁸. В житии преподобного Феодосия, при рассказе о том, как один боярин хотел даже жестокими мерами отвратить своего юного сына от исполнения задуманного им желания поступить в монастырь, замечается: «Видев бо благии Бог терпение и смирение отрока, обрати жестокое сердце отца его на милость к сыну своему»¹⁶⁹. В стихе об «Иосифе прекрасном» в уста последнего влагается такая молитва:

«Сохранил меня Господь братния смерти,

Сохранил Господь купеческия смерти,

Сохрани, Господь, телесного согрешенья!»¹⁷⁰

Если же на долю человеку выпадали какие-нибудь несчастья, то и эти несчастья и вообще возможные невзгоды житейские русский народ приписывал одному и тому же источнику всей жизни людей – Богу. Приходилось ли человеку переносить нападение врагов и все несчастья, связанные с ним, или же его постигали различные лишения в его внешней обстановке в зависимости от различных неблагоприятных явлений природы, или же просто сам он подвергался какой-нибудь болезни и всем её тяжёлым последствиям – во всём этом русский народ видел единую, правящую миром силу, во всём этом он видел премудрую, благую и всесильную руку Божию. Его постоянное смотрение о человеке: «Бог наводит по грехом на куюждо землю гладом, или мором, ли ведром, ли иною казнью, а человек не весть ничтоже»¹⁷¹. О болезни убогого Лазаря так говорится в стихе о нём:

«Лежит же убогий во Божьем труду,

Во Божьем труду, сам весь во гною.

Не одни участки нам Господь написал:

Тебе (богатому) Господь написал богатства тьма;

А мне (убогому) Господь написал во убожестве рай»¹⁷².

Но все бедствия, с которыми приходится встречаться человеку в своей жизни, отнюдь не составляют обнаружений жизни Бога в мире, совершенно чуждых человеку, к которым он совершенно не подготовлен и которых не ожидает, в перенесении которых он является невинной жертвой Божия произвола. Нет, совершенно наоборот; Бог, как источник всякого добра, как само высочайшее благо, не может порождать никакого зла. И если какое-нибудь зло появляется в жизни человека, то в этом повинен только он сам: всякое зло есть необходимый результат уклонения человека от единственно истинной и блаженной жизни в Боге, несущей человеку мир, блаженство и любовь, – необходимое следствие его грехов, лишающих человека всех радостей истинной жизни и порождающих ему всевозможные скорби. Не будучи виновником их, Бог только попускает их¹⁷³, как необходимое следствие его грехов, и при таких условиях все несчастья человека являются (в переводе на человеческий язык) достойным наказанием Бога за грехи человека. Со стороны одного агента жизни – самого человека несчастия суть порождения его ложного поведения, со стороны другого – Бога – это только попущение в качестве наказания: «придоша прузи на Русьскую землю... за грехы наша»¹⁷⁴; «(во Владимире) церквий изгореша 14, а города половина погоре... и много зла учинися грех ради наших»¹⁷⁵;

«Во граде было во Антоние,

При царе было при Агее, при Евсеиче,

При царице Оксинии,

Когда веровали веру истинную християнскую,

Тогда не было на Антоний град

Никакой беды, ни погибели.

Когда бросили они веру истинную християнскую,

Начали веровать латинскую бусурманскую,

Тогда Господь на них прогневался:

Напустил на них змея лютаго,

Змея лютаго поедучаго»¹⁷⁶.

Ещё ближе и яснее понял потом русский народ смысл несчастий на опыте своей собственной жизни:

«Уж давно-то христианска вера

Во Россеюшку взошла,

Как и весь-то народ русский

Покрестился во неё;

Покрестился, возмолился

Богу вышнему:

И слышал Бог молитвы

Своих новых христиан:

Наделял он их

Счатьем многиим своим.

Но забылся народ русский

В счастии живя:

Он стал Бога забывать,

А себе-то гибель заготовлять.

И наслал Бог на них

Казни лютыя,

Казни лютыя, смертоносныя:

Он наслал-то на Святую Русь

Нечестивых людей,

Нечестивых людей, татар Крымскиих»¹⁷⁷.

Но, как высочайшее благо, Бог попущением несчастий не думает доставить человеку только страдания, но желает этими несчастиями предотвратить человека от грехов, на будущее время, научить его истинной жизни, желает, чтобы человек понял всю преступность и ненормальность грехов и обратился к противоположной жизни, ведущей его к его истинному назначению: «Наводит бо Бог по гневу своему иноплеменникы на землю, и тако скрушеным им вспомянутся к Богу; …Бог бо не хощет зла человеком, но блага; ...Земли же согрешивши которой либо, казнит Бог смертью, ли гладом, ли наведеньем поганых, ли ведром, ли гусеницею, ли инеми казньми, аще ли покаявшеся будем, в немже ны Бог велит жити»¹⁷⁸. «В си же времена мнози человеци умираху различными недугы... Се же бысть за грехы наша, яко умножишася греси наши и неправды; се же наведе на ны Бог, веля нам имети покаянье и встягнутися от греха, и от зависти и от прочих злых дел неприязнин»¹⁷⁹. По поводу нашествия половцев в 1095 г. летописец говорит: «бысть плачь велик в граде, а не радость, грех ради наших великих и неправды, за умноженье безаконий наших. Се бо на ны Бог попусти поганыя, не яко милуя их, но нас кажа, да быхом ся востягнули от злых дел; …Рцем велегласно: праведен еси, Господи, и прави суди твои. Рцем по оному разбойнику: мы достойная, яже сдеяхом, прияхом. Рцем и со Иовом: яко Господеви любо бысть, тако и бысть; буди имя Господне благословено во векы. Да нахожением поганых и мучими ими Владыку познаем, его же мы прогневахом: прославлени бывше, непрославихом; почтени бывше, не почтохом, освятившеся не разумехом; куплени бывше, не поработахом; породившеся, не яко отца постыдехомся. Согрешихом, и казними есмы; якоже створихом, тако и стражем: городи все опустеша, села опустеша; прейдем поля, идеже пасома беша стада конь, овця и волове, все тоще ныне видим, нивы поростше зверем жилища быша. Но обаче надеемся на милость Божью; кажет бо ны добре благый Владыка, не по безаконью нашему створи нам и по грехом нашим вздаст нам; тако подобает благому Владыце казати не по множьству грехов... якоже ны виде неправо пребывающа, нанесе нам сущую рать и скорбь, да не хотяще всяко в будущий век обрящем милость¹⁸⁰; душа бо сде казнима, всяко милость в будущий век обрящет и лготу от мук, не мьстить бо Господь дважды о том. О неиздреченьному человеколюбию! якоже виде ны неволею к нему обращающася; о тмами любве, еже к нам! понеже хотяще уклонихомся от заповедий Его; се уже не хотяще терпим, се с нужею, и понеже неволею, се уже волею. Где бо бе у нас умиленье? ныне же вся полна суть слез. Где бе в нас вздыханье? ныне же плачь по всем улицам упространися избьеных ради, иже избиша безаконьнии... тако съупрашаются со слезами, …вздышюще, очи возводяще на небо к Вышнему, сведущему тайная. Да никтоже дерзнет рещи: яко ненавидими Богом есмы! Да не будет. Кого бо тако Бог любит, якоже ны взлюбил есть? кого тако почел есть, якоже ны прославил есть и взнесл? Никогоже. Им же паче ярость свою въздвиже на ны, яко паче всех почтени бывше, горее всех сдеяхом грехы; якоже паче всех просвещени бывше, Владычню волю ведуще, и призревше, в лепоту паче инех казними есмы»¹⁸¹. Несчастия, таким образом, являются обнаружением любви Божией к людям, средством Его премудрого и благого водительства человека к истинной и блаженной жизни. Как Отец, Он употребляет все меры к тому, чтобы люди – Его дети – достигли цели своего назначения, и раз видит их уклоняющимися от своего назначения, допускает им испытать все последствия этого удаления от жизни, и на них обрушиваются всевозможные бедствия, как результат потери жизни в Боге, потери жизни в любви Божией, как результат гнева Божия. И понятно, что степень этих несчастий стоит в прямой зависимости от степени участия самого человека в них: там, где нет сознания и преступности греха, где грех лежит в основе жизни, там и его последствия являются обычным явлением, составляют самую жизнь (если только можно сумму греховности человека назвать жизнью); там же, где есть сознание преступности греха, где жизнь должна бы течь совершенно по другому, противоположному руслу, там совершенный грех, как акт сознательно-злой воли самого человека, разрушает самую жизнь, уничтожает для грешного человека её основу, и его последствия бывают ужасны. Летописец, передавая печальную судьбу Святополка Окаянного, замечает: «Се же Бог показа на наказанье князем русьскым, да аще сии ещё сице же створять, се слышавше, туже казнь приимуть; но и больше сее, понеже, ведая се, съ творят такоже злоубийство. 7 бо мьстий прия Каин, убив Авеля, а Ламех 70; понеже бе Каин не ведый мьщенья придти от Бога, а Ламех, ведая казнь бывшюю на прародители его, створи убийство. Рече бо Ламех к своима женама: мужа убих в вред мне и уношю в язву мне, тем же, рече, 70 мьстий на мне, понеже, рече, се ведая створих. Сь Ламех уби два брата Енохова, и поя собе жене ею; сей же Святополк, новый Авимелех, иже ся бе родил от прелюбодеянья, иже изби братью свою, сыны Гедеоны; тако и сь бысть»¹⁸². Поэтому вполне понятно, что всякое бедствие человека, как результат его греховности и как средство и проявление промышления Божия о человеке, не может быть уничтожено никакой силой, кроме силы жизни в Боге, кроме Его всемогущей любви: «несть бо зелия, могуша Божию казнь пременити», говорил Св. Кирилл Туровский о безсилии врачей помочь евангельскому расслабленному¹⁸³. «Всяк недуг и всяка язя от человек отгонима бывает силою Господнею»¹⁸⁴. «Люди Новгородьскыя наказа Бог и смери я дозела за преступленье крестное, и за гордость их наведе на ня, и милостью своею избави град их»¹⁸⁵. «Многажды бо Бог любящих вметаеть в напасти, но милостью своею избавляет»¹⁸⁶.

В этом случае Бог представлялся сознанию русского народа праведным судьёй, который непременно и достойно отмщает каждое преступление человека и, как праведный и любящий, никогда не позволяет злу восторжествовать над добром, направляя к благим последствиям всякое зло в жизни людей. Всякая неправда, всякий грех необходимо ведёт за собой тяжёлые последствия для жизни человека, и Бог, попуская их, является праведным Судьёй-мстителем человеку за его неправды. Летописец, рассказывая о судьбе волхвов, произведших большие нестроения и даже убийства в Ростовской земле во время голода и погибших от рук повозников Яна, сборщика даней от князя Святослава, замечает: «Они же (повозники Яна) поимше, убиша я и повесиша я на дубе: отмьстье приимша от Бога по правде»¹⁸⁷. Русский народ твёрдо верил, что никакое зло не может остаться безнаказанным, что всеведущий и праведный Бог необходимо покарает всякую неправду, а потому и стремился на Бога возложить отмщенье за все обиды свои, предоставив Ему все счёты со своими врагами: «Приведе Олег и Борис поганыя на Русьскую землю, и поидоста на Всеволода с Половци... Олег же и Борис придоста Чернигову, мняще одолевше, а земле Русьскей много зло створше, проливше кровь хрестьяньску, ея-же крове взищеть Бог от руку ею, и ответ дати има за погубленыа душа хрестьяньскы»¹⁸⁸. «И събра Ярослав Варяг тысячю, а прочих вой 40.000, и поиде на Святополка, нарек Бога, рек: „не я почах избивати братью, но он; да будет отместник Бог крове братья моея, зане без вины пролья кровь Борисову и Глебову праведную: еда и мне сице же створить? но суди ми, Господи, по правде, да скончается злоба грешнаго“»¹⁸⁹. Сын Владимира Мономаха писал своему отцу об Олеге Святославиче, убившем его брата, другого сына Мономаха: «а ве ему не будеве местника, но взложиве на Бога»¹⁹⁰. И если князь Ярослав считал себя орудием мести Божией, то в последнем случае эта месть предоставляется всецело воле Божией в полной уверенности, что Бог только премудро устрояет все во благо людей. На этой вере в Бога мстителя за неправды и устроителя блага людей, не позволяющего злу обладать человеком невинно и погубить его, и основывалась древнерусская клятва, сопровождавшаяся целованием св. креста, в которой Бог призывался в свидетели правоты и искренности обещаний и слов известного человека и мстители в случае измены его этим обещаниям: «и рече Святополк к Давыдови: да аще право глаголеши, Бог ти буди послух; да аще ли завистью молвишь, Бог будет за тем»¹⁹¹.

В общественной жизни людей точно также Бог является её премудрым и благим деятелем и строителем. Он даёт силу и власть духовным пастырям и учителям народа вести порученные им души по пути истинной жизни, по пути спасения: «Егоже (Бога) славный и честный дом церкви имать искусны строителя: Патриарси, Митрополиты, Епископы, Игумены, Иереи и вся церковныа учителя, иже верою чистою ближнии Богу сътворишася, и приемлют Святаго Духа благодатию различныя дары учения, исцелениа, по мере дара Христова»¹⁹². Их избрание не может обусловливаться личными желаниями или расчётами известных лиц, но принадлежит всецело воле Божией. Монастыри желали иметь игуменом того, «его же изволить Бог»¹⁹³. О святительском сане постоянно замечается: «да не наскакають неции на святительскый сан, но его же позоветь Бог»¹⁹⁴. Воля Божия сказывалась здесь или чрез заведомо близких Богу лиц – святых¹⁹⁵, или же чрез единодушное избрание князя и народа: «его же благословять человеци, будет благословен, его же проклянуть человеци, будеть проклят»¹⁹⁶; «несть бо достойно наскакати на святительскый чин на мьзде, но его же Бог позоветь и Святая Богородиця, князь въсхочеть и людье»¹⁹⁷. Иногда употреблялся даже видимый знак избрания Божия того или другого лица в Епископы, чрез волю князя и народа, как это было напр. в Новгороде: «рече князь Михаил: „се у вас нету владыкы, а не лепо быти граду сему без владыце; оже Бог казнь свою възложил на Онтония (предшествовавший Епископ, ушедший в Хутынский монастырь), а вы сочите таковаго мужа в попех ли, в ыгуменех ли, в череньцих ли“». И рекоша некотории князю: «есть чернец диакон у святаго Георгия, именем Спиридон, достоин есть того»; а инии Осафа, епископа Володимирьскаго Велыньскаго, а друзии Грецина: «кого дасть митрополит, тот нам отец». И рече князь Михаил «да положим 3 жребья, да который Бог даст нам». И положиша на святей тряпезе имена написавше и послаша из гридьнице владыцьне княжиця Ростислава; изволи Бог служителя собе и пастуха словесьных овьчь Новугороду и всей области его, и выяся Спиридон; и послаша по нь в монастырь, и приведше посадиша и в дворе, дóндеже пойде Кыеву ставиться»¹⁹⁸. И русский народ всегда смотрел на Епископов, как на «избранников Божиих»¹⁹⁹, самим Богом поставленных в пастыри народу. Смоленский князь Ростислав Мстиславич писал в своей грамоте по поводу установления в Смоленске Епископии: «Бог и святая Богородица и отца моего молитва, приведох епископа Смоленску, сдумав с людми своими, по повелению отца своего святого, еже хотев при животе своём сътворити²⁰⁰. Св. Иларион, митрополит Киевский, говорил о себе: «Аз, милостью человеколюбиваго Бога, мних и прозвитер Иларион, изволением Его, от богочестивыих Епископ священ бых и настолован в велицем и богохранимем граде Кыеве, яко быти ми в нем Митрополиту, пастуху же и учителю»²⁰¹.

Бог же поставляет народу князей и других правителей, как сберегателей его внешнего и внутреннего благополучия. Всякий правитель получает власть свою от Бога и по Его произволению и, исполняя свои обязанности, творить волю Божию, постоянно руководящую им: «Подобает бо князем, – писал митр. Никифор Мономаху, – яко от Бога избраном и призваном на правоверную веру его, Христова словеса разумети известно... на свет и наставление порученым им людем от Бога. Един бо Бог царствует небесными, вам же, с его помощью, царствовати земными... понеже избрани бысте от Бога, и възлюблени бысте им»²⁰²; «Бог дает власть, емуже хощет; поставляет бо цесаря и князя Вышний, емуже хощет, даст. Аще бо кая земля управится пред Богом, поставляет ей цесаря или князя праведна, любяща суд и правду, и властеля устраяет, и судью правящаго суд»²⁰³; «судия бо есть от Бога, учинен еже разсуждати люди Божия»²⁰⁴. Всякая власть даётся самим Богом известному лицу, поэтому и самое избрание правителя народного руководится указанием Божиим. И в данном случае Бог направляет волю народную к избранию достойного правителя, и в призвании ко власти того или другого лица очевидна Его премудрая и благая помощь, очевидно Его участие. «И вниде Игорь в Кыев, и не годно бысть людем, и послашася Переяславлю к Изяславу, рекуще: „поиди, княже, хочем тебе“. И слышав же се Изяслав, сжалиси, и поиде... взем молитву в святем Михаиле у епископа Еуфимья... Игорь с братом Изяслава побегоста... Се же есть пособьем Божыим, и силою честнаго креста, и заступленьем святаго Михаила и молитвами святыя Богородица... И вниде Изяслав в Кыев, хваля и славя Бога о таковей помощи его»²⁰⁵. И русские люди считали единственным условием получения власти – Божие произволение, Его избрание, Его волю, без которой никакими усилиями и средствами невозможно стать во главе народа: «аще ти подаст Бог прияти власть стола моего», говорил перед смертью великий князь Ярослав своему наследнику Всеволоду²⁰⁶. И на власть в руках того или другого лица как сами князья русские, так и народ, смотрели как на дар Божией милости этому лицу. Смоленский князь Ростислав Мстиславич в той же грамоте своей писал о своём княжении: «яз недостойный, грешный, се уставляю епископью, о нем же епископу быти живу и с клиросом своим, в свои дни и в своё княженье, еже ми Бог дал и отча молитва»²⁰⁷. Летописец в уста половцев влагает такие слова к князю Глебу Георгиевичу: «Бог посадил тя и князь Андрей на отчине своей и на дедини в Кыеве»²⁰⁸.

Содействуя внутреннему благоустройству человеческого общества, Бог в то же время сохраняет и его внешнее благосостояние. Он оберегает его от врагов, посягающих на целость его владений и на жизнь его членов, разрушает их злые умыслы и не даёт им успеха: «Половци... хотяче... повоевати Русску землю; но Бог в изуменье положи совет их, и не успеша ничтоже»²⁰⁹; «възврати от него (князя Мстислава) Бог поганыя болгары, хрестьяны покрыв рукою своею. Слышавше бо наши се, прославиша Бога: заступи бо очивесть от святая Богородица и хрестьянская молитва»²¹⁰. Он внушает благую мысль князьям идти против своих враждебных соседей, угрожающих неприкосновенности и безопасности их народа, всеми мерами способствует их (врагов) поражению и венчает полным успехом эти походы: «вложи Бог мысль добру в русскые князи, умыслиша дерзнути на половце и поити в землю их, еже и бысть... Русские же князи и вон вси моляхут Бога... И Бог великый вложи ужасть велику в половце,... велико спасенье Бог створи, а на врагы наша даст победу велику»²¹¹; «Изяслав, и Святослав, и Всеволод и Всеслав... поидоша... на Торкы. Се слышавше торци, убояшася, пробегоша и до сего дне, и помроша бегающе, Божьим гневом гоними, ови от зимы, друзии же гладом, ини же мором и судом Божьим. Тако Бог избави хрестьяны от поганых»²¹². В летописи есть много подобных свидетельств помощи Божией в победе врагов: «поможе Бог Михалку со Всеволодом на поганыя (половцы), и дедня и отня молитва, и сбысться в неделю, самих поганых избиша, а другая изъимаша, а полон свой отъяша 400 чади, и пустиша я восвояси, а сами възвратишася в Кыев, славяще Бога и святую Богородицю и креста честнаго»²¹³; «и ту пособи Бог и крест честьный и святая София, премудрость Божия, над погаными (Литвою) князю Ярославу с Новгородци»²¹⁴. Если же Бог и попускает иногда окончиться походу неудачно, то и в таком случае Он проявляет свою заботу о благе народном, не позволяя всему несчастью всецело обрушиться на народ и подавить народ: Он сохраняет народу князя, как залог его благосостояния, и обеспечивает оставшимся воинам безопасное отступление: «Божьим же заступленьем и молитвою родитель, своих (князь Андрей) схранен бысть без раны»²¹⁵; «Игореви князю Бог путь кажет из земли Половецкой на землю Рускую, к отню злату столу»²¹⁶.

Словом, Бог есть источное начало, давшее всему жизнь, и бесконечная сила, поддерживающая и направляющая мир к его истинной цели – добру, сила, которой живёт, всё существующее. Бог так близок миру, что русский народ готов был в каждом явлении его видеть жизнь Бога в мире:

«Солнце, красное от лица Божия,

Млад светел месяц от грудей Божьих,

Ночи темныя от дум Божиих,

Звезды частые – оны от риз Божьих,

Зори светлыя от очей Божьих,

Самого Христа, Царя Небесного.

Буен-ветер от воздохов,

Дробен дождик от слез Его»²¹⁷.

Но он верил, что Бог – отдельное от мира, самостоятельное начало, личное и при том духовное, в своём личном бытии с миром ничего общего не имеющее²¹⁸, существующее само в Себе; в другом, духовном, мире: «Бог есть на небеси, седяй на престоле, славим от ангел, иже предстоять ему со страхом, не могуще на нь зрети»²¹⁹. И это Начало, лежащее в основе всякого бытия, есть бесконечная полнота всех совершенств, «неудобозримая и ангельскима очима», выражающаяся в высочайшем благе, составляющем существо Его личности, – есть само высочайшее благо, всесовершеннейшая любовь, которой всё существует и живёт и к которой всё стремится.

Как высочайшее благо, движущее жизнью мира, Бог явил Себя и в истории мира, которая, по взгляду русских людей, представляет собой историю любви Божией к миру и постепенного приближения к ней со стороны последнего. Здесь-то, в истории, русский народ и видел явление Троичного Бога. Поскольку история давала сознанию его представление о Боге, как высочайшей любви, постольку из того же источника в Боге он видел Три Лица – Отца, Сына и Святого Духа, постольку жизнь любви в его сознании представлялась жизнью Трёх Лиц одного Бога. И уже первый акт любви Божией в истории мира – самое творение мира – в его сознании представлялся явлением всех Трёх Лиц Божества, таким делом, в котором сказалось Их общее участие: «Владыко Господи вседержителю створивый небо и землю и вься яже на ней»²²⁰; «владыка творец небу и земли сыи творец. Образ собою всем дая, пришед оттоликы власти, до нижных нас»²²¹;

«Начинался бел свет от Свята́ Духа́,

От Свята́ Духа́, самого Христа,

Самого Христа, Царя Небеснаго»²²².

Но с особенной ясностью Троичность Бога в жизни любви видел русский народ в дальнейшей истории мира, в истории спасения мира, или точнее, в истории спасения человека.

Бог сотворил человека из земли²²³ и даровал ему «душу живую», духовное и Божественное начало жизни: «соугоубо есть житие наше: словесно и безсловесно, и бесплотно, и телесно. Да словесное и бесплотное оубо божествено некое есть и чюдно, и бесплотнаго естества касается; а безсловесное страстнаго сего и сластолюбиваго... божественным вдохновением сътворена бысть душа, иже и по образу Божию създане быти глаголеть»²²⁴. И из рук всеблагого и всесовершеннейшего Творца явилось совершенное творение – человек, – полное гармонии в своём сложном добром существе: «егда създа бысть и не им порока на себе, яко Божие есть създание. Господь бо Бог наш въсприим от земля рукама пречистыма и непорочныма създа человека блага и оудобрена»²²⁵. В таком виде Бог «владыку всей твари устроил бе»²²⁶ человека и предназначил его для жизни истинной, блаженной:

«Муки еси, муки вечныя,

Не мене (человека) ради муки сотворены есть»²²⁷.

И для этого Он насадил для человека рай («породу» – Παράδεισος) –

«меня ради, Адама,

сотворен рай бысти»²²⁸

который бы поддерживал его существование без всяких хлопот со стороны человека, и в котором бы он проводил истинно блаженную жизнь в постоянном общении с миром добрых духов и постоянном общении с самим Богом. Это ясно из тех жалоб, которые вложил русский народ в уста первого человека, в своём новом положении, после изгнания из рая, оплакивавшего прежнюю жизнь:

«И Гадамий вопияша

К Богу со слезами:

А я вас не слышу,

архангельскова гласу не имею,

в раю райской пишши»²²⁹.

В раю Бог сотворил из ребра первого человека – Адама – жену ему и для постоянного пребывания их общении с Собой и для направления и укрепления их жизни по истинному пути единения с Собой даровал им заповедь не вкушать плодов от одного только в раю древа познания добра и зла, исполняя которую, люди постоянно бы пребывали и укреплялись в истинной жизни в Боге, жизни по Его воле, а нарушивши, они открыли бы для себя новую жизнь по своей воле и этим самым умерли бы для жизни истинной, для жизни в воле Божией, и познали бы, где и что такое добро и зло: «Искони бо рече створи Бог небо и землю и вся яже на земли, и насади на востоце породу, и созда человека своима рукама, и дуну на лице его, и бысть душу живу, и взем ребро от него, и созда жену ему, и заповеда има всего сада ясти, токмо от единого древа не ясти, еже разумети добро и зло. Рече бо в нь день снеста от него, во тъ день смертию да умрета»²³⁰; «Древо бо разумениа добра и зла се есть разумный грех и волное богоугодиа детель»²³¹, т. е. вкушение от древа познания добра и зла явило бы сознательный акт воли человека, акт постановления себя на место Бога основой и нормой жизни. И первые люди не остались верны Божию назначению жить в Его воле. Они преступили заповедь Божию, допустили «сластное вкушение»²³² от древа познания добра и зла, дали перевес земному началу своего существа в жизни своей свободной воли, отвергли волю Божию, как истинное русло и начало жизни, отвергли единственно истинную жизнь в Боге и совершили первый грех, как преступление против своего назначения, грех преслушания, отвержения воли Божией, смертный грех, закрывший для них источник и русло истинной жизни: «Красен бо мняшеся и добр видением, иже праотца оумертвивый плод, но имеяше посреде втаине ловитвоу преслоушаниа»²³³; «А ослушания блюдитеся, да не погибнете, яко же бе погибл первозданный Адам Евгою ослушавшеся Бога»²³⁴. Отвергши волю Божию и поставивши фактором своей жизни свою земную волю, стихию земных страстей, человек, естественно, «страстное житие прият»²³⁵, начал ложную жизнь земную, жизнь начала, вызванного из небытия, и подверг себя всем последствиям этой мнимой жизни (не в смысле недействительности, но в смысле неистинности): борьбе страстей²³⁶, тлению²³⁷ и смерти. Этого мало: всю тяжесть своего греха, все его последствия первые люди передали и всему своему потомству, по закону земной наследственности, как рождённому в своеволии, от начала земного, и получившему в наследство своеволие и земное начало: «От греховного бо корени зол плод бывает»²³⁸. В стихе «О Гадаме» русский народ так представил грех первых людей и его последствия:

«Евги ради, раю,

заключен рай бысти.

Евга согрешила,

закон преступила,

Адама прельстила,

весь род наш отгнала

от святова от рая,

от всеё райскою пишши»²³⁹.

Прекрасное рассуждение о грехе прародителей, как ослушании воли Божией, как преступлении против истинного назначения человека, и о его последствиях для всего рода человеческого мы находим в указанном уже послании черноризца Поликарпа к архимандриту Акиндину: «Подобно образ и равнострастиа имети роженым на земли первого человека, ибо, видев красоту овоща, не оудръжася и Бога ослушася и страстное житие прият; ибо егда създан бысть и не име порока на себе, яко Божие есть създание. Господь бо Бог наш въсприим от земля рукама пречистыма и непорочныма създа человека блага и оудобрена, нъ он, акы кал земная любя, к сласти поползеся, и сласти ему приложиша, и обладан бысть оттоле род человечь страстию и во ины сласти оуклонися и боримы есмы всегда и от тех. Един аз побежаюся, ниже работаю, смоущаем помыслы душы моея, и страстне тем касаюся, и не обслабно хотение имею к створению греха и тем несть подобна мне, иже на земле всех, за многая съгрешениа моя, в них же и до сего часа пребываю, но той един, иже от всех обрете истину (воистиноу блажен есть) себе отлучив на Божию волю, и того заповеди непорочно съхранив в чистоте же съблюде тело своё и душу, кроме всякая скверны плотскиа и душевныя»²⁴⁰. Итак, грех прародителей, имевший такие тяжелые последствия для них самих и для всего человечества, как свободное оставление истинного пути жизни, был актом их воли и остался всецело в области воли, извратив только её одну, направив её к рабству греху вместо свободы в Боге, богоподобное же существо человека осталось не тронутым и неповреждённым грехом: «Бог... не терпяше бо своего образа в тленье впадъша зрети»²⁴¹.

Исторически падение первых людей совершилось под влиянием злого духа – Диавола. Среди Ангелов, духов бесплотных²⁴², созданных Богом для постоянной жизни в Боге, для постоянной хвалы и служения Ему²⁴³ и для постоянной помощи людям в их добрых делах²⁴⁴, причём невидимые духи принимают иногда различные видимые образы²⁴⁵, – нашёлся один Ангел, который не захотел оставаться в жизни в Боге, захотел сам сделаться равным Богу, сам стать для себя богом, вышел из повиновения воле Божией, почему и лишился общения с Богом и вместе с подчинёнными ему ангелами ниспал из высшего мира духов добрых и сделался началом противления и неповиновения Богу, «тёмным диаволом»: «Прежде же Денница Ангел, ныне же тёмный диавол, словесен (разумен) сыи, и не по правде приим словесное, но равен быти Богу пьщевав, за гордость его спаде с небес с чином своим»²⁴⁶. Этот падший ангел вместе с подчинёнными и также падшими духами образовал в бездне целое царство ада, царство зла, царство противления Богу и своеволия, в котором (царстве) сам он под именем диавола, антихриста, или «Сотонаила»²⁴⁷ является главой, а остальные духи зла – бесы – его слугами: «сих бо ангел свержен бысть, его же вы (волхвы) глаголета антихресть, за величанье его низвержен бысть с небесе и есть в бездне». «Беси бо ради бывают о нашем пианстве, и радующеся приносят к диаволу жертву пьянственную от пианиц; диавол же, радуясь, глаголет: яко николиже тако веселюся и радуюся о жертвах поганых язык, якоже о пьянстве христианых; всяка бо дела моего хотения в пьяницах суть... И посылает диавол бесы, рек: идете, поучайте христианы на пианство и на всяку детель моего хотения»²⁴⁸. Один новгородец спрашивал у кудесника, – волхвовавшего силой бесовской: «то кади суть бози ваши, кде живуть»? Он же рече: «в безднах; суть же образом черни, крилаты, хвосты имуще, всходять же и под небо, слушающе ваших Богов; ваши бо Бози на небеси суть; аще кто умреть от ваших людий, то възносим есть на небо; аще ли от наших умреть, то носим к нашим богам в бездну»²⁴⁹. Как начало отторгшееся от Бога и окрепшее в противлении Ему, диавол с подчинёнными ему бесами сделался исконным врагом добра и рассадником всякого зла в мире: «Искони же ненавидяи добра дьявол»²⁵⁰, «беси бо на злое посылаеми бывають... беси всегда на злое ловять»²⁵¹.

Это-то злое начало в мире и склонило первых людей ко греху, внушив им вступить на свой путь жизни²⁵², жизни по своей воле: «Искони же ненавидяи добра дьявол, иже бе рекл: „да створю престол свой на звездах“, и сриновен бысть на землю за гордость его, тъ яко же преже Рех и ненавистник преже оуведа, еже заповеда Бог Адамови, взем от древа дасть жене его, она же вкушьши подасть Адаму, и оба преступиста заповедь Божию и того ради изгнан бысть из рая»²⁵³. С этого момента человек оставил путь истинной жизни и вступил на путь погибели, путь стихийного служения земным влечениям и следования диаволу, отцу и начальнику эгоизма: «И прежде бывшем нам, акы зверем и скотом, не разумеющим деснице и шуйце, и земленых прилежащем... И потыкающимся нам в путех погибели, еже бесом въследовати...»²⁵⁴. И в этом пути служения собственной земной похоти люди впали в «работу диаволю»²⁵⁵, и диавол стал «власть имы надо всеми»²⁵⁶, стал «миродержцем, князем века сего»²⁵⁷, и в обществе людей думал основать своё царство: «мняшеся оканьный; яко сде ми есть жилище²⁵⁸ ... сде бо мнях жилище имети»²⁵⁹. С этой целью он внушил людям поклонение идолам вместо поклонения единому Богу: «Оумножьшемся человеком по земли и видев ненавидяи рода человеча диявол оумножения человек створи им кланятися идолом, а не Богу створшему небо и землю»²⁶⁰; «Перуна же повел Владимир привязати коневи к хвосту и влещи с горы по Боричеву на Ручай, 12 мужа пристави тети жезльем. Се же не яко древу чюющю, но на поруганье бесу, иже прельщаше сим образом человекы»²⁶¹; «Видите окаянную сию скверненую службу (идолам), створяему от скверных язык, елени²⁶² окаяннии – жертвы ученьем дьяволим изобретено потвореньем темнаго беса и кощюннаго...»²⁶³. Будучи ненавистником всего доброго и деятельным начальником и сеятелем зла, дьявол начал внушать подпавшим его влиянию людям всевозможные страсти и пороки, как проявления господствовавшего в них зла – «ты бо веси, Владыко, наших согрешений движенья на зло»²⁶⁴ и побуждать их на различные дела «своего хотения»: зависть²⁶⁵, гордость²⁶⁶, праздность и леность²⁶⁷, пьянство²⁶⁸, блуд²⁶⁹, присвоение чужой собственности²⁷⁰, гонение на непокоряющихся его власти²⁷¹ и всевозможные лукавые помыслы²⁷² и пороки: «но сими диавол лстит и другими нравы, и всяческими лестми превабляемы от Бога, влхвованием, чародеянием, блудом, запоиством, резоиманием, приклады, татбою, и лжею, завистию, клеветою, зубами, скоморохи, гусльми, сапелми и всякими играми и делесы неподобными»²⁷³. Особенно же диавол всегда внушает людям ссоры, междоусобия²⁷⁴ и убийства²⁷⁵, как проявления прямого и совершенного отрицания и уничтожения добра и любви в людях и насаждения и развития зла: «усобная же рать бывает от соблажненья дьяволя... дьявол радуется злому убийству и кровопролитью, подвизая свары и зависти, братоненавиденье, клеветы»²⁷⁶; «Но все дьяволе наученье!» – писал Мономах Олегу Святославичу, – «то бо были рати при умных дедех наших, при добрых и при блаженых отцих наших; дьявол бо не хочет добра роду человеческому, сваживает ны»²⁷⁷. Летописец, рассказывая о возвращении убийц Святаго Бориса, говорит: «Оканьнни же си убийце придоша к Святополку, аки хвалу имуще, безаконьници. Суть же имена сим законопреступником: Путьша, и Талец, Словить, Ляшько, отец же из сотана»²⁷⁸.

Для достижения своих целей диавол и бесы употребляют различные меры, являясь даже людям видимо, в образе человека, производя различные действия свойственные человеку²⁷⁹, и даже во образе Ангелов²⁸⁰. И он настолько овладевает некоторыми людьми, что последние становятся беспрекословными орудиями его воли, и он через этих людей, называемых волхвами и кудесниками, творит своё дело искоренения добра и любви в людях и насаждения ненависти и убийства, как это делали, например, суздальские волхвы во время голода²⁸¹; и даже делает их орудиями своего мнимого прорицания, мнимыми предсказателями и подателями благ людям: «Сиця ти есть бесовская сила, и лепота, и немощь; темже прелщают человека, веляще им глаголати виденья, являющеся во сне, инем в мечте, и тако волхвуют наущением бесовским. Паче же женами бесовская волшвенья бывают; искони бо бес жену прелсти, си же мужа, тако в вси роди много волхвуют жены чародейством, и отравою, и инеми бесовьскыми козньми. Но и мужи прелщени бывают от бесов невернии, яко се в первые роды, при апостолех бо бысть Симон волхв...»²⁸². «О глубино, о зло есть оставити Божию помощь. Ти впрашали вълхвов, иже в беса веруют»²⁸³; «А еже детии деля жены творять что-либо, а еже взболять, или к вълхвам несоуть, а не к попови на молитву?..»²⁸⁴.

Однако диавол далеко не представляет собой самостоятельного и самобытного начала зла, и царства зла – второго, отдельного и самостоятельного царства в жизни, рядом с царством добра. Правда, диавол – существо разумное, умом своим проникающее даже в высшие сферы блага, – «всходить же и под небо, слушающе ваших Богов», – говорил кудесник о бесах. Но их ведение совершенно ограниченное. Оно простирается только на область видимую, фактическую, область прошедших и настоящих явлений в мире. Но оно совершенно бессильно перед вполне недоступной для него областью будущего. Для него совершенно закрыта жизнь духа, область мысли, намерений и желаний. О ней духи зла узнают только по тем или другим внешним обнаружениям её, – «слушающе ваших Богов», – но проникнуть внутрь духовной жизни человека, не говоря уже о сокровеннейшей жизни Божией, проникнуть в тайники ума и сердца человека они не могут. Если же иногда некоторые действия бесов и дают, по-видимому, право думать, что последним известен внутренний мир человека и даже будущее, то это только по-видимому. В действительности же их знание человека ограничивается только знанием тех мыслей и чувств, какие они сами внушают человеку, и в будущем тех действий и явлений, какие произойдут, или какие произведёт человек, по их же внушению, каких они с несомненностью ожидают, как явлений их же жизни и их влияния в мире. Словом, им известна строго их же собственная жизнь, а область самостоятельных, свободных мыслей и желаний человека, им недоступна: «беси бо не ведять мысли человечьскыя, но влагають помысл в человека, тайны не сведуще»²⁸⁵; «бес оубо приходящего быти не весть, но, еже сам съдея и научи злыя человекы, ли оубити, ли оукрасти, cia и взвещает»²⁸⁶. Поэтому и самые действия бесов весьма ограниченны и слабы и являются чуждыми общему течению жизни, или, как говорил черноризец Исаакий искушавшим его ночью бесам: «аще бысте человеци были, то в дне бы есте пришли, а вы есте тма, и во тме ходите, и тма вы ятъ»²⁸⁷. Поэтому, если зло и появилось в мире, и существует и даже господствует, то всем этим оно обязано отнюдь не своей самобытности, неминуемости и самостоятельности в мире, но всецело и исключительно воле самого человека: «слабый ни диаволом падает, но своим зломысльством, подвершая добраго начатка дело, аки песок, злыми мысльми»²⁸⁸. Но возвратимся к главному предмету нашей речи...

Итак, человечество вслед за первыми людьми вступило на ложный путь жизни, и для него настала ночь²⁸⁹ неведения истинного Бога, истинной жизни: «Бог... не презре твари своея до конца идольским мраком одержиме быти и бесовскыим служением... нам... путь ведущего в живот неведущим, ксемуж и гугнахом языки нашими, моляще идолы, а не Бога своего и Творца»²⁹⁰. Вот здесь-то и сказалась так ясно любовь Божия к человеку, а вместе и совершилось для мира явление в ней Троичного Бога.

«Присножадаяй Бог нашего спасения, всхоте своим милосердием обновити естьство наше, грехми суще обетшано, тем и в нашю плоть истинно облечеся, хотя направити ногы наша на путь истинный; не тьрпяше бо своего образа в тленье впадша зрети, егоже испьрва в райстей пище владыку всей твари устроил бе, завистью же дьяволею прельщена»²⁹¹. Милосердый Бог, сотворивши человека для вечной жизни, и видя его уклонившимся от жизни к смерти, по любви Своей не захотел допустить его до совершенной погибели. Его любовь не могла перенести такого конца, противоречащего самому назначению Его творения, в которое Он вложил Свой образ, как начало бесконечного развития и вечной жизни. Но действительная жизнь человека шла не по пути к Своему Творцу и Первообразу. И так как жизнь есть в своём роде течение и так как само течение, направившись по новому руслу, не в силах уже возвратиться на прежнее, то то̀ же самое нужно сказать и о человеке. Поставивши себя и свою земную волю законом своей жизни, человек мог только идти вперёд в этом направлении, укрепляться и стареть в нём, но поворот к прежней жизни в Боге для него уже был невозможен. Преградой тому был он же сам, его эгоизм, как основа жизни, который нужно было уничтожить и на его место поставить истинное начало жизни, но сделать это сам эгоист не мог, потому что в эгоизме нет силы жизни, а есть только её отрицание. Но так как человек носил всё-таки в себе образ Божий, как задаток вечной жизни, и не был только в силах дать ему перевес в направлении своей жизни, то для возвращения его к истинной жизни нужно было обновить его природу, уничтожить в ней земное начало жизни и призвать к жизни и сделать её основой и началом истинное и Божественное начало в человеке. Но дать жизнь, обновить природу умирающую, может только Тот, Кто в Себе Самом имеет жизнь, только источник жизни, только Бог. И в премудром и всеблагом совете Божием прежде век определено было самому Богу прийти на помощь спасения человека, приведению его на истинный путь жизни. И это дело любви Божией возложено было на Сына Божия: «и Бог убо прежде век изволи и умысли Сына Своего в мир послати, и тем благодати явитися»²⁹². Но время этого явления Сына Божия в мире и дарования человеку благодатной силы обновления было назначено на определённый срок, когда должен был наступить конец веку сему, конец царству мира, а до этого времени человечество оставалось чуждым благодати новой, истинной жизни, и о ней не знали ни ангелы, ни люди: «безвестная же и утаенаа мудрости Божиа утаена бяху ангел и человек, и не яко не явима, но утаена и на конец века хотяща явитися»²⁹³.

Тем не менее Господь не оставлял Своей любовью падшее человечество и до этого момента явления Сына Божия в мире. Он посылал к нему пророков и даровал закон, чтобы люди сами сознали неестественность своего положения и подготовились к принятию своего спасения, чтобы они обвыкли хотя бы в невольной жизни в Боге по закону, так сказать, с формальной стороны, и тем скорее пришли бы на истинный путь жизни, когда этот путь явится: «Благыи же Бог долготерпяи и ожидая покаяния их посла к ним святыя пророкы, они же и тех не послушаша, нъ и тем досадиша. а инех побиша»²⁹⁴. «Кто бо велий, яко Бог наш? Тъ един творяй чудеса, положивый закон на проуготование истины и благодати, да в нём обыкнеть человечьское естество, от многобожьства идольского укланяяся, в единого Бога веровати, да, яко съсуд сквернен, человечьство, и помъвен водой законом и обрезанием, приимет млеко благодати и крещениа. Закон бо предтеча бе и слуга благодати и истине; ...Яко закон привождааше в законеныа к благодатному крещению... Моисий бо и пророцы о Христове пришествии поведаху»²⁹⁵. И это дело любви Божией – приготовление людей к принятию спасения – явило миру жизнь в Боге не единоличную, хотя Троичность Бога и не сказалась здесь со всей ясностью: «Благодать же глагола к Богу: аще несть времене снити ми на землю и спасти мир, сниди на гору Синай и закон положи... Послуша и Бог яже от благодати словес, и сниде на Синай... И снесе Моисей от Синайскыя горы закон, а не благодать, стень, а не истину»²⁹⁶. Мы видели уже, что закон не спасал людей, и что он был строго национальным еврейским, хотя и предназначался для всех людей: человечество для того, чтобы законом подойти к благодати спасения, должно было пройти чрез иудейство.

Когда же наступило время приведения людей к истинному пути жизни, время обновления их природы²⁹⁷, явился на землю Сын Божий. Как истинный Бог, родился от Девы бессеменно, не нарушив девства Матери, и истинный Бог, стал вместе и истинным человеком: «Веку же сему к концу приближающуся посети Господь человечьскаго рода и сниде с небесе, в утробу Девицы входя; приятъ же и Девица с покланянием в кущу плотяную, не болевши, глаголющи к Ангелу: се раба Господня, буди мне по глаголу твоему... Присетившу Богу человечьска естества, явишася уже безвестная и утаеная, и родися благодать и истина... Сын...²⁹⁸ и ни посол, ни вестник, но Сам спасе ны, не привидением пришед на землю, но истинно»²⁹⁹. Для спасения человека явилась высочайшая любовь Божия чрез воплощение Единородного Сына Божия, и вместе открылось миру глубочайшее таинство Святой Троицы: Отец послал Своего Сына в мир, Сын воплотился и стал истинным Человеком, не переставая быть, истинным Богом, и Святой Дух «осенил» рождение: «И то (непринятие пророков) им (людям) творящим, ни ту ся Бог прогнева на создание своё нъ милосердоваше о твари своей, и изволися милосердие Его еже имяше к твари своей. Пусти бо сына своего единочадого иже сшед с небеси и вселися в святую девицу и родися от нея девичства же не врежь, яко же бе преже рождества девою, тако же и по рождестве пребысть девою»³⁰⁰. «И верую и исповедую», писал Св. Иларион в своём «Изложении веры», «яко Сын, благоволением Отчем и Святаго Духа хотением, сниде на землю спасти род человеческ, небес и Отца не отлучився, и Святаго Духа осенением вселися в утробу Девице Марии и зачаться, якоже Сам един весть, и родися без семене мужеска, Матерь девицею съхрань, якоже и лепо Богу, и в рожество, и прежде рожьства, и по рожьстве, – Сыновства не отложь»³⁰¹. Своё вочеловечение, это непостижимейшее для человека таинство воплощения Бога, воплотившийся Сын Божий, Господь наш Иисус Христос, явил всей Своей жизнью на земле. Истинный Бог родился, воспитался и жил истинным человеком, в Своём Лице соединив два естества, Божеское и человеческое, а с ними и две воли, приняв в Себя то, чего не имел, не переставая быть Тем, Кем Он всегда есть: «На небеси бо безматерен, на земли же без отца, въздоися, яко человек, и вспитася, и бысть человек истинен, не привидением, нъ истиною в нашей плоти, исполнь Бог, исполнь человек, в две естестве, хотении воли; еже бе, не отложив, и еже не бе, взя»³⁰². Прекрасное свидетельство Богочеловечества Иисуса Христа, на основании Его жизни, представил Св. Иларион в своём замечательном слове «О законе Моисеом даннем, и о благодати и истине Иисус Христом бывшим»: «Темже, кто не прославит, кто не похвалит, кто не поклонится величьствию славы Его, и кто не подивится безчисленному человеколюбию Его? Прежде век от Отца рожден, един спрестолен Отцу, единосущен, якоже солнцу свет, сниде на землю, посети людий своих, не отлучився Отца, и вплотися от Девицы чисты, безмужны, бескверны, вшед, якоже Сам весть; плоть приим, – изыде, якоже вниде; един сый от Троица, в две естьстве, Божество и человечество: исполнь человек, по вчеловечению, а не привидением; но исполнь Бог, по Божеству, а не прост человек. Показаа на земли Божескаа и человечьская; яко человек, во утробе матерни растяаше, и яко Бог, изыде, девства не вреждь; яко человек, матерне млеко приять, и яко Бог, пристави ангелы с пастухи пети: слава в вышних Богу; яко человек, повився в пелены, и яко Бог, звездою влхвы вождааше, яко человек, в яслех взлеже, и яко Бог от влъхв дары и поклонение приять; яко человек, бежаше в Египет, и яко Богу рукотвореннаа Египетскаа поклонишася; яко человек прииде на крещение, и яко Бога устрашився, Иордан възвратися; яко человек, обнажився вниде в воды, и яко Бог, от Отца послушество прият: съ есть сын мой возлюбленный; яко человек постися 40 дний и взалка, и яко Бог победи искушающего; яко человек, иде на брак в Кана Галилеи, и яко Бог воду в вино преложи; яко человек, в карабли спаше, и яко Бог запрети ветром и морю, и послушаша Его, яко человек, по Лазари прослезися, и яко Бог въскреси и от мертвых; яко человек, на осля вседе, и яко Богу зваху: благословен грядый во имя Господне; яко человек, распят бысть, и яко Бог своею властию спропятого с Ним впусти в рай; яко человек, оцта вкуси и испусти дух, и яко Бог, солнце помрачи и землю потрясе; яко человек, в гробе положен бысть, и яко Бог, ада раздруши и душа свободи; яко человека печатлешя в гробе, и яко изыде, печати целы схрань; и яко человека тшахуся иудеи утаити въскресение, мъздяще стражей, но яко Бог уведеся, и познан бысть всеми конци земля»³⁰³.

Итак, Сын Божий явился на земле и совершенным человеком. Для того, чтобы спасти человека и восстановить его в истинной жизни, необходимо было умертвить земное начало в человеке, начало смерти, но умертвить так, чтобы в этом умерщвлении сказалась истинная жизнь, следовала сейчас же за ним, была его необходимым следствием, чтобы смерть земного начала расцвела истинной жизнью. Разумеется, это могло сделать только такое лицо, которое не имело в себе никакого греха, как отрицания жизни, а с другой стороны носило в себе самом жизнь и источник истинной, бесконечной жизни. Таким лицом и был воплотившийся Сын Божий, истинный Бог и истинный, но безгрешный, «неповиньн сы»³⁰⁴, человек, Господь наш Иисус Христос. Что именно так понимал русский народ дело Христово, за это ручаются суждения его о значении этого дела, что мы сейчас и увидим.

Для того, чтобы освободить человека от власти греха и диавола и даровать ему истинную жизнь, воплотившийся Сын Божий добровольно подверг своё безгрешное человечество всем ужасным последствиям греха, как Бог, оставаясь непричастным никаким изменениям тела, для того, чтобы на себе перенести их все за всё человечество, перенести за всех и самую смерть, как их необходимое завершение, но чтобы вместе же с этим, Своей смертью умертвить и все последствия греха и самый источник их, – грех, потому что умирая земным началом, Он вечно живёт Божеством, и этим источником жизни оживил Своё человечество и восставил его в истинной вечной жизни, и оно после смерти греху явилось уже совершенно чуждым всему прежнему, земному, и только вечно живым в Боге, – чтобы и все люди, умирая вместе со Христом, делая себя причастниками Его, вместе с ним и жили вечно в Боге. Он принял на себя все страдания за грех человека, был продан даже на смерть, пролил Свою кровь и умер, чтобы своими невинными страданиями избавить от них повинного человека, чтобы освободить его от тяжести греха, в своей смерти дать ему источник жизни, сошёл наконец во ад мёртвый, чтобы, как Бог, освободить его узников, повинных только первородным грехом и разрушить это царство смерти, царство диавола: «Господи Иисусе Христе! иже сим образом явися на земли спасенья ради нашего, изволив своею волею пригвоздити на кресте руце свои, и приим страсть грех ради наших»³⁰⁵; «Господь бо наш... Бог... тъ сам претерпе хуленье, и оплеванье и ударенье, и на смерть вдася, животом владея и смертью»³⁰⁶; «И не себе бо ради сниде Слово Божие на землю, но всех ради, и за вся пострадати смерть всприять... Отец, живый в вышних, пославый единородного Сына Своего за избавление всего мира»³⁰⁷; «Бог... сдела спасение посреде земля крестом и мукою, на месте лобнем, вкусив оцта и желчи, да сластного вкушения Адамова, еже от древа, преступление и грехы вкушением горести проженет»³⁰⁸ и «на кресте распят бысть, нам все к спасению стваряя и в гроб полежа греха не имый»³⁰⁹; «Господь... свою кровь за ны излья»³¹⁰; «Вижю ребра», говорил св. Кирилл Туровский, «от них же источи воду и кръвь; воду, да освятиши осквьрнивъшююся землю и кръвь же, да освятяши человечьское естьство»³¹¹; «и волею за ны пострада, умершвяя прегрешения наша»³¹²; «неповиньн сы, продан бысть, да проданыя грехом от дьяволя работы избавить»³¹³; «Пострада плотию, яко человек, мене ради, и Божеством безстрасти, яко Бог пребы. Умре бессмертный, да мене мертва оживить; сниде к аду, да прадеда моего Адама въставить и обожить, и диавола свяжеть»³¹⁴. В одном из стихов своих русский народ влагает следующие слова в уста распятого Господа, слова утешения Его Пречистой Матери:

«Моя, мати, смерть – живот вечный,

Верным дар на спасенье.

неверным на вечную муку»³¹⁵.

Между прочим, игумен Даниил в своём «Паломнике» передаёт замечательный образ избавления человечества от греха страданиями Спасителя, образ в высшей степени характерный, соответствующий общему исторически-конкретному или, даже поэтическому, воззрению русского народа. Описывая место распятия Господа, он говорит: «И есть бо распятие Господне от Въскресениа к востоку лицем; есть же на камени высоко было, яко стражие быше (сторожевое место). Исподь же под тем каменем лежить глава Адамова первого человека. В распятие же Господне... и той камень проседеся над главою Адамовою, и тою расселиною сниде кровь и вода из ребр Господних на главу Адамлю, и омый грехи рода человеча»³¹⁶.

Умертвив Своими страданиями и смертью грех и смерть человека, Христос Спаситель явился действительным победителем смерти и диавола: на третий день Он воскрес из мёртвых и стал начальником новой жизни в мире, жизни истинной, в единении с высшим духовным миром и самим Богом, начальником новой жизни по Божественному началу, жизни, приводящей человека к Богу: «И въскрес из мертвых»³¹⁷, «и воскрес изводя ны на свет»³¹⁸, «Вста, яко Бог, изъиде из мертвыих, яко победитель, Христос Царь мой, тридневно»³¹⁹, «и нам обнови путь нов собою»³²⁰.

«Как Господь Бог родился,

в Иордани окрестился, –

Адамий ослободилса,

весь мир возновился»³²¹.

Св. Кирилл Туровский так говорил о значении Христова воскресения: «В минувшую бо неделю Святыа Пасхы удивление бе небеси и устрашение преисподним, обновление твари и избавление миру, разрушение адово и попрание смерти, въскресение мертвым и погубление прелестныа власти диаволя»³²², спасение же человеческому роду Христовым въскресением; обнищание ветхому закону и порабощение субот, обогащение Христове церкви и въцарение недели. В минувшую неделю всему пременение бысть: сътворибося небом земля очищена Богом от бесовскых скверн, и Ангели с женами раболепно въскресению служааху. Обновися тварь, уже бо не нарекуются Богом стихиа, ни солнце, ни огнь, ни источници, ни древеса: отселе бо не приемлет требы ад закалаемых отци младенец, ни смерть почьсти, преста бо идолослужение и погубися бесовское насилие крестным таинством, и не токмо спасеся человечь род, но и освятися Христовою верою³²³. В объяснение последнего выражения мы приведём два других из творений того же святителя, – одно он влагает в уста Спасителя в речи к расслабленому: «Аз бых человек, да Богом человека створю»³²⁴, а другое – он сам говорит, объясняя значение воскресения Господа: «велик есть день сей, не часов имея множае³²⁵, но великых ради чюдес, яже от Спаса нашего Исус Христа сътворшася. Днесь бо Ангели с человеки ликують и человеци Богом освящаются, святый приемлюще Дух»³²⁶.

Воскресши из мёртвых и даровавши людям истинную жизнь, Господь Иисус Христос, после многократных явлений ученикам Своим, вознёсся, наконец, к Отцу Своему и сел одесную Его, где Он всегда есть Божеством Своим, но теперь вознёс туда и человечество, оживотворённое Божеством, и этим положил начало восхождения к Богу и для всех людей, восставших чрез Него для новой жизни в Боге: «и, явлься мног крат учеником своим, възиде на небеса к Отцю, Его же не отлучился бе, и седе одесную Его»³²⁷ «възиде пакы на небо, и седе одесную Отца»³²⁸, «и на небеса възиде веля нам всхититися по Апостолу в стретенье»³²⁹, «не презре нас, ни отвержеся нас; но взыска и обрет и на раме понесе, и одесную Отца посади»³³⁰ «имеяшет же с собою Господь и душа человеческы, яже възнесе на небеса в дар своему Отцу, их же в горним граде усели»³³¹.

Так совершилось дело высочайшей любви Божией к человеку – явление в мире жизни Бога-Троицы. Один от Троицы, Божий Сын, благоволением Бога Отца стал человеком без греха, родившись не от мужа, но осенением Бога Духа Святого, смертью в себе человека – умер для господствовавшего в нём начала и Божеством своим восставил его (человека) в новой, истинной жизни в Боге, умертвив его прошлое земное, смертное, и этим положил начало на земле истинной жизни, начало Царства Божия на земле, ставши источником этой жизни для всех людей, и примером Своей земной жизни и учением указавши содержание жизни этого Царства. Для цельности и ясности повторим значение всего дела Христова словами преподобного летописца: «Господу же нашему Исусу Христу, яко же преже ркохом рожьшуся от святыя девице и хрещешемуся от Ивана, нам образ дав»³³², да и мы крестимся во имя Его. «Таче потом 12 оученика яже и апостолы нарече. И много я оучаше о царстве небесном сказаше им многажды и многа чюдеса створь пред ними, и пред всим народом. Якоже святое еоуангелие сведетельствует. По сем же смерти вкуси, волею страстию своею. И положен бысть во гробе, и сниде на ада и державу его раздроуши, самого же связа и держимыя им свободи душа, и глагола им идета в рай, они же радующеся идоша хваляще Бога. Сам же в третий день въскресе от мертвых и явися оучеником своим глагола им шедше проповедита еоувангелие по вьсей земли, и вьсь иже веру иметь и крестится, спасен будет, а иже веры не иметь, осудится в муку вечную. По глаголех же сих възнесеся на небеса, и седе о десну Бога и Отца. Апостоли же шедше проповедаху еоуангелие по всей земле, яко же заповеда им Господь»³³³.

Но этим ещё не завершилось дело любви Божией к человеку. Господь Иисус Христос стал началом и источником истинной жизни людей. Людям остаётся только усвоить себе это Начало и питаться от этого Источника для того, чтобы покончить с своим прошлым и начать новую жизнь. Им нужно усвоить Христа, как Начало воскресения в смерти, т. е. умереть во Христе для своего прошлого греховного и в этой смерти ожить для будущего истинного, и воспринять в себя Источника жизни, Который бы развил их в ней и привёл к цели их течения – Богу. Христос за них умер – им остаётся усвоить Его смерть, как уничтожение и очищение от всего греховного, и приобщиться Его воскресшего, как неиссякаемого Источника, ведущего в жизнь вечную. Для своего спасения людям самим нужно было умереть для прежней Жизни и в этой смерти восстать для новой. Так как они не могли сделать этого, – за них совершил это дело Христос и им остаётся только усвоить Христа умершего и воскресшего для того, чтобы спастись. Но как человеку усвоить Христа, человеку, по-прежнему остающемуся грешным? Для совершения этого дела спасения человека, его обновления, Господь наш Иисус Христос после вознесения Своего к Отцу и послал от Него обществу Своих последователей Третье Лицо Святоя Троицы – Духа Святого в виде огненных языков: «и в 50 ный день днешний Святый Дух присла, огньныя языкы учеником своим раздая»³³⁴. Обитая в обществе последователей Христовых, Дух Святой чрез особых лиц, Богом поставленных пастырей³³⁵, и совершает спасение каждого человека в отдельности, обновляет его, вводит его в Царство сынов Божиих и делает его живым членом этого Царства – Церкви чрез посредство таинства святого крещения, умерщвляя крещением в нём прежнего человека, очищая его от грехов и восстановляя или рождая его в новую жизнь во Христе, откуда и самое крещение называется вторым рождением: «человеци Богом освящаются, Святый приемлюще Дух; купель... бе образ святаго крещения», – говорил Св. Кирилл Туровский о Св. Крещении, объясняя значение его на основании сравнения его с купелью Силоамской, – «понеже не всегда вода та ицеляше, нъ егда ю Ангел възмутяше. Ныняже к крещения купели сам Ангелскый Владыка, Святый Дух приходя, освящаеть ю, и даеть сдравие душам и телом, и грехом очищение; аще кто слеп есть разумом, ли хром неверием, ли сух мнозех безаконий отчаянием, ли раслаблен еретичьскым учением, всех вода крещения съдравы творить. Она купель многы приимающи, а единого ицеляше, и тоже не всегда, нъ единою лета; а крещения купель по вся дьни многы оживляющи, створить к крещению: бо аще и всея земля придуть человеци, не умалиться Божия благодать, всем дающи ицеление от греховных недуг»³³⁶; «по всей бо земли Вера простреся, дождь благодатный оброси, купель пакы – порождениа сыны своя в нетление облачить... И толма помилова благый Бог человечьскый род, яко и человеци плотяни крещением и благыми делы сынове будут и причастницы Христу Богу. Елицы бо, рече евангелист, приаша Его, дасть им власть чадом Божиим быти... еже... от Бога родишася, Святыим Духом в святей купели»³³⁷. И таким образом в Церкви Христовой является уже Дух Святой строителем и совершителем их жизни: «Без святаго бо Духа ничто же человеку дается на земли; аще боудеть дано ему свыше»³³⁸.

Так совершилось спасение человека высочайшею любовью Божией и вместе явление в мире жизни Бога в Троице.

Так из жизни русский народ познавал в Боге Любовь и из истории усматривал жизнь бесконечной Любви в Троице.

«Благословен Господь Бог Отец Господа нашего Исуса Христа, иже не дасть нас погыбнути в прелести идольстеи нъ изведе ны от тьмы на свете и заблужшая овця събрав в святое стадо. Господом нашим Исусом Христом и даром Святого Духа его яви человеколюбие своё»³³⁹.

«Было добро, да миновалося;

Будет добро, того долго ждать».

(Стих о страшном суде).

Полная и совершенная жизнь в Боге и вообще завершение и полный расцвет земной жизни человека наступит в будущей загробной жизни. В связи с вопросом о будущей жизни стоят другие вопросы: о смерти, состоянии душ до последнего суда, кончине мира, втором пришествии Христа Спасителя, последнем суде и вечной жизни. К ним мы теперь и переходим...

Загробная жизнь есть прямое продолжение земной жизни человека и, смотря по тому, жил ли на земле человек в Боге, или в отчуждении от Него, для первого она будет полным завершением его жизни в Боге в совершенном единении с Ним, в постоянном пребывании в Его высочайшем и совершеннейшем Царстве, а для второго – окончательной и полной потерей жизни, вечной смертью и вечными страданиями ненормальности и неестественности этой смерти человека, сотворённого для жизни. Эту прямую и органическую связь земной жизни с загробной русский народ ясно выразил в своём стихе «Плачь земли»:

«Растужилась, расплакалась матушка сыра земля

Перед Господом Богом:

„Тяжел то мне, тяжел, Господи, вольный свет!

Тяжеле, много грешников, боле беззаконников!“

Речет же сам Господь сырой земле:

„Потерпи же ты, матушка, сыра земля!

Не придут ли рабы грешные к самому Богу

С чистым покаянием?

Ежели придут, прибавлю я им свету вольного,

Царство небесное;

Ежели не придут ко мне, к Богу,

Убавлю я им свету вольного,

Прибавлю я им муки вечные,

Поморю я их гладом голодным“!»³⁴⁰

Или, в другом стихе «О Михаиле Архангеле»:

«Праведные идут (в места райские)

Хвалу несут дети отцу-матери:

„Спасибо тебе, батюшко со матушкой!

Умели нас вспоить-вскормить,

Умели на добрые дела научить,

Призрили нам царство небесное-рай“.

Пошли грешные (в места ада)

Клянут-бранят дети отца с матерью:

„Не спасибо вам, отец с матерью!

Умели вы нас породити,

И умели вспоить-вскормить,

Да не умели на добрые дела научить,

Призрили нам муку превечную“»³⁴¹.

Ещё яснее эту связь он выразил в стихе «О страшном суде» (Варенцов, 173 стр.), где самые страдания грешных изобразил соответствующими их прежней порочности, как состояния противоположные последней, но с этим стихом мы ещё встретимся.

Поэтому земная смерть не есть совершенное уничтожение человека, как отдельной самостоятельной личности, но есть только переход его из жизни в теле в жизнь в одном только духе. На языке русских людей домонгольского времени смерть есть «отшествие света сего»³⁴², «отведение Богом человека от житья сего»³⁴³, «веяние души от тела»³⁴⁴, оставление, положение тела в земле³⁴⁵ и начало жизни одной души без тела, жизни в мире духов³⁴⁶:

«Как мы помрем,

души наши пойдут

по своём по местам,

тилеса наши пойдут

во сырую землю

к червям на съядения»³⁴⁷.

Поэтому для одних она является желанным и блаженным приближением к цели их бытия, «отшествием к Богу»³⁴⁸, «преданием души в руце Божии»³⁴⁹, а для других – это полное скорбей и страданий начало совершенной отчуждённости от Источника жизни³⁵⁰, достойное завершение страданий ложной жизни земной. Верующему сознанию русского народа, убеждённого в том, что Бог есть строитель всей жизни человека, смерть представлялась делом Самого Бога, Который посылает к человеку ангелов, и они берут его душу из тела и несут её в другой мир³⁵¹. И если умирает праведник, исполнивший своё истинное назначение, за его душой являются Ангелы милостивые, с любовью и радостью берут его душу, – и его кончина бывает мирная, блаженная. Если же оставляет жизнь земную грешник, уклонившийся от Бога, то к нему посылаются грозные Ангелы, достойно, без милости берут его грешную душу, – и его кончина бывает тяжела и ужасна. Русский народ так воспел смерть убогого и смерть богатого Лазарей.

«Сослал ему (убогому) Господи тихиих Ангелов,

Тихиих Ангелов, милосливых,

По его по душу, по Лазареву.

Вынимали его душеньку честнохвально в сахарны уста,

Положили его душеньку на Божью пелену,

Воздымали его душеньку вверх на небеса.

Сослал ему (богатому) Господи грозных Ангелов

А грозных Ангелов, немилостивых

По его ли по душеньку, по Лазареву

Вынимали его душеньку нечестно, нехвально,

Сквозь ребер его костей.

Воздымали его душеньку весьма высоко,

Обряшили его душеньку во тьму глубоко»³⁵².

Ужас смерти грешника русский народ олицетворил даже в образе страшного чудовища, посылаемого для его умерщвления:

«Попало Анике во стричу чудо чудное, диво дивное;

У чуда тулово звериное,

Ноги лошадиныя,

Голова человечья и руки человечьи,

Власы у чуда до пояса...»

и, когда Аника заинтересовался этим невиданным чудовищем, оно ему сказало:

«А я есть гордая смерть сотворенна,

От Христа по тебя смерть послана я:

Хочу я тебя, Анику, умертвити,

Во сырую землю положити»³⁵³.

Расставшись с телом и перешедши в другой мир, душа человека, прежде чем начать новую жизнь, соответствующую её земному прошлому, предварительно подвергается испытанию в своей прежней жизни: была ли эта жизнь истинная, или нет, и соответственно этому проникнута ли душа истинным началом жизни в Боге, или чужда этому началу. Отсюда, от этого испытания или суда Божия над каждой душой и самая смерть, открывающая для души этот суд, называется также судом Божиим: Мономах писал Олегу Святославичу о смерти своего сына: «суд от Бога ему пришёл»³⁵⁴. Это испытание праведности или грешности души, называемое иначе мытарствами, представлялось русскими людьми воздушной лестницей постепенного восхождения к Богу или удаления от Него, на каждой ступени которой душа испытывается в тех или других пороках³⁵⁵, и если оказывается, что она в них неповинна, то она постепенно приближается к Богу, а если обнаруживается её порочность, – она постепенно отдаляется этим от Источника жизни и света. Этот суд над душой, или испытание её праведности или грешности, в присутствии Господа Иисуса Христа производят ангелы и бесы. Ангелы пересчитывают её добрые дела, а бесы – злые³⁵⁶ и, смотря по тому, каких дел больше сотворила душа, её после каждого испытания всё больше и больше берут под своё покровительство или ангелы, или бесы³⁵⁷. Когда, наконец, душа пройдёт эту лестницу испытаний, на которой так желает задержать её диавол указанием её злых дел, (откуда и название его миродержцем и князем воздушным)³⁵⁸, она приводится поклониться Господу, и, по Его повелению, Архангел Михаил показывает ей места обитания душ добрых – рай и злых – ад. Души праведных, у которых нет ничего общего с этим последним царством мучений и смерти, царством диавола, проходят его беспрепятственно, и оно для них остаётся совершенно чуждым: через это место мучений, представлявшееся русскому народу в виде реки, вечно пылающей неугасимым огнём, палящим, но не сжигающим души грешных³⁵⁹, их свободно и в полной неприкосновенности перевозит в своей ладье Архангел Михаил. После этого осмотра мучений грешных, спустя 40 дней после разлучения с телом, души праведных уже водворяются в раю, месте своего вечного и блаженного обитания, в единении с прочими праведными, Ангелами и Самим Богом. Души же грешных, как носящие в себе зародыши вечных страданий и смерти, не могут перейти огненной реки и остаются здесь, в этом царстве мучений, в общении с духами злобы и диаволом. Впрочем, мы предоставляем речь по этим вопросам авторитетному голосу некоторых наших памятников: «испытаема суть душа человеком по смерти, егдаже исходит от тела. Понеже поставил есть Бог испытания всякому человеку. Первое испытание, егда хощет разлучитися душа от телеси... И по сем (по смерти) вземши душю, понесуть (ангелы) ю на воздух, к второму испытанию, идеже есть 20 мытарств, Богом поставлена на въздусех пред враты небесными, на испытание всякой души, исходящей же от телеси, грядущей к небеси. 1 мытарство: оболгание... 2 мытарство: оклеветание... 3 мытарство: зависть... 4 мытарство: иже когда будем гнев на кого долго имели, 5 мытарство: ярость с гневом... 6 мытарство: гордость... 7 мытарьство: буе слово, срамословие, бестудная словеса и плясание, еже в пиру, и на свадьбах, и в на вечерницах, и на игрищах, и на улицах, 8 мытарство: резоимание и грабление, насилное мздоимание, 9 мытарьство: иже тщеславие когда сътворихом, хвалы ради и славы человеческыя, 10 мытарьство: златолюбие и сребролюбие, 11 мытарство: пьяньство и запойство... 12 мытарство: злопоминание... 13 мытарство: чародейство и волхование наузы, 14 мытарьство: обьядение, и ранное ядение и питие... 15 мытарство: всяка ересь, и веруют в стречю, в чех, в полаз и в птичьи грай, ворожю и еже басни бають и в гусли гудуть; и еже унии блудь творять, 16 мытарство: прелюбодеяние... 17 мытарство: убойство, и всякоя раны, или бьения и рвания за власы до крове, 18 мытарьство: тадба и всякое крадение. 19 мытарство: всяк блуд, еже со скотом и с блудницами, иже ручный блуд, 20 мытарство: скупость, немилосердие. Сде бо обличают беси душу, аще будем коли брату досадили, или нищему, или изгнали из дому своего, или грозилися на кого... о всех сих испытаема будет душа, истязаема от въздушных бесов. Да аще имать душа добрая дела, истинное покаяние, о том испытающе вся си, преходит; и потом възходит в врата небеснаа, радующеся, яко избывши лукавых въздушных бесов. И потом устретают друзии ангели, посылаеми по душа инех человек, веселящеся, радуются о ней, яко избеже лукавьных бесов, и целуют обьимающе. Потом принесена быша к престолу Бога Вседержителя, и поклонится подножию Господа; и потом предаст ю Михаилу, завеща: иди, душю сию веди, и покажи ей обители святых и небесные полаты райские, душа праведных сущая в раи, и душа грешных сущая в аде, и вся муки различные, в бездне сущая на муку грешных, в нихже имуть быти мучими в день великый суда. И носима бывает преже поподнебесии... и потом сведет ю в пропасть, идеже затворены суть душа грешных от века, показывает ей места, идеже им мучитися, понеже мука далече мира есть на западе. Си же вся места обходит душа праведного за 40 дни, и потом внесома будет в рай, место покойно до последнего въскрешения»³⁶⁰. О посмертной судьбе души грешной русский народ поёт:

«Горе человеку умрети не покаявшуся!

Приидет смерть без милости

И возмут душу из тела ангели немилостивии,

И пронесут мытарства лютая многая,

И потом покажут муки лютыя,

И потом покажут царство небесное,

А праведным радость и веселие неизреченное,

А грешным плачь и рыдание неутешимое,

И, показав муки, посадят в места темная

До страшного суда и до второго Христова пришествия»³⁶¹.

Хождение душ по местам мучений после мытарств и посещения рая и оставление в них грешных он картинно описал в стихах о Михаиле Архангеле:

«У Христа есть во плоти свет Илья пророк,

Указал он многим грешным муку и рай,

Всякому человеку место изготовлено,

Тем ворам и разбойникам,

Блудникам и бражникам,

Еретникам, клеветникам, ненавистникам.

Течет им река огненная

От востоку солнца до запада,

Пламя пышет от земли до небеси³⁶².

Как по той-там реки, реки огненные,

Да тут ездит Михайло Арханьдел царь;

Перевозит он души, души праведные,

Через огненну реку ко пресветлому раю,

Ко пресветлому раю да ко пресолнысьнему,

Да к Овраму, к Исаку, к Иякову в рай,

К самому Христу, Царю Небесному³⁶³.

Праведные идут чрез огненную реку,

Идут они ровно посуху и ровно по земле,

Огнем их, пламенем лице не пожирает,

Поют они песню херувимскую,

Ещё поют серафимскую;

Гласы гласят все по-ангельскому,

Свет несут по божественному,

Хвалят Христа – Царя Бога Небесного,

Надеются на Спаса на пречистого,

На Мать Божию, Богородицу,

Хвалу несут дети отцу-матери.

Грешные рабы беззаконные

Оставались за рекой за огненною,

Вопияли во многие разные голосы:

„Свет наш Михаил Архангел,

Грозных сил воевода!

Переведи нас через огненну реку,

Возьми ты от нас злата-серебра,

Мелкого скатного жемчугу;

Пускай нас во царство, во небесный рай“.

Речет им Михаил Архангел,

Грозных сил воевода:

„Вы гой еси многогрешные, рабы беззаконные,

Здесь судья вам не подсудливая,

Здесь судья вам с Богом праведная.

Суд судим мы по-праведному

Делаем повеленное;

Не берем ни злата, ни серебра,

Ни скатного мелкого жемчугу,

А берем только души праведные,

Отдаем во царство небесное

К святому Абрамию – отцу праведному“.

Пошли грешные в огненну реку,

Они плачучи и возрыдаючи,

В тосках телеса свои обрываючи,

К сырой земле припадаючи,

Клянут-бранят дети отца с матерью»³⁶⁴.

Водворившись в местах рая или ада, соответственно своему нравственному состоянию, ду́ши начинают свою новую жизнь, бестелесную. Для праведных она полна радостей общения с миром добра и единения с самим Богом³⁶⁵, полна любви, выражаемой ими в молитвенной помощи оставшимся на земле братиям во Христе³⁶⁶ и ниспослании им от Бога благодатных даров всесильной любви Божией, утверждающей в истинной жизни и поборающей зло и все тяжёлые проявления его в жизни³⁶⁷: «И тако скончася блаженный Борис, венец приим от Христа Бога с праведными, причется с пророкы и апостолы, с ликы мученичьскыми водворялся, Авраму на лоне почивая, видя неиздреченную радость, въспевая с ангелы и веселяся с лики святых... повар же Глебов... зареза Глеба. Акы агня непорочно принесеся на жертву Богу, в воню благоуханья, жертва словесная, и прия венец, вшед в небесные обители, и узре желаемого брата своего, и радовашеся с ним неиздреченьною радостью,.. и положиша и у брата своего Бориса у церкве святаго Василья. И съвкуплена телома, паче же душама, у Въладыкы Всецесаря пребывающа в радости бесконечней, во свете неиздреченьнем, подающа целебные дары Русьстей земли, и инем приходящим странным с верою даета ицеленье: хромым ходити, слепым прозренье, болящим целбы, окованым разрешенье, темницам отверзенье, печалным утеху, напастным избавленье, и еста заступника Русьстей земли, и светилника сияюща и молящася воину к Владыце о своих людех... Радуйтася, брата, вкупе в местех златозарных, в селех небесных, в славе не увядающей, ея же по достоянью сподобистася. Радуйтася, Божьими светлостьми яве облистаема, всего мира обиходита, бесы отгоняща, недугы ицеляюща, светилника предобрая, заступника теплая, суща с Богом, божественами лучами ражизаема воину, добляя страстьника, душа просвещающа верным людем, възвысила бо есть ваю светоносная любы небесная, тем красных всех наследоваста в небеснем житьи, славу, и райскую пищю, и свет разумный, красныя радости...»³⁶⁸.

Для душ грешных начинаются мучительные страдания в аду вместе с диаволом³⁶⁹, страдания отчуждённости от Источника жизни, полной невозможности жизни любви и невыносимой скорби о своём безумном прошлом:

«Воздымали (ангелы) его (богатого Лазаря) душеньку ветьма высоко,

Обряшили его душеньку во тьму глубоко,

Во тьму глубоко, во плящий огонь.

Узрил же богач Лазарь из муки в рай,

Да узрил же богач Лазарь Обрамия в раю,

Опосле Обрамия – брата своего.

„Ой, милый братец, убогий Лазарь.

Есть у тебя, братец, правая рука,

На правой на рученьке есть мизинный перст,

Обмокни-ко-сь, родимый, холодной водой,

Закропи-ко-ть, родимый, мой палящий огонь!

Кабы мне, родимый мой, всему не сгореть“!

Ответ ему держит убогий Лазарь:

„Ой, милый братец мой, богатый Лазарь!

Что же ты, родимый, на том свету не поил, не кормил,

У темной ноченьки не прикрывал,

С укропною свечою ты меня не провожал“?

Ответ ему держит богатый Лазарь:

„Ой милый братец мой, убогий Лазарь!

Что ж ты мне, родимый, прежде не сказал?

Поил бы я, родимый мой, поил бы и кормил,

У темной ноченьки я бы укрывал,

С укропной свечею я бы провожал“.

Ответ ему держит Обрамей из раю:

„Вспокаялся брат, Лазарь, да не вовремя!

Подернуло ад кромешный травой-муравой“³⁷⁰.

Вопияли грешные

Во многие разные голосы:

„Свет наш Михаил Архангел,

Грозных сил воевода!

Зачем мы на том свету родилися?

Зачем съизмалешенка мы не померли?

На роду нас родная мать зачем не растоптала?

На белый бы свет нас не пускали,

Не слыхать бы нам грешным слова грозного,

Не терпеть бы муки превечная“.

Речет им Михаил Архангел,

Грозных сил воевода:

„Вы гой еси многогрешные рабы, беззаконные!

Топерь, рабы, вы росплакалися,

Топерь, рабы, вы воспокаялися.

Некогда вам, грешным, душа спасти;

Некогда вам, грешным во рай войти“»³⁷¹.

Единственная надежда душ грешных остаётся только на оставшихся в живых братий: только последние своей любовью, своей молитвой могут ослабить тяжесть их страданий, только по их молитве Господь освобождает грешную душу из ада:

«Стала она (дочь) Господа Бога просити:

„Господи, Господи! Не можно ли, Господи

Мою мати аду избавити?“

„Все я это, девица, могу сделати,

Твою мать из ада выпускати,

Для твоего моления, для твоего прошения“.

Душу её (матери) выпускали, пользу душе делали!»³⁷².

Очевидно, состояние душ праведных и грешных, которое наступает для них после смерти и мытарств, далеко не то полное блаженство в совершенном Царстве добра, которому, безусловно, чуждо всякое зло, и далеко не то мрачное царство зла; для которого, безусловно, закрыто всякое добро. Между блаженством и мучением душ по смерти существует всё-таки, хотя и самое отдалённое, общение: праведные души посещают ад, а грешные – рай, и те и другие вступают в некоторые сношения между собой, и для последних есть ещё надежда оставить своё место и перейти к праведным. Очевидно, посмертное состояние душ – ещё не совершенное блаженство и не окончательные мучения. И русский народ понимал это несовершенство и временность блаженства праведных и мучения грешных душ: «грешници бо в аде суть, ждуще муки вечныя, а праведницы в небесном жилище водворяются со ангелы»³⁷³; «си же вся места обходит душа праведного за 40 дни, и потом внесома будет в рай, место покойно до последнего въскрешения»³⁷⁴. Эту неполноту он объяснил неполнотой самого существа человека: человек призван к жизни и по душе и по телу, но после смерти живёт одна только душа, – отсюда и неполнота жизни посмертной, как жизни одной только души. Поэтому, говорил Св. Кирилл Туровский, «до второго пришествия Христова несть суда, ни мучениа всякой души человечи, верного же и неверного»³⁷⁵, разумея окончательный суд и безусловные мучения.

Но русский народ верил, что наступит время, когда к жизни и тело умершего человека, оставшееся в земле и не уничтожившееся окончательно, но только уснувшее на время³⁷⁶, соединится с душой своей, и тогда для каждого полного человека наступит или совершенное блаженство, или безусловные мучения. Всё это будет после второго пришествия Сына Божия – и кончины мира.

События последних дней жизни мира, за которыми последует вечная и полная жизнь праведных и грешных, в сознании русских людей домонгольского времени развёртывались в величественную картину, полную искренней веры и глубокого религиозного созерцания.

Когда приблизится конец этого видимого мира, на земле появится в образе антихриста со множеством подчинённых себе слуг – тёмных бесов³⁷⁷. За три года своего пребывания среди людей он посеет в них столько зла, что общество людей превратится в его царство, и он станет во главе мира, и пойдут по земле беззакония великие, и повсюду уменьшится вера, и ослабеет течение истинной жизни³⁷⁸. Тогда сойдут на землю пророки Божии и обличат неправды антихриста. Но сила зла будет так велика на земле, что заглушит собой проповедников истины и добра, – и антихрист «исколет» пророков. Но эта дерзкая победа зла над добром будет уже последним усилием и проявлением жизни зла в мире: на земле прекратится добро, как источник истинной жизни, и мир, оставшись во зле, без жизни, уничтожится, и зло в мире погибнет на веки: пролитая невинная кровь пророков пожжёт собою всю землю. И на сгоревшую землю Господь пошлёт потоп, и вода обмоет её; и станет земля светлой, чистой, непорочной, без малейшей тени какого-либо зла, с вечной весной жизни³⁷⁹. Тогда раздастся над ней грозный звук трубы Архангела, призывающий к жизни всё земное³⁸⁰. И тогда восстанут все живые и мёртвые, обновлённые последним огнём, и по телу ставшие не умирающими, вечно живыми. Тогда устрашатся все силы небесные, и с небес сойдёт Матерь Божия, а за Нею придёт на землю во славе и Сам Сын Божий со всем воинством Ангелов³⁸¹. Он свяжет Своей силой антихриста и заключит его в бездну вместе со всеми слугами его³⁸². Посреди земли поставится престол Его, и Он сядет на нём и начнёт последний суд над всеми людьми³⁸³. Здесь пред Божественным Судьёй, в присутствии всей вселенной, окружающей престол Его, откроются все дела каждого человека³⁸⁴, и Сын Божий окончательно определит вечную участь его³⁸⁵. Тогда прекратится возможность всякого общения праведных и грешных, потому что будут тогда только добрые и злые, совершенно чуждые друг другу, и уже для того, чтобы изменить участь последних (злых), нужно бы было снова Сыну Божию пострадать за них. И тогда наступит вечная и совершенная, блаженная жизнь праведных в полном единении с Богом, и безусловная отчуждённость от жизни грешных и их вечные мучения и смерть вместе с диаволом³⁸⁶, мучения, соответствующие тому или другому направлению их земной порочности. Но обо всём этом пусть скажут самые духовные стихи русского народа, стихи глубоко прочувствованные и в высшей степени красноречивые, полные искренней веры и самого глубокого содержания:

«А в последнее время будет антихристово пришествие,

И с ним будут злые его мучители,

Ангели, беси темные,

А будет его царства на три годы,

И велит сотона антихрист сотворити по воле своей.

Тогда наполнится земля беззакония всякого,

И снидут пророци Божии,

И учнут христианом глаголати,

Чтоб не веровали антихристову учению,

И обличати его злое учение и ухишрение,

И познают вси, яко антихрист сын пагубный,

И тогда приступят беси темные

И побиют пророков Божиих,

И после убиения пророческого

Повеление Божие – загорится вся земля,

И выгорит в глубину на шестьдесят локтей

За наше великое беззаконие»³⁸⁷.

«Сошлет Господи пророчество:

Илью пророка и Онофрия;

И станут святые пророчити.

И сойдет на землю бездушный Бог,

Бездушный Бог Антихристос;

Он исколет святое пророчество.

От той-то от святой-то крови

Загорится матушка сыра земля:

Со восхода загорится до запада,

С полуден загорится да до ночи;

И выгорят горы со раздольями,

И выгорят лесы темные,

И сошлет Господи потопие

И на три дни на три месяца:

И вымоет матушку сыру землю

Аки харатью белую,

Аки скорлупу яичную,

Аки девицу непорочную,

Аки вдовицу благочестивую.

И сойдет Михаил Архангел, батюшко,

И утвердит престол среди земли;

Вострубит в трубаньку золоту:

„Воставайте вы, живые и мертвые!

Стары и малы будьте в тридесять лет!“»³⁸⁸

«Тогда Ангелы-Архангелы все устрашатся;

Херувимы и Серафимы все подвигнутся,

Небесная сила восколыбнется.

Со небес сойдет Мати Всепетая,

Госпожа Владычица Богородица

Со своею силой со небесною,

Со Ангелам, со Архангелам,

Со всеми с Херувимами.

Среди земли престол Божий поставится,

На престол сойдет сам Исус Христос,

Сам Иисус Христос, Небесный Царь, Судья праведный.

Он будет нас судить живых и мертвых.

И росплачутся многи грешные со ночну страну,

Госпоже Владычице Богородице.

Притечет Мати Всепетая,

Ко престолу ко Божьему;

Проглаголет Мати Всепетая,

Госпожа Владычица и Богородица:

„Иисус Христос пресладкий сын,

На престоле Судья праведный!

Моги ради меня грешных рабов помиловать

От злыя муки вечныя,

От огня-пламя неугасимого,

От пропасти неисповедимыя.

Да все ради меня,

Госпожи Владычицы и Богородицы“.

Проглаголет Господи ко Матери

Со престолу со Божьего:

„Ой ты, Мати моя Всепетая,

Госпожа, Владычица и Богородица!

Могу ради тебя грешных рабов помиловать

От злыя муки вечныя,

От огня пламя неугасимого,

От пропасти неисповедимыя

Да все ради тебя,

Госпожи Владычицы и Богородицы;

Да можешь ли, Мати, меня видети

Во-вторые на Христове на распятии?“.

И росплачится Мати Всепетая

Над многими над грешными.

Проглаголет Мати Всепетая:

„Не могу я тебя видети

Во-вторые на Христове на распятии;

Не жаль мне такового народа многогрешного,

А жаль мне своего сына родимого,

Христа Царя Богонебесного“.

Со небес сойдут на землю святы Ангелы,

Погонят грешных рабов в реку огненну.

Они свяжутся своими грехами тяжкими.

Еретник со еретницею (по-нашему колдун),

Клеветник с клеветницею,

Ненавистник с ненавистницей,

Блудник со блудницею,

Пьяница со пьяницею.

Понесет грешных рабов река огненная

На муки разные, на муки разноличные!

Кому Господь создал по делам душам мучение,

По грехам розличение»³⁸⁹.

«Иным будет грешныим

Судьям, властям не милосливым –

им место и адовое, и пропасть глубокая:

то мука им вечная, житье вековечное.

Иным будет грешныим, прелюбодеям, дружникам –

им река оглянная, пламя неугасимое:

Иным будет грешныим женам и блудницам,

младенцов губительницам –

змеи поедающия, сердце высосающия:

Иным будет грешныим барышникам и ростовчикам –

черви усыпляющие, пилы им терзающия, кости разрубляющия:

Иным будет грешныим сквернословцам, пьяницам –

котлы им горящие, смола зла кипущая:

то им мука вечная, житье вековечное»³⁹⁰.

«Тогда сядет сам Иисус Христос

На престоле, Судья праведный,

Задернет грешных рабов и

Святым Духом Господним,

Землей, травой и муравой.

Чтобы от грешных от рабов не слышати

Госпоже Владычице и Богородице

Не писку, не визку, не вздраду

И не зубного скрыдания,

И не слезного рыдания

Госпожи Владычицы и Богородицы»³⁹¹.

«Приимут праведнии жизнь вечную, жизнь нестареющуюся, жизнь, ей же до конца несть, грешным муку вечную, и огнь неугасимый, и тьму не светимую, ея же чадо мое потщися убежати, и с праведными венчан быти сынми ликовствовати в свете незаходимом, в радости вечней и в безконечныя веки»³⁹².

На этом мы и закончим нашу речь о взглядах русских людей домонгольского времени по различным вопросам веры Христовой.

«Добра хочю братьа» и Русьскей земли.

(Владимир Мономах)

Взгляды русских людей домонгольского времени по различным вопросам нравственно-христианской жизни мы будем излагать только по письменным памятникам домонгольской литературы, и то исключая памятников летописных. К такому сокращённому изложению (собственно, материалов для данной работы) заставляет нас прибегнуть то, что существенное решение вопросов жизни христианина мы найдём и в обозреваемых нами памятниках.

В видах цельности и систематичности изложения интересующих нас взглядов русских людей, мы дальнейшую нашу работу разделим на три отдела. В первом мы представим те нравственные обязанности, какие выводили книжные люди рассматриваемого времени из православного понятия о Боге, и которые касаются ближе всего и главным образом собственной личности каждого человека, – условно назовём их частными обязанностями человека; затем во втором представим трактат их о взаимном отношении людей, разделив его на три отдела, из которых в первом приведём их суждения об отношениях пастырей Церкви к пасомым, во втором – власти к подданным, а в третьем – об общих обязанностях в отношении к ближним; в заключительном третьем (большом) отделе приведём некоторые их идеи о монашестве и монашеской жизни.

Из понятия о Боге, истинной основе и цели жизни человека, сам собой являлся вопрос: в чём же должна обнаруживаться истинная жизнь человека, жизнь Богом и в Боге? В чём должна обнаруживаться его (человека) вера? Что он должен делать для того, чтобы и на земле богоугодно пожить и потом, за гробом, вечно блаженствовать? В ответ на эти вопросы мы и встречаем, прежде всего, учение рассматриваемых нами памятников о страхе Божием и благоговении ко всему священному, о смирении и молитве, о покаянии и посте.

«Бога ся боите, – говорил еп. Лука, – ... раби (суще) первое Бога...»³⁹³. «Первое, – учил своих детей Мономах, – Бога деля и душа своея страх имейте Божии в сердци своём, то бо есть начаток всякому добру. Се же вы конец всему страх Божии имейте выше всего...»³⁹⁴. Вот то первое чувство, которое должен воспитать в себе христианин, как источник всякого доброго дела. Человек должен всегда носить в Своём сердце памятование о Боге, должен постоянно иметь Его как бы пред глазами своими и это постоянное памятование всемогущего Бога, соединённое с боязнью и нежеланием оскорбить Его величие своими грехами, есть несомненное побуждение для него (человека) к добродетельной жизни. «Тамо ум вперим сде поживше богомудренно, – говорил св. Иларион, – присно имуще Бога пред очима своима»³⁹⁵. «Темже и мы не ленимся (на богоугодные дела), – взывал к своим слушателям св. Кирилл, еп. Туровский, – такого милостива имуще Владыку»³⁹⁶. «Тако Бога поминая блажен будеши, – писал митр. Никифор, – храняи судбу и творя правду в всякое время... Яко светило в мире, животное слово имея, и дела твоя: ... еже выноу взирати к церкви царствующим и Князю князем, и пред очима имети его...»³⁹⁷.

Из страха пред величием Божиим человек должен с благоговением относиться к самому имени Божию и никогда не произносить его в своей речи. Если же ему и придётся когда-нибудь, в подтверждение своих слов призвать в свидетели Бога, и поцеловать крест, то это он должен сделать только при полном убеждении в справедливости своих слов, или же – в несомненном исполнении обещаний, и уже никогда не изменять клятв. «Не кленитеся Божиим именем»³⁹⁸, – говорил еп. Лука. Такое наставление давал своим детям и Мономах: «Речь молвяче, и лихо и добро, не кленитеся Богом, ни хреститеся, нету бо ти нужа никоеяже, аще ли вы будете крест целовати к братьи, или к кому, али управивше сердце своё, на немже можете устояти, тоже целуйте, и целовавше блюдете, да не пристуни погубите душе своей»³⁹⁹. Прекрасный образец такого отношения к клятве он представил из своей жизни: «и рех (на предложение братьев отнять волость у Ростиславича): „аще вы ся и гневаете, не могу вы я ити, ни креста переступити“»⁴⁰⁰.

С одинаковым благоговением человек должен относиться и ко всему тому, что посвящено Богу, и что служит средством для нашего общения с Ним, а именно: к церкви или храму, к служителям церкви и к праздникам.

К храму человек должен относиться как к месту особого присутствия Божия и стоять в нём с таким же благоговейным страхом, как перед лицом Самого Бога. «В церкви предстоите, со страхом Божием, – говорил еп. Лука, – не молви речи, но ни мысли, но моли Бога всею мыслью, да отдаст ти Бог грехи»⁴⁰¹. «С чистою совестью придем в Божию церковь, – проповедывал св. еп. Туровский Кирилл, – и страхом в ней стояще просим от него отпуста грехов и вечныя жизни...»⁴⁰². Ещё яснее учил об этом неизвестный «отец»: «Церковь же разумей небо суще, олтарь же престол Вышняго... Темже в церкви яко на небеси со страхом стой, и яко пред очима Самого исходя»⁴⁰³.

С искренним почтением до́лжно относиться и к служителям церкви. Они служат посредниками в молитвах наших к Богу, а потому мы должны с любовью принимать от них благословение, как благословение именем Божиим, и по возможности снабжать их всем необходимым. «Чтите от всего сердца иереа Божиа, чтите и слоугы церковныя»⁴⁰⁴, – учил своих слушателей, еп. Лука. Мономах писал своим детям: «Епископы, и попы и игумены, с любовью взимайте от них благословенье, и не устраняйтеся от них, и по силе любите и набдите, да приимите от них молитву от Бога»⁴⁰⁵. Митр. Кирилл I давал такие наставления по этому поводу: «чтите попы и дьяконы яко служителя Божыя»⁴⁰⁶. «Попы же белци честите достойно и дьяконы акы слуги Божия: ти бо за вы молитвы творят к Богу по вся дни. Ащели поимете черьнца в свой дом или иного причетника и хощете их честити, то боле трею чаш не нудите его, но дайте ему волю, да же ся и сам напьет да сам за то и отвещает. А вам не надо бе грех его,.. не лзе слуг Божиих до сорома упоити, но с поклоном отпустити и благословение вземше от него»⁴⁰⁷, «...разумей... служителя же ангелы Божия»⁴⁰⁸. С таким же почтением советовал митр. Кирилл I относиться и к монастырям и монахам, как это отчасти мы и видели сейчас: «Монастыри же чада любите, то бо суть сынове святых... И к ним (инокам) припадати, и к тем святым местом приходити, и от тех благословения просите, и тех в домы своя вводите благословения деля...»⁴⁰⁹. «И аще что имевши в дому своём, донеси (монастырям) им потребная, все бо то в руце Божии влагаеши, и въздания не лишен будеши»⁴¹⁰. Неизвестный «отец» даже определял количество вспомоществования духовенству и церквам: «потщися всего своего имения десятое Господеви даяти»⁴¹¹.

До́лжно также чтить и праздники, как дни, посвящённые на служение Богу, производя в них различные дела благотворения и воздерживаясь от своих личных занятий. «Святыя дни чтите»⁴¹², – говорил еп. Лука. «Праздники святых чести, – учил неизвестный отец: а сам не упивайся, но алчныя и жадныя накормляй»⁴¹³. В назидание же тем, которые желали бы в праздники заниматься своими частными делами, Иаков мних рассказывает об одной женщине (из Дорогобужа), которая, за работу в день Святителя Николая, была наказана тем, что у ней отсохла рука, (исцелённая потом при мощах свв. Бориса и Глеба)⁴¹⁴. Страх Божий и постоянное памятование всемогущего и всесовершеннейшего существа яснее оттенит человеку его собственную греховность, его собственное ничтожество, заставит его никогда не забывать о смерти, которая каждую минуту может застигнуть его и представить на суд нелицеприятного Бога. «Внимаи словоу своемоу и делоу своемоу, – писал митр. Никифор, – неразлоучена бо суть злаа от благых, но смешены суть злобы с добродетельми, якоже и плевел в пшеници. И того ради подобает нам внимати, да не злобу в добродетелии место примем. Красен бо мняшеся и добр видением, иже праотци оумертвивыи плод, но имеяше посреде втаине ловитвоу преслоушания»⁴¹⁵. Митр. Кирилл проповедовал: «Имейте, чада моя, страх Божий присно в сердцах ваших...не велит (страх) творити лиха ничтоже; вера бо страхом Господним поминяти велит смерть на всяк час и страшное судище. Страх бо Господень приимше первое праведнии спасошася... Темже, чада моя милая, буди вы всем страхом Господним спастися»⁴¹⁶. «Разумей же, чадо, суету века сего и скоро падающую плоть нашу. День растем, а утро гнием... Чадо, смерть всегда поминай, да та тя смерть всему добру научит, како пожити в малем сем времени»⁴¹⁷. «Мы человеци, – писал Мономах, – грешни суще и смертни... смертни есмы, днесь живи, а заутра в гроб...»⁴¹⁸. «Боуести не имеите.., – говорил еп. Лука, – помня, яко оутро боудем смрад и гнои и червие»⁴¹⁹.

Сам человек при своей греховности не может гарантировать себе желательный исход последнего суда, – ничтожна в этом отношении и вся его внешняя обстановка – его богатство и слава: «Помышляше же (св. Борис) в уме своём: „аще пойду в дом отца моего, и яко прогнати ми брата моего, якоже отец мой уби брата своего Ярополка, преже святого крещения, славы ради мира сего, иже все мимоидет и хуже паучины: то камо имам приити по отшествии моем отсюду? Что ли обрящю тогда? Кый ли будет ответ тогда? Где ли скрыю множество греха моего? Что бо приобретоша братая отца моего, или отец мой? Где бо их житья и слава мира сего, и багряница, и бряцины, сребро и злато, вина и медове, брашна честная, быстреи кони и домови краснии и велицеи, и именья многа и дани, и чести бесчисленыя, и горденья о боярех своих, яже уже все им акы несть было никогдаж? Вся с ним исчезоша, и несть помощи ни от кого же сих: ни от имениа, ни от множества раб, ни от славы мира сего. Там и Соломон царь, все пропрошед, и вся видев, вся стяжав и съвокупль, и вся расмотрив, рече: вся си сеть (суть) суета, суетою буди. Токмо помощь, от добрых дел и от правоверия, а не от лицемерныя любви“»⁴²⁰.

Сознавши тщету и полную несостоятельность всего земного перед своим вечным назначением, человек приходит к совершенному смирению. Это чувство с особой настойчивостью проповедовали книжные люди домонгольского времени, не различая его строго от кротости; «уготоваим яко горницу душа наша смирением»^{421 стр.}; «сотвори си имя в человецех кроткыи, да небесный житель будеши»⁴²². Каждый человек, помня полную несостоятельность своих сил и средств к доброй и богоугодной жизни, должен всегда искать помощи Божией и всей своей жизнью осуществлять Его волю: «Господь рече: луче есть искати кротости, нежели мудрости; кротость бо есть мати мудрости и разуму и помыслу благу и всем добрым делом»⁴²³; «чадо, буди понижен главою, высок же умом, а очи имей в землю, а ум на небеса, уста стищена, а сердцем к Богу вопиюща, а нозе тихо ступающа... Буди, чадо мое, смыслен и разумей, что есть воля Божия, что требует Царь Небесный и от земных»⁴²⁴. «Боудете смирени и кротци, да и послоужници боудете, и творци Божиим заповедем»⁴²⁵.

Если человеку и удаётся всё в жизни, и он чувствует во всём достаток и довольство, или же наоборот – терпит во всём нужду, если каждое его дело кончается полным успехом, – он должен быть чужд мысли приписывать всё это своим силам, своему уменью или неуменью жить: во всём этом он должен видеть дело промысла Божия, и всякий успех свой принимать как дар милости Божией. «Се все, – писал Мономах, что ны еси вдал, не наше, но твое, поручил ны еси на мало дний»⁴²⁶. «Богат ли имееши дом свой, худ ли, все то промыслом Божиим»⁴²⁷. Иначе самые заслуги наши теряют цену, – как писал игумен Даниил: «Мнози же и ходивше святых сих мест и видевше святый град Иерусалим, и възнесшеся умом, яко нечто добро сътворше, и пакы погубляют мьзду труда своего»⁴²⁸.

На самую жизнь свою, на её продолжительность, на счастливый исход угрожавших ей несчастий человек должен смотреть как на знак Божий к себе благоволения, всегда помня, что без попущения Божия ничто не может случиться с человеком, а тем более прекращение самой его жизни. Поэтому-то человек, всегда носящий в своём сердце Бога, не боится никаких случайностей и даже смерти. Прекрасный урок такого расположения предлагал своим детям Мономах, ссылаясь на пример собственной жизни: «седя на санех, помыслих в души своей и похвалих Бога, иже мя сих днев грешного допровади... А се тружахся ловы дея: ...конь ди ких своима рукама связал есмь в путах 10 и 20 живых конь, а кроме того же по Роси ездя имал есм своима рукама те же кони дикие. Тура мя 2 метала на розех и с конем, олень мя один бол, а 2 лоси, один ногами топтал, а другый рогома бол, вепрь ми на бедре меч оттял, медведь ми у колена подклада укусил, лютый зверь скочил ко мне на бедры и конь со мною поверже; и Бог неврежена мя сблюде. И с коня много падах, голову си разбих дважды, и руце и нозе свои вередих, в уности своей вередих, не блюда живота своего, ни щадя головы своея... Да не зазрите ми, дети мои, ни ин кто, прочет, не хвалю бо ся ни дерзости своея, но хвалю Бога и прославляю милость его, иже мя грешного и худого селико лет сблюд от тех час смертных, и не ленива мя был створил худого на вся дела человечьская потребна. Да сю грамотицю прочитаючи, потеснетеся на вся дела добрая, славяще Бога с святыми его. Смерти бо ся, дети, не бояще, ни рати, ни от звери, но мужское дело творите, како вы Бог подаст; оже бо яз от рати, и от звери и от воды, от коня спадаяся, то никтоже вас не может вредитися и убити, понеже не будет от Бога повелено; а иже от Бога будет смерть, то ни отец, ни мати, ни братья не могут отьяти, но оче добро есть блюсти, Божие блюденье леплее есть человечьского»⁴²⁹.

Напротив, если человек всё время жил богоугодно, стремился к Богу, то он должен радоваться смерти, как возможности скорейшего исполнения своего желания соединиться с Богом, особенно смерти от рук врагов. Идеал в этом отношении прекрасно обрисован Иаковом мнихом в лице св. Бориса: «Помышляшешь же в себе богоблаженный Борис, глаголя: „яко брата моего злу ради человеци понудят его на убийство мое и погубят мя; то аще прольет кровь мою, то мученик буду Господу моему, а дух мой приимет Владыка“. Таче забыв скорбь ту смертную, тешаше сердце своё о словеси Божии: иже кто погубить... И пойде радостным сердцем, рек: „не презри мене, Господи, уповающаго на Тя, но спаси душу мою“ ... слава Ти (молился Борис), яко сподобил мя от прелести житья сего лестного... слава Ти, Владыко человеколюбче, сподобивый мя скончати хотение сердца моего...»⁴³⁰.

Смиренно сознавая бесконечное величие Божие и полное ничтожество себя и всего земного перед всемогущим Творцом и перед своим вечным назначением, человек должен постоянно обращаться к Богу с молитвой о помощи и о прощении грехов. Постоянная, настойчивая, уверенная молитва помогает человеку в борьбе с грехом и доставляет ему просимое от Бога. «Не грешите ни одну же ночь, аще можете, – писал Мономах, – поклонитися до земли; а ли вы ся начнеть не мочи, а трижды; а того не забывайте, не ленитеся, тем бо ночным поклоном и пеньем человек побежает дьявола, и что в день согрешит, а тем человек избываеть. Аще и на кони ездяче не будеть ни с кым орудья, аще инех молитв не умеете молвити, а „Господи помилуй“ зовете бе престани, втайне; та бо есть молитва всех лепши, нежели мыслити безлепицю ездя»⁴³¹. «Ведомо же буди, – говорил митр. Кирилл I, – яко непытаемое есть молитвенное место, но образ. (По списку 16 века: Да будет известно, что для молитвы спрашивается не место, но расположение) ... Да и ты, где убо еси, или на мори, или на пути, или на торгу, или в коем месте, или в храме, молися часто, и Бог послушает тебе...»⁴³². «Да и мы, братие, – говорил св. Кирилл, еп. Туровский, – Иисуса Христа Бога нашего прославим, ицелившего нас от недуг греховных, и к нему верою припадем глаголюще: не помяни первых беззаконий наших, ныняшьняя очисти согрешения, Ты бо еси всех Бог небесных и земных...⁴³³ Послушайте же, да поучю вы о молитве: тою бо исправляется всяко доброе, аще от умилена сердца исходит яко благоухание к Богу всходит...»⁴³⁴. Молитвою человек должен начинать и оканчивать день свой (о постоянном молитвенном настроении мы уже привели слова Мономаха): «заутренюю отдавше Богови хвалу, и потом солнцю всходящю, и узревше солнце, и прославити Бога с радостью, и рече: просвети очи мои, Христе Боже, и (же) дал ми еси свет твой красный, и ещё: Господи, приложи ми лето к лету, да прок, грехов своих покаявся, оправдив живот, тако похвалю Бога⁴³⁵; и в своей клети, хотя спати, Богоу поклонився, толико на постели лязи»⁴³⁶. Вместе с тем каждый должен принимать участие во всех общественных молитвах, – с таким же вниманием и расположением посещать все службы церковные: «не ленитеся к церкви ходити, и на заутреню, и на обедню, и на вечернюю⁴³⁷; темже и мы не ленимся... и с чистой свесью придем в Божию церковь...⁴³⁸ Буди ти в скорбь Твою прибежище церкви, паче же и кроме скорби по вся дни вшед припади Всевышнему, лицем своим землю покрый и принуди Его помиловати тя: не уклонить бо ся тебе, но утешитъ тя... Не забывай, что ли песнь или что слыша»⁴³⁹. И это (обязательное посещение Богослужения) потому, что общественная молитва стоит неизмеримо выше частной, келейной молитвы: «не буди лжив, виной телесной сбора церковного не отлучайся; якоже бо дождь растит семя, тако и церкви влечет душу на добрые дела: все бо елико твориши в келии нивчтоже суть, аще и Псалтирь чтеши, или обанадесять псалма поеши, ни единому Господи помилуй подобится сборному пению»⁴⁴⁰. Вместе с молитвой человек должен соединять искреннее покаяние и слезное сокрушение о грехах своих. «Аще вы Бог умягчит сердце, и слезы своя испустите о гресех своих, – писал Мономах, – рекуще: якоже блудницю и разбойника и мытаря помиловал еси, тако и нас грешных помилуй; и в церкви то дейте и ложася»⁴⁴¹. «Скорби о гресех, воздыхай о соблазнах, печалуй о падении своём, да очистишися, да на исходе душевнем без порока обрящешися»⁴⁴². Только искреннее оплакивание грехов своих, соединенное с полным отвращением к ним, очищает нашу совесть и делает нас достойными принятия тела и крови Спасителя, а вместе с ними и вечного блаженства. В противном случае вместе с ними мы принимаем на себя ещё большее осуждение. «Всяку злобу отвергше от себе, – проповедывал еп. Туровский, – зависть, клевету, студодеяние и все неподобное деяние, и с чистой свестью придем в Божию церковь, и страхом в ней стояще, просим от Него отпуста грехов и вечныя жизни, да достойни будем приступити к пречистым тайнам телу и кръви Господни, тем достойни творить обещника небесного Царствия. А иже не очищшеся приемлют, то повиньни суть огневи вечному; сам бо рече Господь Бог наш: ядый плъть мою и пья кръвь мою, жив будет в векы; и егоже с верою просите, дам вам»⁴⁴³. Для истинного покаяния, таким образом, мало одного сокрушения о грехах своих: человек должен выступить на решительную и открытую борьбу с ними. Все наши страсти, все наши влечения к земному и эгоистическому, как влечения к суетному и скоропреходящему, только мешают нашим стремлениям к истинному и вечному. Наш долг бороться с ними. Они загораживают нам путь к вечной жизни, и мы должны устранить их с нашего пути: иначе наша цель никогда не будет достигнута нами, все наши отдельные подвиги и труды рушатся, и мы никогда не придём в общение с Богом. «О Владычице Богородице! – восклицал Мономах, – отъими от убогаго сердца моего гордость и буесть, да не възношюся суетою мира сего; в пустошнем сем житьи научися, верный человече, быти благочестию делатель, научися по евангельскому словеси, очима управленье, языку удержанье, уму смиренье, телу порабощенье, гневу погубленье, помысл чист имети, понужаяся на добрая дела, Господа ради» ... «Не грешите ни одину же ночь, аще можете...»⁴⁴⁴. «Разумех тя самолюбца, – писал еп. Симон Поликарпу, – и славы ищеши от человек, а не от Бога. Не веруеши, окаянне, писанному: никтоже о себе възмет чести, но званный от Бога; аще бо Апостолу не веруеши, то ни Христу... Брате, не то свершение есть, еже славиму быти от всех, но еже исправити житие и чиста себе снабдети»⁴⁴⁵. Неизвестный отец учил: «Греха бегай акы ратника губящего душу твою. Не всхощи веселитися в мире сем, яко веселье света сего плачем кончается, и се яве видети есть в мире сем – в двоих суседех у сих брак творят, а у другых мертвеца плачют, и тъ же плачь скоро минет, день плачют, а утро упиваются. Разумей же, чадо, суету века сего и скоро падающую плоть нашу. День растем, а утро гнием. Тем же, в малем сем житьи, взыщи вечныя жизни, идеже ни едино от сих несть ни скорби, ни воздыхания, но радость и веселье и свет не меркущий и солнце сам Господь Ту жизнь возлюби, к ней по вся дни тщися, о той жизни по вся дни помышляй, и будет ти в возглавии мысль небесныя радости встающю о брашно память царствия»⁴⁴⁶. «Потщимся, братие и сестры, – обращался к своим слушателям св. Иларион, – к вечней жизни светлей, яже нам Господь, по своей милости, туне дает, и сея временныя и скверненыя, аки змииных ядовитых устен, бегаем, и не прикасаемся ей. Господу Богу уготовившю небеса и нас позвавшю, то мы, сему телу годяще сном и питием и брашном и сластьми греховными, отречемся царства небесного и Позвавшего ны в не... братие въспрянем днесь, потщимся, пойдем не късняще по ускому пути, въводящему ны в царство небесное; въдадим телеса своя в труд и на поты и молитву и на въздержания, на частое покланяние. Царство бо, рече, небесное нужно есть, и нудящеися въсхитают е. То почто си не жалим, яко своею леностью и съслабостью дьяволу годяще, лишаемся вечныя жизни. Да подвигнемся, братие, и понудимся на сем малем веце и кратцем. Кая бо нам польза, телом сим тлеющим? То аще убо бехом ныня в огни горели не токмо то до смерти; а онамо с Господом царствовали в славе в веки. Но аз не реку да быхом ся в огнь ввергли, не буди то: но да потрудимся в исушение телес наших... Темже тамо ум вперим, сде поживше богомудрено постом, молитвами, трудом, пением, плачющеся грех своих и присно имуще Бога пред очима своима и день смертныи помышляти, и не ослабеюще, но якоже и поченше, тако и скончаем»⁴⁴⁷. Тоже самое проповедывал и св. Кирилл, еп. Туровский: «Темже, братие, подобает нам яко Божиим людем сущим, възлюбившего нас прославити Христа. Приидете, поклонимся ему и припадем, яко и блудница, мыслене пречистеи того лобзающе нозе; останемся, якоже и она, от злых дел; ... сломим гневодръжание яко и ветви, постелем ему яко и ризы добродетели .., и пойдем с идущим на страсть волную, взем крест свой претрьпением всякия обиды; распьнемся бранми к греху, умертвим похоти телесныя⁴⁴⁸ ... или не стонати? И аще бы възможно по вся дни глаголал бых, и с слезами моляся, и к коленом вашим припадая, дабы ни един же нас оставил годины молитвеныя»⁴⁴⁹. Если же беспристрастное и ко всем одинаково строгое учительство пастырей оказывалось недостаточным, и происходило явное нарушение их пастырских уроков, они должны были прибегать к силе и власти, чтобы хотя этим путём сохранить чистоту христианской жизни. С этой целью, по церковным уставам св. Владимира и Ярослава, епископам и митрополитам предоставлено было право суда преступлений против веры и основы христианского общества – против семьи, а также право решения и некоторых других тяжб. Замечательно, что и в этом случае представители церкви ничем не выделяли князей из числа других своих пасомых и в случае уклонения их от христианской жизни считали непременно своей обязанностью обличать и даже карать их. Пример действительного применения пастырями этих своих обязанностей мы видим в отношениях св. Феодосия к кн. Изяславу и кн. Святославу. В различных случаях он обличал их, когда же последний решился отнять престол Киевский у законного князя Изяслава и, не смотря на обличения св. Феодосия, не отказался от своего преступного захвата, преподобный игумен запретил поминать его на ектениях и только после усиленных просьб братии разрешил поминать его, но после Изяслава⁴⁵⁰. Вышеприведённые слова митр. Никифора из послания его к Мономаху объясняют нам причину такой пастырской ревности и постоянного почти и всеобщего повиновения пастырям. Они действовали в этом случае по высшему полномочию, от имени Самого Бога, как Им Самим поставленные в пастыри народу, обязанные отвечать за каждого из пасомых. «Да нужда ми есть глаголати к вашей любви вся та, – говорил св. Феодосий, – да не кто умрёт в моем молчании лютым грехом»⁴⁵¹. Князья в рассматриваемое нами время были хранителями и сберегателями внешних прав русского народа как внутри своего владения, так и за его пределами. Как облечённые силой и властью и стоявшие на виду у всего народа, они имели большое влияние на него, или, как выражался митр. Никифор, «и вельми ползоуют, и великоу пакость имеют». Отсюда вытекали их особые обязанности, которые они должны были свято хранить в отношении к своим подданным.

Прежде всего, по мнению наших писателей, князья должны твёрдо хранить православную веру и точно знать все её догматы и предписания, чтобы иметь возможность научать им и вразумлять своих подданных. Так об этом писал митр. Никифор Мономаху: «Въпрашал еси был, благородный Княже! како отвръжени быша латина от святыя соборныя и правоверныя церкве, и се, якоже обещався благородству твоему, поведаю ти вины их... И прочитай же, Княже мой! не единою, ни дважды, но множицею, и ты, Княже, и сынове твои. Подобает бо Князем, яко от Бога избраном и призваном на правоверную веру его, Христова словеса разумети известно, и основание церковное твердое, да ни ти будут основание, якоже есть святыя церкве, на свет и наставление порученым им людем от Бога. Един бо Бог царствует небесными, вам же, с его помощью, царствовати земными, долешним сим в роды и роды. Да понеже избрани бысте от Бога, и възлюблени бысте им, и възлюбисте его, разумейте словеса его и испытайте»⁴⁵².

С другой стороны, из этого же знания основ православной веры они научаются твёрдо и неуклонно исповедовать чистоту и правоту её пред иноверными и предупреждать всякие попытки их отторгнуть от неё кого-либо из его подданных. Нерадивое отношение князя к случаям последнего рода ложится на него тяжёлой ответственностью. «Ты же, чадо, – писал св. Феодосий кн. Изяславу, – такых деяний (хвалить чужую веру) блюдися, ни присвоися к ним, нъ бегай от них, якоже можеши, и свою веру непрестанно хвали, подвизаяся в ней добрыми делы... аще узриши некыя иноверныя с верными прю деюща и прельстию хотяща отвести от правыя веры, невежам сущем верным, ты же, ведение имый, не скрый в собе, нъ помози правоверьныим на кривоверныя... Ащели умолчиши, то яко отъем у Христоса, предаеши их сотоне»⁴⁵³. Или, как писал тот же митр. Никифор: «съблюдено же ти се (по Бозе ревность) будет, аще в стадо Христово не даси влъкоу внити, и аще в виноград, иже насади Бог, не даси насадити трениа, нъ съхраниши преданиа старое отец твоих»⁴⁵⁴. Что касается до ближайших обязанностей князей, чинивших суд и расправу в своём народе, то в этом отношении по мнению наших писателей, на них лежал долг безусловной справедливости и милости ко всем. При исполнении своих обязанностей князья естественно не имели физической возможности личного присутствия, разбирательства и ведения дел, возникавших в их народе. С этой целью они выбирали из своих подданных лиц, которые и служили им помощниками в различных областях, подлежавших их ведению. Но этот выбор не всегда оказывался удачным. Замечательное в этом отношении свидетельство находим у Даниила Заточника: «Не имей себе двора близ Княжа двора; не держи села близ Княжа села: тиун бо его яко огнь трепетицею накладен, а рядовичи его яко искры: аще от огня устережешися, но от искры не можешь устрещися жжения портъ»⁴⁵⁵. Отсюда вытекала для князя необходимость более строгого, тщательного и нелицеприятного выбора себе помощников: «Княже, Господине мой! – писал Заточник, – не лиши хлеба нища мудра, ни вознеси до облак богатого безумна, бесмысленна: нищь бо мудр, яко злато в калне сосуде, а богат красен несмыслен, то аки поволочитое зголовье, соломы наткано»⁴⁵⁶. Отсюда же ясна необходимость не вполне полагаться на своих слуг как во внутренних, так и во внешних делах, не давать им безотчётных полномочий, но внимательно самим князьям относиться ко всем делам своих подданных. Так относительно этого поучал Мономах своих детей: «не зрите на тивуна, ни на отрока... На войну вышед, не ленитеся, не зрите на воеводы... и стороже сами наряживайте, и ночь, отвсюду нарядивше около вол, тоже лязите, а рано встанете; а оружья не снимайте с себе вборзе, не розглядавше ленощами, внезапу бо человек погыбает... Куда же ходяше путем по своим землям, не дайте пакости деяти отроком, ни своим, ни чюжим, ни в селех, ни в житех, да не кляти вас начнут»⁴⁵⁷. В пример он приводил себя: «Еже было творити отроку моему, то сам есмь створил, дела на войне и на ловех, ночь и день, на зною и на зиме, не дая собе упокоя; на посадникы не зря, ни на биричи, сам творил что было надобе, весь наряд и в дому своём то я творил есмь; и в ловчих ловчий наряд сам есмь держал, и в конюсех, и о соколех и о ястрябех; тоже и худого смерда и убогые вдовице не дал есмъ слиным обидети, и церковного наряда и службы сам есмъ призирал»⁴⁵⁸ «Мужа бо мудра посылай, – писал заточник, – мало ему кажи; а безумна посылай, сам не ленися по нём итти. Очи бо мудрых желают благых, а безумному дому пировного... Зъ добрым бо думъцею князь высока стола додумаетца, а с лихим думъцею думает, и малого стола лишен будет»⁴⁵⁹. Яснее и, так сказать, научнее раскрывал эту мысль митр. Никифор в том же послании: «И видение оубо есть чювственое верно, и его же видить, аще не без оума, то верно видим: слоухъже в дроугаа места истинна, а в другаа места лжа... и подобает, яко единомоу видяшоу очима веровати, слоуху же не веровати, ни не веровати, но испытанием и судом многом творити слышимая... О вторем же чювствии и (лишнее) о слоусе не имам постижениа, Княже мои, изрещи что известно; мнить же ми ся, яко не мога сам вся творити очима своима, от слоужащих ороудием твоим и приносящим ти въспоминания, то от тех некако приходить ти пахость доушевнаа, и отвръстоу сущоу слоухоу, тем единем стрела входить ти...»⁴⁶⁰. Посему-то то на князьях лежал долг справедливого и милостивого суда ко всем, особенно к слабым и беззащитным. «Соудите по правде, – говорил еп. Лука, – мзды не емлите...»⁴⁶¹. Главной их заботой должно быть стремление к оправданию и полному помилованию всех, представляемых им на суд. Особенно они должны избегать смертных приговоров. «О сем испытаи, княже мои, – продолжал в том же послании митр. Никифор, – о том помысли: о изгнанных от тебе, о осоуженых от тебе наказаниа ради, о презреных, вспомяни о всех, кто на кого изрекл, и кто кого оклеветал, и сам судии разсуди таковыя, и якоже от Бога наставляем, всех помяни, и тако створи и отпусти; да ти ся отпоустят, и отдаждь, да ти ся отдасть. Аще бо не отдамы, якоже Христос глаголет грехопадениа человеком, ни отец небесный оставить нам прегрешении наших. Но и всоуе нарицаем отца Бога, и глаголем к Нему лжюще: остави нам длъгы наша, якоже и мы оставляем длъжником нашим...»⁴⁶² «поминаи о осуженых от тебе, и исправи кто того оклеветал, и сам разсуди; и простим, да прощени будем»⁴⁶³. «Избавите обидима – писал Мономах, – судите сирот, оправдайте вдовицю; и вдовицю оправдите сами, а не вдавайте силным погубити человека. Ни права, ни крива не убивайте, ни повелевайте убити его; аще будет повинен смерти, а душа не погубляйте никакояже хрестьяны»⁴⁶⁴.

Как сильные и богатые, князья особенно должны не прельщаться блеском своей славы и богатства, но смиренно исполнять свои обязанности и щедрой рукой уделять бедным всё возможное из своих имений. Употреблять же все свои достатки только для своих удовольствий, или же по скупости прятать их – великий грех. Так писал Мономах в своём поучении: «О Владычице Богородице! отъими от убогого сердца моего гордость и буесть, да не возношюся сеутою мира сего;... Всего же паче убогих не забывайте, но елико могуще по силе кормите, и придавайте сироте,.. Паче всего гордости не имейте в сердце и в уме, но рцем: смертни есмы... и в земли не хороните, то ны есть велик грех»⁴⁶⁵. И это потому, что всё, чем мы владеем, не наше, что всё это поручено только нам для того, чтобы мы сделали из него доброе употребление: «се все, что ны еси вдал, не наше, но твое, поручил ны еси на мало дний»⁴⁶⁶.

Идеальным князем для того времени был св. Владимир, деятельность которого в таких чертах описывал Иаков мних: «Блаженный же князь Володимер всем сердцем и всею душею Бога възлюби, и заповеди Его взыска и съхрани... Князь же Володимер поревьнова святых муж делу и житии их, и възлюби Авраамово житие, и подража страннолюбие его, Ияковлю истину, Моисееву кротость, Давидово безлобие, Костянтина царя великого, первого царя крестьянского, того подража правоверие. Боле же всего бяше милостыню творя князь Володимер: иже немощнии и стареи не можаху доити княже двора и потребу взяти, то во двор им посылаше; немощным и старым всяку потребу блаженый князь Володимер даяше. И не могу сказати многыя его милостыня: не токмо в дому своём милостыню творяше, но и по всему граду; не в Киеви едином, но и по всей земли руской, и в градех, и в селех, везде милостыню творяше, нагыя одевая, алчьныя кормя и жадныи напаяя, странныя покояя милостию, и церковникы чтя и любя и милуя, подавая им требование; нищая, и сироты, и вдовица, и слепыя, и хромыя, и трудоватыя, вся милуя, и одевая, и накорьмя, и напаяя. Такоже пребывающ князю Володимерю в добрых делех, благодать Божиа просвещаше сердце его, и рука Господня помогаше ему, и побежаше вся врагы своя, и бояхутся его все⁴⁶⁷ ... и отъда от всего имениа десятую той церкви и от града Бе бо велми милостив... бяху же нищи приходяще на двор его по вся дни, и приимаху, кто чего требоваше; а недужным, немогущим ходити, повеле, слугам, да в домы приносят им. И многы створи добродетели»⁴⁶⁸.

Впрочем, делами благотворительности открывается уже круг общехристианских обязанностей, и князья в этом случае были только, так сказать, примерами для других. Среди обязанностей, касающихся взаимных отношений людей, сами собой выделяются обязанности в отношении к власти, к семье и ко всем вообще людям. Каждый христианин должен с почтением и полной преданностью относиться к своему князю, потому что внешняя власть установлена Богом (см. выше послание митр. Никифора к Мономаху о латинах) и обеспечивает каждому спокойное и более или менее безбедное существование. «Князя чтите»⁴⁶⁹ – говорил еп. Лука; «князю же земли вашея покоряйтеся, – учил митр. Кирилл I, – не рцете ему зла в сердци своём, и прияйте ему головою своей, и мечем своим, и всей мыслью своей, и не възмогут противитися инии князю вашему. Аще добре приясте князю вашему, и обогатеет земля ваша, и плод добр объемлете... Да и вы, сынове мои милии, не мозите прияти чюжему князю, да не в то же зло впадете»⁴⁷⁰ (зло прелюбодеицы и Иуды). И церковная власть так бережно охраняла авторитет княжеской власти, что, по церковному уставу Ярослава, считала достаточной причиной развода, если жена знала о заговоре против князя и не сказала об этом мужу.

Главой семьи, по показанию наших памятников, должен быть муж. «В дому своём не ленитеся, – поучал своих детей Мономах, – но все видите»⁴⁷¹. В виду сохранения чистоты и прочности семейных отношений он непременно должен хранить строгое единожёнство: «другая тяжа (епископля) аж водит кто две жоне»⁴⁷²; «аще две жене кто водить: митрополиту 40 гривен; а которая подлегла, тую поняти в дом церковный, а первую дръжати по закону; а иметь лихо водити, казнию казнити его»⁴⁷³; «То же (лишение причастия и почитание за иноплеменника и противника веры) створи иже без студа и без срама 2 жене имеют...»⁴⁷⁴. «Рех ему: а оже, Владыко, се дроузии наложници водят яве и детя родят, яко с своею, и дроузи с многыми отаи робами: которое лоуче? – Не добро, рече, ни се, ни оно»⁴⁷⁵.

К жене своей, как и к детям, муж должен относиться с полной любовью, но не подпадать под её влияние и не предоставлять ей решающего голоса в своей жизни. «Жену свою любите – писал Мономах, – но не дайте им над собою власти»⁴⁷⁶. «Сыну! – говорил митр. Кирилл I, – аще по греху ти жена умрет, ти поимеши другую, и той жоны словес деля блядивых слушая не любити начнешь первых детий, а сия дети любити начнешь, а ум свой велик имея; аже не любити начнешь обоих детей ладно, то по Златоустому Иоанну осужен будеши в муку вечную, и подобен будеши коневи, на немже кобыла начнет ездити вседши»⁴⁷⁷. Перед сохранением же святости и прочности семейного союза оба супруга совершенно уравниваются и обязываются одинаково свято и нерушимо соблюдать супружескую верность. Так, по церковно-юридическим памятникам данного времени, считалось одинаково преступлением прелюбодеяние как мужа, так и жены. «Аще муж от жоны блядет, митрополиту у вине; Аще муж оженинится иною жоною, с старою не роспустився, муж той митрополиту у вине, а молодую в дом церковный, а с старою жити; аще поидет жона от своего мужа за иный муж: тую жону поняти в дом церковный, а новоженя митрополиту у продажи; аще застанет муж свою жону с прелюбодеем, или како учинит на неё исправу с добрыми послухы: разлучити»⁴⁷⁸. «И еже... своё жены, пущают и прилепляются инем... и ты веси яве тем всем чюжим быти нашея веры, отвержени сборные церкви...»⁴⁷⁹. «Ажели жена от моужа со иным, то моуж невиноват, поуская ю»⁴⁸⁰. (Как видно из этих выписок, мы говорим о моральном равенстве супругов; строго юридического равенства в действительности не было). Чистота супружеских отношений ставилась так высоко, что считалось преступлением и «оурекания... бляднею»⁴⁸¹, или, «аще кто зовет чужюю жону блядью»⁴⁸². Замечательно, что даже на законный развод неодобрительно смотрели представители церкви того времени: «А иже-то распустилася мал-жена, и перед тобою, владыко, тягавшася, что тем опитемья? Не даи, рече, причащения томоу, который ею роспоускаеться; али он оумарати начнет, тоже дай»⁴⁸³. Церковь, таким образом, стремилась сравнять супружеские права жены с правами мужа. Кстати заметить здесь, что равенство (с мужчиной) поддерживалось и относительно неприкосновенности личности и имущества женщины. По законам того времени считалось преступлением «аще кто умчит девку или насилит»⁴⁸⁴, «аж уволочет кто... женку»⁴⁸⁵, «аще муж беть чужую жону», и «иметь лихо водити» (свою)⁴⁸⁶. Яснее об этом говорят другие памятники: «оже кто оубьеть женоу, то темже судом соудити, якоже и моужа»⁴⁸⁷; «оже ли велми зло боудет, яко не мочи моужю дьржати жены, или жена моужа, или долг мног оу моужа застанет, а порты ея грабити начнет, или пропивает, или ино зло, да 3 лета (не даи причащения)»⁴⁸⁸.

Что касается до взаимных отношений родителей и детей, то в основании их, как мы уже отчасти видели, должны лежать любовь и уважение. Насилия отнюдь не должны допускаться ни с той, ни с другой стороны: «чтите... и родителя своя»⁴⁸⁹; «а се церковнии соуди... или сын отца бьет или матерь, или дчи, или снъха свекровь»⁴⁹⁰; «аще сын бьет отца или матерь; аще девка не восхочет за муж, а отец и мати силою дадут, а что створит над собою: отец и мати митрополиту у вине... також и отрок: аще девка въсхощет замуж, а отец и мати не дадут, а что сътворит: митрополиту у вине отец и мати; також и отрок»⁴⁹¹.

Тем же чувством любви и снисхождения должен руководиться глава семьи и в отношении к другим своим домочадцам и рабам, уча их вере Христовой, всегда милуя, снабжая всем необходимым и отпуская старых (рабов) на свободу. Если и допускались в отношении к рабам телесные наказания, то это только в исключительных случаях и до известных пределов, чтобы не нанести вреда их здоровью и жизни. Митр. Кирилл так поучал об этом своих слушателей: «сирот домашних не обидите, но паче милуйте; гладом не морите, ни наготою; то бо суть домачнии твои убозии: убогий бо инде собе испросит, а си в твоей руце токмо з...ть⁴⁹² (в печати пропущены буквы); ...челядь же свою милуйте, и учите на спасение и на покаяние, старыя же на свободу отпущайте без поткновения, уныя же на послушание на добро поучайте, якоже Аврам каза от разбоя и татбы и⁴⁹³. Чада моя милая! Ещё вы глаголю: челядь свою кормите якоже досыти им, одевайте, обувайте. Аще ли не кормите, ни обуваете, а холопа твоего убьют у татбы или робу, то за кровь его тобе отвещати. Тем же набдите сироты своя во всем и учите я на крещение и на покаяние и на весь закон Божий. Ты бо еси яко и Апостол дому своему кажи грозою и ласкою. Аще не учишь то ответ въздаси за то пред Богом. Страх бо Божий приимше не опечалят на старость тебе. Аще ли тебе не послушают ни мало, то лозы нань не щади, якоже Премудрость Божия глаголет до 4 или 6 ран, или за 12 ран. Аще ли раб или рабыни не слушает, и по твоей воли не ходити, то за-год-а лозы нань не щадите до 6 ран и до 12. Аще ли велика вина то и 20 ран. Аще ли велми велика вина то 30 ран лозою, а более 30 ран не велим. Да ещё тако кажете я, и добре одеваеши и кормиши, то благ дар приимеши от Бога»⁴⁹⁴.

Рабы в свою очередь должны с покорностью переносить своё положение, если бы даже оно было и тяжело, смотря на него как на удел, назначенный им самим Богом. «И се ми слово ещё к рабом, – говорил тот же проповедник: да и вы убо, добрыя слуги, на се взирайте, яко не человеку работайте, но Богу самому и проповеди утваряеши, и все терпиши Владыце. Повинес сы терпяще и гневающе на тя и безлобьем ярящюся. Но помыслите, яко не тому, творите благодати, но Божие повеление свершаете»⁴⁹⁵.

В основе всех взаимных отношений людей должна лежать любовь. Каждый человек должен проникнуться чувством искреннего и глубокого благожелания ко всем ближним, а особенно к христианам, и без всякой лжи и обмана, без всякой хитрости и коварства не только питать его в сердце, но и осуществлять на деле. Никакого вреда не должно желать, а тем более наносить своему ближнему как словом, так и делом. «Лже блюдися»⁴⁹⁶, – писал Мономах. «Любовь же имейте ко всем ладну, – говорил митр. Кирилл, – и к богату и ко убогу и к нищим, и к бедным, и в узах стражющих, якоже и Христос ко всему миру не избирая дая нам весь образ собою...⁴⁹⁷ Суседа же не обидите и не отъемлите земли его... Бог бо не единому человеку велит быти на земли сей, но многим. Темже чада моя блюдетеся и не отнимайте чюжаго⁴⁹⁸. Сыну! Аще хощеши велик быти пред Богом и человекы, то смирися всему ладно. Ласкай около всякого человека кроме и в очи. Аще ли кому смеются, то ты хвали и люби, и да от Бога приимеши мзду, а от того честь»⁴⁹⁹. С большой подробностью говорил о взаимных отношениях еп. Лука: «Любовь имеите со всяцем человеком, а боле з братиею, и не боуди ино на сердци, а ино в устех; но под братом амы не рои, да тебе Бог в горшаа той не вринет. Но боуди правдив тако, яко не кайся правды дела и закона Божия и приложа главы, да сочтет тя Бог с святыми... дроуг дроуга похвали, да и Бог вы и похвалит. Не мози свадити, да не наречешися сын диаволу; но смиряй, да боудеши сын Богоу... в лихвоу не дайте... не оукради, не солжи, лжи послоух не боуди, не навиди, не завиди, не клевечи... с радующимися радуйся, с печалными печален...»⁵⁰⁰. Отсюда само собой следует снисходительное и мирное, или вернее, любовное отношение ко всем.

Если бы человек и видел какие-нибудь недостатки в другом, он должен снисходительно относиться к последнему и не осуждать его. «Не осоуди брата ни мыслью, говорил тот же проповедник – поминая свои грехи, да тебе Бог не осоудить... ни посмейся никакому же...»⁵⁰¹. «Грешныя милуйте»⁵⁰², – говорил митр. Кирилл I. Если бы кто из ближних и досаждал нам, мы должны терпеливо переносить эти обиды, воздерживаться от гнева, не воздавать злом за зло, а тем более не мстить и не убивать человека. «Претерпите брат братоу и всякомоу человекоу, – говорил^: еп. Лука, – а не въздайте зла за зло; ...нелепо... молвити страшна слова, ни гнева на всяк день имети, не похритаися, ...в напасти же терпи, на Бога оупование имеа ... ни иного заклинаите, ни проклинаите... не оубии,.. Не боуди гневнив, ни напраснив боуди...»⁵⁰³ «Изыдем любовию, – говорил св. Кирилл, еп. Туровский, – яко и народи, в сретение ему, сломим гневодръжание яко и ветви,.. въскликнем молитвами и безлобием яко младенци...»⁵⁰⁴. «Ненавидит ли кто тебе, – учил своего сына неизвестный отец, – смирися пред ним: худ пред ним и немощен створися, и обратиши сердце ему любити тя; ни створит бо ти ни единого зла покорение, но и оного спасеши, и себе»⁵⁰⁵. Мономах в своём поучении писал: «лишаем – не мсти, ненавидим любо гоним – терпи, хулим – моли, умертви грех...»⁵⁰⁶. Особенно же до́лжно избегать убийства человека по каким-либо корыстным побуждениям, потому что в этом случае всецело отдаёт себя во власть диавола и подвергает себя страшной ответственности. Вот как описывает, например, братоубийство Иаков мних: «Видев же се дьявол искони ненавидяй добра человеком, яко всю надежю свою на Господа положил есть святый Борис, и начат подвижние бывати, и обрете и, якоже и Каина на братоубийство горяща, такоже и сей Святополк, поистине второго Каина, улови мысль его, яко да избьет вся наследникы отца своего, и сам приимет власть един. Тогда призва к собе оканный, треклятый Святополк съветникы в сей неправде начальникы всему злу, отверз прескверная уста своя, и испусти злый свой глас, и рече...⁵⁰⁷ Рече бо Бог: кто идет прельстить Ахава: и рече бес: се аз иду. Такоже и зол человек, тщася на злое, не хужи есть беса; беси бо человека боятся, а зол человек ни Бога ся боить, ни человека ся стыдить; беси бо креста Господня боятся, а человек зол ни креста ся боить...⁵⁰⁸ (Святополк) и въсприят възмездие от Господа, якоже показа посланая на нь рана пагубная, и по смерти мука вечная. И тако обою животу лихован бысть и сде не токмо княженья, но и живота гоньзне; и тамо не токмо царства небеснаго и еже с Ангелы житья погреши, но муце и огню предасться. И есть могила его и до сего дня; исходит от нея смрад зол на показание, человеком, да аще и кто си творит, слышав, приимет вящьши сих»⁵⁰⁹. Он же нарисовал идеал перенесения обид и всякого зла от ближних в лице свв. Бориса и Глеба. «Но Ты, Господи, – восклицал св. Борис, – виждь и суди меж мною и братом моим, и не постави им греха сего...⁵¹⁰ Спасися и ты, брате, враже. Святополче, – молился св. Глеб, – спаситеся и вы, братие и дружино, вси спаситеся!»⁵¹¹. Итак, всепрощение до́лжно отличать отношения христианина к его врагам. «О многострастный и печалны аз! – восклицал Мономах, – много борешися сердцем, и одолевши, душе, сердцю моему, зане, тленьне сущи, помышляю како стати пред страшным Судьею, каянья и смиренья не приимшим межю собою. Молвить бо иже: Бога люблю, а брата своего не люблю, ложь есть; и пакы: аще не отпустите прегрешений брату, ни вам отпустит Отец ваш небесный»⁵¹². Христианин также должен быть чужд гордого и заносчивого отношения к другим, потому что гордость ведет к другим грехам и уничтожает значение всех наших подвигов. «Боуести не имеите, – говорил еп. Лука, – ни гордости,... в гордого бо сердци диавол седит и Божие слово не хощет прилноути емоу»⁵¹³. «Паче всего гордости не имейте в сердци и в уме»⁵¹⁴, – поучал своих детей Мономах. Подробнее говорил о гордости св. Кирилл, еп. Туровский: «Отгнахом от себе матерь (кротость), а мачеху прияхом, ей же имя величанье, дети же ея суть: гордость, непокорение, прекословье, презорьство, хула, клевета, зломыслье, гнев, вражда, пьянство, игры неприязнины и всякая злобы... всего же того горее есть гордость, и еже есть всему тому мати»⁵¹⁵.

Вместо же этого христианин должен с полной любовью и смирением относиться ко всем, уважая и старших и младших и не выставляя на вид своего, хотя бы то и действительного, превосходства пред другими. «Чтите стара человека»⁵¹⁶, – говорил еп. Лука. «Старыя чти яко отца, – поучал Мономах, – а молодыя яко братью»⁵¹⁷. Много об этом говорил митр. Кирилл I: «старца чтите⁵¹⁸; другом же малым и великым покоряйтеся. Или на пир звани будете, сядите на последнем месте по Евангелию...⁵¹⁹ Не стыдися всякому созданному во образ Божий главы своя покланяти. Старейшего годинами почестити не ленися, и покоити старость его потщися. Сверстникы бо с миром стретай, и меншаго тебе любовью приемли, а с честнейшими собе никакоже стояти не ленися, да не буди самохотьем лишен вечнаго живота»⁵²⁰.

Особенно же христианин должен отличаться милосердием. Всем несчастным и беспомощным он должен подавать помощь, утешение и отраду. Различие национальностей и вероисповеданий не должно останавливать его благотворительности. Прекрасные уроки этой добродетели давали почти все рассматриваемые нами писатели. Так, еп. Лука говорил: «Помните и милоуите странныя, и оубогыя, и темничникы, и своим сиротам милостиви боудете»⁵²¹. Мономах писал своим детям: «первое, Бога деля и душа своея, страх имейте Божий, в сердци своём, и милостыню творя неоскудну, то бо есть начаток всякому добру»⁵²². «Такоже и Господь наш показал ны есть на врагы победу, 3-ми делы добрыми избыти его и победити его: покаяньем, слезами и милостынею...»⁵²³. «Всего же паче убогых не забывайте, но елико могуще по силе кормите, и придавайте сироте...»⁵²⁴. Митр. Кирилл I учил: «постящеся, нищим раздрабляйте хлеб свой; убогия милуйте; и нищих и немощних и на улицах лежащих и седяща присещайте; сущая же в темници и беде милуйте и утешайте; нагыя одевайте... правым же помогайте; грешныя милуйте; странныя в дом свой введите; вдовиц призирайте; в_: бедах сущая избавляйте...»⁵²⁵. «Руце имей согбене на собрание злаго имения света сего, простерте же на подание убогим⁵²⁶. Чадо мое милое, алчного накорми, яко же ти повеле сам Господь, жадного напои, странного введи, больного посети, к темнице дойди и вижь беду их воздохни»⁵²⁷. Святый Феодосий писал князю Изяславу: «Милостыней же милуй, не токмо своея веры, нъ и чюжея. Аще ли видиши нага, ли голодна, ли зимою, ли бедою одьржима, аще ти будет, ли жидвин, ли сорочинин, ли болгарин, ли еретик, ли латинин, ли от поганых, – всякого помилуй и от беды избави, якоже можеши...»⁵²⁸. Замечательно объяснял значение дел милосердия св. Кирилл, еп. Туровский: «милостыню же беспрестани творите, та бо омывает вся прегрешения от нас и небесная врата отверзает, и ярость Божию на кротость, и на милость претворяет; милостыни бо без труда на небеси возводит, и с дерзновением у престола Божия поставляет...»⁵²⁹.

Вместе со всем этим христианин должен заботиться и о спасении своих ближних. Его обязанность – учить ещё не сведущих вере Христовой, побуждать нерадивых к богоугодной жизни и всячески содействовать воспитанию христианских чувств в ближнем. Кирилл еп. Туровский, говорил по этому поводу: «Тем молю вы, пришедших сде, да поучаете неприходящих, и увещаете приходити к церкви, вы бо вкусисте от меду учения, они же никакоже...⁵³⁰ кождоже вас молю вы, приходящих сде, и вкушающе духовнаго сего меду, аще суседа имате, или родина, или жену, или дети, то позывайте к церкви вся, и поучитеся душеполезным словесем...⁵³¹ Аще бы кто обрел зде земное сокровище, пророческих же и апостольских писаний, и самаго Спаса Христа спасенных словес истинна, и с рассуждением разум; уже не себе единому бысть на спасение, но и инем многим послушающим его»⁵³². Неизвестный отец писал: «словеса Божия... аще... приимеши... инем будеши раздавая, требующим своего спасения»⁵³³. Игумен Даниил так объяснял побуждения, заставившие его описать своё путешествие по святым местам: «убояхся осуждения оного раба лениваго скрывшаго талант господина своего и прикупа не сътвори им; да и се написах верных ради человек, дабы кто слышав о местех святых и потщался душею и мыслию к святым сим местом и равну мзду приимут с ходившими до святых сих мест»⁵³⁴. Замечательно, что митр. Иоанн II, горя пастырской ревностью о чистоте веры и жизни христианской, жестоко скорбел о разрыве единения и любви между востоком и западом и сделал попытку к восстановлению прерванного единения, написавши по этому поводу послание папе Клименту II. Он писал в этом послании: «И не веде откуду възникоша соблазни и взбраненье божественнаго пути, яже что ради и како не исправишася зело чюжюся сему. Не вем бо кый бес лукавый, завистив и истине враг и благочестию супостат, иже таковая премени и братьскую вашю и нашю любовь отверже всего крестьянскаго совокупления⁵³⁵ ...Молюся и мольбу творю и припадаю священным стопам твоим вздвигнутися от сих всех (заблуждений)... Отдай же ми, Господа ради, от многия бо любве таковая написавшу ми тобе. Аще суть во истинну творимая вами, якоже слышахом, испытайте писанья и обрящете вся си исправленья требующа. Но молю о Господе любовь твою впервых аще хощеши напиши к нашему святому Патриарху Константина града... и хужьщему паче всех мне. Целую тя и яз Иван худыи Митрополит Русский»⁵³⁶. Так высоко смотрели на христианское братство, по крайней мере, представители русской церкви домонгольского периода и с такой любовью стремились к осуществлению этого братства!

Вот вкратце обязанности, которые по учению рассматриваемых нами писателей, должен исполнять христианин в отношении к ближним.

В заключение, между прочим, приведём некоторые замечания наших писателей о тех средствах, которые помогают человеку знать и творить волю Божию. Первым таким средством служит само слово Божие: «Словеса бо евангелскаа пища суть душам нашим, – говорил св. еп. Кирилл, – яже Христос многообразно глагола человеческаго ради спасения»⁵³⁷. «Добро убо, братие, и зело полезно, еже разумети паче божественных писаний учение. Се и душю целомудрену сътворяет, и к смерению прелагает ум, и сердце на добродетели възоостряет, и всего благодарствена сътворяет человека, и на небеса к Владычним обещанием мысли, и к духовным приводит трудом, тело укрепляет, и преобидение сего настоящего жития славы и богатства творит, и всея житийскыя печали света сего отводит»⁵³⁸. «Словеса Божия, понеже плодовита суть, да аще умягчиши сердечную землю, и приимеши малое семя учения, и много зело расплодиши в себе спасеное житие»⁵³⁹. Поэтому необходимо вникать чтению Божественных Писаний, ходить в церковь и там слушать пастырские разъяснения Слова Божия: «И умне и скоро текущи ко вратом небесным, уши уклоняй от зла слышания, умныма же выну прилагая к шюмению святым книгам...»⁵⁴⁰. Или, как учил тот же св. еп. Кирилл: «Аз убо, о друзи и братье! надеяхся на всяку неделю боле собрати в церковь людий; на послушание Божественых словес, ныне же мне приходит, нъ аще бых о собе глаголал, то добре бысте творили не приходяще, ныняже Владычня взвещаю вам и грамоту Христову прочитаю вам. Якоже бо кто грамоту Цареву или княжю принесет в град, под рукою его сущим, не пытают житья принесшаго ю: богат ли есть, или убог, ли грешен, ли праведен, нъ тех точью чтомых послушают, и тъщиться абы ничтоже их не забыло; аще ли котораго слова негораздо услышит, то прошает слышавшаго; аще ли безъчинен человек голку створит, то бьюще отгонять и, акы пакость творяща. Да аще от земнаго князя толико внимание будет, колми паче сде внимати подобает вам, идеже ангелом Владыка беседует»⁵⁴¹. С другой стороны творения св. Отцев научают нас истинной вере и жизни: «должни есмы... веровати..., якоже научили Апостоли, святии отци оутвердиша»⁵⁴². Их предания надо всегда строго и неизменно сохранять: св. Феодосий в подтверждение своих слов не раз ссылался на авторитет их: «Не аз бо то глаголю, но они, светила вселенныя всеа, истиннии стлъпи правыя веры, всадители, наставници всему доброму благонравию, вожди истиннии и светила не гасущая»⁵⁴³. «Первое имейте веру праву к Богу, – говорил митр. Кирилл I, – ...потомже в послушаньи святых Его Апостол, и святых Отец, иже пострадаша Христа ради во вся дни живота своего»⁵⁴⁴. И вообще все предания добрые всегда надо хранить: «съхраниши преданиа старое отец твоих»⁵⁴⁵, – писал митр. Никифор Мономаху.

Кроме того, весьма назидательны и полезны жития святых и другие благочестивые сказания. Мы уже знаем, что говорил об описании своего путешествия Игумен Даниил. Иаков мних писал: «кто бо не почюдится великому смирению (св. Бориса), или кто не смирится, оного смирение видя и слыша?»⁵⁴⁶ Яснее об этом говорил преп. Нестор в житии св. Феодосия: «Си на оуспех и на оустроение беседующим списати хощу и о сих Бога славяще мзды отдание приимете»⁵⁴⁷. Всё это и вообще всё полезное надо постоянно читать и изучать: «аще забываете всего, – писал Мономах своим детям, – а часто прочитайте: и мне будет бе-сорома и вам будет добро. егоже умеючи, того не забывайте доброго, а егоже не умеючи, а тому ся учите, якоже бо отец мой, дома седя, изумеяше 5 язык, в том бо честь есть от инех земль. Леность бо всему мати: еже умеет, то забудет, а егоже не умеет, а тому ся не учит; добре же творяще, не мозите ся ленити ни на что же доброе...»⁵⁴⁸.

Исполняя все свои обязанности, христианин может вполне надеяться на своё спасение. Но тут, у него может явиться сомнение в достаточности своих сил для неуклонного следования воле Божией. В этом случае вся его надежда должна быть на помощь Божию, которая никогда его не оставляет. «Поистине, дети моя, – писал Мономах, – разумейте, како ти есть человеколюбец Бог милостив и премилостив, мы человеци, грешни суще и смертни, то оже ны зло створить, то хощем и пожрети и кровь его прольяти вскоре; а Господь наш, владея и животом и смертью, согрешенья наша выше главы нашея терпить, и пакы и до живота нашего, яко отец, чадо своё любя, бья, и пакы привлачить е к собе»⁵⁴⁹. Ещё яснее говорил св. Иларион: «Аще ли речеши: не могу подвигнутися, немощен есмь: токмо подвигнися по своей силе, якоже можеши, и видев Господь подвиг твой, послет ти и на прочая добрая дела»⁵⁵⁰.

Что же касается до того, что другим путём никак нельзя достичь спасения, то это ясно, по мнению неизвестного отца, из истории человечества: «Сыну мой, чадо мое, приклони ухо твое, и послушай отца своего, светующаго ти спасенья... от Адама праотца нашего до сего нашего века, колико человеком множество бысть на земли и вси беспамятни быша – Единиже памятни быша и просияша на земли и на небеси, иже по заповедем Божиим ходиша, и дни своя ижьжиша, и к Единому вышнему взираху. Иже кротостью пожиша и в добрословьи уста своя учиниша. Иже мало света сего причащахуся, вси же свою мысль и все своё хотение в бессмертное житие управляху, и о том едином въздыхаху и моляху воину Бога яко достойным явитися»⁵⁵¹.

Монашеская жизнь, по представлению рассматриваемых нами писателей, есть особый, в строгом смысле подвижнический вид христианской жизни. Стремясь ко спасению своей души, монахи в этой жизни прилагают все усилия к тому, чтобы окончательно подавить в себе греховную личность и слиться с Богом непрестанным исполнением Его воли. Отсюда на них лежит прежде всего обязанность совершенного забвения мира и полного отречения от своей воли и подчинения её воли руководителя-старца. Св. Феодосий так поучал свою братию: «Что внесём, любимици мои, в мире сем, или что имамы изнести? Не оставихом ли мира и яже в мире (по) заповеди Христовы⁵⁵² ... Не призва бо нас то благоволение Его зде, да всех земных насытимся; не бо и того ради нас створи, да общници будем временному сему житию лености деля нашея⁵⁵³. Ныне же несть како ми глаголати, и како не обличати почасти каждого вас? Созва бо ны благодать Святаго Духа и молитва Святыя Богородица в сю обитель – в единодушие и в единоумие и в едину волю, – да будет бо воля Твоя, яко на небеси, и на земли. Мы же многи воля хощем имети. Егда бо година церковная позовет нас на святый събор, и тогда сердца наша сотона омрачит леностию, яко не ити с тщанием в церковь на святое събрание, – не реку в церковь, но и на тот обед... И како ми молчати о том или не стонати»⁵⁵⁴? Симон, еп. Владимирский, писал иноку печерскому Поликарпу: «Брате, седи в безмолвии, събери ум свой и рци к себе: человече! неси ли мира оставил еси и по плоти родитель, аще же и зде пришед на спасение, а не духовная творить. Что ради в чернеческое имя облъкся еси? А не избавять тебе муки черныя ризы»⁵⁵⁵. «Точью до монастыря имей свою волю, – говорил св. Кирилл, еп. Туровский; по въсприятьи же образа, всего собе повьрзи в покорение, ни мала своевольства утаи в сердци твоем...»⁵⁵⁶. Вместе с этим монахи должны подавить в себе совершенно все свои личные страсти и влечения, как то: сребролюбие, зависть, гнев и т. п. Св. Феодосий говорил братии: «Ныне бо печалуем и скорбим о инех Богу видении, о немже бы нам радоватися и хвалу воздати благому Владыце, иже в первый на десять час пришедшим не похули их опождения, но тужде мзду дарова им, юже из утра делавшим;... Луче бо, рече апостол, даяти, нежели взимати... того деля глаголю то всем, да не вси приимут, яко квас, зло сребролюбиа. И что облиховани быхом, братиа моя и отци, что бо принесосте от имений своих на место се, или что аз требовах от вас, приимая вы в обитель сию и в человеколюбие Божие, что нас лишеных вся ли подает нам, молитвами святыя Богородица? Да тем молюся вам от всея душа моея любимицы мои, не пребываим в дводушии, да не прогневаем благого Владыки..., но въздадим хвалу благому Владыце, о иже тако о нас смотрит, и вся нам изобилия подавает, не помня немощей наших»⁵⁵⁷. «А не хули келаря, – писал еп. Симон Поликарпу, – ибо ропщай исчезновение себе творить... Терпе же, брате, и досажениа; претерпевый бо до конца спасется. Аще бо и ключитътися озлоблену быти, и пришед некто възвестит ти, яко онсица потяза тя зле, рци възвестившему ти: аще и укори мя, но брат ми есть и достоин бо есмь того, не о себе же творить сего, но враг поустил есть на се, да вражду, сътворит между нама, Господь же да поперет лукаваго, брата же да помилует. Речеши же: яко в лице ми досади предо всеми; не пристрашен буди, Христос бо ждет входа нашего. И въжземъ светильники наша любовию и послушанием, кротостию и смирением, и срящем Христа непостыдним лицем, глаголюще к нам: приидете, иже мене ради потружавшесь в молитвах, и в бдениих, и всякых службах, и приобщитеся благих всяк...»⁵⁵⁸. «Ревнуйте святых отец подвигу, – говорит Кирилл, еп. Туровский, – друг друга преспевайте в алкании и в бдении, в молитвах, в служебных трудех; да не раслабевше объядением и пианством и плотскыми похотьми, в адьстей станем пустыни...»⁵⁵⁹.

Идеалом монашеской жизни преподобный Нестор представляет св. Феодосия: «Возрастая телом и душою, увлекаясь к любви Божьей, он (св. Феодосий) каждый день ходил в церковь Божию, со всем вниманием слушая божественные книги. К тому же он никогда, по обыкновению малых, не приближался к играющим детям, но гнушался их играми. Одежду носил другую и покрытую заплатами, и когда родители принуждали одеться в чистую одежду и идти играть с детьми, то он не слушал их; но лучше желал быть подобным убогому. К этому он просил родителей отдать его к какому-либо учителю для обучения его чтению божественных книг; что и было исполнено ими; и весьма скоро выучил преподаваемую ему науку, так что все дивились разуму дитяти и скорому его обучению. А кто поведает его смирение и повиновение, которое он снискал в продолжение учения своего, и оказывал оное не только учителю своему, но и всем учащимся с ним⁵⁶⁰. Все сверстные ему отроки насмехались и издевались над ним за такое занятие (печение просфор) по наущению врага. Блаженный же все это переносил с радостью и молчанием⁵⁶¹ ... властелин того города... дал ему чистую одежду... Блаженный ходил в ней несколько дней, как бы нося некоторую тяжесть; потом снял её и отдал нищим, а сам оделся в рубище и в нём ходил (и таким образом он несколько раз поступал)⁵⁶². Отец наш в местех святых не забывах имен князей рускых, и княгинь их, и детей их, ни епископов, ни игуменов, ни бояр, ни детей моих духовных, ни всех христиан николиже не забывал есмь, но везде поминал есмь»⁵⁶³.

Вместе с этим монахи и самым делом должны служить миру, насколько и чем могут. «Держи заповеди, – учил Св. Кирилл, еп. Туровский, – яже Христос, въсходя в Иерусалим, учеником глаголаше: хотяй быти в вас болий, да будет всех мний, и всем слуга»⁵⁶⁴. Одно из применений этой заповеди указывал св. Феодосий: «Ныне же аз, худый в уме прием заповедь благого Владыкы, се вещаю вам. Лепо бо бяше нам от трудов своих кръмити убогая и странныя, а не праздным пребывати, преходити от келии в келию... Аще бы не благодать Божия приспела на нас, и кръмила боголюбивыми человекы: что быхом сътворили, на своя труды зряще? Да аще речем: пениа ради нашего, или поста ради, или бдениа, та нам вся приносит, и за всех бо за приносящих ни единою поклонимся. Слышасте бо притчю о десяти дев мудрых, а 5 несмысленных. Вещевает бо святое Евангелие; мудрыя же девство съблюдоша, и святильникы своя украсиша милостынями и верами, и внидоша в чрътог радостный, и никомуже възбраняющю им. Оныже буяя како нарекошася? Понеже девственую печать съблюдоша неразориму, и в пощении и в бдении, в молитвах стончиша плоть свою, масла же и милостыни не принесоша в светильницех своих душ, и того ради изгнани быша из чрътога, и тогда взыскаша продающих милостыня нищих, но не обретоша; уже бо затворишася двери человеколюбиа Божиа. Да не лепо нам есть, възлюблении, посылаемых от Бога на пользу душам телесем нашим от боголюбивых человек, удержати себе, но и инем подаати требующим. Луче бо, рече апостол, даяти, нежели взимати»⁵⁶⁵. Вообще, нужно сказать, монашество, но мнению наших писателей, есть высший подвиг, соединённый с неусыпной борьбой с плотию и постоянным упражнением в различных добродетелях. «Подвизайтеся, трудницы. – обращался преподобный игумен к своей братии, – да приимите венец тръпения вашего: Христос, чадо, о том, ни скоро подвигнися на гнев, но падъ поклонився до земля, а брату глаголя: прости мя, и исправи в себе прегрешение, и всю силу вражию победиши. Аще ли потязан спротивишися, сугубо еси себе досадил»⁵⁶⁶. «И не ревнуй мужем, бе – страха Божия живущим в монастыри, – говорил св. Кирилл, еп. Туровский – точью о чреве и одежи мыслящем и велеричьем гордящеся, свары же и укоризны всем бе-щину кидающем, земныя чести и власти о собе въсхитающа, имьже мнози Христоси, по Писанию, иная учения и заповеди предающе по воли их, якоже хотят. Ты же Христа единого заповедь и житье, иже от рожества и до распятия досады, и клеветы, и поношения, и раны тобе ради претерпев, сего послушай, о мнише! и приготови собе на терпение скорби; подвизайся, не раздруши своего обета; мужайся, егда укоризны приемлеши; не поверзи себе супротивьем аки некий бещестьный суд, смрад испущая».

Непременным и главным занятием монахов должна быть молитва, – молитва не за себя только, но и за весь мир. «Темже, братие моя, – говорит св. Феодосий, – дръжаще междю собою любовь истинну, и всприимем благаго Бога нашего закон чист, и заповеди Его непорочны съблюдем, тружающеся в бдении и в молитвах молящеся за весь мир без престани, да тем получим царство небесное о Христе Иисусе⁵⁶⁷ ... Билу бо ударяющу не лепо ны есть лежати, но встати на молитву, якоже ны богоносивый Феодор учит⁵⁶⁸ ... И аще бы възможно по вся дни глаголал бых, и с слезами моляся, и к коленом вашим припадая, дабы ни един же нас оставил годины молитвеныя»⁵⁶⁹. Игумен Даниил так говорит в описании своего путешествия об исполнении этого обета: «Аз... рекох ему Балдвину: „Господине княже! молюся тебе Бога ради и князей делма рускых, – хотел был и аз поставити кандило своё над гробом Господним за вся князя наша и за всю Рускую землю, за вся христиане Рускыя земля“»⁵⁷⁰. «В всех сих Феодосий, весь предавшись Богу и преподобному Антонию, с сего времени трудился телесно, бодрствовал во все ночи, славословлением Бога отгонял тягость сна, для воздержания же плоти трудился, делая своими руками, ежедневно имея в памяти оное псаломенное слово: виждь смирение мое и труд мой, остави вся грехы моя (Пс.24:18). Он всячески смирял душу свою воздержанием, а тело украшал трудом и подвижничеством, так что препод. Антоний и великий Никон удивлялись смирению его и покорности, такому в юности благонравию, крепости и бодрости, и славили о сем Бога⁵⁷¹ ... отец наш Феодосий явил в себе достойного начальника, по благодати Божией. Он точно был как видимое светило в мире для всех черноризцев, – сиял смиренным смыслом, послушанием, подвигами, трудами. Он делал каждый день своими руками. Часто ходил в пекарню наряду с пекарями, и весёлый духом, месил тесто и пёк хлебы, ибо... был крепок и силен телом. Всех страждущих учил, укреплял и утешал, а сам никогда не изнемогал в делах своих»⁵⁷².

Ввиду такого характера монашеской жизни монастыри являлись желанными пристанищами русских людей того времени, в которых они надеялись получить и утешение в печалях, и исцеление болезней, и материальную помощь. Митр. Кирилл I говорил: «монастыри же чада любите, то бо суть сынове святых... (Иноки) хотяще за весь мир Бога умолити... Иже могут вскоре верою вся прошенья творити и горы преставляти, рекше больным и недужным помогати, и всякого гнева Божия и напасти молитвами своими отводити. И к ним припадати, и к тем святым местом приходити»⁵⁷³.., «показаю ти, сыну мой, истинная пристанища, монастыря домы святых, к тем прибегай, и утешат тя, поскорби к ним, обвеселишися, сынове бо без печалия суть и умеют тя утешити»⁵⁷⁴.

Этим мы и кончаем наше исследование в области понимания христианства русскими людьми домонгольского времени.

Григорий Георгиевский

(Румянцевского музея, № 406, 99 об. – 103 лл.)

Въ втоⷨ҇ г҃ нⷣе пⷭ҇о на часⷯ ст҃го феѡⷣра и҆гᲂумеⷩ҇ стᲂуⷣиꙵскаⷢ҇. слⷡ҇о ᲂу҆тѣшно къ бра^ти ѡ҆́ дш҃евнѣи ползѣ. г҃и блⷢ҇ви.

А̑зъ грѣ́шныи, и҆ лѣни́вый погрѣбыи талантъ свои в земли. и҆ не придѣлавъ и҆мъ ничтоже. и҆ чаю по всѧ дн҃и на себѣ. ѡ҆́нⷯ лютыⷯ и҆ немлⷭ҇тивыиⷯ и̑стѧзатель. и҆ прѣщенїѧ ѡ҆́ного страшнаго и҆ гнѣва лютаго. є҆гда начне^т гл҃ти ѡ҆́ злыи рабе и҆ лѣнивыи непотрѣбне. добрѣе бы створилъ дабы възвратилъ сребро мое добрыⷨ҇ пенѧзникѡⷨ҇ и поспѣшныⷨ҇ и҆ дѣтельнымъ. и҆же быша ми въздѣлали съ лихвою. ноꙵ и҆же ноуж҇ⷣю и҆мѣю гл҃ати и҆ гл҃ю. и гл҃ѧ не прѣстаю. не ꙗ҆ко ᲂу҆читель ноꙵ ꙗ҆ко рабъ съ слезами молѧсѧ⁵⁷⁵. и҆ ᲂу҆казаа́ вамъ прⷣѣлежащага бл҃гаа́, и҆ грѧдᲂущаа́ моукы да бысте не погрѣшили бл҃гъіа ѡ҆́ноꙗо надежⷣа. не мало бо то зло є҆же наⷨ҇ тацⷯ даровъ лишенымъ быти и҆ въ непроходимаꙗ и҆ а҆дьскаа мѣста впасти лѣностїю. хожⷣенїа рⷣаꙵ и҆ красотъ маловременныⷯ. въ них̾же ничсоже ᲂу҆спѣша послѣдовавше таковыⷨ, аз̾же ᲂу҆нылыи и҆мѣꙗ в̾собе корѣнь злаго того проращеніа ѿ моеꙗ лѣности. ни самь входѧ въ црⷭ҇тво нбⷭ҇ное и҆ вамъ пропонᲂу творѧ своею лѣностїю. и҆ своими непоⷣ҇бными нравы. сᲂудиⷯ себе двоичю и҆ трижⷣы ѿлᲂучитисѧ ѿ васъ. и҆ сеꙵ створиⷯ не добродѣтели и҆ дѣанїꙗ ѡ҆́нѣхъ ст҃ыⷯ поⷣражати хотѧ. ноꙵ сеꙵ лꙋче сꙋдиⷯ да понѣ ваⷭ҇ не ᲂу҆пражнѧю ѿ бл҃гого поⷣ҇визанїꙗ. а҆ще бо быⷯ с вами былъ. не малᲂу съпонᲂу ваⷨ҇ створилъ быⷯ собою. ѿставилъ вы быⷯ ѿ Бж҃їа пᲂути. мнѣ бо грѣшномоу є҆же є҆динъ дн҃ь ѿлꙋчитисѧ ѿ васъ. въ все ми сѧ лѣто вмѣнѧеть, паче же достоанїꙗ црк҃внаго. и҆ почитанїа бжⷭ҇твныⷯ словесъ, и҆ житїѧ ст҃ыⷯ. є҆го́же ѡ҆́блиши мѧ лѣность моꙗ не малаа́. е҆ю́же а҆кы веригами свѧзѧанъ лежѫ и҆ ᲂу҆ма моего акы лазарѧ дрꙋгаго преⷣ҇ враты повръжена. токмо вѣрное о҆ко къ Бо҃у простираꙗ и҆ Бц҃ѫ съ вышнею мл҃твою на помощь призываꙗ. да нѣкако бы сѧ ᲂу҆млⷭ҇рдилъ бл҃гыꙵ Бг҃ъ ваши дѣлѧ мл҃твь и҆ любовь ю҆же къ мнѣ и҆мѣете. падѡⷯ҇ бо паденїемъ злымъ, а҆ще не Гь҃ бы помоглъ мнѣ и҆ Бц҃а. вмалѣ не вселиласѧ быꙵ въ а҆дъ дш҃а моѧ. и҆ видⷯ чего дѣлѧ падохъ ѡ҆́ставивъ порᲂученꙋю ми слꙋжбꙋ. и҆ въслѣдоваⷯ трапезомъ и҆ не чюꙗⷯ себе. своди мѧ къ пропасти асⷣтѣи. ноꙵ чл҃колюбивыи Бг҃ъ и҆же не презрѣ Лазарѧ стрꙋпы посыпана и҆ гноина и҆ ᲂу҆мерша ноꙵ въск҃рсилъ є҆си тожⷣе и҆ на мою немощь присѣти. не призрѣ моеꙗ лѣности. ноꙵ пᲂусти на мѧ дх҃ъ ᲂу҆нынїа, и҆мже ᲂу҆гнѣтаемъ е҆смь и҆ донынѣ. е҆гоже дѣлѧ ᲂу҆далихсѧ ѿ васъ. чаѧ по писаномоу Бг҃а сп҃сающаго мѧ. въ мое бо ѿлꙋченїи ѿ васъ. не чюⷯ себе ничесоже добра прїискавша. но̋ токмо и҆мыи бдѣнїа бо и҆ пощенїа не могоⷯ скончати. є҆гоже выда тѣмъ и҆ ѡ҆́сᲂудиⷯсѧ вашеа раⷣ҇и любве ра҇ⷣуюсѧ. еⷤ в̾толицѣ злѣ видѧще мою хᲂудѡⷭ҇ не въз̾гнᲂушастесѧ моиⷯ словесъ. є҆же въ моемъ ѿхожⷣенїи к вамъ и҆зг҃ланаꙗ. ноꙵ съ всѧкыⷨ тщанїемъ створисте ꙗ҆. и҆ своеꙗ бо лѣности забыⷯ въ вашемъ тщанїи. и҆ є҆же во велико поспѣшенїе и҆мѣсте ѡ҆ слᲂужбѣ црк҃внѣи. и҆҆ въ длъготръпѣниѣ стоанїи. въ всⷯ бо годинаⷯ и слᲂуⷤбаⷯ ѡ҆́брѣтающесѧ. и бжтвнаго феоⷣра ѡ҆́ заповѣдехъ раⷣ҇ующесѧ. пот̾щанїе и҆мѣите. да тогожⷣ҇е бл҃женьства споⷣ҇вистесѧ. и҆ жизни вѣчнѣи причастници бᲂудете. ѡ҆̀ х҃ѣ і҆́с҃ѣ г҃ѣ н҃шⷨ҇.

* * *

Въ срⷣ҇ г҃ нⷣе пⷭ҇о ст҃го феѡⷣ҇ра и҆гѫмена стⷣ҇ᲂуиꙵкаⷢ҇. поꙋченїе о҆́ ползѣ дш҃внѣи.

Тѣмъ ᲂу҆бо а҆зъ нн҃ѣ дръзнᲂухъ се̋ писати вамъ. и҆ е҆ще молюсѧ всею дш҃ею моею. ѿ болѣзнна срⷣ҇ца горкыꙗ слезы к̾ вамъ и҆спᲂущаꙗ. браⷮꙗ моꙗ и҆ ѡ҆́ц҃и и҆ чада дх҃внаа. и҆ съборе Бм҃ъ събраныи. и҆ стадо хв҃о възлюбленное, въспрѧнѣмъ ꙗ҆ко ѿ съна ѿ своиⷯ ѡ҆́бычаи и҆ ѿ волъ своиⷯ. и възненавидимъ ꙗ҆́, и҆ и҆́мемсѧ а҆кы за лѣствицю. за прѣдаа ст҃го великаго и҆ бжⷭ҇твнаго феѡⷣ҇ра стᲂу҇ⷣиꙵскаго. и҆сповⷣника бывша вѣры рⷣаꙵ хв҃ы. и҆ страстотръпца призывающа на помощь. съ прⷭ҇тою влⷣчцею нашею Бц҃ею. да и҆же тѣхъ поспѣшенїеⷨ҇ и҆ мл҃твами и҆ наша срⷣца б҃ъ ᲂу҆твердить в̾ томже разᲂумѣ. и҆ в̾ томъ ѡ҆́бычаи, и҆ в̾ томже слᲂуженїи. и҆нако бо не можетъ млⷭ҇ти Бж҃їа прѣѡбрѣсти. но̀ токмо тⷯ мл҃твами. вѣдᲂуще ꙗ҆ко никогоже б҃ъ не ѡ҆́ставить ᲂу҆повающиⷯ на нь всею дш҃ею. да и е҆ще любимици мои молю вы сѧ. подвизаемⷭ҇ь и҆ възненавидимъ мира и҆ ꙗⷤ въ мирѣ е҆гоже дѣлѧ прїидоⷯ семо. тѣхъ по всѧ дн҃и и҆щемъ. е҆же е҆смы ѡ҆́бѣщалисѧ тръпѣти по всѧ дн҃и и҆ таꙵ прѣтъпимъ, да не словеса наша е҆же е҆смы и҆зъгл҃и преⷣ неложными посълᲂухы ѡ҆́сᲂудѧтъ наⷭ҇ въ послⷣнїи дн҃ь. да не боудеⷨ҇ печални ѡ҆́ скорбехъ находѧщи на ны по вся дн҃и. слоуⷤбы рⷣаꙵ манастырсьскыа. и҆ли недостатка свитеинаго. ноꙵ раⷣ҇ꙋющесѧ въ скорбеⷯ и҆ въ ѡ҆́брᲂуганїиⷯ. и҆ въ бещестїи. смиренїемъ ведᲂущесѧ гнѣвъ же и҆ роптанїе и҆ ненависть. вражⷣ҇ᲂу же и҆ тщеславїе. злобᲂу и҆ гръдыню с завистїю ѿ ᲂу҆ма своего ѿложивше. и҆мѣмсѧ за любовь е҆же еⷭ҇ всемᲂу добромᲂу свершенїе. да просвѣтитсѧ х҃с въ дш҃и нашеи. и҆ в̾ тѣле нашемъ и҆же начнеть е҆мᲂу в слоуⷤба пристоатї ꙗ҆ко безлобивїи а҆гньци. дрᲂуⷢ҇ дрᲂⷢ҇у покарѧющесѧ. и҆нако бо не можеⷨ҇ ꙗ҆рма е҆го носити на себѣ бл҃гаго ноꙵ токмо покорѣнїемь. не ложъно бо ѡ҆́бѣщахомсѧ послѣдовати е҆моу покор̾шемоу и҆же хоще^т въ слⷣ҇ мене. да ѿврьжется себе и҆ послѣдᲂуеть ми. и҆ пакы і̑же хощеть дш҃ю свою спⷭ҇ти погᲂуби^т ю҆́. то бо наша хвала и҆ радость и҆ мᲂужество ѡ҆́ и҆же мене рⷣаꙵ Бж҃їа страдати ꙗ҆звы е҆го на тѣлѣ своемъ носѧще. ѧ҆коже и҆ ѡ́нъ за ны постр҇ⷣа. и҆ вѣдᲂуще того бл҃ага и҆ чл҃колюбца влⷣ҇кᲂу. варимъ лице е҆го въ и҆сповѣданїии. и҆ въ ѱаⷭ҇мѣхъ въскликнⷨ прїидѣте поклонимсѧ и҆ припадемъ е҆моꙋ и҆ въсплачемсѧ прⷣ Бм҃ъ. ꙗ҆ко тꙵъ є҆сть б҃ъ нашь и҆ мы людїе е҆го. и҆ ѡ҆́вца паствины е҆го. да е҆гⷣа глⷭ҇а е҆го ꙋслышимъ не ѡ҆́жестимъ срⷣць вашиⷯ въ прогнѣванїи. да вънидемъ ᲂу҆ покои е҆го. и҆ ѡ҆́ноꙗ радости неиз̾гланныа насытимсѧ. х҃а славѧще и҆ пртⷭ҇ᲂую трⷪ҇цю ѻ҆́ц҃а.