Московский митрополит Платон 1737–1812 г.

Источник

Содержание

Предисловие Жизнь митрополита Платона Митрополит  Платон  как  администратор Митрополит  Платон  в  отношении к  расколу Митроп. Платон  в  своём  отношении к  духовно-учебным  заведениям Митрополит  Платон  как  проповедник Митрополит  Платон  как  учёный богослов Платон  в  отношении к  Высочайшим  особам Характер  митрополита Платона Заключение Источники для биографии митрополита Платона

 

Предисловие

Между русскими иерархами 18-го века и начала 19-го, несомненно, первое место должно быть отведено московскому митрополиту Платону Левшину. И как  высший церковный администратор, и как  церковный писатель, и как  богослов, он  прославил  своё имя не только в  России, но и заграницей. A его особые отношения ко двору делают  его личность ещё более заслуживающей внимания всех, κτо интересуется историей нашей родины.

Римский император  Иосиф  II-й, путешествуя по России в  1780-м  году, посетил  Москву и Троицкую Лавру, где он  все осматривал  с  большим  вниманием  и где он  вёл  беседу с  митрополитом  Платоном  о разных  научных  предметах. Когда Екатерина II-я после того спросила Иосифа, что он  нашёл  в  Москве особенно достопримечательного, император  ответил: «Платона».

Так  оценил  Платона иностранный монарх, который, несомненно, знал  много выдающихся личностей как  духовных, так  и светских  во всей Европе. Немудрено, что русские люди ценили Платона не менее, чем  иностранцы. Сам  Платон  рассказывает в своей автобиографии следующий факт. Когда в  1763-м  году императрица Екатерина прибыла в  Лавру, то Платон  был  приглашён  к  Высочайшему столу (он  был  в  то время ещё архимандритом). За столом  ему случилось сидеть с  генерал  – прокурором  кн. Я. П. Шаховским, прежде бывшим  синодальным  обер-прокурором, который был  в  особой милости y императрицы. Князь за столом  вёл  речь с  Платоном  о разных  предметах, и императрица, видя это, спросила y князя: «князь! вы никак  полюбили отца наместника, что с  ним  не переставая говорите?» На это князь отвечал: «Это, государыня, не человек, a урод».–«Почему так? Какой он  урод?» спросила государыня.–«Да я, государыня,– ответил  князь – с  ним  о разных  материях  разговаривал, и он  все столь основательно решает, что меня удивил. И как  я его о многом  и до иных  стран  касающемся вопрошал, он  все так  объяснил, как  будто в  чужих  странах  учился. Я его спрашивал: не был  ли он  в  чужих  краях  и где учился? Он  говорит, что нигде не был, a учился в  Москве в  Спасской школе. Сие все меня, государыня, удивило, что сей монах  в  столь молодых  летах  столько знания имеет; потому я его называю уродом». Князь прибавил  при этом: «дай Бог, чтобы наши дети столько учились и, столько издерживая, до такого просвещения достигли».

Немало восхваляли Платона не только его ученики, но и люди ему чужие, как  можно видеть из  творений Державина, Петрова, Кострова, Мерзлякова и др. поэтов. Князь И. М. Долгорукий написал  трогательную элегию на его кончину и в  этой элегии так  отозвался о Платоне:

В  училищах –отец, в  беседе–любослов,

В  обители–монах, a в  кельи–философ.

Естественно, что личность митрополита Платона возбуждала внимание наших  историков, и мы поэтому имеем  y себя довольно обширную биографию митрополита Платона, составленную И. М. Снегирёвым  (первое изд. в  1818-м  г. и последнее, значительно расширенное,–в  1856 г.). Довольно обширный труд  также представляет  собою один  из  томов  «Истории Московского епархиального управления» Н. Павл. Розанова, всецело посвящённый описанию административной деятельности Платона в  Москве (т. 3-й, кн. 1-я).

Из  других  крупных  трудов  о митр. Платоне заслуживают  внимания: С. К. Смирнова История Троицкой Лаврской семинарии (стр. 112–561) и История Моск. Сл.-гр.-лат. Академии (стр. 255 – 395); «Митрополит  Платон  как  проповедник» А. Надеждина (Казань, 1882 г.) и «Митрополит  Платон  как  противраскольничий деятель» Н. Лесогорского (Ростов  на Дону, 1905 г.). Ректор  Вифанской дух. семинарии прот. A. А. Беляев  поместил  целый ряд  статей об  отношении митр. Платона к  означенной семинарии в  разных  годах  журнала «Душеполезное чтение». Ему же принадлежит  краткая биография этого святителя. Появились после книги Снегирёва и некоторые другие статьи, в  которых  несколько пополняются сведения о личности и деятельности м. Платона, его письма к  архиеп. Амвросию, Мефодию, Августину. Поэтому новый опыт  его биографии, какой здесь предлагается, без  сомнения, не может  быть излишним.1

Жизнь митрополита Платона

Митрополит  Платон  родился 1737-го года 29-го Июня в  день св. апостолов  Петра и Павла, почему и был  наречён  при крещении именем  Петра. Место его рождения–село Чашниково–находится в  Московском  уезде, в  сорока вёрстах  от  Москвы по Петербургскому шоссе. Отец  Платона в  1737 году был  дьячком  в  селе Чашникове (в  скором  времени после этого он  был  произведён  в  священники). Имя его было – Георгий Данилов. О характере своего отца Платон  в  своей автобиографии отзывается так: «Георгий был  свойства горячего, но просто-сердечного и откровенного, лести не знающий, и отвращающийся, также не корыстолюбив». Мать Платона, Татиана, была женщина рассудительная и заботливая в  отношении к  детям, набожная и честная, при стремлении к  умеренности в  содержании своей семьи, умевшая в  то же время найти средства для помощи нищим. Отец  Платона скончался в  сане священника около 1760-го года, a мать – в  1771-м  году–от  чумы.

Родители Платона научили его молиться, лишь только он  начал  говорить. Когда ему минуло шесть лет, его стали учить грамоте по азбуке, часослову и псалтири, a потом  и письму. Платон  оказался очень понятлив  к  учению и на восьмом  году он  умел  уже хорошо читать и даже петь церковные песнопения (у него был  хороший, чистый и гибкий голос), так  что на клиросе мог  за литургией исполнять обязанности певца. В  то же время это был  мальчик  резвый, увлекался играми с  товарищами, забывая о данных  ему уроках, за что отец  подвергал  его наказаниям.

Отец  Платона, поступивший было на место священника в  село Глухово, Клинского уезда, скоро должен  был  перейти на другое место–в  село Липицы, Серпуховского уезда. Когда Платону исполнилось десять лет  от  роду, отец  его уже был  в  Серпуховском  уезде и потому, согласно требованию духовного начальства, должен  был  бы отдать своего сына Петра и младшего Александра в  Коломенскую семинарию (Серпуховской уезд  входил  в  Коломенскую епархию). Но так  как  о. Георгию не по душе было служить сельским  священником  и он  уже стремился в  Москву, где старший сын  его, Тимофей, был  пономарём  (при церкви св. Софии, на набережной) – и так  как  ему, конечно, было известно, что Коломенская семинария не даёт  законченного образования, какое можно было получить в  Московской славяно-греко-латинской Академии, то он  усиленно просил  секретаря Московской духовной консистории о том, чтобы его обоих  сыновей, Петра и Александра, освободили от  обязанности учиться в  Коломенской семинарии и приняли в  Академию. Благодаря настойчивости о. Георгия, Петру и Александру удалось поступить в  Академию, вместо Коломенской семинарии. Оба брата стали жить y своего старшего брата, Тимофея, на набережной, a потом  y Спаса в  Спасском, куда Тимофей поступил  в  диаконы (общежития в  то время при Академии ещё не существовало). Платон  сообщает, что он  очень скоро привык  к  Академии, стал  отлично учиться и приобрёл  любовь как  со стороны учителей, так  и со стороны учеников, так  как  «нрав  он  имел  мягкосердечный и в  случае уступчивый и стыдливый.» По словам  Снегирёва, будучи очень бережлив  и не желая отягощать своих  родителей, во время обучения в  Академии, он  ходил  (конечно, в  летнее время) в  Академию босиком, с  грошом  на обед, a свои новые «коты» носил  в  руках  и надевал  только близ  Академии.

О своём  обучении в  Академии Пётр, получивший ещё при самом  своём  вступлении в  Академию фамилию Левшинова, a потом  Левшина, сообщает  в  своей автобиографии следующее: «по определении в  Академию изучился Пётр  Левшин  в  две недели читать и писать по латыни. Обучился потом  латинскому языку, пиитике, риторике, философии и богословию. Притом  обучался сам  собою географии (которая в  то время в  Академии не преподавалась), a знание истории приобрёл  всегдашним  чтением  исторических  книг, к  чему прилежал  чрез  всю жизнь, и не было y него приятнее упражнения, как  чтение истории всей вообще и своей отечественной (с  историей воспитанники Академии ознакомлялись также не систематически, a попутно, при изучении некоторых  других  наук ).» Также самостоятельно Пётр  Левшин  научился и греческому языку, который ему не пришлось изучать в  классе, так  как  он, по желанию учителя пиитики Амвросия Юматова, миновал  греческий класс, чтобы поскорее начать учиться пиитике. В  изучении греческого языка ему помогало то обстоятельство, что рядом  с  Академией находился греческий монастырь. Сюда стал  ходить Левшин, находясь в  философском  классе, и прислушивался к  чтению и пению греков. Впоследствии он, будучи учителем  Академии, упражнялся даже в  разговорах  с  греческими монахами и сам  сделался преподавателем  греческого языка.

Вообще Пётр Левшин, как  ученик  Академии, головою возвышался над  прочими своими товарищами по прилежанию к  наукам. Притом – a это, конечно, было большим  преимуществом –Пётр  Левшин  научился партесному пению и пел  с  большим  искусством. Более всего он  посвящал  однако своё время чтению. Он  чувствовал  ненасытимую жажду к  знанию и с  огорчением  впоследствии говорил, что во время обучения в Академии y него мало было под  руками дельных  книг. Из  священных  писателей ему более всего нравился св. ап. Павел  a из  церковных –Иоанн  Златоуст.

Славяно-греко-латинская Академия в  те времена давала только схоластическое образование своим  питомцам. Настоящей научной постановки предметам  обучения учителя Академии дать были не в  силах. Тем  не менее Пётр  Левшин, будучи склонен  к  богословской науке и служению Церкви,2 не принял  предложения поступить в  студенты только что открывшегося в  1755-м  году Московского Университета. Окончив  на 21-м  году от  роду двухлетний курс  богословия, он  был  в  1757-м  году, по представлению ректора Академии архимандрита Геннадия, y которого в  то время Платон  жил, обучая его племянников,–определён  учителем  пиитики и греческого языка в  Академии на жалованье в  170 р. в  год . При этом  ему было поручено толковать в  собрании Академии, в  присутствии сторонних  слушателей, катехизис, и он  так  успешно вёл  это дело, что прозван  был  «вторым  Златоустом» и «московским  апостолом». Это время, когда вокруг его кафедры собирались целые массы слушателей а), было для Петра Левшина самым  счастливым, по его собственному признанию, во всей его жизни. Впрочем, однажды он  подвергся за свои проповеди серьёзной опасности. Член  Синодальной конторы, епископ  Переславский Амвросий Каменский (впоследствии архиепископ  Московский), сам  считавший себя выдающимся проповедником, позавидовал  славе молодого Левшина и обвинил  Левшина в еретических  извращениях  христианского учения. Левшину грозила опасность подвернуться даже телесному наказанию (это разрешалось тогдашним  академическим  уставом), но ректор  Академии, Геннадий Драницын, которому было поручено рассмотреть проповеди Левшина, не нашёл  в  них  ничего противоречащего учению Церкви.

Год  только пробыл  Левшин  учителем  и катехизатором  в  Академии. По рекомендации придворного проповедника Гедеона Криновского, архимандрита Троице-Сергиевской Лавры, Левшин  летом  1758-го года был  назначен  учителем  риторики в  Троицкую семинарию, что Платон  принял  с  большою неохотою: ему хотелось остаться в  родной Академии. Тот  же Гедеон  предложил  вскоре Левшину постричься в  монахи. И Петр  Левшин  был  посвящён  в  монахи в  Троицкой Лавре, накануне Успеньева дня, в  1758-м  году. В  том  же году он  был  посвящён  в  иеродиаконы в  московском  Успенском  соборе московским  митрополитом  Тимофеем.3

Но Платону при его жизнерадостности трудно было привыкать к  иноческой жизни. Он  начал  скучать и впал  в  уныние. Чтобы ободрить его, Гедеон  на масленицу 1759-го года вызвал  его к  себе в  Петербург, где Платон  и провёл  десять дней, a потом  летом  того же года Платон  снова ездил  в  Петербург, на шесть недель; в  этот  раз, 20-го Июля, Платон  был  там  посвящён  в  иеромонахи, причём  получил  место префекта Троицкой семинарии и учителя философии. Будучи в  1760-м  году в  Петербурге, Платон  проповедовал  в  Ново-Сергиевской пустыни, и его узнали такие крупные сановники, как  граф  Алексей Кириллович  Разумовский и Иван  Иванович  Шувалов. Последний хотел  было отправить Платона для усовершенствования в  науках  в  Париж, но Гедеон, не желая расстаться с  Платоном, уговорил  Шувалова оставить Платона в  России. Граф  же Разумовский, как  любитель церковного пения, любил  петь вместе с  Платоном, Нашёл  себе покровительство Платон  и со стороны первенствующего члена Св. Синода, петербургского митрополита Димитрия Сеченова, a также встретил  немало друзей себе в  различных  представителях  духовенства. Эти друзья иногда помогали Платону переносить различные неприятности, какие встречались ему на его жизненном  пути.

Пять лет  учительской службы в  Троицкой семинарии прошли для Платона незаметно. Он  много трудился по своей специальности, в  свободное время ездил  с  сослуживцами в  Фиванские рощи, тогда ещё просто называвшиеся Корбухой, и здесь гулял  и катался на лодке. Его эстетическое чувство услаждалось красотою природы этого места, впоследствии избранного им  для своего жительства. Впоследствии – на вопрос  Екатерины, почему он  пошёл  в  монахи, Платон  ответил: «в  виду наибольшего удобства, какое монашеская жизнь предоставляет  для занятий науками». В  1761-м  году он  сделался ректором  семинарии и профессором  богословия. Ему снова пришлось работать на научном  поприще, составляя лекции для высшего класса семинарии. В  1762-м  году в  Троице-Сергиевскую Лавру прибыла новая императрица, Екатерина Вторая, и Платон  устроил  ей в  Академии торжественную встречу. Императрица осталась очень довольна Платоном, с  которым  вступила в  беседу, и на следующий год  (1763) Платон  был  сделан  наместником  Лавры с  сохранением  должности ректора. Когда императрица во второй раз  заехала в  Лавру, направляясь в  Ростов, то Платон, в  качестве наместника, встретил  её и сказал  речь о пользе благочестия, в  которой представил  образцом  добродетелей саму императрицу. По возвращении императрицы в  Москву туда был  вызван  и Платон. Ему было предложено, после того, как  воспитатель Павла Петровича, Панин, убедился, что Платон  «не суеверен», стать законоучителем  наследника престола. Конечно, Платон  не хотел, да и не смел  отказаться от  такой почётной должности и, будучи 26-ти лет  от роду, в  полном  расцвете сил, и вполне ознакомленный с  богословием, сделался ближайшим  руководителем  совести будущего государя. В  Августе того же года Платон  простился с  дорогой ему семинарией и отправился в  Петербург, где и остановился на Троицком  подворье.

Скоро Платону было определено от  Двора жилище и содержание. Квартиру он  получил  в  бывшем  зимнем  дворце, на Мойке. Содержание ему, кроме 1 тысячи рублей в  год  жалованья, было положено натурою: разные напитки, дрова и свечи, белье столовое и посуда, истопник и работник, a кроме того, карета дворцовая с  парою лошадей и с конюхом. Наконец, на стол  отпускалось ещё деньгами 300 р. в  год. Уроки великому князю Платон  должен  был  давать по три дня в неделю–в  понедельник, среду и пятницу, каждый раз  в  течении часа, a пo воскресным  и праздничным  дням  он  должен  был  читать пред  обеднею Священное Писание с  объяснением.

Жизнь при дворе Екатерины, сторонницы европейской образованности и приятельницы Вольтера, конечно, представляла для молодого монаха немало затруднений. Ему нужно было сохранить достоинство своего звания и вместе с  тем  поддержать необходимые связи с  блестящими сановниками Екатерины. Нужно было вместе с  тем  и сохранить высокое положение своё как  духовного руководителя наследника престола пред  лицом  других  воспитателей Павла и притом  внушить своему высокому воспитаннику расположение к  предмету своих  с  ним  занятий. Все это удалось Платону, можно сказать, в  полной мере. Он  снискал  себе всеобщую любовь и уважение при Дворе своим  усердием  к  делу и своим  блестящим  проповедническим  дарованием, так  что в  награду за заслуги был  сделан в  1767-м  году архимандритом  Троице-Сергиевской Лавры, с  оставлением  в  должности законоучителя наследника престола. Только некоторые духовные лица несколько подозрительно относились к  Платону, в  виду довольно свободных  и независимых  его взглядов  на вещи. Поэтому его не сделали сразу же, по посвящении в  архимандриты Лавры, членом  Святейшего Синода, как  то было прежде в  обычае в  отношении к  настоятелям  этого знаменитого монастыря.

Пребывание в  Петербурге при Дворе (до посвящения своего в  архимандриты Платон  жил  во дворце) было полезно для Платона в  том  отношении, что дало ему возможность свести знакомство с  разными приезжавшими в  Россию иностранцами и, путём  живых  бесед  с  ними, пополнить своё образование. Вместе с  тем  он  навык  разговаривать по-французски, a также читать и переводить французские книги. Тут  пришлось Платону столкнуться с  одним  из  представителей французского вольномыслия– Дидро, которого, говорят, предназначали в  воспитатели к  великому князю. «А знаете ли, отец  святой,–обратился на латинском  языке Дидро к  Платону, что Бога нет, как  сказал  Декарт?».–Платон  быстро ответил: «да это ещё прежде него сказано!»–«Когда и кем?» спросил  несколько озадаченный невер.–«Пророком  Давидом» – спокойно отвечал  Платон. «Сказал  безумец  в  сердце своём: нет  Бога.–A ты устами произносишь то же». Поражённый неожиданностью и умелостью отповеди, невер  замолчал  и обнял  Платона.

В  1767-м  году Платон  был  отпущен  в  Лавру, так  как  Двор  в  это время собирался в  Москву. По приезде своего ученика, Платон  переехал  в  Москву на Троицкое подворье (на Самотеке) и продолжал  давать уроки наследнику. В  то же время он  отстраивал  начатые построением  ещё при архим. Гедеоне архимандритские келлии на Троицком  подворье, для чего из  сумм  Двора получил  5 тыс. рублей. Затем  он  принимал  в  Лавре императрицу, пришедшую туда пешком  с  огромною свитою, и за прекрасный приём  получил  от  императрицы деньги на окончание строившейся в  то время лаврской колокольни. Принимал  также вскоре y себя Платон  и своего Высокого ученика, с  которым  ездил  при этом  гулять на Корбуху.

Возвратился в  Петербург  Платон  в  1768-м  году, будучи пред  отъездом  императрицы в  Январе этого года пожалован  в  члены синода. Но новая должность оказалась очень неудобоносимою для Платона. Он  весь горел  ревностью обе улучшении положения Церкви, которое требовало тогда серьёзных  реформ, во встретил сильное сопротивление своим  реформаторским  планам  в  представителе императрицы – обер-прокуроре Синода. И это было естественно. Как  говорит  сам  Платон  в  своей автобиографии (Чтения в  Общ. истории и древн. росс. 1875, IV, 175), власть обер-прокуроров  Синода была в  то время распространена чересчур  далеко над Церковью, a многое они и сами себе присвоили, так  как  их  поддерживали сильные люди, проводившие свои особые виды. Кроме того, и члены Синода были далеко не всегда на высоте положения и часто уступали силе, a иногда преследовали этой уступчивостью и свои личные выгоды. Сам  Платон  должен  был, чтобы «не подвергнуть себя несчастию», подписывать такие синодальные решения, которые представлялись ему даже вредными для Церкви. И он пишет, что его ревность к  синодальным  делам  скоро охладела и хотел  он  уже как-нибудь поскорей избавиться от  этого неприятного дела–служения в  Синоде...

И в  самом  деле, начало синодального служения Платона падает  на последний год  обер-прокурорства известного своим  сочувствием  идеям  протестантизма генерала Мелиссино. Последний был  уволен  от должности 24-го Октября 1768 года и в  первую половину этого года, очевидно, стремился со всею силою появлять свою власть в  Синоде, что должно было очень угнетать настроение Духа Платона. Но и новый обер-прокурор, бригадир  Петр  Чебышев, был  не лучше своего предшественника. Он  также принадлежал  к  числу вольномыслящих  в  области религии и даже прямо называл  себя атеистом. Он  позволял  себе в  Синоде, как  будто про себя, a все таки вслух  присутствовавших  членов, называть их  непристойными именами, если они решали дело не так, как  ему хотелось. В  1774-м  году Чебышев  был  уволен  от  должности за своевольное употребление синодальных  денег  и на его место назначен  был  уже человек  верующий – Сергей Васильевич  Акчурин, так  что с  религиозной стороны обер-прокуратура не досаждала более Платону.

Впрочем, нельзя не признать отзывы Платона о силе обер-прокуроров  Синода слишком  преувеличенными. Из  исследования профессора Благовидова: «Обер-прокуроры Святейшего Синода в  18 и в  первой половине 19-го стол.» (2-е издание, 1900-го года), видно, что Синод  далеко не часто уступал  даже Чебышеву и многие дела решал  даже несогласно с  волею самой императрицы, от  имени которой говорил Чебышев. Только уже настойчивые требования самой государыни заставляли членов Синода несколько изменять свои первоначальные решения (см. стр. 265 и сл.).

В  1770-м  году Платон за свои выдающиеся заслуги произведён  был  из  архимандритов  прямо в  архиепископы в  город  Тверь с  оставлением  его по прежнему настоятелем  столь любезной его сердцу Троицкой Лавры, Впрочем  в  своей Тверской епархии он  был  только два раза: шесть месяцев  в  1771-м  году и около года в  1774-ом  году. Остальное время он оставался в  Петербурге, где продолжал  до 1773 года состоять законоучителем  наследника. В  этом  году Павел  вступил  в  брак  и невесту его, Наталию Алексеевну, Платон  присоединил  к  православию.4 Однако Платон  немало сделал  для Тверской епархии. Так, он  возобновил  кафедральный собор, увеличил  число учащихся в  Тверской семинарии, издал  инструкцию для благочинных, сокращённый катехизис  для ставленников  и обозревал  свою епархию, повсюду проповедуя Слово Божие. Ему очень понравилась Тверь с  уютным  архиерейским  домом  в  Тресвятском, и он  долго отказывался от  предложенной ему в  1775-м  году Московской епархии; только настоятельное желание императрицы побудило его расстаться с  дорогою ему Тверью.

Платон  в  своей автобиографии говорит, что он  со слезами принял  указ  о назначении его московским  архиепископом  и. приехав  в  Москву, где в  то время была императрица, хотел  подать прошение об  освобождении его от  московской кафедры. Но Потемкин, который очень высоко ценил  способности Платона, запретил  даже, чтобы кто-нибудь принимал  от  Платона прошение об  отказе от  кафедры. Когда же Платон  заявил, что он  не пред – явит  в  Синоде сданного ему на руки указа императрицы, до тех  пор, пока его прошение не будет  представлено императрице, Потемкин  согласился и послал  прошение императрице, от  которой чрез  несколько минут  оно было возвращено с  надписью: «держусь своего указа». Близкий к  Потемкину человек, Самойлов, в  письме к  Платону, уговаривал  его принять назначение и между прочим  указывал  на то, что принятие новой кафедры сопряжено для Платона с  пожалованием  ему «равного с  новгородским  преосвященным  одеяния» и с  возведением  его брата, протопресвитера Успенского собора, в  «члена синодского». Сам  Потемкин  писал  Платону: «простительно ли человеку вашего просвещения задумываться там, где награждают  достоинства ваши, где монархине в  угодность, a расстроенной пастве как  целитель определяетесь? He грех  ли вам  мешкать посвятить таланты и знание ваше в  пользу того места, где вы приобрели оные, одолжить сим  людей, a паче явиться благодарным  государыне, благодетельнице вашей? Собственно о себе я уже не говорю. Пусть я буду иметь в  услугах  моих  Церкви препоны и от  тех  людей, кои должны служить к  украшению и подпоре оной...» Все это побудило Платона взять назад  свой отказ  и войти на московскую кафедру, хотя в  самом  деле y него было серьёзное побуждение отказаться от  неё. A таким  побуждением  прежде всего служило то обстоятельство, что предшественник  его по московской кафедре, архиепископ  Амвросий, был  умерщвлён  московскою чернью за свою ревность о истине, за борьбу с  суевериями и злоупотреблениями, какую он вёл. Платон также вёл  такую борьбу и сознавал, что, по своему горячему характеру, он  может  многим  нанести оскорбления, которых  сильные московские вельможи, да пожалуй и подчинённое ему духовенство, не простят  ему. A дела духовные в  Москве шли не очень хорошо, потому что по смерти Амвросия императрица в  течении трёх  лет  не назначала в  Москву архиепископа.

Но прежде чем  вступить в  управление Московскою епархией, Платону пришлось вместе с  Двором  посетить подведомую московскому архиепископу епархию Калужскую. Только в  праздник  Сретения он  в  первый раз  выступил как московский архиепископ  в  своём  кафедральном  Архангельском  соборе. Затем  он  начал  энергично приводить в  порядок  расстроенную долгим  отсутствием  архиепископа епархию и своими неусыпными заботами о благосостоянии и возвышении духовного уровня подведомого ему духовенства заслужил  наименование «отца московского духовенства». Особенно велики были его труды об  улучшении преподавания наук  и содержания студентов  Московской славяно-греко-латинской Академии, директором  или протектором  которой он  был  назначен  18 Ноября 1775 года, в  день своих  именин.

В  1776-м  году, в  бытность свою в  Петербурге по должности члена Святейшего Синода, Платон  просился отпустить его в  епархию и совершенно освободить его от  должности синодального члена. Но императрица дала ему отпуск  на один  только год. Однако пред  отправлением  в  отпуск  Платону было поручено приготовить к  принятию православия невесту уже овдовевшего великого князя, Марию Феодоровну. Платон  сделал  то, что от  него требовали, и во время бракосочетания великого князя произнёс  во храме приличествующее торжеству слово. Вслед  за этим  он  был  отпущен  в  Москву, куда влекла его любовь к  пастве с одной стороны и неохота заниматься синодальными делами с  другой. На этот  раз  он  при- был  в  Москву в  начале 1777-го года.

В  Москве Платон  стал  заниматься по прежнему с  усердием  епархиальными делами, которые приходили все в  больший и больший порядок. Особенно много времени и трудов  он  посвящал  строительству, то строя новые здания для епархиальных  нужд, то исправляя старые. В  начале следующего 1778-го года он  должен  был  отправиться снова в  Петербург  для заседаний в  Святейшем  Синоде. Тут  снова повторились те же неприятности, которые Платон  испытывал  и ранее. Поэтому в конце года Платон, испрашивая себе отпуск  в епархию, просил  императрицу навсегда освободить его от присутствия в Святейшем  Синоде. Однако императрица не согласилась на последнее и дала Платону отпуск  только на год. При наступлении срока отъезда в  Петербург  после этого отпуска, Платон  послал  к  императрице снова просьбу о том  же, но снова получил  отпуск  только на год, почему и 1780-й год  провёл в Москве, хотя и здесь, в силу необходимости присутствовать в конторе Святейшего Синода, где заседали люди нерасположенные к  Платону, пребывание его было для него довольно тяжёлым. В  1781-м  году Платон ещё раз подал  императрице прошение об  увольнении из  членов  Синода, но чрез  Потемкина получил  ответ, что императрица предоставляет  ему самому решить вопрос, нужно ли ему ехать в  Синод, или не нужно. Получив  такой неясный ответ, Платон  счёл  за лучшее отправиться в  Петербург, куда и прибыл  в  конце 1781-го года. В  половине же 1782-го года он получил  от императрицы повеление–отправиться в  Москву для открытия вновь учреждённого Московского наместничества. Обрадованный возможностью вернуться домой, Платон  в  Августе 1782-го поехал  в  Москву, полагая, что раз  ему не назначено срока для возвращения в  Петербург, то он  может  остаться в  Москве навсегда. Но теперь уже и Москва не вполне утешала Платона. Нашлись люди среди духовенства и светского общества, которые старались причинить неприятности Платону–отчасти, по зависти к  его возвышению, отчасти будучи недовольны тем, что Платон  недостаточно их  ценит, a главным  образом  потому, что к  этому времени императрица «немало уменьшила своей благосклонности» к  Платону. Поэтому Платон  стал обременяться и епархиальными делами, и самым  пребыванием  в  Москве. Он  стал  помышлять об  удалении на покой и об  устроении для себя ла старость тихого уединённого приюта. Такой приют  он  решил  устроить в  любимой своей роще Корбухе, и, для того, чтобы отнять y своих  ненавистников  повод  обвинять его в  чем-либо свое-корыстном, вместе с  тем  решил  устроить там, в  этой роще, кладбище для лаврских  монашествующих, которые до тех  пор  погребались в  Лавре, в  противность указам, запрещавшим  погребать покойников  в  особо знаменитых  местах . Здесь, в  Корбухе, он  начал в  1783-м  году строить сначала церковь (освящена в  1786 г.), a потом  дом  для себя («покойцы хороши и веселы», писал  Платон  в  1786 году Амвросию); при церкви же отвёл  место для погребения лаврских  монахов. Все это учреждение он  назвал  Вифанией, в  память о воскресении Лазаря, чтобы этим  наименованием  дать приходящим  сюда и живущим  здесь повод  чаще вспоминать об  этом  чудесном  событии, которое составляет  в  истории домостроительства Божественного важный оплот  для нашей веры в будущее всеобщее воскресение.

Однако Платон  в  этот  период  своей жизни пребывал  всегда почти, в  Москве, отлучаясь в  Лавру раза три в  год  на неделю–не больше–и выезжая по временам  на Перерву, a летом  в  Черкизовский загородный дом, a иногда в  Саввин  монастырь дня на два–на три. Он  продолжал  заниматься обычными епархиальными делами – главным  образом  подбором  наиболее подходящих  членов  клира, причём  сам  испытывал  в  чтении и пении даже просившихся на места сельских  дьячков. В  1785-м  г. в  Москве в  течении нескольких  дней пробыла императрица, «не оказав  никакого архиепископу благотворительного знака», что, конечно, весьма расстроило Платона. Но за то он  был  весьма утешен  в  следующий приезд  императрицы, случившийся в  1787-м  году. В  указанном  году (Платову тогда минуло пятьдесят  лет  от  роду), он, в  присутствии государыни, за обеднею в  большом  Успенском  соборе провозглашён  был, по приказу императрицы, митрополитом  московским. Это было, конечно, вполне за- служенною наградою для Платона, потому что митрополитами при нем  уже были новгородский и киевский архиереи, не оказавшие таких  заслуг, как  Платон, которому давно бы уже нужно было быть митрополитом, если бы ему не помешала зависть и нерасположение духовника императрицы, протоиерея Иоанна Памфилова. Платон  был  так  поражён  этим  неожиданным  провозглашением, что почёл  это насмешкою со стороны протоиерея Памфилова и указал  ему на неуместность такой шутки. Но Памфилов  отвечал, что он  правильно именует  Платона митрополитом, a служивший тогда с  Платоном  придворный протодиакон  объявил  архиепископу, что так повелено от  императрицы, и провозгласил  велегласно во всю церковь, по обряду: «митрополита Московского» и проч. Тогда Платон, обратившись, поклонился императрице из  царских  дверей и продолжал  служение. После обедни Платон  приветствовал  императрицу с  тезоименитством  наследника престола и благо- дарил  за милость, причём  получил  приглашение к  Высочайшему столу. Здесь императрица благосклонно с  ним  беседовала и пожаловала ему блюдо и солонку серебряные вызолоченные, поздравив  его с  собственными его именинами. На третий день после этого праздника Платону был  прислан  от  императрицы богатый бриллиантовый крест  на белый клобук.

Но враги не оставляли Платона в  покое и после этого оказания ему Высочайшего благоволения. Он  прямо мешал  многим  в  достижении их  личных  выгод, и в  Синоде охотно стали принимать на митрополита разные неосновательные доносы и беспокоить митрополита разными запросами. Конечно, эти запросы ещё не могли причинить Платону серьёзного вреда, но все же очень его тревожили. В  письмах  к  своему другу–казанскому архиепископу Амвросию (Подобедову), написанных  в  этот  период, Платон  горько жалуется на причиняемые ему, a также и вообще архиереям, неприятности. «Нас  ставят  ни во что –писал  Платон, наприм., в  1788-м  г. 30 Августа –и (светские правители) не только хотят  подчинить нас  себе, но и почитают  своими подчинёнными... Особенно тяжко, что наше-то (синодское) начальство не только не идёт  против  них, но даже содействует  им  и бежит  с  ними в  перегонку. Что вы думаете о недавно изданном  указе о имуществе домов наших  (указ  о заведении при архиерейских  домах  прошнурованных  за скрепами и печатями книг  для описи всего казённого имущества)? Может  ли быть что несправедливее и нелепее? Что нам  делать, несчастным, как  не призывать Бога не устами, a делом?» В  Сентябре того же года Платон  писал: «по Академии хлопот  прибудет  и сие–дело интриг. Ничего нет  для нас утешительного. Делами я завален. Иногда прогуливаюсь задумавшись. Силы душевные и телесные оскудевают. Ни о чем  более не думаю, как  о покое и увольнении». В  1791-м г. Июля 2-го Платон  писал: «прошу помолиться о укреплении сил  моих, ибо от  лет  и от  хлопот  изнемогаю. Кто даст  ми криле голубине? и проч. Все что-то наскучило, и только что желается опочить от  трудов ...» Все эти неприятности заставили Платона опять (в  1792-м  г.) просить императрицу об  увольнении его от  управления епархией и о возможности удалиться на покой в  Троицкую Лавру. Но императрица снова повторила ему, что жалеет  о его болезни, признает  его заслуги, но не может  уволить его, и что он  может  поручить управление епархией своему викарию, сам  же пребывать в  Лавре. Согласно с  Высочайшею волею, Платон  действительно поручил все текущие дела своему викарию, Серапиону, оставив  за собою разбор  только самых  важных  дел  и наблюдение за столь дорогими для его сердца духовно-учебными заведениями. В  Августе 1792 г. он совершил  путешествие в  Переславль, Ростов, Ярославль, Кострому, Суздаль, Владимир, Юрьев  и Александров, чтобы поклониться тамошним  святыням  и найти некоторые материалы для истории русской Церкви (по этому предмету Платон  намеревался составить учебное руководство). Зимою Платон  жил  y Троицы, a летом –в  Вифании. По разу или по два в  год  он  приезжал  для решения дел  в  Москву.

В  Москве Платона встречал  народ  с  восторгом  и устремлялся в  собор, чтобы послушать его вдохновенную речь. Но все эти приёмы не могли изгладить той горечи, какая оставалась в  душе Платона от того, что им  стали несравненно менее интересоваться при Дворе, и от  того, что он  уже не стоял  y кормила церковного корабля. «Прежде я вас письмами задирал –пишет  он  в 1794-м  году Амвросию,–ибо несколько рулем  общих  дел  правя имел  что писать. Но ныне все вращается без  меня: другие на себя обращают  очи и перо... Теперь сижу в  Вифании, да и место... Но мира каверзы и сюда достигают. Я думал  было за прежние труды и заслуги получить ежели не награду, то хотя похвалу, хотя уже щадение. Но видно, что мало добра сделал  я, a самолюбием  сам  себя обманывал ...» Впрочем  Платон  в  конце письма замечает, что он  все же не унывает, что спокойствие духа при всяких  неблагоприятных  обстоятельствах  никогда не оставляет  его, что это–дар  Божий, за который он  не перестаёт  благодарить Всевышнего...

В  Ноябре 1796 года Екатерина скончалась, и Платон  получил  тотчас  же приглашение от  императора Павла прибыть в  Петербург . Новый государь, очевидно, хотел  найти себе доброго и мудрого советника в  своём  уважаемом  законоучителе. Так  как  в  письме не сказано было, чтобы Платон  выехал  немедленно, то он  медлил  отъездом. Государыня императрица Мария Феодоровна в  это время прислала ему письмо, в  котором  напоминала Платону, что император  ждёт  его. Только на 21-й день Платон  отправился, наконец, в  Петербург  с  архимандритом  Августином. He доезжая Твери, он  получил  от  императора выговор  за медленность.5 Расстроенный Платон  вернулся назад, в Троицкую Лавру и отсюда написал  императору письмо, в  котором  изъяснил  причины своей медлительности и просил  уволить его от  управления епархией. Но император  ответил  ему, что он  требовал  его к  себе «по привычке быть с  ним  и для того, чтобы возложить на него орден, и что надеется на продолжение службы его по епархии». При этом  государь освобождал  его от  труда приезжать в  Петербург .»)

В  виду близости дня коронации нового государя Платон  в  Январе 1797 года прибыл в Москву, где открылись скоро заседания Святейшего Синода, на которых  Платон  иногда присутствовал. Платон  должен  был  встречать императора 10 марта, но накануне этого дня с  ним  сделался припадок  колик  (болезнь почек). Однако он  собрался с  силами и, опасаясь возможности перетолкования своего отсутствия при встрече государя, прибыл  для встречи в  Петровский дворец  и здесь приветствовал  государя речью. Домой он  вернулся почти без чувств. Хотя государь звал  Платона письмом  к  себе на другой день, но Платон  должен  был  отказаться от  этой чести и только через пять дней мог  явиться во дворец. На этот  раз  император, не говоря ни слова, возложил  на митрополита знаки ордена св. Андрея Первозванного и настоял  на том, чтобы Платон, отказывавшийся от  этой чести, непременно принял  их. В  Великую субботу, пред  коронацией, Платон  приобщил  государя и всю царскую фамилию в  Чудовом  монастыре св. Христовых  тайн.

Недоброжелатели Платона, первенствующий член  Синода митрополит  Гавриил  и обер-прокурор  Мусин -Пушкин, чтобы унизить Платона, назначили ему в  день коронования в  Светлое Воскресенье служить в  Архангельском  соборе. Но когда в  разговоре с  императором  Платон  сообщил  ему,–в  ответ  на его слова: «завтра мы будем с вами молиться вместе»,–что он  служит  в  Архангельском  соборе, государь сказал, что он  это дело устроит  иначе. И действительно, Платону было повелено служить в  Успенском  соборе, где происходило коронование, и он, вместе с  первенствующим  при короновании митрополитом  Гавриилом, поднёс  императору одеяние древних русских государей. На четвёртый день после коронации государь вёл с Платоном  задушевную беседу, в  которой митрополит  высказал  все свои чувства и после которой установились самые дружеские отношения между ним  и государем.

23-го Апреля того же года Платон  встречал  государя y Троицы и потом  на другой день принимал  его y себя в  Вифании и угощал  его обедом . Провожая государя от  Троицы, Платон  снова было просился на покой, но император его просьбы не принял. При от езде государя из  Москвы, Платону были переданы от  государя (но не лично) бриллиантовые знаки ордена св. Андрея, a от  императрицы – наперсный крест  с  драгоценными камнями. Прощаясь же с  Платоном, император  и императрица снова звали его в  Петербург. 20-го Сентября Платон  поехал  в  Петербург, но в  течении шести недель, которые он  там  провёл, он  только однажды видел  государя, a в  Синод  не находил  возможным  ездить без особого повеления, тем  более что члены Синода относились к  нему крайне холодно. Только пред  самым  отъездом  его из  Петербурга, митрополит  Гавриил, прежний сотоварищ  Платона по воспитанию, пригласил  его к  себе обедать и поговорил  с  ним, по прежнему, задушевно.

До самой кончины императора Павла Платон почти безвыездно пребывал в своей Вифании. Кроме епархиальных  обычных  дел, он  посвящал своё время работам  по постройке зданий Вифанской семинарии. Здоровье его к  этому времени ещё более ослабло. «Ныне ногами стал не здоров –пишет  он  в  своей автобиографии,–слаб желудком, отчего нередко несварения, a от  того колики и рвоты, и непрестанно беспокоился глухими геморроидами.» О своём  душевном  состоянии Платон  говорит: «хотя и ныне довольно словоохотен  и весел, но весьма много убыло от прежнего его весёлого нрава, и нередко бывает  задумчив ... Об  общем  течении рассуждая, ревнует  и скорбит.» В  1800-м  году он, наконец, открыл  вполне отстроенную Вифанскую семинарию и утешался, пребывая в  постоянном  общении с  учащими и учащимся. Чувствуя все более и более ослабление сил, Платон  в  1801-м  году написал  своё духовное завещание.

В  ночь на 12-е Марта 1801-го года скончался император  Павел, и на престол  вступил новый император, Александр. Платону вместе с этим представлялась новая тревога. Кто будет  совершать коронование нового императора? Он  ли, старший всех  членов  по годам  службы и по заслугам, или первенствующий член  Синода, митрополит Новгородский, Амвросий, ученик Платона по Троицкой семинарии? Тревога эта увеличилась оттого, что приехавшие в  Москву к  коронации члены Синода не приглашали даже и в  заседания Синода Московского митрополита... Но дело обошлось на этот раз благополучно для Платона,–кажется, благодаря его бывшей ученице, вдовствующей государыне Марии Феодоровне. Он был назначен  первенствующим  при короновании и миропомазании нового государя и сказал  при этом  чудную проповедь, в которой смело говорил о великих и трудных  обязанностях  монарха и за которую одни его осуждали, a другие вполне справедливо восхваляли. Затем, Платон принимал  государя с  Высочайшею фамилией y Троицы и в Вифании, и получил  от  него наперсный крест с алмазами, a от  вдовствующей государыни полное облачение и потом  ещё драгоценную панагию с  её портретом.

Тревоги не оставляли Платона и в царствование императора Александра. Так, он  очень был  обеспокоен  слухом  об  отобрании от архиереев  данных им угодий, за которые предполагалось вознаградить владык деньгами. Тревожили его также и предполагавшиеся реформы духовно-учебных  заведений, которые Платону хотелось бы видеть неизменными. He радовали его и его помощники–архимандриты и начальники духовно-учебных  заведений. Один  был  слишком  привержен  к  винопитию, другой очень честолюбив, третий хотел вести жизнь светскую и пренебрегал своими обязанностями по должности настоятеля монастыря. Тех же, кого Платон  ценил, скоро назначали на епархии. Вот  как  отзывается например  Платон  о Богоявленском  архимандрите Иринархе: «а Богоявленского архимандрита желал  бы, когда б  его с  моих  рук  взяли,– волочага и бесстыдный нахал, везде ездит, куда его и не зовут и явно осуждают. Даже говорят, что и к  немцам ездит и мясо ест . A о монастыре и братии нимало не радит». При этом Платона очень огорчало то обстоятельство, что представлявшиеся им кандидаты на ответственные посты не утверждались Святейшим  Синодом. «Начинаю сам  в  себе сомневаться–писал  он  в  1802-м  году Амвросию,–что, столько правя паствою, столько подвигов  перетерпев, столько людей достойных  выведши, не стал  ли я ныне хуже и рассудком  и совестью?» Светские правители в  Москве также продолжали досаждать Платону. Например, московский генерал-губернатор  граф  Салтыков  представил  Государю проект  об  обращении Коломенского архиерейского дома, на устройство которого Платон  потратил  много трудов  и средств, в  казармы и конюшни для полка. «Прошу защитить и не допускать языком  наследие Господне»–писал  Платон  Амвросию, как  первоприсутствующему в  Синоде. Наконец  и общее состояние Православной Церкви вселяло тревогу в  душу Платона. В  1804-м  году он  писал  Амвросию: «молиться о влающемся корабле Церкви очень и очень должны. Усилились: 1) неверие, 2) философия, маской христианства прикрытая, и З) папизм ... До какой степени лукавы и злобны его орудия–иезуиты...»

He смотря на все увеличивающуюся свою болезненность, Платон  не переставал  интересоваться науками и, для пополнения своих  знаний по истории России, приготовляя к  печати свою историю русской Церкви, отправился в  1804-м  году в  Киев. Митрополит  Киевский Серапион, бывший прежде викарием  Платона, с  любовью его встретил, да и вообще во всех  попутных  городах  Платон  был  принимаем  с  великим  уважением ... По возвращении в  Москву, он  продолжал  заниматься епархиальными делами и научными трудами. Так, в  1805-м  году он  издал  свою историю русской Церкви. В  1806-м  году 22-го Июля его постиг апоплексический удар, после которого y него ослабли язык  и правая рука. Чтобы узнать, насколько действует больная рука, Платон  до самой смерти все подписывал  имя своё и число месяца в  особой тетради.

Когда собиралась государственная милиция на войну с  Наполеоном, Платон принял  в  этом  деле посильное участие. От  подведомственных ему монастырей и от себя лично он  пожертвовал  20 тысяч  рублей и писал  государю в  1807-м  году, чтобы он  не верил  в  мир, заключённый Наполеоном  с  Россией. Когда государь прибыл  в  Москву после заключения мира с  Швецией, Платон, не смотря на всю свою немощь и старость–ему шёл  уже восьмой десяток,–встретил  его в  Успенском  соборе 6 Декабря 1809 года речью. На этот раз, как и прежде, государь ласково беседовал  y себя с  Платоном  и обещал  ему никуда не брать из  Москвы любимого им  викария, Августина. В  знак  своего расположения, государь дал  Платону орден  св. Владимира 1-й степени.

Чувствуя окончательный упадок  сил, Платон  готовился к  смерти. Но мысль о смерти страшила его. Он  ещё лёг  за 12 до кончины приготовил  для себя могилу в  Вифании, но тем  не менее не любил, когда ему кто-нибудь напоминал  о смерти и даже по этому поводу рассорился с  своим  доктором  профессором  Мудровым.6 Он  принуждал  себя примириться с  мыслью о смерти и подолгу сидел  в  задумчивости на вифанском  кладбище, a иногда даже ложился в  приготовленный для него гроб . Он  плакал, прощаясь с  основанными им  духовно-учебными заведениями, сознавая, что он  больше их  не увидит... В  1811-м  году, с  соизволения государя, он поручил все дела по епархии преосвященному Августину, но в  1812-м  году, когда Наполеоновы войска вошли в  Россию, он  все таки порывался ехать в  Москву, чтобы принять прибывшего 12-го июля Государя. Он  несколько раз  доходил  до кареты, но, чувствуя полный упадок  сил, должен  был  оставаться в Вифании. Однако, чтобы ободрить государя и отечество, он  послал  с  наместником  Троицкой Лавры, Самуилом, в  благословение императору образ  пр. Сергия, написанный на его гробовой доске, который сопутствовал  и императору Петру I в  его походах. В  письме, отправленном  при этом  государю, Платон  высказал  твёрдое своё убеждение, что «кроткая вера, сия праща Российского Давида, сразит  внезапно главу кровожаждущей его гордыни» (т. е. врага, Голиаеа). Государь вручил  эту икону московскому ополчению, которым  она, после похода, была возвращена в  Лавру. При этом  митрополит  снова, от  под- ведомых  ему обителей и от  себя лично, принёс  на военные нужды значительную сумму денег. He терпя неизвестности о ходе военных  дел  и судьбе Москвы, Платон  сам  собирался в  Москву и прибыл  сюда 26 Августа, но, конечно, при страшном  упадке всех  сил – и душевных, и телесных – он  не в  состоянии был  выступить в  качестве руководителя народа, не в  силах  был  даже совершить молебствие для москвичей, собравшихся защищать древнюю столицу. Однако близкие к  нему люди едва убедили его уехать из  Москвы, в  которую в  самом  скором  времени должны были вступить неприятели. При этом  все же он  позаботился о том, чтобы все монастырские и соборные святыни и драгоценности были увезены в  безопасные местности.

Приехав  в  Вифанию, Платон  никуда уже не хотел  выезжать отсюда,7 говоря, что пр. Сергий не допустит  врагов  разграбить его обитель. Только уже когда все окружавшие его собрались уехать в  уединённый Махршский монастырь, Платон  согласился покинуть Вифанию. В  Махре он  оплакивал пожар  Москвы и разрушение московских  святынь, но все же он  дожил  до радостного известия об  изгнании врагов  из  Москвы. «Слава Богу– сказал  он  тогда,–Москва свободна, и я теперь умру спокойно».8 Его все тревожила мысль о том  состоянии в  каком  находилось подведомое ему московское духовенство, и он хотел, говорят, всем лишённым  приходов  и пристанища священникам  дать приют в Лавре. Сам  он  снова вернулся из  Махрищского монастыря в  Вифанию и здесь проводил  время в  молитвах, часто притом  исповедуясь y своего духовника, старца Аарона, который постоянно был  при нем  вместе с  архимандритами Евгением  Казанцевым  и Ираклием. Таким  способом  Платон, наконец, отогнал от своего сердца страх  смерти и уже теперь нередко говорил: «доколе пришествие моё здесь продолжится?»

Накануне 11-го Ноября 1812 года Платон  сказал  своему духовнику: «теперь все решится». Такие же слова он  повторил  и утром  11-го. За столом, в  конце обеда, он почувствовал, очевидно, последний апоплексический удар и взял, вероятно, поэтому, вставши с  кресел,–графин  с  водою, чтобы освежиться. Но в  это время ноги y него подкосились, и он  тихо упал  на пол. Его положили на софу. Как  будто он  хотел что-то сказать, но язык  уже не повиновался ему, и духовник  стал читать над  ним  отходную. Около часу продолжалась агония, и в  два часа пополудни Платон  перестал  дышать.

Отпевание Платона было совершено с  великим  торжеством  преосв. Августином  в  Троицком  Лаврском  соборе 16-го Ноября, в  присутствии массы пришедшего проводить своего архипастыря московского населения. Тело Платона, согласно его желанию, было погребено в  Вифании, в  пещере нижней церкви во имя Лазаря воскресшего. До сих  пор  приезжающие в  Лавру богомольцы считают  своим  непременным  долгом  посетить также и Вифанию и поклониться гробу великого российского архипастыря. Покои же Платона в  Вифания остаются в  том  виде, какой они имели и при нем.

От Платона осталось два духовных завещания – одно, представляющее собою, так  сказать, исповедь его, и другое– распорядительного характера. В  первом, составленном в 64-м  году жизни Платона (1801 года) и потом  подтверждённом  в  1806-м  и 1807-м  годах, Платон  высказывает чувство благодарности Богу за полученные от Него благодеяния и просит  Бога простить его прегрешения. Затем, Платон  молит  также, чтобы Бог  благословил Православную российскую Церковь, всех  благодетелей Платона, простил его врагов, которых он и сам  прощает ... Завещание же распорядительное, написанное в  1807-м  г., заслуживает  быть приведённым в целом виде, так  как  показывает  особую заботливость Платона об  основанных  им  заведениях. Вот  оно:

«Книги все, которые после меня останутся, в библиотеку Вифанской семинарии, в которую уже вся моя библиотека и отдана.

Денег  после меня других не остаётся, и потому прошу в  изыскании их  не трудиться, ибо какие были деньги ох  жалованья и доходов,–те все, по желанию моему, распределены, a именно:

1) Положено 10.000 рублей в  Банк  на Лавру для поминовения моего, на что и билеты из  Воспитательного дома в  соборе есть с моею подписью.

2) Положено на семинарию и на учеников  Платоновых 10.000 рублей, на что и билет  есть в  соборе с  моею подписью.

3) Положено ещё 10.000 рублей на богадельных  Вифанских  и на монастырь Спасо-Вифанский и на семинарию Вифанскую, на что есть билет  с  моею подписью.

4) A как  разделять с  сих  30 тысяч  рублей получаемые проценты, и как их распорядить – предоставляю будущему начальнику и учреждённому собору с  тем, что они могут  и весь капитал  потребовать, ежели какая по какому месту польза или необходимая нужда принуждать будет. Положено ещё 10.000 рублей: на Московскую Академию 4.000 рублей, на Чудов  монастырь 2.000 рублей, на внуков  моих (дети племянника Платона–Нестеровы) 4,000 рублей, на что есть и билет  в  соборе с  надписью моею».

Митрополит  Платон  как  администратор

Свои административные способности Платову пришлось проявить довольно рано – ещё на 24-м  году жизни. В  1761 он  назначен  был  ректором  Троицкой семинарии. Но об  этой деятельности митрополита Платона будет  сказано в  следующей главе–III-й: «Митрополит  Платон  в  своём  отношении к  духовно-учебным  заведениям». Здесь нужно упомянуть только о том, что сделано им в  качестве наместника Лавры, должность которого он  совмещал (в  1763-м году от Марта до Июля) одновременно с  должностью ректора семинарии, a затем  о его управлении Лаврою в  качестве её архимандрита. По его собственному признанию, Платон  с  большой неохотою должен  был  принять на себя обязанности наместника. У Лавры было большое хозяйство и заведывание им прежде всего лежало именно на наместнике. Платону из-за экономических  монастырских  дел  приходилось отвлекаться от  своих  учебных  занятий, и это было тем  досаднее для него, что он, со вступлением  на должность ректора, сделался профессором  богословия в  семинарии и должен  был  заниматься таким  образом  новым  для него предметом – богословием  (ранее он  преподавал  философию). Но как  видно из  вышесказанного, Платону пришлось быть наместником  очень недолго. Что касается его управления Лаврою в  качестве архимандрита, каким  Платон  был  назначен  в  1766-м  году 16 Июля, то это назначение Платону, бывшему в то время законоучителем  наследника престола, было очень приятно, так  как  он, как  архимандрит  Лавры, имел  право, находясь в  Петербурге, жить на Троицком  подворье, «где и покоев  было довольно, и церковь домовая, и услуга вся людьми и вещьми готовая». Вступить в  Лавру в  качестве её настоятеля он  удосужился однако только в  1767-м  году в  Феврале. Здесь он  сказал  речь о том, «как  надлежит  жить добрым  монахам», но в  более тесное общение с  братией не имел  возможности войти, так  как  ему нужно было вскоре ехать в  Москву, куда прибыл  Двор. В  Москве, давая уроки наследнику престола, он  в  то же время оканчивал  постройкой каменные келлии на Троицком  Самотекском  подворье, начатые его предшественником. Благодаря, конечно, новому архимандриту, Лавра получила значительные денежные вспоможения от  государыни, на которые Платон  успел  вполне окончить постройку на своём  московском  подворье и каменных  палат, и церкви, на освящении которой присутствовал  и государь наследник. При этом  Платон  продолжал, конечно, как  и прежде, «входить в  хозяйственное по Лавре расположение», особенно в  то время, когда Двор  прибыл  в  Июле того же года в  Лавру на богомолье. В начале же 1768-го года он  должен  был  оставить Лавру, чтобы ехать с  Двором  в  Петербург, и только из  Петербурга мог  входить в  её дела.

Несравненно продуктивнее была деятельность Платона, как  Тверского архиепископа, хотя он, как  законоучитель наследника и член  св. Синода, в  это время должен  был  большую часть своего времени проводить в  Петербурге. Главною целью своего служения он ставил  исправление духовенства своей епархии, о котором, очевидно, он  наслышался не мало не лестного. Так  как  тогдашние правы допускали, чтобы так  называемую благодарность принимали и самые высшие чины в  государстве, то и архиереи не были нередко чужды мздоимства. Платон  ставит  себе в  особую заслугу, что он  ни от  кого из  низших  его ничего не брал, считая это «подлою низкостью». Даже если кто из  друзей присылал  ему что-нибудь в  подарок, он  непременно чем-нибудь такого «отдаривал». Поэтому он  ставил  священников, исключительно руководясь достоинством  просителя и пренебрегая всякими даже сильными ходатайствами и так называемыми заручными от  прихожан, находя эти заручные только доказательством  того, что проситель сумел  разжалобить прихожан . На него и не роптали получавшие незнакомых  им  священников  дворяне, потому что они видели, что архиепископ  ставит  им  действительно хороших  священников. Имея в  виду скудость доходов  духовенства, Платон  старался уменьшать его число, чтобы в  причтах  не было людей лишних, a очень бедные церкви приписывал  к  другим  приходам. Так  как, конечно, это могло показаться несогласным  с  интересами паствы, которая чрез  это сокращение приходов  терпела ущерб  в  отношении к  средствами  духовного назидания п руководства, то Платон  заранее старался оправдать себя от  обвинений за такую меру, указывая, что мало обеспеченные причетники впадают  во «всякие бесчиния» т. е., по просту говоря, начинают  с  горя пить... Точно также не держался Платон  исконного обычая, чтобы места священно- и церковно-служителей оставались, по смерти их  за их  детьми или родственниками, хотя бы те и не были достойны таких  мест.

По особой всегдашней своей любви к  духовному просвещений, Платон позаботился о Тверской семинарии. До Платона Тверская семинария получала на своё содержание только по 800 рублей в  год. Платон  выпросил  y государыни на семинарию прибавку в 1200 рублей и благодаря этому в  семинарии могло учиться более учеников, чем прежде. Затем, для довершения образования, он  послал  70 тверских  семинаристов  в  Троицкую семинарию и назначил  деньги на их  содержание там.

Крупную заслугу Платона составляет возобновление тверского кафедрального собора. В  Твери, как  и во многих  других  провинциальных  городах, кафедральный собор  всегда служит  местом, где собирается население города по праздничным  дням, где оно получает  высокое духовное наслаждение от  прекрасной архиерейской службы. Особенно же привлекают  народ  в  этот  собор  почивающие в  нем  мощи великого князя тверского Михаила. И вот, этот  древний священный памятник  ко времени Платона совершенно пришёл в  упадок: стены собора в  некоторых  местах  потрескались, иконостас  очень обветшал. Платон  разобрал, где было нужно, стены и вывел  их  вновь, поправил  иконостас, расписал  стены собора священными изображениями (до него стены были голы), возобновил  престол  и устроил  двое хор. Когда в  1775-м  году императрица осматривала собор, то сказала Платону: «вы, преосвященный, так  украсили собор, что я подобно красивого мало видала». При этом государыня пожаловала Платону 5 тысяч рублей, так  как  ей было доложено, что Платон  «якобы» собственных  денег  на собор  издержал  до 5-ти тысяч  рублей.

Во время двукратного пребывания своего в  Твери в  1771 и 1774 годах  Платон  жил  в  загородном  архиерейском  доме–так  называемом  Тресвятском. Тут  ему нравилось все: и сравнительно небольшие покои (деревянные), большой сад, который им  был  приведён  в  порядок, и пруд. Тут  же находилась (и находится до сих  пор) и духовная консистория, которую он  также поправил, a её архив  велел  привести в  порядок.

Во время двукратной поездки своей по епархии Платон  везде делал  «пристойные наставления, и увещания, и поправения», разбирая при этом  разные епархиальные дела. Ему вообще очень нравилась, по его словам, Тверская епархия, и он  дал  себе слово уйти из неё только разве на покой. Однако каких-либо торжественных  собраний он  чуждался, не будучи в  этом  случае похож  на многих  других  архиереев  18-го века, которые любили вести компанию с  богатыми дворянами. У него было только несколько близких  друзей из  духовенства (так, вероятно, нужно понимать выражение автобиографии «духовные друзья»). Выезжал  он  или в  собор  и другие церкви для совершения богослужения, которое всегда y него сопровождалось поучением  народу, или же на прогулку, преимущественно в  Желтиков  монастырь, расположенный близь Твери в  великолепной лесистой местности. Сам  Платон  говорить, что тверитяне, провожая его в  Москву, выражали «приметно сожаление», чем  Платон  справедливо был  вознаграждён  за свои заботы о Твери в  течение целых  12-ти лет  своего архиерейского служения.

Но несравненно шире развернулась административная деятельность Платона с  переходом  его на Московскую епархию. Он  был  первый из  великороссов  на Московской кафедре: до него, со времени учреждения Московской епархии, здесь восседали только архиереи из  малороссов  (начиная с  1743 года), которых  было четыре. Управлял  Платон  Московской епархией с  21 Января 1775 до 13 Июня 1811-го г. когда, согласно прошению своему, был  уволен  на покой. При этом с  1788-го до 1799 года Платону приходилось управлять Крутицкой и Переславской епархией. Кроме того, с  1764-го года в  состав  Московской епархии входили: Калуга, Болхов, Новосиль, Мценск, Чернь и Одоев  с  уездами. Но, по просьбе Платона, от  него отчислены были в  другие епархии все эти города, за исключением  Калуги, так  что Московскую епархию составляли сначала от 1775 до 1788 годов Москва с её десятинами, Калуга и Звенигород  с  их  уездами. Всего в  этих  городах, по рос- писи 1764-го года, состояло не более 835 церквей. Большинство монастырей входило в  состав  церквей, подведомых  конторе св. Синода, a другие–в так  называемую Крутицкую епархию, кафедра которой находилась в  Москве, на Крутицах, -и к  которой принадлежали также город  Можайск и некоторые другие церкви Московской епархии.

По вступлении на московскую кафедру, Платон  решил  прежде всего ознакомиться с  состоянием  Московской епархии. Он  составил  программу вопросов, на какие должны были дать ответ  благочинные или, как  они тогда назывались, заказчики; из  этих  ответов  оказалось, что как  в  Москве, так  и в  других  местах  епархии, было слишком  много церквей, a население приходов  очень незначительно (это было вскоре после чумы, опустошившей Москву). Духовенство было по большей части неучёное и невысокой нравственности. В  виду такого состояния дел, Платон  выработал  инструкцию для благочинных, которая «в  общем, впрочем, повторяет  пункты инструкции бывшего раньше Платона, московского архиепископа Платона I-го. Тут  содержатся наставления о порядке наблюдения за храмами, о жизни священно-служителей, о прихожанах, и о благочинных. Эта инструкция до 1859-го года служила руководством  в  делах  московского епархиального управления и только в  указанном  году была несколько сокращена и, частью, изменена.

Вместе с  тем  Платон  дал  духовной консистории предписание, как  она должна поступать во время его отсутствия из  Москвы. Здесь он  также, как  и в  Твери, требовал  от  ставленников  на места достаточных  для исправления должности познаний, хотя принимал  и заручныя на дьячковские и пономарские места, предоставив  принимать эти заручныя консистории. Но Платон  запретил  кому бы то ни было из  просителей ездить к  нему в  Петербург, «так  как  прошения можно пересылать по почте или чрез консисторию». Платон  позаботился придать и более пристойный вид  консисторскому помещению, которое до него находилось в  очень плохом  состоянии. Он  поместил  её в  том  же Чудовом  монастыре, где она была и ранее, но отвёл  для неё часть верхних  архиерейских  покоев. Платон  преследовал  строго нерадение консисторских  канцеляристов  в взяточничество, лишая за последнее канцелярских  чинов  и должностей. Позаботился Платон  и о приведении в  порядок  консисторского архива, указав, как  располагать в  архиве бумаги.

Немало забот положил Платон на приведение в  благоустройство московских монастырей. На исправление ветхостей в  монастырях  он  выхлопотал  всего около 200-т  тысяч  рублей. Обращал  он  внимание и на московские соборы, в  которых  были некоторые неурядицы между членами причта. Так  он  дал  обширную инструкцию для протоиерея и ключаря Архангельского собора. Затем, он  отдал  распоряжение о новом  распределении церквей по благочиниям, поставив  условием, чтобы ни одна церковь не отстояла от  церкви заведующего ею благочинного далее 25-ти верст. При этом он  уничтожил  несколько духовных  правлений, a оставшимся указал  более подходящие помещения.

Во всем  течении епархиальной жизни Платон  заводил  строгий порядок. Так, он  допускал  избрание кандидатов  в  священнослужители и церковнослужители самими прихожанами, совместно с  местным  причтом, но требовал, чтобы это избрание происходило во храме, после того как  присутствующие помолятся и призовут  благодать Божию, и чтобы избирался кандидат  достойный, преимущественно из учёных. Избирали не все прихожане, a только лучшие, хотя, конечно, едва ли было можно установить с  решительностью, кто именно из  прихожан  лучшие... Но от  самого Платона, конечно, зависело утвердить или не утвердить избранного таким  способом  кандидата. Подробно и обстоятельно затем  наводились справки о кандидате. С  духовенства Платон  строго взыскивал за всякие нарушения порядка и дал  благочинным  и особым  следователям  инструкцию для производства следствий по проступкам духовных лиц. Но наказания за проступки Платон  назначал  не как  кару, a скорее с  целями исправительными, притом  держась строго постепенности в  наложении наказаний и требуя того же от  других начальствующих  лиц. Правилами оградил  Платон  и порядок содержания некоторых  штрафованных  заключением  в  монастырях. В  первое время своего управления епархией Платон  не отменял  действовавших  до него телесных  наказаний (содержание в  оковах, содержание на хлебе и воде), но скоро он  стал  ограничиваться назначением  вы- говоров, поклонов, которые полагалось класть в  церкви, a иногда и дома, когда нужно было просить извинения y оскорблённого начальника, содержания в  монастыре, низведения на низшие должности, a иногда и лишения сана.

Строго определил  Платон  и отношения пастырей к  нуждам  паствы. Он дал определённую инструкцию относительно венчания браков, предписал  вести особые обыскные книги, тогда как  прежде разные справки о брачующихся писались на отдельных  листках. Временем  для совершения браков  Платон  назначил  промежуток  между окончанием  литургии и вечернею. От  разводов  Платон  всячески отклонял  супругов. Тех, кто не соглашался примириться с  своим  супругом, Платон  иногда назначал  на монастырские работы, «дондеже смирится». Впрочем, когда оба супруга не хотели более жить вместе, тогда Платон  утверждал  решение консистории, которая обыкновенно такие браки расторгала, с тем чтобы оба разведённые супруга навсегда оставались безбрачными.

He можем  не привести здесь интересного мнения митроп. Платона о разводах. «Как  дело сие духовное, то и надлежит  оное производить преосвященным  епископам  в  своих  консисториях  лично, a не чрез  поверенных, и не формою суда, a следственным  порядком ...» Крайне сожалительно, что разводы умножаются, и причиною сему есть не только видимое, но почти осязаемое в  нравственности развращение, которое един Бог  исправить может. A по возможности нашей, к  уменьшению разводов  мню я, что просящих  о разводах  прежде склонять к  примирению, во-первых, чрез  духовников, a потом в консисториях, и напоследок  чрез  самого архиерея, и на сие положить сроку не менее полугода. Авось либо чрез толикое время первое стремление жара утихнет  и, приведёт  их  в  размышление, воспоследовавшее несогласие кончит  миром. Ибо спешить в  таком  деле нужды нет ...Что до разводов, то как  брак  совершается в  Церкви, то она имеет  право по законным  причинам  и расторгнуть оный. A ежели светские присвоят  себе власть расторгать брак, то следует  им  и благословлять брак. Притом  союз  брака есть преважный в  рассуждении государства. Государство–большая семья, которая основывается на том, ежели частные семьи будут  неразрушимы, или по крайней мере удерживаемы. A в  светских  судилищах  удобно последует  то, поскольку от  них  нечего ожидать ни ревности к  сохранению сего союза, ни беспристрастия… Сверх  того, как  Церковь от  основания своего имела сие право, и оно относится до религии и составляет  догмат  веры, то дерзновенно оную сего лишать, иначе могут  произойти следствия худые» (1807 г. Февр. 18 дня. См. Чтен. в  Общ. люб. дух. просв. 1876, Май, прил. стр. 27). Мнение это было представлено Платоном в  Св. Синод  по требованию обер-прокурора.

Чтобы увеличить познания паствы московской в  православной вере, Платов ввёл обязательные в  семи наиболее многолюдных  приходах  Москвы поучения, в  которых  изъяснялись истины христианской православной веры. Катехизатором  – священникам  Платон  дал  некоторые привилегии. Кроме того, Платон  учредил  проповедование Слова Божия очередными священниками–летом  в  Архангельском  соборе, a зимою–в  Чудовом  монастыре. С  1779-го г., впрочем, проповедание было перенесено в  Успенский собор, как  было и раньше, из  собора Архангельского. Проповеди представлялись на предварительное рассмотрение особым  духовным  цензорам, a потом  сказывались «наизусть».

Требовал  также Платон  от учёных  священников, чтобы они, как  можно чаще, говорили проповеди в  своих  приходских  храмах  и нерадивых  в  этом  деле подвергал  денежному штрафу. Точно также и нерадивые в  проповедании диаконы подвергались такому же штрафу. Оригинально, что Платон  приказывал  нерадивых  священно-служителей: «считать неучёными», хотя бы они и прошли духовную школу... Было точно определено, какая степень образования к  произнесению скольких  проповедей в  год  обязывает: только тем, кому уже перешло за 60 лет, Платон  предоставлял  свободу в  этом  отношении. Учёными же признавались вышедшие из  школы по окончании богословского или философского класса. Для неучёных  священнослужителей издан  был  сборник  печатных  проповедей, причём  благочинным  велено было наблюдать за тем, внятно ли сказываются проповеди по печатному. Даже тогда, когда в  церкви никого из  мирян  не было священнослужители обязаны были читать проповеди для самих  себя.

В  заботах  о возвышении нравственного уровня самих  пастырей, Платон  приказал  священно и церковно-служителям  выбирать себе на каждое благочиние по особому духовнику. Что касается мирян, которые ленились в  исполнении христианского долга исповеди, то Платон  сочинил  для них особые поучения о исповеди и причащении, которые и разосланы были во все церкви и монастыри для чтения Великим постом. Предлагалось священникам говорить и свои проповеди на ту же тему. Священники должны были учить своих  прихожан  и закону Божию вообще, чтобы те в  свою очередь могли наставлять своих  детей. В пансионы, большинство которых не имело особых  законоучителей, Платон  назначил  достойных  священников, a за самими законоучителями поручил  наблюдать отдельным  лицам.

Но Платон  не был  чрез  меру ригористичен  в  отношении к  светскому просвещению. Когда императрица, во вторую половину своего царствования ставшая врагом  тех  либеральных  течений, к  каким  она благоволила в  молодости, потребовала, чтобы Платон  испытал православие известного масона Н. И. Новикова и рассмотрел изданные его типографией книги с  точки зрения православия, то он  (от  26 Января 1786 г.) донёс  государыне, что Новиков – христианин, каких  хорошо бы иметь в  Церкви побольше, a что касается выпущенных его типографией книг, то литературные произведения, им напечатанные, в высшей степени желательны, при скудости произведений этого рода; относительно же книг мистического содержания, Платон  отказывался судить, сказав, что он  ничего в  них  не понимает. Однако он  со всею резкостью отозвался о переводах  из  сочинений энциклопедистов, которые «следует исторгать, как пагубные плевелы, развращающие добрые нравы». Назначив  затем, согласно с волею государыни, цензоров  из  духовных  лиц  для предварительной цензуры выходящих  из  типографий книг, Платон  написал  для этих  цензоров  особую инструкцию.

Митрополит  Платон  много положил  трудов  на приведение в  порядок  зданий соборов  и церквей, a равно наблюдал  за сохранением  ими своего движимого и недвижимого имущества. Окончательно обветшавшие церкви, на перестройку которых  вовсе не оказывалось средств, он  разбирал, a малопригодные церкви упразднял  и приписывал  к  другим. Он  стремился также к  закрытию домовых  церквей, каких  в  Москве было очень много, отменил  должность викарных священников, боролся с вошедшею в  привычку y духовенства небрежностью в  отношении к  ведению метрических  книг. Впрочем  с  другой стороны Платон  весьма заботился и о том, чтобы духовенство жило безбедно. Очень высоко ставил Платон образованность священника. Священники учёные, хотя и молодые, должны были везде, по его предписанию, занимать место высшее пред  неучёными, хотя бы последние были и старше их  по службе. Напротив, учёные, но не сказывающие проповедей, должны стоять ниже неучёных, но отличавшихся добрым поведением.

Много сделал  Платон  и другого для приведения в порядок  богослужения и христианских  треб . Особенно важно отметить, что при нем наконец  прекратилось нанимание священников  для служения ранних  литургий на так называемом  крестце y Спасских  ворот  (по указу 1775 г.).

Платон  оправдывал своё запрещение нанимать священников  на крестце тем, что между крестцовыми попами встречались и запрещённые, и даже совсем не посвящённые. Достиг  уничтожения таких  попов  Платон  тем, что всех  викарных  и домовых  священников, под  видом  которых  выступали крестцовые попы, сделал  штатными священниками при московских  церквах.

Нужно отметить, что Платон  иногда сознавал непрактичность  своих  мероприятий и потому отменял  некоторые из  них, как  напр. относительно служения ранних обеден, которые сначала им  разрешены были только в  некоторых  церквах  Москвы, или относительно хождения на Святой с  иконами по домам прихожан, что Платон  сначала также было запретил.

Из  мер  митрополита Платона по управлению нужно отметить ещё его приказ, чтобы церкви доставляли сведения епархиальному начальству о так  называемых  свечных  доходах, чтобы К  браковенчанию не приносились прихожанами причту вино и крепкие напитки, чтобы священно и церковно-служители не ходили на пирушки к прихожанам, a тем  более в питейные дома для питья, чтобы члены причта беспрекословно повиновались настоятелю, чтобы между ними правильно совершался делёж  доходов, чтобы священники обязательно ходили в  рясах  и сапогах, a причётники в  длинном  платье и тоже в  сапогах.9

Заботясь о лучшей постановке церковного богослужения, Платон, так  сказать, сам, своим  примером, показывал, как  нужно совершать богослужение и устраивать церковное благолепие. Он  часто отдавал  свои собственные вещи в  церковь: им  напр. подарена в  соборную вифанскую церковь большая картина, изображающая Вход Господень в Иерусалим, которую некоторые знатоки живописи относят  к  произведениям  какого-нибудь из  лучших  учеников  Рембрандта (в  приезд  к  нам  англичан  в  1912-м  году эти англичане предлагали будто бы за эту картину 50 тысяч  рублей). В Чудовом  монастыре Платон  устроил  для архиерейских  служений серебряное седалище. В  своего родную чашниковскую церковь он  пожертвовал  ризы и круг  богослужебных  книг. И много, много ещё других  пожертвований, конечно, хранят  московские храмы, происхождение которых . всецело зависело от  заботливости, какую обнаруживал  Платон  к  церковному благолепию.

Любил  также Платон  и самолично участвовать в  церковном  чтении и пении. Он  отлично знал  все церковные распевы: столповой, знаменный, болгарский киевский, и нередко певал  с  монахами на клиросе. Конечно, на первой неделе Великого поста он  читал  канон  Андрея Критского в  Чудовом  монастыре, нередко читал  паримии в Великую субботу, кафизмы за всенощною и утреней, часы и апостол  за обедней. При пении символа веры и молитвы Господней Платон редко мог  удержаться от  слез, a также со слезами приступал и к  божественной трапезе. За обеднею в  своей вифанской церкви он иногда исполнял  даже обязанности пономаря. По поводу этого обыкновения Платона можно сообщить здесь такой случай. Платон  приходил в церковь без  клобука и панагии и так  однажды стоял  на хорах  придела Преображения. В  это время в  церкви находился один священник, пришедший в  Вифанию к  митрополиту, которого он  в  лицо не знал. Когда во время малого входа причётник  зачем-то отлучился вниз  и оставил  свечу в  северных дверях и диакону нельзя было пройти, то Платон  сказал  этому священнику, чтобы он  взял  свечу. «Не подобает »,–ответил тот –«я–священник.» Тогда Платон  сам  взял  свечу, пронёс  её пред  диаконом, остановился в  царских  дверях, чтобы получить благословение служившего священника и затем, проходя со свечою мимо неизвестного священника, поклонился ему и промолвил: «а я–митрополит»...

Однако, несмотря на всю ревность, с  какою Платон  отдавался делу управления епархией, среди духовенства было немало и людей им  недовольных. Указывали, напр., на то, что Платон  слишком  безжалостен  к  сиротам  духовенства, не давая им  приходов, в  которых  служили их  отцы (места со взятием ), что он очень капризен, что слишком заботится только о своём  величии, в  ущерб  чести других  лиц. Довольно ясно сказывается эхо недовольство некоторых представителей московского духовенства Платоном  в  донесениях  известного московского протоиерея Петра Алексеева.

Протоиерей Алексеев  неоднократно в  письмах  к  царскому духовнику Памфилову жалуется на митрополита Платона. Так, он  сообщает, что в  ответ на его донесение о непорядочных  поступках  митрополичьего свата, иеромонаха Мельхиседека, который переманивал  к  себе на исповедь мирских  людей ох  их  законных  духовников, Платон  на него «кричал, по обыкновению своему» и грозил  «таскотнёю по консистории».10 В  записях  Алексеева со- общаются сведения о некоторых  неправильных  действиях  митрополита. Отсюда мы узнаем, напр., что Платон  запретил  сослужившим ему архимандритам и протоиереям  прикладываться к  образам  вместе с  ним  (Р. Арх. 1892, № 4, стр. 449), что преосвященным  учреждены в  женских  монастырях  сверх  штата крылошанки «во отягощение штатным  монахиням» (там  же, стр. 464). Митрополит, по словам  Алексеева, «на свой пастырский посох  навешивает  тафтяное знамя, из двух раструбов  состоящее, на которых  вышит  герб  российский двуглавого орла под  императорскою короною со скипетром  и державою, и такое на посохе знамя, неприличное смирению святительскому, возят  иногда по улицам  столичного града Москвы вершники архиерея пред его каретою, к соблазну народному, a особливо старообрядцев, и к предосуждению Высочайшей власти» (стр. 465). Сообщает  также в  своих  записях  Алексеев  о том, что подчинённые Синодальной конторе места под  игом  архиерейского своенравия стонут  (Р. Арх. 1882 г., № 3, стр. 75–76), a также обвиняет  Платона в  склонности к  заподозренному при Екатерине и Павле в  политических интригах и безбожии Дружескому Обществу (стр. 76 и сл.), в  неодобрительных  отзывах  по поводу переписки императрицы с  Вольтером  (стр. 73)...

Митрополит  Платон  в  отношении к  расколу

С  расколом  Платону пришлось познакомиться и высказать своё отношение к  этому печальному историческому явлению русской жизни довольно рано. Ещё в бытность свою преподавателем  Закона Божия он  составил, по поручению Святейшего Синода, «Увещание» к  раскольникам. В  этом  произведении Платон идёт совершенно новою дорогою по сравнению с  ранее его выступавшими полемистами против  раскола. Прежде всего замечателен тон его речи. Он  весь проникнут  чувством  сожаления к  заблуждающимся. От  лица Церкви он  взывает  к  бывшим  её чадам  с  увещанием  вернуться к  своей страждущей от  разлуки с  ними матери. Затем  Платон  даёт  вполне правильное понятие об  обряде, из-за которого, по его убеждению, никто не вправе отделяться от Церкви. Следует  хранить неизменными только догматы веры, a обряды могут  изменяться. Так, Василий Великий изменил литургию ап. Иакова, a Златоуст  сократил  литургию Василия Великого. Решить вопрос  о древности того или иного перстосложения Платон  отказывается, по недостатку исторических данных. Впрочем  он  признает  вполне истинным  греческое троеперстие, a равно и четвероконечный крест, и пятипросфорие при совершении таинства Евхаристии. Замечательно, что Платон  везде более выясняет  существо дела на основании Святого Писания, свидетельств  же предания приводит  гораздо меньше, чем  предшествовавшие ему полемисты. Мало он  также пользуется и свидетельствам старопечатных  книг.

В Твери Платону пришлось выступить уже в качестве практического борца с  расколом. Здесь он  также проявил  себя человеком  спокойным, любящим  заблудшихся и рассудительным. He прибегая ни к  какому насилию,–за исключением  только тех  случаев, в которых раскольники прямо нарушали интересы православной Церкви – Платон учил тверское духовенство привлекать заблудших к Церкви примером  своей добродетельной жизни и истовым  и благоговейным  совершением  богослужения, а также любящими увещаниями. Эти меры, конечно, были известны и до Платона, но они получают y него особое освещение соответственно тому духу истинно-христианской любви, какой дышит во всех  увещаниях  и указах  Платона, составленных  в  целях  ослабления рас- кола в  Тверской епархии.

Более пришлось потрудиться Платону на поприще борьбы с  расколом в Московской епархии, которая издревле служила главным  центром  раскола. Меры, какие он  здесь принимал  против  раскола, направлены были с  одной стороны против  общих  и основных  причин  раскола, a с другой–против  причин  его чрезвычайного распространения в  Московской епархии. Опять он  обращался к  духовенству с  мольбами улучшить совершение богослужения и усилить своего заботливость о пастве, чтобы никто из  православных  не мог  быть отторгнут от Церкви; но в  то же время и здесь, по временам, Платон иногда обращался к  гражданской власти, когда раскольники позволяли себе открытую пропаганду раскола среди православных.

Особенное значение митрополита Платона в отношении к  расколу усматривается в  учреждении, благодаря его хлопотам, так  называемого единоверия. Ещё с самого начала раскола православные архипастыри допускали возможность соединения старообрядцев  с Церковью при соблюдении старых  обрядов. Но, благодаря Платону, идея эта вполне была выяснена и обоснована и нашла при нем  для себя практическое осуществление. По учреждении в  Москве единоверческой общины, Платону пришлось позаботиться об  устроении для единоверцев  храма и кладбища.

Итак, признавая основными причинами раскола невежество и упорство раскольников, Платон  не находил  полезным  прибегать к  каким  бы то ни было репрессиям  по отношению к инертной раскольничьей массе народа, a полагал возможным достигать цели ослабления раскола путём  мирных  увещаний и просвещения этой массы. Взгляд  этот  был  некоторое время–до времён  м. Филарета–проводим  в  теории и практике борьбы с  расколом, и только Филарет  считал  нужным  прибегать к  репрессиям. В  последние годы в  жизни России снова заметен  поворот  ко взгляду митрополита Платона....

Впрочем  Платон сам же вскоре сознал, что раскольников едва ли возможно обратить на путь истины увещаниями. Когда поповщинский инок  Никодим  в  ответ  на «Увещание» м. Платона издал  книгу-рукопись «о преданиях  церковных», в  которой указывал не без ядовитости Платону, что и по книгам  православных  писателей обряды вовсе не есть что-либо несущественно важное для спасения, то Платон  на первом  чистом  листе этой поднесённой ему книги-рукописи написал: «Церкви Христовой Пастырю, и самому просвещённому, невозможно иметь с  раскольниками прение и их в заблуждении убедить. Ибо в  прениях  с  обеих  сторон  должно быть едино начало или основание, на котором  бы утверждались все доказательства. Но ежели y одной стороны начало будет  иное, a y другой–другое, то согласиться никак  никогда будет невозможно. Богопросвещённое христианский богослов для утверждения всех истин веры Христовой не иное признает начало, как  едино Слово Божие или Писания Ветхого и Нового Завета, a раскольник, кроме сего начала, которое и мало уважает, ибо мало понимает, признает ещё за равносильные Слову Божию начала и правила всякие соборов, и всякие писания церковных  учителей, и всякие повести в  книгах  церковных  обретаемые, да ещё их  и более уважает, нежели Слово Божие, ибо они для него понятнее. Но как и правила соборов  или относились к тем временам, или писаны по пристрастию или по непросвещённому невежеству, и в писаниях  церковных  учителей много погрешительного и с  самими собой, и с  Словом  Божиим  несогласного, a в  повестях  и зело много басней, небылиц  и безместностей, то и следовало бы правила и отцов  и повести не иначе принять, как когда они согласны с  Словом  Божиим  и служат  тому объяснением. Но раскольник  сего не приемлет  и почитает  хулою, когда б  ему открыть, что соборы или отцы в  иных  мнениях  погрешили, a повести многие невероятны. «Как? вскликнет  он,–отцы святые погрешили? Да мы их  святыми почитаем, они чудеса творили, их  писания суть богодухновенны». Что на сие богослов? Легко может  возразить, но не посмеет, дабы не только раскольников, но и своих  малоосмысленных  не соблазнить и не сделать зла горшего. «Вот, провозгласят, отцов  святых  не почитает, соборы отвергает, повестем  церковным  смеётся». И так, богослов  богопросвещённое, молчи, a раскольник  ври и других  глупых  удобно к  себе склоняй».

Заметить нужно, что всю эту тираду, полную раздражения и потому слишком  сильную по выражениям, какие могут  подать повод  обвинять Платона в  отрицании значения предания Церкви, ученик  Платона, митр. Филарет, вырезал  из  книги-рукописи инока Никодима, щадя–как  он  выразился в  разговоре с  ректором  Моск. Академии, Алексием –память митрополита Платона (Η. П. Гиляров – Платонов . Сборник  сочинений, т. 2-й, статья: «Урезанный документ »).

Прибавим  к  сказанному, что Платон  вообще был  против  каких  бы то ни было уступок  старообрядчеству, которые бы могли унизить авторитет православной Церкви. В  своём  письме к  Мефодию Псковскому он  ясно говорит, что раскольникам  «не может  быть дозволено то, чего они просят, без тяжкого оскорбления и соблазна для других … Я никогда не дозволял  своим  священникам  совершать какую-либо церковную службу y раскольников  по их  так  называемым  старым  обрядам  и старым  книгам. Ибо этого нельзя делать без  предосуждению нашего святого обряда и книг  и авторитета церковного» (от  Марта 11-го 1796 г.).

Митроп. Платон  в  своём  отношении к  духовно-учебным  заведениям

Ни к  чему Платон  не имел  такой сильной и нежной привязанности, как к духовно-учебным  заведениям, в  особенности к  тем, которые были им  самим  основаны или устроены. Может  быть, здесь большую роль играли те впечатления, какие он  вынес  из  Славяно-греко-латинской Академии, в  которой он  блестяще начал  свою карьеру, и из  Троицкой семинарии, где он  провёл  лучшие пять лет  своей молодости. «Должность была для него не затруднительна–говорит  о своей службе в  Троицкой семинарии Платон: всеми любим, с  учителями друг, ни в  чем  не оскуден, здоров  и весел, и летом  весьма часто с  властями и учителями посещали превесёлое и милое загородное место, называемое Корбуха, где и баня летняя была. Там  прогуливался Платон  с  товарищами по садам  и лесам, плавал  по прудам, пристойными играми веселились, и в  дружеских, нередко учёных, разговорах  нечувствительно время проходило, при вкушении благовонных  испарений и при оглашении пением разных  птиц. По истине, то время было райское и весна лет Платоновных! Всегда он  о сем  времени с  воздыханием  вспоминал, яко наступившие потом  разные не малотрудные должности и заботы, и мирские суеты, a притом  болезни нередкие, не дозволяли уже ему таковым  удовольствием  наслаждаться».

Но, кроме этого личного расположения к  духовно-учебным  заведениям, Платон  в  своих  непрестанных  заботах  о них  руководился и сознанием  той огромной роли, какую могло играть русское образованное духовенство не только среди простого народа, но и в  образованном  обществе. Он  сам  был  обязан  всем  своим  успехом  при Дворе своему образованию и видел, что его слово, как  человека, не уступающего в  познаниях  представителям  тогдашнего светского круга, всеми принималось с  уважением. – И в  самом  деле, не мало, конечно, светских  людей он с умел  удержать в  недрах  Церкви своим  умным  и проникновенным  словом .

Троицкая семинария, где началась административная деятельность Платона в  качестве её ректора, была собственно ко времени Платона очень ещё юным учреждением: она была открыта только в  1742-м  году на сто учеников, которые брались из  сыновей духовенства так  называемой Троицкой десятины. Главным  начальником  семинарии был  архимандрит  Лавры, так  как  семинария получала. от  Лавры деньги на своё содержание и так  как, кроме того, воспитанники семинарии главным  образом  были дети монастырских слуг или же дети духовенства, служившего в  лаврских  вотчинах. Воспитанники семинарии предназначались главным  образом  на места священнослужителей, a лучшие поступали на училищную службу. Некоторые были даже посылаемы в Московский Университет и в  госпиталь для изучения медицины. Содержание учителям и ученикам  семинарии шло вполне достаточное.

Будучи назначен  ректором  семинарии, Платон  сразу не мог  приложить к её улучшению столько усилий, сколько бы ему хотелось. Он в это время получил  назначение быть законоучителем наследника престола и потому должен  был  скоро отказаться от  ректорства. Да притом, как  ректор, он и не мог  действовать в  семинарии самостоятельно, во всем будучи зависим  от  архимандрита Лавры. Впрочем, он  успел  и тут  кое-что сделать для поднятия учебной части и для улучшения семинарских  помещений. Ещё в  1764-м г. Платон, имея близость ко Двору, с умел  отстоять Троицкую семинарию, которой угрожало закрытие вследствие того, что Лавра уже не могла содержать семинарию на собственный счёт  (монастырские имения в это время были отобраны в  казну). Он  выхлопотал  на содержание семинарии достаточную сумму от  правительства. И вообще из  Петербурга он  продолжал  поддерживать самое живое общение с  семинарией, помогая начальству своими советами. Как  архимандрит  Лавры, Платон  уже постоянно входил во все семинарские дела и составил  правила, определяющие круг  обязанностей всех  служащих  в  семинарии. Он  просматривал  отчёты учителей о преподавании и на программе каждого учителя писал  подробные замечания. Об  учениках  Платон  заботился немало не только в  отношении к  их  умственному развитию, но и в  отношении к  их  поведению и внешности: он  хотел, чтобы семинаристы умели держать себя в  хорошем  обществе.

Сделавшись тверским  архиепископом  и сохранив  вместе с  тем  должность настоятеля Лавры, Платон  продолжал  входить во все подробности быта Троицкой семинарии. Впрочем, он  несколько сократил  расходы против  прежнего в  отношении к  содержанию учеников  пищей и одеждою, более обращая внимание начальства на пополнение семинарской библиотеки и на приглашение учителей по новым предметам, которые были введены в  семинарии Платоном. Так, потребовались особые средства на приглашение учителей греческого, французского и немецкого языков, которые до этого времени не преподавались в  семинарии.

Но вполне развернулась заботливость Платона по отношению к  Троицкой семинарии в  то время, когда он  стал  московским  архиепископом  и митрополитом  и когда он  подолгу мог жить y Троицы. Платон  в  это время сделал  Троицкую семинарию лучшим в России рассадником духовного просвещения. Заботливость его о ней доходила до того, что он  своей рукой писал  инструкцию старухам-сиделкам  при больнице. Он  узнавал  таланты учителей и учеников по диспутам, на которых  присутствовал, во время прогулок с ними в  монастырской роще Корбухе, где устроен  был  даже театр  для представления драматических  пьес  духовного содержания. Здесь Платон, в  простой соломенной шляпе, гулял  с  наставниками и питомцами семинарии, испытывая их  в учёных  разговорах  и заранее избирал  из  среды учеников  наиболее способных  к  науке. Он  любил  и ценил  учителей семинарии и даже в  отношении к  наставникам, страдавшим  алкоголизмом, был  очень снисходителен  и только уже после нескольких  жалоб  ректора наказывал  их  тем, что сокращал  им  жалованье. Особенно любил  Платон  наставников -монахов, потому что они, по его убеждению, были надёжнее к  продолжению учёного служения, чем светские.

Когда в  царствование императора Павла поднялось дело о преобразовании духовно-учебных  заведений и Святейший Синод  предназначал  Троицкую семинарию к  соединению с  Московской Академией, Платон  горячо вступился за первую, и, несомненно, благодаря его ходатайству. это предположение было оставлено без  исполнения. Точно также удалось Платону защитить семинарию от стеснения, какое ей должно бы причинить перемещение к Троице Московской Академии. И до самых  последних  дней своих  Платон  входил  в  дела любимой им  семинарии; даже на семинарских  бумагах  1812-го г. (год  смерти Платона) сохранились отметки, сделанные Платоном и написанные криво, с  пропусками и не вполне, так что ректор  должен  был  своею рукою дополнять резолюции Платона. Свою любовь к  семинарии Платон  показал и на деле, внеся 4 тысячи рублей на содержание нескольких  учеников  семинарии (так  называемые платоники) и ещё 6 тысяч  рублей на разные нужды семинарии. Кроме того, он  постоянно давал  денежные небольшие награды и учителям, и ученикам по случаю своих именин, когда от  семинарии ему приносимы были письменные поздравления.

Указом  Святейшего Синода 1775-го г. 18 Ноября Платон  был  назначен  полным  директором  и протектором  Московской Академии, которая до него находилась в  непосредственном  заведывании y Святейшего Синода. Платон  совершил  крупный переворот  во всей жизни Академии. Он  ввёл  новые предметы изучения, новые учебные руководства и позаботился, насколько возможно было для него, об  изгнании из  Академии царившего в  ней дотоле духа схоластики. Так  как  для нового дела нужны были и новые люди, то Платон  положил  конец  приглашению учёных  малороссов  на места преподавателей в  Московскую Академию. И самый язык –латинский,–на котором  доселе киевские учёные преподавали науки в  Московской Академии, Платон  старался свести с  того высокого пьедестала, на котором  он  был  поставлен. На уроках  и на диспутах  при Платоне стали, кроме латинского, употреблять и русский язык.11 Он  ввёл  в  академии преподавание и греческого языка, на котором  некоторые студенты даже обучились разговаривать. Из наук при Платоне были введены каноническое право, герменевтика, церковная и гражданская история, пасхалия, физика, история философии, мифология и медицина. Некоторым  наиболее способным  и любознательным  студентам  разрешено было даже посещать университетские лекции.

Заботясь об  умственном и нравственном  развитии студентов  Академии, Платон в то же время прилагал  много забот  и о материальном  их  положении. Он  ввёл  в  Академии так  называемую бурсу, т. е. дал  возможность жить более чем  ста ученикам  Академии в  стенах  самой Академии и получать здесь пищу и одежду. Наставникам он значительно увеличил  содержание. И если прежде из  Академии попадавшие туда дети духовенства стремились по-скорее выйти, то теперь число воспитанников  в ней очень увеличилось и вместо прежних  трёхсот  стало обучаться уже 600 человек.

Замечательно, что Платон  сам  писал  программы и объяснительные записки к новым введённым  при нем  в  Академию наукам. Так, он разъяснял преподавателю канонического права, что в  отношении к  правилам  церковным  допустима благоразумная и основательная критика, «поскольку многие правила относились к  настоящим  (т. е. к  тогдашним ) обстоятельствам  и по временам  имели нужду некоторые отменяемы быть».

Отметить нужно ещё, что Платон  сам  немало жертвовал  денег  на содержание студентов  Академии и внёс, кроме того, отдельный капитал  на содержание пяти лучших  студентов, которые потому к своей фамилии должны были по выходе из  Академии прибавлять прозвище «Платонов».

Всего лучше можно представить себе отношение Платона к  его питомцам  на примерах  некоторых  лиц, можно сказать, всем  обязанных  заботливости Платона. Так, он  особенно благоволил  к  окончившему в  1800-м  году курс  в  Троицкой семинарии Андрею Казанцеву (впоследствии архиепископу ярославскому, Евгению). Казанцев  написал  хорошую оду, и Платон  назначил  его преподавателем  высшего грамматического класса в  только что открытую Вифанскую семинарию. Здесь Казанцев, наряду с  ректором  и префектом, каждый день в  пятом  часу был  приглашаем  к  Платону, который поил  всех  их  чаем, беседовал  с  ними и никогда не отпускал  их  ранее десятого часа, даже и в  том  случае, когда y него были посторонние гости. С  Казанцевым  Платон  больше чем  с  другими разговаривал, давал  ему поручение угощать по праздникам  учителей, помогал  ему в  материальных нуждах, делал разные подарки (Отношение Платона к  своим  питомцам. A. А. Беляева М. 1895 г., стр. 3–5).

Благодаря такому поощрению Платоном истинно-талантливых  людей (заметить нужно, что Платон  некоторых  воспитанников  Славяно-греко- латинской Академии отравлял  для усовершенствования в  науках  в  петербургскую Академию Наук, в  Московский Университет и даже за границу), русская Церковь и общество получили много полезных деятелей. Таковы были: Филарет  (Дроздов), митрополит московский, три Амвросия (Подобедов, Серебряников  и Протасов), Макарий (Сусальников), Аполлос  (Байбаков), Аеанасий (Иванов), Моисей (Гумилевский), Павел  (Пономарев), Дамаскин  (Руднев), Моисей (Платонов), Митрополиты: Серафим, Михаил и Никанор, Августин, архиепископ  московский, и многие другие. Замечательно, что Платон  обнаруживал какое-то особое прозрение при знакомстве с  людьми. Так, он  придавал  особое значение Филарету. Когда в  Коломне открылась священническое место, то прихожане просили Платона дать им  в  священники учителя Дроздова. Но Платон  ответил  им: «Дам  я вам  его! Я берегу его на своё место». Другой раз, садясь в  карету после прогулки в  Вифанской роще, Платон  подал, мимо других  его провожавших, свою руку Дроздову с  словами: «ты меня один поддержишь!» Никанору (митрополиту Петербургскому) при посвящении его в  иеродиаконы Платон  сказал: «храни обеты, иди путём  смирения и терпения – будешь первенствовать в  соборе владык »...

Следует  отметить некоторые педагогические взгляды и меры Платона по отношению к  его любимому детищу–Вифанской семинарии. Так, самое важное значение в  деле воспитания и образования учеников  Платон  приписывал  наблюдению учителей за воспитанниками своих  классов  и внеурочных  занятий. Каждый учитель был  вместе и классным  наставником, который был  обязан  наблюдать и за приготовлением  воспитанниками уроков. Учителя должны были при учениках  вести между собою разговоры и серьёзные, и забавные, особенно в  часы общих  гуляний, чтобы действовать развивающим  образом  на учеников. Учителя должны быть доброго поведения и соблюдать чистоту сердца. По словам  самого Платона, он, как  учитель, имел  больше влияния на учеников  в  молодости, чем  когда стал  архиереем, когда уже «не приметил  он  столько великого усердия и жадности в  слушателях, как  в  то время, когда он, юноша и мирской, толковал  катехизис. Сие приписывал  он  умножившимся грехам, коих  и толиких  ещё в  юности своей не имел, a потому и благодать тогда действовала более, нежели после»... Далее, Платон  требовал, чтобы взрослые семинаристы были отделены от  маленьких, хорошие от  худых  и ленивых. Хороших  учеников  Платон  поощрял  разными наградами, «вперяя в  учениках  благородное честолюбие», побуждая их  этим  к  благородным  поступкам.

Из  наук  сначала Платон  требовал  прохождения наук  светских –классических  языков, риторики и философии, для того чтобы образовать и развить ум ученика; a потом  уже ученики, по инструкции Платона, должны были переходить специально к  изучению наук  богословских. Здесь однако Платон  выступал  противником  много предметности. Студенты богословия, в  продолжение трёхгодичного курса, должны были прочитать Св. Библию шесть раз  и войти в  уразумение её духа, прочие же богословские предметы – сокращённое богословие, чтение правил  соборных  и св. отцов  с  объяснением  и чтение избранных  отцов  и учителей Церкви (церковная история и катехизис изучались разные вместе с  светскими предметами)–должны быть только вспомогательными. Вообще Платон не придавал  значения количеству знаний из  наук  богословских: по его мнению, важно было только проникнуться духом  христианства. «Ведь вы прошли все школы–говорил  он  окончившим  курс  богословия студентам –a Христову школу прошли ли?». Он  написал  для воспитанников  семинарии обширную инструкцию о стоянии в  храме и о поклонах, когда и какие поклоны класть. Инструкция эта состоит  из  32-х  пунктов. Признавая, что наружные знаки богопочтения не всегда могут  служить выражением  внутреннего состояния человека, Платон  однако требовал  точного исполнения этой инструкции в  виду того, что воспитанники семинарии обязаны подавать пример  благоговейного стояния в храме другим богомольцам.

Инструкциями же Платон  определял  и правила обращения воспитанников  семинарии друг  с  другом. Он  требовал  от  них  вежливого и дружелюбного отношения друг к другу: они напр. должны были называть друг  друга по имени и отчеству, прибавляя к  фамилии слово «господин». Начальство должно было следить за тем, чтобы в общежитие не приносилось отдельными воспитанниками каких-либо лакомств  для себя, чтобы не возбуждать зависти в товарищах.

Платон  любил  сам  посещать уроки преподавателей и здесь вступать с воспитанниками семинарии в беседы. При этом  обыкновенно за ним несли связку калачей, которыми он и награждал  давших  лучшие ответы. Замечательно, что ученики не стеснялись митрополита и что сам Платон относился к ним  совершенно по-просту, можно сказать, без  чинов. Так, когда один из  маленьких  семинаристов  получил  от  него задачу–выдумать какое-нибудь противопоставление, то тотчас  же сказал: «собака чем  старее, тем  злее, a наш  архипастырь чем  старее, тем  добрее». И Платон не рассердился на малыша, a велел  дать ему калач, потому что–заметил  митрополит – хотя он  и не очень складно сказал, за то показал  доброе своё расположение.

Немало Платон  заботился и об  эстетическом  образовании питомцев  своей любимой Вифанской семинарии. Из  семинаристов  был  образован  целый оркестр, под  управлением особого капельмейстера, и кроме того, двое семинаристов были отправлены для обучения игре на органе в Москву. Был  пожертвован  в  семинарию и орган графиней Орловой-Чесменской, конечно, благодаря ходатайству Платона. Кроме того, в  семинарской роще была устроена большая беседка, где летом  иногда семинаристы играли духовные трагедии, a также и исторические пьесы. Платон  всегда присутствовал  при этих  представлениях, и становится поэтому понятным  его восклицание в  одном  из  писем  его к  московскому викарию Августину: «хотел  бы я посмотреть священника, который отказался читать молитвы в  открытом  в  доме Пашкова театре»...

Приучал  Платон  вифанских  семинаристов  и к  физическому труду. Они обязаны были летом  убирать сенокос  на лугах, принадлежащих Вифанскому монастырю: делалось это по окончании уроков, причём семинаристы одеты были в  затрапезные дешёвые халаты. За учениками в  это время смотрели префект  и учителя, и вознаграждение за уборку сена полагалось не только ученикам, но и наблюдавшим  за этим наставникам. Сам  Платон  обыкновенно также присутствовал  при этом  в  полукафтанье и деревянных  котах.

Очень не любил  Платон, когда кто-либо из воспитанников  его семинарии выходил  в  светское ведомство или в  университет  для продолжения образования. Платон требовал, чтобы семинарское начальство внушило таким людям всю неосмотрительность их поступка и убедило продолжать образование в семинарии. He любил также он, когда из  подведомых  ему духовно-учебных заведений воспитанники ранее окончания курса просились на священнические и диаконские места «со взятием» невесты, что делалось, конечно, вследствие неимения средств  к  обучению или для поддержания осиротевшей семьи того или другого воспитанника, часто даже против  желания самого жениха...

Протоиерей Михайлов  рассказывает  в  своих  воспоминаниях, что его сосватали ещё во время учения в  Академии с дочерью Волоколамского протоиерея Фёдорова, с  тем, чтобы ему сделаться диаконом в Волоколамском соборе. Протоиерей Фёдоров  отправился с  студентом  к  м. Платону в  Черкизово. Платон, прочитав  прошение, с большим  гневом  сказал  протоиерею Фёдорову: «Я твоей дочери не сват! Как  ты смел  об  этом  упоминать в  своей просьбе?12 И зачем  ты сего ученика отвлёк от школы?» Посмотревши на студента, владыка прибавил: «он  учиться может». Когда Михайлов  стал объяснять владыке, что ему нечем существовать в Академии, Платон сказал: «просись наказённый кошт!» Михайлов  объяснил, что ему уже отказано в  казённом  содержании, и просил  владыку предоставить ему до окончания курса диаконское место в г. Воскресенске после его родителя. «Хорошо, подай просьбу»–ответил  Платон. Просьба была y Михайлова уже готова, и он тотчас же получил  резолюцию владыки: «предоставить диаконское место, ежели священник  согласен  будет». Священник  согласился – прибавляет  Михайлов –и давал  мне ежегодно на содержание по сорока рублей, и сие служило жалованьем  мне до окончания I курса. Вечная память нашему отцу и архипастырю митрополиту Платону. Пока жизнь моя продолжится, до тех  пор  в  благодарном  сердце моем  сие благодеяние не будет забвенно». (Душ. Чтение 1894 г. т. III, стр. 371–372).

Что Платон  действительно прилагал много забот к  устроению порученных  его ведению учебных  заведений – об  этом  говорят  те проявления добрых  чувств  питомцев  этих  заведений, какие находятся в  так  называемых  грануляциях  митрополиту Платону, т. е. поздравлениях  в  прозе и стихах, которые, преимущественно по случаю именин  Платона (18-го Ноября), были подносимы ему от Славяно-греко-латинской академии и от трёх семинарий, к каким он стоял в  непосредственном  и близком  отношении: Тверской, Вифанской и Троицкой, a затем  и Перервинской (основана в  1775-м  году). В  этих  гратуляциях несомненно сказалось искреннее чувство благодарности питомцев Платона к  своему протектору, хотя иногда, конечно, семинарские поэты уже слишком  превозносят  Платона. Так, в первом, имеющемся y нас  под  руками, поздравлении Платону, составленном  в  форме оды префектом  Троицко-лаврской семинарии Ильинским в 1770 г., о Платоне говорится, что он  справедливее Нумы, серьез- нее Катона, что он –«краса нашего века». В  оде иеродиа- кона Амвросия, учителя Тверской семинарии (1771 г.), Платон  ставится по мудрости наравне с  Соломоном. Поэт восхваляет  мудрость Платона, его прозорливость, кротость и щедрость, a также стремление служить ближнему. В  заключение поэт  восклицает:

Так  полно ж  Туллием  хвалиться

Тебе, надменный славный Рим!

Ты, Греция, должна стыдиться

Уже с  Демосефном  своим.

Маронов, Пиндаров, Гомеров

Мы ваших  чтим  за суеверов.

Тверская муза то поёт:

«С  Платоном  самые Афипы

Сравниться лишены причины–

Всей древности учёной свет».

В  «песни» А. Виноградского (1787 г.) Платон  приравнивается к  Цицерону, Катону и Меценату, a в оде Я. Романовского называется «Фебом –солнцем, все согревающим  и оживляющим». В  последнем  произведении Минерва утешает  себя в  потере трона, какой она имела в  Элладе, тем, что при Платоне Москва стала новою Элладою.

Есть нова, музы, нам Баллада,

И не совсем  упал  наш  трон.

Прострите только ваши очи–

Вы узрите в  странах  полночи

Елладу, где муз  вождь–Платон  (1789 г.).

А. Протасов  (1790 г.) заявляет  в  своей латинской оде, что Платон  Московский превзошёл и Тацита, и Ливия, и Сенеку, и Цицерона, и Ксенофонта, и Саллюстия, и Сократа, и Аристотеля, и Платона...

Учитель Перервинской семинарии С. Некрасов  обращается к  Платону с  таким  стихотворением  (1807 г.):

Живёшь–и жить даёшь другим ...

He Божество ли ты какое?–

Лишь сродно Божествам  одним

Чудотворение такое...

A в  тон  ему ученик  риторики А. Поморцев  (в  том  же году) поёт:

Пастырь священный,

Мудрости светом

К  нам  ты блестишь.

Дух  утомлённый

Горним  советом

Греешь–живишь.

Нет  сомнения, что во всех  этих  излияниях  было много искренней, настоящей любви и признательности со стороны авторов  к  Платону, как  попечителю духовно-учебных  заведений.13

Митрополит  Платон  как  проповедник

Ещё в  бытность свою учеником  низших  классов  Славяно-греко-латинской Академии Платон  хорошо ознакомился с  самым  выдающимся проповедником  христианской Церкви–св. Иоанном  Златоустом. Это знакомство наложило печать и на проповеди самого Платона. Читая его проповеди, невольно припоминаешь себе великого оратора древней Церкви, с  которым  y Платона есть значительное родство и в содержании поучений, и в  манере их  составления. Оказали на Платона влияние, несомненно, и наши выдающиеся проповедники, в  особенности же Гедеон  Криновский, который Платову представлялся идеалом  церковного проповедника. Знакомство с  языческими ораторами классической древности, и прежде всего с  Цицероном, также играло значительную роль в  проповедническом  развитии Платона. Наконец, на складе его проповеди сказалось влияние и наиболее выдающихся французских проповедников,– главным образом  Боссюэта.

Первыми проповедническими произведениями Платона являются катехизические беседы, говорённые им в бытность его учителем  Славяно-греко-латинской Академии и стяжавшие ему большую известность среди московского населения. Всех  этих  бесед –34, и они помещены в 8 и 9 томах  собрания сочинений Платона в  том  порядке, в  каком  были сказаны. Первые шесть бесед  посвящены изъяснению учения о Церкви вообще, историю которой он при этом представляет  в  кратком  виде. Замечательно, что свои катехизические беседы Платон  отличает от  проповедей в  собственном  смысле: он  указывает  на то, что проповеди пишутся по отдельным  пунктам  христианского веро- и нравоучения, a катехизические беседы должны раскрыть христианское учение–от  начала и до конца. Поэтому он  в  этих  первых  шести беседах  излагает  последовательно историю Церкви: первобытной, патриархальной, подзаконной и новозаветной. Далее Платон  приступает  к  толкованию символа веры, которое и ведёт слово за словом .

Каждая катехизическая беседа Платона разделяется на две части: догматическую и нравоучительную: последняя является, так  сказать, выводом  из  первой. В догматической части Платон  обыкновенно сначала повторяет в кратком  виде сказанное им  в  предшествующей беседе и указывает предмет предстоящего собеседования. Затем, путём поставления вопросов и их  разрешения, он  раскрывает  намеченный им  пункт  вероучения, причём  каждую свою мысль подтверждает  местами Св. Писания, которые он излагает  своими словами. Когда нужно понимание известного места Писания подтвердить ссылкой на какой-нибудь свято-отеческий авторитет, Платон  ссылается по преимуществу на блаж. Августина (которого он  почему-то именует «святым»), a потом  на св. Иоанна Златоуста, Григория Богослова и Иоанна Дамаскина. К  так  называемым  доказательствам  от  разума Платон  прибегает  довольно редко, раскрывая преимущественно церковное вероучение. Замечательною особенностью катехизических бесед Платона является его стремление приспособлять возвышенное их содержание к пониманию слушателей. Там  же, где этого невозможно было сделать, Платон  прибегал  к  обхождению разных  догматических  тонкостей. Он  старался быть простым  и естественным  в  своих  объяснениях, прибегал к разного рода сравнениям, которые брал из жизни окружающей нас природы и из быта людей. В  нравоучительной части беседы Платон  обыкновенно показывает  тесную связь, существующую между тем  или другим  догматом  и тою или другою христианской добродетелью. При этом  Платон  иногда–впрочем, очень редко–касается и современной ему жизни общества.

Когда Платон  выступил  из  тесных  границ  школы на широкое поприще общественной жизни, то начал  говорить уже проповеди в  собственном  смысле этого слова. Все слова его разделяются на догматические и нравоучительные. В  числе первых  мы имеем  произведения и чисто положительного характера, и полемические, в  которых  обличаются мнения вольнодумцев, их много появилось в первую половину царствования Екатерины II-й, и, наконец, слова смешанного характера. В  словах  нравоучительных  Платон  обличает  разные пороки, существовавшие в  тогдашнем  обществе и нередко говорит  о тех  средствах, при помощи каких  эти пороки могут  быть ослаблены. Здесь преимущественно Платон  напоминает  о необходимости правильного христианского воспитания детей.

Особенно искусственными и витийственными являются проповеди и речи Платона, какие он стал сочинять, когда приблизился ко двору. Но такие проповеди нравились Екатерине, которая была не прочь выслушивать похвалы из  уст  проповедников –даже и таким добродетелям, которыми она совсем не обладала. Так, в  слове о пользе благочестия, сказанном  в  Ростове, Платон  представил  пример  благочестия в  лице самой императрицы. Но Платону было тогда только 26 лет, и он, конечно, мало знал о характере и привычках  императрицы... Сделавшись придворным  проповедником  (в  1736-м  г.), Платон  заговорил  уже не в  таком  похвальном  тоне о дворе, потому что увидел  воочию жизнь этого роскошного двора, и Екатерина иногда с улыбкой говорила, после проповеди Платона, что «отец  Платон  нынче сердит  был»...

По своей должности архимандрита Троице-Сергиевой Лавры Платону также пришлось прибегать в  проповедях  к  обличениям –по отношению к  инокам. Там, в  Лавре, во времена управления предместников  Платона укоренились· «пьянственные обычаи», и Платону пришлось сделать своим  подчинённым  серьёзное предупреждение по этому поводу (Слова, т. 2-й, стр. 78–83). Точно так  же строго обличал он и духовенство подведомой ему Тверской епархии, которое производило разные бесчинства даже в  церквах  (там  же, стр. 344–444).

Но всего более в  своих  проповедях  Платон  восставал  против  шедшего в  Россию с Запада неверия, которое провозглашало абсолютные права разума в построении миросозерцания и отвергало всякое значение веры. Платон  старался показать, что в  догматической области разум не может  претендовать на сколько-нибудь решающую роль, так  как  высшие догматы христианства непостижимы для ограниченного ума человеческого. В  противовес  материализму Платон иногда, не часто, доказывает истину бытия Божия, необходимость благодатной помощи для человека, говорит о Промысле, вере в  который мешают разные бедствия, неожиданно постигающие человечество, страдания благочестивых  и блаженство нечестивых, говорит  о предопределении, о воплощении Сына Божия, о бессмертии, о посте, против  тогдашних  либералов, отрицавших  нужду в посте. В  то же время Платон  не оставляет  без  внимания заблуждения тех, кто придавал  слишком  большое значение обрядности в  ущерб  нравственной настроенности. Тут преимущественно он вооружался против так называемых  старообрядцев, показывая им, что «в  разнообразном  о сложении перстов  мнении важности её заключается». Немало говорил  Платон  и против  распространявшегося в  его время масонства, которое, по его представлению, отвергало всякий догматизм и признавало только необходимость высокой нравственной жизни (см., напр., т. 20-й, стр. 289–300).

Впрочем  Платон  не принадлежал  к  тем  обличителям, которые беспощадно карают людские заблуждения и пороки. У него вообще мало слов  чисто обличительного характера. Он  стремится более к тому, чтобы уяснить положительную сторону христианской морали, указывая при этом на её преимущество пред  общепринятыми правилами, какими в  своей жизни руководится свет. От него-то, вероятно, Филарет Московский усвоил  неоднократно выраженное им отвращение к  всякой обличительной литературе, находя, что она не содействует  раскрытию истины, a только обостряет отношения между людьми. Если же он восстаёт  против роскоши, мотовства, разврата, сластолюбия, которое заставляет  человека забывать о голодных нищих, то говорит  об  этом так обще, что едва ли его слова попадали в  цель и заставляли богатых одуматься и пожалеть о бедняках. При том  Платон не вдаётся в крайность, призывая к самоотречению, и признает  значение личных  потребностей человека.

Платон  иногда в  проповедях  выступает  в  роли публициста. Он стремится согласовать мероприятия правительства с  законами божественными, показывая, что сущность тех и других –одинаковая. Однако в  основу жизни общественной он полагает  единую веру и отрицает допустимость индифферентного отношения к религии со стороны правительства. При этом  однако он против преследования иноверцев, находя, что заблуждающийся человек достоин только сожаления. Ложная ревность о Боге свойственна только тёмному Западу...

Касается в  своих  проповедях  Платов  и вопроса о причине распространения в  светском  обществе дурных  нравов. Главные виновники этого, по его мнению,–иностранные воспитатели, которые с  малых  лет внушают детям  те свободные взгляды, которые не оставляют  места вере и честности. Тем  более не следует, по убеждению Платона, отправлять юношей для воспитания заграницу. Чему они там  научатся? Самих  родителей проповедник  убеждает вести честную и нравственную жизнь, чтобы дети могли на живом  примере учиться благочестию. Платон  умственному образованию отводит  второстепенное, хотя и почётное место: «от  учения, по его словам, происходят добрые законы или хранится правосудие» земледелие благословляется, процветают торги, художества изобретаются, воинство в  порядке содержится и при твёрдой безопасности глубокий царствует  мир» (т. I, стр. 351 и сл.).

Кроме больших проповедей, Платон часто говорил и небольшие речи, которые отличаются почти теми же свойствами, что и первые. Большинство речей обращено к наследнику престола и направлено к  возбуждению в  нем  религиозности и патриотизма. Из  речей к  царствующим  лицам  лучшею должна быть признана сказанная при короновании Александра I-го и произведшая на всех  современников  Платона сильное впечатление тою смелостью, с  какою он говорит здесь о тех требованиях, какие предъявят  новому царю его страждущие подданные.

Относительно внешней формы проповедей Платона нужно сказать, что в  первую пору своей проповеднической деятельности (от  1757 до 1763 г.) он  составлял  свои проповеди по всем  правилам  старинной гомилетики, a в  словах, написанных  после 1763-го года (т.т. 3–20-й), он  отрешается от  схоластических  приёмов. Что касается языка проповедей Платоновых, то катехизические его поучения по языку не свободны от  славянизмов, a последующие его проповеди написаны более разговорным  тогдашним  языком  и заключают  иногда в  себе соединение многих, ходивших  в  то время, иностранных  терминов. Вообще же Платона можно без особой тяготы читать даже в  настоящее время: так  язык  его проповедей прост и лёгок. Из  фигур  речи Платон  чаще всего прибегает  к  противоположениям, так  как  противоположения всего сильнее привлекают  внимание слушателей к  известной мысли. Иногда он придаёт своему слову драматическую форму, которая, конечно, производила чрезвычайно сильное впечатление в  живой и проникновенной речи Платона. Об  уменье Платона говорить убедительно и трогательно сама императрица заметила: «о. Платон  делает  из  нас, что хочет. Хочет, чтобы мы плакали,–и мы плачем». Особенно сильное впечатление произвёл самым  своим  произношением  Платон, говоря над  гробом  Мелиссино и по случаю победы над турецким  флотом  1770 г. Сент. 15-го (т. 2-й, стр. 274). В  последнем слове он  вдруг сошёл  с кафедры–служба происходила в  Петропавловском  соборе,– подошёл  к  гробнице Петра и, коснувшись покрова её, воскликнул: «восстань теперь, великий монарх, отечества нашего отец, восстань и воззри на любимое изобретение твоё... Восстань и насладись плодами трудов  твоих». Далее он  говорил  о том, как  реют  в  далёких  водах  флаги русского флота, как  победоносно плавают  по морям  русские суда...

Впечатление от речей Платона так передаёт  один  из  слушателей. «Бывало, как  взойдёт  он  на амвон, собою такой лепообразный, среброволосый, с  лицом, сияющим  добротой, кротостью, мудростью и умилением, как  окинет  всех  умным  и проницательным  взглядом, тут  из  глаз  его так струёй и побежит  какая-то обаятельная, притягивающая и располагающая к  нему сила. Вот  и заговорил  он, святитель наш,–сначала тихо, но слышно было ясно каждое его слово; так  уж  умел  он  говорить. Тогда всеми слушателями овладевало какое-то неизъяснимое благоговейное состояние, и мы с  трепетом  ловили каждое его слово. Наконец, святитель начнёт мало по малу возвышать свой голос  (а он  y него был  звучный, полный, серебряный), и заговорит  так  сладко, так  убедительно, с  такою силою, с  таким  воодушевлением, что глаза его вдруг  заблестят  священным  огнём, лицо горит  неземным  восторгом, слова кипят  и вылетают  пламенным языком, из уст его речь, как поток лавы, льётся с  необыкновенною силою и в это время он весь пылает  вдохновением  пророка. Тут  кажется всю жизнь бы его слушал ...» (Истор. хрестоматия Поторжинского, стр. 557).

В  заключение должно сказать, что слова Платона носят на себе признаки самого прилежного отношения проповедника к  своему делу. Видно, что он каждую проповедь внимательно обдумывал  и писал  всю, в  целом  виде. Затем  обращает  на себя внимание особая ревность Платона к  проповедованию Слова Божия. Он не упускал никогда случая обратиться с словом  назидания к своей пастве, особенно же много проповедовал  Великим  постом.

Прибавить нужно о взгляде самого Платона на дело проповеднического служения. Он  убеждён, что для проповедника требуется прежде всего достаточная теоретическая подготовка к  этому делу, a затем  и проникновение теми мыслями и чувствами, какие он  хочет внушить своим слушателям. При этом  он  вменяет  в  обязанность проповеднику не ослабевать духом  в  виду невосприимчивости слушателей, a добиваться своего разными средствами и в  разных  подходящих  случаях. Наконец, призывая проповедника к дерзновенности в речах, Платон  считает  нужным  предостеречь его от излишней горячности, которая никогда не доводит до добра. Более всего необходима для проповедника честность, отсутствие всякого лицемерия, которое легко просвечивает и там, где оно прикрывается самыми возвышенными намерениями...

Во всяком случае, Платон был  выдающимся проповедником  в  русской Церкви конца 18-го и начала 19-го столетия, и мы вполне понимаем то преклонение, с каким относилось к нему все духовенство России, стремившееся подражать ему в  составлении проповедей.

Митрополит  Платон  как  учёный богослов

Платон  известен  не только как  блестящий проповедник, но и как  учёный богослов. Ему принадлежат: 1) «Православное учение, или сокращённая христианская богословия о главнейших  догматах  веры нашею и о заповедях  Божиих», в  десятословии заключённых. Сочинение это, напечатанное в первый раз  в  1765-м  году, потом  неоднократно переиздавалось. 2) «Катихизис, или первоначальное наставление в  христ. законе, толкованное всенародно 1757 и 1758 г.» 2 части. М. 1781 г. Здесь содержатся беседы Платона с  народом, какие он  говорил  в  Славяно-греколатинской академии (срвн. соч. Платона т. 8 и 9-й). 3) «Сокращённый катехизис для священнослужителей с  приложением  мест  из  Слова Божия, правил  св. Апостол  и св. Отец  и Духовного регламента и присяг». М. 1775 г. 4) «Сокращённый катехизис для обучения отроков с  присовокуплением  молитв  и христ. нравоучения» (посл. издание в  1835-м  году). 5) «Краткий катехизис ради обучения малолетних  детей христ. закону.» М. 1775 г. К  учёным  богословским  трудам  должна быть отнесена также его «Краткая церковная российская история» в  2-х  частях, М. 1805-го года (были и другие её издания, с изменениями). Сюда же относятся переводы, сделанные Платоном  с  греческого, a также «Путешествие Высокопреосв. Платона в Киев  и по другим  российским  городам  в  1804 г.» (Спб. 1813) и его же «Путевые записки о путешествии во Владимир  в  1792-м  г.» Богословские произведения Платона весьма высоко ценились не только y нас в России, но и заграницею. Его «Православное учение» было переведено на латинский, греческий, армянский, грузинский, немецкий, английский, голландский и французский языки. Иностранные критики весьма благосклонно отзывались об этом  произведении Платона, и один из них  (Бакмейстер) сказал, что оно составляет  целую эпоху в  истории Церкви, находя при этом, что в  изложении Платона христианское учение более приближается к протестантскому чем к  католическому вероисповеданию. Точно так  же высоко ставили современники Платона и составленную им историю русской Церкви. Но такое отношение к  означенным  произведениям  Платона, кажется может  быть объяснено не только достоинствами их, но также и личностью их  автора.

В  самом  деле, что собственно представляет  собою «Богословия» Платона? Это есть не иное что, как  простой катехизис, гораздо меньший по об ему, чем катехизис  митрополита Филарета. Сам  Платон  называет  её «книжицею». Она разделена на три части, из  коих в первой идёт  речь о богопознании естественном, во второй–о богопознании откровенном и в  третьей–о заповедях  закона, или нравоучении. Каждое положение катехизиса раскрывается и обосновывается в  примечаниях, причём, нужно заметить, везде основания для учения почерпаются только из  Слова Божия, писания же Отцов  Церкви и вообще св. предание–игнорируются... Поэтому-то y Платона, напр., образ  и подобие Божие в  человеке определяется как  нечто единое, именно «как  сходство с  Божиими совершенствами», тогда как  y большинства св. Отцов  между образом  и подобием  делается различие. Далее, y Платона слишком  обще определяется понятие Церкви, которая, по его словам, «есть собрание человечков, во Иисуса Христа верующих», какое определение, как  всякому понятно, может  обнимать все христианские общества, a не одно только православное. Впоследствии Платон скажет и о необходимости иерархии и таинств, но это будет  уже несколько поздно; впечатление от вышеприведённого определения уже получено читателем... Иногда Платон  выставляет несколько рискованные положения и старается всякими способами их  обосновать. Так, напр., он говорит, что «Церковь Иисуса Христа всегда гонима была, да и будет  гонима до скончания века». Чувствуя некоторое несоответствие такого положения с  историей Церкви со времени Константина Великого, он  прибегает  к  некоторой уловке: гонителями Церкви он  признает и еретиков, называя их  «домашними гонителями»... Но за то он  очень верно определяет  характер, какой должно носить управление Церковью. «Сие правительство,–говорит он (§ 29),–не есть владычественное и господское, но пастырское и отеческое, ибо сему правительству поручены души. Почему нет  тут места приказаниям, но учению и увещаниям, понеже к  вере никто силою принуждён  быть не может ... В  вещах, касающихся до существа веры, никому и ничему, кроме Его Самого, т. е. Христа, и явственного Слова Божия свидетельства Церковь подвинуться не может»... Для обсуждения вновь возникающих  ересей необходимо, по Платону, собирать соборы. «Когда случится в  Церкви Христовой такой развращённый христианин, который, выдумав  некоторые пагубные против  истины мнения, оными Церковь заразить старается, то в  таком  случае бывает вселенский или поместный собор, т. е. главнейшие пастыри церковные (по-видимому, Платон  разумеет  здесь только епископов, которых  он раньше называет «большими пастырями» в  противоположность пресвитерам – «меньшим  пастырям») собираются отовсюду во едино место, где, довольно исследуя новое мнение и нашедши оное с Словом Божиим несходно, объявляют всей Церкви, что мнение то есть истина Божией противно, и самого его из  числа христиан  выключают ». Но о других  задачах  соборов  и о необходимости их  собирать как  можно чаще Илатон  умалчивает ... В  учении о таинствах  Платон  устанавливает  совершенно правильное основное положение о существе таинства, но потом  в  разъяснениях  своих  становится несколько неосторожен, когда, напр., говорит, что есть таинства Нового Завета, a есть и таинства Завета Ветхого, как  напр. обрезание и вкушение пасхального агнца. По-видимому, он  здесь смешивает  таинство с  символом. В  речи о таинстве священства Платон  говорит, что «духовных  правителей, т. е. пастырей, избирает  паства, a чрез  неё Сам  Господь», но никакими местами Писания это право паствы избирать себе пастырей не подтверждает... Брак  Платон почему-то называет  «священным  обрядом», хотя раньше причислял  его к таинствам. О ниспослании благодати супружества Платон  не говорит  во- все: брачующиеся, по нему, являются в храм только для того, чтобы засвидетельствовать пред другими о своём союзе и присутствовать при молитвах обручающего их священника... Елеосвящение же Платон  не называет ни обрядом, ни таинством, a говорит  просто: «елеосвящение есть, в  котором» и т. д…. В  третьей части Платон  сильно восстаёт против лицемерного благочестия и ханжества, против  лицемерного поста. К  лицемерам  он  относит  также и тех, «которые сооружают  церкви или иконы окладывают, a притом  обирают  неповинных, кои суть церкви Бога Живаго, или самых  бедных  оставляют  без  пропитания». Восстаёт Платон и против  тех  суеверов, «которые к  некоторым  местам  неизвестно какую святыню привязывают, уверяя себя, якобы Бог  на одном  месте скорее слышит  молитву, чем  на другом», «кто больше в  одной иконе, нежели в другой находит святости или ко спасению надежды». При этом  впрочем  Платон  разъясняет, что он  имеет  в  виду тех, кто ходит в церковь молиться с  своею иконою14 или чтит  больше икону в  окладе, чем  без  оклада... Важно затем  то послабление, какое делает Платон в определении праздничного отдыха. Праздники, по нему, должны быть отдыхом  от трудов, но и в  праздники можно работать, когда этого будет требовать «какое-либо обществу или отдельному гражданину полезное и времени не терпящее дело». Этим  давалось, так  сказать, разрешение убирать на полях хлеб и сено, когда со сбором нужно было спешить в  виду ожидающейся непогоды... Однако, несмотря на всю свою гуманность и либерализм, Платон  не посмел  ни слова сказать против  крепостного права,–он  только призывал  господ  к  тому, чтобы они содержали «рабов» как  отцы, не отягощали их  излишними работами, с  своих  крестьян  несносных  податей не брали и наказывали–«умеренно и с  намерением  исправления их, a не для насыщения свирепого своего сердца»...

Впрочем  эти недостатки «Богословии» Платона с  избытком  покрываются её достоинствами. A достоинства «Богословии»–живость, ясность мысли и изложения, столь отрадная после сухих  схоластических  трактатов, какие сочинялись предшественниками Платона по специальности. Вот  как  описывает  впечатление, полученное от  «Богословии» Платона ректор  Троицкой семинарии Варлаам  в  письме к  Платону (от  27 Мая 1765 г.): «Дорогой ваш  подарок ... получил я с  таким  удовольствием, какое обыкновенно чувствует человек от величайшего, радостного неожиданного события... Доселе все мы при изучении богословия пользовались книгами чужими для нас как по языку, так и по религиозным  воззрениям, от чего многим пришлось немало уклониться от  веры. православной. Но теперь, когда станут читать напечатанную на отечественном языке вашу книгу, написанную согласно с Св. Писанием  и верою православною, не будет  нужды в  иностранных  руководствах... В  том, что я прочитал  из  вашей книги, я удивлялся изяществу слога, хвалил тщательность... Она очищена от  бесполезных вопросов  схоластических  и тонкостей в  изъяснении Св. Писания, которые представляют много трудностей, a ко спасению или мало, или вовсе не относятся» (Смирнов, Ист. Троицкой семинарии, стр. 255).

Заметить нужно, что «Богословия» Платона представляет  собою курс лекций, читанных  наследнику престола. Самая же основа этих лекций, конечно, находится в  тех  «уроках  по богословию», которые Платон с 1761 до вакации 1763-го года читал  воспитанникам  Троицкой семинарии на латинском языке. Эти лекции были записаны за Платоном  его слушателями и хранятся в  библиотеке Вифанской дух. семинарии. Как  определил  С. К. Смирнов, в этих лекциях Платон по местам  следовал  Квенштедту («Богословие дидактико-полемическое») и, отчасти, Феофану Прокоповичу.– Катехизисы же Платона представляют  собою сокращение «Богословии». Важно отметить, что в  них  отсутствует  форма вопросо-ответная, введённая Филаретом... Что касается другого учёного труда Платона–его Российской церковной истории, то Платон  начал  его уже, можно сказать, на склоне лет  своей жизни, именно в  1799-м  или в  1800 г., когда ему минуло 63 года. Этот  труд  носит  на себе следы уже зрелого критического отношения к материалам, какими он пользовался при его составлении. В  целях  собрать более материалов  для своей истории Платон  даже предпринял  дальнее путешествие в  Киев. Он  собрал  y себя в  Вифании, где трудился над  этою историей, целый комплект  летописей и других  источников, необходимых  для составления истории, и все своё свободное время–a его y него было так  мало–посвящал  любимому своему труду. Иногда он  обращался за нужными для него справками к  своему викарию Августину... Весь труд  он  окончил  только к  1805-му году и, после некоторых  затруднений с  цензурою, издал  его в  свет  в  Москве, в  двух  довольно объёмистых  книгах, представляющих  историю русской Церкви, от начала христианства в России и кончая упразднением  патриаршества. В  конце Платон  на двух  страницах  приводит  список  московских иерархов, кончая собою.

История Платона была принята образованным  русским  обществом  с  великими похвалами её автору. Мы имеем  пред  собою несколько благодарственных писем, полученных  Платоном  от  читателей его истории из  числа иерархов  и учёных. (См. Бог. Вестник 1895 г., Июль, статья прот. Беляева «Отзывы современников о Краткой российской церковной истории м. Платона»). Так, один  из  друзей м. Платона, И. И. Тургенев, которому Платон посылал свою историю ещё в рукописи, желая узнать его мнение о достоинстве своего труда, писал  преосв. Августину следующее: «Я её (историю) не читал, a проглотил, радовался, видя пастыря совсем удалённого от духа, многим  духовным начальникам приписываемого, видел философа беспристрастного и истину сердечно любящего и выставляющего её весьма искусно, ибо– познатель человеческой природы–знает  он, что не всяк в лице истины, ярким  и светлым  светом  сияющее, взирать может и свет её слабое или неприученное зрение ослепляет; видел богослова крепкого и духом благочестия видимого, но неумолимо однако ж гремящего против заклятых  врагов Христовых, a притом и не скрывающего слабостей и пороков  самих  благочестивых  архиереев, видел  сына Церкви и отечества усердного и воздыхающего о нестроении и той и другого. Но сочинитель выше моей похвалы. Мне остаётся со всеми любителями отечественной истории его всеусердно благодарить за пастырское попечение о просвещении людей и что так уже в  немолодых летах предпринял и совершил  таковой труд, о коем  другой, может  быть, и не думал  или только что поговорил» (Богосл. Вестн. 1895, Июль, стр. 128). Почтен  был  Платон  за свою историю благодарственными письмами от многих представителей православной Церкви и, что всего важнее, удостоился милостивого письма императора Александра I-го.

Но нельзя умолчать, что и в  то уже время, среди хвалебных  отзывов  об  истории Платона, слышались и отзывы не совсем  одобрительные, и притом  со стороны лиц  очень учёных. Так, известен  отзыв  об  этом  произведении, принадлежащий преосв. Евгению–автору «Словаря духовных  и светских писателей». В  письме к  одному из своих друзей Евгений говорит: «о ново вышедшей истории скажу вам: 1) это отнюдь не история, a летопись, в  коей на лыко летоисчисления без  порядка нанизаны события, как-будто вместе и калачи и сайки и бублики. История должна быть в системе. 2) Много находится в  сей истории парадоксов, которых  и доказать нельзя, напр., что будто y языческих  славян  не было жрецов. 3) Много также тут  с  одной стороны хвастливого ханжества, a с другой натужного беспристрастия». Вообще, по мнению Евгения, история «не делает  чести её автору» (Там  же, стр. 127). Однако такой резкий отзыв  является исключением, и даже в  позднейшее время история Платона находила себе одобрение (см. напр. отзыв  о ней С. М. Соловьёва в  Архиве Калачева кн. 2, ч. И-я, или отзыв  проф. Знаменского, приведённый в  стат. Карташева–Хр. Чт. 1903, ч. И-я, стр. 912).

Конечно, здесь нет  возможности входить в подробное обсуждение справедливости этих различных  отзывов. Это значило бы писать целые диссертации по разным, спорным и доселе вопросам  русской церковной истории. Можно только сказать, что совершенно справедливо преосв. Евгений отметил летописный характер истории и отсутствие в ней систематичности, a также некоторую поспешность в суждениях. Даже духовная власть указала несколько таких  мест  в  истории Платона, которые, по их  парадоксальности, и предлагалось выключить из второго издания истории. Таково, напр., его мнение о том, что предание о пребывании ап. Андрея Первозванного в Киеве малоосновательно (т. I, стр. 10–12 первого изд.). Во втором издании его истории духовная цензура исключила уже те доказательства, на которых  он  основывал своё мнение, хотя митрополит Филарет, которому было поручено рассмотрение первого издания церковной истории Платона, находил, что это место истории может  быть пропущено для нового издания... За то Филарет  указал  несколько других  мест  из  означенного издания, которые, по его мнению, должны быть исключены. В  этих  местах  Платон  действительно довольно свободно отзывается о русской Церкви. Так, напр., он  не находит, чтобы современная Церковь русская была близка к той простоте и чистоте, какою была благословлена первенствующая Церковь апостольская (1 изд., стр. 15), что древняя Русь имела «излишнюю набожность и неумеренное о монашестве воображение» (стр. 120), что митрополита Алексия князь тверской Михаил  Александрович  укорял  в  недобросовестном  его задержании в  Москве (гл. 29), и некоторые другие места, которые все и были исключены из  истории. Заметить нужно, что вероятно, из-за общего направления книги, она долго не была печатаема, и Платон  неоднократно в  своих  письмах  к  разным  лицам  жалуется на задержку.

Но несомненно, что в  истории Платона есть немало и очень ценных  исследований. Таково его обширное рассуждение о том, кто такой был  первый самозванец . После долгих  исследований он  приходит  к  тому выводу, что это не был  сын галицкого дворянина Отрепьева, случайно попавший в Чудов монастырь, a лицо, подставленное иезуитами и нарочно подготовленное к такой миссии. Интересно также его рассуждение о том, как согласить междоусобия древне-русских  князей с  их  религиозностью. Платон  разъясняет, что религиозность-то y князей была не настоящая, a только внешняя, показная, да и не могла быть иною, потому что первые пастыри русской Церкви сами мало понимали, в  чем  состоит  истинная религия, и не могли научить ей. князей, a греки-епископы думали только о своей корысти… Много рассеяно в  истории Платона и других  дельных  мыслей и замечаний, причём, нужно заметить, всегда ярко выступают особенные черты личности самого автора, человека в  высшей степени гуманного и справедливого.

В собрании сочинений митр. Платона, как  его произведение, помещено «житие. преп. Сергия, Радонежского Чудотворца» (т. 10-й). Это житие–не самостоятельное произведение, a несколько изменённое (сокращённое) житие пр. Сергия, составленное учеником  преподобного– Епифанием. Снегирёв  приписывает  Платону ещё акафисты преп. Сергию и князю Даниилу, но, как  доказывают  новейшие исследователи, эти акафисты только редактированы Платоном  и представлены в  Св. Синод  для разрешения к  печати (см. А. Попова «Православные русские акафисты», стр. 105–109). К  числу исторических  произведений нужно отнести и автобиографию митр. Платона, которая с  1808-го года была ведена, впрочем, уже не самим  Платоном, a наместником  Троицкой Лавры, архим. Самуилом  (Запольским), и только проверяема Платоном. К  биографии Платона имеют  отношение и два небольших  его произведения: 1) «Путевые записки о путешествии в Переславль, Ростов, Ярославль, Кострому и Владимир 1792-го года» (помещены y Снегирева) и 2) «Путешествие высокопреосвященнейшаго Платона, м. Московского, в Киев и по другим городам в 1804-м году, собственною рукой, с  замечаниями его писанное» (Спб. 1818 г. и y Снегирёва).

В  описании своего путешествия в  Киев  Платон говорит, что хотя он  проехал на этот раз около двух тысяч вёрст, но не встретил  нигде таких  красивых  мест, как  в  Московской губернии. Он радуется, видя древние, хорошо сохранившиеся церкви, заботится о списывании древних надписей, попадающихся в этих  церквах, делает  предположения о происхождении этих надписей и других памятников старины, встречающихся ему на пути. Обращает  своё внимание Платов и на положение населения в разных  губерниях. Он  видел от Можайска до Смоленска, как пашут  женщины и скачут верхом на лошадях. He упускает он из  внимания и бедность жителей Смоленской губернии, приводившую его в  жалость. Платона очень радовало расположение жителей тех  городов и селений, какими он проезжал. С  другой стороны, проезжая по еврейским  местечкам, Платон  чувствовал себя не в  очень хорошем  расположении. «По предубеждению ли какому,–говорит  он,–или по самой истине, не могли мы на жидов  смотреть без отвращения. Ибо нам  казалось, что на лицах их написаны злость и хитрость, и они представлялись нам виновниками бедного тамошних крестьян состояния, как  от  сих  самых  бедных  крестьян  таковые отзывы мы везде с прискорбием слышали». Посетил  Платон  и некоторые католические монастыри в Орше и сделал  об  обитателях их такое замечание: «Люди почти все молодые и дородные, живут, кажется, в довольстве, поскольку имеют  деревни. Кроме некоторых церковных  кратких  обрядов, другого упражнения y них  не приметили,–разве, может  быть, есть некоторые сокровенные, коих  не можете видеть, разве (имеете) око примечательное... » Почти половину книжки занимает  описание пребывания Платона в  Киеве, который он  осматривал  во всех  по- дробностях. В заключение своего повествования Платон выражает  желание, чтобы правительство обратило внимание на крестьянскую бедность, тем  более, что крестьянское сословие самое многочисленное и самое нужное в  государстве, и чтобы помещики не имели более доверенности к жидам, чем  к  своим  крестьянам, и, наконец, чтобы правительство позаботилось о возвращении в православие униатов.

Занимался Платон  и другими учёными работами. Так, он, по поручению императрицы Екатерины, рассматривал книги, напечатанные в  типографии Новикова и других, и признал  шесть из  этих  книг  заслуживающими запрещения. Далее, по поручению императрицы Екатерины, Платон составил список великих  удельных  князей русских, их  предков, жён, детей и потомков, погребённых  в  московских  церквах, с  означением  дня их  рождения и кончины. Затем, по поводу появления сочинения Дютана о различии между восточной Церковью и западной, Платов, в  ответ на вопрос английских богословов, заинтересовавшихся этим  сочинением, послал  им  свои замечания на эту книгу. (Когда же бывший французский епископ  Грегоар  обратился к  Платону с  письмом, из  которого было ясно, что римская церковь не прочь бы поднять вопрос  о соединении с греческой, Платон, по всегда присущему ему отвращению к  папизму, отказался вступать в какие бы то ни было соглашения с папистами, отговариваясь «недугами старости»...). Наконец  Платон  делал  опыты исправления текста славянской Библии, но где теперь находится исправленная им Библия,–неизвестно...Заслуживают  также внимания и переводы Платона. Он перевёл, напр., первую часть бесед  Иоанна Златоуста на книгу Бытия, и этот перевод  св. Синодом  был признан  образцовым; исправителям  перевода слов Василия Великого было внушено исправлять «как  возможно, ясно и правильно, т. е. не высоким  словенским, но самым  чистым  российским  штилем, a более применять к переводу напечатанных бесед Иоанна Златоустого на Бытейскую книгу (Смирнов, стр. 358). Кроме того, Платон  постоянно побуждал  к  составлению учёных  трудов  и, в  частности, к  изготовлению переводов  из  св. Отцов  подведомых  ему учителей Троицкой семинарии. Префекту Ильинскому Платон  поручил перевести жизнь 12-ти первых цезарей римских, составленную Светонием  (напеч. в  1776 г.).

Платон  в  отношении к  Высочайшим  особам

Никто из  иерархов, после Никона, не стоял  в такой близости к  Высочайшим  особам, как  митрополит Платон. Конечно, наиболее близок  был  Платон к наследнику престола, как  законоучитель. Об  этой близости ясно говорит  дневник  Платона, начатый им  с  29-го Августа 1763-го года (число, в  которое Платон  вступил  в  должность законоучителя Павла) и оканчивающийся 8-м  Сентября 1765-го года (день экзамена, произведённого Высочайшему ученику по богословию). В  этом  дневнике мы видим, что Павел  с  удовольствием  слушал  Платона и поверял ему всякие свои мысли и сомнения, a Платон смело и откровенно отвечал  ему на вопросы. Под  20-м  Февраля 1764-го г., напр., записано: «было изъяснение должностей, каких  требует  Церковь от  православного государя. Учение сие его высочество слушал  с  особенным  вниманием, ибо должности сии, написанные на бумаге, изволил  выучить наизусть». Кроме того, Платон  часто обедал  с  своим  учеником, и вёл за обедом  разговоры с  другими воспитателями наследника и придворными, чем, разумеется, оказывал  большое влияние на своего ученика. (Дневник  Платова см. в  Чтениях  Общества ист. и древн. 1881 г., кн. 4-я). Во время своего пребывания при дворе в качестве законоучителя наследника престола Платон постоянно был приглашаем к  Высочайшему столу и даже к  некоторым  увеселениям, от  которых  он не имел силы воли отказаться. Но кроме того, он  скоро сделался придворным  проповедником  и неоднократно говорил  проповеди и речи в присутствии Екатерины по разным  торжественным  случаям, причём к его слову оказывалось со стороны государыни весьма благосклонное внимание. Сделавшись архиепископом  Тверским, Платон  ещё-более возвысился в  глазах  государыни,15 a ставши архиепископом  Москвы, он, можно сказать, постоянно был на виду y императрицы. Хотя она изредка и не соглашалась о принимаемыми им мерами для улучшения церковной жизни (напр., не согласилась на уничтожение ранних  священников ), тем  не менее, с  её стороны в  первое время своего управления Моск. епархией Платон встречал самое лестное внимание к  себе лично и ко всем  своим  ходатайствам, направленным к улучшению материального положения подведомого ему духовенства и духовных школ.

Насколько благосклонна в  то время была государыня к  Платону–это видно из следующей заметки самого Платона, имеющейся на прокладных листах месяцеслова за 1775-й год . Заметка эта заглавляется так: «Благолепия Божии в сем году на мя излиянные». Затем  следует  следующий перечень: «1) Пожалован  в московские архиереи. 2) Оставлена Лавра при мне. 3) Дана панагия в Твери. 4) Дано 5 т. рублей. 5) Дана мантия бархатная. 7) Дана панагия от государыни. 8) Дано 1000 рублей в Лавре от  государыни. 9) Их высочества пожаловали два куска парчи. 10) Пожалован  сервиз  серебряный в  5 т. рублей. 11) Пожалован  наместником в Чудов. 12) Даны иподиаконы. 13) Дано протодиакону жалованье. 14) Прибавлено жалованье служителям. 15) Семинария Перервинская учреждена. 16) На две семинарии Сав. и Калужскую дано содержание. 17) Три монастыря приписаны к епархии. 18) Архимандрия Златоустовская возобновлена. 19) От графа Потемкина в Чудов  монастырь сделаны: 1) шапка богатая, 2) другая шапка,3) четыре панагии, 4) два креста, 5) четыре саккоса, 6) омофор, 7) крест благословляющий.–20) Академия в  дирекцию отдана. 21) Ружных  церквей жалованье в моё распоряжение отдано).16–Что есмь аз, Господи, яко помниши мя?» (Р. Арх. 1877, II, 331).

Но такие добрые отношения между Екатериною и Платоном  продолжались не очень долго. Скоро начались между ними неудовольствия, главною причиною которых  служило то обстоятельство, что Платон  никак  не хотел  подчиниться желанию государыни централизовать в  её руках  или, правильнее, в  «руках  ею поставленных светских правителей – власть в  делах  церковных. Платон, в прежние время сам стоявший за этот  принцип единства управления, теперь, сделавшись крупным  епархиальный  владыкою, стал  выражать желание действовать в  своей епархии самостоятельно, что казалось императрице вторжением в права светской власти. Отсюда и началось недовольство государыни Платоном. Екатерине чрезвычайно не нравилось в Платоне преувеличенное представление о значении духовной власти в государстве, его нежелание подчиняться обще-государственной политике. С  1782-го года, как  известно, Платон  уже перестал ездить в Св. Синод, понимая, что он в Петербурге–«не ко двору». Взаимное раздражение между ним и Екатериною все усиливалось и усиливалось, так что в конце 80-х годов  императрица стала отзываться о Платоне очень неблагоприятно для него и стала давать веру разным доносам на него. Так, когда Платон  пригласил  подведомое ему духовенство к  добровольным  пожертвованиям на бедных учеников Академии, императрице было: донесено, что Платон  вводит новый налог на духовенство, и Платону был прислан  чрез  губернатора от  государыни выговор  с  повелением возвратить все деньги по принадлежности...

Нельзя умолчать и о тех письмах Екатерины к Платону, в  которых  она высказала ему явное своё неблаговоление. Таково письмо её на просьбу Платона позволить ему с ездить на богомолье в Киев. Императрица находит, что митрополиту лучше, по некоторым  обстоятельствам, проехаться для осмотра своей собственной епархии... Это недружелюбное отношение императрицы к  Платону объясняется в  значительной мере и его чрезвычайною дружбою с  наследником  престола, которого Екатерина, как  известно, не любила... Об  этом  говорит  и сам  Платон  в  своей автобиографии следующее: «В  1776-м  г. скончалась великая княгиня Наталия Алексеевна (первая супруга Павла). Платон  напутствовал её исповеди и святым  причастием, и при погребении почтя её святую память надгробным словом. К  сей его сущей печали, императрица, приметив, по неотступному его при смерти княгини пребыванию, что-то для себя неугодное (о чем  да не возглаголют  уста мои дел  человеческих!), a потому, заключив  в себе что-то для Платона невыгодное, прежнее к нему благоволение, примечательно, хотя не отменила, но уменьшила. Что и было последствием  (причиною?) многих  потом  неприятных  для Платона приключений». (Чтен. в  Общ. ист. и древн. 1875, IV, стр. 173).

Но чем менее любила Платона императрица, тем более приобретал он значения в глазах наследника престола. Через  месяц  после смерти великой княгини, Павел писал  Платону: «за долг  свой почитаю благодарить вас  за труды ваши в  наставлении, за дружбу и за все, сделанное вами пред самою кончиною покойницы в  рассуждении её. Я имел  всегда причины быть вам  благодарным и любить вас по бытности вашей при мне в  младенчестве моем, и по трудам  и старанию, приложенным  вами к  воспитанию моему. Сии причины возросли по дружбе и по попечению вашему, оказанному вами жене моей, но дошли до высшей степени всем тем, что вы сделали при конце и после смерти её. Ещё имею причину взирать на вас  как  на друга моего. Ваше преосвященство были всегда свидетелем  и подкреплением  тех  чувств сердечных моих, которыми я всегда исполнен; вы знаете сердце и намерение мои. Сколь же приятно мне знать, что есть на свете люди, которые отдают справедливость честности и чистоте духа! Вы зная меня и я с другой стороны зная вас, не могу иначе почитать как  другом  своим ... С  истинною дружбою пребываю навсегда вашим верным Павел» (там  же).

Замечательно однако, что со вступлением Павла на престол  начинаются постоянные перемены в  отношении императора Павла к Платону. Когда, после коронации, Платон, «стоя пред  государем  на коленях», умолял  его, чтобы он повелел  расследовать, в  чем  Платона пред  ним обвиняют, Павел отвечал ему только, что ему «говорили», a кто–не хотел  сказать, равно как не сказал, и «что» именно говорили17... Вслед  за тем  Павел  сам сказал  Платону, что будет y него в Вифании обедать, хотя Платон очень стеснялся принять государя, потому что приготовления к столу были сделаны в Лавре, a не в Вифании. Находясь в Вифании, Павел шутил  с  митрополитом  и сказал, «что он  видит: все, что говорили ему про Платона, неправда». (По-видимому, он поверил было сплетне, будто Платон оклеил свои комнаты в Вифании его письмами вместо старой бумаги...).

Когда Платон стал было подавать ему просьбу об  увольнении на покой, Павел несколько рассказал: «сему быть нельзя», и пригласил митрополита скорее приехать в  Москву к  церемонии, которая положена на день Преполовения. Но когда Платон, после этой церемонии, явился во дворец  для того, чтобы поблагодарить государя за посещение Вифании. его не приняли... На другой день от  Государя явился секретарь Трощинский и сообщил  Платону, что государю угодно устроить в Вифании второклассный монастырь и семинарию. Кроме того, присланы были 2 тыс. рублей на семинаристов  троицких  (они за обедом  государев  Вифании читали и пели канты) и ректору часы золотые с  каменьями... Когда же Платон  снова явился во дворец, что-бы благодарить государя за эти милости, ему вынесли от  государя брильянтовые знаки Андреевского ордена, но самого опять не приняли... На другой день после этого, когда митрополит  произносил  речь после литургии, государь извинялся в  том, что вчера с ним  не виделся, говоря, что он  не знал  про то, что Платон  приезжал  к  нему, и просил  его приехать в  Петербург .... Поэтому Платон и говорит  в  своей автобиографии, что хотя он  и чувство- вал себя ещё способным потрудиться на благо Церкви, но, боясь прогневать государя, с который он совершенно расходился «в  началах», и быть уволенным  «постыдным  образом», просил  увольнения на покой.

Когда Платон, с  великим  для себя усилием, приехал, по зову Павла, в  Петербург, то там  был  принят  императором  только однажды и потом  целых  шесть недель все ждал, не позовёт  ли его к  себе государь. Зову однако никакого не было, и Платон  послал государю просьбу о разрешении ему уехать в Москву, на что опять письменно получил  утвердительный ответ. «Получив  сие, Платон  рад  был, но вместе и удивлялся, для чего же государь и приглашал  его в  Петербург  столь усильно».

Ещё страннее было отношение Павла к митрополиту в  приезд  Павла в  Москву в  Мае 1798-го года. По желанию самого государя, в  Успенском  соборе обедню должен  был  совершать в  своё время один протопресвитер, и это было так  и сделано. Но в  начале первого часа по полудни в  собор  прибыл  государь и встретившему его митрополиту сказал, что пора начинать обедню. Когда митрополит  доложил, что обедня уже совершена, государь сказал: «а я думал хотя кончик  застать». Митрополит  опять доложил, что так  сделано по желанию самого государя. Государь приложился к  соборным  святыням  и отбыл  во дворец. Чрез  пять дней после того митрополит явился во дворец – пригласить государя к обедне в  Архангельский собор на день празднования памяти св. Димитрия Царевича, но камердинер  государя от  имени государя сказал  митрополиту, что государю во первых  не когда, a во вторых, если бы он и имел время, то он  сам  бы нашёл  обедню, так  как  митрополит  его, государя, в соборе к обедне не подождал ... Государь так и уехал  из  Москвы, не допустив  к  себе Платона.

В  1800-м  году Платон  сообщил  рапортом  государю, что согласно его воле открыта Вифанская семинария, думая, что государь удостоит  новую семинарию какой-либо милости. Но опять никакого ответа на своё представление не получил . Впрочем  на поздравление со днём  рождения в  том  же году государь ответил  Платону милостивым  письмом. He забыл государь Платона и в  своём  завещании. Вдовствующая императрица в  1801-м  году 11 Августа писала Платону, что в  завещании покойного её супруга написано: «митрополиту московскому отдаю трость с  изумрудным  набалдашником и мою двухместную красную карету, в  которой всегда ездил», и сообщила, что означенные вещи она посылает  Платону, к которому, по её словам, покойный государь был  преисполнен «отличного уважения».

Император Александр относился всегда очень благосклонно к  Платону, но последний не мог уже, по своей дряхлости, играть сколько-нибудь значительную роль при дворе. Более сердечности к  старцу митрополиту оказала только вдовствующая императрица, супруга Павла. Она неоднократно присылала Платону дорогие подарки и, благодаря ей, Платон  первенствовал  при короновании императора Александра.

Как  велико было расположение Высочайших  особ  к  Платону, об  этом  говорят  подарки, полученные Платоном, и письма Высочайших  особ. Подарками Высочайшими полны покои Платона в  Вифании. Так, в приёмной или зале находится большой, масляными красками написанный, портрет Павла, пять медальонов  с  барельефными грудными изображениями Высочайших особ, вылепленными вел. княгинею Мариею Феодоровной. В  гостиной находится картина голландского художника Де-Витте, в  других  комнатах имеются некоторые оригинальные предметы обстановки–и все это подарки Высочайших особ, начиная с  императрицы Екатерины. Немало также подарков, полученных  Платоном от ближайшего к Екатерине человека–князя Потемкина. (Чтен. в  Общ. ист. и древн. Росс. 1879, 4, стр. 1–15).

Среди писем, полученных  Платоном  от  Высочайших  особ, самою искреннею дружбою дышат письма Павла... От  Павла Платоном  получено было более 250-ти писем, и даже те из  них, которые писаны в  гневе, носят  на себе ясные доказательства того, что Павел  был  действительно, как  он  сам  выражался, «старый и всегдашний благосклонный» друг Платона.

Характер  митрополита Платона

Платон  сам  дал  свою собственную характеристику., которую он, по его словам, хотел  сделать «сколько можно беспристрастнее». Главными своими свойствами он  признает  прямодушие и искренность. «Почти все то было y него на языке, что на сердце, a потому был свободен в словах и не скрывал  других  пороки или страсти, за что не мало терпел». Впрочем, тут  же сам  Платон  сознается, что многие приписывали его свободу в  осуждении других  его гордости, которой в  прямом  смысле y него не было. Ko всем  он, по его словам, относился просто и ласково, прямо по-братски, как  бы низко ни стояли обращавшиеся к  нему. Он не завидовал  дарованиям  других, но хвалил  их  за это. С  гордыми же действительно обращался холодно, хотя бы они занимали и высокое положение. Он признает в себе существование честолюбия, хотя в достижении почестей не употреблял никаких  происков  и пресмыкательства пред сильными. Для него не было ни- чего тяжелее, как  услышать, что кто-нибудь о нем  нехорошо отзывается. Сребролюбием он не отличался и не склонен был  к  роскоши. Он любил помогать бедным, которые действительно заслуживали помощи. Особо-характерною в  нем  чертою было его любопытство, затем  нетерпеливость и гневливость, скоро впрочем  проходившая. У Платона, по его словам, был  отважный дух  и большая твёрдость воли в  достижении поставленных  им  целей. Он  любил  решать дела как  можно скорее и никогда не оставался «без  всякого упражнения». Любил  он  побеседовать с  друзьями, погулять на воздухе, непременно в  компании, хотя от  множества людей всемерно убегал. Нечего и говорить о том, что Платон  от  юности был  склонен  к  благочестию и чрезвычайно любил  храм  Божий. Однако, внутреннюю набожность скрывал  и «зело был  отвращён  от  суеверия и ханжества и ненавидел  суеверов  и ханжей». При всем  этом  он  мало находил  людей, с  которыми бы мог  отвести душу, ибо «сфера его понятия была выше других ...»

Нет  сомнения, что в  собственной характеристике Платона много справедливого. Так, совершенно верно, что он  был  человек  сангвинического темперамента, который не умеет  сдерживать своих  чувств. «Платон –говорит  проф. Знаменский – был  живой и горячий сангвиник, добродушный весельчак, говорун, характер  в  высшей степени впечатлительный, увлекающийся, скорый и на гнев, и на милость, чуждый всякой сдержки, но в то же время необыкновенно симпатичный. Все, кто только ни встречал  этого молодого красивого монаха с  его живою, остроумною речью, которая лилась от  души непрерывным  и неудержимым  потоком, пересыпаемая множеством  тонких  острот, анекдотов, самых  разнообразных сведений по разным наукам, сопровождаемая широкими жестами и весёлой мимикой лица, все делались его друзьями...» (Прав. Соб. 1875, I, стр. 113).18

Платон, особенно в  дружеской компании, говорил  откровенно обо всем, забывая, что его свободные суждения не могут  понравиться высоким  особам, о которых  шла речь» и которые могли узнать чрез кого-нибудь об  этих  его отзывах. Только в  конце своей жизни митрополит  стал  уже воздерживаться от открытого выражения своих мыслей по вопросам  государственной политики. Когда к  нему явились кембриджские профессора и вступили с  ним  в  беседу на французском  языке, Платон  спросил  окружавших  его монахов, и спросил  «с  некоторым  беспокойством»,–понимают  ли они по-французски, и, только уверившись, что французская речь для них  непонятна, вступил  в  разговор  с  посетителями... Совершенно верно и то, что он был  очень честолюбив. Мы знаем, напр., из  его письма к  митроп. Амвросию (Подобедову), как  он  мучился оттого, что долго не получал титула митрополита, и как он был рад, когда неожиданно в  присутствии императрицы и по её велению, за обедней, его враг  протопресвитер  Памфилов, провозгласил  его митрополитом. Он  даже хотел  проситься на покой, считая такую медленность в  производстве знаком не благоволения к  нему императрицы, что отчасти, заметим, было верно... Сознание своего достоинства также было чрезвычайно сильно в  Платоне. Он, напр., страшно негодовал  на то, что обер-прокуроры смеют  вмешиваться в его распоряжения по епархии и главным образом в  расходование им  епархиальных  сумм. В особенности же он возмущался вмешательством  в  дела церковные светской власти. Даже полицию, которая обретала его от утеснения толпы при выходе из  собора, он  с  гневом  отстранял  от  себя, крича: «что вы, волки, разгоняете моих  овец?»

Но едва ли можно согласиться с  Платоном, что он  имел  в  себе–всегда «отважный дух». Правда, он  решительно остановил  императора Павла во время коронования, когда государь хотел  войти в  алтарь для причащения св. Таин, не сняв  шпаги. «Здесь приносится бескровная жертва, государь,–сказал  ему Платон –отыми меч  от  бедра твоего». Это, конечно, было смело сказано, если принять во внимание, что противник  Платона, архангельский протоиерей Алексеев, во время поздравления государя с  коронованием, приложился к  его шпаге, что видимо понравилось государю... Правда, что Платон  заступился за Новикова, который подвергся подозрению в не православии; затем  сказал  императору Александру при короновании его такую смелую речь о правах  страждущего человечества, которая, по общему ожиданию, должна была вызвать не благоволение государя к  смелому оратору. Но все эти заявления, можно сказать, были не проявлениями определённой тактики, a случайными вспышками доброй души Платона. По крайней мере не видно, чтобы он  настойчиво и неустанно добивался сам  тех  целей, какие считал  вполне добрыми и желанными с  точки зрения общего блага. Так, напр., он  не заступился за Новикова, когда его, по распоряжению императрицы, поместили в Шлиссельбургскую крепость. Он  ничем, по-видимому, не содействовал  проведению в  жизнь идеи о необходимости освобождения крепостных, которых, конечно, он  имел  в  виду, говоря вышеупомянутую речь Александру I-му. Нет  также или, по крайней мере, неизвестны его письма, в  которых  бы он  указывал  своему бывшему воспитаннику, Павлу, на опасность тех  мер, какие он  применял  в  управлении Россией. В  письмах  к  своим  друзьям он глухо намекает  на своё не сочувствие поступкам Павла, но нигде не выражает  намерения своими советами предупредить те излишества власти, какие допускал  Павел. A его состояние душевное в  то время, когда высшая власть проявляла к  нему недостаточное благоволение, было удручённым  до крайней степени. Когда императрица Екатерина явно стала выказывать ему своё равнодушие взамен прежнего одобрения, он  упал духом и все время только и твердил, что он  стар, что ему пора на покой. Не благоволение государыни окончательно лишило его мужества. «Сделав какой-нибудь промах по своей впечатлительности и живости сердца – говорит  проф. Знаменский,– он  потом  постоянно беспокоился о том, что из  этого будет, как  на него взглянут  там, на верху, и старался как -нибудь замять тревожившее его дело» (Прав. Соб. 1875, 11, стр. 332). Под  влиянием  немилости Екатерины, Платон  утратил  свою весёлость, о какой он говорит, перестал  быть откровенным  и ласковым  ко всем, каким  был  в  счастливые годы своей жизни. Прежняя весёлая, задушевная речь, которая без  умолку лилась из  его уст, сменилась старческою брюзгливостью, нескончаемыми жалобами на новые порядки и новых людей. Благодушное обращение с  подчинёнными, за которое он  прослыл  отцом  московского духовенства, постоянно нарушалось мелочным  стремлением  поддержать свой авторитет  и свою власть, которые терпели такие чувствительные удары сверху. Он стал  подозрителен; как  всем  униженным  и оскорблённым  людям, ему постоянно представлялось, что его не уважают, что перед  ним  зазнаются. Небольшая сановитость в подчинённом духовном  лице, несколько самостоятельный тон уже выводили его из  себя (там  же, стр. 336). Мы имеем  письмо одного из  столь ненавистных  Платону ставропигиальных  архимандритов, именно Симоновского архимандрита Амвросия (от  1782-го года), в  котором  этот, независимый от Платона и подчинённый непосредственно св. Синоду, архимандрит  пишет Платону, что ключарь Успенского собора объявил  ему волю Платона, чтобы он, архимандрит, при служении кланялся митрополиту «политичным  образом, пониже». Архимандрит  выражает  иронически своё удивление по поводу такого предписания. «Господь Бог –пишет  архимандрит – хотя и повелел  Ему только кланяться, по не прибавил, чтобы мы пониже кланялись». Затем  и сама государыня не благоволит  к  низкому поклонению, и, наконец, все архиереи, с какими ему, архимандриту, пришлось служить в  течении двадцати лет, не упрекали его «за неполитичные» поклоны. (18-й век, кн. 3-я, стр. 394)... Ясно, что Платон  в  это время уже стал  чрезвычайно щепетилен  в  отношении к  своему достоинству...

В  своём  «мнении о ставропигиальных  монастырях», поданном  1792-го года 12-го апреля, Платон  говорит: «кажется, сего требует и видимый порядок, и самые церковные постановления, чтобы монастырям, в  епархии епископской состоящим, зависеть от  своего местного епископа. Ныне их  во всей России только седмь... (в  частности) четыре в  моей (епархии). Настоятели этих  монастырей, состоя в  самой Москве· и ежедневно со мной встречаясь и в  служениях, и в  обрядах  церковных, и в  других  многих  делах, a ко мне надлежащего повиновения не имея и почитая себя независимыми, производят  одно неустройство, соблазн и мне всегдашнее прискорбие. Таковую странную независимость монахов  от своего местного епископа не иначе как папизмом  почесть можно... He болезнуя каким-либо честолюбием, но только для сохранения порядка и отдаления всегда встречающихся оттого затруднений прошу всепокорно ваше сиятельство, представив сие моё изъяснение, исходатайствовать всемилостивейшее её импер. величества на всеподданнейшую просьбу мою решение» (Чтен. в  Общ. любит. дух. просв. 1876,  V, с. 29). Платон  глубоко возмущается и тем, что «Новоспасский (архимандрит  Новоспасского ставропигиального монастыря Павел) начал  ездить на шести лошадях » (пис. 1789 г. Января 10), что протоиереям  стали (со времени Павла I) давать в  награду митры. «О, если бы при помощи Божией–пишет он  Амвросию–вы сделали то, чтоб ни одному протопопу не давали носить митру! Эта новость, если будет  введён в церковную иерархию, будет  соблазном  для одних, в других  возбудит  честолюбие и много другого, что ниспровергнет  благоучрежденный порядок » (1798 г. Сент. 6). Придворного протоиерея Памфилова, получившего митру, он  с  насмешкою называет: «рора mitratus». Заметить нужно, впрочем, что Платон  и сам  не хотел  принимать таких  наград, какие, по его мнению, не приличествовали духовенству. Поэтому в  одном  из  своих  писем  к  Амвросию, написанном  после того, как  император  Павел  заставил  его принять орден  Андрея Первозванного, он  подписывается: «не кавалер, a епископ»...

На склоне лет  Платон  вообще изменяет  своему обычному добродушию и, напр., об  Иннокентии, архиепископе Псковском, добившемся, почёта, по его мнению, благодаря своему раболепству пред  Новгородским  митрополитом, говорит  в  письме к  Мефодию: «я желал  бы, чтобы его не было в  живых»... A между тем  известный историк  Филарет Черниговский отзывается об Иннокентии как о пастыре благочестивом и деятельном, и Державин, по поводу того, что над  Иннокентием  не сказано было надгробного слова–он  был  в  опале y Павла и никто не посмел  говорить о нем  речь–сочинил  ему следующее надгробие:

Вития о тебе не возгласил  похвал –

Глас  красноречия для праведника мал.

Можно думать, что Платону очень неприятно было, что Иннокентий стал  другом  митрополита Гавриила, которого Платон  очень не взлюбил, полагая, что он виновник нерасположения к  нему со стороны императрицы, и о котором Платон, после его кончины, не нашёл  возможным  сказать ничего другого в письме к  Мефодию, кроме следующих слов: «оный митрополит Гавриил, тебе и мне известнейший, отошёл  к  отцам. Теперь он успокоился от всех  дел  своих».

С  крайнею раздражительностью Платон  в  своих  письмах  к  Амвросию говорит  о «бессовестном  дьяконе», подававшем  на него донос, и негодует на необходимость «таскаться по приказам  с  такою гадиною», о секретаре консистории Виноградове, «человеке бездельном», «пристрастном  ко взяткам». О последнем  он пишет: «наше несчастие, что и секретаря против воли держим  и отрешить не смеем... Как  бодрость духа удержать, воображая своё прежнее положение?» (1796 г. Июля 22).

Что касается набожности и привязанности Платона к  Церкви, то в этом отношении он  представляется нам образцом, достойным  подражания. В самом деле, с самых юных лет и до последних  дней жизни Платон, можно сказать, жил  в  Церкви, дышал  её воздухом, питал к ней искреннюю сыновнюю любовь. Ему было больно все, что вредило интересам Церкви, что так  или иначе унижало её авторитет в жизни русского народа. Он  оберегал  её и от  врагов, и от ложных друзей. Заботы его о приготовлении для Церкви наиболее дельных  служителей были чрезвычайны. Например, о своих  «платониках», которые, согласно его завещанию, должны были непременно, по окончании образования в  семинарии, посвятить себя на служение Церкви в духовном звании, он  заботился всегда и неустанно, сам  наблюдая за их  развитием. Он  всегда ревностно стоял за честь православной Церкви. Так  напр., когда, на другой день после коронации Павла, назначено было представиться для принесения поздравления государю вместе с  православным  духовенством и духовенству римско-католической церкви, Платон  поручил  обер-церемониймейстеру. доложить государю, что «несовместно иноверному духовенству представляться к  благочестивейшему государю вместе со Св. Синодом  и православным  духовенством». И ходатайство Платона было уважено. Ревность свою о православной вере Платон  обнаружил  в  1795-м  г. в  деле профессора Мельмана, который в  беседе с Платоном  высказал  убеждения» несогласные с  духом  истинной веры. Платон  с  силою говорил  ему о том, что истинная философия может  быть почерпнута только из Откровения, и советовал  профессору по крайней мере не высказывать своих  взглядов  на лекциях. Когда же тот не хотел  пойти на такое условие, Платон сообщить обо всем куратору университета, Хераскову, и Мельман  получил  отставку... Впрочем, Платон  после жалел  Мельмана и признавал  его, «достойным  снисходительного исправления»... Восставал  также Платон  против  печатания в  русском переводе сочинений энциклопедистов, которые он  признавал  «пагубными плевелами»...

Что касается простоты жизни Платона, его щедрости в  раздавании своих  денег, то в  этом  Платон, действительно, всегда оставался одним  и тем же. Дома он одевался чрезвычайно просто, любил  простые кушанья, особенно редьку («от  Платона тешкой пахнет!»–говорила Екатерина); в  последние годы жизни даже ходил  в  одних  тёплых  чулках  или тонких  лаптях  и китайчатом  простом  полукафтанье, в  колпаке или соломенной шляпе, причём  не переодевался даже при встрече гостей (таким  его видели приезжавшие к  нему англичане). Но в  то же время, являясь в  народе, отправляясь на служение в  собор, он  выезжал  как  пышный вельможа–в  дорогой карете шестерней (лошади были белые). Перед  ним  бежали скороходы, ехали верховые, a за каретою бежала толпа народа... Впрочем, Платон  объяснял  такую торжественность тем, что она была необходима для поддержания его авторитета в светском обществе. Когда княгиня Дашкова однажды сказала ему: «преосвященный! Вас возят шесть лошадей, Христос  же никогда не ездил в таком  экипаже, a всегда ходил  пеший», то Платон  ответил  ей: «да, Христос ходил пешком, и за Ним овцы Его следовали, a я не догоню их и на шестёрке».

Совершенно верно, что y Платона было не очень много истинных  друзей, особенно во вторую половину его жизни. Происходило ли это оттого, что он  был  слишком  самолюбив, как  говорила о нем императрица Екатерина? Конечно, в  Платоне было сильно чувство собственного достоинства. Он, напр., даже отказался от  предложения стать членом  Академии Наук, не желая, чтобы «баба (граф. Дашкова) была командиром  под  митрополитом» (Снегирев, 4-е изд., ч. 2, стр. 104). Но рассматриваемое явление имело своею причиною не это чувство. Правильнее будет  принять его собственное объяснение, по которому отсутствие большого числа таких друзей зависело от  того, что Платон слишком  уносился в  своих  мечтах  о положении Церкви, не считаясь с  действительностью, тогда как, конечно, большинство людей, его окружавших, были «сыны века сего»... Притом  он  почти все время стоял  в  оппозиции ко двору Екатерины и Павла, и дружиться с  ним  многим  представлялось очень опасным.19 Тем  не менее, все же можно указать несколько человек, которые стояли всегда в  истинно-дружеских  отношениях  к  Платону. Таков  был, прежде всего, светлейший князь Потёмкин -Таврический, кн. Гагарин, Лопухин  и некоторые другие, a из  духовных  к  нему ближе всех  стояли люди простые–в  роде Евгения, архим. Ираклия или иером. Аарона,–в  простых  беседах  с  которыми он, так  сказать, находил  забвение от  тревожных  церковно-общественных вопросов ...

He совсем  верно оттеняет Платон свою якобы не искательность пред  великими и сильными людьми. Так, из  его писем к Потемкину видно, что он не прочь был  попросить протекции пред императрицею y своего вельможного друга, причём  однако говорил, что в этой протекции нуждается не он сам, a Церковь Божия (дело шло о назначении нового обер-прокурора на место известного Чебышева). Ласкательство–мы употребляем  здесь тогдашний термин – со стороны Платона в отношении к  могущественному временщику доходит до того, что Платон  называет  его: «о, человече Божий и муже желанный» (Р. Арх. 1879 г., стр. 923).20 Нельзя также не вспомнить здесь приветствия, с  каким  Платон обратился к посетившей его в  Лавре императрице. «И откуду мне сие, яко прииде матерь Господа моего ко мне?» воскликнул  он  при этом  словами Евангелия...

Платон не был несклонен  и к шутливости. Это, прежде всего, сказывается в  его письмах к разным лицам из среды более близких  к  нему иерархов. Taким  шутливым  тоном  говорит  он  более всего в письмах к Амвросию (Подобедову), своему бывшему ученику по Троицкой семинарии, a с 1785-го года ставшему архиепископом казанским (переписка между Платоном и Амвросием  открывается с  1786-го года). В  1787-м  г., по поводу присылки ему от  Амвросия драгоценных камней, Платон пишет: «получил я 5 аметистов  и другие камни– благодарю по премного. Аметисты очень хороши, да и по-русски значат, чтоб быть всегда трезву». В том же году Платон  писал: «меня затрудняют епархии, a консистория крушит, между тем поделывает и подирает...» По поводу взятия в  казну церковных  земель и подворий и продажи их, причём владельцам подворий и земель приходилось получать только проценты, Платон  говорит: «вот  изволь радоваться и веселиться. A для чего не так? Мы–путешествующие, a на дороге–чем  легче, тем  лучше. Но худо же на дороге и без хлеба быть. A Бог  ест  хлеб  жизни? это правда. Видно мы худо молимся Ему». «Рассужено–пишет  он  в  1798 г.–называть соборных  пресвитерами. Теперь как-то нам будет посвящать и возглашать: во пресвитера? Чтобы не подумали, что мы все святим в  соборные».

В обращении с окружавшими его Платон также нередко допускал  шутливость. Так  однажды в  Махрищском  монастыре он  случайно надел свою шубу на изнанку. Когда ему сказали об  этом, он  ответил: «так  нынче все идёт  навыворот» (это было в 1812-м г.). Другой раз он услышал, что работавшие y него в покоях  печники сильно спорят  между собою. Узнав, что поводом  к  спору послужила пропажа денег  y одного из  них, он  велел  им  прийти всем вечером  в церковь. Митрополит в этот  вечер  был  в  храме Преображения и сам читал вечерние молитвы. Когда печники явились, Платон велел им усердно молиться вместе с ним. В  продолжении чтения молитв Платон несколько раз обращался к  ним с вопросом: «молитесь ли вы?» Они всякий раз отвечали: «молимся, батюшка». Наконец, он неожиданно спросил: «и вор  молится?».– «Молюсь, батюшка»–послышался вдруг невольный ответ на неожиданный вопрос, и таким  способом  вор был  обнаружен ...

В  заключение характеристики Платона необходимо сказать несколько слов  и о его внешнем виде, в  котором, можно сказать, хорошо отражалась его прекрасная душа. Хотя он и сам даёт  описание своей внешности, но полнее говорит о ней знавший его и неоднократно беседовавший с ним И. М. Снегирев. По словам  последнего, росту Платон был среднего (2 арш. 6 1/2 вершк.), лицо имел  круглое и белое, до самой глубокой старости сохранившее черты прежней красоты. Чело y него было высокое, гладкое, а. посреди лба рубец от ушиба в юных  годах, в  виде полумесяца. Нос  и рот – соразмерные лицу, щеки полные, глаза серо-голубые, светлые, средней величины, с  высокими негустыми черноватыми бровями, взор  очей по большей части весёлый и в то же время величавый. Борода y Платона была окладистая, но не длинная и не густая, усы также небольшие и короткие. Волоса на голове в  молодые годы y Платона были светло-русые, густые, длинные, но с  пятидесятого года его жизни стали осекаться и седеть, a потом  уже пожелтели. Походка y него была непринуждённая, скорая. Стан  он  имел не толстый, статный. Голос он имел лёгкий баритон, очень гибкий, светлый и громкий. Во время разговора он часто прибегал  к  жестам... Года за два до кончины Платон очень одряхлел: глаза, голос  и ноги стали ему совершенно изменять, и он не мог  уже ходить без  поддержки со стороны: его, как  выражается Снегирёв, влекли под руки. Он  начал  терять соображение, иногда не узнавал  окружавших  его и стал, по его собственному выражению, «хуже богаделенного старика». Речь его стала косною и отрывистою...

Заключение

Таков  был  Платон. Неудивительно, что пред ним  преклонялись ученики его и московская паства, и совершено правдивую характеристику дал Платону его ученик, архиепископ  Евгений Казанцев, в своей надгробной речи, сказанной при отпевании Платона, некоторыми выдержками из  коей мы и закончим наш очерк жизни и деятельности Платона. Вот  что говорил  проповедник.

«Какое глубокое молчание окружает безмолвного посетителя! Какой глубокий сон  смыкает  его утомлённые вежди! Все боится пробудить его! Когда бывало, чтобы сердце его не сказало ему: ce дщерь, тобою любимая, обитель, тобою преукрашенная? Когда бывало, чтобы сердце его не сказало ему: ce чада, тобою растущие, тобою блаженные?...He стало Платона! Закатилось светило, столько лет  полночный край освещавшее и зарею своею проникшее во все страны Европы. Закатилось светило, венценосцам российским толико любезное и не редко в  исполинском их шествии предходившее. Закатилось светило Церкви, слава нашего века, удивление потомства, украшение и образец  пастырей, пример  и утешение народа....

Вообще злоречие изобретало тысячу изворотов, дабы обессилить его непременные правила. Скоро увидели, что не угождением  миру он восходит  к  славе; но мудрою неусыпностию и постоянною ревностью назидая славу Церкви и благоденствие чад  её, столько приобрёл  провозвестников  его славы, сколько открыл  путей другим  к  славе. Он не расточал каждодневных  милостей, дабы держать сердца в  порабощении, но поставлял  бессильных  в возможность действовать и собственными силами, т. е. человечески приобретать счастие.

Иные долгою жизнью приобрели уважение: он  задолго до старости заслужил и благоволение монархов, и почтение двора, и любовь народную, и уважение подчинённых, не подделываясь под  все вкусы, по примеру двоедушных, но истинными достоинствами и заслугами делая себя всем любезным и полезным. Казалось, он  не приобретал славы, но родился со славою. Какие ни проходил  степени, не он местом, но место им украшалось и возвышалось. Ибо все дары, кои в раздельности многим доставляют славу, он  имел совокупно и в высочайшей степени. От  наружности до внутренности, от простейших  до высочайших  талантов –все в  нем  было образцовое. В  теле статность с  гибкостью, в  движении осанка без  надменности, в  лице красота с важностью, в  улыбке приятность с целомудрием, во взорах проницательность с доверием; голос  нежный, но мужественный, грудь твёрдая, произношение светлое, a речь его–это Златоуст  российский! На священной кафедре вещал  он  божественно, в  домашней беседе говорил  ангельски. Самые его выговоры в  грозных  выражениях  всегда вдыхали какую-то тайную надежду прощения. Таков  он  был  по наружности.

Но к  чему плодить описание качеств  всем известных ? Кого не пленял он  важностью и благоговением священнодействия? He жалели ни труда, ни кошта принимать дальний путь, чтоб  видеть Платона в служении, и, увидев единожды, не могли тем  насытиться; и приходя с  чувственною жаждою, на подобие Самаряныни, отходили упоены духовными чувствиями веры и благоговения. Вот  способы, кои употребило Провидение, дабы превосходный дух  его тем  удобнее переливался в  умы и сердца со- временников. Каждый взор  его, каждое слово столь резко впечатлевались в слушателях, что пускали корни глубокого размышления.

He говорю о его богатом  просвещении и мудрости, могущих  быть украшением  издавна просвещённых  народов. He говорю о неподражаемом искусстве высокие истины богословия приспособлять к  простейшим  понятиям. He говорю о глубоком  и основательном знании Св. Писания, его первейшей страсти и отличии. Бессмертные творения бессмертного проповедника суть неоценённый памятник и приятнейшее училище истины и добродетели.

Прочие души его качества и обычаи столько же просты, сколько и неподражаемы. Будучи добродетелен и откровенен, любил  слушать советы других; но, будучи полон совета и разума, редко мог им  последовать. Будучи зорок  и проницателен, он  не отвергал  многоречиво лукавые хитросплетения, но, ударяя в  самый корень страсти, обнаруживал и приводил в  ужас  коварство. Соединяя вкупе и остроту ума, и твёрдость духа, к обузданию своевольных и усмирению надменных, a паче, ревнуя по славе Божией Ильиною ревностью, поражал  всенародно гордостью буйство в  кратких  словах, но с такою силою истины и благочестия, что после взор его был назидательное длинных  поучений. Будучи и по природе, и по рассудку страстен  к  деятельности, a посему пылок  и стремителен, не терпел малейшего закоснения, когда оно истекало из  нерадения; за против  с  глубочайшим  молчанием  выдерживал  самое несносное медление, когда оно происходило от  необходимости Словом: во всех словах и поступках являлся дух  прямо владычий (Псал. 1, 14) и созидательный, так  что часто видимая забывчивость и непримечательность была плодом  добродушного благоразумия и будто недуманного снисхождения. Но можно ли исчислить все его доблести, измерить мудрость, изобразить благочестие? Самое злоречие, внимательное к  одним  порокам и слабостям, ища пятен в его уме и сердце, впрочем  признается торжественно, что он имел добродетели неподражаемые и был  солнце своего времени.

Душа великая! He престани носиться над  нами и вдыхать в  сердца наши твои небесные чувствия и укреплять Церковь, твоим  отсутствием горестную сиротствующую. Долго, долго будут искать тебя взоры и сердца наши, и проводив  прах  твой в  жилище праха, не верить самим  себе, чтобы отец  оставил  детей своих».

Источники для биографии митрополита Платона

1) Снегирёв И. М. «Жизнь Московского митрополита Платона». 4-е издание, в  2-х частях, 1890–1891. (Здесь помещена и «автобиография» Платона).

2) Смирнов С. К. прот. а) «История Троицкой семинарии». М. 1867. б) «История Славяно-греко-латинской Академии». М. 1856.

3) Его же. «Спасо-Вифанский монастырь». М. 1889.

4) Письма митроп. Платона: а) к  митроп. Амвросию и еписк. Августину, б) к Мефодию, архиеп. Псковскому (изд. прот. С. К. Смирновым ).

5) Слова и речи митроп. Платона, в  20-ти томах.

6) Поздравления митрополиту Платону от разных духовно-учебных  заведений в печатном и рукописном виде (хранятся в  библиотеках Вифанской духовной семинарии – часть таковых  издана свящ. С. Муретовым, – в  Московской духовной Академии, в  Московской духовной семинарии и в Московской Епархиальной библиотеке).

7) Надеждин прот. «Митроп. Платон  как  проповедник». Каз. 1883.

8) Лысогорский, проф. «Московский митрополит Платон  Левшин  как  против раскольнический деятель». Ростов  на Дону, 1906.

Для характеристики времени митрополита Платона особенно важно сочинение проф. Знаменского, Чтения из  истории русской Церкви за время царствования Екатерины II (Прав. Собеседник, 1875, ч. 2). Немало ценного можно найти для той же цели в  сочинениях  Шильдера: а) Император Павел I и б) Император  Александр  I.

Более подробно библиография о митрополите Платоне изложена в  статье доцента Моск. дух. Академии В. Виноградова: «Об  изучении жизни и трудов  и чествовании памяти Платона, митр. Московского» (Бог. Вестн. 1912, 5). Тому же автору принадлежит  последняя по времени характеристика митр. Платона («Платон  и Филарет, митрополиты Московские». Москва, 1913).

* * *

1

Впрочем  материалы для биографии м. Платона и доселе ещё не все извлечены из  московских  архивов.

2

В  своей автобиографии Платон  говорит: «к  женитьбе не только никогда склонности не имел, но даже о том, когда было напоминаемо, и слышать стыдился, неизвестно почему, по расположению ли какому от  природы, или по особенному какому Божию усмотрению, a единственно был  склонен  к  духовному званию, a паче к  монашеству. И сия склонность в  нем  открылась, ещё когда он  был  лет 20-ти. Ибо в  сии отроческие лета часто в  шутках  представлял  себя как  бы монахом: иногда, как  архиерей, обеими руками осенял, иногда чётки перебирал  и прочее подобное».

3

В  той же автобиографии Платон  говорит: «хотя палата была не была, но теснота и духота была чрезмерная. Некоторые та  слушателей малых  детей своих  приводя, повергали к  кафедре к  ногам  учителя, повторяя им, чтобы они учителя слушал и помнили. Сие умножало ревность в  Левшинове, ибо он  чрез  два часа и более толкование продолжал, обливаясь и измокнув  весь от  поту. Усердные слушатели из  знаменитых  московских  купцов  в  воскресные дни его посещали и всем не только нужным: но и до изобилия его снабжали».

4

За свои десятилетние труды по должности законоучителя Платон  получил  1000 р. в  год  пенсии.

5

Платон  получил  на этот  раз  и резкий выговор  от  Святейшего Синода, составленный по желанию самого Павла, за «недельное его прошение» об  освобождении от присутствия в  Синодальной конторе. Однако император  скоро сознал  всю несправедливость своего гнева против  своего учителя и сказал  петербургскому митрополиту Гавриилу: «оставьте Платона в  покое и ничего не делайте ему без  меня–мы и так  уже пересолили» (Снегирев, стр. 124 ч. 1-я).

6

Пробуя свой старческий почерк, он  в  это время писал  каждый вечер: «Упование моё Отец, прибежище моё Сын, покров  мой Дух Святый». Когда ближайший друг его, молодой архимандрит, ректор  Троицкой семинарии Евгений (Казанцев) предложил  ему вместо того писать: скажи ми, Господи, кончину мою“ и пр. (Пс. 38, 5), Платон  не согласился. (Аратм. Григорий. Сборник  для любителей духовного чтения. М. 1889, ч. 1, стр. 119).

7

По некоторым  известиям, в  течении Сентября Платон  каждый день ездил  молиться о спасении России в  Троицкий собор  (Снегирев, ч. 2-я, стр. 52, изд. 4-е).

8

По некоторым  известиям, Платон, 10-го Октября, задремав  за обедом, вдруг  проснулся н закричал: «Вышел! вышел!» очевидно имея в  виду выход  неприятеля из  Москвы.

9

До Платона большинство московского сельского духовенства ходило, как  и крестьяне, в  лаптях, и было большою редкостью, когда кто-либо из  сельских  священников  «справлял» себе сапоги на гвоздях. Поэтому-то Платон  имел  право сказать: «я застал  (сельское духовенство) в  лаптях  и обул  в  сапоги–из  прихожих  (вида только прежде и допускались священники-лаптенсецы) я ввёл  его в  залы к  господам».

10

Донесение протоиерея Алексеева на Мельхиседека, поданное самому Платону, напечатано в  Русской Старине в  1889-м  году, т. 4-й, стр. 182–184.

11

Впрочем  Платон, по обстоятельствам  времени, более склонялся к  тому, чтобы преподавание в  духовно-учебных  заведениях  шло на латинском  языке. В  письме (дата неизвестна) к  архиеп. Амвросию он  говорит: «чтоб  на русском  языке y нас  в  училище лекции преподавать, я не советую. Наши духовные и так  от иностранцев  почитаются почти неучёными, что ни по-французски, ни по-немецки говорить не умеем . Но ещё нашу поддерживает честь, что мы говорим  по латине и переписываемся. Ежели же латинскому учиться так, как греческому (последний язык  был  не в  фаворе в  духовно-учебных  заведениях ...), то и последнюю честь потеряем, поскольку ни говорить, ни переписываться не будем ни на каком  языке: прошу сиe оставить! На нашем  языке и книг  классических  (т. е. учебников ) мало, a что скорее будет учение оканчиваться, сие не только не нужно, но ещё надобно умножить время, поскольку выходят и ныне студенты лет  20-ти, кои не только во священники, но и в диаконы не годятся... Знание латинского языка и совершенное много содействует красноречию и российскому». По-видимому, это письмо написано по поводу рассуждений о реформе духовно-учебных  заведений, начавшихся в  начале царствования Александра I -го. Амвросий стоял  в  числе видных  деятелей по этой реформе, как  бывший с  1801-го г. первенствующим  членом  Святейшего Синода.

12

В  письме к  Мефодию, архиепископу Псковскому (от 17 Апр. 1800 г.), Платон  говорит: «я приметил  в  делах  от  вас  начатых  (в  1798-м г. Мефодий был  епископом  Коломенским) при производствах  во священники, что производимые обязываются брать за себя дочерей поповских. Я сего правила никогда не держался. Таковое сватовство всегда почитал чуждым  епископского характера. Оставшиеся сироты никакого права не имеют в избрании во священство... Человеколюбие де сего требует? Конечно. Но оно не y места, не должно его вмешивать в  столь важное избрание, a изыскивать других способов, кои бы совсем  в  сию сферу не входили»...

13

Подробности см. в  статьях  свящ. С. Муретова н Н. Розанова–«О гратуляциях м. Платову»–Чтен. в  Общ. истории и др., 1897 г., и Душеп. Чтен. 1909 г., ч. 1-я).

14

См. статью В. П. Виноградова, в  Душеп. Чтении 1906 г. Декабрь: «Платон  митроп. Московский за церковно-исторической работой», стр. 605, примеч.

15

Екатерина, между прочим, в  это время была очень довольна тем, что Платон с умел  убедить невесту великого князя, принцессу Гессен-Дармштадтскую, в истинности православной Церкви, к  которой принцесса и присоединилась пред вступлением в супружество (Снегирев, стр. 41).

16

Последнее, впрочем, не было приведено почему-то в исполнение.

17

В  письме к  архиепископу Мефодию от  1797-го года Марта 27-го (на другой день после в езда Павла в Москву) Платон говорил: «между нами, скажу с Павлом: беды от  лжебратии». В  письме к  тому же лицу от 10-го Апреля (чрез  пять дней после коронации) Платон  говорил: «ищу раскрыть тайники фарисеев и лицемеров, но и это не дозволяется!»...

18

Живший при дворе Екатерины принц  де-Линь писал  заграницу: «если б  вы узнали здешнего архиепископа, то чрезвычайно бы полюбили его, a он –вас. Его зовут  Платоном, но он  выше того, кого некогда звали «божественным». Доказательство  того, что он  Платон  земной, послужило для меня то, что когда он  выходил  из  своего сада, a княжна Голицына подошла к  нему просить благословения, он  сорвал  розу и ею благословил  княжну...»

19

В  письме митрополита Платона к  архиеп. Евгению Казанцеву (1809 г.) высказана мысль, что любить Платона для некоторых  представляется опасным  и даже гибельным.... Некоторые боялись дружески доверяться Платону и потому, что не надеялись на его скромность. Поэтому он пишет  Амвросию (1796 Ноября 3): «я не такой человек, чтоб  болтать, что придёт  в  голову, хотя враги мои пустить такое мнение обо мне не преминут, чтоб  разрушить чрез  то письменные сношения друзей со мною».

20

После же смерти Потемкина Платон пожалел истратить 40 р. на книгу о нем . «Прошу отцу префекту сказать–пишет  он  1793 г. авг. 28 Мефодию, ректору Моск. Академин,–чтоб  он  книги о кончине светлейшего князя Потемкина не покупал. Цена 40 рублей чрезвычайна, a о кончине его я зваю gratis (даром )...»


Источник: Московский митрополит Платон. (1737-1812 г.) / [Соч.] Магистра богословия Н.П. Розанова. - Санкт-Петербург: О-во ревнителей рус. ист. просвещения..., 1913 (Синод. тип.). - [2], IV, 93 с., 1 л. фронт. (портр.)

Комментарии для сайта Cackle