I. История православной церкви в пределах нынешней Санкт-Петербургской епархии

В настоящее время, в пределах Русской церкви и государства, границы епархий, по большей части, совпадают с пограничными линиями губерний, на которые, за немногими исключениями, разделена вся империя. Санкт-Петербургская же митрополия имеет пространство обширнее своих губернских границ. Кроме Санкт-Петербургской губернии, в состав ее ныне входит еще Финляндия. Причина сей особенности лежит в различных исторических событиях и переменах, от которых географический склад епархии, в течение веков, не один раз, то расширялся, то уменьшался.

Самый центр нынешней Санкт-Петербургской епархии, т.е. епархиальное управление, существующее теперь в Санкт-Петербурге, в историческое давно прошедшее время, находился очень долго в Великом Новгороде. При этом и форма управления Санкт- Петербургским краем по духовным делам подвергалась не совсем обыкновенным переменам как в общем своем характере, так и в частнейших подробностях. Так, до учреждения св. Синода, Санкт-Петербургская епархия находилась в ведении новгородских иерархов. С 1721 года центр епархиального управления перешел в Санкт-Петербург, но долгое время сосредоточивался исключительно и непосредственно во власти св. Синода. До воцарения императрицы Елизаветы Петровны, Санкт-Петербургская епархия не имела собственного единоличного епархиального управления, и только в 1741 году ей дан был свой епископ, и при нем устроена особая консистория.

Столь различные и крупные перемены дают нам возможность и полное право рассматривать историю Санкт-Петербургской епархии раздельно по периодам, из которых каждый будет иметь не только внешние, определенные границы, но и свою внутреннюю, отличительную особенность. В настоящем первом отделе мы изобразим историю нынешней Санкт-Петербургской епархии, с появления христианской веры в ее пределах до учреждения св. Синода в 1721 году. Во весь этот длинный, многовековой поток времени, построением Санкт-Петербурга разделяемый на две половины, земля, составляющая нынешнюю Санкт-Петербургскую губернию, входила как часть в общий состав епархии Велико-Новгородской.

По географическим исследованиям, Санкт-Петербургская губерния лежит между 58° и 60°, 30» северной широты и между 45°, 30» и 51°, 45» восточной долготы. С севера – реки Оять и Свирь составляют границу ее с Олонецкой губернией (уездом Лодейнопольским) от устья последней реки, Свири, граница идет Ладожским озером, далее Санкт-Петербургская губерния граничит с Финляндией (Выборгской губернией) – на небольшое расстояние сухим рубежом, а затем – рекой Сестрой. Финский залив продолжает северную границу, а западную границу составляет река Нарова, отделяющая Санкт-Петербургскую губернию от Везенбергского уезда Эстляндской губернии, и озера: Чудское и Псковское. С юга Санкт-Петербургская губерния граничит Псковской губернией (с уездами Псковскими и Порховским), а к востоку – губернией Новгородской с Новгородским же уездом (см. «С.-Петербургская губерния», изд. Центральн. статистич. комитета. С.-Петербург, 1864 г. стр. 5).

Земли, составляющие нынешнюю Санкт-Петербургскую губернию, заселены были издревле разными народностями. По окраинам всего Финского залива и Ладожского озера тут жили финны, которые разделялись на три ветви: чудь, водь и ижора, также – эсты и карелы. Но среди этих инородцев, еще в доисторическое время, обращались и жили славяне, как показывают это имена, сохранившиеся от глубокой древности на озере Нево (Ладожском), каковы: Очеслав, Гуруслав, Полимслав, Нуреб, Дорястен, Варсав, Сила (см. рукописи Валаамского монастыря Сулакадзева). Нынешние уезды: Санкт-Петербургский, Петергофский и Ямбургский заселены были водью к востоку от Чудского озера, и ижорами, которые обитали по рекам Неве и Ижоре. Западную часть Гдовскаго уезда и всю местность Нарвы занимали чудь – около Чудского озера и по реке Нарове, также – эсты, а на южной стороне Гдовского уезда обитали изборские кривичи, народность славянского племени и имевшие на высоком холме свое городище. По берегам Финского залива и озера Нево, особенно на севере от них, жили также финны и карелы. Население по местам, напр. у Финского залива, у Ладожского озера, было довольно густым. Но поляна, занимающая средину от них, оставалась долгое время пустой по причине лесов, болот, сырости и водянистости почвы (см. Замысловского, Учебный атлас из русской истории с IX до XVII в.). Но уже очень рано явилось в этом крае и славянское население, которое, распространяясь с юга на север, все больше в больше теснило финнов, так что, в эпоху образования русского государства, в 1 веке, славянские поселения в нынешней Санкт-Петербургской губернии были значительны. Распространение славянства в этом крае постоянно шло мирным путем.

Издавна все эти народы и народности, разумеется, держались язычества. Из богов, которых здесь почитали славяне, встречаются имена: Велеса или Волоса (бог плодородия) и Перуна. Но чудь, ижора и другие финские племена Санкт-Петербургского края поклонялись, яко Богу, различным тварям, имели свои мольбища в лесах, по горам, у источников, приносили кровавые жертвы: птиц, овец и всякий скот; некоторые же, будто бы втайне, убивали своих детей, вообще были все очень суеверны, обращались к арбуям (предсказателям), которые давали новорожденным имена, клали мертвых по курганам, занимались волхованием и чудесничеством (см. грамоту архиеп. Макария 1534 г.). Древнейшее предание говорит, что на Валааме было главное капище Велеса и Перуна (Валаамский монастырь, стр. 2), и что на острове Коневец, на известном огромном камне, живые жертвы приносились идолам до времени прибытия туда преподобного Арсения в XIV веке. В первые десять лет после основания Санкт-Петербурга в 1703 году, делались раскопки языческих курганов за Шлиссельбургом, вблизи Старой и Новой Ладоги,  между другими редкостями самого отдаленного времени в них найдены были языческие жертвенные орудия («Описание Санкт-Петербурга в 1710 и 1711 гг.»,  изд. 1860 г., стр. 60–61).

Первым русским городом на этой земле была Старая Ладога. Полагают, что она основана Рюриком, первым русским государем, и была некоторое время его столицей (Словарь Тодля, т. II, стр. 638). После же того, с самых древнейших времен, весь Санкт-Петербургский край в административном отношении принадлежал к Новгородской области, а Новгородское государство, как говорили русские при Столбовском договоре (соч. Лыжина, 1857 года, стр. 48), «было за российские государи во времена Рюрика, и ни за кем, опричь российских царей, не бывало». В Новгородской первой летописи, в І270 году с. 62, исчисляются жители Санкт-Петербургского края, собравшиеся в союз с Новгородом против Ярослава Ярославича: «и совокупися в Новгороде вся волость новгородская: плесковичи, ладожане, корела, ижo­pa, вожане, и идоша в Годиво от мала до велика, и стояша неделю на Броде, а Ярославль полк об ону страну».

Во времена независимости Новгорода, город Копорье имел своих князей, некоторые же другие части Санкт-Петербургской местности, напр. Ладога – своих посадников, или принадлежали новгородским посадникам, также новгородским владыкам, монастырям, церквям, и все платили дань, и по делам уголовным судились в Новгороде. Так, например, в 1333 году новгородцы, приняв к себе Наримунда, из язычника, сделавшегося с именем Глеба христианином, и связав его клятвой быть верным Новгороду, отдали ему в вотчину, с наследственным правом для сыновей и внуков, города: Ладогу, Орешек (Шлиссельбург), Кексгольм, всю Карелию и половину Копорья. Впрочем, правление его не было долговременным. В Дудоровском погосте, который тянулся по южному берегу Финского залива, вся местность от реки Стрельны до Поповой горы (ныне Бабий гон) была во владении новгородского посадника Захария Григорьевича Овинова; а по смерти его, перешла ко второму его сыну Ивану. Село Ильеша, в Григорьевском Льешском погосте, Копорского уезда, принадлежало, ранее 1500 года, новгородскому Хутынскому монастырю (Новгородская писцовая книга т. III, стр. 824, изд. 1868 г.). Монастырь Юрьев, в то же время, владел селом Вруды, которое находилось в Богородицком погосте сего имени, Копорского же уезда (ibidem, стр. 833).

После уничтожения при Иоанне III самостоятельности новгородцев, в 1478 году, Санкт-Петербургский край вместе с Новгородом, своим владыкой, пристал к Московскому государству, и получил новое разделение на пятины, присуды (уезды) и погосты, с разными мелкими подразделениями. Земли, существовавшие в Санкт-Петербургском крае, одни, с течением времени, поступили в великокняжеское владение, другие давались государями в поместья русским дворянам, духовенству, церквям и монастырям. Но существовали здесь и своеземцы, только в незначительном количестве. В Дудоровском погосте после 1501 года землями владели: Бестужев, Бибиков, Бровцын, Хилков, Хомутов, Уваров и другие (Опись Петергофа, Гейнрота, 1868 года, стр. 2–3). Нынешнее село Помялово было вотчиной новгородского Святодухова монастыря, который был в то время мужским монастырем.

Когда в пределах Санкт-Петербургского края положен основной камень православной христианской веры, кто были первыми его просветителями, какие миссионеры трудились на этом поле в течение веков, об этом,  в настоящее время, при неразработке древних иностранных архивов, например шведского, немного известно исторически достоверного и положительного. Те же сказания, которые могли существовать в самом этом крае, по причине частых его погромов и разорений дотла, никак не могли в первоначальном своем виде уцелеть до нашего времени. Вместе с колоколами и разными пожитками русских, враги увозили с собой и бумаги из наших  архивов, не подпавшие погибели (Столбовой договор Лыжина, 1858 г. стр. 78). Иные же документы, сохраняясь при церквях, вместе с ними подвергались порче и потере. О судьбе писцовой книги Шелонской пятины 1581–1582 года рассказывается, что она лежала на хранении под церковью (неизвестно в каком месте) «происхождения честного и животворящего креста», и ее каменьем  и известью, неизвестно, по какому случаю, засыпало и разбило, и ту писцовую книгу изломало, и начала в ней и иных многих листов не сыскано (Неволина о пятинах, прилож. III, стр. 64–65). Притом, Санкт-Петербургский край, по причине скудости природы и временных переходов разных его окраин из одних рук в другие, не имел постоянного населения, которое без помех размножалось бы и  распространялось правильно географически. В течение веков, среди коренных жителей, его по частям занимали не один раз и переселенцы из других мест и народов: датчане, немцы, шведы и другие. Поэтому и вера христианская, только в течение нескольких первых столетий, насаждалась здесь нарочными миссионерами, а после распространялась она в той или другой форме исповедания, смотря по тому, какой народ овладевал краем, и какие, вследствие сего, совершались перемены в его населении. Селились же на этой земле не одни русские, но и всякие иные люди – из политических видов и для торга, – для чего им давалась правительствами полная свобода. Однако же, очень известно, что Санкт-Петербургский край наибольшую часть времени находился под владычеством России, и что его, начиная с X века, более и более заселяли переселенцы из России. Бесчисленное множество погостов, сел, деревень и других усадебных мест, которые встречаются в писцовых книгах 1500 и последующих годов, все носят русские названия по своим корням и по окончаниям. В писцовой оброчной книге Водской пятины означенного 1500 года читаем следующее о нынешнем селе Лисине, которое находилось тогда в Спасском Зарецком погосте: «А на 8 обеж пустых, что в селе в Лисине, дана льгота тем же лисицким христианам (ранее поселившимся) Марку Никитину со товарищи на урок 5 лет, лета семь тысяч шестого августа, звати им себе на те на пустые обжи христиан, а отсидят свои урочные лета, и им давать великого князя оброку 5 гривен и за хлеб, и за весь доход, опричь обежные дани» (изд. 1868 г. т. III, стр. 730). Нельзя не допустить, что вместе с переселенцами из России, переходила сюда  христианская православная вера, и что по господству русского православного населения, она была в сем крае почти исключительно господствующей. В писцовых книгах, начиная с 1500 года, описываются многие православные церкви и монастыри, и нет ни одной иноверной, напр. католической, за исключением таких городов, как Нарва, которые были построены иностранцами. Определить в точности отношение между туземным распространением веры и занесением ее из других мест, теперь, разумеется, нет возможности. Но факты не одного позднейшего, но и древнейших времен дают перевес мнению, что христианская вера собственно в крае Санкт-Петербургском насаждалась и распространялась наиболее через христиан переселенцев и главным образом – из России. Так известно, что еще во время княжения Василия Иоанновича, русское торговое поселение существовало там, где ныне находится в Санкт-Петербурге Большая Охта (Пам. книжка С. Петербургской губ. на 1868 г., стр. 4). Истина эта, относительно распространения христианской веры через переселенцев, становится ясной до очевидности после застроения Санкт-Петербурга. Впрочем, мы будем здесь руководствоваться в истории распространения христианской веры не одними фактами, но возьмем во внимание и немногие предания, которые сохранились об этом предмете.

Первое предание о проповедании христианской веры в Санкт-Петербургском крае встречается в истории Валаамского монастыря. Она относит это дело к временам апостольским и приписывает его св. апостолу Андрею Первозванному. По сказанию этого предания, просветитель славян и скифов, прибыв из Киева в Новгород, отсюда по реке Волхов достиг Ладожского озера, а потом – до Валаама. Там св. апостол Андрей благословил горы, истребил капища Велеса и Перуна, обратил к вере Христовой идольских жрецов и островитян–язычников, и оставил пастырями новособранного стада Христова некоторых, сопутствовавших ему учеников. Это предание принадлежит собственно Валаамскому монастырю и сохранилось в древнейшей рукописи его, под названием: «Оповедь»². Оно подтверждается преданием других мест Санкт-Петербургского края и распространяет благословение апостольского путешествия на большее пространство и на саму нынешнюю столицу Русского государства. В год основания Санкт-Петербурга (1703 г.) и в последующее время, сказание о посещении св. апостолом Андреем края сего существовало здесь, было всеми, даже самим Петром Великим, признаваемо за истину, и записано не ранее 1725 в следующем виде: «от Друзина (т. е. Грузина) св. апостол Христов Андрей Первозванный имел шествие рекою Волховом и озером Нево (т. е. Ладожским, где Валаам), и рекой Невой сквозь места царствующего града Санкт-Петербурга в Варяжское (т. е. Балтийское) море; и в это шествие оные места, где царствующий град Санкт-Петербург, но без благословения его апостольского были (Русск. архив, т. 1, изд. 1866 г., стр. 111)». Это сказание о путешествии апостола, записанное летописцем, подтверждаемое древним преданием разных мест: Грузина, Валаама, Санкт-Петербурга, принимаемое долгое время без всяких сомнений, имеет на своей стороне много исторической достоверности.

В X веке христианство и иночество уже несомненно существовали на Валаамском острове. Из жития преподобного Авраамия Ростовского видно, что он был постриженным Валаамской обители, что сия обитель имела влияние на уничтожение язычества   в окрестных местах, содействовала обращению идолопоклонников к православной вере и развивала иночество в обществе христиан. Сам преподобный Авраамий получил св. просвещение и наставление в вере христианской от иноков Валаамского монастыря.

 Как на особых первоначальных деятелей в распространении православной веры в этом крае, история указывает на преподобных Сергия и Германа, основателей и чудотворцев Валаамского монастыря, живших в самые первые времена распространения православной веры на

Русской земле.

 По летописному сказанию, великая княгиня св. Ольга установила дани и оброки по реке Луге. Предание же, свято хранимое жителями Гдовского уезда, повествует, что самый этот уезд, в просторечии называемый чаще вдовским, составлял удел вдовствующей княгини Ольги, что она после своего крещения посетила его, и на берегу реки Наровы, после отдохновения на камень водрузила св. крест с молитвой о просвещении края этого христианской верой. Приводимое Татищевым в Российской истории одно мнение, что учреждение погостов сделано св. Ольгой, именно по принятии крещения, подтверждает это предание. В 45 верстах от Нарвы, на берегу реки Нароти, доныне существует погост, издавна известный под названием: Ольгин крест. В этом погосте имеется и часовня, устроенная над камнем.

Далее мы будем видеть, что христианская вера православная распространилась здесь из Новгорода,  отчасти из Пскова, трудами новгородских епископов с духовенством и при содействии гражданской власти. В восточных пределах нынешней Санкт-Петербургской губернии, памятники христианской древности относятся к XII веку. В этом веке построена в старой Ладоге небольшая каменная церковь св. великомуч. Георгия в крепости, заложенной ладожским посадником Павлом в 1116 году на левом берегу Волхова. Предание гласит, что эта церковь стояла на месте языческого капища. В 1153 году в Ладоге был боголюбивый новгородский архиепископ Нифонт и заложил там новую церковь св. Климента.

В XII столетии поселения псковичей стали занимать берега Пейпуса, принося с собой православную веру. Священники из Пскова в том же веке ходили с проповедью к наровской Чуди и насаждали по реке Нарове православную веру.

В 1227 году Ярослав, князь новгородский, отправлял в карельскую землю нарочных священников, которые просветили святой верой почти всех жителей ее, издавна подвластных Новгороду. Раньше и после этого времени новгородским святителям много содействовали иноки Валаамского монастыря. Корелы Финского берега Ладожского озера также были православны, как православны теперь единоплеменники их противоположного берега в Олонецкой губернии. По берегу до самого Кексгольма в XIII, XIV и XV веке стояли православные храмы. В 1337 году новгородцы заявили неудовольствие на удельного своего князя Нарммунда, сына Гедемина Литовского, за то, что шведы побили много купцов, ладожских и новгородских, и христиан, бывших в Корелии.

В западном крае Санкт-Петербургской губернии, следы христианства находим также в XIII веке. В рассказе о победе св. Александра Невского над шведами, летопись под 1240 г., упомянув об ижорянине Пелгусие, называет его христианином, прибавляя, что приняв св. крещение, он продолжал жить посреди (т. е. по обычаям) рода своего, погана суща.

В том же ХШ веке, на берегу Финского залива при речке Копорке построен был русский город Копорье (ныне – пригородная слобода). Во второй половине XIV века Копорье имело своих православных князей, из коих князь Иван, находясь в новгородском войске, в 1394 году убит под Псковом. Отсюда понятно, что в Копорском крае с XIII века существовала и распространялась православная вера.

В ХШ столетии новгородцы поставили на берегах Наровы город Тесов для склада товаров, привозимых из Новгорода, которые назначались к отпуску за границу. В Тесове жили и занимались торговлей православные христиане.

В 1323 году новгородцы под предводительством великого князя Георгия Даниловича, построили на Ореховском острове крепость Орешек, названную при Петре I Шлиссельбургом. Новгородский епископ Василий сам ездил туда, благословил основание крепости и, во время своего пребывания там, построил православную церковь.

В 1384 году, новгородский епископ Алексей благословил новгородцев заложить другую крепость на реке Луге–Яме, около существовавшего там селения Яма. Село Яма существовало еще в IX столетии, а в 1042 году новгородский князь Владимир Ярославич присоединил его к своим владениям. Без всякого сомнения, со дня этого присоединения до постройки крепости, в течение трех с лишком столетий, православная вера была уже значительно распространена в этих местах. По берегам Луги и Плюсы были раскинуты новгородские поселения и в них, хоть изредка, виднелись св. церкви.

В 1422 году, Иоанн III повелел заложить на правом берегу Наровы, против Нарвы, крепость, которая названа его именем Иван-город (ныне пригород Нарвы). Будучи населена православными, крепость эта, с одной стороны, защищала православных в ближайших местах от утеснения иноверцев, с другой – содействовала распространению православия. Уже само построение Иван-города повлекло за собой перемирие с ливонцами, по которому по земле и воде Великого Новгорода с князем Мистром утвержден был старый рубеж, а «церкви русския (сказано) в мистрове державе, в архиепископской державе и в бискупских державах держать по старине, и не обижать (Санкт-Петерб. губерния, стр. 30)».

По случаю пожара в 1558 г. немецкого города Ругодива (Нарвы), когда два образа Пресвятой Богородицы и св. Николая-чудотворца нашли среди пепла целыми, несгоревшими, архиепископ новгородский Пимен посылал за ними юрьевского архимандрита Варфоломея, да протопопа с диаконом, да из Пскова – печерского игумена Корнилия с троицким протопопом Иларионом и протодиаконом Иваном. Они, по государеву наказу, около городов Иван-города и Ругодива со кресты ходили, и молебны пели, и церкви свящали, и те св. иконы проводили до Новгорода. В Geschichte der Stadt Narva (vοn Ganzen, Dorpat, 1858 г.) говорится, что никаких нет следов, чтобы в крепости Нарве тогда существовала русская церковь, а христиане православные, очевидно, были. Но в Иван-городе русские, почти вне всякого сомнения, имели церковь раньше этого времени, и по большим праздникам отправляли в ней свое богослужение. Автор истории Нарвы считает возможным, что эта-то церковь царем Иоанном Васильевичем IV была увеличена и украшена, и по его указу в 1558 г. освящена (стр. 37). На очень древнем плане Нарвы и Ивангорода, второй половины XVI или начала XVII века, в Ивангороде, действительно, показана большая церковь с высокой колокольней, которая была почти выше башен крепости. Видимые ныне развалины в пригороде Нарвы почитаются остатками этого древнего храма.

В самом городе Нарве, по указу Иоанна Васильевича IV, была построена православная церковь. Она стояла на восточном конце главной городской улицы, там, где оканчивается старый город. На плане города Нарвы 1649 года находится почти что на этом месте православный храм, о котором упоминает и протокол магистрата от 16 апреля  1615  года  с  точным  обозначением  его  местности  (там  же).            В 1462 году, псковитяне с посадниками своими построили у озера Пейнуса город Кобылинск,  в нем – церковь св. архистратига Михаила. В следующем же году немцы напали, было, на новый городок, также на Гдов, поселения реки Наровы. Но великокняжеский наместник Иван Александрович с воеводой князем Федором Юрьевичем прогнали немцев за Нарову и заключили такой мир, по которому немцы обязались не обижать русских церквей. В 1581 году в Кобылинске существовала церковь св. Николая Чудотворца.

Когда две религии, или даже два исповедания одной веры встречаются друг с другом на одной местности, то между ними происходит борьба, которая, отражаясь в душах их последователей, увеличивает попеременно число верующих одной стороны за счет другой. В местности Санкт-Петербургского края, со стороны России достаточно незащищенного против врагов: шведов, датчан и других, борьба сего рода тянулась много столетий, православная церковь часто и помногу теряла своих членов, которых отторгали то католики, то лютеране. Но, в свою очередь, и угнетаемая церковь, силой истины и убеждений, одерживала победы не только в возвращении своих погибших чад, но и в приведении в свой двор таких, которые поначалу к ней не принадлежали. Один из замечательных случаев сего рода принадлежит к XIV столетию. По заключении Дерптского мира в 1371 году, валаамские иноки, после сильной бури на Ладожском озере, спасли от потопления человека, носившегося в волнах на корабельной доске. Спасенный был король шведский Магнус II Смек. Мирные кущи иноков, убеждения старцев, воспоминание горьких дней протекшей жизни, чудное спасение от смерти расположили короля, ревностного католика и гонителя православной церкви, остаться навсегда в Валаамской обители. Он присоединился здесь к православной церкви, составил духовное завещание, занесенное во многие наши летописи (Софийск. Врем. ч. 1, стр. 335, изд. 1820 г. и друг.), принял схиму с именем Григория в через три дня после сего обстоятельства отозван Богом на вечный покой. Иноки погребли его на общем братском кладбище, где видна его могила и по настоящее время, под густой сенью  развесистых клёнов. На могиле сделана позднейшей рукой надпись, в которой стихами изображена в краткой речи вся история короля-схимника.

В 1534 и 1535 году, архиепископ Макарий, по указу великого князя Иоанна Васильевича, посылал инока Илию для искоренения «кумирской прелести» в Водской пятине, в Чуди, Ижоре и по всей Корельской земле. Этот миссионер, разрушая идолопоклоннические мольбища, рубил и жег священные леса, бросал в воду обоготворяемые деревья, разорял разные кудесы и суеверные обычаи, и крестил некрещеных. Владыка приказывал в посыльной грамоте, чтобы к иноку Илии приводили на поучение арбуев в учеников их. Непослушных же крестьян дети боярские, за которыми они жили, должны имать и отправлять к самому архиепископу. Такого же содержания грамота разослана была преемником Макария, Феодосием архиепископом, в 548 году, к духовным и мирским властям Чудской земли (Санкт-Петербургская губерния, стр. 37). Вообще занятно, что по присоединении Новгорода и Пскова к Московскому царству, как народонаселение, так и церкви в Санкт-Петербургском крае стали умножаться. Построению св. храмов много способствовали духовные и светские власти, которым земли были пожалованы во владение.

По переписным и окладным книгам пятин Новгородской области, в нынешней Санкт-Петербургской епархии, в конце ХV и в XVI столетии, значатся следующие церкви и приходы:

1. В городе Ладоге церкви: Спасская, Воскресенская, Богородицкая, Семеновская и Климецкая (св. Климента), по именам которых назывались в городе Ладоге разные местности или концы: спасский конец, богородицкий, семеновский.

Погосты Ладожского присуду в Водской пятине были: 1) Городенский Предтеченский; 2) Ильинский на Волхове; 3) Федоровский Песоцкий; 4) Егорьевский Теребужский; 5) Малая Лопца (село Васильево); 6) Михайловский на пороге; 7) Никольский с городища, церковь которого стояла в другой, а именно – в Обонежской пятине; 8) Васильевский на Волхове; 9) Рождественский на Сяси, в котором было две церкви: холодная – Рождества Христова и теплая – Рождества св. Иоанна Предтечи.

2. В городе Орешек: каменная церковь Иоанна Предтечи на посаде, на Корельской стороне, и церковь  Преображения  Господня  в крепости.

В Ореховском присуде были погосты: 1) Спасский Городенский, названный Спасским по церкви, которая и теперь стоит на левом берегу Невы близ Шлиссельбурга, и Городенским – по городу Орешку; 2) Ивановский Куйвошский; 3) Воздвиженский Карбосельский; 4) Никольский Толдожский (на реке Толдоге) в Чуди (село Котлы) с церковью; 5) Егорьевский Лопский (село Путилово); 6) Введенский Дудоровский (деревня Кервала); 7) Никольский Ижорский (ямская слобода Ижора); 8) Никольский Ярвосольский (село Никольское).

3. В городе Копорье: Спасская церковь соборная и Рождественская на посаде. В писцовых книгах 1500 г. последняя церковь называется Рождественским монастырем из города  Копорья, и имела небольшие владения в Каргальском погосте (Писц. кн. изд. 1868 г. т. III, стр. 509. 532).

В Копорском присуде погосты: 1) Каргальский, в котором в сельце Удосоль показана церковь св. архистратига Михаила; 2) Ильинский Замошский с церковью св. Илии Пророка в селении Бегуницах. В сем же погосте церковь Спасова Преображения была в сельце Рыкулицах. Да в селе Лазовичах того же погоста были из нетяглых – дворовый поп Григорий, дворовый дьяк церковный Гридя, а пашни у них церковные на 3 коробьи на ржаные, а сена косят 8 копен (Писц. книга т. III, изд. 1868 г., стр. 584). Отсюда следует, что в Глазовичах (другое название того же села) была и церковь; 3) Покровский Дятлинский с церковью Покрова Пресвятой Богородицы на погосте в деревне Дятлицы, да в сельце Горка того же погоста была церковь Великий Илья; 4) Дмитриевский Кипенский (деревня Кипень) с церковью св. великомуч. Димитрия; 5) Богородицкий – с церковью Рождества Пресвятой Богородицы; 6) Спасский Орлинский с церковью Спасова Преображения; 7) Никольский Грязненский с церковью св. Николая Чудотворца (деревня Грязная); 8) Никольский Суйдовский (деревня Суйда) с монастырем, который был для погоста, в то же время, приходской церковью св. Николая Чудотворца; 9) Покровский Озерецкий (деревня Озериши) с церковью Покрова Пресвятой Богородицы; 10) Спасский Зарецкий (деревня Заречье) с церковью Спасова Преображения; 11) Никольский Ястребинский с церковью св. Николая Чудотворца; 12) Григорьевский Льешский с церковью свят. Николая Чудодотворца; 13) Богородицкий Врудский с церковью Успения Пресв. Богородицы.

4. В городе Яме (Ямбурге) церкви: Пресвятой Богородицы на посаде на Новгородской стороне, и Спасская на посаде жe, на Копорской стороне. Последняя из них была монастырем, который владел многими селами (Новг. писц. кн. т. III, стр. 956, изд. 1868 г.).

В Ямском присуде погосты: 1) Ямское окологородье без церкви; 2) Воздвиженский Опольский в Чуди с церковью Воздвижения Креста Господня; 3) Егорьевский Радчинский (село Радчино) с церковью св. великомученика Георгия; 4) Егорьевский Здылетцкий с церковью св. великомученика Георгия; 5) К Ивангороду был приписан погост Петровский. В нем имелось 6 сел, 41 деревня, 199 дворов и 495 душ тяглых жителей, которые все содержали православную веру.

В 1424 году основан псковскими посадниками город Гдов. На него имели влияние во всех отношениях больше псковитяне. Тогда же, т. е. при самом основании Гдова, в нем построена степенным посадником Николаем Павловичем церковь Спаса Преображения и основан монастырь святителя и чудотворца Николая. 1-го ноября новый город освящен, и день сей установлено праздновать навсегда. Вскоре же и в Гдовской крепости поставлена малая церковь во имя св. Димитрия Мироточивого. В 1540 году, вместо этой деревянной, устроена в Гдове, на суммы земства, соборная из плиты, церковь св. великомученика Димитрия Мироточивого. Жители Гдова и окрестных  мест питали преимущественное благоговение к сему святому, почитая его покровителем своим и заступником. Ибо князь св. Александр Невский, имея при себе в походах его икону, одержал в 1242 году знаменитую победу над немцами при Чудском озере. Когда Баторий в 1581 году держал в осаде Псков, то разбежавшиеся от разорения поселяне нашли себе пристанище между своими братьями православными в Гдове и, выходя из укреплений его, ловили по селам и по лесам литовских фуражиров, отнимали у них награбленную добычу и самих забирали в плен (Псковско-Печерский монастырь, еписк. Аполлоса, Новгород, 1864 г., стр. 33).

Кроме сего, в пределах нынешней Санкт-Петербургской епархии значатся погосты, считавшиеся в ту пору за Новгородским и Порховским уездами в пятинах:

а) Обонежской: 1) Климецкий на Волхове с церковью св. Климента; 2) Никольский на Сяси с двумя деревянными церквями: Рождества Пресвятой Богородицы и св. Николая Чудотворца, да в волости новгородского владыки была  церковь Преображения Господня; 3) Троицкий на Златыне (деревня сего имени) с монастырем св. Троицы; 4) Богоявленский на Сяси (ниже Рождественского на Сяси) с церковью Богоявления Господня; 5) Воскресенский на Маселге с двумя деревянными церквями: Воскресения Христова и Благовещения Пресвятой Богородицы; 6) Рождественский на Вороной с двумя деревянными церквями: Рождества Богородицы и св. Николая Чудотворца, из которых последняя была сделана теплой и имела трапезу, т. е. притвор; 7) Рождественский на реке Паше. В нем поначалу  была деревянная церковь св. Николая Чудотворца, но ее сожгли немецкие люди, и место, на котором она стояла, запустело. В 1582–1583 году в этом погосте существовала каменная церковь Рождества Христова; 8) Введенский на Ояти, в котором были две церкви: Введения во храм Пресвятой Богородицы, да св. Апостолов Петра и Павла, и обе сожжены немецкими людьми. Вместо них тут существовал в 1582 г. монастырь с церковью Богоявления Господня на острову.

б) В Водской (новгородского уезда) пятине: 1) Солецкий на Волхове с церковью Рождества Пресвятой Богородицы; 2) Никольский Будковский. Этот погост был богаче других святыми храмами; в его границах церкви находились: а) на самом погосте церковь св. Николая Чудотворца; б) в селе Белом, при Белом озере, церковь Рождества Христова; в) в селе Хабалина гора, над Хвойным озером, церковь Покрова Пресвятой Богородицы; г) в селе Передчицы на реке Оредеж церковь св. великомученика Георгия; д) Троицкий монастырь над озером Верхутиным; 3) ильинский Тигодский (от реки Тигоды) с церковью св. пророка Илии; 4) Никольский Передольский, в котором кроме погостского храма, стоявшего за Лугой в Шелонской пятине, были две церкви: Рождества Христова в селе Москорицы на реке Луге в св. Василия Великого в селе Творошковичи также на Луге. В 1581–1582 году и на самом погосте существовали две церкви: каменная св. Николая Чудотворца и деревянная Благовещения Пресвятой Богородицы; 5) Димитриевский Городенский, в котором на самом погосте в 1500 г. были две церкви: св. Димитрия Солунского и монастырек Покрова Богородицы, да в округе одна церковь в память чуда Архистратига Михаила в сельце Строганец, купеческого человека Ивана Елезарова, что ныне – Городищенский погост;

в) В Шелонской (новгородского уезда) пятине: 1) Петровский на озере Черменецком, где в 1581–1582 году были две церкви: деревянная св. апостолов Петра и Павла и теплая св. Николая Чудотворца. В округе этого погоста были церкви в селах: Югостицах и Ропше; 2) Дремяцкий, в составе которого упоминается в конце XVI века сельцо Лугское, а в начале XVII века – церковь в Лутчине. На самом же погосте в 1581–1582 г. были две церкви: св. Николая Чудотворца с приделом св. Флора и Лавра, да теплая церковь Рождества Пресвятой Богородицы; 3) Которский с двумя церквями: св. Николая Чудотворца, в которой был придел Покрова Богородицы и св. Сергия Радонежского Чудотворца. В селах этого погоста: Лзи, Модолицах, Захонье в Озерце были также церкви; 4) Бельский, около Сяберского озера, с церковью св. Димитрия Мироточивого, при которой был придел во имя св. Николая Чудотворца; 5) Турский на реке Хотыне; 6) Флоровский; 7) Лубенский,  с церковью св. Архистратига Михаила; 8) Вишельский,  с церковью св. великомученика Георгия; 9) Боротенский, в котором 1581–1582 г. стояла в запустении церковь св. великомученика Георгия; 10) Панский,  с церковью св. Николая Чудотворца; 11) Хмернский,  с церковью Положения Ризы Пресвятой Богородицы. 12) Щирский,  с деревянной церковью Воскресения Христова; 13) Луговешский,  с церковью Покрова Пресвятой Богородицы, в котором была еще церковь  в селе Велине; 14) Быстревский, с церковью св. Николая Чудотворца и в селе Лог; 15) Ручьевский (Ручье), с деревянной церковью св. Николая Чудотворца; 16) Прибушский (Прибушь), где 1581–1584 г. существовала в сельце Дубягах церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы; 16) Щепецкий (Щепец), с двумя деревянными церквями: Рождества Христова и св. Архангела Михаила; 18) Лосецкий, в котором 1581–1582 г. были две церкви: св. Архистратига Михаила с приделами св. Николая Чудотворца и Димитрия Солунского, да теплая церковь св. Петра, митрополита Московского;

г) Старорусского уезда: 1) Сумерская волость, в которой 1627–1628 г. были сотни: Осминская с церковью св. Георгия, и Долосская с двумя церквями: в Чехлове и на Долгом озере; 2) Никольская волость, с двумя погостами: Песье, в котором была церковь Воскресения Христова, и Рель – с церковью св. Николая Чудотворца; 3) Ложголовская, с погостом Пенино, где было две церкви: Рождества Пресвятой Богородицы, а другая стояла в запустении; 4) Старопольская с погостом Валовым, в котором была деревянная церковь св. великомученика Георгия;

д) Порховского уезда – Бельский погост, в котором, по писцовым книгам 1584–1585 г., была церковь Рождества Пресвятой Богородицы с приделом св. Николая Чудотворца. Церковь эту сожгли литовские люди, а деревянный храм Пресвятой Троицы остался цел.

Большая часть этих названий, с трудом произносимых и тяжело действующих на непривычный слух, сохранилась доныне в названиях сел, каковы: Ложголово, Песье, Пенинский погост, Рель, Дудорово и т. п.

 Кроме прямого указания на существование церквей в приведенных городах, присудах и погостах, сами названия их: Предтеченский, Федоровский, Никольский, Троицкий, Богоявленский и подобные, доказывают, что в них были церкви, от которых и взяты их названия, или, по крайней мере, жили православные христиане, распределенные по церквям. Ибо само слово: погост означало в то время: с одной стороны – округ селений и деревень, расположенных около церкви, с другой – в частности, – дворы священно-церковнослужителей при приходской церкви, где селились также люди пашенные и непашенные или торговые (Санкт-Петербургская губерния, 1864 г., стр. 31). С другой стороны достоверно известно, что в главных селениях и таких погостов, которые не носили церковного названия, были также свои церкви, как и в главных селениях погостов, называвшихся по церквям (Неволина, о новгород. пятинах, стр. 97). О существовании христиан, и притом в простоте сердца глубоко преданных своей вере, свидетельствуют не только христианские имена, которыми заполнены писцовые книги, но и сами факты. В 1587 году 28 мая, вдова Мария Терентьева, с Подкопорья из-за Невы, будучи во Пскове, помолилась пред Владимирской иконой Божьей Матери в соборном Троицком храме и возвратила зрение, которым не владела два года и девять месяцев (Печерск. мон. еписк. Аполлоса, стр. 63). Однако же, очень известно, что, во-первых, церкви были редки, во-вторых – в некоторых погостах их вовсе не было, и, в-третьих, что не все еще обитатели погостов в те столетия были просвещены христианской верой. Так в Ореховском присуде, в Дудоровском погосте, местность, называемая Попова гора (Бабий-гон), по писцовым книгам 1501 года, состояла из десяти деревень, но они составляли один только приход, называемый Поповым. В Лутчине (т. е. в местности по реке Луге, нынешнего Лугского уезда) близ Надвинского стана³ существовала приходская церковь Рождества Христова, и прихожанин сей церкви Потапий Григорьев, быв слепым шесть лет, в Пскове 1602 г. получил зрение пред иконой Умиления Божией Матери (там же, стр. 69–70). Ивановский Куйвошский погост, в Ореховском присуде, занятый ныне Петергофом, в значительном большинстве исповедовал в XIV и XV столетии православную веру, но неизвестно, была ли в нем церковь. Ивановским же он назван от Ивана Захаровича Овинова, который владел  этой  местностью.  Погост  состоял   из   целого   округа   сел   и  деревень, называемый Малая Лопца, не имел ни главного селения, ни церкви (О пятинах. Неволина, стр. 96). Сверх того, в тех же столетиях в Ивановском владении еще встречаются такие имена, которые напоминают язычество, напр.: Кучка Чуркин, Гридка Яхнов, Харюша да  Палка  Палкины,  Нечай  Юркин,  Усалка  Матюков.     В      деревне  Олекино на реке Стрельне также упоминаются языческие имена лиц: Палка Олекин, Игалко, сын его (Временник Императорского Московского общества истории и древности 11, стр. 293). По писцовым книгам 1500 г., изданным в 1868 г. археографической комиссией, в Каргальском погосте Копорского уезда, среди христианских имен, встречаются языческие, напр.: Шипение, владетельная особа сельца Подмошья, Лембейко Якушов, Игамас Чудин, Губа, Иллуй, Шиха, Енка, Кавгуй и друг. Достойно замечания, что и национальности местные не вполне слились с господствующим племенем славянским: ибо встречаются наименования:   Чудин,   Царко, Ижорянин, Русин (стр. 494–553).  Из  грамоты  архиепископа   Макария 1534 года видно, что язычников тогда еще много было, и что самые христиане нетвердо стояли в вере: ибо не только держались суеверных обычаев «кумирской прелести», но и предавали огню иконы святых. Все это доказывает, что тогда православная вера далеко не всех привела в свое стадо, и что дух ее не вполне еще овладел сознанием обитателей Санкт-Петербургского края.

 Кроме соборов и церквей, в нынешней Санкт-Петербургской епархии находились еще монастыри. Знатнейшими из них были: Валаамский, построенный в глубокой древности, и Коневский, основанный преп. Арсением в конце XIV века. Они имеют свои подробные описания.

Менее значительными были: 1) Староладожский Успенский монастырь, об основании которого в летописях (1 новгор. стр. 11 и IV новгор. стр. 8, по изд. 1841 г.) говорится: «Сруби Аркад (Аркадий) игумен церковь св. Богородицы – Успение, и состави себе монастырь и бысть крестьянам прибежище, ангелом радость, а дьяволу пагуба». Монастырь этот, бывший мужским, неизвестно в котором году – обращен в женскую обитель; 2) Староладожский Гостинопольский Николаевский монастырь (ныне в Новоладожском уезде), в котором церковь св. Николая Чудотворца, каменная, построена не позже XV века, а сам монастырь, надо полагать, судя по некоторым историческим источникам, существовал уже в ХІІ веке;  монастырь, об основании которого в летописях (1 новгор. стр. 11 и 3); Георгиевский монастырь также в г. Ладоге; 4) там же Ивановский монастырь; 5) Васильевский монастырь, который стоял близ Старой Ладоги, на правом берегу Волхова, близ Васильевского погоста. В нем был храм св. Василия Кесарийского, от которого усвоено и название монастырю. В 1687 г. патриарх Иоаким приписал его к Зеленецкому монастырю. Монастырь св. Василия закрыт в 1764 году, при учреждении штатов; 6) близ Ладоги же упоминается еще Николаевский Медвецкий монастырь; 7) в городе Гдове, при самом построении его, основан монастырь св. Николая Чудотворца, которому в 1456 году псковские посадники Леонтий Макарьевич и Зиновий Михайлович подарили свои вотчины и вообще благодетельствовали. Имена их доселе возносятся в молитвах по монастырскому синодику, доныне сохранившемуся; 8) в 1470 году, в 12 верстах от Чудского озера, на реке Желчь, в сороковом бору основан      Озерецкий монастырь с церковью покрова Пресвятой Богородицы.  Основателем его и первым игуменом был преподобный Илларион, ученик Ефросина Пустынножителя на Толке реке, близ Псковского озера. На месте ceго монастыря, в 40 верстах от Гдова, находится приходская церковь; 9) монастырь Силасари, находящийся в Егорьевском Теребужском округе в Ладожском присуде; 10) в 1500 году показан монастырь св. Троицы в Никольском Бутовском присуде, в Водской пятине, Новгородского уезда, над озером Верхутиным; 11) на Стороженском у Ладожского озера, в 15 верстах от села Загубья, существовал Стороженский Николаевский монастырь с XVI века; 12) в Шелонской пятине, Новгородского уезда, в Петровском погосте (Передольского округа) известен с XV века Богословский монастырь при озере Черменецком. В нем были: каменная церковь св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова и деревянная Рождества Пресвятой Богородицы, с трапезой и келарской, шестнадцать келий, конюшенный  двор, четыре житницы, мельница   лошадиная.   Монастырь    был    обнесен    деревянной оградой в роде забора; 13) в той же пятине, в Бельском присуде был мужской монастырь, на островке Сяберского озера, называемый Спасским Сяберским, в 1684 г. приписанный митрополитом Никоном к Вяжикому монастырю (История российской империи,  ч. III, стр. 654–661); 14) в Хмернском погосте, той же пятины, Посолотин Новопечерский монастырь находился на Черной речке. В 1581–1582 г. в нем показаны две церкви: Успения Пресвятой Богородицы в горе и деревянная св. Николая Чудотворца. Посолотин монастырь был довольно благоустроенный: кроме церквей, в нем были игуменская келья, восемь келий братских, лошадиный двор, и вокруг монастыря ему принадлежал лес по двенадцати десятин на все четыре стороны и разные другие угодья; 15) около половины XVI века основан препод. Мартирием нынешний Троицкий Зеленецкий монастырь, возведенный впоследствии новгородским митрополитом Корнилием в цветущее состояние (История его, изд. 1866 г. стр. 3–4); 16) в Щирском погосте, на острове Черного озера, в Шелонской жe пятине, был монастырь с двумя церквями:  пресвятой Троицы и св. Николая Чудотворца; 17) в Копорском уезде, Котельского погоста, в приходе св. Николая Чудотворца, в пяти верстах от церкви, в деревне (дворцового ведомства) Монастырке издревле существовал монастырь и церковь, разоренные шведами; 18) Спасская церковь в г. Ямы на посаде на Копорской стороне была монастырской, и владела селами и деревнями в Опольском погосте; 19) по писцовым книгам 1582–1583 г. упоминается Троицкий монастырь с Златыни в Обонежской пятине. Наконец 20) в этот же период существовала уже (ныне село с церковью) Феофилова  пустынь, основанная иноками Феофилом и Иаковым в XIV веке, с церковью Успения Пресвятой Богородицы, и называвшаяся тогда Феофилова Успенская-Коневская пустынь. Это монастыри мужские.

 Из женских монастырей нам известны пять: один был в Водской пятине, новгородского уезда, в Никольском Передольском погосте, при  реке Луге, называвшийся Покровским с деревянной церковью Покрова Богородицы. Другой Богородицкий девичий монастырь находился в г. Ладоге.  В XV столетии основан при городе Гдове псковсвим посадником Иваном Сидоровичем и существовал Ивановский женский монастырь с церковью св. Афанасия Великого. В Димитриевском Городенском погосте, Водской пятины, Новгородского уезда, был, так называемый в писцовых книгах 1500 года, монастырек Покрова Пресвятой Богородицы. Да пятый монастырек же находился в Никольском Суйдовском погосте, Копорского присуда, с церковью святителя Николая Чудотворца, а жили в том монастыре черницы.

Нельзя поручиться за то, чтобы мы выставили здесь с точностью все существовавшие монастыри. Ибо, с одной стороны, в записях встречаются такие названия монастырей, о которых, за исключением имен, ничего неизвестно, напр. Ивана Святого, Пречистой Богородицы из Орешка (Санкт-Петербургская губ., стр. 34), Пречистые монастыри Елисеевой пустыни (Писцовая книга, т. III, ст. 551), с другой – никакого нет сомнения, что некоторые из монастырей погибли от неприятельских разорений, не оставив по себе следа ни в вещественных памятниках, ни в записях, ни в памяти народной. О существовании, напр. упомянутого выше монастыря в деревне Монастырке Копорского уезда, сведение попалось случайно в архив Санкт-Петербургской духовной консистории в деле о часовнях, но какой это был монастырь положительно неизвестно ничего. Все это ясно доказывает, что монастырей в древнем Санкт-Петербургском крае было гораздо больше того числа, которое выведено нами. Также мы не в состоянии с точностью определить, какие из несуществующих более монастырей были мужскими, и какие – женскими или, правильнее, девичьими. Краткие заметки древности не касались их различия в сем отношении. Поставленный нами, в числе мужских, Спасский монастырь  в городе Явы, есть основание думать, был девичьим монастырем. Ибо в писцовых книгах 1500 г. упоминается черница Овдотья из г. Ямы. Замечания о неточности нашего исчисления монастырей и относительно сомнения, были ли некоторые из них мужскими или девичьими, тем более заслуживают внимания, что мы не имеем за этот период времени непрерывных записей о церквях в монастырях, что монастыри были разрушаемы и опять восстановляемы, что всегда бывали превращения мужских монастырей  в девичьи и обратно.

Церкви строились в городах на посадах, а в селах на погостах. Места, на которых стояли церкви, считались приходскими или мирскими. Все церкви, включая монастырские, были деревянные, малых размеров, больше однопрестольные, простой архитектуры. Звон  производился в некоторых погостах посредством колокола, в других употреблялось клепало, а в некоторых существовали и клепало, и колокол. Погостская церковь для всех жителей погоста, состоявшего из многих сел и деревень, была приходской. Прихожане и строили ее, и содержали на свой счет. Храмовой праздник погостской церкви, если она была для всего округа одна, праздновался во всех селах, деревнях и в местностях иных названий целого погоста. По воскресеньям и в праздники, православные со всего округа собирались на погост Богу помолиться в церкви. При погостской церкви бывали трапезы или схожие избы. В них собирались христиане по воскресеньям и по праздникам для рассуждения об общественных делах своих. В храмовые же праздники приезжали на погост торговые гости с разными товарами и составлялись ярмарки, на которых погощане покупали и обменивали свои произведения на предметы, доставленные из  других  мест.

Если в округе одного погоста существовало одновременно несколько церквей, две, три, четыре: то погост разделялся на приходы, и к каждой из приходских церквей было приписано по нескольку ближайших сел, деревень и починков. Примеры сего рода видим в описании Никольского Будковского погоста, в котором было четыре церкви. В нем приходы обозначаются так: «село Передчицы, а в нем церковь великий Егорей, да двор попа Бориса, да дьяк церковный Исидор, да пономарь Ивашко, пашни у них церковные на 3 коробьи на ржаную, а сена косят 40 копен, а в обжы не положены». Деревень к селу: Гобжыца на р. Оредеже, Далекое, Замошье, Озеречня, Любно, Зачеренье, Желцы и т. д. с описанием в каждой из деревень дворов и людей.

Из писцовых книг видно, что церкви того времени снабжены были в достаточном количестве всеми необходимыми предметами богослужения: св. иконами, утварью, богослужебными книгами. При них имелись тетради для записи прихода и расхода церковных сумм, чем заведовали священно-церковнослужители. При многих погостах церкви владели землей. При церквях, особенно монастырских, хранились царские грамоты и разные другие документы, к ним относящиеся, которые все истреблены неприятелями во время войн и пожаров.

За исключением городов, диаконы редко где бывали при погостских церквях. Наибольшей частью, церковный причт состоял из священника и дьячка, а в немногих погостах упоминается один священник. При всех почти церквях имелись церковные сторожа, при некоторых, совместно с дьячками, были пономари, и при очень многих – проскурницы. Особенность в некоторых причтах того времени составляют черные попы (иеромонахи), которые имели свои дворы, жили на погостах и совместно с белыми попами, а иногда одни, исполняли обязанности приходского духовенства. Дьячки в здешнем краю иногда именуются церковниками и псаломщиками.

 Кроме упомянутых сборных изб, при церквях на погостах строились  кельи для нищей братии. В писцовых книгах 1582–1583 года говорится, что в Воскресенском погосте на Маселге стояли три кельи, «а в них живут нищие, питаются от церкви Божией (Неволина о пятинах, прилож. V, VI, стр. 146)».  В Имоченецком погосте, часть которого находится ныне в Санкт-Петербургской губернии, в 1582 году на погосте стояло десять келий, а в них жили двенадцать братьев чернецов, да пять келий, а в них жили нищие бельцы, старцы и старицы (там же, стр. 152).          Монастыри в скудные годы облегчали нужды мирских людей собственными запасами. Троицкий Зеленецкий монастырь однажды роздал немало денег и множество всякого рода хлеба боярам, дворянам, священноцерковнослужителям, скудным крестьянам, вдовам и сиротам, всякого чина людям на пропитание. И за то Господь Бог послал ему свыше благодать: хлеба наросло в то же лето от плодов земных весьма много в монастыре, и по селам и около (Монаст. летописец, стр. 37–38).

 Никольский Суйдовский женский монастырек являет в себе ту особенность, что он был и приходским храмом для всего погоста, не имевшего иных церквей. Женские монастырьки и монастыри, при которых не было прихода, имели свой особый церковный причт, члены которого жили вне монастырей, своими дворами и владели пашней. У Покровского женского монастырька Пречистой, в Дмитриевском Городенском погосте, были: «двор попа Игнатея, двор дьяка церковного Федко, двор дьяка же Юшко, двор сторожа Захарко, двор сторожа Исачко, а пашни у них церковные на десять коробей на ржаную, а сена двадцать копен, а в обжы не положены (Новг. писц. кн. т. III, ст. 182–183, изд. 1868г.)».

 Чтобы дать понятие о состоянии церквей того времени, выпишем здесь из рукописной писцовой книги, имеющейся у нас перед глазами, подробное сказание о церкви в селе Осьмино, составленное в 1675 году писцом Федором Васильевым Нащокиным, да подъячим Василием Берестовым. «Село Осьмино на реке на Сабе, а в нем – церковь страстотерпца христова Георгия, деревяна, клецка, а в церкви Божия милосердия: образ местный страстотерпца христова Георгия, в деянии на окладе, оклад басмен, венец серебряный, чеканный; дека длиной два аршина, а поперек полтора аршина; пред тем образом свеча поставная на свечнике белого железа. Образ местный Пречистой Богородицы «Одигитрия», с предвечным Младенцем, на окладе; оклад басмен, венцы серебряны, резные, белые. Образ местный Воскресения Христова, писан на краске, да местный образ страстотерпца христова Георгия в деянии, писан на краске. Пред теми образы три свечи поставные, деревянные, писаны на краске, насвечники белого железа. Двери царские, сень и столицы писаны на краске; двери северные: благоразумный разбойник расписан на краске; да в деисусе десять образов; паникадило медное о шестнадцати перах у деисуса же в тябле. Образ Воскресения Христова, дека штилистовая (т.е. шестилистовая, мера того времени), обложен серебром басменым; образ страстотерпца Христова Георгия, дека штилистовая, обложен серебром. Да в алтаре за престолом образ Пречистой Богородицы «Одигитрия», писан на краске; да крест за престолом писан на краске. Да книга на престоле Евангелие письменное (т. е. рукописное) в десть, оболочено камкой зеленой; распятие Христово и евангелисты – серебряные, басменые; крест благословящий обложен серебром басменым. В церкви: апостол печатный в десть; устав в десть печати киевской; минея общая печатная в десть; октой печатный в десть; две триоди в десть печатные, одна постная, другая цветная; златоуст письменный в четверть; псалтырь в четверть печатная; часослов печатный в четверть. Ризы дорогинные двоеличные, оплечье атласное, травчатое; стихарь полотняный ветхий, оплечье выбойчатое; пояс нитяной; поручи дорогинные двоеличные; епатрахиль дорогинная зеленая двоеличная. Потир и лжица, и блюдца, и блюда оловянные· воздух дорогинный двоеличный, шит золотом; покров киндяшный. Кадила, да укропник и чаша водосвященная медная. Да в трапезе образ местный Живоначальной Троицы, писан на краске; венцы серебряные, белые гладкие, дека длиной два аршина, поперек полтора аршина. Образ местный «Отечество», писан на краске, венец и цата серебряные белые; дека длиной два аршина, поперек в полтора аршина; образ местный Николая Чудотворца Можайского в деянии, писан на краске; венец серебряный, белый резной и в облацех Спасов образ и Пресвятой Богородицы, и венцы серебряные, белые резные; дека длиной два аршина, а поперек – аршин. Образ местный Николая Чудотворца, писан на краске; длиной дека два аршина, а поперек полтора аршина. В деисусе образ «Отечество», длиной дека два аршина, а шириной в полтора аршина. Да у церкви колокольня, на восьми столбах, верх шатровый; а на ней два колокола, один три пуда,  а другой в полтора пуда; клепало железное в два пуда. Церковь и церковная утварь – строение мирское приходских людей. В селе же двор попа Афанасия Павлова, двор дьячка Матюшки Захарова, двор пономаря Ефремки Кирилова, двор просфорницы Улитки Юрьевой. Пашни церковные доброй земли восемь четвертин... по тому же сена по реке по Сабе вверх и вниз с отхожими пожнями тридцать копен с выти, та церковная земля не положена (т. е. в казенный оброк)».

 По городам колокола были гораздо большего размера и веса. В 1561 году строители гдовской соборной Дмитриевской церкви отлили для нее колокол со следующей надписью: «Божией милостью, и Пречистой Его Богоматери, и всех Святых помощью, и святого страстотерпца Христова и великомученика Димитрия молитвами, литы бысть сия колоколы в 1069-ое месяца декабря 25 день, на память Рождества Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, милостью Божией и иных создателей храма святого великомученика христова Димитрия, Анфима, Тарасия, Елисея, Феодосия, Кирилла, Микулу, Феодора, инока Евфимия, при державе царства благоверного и христолюбивого царя, великого князя Ивана Васильевича и всея России, аминь. Весу 50 пудов».

 В некоторых местах существовали свои художники для церковных дел, переписчики церковных книг, иконописцы. В Ильинском Замошском погосте жил в 1500 году своеземец Олешка Фомин, который называется иконником. Списанием книг наиболее занимались иноки в монастырях. Некоторые из их трудов доселе хранятся в библиотеке Валаамской обители.

 Из соображения истории развития православной Церкви в Санкт-Петербургском крае открывается ясно, что край этот исконно принадлежал России, и по господству веры всегда был православным. Даже некоторые местности Финляндии в глубокой древности принадлежали Новгороду, и основание г. Выборга приписывается одному из его витязей (Зерцало, Мальгина, стр. 7). Ни римское католичество, ни лютеранство никогда не имели в сих местах такого широкого развития и распространения, какое принадлежит православной  вере. Факты же построения на разных пунктах церквей доказывают ту нашу мысль, что православная вера распространялась здесь только поначалу через нарочных миссионеров, но что с двенадцатого и в последующие века, она утверждалась более вместе с поселением людей. Строился какой-нибудь город, положим Гдов, Ивангород, и в нем – церковь. Около города распространялись деревни, села, в них, при размножении народа, созидалась церковь и образовывался погост. Центром же, из которого распространялась православная вера, очевидно, был Великий Новгород. Связанный в административном отношении с Новгородом и Россией, Санкт-Петербургский край и по церковным делам находился в зависимости от новгородских иерархов, а через них входил в общий состав Русской и всей вселенной Церкви. Московские патриархи, напр. Адриан, последний из них (см. его духовную), титуловались так: всея России и всех северных стран патриарх. Новгородские владыки по делам Санкт-Петербургского края в потребных случаях всегда сносились с высшей духовною властью России.

 Только будучи господствующей, православная вера и церковь не всегда благоденствовала в Санкт-Петербургском крае. Много пришлось здесь терпеть православным от своих врагов политических и религиозных. Преследования их начались очень рано. Римские епископы стали обращать внимание на Санкт-Петербургский край еще с половины XII века. По свидетельству Шаума (Tragoedia Demetria Moscovitica, 1611 г.), папы думали, между прочим, в сем именно месте ворваться в стадо Господа. Когда в половине XII века бременские купцы поселились на Двине; то папа Александр III назначил туда миссионеров для обращения в христианство прибалтийских язычников. Заботы Рима о язычниках карельских, ингерских (ижорских), лопских  и ватландских (води) выражаются во многих папских буллах XIII века. Папа Александр IV в 1235 г. дозволил даже поставить особого епископа  для Ватландии, Ингрии и Карелии (Санкт-Петербургская губ. стр. 29). Исполнителями воли пап бывали немцы и короли: шведский, датский и польский, а с XIII столетия – ливонский орден братьев креста и меча. Королям и ордену сподручно было действовать заодно с папой, потому что, распространяя христианство в этих странах, они подводили их, в то же время, под свою власть. Вследствие возбуждений папы Иннокентия III, датский король Вольдемар II, пройдя с войском всю Эстонию, основал в 1223 году на Нарове замок Нарву. Орден рыцарей креста и меча потому вел особенно жестокую войну против новгородцев, что получал со стороны пап постоянное подстрекательство к крестовым походам против язычества и русской схизмы. В 1222 году меченосцы, собрав лив и латышей, обошли Псков и дошли до Новгорода, опустошая на пути своем жилища и храмы. «Наши сограждане, – жаловались тогда псковичи, – положили свои головы на берегах Чудского озера». По обычаю того времени, во главе ливонского или шведского войска, наряду с вождем или полководцем, всегда бывали епископ и немало духовенства. В одной из войн со шведами св. князя Александра Ярославича Невского у берегов Невы был убит 15 июля 1240 года, между прочим, латинский епископ. В XIV веке шведский король Магнус, предприняв поход против русской крепости Орешек, построенной у Ладожского озера при истоке Невы, соединил с ним, вследствие буллы папы Климента VІІ в 1344 году, и религиозную цель. Явившись при устье Невы и остановившись на Березовом острове, что ныне Петербургская сторона в Санкт-Петербурге, он послал католических чернецов в Новгород требовать присылки философов для препирательства о вер. Известен ответ новгородцев. Они указали на Царьград, откуда пришла вера в Россию, и разбили шведов на Жабче поле. Однако же, Орешек был взят и отряды посланы были по Водской земле для насильственного крещения вожан и ижоры в католичество. Но после совершенного поражения этого Магнуса, насильно крещенные опять возвратились все в православную церковь. По писцовым книгам 1581–1582 года, литовские люди разорили Покровский женский монастырь, стоявший при реке Луге, в Никольском Передольском погосте. Летописи так описывают сие разорение: «Монастырь воеван, а церковь древесна, Покров Пресвятой Богородицы, стоит без пенья; престол разорен, а свечи и книги поимели литовские люди. А звон в монастыре было клепало. Да в монастыре же 4 места келейных, игуменьи с сестрами, и келии пожгли литовские люди (О пятинах новгородских. Неволина, стр. 78, прилож. 3)». О Богословском Черменецком монастыре говорится в писцовых книгах: «зжён и воеван от литовских людей. А на пожарище остался в· монастыре черный поп Закхей, да два старца, да шестнадцать мест келейных, а игумена и старцев побили и в полон поимали литовские люди (там же, стр. 79–80)». О Посолотине Новопечерском монастыре под 1581–1582 г. говорится, что его выжгли литовские люди. Престолы в обеих его церквах разорены, а сосуды церковные, и свечи местные и книги поимали литовские люди. А на пожарище остался в кельи игумен Пимен, да пять братьев черноризцев. Да за монастырем двор был конюшенный, сожгли литовские люди. Да за монастырем же слободка монастырская,  не сжена, а воевана, а людей побили и в полон поимали литовские люди (там же,  прилож. III, стр. 84)». Особенно много и крепко страдали от неприятельских разорений монастыри: Валаамский и Коневский. Подобно монастырям, страдали от литовских людей и погосты с их церквями, священнослужителями и прихожанами. Относительно Щепецкого погоста писцовые книги 1581–1582 годов говорят, что церкви в нем сожгли литовские люди, и стоят они, те церкви, в развалинах, без пения. На Щирском погосте значатся пустые дворовые места: попово, дьячково, пономарево, да проскурницыно, «а дворы, – говорит писцовая книга, – пожгли литовские люди». В Копорском погосте – престолы в обоих существовавших там церквях  разорены, а сосуды, и свечи местные и книги поимали литовские люди, а церкви стоят без пения. Тоже говорится о других погостах, разоренных литовскими людьми.

 Пока не было лютеранской ереси, войны одного какого-нибудь врага против этого края в пользу папизма, поддерживались, по большей части Швецией, по крайней мере, средствами моральными. Но с распространением протестантства в Германии, Дании и Швеции, эти соседние державы, оставив папу, действовали в пользу исповедания Лютерова. Шаум писал в вышеприведенном сочинении, что Господь показал в русском народе доброе начатие к зачатию евангельского (т. е. евангелического) учения и к распространению христианской церкви, моля Бога, «да совершит Он сие благое дело. Отныне мы, – продолжал Шаум, – уже не против москвитян в пользу папы, но за москвитян должны молить Бога, да присоединит их к своей овчарне». Густав Адольф, воюя с Россией в начале XVII века, имел в виду не одни политические цели: русский трон и расширение владений своих, но и религиозную: ввести протестантизм в завоеванные страны и через них – во всю Россию. Потому и граф Понти Делагарди, желая склонить новгородцев к миру, в договорах, между прочим, в виде отступления от шведских планов, давал обещание не касаться религии новгородцев. Тем не менее, церковь Санкт-Петербургского края чрезвычайно много пострадала в то время от шведского нашествия. При переговорах в деревне Столбово о мире, русские послы жаловались шведам, что «де государя вашего люди поимали в безгосударственное время городы: Ладогу, Иван-город, Ям, Копорье, Гдов, и зелья, и многие запасы, и сокровища церковные и монастырские, и частных лиц (Столб. догов. Лыжина, 1857 г., стр. 43)». Митрополит новгородский Исидор так изображает бедствия, причиненные походом Делагарди. «На правежи от приказных шведских людей, в налозех без сыску, иные на смерть побиты, а иные обесилися, и в воду металися, а иные обезвечены и покамест лежат. Честные обители и св. церкви Божьи разорены и разграблены, и мощи многие святых из гробов выметаны и поруганы, и колокола многих церквей вывезены в Свейское государство, и около Новгорода, и в Новгородском государстве литовские люди, которые служат здесь его королевскому величеству, уездных людей крестьян жгут и мучат (там же, стр. 84)». Мальгин, основываясь на достоверных бытописаниях, с большими подробностями и раздельнее представляет подвиги шведов. По описанию его, шведы брали оружие, грабили и разоряли города: Копорье, Ямбург, Ивангород, Гдов, Ладогу, Орешек и другие места, «с великим россиян кровопролитием, требованием, вынуждением и взиманием тяжкой воительской дани и поборов». Опустошили более 70 знатных монастырей и 1500 церквей, с осквернением и поруганием святынь. Они обдирали со св. образов золотые и серебряные оклады, привески и украшения, рассекали на части раки и гробы святых, и с ругательством выбрасывали из них честные мощи. Не щадя никаких самых священных вещей, утвари, одежды, колоколов и книг, враги не пренебрегали и предметами малоценными, похищая восковые свечи, ладан, деревянное масло. Частные дома также расхищали, разоряли, и более ста разных селений превратили в пепел (Зерцало росс. государей, Санкт-Петербург, 1794 г. стр. 452–453). В одной рукописи прямо говорится, что в это время разорено шведами множество церквей именно около Орешка, Ладоги, г. Ямы, Копорья, Ивангорода, Гдова и Порхова (Опис. свят. новгор. Спб., 1848 г., стр. 68), т.е. в пределах нынешней Санкт-Петербургской епархии. И сами иностранные писатели свидетельствуют, что весь край, по которому прошли и который занимали шведы, был совершенно разорен (Лыжина, стр. 85). От этих притеснений многие иноки переселились из своих мест в другие  монастыри, а мирские, побросав дома в жилища, убежали в Россию. Так игумен Коневского монастыря с братией, с иконой Коневской Божьей Матери и с церковной утварью, переселился в Воскресенский деревеницкий (Новгородской губернии) монастырь от немецкого разорения (Описание церковных древностей в Новгороде, архимандр. Макария, 1860 г., ч. 11, стр. 91). В летописи Троицкой Зеленецкой пустыни повествуется, что настоятель ее, «заслыша брань и варяг (т. е. шведов с 1611 г.) нахождение, с монашествующими, и со всеми служителями, и с работниками, взяша из церквей сосуды и прочее, и монастырские  нужные вещи собраша, и сохраниша в лесах, а сами бежаша в дальние веси. И пришедши варяги во обитель Зеленецкую, по-бусурмански все в монастыре: 8 келий, и около монастыря, и за монастырем деревянное строение все сожгли огнем, и оставшееся в монастыре все пограбиша и совсем разориша, обаче двух каменных церквей не коснушася». На Валаамском острове игумен Макарий, много братии и служек, не хотевшие расстаться с местом своих подвигов, были преданы смерти. В то же время все храмы, келии, ограда монастыря сожжены и разрушены до основания. Остров опустел. На месте монастыря шведы построили себе жилища, имея в виду водворять здесь свое господство. Генрихсон писал из Або в Стокгольм, от 21 августа 1616 года, что он не может исполнять приказания отправиться в Нарву, для собрания государственных податей; крестьяне от содержания войска весьма обеднели, так что многие уже оставили свои имущества, и земля опустела. Сверх того, множество православных было побито, при взятии шведами Орешка и других городов. Орешек сопротивлялся так храбро, что из всего гарнизона в нем, как говорили, уцелело только два человека, и те, сдав крепость, удалились с честью.

27 Февраля 1617 года, Россия заключила со Швецией Столбовский договор. Россия уступила Швеции всю Ингерманландию с Ивангородом, Ямбургом, Копорьем, Орешком и принадлежащими к ним уездами, но удержала Ладогу и Гдов. Ореховский уезд тогда был очень велик. Он простирался от Ореховца по реке Неве до впадения ее в залив, и далее по южному берегу Финского залива – до Бабьих гон и Ораниенбаума. Сверх того, и местность вся, лежавшая между реками Наровой и Волховом, также отошла к Швеции. Следовательно, весь главный центр нынешней Санкт-Петербургской губернии с лучшими его окрестностями, каковы: Стрельна, Петергоф, Павловск, Царское Село, Ораниенбаум, в то время имевшие другие названия, находились в руках шведов. В Ореховском же присуде в то время считалась, в глазах русских, особенно важной эта крепость Орешек (Шлиссельбург) с четырьмя погостами и с участком земель, лежавших за Невой до Систербека. Русские очень стояли за Ореховский уезд и погосты: Лопской и Ярвосольский, и были люди недовольные уступкой их Швеции (Лыжина, стр. 62, 68 и 68). Ибо с удержанием за собой Ореховца, русские владели бы Невой и устьем ее, а теперь море было заперто для них.

Шведы обязались договором ничего не вывозить из городов и посадов, из церквей и монастырей, которые возвращены России. Из мест же, уступленных Швеции, иноческому чину с их животы, так же дворянам и детям боярским, и людям посадским, позволялось в две недели, если захотят, выйти из земли и города Русского царства: «а русские уездные попы и пашенные крестьяне с женами, детьми и домочадцами, по договору, остались на своих местах» и жили под владычеством шведской короны.

С воцарением Михаила Феодоровича, который, по выражению русских уполномоченных при столбовских переговорах, «учинил у нас мир, покой и соединенье (Лыжина, стр. 44), Русское государство стало приходить в порядок, после предшествовавших смут, и укрепляться. Воеванные шведами русские земли, в том числе – Ладогу и Гдов с уездами, царь освободил на три года от податей, увещевая, чтобы они на его государево жалованье были надежны, и, прося у Бога милости, промышляли бы своими прежними промыслами, и друг друга слушали, да жили бы в дружбе и любви, а дурна бы (т. е. зла) между ними никакого не было». Обстоятельства эти благоприятным образом отразились на той местности нынешнего Санкт-Петербургского края, которая принадлежала России. Швеция, после Столбовского договора довольная своей безопасностью, хотя и зорко следила за Россией, даже в готовности держала себя на случай враждебных действий, однако же, не нападала на ее владения. Мало по малу, разоренные монастыри и церкви, но далеко не все, стали возобновляться, а по некоторым местам даже и вновь были воздвигнуты св. храмы.

Так в 1617 году устроена церковь в Староладожском Успенском женском монастыре. Нынешнего новоладожского уезда, в селе Петропавловском построена в 1621 году деревянная церковь св. апостолов Петра и Павла. В селе Кусяге построены две деревянных церкви: Преображения Господня в 1619 году, и св. Николая Чудотворца в 1699 году. В селе Прусине церковь св. Иоанна Предтечи, деревянная, построена 1688 года, и в Помялове деревянная же, в 1694 году. В селе Калголеме деревянная церковь св. Иоанна Милостивого устроена в царствование Алексея Михайловича при патриархе Иоакиме. В селе Чупровой горы, в нынешнем Лужском уезде, 1661 года, построена деревянная церковь в честь св. великомученицы Параскевы. В Буборине селе, принадлежащем Зеленецкому монастырю, построена после 1684 г. небольшая деревянная церковь во имя св. пророка Илии и снабжена достаточно всеми необходимыми принадлежностями богослужения. В 1734 г. церковь сия перенесена в село Заболотье. В нынешнем Гдовском уезде, в Покровоском Озерецком присуде, был монастырь, ныне упраздненный, церковь которого деревянная, построенная в 1687 году, и поныне существует. В 1694 году построены: деревянная церковь св. Николая Чудотворца в селе Заянье, Гдовского уезда, и церковь Покрова Пресв. Богородицы в селе Югостицах. Монастыри, разоренные шведами, также обновлялись  и приводились в лучшее состояние. Так в летописи Зеленецкого монастыря рассказывается, что по удалении шведов из России, настоятель и монашествующие, и бельцы, служители и работники все в обитель собралися и приуготовили на построение леса, келью настоятельскую, и братские кельи, и около монастыря ограду, служительские и скотский двор – все через два года построили, и монастырь возобновили паче прежнего. В 1684 г. преосв. Корнилий, митрополит Новгородский, при державе царей Иоанна и Петра Алеесеевичей, по благословению святейшего Иоакима патриарха, на собственные средства привел Зеленецкий монастырь в то состояние, в котором он и ныне находится. По указу же Корнилия, в Староладожский Николаевский монастырь перенесена была из Зеленецкого монастыря каменная церковь Божией Матери Тихвинская с приделом св. Иоанна Златоуста, построенная препод. Мартирием, по усердию Симеона, царя казанского, и на его казну. В 1617 году, по ходатайству старицы Акилины, при царе Михаиле Феодоровиче и новгородском митрополите Исидоре, 1-го июня освящен Староладожский Успенский женский монастырь игуменом Медвецкого монастыря Феодоритом с другими священниками. В 1628 г. Успенская церковь была каменная, и в монастыре было 25 сестер с игуменьей Марфой. Валаамские иноки заняли и устроили Васильевский монастырь, разоренный шведами. Первым строителем в нем, по возобновлении, был старец Сильвестр. Царь Михаил Феодорович щедро наградил этот монастырь своими милостями (см. Валаамский монастырь, изд. 1864 г., стр. 51–53).

Кроме св. церквей, по местам существовали еще часовни. По писцовым книгам 1500 г. упоминается часовня в г. Ладоге. За Зеленецким монастырем при дороге имелась часовня «для сбору от проезжающих дорожных всякого чина людей приношений», и при ней – келья. По случаю победы, одержанной 24 июня 1341 г. над рыцарями псковским витязем Карпом Даниловичем Колекой, при нынешнем селении Кушелевке, была написана икона св. Иоанна Предтечи и устроена часовня. Некоторые из них построены были православными и на тех местностях Санкт-Петербургского края, которые находились в руках шведов. Такова была часовня во имя св. Флора и Лавра в деревне Красной, отстоящей от Ропши в шести верстах. Она поставлена при шведском владычестве, и за неимением церкви, православные жители деревни хаживали в часовню, ставили пред св. иконами свечи, лампады зажигали и молились Богу. Ежегодно в августе месяце, бывал торг в деревне Красной. Торговые гости, в том числе и православные, съезжались сюда из разных мест. К 18 числу августа приезжало из ближайшего прихода и духовенство. В часовне, при радостном стечении жителей деревни и торговых гостей, пели молебен св. Флору и Лавру. При  основании Санкт-Петербурга оказалось много часовен в новозавоеванных городах и уездах. Но в документах Санкт-Петербургской духовной консистории· за первые годы значатся показания такого рода, что они построены давно, а когда именно, это неизвестно.

Кроме часовен, ставились в то время кресты под открытым небом в память какого-либо события. Вблизи Ольгина креста на высоком холме, который зовется Ильиной горой, доныне стоит каменный крест. Он воздвигнут в благодарность за победы, в XIV веке одержанные псковским посадником Ильей над немцами около тамошнего озера по Нарове. Святые иконы ставились, по древнему обычаю, над воротами у городов. Над воротами Гдова с XV века и доныне стоит в нише образ св. Троицы, с изображением при нем св. великомученика Димитрия и св. князя Гавриила Псковского, которые почитались заступниками всего Псковского края.

Из предыдущего перечня видно, что церкви, после Столбовского договора, возобновлялись и построены вновь лишь в тех городах и уездах, которые остались в союзе с Русским государством, какими были: Ладога и Гдов. Что же касается до огромной местности, отошедшей под владычество шведов, то на ней, за исключением часовен, мы видим совсем иное. Те монастыри и храмы, которые разрушены шведами, все лежали в совершенном запустении, или обращены в общественные здания и кирки. Из знатных монастырей запустели Валаамский и Коневский. На Валаамском острове стояла только часовня, да и та в течение столетия пришла в ветхость. Некоторые же из монастырей, менее значительных, как, например, в дворцовом имении Монастырке, и никогда не были после сего возобновлены. В городе Орехове (ныне Шлиссельбург) древний православный храм, построенный при основании крепости новгородским епископом Василием, был обращен в шведскую кирку (Памятная книжка Санкт-Петербургской губернии на 1868 г., стр. 18). В Нарве там, где была православная церковь, во времена шведского владычества в 1684 году, стоял дом призрения бедных и убогих граждан (Geschichte der Stadt Narva, стр. 38). Погосты же завоеванной местности, по переводе на шведский язык русских писцовых книг и по снятии с самих погостов подробных хозяйственных планов, розданы были шведским правительством разным баронам и распределены по губернаторствам. Так вся прибрежная часть Дудуровского погоста по южному берегу Финского залива, от Стрельны до Ораниенбаума, подарена Иоганну Свитте, наставнику Густава Адольфа, с возведением его в достоинство барона Дудергофского, который имел и резиденцию свою тут недалеко от села Сарицы (Царского). На месте, которое занимает ныне Санкт-Петербург, жил шведский помещик с немногими финскими крестьянами и рыбаками, которые по-своему довольно порядочно обрабатывали землю. В административном отношении погост этот был подчинен Нотенбургскому (Шлиссельбургскому) губернаторству.

В деревне Столбово ничего не выговорено русскими к ограждению веры православных христиан, отошедших под владычество шведов. Но православные московские цари, святейшие патриархи всероссийские, начиная с Филарета, и новгородские владыки заботились о сохранении православной веры в этих местностях. Так новгородский митрополит Макарий в 1619 году, с согласия патриарха и царя, обнародовал грамоту, которою жители завоеванных мест призывались к общению с православной Церковью, а духовенство получило позволение ходить за исправлением церковных нужд и по делам духовного суда к новгородскому митрополиту. «Яко же прежде, – писал Макарий, – бысте паствы вашея чада и сынове Церкви; сице и ныне, ни в чем  же благословения нашего уступающе, крепце стойте, мужайтеся, утверждайтеся, и ни чем же преткновени бывайте, и от прежних преданий никакоже ничесоже умаляюще, держитеся отцепреданной вам Апостольской веры, могущей вас руководствовать в надежду вечных благ. Поставления же и освящения игуменского, и священнического, и дьяконского, и прочих церковных преданий, яже церкви Божия приятъ, не отреваю вас приходити ко мне, и по превосходящему вашему чину, благословение и прошение, во всяких духовных делах, от вас приимати, и антиминсы и все, яже церквам Божиим в лепоту, подавати вам хотим (Акт. экспед. т. III, 108)». С 1622 года, новгородский митрополит, с благословения патриарха, стал разрешать строить новые церкви на место устаревших и разрушившихся или сгоревших, посылал в них освященные антиминсы и св. миро, и поставлял священников и диаконов испытанной веры (Акт. историч. т. V, 42). Священникам давались грамоты в наставление, как хранить своих прихожан, чтобы они жили в христианской православной вере по ее установлениям и законам. Само собой разумеется, что эти меры поддерживали православие, но не могли принести ему надлежащей пользы, потому что митрополит обязан был сноситься с зарубежными городами не иначе, как через гражданские власти – русские и шведские, потому-де, что «он человек духовный и чина великого, и ему с иноземцами ссылаться непригоже» (Акт. историч. т. V, 188). 22 мая 1684 года, князь В. В. Голицын заключил в Москве со шведскими послами, в дополнение правил, постановленных в Кардисе 21 июля 1661 г. и при реке Плюсе, договор, в котором, между прочим, шведы гарантировали России свободу исповедания православной веры в Ревеле, в Ижорской земле и Корелах.

Но и шведы не оставались спокойными зрителями мероприятий и деятельности православных царей и архипастырей. В завоеванных местах эти победители ругались над святыней православной церкви (Валаамский монастырь, стр. 48–49), и сильно угнетали православных, особенно по началу, чтобы обратить их в лютеранство. Тогда многие из жителей всех завоеванных мест, и в силу договора, и по собственному побуждению, и по требованию русского правительства, и от угнетений выселились в Россию, и потомки их заняли значительные пространства земли в разных губерниях, например Новгородской, Тверской, Вологодской. Православная церковь от этих переселений еще больше оскудела. Деревни сделались малыми, например Кусоя и Похиоки, стоявшие, где ныне Петергоф, имели первая четыре, вторая шесть дворов. В особенности переходили в Россию белые священники и иноки, так как им теснее, чем кому другому, было жить от иноверного правительства. Шведское правительство жаловалось на это русскому. Посему тайной грамотой 1624 года повелено было новгородскому воеводе князю Ромодановскому отсылать перебежчиков в северо-восточные русские города на Белоозеро и в Вологду, а шведским градоначальникам сказывать, что беглых в сыске не объявилось. Но, в то же время, шведскому правительству выставляли на вид, что люди наши бегут от тесноты, а «они бы нашим людям в вере тесноты не чинили и не гонили, а учнут в вере теснить и гонение чинить им, по неволе будут бегать (Акт. экспед., т. III, 155)». Некоторые местности, как например Валаамский остров, шведы заселяли своими единоверцами и единоплеменниками. Для этой цели шведское правительство вызывало немецких колонистов, но их прибыло немного. Зато был большой прилив крестьян из Финляндии, особенно после Кардисского мира в 1661 году. В этих финских колонистах, также в шведских помещиках и чиновниках, да в немецких и шведских мещанах, переселившихся в города, Ингерманландия получила значительное количество протестантов, которых в ней прежде вовсе не было. Однако же, православные христиане все-таки оставались, терпеливо  снося угнетения. Чтобы местность совсем не запустела, шведы стали поступать мягче и хитрее, для отвода от веры православной. Их короли: Густав Адольф (ум. 1632) и Карл XI (1660–1697 гг.), при переговорах и на бумаге позволяли православным и храмы строить, и священников вызывать из-за рубежа, и божественные пения вольно отправлять. А на деле, не прибегая к открытому насилию, употребляли всякие меры к обращению православных в лютеранство. Пасторам приказано было посредством увещеваний склонять русских к оставлению уставов и обрядов св. церкви, не согласных с лютеранством. Шведы поощряли тех, кто из пасторов говорил проповеди на русском языке, раздавали православным лютеров катехизис, напечатанный в Стокгольме в русской типографии в русском переводе, освобождали от государственных податей того, кто крестил детей по лютеранскому закону или сам переходил в лютеранство, приписывали православных к лютеранским приходам. В 1686 году, епископ Гецелиус написал увещевание ко всем православным, говорившим по-фински, чтобы они приняли лютеранское учение. Находившиеся в подданстве Швеции православные, для сохранения веры, просили, наконец, чтобы константинопольский патриарх прислал к ним особого митрополита или архиепископа для управления церковными делами. Патриарх и назначил одного монаха, но его заключили в Абовскую крепость. По поводу нового ходатайства о том же, правительство шведов отвечало, что для королевского величества унизительно позволять искать епископа или священников вне шведских владений, и что лютеранский суперинтендант г. Нарвы получил право посвящать им священников, кого сами изберут, и то с условием, чтобы избранные предварительно приносили в Стокгольме присягу в верности правительству. Это было в царствование королевы Христины (1632–1654) и, конечно, сей факт был уже самой резкой и самой действительной мерой к приведению всех православных в лютеранство. Чтобы удобнее слить православных с собой в единство веры и народности, шведы сами названия мест изменили по-своему. Орешек назвали Нотеборгом (Notten – орех, Burg – город), город Корелу – Кексгольмом, Ивангород прикрыли названием соседней Нарвы. Дудероговский погост назвали Дудергиф, Попову гору – Папигондо (Описание Петергофа, Гейврота, изд. 1868 г., стр. 4), Красное село – Дудергофская⁴ мыза и т.п. Цель, преследуемая шведами, во многих местах была достигнута. Вследствие притеснений православия, оставшиеся в присоединенном к Швеции крае, русские дворяне переходили в протестантство и шведскую службу, так что в конце XVII века из русских дворян почти никого не оставалось православных.  Что же касается до духовенства  и   простого народа, то протестантство в них не находило себе прозелитов (Санкт-Петербургская губерния, стр. 3). Не только в новых своих поселениях, но и в исконных владениях Русского царства шведы понастроили немало  лютеранских кирок. При возвращении к России сего края, в одном Копорском уезде оказалось восемь кирок. В город Ниен при крепости Ниеншанц, поостренных после 1611 года, стояло у реки Охты две церкви: шведская и немецкая. В деревне Молосковичах, в 10 верстах от села Ильешь, построена хорошая каменная кирка, доныне называемая белой. По всем этим причинам, на мирян, приходивших в Новгород из-за рубежа шведского, смотрели подозрительно, хотя бы они твердо держались православия и предпринимали путешествия для богомолья. Царским указом было приказано испытывать богомольцев, не пошатнулись ли которые из них в своей вере и не пристали ли к лютеранской ереси. Если кто окажется твердо стоящим в православии; такого пускать к церквям на посад, а в каменный город (крепость) и в соборную церковь Софии – премудрости Божией, и таких пускать не велено. А которые пристали к лютеранской вере, тех и на посад не приказано пускать, чтобы «нашей христианской вере поруганья не было (Акт. Экспед. т. III, 179)». Когда Петр Великий присоединил Санкт-Петербургский край к России, потребовалось с одной стороны – вновь заселять его, с другой – распространять в нем православные церкви в таких местах, где они в древности уже существовали. Шведское иго, тяготевшее над Санкт-Петербургским краем около ста лет, сверх прямого вреда православной церкви, остановило еще на долгое время, в местности Санкт-Петербургской, ее прогрессивное развитие. Петр Великий в одном из манифестов, оправдывая войны свои с Карлом XII, писал, что он поднял их не ради чего иного, как для защищения государства своего и отобрания похищенных от России предками Карла городов, и «для освобождения Ижорских и Корельских христиан, оставивших от насильствия шведского православную веру греческую, и принявших закон люторский».

С 1668 года, в разных местах Санкт-Петербургского края бродили и живали раскольники, посевая между православными семена своих учений и приобретая прозелитов себе. То обстоятельство, что православные жили здесь вдали от надзора своих пастырей, новгородских епископов, что эти пастыри были лишены непосредственного сношения со своей паствой, а сносились с ней через две инстанции правительств: русского и шведского, что шведским бискупам и градоначальникам не было никакого дела до русских раскольников, и последние пользовались от них полной свободой и покровительством, – все эти обстоятельства благоприятствовали раскольнической пропаганде, которая, однако же, не имела здесь особенных успехов. Но что раскольническое учение сеялось здесь и находило по местам последователей, о том существуют несомненные исторические данные. Выговский историк Иван Филиппов рассказывает, что расколоучители Герман и Варлаам проходили по Санкт-Петербургскому краю от Новгорода до Ладоги (стр. 125), так как здесь вообще лежал путь в Выговские леса, и что известный же старец Пимен, по освобождении из Соловецкого заключения, немало бродил между селами Лопских погостов, «уча древле-церковное благочестие добро хранити, а от Никоновых новин опасно хранитися и не принимати... и мнози начаша с ним совокуплятися (стр. 30)». Не мудрено предположить, что Варлаам, Герман и другие раскольники, странствуя тайком от Ладоги до Новгорода и обратно, оставляли за собой следы своих странствований, и что отец Пимен, странствовавший с положительной целью раскольнической пропаганды, сам или «совокупившиеся с ним» заходили и в селения Егорьевского Лопского погоста, лежавшего в пределах нынешнего Санкт-Петербургского края. Другой расколоучитель Симон Иовлев, новгородец и попов сын, державшийся безпоповщины, немало времени прожил в Копорщине во времена шведского владычества с прочими христианами. Здесь составлял он собрания, на которых читывал о древне-церковном благочестии и сам отправлял церковные службы. Немецкие власти и бискупы также беседовали с ним о вере, но ни Симона, ни последователей его за веру не преследовали, а еще охраняли, требуя только платежа оброков (История Выгов. пуст., стр. 340–341). Этот факт не был единственным. Из исторических памятников того времени видно, что кроме Иовлева, многие другие раскольники бегали из русских городов за шведский рубеж, там живали и рассеевали свои толки. Так же некоторые из священников, лишившись своих приходов, хаживали по раскольническим домам, отправляя духовные требы, и потом, вместе с раскольниками, уходили за шведскую границу. Пастыри православной Христовой Церкви, сколько могли, заботились о предотвращении раскола и о превращении раскольнической пропаганды между православными, жившими под владычеством Швеции. Они рассылали по церквям богослужебные книги, требники  и служебники новоисправленной печати, а для надзора за старыми попами посылали  благонамеренных и искусных людей, которые исследовали, есть ли у этих попов «ставленные» грамоты, не держится ли кто из них раскола, и вообще устрояли церковное благочиние. Сверх того, священникам, поставляемым на службу за шведский рубеж, в руководство давались указы на тот конец, как им в приходах своих надсматривать приходских людей и хранить, чтобы «жили в христианской вере греческого закона, а противности и раскола святой Церкви в них не было бы».

До Столбовского договора 1617 года, в погостах и селах нынешнего Санкт-Петербургского края иноверных церквей по писцовым книгам не встречается. Но по городам, особенно которые построены иноверцами, существовали иноверные костелы и кирки с прихожанами. Из русских городов только в Старой Ладоге, и то в самые древние времена, готландские купцы имели свою церковь, от которой не осталось никаких следов к позднейшему времени. Затем иноверные церкви, сперва католического исповедания, а потом – лютеранские, существовали в городах Нарве и Выборге. Лютеранский препозит г. Выборга стоял в таком почете, что вместе с архиепископом  Упсальским, присутствовал в Стокгольме в кирке при произнесении Густавом Адольфом, королем шведским, присяги в ненарушимости Столбовского договора. После 1617 года шведы, как мы видели раньше, обращали православные церкви в лютеранские и строили новые не только в городах, но и в погостах.

По Столбовскому же договору русским позволено было в Выборге «торговые дворы имети, и божественную службу по своей вере, по своим дворам, в своих хоромах, вольно отправляти, а иных церквей по своей вере не ставити». Но была ли в Выборге православная домовая церковь, где – неизвестно, и, по всей вероятности, не было. Православные же христиане не только в Выборге, но и в его уезде существовали ранее шведского разорения, и если судить по русскому названию местности, имели даже свое поселение. В 1598 году 28 мая, в Пскове, во время молебного пения в соборе Живоначальной Троицы, один малоумный, по имени Давид, мужчина лет 20, получил смысл, которого лишился с год тому назад. Этот Давид, удостоившийся такой благодати Божией, пришел в Псков из Выборгского уезда (Котельницкой губы) из деревни Подмогилья (Аполлоса, Псково-Печерский монастырь, стр. 65).

Так как христианство в нынешней Санкт-Петербургской губернии распространялось из Новгорода: то церкви, монастыри, духовенство, иноки и народ исконно составляли паству новгородских иерархов. Всякие дела духовного свойства ведались в Новгороде. Новгородские владыки сами иногда предпринимали путешествия в эти отдаленные места своей епархии. Так один из них сопутствовал до Копорья св. князю Александру Ярославичу Невскому, когда он отправлялся в Корелию. Новгородский архиепископ Нифонт в 1153 году, по сказанию летописи (Новгор. 1, стр. 11), посещал город Ладогу. Закладка каменной крепости в Орехове была благословлена лично новгородским же владыкой. Архиепископ Евфимий ездил в Ладогу для закладки Георгиевского монастыря. Эти архипастырские путешествия не прерывались, хотя и не бывали частыми, до самого основания Санкт-Петербурга. В исторических памятниках встречаются следы забот и деятельности в сем крае преосв. Корнилия, митрополита новгородского, умершего в 1698 году. В том же году путешествовал до Зеленецкого монастыря митрополит Иов, преемник Корнилия по новгородской кафедре. А одно время, именно с 1595 по 1614 год, часть Санкт-Петербургского края находилась под ведением особого епископа  Корельского, в качестве новгородского викария, под именем Сильвестра, который именовался Корельским и Орешским. Влияние его простиралось на Ладогу и Копорье, судя по тому, что он в документах назывался по именам сих городов: Ладожским, Копорским. На пути своем архипастыри посещали церкви и устраивали религиозный быт паствы. Кроме личного надзора, епископы посылали в нынешний Санкт-Петербургский край по делам церковным архимандритов и протоиереев из Новгорода и Пскова, так же игуменам местных монастырей грамотами временно давали разные поручения для распространения или поддержания веры и для устройства быта церковного в разных его отношениях. Уполномоченные от епископов лица назывались тогда «надзирателями церковного благочиния».

В самые древние времена, селения Санкт-Петербургского края платили десятину новгородскому владыке. Святослав Ольгович, князь новгородский, в 1137 году особым уставом определил род и количество других даней, взамен этой десятины. В уставе упоминаются следующие села Санкт-Петербургской губернии из северо-восточного края: Паши на Кукуеве горе, у Пермани, у Кокорка, на Маселге близ Сяси (Новгор. IV, п. с. л., т. IV, стр. 35). По уничтожении самостоятельности новгородцев, деревни новгородских архиепископов отчислены были к владениям Иоанна III Васильевича, но грамотами, от него пожалованными, дозволено было им пользоваться по-прежнему привилегиями и доходами с погостов в пятинах: Шелонской, Водской, Обонежской и др. (Макария, опис. церк. древн., ч. 1, стр. 80), только не со всех погостов. Многие земли: владычни, монастырские и церковные переведены были, как видно из писцовых книг, на имя царей московских.

Приходское духовенство в Санкт-Петербургском крае, как и везде, содержалось обрабатыванием земли, уборкой лугов, добровольными, обыкновенно, очень скудными приношениями от прихожан, и некоторыми, например земельными, сборами. Везде священно-церковнослужители освобождались от платежа казенных податей, имели свои дворы на погостах, а некоторые и свою землю. По писцовым книгам 1500 г. (т. III, ст. 532, изд. 1868 г.), даже Иван, диакон Спасской соборной церкви из Копорья, имел в Каргальском погосте маленькие земельные владения вместе с другими вотчинниками, сеял ржи 4 коробья, сена косил 30 копен, обжа, треть сохи (ibidem, ст. 553). В Никольском Бубковсвом погосте псаломщик Ивашко в деревне Нестеровичи владел клочком земли, на которой жил Тимошко, человек псаломников (ibidem, ст. 337). Немногие из церквей, кроме земель, имели свои вотчины. Так, с построением в 1540 году новой из плиты соборной  церкви во имя  св. великомученика Димитрия в г. Гдове, ей были даны вотчины и земли, между которыми состояли некоторые деревни нынешних приходов Сижевского и Руденского. Но не все причты при церквах имели землю. В писцовых книгах 1500 г. (т. III, ст. 603, изд. 1868 г.), в описании Дятелинского погоста говорится: «а на погосте церковь Покров Святой Богородицы, да на погосте же двор попа Федора, двор дьяка церковного Дениско, оба без пашни». То же читаем о погосте Григорьевсвом Льешском: «на погосте церковь велики Никола, да на погосте же двор попа Микулы, двор дьяка церковного Михаила, без пашни (ibidem, ст. 705)».

Для монастырей же содержанием служили земли, жалованные князьями в вотчинное владение и частными лицами по вкладу, также приобретаемые покупкою. В 1475 г. псковский посадник Елисей Авикиевич Каплин пожаловал свои вотчины гдовскому Николаевскому монастырю. На Ладожской земле Валаамский монастырь владел одной деревней в Городенском погосте, где существовал и монастырский двор, на случай приезда иноков. В том же погост по Ладожскому озеру на Кирыволочском песку было 16 тонн, великокняжеских, тонна владычня и тонна монастырская из Коневца. Монастыри имели здесь значительные владения. По писцовой книге восточной половины Водской пятины 1500 года за монастырями показаны: 1) в Ладожском уезде – 63 деревни, в них 146 дворов с 234 тяглыми душами мужеского пола; в Ореховском уезде – 87 деревень, 131 двор и 190 тяглых жителей. Владения сии принадлежали разным монастырям: Коневскому, Ивану святому и Николаевскому с Медведца – из Ладоги, Пречистой Богородицы из Орешка и другим (Санкт-Петербургская губерния, 1864 г., стр. 33– 34).

С правом вотчинного владения соединялось право пользования доходами с деревень и угодий. Монастыри получали со своих владений, главным образом, естественные произведения, полевые и домашние: хлеб, лен, масло, сыр, овчины и только  малую часть денег. Деревня Петрино, в Никольском Суйдовском погосте, платила мужскому Рождественскому монастырю с Копорья доходу «шесть денег, а хлеба поспом пол-трети коробьи ржи, три коробьи ячменя, пять коробей овса, пол-коробья пшеницы, да игумену четвертка пшеницы и бочка пива (Новгор. писц. кн., т. III, изд. 1868 г., ст. 712)». Сельцо Коровье и деревня Захонье, в Опольском погосте, Ямского уезда, после 1500 г. доходу давала Спасскому монастырю с Ямы городка с посада: «денег 11/2 гривны, бочку рыбы, а хлеба поспом 54 коробьи ржи, 54 коробьи овса, пол-осьмнадцати коробьи ячменя, и 3 коробьи пшеницы (ibidem, ст. 956–959)». Великие князья и цари давали монастырям этого края разные льготы, не только по юридическим понятиям своего времени, но также по благочестивому настроению души, и по вниманию к бедствиям от Свейских немцев. Много имел такого рода привилегий особенно Валаамский монастырь. Владения монастырские не составляли собственности лиц, но всего монастыря. Однако иноки и черницы, имевшие за собой родовое или приобретенное имение, сохраняли за собой право личного владения ими и после вступления в монастырь. В переписной книге Водской пятины 1499 –1500 годов, упоминается о селе Колпницы Дягилевского погоста, которое принадлежало чернице Анне женского Никольского монастыря, в Суйдовском погосте. В погосте Вздылицком, Копорского уезда, существовали земли Овдотьи черницы, с Ямы городка, Гридинской жены. Монастыри, подвергавшиеся нападениям шведов и разоряемые, получали от православных царей особые вольности и права, как то: уменьшение царского оброка, свободу от уплаты таможенных поборов и т. п.

Сверх того, давались сборные на строение монастырей книжицы, из которых одна на Посолотин монастырь осталась в описи имущества после митрополита новгородского Иова (Опись документов. св. Синода, т. 1, прилож. стр. ΧСVΙ). С другой стороны, и в пределах Санкт-Петербургского края были вотчины, принадлежавшие иноепархиальным монастырям. По первому определению Петром Великим границ Санкт-Петербургской губернии, они были отписаны к ее городам и уездам. Из этого, после 1703 года, возникали жалобы и просьбы. Камер-коллегия возвращала их прежним владельцам (Там же, стр. 32, 42, 66).

Просвещение, как духовенства, так и народа находилось в жалком состоянии. До XVI столетия, самое священство было столь малограмотным, что сельские из священников едва могли разбирать особенно харатейные книги и служить по ним. Из народа читающие люди также были весьма редки. Народ предан был и держался многих суеверий, гаданий, примет. Бабы и девки в нынешнем Гдовском и других уездах бродили по деревням, представляя из себя юродивых и святых. Для избавления от разных мук, болезней, пожаров и напастей, они учили легковерных поститься двенадцать пятниц, так, чтобы в течение каждой из них и пыли не пылить, а тем больше трудных работ не начинать, да не оскорбится матушка-пятница. В честь пятницы, напр. Ильинской, было устроено торжество с разными причудами (оргиями), которое отправлялось напр. в Осьмине и во многих других местах. Разные дни недели, чрез искажение церковных установлений, в них воспоминаемых, имели разные названия. Понедельник назывался постником, пятница – страстотерпицей, суббота – преподобной, воскресенье – воином Христовым. Дни народ делил на счастливые и несчастные. В числе последних значился, почему-то, радостнейший праздник Благовещения Пресвятой Богородицы. Народ тщательно примечал тот день, в который этот праздник приходился в известном году. Целый год до Благовещения в следующем новолетии он в тот день не начинал вновь никаких работ, напр. рыбу ловить, пашню пахать, сеять, жать и т. п. В четверток на страстной неделе, с раннего утра до восхода солнечного, наблюдались разные приметы, совершались волшебства, заклинания. Боясь влияния злой силы, крестьяне предпринимали против нее разные средства, напр. завязывали соль в двенадцать узелков, ходили за вересом, носили в муравейник мясо на жертву муравьям, брали тайком воду из колодцев, чтобы никто не увидел, даже окунались в реках. Все это делалось из ожидания себе какого-либо блага, а иногда – в расчетах повредить недругам. Во время шведских переговоров с Россией о столбовском мире, в простом народе распространился слух, будто бы явился святой, который поможет русским довести границу до самого Або, и народ искренно верил всему. Молва об этом святом явилась после 1611 года оттого, что московский диакон Исидор, самозванец, выдававший себя за Димитрия-царевича, которого, будто бы,  в четвертый раз Провидение спасло от смерти, человек ловкий и умный, прибыв в Ивангород, умел обольстить жителей, занял крепость и привлек к себе обитателей Гдова, Ямбурга и Копорья. У него составилось войско, с которым Исидор взял Псков и привел жителей его к присяге себе. А когда шведы заняли, было, Гдов и Ивангород, то Исидор, выступив из Пскова, отнял у них эти города. Но, по возвращении в Псков, жители его, убедившись в обмане, раскаялись в своей присяге, и отправили Исидора под стражей в Москву, где он и был казнен. Так легковерен был в то время народ и к слухам, и к общественным явлениям.

Нравственное состояние народа представляло картину не во всех отношениях утешительную. На взгляд совершенно постороннего наблюдателя, особенно развитым и безобразным пороком было в то время пьянство. Духовные, монахи и миряне, мужчины и женщины, дворяне и крестьяне – все неумеренно вдавались в этот порок. «Когда я был в Нарве, – рассказывает Олеарий, – то мне случилось видеть в гостинице, где я жил, в Нигофе (Niehoffiche), пирушку русских, во время которой пришли на пир к мужьям своим и несколько русских женщин, которые подсели к мужьям и преисправно пили с ними водку. Когда мужья понапились вдоволь и хотели, было,  идти домой,· то жены, не напившись еще, воспротивились тому, и хотя получили от мужей по нескольку оплеух, но, все-таки, не двинулись с места и остались пировать долее. Когда же, наконец, мужья их спьяну попадали на пол и позаснули, жены сели на них и продолжали тянуть водку, одна за другой, до тех пор, пока не упились донельзя. Хозяин наш в Нарве, Яков фон-Келлен рассказывал нам, что подобную же комедию проделывали русские на его свадьбе, а именно: напившиеся уже мужья порядком отколотили прежде своих жен, ради шутки, и за тем начали попойку: жены же потом, севши на своих мужей, свалившихся и заснувших, пили до тех пор, пока тоже не свалились и не позаснули тут же подле своих супругов. Легко понять, как от подобного образа действий должны страдать воспитание и чувство чести (III вып. Чт. импер. общ. истор. 1868, Олеария, книг. 3)». Из этого же описания видна господствовавшая в семействах и обществе грубость нравов, по которой жены так часто подвергались побоям от мужей своих, без всякой даже вины, ради шутки.

По писцовым книгам 1500 года, между другими людинами и ремесленниками упоминаются скоморохи в некоторых погостах. Особенно ими изобиловал город Ямы. В нем стояли: двор Игната скомороха, двор Куземки Олухнова скомороха, двор Олексейко скомороха, двор Зеленя скомороха, двор Северина скомороха, двор Офоноско да Родивонко скоморохи. Не зная никакого ремесла, они потешали народ музыкой, песнями и плясками. Но в тогдашнем обществе, скоморохи не пользовались таким почетом, какой воздают ныне преемникам музыкально-сценического ремесла их. Дворы их поставлены в писцовых книгах наряду с дворами пастухов, которые считались самыми последними людьми в городе.

Несмотря на все вышесказанное о бедственном состоянии нравственности, народ крепко держался православной веры, признавал свою церковь святой, отвергая другие вероисповедания, и всех считал неверными или басурманами. К духовенству православные имели преимущественное доверие и уважение. Было в обычае, при встрече со священником на улице, отдавать поклон и принимать благословение, – и все строго исполняли это. Орешек и прочие города упорно сопротивлялись шведам, главным образом, потому, что Густав Адольф, воюя с Россией, хвастался распространить в ней протестантизм. По переходе завоеванных шведами областей к России, при Петре Великом, в Сестрорецке, на Лисьем носу, нашлись ижоряне, которые говорили, за незнанием русского языка, или по-фински, или по-корельски, но сохранили православную веру и ходили молиться в православные церкви. С такой-то твердостью обитатели Санкт-Петербургского края стояли за православную веру во время войн и подпав под иго врагов.

Православные христиане с точностью исполняли обязанности и правила, установленные св. Церковью. Из Geschichte der Stadt Narva видно, что русские в Ивангороде торжествовали с веселием великие праздники своей церкви, проводя время в богослужении и молитвословиях (стр. 28). Много оставлено ими примеров уважения к своим догматам, преданиям и установлениям. При нападении шведов на Орешек в начале XVII века, православные заблаговременно позаботились скрыть уважаемую ими святыню: образ Казанской Божьей Матери и св. Иоанна Предтечи в стене своего храма, где они и были найдены вскоре по завоевании Петром Великим Шлиссельбурга. В летописях встречаются известия о торжественном совершении крестных ходов и пении молебных пений. В течение великих постов православные исполняли христианский долг относительно исповеди и св. причастия, а от священнослужителей присылались, по указам новгородских митрополитов, из разных погостов сказки и именные исповедные росписи о прихожанах, бывших и небывших у исповеди и св. причастия. Есть сказания, что православные усердно совершали в установленные дни поминовения усопших. Адам Олеарий, бывший в России в царствование Михаила Феодоровича, упоминает о родительской субботе, которую русские отправляли на православном кладбищ в Ивангороде 24 мая 1634 года, и с точностью описывает панихиды, которые совершались в тот день. Упоминаются некоторые благочестивые обычаи. В Зеленецком монастыре, со смерти преп. Мар- тирия, принято было проходить пешком и с открытой головой от св. врат до церкви, в которой погребен чудотворец Мартирий.

Умерших тогда погребали, большей частью, на погостах у приходских церквей в ограде. Особые кладбища редко где бывали. По писцовым книгам 1500 года упоминается могильник в г. Ладоге. На плане г. Нарвы 1649 года показано отдельное русское кладбище в очень недалеком расстоянии от берега реки Наровы почти прямо против нынешней немецкой церкви. На этом-то кладбище Олеарий видел усердие православных в памяти усопших. В 1855 году тут делались раскопки, и найдено много костей и черепов, которые опять сложили в землю, и теперь они покоятся там под сенью высокого старого дерева. Убитых в сражениях во время жестоких войн, происходивших на земле Санкт-Петербургского края, обыкновенно, складывали в общую могилу, над которой делались большие насыпи, называемые исстари курганами. Такие могилы доныне встречаются близ старинных укреплений, и, например, около Копорья теперь еще не сравнялись с землей два кургана, на которых при раскопках находили кости, кольца и разные незначительные вещи. При наступлении мирного времени, усопшим давали покоища в некоторых местах вокруг этих курганов, и таким образом сии места обращались иногда в постоянные кладбища. По взятии Шлиссельбурга русскими войсками 2 октября 1702 года, так образовалось в нем нынешнее Преображенское кладбище на том мест, где были погребены солдаты Преображенского полка, много пострадавшие при взятии города.

Господь Бог осенял благодатным покровом православных христиан, живших на сей земле среди постоянных угнетений от иноверцев. Знамениями Его благости служат св. мощи (Сергия и Германа, валаамских чудотворцев, прославленных в первые дни распространения православной веры, св. мощи преп. Арсения Коневского, также чудотворная Коневская икона Божьей Матери. В XV веке прославился строгой жизнью и подвигами преп. Илларион, основатель и игумен обители Озерецкой на реке Желчь (Гдов. уезда) в пустынях Сорокового бора. Он имел немало подражателей своему безмолвию, которые и положили вместе с ним основу его обители. В XVI веке прославился преп. Феофил, основатель пустыни сего имени, по выражению надписи у раки его, чудотворец новгородский и Санкт-Петербургский. Мощи сподвижника его, преп. Иакова, почивают и ныне под спудом в селе, под названием Феофилова пустынь. В XVII столетии прославился преп. Мартирий, основатель Троицкого Зеленецкого монастыря, в 1602 году почивший о Господе. Еще при жизни, он чудесным образом исцелял сына бывшего царя казанского, названного во св. крещении Симеоном, и жившего в городе Тверь. Кроме личных трудов и подвигов, преп. Мартирий отличался даром поучения и добродетелью милосердия к ближним. В монастыре на озере Черменецком с XV века была чтима явленная икона св. Иоанна Богослова, давшего имя сей обители. Православные прибегали с мольбой к святым источникам благодати, и получали от них утешение в помощь. В псковской летописи (стр. 194) рассказывается следующее чудесное событие. «В лето 1558, гневом Божиим, 11 мая загорелся и весь сгорел немецкий город Ругодив (т. е. Нарва). Пожар, как сказывают, произошел от того, что какой-то чудак варил пиво и образ св. Николая Чудотворца под котел подкинул. Город сгорел, а образ соблюлся цел. Наш воевода Алексей Баскаков с товарищами, выйдя из Ивангорода, взял Нарву, немцев и чудь выпустил из города, и среди пепла нашел целыми образ пресв. Богородицы Одигитрии и св. Николая Чудотворца. Подняв эти иконы, духовенство совершало с ними крестные ходы и служило пред ними молебны в Ивангороде, Нарве и в окрестностях. В Новгороде эти иконы встречены были у скудельницы архиепископов Пименом со всем освященным собором, при великом множестве бояр и граждан. А на Москве царь и митрополит со всем освященным собором, и с боярами и все народное множество так же встречали (их) за городом». Само собой разумеется, что такие явления благодатного Промысла Божьего не только сохраняли, но и возвышали веру и усердие в православных христианах, живущих на сей земле.

Сверх того, христиане православной церкви, жившие в Санкт-Петербургском крае, имели сношения со св. местами других краев России. Чаще всего они посещали ближайшие к ним места в Новгороде и Пскове. Их верность св. Церкви и веру Господь Бог награждал чудесной помощью. В 1602 году, крестьянка деревни Козулиной из Лутчины (Лужского уезда) Феврония Карамышева, в Успенской церкви Псково-Печерского монастыря, по окончании литургии, получила исцеление от слепоты (Опис. еп. Аполлоса, стр. 68). Таких случаев, кроме приведенных выше, известно еще несколько.

В Санкт-Петербургском крае воспитались и из него вышли некоторые славные для церкви люди своего времени. Таковы были из Валаамских иноков: Геннадий, архиепископ новгородский, в XV веке, ратовавший против ереси жидовствующих, и Корнилий, новгородский митрополит XVII века, из Зеленецкого монастыря.

В древности, по этому краю проходили к Новгороду два пути, которыми Россия сносилась с заморскими государствами. Один тянулся через Ладогу, другой проходил около Нарвы. Случалось проходить этими путями русским святителям и венценосным особам. В 1437 году, из Москвы через Новгород и Псков, проехал этим путем на Юрьев московский митрополит Исидор с архимандритом Авраамием, отправлявшийся на Флорентийский собор. Везде его встречали и провожали с великой честью. Сами немецкие (католические) бискупы, из уважения к православной церкви, оказывали ему большой почет. «И срете его (на границе) бискуп Юрьевский с великой честью, по своему нраву немецкому, со всеми строи немецкими, с трубами и со свирельми, и дал ему честь велику и дары многи». В 1470 году, греческая царевна София, невеста Иоанна ІІІ, проезжала из Рима через Ревель и Дерпт, по Чудскому озеру, на Псков и Новгород в Москву. Такие путешествия производили в сих местах доброе впечатление в пользу православной веры и преданности к своему отечеству. Они оживляли умы и сердца народа.

Таким образом, вся история Санкт-Петербургского края доказывает, что Бог, определяющий пределы селения народам, насадив православную веру, постоянно и разнообразными способами поддерживал ее здесь, предназначив ей быть в этом месте владычествующей верой. Св. апостол Андрей Первозванный, быв на том месте, где ныне село Грузино, водрузил там свой жезл и посох. Народная вера, принимая это предание, толковала его так, что этим водружением посоха св. Андрей преобразовал нам просвещение св. верой, между прочим, нынешнего Санкт-Петербургского края, так и утверждение в нем кормила благочестия (т. е. высшего духовного правительства), и вместе утверждение же самодержавного жезла государственного правления для всей России (Зерцало, Мальгина, стр. 15–16. Русский Архив, т. 1, изд. 1866 г., стр. 110–111). Дальнейшая судьба сего края в церковно-историческом отношении покажет нам, что и эта историческая вера народа оправдалась над ним.

(С 1703 по 1721 год)

Построением города Санкт-Петербурга положена новая грань, с которой начинается улучшение и возвышение всего Санкт- Петербургского края столько же в церковном, как и в социальном отношении. Господство русского народа стало на этой почве твердой ногой, и усилия врагов не могли более подвергать его колебаниям и переменам. Вместе с заселением края, для которого православные христиане переводились из разных мест России, и православная церковь в нем, все более и более насаждаясь, распространяла свои владения. Паства новоустроенного края, под владычеством России, теснее примкнула к новгородской иерархии. Но со стороны иерархии потребовалась и под ее главенством установлена особая администрация для управления церковными делами новозавоеванной области.

Санкт-Петербургская область, как особая ныне губерния, в первоначальном своем виде составилась, в силу завоеваний и новых поселений, следующим порядком. 16 мая 1703 года, Петр Великий положил основание Санкт-Петербургу. Но еще раньше того, 12 октября 1702 года был взят у шведов Нотебург и назван Шлиссельбургом. 1 мая 1703 года завоевав Ниеншанц, шведская крепость при впадении реки Охты в Неву. 3 мая того же года сдался Ямбург. После основания Санкт-Петербурга, 9 августа 1704 года взята Нарва и вслед за ней сдался Ивангород. В 1709 году завоеван город Выборг. В то же время на восточной стороне Котлина острова в Финском заливе положена основа нынешнему городу Кронштадту. Ньюштадтский мир, заключенный со Швецией 30 августа 1721 года, окончательно упрочил за Россией обладание всей Ингерманландией. Таким образом, составилась в первоначальном своем виде, нынешняя Санкт-Петербургская епархия. Так как состав ее весь взят с боя: то вся эта местность, с включением еще Копорья, называлась и писалась в бумагах новозавоеванной. Центром и, так сказать, вождем ее во всех делах сделался теперь Санкт-Петербург. В этих физических границах, с включением Ладоги и Гдова, после причисленных к Санкт-Петербургу, мы и будем рассматривать состояние Санкт-Петербургской губернии в церковном отношении под управлением новгородской иерархии, с основания города Санкт-Петербурга до учреждения св. Синода.

По расписанию новгородских пятин, Санкт-Петербург основан в Водской пятине, в Ижорской земле, в Ореховском присуде, в Спасском Городенском погосте. Погост этот простирался от Орешка по обеим сторонам Невы до самого ее устья. До построения города, здесь на правом берегу Невы, при устье Охты, находилось укрепление Ниеншанц, а близ него посад Ниенштадт. Против Ниеншанца, на левом берегу Невы, где ныне местность Смольного монастыря, было русское село, называемое Спасским, при котором имелась православная церковь. Вниз по берегам Невы и Фонтанки лежало до 30 деревень, мыз и корчем, между которыми из ныне известных находилась деревня Калинкина. Завоевав устья Невы, которые всегда почитались важными как у русских, так и у шведов, Петр 1 14-го мая 1703, осматривая остров, где ныне находится Петропавловская крепость, который тогда назывался Веселым (Луистранд) и Заячьим островом, и был обросши лесом, взяв у солдата багинет, вырезал два дерна, и, положив дерно на дерно крестообразно, сделал крест из дерева, и водружая его в дерна, сказал: «Во имя Иисуса Христа на сем месте будет церковь во имя верховных апостолов Петра и Павла». На этом самом месте ныне стоит Петропавловский собор. 16-го же мая, в праздник св. Троицы, по совершении божественной литургии в Канцах (т. е. в крепости Шлотбург, находившейся на большой Охте), государь с ликом святительским, генералитетом и светскими чинами, прибыл Невой на судах опять на остров Люистранд (т. е. веселый). Здесь торжественно было совершено водоосвящение, прочитаны молитвы на основание града и местность острова окроплена св. водой. Государь взял заступ и первый начал копать ров. В это время орел с великим парением крыл спустился с высоты и парил над островом. Когда ров выкопан был глубиной около двух аршин, в него поставили ящик, высеченный из камня, и окропили этот ящик св. водой. Государь своими руками поставил в ящик золотой ковчег с мощами св. апостола Андрея Первозванного, благословившего край этот своим путешествием через него. После сего государь покрыл ящик каменной  доской, на которой вырезана была следующая надпись: «От воплощения Иисуса Христа 1703, мая 16 основан царствующий град Санкт-Петербург великим государем царем и великим князем Петром Алексеевичем, самодержцем всероссийским». Затем Государь, взяв три дерна, немного ранее им же приготовленные, возложил на покрышку каменного ящика и сказал: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь. Основан царствующий град Санкт-Петербург». Тогда приступили к царю святительский лик, генералитет и прочие присутствующие, и принесли ему поздравление с царствующим градом. Царь благодарил  поздравляющих и была многая пушечная пальба. Спустя несколько минут, царь отошел к протоку, который тянется между Санкт-Петербургом (т. е. основанием его) и Кронверком, и по отслужении литургии, и окроплении места св. водой, изволил обложить другой раскат, и была вторая пушечная пальба. Сделано было из двух тонких и высоких берез, воткнутых в землю, вершины которых связаны суками вместе, во что-то, наподобие ворот. Орел, все это время парящий над островом, спустился с высоты, сел на этих воротах и был снят ефрейтором Одинцовым. Царское величество о сем добром предзнаменовании весьма был обрадован, перевязал у орла ноги платком, посадил на руку и повелел петь литию, по окончании которой березовые ворота окропили святой водой и опять была пальба из пушек. Затем государь на яхте, с орлом на руке, отошел в свой царский дом в Канцах. Святительский лик, генералитет и статские чины были пожалованы столом. Веселье продолжалось до двух часов полуночи, причем  была многая пушечная пальба. По окончании постройки из леса дворца в крепости, царское величество, 28 мая того же 1703 г. со святительским ликом, генералитетом и статскими знатными чинами, прибыв в него на 63 судах, изволил присутствовать при освящении воды и окроплении здания святой водой, и милостиво принял от святительского лика в благословение новому дому образ Святой Живоначальной Троицы и хлеб с солью. Из пушек и ружей была троекратная пальба. Царь кушал со святительским ликом в новом дворце, потом выходил кушать в шатре с генералитетом и знатными чинами. 1 октября того же года, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, царское величество имел торжественный вход в Санкт-Петербургскую крепость, и было освящение града Санкт-Петербурга, и хождение с животворящими крестами, и кропление святой водой по стене города, и была многая пушечная пальба, и изволил кушать в оной крепости в доме коменданта. Веселье продолжалось до часу пополуночи. Новосозданную крепость Петр велел назвать в свое имя Петербургом, о чем и объявлено было в Московских ведомостях 1703 года (см. изд. их 1855 г. С.-Петербург, стр. 202). В рукописной истории Петра Великого, бывшей у нас перед глазами, и в печатных сказаниях (Достопамятности Свиньина, ч. 1, стр. 8), сверх того, говорится, что Петр, построенный им град, по примеру древних православных царей, «посвятил святому славному и верховному апостолу Петру, своему покровителю». Михаил Иванович Ширяев (обз. дух. литер. ч. II, стр. 13), из студентов московской академии, сочинил государю поздравление о Санкт-Петербурге. 1 апреля 1704 года деревянная церковь во имя св. апостолов Петра и Павла в крепости была готова и освящена новгородским митрополитом Иовом. Обряд освящения сопровождался, по обычаю, пушечной пальбой. То была первая и старейшая из церквей в Санкт-Петербурге.

При первом еще обозрении Заячьего острова 14 мая 1703 года, Петр Великий, идя пешком вверх по берегу Невы, взяв топор, ссек ракитовый куст и немного пройдя, ссек также другой куст и затем сев на шлюпку, отъехал рекой в Канцы. На том месте, где ссечен второй куст, построен вскоре и доныне сохраняется первоначальный дворец Петра Великого с иконой нерукотворного образа Спасителя. А на месте ракитового куста, впервые срубленного, государь, 1 октября того же года, в день Покрова Пресвятой Богородицы, по освящении града Санкт-Петербурга, положил основание нынешнему собору св. Живоначальной Троицы. До 1710 года ничего неизвестно, в каком положении находился сей храм. Темное и разноречивое предание о браке Петра 1 с Екатериной Алексеевной говорит, будто этот брак в 1707 г. венчан был секретно в Троицком соборе (Опыт обозр. русск. сановник. Терещенко, ч. II, стр. 287–288). На стороне другого мнения, рассказываемого подробнее, что Петр венчан в Екатерингофской церкви, как увидим, гораздо более достоверности и есть фактическое предание. Троицкий же собор, стоящий на Петербургской стороне, у большой дворянской слободы (ныне улица), недалеко от крепости и первоначального Петровского дворца, по новейшим сведениям, освящен только в 1710 году. Собор этот посвящен государем св. Троице, в память основания города в троицын день и в благодарность Господу Богу, сохранившему юную столицу от многих опасностей. Первоначальная церковь была небольшая деревянная, без трапезы и приделов, которые были пристроены в ней в 1715 году.

В 1707 году стояла, по преданию, в Екатерингофе, в роде часовни, небольшая деревянная церковь самой простой архитектуры. По местному преданию, Петр Великий в ноябре 1707 года, при холодной погоде, в сумерки приехал в этой церкви в санях с Екатериной Алексеевной и генералом Брюсом. Генерал пригласил священника, который, при слабом мерцании лампады, и совершил браковенчание государя с Екатериной (Достопримечательности, ч. III, стр. 79).

С построением зданий на той и на другой стороне Невы, созидались постепенно, одна за другой, и церкви. В 1708 г. на Петербургском острове у Тучкова моста построена деревянная церковь в память Успения Пресвятой Богородицы. Ее освятил высокопреосвященный Стефан Яворский, митрополит рязанский и местоблюститель патриаршего престола. В 1718 году церковь эта, по указу государя, наименована собором. Она имела два придела: Рождества Предтечи и свят. Николая Чудотворца.

На Петербургском острове, близ Троицкого собора, только неизвестно в каком именно году, построена была часовня, которая в 1712 году обращена в полотняную церковь Рождества Пресвятой Богородицы. Церковь эта в 1729 г. закрыта, колокола и церковное имущество переданы в Троицкий собор, и причт рождественский служил в приделе св. Харитония, поставленном в 1720 году при Троицком соборе. Эта Рождественская церковь хранила у себя особую святыню. По преданию, сохранившемуся до нашего времени, Петр Великий, застроив Петербург и, следуя обычаю православных царей, принес из Москвы, в благословение новому городу, св. икону Казанской Божьей Матери, которая бывала с ним в походах. Подлинник ли это или копия, так же – в котором году принесена икона, остается неизвестным. Только она чествовалась сперва в Рождественской, потом в Троицкой церкви до своего перенесения, при Петре же, во дворец. В современных записях Рождественский храм встречается под названием церкви образа Казанской Богоматери (Русск. Арх. ч. I, изд. 2, 1866 г. стр. 111, столб. 2).

В 1712 году, построена царем в нынешней Моховой улице небольшая деревянная церковь св. и праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, для прославления святой Анны, имя которой носила царевна Анна Петровна.

30 мая 1714 года в день рождения своего, Петр Великий собственноручно положил первый краеугольный камень в основу нынешнего Петропавловского каменного собора. Прежняя же деревянная церковь была перенесена из крепости в 1719 году в солдатские слободы, где квартировал гарнизонный полк. Здесь церковь эта освящена, на память взятия Нарвы (9 августа 1704 года), во имя святого апостола Матфея.

После Полтавской победы 27 июня 1709 года, – победы, которую признавали тогда не только знаменитейшей в целом свете, но и чудной (Зерцало Мальгина 1794 г., стр. 534), в конце 1709 года основана и в 1710 году освящена небольшая деревянная церковь св. Сампсона Странноприимца с кладбищем на Выборгской стороне.

До Полтавской победы в уме Петра Великого было решительное намерение основать на севере государства столицу. Но он еще не имел твердой надежды на успех дела. Между тем, город начал уже устраиваться. При самом основании крепости над ней работало 20 000 подкопщиков (Москов. Ведомости 1703 г., С.-Пб. изд. 1855 г., стр. 202), строившие шесть бастионов. Около семи тысяч рабочих людей, занимавшихся стройкой города, поселились и жили на большой Охте, еще ранее 1707 года. Подле деревянного Адмиралтейства, на левой стороне Невы, поселились важные морские служители, от которых и осталось название морских нынешним двум улицам. После Полтавской победы, Петр уже уверен был в безопасности новой столицы и писал к Апраксину так: «ныне уже совершенно камень к основанию Санкт-Петербурга, с помощью Божией, положен» (Деян. П.В Голикова). Тогда он сам начал принимать деятельное участие в расположении и строении города.

В 1710 г. построен и 30 мая, в день рождения царя, освящен первоначальный деревянный Исаакиевский собор. Он переделан был из небольшого деревянного строения, стоявшего на лугу против адмиралтейских ворот, в котором помещалась чертежная камора для кораблестроителей. Описатель Санкт-Петербурга в 1710 и 1711 годах (стр. 30), иностранец, первоначальный собор св. Исаакия, его местность и приход изображает так: «рядом с Адмиралтейством стоит маленькая русская церковь, а возле – кабак, близ него большой канатный двор, еще дальше и русские дома, занимаемые корабельными и шлюпошными матросами». Это здание церковное стояло недолго. С 1717 года, по указу государя, по чертежу и под надзором архитектора Гербеля, строилась, на суммы канцелярии о строении города, новая Исаакиевская, уже каменная, церковь с главою в 12 сажен вышины и с колокольней, для которой государь выписал из Амстердама за 35 000 р. часы с курантами, 26 июля 1735 года разбитые молнией. Новый собор стоял уже на самом берегу Невы и отдан государем в ведомство адмиралтейское.

10 июля 1710 года царь осматривал по городу места, где каким быть строениям, и, усмотрев над Невой, при устье речки Черной, изрядное место, которое называлось «Виктори» (победа), указал построить на нем монастырь во имя св. Троицы и св. Александра Невского.

В 1712 году заложена, а 25 марта следующего года освящена в нем деревянная церковь Благовещения Пресвятой Богородицы. Освящение совершил архимандрит Феодосий в присутствии государя и всего двора, при многочисленном стечении народа. С того же 1713 года в монастыре поселились первые иноки. В 1716 году по указу государя застроена и в 1717 году освящена церковь св. праведного Лазаря над гробом Наталии Алексеевны, государевой сестры. В 1717 году основана церковь св. благоверного Великого князя Александра Невского. При монастыре поставили деревянные монашеские кельи и началось общежительство братии. При основании своем, Александро-Невский монастырь поставлен выше всех монастырей в России, и настоятели его были отличены особыми преимуществами.

Еще раньше этого времени, поселившиеся в Санкт-Петербурге, московской ямской слободы ямщики Василий Федотов и Петр Бусов с товарищами просили у архимандрита Невского монастыря Феодосия позволения построить в слободе их церковь в память рождества св. Иоанна Предтечи. Сначала,  рукой Феодосия, им была дана тетрадь для сбора денег на строение. А когда в 1718 году храмосдатели собрались с силами, архимандрит благословил их застроить церковь, которая, по его приказу, была освящена наместником Невского монастыря Варлаамом Голенковским. С первого же разу в Ямской определены были два священника: Матфей Иоаннов и Иоанн Макарьев. В то время церковь эта была окружена рощицами и лесом.

Планируя местности для построения города, Петр Великий сам назначал места для церквей. В 1716 в 1718 годах были составлены и рукой царя подписаны планы для Васильевского острова, который местами покрыт был лесом. На плане было назначено место для соборной церкви на большой площади, и составлены были особо модели для семи, предполагавшихся на острове, приходских церквей. Впрочем, план этот не осуществился, и на остров была одна только церковь в память Воскресения Христова, построенная в 1714 году, невдалеке от дома князя А. Д. Меншикова, на том самом месте, где был манеж первого кадетского корпуса. Церковь эта, освященная 23 ноября в день именин Меншикова, была мазанковая с железной кровлей и с колокольней, на которой находились часы с боем и игрой. В ней устроена была кафедра, что тогда считалось в Санкт-Петербурге редкостью. Главнейшую же ее достопамятность составляло богатое Евангелие, доставшееся Меншикову после бегства Мазепы с Карлом XII, ныне хранящееся в церкви первой военной гимназии. При Воскресенской церкви имелось два священника: Никифор Терентьев и Лука Иванов.

Кроме четырех соборов: Петропавловского, Троицкого, Исаакиевского, Успенского и семи приходских храмов, в Санкт-Петербурге стали строить тогда церкви домовые.

В 1711 году, по повелению государя, вместе с прочими зданиями, построен был на углу Шпалерной улицы и Воскресенского проспекта небольшой каменный дворец для царевны Наталии Алексеевны, сестры Петра I. В этом дворце, в северо-восточном угольном покое его, тогда же сооружена была комнатная однопрестольная церковь во славу Воскресения Христова. Предание говорит, что Воскресенская церковь была построена в благодарность Богу за мир, заключенный с Ахметом III, турецким султаном, и за спасение от опасности, в которой находился царь с войском при реке Пруте. Царевна привезла с собой из Москвы глубоко чтимый ею образ Божией Матери Всех Скорбящих Радости и, украсив его сребропозолоченной ризой, с вложением в него частиц св. мощей, поставила в своей комнатной Воскресенской церкви.

Походная церковь с подвижным антиминсом в честь Успения Божьей Матери была еще в доме государыни царицы и великой княгини Марфы Матвеевны, урожденной Апраксиной. По кончине ее, брат ее ближний боярин граф Петр Матвеевич Апраксин, в 1717 году перенес церковь на загородный свой двор, находившийся на Невском притоке, называемом Фонтана, и поставил в определенной храмине для поминовения царицы. В марте 1721 г., Феодосий, новгородский архиепископ, запретил было совершать в ней служение. Но св. Синод, к которому преосвященный сам указал обратиться графу, 26 апреля того же года разрешил в Успенской церкви совершать божественную литургию.

В палатах светлейшего князя А. Д. Меншикова также стояла походная полотняная церковь, о которой известия встречаются с 1705 года. Один иностранец, видевший эту церковь, так описывает ее: «В углу комнаты устроена была, за шелковой занавесью, небольшая походная церковь. Спереди, у входа ее, написаны были на той ткани (вероятно на иконостасе), по русскому обычаю, изображения нескольких святых с русскими надписями, а внутри возвышался небольшой стол или алтарь (т. е. престол), на котором стояли серебряный ящик с русским Богом (т. е. дароносица), окованная серебром большая книга (т. е. Евангелие) и горящая свеча (Опис. Спб., стр. 89–90)». Службу в этой церкви правил духовник Меншикова, священник Никифор Терентьев (Опис. церкв. древн. в Новгороде, Макария, 1860 г., ч.I, стр. 319).

К этому же времени, по клировым ведомостям, относится основание церкви в доме графа Шереметева.

В доме Кикина, отписанном в 1717 г. на государя, поставлена была церковь Благовещения Пресвятой Богородицы в комнатах, которые были заняты до того времени полковым магазином. Ею положена основа нынешней Благовещенской церкви в конной гвардии.

О других домовых церквях сведений не имеется, и едва ли они были в Петербурге. Указом 25 ноября 1707 г. на имя гарнизонной канцелярии, Петр Великий, воспретив строить часовни, с тем вместе предписывал, чтобы господа не держали по домам своим крестовых священников.

Из столичных церквей до 1714 года первенствовал Петропавловский собор. Но когда, вместо деревянного здания, начали строить собор каменный, то предпочтение перешло на сторону собора Троицкого. По воскресным и праздничным дням, царская фамилия слушала в нем божественную литургию, и сам царь, нередко становясь на клиросе, певал вместе с другими и выходил читать Апостол перед царскими вратами. Разные виктории, торжественные дни и прочие важнейшие, случайные обстоятельства совершались у Троицы. В Записной книге Санкт-Петербургской гарнизонной канцелярии, под 1 числом января 1718 года, значится: «От Санкт-Петербургской крепости, для счастливого пребывания нового года, палили из пушек три раза: первый, как стали читать на литургии евангелие, из 31 пушки; в другой раз, в начале молебна, из 41; в третий раз, по окончании молебна и вышел светлейший князь от Троицы из церкви, из 51. Всего из 123 пушек». В феврале 26 числа того же года, все гарнизонные Санкт-Петербургские полки были стянуты в строю на Троицкой площади. А в церкви Троицкой, в присутствии светлейшего князя и всех министров, объявлен всенародно манифест, в котором, на место Алексея Петровича, наследником объявлен царевич Петр Петрович. Присягнули министры, а после них в течение нескольких дней приходили к Троице присягу чинить разные полки. Однако же, бывал государь в торжественные случаи иногда и в других храмах: Петропавловском, Исаакиевском и Сампсониевском. В 1718 г. по случаю выноса тела царевича Алексея Петровича в Троицкую церковь, тезоименитство Петра 1 торжественно было совершено в соборной церкви Петра и Павла. В том же году, 30 мая в день рождения своего, государь с царицей изволил быть у обедни в церкви св. Исаакия Далматского, а всенощную, накануне, слушал в своем доме. Троицкий собор удерживал за собою предпочтение до 1733 года, когда освящен был каменный Петропавловский.

В это время впервые начал развитие свое в России вопрос о кладбищах. По обыкновению того времени, умерших до 1710 года хоронили, с основания Санкт-Петербурга, при приходских церквах, и непременно, в знамение покровительства Бога и св. Церкви к ним, в ограде церковной. Но рабочие люди, жившие на Охте, которые занимались стройкой города, погребали там же, близ поселений, умерших своих товарищей. Смертность была в тот период, по не доброте климата, по отсутствию всяких удобств жизни, по усиленной работе, по недостатку пособий врачебных, так велика, что при церквах для похорон и места не достало бы. После освящения Сампсониевской церкви, Петр Великий указал, чтобы умерших погребали при этой церкви. Св. Сампсон был странноприимец, а на эту петербургскую землю пришли и на ней жили все, так сказать, странники, люди других стран. Это соображение, как гласит предание, навело остроумного государя на мысль назначить кладбище у св. Сампсона: «Пусть-де странники и пришельцы покоятся под сенью Странноприимца». Но и далеко, и через Неву – неудобно, а по временам даже невозможно было доставлять покойников с московской стороны к погребению на Сампсониевское кладбище. Сообразив эти обстоятельства, Петр Великий в 1719 году, посетив Олонецкие пределы, 11 июля прислал оттуда, за закрепой генерал-полицмейстера Антона Дивиера, на имя невского архимандрита Феодосия с братией, отдельное распоряжение касательно кладбищенских церквей в Санкт-Петербурге. В нем повелевалось, чтобы в Ямской слободе, в длину по Черной речке, отмерить, по обе стороны Предтеченской церкви, место по пятидесяти саженей,  для погребения умерших. Ямщикам приказывалось, как способней, обнести новое кладбище деревянной оградой, и так погребать тела усопших всякого чина людей, не требуя за места никакой платы. Особым указом государя также дано предписание почтмейстеру, жившему в Ямской, за кладбищем и похоронами смотреть накрепко. «А ежели, – сказано в указе Феодосию, – кроме вышеозначенного места, близ того, в рощицах, или где-нибудь станут хоронить, или в указанном месте в погребение кто такое препятие будет чинить, и то взыщется на оном почтмейстере». Феодосий в предписании к причтам церквей Ямской и Сампсониевской с прихожанами, поясняя указ государя, внушал, чтобы за места для погребения никаких плат, не только с бедных, но и с могущих не взыскивали, «разве что, с вольного своего произволения, сам от себя на церковное строение что даст, и то записывать в книги, в приход и расход имянно, и в погребении задержания никакого не чинить». Настоящий указ касался Сампсониевского причта только со стороны положения о не взыскании денег за места. Таким образом устроены были для Санкт-Петербурга два кладбища, которые оба находились тогда за городом. Для умерших на Санкт-Петербургской стороне – Сампсониевское, для Московской же стороны, отделенной рекой от Санкт-Петербургской – при Ямской Предтеченской церкви. «У других же церквей, – сказано в том же указе, – никого не хоронить».

Сверх этого, образовалось кладбище при Святотроицком Александро-Невском монастыре, в ограде церкви св. праведного Лазаря. Петр I похоронил там любимую сестру свою Наталию Алексеевну, умершую 18 июня и погребенную 17 ноября 1716 года. Вслед затем, при этой церкви стали хоронить, с ведома и разрешения государя, знатных особ. 23 декабря 1718 года в склепе, устроенном в церкви св. Лазаря, погребен был в присутствии царя с большой пышностью царский лейб-медик Арескин. 10 апреля 1719 года, в той же церкви погребен сподвижник Петра I, Шереметев, скончавшийся в Москве и привезенный оттуда, по желанию царя. Родственники умерших делали за погребение вклады, которые в то время шли на строение монастыря. На Лазаревском кладбище предавали погребению также иноков невского монастыря.

Наконец, Петропавловский собор в крепости назначен распоряжением  Петра I местом для вечного покоя особ царственного рода. Распоряжение это в том выразилось, что Петр Великий, по преимуществу, хоронил родных своих в Петропавловском соборе. В рассуждении этого вопроса государь не вводил ничего нового, а следовал тому, как погребались его предки в Москве в монастырях или соборах. Комендантов крепости, конечно, по распоряжению царя, стали хоронить в ограде Петропавловского собора.

Христиан иноверных исповеданий с основания Санкт-Петербурга погребали отдельно от православных, на нынешнем Аптекарском острове. Но по множеству в то время в Санкт-Петербурге воров и разбойников, которым благоприятствовали окружавшие город леса, тела на Аптекарском острове часто находили вырытыми и ограбленными. Для предотвращения такого злодеяния, до 1710 г. существовало разрешение иноверцев предавать земле при домах, где они умирали. После же построения Сампсониевской церкви с православным кладбищем, и для иноверцев отведено там особое под кладбище место. В «Описании Санкт-Петербурга 1710 и 1711 гг. (изд. 1860 г., стр. 17)» уже упоминается на Выборгской стороне, около госпиталей, особое евангелическое кладбище. А знатнейших и богатых иноверцев погребали и у Невского монастыря. В 1725 году, там похоронен тайный советник Геспен, лютеранин, из свиты Карла Фридриха, герцога Голштинского, близ могилы другого иноверца, генерала Вейде. За место Геспена заплачено было Александро-Невскому монастырю 100 р. Но места для могил иноверцам отводились вне монастыря, отдельно от православного монастырского кладбища (Дневн. Берхгольца, ч. III, стр. 95–97).

В Санкт-Петербурге существовали также часовни, временные и постоянные. Рабочие люди, жившие на Охте, тотчас после поселения там, поставил на нем часовню на оконечностях нынешних слобод, где хоронили усопших. В 1710 году, архимандрит Феодосий, благословив место, Петром указанное для строения Невского монастыря, поставил на нем часовню, и она существовала непрерывно, только переносилась с одного места на другое, смотря по удобству. В 1707 г. Петр Великий издал указ, чтобы часовни, какие есть в Санкт-Петербурге, все сломать, и впредь никому не строить, а какие в часовнях обретаются св. иконы, книги и утварь, те, описав, отдать в соборную церковь Петра и Павла в крепости. Указ этот был прибит на столбах по улицам Санкт-Петербурга. Пришел в Охтинскую часовню священник Петропавловского собора, описал ее имущество, но с собой ничего не взял, и часовня осталась по-прежнему не разобранной. Напротив, часовни вновь строились. В 1718 г. построена была Петром Великим партикулярная верфь, где был соляной городок, и при верфи для рабочих людей поставлена часовня с иконой св. великомученика Пантелеймона. На Петербургском острове по Введенской улице, на том месте, где стоит теперь церковь, в 1718 г. находилась часовня во имя св. пророка Илии, принадлежавшая Ямбургскому полку. Упоминается еще часовня в нынешнем Измайловском полку, которая стояла там, где теперь Измайловский собор св. Троицы. В часовнях Охтинской, Ямбургского полка и, может быть, в других служились вечерни, утрени, всенощные, часы и молебны.

По городам и уездам Санкт-Петербургской губернии, со времени основания св. Синода, церкви находились во многих местах.

 1. По Санкт-Петербургскому уезду они устроены:

 а)      В Царском селе, которое тогда называлось – Сарица. Здесь первая церковь построена была во дворце государыни Екатерины Алексеевны и, по получении в 1713 году антиминса из Новгорода, освящена во имя св. великомученицы Екатерины. В 1716 г. в Царском освящена деревянная церковь Успения Пресв. Богородицы, а в следующем 1717 году построена другая деревянная церковь Благовещения Пресв. Богородицы (Панорама, Башуцкого, ч. I, стр. 191).

б)  В 1718 г. уже не было Никольского монастырька в селе Суйде, а устроена вновь деревянная церковь Воскресения Христова.

в) На Котлине острове (в Кронштадте) первой устроена была Троицкая церковь (Достопримечательности, П. Свиньина, изд. 1818 г. ч. 4. стр. 154), бывшая полковой, около которой долго оставались следы лагерных мест. Потом построена Петром Великим из дерева Богоявленская церковь, и наконец – при нем же, но ранее 1721 года, Андреевский собор. Колокольня Богоявленской церкви, по чрезмерной высоте своей, почиталась в свое время чудом архитектуры.

г) В Стрельне был дворец Петра Великого, доныне существующий. Предание гласит, будто Петр I, после бракосочетания своего в 1707 г. в маленькой Екатерингофской церкви, повелел церковь сию перенести в Стрельну. Где она стояла, неизвестно, – только в документах св. Синода (Опис. т. I, стр. 138–139) упоминается церковь в Стрельнинской мызе. Из этой церкви устроен придел в нынешнем Стрельнинском храме, находящийся на правой стороне при входе в него. Царские врата и многие из св. икон доныне сохраняют первоначальный свой вид без всякой перемены. Доныне сберегаются также и сосуды, принадлежавшие церкви в то время (Достопримечательности, П. Свиньина, ч. III, стр. 79–80).

Еще упоминаются за этот период времени церкви: д) в Красном Селе, что была Дудерговская мыза, е) в Ропшинской мызе, принадлежавшей графу Гавриилу Ивановичу Головину, ж) в Дятлинской мызе светлейшего князя А. Д. Меншикова, з) в Ораниенбауме, в) на Мартышкине Петергофских заводов, мызе Петра Ивановича Бутурлина и в Петергофе (Описание документов св. Синода т. I, стр. 138–139). Петергофская церковь была построена во славу Благовещения Пресв. Богородицы трудами переселенцев–мастеровых, с помощью монарших щедрот, из соснового леса, тогда по близости находившегося. Она была общей для мастеровых, живших на Мартышкине и в Петергофе близ светлиц.

С 1713 года существовала деревянная церковь Преображения Господня на новых Невских кирпичных заводах.

В 1711 году князь Меншиков заложил небольшую деревянную церковь во имя св. Александра Невского, в память победы своей над шведами, в своей вотчине, селе Ижоре, стоящем при Ижоре–реке.

 2. В Ямбурге была соборная церковь св. архистратига Михаила, со священником, диаконом и двумя причетниками.

а)       В Кейкинской мызе, дворцовой вотчины, церковь св. апостолов Петра в Павла.

б) В Опольском погосте, вотчины князя Меншикова – церковь Воздвижения Честного Креста Господня.

в) В Клопецкой мызе, вотчины графа Κ. А. Мусина-Пушкина, церковь Поврова Пресвятой Богородицы.

г) В Ястребинском погосте, вотчины И. К. Мусина-Пушкина, церковь святителя и чудотворца Николая.

д) В Выславской мызе, вотчины стольника И. И. Стрешнева –церковь Казанской иконы Пресвятой Богородицы.

3. В г. Копорье – соборная церковь Преображения Господня.

а) В Копорье же приходская церковь Успения Божией Матери, вотчины князя Меншикова.

б) В Удосольском погосте – церковь св. архистратига Михаила.

в) В Радчинском погосте – церковь св. великомученика Георгия.

г) В Покровском погосте – церковь Покрова Пресвятой Богородицы.

д) В Котельском погосте – церковь св. Николая.

е) В Сойкинском погосте – церковь святителя и чудотворца Николая.

ж) В Ильешском погосте, вотчины Феофана Прокоповича – церковь святителя и чудотворца Николая.

з) В Стрямлясской мызе, вотчины окольничьего A. А. Юшкова –церковь св. Николая.

и) В селе Рождествено, вотчины царицы Параскевы Феодоровны –церковь Рождества Пресвятой Богородицы.

й)       В Горском погосте, вотчины ближнего боярина П. И. Бутурлина – церковь святителя и чудотворца Николая.

к) В Спасском селе, вотчины генерала И. И. Бутурлина – церковь Преображения Господня.

4. В Шлиссель6урге – соборная церковь Пресвятой Богородицы.

а) В Назиенском кожевенном заводе – церковь Покрова Пресвятой Богородицы, устроенная в 1711 году.

б) В Путиловских горах, заселенных переселенцами из разных городов, церковь Тихвинской иконы Пресвятой Богородицы.

в) В селе Рождествено – церковь Рождества Пресвятой Богородицы.

г) В селе Успенском – церковь Успения Пресвятой Богородицы.

д) При Тосненских каменоломнях – церковь святителя и Чудотворца Николая.

е) В Тосненском яму, населенном ямского дела охотниками, переселенными из разных городов, церковь Казанской иконы Пресвятой Богородицы, деревянная, устроенная в 1715 году.

5. В Гдове – соборная церковь св. великомученика Димитрия Мироточивого, каменная, построенная в 1540 году, и другие. В уезде его:

а) В селе Ктинах построена в 1702 г. церковь св. Димитрия Мироточивого

б)       В селе Осьмине в 1709 году поставлена деревянная церковь св. великомученика Георгия Победоносца.

6. В г. Нарве был собор Преображения Господня. Здание этого собора очень давно построено датчанами. Сначала оно принадлежало римским католикам. По распространении реформации, в нем совершались лютеранские службы. В 1708 году оно обращено в православный Преображенский собор.

При Нарвском гарнизонном полку была своя походная Церковь и особый священник.

7. В г. Выборге, по завоевании его, в следствие указа Петра I, построена и 8 октября 1709 года освящена церковь св. апостолов Петра и Павла. В Выборгской провинции по другим местам православных церквей не имелось.

В 1709 году, по указу Петра Великого, построена Новая Ладога. Она была населена отчасти жителями, переведенными из Старой Ладоги. Тогда же в Новой Ладоге из бывшего Медвецкого монастыря и на его месте устроен каменный Николаевский собор, и перенесена из Старой Ладоги деревянная церковь св. священномученика Климента.

В Новоладожском уезде:

а) Существовала в селе Мыслове церковь в честь Тихвинской Божьей Матери, каменная, которую построили в начале XVIII века.

б) В Солецком погосте церковь Рождества Пресвятой Богородицы, каменная, устроена в 1717 году.

в) В селе Загубье деревянная церковь Преображения Господня построена в 1718 году.

По Петербургскому и по уездам новозавоеванных городов в немногих местах строились часовни. В 1715 году были построены нынешние Охтинские пороховые заводы. В начале 1721 года, число рабочих возросло на заводах до 125 человек. Для удовлетворения религиозных потребностей своих, мастеровые ходили в Санкт-Петербург. Но у них на заводе устроена была часовня с иконой св. пророка Ильи и в честь его (Опись документов св.  Синода, т. I, стр. 378). Некоторые часовни существовали еще раньше и теперь поддерживались, например, в селе Монастырке придворного ведомства. В них совершались разные службы, кроме святой литургии.

Церкви строились, не только в Санкт-Петербурге, но и в некоторых окрестных казенных поселениях, на деньги из казны царского величества. Так на новых Невских кирпичных заводах церковь Преображения Господня, деревянная, известная с 1713 г., построена по указу государя, из его казны и на счет канцелярии городовых дел. Новопостроенные церкви все были деревянные. Один из современников, очевидец, так описывает первый Санкт-Петербургский Петропавловский собор. «В крепости у канала стоит небольшая, но красивая деревянная русская церковь о трех шпицах, на голландский манер. На башне, под главным шпицем, висит несколько колоколов, на которых приставленными людьми разыгрывается каждый час, тоже по голландскому обычаю, небольшая прелюдия, а вслед за ней часы возвещаются звоном колокола, приводимого в движение, за неимением часового механизма, теми же людьми». Соборные церкви: Петра и Павла и св. Исаакия Далматского были лучшими по архитектуре. Прочие же первые церкви не только в губернии, но в самом Санкт-Петербурге, были все – деревянные, мазанковые, без всякой правильности в архитектуре, и даже – без необходимого внутреннего украшения и многие из них, особенно по губернии, построены усердием частных лиц. Впрочем, в этом же периоде времени, стали заботиться уже о правильной архитектуре церковных зданий, – чему доказательством служит закладка каменного Петропавловского собора.

Протоиереи, священники, диаконы, церковники, монахи в Санкт-Петербурге и в новозавоеванные города с их уездами высылались и выписывались из разных мест, напр. из Киева, Казани, но всего больше – из Новгорода, как епархиального центра, и из Москвы, как центра государственного. Так протопоп Троицкого собора, Иоанн I Семенов взят из Москвы, где состоял священником в одном из лучших приходов. Вероятно, в надежде на получение мест в новом городе и крае, в Санкт-Петербург приливало, поначалу, немало священников из разных епархий, которые были ими оставлены самовольно. Но государь отправил их всех в Новгород, где митрополит Иов, разобрав дела, распределил их в подначальство и в монастырские труды. А на место их, по царскому же указу, прислал из Новгорода десять человек, для определения на места в Санкт-Петербурге и в полки. Например, духовник дома князя Меншикова Никифор Терентьев, служивший и при Воскресенской церкви на Васильевском острове, был взят, ранее 1706 года, из Новгорода от церкви св. пророка Илии, что на Торговой улице. При отправлении с места им давались деньги на подмогу. Вызванные из Москвы: исаакиевский протопоп Алексей Васильев получил 100 рублей; троицкий поп Василий Павлов – 100 рублей; успенский поп Иван Венгриновский – 100 р.; шлиссельбургский поп Иван Ларионов – 100 р., да 10 рублей получил при поездке за женой в Москву; диакон Петропавловского собора Иван Димитриев – 50 р. В следствие заявлений о недостаточности этой суммы, она с течением времени увеличена была вдвое. В марте 1715 года, в Троицкий собор вызван из московского Успенского собора диакон Степан Федосеев, и ему подъемных денег дано уже 100 р. В 1718 году, в марте месяце, из московского Успенского собора в Санкт-Петербургский Троицкий переведен знаменитый того времени протодиакон Афиноген Иванов, получивший на подъем 100 руб. В Исаакиевский собор протодиакон вызван из Казани, и ему было отпущено подъемных, по дальности расстояния, 200 р. Деньги эти выдавались епископами, которые отпускали их в Петербург из разных епархиальных сумм, без возврата от казны.

В новозавоеванные города и уезды священники присылались больше из Новгорода. Митрополит Иов помогал им в подъеме собственными деньгами, потому что им отказывали часто и в ямских подводах. 16 марта 1713 года, Иов писал к Я. Н. Ворсакову, Санкт-Петербургскому вице-губернатору: «Покровского иерея Бориса и диакона Михаила отправил на Ижору и в Санкт-Петербург; только за подводами ходят, обаче им в них отказывают. Я же, зря их нужду, своих денег дал по рублю человеку, не хотя им в нынешнюю распутицу в поездке их остановки чинити». 1 апреля 1711 года, митрополит писал к нему же: «В Выборг диакона, и дьячков, и пономаря изыскав, пришлю без молчания, только бы давали из приказной палаты оным, посланным, подвод или подмогу на проезд и на корм по рассмотрению; понеже им, бедным, свои избытки где взять? Самому благородству вашему известно, каковы им доходы ныне обретаются в Новгороде». Отсюда видно, что подъемные деньги давались в добром количестве лишь таким, которые вызывались в Санкт-Петербург. А ехавших в другие места, затрудняли и в казенной подводе.

Священники и протоиереи, названные выше и вообще вызываемые в Санкт-Петербург, все были из ученых либо Киевской академии, либо московских славяно-греко-латинских школ. Так, например, о священнике Симеоновской церкви Василий Кержевецком, служившим в 1718 году, сказано, что он был из школьников. Переведенный из Москвы от церкви Воскресения Христова в Кадашеве, священник Иоанн Венгриновский также изучен был в славяно-латинских школах. Митрополит Иов в письме к князю Меншикову рекомендовал десять человек – священников, прибывших из Новгорода, как особ изряднейших и искуснейших.

Дьяконы поставлялись более по голосам. А причетников, посвященных епископами, во многих местах совсем не было. Их выбирали из способных наличных людей и приставляли к делу, с согласия священников, разные команды, светские и особенно военные, также помещики и просто прихожане. Так в г. Копорье, в соборной церкви архистратига Михаила дьячек определен был по распоряжению князя А. Д. Меншикова, а пономарь из солдат Копорского гарнизона, служил по приказу коменданта Кушелева. В Путиловских горах дьяческую должность отправлял, по приказу командира, один из переведенцев. Причетники приходской Успенской церкви в Копорье определены были также по указу Меншикова. В Копорской мызе дьячком у Благовещенской церкви был крестьянин помещика графа С. А. Мусина-Пушкина и служил по его приказу. В Стремлясской мызе, в Никольской церкви, должность дьячка правил дворовый человек окольничего A. А. Юшкова. В Спасском селе причетники приставлены к служению в Преображенской церкви по приказу помещика И. И.Бутурлина. В Успенском селе за дьячка служил дворовый человек Волкова. В Радчинском погосте дьячек служил по приказу Копорского коменданта, а пономарь по приговору мирских людей. В Горском, Ильешском, Котельском, Сойкинскои и Ястребинском погостах дьячки и пономари исправляли свои обязанности по приговору мирских людей.

Крестовых священников, указом царя на имя гарнизонной канцелярии, запрещалось иметь по домам. Архимандрит Феодосий писал об этом особый доклад государю, по возвращении из-за границы в 1718 году. «О священниках крестовых учинить бы предел, кому держать, кому не держать: понеже от оных многое безчиние и унять их невозможно. И, ежели, кому дозволится крестового попа держать, дабы той господин повинен был приходским своим священникам дать такой же трактамент, какой оному крестовому на год даван будет, и за всякое его безчиние обязан-бы был ответствовать». Так же и жителей Санкт-Петербурга Феодосий предостерегал, чтобы не держали у себя крестовых и прочих волочащихся попов, старцев и стариц, – за что на него светские люди очень негодовали.

Замечательным человеком между духовными особами был в те времена Константин Федоров, священник города Ямбурга. Он принадлежал к расколу, но вместе с некоторыми своими товарищами, сознав заблуждение, присоединился к православной церкви, и был ревностен в обращении раскольников не только Санкт-Петербургской, но и Новгородской губернии. Он посылал какое-то послание в Старую Руссу. Некто грешный Евдоким просил у о. Константина, 2 января 1721 года, помощи против раскола и в письме своем выражался так: «Слышим промысел твой об уездах ваших... и помышляем: блаженны людие Копорского и Ямбургского уездов!» Константин Федоров был заказчиком в этих уездах. Раскольникам очень известны были личность и имя о. Константина, и они, указывая на него, с укором говаривали православным: «что-де вам поможет Никонов внук (т. е. последователь), ямбургский гонитель православия (т. е. раскола)»? Правительство, обыкновенно, обращалось к нему по раскольническим делам, возникавшим в Санкт-Петербургской губернии.

Попадались также между духовенством и бедовые люди. Таков был Сампсониевской церкви диакон Феоктист Гаврилов. Прежнее место его службы было в Москве, где он состоял дьячком при Сущевской казанской церкви. В 1712 году, московский духовный приказ назначил его, в  числе 50 человек, по указу царя, к отсылке в Петербург, для определения в плотники к Адмиралтейству. Гаврилов какими-то происками умел уклониться от того назначения, а в 1713 году прибыл свободно в Санкт-Петербург к тестю своему, сампсониевскому священнику Димитрию Андрееву. По хлопотам тестя и по прошению прихожан, в Петербург его произвели в диакона к Сампсониевской церкви. В новом сане Феоктист Гаврилов приобрел незавидную известность своими «непотребствами», и в 1721 году с него взята была в тиунской конторе подписка, чтобы впредь ему, диакону Гаврилову, «не крамольничать и жить благочинно, и ни с кем не ссориться, и ничего не проискивать». Ибо прихожане свидетельствовали о Гаврилове, что он «не малый крамольник», живет не смирно, и ни с которым священником не имеет согласия, и ни малого пред ними, священниками, не имеет послушания, и в церкви Божией с ними, священниками, чинит брань (Опис. докум. св. Син. т. I, стр. 627–626).

Духовник дома князя Меншикова, священник Никифор Терентьев в 1705 году возобновил и обогатил утварью церковь св. пророка Илии на Торговой улице в Новгороде, при которой он служил до приезда в Санкт-Петербург, и тем выразил добрую сторону тогдашнего духовенства – быть благодарным и радеть о благолепии дома Божьего.

Из монашествующего духовенства самым замечательным лицом и самым полезным деятелем в Санкт-Петербургском крае был Невский архимандрит Феодосий. Он происходил из польской шляхты. По отзыву Берхгольца (Дневн. ч. III, стр. 53), его считали в России умнейшим из всего духовенства, хотя он и не очень учен. Феофан Прокопович считал Феодосия честным и образованным человеком. Сам Феодосий любил и ученых, но предпочитал простых. Петр Великий уважал и любил архимандрита, имел его близким человеком, по делам духовным сносился и советовался с ним, принимал его мнения и проводил их в администрации, и, несмотря на все это, Феодосий до смерти боялся этого государя. Невский архимандрит был большой попечитель о благе Церкви, и ниже мы увидим, что Санкт-Петербургский край вполне обязан его личности первоначальным своим устройством.

Духовенство Санкт-Петербургского края, по разным местам, получало трактамент из разных источников. Некоторым давалось жалованье из казны, другим помогали помещики, третьи жили землей и подаянием мирских людей. Казенное жалованье получали в соборах Петропавловском, Троицком, Исаакиевском, и оно состояло из двух статей: денежной и хлебной. За последними двумя соборами числились еще и приходские дома, а при Петропавловском соборе не было их ни одного. Зато священнослужители его имели казенное помещение в деревянном строении крепости, окрашенном одинаково с крепостной церковью, под желтый мрамор. По всей вероятности, жалованье казенное шло не из одного источника. Какой-то диакон Петропавловского собора получал его из казны св. Синода (Описание документов св. Синода т. I, стр. 760). Прочие священники в Санкт-Петербурге жили подаянием мирских людей. Митрополит Иов, посылая прежде упомянутых десять священников в Санкт-Петербург, писал к Меншикову, чтобы «где им честно жить, и у которых церквей служить, и по скольку домов у священника быть, и откуда им пищу иметь, – чтобы об этом в Новгороде к нему был прислан царский указ». Из этого достаточно видно, что Иов очень заботился о расписании нового города по приходам, так же – о помещении и содержании духовенства.

Затем, по уездам духовенство получало содержание из следующих источников. В Ямбурге, при церкви св. архистратига Михаила, получали содержание из казны царского величества: священник – 150 рублей денег и 30 четвертей ржаной муки, причетник – по 5 рублей денег в по 10 четвертей ржаной муки, а диакон получал из казны Меншикова – 20 р. деньгами и по 10 четвертей ржи и овса. В Царском селе – из казны императрицы Екатерины I. В селе Рождествене, Ямбургского уезда, из казны царицы Параскевы Феодоровны, которой принадлежало село. От помещиков духовенство получало содержание в следующих селах: в Клопецкой мызе, Ямбургскаго уезда – от графа Κ. А. Мусина-Пушкина; в Выславовой мызе, того же уезда – от стольника И. И. Стрешнева; в г. Копорье – из казны князя Меншикова; в Стремлясской мызе – от окольничего A. А. Юшкова; в селе Успенском – от помещика Волкова. Землей жили в погостах: Опольском, Ястребинском, Ратчинском, Покровском, Котельском, Сойкинском, Ильешском, Горском, Спасском, в Путиловских горах, в Тосненских каменоломнях и в приходской Успенской церкви г. Копорья. Подаянием от мирских людей духовенство питалось в Удосольском погосте и в Тосненском яму.

В прочих местах нынешней Санкт-Петербургской губернии – в Ладоге и в Гдовском уезде, не бывших под властью шведов, духовенство существовало, как и прежде. Только в уезде Гдовском, в 1709 и в 1710 году, свирепствовала сильная моровая язва, действовавшая также по реке Плюсе, в Ивангороде и в окрестностях до Копорья. Народонаселение от нее истощилось, деревни опустели, при церквях не осталось священников. Один путешественник рассказывал следующее о погребении умерших от чумы: «с умирающими из бедного класса здесь не много церемонятся. Труп, завернув в рогожку, привяжут веревками к месту, и таким образом несут его два человека, а иного – что везут  его на дровнях, как  мне самому случалось видеть, совсем нагой, на кладбище, где зарывают его в землю без всякого дальнейшего обряда». Конечно, такая бесцеремонность происходила от поспешности похорон и небытности священников при церквях. Псковский архиепископ, к которому этот край, кроме Нарвы, приписан был, просил у Новгородского владыки помощи: потому что Псков и сам жестоко терпел от язвы, да и людей, способных к посвящению, в ней не было. Не скоро после сего, этот край поставлен был, в церковном отношении, в удовлетворительное состояние.

Из монастырей, кроме Невского, существовали тогда в Санкт-Петербургском крае: 1) Староладожский Николаевский мужской монастырь; 2) Староладожский Успенский женский монастырь; 3) Зеленецкий мужской монастырь; 4) Васильевский; 5) Валаамский; 6) Коневский; 7) Николаевский Гостинопольский; 8) Стороженский, что ныне приходская церковь в селе Загубье, и некоторые другие. Староладожский Успенский женский монастырь не имел вокруг себя не только никакой крепости или городьбы, но и ворот. В смежности с ним стояли многие дома: поповские, посадские, ямские, и через сам монастырь лежала дорога. Валаамский и Коневский монастыри только что возобновлялись  теперь после шведского разорения в 1611 году; 9) в 1712 году, неизвестно кем, построена деревянная церковь в Феофиловой пустыни, которую, по благословению митрополита Иова, освятил иеромонах Гурий, строитель пустыни.

Известно, что Петр Великий завел на Балтийское море обширный,  корабельный и галерный флот. Туда требовалось духовенство для служб и для исполнения христианских обязанностей у служащих на флоте. В то время для этого дела посылались в море иеромонахи из Невского монастыря, а также вызываемые из монастырей иноепархиальных, например, от епископа Псковского. Иеромонахов требовалось немало. До 1721 года из одного Невского монастыря на флот перебывало 40 человек. На каждой эскадре: балтийской и ревельской, был поставлен особенный из иеромонахов начальник над флотским духовенством, который назывался обер-иеромонахом (т. е. главным иеромонахом). Им давалось знать об определении на флот новых иеромонахов, которые, до возвращения в монастырь, находились под их наблюдением. Из обер-иеромонахов известны: Гавриил Бужинский, Макарий Хворостин и Рафаил Заборовский. Обер-иромонах Гавриил писал и говаривал проповеди в походных церквях. 27 июня 1719 года, по случаю празднования полтавской виктории, он произнес благодарственное о сем слово Триипостатсному Богу при Гангуте в походной церкви Преображенского полка, где флот российский, корабельный и галерный, стоял на якорях. 27 июля того же года, на корабле «Ингермандандия» при острове Ламеланде в Ботаническом заливе сказано слово о победе у Гангуте, одержанной того же числа в 1714 году.

До 1721 года, т. е. до открытия св. Синода, вся эта местность, называемая тогда новозавоеванной, по делам церковным, как и в старину, относилась к ведомству новгородского митрополита, составляя часть его епархии. Митрополитом в то время был высокопреосвященный Иов, 1697 г. посвященный патриархом Адрианом на место Корнилия. Тотчас после застроения Санкт-Петербурга, преосвященный Иов сам непосредственно управлял церковными делами в нем и по всему пространству новозавоеванной местности. Для чего ему приходилось не раз лично бывать в разных местностях Санкт-Петербургского края. Так он приезжал в Санкт-Петербург для освящения Петропавловского собора в 1704 году. Когда завоеван был Выборг, и в нем, по указу государя, построена была православная церковь во имя св. апостолов Петра и Павла: то преосвященный Иов сам ездил туда и 8 октября 1709 г. освятил храм. Историк Выговской пустыни Иван Филиппов рассказывает (стр. 148), что Иов, в 1711 г. за пять лет до своей смерти, последовавшей в 1716 году, был в Санкт-Петербурге у Его Величества по делу выговского расколоучителя Семена Денисова. Весьма понятно, что приезжая в завоеванные местности по указанным делам, он не ограничивался только ими, но устраивал и всякие другие – касавшиеся церкви. Сверх того и пребывая в Новгороде, он прилагал большие заботы о построении на завоеванных местах новых церквей, о поддержании старых, посылал для их освящения людей, давал в церкви священные антиминсы и св. миро, ставил новых или переводил из новгородской паствы уже посвященных священников, диаконов, церковников, отчасти снабжал новые храмы богослужебными книгами и церковной утварью. В 1703 году он послал в Шлиссельбург с духовными лицами два освященных антиминса и некоторые вещи для церквей Благовещения пресв. Богородицы и св. Иоанна Предтечи. Когда в Ямбурге, по завоевании его в 1703 году Шереметьевым, устроен был православный храм: преосвященный Иов отправил и туда священника Никиту Иоаннова с причтом для освящения его и для служб церковных. Священник Никита с диаконом Косьмою Герасимовым, дьячком Андреем Никитиным и пономарем Саввой привезли в Ямбург от митрополита Иова: животворящий крест, св. Евангелие, серебряные церковные сосуды с покровами, книги: четьи, апостол, служебник, требник, общую минею с праздниками, октоих, прологи, псалтырь с последованием и св. миро. 26 февраля 1709 года, Иов прислал грамоту в г. Копорье, чтобы в «церквах о здравии князя Меншикова и всего благословенного дома его полились по всей той (Санкт-Петербургской) стране нашей епархии, наипаче же в его княжеской земле – Копорском и Ямбургском уездах». По завоевании Петром Великим уездов: Ореховского, Копроского и Ямского в 1702–1703 годах, тотчас образована была как из сих уездов, и  из множества других земель Ингерманландской губернии. В 1708 году, при разделении всей России на губернии, Новгород со всей областью пятин включен в состав Ингерманландской губернии, которая в 1710 году переименована в Санкт-Петербургскую. Таким образом, по всей справедливости должно сказать, что преосв. Иов, если посмотреть на дело с точки зрения гражданского переустройства края, был первым Санкт-Петербургским митрополитом, только престол свой имел в Новгороде и носил титло древнейшей кафедры. Преосв. Иов умер 3 февраля 1716 года. При жизни ему помогал преосвящ. Иоиль, а после смерти этого епископа – Аарон, бывшие новгородскими викариями, с наименованием епископов кексгольмских.

Преосв. Иову, жившему в Новгороде, невозможно было, по дальности расстояния и разбросанности новозавоеванных мест, лично исполнять все требования, наблюдать за жизнью духовенства и состоянием паствы. Вследствие такой крайности, руководствуясь прежними примерами новгородской кафедры, он, по указу государя Петра І, отправил в Санкт-Петербург, в 1708 году, Хутынского монастыря архимандрита Феодосия, по тогдашнему церковному устройству, в качестве надзирателя благочиния в Санкт-Петербурге и в новозавоеванных городах с уездами.

По близости к государю, преосв. Иову знакомы были его сподвижники в новом городе, и одному из них, а именно Якову Брюсу, Иов писал письмо, прося его, чтобы имел странника архимандрита «в милости и любви, и не презирал бы прошений его своею благостию». При временном назначении в Санкт-Петербург на службу, Феодосий, по-прежнему, оставался архимандритом Хутынского монастыря. От преосв. Иова дана была Феодосию подробная инструкция касательно предметов и пределов власти его и деятельности. В ней было сказано:

1. Чтобы Феодосий посетил Санкт-Петербург и новозавоеванные города: Шлиссельбург, Нарву, Копорье и Ямбург – с уездами.

2. Чтобы священников, диаконов и причетников при всех церквях переписал по именам, осмотрел у них грамоты и указы, и один экземпляр переписных книг оставил у себя, а другой прислал бы в Новгород к митрополиту.

3. Чтобы в показанных местах до указа ведал духовным рассуждением людей всякого чина, священного и мирского, и исправлял по правилам св. апостолов и богоносных отцов непременно, и надзирал неоплошно святое благочиние во св. Божьих  церквях, дабы священники, диаконы и причетники – священные службы: вечерни, утрени и божественную литургию – совершали повседневно, в подобное время, во всякой трезвости, и молебны пели неленостно, и молили бы Господа Бога и пречистую Богородицу о многолетнем здравии великого государя, о святейших вселенских патриархах православных, о господине Иове митрополите, и о этом освященном соборе и о всех православных христианах, по церковным уставам, и всякое церковное пение и чтение исправляли единогласно, и св. миро и масло во всех церквях имели, и о церковном строении радели.

4. Чтобы люди православной христианской веры всяких чинов необленно ходили в церкви Божьи, и во время церковного пения стояли со страхом, молились Господу Богу в сокрушении сердец со смирением, и во св. четыредесятницу, как и в прочие посты, во все годы постились, исповедались в грехах своих, и, по достоинству и рассуждению духовных отцов, причащались св. тайн и сподоблялись прочих святынь церковных, и крестное знамение на себе изображали во имя св. Троицы первыми тремя перстами десны руки, и все вообще жили бы благочестно, чисто, трезвенно и не зазорно, по закону благочестия.

5. Паче же – чтобы священники и причетники церковные в кабаки отнюдь не ходили и хмельного питья не пили до пьянства, и пьяными их не только на улицах, но и в домах не обреталось бы, и зазору бы в них никакого не было. А если кто явится в каком-либо бесчинстве и пороке, таких довольно смирять и править с них пеню (штраф), после первого привода – по полтине, по второму – по рублю, а после третьего – по два рубля по осми алтын и по две деньги с каждого человека.

6. Чтобы, если в которых домах явятся девы или вдовы – чреваты, или младенцев родят, – дома эти священники очищали молитвой, младенцев крестили без промедления, а самих дев и вдов расспрашивать и разыскивать, и за такое беззаконие как их, так и их сожителей, смирять, и править с них пеню по два рубля по осьми алтын с двумя деньгами на человека, и отцам их духовным велеть наказывать, чтобы впредь они не возвращались к таким бесчинствам.

7. Чтобы люди всякого чина женились правильно, не в родстве и не беззаконными браками, а о беззаконных браках, если найдутся, также – и о всяких вышеобъявленных делах писать к преосв. митрополиту.

8. Чтобы церковных противников (т. е. раскольников), где проведав, забирать и отсылать, за крепким караулом, в новгородский архиерейский разряд.

9. Чтобы, если священники, диаконы и причетники начнут бить челом друг на друга, или люди мирских чинов на них станут жаловаться в каких-нибудь духовных делах, обидах и ссорах, то их судить, и чинить между ними всякую расправу, по правилам св. апостолов и богоносных отцов, по указам великого государя, по соборному изложению и по новоуказанным статьям, праведно и истинно, и с расправных дел брать с исков пошлины с рубля по гривне, пересуду и правого десятка по семи алтын по две деньги с дела, а с мировых челобитен по шести алтын по четыре деньги, да подписных по шести денег с челобитной, – и те пошлины, и пересудные, и мировые, и подписные, также и пенные деньги записывать в книги именно, и те книги и деньги присылать в Новгород, в митрополичий разряд повсегодно. А если в каких делах учинится спор и почему-либо невозможным окажется постановить решение; тο о сем писать к митрополиту, и сами дела истцов и ответчиков присылать в архиерейский его разряд.

10. В уездах выбрать к духовным делам из священников людей правдивых и доброжелательных, которым дать, за своей рукой, наказы касательно управления духовных дел, и приказать им о всяких нужных делах писать, и пошлинные и пенные деньги высылать к тебе в Санкт-Петербург, для отсылки в Новгород.

11. А если в незаконном рождении младенцев объявятся вдовы и девицы, в нищете живущие и своих домов не имеющие, то на пропитание их брать, по правильным заветам, с их сожителей и чинить им наказание. Если отроки с девами и со вдовами впадут в смешение блуда, то их брачить, если захотят обе стороны; а если не захотят, брать вено правильно, а за насилие и беззаконие чинить наказание. Если женатые впадут в прелюбодеяние с девами и замужними женами, то их смирять нещадно, и пени править больше, смотря по людям.

12. Если судьи мирского сословия станут присылать к тебе и требовать людей духовного чина для допросов и для других каких случаев; тο о сем чинить указы по законам царским, и по св. правилам, и по изложению святейших вселенских и московского патриархов, по указам великого государя и по грамотам..

13. А если посадские и других чинов люди явятся в церковной противности, и, по посылкам к управителям духовных дел, на исправление не пойдут и учинятся противны (противиться станут): то на таких ослушников брать у комендантов служилых людей, и как будет возможно, ловить их и исправлять правильно, а пущих противников присылать к митрополиту.

14. А кому из людей духовного чина доведется бить челом на посадских и на прочих людей чина земского в каких-либо делах и обидах, тем бить челом у управителя духовных дел.

15. А если после умерших останутся духовные, о свидетельстве которых станут бить челом митрополиту, а тебе подавать челобитные, – и те духовные принимать, и духовных отцов тех усопших людей, и свидетелей, которые написаны в духовных (т. е. завещаниях), и писцов, которые писали те духовные, допрашивать всякого человека порознь: попов и диаконов – по священству, а причетников и мирских людей – по заповеди св. евангелия, – допрашивать о том: по велению ли умерших писаны эти духовные, и при животе ли их и при целом ли их уме, и кто к тем духовным, вместо умерших и свидетелей, руки приложил, и по их ли веленью? И эти духовные с розысками и пошлинами присылать в Новгород к преосвященному в его архиерейский разряд.

Из подробного содержания инструкции ясно видны те предметы, на которых останавливал свое внимание и деятельность архимандрит Феодосий. Но он встретил и затруднение во многих делах: ибо к нему нередко обращались с такими требованиями, которые превышали власть архимандрита, для которых нужно было архиерейское действо, или о которых не упомянуто в инструкции. Феодосий писал об этом митрополиту и просил разрешения: «на основание церквей требуют благословения и молитвы, посвящения церквей с готовым антиминсом, исправления еретиков и инославных, ищущих православного исповедания; аще священник, или диакон, или иной причетник, по грубости нрава, подпадет вине, достойной телесного наказания». Документа с ответами на эти недоразумения мы не имеем под руками. Но последующие распоряжения Феодосия показывают, что он имел разрешение от митрополита: ибо Феодосий разрешал сам постройку св. церквей, напр. в Ямской слободе в Санкт-Петербурге, и получал из Новгорода освященные антиминсы для устроенных храмов, которые и были освящаемы по его назначению.

В 1712 году Феодосий определен в Санкт-Петербург на чреду священнослужений и, вслед затем, назначен архимандритом новооснованного Александро-Невского монастыря. При письме от 1 марта 1712 года, преосвященный Иов прислал ему благословенную настольную грамоту на звание Невского архимандрита. С новым назначением, архимандрит Феодосий утвержден был главным надзирателем по церковным делам во всей новозавоеванной области. Тогда для производства дел он учредил при Александро-Невском монастыре особую канцелярию, которую составляли: судья Степан Головачев и копиист Макар Назаров. В контору поступали всякие бумаги, до церковных дел касавшиеся. Сам царь присылал указы не иначе, как на имя архимандрита Феодосия с братией. Феодосий вершил всякие дела по конторе, которая рассылала указы духовенству к исполнению. В бумагах, из конторы исходящих, Феодосий титуловался господином: Александроневского монастыря господин Феодосий архимандрит. Указов из канцелярии Феодосий сам не подписывал, а подписывали судья и канцелярист. В 1716 году Феодосий уезжал с государем в Копенгаген. Церквями и духовенством, как в Санкт-Петербурге, так и в новозавоеванных городах с уездами, заведовала, в отсутствие его, контора Невского монастыря. В этом году прибыл в Санкт-Петербург, по вызову государя, киевской академии ректор Феофан Прокопович, и ему было поручено ведать духовные дела во Пскове, Нарве, Дерпте и Ревеле. Этим распоряжением положено начало отделению новозавоеванного города Нарвы от Санкт-Петербургской области, с причислением его  епархии. Феодосий, как первое духовное лицо по церковным делам в Санкт-Петербурге, находился в большом почете у всех, даже – вне завоеванной местности. Царь Петр Алексеевич, как мы сказали и прежде, очень уважал его, принимал к себе, выслушивал доклады его и вместе с ним решал дела духовного ведомства. В важных случаях, касавшихся духовных лиц, так же – по делам раскола, Невского архимандрита приглашали в канцелярию тайных розыскных дел, и его мнение полагали в основание для решения вопроса (Опис. докум. св. Син. т. I, стр. 310). К нему присылали письма по делам важные лица из других мест, напр. из Москвы Златоустовский архимандрит Антоний. Феодосий сам докладывал их государю и почти официально объявлял дел решения (там же, стр. 36–37). Феодосий оставался, таким образом, управителем духовных дел по Санкт-Петербургу и новозавоеванным городам как раз до учреждения св. Синода. 1 января 1721 года он наречен, по письму государя к местоблюстителю патриаршего престола, высокопреосвящ. Стефану Яворскому, новгородским архиепископом.

Состоя в качестве главного заказчика духовных дел в новозавоеванной местности, Феодосий, под руководством патриаршего местоблюстителя и епархиального митрополита, также – при содействии бывших в Санкт-Петербурге епископов, производил в своей конторе всякие дела и, можно сказать, организовал весь этот край в церковном отношении. Давая благословение на строение церквей, он и освящал их. В 1713 году митрополит Иов прислал на его имя освященные антиминсы и благословенные грамоты на освящение двух церквей: деревянной Благовещенской в Александро-Невском монастыре и придворной св. великомученицы Екатерины в Царском селе. В 1718 году, по указу государя от 2 мая, архимандриту Феодосию приказано было отрешить от Петропавловского собора, что в крепости, по делу об Алексее царевиче, протопопа Георгия, священников, диаконов и церковных причетников, а на их места немедленно определить других добрых людей. Феодосий составил и подал графу Мусину-Пушкину роспись о священниках ученых и доброжительных, приказав отправить их по росписям к месту нового своего назначения, а 2 декабря уведомлял об этом графа Π. А. Толстова – для доклада государю. Всякие дела судные, дела о раскольниках, которых ловили в Санкт-Петербурге и на заставах, производились в невской канцелярии архимандрита Феодосия.

 Πο § 10 инструкции от преосв. Иова, Феодосий назначил по всей новозавоеванной местности заказчиков для управления духовными делами. В Санкт-Петербурге – на Петербургском острове в эту должность поставлен троицкий протопоп Иван Семенов, а на Адмиралтейской стороне – исаакиевский протопоп Алексей Васильев. В Шлиссельбурге – Благовещенского собора священник Василий Андреев. В Ямбурге – известный нам, церкви св. архистратига Михаила священник Константин Федоров. В Выборге – Петропавловского собора протопоп Григорий Макаров. На Котлине острове (т. е. в Кронштадте) – Андреевского собора священник Петр Иванов, вызванный сюда из Белгорода. Организация эта приводилась в действие постепенно, так что в Шлиссельбург и на Котлин остров управители духовных дел назначены только 22 августа 1720 года. В Петергофе заказчиком был священник Иоанн Петров, которому подведомы были церкви в Красном селе, что была Дудерофская мыза, в Ропшинской мызе, принадлежавшей графу Гавриилу Ивановичу Головкину, в Дятлинской мызе светлейшего князя Меншикова, в Стрельнинской мызе, в Ораниенбауиме и Петергофских заводов в Мартышкине в мызе Петра Ивановича Бутурлина.

Устроив такой порядок, архимандрит Феодосий старательно сохранял его. Когда котлинский заказчик Петр Иванов отправился, по домашним своим обстоятельствам, на родину; то духовные дела в Кронштадте поручено было ведать обер-иеромонаху Макарию Хворостину, который поэтому и писался заказчиком.

Во исполнение § 10 инструкции митрополита Иова, Феодосий, на основании ее, составил и дал в руководство всем заказчикам свой наказ с подробным изложением их обязанностей. В наказе значатся следующие особые предметы:

1. Чтобы заказчик переписал в городах и уездах по приходам всех священно-церковнослужителей по именам, кто с какого года и у какой церкви, и у крестов служит, и по каким указам определен, и на каком трактаменте, и тот трактамент (т. е. содержание) откуда получает или на церковном доходе питается, и что при какой церкви в приходе дворового числа расписать по чинам, и те переписные книги – одни оставить у себя, другие – прислать в канцелярию Невского монастыря.

2. Чтобы священно-церковнослужители вечерни, утрени и божественную литургию совершали повседневно в подобное время, во всякой трезвости, по церковным уставам, и всякое церковное пение и чтение исправляли единогласно, и во всех церквях имели бы св. миро и масло, и по приходским церквям благовесту быть по соборному, а прежде соборного нигде не быть.

3. Чтобы всяких чинов люди в церковь ходили неослабно, а в посты говели, исповедовались и причащались св. тайн, и прочих церковных святынь сподоблялись, и у всех церквей священникам, своего прихода постившихся, и кто будет на исповеди, также и не постившихся, и для чего они не постились, и не исповедовались, записывать в книги, и те книги подавать им, священникам, ему, заказчику, по прошествии св. поста, а ему из тех книг, расписав табелем, подавать в канцелярию Невского монастыря ежегодно. А о богохульниках и о противниках св. Церкви, ежели где явятся, доносить в Невский монастырь не молчав (т. е. без промедления).

4. Чтобы все православно изображали крест, а священно-церковнослужители жили трезвенно (как в инструкции Иова § 5), а сущих безчинников к смирению присылать в канцелярию Невского монастыря с ведением, в котором вины их означать поименно.

5. Чтобы смотреть за беззаконным сожитием, правильностью браков и решать тяжбы между духовными и мирскими (как в инструкции Иова § 9). А которых дел ему вершить немощно, и те дела, и приходные книги, и по книгам деньги присылать в канцелярию Невского монастыря по третьему году.

6. Да за приходскими священниками присматривать, чтобы в потребах св. тайн  всякому лицу никакой остановки не было, и таинство св. крещения  священнику кому-либо отправлять в церкви, кроме самых  больных и младенцев. Если многие священники, по своим прихотям, ища себе прибытков и свыше подобающих потреб, входят в знатные дома, а убогих гнушаются, и для самых нужнейших треб ходить (в них) ленятся.

7. Смотреть и проведывать постоянно бродящих и тайно в домах живущих монахов и священников, какие в городах и уездах живут без указов, а если кто и с указами, и те указы у них взяв, освидетельствовать, от кого даны и за чьими закрепами? А если те указы у них в Невском монастыре ему, господину архимандриту, не предъявлены, и тех монахов и священников, также и просящих с иконами иное, присылать в канцелярию Невского монастыря за караулом, а для караула над ними требовать караульщиков от тамошних градских командиров. А если они, командиры, караульщиков давать не будут, о том на них в канцелярию Невского монастыря писать, – о чем на них донесено будет высшим министрам.

В заключении сказано, что за неисправность в смотрении, с заказчика будет взят штраф с правильным истязанием неотложно, и чтобы все священники заказа подписались в слышании этого указа великого государя.

Эта инструкция сообщила движение епархиальной жизни новозавоеванного края. За 1720 год в канцелярию Невского монастыря были доставлены от заказчиков переписные книги о церквях, составе духовенства и на счет трактамента, откуда какой получали члены причтов. В то же время церковный порядок устраивался и в других отношениях. Так указом государя предписано было, чтобы священники заведовали церковным хозяйством, чтобы заведывающий имел полную опись ризниц, вписывал бы в нее всякое пожертвование, и о состоянии ее ежегодно рапортовал архимандриту Феодосию. Такая книга существовала, например, при Сампсониевской церкви. Завел ее священник Максим Федоров, а хранилась она у церковного старосты Негодяева. Кроме описи церковного имущества, на руках старосты были «памятные книжки» о приходе и расходе церковных денег. Книжки эти скреплялись рукой священника.

Старосты имелись и при других церквях, только далеко не всех. С 1714 года в Троицком соборе в Санкт-Петербурге старостой состоял купеческий сын Мельников. За прохождение этой службы ему было положено от купечества жалованье, которое сначала аккуратно выдавалось от 30 до 50 рублей в год. Но с октября 1720 года эта подмога прекратилась. Два года тянулось дело о восстановлении ее, и уже св. Синод предписал троицкому протопопу, бывшему синодальным ассессором, Иоанну Семенову выдать Мельникову жалованье за те годы, в которые оно было приостановлено, из денег, какие есть в Троицком соборе, а на будущее время выдавать из церковных доходов. А если не из чего будет выдать, то старосту уволить от должности.

Особенное внимание обращено было архимандритом Феодосием на содержание церквей в благолепии и чистоте, как подобает святыне. На этот случай им дана заказчикам особенная инструкция, которая заключала в себе следующие предметы:

1. Чтобы, как в алтаре, так и в церкви не умножать свечей возженных; свечи ставить по обычаю греческому – вниз толщиной, а вверх тонкостью, по образцу, какой дан от Невского монастыря.

2. Чтобы уголье в горне и в кадиле было чистое, а не с головнями, какое брать у хлебопекарней и затушивать, ежели горящее, – в горшках глиняных, на то устроенных, а не кузнечное с головнями. Также, ладана в кадиле не умножать, чтобы его смоляной дым, больше прочих, чернить, и не дается очистить ни от злата без повреждения. И отовсюду всякое опасение иметь от огня с великим прирадением.

3. Чтобы для ризницы и книг сделать шкаф большой в алтаре на правой стороне от престола, к стене и прикрасить орехом.

4. Чтобы сделать щетки большие и малые с рукоятками, чем и иконостас чистить, – великими и жесткими – пол, а малыми и мягкими – иконостас нижнего яруса, бережно, от пыли и паутины. А если место иконостаса выше рук, на то устроить на шестах, коротких и длинных, хвосты лисьи и беличьи, для очищения пыли и паутины на иконостасе, стенах и окнах. А чистить иконостаса нижний пояс, и пол церковный выметать в седмице дважды; а в месяц однажды иконостас весь и окна очищать от пыли и паутин, и пол мыть теплой водой, и вытирать швабрами воду насухо. А у всех дверей церковных положить из прутьев мелких – плетни и маты – из ветхих канатов, как водится на кораблях, и приложить у тех же дверей письма увещательные, и приказать караульным солдатам, чтобы никто, не очистив об эти плетни и маты от песка и грязи ног, в церковь не входил, не ради лености тех, которые пол метут и моют,  но ради многого песка и грязи, чтобы, для чистого выметания, пыль на иконостасе, стенах и окнах не садилась. А когда время будет мести пол церковный, смотреть надлежит, откуда ветер веет, – тогда в ту сторону затворить двери и окна, чтобы с надворья ветром не вносило в церковь песка и пыли, но отворять двери и окна с той стороны, откуда ветра нет, и так, помалу, внутренняя пыль выступит из церкви. Окна все, алтарные и церковные, как нижние, так и вышние, мыть щелоком и щетками в год дважды – к празднику храмовому и к светлому Воскресению.

5. Чтобы престол и жертвенник от праха и паутины обметал,  и сосуды священные чистил сам священник дважды в седмице, и чтобы не ставить икон домовых закоптелых и никаких – как в алтаре, так и в церкви.

6. Чтобы над жертвенником бумажек поминальных не налепливать, а держать их в тетради во время проскомидии на жертвеннике, а по проскомидии класть в стороне.

В конце сказано: если кто из священно-церковнослужителей не будет радеть об исполнении инструкции, то истяжется наказанием жестоко. А из мирских – ежели кто будет противиться и не станет помогать, кому надлежит, писать на таких в Невский монастырь к архимандриту, и то предложится самому его царскому величеству.

Эта инструкция в копиях разослана была с указами ко всем заказчикам. Заказчики же, списав новые копии, разослали их, подписанные своими руками, по всем церквям своего ведомства. В каждой церкви они хранились в ризнице и переходили с рук на руки, при перемене старших чинов причта. Духовенство исполняло эту инструкцию, но народ роптал на Феодосия за первый пункт ее, чтобы не умножать, по церквям, свечей возженных.

Духовное и гражданское правительство устраивало порядок церковный, заботилось о благолепии службы, на первый раз, конечно, только в Санкт-Петербурге. В 1720 году, по указу государя, вызывались в Невский монастырь, для пения на клиросах монахи, из Киево-Печерской лавры и из некоторых монастырей малороссийских. Монахи неохотно ехали в новый город и в неустроенный монастырь, а настоятели не хотели отпускать из своих монастырей людей голосистых. Иеродиакон Макарий, взятый из московского Богоявленского монастыря, два раза уходил из Невской лавры и скитался по свету в России и на Востоке. Однако же, пение в Невском монастыре улучшалось с прибытием хороших голосов.

В Москве, после упразднения патриаршества, оставался хор патриарших певчих из 44 голосов, в числе которых состояли четыре иподиакона. В 1720 году – 32 человека певчих, в том числе – три иподиакона, вызваны были в Санкт-Петербург. Они пели здесь при архиерейских служениях, а в великие праздники – в присутствии царя. 10 марта 1721 года, св. Синод, в числе прочих пунктов, представлял государю об этих певчих следующий доклад: «певчие, которые были патриаршие, впредь оными именоваться ли патриаршими, и великому числу из оных определить жить в Санкт-Петербурге, и дабы именовались государевы, или как Его Величество изволит, и дело бы их при Синоде, вместо подьячих, для письма и для служения архиереев петь». Государь написал следующую резолюцию: «именоваться, кажется, пристойно: певчие соборной (т. е. синодальной) церкви, а употребить, куда хотят: понеже, кроме великих праздников, мне нужды в них нет». Не таким ли образом из патриаршего образовался хор синодальных певчих, который довольно продолжительное время существовал в Санкт-Петербурге?...

Стали принимать также разные меры к распространению просвещения в новом городе. Так, по высочайшему повелению, в 1711 году учреждена была в Санкт-Петербурге первая типография с одним станом, которая находилась во дворе директора ее – Абрамова. В 1720 году, по указу государя, учреждена Невская типография, для печатания духовных узаконений и книг нравственного содержания, которой заведовал справщик Степан Рудин. В 1714 г. в Гостином Дворе, на Петербургском острове, устроена первая книжная лавка, которая получала из городской и Невской типографии книги и листы на продажу. Занимался продажей лавочник Михаил Васильев. В Санкт-Петербурге уже заботились об образовании юношества. В 1716–1717 годах, в Софийском доме в Новгороде обучалось 60 человек дворянских детей славянскому чтению и письму, присланные из Санкт-Петербургского Адмиралтейства. Домашнее обучение производилось у дьяконов, дьячком и самими отцами. Весь курс его состоял в обучении славянскому чтению и письму. Вне Санкт-Петербурга, в 1719 году заведена была в Царском селе казенная школа в доме диакона Успенской церкви для детей прихожан. В 1720 году издана в первый раз книжка: Первое учение отрокам. В 1719 г. по высочайшему повелению, священник Воскресенской церкви, что за литейным двором, по имени Игнатий обучал двух мальчиков-арабов. В Санкт-Петербурге начали говорить проповеди. В 1716–1717 годах официальным и единственным проповедником здесь был известный в истории России Феофан Прокопович, вызванный Петром Великим из Киева. По возвращении государя из-за границы, он 16 октября 1717 года, сказал в присутствии царя в Троицком соборе поздравительное слово от лица всего народа. В 1718 г. проповедник посвящен псковским епископом, а в следующем  – государь подарил ему в вотчину село Ильеши, Копорского уезда, с 20 дворами, с которых взыскивались государственные подати.

Мы уже видели, что в инструкциях к архимандриту Феодосию и от него к заказчикам сделаны предписания, чтобы духовенство старалось о водворении благочестия в народе. Побуждая прихожан к исполнению христианских обязанностей, духовенство заводило при церквях тетради, для записи бывших и не бывших у исповеди и св. причастия. Гражданское правительство, со своей стороны, располагало народ к христианским обязанностям принудительными мерами, необходимыми по тогдашнему времени. В 1716 году 8 февраля и 17 февраля 1718 года, Петр Великий постановил указом тоже, что и в инструкциях говорилось, а именно – чтобы христиане по воскресным и праздничным дням, ходили в церковь Божию и во все годы исповедовались, и чтобы священники присылали в духовные приказы книги об исповедующихся и не исповедовавшихся. Указом 17 февраля, с не бывших у исповеди определено было брать штраф в прогрессивном порядке: за 1718 год  – рубль, за 1719 – два, за 1720 – три, за 1721 – четыре. Особые люди, из военных, посылались по губернии для сбора штрафов. Прибыв в город или село, они брали у священников книги о не бывших у исповеди и поправляли штрафы. Само собой, разумеется, находились люди несостоятельные для уплаты штрафа. Таких посылали зарабатывать штрафные деньги: мужчин – в Санкт-Петербургское адмиралтейство на галерную и другие работы, а женщин – в прядильный дом, находившийся в Санкт-Петербурге.

Народ, как в Санкт-Петербурге, так и по всему его округу, строго смотрел на свою жизнь, исполнял усердно правила св. Церкви и держался благочестивых обычаев старины. Сам царь подавал к тому добрые примеры. Когда в 1715 году родился царевич Петр, когда умерла в 1716 году царевна Наталья Алексеевна; государь, извещая о сем местоблюстителя патриаршего престола, просил его от себя и от имени супруги молиться за царевича и царевну. Записи, ближайшие к тому времени, свидетельствуют, что непрерывные государственные занятия и военные труды не мешали государю бывать, каждый праздничный и воскресный день в церкви, где слушал он божественную службу, с благоговением, достойным подражания. В храмовые праздники он находился с народом в тех церквях, где бывал праздник. Так, например, 15 августа он слушал божественную литургию в Успенском соборе, что ныне у Тучкова моста. Законы и правила св. православной церкви Его Царское Величество содержал с таким усердием, что среди самих походов «не дерзал нарушать св. постов, Церковью узаконенных, без испрошения от патриарха Константинопольского разрешения на то, не только себе, но и войскам своим», как видно в хранящихся в патриаршем архиве о том книгах (из ркн. моей библиот.). О великом канцлере графе Головкине, который пользовался справедливым от всех уважением за дарования и отменные качества, знали не только свои, но и иноверцы, что он отличался высокой набожностью, и по ночам, когда все его люди уже спали, нередко вставал с постели, чтобы молиться Богу пред св. иконами. В воротах крепости был поставлен писанный образ св. Николая Чудотворца. По словам очевидца, русские, проходя этим путем, по своему обычаю, делали пред иконой крестное знамение и даже полагали земные поклоны, в особенности по утрам (Опис. Санкт-Петербурга в 1710 и 1711 гг., изд. 1860 г., стр. 12).

В Санкт-Петербургском крае пользовались в то время особым чествованием многие св. иконы: 1) св. икона Божией Матери Всех скорбящих, стоявшая в домовой церкви царицы Наталии Алексеевны за литейным двором; икона Казанской Божией Матери, стоявшая в церкви Рождества Богородицы на Санкт-Петербургском острове; 3) икона Казанской Божией Матери в Шлиссельбурге, при разборке города найденная в стене шведской кирхи; 4) образ св. муч. Параскевы, именуемый (по переводу от греческого) Пятницы, находящийся доныне в селе Ильешах, Ямбургского уезда; 5) Нерукотворенный Образ Спасителя, бывший в главной квартире фельдмаршала гр. Феодора Алексеевича Головина, во время первых движений наших против шведов в 1700 году, и находящийся ныне в первоначальном дворце Петра в Санкт-Петербурге (Опыт жизни сановников, Терещенко, Санкт-Петербург, 1837 г.,  ч. I, стр. 203).

В этот период времени установлены некоторые особенные торжества и праздники. Из гражданских торжеств установлено церковное празднование Полтавской победы (виктория). Победа эта в то время считалась чудом милосердия Божьего и спасение царя от пули, прострелившей его шляпу, делом неописанного Божьего покровительства. В первый раз, торжество это праздновалось после взятия города Выборга. 23 июня 1710 года, батальон гвардии принес 38 знамен, взятых у Выборга, которые с большой церемонией поставлены были в Петропавловской крепостной церкви. 27-го июня, в день Полтавской победы, торжественным образом совершено в церкви благодарственное молебное пение. По окончании его, все знамена, взятые в Выборге, вынесены из церкви на площадь и показаны народу пред царским двором. При этом из крепости, с судов на Неве, расположенных против Петербургского острова, и из мелкого оружия произведена пальба. Вечером на Неве сожжен великолепный фейерверк. Торжество продолжалось за полночь. С этого случая вышло распоряжение праздновать день этот ежегодно. Архимандрит Феофилакт Лопатинский сочинил на этот случай особую церковную службу, которую государь своеручно правил. Церковное торжество Полтавской виктории праздновалось в Троицком соборе и в Сампсониевской церкви, по случаю виктории построенной.

Из церковных дней местным праздником почитался в Санкт-Петербурге день преставления св. благоверного великого князя Александра Невского. Мощи его в то время почивали еще в Рождественском монастыре во Владимире. Праздник отправляли 23 ноября. Государь, если присутствовал в Санкт-Петербурге, то непременно бывал в Невском монастыре, либо у всенощной, либо при литургии. В 1720 году, он слушал праздничную литургию со всем генералитетом. В обычное время литургии произносилось торжественное слово. Есть, например, печатное на этот праздник слово Феофана Прокоповича, произнесенное в 1718 году. Известно, в какой год были тогда потешные огни, которыми сам государь любил заниматься. Вот и в Невском монастыре к празднику, для увеселения царя и народа, непременно заготовлялась иллюминация, из разных фонарей и других украшений. В одно из таких торжеств, накануне, прислан был в Невский монастырь из Петропавловской крепости особый какой-то фонарь, взятый из Кириллобелозерского монастыря. Фонарь этот употреблялся при церковном уборе и всех приводил в восхищение. Но полковник Бахметев взял, было, фонарь назад. Канцелярия Невского монастыря в 1721 году писала о фонаре в св. Синод и фонарь снова возвращен был из крепости.

Заведено было торжественнейшим образом совершать ежегодно освящение воды в день св. Богоявления 6-го января. В 1711 году, это духовное торжество, по описанию одного наблюдателя из иноверцев, было совершено следующим порядком. С раннего утра в церквях начался учащенный благовест, и божественная служба была совершена с особенным благолепием. Между тем, на Неве, покрытой толстым слоем льда, был поставлен напротив крепости, полк пехоты в виде большого каре, а посредине занятого им пространства вырублено во льду, еще накануне, большое четырехугольное отверстие, окруженное решеткой на возвышенном рундуке (т. е. помосте). Над помостом, который был обтянут алым сукном, возвышалась дощатая, крестообразной формы, сень, а над ней висел на ленте деревянный голубь, изображавший св. Духа. Внизу же у проруби стоял стол или алтарь для священнодействия. По окончании богослужения в крепостной церкви, все духовенство вышло оттуда в полном облачении и в сопровождении царя, министров, нескольких тысяч человек из свиты и простонародья, направилось к упомянутому рундуку, где после пения известных молитв, первенствующий архимандрит Феодосий совершил водосвятие, после чего окропил предстоявших, которым также подавалась святая вода и для испития. В продолжение церемонии палили из пушек от крепости, а бывшее в строю войско стреляло из ружей. По удалении за тем царя со знатнейшими из вельмож, стоявшая толпа, мужчины и женщины, стремительно бросились к проруби и стали черпать из нее воду, как кому удавалось, посреди страшной давки. Пока одни уносили воду с собой, чтобы поделиться ею с домашними, другие, разумеется, одни мужчины, раздевшись донага, бросались в прорубь, и, оставаясь в ней несколько времени, обмывали себя. Окунание продолжалось целый день. «Русские веруют, – говорит иноверец, – что вода св. богоявлений сохраняет свою благодетельную и очистительную силу, не только на тот день, но и в продолжение целого года (Описание Санкт-Петербурга в 1710 и 1711 гг., изд. 1860 г., стр. 105–107)».

Во время Великого поста, в 1718 году, вышло в первый раз распоряжение царского величества, за подписанием его высококняжеской светлости (А. Д. Меншикова), относительно торжественности службы в день светлого Христова Воскресения. В распоряжении приказано: «Когда пойдут кругом церкви со кресты, выпалить из 11 пушек, да во чтении св. Евангелия из 15, а по отпусте литургии – из 21, а для сигналу у Троицы поставить ракеты». Пасха в тот год приходилась на 13 апреля. В начале пятого часа пополуночи, пущена была у Зимнего государева дворца ракета, и по этому сигналу выпалили в городе (так называлась крепость, как основа города) из 3 пушек. Тотчас же, у Троицы и в городе, стали благовестить к заутрени. Царское величество, государыня царица и все министры были у заутрени у Троицы. И когда пошли у Троицы с крестами кругом церкви пред заутреней; то пущена была на Троицкой площади ракета, по сигналу которой в городе палили из 11 пушек. А как начали на обедне читать св. евангелие; то палили по сигналу, данному ракетой, из 15 пушек. По окончании же обедни, когда царское Величество изволил идти из церкви от Троицы, палили, по ракетному же сигналу, из 21 пушки. Во все дни светлой недели по городу был поднимаем штандарт.

Единовременные торжества, по случаю разных викторий (побед), в первые десять лет XVIII столетия, праздновались в Москве. Но с перенесением столицы, за все успехи государя торжественное благодарение Господу Богу воздавалось в Санкт-Петербурге, и большей частью, в Троицком соборе. Таких торжеств совершалось немало: по благочестивому обычаю того времени, всякое дело благое, даже малая победа, приписывались, как это и справедливо, Богу.

Несмотря на неустройства города во всех отношениях, разные церковные священнодействия и обряды совершались в нем с особенной придворной торжественностью. Так совершен был в домовой церкви князя Меншикова, в 1710 году, брак Анны Иоановны с Курляндским герцогом. Венчал их архимандрит Феодосий. Служба была на языке славянском, а для герцога и многочисленной свиты иностранцев повторялась на латинском языке. Свадьба происходила 31 октября, а 2 ноября новобрачные получили благословение на брак, в доме герцога, от придворного его проповедника. Иностранные и русские писатели особенно останавливаются на изображении блеска и торжеств, с которыми впервые совершена в Санкт-Петербурге придворная свадьба.

7-го ноября 1715 года, совершено было торжественным образом св. крещение царевича Петра в Зимнем царском доме. Гостям предложен был у царя великолепный обед. Вечером у Летнего сада на Неве сожжен большой фейерверк, заключенный щитом, на котором аллегорически изображалось рождение царевича, с надписью: «Надежда с терпением».

В памяти народной и в современных записях сохранились некоторые другие торжества, совершенные царем вне Санкт-Петербурга. Таково, например, было торжество в городе Нарве. Известно, что город этот взят 9 августа 1704 года. 15 августа в нем освящена была прекрасная, готической архитектуры, церковь, принадлежавшая лютеранам. В тот же день, за взятие Нарвы, был отправлен благодарственный молебен, причем государь повелел петь некоторые избранные песни в честь пресв. Богородицы. При пении великого славословия: Тебе Бога хвалим, произведена пушечная пальба в троекратный залп из ружей по всему лагерю. Победитель угощал обедом иностранных и своих министров, генералов, офицеров и всех лучших граждан города. Перед домом Меншикова, который объявлен в тот день губернатором, выставлена была совершенно новая мортира, заполненная вином. Сам царь черпал из нее и пил за здоровье своих сподвижников. У входа же в дом, Меншиков, в честь государя, воздвиг триумфальные ворота. Вечером эти ворота, город и все почти дома были освещены с разными остроумными надписями. Петр Великий ходил по улицам со знатнейшими особами при звуках музыки, с барабанным боем и с хором своих певчих. Хор воспевал, по выбору царя, разные священные гимны, с восклицанием: не нам, Господи, не нам, а имени Твоему даждь славу. Удовольствие было неизъяснимое. И торжество это продолжалось несколько дней.

Ежегодно, 28 августа, в день покорения Нотебурга, царь ездил в этот город, названный, по переходу к России, Шлиссельбургом, для принесения Богу благодарности за победу над шведами. Взятие Шлиссельбурга (по-русски: «ключ-город») послужило ключом в приобретении всего Санкт-Петербургского края, и потому Петр, если не был где-нибудь далеко в отсутствии, всегда торжественно праздновал на месте эту победу. В 1710 году, не только царь, но и весь двор с Курляндским герцогом Фридрихом Вильгельмом, ездили на 28 августа в наш древний Орешек для этого празднования.

Еще осталось в памяти народной открытие на месте работ по Ладожскому каналу. Петр Великий лично присутствовал при этом торжестве. 22 мая 1719 году, вблизи города новой Ладоги, в присутствии государя, отслужен молебен с водоосвящением, при стечении множества рабочих и народу из окрестных мест. По окроплении св. водой местности, Петр Великий взял лопату, которая и ныне хранится в селе Дубны в доме государя, наполнил три раза землей тачку, и с того места, где назначен был канал, отвез ее в сторону. Канал открыт был для судов в 1731 г. при императрице Анне Иоановне.

Известно, как государь Петр Великий заботился о заведении богаделен. Он хотел настроить их по всему ведомству духовному: по монастырям и при церквях. На вопрос времени, касавшийся христианского милосердия, за медленным разрешением его путем администрации, в Санкт-Петербурге первые поспешили отозваться сестра государя и прихожанин Сампсониевской церкви, купеческий человек Емельян Яковлев Москвин. Почин принадлежал сестре императора, царевне Наталии Алексеевне, особе набожной в благочестивой, щедрой благотворительнице бедным и немощным. По переселении из Москвы в Санкт-Петербург, она в 1713 году устроила при своем дворце небольшую женскую богадельню, в которую собирала престарелых и убогих женщин, не имеющих пропитания, и содержала их здесь на собственный счет. Здесь же, при богадельне и одновременно с ней, царевна учредила бесплатную больницу для бедных. Небольшие деревянные избы, устроенные для помещения этих заведений, должны были находиться рядом с дворцом царевны по нынешнему Воскресенскому проспекту, на том самом месте, где в 1825–1826 году выстроен нынешний каменный трехэтажный конторский корпус, боковой стороной примыкающий к церковному дому. По имени дворцовой церкви, богадельня называлась Воскресенской. В 1716 году император повелел назначить из казны на содержание Воскресенской богадельни достаточное количество хлебного жалованья и деньгами по 1000 руб. ассигнациями в год. По кончине царевны в 1716 году, Петр I положил при богадельне основание воспитательному дому, повелев богаделенным женщинам воспитывать сирот, а главное – принимать подкидышей, чтобы сохранить их жизнь. С этой целью, к зданиям богадельни нарочно были пристроены с улицы чуланы, в которые тайно приносили незаконнорожденных младенцев. Призревавшиеся в богадельне женщины принимали в чуланах детей и воспитывали их до определенного времени. При этом, строго запрещалось принимавшим спрашивать об именах приносящих или узнавать, от кого именно принесены дети. На содержание каждого ребенка, а также и на пропитание богаделенок, занимавшихся воспитанием детей, отпускаем был от казны в определенном размере хлеб и в достаточном количестве – денежное жалованье из той тысячи, которая назначена императором на богадельню. Дети воспитывались в богадельне обыкновенно до семилетнего возраста, а затем переводились в мастерские – мальчики для обучения разным художествам, а девочки – рукоделиям. По кончине Петра воспитательное заведение по каким-то причинам уничтожилось, но богадельня Воскресенская существовала до конца 1780 года, и как первое учреждение в новой столице, она послужила образцом для учреждения заведений такого рода при некоторых городских церквях. Так в 1714 году, прихожанин Сампсониевской церкви, купеческий человек Емельян Яковлевич Москвин устроил при церкви св. Сампсона-странноприимца мужскую богадельню, в которой помещалось десять человек бедных и убогих мужского пола, которые питались подаянием мирских людей. Сампсониевская мужская богадельня была первым в Санкт-Петербурге явлением епархиальной приходской благотворительности, которая, с течением времени, все больше и больше возрастала. Вскоре за этим, указом 16 ноября 1720 года, запрещалось нищим по улицам и при церквях просить милостыню, а обывателям подавать ее, а также предписывалось давать милостыню, кто пожелает, в госпитали и в другие такие подобные места.

По случаю громадной смертности в новом городе, построенном не в благоприятной для жизни местности, государь старался о заведении способов к лечению больных. С 1714 года по сенатскому указу стали собирать, так называемые, лазаретные деньги. Они шли на пропитание и лечение больных и раненых солдат. Для усиления этого сбора, бывшего недостаточным, приказано было взимать с венечных памятей вдвое против прежнего положения. Сначала эти  «памяти» брались не во все места новозавоеванной местности. Но одна женщина по имени Авдотья Андреева, при живом муже, вышла замуж за другого, из солдат, и их повенчали в Андреевском соборе на Котлине острове. Вследствие этого, с 8 июля 1719 года и разные окрестные мызы, напр. Стрельнинская, стали брать венечные памяти в Санкт-Петербурге. Их раздавал протопоп церкви св. Исаакия Далматского Алексей Васильев. Собираемые с венечных памятей и разные другие лазаретные деньги, по третям года, представлялись в канцелярию сената. Вероятно на лазаретные деньги содержались два длинных госпиталя, стоявшие недалеко от св. Сампсония на Выборгской стороне, в которых лечили раненых и больных солдат. Госпитали эти получили свое начало ранее 1710 года (Опис. Санкт-Петербурга в 1710 г., стр. 17). Но в 1715 году, в присутствии царя и генералитета, при пушечной пальбе с крепости, кораблей и галер, заложено особое здание первой госпитали для сухопутных и морских солдат, с церковью в средине и с двумя анатомическими театрами по сторонам, на правом берегу Невы, при устье Невки. Заложению этому предшествовало освящение местности, по чину св. православной церкви (Опис. Пушкарева, ч. II, стр. 198–199).

Канцелярия Невского монастыря с архимандритом Феодосием зорко следила до 1721 года за волочащимися людьми из духовного чина. Забираемые на петербургских заставах, разные старцы, старицы, духовные люди, нищие и волочаги без паспортов, все доставлялись в Невскую контору. Раз приведен был без вида какой-то старец Антоний, задержанный на Ижорской заставе. Невская канцелярия, отбирая от них показания, чинила свои решения, смотря по существу дела. Иных высылала в Новгород и в свои места, подозрительных людей сажала в колодки, виновных предавала суду. В 1718 году, солдаты захватили у Невского монастыря священника новгородского Крестецкого яма, Петра Иосифова, который в канцелярии объявил, что пришел к государю со словом и делом, и потому отправлен был в сенат, а бумаги о нем представлены к высокопреосвященному Стефану Яворскому. Серьезные дела, напр. о раскольниках, после переданы местоблюстителем патриаршего престола в св. Синод.

Отвлекая внимание от событий чисто местного епархиального  характера, мы видим, что Санкт-Петербург начал восходить к тому состоянию, в котором теперь находится, в отношении ко всей Русской церкви. Правительство вызывало на чреду священнослужения в Санкт-Петербург архимандритов и епископов из других епархий. Известный нам настоятель Хутынскаго монастыря Феодосий с 1712 года был первым очередным архимандритом в новой столице. Из архиереев, на чреде священнослужения в памятниках того времени встречаются епископ тверской, а в 1720 году – воронежский. Каждый очередной проходил служение в Санкт-Петербурге по одному году. Хоромы им приготовлялись к приезду здесь, по распоряжению начальства, а хлеб для своего продовольствия они привозили из своих мест. Сам местоблюститель патриаршего престола, высокопреосвященный Стефан Яворский был вызываем сюда из Москвы, и проживал в Санкт-Петербурге по нескольку времени. Он исполнял тут свои обязанности, как старший иерарх Русской церкви, первенствовал в соборных заседаниях епископов, при торжественных случаях служил в присутствии двора, освящал церкви, принимал к рассмотрению и на разрешение важнейшие дела по Санкт-Петербургской области. С 1715 года, в Санкт-Петербурге стали посвящать епископов. Для этой цели, указом от 24 декабря, вызван был из Москвы высокопреосвященный Стефан Яворский с ризницей и певчими, и им, вместе с другими иерархами, посвящены епископы в Вологодскую и Астраханскую епархии. Это были самые первые случаи епископского поставления в граде св. Петра. Наречение в епископа Феофана Прокоповича происходило торжественным образом, 1 го июня 1718 года, в храме св. Троицы перед литургией этого праздника, а посвящение там же, в понедельник Пятидесятницы, в присутствии царского величества.

В Санкт-Петербурге совершался высший духовный суд над еретиками и раскольниками. В 1720 году привезены сюда под крепким караулом раскольники: Аврамий, по их называемый «патриарх», и Иван Аввакумов, сын бывшего старинного расколоначальника. В то же время, с 1719 года содержался старец дьяконова согласия Варсонофий. В 1715 г. в канцелярии Сената под председательством высокопреосвященного Стефана Яворского, судился за иконоборство с товарищами своими известный лекарь Дмитрий Тверитинов, привезенный из Москвы. Некоторые из раскольников привезены были из губерний для наказания. В 1720 году священники Нижегородской епархии Афанасий Артемьев и Тимофей Мокеев содержались за раскол в Санкт-Петербурге на галерах, под игом каторжной работы. Здесь смягчилось сердце их, они присоединились к св. православной церкви. Присоединение совершалось, после обещания пред всевидящим Богом содержать православную кефалическую веру, через исповедь и причащение св. Тайн. Особого обряда, на этот случай, еще не было в готовности. Артемьев и Мокеев приведены в св. церковь в собор св. Исаакия священниками Алексеем Васильевым и о. Михаилом. Возвратившихся от раскольничества, отправили в Нижний Новгород под наблюдение знаменитого епископа Питирима.

Иноверцы, жившие в Санкт-Петербурге и по уездам, стали искать присоединения к православной церкви. Форма их присоединения еще не была определена, как мы это видели выше из вопросов архимандрита Феодосия к преосвященному Иову Новгородскому. В документах духовной консистории есть один пример, что лютеране принимали в св. Церковь через крещение. При сдаче в 1709 году г. Выборга один русский купеческий сын взял к себе малолетка-финна, лютеранской веры. Прибыв в Санкт-Петербург, он продал этого мальчика за деньги Петропавловского собора диакону Сергею Иванову. Соборный священник Григорий окрестил его в православную веру,– причем дьяконица Саломонида Иванова была восприемницей, а московский купец Григорий Осипов Турчанинов восприемником. После крещения финна звали Яковом Григорьевым, по фамилии Сергеевым. Санкт-Петербургский купец Семен Дмитриев, женившись на вдове дьяконице Саломониде, научил финна писать по-русски. В 1730 году, Саломонида дала крестнику своему отпускное письмо, по которому он из конторы военной коллегии получил указ для свободного жительства и торга в Санкт-Петербурге, с обязательством приписаться, где надлежит.

Современное тому веку описание Санкт-Петербургского края замечает, что «жители Ингерманландии частью исповедуют еще евангелическую веру, частью русскую» (изд. 1860 г., стр. 50). Из этого сказания вытекает такая мысль, что исповедующие русскую веру пристали к ней недавно и, видно, число присоединившихся было довольно значительным.

 Автор «Истории министерства внутренних дел (изд. 1863 г., кн. VIII, стр. 397 и 405)», а за ним вслед и составитель «Исторического очерка единоверия (изд. 1867 г., стр. 101)» говорят, будто бы при Петре Великом слобода Охта и частью Рыбацкая населялись почти одними раскольниками. Мы считаем неверными эти сказания, для которых нет ни малейшего подтверждения ни в делах св. Синода, ни в архиве духовной консистории. Поначалу на Охте жили рабочие люди, у которых в 1707 году стояла православная часовня. К концу этого периода, на Охте построено 500 изб, и в 1721–1723 годах, переведено сюда из Архангельской, Вологодской и других губерний до 400 семейств плотников безразлично, как вольных, так и крепостных, которые и положили основание охтенскому поселению. Но все это были люди православные. Что касается Рыбацкой слободы, то Эраст Тимофеев, священник приходской Покровской церкви, писал в консисторию в 1750 году, что, «по силе, учиненной в 1745 году ревизии, записных раскольников в приходе его, обоего пола людей, не имеется». Дело в том, что раскол проник на Охту, мало-помалу, не разом после Петра Великого, а в Рыбацкую слободу, как увидим, еще позже, чем на Охту. Тем не менее, раскол существовал, как в Санкт-Петербурге, так и в новозавоеванных местах Санкт-Петербургской области, и ранее 1721 года.

Из постоянных обитателей Санкт-Петербурга, принадлежавших к расколу до учреждения св. Синода, известны два семейства купцов Мыльниковых. Их разыскивали по городу. Одна семья: Федор Мыльников с женой Ариной не были сысканы. А Льва Мыльникова с женой Ариной и племянником Степаном Ивановым, составлявшие другую семью, будучи сысканы, показали себя на «увещаниях» явными св. Церкви противниками и по указу 1718 года записались под двойной оклад. Они были старообрядческой секты, принимали беглых попов, которые справляли им службы по старопечатным книгам. Племянник Мыльникова Степан Иванов, больше других, отличался стойкостью и закоренелостью в расколе. Будучи приглашен в Москве в приказ церковных дел для разговора о вере, он, вместе с другими товарищами, с решительностью объявил, что «без именного царского указа разговоров ни о чем иметь не будет, что им в раскольнической вере уволил быть царское величество, о чем публиковано было и указами по грацким вратам». Таким образом из форм раскола в Санкт-Петербурге первой встречается поповщинская.

Что же касается до беспоповцев, то раскольников этой секты еще не было в Санкт-Петербурге. Они только приезжали в Санкт-Петербург, учились здесь кое-чему, хлопотали по делам своих братий, которые держались под караулом, заискивали у правителей милость и покровительство себе. Историк Выговской пустыни Иван Филиппов рассказывает, что Андрей Денисов, в юности своей, «ездяше в Москву, и в Санкт-Петербург и в Киев, и тамо изучился добре грамматическому и риторическому учению (стр. 216), что выговцы, по его, Андрееву, вчинанию, ставили хлеб на Неву, еще во время шведской войны, как заводился Питер, что для этого они стали строить новоманерные суда, какие вводились Петром Великим, что настоятели выговских братий Даниил и Андрей всегда посылали своих людей с письмами и с гостинцами к Его Императорскому Величеству», «с живыми и стреляными оленями, и со птицами, ово коней серых пару, а ово быков больших подгнаша ему, и являхуся, и письма подаваху. И Императорское Величество все у них милостивно и весело принимаше, и письма их вслух всем читаше. Хотя в то время от кого и клеветы быша, он же тому не внимаше (стр. 140)». Старания выговцев не остались для них без пользы. 12 мая 1711 года, губернатор, светлейший князь А. Д. Меншиков, по ходатайству Андрея Денисова с товарищами, объявил по Санкт-Петербургской губернии всем обще, как духовного, так и светского чина людям, и кому указ великого государя надлежит ведать, дабы впредь никто общежителям Андрею Денисову с товарищами и посланным от них, обид и угнетения, и в вере по старопечатным книгам помешательства, отнюдь не чинили, под опасением жестокого истязания. Сверх того, выговские законники прокладывали дорогу своему лжеверию в Санкт-Петербурге своими сношениями с ним и с его обитателями, так что в последующее время Даниловский скит сделался главным рассадником раскола в Санкт-Петербурге.

Вне столицы, по Санкт-Петербургской губернии, раскол существовал, по достоверным источникам, в уездах: Лужском, Нарвском, Ямбургском, Копорском и Гдовском. В Лужском уезде раскольники жили в Вязолской волости, вотчины князя Меншикова. Они пришли из-за польского рубежа, поселились здесь, жили скитниками и держались Федосеевской беспоповщины. Вожаком и большаком у них был перекрещиванец Иван Парфенов, который в течение двадцати пяти лет странствовал по разным местам, рассеивая раскол. Скитники исправно платили дань Меншикову и светлейший князь, вообще большой милостивец к раскольникам, оставлял их в покое по всем своим вотчинам. Но Петр Великий выселил Вязолских раскольников  в другое место.

Неизвестно, каким путем дошло до Санкт-Петербурга известие о существовании раскольников в Нарве. Только в 1718 году поручик от гвардии Зиновьев приставлен был, по именному царского пресветлого величества указу, к раскольническим делам по Санкт-Петербургской губернии. Ему даны были, в приложение к указу, особые пункты на счет сыска раскольников. Прибыв в Нарву, Зиновьев действительно нашел там раскольников, переписал их, собрал штраф за потаенность и двойной оклад. По 30 августа 1721 года, считая со дня указа, в сборе было денег по Нарве с людей мужеского и женского пола 60 р., 5 алтын и 4 деньги. Некоторые же из сысканных, бросив раскол, приняли св. православную веру. Какого толку держались нарвские раскольники – неизвестно.

В уезды Ямбургский и Копорский раскол занесен был, как мы видели это раньше, из Новгорода, и при том, до основания еще Санкт- Петербурга. Неизвестно в котором месте тут у них была своя часовня. Основателями раскола были новгородцы Симон Иовлев, да сосед его Ермолай с двумя дщерями девицами. Видное значение также имел у них некто, новгородец же, Константин. Раскольники эти держались безпоповщинского толка. Многие из знатных лиц покровительствовали им, как то: Меншиков, Корсаков. Сам царевич Алексей Петрович, любивший бородачей, приезжал беседовать с ними, «понеже вожака их Симон Иовлев смолоду был словесен, и постоянен, и сановит, подобен в духовном деле отцу Даниилу настоятелю». Но, с умножением числа жителей около гнездища раскольников, произошли в секте междоусобные несогласия и беспорядки. Выговский историк Иван Филиппов в числе пороков исчисляет следующие: бесчиние, пьянство, нечистоту, между собою вражды и ссоры, и даже – церковное несогласие. Молодые люди стали жениться, держа у себя тайных попов, кои к ним от Никоновых новин преклонишася (стр. 341 – 342). Симон принялся, было, исправлять свою общину, но своеволие и самочиние, как говорит Филиппов, одолели. Тогда Симон с соседом Ермолаем и двумя его дщерями удалились в Верховские скиты. Учителем же остался у них вышеназванный новгородец Константин. Но он, познав, что раскольническая вера есть прелестная и неправая, сперва женился, потом, прийдя в Санкт-Петербург, присоединился к св. православной церкви с некоторыми другими раскольниками. Здесь его рукоположили в священника в Ямбурге в церкви св. архистратига Михаила. Неофиты св. Церкви в то же время изъявили желание действовать увещаниями своими на других, коснеющих в расколе, а о непокорных доносить по начальству. 17 февраля 1718 года, им рукой самого царя Петра Великого, дана была грамота с полномочием: «в Копорском и Ямбургском уездах принимать, призывать и обращать свободно всякого, кто захотел бы повиниться гласу истины». Священник Константин Федоров занялся сам теперь обращением раскольников, по сказанию Филиппова, «со всяким своим тщательным новолюбным усердием», учил их, «приводя вины, и попов их оных поимаше, а оных разгнаше, тако же других всех христиан и боголюбивых». Сверх того, Федоров, в качестве заказчика, донес государю Петру Великому, что в заказе его крестьяне деревень Черной и Сосницы держатся раскола. По предложению царского кабинет-секретаря Макарова, указом Сената 18 октября 1720 года, поручено было опять поручику Зиновьеву произвести розыск раскольников, не только в названных местах, но и во всем Ямбургском и Копорском уездах. На этот счет ему дана была особая инструкция из сената, в которой общими чертами определялась деятельность сыщика. В ней предписывалось, чтобы Зиновьев, прибыв в Ямбург, сыскал там священника Константина Федорова, и, пользуясь указаниями и советами его, произвел перепись раскольников, и собрал с них в казну штраф в двойной оклад, согласно указам 1716 и 1718 годов. Инструкция уполномочивала Зиновьева брать по три обывательских подводы от мызы до мызы, от деревни до деревни, а подьячего – для письменных дел, бумагу и чернила, также двух солдат для необходимых услуг, требовал бы из канцелярии над Ингерманландией. На пути своих розысков, Зиновьев встречал постоянные затруднения, со стороны местных гражданских властей. Несмотря на сенатскую инструкцию, ему не давали ни подьячего, ни солдат. Однако же, от гвардии поручик вел свое дело быстро. По его сыску, наибольшее сосредоточение раскола оказалось в Копорском уезде в деревнях Заречье – вотчины князя Меншикова, Грязная – вотчины царицы Параскевы Феодоровны, и Фалилеево – вотчины так же Меншикова. Грязновские раскольники все были из Новгородского уезда. В продолжение четырех лет, Зиновьев собрал тут с раскольников денег 2500 р. и привел к православию 428 человек. Упомянутая выше часовня, была обращена в св. церковь, и в ней определен священник. Некоторые из раскольников, «кои не обзавелися житейскими суетами, и женами, и детьми, от увещаний священника Константина Федорова и от сыску Зиновьева, избегоша по чужим странам, кто куды можаше, крыющеся».

Наконец, много перебывало раскольников за это время во Гдовском уезде. Считая Петра Великого за противника Христу (антихриста), учители раскола бродили по погостам и деревням, нося с собою книги и книжки, старопечатные и рукописные. Они порочили св. Церковь и совращали православных к своему лжеучению. Поддерживая начетчиков, богомазы раскольнические, живя по деревням, писали для крестьян иконы с изображением двуперстного сложения. В восточной и южной части Гдовского уезда у них имелись благонадежные пристанища, а в Осьминском и Бельском приходах существовали их молельни. Неизвестно теперь, предпринимались ли против них какие меры. Но когда край этот занимали войска, то расколоначальники с преданнейшими своими последователями укрывались в глухих лесах, Новгородских и Псковских, а по миновении всякой опасности, снова водворялись в своих пристанищах. Остров Желатск, Кобылинского прихода, с того времени населенный раскольниками, и поныне еще занят ими.

До Петра Великого в новгородских владениях Русского царства с большим трудом допускалось построение иноверных церквей, и они мало где существовали. Такое решение России, с одной стороны вытекало из глубокого убеждения русских архипастырей о вреде иноверия для государства и Церкви, а с другой – было справедливым ответом на то, что и построение православных храмов иноверцами на их землях нигде не допускалось. Петр Великий зашел, так сказать, за геркулесовы столбы в своей веротерпимости к иноверцам. По совету графа Феодора Алексеевича Головина, он в 1702 году издал манифест о свободном и беспрепятственном отправлении в России вер разных исповеданий (Опыт... сыновн.Терещенко, 1, стр. 205 – 206), не положив тому никаких благоразумных ограничений. Это свойство характера Петрова в самой Европе возбуждало удивление. С построением Санкт-Петербурга, разноязычие и иноверие, в течение первых семнадцати лет, основали в нем, не к пользе государства, свою русскую столицу.

В Санкт-Петербурге в то время имелись костелы и кирхи разных вер. Первая иноверная лютеранская церковь св. Анны построена была неподалеку от православного Петропавловского собора в самой крепости, в линии домов по каналу. Вскоре она была перенесена на Петербургский остров и поставлена у Мытного двора, в местности около нынешней церкви св. апостола Матфея. В виду неудобства для лютеран, живших на левом берегу Невы, посещать свой приход, вице-адмирал Крейц испросил у царя позволение построить новую деревянную для иностранцев церковь, которая, будучи окончена в 1708 году, названа кирхой св. Петра. Место, где находилась эта церковь, занято теперь зданием Эрмитажа. В 1721 году в Санкт-Петербурге были уже следующие молитвенные дома иноверцев:

1. Костел католической веры, при котором служили патеры: Якуп, Доменик, Петр Француз, Фаустин и Бонаместра.

2. Лютеранские кирхи: а) на Санкт-Петербургском острове в Большой Дворянской улице на дворе интенданта Ивана Потемкина, и при ней пастор Петр Гриммиус; б) в Адмиралтейском острове, что в Греческой слободе, кирхи шведской и лютеранской вер, при которых состоял препозит Яков Майделин; в) кирха немецкой лютеранской веры, позади литейного двора за Пушкарской слободой, а при ней – пастор Яган Леонгард Шатнер. Эта церковь, замененная впоследствии каменной, и ныне существует под именем Анненской.

3. Кирха английской веры – в доме графа Матвеева, при которой пастором был Томас Андреев.

4. В обширном доме вице-адмирала Корнелиса Крейца на Адмиралтейской стороне с 1708 года находилась лютеранская церковь, приход которой состоял из служащих во. флоте и в некоторых других, водворившихся в Санкт-Петербурге и временно прибывших немцев и голландцев. За неимением при этой церкви колокола, время богослужения возвещалось поднятием, на углу двора, выходящем к набережной, присвоенного вице-адмиралу флага, на котором изображен голубой крест в белом поле. Первым пастором при этой кирхе состоял Вильгельм Толле, геттингенский уроженец и человек ученый, говоривший проповеди по-немецки, по-голландски, а для прихожан из финнов – по-фински. По смерти его в 1710 г. Крейц выписал из немецкого города Галле двух пасторов, из коих один сопровождал его с флотом в Азов, а другой – Генрих Готтлиб Нациус – оставался и был в Санкт-Петербурге при кирхе.

Лютеранская кирха во дворе Крейца с основания своего служила местом собрания для лютеран и для голландцев реформатского исповедания, которые, несмотря на свои религиозные разности, следовали одному проповеднику из лютеран и держались лютеранских обрядов. Отчего кирха эта и встречается в записях с названием то – лютеранской, то реформатской кирхи. В 1717 году реформаты отделились от лютеранского прихода, стали иметь собственного проповедника и исполняли исключительно обряды своего толка.

Наконец, число лютеран в Санкт-Петербурге так увеличилось, что и для них одних домовая церковь Крейца сделалась тесной. Тогда им дано было в 1720 году позволение собираться по воскресным и праздничным дням для отправления богослужения в большой зале дома, принадлежавшего Берг-коллегии. Вскоре царь повелел отвести, для построения кирхи сему приходу, особое место на Литейной улице. Обер-коммендант Брюс, видя, что недостаток в деньгах препятствует единоверцам его, петербургским лютеранам, воспользоваться милостями и даром царя, уступил им принадлежавший Петропавловскому православному собору, безденежно, небольшой дом, стоявший на Петербургском острове за крепостью. Дом этот был  разобран и в 1720 году перенесен на пожалованное лютеранам место. 18 марта 1722 года, построенная из него кирха названа во имя св. Петра. В царствование императрицы Анны Иоанновны, она переименована в кирху св. Анны – для отличия от Петропавловской лютеранской кирхи, построенной с ее разрешения, на Невском проспекте. Так произошла вышеупомянутая Анненская кирха, немецкой лютеранской веры, доныне существующая в Санкт-Петербурге в Кирочной улице.

В новозавоеванных городах Санкт-Петербургской губернии, кирхи перешли к нам от шведского владычества, а в городах, вновь возводимых, они строились по примеру Санкт-Петербургских иноверных кирх.

В г. Выборге была одна кирха, а в его уезде – семь лютеранских кирх.

В Шлиссельбургском уезде оказалось четыре кирхи.

В Копорском уезде – восемь лютеранских кирх.

При завоевании Нарвы, Петр Великий дал приказание возвратить православным христианам один храм, так как в Нарве, до завоевания его шведами, была православная церковь, а до прочих церквей или кирх их никак не коснулся, но оставил их, по-прежнему, свободными для лютеран и кальвин.

В Кронштадте, который только что строился, была одна католическая и одна лютеранская кирха.

В Кексгольмском уезде, который относился к Санкт-Петербургскому округу, было 13 кирх.

Всякий видит, что такое количество кирх разных вер было более, чем достаточно для нового города и края.

В то время жили еще в Санкт-Петербурге иноверцы разных нехристианских толков. Находящаяся на Петербургской стороне за крепостью, нынешняя Татарская улица, оттого и зовется татарской, что, во времена Петра Великого, при самом почти основании Санкт-Петербурга, заселена была татарами магометанского корана. Разумеется, они не жили без выполнения своих религиозных обязанностей, имели муллу, представителя аравийского лжепророка, но делали свои собрания в частной юрте, которую называли мечетью. Сверх того, в Санкт-Петербурге было в то время много калмыков.

Между немецкими пасторами не все были людьми учеными и даровитыми к отправлению своих обязанностей. Пастор кирхи Крейца, выписанный из г. Галле, Генрих Готтлиб Нациус, по свидетельству самих лютеран (Дневн. Берхгольца, стр. 88), имел чрезвычайно неприятный и дурной выговор, и при том еще, говорил так тихо, что никто в комнате не мог ничего понять из его слов.

Санкт-Петербургские кирхи строились и поддерживались богатыми и влиятельными людьми из иноверцев, при содействии всего их общества. Биржа пастора Готтлиба Нациуса, на Адмиралтейской стороне, существовала с 1708 года и была построена коштом вице-адмирала Крейца. А надзирателями той кирхи были: сам Крейц, генерал-лейтенант Бонн и двенадцать человек из купеческих наилучших людей, которые «повсегодно собирают от каждого, лютеранского исповедания, члена, которые в оную церковь приходят и держат на строение церковное и на прочие церковные потребы». Следует заметить также, что лютеранская община, в целом своем составе, имела в то время какую-то организацию: ибо состоявший при генерал-фельдмаршале, бароне Гольце, магистр Паулу, родом из Пруссии, именовался русским генерал-штабс-пастором (Описание Санкт-Петербурга в 1710 и 1711 гг., стр. 60).

Вскоре, после водворения иноверных кирх, открылось, что служители их действовали во вред России и Православной Церкви, не только явно, но и секретно, во имя своих вер. Лютеранские пасторы, сверх деятельности своих в кирхах, правили службы и проповеди держали по частным домам. Прибывший из Финляндии, по письму подполковника Винтера, из местечка Вильден, в 1716 году, пастор Саломон Кесслер три года отправлял службу в доме генерал-лейтенанта Романа Брюса, а по смерти его – в разных домах. Должно заметить, что православным в то же время запрещено указом 1707 года держать крестовых попов по домам, и за исполнением сего указа усердно следила гарнизонная канцелярия.

В особенности, торжествовали и работали в свою пользу латиняне. Пустые мечтания их на подчинение Православной Российской Церкви под антиевангельское иго римского патриарха воскресли и оживились, и обстоятельства, по-видимому, благоприятствовали, хотя и далекому, их осуществлению. В то время папа Иннокентий ХІІ был славянин, и суеверно думал, будто бы, в его правление, всем славянам назначено отступить от православно-католической Церкви, чтобы сделаться его подданными. А тут явился государь в России, который дал полную свободу иноверцам и решился сблизить своих верноподданных с Европой. Ведь сближение политическое – большой и благоприятный шаг к единению в вере. Папа, французская Сорбонна, цесарь римский и все представители тогдашнего латинства надеялись склонить Петра или, по крайней мере, тайными сетями уловить православную Россию в латинское отступничество. Забавнее всего теперь кажутся нам надежды, которых не чужды были даже лютеране, на то, что будто бы они могли тогда начать  свою пропаганду с Санкт-Петербурга и всю православную Русь превратить в лютеранство. Базисом, на который опиралась духовная деятельность латинского замысла, была Варшава, и в ней – папский посланник. Открытым же образом содействовал этому делу цесарь римский: ибо сестра жены его была в замужестве за царевичем Алексеем Петровичем. По рекомендации цесарского двора иезуиты, в одной из рукописей прошлого века названные компанией или товариществом Иисусовым, вошли в Россию, и на первый случай основали свои станы в Санкт-Петербурге, Москве и в Архангельске. Тотчас по приезде в новую столицу, члены товарищества Иисусова стали заискивать покровительства у разных господ, делать собрания и писать за границу разные «корреспонденции». Переписка их как-то попадалась в руки русских людей и доходила до правительства. Цесарь римский, введший их в Россию, считался их протектором. Но цесарь этот, живший в Вене, потерял дружбу и доверие Петра тем, что беглого царевича принял под свою протекцию и обещал посадить на российский престол, хотя бы для этого потребовалась война. Вследствие этого и разных происков с корреспонденциями, Петр Великий в 1719 году издал указ, которым приказано было иезуитам оставить Санкт-Петербург и Россию, а людям римского закона, в России бывшим, позволялось привозить для службы церковной попов и монахов другого ордена, а не иезуитов. В Санкт-Петербурге и Москве указ этот был прибит на дверях католической церкви и разослан по всей России. Римский костел в Санкт-Петербурге, по царскому указу 14 сентября 1720 года, отдан был для свободного отправления служб капуцину Патрицию с братией. В июне 1720 года, по случаю тех же иезуитских корреспонденций, велено было всех приезжающих католических духовных, по паспортам русских посланников, отправлять с границы в Санкт-Петербурге в Иностранную коллегию, «придавая им, под образом препровождения, кого из офицеров – добрых людей, приказав им накрепко, чтобы они за теми духовными особами в пути политично, но прилежно смотрели, чтобы оные куда – инуды, мимо Петербурга, не проехали». 1-го августа 1720 года, под таким политическим присмотром, приехали в Санкт-Петербург 5 патеров римских. 3-го сентября прибыли из Варшавы два римских законника – реформатора. Их разместили на службы у их единоверцев по полкам и в города.

Не довольствуясь такой постановкой, совершенно благоприятной для благородной христианской деятельности, римская курия, видя развитие иноверия в Санкт-Петербурге, по греховному настроению своей политики, взялась за подпольные меры. В письме из Рима от 2 ноября 1720 года, кардинал Иосиф, Сакропантский префект, писал к анонимному лицу, которого называет «честнейшим отцом», что в разноязычном Петербурге число и разность законников (т. е. учителей разных вер) творит многое там удивление, советуя ему, промыслив себе покровительство «господ», поселиться на житье в столице по эту сторону реки. Римский костел в Санкт-Петербурге отдан был, как сказано, капуцинам, и они действовали открыто. Францисканцы же, не имея своей кирхи, действовали тайно. Они делали секретные сборища по частным домам, напр. у Пинона, Растрелли, Таренния и поляка полковника Змаевича. Там они совершали таинства и говорили проповеди, при которых бывали и православные. Большая часть собраний у этих францисканцев совершалась по ночам. Римская курия, которой подпольные действия францисканцев больше нравились, старалась дать им больше ходу, чем капуцинам, и между этими орденами в Санкт-Петербурге велась тайная интрига. Всем же делом латинской пропаганды заправлял папский нунций в Варшаве, при участии и помощи Его польско-королевского Величества. Римско­­–цесарское величество, заседающее в Вене, содействуя, по-прежнему, латинству, впуталось в тайные и беззаконные дела римской курии. В Вену прислан был из Рима иезуит, не старый годами. Там, переодевшись в другое платье, он с цесарским посланником прибыл в Санкт-Петербург. В нашей же столице он, и днем и ночью, постоянно присутствовал у францисканцев на их совещаниях. Подпольная деятельность их теперь открыта, но современные плоды ее и до сих пор покрыты мраком неизвестности. Главным же результатом ее, весьма невыгодным для России, должно признать, конечно, прочное насаждение и водворение латинства не только в Санкт-Петербурге, но и по всей России.

Лютеранская вера, с самого завоевания Санкт-Петербургского края, была поставлена в благоприятные условия, каких православная церковь совсем не имела под владычеством шведов. Перед приходом царского войска к Выборгу, выборгский лютеранский препозит выехал из города, под предлогом смотрения духовного чина людей по кирхам, и назад не возвратился. При взятии города Выборга, Петр дал повеление: пасторам и гражданам содержать веру свободно по своему закону. В 1716 году, по просьбе выборгских жителей, отпущен был из Санкт-Петербурга к их городской кирхе в пасторы Христиан Малартопиюс, который при шведском владычестве состоял полковым пастором. Выборгские обитатели из лютеран называли его препозитом. 29 июля 1720 г. Петр Великий указал: «В Выборгской провинции постановление в пасторы и в другой духовный чин иметь, так как прежде сего бывало, при владении шведском, но токмо в верности, чтоб их корреспонденции и шпионства не чинить, брать по· них знатные добрые поруки тамошних обывателей, в которых они кирхах будут». По всей новозавоеванной области лютеране и кальвины, оставаясь при своих местах, пользовались совершенной свободой в отправлении своих религиозных обязанностей. Сам Петербург они беспрепятственно наводняли в этот период времени, не испрашивая на то разрешения правительства, приезжая без паспортов и по одному требованию частных лиц. Здесь же над ними не было никакого правительственного надзора: жили они у своих единоверцев вольно и правили службы везде, где их принимали. Ньюштадтский мир, заключенный в 1721 году, упрочил свободу лютеранства в крае. Петр Великий в нем торжественно выразил свою волю, чтобы протестанты, в уступленных, по трактату, городах, так же свободно содержали свой закон, как это было прежде. Жители Финляндии, как свидетельствует в то время составленное описание Санкт-Петербурга (изд. 1860 г., стр. 50), «почти все евангелическо-лютеранского исповедания, и в богослужениях, церковном пении и молитвах следуют шведскому обычаю. Однако, между ними таится много привязанности к прежним суеверным языческим обрядам и колдовству».

Наконец, в документах св. Синода (Опис. их, т. I, стр. 58 – 60) говорится о существовании, в пределах Санкт-Петербургской епархии, ереси Монтанской, названной также Месолианской. Она сильна была в Ильешском и в погостах соседних с ним. Во главе ее в 1720 г. стоял какой-то новый лютеранский поп Феодосий, саморукоположенец, с замерзелым его собором. Эти еретики отвергали св. евхаристию, церковную исповедь, не требовали ни церковного погребения, ни надгробного пения, ни литургии над умершими, которых хоронили без отпевания, «яко скот, из домов извлачимый», в свои дома никакой от священника святыни не принимали, и всего христианского обычая были чужды. На св. Церковь произносили «хуления лютые в слуху невместимые». Ересь была очень сильна: многие до конца отступили от церкви Божией и церковных учителей, и не страшились умирать без покаяния и св. причастия. Благочестие очень от нее искоренилось. Эта ересь сложилась из двух элементов. Основанием ей служил русский раскол беспоповщины, но лютеранский саморукоположенец Феодосий, пристав к нему, усилил и развил в подробностях раскольнические учения по началам лютеранской ереси. Мы заносим на страницы церковной истории Санкт-Петербургского края это странное явление, чтобы в будущем оно могло быть исследовано подробнее. В настоящее же время, нет никаких исторических данных для обстоятельнейшего изложения хода этой ереси.

Из замечательных событий того времени могут быть некоторые отмечены в истории Санкт-Петербургской епархии, по вниманию к их исторической и общенародной важности, и по внутреннему интересу. Сюда принадлежит, по времени, брак императора с Екатериной Алексеевной. Сказания о нем разноречивы. Предание говорит, будто они сперва повенчаны были секретно в церкви, стоявшей в нынешнем Екатерингофе, а потом в Троицком соборе. Мальгин в «Зерцале российских государей (изд. 1794 г. стр. 524 – 525)» говорит прямо что Екатерина скромным образом сочеталась с Петром в ноябре 1707 года в Петрограде в Троицком соборе, после же того, 19 февраля 1712 года, брак этот утвержден всенародно вторичным торжественным венчанием в Исаакиевской церкви. Из этих разноречивых сказаний вытекает одно положительное утверждение, что брак был совершен, где бы это ни происходило, законным образом, по уставу св. православной церкви. Сверх того, позднейшие исследователи придворных дел отвергают первое, секретное венчание Петра с Екатериной (ОписаниеПетергофа Гейнрота), а г.Устрялов в «Истории царствования Петра I» совсем не касается сего вопроса.

Затем следует печальная катастрофа в судьбе царевича Алексея Петровича. Мы изобразим ее со стороны того, как относилась церковь к делу царевича. Алексей Петрович из Вены был привезен в Москву. Там произведены криминальные розыски. После сего, Петр Великий приехал со своим двором в Санкт-Петербург и заключил царевича в крепости. Предложив дело о наказании сына своего сенату, государь, в то же время, требовал мнения об этом на бумаге от преосвященных митрополитов, архиепископов, епископов и всего церковного причта. В предложении его было написано: «Хотя сие дело до духовного суда и не касается, но до гражданского суда, однако, мы, дабы не совсем выступить нам из должности нашей, желаем от вашего преосвященства и всего причта, яко от учителей слова Божия, в том себе просвещения, не в определение или решение сему делу, но во изъяснение нам, по святому Писанию, истинного толкования, дабы мы знали, какой казни, по закону Божию и св. апостол и отец церковному преданию, столь страшная вина (яко Авессаломля) достойна, – которое истолкование имеете вы подать нам письменно, с подписанием каждого из вас имени своеручно, дабы, имея мы довольное в таком деле просвещение, не отяготили совершенно совести вашей. Итак, на вас уповаем, яко на хранителей Божия закона, по достоинству вашему, в яко на верных пастырей христианского стада и о благоусердых к отечеству, заклиная вас судом Божиим и священством вашим, дабы вы нелицемерное и кроме страха дали нам мнение ваше». 24 июня 1718 года первенствующие архиереи в присутствии господ сенаторов, поднесли Петру Великому на письме свое мнение, существенная часть которого изложена в следующих терминах: «Суд ваш, духовный, по духу должен  быть, а не по плоти и крови; ниже вручена есть духовному чину власть меча железного, но власть духовного меча, иже есть глагол Божий: сам Христос верховному апостолу запретил меча употреблять. Вонзи, рече, нож твой в ножницы твоя. И паки и ныне апостолам запретил огнь с небесе сводити на пожжение самарян. Сими образами хотел Христос научити, яко духовным лицам не подобает духом ярости, но духом кротости поступать, ниже на смерть чию настоять, ниже крови искать, но единого истинного покаяния к смерти духовной, еже есть: мертвым быти греху, живым же Богови, по глаголу апостольскому.» (Рим. 6).

Вся же сия превысочайшему монаршескому рассуждению с должным покорением предлагаем, да сотворит Господь, что есть благоугодно пред очима Его: аще, по делу и по мере вины, восхощет наказати падшего, имать образцы, яже от Ветхого Завета выше приведохом; аще благоизволит помиловать, имать образ самого Христа, который блудного сына кающегося восприят, жену, в прелюбодеянии яту и камением побиения, по закону, достойную, свободну  отпусти, вялость паче жертвы превознесе. Милости, рече, хощу, а не жертвы. И усты апостола своего рече: милость хвалится на суде. Имать образец в Давида, который гонителя своего сына Авессалома хотяше пощадити: ибо вождям своим, хотящим на брань противу Авессалома изыти, глаголаше:   Пощадите ми отрока моего Авессалома (2Цар. 18). И отец убо пощадити хотяше, но само правосудие Божие не пощадило есть того. Кратко рекше: «сердце Царево руце Божии есть». Да взберет тую часть, а може рука Божия того преклоняет. 1718 году, июня 18.

Смиренный Стефан, митрополит Рязанский.

Смиренный Феофан, епископ Псковский.

Смиренный Алексий, епископ Сарский.

Смиренный Игнатий, епископ Суздальский.

Смиренный Варлаам, епископ Тверской.

Смиренный Аарон, епископ Корельский.

Смиренный митрополит Ставропольский Иоанникий.

Смиренный митрополит Фивандский Арсений.

Феодосий, архимандрит Троицкого Александроневского монастыря.

Иоаким, архимандрит Антониева монастыря Римлянина.

Иоанникий, архимандрит Воскресенского Деревяницкого монастыря.

Кириллова монастыря архимандрит Иринарх руку приложил.

Иеромонах Гавриил, префект и проповедник слова Божия.

Иеромонах Марвелл, учитель.

Все эти лица, по указу государя, нарочно призваны в Санкт-Петербург для выражения духовного мнения по делу царевича. Ему объявлена была в крепости смертная казнь. Но он казнен не был, а умер, 26 июня 1718 года, после причащения св. тайн. Мнения касательно его смерти различны. Как бы то ни было, 27 июня тело царевича вынесено из раската Трубецкого соборным священником Феодором Тимофеевым, положено в богато убранный гроб, который обит был черным бархатом, и стояло в деревянных губернаторских покоях в крепости. Соборные священники попеременно читали над ним псалтырь. 28 июня тело вынесено из крепости в церковь пресв. Троицы. Выносил преосвященный Аарон, епископ Корельский и Ладожский с архимандритами и священниками. В Троице псалтырь читали без перерыва троицкие священники и церковники попеременно. Люди всякого чина допущены были к смотрению и целованию руки усопшего. 29 июня царь был именинник и слушал богослужение в Исаакиевской церкви. 30 июня совершено отпевание, при котором, кроме духовных лиц, подписавших мнение о поступках царевича, были протопопы: исаакиевский и петропавловский, троицкий поп, 12 иеромонахов и ризничих, 9 иеродиаконов, 4 протодиакона, 9 иподиаконов, 18 приходских священников, 16 диаконов, 34 государевых певчих, архиерейских 9 станиц, церковников и псаломщиков 29. Процессия шла из Троицкой церкви в крепость следующим порядком: 1) несли св. икону; 2) за образом шли певчие; 3) за ними – священники, иеромонахи, архимандриты и архиереи; 4) перед гробом – протодиаконы и диаконы с кадилами; 5) несли гроб стольники и дворяне; 6) за гробом шел царь с генералитетом и 7) царица с женами знатных персон. Тело царевича погребено в Петропавловском соборе, близ гроба его супруги. Участвовавшие в процессии довольствованы столом в тех хоромах крепости, где, до выноса, стояло тело царевича, а духовные особы удовольствованы и дачами. После погребения, у гробницы его читался псалтырь до шести недель. В сороковой день митрополит Рязанский служил заупокойную литургию в Петропавловском соборе и был у гроба царевича для отпевания панихиды. В записной книге Санкт-Петербургской гарнизонной канцелярии замечено, что в 1719 году, в тезоименитство бывшего царевича, т. е. 17 марта, за упокой никто не служил, только по часам ходил на гроб Белозерский (перемещенный к собору из города Белозерска) священник с малой литией. В некоторых записях говорится, что государь, при погребении царевича, горько плакал.

По делу царевича Алексея Петровича, кроме мирских лиц, тяжко пострадали в Санкт-Петербурге некоторые духовные. Причт Петропавловского собора в полном составе отрешен от своих мест. В чем состояла его вина по делу царевича, мы не знаем. Царевич показал только о духовнике своем, соборном протопопе Георгие, следующее: «Никифор Вяземский советовал царевичу: буде нет иного способу к отбытию от пострижения, то призови отца своего духовного и объяви ему, что постригаешься ты неволею, а он может сказать о том рязанскому архиерею», и что царевич, по тому совету, объявил о том протопопу соборному Георгию, своему духовнику, а он ему ответствовал: «Скажу-де я о том, когда улучу время». А после царевич спрашивал у Георгия, что он «сказывал ли, или нет?» И духовник отвечал, что «не сказывал». А царевич молвил ему: «не сказывай и впредь». А советов с Кикиным (участник в деле царевича) он, отец духовный, не ведал, и с ним ни о чем не советовано». Еще ходила молва про протопопа Егора, будто он венчал царевича с Евфросиньей, простой девушкой, но это оказалось ложью. Духовник Георгий привезен был в Москву к розыскам и допрашиван, однако же министры, 17 марта 1718 года, приговорили учинить его свободным. При допросах в Санкт-Петербурге, опять спрашивали о духовнике Егоре, но царевич остался при показании, какое дал на розысках в Москве. Видно по всему, что злосчастный петропавловский протопоп ничем не был виноват в деле царевича. 2 мая 1718 года, ранее решения всего дела, не только протопоп Георгий, но и весь петропавловский причт был удален от мест.

Лица духовного звания, лишенные сана, были жестоко наказаны. Некоторые отправлены в ссылку, а московский духовник царевича, верхоспасский протопоп Яков Игнатьев, Санкт-Петербургский симеоновский поп Иван и один диакон с некоторыми светскими лицами, 8 декабря 1718 года, наказаны смертью. У Троицы, на въезде в дворянскую слободу, им отрублены головы. Потом эти головы поставлены на каменном столбе на железных спицах, а тела – на колесах, близ самого съестного рынка, за кронверком. Тут они лежали до 29 марта 1719 года, в этот же день, по случаю праздника светлого Христова воскресения, с колес сняты и отданы родственникам для погребения.

По делу царевича Алексея, пострадали и два члена из царской фамилии. Это – мать царевича, первая супруга Петра, царица Евдокия Феодоровна Лопухина, постриженная против желания в Суздальском покровском монастыре в монахини под именем Елены, и родная сестра государя, тетка царевича, Мария Алексеевна, 56 лет от роду. Их изобличали в звании об уходе царевича из России. Инокиня Елена переведена была за это из Покровского в скуднейший Успенский женский монастырь – при озере Ладожском, где жила она в игуменских кельях со своей карлицей под крепким караулом, а царевна Мария, 17 мая 1718 года, была заключена в Шлиссельбургскую крепость. 9 марта 1723 года, она скончалась в своем доме, что был кабинет-секретаря Макарова, и погребена в Петропавловском соборе, близ царевича Алексея Петровича.

В 1723 году, по распоряжению св. Синода, к заточнице Елене прикомандирован был для священнослужения иеромонах, которому дана инструкция: «По званию своему поступать воздержно и трезвенно, со всяким благоговением и искусством». В царствование юного императора Петра II, внука Евдокии, ей возвращены были прежние права и почести, как бывшей царице, которыми она пользовалась до смерти своей, последовавшей в московском Новодевичьем монастыре 27 августа 1731 года. Так сбылось, отчасти, предсказание несчастного Досифея, епископа ростовского, низверженного с кафедры и подверженного пыткам, что Евдокия (которую без вины в некоторых грехах завиняли) опять будет царицей или при жизни, или после смерти Петра.

Остатки православной церкви, еще существовавшие в Санкт-Петербургском крае после разорений 1611 года и векового угнетения от иноверцев, находясь в состоянии перехода из рук шведа под владычество России, неизбежно терпели еще, с 1700 по 1721 год, бедствия, как от русских, так и со шведской стороны. Теперь этот край, особенно в начале XVIII века, был поприщем войны между двумя народами, русским и шведским, которые бились друг с другом, не на жизнь, а на смерть. Население на земле,  среди которого происходили битвы, неизбежно испытывало у себя неустройства и беспорядки, подвергаясь, притом, разного рода повинностям и бедствиям, приносимым войной. Ему жутко приходилось не только что от чужих, но и от своих. «По указу твоему, – писал Апраксин государю в реляции от 10 августа 1702 года, – рекой Невой до Тосны и самой Ижорской земли я прошел· все разорил и развоевал, от рубежа до реки Лавы, верст на сто». Также развоеваны были со своими окрестностями старинные русские города и крепости: Орешек, Яма, Копорье, Нарва. Разумеется, вместе с поселенцами от шведов, там пострадали, при этих разорениях, и наши русские православные люди. Война громит человечество, не имея времени чинить разбор между своими и чужими. Шведы же разоряли православных и в своих владениях, бывших теперь местом военных действий, и особенно – во владениях России, уже злонамеренно, желая нанести чувствительный удар в сердце нашему правительству. Так, в 1702 году, имея в намерении отвлечь русских от Дерпта, шведы отправили из Балтийского моря в Ладожское озеро флотилию, и она разоряла там беззащитные прибрежные православные монастыри и села, пока тот же Апраксин не разогнал врагов. В 1708 г. шведский генерал Любекер нападал на сам Петербург, откуда сделал диверсию к Дудергофу и Скворицам, около нынешнего Красного села, надеясь найти там продовольствие. Но казаки Апраксина наперед повыжгли тут все селения, чтобы неприятель чего-нибудь не нашел в них. Такого рода опустошительных  движений с обеих сторон было немало. Сверх того, работали голод, мор, пожары, наводнения, недуги климатические. О море мы имели случай сделать заметку раньше. Что касается до недостатка в продовольствии, то и это зло было велико и чувствительно, – как в столице, так и по всей новозавоеванной области. Иностранец Берхгольц пишет (Дневн. стр. 37) о Нарве, что в его проезд в 1721 году, она была в такой бедности, что он не мог достать в дорогу чего-нибудь съестного,  и принужден был уехать без всего. Наводнения тогда были нередки, и жители, особенно Санкт-Петербурга, много от них потерпели. От первого наводнения князь Меншиков понес убытку слишком на 20 000 р. что составляло в ту пору громадную цифру. «Легко, поэтому, вообразить себе, – говорит Берхгольц (Дневн. стр. 288), – сколько бед наделали повсюду последующие наводнения, если один князь пострадал так много». В столь незавидном положении, край этот страдал около восемнадцати лет, пока господство России не утвердилось в нем, по Нейштадтскому договору, прочным образом.

Впрочем, наши русские православные от первой минуты завладения каким либо местом не только сохраняли одинаково своих и чужих, но и улучшали общее их положение. Завоеванные места строго запрещалось жечь, грабить, тем больше избивать в них жителей. Кирхи оставляли по окончании войны неприкосновенными, пасторам давали места, жителям – охранные листы, и у селений, например на Гутуевом острове, также – при уцелевших домах, например в Нарве, ставили солдат, для защиты от неприязненных действий. А против естественных бедствий государь принимал охранительные меры: ставил строгие карантины – против мора, делал наряды для привоза запасов – против недостатка в продовольствии, производил постройку каменных зданий – в пресечение пожаров. Нейштадтский мир, заключенный со Швецией, положил конец бедствиям Санкт-Петербургской церкви, и был благим началом нынешнего ее благоустройства и благоденствия.

Рядом с добрыми сторонами, в русском мире, который возвратил себе этот родной край, поселились и стали развиваться разные нравственные недуги, не только личные и семейные, но и общественные. Между простым народом, стянутым без разбору из разных мест, в Санкт-Петербурге развелось много мошенников, воров и разбойников. Они укрывались в лесах, окружавших город, и, выходя оттуда, поджигали здания, занимались воровством на рынках, даже днем грабили, срывая с голов шапки, а ночью выбрасывали из могил покойников, по снятии с них погребальных нарядов. В 1718 году, произведена была святотатственная покража из Сампсониевской церкви. В 1721 году разбита казенная почта по Петергофской дороге, невдалеке от столицы. В правительственной же сфере, даже в самых высших ее светских инстанциях, воцарилось лихоимство, с безобразнейшим детищем своим, которое называлось в народе кривдой (т. е. кривым, неправым судом). Государя еще боялись все, и когда он присутствовал в Петербурге, остерегались неправды и лихоимства, о которых обиженные легко могли довести до его сведения: ибо царь в обхождении был прост и ко всякому доступен. Но за то, в отсутствие царя, эта общественная язва, возрастая до нестерпимых размеров, причиняла чувствительнейшую боль общественному организму. Очень прискорбно было и крайне вредительно, что в злоупотреблениях замешаны были первые особы и любимцы самого царя: князь Меншиков, граф Апраксин, граф Брюс, президент адмиралтейства Кикин, вице-губернатор Корсаков. Обиженные, по возвращении царя, являлись к нему с челобитьем, и царь, бывший неумытным судьей, не давал потачки беззакониям. Он предавал взяточников и казнокрадов суду, подвергая их соответственным наказаниям и штрафам. В 1714 и в 1720 годах, изданы государем строгие законы против лихоимства.

В Санкт-Петербурге и по другим местам епархии, с особенным удовольствием разводили кабаки и аустерии (т. е. гостиницы). Так называемый Красный кабачок на Петергофской дороге, произведение тех лет, до сих пор не потерял своей веселой репутации. Глядя на царя, который любил веселье, вельможи и народ, отвлекаясь от тихой семейной жизни, любили посещать кабаки, гостиницы, и по домам неумеренно предавались пиршествам. Сверх этой неумеренности, худо было особенно то, что общество отучалось от христианского поведения в праздничные и воскресные дни. Ибо и сам царь, выслушав обедню у Троицы, заходил в кабачок, или в аустерию повеселиться. Другое очень вредное дело того времени состояло в том, что женщин высшего придворного круга царь и царица приучали к хлебному вину и пьянству. На пиршествах царя, говорит иностранец Берхгольц, «надо пить, во что бы то ни стало. Против этого не помогают ни просьбы, ни мольбы. Даже самые нежные дамы не изъяты от этой обязанности, потому что сама царица иногда берет немного вина и пьет. А вино подносилось ковшом, величиной в большой стакан (Дневн. стр. 60)». Употребление вина на пирушках у царя и министров доходило до того, что наши первые бояре, как напр. князь Меншиков, замертво были привозимы домой попечением семейства и слуг. В высшем кругу, с основания Санкт-Петербурга, начали развиваться лучшие нравы, благородство в разговорах и взаимных отношениях. Но когда эти же самые вельможи, быв на пирушках, злоупотребляли вином; то в них пробуждались и действовали старинные страсти. Деликатные в трезвенном состоянии, они, напившись допьяна, придирались друг к другу, вступали в ссору, и, зачастую, пирушка оканчивалась у них дракой. Священники, вступая в такие компании, не могли, если бы и хотели, отставать от других в излишнем употреблении вина. В Петергофе, в присутствии Берхгольца, пришел раз к смотрителю царского дворца тамошний священник. Хозяин подал ему, один за другим, пять больших стаканов, наполненных разными напитками. Священник все их выпил, и, казалось, нисколько не опьянел (Там же, стр. 132). Так-то нехороши и вредны были порядки того времени.

В высшее общество Санкт-Петербурга брошено было и рассеялось худое семя, много причинившее оскорбления св. православной церкви и вред сынам ее. Мы разумеем то, что сам Петр и министры его со священными установлениями религии неосторожно соединяли шутовские действия, отправляя свои потехи всенародно и с особенной пышностью. Сюда относятся крупные случаи. Это, например, шутовская свадьба карликов, из которых жених, любимец царя, назывался Якимом Волковым. Свадьбу, в присутствии царя, фамилии его, генералитета и зрителей со всего Петербурга, венчали в ноябре 1710 года, в соборной церкви Петра и Павла в крепости и пышно праздновали на Васильевском острове в доме Меншикова. Для ее празднования было собрано более ста карликов, мужчин и женщин, из Москвы и других мест. Особенность ее состояла во многих странных и шутовских действиях, предшествовавших и последовавших за церковным священнодействием. В самом храме произошел соблазн. Жених на вопрос священника: «хочет ли он жениться на своей невесте?» вместо скромного ответа: «хочу», громко крикнул: «на ней, и ни на какой другой!» А невеста на вопрос: «хочет она выйти за своего жениха, и не обещала ли руки другому?» отвечала: «вот была бы штука!», и потом чуть слышно прибавила: «да». Выходки эти, несмотря на присутствие царя, вызвали единодушный смех. Иностранец, которого мы не раз цитировали, описывая в подробностях брак сей, называет его достопамятным (Описание Санкт-Петербурга в 1710 г. стр. 98 – 103). Последствия такого бракосочетания были для карликов невеселые: жена Волкова, осенью 1711 года умерла в мучительных родах, а муж впал в распутство и от него умер. С этого случая браки между карликами были воспрещены. Похороны одного из супругов тоже сопровождались шутовским характером. Самый малорослый из тогдашнего Санкт-Петербургского духовенства провожал усопшего по городу до Ямского кладбища; на котором он схоронен.

В 1715 году, в таком же духе, играна была свадьба тайного советника  Никиты Моисеевича Зотова, названного князем-папой, который тогда имел от роду 84  года, с вдовой Ржевской, 35 лет. Свадьбу венчал в Петропавловской крепостной церкви, выписанный откуда-то священник, которому было более 90 лет от роду. При этом жених одет был в наряд кардинала, а князь-кесарь Ромодановский облачен был царем Давидом с какими-то крыльями, висевшими на перевязях из медвежьей кожи. Прочие поезжане были в разных потешных костюмах, например, в коротких шубах, надетых навыворот. В продолжение обеденного стола, гостей потчевали старики, едва-едва державшиеся на ногах. Князя-пашу с женой много дней возили по городу, напоказ народу.

Учреждение князя-папы не может быть пройдено здесь молчанием. В это звание государь возводил людей чиновных, преданных старине и пьянству. Папа получал 2000 р. жалованья, имел готовые дома в Санкт-Петербурге и Москве, пользовался правом требовать из дворцового погреба столько пива, вин и водки, сколько мог выпить со своим штатом. При папе существовал коллегиум кардиналов, которые все были не только первейшие, но и чиновнейшие пьяницы. Эта коллегия безнравственности и разврата, как свидетельствует Берхгольц (Дневн. стр. 170), имела свой особый устав, по которому все члены ее, вместе с главой, обязательно должны были всякий день напиваться допьяна пивом, водкой и вином. Выбывших из штата, заменяли достойнейшими по балотировке. Папу избирал со многими церемониями конклав кардиналов. Все смотрели с отвращением на это учреждение. Но избранный в эту среду не смел отказаться от гнусной роли: ни богатство, ни звание не могли спасти его от унижения в посмешище. Низшая прислуга князя папы вербовалась из людей, которые, сверх необходимой, так сказать, штатной страсти к пьянству, имели всевозможные телесные недостатки. Зотову, который был первым папой, дано было 12 слуг: заик, глухих, кривых и самых-то безобразных, каких могли найти в государстве. Дом князя-папы в Санкт-Петербурге стоял на Петербургской стороне, на углу, образуемом Невой и Невкой. На нем был купол, а на улицу выходил балкон, на котором стояла статуя Бахуса, у язычников считаемого богом вина и покровителем пьянства. Перед домом всегда стояла толпа народа, потешаясь безнравственными зрелищами. Эти князья-папы, чтобы не даром получать хорошее и привольное содержание, издевались над религиозными установлениями и действиями. Князь-папа Бутурлин, при бракосочетании с вдовой Зотова, вступавшей в третье супружество, венчался в полном облачении римских первосвященников. На другой день, принимая к себе гостей в потешных нарядах, он стал для встречи у наружных дверей, и в одежде римского первосвященника благословлял каждого из них поодиночке на веселье, и тотчас же подчевал пивом из огромного чана, возле него стоявшего. В 1723 году, этот князь-папа умер. Тело хоронили с большим великолепием на Сампсониевском кладбище. При погребении присутствовал двор. Перед выносом покойного из дома, каждый из гостей был обязан, доброй чаркой вина, помянуть «душу его святейшества (слова современной рукописи)». По возвращении с кладбища, добрые чарки вина многократно повторялись за продолжительным обедом, на котором кардиналы умершего папы в особенности усердно поминали его душу. Напрасно высокопреосвященный Стефан Яворский и словесно, и письменно представлял, просил, даже требовал у царя уничтожить это шутовство и посмеяние, вредно действовавшее на все общество в России. Государь отвечал, что «это вовсе не духовное дело, а что в дела политические духовенству мешаться не должно». Таким образом, шутка продолжалась. Последним князем-папой был провиантский чиновник Строгост, величайший пьяница своего века. В последние годы царствования Петра, у Строгоста отнято было звание князя-папы, и после оно уже не возобновлялось.

Но еще раньше уничтожения этого звания, государь придумал новую шутку. 25 декабря, в праздник Рождества Христова, он начал славить (т.е. на пирушки ездить), и все по чинам: сперва был у архиепископши (Стрешневой, тещи Остермана), потом у князя-папы, и наконец у княгини, которая должна быть епископшей. По Москве в 1722 году государь вместе с князем-папой и конклавом кардиналов, в сопровождении сорока человек своих певчих, делал славленье у русских и иностранцев от Рождества Христова до св. Богоявления. В каждые сани, на которых разъезжала эта компания, впряжено было от 6 до 8 (и менее) дрянных извозчьих лошадей. Его Величество разъезжал в полном кардинальском костюме и почти везде сам пел славу вместе с певчими. Князь-папа от всех получал за это доходы. Эти шутовские потехи, затрагивающие религию и соединяемые со священнодействиями церкви, описываются в книгах подробнее дельных событий и весьма достопамятны вредным влиянием своим на тогдашнее общество. С них начались в главнейших центрах: Санкт-Петербурге и Москве, и рассылались оттуда по всей России легкомысленное отношение к христовой вере, остроумные выходки и кощунства над ее действиями, – чего прежде, как большого греха, по справедливости, гнушались все русские люди.

В читающем классе народа ходили апокрифические предсказания о могуществе северной монархии, которая всем вселенныя частям преодолеть имеет (Русский Архив, ч. I, стр. 112–113, изд. 1866). Их охотно разделили люди, которые сочувствовали войнам, реформам и успехам Петра Великого, разумея под «северной монархией» новую столицу русского царства, государь которого, по доброму вчинанию народа, принял императорский титул. Но дети прежнего порядка вещей, не разделяя таких воззрений, думали напротив, что Санкт-Петербург не устоит: или де он недолго за нами будет, или разорится. Сибирский царевич, как открылось при московских розысках, говорил Алексею Петровичу, что Михайло Самарин, которого предсказания сбываются, видел на этот счет сон, и первое апреля назначал определительно для перемены обстоятельств. Ясно, что и то, и другое мнения были ни больше, ни меньше, как обыкновенные предположения. В основе первого из них лежали победы в могущество Русского царства, созданное Петром, а второе мнение составилось под влиянием опасений от шведов, которые не могли же равнодушно проститься навсегда с завоеванным краем. В массе народа последнее из предположений превратилось в суеверие, образованию которого особенно поблагоприятствовала привязанность к московской старине. В Санкт-Петербург явился пророк, из крестьян, который предсказывал, что в сентябре, к зачатью Предтечи (23 числа), в 1720 году, с моря нахлынет вода на город, выше всех былых вод. Она изведет весь народ и затопит город, за отступление их от православия, т. е. за новые гражданские порядки. На Санкт-Петербургском острове, у Троицкой пристани, недалеко от крепости, вблизи церкви образа Казанской Божьей Матери, стояло старое дерево, по одним сказаниям – ольха, а по другим – сосна. Чухны, жившие здесь до построения города, народ в то время наиболее суеверный, к этому дереву привязали следующий суеверный рассказ. Будто бы в 1701 году, в ночь на Рождество Христово, они увидели свет, наподобие пожара, а это – на дереве, на всех сучьях его, горели восковые свечи. Тогда, надев на жердь топор, чухны собрались рубить у дерева сук с горящими свечами, думая, что или свечи опадут во время рубки от трясения или саму ветвь с горящими свечами они отсекут от дерева. Но по их дело не сладилось. Свет угас сам собой, когда на ветке от ударов то образовалась вырубка, глубиной перста на два. Сук с рубкой отстоял от земли сажен на две, и рубка на нем была видна. Haш пророк также соединил свое предсказание о суеверным деревом. Он разглашал, что вода к зачатью Предтечи покроет город по сук с зарубкой, а то, пожалуй, и выше дерева. Разговоры между чухнами поддерживали предсказания лжепророка. Население Санкт-Петербурга впало в великое сомнение. Многие начали изыскивать заблаговременно способы к спасению жизни на возвышенных местах около Санкт-Петербурга. Чтобы уничтожить суеверие, царь приказал срубить старое дерево и солдаты преображенского полка, в присутствии царского величества, срубили его, только пень еще в 1725 году существовал, и его приходили смотреть, как редкость. Между тем, пророк был отыскан и посажен в крепость. Так как в назначенный день наводнения не случилось, то пророка строго наказали за ложное предсказание. В то же время, жителям Санкт-Петербурга, собравшимся, по случаю казни пророка, у пня срубленного дерева, государь говорил, чтобы впредь не верили нелепым выдумкам. Однако же, наводнение в 1720 году, по свидетельству современной записи (Архив, ч. I, стр. 112), действительно, было, – видно только не в тот день, на который указывал пророк.

В 1720 году, был другой случай, по которому высказалось суеверное настроение тогдашнего народа. Здесь злоумышленники употребили св. веру в орудие обмана. В один воскресный день, богомольцы, собравшись в Троицкую церковь, по своей преимущественной вере к чудотворному образу Казанской Божией Матери, ставили у него свечи и припадали с молитвой. Умильно взирая  к образу, вдруг кто-то заметил, что лик Матери Божией проливает слезы. Весь народ пришел в ужас и смятение. Явились толкователи с объяснением, что-де это явный знак нерасположения Матери Божией к новому городу. Народ стал волноваться, шуметь. Царь же на тот случай был в отсутствии. В церковь поспешно пришел канцлер граф Головкин, живший неподалеку в своем доме. Но его убеждения и угрозы не положили конца смятению. Тогда, опасаясь худых последствий, он отправил нарочного человека до царя. Государь прибыл на другой день, отправился в церковь, осмотрел внимательно св. икону и открыл обман. Виновные были отысканы и наказаны. Народ же, которому сам царь, показывая св. икону, толковал, в чем состоял обман, успокоился. Вследствие этих обстоятельств, св. икона вынесена была из Троицкого собора, временно поставлена в Кунсткамере, а потом, неизвестно когда, перенесена была во дворец, где чествовалась, по-прежнему, как чудотворная икона.

Из народных обычаев, укажем на некоторые, нам известные. Они касаются брачных обрядов и погребения. После сговора жениха с невестой, в доме последней совершалось иногда домашнее обручение отдельно и ранее таинства брака. Особ царского дома и обручали и венчали или архимандриты, или епископы. В 1724 году, герцога Голштинского Карла Фридриха с Анной Петровной обручал, 24 ноября, новгородский архиепископ Феодосий. По окончания обряда, невеста, по древнему обычаю отцов, подносила гостям по кубку вина. Во время брачного пиршества после венчания, над новобрачными и над  подругами невесты ставили балдахины и под ними вешали венки из цветов. Лавровый венок, спущенный над герцогом Курляндским в продолжение обеденного стола, имел форму древних римских венков. Дружки или шаферы, угощая гостей, носили на руках, в знак своего звания, кокарду из лент. У дворян шаферов бывало до 12 человек, и, сверх того, существовал еще маршал свадьбы. Этот маршал носил кокарду на правой руке, а шаферы – на левой, имел жезл в руках, и был главным распорядителем пиршества. Как для жениха, так и для невесты приглашались еще из  почетных людей посаженые отец и мать. Венок жениха на другой день при публике снимал с места какой-нибудь почтенный человек из родных, а венок невесты, по обычаю, должен был сорвать жених. Венки же девушек оставались нетронутыми, и их снимали после всех церемоний, тихонько, без публики. Ежели жених вступал во второй брак, то, вместо венка, над головой его спускали только кисть из разноцветных лент.

Государем настрого было запрещено во время провода покойников голосить и делать причитыванья, как это водилось в Москве до его воцарения. Древний наш обычай носить покойников на кладбище в народе оставался во всей силе. Но высоких особ, особенно из царской фамилии, возили на дрогах с факельщиками. Над усопшими ставились памятники, образчики которых доныне можно видеть в оградах соборов: Петропавловского, Троицкого и Сампсониевской церкви. Это были путиловские каменные плиты, а в  редких случаях – чугунные, тонкого размера, без всяких орнаментов, на которых вырезывался крест и делалась надпись о лице, покоящемся под плитой. Близ Предтеченской церкви есть такого рода могильный камень, на котором изображено, что под ним покоится прах любимца Петра Великого. Имя его совершенно стерлось, но полагаем, что это –  карлик Яким Волков, бывший действительно любимцем, и похороненный на Ямском кладбище. При дворе вошло в обычай носить траур, в случае смерти особ царской фамилии. По кончине царевны Марии Алексеевны, он наложен был на шесть недель, и всеми, не исключая царя, исполнялся с точностью. Для этого нашивали креп и флер к головным уборам, на рукавах, в шпагах и т. п. Из обычаев придворных, встречается также взаимное целование рук, при свидании государя с духовными персонами.

Пока, таким образом, события текли одновременно и, сменяясь одни другими, исподоволь подготовлялась радикальная перемена в центральном управлении Русской Православной Церкви. Понятно, что мы разумеем под этой переменой учреждение св. Синода, взамен патриаршества. Был составлен Духовный Регламент, на правилах которого  установилось новое духовное правление. В Санкт-Петербурге его подписал государь, архиереи, какие были налицо, и сенат. Затем, в 1720 году, подлинный акт возили в Москву, Казань, Вологду, для подписи другим епископам, с этой целью вызванным в названные города. В начале 1721 года, открыт св. Синод. Учреждение его произвело такую перемену в церковной истории Санкт-Петербургского края, что здесь мы должны прервать нить нашего повествования, и с открытия заседаний Святейшего Правительствующего Синода, начать второй отдел нашего труда.

(с 1721 по 1741 год)

(с 1721 по 1730 год)

В 1721 году учрежден в Санкт-Петербурге, взамен патриаршества, существовавшего в Москве, Святейший Правительствующий Всероссийский Синод. По случаю открытия его, в Троицком соборе, в присутствии государя Петра І-го и всего генералитета, отслужена была 14-го февраля божественная литургия. Преосвященный Феофан, епископ псковский, говорил проповедь, которая напечатана в собрании его сочинений (СПб., 1761 г., ч. 11). Начались заседания св. Синода. В состав его входили: президент, высокопреосвященный Стефан Яворский, митрополит рязанский; вице-президенты: Феодосий, архиепископ новгородский и Феофан, епископ псковский; советники: архимандриты монастырей – Ипатского – Гавриил Бужинский, Симонова – Петр Смелич, Высокопетровского – Леонид, Донского – Иерофей Прилуцуий; ассессоры: священник Анастасий Кондоиди, протопопы: троицкий Иоанн Семенов 1-й, петропавловский – Петр Григорьев и иеромонах Варлаам Овсянников, угрешский игумен. Овсянников, бывши асессором, состоял вместе и обер-секретарем св. Синода. С 1722 года обер-прокурором при св. Синоде был полковник Болтин. Канцеляристами также были светские люди, и занимались они перепиской и рассылкой бумаг.

С учреждением св. Синода, в судьбе Санкт-Петербургской епархии произошла радикальная перемена. Санкт-Петербург с новозавоеванными городами и местностями был отделен от Новгородской епархии. Контора Невского монастыря также потеряла для него значение правительственного места. Ибо и сам Невский монастырь с конторой, состоя в Санкт-Петербурге, в церковно-административном отношении находился под управлением новгородского архиепископа Феодосия. По возведении в сан новгородского архиепископа, Феодосий стал именоваться и был первым священно-архимандритом Святотроицкого Александро-Невского монастыря. Но для Санкт-Петербурга с новозавоеванными городами, при отделении от новгородской епархии, не был назначен и посвящен особый епископ. Вся эта местность поставлена была под непосредственное ведение св. Синода и в бумагах писалась так: Санкт-Петербургская епархия святейшего Синода, также синодальная область. Такое положение Санкт-Петербурга взято с примера существовавшей до того времени патриаршей области, отдельныя части которой разбросаны были в разных епархиях. В Санкт-Петербургской епархии находились и вотчины, подлежавшие синодальной команде, в уездах: Шлиссельбургском, Копорском и Ямбургском. Таким образом, св. Синод, в целом составе своем, был, так сказать, епископом Санкт-Петербургской епархии. Дела, касавшиеся местно этой епархии, в 1721 году подписывались почти всеми его членами. В подписях стоят имена: Феодосия, архиепископа новгородского, Феофана, епископа псковского; архимандритов: Петра, Леопида, Иерофея; священника – Кондоиди; протоиереев: Иоанна и Петра, и обер-секретаря Овсянникова. Священник Кондоиди, грек, в протоколах подписывался на природном своем языке: Αναστάσιος ιερέας ό Κοντοείοής.

При этом, определены были, теснее прежнего, границы новой синодальной области. В состав ее входили собственно новозавоеванные города, и то – не все, а именно: Ямбург, Копорье, Шлиссельбург с окрестностями их, Кексгольм в Выборге, разумеется с Петербургом во главе. Вновь строившиеся в этих пределах города и поселения, каковы: Кронштадт, Царское село, Петергоф, село Красное, Стрельна и другие, натурально, вступали в состав Синодальной области. Прочие жe местности нынешней Санкт-Петербургской епархии, из прежде принадлежавших Русскому царству и из завоеванных вновь Петром Великим, в церковном отношении зависели от епископов: новгородского, псковского и корельского. Так Финляндия, с монастырями Валаамским и Коневским, состояли под управлением новгородского архиепископа, а Гдов и новозавоеванный город Нарва принадлежали к епархии псковской. В Кексгольме же был свой епископ Аарон.

Св. Синоду, при общем ведении дел по управлению всей церковью в России, было бы, во всех отношениях, неудобно заниматься в частности всякими делами по устройству новой Санкт-Петербургской епархии. Обстоятельство это было благовременно предусмотрено, и 17 апреля 1721 года, св. Синод, по указу государя и по Духовному Регламенту, приговорили: «учинить при св. Синоде особливое духовное правление, т. е. тиунское (судное)». При св. Синоде отведена была для этого присутственного места особая светлица, в которой поставлены судейский, с сукном и чернильницей, стул, стол и скамьи для подьячих, письменные принадлежности, так же даны помещение в караул для колодников. Тиунское правление существовало несколько лет, и в бумагах Санкт-Петербургской консистории встречается под разными наименованиями, которые употреблялись безразлично. Оно называлось тиунской палатой, конторой, правлением и избой. Как учреждение Санкт-Петербургской синодальной епархии взято с примера Московской патриаршей области: так и тиунская контора св. Синода и вела для себя образец Московской тиунской палате,    которая принадлежала к Приказу церковных дел. Первым и старшим тиуном при конторе был Колязинского отпуска Трифиллия в Колязин монастырь, с 25 ноября 1721 года до первых чисел февраля 1722 года, тиунской конторой, по поручению св. Синода, правили протопопы: троицкий Иван Семенов 1-й и петропавловский Петр Григорьев. С 15 июля 1723 г. в тиунской палате главным судьей был, состоявший при св. Синоде в звании асессора, троицкий протопоп Иоанн Семенов 1-й. А с увольнением Семенова, 20 января 1727 г. от асессорской должности в Синоде и от правления тиунского, судьей в нем поставлен асессор св. Синода, высокопетровский монастыря архимандрит Трифиллий, по фамилии Покорцев. В течение временного – архимандрит Сергий. Канцелярией тиунского правления составляли: секретарь с жалованьем по 200 р. в год, два подканцеляриста, получавшие по 120 р. за год, и три копииста, из коих каждому шло содержания в год по 50 р. Штат этот составлен в 1723 году, и жалованье такое положено неотменно по тому расписанию, какое было утверждено для чиновников других параллельных коллегий и канцелярий. Тиуну же Трифиллию с 1721 года жалованье шло по 600 р. в год.

Тиунская палата, особенно поначалу, простирала свое влияние и за пределы Санкт-Петербургской области. В нее поступали из св. Синода и ведались дела таких лиц, которые лично вызывались в Санкт-Петербург к св. Синоду, или содержались в Преображенской канцелярии (Опис. докум. св. Син. т. 1, стр. 705 – 706). Но вскоре самой практикой дело установилось так, как было определено в указе о ней: т. е. тиунская контора заведовала только Санкт-Петербургской тиунской конторой. Также, в начале существования своего, палата почти неразрывно была связана со св. Синодом. В инструкции от св. Синода о ней сказано, что «тиунское правление есть некоторая часть под правлением Синодального правительства». Синодальные асессоры, как мы видели, заседали и в конторе судьями. Она и в бумагах писалась тогда тиунской конторой св. Синода. Но чем дальше, тем большее усматривается между ними расстояние, так что св. Синод посылал уже указы в тиунскую контору, как бы в учреждении, от него отдельное, а контора, со своей стороны, относилась к св. Синоду с докладами, как к присутствию высшему, особо от нее действовавшему.

При открытии первого заседания тиунского правления, и при переменах в личном его составе – старший тиун и прочие его сослуживцы давали присягу быть «верными, добрыми и правдивыми слугами царскому величеству, а св. Синоду – послушниками; а дела судить не по страстям своим и не для мздоприимства, но ради блага и пользы народной, в страхе Божием и доброй совестью». Клятва эта была изрекаема под страхом анафемы и телесного наказания.

Указом 17 апреля 1721 года, св. Синод определил пределы власти, права и обязанности тиунской конторы, также ее отношение  собственному лицу. В нем было сказано, что должность тиунского правления есть такая: «В Санкт-Петербурге, и при нем в новозавоеванных городах и уездах, а именно: в Шлиссельбурге, Ямбурге, Выборге, Копорье и на Котляне острове (т. е. в Кронштадте) надсмотрение иметь, в святых церквях всякого благочиния, дабы церковные служители житие свое имели исправно и правильно,  никаких бы непотребств ими не чинилось, и между теми церковными, и духовными, и мирскими персонами, в приключающихся делах, иметь справедливое суждение, по св. правилам и царского величества указам, без всякой фальши». В частности: «всемерно заботиться о сыске раскольников, дабы прелесть эту весьма искоренить. А ежели которые из сысканных, после допросов и прилежного к ним увещевания, не отстанут от своей прелести, а пожелают платить оклад вдвое, таковых записывать в раскол в брать с них штрафы, против тяглого платежа, вдвое». В тиунской же палате производить для Санкт-Петербурга с его уездов отпуск венечных памятей и сбор за памяти пошлинных денег, а в новозавоеванных городах этим делом поручено заведовать местным управителям, под ведомством тиунского правления. Всякого  рода штрафные и сборные деньги записывать в книги поименно без утайки, ежемесячно рапортовать о них тиуну, а по третям года сами деньги высылать в св. Синод с доношениями». Тиунское правление обязано было руководствоваться канонами вселенских и поместных соборов, соборным уложением 1667 года, регламентами и указами царского величества, и прочим к тому приличествующим, и иметь в копиях сии акты. «А ежели тиуну какого решения учинить будет невозможно, тο о делах сего рода предлагать св. Синоду за ручными доношениями». Кроме этого общего определения обязанностей тиунского правления, ему была дана подробнейшая инструкция, состоящая из следующих пунктов:

1) Смотреть, исправно ли пребывают в своем звании – протопопы, священники, диаконы и прочие церковные, не пьянствуют ли, и в церкви не кощунствуют ли. И если, по усмотрению, явятся какие противности и неисправления, тиуну неудоборешимые, доложить о том св. Синоду.

2) Священников и диаконов, которые, оставив свои церкви, волочатся семо и тамо, не попускать мирским людям принимать к церковному служению, но ловить их и отсылать к прежним церквям с поруками. А если не захотят у своих церквей быть по-прежнему, то, при доношении, объявлять таковых св. Синоду. Также никому не велеть держать крестовых попов по домам.

3) Ловить священников и диаконов, которые обнажены священства, а в лице священническом ходят, и доносить о них св. Синоду.

4) Не велеть священникам приставать к воинскому полку без письменного разрешения своего епископа. А если такие найдутся, то чинить им наказание и отсылать к архиереям в епархии.

5) Смотреть накрепко, чтобы от церковников всякого звания не происходили  непотребные обыкности. И ежели во оных явятся, наказывать их, а впредь воспретить им, чтобы на себе хранили благообразие, а священникам и диаконам и одеяние верхнее иметь, хотя и убогое, только бы было единой черной краски.

6) Исповедь у болящих слушать священникам наедине, а св. причастия сподоблять при церковниках и при людях того дома, понеже некоторые попы, утаивая раскольников, притворяют, будто они сообщают больного св. таин наедине, а раскольников, под оным видом, является, якобы сподобился приятия св. причастия, под именем православия.

7) Ежели, на оного злодействующего попа с раскольником, кто донесет, и этот донос окажется правдивым, то все его раскольническое имение взять в тиунскую и объявить о том в св. Синоде, а доносителю в награду – дать из раскольнического имения часть против именного указа, как постановлено о фискалах.

8) Который поп, накупленный от раскольников, приемлет младенцы их будто к крещению, и, не крестив, отсылает, таковому чинить против предыдущего пункта.

9) Приказать приходским священникам, дабы каждый наблюдал, в приходе своем, входящих в приходские домы чернецов и учителей раскольнических, или лестцов, пустосвятов, и где оных усмотрит, таковых приводить в тиунскую и допрашивать, откуда и кем прислан.

10) Накрепко приказать священникам, дабы во все годы приходских людей своих исповедовали и по достоинству сподобляли св. причастия, и через годичное время о неисправившихся подавали ведомости в тиунскую, понеже от таковых, неисправившихся, являются раскольники.

11) Ежели которые от исповеди у настоящих священников отговариваются во время поста отлучением от дома, тем исповедоваться тамо, где в то время прилучатся по какой либо явной потребе; таким у оных священников брать письменное свидетельство с приложением рук всех причетников, и предлагать настоящему духовнику, а ему, ради справки, те письма, за подписанием своей руки, подавать, где надлежит.

12) Если кто будет в подозрении раскольничества, хотя бы и показал на себе вид православия; то его прежде привести к присяге в том, что он не есть и не думает быть раскольником, с извещением жестокого наказания.

13) Если на кого донесут, что он – раскольник или изобретатель какого-нибудь нового учения, таковых, забирая, приводить в тиунскую, и о расколе допрашивать с подкреплением самой истиной.

14) Священникам о приходских людях и о духовных детях иметь записки, кто у него в приходе, когда родился, и кто родившей с рожденным молитву давал, и кто где крещен, и у кого и кто восприемник и восприемница были, и от которых лет и у кого исповедаются; еще посягнет, кем и где и при ком обручен; еще умрет кто, при смерти исповедовал и причащал, и кто тому, еще и о том свидетель.

15) В Санкт-Петербурге и в новозавоеванных городах ловить и приводить в тиунскую контору, для допросов, всяких чинов людей, бороды имеющих, кроме священного чина, сибирских и низовых обитателей, ямщика и земледельцев, и тиуну допрашивать: имеют ли они у себя ярлыки, данные им к оплате пошлины за бороду и о прочем, что надлежит к раскольническому сыску, и из чего может обнаружиться, что они – раскольники.

16) Как возможно, сыскивать и допрашивать, кто у раскольников учитель их прелести, и ту их воровскую прелесть искоренять; если кто не обратится от нее, а пожелает оклад свой платить вдвое, таковых, буде же есть учитель прелести, записывать и в тиунской брать положенный оклад, и в том давать отписи, в которых делать подкрепление, дабы раскольнической прелести других не учить и у себя учителей не держать. А если, среди тех раскольников, явятся учители их прелести, таковых объявлять в св. Синоде.

17) Священникам приходским своих людей, которые скоропостижно, без покаяния и св. причастия, умрут, не велеть погребать у св. церквей без похоронных памятей из тиунской конторы, а в этих памятях свидетельствовать именно, что тот умерший,  не был ли в жизнь свою противником св. Церкви или явным раскольником; также – хмельным питием и отравами себя не уморил ли, и не от своих рук умер, и если ничего такого не было, велеть погребать у церкви, а если в таком чем явится виновен, погребать вне церкви, где такие погребаются.

18)  Санкт-Петербургу с его уездом отпуск венечных памятей и сбор пошлин за них производить в тиунской конторе, и те памяти и деньги записывать в книги именно; а в новозавоеванных городах и на Котлине острове сбор ведать тамошним духовным управителям, деньги присылать в тиунскую и о сборе их рапортовать повсемесячно. А контора обязана подавать ежемесячно репорты в св. Синод о сборе тех денег по всей епархии. А по третям года, и оныя деньги с обстоятельными подлинными ведомостями, при доношениях, взносить в св. Синод.

19) Если случится чей быть сомнительный брак, которого перед священником таить не надлежит, и того брака скоро венчать без рассуждения не велеть, только о том написать решении крепкое от св. писания и прочих учительных доводов, и потом этот брак велеть венчать обычно.

20) Священнику, вне своего, в другом приходе, брака, хотя и несомниительного, венчать дерзать не велеть; а если который то учинит, того штрафовать.

21) Тиуну, как за церковным причтом, так и над прочими духовными персонами, иметь справедливое, по указу царского величества, суждение в случающихся между ними ссорах и крамолах, и исковые, и приводные и прочие пошлинные деньги записывать в приходную книгу, и об употреблении их чинить, как о том выше предложено.

22) По истцовым челобитным, после допроса ответчика, допрашивать свидетелей, и сказки их записывать каждого порознь, с приложением рук их.

23) После допроса свидетелей, записывать к тому делу сказку ответчика, которая была бы за его рукой, в такую силу, что он не имеет ли какого доказания на оных свидетелей, если кто скажет неправду о том.

24)  О деле суда тиуну и при нем правителям ни с кем, наипаче же с такими, которые тягаются и вымышляют ябеды, ничего не говорить и согласия с ними не иметь.

25)  Приключающиеся в тиунской дела вершить по записному реестру без всякой конфузии и маны, дабы они происходили в порядке непресекаемымым течением.

26) К доброму порядку дел потребны надлежащие регулы: первыми вершить важные дела, потом – легчайшие; если кому случится отъезд в государеву службу, а дело его будет в тиунской; то прежде других его вершить.

27) По истцовым делам, после сысков у истцов, записывать сказки, что сверх сысков по делу, имеют ли они еще какое дознание.

28)  Вершенные дела записывать в книгу, которая должна быть за рукой одного из синодальных правителей.

29) Виновным по делам тиун узы налагает и телесное наказание чинит, смотря по важности вины в деле.

 30)  Духовные персоны, высшие и низшие, отнюдь, ни под каким видом, не могут иметь купечества (торговли) никакими видами.

31) Если где явятся в продаже, без указов св. Синода, какие акафисты и другие рукописные молитвы, сложенные прежде и вновь сочиняемые: то продавцов, имая, приводить в тиунскую и допрашивать, кем и по чьему повелению они сочинены, и выписки из дел представлять св. Синоду.

32) В Российском государстве, как в городах, так и в весях, происходит от невежд некоторое непотребство, а именно: во всю светлую седмицу Пасхи, если кто не бывает у утрени, такого, якобы штрафуя, обливают водой, и в реках и в прудах купают, – отчего в людях чинится немалое озлобление и даже до смерти в воде потопление, а другим, сонным или шумным, внезапным возлиянием – ума повреждение; и таким противным от невежд обычаем воспоминают мерзких идолов, в них же был некоторый идол: купало, ему же народ, на велик день, приносили жертву оным купанием; поскольку, в эти времена, российский народ еще несовершенно восприял святую православную веру и в ней некрепко утвердился. А потом уже как милосердием Божиим, российский народ сияет в благочестии, а этого обычая невежды оставить не могут: того ради, этот богомерзкий обычай весьма истребить, и впредь того в Российском государстве отнюдь ее было бы. Чего ради, всем приходским священникам подтверждать накрепко, под взятием немалых штрафов, дабы они приходских своих людей от этого богопротивного обычая всемерно отвратили.

33) Тиуну о делах, как вершенных, так и не вершенных, равно – и о колодниках по ним, подавать рапорты ежемесячно.

Эта инструкция дана тиунскому правлению 19 апреля 1721 года, т.е. через два дня после приговора св. Синода об учреждении и открытии действий конторы. Правила выбраны в нее из Духовного регламента и из разных того времени указов, с применением их к новому правлению. Правило государева указа на счет людей, бороду имеющих (выше см. §15), возбудило разные толки,  яко несть сие дело духовное, и в чем-то было неверно выполнено тиунской палатой. Вследствие этого, 12 июля 1721 года, дано было тиуну следующее   объяснение:   «всяких    чинов людей, браду имущих, велено ловить и допрашивать того ради, что своей такие брадодержатели показуют себя неисполнителями, предложенных о том, именных царского величества указов, но явными признаются презирателями, которые причитают себе то брад ношение в святости и постригания оных и употребления на них бритвы избегают, как греха непростительного, не взирая на обнародованное печатными книжицами, типом изданными, рассуждение, но, пребывая в неразумном своем упрямстве, придают причину, как всем ведомо есть, признавать их раскольниками, которых, по такой причине, довелось ловить и допрашивать о том, чего ради они не исполняют вышеозначенных царского величества указов, и в каком рассуждении оное брад ношение содержать, а паче не имеют ли к расколу преклонности... О чем всяким обстоятельством изыскивать, да познана будет причина их непокорения, и по тому свидетельству и исследованию, познанных раскольников увещевать и к должному кo св. церкви обращению приводить учением св. писания; и которые обратятся, тех принимать по обыкновению; а которые, по жестокости и нераскаянному сердцу, явятся непреклонны к увещанию; таковых отсылать к градскому суду. А в тиунской палате, свыше предписанного повеления, ничего неповеленного не чинить, и в брадобритие, яко действо, духовному правительству несвойственное, отнюдь никому в оной тиунской не вступать. А ежели кто из подчиненных оной тиунской палаты, какого ни есть звания, в такое непорученное им действо (как в св. Синоде происходит слух) вступить когда дерзнет, такового, яко дерзкого самовольника и бесстрашника, и нарекание наносящего на духовное правительство, жестоко, по мере вины, наказать, да и прочие страх возыимеют, и не дерзнут чинить неповеленного».

Таким образом, с учреждением св. Синода, установилось новое духовное правление для Санкт-Петербургской синодальной области. Ведая дела, обозначенные в инструкции, тиунская плата весьма многие из них вносила на разрешение св. Синода. Там они или решались членами отделения судных дел, или, в случае большей важности, предлагались на общее рассуждение всех членов св. Синода. Решения в подлинных протоколах, подписанных св. Синодом, сдавались в тиунскую избу.

Получив определенное направление в предыдущие восемнадцать лет, Санкт-Петербургская епархия, под ведением нового правительства духовного, продолжала заселяться и благополучно развиваться в церковном и религиозно–нравственном отношениях. В 1725 году, число постоянных жителей в Санкт-Петербурге, всех сословий, возросло до  75 000. В нем было теперь более 100 домов каменных и около 550 деревянных. Уезды Санкт-Петербургской епархии более и более заселялись русским элементом, с которым стали смешиваться псковские обитатели и шведские поселенцы Ингерманландии: финны, ижорцы, немцы и другие. Являлись новые поселения, и, как в епархии, так и в самом резидующем граде стали возникать новые православные храмы, а храмы, прежде построенные, улучшались.

В 1721 году, при Троицком соборе в Санкт-Петербурге уже освящен был придел во имя св. мученика Харитония.

В том же году, окончена постройкой новая деревянная церковь в Екатерингофе, при императорских калинкинских полотняных заводах. Императрица Екатерина Алексеевна выразила желание, чтобы храм сей освятили в честь ее соименной святой. По распоряжению св. Синода, церковь эта, в том же году, освящена была протопопом Исаакиевского собора во имя св. великомученицы Екатерины. Подлинный антиминс этой церкви, подписанный 8 мая 1721 года, представлен был Санкт-Петербургскому митрополиту в 1854 году и хранится в Александро-Невской лавре.

В том же году, построена при партикулярной верфи и освящена полотняная, в палатах, церковь св. великомученика и целителя Пантелеймона, празднуемого каждый год в июле 27 числа. Празднование этому святому избрано в память славного для истории российского флота дня, ознаменованного двумя победами: в 1714 году – при Гангуте и в 1720 году – при Гренгаме.

Охтинские поселенцы, прибывшие в 1721–1723 году из Архангельской, Вологодской в других губерний, до 400 семейств, привезли с собой, по преданию, своего попа. Строя себе деревянные избы, они позаботились свою часовенную деревянную избу перестроить в храм Божий, который  освящен был, в 1725 году, во имя св. Иосифа, обручника Божией Матери и древодела. Празднование св. древодела потому избрано было, что на Охте всё селились плотники, занимавшиеся строением деревянных кораблей и галер. В бумагах причт св. древодела подписывался, между другими, в 1726 году. Имя первого священника было Ермий.

В  последние годы жизни Петра Великого, некоторые из жителей бывших адмиралтейских слобод, усердствуя к распространению святыни, решались соорудить храм, взамен бывшей небольшой часовни, и собрав небольшую сумму, построили, в 1728 году, деревянную церковь, которая освящена в память Вознесения Господня, с приделом св. Иоанна воина.

В 1726 году, устроена на Петербургском острове в Колтовской первая деревянная церковь Преображения Господня.

В  документах 1725 года, упоминается придворная церковь со священником Иаковом Феодоровым. Только ни откуда неизвестно теперь, где, когда, кем устроена и какая это была церковь.

Из домовых, упоминается в Санкт-Петербурге церковь Двенадцати св. Апостолов (Опис. докум. св. C I, стр. 377), существовавшая при св. Синоде. Можно полагать, что эта церковь перенесена из Москвы, где, при патриаршем доме, существовала церковь также во имя 12 апостолов. При церкви был «сенной» синодального дома священник.

На Карповке, при подворье Феофана, архиепископа новгородского, поставлена домовая Его Преосвященства церковь, где заведено было хорошее пение, которое привлекало туда народ.

В 1721 году, по некоторым сказаниям, в главном строении императорского Конюшенного двора, в жилье верхнего яруса поставлена церковь в честь Нерукотворенного образа Спасителя. Над церковью будто бы возвышался уже красиво отделанный, резной работы, св. крест (Панорама С.-Петербурга,  ч. I, стр. 220). Но сказание это не подтверждается архивом духовной консистории и принадлежит к области вымыслов.

На каторжном дворе, при Санкт-Петербургском адмиралтействе, находилась часовня, у которой, для служения и исправления треб, для исповеди и причащения колодников, состоял, в 1721 году, «старый каторжный поп» Иван Логинов, а потом приходский Исаакиевский причт рекомендовал своего викария Михаила Тимофеева.

Таким образом, в краткий период времени, в Санкт-Петербурге было построено, кроме Невского монастыря, приблизительно, двадцать четыре церкви, считая поименованные в предыдущей главе, в том числе – четыре соборных, пять домовых, одна придворная, остальные приходские и полковые.

Иностранец Берхгольц, видевший в течение 1721–1725 гг. все Санкт-Петербургские соборы и церкви так описывает их. «Близ здания адмиралтейства, по направлению к галерной гавани (ныне улица), строится прекрасная каменная церковь (св. Исаакия), которая будет принадлежать к нему. После крепостной церкви (т. е. Петропавловского собора), она, говорят, будет лучшей в Петербурге; потому что все прочие, исключая церкви князя (Меншикова), плохие деревянные. Кроме этих двух церквей, т. е. крепостной и адмиралтейской, самые красивые здесь – церковь св. Троицы и та, которую выстроил князь Меншиков на Васильевском острове, недалеко от своего дома. Последняя каменная, но первая, находящаяся по ту сторону реки, у зданий коллегий, деревянная, с широкой открытой колокольней, на которой много колоколов и небольшие куранты, играющие, сами собой, через каждую четверть часа: «Господи помилуй». Ее, обыкновенно, посещает царь во время богослужений. На церкви князя Меншикова, внутри хорошо расписанной и вызолоченной, есть также небольшая красивая башня с порядочными курантами. Крепостная церковь, как я уже сказал, самая большая и красивая в Петербурге. При ней высокая колокольня в новом стиле, крытая медными, ярко вызолоченными листами, которые необыкновенно хороши при солнечном освещении. Но внутри этот храм не совсем еще отделан. Куранты на его колокольне также велики и хороши, как и амстердамские, и стоили, говорят, 55 000 рублей. На них играют каждое утро, от 11 до 12 часов. Кроме того, каждые полчаса и час, они играют, еще сами собой, приводимые в движение большой железной машиной с медным валом. Эта прекрасная церковь построена вся из камня, и не в византийском, а в новом вкусе, внутри с крепкими сводами и колоннами, снаружи с великолепным портиком, находящимся под колокольней. Но, кроме сводов, колонн и окон, в ней еще ничего не готово (Дневн. стр. 11–113).»

Из этого обзора церквей следует прямое заключение, что теперь стали заботиться о построении храмов в лучшем архитектурном стиле и из более прочных материалов. Вот уже четыре храма в Санкт-Петербурге, на взгляд иностранца, были устроены хорошо: Петропавловский собор, Троицкий, Исаакиевский и церковь Меншикова. В Кронштадте, одна из православных церквей, именно Богоявленская, также по отзыву Берхгольца, была весьма красива (ibidem, ч. III, стр. 187). В сентябре 1723 года, на Петропавловском соборе начали покрывать большой прекрасный шпиц сильно вызолоченными в огне медными листами. Но перед тем, наверху его поставили летящего вызолоченного ангела (величиной более, чем в рост человека), в руке которого поворачивалось знамя (ibidem, стр. 227). Иные церкви теперь исправлялись. В 1724 году главный командир строительной канцелярии генерал-майор Сенявин усмотрел в каменных сводах Исаакиевскаго собора немалое повреждение. Совет всех архитекторов столицы, разобрав дело на месте, решил, вместо каменных сводов, поставить деревянные, прежнего манера, а по сторонам храма приделать, для крепости, каменные столбы наподобие галереи. Церковь Меншикова, вместо бывшей деревянной, вновь построена из камня. Жаль только, что при строении тогдашних церквей, архитекторы начали отступать от византийского стиля.

Троицкий собор первенствовал перед другими храмами. Как и прежде, в нем совершались все торжественные служения в присутствии царей и генералитета. В день нового 1725 года Петр I слушал в нем божественную литургию, при которой преосвященный Феофан, епископ псковский, говорил проповедь. 10 июля того же года, в бытность императрицы Екатерины I,  в Троицком соборе у обедни, всенародно объявлена была воля государыни, чтобы архиепископу Феофану быть новгородским архиепископом, а преосвященному Феофилакту – вторым вице-президентом в св. Синоде. Объявление сделано так. Когда, по окончании литургии, их преосвященства со всем священническим чином, в облачениях, вышли на середину церкви для служения молебна, а императрица стояла на обыкновенном своем месте; то протодиакон Афиноген Иванов провозгласил: «преосвященный Феофан, архиепископ псковский, святейшего правительствующего всероссийского Синода вице-президент! Всепресветлейшая и самодержавнейшая великая государыня императрица Екатерина Алексеевна, самодержица всероссийская, указала нашему преосвященству быть архиепископом Великого Новограда и Великих Лук». В такой же форме объявление сделано и преосвященному Феофилакту. Троицкий собор удерживал первенство до царствования Анны Иоанновны. Протопоп Троицкого собора Иоанн Семенов 1-й считался первым и самым почетным лицом среди столичного духовенства. В св. Синоде он был асессором, занимал место выше протопопа петропавловского Петра Григорьева и в протоколах подписывался: протопресвитер. Но, по благолепию св. икон, по ризнице и по средствам к существованию, лучше других церквей была  Caмпсониевская. К ней перепрашивались священники даже от Троицкого собора. В 1721 году перешли священник Василий Павлов Терлецкий и пономарь Иларион Назарьев.

Кроме кладбищ Сампсониевского и в Ямской, усопших стали хоронить в Екатерингофе – недалеко от церкви св. Екатерины. Там же, отдельно от православных, находилось место для погребения иноверцев. Для самоубийц и умерших от хмельного питья было отведено особое место за городом, так как их, по инструкции тиунской, запрещено было хоронить у св. церквей, но где находилось такое место – неизвестно.

 Кроме Санкт-Петербурга, св. храмы созидались также и по уездам Санкт-Петербургской епархии:

а) в Галерной гавани церковь св. Троицы находилась в казенном деревянном здании. В 1721 г. майор морского галерного батальона И.М. Секерин устроил в ней камчатный иконостас по обету, на сумму, пожертвованную им и офицерами;

б) в 1721 году построена и освящена в Санкт-Петербургском уезде на пороховых заводах церковь во имя св. пророка Илии;

в) на 9 версте по Петергофской дороге, при жизни Петра І, только неизвестно – в каком году, поставлена церковь св. Петра митрополита;

г) в 1721 г. в Ораниембауме, в одной из галерей дома князя Меншикова, поставленного на горе, предполагалось устроить очень красивую церковь. В том же году там существовал уже особый священник и соблюдались все установления православной Церкви (Берхгольц, стр. 129–130). В 1725 году, уже положительно упоминается церковь св. и Живоначальной Троицы в Ораниенбауме: это была церковь особая, приходская;

д) в Сестрорецке, при заводах, по указу Петра 1, 15 июля 1725 года окончена постройкой и в том же году, 24 октября, была освящена деревянная церковь во имя св. апостолов Петра и Павла;

е) в селе Сарском, кроме деревянной Успенской церкви, освященной 2 ноября 1716 года, построена Благовещенская церковь на том месте, где ныне стоит приходская Знаменская. Строение начато еще в 1717 году по осени, а окончено в 1723 году. Освящение Благовещенского храма совершено самым торжественным образом 6 августа 1724 года. В нем участвовали три епископа: ярославский, псковский и вятский, архимандриты: троицкий, невский и псковский, два протоиерея, крестовый государев и два священника. Был и государь со всей фамилией и генералитетом;

ж) Новоладожского уезда, в селе Лунгаче устроена, в 1725 году, деревянная церковь Воздвиженья св. Креста Господня;

з) в селе Вычелобке, ннешнего Лугского уезда, существовавшем уже в 1500 году, построена, в 1724 году, впервые деревянная церковь Покрова Пресвятой Богородицы.

Учреждая новые церкви по селам, св. Синод предписывал, как их строить по православному обычаю, а под церковь и под кладбище, и попу с причетниками под селитьбу, требовал земли во все стороны от церкви на 40 сажен. Из этого предписания, сделанного по случаю постройки Ильинской церкви на Охтинских пороховых заводах, видно намерение св. Синода кладбища сельские иметь, по давнишнему обычаю, на церковном погосте.

Всех церквей, теперь построенных, перечислять нет нужды. Достаточно и сделанных указаний, чтобы видеть, что постройка их шла на разных пунктах нынешнего Санкт-Петербургского края. Новопостроенные церкви еще не имели всех принадлежностей. В Петергофе при Благовещенской церкви не было колокола, а возвещали о начале службы билом. В летнее пребывание свое, Петр I посещал Благовещенский храм, во время литургии имел обыкновение читать Апостол, а после службы заходил со всей свитой в дом священника, которого очень жаловал. Раз священник стал докучать государю просьбой на счет колокола. Петр отвечал: «нет, отец Будило (который рано будит народ звоном), звони-ка, по старому, в било». Впрочем, Петр Великий содействовал личными своими трудами к украшению св. храмов. Памятники сего рода, а именно: паникадила, резные изображения из кости, тщательно сохраняются доныне в Санкт-Петербургских соборах: Петропавловском, Троицком и в кронштадтской Богоявленской церкви. Всех же церквей теперь, подчиненных тиунской избе, в Санкт-Петербургской епархии было 83.

В Санкт-Петербурге и по другим местам, не только часовни строили, но еще ставили на открытых местах столбы со св. иконами. В 1723 г. на левом берегу Невы, недалеко от Гагаринской пристани, построены были постоялые дворы и недалеко от них – рынок, названный пустым. В рядах этого рынка поставлены были киоты со св. образами. Деньги на устройство и содержание их в благолепии собирались от приезжих торговых людей всяких чинов.

Порядок, устроенный архимандритом Феодосием, для ближайшего надзора за церквами, духовенством и приходами, оставлен тиунской палатой во всей силе. Даже заказчики, им назначенные из священников, не переменяемы. Контора указывала, к какому заказу должны относиться новые церкви. Так, в июле 1725 года она, по указу св. Синода, Троицкую церковь в Ораниенбауме приписала к заказу кронштадтского Андреевского протопопа. Но в Выборге уже в это время духовная администрация принимала несколько отличный характер. В 1721 г. протопоп выборгского Петропавловского собора Григорий Макарьев, на основании четырех указов царского величества от 7 апреля, просил у св. Синода, для отправления дел, построить контору, дать подьячего и сторожей двух, да для посылок и караула – солдат четырех человек. Св. Синод указом велел протопопу конторы и солдат требовать у тамошнего коменданта. Первоначально, права заказчиков либо очень были ограничены, либо не были определены с точностью, и, во всяком случае – эти заказчики плохо разумели свое отношение к высшей власти. Со всяким почти делом, самым незначительным, они письменно обращались или в тиунскую палату, или прямо – в св. Синод. В 1721 году, архимандрит Трифиллий, извещая по Санкт-Петербургской епархии об устройстве тиунской конторы, приложил к указу свою инструкцию в руководство заказчикам духовных дел. С тех пор, при смене заказчика другим лицом, последнему выдавалась копия с инструкции, в получении которой он расписывался в тиунской конторе. Инструкция эта была переделана из той, которая дана тиунской палате, и состояла из следующих 29 пунктов:

1. Во-первых, как у себя в соборной, так и в приходских и уездных, ведения своего, церквах, иметь тебе надсмотрение всякого благочиния и правильного в них исправления, именно: вечерни и утрени, паче же и литургии совершать в подобное время и во всякой трезвости, и всякое церковное чтение и пение исправлять бы единогласно и благолепно по церковным уставам, и иметь миро и масло для прилучающейся всякой церковной и смертной нужды, и священнослужители бы и  причетники, кажды в своем звании, исправны бы были, и всякую определенную свою службу исправляли, во всякой трезвости и послушании, без прекословия.

2. Смотреть с прилежно-тщательным радением накрепко, чтобы священники, и диаконы, и прочие причетники в церкви не кощунствовали бы, и не пьянствовали, и не происходили бы от них какие непотребные обыкновенности, а именно: в пьянстве, как во святых церквах, так и в домах и прочих местах, не шумели бы, и не ложились бы спать по улицам, не ссорились бы на обедах по-мужичьему, не истязовали бы в гостях подчиванья, и не являли бы силы и храбрости к питию, не мужались бы в боях кулачных, не ходили бы священники и диаконы простовласы, и не пили бы по кабакам; также священники и диаконы имели бы одеяние верхнее, хотя и убогое, только бы было единой черной краски· и если, по усмотрению, явятся в таких противностях и неисправлениях, таковым чинить смирение, смотря по делу: а если явится вящщая вина, к наказанию оных с доношением, за караулом, присылать в тиунскую контору, прописав их вины подлинно с ясным свидетельством.

3. Священникам у болящих исповеди слушать наедине, а св. причастия сподоблять при церковниках и при служителях дома того; потому что некие попы, утаивая раскольников, притворяются, будто они сообщают св. тайнам наедине, а раскольник, под этим видом, является, якобы св. причастия сподобился принять под именем православия. И если на этого злодействующего попа кто будет доносить, таких допрашивать, и эти допросы, при своем доношении, в тиунскую контору прислать немедленно, а такого злодея попа  с раскольником держать до указа под караулом; и если явится по тому доношению истина, то все его раскольническое имение взято будет в тиунскую, а доносителю в награду из раскольнического взятого имения, как против Его Императорского Величества указу о фискалах предложено, дано будет.

4. Также над священниками смотреть прилежно, если призваны будут у болящих с исповедью или со св. причастием, и с прочими церковными и мирскими требами, дабы приходили равно ко всякому лицу, как к знатным, так и к убогим персонам, без замедления, чтобы в чем не привлеклось смертного греха; также, и младенцев бы крестили до божественной литургии в св. церкви, а не в домах (кроме подлежащей смертной нужды), и после крещения этих младенцев сподоблять св. причастия; потому что многие священники, по своим прихотям, к знатным особам и богатым людям, ища себе прибытков, в дома их ходят со всякими требами, и здоровых младенцев крестят в домах, а к убогим, гнушаясь их и не чая себе прибытка, и для самых нужнейших треб, ходить ленятся, – в чем смертно согрешают.

5. Очень прилежно тебе смотреть, если какой поп подкупленный от раскольников явится, и приемлет их раскольнических младенцев к крещению и не крестя отсылает, о таких чинить против вышеописанного 3-го пункта.

6. Священников и диаконов, которые, оставя церкви свои, волочатся туда и сюда мирским лицом (т. е. в одежде мирян), к церковному служению допускать не велеть, и в домах у крестов попам служить воспретить, или которые от архиереев за преступления обнажены священства, а ходят в лице (т. е. священников), как оных, так и вышереченных, ловить и допрашивать обстоятельно, и с теми допросными речами, с караулом, присылать в тиунскую контору.

7. Приходским же священникам приказать, дабы каждый наблюдал, в приходе своем, входящих в приходские домы чернецов учителей раскольнических или лестцов пустосвятов, и где оных усмотрят, по тому же допрашивать и чинить против вышенаписанного 3-го пункта.

8. Им, священникам, приказать накрепко, дабы приходские их люди с женами, и с детьми и челядинцами, каждого чина и пола, от семи лет возраста, во все годы, в св. посты постились и, по достоинству, св. таин сподоблялись, а о неисповедающихся и исповедующихся учинить две записные книги, и, по прошествии каждого года, одни книги подавать в тиунскую контору, а другие оставить для себя впредь для ведома. А ежели которые от исповеди у настоящих  священников отговариваться будут во время поста отлучением от дома своего, тем велеть исповедоваться там, где в то время они прилучатся по какой-либо явной потребе, и там у этих священников, где исповедуются, брать письменное свидетельство с приложением рук всех причетников, и предлагать настоящему духовнику или приходскому священнику, а этому, ради справки, те письма, за подписанием рукой своей, подавать, где надлежит.

9. Если кто в подозрении раскольничества будет, хотя бы и вид на себе являл православия, а крестное знамение полагает на себе двоеперстное по-армянски, а не в образе св. Троицы первыми тремя перстами, такого первее привести к присяге и наказать от божественного писания, что не есть и не думает быть раскольником, с извещением жестокого наказания и от Синода штрафования. А если будет в чем противиться, такого к допросу прислать в тиунскую контору.

10. Если кто кого назовет как раскольника или нового некоего учения явится изобретатель, таких, имая (т. е. забирая), допрашивать обстоятельно с подлинной обо всем очисткой, и те допросы к рассуждению, при доношении, присылать в тиунскую контору.

11. Священникам о приходских людях и о духовных детях иметь записные книги, кто у кого в приходе, когда родился, и кто молитву давал, где  который младенец крещен и кем, и кто восприемник и восприемница были, и от которых лет кто у кого исповедовался; также – кто, кем, где и при ком обручен; также кто умрет, при смерти – его кто исповедовал и приобщал, и кто тому свидетелем был, и те книги, по третям года, присылать в тиунскую контору.

12. О раскольниках весьма с прилежно-тщательным радением смотреть, и о них проведывать, и дабы, как возможно, их сыскивать и допрашивать, кто у них той раскольнической прелести учитель· и если такие явятся, присылать их, за караулом, в эту тиунскую контору, или о них, где они обретаются, подавать ведение немедленно, и ту их воровскую прелесть, как возможно, искоренять.

13. Священникам приходских своих людей, кто скоропостижно, без покаяния и св. причастия, умирают, без похоронных памятей у св. церквей погребать не велеть, а в тех памятях писать тебе, дабы священникам свидетельствовать, и обыскивать и осматривать тех умерших, именно: этот умерший, в жизнь свою, не был ли Церкви святой противником или явным раскольщиком, и не убит ли, и не удавлен ли, также хмельным питьем и отравами сам себе (или прочие кто) не уморили ль, и не от своих ли рук умер; и если, по свидетельству, явится тот  умерший от этого свободен; такого велеть погребать у церкви с отпеванием, и те обыски и осмотры, за руками, велеть присылать в тебе впредь для спора. А ежели в этом явится в чем виновен, такого у церкви погребать не велеть, но вне церкви, где таковые погребаются, и о том о всем рапортовать в тиунскую контору.

14. Ежели случится быть чей сомнительный брак, которого перед священником таить не надлежит, и того брака вскоре, без рассуждения, венчать не велеть, только о том с прилежанием усматривать и от священного писания и от прочих учительных доводов наказывать, и потом этот брак, ежели надлежит, велеть венчать; также священнику, вне своего, в других приходах, брака, хоть и не сомнительный, венчать дерзать не велеть. А если кто это учинит, того штрафовать, и о том в тиунскую писать.

15. Еще же смотреть накрепко, дабы сложенных и вновь слагаемых канонов, и акафистов и прочих молитв рукописных, которые в продаже где явятся самовольные без указа из правительствующего Синода, таких ловить и допрашивать, кем они и по чьему повелению сочинены, и те допросы, при доношении, прислать в тиунскую контору.

16. Еще же прилежно смотреть, что в Российском государстве, как в городах, так и в селах, происходит от невежд некоторое непотребство, а именно: во всю светлую седмицу Пасхи, если кто не бывает у утрени, такого, как бы штрафуя, обливают водой, и в реках и в прудах купают, и хотя это простые невежды делают себе, будто для забавы праздничной, однако этой суетной забавой делается не только здравию, но жизни человеческой тщета. Ибо этим от невежд купанием в глубинах иногда людей потопляют или разбивают, а сонных и хмельных внезапным обливанием ума лишают. К тому же, будто бы вспоминают мерзких идолов, в них же  некий идол: купало, ему же народ, на великий день, приносил жертву этим купаньем, о чем пространно говорится в летописце киевском. Но поскольку в эти времена российский народ еще не совершенно восприял св. православную веру, в ней не крепко утвердился, а потом уже этот, милосердием  Божиим, в благочестии сияет, а упомянутого обычая невежды оставить не могут: того ради, этот богопротивный и жизни человеческой вредящий обычай весьма истребить, и впредь того в Российском государстве отнюдь не было бы, – чего ради, всем приходским священникам подтвердить накрепко, под взятием немалых штрафов, чтобы священники приходских своих людей от этого богопротивного обычая всемерно отвращали. А если против кто этому явятся, таких, по вине, наказывать, или под караулом присылать в тиунскую контору.

17. Тебе, в заказе своем, как между священниками и диаконами, так и прочими причетниками, в ссорах и обидах, и во всяких духовных делах, чинить справедливое суждение по святым правилам и указам его императорского величества, и против истцовых челобитных ответчиков допрашивать без посторонних речей, но самую сущую правду, потом же явное свидетельство; а если в какой исковой челобитной иска цены или свидетели по именам названы не будут, таких челобитцев не принимать; также и после допроса, в дополнение челобитных не принимать же, и по тем допросам свидетелей допрашивать против ссылки, именно по евангельской заповеди Господней, еже: ей, ей, без всякой фальши, и с тех допросов копию или подлинное дело, при донесении, прислать в тиунскую контору.

18. Также, если мирские персоны на духовных персон, также и мирские на мирских же персон, в духовных делах или в какой-либо обиде, начнут приносить челобитные, и о том чинить против вышеуказанного пункта непременно.

19. Если мужья начнут приносить челобитные на жен своих в побегах от них, и в противностях и непослушаниях, или объявят за ними прелюбодейство, о том, по тому же, следовать допросами, сыскав блудника и жену, и по ясному свидетельству о тех делах, для решения, писать в тиунскую.

20. Если девки или вдовы начнут бить челом на кого в блудном насилии или в полюбовном блуде и в прижитии детей, о таких следовать допросами же подлинно, и чинить против того же, а по исследовании виновным чинить наказание, бить плетьми нещадно.

21. А если в каких делах учинятся споры или явятся какие важности,  тех истцов и ответчиков  с подлинными делами, под караулом, присылать в тиунскую контору.

22. По завершенным истцовым делам, как с исков, так и с боев, и с бесчестей с рангов истцовых брать Его Императорского Величества пошлины, по уложению, по гривне с рубля, на канцелярию то же число, да указанных семь алтын две деньги, накладных на каждый рубль по деньге, да с правого  –  с иска его по алтыну с рубля. А если явится у истца приписной иск, и того лишнего иска на ответчике править не велеть, и с того лишнего приписного иска на истце править с каждого рубля за приписку, по уложению, втрое.

23. А какой истец на кого-нибудь подаст исковую челобитную в котором нет иска, и ответчик его сыскан будет, и станет просить, чтобы ему дать в допросе срок, поскольку он к допросу не готов,· тем ответчикам давать срок на день, и на два, и на три, а  более недели срока не давать, а в тех отсрочных статьях писать, чтобы ему, ответчику, в то срочное число стать к допросу, а истцу с уликой. А если ответчик к допросу не станет, или истец с уликой не станет же, и истец иска лишен будет, а ответчик и без допроса виноват, и с этого иска пошлины и канцелярские деньги взяты будут по указу, и к тем отсрочкам истцам и ответчикам велеть обоим  руки прикладывать.

24. А если какой истец с ответчиком, по срочной записке, не ходя в допрос, полюбовно в том иске помирятся и принесут мировую челобитную, и с тех исковых исков брать пошлины по гривне с рубля без канцелярских, да мировых – с каждого имени по осьми алтын по две деньги.

25. Если будут бить челом мужья на жен своих, а жены на мужей, в каких ни есть ссорах, а иска в челобитных их писано не будет, и они, по допросу или без допроса, помирятся, с таких брать одни мировые пошлины против вышеписанного.

26. А для записи упомянутых пошлин, учинить записную книгу, в которой записывать поименно, какого месяца и числа, и с кого именно, и с какого иска, и сколько каких пошлин взято будет, и те пошлинные деньги и с подлинными книгами, по третям года, присылать в тиунскую контору.

27. Также для исковых и неисковых челобитных и доношений, учинить особую книгу, в которую записывать перечнем, а завершенные дела записывать в другую книгу поименно, и те книги, по третям же года, присылать для свидетельства, в эту тиунскую контору.

28. По этому Его Императорского Величества указу и по предложенным пунктам, чинить тебе во всем справедливое суждение, без всякой фальши и мздоприимства, не смотря ни на какие персоны, или кому по дружбе не дружить и фальшить, а по недружбе ничего не мстить, но по правилам св. апостолов и богоносных отцов, и по указам Его Императорского Величества и по уложению, непременно.

29. А если явится по делам какая фальшь или неисправление, хотя каким твоим и неусмотрением или небрежением,· то подлежишь ты  такому истязанию, со взятием немалого штрафа. А если учинишь что каким своим вымыслом для своей прихоти, и о том святейшему правительствующему Синоду станет известно и сыщется праведно, то подлежать будешь извержению сана своего без всякой пощады; а сей Его Императорского Величества указ, ведения своего, объявить всем священнослужителям и церковным причетникам с приложением рук, чтобы они, по сему Его Императорского Величества указу, во всем тебе были послушны».

При чтении этой инструкции и заметно следующее. Она составлена, отчасти, на основании права, действовавшего в период, предшествовавший святейшему Синоду. С другой стороны, в ней видны задатки другого порядка вещей, вводимого уже новой формой духовного правительства в России. Некоторые правила направлены прямо против беспорядков времени и придают инструкции свойство тогдашней современности. Во всяком случае, эта первая, выражаясь нынешним словом, благочинническая инструкция легла прочно в основание внешнего церковного порядка и благочиния. Заказчики духовных дел, имея ее в руках, постоянно соображались с ней, по ней требовали исполнения от подчиненных, и сами вершили дела не иначе, как по ее пунктам. Инструкции последующего времени, как-то: Гавриила, митрополита Санкт-Петербургского, Платона – московского, и ныне действующая, построены одна на другой, а в основе всех лежит синодальная 1721 года. С приведением ее в действие, как тиунская контора, так и заказчики всех мест приобретали, в некоторых отношениях, самостоятельную власть и многие дела могли решать сами, например о спорах в духовенстве, о погребении скоропостижно-умерших и т. п. Главным же правительственным местом оставался неизменно святейший Синод, до которого доходили все дела от заказчиков и из тиунской палаты.

К особым и характерным учреждениям того времени принадлежит система инквизиторства или фискального надзора, которую Петр Великий хотел развить по всей России – в ведомствах не только гражданском, но и духовном. По примеру определенных по ведомству Сената фискалов, над которыми Нестеров был обер-фискалом, и при св. Синоде обер-инквизитором поставлен иеромонах Макарий Хворостин, до настоящего времени бывший начальным иеромонахом на Котлине острове. Хворостин в то же время состоял обер-инквизитором по Санкт-Петербургской епархии и жил в Александро-Невском монастыре. 27 августа 1721 года, по выбору Хворостина, в подчиненного ему помощника просто инквизитором назначен иеродиакон Невского монастыря Венедикт Коптев. В инквизиторы св. Синодом предписывалось избирать в братстве «добрых монахов и достойных тому (инквизиторскому) званию, кроме начальствующих». Обер-инквизитор с помощниками имел обязанность наблюдать в своем ведомстве за исполнением указов св. Синода и Его Царского Величества и, проведав о каких-либо делах и беспорядках, доносить начальству. У Хворостина при делах состояли двое молодых неопытных приказных, которые писать не умели. Но, по видимости, иеромонах Макарий вполне был «достоин своего звания». Ибо он с большим жаром хлопотал устроить при себе особую контору с опытными подьячими, хорошенько обеспечить трактаментом существование инквизиторского учреждения, и собирался лично ехать по всей России для выбора инквизиторов, «понеже в Петербурге из монахов выбрать было некого». Только св. Синод несочувственно относился к порывам обер-инквизитора, которого не только служба, но и само название вызывали в каждом отвращение. В других епархиях, например Московской, Псковской, инквизиторы поднимали «страшные дела» из-за пустяков и личных интересов, эти дела ведались в Преображенской канцелярии с розысками, и стоили жизни тем, на кого делались доносы. Но в архиве Санкт-Петербургской консистории не нашлось ни одного дела, начатого обер-инквизитором  или его помощником.

Для полноты очерка правительственных мест и лиц по Санкт-Петербургской епархии, следует еще сказать два слова о Невском монастыре. В нем, под правлением новгородского архиепископа и после 1721 года, продолжала существовать монастырская контора или канцелярия. Степан Головачев был судьей. Она заведовала монахами, принятием их в монастырь и увольнением, высылкой иеромонахов на флот помимо тиунской конторы, с делами своими относилась прямо к лицу св. Синода. Сверх того, канцелярия управляла вотчинами Александро-Невского монастыря, находившимися в разных местах. Для этой цели, при монастыре существовал свой стряпчий – Михайло Щептев.

Заступая место епископа для Санкт-Петербургской епархии, святейший Синод решал не только дела, зависевшие от него, как от высшей церковной власти в России, но в такие, которые в епархиях подлежали ведению преосвященных архиереев. Так святейший Синод сам разрешал построение новых церквей. В 1721 году, по его разрешению, построена была в Санкт-Петербурге первоначальная церковь св. великомученика Пантелеимона. На том месте, где теперь она стоит, существовала партикулярная верфь. При ней была особая контора, которой заведовал Иван Степанович Потемкин. Для занимающихся на верфи была поставлена часовня, в которой, с разрешения святейшего Синода, отправлял службу священник Игнатий Васильев. В 1721 году Потемкин просил у святейшего Синода разрешения, вместо часовни построить в палате, полотняную церковь поскольку поблизости церкви нет, а существующие (напр. Симеоновская) тесны: в воскресные и праздничные дни в них, за народом, и войти нельзя. Святейший Синод разрешил, и церковь в том году была поставлена во имя св. Пантелеимона. В августе 1721года, в ней определен из Москвы дьячок Иван Семенов, а в 1727 г. второй священник Гавриил Павлов.

В последующее время основанием для строения церквей служил указ святейшего Синода, изданный в руководство всей России, от 24 октября 1722 года. Указом требовалось, чтобы церквей не строить вновь без разрешения святейшего Синода и без царского указа, понеже известно (как выразился Петр 1-й в указе святейшему Синоду, данном из Астрахани в том же году и о том же предмете), что небрежение славе Божией (бывает) в лишних церквях и множестве попов. А кто хотел построить церковь, тот обязан подать в святейший Синод челобитную, с объявлением всех, до церкви касавшихся, обстоятельств, а именно: «на каком месте и на чьей земле предполагается новое строение, каменное оно будет, или деревянное; кто желает построить и во чье имя, и какая его нужда к тому новой церкви строению ведет, в чем он будет священнослужителей довольствовать, в откуда эта церковь ко всегдашнему священнослужению потребное получать будет, и какое на то положит он утверждение, и не сомнительная ли в том будет надежда, в при скольких, какого звания, приходских дворах быть имеет, и те дворы до того времени в каких приходах были, и на каком расстоянии от этого места обретаются, также и прочие, какие к этому строению важности и необходимые нужды находятся, – о чем, по подаваемым в епархиях челобитным, исследования, с достоверным свидетельством, правдиво чинить, которые в святейший Синод с этими челобитными, при доношениях, архиереям присылать и ожидать решительных из Синода указов». Так как в Санкт-Петербургской епархии архиерея не было, то челобитные о построении вновь церквей подавались прямо в святейший Синод, который, учинив через заказчиков исследование в смысле означенного указа, разрешал челобитчику постройку новой церкви. Когда церковное строение было готово, святейший Синод, получив от храмодателя об этом донесение, предписывал архимандриту или священнику, смотря по удобству, освятить церковь, а также выдавал для нее священный антиминс. В то время антиминсы печатались, большей частью, на белом атласе, а некоторые – с приличными святыми орнаментами. В Сампсониевской церкви антиминс на главном престоле был расписан золотом и обложен серебряным позументом. Перемена священных антиминсов совершалась также в святейшем Синоде. Антиминсы освящались кем-либо из архиереев, бывших в Петербурге, и до выдачи хранились в церкви.

По учреждению св. Синода, не раз был возбуждаем вопрос о праве и причинах для построения св. церквей в палатах частных лиц, и в течении нескольких лет был решен окончательно до нового поднятия его императором Петром III. В Духовном Регламенте на счет домовых церквей было постановлено: «Отсель не быть у мирских (кроме фамилии императорского величества) ни у кого в домах церквям и крестовым попам: ибо сие лишнее есть, и от единой спеси делается, и духовному чину укорительное. Ходили бы господа к церквям приходским, и не стыдились бы быть братией, хоть и крестьян своих, в обществе христиан святым: о Христе бо Иисусе несть раб, ни свобод, глаголет апостол». Указом 12 апреля 1722 г. присутствуя в общем собрании св. Синода и Сената, государь постановил: «Обретающиеся в Москве у знатных персон в домах, церкви весьма упразднить, дабы ходили господа как Духовным Регламентом определено, к церквям приходским. А ежели которые престарелые персоны до церкви ходить не могут, а литургию слушать требуют, тем иметь, с благословения синодального, в собственных палатах антиминсы с потребным к священнослужению убранством, токмо бы верхи тех палат никакой от прочих отмены не имели, и в прочее время, по отсутствии или по преставлении тех персон, когда оные антиминсы имеют быть к Синоду взяты, были бы оные палаты к домовному употреблению свободны». Наконец, 5 октября 1723 года Петр І, быв на Котлине острове, указал: «Знатным персонам, которые из них пожелают, в домовых своих палатах, иметь подвижные антиминсы, для совершенной немощи, до церкви ходить не допущающей, – таковым то позволять, по синодальному рассмотрению, только бы, при тех антиминсах, собственного церковного причта отнюдь не было, и отправляли бы служение тех приходов священники». На этом вопрос остановился. Св. Синод этими правилами руководствовался при устройстве домовых церквей, поставляя их (т. е. правила) в справках при решении дел. Здесь наипаче было уместным привести о домовых церквях законоположения, которые имели самое обширное приложение в Санкт-Петербурге и во всей епархии этого имени. Впоследствии, при недостаточности лиц или времени у приходского духовенства, св. Синод, в виде исключения и по настоятельной нужде, допускал существование крестовых священников при подвижных антиминсах, со строгим предписанием, чтобы эти священники жили свято и не ходили бы к исправлению треб у приходских людей.

29 мая 1723 года, по совету св. Синода, последовал указ государя о перенесении в царствующий град св. Петра мощей св. Александра Невского из Рождественского монастыря во Владимир на Клязьме. Особая комиссия была составлена для благоговейного исполнения сего св. дела. 11 августа того же года по совершении в монастыре Рождества пресв. Богородицы божественной литургии, св. мощи при молебном пении были положены в особо устроенный ковчег с бладахином и при многочисленном стечении народа с духовной торжественностью и звоном, вынесены из храма. Их сопровождал Рождественский архимандрит Сергий с охранительным почетным караулом. Во время путешествия, все вели себя пристойно, воздержанно даже в речах и с крайним благоговением к святыне. По дороге, например в Москве, духовенство с крестным ходом встречало и провожало св. мощи, служились литургии и молебны. До Новгорода они шествовали сухим путем. Тут они стояли в соборной церкви, где епископ Иоаким с духовенством служил литургию, а иеромонах Стефан Прибылович говорил, применительно к случаю, проповедь о почитании св. мощей. В Новгороде же св. мощи поставлены в приготовленную нарочно богатую яхту и через Ладогу шествовали водой до Шлиссельбурга, где по указу от 1-го октября 1723 года оставались в соборной церкви до 30 августа следующего года. Ибо государь хотел перенесение св. мощей в Санкт-Петербург соединить с торжеством Нейштадтского мира, заключенного в 1721 году 30 августа. Для встречи св. мощей в 1724 году император со всем генералитетом выехал на галерах к устью Ижоры. Здесь, своими руками перенеся мощи св. Александра с яхты на свою галеру, велел сановникам взяться за вёсла, а сам правил рулем. Затем, при беспрерывном громе пушек, шествие св. Александра продолжалось водой до Невского монастыря, где его встретили первоначальный ботик под императорским штандартом, вся гвардия, стоявшая в строю и весь освященный собор св. Синода и духовенства – в полном и лучшем облачении. При колокольном звоне, ружейной и пушечной пальбе, государь и кавалеры, вземши честно, при брезе, раку со оными св. мощами под балдахином, принесоша и положиша в преславной обители со всяким благолепием (Четь-мин. 30 авг.). На монастырском погосте к крестному шествию присоединилась императрица с великими княжнами, герцогинями Мекленбургской и Курляндской, и с придворными дамами. После этого в Александро-Невском монастыре стали праздновать 30 августа перенесение св. мощей. Но верховный тайный совет, учрежденный после смерти Петра 1, 18 сентября 1727 года велел отобрать по епархии службу св. Александру Невскому и праздник 30 августа отменить, что и было исполнено тиунской конторой. 31 августа 1730 года императрица Анна Иоанновна дала указ св. Синоду: «Празднество св. Александру Невскому для чего оставлено? А впредь бы отправлять его означенного числа и месяца по церквям неотложно». С этих пор праздник 23 ноября сделался для Невского монастыря местным.

В это время сделаны некоторые, новые и потребные по времени, распоряжения касательно молений и молитв церковных. Так в феврале 1721 года святейший Синод разослал через тиунскую контору по Петербургской епархии указ, чтобы там, где прежде на молитвах возносимо было имя святейшего патриарха, поминали Синод и молитву читали так: о святейшем правительствующем Синоде и о преосвященном (имя рек), честнем пресвитерстве и проч. Сообразно с этой формой, стали печатать эту молитву в новом виде и в книгах церковных. Так как Петербургская епархия не имела еще своего епископа, то в ее церквях поминали только святейший Синод, за исключением Невского монастыря, в котором молились об епископах новгородских, имевших титул александро-невских архимандритов.

 13 мая того же года, святейший Синод установил, чтобы день коронации государя Петра I, 25 июля, ежегодно торжествовали, подобно дням рождения и тезоименитстве, благодарственным ко Господу Богу молебным пением. С 1723 года в Санкт-Петербурге кроме тезоименитства императрицы Екатерины I Алексеевны, которое совершалось 24 ноября, стали праздновать еще день ее рождения 5 апреля. До сего же времени, 5 апреля не праздновалось, а как и кем введено это празднование, неизвестно. Но еще ранее этого времени, а именно – 7 октября 1721 года, св. Синодом установлен порядок возношения имен царской фамилии на молитвах, где упоминалась уже царица. Указом св. Синода это поминовение предписывалось совершать таким образом: благочестивейшего государя царя и великого князя Петра Алексеевича, всея России, и его благочестивейшую царицу и великую княгиню Екатерину Алексеевну да помянет Господь Бог во царствии своем всегда, ныне и присно, и во веки веков. Благоверную царицу и великую княгиню Параскеву Феодоровну, и благородного великого князя Петра Алексеевича, и  родных царевен да помянет Господь Бог... В конце указа прибавлено: по обычаю, потом и: святейший правительствующий Синод да помянет...

 20 декабря 1725 года, в царствование Екатерины I, разослана была из святейшего Синода форма: како возглашатъ титул ея величества в навечерни Рождества Христова и Богоявления и прочая, когда соборно глашается многолетие. Порядок возглашения и доныне сохраняется в том же виде, в каком он был тогда. Но в прошлом веке такое возглашение делалось не в одних соборах, как ныне, а и в церквях приходских. Впрочем, тогдашний титул государыни не имел той полноты, какую имеет ныне титул Его Величества Государя Императора.

 1 февраля 1727 года святейший Синод, призвав в свое присутствие главного тиуна, которым состоял тогда Рождествина монастыря во Владимирской епархии, архимандрит Сергий словесно приказал ему объявить всему духовенству в Петербурге с подписками, чтобы в воскресные и праздничные дни и во дни тезоименитств Ее Императорского Величества и всей Их Величества фамилии, и в прочие торжественные дни, по умершим панихид не отправляли. Из тиунской конторы разослан об этом указ, но повод и основание такого распоряжения неизвестны.

 Перевод священников, диаконов и церковников в Санкт-Петербургскую епархию из других, что случалось нередко, возведение церковников в диаконы, диаконов в священники, поставление вновь и тех, и других, переход священно-церковнослужителей из одной церкви в другую по епархии, – все эти дела начинались и оканчивались непосредственно в святейшем Синоде. В 1721 году по синодальному приговору вызван из Москвы от Успенского собора «потребный в Санкт-Петербургский Троицкий собор диакон Алексей Константинов, которому из Приказа церковных дел дано на подъём 50 р. и 8 р. 2 деньги на три подводы. По прибытии в Санкт-Петербург, он был представлен в св. Синод «к слушанию». Но 14 сентября того же года, в праздник Воздвиженья св. Креста, Константинов, служа в соборе, явился «не весьма угоден Его Царскому Величеству», и возвращен в Москву.

 Священники, диаконы и причетники определялись к местам, на основании правил Духовного Регламента, которыми требовалось, чтобы ищущий духовного сана знал книжицы о вере и законе христианском, также – о должностях всех чинов (свящ. иерархии), чтобы ему, с рук прихожан, определена была руга (т. е. содержание натурой), и он изъявил бы желание быть ею доволен, чтобы он был искушен, не ханжа ли есть, не притворяет ли смирения, не сказует ли своих о себе или о ином снов и видений: ибо прибавлено, от таковых какового добра надеяться, разве бабьих басен и вредных в народе плевел, вместо здравого ученья? Сверх того, поставляемый во священника, по правилам номоканона, должен был иметь 30, а в диакона – 25 лет. Если диакон искал степени священства, то ему почти не делали особого испытания, а церковников, просившихся на священнические места, по первом испытании, отдавали какому-нибудь протоиерею в научение христианской вере и закону, и прочему, что знать надлежит. В тех случаях, когда требовалось архиерейское рукоположение, святейший Синод, составил определение, поручал члену или другому епископу из бывших в Санкт-Петербурге, совершить его, и, после рукоположения, выдавал новопосвященному через тиунскую палату ставленную грамоту, с подписью епископа и печатью. Грамоты были письменные, а не печатные, и сохранялись посвященными весьма тщательно. Без ставленной грамоты святейший Синод никого не переводил в свою область из других епархий, у приезжих священников всегда опрашивал ее, и за потерю строго взыскивал. У греков, бывших на царской службе, особенно во флоте, священнические требы, с благословения святейшего Синода, исправляли греческие иеромонахи.

 Кандидатов, приготовленных к случению Церкви, решительно не имелось. Духовенство было малограмотно. Священнический или диаконский сын, обучившись у отца читать и писать, ставился где-нибудь сперва в церковники, а потом, если был человек добропорядочный, восходил, через длинные промежутки времени, и до протоиерея. За отсутствием способных людей в среде духовенства, в дьячки ставили из отставных солдат, служивших при церквах сторожами, если они умели читать, петь, и знали, хотя бы по навыку, порядок служб церковных. Были случаи, что ставленники, в присутствии святейшего Синода, подвергались изустному испытанию даже в знании причетнических предметов, и одобрение святейшего Синода прописывалось в докладах об их определении к местам.

 По необразованности духовенства и народа, при невыработанности точных правил по предметам внешнего порядка духовной жизни, в Петербурге и по другим местам происходили странные явления. Шатающиеся семо и овамо по Петербургу, монахи и священники, которых в год основания святейшего Синода было до 30 человек, исправляли без благословения святейшего Синода некоторые службы и требы по домам приходских людей. А один из таких выходцев даже устроил в своей квартире нечто в роде часовни, куда сходился народ молиться. Был также случай страшного духовного святотатства. Один мастер металлических изделий в Петербурге донес на своего работника, что он самопроизвольно совершал в селе всякие священнические службы и требы. При допросе в святейшем Синоде оказалось, что рабочий, по имени Иван Харитонов, был сын священника из села Патрова. По смерти отца, он ходил в Кексгольм и подал преосвященному Аарону прошение об определении его, на место отца, священником. Дело, неизвестно почему, затянулось. Харитонов, оставив Кексгольм, оделся священником в отцовское платье, пришел в Патрово и начал, без епископского рукоположения, служить в церкви, крестить, исповедовать и исправлять у прихожан всякие требы. Так прошло около года. По сознанию самого лжесвященника, Бог наказал его тяжкой болезнью. Будучи почти при смерти, он положил в сердце своем обет – не служить более, и во грехе своем привести повинную. Скоро после того, он выздоровел и подал преосвященному Аарону заручную в своем грехе. Епископ кексгольмский послал его на епитимью в Александро-Свирский монастырь, по окончании которой, будучи свободен, Харитонов поступил в рабочие. Святейший Синод, выслушав это показание, отослал Харитонова в Невский монастырь, под наблюдение преосвященного Феодосия.

 Не отличаясь грамотностью, духовенство, как в епархии, так и в столице, поражает исследователя нашего времени грубостью нравов. В среде его слышишь брань, частые ссоры, – даже с прихожанами. Иные духовные, увлеченные гневом, доходили до драк и буйства. В деревнях бывали случаи краж друг у друга сена и других произведений. Встречаются присвоения чужой собственности и другими, более тонкими, способами. Неприятности возбуждались между ними не только в домах прихожан, но и в самой церкви среди народа. Коренным же злом, от которого все происходило, было пристрастие к спиртным напиткам. И замечено еще, что церковники более держали себя в пределах приличия: на них действовал страх. Упомянутые пороки проявлялись скорее между священниками и диаконами. Не видно, чтобы среди такого мрака выдавались люди просвещенные, учительные, влиятельные на народ. Картина просвещения и нравственности – самая тёмная и безотрадная! Были, однако, в тогдашнем духовенстве и светлые стороны.

 Несмотря на малограмотность, на грубость нравов и безчинные поступки, духовенство Сакнт-Петербургской губернии в душе любило св. православную церковь, сияло простотой своей веры и богобоязненностью. Памятником этих свойств служат такие документы, как, напр., духовное завещание первенствующего священника церкви Рождества Богородицы Иоанна Стефанова. В завещании усопший в 1728 году просит духовного отца своего, петропавловского протопопа Петра Григорьева, чтобы его похоронили с молитвами, по чину православной церкви, чтобы по нем служили сорокоуст, а сверх сорокоуста, читали бы в церкви, вместо дома, сорок дней псалтырь, да потом записали бы в поминанья, как его, так и его сродников, – и за весь этот духовно-молитвенный подвиг о спасении души его, покойным расписано было, кому какое сделать вознаграждение из его имения. А духовному отцу он оставил на поминовение души образ Спасителя, сидящего на престоле, по правую сторону Божья Матерь, а по левую – Иоанн Предтеча и другие святые, в золоченом окладе и с венцами. Сами ссоры в духовенстве, возбуждаясь случайно, под влиянием гнусного и пагубного хмеля, указывали на миролюбивое настроение обоих враждебных сторон: ибо они всегда оканчивались миром. Обиженный подавал иск к заказчику, или в тиунскую палату, или в святейший Синод. Начинались следствия, допросы, а дело кончалось тем, что истец и ответчик, по вышеприведенной инструкции, подавали мировую челобитную за руками, с виновного взыскивали несколько копеек мировых пошлин, записывали на приход в книги, в некоторых случаях – обоих связывали подписками вперед не ссориться, и дело прекращалось без всяких последствий. Заказчикам книги для сбора мировых пошлин давались из тиунской конторы за скрепою секретаря и печатью.

 При перемене священнослужителей в церквях, святейшим Синодом принимаемы были меры, ныне едва ли где удержанные, но в существе – разумные и нелишние. Указ о новоопределенном священнике или другом клирике, объявив его духовенству, сверх того, читали прихожанам в   воскресный или праздничный день, при довольном стечении народа. В тот день новоопределенный совершал в церкви служение, к которому был определен. При соборах, напр. Троицком, Петропавловском и Успенском (у Тучкова моста), старшие члены духовенства имели звание протоиереев. Соборные протоиерея были и по уездам, напр. в Ямбурге и др. Выборгский протопоп и даже священники, временно заступавшие его место, брали доход, с разрешения святейшего Синода, вполтора против священника. Как причина такого деления, выставлялось то обстоятельство, что выборгские протоиереи, будучи заказчиками, на свой кошт покупали, для отправления духовных дел, бумагу, чернила, свечи, и за работу другим платили, а прочие священнослужители в том им никакого вспоможения не оказывали. При церквях несоборных, где было несколько священников, один считался первым или старшим. В то время, между духовенством иногда возникал вопрос о первенстве и всегда разрешаем, был святейшим Синодом. Первому священнику в указе об определении прописывалась следующая инструкция: «смотреть над прочими священниками и церковниками, чтобы они были в благочинии, и во всяком церковном действии искусны, и не пьянствовали бы, и церковного мятежа не чинили бы, и по требованию приходских людей, в дома к немощным для исповеди и причастия, и молебного пения и других потреб церковных, входили бы безо всякие отговорки неленостно же…». Старший диакон Исаакиевского собора писался протодиаконом. Инструкция прописывалась в указах при определении или перемещении и прочих членов причта, по их званию. Церковнику, напр., святейший Синод внушал: «положенные ему всякие церковные службы хранить, и священнику и диакону быть в послушании; и в церкви Божией чтение и пение исправлять неспешно и не двоегласно, внимательно; и к божественной службе, к вечерне и утрене быть всегда готову безо всякого прекословия; по забавам не ходить и не пьянствовать, и с воровскими людьми не знаться: и от своей церкви питаться доходом против прочей братии, и без указу от церкви своей не отставать. А ежели он священнику и диакону будет не послушен, или службы своей по правилам не будет исправлять, и за то он наказан будет жестоко и от церкви (т. е. служения) отлучен». Эти правила, в существе простые, в свое время надлежало внушать духовенству, по отсутствию в его среде всякого образования и привычке к церковным порядкам.

6-го октября 1722 года, святейший Синод дал тиунской конторе указ о нормальном штате священно-церковнослужителей при соборах и церквях приходских. В указе сказано: «в московских соборах быть по-прежнему, как издревле, по усмотрению потреб, определены и доныне содержатся; а по городам в соборах же, которые при архиереях (т. е. кафедральных), быть протопопов по одному, ключарей по два, попов по пять, протодиаконов по одному, диаконов по четыре, псаломщиков по два, пономарей по два же человека; а в прочих соборах, которые не при архиерейских обретаются домах, быть в каждом протопопу одному, попам двум, диаконам двум, дьячкам двум, пономарям двум; а кроме соборов, при которых велико- приходных церквях обретаются по два попа, при тех быть по два дьячка, и по два пономаря; а где, за великостью прихода, двум священникам  и справиться невозможно, там и трем человекам быть, токмо с таким определением, дабы больше трех сот дворов и в великом приходе не было, но числилось бы в таком приходе, где один священник, сто дворов или сто пятьдесят, a где два, – там двести или двести пятьдесят, а при трех, – до трех сот дворов, и при стольких попах больше двух дьячков не было бы, а причетникам быть по препорции попов, т. е. при каждом попе один дьячок и один пономарь». Указ этот служил основанем при определении числа священнослужащих по Санкт-Петербургской епархии. В силу его, при соборе Петра и Павла в Санкт-Петербурге, долго было по два ключаря. Сверх того, этим указом, при распространении населения в Санкт-Петербурге и его епархиальном округе, всегда руководствовались при возбуждении вопросов о построении новых храмов и определении в нем священнослужителей. С течением времени, штатное число священнослужителей, при распространении Санкт-Петербурга и увеличении народонаселения, не удовлетворяло требованиям прихожан, которые затруднялись и тем, что квартиры священнослужителей находились на дальнем расстоянии от церквей и от жилищ прихода. В помощь приходскому духовенству, по его просьбам и выбору, святейший Синод определял сверхштатных священников для исправления служб и треб, – и эти священники назывались тогда викариями. Они нарочно и поселялись в таких слободах, которые были удалены от церкви и жилищ штатного духовенства. Викарии были в 1728 г. при Исаакиевском и Успенском соборах. В случае перемещения или смерти штатного священника, викарий определялся на его место, а викарным опять ставили другого безместного священника, прибывавшего из Новгородской или какой другой епархии. Викарным священникам святейший Синод в указах прописывал следующую инструкцию: «Божию службу и духовные требы отправлять (тебе) с совестью чистой и незазорной, по предложеным св. отцами правилам, как подобает иерею, взирая на данную тебе ставленную поповскую грамоту, неленостно, под опасением лишения сана своего». Когда стали заводить домовые церкви, тогда постановлено было правилом, чтобы они принадлежали к приходской церкви, в округе которой состоят, и чтобы богослужение и требы совершались в них приходским духовенством. Но в то время не было недостатка в приезжих священниках, которые желали определиться к какой-нибудь церкви на место. Святейший Синод, определяя таких священников к домовым и полковым церквям, венечных памятей на их имя не давал, и в указах строго предписывал, чтобы им никаких треб у приходских людей не исправлять.

Иностранец Берхгольц пишет (Дневн. стр. 58), что тогдашнее духовенство, обыкновенно, принимало участие во всех празднествах. В день коронации 1721 года, он видел множество духовных в царском саду. Они сидели за круглым столом, уставленным кушаньями, в прелестной молодой дубовой рощице, насаженной, большей частью, собственными руками царя, и находившейся прямо против окон царского летнего дворца. Иностранец полюбопытствовал поближе и хорошенько посмотреть на духовенство. «Духовные лица», – говорит он, – «носят здесь одежду всех цветов, но знатнейшие из них имеют, обыкновенно, черную, в виде длинного кафтана, и на голове длинные монашеские покрывала, закрывающие плечи и спину. Многие своими бородами и почтенным видом внушают к себе какое-то особенное уважение». Берхгольц упоминает, что между петербургскими священниками, в его время (1721–1725), были «молодые ученые».

Св.Св. Синод, тиунская контора и два архипастыря – Феодосий новгородский и Феофан псковский, печалясь о настроениях в духовном чине Санкт-Петербургской области, принимали разные меры к возвышению нравственности и к развитию в нем просвещения. При императрице Екатерине I, 25 июля 1726 г. св. Синод, имея рассуждение, что при Санкт-Петербургских приходских церквях, от несмотрения священно-церковнослужителей, происходит неблагочиние, согласно приговорили: «Троицкого, Петропавловского в Исаакиевского соборов и прочих приходских церквей протопопам, священникам, диаконам и причетникам, сказать в св. Синоде Ее Императорского Величества указ, в котором велеть и подписаться своеручно, о том, чтобы оные церковнослужители каждый знал достоинство своего звания, и житие имели благочинное, и никаких бы продерзостей и безчинств не чаяли, дабы от того простому народу соблазна не было, и поступали бы во всем благочинно, как званию их приличествует, и от пьянства имели воздержание, и ко всегдашнему священнослужению в церкви приходил бы неленостно, со всяким благоговением, чтобы ни в каком священнослужении остановок не было. И того всего в соборах протопопам, а в приходских церквях первенстующим священникам смотреть накрепко над прочими священнослужителями и церковниками, и отнюдь не допускать их ни до чего подозрительного священному чину и церковному, и в том возбранять. А им, священнослужителям и церковникам, быть послушными во всем надлежащем церковном исправлении, под опасением наказания за ослушание. А кто из церковнослужителей учинит какую либо дерзость или безобразие, о том протопопам и первым священникам доносить в св. Синод письменно, без всякого пристрастия и упущения. А за пьянство и за непослушание протопопам и наказывать (т. е. дозволяется) церковнослужителей». Указ этот 19 августа объявлен всему Санкт-Петербургскому духовенству, члены которого – каждый расписывался в тиунской палате в слушании и исполнении его. Это  была первая, по истории нового времени, инструкция для соборных и приходских церквей Санкт-Петербурга. С изданием ее, организация духовенства в Санкт-Петербурге по управлению и надзору, получила окончательное завершение, заключая в своем круге всех и каждого. Во главе стоял св. Синод. Переходной инстанцией от него к духовенству была тиунская изба. Духовенством, приходами, под ведением избы, заправляли по округам заказчики духовных дел. Наконец – в каждом приходе по собору надзирателем благочиния делался протопоп, а в церквях несоборных – первенствующий священник. Сверх того, за всем смотрели обер-инквизитор со своими помощниками.

Людей духовного числа, нарушивших церковные порядки и указы царского величества, с этого времени строго начали наказывать. Кроме обнажения священства, из наказаний часто встречаются содержание провинившегося в колодках при тиунской конторе и нещадное биение на теле плетьми. Две последние меры узаконены были в соответствие гражданским правилам, инструкцией из св. Синода тиунской палате. Известно, что Петр І, в последние годы своего царствования, запретил указом ходить по домам со св. богоявленской водой. Между тем, священники церкви св. Иоанна Предтечи в Ямской, уступив желанию и просьбе прихожан, ходили по некоторым домам, разумеется потаенно, и в заключение, выпив у кого-то вина, перессорились между собой. Кто-то из причта же подал донос в тиунскую палату. Следствие учинено было самым строгим образом,  виновных в нарушении царского указа нещадно наказали плетьми и отрешили от мест. Доводилось тоже испытывать и другим священникам, диаконам, церковникам и монахам Санкт-Петербургской епархии. А всем бедам настоящей виной было наиболее пьянство.

Телесным наказаниям подвергались и мирские люди за преступления против св. церкви. Ярославской губернии, вотчины Симонова монастыря, деревни Стрельниковой крестьянин Матвей Григорьев, быв в Симеоновской церкви у обедни, схватил дерзновенно, изображенный на бумаге, образ месячных святых, висевший на клиросе, и бросил его на пол. Священник Иоанн Панов словесно донес об этом происшествии в тиунскую контору. На допросе в св. Синоде, Григорьев показал: бросил образ месячных святых потому, что он написан на бумаге, а «писанным и печатным  образам на бумаге покланяться не надлежит». За оскорбление св. иконы во время богослужения, св. Синод присудил предать Григорьева гражданскому суду для учинения ему жестокого наказания, и этот Григорьев от гражданского суда бит кнутом, при стечении народа, пред Симеоновской церковью.

Чтобы общество мирских и духовных людей не заслуживало, хотя бы в отдаленном будущем, такого обращения и наказаний, надлежало повернуть его к лучшему путем образования, в духе православной веры и нравственности. По определению Феодосия, архиепископа Новгородского и Невского монастыря священноархимандрита, в сентябре 1721 года, при монастыре открыта архимандритом Варлаамом Голенковским первая школа, как сказано в отчетах св. Синоду, для обучения славянскому чтению и письму. В нее, по синодальному указу, учителем вызван был из новгородских школ грамматист Иродион Тихонов. До 1725 года церковнических детей в ней было очень мало, а обучались все разночинцы. Тихонов начал свои занятия 25 октября 1721 года в светлице, нарочно убранной для школьников, которая находилась при невской канцелярии. Школьники учились, по тогдашнему порядку, азбуке, часослову, псалтыри, писать, а потом взялись за славянскую грамматику. С основания своего, невская школа называлась грамматической. В 1723 году, в помощь Тихонову, вызван из новгородских школ Андрей Тишин, который желающих обучал греческому языку, а келейный иеромонах преосв. Феодосия Вениамин, в то же время, преподавал старшим школьникам арифметику. В 1725 году, тиунская контора прислала с промеморией в Невский монастырь пять человек поповских детей, набранных ею по селам Копорского уезда, и всех школьников было тогда 82 человека. С 1726 года невских школьников начали учить греческому и латинскому диалекту. Учителем этих языков состоял, вызванный из Москвы, грек Афанасий Свияда, в бумагах к св. Синоду называемый профессором. С этих пор невская школа была известна под именем славяно-греко-латинской. С 12 июня 1726 года, в состав учителей, по письму невского архимандрита Петра Смелича, поступил из инженерной роты, присланный от генерал-майора Докулова, кондуктор Иван Соснин, для преподавания ученикам арифметики и геометрии. Сверх того, невские школьники, по силе Духовного Регламента, учились играть на гобоях, флейтах, скрипках и других мусикийских орудиях, также – живописи, а для этих увеселительных занятий нанимаемы были особые мастера. Соснин исправлял в школе должность префекта. Невский монастырь содержал учителей и большую часть воспитанников за свой счет, подавая о них ведомость в тиунскую палату, по ее требованию. С выходом Соснина и Скинды в 1729 году из школы, она оставалась до 1733 года без учителей. Одни из воспитанников были распределены кое-куда, немногие, оставшись под ведомством невской канцелярии, затверживали, при руководстве подьячих, старые зады, а в воскресные, праздничные и торжественные дни ходили в церковь Божию для чтения и пения. Так получила свое происхождение Санкт-Петербургская семинария.

В 1721 году, Феофан Прокопович, будучи еще псковским епископом, завел при своем доме на Карповке в Санкт-Петербурге школу. В нее, при самом открытии, собрано было 20 человек «бедных ребят» разного звания. В 1728 году, в этой школе обучалось 46 человек. «Они учились разных книжных учений: читать, писать, петь, латинской грамматике, риторике и диалектике. 30 из них обучались живописи, многие – музыке голосовой, а некие – и инструментальной». Писалась и называлась школа эта семинарией. В отчетах св. Синоду сказано, что ученики семинарии «и клирическую в церкви, в воскресные и праздничные дни, и в служении архиерейском, службу отправляют». В 1727 году, преосвящ. Феофан написал и ввел между своими семинаристами «Устав, что надлежит делать ученикам по дням и часам». Петр 1 посещал домовую архиерейскую семинарию. Правительство много заботилось о постройке для нее особого здания, только это последнее дело, тянувшееся долго, кончилось ничем.

 В 1723 году комендант крепости бригадир Бахметьев учредил в крепости гарнизонную школу, в которой солдатские дети обучались грамоте, арифметике, военному искусству, а священники соборные ходили преподавать  Закон Божий.

В Санкт-Петербурге явились частные школы по домам, в которых учителями состояли архиерейские певчие, дьячки, дети дьячков и дворовые служители. Они учили малолеток читать, писать и грамматике. В 1722 году, по предложению преосв. Феодосия, св. Синод поручил невскому грамматисту Тихонову проэкзаменовать всех этих учителей, со стороны познаний и способностей к учительству, и представить ведомость, кому можно позволить обучение детей, и кого следует отстранить. Сделав такую сортировку, Тихонов, по поручению св. Синода, способным к учительству дал инструкции, каким порядком обучать детей чтению и письму, а неспособным запрещено учить.

Дети Петра I и внуки, в том числе – будущий император Петр II, учились закону Божьему по букварю Прокоповича, в котором объяснены были: символ, молитва Господня и заповеди.

Из первоначального учебного заведения Сарскомызного дьякона,  основанного в 1715году, теперь образовалась настоящая школа, в которой дети, обоих полов, учились читать, закону Божьему, писать и арифметике, под руководством служителя, получавшего, за свой труд жалованье, денежное и хлебное, и одежду. Ученики и ученицы состояли на полном казенном содержании в порции, одежде и учебных пособиях. Начальник, он же и учитель школы, состоя под смотрением Сарского приказчика, посылал через него в дворцовую контору, каждый месяц ведомости об успехах учащихся, о нуждах по строению школьному и об учебных потребностях. Для присмотра и обучения девушек рукоделием, приставлена была особая надзирательница, с денежным и хлебным жалованьем. Мальчики, по окончании своего курса, были распределяемы к  письменным, садовничьим и служительским, при дворце, должностям; девушки же, большей частью, принимаемы были также ко двору, смотря по успехам их в учении и в разных женских рукоделиях.

С примера Феофана Прокоповича, для города Санкт-Петербурга стали назначать официальных проповедников. 20 сентября 1721 года, проповедником слова Божьего, по указанию Прокоповича, вызван из Киева учитель академии, иеромонах Симон Кохановский, с трактаментом по 300 р. в год из наличных синодальных сумм. Сначала он жил у патрона своего Феофана Прокоповича, а когда дружба между ними порвалась, то преосв. Феодосий, архимандрит Невского монастыря, дал ему квартиру на Васильевском острове, недалеко от светлейшего князя, на новом Александроневском подворье. Кохановский владел довольно свободно русским языком, с примесью к нему малороссийских особенностей в произношении и орфографии. Однако некоторые проповеди его подали повод к толкам, неблагоприятным для его служения слову Божьему. 7 марта 1722 года, проповедник синодальной канцелярией отправлен, под караулом двух синодальных солдат, к лицу св. Синода, присутствовавшего в Москве, с доношениями и с двумя ящиками его писем за печатью. Оттуда его возвратили в Киев с таким абшитом, чтобы не определять более к начальническим должностям. В 1724 году, в высокоторжественные дни велено предиковать ученым священникам: Сампсониевской церкви Василию Терлецкому, Успенского собора Иоанну Венгриновскому, и того же собора протопопу Симеону Ярмерковскому. Но духовник Феофана Прокоповича, Терлецкий от предик отказался, «понеже он пред Его Императорским величеством, скудоумия ради своего, предиковать не может, да и потому, что откуду взять в той предике материю, никакого ведения и довольного числа потребных книг, кроме самых к служению нужных, не имеет. Также, ради многого и едва не ежечасного, при той церкви, священных потреб исправления, ему, Терлецкому, таких предик затверживать весьма невозможно, и о сем он доносит самую сущую правду». Ярмерковский же, в 1725 году, перепросился у св. Синода в Ригу. Сверх того, преосв. Феофан Прокопович и другие епископы продолжали говорить проповеди при важных случаях и в присутствии высочайших персон. Обер-иеромонах на Котлине острове Маркелл Радышевский говаривал в Кронштадте предики, которые также выслушивал император Петр 1. Вслед за государем, народ, во множестве, собирался  к предикам и выслушивал их с любовью.

Из достойных людей того времени был, кроме известных нам, петропавловский протопоп Петр Григорьев, второй асессор св. Синода. Добрые качества души его раскрылись по поводу кляуз Сампсониевского диакона Феоктиста Григорьева, который пред св. Синодом хотел обличить асессора в «бездельной корысти» на счет Сампсониевской церкви, при которой Петр Григорьев состоял священником. Духовник этого Григорьева, причт, староста и 25 человек почетных прихожан Сампсониевской церкви дали ему заручные одобрительные свидетельства о его бескорыстии, заботливости о церкви  и неукоризненном поведении. Сам доносчик, на страстной неделе, прислал ему повинное письмо и в тот же день получил следующий ответ от протопопа Григорьева: «хотя он, протопоп, по совести, считает себя претерпевшим от Феоктиста неправо, и желание имел искать на него от св. Синода; но, ради страстей Господа Иисуса Христа, но всем, со своей стороны, прощает и истцом не будет». Возобновленная опять диаконом жалоба привела асессора к полному оправданию от бесчестия, а диакон лишен был сана, который после опять был ему возвращен, по ходатайству коллегии адмиралтейства. В начале же 1727 г. этот диакон рукоположен был и во священника к Преображенской церкви на кирпичных заводах. При раздаче в 1721 году оставшихся после патриархов одежд и вещей в Санкт-Петербург, получили нечто из них только двое: Петр Григорьев и Иван Семенов.

Для отправления на флоте христианского богослужения и треб, после 1721 года продолжали посылать монахов, по преимуществу, Александро-Невского монастыря. Теперь обер-иеромонахом при балтийском флоте состоял Маркелл Радышевский. При нем иеромонахами были в 1721 году: Иоил и Варлаам Украинцев. Инструкцией, состоящей из 17-ти пунктов, обер-иеромонаху вменялось в обязанность проповедовать слово Божие, наблюдать за своевременностью, порядком и благочинием молитв, совершаемых священниками при полках, еженедельно осматривать запасные св. дары, хранимые священниками, осведомляться у командиров об их поведении, иметь надзор и чинить расправу над ними, защищать их от обид, и удерживать их самих от нанесения обид другим, в случае неважных, с их стороны, поступков наказывать держанием в узах, умеренным штрафом и телесным наказанием «церковному причту приличным», присылать третные и годичные донесения св. Синоду о своем управлении, а по делам выше этого – относиться к св. Синоду. По донесению Радышевского, ему было дозволено св. Синодом отбирать у морских и сухопутных офицеров и солдат, как на Котлине острове, так и в прибрежных местах, суеверные книжицы, творящие тщету христианскому спасению. Ему подчинены были, постоянные и временно на остров назначаемые, иеромонахи, также полковые священники. Но св. Синод отказал Радышевскому в ходатайстве о подчинении власти его священно-церковнослужителей епархиального ведомства. Жалованье флотским иеромонахам шло из адмиралтейской коллегии, а полковым – через свое начальство. Но корабельные иеромонахи Котлина острова скорбно жаловались в 1721 году св. Синоду, что житье им «весьма скудное», приходится за жалованьем бродить по два и по три месяца, и оно выдается им по прошествии всех месяцев каждой трети, да и то не скоро, да и жалованье-то не важное, меньше жалованья корабельных лекарей, одинаковое с подпоручьим, «в чесом им обида дается». Св. Синод писал в адмиралтейскую коллегию, чтобы хоть жалованье выдавали иеромонахам без всяких «волокит и трудностей». К церкви при котлиноостровской гошпитали определен был св. Синодом «белый» священник. Радышевский просил было отозвать его, но св. Синод не соизволил на эту просьбу.

При св. Синоде удержан тот порядок, чтобы на годовую чреду священнослужения в Санкт-Петербурге вызвать преосвященных архиереев из епархий. В год основания св. Синода чередным епископом состоял преосв. Павел, епископ вологодский. Очередные епископы, совершая служение чаще синодальных членов, по определению св. Синода, посвящали для Санкт-Петербургской епархии священников, диаконов и церковников.

В Санкт-Петербурге стало развиваться церковное пение, и в православных – образовывался вкус к нему. Петр І сам устроил хор придворных певчих, у которых уставщиком состоял некто Василий Евдокимов. Они певали в Санкт-Петербурге, в присутствии царской фамилии, в храмах и ездили даже в Москву для празднования Нейштадтского мира и на коронацию Екатерины Алексеевны. Царь сам выбирал певчих. Раз, стоя в Троицком соборе с простыми певцами, он заметил порядочный голос у мальчика Василия, который был весьма невзрачен собой, происхождения бедного и незнатного. Государь взял его к себе певчим, и этот Василий скоро сделался денщиком и фаворитом государя, так что знатнейшие люди в государстве находили выгодным ухаживать за ним. Берхгольц пишет, что «хор их величеств состоит из сорока человек, между которыми были прекрасные голоса, в особенности – великолепные басы, которые в России лучше и сильнее, чем где-нибудь, хотя манера их пения и не из лучших. У некоторых из их басистов голоса – также чисты и глубоки, как звуки органа, и они в Италии получали бы большие деньги (Дневн. стр. 267)». Архиепископ Феофан Прокопович имел при своей домовой церкви на Карповском подворье, прекрасный хор певчих из семинаристов и из людей, которых набирал издалека. По смерти смоленского митрополита Варлаама, он, с разрешения св. Синода, в 1721 году, перевел к себе его украинских монахов, певчих и иеродиакона Александра. «Каковое мое в церковном пении попечение», писал он по одному случаю, «из домовой моей церкви всем известно». В Невском монастыре к клирошанским голосам присоединялись «младые отроки» из славяно-греко-латинской школы, – отчего состав хора сделался разнообразнее, и пение – более гармоническим и трогательным. Хор этот, в 1723 году, состоял не меньше, как из 25 человек (ibidem, стр. 268).

С дней учреждения св. Синода, в Санкт-Петербурге приняты были по церквям, карательные меры, для водворения между богомольцами благочиния в часы богослужений. В Александро-Невском монастыре с нарушающих в храме тишину и благопристойность брали денежный штраф. По документам Санкт-Петербургской духовной консистории не видно, чтобы эта мера введена была по всем церквам. Но, кроме монастыря, она существовала еще в Троицком соборе. В 1725 году, из счетной комиссии, бывшей при главной дворцовой канцелярии, присланы и в соборе поставлены два медных ящика с цепями, для хранения в них штрафных денег, которые собирались с безчинников. За один случай бесчинства взыскивалась порядочная сумма по 12 р. с человека, и деньги тотчас опускались в ящики. Под бесчинием не разумелись какие-либо особенные поступки, которые подвергались более чувствительному наказанию, но и простой разговор, смех. Один из троицких ящиков, в том же 1725 году, взят был священником Иаковом Феодоровым и поставлен в дворцовой церкви для обуздания безчинников, которые, верно, и так дерзали являться.

Св. Синод вводил постепенно разного рода церковные порядки, которые сохранились и удерживают свое значение до настоящих дней. К числу их относится, например, учреждение церковных старост. К этому послужили поводом два обстоятельства. До 1721 года церковные свечи в Санкт-Петербурге продавались по улицам и около церквей, в разноску, разными лицами. Свечи были не одинаковых, иной раз – затейливых, форм. Разносчики, чтобы иметь более покупателей, показывая проходящим свечи, делали смешные выходки, с разными восклицаниями и присловьями, и при этом, ради прибытков, внушали народу даже суеверные на счет свечей понятия. Такой непристойный сбыт принадлежностей богослужения обратил на себя внимание Петра I и духовенства. Кроме того, надеялись, что свечная продажа будет приносить доход св. Церкви, и на выручку от нее откроется возможность устроить при церквях благотворительные заведения, о которых немало думал Петр I. И вот, по именному его повелению от 28 февраля 1721 года, объявлен был из святейшего Синода Указ следующего содержания: 1) чтобы при каждой церкви состоял один приставник для продажи свечей; 2) чтобы этот приставник был церковным старостой, – человек, вероятия достойный, и его должны выбирать прихожане из местных жителей, по письменному приговору, своими руками; 3) чтобы на деньги от продажи свечей построить при каждой церкви богадельни ради нищенствующих и больных, которых там кормить, по пропорции каждой церкви доходов; 4) чтобы продающим свечи не от лица церкви учинить заказ, чтобы они впредь этих свечей не продавали и в купечестве своем не держали, а те из них, приготовленные к продаже, свечи обретаются, и, за те заплатив им настоящую цену, отобрать к церквям и приуготовлять эти свечи по образцу. Святейший Синод при указах разослал от себя и образцы церковных свечей. Форма их, сделанная в Невском монастыре в достаточном количестве экземпляров, имела следующий вид: «нижняя часть должна иметь толстоту против верхней вдвое, а верхняя толстоту против нижней в половину, а длина была бы против нижней толстоты в пятеро». Форма эта взята с греческого образца и называлась у нас греческой. В указе св. Синода о продаже свечей, очевидно, положены первые основы нынешней инструкции церковных старост и юридически упрочено само их существование. В синодальной епархии указ этот приводился в исполнение мало-помалу и осуществился повсюду не скоро. Но при церкви св. ап. Матфея, старосты существовали с самого издания указа. В декабре 1725 года, по представлению протоиерея Симеона Ярмеровского, при Успенском соборе старостой определен был, по прошению и с согласия причта, отставной солдат Василий Комаров. Такого же ранга, но несколько ранее, поставили старосту и при Исаакиевском соборе. При Троицком соборе старостой был еще Афанасий Мельников, который, впоследствии, определен был в дьячка в Симеоновской церкви. В некоторых местах дело это не обходилось без затруднений от светской или военной команды. В Шлиссельбурге, например, духовенство с прихожанами выбрало старостой в соборной церкви тамошнего гражданина. Но комендант крепости воспротивился общему приговору, не желая удалить своего солдата от продажи свечей в церкви, а вследствие этого и выбранный, боясь военной команды, стал отказываться. Дело дошло до святейшего Синода, – старосту требовали в тиунскую контору к допросу, только неизвестно, чем это кончилось. Сами права старост, в указе довольно сжатые, в практике действовали гораздо шире. В представлениях святейшему Синоду об утверждении старост писали, что они избираются для продажи свечей, для сбора денег и для всяких церковных потребностей· в этом смысле святейший Синод и утверждал их. Так было поначалу. К концу же рассматриваемого нами периода, положение старост сделалось определительнее: за честность их, при представлении, требовалось не меньше двух поручителей. Старостам из бедных давалось от церкви жалованье по рублю в месяц. Сверх того, составлена была и в указах прописывалась им следующая инструкция:

«Быть тебе у церкви (напр. св. ап. Матфея) церковным старостой, и всякий церковный сбор сбирать и ведать с запиской, а священникам те сборные деньги объявлять помесячно, и с ведома их, священников, на церковные всякие  требы расход держать; а они же, священники, будут тебе, старосте, давать на покупку воску из церковных сборов и свечных денег, какое число пристойно, по рассмотрению их; а тебе, старосте, на те деньги покупать воск добрый самой сущей, самой настоящей, прямой ценой, без передачи, и, купив тот воск, объявлять тебе им, священникам, сколько пудов и по какой цене, и записывать в приход поименно по статьям, что воску, и за передел свечей, и что из передела свечей выйдет, и что истинных и прибыльных денег, порознь без утайки, и не корыстоваться тебе, старосте, ничем, и труд свой прилагать справедливо, как надлежит быть доброму и совестному человеку; а без священнического совета и без позволения их, тебе, старосте, ничего не чинить; а они, священники, тебе, старосте, давать будут из вышеписанных, из церковных и прибыльных, денег, как и прежде дано, по рублю на месяц. А если ты, староста, при этой церкви будучи, покажешь себя трудолюбивым и в церковном, во всяком сборе тщательным, и церкви Божией радетельным, и смирным, и справедливым, и беспорочным, и во всем у тебя будет подлинный отчет; то они, священники, усмотрев твое в том во всем добром порядке, могут тебе награждение учинить; а эти деньги за труды давать тебе, старосте, они, священники, будут помесячно; а по тебе, старосте, подписались порукой три человека (имена их), дабы тебе при церкви церковным старостой быть, и сбор собирать и во всем поступать по сей данной тебе инструкции – фальши и утраты церковному сбору никакой не чинить; и быть тебе священникам в послушании и смирении, и не пьянствовать, под опасением взятия немалого штрафа и жестокого наказания». Такая инструкция дана была 1730 г. 23 декабря третьему старосте Матфеевской церкви Семену Безсонову, но сочинена она несколько раньше.

Собираемые старостами от продажи свечей и всякие другие деньги, которых, впрочем, немного копилось, почитались, по церковным правилам и по уставу греческого царя Мануила, не собственностью уже прихожан, но церковным достоянием, шли на церковное строение и другие потребы, и не видно, чтобы куда-нибудь отбирались. Тех, кто и после указа, продавали свечи по улицам, забирали в тиунскую контору на допросы. Оказывалось, что это были бедные простолюдины, решавшиеся на продажу свечей, по неведению о существовании указа. Контора оканчивала тем, что свечи отбирала, внушала не заниматься более торговлей их и брала в том подписку. Таких случаев, впрочем, было немного. По лавкам в Санкт-Петербургской епархии свечи тоже отобрали к церквям, по уплате за них, что следовало. Затем свечная продажа совершалась, исключительно, при церквях и пристойным образом.

Инструкция, данная святейшим Синодом тиунской конторе, а через нее объявленная заказчикам духовных дел, мало-помалу приводилась в исполнение. Священники, в силу 11 параграфа ее, завели при церквях по два экземпляра книг, в которых записывали родившихся, обрученных, сочетавшихся браком, бывших во время св. постов у исповеди и св. причастия, также умерших. Книги эти были простыми тетрадями без шнуров, печати и скрепы, но подписывались всеми членами причта. Один экземпляр их присылался в назначенное время в тиунскую контору, а другой оставался при церкви. Не смотря на то, книги эти, и в тогдашнее время, имели большую важность. Они служили документами происхождения, доказательством принадлежности к православной церкви, а также смерти христиан. По росписям об исповеди и причащении св. Таин, взимался двойной оклад податей, которым обложены были раскольники. Чтобы не платить удвоенного оклада, они придумали было искусный маневр. На вопрос приходских священников, почему не исповедуются у них и не причащаются в приходской церкви св. Таин, раскольники то отговаривались отлучками по делам, то говорили, исповедались-де и причащались св. Таин, в других церквях, у тех священников, которых избрали своими духовниками. В отвращение таких отговорок, в 1737 году издан был печатный указ, в котором значится следующее: «Понеже многие прихожане, всяких чинов люди, исповедаются у священников не тех приходов, в коих сами жительствуют, но иные у соборных, иные же в других приходах: того ради, как тем соборным, так и прочим других приходов священникам, о таких, у них исповедующихся, к тем, коих они суть приходов, священником же, абие по исповеди, сообщать, за своими руками, именные расписки, по которым, в тех настоящих приходах приобщив их св. Таин в церкви пред всеми, вписать их в роспись исповедавшихся, и для того никто не должен и никому отнюдь не попущать приобщаться при другой церкви, кроме своей приходской, при ней же он в приходе жительствует, чтобы из-за того не могли укрываться и от двойного оклада  избегать потаенные раскольники».

Таких священников, которые поначалу не представляли книг о родившихся, сочетавшихся браком и умерших, требовали в тиунскую контору к ответу и предписывали о непременном доставлении ведомостей за каждый год. Таким образом, порядок этот, столь важный для всякого времени, вводим был по всей епархии, но очень плохо прививался: из многих мест ведомостей не присылали, и вообще течение этих дел, как значится в бумагах, было малое. Каждый заказчик следит за исполнением инструкции в своем ведомстве. А тиунская контора по требованию нужды принимала и особые игры к ее исполнению.

В Санкт-Петербурге всегда прибывало много священников, диаконов, церковников и монахов: иные по поручению от духовного начальства, другие – по своим надобностям, иные для приискания себе мест, другие – для прокормления себя. Паспорта им давались только до Санкт-Петербурга. Отсюда же они получали билеты на обратный путь из святейшего Синода. В числе приходивших были беспаспортные, некоторые ходили в платье мирских людей, по неимению одежды, приличной духовным, а запрещенные, напротив, носили платье лиц духовных. Все также, прибыв в Санкт-Петербург, заявляли свои виды и звание в святейшем Синоде, и многие из них, не получив от святейшего Синода благословения, решались совершать службы и разного рода требы у людей приходских. Поведение этих гостей не отличалось безукоризненностью, и особенно по части употребления спиртных напитков. В год учреждения святейшего Синода таких пришельцев было до 30 человек. Их пригласили в тиунскую контору, всех разобрали, и некоторым дали паспорта в обратный путь. С издания инструкции за ними следили заказчики. А главный судья, архимандрит Трифиллий, для надзора за ними нарядил синодального сторожа, преображенского солдата Феодора Волкова, и дал ему следующую инструкцию:

«Смотреть тебе с прилежно-тщательным радением монахов (кроме Александроневского монастыря), священников, диаконов и церковников, пришлых из разных епархий и городов, оставивших свои церкви и волочащихся в Санкт-Петербурге семо и овамо мирским лицом, и за преступления обнаженных священства и ходящих в лице священников, а не явившихся в тиунской конторе, также и находящихся в Санкт-Петербурге соборных, приходских и полковых священников, которые явятся лежащие пьяные по улицам в пьянстве, и входящие в кабаки для пьянства, а таковых брать, приводить в тиунскую контору, и допрашивать без всякой фальши и прибытка, не уступая никому, под опасением жестокого наказания».

Волков, взяв с собой инструкцию, расхаживал по всем улицам Петербурга. Не видно, однако же, чтобы он хотя одного петербургского клирика поймал в пьянстве на улице. Но иноепархиальных случалось ему приводить на допрос в тиунскую контору. Однажды привел он священника. При допросе оказалось, что это был священник Григорий Григорьев, из суздальской епархии, что он состоит за штатом по старости лет и свое место сдал другому, что он прибыл в Санкт-Петербург для свидания с сыном, который обучался живописному искусству на партикулярной верфи, что вид свой по прибытии он явил в тиунской конторе, и теперь шел по улице за Литейным двором к церкви Воскресения Христова, да там и пойман. Допросы такого рода, обыкновенно, оканчивались тем, что пойманному давали билет на обратный путь, со взятием расписки в том, что он оставит Петербург, а в билете прописывалось, чтобы по дороге путник нигде не останавливался для жительства, кроме отдыха и ночлега, не служил и не исправлял бы никаких треб.

Для святейшего Синода по Санкт-Петербургской синодальной епархии немало было дел об иноверцах. Лютеране, увидев высокое достоинство православной Церкви в ее богослужении сравнительно со своим вероисповеданием, обнаженным древнего благолепия, в значительном количестве принимали св. православную веру. Жители не только Петербурга, но и далеких мест в округе, напр. Ревеля, Риги, присылали в святейший Синод просьбы о присоединении их. Местные священники, большей частью, не решались сами, без благословения святейшего Синода, совершать присоединение, хотя запретительных правил на этот счет от Синода, поначалу, не было. По получении прошения, в святейшем Синоде бралось от ищущего присоединения письменное показание о его происхождении, крещении, вере и желанию присоединиться. Документов о крещении или о личности, равно удостоверений в свидетельстве, никаких не спрашивалось. После того, иноверца поручали священнику для наставления в догматах  правилах благочестия православной Церкви, с предписанием совершить присоединение. В первые дни существования святейшего Синода, священники обращались к нему с вопросом: «Как совершать присоединение лютеран – через крещение, или только через отречение от ереси, с совершением таинства миропомазания?» Крещение лютеран отменено было еще ранее соборов Русской церкви, бывшем при Петре Великом. Святейший Синод предписывал совершать присоединение их через миропомазание, по правилам номоканона и по требнику Петра Могилы. Во время священнодействия присоединения, ставились поручителями за иноверца две православные персоны, мужчина и женщина, писавшиеся в книгах восприемниками. Самое же таинство присоединения, по старой привычке, называлось и писалось крещением. По окончании всего, в тиунской конторе бралась с новоправославного заручная в том, что он неизменно до кончины живота пребудет в православной вере. Само собой разумеется, что непосредственное производство этих дел в святейшем Синоде при тиунской конторе немало затрудняло ищущих присоединения и замедляло его движение. Тем не менее, присоединившихся из лютеранского исповедания было очень много. Архив Санкт-Петербургской духовной консистории с 1721 по 1730 год наполовину почти наполнен делами о присоединении лютеран. Были и другие иноверцы, принявшие православную веру. В 1727 году при полковой церкви священником Симеоном Лукиным крещены были разом 100 человек чувашей ингерманландского пехотного полка. Крестившиеся письменно заявили в святейшем Синоде через своего сержанта, что оставляют свою веру без всякого принуждения. Случаи крещения многих иноверцев за один раз встречаются нередко.

В 1727 году святейший Синод обратил внимание на то, как приготовлять иноверцев к присоединению, чему учить,· что внушать им. Видно, до его сведения дошло, что тогдашние священники путались на этом вопросе, как в темном лесу. Открылось также, что некоторые священники стали крестить и присоединять без указа из святейшего Синода, так как постановлений на этот счет никаких не издано. Святейший Синод имел об этих пунктах рассуждение и в протоколе 25 января 1727 постановил: «О приходящих ко св. крещению иноверных людях, которых, по св. правилам и по церковным уставам, шестого Вселенского собора по 59 правилу, надлежит прежде, но благочестию наставляя, научать и утверждать в вере христианской символа православного исповедания и молитвы Господней Отче наш и прочего христианского благочестия, приказали: выписав оное правило тому (т. е. касательно того наставления), при Санкт-Петербурге всем священнослужителям и церковным причетникам от тиунской конторы объявить, дабы впредь, без ведома святейшего Синода, таковых иностранных людей крестить собою они бы не дерзали, под опасением тяжкого, по правилам, истязания». С этих пор священники сами, без указа святейшего Синода, никого более не крестили и ее присоединяли. А святейший Синод, предписывая присоединение, всегда прибавлял в указе, чтобы желающего быть православным, священники предварительно поучали Символу веры, молитве Отче наш, и прочему христианскому благочестию, под чем особенно разумелись десять Заповедей Божиих. Священники так строго исполняли последний указ, что не решались крестить иноверцев, без указа, и в случаях смертной нужды, каковые случаи открывались, напр. в больницах. Посему, майор генерального гошпиталя Евфросин Семенов Кобылин ходатайствовал, чтобы больных чувашей, татар и из мордвы, также прислугу при них, по их желанию, дозволено было гошпитальному священнику Косьме Семенову крестить без повелительного указа. Но это было в 1730 году, когда святейший Синод присутствовал в Москве, а Санкт-Петербургское духовное правление такого разрешения дать не могло, но искавших тогда крещения предписало присоединить, по предварительному, на основании указа 1727 r., наставлению.

Ha счет смешанных браков, т. е. православных с инославными, до учреждения святейшего Синода не было еще законоположения применительно к Русской Церкви. С образованием Санкт-Петербургской синодальной епархии, православная Церковь стала распространяться в таком крае, который исстари принадлежал православно-кефалической церкви, но, вследствие исторических обстоятельств, не раз переходил в руки иноверцев, католиков и лютеран, а они с варварской жестокостью истребляли там православие и водворяли свои церкви. В период построения Петербурга, католическая схизма в этих краях уже потеряла свои завоевания, приобретенные огнем и мечем, и господствовала там, почти исключительно, ересь Лютера. Православные и лютеране сталкивались между собой в новозавоеванных местах, входили в знакомство и не редко изъявляли с обеих сторон желание вступить в брачные союзы. Правилами православной церкви требовалось, чтобы инославное лицо, в таком случае, принимало православную веру. Были люди, которые охотно соглашались на эти условия. Но не было недостатка в таких, которые соглашались вступить в брак с православным лицом, только без оставления лютерской своей ереси. Дела такого рода по Санкт-Петербургской епархии все восходили в святейший Синод. На этот счет в нем сочинена была и в 1721 году напечатана особая книжица, в которой, для ограждения православных от потери своей веры, по предварительному рассуждению, было положено следующее правило: «Всяк познати может, в коей силе положено запрещение браков с неверными и иноверными (т. е. для ограждения православия), и когда таковых браков хранитися, когда же и не хранитися подобает. Таковое же рассуждение о помянутых браках предлагая правоверным, святейший правительствующий духовный Синод, и видя великую, на неких в России местах брачного иноверных с верными сочетания нужду, какая является в доношении из Берг-Коллегии, не попускает просто православным с иноверными сочетаться, но таковое уставляет оберегательство, при котором отнюдь не опасаться совращения лица первого. А именно: прежде сочетания брака, у тех пленников, которые с согласия изберут себе из русских  жену или из свободных иноверцев, которые царскому величеству записались на вечную службу, взять сказку за рукой, под штрафом жестокого истязания, что ему, по сочетании брака, жену свою во всю их жизнь, ни прельщением, ни угрозами и никакими видами в веру своего исповедания не приводить, и за содержание веры ею православной, поношения и укоризны не чинить, и от кого будут родиться дети мужского и женского пола,  их крестить в православную веру российского исповедания, и как во младенчестве так и в совершенном возрасте, обучать их всякому православному Церкви Восточной обычаю, а в свою веру так же, как и  своих, не склонять, но попускать содержать им ту православную веру даже до кончины своей. И когда это такой сказкой обяжется, то позволить жениться. А ежели кто так сказки дать не похочет, и таким жениться на русских девках и вдовах не попускать. А ежели кто, дав такую сказку, женится, а потом, со временем, жену свою или детей склонит в свою веру, и о том известит, – и о таковых чинить, как церковные правила и законы гражданские повелевают. Православные же священники, кто из оных в приходе своем имеют иноверцев, с русскими женами сочетавшихся, должны суть, под лишением сана своего, со всяким прилежанием и бодростью наблюдать, не делается ли сему оберегательству противное, и ходят ли жены русские, иноверным мужьям сопряженные, в церковь и исповедаются ли духовникам своим, и причащаются ли Тайнам евхаристии святой у них же, восточного исповедания пресвитеров. И также смотреть и за детьми их, как мужского, так и женского пола, от семилетнего возраста».

Книжица, из которой в справках приводилось это наставление, напечатана по тому случаю, что Петр Великий, забрав в плен множество шведов, разослал их в качестве арестантов по Казанской и Сибирской губерниям, для приискания рудных мест и построения заводов, а эти пленники через Берг-Коллегию просили о разрешении жениться им на русских девицах. Сверх означенного правила, в справках приводимы были и примеры из истории славяно-христианских древностей, особенно же следующий: «Георгий Ярослав, великий князь новгородский и всероссийский, понял себе в жену Ингру, королевну шведскую. О сих браках пишущие историки браков тех не осуждают, и никакой противности от духовных пастырей не воспоминают». – Это определение Святейшего Синода служило каноническим правилом для браков православных с иноверными. Нельзя не подивиться, с одной стороны, благородной веротерпимости, с другой – предостерегательству против совращений из православия, и, наконец, определительности этого правила нашей Церкви. Оно с точностью ограничивает совершение смешанных браков лишь такими иноверными, которые попали к русским в плен или дали присягу на вечное подданство России. В такой силе законодательство наше действовало долгое время. Правило не касается иноверия, предоставляя ему свободно жить в семейном союзе с православной верой. Правилом только ограждается религиозная свобода, чистота и целостность убеждений лица православного.

Дела о разрешении таких браков по Санкт-Петербургской синодальной епархии ведались в тиунской конторе святейшего Синода. Желавшие сочетаться браком, в случае разноверия, подавали в святейший Синод прошения. Контора брала от иноверца показание в смысле канонического правила, и за тем, без всякого стеснения и медленности, выдавалась венечная память со взятием небольшой, установленной законом, пошлины. Конечно, не обходилось без того, чтобы иноверцы не преследовали православных за веру в своем домашнем кругу. Лютеранские пасторы и католики, сильно возбужденные фанатизмом, в котором совершенно напрасно и из своих расчетов иноверные укоряют русских, и ныне не дают спокойно жить православным в семействе с иноверными их родственниками, действуя на последних не только тайно, но и хитростью, в важнейшие, при том, минуты религиозной их жизни, напр. на исповеди. Можно ли было ожидать лучшего от людей того времени? Но в делах не заметно ни жалоб на притеснения, ни совращений. Видно, что русские тверды были в своей вере и терпеливо переносили за нее домашние неустройства и неприятности. За то возникали другого рода явления. Детей православных от незаконного сожительства с иноверцами немецкие проповедники окропляли в свою веру. А когда такое сожительство освящалось благодатной силой таинства православной Церкви, и когда становилось известным, что дети произошли от сожительства с иноверным лица православного, святейший Синод предписывал, для уравнения веры в детях, крещеных по лютеранскому обряду присоединять к Православной Церкви.

Постановлением св. Синода требовалось, чтобы дети обоего пола, рожденные от браков лиц православных с иноверными, были крещены в православную веру, и чтобы их обучали всякому православному Восточной Церкви обычаю. Священникам православной Церкви вменялось в обязанность иметь об этом должное попечение (Опис. докум. св.Синод. т. 1, стр. 217). Тайный советник Остерман сам был лютеранин, но его жена была благочестивая христианка православной церкви. Дети Остермана все крещены в православную веру.

Браки православных, одних с другими, совершались также под непосредственным ведением святейшего Синода. Причина этого заключалась во множестве беспорядков, происходивших тогда при заключении браков, в частых разрывах семейного союза, то со стороны мужа, то со стороны жены, и наконец – в отсутствии, так называемых ныне, предбрачных предосторожностей. При совершении браков в то время, нередко действовали еще насилие и принуждение со стороны господ и родителей. А по совершении браков, часто возникали в святейшем Синоде дела такого рода, что или жена выходила замуж за другого при живом муже, или муж вновь женился от живой жены. Вследствие сего, принято было венчать браки не иначе, как по венечной  памяти, которая выдавалась от святейшего Синода на имя приходского или соборного духовенства. По особым прошениям и ходатайству, венечные памяти давались иногда и полковым священникам для венчания военных людей в своих церквях. Сверх того, перед бракосочетанием совершался обыск, в котором жених и невеста, объявив священнику, в который вступают они брак (т. е. в первый или во второй), давали перед св. крестом и Евангелием присягу – в том, что «законно сочетаются своим произволением добрым и непринужденным, имеют крепкую на то мысль, и усердное желание и непревратное намерение и честно, по достоянию св. тайны, супружеством совокупитися хощут, а сродства между ними, духовного и плотского, и присвоения, до супружества не допускающего, и иного какого правильного препятствия, супружеству возбраняющего, не обретается и принуждения ко оному браку наперед сего не происходило и ныне нет». И это клятвенное изъявление заключалось так: «ежели хотя едино что от вышереченного явится когда не истинно, повинен к истязанию церковному и политическому. В заключение же сей моей клятвы, целую слова и крест Спасителя моего, и подписуюсь». Такие предосторожности установлены святейшим Синодом при жизни Петра 1-го и по его указу. Этого рода присягу принимали и подписывали жених, невеста и их поручители, что и называлось обыском, и эти обыски, обыкновенно, представляемы были в тиунскую контору. При выдаче венечных памятей, взималась пошлина с первобрачных по 10 κ., с полторабрачных по 60 κ., со второбрачных по 80 κ., с полутретьебрачных по 1 р., с троебрачных по 1 р. 20 к.

Дела по части приходской благотворительности значительно подвинулись вперед. Св. Синод организовал и осмыслил быт бедных, призреваемых под кровом св. Церкви, и сам содействовал благотворительности приходских людей. Появлялись новые богадельни. Дьяк Степан Неелов в 1721 году вошел в святейший Синод прошением, чтобы ему дозволено было построить на свои деньги при Успенском соборе (у Тучкова моста) две богаделенных избы, для содержания больных и нищих, в одной – мужского, в другой – женского пола, с тем, чтобы ему, Неелову, и пропитывать их своей казной. Святейший Синод принял в этом дел теплое участие. По его ходатайству, генерал-полицеймейстер Антон Мануилович Дивиер отвел близ собора места для богаделенных изб. Неелов в 1722 году построил избы в размере для помещения в каждой до двенадцати человек, и бедные, по определению святейшего Синода, скоро населили их.

Между тем, при Сампсониевской церкви еще раньше устроена была богадельня для мужчин. Чьему сердцу обязана она своим существованием – как уже известно. 5-го июля 1721 года Негодяев просил святейший Синод, чтобы ему разрешили устроить при церкви св. Сампсона богадельню для лиц женского пола, а мужскую, неудобно поставленную, перенести на лучшее место. Святейший Синод снова писал к Дивиеру, и сампсониевским богадельням отведены места. В 1722 году Негодяев построил их. Эти избы были просторнее успенских. В женской богадельне Негодяева, в половине 1722 года, помещалось уже двадцать старух.

В 1721 году от Санкт-Петербургской гарнизонной канцелярии построена женская богадельня при церкви св. ап. Матфея, на Петербургской стороне.

Богадельни обоего пола находились в совершенном ведении св. Синода. К нему восходили прошения жаждущих поступить в ту или другую богадельню. Право на то давали: дряхлость, болезнь, убожество, отсутствие сил для работ всякого рода;· прежние заслуги и труды просителя имели силу при определении в богадельню и ближайших его родственников – жены и детей. В тиунской конторе рассматривались просьбы, отбирались показания, и от ней же исходили указы о водворении в богадельне просителей. Указы посылалась причтам церквей, при которых числились богаделенные избы. Принимались в богадельни одни православные и лица всякого звания, в том числе были и духовные;· но в большинстве, они, по мысли Петра І-го, были населены отставными солдатами, а женские отделения – вдовами их. По представлению старшего священника Терлецкого, солдаты сампсониевской богадельни, с разрешения святейшего Синода от 8 декабря 1721 года, вместо наемных сторожей, были служителями и держали при церкви караул.

Участие в богадельнях принимало духовенство Успенского собора и Сампсониевской церкви. Его наблюдению, по самому месту своего жительства и по зависимости от святейшего Синода, подчинены были богаделенские старики и старух. Но потом богадельни поставлены в ближайшую зависимость от причтов и церковным правилом. Протопоп Успенского собора Симеон Ярмервовский, скоро после заведения богаделенских изб, просил в святейшем Синоде инструкции насчет того, в какой силе содержать богадельни, и при своем прошении представил список женщин, поступивших в богадельню. Святейший Синод на первый раз утвердил личный состав вдов и сирот, на счет содержания предписал получать им пищу от подавателей милостыни, а на счет управления и житья дал инструкцию, которая состояла из следующих 12-ти пунктов:

1. В начале смотреть протопопу (Успенской церкви) с братией, чтобы от определенных в этой богадельне жен не было святой церкви противниц и раскольниц; а ежели таковые противницы явятся, доносить о тех в тиунскую контору немедленно.

2. Чтобы эти богаделенки непрестанно приходили ко святой церкви, к вечерне, утрене, паче же – к литургии, во все дни, безленостно, кроме подлежащие необходимой нужде, и повсегодно исповедовались того же собора у священнослужителей, и, по достоинству, св. Таин приобщались.

3. Ему, протопопу с братией, смотреть, чтобы эти богаделенки по кабакам и в непотребных местах, и в вольных и мирских домах (кроме добрых людей) не бродили и не ночевали, и безвременно не пьянствовали бы, чтобы в них не происходило какое непотребство – так же по улицам и по приходским домам, по миру не шатались (чего ради именным Его Императорского Величества указом воспрещено). И если кто против этого повинны явятся, таких, для смирения, присылать в эту тиунскую контору.

4. Для смотрения всего над ними, выбрать из этих богаделенок добродетельную жену в старостихи.

5. Если какой жене случится нужда идти к сродникам своим, и им ходить с ведома той богадельни старостихи, а ей спрашивать, к кому она идет, и какая ей нужда, и отпускать с рассмотрением.

6. Подаваемую от христолюбивых людей милостыню принимать со благодарением и отбирать в особливый ящик, который иметь помянутой старостихе со своей печатью, и что собрано будет денег или харчевого и прочего, разделять, помесячно или понедельно, всем по равной части, чтобы ни от кого жалобы в роптании не происходило.

7. Еще приказать той определенной старостихе смотреть, чтобы в этой богадельне не происходило какого бесчиния, смехотворения, шума, крика, ссор, драк и прочего тона подобного.

8. А кто в этой богадельне весьма престарелы (или кто тяжко занеможат), а имеются быть безродны и работать ничего не могут, для сохранения к таковым определять этой старостихе других богоделенок  по очереди, и чтобы в том роптания ни от кого не было.

9. Чтобы в этой богадельне мужским персонам пристанища и ночлега не было, чтобы от того какого позора не произошло,  также и посторонние, хоть и женского пола, к этой богадельне не приставали бы и не ночевали, чтобы прочим утеснения от того не было.

10. Если когда в богадельню придет для посещения к кому какая сродница и заночует, и о таких, о ведении, старостихе доносить протопопу с братией.

11. Если и из богаделенок которая умрет, и о том в тиунскую контору подавать ведение немедленно, самим же никого, без тиунской конторы, не определять.

12. А если неусмотрением и нерадением вашим в этой богадельне происходить будет какое непотребство и бесчиние, и о том в тиунскую контору учинится, мимо вас, ведомо, и за то на вас взят будет штраф, а определенной старостихе учинено будет жестокое наказание.

Этой инструкцией, которая простиралась и на сампсониевские богадельни, живущие в них уже прямо поставлялись в подчинение духовенству приходских церквей.

В новозавоеванных городах, тем более в их уездах, богаделен не существовало ни одной. В следствие указа о продаже старостами свечей при церквях, ямбургский заказчик Константин Феодоров жаловался св. Синоду, что «священники многие доносят, что доходы в церковную казну малы, не только нищих кормить, но и богаделен построить нечем· также – при господских мызах, при которых есть церкви, а в таковых церквях никакого доходу нет, поскольку свечи, и ладон и церковное вино даются от этих господ из казны».

Заботясь милосердно о бедных, пришедших в старость и подвергшихся болезням, св. Синод не оставлял без особенного внимания и, так называемых в народе, «несчастных». В 1721 году, на каторжном дворе, при Санкт-Петербургском адмиралтействе, состояло в работе каторжных невольников от 500 до 800 человек. При часовне и для «духовности» у каторжников, по распоряжению св. Синода, состояли особые священники, по одному, не связанные обязанностями прихода. В то время, в большом употреблении была смертная казнь. Нередко определения о ней приводились в исполнение в С.-Петербурге около крепости. 11 сентября 1725 года святейший Синод дал указ исаакиевскому священнику Антипу Феодорову быть духовником у приговоренных к смерти и известил о том полицейскую команду. Когда открывалась нужда, отца Антипу приглашали и допускали к преступникам. Он исповедовал их, приобщал св. Таин, а потом провожал несчастных на смерть. К приговоренным из других исповеданий приглашали духовных персон их веры или секты.

Преступники, напр. невольные убийцы, по исследовании дела в подлежащем, военном или штатском, суде, подвергались сперва телесному наказанию, которое тогда не только в бумагах писалось, но и на самом деле было нещадным. Потом, светская команда присылала их в святейший Синод, для очищения совести публичным церковным покаянием. Святейший Синод отсылал виновных к духовенству какого-нибудь прихода при указе, с приложением, иногда, формы всенародного покаяния. Само покаяние совершалось следующим порядком. Приходское духовенство заблаговременно объявляло народу, что в назначенный день, большей частью воскресный, будет в церкви перед литургией принесено преступником публичное покаяние. Разумеется, в такой день народу собиралось в церковь более обыкновенного. Преступник стоял в церкви среди народа, на видном месте, окруженный стражей. По окончании часов, диакон, выйдя из св. алтаря, читал сентенцию суда, изложенную подробно в указе, и когда ему приходилось в первый раз упомянуть имя преступника, он указывал на него публике рукой. По прочтении указа, диакон прибавлял: «И ныне он (виновный), ту свою вину исповедуя, приносит покаяние и просит от всемилостивого Бога отпущения. Того ради, извольте все православные, слышав это его покаяние, от таких и подобных тому причин остерегаться, а о нем, кающемся, чтобы сподобился он от Господа Бога принять прощение, помолитесь». После этого, виновный полагал три земных поклона к св. алтарю, и, обратившись к народу, держал следующее покаянное слово: «Я, нижайший и всех грешнейший раб, пред Господом Богом и перед вами, православные христиане, за предъявленное мое согрешение, с сокрушением сердца и с осуждением того греха, прошу прощения перед всеми, и молю, ради человеколюбия вашего, помолитесь о мне, грешном, чтобы этот мой грех от Господа Бога мне оставился в жизни сей и в будущем веке. Аминь». После этого, совершалась божественная литургия. Причт и принесший раскаяние подписывались к форме публичного покаяния. Наконец, виновный с очищенной совестью отправлялся через тиунскую контору в подлежащее ведомство. Такого рода церковное покаяние принес в Матфеевской церкви один солдат, ненамеренно убивший во гневе своего товарища по службе. Были примеры церковного покаяния более строгого и продолжительного. В 1729 г. солдатка–вдова Агафья Фаддеева, живя в Петербурге, снискивала себе пропитание рукодельем и волшебным согрешением. В 1730 г. пришел к ней крестьянин Мартын Алексеев погадать о своей жене, которая находилась в безумии. Агафья пошла на Неву, зачерпнула в ковш воды, и, посмотрев на воду, сказала, что жена его, которую звали Авдотья Гаврилова, незнамо кем испорчена после свадьбы, что в ней обретается нечистый дух, который наущает несчастную утопиться или удавиться. Волшебница прибавила, что мужу надобно бдительно смотреть за женой. Но муж не усмотрел: больная действительно утопилась в Невке, против Выборгской стороны. Начались сыски, Мартын Алексеев ничего не потаил – дошла очередь и до Агафьи-волшебницы. Полицмейстерская канцелярия, опросив ее, прислала при промемории в духовное правление. Здесь Агафья показала, что она черпала воду с молитвой Иисусовой и Богородичной, что о порче и нечистом дух она говорила, но отнюдь не говорила, будто жена Алексеева утопится или удавится. На вопрос: «Кто научил ее волшебству?» Агафья сказала, что научил, при смерти, родной ее отец, московский посадский человек. Духовное правление, рассмотрев дело на основании номоканона, отправило волшебницу в Успенский собор к священнику Петру Федотову, для публичного церковного покаяния. Отец Петр, бывший духовником ее, исповедовал Агафью и наложил ей тайную епитимию. А затем Агафья в течение трех дней во время богослужения стояла вне церкви у дверей, всем входящим и выходящим, по древнему чину кающихся, исповедовала свое волшебное согрешение, с поклонами прося у них прощения и молитв перед Богом. Дело кончилось уже в июне 1731 года, тем, что с волшебницы, за добрыми поручителями, в духовном правлении взяли подписку – впредь такого волшебства не чинить и других к нему не приводить.

Святейшему Синоду в первое десятилетие его существования подчинена была и лютеранская община со всеми ее кирхами, построенными в Санкт-Петербурге и существовавшими по епархии. От него давалось разрешение на построение новых кирх по епархии и он никогда в этом деле не препятствовал лютеранам. Святейший Синод определял, также и увольнял, не только капелланов, пасторов, но и препозитов лютеранских. Так в Санкт-Петербурге, согласно выбору лютеран, препозитом по определению святейшего Синода, поставлен был известный Яков Майделин, который между тогдашними немцами считался человеком высокоученым и высокопочтенным. Пасторы и капелланы к немецким киркам, по уездам, также утверждались святейшим Синодом в следующем порядке. Прихожане, усмотрев достойного и способного человека, представляли его для своей кирхи кандидатом к препозиту Майделину. Препозит, донося об этом святейшему Синоду, просил учинить определение. Святейший Синод, если не находил препятствия, ставил определение и посылал о том указ к препозиту, требуя, чтобы новоопределенный пастор или капеллан, прежде вступления в должность, принес присягу на верность службы государю императору. В присяге, между прочим, стоял следующий пункт: «также святейшему Синоду и прочим, предоставленным надо мною, начальствующим всякую надлежащую честь и послушание чинить буду». Присяга с подписью новоопределенного и препозита представлялась в тиунскую контору при почтительнейшем донесении препозита. Так в 1726 году, некто Иоганн Агандер определен был капелланом в Колтовской киршпиль, находившийся в Шлиссельбургском дистрихте. Такое сыновнее отношение к святейшему Синоду делает много чести тогдашнему лютеранскому пасторату. Святейший Синод вполне заслуживал бы всякое доверие и в настоящее время. Определяя служителей лютеранства, он предоставлял им полную свободу действий, ни мало не вмешиваясь в религиозные их верования, и вообще – в дела внутренние. Правом своей высшей власти он не пользовался для стеснения свободы совести лютеран. Ибо пасторам предоставлялось право учить и действовать свободно, согласно аугсбургскому исповеданию веры. Такой порядок вещей, в отношении к ограждению господствующей церкви и государства от вреда иноверных людей, вполне законный, вошел в силу, по Санкт-Петербургской епархии, вследствие «корреспонденций» со Швецией лютеранских пасторов. Чтобы этого не было, и чтобы не причиняли они вреда господствующей Церкви и ее чадам, Петр Великий, неизвестно каким указом, поставил проповедников лютеранской ереси под надзор св. Синода. Приезжие пасторы и патеры также обязывались являться в св. Синод и спрашивать у него права на отправление служб, и, не объявясь св. Синоду, никуда не отлучаться, с оставлением своего места навсегда. Не явившихся св. Синод требовал к себе на допрос, и эта присяга на верность службы России, равно как и порука приходских людей на пастора, ничего другого не имели  в виду, как только положить конец изменнической корреспонденции с иноземными людьми, во вред нашему отечеству. С первых годов царствования императрицы Анны Иоанновны, уже не видно и следов существования этого государственно-законного и для обеих сторон благодетельного порядка. Но мы считаем долгом заявить, что ни католическое, ни лютеранское духовенство, не могут представить св. Православной Церкви из своих историй ни одного фактического доказательства столь высокой веротерпимости в тех странах и окраинах, где политический перевес был на их стороне.

Книжная лавка, устроенная, на Санкт-Петербургском острове, у Гостиного двора, с 1721 года поступила под ведение св. Синода и стала называться синодальной. Будучи связана с типографиями, от которых получала товар, она находилась под ближайшим смотрением архимандрита Гавриила Бужинского, директора школ и типографий. Но дела синодальной лавки страдали отсутствием порядка в отчетности. На лавочнике Михаиле Васильеве, с 1714 по 1723 год, против приема его и расписки, составилась недоимка в 3853 р. 82³/₄ коп. Деньги стали доправлять, но он спорил и требовал, чтобы счетное дело поверить в синодальной канцелярии. С 1727 года лавка перешла в заведывание тиунской палаты под общим и непосредственным ведением св. Синода, а по закрытии палаты, ею управляло Санкт-Петербургское духовное правление. Книги и листы, в немалом количестве, раскупались из лавки. При ней, как мы видели и прежде, состояли особые книгопродавцы, которые за труд свой получали жалованье, а в приходе и расходе книг, так же в сборе денег от продажи, обязаны были давать подробный перечневый отчет тиунской избе, потом – правлению. Синодальная лавка, по своему времени, была очень богата товаром самого разнообразного содержания. Первое место на ее полках занимали, само собой разумеется, богослужебные книги: псалтыри, октиохи, ирмологи и проч. Но в нее же поступали на продажу и всякие другие сочинения по литературе духовной, светской, учебной, военной, юридической, русские и на языках иностранных. Кроме петербургских, продавались в синодальной лавке и московские издания. Тут были буквари виршовые (т. е. в стихах), учебная псалтырь, азбуки немецкие, книги цифирного считания, география о земноводном круге, сказанья (т. е. проповеди) на полтавскую баталию, на коронацию Екатерины 1-й и на ее погребение, сказанья на немецком языке, историогафия о славянском народе, история Иерусалима, о должностях человека–гражданина, книга о поливательном крещении, ифика иерополитика, география генеральная, геометрия, практика артиллерии, духовный и все другие регламенты  уставы, разных годов указы, табели о рангах, экзерциции воинские, дружеские разговоры, комплименты и т. п. Сверх того, в синодальной лавке продавались куншты (произведения искусства), которых было еще больше, чем книг. Тут находились изображения персов императорских, рисунки корабля на Воронеже, карты Белого моря, першпекты всех завоеванных городов, пирамиды, полтавская баталия, пригон пленных в Москву, торжественные въезды в Москву после побед, увеселительные огни (фейерверки) и т. п. Синодальная лавка тогда могла удовлетворять современным требованиям всякого рода. Она была единственным, в своем роде, источником просвещения, зачалом нынешних магазинов для продажи книг и всякого рода иллюстраций. Только  люди, занимавшиеся в ней торговлей, или неспособны были вести дела в порядке или, быть может, злоупотребляли доверием для своих интересов.· Их нередко переменяли и в отчетах, ими подаваемых, никогда нельзя было видеть правильного ведения дел и безупречной отчетности.

Между замечательными торжествами и случаями, как радостными, так и печальными, первое место, по новости и важности, занимает празднование Нейштадского мира, заключенного со Швецией 30 августа 1721 года. Событие это, после упорнейшей с лишком двадцатилетней войны, кончившейся для России неисчисленными выгодами, было приветствовано в Санкт-Петербурге радостнейшим образом и торжествовалось не один раз с особенным великолепием, и в чувствованиях самой искренней и возвышеннейшей благодарности к Богу. По получении первого известия о мире, герольды, разъезжая по улицам города с отрядами драгун, возвещали о нем жителям, сопровождаемые трубами и литаврами, в нарядных украшениях и с белыми знаменами в руках. После того, государь, министры, все знатные особы, войска и духовенство, в начале сентября собрались в Троицкий собор. Члены св. Синода служили божественную литургию и благодарственный Господу сил молебен. Во время обедни, высокопреосвященный Стефан, митрополит рязанский, президент св. Синода, произнес краткое объявление о заключении мира. На Троицкой площади перед храмом возведен был высокий помост, перед которым стояли кадки, наполненные вином. Выйдя из собора, государь стал на возвышение, снял шляпу, поклонился народу и сказал: «Здравствуйте и благодарите Бога, православные, что Он прекратил войну, и даровал нам и Швеции вечный мир». Затем, ковшом выпив из кадки вина, проговорил: «Да поможет нам Бог в мире трудиться для прибытка нашего и облегчить тягости, понесенные войной». В городе пошли разные увеселения, а по епархии велено совершить троекратно благодарственное молебствие.

Но то было лишь предисловие к настоящему торжествованию мира, которое назначалось на 22 октября того же года. В этот день, по совершении торжественнейшим образом литургии в Троицком соборе, прочитан был манифест от государя и сам трактат о мире, подписанный с обеих сторон. Преосвященный Феофан Прокопович «говорил изрядный панигирик или торжественное слово», в котором, исчислив великие дела государя, с красноречием и настоятельно убеждал народ принести ему такую дань признательности, которая увековечила бы тот достопамятный день. По окончании проповеди, духовенство, сенат и знатнейшее дворянство приблизились к царю. Великий канцлер граф Гавриил Иванович Головкин, выступив вперед, произнес от лица всех государственных сословий речь, в которой благодарил государя за то, что, его попечением, россияне «из тьмы неведения на театр славы и всего света, и тако рещи: из небытия в бытие произведены и в собственно – политичных народов присовокуплены», моля его принять титул, всероссийского отца отечествия, Петра Великого, и заключил свою речь так: «виват, виват, виват, Петр Великий! Отец отечества, Император Всероссийский!»

Сенат едва повторил это заключение, как громкие восклицания народа в церкви и вне ее, звуки труб и литавр, барабанный бой, звон колоколов, пальба с крепости, с адмирадтейства и с 125 галер, беглый огонь 29 полков, расположенных на Троицкой площади – слились в один звук восторга и общей сердечной благодарности к монарху. Тронутый до глубины души, император, выступив несколько шагов вперед, в краткой речи изъяснил, что по заключении сего мира, «не надлежит ослабевать в воинском дел, и что должно еще трудиться о пользе и прибытке общем». Затем началось молебное пение. После евангелия вторично произведена пальба. Высокопреосвященный Стефан, президент св. Синода, произнес благодарственную молитву при общем коленопреклонении. По выходе из церкви на Троицкую площадь, весь народ приветствовал государя громкими восклицаниями: «Виват, ура! Да здравствует Император! Отец наш!»       Звуки труб, звон колоколов, пушечная пальба провожали государя сквозь толпу восхищенных подданных, целовавших ему руки и полы его кафтана. За тем последовали разные мирские потехи, банкеты, фейерверки, иллюминации. Торжество продолжалось пятнадцать дней.

В праздновании св. Пасхи сделана, против описания за предыдущее двадцатилетие, перемена, и сверх того в современных записях встречается новая особенность, о существовании которой прежде мы не имели основания говорить. По сигналу из трех пушек для начала благовеста, данному в крепости, службу начинали вместо пятого часа, в третьем – пополуночи. Когда крестный ход, в Троицком соборе, совершив течение вокруг церкви, начинал петь в притворе: Христос воскресе, палили из семнадцати пушек (прежде из 11 и во время крестного хода); во время евангелия – из двадцати одной пушки (прежде из 15-ти), а по окончании литургии – из тридцати одной пушки (прежде из 21-й). Сигналы ракетами с Троицкой площади не давались. Так описывается это торжество в бумагах Санкт-Петербургской духовной консистории за 1722 год. При последующих царствованиях делались новые изменения. Император со всеми христосовался по православному обычаю, а членам царской фамилии женского пола, равно и боярыням, поздравители целовали руки. Тотчас после божественной литургии, перед дворцом собирались с музыкой не только все наличные петербургские литаврщики, трубачи и гобоисты, но и все барабанщики и флейтщики петербургских полков, для поздравления государя.

В 1721 году Петр Великий чинил торжество полтавской победы среди народа, на Троицкой площади, при крестном ходе. Против собора св. Троицы, на открытом месте была построена большая палатка с алтарем внутри. Члены св. Синода, при многочисленном духовенстве, в великолепных облачениях, вышли для богослужения из собора крестным ходом с возженными восковыми свечами. Духовенство совершало торжественно молебен. Царь стоял шагах в пятидесяти от алтаря в том самом наряде, который был на нем в день полтавского сражения. Царица с придворными дамами находилась на небольшом балконе, устроенном перед входом в Троицкий собор. Пели придворные певчие. К концу богослужения приехал с дороги герцог голштинский Карл Фридрих, жених Анны Петровны. Бывший при нем, камер-юнкер Берхгольц (Дневн. стр. 68) рассказывает, что когда богослужение приходило к концу, то один из духовных читал молитву (благодарственного молебного пения) из книги в золотом переплете, которую другой держал перед ним на бархатной подушке. В продолжение этого чтения, царь и все присутствовавшие (исключая иностранцев) стояли на коленях. По окончании же всего, духовные, в предшествии распятия, с восковыми свечами в руках, возвратились в церковь.

Установив ордена ради наивысшего отличия и ободрения в подданных усердия к отечеству, заслуг и дарований, государь по христиански праздновал в Санкт-Петербурге их учреждение. Первым между ними, по времени, был орден св. Андрея Первозванного. Он установлен 30 августа 1698 года. Государь учредил орден в честь этого св. апостола, потому что он, по преданию, первый проповедовал в России св. евангелие. В этом смысле, на поперечных концах орденского креста поставлены начальные буквы S. A. P. В. следующих латинских слов: Sanctиs Andrеаs, Patronиs Rиssiae т. e., пo-русски: святой Андрей, покровитель России. Установление ордена праздновалось 30 ноября, в день св. ап. Андрея. Его Величество со всеми наличными кавалерами слушал в этот день божественную литургию и молебен апостолу. При окончании службы, производилась, по обычаю всех празднеств, пушечная пальба в крепости и адмиралтействе. После богослужения, в дом одного из кавалеров был обед, на котором первый тост провозглашали в честь и славу св. ап. Андрея, покровителя ордена. За тем целый день ездили гости ко всем кавалерам ордена, которых в 1721 г. было 10 человек, и у каждого предлагалось угощение, что продолжалось до поздней ночи. С этого случая стали устанавливать другие орденские знаки, торжествовать празднества в честь святых ордена, а орден Андреевский, в частности, послужил поводом при императрице Анне Иоанновне к освящению на Васильевском острове церкви в честь св. ап. Андрея Первозванного.

Всех же торжеств совершалось теперь в Санкт-Петербурге немало. Таковы: коронация и восшествие на престол императрицы Екатерины І-й, бракосочетание принцессы Анны Петровны, восшествие на престол, обручение и коронация Петра II-го. Св. Синод до 1730 года, по поводу некоторых из этих событий, не раз имел свое присутствие в Москве. Но в делах бывшей тиунской конторы сохранились бумаги только относительно юного императора Петра II-го Алексеевича. В 1727 году, по случаю объявления его императором, в Санкт-Петербурге ему принесена была присяга в Троицком соборе. 23 мая 1727 года, преосвященный Феофан Прокопович совершил обряд обручения юного императора с дочерью Меншикова Марией Александровной. Перед тем была составлена и опробована форма возношения имен царской фамилии, в которой было моление об обрученной невесте императора, благоверной государыне Марии Александровне. Но 10 сентября 1727 года именным указом, объявленным от св. Синода, было запрещено духовенству с подписными поминать в Санкт-Петербурге и по всей епархии обрученную императору невесту Марию Александровну. Коронация Петра ІІ-го совершена в Москве 25 февраля 1728 года. Вечером 2-го марта генерал фон Миних, прислав об этом объявление в синодальную контору, просил учинить распоряжение, чтобы на другой же день совершены были молебные пения во всех соборах и церквях столицы с целодневным звоном. Преосвященный Питирим, тотчас по получении от Миниха известий, дал знать о коронации в Александро-Невский монастырь и всему столичному духовенству. 3-го марта, по совершении литургий в храмах, все духовные собрались в Троицкий собор, и там отслужено торжественно благодарственное молебствие Господу Богу. Потом из синодальной конторы разосланы были об  этом указы по всей епархии, с таким присовокуплением, чтобы об исполнении их донесено было в контору, и чтобы коронацию императора и впредь торжествовать ежегодно 25 февраля. О этих распоряжениях преосв. Питирим, от 7-го марта, донес по почте святейшему Синоду.

Из прекрасных духовных обрядов и обычаев, упоминаются за то время следующие. Новые корабли, перед спуском к плаванию, всегда были освящаемы в присутствии царя и вельмож. На корабле «Пантелеимон» обряд освящения совершал в 1721 году преосвященный Феодосий, новгородский архиепископ. Всякое предприятие: закладка дома, гавани, города и т п. освящалось молитвой. Так положено основание новой гавани в Рогервике, что ныне зовется Балтийский порт. Государем, который сам тут был, назначено было старшему священнику (обер-иеромонаху) флота освятить место и положить начало работать по устройству новой гавани. Но обер-иеромонах, неизвестно почему и кто, всячески искал уклониться от этого, и его место заступил другой. По совершении молитв, всякий, от императора до последнего из присутствовавших, носили к концу берега камни и бросали их в воду. Когда же брошен был самый первый камень в воду, то его величество возвел взоры к небу, и из сердца его вышел глубокий вздох, что замечено было некоторыми из присутствующих. В 1723 году, происходила закладка нового обширного укрепления в Кроншлоте. При этом, вырыта была яма или ров, в который опущен был большой камень, после молебного пения, окропленный св. водой духовенством, и обложенный кучей дёрна, который должны были носить туда и дамы. С этой поры не только новое укрепление, но и сам город, вместо Кроншлота, стали называть всегда Кронштадтом.         

Все бояре и сановники, садясь к обеденному столу, даже в присутствии самого царя и многочисленных гостей, предварительно молились Богу, равно как и по окончании трапезы. 29 сентября 1721 года, праздновалась в Санкт-Петербурге свадьба молодого графа Пушкина. На ней были сам царь, герцог Голштинский и вся знать. Маршал свадьбы подполковник князь Голицын, усадив гостей по местам, подал своим жезлом знак к молитве. «Только тогда гости приступили к обеду», – говорит Берхгольц, – «потому что до молитвы никто не может даже развернуть своей салфетки (Дневн. стр.180–181)». Иностранцы, которым очень нравился такой законно-христианский порядок, в одобрительном тоне упоминают о нем в своих записках. Обручение царских особ и венчание в храме, по исконному обычаю отечества, совершалось монашествующими иерархами из первых особ св. Синода.

Когда кто-либо умирал, то к нему приглашались духовные лица для последнего напутствия словом утешения и надежды, хотя бы все установления св. Церкви, сюда относящиеся, как то: причащение св. Таин, елеопомазание и молитвы на исход души, были исполнены ранее. В 1723 году царевна Мария Алексеевна лежала на смертном одре совсем уже в безнадежном положении. Ее, по древнему отечественному обычаю, окружало множество духовных лиц, которые разными способами старались облегчить ее предсмертные минуты. Но Петру I тогда не очень это понравилось, и он, прибыв к царевне, уменьшил число печальников, удалив из ее покоев всех, кто казались ему лишними. Приготовление к смерти самого государя императора Петра І-го имело особый характер. По его желанию, близ его опочивальни, поставлена была подвижная церковь. Государь два раза причащался св. Христовых Таин. В городе и окрестностях молились по всем церквям о его выздоровлении. Когда больной, видимо, стал приближаться к кончине; к нему, для утешения и утверждения в христианской вере и надежде, были приглашены два епископа: псковский Феофан, тверской Феофилакт и чудовский архимандрит. Засохшие уста страдальца, слушавшего их поучения, по временам произносили: «сие только услаждает          меня   и утоляет мою жажду... Верую, уповаю…», повторял он много раз. Причастясь св. Таин вторично, Петр сделался спокойнее, с духовной жаждой слушал евангельские глаголы духовных архипастырей, преклонявшихся к его изголовью, и, возводя очи к небу, по временам приподнимал правую руку. Духовные особы не оставляли его до смерти. В четвертом часу пополуночи 29 января 1725 года преосвященный Феофилакт прочитал молитвы на исход души, и среди таких заботливых приготовлений к вечности, в четверть шестого часа поутру, государь умер, как говорит Мальгин (Зерцало, стр. 523), «с великою болью, но и с великою верою, терпением, благочестием и надеждою в Бога».

В это время, в новой резиденции Российского государства положено основание развитию красноречия речей церковно-торжественных и надгробных. Из разряда торжественных речей приведем здесь слова, произнесенные Феодосием, архиепископом новгородским и архимандритом Невского монастыря, при встрече императора Петра І-го в Москве у нарочно устроенных триумфальных ворот, по случаю празднования Нейштадтского мира в 1722 г.

«Понеже, Божиим благословением и высокохвальными делами, слава и честь Вашего Императорского Величества распространились, что превосходят все виды и риторические красноречия, чего для, мы, весь собравшийся здесь Синод, оставляем об оных в сей речи упоминать, опасаясь, чтобы не умалить нам чего-нибудь бессилием своим: однако, приемлем смелость всепокорнейшее Вашему Императорскому Величеству приветствие учинить. Приими убо нетленные плоды трудов твоих, наслаждаясь оных совершенным здравием и долголетным пребыванием, и питай чад твоих, о отче отечества! Желаем же еще единою душою и сердцем, дабы и счастливейшие от императорской твоей крови приносили бы всегда таковые же плоды, равные добродетелям Вашего Императорского Величества».

Мы тем охотнее привели эту речь преосвященного Феодосия, что нигде не встречали не только памятников, но и сведений об ораторских его упражнениях. Теперь же, кроме речи, библиография будет знать еще о его инструкциях, приведенных нами в предыдущем отделе.

При погребении Петра I в 1725 году преосвященный Феофан Прокопович произнес знаменитое слово, которое оставило громадное впечатление, не изгладившееся доныне из преданий. «Что се есть? Так начиналось его надгробие. Что мы видим? Что делаем, о россияне! Петра... великого погребаем». При этих словах церковный оратор, тронутый до глубины души, сам прослезился, и у народа извлек целые реки слез. В изложении слова преосвященный Феофан правдоподобно и приравнительно величал Петра: за учреждение флота российским Иафетом, за мужество – российским Сампсоном, за законы – Моисеем российским, за великий смысл и премудрость  – российским Соломоном и за духовное правительство – российским Давидом и Константином.

Где не было устроено кафедры, там проповедь произносили с аналоя, и проповеди тогда писались очень длинные. При погребении в 1723 году царицы Параскевы Феодоровны, урожденной Салтыковой, вдовствующей супруги бывшего царя Иоанна Алексеевича, говорил похоронную проповедь в Александро-Невском монастыре какой-то молодой священнослужитель, которая продолжалась почти целый час. 12 декабря 1723 года при отпевании в Невском монастыре обер-гофмейстера и маршала Олсуфьева, после разрешительной молитвы и перед последним целованием, также было произнесено похоронное слово. Очень жаль, что нам неизвестны ни содержание этих надгробий, ни лица, которые их произносили.

Чтобы дать целостное понятие о погребальных обычаях того времени, как они происходили при дворе и вообще в лучших сферах общества, мы сообщим, следуя руководству одного наблюдателя – иностранца, весь ход погребения вдовствующей царицы Параскевы Феодоровны. Волей Божией, она скончалась, в вере и надежде на жизнь вечную, 13 октября 1723 года. 14 числа двор и почти весь город Санкт-Петербург были в трауре. Маршалами погребения у нее состояли два лица: генерал Аллар и генерал-лейтенант Ласси. Они извещали знатных особ о смерти и погребении, встречали и провожали приходивших ко гробу, занимали важное место в процессии погребения и вообще распоряжались внешними порядками похорон. В помощь им дано еще несколько человек, которые назывались шаферами погребения. В настоящем случае таких шаферов было восемь человек.

Покойная царица Параскева сперва стояла в своем доме, в большой зале, в открытом гробу на катафалке, устроенном как парадная постель. Над ней возвышался большой балдахин из фиолетового бархата, украшенный галунами и бахромой, а над гробом – на той части балдахина, которая спускалась в головах, вышит был золотом двуглавый орел на фоне, состоящем как бы из горностаева меха. На внутренней ее стороне стоял вышитый же именной шифр покойной с императорской короной, скипетром и державой наверху. С правой стороны, на красной бархатной подушке лежала царская корона, украшенная довольно богато драгоценными камнями и сделанная, сколько позволила краткость времени, довольно изящно. Возле нее стояло желтое государственное знамя. Предполагалось еще тут же положить скипетр и державу. Царские почести здесь воздавались потому, что усопшая была супругой царя Иоанна V Алексеевича, родного брата Петра І-го. Гроб, стоявший на возвышении в нескольких ступенях, обит был фиолетовым бархатом и широким галуном, а крыша его имела еще сверху крест из белой объяри. Из такой же объяри было и платье на царице и покров, спускавшийся с гроба вниз до самого катафалка, который также обтянут был бархатом. По обеим сторонам гроба стояло 12 больших зажженных свечей из белого воска. Но, кроме того, комната была украшена еще тремя люстрами и многими стенными подсвечниками, в которых во всех горели свечи из белого же воска. Позади 12 больших свечей, стояли 12 капитанов в черных кафтанах, длинных мантиях и с черным флером на шляпах. Они охраняли тело и все имели в руках нечто вроде вызолоченных алебард, на которых также навязаны были длинные концы черного флёра, вместе с изображениями имени и герба покойной царицы, написанными на маленьких щитах. Даже гренадеры, стоявшие у дверей вне залы, имели на ружьях длинный черный флёр, спускавшийся от штыков. В головах покойницы с обеих сторон стояли два священнослужителя, которые попеременно пелн, производя жалобную музыку. Навокец, вся комната была обита черной байкой, а наверху стен по карнизу шла фамбола, собранная из белого и черного флёра, которая делала большой эффект. Кроме того, комната эта украшалась разными аллегориями. Если кто, войдя в опочивальню покойницы, не был еще в трауре, то шафера погребения навязывали на шляпу и шпагу черный флёр, а лицам, в церемонии исправлявшим какую-либо должность, раздавали мантии. Траур подобало носить только родственникам и траурным, т. е. состоявшим в процессии погребения; у прочих, напр. у слуг царицы, если появлялся траур, то его снимали маршалы и шафера.

Вынос царицы из дома Берхгольц описывает так. Его Величество государь Петр І-й со всеми знатными особами пришел в большую залу, где стояло тело и где ранее собралось всё здешнее духовенство в полном облачении, со всеми певчими императора и императрицы. Они начали петь, кадить и молиться, и когда императрица, с закрытым лицом и в глубоком трауре, вошла в сопровождении обеих принцесс (которые были в обыкновенном трауре) и некоторых дам, архиепископ новгородский (Феодосий), одетый в свое великолепное архипастырское облачение, подал сперва Ее Величеству, потом каждой из императорских принцесс по зажженной восковой свече, – при чем благословлял их крестом, а они за то целовали ему руку. Свечи они держали во время панихиды, продолжавшейся с четверть часа. По окончании ее началась процессия. Было около 4-х часов, когда тело вынесли из дома, и тут несколько пущенных ракет подали сигнал, по которому должен был начаться звон во все колокола (стрельбы или пальбы из пушек вовсе не было).

Процессия двигалась в следующем порядке. Шествие открывал поручик гвардии с 15-ю или 18-ю унтер-офицерами, имевшими длинный флер на своих тесаках, которые они держали на плечах. За ними шел первый маршал Румянцев со своим маршальским жезлом в сопровождении всех гражданских и военных чиновников, не имевших в церемонии особых должностей. Они шли по три и по четыре в ряд, по чинам, а именно – младшие впереди, старшие позади, ближе к телу. Затем, должны были идти иностранные министры; но из них, во избежание споров о местах, не явилось никого, кроме голландского резидента, который шел вместе с ними; однако же, и он скоро воротился и уехал домой. Австрийский секретарь посольства приезжал в дом, но скоро также сказался больным и уехал еще прежде, нежели мы вышли оттуда. За отсутствием иностранных министров, вслед за гражданскими и военными чинами шел Его Высочество между обоими гессен-гамбургскими принцами, тотчас позади двух генерал-лейтенантов Ягужинского и Миниха, и двух вице-адмиралов Сиверса и Гордова, имеющих генерал-лейтенантские чины. Все четверо они были последними в группе вышеупомянутых, военных и гражданских, чиновников. Позади Его Высочества шла вся его свита. За ними следовали все певчие, а за ними шло духовенство в своем церковном облачении и по старшинству. Епископы и архиепископы в своих великолепных круглых митрах и с посохами в руках, были последними. Все они держали восковые свечи. После духовенства шел другой маршал, Мамонов, также с маршальским жезлом. За ним сенатор граф Матвеев на красной бархатной подушке нес царскую корону. Прочих регалий вовсе не несли, не было даже и желтого государственного знамени, которое в комнате, однако же, стояло, и для несения которого был уже назначен полковник. За тем шли двенадцать полковников в качестве носильщиков, вслед за которыми везли тело на открытой, обтянутой черным, колеснице, на которой оно стояло очень высоко, для большого парада. Гроб покрыт был большим бархатным, обшитым серебряными галунами, покровом, который спускался до самой земли. Колесницу везли шесть больших лошадей, с головы до ног завешанных черными байковыми попонами, и ведомых под уздцы. Над гробом шесть майоров несли фиолетовый бархатный балдахин с серебряными галунами и шитьем. Кроме того, по обеим сторонам тела шли еще двенадцать капитанов со своими позолоченными алебардами, обвитыми длинным флером, и одиннадцать поручиков с большими белыми свечами. Непосредственно за гробом шел первый главный маршал Аллар со своим большим жезлом, а за тем, в качестве траурного, император, которого вели великий адмирал Апраксин и князь Меншиков; позади них шли еще некоторые лица. После того, шел другой главный маршал, именно генерал-лейтенант Ласси, за которым следовали дамы: сперва герцогиня мекленбургская, в глубочайшем трауре  с совершенно закрытым лицом; ее вели под руки обер-полицеймейстер и гвардии майор Ушаков, а шлейф ее несли четыре прапорщика гвардии; потом принцесса Прасковья, также в глубочайшем трауре, ее вели контр-адмирал Сенявин и генерал-адъютант Нарышкин, а шлейф несли четыре молодых дворянина и унтер-офицера гвардии. За ними шли еще две незнакомые мне дамы с закрытыми лицами, и потом уже императрица, которую вел сенатор Долгорукий. Шлейф ее несли два камер-юнкера. Она также была в глубоком трауре и с закрытым лицом. Ее Величество сопровождали все прочие дамы, в глубоком трауре и с закрытыми лицами. Начиная от колесницы до самого конца процессии шли один за другим человек сорок унтер-офицеров гвардии, и процессия, как открывалась, так и заключалась опять поручиком с 18-ю или 20-ю унтер-офицерами. От начала ее до конца, по обеим сторонам, шли, очень близко один от другого, солдаты с зажженными факелами, и их было человек с лишком сто. В порядке вся процессия подвигалась пешком от дома покойной царицы до Александро-Невского монастыря, до которого оттуда более трех верст или половины немецкой мили. В 6 часов мы достигли, наконец, до монастыря, после шествия, продолжавшегося с лишком два часа.

Процессия была встречена перед монастырем всеми его монахами и духовенством, перед которыми несли на высоких шестах две иконы (т. е. хоругви). На монастырском дворе тело сняли с колесницы, и полковники торжественно внесли его в церковь. Все факельщики выстроились в ряды на этом дворе, а унтер-офицеры стали перед церковью. Гроб поставлен был против алтаря на возвышении о 4-х или 5-ти ступенях, после чего полковники опять сняли с него крышу. Затем духовенство приступило к обыкновенной похоронной церемонии с пением, каждением и молитвами, а по прошествии некоторого времени удалилось в царские двери. После того, между алтарем и покойницей поставлен был небольшой аналой, к которому подошел один молодой священнослужитель и начал говорить похоронную проповедь, продолжавшуюся почти целый час. По окончании ее, духовенство вышло опять из царских дверей, и тут архиепископ новгородский прочел отпущение, которое потом положил в гроб, но не в руку усопшей, как это обыкновенно делается. В заключение все духовные подошли к гробу и, один за другим, целовали руку покойницы; за ними обе огорченные принцессы взведены были на возвышение и в последний раз целовали руку своей матери. Они громко рыдали. После них подошла императрица и поцеловала покойную в уста. За ней подходили все дамы, а потом все мужчины, не исключая даже и певчих, и целовали умершей руку. После всех поцеловал ее император. Тогда, по непременному желанию покойной царицы, ей положен на лицо портрет  ее супруга, зашитый в белую объярь, и гроб накрыли крышей. Его снова поставили на носилки и отнесли с церемонией в часовню, которая, хотя и готова уже в новом здании монастыря, но еще не освящена. Так перед алтарем, его опустили в могилу. Из монастыря все присутствовавшие, уже без всякой процессии, отправились опять в дом покойной, куда были приглашены на обед. Император встал из-за стола уж в 11 часов.

После смерти не только членов царской фамилии, но и незначительных лиц, напр. священников, иеромонахов, на упокой души их, псалтырь с положенными молитвами читалась непрерывно, в течение шести недель. Во дни девятый, сороковой, в год кончины совершалось полное молитвенное поминовение, после которого учреждалась трапеза. О членах императорской фамилии служба совершалась на месте их погребения в Невском монастыре или в Петропавловском соборе, а трактамент бывал во дворце. Государыня Екатерина І-я сама извещала св. Синод о днях поминовения своего супруга Петра І-го.

11-го ноября 1728 года умерла в Голштинии цесаревна, голштейн- готторпская герцогиня Анна Петровна, старшая дочь Петра Великого и августейшая мать Петра III-го Феодоровича. По этому случаю посланы были в Голштинию от святейшего Синода архимандрит, священник, диакон и дьячки из столичного духовенства. Там они служили панихиды по усопшей и сопровождали до Петербурга тело ее, которое погребено в Петропавловском соборе. В сороковой день 21-го декабря совершено было по усопшей обычное поминовение по всем церквям столицы и в Петропавловском соборе, куда собирались для панихиды все нечередные священники.

Народ, как в Санкт-Петербурге, так и по епархии, со священными обрядами Церкви соединял свои старинные привычные, которые выражали простоту его веры. В 1721 году 1-го августа на память происхождения честных древ, Ораниенбаумский священник совершал освящение воды на пруду. Для священнодействия был устроен большой и широкий помост, на котором и вокруг которого стояло множество народа. Когда при окончании водоосвящения священноиерей три раза погрузил в воду св. крест с распятием, все люди, наперерыв, бросились к помосту, чтобы наполнять кружки и бутылки св. водой, которая сохранялась у них бережно целые полгода до праздника Крещения Господня. По отшествии священника к церкви, некоторые из оставшихся окунали в четырехугольное отверстие помоста, где погружаем был св. крест, по шею детей своих, лет трех или четырех, в платье, как они были, и вытаскивали их совершенно мокрыми, что, разумеется, не обходилось без крика и плача. Молодые ребята, раздеваясь при всех донага, сами прыгали в воду и весело плавали вокруг помоста. Кроме сердечной простоты веры, эти явления обнаруживают в тогдашнем народе еще первобытную чистоту нравов.

В Санкт-Петербурге вошло в обычай славленье по домам разных певчих и музыкантов, в праздник Рождества Христова и св. Пасхи. Хор придворных певчих в числе сорока человек в первый день, поздравив, прежде всех, государя с царицей, ходил потом к вельможам и к знатным иностранцам. Тоже делали певчие других, напр. архиерейских хоров, и разные музыканты, однако неизвестно, являлись ли ко двору Его Величества эти приватные хоры, каждый поодиночке. Иностранец Берхгольц (Дневн. стр. 267) говорит, что 25 декабря 1723 года, русские певчие Их Величеств приходили после обеда с вокальной музыкой и поздравлением ко двору Карла Фридриха, герцога Шлезвиг-Голштинского, а на второй день праздника «к нам приходило», – продолжает он же, – «столько партий музыкантов и певчих, что мы, почти весь день, провозились с ними». 28 декабря ко двору герцога приезжали славить певчие Александро-Невского монастыря в числе двадцати пяти человек. По окончании пения, Его Высочество приказал вручить им десять рублей, – чем певчие были очень довольны, потому что не привыкли получать так много. Тогдашние вельможи, по отзыву Берхгольца, не отличались щедростью, тем больше, что славленье было в большом ходу и для вознаграждения всех певчих и музыкантов требовались немалые, в общей сложности, расходы.

Если мы сообразим все случаи торжеств, бывших в последние годы царствования Петра 1-го, то, естественно, вытекает такое заключение, что жизнь всего тогдашнего общества, настроенная успехами государя, наиболее отличалась ликованьем, в мирском смысле слова. Любили торжествовать, пышно обедать, много пить, роскошно одеваться, совершать увеселительные катанья, ходить по домам друг к другу, веселиться и плясать за полночь, петь, играть на мусикийских орудиях, звонить, стрелять. Все это делалось не частными кружками, но в составе целого высшего общества, при участии народа, и под предводительством самого царя. Конечно, это сближало всех жителей между собой. Но не удаляло ли всех от духа благочестия? Не умаляло ли в русском дворянстве стремления к труду? Не подавало ли дурного сигнала всему народу, населяющему империю?

О расколе в Санкт-Петербурге и уездах из этого периода времени известно мало нового – против того, что мы сказали прежде. В последние годы царствования Петра Великого, энергия правительства против раскола ослабела. Преосвященный Феодосий, новгородский архиепископ, царский кабинет называл даже прибежищем и заступлением раскольщиков. В силу такой перемены, раскольнические центры стали смелее относиться к Петербургу и из пассивного состояния переходить в состояние действующей силы. Выговские даниловские скиты вырабатывали теперь для себя первенство в деле распространения раскола в новой резиденции и удобряли почву к насаждению его. Деятельность их, впервые после 1721 года, тем обнаруживается, что они принимали к себе, укрывали и приводили в свою секту беглых людей из Санкт-Петербурга, чего до той поры не замечено. В 1724 году производилась ревизия. В это время, вероятно в числе других, бежал от нее в даниловские скиты, по уговору своего сына, Ростовского Богоявленского монастыря Спасской слободы, крестьянин Семен Алексеев Копнин с женой и детьми, чтобы содержать веру «потаенно». В эту же пору, только неизвестно  – в каком году, пришел в Выговскую пустыню из Санкт-Петербурга «муж некий, многие скорби причинивший впоследствии выговцам, назвася москвитин, именем и прозванием Иван  Иванов Круглой, смирен и кроток, и прияша его отцы Андрей и Даниил, и начаша его посылати на судах в Петербург». Затем выговские отцы, начальники, старцы, ходатаи по делам, сами продолжали ездить в столицу, заводили знакомства, делали правительству, как и прежде, подарки, заискивали милость и милостивцев, писали письма. В царствование Петра II, известный Семен Денисиевич, брат Андрея, чтобы преклонить на милость его императорское величество и прочих высоких персон, «посылаше братию на море в дальние места и приказываше всяких живых зверей ловити и к дому привозити. Такожде, и оленей живых приказываше с Канина носу к дому (т. е. привозити) и посылаше в Москву и в Санкт-Петербург, не точию к его императорскому величеству Петру II, но и к великим господским лицам, и письма посылаше к Его Императорскому Величеству и к господам (Истор. Филиппова, стр. 220)». С 1727 года постоянно навещал Санкт-Петербург Мануил Петров, келейник и ближайший ученик самого Андрея Денисьевича, – тот самый, через которого выговские законники, 1-го июля 1723 года, подали иеромонаху Неофиту свои поморские ответы из ста шести пунктов (Опис. докум. св. Син., т. I, стр. 479). Сокращений за этот период в Санкт-Петербурге и по уездам, не видно, но весьма заметно, что эти сношения с Санкт-Петербургом пролагали в него путь расколу, который с царствования Анны Иоанновны, начал уже активнее действовать и входить в силу.

Св. Синод начал прибегать к увещеванию и убеждению в истине православной веры раскольников, которых доселе светская команда держала в своих руках и действовала на них мирскими мерами к отвращению от их раскольнической тщеты. В 1721 году от св. Синода поручено петропавловскому протопопу Петру сделать увещевание раскольнику Гавриле Агееву, привезенному из Москвы, чтобы он ко благочестию св. церкви обратился. Протопоп трижды беседовал с ним и донес потом св. Синоду, что «Агеев весьма содержится в своей раскольнической прелести и даже до умертвия своего в том пребывати намерен».

Римское католичество и лютеранство, поставив себя ранее в выгодные условия, упрочивали свое положение и продолжали вести интриги как между собой, так и против православной церкви. Французские реформаты отделились от голландцев и позаботились устроить самостоятельность своей религии. В 1721 году генерал-майор Дупрей вызвал для них из Женевы своего пастора Дунанта, который и приступил к исполнению своих обязанностей. Замечательно, что все эти пасторы оказывали пренебрежение к законам государства, в котором селились. Дунант, как и прибывшие раньше, въехал в Санкт-Петербург без пашпорта и начал свою деятельность, не объявясь св. Синоду, якобы по незнанию законов и обычаев страны. В Кронштадте при лютеранской церкви в 1721 году состоял немецкий проповедник Мюллер. Все духовные иностранных исповеданий не получали от своих приходов определенного содержания, а жили мирским подаянием. Но теперь надежды всех иноверцев на пропаганду между русскими, – надежды, которые они возлагали, было, на государя, остыли: по свидетельству документов того времени стало ясно, что государь, позволяя всем молиться Богу «по своей вере», православную церковь ограждал от нашествия иноверцев. «И понеже в государстве своем учредил он порт»,–  говорится в одной рукописной истории Петра Великого, вполне достоверной, – «то не зазрила ему совесть в позволении чужестранным народам свободного, по законам их, моления: однако, всякую осторожность употребил, дабы не повредился народ его отсюда ереси». Мы уже знаем об этой осторожности, в том состоявшей, что кирки и пасторы состояли под  наблюдением св. Синода.

В дополнение к прежним сведениям, поименуем здесь   некоторые кирхи, лютеранского исповедания, находившиеся в тех погостах Кексгольмского уезда, которые отписаны были к комнате императрицы Екатерины І-й и находились под одним ведомством с Царским селом.

а) Кирха Кидель находилась в Видельском погосте, на берегу озера Кидельярви.

б) В Токмоярвском погосте стояла кирха на берегу озера Токмоярви. Эта кирха долгое время стояла в запустении: ибо пастор ее, в 1710 году бросив прихожан, убежал со всем семейством своим в Саволакс.

в) Кирха Угонемоно – в Угонемском погосте, на берегу озера Пюгоярви.

Все эти кирхи были деревянные и построены еще при шведском владении. При них стояли дворы для пасторов, капелланов и лукаров (т. е. церковных сторожей). Кроме кирх, в названных трех погостах существовали  еще три деревянных капеллы.

Приказчики и управители, посылаемые от канцелярии Царского села, имея дело к обитателям погостов, не касались ни кирх, ни пасторов, предоставляя всем полную свободу в отправлении религиозных обязанностей.

Временно существовали в Санкт-Петербург, не подлежащие надзору св. Синода, ксендзы и пасторы, при представителях и особах иностранных дворов. Герцог Голштинский, живя довольно долго в Санкт-Петербурге, держал при себе своего придворного проповедника Ремариуса, которого, в составе свиты, привез из своего герцогства. По воскресеньям этот пастор во дворе герцога отправлял службу в одиннадцать часов утра и, обыкновенно, говорил проповедь. Однако же, из русских, хотя и знали некоторые хорошо немецкий язык, никто не ходил слушать этих пришельцев. Остальное за воскресной службой и проповедью время проповедник всё разъезжал по гостям и предавался пиршествам. Нам известно содержание одной надгробной речи, которую Ремариус говорил при выносе тайного советника Геспена, состоявшего в голштинской свите. В ней изображалась, в лестных терминах, вся жизнь и добрые душевные качества усопшего. Из этого видно, что прославляемое у нас в России проповедничество лютеранских сект, нисколько не подвинулось вперед со времен Петра I. Ибо и до сих пор лютеранские пасторы говорят усопшим одни похвальные речи, не возводя мысли своих верующих к евангельским истинам о жизни и смерти, и не внушая им расположения к молитве о грехах и об упокоении усопшего.

К печальным и вредным явлениям того времени принадлежит то, что духовная власть, преосвященные архиереи и все священство были уничижаемы против других гражданских учреждений и персон, им параллельных. Сам святейший правительствующий Всероссийский Синод, высшее духовное начало на земле русской, терпел умаление своей чести и власти от Сената (Опис. док.св.Син. т.І, стр. 98), а после Петра І-го, в особенности, от Верховного Тайного Совета (Феофан Прокопович, стр. 225), и находил себя вынужденным искать сатисфакции даже на частных делах. Екатерина І, приглашая других на трактамент, обходила иногда членов св. Синода. Если требовалось дать какое-нибудь ведение в св. Синод, то государыня присылала какого-нибудь уставщика певчих Протопопова изъяснить св. Синоду словесно волю ее. Раз новгородский архиепископ Феодосий ехал к ней во дворец, и часовой 9 роты солдат Лукин не пустил его проехать через мост. Грубость этого приставника оскорбила Его Преосвященство, в оскорбленном состоянии духа он сказал нечто неугодное солдату и офицеру, и за это, в числе других наговоров, Его Преосвященство, оказавший государям и отечеству много заслуг, просивший слезно прощения в своих обмолвках, был предан суду, лишен сана и заморен в темнице. Самого Феофана Прокоповича, который действовал в угоду светским командам, требовали для выслушания указов в Верховный Тайный Совет и унизительно судили в Канцелярии тайных розыскных дел. А небольших людей, иеромонахов и священников, забирали без сношений с духовной властью, распоряжались ими как хотелось и думалось, держали в узах, сажали, приговаривали к решению судьбы. По уездным городам и селам разные светские команды и персоны деспотически ворочали духовными делами и лицами. Это известно о комендантах Шлиссельбургском и Кронштадтском. Так железная рука великого и мощного монарха плотно легла на голову духовного сословия и ведомства, и весьма надолго отяготила его жизнь, умалила и сузила его благотворное влияние и деятельность.

Устраивая быт своего народа, Петр Великий копировал его с примера иностранных государств. В самой России, по многим ведомствам, иностранные люди стояли во главе управления. Насколько эта система возвышала иностранцев у нас, настолько же уничижала она наши народные начала, учреждения, свойства, обычаи. Отсюда выродилось, во дни Петра, подобострастие русских к иностранцам и иноверцам. К великому несчастью, подобострастие это вкралось и в религиозную сферу русского общества. Тогдашние наши предки стали смотреть с точки зрения иноверцев на свои духовные учреждения, начиная стыдиться и обходить их. Часто нам встречалось в делах такие вещи, в которых предмет разбирался как по существу его, так и по тому еще, не будет ли от этого что укорительное от иностранных людей? Как бы мы, живя у себя и благодетельствуя иностранцев, должны были делать все только в угоду для них, как бы для господ каких. Иностранцы же и иноверцы, видя глупую слабость нашу, пользовались ею, нанося укоризны на наши благие обычаи и учреждения. Смешанные браки господ наших с иноверцами, которые стояли, по происхождению и по всему, ниже своих мужей, помогали этому делу. И вот русские люди с этого времени стали, из подобострастия и ложного стыда, отступать от заветных и исконных своих правил, искаженно изображали на себе знамение св. креста, нарушали посты, чуждались благословения священнического, не брали св. икон по домам и т. п. Сам Петр Великий даже указом запрещал ходить с водой св. богоявлений по домам, и, как мы видели, не один раз пародировал отечественные учреждения. При стремлении к новизнам, Петр Великий в последние годы своей жизни напоминал народу и о старинных качествах наших русских царей. Так, по случаю заключения Нейштадтского мира, также во время болезни, от которой умер, он оказывал милости и прощение каторжникам, колодникам и по взысканию недоимок (Опис. докум. св.Синод. т. I, стр. 706–707).

В это время по Санкт-Петербургской епархии ходили разные суеверные тетради, больше раскольнического содержания, творящие тщету христианскому спасению. Их предписывалось отбирать и вообще искоренять в народе суеверия.

При дворе, у царевен появились гувернантки из иноверок. Роскошь в одежде, неумеренность в пищи и питии дошли до гомерических размеров в кругу высшего общества. Петр Великий ввел драматические представления, которые давались иностранными актерами в числе 10 или 11 человек. Представления эти, больше всего, посещались двором, и без него, пишет Берхгольц, актеры умерли бы с голоду: «потому что из русских никто не ходит смотреть их (Дневн. ч. 111, стр. 194).» В 1719 г. содержатель театра, по приказанию государя, объявил, что 1-го апреля, будут показаны в театре одним силачом такие опыты силы, каких еще не видывали в Санкт-Петербурге. Собралось множество всякого народа, деньги платились за места в увеличенном размере. Когда наступил час представлений, на сцене повесили доску с надписью: сегодня первое апреля (Панорама Санкт-Петербурга, ч.1, стр. 184). Потом, вышел какой-то комендант к публике и объявил: «Так как сегодня первое апреля, то представления, по особому повелению Его Величества, не будет, и все могут отправиться по домам (Берхгольц, ч. III, стр. 91–92)». С того времени, царь ежегодно придумывал на первое и на последнее число апреля какую-либо шутку, чтобы обмануть народ. Последнее апреля в народе забыто. Но первое апреля сделалось в Санкт-Петербурге «Днем обманов». Давно бы пора уничтожиться этому дурному и вредному обычаю, противному православной вере, но он и до сих пор, хотя в слабой степени, существует в столице, и несмотря на кажущуюся невинность, много вредит иным.

В заключение заметим, что святейший Синод, заступая место епископа для Санкт-Петербургской епархии, обременен был до 1780 года множеством дел самого обыкновенного свойства. К нему восходили жалобы об обидах и причинении убытков, дела о примирении семейных раздоров и несогласий, о выдаче духовным лицам паспортов для обратного проезда в их епархии, об определении к церквям звонарей, сторожей и просфирен, о помещении бедных в богадельни, о погребении скоропостижно умерших и о предании погребению тел, найденных на дорогах и улицах и т.п. Поначалу, все эти дела непосредственно разбирались в святейшем Синоде, и протоколы о них подписывали все члены. С течением времени, они перешли к тиунской палате. Святейший же Синод, по докладу конторы, вершил лишь такие дела, которые, по правилам Церкви, подлежали рассмотрению епископа.

Между тем, к окончанию настоящего периода, то есть, в 1730 году, опять произошла перемена в управлении Санкт-Петербургской синодальной епархией. Сила в том, что в тиунской конторе дела велись, всё время без порядка и, главное, описей им никаких не было. Конечно, эта беспорядочность произошла совсем не от нерадения членов и канцеляристов конторы, а просто – по новости порядков, которые не сейчас могли уясниться в тогдашнем чиновном люде и установиться правильным течением. Однако же, указом Верховного Тайного Совета Санкт-Петербургскую тиунскую контору велено называть исключительно избой и быть при ней только двум подьячим. Прочие подьячие отосланы в герольдмейстерскую контору, а дела бывшей тиунской конторы, вершенные и невершенные, велено описать. В сентябре 1727 г. из Верховного Тайного Совета велено священников с причетниками в Санкт-Петербург и в прочих завоеванных городах и уездах, к Санкт-Петербургу принадлежащих, и под ведомством св. Синода обретающихся, ведать, и всякое над ними благочиние наблюдать собственно преосвященному Игнатию, митрополиту Коломенскому и Каширскому, и содержать эти города всяким правлением, как и прочие архиереи ведают свои епархии. Таким образом, после митрополита Иова, преосвященный Игнатий был, в промежутке и временно, вторым епископом Санкт-Петербургской епархии, но так же, как и высокопреосвященный Иов, без наименования: Санкт-Петербургским. Преосвященный Игнатий, действительно, епископствовал в Санкт-Петербурге, подпись его встречается под немногими бумагами тиунской избы, только управление его продолжалось очень недолго, менее трех месяцев. 22 ноября 1727 года, тиунская изба доносила св. Синоду, что требуемая опись дел в ней составляется, с изъяснением всякого дела и обстоятельств его, и что для этого приказные служители содержатся в железах неисходно. Только эти обстоятельства не поправили дела тиунской избы. 13 декабря 1727 года она совсем закрыта, а отправление духовных дел и надзор по духовному благочинию приказано ведать в канцелярии св. Синода. По случаю коронации императора Петра II, члены св. Синода, в исходе 1727 года, выбыли в Москву. В Санкт-Петербурге была оставлена синодальная контора, в которой первым членом был преосвященный Питирим, очень известный архиепископ нижегородский. Эта-то контора теперь и заведовала всеми делами по Санкт-Петербургской синодальной епархии, в сомнительных случаях испрашивая разрешений из Москвы от св. Синода, и во всем отдавая отчет ему. И в этом виде управление оставалось недолго. В марте 1729 года, и синодальная контора выбыла из Петербурга в Москву. Духовные дела по Санкт-Петербургу и новозавоеванным городам поручено ведать и отправлять, как св. правила и указы повелевают, троицкому протопопу Иоанну Семенову 1-му, с ведома преосвященного Рафаила Заборовского, епископа Псковского, который в то время состоял в Санкт-Петербурге на годовой чреде священнослужения.

Этим колебанием епархиальной администрации в Санкт-Петербурге заканчивается настоящий период истории церкви в Санкт-Петербургском крае. Установление новой формы правления для Санкт-Петербургской синодальной епархии начинается с воцарением императрицы Анны Иоановны, и смерть этой государыни вскоре положила конец ее существованию. Посему, следующая и, по нашему плану, последняя часть настоящего сочинения будет заключать в себе исторический обзор Санкт-Петербургской синодальной епархии в царствование императрицы Анны Иоанновны, а именно: с основания, вместо тиунской избы, духовного правления в Санкт-Петербурге до учреждения единоличной епископской кафедры.