Колокола. История и современность

В основу статей настоящего сборника легли доклады, прочитанные на конференции «Колокола. История и современность», которая была организована Научным советом АН СССР по истории мировой культуры и состоялась 25–26 октября 1982 г. в Москве под руководством члена-корреспондента АН СССР Б. В. Раушенбаха.

На протяжении многих веков колокола сопровождали своим звоном жизнь народа. Они размеряли течение дней, возвещая время трудиться и время отдыхать, время бодрствовать и время спать, время веселью и время скорби. Они оповещали о грозящем стихийном бедствии и о приближении врага, они созывали мужчин для борьбы с неприятелем и встречали торжественным звоном победителей, собирали граждан для обсуждения важных дел и призывали народ к восстаниям в годы тирании. Звук вечевого колокола был сигналом к народным собраниям в древнерусских феодальных республиках Новгороде и Пскове, – недаром А. Н. Герцен назвал «Колоколом» свой журнал, посвященный борьбе с самодержавием.

Глубоко символично было и ошеломляющее нарастание веса русских колоколов в XVI–XVII вв.: «Медведь», 1500 год – 500 пудов, «Лебедь», 1550 год – 2200 пудов, Большой Успенский колокол, 1654 год – 8000 пудов, «Царь-колокол», 1735 год – свыше 12 000 пудов. Обратим внимание на даты – то было время, когда Российское государство росло и крепло. И звон колоколов-гигантов, разносившийся на много верст окрест, был символом возрастающей мощи нашей державы, он звал народ к единению и верности гражданскому долгу.

Колокольный звон и колокольные интонации часто встречаются в русских операх патриотического содержания – «Иване Сусанине» М. И. Глинки, «Князе Игоре» А. П. Бородина, «Хованщине» и «Борисе Годунове» М. П. Мусоргского, «Опричнике» П. И. Чайковского, «Псковитянке» Н. А. Римского-Корсакова. И сегодня одним из самых высоких и торжественных музыкальных символов Москвы, столицы нашего государства, является звон колоколов Спасской башни. Голос колоколов придал особую проникновенность Хатынскому мемориалу.

Величественная красота русского колокольного звона связана с животворной народной культурой. Взять хотя бы традиционное построение звона: размеренные удары самого низкого колокола – ритмичный гул средних колоколов – и попевки самых высоких. Знатоки полагают, что так оно сложилось по образу и подобию русского хороводного пения с остинатной, мелодической и орнаментальной его партиями. Свой вклад в художественные богатства звонов внесли и русская частушка, и русская пляска. Характерный пример: обращаясь к народным истокам русской колокольной музыки, Н. А. Римский-Корсаков положил в основу второй части своей «Воскресной увертюры», как пишет он сам: «звуковоспроизведение радостного, почти что плясового колокольного звона». Показательно, что колокольный звон развивался на Руси исключительно в устной традиции – как народное искусство, как своеобразный музыкальный эпос нашего народа.

Нелишне было бы напомнить имена энтузиастов незаслуженно забытой ветви отечественной культуры.

Замечательным музыкантом, выдающимся звонарем, посвятившим искусству колокольного звона свою жизнь был К. К. Сараджев. В 1920-е годы он попытался возродить в Москве колокольную музыку. Он знал все достопримечательные колокола Москвы и мечтал о колокольных концертах на колокольне с разнообразным подбором колоколов. Мария Николаевна Тюнина, учительница из Ростова-Ярославского. В канун 1100-летнего юбилея своего родного города, отмечавшегося в 1962 г., она предложила восстановить знаменитые ростовские звоны, добилась, чтобы это предложение было одобрено. Старинные звоны воспроизвели Александр Сергеевич Бутылин и четверо его помощников – Н. Г. Королев, М. С. Урановский, П. А. Шумилин, В. М. Чушкин. Их игра была записана на грамофонные пластинки.

Викторас и Гедрюс Купрявичюсы, отец и сын, каунасские композиторы. В 1958 г. они реставрировали карильон на башне Каунасского исторического музея и вот уже более двадцати лет концертируют на нем.

Александр Никонович Давыдов, Иван Васильевич Дани­ лов и целая группа сотрудников Архангельского музея деревянного зодчества «Малые Корелы». В 1975 г. они решили устроить звоны на старинных колокольнях. Год спустя звоны поставили преподаватель Архангельского музыкального училища Валерий Владимирович Лоханский, экскурсоводы музея Марина Костяева, Елена Полозова, Ольга Кременская. Многие из тех, кто был здесь назван, выступают в качестве авторов данного сборника.

Во многих городах нашей страны сооружаются новые и восстанавливаются старинные куранты. О том, сколько энергии и искусства требует эта работа, свидетельствует описанная в сборнике реставрация курантов г. Оренбурга, предпринятая по инициативе местного умельца Н. С. Кузнецова.

У советских энтузиастов колокольного дела есть добрые коллеги в странах социалистического содружества. Назовем среди них в первую очередь колокольного мастера из ГДР Франца Петера Шиллинга и его супругу Маргариту Шиллинг, автора многих публикаций о колоколах, выступающей также и в нашем сборнике.

Колокол, один из древнейших предметов материальной культуры, привлекает к себе внимание специалистов из многих областей знания – музыковедов, металлургов, физиков, искусствоведов, историков, этнографов. Это многообразие связанных с колоколами научных интересов отчетливо отражено в тематике статей сборника.

Ю. В. Пухначев

Бытование колоколов, их функции, их использование с давних времен на Руси в разных ее областях и районах имело в целом один и тот же характер. Но в данной статье мы приводим примеры лишь на основе изучения колоколов русского Севера.

Если проследить по какому поводу отлит тот или иной колокол, то можно наметить несколько групп.

Нередко встречаются колокола, отлитые в поминовение умерших. Вот образчик надписи на одном из них: «Построен сей колокол из своего инживения и приложили в Сольвычегодский Введенский монастырь 1738 году июля для превосходительные господа бароны Александр Григорьевич с братьями Строгановы за поминовение прародителей своих. Лит сей колокол у Соли-Вычегодской на посаде»¹. Колокол весил 70 пудов. Отливание колоколов в поминовение родителей было принято в России. Считалось, что каждый удар в такой колокол есть глас поминовения усопшего.

Известны колокола, отлитые «по обету». Приведем рассказ Д.А. Буторина, потомственного помора из Долгощелья, воспроизводящим события, случившиеся где-то в конце XIX в. У четы ненцев в течение семи лет рождались одни девочки, и отец, крещенный ненец по прозвищу Северко, дал обет церкви св. Петра и Павла в дер. Сояна. В которой он венчался. Что если родится мальчик, то он пожертвует церкви колокол. Через 10 месяцев после обета родился мальчик. Северко продал стадо оленей и поручил мастерам Дерягину и Мелехову из дер. Кимжа отлить колокол. В 1907 г. колокол был отлит и повешен на колокольню церкви св. Петра и Павла.

Есть колокола, отлитые в память исторических событий. Ярким примером такого рода может служить колокол «Благовестник». Экспонируемый ныне в Соловецком государственном историко-архитектурном и природном музее-заповеднике². Этот колокол был отлит «по высочайшему указу на имя Соловецкой обители» на заводе Чарышникова в Ярославле. В память войны 1854 г. Верх колокола увенчан изображением державы. Держава, один из символов царской власти, говорит нам, что колокол – царский подарок. Аналог – держава «Царя-колокола». Текст полон наивной веры в «заступничество небесных сил»: «Дивен Бог во святых своих. Лета 1854 июля в день 6 при настоятеле архимандрите Александре два английские паровые 60 пушечные фрегаты «Бриск» и «Миранда» подошли к Соловецкой обители, и один из них сделал несколько выстрелов по монастырю ядрами, после которых из двух монастырских трех фунтовых пушечек, отвечали та удачно, что повредили фрегат и заставили неприятеля удалиться на другой день 7 Июля, после отказа сдать монастырь и отдаться военнопленными: оба фрегата девять часов беспрерывно бомбардировали монастырь бомбами, грантами, картечью, даже трехпудовыми калеными ядрами, и, несмотря на то, заступлением угодников Божиих, обитель Соловецкая осталась цела. До начала и во все времена бомбардирования шла служба, был крестный ход, во всем церковном благолепии по стенам вокруг всей обители. Когда же поднялся ход на стену во время пения: «Дерзайте убо, дерзайте люди Божии», усилились неприятельские выстрелы, отчего дрожали монастырские стены, затрещала на ней деревянная крыша, огненные шары насквозь ее прорывали, и с потрясающим шумом неслись над главами шествующих: ядра или падали на землю, ударяясь о стены братских келий, или пролетали насквозь келий, все в них разрушая. Смерть была на волос от каждого, и – о чудо явное! Во все время бомбардирования ни один человек не только не был убит, но и не ранен, даже из бывших на монастырском дворе в гнездах птенцов чаек ни один не убит. В довершение всего ядро последнего вражеского выстрела пролетело насквозь соборной стены над западными вратами лика иконы Знамения Божией Матери, благоволившей принять сию рану за обитель, как и Сын Ея за весь мир. После сего выстрела все прекратилось, и на другой день враги со стыдом удалились. По отзыву самих врагов, от количества брошенных снарядов могли быть разрушены, не только малая безоружная обитель, но шесть больших городов, что и сами они сознали явным чудесным покровительством Божиим». Историческое событие превращено в легенду.

В рамке той же формы и размеров, что и рамка с выше приведенным текстом, помещено изображение сцены бомбардирования монастыря. Вражеские суда обстреливают монастырь, видны летящие ядра и батарея, отражающие нападение. Сцена передана динамично, детали тщательно разработаны. Выпуклый рельеф изображений удачно расположен на сложной поверхности колокола, занимая значительную ее часть. Изображение бомбардирования и рассказ о нем расположены на противоположных сторонах колокола.

Специально для колокола «Благовестник» в 1862–1863 гг. в монастыре была выстроена колокольня, получившая название «Царской» (не сохранилась). Главная церковная и ризничная опись монастыря, составленная вскоре после создания колокольни, сообщает: «Под колоколом выложена пирамида из чугунных ядер и гранат, собранных после нападения англичан, коих 96-ти фунтового калибра 45 штук, 26-ти фунтового калибра 146 штук, чугунных же осколков 20 пудов. Подле колокола на площадке два орудия чугунных трехфунтового калибра. Эти орудия употреблены были на отражение англичан в 1854 г.»³.

Колокол «Благовестник» – своеобразный памятник мужеству северян. Реалистическая сцена обстрела монастыря, изображенная на колоколе, ядра и пушки, находившиеся на колокольне, не могли не вызывать восхищения героизмом, проявленным защитниками монастыря, их мужеством, которое церковь столь велеречиво описывала как «божье покровительство».

Самые разные события служили поводом для отливки колоколов. В 1891 г. произошел инцидент в японском городе Отсу, молодой наследник русского престола, был побит полицейским за свое поведение. Известна эпиграмма В.А. Гиляровского:

Приключением в Отсу

Опечален царь с царицей,–

Тяжело читать отцу.

Что сынок побит полицией.

Цесаревич Николай,

Если царствовать придется –

Никогда не забывай,

Что полиция дерется!

Архангельский купец А.М. Починкови «для увековечивания в истории Архангельской гимназии дивного спасения его императорского высочества, наследника цесаревича и великого князя Николая Александровича от грозившей ему смертельной опасности 29 апр. 1891 г. в японском г. Отсу, по просьбе нынешнего настоятеля, пожертвовал 7 колоколов в 35 пуд, устроил для них прекрасную колокольню»⁴.:

Чаще всего, однако, появление колокола в приходе было актом благотворительности. Колокола дарили церквам, соборам, монастырям не только цари и члены царской фамилии, не только богатейшие купцы (например, Строгановы), но также мелкие и средние купцы, зажиточные крестьяне⁵.

В духовных учебных заведениях обучали музыкальным предметам, например, игре на скрипке, дирижированию или пению. Но русская православная церковь не имела ни одной школы звонарей, где профессионалы-музыканты преподавали бы искусство игры на колоколах, как например, в школах звонарей Западной Европы. Процитирую статью 1896 г.: «...ни обыкновенный состав наших певческих хоров, ни их музыкально-певческая подготовка, ни их знания и умение по церковному пению, ни отношение к церковным в собственном смысле напевам в большинстве случаев не говорят за то, что они в состоянии быть блюстителями церковно-певческого искусства, блюстителями его правильности и законности... Все образование их направлено в сторону преимущественно, если не исключительно, концертного гармонического пения, хотя это пение, как известно, составляет лишь самую незначительную долю из всего обширного круга церковного пения, – долю, имеющую притом частное и второстепенное значение и совершенно своеобразный, не подходящий к составу и строю богослужения характер»⁶.:

Подчас искусство знаменитых звонарей вызывало неудовольствие церковного начальства. Так, известному звонарю А. В. Смагину пришлось искать защиты у орловского архиерея. Благодаря покровительству иерархов, любителей звона, Смагин стал звонарем Александро-Невской лавры Петербурга⁷.

Колокола и колокольные звоны играли разнообразные роли в общественной жизни, в народной культуре. Упомянем некоторые из таких функций.

Колокола звонили при встрече высокого гостя или начальства. «Двинской летописец» неоднократно упоминает колокольный звон, описывая встречу в Холмогорах и Архангельске Петра I в 1693 г.: «...Июля в 28 день ... царь ... Петр Алексеевич... изволил в первом своем походе со своими ближними людьми прити на судех ко граду Холмогорам. И как ис под Костромской волости суда явились, и тогда был в соборе благовест в один колокол, покамест судами против города к берегу пристал. А как изволит в карету сесть и шествовать через город ... тогда в соборе учинится звон во все колокола ... И на завтрее ... поплыли к городу Архангельскому Двиной рекою мимо посад. А как посадами плыли, тогда был звон по всем приходским церквам во всея колокола». Пространная редакция летописца сообщает про тот день: «И звону во вся бывшу того вечера и ночи до 5-го часа»⁸. Колокольный звон сопровождал почти все пребывание Петра I в Архангельске.

Колокола извещали о пожаре, и в этом заключалась их неотъемлемая функция в деревянных северных селениях, для которых пожары были частым и сокрушительным бедствием.

Колокола сообщали о приближении неприятеля: такая функция была у поморских колоколен, например, в годы Крымской войны: «...назначены на колокольнях постоянные караулы, ... таким образом, что при первом появлении неприятеля... караульный ударит в набат»⁹.

Колокола висели на маяках, были и колокольни-маяки. У церкви Вознесения Господня на Соловках «над колокольнею находится деревянная глава... а поверху главы устроен деревянный фонарь со стеклом, который служит маяком». Рейнеке в «Гидрографическом описании Белого моря» упоминает при маяке на Мысе-Острове башенку с колоколом, «который звонит во время тумана»¹⁰. Память о такой функции колоколов сохранилась в народной молве¹¹.

Аналогичную функцию выполняла звоница Петропавловской церкви Чёлмужского погоста. В.П. Орфинскнй пишет, что в «туманные дни рыбачьи лодки, заблудившиеся в шхерах прибрежных островов, находили дорогу домой по призывному колокольному звону и мерцанию огонька на звоннице»¹².

В поморском селе Ненокса также били в колокола, чтобы заблудившийся человек мог выйти на звон к жилью. Аналогично использовали колокола почти во всех северно­русских деревнях, с жителями которых мне приходилось разговаривать о подобной функции колоколов.

Колокола размеряли время. В общественной практике сам распорядок церковных звонов уже служил сигналом времени. Начиная с XVI в. в большом количестве появляются также башенные часы на колокольнях со специальными часовыми колоколами. Самые первые такие часы на Севере были установлены Семеном Часовиком, архиепилем (мастером архиепископа новгородского и псковского) в Соловецком монастыре в 1539 г. В Спасокаменном монастыре на Кубенском озере имелись «колоколенные» часы, сделанные в 1670 г., на колокольне Архангельского монастыря Устюга Великого – «часы железные боевые». В книге «Развитие хронометрии в России», откуда взяты сведения о башенных часах, имеется также изображение часов на колокольне Выгорецкого монастыря¹³. Из других источников узнаем о существовании подобных часов в Вологде, в Сумпосаде, в Верколе, на колокольне кафедрального собора в Архангельске, в монастырях Троице-Стефано-Ульяновском, Кожеостровском Николо-Карельском, Шенкурском женском, Онежском Крестном, Сямском, Михаила Архангела в Архангельске, Сольвычегодском, Введенском и других. Приведенный список явно не полон.

Наконец, колокола сообщали, о важных государственных или местных событиях.

Таковы некоторые наиболее значительные функции у колоколов в общественной жизни северноруссов.

Колокольный звон развивался как разновидность народного искусства. Ст. Смоленский отмечал, что «художественный звон возможен лишь на малых колокольнях, где все колокола подчинены воле одного звонаря»¹⁴. Мы не отрицаем возможность красивых звонов в большие колокола (пример тому звонница Ростова Великого), однако на Русском Севере преобладали одноярусные колокольни со сравнительно легкими колоколами. Звонарями на Севере были местные жители, в церковной иерархии они стояли на самой низкой ступени: «Церковный сторож, он же звонарь (по-местному трапезник), нанимался ли он от общества, или от выборного им лица, сверх денежных вознаграждений получает подаяние, для этого он ходит по домам прихожан в каждый праздник. Там этому трапезнику подают печеный хлеб, шаньги и пр.»¹⁵. Трапезнику часто поручали и копать могилы, в зимнее время за плату от 40 до 50 копеек, а летом – от 20 до 30. Думается, при таком положении дел трапезник был небогатым человеком.

Источники, описывающие красивые звоны, не называют, как правило, имен звонарей. Судя по широкому распространению звонов, большому количеству колоколен в северных городах и деревнях, мы можем считать колокольный звон одним из обычных проявлений народного искусства, где мастер часто анонимен. Говоря о звонах как народном искусстве отметим существовавший в России обычай, по которому в течение пасхальной недели доступ на колокольни был совершенно открытым. По свидетельству бывшего звонаря поморского села Ненокса С. П. Аркадова, он пристрастился к звонам во время Пасхи, когда была «звонильна неделя».

П. С. Ефименко пишет: «Как во всю неделю Пасхи бывают целодневные звоны на церковных колокольнях, то у мужчин и женщин, холостых и женатых, замужних и девушек есть обычай ходить после первого дня на церковные колокольни толпами»¹⁶. Автору статьи приходилось слышать о «звонильной неделе» по всему Северу, от бассейна Мезени до Вычегды, от Пинежья до Поонежья. Звонить мог каждый, вплоть до подростков. Такая традиция, конечно же, способствовала появлению новых сочетаний звона, отбору ритмических «фигур», закреплявшихся потом в музыке трезвона.

Сами звонари сплошь и рядом не имели музыкального образования, но были талантливыми и влюбленными в свое дело людьми. Звоны они заучивали при помощи частушек и поговорок.

На мои вопрос: «как звонили на колокольне?» – старый звонарь поморского села Нёнокса ответил:

– А как звонили, парень... Вот заберемся мы с напарником на колокольню, веревки от колоколов в руки возьмем, смотрим друг на друга да приговариваем. Он себе фигуры отмеряет на малых колоколах так:

Го-ли-ка-ми при-ты-ка-ли!

Го-ли-ка-ми при-ты-ка-ли!

А я больше меряю:

Голи-ком приткнем!

Голи-ком приткнем!

– Голик,– это что? – не понял я сначала. А звонарь отвечает:

– Голик – веник по-нашему. Он в поговорке ни про што, а для ладу. А во время звона так весело – прямо плясать хочешь!

Другую звонарскую «поговорку» мне рассказала С. А. Житнухина, жительница деревни Алешине Вологодской области, вспоминая звоны старой алешинской колокольни: «Дор-да-Батюшка-Слуда-и-Середня-Лабазна-послед-ня!»¹⁷. В данном случае идет перечисление близлежащих деревень.

О ритмике колокольных звонов Архангельска говорится в сказке С. Г. Писахова «Уйма в город на свадьбу пошла».

«Большой колокол проспал: дело свадебно, он все дни пил да раскачивался – глаза не вовсе открывал, а так вполпросыпа похмельным голосом рявкнул:

– По-чём треска?

– По-чём треска?

Малы колокола ночь не спали – тоже гуляли всю ночь – цену трески не вызнали и наобум затараторили:

Две ко-пей-ки с по-ло-вп-ной!

Две ко-пей-ки с по-ло-ви-ной!

На рынке у Никольской церкви колоколишки – робята-озорники цену трески знали, они и рванули:

Врешь, врешь – полторы!

Врешь, врешь – полторы!

Большой колокол языком болтнул, о край размахнулся:

Пусть молчат!

Не кричат!

Их убрать!

Их убрать!

Хорошо еще други соборны колокола остроглазы были, наши приносы-подарки давно высмотрели и завыпевали:

К нам! К нам!

С пивом к нам!

К нам! К нам!

С брагой к нам!

К нам! К нам!

С водкой к нам!

К нам! К нам!

С чаркой к нам!

К нам! К нам!

Невеста – соборна колокольня ограду, как подол за собой потащила. Жоних – пожарна каланча фонарями обставился да кой-кому из гостей фонари наставил»¹⁸.

Колокола и колокольцы связаны с традиционной народной культурой. П. С. Ефименко приводит следующие поверья о колокольном звоне, бытовавшие в крестьянской среде на Севере: «Заслышав звон колоколов, дьявол бежит прочь от человека. Замечают еще, что если выйти из дома, войти в него, кончить что-либо в самое начало звона, есть предвестие добра»¹⁹. Монахи Соловецкого монастыря, опираясь на сложившиеся уже о колокольном звоне представления, распространяли слухи о том, что бомбардирование монастыря в Крымскую войну также прекратилось со звоном большого «Тысячного» колокола.

Отношение к колоколу, как к оберегу, к звону, как к спасению от злых сил на Севере в конце XIX в. было распространено повсеместно.

А. Балов отмечал глубинную связь колокольного звона с культом бога-громовика, полагая, что «как св. пророк Илия отчасти заменил в понятиях наших предков, с принятием христианства, Перуна – бога-громовика, так и колокольный звон сделался символом грома небесного»; и далее: «Природу возбуждает от сна, по верованию славянина-язычника, все тот же бог-громовик своим громовым гласом»²⁰.

Здесь нам важно обратить внимание на особое отношение к колокольным традициям на Пинеге. Эта северная река издавна славилась архаикой народной культуры. Так вот, по сообщению П. Иванова, на Пинеге «прежде, сказывают, на колокольнях водили круги», – т.е. хороводы, а значит и пели песни дохристианского календарного цикла! Пользовался вниманием пинежан в эти знаменательные дни поворота года на весну и звон малых, поддужных колокольцев, а также ботал, шаркунов: «Вторая пасхальная неделя у туземцев (т. е. пинежан. – Л.Д.) называется Фоминою и Радоницею. По вечеру субботы светлой недели по верховьям Пинеги ребята бегают беспорядочно, держа в руке каждый палку с привязанными колокольцами. Делать это – значит встречать Фому. В Фомино воскресенье по верховью Пинеги крестьяне ездят на лошадях, запряженных в сани с дугами и повешенными к ним во множестве колокольчиками, бубенчиками и шаркунами»²¹.

Мы можем предположить какую-то важную роль колокольцев в древних дохристианских представлениях славян. Быть может, их звон представлял собою магическое вызывание грома и весны? Во всяком случае, приведенные факты требуют серьезного внимания этнографов и религиоведов. Проблема роли колокола в христианских представлениях славян представляет чрезвычайный интерес.

Обращает на себя внимание и свадебный обряд. На Пинеге, как и в большинстве других мест Севера, свадебный поезд не мыслим без колокольцев. Колокольцы своим звоном оберегают молодых от «нечистой силы» на самой важной дороге – к венцу и от венца: «Впереди всей церемониальной процессии, составляющейся из огромного поезда обрученных и деревенской родни, с множеством гудящих под дугами, на оглоблях и на шеях лошадей колокольчиков, шаркунов, бубенчиков, позвонков, – едут в санях, телегах или верхом на лошадях повозчики с опущенными на рукавах лентами»²². Свадебная обрядность, как и календарная, отличается наибольшей архаикой символов. В таком контексте нам не представляется случайным или поздним появление колокольцев с их охранительной функцией в традиционной культуре северноруссов.

Наконец, колокольный звон связан и с представлениями об умерших, бытовавшими в среде традиционного северно-русского крестьянства. Как и в остальной России, крестьяне считали, что «пожертвование на новый колокол лучше всего может облегчить участь грешной души в загробной жизни», колокольный звон имеет способность «возбуждать усопших от их непробудного сна»²³.

Магия колокола и колокольного звона проникла и в народную медицину. Здесь уместно вспомнить о бытовавшем на Севере предании, будто висевший на одной из колоколен Сольвычегодска разбитый колокол – это тот самый колокол, который в свое время известил Углич об убиении царевича Димитрия, был за это сечен кнутом и сослан в Тобольск. Народ считал этот колокол чудотворным. Некий М.К. Г-вич описывает связанный с ним магический обряд: «Почти каждый день можно было слышать глухой звук этого колокола: это крестьянин, взобравшись на колокольню, обмывает язык колокола, несколько раз звоня при этом, а воду уносят в «туеске» (местный сосуд) домой, как средство против детских болезней». Логика рассуждения тут, скорее всего, была таковой: колокол, возмутивший народ, «защитник» невинного убиенного младенца, несет в себе силу, способную помогать больным детям, исцелять их.

Колокола и звоны являются большой ценностью культурного наследия русского народа. В прошлом они составляли значительное явление в общественной жизни и народной культуре Русского Севера. Изучение их многочисленных и разнообразных функций в русской культуре позволит нам более глубоко понять корни национальной самобытности.

В России издревле существовал особый инструмент для созыва горожан. Для этого употреблялась деревянная доска – «бѝло», в которую ударяли деревянной колотушкой – «клепалом». «Малое било» – это двухвесельная доска с вырезом посередине для держания ее левой рукой. В середине доска более толстая, к краям постепенно утончается. Сухие старые била (кленовые, буковые) дают разные звуки в зависимости от места удара (высота звука) и силы удара (нюансы). Отсюда и музыкальность инструмента²⁴. Эта музыка у разных исполнителей имела множество вариаций. В частности, на Севере «клепали» гораздо медленнее, чем на юге.

Мощные звуки колокола созывали горожан на вече. В случае военной угрозы «всполошный» колокол собирал народ для совместного отпора захватчикам. Колокольным звоном встречал народ героев-победителей – полки Александра Невского, Дмитрия Донского.

В отличие от городов Западной Европы, в которых существовала большая концентрация жителей и потому часто издавались запреты звонить в часы отдыха, а также регламентировалось количество колоколов при каждой церкви, в России с ее необъятными просторами и значительной удаленностью селений друг от друга была острая необходимость в таком инструменте, который мог бы быстро оповестить большое количество людей в широкой округе. Поэтому-то на Руси и стремились отливать крупные колокола с низким сильным звуком, который был бы слышен очень далеко. Так, один из предшественников «Царя-колокола», отлитый в 1654 г. при царе Алексее Михайловиче, весил около 130 тонн и был слышен за 7 верст²⁵. Колокола были единственным музыкальным инструментом, используемым в православном богослужении. К тому же они были вообще единственным на Руси монументальным инструментом, а потому использовались очень разнообразно. Один из западных путешественников, посетивших Москву в начале XVII в., писал о самом крупном московском колоколе: «В колокол этот звонят, когда царь справляет торжество, когда он принимает в замке чужеземных послов или веселится, звонят тогда в него (вместо литавр и труб) особенно радостным звоном»²⁶.

Известно, что Иван Грозный, любивший хоровую и колокольную музыку, удалившись в Александровскую Слободу и ведя там монастырскую жизнь, в четвертом часу утра ходил на колокольню к заутрене. Сын Ивана IV набожный Федор, тоже большой знаток звонов и любитель-звонарь, сокрушался по поводу того, что звонарь из Андрониева монастыря умеет выполнять на колоколах фигуру лучшую, чем он, царский сын. Судя по этому факту, русские звонари умели искусно исполнять определенные разнообразные ритмические мотивы.

По свидетельству Адама Олеария, побывавшего в России в начале XVII в., на московских колокольнях висело до 5–6 колоколов, весом до двух центнеров²⁷. Ими управлял один звонарь.

Становление и развитие колокольного звона как музыкального искусства неотрывно от древнерусского певческого искусства. Ранний его опыт – знаменный распев – был одноголосным. На протяжении нескольких веков шло превращение его в широко развитую мелодику. Нечто подобное происходит и с колокольным звоном. Вначале это только сигнал, со временем он приобрел какие-то определенные очертания одноголосного принципа. По описанию Б. Таннера, побывавшего в 1678 г. в Москве, звонили здесь так: «Сначала шесть раз ударяют в один наименьший колокол, а потом попеременно с колоколом побольше шесть же раз; затем уже в оба попеременно с третьим еще большим столько же раз и в таком порядке доходят до самого большого; тут уже ударяют во все колокола и притом столько же раз. Затем вдруг перестают, а там в том же порядке начинают сызнова»²⁸. Из этого описания видно, что звоны еще не отличались большой музыкальностью и выразительностью. Это вариант перезвона – одного из самых древних видов звона, сохранившегося до наших дней.

Вместе с тем уже тогда по воскресеньям и большим праздникам в кремле звонили во все колокола сразу²⁹. Это напоминало, видимо, обычный трезвон.

Становление хорового многоголосия в виде строчного, а затем и партесного пения, вероятно, повлияло и на появление многоголосия в колокольной музыке. На колокольнях появляется большое количество колоколов (в Ростове – 13, на Иване Великом в Московском Кремле в четырех ярусах висят 37 колоколов). Происходит их разделение на группы, по функциям, выполняемым ими. Причем названия групп в большинстве случаев определяются хоровой терминологией. В колокольных звонах преобладает трехголосная структура, отсюда произошел термин «трезвон», т. е. три звона, трехголосие. Самые большие колокола, низко звучащие, дают темп звонам. Их тяжелые языки с трудом поддаются управлению, двигаются они, подчиняясь естественным законам маятника, потому темп их постоянно одинаковый. Но все-таки наиболее опытные звонари умеют варьировать, играя на них. Они могут бить в оба края колокола, в один, а иногда даже вовсе пропускать удар.

Самые маленькие колокола ведут основную мелодико-ритмическую фигурацию, но иногда составляют как бы подголосок средним голосам, ведущим основной музыкальный материал. «Зазвонные» колокола («дисканты») играют всегда мелкими длительностями, типа трели. Именно она и придает всему звону радостный, живой и подвижный настрой. Трель – это «как бы горизонтально тянущаяся нить во время звона. Благодаря своему разнообразию она придает звону самые разнородные звучания», – отмечал К. К. Сараджев, замечательный музыкант, в 20-е годы нашего века славившийся своей игрой на колоколах³⁰.

Средние колокола – «альтовые» (а иногда и «теноровые») – тоже выполняют две функции. Во-первых, они дают ритмическое заполнение крупным длительностям басовых колоколов. Во-вторых, «альтовые» сами часто выполняют основной рисунок звона, наподобие того, как в строчном пении главную мелодическую линию ведут средние голоса. Здесь уместно сравнение и с народной песней, где альты очень часто исполняли мелодию. Диапазон средних голосов – самый большой, нередко он соответствует диапазону человеческого голоса.

Все эти три линии составляют единое целое, но вместе с тем каждая имеет большую самостоятельность. Такой принцип характерен для русской народной песни с ее подголосочной полифонией.

Продолжая параллель с хоровым пением, нужно отметить: так же, как в хоровом деле Россия всегда славилась прежде всего басовой партией с ее чрезвычайно глубокими октавистами, так и в колокольном звоне у нас всегда были самые крупные – а значит и самые низко звучащие – колокола. Издавна русские мастера-литейщики считались лучшими в мире.

Так, самый крупный из колоколов Успенской звонницы Московского кремля – «Большой», висящий на Филаретовской пристройке, – весит более 65 тонн (отлит в 1817–1819 гг.), его основной звук – «ре бемоль» контроктавы, гул его звучит на октаву ниже. Здесь же находится «Реут» – 32 тонны (1622 г.), «Вседневный» – более 13 тонн (1652 г.). На колокольне Троицко-Сергиевской лавры находился «Царь-колокол» (тезка знаменитого кремлевского) весом более 53 тонн (1746 г.), а также «Годунов» – около 30 тонн, «Корноухий» – более 20 тонн (1684 г.). Замечательный колокол Саввино-Сторожевского монастыря весил около 39 тони (1667 г.), большой колокол Симоновского монастыря – 16 тонн (1677 г.), знаменитый «Сысой» в Ростове – 32 тонны (1688 г.). Наконец, крупнейший в мире «Царь-колокол» (1735 г.) весит 202 тонны.

Одновременно с нарастанием веса увеличивалось и количество колоколов. Так, по свидетельству современников, в одной только Москве и ее пригородах в XVI-XVII вв. было более 4000 церквей, при каждой из них было от 5 до 10 колоколов³¹. Невообразимый гул стоял в Москве во время больших праздников, когда несколько десятков тысяч колоколов звонили одновременно.

Распространение колоколов на Руси вызвало в народе и особое отношение к ним. Издавна известна любовь русских людей к колокольному звону с его разнообразием и величием, какого нет в других странах. Разный характер звонов исходит от разных жанровых начал его. Здесь и звон-сигнал, простой, четкий, ясный; звон эпический, связанный с героикой и славой, – такой звон медлен, величав, с использованием больших колоколов, задающих основу. «Проводной» (похоронный) звон с помощью глубоких пауз, большого затихания, чередующегося с ярким ударом во все колокола, умеренного движения производит сильное впечатление скорби, глубокого трагизма. Послесвадебный же звон, с его большим разгоном от малых колокольцев с постепенным подключением все более крупных, с его ярким усилением, кончающимся полным фортиссимо, обладает жизнерадостностью интонаций, особой торжественностью.

Зачастую колокольные звоны приобретают черты танцевальности. Римский-Корсаков отметил это, пересказав со слов одного из своих знакомых, как какой-то подвыпивший мужик под праздничный трезвон сначала крестился, а потом – пустился в пляс³².

Веселый, задорный колокольный звон очень близок русским частушкам. И это не случайно. Очень часто звонари для того, чтобы запомнить и правильно воспроизвести определенную ритмическую фигуру, во время игры выплясывали и пропевали ими сочиненные попевки, иногда довольно фривольного содержания. С давних пор в России был обычай: на Пасху на колокольню мог подняться и звонить в колокола всякий, кто пожелает. Тогда звучали с колоколен различные народные ритмы и мелодии.

Важнейшим качеством, определяющим жанровую разновидность звона, является его ритм. Именно он в первую очередь позволяет отличить друг от друга танцевальный, эпический, лирический, похоронный и другие виды звонов. Конечно, тут имеют место особенности фактуры, оркестровки, в какой-то степени мелодического движения. Но все же ритмический рисунок – это содержание колокольного звона. Музыка русских колоколов не мелодическая, а ритмическая.

Есть целый ряд особенностей, сближающих колокольные звоны с народной песней. И для тех, и для других характерны приемы, традиции данной местности. Скажем, север­ ные песни и звоны распевны, широки, степенны, с узорчатым рисунком, хитроумным переплетением голосов, а в Москве более привычны плясовые, подвижные ритмы, здесь манера народного пения и колокольный звон – более просты, прямолинейны.

С этим же, наверное, связана и вариантность звонов. Так, например, традиционный перезвон в некоторых местах идет как одиночные поочередные удары от самого маленько­ го до самого большого колокола, иногда от большого к маленькому, кое-где от большого к маленькому, а затем обратно. Иногда производят не по одному, а по несколько ударов в каждый колокол, причем число этих ударов разное – от двух до шести. В некоторых случаях перезвон производят с небольшим мелодическим обыгрыванием.

Варьированность – важнейший принцип как народной песни, так и колокольного звона. Взяв за основу один какой-либо определенный ритм, опытный звонарь сумеет украсить его некоторыми видоизменениями, ритмическими фигурами как верхних голосов, так и особенно средних. Иногда ритмика средних голосов существенно изменяется. Это заставляет слушателей в течение долгого времени с интересом воспринимать звон. Мне приходилось и в Москве, и в Ленинграде неоднократно наблюдать, как бесталанные звонари в течение нескольких минут играли без какого-либо изменения одну и ту же ритмическую фразу. Такой звон вызывает у слушателей или равнодушную, или неодобрительную реакцию. Напротив, даровитый звонарь-импровизатор, дважды исполняющий (например, до службы и по окончании ее) один и тот же звон, не повторяет его, а умело разнообразит. На одних и тех же колоколах, одними и теми же приемами разные звонари играют зачастую очень по-разному, при этом опять же принципы их игры одинаковы. Конечно, тут сказываются талант, опыт и мастерство, но немаловажен и сиюминутный настрой звонарей, их сиюминутное музыкальное чувство и мышление.

Конечно, большая свобода импровизации возможна там, где количество звонарей ограничено – один-два. Там, где их несколько, как, например, в Ростове, игра должна быть более выученной, как по нотам. При этом возможно некоторое варьирование звонов, но не такое свободное.

Как и народная песня, колокольные звоны всегда создавались в устной традиции, в процессе коллективной работы. В устном исполнительстве они развивались и видоизменялись. Талантливых звонарей у нас было много, все они передавали давние, сочиненные многими мастерами композиции. Причем они были не просто ремесленниками-исполнителями, а творцами, с вдохновением развивающими уже сложившиеся звоны.

Из поколения в поколение передавалось и богатело русское искусство колокольного звона, такое же народное, как русская песня. Народ был творцом звонов, поэтому мы с полным правом можем говорить, что колокольные звоны – музыкальный эпос народа³³.

Любовь русского народа к колокольному звону проявилась и в большом количестве народных песен, посвященных ему. Это: «Чтой-то звон» из Воронежской обл., «В городе звоны» из Курской обл., «Слышно было вдалеке» из Астраханской обл., «Дин-бом» – детская песенка, «Звонили звоны». Почти все они в той или иной степени обыгрывают ритмические попевки самих колокольных звонов. В этом же списке – и замечательный «Вечерний звон», и «У спаса к обедне звонят», и многие другие песни.

Колокольные звоны не раз воспроизводились в творчестве русских и советских композиторов. Причем здесь можно услышать все разновидности звона – набат в сцене пожара Путивля в опере Бородина «Князь Игорь»; всполошный звон, созывающий опричников на Красную Площадь в «Опричнике» Чайковского; большой звон, сопровождающий въезд Ивана Грозного в «Псковитянке» Римского-Корсакова; светлый, праздничный звон в «Сказке о царе Салтане» Римского-Корсакова; торжественный звон во второй картине пролога оперы Мусоргского «Борис Годунов»; ликующий звон в эпилоге «Ивана Сусанина» Глинки; тревожный, призывный звон в сцене под Кромами в опере «Борис Годунов» Мусоргского и в ней же – мрачный, скорбный погребальный перезвон в сцене смерти Бориса.

Используется колокольный звон в «Воскресной увертюре» Римского-Корсакова, увертюре Чайковского «1812 год», сюите Глазунова «Кремль», кантате Прокофьева «Александр Невский», поэме Шостаковича «Казнь Степана Разина», во многих других произведениях.

Колокольный звон для этих композиторов был не только иллюстрацией, бытовым фактом. Здесь уместно привести выражение академика Асафьева: «Звон как колорит атмосферы» – той музыкальной атмосферы, которая когда-то с детства окружала русского человека, воспитывала его музыкальный вкус, музыкальное чувство³⁴. Колокольный звон в музыке русских композиторов – это олицетворение России. Как один из национальных символов профиль колокола виден и в памятнике «Тысячелетие России», созданном к 1862г. скульптором Микешиным.

Вся русская музыка тесно связана с хоровым пением, исходит из него. Для русского же хора характерна не всеобщая нивелировка голосов, а выпуклое использование их ярких и разнообразных тембров. Таким же был в России и принцип использования колоколов.

Безусловно, самые знаменитые русские звоны были в Ростове Великом. Они всегда славились своей слаженностью, выражавшейся прежде всего в их ритмической стройности; к тому же три самых тяжелых из ростовских колоколов согласованы и гармонически, образуя домажорное трезвучие. Но для русских звонов не характерно гармоничное начало с его выверенным строем. Колокола зачастую собирались на одну звонницу случайно, изготовленные согласно разным канонам формы и из сплавов разного состава, а значит и имеющие неодинаковый тембр.

Выдающийся звонарь 1920-х годов, так мечтавший сделать государственную концертную колокольню, отделенную от церкви, К. К. Сараджев, обладавший фантастическим слухом, на вопрос о том, на каких, в смысле подбора, колоколах он предпочитает звонить, отвечал, что ему все равно, подобраны ли колокола в музыкальную гамму или никакой гаммы не составляют. Он руководствовался только характером индивидуальности колокола. Для него не имело ни малейшего значения, если данный колокол с соседом своим давал диссонирующий звук. В колокольной музыке нет никаких диссонансов, как, впрочем, нет их и в народной песне³⁵.

Эту особенность колоколов очень хорошо понял и ярко показал во многих своих произведениях большой знаток народной музыки, гениальный русский композитор М. П. Мусоргский. В своем творчестве он не раз использовал подлинные колокольные звоны, а также имитировал их в фортепианном и оркестровом звучании. Сочетание диссонирующих (по классическим меркам) интервалов и аккордов Мусоргский не считал диссонансом для колоколов. В подтверждение такого мнения можно заметить, что, например, звон колокольни Смоленского собора Новодевичьего монастыря в Москве не режет слух, хотя подбор колоколов там неудобен в смысле гармонической ясности и строя. На колоколах во время игры такой звукоряд слушается прекрасно и дает возможность звонарю составлять разнообразные и интересные композиции.

Точно так же и звонарям, и слушателям ростовских звонов ничуть не мешала некоторая нестройность колоколов, на которых эти звоны исполняются.

Ростовский митрополит Иона Сысоевич догадался построить не традиционную, высокую в несколько ярусов колокольню, где звонари не слышали и не видели бы друг друга, отчего звон получался бы несогласованным и бестолковым, а колокольню невысокую одноярусную – просторную галерею с широкими окнами. Исполняли здесь несколько различных образцов звона. Самый древний из них – «Ионинский», исполняемый пятью звонарями. Первый и второй звонари, раскачивая язык «Сысоя», ударяют им в оба края колокола, так что у них выходит 42 удара в минуту. Третий звонарь ударяет в оба края «Полиелейного» одновременно с «Сысоем». Четвертый звонарь играет на шести колоколах. Язык «Лебедя» притянут близко к одному краю колокола веревкой, которая другим концом привязана к перилам колокольни. В середине этой натянутой веревки есть довольно длинная петля, в которую вставлен брус, исполняющий роль педали. Нажимая на эту педаль левой ногой, звонарь издает удары одновременно с «Сысоем» и «Полиелейным». В правую руку он берет связанные в узел веревки от четырех альтовых колоколов и звонит в них по очереди. В левой руке у него веревка от «Красного» колокола.

Пятый звонарь играет на четырех колоколах: в «Голодарь» так же, как и в «Лебедь» – с помощью ножной педали; от языка «Барана» натянута веревка к перилам, – нажимая на нее, звонарь ударял в колокол. Веревки от двух «зазвонных» колоколов связаны вместе; кистевым движением дергая веревку вправо, влево или на себя, звонарь мог играть на этих колоколах поочередно или сразу на двух вместе³⁶.

Такие звоны легко управляемы, поэтому звук каждого из колоколов можно взять в абсолютно точное время. Исполнялись эти звоны всегда очень ритмично, ясно. Из поколения в поколение звонари играли здесь выученно, точно.

Многие технические принципы и способы игры, присущие ростовским звонам, получили свое дальнейшее развитие и видоизменение в практике звонарей из других мест России.

Сходным образом устроена звонница на колокольне Троице-Сергиевской лавры. В самый большой из висящих здесь колоколов. «Лебедь» (7 тонн), названный так за его мягкий, «полетный» звук, играет, ударяя в оба края, один звонарь. Главный звонарь играет на остальных. В правой руке у него – связанные в один узел веревки от четырех «зазвонных» колоколов, висящих в переднем проеме колокольни; на них исполняются разного рода трели. Тросы от «альтовых» колоколов привязаны вторыми концами к невсокому столбику и выполняют роль клавиш. Ударяя по ним, звонарь в определенном ритме издает те или иные звуки. От языков «теноровых» колоколов, висящих в дальнем проеме, через систему блоков тросы протянуты к ножным педалям; нажимая на них, звонарь получает нужные звуки.

Подобный же принцип игры применяется на колокольнях Александро-Невской лавры и Новодевичьего монастыря. Их звон при каких-то определенных закономерностях и общих чертах целиком построен на постоянной импровизации и варьировании. Этим он принципиально отличается от ростовских, где главное – это выученность и стабильность.

На Новодевичьей колокольне играет один звонарь. Веревки от двух самых крупных колоколов, связанные в один узел, привязаны к бревну, как в Ростове.

На некоторых колокольнях для управления большим количеством колоколов звонари брали часть веревок от языков в руки, а часть привязывали к локтям.

В процессе развития звонов сложилось несколько их типов. Один из них постоянно употреблял в своем творчестве М. П. Мусоргский, накладывая активное ритмическое движение высоких колоколов на перекличку выдержанных звуков «альтовых» и «басовых». Меняется их характер, ритм, но схема – одинакова. Интересно, что Мусоргский иногда начинает звон со средних голосов, например, в опере «Борис Годунов», в сцене «Под Кромами» (в русской колокольной практике это встречается очень редко), а иногда с высоких – тоже не столь частое начало звона.

Русские колокольные звоны – от наиболее распространенных и традиционных образцов народного искусства звонов до изысканных колокольных интонаций в произведениях русских композиторов – представляют собою богатый и яркий музыкальный материал.

Колокол по своей основной функции – музыкальный инструмент. Кроме того, это – памятник истории и материальной культуры, произведение художественного литья, памятник письменности, механическая система. Все эти аспекты должны стать объектом исследования соответствующих специалистов.

До сих пор во всех инструментоведческих справочниках фигурировали «колокол» и «колокольчик» (разумеется, лишь там, где их все же относили к музыкальным инструментам). Сразу обращает на себя внимание отсутствие четкого разграничения этих двух понятий.

Колокол в отличие от колокольчика может быть частью монументального пленэрного инструмента – колокольни с подбором колоколов, и это является основной формой его бытования. Даже когда в звоне используется лишь один колокол подбора, то это просто частичное использование всего инструмента (подобно тому, как можно использовать какой-либо один регистр фортепиано).

Колокол не применяется в качестве дополнительного источника звука в более сложных инструментах, что характерно для колокольчиков (например, барабан с колокольчиками). Колокольчики в подобных случаях используются в качестве шумового эффекта; тон каждого из них не является самостоятельной составляющей интонационной ячейки, как это бывает в подборе колоколов. То же самое часто наблюдается и тогда, когда колокольчики – не дополнительный, а основной источник звука.

Ни у кого не вызывает сомнения, что когда в оркестре звучит удар отдельного колокола, то это музыкальный инструмент, сразу заметим – эпизодический. Но в течение веков развивалась целая отрасль народной инструментальной музыки – колокольный звон³⁷, где он уже не был эпизодическим. Инструментом же, на котором звон исполнялся, был уже не колокол, а подбор их, закрепленный на конкретной, определенным образом оборудованной звоннице.

Звуковой спектр колокола представляет собой сложное сочетание гармонических и негармонических обертонов, соотношения которых служат основой звукоряда подбора (подобно тому как гармонический спектр служит основой классической гармонии). На этих вопросах в дальнейшем останавливаться не будем. В данной статье речь пойдет о некоторых сторонах специфики подбора колоколов па звоннице как музыкального инструмента, функции самой звонницы и эстетическом осознании всего комплекса как единого целого.

Как всякое произведение народного искусства, колокольня полифункциональна. Часто она играла роль подзорной башни, оборонительного сооружения. А в городе Порту (Португалия) она, например, до сих пор служит маяком³⁸.

Описываемый инструмент прошел длительную эволюцию параллельно с эволюцией самого колокола. Рождение качественно нового по сравнению с отдельным колоколом инструмента следует отнести к тому времени, когда колокол, слишком тяжелый, чтобы его держать в руке, стали подвешивать на столбе или деревянных козлах. Затем увидели, что на перекладине столба можно повесить два-три колокола, а на вершине столба появился небольшой защитный навес. Разумеется, от подобного сооружения до классической колокольни – дистанция огромного размера.

Человек понял, что звон на двух колоколах богаче, чем на одном: можно не только закодировать большее количество сигналов, но и сделать их красивее. Поскольку звучание колокола зависит от рельефа окружающей местности и близлежащих строений, инструмент приобрел индивидуальное звучание, отличное от других экземпляров подобного типа. Увеличение числа колоколов и замеченная зависимость их звука от условий их закрепления привели к сооружению деревянной колокольни, а рост веса колоколов, и стремление к долговечности – к появлению каменной колокольни.

Интересно заметить, что старинные церкви нередко сооружались без колоколен, пока звон не был столь значимым в общественной жизни и столь существенным моментом в службе. Позднее к ним нередко пристраивались колокольни³⁹. С XIV в. в России появляются церкви «под колоколы», т. е. встроенные в нижней части колокольни, бывшей главной целью строительства. Не всегда возведение колокольни было связано с наличием подбора колоколов; существовали и колокольни с одним колоколом⁴⁰. Звук с них разносился уже дальше, чем со столбов. В венгерских деревнях иногда вешали колокол на деревянную треногу или на дерево⁴¹. Крона гасила звук, но в небольших и малоудаленных друг от друга деревнях это было не столь существенно.

Видимо, на Руси до монголов колокольни не строились⁴². Первое упоминание о звоннице в Пскове относится к 1394 г., в Новгороде – к 1437 г.⁴³, но еще Олеарий в 1630-х годах отмечал, что на столбах колокола висели пока что чаще, чем на колокольнях⁴⁴.

Исторически сложились два типа таких сооружений: звонница и колокольня. Первая представляет собой стену с проемами для подвески колоколов, вторая – многогранную или округлую башню (нередко ярусную), внутри которой подвешиваются колокола, а звук распространяется через слуховые проемы в виде окон, часто во всю ширину колокольни. Таким образом, звон с колокольни распространяется по горизонтали одинаково, а от звонницы – не одинаково. Возможен и сложный комплекс, соединяющий оба этих вида. Например, в Суздале звонница Спасо-Ефимьевского монастыря представляет собой двухъярусную колокольню, состыкованную со звонницей-стеной.

От конструкции звонницы зависит не только распространение звука в окружающем пространстве, но и достижимость и качества ансамбля исполнителей. Например, на ярусной колокольне, где звонари не видят друг друга, слаженности добиться труднее. Так, для колокольни Ивана Великого известный звонарь А. В. Смагин придумал ради этой цели целую систему вспомогательных приспособлений⁴⁵. Сложен звон и в том случае, когда колоколен несколько (например, Исаакиевский собор в Ленинграде имеет четыре колокольни).

Существенна и форма слуховых проемов колоколен. В Западной Европе они не велики. У венгерских колоколен, например, окна просто малы⁴⁶, а у русских весь ярус звона нередко открыт. Естественно, это дает разное звучание и является одной из специфических черт местных традиций инструмента⁴⁷.

На Востоке существуют свои типы подобных инструментов. В Японии, например, колокола вешали по углам многоярусных пагод⁴⁸. Но не всегда их вешали. В Бирме и сейчас ударяют колотушкой по наружной поверхности колокола, стоящего раструбом вниз на специальном постаменте⁴⁹.

Как же получилось, что, имея многовековую историю, колокольный звон не был осмыслен в России как инструментальная музыка, а звонница с подбором колоколов – как музыкальный инструмент? Звон использовали в качестве инструментального сопровождения службы в православной церкви, что было одной из главных его функций. Напомним – в православной службе, в отличие от католической, инструментальной музыки нет, и звон не считали «музыкой».

В этой связи можно попытаться найти интересные истоки обычая крещения колоколов, наречения их человеческими именами и прозвищами и других проявлений антропоморфизма. В своих «Заметках о религии и нравах русского народа» Седерберг пишет: «Всякую инструментальную музыку русские отвергают, потому что, как говорят они, она, как и другие бездушные предметы, не может хвалить и воспевать творца, а напротив, только доставляет удовольствие чувствам и мешает благоговению»⁵⁰. Ну а если колокол окрестить с воспреемником, дать ему имя, то он уже не будет «бездушным предметом» и музыкальным инструментом, а напротив – «гласом божьим». И если он провинился, его, как и всякую христианскую душу, надо наказать, сослать в ссылку.

Общеизвестны факты борьбы православия с народной инструментальной музыкой, уничтожения инструментов. В то же время ряд специфических качеств звона (большая сила звука, «таинственный» тембр, монументальность и несходство со всем тем, что мы привыкли называть музыкальным инструментом) сделали его привлекательным для использования во время службы. Возможно, сам факт свое­ образного «запрета» привел к появлению нового инструмента. Такие факты отмечали исследователи: «...попытка обойти известные музыкальные запреты, образовавшиеся на почве исторически сложившихся социальных отношений, повлекло за собою образование новых инструментов...»⁵¹.

Принятие церковью колокола как атрибута православного культа, с одной стороны, дало материальную возможность и мощный толчок для развития искусства звона, так как оно требует больших затрат, с другой – прочно поставило его вне инструментальной музыки.

На Западе же, где католичество широко использовало инструментальную музыку, сформировался иной тип колокольни со свободно подвешенными колоколами и приспособлениями для их раскачивания, где могли исполняться мелодии народной и классической музыки или (в Англии) математически организованные последовательности звуков; где широко бытовало понятие «колокольный концерт»; где не боялись таких параллелей с традиционной музыкой, но зато звон меньше отличался от других ее видов и не был столь своеобразен, как в России. На Западе сформировались также специфические виды колоколен – куранты и карильоны, которые уже давно и прочно причислены к музыкальным инструментам.

Характерными особенностями колокольни с подбором колоколов являются монументальность, несоизмеримая со всеми другими инструментами (включая и наиболее крупные), пленэрность и «привязанность» к одному месту⁵². Приведем ироничную народную поговорку: «Пашни меньше, простору больше; избы не крыты, да звон хорош!»⁵³. Вспомним в этой связи название одного из подмосковных городов – Звенигород, в центре герба которого в XIX в. появился колокол.

Не всегда удавалось создать сразу звонницу как единое целое. Приходилось добавлять новые колокола, реконструировать звонницу. Хорошо, если дело тогда оказывалось в руках сведущего человека, как, например, в Ростове Великом или в Новоспасском, на родине Глинки. А бывало, что новый колокол не согласовывался с остальными, подбор искажался, приходилось его реорганизовывать. Так, в 1871 г. четыре колокола Вознесенского Девичьего монастыря были перелиты для образования нового звона⁵⁴. Многие же колокольни годами эксплуатировались с неудачным, случайным подбором. Это необходимо учитывать при анализе их звукорядов, обращая внимание на эстетическую оценку колокольни местными жителями.

Функции колокольни с подбором колоколов значительно шире, чем у отдельного колокольчика или колокола. Колокольный подбор на звоннице – носитель весьма сложной информации, важное коммуникативное средство, часть синтетического действа (религиозной службы). Разные функции несли и разные жанры звона. Из назначения колокола как сигнала, призывающего в храм, вырос благовест – своего рода инструментальное вступление к службе, для создания определенного настроения – трезвон (имеющий, соответственно, и большую эстетическую ценность) или похоронный звон.

Только с подвеской колоколов на колокольне звон начал формироваться как явление эстетическое. Вполне очевидно, что выразительные средства подбора много богаче, чем у отдельного колокола. Не говоря о том, что ярче и разнообразнее тембр, сила и возможные ритмические комбинации, у подбора появились и принципиально новые выразительные средства – звуковысотные соотношения (попевки) и фактура. Однако интонационная сторона не стала главенствующей в русских звонах, в чем одно из кардинальных отличий их от западных. Совершенствование выразительных средств вело к дальнейшему развитию сигнально-информативной функции инструмента, что в свою очередь служило стимулом к обогащению выразительных средств.

Несмотря на все предписания церковного начальства, в православные уставные звоны постоянно проникали традиции народной музыки, и духовенству приходилось либо вести с ними борьбу, либо канонизировать их в чиновниках⁵⁵. Кроме того, бытовала масса светских звонов, на которых мы сейчас специально не останавливаемся; существовал обычай свободных звонов в пасхальную неделю. Так что считать звон только атрибутом культа ошибочно.

Несмотря на то, что официально подбор колоколов на звоннице не считался музыкальным инструментом, а звон – инструментальной музыкой, интуитивно многие современники оценивали его именно так. При этом эстетические функции звона отмечались чаще, чем осмысление колокольни с колоколами как единого целого. Эстетическую же оценку народа нельзя не принимать во внимание при выяснении вопроса о принадлежности какого-либо явления к искусству⁵⁶.

Колокольня с подбором колоколов имеет свои функции и выразительные средства, и ее следует выделить в русском инструментарии как самостоятельный музыкальный инструмент и объект исследования науки. Никого не должна дезориентировать его полифункциональность и прикладное бытование в музыкальной практике, поскольку это одна из типичных черт русского народного искусства, обусловленная историческими и социальными условиями.

Отношение к колокольне с подбором как единому целому нередко звучит в народных прозваниях церквей: «Вознесение хорошая колоколница», «У красных колоколов»⁵⁷, «Красные колокола», «Красный звон»⁵⁸. В поговорке «У Спаса бьют, у Николы звонят, а у старого Егорья часы говорят»⁵⁹ сравниваются достоинства трех разных колоколен. Доказательством интуитивного отношения к подбору колоколов как к музыкальному инструменту служит, например, тот факт, что основной тон трембиты у гуцулов всегда совпадает со строем колоколов местной деревенской колокольни⁶⁰.

Осмысление колокольни как единого целого наблюдается у наиболее тонких людей разных социальных групп. Поэтому следует принимать во внимание не только народные свидетельства, но и высказывания писателей, музыкантов и т. д. Звонарь П. Ф. Гедике, брат известного композитора, говорил, что с колокольни Сретенского монастыря, где он звонил и сам организовал подбор, нельзя изъять ни одного колокола (это было бы, по его словам, равносильно тому, что у рояля изъять клавишу). Цельность подбора как «исторического памятника высокомузыкального достоинства» подчеркнута фольклористом Е.Н. Лебедевой⁶¹.

Таблица. Родственные по функции инструменты

В пьесе Гауптмана «Потонувший колокол» мастер, отливший ранее более ста разрозненных колоколов и задумавший главное дело своей жизни, не только отливает весь подбор, но и сам строит храм⁶². В стихотворении Блас де Отеро: «...Колокольня плачет в ночь трибунала»⁶³. Колокольня плачет, а не колокола! То же у В. Гюго: «Колоколен ли перепевы, от набата ль гудит земля...»⁶⁴. Правда, западные подборы были ближе к традиционной музыке, и заметить, что это – музыкальный инструмент, было легче. Но подобные обороты речи, косвенно свидетельствующие о понимании функционального единства колокольни, есть и у русских авторов. У А.И. Куприна приводится присказка, имитирующая колокольный звон: «По-оп Ма-а-ртын, спи-ишь ли-и ты? Звонят в колокольню...»⁶⁵. Вместо привычного – «звонят в колокола». У него же: «Ему (колоколу) отзывались другие колокольни...»⁶⁶. И если М. И. Глинка вспоминает, что в детстве во время болезни «для забавы» ему приносили в комнаты отдельные колокола⁶⁷, то С. Смоленский, впоследствии написавший работу о звоне, в детстве, когда учился этому искусству, устроил колокольню (!) на чердаке из цветочных банок и глиняных корчаг⁶⁸, а затем «прошел он и своеобразную школу колокольного звона у самородка-звонаря Покровской церкви в Казани, благодушнейшего, но искуснейшего «Семена Семеныча»»⁶⁹.

Кроме общих впечатлений многие композиторы – Рахманинов, Римский-Корсаков – вспоминают конкретные колокольни, яркие слуховые впечатления детства, впоследствии отображенные в их творчестве⁷⁰.

Отношение к колоколам как инструменту можно найти в работах советских музыковедов. Например, А. Алексеев пишет о Рахманинове: «...когда композитор стремился к обогащению фортепианной палитры тембрами иных инструментов, он особенно охотно прибегал к воспроизведению колокольных звучностей»⁷¹. Важным обстоятельством в историографии вопроса является включение в программу книги «История культовой музыки в России» А.Н. Римского-Корсакова раздела, посвященного колокольному звону⁷².

Колокола и их подборы имеют многочисленных родственников в инструментарии, близком по источнику звука (идиофоны звонкого тембра), по материалу, используемому для их изготовления (металл), по форме, по социальной функции. Но инструменты, родственные по одному из этих параметров, отличаются по другим. Например, непосредственные предшественники колоколов на Руси – била – на первый взгляд, не имеют ничего общего со своими преемниками (различие по форме и материалу). Но функция и способ бытования ставят их чрезвычайно близко.

Попробуем представить в виде таблицы «систему родства» колокола и их подбора. Таблица не претендует на полноту и лишь иллюстрирует сложность определения места колокола в народном и профессиональном инструментарии. Поэтому в ней для примера взяты лишь некоторые инструменты разных эпох и народов.

Русь заимствовала колокола из Европы, где они вошли в употребление уже с VII в. Колокола известны в Византии с IX в. Первое упоминание о колоколах на Руси находится в III Новгородской летописи под 1066 г.⁷³ Никакими ясными указаниями на приемы размещения колоколов в домонгольский период мы не располагаем. Колокола могли размещаться под кровлею храма, в окнах или на паперти. Единственным способом звона в этот период для Европы, Византии и Руси было раскачивание колокола.

Существуют три способа заставить колокол звучать: встряхивая его или качая, ударяя по нему молотом пли колотушкой и ударяя языком в край. За почти полуторатысячелетнюю историю колоколов и колокольного звона все три способа тем или иным образом закрепились в практике народов.

Древний способ – звон посредством раскачивания колокола при свободном положении языка. Этот вид звона бытует у народов Западной Европы вплоть до наших дней.

Второй прием звона – посредством удара молотом от механического привода – уже несколько столетий служит для производства часового боя в башенных часах всех стран и народов, в том числе у нас в России. Колотушкой ударяют по колоколу в Китае, Японии, Бирме и т. п.

Редко употребляется в мировой практике звон в колокол посредством раскачивания языка при неподвижном положении колокола. Этот вид звона получил распространение на Руси, особенно во второй половине XVII – начале XVIII в. В середине XIX в. исследователи колокольного звона отмечали особенное свойственное только этому способу ритмическое многообразие. Считалось, что этот вид звона в колокол существовал лишь на Руси⁷⁴.

Каждый из трех описанных способов требует для производства звона особых приспособлений, развески и расстановки колоколов, особой конструкции звонничных проемов и даже определяет характер колоколенных сооружений. Естественно, подобно другим зданиям, архитектура колоколен несет на себе печать господствующей стилистики, на ее формы воздействует архитектура ансамбля, частью которого она является, строительный материал, технология и многое другое – вплоть до фантазии и художественного произвола ее создателей.

Древняя Русь знала все три указанных способа звона, причем на протяжении длительного времени применяла их одновременно, нередко в одних и тех же сооружениях, часто в весьма причудливых сочетаниях. Доминирующим и, по-видимому, изначальным способом звона был звон посредством раскачивания колокола при свободном положении языка. Этот способ был заимствован нами из Европы вместе с колоколами, колокольнями и колокололитейным искусством⁷⁵.

На протяжении столетий в приемах русского звона происходили изменения. С известной долей условности можно выделить три основных периода в истории древнерусского колокольного звона. Первый, от которого не осталось ни материальных, памятников, ни сколько-нибудь внятных упоминаний, охватывает время от появления на Руси колоколов до начала XIV в. Второй период – время образования Московского государства, от начала XIV до первой трети – середины XVII в. Именно эта пора характеризуется одновременным употреблением всех трех вышеперечисленных способов звона. Последний период: с середины XVII в. – когда исчезает многообразие способов звона и постепенно звон «в языки» становится единственным. Тогда, если верить историческим свидетельствам, расцветает национальное русское искусство звонить в колокола.

Качающиеся колокола в древней Руси назывались «очапными» или «очепными», также «колоколами с очапом», или «колоколами с очепом» – по специальному тесту «очепу», «оцепу», «очапу»⁷⁶, который приделывался к вращающемуся валу с насаженным на нем колоколом. Иногда такие колокола назывались еще «валовыми»⁷⁷. Качающиеся колокола выполняли основную фигуру церковного звона – благовест. Они входили в состав каждого древнерусского собрания колоколов, так называемого «звона», были самыми большими на колокольне и звучали в максимально низких регистрах. В церковных описях они назывались «благовестниками» или «большими». Кроме больших благовестных колоколов, на древнерусских колокольнях были колокола средних регистров – по древней терминологии, «средние». За приятность звука их еще называли «красными». Третий разряд древнерусских колоколов составляли «малые» или «зазвонные». Эти колокола висели неподвижно, и в них звонили за веревку, ударяя языком в крап: они назывались «язычными».

Звонница Псково-Печерского монастыря XVI в. Второй ярус звонницы надстроен в XVIII в.

Помимо Пскова и Псковской области, где, как известно, очепные колокола сохранились в натуре от XVI–XVII вв. (см. илл.), следы очепных конструкций в виде разного вида гнезд для качающихся колоколов были обнаружены нами на звоннице (XVII в.) Софийского собора в Новгороде, на колокольнях (XVI в.) больших северных монастырей – Кирилло-Белозерского, Ферапонтова, Спасо-Каменного, Корнилнев-Комельского (судим по фотографии, поскольку здание не сохранилось), на подколоколенной церкви Богоявленского собора Авраамиева монастыря в Ростове Великом, на столпообразных церквах «под колоколы» в Покровском и Спасо-Евфимьевском монастырях в Суздале, на колокольне Николо-Пешношского монастыря, на Духовской церкви «под колоколы» (1476 г.) Троице-Сергиева монастыря, на колокольне церкви Вознесения в Коломенском («Георгиевская колокольня»), на звонницах годуновского времени в селах – Вяземах под Москвой и Красном под Костромой, на старой звоннице Ипатьевского монастыря в Костроме, на новой звоннице (XVII в.) того же монастыря (на ней стоял колокол весом в 600 пудов), на соборной колокольне города Суздаля (начало XVII в.), на звоннице (1530-е годы), Пятницкой башни Коломенского кремля (здесь стоял всполошный колокол) и др.

Гнездо очепного колокола на колокольне церкви

Богоявления в Красном под Костромой (конец XVI в.). Очепный колокол в пролете звонницы Псково-Печерского монастыря

Из всех обследованных нами древних звонниц и колоколен только небольшая звонница церкви Иоанна Предтечи (середина XVI в.) в селе Дьякове возле Коломенского и огромная столпообразная шатровая колокольня Александровой Слободы («Распятская колокольня», перестроена в конце XVI в.) не имеют видимых следов очепных приспособлений⁷⁸. В Москве очепные конструкции сохранились в натуре только на колокольне Ивана Великого. Духовская церковь Троице-Сергиева монастыря остается также древнейшей колокольней «псковского дела». Все дошедшие до нас многочисленные псковские звонницы построены не раньше XVI.

Очепные конструкции были обнаружены нами и на нескольких более поздних памятниках: в Вологде, на колокольне церкви Константина и Елены, сооруженной в 90-х годах XVII в., на колокольне Пятницкой церкви на Подоле под стенами Троице-Сергиева монастыря, построенной в те же годы и на колокольне Спасо-Прилуцкого монастыря, возведенной в 40-х годах XVIII в. По-видимому, очепные колокола стояли на существовавших здесь ранее церквах и после перестройки их были перенесены па новые колокольни. На поздней колокольне (XVIII в.) Спас-Прилуцкого монастыря очепные колокола были поставлены, но в движение уже не приводились. С аналогичным случаем мы столкнулись, обследуя церковь Ильи Пророка в Ярославле.

Данные натурных исследований находят себе подтверждение в таком важном источнике наших знаний о Древней Руси, как миниатюры Лицевого летописного свода середины XVI в. На многочисленных его листах изображены, к сожалению в большинстве случаях условно, древнерусские города и монастыри с существовавшими в них в разное время колоколами и колокольнями. Изображения очепных колоколов на этих миниатюрах встречаются в изобилии⁷⁹. В зависимости от того, что являлось главным предметом иллюстрации – сам колокол или историческое событие, – одни и те же колокола изображались с очепом или без очепа.

Совершенно исключительное для нашей темы значение имеют миниатюры, посвященные непосредственно знаменитым государственным и вечевым колоколам. Здесь они представлены уже со всеми историческими и техническими подробностями, – изображается литье колоколов, первый торжественный звон, случаи падения колоколов с колоколен, звоны, послужившие началом народных волнений, всполошные звоны, «плачевный звон», оповещающий о смерти государя и т.д. На этих миниатюрах благовестные колокола, в том числе огромные московские колокола – отлитый в 1533 г. 1000-пудовый колокол Василия III и сменивший его в 1551 г. колокол «Лебедь» Ивана Грозного в 2200 пудов – изображены очепными (см. илл.)⁸⁰.

Изображения очепных колоколов встречаются также на миниатюрах лицевых рукописей агиографического жанра и на иконах. Например, в «Житии Антония Сийского» XVII в⁸¹. имеется условное изображение Московского кремля со столпообразной колокольней и огромным очепным колоколом в ее нижнем ярусе. На конце шеста миниатюрист изобразил целый пучек очепных веревок.

О повсеместном распространении очепных колоколов на Руси согласно свидетельствуют такие источники, как монастырские описи и писцовые книги за XVI-XVII вв. Очепные колокола фигурируют в описных книгах Троице-Сергиева⁸², Иосифо-Волоколамского⁸³, Покровско-Суздальского⁸⁴, Спасо-Прилуцкого⁸⁵, Павло-Обнорского⁸⁶, Соловецкого⁸⁷, Успенского-Свияжского⁸⁸, Ипатьевского⁸⁹, Махрищского⁹⁰, Кирилло-Белозерского⁹¹, Спас-Евфимьевского суздальского⁹², Псково-Печерского⁹³, Антоньев-Сийского⁹⁴, костромского Богоявленского⁹⁵ и других монастырей. Очепной колокол висел в 60-х годах XVI в. перед Благовещенским собором в Казани⁹⁶. Очепными были благовестные колокола сольвычегодского Благовещенского собора⁹⁷. Очепными были все восемь колоколов нижнего «валового» яруса колокольни Ивана Великого в Московском кремле.

Упоминание об очепных колоколах можно встретить в древних актах и хозяйственных документах. Очепной колокол упомянут в духовной Феодосия Тотемского⁹⁸, а «железо на очепь» – в расходных книгах Болдина монастыря под Дорогобужем⁹⁹.

В 1600 г. Борис Годунов слил для Успенского собора Московского кремля новый благовестник в 3233 пуда. Об этом последнем имеются многочисленные свидетельства иностранцев, посещавших Московское государство в первой половине XVII в. Этот крупнейший не только на Руси, но и во всем тогдашнем христианском мире колокол висел, как и его предшественник «Лебедь», посреди Соборной площади на деревянном срубе, под пятишатровой кровлей. В движение его приводили, по одной версии, – 30, по другой – 50 человек. После возвращения из польского плена патриарха Филарета Никитича для этого главного государственного колокола за алтарями Успенского собора рядом с церковью Рождества Христова была построена высокая шатровая каменная башня, вошедшая в историю под названием Филаретовой пристройки¹⁰⁰.

Как свидетельствуют Адам Олеарий¹⁰¹ и Павел Алеппский¹⁰², способ звона в годуновский колокол остался прежним: две толпы звонарей, стоя по обе стороны Филаретовой колокольницы на Соборной и Ивановской площадях, приводили колокол в движение, а третья группа – наверху колокольни – подводила к краю колокола его язык.

Описания этого приема звона в самый большой колокол Древней Руси не вызывают сомнения в том, что и в тех случаях, когда до нас не дошло никаких известий об устройстве звона на той или иной древней колокольне, мы вправе предполагать наличие именно очепной конструкции.

Звоноприемники на Руси в XV, XVI вв. для качающихся колоколов обладали тождественным устройством. Очепные колокола устанавливались в пролетах или нишах, причем пролеты по ширине (а ниши, кроме того, – по высоте и глубине) выкладывались, по возможности, в размер колокола с учетом его размаха. В тех случаях, когда колокола помещались в ниши (нам известно семь памятников с подобным устройством звонов), задняя или боковые стенки ниши, а иногда и свод над нею, прорезывались специальными каналами-слухами, чтобы звук не глох при звоне.

Миниатюра Лицевого летописного свода середины XVI в., изображающая падение в 1547 г. с колокольни 1000-пудового благовестного колокола Николая Немчина (ГИМ ОР. Син. 149, л. 296)

Миниатюра Лицевого летописного свода середины XVI в., изображающая «плачевный звон» 4 декабря 1533 г. в связи с смертью Василия III (ГИМ ОР Син. 149, л. 68 об.)

Предназначенный к благовесту колокол скреплялся с железным стержнем квадратного сечения – «матицей». Для пропуска матицы наверху у колокола существует «маточник» – большая петля с прорезью, по сторонам которой располагаются дополнительные петли – «уши колокола». Матица продевалась в петлю и в ней заклинивалась. И петли, и матица, и верхушки ушей заделывались для жесткости в дубовую колоду веретенообразной формы («вал»), собранный из клиньев и окованный обручами. На вал накидывались продетые сквозь уши железные петли. Выходящие на обе стороны из вала концы матицы выковывались круглыми. Эти концы вкладывались в железные «гнезда», предварительно заложенные каменщиками в столпы звона. Опасаясь прогиба матицы, мастера стремились делать ее максимально короткой – чуть больше диаметра колокола, с тем чтобы можно было завести концы вала в кладку. Колокол, намертво скрепленный с валом, поднимался на колокольницу и ставился в гнезде. Так и говорили: «поставить колокол» (см. илл.).

К валу снизу приделывался очеп – длинный или короткий шест с веревкой на конце. У тяжелого колокола веревка оканчивалась стременем, куда звонарь ставил ногу, помогая себе при звоне. Если для приведения колокола в движение требовались усилия нескольких человек, к основной веревке или канату привязывались дополнительные веревки со своими стременами, и к каждой становилось по звонарю. Для гигантских колоколов, стоявших, подобно годуновскому «царю-колоколу», в открытых пролетах, очепы делались на обе стороны пролета, и вся система напоминала коромысло. В отдельных случаях, нам кажется, могло быть и по четыре скрепленных между собою очепа.

Необходимость во втором очепе возникает еще и потому, что при длинном и тяжелом шесте колокол в неподвижном положении устанавливается с наклоном и при раскачивании не сразу начинает звонить. В Псково-Печерском монастыре звонари для выпрямления очепа применяют в качестве противовеса второй очеп – без веревки. Для той же цели иногда употреблялся противовес в виде ящика с камнями. О каких-то клетях с камнями вокруг Филаретовой звонницы с качающимся «Царем-колоколом» пишет Павел Алеппский. Для утверждения гнезд в кладке пользовались несколькими конструктивными приемами. Псковские мастера заделывали гнезда заподлицо со столбами, под гнезда они клали деревянные прокладки, а для заведения валов оставляли в пилонах звонов специальные пазы.

Мастера Ростова Великого, напротив, выкладывали в столбах обращенные друг к другу короткие лопатки-импосты, своего рода «анты». Гнезда укладывались на обрезы этих «антов». Если гнезда делались из полосового железа, их клали на деревянные прокладки, если из брускового – прямо на кирпич. Из-за обращенных внутрь звона «антов», арки звонов, построенных ростовскими мастерами, всегда значительно шире самих звонов.

Иначе поступали работавшие на Руси мастера-итальянцы. Они закладывали в столбы белокаменные профилированные кронштейны. Однако, поскольку наш белый камень – материал непрочный, использовать эти кронштейны» под колокольные гнезда мастера, видимо, не решались. В двух из трех известных нам случаях при наличии в звонах белокаменных кронштейнов гнезда устроены отдельно от них. Так, в Георгиевской колокольне в Коломенском они устроены прямо в стенах звона, в звонах Ивана Великого – на специальных железных рамных кронштейнах (описание этих звонов см. ниже). Существовали и другие приемы устройства колоколенных гнезд.

Звон в очепные колокола на Руси в ранний период производился с земли или со специальных подмостей снаружи-колоколен. Причем, с земли звонили, если колокола стояли на церковной стене или на колокольне; подмости – каменные или деревянные – устраивали только при звонницах.

На большинстве древнерусских колоколенных сооружений доступ к колоколам, как правило, отсутствует. Прежде всего он отсутствует на звонницах всех типов¹⁰³. Нет его и на Духовской церкви Троице-Сергиева монастыря – древнейшей из сохранившихся церквей «под колоколы». На церквах «под колоколы», построенных ростовскими мастерами – в Кирилло-Белозерском, Ферапонтове, Спасо-Каменном и Авраамиево-Богоявленском монастырях, – доступ к колоколам как будто предусмотрен, но его никак нельзя считать удобным. Звонарю в этих церквах необходимо было подниматься на церковный чердак, и уже с чердака через низкий и неудобный лаз (прорезь в задней стенке ниши) он мог при желании протиснуться в колокольный проем, почти полностью занятый колоколом.

Вполне удобный доступ к колоколам мы встречаем только в тех столпообразных колокольнях московской традиции, родоначальником которых был Иван Великий. Однако множество признаков указывает, что в сооружениях этого рода звон также производился с земли. Так, в основном ярусе-«валовых» колоколов Ивана Великого два древних благовестника – «Медведь» и «Лебедь» – в силу своих размеров должны были полностью занимать отведенное им пространство¹⁰⁴. Их языки почти касались пола, а края – пилонов.

Принести эти колокола в движение, находясь внутри звона, невозможно ввиду их огромной тяжести. Невозможно и само присутствие там человека в момент качания: раскачавшийся колокол влетает в существующий проход.

Нельзя было находиться во время звона и в девятигранном столпе Спасо-Евфимьевского монастыря в Суздале. Во всех девяти звонах этого столпа стояли очепные колокола. Если обратить все очепы внутрь колокольни, а не наружу, как это было когда-то, вся площадка столпа окажется «закрещенной» качающимися тестами.

Современному читателю нелегко представить себе знаменитую колокольню Ивана Великого в момент звона, обвешанную со всех сторон канатами с обступившими их звонарями. Однако так оно в действительности и было. Об этом свидетельствует известный план Московского кремля 1000 г. («Кремленоград»), где в ярусе больших валовых колоколов Ивана Великого изображены свисающие до земли веревки (см. илл.). Звон в благовестные колокола Ивана Великого изображен на миниатюрах Лицевого летописного свода¹⁰⁵. На одной из этих миниатюр показан «плачевный звон» в большой колокол, утром 4 декабря 1533 г. известивший москвичей о смерти Василия III. Этим «большим колоколом» был отлитый в 1532 г. Николаем Немчином вышеупомянутый «Лебедь». Он стоял в западном звоне Ивана Великого и приводился в движение с земли стременными звонарями (см. илл.).

Наружный способ звона в качающиеся колокола (а значит, в подавляющем большинстве случаев, и в язычные) составляет основное отличие древнерусского способа звона от западноевропейского, где колокола приводят в движение изнутри колоколен. Указанную традицию следует связывать прежде всего с составом русского звона. В отличие от стран Западной Европы, передавших Руси свою технику звона (например, Италии и Германии, где интерес к собирательству колоколов определенно отсутствовал, но где очень рано стали строить высокие каменные колокольни для одного-двух колоколов), русские церкви издавна обладали целыми собраниями колоколов, различавшихся по топу и звуку и особым образом развешанных и расставленных.

Для Европы, с ее развитой средневековой строительной техникой и огромными соборами, не составляло труда устраивать помещение для одного-двух и даже трех колоколов внутри церковных башен (достаточно было колокол вместе с очепом поставить на верхней площадке башни очепом внутрь, а веревки бросить в пустой колодец, чем часта являются верхние ярусы европейских колоколен). Однако на Руси, где в самой скромной сельской церкви было не меньше трех колоколов, а в монастырях, по нашим подсчетам, от пяти до девяти только очепных (благовестников и средних), собрать их все под одну крышу было уже затруднительно – как из-за малой вместительности колоколен, не позволяющих обратить очепы внутрь, так и из-за тяжести колоколов, для раскачивания которых могли потребоваться не один, а два-три звонаря на колокол, не считая звонарей для звона в языки малых зазвонных колоколов. Все это изобилие колоколов требовалось развесить, а толпу звонарей расставить в каком-то порядке – так, чтобы многочисленные веревки не путались между собою, звонари не толкались и звон происходил координирование, согласно. Отсюда следует, что при создании собственных колоколен русским зодчим приходилось решать в значительной степени иные проблемы, чем зодчим западноевропейским, – не столько «собирать», сколько рассредоточивать звонарей и звоны.

Часть плана Московского кремля 1600 г. («Кремленоград»)

Не последнюю роль в закреплении на Руси приемов звона сыграли и медленные темпы наружных каменного строительства в послемонгольский период, – прежде чем началось строительство колоколенных сооружений (т. е. колоколен в собственном смысле слова, а не звонниц), наружный вид звона стал традицией.

Прежде чем обрисовать основные типы древнерусских колоколен, остановимся на местоположении последних в церковном ансамбле. Обычно с древнейших времен на Руси колокольни ставились либо за алтарями, церквей, либо в виду алтарей, но непременно на восток от храма. Обычай этот был вызван следующими причинами. В православном богослужении отдельные части службы принято сопровождать разными видами звона, причем в ряде случаев это требование носит жесткий характер. Например, колокольным звоном на утренней службе сопровождается возжигание перед чтением Евангелия всех находящихся в церкви свечей. С началом чтения звон прекращается. После того как закончена глава Евангелия, должен последовать удар в колокол. Во время литургии в момент совершения самой важной ее части так же должен производиться звон в одинокий колокол, причем синхронно со словами молитвы. На праздник Воздвижения креста при выносе креста на середину церкви минута в минуту должен начаться трезвон во все колокола и т. д.

Для связи между звонарями и идущей в храме службой снаружи алтарной стены возле алтарного окна или даже в самом окне вешался небольшой сигнальный колокол, «ясак». В нужный момент пономарь дергал за веревку, и по этому сигналу на колокольне начинался или прекращался условленный звон. О ясачных колоколах и о сигнальной службе при русских церквах имеются многочисленные упоминания в источниках, в том числе летописные. Известен эпизод из времени первых Романовых, когда звонари па Иване Великом ошиблись и зазвонили не вовремя. Патриарх Филарет Никитич приказал бить звонарных старост батогами, а впредь велел «звонить по ясаку или по слову ключаря»¹⁰⁶. Систему сигнализации при Большом Успенском соборе подробно описал Павел Алеппский¹⁰⁷.

Чем архаичнее изучаемый церковный ансамбль, тем больше вероятность, что его колокольня (даже в том случае, если она перестроена) окажется за алтарями. За алтарями городских соборных церквей находятся комплекс Ивановских колоколен Московского кремля, колокольни Ростова Великого, Новгорода, Великого Устюга, Киева, Гдова (не сохранилась), собора Василия Блаженного (Покровского собора на Рву) в Москве. В виду алтарей – главным образом из-за сложных условий местности – стоит колокольня Троицкого собора во Пскове.

В большинстве древнерусских монастырских и приходских церковных ансамблей конца XVI – начала XVII в. колокольни ставились между летней и зимней церквами так, чтобы они одинаково хорошо были видны из обеих алтарей (например, в Соловецком монастыре и в Крыпецком монастыре под Псковом). Однако в древнейшем Троице-Сергиевом монастыре, где до начала XVII в. не было теплой трапезной церкви, обе колокольни – ныне существующая Духовская церковь «под колоколы» и примыкавшая к ней до 30-х годов XVIII в. многопролетная звонница с большими колоколами – поставлены строго за алтарями основной церкви. Точно так же, очевидно, на своих старых местах стоят нынешние колокольни Новодевичьего и Киржацкого монастырей.

В древнерусских монастырях существовал также обычай совмещать колокольни с теплыми трапезными церквами. Обычай этот связан с тем, что летние монастырские церкви большую часть долгой русской зимы стояли запертыми (их открывали только в большие и престольные праздники), а обязательные в монастырях вседневные службы совершались в теплых церквах при трапезных. Трапезные церкви «под колоколы» имеются в Спасо-Каменном, Ферапонтове и Ивановском монастыре в Кириллове. За алтарями трапезных церквей поставлены церкви «под колоколы» Кирилло-Белозерского и суздальского Спасо-Евфимьевского монастырей, Успенского монастыря в Тихвине. В виду трапезных алтарей стояли церкви «под колоколы» Болдина, Иосифо-Волоколамского и Ипатьевского монастырей.

Если в древнерусском монастыре трапезная церковь была деревянной, а соборная – каменной, звонницы совмещались с алтарями холодных соборных церквей. Остатки стенной звонницы можно видеть на восточной стене четверика над алтарями Покровской монастырской церкви в Балахне. Следы другой – пристенной – звонницы были зафиксированы в свое время близ алтарного угла Троицкого собора в Калязине. При исследовании Успенского собора в Дмитрове удалось выявить основание совмещенной с папертью древней звонницы. Она имела форму выступающего ризалита и находилась вблизи жертвенника собора на его северо-восточном углу¹⁰⁸.

Древних каменных приходских церквей до нашего времени дошло крайне мало. Подле одной из них – Успенской церкви Гребеневской Божьей Матери в Москве XVI в. существовал придел Дмитрия Солунского с далеко выдвинутой на восток апсидой. Прямо на своде апсиды до 30-х годов нашего века стояла древнейшая из дошедших до нас на Руси восьмигранная шатровая колокольня. Вероятное время ее сооружения конец XVI – самое начало XVII в.

О помещении колоколов за алтарями есть упоминания в источниках. В 1552 г. за алтарями Архангельского собора в Московском кремле был поставлен на особой звоннице вновь отлитый по указу Ивана Грозного благовестили «Лебедь» (его размеры превышали ширину звонов валового яруса Ивановского столпа, и он не мог быть на него поднят). Большой благовестный колокол стоял за алтарями церкви Николы Зарайского в Коломне в 70-е годы XVI в.

Наиболее простым видом колоколенного устройства для размещения качающихся колоколов является звонница с пролетом между столбами, каменными или деревянными – безразлично. В зависимости от количества очепных колоколов такие звонницы могли делаться в один–три и более пролетов. Судя по изображениям Лицевого летописного свода середины XVI в., этот вид колоколен был на Руси основным. Полное отсутствие археологических памятников за первые четыре столетия, прошедших со времени появления колоколов на Руси, дает основание предполагать, что ранние колоколенные устройства были преимущественно деревянными. В пользу деревянных конструкций первых колоколен говорят, прежде всего, малые размеры тогдашних колоколов: возведение каменных приспособлений для колоколов в несколько пудов весом едва ли представлялось экономически целесообразным. Простейшим деревянным устройством для подвешивания очепного колокола могли быть два деревянных столба на обвязке с раскосами и кровлей. Стоять подобные звонницы могли на земле возле храма.

Значительно полнее наши сведения о каменных вариантах древнерусских звонниц. На Руси бытовало две разновидности каменных звонниц: стеновидная звонница и звонница на столбах. Различались эти два типа устройством своего основания. В первом случае звоничные пролеты ставились на стену, во втором – зиждились на собственных фундаментах. Чем тяжелее колокола, тем больше технических, экономических и эстетических соображений побуждало ставить все сооружение на отдельном фундаменте. Для более легких колоколов лучше использовать стену. Если колоколов мало и они невелики, – предположим, речь идет о колоколах городского или сельского приходского храмов, – то их проще и дешевле поставить па степу самого храма. Если колоколов много (а это означает, что среди них есть колокола среднего веса), то все собрание целесообразнее ставить на стену отдельно от церквей, лучше всего – на стену в створе с хозяйственной церковной постройкой, что сообщило бы этой стене необходимую устойчивость. Из сказанного следует, что звонницы на церковных стенах и звонницы на отдельных стенах должны были появиться раньше собственно «колокольниц на столбах».

Духовская церковь «под колоколы» Троице-Сергиева монастыря 1476 г. Реконструкция системы звонов

До нашего времени сохранились в основном псковские звонницы. От московских до нас дошли лишь фрагменты оснований. Псковские звонницы и звонницы московские различаются как по материалу, так и по структуре. Псковский строительный материал – известковая плита – не давал псковичам иной возможности, кроме как ставить столбы звонов на сплошную каменную кладку. Все псковские звонницы поставлены или на церковные стены, или на стены церковных палаток. Псковская строительная техника во многом определила и их композиционные особенности. Вследствие выровненности пролетов в рисунке псковских звонниц господствует горизонталь. Украшением их звонов – колоколоприемников – на протяжении нескольких веков служили скругленные углы в средней трети столба. Этот прием позволял снимать утрированную вытянутость псковских звонов, заключавших в себе обычно два яруса колоколов – очепных и зазвонных.

Материалом московских звонниц был кирпич. Посредством богатой и тонкой его профилировки мастера облагораживали удлиненные пропорции звонов, вводя поярусные членения; тонкие прямоугольного сечения столбы обладали достаточной прочностью, чтобы удерживать меньшие и средние колокола. Единственная целиком сохранившаяся звонница московских мастеров на паперти церкви Иоанна Предтечи в с. Дьякове, построенная в середине XVI в., обладает пирамидальной композицией. Асимметрия двух ее основных звонов снимается жестким рисунком острой щипцовой кровли. В центре щипцового фронтона – миниатюрный третий звон. Таким образом, эта московская звонница – двухъярусная и трехпролетная. На стенах и сводах московских приходских церквей встречаются остатки одно-пролетных звонниц. На храмах с трифолийным завершением можно встретить остатки звонниц, поставленных на угол здания.

Составить представление о времени появления на Руси звонниц на церковных стенах равно трудно и для Пскова, во множестве их сохранившего, и для Москвы, утратившей их почти полностью. По нашим наблюдениям (возможно, не во всем точным), среди существующих псковских звонниц нет ни одной сооруженной ранее XVI в. В памятниках московской архитектуры ранее рубежа XV–XVI вв. звонницы также не встречаются, зато начиная с этого времени небольшие московские церкви ими изобилуют. Имеется единственное датированное свидетельство, говорящее о переносе звона с земли на церковные своды. При перестройке в 1515 в. церкви Рождества Богородицы в Московском кремле, сообщает владимирский летописец, «князь великий Василий Иванович … петье поставил вверху, а в старой же (церкви) было на земле»¹⁰⁹. Опираясь на это свидетельство и на вышеперечисленные факты, мы склонны считать временем появления на Руси настенных звонниц конец XV – начало XVI в.

Колокольни на столбах, стоящие на особых фундаментах, возникают примерно в то же самое время, что и настенные звонницы, – в начале XVI в. Их сооружение позволяло размещать большие собрания колоколов при городских соборах и монастырских церквах. Первые колокольни на столбах в целях устойчивости строились преткновенными к стене храма. Такова звонница Троицкого собора в Калягине, относящаяся к началу 20-х годов XVI в., и соединенная с двухъярусной папертью звонница Успенского собора в Дмитрове, возведенная в 10-х годах XVI в.

Самая ранняя из известных звонниц, поставленных на особых фундаментах отдельно от храма, – это знакомая по многочисленным изображениям трехпролетная трехъярусная звонница Покровского собора на Рву. Она имела выделенный центр, «фряжскую» обработку фасадов, высокое каменное гульбище и очепную систему звона в большие колокола. Три ее верха были шатровыми¹¹⁰.

Многопролетные звонницы на столбах просуществовали на Руси целое столетие: с начала XVI – до начала XVII в. Непосредственно перед польско-литовской интервенцией при Борисе Годунове строительство многопролетных звонниц пережило своего рода расцвет. Русское колокололитейное искусство расцвело в эти годы. Борис Годунов и члены его рода делали вклады в крупные русские монастыри громадными для своего времени благовестниками. Одаривали они большими колоколами и свои вотчинные церкви. Возникали величественные колокольни на столбах, напоминавшие своей архитектурой звонницу Покровского собора на Ргу. Для огромных (от 600 до 1000 и свыше пудов) очепных благовестников годуновского времени колокольня на столбах представляла собою идеальную конструкцию, во-первых, благодаря возможности как угодно увеличивать в ширину и высоту столбы звонов, а во-вторых, благодаря возможности применять для звона двусторонние очепы. Вместо столбов теперь выкладывались огромные каменные быки, получавшие согласную с размахом колокола ориентацию.

Колокольни этого времени достигали громадных размеров. Самая большая колокольня – «на трех столбах» – была построена для годуновских колоколов в Соловецком монастыре. Она стояла в одну линию с Никольской церковью «под колоколы» 1577–1578 гг., вровень с нею. Другая большая колокольня – «о пяти столпех» – была сооружена в Троице-Сергиеве монастыре. Она также служила продолжением церкви «под колоколы» Сошествия Святого духа, возведенной в 1476 г. План этой колокольни, снятый перед ее разборкой¹¹¹, свидетельствует, что она представляла собой гигантское сооружение. Колокола на годуновских звонницах стояли и висели поярусно. Вверху, согласно описям и иконографии, стояли большие благовестники с очепами, под ними – средние и зазвонные. Кровли этих звонниц устраивались шатровыми, острого «готического» рисунка. Аналогичные завершения имели и современные им звонницы Пскова и Новгорода: пятипролетная Софийская звонница в Новгороде и пятипролетная же звонница Успенского монастыря в Тихвине. Все звонницы годуновского времени, как приложенные, так и отдельные стоящие, обладали симметричной композицией и, как правило, выделенным по ширине и высоте центральным пролетом. Из вотчинных годуновских звонниц до нас дошла только одна – при церкви Преображения в Вяземах. Огромная трехпролетная трехъярусная звонница сохранилась в Ипатьевском монастыре под Костромой.

Северо-восточный звон «валового» яруса Ивана Великого

Широко распространенные звонницы на столбах существовали на Руси на протяжении столетий. Многопролетная древнерусская звонница была сооружением, способным вместить любое количество колоколов, любого веса, за исключением сверхтяжелых. Никаких специальных причин отказываться от их строительства при сохранении очепного способа звона в большие колокола в самой практике русского звона в этот период не усматривается. Тем не менее, на Руси в XIV, XV и XVI вв. строились колокольни и иного типа. Первыми русскими колокольнями, в обычном смысле этого слова, т. е. сооружениями, несущими на себе все собрание колоколов, были церкви «под колоколы». Генезис этих оригинальных древнерусских сооружений до сих пор не разгадан наукой. Можно только предполагать, опираясь на целый ряд древних известии, что в основе идеи подколоколенного храма лежит общее всем христианским и дохристианским народам представление о магической силе колоколенного звона, связывающего наш мир с загробным. Из этого представления проистекали вера л действие колокольного звона на души умерших людей, и привычка видеть в колоколе душеспасительное, очищающее орудие, позволяющее душе не погибнуть вместе с телом, а освободиться от него¹¹². Особая погребальная функция церквей «под колоколы хоть в слабой степени, но прослеживается по источникам¹¹³.

Своим обликом эти первые русские колокольни радикально отличались от колоколен европейских. Европейская колокольня строилась, главным образом, для высокого помещения колоколов¹¹⁴. Русская церковь «под колоколы» – прежде всего церковь. Поэтому до начала XVI в. церкви «под колоколы» имели обязательно обличье церквей, в то время как европейские колокольни – это башни разнообразной (преимущественно, квадратной в плане) конфигурации. Непременным атрибутом русской церкви «под колоколы» в первый период ее существования были церковная глава «на толстой шее», как говорили тогда, т. е. на барабане.

Типологическим признаком ранних церквей «под колоколы» является особое, в отличие от церквей с колокольнями на стенах, помещение колоколов. Колокола в них не висят ц не стоят па церкви, а как бы врезаны в ее тело. На церквах «под колоколы» невозможны столбы и пролеты, – в ней для несения колоколов приспособлены сами архитектурные формы. В церкви «под колоколы» звонит не колокольня, а как бы сам храм.

Случай сохранил для нас одну такую церковь, демонстрирующую указанный принцип в наиболее чистом виде. Это – Духовская церковь Троице-Сергиева монастыря, построенная артелью псковских мастеров в 1476 г. Духовская церковь – изящный одноглавый трехапсидный храм кресто-вокупольной конструкции. Архитектурные членения здания, на первый взгляд, ничем не выдают колокольню, между тем его барабан – ложный. Традиционные для московской архитектуры кокошники под барабаном приподняты над постаментом посредством округленных столбов псковского типа и преобразованы в звоны. В капителях столбов в процессе реставрации памятника были обнаружены следы очепных брусков. Количество звонов – шесть, видимо, по числу имевшихся в монастыре средних благовестных колоколов. Однако общее количество звонов Духовской церкви – восемь. Два небольших зазвонных колокола неподвижно висели под самым куполом в обращенных на запад окнах барабана. Эти два из восьми окон барабана служили звонами, а остальные шесть – слухами. Окна-звоны были выложены в размер зазвонных колоколов. Какой-либо доступ к колоколам на Духовской церкви, как мы уже говорили, отсутствует. Звон во все восемь колоколов – в шесть очепных и в оба зазвонных – производился с земли (см. илл.).

Барабан Духовской церкви – не только древнейшая из дошедших до нас звонниц, но и древнейшая из сохранившихся звонниц на круглом основании. Вопреки всему сказанному о принципах устройства древнерусского очепного звона, ее звоны-колоколоприемники унифицированы. Сооружение подобной колокольницы без оригинального замысла, который она призвана воплощать, по-видимому, немыслимо. Очевидно также, что создание звонницы-церкви сделалось возможным исключительно благодаря очепному способу звона. Если бы во времена постройки Духовской церкви доминирующим способом звона был язычный с подъемом к колоколам, как это вошло в обычай в XVII в., строителям пришлось бы, помимо внутристенной лестницы, устраивать на церкви специальный чердачный ярус для доступа в барабан, и вся органика древнерусского крестовокупольного храма с закомарами и кокошниками оказалась бы нарушенной.

Перечисленные особенности Духовской церкви заставляют видеть в ней архетип древнерусской церкви «под колоколы» вообще. Историки русской архитектуры не раз высказывали предположение, что первая известная нам по источникам церковь «под колоколы» Ивана Лествичника в Московском кремле (1329 г.) была устроена аналогичным образом.

То, что в Духовской церкви в качестве звонов использовались кокошники под барабаном, подсказывает другой возможный вариант размещения колоколов в храме – в его закомарах. Ни одного памятника с подобным помещением колоколов ранее первой трети XVI в. до нас не дошло, но мы можем смело допускать их существование в прошлом, опираясь на более поздние образцы.

Размещать очепные колокола в закомарах крестовокупольного храма древние строители могли двумя способами: в стенных нишах со слухами наружу (в случае высокого положения сводов в храме этот вариант представляется более ранним), и в нишах с прорезанной задней стенкой (если церковные своды позади закомар опущены и за ними имеется чердачное пространство).

Дошедшие до нас храмы относятся ко второму типу. Это – церковь «под колоколы» Архангела Гавриила в Кирилло-Белозерском монастыре и Благовещенская трапезная церковь «под колоколы» в Ферапонтове. Оба храма построены одновременно, в 30-е годы XVI в., как предполагают, ростовскими мастерами. Ктитором обеих подколоколенных церквей был Василий III. Церковь Архангела Гавриила – крестовокупольный храм, Благовещенская – бесстолпная, с полусферическим сводом. В обеих позади обращенных в звоны закомар находятся громадные чердаки, на которые можно попасть по внутристенным лестницам. На те же чердаки открыты прорези-слухи большинства звонов. Отрезанные от церковного четверика карнизами, звоны-закомары этих церквей образуют на фасадах тяжелые аттиковые яруса. Судя по пропорциям звонов, оба храма предназначались для несения весьма тяжелых для своего времени колоколов – до 300 пудов весом (именно этим обстоятельством продиктован отказ от использования под звоны барабанов). К сожалению, специальных устройств для подвески зазвонных колоколов ни на той, ни на другой церкви обнаружено не было. Можно только предполагать, что они висели в одном из звонов вместо очепного колокола, но поскольку ни в одном из звонов доступной исследованию Благовещенской церкви мы не встретили следов заделанных в кладку балок, вопрос этот следует считать открытым.

Однако с увеличением веса колоколов и их количества (а именно в этом заключалась тенденция развития колокольных звонов) строители оказывались перед необходимостью или увеличивать сверх меры ширину церковных прясел (если в качестве звонов использовались закомары), или – также сверх меры – увеличивать диаметр барабана (если для этой цели предполагалось использовать барабан). И то и другое неизбежно приводило к диспропорциональным изменениям в облике древнерусского храма, к гипертрофии и искажению его облика. Среди сохранившихся древнерусских церквей «под колоколы» три памятника в полной мере демонстрируют те исключительные сложности, с которыми древнерусские зодчие должны были столкнуться, двигаясь в этом направлении.

В Ивановском монастыре в Кириллове в подкровельном пространстве трапезной церкви Сергия «под колоколы» (XVI в.) устроено по одному звону на фасад вместо двух – по количеству прясел. Венчали этот одинокий звон три декоративные закомары. Огромный нелепый, полуциркульного очертания звон трапезной церкви, видимо, никогда не использовался по назначению. В придельной церкви «под колоколы» (середина XVI в.) Авраамиево-Богоявленского монастыря прямо на бесстолпном четверике со звонами в древности возвышался непропорционально большой барабан с язычными колоколами. Совершенно необычную форму по­ лучила в середине XVII в. бесстолпная церковь «под колоколы» Алексея Человека Божьего в Спасо-Прилуцком монастыре. В нем, как и в подколоколенной церкви Авраамиева монастыря, барабан со звонами был заложен в створе с четвериком. Однако общие размеры сооружения оказались столь значительными, что зодчие завершили барабан не главою, а шатром. Реконструировать эти несохранившиеся барабан и шатер из-за полного отсутствия аналогов невозможно. По-видимому, шатер Алексеевской церкви был круглым.

В начале XVI в. появляются сооружения совершенно нового типа, способные вместить в себя до полутора десятка больших и средних колоколов – начиная с колокола максимального для своего времени веса в 400–500 пудов (2,5 м в диаметре) – столпообразные церкви «под колоколы».

На рубеже XI–XVI вв. шло грандиозное государственное строительство с участием итальянских мастеров, сопровождавшееся модернизацией строительного дела и усилением формальных исканий. Родоначальником древнерусских столпообразных церквей «под колоколы» стал построенный Боном Фрязиным в 1508 г. храм Ивана Списателя Лествицы в Московском кремле – знаменитый Иван Великий. Иван Великий – колоссальный трехъярусный восьмигранный столп с сокращающимися ярусами и крохотной пятилепестковой в плане церковкой внутри¹¹⁵. Единственным атрибутом, говорящим, что данное сооружение – церковь, а не что-либо другое, был трактованный в виде церковного барабана короткий восьмигранный третий ярус, наполненный, как и: два нижних яруса, колоколами¹¹⁶. Этот ярус-барабан завершался великолепным итальянским карнизом под грибовидным куполом и крестом. Его изображениями изобилует Шумиловский том Лицевого летописца.

Ярусная восьмигранная структура этого первого на Руси столпа¹¹⁷ хорошо отвечала предъявляемым к любому древнерусскому колокольному сооружению требованиям: поярусная развеска очепных язычных колоколов и рассредоточение стременных звонарей. Если при этом учесть, что Иван Великий имел 24 звона, то следует признать, что это –было идеальное сооружение, в полной мере отвечающее национальной традиции собирательства колоколов. Построенный итальянским мастером» Иван Великий есть, вместе с тем, произведение русское, отвечающее местным условиям и: уникальному заданию. У нас есть все основания считать, что родина Бона Фрязина – Италия – восьмигранных кампания почти не знала¹¹⁸.

Как производился звон в «валовые» колокола первого яруса, мы уже сказали. На втором ярусе Ивана Великого стояли «малые валовые», т. е. средние колокола¹¹⁹. Звон в них производился, надо полагать, прямо с площадки звона. В XVII в. очепы с этих колоколов были уже сняты, и звонари поднимались к ним, как и к зазвонным третьего яруса, чтобы звонить уже в языки.

Новый тип церкви «под колоколы» вызвал волну подражаний. Начиная с 10-х годов XVI в. церкви «под колоколы» в форме многогранных столпов были построены в Иосифо-Волоколамском, Покровском-Суздальском, Спасо-Евфимьевском, Хутынском, Пешношском, Покровско-Папсиевом монастырях, в Гдове и т. д. Среди этих соружений преобладали восьмигранники, но бывали и шестигранные (столп в Болдине монастыре), и девятигранные (Спасо-Евфимьевский столп) и даже круглые (церковь Николы «под колоколы» 1525 г. в Покровско-Паисиевом монастыре под Угличем). Из-за скудости монастырских средств и относительной бедности колокольных собраний столпы эти строились чаще всего без сокращения ярусов, на подклетах, с одним лишь ярусом звона.

Однако два из них – на Хутыни и в Пешношах – в подражание Ивану Великому были выстроены с сокращением, но без звона в нижнем ярусе. Весь звон в этих храмах, в том числе и благовестный, был сосредоточен вверху. Столп в Хутынском монастыре до нас не дошел. Зато в Пешношском столп, за исключением завершения, сохранился относительно хорошо. Он был заложен в меру Ивана Великого, но, естественно, в несколько раз сокращен в высоту. Церковь и церковные паперти на подклетах составляют в нем два нижних яруса. Звон с часами в одной из арок образует последний третий ярус. Под церковью этого столпа – подклет-усыпальница. И хутынский столп и пешношский были увенчаны поверх кровель церковными главами. Церковные барабаны с главами стояли и па всех остальных «столпах.

Поскольку столпы были центричными зданиями, размеры звонов в них делались унифицированными – по размеру самого большого благовестника. Для очепной системы звона в этом заключено большое неудобство. Если непосредственно следующие за большим благовестником колокола еще как-то вписывались в габариты унифицированных звонов, то последние в ряду благовестники из-за своих малых размеров уже никак не могли в них поместиться с соблюдением технологии и эстетики очепного звона, – их пришлось бы насаживать на непропорционально длинную матицу и несоразмерный вал. Стремясь найти выход из этого положения, прибегали к различным хитростям.

Сохранилось дополнительное устройство, придуманное самим создателем столпообразных колокольниц – Боном Фрязиным. В нижнем «валовом» ярусе Ивана Великого имеются нетронутыми два последних в ряду звона – северо­восточный и северный. Оба были застроены церковью Воскресения Христова уже в 1532 г., и звон в них был тогда же упразднен. В момент постройки Ивана Великого в них стояли самые малые благовестники в 30 и 20 пудов¹²⁰. Ширина звона «валового» яруса – около 2,75 м, ширина упомянутых колоколов – около 97–81 см. Бон прибег к следующему. Уже после того, как в кладку пилонов были поставлены белокаменные кронштейны под колоколенные гнезда, он приказал заложить в уровне кронштейнов дополни­ тельные консольные рамы из полосового железа с гнездами для колоколенных матиц, сообщив им тот вынос, которого требовала ширина каждого из колоколов (см. илл.). Закладывая рамы, каменщики без всякого сожаления грубо рубили белокаменные кронштейны, но стесывать их не стали. Вероятно, аналогичные устройства были во всех остальных звонах первого яруса Ивана Великого, только делались они с разными выносами, начиная с нулевого – для самого большого благовестника, место которому было отведено в западном звоне¹²¹.

На других наших колокольнях подобные задачи решались иными способами. В двух столпах с особенно широкими пролетами в Пешношском и Болдине монастырях в пилоны звонов были изначально заложены вертикальные дубовые стойки. Эти деревянные закладки позволяли, не искажая архитектуры звонов, при помощи раскосов и деревянных консолей сближать колоколенные гнезда между собою до нужных размеров.

Довольно скоро, уже через два-три десятилетия после постройки Ивана Великого, колокольня в этих зданиях начинает вытеснять собою церковь. Столпообразные церкви начинают занимать в церковном ансамбле подчиненное положение. С 40-х годов XVI в. их чаще используют в качестве придельных церквей и ставят на папертях возле одного из углов храма. Остатки такой придельной церкви «под колоколы» сохранились на паперти собора Спасо-Прилуцкого монастыря. Круглую придельную церковь «под колоколы» (к сожалению, без древних звонов) можно видеть на юго-восточном углу церкви Никиты Мученика в Новгороде. В 40-е годы XVI в. была построена многогранная трапезная церковь «под колоколы» в Спас-Каменском монастыре.

Полное замещение церкви колокольнею произошло при строительстве Георгиевской колокольни для церкви Вознесения в Коломенском. Она была сооружена в 1530-е годы в виде круглой столпообразной церкви «под колоколы» с церковной главкой наверху, но без западных дверей и без сводов в первом ярусе. Престола в ней не было, если мы не ошибаемся, вплоть до XVII–XVIII вв., когда к ней была пристроена трапезная и она была освящена в качестве Георгиевской церкви¹²².

Георгиевская колокольня – самая ранняя из сохранившихся зданий «чистой» колоколенной функции. Церкви «под колоколы» сооружают в виде шатровых колоколен, в которых уже практически ничего не оставалось от церквей. Про­ исходило это, как правило, в XVII в. Очепная система звона на столпах с шатровым завершением еще некоторое время сохранялась. Огромная церковь-столп на круглом основании с восьмигранной шатровой колокольней наверху и с очепными колоколами была поставлена в 30-е годы ХVII в. на Архиерейском дворе в Суздале. На протяжении XVII – первых годов XVIII в. шатровые столпы строились с выступающими апсидами, однако во всем остальном это были типичные шатровые колокольни: например, колокольня Спасо-Преображенского собора в Нижнем Новгороде и др.

Сооружение в 1508 г. ярусной восьмигранной церкви Ивана Лествичника в Московском кремле было только одним их симптомов тех изменений, которые захватили русскую архитектуру в начале XVI в. На первые годы этого столетия приходится и начало собственно колоколенного строительства, т. е. строительство колоколенных сооружений, полностью лишенных церковных атрибутов. В отличие от церквей «под колоколы», такие первые русские колокольни были карликовыми сооружениями. Строили их поначалу в монастырях и малых пустынях, нигде больше их следов обнаружить пока не удалось. От ранних образцов этих сооружений до нас дошли жалкие остатки. Это были небольшие башни квадратного основания, со звонами-колоколо-приемниками наверху (чаще всего, двойными), с шатровыми каменными или деревянными кровлями без сводчатых перекрытий.

Предшественницами башнеобразных колоколен на русской почве были, по всем признакам, древнерусские каменные часобитни. После звонниц и церквей «под колоколы» часобитня, или часозвоня, есть третий архетип, к которому восходит добрая четверть древнерусских колоколенных сооружений. Появление на Руси часобитен относится к началу XV в., причем уже первые их образцы были, по-видимому, каменными. Строились часобитни для размерения, прежде всего, повседневной церковной службы. Их заказчиками были соборы, архиерейские дворы и монастыри. Первая отмеченная летописью древнерусская часобитня была построена в 1404 г. на дворе великого князя за алтарями домовой церкви Благовещения, где без перерыва шла круглосуточная служба. Усердными строителями часобитен были новгородские архиепископы. От памятников этого времени ничего не сохранилось, и мы лишены возможности проследить эволюцию типа.

Помимо указного круга и часового механизма, часобитню отличает от других колоколенных сооружений наличие гиревого колодца, и – как следствие – квадратного основания и четырехгранного шатра. Присутствие в ярусе звона часового и перечасных колоколов подсказало строителям идею использовать часобитню в качестве колокольни, что и повлекло за собой, в конце концов, перемену основной функции и перемену названия. После того как часобитня приняла в себя монастырский звон, она стала называться «колокольницей с часами» (буквально «колокольница, а в ней часы»). Однако возобновление их строительства на Руси следует связывать с деятельностью работавших при Иване III и Василии III итальянских зодчих.

Внешнее сходство первых русских колоколен с итальянскими кампанилами и башнями европейского средневековья поразительно. Хотя остатков ранних отдельно стоявших колоколен-кампанил немного, сохранился целый ряд их изображений и множество поздних реплик. Единственная отдельно стоявшая кампанила на квадратном основании сохранилась в Медведевой пустыни под Дмитровой. Она относится к 1549 г., однако верх ее сто лет тому назад был перестроен. Непременным атрибутом этой, как и любой другой русской кампанилы, были часы. Колокольни-кампанилы имели по одному-два звона на грань и были покрыты чаще всего четырехгранными шатрами.

Скромность этих сооружений предопределила их судьбу. Все они были разобраны или перестроены до неузнаваемости. Лучше всего сохранились те из них, которые были включены в церковные объемы, но и они впоследствии подверглись перестройкам. Все обследованные нами остатки древнерусских кампанил с несомненностью указывают, что это были в одно и то же время и колокольни и часобитни. Часы в них стояли или в ярусе звонов, или под ним, или находились в шатре. Четырехгранная форма шатра удобна для помещения в нем часового механизма. Циферблаты выходили в слухи. Часовой бой мог осуществляться как в особый прибойный колокол, так и в большой благовестник (такие случаи много раз фиксируются монастырскими описями). «Перечасье» вызванивали в мелкие перечасные колокола.

Таким образом, первыми русскими колокольнями в собственном смысле слова были старинные русские часобитни с видоизмененной функцией.

Кроме Медведевой пустыни остатки ранних колоколен-часобитен сохранились в Горицком монастыре под Кирилловым (40-е годы XVI в.) и во Владычном монастыре в Серпухове, где над трапезным комплексом возвышается двухшатровая кампанила XVII в., перестроенная из более ранней, относящейся к годуновскому времени. В том же Серпухове в Высоцком монастыре в последние годы раскопаны фундаменты двух по очереди сменивших друг друга кампанил.

Хотя кампанила Медведевой пустыни и не сохранила своих звонов, ее зафиксированное описями¹²³ устройство дает основание считать, что основные ее колокола были очепными с очепами наружу, – все ее внутреннее пространство занимал гиревой ход внутри деревянного короба. Аналогичное устройство имела и полностью дошедшая до нас колокольня-кампанила Ферапонтова монастыря.

Что касается собственно часобитен, то с появлением колоколен с часобитной функцией они на длительный период времени заняли подчиненное положение в древнерусском церковном ансамбле. Сохранилось множество этих памятников в виде миниатюрных башенок, приделанных и «прилепленных» к церквам «под колоколы» всех модификаций, к звонницам, трапезным, крепостным стенам и башням. Их гиревые ходы или спрятаны внутри стен, или выступают снаружи, как в Пешношском столпе и в несохранившемся столпе в Солотчинском монастыре под Рязанью. «Часы на взрубе» имела уже упоминавшаяся церковь Николы Зарайского «под колоколы» в Коломне.

В середине XVI в. строительство древнерусских церквей вступило в новую фазу, нашедшую свое выражение в сооружении многопридельных храмов на основе свободной композиции – с папертями, ризничными палатками, приделами разнообразных типов, колокольнями и часобитнями возле одного из храмовых углов. Все ранее перечисленные модификации столпообразных церквей «под колоколы» нашли себе место в этих живописных группах объемов, причем церковь-кампанила становится одним из храмовых приделов. Превращение кампанилы в церковь потребовало полной переработки ее верхов. Вместо шатра ее теперь увенчивает церковная глава с ярусами кокошников. Одна такая преобразованная из кампанилы церковь «под колоколы» дошла до нас в перестроенном виде. Это придел Иоанна Богослова в Авраамиево-Богоявленском монастыре в Ростове Вели­ ком. Четвериковая часть этой бесстолпной церкви представляет собой типичную кампанилу с парными звонами для очепных колоколов. До перестройки памятника в XVIII в. прямо на пилонах звонов стоял огромный, в размер четверика, барабан с язычными колоколами и церковной главой. Переход от четверика к барабану был декорирован ярусами кокошников.

Близкого типа сооружение – кампанила с барабаном и с церковью внутри (в типологическом отношении такой тип может рассматриваться как «барабан на четверике») – сохранилось при трапезной Успенскою монастыри в Свияжске (XVI в.; к сожалению, ее барабан – поздний, до него был обычный тесовый шатер).

В процессе преобразования четырехгранной кампанилы в церковь имели место попытки сохранить четырехгранную форму ее шатра ради выгод часового устройства, заключенных в этой форме. Одна такая поразительная церковь «под колоколы» стояла на северо-западном углу Благовещенского собора в Сольвычегодске. Сохранился рисунок этой церкви.

В XVII в. на Руси строили даже отдельно стоящие церкви-кампанилы, правда, уже с выносными алтарями (церковь «под колоколы» Калязина монастыря).

Если одни кампанилы были обращены в церкви «под колоколы» и соответствующим образом архитектурно переработаны, то другие, напротив, сохранили свое утилитарное назначение и свой колокольный облик – например, колокольня на паперти церкви Николы Надеина в Ярославле или колокольня Предтеченского монастыря в Свияжске. Самой грандиозной колокольней-кампанилой на Руси была уже упоминавшаяся Филаретова колокольница в Московском кремле.

С развитием колоколенного дела на Руси, т. е. с увеличением веса колоколов и созданием новых видов колоколен, кампанила как тип колокольни утратила свое назначение. В нее, за редким исключением, перестали ставить благовестные колокола, и за нею вновь закрепилась ее первая функция – часобитни. Выдающимся сооружением этого позднего типа была недошедшая до нас «Успенская часозвоня» Троице-Сергиева монастыря начала XVII в. Это была стройная трехъярусная четырехгранная башня с четырехгранным же шатром. Ее указные круги помещались под ярусом звона.

Конец XVII в. ознаменовался строительством гигантских часобитен, которые на какой-то момент сделались доминирующими сооружениями крупных церковных и городских ансамблей. Все они, за немногими исключениями, строятся на основе четырехгранных кампанил-часобитен. Однако теперь, с изменением масштаба этих сооружений, русские зодчие стремятся усложнять объемы, прибегая к поярусному построению и вводя завершающие восьмигранники. Заслуживают упоминания три таких высотных часобитни. Первая – это перестроенная в конце XVII в. Каличья воротная башня Троице-Сергиева монастыря, вторая – отдельно стоящая часобитня Ростовского митрополичьего дома и третья – совмещенная с церковью «под колоколы», колокольня-часобитня Воскресенского собора Ново-Иерусалимского монастыря.

Первые две часобитни, как и Успенская часозвоня, были трехъярусными. На Каличьей башне в разных ярусах стояли, против обыкновения, не одни, а двое часов (видимо, для летнего и зимнего времени). Образцом для создания этих сооружений послужила надстроенная часобитней еще в начале XVII в. Спасская башня Московского кремля. В подражение Спасской и Троицкой башням углы воротной Каличьей башни фланкировались небольшими декоративными башенками. Завершались все три часобитни, как и кремлевские башни, шатрами. Наиболее сложным сооружением была колокольня-часобитня Ново-Иерусалимского монастыря. В отличие от первых двух часобитен, она была поставлена на двухъярусную кампанилу с очепными колоколами и церковью под колоколы в первом ярусе. Завершалась часобитня удлиненным восьмигранником с часовыми колоколами. На известной гравюре Пикара, изображающей Ново-Иерусалимский монастырь в начале XVIII в., этот восьмигранник был накрыт шатром.

В целом колоколенное строительство в XVII в. развивалось под воздействием двух основных факторов: всеобщего распространения язычного способа звона и появления гигантских колоколов. С переходом к язычному способу звона все типы колоколен, выработанные в предыдущее столетие, продолжают применяться в XVII в. уже как бы по инерции. Собственный вклад этого столетия в типологию древнерусских колоколен невелик. Для звона в языки звонари теперь обязательно поднимаются к колоколам. Излюбленным типом становится центричная площадка под легким, прорезанном слухами восьмигранным шатром. Восьмигранная шатровая колокольня – самое значительное художественное достижение этого столетия. Зодчие XVII в. без конца варьируют ее силуэт, придумывают для нее все более изысканное декоративное убранство. Однако, за исключением тех немногих случаев, когда колокольня ставится постарине где-нибудь на углу храма, ее ставшее едва ли не каноническим место­ положение над западным входом в церковь строго по оси здания – маловыразительно.

Для помещения гигантских – непременно язычных – колоколов строятся огромные звонницы палатного типа на уширенном основании, лишь отдаленно напоминающие старую становидную звонницу на столбах. В них уже не в пролетах, а строго в центре звонницы, на деревянных станах или балках неподвижно висели огромного веса колокола. Благодаря огромным размерам палатных звонниц появляется возможность устраивать в них церкви «под колоколы», что дает повод увенчивать их не только шатрами, но и главами. В тех случаях, когда зодчие XVII в. все же хотели сохранить шатровое завершение, они ставили над звонами уже не шатровые шпилевидные кровли, а дополнительные ажурные восьмерки с шатрами и главками, т. е. надстраивали одну форму другой. Замечательным образцом такой звонницы остается колокольня Саввино-Старожевского монастыря в Звенигороде. Самые известные звонницы палатного типа с главами и церквами – это звонница Успенского собора в Ростове Великом¹²⁴, звонницы Борисоглебского монастыря под Ростовом и Воскресенского монастыря в Угличе.

Самой большой звонницей на Руси с тремя звонами и главой «на толстой шее» стала Большая Успенская звонница, или церковь «под колоколы», Рождества Христова в Московском кремле, перестроенная из старой церкви того же названия на рубеже 60-х-70-х годов XVII в. В литературе за этим памятником закрепилось неправильное название «звонницы Петрока Малого» – по имени придворного зодчего («архитектона») Василия III, построившего предыдущую церковь¹²⁵.

Большая Успенская звонница была специально сооружена для трех великих благовестников, отлитых первыми царями династии Романовых: колокола «Реута» в 1200 пудов (отлит в 1622 г.), колокола «Вседневного» в 998 пудов (от­ лит Емельяном Даниловым в 1652 г. с именем «Новый лебедь») и «Нового успенского» колокола в 8000 пудов (более известного как «Царь-колокол», нынешний «Царь-колокол» унаследовал от него свое имя), отлитого по распоряжению Алексея Михайловича в 1654 г. Ее центральный звон имел до гибели здания в 1812 г. около 6 м в пролете, что в точности отвечало поперечнику «Нового успенского» колокола). Он был поднят на заготовленное ему место после нескольких неудачных попыток только в ноябре 1678 г. колоколо-подъемщиком Иваном и звонил до 1701 г., когда повредился в результате пожара, случившегося в кремле 19 июня. С самого начала этот «Новый успенский» колокол был язычным.

С перестройкой церкви «под колоколы» Рождества Христова реконструкция Ивановских колоколен Московского кремля в основном закончилась. Кроме шести валовых колоколов Ивана Великого на сводах церкви Рождества Христова и на Филаретовой пристройке стояло четыре огромных благовестника, голоса которых знала вся Москва. Впоследствии, уже при Петре Великом к этим четырем благовестникам прибавился пятый – «Семисотный» или «Петропавловский» колокол, отлитый в 1704 г. и употреблявшийся для благовеста в Великий пост. Он стоял на «Семисотенной» пристройке возле северной стены Филаретовой колокольницы и назывался также «Великопостным». Однако этот колокол появился уже после гибели обоих великих русских благовестников – «Старого успенского» и «Нового успенского» колоколов – и в ансамбле с ними никогда не звучал. Все эти поздние колокола были язычными. Чтобы звонарям было удобнее звонить, для «Реута» и «Вседневного» внутри звонов были выстроены специальные подмости.

Сколь долго просуществовал очепный звон на Иване Великом и когда были сняты очепы со «Старого успенского» колокола Бориса Годунова, мы, к сожалению, в точности не знаем.

За свою многовековую историю Соборная площадь Московского кремля видела практически все типы древнерусских колоколен. Среди них не составляли исключения и часобитни. Однако со времени установки больших государственных часов – сначала на Спасской, а потом на Троицкой и Тайнинской башнях – часомерные устройства кремлевских соборов утрачивают свое значение. Единственное упоминание о бывших когда-то на Иване Великом часах содержится в «Записной книге облачениям патриарха Никона»: «164-го майя в 15 день на самый праздник Вознесения Господа нашего Иисуса Христа поход великого Государя царя великого князя Алексея Михайловича... на Швецкого короля. В 10 часу дня благовест был вестовой на Иване Великом, в среднем поясу всполох в три колокола прибойных, пременяя часы на два, а потом велено благовестить в новой большой колокол и в старой и в реут и во вседневной переменяя»¹²⁶.

Где могли находиться эти часы, сейчас можно только догадываться. Поскольку для башенных часов нужен гиревой колодец, таковой мог быть устроен только в юго-западной грани второго яруса Ивана Великого, где по какой-то причине отсутствуют окна. Обнаружение следов этого устройства сделало бы картину колокольных звонов на Соборной площади Московского кремля законченной и полной.

В истории русского колокололитейного искусства имя Александра Григорьева стоит рядом с именами Андрея Чохова, отца и сына Моториных. Начиная с конца XVI в. русские мастера отливали для Московского кремля самые большие в мире колокола – символы мощи Русского государства. «Годуновский» колокол (конец XVI в., 2000 пудов), колокол мастера Емельяна Данилова (1654 г., 8000 пудов), колокол Александра Григорьева (1655 г., 9000 пудов)¹²⁷, погибшие в огне московских пожаров или во время испытаний, – они были предшественниками «Царя-колокола», этого гиганта, отлитого Иваном Федоровичем Моториным в 1735 г.

Имя государева пушечного и колокольного мастера Александра Григорьева стояло на знаменитых колоколах XVII в., отлитых для валдайского Иверского, московского Симонова и Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде. Голоса этих колоколов звучали еще в прошлом столетии, выделяясь своей красотой и силой.

Расцвет творчества мастера приходится на середину – вторую половину XVII в. – блестящую эпоху в истории русского колокольного искусства. Именно тогда во всей полноте проявилась национальная традиция литья колоколов, вобравшая в себя многовековой опыт предшествующих поколений русских литейщиков, имевших за плечами такие высочайшие образцы литейного искусства, как «Годуновский» колокол и «Царь-пушка» Андрея Чохова. А. Чохов за 60 лет работы не допустил ни одной ошибки в расчетах колоколов и пушек, воспитал множество учеников, трудившихся на московском Пушечном дворе. Несмотря на лихолетье начала XVII в., унесшее жизни многих мастеров, основанная им школа московских литейщиков продолжала жить, хотя после его смерти главным пушечным и колокольным мастером Москвы стал уроженец Нюренберга Иоганн Фальк¹²⁸.

Имя А. Григорьева впервые появляется в документах Пушкарского приказа в 1651 г. Однако, описывая отливку «Большого успенского» колокола в 1655 г., сын антиохийского патриарха Макария Павел Алеппский отмечает, что Григорьеву в ту пору было меньше 20 лет¹²⁹. Значит, он родился в начале 1630-х годов, когда А. Чохов делал свои последние отливки (упоминания о них встречаются до 1632 г.) и на московском Пушечном дворе работало немало его учеников.

Вряд ли будет ошибкой искать истоки родословной А. Григорьева в московской Пушкарской слободе, раскинувшейся в самом центре столицы – Земляном городе, в при­ ходах церквей Сергия в Пушкарях и Спаса на Сретенке. Колокольное ремесло было в основном наследственным. Дети, выросшие в Пушкарской слободе, чуть не с пеленок становились свидетелями, а затем и участниками больших колокольных работ. Оберегая традицию, указ царя Алексея Михайловича предписывал: «Которые пушкарские и пушечных и колокольных мастеровых людей Пушкарского приказу дети, и братья, и племянники, и тем пушкарским и мастеровым детям, и братьям, и племянникам мимо Пушкарского приказа в иные приказы ни в какой чин в службу ставиться не велено»¹³⁰.

Судьба Александра Григорьева необычна. В 1651 г. он стал «колокольным литцом» московского Пушечного двора. Это значит, что к 17 годам он не только сам в совершенстве владел одним из самых сложных ремесел, но мог уже обучать мастерству учеников. Юный возраст колокольного мастера – довольно редкий случай на Руси, где обучение колокольному ремеслу, по общему мнению исследователей, было долгим, занимая иногда до 20 лет¹³¹. В колокольном ремесле заключены обширные и разнообразные знания о законах музыкальной акустики, о свойствах металлов, сплавов и др. Колокольный мастер во время отливки тяжелых колоколов возглавлял большую колокольную дружину, насчитывавшую иногда более сотни человек. Она состояла из мастеров-каменщиков, плотников, кузнецов, подъемщиков, молотобойцев и др., каждый из которых отвечал за свой участок колокольных работ, и из многочисленного отряда подсобных рабочих, обычно стрельцов, которые подвозили материалы, выкладывали из кирпича литейную форму, устанавливали подъемные механизмы и т. п. Колокольным мастерам доверяли огромные материальные ценности: на приобретение меди и олова и на всякие покупки к литью «Большого успенского» колокола, которым А. Григорьев руководил в 1655 г., было истрачено более 44 тысяч рублей¹³². Колокольный мастер отвечал и за обучение приданных ему в помощь учеников.

8 ноября 1651 г. колокольный мастер Емельян Данилов и московские пушкари поручились в Пушкарском приказе «своими головами» за «новоприборного колокольного литца Александра Григорьева, сына Лыкова». По обычаю, поступая на службу, А. Григорьев принес своеобразную профессиональную клятву: «Будучи у государева колокольного-дела никаким воровством не промышлять, ни красть, ни розбивать, ни зернью не играть, и корчмы не держать, и над государевой казною хитрости ни в чем не чинить»¹³³.

«Новик 160-го [1651] года», он был зачислен в приказе на «выбылый оклад» умершего мастера Игнатия Шпилина и получил годовое жалование, равное 8 рублям 21 копейке. Первыми его учениками стали Степан Евдокимов, Федор Кирьянов, Степан и Антон Васильевы, Петр Кириллов, Семен Иванов, Ларион Минин¹³⁴. Вместе с ними на Пушечном дворе он перелил «Благовестный» колокол для церкви Антипия Чудотворца и отлил шесть вестовых колоколов «про запас» для посылки в города-крепости. (На планах московского Пушечного двора XVII в. изображены два «литейных амбара», в которых помещались литейные ямы с укрепленными над ними подъемными блоками-«векшами». Здесь, скорее всего, и работал мастер.)

В первый год службы А. Григорьева в Пушкарском приказе поручившийся за него молодой мастер Емельян Данилов взялся за отливку «Большого успенского» колокола весом в 8000 пудов, от которой отказался нюренбергский мастер Иоганн Фальк, ссылаясь на невозможность уложиться в срок и непригодность металла от старого разбитого колокола. «Большой успенский» колокол Московского кремля должен был стать самым большим русским колоколом после «Годуновского». На царский запрос, смогут ли мастера Пушкарского приказа отлить его, они дали ответ, «что их с такое большое колокольное дело против иноземца Ивана Фалька будет, и слова и травы на колоколе положат такие же, что кладет Иван Фальк». К челобитью мастеров Пушкарского приказа Емельян Данилов, выучившийся колокольному ремеслу у своего отца, от себя прибавил: «Травы де-он и слова на колоколе режет сам и колокол сделает такой же, что Иван Фалька, надеясь на милость божию»¹³⁵.

Ему и была поручена отливка. Она проходила в 1654 г, в кремле на Ивановской площади возле церкви Рождества Христова. «И как после литья из ямы вынят и тот колокол поставлен был на станках и был в него благовест в господские праздники и от того благовесту во 162-м [1654] году этот колокол разбили»¹³⁶. Во время сильной эпидемии чумы, разразившейся в Москве летом того же года, умер колокольный мастер Емельян Данилов.

А. Григорьеву удалось избежать участи, постигшей в тот год многих москвичей. Еще весной, когда делались приготовления к отливке «Успенского» колокола, он вместе с Федором Моториным, также «новиком 160-го году», послан был в Великий Новгород «для колокольного же дела»¹³⁷.

Вернувшись в разоренную «моровым поветрием» столицу, где за полгода погибло около 150 тысяч человек, А. Григорьев стал преемником Е. Данилова в создании «Большого успенского» колокола. «Во 163-м [1655] по указу великого государя велено вылить иной колокол колокольному мастеру Александру Григорьеву весом в 8 тысяч пудов. А в то колокольное литье и на угар дана прежнего колокола и пушечных и колокольных прежних литей медь ж «оловом... да олова в прибавку...»¹³⁸ Павел Алеппский так описывает внешность мастера А. Григорьева, взявшегося за отливку главного колокола страны: «Мастер, из переживших моровую язву, молодой человек, малорослый, тщедушный, худой, моложе 20 лет, совсем еще безбородый...»¹³⁹.

В документах Пушкарского приказа 13 мая 1655 г. была «делана запись о надбавке к «денежному и хлебному» окладу колокольному мастеру А. Григорьеву¹⁴⁰. В помощь ему были даны новые ученики. Большое колокольное дело стало испытанием и для них. Быстро раскрывались таланты мастеров. Так, если в 1637 г. на Пушечном дворе было всего два «колокольных литца»¹⁴¹, то отливка «Большого успенского» колокола выявила многих даровитых литейщиков, таких, как Петр Степанов, Харитон Иванов, Федор Дмитриев, – все они вскоре сами стали известными мастерами. В этом факте отразились и талант учителя, и свидетельство его высоких человеческих качеств. А. Григорьев следовал первой заповеди наставника – учить тому, что умеет сам, «безо всяких хитростей», ничего не скрывая. И если в литературе о ремесле довольно часто упоминается о том, что мастера выступали против желания своих учеников работать самостоятельно¹⁴², то у колокольного мастера А. Григорьева нам неизвестно ни одного подобного случая.

В работах по отливке «Большого успенского» колокола были заняты одновременно сотни людей, использовались тысячи пудов дорогостоящих металлов – меди и олова, горы гжельской глины «для делания огнестойких печей», строевой дубовый лес для подъемных снастей – все это и многое другое должен был охватить умом мастер, предусмотреть, рассчитать. Сам он не только направлял к единой цели усилия мастеров разных специальностей (крестьян, занимавшихся подвозом материалов, стрельцов, выполнявших самые трудоемкие работы), но и непосредственно участвовал в деле – создавал с учениками «колокольный образец», т. е. собственно литейную форму, вырезал надписи и изображения на колоколе.

Колокола, подобные «Большому успенскому», не отливали тогда нигде в мире. Может быть, поэтому, пораженный происходящим в Московском кремле, Павел Адеппский воскликнул: «Ничего подобного этой редкости, великой, удивительной, единственной в мире, не было и не будет: она превосходит силы человеческие»¹⁴³.

Записки Павла Алеппского, материалы к истории «Большого успенского» колокола, собранные исследователем начала XIX в. И. X. Гамелем, записки к истории литья «Царя-колокола», хранящиеся в библиотеке им. В. И. Ленина, позволяют довольно подробно представить ход работ в кремле в 1655 г.

Отливка «Большого успенского» колокола продолжалась с мая почти до осенних холодов. Работы шли дружно, слаженно и очень быстро. Отлить 128-тонный колокол всего за несколько теплых месяцев года – сложно даже в наши дни. (Заметим, что итальянским мастерам в 60-х годах нашего века понадобилось 3 года для отливки 22-тонного колокола¹⁴⁴). В течение нескольких десятилетий предпринимались попытки поднять этот колокол на колокольню. Москвичи впервые услышали его голос, перекрывавший голоса всех других колоколов столицы, в 1668 г., но только через десять лет после этого события он окончательно занял место на колокольне Ивана Великого. В огне кремлевского пожара в 1701 г. колокол погиб. Металл его пошел в переплавку и был использован при отливке «Царя-колокола», о чем свидетельствует надпись на колоколе-гиганте, стоящем ныне в Московском кремле.

В один год с «Большим успенским» А. Григорьев отлил набатный колокол для Фроловской (Спасской) башни Кремля. Этот колокол он перелил из прежнего, разбившегося во время пожара колокола, увеличив его вес со 150 до 194 пудов 10 гривенок¹⁴⁵.

Следующий большой заказ был сделан ему патриархом Никоном, который присутствовал при отливке «Большого-успенского» колокола и пожаловал «5 рублей денег» в награду ученику А. Григорьева Петру Степанову за то, «что-лили Большой колокол и он перед своей братьею работал лишнюю работу, как уши доливали при нем государе святейшем патриархе»¹⁴⁶. Для Валдайского Иверского монастыря, только что основанного патриархом Никоном на небольшом лесистом острове посреди озера, А. Григорьев должен был отлить большой колокол. Отливка была приурочена к освящению строившегося в монастыре каменного собора, которое состоялось в декабре 1656 г. Отлитый А. Григорьевым колокол с изображением патриарха Никона находился в Иверском монастыре до 1712 г., когда именным указом Петра I монастырь со всем своим имуществом был приписан к строившейся тогда Александро-Невской лавре. Хотя его самостоятельность вскоре была восстановлена, большая часть имущества, в том числе и григорьевский колокол, осталась в Петербурге¹⁴⁷.

Нам известно о двух колоколах А. Григорьева, отлитых в следующем, 1657 г. Один из них, 47-пудовый, был предназначен в Котельный ряд (одна из ремесленных слобод старой Москвы) для Юрия Чуваева взамен колокола, взятого у него патриархом Никоном, другой, небольшой – 16-пудовый – для Саввино-Сторожевского монастыря, резиденции царя Алексея Михайловича¹⁴⁸.

В том же монастыре мастер отлил позже (1668 г.) один из самых замечательных своих колоколов – 35-тонный «Большой благовестный» колокол, который в энциклопедиях конца прошлого столетия назван самым благозвучным русским колоколом. К моменту его создания А. Григорьев носил звание «государева пушечного и колокольного мастера». Впервые «государевым» он назван в надписи на колоколе Симонова монастыря в 1665 г.¹⁴⁹ «Большой благовестный» колокол был подарком царя Алексея Михайловича Саввино-Сторожевскому монастырю. Сам царь составил текст надписи на нем, закончив его тремя строками тайного письма. В тексте надписи был указан и вес колокола, который предстояло отлить государеву пушечному и колокольному мастеру А. Григорьеву, – 2125 пудов и 30 гривенок.

Мастер рассчитал размеры колокола по заданному весу. Хорошо зная из опыта, сколько металла пойдет «на угар и на выгонку», он перед началом работ представил в приказ «сказку» – роспись необходимых для литья материалов. По сказке «государева мастера» из Пушкарского приказа, кроме красной и зеленой меди, олова и проволочного железа, были отпущены и другие материалы, и инструменты, необходимые для колокольного литья: гвозди, говяжье и свиное сало, вар, белая глина, частые и редкие ситы, лычные веревки, возжи, шайки, рогожки, циновки, весы, подъемные и кузнечные снасти, причем последние с условием: «как в Савинском монастыре отдеются и их велено государя в казну принять по-прежнему сполна»¹⁵⁰. В 1667 и 1668 гг. состоялись две последовавшие одна за другой отливки большого колокола, причем первая по неустановленным причинам оказалась неудачной. «Большой благовестный» колокол был отлит в 1668 г. за 130 рабочих дней, как удалось установить на основании книг выдачи «поденного корма» участвовавшим в работах стрельцам¹⁵¹. 14 ноября 1668 г. по именному указу царя Алексея Михайловича «государев пушечный и колокольный мастер» Александр Григорьев и его ученики были награждены сукном «за их работу, что вылили они в Саввинском монастыре Сторожевского Большой благовестный колокол»¹⁵².

Голос этого колокола сохранился в памяти людей старшего поколения. Его слышали Ф. И. Шаляпин и С. И. Танеев. Композитор Н. С. Василенко¹⁵³ и знаменитый звонарь К. К. Сараджев¹⁵⁴ сделали нотные записи звучания этого колокола, погибшего в годы Великой Отечественной войны. В наши дни проведены исследования колокольного сплава и реконструкция его звучания¹⁵⁵.

Документы о государевом мастере А. Григорьеве дают возможность подробнее осветить процесс обучения колокольному ремеслу в России XVII в.

В 1670 г. пушкарский сын Иван Денисов обратился в приказ с челобитьем пожаловать его в ученики к государеву мастеру А. Григорьеву. Сын московского пушкаря, прослужившего 40 лет, Иван Денисов рано осиротел и пошел в обучение к своему дяде-шорнику. В челобитье он подчеркивает, что ушел от дяди «по доброте», ни в какой службе не бывал, в «холопстве ни у кого не служивал» и «кабал никаких и крепостей на себя не давал». В распросе колокольный мастер А. Григорьев сказал: «Ивашко де Денисов сын Скворцов ему, Александру, в ученики годен и с колокольное дело иво будет». Так же, как когда-то сам мастер, колокольный ученик пушкарский сын Иван Денисов брал на себя обязательства. Ученики пушкарского приказа, присутствовавшие при этом, поручились в том, что он «дела никакого хитра не учинит над государевой казною и, взяв великих государей годовое денежное и хлебное жалование, не збежит ни в немца, ни в Крым, ни в иные страны. И живучи ему, Ивану, за нашею порукою в Пушкарской слободе вином и табаком не торговать, и не играть, и корчмы... не держать, и с воровскими людьми не знатца, и никаким дурнем не промышлять»¹⁵⁶.

У А. Григорьева одновременно обучались ремеслу 7–12 учеников. В большом колокольном деле каждый из них постепенно приобщался к сложному искусству колокольного литья. Среди них особое положение занимали начинающий и опытный ученики. Начинающему поручали работу несложную, чтобы присматривался, оклад его был невысок; самый высокий денежный и хлебный оклад, почти равный окладу мастера, давался опытному ученику, он был правой рукой мастера, его первым помощником. Все остальные ученики делились на две равные рабочие группы, оклады их были средними. Именно так подразделялись 8 учеников А. Григорьева в 1670 г. По размеру получаемого ими годового денежного и хлебного оклада их можно разделить на четыре категории, в каждой из которой, начиная с самого высокого оклада, было соответственно один-три-триедин ученик¹⁵⁷.

Ученики получали знания и указания непосредственно от мастера, который был хранителем живой, изустной традиции, не затвердевшей еще в букве руководства. Последние были широко известны, хранились они и в библиотеке Пушкарского приказа¹⁵⁸, однако руководства и ученые трактаты играли в процессе обучения второстепенную роль. Свидетельством может служить то, что и сам учитель – государев мастер А. Григорьев, в совершенстве владевший своим ремеслом, – «грамоте не умел», но его поручению подпись ставил один из его учеников¹⁵⁹.

Последнее упоминание о колокольном мастере относится к 1676 г., когда 10 его учеников помогли мастеру Харитону Иванову, в прошлом также ученику А. Григорьева, отлить на Пушечном дворе 8 пищалей «полковного наряду»¹⁶⁰.

XVII век – замечательный период в истории русского колокольного литья. В нашей стране в то время отливали самые большие в мире колокола, а колокола весом более тысячи пудов отливались в России почти повсеместно. Известны десятки имен замечательных литейщиков. Общий очень высокий уровень колокольного ремесла ставит под сомнение утверждение о некоей цеховой тайне, когда, опасаясь конкуренции своих собратьев по ремеслу, мастер строго хранил секреты. Биография А. Григорьева не дает основания для подобных выводов. Известны имена 21 его ученика и среди них – имена литейщиков, ставших впоследствии известными колокольными мастерами. И, следовательно, мы можем говорить о существовавшей во второй половине XVII в. «школе» государева пушечного и колокольного мастера Александра Григорьева.

В Гос. Музеях Московского кремля находятся 32 колокола. Только 5 из них отлиты западноевропейскими мастерами. Из 27 русских колоколов XVI–XIX вв. большинство было отлито в Москве, специально для колокольни Ивана Великого и кремлевской звонницы. Об этом свидетельствуют надписи па колоколах. Поскольку в XVI–XVII вв. Московский кремль был политическим центром Руси, то для его колокольни, бывшей в то время символом величия Москвы и русского государства, отливались наиболее крупные колокола лучшими литейщиками. Достаточно сказать, что из сохранившихся до наших дней колоколов кремля 14 имеют вес свыше 3 тонн. Среди них такие гиганты как «Царь-колокол» (200 т), «Успенский» (около 65 т), «Реут» (около 32 т), «Великопостный» (13 т).

Почти все русские колокола кремлевской коллекции богато орнаментированы, имеют пространные надписи, в которых нередко указано имя мастера и время создания колокола.

Художественное оформление колоколов – малоисследованная тема в декоративно-прикладном искусстве. Никогда специально не рассматривался декор кремлевских памятников, за исключением «Царь-колокола», хотя их значимость велика. Настоящая работа – первый шаг в изучении темы, не претендующий на ее исчерпывающее раскрытие.

Самые ранние колокола в кремлевской коллекции датируются второй половиной XVI в. Время оказалось безжалостным к памятникам этого периода, сохранив до наших дней только три произведения. Они не принадлежат к числу наиболее крупных колоколов, отлитых в XVI в. Уже в то время московский Пушечный двор славился первоклассными литейщиками. Возможно, что сохранившиеся колокола и не самые характерные по своему декоративному оформлению. Два из них отлил в 1554 и 1559 гг. псковский мастер Нестер Иванов, третий колокол датирован 1589 г. – без указания имени литейщика. Основным украшением этих колоколов является надпись, расположенная поясами. На колоколах Нестера Иванова она занимает верхнюю часть колокола; не уместившись в одном поясе, ограниченном валиками, спускается ниже. Буквы рельефные, с округлой поверхностью в виде валика, неровны по высоте и порой косо поставлены. Возможно, что размещение надписи не было спланировано с учетом художественного впечатления, а моделировка букв непрофессиональна. Вероятнее всего, над надписью работал сам литейщик. Колокола Нестера Иванова нельзя назвать нарядными. Их облик строг и даже суров. Тем не менее они красивы своей формой и подчеркнутой простотой оформления.

Колокол. 1647 г. Московский кремль

Один из самых маленьких колоколов кремля: (5 пудов¹⁶¹), колокол 1589 г. производит иное впечатление. В его оформлении чувствуется определенная тщательность. Как явствует из надписи, это вклад некоего Лариона Мартемьянова сына в церковь Покрова Богородицы и Михаила Архангела. Надпись расположена в верхней и нижней частях колокола ровными поясами. Ее буквы – рельефные, уплощенные, одинаковые по высоте. Небольшой участок в середине надписи нижнего пояса (на валу) заполнен рельефным несложным орнаментом в виде вьющегося стебля. Однако надпись не поместилась полностью в этом ряду, и ее конец вынесен выше вместе с изображением Голгофского креста. Возникает вопрос, почему мастер не пожертвовал частью орнамента с тем, чтобы надпись целиком была в одном ряду или не уплотнил ее? Возобладало ли здесь стремление к нарядности или литейщик имел готовые формы для букв и орнамента?

XVII столетие представлено значительно большим количеством произведений. Из них 13 колоколов датируются по надписям, 4 можно отнести к этому времени по аналогиям. Москва и Московский кремль в XVII в. играли исключительную роль в художественной жизни Руси. Для работы в столице привлекались лучшие мастера и художники разных специальностей. Здесь происходил обмен достижениями в ремесле и творчестве, создавались свои школы в различных областях искусства. На XVII век приходится расцвет колокололитейного дела. Известны имена многих мастеров, лучшие из которых отливали колокола для кремля. Сейчас в коллекции хранятся колокола работы Андрея Чохова, Федора Моторина, Филиппа Андреева, Василия и Якова Леонтьевых. К сожалению, не сохранились выдающиеся отливки Александра Григорьева и Емельяна Данилова.

Каждый из сохранившихся колоколов по-своему прекрасен. Русские литейщики удивительно тонко чувствовали красоту формы, подчеркивали ее профильной проработкой и орнаментацией. Стремление к декоративности, узорочью – характерная черта русского искусства XVII в., и она нашла отражение в оформлении колоколов. Сама форма колокола располагала к поясной, ярусной декориривке, тем более что с раннего времени главное место в его оформлении занимала надпись. Для русских колоколов, в сравнении с западноевропейскими, характерны пространные тексты, и в XVII столетии эта черта развивается. На колоколах XVII в. надписи расположены в центре декоративного фриза, опоясывающего верхнюю часть колокола, и внизу – на валу. Они являются неотъемлемой частью общего декора и в большинстве случаев выполнены красивыми по рисунку буквами, с применением вязи.

Украшение надписями, подчас выполняющими самостоятельную художественную задачу, было свойственно русским мастерам разных специальностей с ранних времен, и в XVII в. эта традиция не угасла. Особенно ее поддерживали ювелиры. Имея дело с драгоценными материалами и создавая дорогие вещи, они нередко в надписях увековечивали имена владельцев или вкладчиков. Сохранилось немало посуды, предметов религиозного культа, осветительных приборов XVII в., где искусно выполненные чеканкой, гравировкой, чернью надписи органично включены в художественный замысел произведения.

Рассматривая орнаментальные мотивы кремлевских колоколов первой половины XVII в., нетрудно заметить, что среди них преобладают растительные узоры, стилизованные в большей или меньшей степени. На колоколах ритмично повторяется раппорт узора с вьющимся в волнообразных изгибах стеблем, или имеется кайма с узорным краем из мелких трилистников, свисающих с тонких дугообразных стебельков. Разделителями в текстах надписей служат разнообразные по рисунку розетки.

Колокола первой половины XVII в. оформлены сдержанно, но лучшие из них отмечены изысканностью, присущей произведениям московской работы конца XVI – начала XVII в.

Бесспорно, самый выдающийся памятник колокололитейного дела первой половины XVII в. – «Реут». Он был отлит Андреем Чоховым в 1622 г. Это один из грандиозных колоколов, дошедших до наших дней, весом в 2000 пудов. И один из самых красивых, где благородство формы колокола подчеркнуто сдержанным, но тщательно продуманным декором. Верхняя часть «Реута» украшена фризом на четырех поясов. В двух средних размещена рельефная надпись о создании колокола. Под надписью – орнаментальная кайма из переплетающихся вьющихся стеблей с усиками. Линии узора легки и непринужденны. Над надписью – дугообразный орнамент с трилистниками, выполненный в высоком рельефе и контрастирующий простотой рисунка с узором нижнего пояса. Такой же орнамент украшает и нижнюю часть колокола. Расположенная на валу надпись с именем Чохова коротка и не преследует цели дополнительно украсить колокол.

В оформлении «Реута» присутствует художественный замысел профессионала, воплощенный с незаурядным мастерством. Принадлежит ли этот замысел Л. Чохову? На отлитых им артиллерийских орудиях такая орнаментация не встречается; возможно, она была па несохранившихся. Несколько ранее, в 1621 г. Андреем Чоховым и Игнатием Максимовым был отлит колокол «Глухой», на котором есть аналогичный орнамент с трилистниками.

К 1621 г. относится и сравнительно небольшой, высотой 88 см, колокол, не имеющий в надписи имени мастера. Его форма, рисунок надписи, орнамент с трилистником аналогичны колоколу 1621 г. работы Андрея Чохова и Игнатия Максимова, хотя качество отливки хуже. Все же подобное сходство наводит на мысль, что это работа тех же самых мастеров¹⁶².

Два колокола 1640-х годов отличаются от колоколов А. Чохова и И. Максимова как своими формами, так и орнаментацией. Главным элементом их декора по-прежнему остается надпись, расположенная в центре фриза на верхней части и на валу. Однако характер написания букв здесь более изысканный и сложный, чувствуется их продуманная компоновка в каждом слове. Орнамент лишь подчеркивает красоту надписей. На колоколе «Слободском» 1641 г. – это две узкие полоски с мелким узором вьющегося стебля и несколько розеток, по рисунку напоминающих турецкие золотые и серебряные запоны, какие в немалом количестве привозились на Русь в те времена.

Края декоративного фриза на колоколе 1647 г. похожи на легкое кружево. Верхний и нижний пояс здесь идентичны. Узор образован тонкими рельефными линиями, составляющими ряд дужек-стеблей с ажурными трилистниками внутри и па соединенных концах (см. илл.).

Федор Моторин. Колокол «Даниловский». 1679 г. Московский кремль

Аналогичный орнамент украшает и маленький колокол, вложенный стольником Андреем Григорьевичем Ляпуновым в церковь села Троицкого в 1697 г. Надпись на этом колоколе резная, так что его могли отлить несколько ранее. По-видимому, подобный орнамент не был редкостью на колоколах XVII в. Он встречается на колоколах 1641 и 1648 гг. из собрания музея «Коломенское», а также еще на двух небольших колоколах в кремле, не имеющих надписей. Думается, что эти колокола также можно датировать XVII в.

На оформлении колоколов второй половины XVII в., которых в собрании Музеев кремля – 7, сказались тенденции, характерные для русского искусства этого периода. Колокола стали наряднее, хотя схема расположения декора осталась прежней. Увеличилась ширина декоративного фриза, он спустился ближе к средней части колокола. Растительные мотивы по-прежнему занимают ведущее место в орнаменте, однако они видоизменяются, вьющийся стебель все чаще закручивается в спираль, появляются цветы, цветочные розетки, край фриза с одной или же с обеих сторон нередко оформляется стилизованным узором, в котором элементы растительного характера переходят в барочные волютообразные завитки, образуя арабесковые клейма сложной формы. Иногда у валиков, выделяющих пояса фриза, появляется жемчужник – ряд рельефных бусин-перлов. Если на кремлевских колоколах более раннего времени, кроме узоров и надписей, можно видеть лишь изображение Голгофского креста, то во второй половине XVII в. этот ряд несколько разнообразнее – херувимы, львы, фантастические персонажи в коронах. Все эти изображения занимают значительное место в общем декоре.

В коллекции – 5 подписных колоколов, в том числе два Федора Моторина и два Филиппа Андреева. Для рассмотрения вопроса об авторстве декора любопытно сравнить колокола Ф. Моторина «Даниловский» (1678 г.) и «Новый» (1679 г.). Они почти одинаковы по размерам и форме, на обоих колоколах – стилизованный арабесковый узор, жемчужник, надписи. На «Даниловском» колоколе под надписью изображения (одинаковые) шестикрылых херувимов и серафимов с соответствующими надписями, которые образуют узкий декоративный пояс, объединяющий весь фриз в законченную композицию. Моделировка изображений не отличается богатством пластики, зато линии рисунка уверенны и непринужденны (см. илл.).

Оба колокола красивы по форме, нарядны в своем декоративном убранстве, выполненном с большим художественным вкусом. Однако, несмотря на наличие идентичных мотивов в декоре, в целом он индивидуален у каждого колокола, и его решение может принадлежать разным художникам.

Непохожи между собой и два колокола работы Филиппа Андреева, хотя были отлиты в один день – 25 марта 1687 г. Они различны как по величине, так и по оформлению.

Двухсотпудовый колокол «Ростовский» украшен пространной надписью, занимающей два ряда фриза и вал, в верхней части фриза – изображения шестикрылых херувимов, а в нижней – фантастических крылатых существ с человеческими ликами, в коронах, с птичьим туловищем, лапами и: хвостом в виде кисти ламбрекена. Декоративный строи: оформления колокола отличается продуманностью, акцентирована надпись, выполненная в высоком рельефе, со строгим рисунком букв, в котором подчеркнуты вертикальные-элементы. Стремление усилить вертикали заметно и в четком соответствии друг другу изображений херувимов и фантастических существ, где на одной линии находятся самые рельефные детали – лики и кисти (см. илл.).

По-другому оформлен меньший колокол. Он имеет более компактную форму, здесь художника не заботят вертикали, поэтому орнаментальные изображения – херувимы и изящный растительный узор – расположены свободно, подчиняясь иному замыслу. Надпись идет лишь по валу колокола. Буквы подчеркнуто декоративны и отличаются по написанию от букв в надписи на «Ростовском» колоколе. К сожалению, отливка этого колокола не совсем удалась Филиппу Андрееву, декор нечеток, с натеками металла. Это не позволяет в полной мере оценить бесспорно большие художественные достоинства этого произведения.

Различия в художественном оформлении двух колоколов одного мастера наводят на мысль о том, что модели их декоративного убранства были созданы разными художниками или один художник-профессионал по-разному подошел к оформлению, найдя для каждого произведения оригинальное творческое решение. Был ли литейщик Филипп Андреев также и одаренным художником, неизвестно. Отлитые им для ростовской звонницы большие колокола «Полиелейный» (1683 г.) и «Лебедь» (1682 г.) не имеют рельефных украшений. Н. И. Оловянишников считает, что это вызвано заботой о благозвучии¹⁶³.

Любопытно, что изображения фантастических персонажей в коронах встречаются еще на одном колоколе из кремлевской коллекции, не имеющем надписи. Однако существенные различия в моделировке не позволяют отнести этот колокол к кругу Филиппа Андреева, хотя наиболее вероятное время его создания – вторая половина XVII в.

Филипп Андреев. Колокол. 1687 г. Московский кремль

Своеобразием орнаментального декора отличается колокол «Широкий», отлитый в 1679 г. Василием и Яковом Леонтьевыми. Рисунок стилизованного растительного узора и розеток на нем образован тонкими линиями с едва ощутимым рельефом и напоминает скань. В общем декоративном решении главная роль отведена надписи, занимающей два ряда в верхней части колокола и вал. Высокорельефные буквы четкие, слова отделены друг от друга точками, выносных букв мало.

Семен Можжухин. Колокол. 1775 г. Московский кремль

Известно, что Василий и Яков Леонтьевы работали в Новгороде. В 1677 г. они вместе с братом Федором отлили 300-пудовый колокол для колокольни Софийского собора.

Василий был учеником знаменитого московского литейщика Александра Григорьева, Яков учился у Федора Зуба и Ивана Харитонова¹⁶⁴.

Работа неизвестного мастера – колокол «Марьинский», отлитый в 1668 г. для церкви Марии Египетской в память боярина Бориса Ивановича Морозова. Верхняя часть колокола украшена широким рельефным фризом из четырех поясов, в одном из которых надпись с плотно прижатыми друг к другу буквами, а три других заполнены разнообразным орнаментом – спиралевидные стебли, маскароны в виде львиных морд с кольцом в пасти, жемчужник, стилизованные растительные побеги с волютообразными завитками. Пластическая моделировка декора отмечена тонкой разработкой рельефа (в целом невысокого), свободным рисунком. Безусловно, что столь сложное и пышное убранство колокола мог создать лишь хороший художник-орнаменталист.

Сложившиеся к концу XVII в. принципы художественного оформления колоколов были восприняты художниками первой половины XVIII в. По-прежнему доминирует фризовое расположение декора, сочетающего надпись и орнамент, используются старые орнаментальные мотивы – растительные побеги и стебли с цветами, львиные маски, розетки, завитки, жемчужник. Однако декор более насыщен, в нем больше мотивов, характерных для искусства барокко, при моделировке чаще используется высокий рельеф. Эти тенденции хорошо видны на примере двух колоколов работы выдающегося литейщика Ивана Федоровича Моторина – «Великопостном» (1704 г.)¹⁶⁵ и «Набатном» (1714 г.).

Оба колокола отличаются совершенством форм и тщательно продуманным декором. Их украшают надписи, традиционно расположенные в верхней части и на валу. Буквы надписей очень четкие, рельефные. Примечательно, что на «Набатном» колоколе они как бы опираются на нижний валик пояса, в котором находятся, а над ними оставлено значительное пространство, куда свободно вписаны редкие выносные буквы. На более ранних колоколах обычно между нижним валиком и надписью оставлялся зазор. Сходство между обоими колоколами увеличивается благодаря единому принципу оформления верхнего пояса фриза, который представляет собой ряд сердцевидных клейм, образованных растительными побегами и завитками.

Однако их узоры различны, как и узоры нижних поясов фриза, где присутствуют изображения ангельских ликов с крыльями. На «Великопостном» колоколе эти лики дополнены изображениями расходящихся рогов изобилия. Моделировка декора этого колокола отличается необычайным пластическим богатством – от низкого рельефа тонко проработанных сердцевидных клейм до горельефов ангельских ликов. Сложный рисунок их крыльев и рогов изобилия имеет множество рельефных переходов. Такое владение рельефом не встречается ни на одном колоколе XVII в. из кремлевского собрания, что наводит на мысль об участии скульптора или художника в создании моделей для декора «Великопостного» колокола.

Великолепно художественное оформление и «Набатного» колокола, в котором сочетаются несколько стилизованных декоративных мотивов. Это спирально закручивающиеся стебли, среди которых помещены крылатые маски львов, где крылья напоминают растительные побеги. Вид стилизованных стеблей приобрели и рога изобилия, отходящие попарно вниз от львиных масок. Широко распространенные крылья ангельских ликов имеют подчеркнутый контур внешнего края в виде барочных завитков.

Один из самых излюбленных орнаментальных мотивов в русском искусстве второй половины XVII – начала XVIII в. – связки плодов – трактованы как подвески к изображениям ангельских ликов. В оформлении колоколов это сочетание не ново. Подобные изображения есть на колоколе 1675 г. работы Федора Моторика (музей «Коломенское»). Это пример долголетия раз найденного удачного художественного решения, повторившегося и в декоре «Новгородского» колокола 1730 г.

Этот колокол по своему оформлению очень близок «Набатному», был перелит Иваном Моториным из колокола 1553 г. Софийского собора в Новгороде. В настоящее время нет возможности прочитать те части надписи, которые находятся на обращенной к Соборной площади стороне колокола.

Декоративное убранство колокола отличается особой пышностью. Здесь явно отдано предпочтение не надписи, а орнаментации, хотя помещенная на колоколе летопись очень пространна, она занимает два пояса в верхней части и вал. Орнаменту отведены три пояса. В верхнем – сильно стилизованные растительные мотивы, образующие как бы фестончатый край фриза, под надписью – закручивающиеся тонкие стебли с фигурными листьями и крупными цветами, напоминающими тюльпаны и гвоздики.

Разработка этого орнамента близка серебряным изделиям первой трети XVIII в. Самый нижний пояс фриза, как и на «Набатном», образован изображениями ангельских ликов с длинными распластанными крыльями и связками плодов.

Интересно, что помимо орнамента в декор колокола введены и другие изображения. Это композиции «Распятие» с двумя предстоящими в верхней части фриза в киотообразном клейме, и «Успение Богоматери» в барочном картуше в нижней части декоративного фриза. Среди растительного орнамента над ангелами четырехкратно повторяются изображения бухты с Петропавловской крепостью, обрамленные картушем-свитком, который поддерживают с двух сторон апостолы Петр и Павел. Их поясные изображения снабжены надписями с именами. Эти композиции выполнены в низком рельефе и напоминают гравюрные листы. Упоминаний в литературе о наличии на колоколах XVIII в. и ранее пейзажных композиций мне не встречалось. Возможно, в этом плане оформление «Новгородского» колокола явилось новым словом. Украшение колоколов культовыми изображениями известно с XIII в.¹⁶⁶ Оценить художественные достоинства композиций этого колокола не представляется возможным по причине, отмеченной выше в связи с надписью. Тем не менее можно с уверенностью утверждать, что оформление этого колокола и двух колоколов 1704 и 1714 гг. И. Моторина отмечено высочайшим профессионализмом. Думается, что и эти колокола – итог совместной работы литейщика и художника.

Еще два колокола кремля были отлиты в 1775 г. Семеном Гавриловым сыном Можжухиным¹⁶⁷. Они идентичны по форме и оформлению: в верхнем поясе фриза – изображения шестикрылых херувимов, под ними два ряда надписи, в самом низу фриза – стилизованный растительный орнамент в виде сердцевидных клейм. На валу – пояс с надписью (см. илл.).

В 1770-е годы в московском декоративном искусстве сосуществовали рококо и классицизм. Влияние рококо в декоре колоколов С. Можжухина не ощутимо. Скорее здесь можно почувствовать влияние классицизма в четком шрифте надписей, где каждое слово отстоит от соседнего, с минимумом выносных букв, в предельной четкости орнаментики. Здесь нет заботы о пластической разработке, рельеф не отличается богатством, зато рисунок предельно ясен и строг. При сравнении изображений херувимов на этих колоколах и на колоколах работы Филиппа Андреева или Федора Моторина сдержанность и суховатость первых очевидна. Находящаяся в средней части фриза в киотообразном клейме композиция «Распятия» с двумя предстоящими выполнена в низком рельефе с плоскостной моделировкой.

Семен Гаврилович Можжухин был московским купцом, имел литейный завод, где, в частности, в 1757–1758 гг. была отлита большая группа колоколов для петербургского Морского Богоявленского монастыря¹⁶⁸.

Принципиально иной подход к оформлению мы видим на «Царь-колоколе», отлитом Иваном и Михаилом Моториными в 1735 г. Здесь уже иная схема расположения декора¹⁶⁹. При традиционной ясности, пояса с орнаментами и изображениями не сохраняют прежнюю четкость построения, их разрывают портретные и другие изображения. Однако при этом соблюдается определенный ритм в организации общего декора колокола, совсем иное место отведено надписям, помещенным в большие картуши, они несут не столько декоративную нагрузку, сколько информационную. Первое место в общем строе декора колокола отведено скульптуре. И это закономерно, принимая во внимание то, что работал над ним скульптор. Это Федор Медведев, по­ лучивший специальное образование в Италии как петровский пенсионер. Его учителем был венецианский скульптор Пьетро Баратта¹⁷⁰.

Главные акценты в изобразительном ряду «Царь-колокола» портреты царя Алексея Михайловича и императрицы Анны Ивановны. Они изображены в рост на противоположных сторонах средней части колокола. Это характерные образцы русского парадного портрета первой половины XVII в. При их создании Ф. Медведев, вероятно, пользовался гравюрами, в частности листом 1731 г. с портретом императрицы, созданным А.X. Вортманом с оригинала Л. Каравака. Моделируя эти две фигуры, скульптор учитывает размеры колокола. Головы царственных особ решены в горельефе, а их одежды – в барельефе, имеющем мягкую пластическую разработку. Выражение лица Алексея Михайловича исполнено благости, как будто бы он возносит молитву. Лицу Анны приданы черты величавого спокойствия. Значительность портретных изображений подчеркнута помещенными над ними горельефными иконами, скомпонованными по три.

В центре каждой группы – погрудное, не лишенное своеобразия изображение Христа. В его лице нет иконописной утонченности и аристократизма, черты несколько грубоваты, с выступающими скулами, широким носом и пухлыми губами. В живописной манере выполнены свободно спускающиеся пряди волос. Изображение притягательно реалистическими чертами, внутренней наполненностью образа. Здесь чувствуется скорее влияние русской народной деревянной скульптуры, чем западноевропейской пластики или столичной иконописи. Обращает на себя внимание и то, что Христос изображен с «державой» – вариант не часто встречающийся в русском искусстве первой половины XVIII в.

Стремление к реалистическим чертам заметно и в несколько одутловатом лице пророчицы Анны. Оно привлекает естественностью выражения, исполненного спокойной задумчивости. Этот образ более других наделен конкретностью, в нем видится женщина, прожившая нелегкую жизнь. Индивидуальны и остальные изображения святых – Марии, апостола Петра, Иоанна Предтечи, для каждого скульптор нашел выразительные приемы при моделировке. Этим образам присуща определенная внутренняя напряженность, свойственная искусству барокко.

В декор, обрамляющий медальоны с изображениями святых, включены головки ангелов. Одни из них полны экспрессии, их глаза широко открыты, взгляд устремлен вдаль, другие более спокойны. Фигуры ангелов-путти в стремительном движении поддерживают гирлянды, на которых как бы висят огромные картуши с пространными текстами – летописью о создании колокола. С беспокойными путти контрастируют ангелы-юноши, сидящие в полной отрешенности у гирлянд под орнаментальным фризом. Скульптор выполнил все эти фигуры в невысоком рельефе, тем самым оттенив главные изображения.

Великолепно и орнаментальное убранство «Царь-колокола». Узоры покрывают его верхнюю часть («плечи»), располагаются фризом в ряду с иконами, украшают вал и свободное пространство над ним, образуя декоративный позем. Это растительные мотивы, скомпонованные в прихотливые арабески, гирлянды, розетки. В целом декоративное убранство «Царь-колокола» – образец искусства барокко, в котором нашли отражение тенденции русского изобразительного искусства первой половины XVIII в. и итальянская выучка скульптора. Выдающийся памятник отечественного литья является одновременно и замечательным произведением скульптуры.

Скульптурный принцип оформления колоколов нашел своих последователей. На колоколах XVIII–XIX в. стали нередкими изображения святых и композиций на религиозные сюжеты. Они встречались и в XVII в., но были скорее исключением из правил, так же как и портретные изображения. В 1817 г. на заводе Михаила Богданова мастерами Яковом Завьяловым и Руси новым был отлит гигантский «Успенский» колокол (4000 пудов), в художественном решении которого получила развитие скульптурная линия декорировки. Среднюю часть колокола украшают 6 медальонов-картушей с погрудными портретами императора Александра I, его жены, матери и великих князей. Они значительны по размерам, выполнены в горельефе, а характер их моделировки не оставляет сомнений в том, что это работа скульптора-профессионала, имя которого еще предстоит выявить. Над портретами в медальонах, поясные барельефные изображения благословляющего Христа. Богоматери, Иоанна Предтечи, «Успения Богоматери» и митрополитов Петра и Алексея. На нижней части колокола – расположенная в пять рядов надпись. Как видим, прежняя схема размещения декора претерпела существенные изменения, так же, как его характер. Безусловно, на оформлении «Успенского» колокола отразился и стиль эпохи – поздний классицизм. Этот интереснейший памятник еще ждет исследователей.

Высокий уровень выполнения декора больших колоколов кремля позволяет говорить об участии в его создании художников-профессионалов. Привлечение их к такой работе подтверждается документальными сведениями о некоторых колоколах разного времени: колокола 1664 и 1666 гг. из Новоиерусалимского монастыря оформляли архитектор Петр Заборский и график Паисий. «Царь-колокол» Московского кремля – скульптор Федор Медведев с «пьедестальными» мастерами Василием Кобылевым, Петром Галкиным, Петром Кохтевым, Петром Серебряковым, «Царь-колокол» 1746 г. из Троице-Сергиевой лавры – живописец Луи Каравак.

В средневековом городе колокола, наряду с их употреблением в церковном обиходе и обозначением времени, играли важную гражданскую роль, давая возможность известить население о тех или иных событиях, созвать и объединить его. Видимо, вследствие их общественной значимости, колокола были запрещены в Византии после захвата ее турками. По сообщению Тверской летописи, взяв Царьград в 1453 г. «турский салтан веры Рускыа не преставил, а патриарха не свел, но один в граде звон отнял; у Софии Премудрости Божия и по всем церквам служат литургию божественную и завтреню и вечерню поют без звону»¹⁷¹.

Значительное количество металла и высокое мастерство, требовавшиеся для отливки колоколов, делали их большой материальной и художественной ценностью. Нередко они были реликвией, а в периоды междуусобиц и войн колокола служили лестной военной добычей. В 1066 г. Всеслав Полоцкий, напав на Новгород, сжег его и разграбил. «И колоколы съима у святыя Софие. О велика бяше беда въ часъ тыи!»¹⁷². Киевский князь Изяслав Мстиславич, напав на Путивль в 1146 г., вывез колокола¹⁷³. В 1259 г. Ипатьевская летопись сообщает, что князь Даниил Галицкий перевез в Холм киевские иконы и колокола. «Колоколы принесе ис Кыева, дроугия тоу солье»¹⁷⁴.

Многочисленны известия о колоколах и колокольнях в русских летописях XIV-XV вв. В 1399 г. в Твери для созыва народа епископ велел «звонити»¹⁷⁵. В 1403 г. там «слит бысть колокол благовестник..., и бысть глас его красен»¹⁷⁶. В 1408 г. в Ростове, а в 1410 г. во Владимире «колоколы изгореша и разлившася»¹⁷⁷, в 1412 г. вновь «политы» в Ростове¹⁷⁸.

Псковичи, завершив строительство каменной стены – «персей» – Крома в 1394 г. «колокольницу поставиша»¹⁷⁹. В 1424 г. снова отстроена каменная стена персей. «И по том поставиша на персех колокольницу и колоколи повесиша»¹⁸⁰. Через три года перси обрушились, и «поставлена бысть колокольница древянаа на старомъ месте къ святей Троици на першех, и колоколы повешены бысть»¹⁸¹. Повеска колоколов на персях отмечается авторами летописных сводов и впоследствии, в 1463 и 1466 гг.¹⁸², так как на колокольне Троицкого собора, являвшегося религиозным и административным центром города, висел вечевой колокол, а у стен его собиралось вече. В 1510 г. Псков был присоединен к Русскому централизованному государству и согласно воле великого князя «спустиша колокол вечной у святыя Троица»¹⁸³. Колокола были вывезены в Москву «корсунский вечник и другой колокол взял», сообщает летопись¹⁸⁴. В 1518 г. на Троицкой колокольне повесили колокол «Красный»¹⁸⁵.

В конце XV – начале XVI в. в Пскове строятся кончанские храмы со звонницами, архитектура которых дает возможность судить о размерах колоколов, их количестве, подборе, системе развески и убеждает в том, что псковичи применяли наборы колоколов значительного веса. На протяжении всего XVI в. псковские колокольники не только лили колокола для Пскова и Псковской земли, но и работали для крупнейших русских монастырей. Среди русских колоколов, сохранившихся к концу XIX-началу XX в., особенно многочисленными и наиболее древними были произведения псковских литейщиков XVI в.

Сведения о древних колоколах, воспроизведения текстов их надписей есть в трудах И. Снегирева, А. Мартынова, Макария (Миролюбова), И.И. Василева, А. Князева, Н. Никольского, Н. Ф. Окулича-Казарина и др. П.П. Покрышкиным были отмечены красота формы найденных им в Гдове колоколов, богатство и необычность их орнаментации¹⁸⁶. В 1928 г. опубликована небольшая статья А.И. Семенова «Новгородские и псковские литейщики XVI–XVII в.»¹⁸⁷, посвященная главным образом произведениям новгородских мастеров. В 1930-е годы вышли в свет две работы В.А. Богусевича, в одной из которых автор пытается установить местонахождение колокололитейной мастерской в Пскове и полагает, что она длительное время действовала на улице Романихе; в другой, рассматривая творчество Михаила Андреева, связывает его искусство с итальянским Возрождением¹⁸⁸. Двум памятникам псковского литья XVI в. посвящена заметка Э. С. Смирновой»¹⁸⁹. В работе В.И. Афанасьева собраны сведения о колоколах по литературе и архивным источникам, рассматривается развитие литейного дела, но, к сожалению, в отрыве от сохранившихся произведении литья¹⁹⁰.

Огромное количество памятников псковского литья было утрачено в 1920-е – 1930-е годы, в том числе и наиболее древние, относящиеся к началу XVI в. Часть из них исчезла в годы Отечественной войны. Сохранившиеся колокола разновременны, созданы различными мастерами. Однако, несмотря на то, что число их невелико, они дают возможность судить о творчестве псковских колокольни ков XVI-начала XVII в.

На основании летописных упоминаний следует полагать, что колокола бытовали в Пскове, как и в других городах, задолго до XVI в. Наиболее ранние известные нам даты – 1520 и 1521 гг., которыми были отмечены два больших (200 и 100 пудов) колокола, литых Михаилом, Ануфрием и Максимом Андреевыми для Спасо-Мирожского монастыря¹⁹¹. Михаил и Максим отливали также пару колоколов, один из которых висел на Варлаамовской церкви (он был выполнен между 1522 и 1528 гг.)¹⁹². Пару колоколов для церкви Василия на Горке в 1532 г. исполнил Максим¹⁹³. Вероятно, теми же мастерами в 1520-х годах был отлит колокол для Снетогорского монастыря¹⁹⁴, а в 1532 г. – для церкви Петра и Павла с Бую¹⁹⁵. Михаил Андреев выполнил колокол для церкви Архангела Гавриила в Кирилло-Белозерском монастыре¹⁹⁶. Для Хутынского монастыря в 1532 г. мастер отливал колокол-благовестник весом 120 пудов¹⁹⁷. В 1551 г. Михаил Андреев и его сыновья Матфей и Кузьма на средства Петра Ивановича Шуйского исполнили отливку 400 пудового благовестника для Кирилло-Белозерского монастыря¹⁹⁸.

По-видимому, только два колокола работы Михаила Андреева сохранилось до наших дней. Один из них выполнен в 1544 г. для церкви Козьмы и Демьяна с Примостья на Запсковьи¹⁹⁹ (см. илл.). Церковь Козьмы и Демьяна – одни из крупнейших храмов Пскова. Он был возобновлен после пожара в 1462–1463 гг. на средства псковского князя степенных посадников²⁰⁰. В 1499 г. церковь вновь «выгорела»²⁰¹, а в 1507 г. во время пожара на Запсковьи «колоколы у Козьмы и Демьяна сгорели, и предел подле церкви зельями (порохом. – И.П.) розодрало»²⁰². В 1541 г. летописи вновь сообщают, что выгорело все Запсковье²⁰³.

Михаил Андреев сын. Колокол церкви Козьмы и Демьяна с Примостья. 1544 г. Белозерск

Михаил Андреев сын. Колокол церкви Козьмы и Демьяна. 1544 г. Верхний фриз – надпись и орнамент

Следует полагать, что этот колокол отливался в связи с восстановлением храма после пожара. Его высота – 140 см, нижний диаметр – 120 см, высота «короны» – 30 см. Петли граненые, покрыты орнаментом. Линия ребра плавная, колокол расширяется, начиная от плеча. Первая строка надписи располагается на плече, следующие две и лента орнамента – в верхней части тулова. На перегибе ребра – три тяги. Нижний кран обрамлен пояском надписи и орнамента. Формовка и зачистка колокола выполнены с большим мастерством.

Подобная форма, членения, схема размещения надписей и орнаментов характерны для произведений псковских литейщиков всего XVI и начала XVII в.

Надпись на этом колоколе исполнена красивым полууставным почерком, знаки нанесены при помощи печаток. Орнаменты выполнены также при помощи матриц. Разделителями между словами в строке служат небольшие рельефные изображения зверей и птиц, среди которых есть крылатый сфинкс в короне. В качестве разделителя использована и фигурка Георгия, поражающего змия, образцом для нее послужило какое-то западное произведение мелкой пластики. Разделители выполнены штампиками (см. илл.).

Более широкий верхний пояс орнамента состоит из стилизованных массивных растений – «древа», по сторонам которого противостоят друг другу животные: лев, олень, грифон, рогатое и крылатое чудовище. Каждая такая композиция отделена от аналогичных соседних растительными мотивами. Кайму края составляет вьющийся стебель, в завитки которого вписаны фигурки зверей и птиц²⁰⁴.

Начало надписи отмечено медальоном с изображением «Троицы», начало строк – Голгофским крестом. В тексте названы дата отливки, праздник, на день которого падает выполнение работы, место, где она выполнена, храм, для которого предназначен колокол, названы великий князь, архиепископ, представители администрации, мастер, выполнивший работу и воздана хвала богу. Несмотря на полноту сведений, есть части надписи, где текст как бы стерт, а разделительные фигурки и надстрочные знаки сохранились. Во втором из этих пробелов могли быть приведены имена церковных старост козьмодемьянского прихода.

Надпись является историческим источником. В ее пространном тексте приведены имена псковских наместников и дьяков 1544 г. Наместник князь и боярин А. Б. Горбатый – выдающийся военный деятель середины XVI в., «полкоустроитель», впоследствии участник взятия Казани и ее первый воевода. Он был казнен вместе с сыном в 1565 г., в начале опричнины. Другой наместник, боярин И.И. Хабаров, – по словам А.М. Курбского, «муж роду старожитного» и «в книжном разуме искусен». Еще в 1535 г. он был полковым воеводой, дважды являлся наместником и воеводой Смоленска. После смоленского пожара 1554 г. отстранен от службы и закончил жизнь в опале, иноком Кирилловского монастыря. По разрядным записям известны имена дьяков²⁰⁵.

Любопытно сообщение псковских летописей, которое, быть может, имеет отношение к данному колоколу. В период Смутного времени население Пскова раскололось на два лагеря и власть в городе в значительной мере была в руках «меньших» людей²⁰⁶. Зимой 1606 г. «большие» люди объединились и зазвонили во все колокола Троицкого собора. Простой же люд Пскова «поидоша на Запсковье... и зазвониша в колокол у чюдотворцев Козьмы и Дамьяна; и скопишеся множество человек», воевода же, дети боярские и гости бежали из города²⁰⁷.

В настоящее время колокол Михаила Андреева стоит на деревянном постаменте возле построенной в 1554 г. церкви Успения в г. Белозерске. Когда он попал туда – сведений нет, но в середине и конце XIX в. на Козьмодемьянской звоннице его не было²⁰⁸. Там находился другой колокол, меньшего размера, исполненный в 1546 г. Он также сохранился до наших дней и висит в проеме Троицкой колокольни. Колокол выполнен с большим мастерством, рельефы и надпись четки, поверхность тщательно зачищена. Форма, членения и орнаментация аналогичны рассмотренному выше памятнику. Петли «короны» покрыты переплетающимися кольцами и «бегунком». Надпись в четыре строки. Ее полное прочтение сейчас невозможно, но она приведена А. Князевым и И.И. Василевым²⁰⁹.

Колокол отливался на приходские средства – «повелениемъ рабъ божьих старост Василья Яковлева сына рыбника... да Киприяна Нефедьева сына иконного мастера и всех сусед кузьмодемьянского прихода». Видимо, к числу братьев Андреевых принадлежал Тимофей. Сохранился целый ряд его работ, преимущественно не очень большого размера. Один из колоколов Печерской звонницы относится к 1540 г. Этот колокол имеет высоту около 120 см, нижний диаметр 105 см, его «корона» имеет высоту 20 см. Граненые петли орнаментированы. Надпись в три строки сопровождается двумя лентами орнамента. Звеном его является стилизованное «древо» и пара животных. На нижней ленте в круглые завитки вписаны фигурки реальных и фантастических зверей. Надпись на колоколе исполнена полууставным почерком.

Тимофей Андреев, сын. Колокол Печерской звонницы 1544 г. Псково-Печерский монастырь

На той же звоннице находятся еще два небольших колокола мастера Тимофея Андреева сына, выполненных в 1544 г. (см. илл.). Меньший из них имеет только один поясок орнамента, располагающийся в верхней части колокола и состоящий из завитков с фигурками зверей. Надписи тождественны по содержанию. В них не назван храм, для которого предназначены колокола, следовательно, они могли выполняться на продажу. Обычно мастер называл себя «Тимох Андреев сын Котельников с Романихи улицы». На паре колоколов 1544 г. значится: «со Исполня из-за Великих врат», т.е. в этом году мастерская Тимофея Андреева уже находилась за пределами Растенья, очевидно на территории Алексеевской слободы.

Мастер-колокольник, выполняя форму для отливки, был вынужден работать с глиной. Формовка, сушка, обжиг формы требовали навыков гончара. В Пскове сохранились замечательные комплексы произведении керамики – надгробные плиты и архитектурные пояса. Наиболее ранняя известная нам дата «керамиды» – 1530 г. Их основная часть выполнена в 1560-е-1570-е годы²¹⁰. Архитектурные керамические пояса-летописи относятся к середине XVI в²¹¹. Мастер, работая над «керамидой», сочетал форму, доработку вручную, штампики. Надписи надгробии исполнены штампиками, как и на колоколах. На части плит полууставные почерки повторяют полуустав колоколов. Близки орнаменты плит и литья, тонкость их исполнения. В поясе Никольского собора г. Острова, кроме плит с летописью о постройке храма и обрамляющих ее керамических валов, есть декоративный поясок из плит-«киотцев». На одном из двух вариантов «киотцев» имеется выполненная на форме надпись: «Тимоха печник, плотник сей ображец резал Давыд». Среди надгробий также есть подобная плита, относящаяся к 1560 г. Не исключено, что над «керамидами» и колоколами работали одни и те же мастера.

Тимофей Андреев в 1545 г. переливал старый «ефимиевский» колокол XV в. в новгородском Вяжицком монастыре²¹². В 1547 г. он выполнил два зазвонных колокола но 80 пудов для Соловецкого монастыря²¹³. В числе самых ранних его работ известен колокол 1526 г., находившийся на звоннице церкви Богоявления в Пскове²¹⁴, а ныне висящий в проеме Троицкой колокольни. И еще несколько отливок он исполнил совместно с Прокопием Григорьевым, например, небольшой колокол 1536 г., находящийся в собрании Новгородского музея²¹⁵.

Известны небольшие колокола Прокопия Григорьева, относящиеся к 1530-м-1550-м годам. Некоторые из своих самостоятельных работ мастер подписывал следующим образом: «а делал мастер псковитин Прокофей Григорьев сын Колокольник от Варламья Запсковья Стадища»²¹⁶. Колокол этого мастера с датой 1548 г. находится в г. Суздале²¹⁷. Его форма, членения и орнаменты аналогичны работам Михаила и Тимофея Андреевых.

Большие колокола отливали сыновья Михаила Андреев – Матфей и Кузьма. Кроме 400-пудового благовестника, над которым они работали вместе с отцом²¹⁸, известны и другие их произведения. Строевский список Псковской летописи сообщает об одной отливке: «Лета 7065-го колокол слили мастеры Матфейко и Куземка Михайловы, весом 16 берковсков и пол 5 пуда болших и 4 гривенки [около 165 пудов], а денежною проторою стал 313 рублев московских и 11 денег псковских»²¹⁹. Дата отливки – 1557 г. Колокол был предназначен для Псково-Печерского монастыря, но по попал в него и находился на звоннице церкви Богоявления на Запсковьи²²⁰. Впоследствии им заменили другой большой, 200 пудовый колокол, отлитый теми же мастерами в 1567 г. для Троицкого собора²²¹. В настоящее время колокол находится на Троицкой колокольне в Пскове. Граненые петли его «короны» орнаментированы переплетающимися кольцами и растительным «бегунком». На тулове в верхней части широкий (8 см) фриз с разнообразными звериными фигурками по сторонам растительного мотива. Ниже последней строки по краю – завитки стебля с заключенными в них орлами, козликами, барсами. Надпись в четыре строки.

Благодаря соразмерности членений и декоративных деталей, изяществу шрифта и орнамента, колокол 1557 г. является одним из наиболее замечательных произведений псковских литейщиков. Среди колоколов XVI в. он не имеет равных по строгости и красоте, тщательности работы.

В том же 1557 г. Матфеем и Кузьмой отливался «Преподобнический» колокол для Соловецкого монастыря весом 173,5 пуда. В надписи на нем говорилось, что он лит в преименитом и славном граде Пскове строением князя А.И. Воротынского. «А делали мастеры псковские из Запсковского конца»²²². В 1559 г. ими был вылит небольшой зазвонный колокол в тот же монастырь (весом около 30 пудов)²²³.

Кузьма Васильев сын и Логин Семенов сын. Колокол Псково-Печерского монастыря 1553 г. Печерская звонница

Возможно, самой крупной работой Матфея и Кузьмы была отливка в 1555 г. «Пименовского» 500-пудового колокола-благовестника для новгородского Софийского собора, вывезенного Иваном IV во время его карательного похода 1570 г²²⁴.

В цитированной выше летописной записи об отливке колокола сообщается еще об одной работе: «и того же лета слили в Печерской же монастырь новой колоколъ, а вышел из дела весом 16 берковсковъ да пуд болшой без 5 гривенокъ, а всей меди дано было мастером в дело 15 берковсков и 4 нуда больших и 12 гривенок, а олова 3 берковьска и 6 пудов больших и 8 гривенок, а лили колокол мастеры Косма Васильевъ да Логин Семеновъ»²²⁵. Таким образом, колокол вышел из дела весом 161 пуд; приблизительное соотношение меди и олова в нем 80:20.

Колокол сохранился и находится на большой звоннице Псково-Печерского монастыря (см. илл.). Его высота – около 170 см, нижний диаметр – 160 см. Колокол орнаментирован соответственно традиции, украшены петли его «короны», тулово охвачено двумя лентами орнамента, сопровождающего строки надписи. На верхнем фризе – растения, раскинувшие ветви, под ними прыгающие львы, олени, драконы. В завитки стебля нижней каймы заключены звериные фигурки, разделители в строке – изображения зверей. Надпись в четыре строки. Содержание текста аналогично надписи на колоколе Матфея и Кузьмы. Дата несколько расходится с летописной – 1558 г.

Кузьма Васильев и Логин Семенов в 1557 г. выполнили пару небольших колоколов для церкви Преображения на острове Колпино на Псковском озере. Размеры тех двух колоколов: 107 и 96 см, 96 и 86 см. Форма и орнаментация их обычны. Интересны надписи, которые имеют сведения исторического характера и из которых следует, что они висят на своем первоначальном месте.

Как видно из текста надписи, колокола выполнены на средства прихода, а работали мастера за пределами Застенья, где-то неподалеку от Великих ворот.

Сохранилась также пара колоколов, которые отливались Логином Семеновым в 1570 г. для погоста Ерьево (см. илл.). Их украшают только строки надписей, нанесенных красивым полууставным почерком, разделители между словами – фигурки зверей. Размеры колоколов: высота большего – 102 см. меньшего – 92 см, нижний диаметр 85 и 77 см²²⁶.

Логин Семенов сын. Пара колоколов погоста Ерьево. 1570 г. Псковский музей

Надпись имеет отношение к событиям времени Ливонской войны. Как записано под 1570 г. в Псковской III летописи, отразившей оппозиционные настроения, в ходе войны были взяты 24 ливонских и вифляндских города, «и своих люден посади с нарядом и запасы... и наполни грады чюжие рускими людьми, а свои пусты сотвори. ... Немцы же ... не по мнозе все те городки очистиша себе и поимаша и люден побита»²²⁷. Как следует из текста надписи, в 1570 г. известный боярин Яков Андреевич Салтыков незадолго до своей смерти (1571–1572 гг.) был воеводой Юрьева Ливонского (Дерпта). Вместе с ним несли службу дьяки Шемета Шеленин и Мелентий Иванов. Колокола выполнены для монастыря.

Во второй половине XVI в. в Пскове работает целый ряд литейщиков, которые объединяются при выполнении больших заказов, маленькие же колокола отливают поодиночке. В 1599 г. псковичи Василий Иванов, Афанасий Панкратьев, Иоаким Иванов лили 200 пудовый колокол Хутынского монастыря, который находился в монастыре и отмечается описями²²⁸. В настоящее время он стоит на постаменте возле Софийской звонницы. Колокол исполнен соответственно традиции, его «корона» орнаментирована, тулово членится тягами, орнаментальные фризы сочетают растительные элементы и фигурки животных, обычными для XVI в. являются форма, характер шрифта. По в целом в нем утрачено высокое мастерство исполнения, характерное для первой половины и середины столетия. На смену четкости и красоте рельефа пришли упрощенность и схематичность орнамента, примитивность его рисунка.

Некоторое снижение мастерства присуще не только колоколу 1599 г., но и другим произведениям псковских литейщиков конца XVI в. Причиной, видимо, являются исторические обстоятельства – война, налоги, длительная осада Пскова Баторием разорили хозяйство, привели к упадку ремесла и торговли.

Небольшой колокол 1601 г., висящий на звоннице Никольского храма в Псково-Печерском монастыре, отличается от других колоколов рубежа столетий. Его форма грубее, линия ребра не имеет обычного прогиба, круче изгиб края. Тулово членится тягами. Надпись нанесена неровным полууставным почерком, разделителем служит четырехконечный крест. Корона утрачена, ее заменили железные петли (высота навершия 21,5 см). Высота тулова – около 75 см, диаметр основания – 89 см.

Надпись сообщает, что колокол – работа мастера старца Сергия Дубинина, возможно, инока Печорского монастыря и, быть может, в миру литейщика Семена Дубинина. Пищали его литья времени Федора Иоанновича имелись среди наряда Псковской крепости еще в конце XVII в²²⁹. Своеобразие памятника объясняется тем, что он исполнен не колокольником, а мастером-пушечником.

В 1614 г. для церкви Преображения у Старого костра был отлит колокол мастерами Саввой и Кузьмой. В XIX в. этой церкви уже не было и колокол находился на звоннице церкви Козьмы и Демьяна с Примостья²³⁰. В настоящее время он висит на колокольне Никольского храма в Любятове. Его размеры невелики: высота 116 см, диаметр 104.5 см. Форма обычна для XVI в., высота превышает диаметр основания, тулово расширяется, начиная от плеча. Корона орнаментирована. Надпись в четыре строки нанесена красиво и крупно полууставным почерком. Ее начало отмечено медальоном с изображением «Троицы». Разделители между словами – розетки и фигурки зверей. Орнамент верхней и нижней части тулова одинаков – растительный, в виде тонкого волнистого стебля с изящными отгибами стебельков, цветами и листьями. Легкий и утонченный, он отличается от растительных орнаментов, применявшихся на небольших колоколах Тимофеем Андреевым. Начертание надписи также отразило вкусы своего времени. Но форма колокола, система его декора, формулировка надписи остаются традиционными, характерными для XVI в.

Старец Сергий Дубинин. Колокол Псково-Печерского монастыря. 1601 г. Никольская звонница Псково-Печерского монастыря

Рассмотренные колокола – наиболее значительные произведения из числа сохранившихся памятников псковского литья. Они дают представление о замечательном расцвете бронзолитейного искусства в XVI – начале XVII в. Не имея резких отличий от европейских колоколов, псковские имеют, однако, своеобразный характер профиля и устойчивую композицию деталей. Длительное время сохраняется изысканный рисунок полууставного шрифта. Не находят себе близких аналогий орнаментальный убор псковских колоколов, оформление их короны. Возможно, они восходят к более древним памятникам.

Многие из колоколов Троице-Сергиева монастыря в Загорске не сохранились до нашего времени²³¹. Поэтому первостепенное значение для их изучения имеют исторические источники, в частности документы монастырского учета – описи XVII–XX вв., вкладные книги, материалы из архива лавры, а также надписи на самих колоколах, собранные и опубликованные церковными историками Е. Голубинским, архимандритом Леонидом, иеромонахами Арсением и Гедеоном²³².

Наиболее ценную и полную информацию о колоколах содержит древнейшая опись монастыря 1641 г.²³³: «В Троицком монастыре меж церквей пресвятые Троицы и Сшествия святого Духа колоколница каменая²³⁴. А на колоколнице колоколов больших и средних и менших: колокол благовестный, стоит внизу, благовестят в него в празднества большие, а сколько в нем пуд весу, не подписано. Колокол другой, благовестный, весу в нем шестьсот двадцать пять пуд, благовестят в полелиостные празднества. Оба те колокола дачи царя и великого князя Бориса Федоровича всеа Руссии. Колокол благовестный, долгой язык, слобоцкой, благовестят в него в простые дни во вторник, в четверг, в субботу. Колокол чудотворцев, благовестят в него в понедельник, в среду, в пяток. Колокол застолной, стоит в среднем ряду. На церкви Сшествия святаго Духа пять колокол: колокол нефимонной, колокол с очапом, колокол благовестят в него в государев приход о подъеме с монастыря, колокол всполошной, колокол расшиблен, бывал нефимонной. Да вверху на колоколнице середних колокол: два колокола повсядневные, четыре колокола краснаго звону, два колокола призвонные, симские, два колокола зазвонные, восемь колоколов призвонных менших. Колокол часовой новых болших часов. Колокол часовой старых часов. Два колокола перечастные невелики, что стоят у часов на трапезе. И всего на болшой колоколнице и на церкве Сшествия святого Духа и часовых болших и средних и менших тритцать два колокола».

Кроме колоколов звонницы и церкви Сошествия св. Духа упоминаются колокола церкви «чудотворца Сергия на воротех»²³⁵ («два колокола невелики»²³⁶) и Больничной церкви Зосимы и Савватия Соловецких («колокол благовестной, да четыре колокола зазвонных, все невелики»²³⁷).

Итак, из описи следует, что на этот год в монастыре числилось 39 колоколов. Среди них 9 колоколов больших и 30 средних и мелких. Большой интерес представляют сведения о типе колоколов, определяемых их величиной и назначением в системе звонов. Среди них значатся несколько колоколов благовестных, застольный, всполошной, повседневные, красного звона, призвонные, зазвонные, часовые и перечастные²³⁸. Не случайно, по свидетельству Н.И. Оловянишникова, в Троицкой лавре находился письменный устав звонам. И особенно мелодичным звоном, отмечает тот же автор, славились Саввино-Сторожевский и Троице-Сергиев монастыри²³⁹.

Среди колоколов, упоминаемых в описи, по-видимому, самым древним был так называемый «Чудотворцев» колокол²⁴⁰. Об этом свидетельствует надпись на нем²⁴¹: «ІС.ХС. НК. В(о) славу с(вя)тые и Живон(а)чальныя Троица св(е)рши(ся) си колокол в лета бл(а)гоч(ест)иваго и великаго князя Василия Дмитриевича и архиеписк(о)па Фотия, митрополита Киевскаго всея Руси, во обитель в пр(епо)добнаго отца нашего Сергия, при настоятельстве от(ца) н(а)шего Никона игумена, в лето 6928 [1420 г.], индикта 13, м(еся)ца августа 15, на Успение пр(е)чистые Вла(дычи)ца нашея Богородица Мария». О.А. Белобровой выявлен еще один никоновский колокол 1427 г., который нередко смешивали с колоколом 1420 г²⁴². Он значился среди других больших колоколов «пуд по сту и болше», которые были увезены из Троицкого монастыря на пушечный двор для переплавки на пушки по приказу Петра I в 1701 г. На нем якобы была надпись, свидетельствующая о том, что «он лит в лето 6935-е [1427] при благочестивейшем великом князе Василье Васильевиче и при архиепископе Фотии Киевском и всеа Русии во обители преподобнаго отца Сергия при настоятельстве отца игумена ж Никона»²⁴³.

У нас нет никаких исторических свидетельств о литье этих колоколов, кроме надписей на них, но есть основание предположить, что оба колокола могли быть отлиты в монастыре, так как в это время при игумене Никоне здесь появляются ремесленники разных специальностей²⁴⁴, среди которых могли быть и мастера колокололитейного дела.

Необходимо также отметить, что появление первого колокола в монастыре было большим событием. Вероятно, он предназначался для построенного в 1422 г. Троицкого собора над гробом канонизированного в 1420 г. Сергия Радонежского. В XVI в. колокол был перенесен на новую звонницу.

«Никоновский» или «Чудотворцев» колокол. 1420 г. Троице-Сергиев монастырь (фрагмент)

Опись монастыря 1641 г. и материалы вкладных книг 1039 и 1673 гг. позволяют нам в общих чертах проследить складывание коллекции колоколов в монастыре в XVI–XVII вв. Именно среди них значились лучшие произведения колокололитейного искусства.

Среди колоколов, перечисленных в описи 1641 г., в группу наиболее древних можно включить также «четыре колокола красною звона». Вероятно, они упоминаются в троицких столовых обиходниках, составленных в 1533–1547 гг²⁴⁵.

Во вкладных книгах монастыря 1639 и 1673 гг. неоднократно встречаются записи о денежных вкладах и покупке колоколов для монастыря. Подобные записи датируются в основном последней четвертью XVI в. (это было связано, по-видимому, с постройкой звонницы в монастыре). Так, в 1570 г. значится денежный вклад старца Сидора «на красные колокола денег 55 рублев»²⁴⁶. В 1598 г. старец Варсунофнй Якимов купил в монастырь «колокол весу в нем 200 пуд, дал за него 520 рублев»²⁴⁷. Надпись на самом колоколе гласит (в одну строку): «Лета 7106-го [1598] сей колокол поставил в дом Живоначальныя Троицы преподобнаго Сергия раб божий Варсунофей Екимов»²⁴⁸.

Колокол. 1594 г. Троице-Сергиев монастырь (фрагмент)

В 1594 г. упоминается колокол вклада боярина и дворецкого Григория Васильевича Годунова (инока Христофора) стоимостью «200 рублев»²⁴⁹.

На рубеже XVI–XVII вв. в монастырь поступили два больших благовестных колокола – вклад царя Бориса Федоровича Годунова.

Во вкладной книге 1673 г. о них записано следующее: «[7]111-го [1602/3] году... государь же царь и великий князь Борис Федорович всеа Русин и его благоверная царица и великая княгиня Марья и их царские дети, благоверный царевич князь Федор Борисович всеа Русин и благоверная царевна и великая княжна Ксенья пожаловали колокол большой благовесник». Другая запись: «[7]103-го [1594] году декабря в 6 день дал вкладу колокол большой благовесник, весу в нем 625 пуд»²⁵⁰.

В древности надписи на колоколах с датами и именами их вкладчиков были на обоих колоколах, но на одном из них по неизвестным причинам часть надписи оказалась сбитой²⁵¹. Ниже мы приводим эти надписи в том виде, как они опубликованы иеромонахом Арсением и архимандритом Леонидом²⁵²: «Божиею милостию Великий Государь Царь и Великий Князь... всеа Русии Самодержец... [имя сбито] сей колокол слили в дом пресвятыя и живоначальные Троицы великому чудотворцу Сергею, в 3-е лето государства его... Весом 1080 пуд». На другом колоколе: «Лета [7]102 [1594] при державе благовернаго Великаго Государя царя и Великаго князя Феодора Ивановича всеа Руси Самодержца, и при его благоверной Царице и Великой княгине Ирине, и при их Богом дарованной дщери царевне Феодосие, сей колокол в дом Святые и Живоначальные Троицы и преподобнаго и богоноснаго О(т)ца нашего великаго чудотворца Серьгия, велел слить слуга и конюшей боярин Борис Федорович Годунов с своею женою Мариею и с сыном своим Феодором. А весу в сем колоколе 625 пуд».

Безусловно, вклад годуновских колоколов был значительным событием в жизни монастыря, и сам царь Борис Годунов придавал ему большое значение. В «Пискаревском летописце» записано: «того же году», т. е. в 1602–1603 гг., «слит колокол большой и поставлен у Троицы в Сергееве монастыре; а шел за образом и за колоколом сам царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии и с царицею»²⁵³. Оба колокола, по свидетельству описи 1641 г., находились на звоннице и являлись ведущими при монастырском звоне до конца XVII в. Нам неизвестно, как выглядел несохранившийся большой годуновский колокол. По словам архитектора Ивана Жукова, находившегося в лавре во второй половине XVIII в., он весил примерно 1700 пудов, а по мнению других очевидцев – от 1800 до 2000 пудов²⁵⁴.

Интересно упоминание в описи 1641 г. часовых и перечасных колоколов, связанных с механизмами башенных часов. В кратком летописце «Свято-Троицкие Сергиевы лавры», записано: «Да того ж лета», т. е. в 1556 г. «у живоначальные Троицы часы большие; а делал те часы диакон старец Тихон Ноугородец»²⁵⁵. По всей вероятности, к этим часам относится тот часовой колокол, который в описи 1641 г. назван как «боевой старых часов». Другой же колокол, упоминаемый в описи как «часовой новых болших часов», предназначался, по-видимому, к новым часам, устроенным на звоннице в 1631–1632 гг²⁵⁶. Два небольших «перечастных» колокола, вероятно, находились у часов на монастырской Трапезной²⁵⁷.

К началу XVII в. можно отнести еще три колокола, упоминаемые во вкладной книге монастыря 1673 г. два из них весом в 4 пуда 6 гривенок, вложенные в монастырь троицким слугой Яковом Дементьевым в 1610 г.²⁵⁸, и «колокол невелик весом 25 гривенок» вклада подьячего атамана Гаврилы Ивановича Рязанцева в 1612 г²⁵⁹.

Особое место в собрании троицких колоколов принадлежит памятникам местного литья. Это, прежде всего, два колокола XVII в. Надписи на них сообщают: «Лета 7157 [1649] майя в 21 день при благоверном государе царе и великом князе Алексее Михайловиче всея Русии и при благоверной царице и великой княгине Марье Ильичне, и при благоверном царевиче князе Дмитрее Алексииче всея Русии в Троицком Сергиеве монастыре, при архимандрите Андреяне, да при келаре старце Симоне, да при казначее старце-Калиннике перелит старой колокол, а прибавку медь монастырская, а лил колокол троицкой мастер Игнатей»²⁶⁰.

На другом: «Лета 7173 [1665] июня 18 дня колокол сей лит в дому святые Троица Сергиева монастыря при архимандрите Иоасафе, при келаре старце Аверкие, при казначее старце Леонтие с братиею»²⁶¹.

В XVIII в. при участии московского митрополита Платона был выявлен еще один колокол XVII в. Когда его сняли о колокольни, поскольку он был «по нечаянности разшибен», на нем обнаружилась следующая надпись: «Лета 7151-го июля... день перелит сей колокол из старого колокола при властех архимандрите Феодосии, келаре старце Леонтии, казначее старце Киприане весу 105 пуд»²⁶².

Надписи на колоколах²⁶³ свидетельствуют в данном случае об их местном происхождении. Сведения описи 1641 г. подтверждают, что за монастырскими стенами «у сараев же возле изб стоит анбар а в нем колоколенный горн»²⁶⁴. Эти источники и позволяют судить о значительном развитии здесь колокололитейного дела, а сохранившийся колокол 1649 г. с именем троицкого мастера Игнатия – о высоком уровне мастерства литейщика.

Надписи на колоколах свидетельствуют о том, что в отдельных случаях в литье колоколов для монастыря принимали участие известные мастера. Так, в конце XVII в. в монастыре был отлит большой колокол, прозванный «Корноухим» (за железные уши). Надпись на нем сообщает: «В лете осьмыя тысящи 192 [1683] в месяце септеврие в 1 день по повелению благочестивейших великих государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержцев, при настоящих властех архимандрите Викентие, при келаре старце Прохоре, при казначее старце Сергие вылит сей колокол в обители пресвятые и живоначальныя Троицы и преподобных и богоносных отец Сергия и Никона, Радонежских чудотворцев из старых колоколов с прибавочной медью, монастырскою казною и при всей во Христе братии. А в сем колоколе весу 1275 пуд. Лил сей колокол мастер Федор Дмитриев сын Моторин»²⁶⁵.

Колокол. 1649 г. Троице-Сергиев монастырь

Нам трудно представить, как выглядел этот несохранившийся колокол, но, по всей вероятности, он принадлежал к лучшим памятникам колокололитейного дела. Он был отлит мастером из прославленного рода потомственных литейщиков, отцом знаменитого Ивана Федоровича Моторина, создавшего знаменитый «Царь-колокол». Нам неизвестно также, был ли орнаментирован этот колокол. Только зафиксированное Арсением расположение надписи позволяет хотя бы частично восстановить его несохранившийся облик. Надпись опоясывала верхнюю часть его тулова, продолжалась под верхней строкою в четырех клеймах и заканчивалась внизу по краю колокола.

«Корноухий» колокол 1683 г. завершает коллекцию троицких колоколов XVII в.

Часовые колокола 1781 г. Троице-Сергиев монастырь

Как известно из ряда источников и неоднократно отмечалось исследователями, указ Петра I о сборе колокольной меди (одну четверть от общего веса колоколов) для литья пушек (вместо артиллерии затонувшей под Нарвой) 19 ноября 1700 г. принес большой ущерб колокольному делу в России²⁶⁶. И хотя Троице-Сергиев монастырь находился в период петровских преобразований на особом положении, тем не менее часть колоколов из собрания Троице-Сергиева монастыря также пошла на пушечное дело.

В этом отношении показательны данные монастырской описи 1701 г., составленной, как надо полагать, уже после выполнения петровского указа. Опись свидетельствует: «Подле же церкви Сошествия Святаго духа колокольня каменная на пяти столпех, над нею шатер, и под главою крыто черепицею, крест, глава обшиты железом, а против колокольни, на деревянных столбах колокол новопостроенный большой весу в нем подписано 3555 пуд да на колокольне колоколов: колокол воскресной вкладной царя Борисовской весом без подписи, колокол палиелейной уши железные, подписано весу 1275 пуд, колокол словет лебедь повседневной вкладной царя Борисовской же, подписано весу 625 пуд. Колокол застольной без подписи, да на колокольне же средних и мелких четырнадцать колоколов». Там же значатся колокольчик медный вестовой при Трапезной и три медных колокола при церкви Зосимы и Савватия Соловецких²⁶⁷.

Итак, после введения петровского указа из монастыря было изъято более трети колоколов (ср. описи 1641 и 1701 гг.)²⁶⁸.

Особого внимания заслуживает упоминание в описи о «новопостроенном колоколе» весом в 3555 пудов. По-видимому, к нему относится приписка во вкладной книге монастыря 1639 г.: «В нынешнем 7200 [1691] году ноябре в 16 день великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержец молился в дому живоначальные Троицы и пожаловал вкладом в колокол денег 1000 рублев». И далее: «В нынешнем 7201 [1693] году генваря в 13 день великие государи цари л великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцы пожаловали в дом живоначальные Троицы вкладом в новой большой колокол денег 1000 рублев»²⁶⁹. Вероятно, этот неудавшийся колокол в употреблении был недолго, так как в описи 1735 г. он значится уже поврежденным²⁷⁰. По-видимому, он был отлит в монастыре на рубеже XVII–XVIII вв. по замыслу Петра I»²⁷¹.

В 1708 г. для Троице-Сергиева монастыря был отлит еще один колокол, получивший прозвище «Баран». На нем была следующая надпись²⁷²: «В славу святые живоначальныя Троицы и пресвятые Богоматери и великаго Иоанна Крестителя совершися сей колокол в лето благочестиваго Великаго князя Василия Васильевича и Архиепископа Феодотия [Фотия] Киевского и всеа России во обитель преподобнаго отца нашего Никона игумена, в лето 6935 [1427], индикта 4, месяца июля 20 дня. И по указу Великаго государя взят к Москве в Троицкой Богоявленской монастырь, и тут от пожару [случившегося, помогает установить Арсений, 19 июня] 1700 г. повредися, и по его же указу Великаго Государя Царя и Великаго Князя Петра Алексеевича, и при сыне его благородном царевиче и Великом Князе Алексее Петровиче, перелит сей колокол в пречестную обитель Сергию и Никону, Радонежским чудотворцам, и прибавлено меди 40 пуд, а лето от сотворения мира 7216, от рождества по плоти Бога Слова 1708 марта мес. 1 день. А весу в нем 161 пуд. Лил сей колокол мастер Иван Моторин».

Этот колокол, отлитый знаменитым мастером, также просуществовал недолго. К 1746 г. он был уже разбит и в конце концов был использован в литье троицкого «Царь-колокола» 1748 г.

Этому замечательному колоколу принадлежит особое место среди троицких колоколов. Поскольку история его создания с исчерпывающей полнотой описана Арсением, то остановимся лишь на следующих моментах.

Во-первых, идея создания большого колокола была связана с возведением в монастыре новой колокольни в 1741 г., строительство которой велось под строгим наблюдением императрицы Елизаветы Петровны. Указ предписывал: «Зачатую строением каменную колокольню строить неспешно, чтоб оная на фундаменте отстояться могла без повреждения, да и для того, дабы большой колокол перелитием к постановке в ту новую колокольню изготовился, ибо по рисунку той колокольни надлежит тому большому колоколу быть во втором апартаменте»²⁷³.

Во-вторых, можно говорить о большом опыте, накопленном при создании московского «Царь-колокола», отлитого в 1735 г. Не случайно, что для литья «Царь-колокола» в Троице-Сергиевом монастыре были приглашены опытные в литейном деле мастера, в частности, цехмейстер литейных дел Михаил Иванович Моторин, создавший вместе со своим отцом величайший в мире московский «Царь-колокол», колокольный мастер Семен Степанов и Гавриил Лукьянович Смирнов, служитель Моторина, также участвовавший в литье московского «Царь-колокола»²⁷⁴. Троицкий «Царь-колокол» был отлит в 1748 г. и весил 4000 пудов²⁷⁵. И хотя он не сохранился, но обстоятельное описание его, содержащееся в труде Арсения и в описях монастыря XVIII–XX вв.²⁷⁶, дает полное основание отнести его к выдающимся памятникам русского литейного искусства.

Поступление новых колоколов в монастырь в XVIII в., о чем неоднократно свидетельствуют описи монастыря 1756 и 1789 гг.²⁷⁷ и материалы из архива Троицкой лавры (дела учрежденного собора лавры и переписка с митрополитом Платоном), было обусловлено постройкой новой колокольни (1741–1769гг.), а также содействием московского митрополита Платона (Левшина).

Так, в 1779 г. 11 колоколов, разбитых и бывших без употребления (колокола небольшие весом от 12 до 1 пуда, и колокольчики), были отданы на колокольный завод содержателя Степана Калинина и променены на новые. А «новые колокола [велено] написать в ризной книге прибылыми и те колокола повесить к прочим мелким на колокольню, а один к трапезной церкви»²⁷⁸.

В следующем 1780 г. были перелиты еще два старых колокола – «Баран» (99 пудов 5 фунтов) и «Голодай» (292 пуда о фунтов). С предписании к переливке говорилось, что первый из названных колоколов «разшибен, посему следует оный вновь перелить по причине недостатка на лаврской колокольне мелких колоколов», про другой же сказано: «Звон имеет очень дурной, отчего изредка в него звонят, а потому и висит на колокольне без всякого употребления; звон же в лавре по причине не имеющихся легковесных колоколов при больших колоколах не очень красив»²⁷⁹. Оба колокола были перелиты на колокольном заводе московского фабриканта и купца Ассона Струговщикова крепостным Михаилом Крюковым. Один из новоотлитых колоколов, весом 315 пудов 28 фунтов, получил потом прозвище «Переспор»²⁸⁰.

В 1795 г. старый колокол 1673 г., о котором уже шла речь выше (вес 104 пуда 5 фунтов, язык – 4 пуда 15 фунтов), и два малых зазвонных, хранящихся в Оружейной палате (весом 8 пудов 15 фунтов) были променены на новый весом 106 пудов 30 фунтов, ценою 1865 рублей 90 коп. (по 17 рублей 50 коп. за пуд); заплачено было медью разбитого колокола²⁸¹. После доставки его в лавру на нем была высечена следующая надпись: «Сей колокол перелит из прежнего литаго в 1643 году во 104 пуда бывшего колокола при начальстве преосвещенного митрополита московского и сея лавры архимандрита Платона, 1796 года; весу в нем 106 пуд. 25 фун.»²⁸².

В том же году был доставлен в лавру колокол из Чудова монастыря «неподписной весом около 35 пудов»²⁸³.

В 1799 г. еще один разбитый молебный колокол весом в 32 пуда (31 пуд 12 фунтов – колокол, 33 фунта – язык) был променен также на колокольном заводе в Москве на новый весом в 24 пуда 35 фунтов²⁸⁴.

В 1781 г. по инициативе митрополита Платона к часам, устроенным на колокольне «тульской ружейной палаты казенным ружейником Иваном Ивановичем Кобылиным», были закуплены «8 колоколов на четверти а в колоколах весу 17 пуд. 14 фун.»²⁸⁵. В 1784 г. к часам были «прикреплены четвертные шатающиеся колокольчики и молоточки» и «большой часовой колокол»²⁸⁶.

Неоднократно обновлялись колокола и в XIX в. Так, в 1817 г. «Молебный» колокол на Духовской церкви, весом в 24 пуда 35 фунтов, в который ударяли к «сороковым молебнам и всенощным», был променен на московском колоколенном заводе на новый весом в 45 пудов 25 фунтов²⁸⁷. В 1851 г. вновь было перелито 6 колоколов старых весом 16 пудов²⁸⁸.

Самые поздние описи монастыря – 1842,1859 и 1908 гг. – не только фиксируют наличие колоколов, но и указывают на их размещение²⁸⁹. Большая часть их находилась на колокольне и размещалась следующим образом²⁹⁰: на втором ярусе в середине – «Царь-колокол» 1748 г., в западном пролете – «Корноухий» 1683 г., в восточном пролете – годуновский «без подписи»; в третьем ярусе 27 колоколов, из них в середине – «Лебедь» годуновский 1594 г., в восточном пролете – «Панихидный» 1796 г., в западном пролете – «Никоновский» 1420 г. Кроме того, помечено, что на этом же ярусе находятся три колокола, подобных «Никоновскому» (это, очевидно, колокола 1598, 1649 и 1665 гг.), и один из них не подвешен и находится на полу. На четвертом ярусе – «Переспор» 1780 г. (часовой или вседневный). На пятом ярусе – 9 колоколов, из которых один наподобие «Никоновского», а прочие – мелкие. Все колокола этого яруса не действовали²⁹¹.

В настоящее время из бывшего монастырского собрания сохранилось только 17 колоколов, в том числе 12 находятся на колокольне²⁹², 5 – в собрании Загорского историко-художественного музея-заповедника²⁹³.

В связи с тем, что колокола, висящие на колокольне, недоступны для серьезного обследования, мы ограничимся только некоторыми наблюдениями.

Самый древний среди них – это «Никоновский» пли «Чудотворцев» колокол 1420 г.²⁹⁴ Он привлекает к себе внимание редко встречающейся ныне шлемовидной формой и надписью, содержащей ценный эпиграфический материал²⁹⁵. Надпись в две строки, опоясывая верхнюю часть его тулова, является единственным его украшением. Она выполнена довольно высоким рельефом, каллиграфическим полууставом с буквами стройных пропорций и равной ширины.

Другой сохранившийся колокол XVI в. (1594 г.) по прозвищу «Лебедь» – вклад царя Бориса Федоровича Годунова²⁹⁶. Это поистине выдающееся произведение искусства русских литейщиков. Для выполнения такой колоссальной работы необходим был богатый опыт в колокололитейном деле. Огромные размеры колокола не противоречат стройности его пропорций, плавной линии профиля и изяществу отделки. В верхней части его тулова находится высокий венец, на граненных проушинах которого видны следы в виде переплетенного жгутом растительного орнамента. Два изящных фриза – вверху из надписи и растительного орнамента, внизу только из надписи – опоясывают по горизонтали тулово колокола.

Основным мотивом композиции растительного орнамента, заключенного между двумя рельефными валиками, являются два изогнутых и переплетенных стебля, украшенных крутыми завитками и цветами. Не менее важное значение в украшении колокола имеет надпись вязью, выполненная высоким рельефом с красивым начертанием стройных и удлиненных букв. Надпись разделена изображением Голгофского креста и пятилепестковой розетки. Этот колокол с полным основанием можно отнести к лучшим памятникам прикладного искусства годуновского времени.

Третий сохранившийся колокол XVI в. (1598 г.), вклад троицкого старца Варсонофия Якимова, украшен только одной строкой надписи, опоясывающей верхнюю часть его тулова²⁹⁷.

По-видимому, далеко не все троицкие колокола были орнаментированы. Тем более важное значение в их убранстве приобретали надписи, выполненные с большим изяществом, придававшие им характер орнамента. К их числу относится сохранившийся колокол 1649 г.²⁹⁸ Первые три строки надписи расположены в верхней его части на наклонной поверхности плеча тулова, четвертая проходит по краю колокола. Надпись выполнена также высоким рельефом, вязью, с красивыми слегка удлиненными буквами. Разделителями слов являются Голгофские кресты и орнаментальные вставки.

В число сохранившихся колоколов из собрания Троице-Сергиева монастыря входят и 8 часовых, четыре из которых подключены в настоящее время к механизму башенных часов²⁹⁹. Все колокола одинаково орнаментированы. Четыре из них кроме рельефных валиков, которыми в семь рядов опоясаны все колокола (четыре попарно вверху и три внизу), имеют по два орнаментальных пояса со стилизованным растительным орнаментом, основным мотивом которого является гирлянда из листьев. По всей вероятности, это те 8 колоколов, которые были куплены тульским мастером Иваном Кобылиным для его часов в 1781 г.

Рядом с часовыми колоколами висит еще один колокол с надписью: «в заводе Т.П.И. Оловянишникова Сыновья в Ярославле».

Идентичность формы и приемов декоративного убранства (различны только мотивы декоративного фриза) позволяют сделать вывод о том, что 8 часовых колоколов были отлиты на колоколенном заводе «Товарищества П.И. Оловянишникова Сыновья».

Итак, в результате наших наблюдений установлено, что коллекция колоколов, сложившаяся в Троице-Сергиевом монастыре XV–XIX вв., была далеко неравноценной в художественном отношении. Но с полным основанием большую часть колоколов можно отнести к выдающимся памятникам русского колокололитейного дела.

Ростовская митрополия в XVII в. была богатой. По переписи 1678 г., ей принадлежало более 16 тысяч крепостных, много земли, леса, соляных варниц, различных угодий и вотчин³⁰⁰. Кроме того, большие доходы давали церковные службы, часовни, крестные ходы, кружечные сборы, вклады богатых людей.

Все это позволило ростовскому митрополиту Ионе Сысоевичу начать в 70-е годы XVII в. строительство владычного, или митрополичьего, двора, который позднее стал именоваться Ростовским кремлем. Строительство продолжалось 30 лет. Кремль включал в себя древние сооружения, существовавшие ранее: Иераршие палаты, Княжьи терема, Успенский собор. Был возведен целый комплекс новых каменных зданий – храмов, расписанных фресками, башен; была построена звонница, и для нее – отлиты колокола. Основные здания кремля были окружены мощными крепостными стенами длиною почти в километр.

Ростовский кремль – чудо архитектуры и строительной техники, искусства фресковой живописи, литейного мастерства, музыки колокольного звона, резьбы по дереву и камню, художественной лепки и керамики. Все это входит в золотой фонд материальной и духовной культуры нашего народа. К счастью, кремль сохранился до наших дней, хотя над ним не раз нависала угроза полного уничтожения. Особенно тревожной была судьба звонницы Успенского собора.

Звонница Успенского собора в Ростовском кремле была построена в два срока. Начало строительства относится к 1682 г. Сначала звонница была трехпролетной. Ее корпус поставлен недалеко от собора и вытянут с севера на юг. Затем в 1687 г. к северному торцу вплотную была пристроена однопролетная, более высокая башня для большого 2000-пудового колокола. В 1688 г. он был отлит, поднят и укреплен в возведенной для него пристройке. В следующем 1689 г. все работы по устройству звонницы были завершены.

Размеры звонницы внушительны: длина – 15, ширина – 5, высота – 8 сажен (1 сажень = 2:13)³⁰¹. Монументальное здание не подавляет, а воспринимается спокойно. Это достигнуто членением объема но вертикали и горизонтали. По вертикали здание звонницы расчленено плоскими выступами – лопатками; по горизонтали – тремя поясками. Ни дверные проемы внизу, ни щелевидиые окна над ними, ни крошечные оконца, пробитые в стене для освещения лестницы, не мешают восприятию функционального назначения здания – взгляд невольно обращается вверх, туда, где и широких пролетах видны колокола. Каждый пролет огорожен внизу ажурной металлической решеткой и завершен вверху килевидной закомарой. Над каждым пролетом поставлена на круглом барабане главка с крестом и золоченым подзором.

Архитектура звонницы удачно гармонирует с архитектурой Успенского собора, хотя строительство этих зданий разделено сроком, превышающим столетие.

Звонница имеет от пролетов звона до земли сплошные пустоты. Это пространство является прекрасным резонатором. Близость к озеру также усиливает акустический эффект.

Как основные здания кремля, так и звонница построены из большемерного кирпича. Вес каждого – 8 кг, размер – 32,5х16х7 см. Таких кирпичей при строительстве зданий было уложено около 20 миллионов штук.

Первые колокола появились в Ростове довольно рано. В летописи значится, что в 1292 г. из Ростова в Устюг послан колокол по имени «Тюрик»³⁰². Летописями засвидетельствовано также, что «в 1412 году политы колокола в Ростове»³⁰³. На колокольне Ивана Великого в Москве в нижнем ярусе среди шести колоколов укреплен «Ростовский» колокол весом 3 тонны 276 кг, отлитый в 1687 г. для Белогостицкого монастыря, расположенного недалеко от Ростова³⁰⁴. Дата отливки этого колокола знаменательна. Это было время, когда завершались работы по окончательному устройству звонницы Успенского собора в Ростове. Произвел отливку Филипп Андреев – мастер, который пятью годами ранее изготовил два самых крупных тогда колокола для ростовской Успенской звонницы – «Лебедь» и «Полиелей».

Аккорд этих колоколов был минорным. По неизвестным для пас причинам митрополита Иону Сысоевича это не устраивало. В Ростов был приглашен колокололитейщик Флор Терентьев, и перед ним была поставлена сложнейшая задача: существующий большой звон перевести на новый лад, сделать его мажорным. С этой задачей мастер великолепно справился. В 1688 г. он отлил колокол, вес которого составлял 2000 пудов, а тон менее чем на треть процента отклоняется от частоты, которую требования натурального строя диктовали для достижения до-мажорного трезвучия. Довольный заказчик назвал колокол именем своего отца – «Сысоем».

Звонница Успенского собора в Ростовском кремле.

Язык «Сысоя» весит около 100 пудов. Вести звон на нем должны два человека. Полет языка от края происходит за 1.4 секунды. В разных звонах удары языка производятся по-разному: то в один край, то в оба. Крепление языка должно быть мягким. В давние годы язык «Сысоя» был укреплен сначала на моржовой жиле, потом на специально выделанном сыромятном ремне. В 1923 г. ремень оборвался. В те трудные годы не было возможности найти соответствующий материал. Язык укрепили на металлическом стержне и подтянули несколько выше. После этого удар языка стал приходиться не в музыкальное кольцо, а немного выше, что ослабило силу звука, изменило его тембр, вызвало скрипы.

Современные специалисты считают, что если «Сысой» чуть-чуть подточить, то до-мажорное трезвучие, издаваемое большими колоколами, будет абсолютным. Но, вероятно, делать этого не следует, а просто-напросто надо перевесить язык и довериться мастерству литейщика. Ведь ему был дан заказ, и он выполнил его отлично. За предыдущие столетия на обоих краях «Сысоя» остались следы ударов, отмечающие места, по которым бил язык. Его следует вернуть в прежнее положение.

Окончательное устройство звонницы, как уже говорилось, было завершено в 1689 г. Тогда 13 колоколов были повешены в один ряд и прочно укреплены на металлических крюках и толстом дубовом брусе, кроме четырех из них, висящих на другом брусе, прикрепленном к основному под прямым углом. Во второй половине XIX в. повесили еще 2 колокола. С тех пор на звоннице Успенского собора висят 15 колоколов.

Итак, перечень колоколов (по убывающему весу):

«Сысой» – 2000 пудов (32 тонны), отлит Флором Терентьевым в 1688 г. и водружен на специально для этого пристроенной высокой части звонницы;

«Полиелейный», или «Полиелей», – 1000 пудов (16 тонн), отлит в 1682 г. московским мастером Филиппом Андреевым и его сыном Киприаном;

«Лебедь» – 500 пудов (8 тонн), отлит в 1682 г. также Филиппом Андреевым. Назван так за красивый трубный звук;

«Голодарь» – 171 пуд (2,7 тонны), трижды был перелит; последний раз в 1856 г. назван так потому, что в него звонили в великий пост к определенным службам;

«Баран» – 80 пудов (1,28 тонны) отлит в 1654 г. в Ростове московским мастером Емельяном Даниловым, умершим в этом же году от моровой язвы.

Следующие колокола меньшего веса имеют названия «Красный», «Козел», остальные без названия, кроме двух небольших «зазвонных», первого и второго.

На восточной стене собора, обращенной к звоннице, висел маленький, но звучный колокол «Ясак», которым давали звонарям знак о начале звона.

Утрачены сведения о том, где в ростовском кремле отливали колокола.

В частном письме Иона Сысоевич писал: «На своем дворишке лью колоколишки, дивятся людишки»³⁰⁵.

До сих пор существует версия, будто пруд посередине кремлевского двора и служил литейной ямой, в которой отливались большие колокола. Но едва ли это было так, потому что транспортировка колоколов к звоннице в этом случае представляла бы большую сложность. Уже были возведены стены, отделявшие пруд от звонницы, башни и храм «Воскресения»; провезти колокол сквозь имевшиеся проходы было бы весьма неудобно, если не вовсе невозможно. Можно предположить, что литейная яма для отливки больших колоколов находилась на соборной площади позади церкви «Одигитрии», напротив звонницы, откуда по прямой довольно легко было переместить колокола к месту назначения. За 300 лет совсем затянуло прудок, но и теперь в этом месте каждую весну поблескивает вода.

Но это предположение следует проверить натурными исследованиями и поисками сведений в письменных источниках.

Ростовские звоны уникальны по своему строю. Они мелодичны, разнообразны по ритму, красивы по звучанию. Создавались они в разное время. К наиболее старинным звонам следует отнести «ионинский», «акимовский», «георгиевский» (он же «егорьевский»), «будничный». Авторы этих звонов неизвестны. Более поздний – «ионофановский» – создан ценителем и знатоком старинной музыки Аристархом Александровичем Израилевым. Для исполнения ионофановского звона потребовалось к имеющимся колоколам добавить еще два колокола небольшого веса, что и было сделано. С тех пор, как уже было сказано, – с последней четверти XIX в. – на звоннице Успенского собора в Ростове Великом висят 15 колоколов.

На них исполнялись также более поздние звоны – «красный» и «калязинский». Руководитель коллектива звонарей, воспроизводившего Ростовские звоны для записи в 60-е годы, A.С. Бутылин (ныне покойный) говорил, что красный звон сочинил Вячеслав Герасимович Хмельницкий (о нем ниже) к приезду царя Николая II в Ростов в 1913 г.; звонарь М.С. Урановский (ныне здравствующий) это не подтверждает, а говорит, ссылаясь на автора калязииского звона B.Г. Хмельницкого, что красный звон составлен из частей трех старинных звонов. Он же говорит, что на колоколах исполнялись и другие звоны: «монастырский», «приходский», а также «благовест», «набат», «погребальный». После того как вышла из строя часозвоня – башня с часовым механизмом, – ночью на звоннице колокола отбивали часы, для чего использовался колокол «Баран», к языку которого была прикреплена веревка, спускавшаяся до земли, и звонарь ночью на звонницу не поднимался.

Торжественные старинные и более поздние звоны (кроме будничного и других «одноголосых» звонов) должны были исполняться не менее чем пятью звонарями. Эти звоны, особенно звук «Сысоя», были слышны на расстоянии 18–20 км от города.

Описание старинных звонов Ростова и их нотная запись были опубликованы А.А. Израилевым. Предисловие к этой книге написал В.В. Стасов, который дал высокую оценку русскому колокольному звону. Он писал: «Ростовские звоны давно знамениты в России. Это замечательнейшие и оригинальнейшие наши звоны. Они производятся на Успенской соборной колокольне целым рядом колоколов, вылитых по предложенному плану (в XVII веке) с известным определенным звуком, так что могут производить звуки вполне музыкально правильные в гармоническом отношении»³⁰⁶.

А.А. Израилев, чтобы сохранить старинные ростовские звоны, не только сделал их нотную запись, но и изготовил камертоны, в точности воспроизводящие звуки колоколов. На этих камертонах исполнялись все ростовские звоны. Камертоны Израилева экспонировались на всемирных выставках в Париже и Филадельфии. Там же воспроизводились на них и ростовские звоны. Эти редкие экспонаты были отмечены несколькими медалями. В настоящее время камертоны выставлены для обозрения в ростовском музее.

Влияние и значение ростовских звонов в русской музыкальной культуре, а тем более в мировой, основательно не изучено. Назовем все же ряд журнальных статей и книг – таких, как статья Е.В. Гиппиуса³⁰⁷, книга Ю.В. Пухначева³⁰⁸ или статья H.H. Померанцева, где ростовские звоны охарактеризованы так: «Своеобразный тембр ростовских колоколов, гармония, характерный ритм и в особенности монументальность звонов свидетельствуют о большом самобытном искусстве народа и являются одной из интереснейших страниц наследия русской музыкальной культуры»³⁰⁹.

На звоннице Успенского собора звон прекращен с 1928 г., собор закрыт в 1930 г. С тех пор звоны воспроизводились по следующим поводам: в 1932 г. при съемках кинокартины «Петр I»; в марте 1963 г., когда киностудия им. Горького записывала звоны для фонотеки страны; в июне 1963 г. при съемках кинокартины «Война и мир», а позже – для фильмов «Слово о Ростове Великом», «Семь нот в тишине», «Братья Карамазовы», «Держись за облака».

В 1966 г. Всесоюзная фирма грамзаписи «Мелодия» выпустила массовым тиражом пластинку «Ростовские звоны». Она стала экспонатом Всемирной выставки «ЭКСПО-67» в Монреале. Таким образом, древнее искусство колокольного звона стало достоянием широких слоев народа не только нашей страны, но и всего мира.

Ни письменные источники, ни народная память не донесли до наших дней сведения о ростовских звонарях XVII–XVIII вв. Известны лишь скупые сведения о музыкантах-умельцах конца XIX и первой четверти XX в. Из них в первую очередь следует назвать подлинного виртуоза колокольного звона Вячеслава Герасимовича Хмельницкого. Он звонил с юных лет, жил в кремле, был в штате Успенского собора или, как говорили, «состоял в соборном причте». Знал в совершенстве все ростовские звоны и исполнял их. Сам сочинял звоны. Руководил коллективом звонарей. 50 лет своей жизни посвятил колокольному звону. За исполнение «красного» звона во время приезда Николая II в Ростов был награжден большой золотой медалью. Умер глубоким стариком, совершенно глухим.

Мастерство колокольного звона переходило из поколения в поколение. Им овладевали с детства. Сначала учеником, затем подручным Хмельницкого стал Сергей Флегонтович Урановский, а потом и сам он стал руководителем звонарей и исполнителем ответственных партий. Он также состоял в соборном причте, жил с семьей в кремле. Обучил звонам своего сына Михаила, которого привел на звонницу десятилетним ребенком. Сын, повзрослев и усвоив мастерство колокольного звона, часто подменял отца, исполняя в одиночку будничный звон или отбивая часы в ночное время. Михаил Сергеевич Урановский был непосредственным участником воспроизведения всех звонов в недавнем прошлом.

Также к профессиональным звонарям относится Николай Григорьевич Королев. Он тоже участвовал в воспроизведении звонов в последнее время.

К старшему поколению звонарей следует отнести Илью Александровича Федорова, работавшего переплетчиком в музее, а позднее бухгалтером в школе, и Федора Тихоновича Балмасова.

Последним руководителем коллектива звонарей был Александр Сергеевич Бутылин (1891–1971). Он жил недалеко от Ростовского кремля в небольшом собственном домике, хозяйничал, по профессии был бухгалтером, имел разнообразные способности и увлечения; неплохо рисовал, любил музыку, превосходно усвоил и исполнял ростовские колокольные звоны, был хорошим организатором. Во время последних записей звона от удачно находил замену недостающих исполнителей. В разное время им были привлечены и обучены отдельным партиям звона М.А. Мордвинов (настройщик роялей), В.М. Чушкин (работник типографии, когда-то звонивший прежде), П.А. Шумилин (слесарь), М.Д. Трофименко (шофер).

Во время записи звонов для кинокартины «Семь нот в тишине» была попытка обучить звону молодых людей. Привлечены были 5 человек. Из них один (Юрий Чесалов) звонил на «Сысое» с Н. Г. Королевым и усвоил технику звона достаточно хорошо.

Над звонницей Успенского собора и ее колоколами не раз нависала угроза уничтожения. Во время войны со шведами в бою под Нарвой (1700 г.) русские войска потеряли большую часть артиллерии. Чтобы возместить недостаток в орудиях, Петр I отдал указ об изъятии колоколов в различных городах. Ростовские храмы и звонница Успенского собора с ее уникальным набором колоколов избежали этой участи благодаря тому, что в 1691 г. Петр I из митрополичьих кладовых взял 15 пудов серебряной утвари и перечеканил ее на монеты, а с 1692 г. по 1700 г. ростовская митрополия выплатила в государственную казну 15000 рублей – сумму по тому времени огромную³¹⁰. Это подорвало экономическую мощь митрополии, и она уже не могла вести сколько-нибудь значительного строительства, но зато звонница и колокола остались в целости.

Нередко в Ростове бушевали пожары. На деревянных конструкциях звонницы вверху можно заметить обуглившиеся полосы. Какой пожар оставил их, сейчас трудно сказать, существенного вреда здесь, видимо, он не причинил. Возможно, это был пожар 1730 г., от которого особенно сильно пострадала церковь Григория Богослова, находящаяся в противоположной от звонницы стороне кремля, в ней сгорел иконостас. А вернее всего, это был большой пожар в октябре 1758 г., уничтоживший все кровли, крытые тесом и лемехом. После восстановления появились металлические кровли и главы на храмах.

В первые же годы Советской власти правительством был принят ряд декретов, подписанных В.И. Лениным и направленных на сохранение культурного наследия нашего народа. Эти функции были возложены на Наркомпрос, во главе которого стоял А. В. Луначарский. Годы были тяжелые: гражданская война, разруха, голод. Местные власти Ростова решили снять колокола со звонницы Успенского собора и превратить их в сырье для промышленных нужд. К счастью, директором ростовского музея тогда работал –образованный, культурный человек – Д.А. Ушаков. Он обратился в Москву в «Главнауку» (отдел Наркомпроса) с ходатайством о сохранении колоколов. А. В. Луначарский летом 1919 г. приезжал в Ярославль как уполномоченный ЦК РКП (б) и ВЦИКа на Губернский съезд советов и на Первый губернский съезд комсомола. Нарком осмотрел кремль, музей, побывал на соборной звоннице, прослушал исполнение звонов на камертонах, познакомился с остальными достопримечательностями города, сделал для горожан доклад («О текущем моменте»).

Работник ростовского уездного комитета РКП (б), В.Д. Мартьянов так рассказывает об этом событии: «Мне хорошо запомнилось посещение Ростова А.В. Луначарским. Работая тогда в укоме РКП (б), я вместе с руководящими товарищами встречал Луначарского, говорил с ним... Луначарский приехал не один, а с группой ученых. В те поры на местах много нагрешили в деле охраны старины. Был шум и в Ростове – не оставлять, мол, колоколов как памятники царизма и религиозного дурмана. Нарком взял это дело под свою защиту. Он собрал работников укома и актив и сказал: «Храните исторические ценности и памятники Ростова и отвечайте за сохранность их». Потом в шутку добавил: «Рубите руки тому, кто посягнет на целость их». Ему обязан Ростов за сохранность кремля, благодаря ему сохранились ростовские колокола»³¹¹.

Население города росло. Существующие школьные здания были переполнены учащимися, и местные власти в 1938 г. решили занять Самуилов корпус, где размещался музей, под школу, а музей переместить в другие здания кремля. Одновременно предполагалось снять колокола со звонницы и сдать их в утиль. Директор музея В.А. Паутов обратился в Москву в Наркомпрос, где ему разъяснили, что если бывшие школьные здания заняты музеем, то они освобождению не подлежат, а в отношении колоколов было сделано письменное предупреждение следующего содержания: «Ростовский Райисполком. Копия – Горсовету. На основании сообщения музейного отдела Наркомпроса РСФСР от 13–IV–38 г. о том, что есть у них предупреждение о намерении снять и направить в утиль колокола с соборной колокольни, Наркомпрос ставит в известность, что не должно быть допущено никакое изъятие в отношении этих колоколов, как имеющих историческое значение, и что никакое перемещение их не может быть произведено без ведома Наркомпроса. О чем ростовский музей и ставит вас в известность. Директор музея (подпись) Паутов»³¹².

В начале Великой Отечественной войны у самого Ростова проходила третья линия обороны столицы. Враг был близко и мог пробиться к Ростову с Калининского фронта через Углич и Борисоглебск. По рассказам В. А. Паутова, в тревожную осень 1941 г. предполагалось снять колокола и отправить их в глубокий тыл, чтобы сохранить для потомков. Когда враг под Москвой был остановлен и с боями отогнан от столицы, необходимость в эвакуации колоколов отпала.

24 августа 1953 г. необыкновенной силы смерч пронесся над Ростовом, над кремлем. На звоннице он сорвал кровлю, главы, частично разрушил барабаны. К счастью, колокола и основное здание не пострадали. С течением времени реставраторы восстановили части звонницы, разрушенные смерчем.

В 1962 г. Ростов готовился отметить 1100-летний юбилей города. Была создана юбилейная комиссия, которая регулярно собиралась. Юбилей решили провести в октябре. На одном из собраний комиссии было предложено в день юбилея позвонить в колокола. Звонари были живы, они не забыли свое мастерство и рады были оставить свое искусство потомкам хотя бы в записи.

В марте 1963 г. в Ростове начались приготовления к записи колокольных звонов для фонотеки страны. Запись велась московской киностудией им. Горького (оператор А. С. Матвеенко). Из «Недели» (приложение к газете «Известия») присутствовали четыре репортера, вскоре опубликовавшие статью и фотоснимки о записи звона в Ростове³¹³. Запись получилась не очень качественной, так как после длительного перерыва звонарям не дали потренироваться, было холодно, мешали различные помехи, особенно скрипы – металлические крепления заржавели и не были смазаны. Эти записи были переписаны на пластинку, которую в 1966 г. большим тиражом выпустила фирма «Мелодия» при участии и помощи заслуженного деятеля искусств РСФСР H. H. Померанцева.

Решено было также предложить записать звоны тому режиссеру, чью картину они могли бы украсить. Выбор пал на уже снимавшийся фильм «Война и мир». По счастливой случайности музыкальным консультантом там оказался профессор Е.В. Гиппиус, возглавлявший в Союзе композиторов секцию фольклора. Помощь оказала и преподаватель музыки, москвичка К.М. Бромлей, которая не первый год ездила в экспедиции по сбору песенного фольклора. С.Ф. Бондарчук, когда впервые услышал звоны, счел их: удачной находкой и с благодарностью отнесся к работникам музея. У мосфильмовцев получилась очень удачная запись, так как у них была более совершенная техника, они работали летом (в июне), звонарям разрешили тренироваться, сколько им надо. Всего записали 17 вариантов различных звонов.

После этого кремль и звонница не раз превращались в киносъемочную площадку, и не раз вновь и вновь звучали колокола.

Охрана памятников старины предполагает не только сохранность их, но и правильность сведений о каждом из. них. Но подчас встречаются ошибки и домыслы, которые, к сожалению, повторяют разные авторы. Следует отметить, наиболее грубые, чтобы их избежать в дальнейшем.

Даже у солидных авторов есть разнобой в том, как звали литейщика Терентьева. Именуют его Фролом, Федором, а отлитое на «Сысое» имя читается легко – это Флор.

Нельзя согласиться с категоричным утверждением, что звонницу, как и другие здания кремля, строил Петр Иванович Досаев. Безусловно, не сам митрополит Иона был непосредственным производителем работ – у него был такой работник. Но считать безоговорочно, что это был Досаев, едва ли стоит только на том основании, что в синодике церкви Иоанна Богослова после ближайших родственников митрополита был записан для поминовения каменщик П.И. Досаев. Быть может, он оказал Ионе пли его родственникам какую-либо большую услугу. Версия требует более веских доказательств.

Многие авторы приводят фразу Ионы: «на своем дворишке лью колоколишки, дивятся людишки». Некоторые из пишущих пытаются представить его как балагурящего добра-молодца. Кое-какая бравада, безусловно, есть в этой фразе: ведь «колоколишки» – это громады в 1000 и 2000 пудов. Но следует учесть, что уменьшительная форма существительных была всего-навсего нормой русского языка того времени. «Дозорные» и «Переписные книги» тех лет пестрят такими записями о жителях Ростова: «сажает капустенку, тачает сапожонки, торгует маслишком конопляным». Неудивительно, что Иона Сысоевич говорил и писал общепринятым тогда языком.

Уже в течение века на звоннице висят 15 колоколов, а не 13, как утверждают многие авторы.

Звонница Успенского собора в Ростове является уникальным, редким памятником далекого прошлого. Она чудом сохранилась и дожила до сегодняшнего дня. Наша задача сберечь ее для грядущих поколений. К этому нас обязывает закон Союза ССР «Об охране и использовании памятников «истории и культуры», принятый на пятой сессии Верховного Совета Союза ССР в октябре 1976 г.

Руководствуясь этим законом, следует звонницу и колокола поставить под государственную охрану и привести в порядок, произвести ее технический осмотр, создать комиссию из квалифицированных специалистов, которые должны вынести заключение: что надо сделать, чтобы при воспроизведении звонов колоколам не угрожала опасность повреждения (а тем более – разрушения). По всей длине звонницы к ней вплотную примыкает одноэтажное, каменное промышленное здание, внутри которого работают полуавтоматы. Следует решить, велика ли вибрация и не портит ли такое соседство этот памятник. Возможно, снижается громкость звона тем, что теперь в звоннице размещены склады и она перестала быть резонатором, тогда как раньше в ней находился небольшой храм, ничем не занятый внутри.

Концерты колокольного звона вернули бы Ростову былую славу, а памятникам – достойную известность. Горожанам и туристам они доставили бы эстетическое наслаждение, пробуждали бы уважение и любовь к талантливым предкам, их труду, укрепили бы великое чувство любви к Родине.

В XVI в. при игумене Филиппе для Соловецкого монастыря «для звона к церковным службам вместо каменных плит, называемых в старину билом, клепалом, бывших еще в то время при церквах, на присланную от царя Иоанна Васильевича сумму 720 рублей по старанию князя Александра Ивановича Воротынского вылиты во Пскове колокола: 1 во 173½ пуда, 2 в 80 п. 14 гривенок, а 3 в 30 пудов», – так повествует одно из наиболее подробных описаний Соловецкого монастыря, составленное архимандритом Досифеем³¹⁴.

Так же, у Досифея, упоминаются: «На колокольне небольшой зазвонный каменный колокол, сделанный при игумене Зосиме, чудотворце Соловецком», а также: «Клепало каменное, в которое ударяли к церковной службе во время игуменства преподобного Зосимы»³¹⁵.

В более позднем, составленном архимандритом Мелетием описании монастыря также встречается названный каменный колокол. В его описании говорится: «колокол или клепало железное малое, современное основанию обители, а по описям значится с 1514 г.»³¹⁶.

Употребление бил узаконено старинными церковными уставами. Вот отрывок из рукописи, хранившейся в Соловецком монастыре и датированной XVII в.: «Устав малой вечери. Преж захождения солнечного сиречь при 10-м часе дни субботнаго приходит кадиловжигатель, сиречь параклисиарх, во игуменио и творит поклонение предстателю, сиречь, игумену, знаменуя пришествием си время клепанию. И взем благословение, и исшед, клеплет в малое древо»³¹⁷. Известны каменные, деревянные и железные била. Они отличаются по форме и по звучанию. Ударяя по билу колотушкой, звонарь мог выбивать определенный ритмический рисунок.

В XV–XVII вв. на Русском Севере колокола и била соседствовали в церковном обиходе, однако имеются основания предполагать, что в общественном обиходе задолго до появления церковных колоколов существовала еще одна форма: ботало, колоколка.

Обращает на себя внимание следующий факт: в народе не привилось церковное название колокола «кампан». Казалось бы, кампаны, будучи абсолютно новым явлением в общественном быту русских, явлением, не имевшим аналогов, должны были бы утвердиться именно в церковном названии, как и большинство терминов православия. Если этого не произошло, значит, скорее всего, аналог был.

О многом может сказать нам этимология слова «колокол», относящая термин к общеславянским. Лингвисты, выводя происхождение слова, толкуют его как удвоение звукоподражательного корня; такое же удвоение наблюдается в ряде сходных по значению слов некоторых языков индоевропейской семьи. Видимо, следует вспомнить традиционное использование колокола при пастьбе. Наблюдая звук ботала, привязанного к шее коровы, лошади или овцы, легко заметить, что при движении животного наиболее часты именно двойные удары, звук которых близок к звукоподражанию «kol», чего не скажешь о звоне больших колоколов. Когда на Руси появились большие колокола, название им я думаю, было дано по аналогу, уже имевшемуся в виде ботала, колоколки.

Название ботала в различных местностях России отличаются друг от друга. В словаре В.И. Даля в гнезде «Колокол» встречаем: колоколо, северо-русское колоколок, тверское и псковское колокольчик. Даль указывает и функцию: «на шею скоту», отмечая, что «такой же, клепанный либо деревянный» называется ботало³¹⁸.

Нетрудно догадаться, что из всех функции маленьких колоколов, называемых Далем (почтовый, под ямскую дугу, дверной, позвонок для зова прислуги и т. п.) «пастушеская» – наиболее древняя; как и архаичная и «магическая функция» колокола. Факты свидетельствуют, сколь часто пересекались его различные назначения.

«В Архангельском уезде не раз приходилось мне видеть, – пишет анонимный автор, – что крестьянские коровы на пастбищах, даже и при пастухе, ходят с боталами – железными колокольцами, с таковыми же в них клепалами или языками, привешанными на шею, с продетыми в уши веревочными готянами (шнурками). Проезжая тем летом по трактовой дороге, нельзя не услышать звука, похожего на погремушечье бряцание, раздававшееся по сторонам дороги в лесу от летающих на коровах ботал». В статье описана форма ботала (усеченная четырехгранная пирамида), отмечен и следующий заслуживающий внимания факт: «между промышленниками (охотниками. – Л. Д.) известно, что нечаянные: голос, крик, звук и звон пугают медведя, охочего до мяса скота»³¹⁹.

Надо полагать, что на Руси издревле было известно ботало. Я не согласен с автором-анонимом в том, что подобное употребление колоколов есть «чисто финский обычай», однако не исключаю возможности заимствования от балтов, скандинавов либо финно-угров к русским в сравнительно раннее время (до X в.). Современные исследования этнической истории Северо-Запада приводят к выводу о том, что «ядро населения Новгородской земли сложилось в условиях славяно-финского симбиоза, что оказало заметное влияние на дальнейшую этническую историю этого края»³²⁰.

Во всяком случае, на Новгородчине нам известно употребление ботала при пастьбе скота, а его название – «колоколка» – восходит к древней форме «kolkol», что само по себе уже наводит на размышления. Может быть, именно Новгородская земля дала в России первые колокола-ботала? Объясним и факт широкого распространения ботал именно на Русском Севере, основы культуры которого заложили поселенцы из новгородских и ростово-суздальских земель.

Как уже отмечалось, одними из первых больших колоколов появляются на Севере изделия псковских мастеров. Подробные надписи на колоколах повествуют историю их отливки. Так, например, на колоколе «Преподобническом» было написано: «Лета 7065 [1557] июля в 20 день, на память огненное восхождение Святаго и славнаго пророка Ильи, при державе Благочестивого Царя Государя, Великого князя Ивана Васильевича всея Руси и при освященном Митрополите Макарие и при Архиепископе Великого Новаграда и Пскова Владыке Пимене слит бысть колокол сей в предел Новгородской, в пречестную обитель боголепного Преображения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и Пречистые Богородицы, честного и славного Ея Успения, и Великого Чудотворца Николы и Святых Преподобных Чудотворцев Зосимы и Савватия, тое честные обители начальников, Повелением игумена Филиппа, и всей же о Христе братия. А лит в преименитом и славном граде Пскове, строением князя Александра Ивановича Воротынского. А делали мастеры псковские из-за Псковского конца, Матфей Григорьев сын, да Кузьма Михайлов сын. Слава совершителю Богу, аминь»³²¹.

Колокол весил 173½ пуда, висел на Соборной колокольне Соловецкого монастыря. Из надписи на старинном зазвонном колоколе того же монастыря узнаем: «При державе Благочестивого и Христолюбивого царя, великого князя Ивана Васильевича всея Руси и при Благоверных царевичах Иоанне и Федоре Иоанновичах лит сей колокол в преименитом граде Пскове; а мастеры Михайловы дети Матфей да Кузьма, аминь. А вылит в лето 7097 [1580] года»³²².

Появление на Севере больших колоколов нужно связывать с целым рядом исторических причин. Централизаторская политика Ивана Грозного, придававшего большое значение северным землям, была вызвана необходимостью укрепления северных рубежей Русского государства, через которые осуществлялась торговля со странами Западной Европы. Известно также пристрастие царя к колоколам и звонам. Иван Грозный самолично ходил каждый день «в четверном часу утра на колокольню с царевичами и Малютой Скуратовым благовестить к заутрени», причем тех, кто не являлся к заутрене наказывали восьмидневным заключением³²³.

Бубенец-шаркун. Ботало

Многие монастыри получали царские подарки в виде колоколов. Вот, например, факт из истории Печенгского монастыря в Лапландии: «Для того, чтобы обеспечить существование обители, Трифон (ее основатель. – А. Д.) ходил в 1556 г. в Москву просить Грозного утвердительной грамоты. Встретив царя на пути в церковь, он подал ему челобитную и 22 ноября 1556 г. получил от пего жалованную грамоту и ... подарки: колокола и церковную утварь»³²⁴.

Последние Рюриковичи в большом количестве начали закупать иностранные колокола, доставлявшиеся в XVI–XVII вв. через Холмогоры и Ново-Холмогоры (Архангельск) во многие русские города. Так, любил колокольный звон и царь Федор Иванович, сын Ивана IV. «Ты не царь, а пономарь будешь», – так якобы говаривал ему в свое время Иван Грозный, любовь сына к колокольному звону казалась ему чрезмерной. Порою Федор, как отмечали современники, во время заседании в боярской думе вместо тою, чтобы слушать дело государственной важности, предпочитал звать па беседу «пономаря из Андрониева монастыря»³²⁵.

При нем подарен Соловкам колокол в І50 пудов с надписью: «Слит сен колокол в Нонеграде на Соловки, лета 7105 [1597] при царе Великом князе Федоре Ивановиче всея Руси, и при ево царице Великой княгине Ирине строил дворецкий Григорий Васильевич Годунов, в дом Спасу и Пречистой Богородицы и Преподобным Чудотворцам Зосиму и Савватню; а лил Иван Матфеев сын Псковитии». В 1597 г. царь Борис Годунов пожертвовал меди и олова на колокол весом в 600 пудов. С прибавлением 100 пудов монастырской меди этот колокол был вылит и самом монастыре в 1600 году и назван «Борисовичем»³²⁶.

Есть, впрочем, колокол, надпись на котором позволяет сделан, вывод, что на Севере отливали колокола и раньше: «Божею милостию и снятый живоначальные Троицы помощник, ... при державе Благовернаго и христалюбиваго Великого князя Ивана Васильевича, царя и государя всея Руси, Владимирского и Московского, и Новгородского, и Псковского, и Смоленского, и Тверского, и Югорского, и Пермского и Болгарского и иных, при Архиепископе Великого Новаграда и Пскова владыке Феодосии, слит колокол сей на Окиан море [Белое море], в пречестную обитель Соловецкого монастыря, ко храму Преображения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, повелением раба божия Игумена Филиппа с братией; а делал Тимофей Оскарев Псковитянин». Это один из зазвонных колоколов Соборной колокольни монастыря, он весил 80 пудов, и, как следует из надписи, был отлит 8 сентября 1548 г³²⁷.

В XVII в. заказывают колокола уже в местных колокололитейных центрах или же за границей. Речь идет, разумеется, о больших колоколах, дарителями которых были царь и его приближенные, а «адресатами» – крупнейшие монастыри. В ряде случаев место отливки колокола и вес установить трудно, источник доносит до нас только имена вкладчиков да суммы вкладов. Так, Кожеозерскому монастырю в XVII в. было пожертвовано патриархом Филаретом Никитичем 60 рублей «в колокол», великою старицей Марфой Иоановной 100 рублей – также «в колокол»³²⁸. Имеется много записей подобного рода.

Если мы обратимся к таможенным книгам Московского государства XVII в., то увидим, что торговля средними и малыми колоколами, конскими колокольцами была довольно интенсивной. В таможенных книгах г. Устюга и Устюжского уезда встречаем следующие записи, например: в 1633 г. «сентября в 9 день вологжанин Осип Ларионов Лихачев пришел от города Архангельского, явил: положил на Устюге с проходного своего судна товару продавать 22 половинки сукон английских средней земли, ... да 4 колокола, сельдей 5 бочек». В той же книге находим: «Устюжанин Терентий Карпов Кочень пришел от города Архангельского на судне Василья Косово; товару явил..., да колокол весом 15 п. 3 чт... А торгу у него Терентья на Устюге в продаже колокол медной весом 15 п. 3 чт.» В 1677 г. «февраля в 6 день устюжанин Никифор Артемьев Бунтовских поехал к Соле Камской, а с ним устюжской покупки 50 колокольчиков конских». В том же году «июля в 15 день вологжанин Нестер Александров Колокольник приплыл сверху, товару явил и продал на Устюге: ...3 колокола медных, малых весом 3 п.»³²⁹.

В таможенной книге значится, что в 1635 г. «марта в 17 день... Того же дни тотьмянин афонасьевский поп Офонасей Дорофеев продал на Каму в Галецкой Леонтью Васильевичу до Трофиму Михайловичу 2 колокола, цена 6 р. Платил продавец с рубля по пол. 4 д. а купцы с рубля по 7 д., всего 10 ал. 3 д.»³³⁰

Таможенные книги г. Сольвычегодска и Сольвычегодского уезда сообщают, что в «марта в 22 день. Того же дни усольцы явили продавать товару важеского привозу: ...Иван Калашников ... 8 колоколов конских, ... Афонасей Пантелеев ...колоколов конских», а в 1679 г. «марта в 23 день. Того же дни усольцы явили продать важеского привозу: Андрей Евсивьев ...10 колоколов конских железных...»³³¹.

Записи в таможенных книгах Московского государства XVII в. позволяют сделать ряд выводов. Прежде всего, они отражают перевозку колоколов в основном с севера на юг: в четырех случаях упоминается город Архангельск, в трех – товар важского привоза и т. п., тогда как о привозе колоколов с юга (из Москвы, из «верховских городов») упоминается лишь два раза. Особую важность имеет для нас эта информация еще и потому, что отражает торговлю колоколами на южных границах Русского Севера, не получившую отражения в таких видах исторических источников, как, например, летописи.

Колокол работы П.В. Дерягина (д. Кимжа, 1884 г.)

Колокол работы К. Аммелроя (Голландия, 1604 г.)

Из записей в таможенных книгах видно, что если из Архангельска привозят колокола весом до 10 пудов и более, то «важеский товар» – это преимущественно малые колокольцы, конские колокола, медные и железные (т. е. колокольчики, ботала и колоколки). Интересно дальнейшее движение колоколов с Севера: в вятские земли увез партию конских колокольцев вотин Малко Тойкузин; колокол в 11 пудов весом отправлен Калиной Ревякиным в Сибирь; еще один весом в 4 пуда купили тюменские купцы, а устюжанин Никифор Колокольник продал колокол церкви Леонтия Чудотворца в Ростове Великом. Узнаем мы и имена северных мастеров-литейщиков, определяя их по прозвищу «Колокольник» (устюжанин Колокольник, вологжанин Нестер Александров, Семен Колокольник). Наконец, примечателен факт принадлежности торговцев колоколами к северному краю: в записях таможенных книг мы встречаем устюжан, вологжан, тотьмян, усольцев.

Известна отливка колоколов в окрестностях Холмогор во второй половине XVII в. «Се аз Козма Иванов сын Черемного Трояцкой волости дал аз есми отпись церковному старосте Ивану Корнилову в том (что) взял у него по уговорной работной записи за колокольную работу рубль денег...», – так начинается документ, датированный 7 мая 1676 г³³².

Приходно-расходная книга Холмогорского архиерейского дома за 1694–1695 гг. в записи от 21 марта 1695 г. свидетельствует: «...по указу преосвященного архиепископа холмогорец Глинского посаду Федор Распонин лил в домовую его архиерейскую вотчину на Вагу в Вознесенскую волость к новопрестольной Вознесенской церкви колокол из присланной бывшей Вознесенской пустыни ломанной колокольной меди, да из осталой от литья Чухченемской волости колоколенной меди, да от соборного повседневного колокола из отломленный ушей. И весом тот колокол пуд семнадцать фунт с полфунтом. От литья того колокола дано ему Федору по ряде по десяти алтын с пуда. Итого пятнадцать алтын дано»³³³.

Первый архангельский архиерей Афанасий (Любимов), как свидетельствуют ряд авторов, сам был литейщиком. Однако отливал пастырь не колокола, а пушки. Так, в описи имущества, составленной после его смерти в 1702 г. находим «три пушечки медные домовые его архиерейского-литья, одной длина три четверти аршина, другая десять вершков, третья пол-аршина на станочках деревянных, окованных железом»³³⁴.

Был развит литейный промысел и в Сольвычегодске. А. Морозов, ссылаясь на писцовую книгу 1678 г., называет две пушки, отлитые там. Одна из них – железная, другая – медная. Медную пушку назвали «Змей», так как она имела изображение драконов, традиционное для русских пушек. Эта пушка была отлита в 1614 г. (мастер Мокий Гребешков)³³⁵. Об отлитых в Сольвычегодске в первой половине XVII в. еще трех пушках и о двух медных пищалях сообщает О.В. Овсянников, делая вывод о «развитом металло­обрабатывающем посадском ремесле»³³⁶.

В XVIII в. в Сольвычегодске отливают большие колокола: два колокола, весом «около 36 пудов» и «около 70 пудов», были отлиты в Сольвычегодский Введенский монастырь в 1738 г. Самый большой колокол, отлитый сольвычегодскими мастерами, весил 170 пудов. Он также располагался на колокольне Введенского собора³³⁷.

Сольвычегодский литейный центр пользовался популярностью на Русском Севере. Например, в XVIII в., в царствование Екатерины II сольвычегодскими мастерами для по­ морского села Нёнокса был вылит колокол весом в 60 пудов. Характерная деталь: колокол был отлит не в Сольвычегодске, а в городе Архангельске, как повествует отлитая на нем надпись. Вероятно, в ряде случаев приглашали мастеров-литейщиков для работы в места, расположенные недалеко от заказчика. Возможно, такая традиция способствовала и распространению литейного ремесла, ибо подмастерьями часто выступали местные жители. Так, я не исключаю возможности, что именно сольвычегодские мастера как-то повлияли на формирование колокололитейного центра под. Архангельском, в Кегострове.

Приглашал неоднократно мастеров-литейщиков в Соловецкий монастырь. Так, в 1738 г. монастырь вел переписку с Андреем Федоровым сыном Молировым, «московского Успенского большого колокола подмастерьем», об отливке самого большого колокола для обители с предполагаемым весом в 1150 пудов. Мастер пишет: «...работников к нужным делам – что потребно будет для дела из Москвы приводить до Соловецкого монастыря и по окончании литья в Москву отправить на монастырском коште ...в монастыре – все монастырское. За работу с пуда по сорока пяти копеек»³³⁸.

На Соловках в XVIII в. колокола льют мастера Василии Осиной, Петр Евдокимов («санктпетербургский купец», как сообщает надпись на отлитом им колоколе)³³⁹.

В XVIII в. посылают свои колокола на Север московские литейщики, в ряде случаев покупают в Москве колокола богатые северные купцы. Так. известно, что главный колокол монастыря архангела Михаила в Архангельске вылит «в Москве 20 декабря 1784 г., иждивением архангельского купца Семена Бусинова и содержит в себе весу 130 пуд»³⁴⁰. Упоминаемый в том же источнике второй колокол, весом в 23 нуда, «вылитый в близ лежащем Кегостровском селении колокольным мастером Иваном Христофоровым», свидетельствует о местном литейном деле в XVIII в. Мастер Иван Христофоров отлил немало колоколов: в Холмогорский Спасо-Преображенский собор (178 пудов), в Топецкий приход (21 пуд), в Варзугский приход (13 пудов 11 ф., 21 и 10 пудов)³⁴¹.

Широкая распространенность продукции местного колокололитейного производства говорит, что она пользовалась спросом у северян, а вес колоколов (10–30 пудов) позволяет предположить, что то были в основном вторые и третьи колокола (полиелеи и альты) для сельских колоколен. Впрочем, как видно из того же списка, отливали здесь и значительные колокола – по 100 пудов и более.

Надпись на колоколе «Вседневном» или «Часовом» Софийской звонницы в Вологде говорит нам еще об одном местном производстве: «При державе благочестивейшей императрицы Анны Иоановны самодержцы всероссийской при преосвященном Авросии епископе Вологодском и Белозерском перелит сен колокол в Вологодской соборной церкви в 1739 году, месяца сентября в 13 день. Весу в нем 223 пуд».

Как пример распространенности литья колоколов на Севере в конце XIX -начале XX в. приведу мастерскую мезенской деревни Кимжа, где отливали бляхи-украшения для ненцев, отличительные пряжки-схваты на ремни ковалов (народных ветеринаров) с рек Мезени и Вашки, конские колокольчики и небольшие церковные колокола. Из поморской деревни Нижа происходит колокол работы этой мастерской в Архангельском музее деревянного зодчества. Одна из надписей на колоколе следующего содержания: +1884 ГОДА + МАСТЕР + ПЕТР + ВАСИЛ + ДЕРЯГИНЪ».

В XIX – начале XX в. на северных колокольнях появляется большое количество колоколов из Центральной и Южной России, даже с Украины. В коллекции Архангельского музея деревянного зодчества особенно много колоколов ярославского завода «П.И. Оловяшникова сыновей». Они привезены в музей из Яренска, пос. Боброво, пос. Бакарица, села Вознесенье, деревни Калитинской и т.д. Архивные источники упоминают такие колокола в деревнях Каргопольского уезда Лядины и Саунино³⁴². Вероятно, на Русском Севере в указанное время они были распространены повсеместно.

Колокол работы X. Тер Хорста (Голландия, 1638 г.)

В коллекции музея имеются также колокола заводов: Самгина (Москва), Куршакова (Слободской Вятской губернии), Лаврова (Гатчина), Рыжова (Харьков).

Колокола «заморского» литья впервые появляются на Севере еще в XV в., во время игуменства на Соловках Арсения (1478–1479). «...Во время настоятельства его по­ жертвован в монастырь колокол от Каянских воевод»³⁴³ – как свидетельствует вкладная крепость, данная монастырю. Эта вкладная содержит следующие сведения: «Се яз Федор Иванович воевода Каянские рати, и Подвомские Олферей и Федор и Новгородцы, и дети Корельскии вымольцы и Тиврульцы, и вся рать Каянская, что ходили есьма на Ию реку за обиду детей корельских, и на войны своея дали осьмя колокол Святому Спасу на Соловки...»³⁴⁴. Очевидно, речь идет об известном на Руси обычае дарения монастырям трофейных колоколов.

Появление же на Севере значительного количества иностранных колоколов в XVII–XVIII вв. было связано с развитием торговых и культурных связей России со странами Европы. Начало распространению голландских колоколов положил знаменитый торговец и дипломат Ян де Балле. Он был торговым человеком Гиллиса Гофмана, голландского купца, поддерживающего деньгами и снабжавшего боеприпасами восстание против испанского владычества в Нидерландах. Деньги от продажи товаров, в том числе и колоколов, шли на вооружение гёзов! Примечателен еще один факт: среди огромного списка товаров, привозимых голландскими купцами, почти нет товаров собственно голландского либо фламандского производства – едва ли не единственным таким товаром были колокола.

Особенно интенсивно стала развиваться русско-голландская торговля после освоения Ново-Холмогор (с 1613 г. город стали именовать Архангельском). В конце XVII – начале XVIII в. благодаря деятельности Петра I происходит новое оживление в русско-голландской торговле, поэтому основная масса северных колоколов голландского литья датируется либо началом XVII в. либо началом XVIII в.

О широте распространения этих колоколов говорит нам хотя бы цитата из описания колокольни Холмогорского Спасо-Преображенского собора, построенной в 1769 г.: «Первый колокол Большой Благовестный Заморского литья, лит 7170 [1662 г.] ...Третий второй полиелейный заморского литья. Четвертый колокол повседневный заморского литья, на нем в поясе вылиты цифирные литеры, лит тот колокол в 1608 году»³⁴⁵.

Колокола иностранного литья XVII–XVIII вв. из коллекции Архангельского музея деревянного зодчества богато украшены. Широкий орнаментальный пояс колокола, отлитого Генриком Вестринком, несет изображения трав, листьев и виноградной лозы. На колоколе мастера Корнелиуса Аммелроя в подобном орнаментальном поясе мы встречаем изображения ангелов и херувимов. На колоколах амстердамской работы 1719 г. среди растительного орнамента помещены изображения фавнов, играющих на поперечных либо прямых флейтах и т. п.

Возвращаясь к колокольне Спасо-Преображенского собора в Холмогорах, обратим внимание на надписи некоторых колоколов. На одном из них вначале – русская надпись: «При державе благочестивого государя царя Бориса Федоровича всея Руссии самодержца и при его благоверной царице и великой княгине Марии Григорьевне и при их благородных чадах царевиче князе Федоре Борисовиче и великой княжне Ксении Борисовне и при святейшем патриархе Иове Московском и всеа Руссии, слит сей колокол к трем святителям великим Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоустому, июля в 1 день на Колмогоры, лета 7111-го»³⁴⁶. Далее следует латинская надпись, называющая имя мастера-литейщика, иностранца Корнелиуса и дату отливки – 1603 г. Я думаю, скорее всего, это Корнелиус Аммелрой, голландский мастер. Колокол его работы, датированный 1604 г., подвешен на колокольне из села Куше река, стоящей теперь в Архангельском музее деревянного зодчества. Аналогично построена надпись на колоколе «Валовом» на звоннице Софийского собора в Вологде, отлитого в Амстердаме мастером Ассвером Костером в 1677 г. и украшенного двухрядной славянской вязью.

Таким образом, мы видим факт взаимодействия культур не только в подвеске иностранных колоколов на русские звонницы, но и в появление колоколов, отлитых за границей по русским заказам и снабженных как латинскими, так и русскими надписями.

История украинского колокололитейного искусства восходит к XIV в. Его старейшим из дошедших до наших дней памятником является так называемый «Святоюрский» колокол, отлитый во Львове в 1341 г. Возможно, что этот колокол отлит в память возвращения города под власть литовского князя Дмитрия Любарта.

Колокол этот имеет весьма скромные, спокойные формы и хорошие пропорции. Нельзя считать эти формы готическими³⁴⁷ и нельзя согласиться с некоторыми исследователями, выдвинувшими предположение об анонимном немецком мастере. На плаще колокола есть надпись: «а писал Яков Скора». Выражение «а писал» не следует понимать как указание на то, что колокол делал один мастер, а надпись на нем – другой. Такую форму авторской подписи мы встречаем на ряде подобных изделий XVI–XVIII вв. Так, на колоколе, отлитом в Новгороде в 1567 г., в конце длинного текста читаем: «а подписал сей колокол Митя Иванов сын». Еще выразительнее выступает подпись мастера на паникадиле 1725 г. из киевской Борисоглебской церкви, где читаем: «а подписано сие Григорием Стефановым звонником», т. е. мастером, создавшим это изделие.

Видимо, текст на «Святоюрском» колоколе является авторской подписью мастера-литейщика Якова Скоры, несомненно галичанина. Эта фамилия и теперь еще распространена в западных областях Украины, существует даже село под названием Скорики.

Исходя из этого, можно понять и наличие ошибок в тексте, и его упрощенное непрофессиональное выполнение. Яков Скора не владел письмом так, как тогдашние книжники. Кроме того, надпись помещена в том месте, где обычно текстов на колоколах не помещают. На наш взгляд, это объясняется тем, что Скора не посмел поставить свое имя рядом с именами князя и епископа, размещенных на обычном месте, на оплечье колокола. Поэтому на сырой форме он своего имени не поставил, а добавил его уже потом по просохшей глине и не в обычном месте.

В XV в. во Львове формируются различные ремесленные цехи. Немногочисленные литейщики вошли в состав кузнечного цеха. Среди них мы встречаем уже литейщиков-немцев. Памятником их продукции является колокол 1491 г., отлитый для Львовской ратуши Валентином Фальтеном³⁴⁸.

XVI – начало XVII в. было временем расцвета Львовского художественного литья. Основывается цех литейщиков – так называемый «людвисарский». Его задачей было снабжение городской артиллерии пушками. Выполнялись здесь также и колокольные работы. Характер и условия заказов на отливку колоколов хорошо отражает гарантийный лист, данный Львовскому православному братству львовским литейщиком Андреем Франке в 1656 г. Он гласит: «Я, нижеподписавшийся, настоящим свидетельствую, что русское городское львовское братство поручило мне отлить колокол весом в 42 камня (вес одного камня около 15 кг. – Я. Ж.), давши за работу по 8 золотых на каждый камень при ихнем железе, колоде, кузнеце, всего, кроме моей работы по отлитью колокола; ... я же со своей стороны... согласно старого обычая, что издавна сохраняется между литейщиками и их заказчиками, гарантирую панам-братчикам хорошее состояние колокола на срок в один год и шесть недель. А если бы колокол (чего боже упаси) испортился или дал трещины, то надлежит его разбить, я обязуюсь за свой счет, без каких-либо отказов и процессов этот колокол наново отлить и отдать заказчику...»³⁴⁹.

Известна роль колоколов в феодальном городе. Малый колокол львовской ратуши сзывал горожан для оглашения различных постановлений, на выборы, давал сигнал для закрытия городских ворот. Большой колокол львовского братства «Кирил» (самый тяжелый из львовских колоколов XVIII в.) звучал на похоронах знатных людей.

С колоколами были связаны различные поверья. Считалось, что колокольный звон может охранять от молнии, от злых сил. Об этом выразительно говорится в молитве чина освящения колоколов: «О еже гласом звонения его утолитися и престати всем ветром земным, бурям же громам и молниям и всем вредным безвредиям и злорастворенным воздухом. О еже отогнати всю силу коварства и навета невидимых врагов от всех верных своих, глас звука его слышащих».

В украинских Карпатах до последнего времени звонили перед надвигающейся грозовой тучей.

Был распространен обычай отливать из трофейных пушек колокола, которые становились своего рода памятниками той или иной победе. Таков колокол «Казикермен», отлитый в 1695 г., согласно надписи на нем, «из штук казикерменских арматных здобычных с додатком материй до звона приличных»³⁵⁰.

С колоколами связывались легенды политического характера. Согласно такой патриотической легенде, большой колокол Елецкого монастыря в Чернигове хотели забрать в город Любеч, но «богородица... не допустила взяти до Любеча звона своего, поневаж Любеч того часу под владзою был королев польских».

В XVI-XVII вв. украинское колокололитейное ремесло развивается главным образом в Галиции, на Волыни и в Киеве. Из отлитых здесь в то время колоколов до нашего времени дошли только единичные экземпляры.

Нужно отметить, что в годы освободительной борьбы украинского народа и воссоединения Украины с Россией действовала литейная мастерская, снабжавшая восставших орудиями. Эта мастерская отливала также и колокола. Один из них, хранящийся теперь в Переслав-Залесском музее, согласно надписи на нем, был отлит в 1649 г. с гетманского разрешения по заказу церковного братства церкви Рождества Богородицы в городе Чуднове на Волыни³⁵¹.

Народно-освободительная война и воссоединение большей части украинских земель с Россией внесли большие изменения в жизнь украинского народа. На украинских землях, вошедших в границы Русского государства, заметно оживилась экономическая и культурная жизнь. Развиваются различные ремесла и промыслы. Все это благотворно повлияло на развитие литейного дела на Левобережной Украине. Гетманская администрация в целях усиления обороноспособности содействовала развитию металлообрабатывающей промышленности. Литье пушек наряду с традиционным литьем колоколов достигают технического совершенства. Художественное литье в это время было связано с такими городами, как Киев, Стародуб, Новгород-Северский, Нежин, Глухов, где оно развивалось как в монументальных, так и в мелких бытовых формах.

На рубеже XVII и XVIII вв. на Левобережной Украине уже было развитое литье колоколов. В церквях и особенно в монастырях увеличивалось количество колоколов и их размеры. Выдающимся центром украинского литья стал Киев. В 1675–1676 гг. там работал пушкарь Иван Степанов. Позже, на грани XVII–XVIII вв. с Киевом связаны работы выдающегося литейщика Афанасия Петровича. В 1732–1733 гг. для Киево-Печерской лавры отливал колокол известный русский мастер Иван Моторин.

Замечательным памятником работы Афанасия Петровича является большой колокол Киево-Софийского собора, отлитый в 1705 г. По своим размерам это самый большой из сохранившихся украинских колоколов³⁵². Его вес – около 800 пудов. Главное украшение этого колокола составляют шесть поясов растительного фриза, выполненного в низком, сочном рельефе. Мотивы орнаментации колокола в известной мере напоминают орнаментальные мотивы тогдашних украинских старопечатных книг и эстампов.

Выдающимися глуховскими мастерами-литейщиками были Иосиф и Карп Балашевичи. Хотя в основном они отливали пушки, в их мастерской отливались и колокола, отличавшиеся высокохудожественной отделкой. Современником Карпа Балашевича был талантливый мастер Алексей Иванович, известный нам только одной своей работой – колоколом 1720 г³⁵³. В работах этих мастеров, как и во всем литейном деле, очень заметна связь с такими видами тогдашнего украинского прикладного искусства, как ювелирное дело и декоративная резьба по дереву, достигшие тогда на Украине высокого развития.

Уже упоминалось о работе знаменитого московского литейщика Ивана Моторина, отлившего в 1732 г. большой колокол для Киево-Печерской лавры. К сожалению, этот колокол не сохранился, но до нас дошла другая работа, выполненная Иваном Моториным для Киево-Софийского собора в 1733 г. Этот колокол сохраняет все стилистические особенности русского художественного литья XVII–XVIII вв., которые заключались в широком использовании элементов орнаментации длинных, графически сложных уставных текстов, выполненных прекрасными по своему рисунку высокими литерами с подчеркнутыми вертикалями и тонким узором растительных орнаментальных фризов. Характерный для русского литья низкий рельеф создает впечатление чрезвычайной легкости деликатного рисунка, наброшенного на тело колокола.

В западноукраинских землях, оставшихся в границах польского государства, в связи с упадком пушечного дела на первое место выступает колокольное литье. Оно здесь развивается, кроме Львова, в Самборе, Перемышле, Бродах, Роздоле, Подгорцах и в других местах. Среди довольно многочисленной продукции тамошних колокололитейных мастерских можно отметить колокол 1680 г. работы мастера Григория Белиховича и особенно колокол «Кирил», самый большой на западноукраинских землях, отлитый в 1783 г. Федором Полянским.

Несмотря на непосредственный территориальный контакт, на постоянные экономические, культурные и производственные связи с польскими и немецкими землями, западное влияние на орнаментику и декор западноукраинских колоколов было ограниченным. Из орнаментики, характерной для западноевропейских стилей, отбирались мотивы, созвучные местным художественным вкусам. Такие мотивы бытовали очень долго, временами теряя связь со своей эпохой, но не становились вместе с. тем простыми анахронизмами. Они продолжали существовать и развиваться. Например, ренессансные мотивы растительного акантового орнамента, появившиеся в работах львовских литейщиков в XVI в., наибольшего развития достигли в мотивах вазонов у бродских и прикарпатских литейщиков в XVIII и XIX вв.

В орнаментации колоколов встречаются мотивы, почерпнутые непосредственно из народной орнаментики. Влиянием народного искусства можно пояснить характер отбора тех или иных образцов западного искусства и особенно их художественной трактовки.

Монументальное литье, кроме орнаментики, декорировалось различными барельефными изображениями. Это гербы заказчиков, изображения святых. Среди этих рельефов встречаются самые разнообразные изображения, зависевшие от тех штампов, какие были в распоряжении мастера-«людвисара». Среди них попадаются и весьма старые. Например, в колоколах XVIII в. встречаются эмблемы правосудия, относящиеся к готическому и ренессансному времени. В основном их можно разделить на две группы. Первая группа – это рельефы, ориентированные на господствующие стилевые формы – барокко, рококо, ампир. Вторая группа рельефов тесно связана с народной пластикой. Они вырабатывались резчиками по дереву, изготовлявшими формы для различных изделий, в частности – для пряников. Таким путем влияние народного искусства проникало и в эту, казалось бы, недоступную для него сферу – литье колоколов.

На протяжении около полутора столетий, с конца XVIII до начала XX в., поддужные колокольчики, являясь специфически русским явлением, играли заметную роль в народном быту. Они использовались главным образом в почтовых и курьерских тройках, подвешивались под дугой коренника. Ямщик, тройка, колокольчик, бубенчик – все это в основном атрибуты почтовые.

Правда, колокольчики применялись также в тройках частных владельцев. Известно отношение почтового департамента сенату от 12 августа 1808 г. В этом документе говорится, что новоторжские обыватели ездят во все дни с колокольчиками и ямщики на станциях в Торжке и Медном, когда приходит почта, часто бывают не готовы, думая, что едет какой-то обыватель с колокольчиком. И департамент обращается с просьбой запретить неслужебным повозкам ездить со звонками. Эта и подобные жалобы привели к тому, что 18 декабря 1836 г. вышло постановление сената, в котором указывалось: «Запретить употребление колокольчиков всем тем, которые едут на собственных или вольнонаемных лошадях, предоставив оные одной почтовой гоньбе и чиновникам земской полиции, едущим по обязанностям службы» (земская полиция представляла собой аппарат земского суда)³⁵⁴. В 1860 г. снова был введен строгий запрет употреблять поддужные колокольчики не на почтовых лошадях.

Почтовые тройки использовались для перевозки не только почты, но и пассажиров, а также для катания в праздники. Тройки с колокольчиками часто сопутствовали свадьбе, проводам рекрутов и другим событиям крестьянской жизни. Существовали даже специальные свадебные колокольчики. До сего времени в Кировской области и некоторых других местностях различают колокольчики почтовые и свадебные, причем последние, обладающие более крупными размерами и обычно снабженные надписями, называют там колокольцами³⁵⁵.

Прежде всего надо указать на роль колокольчика как сигнального средства. До его появления об отъезде и приезде почтовой повозки должен был сигнализировать рожок³⁵⁶. Однако рожок в России не прижился. Его сигналы заменялись обыкновенным свистом. Немецкий дипломат, ученый и путешественник Адам Олеарий, посетивший Россию в 1633, 1636 и 1639 гг., писал, что у каждого ямщика был рожок из бычьего рога. Тем не менее, подъезжая к станции, охотник закладывал два пальца в рот и обыкновенным свистом вызывал смену. В свое оправдание ямщики говорили, что свист дальше слышно и лошади под молодецкий посвист бегут быстрее³⁵⁷.

Положение не изменилось и через сотню лет. «Почтово-телеграфный журнал» сообщает (в 1903 г.), что почтарям предписывалось извещать о своем прибытии и отправлении звуками рожка. Но русские не умели пользоваться этим инструментом. Тогда из Мемеля (ныне Клайпеда) пригласили почтальона для обучения петербургских коллег игре на рожке. Однако новшество прививалось с трудом. Ямщиков пытались за свист наказывать, их штрафовали. Тем не менее рожок так и остался лишь символическим атрибутом русской почтовой гоньбы³⁵⁸.

Колокольчик же быстро полюбился ямщикам и с успехом исполнял роль почтового рожка. Не исключено, что это связано с особым распространением колоколов в России и особым отношением к ним в народе как к явлению национальной культуры. Россия, как известно, превосходила прочие европейские страны по развитию колокольного дела. А поддужный колокольчик являлся миниатюрной копией большого колокола. Недаром существовали легенды о рождении колокольчиков от вечевых колоколов Новгорода и Пскова. Во всех легендах сквозит убеждение, что ямщицкие колокольчики – это потомки вечевого колокола, олицетворяющего свободу и независимость.

Колокольчик надолго стал почтовым атрибутом. Его звон обязывал всех уступать дорогу почтовой тройке. Однако при въезде в город в целях борьбы с шумом колокольчики подвязывались, причем для удобства языки колокольчиков делались в виде кольца. Лишь курьеры могли будить по ночам обывателей.

Колокольчик оповещал своим звоном о долгожданном путнике пли о заблудившейся повозке.

Кто долго жил в глуши печальной,

Друзья, тот верно знаем сам.

Как сильно колокольчик дальный

Порой волнует сердце нам.

(А. С. Пушкин. «Граф Нулин»)

Звонкий голос колокольчика был слышен за много верст, о чем свидетельствуют отлитые на колокольчиках надписи, например: «Сдалеча весточку собою подавай». Впрочем, это не всегда помогало избежать беды. Известно много случаев гибели ямщиков (вспомним хотя бы песню «Степь да степь кругом» или судьбу автора песни «Однозвучно гремит колокольчик», ямщика Ивана Макарова, замерзшего в пути).

Колокольчик, помимо утилитарного, имел и художественно-эмоциональное значение. Всю дальнюю дорогу он радовал своим звоном сердце, отгоняя скучные думы. Об этом говорят отлитые на колокольчиках напутственные надписи и крылатые выражения типа: «Езжай – поспешай, звони – утешай», «Звенит – потешает, ездить поспешает», «Купи – не скупись, езди – веселись», «Звону много – веселей дорога». Об этом же говорят строки стихотворений: «Колокольчик звонко плачет и хохочет, и визжит» (П.А. Вяземский), «В залихватском степном разгоне колокольчик хохочет до слез» (С.А. Есенин). Колокольчик своим звоном как бы олицетворял лихую ямщицкую удаль.

Искусно отлитые и подобранные по тону колокольчики издавали при езде «согласный» звон. Бытовало даже выражение «ямская гармонь», означавшее полнозвучный аккорд колокольчиков и бубенцов, в котором были свои басы, тенора, альты³⁵⁹. Конечно, звон поддужных колокольчиков уступал по выразительности звону больших колоколов, в котором русские звонари достигли высокого умения. Небольшие размеры колокольчиков не позволяют извлекать низкие звуки, оказывающие сильное воздействие на человека; высокие обертоны звона колокольчиков лежат за порогом человеческого восприятия, воспринимаемые обертоны немногочисленны и не дают богатого разнообразия тембров³⁶⁰. Тем не менее звон колокольчиков рассматривают как явление музыкальное.

Поддужные колокольчики были весьма популярны, о чем свидетельствуют многие произведения известных поэтов (А.С. Пушкин, Ф.Н. Глинка, П.А. Вяземский, Н.И. Гнедич, Я.П. Полонский, А.А. Блок, С.А. Есенин), прозаиков (Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, В.А. Слепцов, Л.Н. Толстой), композиторов (А.А. Алябьев, А.Н. Верстовский, П.П. Булахов, А.Л. Гурилев)³⁶¹, многочисленные народные песни и романсы, дожившие до наших дней. Столь пристальное внимание литераторов и музыкантов к поддужным колокольчикам, их популярность в народе контрастирует, однако, с малочисленностью и противоречивостью письменных материалов, относящихся к происхождению колокольчиков, географии и истории их изготовления и использования. Наиболее богатым и достоверным источником сведений остаются надписи, отлитые на самих колокольчиках.

С помощью этой своеобразной эпиграфики можно составить перечень населенных пунктов и районов, в которых находились наиболее известные заводы и мастерские по изготовлению колокольчиков:

1) Валдай (ныне Новгородская область), 2) село Пурех и Андреевская волость Балахнинского уезда (Горьковская область), 3) Слободской (Кировская область), 4) Касимов (Рязанская область), 5) Павлово, село Сосновское и деревня Виткулово Горбатовского уезда (Горьковская область), 6) Рязань и деревня Поповская (Рязанская область), 7) Тюмень, 8) Елабуга (Татарская АССР), 9) Тула, 10) Кунгур (Пермская область), 11) Петербург (Ленинград), 12) село Жерновогорское Яранского уезда (Кировская область), 13) Вологда, 14) Баранча (Свердловская область).

Добавим к этому списку места, о производстве колокольчиков в которых известно лишь из печатных материалов:

15) Суксун (Пермская область), 16) Орел, 17) Московская губерния (Московская область), 18) Саратов, 19) Екатеринбургский уезд Пермской губернии (Свердловская область), 20) Мезень (Архангельская область), 21) село Лысково Макарьевского уезда и село Б. Мурашкино Княгининского уезда (Горьковская область).

Возникает вопрос, почему именно названные пункты и местности явились центрами производства поддужных колокольчиков. Если принять во внимание, что поддужный колокольчик являлся прежде всего почтовым атрибутом, то ответ на поставленный вопрос следует искать в расположении почтовых трактов того времени³⁶².

Почтовые тракты как линии дальнего конного почтового сообщения стали возникать с конца XVII начала XVIII в. Главнейшими трактами были следующие:

1. Москва – Клин – Тверь (ныне Калинин) – Торжок – Вышний Волочек – Зимогорье (около Валдая) – Новгород – Чудово – Тосно – Петербург (Ленинград).

2. Москва – Владимир – Нижний Новгород (Горький) – Казань – Елабуга – Ижевск – Пермь – Кунгур – Суксун – Екатеринбург (Свердловск) – Тюмень – Тобольск и далее на восток.

3. Москва – Серпухов – Тула – Плавск – Мценск – Орел – Курск – Белгород.

4. Москва – посад Троицкого монастыря (Загорск) – Переславль Залесский – Ростов Великий – Ярославль – Данилов – Вологда – Вельск – Шенкурск – Холмогоры – Архангельск.

Карта главных почтовых дорог России в XVIII–XIX вв.

Тракт Москва – Петербург фактически проходил через Валдай, которому принадлежит выдающаяся роль в развитии промысла поддужных колокольчиков. Популярность изделий колокололитейных заводов и мастерских Валдая была столь велика, что валдайские колокольчики часто отождествлялись с поддужными вообще, а мастера других центров (например, Пуреха) иногда отливали на своих колокольчиках надписи «Валдай» или «Дар Валдая».

Далее отметим, что тракт Москва – Тобольск проходил через Лысково, Елабугу, Кунгур, Суксун, Екатеринбург и Тюмень, тракт Москва – Белгород – через Тулу и Орел, а тракт Москва – Архангельск – через Вологду.

Что же касается остальных центров производства, то они не располагались ни на одном из перечисленных трактов. Более того, через них не проходили и другие государственные тракты, т. е. дороги главных сообщений.

Так как многие центры производства связаны с трактами реками, то естественно рассмотреть, наряду с сухопутными, водные пути сообщения. В самом деле, Волга и крупнейшие судоходные реки ее бассейна – Ока, Кама, Вятка – явно тяготеют к тракту Москва – Тобольск. Волга протекает вдоль тракта на участке Нижний Новгород – Казань, Ока впадает в Волгу в Нижнем Новгороде, Кама пересекает тракт в Перми и ниже проходит вдоль него в районе Елабуги, а Вятка перед впадением в Каму пересекает тракт на участке Казань – Елабуга. Ряд центров, оказавшихся в стороне от тракта Москва – Тобольск, находится в верховьях рек, пересекающих тракт, что давало возможность заводам сбывать свою продукцию речным путем. Действительно, Пурех и Балахна лежат в верхнем течении Волги, Рязань, Касимов и Павлово расположились вдоль Оки (через Рязань, правда, одновременно проходил тракт Москва – Астрахань), Слободской – в верховьях Вятки, Яранск – на реке Ярани, которая является притоком Пижмы, впадающей в Вятку, а Баранча – недалеко от верховьев реки Туры, протекающей через Тюмень.

При этом Пурех и Слободской славились, наряду с Валдаем, не только значительным объемом производства колокольчиков, но и широким распространением своих изделий на всю Россию. Так, продукция Пуреха шла через Нижегородскую ярмарку в Сибирь, Среднюю Азию, Урал, Поволжье, польские губернии, а продукция Слободского – в Нижний Новгород, Ирбит, Екатеринбург и многие другие города России.

Некоторым своеобразием отличалась связь Мезени с трактом Москва – Архангельск. Существовали пути почты в так называемые «близкие» города Русского Севера, т. е. города, расположенные в стороне от главной дороги Москва-Архангельск. В числе этих ответвлений находился путь Архангельск – Мезень – Пустозерск. Маршрут почты и изготовленных колокольчиков из Мезени в Архангельск проходил сначала вверх по реке Мезени, затем сушей до реки Пинеги, потом вниз по течению этой реки до ее впадения в Северную Двину (выше Холмогор) и далее вниз до Архангельска.

Общей закономерности не подчинялся только Саратов, который расположен в нижнем, по отношению к Нижнему Новгороду и Казани, течении Волги. Но колокольные заводы Саратова отливали в основном большие колокола.

Конечно, распространению поддужно-колокольного промысла способствовали и другие факторы. Например, его появлению в Нижегородской и других губерниях Нечерноземья способствовали близость Нижегородской ярмарки, имевшей всероссийское значение, а также малоплодородность земель, заставлявшая население прибегать к побочным промыслам³⁶³. Но все же главное значение имели сухопутные и водные транспортные артерии, позволявшие легко сбывать продукцию потребителям.

Обратимся теперь к истории производства поддужных колокольчиков.

Начнем с валдайских мастеров, поскольку, Валдай является общепризнанным зачинателем этого промысла. Самые ранние из известных датированных валдайских колокольчиков изготовлены, как свидетельствуют надписи на них, мастерами Филиппом Терским и Алексеем Смирновым в 1802 г³⁶⁴. Имеются, однако, основания считать, что еще раньше этого времени отливались колокольчики без каких-либо надписей. Существуют по крайней мере две версии относительно зарождения поддужно-колокольного промысла в Валдае.

Согласно одной из них родоначальником колокольного дела в Валдае был крестьянин этого села Григорий Петрович Кузнецов, который в 1718 г. основал первое колокольное заведение и стал выделывать колокольца для продажи³⁶⁵. После смерти Кузнецова в марте 1778 г. дети его продали завод. Однако достоверных сведений о том, что Кузнецов отливал именно поддужные колокольчики, не имеется. Более того, известно, что для своего заведения Кузнецов принес на плечах из Ярославля в Валдай более трех пудов различных форм³⁶⁶. Так как Ярославль никогда не фигурировал в качестве центра производства поддужных колокольчиков, то упомянутые формы скорее всего применялись для отливки небольших церковных колоколов (так называемых зазвонных).

Другая версия основана на признании того факта, что почтовый колокольчик родился одновременно с тройкой и именно тогда стал официальным атрибутом русской службы связи. Тройка же родилась тогда, когда ширина дорог позволила отказаться от старинного способа запряжки «гусем» (цугом)³⁶⁷. Произошло это после создания новой, так называемой «образцовой», почты в последней четверти XVIII в. Первой из новых почт стала регулярная почтовая линия между Петербургом и Нарвой. В 1770 г. «главный над Нарвскими почтами смотритель» полковник А.М. Волков составил «Расписание в какое время поскольку почтовых лошадей в упряжки брать проезжающим по нарвской дороге по новоучрежденным почтовым станам». В «Расписании» говорилось, что зимой, с 1 декабря по 15 марта, и летом, с 15 мая по 15 сентября, едущим одному или двумя в почтовые кибитки полагалось впрягать по две лошади, троим же проезжим – три. В остальное время года одному путешественнику полагалось две лошади, двум – три, трем – четыре. До этого ни в одном официальном акте не упоминалось об упряжке в три лошади.

Положение о петербургско-нарвской почте является первым документом, разрешавшим давать под почтовые повозки по три лошади. Лошадей в кибитки стали впрягать не цугом, а в ряд: в середине – коренная (коренник), по бокам – две пристяжных. Так родилась знаменитая русская тройка³⁶⁸. Сам же термин «тройка» впервые появился в почтмейстерской инструкции 1807 г.

«Образцовые» почты в Нарву, а несколько позже – в Могилев строились в основном на отечественном опыте. Многое, примененное здесь (в частности, почтовые тройки, колокольчики), до этого не было известно³⁶⁹.

Заметим, что в Почтовых дорожниках 1824, 1829 и 1842 гг. приводятся «Расписания, в какое время, поскольку почтовых лошадей и в какие экипажи запрягать для проезжающих», относящиеся уже ко всем почтовым дорогам России. В этих «Расписаниях» нормы количества лошадей, запрягаемых в почтовые и обыкновенные кибитки, в точности повторяют нормы 1770 г. Наиболее оживленное движение было на главном государственном тракте Москва – Петербург, посредине которого и находился Валдай. Таким образом, можно предположить, что поддужно-колокольный промысел родился в Валдае примерно в 70-е годы XVIII в. Этот промысел возник в среде кузнецов, которыми издавна славился Валдай.

В начале XIX в. на колокольчиках стали обозначать год производства и отливать другие надписи. Наиболее популярной была надпись: «Кого люблю, того дарю. Лит в Валдае». Отлитые на колокольчиках надписи и печатные источники свидетельствуют о том, что расцвет промысла приходится на 20-е – 40-е годы XIX в. Наиболее известны в этот период заводы Смирновых, Ивана Лебедева, Григория Митрофанова, Василия Стуколкина, причем завод Николая Смирнова получил в 1840 г. за отливку колокола в Зимний Дворец привилегию на государственный герб для своих изделий³⁷⁰. Интересно, что на одних и тех же заводах изготовляли как большие колокола, так и поддужные колокольчики, получившие название «валдайских». Помимо колокололнтейных заводов действовало множество поддужно-колокольных мастерских. Сбыт мелких колокольчиков и бубенчиков производился в Петербурге, в Москве и многих других городах.

Колокольчик с надписью: «Мастер Илья Каркин в городе Слободском. 1817»

На этот же период приходится наибольшее количество стихотворений и песен о тройках. В 1826 г. поэт-декабрист Федор Глинка опубликовал стихотворение «Сон русского на чужбине», отрывок из которого через два года стал, благодаря композитору А.Н. Верстовскому, песней, превратившейся вскоре в народную («Вот мчится тройка удалая»). Слова «Дар Валдая» из стихотворения и песни явились, вероятно, прототипом популярной надписи на колокольчиках.

Расцвет поддужно-колокольного промысла в Валдае, по-видимому, связан с тем, что в 1817–1834 гг. дорога из Петербурга в Москву впервые в стране была снабжена твердым покрытием, причем дорожное покрытие было сделано из щебня, плотно укатанного с помощью прицепных каменных катков.

С 50-х годов XIX в. начинается упадок промысла. В 60-х годах еще действуют колокольные заводы Макара Стуколкина, Алексея Чистюнина, Василия Усачева, арендовавшего один из двух заводов Стуколкина. Эти заводы производили большие колокола по заказу, а «мелочь» (от 5-пудовых колоколов до поддужных и столовых колокольчиков, а также бубенчиков) – на продажу. Но в 90-х годах в Валдае остается лишь одни завод Пелагеи Ивановны Усачевой (вдовы Василия Васильевича Усачева), отливавший большие колокола, и одна поддужно-колокольная мастерская Нефедовых. К концу XIX в. производство поддужных колокольчиков в Валдае практически прекратилось. Завод братьев Усачевых просуществовал вплоть до 1927 г., изготовляя в последний период станционные, театральные, пожарные колокола, а также изготовлял сигнальные колокольчики под электроарматуру.

Колокольчик с надписью: «Братья Поповы в Слободском. 1877 г.»

Перейдем теперь к Слободскому. Самый ранний из известных датированных слободских колокольчиков отлит Лукой Каркиным в 1806 г. Но и здесь, по-видимому, корни лежат глубже. В конце XVII в. Трифоном Каркиным впервые в Слободском основан колокололитейный завод, один из самых первых в России. На заводе отливались большие колокола. Трифон Каркин явился родоначальником династии мастеров Каркиных. Одними из последних в династии были Лука и Илья Каркины, отливавшие поддужные колокольчики, датированные 1806–1817 гг.

Однако еще раньше первенство в колокольном деле Слободского перешло от Каркиных к Бакулевым. В 1732 г. Никита Бакулев основал в Слободском колокололитейный завод. По поводу продукции завода имеются две версии. Согласно первой версии завод поначалу отливал ямские (почтовые) колокола и лишь в конце XVIII в. приступил к изготовлению больших колоколов. Согласно второй версии, завод отливал колокола массой от 10 фунтов до 1000 пудов. Однако 10-фунтовые колокола (4,1 кг) не могли быть поддужными. Масса поддужных колокольчиков обычно не превышала 2 фунтов.

Завод потомков Никиты Бакулева дожил до 1917 г. В конце своего существования он принадлежал Валентину Петровичу Куршакову – зятю Николая Алексеевича Бакулева, правнука основателя завода. В.П. Куршаков был весьма образованным и прогрессивным человеком. Его богатейшая библиотека находится ныне в Слободском краеведческом музее.

Изготовлением свадебных колокольцев и почтовых колокольчиков славились в XIX в. мастера Поповы (братья Егор, Иван, Николай и Гаврила), Желваковы, Ситниковы. Слободской и его окрестности (Стулово) являлись одним из немногих районов России, где отливались чугунные колокольчики. Их изготовителями в начале XIX в. были Василий Бородин и Василий Макушин.

В XIX в. одним из главных центров поддужно-колоколного промысла был город Касимов. Изготовлявшиеся в его мастерских колокольчики были известны под именем «касимовских», а касимовские мастера славились далеко за пределами города. Не даром успехи валдайского завода Смирновых в отливке больших колоколов связываются с тем, что Смирнов «достал» для своего завода мастера Астраханцева из Касимова³⁷¹. Однако сведений по истории промысла в Касимове очень мало. Самый первый известный датированный колокольчик был отлит в 1804 г. Наиболее известные мастера XIX в. – Иван и Николай Кисловы.

Самым молодым и впоследствии самым плодовитым центром изготовления поддужных колокольчиков был Пурех³⁷². Возникновение в селе Пурехе медно-литейного промысла относят к 1830–1835 гг. Считается, что промысел был занесен в Пурех из Касимова, а основателями промысла явились местные крестьяне Веденеевы и Трошины³⁷³. Действительно, медно-литейное производство Веденеевых основано в 1836 г. Однако известны колокольчики Михаила Сироткина, Ивана Алексеевича Митюнина, отлитые в Пурехе еще в 1815 и 1816 гг.

Производство началось с литья разных частей конской «бруи, но вскоре в Пурехе стали также отливать и колокольчики. В отличие от Валдая и Слободского, большие колокола в Пурехе не отливались. Первоначально промысел развивался слабо, не выдерживая конкуренции более старых центров (Валдай, Касимов, Слободской). Но постепенно большой спрос на колокольчики и удобное местоположение (рядом с Нижегородской ярмаркой) дали возможность пуреховскому производству прочно укрепиться. К концу XIX в. оно уже занимало передовые позиции в России, а в начале XX в. пуреховский колокольчик стал по существу единственным колокольчиком, обращавшимся на русском рынке³⁷⁴. Правда, в этот период производство колокольчиков в России уже находилось в состоянии упадка.

В разное время в Пурехе и его районе (Пуреховская и Андреевская волости) насчитывалось от 8 до 15 мелких заводов по литью колокольчиков, больше похожих на мастерские, а также ряд еще более мелких чисто кустарных производств. Наиболее известными мастерами были Веденеевы, Трошины, Клюйков, Овечкины, Ерохин.

Производство Веденеевых зародилось, как уже отмечалось, в 1836 г. В 50-х и 90-х годах XIX в. владельцами: завода были сначала Алексей, а затем Федор Веденеевы.

Трошины известны в нескольких поколениях. Макар-Яковлевич Трошин работал в 60-е – 70-е годы XIX в., его сыновья Федот, Алексей и Михаил имели собственные заведения в 80-х – 90-х годах XIX в. и в первом десятилетии XX в. Товарищество И.М. Трошина и А.И. Бадянова владело меднолитейным заводом в 10-х годах XX в.

Завод Овечкиных существовал с 1880 г. Мастер Алексей Ерохин работал в 80-х годах XIX в.

Колоколо-бубенно-медно-литейное заведение Егора Спиридоновича Клюйкова было основано в 1879 г. и помещалось в деревне Остапово, в 2 верстах от Пуреха. К началу первой мировой войны оно достигло расцвета. На заводе Клюйкова была предпринята единственная попытка (в 1906 г.) применить для обточки отлитых колокольчиков двигатель³⁷⁵.

Об истории поддужно-колокольного промысла в остальных центрах имеется весьма мало сведений. Первый известный датированный колокольчик Тюмени отмечен 1807 г. Колокололитейный завод Гилевых был основан под Тюменью в 1820 г. Известны колокольчики Петра Кожевникова из Кунгура (1811 г.), рязанского мещанина Николая Ивановича Гучева (1833 г.), братьев Гомулиных из Павлова (70-е годы XIX в.), мастера Прокопия Серебренова из Елабуги Родиона Александровича Александрова из села Жерновогорского (1879 г.), Егора Хренова из Баранчи (1887 г.). Медных дел мастера из поселка Суксун отливали колокольчики, не уступавшие по своему звучанию знаменитым валдайским.

Все эти центры, так же, как Слободской, Касимов и Пурех, тяготели к тракту Москва – Тобольск. В 1824 г. тракт был капитально перестроен, его полотно было расширено. Не исключено, что именно это обстоятельство явилось причиной расцвета промысла в перечисленных центрах.

Несколько позже возникло производство поддужных колокольчиков на тракте Москва – Белгород. Первый известный датированный колокольчик Тулы помечен 1821 г. (мастер Ченцов). В Орле первые колокольчики начали отливать в 1834 г. и продолжали их производить до 60-х годов XIX в.

Колокольчик с надписью: «Лит в Пурихе. Мастер Макар Трошин. 1872»

Сведения о зарождении поддужно-колокольного промысла на тракте Москва – Архангельск почти отсутствуют. Известно только, что в Вологде работал мастер Матвей Нагавиков (1808 г.), а в мезенской деревне Кимже действовала мастерская Дерягиных.

Причины затухания производства надо искать в причинах вырождения почтовых трактов³⁷⁶. Они утратили свое значение в связи с появлением и распространением железных дорог во второй половине XIX в., когда Россия вступила на путь капиталистического развития³⁷⁷. Железнодорожный транспорт, захватывая все новые и новые области, стал оттеснять ямщичество, а вместе с ним и поддужный колокольчик, во все более глухие уголки России, в северные леса, сибирскую тайгу. Правда, значительное количество колокольчиков и бубенчиков еще покупалось в деревнях для украшения так называемой праздничной упряжи. Поддужные колокольчики стали использоваться на железнодорожных станциях, в школах. Все же спрос на этот товар резко сократился. Участь промысла была предрешена.

В 1851 г. была проложена Николаевская (ныне Октябрьская) железная дорога, связавшая Петербург с Москвой. И хотя дорога прошла мимо некоторых трактовых пунктов (Новгород, Валдай, Торжок), главный почтовый тракт утратил свое значение. Литье колокольчиков в Валдае еще продолжалось до конца XIX в., но объем производства с каждым годом сокращался. Этому способствовала и конкуренция Касимова, Пуреха и других центров, в которых падение поддужно-колокольного промысла произошло позже.

Колокольчик с надписью «Зав. Егора Сп. Клюйкова в Пурихе Нижегор. губернии. 1890 г.»

Похожая картина наблюдается и на тракте Москва – Белгород. В 1868 г. была построена железная дорога Москва – Курск, которая в следующем году прошла через Белгород на юг. Почтового тракта не стало. Пришел в упадок и поддужно-колокольный промысел.

Железнодорожная линия Москва – Вологда – Архангельск была сооружена значительно позднее – в 1898 г.

По иному складывалась судьба тракта Москва – Тобольск. Дело в том, что в силу ряда причин железные дороги заменили, да и то постепенно, лишь его отдельные участки. Так, в 1862 г. была открыта железная дорога Москва – Владимир – Нижний Новгород, в 1878 г. – Пермь – Чусовая – Екатеринбург, в 1885 г. – Екатеринбург – Тюмень, в 1909 г. – Пермь – Кунгур – Екатеринбург (второй путь из Перми в Екатеринбург). А железная дорога – Москва – Казань – Свердловск (Екатеринбург) была закончена только в 1924 г. Таким образом, старый Сибирский почтовый тракт распадался постепенно. Поэтому и производство поддужных колокольчиков в Пурехе и Слободском продолжалось вплоть до начала XX в. Окончательный удар промыслу был нанесен первой мировой войной, сильно сократившей число молодежи в деревне, количество свадеб, катаний на тройках.

Подводя итоги, следует повторить, что изготовление и использование поддужных колокольчиков представляло собой заметное явление в жизни России. Оно затронуло такие сферы, как почтовая связь, гужевой транспорт, кустарная промышленность, быт, литература, искусство.

Повинуясь объективным законам экономического развития, давно вымер поддужно-колокольный промысел. Но сотни изделий мастеров еще встречаются в разных уголках нашей страны, радуют совершенством формы, красотой рельефа, мелодичностью звона. Сохранить эти предметы материальной культуры прошлого и использовать для изучения истории нашей Родины – благородная задача.

«Звонкоголосая слава Валдая» – так часто называют знаменитые изделия валдайских колокололитейщиков и в первую очередь ямщицкие колокольчики – «поддужные», «подшейные», «бубенцы».

Поддужные колокольчики вводятся в употребление в России во второй половине XVIII в. Центр их производства был необходим в первую очередь на крупнейшем тракте России. И он возник на середине пути между Москвой и Петербургом – в Валдае. О том, когда в Валдае появился первый колокольчик, говорят по-разному. Иногда сообщают даже конкретную дату появления первого валдайского колокольчика – 1478 год. В том году по приказу царя Ивана III, – говорит легенда, – вечевой новгородский колокол был снят с Софийской звонницы и отправлен в Москву, чтобы звучал он согласно со всеми русскими колоколами и не проповедовал бы больше вольницы. Но до Москвы так и не добрался новгородский пленник. На одном из склонов Валдайских гор сани, на которых везли колокол, покатились вниз, испуганные кони понеслись вскачь, колокол сорвался с воза и, свалившись в овраг, разбился вдребезги. С помощью какой-то неведомой силы множество мелких осколков стали превращаться в маленькие, чудесно рожденные колокольчики, местные жители подобрали их и стали отливать по их подобию свои, разнося славу о вольнице новгородской по всему свету. Другой вариант этой легенды сообщает, что валдайские кузнецы собрали обломки вечевого колокола и из них отлили свои первые колокольчики³⁷⁸.

Еще один вариант легенды вводит в рассказ конкретные имена – валдайского кузнеца Фому и странника Иоанна. Вечевой колокол, свалившись с горы, разбился на мелкие части. Фома, собрав горсть осколков, отлил из них непередаваемо звонкоголосый колокольчик. Этот колокольчик выпросил у кузнеца странник Иоанн, надел себе на шею и, сев верхом на свой посох, облетел с колокольчиками всю Россию, разнося весть о вольнице новгородской и славя валдайских мастеров³⁷⁹.

Это же предание описано поэтом К. Случевским в 1886 г. в книге «По северу России». Известно его стихотворение³⁸⁰.

Разбили колокол, разбили!

Сгребли валдайцы медный сор

И колокольчики отлили,

И отливают до сих пор...

И быль старинную вещая,

В тиши степей, в глуши лесной,

Тот колокольчик, изнывая,

Гудит и бьется под дугой.

Есть основания полагать, что эта легенда возникла в пору расцвета колокололитейного дела в Валдае – в XIX в. – и свидетельствовала об отношении к этому истинно народному промыслу. Известно, что вечевой новгородский колокол не разбился в Валдае, а был благополучно доставлен в Москву и только позднее перелит. Подтверждение этому мы находим в Софийской второй летописи: «8 февраля на соборое Князь Великий велел колокол вечный спустити и вече разорити ... 5 марте на Москву пришел Князь Великий из Новгорода и колокол их вечной привезти в Москву; и привезен бысть, и вознесли его на колокольницу»³⁸¹. Да и могли ли валдайские кузнецы начать литье колокольчиков в 1478 г., когда первое письменное упоминание о Валдае относится к более позднему времени, – 1495 г³⁸².

О колокололитейном производстве на Валдае существуют сведения, относящиеся к середине XVII в., когда в Иверском монастыре по приглашению патриарха Никона работал в 1656 г. государев мастер Александр Григорьев, отливавший для монастыря «Никоновский» колокол. Об этом сообщают монастырские документы³⁸³. Народное предание добавляет к этому известию еще несколько обстоятельств: в награду за помощь мастер отдал расторопным подмастерьям оставшуюся от отливки колокола бронзу. С этого времени и отливают якобы на Валдае маленькие колокольчики.

Трудно судить о правдоподобности этих данных, мы пока не имеем источника, который бы подтверждал появление валдайского колокольчика в XVII в. Правда, монастырские документы сообщают, что после отливки колокола остался излишек меди в 200 пудов³⁸⁴. Как был использован остаток – документы умалчивают.

В современных публикациях родоначальником колоколо­литейного дела в Валдае называется валдайский крестьянин Григорий Кузнецов³⁸⁵. Впервые имя Григория Кузнецова как родоначальника колокололитейного производства в Валдае было сообщено Дубининым³⁸⁶. При этом автор статьи замечает, что колокольное заведение начало действовать в 1718 г., а в 1778 г. было продано в связи со смертью владельца.

Существовал ли на самом деле завод Кузнецова, сказать трудно. Во всяком случае, он не отливал поддужные колокольчики, так как последние получили распространение только во второй половине XVIII в³⁸⁷. В письменных источниках XVIII в. со сведениями о различного рода занятиях на Валдае колокололитейное дело не упоминается. Не говорится о валдайских колокольчиках в книге А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», написанной между 1785 и 1790 гг³⁸⁸. Не упоминает о них и академик П.С. Паллас, побывавший на Валдае в 1768 г³⁸⁹. Не сообщается о колокололитейном деле и в рукописной книге 1793 г. «Описание Новгородского наместничества»³⁹⁰.

И все-таки не исключено, что в XVIII в. в Валдае отливались поддужные колокольчики. Отливались не на специальных заводах, а в кузницах и не были главным предметом среди изделий местных кузнецов. В конце XVIII в., по данным В. Севергина, в городе действовало около 50 кузниц, «дававших изрядный доход от проезжих»³⁹¹. Видимо, среди прочего, кузнецы предлагали путешественникам и колокольчики. Надписи на них в этот период не ставились, и поэтому точно сказать, в каком году был отлит первый валдайский колокольчик, пока не представляется возможным.

В начале XIX в. вводятся в употребление накладываемые на изделия надписи. В 1802 г. валдайский мастер Филипп Терской впервые поставил автограф на своей «певкой бронзе». Долгое время считалось, что это первый подписной колокольчик, но сейчас известно имя другого валдайского мастера, поставившего в 1802 г. на колокольчике свое имя – мастер Алексей Смирнов. При этом, если имя Ф. Терского встречается только на колокольчике 1802 г. (у нас в стране зафиксировано 19 экземпляров данного колокольчика), то Алексей Смирнов известен и по отливкам 1805 и 1807 гг.

Изделия Алексея Смирнова 1802 г. представлены двумя разновидностями. В картотеке Валдайского музея зафиксировано 7 колокольчиков с автографом мастера. По низу юбочки колокольчика поставлено: «Мастер Алексей Смирнов в Валдае 1802». Интересна другая разновидность этого колокольчика, представленная в коллекции Л.З. Година (Москва). В оформление колокольчика, помимо надписи, введены маскароны, украшающие верхнюю часть колокольчика в том месте, где его тулово переходит в сковороду. Маскароны использованы и в отделке валдайского колокольчика 1802 г. (имя мастера не указано) из коллекции Псковского музея-заповедника. Не исключена возможность, что данный колокольчик тоже принадлежит Смирнову, так как подобное оформление колокольчика больше не встречается.

Поддужный колокольчик работы мастера Филиппа Терского. Валдай. 1802 г.

Использование маскаронов в отделке поддужного колокольчика не является случайным, а еще раз подчеркивает мысль об общих тенденциях развития русской художественной культуры – архитектуры, изобразительного и декоративно-прикладного искусства. В начале XIX в. в русском искусстве господствует классицизм, достигший своего наивысшего расцвета. Для русской архитектуры этого направления характерен строгий, скупой отбор деталей и декоративных элементов экстерьера, когда гладь стены оживляется немногочисленными деталями. Те же принципы мы видим и в декоративно-прикладном искусстве. Так, в оформлении известных архитектурных сооружений конца XVIII в. – Смольного института (арх. Д. Кваренги), Эрмитажного театра (арх. Д. Кваренги), Пашкова дома (В. Баженов) и многих других построек этого периода встречаются маскароны.

На валдайском колокольчике, как и в отделке этих сооружений, маскароны выполнены объемно, рельефно, четко читаются на ничем не заполненной плоскости тулова колокольчика. Местоположение маскаронов в самой верхней точке тулова подобно расположению маскаронов в архитектуре – так же, как в последней, изображение голов завершает объемно-пространственную композицию и художественное оформление колокольчика³⁹². Мастер мог познакомиться с современными требованиями в искусстве только в русских столицах – в Петербурге или Москве, скорее всего в Москве, прославленном центре колокололитейного производства. Здесь А. Смирнов, видимо, и прошел школу колокололитейного мастерства.

Колокольчик с надписью: Кого люблю, того дарю. Сей ко. лит Валдае», изготовленный в 1810 г.

Помимо Алексея Смирнова, в первом десятилетии XIX в. в Валдае работали Никита, Иван, Степан и Николай Смирновы – целая династия известных колокололитейщиков. О том, что Смирновы имели определенную подготовку, школу, говорит качество выпускаемой ими продукции. Их предприятие имело привилегию печатать на своих изделиях государственный герб³⁹³. С 1816 г. мастерская Смирновых стала официально называться заводом³⁹⁴.

Самое раннее из известных изделий Смирновых, украшенное государственным гербом, относится к 1809 г. Колокольчик отливал Степан Смирнов (коллекция В. В. Уткина, п. Малая Бича, Омская область). Кроме того, в коллекции Валдайского музея имеется колокольчик 1807 г., имеющий изображения государственного герба. Фамилия мастера не указана, но можно предположить в связи с вышесказанным, что это тоже изделие Смирновых.

Сигнальный колокольчик для Валдайского вольного пожарного общества

В первое десятилетие XIX в. в Валдае работали две семьи колокололитейщиков: Смирновы и Терские³⁹⁵. Необходимо отметить, что завод Смирновых славился не только маленькими ямщицкими колокольчиками, но и большими отливками. И. Дмитриев писал в 1839 г.: «Из заводов замечательны колокололитенные: один из них, на котором отливаются лучшие большие колокола, принадлежит братьям Смирновым»³⁹⁶. Издания XIX в. подчеркивают первостепенное значение завода Смирновых, на котором при последнем его владельце Николае Смирнове отливались огромные колокола весом более 1000 пудов³⁹⁷. Смирновы имели обширные заказы. Они лили колокола для Иверского монастыря в Валдае и Смольного в Петербурге³⁹⁸, отправляли изделия в Оренбург, Москву и другие города³⁹⁹.

И все-таки в первой половине XIX в. Валдай был известен прежде всего благодаря умению местных мастеров отливать маленькие поддужные колокольчики и бубенцы. В этот период в Валдае действовали три колокололитейных завода⁴⁰⁰: с 1816 г. – заводы Смирнова и Митрофанова; с 1841 г. – завод Стуколкина⁴⁰¹. В начале 1850-х годов открывается еще и завод Лебедева⁴⁰².

В конце 1840-х годов на колокололитейных заводах Валдая обрабатывалось до 850 пудов меди на сумму около 11000 рублей серебром, рабочих насчитывалось 50 человек. Сбыт производился в Петербурге и на ярмарках в России⁴⁰³.

Продукция каждого валдайского завода имела свои особенности. Так, на заводе Митрофанова отливались колокольчики, украшенные неизменной подписью: «Кого люблю тоге и дарю сей ко. лит Валдае»⁴⁰⁴. Эта излюбленная валдайская надпись появляется на колокольчиках с 1810 г. и существует до середины 50-х годов XIX в. Порой фраза несколько видоизменяется. Так, в коллекции Л. К. Васильева (Валдай) имеется колокольчик с такой надписью. «Кию люблю – того и дарую Л:В: Сей коло». В коллекции С.И. Николенко (Костромская область) представлен колокольчик с надписью: «Кого люблю того и дарю сие подарка».

В середине XIX в. на заводе Митрофанова отливались изделия, украшенные с внутренней стороны изображением герба г. Валдая. Славилась продукция колокололитейных заводов Стуколкиных. Мастера занимались отливкой больших церковных и маленьких ямщицких колокольчиков. При этом Василий и Макар Стуколкины занимались отливкой поддужных колокольчиков. Иван Стуколкин лил церковные колокола. Самый почетный его заказ – колокола для звонницы Исакиевского собора в Петербурге⁴⁰⁵.

Наиболее интересны изделия Макара Стуколкина. Мастер отливал колокольчики необычных размеров и формы, тщательно выписывая тексты по низу юбочки колокольчиков и особенно чутко чувствуя материал. В его изделиях бронза звучит благородно.

В Валдайском музее хранится редкий колокольчик этого умельца. Колокольчик подшейный, подвешивается к подгарку, который крепился на шее пристяжных лошадей. Изделие отличается своими малыми размерами (высота колокольчика 4 см), по юбочке поставлена надпись. Мастер» редко подписывали маленькие колокольчики, да и широкое распространение они получают только в конце XIX – начале XX в. Обычно ставилось короткое «Валдай». Макар Стуколкин использует длинную надпись, сплошным орнаментом из букв украшая нижнюю часть колокольчика.

Необходимо отметить особенность валдайских колокольчиков: орнамент в обычном понимании крайне редок на валдайских изделиях. Его роль исполняет тщательно выписанная надпись. Мастер организует ее по смыслу, ритмически и пространственно. И в этом М. Стуколкин не только следует традициям, но и значительно их расширяет. На изделиях М. Стуколкина надписи наиболее акцентированы. Мастер увеличивает высоту юбочки, сосредоточивая тем самым внимание на той части колокольчика, где помещена надпись.

Примером может служить поддужный колокольчик Макара Стуколкина, находящийся в коллекции Валдайского музея. Завод Макара Стуколкина находился на станции Валдайка Николаевской железной дороги⁴⁰⁶, что обеспечивало более удобный сбыт товара в период, когда значение Московско-Петербургского тракта стало заметно падать. Благодаря близости завода к железнодорожной магистрали производстве активно развивалось до середины 1880-х годов, тогда как завод Василия Стуколкина в Валдае перестает существовать к концу 1860-х годов.

В середине XIX в. в Валдае работали и известные мастера Василий и Андрей Нефедовы. Первый занимался отливкой поддужных колокольчиков, второй – больших колоколов. Необычный колокол Андрея Нефедова находится в Валдайском музее. Долгое время его называли серебряным, поскольку и цветом, и звучанием он отличается от других колоколов. На самом же деле мастер переложил олова по отношению к меди, колокол получился белесым, благозвучным, увеличилась долгота его звучания. Секрет этот был известен и другим мастерам, но не все решались его использовать – колокольный сплав при обилии в нем олова становится хрупким. Уже более 130 лет звучит колокол А. Нефедова и до сих пор цел, несмотря на обилие олова в сплаве.

Валдайский мастер мог с успехом отлить и маленький поддужный колокольчик и колокол-исполин. Так, фамилию Алексея Чистюнина можно встретить на изделиях в 1–2 фунта, его же автограф стоит и на «Воскресном» колоколе весом в 590 пудов. Колокол находится возле Софийской звонницы в Новгородском кремле.

Колокольчики исполняли функции самые разнообразные, «о назначении колокольчика говорили надписи на них. Так, ямщики предпочитали колокольчики, украшенные дорожными надписями: «Звону много – веселей дорога», «Звени утешай – ехать поспешай», «С далеча весточку собою подавай», «Купи не скупись – езди веселись», «Купи, денег не жалей – со мной ездить веселей». Самая ранняя из этих надписей: «Купи не скупись – езди веселись». На валдайских колокольчиках широкое распространение она получает в 1840-е годы. В 1860-е годы она ставится вместе с популярной тогда надписью «Дар Валдая». На подарочных колокольчиках встречаются и любовные надписи: «Подай голосок тому предмету, которого милее нету», «Оттого амур летает, что милую увидать желает», «Кого люблю, того дарю». Колокольчик, украшенный последней надписью, предназначался для свадеб. Во второй половине XIX в. оформление свадебного колокольчика изменяется – мастера изображают на юбочке 5 летящих вверх птиц.

В Валдае отливались наддверные колокольчики, на которых обычно писали: «Звени веселей у дверей. Валдай», а также настольные, которые почти не отличались от поддужных⁴⁰⁷.

Валдайские колокольчики входили в русские песни, а порой происходил обратный процесс, – литейщики брали цитаты из полюбившихся им произведений и ставили их на своей бронзе. Так, на колокольчиках можно прочитать строки стихотворения Григория Малышева: «Звени звонок звончее – лихая тройка вихрем мчись». Из стихотворения Ф. Глинки на колокольчике писали: «Мчится тройка удалая – Колокольчик Дар Валдая». Из того же стихотворения взята известная валдайская колокольная надпись «Дар Валдая». С середины XIX в. она чаще всего встречается на валдайских колокольчиках. Часто к этой фразе мастера добавляли фамилию или дополнительное словесное выражение. Например: «Спешу на Родину. Дар Валдая».

Слава о валдайских колокольчиках была так велика, что в конце XIX в. появляется немалое количество псевдовалдайских колокольчиков – подделок под валдайские колокольчики. При этом известны не только русские, но и иностранные подделки. Колокололитейщики из Швеции, Финляндии утверждали, что секрет валдайского производства – в надписи, которая на валдайском изделии стоит на одном и том же месте – на юбочке. Это место боя, по которому ударяется язычок колокольчика, что активно влияет на звучание колокольчика. Иностранцы предполагали, что каждая буква в колокольной надписи влияет на звучание изделия. Они дословно списывали валдайские колокольные тексты, досконально повторяли и форму валдайского колокольчика. Смысла надписи иностранные мастера не понимали и воспроизводили на своих изделиях даже свидетельство о том, что отлиты они якобы в Валдае тем или иным мастером. В конце фразы не забывали и свою фамилию поставить – мастера финна или шведа. Мастера иногда подправляли или произвольно переставляли местами слова и буквы, выбрасывали некрасивые на их взгляд буквы. Получались забавные надписи, но тем не менее они хорошо читаются и говорят о своей первооснове – об ориентации на валдайский колокольчик.

Занимались подделками под валдайский колокольчик и в России. Часто появлялись «лжевалдаи» в селе Пурех Нижегородской губернии. Отливали такие колокольчики на заводах Трошина и Клюйкова. Делалось это для того, чтобы выгоднее продать свои изделия, выдав их за знаменитые валдайские. В одних случаях пурехские мастера по внешней стороне колокольчика ставили валдайскую надпись, название же пурехского завода-изготовителя убирали внутрь и писали высоко, мелкими буквами по сковороде – с тем, чтобы покупатель не обнаружил такую надпись. Нижегородские мастера без стеснения по верхней сковороде писали название завода-изготовителя (обычно завод Е. Клюйкова), а на юбочке все-таки ставили «Дар Валдая».

При этом необходимо заметить интересную закономерность: подделок появлялось тем более, чем меньше выпускалось настоящих валдайских колокольчиков. Производство их резко сокращается во второй половине XIX в. Связано это было с появлением широкой сети железных дорог в России и в первую очередь Николаевской железной дороги, соединявшей Москву с Петербургом. Но железнодорожная магистраль не проходила через Валдай. К концу столетия путешественники забывают о старом московском тракте, который был не в состоянии конкурировать с железной дорогой. Ямщики, теряя свою службу, уходят на заработки в крупные города. Колокольчики продавать уже некому. Во второй половине XIX в. постепенно закрываются все 4 колокололитейных завода Валдая. И среди причин сокращения колокололитейного производства в Валдае была и та, что «искусство литья колоколов нисколько не усовершенствовалось, но осталось в том же виде, как и было при начале»⁴⁰⁸.

Немалую роль в сокращении производства поддужных колокольчиков сыграло и то обстоятельство, что к концу столетия значительно выросли, окрепли конкурирующие с валдайскими колокололитейные заводы, расположенные на востоке страны, там, где железные дороги не играли столь значимой роли, как в центре и на северо-западе России. В это время активно развивается производство ямских колокольчиков в Нижегородской губернии (с. Пурех, г. Павлове), в Вятской (г. Слободской), в Рязанской (г. Касимов) и др.

И все-таки даже в эту трудную для Валдая пору колокололитейное дело в нем не прекращается. В городе было налажено производство церковных и сигнальных колоколов на вновь организованном заводе Усачевых.

Появлялись в специальных лавках и маленькие поддужные колокольчики, но уже в значительно меньших размеpax – чтобы только удовлетворять спрос местных жителей. Поддужные колокольчики и бубенцы отливались в полукустарных заведениях, которых в 1882 г. насчитывалось до десяти⁴⁰⁹. Пять из них отливали небольшие церковные колокола и поддужные колокольца. Пять других мастерских занимались литьем исключительно поддужных колокольчиков и бубенцов. Бубенцы продавались наборами, имели местные названия и были представлены пятью сортами: парные большие (по 18 коп. за штуку) (№ 1), парные малые (по 12½ коп.) (№ 2), большие четвернята (по 8½ коп.) (№ 3), малые четвернята (по 6½ коп.) (№ 4), семернята (по 4½ коп.) (№ 5)⁴¹⁰.

При этом необходимо отметить, что номерные обозначения на бубенцах, так же, как и на ямщицких колокольчиках, являются своеобразным стандартом и обозначают размер, сорт, разновидность и стоимость изделия. Причем с увеличением номера уменьшается размер и стоимость изделия. Своеобразие же названий бубенцов зависит от количества изделий в комплекте. Так, №№ 1 и 2 – «парные», в комплекте представлены два бубенца, соответственно большие и малые; №№ 3 и 4 – «четвернята», это комплект из четырех бубенцов; № 5 – «семерята», комплект из семи самых маленьких бубенцов.

Значение мелких полукустарных заведений к концу XIX в. падает, многие из них закрываются. Первенствует среди них мастерская Нефедова⁴¹¹. Основное же колокололитейное производство было сосредоточено на заводе Усачевых.

Количество колокололитейных заводов распределяется по годам следующим образом: 1839 г. – 2 завода⁴¹², 1844 г. – 3 завода⁴¹³, 1849 г. – 3 завода⁴¹⁴, 1865 г. – 4 завода⁴¹⁵, 1868 г. – 3 завода⁴¹⁶, 1874 г. – 2 завода⁴¹⁷, 1878 г. – 1 завод⁴¹⁸, 1885 г. – 1 завод⁴¹⁹, 1889 г. – 1 завод⁴²⁰, 1897 г. – 1 завод⁴²¹, 1915 г. – 2 завода⁴²², 1926 г. – 1 завод⁴²³.

О постепенном сокращении колокололитейного производства говорит уровень занятости рабочей силы и количество производимой продукции. В 1849 г. на колокололитейных заводах Валдая работало 50 рабочих, выпускавших ежегодно продукции на 11 тыс. рублей⁴²⁴. В 1868 г. в колокололитейном производстве было занято 3 мастера и 6 рабочих, выпускалось продукции на 4000 рублей⁴²⁵. В 1889 г. колокололитейным делом занимались 3 рабочих, производя продукции на 1400 рублей в год⁴²⁶.

В острой конкурентной борьбе наиболее жизнеспособным оказался завод Усачевых. В середине 60-х годов XIX в. Василий Усачев арендует завод В. Стуколкина. Выкупив предприятие у известного колокололитейщика, В. Усачев специализирует свое производство на выпуске больших колоколов⁴²⁷. После смерти В. Усачева завод с 1876 г. возглавляет его вдова Пелагея Ивановна Усачева. Деятельность завода П.И. Усачевой связана с именем колокололитейного мастера Василия Калмыкова, осуществлявшего почти ил протяжении 30 лет руководство колокололитейным делом на заводе. На обучение к Калмыкову были отданы и сыновья владельцы предприятия – Николай, Яков и Алексей Усачевы. Впоследствии Алексей организовал на окраине города небольшой заводик по производству поддужных и столовых колокольчиков, а Николай и Яков возглавили завод родителей. С начала XX в. он называется заводом братьев Н. Я. Усачевых.

Успеху усачевских изделий способствовала не только огромная популярность валдайских колокольчиков, завоеванная еще в начале XIX в., но и значительное число рекламных изданий о заводе. Одно из них на титульном листе помещает те награды, которыми были отмечены колокола завода Усачевых. Среди них высшие награды, врученные на выставках в Москве, Ростове-на-Дону, Марселе, Карлсбаде и т. д.⁴²⁸ Рекламные объявления о заводе Усачевых периодически появлялись на страницах крупнейших русских газет и журналов того времени. В «Сельском вестнике» за 1898 г. об изделиях валдайских колокололитейщиков говорится, что они отличаются «приятным и сильным звуком и прочностью»⁴²⁹. Заказчикам предлагали самое разнообразное декоративное украшение колоколов. Кроме того, владельцы завода обещали готовые заказы доставить по железной дороге за счет завода, а общественным и казенным учреждениям позволялось покупать колокола «с рассрочкой платы и по самым доступным ценам»⁴³⁰.

Но если сравнивать стоимость валдайского колокола и колокола, отлитого московскими заводчиками, то оказывается, что столичные изделия стоили дешевле. За пуд колокола московские заводчики брали по 17 рублей серебром⁴³¹, валдайские – 16–21 рубль⁴³² (чаще всего стоимость валдайских колоколов составляла 19 рублей за пуд колокола⁴³³). Маленькие поддужные двухфунтовые колокольчики стоили в Валдае 2 рубля, однофунтовые изящно отделанные столовые – 2 рубля⁴³⁴.

Самые лестные отзывы об изделиях валдайских литейщиков получали владельцы завода с различных концов страны.

Из села Архангельское Ярославской губернии после получения валдайского колокола писали: «... В тот же день мы услыхали его, воистину великолепный, торжественно-радостный звон, разнесшийся не только над нашим приходом, но давая знать и соседним приходам, своим мощным голосом, о благополучном его поднятии. Звон колокола, отлитого вами, так гармоничен, силен и приятен, что не остается и желать ничего лучшего»⁴³⁵. Заказчики из Тверской, Вологодской, Курской, Тобольской губернии сообщали, что голос валдайских колоколов, «в звоне чистый, приятный, органистый, вполне удовлетворяющий общему желанию»⁴³⁶, раздавался по всей округе, он слышен был за 20 верст⁴³⁷.

Вместе с готовым колоколом Усачевы отправляли к заказчику и мастера, отливавшего данное изделие; он же отвечал за подъем колокола на звонницу, исполнял финансовые операции. Так, на освящении 500-пудового колокола Мариинского женского монастыря в г. Ставрополе мастер поднял колокол на второй этаж колокольни за 7 минут; через 3 часа «раздался благозвучный благовест новосооруженного колокола»⁴³⁸.

Заводом была умело организована торговля церковными и сигнальными колоколами на железнодорожных станциях. В конце XIX в. через Валдай прошла Московско-Виндаво-Рыбинская железная дорога, и прямо на перроне в небольшом магазинчике завода Усачевых проезжающие могли купить колокольчики. Служили такие магазины и своеобразными выставочными павильонами. Подобный же магазин завода Усачевых существовал на станции Валдайка Николаевской железной дороги, – купец Бельтихин продавал здесь звонкоголосый валдайский товар.

Однако, отмечая значение изделий завода Усачевых, их успех, спрос на них в России и за границей, автор статьи 1897 г. говорит о несовершенстве технологического процесса, об отсутствии механизации на заводе: «Завод Усачева весьма невелик и действует не паровыми (как, например, ярославский и петербургский колокольные заводы), а конскими силами»⁴³⁹. Кроме того, современники замечают, что «колокольные мастера, работая более по опыту, мало имеют научных сведений о сплавах различных металлов», отказываются внедрять новые, рациональные способы отливки⁴⁴⁰.

С наступлением XX в. положение на заводе не изменилось. В начале века на заводе работали известные мастера Тихон Карпов, Иван Чистосердов, Иван Артамонов⁴⁴¹. Занимались литьем и сами владельцы предприятия.

Завод братьев Усачевых действовал до 1927 г. В советский период он был единственным колокололитейным предприятием у нас в стране⁴⁴². Отливались на нем уже не церковные, а пожарные, станционные колокола. Изготовлялись здесь и маленькие (весом от 100 г до 5 кг) сигнальные колокольчики. Они дополнительно никелировались в Москве, снабжались электроарматурой и расходились по магазинам всей страны⁴⁴³.

Технология отливки валдайских колоколов в эти годы оставалась прежней, мастера пользовались теми же приемами, что и их предшественники 50–100 лет назад. Но на Валдае делают уже не только бронзовые, но и чугунные, железные, медные колокольчики. Язычок мастера изготовляли не из кованого железа, а из стали. Сохранилась прежняя форма колокольчика, соотношение его веса и веса язычка.

Правда, традиционная форма изделия производила уже совершенно иное впечатление. Надписи упрощаются, становятся более лаконичными, исчезает поэзия валдайской надписи-орнамента. Последняя занимает уже не всю юбочку колокольчика, а только малую ее часть. Раньше прописные буквы, связанные соединительными крючочками, образовывали сплошную ленту орнамента, – теперь же они заменены строгими, сухими по очертаниям печатными буквами. Исчезает растительный декор, свойственный оформлению церковных колоколов, поскольку завод отказывается от этого, уже не ходового, вида продукции.

После закрытия завода Усачевых колокололитейное дело в Валдае прекращается. Но по-прежнему жива в народе слава о валдайских мастерах. О ней напоминают были, легенды, поверья, песни, стихи.

Валдайский колокольчик заливается своей неповторимой мелодией, как и встарь, но не под дугами почтовых троек и не на звонницах, а в Валдайском филиале Новгородского музея-заповедника. Летом 1980 г. в нем открылась экспозиция «Валдайский колокольчик».

Музей проводит большую экскурсионную, лекционную, пропагандистскую и исследовательскую работу. При музее создан методический центр по изучению колоколов. Сотрудники ведут переписку с 40 частными коллекционерами колокольчиков и 69 музеями страны. На основе столь широких контактов составлен каталог подписных колокольчиков, хранящихся в государственных и частных коллекциях СССР. Зафиксировано 796 разновидностей подписных колокольчиков. Из них 181 разновидность – валдайские изделия, 48 – псевдовалдайские, 393 – из с. Пурех, 78 – из г. Слободского, 49 – из г. Касимова, 12 – из г. Тюмени, 9 – из г. Павлове и др.

Тюмень была основана в 1586 г. на месте татарского города Чинги-Тура, на так называемом «тюменском волоке». В 1605 г. сюда пришли из России ямщики и поселились на окраине города, образовав первую в Сибири ямскую слободу⁴⁴⁴.

Тюменский округ лесист и болотист, пахотных земель мало, да и те малоплодородны. Многие оставили соху и косу и принялись за ремесло, за мелкую промышленность. Широкого развития достигли кузнечное и литейное производство. По образцу валдайского колокольчика в Зауралье стали производиться изделия тюменских мастеров.

Можно предполагать, что тюменцы отливали «звонкий» товар еще в XVIII в., поскольку меднолитейное производство в городе развито с XVII в. Подтвердить предположение не удается, так как тюменские мастера не ставили автографов на своих первых изделиях. До наших дней сохранилась продукция мастеров, работающих в самом начале XIX в. В коллекции автора имеется колокольчик, изготовленный в 1807 г.

Изделия валдайцев и тюменцев по форме и размерам однотипны. Однако тюменский колокольчик чуть тоньше, отличается он от валдайского также по цвету металла и звону. Совпадение технического решения изделий народного творчества, изготовленных в далеко отстоящих друг от друга местах промысла, – вполне объяснимо. Мастера работали в рамках традиционных форм. Возможно, ямщики вывезли валдайский колокольчик за Урал, и тюменские мастера скопировали его. Во всяком случае, надписи они начали наносить на изделия почти одновременно с валдайцами.

Промысел развивался сравнительно быстро. Спрос на колокольчики был немалый. В середине XVIII в. в России было более 43 тысяч ямщиков. Из них в «Сибирской губернии» жило (по учету 1775 г.) почти 10 тысяч. Изготовление колоколов первоначально было делом семейным, и секреты мастерства передавались по наследству. Потом литье колокольчиков организовали владельцы небольших заведений, где работали и наемные мастера.

Колокольчик, изготовленный в Тюмени в 1807 г.

Сравнивая более поздние тюменские изделия с валдайскими, находим отличительные черты в их оформлении. Постепенно складывается самобытный тюменский орнамент и собственные сюжеты рисунков! На поверхности колокольчиков тюменцы отливают всадника с копьем – Георгия Победоносца, в то время как валдайцы помещают государственный герб России.

Замечательным произведением литейного искусства является колокольчик, отлитый на фабрике Поликарпа Гилева. Он изготовлен в 1820 г. с рельефным изображением всадника (Центральный музей связи имени А.С. Попова в Ленинграде). Другой колокольчик этого же завода с изображением трех всадников находится в Алапаевском народном музее.

Документы министерства внутренних дел свидетельствуют, что в 1856 г. в Тюмени два колокольных завода производили продукции на 2000 рублей⁴⁴⁵. Одно из этих предприятий принадлежало семейству Гилевых. Основав в самом начале XIX в. мастерскую, Поликарп Гилев превратил ее в крупный центр колокололитейного производства. Мастер нажил немалый капитал на продаже колоколов и колокольчиков. Уже в 1820 г. у Поликарпа работали наемные мастера. Предприятие существовало долго, передавалось по наследству – от Поликарпа сыну Ивану, а позже внуку Петру, который от выгодного промысла был удостоен купеческого звания.

В 1887 г. на Сибирско-Уральской научно-промышленной выставке в городе Екатеринбурге изделия фабрики тюменского купца П.И. Гилева с сыновьями получили почетный отзыв Уральского общества любителей естествознания⁴⁴⁶. Предприятие продолжало существовать и после П.И. Гилева; на колоколах отливалась надпись: «Сыновья П.П. Гилева».

Известны и изделия других умельцев из Тюмени. В Нижнетагильском краеведческом музее экспонируются колокольчики Я. Серебренникова, В. Шапошникова.

Конечно, число мастеров не ограничивалось упомянутыми именами. Однако из-за отсутствия достоверных сведении имена многих умельцев остаются неизвестны.

Промысел в Тюмени процветал до появления железной дороги из центра России на Дальний Восток. Сначала железнодорожный транспорт постепенно вытеснил тройку с Московско-Сибирской дороги, оставив ей глухие тракты и пролески; автомобиль вытеснил ямщика окончательно, а с ним и тюменские колокольчики.

В первой половине XIX в. широкое развитие получил промысел поддужных колокольчиков в нижегородском с. Большое Мурашкино. Как свидетельствуют документы Княгиненского земского суда, в 1830-е годы в селе ежегодно в шести заведениях выделывалось до 35 тысяч колокольчиков. Товар сбывался преимущественно ходебщиками или офенями, вывозился на ярмарки⁴⁴⁷. Вслед за селом Большое Мурашкино колоколами прославились: село Сосновское, деревня Виткулово и город Павлово, знаменитый своими промыслами⁴⁴⁸.

У старой притчи о тульских мастерах, подковавших блоху, есть продолжение: говорят, что павловские умельцы сделали для той блохи наборный ошейник, посадили ее на цепь да еще закрыли эту цепь на замочек с музыкой и секретом.

И в самом деле: в большом количестве расходились по России миниатюрные изделия из металла, виртуозно выполненные павловскими умельцами. Отливали павловцы и поддужные колокольчики. Здешние мастера братья Гомулины оставили память о себе на поддужных колокольчиках, изготовленных в 1877 г. Надо полагать, что Гомулины не единственные мастера, занимавшиеся этим промыслом в Павлово.

Славен таким ремеслом был и Касимов на Оке. Город с давних пор находился на торговом пути, на перекрестке дорог, ведущих в Москву и Нижегородскую ярмарку. Через него ежегодно следовали из Астрахани конские табуны. По Оке мимо Касимова следовали в Москву и на ярмарку речные суда. В северной части города располагалась ямская слобода, известная со времени Ивана Грозного. Ближе к центру города – кузнечные мастерские, и которых касимовские умельцы изготовляли поддужные колокольчики⁴⁴⁹.

Колокольчик, изготовленный в с. Пурех Нижегородской губернии на заводе Е. С. Клюйко

Следует отметить, что колокольчики и автографами касимовских мастеров встречаются очень редко. Первый известный нам датированный колокольчик помечен 1815 г. Его изготовил мастер В.Скарнеков. Возможно, промысел существовал здесь задолго до этого времени. В Челябинском областном краеведческом музее экспонируется колокольчик Ивана Кислова – мастери из Касимова. К сожалению даты изготовления на нем нет.

Широко прославилось в прошлом веке своими колокольчиками село Пурех Нижегородской губернии. Считается, что начало выпуску датированных изделий здесь положил И.А. Митюнин. Сохранился колокольчик, изготовленный мастером в 1816 г. Более ранних его изделий пока не встречалось.

В 1830-е годы появляется и в дальнейшем пользуется большим спросом «звонкий» товар семейства Трошиных. Макар Трошин на своих произведениях ставил четыре клейма с изображением Георгия Победоносца, Михаил и Алексей Трошины выделывают колокольчики с надписью «Дар Валдая», Федот – колокольчик «валдайский с цветочком», на его поверхности было изображено четыре цветка. Отливал Ф. Трошин и свадебные колокольцы с изображением гербов Российской империи или цветков и надписью внутри: «По особому заказу с серебром ЗФМТ» (завод Федота Макаровича Трошина). В конце прошлого века на изделиях отливалась надпись: «Завод наследников Трошина».

Особенно широко развил колокололитейное производство Егор Спиридонович Клюйков⁴⁵⁰. Основав завод в 1863 г. в деревне Осташкове он поставляет на Нижегородскую и Макарьевские ярмарки на протяжении нескольких десятков лет колокольчики многих моделей. Во всей России, пожалуй, не было такого многосерийного выпуска звончатых изделий, как на заводе Клюйкова. Многочисленные вариации форм чрезвычайно интересны по решению. Каждая модель имеет свою особенную форму, отличается от других размерами и орнаментикой. На заводе Клюйкова выпускались изделия с надписью «Дар Валдая» (модели № 2 и 5). Валдайские колокольчики к тому времени получили широкую известность, а владелец завода воспользовался их популярностью.

Колокольчик с надписью: «Лил сей колокол Василей Святухин в Кунгуре»

Мелодичностью и красотой отделки завоевали признание изделия мастера Федора Алексеевича Веденеева. Доходное ремесло позволило ему основать в 1870 г. завод, на котором наемные работники изготовляли колокольчики с гербами Российской империи и бубенцы. Его изделия экспонировались на выставке в Москве и были отмечены медалью с надписью: «За трудолюбие и искусство Веденееву. 1883 г.» Предприятие действовало до 1912 г⁴⁵¹.

Наряду с заводским производством кустарная выделка колокольчиков также приобрела в Нижегородской губернии большой размах. На изготовленных в Пурехе колокольчиках мы встречаем имена мастеров И.М. Трошина, П.Г. Чернигина, Г. Тепленина, К.И. Овечкина, Е.А. Добрынина и других. В конце прошлого века в Пурехе производились также и бубенцы различных видов – от большого бубенца в кулак величиной, который зовется «болхарем», от «глухаря» или, как называют его иначе в Нижегородской и Пензенской губерниях, «гормотухи» – большого бубенчика с глухим звоном, до маленького бубенчика с резким звуком, который прозвали «гремок»⁴⁵².

Нижегородская губерния на протяжении века славна была звончатыми изделиями. Не случайно в обиходе у ямщиков, бытовало выражение «бубенец нижегородский». До 70 разновидностей дужных, подшейных, парных колокольчиков отливали медники и не менее 76 моделей бубенчиков – граненых, посеребренных, желтых с кантом, гладких с прорезью⁴⁵³. И по сей день в различных концах страны встречаются произведения нижегородских умельцев. Следует отметить, что в Пурехе колокольчики продолжали выпускать до 30-х годов XX в., правда, уже не для конского убора, а для рыбного промысла.

Литейное дело на Урале имеет глубокие корни. Медью пермские земли богаты, и колокола здесь лили с тех пор, как только зародилось меднолитейное производство. Изготовляли уральцы и маленькие колокольцы.

Литьем колокольчиков славился Суксунский завод, вступивший в строй в 1729 г. В нем действовали фабрики для плавления меди и по отливке колоколов. Отсюда пошла слава уральских меднолитейщиков. Здесь изготовлением колокольчиков занимались многие кустари.

О качестве суксунского литья рассказывает такой факт. Когда в Большом театре после пожара, происшедшего в 1853 г., потребовалось заменить растрескавшиеся колокола его знаменитой звонницы, дирекция обратилась к суксунскому умельцу Михаилу Ерофееву. И мастер отлил 48 колоколов различной тональности⁴⁵⁴. До сих пор звучит уральская медь в «Борисе Годунове», «Иване Сусанине» и в других операх русских композиторов.

Недавно стало известно о кустарном промысле поддужных колокольчиков в Кунгуре. В коллекции автора имеется колокольчик с хорошо сохранившейся надписью по юбке: «лил сей колокол Василей Святухин в Кунгуре» (буква «я» передана в этой надписи древнерусской буквой «юсом малым»). Один колокольчик В. Святухина экспонируется в Нижне-Салдинском народном краеведческом музее, еще два – в Музее коневодства Тимирязевской сельскохозяйственной академии (на одном из них дата: 1817 г.).

Истоки промысла в этом городе связаны со следующим событием. В 1754 г. Сенат разрешил учредить еженедельную почту от Москвы до Тобольска для пересылки государственных бумаг⁴⁵⁵. Кратчайшим путем от Тобольска до Казани был проезд через Екатеринбург и Кунгур. Поэтому Пермскому губернскому правлению было предписано построить на этой дистанции пути почтовые станции. Но пришлых ямщиков здесь не было. И пересылку бумаг начали производить «посредством гоньбы городских и уездных жителей». Это обстоятельство и вызвало развитие «звончатого» промысла.

С утверждением Большого Московско-Сибирского тракта, который прошел через Кунгур, в округе города действовало три почтовые станции. Спрос на колокольчики был немалый, и промысел их успешно развивался. На рубеже XVIII–XIX вв. в Кунгуре меднолитейные заведения действовали в 10 дворах, в которых работало 10 мастеров, 7 подмастерьев и 13 учеников⁴⁵⁶.

Производство литья из меди требовало в большинстве случаев наличия кузницы. Кунгурцы решили эту проблему по-иному. «Меднолитейщики строили в сенях своих домов небольшие из кирпичей горны. Положив медь в плавильный горшочек (тигель), сделанный из пенковой глины, мастер ставил его в горн на приготовленный уголь. При содействии меха уголь разжигался до высокой температуры. Медь в горшке растоплялась, и ее выливали в земляные опоки. Отливки обтачивались разными орудиями при помощи колеса»⁴⁵⁷.

В 1887 г. в столице горного царства Урала – городе Екатеринбурге – проходила Сибирско-Уральская научно-промышленная выставка. В кустарном отделе было представлено все лучшее, что производилось умельцами не только Пермской, но и Нижегородской, Московской и Тобольской губерний. Однако лучшими экспонатами были признаны изделия уральских умельцев. Их колокольчики оказались лучше изделий меднолитейного завода Кузьмы Овечкина из села Пурех Нижегородской губернии.

В числе участников выставки был кустарь-литейщик из села Ильинского Петр Артамонович Симанов. Меднолитейным делом он начал заниматься в 1883 г. Сначала умелец готовил бронзу в графитовом тигле в горне кузницы. Через четыре года мастер основал литейную мастерскую, где создавал колокольчики уже из латуни⁴⁵⁸. Не случайно «за удовлетворительное изготовление колокольчиков» П.А. Симанов был удостоен почетного отзыва выставки. Спрос на его продукцию был велик. Звончатые изделия его работы охотно раскупались в Пермском, Оханском и Соликамском уездах.

В пореформенное время промысел получил развитие на многих заводах. Выставка познакомила своих посетителей с творчеством еще одного уральского умельца – Ивана Ефимовича Тюкина из Невьянского завода. Его колокольчики также были отмечены почетным отзывом⁴⁵⁹. В 1893 г. в Невьянском заводе промыслом поддужных колокольчиков занимались в двух дворах⁴⁶⁰.

Были на уральской земле и другие центры этого промысла. В Музее коневодства Тимирязевской сельскохозяйственной академии экспонируется колокольчик Егора Хренова из Баранчинского завода. В одном из обзоров уже упоминавшейся Сибирско-Уральской научно-промышленной выставки 1887 г. говорится о производстве колокольчиков в Сысертском заводе⁴⁶¹. Селение находилось на оживленной дороге, связывающей Екатеринбург с Челябинском и горными округами юга Пермской губернии. Это и вызвало расцвет промысла в Сысерти.

Суксун, Невьянск, Кунгур, Ильинское, Баранча, Сысерть – эти имена городов и заводов уральской земли связаны с промыслом колокольчиков.

В наши дни поддужные колокольчики – большая редкость, их больше никто не производит. Дошедшие до нас отливки подчас уникальны, ибо умельцы часто изобретали новые литейные процессы, применяли свои сплавы и особые редкие приемы. Некоторые изделия созданы в весьма немногочисленных экземплярах. Каждое из них ценно тем, что раскрывает то или иное направление старинного промысла, демонстрирует вкус и искусство замечательных мастеров.

По сведениям 1880 г., в городе Слободском Вятской губернии имелся колокололитейный завод слободского купца 2-й гильдии Николая Алексеевича Бакулева.

Вятская губерния – одна из немногих, где лили добротные, нарядно оформленные колокола. Литье производилось в таких городах, как Слободской, Яранск, Нолинск, Уржум, Елабуга (теперь Татарская АССР).

Первый знаменитый вятский колокольный мастер – Филипп Патрикеевич Душкин. В 1666 г. он отливает колокол весом в 50 пудов для села Бобино. Вот текст на его колоколе: «Лета 7174 р год сентября в 1 д слит сей колокол к церкви Благовещения Пресвятой Богородицы и Михаила Архангела..., а лит сей колокол в Хлынове на Вятке, а лил Филипп Патракеев сын Душкин». В 1669 г. он отливает колокол для села Загарье, в 1679 г. – для села Адышево, в 1682 г. – опять для села Загарье, в 1683 г. – для села Сезеневское⁴⁶².

В конце XVII в. в г. Слободском Вятской губернии открывает колокололитейный завод Трифон Каркин. В 1692 г. он отливает большой колокол для вятского кафедрального собора, в 1695 г. – колокол для Сырьяно-Всевятского села. Колокола потомков Каркина встречаются и в XVIII в. Например, Филипп Каркин в 1763 г. отливает колокол в 43 пуда для Верхо-Куменской церкви, в том же году – и для Курчумской церкви, в 1768 г. – для Адышевской церкви, а Трифон Иванович Каркин отливает в 1770 г. колокол для церкви села Волчья⁴⁶³.

В XIX в. Каркины переходят на отливку малых колоколов и колокольчиков. Этот факт подтверждается тем, что в настоящее время на территории Кировской области (бывшая Вятская губерния) встречается большое количество поддужных и свадебных колокольчиков Ильи и Луки Каркиных. Так, в моей коллекции, собранной в городах Воткинске, Кирове. Слободском, Ижевске, имеется около десяти разновидностей колокольчиков Ильи и Луки Каркиных, датированных 1807 и 1822 гг. Следует предположить, что эта продукция имела большой спрос и была выпущена в огромных количествах.

Завод Бакулевых в это время отливает многопудовые колокола. Он был основан в первой половине XVIII в., по преданию, Никитой Бакулевым из деревни Бакулинской Слободского уезда. Точный год основания завода неизвестен, но уже в 1730–1740 гг. Бакулев отливает небольшие колокола и, кроме того, занимается мыловарением⁴⁶⁴.

В 1750 г. завод переходит к его сыновьям Авксентию, Сысою и Ивану, которые и начали отливать колокола больших размеров и таким образом положили прочное основание в развитии колокололитейного производства в г. Слободском⁴⁶⁵. Колокола Никиты Бакулева не встречаются, но колокола его сыновей можно встретить и в наше время.

В 1755 г. Авксентий Бакулев отливает два колокола весом 306 и 164 пуда для слободского Преображенского собора. В 1758 г. Сысой Бакулев отливает небольшой колокол весом в 19 пудов 20 фунтов для церкви Рождества Христово в село Рождественское. Этот колокол в 1896 г. был представлен на Всероссийской выставке в Нижнем Нов­ городе, где обратил на себя внимание представителей имп. Московского археологического общества. В 1764 г. Иван Бакулев отливает колокол в 105 пудов для Сретенской церкви в г. Слободском. В конце XVIII в. после смерти всех трех братьев завод перешел к сыну Ивана Бакулева – Алексею, а от него уже к его сыновьям, которые в 1877 г. по разделу оставили завод одному из братьев, Николаю Алексеевичу Бакулеву⁴⁶⁶. Завод фирмы «Николай Бакулев в г. Слободском» работал до 1891 г. Полупудовый колокол этого времени есть в моей коллекции. Он украшен поясами растительного орнамента; в нижней части тулова – надпись славянской вязью: «Николай Бакулев в г. Слободском»⁴⁶⁷.

В 1891 г. И.А. Бакулев, умирая, оставляет завод своей единственной дочери. Любовь Николаевна Бакулева (по мужу Куршакова) владеет заводом до 1909 г. В моем собрании есть колокол и этого периода деятельности завода Бакулевых. Это пудовый колокол с поясами растительного орнамента, с надписью в нижней части тулова: «Отлитъ въ заводе н-цы Николая Бакулева въ городъ Слободскомъ Вятской губернии».

В 1909 г. после смерти Л. Н. Куршаковой завод переходит к ее сыну Валентину Петровичу Куршакову и именуется так: «Н-цы Н.А. Бакулева С-Нъ»⁴⁶⁸.

Почти 200-летнее существование завода было, в частности, обусловлено его выгодным географическим положением вблизи Урала с. его месторождениями лучших медных руд, близ судоходной реки Вятки, а позднее – и железной дороги, соединяющей Сибирь с Москвой и Петербургом, север с югом России. Дешевизна топлива и рабочих рук позволяли заводу изготовлять колокола лучшего качества и стоять вне конкуренции с остальными колокололитейными заводами. За 200 лет отлиты колокола: 1000 пудовые в города Екатеринбург и Кунгур, 700 пудовый – в Барнаул, 650 пудовый – в Нижний Тагил, 500 – пудовые – в Вятку, Слободской, Орлов, Пермь, Казань, Ветлугу, 400-пудовые – в Казань, Вятку, Одессу, Слободской, Буй, Афон, Барнаул, Наровчат, Кологрив, Яранск, 250 пудовые – в Казань, Кузнецк, Семипалатинск, Кутаиси, Тифлис и др⁴⁶⁹.

Поддужный колокольчик с надписью: «1880 года. Алексей Ситников в городе Слободском»

Как видим, завод Бакулева получает заказы из самых отдаленных уголков Российской империи. Что же представлял собою этот завод? Какова была его производительность? Сколько рабочих на нем работало и в каких условиях?

На все эти вопросы я нашел ответ в Государственном архиве Кировской области. Приведу некоторые данные из документа 1834 г.: «Изделия – колокола разной величины, для церквей, проданных ценою от 40 до 42 рублей за пуд. Число печей – 5. За 1834 г. сработано изделий весом 1000 пудов, на сумму 41000 рублей... На заводе машин не имеется, кроме точильных станков, действующих людьми. Отливки колоколов и обтачивание оных производится под собственным наблюдением, чернорабочих было от 5 до 10 человек, русских из вольнонаемных казенных крестьян Вятской губернии. Употребляются на заводе металлы: медь красная и часть зеленой, прутовое олово – покупаемые на Нижегородской ярмарке. Сбыт изделий – в г. Слободском и на Нижегородской ярмарке. В течение года по заводу улучшения или особенных изобретений никаких ни учинено. Завода строения деревянные, состоящие из 3-х корпусов. Подпись: «Слободской 3-й гильдии купец Алексей Бакулев»⁴⁷⁰. В ведомости за 1831 г. читаем: «Изделия – колокола разной величины для церквей – 1312 пудов. Продано 300 п. в Вятскую и Вологодскую губернию, на сумму 11400 руб., на Нижегородской ярмарке 1012 пудов на 39468 рублей. Материал – медь красная штыковая и разная ветхая и олово. Покупаются на Нижегородской ярмарке»⁴⁷¹.

Поддужный колокольчик с надписью: «1807 г. Лил сей колокол Илия Трифанов Каркин»

Таким образом, это был небольшой завод, полукустарное производство, с незначительным числом мастеровых. Обратимся к данным более поздним, за 1868 г.: «Изделия – колокола церковные 5000 пудов, проданы по 15 рублей серебром на сумму 75 000 рублей. Рабочих до 15 чел. Материал красная медь, английское олово, которые покупаются на Нижегородской ярмарке и Сибирских заводах. Сбыт – в г. Слободской и в Нижегородскую ярмарку. Печей плавильных – 4. Отливка колоколов по заказу. Подпись: Слободской купец Николай Бакулев»⁴⁷².

Сравнивая деятельность завода за 1831, 1834 и 1868 гг., сразу замечаем снижение себестоимости изделий: если в 1831 г. – 1834 гг. пуд изделий стоил около 40 рублей, то в 1868 г. уже 15 рублей, выплавка увеличена до 5000 пудов.

Рассмотрим данные начала XX в.: «В 1902–1903 гг. колокола произведены в количестве 4670 штук, на сумму 70 000 рублей. Сбыт – Нижегородская ярмарка по 15 руб. 50 коп. до 16 руб. 50 коп. Доход от 1 до 5%. Печей плавильных три. № 1 – на 8000 пудов, № 2 – на 400–500 п., № 3 – на 300–400 п. Подпись владельца: Куршакова». Данные за 1910 г.: «Рабочих мужского пола 36 чел. Выработка за год на 56 000 руб. Жилые помещения на 24 места. Библиотеки, школы, лавок и столовых нет. Подпись: Л.Н. Куршакова, Н-ца Н.А. Бакулева»⁴⁷³. В этом же документе приводятся планы размещения корпусов на территории завода. В последних документах отражено, что выработка на заводе падает, а также запечатлена тяжелая жизнь рабочих, что говорит о жестокой их эксплуатации.

Поддужный колокольчик с надписью: «Братья Поповы в Слободском»

Судя по имеющимся в нашем распоряжении архивным материалам, колокололитейные заводы в Слободском уезде в начале XX в. отсутствуют, но зато зафиксировано большое количество заводов и кустарных мастерских по металлообработке. Так, в г. Слободском было самоварное производство «Торгового дома братьев Поповых». Их изделия неоднократно отмечались на Всероссийских и зарубежных торгово-промышленных выставках. Но, оказывается, братья Поповы занимались еще и литьем небольших поддужных и свадебных колокольчиков. В моем собрании есть их изделия, датированные 1876–1878 гг. На протяжении XIX в. в г. Слободском колокольчики изготовляли в своих мастерских также мастера Василий Бородин (1807 г.), Михаил и Василий Макушины (1810–1817 гг.), Алексей и Василий Ситниковы (1880 г.), Иван Шангин (1817 г.), Афанасий Катаев (1816 г.), В. Ф. Желваков и др. (в скобках дана дата, отлитая на известных автору колокольчиках из его собрания и фондов краеведческих музеев г. Кирова и г. Слободского).

На территории Вятской губернии колокола лили не только в Слободском, но и в Яранске, «Уржуме, Елабуге, Нолинске. Так, 17 октября 1880 г. яранский уездный исправник сообщает в канцелярию вятского губернатора: «Довожу до вашего сведения, что в г. Яранске колокололитейный завод существует с 1878 г., а владелица сего завода – почетная гражданка г. Яранска Александрова»⁴⁷⁴.

В архивах за 1868 г. сохранилась ведомость о колокололитейном заводе в г. Елабуге Вятской губернии, принадлежащем купцам 2-й гильдии братьям Афанасию и Александру Шишкиным. Цитирую данные этого документа: «Продукция – колокола разной величины. Количество печей – 3, количество изделий – 6, проданы на сумму – 7000 руб., есть точильная машина действующая людьми, мастеров – двое (сами хозяева завода), чернорабочих – 5 чел. вольнонаемных, русских, материал – медь и олово, которые приобретаются в Казани и Оренбурге, сбыт – в гг. Вятку, Казань, Оренбург. Подпись: Афанасий Шишкин»⁴⁷⁵. В ведомостях за 1834 г. также упоминается этот завод, принадлежащий Дмитрию Шишкину. В этих же ведомостях за 1834 г. имеются данные еще об одном колокололитейном мастере из г. Елабуги – купце 3-й гильдии Дмитрии Понамореве. В г. Елабуге лил поддужные и свадебные колокольчики Прокопий Серебряков. Изделия этого мастера встречаются и в наше время.

В г. Нолинске некоторое время существовал колоколо-литейный завод, который принадлежал мещанину Василию Яковлевичу Овчинникову. В 1782 г. он отливает колокол для села Васильевское, в 1804 г. – для собора в г. Нолинске, в 1815 г. еще один колокол для села Васильевское. Его ученик и последователь Савой Стрижев также занимался отливкой колоколов⁴⁷⁶. Один из его колоколов был представлен в 1873 г. на Политехнической выставке в Москве, где получил серебряную медаль⁴⁷⁷.

Традиционный декор на поддужных и свадебных колокольчиках работы мастеров из г. Слободского состоит из орлов, одноглавых и двуглавых – символ Российской империи. Их можно встретить на колокольчиках Ильи Каркина и Михаила Макушина. Порою Илья Каркин вместо традиционных орлов помещает в верхней части тулова пальметты, а в нижней – надпись. Василий Бородин отливает надпись на своем колокольчике в два ряда, перемежая слова растительным орнаментом. Братья Поповы украшают свои колокольчики симметрично расположенными в верхней части тулова орнаментальными кругами и надписью по краю юбки. Прокопей Серебряков из г. Елабуги весь декор сводит только к надписи в нижней части тулова, верхнюю же часть колокольчика оставляет гладкой. Алексей Ситников из г. Слободского отливает на своем колокольчике весьма оригинальное изображение – велосипедистов, размещая их с четырех сторон в верхней части тулова, а в нижней помещает надпись.

Слободской колокололитейный мастер Желваков вообще делает всю поверхность своего изделия гладкой, надпись же размещает на внутренней стороне. Так поступали иногда и братья Поповы, и Василий Ситников, и некоторые другие мастера, работавшие в г. Слободском в последней четверти XIX – начале XX в. В это время поддужные и свадебные колокольчики становятся значительно легче – за счет уменьшения толщины стенок. Их декор сводится к минимуму.

На поддужных колокольчиках, изготовленных в различных центрах их производства различными мастерами, встречается надпись «с серебром». Она бывает на изнаночной стороне сковороды вокруг дужки или на юбке – как с внутренней, так и с внешней стороны.

В литературе, посвященной колоколам, неоднократно затрагивалась легенда об облагораживающем влиянии примеси серебра в колокольном сплаве на звон колоколов. Подвергнутая строгой проверке, эта легенда оказалась несостоятельной. В благозвучных колоколах химический анализ не обнаруживал заметного присутствия серебра. Когда же колокола преднамеренно изготовлялись с примесью серебра, то незначительная его доля (до 2%) не оказывала влияния на качество звона, большая – ухудшала его⁴⁷⁸.

Автором данного сообщения была предпринята подобная проверка по отношению к поддужным колокольчикам. Анализу подверглись 14 колокольчиков: 7 с надписью «с серебром», 7 контрольных (из 7 колокольчиков с отметкой «с серебром» 3 – В. Желвакова, 1 – братьев Поповых, г. Слободской, 1 – М.М. Трошина, г. Пурех, 2 – безымянные).

Для удобства каждому колокольчику был присвоен номер. Массовая доля серебра в колокольчиках определена атомно-абсорбционным методом:

Среднее суммарное количество серебра в колокольчиках «с серебром» – 0,04%.

Среднее суммарное количество серебра во всех исследованных колокольчиках – 0,05%. Эта цифра полностью согласуется с результатом химического анализа фрагментов «Большого Благовестного» колокола Саввино-Сторожевского» монастыря⁴⁷⁹.

Таким образом, можно сделать вывод, что серебро в исследованных колокольчиках присутствует лишь в виде примеси и, следовательно, надпись «с серебром», помещавшаяся на некоторых колокольчиках, делалась в рекламных целях⁴⁸⁰.

1. Введение. Ни историки архитектуры, ни историки математики, ни историки музыки, ни инструментоведы не обращали внимания на то, что в колокололитейном ремесле содержится чрезвычайно самобытная система приемов графического построения формы колокола как развитый принцип формообразования, хотя этот принцип имеет отношение ко всем указанным предметам. И только исследователи технологических процессов, связанных с обработкой металлов, Дж. Нидэм⁴⁸¹ и С.С. Смит⁴⁸², знавшие о методе колокололитейного ремесла, дали ему оценку, правда, не выходя за пределы контекста метода как вспомогательного технического средства.

В настоящей работе делается попытка обосновать метод построения формы в колокололитейном ремесле с помощью математического анализа эмпирических ремесленных приемов и с привлечением данных по музыкальной акустике и психологии музыкального восприятия. Статья преследует две цели: во-первых, показать значение метода колокольного ремесла – как памятника средневекового ремесленного производства, во-вторых, вскрыть устойчивое инвариантное содержание метода. Принципы формообразования, найденные этим историческим ремеслом, представляют значительный интерес с точки зрения современных проблем художественно-технического конструирования как яркая иллюстрация архитектонического художественного мышления в техническом творчестве.

2. Происхождение и источники. Невозможно сказать точно, когда и на какой почве метод возник, во всяком случае, в первой европейской ремесленной энциклопедии «О различных искусствах» Теофила (конец X – начало XI в.)⁴⁸³ никаких свидетельств о существовании стандартных приемов при моделировании колокола еще нет. Описание развитой системы метода мы находим в технической энциклопедии средневековья – в известном трактате Ваноччо Бирингуччо «Пиротехния» (1540 г.)⁴⁸⁴, первое же достаточно четкое описание принадлежит Мерсенну (1636 г.)⁴⁸⁵. Задача разработки правильной формы колокола как тела сложной конфигурации со специфическими требованиями к звучанию была сформулирована в одном из наиболее обстоятельных источников по колокольной технологии – в «Энциклопедии наук, искусств и ремесел» Дидро и Даламбера (1753 г.): «Прекрасная задача для геометров найти форму колокола – это определить, каков тот аккорд, который вобрал бы в себя все частичные звуки колокола, и какова та фигура, очертания которой следует придать колоколу для того, чтобы этот эффект производился наиболее совершенным образом»⁴⁸⁶.

По каким же основным путям шел поиск в методе формообразования колокололитейного ремесла?

Во-первых, это поиск требуемого пластического образа. На этом пути колокололитейное ремесло прошло через серию подражаний контурам естественных фигур («ульевидная» – XI–XII вв., «сахарная голова», «чаша», «кубок» – XII–XIV вв.), пока не пришло к тюльпанообразной форме современного колокола, возникновение которой может быть отнесено к расцвету эпохи готики («готическая форма»)⁴⁸⁷. Характерной особенностью этой линии является своеобразная антропоморфная эстетика колокольной формы, это отложилось на ремесленной терминологии и в названиях частей колокола: уши, язык, голова, губа, плечо, корона и др. Представляет интерес и то обстоятельство, что большинство из найденных решений для пропорций формы впоследствии не теряло значения, будучи связанным с определенным качеством звучания.

Во-вторых, это создание практической геометрической основы метода в духе привычной для антично-средневековой художественно-ремесленной и архитектурной практики системы «искусных приемов» – прикладной геометрии мастеров и строителей. Метод колокололитейного ремесла возник как метод соразмерения частей с целым формы колокола и далее постепенно совершенствовался по пути уточнения отдельных элементов построения и исходного пластического образа, придя в конце концов к канонически завершенной процедуре. Как видно, геометрическому обобщению предшествовала изобразительная форма – пластический образ; геометрическое обобщение предшествовало вычленению пропорционального канона.

Важно, однако, обратить внимание на то, что все дошедшие до нас описания являются не чем иным, как чисто компилятивным представлением эмпирических ремесленных приемов – об этом неопровержимо свидетельствуют сами авторы этих описаний. Вот, например, как начинается глава о способах изготовления колоколов в книге Бирингуччо: «Опытными колокольными мастерами было найдено, более путем эксперимента, чем с помощью геометрических расчетов (хотя расчеты тоже всегда есть), что нужный вес и тон получаются при определенном соотношении размеров как больших, так и малых колоколов. Это – в добавление к установленной форме, которая, согласно историкам, есть форма, найденная, возможно еще первыми изобретателями колоколов. Из этих измерений колокольные мастера вывели правило...»⁴⁸⁸. Все такие описания как бы дают хронологическую развертку метода в его многовековой эволюции, сам же метод – это, несомненно, собственное произведение поколений мастеров.

3. Описание метода и математический анализ. Перейдем теперь собственно к рассмотрению метода, используя в качестве источников наиболее поздние описания построения формы колокола (см. стр. 220:222)⁴⁸⁹.

Средневековые колокола, 1 – «улей», 1124 г.; 2 – «сахарная голова», 1175 г.; 3 – переходная форма, рубеж XIII–XIV вв.; 4 – готическая форма, 1389 г.

Сравнительный анализ западных и восточного (русского) вариантов не входит в задачу настоящей работы, которая в первую очередь интересуется общеевропейским прототипом (на наличие последнего дают указание сами произведения колокололитейного искусства).

Все варианты построения формы колокола основаны на композиционных свойствах модульного принципа: основные членения формы подчинены единому планировочному модулю, будучи кратными целому числу модулей или частей модуля. Величина модуля выбирается в зависимости от веса и тона будущего колокола по специальным таблицам и задается толщиной стенки в месте удара, где она имеет наибольшую толщину – это так называемый «Schlag» (нем), «bord» (фр.), «lip» (англ.), «бой» (рус). Процесс построения колокольной формы состоит в том, что некоторая исходная линия построения разбивается на определенное целое число частей в соответствии с модульной линейкой – шкалой (с. 220:222). Из некоторых точек деления восстанавливают перпендикуляры, с помощью которых находят несколько опорных точек профиля, стягиваемых затем дугами специально подобранных радиусов, при этом все исчисление проводится в кратных единицах модуля. Пропорции колокольной формы в таком построении возникают естественно как чисто формологический набор отношений, и в таком виде, вероятно, представлялось целесообразным констатировать пластический образ колокола. Типичная система пропорции:

D_H: : = 12 – 15: m:

D_H: = 2: D_B:

L: = 10 – 11: m:

H: =: D_H:

H: :: h: = 7:6; 6:5; 5:4

Построение формы колокола по Бирингуччо (1540 г.)

Построение колокола по Мерсенну (1636 г.)

Следует указать, что все такие описания, ни в малейшей степени не являясь копиями друг друга, определенно показывают общность приемов и следуют одинаковой схеме. И тем не менее только одно из них, кажется, обнаруживает признаки единой логической схемы среди многообразия прочих вариантов – это метод построения формы колокола в обработке известного русского ученого В.С. Кнаббе, опубликованный на рубеже XIX–XX вв.

Именно это описание оказалось в наибольшей степени пригодным для анализа математического решения, определяющего форму колокола, так как, в отличие от всех других вариантов, в методе Кнаббе строится в первую очередь осевая линия стенки колокола и уже только после этого и в качестве производного построения находят линию внутреннего и наружного профиля. Эта особенность как раз и дала ключ к выявлению «скрытой» геометрии колокольной формы, так как выяснилось, что построенная таким образом осевая линия является кривой, допускающей целиком удовлетворительную аппроксимацию. Можно было бы поэтому сказать, что оставленное В.С. Кнаббе описание показывает тот уровень систематизации, когда за чистой эмпирией фактов и практических приемов ремесла просматривается количественная закономерность.

Представляется целесообразным воспроизвести последовательный ход расчетов. Для этого прежде всего приведем схему построения по В.С. Кнаббе⁴⁹⁰ в оригинальном виде:

«Рисунок (см. ниже) изображает одно из наиболее употребляемых построений, дающее колокола с полным и чистым звуком, при наименьшем расходе металла на отливку. За основание приняты наибольший диаметр D = 12,50 (т. е. 6 = 0:080) и модуль, равный 0,1D или 1,250. Работа начинается с вычерчивания двух масштабов: один – в долях модуля, другой – в долях наибольшей толщины δ. Проводят основную линию PQ и, разделив пополам, откладывают в обе стороны по четыре модуля. Каждое деление делят в свою очередь на две части, и из точек деления восстанавливают перпендикуляры. Приняв их за ординаты, откладывают от них (от оси абсцисс PQ) величины, приведенные во второй графе таблицы, беря их по первому масштабу. Оконечности отложенных ординат соединяют и получают таким образом среднюю линию стенки колокола. Из оконечности ординаты 1-й, как из центра, описывают круг диаметром δ. Из оконечностей других ординат также описывают круги переменных диаметров. Диаметры эти заимствуются из третьей графы той же таблицы и берутся по масштабу второму. К полученным кружкам снаружи и внутри проводят касательные, параллельные средней линии и, скруглив затем полученные ломаные линии, получают кривые наружного и внутреннего контуров стенки колокола. Проведя ординату 8,74 и отложив на ней 0,78 модуля, получают точку r. Эту точку соединяют с основанием ординаты 8,48-й и линию эту продолжают за точку r. Линия эта укажет направление верхней наружной грани колокола».

Нетрудно увидеть, что форма колокола в этом методе строится как его плоское продольное сечение в прямоугольной системе координат X0Y, центр которой лежит в точке 0, ось абсцисс содержит основную линию построения PQ, а ось ординат подразумевается неявно (см. ниже).

Эта система координат и была использована нами из первой стадии аппроксимации осевой линии стенки колокола, так как она позволяет численно выразить приведенные в таблице значения как координаты точек кривой. Из соображений удобства на следующем шаге вычислений был совершен переход к системе координат Х`О`У`, так повернутой относительно системы X0Y, что осевая линия профиля представляется в нормальном виде плоской кривой – как график некоторой функции. Центр новой системы выбран произвольно на большом диаметре, угол между осями [ОХ] и [О`Х`] составляет ß = 90° – а, где а – угол в основании профиля, так что новые координаты точек профиля (X_i y_i) (i = 1, 2, …, 8) связаны со старыми (x_i y_i) (i = 1, 2, …, 8) преобразованием

х_i (х_i – х₀) cosß – (у_i – у₀) sinß,

y_i = – (х_i – х₀) sinß – (у_i – у₀) cosß,

где х₀|00«|sin ß, у₀ = |00»|cos ß – координаты центра системы координат Х'0"У в системе координат X0Y.

Далее мы следовали по такому пути. В музыкальной акустике установлена т. н. «музыкально-целесообразная» форма горна (рупора) – степенная функция вида⁴⁹¹

где D – диаметр, х – координата, b, m – согласующие параметры, n – параметр раскрыва рупора.

Внешняя аналогия формы горна и колокола очевидна, поэтому в качестве «наводящей» функции на первом этапе аппроксимации была испробована функция вида «музыкально-целесообразной» формы горна.

Параметры b, m, n – подбирались по методу наименьших квадратов, в результате чего получена функция

хорошо аппроксимирующая профиль в нижней части – области наибольшего раскрыва, но незаметно отличающаяся от него в верхней и средней части (см. стр. 226).

Минуя перебор других функций, типа экспоненциального, катеноидального, гауссова и т. п. горнов, хотя и используемых в технической акустике, но сомнительных в отношении музыкальной целесообразности, мы обратились к уравнению логарифмической спирали – плоской кривой, выражаемой в полярной системе координат уравнением вида⁴⁹²:

где р₀ – полярный радиус некоторой точки М, взятой в качестве начала отсчета, q – коэффициент роста спирали – произвольное положительное число, или уравнением

где k – параметр, выражающийся через коэффициент роста соотношением

Ввиду неопределенности положения полюса как асимптотической точки спирали его поместили после нескольких пробных просчетов на линии диаметра в т. Р, отстоящей от т. 0 на расстояние а =1,63 (см. стр. 226). Коэффициент k определялся по методу наименьших квадратов. В результате расчета получена функция

В таблице приведены значения x² (меры расхождения) для первого и второго приближений, – их сравнение свидетельствует о явной предпочтительности логарифмической спирали в качестве апроксимирующей функции, так как даже при достаточно произвольном выборе полюса спирали наблюдается почти полное совпадение полученной кривой с осевой линией стенки колокола.

Значения x² для первого и второго приближений

Следует заметить, кроме того, что отличие результатов апрокспмацпи различными спиралями, имеющими разные положения полюса, оказывается таким же по порядку величины, что и точность эмпирического представления геометрических параметров в описании ремесленного метода, тем более, что в его изложении содержится недоговоренность относительно способа определения верхнего диаметра. Уже это само по себе вносит погрешность порядка нескольких минут в определение угла между осевой линией и диаметром колокола, так что дальнейшая аппроксимация уже не эффективна.

Наилучшим решением для формы колокола, таким образом, получилось уравнение плоской трансцендентной кривой в полярных координатах, имеющее значение простого геометрического образа – логарифмической спирали. Оказывается, кроме того, что в основе колокольной формы лежит и как бы является ее порождающей фигурой треугольник золотого сечения – остроугольный равнобедренный треугольник с углами 72°, 72°, 36° и сторонами, находящимися в пропорции золотого сечения (Ø = 1:618)⁴⁹³. Именно построение такого (хотя несколько искаженного) треугольника содержится в геометрическом методе колокольного ремесла, при этом все вариации пропорций, описанные немецкими, французскими и русскими авторами, получаются «вариациями на тему золотого сечения», содержащегося в соотношении между длиной боковой образующей (L) и нижним радиусом (R) и определяемого углом в основании трапеции, описанной вокруг колокола (см. стр. 222).

Напр.: 1) «русская» форма:

D_H = 12,5m угол в основании – 71°47»; отношение L/R = 1,6; L = 10m

2) «немецкая» форма:

D_H = 14m угол в основании – 71°27»; отношение L/R_H = 1,57; L = 11 m

3) «французская» форма:

D_H = 15m угол в основании – 71°47»; отношение L/R = 1,6. L=l2m

Эти результаты позволяют придать следующую интерпретацию методу построения колокольной формы. Вся система приемов направлена на придание колоколу гармонически-правильной формы. За основную единицу построения принимается модуль, связывающий в жесткую систему пропорций все размеры колокола и по величине равный наибольшей толщине стенки колокола (толщине в ударной части). Линия профиля строится как дуга логарифмической спирали, стягивающая ее хорда служит модульной шкалой и основной линией построения – естественной осью координат. Вся система пропорций основана на свойствах логарифмической спирали и золотого треугольника, и она же определяет тембровые акустические характеристики звучания колокола. Поэтому одинаковые пропорции означают одинаковую картину звучания независимо от абсолютных размеров и дают возможность определять вес колоколов, образующих заданные музыкальные интервалы.

Здесь дело оказывается в том, что геометрическая схема, содержащаяся в методе колокололитейного ремесла и подразумевающаяся как некоторое построение, инвариантное к конкретным значениям реальных параметров (в частности, весу колокола и структуре его спектра колебаний), использует фундаментальное свойство логарифмической спирали оставаться самой себе подобной с любым коэффициентом подобия, именно свойство спирального подобия – произведения гомотетии (растяжения) и поворота на заданный угол⁴⁹⁴, поэтому «инвариант» идеальной формы колокола как раз соответствует воспроизведению фигурой самой себя.

Логарифмическая спираль – кривая, обладающая выдающимися свойствами, благодаря которым она находит применение в различных ситуациях. Применения логарифмической спирали в технике основаны на ее свойствах пересекать все свои радиус-векторы под одним и тем же углом. Это же свойство – постоянство углов («равноугольная спираль») – определяет ее связь с локсодромой – кривой, описывающей наиболее удобную ориентацию движения судна в открытом океане в силу постоянства угла между курсом корабля и магнитной стрелкой⁴⁹⁵. В произведениях искусства логарифмическая спираль неразрывно связана с пластическим образом идеи равномерного эволюционирования и единства целого и его частей⁴⁹⁶. В природных биологических объектах логарифмическая спираль выражает закон органического равномерного и целостного роста, при котором каждая последовательная ступень остается неизменяющейся интегральной частью растущей фигуры⁴⁹⁷. Очевидно, тот же математический закон роста с увеличением размера без изменения формы отражается колокольной формой. Поэтому геометрическое модульное построение в колокололитейном ремесле можно понять как неосознанное применение симметрии спирального подобия для плоской двумерной фигуры – сечения формы колокола – с целью охвата всей области зависимости «вес – форма – спектр звучания» единым масштабно-инвариантным принципом.

Аппроксимация осевой линии стенки колокола «музыкально-целесообразной» функцией. Аппроксимация осевой линии стенки колокола логарифмической спиралью. Координаты построения сечения колоколов, ГОСТ 817–74

В связи с этим возникает вопрос – а что знает само ремесло о системе используемого им построения? На этот вопрос можно ответить с полной уверенностью, что само ремесло, преследуя чисто прикладную практическую цель решения своей художественно-технической задачи, не отдает себе никакого отчета в том, что такое построение представляет собой законченную систему приемов, т. е. метод, что этот метод неповторимо оригинален и что он может содержать какую-либо математическую структуру. Видимо, по этой причине для него не нашлось даже специального на­ именования. В тех литературных источниках по бронзолитейным ремеслам, в которых мы обнаружили сведения о построении формы колокола, обычно в достаточно краткой форме дается описание построения, называются отдельные пропорции, приводятся примеры расчетов высоты тона колокола при данном типе профиля и практически всегда указывается, что, независимо от действующих общенациональных вариантов, каждый мастер (или мастерская) имеет свой собственный хранимый в тайне традиционный профиль.

Последнее обстоятельство является свидетельством авторского, творческого отношения ремесла к своей работе. В качестве сопоставления приведем чертеж колокола из существующего в СССР стандарта на судовые колокола (ГОСТ 8117–74). По всей видимости, чертеж (см. выше) выполнен как копия по результатам обмеров избранных для воспроизведения прототипов; в приложении дается таблица абсолютных значений диаметров, толщин стенок и высот для трех регламентированных стандартом типов колоколов. Такой чертеж не имеет ничего общего с модульным построением в колокололитейном ремесле, основной характеристикой которого является воплощение единого цельного принципа и дух копирования в котором отсутствует вообще.

4. Аналогии. Модульный метод колокололитейного ремесла является прямой аналогией принципам пропорциональных строев классической архитектуры древности и средневековья. Как и в архитектуре, основополагающая идея и душа метода – это отношение всех размеров к модулю – конструктивно-целесообразному элементу формы и исходной единице построения в процедуре формообразования от части к целому. Подобно архитектуре, модульное пропорционирование в методе колокололитейного ремесла направлено на гармонизацию монументальной пространственной формы, используя в качестве основного средства геометрические закономерности и пропорциональный канон. Как и архитектура древности, колокололитейное ремесло моделирует проектируемый объект с помощью пластических образов природных форм и органических антропоморфных ассоциаций⁴⁹⁸ и в стремлении к достижению идеально пропорционированного целого доводит свой наводящий пластический образ до математического образа идеальной гармонии – «золотой» пропорции и «линии красоты» –логарифмической спирали (еще Хогарт в «Анализе красоты» включил огибающую формы колокола в число линий, «обладающих свойством придавать красоте наивысшее очарование»)⁴⁹⁹.

Пластическая трактовка формы в методе как бы включает информацию об изобразительности красивого силуэта вместе с целесообразностью конкретного назначения – подобно архитектуре модульное пропорционирование в колокололитейном ремесле служит для создания пропорционального строя композиции, связывающего в одно целое функциональные, конструктивные и эстетические аспекты. Подобно архитектуре, наконец, метод служит для упрощения практической работы при переносе проекта в натуру, – все, что требуется при такого рода проектировании, это установить, сколько единиц длины должно содержаться в модульной единице, после чего перевод в натуральный масштаб не вызывает никаких затруднений.

В методе немало черт, заставляющих вспомнить, что он возник в духовной атмосфере готического средневековья с геометрическим рационализмом его монументальных архитектурных форм и осмыслением геометрии как закономерности, отражающей высшую закономерность⁵⁰⁰. Использовало ли колокололитейное ремесло принципы формообразования, сформулированные в архитектуре, или его метод был развит независимо? Откуда в нем такая консервативность, т. е. почему при обилии вариантов ход мыслей колокольного мастера всегда одинаков? Думается, что ответ здесь едва ли в выяснении того, питался или нет метод колокольного ремесла достижениями зодчих – тем более, что модульное пропорционирование как фундаментальный подход к формообразованию было свойственно и другим ремеслам древности. По-видимому, ответ на эти вопросы следует искать не столько в поисках фактов заимствования, сколько в установлении причин глубокого типологического родства архитектонического художественно-технического ремесленного мышления.

5. Эстетическая целесообразность. Акустический феномен колокола необычен. В колоколах мы сталкиваемся с такой формой, которая генерирует не только гармонические, но и негармонические призвуки и как бы заключает в себе идею качества звучания, обладающего особой силой эмоционального воздействия на человека. Ощущения, которые вызывают в нас звучания колоколов, необычны и несоизмеримы ни с чем, к чему мы привыкли.

По общепринятой классификации музыкальных инструментов колокола относятся к группе ударных «самозвучащих» (идиофонов)⁵⁰¹. Попробуем ответить на следующие вопросы. Какие параметры колокола как особого музыкального инструмента определяют специфичность музыкального склада его звучания? Какова эстетическая оценка ощущений, вызываемых этими звучаниями? В какой связи субъективные оценки находятся с природой музыкального восприятия?

Начнем с первого вопроса. По своей акустической природе колокол дает звучания необычные, долгие, многокомпонентные, с переменным динамическим рисунком. Основное в них – их фактура: наличие основного тона – доминанты звучания – и большой набор частичных тонов (обертонов) на фоне основного тона, способных придавать звучанию качественно бесконечное многообразие оттенков. Для полноты характеристики можно привести выдержки из работ по акустике колоколов⁵⁰²:

«Звук колоколов, производимый при ударе языка, состоит из смеси большого числа отдельных тонов, различающихся по высоте, громкости и длительности затухания. На слух звучание колокола вызывает два ощущения, именно ощущение мощного, но кратковременного металлического звука одной высоты и ощущение длительно звучащих призвуков с вполне отчетливо воспринимаемой разницей по высоте. Эти призвуки дают явно характерный аккордный эффект, отличающий колокол от струнных и духовых инструментов, где доминирует лишь один тон, а роль обертонов второстепенна.

Совокупность этих тонов и образует звуковой спектр колокола. Структура и распределение тонов в спектре зависят от профиля стенки колокола, длительность и равномерность затухания – от материала»⁵⁰³.

«Самым низким звуком в спектре колебании колокола является так называемый унтертон. В зависимости от типа колокола унтертон образует со следующим ближайшим колебанием интервал сексты, септимы, ноны или октавы, при этом октавные колокола представляют самый распространенный и самый известный тип.

От хорошего октавного колокола требуется, чтобы пять самых нижних собственных колебаний давали интервалы унтероктавы, примы, терции (минорной или мажорной), квинты и верхней октавы. Более высокие частоты должны по возможности находиться на расстоянии октавы от этих тонов (например, децима, дуодецима и двойная октава). В хороших колоколах и в области спектра за верхней октавой обнаруживается октавное распределение. С ростом частоты плотность верхних тонов быстро увеличивается. Если между примой и верхней октавой находятся два частичных тона, то между верхней октавой и двойной октавой – десять, а между двойной октавой и тройной октавой – примерно двадцать. В верхней части спектра интервалы у разных колоколов получаются разными, так как колебания большей частоты сильнее реагируют на отклонения формы и труднее поддаются настройке»⁵⁰⁴.

«Первое отличие между колоколом и любым другим инструментом заключается в том, что частичные тоны колокола дают не гармоническую последовательность звуков, как у других инструментов, а свою собственную последовательность. Эти частичные тоны – «натуральны», в то время как частичные тоны других инструментов «темперированы», то есть соответствуют темперированной шкале. Поэтому призвуки колокола звучат с частотой, отличной от частоты соответствующих нот темперированной шкалы... Для создания качественного оттенка любого колокольного звучания необходимы все частичные тоны. Некоторые из них не слышны, некоторые являются негармоническими, однако ни один не может быть устранен без полного изменения тембра»⁵⁰⁵.

«Из всех звучащих масс и из всех инструментов – излучателей звука колокол отличается наиболее мощным и далеко слышным звучанием. Это звучание имеет и отчетливо индивидуальный характер, так как колокол дает один-единственный и вполне определенный ударный тон, и специфически множественный характер, так как этот основной ударный тон сопровождается серией вторичных звуков – обертонов, более или менее хорошо различимых в зависимости от конструкции колокола и образующих аккорд. Именно этому обилию звуков обязан тембр колокола sui generis, так как именно полнота звуков составляет душу этого звучания и выделяет его в совершенно отдельную группу: в музыкальном плане колокол не может быть сопоставлен ни с одним инструментом»⁵⁰⁶.

Подведем итог. Физические факторы звучания колокола со стороны его музыкальной сущности можно, по-видимому, обозначить следующим образом:

1) выделенность основного тона (основа звучания в низком регистре) – ударность, неожиданность звукового эффекта;

2) обертоновость, многозвучие, хоровой эффект;

3) гармоническая структура – аккордность;

4) широта тембрового диапазона, вытянутого в вертикаль – глубина, пространственность;

5) динамика – подвижность, вариативность;

6) низкое затухание – длительность, одновременная полнозвучность звучания.

Эстетическая ценность такого необычного акустического эффекта проявляется в выразительном многообразии созвучий, в богатстве консонантных эффектов, в окутывающей мягкости и полноте звуков, в разнообразии колористических эффектов, сплетений звуков.

По-видимому, особое эмоциональное впечатление от колокольных звучаний происходит как раз по той причине, что в колоколе воплощено сразу несколько факторов воздействия (что не встречается в других музыкальных инструментах): и обертоновое богатство, и полнозвучная длительность, и гармоническое сродство звуков в одновременном звучании, и подвижность взаимопереходов звуков с неисчерпаемым обилием оттенков. Еще Гельмгольц, изучая физиологические принципы музыкальной гармонии, указывал, что наиболее сильные ощущения вызывают не мелодические, а гармонические сочетания звуков – одновременно звучащий аккорд, построенный на обертоновом сродстве звуков, как основа непосредственного чувственного восприятия аккордов. В гармоническом звуковом сочетании, по теории Гельмгольца, сродство тонов выделяется настолько живее, насколько непосредственное ощущение превосходит воспоминание, а богатство ясно воспринимаемых отношений возрастает одновременно с числом звучащих вместе тонов: «Принцип звукового сродства имеет гораздо большее значение в гармонической, чем в мелодической форме. Тождество двух частных тонов распознается в мелодическом следовании только воспоминанием, в звуковом же сочетании оно проверяется слушателем путем непосредственного чувственного ощущения дрожаний, или же равномерного плавного консонанса. Живость между мелодическим и гармоническим впечатлением так же различна, как между воспоминанием о предмете, передаваемом его изображением, и непосредственным чувственным впечатлением, получаемым от самого оригинала»⁵⁰⁷; «Таинственный закон, обусловливающий благозвучность гармонических аккордов, действует независимо от нашего сознания, поскольку он касается обертонов, о которых мы не имеем сознательного представления, хотя они и ощущаются нашим нервом, о приятности или неприятности которых нам говорит наше чувство, хотя мы не знаем их причины»⁵⁰⁸.

Звучание колоколов вызывает глубокий отклик во внутренней душевной и духовной сфере людей, как это бывает с высокоэстетическими явлениями. Эффект колокольных звучаний необычайно силен – это, может быть, даже не столько красота, сколько потрясение от красоты. Вот несколько характеристик из музыковедческих работ: «красота акустических явлений высшего порядка», «музыкальный абсолют», «кульминация слуховых ощущений, человеку данных», «неземная музыка», «хорал», «орган», «торжество звука», «эпичность», «архитектурная массивность звукового единства», «эффект резонирующих вертикалей», «мир обертонового резонанса», «гулкость», «просветленность», «гимничность».

Язык этих звучаний высоко поднят над обыденным и начисто лишен всего внешнего и поверхностного, этот язык, по-видимому, один из наиболее богатых для передачи непонятийной информации, так как звук колокола как бессознательная инстинктивная реальность как бы органически присущ потребности интонационного самовыражения человека в широкой гамме эмоциональных переживаний. Эстетический эффект колокольных звучаний ни с чем не сравним по глубине ощущений – колокол как бы дает возможность человеку слышать сразу все, на что он способен.

6. Логическая схема метода. Вернемся к методу построения формы в колокололитейном ремесле. Механизм необычного звукообразования в колоколах до сих пор не понят, и то, что было сказано выдающимся физиком-акустиком Рэлеем в конце прошлого века: «По-видимому, нет непреодолимых препятствий для получения точных гармонических соотношений между различными тонами. Что касается формы, принятой для церковных колоколов, то до сих пор ей не дано удовлетворительного объяснения»⁵⁰⁹, повторено в 60-е годы нашего века: «По своей природе колебания оболочек имеют негармонический характер. Тем более поразительным представляется тот факт, что уже в VIII столетии было найдено, что такая форма, как колокол, производит колебания, частоты которых отвечают европейскому музыкальному восприятию. Ни кольца, ни полые цилиндры не дают сколько-нибудь близкого звукового эффекта»⁵¹⁰.

Между тем обращение к собственным ремесленным материалам обнаруживает огромную точность построений – кажется удивительным уже тот факт, что человек способен достичь такой степени точности, надежности и чистоты в художественном мышлении. Сделаем попытку объяснить этот момент со стороны основного принципа метода – модульности. Именно: из самых общих соображений понятно, что любое физическое свойство или конструктивный параметр объекта являются функцией его геометрии – конфигурации, поверхности, объема. В этом отношении принципиальная особенность метода заключается в том, что геометрические (формологические) и физические аспекты задачи решаются совместно, так как связь физических и геометрических параметров объекта осуществляется путем задания общего базового элемента – модуля, являющегося как масштабной единицей конструкции в цепочке пропорциональных построений, так и имеющим физический смысл фактором. Все вместе образует систему органических пропорций – архитектонический «канон» формы, в котором учтены и связаны друг с другом все наиболее важные стороны моделируемого объекта. Поэтому оригинальность метода, при всей его простоте и наглядности, как раз и состоит в том, что он содержит учет различных аспектов одновременно и в правильной причинной последовательности, при этом каждый из аспектов-уровней как бы абстрагирует от объекта его формальное содержание, приводя все к общему знаменателю. Модульный принцип колокольного ремесла выступает поэтому как математическая модель неизвестного закона объекта – его математические, физические и эстетические принципы, сведенные воедино, модуль – как коэффициент трансформации, преобразующий одну систему принципов-категорий в другую: физическая закономерность фигурирует в методе в виде математической пропорции, переводящей ее затем в геометрическую закономерность композиции.

Представляется, что в таком нерасчлененном виде метод и должен был формироваться с самых истоков, по пути извлечения «канона» из суммарной пластической модели. И если пластическая модель непрерывно совершенствовалась и непрерывно совершенствовался канон, то сохранялся неизменным принцип – извлечение модуля как основание для согласования и соизмерения частей и целого в целях создания целостного полифункционально-целесообразного объекта. Непостижимый еще для науки секрет колокольной формы заключается в пропорциональном строе композиционного решения.

7. Значение метода. Что же лежит в основе этого принципа рациональной переработки художественного и практического опыта, осуществленного по закону искусства? Назовем типологические моменты метода:

1) интенсивные слуховые образы как эстетическая информация;

2) эстетический характер метода в целом; представляется, что метод есть то, что есть он, именно потому, что он разработан эстетически; это стиль такого мышления, которое стремится к воплощению внутреннего (физического свойства) во внешнем (форме) и означает как бы одновременно взгляд изнутри и огляд снаружи; эта установка типично художественного сознания на точность передачи. Хотя эстетическое намерение как таковое в методе отсутствует, но зато налицо объективный эстетический результат;

3) генетическая преемственность логических установок;

4) коллективный механизм разработки – отсюда внеисторичность, внеличность, внебиографичность;

5) инвариантность, тупиковость, финальность решений – типа «дальше некуда»: в этой связи некоторые из методов такого рода, по инерции определяемые как «дедовские» (ввиду, главным образом, уровня технического оснащения), на деле демонстрируют окончательность длительного перебора вариантов;

6) взаимодействие математических приемов с художественно-технической задачей – «синтез искусств и наук»;

7) профессионализм и целесообразность конкретной разработки;

8) рационалистичность и логическая ясность;

9) целостность изображения – воспроизведение цельной структуры моделируемого явления.

Модульный метод колокольного ремесла представляет большую эстетическую, историко-научную и эвристическую ценность как факт особой художественно-технической системы. Метод, безусловно, имеет самой своей природой определенный синкретический миросозерцательный комплекс. Но, видимо, только в недрах целокупного и ориентированного на идеал мышления средневековья могли сложиться условия, благоприятствующие конкретному воплощению такого комплекса в систему рабочих приемов – творческий метод колокольного мастера.

Глубоко содержательному проникновению в природное явление в художественно-технической практике ремесла, по-видимому, соответствовал процесс реконструкции интенсивных слуховых образов в соотнесенности с их эстетическим переживанием. Можно представить, что метод должен был разрабатываться в таких головах, в которых трезвый ум сочетался с тонкостью музыкального чувства и в которых интенсивность слуховых впечатлений не только не исключала, но пробуждала к жизни способность их рациональной переработки. Модульный метод колокольного ремесла можно определить как самоистолкование сильных музыкальных ощущений.

Метод основан на нескольких глубоких идеях. То открытие, которое он содержит, – пропорциональный канон формы как эстетический принцип и как математическая модель неизвестного физического явления – оказалось возможным благодаря тому, что плодотворная рациональная идея смогла прийти к своему собственному пределу, оказавшись в живом контакте с прикладной естественно-научной задачей в процессе коллективного творчества. Очень точный образ такого творчества принадлежит О. Мандельштаму: «Надо себе представить таким образом, как если бы над созданием тринадцатитысячегранника работали пчелы, одаренные гениальным стереометрическим чутьем, привлекая по мере надобности все новых и новых пчел. Работа этих пчел – все время с оглядкой на целое – неравнокачественна по трудности на разных стадиях процессов. Сотрудничество их ширится и осложняется по мере сотообразования, посредством которого пространство как бы выходит из себя самого»⁵¹¹.

Метод колокололитейного ремесла разрешал объективно-значимыми средствами проблему художественной практики человека – и в этом его непреходящий смысл⁵¹².

Настоящая статья ставит своей целью сообщить результаты исследования колокольной бронзы, проведенного с позиций физического металловедения и выявившего такие особенности этого сплава, которые имеют непосредственное акустическое значение и указывают на особые эффекты электронно-атомной структуры и химической связи.

Лучшим колокольным сплавом в настоящее время считается бронза, содержащая 78–80% меди, 20–22% олова и не более 1–2% примесей (в ответственных случаях не более 1%)⁵¹³. Внешне сплав такого состава кажется ничем не примечательным – обычная оловянистая бронза, отличающаяся от других бронз (скульптурной, монетной, медальной, технической) только высоким содержанием олова. В то же время исторически колокольная бронза предстает одним из самых загадочных из известных человеку металлических сплавов, окутанным клубком мифов и легенд, многие из которых живы и сегодня.

Напомним некоторые из этих легенд. Во-первых, это легенды, связанные с восприятием звучания ударных музыкальных инструментов и их многообразными функциями⁵¹⁴. Независимо от условий возникновения и проявления в рамках самых различных культур, с колокольным металлом традиционно ассоциировалась вера в очистительную, охранную, катартическую, заклинательную, профилактическую или апотропеическую силу. Наиболее устойчивый тип психологических переживаний, вызываемых звоном металла, – обращенность в силам природы, к небу, к высшему идеалу, к активному доброму началу. Отсюда одна из основных функций – защита от бесов и злых духов⁵¹⁵. Другой тип ассоциаций – посвященность, избранность, колокольный звук – «музыка царей и критерий мировой гармонии»⁵¹⁶, использование колоколов или колокольчиков поэтому скорее всего позволялось избранным – жрецам, прорицателям, знахарям.

Звучащий предмет (колокол, колокольчик, бубен, тамбурин) мог служить также для предсказания судьбы, включаться в систему шаманской практики в качестве экстатического и оргиастатического инструмента, использоваться в погребальном обряде, вотивном приношении, в различных церемониальных обрядах, но прежде всего являлся музыкальным инструментом, использовавшимся в культовой практике. Крупный историк музыки Н. Финдейзен давал следующую характеристику этому специфическому феномену: «Известно, что библейские первосвященники имели на концах своего паллиума колокольчики. При освящении и очищении жертв, а также во время молитв жрецы Прозерпины в Афинах звонили в колокольчики. В глубокой древности романские народы воздвигали жертвенник рядом со священным деревом, на котором были повешены колокольчики. Точно так же в старину для удаления злых духов из дома («очищение») его окропляли очистительной водой при звоне колокольчиков. Таким образом, колокола и колокольчики уже в древнейшее время являлись символом очищения, предохранения и заклинания против злых духов и обязательным атрибутом всевозможных молитв и религиозных обрядов, и это значение их сохраняло, конечно, свою силу при погребальных обрядах, так же как пережиток их можно найти, например, в тех же атрибутах и «действах» шаманов и других служителей религиозных культов многих современных нам нехристианских и полудиких племен»⁵¹⁷.

Сходную характеристику находим у Дж. Фрезера: «С древних времен существует общераспространенное поверье, что бесов и духов можно обратить в бегство звоном металла – мелодическим ли треньканьем бубенчиков, зычным ли голосом колоколов, резким ли бренчаньем цимбалов, гуденьем ли гонга или просто лязгом железных или бронзовых тарелок, ударяемых молотком, палкой или одна о другую. Поэтому при обрядах изгнания беса заклинателю нередко предписывается звонить в колокольчик, который он держит в руке, или же привязывать к той или иной части тела целую связку бубенчиков так, чтобы они бренчали при каждом его движении... Эти представления о ненависти духов к звону металла не угасли со смертью язычества. Они продолжали жить во всей своей силе и при христианстве – в средние века и много позже... В христианские времена самым противным звуком для вражьего слуха являлось стройное и торжественное пение церковных колоколов»⁵¹⁸.

Другой цикл легенд относится скорее к технической стороне явления – это, так сказать, производственные легенды. Среди них назовем прежде всего легенду о том, что рецепт колокольного сплава представляет собой недоступный непосвященным «секрет» (хотя этот секрет свободно воспроизводится всемирной литературой по бронзолитейным ремеслам), затем легенду о том, что для красивого (серебряного, малинового) звучания колокольный сплав должен обязательно иметь примесь серебра (хотя те же источники или .молчат об этом, или настойчиво отрицают необходимость серебра), затем поверья о том, что и другие металлические предметы (кулинарные и фармацевтические ступки, купели, монеты) в особых случаях также могли изготавливаться из «благоприятствующего» колокольного сплава: сюда же, по-видимому, следует отнести обычай распускать слухи и сплетни во время литья колоколов, призванный гарантировать удачную отливку, застраховав колокол от дурного глаза⁵¹⁹.

Таковы факты внешней жизни колокольного сплава. Ни один другой из освоенных человеком металлических «плавов (разве что зеркальный сплав – бронза с 32–33% олова) не породил столько поверий и связанных с ними обрядов и не был в столь высокой мере опоэтизирован в мировой литературе, как колокольная бронза – «король, венец металла» («Про все звенит венец металла...» – Шиллер, «Песнь о колоколе»).

Рецепт колокольного сплава восходит к глубокой древности. Наиболее ранняя попытка письменной фиксации рецепта относится к древнему Китаю (III в. до н. э. или ранее) – это ремесленная глава «Као-гун-цзи» книги «Чжоу-ли» («Чжоуские церемонии»)⁵²⁰, где рецепт фигурирует в виде пропорции из пяти частей меди к одной части олова. На европейской почве состав колокольного сплава впервые упоминается в знаменитом трактате бенедиктинского монаха Теофила «Краткое изложение различных искусств» – первой европейской ремесленной энциклопедии (первая половина XI в.): «Когда медь таким образом будет выплавлена, к ней примешивается пятая часть олова и таким образом приготовляется тот металл, из которого делаются колокола»; «Пятую или шестую должно составлять олово, обе составляющие части должны быть очищены, прежде чем они будут смешаны, с тем, чтобы они хорошо звучали»⁵²¹.

В средневековой Европе рецепт циркулирует, по-видимому, посредством списков сочинения Теофила. В XVI в. мы находим его в «Пиротехнии» Ваноччо Бирингуччо («Те, кто хотят делать колокола, кладут 23, 24, 25 или 26 фунтов олова на каждые сто фунтов меди в зависимости от тона, а также в зависимости от того, большими или малыми должны быть колокола и должен ли быть тон глубоким или резким и ясным»)⁵²², в XVII в. – во «Всеобщей гармонии» Марена Мерсенна («Опыт показал, что лучший материал должен состоять из 3, 4 или 5 частей чистой, или красной меди на одну часть корнуэльского, или английского олова. Колокольные мастера дают 20 фунтов олова на 100 фунтов меди, но эта практика, по-видимому, допускает большую свободу, так как часовщики кладут одну треть олова в колокола для курантов, что делает их очень звучными, другие же литейщики дают тем больше олова, чем более прекрасный звук они стараются получить. Однако во всем этом деле нужна большая осторожность, так как если в сплаве слишком много олова, то колокол может разбиться, а если в нем слишком мало олова, то колокол будет звучать, как котел»)⁵²³.

В XVIII в. рецепт попадает в знаменитую «Энциклопедию наук, искусств и ремесел» Дидро и Даламбера («Что касается состава металла, то наилучшим является состав из трех частей красной меди и одной части высококачественного олова... Пропорция из трех частей меди к одной части олова не столь хорошо утвердилась, чтобы от нее нельзя было уклониться. В большие колокола дают пропорционально больше меди, чем в малые. Эта проблема – соотношение материалов в сплаве в зависимости от размера колоколов с тем, чтобы получался наилучший звук, – еще требует разрешения, но так как она связана с природой материалов, то пока нет надежды, что решение может быть найдено каким-либо другим способом, кроме эксперимента; ни химия, ни музыка, ни геометрия не могут здесь приравняться опыту наощупь»)⁵²⁴, в XIX и XX вв. – рецепт сплава воспроизводится в источниках по бронзолитейному производству⁵²⁵, специальных работах по колокололитейному делу⁵²⁶ и крупных энциклопедиях мира. Этого же состава сплав известен на всем Востоке и как обычный колокольный сплав⁵²⁷, и как сплав для китайских, индонезийских, яванских гонгов и там-тамов⁵²⁸, и как материал турецких тарелок⁵²⁹, индийских джарла⁵³⁰, вьетнамских барабанов⁵³¹, а также других ударных металлических музыкальных инструментов народов мира.

С точки зрения современной физики металлов этот сплав представляет собой типичный физический объект, основные проявления которого должны быть обусловлены его природой, собственными его физическими свойствами.

Для данной статьи потребовалось ввести и конкретизировать несколько соображений.

В своей окончательной формулировке рецепт колокольного сплава требует строгой регламентации количественного соотношения компонентов и строгого ограничения уровня примесей. Однако химический состав дает только качественную внешнюю характеристику сплава, свойства же реальных сплавов определяются тем, что образуется при данном химическом составе соответственно способу получения – обычно это конгломерат различных фаз, примесей, включений, соответственно свойства сплава могут зависеть от всех таких факторов. Здесь поэтому возникали следующие вопросы. Точность состава и чистота означают критичность к какому-то определенному фактору строения сплава. Какому? Почему состав как точен? Почему при точном составе уровень примесей так ограничен?

В самом общем случае поведение литейного колокольного сплава (деформируемые сплавы – материал гонгов и там-тамов – на данном этапе в программу исследования не входили) следовало рассматривать с учетом его фазового строения – типа, структуры и взаимного расположения промежуточных фаз, образуемых медью и оловом в соответствии с диаграммой состояния медь – олово⁵³². В области состава колокольного сплава эта диаграмма (см. стр. 242) дает две структурные составляющие – ɑ- и δ-фазы. Фаза, наиболее богатая медью (ɑ-фаза), является однофазным твердым раствором олова в меди с решеткой гранецентрированного куба (см. стр. 243). Для равновесного состояния предел растворимости меняется от десятых долей процента до 15,8% (по весу) в зависимости от температуры. Однако в силу медленности диффузии олова в меди в реальных условиях кристаллизации этот предел практически не осуществляется и при комнатной температуре все твердые растворы являются пересыщенными (неравновесными). Главным фактором, определяющим при этом фиксируемый состав ɑ-фазы, является скорость охлаждения, зависящая в свою очередь от массы охлаждаемого металла, теплопроводности литейной формы и температуры окружающей среды. Подобно исходному металлу, ɑ-твердый раствор мягок и пластичен, поэтому количество ɑ-фазы в значительной степени определяет пластичность сплава.

Диаграмма состояния Cu – Sn.

Решетка типа Сu

Структура γ-фазы

С увеличением содержания олова первичный твердый раствор на основе меди сменяется двухфазной областью (ɑ+δ) – это т. н. эвтектоид – механическая смесь ɑ- и δ-фаз. Затем следует несколько областей образования промежуточных фаз с характерными типами кристаллических структур (δ-, ε-, η-фаз) и несколько других двухфазных областей. Из всех промежуточных фаз системы Сu – Sn наибольший интерес для анализа колокольной бронзы представляет δ-фаза как входящая в состав эвтектоида. В основе δ-фазы лежит интерметаллическое соединение Cu₃₁Sn₈ с очень сложной кубической решеткой⁵³³, родственной структурному типу γ-латуни⁵³⁴ (см. стр. 243). Эта фаза кристаллизуется в очень узком концентрационном интервале и при температуре 350° С должна распадаться на (ɑ+ε). Из-за очень малой скорости этого процесса в большинстве случаев метастабильная δ-фаза сохраняется при комнатной температуре.

Таким образом, с учетом фазового состава в первом пред­ положении можно было ожидать, что особое поведение колокольного сплава может быть связано с одной из фаз ɑ или δ. С какой именно? На этот вопрос требовалось ответить.

Следует принять во внимание, что в музыкальной акустике (музыкальном материаловедении) основные требования к «звучащему» материалу формулируются как наилучшее возбуждение и излучение всех частот, возникающих при ударе, и большая длительность звучания. Эти требования достижимы при наличии хороших упругих свойств, низкого затухания звука (внутреннего рассеяния энергии колебаний), высокой плотности и минимальной пористости, а также слабой зависимости от частоты всех акустически значимых параметров. Материал для музыкальных инструментов должен, кроме того, отвечать требованию стабильности и воспроизводимости упругих свойств. Для определения качества «звучащего» материала H.H. Андреевым и А.В. Римским-Корсаковым была предложена обобщенная характеристика – акустическая константа – величина, учитывающая скорость звука, плотность и внутреннее трение через выражение

где Q – внутреннее трение, Е – модуль Юнга, р – плотность материала⁵³⁵. Это выражение выведено, правда, для «резонансного» дерева, но оно получено с учетом совокупности общих требований к материалу музыкального инструмента с точки зрения неискаженного и оптимального по мощности излучения и поэтому в виде обобщенного критерия могло быть распространено на «резонансный» металл.

Ко времени исследования, описываемого в этой статье, имелись данные изучения некоторых физических характеристик колокольного сплава (модуля упругости, скорости звука, затухания, плотности)⁵³⁶. Эти данные были получены в области рабочих составов колокольного сплава и обнаружили в общем почти линейный монотонный ход в зависимости от содержания компонентов. Дело, однако, в том, что монотонный ход концентрационных зависимостей сплавов обычно наблюдается лишь в областях с постоянным фазовым составом (например, в области твердых растворов, в эвтектоидной области). Здесь же, в системе медь – олово, имеются интерметаллические соединения, наличие которых практически всегда приводит к появлению четких перегибов, максимумов или минимумов на концентрационных графиках физических свойств. В связи с этим возникали следующие вопросы. Каково поведение акустически значимых параметров колокольного сплава (т. е. параметров, входящих в акустическую константу) в области составов диаграммы Сu – Sn, охватывающей интерметаллиды и, прежде всего, интерметаллическое соединение Cu₃₁Sn, всегда содержащееся в структуре сплавов с содержанием олова порядка 20%? Какова связь этих параметров с характеристиками отдельных фаз? Иначе говоря, существует ли корреляция между суммарным проявлением свойств сплава и поведением какой-либо фазы?

И, наконец, последнее соображение. В обычном случае от хорошего сплава требуется удовлетворение сразу целому комплексу требований. Применительно к колокольной бронзе поэтому было уместно выяснить, в каком соотношении находятся такие характеристики сплава, как механическая прочность и литейные свойства. Учета требовали и экономические соображения. Основной же вопрос формулировался при этом достаточно четко: отвечает ли найденный ремеслом состав колокольной бронзы какой-либо целесообразности – акустической, механической, технологической или экономической.

Что касается литейных, служебных и общеэстетических характеристик, то здесь ответ искать не приходилось – оловянистая бронза исторически зарекомендовала себя как сплав с прекрасной жидкотекучестью, высокой коррозионной стойкостью и выдающимися эстетическими свойствами – бронза красива. Что касается экономических факторов, то здесь тоже все было ясно – достаточно было обратиться к материалам по истории металлургии: бронза, высокооловянистая в особенности, всегда представляла собой ценный, дорогой и поэтому стратегически важный материал, поэтому меньше всего экономический фактор мог сыграть какую-либо роль в определении состава основного «звучащего» сплава. Что же касается физических, акустических и механических свойств, то представлялось, что ответ на эти вопросы может дать исследование, поставленное по следующей программе:

1) установить влияние на свойства сплава различных примесей и дефектов структуры,

2) изучить химический и фазовый состав реальных образцов колокольного литья,

3) изучить зависимость физических свойств от состава,

4) изучить физические характеристики реальных исторических образцов,

5) установить причину жесткой привязки рецепта колокольной бронзы к узкой области составов системы медь – олово.

Влияние серебра на свойства колокольной бронзы. Микроструктура образца № 5 («Московский») – изображение в поглощенных электронах 300х400 мкм, х166

Для осуществления этой программы понадобилось провести цикл исследований из нескольких частей с помощью современных аналитических методов физического металловедения.

По первому пункту исследования оказалось возможным ограничиться обобщением и анализом литературных данных. Эти данные⁵³⁷ можно суммировать следующим образом:

1) влияние пористости (главного возможного дефекта литейной технологии) сильнее всего сказывается на затухании звука;

2) влияние добавок свинца до 3% может быть признано акустически нейтральным, но большее количество свинца снижает твердость и увеличивает затухание;

3) при введении до 2% серебра сплав сохраняет типичную двухфазную структуру колокольной бронзы: добавление в сплав 5% серебра приводит к появлению новой структурной составляющей (по-видимому, механическая смесь эвтектоида и Ag₃Sn); легированная серебром бронза обнаруживает при этом несколько повышенные твердость и затухание и несколько пониженную скорость звука (см. стр. 246), но не в той степени, чтобы влияние серебра можно было бы признать сколько-нибудь акустически значимым;

4) все другие исследованные примеси (алюминий, фосфор, магний, висмут, железо, кобальт, никель) ухудшают акустические характеристики, причем алюминий, висмут, мышьяк вредны уже в количестве сотых долей процента.

Таким образом, высокая критичность к чистоте колокольной бронзы означает необходимость получения чистого двухкомнонентного меднооловянного сплава строго определенного состава.

Для ответа по второму пункту программы было взято несколько образцов колокольного литья разного времени и происхождения: один из самых знаменитых в России по звучанию колоколов – колокол Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде, отлитый во второй половине XVII в., московский колокол XVIII в., колокол украинского происхождения XIX в., старый колокол, снятый с судна «Александр Грин», современный судовой колокол; еще один образец был предоставлен известной колокололитейной мастерской Петера Шиллинга (ГДР, г. Апольда). Образцы были исследованы методом рентгеноспектрального электроннозондового анализа с помощью рентгеновского микрозонда MS-46 фирмы «Cameca». Исследование охватывало идентификацию фаз, определение химического состава локально по фазам, определение количественного соотношения фаз. Химический анализ всех образцов был проведен ранее методом атомно-абсорбционного спектрального анализа (табл.1).

Результаты этого исследования позволили установить следующее:

1) во всех образцах обязательно присутствуют ɑ-фаза с составом, близким или соответствующим границе растворимости олова в меди (~15,8%), и δ-фаза, в среднем рас­ четном составе которой содержится в среднем расчетном составе которой содержится в среднем 67,4 весовых процента меди, 32,6 олова, с сильно различающимся относительным количеством каждой из фаз (см. стр. 247 и табл. 2);

2) количество примесей во всех случаях не выходит на предел 2%, при этом никакие другие фазы, кроме основных, не обнаружены (что было подтверждено также качественным рентгенофазовым анализом, см. табл. 3);

3) имеется корреляция между субъективными оценками качества звучания колоколов и относительным количеством δ-фазы, в частности, те из изученных образцов, которые были взяты от колоколов с хорошим или очень хорошим звучанием, обнаружили в микроструктуре более высокое содержание δ-фазы. Исследование по третьему пункту программы формулировалось с учетом результатов, полученных по второму пункту вместе с литературными данными по свойствам сплавов системы Сu – Sn⁵³⁸.

Обнаружилось, что практически все измеренные к настоящему времени физические свойства сплавов этой системы, будучи выражены в виде функции от концентрации компонентов, дают переломы в области промежуточных фаз, т. е. являются структурно-чувствительными, причем наиболее резкая аномалия относится к составу δ-фазы. Эти измерения, однако, были проведены в различных условиях и на образцах различного происхождения и разной степени чистоты и не охватывали все представляющие интерес свойства. Поэтому, предполагая, что акустические свойства этих сплавов должны подчиняться закономерностям, обусловленным фазовым строением соответственно диаграмме фазового равновесия, и используя специальную аппаратуру, мы получили данные зависимости состав – свойство для всех тех физических характеристик, которые входят в акустическую константу. Образцы для этих измерений выплавлялись специально из чистых металлов в дуговой печи в атмосфере аргона и подвергались стабилизирующему отжигу, плотность, модуль Юнга, скорость звука и коэффициент затухания звука (величина, непосредственно связанная с внутренним трением), а также твердость и микротвердость.

Соответствующие графики показаны на стр. 248–250. Для собственного состава колокольного сплава никаких особенностей не обнаружилось, но для состава 32,5% результаты показали полностью однозначное соответствие всех измеренных характеристик в отношении проявления переломов, что действительно означало определяющую роль δ-фазы (интерметаллида Cu₃₁Sn₈) в задании акустических свойств колокольного сплава.

Плотность сплавов системы Сu-Sn

Модуль Юнга сплавов системы Сu-Sn

Скорость распространения звука в сплавах системы Сu-Sn

Коэффициент затухания звука сплавов системы Сu-Sn

В этой связи необходимо сделать несколько дополнительных замечаний. Интерметаллид Cu₃₁Sn₈ принадлежит к особой группе металлических соединений – группе так называемых электронных фаз, или фаз Юм-Розери (по имени английского металлофизика В. Юм-Розери)⁵³⁹, которые являются носителями особых физических свойств, но сохраняют специфику металлических веществ. Одним из важнейших факторов образования металлических соединений является электронная структура, которая характеризуется электронной конфигурацией атомов, участвующих в сплавлении, типом химической связи, концентрацией электронов проводимости внутри элементарной ячейки структуры и общим распределением электронных зарядов внутри сплава. В отличие от многих металлических соединений, структура которых определяется главным образом относительными размерами атомов различных компонент и их электрохимической природой, для электронных фаз Юм-Розери установлено, что основным фактором, контролирующим устойчивость, тип кристаллической структуры и характер физических свойств, является фактор электронной концентрации – отношение общего числа валентных электронов к числу атомов (е/а).

Так, в системе Сu-Sn, являющейся одной из наиболее типичных систем, образующих электронные соединения, имеются фазы Cu₅Sn со структурой ß-латуни и электронной концентрацией е/а=3/2 (5 электронов от одновалентной меди и 4 электрона от четырехвалентного олова на 6 атомов), Cu₃Sn со структурой типа γ-латуни и е/а = 21/13 (общее число валентных электронов (31х1) + (8х4) =63 на 39 атомов) и Cu₃Sn со структурой ε-латуни и е/а=7/4 (7 валентных электронов на 4 атома).

Что касается собственно интерметаллида Cu₃₁Sn₈, то это соединение является одним из самых ярких представителей электронных фаз Юм-Розери с е/а=21/13 вообще. Для таких фаз действие электронного фактора может быть сведено к появлению ряда особенностей, резко выделяющих их из группы других электронных соединений.

Фазы с концентрацией валентных электронов в соотношении 21 электрон на 13 атомов кристаллизуются в необычных гигантских кристаллических решетках, родственных основному структурному типу γ-латуни. Расшифровка структур типа γ-латуни потребовала значительных усилий и до сих пор является предметом исследовательского интереса⁵⁴⁰. Для того, чтобы легче представить сложность этой структуры, обратимся к рис. на стр. 243. Ее можно описать с помощью групп из 26 атомов с неэквивалентными положениями («кластеров», предложенных Брэдли и Джонсом в 1933 г.⁵⁴¹). Положения атомов в группах можно разбить на несколько подгрупп: внутренние тетраэдрические позиции (4 атома), наружные тетраэдрические позиции (4 атома), октаэдрические позиции (6 атомов) и, наконец, кубооктаэдрические позиции (12 атомов). В обычной структуре типа γ-латуни две группировки из 26 атомов упаковываются в виде псевдоатомов в положениях объемно-центрированной решетки с постоянной 9А – такие соединения образуются в двойных системах на основе цинка, кадмия и некоторых переходных элементов; в отличие от этого структура δ-фазы системы Сu-Sn, являющаяся сложной разновидностью структуры типа γ-латуни, включает четыре «кластера» в гранецентрированной кубической решетке с постоянной, вдвое большей, чем у γ-латуни (17,95А), и 416 атомами на элементарную ячейку («сверхгигантская» решетка)⁵⁴².

Пластичность сплавов Сu-Sn (сопротивление 60-процентному обжатию: «О» – отсутствие трещин, «7» – полное разрушение)

В общем же сложная конфигурация структуры типа γ-латуни может быть представлена как «сверхструктура» обычной кубической решетки – структура, в которой упорядоченность расположения атомов простирается на расстояние, значительно превышающее постоянную решетки обычных кристаллов, соответствуя появлению дополнительной периодичности (сверхпериодичность). Образование сверхструктуры обычно бывает обусловлено снятием локальных напряжений, возникающих при расположении одинаковых атомов в ближайшем соседстве друг с другом; так, в частности, для структуры δ-фазы Сu-Sn установлено полное отсутствие контактов между атомами олова⁵⁴³. Возникновение сверхрешетки часто сопровождается наблюдением специфических физических явлений, отсутствующих у естественных кристаллов, или тягой к яркому проявлению уже известных эффектов. Как раз такое явление, по-видимому, имеет место и в фазах со структурой γ-латуни, поскольку все те измерения акустических характеристик⁵⁴⁴, которые были проведены к настоящему времени на системах, образующих электронные соединения, выявляют аномалии при составе, соответствующем е/а=21/13. Все такие фазы в той или иной мере обнаруживают высокие упругие свойства при низкой демпфирующей способности; по-видимому, все они являются «звучащими» фазами.

Таким образом, в результате исследования сплавов системы Сu-Sn можно было заключить, что основным фактором, определяющим акустические свойства колокольной бронзы, является фазовая структура – наличие интерметаллического соединения со структурой δ-фазы. Это заключение, однако, требовало проверки на реальных колоколах, поскольку на свойства реального сплава могут оказывать значительное влияние и другие факторы – чистота, размер ячеек фаз, пористость и др. Предполагая при этом наличие хотя бы корреляции между физическими свойствами и фазовым составом, на пяти из описанной выше серии образцов колокольного литья⁵⁴⁵ мы определили (четвертый пункт программы) плотность, твердость, пористость, модуль Юнга, скорость звука, коэффициент затухания звука и, независимо от этого, провели количественный фазовый анализ (измерение относительного содержания каждой из фаз). Это исследование (его результаты приведены в табл. 4) внесло окончательную ясность в вопрос о зависимости от фазового состава: оказалось, что все измеренные характеристики меняются параллельно относительному содержанию δ-фазы, причем этот результат обнаруживается на каждом из акустически значимых свойств сплава, независимо от металлургической истории образцов и их возраста. Отсюда можно было сделать вывод, что особые свойства колокольной бронзы как акустически целесообразного сплава связаны с δ-фазой, все же остальные факторы на фоне фактора фазовой структуры имеют подчиненное значение.

Ответ по пятому и последнему из намеченных пунктов исследования вовлекал попытку объяснить исторический рецепт звучащей бронзы. Действительно, определяющим в акустическом отношении является интерметаллическое соединение Cu₃₁Sn₈. Это соединение, однако, обладает исключительной хрупкостью – колокол, отлитый из бронзы такого состава (67,5% меди, 32,5% олова), не выдержал бы и одного удара языком. Поэтому, учитывая, что материал для колокола должен обязательно удовлетворять также требованию по механической прочности, необходимо было установить поведение системы меднооловянных сплавов при ударной нагрузке. Для ответа на этот вопрос специальное исследование мы не проводили, а воспользовались литературными данными по деформационным испытаниям этих сплавов⁵⁴⁶, перестроив их в виде диаграммы (см. стр. 251). Эти данные показали следующее: если сплавы, различающиеся содержанием олова, расположить по их способности выдерживать деформацию, не разрушаясь, то окажется, что колокольный сплав – сплав с содержанием 20–22% олова – попадет почти на границу области допустимой хрупкости. Оптимум пропорций компонентов в сплаве при этом очевиден: с одной стороны – как можно больше олова, чтобы увеличить долю носителя специальных свойств сплава – «резонансной» δ-фазы; с другой стороны – не настолько много олова, чтобы лишить сплав демпфирующей способности матрицы – пластичной ɑ-фазы. Таким образом, реальный комплекс свойств звучащей бронзы формируется соотношением двух основных фаз: очень хрупкой δ-фазы – носителя акустических свойств сплава и пластичной ɑ-фазы – носителя механических свойств (прочности и пластичности), при этом выбор состава сплава отвечает оптимальному решению, основанному на реальных структурно-фазовых соотношениях – компромиссу между противоречивыми требованиями к сплаву в пользу главного – звука.

Подробное изложение этого исследования публикуется в отдельных статьях, сейчас же сформулируем наиболее важные выводы:

1. Колокольная бронза представляет собой акустически целесообразный сплав с оптимальными физико-механическими характеристиками, что позволяет определить его как сплав с особыми свойствами.

2. Основной эффект, обусловливающий особенности физических проявлений сплава, – это эффект интерметалличности на основе соединения Cu₃₁Sn₈. Интерметаллид Cu₃₁Sn₈ относится к группе электронных фаз, доминирующим фактором существования которых является фактор электронной концентрации, устанавливающий связь между соотношением электронов и атомов, кристаллической структурой и физическими свойствами таких фаз.

Металлические соединения, образуя отдельный класс веществ, как правило, являются носителями особых свойств, отсутствующих у обычных металлов и обязанных наличию широкого диапазона изменений химической связи – от металлической до ионной с возможностями различных промежуточных и смешанных типов связи. Благодаря своим специфическим свойствам металлические соединения нашли широкое применение при создании материалов с особыми физическими свойствами. Среди них имеются соединения с уникальными сверхпроводниковыми, полупроводниковыми, магнитными, оптическими и другими свойствами⁵⁴⁷. Эти же свойства изменяются в широких пределах в зависимости от различных метастабильных и стабильных состояний металлидных систем. Решение, найденное колокололитейным ремеслом, – сплав с особыми акустическими свойствами на основе уникального интерметаллического соединения Cu₃₁Sn₈» с е/а=21/13 и сверхструктурой – можно поэтому поставить в соответствие тем современным тенденциям в разработке сплавов с особыми свойствами, где интерметаллические соединения используются в качестве основы промышленных сплавов благодаря уникальному влиянию на свойства обычных материалов.

3. С наличием интерметаллида (в зависимости от его относительного количества) связан цвет сплава и – каким-то пока непонятным образом – тембровый состав звучания. Имеется четкая корреляция: при повышении содержания олова меняется одновременно и цвет – металл белеет (при составе δ-фазы цвет бронзы был бы совсем белым, с отчетливо серебряным оттенком), и характер звучания – звук становится чище, звонче, мелодичнее; качественно это отражает факт повышения доли верхних спектральных составляющих. В связи с этим представляет очень большой интерес исследование собственных акустических свойств интерметаллического соединения Cu₃₁Sn₈.

4. Физической основой исторического рецепта колокольной бронзы являются электронно-атомная структура и физические свойства кристаллических фаз. Дело в том, что и в самом общем случае электроны и атомы являются носителями свойств вещества, которые, проявляясь в макроскопических масштабах, обусловливают наблюдаемые явления. Колокольная бронза представляет собой, однако, совершенно исключительный культурно-исторический феномен взаимодействия материала, созданного человеком, с самим человеком. Поэтому представляется, что основой содержательного описания такого сложного явления, которое было бы информативным в отношении форм его функционирования, должна быть его собственная физическая природа, т. е. первичный эффект воздействия, так же, как природа вторичного эффекта восприятия – психология и психофизиология восприятия сложных звуков⁵⁴⁸.

Таблица 1. Общий химический состав образцов колокольного литья

Таблица 2. Химический фазовый состав образцов колокольного литья

Таблица 3. Рентгеновский фазовый анализ образцов колокольного литья

Таблица 4. Результат измерения акустических свойств и фазового состава

«Царь-колокол» – выдающийся памятник русского литейного искусства XVIII в. Монументальный, богато орнаментированный, он обладает исключительной художественной выразительностью.

История отливки замечательного колокола до его подъема на постамент – подробно описана⁵⁴⁹, так что повторять ее здесь нет необходимости.

Неоднократно выдвигались различные проекты восстановления «Царь-колокола». Так, специалисты по электродуговой сварке Н.Н. Бенардос и Н.Г. Славянов предлагали заварить все трещины. В обоснование этих предложений Н.Г. Славянов приводил успешные результаты своих опытов по заварке трещин на небольших колоколах, которые он произвел в Перми в феврале 1893 г. Однако подобные проекты реализованы не были.

В последние годы вновь высказываются отдельные пожелания и имеются предложения о проведении работ по полному восстановлению «Царь-колокола» с таким расчетом, чтобы можно было услышать его звучание. Спору нет, техника за прошедшее столетие шагнула вперед, и сегодня уже возможна качественная сварка толстостенных конструкций. Однако с подобными предложениями вряд ли можно согласиться.

Во-первых, «Царь-колокол» стал неотъемлемой частью сокровищ Московского кремля и, по-видимому, должен остаться в качестве его реликвии. Во-вторых, для того, чтобы услышать звучание колокола, необходимо воздвигнуть специальную звонницу. В-третьих, при сварке толстостенных конструкций возникают значительные внутренние напряжения, и неизвестно, как в этом случае поведет себя конструкция. Не появятся ли новые дефекты – трещины, что еще больше ухудшит состояние колокола? И, наконец, сварка может изменить и даже разрушить наружную патину и художественный орнамент.

Каждое из этих соображений в историческом, архитектурном, инженерном и художественном плане соответственно убеждает нас в нецелесообразности проведения работ по заварке трещин в «Царь-колоколе». Вместе с тем работы по сохранению колокола совершенно необходимы.

В 1978 г. специалисты Военной академии им. Ф. Э. Дзержинского по просьбе дирекции Гос. Музеев Московского кремля провели осмотр и техническую экспертизу «Царь-колокола». Было установлено, что в результате многолетних наслоений внешний вид колокола заметно ухудшился, особенно в результате многократной окраски. Впервые он был окрашен (по-видимому, в целях маскировки) в 1941 г. В дальнейшем окраска повторялась неоднократно, вплоть до 1965 г. Многочисленные лакокрасочные покрытия на наружной поверхности колокола образовали слой, толщина которого в некоторых местах достигала 6–8 мм, а в верхней части, под навершием – до 100 мм. С 1966 г. окраска была прекращена, и краска стала постепенно разрушаться, а в некоторых местах – частично осыпаться. Наиболее интенсивно этот процесс протекал на гладких участках боковой поверхности, обращенной к югу. Многослойные напластования краски искажали, а в некоторых местах и полностью скрывали рельефные изображения. Особое беспокойство вызвали многочисленные сквозные трещины, обнаруженные еще архитектором М. Казаковым⁵⁵⁰.

Установлено, что форма опорной поверхности постамента и «Царь-колокола» вызывает расклинивание полей и головы колокола. В его теле имеется большое число трещин, вершины которых скрыты под наслоениями краски. Видимые невооруженным глазом части трещин развиты от нижнего среза полей вверх по образующей, к голове колокола. Отдельные трещины имеют в вершинах отклонения от меридианального направления. Вследствие этих отклонений, а также конусообразной формы «Царь-колокола» возможно опасное сближение трещин в их вершинах. Специалисты считают, что в некоторых материалах под действием внутренних напряжений в условиях постоянно изменяющихся температур и влажной индустриальной атмосферы трещины со временем могут расти. Не исключено, что подобное явление протекает и в теле «Царь-колокола». Косвенно на развитие трещин указывало уменьшение толщины следов коррозии вдоль некоторых видимых трещин – в направлении от их начала к вершине.

Сделанное специалистами академии предположение о возможном развитии трещин вызывает опасение относительно возможного разрушения «Царь-колокола». Было рекомендовано провести тщательное дефектоскопирование тела колокола для установления его технического состояния и наблюдения за поведением трещин. Для этого прежде всего необходимо было очистить поверхность колокола от краски и грязи. Очистить так, чтобы не повредить естественную патину и исключить возможность развития трещин под воздействием применяемых средств очистки.

«Царь-колокол» в Московском кремле

Летом 1979 г. вокруг колокола в один день были возведены леса. Это было сделано для того, чтобы снять многослойное красочное покрытие со всей поверхности колокола. Очистка поверхности была необходима не только для выявления истинной красоты «Царь-колокола», но в основном для проведения его дефектоскопирования.

С самого начала работ возникло ряд трудностей. Прежде всего встал вопрос: чем очищать многослойное затвердевшее красочное покрытие? Из многочисленных предложенных методов был выбран и отработан механохимический метод, который включил механическую очистку мягкими (текстолитовыми) скребками с фигурной заточкой и последующее удаление оставшейся в углублениях орнамента краски специальными растворителями, не взаимодействующими с бронзовой патиной. Такой метод обеспечил хорошую очистку поверхности при безусловном сохранении естественной старинной патины, имеющей своеобразный серебристо-серый цвет с зеленоватым отливом.

Особенно трудоемкой оказалась очистка «северной» стороны поверхности колокола, т. е. той его части, которая постоянно находится в тени колокольни Ивана Великого. В качестве примера можно привести тот факт, что один из участников реставрации «Царь-колокола» за 5 часов интенсивной работы на «северной» стороне очистил лишь около 0,25 кв. м. гладкой поверхности.

По ходу работ производилось фотографирование отдельных фрагментов поверхности – до очистки и после нее. Сравнение этих снимков наглядно показывает результаты очистки: па теле колокола ярко и четко выступили скульптурные украшения, орнаменты и надписи, ранее частично или полностью скрытые толстым слоем краски. Среди изображений, украшающих «Царь-колокол», выделяются скульптурные портреты императрицы Анны Иоановны и царя Алексея Михайловича. Парадный портрет императрицы в полный рост подчеркивает тот факт, что колокол был отлит по ее повелению. Изображение царя Алексея Михайловича напоминает о том, что новый колокол был перелит из более древнего, отлитого еще в XVII в. во время его царствования. Алексей Михайлович также изображен в полный рост, в парадном облачении, с державой и скипетром в руках.

Под верхним фризом колокола расположены овальные медальоны с изображением Спасителя, Богоматери, Иоанна Предтечи, апостола Петра, Анны пророчицы. Очень красивы два больших фигурных картуша, расположенных между фигурами Анны Иоановны и Алексея Михайловича. Их рисунок образуют крупные барочные завитки, растительные мотивы и ромбовидная сетка-трельяж с четырехлепестковыми цветками-розетками. Дополняют декор фигуры ангелов и резвящихся путти. Внутри картушей помещены пространные надписи об истории создания колокола. К сожалению, во время заполнения формы металлом в некоторых местах произошли смывы. Особенно это заметно на отдельных фигурах и надписях.

Под изображением императрицы Анны Иоановны в круглом медальоне вылита надпись «Лил сей колокол Российский мастер Иван Федоров сын Моторин с сыном своим Михаилом Моториным».

Удивительно и орнаментальное убранство колокола. Это и легкий изящный орнамент в верхней части, и два строгих пояса между изображениями святых с четким ритмом вертикально расположенных растительных гирлянд. В нижней части колокола – пояс из листьев аканта и пояс сложного по рисунку орнамента с крупными цветочными розетками. Во всех орнаментальных мотивах чувствуется рука большого художника, талантливого и умелого мастера. Следует, однако, заметить, что после пожара 1737 г. чеканка изображений была приостановлена и часть украшений и надписей остались необработанными.

Работа по очистке колокола была проведена сотрудниками Военной академии им. Ф.Э. Дзержинского и Гос. Музеев Московского кремля при большой помощи и непосредственном участии комендатуры Московского кремля.

Очистка колокола позволила приступить к более глубокому его исследованию, направленному на оценку технического состояния, и к дефектоскопированию его поверхности. С этой целью в первую очередь было проведено исследование сплава, из которого отлит «Царь-колокол».

Из книги в книгу, из статьи в статью переходят следующие данные о его химическом составе: Cu-84,51%; Sn-13,21%; S-1,25%. Кроме того, в колоколе выявлено (по испытаниям, сделанным в 1832 г.) около 0,036% золота и около 0,25% серебра, что составляет примерно 72 кг и 500 кг соответственно⁵⁵¹. К сожалению, нам не известны сведения о том, в каком месте была взята проба и по какой методике проводился химический анализ. Однако правильность приведенных данных, даже с учетом ликвационных явлений, вызывает сомнение. Это в первую очередь относится к содержанию серы. Нам представлялось, что такое большое содержание серы, являющейся вредной примесью, в бронзе «Царь-колокола» нереально.

Для исследования химического состава и структуры сплава были взяты пробы ил середины (по высоте) наиболее опасной трещины и в районе прибыльной части колокола. Анализ проводился различными современными методами с высокой точностью в лаборатории института «Гипроцветмет обработка».

Исследования показали, что «Царь-колокол» изготовлен из типичной колокольной оловянистой бронзы с содержанием обычно присутствующих примесей и сопутствующих металлов. К последним следует отнести серебро и золото.

Химический состав металла «Царь-колокола»

и примесей, %

Полученные данные о химическом составе хорошо согласуются с результатами исследования микроструктуры. Структура состоит из твердого раствора олова в меди (ɑ-фаза) и эвтектоида, состоящего из ɑ-фазы и интерметаллических соединений меди и олова (δ-фаза).

Для решения практических задач, связанных с оценкой долговечности «Царь-колокола», необходимо знание механических свойств металла. К сожалению, вырезать образцы даже для проведения микромеханических испытаний практически не представляется возможным. Поэтому, пока можно дать лишь приближенную опенку механическим свойствам, используя данные об их зависимости и от содержания олова в сплаве.

На графике представлены зависимости механических свойств от содержания олова в сплавах, предназначавшихся для артиллерийских стволов и для колоколов. Как видно, «Царь-колокол» изготовлен из оловянистой бронзы, обладающей повышенной твердостью и прочностью и очень низкой пластичностью. Хрупкость металла «Царь-колокола» явилась одной из причин возникновения трещин и местного разрушения в процессе быстрого охлаждения.

Медальон с изображением Анны-пророчицы (до реставрации и после реставрации)

Аппроксимированная развертка «Царя-колокола», расположение трещин

Перед визуальным дефектоскопированием очищенной поверхности колокола был произведен его обмер и разбивка на сектора, затем каждый сектор исследовался с наружной и внутренней стороны. Осматривалась поверхность визуально, невооруженным глазом и с помощью оптической лупы.

В результате исследования было обнаружено 10 трещин, которые являются сквозными, т. е. проходят и по внутренней и по наружной поверхности. Трещины глубокие, продольные, достигающие свыше 2 м в длину, направленные от основания к вершине. У самого основания колокола трещины имеют ширину около 5 мм и более и переходят по направлению к вершине в тончайшую «нитеобразную» извилистую трещину, почти невидимую невооруженным глазом.

Каждый обнаруженный дефект на теле колокола, каждая трещина тщательно обмерялись и наносились на апроксимированную развертку «Царь-колокола», составленную впервые в его истории. Развертка, выполненная с соблюдением размеров и масштаба, наглядно отображает все дефекты колокола. Трещины на развертке изображены с некоторым допустимым отклонением, увеличенными. Это сделано для того, чтобы наглядно показать их опасность. Определены две наиболее опасные трещины, находящиеся по обе стороны проема на месте выпадения отколовшейся части колокола.

В вершинах трещин на внутренней поверхности колокола сделаны специальные пометки для последующего наблюдения за состоянием трещин и их возможным развитием. Следует полагать, что наиболее опасные места находятся справа и слева от выкола в колоколе. Если трещины будут развиваться и расти, то от колокола могут отделиться куски металла: слева от выкола весом около 8 т и справа – около 6 т. К сожалению, в настоящее время не представляется возможным сказать, удлинились ли трещины за почти 250-летнее существование «Царь-колокола».

Для этого надо иметь объективные данные для сравнения, чем мы не располагаем. Проведенное дефектоскопирование позволило провести предварительный расчет напряжений в наиболее опасных местах. В результате выявлены неблагоприятные ситуации, при которых возникает реальная опасность разрушения колокола.

В 1978–1982 гг. специалисты провели работы по исследованию состояния постамента и фундамента «Царь-колокола». Было установлено, что кирпичная кладка постамента под действием тяжести колокола и атмосферных факторов подверглась частичному разрушению, не может считаться надежной и требует замены.

Глубина заложения бутового фундамента составляет 2,4 м. Ниже залегают насыпные грунты, в верхней части которых имеются небольшие отверстия диаметром 16–18 см от сгнивших деревянных бревен – «коротышей». Длина «коротышей» составляет 0,9–1,3 м, расстояние между отверстиями – 0,3–0,4 м. По заключению специалистов, фундамент требует усиления. Работы по усилению фундамента и замены постамента потребуют если не подъема, то некоторого перемещения «Царь-колокола». Как поведет себя тело колокола при перераспределении напряжений? Не начнут ли расти трещины? Не приведет ли это к отделению осколков или к полному разрушению?

Даже после проведенных до настоящего времени исследований на все эти вопросы ответить еще нельзя. Для окончательного решения потребуется провести дополнительные исследования и расчеты с использованием новейших критериев.

При этом необходимо обратить особое внимание, по крайней мере, на два очень важных положения:

1. Визуальная дефектоскопия не дает полной уверенности в отсутствии поперечных трещин, которых справедливо опасался еще М. Казаков. Кроме того, трещины при определенных условиях могут распространяться и под поверхностью металла, что можно обнаружить лишь с помощью специальных приборов. Предварительное применение метода ультразвукового контроля позволило установить, что отдельные трещины имеют продолжения и под поверхностью. Однако попытки определить фронт распространения трещины по толщине стенки окончились неудачей. Следует полагать, что эти неудачи связаны с крупнозернистым строением металла: ультразвук, отражаясь от границ зерен, не позволяет выявить трещину. В данном случае, по-видимому, потребуется применение специальной аппаратуры и отработка режимов контроля.

2. Необходимо постоянно следить за стабильностью положения трещин. Это особенно важно в период проведения работ по укреплению фундамента и при замене постамента. Возможно, что в это же время придется осуществить и выравнивание колокола, так как северо-восточный его срез приподнят над горизонтальной плоскостью на 78,5 мм.

Решение этой весьма сложной задачи может быть осуществлено различными путями. Для слежения за поведением трещин целесообразно применить метод акустической эмиссии. Этот метод основан на том, что возникновение и развитие трещины в изделии связано с излучением упругих колебаний. Распространяясь в металле, эти колебания фиксируются специальными датчиками и преобразуются в электрические сигналы, регистрация которых позволяет установить момент начала движения трещины и определить координаты ее вершины. Своевременное оповещение об опасности позволит принять меры, исключающие разрушение колокола.

В сравнительно простом случае этот метод был использован американскими специалистами для обеспечения безопасности «Колокола свободы» (США), имеющего одну трещину, при перемещении его из холла Независимости в другое место, доступное для широкой публики, в связи с празднованием 200-летия образования США. Для разработки специальной системы оповещения о начале движения трещины были привлечены многочисленные фирмы и крупные специалисты.

В случае с «Царь-колоколом» решение аналогичной задачи, несомненно, значительно сложнее. Это видно из таблицы, в которой приведены некоторые параметры упомянутых колоколов:

В заключении хотелось бы еще раз подчеркнуть, что» «Царь-колокол» – это бесценная историческая реликвия нашего народа и для его сохранения должны быть использованы наука и техника космического века.

Краспокаменное здание оригинальной архитектуры с бойницами и башней возвышается на высоком берегу реки Урал рядом с бульваром имени Я.М. Свердлова. В обиходной речи и в литературе оно именуется Музеем-архивом. Построено оно было в 1856 г., на основании приказа генерал-губернатора В. А. Перовского по проекту А.П. Скалочкина, крепостного архитектора графини Кутайсовой, и предназначалось для архива Оренбургской губернии. Но в 1857 г. по приказу нового губернатора в здании разместили гарнизонную гауптвахту.

Когда-то в круглых проемах верхнего этажа башни помещались циферблаты механических часов. Местный журналист и писатель Райский в начале XX в. писал: «На башне гауптвахты устроен хронометр, отбивающий на 3-х колокольчиках четверти часа, причем два больших размеров циферблата показывают точное время, по которым обыватели проверяют собственные часы»⁵⁵².

За долгие годы своего существования механизм часов, видимо, пришел в негодность, был разобран, снят и увезен (когда это произошло и куда исчезли часы, предстоит еще узнать местным краеведам).

В канун 61-и годовщины Великой Октябрьской социалистической революции старинная башня зазвучала вновь. Над городом, над рекой Уралом, с высокого берега раздался перезвон колоколов. Каждые 30 минут бьют часы и колокола вызванивают несколько начальных тактов песни композитора Г. Пономаренко на слова поэта В. Бурыгина «Расцвели оренбургские степи». Стрелки часов на двух циферблатах, как и встарь, показывают точное время.

Конструктор нового механизма часов – бывший мастер по ремонту сложной бытовой техники Оренбургского городского объединения «Рембыттехника», ныне пенсионер Н.С. Кузнецов. С 1964 г. он интересуется устройством башенных часов, осмотрел часы в Кисловодске, в Новом Афоне, Ялте. Появилась мысль: устроить часы с механическим заводом в Оренбурге, на башне Музея-архива. Только спустя два года Кузнецов приступил к работе, которая длилась более восьми лет.

Оренбург. Здание Музея-архива

Руководствуясь большим опытом часового мастера, он сконструировал, изготовил и собрал механизм часов. Пуск был удачным. Однако до полного завершения работ было далеко. Предстояло отлить колокола, изготовить циферблаты, гири (до этого их роль выполняли ведра, наполненные водой) и многое другое, без чего часы не могли существовать.

В 1977 г. Н.С. Кузнецов обратился в Оренбургский гор. исполком с предложением установить часы на башне Музея-архива. Предложение было одобрено.

Тем временем мастер, недовольный своей первой моделью башенных часов, решил изготовить вторую – более крупную, с набором колоколов более широкого диапазона.

Кузнецов узнал, что в Куйбышеве на здании Приволжского военного округа установлены куранты, вывезенные с Успенского женского монастыря города Оренбурга, аналогичные по своему устройству часам на здании Музея-архива. Он изучил устройство Успенской часобитни. Взяв за основу ее конструкцию, он снова приступил к кропотливой работе над своими курантами. К изготовлению деталей часового механизма, которых насчитывалось около 1000 (!), были привлечены многие предприятия города.

Проектированием колоколов H.С. Кузнецов занялся сам. Через журнал «Литейное дело» узнал, как отливался колокол для знаменитого крейсера «Аврора». По книге Н.И. Оловяшшшикова «История колоколов и колокололитейное искусство» спроектировал профиль каждого курантового колокола. Изготовить их взялись литейщики местного завода. При этом использовалась технология отливки медных сплавов в земляных формах. Модели вытачивались из дерева. Отлитые колокола обтачивались на карусельном станке с целью уточнения их акустических спектров.

Сборку часов Николай Степанович Кузнецов начал в конце июля 1978 г. Помогал ему пенсионер, бывший слесарь завода «Металлист» М.В. Шадрин. К ноябрю 1978 г. сбор­ ка часов была закончена. Их установили на башне, отрегулировали, завели и, наконец, пустили.

Приведем некоторые технические данные новых башенных курантов. Часы – маятниковые, с механическим заводом, приводятся в движение тяжестью наборных гирь. Высота подъема гирь – 12 м. Их вес: для хода – 120 кг, для боя – 180 кг, для перезвона мелодии – 210 кг. Колокола: большой, отбивающий время, – 200 кг, шесть, используемых для перезвона, – от 40 до 100 кг. Заводятся часы на 7 суток, точность суточного хода ±10 секунд. Диаметр циферблата – 145 см, длина минутной стрелки – 65 см, часовой – 50 см.

Музыкальные инструменты, построенные на основе гармонически подобранных колоколов, – карильоны – зародились в XIV в. в Северной Европе, в тех приморских краях, где сегодня сходятся земли Голландии, Бельгии, Северной Франции, на высоких башнях, с которых ежечасно возвещали время большие колокола⁵⁵³. Чтобы от слуха не ускользали первые удары часового колокола, стало принято предварять их четырехкратным перезвоном колоколов поменьше. Позже на башнях появились и механические часы с часовыми колоколами-куранты, играющие предваряющий перезвон. Но при этом не исчезла и профессия людей, вызванивавших незатейливые прелюдии к сигналам времени.

От столетия к столетию совершенствовалось искусство звонарей и мастерство литейщиков и механиков. Все шире становился диапазон курантов (две, три октавы и более), в мелодиях появились аккорды, все более разнообразился набор напевов, колокольные мотивы отмечали уже не только часы, но и получасы, четверти, менялись от месяца к месяцу. Механизм, заставляющий звучать мелодические колокола, постепенно принял тот вид, который знаком нам по кремлевским курантам, завезенным Петром Великим из Голландии. От молоточков, ударяющих по жестко закрепленным колоколам, проволочные тросы тянутся через коленчатые рычаги к концам прямых горизонтальных рычагов, которые другими своими концами уперты в бок игрального вала – горизонтально расположенного металлического цилиндра, усаженного прямоугольными шипами-колками. Когда игральный вал вращается, колки зацепляют за рычаги, и те дергают за тросы – колокола вызванивают мелодию, запрограммированную последовательностью колков⁵⁵⁴.

Сходным образом устроен и инструмент для игры на колоколах-карильон (от латинского «quatrion», «четверка»: слово напоминает про старинный обычай четыре раза повторять предваряющий перезвон перед ударами часового колокола – что, кстати, сохранено и в кремлевских курантах). Как и в механических курантах, проволочные тросы тянутся здесь через коленчатые рычаги к горизонтальным прямым рычагам. Они укреплены в стальной раме на двух уровнях – вблизи пола и на высоте пояса. Перед ними – скамья, на которой сидит карильонер (звонарь). По верхним рычагам (мануалям) он ударяет кулаками, на нижние рычаги (педали) нажимает ногами. Педали связаны тросами с большими колоколами и сочленены с соответствующими мануалями. Играя не только руками, но и ногами, карильонер ведет на колоколах многоголосую игру⁵⁵⁵.

Такой карильон (кстати, единственный) есть и в нашей стране. Находится оп в Каунасе на башне, стоящей неподалеку от здания Исторического музея. Он был завезен в Литву еще до войны, из Бельгии. В нем – 35 колоколов, следующих друг за другом в строгом порядке хроматической гаммы, т. е. почти три полных октавы. Механизм, приводящий в движение молоточки, когда-то вызванивал песню «Мы родились литовцами» и костельный напев «Мария Мария». В 1958 г. каунасскому композитору Впкторасу Кунрявичюсу предложили переделать механизм для новой мелодии. Купрятшчюс, не обращаясь за помощью к мастерам, сам обновил ударное устройство, перестроил набор игрального вала, – теперь с башни зазвучала песня Б. Дварионаса «Где Неман течет». А несколько позже композитор стал разучивать на колоколах мелодии Баха, Бетховена, Чайковского, литовские народные песни, написал свою первую пьесу для карильона – польку «Веселые колокола».

Устройство карильона (принципиальная схема).

Колокола Эрфуртского карильона

Концерты колокольной музыки стали затем регулярными. Купрявичюс приобщил к своему увлечению сына Гедрюса, тоже композитора, сегодня известного не менее, чем отец. В их репертуаре сейчас более 500 произведений.

Происходят колокольные концерты по субботам и воскресеньям, длятся они по 15–20 минут. Это добрый десяток произведений, богатая программа. На площади Янониса, лежащей у подножия поющей башни, перед началом концерта заранее собираются люди, подходят автобусы с туристами. Для гостей города этот необычный концерт – одно из ярчайших впечатлений от Каунаса. А для горожан здешний карильон – это не только еженедельные концерты. Он давно уже стал своеобразным музыкальным календарем го­ рода. Каждая значительная дата отмечена особо. Первое мая, седьмое ноября – революционные песни. Первое сентября – «Гаудеамус». День, когда возлагаются цветы к Стене коммунаров, в которой покоится прах четырех коммунистов, казненных в 1926 г., – «Интернационал».

Самый большой концерт Викторас и Гедрюс Купрявичюс дают под Новый год, прямо в новогоднюю ночь. В четыре руки они играют «Лунную сонату» Бетховена, «Лебедя» Сен-Санса, множество других прекрасных мелодий, а под конец – шуточную литовскую песенку «Идемте, братцы, по домам...»⁵⁵⁶.

Так колокольная музыка стала неотъемлемой частью общественной жизни одного из видных городов нашей страны.

Все большую популярность завоевывает карильонная музыка в Германской Демократической Республике. Все здешние карильоны изготовлены в городе Апольда, в колоколо-литейной мастерской, основанной еще в начале прошлого столетия⁵⁵⁷. Впрочем, если колокола в ней отливают уже около века, то к производству карильонов здесь приступили недавно⁵⁵⁸.

Заказы на них поступали в Апольду еще до второй мировой войны. Однако тогдашний владелец колоколо-литейной мастерской Франц Шиллинг смог осуществить лишь немногие. Власти фашистской Германии конфисковали и переплавляли колокола под предлогом нехватки стратегического сырья.

С момента образования ГДР старинное ремесло нашло у народной власти заботливую поддержку. По заказу государства в мастерской Франца Шиллинга был отлит «колокол мира» для Франкфурта-на-Одере, колокол в память жертв Бухенвальда – знаменитый «бухенвальдский набат».

В 1972 г. колокололитейная мастерская стала народным предприятием. Она состоит в подчинении Министерства культуры ГДР и относится к ведомству, которое занимается охраной культурно-исторических памятников.

Первый карильон был изготовлен здесь в 1974 г. Разрабатывал его Петер Шиллинг, сын Франца Шиллинга, представитель третьего поколения знаменитой династии колокольных мастеров. В этом карильоне 47 колоколов, почти четыре октавы. Находится он в Магдебурге, на башне ратуши. Огромная 70-тысячная толпа собралась на ратушной площади во время его торжественного открытия. С тех пор он звучит в часы колокольных концертов, в дни международных фестивалей колокольной музыки. Его звоном начинают торжественные церемонии и встречают знатных гостей города. И каждую субботу в полдень, когда на ратушной площади за заслуги перед городом гражданам Магдебурга вручают почетные грамоты, для каждого из награжденных на карильоне исполняется заказанная им музыка⁵⁵⁹.

В 1978 г. в Карл-Маркс-Штадте зазвучал второй карильон Петера Шиллинга, насчитывающий 48 колоколов. А год спустя в Эрфурте был открыт третий. В нем 60 колоколов, пять полных октав. Самый большой его колокол весит немногим менее 2,5 тонн и имеет 1,5 м в диаметре. Общий вес всего колокольного набора – около 20 тонн. Это один из крупнейших карильонов Европы. «Посвящается 30-летию Германской Демократической Республике», – написано на самом большом его колоколе. А на третьем по величине: «Этот карильон учрежден Министерством культуры ГДР». Может показаться несколько высокопарным, что здесь употреблен глагол «учреждать» («stiften»), в немецком языке применяемый в оборотах типа «основать музей», «заложить университет». Но это говорит о том, какое высокое значение придается в республике колокольной музыке и какую яркую гражданскую роль она способна играть в общественной жизни социалистического города.

Петер Шиллинг и его жена Маргарита трудятся сейчас над проектами новых карильонов для городов ГДР – для Берлина, Галле. И еще один заказ поступил к ним недавно из Литовской ССР – изготовить карильон для Клайпеды. Старинное искусство карильонной музыки продолжается трудом и талантом своих приверженцев.

Игра на карильонах представляет собою лишь одну из разновидностей колокольной музыки. Другой, не менее яркий ее тип – русские звоны. Мелодии карильонов отличаются прежде всего мелодическими достоинствами. Русские же звоны впечатляют главным образом своим ритмическим рисунком, образованным столкновениями могучих аккордов тяжелых колоколов, среди которых могут быть и негармонирующие. Известный знаток колокольного дела С.Г. Рыбаков отмечал: русский звон «имеет тот отличительный признак, что в нем нет мелодии, а весь он состоит из ритмических фигур..., поэтому введение мелодии... совершенно нарушило бы его характер, явилось бы чем-то чуждым ему, странным, несовместимым с впечатлением, которое мы, русские, издавна привыкли воспринимать от колокольного звона»⁵⁶⁰.

Редкостная самобытность русских звонов требует уделять особое внимание их сохранению и развитию.

Сотрудники Архангельского музея деревянного зодчества «Малые Корелы» пытаются возродить русские звоны. Немалого труда стоило А.Н. Давыдову, И. В. Данилову найти колокола.

К весне 1975 г. в музей было доставлено более десятка колоколов. Колокола музея звучат теперь на каждом фольклорном празднике, встречают своим звоном гостей⁵⁶¹.

Однако слишком невелики колокола в Малых Корелах. Вес самого тяжелого – 12 пудов. По традиционным меркам русского колокольного дела это весьма недостаточно для полнозвучных звонов. Для сравнения: самый тяжелый из знаменитых ростовских колоколов, «Сысой», весит 2000 пудов. Равняться на него в наши дни, конечно, невозможно, реально говорить о 50–100 пудах, один такой колокол на звоннице уже придал бы добротную основу всему звону.

Другие историко-этнографические музеи России – в Суздале, в Новгороде – тоже хотели бы завести у себя колокольные звоны. Но им мешает та же трудность, – удается собрать лишь небольшие, частью надтреснутые колокола.

Видимо, следует обратиться за помощью к литейщикам из социалистических стран, где еще живут древние традиции колокольного литья. Колокола льют в уже упоминавшейся выше Апольде (ГДР), в Праге (Чехословакия), в Эрботтяне (Венгрия), в Пшемысле (Польша).

Напомним, что еще в первые послереволюционные годы талантливый энтузиаст русских звонов Константин Сараджев предлагал устроить в Москве Государственную концертную колокольню⁵⁶². Ему нравилась колокольня при церкви в Мароновском переулке в Москве: «... я поднимал вопрос о том, чтобы отделить колокольню от церкви и устроить ее концертной, только для исполнения звона; говорил, что совершенно невозможно игре на колоколах быть «при церкви», а мне выполнять роль обыкновенного, церковного, грубо-шаблонного звонаря. Я смотрю на это совмещение колокола с церковью как на самое больное мое место; об этом немало было разговора во многих из тридцати пяти церквей, где я звоню. Ясно, что мой звон – это музыка, но ведь для церкви нужен звон не с художественной стороны, а с церковно-звонарской!»⁵⁶³.

Известный советский композитор А.В. Свешников отмечал: звон К. Сараджева «совершенно не был похож на обычный церковный звон. Уникальный музыкант. Многие русские композиторы пытались имитировать колокольный звон, но Сараджев заставил звучать колокола совершенно необычайным звуком, мягким, гармоничным, создав совершенно новое их звучание»⁵⁶⁴.

Целым рядом известных музыкантов – Р. Глиэром, А. Александровым, Г. Конюсом, Н. Гарбузовым, Н. Мясковским и другими – было подписано ходатайство перед Наркоматом просвещения о том, чтобы предоставить К.К. Сараджеву возможность осуществить свой проект концертной колокольни: «Государственный институт музыкальной науки, признавая художественную ценность концертного колокольного звона, воспроизводимого т. Сараджевым, считает, что разрешение ему колокольного звона может быть дано лишь при условии устройства звонницы в одном из мест, не связанных с религиозным культом. Использование гармонии колоколов неоднократно имело место в истории развития музыкальной культуры. В Германии и Франции 16 и 17 вв. мелодии колоколов сопровождали игру оркестров на широких народных празднествах – отнюдь не религиозного, а напротив того, чисто светского характера... Работа К.К. Сараджева представляет собою выдающийся интерес, так как она связана с писанием теоретического труда, имеющего общемузыкальное значение»⁵⁶⁵.

Колокольная музыка должна быть ориентирована на духовные запросы нового, социалистического общества. Русские колокольные звоны, уходящие своими корнями в древнюю культуру нашего народа, могут стать значительным моментом в культурной жизни городов России, мощным средством патриотического и эстетического воспитания.

Формирование Архангельского музея деревянного зодчества было начато в 1968 г. В настоящее время его экспозицию составляют более 50 памятников народного деревянного зодчества. Музей делится на шесть секторов: Каргопольско-Онежский, Двинский, Пинежский, Мезенский, Поморский и Важский. Каждый из секторов отражает в своей планировке характерный тип севернорусского поселения. По Генеральному плану музея (автор Б. В. Гнедоский) все сектора музея включат в себя более 100 объектов народной деревянной архитектуры. Экспозиция музея в недалеком будущем представит в комплексе историю, культуру, социальные отношения крестьян Каргополья и Поонежья, побережья Белого моря, бассейнов крупных северных рек: Ваги, Пинеги, Мезени, и, конечно, Северной Двины.

Особое место в экспозиции занимает народное творчество. Это и плотницкое мастерство северян, искусство резьбы по дереву, плетение из бересты, шитье лодок, гончарный промысел, вышивки и ткачество, кузнечный промысел и многое другое.

Музыкальная культура и фольклор Севера представлены в музее необычной экспозицией – фольклорными праздниками. Обширна география мест, где хранят песенное богатство края. Мезень и Пинега, Коноша и Верхняя Тойма, многие другие места присылают на праздники в музей фольклорные народные коллективы.

В 1975 г. в музее было решено возродить колокольные звоны, демонстрировать это одно из ярких явлений народной музыкальной культуры во время фольклорных праздников. Руководить группой звонарей был приглашен В.В. Лоханский, преподаватель Архангельского музыкального училища. Научной частью музея и группой звонарей-энтузиастов была собрана коллекция колоколов, из которых были отобраны годные для звона. Автором первых звонов стал В.В. Лоханский.

Начинать пришлось почти с нуля: подбирать и развешивать колокола, отлаживать способы игры на них, отыскивать принципы составления музыкальных композиций.

Первые девять колоколов приняла к себе весной 1975 г. колокольня из села Кулига-Дракованово – шедевр северного деревянного зодчества (ее привезли в музей из Красно-борского района). В числе этих девяти колоколов – «Карноухий», колокол с Мезени, два колокола ярославских (завода Оловяниптяикова), колокол московского литья (завода Сангина) и четыре колокола, чье происхождение пока не установлено. На этой колокольне 1 июня 1975 г. музей открыл звенящую экспозицию. Первым звонарям были В.В. Лоханский, а также Е. Полозова и М. Костяева – ученицы Архангельского музыкального училища. Каждый звонарь управляет тремя колоколами. Звонари стоят лицом друг к другу, хорошо видят и слышат все, значит, есть возможность для хорошо согласованных звонов.

Местонахождение звонов определило и особенности их. Требовалась историческая правда, т. е. максимальное приближение к традициям. Звоны должны были быть высоко художественными, композиционно интересными, разнообразными. Надо было представить слушателям разные стили, приемы, особенности звонов.

Музыкальная композиция, подготовленная для первой из зазвучавших колоколен музея, состоит из нескольких частей. Основной принцип игры – это выученность и очень точная, очень правильная игра по нотам. Первая часть развивается по принципу постепенного нарастания наслаивающихся звучаний колоколов от крупных к мелким, а также путем широкого и разнообразного варьирования средних колоколов. Она носит торжественный, праздничный характер и исполняется в умеренном темпе. Здесь используется и прием контрастной динамики, что сейчас, к сожалению, редко можно встретить в звонах.

Традиционное начало звонов – три редких удара в самый большой колокол, причем каждый новый удар раздается только тогда, когда затихнет гул от предыдущего. После этого следует «благовест» – равномерные, неторопливые удары в большой колокол. Постепенно разрастаясь динамически, раскрашиваясь новыми обертонами, звук большого колокола достигает своей вершины. Тогда к нему добавляются средние голоса. Начинается «собственно звон», при котором звучат уже несколько колоколов. И только после этого со вступлением высоких колоколов начинается «трезвон», причем внутри его идет очень большое развитие, насыщение разнообразными ритмическими фигурациями. В процессе игры третий звонарь может несколько варьировать основной ритм. Меняются и функции звонов: так, в 21-м такте на первый план выходит ритмическая группа второго звонаря, а в 29-м такте – первого.

Вторая часть – традиционный перезвон, только не нисходящий, похоронный, а светлый, стремящийся вверх, потому и нет пауз у него. К четырехтактным поочередным ударам в каждый колокол у два пропускаются из-за дребезжащего звука) добавлены маленькие фрагменты сольной игры каждого из звонарей, что близко к традициям и делает эту часть более интересной.

Третья часть построена по принципу ростовских звонов, когда одновременно вступают все участвующие в звоне колокола. При этом в качестве образца взят «Егорьевский» звон, для которого характерно остинатное движение всех колоколов, кроме «зазвонных». Звонарь на них свободно варьирует ритм. Количество тактов зависит от сиюминутного настроения и фразировки третьего звонаря. Поэтому эта часть может длиться 5, 7 или 8 тактов – как подскажет звонарю логика его музыкальною мышления. Эта часть лирическая, она хорошо контрастирует с последующей быстрой, ликующей четвертой частью.

Музыкальной основой четвертой части послужила оркестровая имитация колокольного звона, сделанная Римским-Корсаковым во вступлении ко второму действию оперы «Царская невеста». Интересно, что сам композитор за основу этого фрагмента оперы взял звон Александро-Невской лавры, так ярко и интересно исполнявшийся талантливым звонарем Александром Васильевичем Смагиным (сохранилась запись звона, который производил Смагин). Следует отметить, что Римский-Корсаков не впервые использует подлинные звоны. Так, звон его «Воскресной увертюры» – не случайный: именно так звонили в мужском Богородицком монастыре в Тихвине.

Колокольня из села Кулига-Дракованово

Четвертая часть начинается вступлением – «затравкой» – самого высокого колокола в синкопированном ритме. Только в 4-м такте начинается трель с четкой ритмикой, подчеркнутой звучанием «до 3» на последнюю долю такта. На трель с 7-го такта накладывается главная мелодико-ритмическая фигурация средних колоколов. Здесь используется прием постепенного наслоения голосов от более высоких к низким, появление которых подчеркивается изменением ритма трелей. В 15–16-х тактах есть переход мелодико-ритмической фигурации от одной группы к другой. Повтор этой части идет на почти непрерывном звучании большого колокола.

Пятая часть – попытка приблизить колокольные звоны к народной песне. Для северных лирических песен, как правило, исполняемых женским хором, очень характерно параллельное движение темы альтов и верхнего подголоска у сопрано, спокойный, размеренный темп, довольно длинные музыкальные фразы.

Ритмическая структура опирается на хор В. Рубина «Над Москвой великой», где посредством хора дана стилизация колокольных звонов.

В заключение снова звучит первая часть, обрамляющая всю композицию, делающая ее более цельной, единой. Перед 29-м тактом, во вдруг наступившей тишине звучит исполняемая на самых маленьких колоколах популярная припевка «Во саду ли в огороде», – тем самым как бы отдается дань памяти народным умельцам, мастерам-искусникам.

Композиция была создана в мае 1975 г. В настоящее время ее исполняют: Ольга Кременская, Марина Костяева, Валерий Лоханский.

Несколько позже, в музее создали вторую звонницу на колокольне XIX в. из села Кушерека Онежского района. На ней совершенно иной звон, построенный по принципу звонов Александро-Невской лавры, Троицко-Сергиевской лавры в Загорске – принцип свободного варьирования. Здесь летом 1975 г. было повешено 12 колоколов: два колокола голландского литья, четыре колокола ярославского литья (завода Оловянишникова), колокол петербургского литья (завода Лаврова) и два колокола, чье происхождение пока не установлено.

В нижнем этаже колокольни в 1980 г. создана выставка колоколов. На ней представлены как большие колокола, так и колокольцы, ботала, шаркуны. Выставлены колокола местного северного литья, а также ярославского, харьковского, петербургского, голландского и некоторые другие.

Играет здесь один звонарь – В.В. Лоханский или И.В. Данилов. Принцип размещения колоколов – такой же, как в Новодевичьем монастыре. Веревка от большого колокола (12 пудов) привязана к столбу, звонарь играет на нем левой рукой. От второго (8 пудов) веревка пропущена под ногой. К столбику привязаны веревки от четырех «альтовых». Нажимая на них левой рукой, как на клавиши, звонарь получает нужный звук. Две тройки «зазвонных» колоколов могут звучать как отдельно друг от друга, так и вместе. Здесь возможна игра как на всех колоколах сразу, так и совмещения отдельных их групп, что делает звон более разнообразным и интересным.

Третья звонница, оборудованная летом 1975 г., находится на маленькой колоколенке часовни из деревни Федоровская Плесецкого района. Здесь находятся только маленькие колокола, общим числом пять, поэтому звон получается легкий, изящный, как бы игрушечный. Колоколенка рассчитана также на одного звонаря; играют на ней В.В. Лоханский и И.В. Данилов попеременно.

С лета 1975 г., когда Архангельский музей деревянного зодчества встречал впервые своих посетителей колокольным звоном, колокольные концерты стали неотъемлемой частью всех проводимых в музее праздников. Несколько раз в году сюда приезжают фольклорные группы, народные хоры и инструменталисты, мастера народных промыслов. Мало кто из артистов может похвастаться тем, что на его выступлении присутствуют до 10 тысяч зрителей. Фольклорные праздники музея, неизменно пользующиеся большой любовью северян и гостей Архангельска, знакомят людей с музыкальными сокровищами Северного края. Звучат тогда среди старинных изб и мельниц, амбаров и часовен песни Мезени, Пинеги, Каргополья, Северной Двины.

Богатство музыкальной культуры Русского Севера, традиции песенного многоголосия, чистота мелодического звучания народных песен, бойкие ритмы частушек – все это органично сочетается со звонами – древним, почти забытым искусством игры на колоколах. Конкретный этнографический контекст возрождает систему ценностей традиционной севернорусской культуры в экспозиции Архангельского музея деревянного зодчества.

В настоящей статье пойдет речь об одной попытке светского использования звона, относящейся к 1920-м, 1930-м годам и связанной с деятельностью К. К. Сараджева.

Константин Константинович Сараджев (1900–1942 гг.) – сын известного дирижера Константина Соломоновича Сараджева. По воспоминаниям лично знавших его людей (Ю.Н. Тюлина⁵⁶⁶, А.И. Цветаевой⁵⁶⁷), Константин Константинович, имея феноменальный слух, был выдающимся звонарем, до тонкостей знавшим свой инструмент и мастерски им владевший. Колокольный звон был его призванием, содержанием всей его жизни.

Искусство звона он хотел развивать именно как светское, родственное по форме бытования колокольным концертам в странах Западной Европы, но, естественно, в русских традициях. Сохранившиеся документы позволяют представить деятельность К.К. Сараджева. Документы эти можно разделить на две группы: теоретические материалы, представляющие огромный интерес для изучения истории звона, и официальные отношения, дающие представление о практических организационных шагах⁵⁶⁸.

В подходе к вопросу показательно отношение Сараджева к колокольне с подбором колоколов как единому целому. Он параллельно занимался изучением самих колоколов, соединением их в подборы, устройством и расположением их на звоннице, их балансировкой (т.е. связыванием в определенном порядке веревок от языков, приспособлением для удобства исполнения). Обо всем этом свидетельствуют записи звуковых спектров колоколов, варианты подборов с практическими указаниями, где взять каждый колокол и каких еще не хватает, схемы звонниц. В его записке «Колокол» есть даже формулировка «колокольня как инструмент», к сожалению, проскользнувшая незаметно и не обоснованная теоретически. Тем не менее из контекста видно, что имеется в виду не колокольня как архитектурное сооружение, а колокольня, оснащенная подбором колоколов. Свидетельством того, что Сараджев именно так понимал инструмент, служит список колоколен без подборов, на которых их желательно устроить ввиду большой ценности отдельных колоколов, и список колоколен с подборами, которые стоит усовершенствовать. Таким образом, Сараджев еще полвека назад вплотную подошел к осмыслению звонницы с подбором колоколов как музыкального инструмента.

Еще раз подчеркнем, что в соответствии со сложной структурой инструмента в работе Сараджева отмечаются следующие этапы: изучение и оценка отдельных колоколов, разработка вариантов подборов, поиск надлежащих колоколен и устройство на них подборов. Такой подход позволял учесть и столь немаловажную деталь, как расстояние необходимой транспортировки колоколов. Их размещение на колокольне и балансировка подчинялись строгой системе. Большую часть колоколов среднего регистра он объединял в клавиатуру, на большой ставил отдельного исполнителя, подчинявшегося ему, выделял два педальных колокола, в которые звонил сам ногой, и два набора трелей в высоком регистре.

Показательно также отношение Сараджева к своей деятельности звонаря. Он называл себя исполнителем на колоколах, музыкантом. То, что звон – музыка, не вызывало у него ни малейшего сомнения, о чем сохранились в документах его многочисленные высказывания.

В деле организации светской концертной звонницы Сараджев предпринимал и практические шаги. Наиболее удобным местом для нее он считал Парк культуры и отдыха, где колокольные концерты были бы демонстрацией одного из видов старинного русского искусства. Кроме этого он предлагал использовать ряд колоколен при уже не действовавших церквях, отличавшихся высоким качеством звучания. Как предварительный этап ему удалось частично реорганизовать колокольню Мароновской церкви, которую он предпочитал всем остальным, хотя ценил и многие другие.

Деятельность звонаря высоко ценили и поддерживали такие известные деятели советской культуры, как Глиэр, Мясковский, Ан. Александров, Гарбузов, Конюс, сотрудница ГИМНа Е.Н. Лебедева, его отец К.С. Сараджев.

Сохранившиеся материалы К.К. Сараджева представляют сейчас огромный интерес для науки. Самый крупный итог его работы – список звуковых спектров 388 больших колоколов 362 церквей, соборов и монастырей Москвы и близлежащих районов Московской области. Первый, видимо, более ранний вариант списка найден в фонограммархиве Пушкинского дома. У Н.К. Сараджева хранится более полный список, в который вошли спектры 21 московского колокола и 50 колоколов подмосковных церквей.

Наличие второго варианта позволило исправить ряд неточностей. В первом из них не вызвало сомнений, что тождественные спектры колоколов церквей Космы и Дамиана в Садовниках и на Маросейке – просто описка. Но только второй вариант дал возможность установить, какой спектр ошибочно переписан вторично вместо первого. Им оказался спектр колокола на Маросейке.

Другую описку удалось исправить в спектре колокола церкви Успения в Гончарах. Она касается основного тона, который следует читать как до, а не си. Пока не удалось установить верный вариант в восьми спорных случаях, связанных в основном со знаками альтерации, но это никак не может повлиять на выводы из-за незначительности процента неясных звуков.

На основании первого варианта списка мною проведены исследования состава «колокольного консонанса», сравнения колокольного и гармонического спектров, сделаны выводы о значении интервалов квинты, кварты, тритона и малой септимы как основных составляющих в спектре колокола, о переносе закономерностей спектра на принцип подбора колоколов. Вновь найденные спектры подтверждают сделанные выводы, частично уточняют их.

Чрезвычайно существенны в бумагах Сараджева «Список колоколен с достопримечательными колоколами г. Москвы», «Список колоколен без подбора колоколов, но на которых нужно было бы устроить подбор, сообразуясь с высоким качеством имеющихся на них колоколов, а также устроить приспособление к звону в техническом отношении», и лист, озаглавленный «Хорошие колокола». В первых двух из трех списков черточкой отмечены колокола, на которые звонарь советует обратить внимание в первую очередь. Поэтому все их, в соответствии с оценкой, условно разбиваем на три группы: I «достопримечательные» (как их называет Сараджев), II – лучшие из «достопримечательных» (с черточкой) и III – «хорошие колокола»⁵⁶⁹.

Уже само богатство спектров оказывается важным в оценке звучания колокола К.К. Сараджевым. Среднее число обертонов по указанным группам распределяется следующим образом: I-10,6; II-14; III-12,7, в то время как для всех остальных колоколов, не отмеченных особыми достоинствами – 10,3⁵⁷⁰.

Теперь рассмотрим качественный состав обертоновых рядов колоколов, благозвучных с точки зрения звонаря. О необходимости консонантного сочетания нижних обертонов упоминается в ряде печатных источников. У Д. Рогаль-Левицкого⁵⁷¹ говорится, что еще в XIII в. оформилось требование, в соответствии с которым благозвучный колокол должен давать в районе нижнего диаметра основной тон верхнего – октаву и в середине – большую или малую – терцию или же чистую кварту. Н.И. Оловянишников, представитель семьи владельцев одного из крупнейших в стране колокололитейных заводов, дает разъяснения, как отлить колокол с призвуком большой терции⁵⁷². Колокольный мастер Гемони из Цютпфена (XVII в.) считал необходимым условием хорошего колокола наличие в обертоновом ряду трех октав, двух квинт, большой и или малой терции⁵⁷³.

Любопытно, что и К.К. Сараджевым не ценится чрезмерная усложненность и диссонантность спектра. Явное предпочтение оказывает он консонантным сочетаниям нижних обертонов. 31 колокол из 488 имеет в нижней части спектра сочетание квинты и кварты. В вышеназванных группах такие случаи распределяются следующим образом: I-3; II-15, III-10. И лишь 10 таких спектров приходится на 264 оставшихся колокола (столько же, сколько на 17 колоколов III группы!). В ряде спектров после квинты и кварты следует терция (в семи случаях – большая и в пяти – малая). Девять из этих 12 колоколов отнесены звонарем к «хорошим» или «достопримечательным». Точно так же анализ убеждает, что те колокола, в спектрах которых есть любые гармонические обертоны (не обязательно второй, третий, четвертый, пятый), фрагменты гармонических спектров, предпочтительнее тех, в которых частоты некратны частоте основного тона; что очень ценна октава в нижней части спектра, далее по убывающей следует квинта. Кварта, тритон и малая септима явно не имеют преимущества перед всеми остальными возможными вариантами.

Итак, несмотря на наличие негармонических обертонов, по представлению К.К. Сараджева, спектр (или, как он называл, – «индивидуальность») колокола не должен представлять собой неопределенное и случайное смешение гармоник. В лучших московских колоколах диссонирующие призвуки оттеняют гармонические консонантные сочетания нижних частичных тонов. Что касается тритона, то не исключено, что он утвердился как характерная краска вследствие многократно встречавшейся неточности при отливке: вместо чистой квинты или кварты получалась уменьшенная квинта или увеличенная кварта.

Существенное доказательство того, что подбор колоколов производился на основе соотношений гармоник басов, можно вывести из документов, относящихся к церкви Марона. Сохранились от нее спектры трех низких колоколов и два списка подбора, относящиеся, видимо, к разному времени и отличающиеся только одним колоколом. В одном из них указаны недостающие, по мнению Сараджева, колокола. Если мы сопоставим спектры трех низких колоколов со звукорядом подбора, то увидим разительное сходство.

Некоторые обертоны совпадают между собой, а это всегда считалось большим, хотя и не легко достижимым достоинством подбора. Дважды совпадают ми, соль первой октавы, ми второй октавы и трижды – фа первой. Каждому из обертонов соответствует аналог в подборе. Верхний регистр подбора, по-видимому, опирался на спектры колоколов среднего регистра (четвертого, пятого и т. д.).

Опора на обертоны видна и в стремлении К.К. Сараджева приобрести недостающие колокола, обозначенные знаком «минус», именно тех тонов, которые уже имеются в спектрах басов (см. в подборе: до, фа бемоль, ре бемоль, фа, соль, до бемоль, до, ре).

Для светской концертной звонницы К.К. Сараджев замыслил подбор из 26 колоколов, которые предполагал свезти с 17 разных колоколен. По его записи, их звукоряд (к сожалению, без большого и педальных) имел следующий вид: ре, фа бемоль, соль бемоль, соль, ля бемоль, си бемоль, си, ре бемоль, ми, фа, соль, ля, си бемоль, до бемоль, до. Для этого подбора автор составил схему звонницы. По неизвестным причинам проект не был осуществлен.

Приведенные выше примеры свидетельствуют, что сохранившиеся материалы, служа пока что теоретическим изысканиям, в дальнейшем могут быть использованы при устройстве современного варианта подобной звонницы.

Изучение колоколов и звона представляет сейчас значительную трудность, поскольку это искусство отошло в прошлое, а архивных документов сохранилось чрезвычайно мало. По звонам Москвы, одного из тех городов, чьи колокола были знамениты не только у нас в стране, но и далеко за ее пределами, большую часть материалов, которые удалось выявить на сегодняшний день, мы имеем благодаря деятельности талантливого звонаря Константина Константиновича Сараджева.

В истории фольклористики широко известны имена исполнителей, собирателей и пропагандистов народной песни: И. Молчанова, И. Рябинина, А. Колобаевой, И. Федосовой и многих других. Были свои мастера и энтузиасты и в искусстве колокольного звона. Сейчас часто вспоминают ростовских звонарей А. Бутылина, Н. Королева, М. Урановского. В конце XIX в. в России пользовался известностью А. Смагин. В этот же ряд следует поставить и К.К. Сараджева.

Москва была знаменита звонами. Изучение ее колоколов лишь один из многих и многих этапов на пути воссоздания всей истории колокольного звона в России.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Члену Моссовета тов. Уварову

[от] представителя музорганизаций и объединений по вопросу создания научно-материалистического похода на художественно-бытовые нужды в борьбе с религиозной отсталостью – Сараджева Константина Константиновича, члена О-ва драматических писателей и композиторов.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Убедительно прошу удовлетворить мою просьбу о сохранении в целости созданной мною для собственных опытов звонницы на Мароновской церкви, находящейся в 1 Бабьегородском пер., 5 Отделения милиции по Б. Якиманке, предназначаемой к ликвидации.

В оправдание цели моего ходатайства упоминаю о необходимости своевременного вмешательства Моссовета в дело ликвидации художественного инвентаря, каковым являются и колокола, служащие продолжительной основою для научных опытов в музыкальной – теоретической работе, питающей готовую теорию новыми достижениями современных открытий и изобретений.

Лично я прошу для себя предоставить мне Моссоветом в постоянное пользование по моему усмотрению указанную звонницу под контролем Главискусства Наркомпроса с правом реставрации попорченных частей ее и пополнения новыми колоколами неограниченно по моему указанию, где я сочту возможным.

О всяких переменах прошу меня уведомить лично, или же почтою по адресу, прилагаемому.

Следует тщательный разбор необходимых улучшений на прилагаемой таблице.

В доказательство правильности моих изысканий представляю на заявлении подписи лиц и организаций, вверивших мне данный вопрос, как-то: Главискусства, ГИМНа, ГАХНа, СОФИЛА, М. г. консерватории.

Мой адрес: 9-е отд. милиции по Арбатской пл., М. Кисловский пер., дом № 4. кв. № 1.

Подлинность настоящих мероприятий свидетельствуют нижеследующие музорганизаций: Главискусство, ГИМН, ГАХН, СОФИЛ и Московская государственная консерватория.

Директор ГИМНа: Н.А. Гарбузов

Директор ГАХНа: П.С. Коган

Председатель СОФИЛА: В.Н. Чайванов

Член СОФИЛА: В.В. Красин

Заслужен, профессор: М.М. Ипполитов-Иванов

Ректор м. г. консерватории: Пшибышевский

Использование гармонии колоколов – неоднократно имело место в истории развития музыкальной культуры. В Германии и Франции в XVI и XVII вв. мелодия колоколов сопровождала игру оркестров на широких народных городских празднествах – отнюдь не религиозного, а напротив, чисто светского характера.

Помимо всего, и во Франции, и в Бельгии игра на колоколах имела самостоятельное музыкальное значение, более того, она дает возможность опытного расширения контрапунктических проблем, поставленных современностью. Константин Константинович Сараджев отдал этой задаче многие годы. За последнее время ему удалось своими скудными средствами улучшить и организовать клавиатуру для колоколов на одной из московских колоколен, но работе его препятствует – во-первых, недостаток нескольких колоколен, а во-вторых, зависимость от религиозной общины, являющейся хозяином колокольни. Мы обращаемся с ходатайством о предоставлении К. К. Сараджеву необходимых ему колоколов определенного тембра из фонда снятых колоколов или с колоколен закрытых церковных зданий. Работа К.К. Сараджева представляет собою выдающийся интерес, так как она связана с писанием теоретического труда, имеющего общемузыкальное значение. Недостаток колоколов препятствует его капитальной экспериментальной показательной работе и останавливает его чрезвычайно интересный специальный труд.

Настоящее ходатайство поддерживаем:

Подписи:

Р. М. Глиэр (композитор, профессор Московской государственной консерватории) [примечания в скобках здесь и далее даны Н.К. Сараджевым], А.Н. Александров (композитор, профессор Московской государственной консерватории), А.А. Шеншин (композитор), Г.Э. Конюс (профессор, декан научно-композиторского факультета Московской государственной консерватории), Н.А. Гарбузов (директор Государственного института музыкальных наук), Е.A. Mальцева (председатель физиолого-психологической секции Государственного института музыкальных наук), А.В. Александров (композитор, доцент Московской государственной консерватории, создатель Ансамбля песни и пляски Советской Армии), Б. Зубакин (действительный член Московского археологического института), Г.А. Шенгели (историк музыки, член Государственной академии художественных наук, доцент 1-го Московского государственного университета), Н. Тугаринов (заведующий музыкальным отделом Главнауки), С.М. Чемоданов (музыковед, приват-доцент 1-го Московского государственного университета), С.А. Богуславский (музыковед), Н.Я. Мясковский (композитор, профессор Московской государственной консерватории), Б.Б. Красин (член дирекции Центрального концертного бюро).

В ГЛАВИСКУССТВО

Государственный Институт Музыкальной науки, признавая художественную ценность концертного колокольного звона, воспроизводимого т. Сараджевым, единственным в СССР исполнителем и композитором в этой отрасли музыки, считает, что разрешение ему колокольного звона может быть дано лишь при условии устройства звонницы в одном из мест, не связанных с религиозным культом.

Директор ГИМНа (Н.А. Гарбузов)

ГИМН – Государственный институт музыкальных наук.

ГАХН – Государственная академия художественных наук.

СОФИЛ – Советская филармония.

В средние века колокола использовала не только церковь, но и светская власть. Мирские колокола состояли «на службе» городов. Важные функции городской жизни отправлялись по сигналу особых колоколов. Известны, например, магистратские, цеховые и рабочие колокола, барщинные колокола и колокола позора (они сопровождали своим звоном казни и экзекуции).

Обладание колоколами было для города своеобразным подтверждением его вольности, права на самоуправление. Не случайно, теряя самостоятельность, города, как правило, лишались и колоколов. В годы войн и нашествий горожане прятали свои колокола от врага, как ценный «идеологический товар», стремясь сохранить символ своей независимости. Запрещение свыше звонить в колокола воспринималось в средневековье как тяжелое наказание.

История знает много примеров и лишения колоколов и запрета на колокольный звон, и иных покушений на колокола. Так, маркграф Дитрих Саксонский тайно снял язык лейпцигского сторожевого колокола, чтобы без свидетелей ограбить Лейпциг, жители которого упорно отказывались нести воинскую службу. В 1525 г. был наложен строжайший запрет звонить в колокола в городе Вейда, жители которого принимали участие в Крестьянской войне.

К некоторым колоколам, например, к барщинным, питали ненависть: они понуждали выходить на тяжелую работу. Между литьем колоколов и артиллерийских орудий существует тесная взаимосвязь. Мастера, занимавшиеся литьем колоколов, как правило, лили пушки, и эти обе отрасли литейного дела способствовали взаимному развитию. В XV и в XVI вв. при некоторых курфюрстах мастера, занимавшиеся литьем колоколов и пушек, пользовались большой свободой, причем эти вольности иногда сохранялись на протяжении нескольких поколений.

На старинных гравюрах по меди часто можно видеть, как колокола и пушки отливаются в одной мастерской одним мастером, из одного металла. Только в колокольную бронзу мастер добавлял присадку меди, а в пушечную бронзу – присадку цинка. Успехи горного дела и металлургии создали предпосылки для литья пушек из высококачественных материалов, что в свою очередь положительно сказалось на колокололитейном деле. Возраставшая добыча меди, олова и цинка позволяла лить больше пушек и колоколов и увеличивать их размеры. Нельзя не отдать должное искусству литейщиков: огромные пушки и колокола были выдающимися техническими достижениями.

Полярную противоположность между пушками и колоколами Христиан Моргенштерн описал настолько выразительно, что трудно удержаться от искушения привести несколько строк из его стихотворения:

Колоколу говорила

Пушка: «Жизнь или могила

Одинаково подвластны

И тебе и мне. Напрасно

Ты меня теснишь – сильна я!

Ты из бронзы, я стальная.

Тот, кто нынче твой, молится –

Завтра мой, он уж убийца.

Полон голос твой услады,

Моему ж нигде не рады.

Кончим распри! Нам бы нужно

Жить, как брат с сестрою, дружно».

Колокол в ответ: «Исчадье

Сатаны! Когда звучать я

По веленью правых буду,

Грянет смерть твоя повсюду»:⁵⁷⁴.

Примером противоборства между попеременным разрушением и искусным воссозданием могут служить колокола в знаменитом магдебургском монастыре Пресвятой Богородицы⁵⁷⁵. Ныне монастырь служит местом проведения собраний и митингов и находится под охраной городского совета Магдебурга.

Впервые Магдебург потерял свои колокола в 1546 г. во время Голодной войны, когда городской магистрат постановил снять все колокола с башен и, по-видимому перелить их в пушки и ружья. В последующие годы монастырь вновь обрел колокола. Сохранилось сообщение о том, что в 1671 г. во время тяжелой Тридцатилетней войны правитель Христиан Вильгельм приказал перелить в пушки три монастырских колокола общим весом около 24 центнеров. Эти пушки были захвачены шведами при грабеже Магдебурга. Впоследствии фельдмаршал Тилли отбил их у шведов и преподнес в дар церкви Вознесения Богородицы в Кельне, чтобы из них отлили колокола.

Свалка колоколов, предназначенных к переливке, в Гамбурге в годы Второй мировой войны

В 1683 г. с колокольни магдебургского монастыря вновь исчезли колокола. Магдебургцы вынуждены были довольствоваться жалким колоколишком на узкой башенке-звоннице, возвышавшейся над кровлей церкви св. Креста. В период с 1806 по 1815 г., когда пруссаки использовали эту церковь под склад, исчез и этот колокол. В последующее столетие звонница лишь дважды обретала голос на десяток-другой лет. Когда разразилась вторая мировая война, фашисты отправили все монастырские колокола в пере­ плавку. И снова около 35 лет (до 1978 г.) колокольня простояла безмолвная и пустая: потребовалось провести сложные реставрационные работы, чтобы она вновь обрела жизнь. На новых, уже мирских, колоколах (их теперь 10) исполняются концерты, они возвещают об открытии очередной выставки в здании бывшего монастыря, о наступлении нового года. И каждый год, 16 января, в годовщину разрушения Магдебурга во время бомбардировки в годы второй мировой войны, мощный перезвон колоколов, разносящийся с монастырской колокольни, звучит как напоминание о прошлом и призыв к миру⁵⁷⁶.

Рассказ о переменчивой судьбе колоколов можно было бы продолжать нескончаемо. Войны, каких было немало, несли им одну потерю за другой. И все же в промежутках между войнами люди всякий раз надеялись, что колокола никогда больше не придется отправлять на переплавку.

Перед первой мировой войной Карл Вальтер писал в своем «Колоколоведении»: «В настоящее время благоговение перед истинными произведениями искусства, будь то камень или бронза, столь глубоко и прочно проникло в сознание людей, что не приходится более опасаться их гибели от рук человеческих...»⁵⁷⁷. Но уже через четыре года на так называемые «кладбища колоколов» были свезены и свалены в несколько слоев тысячи уникальных колоколов, имеющих большую историческую ценность. Все собранные на эти свалки колокола были разбиты или взорваны. Всякий, кто знает, какого труда стоит изготовление колокола – от первого наброска до воплощения в металле – поймет, сколь чудовищно подобное уничтожение.

Передышка между первой и второй мировыми войнами была короткой. Не прошло и 20 лет, как один из нацистских главарей, Геринг, объявил о создании резерва металла для ведения длительной войны и заявил при этом, что во всей Германии достаточно оставить 10–12 колоколов. Массовая гибель колоколов в Германии в период с 1940 по 1945 г. – самая печальная глава в истории колокольного дела⁵⁷⁸.

После окончания войны чудом уцелевшие старые колокола были возвращены прежним владельцам. И сегодня на колокольнях висят колокола, спасенные от уничтожения во время войны и смутных периодов, относящиеся но стилю к различным эпохам, отлитые с различными присадками и не всегда позволяющие достичь согласованного звона. Мало осталось звонниц, в которых все колокола отлиты рукой одного мастера!

Видимая издалека колокольня Мариенкирхе в Мюльхау-зене (Тюрингия) придает неповторимое своеобразие силуэту города. В конце средних веков она, как и большинство церковных колоколен, насчитывала множество колоколов, в которые звонили по различным богослужебным и мирским поводам. В годы Крестьянской войны (1524–1526 гг.) Мариенкирхе была центром событий: в ней проповедовал выдающийся революционер, идеолог крестьянского движения Томас Мюнцер и заседал незадолго до того избранный совет, работавший под контролем крестьянских масс, на столетия опередивший свое время принятыми на нем решениями. В 1525 г. Томас Мюнцер, чтобы добиться в ходе революционного движения коренного изменения общественных отношений, опубликовал центральное требование своей программы: «Вся власть должна принадлежать народу».

Реформации и крестьянскому движению Тюрингии предшествовала ожесточенная борьба внутри городов. Уже с 1470-х годов против феодального режима во многих германских землях выступали крепостные крестьяне, городская беднота и мелкая буржуазия. Колокола играли в ту эпоху особенно большую роль как сигнал к объединению партнеров по антифеодальному союзу и как знак того, что борьба началась. Грозный гул колоколов сопровождал провозглашение мюнцеровской программы, в которой слиты воедино элементы утопического коммунизма и ранней демократии.

Ныне Мариенкирхе стала составной частью Центрального музея Крестьянской войны. События того периода превратили ее в исторический памятник выдающегося значения. На звоннице сохранились два колокола, отлитых различными мастерами. Третий колокол будет спроектирован и отлит Петром Шиллингом из Апольды. Задача, стоящая перед мастером, – не из легких: звучание колокола нужно подобрать так, чтобы оно соответствовало подинтервалам весьма своеобразного интервала, образуемого основными тонами двух сохранившихся колоколов, отлитых в 1481 и 1701 гг. Отлив новый колокол, Петр Шиллинг станет преемником своего предка Ганса Шиллинга из Апольды, создавшего в 1898 г. недостающий ныне колокол, переплавленный во время войны на металл.

Словно в поддержание революционной традиции, колокола на Мариенкирхе звонят в годовщину смерти Томаса Мюнцера и напоминают о далекой трагической эпохе.

К немногочисленным нецерковным колоколам ГДР принадлежат также колокола, отлитые в 1712 г. для герцога Вильгельма Эрнста Веймарского мастером из Эрфурта Николаем Ионасом Сорбером. Огромные, покрытые толстой патиной, богато изукрашенные, колокола дошли до нас в целости и сохранности. Над опоясывающей большой колокол надписью находится фриз из перевитых листьев, под надписью – венок из висящих листьев аканта. Бок колокола украшен картой земли, а с противоположной стороны – монограммой с княжеским гербом и девизом. Надписи и украшения на других колоколах повторяют декор большого колокола, но в уменьшенном виде и в надлежаще измененных пропорциях.

Звон этих колоколов раздается теперь с ратуши города Веймара. Красота веймарских колоколов служит важнейшим критерием, по которому их причисляют к памятникам искусства. Еженедельно и по каким-либо торжественным поводам над городом Гете плывет колокольный звон.

В Рудольштадте высоко над замком Хайдексбург, господствующим над всем городом, высится башня, выстроенная в стиле барокко. Здесь также имеется нецерковная звонница с тремя колоколами. Замки и города в Тюрингии в начале XVIII в. нередко становились жертвами сильных пожаров. В большинстве случаев колокола при этом плавились или срывались с несущих их балок и падали с колоколен. Мастера, занимавшиеся литьем новых колоколов взамен утраченных, были завалены заказами. Выполнять такие заказы было делом непростым. Вновь отлитые колокола принимались после испытания, во время которого должны были выдержать непрерывный звон в течение суток пли издавать нормальное звучание на протяжении нескольких лет.

После сильного пожара, случившегося в 1770 г., замок Хайдексбург был отстроен заново. Увенчать его должны были необыкновенной красотой звоны. Изготовил их мастер Иоганн Майр. Сырьем для отливки новых колоколов замковой звонницы послужили два старых колокола из соседнего городка Штадтильм, разорвавшаяся пушка, еще одна негодная пушка с отверстиями вокруг жерла из цейхгауза в Шварцбурге, пушка с неровными стенками ствола, также не пригодная для стрельбы, и 24 доппельхакена (вид огнестрельного оружия). Заметим, что, вопреки обыкновению, колокола па сей раз отливались из пушек. Впрочем, в данном случае речь шла о переплавке не смертоносных орудий, а негодных пушек, имевших повреждения.

Иоганну Майру было даровано много привилегий – при условии, что он будет дешево выполнять заказы курфюрста. Колокола этого мастера отличаются сильным глубоким звучанием и выразительной формой, широко распространенной в эпоху барокко⁵⁷⁹. Фриз в стиле рококо, опоясывающий их верхнюю часть, представляется несколько расплывчатым. Напротив фриз, украшающий нижнюю часть колокола, отличается сочностью и тщательностью проработки. Оба фриза составляют излюбленный декор Майра. Как и многие другие мастера, он использовал подходящие к случаю листья живых растений, все прожилки которых филигранно переданы в металле.

С музыкальной и технической стороны наивысшим достижением Майра следует считать именно те три колокола, которые он отлил в 1770 г. для башни в замке Хайдексбург. Эти колокола – так же, как и новые магдебургские, – относятся к числу немногих «мирских» колоколов ГДР, так как в них никогда не звонили с богослужебными целями. Колокола в замке Хайдексбург замечательны еще и тем, что все они отлиты одним мастером. Ради их большей сохранности звонят в них редко. Регулярно звучат они в канун каждого нового года. Их могучий перезвон доносится из замка до расположенного поодаль городка и гармонирует со звоном колоколов на другой башне.

Мастер Иоганн Майр наиболее интересен, пожалуй, тем что в 1788 г. именно в его мастерской изучал технику литья поэт Фридрих Шиллер, задумав свою прославленную «Песнь о колоколе». Семейная хроника Майров сообщает, что мастер, не очень охотно пускавший в свою литейную людей, поначалу встретил поэта довольно грубо: имя Шиллера ему ничего не говорило, он ничего не знал о своем знаменитом современнике. Но поскольку Шиллер настойчиво просил разрешить ему тихонько посидеть в уголке, мастер в конце концов уступил. Стихотворение появилось лишь в 1799 г., после того как поэт посетил литейную еще раз и освежил свои воспоминания. И сегодня на доске, прикрепленной над входом в мастерскую Майра, значится: «Остановись, прохожий: здесь возникло нечто такое, чему нет равного более нигде – созданная рукой мастера Майра величайшая на Земле литейная форма для колокола»⁵⁸⁰.

Еще одна нецерковная звонница находится в саксонской части ГДР. Более ста лет Саксония была одной из наиболее развитых в экономическом и культурном отношении частей Германии. Границы Саксонии между средним течением Эльбы, ее притоком Заале и Рудными горами часто изменялись, много испытаний перенесла эта земля – и все же знаменитые замки Морицбург, Пильниц и Веезенштейн с окружающими их искусно разбитыми парками и поныне сохранили былое великолепие. Над замком Веезенштейн, над его французским парком в стиле барокко с тщательно подстриженными метровыми живыми деревьями возвышается круглая башня, вокруг которой располагаются самые старые часы замка, выложенного из скальных обломков. На башне – звонница с тремя колоколами, отлитыми в 1950 г. мастером Францем Шиллингом из Апольды. Бархатное звучание колоколов далеко разносится по просторам парка и смешивается с журчанием пересекающей парк реки Мюглиц и шелестом высоких деревьев, улетая далее к величественным ландшафтам окрестностей Дрездена.

Нецерковным целям служат и колокола, отлитые мастером из Рудольштадта Иоганнесом Розе. Изготовленный им колокол предназначался специально для Иенского университета. Вместилищем этого колокола была небольшая башенка на главном здании старого университета «Коллегиум Иенензис». Из надписи на нем явствует, что этот приятно звучащий колокол, имеющий 45 см в высоту и около 43 см в диаметре изготовлен в 1688 г. Иенский летописец Адриан Байер сообщает в конце XVII в. о назначении этого колокола: «...сей колокол должен звонить всякий раз, когда должны состояться лекции, диспуты, а также заседание-ректората или совет докторов всех четырех факультетов». У этого старого изъеденного ржавчиной колокола был предшественник, исполнявший те же функции. Оба колокола звучали по различного рода торжественным поводам, например, по случаю провозглашения нового ректора или при официальном возведении в докторское звание, –тогда во дворе коллегии раздавался праздничный колокольный звон, после которого довольно часто звучала торжественная музыка⁵⁸¹. С 1978 г. на башенке старого университета висит небольшой колокол, отлитый Петером Шиллингом из Апольды, коррозия настолько испортила старый колокол, что его пришлось заменить новым. Латинская надпись на нем означает в переводе: «Счастливого и благополучного исхода», – это традиционное пожелание удачи, встречающееся во многих старинных университетских руководствах.

С 1956 г. над кладбищем Эттерсберг в Веймаре разносится глухой, проникновенный звон бухенвальдского колокола. Его форма и звучание удивительно хорошо согласуются с архитектурой Бухенвальдского мемориала. Приглядевшись к этому колоколу, знаток поймет, что его создание явилось результатом творческого сотрудничества колокольного мастера и архитектора. Напоминающая старинный улей, его форма необычна, а глубокое звучание, достигнутое выбором необычной формы, символизирует скорбь бесчисленных узников концлагеря. Францу Шиллингу, творцу бухенвальдского колокола, пришлось пойти по непроторенному пути, чтобы звон колокола звучал как скорбное и торжественное заклинание. Создавая тело колокола, мастер следовал технологической традиции, утвердившейся с конца XII в., но в месте проушин в верхней части поместил выразительно изваянные человеческие руки, опутанные колючей проволокой и простертые вверх⁵⁸².

Другой большой бронзовый колокол, спроектированный и отлитый Францем Шиллингом в 1956 г. в Апольде, служит памятником знаменитому боксеру и борцу антифашистского сопротивления Вернеру Зелленбиндеру. Его большой портрет, выполненный в технике резьбы, нанесен на боковую поверхность колокола. Колокол хорошо виден на специально построенной колокольне стадиона Института физической культуры в Лейпциге. Звонят в него по случаю спортивных состязаний и связанных с ними торжеств. Четырьмя годами позже (в 1960 г.) был отлит колокол памяти Альберта Швейцера – подарок журналистов из редакции газеты «Моргенроте» – с надписью «За мир во всем мире». Колокол отлит из отбеленного чугуна, – после второй мировой войны ощущалась нехватка бронзы.

Колокола своим звоном напоминают нам об эпохах, свидетелями которых они были, о событиях, которые они возвещали. Их ритмичный металлический звук и сегодня вплетается в мелодию будней и праздников. Скорбь по умершим и павшим звучит в этих глухих голосах, призывая живых к миру и согласию; колокола зовут на праздники и концерты, на выставки и рынки. Они врываются в нашу жизнь и остаются с нами.

Перефразируя строку из «Песни о колоколе» Шиллера: «Пусть призывом к миру будет первый звук, который исторгнет этот колокол!» – скажем: «Пусть призыв к миру всегда будет слышен в колокольном звоне!».

(Перевод Ю.А. Данилова)