Может ли кто-то объяснить мне этот вид теозиса и богомыслия, о котором говорит св. Никита Стифат?
"«Никита Стифат в Добротолюбии: по внутреннему устроению души измеряется естество вещей, то есть, кто каков сам, тот так и о других заключает; и далее он же говорит: кто достиг истинной молитвы и любви, тот не имеет различия вещей, не различает праведного от грешного, но всех равно любит и не осуждает, как и Бог; как солнце сияет и дождит на праведных и неправедных».\»
Эта цитата взята из книги Откровенные рассказы странника духовному своему отцу. Здесь говорится об очень интересном духовном состоянии, которое вводит человека в бесстрастие и духовную радость (считая всё святым). Ведь и Господь говорит, что светильник телу — это око (Матфей 6:22). Но не мешает ли это духовное состояние исполнению Божиих заповедей? Или, может быть, человек, достигший такого уровня, уже почти не способен согрешить никаким образом?
Я размышляю, в чём же тогда заключается грех? В самом действии или в духовном движении сердца во время совершения действия? Самый точный пример, что приходит мне в голову — это юродивые, которые творили безумные поступки, но не впадали в грех. Означает ли это, что грех — это не столько само действие, сколько искажение чистоты и невинности сердца человека?
Вот пример: когда человек крадёт, он берёт вещь, принадлежащую другому, но при этом действует с определённым духовным движением. Но я думаю, что, допустим, если человек достиг богопознания и берёт эту вещь, то это уже не будет считаться кражей, потому что такой человек, даже если ничего не имеет, всё же обладает всем — если так можно выразиться. Пример — святой Феофил Юродивый. В его житии описывается случай, как он собирал тараканов и выпускал их в церковь. Если бы я сделал то же самое, моя совесть бы меня обличила, потому что, видимо, я не делаю это с тем же духовным настроем, тем же разумом и богомыслием, с каким делал он.
Другой случай — посреди литургии он начинал читать шестопсалмие без благословения. Во время службы, будучи иеромонахом, он вытирал нос о покровы, стоящие в алтаре (на столе, где готовится Святое Причастие) — возможно, я не совсем точно помню, но, кажется, это было так.
Исходя из всей этой информации, можно ли сделать вывод, что в зависимости от нашего духовного уровня, движения, рассуждения, веры и прочего, можно прийти к духовному пониманию того, что всё есть свято, ибо Божья милость касается всего?
Это очень тонкая тема. Не знаю, является ли это прелестью, но предполагаю, что нет. Если бы Бог разделял вещи на святые и несвятые так, как мы это делаем по своему человеческому мудрованию, то тогда и вытирание носа за престолом было бы грехом, и выпускание тараканов в храм — тоже, и чтение шестопсалмия без благословения — тоже, потому что не было получено благословение от священника, служившего литургию. Но поскольку Бог не рассуждает так, как мы рассуждаем, то эти действия святого не являются грехом. Потому что, видимо, грех — это не внешнее действие, а внутреннее духовное движение.
Но здесь я прихожу и к следующему выводу: что всякое внешнее действие (которое внешне похоже на грех), каким бы неприемлемым оно ни казалось — например, справить нужду посреди города — не будет грехом, если совершается с благоговением и страхом Божиим. Я говорю безумно, знаю. Я просто пытаюсь хоть как-то понять, что Бог считает грехом, а что нет.
Лично я не знаю, какие духовные движения я сейчас описываю — теозис ли это? — не знаю.
Это действительно великая мистерия. Лично я, до того как стал православным, раньше читал буддийскую литературу, и мне кажется, что некоторые духовные движения пересекаются. В конце концов, абсолютно все люди созданы по образу и подобию Божию и стремятся найти нечто высшее. Разумеется, то, что есть определённые пересечения, вовсе не означает, что мы исповедуем одно и то же, потому что мы спасаемся через Богом откровенное Православие с помощью Господа Иисуса Христа — а про них я не могу сказать то же самое.
2 Ответа
Эта тема требует внимательного и точного подхода, чтобы избежать духовных заблуждений. То, о чём говорит преподобный Никита Стифат, относится к высочайшему уровню обожения, или теозиса, когда человек настолько преображается благодатью Божией, что его внутреннее состояние глубоко влияет на восприятие мира.
«Кто достиг истинной молитвы и любви, — тот не имеет различения вещей, не различает праведного от грешного, но всех равно любит и не осуждает, как и Бог сияет солнце и дождит на праведных и неправедных». Эти слова говорят о состоянии бесстрастия, когда душа очищена от страстей, а сердце исполнено Божественной любви. Такой человек не смотрит на других с осуждением, видя в каждом образ Божий. Однако это не означает утрату понимания различия между добром и злом, между грехом и праведностью. Напротив, он обретает подлинное, духовное различение, которое не омрачено личными пристрастиями.
Бесстрастие есть такое состояние души, когда она до такой степени очистилась, что в самом помысле о пороке не находит никакого услаждения. Святые не теряют способности видеть грех как грех, но их сердце свободно от внутренней реакции на него в виде осуждения или пристрастия.
Вы совершенно правы, что грех — это прежде всего искажение чистоты сердца, внутреннее духовное движение. В Евангелии сказано: «Ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления» (Мф.15:19). Внешнее действие становится греховным, если оно совершается с греховным внутренним расположением — с гордостью, завистью, злобой, сребролюбием.
Пример юродивых, которых Вы приводите показывает, что их поступки, внешне кажущиеся безумными или даже предосудительными, совершались не от греховных страстей, а по особому водительству Духа Святого, с целью обличить мир или скрыть свои добродетели. Их пример демонстрирует исключительный подвиг по Божиему наитию, а не оправдание греха. Это не значит, что любой человек может повторять такие действия, не впадая в грех. Для людей подобные поступки без духовного благословения и чистоты сердца будут греховны, поскольку совершаются не по водительству Духа, а по личному произволу. Идея, что «всё свято» или что «внешнее действие не будет грехом, если совершается с благоговением», не соответствует православному учению. Грех остаётся грехом; чистота сердца проявляется в исполнении заповедей. Ваши размышления о «святости всего» и о том, что «Божья милость касается всего», верны в контексте сотворенного Богом мира, который «хорош весьма» (Быт.1:31). Однако это не нивелирует понятие греха и не отменяет необходимости спасения.
Размышляя над такими тонкими духовными вопросами, как обожение, важно всегда оставаться в рамках Священного Писания и святоотеческого Предания, ибо именно там сокрыта неповрежденная истина.
Мне думается, что в Вашем большом вопросе нужно выделить несколько аспектов. Во-первых, внутреннее устроение юродивых для нас является загадкой и должно оцениваться по исполнению ими евангельских заповедей, а не по тому неудобству и соблазну, который они производят. Настоящих юродивых и в древности было очень немного; что уж говорить про наше время. Такого рода духовный подвиг требует особой благодати Божией и чистоты сердца. Во всяком случае, это вопрос не про меня и не про Вас.
Цитата из прп. Никиты Стифана является достаточно общим местом у преподобных отцов. Считая других людей святыми, праведник не закрывает свои глаза на их грехи и недостатки, но он видит в мире и людях всё покрывающую любовь Божию. В свою очередь, привыкнув замечать в себе недостатки и бороться с ними, на их фоне он оправдывает грехи ближних и с сочувствием замечает их человеческую немощь и коварство диавола, зная их действие по себе самому.
Вместе с тем, указанное в цитате духовное состояние является вместе плодом человеческих усилий и даром Божиим, который подается лишь немногим избранникам. Остальные же люди могут к этому лишь стремиться, а пока, будучи новоначальными, должны усердно исполнять все евангельские заповеди и не причинять ближним какой-либо скорби без крайней необходимости.
В заключение ответа убедительно хотел бы предостеречь Вас от сопоставления христианства и буддизма как некоего сходного духовного пути. В нас с буддистами общего не больше, чем хождение ногами по одной земле и говорение ртом слов на одном и том же человеческом языке.