Акафист Божией Матери, Русь и патриарх Фотий

Столица византийской империи, великий Константинополь, был некогда осажден одним нехристианским народом, угрожавшим ему опасностью полного разорения; но он нечаянно спасся, благодаря явному заступничеству Пресвятой Богородицы; из жалости к осажденным христианам она не замедлила явиться в среде их невидимым военачальником против врага. Однако такая свыше дарованная помощь была следствием продолжительного моления, приносившегося коленопреклоненно-стоящим народом в великом храме Святой Софии, в котором вместе с этим воспевалось особенное песнопение, посвященное Пресв. Богородице, так называемый Акафист (ακάθιστος ὕμνος = неседальное песнопение). С тех пор установлен специальный ежегодный праздник – Акафист, в который от лица Константинополя и всей империи возносилось общее благодарственное моление к Пресв. Богородице за её прежнюю благостыню.

Такова в кратких чертах гипотеза об историческом происхождении известного нам Акафиста. Им, в сущности, передается действительное событие в религиозной концепции, которое засвидетельствовано подлинными историческими документами, но затемнено преданием. Говорится ни о чем другом, как только о деятельности народа, который, находясь в крайне опасном положении и напрягая свои последние силы, спасся исключительно силою своей искренней и живой веры в божественное покровительство. Византийские писатели, умалчивая про народное движение, говорят только о его следствии, как воспоминании о сверхъестественном спасении города от угрожавшей ему гибели. Так издавна переданный нам исторический факт привлек к себе внимание при изучении византийской истории. Прежде всего, потребовалось его хронологическое определение, когда многие писатели и отнесли его ко временам царствования Ираклия. Дальнейшее изложение покажет неосновательность подобного мнения, хотя жертвами его явились весьма известные историки. Заблуждение выяснилось только в настоящее время, с появлением несколько односторонних и безприемных исследований. Они, хотя далеко отстоят от положительного решения вопроса о времени и причинах происхождения Акафиста Богородице, усилили, однако сомнения в ценности и научном значении доселе преобладающего мнения.

Сколько бы ни писалось об Акафисте Божией Матери, можно с уверенностью сказать, что он по существу остается пока неисследованным. Свидетельствует об этом, во-первых, отсутствие до настоящего времени критического издания самого песнопения. Между тем только такое издание могло бы дать нам указания, как на древность сохранившихся списков, так и на подлинность первоначальной редакции песнопения или, по меньшей мере, наиболее достоверные сведения о настоящем. Двоякий характер существующих изданий – популярности и полуучености–совершенно недостаточен и бесполезен в целях определения первоначального предания о тексте. Популярным изданием следует считать текст песнопения в печатных церковных книгах. Филологи обыкновенно пользуются изданием текста в известной Anthologia профессоров Christ’a и Параники¹, а также в Analecta sacra кардинала Pitra², составленных на основании тринадцати манускриптов, хотя и не столь древних редакций. Однако издание Питры не удовлетворяет научным требованиям; сохранено немало древних списков, значительно расходящихся в стиле, а местами с пропусками и перестановками. Поскольку такие разногласия остаются невыясненными, постольку мы должны сомневаться в неповрежденности текста со стороны переписчиков, или певцов. Как бы то ни было, при поверхностном изучении текста Акафиста, полезно сопоставлять его с популярными списками; таких, найденных после Питры, пять: два – открыты трудолюбивым монахом Александром Эвморфопулом в рукописях Великой Афонской Лавры³; третий сличил Фаддеев на основании Патмосской рукописи XI века⁴; с четвертым познакомил нас проф. Параника по рукописи, хранящейся в библиотеке Халкинской Богословской Школы, не определив, однако, ее даты и номера⁵; а с пятым текстом – Архимандрит Амфилохий⁶. Полезен также и текст в Триоди, отпечатанной в Риме (в 1738 г.) и представляющей стихометрию известного манускрипта⁷.

Второй и самый важный недостаток, способствующий трудности определить время составления Акафиста Божией Матери, заключается в непростительном игнорировании специальных сказаний об Акафисте, попадающихся в форме четьи-минейных повествований, и в отсутствии надлежащего их сличения и разбора. Прежде всего, следует отличать первоначальное сказание от различных позднейших его редакций; а при внимательном их сличении с оригиналом мы убеждаемся в том, что распространенные мнения об Акафисте находят свое объяснение в непроизвольной порче и ошибочной интерпретации первоначального сказания. Оно обнародовано некогда Константинопольской церковью с целью объяснить причины установления нового переходящего праздника – Акафиста, т. е. праздника похвалы Божией Матери. Это извращение и ошибочное истолкование – весьма древни; несвоевременное же их раскрытие благоприятствовало появлению в различные времена такого изобилия противоречащих мнений, благодаря которому вопрос о времени происхождения Акафиста Божией Матери в настоящее время признан открытым и нерешенным.

По древнейшему из этих мнений, приписываемому хронографу IX века, монаху Георгию, обыкновенно прозываемому Амартолом, составление Акафиста и Кондака «Взбранной Воеводе» относится к 677 году, когда Константинополь был окончательно освобожден от нашествия и осады Арабов⁸. Однако мнение это основывается не на подлинном произведении Χρονικὸν монаха Георгия, которое остается пока неизвестным, но на позднейшей его редакции писателя-исправителя его разными прибавками и дополнениями. По другому же мнению, более распространенному и не менее древнему, праздник наш относится, как мы уже говорили, ко временам царствования Ираклия и патриархии Сергия. Оно появляется впервые в качестве заглавия первоначального сказания об Акафисте, явно же подтверждается в XIII веке анонимным автором хроники под заглавием Σύνοψις Χρονική. В конце своего сказания об известной осаде Константинополя Аварами и Персами при Ираклие, он положительно заявляет: «С тех пор в память чуда установлено, чтобы ежегодно воспевалось всенощное бдение Акафиста, когда Сергий и составил пения по порядку букв, так называемые οἶκοι (= икосами) победоносной и поборнице нашей». (’Έκτοτε οὖν εἰς μνήμην τοῦ θαύματος ἡ τῆς ἀκαθίστου κατ’ ἔτος ἐτυπώθη ψάλλεσθαι παννυχίς, τοῦ Σεργίου συνταξαμένου τοὺς κατὰ στοιχεῖον, οὓς δὴ καὶ οἴκους λέγομεν, ὕμνους τῆ νικο-ποιῶ καὶ ὑπερμάχω ἡμῶν)⁹. Вопреки своей категоричности, мнение это оказывается ошибочным при внимательной его оценке. Верно, что имя патриарха Сергия тесно связуется с нашествием Персов и Аваров в 626 г. тем, что он установил особенный праздник в память тогдашнего спасения города, но не следует этот праздник смешивать с известной нам службой Акафиста. При этом нужно заметить, что имя патриарха Сергия не упоминается ни в одном из многочисленных списков Акафиста, написанных до XIII века¹⁰; и, независимо от этого, вообще византийские хронографы того же XIII века не знали настоящего автора нашего песнопения. Безъименная заметка, найденная Петром Папагеоргиу в рукописи XIII века, говорит: «Эти божественные икосы не принадлежат, как говорят некоторые, Сергию, украшавшему тогда константинопольский престол, но дивному Роману, прозванному сладкопевцем». (Οὗτοι oἱ θεῖοι οἶκοι οὐκ εἰσίν, ὥς τινες λέγουσιν, Σεργίου τοῦ τηνικαῦτα κο<σμοῦντος τὸν θρόνον> Κωνσταντινουπόλεως, ἀλλὰ τοῦ θείου ῾Ρωμα<νοῦ, ός ἐπεκαλεῖτο> μελωδός)¹¹. Автор заметки приводит далее причину, почему и он сам вместе с «некоторыми» считает именно Романа составителем песен-икосов, но другой читатель зачеркнули ее, вероятно найдя ее неудовлетворительной. Такими образом в XIII веке ни Сергий, ни Роман не могли называться авторами Акафиста. Между тем мнение о его появлении во времена Ираклия настойчиво распространялось, о чем можно судить из краткого сказания, составленного Никифором Каллистом Ксанфопулом в XIY в. и читаемого в Триодях¹². После же продолжительного молчания относительно нашего вопроса авторов позднейших Ксанфопула, в XVII в. патриарх иерусалимский Досифей¹³ высказали мнение, что службу и песнопение Акафиста Божией Матери следует отнести ко времени Льва Исавра и патриарха Германа. Он основывается исключительно на первоначальном четьи-минейном сказании, где, как последнее чудесное спасение города в отношении к предыдущими нашествиям, описывается бывшее при Льве Исаврe. Однако в том же XVII веке Мелетий Каллона относит составление Акафиста к 626 году, автором же его считает Сергия. Аргументация Каллоны несостоятельна сама по себe, характерна только в одном отношении: писатель прямо сознается в том, что песнопение μόνον κατὰ παράδοσιν (только по преданию) приписывается Сергию. Но в подтверждение предания он считает нужными привести целую сказочку, конечно, или им самим измышленную, или слышанную от кого-нибудь из современных ему монахов. Сказка такова: «Кто составили эти икосы: – я не знаю; да и писано ли об этом где-либо? Только по преданию говорят некоторые, что составил их сам Сергий, но что впоследствии он впал в ересь, и неправильно исповедывал божественные и священные догматы нашей православной веры ..., но, проклятый, богохульно разглагольствовал, будучи одержим своей нечестивой ересью. Поэтому святой цареградский синод, справедливо лишивший сана, изгнал его и все его лжемудрствования, равно как и всех его единомышленников предал анафеме. Он же, не перенеся оскорбления и уничижения от православных, тайно убежал из Константинополя; после чего и гнусно скончался. Тогда святые и богоносные отцы, божественною ревностью движимые, взяли все его сочинения, которых, как говорят, было много, как и массу хвалебных песнопений Богородице, и передали их все сожжению; но в то время, когда они сжигались, происходил в огне треск, и эти икосы выбрасывались вон, не смотря на троекратное их ввержение обратно в огонь. Святые отцы, увидев такое чудесное явление, поняли, что из всех других только эти песнопения были угодны Богородице, и, найдя их душеполезными и спасительными, передали их святой церкви, как весьма великое и душеспасительное сокровище, о котором и свидетельствовала Блаженнейшая Дева, тем троекратным треском будто говоря: только эти хвалебные песни мне нравятся; примите их, как драгоценный дар; они доставят многим спасение и оставление грехов». (Ποῖος δὲ νὰ ἐσύνθεσε τούτους τούς οἴκους, δὲν ἠξεύρω νὰ εἶναι ποθὲς γραμμένον μόνον κατὰ παράδοσιν λέγουν τινές, πώς αὐτός ὁ Σέργιος νὰ τοὺς ἐποίησε καὶ ὅτι μετέπειτα ἠσέβησε καὶ δὲν ὡμολόγει πλέον ὀρθῶς τά τῆς ὀρθοδόξου μας πίστεως θεῖα καὶ ιερὰ δόγματα. .. , άλλ’ ἐβλασφημολόγει ὁ τρισκατάρατος τὰ τῆς δυσσεβεστάτης του αιρέσεως φλυαρήματα. Διά τοῦτο δικαίως καὶ ἡ ἁγία τῆς βασιλευούσης τῶν πόλεων σύνοδος τὸν ἐκάθηρε καὶ ἐξωστράκισε καὶ τὰ ἀσεβέστατα αὐτοῦ μωρολογήματα καὶ πάντας τοὺς ὁμόφρονάς του ἀναθεμάτισεν αὐτὸς δὲ μὴ ὑποφέρων τὸν ὀνειδισμόν καὶ ἀτιμίαν ἀπό τοὺς ὀρθοδόξους ἔφυγε κρυφὰ ἀπό τὴν Κωνσταντινούπολιν καὶ κάκιστος κακῶς ἐτελεύτησεν* οἱ δὲ ἅγιοι καὶ θεοφόροι πατέρες ζήλω θείω κινούμενοι ἔβγαλαν öλα του τά βιβλία, τὰ ὁποῖα ώς λέγουν ἦσαν πολλὰ καὶ μάλιστα τῆς Θεοτόκου ἐγκώμια πολλότατα, καὶ τὰ ἔκαυσαν ὅλα καί καθώς ἐκαίοντο, ἐγίνετο κτύπος εἰς τὴν φωτίαν καὶ τοῦτοι οἱ οἶκοι ἐκφέροντο ἔξω καὶ μ’öλον ὅτι τοὺς ἐμετάβαλαν ώς τρέῖς φοραῖς, πάντα μὲ κτύπον ἐπηδουσαν ἔξω ἀπό τὴν φωτίαν ὥστε θεωρήσαντες οἱ ἄγιοι πατέρες τοιοῦτον θαυμάσιον, ἐγνώρισαν ὅτι μόνον τοῦτοι οἱ ὕμνοι ἀπὸ öλους τοὺς ἄλλους ἦσαν ἀρεσκούμενοι τῆ Θεοτόκω, καὶ ἐξετάσαντες τοὺς ηὑραν ψυχωφελεῖς καὶ σωτηριώδεις, καὶ τοὺς ἐπαράδωσαν εἰς τὶν ἁγίαν ᾿Εκκλησίαν ὡς μέγαν τινὰ καὶ ψυχοσωτήριον θησαυρόν, ὡσὰν νὰ ἔλεγεν ἡ μακαριωτάτη παρθένος μὲ τοὺς τρεῖς κτύπους τῆς φωτίας: Τοῦτοι μόνον οἱ ἔπαινοί μοῦ ἀρέσκουν τούτους λάβετε ώς δῶρον πολύτιμον τοῦτοι μέλλουν νὰ δώσουν πολλῶν σωτηρίαν καὶ ἄφεσιν ἁμαρτιῶν)¹⁴.

Однако уже в XVIII веке Josephus Maria Quercius думал лишить славы Cepгия и приписал составление Акафиста Божией Матери Георгию Пизиде, ссылаясь просто на то, что, как в Акафисте, так и в известном стихотворении Пизиды¹⁵: Είς τὴν γενομένην ἕφοδον τῶν βαρβάρων καὶ εἰς τὴν αὐτῶν ἀστοχίαν Богородица называется στρατηγός. Quercius упустил из виду, что в данном стихотворении нет даже простого намека на определение какой-нибудь службы вроде Акафиста. Тем не менее, к мнению столь шаткому примкнули многие из ученых¹⁶.

Наконец в XIX веке преобладают различные мнения. Константин Икономос пишет: «По мнению большинства (кого?) икосы Богородицы составил Аполлинарий Александрийский, живший в IV веке»¹⁷. Почти тоже самое, только другими словами, повторяет Мануил Гедеон: «По всей вероятности песнопение составлено после смерти Юлиана Отступника»¹⁸. Он же находит Юлиана, каким-то чудом, даже в самом песнопении. Иоанн Саккелион подтверждает мнение Икономоса без серьезного обоснования¹⁹. Иннокентий высказывается за Сергия²⁰, также и Pitra²¹; за ним последовали еще и другие: Christ²², Воuvу²³, Параника²⁴, Семителос²⁵ и Dieterich²⁶. Амфилохий хочет Романа песнопевца²⁷; тоже самое и Эвморфопул²⁸. Ставрос Вутира примыкает к мнению составителя хроники монаха Георгия, что Акафист относится к временам Константина Погоната²⁹. Нужно заметить здесь, что Вутире принадлежит остроумное замечание, что в самом песнопении ничто не побуждает нас высказаться за Сергия: оно явно осуждает его монофелитское учение в следующих стихах: «Ибо для этого вышний Бог и явился на земле смиренным человеком»³⁰ и «неописуемое Слово все было долу, но и горнего отнюдь не оставляло. Устроитель всего желая спасти мир, пришел к нему по собственному обетованию, и, будучи пастырем, как Бог, ради нас явился подобным нам человеком; ибо, признав подобное подобным, он, как Бог, слышит»³¹ (Акафист ст. 172–176 и 217–223). Правильность заключения Вутиры дает нам полное основание полагать, что Акафист – произведение действительно гораздо позднейшее времен Сергия. Все-таки положительное решение вопроса ему не удалось. Мнение его о составлении песнопения во времена Погоната³², оказавшееся несостоятельным, послужило поводом Крумбахеру считать вопрос об Акафисте пока нерешенным³³. Поэтому и Евангел Кофиниоти в своем трактате об Акафисте прямо называет неопределенными вопросы, относящиеся ко времени и автору Акафиста³⁴.

Причина подобной запутанности и неопределенности, равно как и научной бесплодности стольких специальных исследований лежит, по нашему мнению, в неправильности постановки вопроса и в непрочности точки отправления. Требуется, прежде всего, как мы говорили выше

ближайшее ознакомление и точный разбор таких письменных документов, которые относятся непосредственно к происхождению службы и песнопения Акафиста.

О происхождении песнопения Акафиста упоминается, собственно говоря, в одном только документальном тексте, который мы называем оригинальным или первоначальным сказанием об Акафисте. Оно довольно пространно; при внимательном же его чтении мы убеждаемся в том, что оно представляет собой официальный документ константинопольской церкви, составленный по поводу великой опасности, внезапно постигшей город. Лишенные всякой надежды от людей и возможности самозащиты, народ и духовенство прибегают к Богородице и в торжественном молении просят о ее немедленном заступничестве. Служба началась чтением текста во всеуслышание: он уяснял собравшимся причину, по которой предстояло им возносить моление, по окончании его воспевалось теперь впервые песнопение Богородице, знаменитый Акафист. Разумеется, что текст в форме минейного сказания не носил определенного заглавия в тот момент, когда он был прочитан в храме святой Софии; разъяснение причин настоящего богослужения не зависело от такого или иного заглавия; требовалось только ознакомление публики с самим содержанием текста. Впрочем, известно, что в восточных церквах жития святых, или легендарные сказания, катехизические беседы или синодальные грамоты читаются без особого заглавия. Напротив, определенное заглавие стало необходимым после, когда уже общеизвестный текст Акафиста должен был вписаться в греческие четьи-минеи; дать же ему такое или иное заглавие – вполне зависело от переписчиков. Поэтому чтение носит различные заглавия в различных рукописях, древнейшие из которых относятся к IX веку: так Διήγησις ἀναγινωσκομένη εἰς τὴν ’Ακάθιστον или Λόγος άναγινωσκόμενος είς την ’Ακάθιστον и πρ. Есть титул пространный: «Полезное сказание, собранное из древнейшей истории и повествующее о странном чуде, происходившем тогда, когда Персы и Варвары окружили войною эту царицу (Константинополь) и погибли, наказанные божественною правдой; с тех пор город, сохранившийся неповрежденным молитвами Богородицы, ежегодно воспевает благодарственное песнопение и этот праздник называет Акафистом». (Διήγησις ὠφέλιμος ἐκ παλαιᾶς ιστορίας συλλεγεῖσα καί ἀνάμνησιν δηλοῦσα τοῦ παραδόξως γενομένου θαύματος, ἡνίκα Πέρσαι καί Βάρβαροι τὴν βασιλίδα ταύτην πολέμω περιεκυκλωσαν, οἳ καί ἀπώλοντο θείας δίκης πειραθέντες, ή δέ πόλις ἀσινής συντηρηθεῖσα πρεσβείαις τῆς Θεοτόκου ἐτησίως ἔκτοτε ἄδει ευχαριστήριον, ἀκάθιστον τὴν ἡμέραν κατονομάζουσα³⁵). Однако этот титул, вопреки своей обстоятельности, представляет громадную неточность. Сам текст повествования упоминает не только об одном нашествии – Персов и Варваров (или Аваров), но еще и о двух других нашествиях; следовательно, он был измышлен самим каллиграфом и недостоверность его с самого начала выясняется самим текстом. Происхождение его легко объясняется простым соображением: автор титула увлекся тем, что повествователь подробно описывает нашествие Аваров и Персов, посвящая ему первую и большую часть своего синаксаря; вследствие чего он дал ему исключительное предпочтение. Между тем титул, случайно происшедший, последовательным и частым списыванием сказания стал, в конце концов, общим и законным. Таким образом, этот случайный и непроизвольный недосмотр способствовал впоследствии возникновению предубеждения, будто Акафист Божией Матери относится ко временам Ираклия и Сергия.

Однако неточность и полная несостоятельность вышеупомянутого заглавия становятся яснее путем отрицательным, – при внимательном рассмотрении текстов, составленных во времена Ираклия и Сергия. Первый из них, содержащийся в известной Александрийской или Пасхальной хронике, представляет изложение аваро-персидской осады Константинополя в 626 году. Осада города началась 29 июля и кончилась 8 августа³⁶. Но в этом изложении вовсе не упоминается об установлении какого-нибудь переходящего праздника Акафиста по поводу данного события. Мало того, если бы Сергий при таких обстоятельствах составлял длиннейшее песнопение Акафиста, хроника упоминала бы об этом, раз она сочла нужным упомянуть о том, что Сергий составил и ввел в чине божественной литургии какой-то кратчайший тропарь³⁷. Оказывается, что эта Пасхальная хроника ничего не знает о всенощном бдении или о песнопении Акафиста, точно также как и известное стихотворное повествование Пизиды³⁸. Оба говорят просто, что снятие аваро-персидской осады было следствием чудотворного действия Богородицы; она явилась как бы пробегающей по крепостным стенам и «оттуда избивала и поражала врагов». Что действительно в это время были возношены патриархом Сергием благодарственные моления, об этом нас уверяют позднейшие хронографы, но в какой форме они были составлены не упоминают³⁹. Свои же сведения они заимствуют из мемуаров литургического характера неизвестного писателя, но очевидца событий 626 года. Мемуары сохранились в парижском манускрипте X в. (Cod. Parisiensis, Suppl. 241); они носят такое заглавие: «О взбешенном движении безбожных Варваров и Персов против богохранимого города и об их постыдном отступлении благодаря человеколюбию Бога ходатайством Богородицы» (Περί της των άθέων Βαρβάρων καί Περσών κατά της θεοφύλακτου ταύτης πόλεως μανιώδους κινήσεως καί της φιλανθρωπία: του Θεού διά της Θεοτόκου μετ’ αισχύνης εκείνων άναχωρήσεως)⁴⁰. В римском же списке заглавие таково: «О взбешенном движении безбожных Аваров и Персов против Богохранимого города и об их постыдном отступлении благодаря человеколюбию Бога ходатайством Богородицы» (Περί τῶν ἀθέων ’Αβαρών τε καί Περσῶν κατά τῆς θεοφυλάκτου πόλεως μανιώδους κινήσεως καί τῆ φιλανθρωπία του Θεοῦ διά τῆς Θεοτόκου μετ’ αἰσχύνης ἀναχωρήσεως. Cod. Vatic. 1572)⁴¹. Третий список, раньше хранившийся в Эскуриале, но дальнейшая судьба которого теперь неизвестна, имеет заглавие: «Сказание, повествующее о взбешенном движении безбожных Аваров и Персов против богохранимого города и как он спасся человеколюбием Бога, после того как они ушли со стыдом» (Λόγος διαλαμβάνων περί τῆς τῶν ἀθεων Άβάρων καί Περσῶν κατά τῆς θεοφυλάκτου πόλεως μανιώδους κινήσεως καί ὅπως φιλανθρωπία Οεοῦ ἐρρύσθη ἀναχωρησάντων αὐτῶν μετ’ αἰσχύνης). Наконец, текст этот является помещенным в церковных книгах в виде синаксаря специального праздника в память происходившего тогда чуда; содержание его относится к осаде 626 года⁴². Редакция эта, вследствие своего официального характера и пространности, правда, могла бы обеспечить достоверность распространенного мнения, но, к сожалению, ее повествование совсем не касается нашего вопроса и ни намека нет об установлении акафистного праздника. Там просто говорится, что, после снятия осады: «Патриарх (Сергий) военачальник и множество народа, стоя при воротах (города), которые мы называем Золотыми, как и есть, и, видя дым и огонь варварских орудий, воздевали руки к небу и вопияли со слезами благодарения: Десница твоя, Господи, прославлена в силе; десница твоя разбила врагов, и величием славы твоей сокрушил ты супостатов». («О ἰεράρχης καί ὁ στρατηγός καί πλῆθος τῆς πόλεῶς ἀξιόλογον ἑστώτες προ τῆς πύλης, ἣν Χρυσῆν καλοῦμεν ἀπό τοῦ πράγματος, καί τὸ πῦρ καί τὸν καπνὸν τῶν βαρβαρικῶν οργάνων θεώμενοι, τάς χεῖρας ἀνατείναντες εἰς οὐρανούς ἐβόων δάκρυα προχέοντες χαριστήρια: Ή δεξιά σου, Κύριε, δεδόξασται ἐν ἰσχύι ἡ δεξιά σου χειρ, Κύριε, ἕθραυσεν ἐχθρούς καί τῶ πλήθει τῆς δόξης σου συνέτριψας τούς ὑπεναντίους). Еще эта редакция знает, что: «Благочестивый иерарх умерщвлением плоти и боговдохновенной ревностью духа сам себя приносит Богу в жертву всесожжения; и не кровью тельцов и козлов убеждается он во спасении, но сам приносит бескровную жертву спасения во всечестном храме Богородицы, в Влахернах; всегда со всем народом празднуя, воссылает моления за избавление от бедствий и просит о вечной охране города». (»О ἱεράρχης ὁ τίμιος ἑαυτόν διαπαντός προσάγων τῶ θεῶ ὁλόκαυτον καλλιέρημα, τῆ τε νεκρώσει τοῦ σώματος καί τῆ ἐνθέω ζέσει του πνεύματος, ὀυχ αἵματι ταύρων καί τράγων πορίζεται τὴν προς τό μέλλον ἀσφάλειαν, ἀλλ’ ἀναιμάκτους θυσίας σωτηρίου ἐν τῶ πανσέπτω ναῶ τῆς Θεοτόκου τῶ ἐν Βλαχέρναις ἀναφέρει, διαπαντός λιταῖς πανδήμοις τὴν τῶν κακῶν θριαμβεύων ἀπαλλαγήν, ἀπόρθητον αῖτών τὴν πόλιν δι’ αῖώνος, φυλάττεσθαι). За этими словами следует молитва к пророку Исайе о ходатайстве его пред Богородицей: «чтобы она вечно спасала город и народ, который, хотя грешен, однако всегда к Богу и Богородице прибегает»⁴³.

Без сомнения здесь имеется в виду определенный праздник, установленный самим Сергием в память освобождения Константинополя от аваро-персидской осады. Действительно, такой праздник существует 7 и 8 августа, как об этом мы достоверно знаем из многочисленных синаксарских списков. Так в древнейшем пергаментном синаксаре августа месяца, хранящемся в Венской Придворной Библиотеке, содержатся сведения о том, что 8 августа читали в церквах: «Краткую историю о нашествии Персов и Аваров» во времена царя Ираклия (Ίστορία σύντομος περί τῆς ἐλεύσεως τῶν Περσῶν καί Άβάρων)⁴⁴; история эта остается пока неизданной. Затем устав Константинопольской apxиепископии IX в., сохраняющийся в плохом состоянии в 266 патмосском пергаментном манускрипте, определяет: «В тот же день (= 7 августа) память благочестивой нашей царицы во святых апостолах Ирины; и лития бывает во Влахернах против Варваров. И память о нашествии Варваров, когда они молитвами пресвятой Богородицы потоплены были в Рогатом Заливе». (Τῆ αυτῆ ἡμέρα μνήμη τῆς ἐν εὐσεβεία γενομένης ἡμῖν βασιλίσσης ἐν τοῖς "Αγίοις Άποστόλοις Εἰρήνης καί λιτή ἀπέρχεται ἐν Βλαχέρναις κατά τῶν Βαρβάρων. Καὶ μνήμη τῆς ἐλεύσεως τῶν Βαρβάρων, ὅτε διά τῶν πρεσβειῶν τῆς παναγίας Θεοτόκου ἐβυθίσθησαν ἐν τῶ Λάκκω). Еще в другом позднейшем списке мы читаем: «Память нашествия Аваров во времена царя Ираклия и патриарха Сергия» (Μνήμη τῆς ἐπελεύσεως τῶν Άβάρων κατά τούς καιρούς Ἡρακλείου βασιλέως καί Σέργιου πατριάρχου⁴⁵. Во временном уставе Константина Порфирородного говорится: «И память дарованной нам сверх ожидания и всякого чаяния верной помощи от Христа и истинного Бога нашего против безбожных врагов, которые окружили нас со всех сторон – с суши и моря; когда бессеменно зачавшая Пресвятая Владычица наша Богородица и Приснодева Мария ходатайствовала о спасении этого богохранимого города, во времена царя Ираклия; совершается же этот синакс в Ее священном доме во Влахернах». (Кaὶ μνήμη τῆς ὑπέρ λόγον καί πᾶσαν ἐλπίζα δωρηθείσης ἡμῖν τελείας βοήθειας παρά τοῦ Χρίστοῦ τοῦ ἀληθινοῦ θεοῦ κατά τῶν πανταχόθεν διά τε γῆς καὶ θαλάσσης κυκλωσάντων ἡμάς ἀθεων ἐχθρῶν, μεσιτευσάσης τήν σωτηρίαν τῆ θεοφυλάκτω таύτη πόλει καί βασιλίδι τῆς ἀσπόρως τεκούσης παναγίας δεσποίνης ἡμῶν θεοτόκου καί ἀειπαρθένου Μαρίας κατά τους καιρούς Ἡρακλείου βασιλέως· τελεῖται δέ ἡ τοιαύτη σύναξις ἐν τῶ σεβασμίφ αὐτῆς οἴκω τῶ ὄντι ἐν Βλαχέρναις)⁴⁶.

Из этих официальных свидетельств довольно ясно, что Акафист и праздник похвалы Божией Матери не имеют ничего общего с осадой Константинополя при Ираклии и Сергии. А что касается до вопроса: почему с древнейших времен все верили противоположному, мы можем только повторить и здесь данное нами выше объяснение: первая ошибка лежит в неточном заглавии первоначального синаксаря Акафиста. Со времени общепризнанная, она подкреплена впоследствии произвольным истолкованием того же синаксаря со стороны Ксанфопула и других его сократителей. Первоначальный синаксарь учит, что акафистный праздник имеет причиной своего происхождения осаду Константинополя, бывшую непременно после царствования Льва Исавра. По синаксаристу население переживает крайне тяжелые минуты; в своем бессилии оно вспоминает о древних благодеяниях Богородицы, потому и воздает ей всеобщее благодарение. Но вместе с тем оно ходатайствует о том, чтобы Богородица ниспослала свою помощь и теперь, как раньше, защитила и спасла город, что именно и послужило поводом к установлению Акафиста. Синаксарист, разъясняя Акафист, упоминает сначала о древнейшем чуде Богородицы при Сергие и Ираклие. Прежде же, чем перейти к описанию других осады и чуда, он говорит несколько слов о тогдашнем спасении города и заканчивает словами: «В воспоминание этого благодеяния мы совершаем настоящий ежегодный синакс и правим всенощную службу, принося Ей благодарственные песнопения» (ἡς τινος εὐεργεσίας εἰς ἀνάμνησιν τὴν παροῦσαν ἑτησίαν πανδημεί σύναξιν ποιοῦμεν καὶ παννύχιον ἄγομεν ἑορτήν, εὐχαριστηρίους ὠδάς αὐτῆ προσφέροντες⁴⁷). Необходимо заметить здесь, что слова эти, применяемые синаксаристом к празднику, или лучше просто читаемые во время Акафиста, как и все предыдущее, заимствованы почти буквально из синаксаря 7 августа. Составитель первоначальнаго синаксаря Акафиста не только ничего здесь не прибавляет от себя, но он даже слова Акафиста не употребляет. Однако сократители синаксаря и особенно Ксанфопул, от которого обыкновенно и научаемся касательно Акафиста, переделали его содержание по-своему. Слова его: εὐχαριστηρίους ὠδάς (благодарственные пения) сам произвольно Ксанфопул разъясняет словами ὕμνον καί ἀκάθιστον (пение и Акафист); а в подтверждение своей переделки он позволил себе переделку и самого текста таким образом: «И так, с тех пор, в память столь великого и сверхъестественного чуда, передано церкви посвящать этот праздник Божией Матери в этот день, когда и был воздвигнут трофей ее победы; назвали же его (т. е. праздик) Акафистом (несидальным) потому, что тогда (т. е. при Сергии и Ираклии) так и поступали все (т. е. не сидели) – народ и духовенство города». (’Έκτοτε οὗν είς μνείαν τοῦ τοσούτου καὶ ὑπερφυοῦς θαύματος ἡ Εκκλησία τὴν τοιαύτην ἑορτήν παρέλαβε τῆ μητρὶ ἀνατιθέναι τοῦ θεοῦ τῶ παρόντι καιρῶ, ὅτε καὶ τὀ τρόπαιον τῆ Θεομήτορι γέγονεν ἀκάθιστον δὲ ὠνόμασαν διἀ τὸ τότε οὕτω πρᾶξαι τὸν τῆς πόλεως κλῆρόν τε καὶ λαὸν ἅπαντα)⁴⁸. Благодаря такой произвольной и по времени позднейшей интерпретации, укреплено мнение, о котором мы говорим. Однако фальсификаторов можно поймать на их собственных ошибках и противоречиях. Ксанфопул, хотя в начале рассказывает о чуде при Cepгии, исключительно к нему применяя Акафист, впоследствии, забывшись, упоминает о другом чуде при Константине Погонате, о третьем при Льве Исавре непосредственно прибавляя: «И так, по причине всех этих сверхъестественных чудес всечистой Богоматери, мы празднуем в этот день; называется же этот праздник Акафистом потому, что тогда весь народ воспевал песнопение матери Слова в ту ночь, стоя на ногах; и мы, хотя при пении всех других икосов обыкновенно сидим, во время пения икосов Богоматери все слушаем стоя». (Διά ταῦτα τοίνυν ἅπαντα τὰ ὑπερφυῆ θαυμάσια τῆς πανάγνου καί Θεομήτορος τὴν παροῦσαν ἑορτήν ἑορτάζομεν ἀκάθιστος δέ ὀνομάζεται, διότι ὀρθοστάδην τότε πᾶς ὁ λαός κατά τὴν νύκτα ἐκείνην τόν ὕμνον τῆ τοῦ Λόγου μητρὶ ἔμελψαν, καί ὅτι ἐν πᾶσι τοῖς ἄλλοις οἴκοις καθῆσθαι ἐξ ἔθους έχοντες ἐν τοῖς παροῦσι τῆς Θεομήτορος ὀρθοί πάντες ἀκροώμεθα). Говоря это, сократитель обнаруживает явный самообман; в заключении получается, что наш Акафист не составлен при Сергии и Ираклие, как он сам говорит выше, но при Льве Исавре. Но и это тоже неверно, потому что первоначальный текст относит составление Акафиста ко времени позднейшему Льва Исавра. Пока ограничиваясь этим общим замечанием, переходим к прямому опровержению двух других предубеждений.

По первому из них всенощная служба Акафиста и его песнопение относится ко временам Константина Погоната. Мнение опирается на так называемую летопись монаха Георгия. И здесь, как мы уже упомянули, исключительную роль играет произвол одного из исправителей хроники, пожелавшего представить ее в более совершенном виде различными прибавками и дополнениями. С этою целью он заимствует из различных источников всякие эпизоды, относящиеся ко временам многих царей, которые и помещает в своей хронике почти дословно. В данном вопросе, хотя самое событие об опасности, когда-то угрожавшей городу, он берет буквально из первоначального синаксаря Акафиста, однако он со своей стороны вставляет следующее: «...когда и составлены Акафист и кондак пресвятой Богородице» (Τῆ ὑπερμάχω, στρατηγῶ, Πρόσταγμα χριστιανῶν и Πρεσβεία Θερμῆ)⁴⁹. Но подобная вставка опровергается самым синаксаристом, это раз; а во-вторых, снятие осады при Константине Погонате вспоминается 25 июня, на что указывают все константинопольские древние типики Великой Церкви. Устав при Константине VII Багрянородном определяет: «В тот же день (25 июня) празднуется память помощи, дарованной нам сверх слова и всякаго чаяния от Великого Бога и спасителя нашего Иисуса Христа, молитвами бессеменно зачавшей всесвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии против безбожных Сарацинов, окружавших наш Царьград с суши и моря» (Тῆ αὐτή ἡμερα ἀνάμνησις τελεῖται τῆς υπέρ λόγον καί πᾶσαν ἐλπίδα δωρηθείσης βοήθειας παρά τοῦ μεγάλου θεοῦ καί σωτῆρος ἡμῶν Ἰησού Χρίστοῦ διά τῶν πρεσβειῶν τῆς ἀσπόρως αὐτόν τεκούσης παναγίας καί δεσποίνη; ἡμῶν θεοτόκου καί ἀειπαρθένου Μαρίας κατά τῶν διά γῆς τε καί θαλάσσης κυκλωσάντων την καθ’ ήμᾶς βασιλίδα πόλιν ἀθεων Σαρακηνῶν)⁵⁰.

Другие, ссылаясь на краткий синаксарь, утверждают, что праздник Акафиста установлен был по поводу спасения города при Льве Исавре и патриархе Германе. Достаточно вспомнить 16 августа, когда специально празднуется это событие. Так, например, Константинопольский церковный устав при Константине Багрянородном определяет: «В тот же день (16 августа) воспоминание великого и непреодолимого человеколюбия Бога нашего, силою которого и молитвами Его всенепорочной матери Он погубил и рассеял нашедшую толпу Агарян во времена Льва Исавра, иначе Конона, когда они с суши и моря окружили этот великий город; они подверглись раззо-рению в день памяти ее святого Успения (15 августа), когда и наступили. В тот же период года празднуется память постигшей нас в древние времена страшной грозы землетрясения, от которой сверх всякаго чаяния избавил нас человеколюбивый Бог». (Μηνί τῶ αὐτῶ ις ἡ ἀνάμνησις τῆς περί ἡμᾶς μεγάλης καί ἀνυπερβλήτου τοῦ Θεοῦ ἡμῶν φιλανθρωπίας, δί ἣν τά ἐπελθόντα τῶν Ἀγαρηνῶν πλήθη κατά τοὺς χρόνους Λέοντος τοῦ Ἰσαύρου, τοῦ καί Κόνωνος, κυκλώσαντα τὴν μεγάλην ταύτην πόλιν διά τε γῆς καί θαλάσσης πρεσβείαις τῆς παναχράντου αὐτοῦ μητρός ἀπώλεσε καί διέφθειρε τὴν δέ πανωλεθρίαν ἐδέξαντο κατά τήν μνήμην τῆς τιμίας αὐτῆς μεταστάσεως, έν ή καί ἐπῆλθον ἐν δε τῆ τοιαυτη περιόδω τοῦ ἔτους τελεῖται μνήμη τῆς μετά οἰκτιρμῶν ἐπενεχθείσης ἡμίν ἐν τοῖς πάλαι χρόνοις φοβερᾶς ἀπειλῆς τοῦ σεισμοῦ, ἡς παρ’ ἐλπίδα πᾶσαν ἐλυτρώσατο ἡμάς ό φιλάνθρωπος Θεός)⁵¹.

Таким образом, с устранением предрассудков становится ясным, что чудеса Богородицы при Ираклие, Константине Погонате и Льве Исавре не имеют непосредственного отношения к возникновению Акафиста. Цель этого двоякая: с одной стороны – воздать благодарение Богородице за ее прежнее покровительство, с другой – испросить снова ее милосердное внимание к городу, которому угрожает опасность. Древние чудеса при Ираклии, Погонате и Льве перечисляются в доказательство того, что город действительно пользуется покровительством Богородицы; за это именно и подобает, чтобы все единогласно восхваляли, благодарили и воспевали Ее. Однако истинное настроение слушателей к подобному благодарственному молению требует, прежде всего, нравственную чистоту и добродетельную жизнь. «Верно», говорит синаксарист, «что мы в делах наших должны приносить благодарение Богоматери, потому что Ей, как и Ее сыну такая именно благодарность более приятна, чем самые мелодичные песнопения, исполненные на флейте или органе» (τὴν δι’ ἔργων εὐχαριστίαν προσάγειν τῆ Θεομή-τορι ταύτη γὰρ ἥδεται μᾶλλον αὐτή τε καί ο ταὐτης υἱός, ἤπερ αὐλῶν ἢ οργάνων μουσικωτάταις ὠδαῖς). Но так как природа человека слаба, и ум его непонятлив, следовательно, оба эти – и то и другое – «благоприятствует нашей нерешительности в трудах добродетели и тому, что мы прикасаемся мало к ней, как бы концом перста, и вследствие этого много нам недостает для воздаяния благодарности, то возблагодарим Ее (Богородицу) хотя бы голыми словами» (ἀποκνεῖν ἡμᾶσ πρός ἀρετῆς ἐπίπονον ποιεῖ καί βραχέα ταύτης ἁπτόμεθα καί ὅσω εἰπεῖν ἄκρω δακτύλω, καί διά τοῦτο πρὸς τὴν ἔκτισιν τῆς εὐχαριστίας ενδεῶσ ἔχομεν, κἄν τὴν διὰ ρημάτων ψιλῶν εἰσενέγκωμεν). Далее, обращаясь к Богородице, оратор восклицает с амвона: «Мы громогласно поем твои чудеса; прославляем попечение; провидение величим; покровительство воспеваем; помощь восхваляем; милосердие славословим; воспоминая твои прежние дарования и от скольких опасностей мы избавлены тобою, настоящее благодарственное песнопение мы возносим к тебе (хотя) недостойное твоих благодеяний (ибо и что могло бы быть их достойным? –однако приятны тебе твоих чад лепетанья)» (Ἄδομεν μεγαλοφώνως τὰ σὰ θαυμάσια τὴν ηδεμονίαν δοξάζομεν τὴν πρόνοιαν μεγαλύνομεν τήν προστασίαν ὑμνοῦμεν τὴν βοήθειαν έκθειάζομεν τὴν εὐσπλαγχνίαν δοξολογοῦμεν καί επὶ μὲν τοῖς παρελθοῦσι μεμνημένοι τῶν σῶν δωρεῶν καί ἐξ οσων κινδύνων έρρυσθημεν διὰ σοῦ, ταύτη σοι τὴν εὐχαριστήριον ὠδὴν ὡς χρέος προσαγομιεν, οὐκ ἀντάξιον μὲν οὖσαν ταῖς σαῖς εὐεργεσίαις τί γὰρ ἂν καὶ εἴη τούτων ἀντάξιον; πλὴν φίλα σοι τὰ τῶν σῶν παίδων ψελίσματα); «по случаю же настоящих (бедствий) и прискорбных (обстоятельств) испрашиваем твою быстрейшую помощь» (ἐπί δέ τοῖς ἐνεστῶσι καὶ λυποῦσιν ἡμᾶς παρακαλοῦμεν τὶν σὶν ὀξυτάτην βοήθειαν).

Таким образом, мы вынуждены полагать, что именно настоящее положение вещей вызывает у жителей воспоминание о прежних благодеяниях Богородицы, т. е. при Ираклие, Константине Погонате и Льве Исавре. При этом логическая связь испрашивания «быстрейшей помощи» с упоминанием предшествующих благодеяний абсолютно требует, чтобы под λυπούντα мы подразумевали четвертую осаду; и хотя в самой молитве не встречается слово осада, однако оно не только звучит в перифразе: ἐνεστῶσι καὶ λυποῦσιν ἡμᾶς, но и в конце молитвы те же самые настоящия беды прямо называются трепетом, битвами, войнами. Обратим наше внимание на молитву: «Молимся о твоем заступничестве: отжени от нас препятствия; рассей давящие нас тучу и мрачную ночь, под влиянием которых враждебно кидаемся друг на друга, как в ночном сражении, или, лучше сказать, как бешеные сами свои тела раздираем и не знаем родственников и не познаем своих соплеменников; и на это осмеливаемся – кто? мы, которые удостоены того же крещения, той же церкви, тех же таинств, чтобы не более распространяться». (Δεόμεθα τῆς σῆς ἀντιλήψεως λῦσαι τὰ ἐν τῶ μέσω προσκόμματα διασκέδασαι τὴν ἐπέχουσαν ἡμᾶς νεφέλην τε καὶ σκοτόμαιναν, ὑφ᾽ἠς ὥσπερ ἐν νυκτομαχία βάλλομέν τε καὶ βαλλόμεθα, ἢ μᾶλλον εἰπεῖν ὥσπερ οἱ μαινόμενοι τῶν ἰδίων σαρκῶν ἁπτόμεθα καὶ ἀγνοοῦμεν τοὺς συγγενεῖς καὶ τὸ ὁμόφυλον οὐκ ἐπιγινώσκομεν καὶ ταῦτα τολμῶμεν τίνες; οἱ τοῦ αὐτοῦ βαπτίσματος, τῆς μιᾶς ’Εκκλησίας, τῶν αὐτῶν μυστηρίων ἠξιωμένοι, ἵνα μὴ λόγον ἀποτείνωμεν μακρόν).

Значит, Константинопольское население находилось не только в осадном положении, но и в междоусобной войне, на причины которой автор молитвы не указывает, но обращается опять к Богородице: «Поэтому умоляем твое милосердие: сжалься над твоим народом и достоянием твоим и будь ходатаицей перед рожденным из тебя Богом нашим; помоги нам, находящимся в краю опасности, и избави нас от невыносимых бедствий. Ты видишь, о Владычица, какие беды разлиты вокруг нас; итак встань и не отвергни нас окончательно. Зачем Ты отворачиваешь лице Твое и забываешь нашу бедность? Уничтожи предстоящие трепеты и устрашения, устрани раздорные столкновения, прекрати сражения и войны; утиши надвигавшиеся на нас гнев божий и разорение; усмири внутренние бунты и смятения и подари Твоим рабам мир и тишину, чтобы мы, прибавивши настоящее ко многим твоим благодеяниям, во всякое время провозглашали Твои чудесные (дела)». (Διὰ τοῦτο ἱκετεύομεν τὴν σὴν, εὐσπλαγχνίαν οἶκτον λαβεῖν τοῦ σοῦ λαοῦ καὶ τῖς κληρονομίας σου, καὶ στῆναι πρέσβιν πρὸς τὸν ἐκ σοῦ τεχθέντα Θεὸν ἠμῶν, καὶ βοηθῆσαι μὲν ἡμῖν τὰ ἔσχατα κινδυνεύουσιν, ἐξελέσθαι δὲ ἡμᾶς συμφορῶν ἀνηκέστων. Όρᾶς, ὅσοις, ὦ δέσποινα, κακοῖς περιαντλούμεθα. Άνάστηθι οὖν καὶ μὴ ἀπώση εἰς τέλος. ῞Ινα τί τὸ πρόσωπόνσου ἀποστρέφεις καὶ ἐπιλανθάνεις τῆς πτωχείας ἡμῶν; Διάλυσον τοὺς ἐπικειμένους φόβους καὶ τρόμους ἄνελε τὰς φιλονείκους ἐνστάσεις παῦσον τὰς μάχας καὶ τοὺς πολέμους κόπασον τὴν καθ’ἡμῶν κινηθεῖσαν ὀργὴν τοῦ Θεοῦ καὶ θραῦσιν καταπράϋνον τὰς ἐν τῶ μέσω στάσεις καὶ ταραχάς καὶ γαλήνην καὶ εἰρήνην βράβευσον τοῖς οἰκέταις σου, ἵνα ταῖς πολλαῖς εὐεργεσίαις προστεθείσης καὶ ταύτης ἀνακηρύττωμεν διὰ παντός τὰ σὰ τερὰστια).

Таким образом, содержанием молитвы синаксариста наглядно объясняется главная цель Акафиста. Он должен был, как мы уже говорили раньше, определить и оправдать исключительное собрание и вместе с тем, в целях всеобщего благодарения, представить слушателям форму всенародного обращения к Богородице. Синаксарь издан в то время, когда уже преобладали с одной стороны бунты и беспорядки внутри, с другой – страх, ужас, войны и битвы с нашествием извне и осадою города. Составитель молитвы – очевидец свидетель; его синаксарское повествование вместе с молитвою произнесены были в ту самую ночь, в которую отслужено было первое всенощное бдение Акафиста; оба составляют официальный документ Константинополькой архиепископии. Дальше говорящий дает народу наставление о ежегодном совершении акафистного богослужения в знак вечной благодарности и заканчивает так: «Однако дошедшие до этого и паруса опустившие слова мы подплыли к невозмутимой пристани молчания; и здесь мы опять напоминаем собранным, что не следует, чтобы мы оказались неблагодарными владычице нашей и благодетельнице и, на деле облагодетельствованные, стали медлить приносить словесное благодарение; впрочем, этим мы самим себе пользу заготовляем. Ибо, если мы будем благодарны за настоящие (блага), мы приобретаем большое дерзновение для будущего и сподобимся неизреченных благ». (Ἀλλ᾽ ἐνταῦθα γενόμενοι καὶ τὰ ἱστία τοῦ λόγου χαλάσαντες, εἰς τὸν ἀσφαλῆ τἀς σιωπῆς ὠρμήσαμεν λιμένα, ἐκεῖνο πάλιν τοὺς συνειλεγμένους ἀναμνήσαντες, μὴ ἀγνώμονας φανῆναι πρὸς τὴν εὐεργέτιν καὶ δέσποιναν, μηδέ διὰ τῶν ἔργων εὐεργετουμένους ὀκνεῖν τὴν διά τῶν λόγων εὐχαριστίαν προσφέρειν καὶ γὰρ πάλιν εἰς ἡμᾶς τὸ κέρδος ἐπάνεισιν ἐάν γὰρ ἐπῖ τοῖς φθάσασιν εὐχάριστοι γενώμεθα, μεγάλην ἑαυτοῖς πρὸς τὰ μέλλοντα εὐτρεπίσομεν παρρησίαν καὶ τῶν ἀπορρήτων ἀγαθῶν ἐπιτύχωμεν)⁵².

Из анализа этого официального синаксаря, к которому частью невнимательно относились, или совершенно его игнорировали занимавшиеся вопросом об Акафисте Божией Матери, получается следующее общее заключение: во-первых, Акафист не имеет своей целью благодарить Богоматерь за снятие исключительно одной определенной осады, но за три прежние чудесные благодеяния; во-вторых, константинопольское население восхваляет Богородицу за прошлое и молится о спасении города от настоящей осады, которая по свидетельству самого синаксариста происходит после Льва Исавра. Следовательно, песнопение Акафиста и праздник похвалы Божией Матери дело позднее VII и VIII веков.

Приступая теперь к общему рассмотрению самого Акафиста Божией Матери, мы, прежде всего замечаем, что он научает нас тому же самому, чему и синаксарь. Некоторые думали почерпнуть из самаго песнопения Акафиста указания на определение времени его составления. Однако они не искали их там, где действительно они находятся. Из третьей, например, строфы попытались вывести доказательство в подверждение мнения, что песнопение составлено при патриарxe Cepгии ошибочным истолкованием стиха: «Радуйся, поклонение огню прекратившая» (ст. 116). В действительности фраза эта не имеет в виду Персов, побежденных Ираклием, но уничтожение огнепоклонства. С такими словами обратились к Богородице волхвы, прибывшие в Вифлеем из Персии; они восхваляли рождение богочеловека, религия которого должна была прекратить персидскую пиролатрию. В ст. 112: «Радуйся, извершая мучителя человечного из начальства» видели Фоку, тиранически царствовавшаго до Ираклия, между тем, здесь в богословском смысле разумеется, что с пришествием Христа уничтожена в Mиpe тираническая власть дьявола над варварским язычеством, пиролатрией и идолопоклонством. Икосы Акафиста Божией Матери решительно ничего не говорят относительно времени его происхождения; это скорее можно найти в кондаке: он, в качестве вступления, вместе с эпилогом находится в полной гармонии с оригинальным синаксарем Акафиста. По кондаку город, «как избавленный от бед», которые постигли его при Ираклии, Погонате и Льве Исавре, возносит к Богородице, своей «военачальнице», песни «победные и благодарственные». В том же самом Кондаке, непосредственно после благодарения, город просит Богородицу, «как имеющую державу непреоборимую, освободить его от всяких напастей», где и разумеются современные опасности. Таким образом, двоякая цель праздника похвалы Божией Матери, различаемая в синаксаре, явна и в самом кондаке, хотя в кратких выражениях: так, первая его половина разъясняет первую половину синаксаря: воздается благодарность за освобождеше города от прежних опасностей; другая же половина разъясняет вторую цель синаксаря: общее моление об избавлении города ἐκ παντοίων κινδύνων, которые будут не что иное, как страхи, трепеты, смятения, битвы и войны синаксаря. Тоже самое тягостное положение рисуется и в эпилоге песнопения: «О всепетая Матерь, родившая святейшее всех святых слово! Приняв нынешнее приношение, избавь от всякой беды всех, и спаси от будущего мучения».

Так как само песнопение Акафиста Божией Матери гармонирует по духу с первоначальным синаксарем, пора нам определить время, как установления праздника, так и составления самого песнопения Акафиста. Прежде всего: был ли другой какой-нибудь случай, когда Константинополь подвергался «различным опасностям», подобным как при Ираклии, Константине Погонате и Льве Исавре? Если справиться в хрониках, то узнаем, что нехристианская и варварская осада позднейшая эпохи Льва, но и наиболее грозная и опасная происходила в 860 г. от нашествия на Константинополь пока нехристианизованных Руси (῾Ρώς). Хотя хронографы и описывают нам случившееся при осаде чудо Богородицы, однако раз возникшее и постепенно укоренившееся извращение истины побудило историков не ставить этой осады в связь с вопросом об Акафисте.

Время нашествия Руси точно определяет найденная в Брюсселе Σύνοψις χρονικὴ следующими словами: «Михаил, сын Феофила, со своей матерью Феодорой (царствовал) года 4 и сам один лет 10 и с Василием год 1 и 4 месяца. В его царствование, 18-го 1 июня месяца, индикта 8-го, 6368 года (=860 г.), в 5-ом году его власти наступили Русь на двухстах ладьях; но они молитвами всехвальной Богородицы были завоеваны христианами и окончательно побеждены и исчезли». (Μιχαὴλ υἱὸς Θεοφίλου σὺν τῆ μητρὶ αὐτου Θεοδώρα: ἔτη δ» καὶ μόνος ἔτη ί, καὶ σὺν Βασιλείω ἔτος ἕν, μῆνας δ». Έπί τῆς αὐτου βασιλείας μηνὶ ἰουνίφ η» <ίνδ.> η», ἔτους ‚ςτξή, τῶ ε´ ἔτει τῆς ἐπικρατείας αὐτοῦ ἦλθον ῾Ρὼς σὺν ναυσὶ διακοσίαις, οἳ διὰ πρεσβειῶν τῆς πανυμνήτου Θεοτόκου κατεκυριεύθησαν ὐπὸ τῶν χριστιανῶν κα κατὰ κράτος ἡττήθησάν τε καὶ ἠφανίσθησαν) ⁵³. Продолжатель хроники Феофана, имея в виду тот же самый 860 год, пишет: «С этих пор угнетало Ромеев нашествие Руси (народ же они скифский, дикий и грубый), который сжигал Понт и Черное море и самый Город окружал во время, когда Михаил отправился в поход против Исмаилитов; но они, подвергшись гневу Божию, возвратились к себе, как только Фотий, управляющий церковью, умилостивил Бога. Немного времени спустя посольство их прибыло в Царьград с просьбою сделать их (Русь) участниками в святом крещении, что и было исполнено». (’Εντεῦθεν γοῦν τὰ μὲν τῶν «Ρωμαίων ἡ τῶν »Ρώς ἐκάκου ἐπιδρομή (ἔθνος δὲ οὗτοι Σκυθικόν, ἀνήμερόν τε καὶ ἄγροίκον) τόν τε Πόντον αὐτόν, οὐ μὴν καὶ τόν Εὔξεινον, κατεπίμπρα καὶ αὐτήν τὴν Πόλιν περιεστοίχιζεν, τηνικαῦτα τοῦ Μιχαήλ κατὰ ᾽Ισμαηλιτῶν ἐκστρατεύοντος πλὴν άλλ’ έκεῖνοι μὲν τότε θείας ἐμφορηθέντες ὀργής, Φωτίου τὸ θεῖον ἐξιλεωσαμένου, τοῦ τῆς ’Εκκλησίας τὰς οἴακας ἔχοντος, οἴκαδε ἐκπεπόρευντο καὶ μετ᾽ οὐ πολύ πάλιν τὴν βασιλεύουσαν πρεσβεία αὐτῶν κατελάμβανεν τοῦ θείου βαπτίσματος ἐν μετοχῆ γενέσθαι αὐτους λιτανεύουσα ὂ καὶ γέγονεν)⁵⁴. Тот же самый факт в хронике псевдо-Симеона магистра изложен так: «В 10-ом году его (Михаила) Русь, забрав Фотия: по случаю нашествия Руси, εἰς τὴν ἔφοδον τῶν ῾Ρώς⁵⁵. Внимательное их чтение и сопоставление с Акафистом и с синаксаристом раскрывают перед нами поразительное сходство между собой этих трех текстов по содержанию. Содержание первой беседы, произнесенной в храме святой Софии, может служить подлинным объяснением λυποῦντά = «горестных событий» синаксариста – несчастий, смут, страха, трепета или тех же παντοῖα δεινὰ – «различных бедствий», на которые указывает кондак Акафиста. Патриарх после чтения синаксаря, которым и была разъяснена цель предстоящего богослужения, начинает говорить уже перепуганным слушателям: «Что это? что за гнев и удар тяжелый и грозный? Откуда упал на нас этот далекий северный и страшный гром, катя сгущенные тучи страстей и каких судеб мощные трения выдавили против нас эту невыносимую молнию? Откуда нахлынуло это варварское густое и сплошное море?»⁵⁶ Нашествие происходит в июне месяце потому, что уже стебли пшеницы и ее колос поспели, а на виноградных ветвях еще были незрелые плоды. Тяготеющие над населением страдания – неизбежное следствие божественного гнева. «Мы избавлялись от бед, которым часто подвергались; надлежало бы благодарить, но мы не отблагодарили; спасались, но оставались беспечными; получали защиту, но оказывались невнимательными; за что и следовало потерпеть наказание... Тех, которые должны были нам нечто малое, самое ничтожное, мы жестоко истязали, наказывали. Не вспоминали о благодарности по миновании благодеяния, и за то, что сами получали прощение, не миловали ближних, но как только освобождались от угрожавших нам ужасов и опасностей, становились от этого гораздо суровее; не думали о множестве и величии собственных долгов и прощении их спасителем и не обращали внимания на маловажность и незначительность, в сравнении с нашими долгами, одинаковых с нами рабов, но получая себе человеколюбивое прощение многого и великого, других за малое бесчеловечно ввергали в рабство. Сами радовались, (других) печалили; прославлялись, бесчестили; укреплялись и благодушествовали, обижали, безумствовали»⁵⁷. Они, неоднократно облагодетельствованные Богом, никогда не воздавали надлежащего благодарения жизнью трезвою и человеколюбивою; безнравственность их – причина настоящего безвыходного положения; осада – божественное наказание. Горькие упреки патриарха сильно действуют на душевное настроение слушателей. Каждый начинает сознавать в себе их справедливость, все заливаются слезами и, рыдая, обещают пастырю исправление своей нравственной жизни. Сам говорящий не можетъ удержаться от слёз. «Но послушайте... И я плачу вместе с вами; но малые капли не угашают пламени, долго разгоравшегося, – что я говорю? Напротив, даже более разжигают его! – случайная слеза не может умилостивить гнева Божия, воспламененного нашими грехами. И я плачу вместе с вами; но слёзы многих несчастных мы презирали; не говорю о том, как сами их и причиняли. И я плачу вместе с вами, если только теперь время плакать и наступившее несчастие не гораздо выше проливания слёз. Не вижу я теперь и пользы от слёз; ибо когда пред нашими глазами мечи врагов обогряются кровью (наших) единоплеменников, а мы, видя это, вместо того чтобы помочь, бездействуем, не зная, что делать, и проливаем слёзы, какое от этого утешение несчастным?.. Не теперь надлежало плакать, возлюбленные, а ненавидеть грех от начала; не теперь горевать, а раньше избегать грех удовольствий, которые причиняли нам это горе... Не теперь надлежало рыдать, а благоразумно жить... Не теперь ходить ко всенощным службам и на литии, ударять себя в грудь и глубоко вздыхать, воздевать руки и преклонять колена, жалобно плакать и печально смотреть, когда на нас направлены изощренные жала смерти, а прежде надлежало делать это, прежде раскаиваться в (делах) злых...⁵⁸ Часто я сеял в слух ваш слова увещания и угрозы⁵⁹, но, кажется, они падали в терния; я предостерегал, укорял, часто указывал вам на гибель содомлян и бывший прежде того потоп... Часто я внушал вам: берегитесь, исправьтесь, обратитесь, не допускайте изощриться мечу, лук напрягается; не обращайте долготерпения (Божия) в повод к нерадению, не злоупотребляйте благостью (Его)… Но вы не раскаялись, но отяготили уши свои, чтобы не слышать по слову Господа. Посему излилась на нас ярость его и восстал он на грехи наши, и обратил против нас лице свое... Горе мне», восклицает дальше патриарх, «что я дожил до этих несчастий, что мы сделались посмешищем у соседей наших, поруганием и посрамлением у окружающих нас; что неожиданное нашествие варваров не дало времени молве возвестить о нем, дабы можно было подумать что-нибудь о безопасности, но в одно и тο же время мы и увидели и услышали и пострадали, хотя нападавшие и отдалены были (от нас) столькими странами и народоначальствами, судоходными реками и безпристанищными морями. Горе мне, что я вижу, как народ грубый и жестокий окружает город и расхищает городские предместья, все истребляет, все губит, нивы, жилища, пастбища, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех поражает мечом, никого не жалея, ничего не щадя; всеобщая гибель! Он, как саранча на жатву и как плесень на виноград, или лучше, как жгучий зной, или тифон, или поток, или, не знаю, что назвать, напал на нашу страну и истребил целые поколения жителей. Ублажаю тех, которые сделались жертвою убийственной и варварской рукой, потому что, умершие раньше, они избавились от чувствования несчастий, постигших нас неожиданно; а если бы было чувство и у самих этих отшедших, то и они вместе со мною оплакивали бы оставшихся в живых, как эти страдают во все время, каких преисполнены скорбей и не избавляются от них, как ищут смерти и не находят ее. Ибо гораздо лучше однажды умереть, нежели постоянно ожидать смерти и непрестанно скорбеть о страданиях ближних и сокрушаться душою»⁶⁰. И что всего хуже, подобные несчастия постигли их во время отсутствия царя и армии. «Где теперь царь христолюбивый? Где воинства? Где оружия, машины, военные советы и припасы? Не других ли варваров нашествие удалило и привлекло к себе все это? Царь переносит продолжительные труды за пределами (империи), вместе с ним страдает и войско; а нас изнуряет очевидная гибель и смерть, одних уже постигшая, к другим приближающаяся. Этот скифский, грубый, варварский народ, как выползший из самых предместий города, подобно полевому зверю истребляет окрестности его»⁶¹. Константинополь, однако, остается пока нетронутым; он только был окружен врагами со всех сторон; они разрушают окрестности и беспощадно избивают население. Но так как помощи неоткуда ожидать, гибель города неизбежна. Патрхарх вспоминает Иеремию: «Приди ко мне плачевнейший из пророков и оплачь вместе со мною Иерусалим, не тот древний град – матерь одного народа, разросшегося от одного корня в двенадцать ветвей, но (матерь городов) всей вселенной, какую только озаряет христианская вера, превосходнейший по древности и красоте, по обширности и блистательности, по множеству жителей и великолепию, оплачь со мною этот Иерусалим, еще не взятый и не низложенный, но уже близкий к тому, чтоб быть взятым, и видимо потрясаемый, оплачь со мною этот царственный город, еще не отведенный в плен, но уже отдавший в плен надежду спасения... О царственный город, какие беды столпились вокруг тебя! И родных детей твоих и красивые предместья столицы поглощают бездны моря и уста огня и меча, распределяя их между собою по обычаю варваров. О благая надежда многих! какая гроза бедствий и какое множество ужасов обложили тебя кругом, унизили твою громкую славу! О город, царствующий почти над всей вселенной, какое войско, необученное военному искусству и составленное из рабов, глумится над тобою, как бы над рабом! О город, украшенный добычами многих народов, какой народ вздумал обратить тебя в свою добычу! О (город), воздвигнувший множество памятников победы над врагами Европы, Азии и Либии, – как теперь простерла на тебя копье варварская и низкая рука, поднявшись поставить памятник победы над тобою!»⁶² Патриарх, продолжая дальше свою Иеремиаду, воображает город уже павшим и оплакивает со слезами на глазах великолепие и изящество храмов, которых неприступные жертвенники угрожает осквернить вторжение нечестивых. Он оплакивает близкое разрушение святой Софии и приглашает молящихся слушателей расплакаться с ним; нет спасающаго, нет помощника. Но в эту минуту, благовременно подготовленную витийскою способностью, патриарх восклицает: «Но доколе плачь? доколе сетование? Доколе рыдание? Кто услышит и как прекратится поражение? Кто будет заступником, кто возопиет за нас? Нет Моисея, нет Авраама, чтобы отверзть уста и с дерзновением сказать к Богу: не погуби праведного с нечестивым, и да не будет с праведником тоже, что с нечестивым»⁶³. Затем глубоко верующий патриарх сейчас ободряет слушателей: «Но, если захотите, скажу странное, но истинное,– то и вы можете приобрести себе Моисея, можете выставить Авраама. Можете, если захотите, сделать, чтобы и он вам сказал: Господь будет поборать за нас, а мы будем спокойны». Слушатели, по-видимому, со слезами выражают патриарху готовность к раскаянью и к чистой жизни. Однако, он считает неискренними обещания, даваемые во время опасности. «Но если хотите знать, я боюсь, что ваше рыдание кратковременно, ваша милостыня– скоропреходяща, благоразумие– мимолетно, братолюбие–только дотоле, пока сдружает вас опасность от окружающих врагов – это общее бедствие, смирение и благонравие – только дотоле, пока угрожает пленение, воздержание от надменности и обуздание гнева и употребление языка на духовные песнопения, а не на срамные речи,– только дотоле, пока крики неприятелей раздаются в ушах ваших, литии и всенощные бдения, посты и воздыхания–только дотоле, пока смерть от меча пред вами⁶⁴. Вот, что смущает и тревожит меня гораздо больше оружия варваров; вот чего я боюсь. Я вижу, как легко теперь все вообще делают то, чего прежде не делали даже только некоторые и притом с трудом. Меня страшит и печалит то, что мы, когда предстоит поражение, тогда и склоняемся к исправлению, и когда угрожают бедствия (τά λυπηρά)⁶⁵, тогда и принимаемся за добрые дела. Поэтому теперь и нет ни Моисея, ни Авраама. А если бы вы и по миновании постигшего нас несчастья (της νυν ή μας κατεχούσης συμφοράς)⁶⁶ сохранили такое же благонравие, настроение и поведение, то выставили бы многих Моисеев и Авраамов поборать за вас и ходатайствовать о вас пред Богом. Что я говорю: Моисея и Авраама? Самого, общего нам и им, Владыку вы имели бы поборником и защитником вашим»⁶⁷. Дальше патрхарх старается окончательно восстановить душевное спокойствие слушателей: «Но остановите ваши слёзы, перестаньте плакать; будьте добрыми стражами; с дерзновением говорю вам: я ручаюсь за ваше спасение; говорю это, полагаясь на ваши обеты, а не на свои дела,– на ваши уверения, а не на свои слова. Я ручаюсь за ваше спасение, если вы сами твердо сохраните свои обещания; я – за отвращение бедствий, если вы – за твердое исправление, я – за удаление врагов, если вы – за удаление от страстей; или лучше не я поручитель за это, но и за меня, и за вас, если вы будете неуклонными исполнителями ваших обещаний, вы сами будете порукою, сами окажетесь ходатаями. И Господь человеколюбивый и сожалеющий о бедствиях человеческих изгладит беззакония наши и избавит нас»⁶⁸. Далее приглашает всех на обшую молитву к Богородице. «Наконец, возлюбленные, настало время прибегнуть к матери Слова, единой нашей надежде и прибежищу. К ней возопием с благоговением: спаси город твой, как сама знаешь, Владычица! Ее поставим ходатаицею пред сыном ее и Богом нашим и ее сделаем свидетельницею и порукою наших обетов, чтобы она возносила наши моления и низводила (на нас) человеколюбие рожденного ею, рассеяла тучу врагов и озарила нас лучами спасения. Ее молитвами да избавимся от настоящего гнева и от будущего нескончаемого осуждения во Христе Иисусе»⁶⁹.

Так кончается первая беседа патриарxa Фотия, произнесенная во время самого разгара войны и осады. Воззвание его к Богородице, чтобы она избавила всех от настоящего гнева и будущего осуждения, встречается в других словах в конце песнопения (Акае. ст. 2м9–293): «О всепетая Матерь, родившая святейшее всех святых слово! Приняв нынешнее приношение, избавь от всякой беды всех, и спаси от будущего мучения».

Вышеприведенные выдержки прямо указывают на то, что беседа Фотия, первоначальный синаксарь и песнопение Акафиста тесно связаны между собою, а потому после этого вряд ли остается сомнение в том, что праздник похвалы Божией Матери установлен не ранее 860 года. Судя по содержанию беседы пaтриаpxa, Акафист нам создали совершенно случайные обстоятельства. Тогдашняя служба, на которую он часто указывает, сопровождалась литиями и всенощным бдением, стоянием и постом. Однако и главные свойства известного нам ежегодного праздника Акафиста Божией Матери, т. е. его переходность и принадлежность к праздникам постного периода, вполне гармонируют с условиями полагаемого его происхождения при патриархе Фотие. Во-первых, он, т. е. Акафист, не должен по необходимости праздноваться в определенный день месяца, потому что случайно вызван; он должен быть переходящим праздником. Во-вторых, он должен принадлежать к такому периоду года, к которому вполне подходятъ печаль, раскаяние, посты и бдения и пр., а именно к постному периоду.

Переходность праздника не только сохраняется в предании, но на нее прямо указывает синаксарь Великой Церкви, составленный после 878 года, во время второй патриархии Фотия. По нему Акафист празднуется в день, в который прикажет сам патриарх. Синаксарь постановляет следующее: «В субботу пятой недели Апостол к Евреям... И на какую неделю поста повелевает патриарх, или в среднюю или в следующую за ней, мы правим всенощное бдение в Влахернах» (Τῶ Σαββάτω τῆς ε´ ἑβδομάδος ὁ ’Απόστολος πρὀς ῾Εβραίους... καὶ οἵαν ἑβδομάδα τῶν Νηστειῶν κελεύει ὁ πατριάρχης, εἴτε τῆ μέση εἴτε τῆ μετὰ ταύτην ἑβδομάδι, γίνεται ἡ παννυχὶς ἐν Βλαχέρναις)⁷⁰. В X веке назначена известная суббота. Об этом свидетельствует синаксарь Великой Церкви, составленный в 950–966 году; вместе с тем объясняется им и причина Акафистного богослужения. «В субботу средней недели синаксис пресвятой, пречистой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, в ее досточтимом храме, в Влахернах, когда с вечера совершается всенощная служба, в которой мы воздаем Ей благодарение от всего сердца, за то, что Она сверх всякого чаяния избавляла город в разные времена от опасностей со стороны Пер-сов и Варваров». (Тῶ Σαββάτω μετὰ τὶν μέσην ἑβδομάδα σύναξις ἑπιτελεῖταί τῆς παναγίας ἀχράντου δεσποίνης ἡμῶν θεοτόκου καὶ ἀειπάρθενου Μαρίας ἐν τῶ σεβασμίω αὐτῆς οἴκω, τῶ ὄντι ἐν Βλαχέρναις, τῆς παννυχίδος ἀπό ἑσπέρας τελουμένης, ἐν η εὐχαριστίαν αὐτῆ ἐξ ὅλης καρδίας προσάγομεν άνθ’ ὧν ὑπέρ πᾶσαν ἐλπίδα τὴν δουλικὴν ταύτην πόλιν ἐκ τῶν ἅμα κατὰ καιροὐς κυκλωσάντων αὐτήν περσικῶν καὶ βαρβαρικῶν κινδύνων ἐλυτρώθημεν)⁷¹.

Таким образом, константинопольский синаксарь X века окончательно решает вопрос об Акафисте Божией Матери, ясно говоря, что его служба не имеет в виду одной какой-либо определенной осады Византии, но вообще все нашествия нехристианских народов; этим и подтверждается, с одной стороны, первоначальный синаксарист, а с другой, беседа патриарxa Фотия, где слушатели поощряются к беспрестанному благодарению Богородице. Следовательно, было бы совершенно логично считать самого патриаpxa автором Акафистного праздника, хотя он, не ограничившись этим, назначил еще, в память снятся осады, другой специальный торжественный праздник, о котором до настоящего времени упоминается в церквях на 5 июня. На это косвенно указывает вторая беседа по поводу нашествия Руси. После их разорения константинопольское население со своим патрхархом во главе отслужили благодарственное моление Богородице в Влахернах, когда произнесена им вторая беседа, где мы находим прямые намеки на акафистное песнопение. Описывая время тогдашнего всеобщего ужаса, патриарх говорит: «Помните ли тот час невыносимый, когда приплыли к нам варварские корабли, дышащие чем-то свирепым, диким и убийственным, – когда море тихо и безмятежно разстилало хребет свой, доставляя им приятное и вожделенное плавание, а на нас воздымая свирепые брани, – когда они проходили перед городом, неся и выставляя пловцов, поднявших мечи, и как бы угрожая городу смертью от меча, – когда всякая надежда человеческая оставила (здешних) людей и город держался надеждою на единственное прибежище у Бога, – когда трепет и мрак объял умы и слух отверзался только для одной вести: варвары уже перелезли через стены, и город уже взят врагами»?⁷². После этого каждый тогда исповедывал свои грехи. «Каждый тогда сознавал свою виновность и за неразумную жизнь не по заповеди считал себя достойным наказания и, примером страждущих (тῆ τῶν λυπούντων πείρα) отвлекаясь от удовольствий, обращался к целомудренной жизни, переменился и исповедывался Господу воздыханиями, исповедывался слезами, молитвами, прошеньями... Это совершалось, когда мы поставили совесть перед непреклонным судьею грехов наших и обличаемые (ею) признали обвинительное решение против нас справедливым, когда умоляли Бога литиями и песнопениями (λιταῖς καὶ ὕμνοις ἐξεκαλούμεθα); когда с сокрушением сердца приносили покаяние; когда, воздевая руки к Богу во всю ночь (δἰ ὅλης νυκτός), просили у него помилования, возложив на него все свои надежды; тогда избавились от несчастья, тогда сподобились отмены окруживших нас бед, тогда мы увидели разсеяние грозы и узрели отступление гнева Господня от нас; ибо мы увидели врагов наших удаляющимися, и город, которому угрожало расхищение, избавившимся от разорения, тогда... Когда же? когда мы, оставшись без всякой защиты и не имея помощи от людей, воодушевлялись надеждами на Матерь слова и Бога нашего, ее просили умолить Сына и умилостивить за грехи (наши), Ее дерзновение призывали во спасение, к ее покрову прибегали, как к стене нерушимой, умоляя ее сокрушить дерзость варваров, смирить гордость (их), защитить отчаявшийся народ, поборать за собственную ее паству. Ее одеяние для отражения осаждающих и ограждения осаждаемых носил со мною весь народ, и усердно мы возносили моления и совершали литии; от того по неизреченному человеколюбию, при матернем дерзновенном ходатайстве, и Бог преклонился, и гнев (Его) отступил, и помиловал Господь достояние свое. По истине эта пречестная риза есть одеяние Матери Бога; она кругом обтекала стены и неприятели необъяснимым образом показывали тыл; она ограждала город, и ограда неприятелей разрушалась как бы по данному знаку; она облекала его, и неприятели обнажались от той надежды, которою окрылялись. Ибо как только эта девственная риза была обнесена по стене, варвары принялись снимать осаду города, а мы избавились от ожидаемого плена и сподобились неожиданного спасения»⁷³. В конце патрхарх восклицает: «Но так как мы избавились от грозы и избегли меча, и губитель миновал нас, прикрытых и огражденных ризою матери слова, то все вообще воспоем вместе с нею рожденному из нее Христу Богу нашему благодарственные песнопения, всякий дом избегший меча, всякий возраст, жены, дети, юноши, старцы. Ибо те, которым угрожала общая погибель, должны и песнь общую посвящать и возносить Богу и его Матери»⁷⁴.

Все это свидетельствует о том, что вторая беседа произнесена была во время общей благодарственной службы, посвященной в память нового спасения Константинополя и империи; она должна была совершаться, по обычаю византайцев, ежегодно в самый день снятая осады. Покойный Красносельцев, читавший в Патмосском требнике о памяти нашествия Сарацин и «Ροὐν 25 июня, предположил, что здесь разумеется нашествие ῾Ρώς и что имя »Ροὐν произошло от неправильного чтения имени ῾Ρώς; а Сарацины в таком случае будут те, против которых выступил император Михаил ΙII⁷⁵. К этому мнению примкнул и Хр. М. Лопарев⁷⁶. Но "Ροὐν читается один раз и в одном только требнике, впрочем полном странных ошибок в названиях; все же другие церковные требники знают только Сарацин. Кроме того Сарацины эпохи Михаила наступили не на Константинополь, а на Кападокию. А память, имеющая в виду ῾Ρώς, может быть только память 5 июня⁷⁷. О нашествии их упоминается во многочисленных синаксарях и типиках .

Возражение на основании Хроники брюссельской, по сообщению которой Русь напали на Константинополь 18 июня 860 года, устраняется, во-первых, простым замечанием, что нашествие и осада Руси тянулись вероятно почти целый год, т. е. с 18 июня 860– 5 июня 861. Хотя об этом мы не имеем прямых свидетельств, наше утверждение может остаться верным по следующим соображениям: во-первых, так называемая хронография Симеона магистра относит время нашествия Руси к 9-му году царствования Михаила, а время осады Константинополя к 10-му году⁷⁸. Значит, опасения византийцев начались не со дня осады самаго города, в собственном смысле слова, но с появлением Руси во Фракии, Пафлагонии, Мизии и распространением их по берегам Босфора и Мраморного моря, вследcтвиe чего население вынуждено было ранее запереть городские ворота. Во-вторых, о том, что действительно осада Византии тянулась значительно долго, свидетельствует речь Георгия, впоследствии митрополита никомидийского, хартофилакса Великой церкви при патриархе Фотие. Речь Георгия произнесена в праздник Введения Богородицы, следовательно, в ноябре 860 года. В ней мы находим прямой намек на нашествие и осаду варварскую, которая может относиться только к Руси. «Прекрати», говорит проповедник, обращаясь к Богородице, «своими ходатайствами войны против твоего народа. Защити своею крепкой силою паству, которая с убеждением обращается к тебе. Никакого победительного знамени сильнее твоей помощи мы не имеем предъявить. Ты видишь, что возложена на тебя вся надежда народа, призваннаго от сына твоего. Потому и дай, чтобы твоею силою она увенчалась добрым успехом. Ему нет другого прибежища от гнетущих его бедствий, кроме твоего непреоборимого союза. На тебя пользующиеся им возлагают упования свои. Тебя против всего оружия протягивают; тебя венцем гордости носят; тебя возвысили крепостью своего царствования; тебе вручили скипетр своей державы. Возстань, великая, своею властью перед лицом народа и врагов твоего сына рассей. Мы же, с помощью Божиею избавившись от их остервенения, во едино воспоем тебе, полны радости и ликования». (Στῆσον ταῖς πρεσβείαις σου τοὺυς κατὰ τοῦ λαοῦ σου πολέμους ἐπάμυνον τῆ κραταιᾶ σου δυνάμει τῆ εἰς σὲ πεποιθυία ποίμνη οὐδὲν τῆς σῆς βοηθείας ὀχυρώτατον προβαλλόμεθα τρόπαιον. . . . ὁρᾶς πᾶσαν τοῦ ἐπωνύμου λαοῦ τοῦ υἱοῦ σου ἀνηρτημένην εἰς σὲ τὴν ἐλπίδα. Δὸς οὖν επ’ ἀγαθοῖς ταύτην ἐκβῆναι τῆ σῆ δυνάμει. Οὐκ ἔστιν ἄλλη τούτω καταφυγή τῶν συνεχόντων δεινῶν, πλὴν τῆς σῆς ἀπολιορκήτου συμμαχίας. Εἰς σὲ οἱ τούτου κρατοῦντες τὰς τῆς οἰκείας ἐξήψαν προσδοκίας. Σὲ ἀντὶ πάντων ὅπλον προβάλλονται σὲ θυρεὸν καὶ θώρακα περίκεινται σὲ στέφανον καυχήσεως περιφέρονται σὲ τῆς οἰκείας βασιλείας ὀχύρωμα ἔθεντο, σοὶ τὰ σκῆπτρα τοῦ κράτους ἐνεχείρισαν. Άνάστηθι τοίνυν ἐν δυναστεία μεγάλη πρὸ προσώπου τοῦ λαοῦ καὶ τούς ἐχθροὺς τοῦ υἱοῦ σου διασκόρπισον, ἵνα τῆς ἀθέου τούτων ἀπαλλαγἐντες μανίας κοινὴν εὐφροσύνην καὶ ἀγαλλίασιν κροτήσωμεν)⁷⁹. Третье доказательство о продолжительности осады мы находим во второй беседе патриарха Фотия: «Помните ли вы тот трепет, те слезы и рыдания, которыми тогда мы были все поражены в крайнем отчаянии»?⁸⁰ И еще: «Знаете конечно все, что в то время каждый научаемый своею совестью, если он совершил несправедливость, давал Богу обещание, что он больше не будет поступать несправедливо»⁸¹.

Однако не много спустя (μετ’ οὐ πολὺ) после снятия осады и спасения города и империи прибыло посольство от ῾Ρώς с просьбой о христианизации их и о распространении христанской религии в их стране. Они принимают новую религию и епископа, рукоположенного патриархом Фотием. Справедливо гордясь своим подвигом, написал он в знаменитом своем окружном послании: «Но даже и многими многократно прославленные (пресловутые) и в жестокости и скверноубийстве всех оставлявшие за собою, так называемые Русь, которые, поработив находящихся кругом себя и отсюда помыслив о себе высокое, подняли руки и против державы Ромеев, – в настоящее время даже и они променяли эллинское и нечестивое учение, которое содержали прежде, на чистую и неподдельную христианскую веру, с любовью поставив себя в чине послушников и друзей наших, вместо разорения нас и великой против нас дерзости, которую имели незадолго. И до такой степени разгорелись в них желание и ревность веры, что приняли епископа и пастыря и исполняют обычаи христан с великим усердием и ревностью»⁸².

Как мы уже говорили выше, Русь приняли христианство немного спустя, вероятно, после снятия осады, – около конца 861 года в самом Константинополе; и только этого достаточно, чтобы из вежливости не упомянулось их национальное название в синаксаре и требнике 5 июня, где доселе грубые идолопоклонники именуются просто варварами, как, например, в требнике 950–956 года. «И память страшной беды с (божественным) человеколюбием, постигшей нас при нашествии варваров, когда все мы были бы избиты и попали бы в плен; но сверх всякого чаяния спас нас милосердный Бог молитвами безпорочной Богородицы» (Καὶ μνήμη τῆς μετὰ φιλανθρωπίας ,ἐπενεχθείσης μῖν φοβέρᾶς ἀνάγκης ἐν τῆ τῶν βαρβάρων ἐπιδρομῆ, δτε μέλλοντας πάντας διαχειρίζεσθαι καὶ αἰχμαλωσία παραδίδοθαι ὁ οἰκτίρμων Θεὸς πρεσβείαις τῆς ἀχράντου Θεοτόκου παρ’ ἐλπίδα πᾶσαν ἐλυτρώσατο)⁸³.

Таким образом, с одной стороны снятие осады послужило поводом к установлению этой особенной литургической памяти, – с другой опасения и войны во все время продолжения осады способствовали созданию праздника похвалы Божией Матери и его Акафиста. Уже в XIII веке всесторонний ученый император Феодор Ласкарис упоминает об этом, как о каком-то общеизвестном факте. В своей речи «к пресвятой Богородице, которую следует читать в праздник Акафиста Божией Матери», он прямо говорит: «Сегодня веселье на небесах и им сорадуются все силы природы. Ибо все разнообразие мироздания увидало чудеса Богородицы; моментально потоплены Русь, которые потоком нахлынули некогда на Византию, возложив свои надежды на морское сражение; благочестивые же спасены в своей слабости сильною рукою Божиею, потому что хранительница их сама Богоматерь». (Σήμερον ὁ οὐρανός χορεύει, τὰ περὶ αὐτὸν δὲ σύστοιχα συνευφραίνεται, κυκλικῶς οὐ φυσικευόμενα, άλλ᾿ ὑπερφυῶς θαυμαζόμενα ἑωράκει γὰρ τὸ πολυσύνθετον ἄθροισμα τῆς κοσμοθεσίας, τῆς Θεοτόκου τὰ θαύματα. Άπεπνίγη ό ῾Ρώς ἐκ τοῦ πάραυτα, ὁ τὸν ροῦν κατὰ τῆς βυζαντίδος κινήσας ποτέ, ὁ τῆ ναυμαχία τὰς ἐλπίδας ἀνατεινάμενος, καὶ σέσωσται τὸ τῶν εὐσεβῶν ἀσθενὲς τῆ βριαρᾶ χειρὶ τοῦ Θεοῦ ἡ μήτηρ γὰρ τούτου φύλαξ)⁸⁴.

Песнопение Акафиста не может быть древнее 860 года еще и потому, что ритм и мотив его не имеют подражателей в предшествующей эпохе; нигде Акафист не стал примером другого какого-нибудь церковного пения раньше IX века. Впервые он появляется в качестве песенного мотива во главe икосов Романа Песнопевца⁸⁵. Однако указание здесь: ΠράςτόνΑγγελος π р ωτοστάτης(πο нап-Бву: Ангел предстатель) не ирмос; это простая заметка каллиграфа или певца, только не самого Романа, и все, что можно сказать в данном случае об отношении Акафиста к Роману, это то, что икосы Акафиста составлены по ритму икосов Романа⁸⁶. Только в конце X века первый раз ритм и напев кондака: Τη ύπερμάχψ употребляется в качестве образца какого-то пения Иерусалимского патриарха Ореста⁸⁷. Нет никакой возможности доказать, что сохранившиеся пения по мотиву Акафиста древнее IX века⁸⁸.

После этого ясна нецелесообразность всякой попытки искать составителя Акафиста в эпоху древнее того же IX века. Гораздо разумнее полагать, что он жил в 860 году, раз мы уже знаем, что он составлен по поводу акафистного праздника, относящегося к этому году. Прежде всего нужно назвать имя патриаpxa Фотия, как составителя песнопений, который сам был и основателем праздника, и сверх того известен как гимнограф церкви и песнопевец, о чем свидетельствует ряд приписываемых ему литургических пений, сохранившихся до настоящего времени⁸⁹. Наверно славу автора Акафиста мог бы приобрести себе Иосиф Песнопевец, но он как раз в 860 году был уже сослан в Херсон, где он остался до конца первой патриархии Фотия. Песенный канон Иосифа, относящийся к Акафисту, без сомнения составлен во время второй патриархии Игнатия или Фотия, не позже 883 г., когда он умер.

Еще акафистное песнопение мог бы присвоить себе смирнский митрополит Митрофан, если бы и этот тоже не был в 860 г. сослан в Херсон. Акафист не может быть произведением и Георгия Хартофилакса потому, что нет никакого основания оценить ученика больше учителя, патриарха Фотия, и в особенности потому, что существует даже стилистическое и лексическое сродство между песнопением и некоторыми произведениями нашего патриарха.

Акафистное песнопение есть в сущности отражение первой беседы патриарха Фотия по поводу нашествия Руси, а во второй беседе встречаются даже слова и выражения самого песнопения и прямые намеки на него.

Так, например, в этой последней беседе патриарх между прочим упоминает о том, как он вместе с народом просил Бога «об очищении грехов (εἰς ἐξιλασμόν τῶν ὀλισθημάτων)⁹⁰; с этим можно сравнить 69 ст. Акафиста: χαῖρε παντὸς τοῦ κόσμου ἐξίλασμα (радуйся, всего Mирa очищение); он призывал во спасение дерзновение Богородицы (τῆς Θεοτόκου τὴν παρρησίαν εἰς σωτηρίαν)⁹¹; в Акафисте (ст. 7) тоже говорится: χαῖρε θνητῶν πρὸς θεὸν παρρησία (радуйся, смертных к Богу дерзновение); так же и в 166 ст.: χαῖρε στολὴ τῶν γυμνῶν παρρησίας (радуйся, одеждо нагих дерзновение). В той же беседе Фотий говорит, что они умоляли Богородицу: τὴν σκέπην εἰς τεῖχος εὑρεῖν ἀπολιόρκητον⁹²; и в Акафисте мы читаем (ст. 139): χαῖρε σκέπην τοῦ κόσμου (радуйся покрове Mиpy). Там же Богородица сравнивается с τεῖχος ἄρρηκτον⁹³, и Акафист характеризует ее (ст. 283) как ἀπόρθητον τεῖχος (нерушимая стено). Патриарх в другом месте той же беседы призывал всех к благодарственному воспеванию Богородицы, почерпая из самого Акафиста такие выражения: Εἴπωμεν τῆ Μητρὶ τοῦ Λόγου καὶ γνώμης εὐθύτητι καὶ ψυχῆς καθαρότητι... Αὐτὴ τὴν σὴν πόλιν, ὡς οἶδας, ὡς βούλει, περίσωσον ὃπλα σε καὶ τεῖχος καὶ θυρεοὺς καὶ στρατηγὸν αὐτὸν προβαλλόμεθα αὐτὴ τοῦ λαοῦσου ὑπερ-μάχησον⁹⁴; здесь каждый припоминает первые слова Акафиста: τῇ ὑππερμάχῳ στρατηγῷ (взбранной воеводе) и χαΐρε της βασιλείας τό άπόρθητον τείχος (радуйся царствия нерушимая стено). Стилистическое сходство песнопения с Акафистом замечается и в других произведениях Фотия. Так, например, в каноне пресвятой Троице Фотий говорит: Σὲ προστασίαν καὶ σκεπήν καὶ ἐλπίδα καὶ τεῖος καὶ προσφυγὴν καὶ ἱλασμόν καὶ λύσιν τῶν δεινῶν εὑρηκότες, ἁγνή, διασωζόμεθα⁹⁵; сравни с этим ст. акаф. песнопения 65, 69, 139, 161. Фотий в своем слове в праздник на Рождество Богородицы говорит: "Η κλῖμαξ ἡ πρὸς τοὺς οὐρανούς ἀναφέρουσα καταρτίζεται⁹⁶; в Акафисте (ст. 40): χαῖρε κλῖμαξ ἐπουράνιε, ἐν ἧ κατέβη ὁ θεός (радуйся, лествице небесная, ею же сниде Бог). В одной стихире Фотия читаем: χαῖρε τὸ τῶν ἀγγέλων περιβόητον θαῦμα⁹⁷; в Акафисте тоже самое (ст. 42): χαῖρε τὸ τῶν ἀγγέλων πολυθρύλητον θαῦμα (радуйся, Ангелов многословуще чудо). В другой стихире патриарxa читаем: χαῖρε, βασίλειον κράτος καὶ πύργε ἄσειστε χαῖρε πιστῶν ἡ δόξα, ἀνόρθωσις πιπτόντων, χαῖρε ἁγνή, καὶ διαβόλου κατάπτωσις⁹⁸; Акафист: χαῖρε τῆς ’Εκκλησίας ὁ ἀσάλευτος πύργος, и χαῖρε τῶν πιστῶν ἀναμφίβολον καύχημα, и χαῖρε ἀνόρθωσις τῶν ἀνθρώπων χαῖρε κατάπτωσις τῶ δαιμόνων («радуйся, церкве непоколебимый столпе» и «верных известная по-хвало» и «радуйся исправление человеков, радуйся низвержение бесов») (ст. 132, 133, 183, 282). В другой стихире Фотия читаем: χαῖρε, τοῦ Άδὰμ καὶ τῆς Εὔας ἡ λύτρωσις χαῖρε μαρτύρων σθένος ἀνίκητον⁹⁹; в Акафисте: χαῖρε τοῦ πεσόντος ’Αδὰμ ἡ ἀνάκλησις χαῖρε τῶν δακρύων τῆς Εὔας ἡ λύτρωσις и χαῖρε τῶν ἀθλοφόρων τὸ ἀνίκητον θάρσος (радуйся, падшего Адама воззвание, радуйся слез Евиных избавление, радуйся, страстоперпцев непобедимая дерзосте. 14, 15, 91).

Примеры эти, нам кажется, достаточно ясно обнаруживают существующую связь Акафистного песнопения с произведениями Фотия; поэтому мы можем считать его не только установителем Акафистного праздника, но, с большою вероятностью, и составителем самого знаменитого песнопения. Однако и независимо от вопроса, кому принадлежит это произведение, важно, что похвалы Богородицы по большей части заимствованы из разных церковных пений, относящихся к эпохе не ранее восьмого и девятого веков. В нем встречаются выражения, почти буквально заимствованные из пения святых, например Андрея Критского, Иоанна Дамаскина, Феофана Начертаннаго, из слова на праздник Введения Богородицы святого патриарха Tapaсия, дяди по отцу святого Фотия. Одним словом, Акафистное песнопение Богородице – это мозаика из разных пений различных песнопевцев. Мы заканчиваем наше исследование, приводя несколько примеров¹⁰⁰.

Акаф. ст. 14 и 15: χαῖρε τοῦ πεσόντος Άδάμ ἡ ἀνάκλησις, χαῖρε τῶν δακρύων τῆς Εὔας ἡ λύτρωσις (радуйся, падшего Адама воззвание, радуйся, слез Евиных избавление). Иоанн Дамаскин в Θεοτοκάριον стр. 15: Παρθένε χαῖρε σεμνὶ, του Άδάμ ἡ ἀνόρθωσις καὶ τῶν δακρύων τῆς Εὔας ἀπαλλαγή. Там же стр. 70: χαῖρε ’Αδάμ ἡ ἔγερσις καὶ Εὔας τοῦ θρήνου ἀναίρεσις. Феодор Студит там же стр. 45: χαῖρε Άδάμ ἡ ἀνάκλησις καὶ Εὔας ἡ λύτρωσις.

Акаф. стр. 16, 17: χαῖρε ὕψος δυσανάβατον ἀνθρωπίνοις λογισμοῖς χαῖρε βάθος δυσθεώρητον καὶ ἀγγέλων ὀφθαλμοῖς (радуйся, высото, неудобовосходимая человеческими помыслы, радуйся, глубино, неудобозримая и ангельскими очима). Иоанн Дамаскин в Θεοτοκ, стр. 100: χαῖρε βάθος ἀμέτρητον, χαῖρε ὕψος ἄρρηκτον καὶ ἀγγέλοις ἀγνώριστον.

Акаф. ст. 20: χαῖρε ἀστήρ ἐμφαίνων τὸν ἥλιον (радуйся звездо, являющая солнце). Дамаскин (там же стр. 97): χαῖρε ἀστήρ ἐν τῷ κόσμῳ τὸν ἥλιον ἐμφαίνων.

Акаф. ст. 41: χαῖρε γέφυρα μετάγουσα τοὺς ἐκ γῆς πρὸς οὐρανὸν (радуйся, мосте, преводяй сущих от земли на небо). Андрей Критский в Θεοτοκ, стр. 61: χαῖρε γέφυρα ζωὴν πρὸς οὐράνιον τοὺς θνητοὺς ἡ μετάγουσα. Иоанн Дамаскин (там же стр. 87): χαῖρε γέφυρα θνητοὺς ζωὴν πρὸς θείαν μεταγαγοῦσα. Он же в другом месте (там же стр. 14): χαῖρε γέφυρα ζωὴν πρὸς τὴν ἀθάνατον βροτσύς ἐπανάγουσα. Андрей Критский (там же стр. 21): χαῖρε θεία γέφυρα θνητοὺς μετάγουσα μόνη πρὸς ζωὴν τὴν ἀγήρω. Ему подражает Феофан (там же стр. 51): χαῖρε γέφυρα θνητοὺς πρὸς ζωὴν ἡ μετάγουσα. Митрофан видоизменяет ст. Андрея так: χαίροις γέφυρα ἡ μετάγουσα ζωὴν πρὸς τὴν ἔνθεον (там же стр. 67). Иосиф подражает сравнению Дамаскина так (стр. 7): χαῖρε ἡ γέφυρα πάντας πρὸς τὴν ζωὴν ἐπανάγουσα πρεσβείαις σου.

Акаф. ст. 42: χαῖρε τὸ τῶν ἀγγέλων πολυθρύλητον θαῦμα (радуйся, ангелов многословущее чудо). Тарасий Константинопольский (Migne, т. 98, ст. 1497): χαῖρε τῶν ἀσωμάτων τὸ πολυθρύλητον θαῦμα. Это заимствовано из Андрея Критского (Θεοτοκ, стр. 84): χαῖρε τὸ περιβόητον θαῦμα καὶ περίδοξον ἀγγέλων καὶ στήριγμα τῶν βροτῶν и т. д.

Акаф. ст. 43: χαῖρε τὸ τῶν δαιμόνων πολυθρήνητον τραῦμα (радуйся, бесов многоплачевное поражение). Аналогичная фраза у Феофана (Θεοτ. стр. 64): δαιμόνων τραῦμα μέγα.

Акаф. ст. 44: χαῖρε τὸ φῶς ἀρρήτως γεννήσασα (радуйся свет неизреченно родшая). Андрей Критский в Θεοτοκ, стр. 33: χαῖρε τό φώς άρρήτως κυήσασα. Иоанн Дамаскин там же стр. 87: χαῖρε ἡ τὸ φῶς ἀπορρήτως ἡμῖν πηγάσασα κόρη. Он сам там же: χαῖρε φῶς τὸ ἐκ φωτὸς κυήσασα, τὸ φωτίσαν οἰκουμένην ἅπασαν.

Акаф. ст. 69: χαῖρε παντὸς τοῦ κόσμου ἐξίλασμα (радуйся, всего миpa очищение). Это буквально взято из пения Андрея Критского (Θεοτοκ, стр. 84). У Митрфана (стр. 49): παντὸς τοῦ κόσμου χαῖρε ἐξίλασμα.

Акаф. ст. 70: χαῖρε θεοῦ πρὸς θνητοὺς εὐδοκία (радуйся, Божие к смертным благоволение), Подражание Тарасию (Migne, т. 98, ст. 1497): χαῖρε τοῦ πατρὸς ἡ εὐδοκία.

Акаф. ст. 71: χαῖρε θνητῶν πρὸς Θεὸν παρρησία (радуйся, смертных к Богу дерзновение). Подражание Андрею Критскому (Θεοτοκ, стр. 84): χαῖρε βροτῶν πρὸς Θεόν παρρησία μόνη.

Акаф. ст. 86: χαῖρε ἀοράτων ἐχθρῶν ἀμυντήριον (радуйся, невидимых врагов отражение). Почти буквально взято из пения Иоанна Дамаскина (Θεοτ. стр. 42): χαῖρε τῶν... πονηρῶν ἐχθρῶν ἀμυντήριον.

Акаф. стр. 90: χαῖρε τῶν ἀποστόλων τὸ ἀσίγητον στόμα (радуйся, ангелов немолчная уста). Почти буквально из Дамаскина (Θεοτοκ, стр. 97).

Акаф. ст. 91: χαῖρε τῶν ἀθλοφόρων τὸ ἀνίκητον θάρσος (радуйся, страстотерпцев непобедимая дерзосте). Взято из Иоанна Дамаскина (Θεοτοκ, стр. 97). У него же читаем (стр. 43):τῶν ἀθλοφόρων χαῖρε θάρσος ἄρρηκτον. Ему подражает Феофан (Θεοτοκ, стр. 77): χαῖε βασιλευόντων ἁγνή τὸ θάρσος τὸ ἀνίκητον. Иосиф подражает Феофану (Θεοτοκ, стр. 7): χαῖρε βασιλευόντων τό ἀνίκητον θάρσος.

Акаф. ст. 92: χαῖρε στερρὸν τῆς πίστεως ἔρεισμα (радуйся, твердое веры утверждение). Подражание Феофану (Θεοτοκ, стр. 65): χαίροις σεμνὴ καὶ τῆς πίστεως τὸ στερρότατον ἔγερμα. Тому же Акафистному стиху подражает Николай Катаскепинос (Θεοτ. стр. 100): χαῖρε πιστῶν ἀπόρθητον ἔρεισμα.

Акаф. ст. 93: χαῖρε λαμπρὸν τῆς χάριτος γνώρισμα (радуйся, светлое благодати познание). Этот стих взят буквально из пения Андрея Критского (Θεοτοκ, стр. 84).

Акаф. ст. 108: χαῖρε ἀστέρος ἀδύτου μήτηρ (радуйся, звезды незаходимыя мати). Подражание Андрею Критскому (Θεοτοκ, стр. 85): χαῖρε ἄστρον ἄδυτον.

Акаф. ст. 109: χαῖρε αὐγὴ μυστικῆς ἡμέρας (радуйся, заре таинственаго дне). Иоанн Дамаскин в Θεοτοκ, стр. 97: χαῖρε αὐγὴ μυστικῆς καὶ θείας ἡμέρας.

Акаф. ст. 132, 133: χαῖρε ἀνόρθωσις τῶν ἀνθρώπων χαῖρε κατάπτωσις τῶν δαιμόνων (радуйся, исправление человеков, радуйся, низвержение бесов). Подражание Феофану (Θεοτοκ, стр. 79): χαῖρε δαιμόνων πτῶσις καὶ τῶν ἀνθρώπων ἡ ἀνόρθωσις. Акафистному χαῖρε ἀνόρθωσις ἀνθρώπων подражает Митрофан так: χαῖρε βροτῶν ἡ ἀνόρθωσις (Θεοτοκ, стр. 67).

Акаф. ст. 136: χαῖρε θάλασσα ποντίσασα Φαραὼ τὸν νοητόν (радуйся, море, потопившее Фараона мысленнаго). Сравнение взято из пения Феофана (Θεοτοκ, стр. 50): γλυκεῖα σὺ Θάλασσα.....ἄρδην ἡ βυθίσασα.... σὺν νοητῶ Φαραώ.

Акаф. ст. 138: χαῖρε πύρινε στῦλε ὁδηγῶν τοὺς ἐν σκότει (радуйся, огненный столпе, наставляяй сущих во тьме). Взят из Дамаскина (Θεοτοκ, стр. 97): χαῖρε πύρινε στῦλε φωτίζων τοὺς ἐν σκότει.

Акаф. ст. 139: χαῖρε σκέπη τοῦ κόσμου πλατυτέρα νεφέλης (радуйся, покрове Mиpy, ширший облака). Взят буквально из Дамаскина (Θεοτοκ, стр. 97).

Акаф. ст. 156: χαῖρε τὸ ἄνθος τῆς ἀφθαρσίας (радуйся, цвете нетления). Взят из Андрея Критского (Θεοτοκ, стр. 61): χαίροις... τὸ ἄνθος τῆς ἀφθαρσίας. Ему подражает монахиня Фекла: χαῖρε ἄνθος... τῆς ἀφθαρσίας (Θεοτοκ, стр. 23).

Акаф стр. 180: χαῖρε θεοῦ ἀχωρήτου χώρα (радуйся, Бога невмстимого вместилище). Это заимствовано из певца Игнатия (при патриарxe Тарасии), произведения которого ошибочно приписываются патриapxy Игнатию (Θεοτοκ, стр. 5–9): χαῖρε τοῦ ἀχωρήτου θεοῦ χώρα καὶ γῆ.

Акаф. ст. 181: χαῖρε ἐλπίς ἀγαθῶν αἰωνίων (радуйся, надеждο благ вечных). Иоанн Дамаскин говорит: χαῖρε σεμνὴ ἐλπίς ἀγαθῶν αῖωνίων (Θεοτοκ, стр. 97).

Акаф. ст. 183: χαῖρε τῶν πιστῶν ἀναμφίβολον καύχημα (радуйся, верных известная похвало). У Андрея Критского читаем: χαῖρε τῶν πιστῶν ἀπάντων καύχημα (Θεοτοκ, стр. 21).

Акаф. ст. 187: χαῖρε ἡ παρθενίαν καὶ λοχεία ζευγνῦσα (радуйся, девство и рождество сочетавшая). Тоже у Андрея Критского, χαίροις ἡ παρθενίαν τε λοχεία συζεύξασα (Θεοτοκ, стр. 61).

Акаф. ст. 228, 229: χαῖρε ἡ στήλη τῆς παρθενίας· χαῖρε ἡ πύλη τῆς σωτηρίας (радуйся столпе девства, радуйся дверь спасения). У Иоанна Дамаскина: χαῖρε πύλη νοητή χαῖρε ἡ στήλη τῆς παρθενίας (Θεοτοκ, стр. 87).

Акаф. ст. 254: χαῖρε ἀστραπή τὰς ψυχὰς καταλάμπουσα (радуйся: молние, души просвещающая). Подражание Тарасию (Migne, т. 97, ст. 1500): χαῖρε ἀστραπή ἡ τὰς ὄψεις τῶν πιστών ἠρέμα καταυγάζουσα.

Акаф. ст. 280: χαῖρε τίμιον διάδημα βασιλέων εὐσεβῶν (радуйся, честный венче царей благочестивых). Из Дамаскина: χαῖρε τίμιον διάδημα βασιλέων и χαῖρε βασιλέων εὐσεβούντων διάδημα τίμιον (Θεοτοκ, стр. 13 и 87). У Андрея Критского читаем (там же стр. 61): χαῖρε ἀνάκτων..... διάδημα τίμιον.

Акф. ст. 281: χαῖρε καύχημα σεβάσμιον ἱερέων εὐλαβών (радуйся, честное похвало иереев благоговейных). Из Иоанна Дамаскина: χαῖρε καύχημα σεβάσμιον ἱερέων (Θεοτοκ, стр. 87).

Ака. ст. 282: χαῖρε τῆς ᾽Εκκλησίας ὁ ἀσάλευτος πύργος (радуйся, церкве непоколебимый столпе). Из Дамаскина: παντάνασσα χαῖρε Μαρία, τῆς ᾽Εκκλησίας ὁ πύργος ὁ ἀσάλευτος (Θεοτοκ, стр. 78).

Акаф. ст. 283: χαῖρε τῆς βασιλείας τὸ ἀπόρθητον τεῖχος (радуйся, царствия нерушимая стено). И это тоже из Иоанна Дамаскина: ἀκήρατε χαῖρε παρθένε, τῆς βασιλείας τὸ τεῖχος τὸ ἀπόρθητον (Θεοτοκ. стр. 87).

А. Пападопуло-Керамевс