Братства, как мощная защита Православия вплоть до восстановления православной иерархии в 1620 году (1600–1620)

Братства, как мощная защита православия – вплоть до восстановления православной иерархии в 1620 году (1600–1620)

Осенью 1599 года скончался первый униатский митрополит Михаил Рогоза и его преемником был назначен епископ Владимирский и Брестский Ипатий Потей, который в течение 14-ти–летнего своего управления вел ожесточенную борьбу с православными для совращения их в унию.¹

Главным местом борьбы была Вильна, и самые жестокие удары выпадали на долю местного православного братства.² На помощь братству снова появился ревностный борец за православие Стефан Зизаний, который возобновил свои проповеди в Троицком монастыре. Король и новый митрополит Ипатий Потей ополчились на смелого проповедника, и монастырь был опечатан, а Стефан Зизаний, преследуемый властями, должен был спасаться чрез дымовую трубу (камин), и тайком бежать из Вильни, вместе с братскими священниками Карпом и Григорием.³

Мы уже не раз останавливали внимание читателя на той дисциплине, которой отличались наши церковные союзы, и на тех строго христианских способах борьбы, которые употребляли доблестные братчики для защиты своей веры от враждебных на неё нападений. Также точно, по поводу столкновений Виленского братства с латинянами и униатами из-за Стефана Зизания, видные деятели братских союзов выказали свое понимание великого христианского требования о непротивлении злу, каковое требование, правильно усвоенное, является самым надежным орудием в руках христиан для одержания над врагами настоящей, бескровной победы. Так, в письме к Стефану Зизанию и ко всему Виленскому братству, от 16 ноября 1599 года, известный Львовский братчик Юрий Рогатинец, касаясь современных происшествий, а также, в частности, – запечатания Троицкого монастыря, давал истинно христианский совет: не раздражать понапрасну Ипатия Потея. «Не смущайтесь о том» (т. е. о запечатании монастыря), писал Юрий Рогатинец, «и не злоречьте Ипатию в роспачи его, на горшее приводячи, с чого возрастает ярость, гнев и клопот безвременный, а не Божие строение».⁴ Добрые братчики прекрасно понимали, что уничтожить врага еще не значит его победить; победа, в смысле христианском, заключается в склонении злой воли противника на добро и приязнь. В том же примирительном духе писал, 17 мая 1600 г., Львовскому братству другой знаменитый братчик, князь Константин Константинович Острожский, извещавший братство об особенном покровительстве короля Сигизмунда униатским духовным властям, и советовавший «своим милым мещанам Львовским» отложить жалобы их до более благоприятного времени. Именно князь писал: «зачим и в том укривженью вашим милостям инакшее рады не даю, только быти терпиливыми и чекати змилованья Божого; азали вже з милосердья до своего святого, и сердце и хут его королевской милости до того наклонит, яко бы ни кого ни в чем не кривдити и овшем кождого при своих вольностях, взглядом справедливости святое, зоставити будет рачил».⁵

Прежде чем перейти к изложению главнейших событий из истории борьбы Ипатия Потея с православными братствами, надлежит коснуться того знаменательного возрождения монашеской жизни в западной России, которое шло рука об руку с развитием и укреплением братских союзов, – этих «дщерей» всеобщего христианского братства, «благих отраслей – благого корня», но выражению тогдашнего Александрийского патриарха Мелетия.⁶ Братства, со своим смешанным составом духовных и светских лиц, не могли, по смирению свойственному христианским общинам, с такою смелостью и резкостью бичевать пороки высших мира сего, как это могли себе позволить люди, отдавшие всецело жизнь свою Христу и Его Церкви. В самом конце XVI века (как было упомянуто выше) раздался властный голос Афонского монаха Иоанна, родом из Галичины, именно из местечка Вышня.⁷

Иоанн Вишенский, возмущаясь всего более гордостью, самонадеянностью, властолюбием и стремлением к блеску, и к земной славе римской курии, с сокрушенным сердцем предвидел судьбу папства, говоря, что его в смирении уже никто не увидит, и никогда оно не возвратится к благочестию и правоверию, ибо слава света сего его окончательно сгубила. Усматривая в действиях православных епископов, склонившихся к унии с Римом, одни лишь мирские поводы и стремления, ничего общего не имеющие с исканием чистой веры и церковной правды, Иоанн Вишенский бичевал их измену, их пороки, их нравственное падение с такой силой, что некоторыми местами своей речи напоминает библейских пророков, находивших такие пламенные выражения для изобличения нечестия Израиля. Обрисовывая в тиши своей кельи характерные черты инока, священника и вообще христианина, связанного во имя Христа живыми и тесными узами со всем страждущим человечеством, Афонский проповедник с поразительной смелостью выставлял на вид нечестивое житие тогдашних епископов, которые были ему хорошо известны; на ряду с этой неприглядной картиной, он показывал труженическую жизнь их бедной паствы, этих кожемяков, шевцов, хлопов, в поте лица добывающих себе кусок насущного хлеба, от которых они с презрением отвернулись, считая их низшими и подлейшими людьми. Жутко становится при чтении беспощадных обличений инока Иоанна! В них он указывал на святотатственное воззрение духовных и светских шляхтичей на самих себя, как на богов, призванных управлять всеми хлопами, с которых они бессовестно сдирали дани и подати, и трудами которых жили, тучнели и богатели. Особенно рельефно (как указано выше) инок Иоанн выставлял порочный образ жизни монахов – епископов, которые в большинстве вышли сами из бедности и достигли епископского сана путем подкупа и интриг. Они (указывал инок Иоанн) окружили себя неслыханной роскошью, закутали свои грешные тела, как каких-то идолов, в дорогие меха, атласы и шелка, устроили себе пышные жилища, экипажи, наполнили свои дома праздной дворней и многочисленными слугами, проводили с гостями веселую и разгульную жизнь в пьянстве, играх, потехах и пирах, а для накопления богатств не останавливались даже пред совершением преступлений.⁸ «Чем ты лучше хлопа», восклицал обличитель, обращаясь к епископам; «тот хлоп», предложил он, «тот невольник, кто служит миру, страстям и похоти, а шляхтич тот, кто от Бога родился духом!» Далее, инок Иоанн ставил епископам роковой вопрос о том: на каком праве, основанном на св. Писании, они, не подвергавшие себя иноческому искусу, не познавшие таинства веры, не исполнявшие заповедей Христовых, осмеливались вести паству в унию с Римом, и требовать от неё в этом деле беспрекословного повиновения? Разрешая этот вопрос отрицательно, и указав, что епископам, проводящим так открыто греховную жизнь, не по силам их духовным поднимать дело о вере, инок Иоанн высказывал мысль, что не митрополиты, епископы и священники нас спасают, но вера и соблюдение заповедей Божиих, а потому и восхвалял патриархов, которые, видя нечестивую жизнь высших иерархов русской западной церкви, поручили «устроение церковное» простым верным людям, духовным и светским, благословляя их на учреждение церковных союзов, т. е. братств. Призывая, вместе с тем, епископов к покаянию, и обещаясь им с истинно-христианским смирением поклониться в ноги, если они одумаются и отстанут от измены православию, Иоанн Вишенский давал также советы православным: очистить церковный строй от всяких новшеств, суеверных обычаев и полуязыческих празднеств, славословить Бога простым русским песнопением, восстановить древние благочестивые обычаи и порядки, как например: снабжать свои жилища св. иконами, осенять себя крестным знамением и произносить молитвы при трапезах, читать в церквах Евангелие и апостол по-славянски, а затем толковать св. Писание простым людям на народном языке, печатать книги и церковные уставы на славянском языке «плодоноснейшим из всех языков», избирать в священники людей достойных, и восстановить древнее уважение к иноческим подвигам, которыми, быть может, и весь строй мира сего еще держится. «С нами Бог восточными – разумейте язы́цы, и ты, прегордая Латино, и покоряйся, яко с нами Бог! (так восклицал инок Иоанн, и продолжал): «Если бо гордостию преможете, от тресущнаго Божества побеждены будете, яко с нами Бог; и иже аще съвет съвещаете, разорит и Господь, яко с нами Бог; и слово, еже аще возглаголите, не имать пребыти в вас, яко с нами Бог!».^{9, 10}

Эти призывы к православным о нравственном обновлении их строя жизни, обращенные с высоты вольной иноческой кафедры, всегда столь любезной русскому сердцу, не остались бесплодными. Православные люди, учреждая братства, сознавали вместе с тем, что в недрах христианской жизни заключается еще высший образец религиозно-нравственного общения между людьми, из которых иные, отрешившись вполне от всего земного и посвятивши всецело жизнь свою Богу и исполнению Его заповедей, являются настоящими светочами для остального мира, не могущего вместить в себе столь высоких подвигов. Не только братства старались учреждать общежительные монастыри со строгими уставами (о чем подробнее будет речь ниже), но и частные лица, одушевленные такими же высокими целями, давали средства для поддержания старых монастырей, или же на устройство новых. В конце XVI века положено начало знаменитой Почаевской лавры;¹¹ именно в 1597 году владелица села Почаева на Волыни, жена луцкого земского судьи Анна Гойская пожертвовала монастырю при церкви Успении Божией Матери значительный земельный участок, состоявшей из пахоты, сенокоса и леса, и кроме того отдала на содержание монастыря и монахов известную часть доходов с её имений, деньгами и натурой.¹² Кроме того, Анна Гойская принесла в дар обители икону Божией Матери, подаренную ей Цареградским митрополитом Неофитом. Князь Константин Острожский, памятуя заветы патриархов Мелетия и Кирилла, с целью поддержания православной веры в западной России и для поднятия святости жизни в духовном сословии обновил в 1602 году, находившихся в его владениях на Волыни Дерманский монастырь, представив настоятельство в нем Афонскому монаху Исаакию Борисковичу. При этом монастыре князь Острожский устроил также типографию, и таким образом Дерманский монастырь стал одним из просветительных центров западной России.^{13, 14} Несколько позднее внес большое оживление в монашеской жизни нашего юго-запада известный Иов Княгиницкий, друг Иоанна Вишенского, также родом из Галичины. Получив образование в Острожской школе, и проведя много лет на Афоне, Иов, явившись на родину и приняв схиму, в 1603 году устроил монастырь в Угорнике. Время подвижничества Иова напоминало во многом то стародавнее прошлое, когда иноческие подвиги привлекали многих подражателей и монашеская жизнь процветала в древней Руси. Кроме Угорницкой обители преп. Иов основал еще монастыри: около Манева, при реке Баторее, в Карпатских горах, и в Станиславском уезде Галичины под названием «великого скита», а также устроил монашескую жизнь в Дерманском монастыре.¹⁵

Вернемся к событиям, наступившим со времени занятия Ипатием Потеем митрополичьей кафедры.

Виленское братство тотчас же протестовало против назначения Потея и внесло 14 декабря 1599 года свой протеста в городские книги; в этом протесте оно от лица всех православных объявляло, что не признает Потея православным митрополитом. Потей направил все усилия, чтобы сломить крепость братства, и на первых порах поставил целью оттеснить братство окончательно от Троицкого монастыря, а самый монастырь обратить в центр униатской пропаганды. Кроме того, Потей решился низложить священников братства. Значение братских священников, самоотверженно служивших святому делу православия, было весьма велико, и их солидарная деятельность с братством придавала последнему, как церковному союзу, всю силу, цельность и крепость. Если к этому добавить, что священники Виленского братства посвящались в сан православным Львовским епископом Гедеоном, то станет понятным стремление униата Потея отнять у братства священников и тем ослабить его значение и влияние, как церковного союза. В церковном союзе истинно верующих христиан значение священнослужителя, обладающего апостольскими средствами для воздействия на души верных, возрастает, как известно, до громадных размеров.

В начале XVII века священниками Виленского братства состояли Карп Лазарович и Григорий Жданович, которые, как мы знаем из истории купца Порошко, пользовались большим авторитетом среди братчиков. Летом 1601 года Потей потребовал этих священников к себе на суд, под тем предлогом, что они, будучи рукоположены епископом Гедеоном, не имели права священствовать в епархии митрополита. Священники предстали на суд в сопровождении знатных братчиков, а именно, воеводы Смоленского Абрамовича и князей Богдана Матвеевича и Богдана Феодоровича Огинских, выступивших от имени всего братства. Потей должен был выслушать от представителей братства горькую правду относительно измены его православию, а священники подали ему письменное объяснение, в котором они, отстаивая свои права на священство, доказывали, с большим знанием церковной истории и правил вселенских соборов, всю незаконность отпадения Потея с его единомышленниками от православной церкви, и с особою силою и ясностью излагали причины, побудившие их отказаться от послушания Потею. На следующие вызовы священники более не являлись, продолжая подавать Потею свои объяснения на письме. Но Потей вовсе не для того призвал на суд братских священников, чтобы выслушивать от них правду; ему нужно было ослабить православное братство, и он, опираясь на всегдашнее покровительство униатам со стороны короля, достиг того, что священники были низложены и осуждены на изгнание.¹⁶

Потей нашел себе скоро союзников среди Виленских обывателей. Некоторые слабые в своих убеждениях люди, из числа членов Виленского магистрата, не устояв против соблазна примкнуть к сильной парии униатов, изменили православию и предались Потею.¹⁷ Так как Троицкий монастырь, как известно, был отдан королем на праве патронатства православным членам Виленского магистрата, то измена православию со стороны некоторых из них и помогла Потею вытеснить окончательно Виленское Троицкое братство из названного монастыря. Кроме того, эти ренегаты, питая как всегда ненависть к своим прежним единоверцам, начали всячески стеснять братство в его правах, домогаться, при покровительстве короля и польского правительства, уничтожения всех вольностей и привилегий братства, и пользуясь своим должностным положением, стали требовать у братства уплаты налогов и повинностей за его дома, несмотря на освобождение братства от этой уплаты в силу королевского постановления. Таким способом Потею в конце концов удалось завладеть Троицким монастырем и оттеснить от него братство; в 1601 году он устроил при монастыре, по желанию римского папы, униатскую семинарию, которую польский король не замедлил снабдить земельною собственностью.^{18, 19}

Самым важным событием в начале XVII века в жизни православных братств было – окончательное примирение Львовского братства с епископом Гедеоном. Несмотря на то, что это братство пользовалось по-прежнему покровительством Константинопольских патриархов,²⁰ его вражда с местным епископом производила соблазн в Церкви, и это примирение было необходимо братству для правильного развития его внутренних сил. Этому примирению в особенности содействовали: доблестный и прозорливый князь Константин Острожский и молдавский господарь Иеремия Могила, который, подобно своим предкам, находился в тесных отношениях с Львовским братством, и, высылая ему в разное время щедрую денежную помощь, изъявлял желание, чтобы братство жило в мире с епископом Гедеоном и чтило его по достоинству.²¹ 21 января 1602 года, при посредстве логофета земли молдавской Луки Строича, присланного в Львов господарем Иеремией, состоялось окончательное примирение братства с епископом Гедеоном, и братство, по мировой записи, обязывалось признавать его патриаршим экзархом и оказывать ему подобающую покорность, а епископ Гедеон, со своей стороны, обещал уважать права братства и его привилегии, а также не домогаться передачи Львовской епископской кафедры своему родственнику, представляя избрание своего преемника всей соборной церкви. При заключении мировой епископ и братство внесли в городские Львовские книги, что они прекращают все споры какие только между собой имели, или имеют, в какой бы то ни было инстанции суда.²²

Это примирение отразилось благоприятным образом на делах местной православной церкви и дружное единение православных спасло их от открытого нападения Потея. 30 мая 1604 года, в отсутствии епископа Гедеона, явился в Львов Потей, чтобы добиться от тамошних православных признания его прав и захватить церкви для водворения в них униатских порядков и покорного Риму духовенства. Члены Львовского и других местных братств, а с ними и православные русины, окружили епископский дом и соборную Георгиевскую церковь и, продежурив около них в течение четырех суток, не допустили туда Потея. Потей в полном смысле слова пришел в исступление; он, при звоне колоколов, созвал в костел католиков и открыто проклинал православных, издавал против них особые листы, которые приказал прибивать к церквам; – одним словом производил, по выражению князя Острожского, целую фурию в городе. Епископ Гедеон поспешил вернуться во Львов и издал воззвание, в котором обвинял Потея в производстве смут и беспорядков. Князь Острожский написать королю о действиях Потея, и король на этот раз его не одобрил; сам Бог направил сердце короля на то, – как писал князь Острожский Львовскому братству 10 августа 1604 года, – что он свое неодобрение поставил на вид митрополиту Потею.²³

Виленское братство, как и Львовское, продолжало чрез своих особых депутатов энергично отстаивать в судах, на сеймиках и сеймах,²⁴ права православных, их привилегии и недвижимую собственность против посягательств Потея и униатской парии, образовавшейся в местном магистрате. Это братство, после принудительного оставления в 1605 году Троицкого монастыря, старалось объединить свои силы при Св. Духовской церкви, начатой постройкой в самом конце XVI века в 1605 году братство учредило св. Духовский, мужской и женский монастырь, и около него сосредоточило все свои благотворительные и просветительные учреждения, и в том числе школу, которая в то время была уже вполне²⁵ организована. С этого времени надлежит именовать прежнее Виленское православное Троицкое братство – св. Духовским братством.²⁶

Наши западные братства, видя всю опасность для православных от жестоких нападений латино-униатов, весьма естественно были озабочены, как можно лучше сосредоточить свои силы и укрепить своих сочленов нравственно и материально; в этих последних видах, как Львовское, Виленское, так и другие братства (что увидим ниже), сосредоточивались около своих монастырей, забирая в свою среду монашеский чин, который прикрывал, как бы щитом, своих светских братчиков.

Потей продолжал со всею жестокостью теснить Виленское братство и его духовных лиц и, не смотря на защиту братства даже со стороны главного трибунального суда, добился, как всегда, от короля приказа об изгнании новоизбранных братских священников Иосифа Яцковича и Ивана Семеновича под тем предлогом, что они будто бы несправедливо обвинили дьякона Грековича, отдавшегося под покровительство Потея, в незаконной связи с одной монахиней.^{27, 28} Мало того, король издал универсал всем светским судам, чтобы они не принимали жалоб на Потея.²⁹ Несмотря на все обиды, православные старались со смирением переносить их, чему трогательным примером может послужить случай, бывший с Дубенским архимандритом Варсонофием, проживавшим в 1607 году в Св. Духовском монастыре, при братстве. Игумен Варсонофий был избить троицкими униатскими монахами, и когда возный явился к нему для взятия показания, то смиренный игумен заявил, что насилие от униатов он потерпел за то, что не хотел отступить от православия, но по своему духовному званию он должен терпеливо и смиренно переносить обиды и не обращаться к светскому суду, а потому все это дело предает на волю Божию.

В 1607 году для православных блеснула надежда на лучшую будущность, но и эта надежда оказалось тщетною; православные дворяне Киевской, Волынской и Брацлавской земель, где православное население было плотнее, обратились к сейму с ходатайством о признании прав их церкви, и сейм на этот раз склонился к мнению, что уния не обязательна для православных. 18 июня 1607 года вышел королевский универсал, которым подтвердилась независимость православной церкви под верховною властью Константинопольского патриарха, но это распоряжение короля, мечтавшего в то время о престоле московском, было лишь политической уловкой и осталось только на бумаге, в свидетельство его лицемерной политики в отношении русских.³⁰ Затем, до самого конца многолетнего царствования Сигизмунда III жгучий вопрос откладывался с одного сейма на другой.³¹

Тот же 1607 год был омрачен горестным для православных событием, именно – смертью епископа Гедеона, последовавшей 10 февраля. Епископ Гедеон, помирившись с Львовским братством, посвятил конец своей жизни религиозно-просветительной деятельности; он учредил, вместе со своим племянником Феодором Балабаном, типографию и гимназию в местечке Стрятине,³² месте своей родины, а при своей кафедральной Успенской церкви близ Галича – также типографию.³³ В следующем 1608 году, 13 февраля, скончался князь Острожский. Старые борцы за правое и святое дело сходили со сцены, но при конце своей жизни имели утешение видеть, что посеянные ими семена давали добрые плоды, и что им на смену выступали новые деятели.

Потей старел и не мог не видеть, что православие далеко не было подавлено; напротив, среди православных появлялись новые люди, которые были способны выдержать всяческие вражеские напоры. Сейм 1607 года, казалось, разрушал мечту Потея о захвате всей западной русской Церкви в унию, так как на сейме была отвергнута идея об исключительности и обязательности унии. Вот почему Потею необходимо было сосредоточить все свои силы и средства, что бы нанести решительные, как он думал, удары православию и подготовить унии новых слуг. Нет надобности пояснять, что Потей по-прежнему пользовался покровительством Сигизмунда III и римского папы Климента VIII, утешавшего и поддерживавшего Потея своими письмами. Папа также принимал деятельное участие в основании Виленского униатского училища и в угоду Потея воспитывал на свой счет сына его, Петра.³⁴ Встречая такую поддержку в Риме и от представителей латинского духовенства на Литве, Потей естественно начал склоняться к латинству, а для поддержания моста ведущего к нему, т. е. унии, старался изобрести самые надежные устои. Еще в июне 1607 года Потей, явившись в Виленскую ратушу, показал находившимся там бургомистрам и радцам книгу «знайденную в церкви Кревской, старосвецким письмом уставным Словенским языком писанную... интролигованую, вельми старую, в которой есть написан собор осмый Флорентский, и лист до святейшаго отца Сикста четвертаго папы Римскаго писаный от митрополита Киевскаго Мисаила и от архимандритов Печерскаго и Виленскаго, также от великих княжат и панов, року 1476». Желая напечатать это послание Мисаила к папе на русском и польском языках, Потей просил магистрат засвидетельствовать древность рукописи и записать в городские книги о предъявлении им этого документа. Однако современники заподозрили подлинность этой рукописи, находя, что в ней «речь вся Потеева». Митрополит Макарий в своей истории русской церкви замечает: «мы знаем, что это послание не более как попытка к унии, и при том не увенчавшаяся успехом, но Потей с торжеством указывал на это послание, как на доказательство, что уния действительно существовала в Киевской митрополии при Мисаиле, и не только при Мисаиле, но и при следующих митрополитах, и выводил заключение, что все привилегии, данные польскими королями русскому духовенству, даны собственно униатскому русскому духовенству, а не православному».³⁵

Другое издание Потея уже ясно изобличало его склонность к латинству. В 1607 году он издал в г. Вильне на русском и польском языках книгу под заглавием: «Гармония, альбо согласие веры, сакраментов и церемоний святой восточной церкви с костелом римским». Сочинение это, имея в виду «читателя христианского, так русина яко римлянина», написано в перемежку, на двух языках: западно-русском и польском. Полемические приемы очень резкие, свидетельствующие о крайнем раздражении автора. В этой небольшой книжке автор кратко излагал и сопоставлял учение церкви восточной и учение церкви римской: о членах веры (в том числе – об исхождении св. Духа), о церкви, о таинствах – каждом порознь, о церемониях и постах, и старался показать сходство между тем и другим учением и резко нападал на отличия православного учения от римского.^{36, 37}

Предаваясь Риму, Потей должен был направить все свои старания для отыскания надежных себе помощников и, главным образом, наметить еще при жизни своего преемника, одинакового с ним образа мыслей. Отняв Троицкий монастырь от православных, и сделав его центром униатской пропаганды, Потей озаботился вывести его из под власти бывших патронов монастыря, именно Виленских городских властей. В 1605 году Потею удалось выхлопотать королевскую грамоту посвященному им архимандриту – униату Самуилу Сенчиле о представлении ему в пожизненное управление Виленского Троицкого монастыря, с удалением тамошних магистратских урядников за нерадивость от заведования монастырем.³⁸

Создавая такую твердыню униатства в Литве, Потей ни на минуту не упускал из вида ненавистное православное св. Духовское братство: чтобы его уничтожить, он думал основать при Троицком монастыре, наподобие православного братства, униатское братство, которое – опираясь на излюбленную Потеем фикцию о существовании унии в западной России еще задолго до 1596 года, и о представлении польскими королями разных прав и привилегий именно этой униатской, а не православной церкви и её учреждениям, – могло бы под этим предлогом отобрать от православного братства все его права и вольности. Все замыслы удавались Потею; удалось ему также учредить и униатское братство.

Из протестации, занесенной 26 января 1608 года в земские Виленские книги, от имени братства Виленского, уполномоченным его Петром Ильичем, узнаем, что Потей, приехав 20 января в Вильну «брацство якоесь новое пры церкви светое Троицы заложыл», которое по мнению православных должно было служить новым орудием для принудительного обращения их в унию.³⁹

Потей не ошибся в своих расчетах; новое униатское братство тотчас же усвоило свою роль, и чрез месяц, именно 25 февраля, внесло в городские книги протест против православного братства. В этом протесте оно выдавало себя за то древнее братство, которое издавна существовало при Троицком монастыре, получило будто бы все права и вольности, и теперь только обновилось, причем объявляло все претензии св. Духовского братства неуважительными, и с гордостью заявляло, что во главе их учреждения встал сам Ипатий Потей.⁴⁰

Эти успехи побуждали Потея к новым мероприятиям. В том же обильном событиями 1608 году Потей намечает своим преемником постриженного им в монахи Троицкого униатского монастыря Иосифа Велямина Рутского. Кончив курс наук в Риме, Рутский в 1605 году прибыл в Вильну вместе с папским нунцием Франческо Симонетти, помог Потею в устройстве униатского братства, и сблизился с фанатиком Кунцевичем, которого он уже застал монахом в Троицком униатском монастыре. Этого ученика иезуитов Потей назначил своим наместником во всей епархии и подчинил его власти все западно-русское духовенство. Это избрание Рутского, как замечает ученый исследователь судеб Киево-Софийского собора (Описание сего собора, 1825 года, стр. 153) противоречило 76 правилу св. Апостол. Такое возвышение Рутского было явным признанием латинства и этого испытания не могло выдержать западно-русское духовенство, которое, в большинстве, скрепя сердце выносило унию, и думало, что, кроме этой жертвы, больших уступок от него не потребуют.

21 июля 1608 года вышла окружная грамота Потея Литовскому духовенству об определении иеромонаха Рутского епархиальным наместником; в этой грамоте указывалось, чтобы все духовные лица, были ему подсудны, и в частности, чтобы все доходы Виленского Троицкого монастыря поступали в его распоряжение.⁴¹ Все духовенство восстало против Потея за поставление Рутского, вопреки закону и обычаю, наместником и начальником, так как оно считало себя в подчинении только одного митрополита.⁴² Во главе недовольного духовенства стали: архимандрит Сенчило (отлученный от церкви Потеем по проискам Рутского уже в октябре 1608 г.) и старшина Виленского духовенства протопоп Жашковский, права и интересы которых это назначение Рутского всего более затрагивало.⁴³

Боязнь окончательно отпасть от православия заставила Виленское духовенство искать опоры в св. Духовском братстве. Все Виленское духовенство вписалось в состав этого братства, и 30 ноября принесло жалобу на Потея и Рутского в главный Виленский суд, и в этой жалобе указывало, что они вводят новизну в богослужение, желают подчинить православную церковь управлению римско-католической духовной власти, и стараются об извержении из сана православных духовных лиц; в конце этой жалобы духовенство торжественно заявляло, «что Ипатия Потея за пастыря иметь не хочем, а ксендза Велямина Рутского за наместника его не знаем и знать не будем».⁴⁴ Приняв в свой состав все духовенство г. Вильны, и оповестив православных окружными грамотами об этих событиях, св. Духовское братство, в свою очередь, не замедлило обжаловать незаконные действия «головнаго наместника митрополита» Рутского и его помощников, все обиды и преследования чинимые ими православным, и свою письменную жалобу, чрез братских старост дворянина Ворыковского и князя Богдана Огинского, подало 16 декабря Виленскому королевскому наместнику Димитрию Карпю; в этой жалобе братство прямо обвиняло Рутского и его клевретов в намерении ввести в православной Литве римско-католическую веру и «вси права, свободы и вольности народу нашого Росийского з круньту выверьнути», а монастырь св. Троицы и братства окончательно отдать под власть иезуитов, и что все эти действия Рутский предпринимал с ведома и дозволения Ипатия Потея.⁴⁵

Борьба разгорелась сильнее, особенно когда чрез донос Кунцевича открылся план Сенчилы и Жашковского о публичном изгнании Рутского из Троицкого монастыря и о насильственном отобрании его от униатов.⁴⁶ В январе 1609 года из Вильны отправилась в Варшаву на сейм целая депутация из духовных и светских лиц для защиты интересов православной церкви от Потея, его секретаря Мроховского и Рутского. В числе этих послов находились: архимандрит Сенчила, староста братства дворянин Ворыновский, Иван Порошко, Тимофей Репницкий, Николай Воронец и Логин Карпович, будущий настоятель Св. Духова монастыря. На пути посольство останавливалось в местечке Заблудове (Белостокского уезда), где имело свидание с протопопом Нестором Козменичем, бывшим после смерти Гедеона Балабана патриаршим экзархом. Нестор Козменич составил в январе 1609 г. окружное послание к литовско-русскому духовенству и мирянам, в котором поставляя в пример ревность по вере Виленского духовенства и граждан, убеждал в качестве «стараго православника» подать помощь Виленскому посольству и действовать совокупными силами против преследователей православия и главного его «губителя» Ипатия Потея.⁴⁷ Послание Козменича поставило на ноги православное духовенство и общество во многих местах Литвы, как например, в Новогрудке, Троках, Минске, где они открыто стали заявлять об отпадении от Потея и его партии.

Это решительное столкновение православных с Потеем кончилось для них полным поражением. Потей не только не отменил прежних своих распоряжений, но, как видно из грамоты его от 2 января 1609 года, он сообщил Виленскому магистрату о низложении архимандрита Самуила Сенчила, запрещал последнему доступ в Троицкий монастырь, и требовал от городских властей отобрания от возмутившихся против его власти священников всех церквей в городе. Сам Потей вместе с Рутским, поспешили отправиться в Варшаву, где ему предстояла сильная борьба, так как на этот раз сейм был расположен к православным и недоволен вызывающими действиями униатов.⁴⁸

Король и в этом случае не изменил своему «уприйме милому» Потею. Рутский был назначен на место Сенчилы (подвергнутого затем изгнанию) архимандритом Троицкого монастыря, а Виленскому магистрату король предписывал отобрать все церкви в городе от возмутившихся против Потея священников и передать их в полное распоряжение Потея и тем духовным лицам, которых последний сам назначит. В помощь Рутскому для ввода его во владение монастырем король назначил дворянина Буйвида. Вся православная Вильна пришла в волнение от такой неслыханной обиды, превысившей всякую меру терпения и покорности.⁴⁹ Ни братство, ни русская половина Виленского магистрата, под главенством Ивана Тупека и Исаака Кононовича, не хотели подчиниться таким жестоким распоряжениям, стеснявшим окончательно свободу совести людей ни в чем неповинных.⁵⁰ Глубоко оскорбленная толпа православных окружала то монастырь, куда 25 февраля 1609 года водворен был Буйвидом Рутский, то магистрат, и всячески поощряла представителей православной партии громко и торжественно заявлять о правах русского народа пред королевскими чиновниками, явившимися в Вильну для приведения в исполнение несправедливых королевских декретов.⁵¹ Даже главный трибунальный суд, куда немедленно с жалобами на Потея и Рутского обратились Сенчила, братство и русские члены магистрата, принял сторону православных и присудил Потея и Рутского к уплате штрафа за своевольные их действия.⁵² Но сила сломила всю эту энергию.

Отправляясь в поход под Смоленск, король Сигизмунд III со всем своим двором прибыл в Вильну, и находясь под влиянием бывшего при нем папского нунция Симонетта, настаивал на своих решениях, принятых во вред православным. Король не обратил внимание, ни на решение главного трибунала, ни даже на сильный протест против замыслов Потея западно-русского дворянства, во главе которого стояли такие известные люди, как князь Александр Пузына, дворяне Василий Харевский, Ворыковский, Давид Солтан и другие.⁵³ В мае 1609 года, собравшийся в Вильне задворный королевский суд, (состоявший из католического духовенства) придавая всему делу вид гражданского возмущения, отменил в угоду короля решение трибунального суда,⁵⁴ и Потей, опираясь на королевское решение последовавшее в июле 1609 г., мог безнаказанно приступить к отобранию от православных всех их церквей.⁵⁵

Возмутительное дело отобрания церквей было поручено двум королевским дворянам Войтеху Сенковскому и Яну Краевскому, которые приступили к исполнению в начале августа 1609 года при содействии нескольких сот вооруженных гайдуков. По заявлению современников отобрание церквей сопровождалось целым рядом тяжких насилий над священниками, их семействами и домашними, разбитием замков и высаживанием церковных дверей, забиранием церковного имущества и скарба священников; наконец все двенадцать церквей были отобраны у православных, – названных в акте упомянутых дворян «бунтовщиками», – и в половине августа от имени короля, как наивысшего подавца и оборонца церквей Божиих, переданы во власть Потея.⁵⁶

Затем со стороны короля воспоследовала новая несправедливость по отношению православных, а именно в августе того же 1609 года был обнародован королевский указ, предписывавши всем так называемым медовым братствам, до того времени уделявшим часть своих доходов в пользу православного Троицкого братства, отдавать эту часть униатскому братству.⁵⁷ Униатам, однако, не долго было суждено пользоваться отнятыми церквами, так как страшный пожар, случившийся в Вильне в 1610 году и истребивший большую часть города, уничтожил большинство этих церквей. Хотя король новыми указами, именно в 1611, 1612 и 1614 годах, подтверждая свое распоряжение о доставлении медовыми братствами части доходов в пользу униатского братства, предписывал этим же братствам другую часть доходов отдавать на возобновление перешедшего к униатам Пречистенского собора, а также других сгоревших церквей, однако, Потей и Рутский, а за ними высшие униатские власти, имели столь малое уважение к святости места, где стояли православные церкви, что решили отдавать эти места в аренду разным мещанам, с правом заводить даже шинки для продажи водки, пива и меда, и таким образом большинство этих церковных мест осталось, либо под развалинами, либо под постройками частных лиц; а Пречистенский собор продолжал оставаться в запущении.^{58, 59}

Употребив все усилия к тому, чтобы ослабить православное Виленское братство, латино-польская партия направила теперь все старания к уничтожению тех средств которыми располагало братство для своей религиозно-просветительной деятельности.

В 1610 году вышло знаменитое сочинение иеромонаха братского монастыря Мелетия Смотрицкого: «Фринос», т. е. плачь восточной церкви с изъяснением догматов веры, напечатанное в Вильне в братской типографии на польском языке, под псевдонимом Теофиля Ортолога. Это сочинение, по замечанию митрополита Макария, проникнуто живым сочувствием к православию и неприязнью к латинству и унии; оно наполнено множеством сведений, как из древней духовной литературы, так и из позднейших писателей латинских и протестантских. По замечанию проф. Голубева, в Фриносе находятся ссылки на 143 писателей. Эго сочинение, запечатленное светлым умом и тонкою диалектикою, изложено изящным польским языком, никто, как автор, не порицал так резко папское седалище, причем он с полным достоинством заявлял, что восточная церковь ничего не знает о Пифагоровом чистилищном огне, и не кланяется туфлям, башмакам и шароварам и не целует их.^{60, 61}

Латино-униатская партия в полном смысле рассвирепела. Ненавистники православия не ограничились полемической борьбой против книги Смотрицкого; они повлияли на короля к принятию новых жестоких мер против братства. Будучи в мае 1610 года под Смоленском, король Сигизмунд III отдал приказание, чтобы никто под опасением штрафа в 5.000 червонных злотых, не продавал и не покупал русских изданий Св.-Духовского братства, наполненных, по выражению короля, ложью и хулой («kolumnig i bluznierstwa pełno»). Но на этом pacпоряжении король не остановился, и из лагеря послал еще два указа: Виленскому воеводе Николаю Радзивилу и Виленскому магистрату, и в этих указах предписывал, чтобы книги, изданные в типографии братства, и другие подозрительные предметы были сожжены, а наборщики, корректор Лотвин (Леонтий) Карпович (если он не шляхтич), и авторы – были посажены в тюрьму, а типография – закрыта.⁶² Корректор Леонтий Карпович оказался как раз шляхтичем, но это его не спасло; он был схвачен и заключен в темницу, где и прострадал в оковах два года. Братство, однако, успело спасти свою типографию и перенесло её на время в имение Евье, расположенное в 35 верстах от Вильны; это имение принадлежало князю Богдану Огинскому, который в 1608 году был старостой Виленского православного братства.⁶³

Это преследование братства, выразившееся в разрушении его типографии, было последним злым делом Потея, так как он вскоре умер, именно в 1613 году.

Эпоха, которая здесь описывается, ознаменовалась, как известно, беспримерной политической слабостью России, разъедаемой внутренними междоусобиями и распрями, коими пользовались поляки, неистовавшие и грабившие нашу святыню в Москве, взявшие в плен царя Василия, и провозгласившие русским царем польского королевича Владислава. Россия в руках поляков и шведов гибла, и могла быть спасена, как выразился Карамзин, только Богом и собственною добродетелью, и потому историк, касаясь этой эпохи, должен с особенным чувством признательности останавливаться на делах и подвигах тех православных, которые, проживая беспомощными и изолированными в пределах торжествовавшей в то время Польши, собрались, как на твердые скалы, в свои братства и оттуда не только отбивали все вражеские нападения, но одухотворенные верой, закладывали надежные опоры к дальнейшему процветание православия.

Познакомившись с главными моментами борьбы (в период управления Ипатия Потея) церковных братств с католическо-униатскою силою, задумавшей проповедовать «свое» христианство среди людей, просвещенных Христовым учением уже свыше 600 лет, – остановим наше внимание на внутренней работе наших братств, направленной к укреплению христианской жизни и к распространению братских начал среди православного общества.

В период времени с 1600–1620 г., не смотря на тяжкие условия жизни, возникали новые братства и расширялись старые, как в пределах Галичины, так и в Литве.

В 1600 году, мещане, предмещане, коморники (живущие в чужих домах) и все прихожане церквей св. великомуч. Параскевы и Воскресения Христова местечка Соли (в Галичине) для душевного спасения и по смерти покоя, и на вечное поминовение своих предков, по добровольному соглашению и после зрелого размышления, пришли и просили епископа Перемышльского и Самборского Михаила Копыстенского, чтобы он своею грамотой подтвердил их братства, для каждого прихода. Выдавая 26 мая 1600 г. грамоту и утверждая устав, епископ Михаил, приведя учение Господа о взаимной братской любви, и между прочим слово Его: «Аще кто речет яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть: ибо не любяй брата своего, его же виде, Бога, Его же не виде, како может любити» (1Ин. 4:20), – заповедал новым братчикам крепко держать взаимное братство и иметь истинную любовь.⁶⁴ В 1602 году благочестивые мещане г. Тернополя начали сооружать каменную церковь Рождества Христова, которая была окончена постройкой в 1608 году; при этом храме образовалось из прихожан церковное братство, которое заведовало местною русскою богадельней, снабженной земельным участком еще князем Константином Острожским.⁶⁵ В 1609 году Львовское братство вследствие просьбы мещан города Нового Константинова составило статут для церковного их братства.⁶⁶

В 1606 году православные жители г. Замостья соорудили св. Николаевскую церковь и учредили у себя под тем же названием братство; в это братство вступили и братчики Вознесенской церкви, что на предместье, учредившие при этой церкви братство за несколько лет перед тем 30 марта 1606 г. св. Николаевское Замостьевское братство было утверждено Львовским епископом Гедеоном, к которому с этою целью приходил Замостьевский мещанин Федор Волосович, ктитор церкви св. Николая. Текст благословенной грамоты по содержанию не отличается от грамоты Антиохийского патриарха Иоакима, выданной в 1586 году Львовскому братству. В уставе Замостьевского братства проведены те же начала братского суда и братской помощи нуждающимся, а также установлен тот же порядок для сношения братчиков друг с другом. Братство вначале сосредоточило все свои заботы на окончательном устройстве и украшении братской церкви и в течение одного года (от Пасхи 1609 – до Пасхи 1610 года) истратило на этот предмет 972 рубля, сумму весьма значительную для того времени.⁶⁷

В мае 1601 года дворяне Волынского воеводства, собравшись в г. Люблине, обязались защищать местное Преображенское братство, с его церковью, духовенством, крестьянами и земельною собственностью, от всяких обид и притеснений, причем наделили это братство новыми угодьями и домами, с которых братство получало доходы. Это обязательство дворяне скрепили собственноручною подписью, и в числе этих 44 подписей встречаются имена князей: Константина Острожского, Григория Сангушко-Коширского, Акима Корецкого, Юрия Друцкого-Горского, Павла Друцкого-Любецкого, Юрия Черторыйского, Григория Четвертинского и других. Русское дворянство, вступая в эту церковную ассоциацию, желало охранить от окатоличивания такой важный пограничный пункт, каким представлялся Люблин, и иметь в этом городе церковь для присутствования на богослужениях во время приезда для участия в заседаниях главного трибунала. Акт этот, 22 мая 1603 г., был внесен в книги главного Люблинского трибунала по требованию шести православных Люблинских мещан, уполномоченных от местного братства и избранных в том году за старших. В 1607 году Люблинское братство начало строить свою каменную церковь, вместо сгоревшей деревянной.⁶⁸

Могилев оставался по-прежнему старым православным городом, так что первый костел был в нем основан в самом конце XVI века, или в первые годы XVII века. Местные жители продолжали еще жить по православному, заботясь о храмах и выбирая по старине священников, с которыми вступали в договора, обязывая их совершать требы без отказа, не торговаться за это дело, но брать только то, что кому Бог на сердце положит. Вследствие такой крепости православия учреждения братства – куда входили почти все магистратские должностные лица, – продолжали расширяться и между прочим школа, устроенная при Спасском монастыре, где в 1601 году преподавали трое учителей (бывших в то же время и братскими проповедниками) а именно Котковский, Фома Тоборович (Тавборович) и Радка.⁶⁹ Спасское братство, памятуя заветы патриаршего экзарха Никифора, заклинавшего братство удерживаться от унии, вступило в разгар униатского движения в тесные сношения с Львовским братством и с епископом Гедеоном для получения священников, антиминсов и мира. Епископ Гедеон, благословляя братство, убеждал братчиков мужественно переносить бедствия за православие, говоря в своих письмах, что злоба никогда не преодолеет добродетели, ни тьма – света, и хороший воин познается не во время мира и тихого времяпрепровождения, а во время рати, также и хороший кормчий выказывает свои качества не во время тишины и благоприятного ветра, а во время бури и противных ветров, когда спасает своих ближних. Львовское братство взывало в своих письмах также к братской любви и восхваляло братские союзы духовных лиц с мирянами. В письме от 6 июля 1605 года Львовское братство, изъявляя радость, что члены Могилевского братства «стали лицом к светозарному Востоку солнца, Иисусу Христу, как одно тело и члены одной главы – Христа, приглашало Могилевское братство к совместной посылке послов в апреле 1606 года к Константинопольскому патриарху за антиминсами, миром, привилейным листом, и сообщало о своих делах, а также о том, что Виленское братство одержало победу в трибунале над Ипатием Потеем, которому запрещено иметь влияние на людей веры восточного исповедания. В этом письме доблестное братство выразило великую мысль, которую мы приводим дословно: «яко ж бо душа с телом совершен человек, також бо и священницы со людми суполный союз любве имуще, Церковь есть Христова».⁷⁰

Но на Спасский монастырь уже в то время изъявляли свои притязания униаты и униатский Полоцкий епископ Гедеон Брольницкий. Спасское братство, предусматривая, что оно не в силах будет отстоять этот монастырь, в лице тех же самых своих старших, которые выхлопотали в 1597 году у короля грамоту для Спасского братства, в 1602 году, когда Брольницкий стал открыто нападать на братство, испросили себе другую грамоту на образование братства при Могилевской церкви Входа Господня в Иерусалим. В 1602 г. король Сигизмунд III утвердил в Могилеве братство при церкви Входа Господня в Иерусалим, вместе с училищем. В грамоте короля помещен устав братства, который сходен с уставом 1597 года; в этом новом уставе определялось: 1) отправление службы в братской церкви четыре раза в неделю, с особым, по пятницам, молебном за здравие короля, рыцарства и всего христианства; 2) раздача милостыни по госпиталям и тюрьмам, пред праздниками Рождества Христова и Пасхи; 3) материальное поддержание бедных и больных братчиков, с обязательством снабжать последних всем нужным для излечения болезни; 4) устройство похорон умершему братчику с принятием расходов на счет братства за бедного; 5) даровое обучение в братской школе детей вписных братий и сирот; причем в школе преподавались языки: словенский, русский, греческий, латинский и польский; 6) улучшение церковного пения; 7) содержание ученых людей, духовных и светских, способных к проповедованию слова Божия и к обучению детей и 8) самоуправление (для породы, благочестия и красолепия церковного) и собственный суд относительно провинившихся братчиков, и разбор жалоб на братство только в городском Могилевском суде.⁷¹

Из грамоты короля Сигизмунда III, от 1601 года, усматривается, что в г. Минске в то время существовало, как и во многих других западно-русских городах (возникшее, быть может, еще в 1592 году), братство «шпитальное церкви соборное менское», которому король дозволил для поддержания госпиталя устроить мельницу (бумажную или хлебную); при этом братстве находилась также приходская школа. Но местное православное дворянство, вместе с духовенством и именитыми мещанами, в виду угрожавшего их вере униатского движения, ощутили потребность сплотиться сильнее и образовать новый крепкий церковный союз для целей религиозно-просветительных, наподобие тех союзов, которые существовали в других больших городах западной России.

В 1612 году, в г. Минске, на земле «шляхетской», подаренной женою маршалка Евдокией Григорьевной Стецкевич (рожденной княжной Друцкой-Горской), приступлено было к сооружению православной церкви во имя св. апостолов Петра и Павла, к устройству при ней монастыря вместе с училищем для обучения православного юношества, как дворянского, так и мещанского сословия, и образовано было религиозно-просветительное церковное братство, для защиты православия и русской народности от унии. Этот монастырь (при улице Юрьевской, близ реки Свислочи, где ныне Екатерининский собор) был поставлен под ведение Виленской св. Духовской обители, приславшей монахов в новоучрежденный Петропавловский монастырь, в котором первым игуменом был Павел Домжива. Учредительный акт был подписан 52 лицами и в том числе: князьями Огинскими, Тризнами, Володковичами, Рогозами, Стецкевичами, Тышкевичами, и другими, причем некоторые из них подписывались еще по-русски. В этом акте поименованные дворяне торжественно открещивались от унии. В число братчиков вступили также члены местного магистрата и многие минские обыватели, так что Петропавловское братство явилось многочисленным и влиятельным. Крепкая организация братства помогла ему выдержать напор униатов, которые в лице наместника униатского митрополита Рутского – Иллариона Барановича, Минского воеводы Петра Тышкевича, бывшего некогда православным, и униатских монахов, направили все силы, чтобы сокрушать братство и уничтожить его многочисленное училище, причем униатские монахи осмеливались нападать на беззащитных православных детей и увечить их, за посещение ими русского училища. В 1618 году при братском Петропавловском монастыре основан был на земле, подаренной княгиней Анной Огинской, женский православный монастырь, получивший благословенный лист от Виленского архимандрита Леонтия Карповича, а затем, в 1624 толу, и от Киевского митрополита Иова Борецкого.⁷² Первой игуменьей этого монастыри была Евгения Шембеловна.⁷³

В заключение этих сведений о нововозникших церковных братствах упомянем еще о существовавшем около 1618 года православном братстве в г. Холме, которое возникло также для защиты православия против посягательств на него иноверцев. К сожалению, ближайших сведений об этом братстве не имеется, хотя известно, что в первой четверти XVII века в г. Холме существовала русская богадельня и приходская школа для православных детей.⁷⁴

Внешние успехи братского дела стояли в прямой зависимости от развития религиозно-просветительной деятельности церковных братств, вследствие которой пробуждались в русском народе также здоровые национальные чувства. Эта деятельность была направлена на церковное благоустройство и народное образование. Лучшие деятели наших братств сознавали, что слабость, обнаружившаяся к концу XVI века среди православного общества, проистекала вследствие отсутствия народного образования и недостатка патриотизма, особенно у лиц высшего сословия. Неизвестный по имени священник Львовского православного братства, написавший в начале XVII века сочинение под названием «Предостережение» («Перестрога») указывал на роковую ошибку наших предков, строивших во множестве храмы и монастыри, обеспечивавших их земельными угодьями, украшавших их драгоценными иконами и утварью, но не делавших того, что было «наипотребнейшим», а именно не устраивавших народных школ («школ посполитых не фундовали»). Это пренебрежение образованием, незнание начал своей веры и истории своего народа привело высшее сословие «науками не выученное» к любостяжанию, к эгоизму, к вечным распрям и междоусобиям, к призыву на помощь против своего соседа и собрата иноплеменников, как то: ляхов, венгров и литовцев, которые постепенно забирали власть над русскими, внедряя среди них свои нравы, обычаи, науку и затем веру. «Итак, говорит автор, выражая как бы мнение всех своих опечаленных и угнетенных единоплеменников и единоверцев, «вельми много зашкодило панству Русскому, же не могли школ и наук посполитых разширяти, и оных не фундовано: бо коли бы были науку мели, тогда бы за неведомостью своею не пришли до таковые погибели».^{75, 76}

Сознавать свои ошибки – значит быть на пути к их исправлению; и вот мы видим наши церковные братства, а в особенности Львовское, деятельно принявшимися за проведение великой задачи: внести свет вероучения и знания в темную народную массу.

Здесь уместно будет вспомнить замечание Лаврентия Древинского в его знаменитой сеймовой речи 1620 года: «если бы некоторых из духовенства нашего отступление от законного своего в вере Пастыря не последовало; если бы, говорю, от нас исшедшие на нас не восстали: то таковые науки, таковые училища, толико достойные и ученые люди в народе Российском никогда бы не открылись (Истор. извест. об унии Бантыша-Каменского, стр. 66).

В основу организации Львовской школы был, как уже известно, положен принцип просвещения молодежи науками в целях доставления ей высшего знания, именно религиозного. Общеобразовательная программа этой школы была составлена так практично и целесообразно, что эта школа могла скоро пользоваться учениками, составленными её учителями, и обходиться своими воспитанниками в качестве учителей, и вследствие избытка этих подготовившихся в школе учителей, снабжать ими другие школы. В 1604 г. Львовское братство имело радость назначить управителем (ректором) своей школы бывшего её воспитанника⁷⁷ Иоанна Борецкого, взявшего на себя также преподавание греческого и латинского языков. Иоанн Борецкий переселился затем в Киев и, вступив в монашество под именем Иова, достиг высшего положения в православной церкви, именно был Киевским митрополитом.

Сознавая также всю важность для церковного благолепия хорошего стройного пения в церквах, Львовское братство озаботилось приисканием учителя пения.

Слава Львовского братства распространилась по всему православному востоку; Молдавские господари находились по-прежнему в тесных отношениях с братством и обращались к нему с просьбой о присылке ученых переписчиков, доставлении русского типографского шрифта, и т. п.⁷⁸ В феврале 1606 года братство получило грамоту от Лжедмитрия, который посылал чрез братского посла Ивана Демидовича Красовского соболей на триста рублей для довершения Успенской церкви.⁷⁹ С братством вступали в переписку митрополиты и епископы, посылая ему благословения и пожелания мужественно подвизаться за православную веру, причем просили новых книг его издания.⁸⁰ Восточные патриархи по-прежнему выказывали Львовскому братству свое полное расположение; ученый патриарх Кирилл Лукарис, проживавший долгое время в России и принимавший самое близкое участие в делах нашей церкви, давал, в качестве опытного педагога, Львовскому братству советы относительно ведения школьного дела; и указывал, между прочим, на непорядок ведения этих дел целым братством, и на необходимость выбрать для этой цели особых попечителей из старших братчиков, которым и надлежало предоставить непосредственное заведование школою. Также патриарх обращал особенное внимание на братскую типографию, хвалил монахов, трудившихся в типографском деле, и советовал все поступающие доходы от типографии обращать исключительно на нужды братства и его учреждений.⁸¹

Типография братства, – особенно когда во главе её стал с 1614 г. ученый иеромонах Памва Берында, – работала весьма усердно и выпускала книги, необходимые для богослужения, а также разные религиозно-нравственные и педагогические сочинения. За период времени с 1600 по 1620 г. были напечатаны: 1) в 1601 г. – Октоих, 2) в 1608 г. – Часослов и Псалтырь, 3) в 1609 г. – часослов и Беседа св. Иоанна Златоуста о воспитании чад,⁸² 4) в 1613 г. – Книга о священстве св. Иоанна Златоуста,⁸³ 5) в 1614 г. – О воспитании чад, 6) в 1615 г. – Псалтирь и две книги в стихах: Плачь, альбо ламент по Григории Желиборском, и Памвы Берынды, Вирши на Рождество Господа нашего Иисуса Христа, и на некоторые другие праздники, 7) в 1617 г. – Триодь постная. Львовское братство не иначе издавало книги, как подвергнув текст поверке по подлинному и по славянским спискам.⁸⁴

Материальные средства Львовского братства пополнились щедрым даром знаменитого братчика Константина Корнякта. В 1603 году он умер и перед смертью завещал братству 4000 злотых, обеспечив их на своем имении Збоисках, при чем он указал, чтобы одна половина процентов из этой суммы употреблялась на городскую церковь, а другая на Онуфриевский монастырь.

Братство по-прежнему работало на пользу интересов угнетенной русской народности. В 1605 году братство посылало своего члена Бартникевича и двух священников на сеймик в Сондовую Вишню, где собиралась русская шляхта, и дало своим послам инструкцию настоятельно домогаться, чтобы русский народ не был стесняем в отправлении своего богослужения и в гражданских правах. В 1608 году с этою целью братство пригласило к складчине восемь братств из предместий; общее собрание состоялось в присутствии духовенства, положен был общий сбор и назначены два сборщика; сумма эта предназначалась для придворных польских чиновников, которых можно было смягчить в пользу русских путем подкупа. В 1609 году послы братства домогались пред королем для русских по крайней мере тех прав, которыми пользовались армяне и евреи, а если это не угодно, то просили дозволить русинам оставить отечество и переселиться в Молдавию.⁸⁵ Наскучив беспрестанным отправлением депутатов в Варшаву, братство в 1616 году постановило, чтобы те из братчиков, которым наиболее известен ход судебных дел, по очереди жили в Варшаве, каждый восемь недель, в качестве резидентов для хождения по судам; а братство принимало на себя попечение об их семействе и хозяйстве.⁸⁶

Насколько возросло влияние и значение Львовского братства в общественном мнении видно, например, из дела избрания нового епископа на место скончавшегося Гедеона Балабана. В тяжелые времена введения унии, когда во всей западной России оставалось только два православных епископа, избрание нового епископа представлялось делом первостепенной важности для всей Церкви 20 февраля 1607 года униевский архимандрит Исаия Балабан написал Львовскому братству письмо, в котором, извещая членов оного о кончине своего дяди епископа Гедеона, приглашал их на погребение его и указывал на необходимость участия их в избрании нового епископа. «Вем, возлюбленнии Христу», писал Исаия, «яко всегда на се упражняетеся, на разсмотрение заповедей Божиих зряще, невидимаго яко видимаго трепещете, и невидимая она блага жаждете, яже имамы прияти, яже обеща неложный Бог, и их же ради видимая нивочтоже вменяете». Весьма назидательно говорит архимандрит Исаия и о порядке самого избрания нового епископа; он предлагает всем братчикам, вместе с женами и детьми, собраться в неделю православия в церкви в субботу, и всю ночь, вместе с ним архимандритом, бодрствовать и молиться, и затем только приступить к выбору. Этот архимандрит Исаия предназначался кандидатом на место епископа, и сам престарелый князь Острожский написал 1 марта 1607 года письмо братству, в котором убеждал его содействовать Исаии Балабану в достижении епископского сана. Князь Острожский опасался тех последствий, которые могли бы возникнуть от споров духовенства и братства с Исаией, а именно, чтобы латинский архибискуп, пользуясь этими спорами, не представил бы королю в кандидаты какого-нибудь униата. Однако в этом важном деле Львовская церковь, во главе с братством, решила действовать самостоятельно и без всякого внешнего давления, тем более что Исаия не имел достоинств и качеств, которые приобрели бы ему расположение народа. По настоянию братства избрание происходило по старине, и в нем участвовали духовные и светские, знатные и простые, и вся эта громада выбрала епископом православного дворянина Евстафия Тиссаровского, принявшего в монашестве имя Иеремии. Новый епископ, не смотря на принуждения со стороны короля и Ипатия Потея, домогавшихся от него принятия унии, остался верным православию, и выполняя стойко свое обещание о сохранении прав Львовского братства, всячески помогал его начинаниям и его учреждениям. В грамоте от 3 марта 1609 года епископ Иеремия, благословляя братство во всех его действиях, приглашал всех верных и благодетелей к складчине в пользу братства и его учреждений. 8 мая 1610 г. цареградский патриарх Кирилл прислал грамоту, в которой, подтверждая ставропигиальные права братства, обращал особенное его внимание на поддержание Онуфриевского монастыря и типографии, а в грамоте от 1614 года хвалил ревность братства к вере. Братство, желая изъявить свою признательность доброму пастырю Иеремии, постоянно участвовавшему во всех братских складчинах, устроило ему в 1617 году пир, на который пригласило высшее духовенство, русскую окрестную шляхту, и почетных мещан; после обедни в Онуфриевском монастыре был дан роскошный обед, и гости веселились до ночи.⁸⁷

Вернемся теперь к происшествиям, наступившим после смерти Ипатия Потея.

Как при избрании Потея, так и при избрании его преемника на митрополичью кафедру – Иосифа Рутского, старосты Виленского братства, вместе с князем Богданом Огинским, внесли от имени всего русского народа протест в трибунальный суд и требовали, чтобы вместо Рутского им был дан православный митрополит. По примеру Виленского братства, со всех сторон в Литве и Польше появились протестации против незаконного вступления Рутского на митрополичью кафедру. Конечно, этот протест остался без последствий, но важно то, что Виленское братство нисколько не падало духом, и продолжало вести с новыми силами свою энергичную защиту православия.⁸⁸

Иосиф Рутский, рожденный от родителей православных, или, как он их сам называл, «еретиков», был, вследствие своего ренегатства, таким же фанатическим приверженцем унии, каким был Потей, и даже шел дальше его, ибо был открытым сторонником сближения униатов с латинянами.⁸⁹ Пользуясь неизменным расположением польского короля, всегда благоволившего униатам, и покровительством римских пап Павла V и Урбана VIII, Рутский для вящего укрепления унии затеял и привел в исполнение смелые планы относительно преобразования монашества и дела народного образования.⁹⁰ Он задумал освободить монашество от всякого влияния епархиальной власти епископа, и создать из него отдельный корпус, с подчинением его особому протоархимандриту, и поручить исключительному попечению этого нового монашеского ордена униатские школы, которые, имея во главе Виленскую Троицкую униатскую семинарию, стали учреждаться в разных городах Литвы. Так возник около 1617 года известный Базилианский монашеский орден, несомненно, поддерживавший мощно унию на Литве; без него эта искусственная реформа, столь ненавистная православным, наверно сама собою скоро бы пала. Такая ревность Потея и Рутского объясняются также тем, что они знали, как бесконечно дорожили папы унией, ибо надеялись, что с её распространением последние схизматики обратятся к единству с римским престолом.⁹¹

Упрочив таким способом дело унии, Рутский для ослабления деятельности православного св. Духовского братства пользовался теми же самыми орудиями, как и Потей, а именно Троицким униатским монастырем,⁹² его учреждениями, как-то: униатской семинарией, типографией и униатским братством, в состав которого, как известно, вошли многие из русских членов Виленского магистрата причем это братство по-прежнему старалось жалобами в суды и на имя короля оттягать себе права и привилегии православного братства и оспорить у последнего даже самый титул братства. Униаты унаследовали от иезуитов все способы ведения пропаганды; они также старались вызывать православных на диспуты, издавали разные полемические сочинения, и для успеха в судах и присутственных местах не брезгали фальсификацией разных документов и актов, которые должны были служить доказательствами древности и законности прав унии.⁹³ Православное братство отражало все эти нападения, само вызывало своих противников на суд, не переставало подавать чрез своих шляхетных послов на каждый сейм, или сеймик слезные просьбы и жалобы на нарушения главнейшего человеческого права – свободы совести и веры, и не щадило никаких издержек, необходимых для ведения этой борьбы.⁹⁴ И сейм, иногда, – как например бывший в Варшаве в 1618 году, – постановлял, чтобы православных оставляли в покое, и таким образом давал бедным борцам временную передышку.⁹⁵ А борьба была, как видно из нижеследующего примера, ожесточенная и дикая со стороны униатов. Из современных документов мы узнаем, что в эту тревожную эпоху почти не проходило дня и ночи, когда бы из Троицкого униатского монастыря не бросали камней, не пускали стрел в православный св. Духовский монастырь и в тех, которые ходили туда на богомолье. Однажды поранили таким образом и зашибли более двадцати дворянских детей, обучавшихся в св. Духовской школе; в другой раз пробили голову самому настоятелю св. Духова монастыря: в третий раз бросали камнями в двух знатных госпож, ехавших в церковь св. Духа на богослужение, в жену Трокского подкомория княгиню Огинскую и в жену Виленского подкомория. Эти нападения, сопровождавшиеся нередко кровопролитием, повторялись и в позднейшее время.⁹⁶

Людские союзы, – привыкающие ставить общее благо на первый план и приносящие этому благу в жертву интересы частные, эгоистические, практикующие совместно свои общие нравственные обязанности в отношении нуждающихся и скорбящих братий, поддерживающие своих более слабых сочленов в решительные минуты жизни, – с годами видимо совершенствуются и духовно укрепляются, захватывая в общий круговорот своих нравственных дел и поступков меньших членов, на которых всего сильнее действуют в этом случае доблестные примеры старших членов. Тогда из среды подобной корпорации выступают некоторые лица, которые обращают на себя внимание своей выходящей из ряда деятельностью.

Знакомясь с историей братства, мы замечаем среди них людей с развитыми религиозными чувствами, которые жертвовали всем своим достоянием на общее святое дело, и жили всецело его интересами; весьма естественно, что из духовенства, входившего в состав братств, и всегда чрезвычайно чуткого к требованиям морально настроенной паствы, стали появляться талантливые и образованные проповедники слова Божия, и лица, не останавливавшиеся пред совершением подвига.

В братстве Виленском появился святой человек, и таким оказался архимандрит св. Духова монастыря и ректор братского училища Леонтий Карпович, глава и предводитель братства в продолжение трудного десятилетия. «Муж богодухновенный, в языку Греческом знамените беглый, оборонца благочестия», как определяет его известный писатель того времени – Копыстенский. В сочинении архим. Леонида «Святая Русь», в числе святых западной России приведено имя Леонтия Карповича, архимандрита Виленского.⁹⁷ Леонтий Карпович, в мире Логгин, сын православного священника, родился в 1580 году, и происходил из дворянского рода. Выстрадав, как выше упомянуто, за дело православия в тюрьме около двух лет, и получив от оков язвы на теле, которые не закрывались потом до самой смерти, Леонтий был впоследствии с честью выбран первым архимандритом Виленского св. Духова монастыря. Устроив в монастыре общежитие по строгим монашеским правилам и посвящая все свои заботы религиозно-просветительной деятельности братства, его училищному и издательскому делу, Леонтий Карпович прославился как образованный и талантливый проповедник слова Божия.⁹⁸

Своими проповедями архимандрит Леонтий зажигал в сердцах людей веру и энергию, столь необходимые в то время православным для перенесения тяжких испытаний, когда латинские и униатские богословы своими хитросплетенными изречениями старались уловить в свои сети православных христиан, раздалась богодухновенная речь архимандрита Леонтия, хилого телом, но бодрого духом, и в этой речи возвещалась великая христианская истина, что вера утверждается не на мудрости человеческой, а на силе Божией. 6 августа 1615 года, в радостный для всех христиан день видения славы Господа на Фаворе, архимандрит Леонтий, прозревая своей православной душой всю гордыню Рима, требующего себе поклонения, приличествующего Богу, произнес замечательную проповедь в Виленской св. Духовской церкви. Вдохновившись церковным песнопением: «Приидите взыдем на гору Господню, и в дом Бога нашего, и узрим славу Преображения Его, славу яко единородного от Отца, светом приимем свет, и преложени бывше Духом, Троицу Единосущную воспоем во веки», отец Леонтий в своей проповеди проводил ту плодотворнейшую мысль, что людям веры для будущего преображения во Христе необходимо еще здесь на земле преобразить себя духовно, облечься в нового человека, удаливши свой ум и сердце от земных сует и пристрастий, и указывал пути для такого благодатного состояния, в числе которых на первый план ставил христианское незлобие и терпение в перенесении скорби, притеснения и гонения.

В 1617 году в св. Духовском монастыре принял пострижение другой знаменитый человек того времени ученый Максим Смотрицкий (в монашестве – Мелетий), который почти всю свою жизнь посвятил на составление целого ряда замечательных сочинений, направленных к защите православной веры и прав восточной церкви. Хотя в самом конце жизни († 1633 г.) Смотрицкий отпал в унию, но историческое беспристрастие побуждает утверждать, что этот переход, по всем вероятиям, был скорее следствием душевных страданий и мучений от сомнений в деле веры, нежели результатом каких-либо житейских расчетов, которыми руководились другие люди, изменявшие вере. Весьма возможно, что Мелетий Смотрицкий, наглядевшись на все ужасы борьбы, особенно во время жизни Иосафата Кунцевича, искренне усматривал в принятии унии единственный способ «отереть слезы» несчастному русскому народу. Виленскому православному братству и всему православному народу Мелетий Смотрицкий оказал большую услугу сочинением «грамматики славянской», изданной в 1619 г. в Евье, а потом и в Вильне. В братском училище Смотрицкий преподавал по латине, «свободные науки и славянский язык».⁹⁹

Самоотверженная многолетняя деятельность Виленского братства на пользу Церкви, появление таких выдающихся людей, какими, бесспорно, были Леонтий Карпович и Мелетий Смотрицкий, привлекала к братству полное доверие со стороны православных, и таким образом нравственный авторитет братства с каждым годом все более возрастал. Многие знатные и богатые люди из православных, устраивая в своих имениях церкви и монастыри, и поддерживая старые, спешили отдать их под защиту и покровительство братского Виленского монастыря. В двадцатых годах XVII века, в разных местах Литвы и Белоруссии, таких монастырей у Виленского братства было около десяти, и чрез них оно могло свободнее и успешнее действовать в целом северо-западном крае.¹⁰⁰ Кроме того, материальные средства братства значительно увеличивалась вследствие дарения ему разными ревнителями православия недвижимой собственности для поддержания братских благотворительных и просветительных учреждений; так, Виленский мещанин Матвей Щита завещал братству в 1604 г., а также православным богадельням города значительную сумму денег, благодетель братства князь Богдан Матвеевич Огинский подарил братству в 1616 г. два дома в Вильне, а в 1625 году братство получило в дар дом в том же городе от мещанина Луки Емельяновича.¹⁰¹ Кругом св. Духова монастыря, по Большой и Субачьей улицам, находились дома и плацы, принадлежавшие или братству, или большею частью известным в свое время богатым купцам. Братству принадлежало все теперешнее место св. Духова монастыря до Острой брамы.

Такое усиление материальных средств давало доблестному братству возможность расширять свои благотворительные и просветительные учреждения, из которых его особенным вниманием пользовались: училище и типография, восстановленная в Вильне около 1620 года, вследствие усиленных просьб братства и ходатайства Христофора Радзивила. Из письма Виленского братства к Львовскому, от 21 января 1619 года, отправленного с нарочным послом Иосифом Бережецким, узнаем, что в 1617 г. Виленское братство выстроило особый каменный дом для своего славяно-греко-латинского училища, которое было разделено на пять классов, причем в первых трех преподавание шло на латинском языке, в четвертом – на русском, и в пятом – на славянском и греческом языках.

Устроив на таких широких началах свое училище, Виленское братство, в лице своего представителя архимандрита Леонтия, обратилось к Львовскому братству с просьбой прислать ему сведущих учителей, которые должны иметь «сыновнее, а не наемничее, о матери своей церкви Христовой попечение», и направить свои старания к подготовлению священников не только для городов, но и для сел. Кроме того, Виленское братство просило прислать ему «книги греческаго звода, минеи, триоди, шестодневец, октаик и кии иныи церковныи». Письмо это весьма цветисто написанное, замечательно еще тем, что оно содержит в себе указания на те возвышенные задачи и обязанности, которые принимали на себя братства в те времена. Приведем отрывок из этого письма: «По благости Божией (писало Виленское братство Львовскому) у вас нет большего попечения, как о том, чтобы ходить по Евангельским законам Господа Бога нашего, и нет у вас более усердного приложения, как сохранять ненарушимо целость догматов и преданий пречестной матери нашей святой восточной Церкви. В этих двух предметах вы поучаетесь днем и ночью. Ради этих двух вещей вы, будучи гонимы, – терпите, хулимые – утешаетесь, укоряемые – благословляете. От этих двух вещей вас, по апостолу, не может отлучить ни меч, ни огонь, ни настоящее, ни будущее. Вот в эти то две вещи, т. е. в Евангельские заповеди Христа Бога нашего и в догматы и предания святой Его церкви, – в это иго Христово, – нам с вами нужно, став вдвоем рядом, вложить свои выи и безотлагательно и с радостно тянуть дарованными от Бога силами находящийся позади нас плуг на ниве (которая есть святая Его Церковь), и хоть в изнеможении – углублять её борозды: бедами, досаждениями и теснотами во имя Христово».¹⁰²

Выше было упомянуто о том, что после отпечатания «Фриноса» братская типография была переведена в Евье, но скоро она снова была открыта в Вильне, и таким образом братство некоторое время печатало свои книги в двух типографиях. Из обстоятельного списка всех печатных славяно-русских книг, составленного в недавнее время Каратаевым можно усмотреть, какое количество книг оригинальных и переводных отпечатано было трудами братчиков и монахов св. Духова монастыря в период времени с 1610 по 1621 год; так большое число книг было отпечатано в Евьенской типографии, а именно: книг священного писания – 2, богослужебных – 1, религиозно-нравственных – 4, и учебников – 1. В Вильне за то же время было напечатано: богослужебных книг – 3, и религиозно-нравственных – 4^{103, 104}. В первой четверти XVII века учредились еще два новых братства, получивших большое значение в истории нашего духовного просвещения, именно: братство Луцкое Крестовоздвиженское и Киевское Богоявленское. Из последующего изложения будет видно, что начиная с двадцатых годов XVII века центром православного просвещения для всей западной России, с громадным влиянием и на восточную её половину, становится, бесспорно, Киев, с его выдающимися духовными деятелями и просветительными учреждениями, между которыми на первый план надлежит поставить знаменитый братский монастырь и братское училище. Львов и Вильна уступили в этом отношении свое первенство Киеву.

В 1617 году основывается, по мысли игумена Чернчицкого¹⁰⁵ монастыря Герасима Микулича (в схиме Григория), братство в г. Луцке, и в него, кроме местных духовных лиц, вступают несколько именитых дворян Волынского воеводства, как-то: князь Федор Святополк-Четвертинский, Михаил Гулевич-Воютинский, Лаврентий Древинский, Криштоф Еловицкий и Владимир Зубцевский.¹⁰⁶ Поводом к учреждению братства послужило то обстоятельство, что во время сильного пожара, случившегося в то время в г. Луцке, сгорела до основания старинная русская богадельня и не находилось места для призрения больных и бедных русской веры. Вследствие сего и образовалось «братство милосердия» с целью соорудить вновь русскую богадельню в Луцке, а при ней построить церковь, так как прежние были отняты униатами, а также и школу для обучения православных детей. Король утвердил в 1619 году это братство милосердия, как «влекущее за собой благие дела», и дозволил братчикам устроить церковь, богадельню и школу.¹⁰⁷ Волынские дворяне, в числе 46 человек, не проживавшие в городе, присоединившись к братству, в том же 1619 году особым актом поручили младшим братчикам, Луцким мещанам, заведовать церковью, школой и богадельней, с обещанием оказывать им во всем защиту.¹⁰⁸ Как будет сказано подробнее ниже, Луцкое братство в скором времени сделалось средоточием и опорой православия на Волыни, выработало замечательный устав и, устроив свою школу и типографию, явилось выдающимся религиозно-просветительным братством западной России.

Киев, служивший центром христианской и политической жизни древней Руси, оставался по-прежнему православным городом и его доблестный воевода князь Константин Острожский успешно защищал его и не давал проникнуть туда унии. Все попытки униатов: Рогозы, Потея и Рутского завладеть киевскими монастырями и церквами были энергично отбиваемы киевлянами при помощи казаков, которые понемногу втягивались в круговорот общественной и политической жизни юго-западной России. Как показывает дело казацкого старшины Наливайко, поднявшего в 1595 году восстание против поляков и казненного за это в Варшаве, казаки, на первых же порах появления унии, стали ясно обнаруживать к ней свою ненависть, а также и к породившему её папизму.

В Киеве, по замечанию митрополита Макария, могли и раньше XVII века существовать при церквах братства и с ними школы; одна из таких школ, как известно, существовала в 1589 году при Богоявленской церкви. В описываемую же эпоху киевляне решили по примеру Львова и Вильны учредить у себя обширное религиозно-просветительное братство для духовных нужд целого края.¹⁰⁹ Место, на котором в 1615 году основалось Киевское братство, именно на Подоле,¹¹⁰ принадлежало прежде Стефану Лозке, маршалку Мозырского повета, имевшему значительные поместья и в Киевской земле, около Радомышля. Свой двор в Киеве Стефан Лозка подарил своей жене Анне, рожденный Гулевич, которая по набожности и по любви к своим братьям, русским, с согласия мужа, отдала его со всеми угодьями и доходами на устроение монастыря, школы для детей дворянских и мещанских, и гостиницы для духовных странников веры православной. Свою запись жертвовательница учинила 15 октября 1615 года в земских книгах воеводства Киевского.¹¹¹ Первым устроителем богоугодных учреждений на этом месте был известный иеромонах Исаия Копинский, бывший впоследствии Киевским митрополитом. В самом непродолжительном времени образовалось и братство. Первоначальное собрание киевского братства, в котором было принято и подписано братское обязательство, происходило 9 декабря 1615 года. В следующем году на братском дворе была заложена большая церковь в честь Богоявления, именем которой назвалось само братство.¹¹²

Из сохранившегося «уписа» Киевского братства милосердия от 1616 года, составленного, по благословению Константинопольского патриарха Тимофея, согласно с уставами Львовского, Виленского, Могилевского и других братств, усматривается, что основатели сего братского союза, памятуя заповеди Христовы и апостольские о братской любви, и согласившись «одним сердцем и одними устами и целовав крест каждый за всех и все за каждого», начали сей душеспасительный, дружелюбный союз «Братство церковное, в богоспасаемом городе Киеве к утешению и утверждению в благочестии русского рода, сынов восточного православия»; при этом в акте замечается о слишком позднем приступе к этому святому делу, именно в следующих выражениях: «хотя и поздно пробудившись от долговременного нерадения и лености и мрачной суеты мирской, восхотели прозреть к свету благоразумия».¹¹³

Целью этого союза служило: «воспитание христианских призреваемых учеников, как духовных, – для умножения и вкоренения христианских добродетелей, честной иноческой жизни, – для преподавания полезных наук и образования детей народа христианского, – так и светских, – для защиты вдов, сирот и для вспомоществования всяким обедневшим людям.¹¹⁴

В состав братства вписалось в первые десятилетия его существования бесчисленное множество лиц, духовного и светского звания, знатных и простых, причем в числе лиц светских значится знаменитый гетман Сагайдачный со всем запорожским войском. Некоторые подписи в первоначальном братском реестре весьма примечательны, так например: Исаия Трофимович, монастыря Киево-Печерского, вписался в Киевское церковное братство «душею и рукою»; известный ученый писатель Захарий Копыстенский записался так: «в иночестве Захарий Копыстенский, исповедник, ненавидя зла и прилепляясь к благому, принимаю и лобызаю учрежденное в г. Киеве братство, повинуясь апостолу говорящему: братолюбием друг к другу любезни; на что и руку мою подписываю; писал 4 января по старому, правдивому, календарю, 1616 года». Далее идет подпись такая: «я, недостойнейший иеромонах, Тарасий Л. Земка, Киевское братство православных, при храме святых Богоявлений, одобряю и, сам в нем быть и при нем состоять желая, в реестр свое имя вписываю рукою». Затем следует подпись архимандрита Иезекииля, который написал: я, всеокаянный, Иезекииль Куневич, архимандрит Трехтемировского монастыря, видя, что враг и ненавистник нашего спасения вредит нам в благочестии нашем, и потому признавая учреждение братства в г. Киеве делом весьма добрым, всегда готов переносить с ними добро и зло, – и кровь мою пролить за православие; для сего и собственноручно подписываюсь». Наконец идут подписи светских лиц такого содержания: «Даниил Стрыбиль, собственною рукою; обязываюсь ежегодно давать по десяти злотых, а также и съестные припасы»; «я, Григорий Дегиловский, собственною рукою; обязываюсь-же дать лошадь для езды; если-же не лошадь, то камень воску (24 фунта)»; «многогрешный и недостойный раб Божий Иван Путята меньший брат святого Киевского братства храма святого Богоявления, собственноручно надписываюсь – на то, что будет для меня возможно».¹¹⁵

Пока шло такое обновление в жизни православных киевлян, и в Киеве подготовлялось самое знаменательное и крупное событие первой половины XVII века, именно восстановление православной иерархии, – униатские деятели распространяли свою жестокую пропаганду по всей Белоруссии. В 1618 году новый Полоцкий униатский епископ Иосафат Кунцевич стал настоятельно требовать от подведомственного ему духовенства полного признания унии, и для более успешного совращения православных сам лично отправился в г. Могилев, откуда дошли до него сведения о сильном возбуждении православных. До этого нападения Кунцевича православные Могилевцы не испытывали сильных притеснений от униатов, так как первые униатские Полоцкие архиепископы Герман и Гедеон (Брольницкий) не были фанатическими приверженцами унии. При приближении Кунцевича жители Могилева заперли городские ворота, выставили на валу пушки и сами вооруженные, выйдя из города, преградили дорогу Кунцевичу и не пустили его в город. При полной поддержке польского правительства Кунцевичу не стоило больших трудов выхлопотать декрет (от 22 марта 1619 года) о передаче в его власть всех церквей и монастырей г. Могилева, в том числе и братского Спасского монастыря. Православные братчики, лишившись своего монастыря, не упали, однако, духом. Еще в 1618 году, вскоре после вынужденного удаления Кунцевича из Могилева, православные братчики, предвидя мстительные действия Кунцевича и униатов, решились на общие средства приобрести участок «дворянской» земли в городе (у княгини Соломирецкой) для постройки нового храма с учреждением при нем монастыря. Участок был найден в центре города, на Шкловской улице, и братство, для обеспечения будущей церкви и монастыря от захватов со стороны униатов, решилось, при содействии Виленского братства, просить князя Яна Огинского признать эту землю своей, и в виде дара записать её до времени на имя Виленского братства. Князь Огинский и Виленское братство исполнили просьбу могилевцев, и таким образом в 1619 году был укреплен фактически за ними названный земельный участок. Несмотря на тяжкие преследования Кунцевича, Могилевское братство не прекращало своей религиозно-просветительной деятельности; в типографии братства в 1616 году напечатан был «служебник», а в 1619 году – «Евангелие учительное» (в лист). Но, конечно, «братству было легче укрыть свою типографию, нежели производить постройку своей церкви, и хотя эта Богоявленская церковь и была начата постройкой в 1619 году, по плану Киево-братской Богоявленской церкви, однако, она могла быть окончена лишь в 1636 году.¹¹⁶

В эти тяжкие годы Могилевское братство получало поощрительные и утешительные письма от некоторых братств, как например от Виленского братства, так и от некоторых архипастырей православной церкви. Так, в 1620 году братство получило от пребывавшего некогда в России и пользовавшегося гостеприимством братства Пелагонского митрополита Иеремии послание, в котором он прямо писал: «добрый есть бег ваш», и поощрял братчиков мужаться и крепиться до конца, а лиц, нападающих на православных, называл не христианами.¹¹⁷

А. Папков.