Часть 3

«Корабль же бе посреде моря, влаяся волнами: бе бо противен ветр» (Мф.14:24)

В нынешнем Евангелии, читавшемся на Божественной литургии, мы слышали о волнующемся море, о ветре противном, о корабле, покрывавшемся волнами, об утопавшем Петре и об учениках, возопивших от страха. Все это, возлюбленные слушатели, недобрые события. Случайно ли все это произошло, или по нарочитому промыслу и устроению Божию, – вот что я спрашиваю. Предположим, что случайно, – почему же тогда Господь, предвидя, что все это произойдет, и советуя не подвергать самих себя бедствиям, почему Он понудил (как говорит Евангелие) учеников Своих войти в корабль как будто именно для того, чтобы они претерпели такой страх и такое бедствие от волнения?

Не лучше ли было бы, если б Он, как желающий всем добра, а не зла, тишины, а не волнения и бед, запретил им это плавание в корабле? Если же это произошло по нарочитому Божиему промыслу и устроению, как думают об этом и толковники Божественного Писания, то по какой причине попустил или, лучше сказать, нарочно поднял и навел на Своих учеников такое бедствие в море, такой страх, чтобы ученики бедствовали в корабле от волнения и бури, отчаивались в своем спасении и от страха вопили и кричали: «От страха возопиша»?

Среди учителей есть такие, которые говорят о следующих двух причинах такого Божия промысла и устроения: Христос Господь устроил, чтобы на море были ветры и волнение и корабль апостольский бедствовал от напора волн для того, чтобы показать Себя Господом и Владыкой всего, обладающим небом и землею, морем и ветрами: «Яко и ветры, и море послушают Его». С одной стороны, Он хотел наказать маловерие и сомнение Своих учеников: «И глагола им: что страшливы есте, маловери?»; «И Петру: маловере, почто усумнелся еси?»; хотел научить их надеяться на Бога во всяких бедствиях, ибо говорит: «Дерзайте, Аз есмь, не бойтеся», выражая этим как бы следующее: Я с вами везде, на всяком месте, в добре, во зле, всюду присутствую с вами и помогаю, избавлял вас от бедствий: дерзайте, не бойтесь! С другой стороны, Он хотел уверить их в Своем Божестве, ибо при наступившей тишине они поклонились Ему, говоря: «Воистину Божий Сын еси» (Мф. 8:26; 14:31, 27:33). Впрочем, медиоланский первоседатель и не меньший учитель церковный святый Амвросий находит другую причину морского волнения и бедствия корабля. Причина сия в следующем: так как в корабле вместе со святыми апостолами был и Иуда предатель, то посему и поднялся на море противный ветер, и корабль бросало волнами. Вот как говорит сей учитель: «Хотя в корабле там плыли и многие добрые дела учеников Христовых, однако же неверие предателя смущало корабль волнами; то есть, из-за неверующего Иуды возмутилось море, не терпя его видеть плывущим по себе. Если Иуда еще не имел тогда намерения предать Христа, зато он уже имел общий ковчежец, носил полагавшееся в него и крал. Из-за кого потом умела возмутиться вся трапеза Христова на тайной вечери, из-за того и ныне возмутилось море, и корабль бросало волнами».

Мы же приступим здесь к евангельскому толкованию.

Морем является сей мир; корабль – это церковь Христова или все христианское отечество, как, например, говоря вообще, Российское царство. В частности же кораблем является всякий человек в мире. Жизнь наша есть плавание в море мира; пловцы в общем корабле церкви и царства – это люди верующие, великие и малые, сановитые и простонародные. В каждом же корабле всякого человека, то есть, в теле, пловцами являются душа с товарищами, каковые суть память, разум и воля. Ветры противные, бури, волны – это многоразличные и многообразные бедствия в мире, которыми то море волнуется, смущается, сотрясается и многих погубляет: одних потопляет, других держит около потопления, третьих в смущении и страхе великом, иных же доводит до отчаяния. В настоящее время, как мы сами ясно видим, в особенности восстали и восстают по Божьему попущению многие волны на всецелый корабль церкви Христовой и всего отечества христианского: то голод, то огненные наказания, сожжение прекрасных домов, городов и храмов Господних, то непрестанные войны и восстания иноплеменников. Как много христиан жестоко поглотил в эти плачевные годы меч врагов, и рука вражеская увела в плен, не говоря уже о внутренних междоусобных восстаниях, о всех, гонящих друг друга и друг друга поедающих и погубляющих! Все это суть волнения и бури моря мира сего, так что корабль наш покрывается волнами и разбивается на части, ослабевает в своих силах от напора волн, и отовсюду веет на нас противный ветер.

Поищем же причину, по которой Господь попускает на нас такую бурю и волнение: за что Он так наказывает нас, почему оставляет нас бедствовать среди таких зол? У святого Амвросия мы заимствовали одну причину, по которой Господь попустил, чтобы волны бросали апостольский корабль, а именно ту, что в корабле между апостолами был Иуда. Кто же является Иудой в корабле отечества христианского? Поистине, всякий нераскаянный грешник есть Иуда, – посему-то и восстают на нас волны таких бедствий.

Иуда был вор и предатель, льстец и самоубийца: «Шед удавися» (Мф. 27:5). Грешный же, нераскаянный человек во всем подобен Иуде. Он есть вор, ибо думает со своими грехами утаиться от всевидящего ока Божия: «Не узрит Господь, ниже уразумеет Бог Иаковль» (Пс. 93:7). Время, данное ему для покаяния, он крадет для своих беззаконий. Он есть и предатель, ибо, предпочитая временное вечному, он за малую сладость внизу предает великую сладость вверху; за краткое земное веселие предает бесконечную небесную радость; за повседневное насыщение своего чрева предает то душевное насыщение, о котором говорит Давид: «Внегда явитимися славе Твоей» (Пс. 16:15). За греховное сладострастие предает прославление своей плоти, которое имеет быть для праведных в общее воскресение, «егда тленное сие облечется в нетление, и мертвенное сие облечется в бессмертие» (1Кор. 15:53). За гордость свою предает возвеличение, приготовленное Богом для смиренных. За гнев, ярость и ненависть к ближним предает любовное общение с ангелами и всеми святыми: одним словом, за грех предает Бога и является Иудой предателем. Он также и льстец, ибо иногда приходит как будто к покаянию, исповедует устами свои грехи, на деле же творить плоды, достойные покаяния, и не думает. Он «молится устами, а сердце его далече отстоит от Бога» (Ис. 29:13); скверными своими устами лобзает Христа, недостойно причащаясь пречистых Тайн, а потом снова возвращается к своим греховным делам. Он только льстит, говоря «каюсь», он только обещается быть добрым, но неисправимым пребывает Иуда, раб и льстец, и потом отчаянием убивает свою душу.

Итак, грешник такой во всем подобен Иуде и является вторым Иудой. И как много таких Иуд среди христиан! Если из-за одного Иуды волны бросали корабль апостольский, то как не будет бедствовать в волнениях корабль отечества христианского из-за такого множества Иуд, существующих среди нас?!

В житии святого Порфирия, епископа газского, мы читаем, что когда этот святой возвращался водным путем вместе с другим – блаженным Иеронимом – и находился вблизи острова Родоса; то на море поднялась буря и волнение, и все находились в большом страхе, боясь потопления. Так было весь день и всю ночь. Когда же взошла утренняя заря, святый Порфирий задремал немного и увидел преподобного Прокопия пустынника, извещавшего его, что среди них на корабле есть один потайной еретик Ариева заблуждения, что из-за этого еретика волнуется море и что оно не утихнет, пока он не будет склонен к православию. Так и оказалось: начальник корабля был тайный еретик; как только он исповедал православную веру, тотчас прекратилась буря, и наступила тишина на море. Вот мы видим, что из-за одного тайного еретика и святые бедствовали в море. Что же нам думать? Как много среди нас находится волков в одежде овчей, которые под именем православного христианина делают бесславное и делами своими превосходят нечестивых язычников и поганых! И как корабль церкви Христовой и всего отечества не будет бросаем волнами великих бедствий, попускаемых на нас от Бога по праведному Его суду?!

Посмотрим в древность. Прекрасен был корабль народа израильского, прошедший по суху Чермное море и наследовавший святую гору Иерусалима: «И бысть в мире место его, и жилище,его в Сионе» (Пс. 75:3). Когда же умножились среди них беззакония и они «прогневаша Бога вышняго и свидений Его не сохраниша» (Пс. 75 и след.), когда превратились в «лук развращен», тогда Бог, разгневанный их злыми делами, тяжело наказал израиля. О том же, как именно наказал, мы слышим следующее: «Предаде в плен крепость их и доброту их в руки врагов и затвори во оружии люди Своя, и достояние Свое презре. Юношы их пояде огнь, и девы их не осетованы быша, священницы их мечем падоша, и вдовицы их не оплаканы быша».

Прекрасен был во всей поднебесной корабль самодержавия греческого христианства: он всех монархов превосходил великолепием и достоинством. А как пострадал он за умножение грехов? Как разбился? Кто не видит, что даже до сих пор он не может получить умиротворения?

Господь Бог, беседуя некогда с рабом Своим пророком Иезекиилем о Самарии и Иерусалиме притчею о двух сестрах – Оли и Оливе – и говоря, что Самария за умножившиеся в ней грехи ассириянами опустошена огнем и мечом, которые навела на них мстительная рука Божия, повелевает пророку увещевать Иерусалим, чтобы и он не пострадал так же. Посему пророк и говорит иерусалимлянам: «Смотрите сестру вашу Самарию, како опусте Самария: пол грехов твоих не согреши, ты же умножи беззакония твоя паче оныя. Се убо глаголет Адонаи Господь: чашу сестры твоея испиеши глубокую и широкую» (Иез. 16:51), то есть, чашу наказания Божия. «Чаша, – говорит, – потребления и погубления, чаша сестры твоея Самарии». Что же нам думать, возлюбленные?! Не сравнялись ли беззакония нашей страны с беззакониями тех самарян, иерусалимлян и, кроме того, греков? Не приготовлена ли и нам та чаша отмщения Божия, о которой Давид говорит: «Чаша в руце Господни вина нерастворена, исполнь растворения, уклони от сея в сию; обаче дрождие Его не истощися, испиют вси грешнии земли» (Пс. 74:9). О, ужасное несчастье и злополучие наше! Ведь за умножение тяжких беззаконий нераскаянных грешников корабль церкви и всего отечества христианского страдает в море мира сего от волн бедствий, и, день ото дня изнемогая в силах своих, он уже близок к сокрушению и потоплению; разве только Сам Господь, ходящий по морю, придет на помощь, запретит ветрам и морю и сотворит тишину, ибо Он обнадежил церковь Свою святую в том, что «врата адова не одолеют ей» (Мф. 16:18). Он есть наш «помощник в скорбех, обретших ны зело» (Пс. 45:3), ибо когда сила человеческая совершенно изнемогает, тогда внезапно появляется помощь Божия. Сохранил от заколения Бог Исаака, сына Авраамова, не прежде, чем уже вынул Авраам нож свой, чтобы заколоть сына, а Сусанну избавил от смерти, послав Даниила, только в тот момент, когда она уже была выведена для побиения камнями. Даниила Он спас уже между львами голодными и раскрывшими пасти. Трех отроков сохранил, уже вверженных в горящую печь. Петру, уже утопавшему, Он простер руку помощи и его вывел из темницы уже брошенного туда на смерть. Когда корабль апостольский уже покрывался волнами, Он явился ходящим по морю и запретил ветрам. Во время такой нужды благовременная помощь Божия обыкновенно спешит для прославления имени Его святого; она же сильна поспешить и для спасения нашего корабля, подверженного буре.

Все сие говорилось вообще о всецельном корабле церкви и отечества правоверных. В частности же, беседуя о мысленном корабле – жизни всякого христианского человека, мы снова вспомним святого Амвросия, который сказал, что из-за одного Иуды на море поднялась буря и волны на корабль апостольский, и скажем: в корабле жизни нашей в каждом отдельно сидит Иуда – наш тяжкий грех и обыкновенная страсть. Как Иуда был вор, предатель, льстец и самоубийца, так и обыкновенный грех наш есть вор, ибо обкрадывает нас, губя все наши труды и подвиги, которыми хотели мы заслужить милость у Господа Бога нашего; он есть предатель, ибо предает нас на вечную геенскую смерть; он есть и льстец, ибо, усладивши в малом, наполняет нас вечной горечью; он есть, наконец, и убийца, ибо убивает и душу нашу, и добрую славу. Пока такой Иуда, то есть, тяжкий наш грех и обычная наша страсть, будет находиться в корабле жизни нашей, пока он не будет изгнан из нас совершенным покаянием, до тех пор мы не будем плавать безбедно и не достигнем доброго пристанища.

Вспомним Иону пророка. Он был муж праведный пред Господом, был святый пророк; а кто не знает, что он пострадал в море только за один грех ослушания? «Возстави Господь ветр велик в море, и бысть буря велия, корабль же страдаше, яко сокрушатися, и убояшася корабленицы и вопияху кождо к богу своему» (Ион. 1:4:5). О, как много тяжких смертных грехов находится среди нас! Как же мы хотим иметь тишину?

Великие грехи низложили сильных с престолов, разрушили царства, разорили города, рассеяли великие полки, опустошили страны, и пощадили ли они хоть одного злого человека? Скаредные грехи навели потоп на людей прежнего мира, одождили огонь на города Содомские, превратили у египтян реки в кровь и их же потопили в Чермном море. Кого же из нас они могут спасти? Тяжкий грех проломил небо под Люцифером и до ада разверз землю под Дафаном и Авироном, утвердил великую пропасть между богатым и Лазарем, «ангелов, не соблюдших своего начальства, на суд великого дне узами вечными под мраком соблюде», людей превратил в скотов, как Навуходоносора, и в бесчувственные столпы, как жену Лотову, и никого не пощадил никогда. Какого же добра мы можем ожидать от наших злых дел? Пока тот Иуда, то есть, грех, грех привычный, будет находиться на корабле жизни нашей, до тех пор мы не будем иметь никакого добра, до тех пор мы будем обуреваемы волнами бедствий и зол.

Мы дивимся, что иногда бывают засухи, бездождие, неплодородие земли и следующие за ними гниение и голод: а что соделывает все это? Кто виновен в таком зле? Грех наш. Вот мы слышим, как говорит Бог: «Огнь возгорится от ярости Моея, раждежется до ада преисподняго, снесть землю и жита ея, попалит основания гор. Соберу на них злая и стрелы Моя скончаю в них, таяти имут гладом» (Втор. 32:22). За что же, Господи, так ужасно Ты гневаешься на возлюбленных людей Своих? «За грехи, – говорит, – их, яко прогневаша Мя и в мерзостех своих преогорчиша Мя». Мы дивимся, что иногда случается неожиданно пожар и сожигаются многие жилища и имения. А что соделывает сие? Кто виновен? Грех наш! «Одождит, – сказано, – на грешники сети, огнь и жупел, и дух бурен» (Пс. 10:6). Дивимся мы непрестанным войнам, битвам и множеству павших от меча; а что соделывает сие? Поистине, не иное что виновно в таком зле, как только грехи наши, согласно словам Бога в пророчестве: «Аще не послушаете Мене (то есть, если не покаетесь во грехах), меч вы пояст: уста бо Господня глаголаша сия» (Ис. 1:20). О, как жестоко бьют нас отовсюду волны! Причина же всех этих бедствий – это Иуда в корабле, грех в членах наших, которому мы поработили себя. Изгоним же его из себя покаянием; а пока мы не изгоним его, до тех пор не перестанем бедствовать и не избавимся от таких многочисленных бедствий наших.

Вот, слушатель мой, мы узнали причину волнения кораблей: как вещественного апостольского, так и мысленных – церкви, отечества христианского и каждого отдельного человека. В волнении апостольского корабля виновен Иуда; в бедствиях церковного и всенародного корабля виновны злобные, ожесточенные, нераскаянные, многочисленные, иудообразные грешники; в треволнениях же мысленного корабля – каждого в отдельности человека – виновен личный грех каждого, от которого всякий хочет отстать и в нем раскаяться.

Что же нам делать, дабы прекратилось волнение на великом и пространном море мира сего, и корабли наши имели бы тихое и безбедственное плавание? Вот что мы сделаем: мы воззовем ко Господу со святым Петром: «Господи, спаси ны, погибаем» (Мф. 8:25).

Господи! Иудообразных грешников среди нас и грехи наши претвори всесильным Твоим милосердием в праведников и в оправдания. Господи! Сам приблизись к нам; ходя по морю, запрети ветрам и буре и претвори волнения наши в тишину. Господи! Скажи присутствием Твоим то, что Ты сказал Своим апостолам: «Дерзайте, Аз есмь, не бойтеся» (Мф. 14:27).

Мы же, грешные и несчастные, измученные волнами, возрадуемся о Тебе, Боге нашем, и, вместе с поклонившимися в корабле, поклонимся Тебе, говоря. «Воистину Божий Сын еси» (Мф. 14:33). Аминь.

«Господи! Помилуй сына моего, яко на новы месяцы беснуется и зле страждет. И приведох его ко учеником Твоим, и не возмогоша его исцелити» (Мф.17:15:16)

Возлюбленные слушатели! Не всегда и святые люди, как видим, могут иметь власть над бесами, чтобы изгонять их. Человек некий, имевший сына бесноватого, очень страдавшего от духа нечистого, привел его к апостолам, к ученикам Христовым, и молил, чтобы они исцелили сына, изгнали из него духа нечистого. Но они не в состоянии были сделать этого и, что удивительнее всего, не смогли изгнать уже по принятии от Христа власти над бесами, уже после того, как дана была им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их. Несмотря на это, они не могли изгнать беса из того отрока, которого привели к ним. Если же они, будучи святыми, оказались бессильными, то что же можем сделать мы, грешные? Как мы можем устоять против беса, когда сила его крепка, природа же наша страстна, а сила наша немощна? Если бы Господь не был среди нас, то кто мог бы сохранять себя целым от врага и человекоубийцы?

Какая же причина той слабости, что святые апостолы не смогли изгнать беса из отрока, бесновавшегося в новолуния? Причину эту Христос Господь ясно показал ученикам Своим наедине, когда те спросили Его: «Почто мы не возмогохом изгнати его? Иисус же рече им: за неверствие ваше». Хотя святые апостолы и имели данную им Христом власть над бесами, однако ж в них было некоторое сомнение и неверие, неверие же не во Христа, которого они уже устами и сердцем исповедали истинным Сыном Божиим, как мы слышали это в прошлую неделю, когда Он морское волнение претворил в тишину, когда простер руку утопавшему Петру и спас его от потопления: «Тогда сущии в корабле поклонишася Ему, глаголющи: воистину Божий Сын еси» (Мф. 14:33). Итак, в апостолах было неверие не во Христа, но в данное им могущество: они сомневались, могут они или не могут изгнать беса столь сильного и столь ужасного, какого им еще не приходилось изгонять? Они сомневались, ибо у них еще не было смелости и дерзновения, так как они еще не восприняли Святого Духа. Я же, грешный, защищая святых апостолов от порока неверия и ища в нынешнем Евангелии пользы себе и вам, моим слушателям, решил с помощью Бога и тех святых апостолов указать вам еще и другие причины, по которым святые апостолы не могли изгнать беса. Это я сделаю не от своего скудного умствования, но из того же святого Евангелия я извлеку для нас правило, как мы могли бы изгнать из самих себя бесоподобные страсти.

«Господи, помилуй» и прочее.

Чтобы яснее уразуметь намеченное, мы, православные слушатели, прежде всего рассмотрим время, в которое святые апостолы не смогли изгнать беса. Господь наш Иисус Христос незадолго до Своих страданий и креста, желая явить Своим избраннейшим ученикам на Фаворе славу Своего Божества, в пятое число месяца августа пришел к горе Фаворской со всеми Своими двенадцатью учениками. Там Он вечером взял трех учеников – Петра, Иакова и Иоанна – и взошел на гору провести ночь в молитве, прочих же апостолов, между которыми был и Иуда, Он оставил под горою. В то время человек привел своего бесноватого сына к девяти апостолам, и они не могли изгнать беса. Когда же прошла та чудесная ночь, в которую Господь наш преобразился, и наступил шестой день августа, Господь шел с горы с тремя учениками, а народ, который обыкновенно ходил за Христом, собрался под горою, ожидая, пока Христос сойдет с горы. Когда же увидели Его, то приветствовали Его, и тогда один человек из народа приблизился к Иисусу, кланяясь Ему и говоря: «Господи! Помилуй сына моего, яко на новы месяцы беснуется и зле страждет. И приведох его ко учеником Твоим, и не возмогоша его исцелити. Отвещав же Иисус, рече: о, роде неверный и развращенный! доколе буду с вами, доколе терплю вы?» (Мф. 17:15, 16:17).

Посмотрим здесь: в какое время апостолы не могли изгнать беса? Когда не все были вместе, но только девять, и в том числе Иуда. Петр же с Иаковом и Иоанном, главнейшие из апостолов, ушли с Иисусом на гору: посему-то они и не могли изгнать беса. Не могли без Петра – камня веры, не могли без Иакова – без крепкого борца, не могли без Иоанна – без благодати Божией, в особенности же не могли без присутствия Самого Господа Иисуса Христа. Если бы даже и могли они что-либо сделать, то все же между ними в качестве препятствия был Иуда, преисполненный неверия, и из-за этого именно неверника прочие святые апостолы не могли изгнать беса.

Приступим же к духовному рассмотрению. Простите, грешные люди, к числу которых принадлежу и я, окаянный, простите мне, что всякого грешника, изнуряющего жизнь свою без покаяния, я назову бесноватым. Бес живет в нераскаянном грешнике, как в своем истинном доме, ибо как в добродетельном, праведном муже живет Бог и он в Боге, так и в окаянном грешнике живет бес и он в бесе, поскольку, по апостолу, «творяй грех от диавола есть» (1Ин. 3:8).. Итак, всякий ожесточенный грешник есть бесноватый.

Так как грешник многострастен и многопохотен, то и бес в нем многообразен. Нынешнего бесноватого отрока евангелисты описывают различно. Матфей говорит: «Множицею впадает во огнь и множицею в воду»; Лука: «Дух емлет его, и внезапу вопиет и пружается с пенами»; Марк в главе девятой: «Пены тещит и скрежещет зубы своими, и оцепеневает». Итак, в одном бесноватом отроке начертались все образы семиглавого змея, все, говорю, семь смертных грехов изобразились. «Внезапу вопиет» – это образ гордости, высокомерия и самовосхваления, ибо гордость и высокоумие не умеют молчать, на небесах полагают уста свои, и язык их проходит по земле. «Ввергает во огнь» – это образ телесной нечистоты, распаляющейся на скверную похоть. Ввергает «в воду» – это образ любоимения и сребролюбного любостяжания, жадно заботящегося о том, чтобы всякое изобилие и богатство всегда у него преизбыточествовало, подобно реке наводненной. «Пружается» – это образ зависти, которая, видя благополучие других, снедается сама в себе. «Пены тещит» – это образ объядения и пьянства даже до блевания, а также и бываемого при пьянстве сквернословия. «Скрежещет зубы» – это образ гнева. «Оцепеневает» – это образ лености.

Всякий, кто хочет изгнать от себя такого семиглавого и многообразного беса, должен иметь многие подвиги добродетелей, но не без Петра, Иакова и Иоанна, то есть, не без твердой веры, не без стойкой борьбы со страстями, не без особенной благодати Божией, которая дается усердно ищущим Бога и истинно любящим Его. Без них, а в особенности без присутствия Божия, невозможно избавиться от греховного, многообразного беснования: «Не возмогоша». Если кто не будет иметь пред очами своими Бога, тому совершенно невозможно отстать от скверной жизни, ибо вся причина совершаемых грехов заключается в том, что человек не помнит о Боге, не имеет Его пред своими умственными очами, как говорит о грешнике Давид: «Несть Бога пред ним; сего ради оскверняются путие его на всяко время» (Пс. 9:25:26). Пути свои, жизнь свою он проводит блудно, потому что нет Бога пред ним, ум его далек от Бога, и Бог далек от него. Когда заходит солнце, наступает ночь: подобно сему и жизнь наша делается темной и скверной, когда Бог далеко отступит от нас или мы далеко отступаем от Бога. Как бесплотное ангельское естество в том светоносном ангеле, который впоследствии превратился в аггела, было светоносным, и сам он назывался «люцифер», «денница», пока был при Боге, а когда отпал от Бога, тотчас сделался люципером, что значит – погубивший светлость, темноносный, и из ангела превратился в беса, – так и человек проводит в теле ангельскую жизнь только до тех пор, пока держится Бога, а когда далеко отлучится от Бога, то соделывается бесом во плоти.

Вспомнивши здесь светоносного ангела, превратившегося в темноносного аггела, мы спросим: почему диавол, желая искусить нашу праматерь Еву и своею прелестью привести ее к преступлению заповеди Божией, явился ей в образе змея? Почему он не преобразился в светлого ангела, как впоследствии он для многих преображался, как говорит об этом апостол: «Сам бо сатана преобразуется во ангела света» (1Кор. 11:14)? Почему он явился Еве не в виде какого-либо прекрасного человеческого лица или хотя бы в виде какого-либо животного, например, агнца или тельца, но в образе змея? Причину сего видят в следующем: как блудный сын, уйдя далеко от отца, пришел к такой беде, что просил потом разрешения пасти свиней, так и сатана, отпавший некогда от Бога, превратился в змея. Можно сказать, что бес показался Еве в приличествующем ему образе, показался таким, каким он стал после своего падения с неба. Свержен был змий древний, называемый диаволом и сатаной, посему и не попустил ему Бог явиться в образе светоносного ангела. Если бы Ева видела беседующего с ней ангела, то она тотчас без всякого сомнения вкусила бы плод, а не так, как она, беседуя со змеем, сначала усумнилась. Бог не попустил бесу явиться и в образе какого-либо человеческого лица, ибо если бы Ева увидела беседующее с ней человеческое лицо, то она особенно усумнилась бы, говоря себе: разве и еще есть где-либо люди, кроме нас двоих, Адама и Евы? Разве и еще есть где-либо какой рай? Не попущено ему явиться и в образе какого-либо животного, не имеющего яда; явился именно змей, преисполненный злобой, ибо это есть истинный образ его, в который он был облечен в самый час своего низвержения. Когда снят был с него ангельский образ, на него был наложен змеиный. И вот, когда змей беседовал с Евой, Бог в сердце Евы вещал таинственным вдохновением: внимай, Ева, с кем беседуешь, – со змеем, не с ангелом и не с человеком, но со змеем; если послушаешь змея, сама станешь змеей. Так и случилось. Ева, послушавши змея, сама сделалась такой ядовитой змеей, что ядом греховным повредила весь род человеческий. Мы же теперь знаем ту причину превращения диавола из ангела в беса – он отпал от Бога, ибо чем иным может быть отпадший от Бога, кроме змея? Ведь нрав такого делается змеиным, полным смертоносного яда.

Итак, разумейте все грешники, отлучающиеся от Бога вашими грехами, разумейте, что вы такое. Вы – змеи, змеи кусающие, то есть, не приносящие пользу, но вредящие друг другу соблазном греха. Вы уже не как ангелы, чада Божий, но как аггелы, чада диавола, не как добронравные люди, но как бы ядовитые гады, гады словесные, слово которых вредоносно; яд аспидный в устах их и дело их мерзостно; оскверняются пути их, ибо нет Бога пред ними. Жизнь грешника без присутствия Божия проходит бесонравной и змееподобной; он уже не может делать ничего доброго, согласно словам Бога: «Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин. 15:6). Будем же иметь при себе Бога, и тогда мы прогоним от себя беса: иначе прогнать его невозможно, и мы можем подвергнуться сему укоризненному слову: «Не возмогоша». Люди, которые дружат с бесом, не могут избавиться от него; они скорее погибнут на веки.

Еще и то препятствовало апостолам изгнать беса, что с ними был Иуда, ибо Господь сего лукавца не взял с собою на Фавор, не желая врагу Своему показать Свою тайну. Когда святые апостолы говорили бесу: уйди в бездну, уйди от создания Божия, – то бес думал про себя, говоря: изгоните вы от себя видимого беса Иуду, тогда и я, невидимый бес, могу выйти, а пока я вижу среди вас Иуду, не выйду и я, ибо я не хочу удаляться от своего друга; если он имеет место среди вас, то почему вы меня гоните? Это есть истина, ибо где в сообществе тайный Иуда, там трудно избавиться от беса.

Святый Златоуст, Феофилакт и другие с ними усматривают еще особую причину того, почему апостолы не могли изгнать беса, а именно: из-за неверия самого того человека и других, бывших там среди народа. Сам Господь обличает их в этом, говоря: «О, роде неверный и развращенный! Доколе буду с вами?» (Мф. 17:20); наедине же Господь ученикам сказал: «За неверствие ваше», что скорее приличествовало книжникам, фарисеям и Иуде, чем ученикам. Один из толковников говорит человеку, у которого был бесноватый сын, так беседуя с ним от лица Христова: «О, иудеянин, не виновата неспособность Моя или Моих учеников, ибо Я уже дал им власть изгонять беса; но виновато неверие твое и твоих иудеев, что и создает препятствие для Божией благодати. Разве могу Я или Мои ученики исцелить твоего сына, когда ты не веруешь, но сомневаешься?» Хотя святые апостолы и имели власть над бесами, но поскольку в том человеке и прочих с ним не было веры, апостолы и не могли изгнать беса: вера все может, а неверие и возможной вещи создает препятствие.

Здесь следовало бы побранить того человека. Ты, человек, клевещешь на учеников, говоря пред Господом и всем народом: «Не возмогоша изгнати». Почему же умалчиваешь о своем неверии? Почему не исповедуешь своего греха? Ты умалчиваешь о своем грехе, и великом, грехе, что еще хуже неверия, а чужой малый грешок обличаешь, выставляешь и как бы нападаешь на святых, порочишь их, говоря: «Не возмогоша». О, поистине, они могут; только неверие твое препятствует.

Так могут поступать и люди. Каждый за грех не считает свой, хотя и тяжкий, грех, бревна в своем оке не видит, а о себе, если бы даже по шею был в греховном болоте, думает, что он чистый, добрый человек, святой и праведный; если же взять другого доброго человека, то хотя бы он споткнулся в малом, хотя бы самый незначительный порок проявился в нем, подобно какой-либо малой порошинке, упавшей на снег, тот святоша, не ощущающий бревна в своем оке, везде языком своим поносит сего, имеющего малейший сучок, всюду проповедует о нем, всюду осуждает его, как бы говоря: «Не возмогоша», не может он быть добродетельным, не может исправиться и не заслуживает ни одного доброго слова. Отзовись же и теперь, Христос Спаситель наш, на таких теми словами: «О, роде неверный и развращенный» и прочее. «Не возмогоша». О, глупый человек, ты сам виноват, а на других взваливаешь вину: «Не возмогоша».

Здесь рассмотрим еще и следующее. Вот, например, кто-либо просит перехожего иерея помолиться за него Богу. Иерей молится, и даже очень усердно, но не может он умолить Бога, если тот, за которого помолится, не только не перестает грешить, но впадает еще в больший грех; и молящийся иерей не виноват в этом, – вся вина в том, за которого он молится, так как он соделывает препятствие молитве молящегося. Иерей молится, а он грешит; тот плачет, а он скачет; тот постится, а он упивается. Напрасна здесь молитва, напрасны труды: «Не возмогоша».

В Божественном Писании мы читаем следующее: согрешили пред Богом некогда два израильских царя, Саул и Давид; Саул имел за себя молитвенника Богу и ходатая святого пророка Самуила, а Давид имел богомольца за свой грех в лице святого пророка Нафана. В то время, когда Нафан умолил Бога за своего грешника, то есть, Давида, и исходатайствовал ему скорое прощение, Самуил не только не умилостивляет Бога к своему грешнику, но даже больше как бы раздражает Его и своей молитвой поощряет на больший гнев против Саула. Почему? Какая причина сего? Неужели Нафан, богомолец Давида, был более любезен Богу, нежели Самуил, богомолец Саула, если молитвы первого Он слушает, а молитвы второго не хочет слушать? Нет, не можем мы сказать того, чтобы оба эти пророка были не в равной милости у Господа Бога. Почему же молитва одного принята, а другого нет? Причина в том, что Самуил молится за Саула, а Саул не думает о молитве. Самуил всю ночь стоит на молитвенном подвиге, а Саул спит, растянувшись на мягкой постели; Самуил во вретище и пепле, а Саул на потехах; Самуил алчет и жаждет в посте за Саула, а Саул пирует и упивается. Не удивляйся же, Саул, что не мог Самуил умолить за тебя Бога: «Не возмогоша». Не Самуил виноват в этом, но сам ты виноват; виноваты нераскаянные твои грехи: «Не возмогоша».

Совершенно противоположное Саулу и согласное с Нафаном делает Давид. Нафан молится за Давида, и Давид сам падает крестообразно пред Богом в молитве и взывает: «Помилуй мя, Боже!» (Пс. 50). Встает Нафан в полночь на молитву за Давида, встает и Давид, говоря: «В полунощи востах исповедатися Тебе о судьбах правды Твоея» (Пс. 118:62). Нафан облекся во вретище за Давида, и Давид говорит: «Облачихся во вретище». Постился Нафан за Давида, постился и Давид: «Смирях постом душу мою» (Пс. 34:13). Будь же уверен, Давид, что услышал Бог твоего богомольца и дает тебе прощение. Хорошо молиться за такого; легко от такого изгнать тяжкий грех, как бы беса какого.

Вы же, которые по жизни подобны Саулу, не взваливайте вину на своих богомольцев, не говорите: «Не возмогоша», когда вы сами о себе не радите и пренебрегаете собственным спасением. Они не смогли за неверие ваше.

Вот, слушатель мой, мы узнали причины, по которым апостолы святые не могли изгнать беса из отрока, бесновавшегося в новолуния. С одной стороны, не могли потому, что не все были вместе, не было трех главнейших апостолов, и самое важное – не было Самого Господа Иисуса; с другой стороны, потому, что некоторым препятствием для них был Иуда, а также и неверующий отец бесноватого.

Мы же позаимствуем здесь пример, как надо изгонять от себя бесоподобные страсти, чтобы стяжать все добродетельные подвиги – веру с Петром, надежду с Иаковом и любовь с Иоанном, а в особенности с присутствием Самого Господа; будем избегать иудонравных развратников, смотреть на свои, а не на чужие грехи, не взваливать ни на кого вину неуспеха нашего в молитвах своих, но приписывать его собственному нерадению, и молить Бога, чтобы Он воздвиг нас к истинному покаянию и против бесовской силы вооружил нас немощных, препоясавши Своею Божественною силою свыше. Аминь.

«Человек некий бе домовит, иже насади виноград» (Мф. 21:33). Благодать и мир от Господа нашего Иисуса Христа всем нам буди

Прелюбезный мой слушатель! Я – гость в этом богоспасаемом царствующем граде, а гостю подобает приходить к достойным лицам не без гостинца, ибо написано: «Да не явишися пред Господом тощь» (Исх. 23:15). Значит, и мне не следует являться тощим пред лицом любви вашей. Но что я принесу? Какой гостинец, какой дар предложу, когда я сам нищ и духом, и на самом деле? Золота и серебра я не имею и не хочу иметь. Принесу то, что я по милости Божией, хотя и не богато, имею, – предложу я любви вашей слово Божие. Этот гостинец, этот дар дороже тысяч золота и серебра. Этим многие себе купили жизнь вечную: «Испытайте, – сказано, – писания, в нихже чаети имети живот вечный» (Ин. 5:39). Итак, сие слово Божие да будет даром и гостинцем для вас от ничтожества нашего, а любовь ваша пусть не отвергает, ибо слова Божии, хотя и предлагаются просто, не украшенные витийством, все же суть «словеса Господня, словеса чиста, сребро разжжено» (Пс. 11:7), исполненные достоинства и пользы. Итак, я начинаю во имя Господне.

Нынешняя евангельская притча о насаждении винограда и об убиении наследника ясно истолкована, прелюбезные слушатели, святыми отцами и толкователями Божественного Писания. В Ветхом Завете виноградом назывался народ израильский, выведенный из Египта, о котором Псаломник говорит: «Виноград из Египта принесл еси» (Пс. 79:9). И Исайя говорит: «Виноград Господа Саваофа дом израилев есть» (Ис. 5:7). Оплотом сего винограда был закон, данный на Синае Моисею от Бога; точило – это алтарь ветхозаветных жертв, по которому текла кровь животных; столп – храм Соломона; делатели – законоучители, книжники и князья, архисинагогисты; избитые рабы – это пророки; наследник же, выведенный вон и убитый, есть Мессия, Христос.

В новой благодати виноградом является церковь Христова, перенесенная от израиля к язычникам. Оплот ее – тот же закон Божий; точило – слово Божие; столп – твердая вера; делатели – пастыри, архиереи и иереи; рабы – носящие послушание; овцы словесные – люди благочестивые; наследник и глава церкви – Христос. Так говорится вообще. В частности же виноградом является всякая христианская душа правоверного и благочестивого человека. Оплот его – страх Божий; точило – сердце, источающее умиление; столп – это крест и всегдашнее памятование о страданиях Христовых; делатели – душевные силы: память, разум и воля; рабы – чувства; наследник же сего винограда один и тот же – Христос.

Виноград ветхозаветный, или дом израилев, опустел, виноград же новоблагодатный, то есть, церковь Христова, процветает, хотя и находится посреди терниев. Особенный, душевный виноград каждый день требует насаждения и возделывания. Я иду мимо ветхозаветного и давно уже опустевшего винограда, не буду говорить ныне и о новоблагодатном церковном винограде, но побеседуем о мысленном, душевном винограде и о духовном насаждении его.

Итак, ныне я с Божьей помощью хочу быть человеком домовитым, хочу садить виноград, и виноград духовный. Для насаждения же его я поищу места в двух странах: в пределах мира сего и вне пределов мира сего; в пределах мира сего – в создании, а вне пределов мира сего – в Самом Создателе. Вы же, любовь ваша, да поможете мне в намеченном моем деле любовным и внимательным вашим слушанием, и где найдем хорошее место, там и начнем насаждать наш виноград.

Духовным виноградом является наша душа, насажденная в нашей плоти как бы в земле, но живущая больше там, где что любит, нежели там, где существует. Существует она в плоти, а все ее желания там, где она что-либо любит: где сокровище, там и сердце; где любимая кем вещь, там и душа его. Корень сего духовного винограда души, углубляясь умом в то, о чем он мечтает непрестанно, и обходя дольнее и горнее, там и насаждается, углубляясь своими помышлениями, где ему понравится, независимо от того, доброе это место или худое.

Пройдем же умным хождением прежде всего пределы мира сего и посмотрим хорошего места для насаждения нашего винограда.

В мире сем есть три вещи, как бы три места, в которые человек, будучи влеком в них самим естеством, обыкновенно углубляется умом своим, всей душой наслаждается и вкореняется. Первое место есть честь, другое – корысть, а третье – наслаждение, ибо всякий по природе желает чести, ищет корысти и любит наслаждения, что ясно изобразил апостол, говоря: «Все, еже есть в мире сем, похоть плотская и похоть очес, и гордость живота» (1Ин. 2:16). В гордости житейской желается честь, в похоти очей ищется корысть, увлекательное собирание имущества, в похоти плотской – наслаждение плотской любовью. Вот все пределы мира сего; это все, что есть в мире. Эти три вещи суть как бы три места для насаждения нравственного винограда: гордость, желающая чести, увлечение, ищущее корыстничать богатствами, и сладострастие, наслаждающееся плотской любовью. Все люди мира сего, как виноградники, на этих местах насадились и насаждаются, углубились и углубляются. Ведь кто в своей гордости не желает чести? Кто в своем увлечении не ищет богатства и прибыли? Кто в своем сладострастии не порабощается плотскою любовью? Эти три места еще в древности были изображены в древнем винограде Божием, что мы сейчас и увидим.

Было некогда такое время, когда Господь Бог послал к судиям израильским своего посланника, пророка Исайю, с делом; а дело было такое: Бог приносил судьям израильским жалобу и ярость; Он жаловался на некий Свой виноград и просил суда над ним, а слова в жалобе Божией были такие: «Ныне живущий во Иерусалиме и мужие Иудины судите Мне и винограду Моему» (Ис. 5:3). Дивная вещь – Бога судить с Его виноградом! Господи! Не Ты ли Судья над живыми и мертвыми? Неужели Ты не можешь Сам судить виноград Твой? Нет, говорит, вы, люди, судьи иерусалимские, судите Меня и виноград Мой: «Судите Мне и винограду Моему». В чем же судить? Вот в чем: «Ограждением оградих виноград Мой, – говорит Бог, – колие поткнух, насадих лозу избранну и создах столп среде его, и предточилие ископах в нем, и ждах, да сотворит гроздие, сотвори же терние». Внемлем, в чем Бог ищет суда над виноградом Своим? Оградил его, говорит Он, колья воткнул, по которым следует расти винограду, насадил избранную лозу и сделал все подобающее, приложив к нему много забот, стараний и труда, и когда надеялся уже на плоды, на утеху и прибыль, и готовил уже желание вкусить сладких гроздей, Мой виноград вместо плодов породил напротив терние, вместо утехи – скорбь, вместо радости – печаль, вместо прибыли – лишение, вместо прекрасного вкуса – горечь: «Гроздь их гроздь желчи, гроздь горести; ярость змиев вино их и ярость аспидов неисцельна!» (Втор. 32:32:33). Руки нельзя протянуть к винограду Моему; где должен быть гроздь, там родился терн: «Ждах, да сотворит гроздие, сотвори же терние» (Ис. 5:4). Итак, «судите Мне и винограду Моему», – говорит Господь Вседержитель.

Посмотрим же, почему виноград Божий, хорошо посаженный, огражденный и возделанный, породил не гроздья, а терние? Не место ли виновато? Бывает так, что и добрый сад, но посаженный на плохом месте, бывает бесплодным. Итак, посмотрим место. Место, на котором Бог насадил было виноград Свой, в славянских Библиях называется холмом и местом благим: «Виноград бысть возлюбленному на холме, на месте блазе» (Ис. 5:1), а халдейский перевод читает: «на розе», то есть, на холме, «на месте тучном». Эти места считаются хорошими, но не пошли они на пользу для винограда Божия. Разберем же эти три наименования: «холм», «место благое» и «место тучное».

По буквальному или письменному толкованию объясняется так: виноград Господа Саваофа – это, как мы сказали раньше, есть дом израилев, принесенный из Египта в Палестину; холм – Палестинская страна, лежащая высоко, на горах и холмах, – так, например, Иерусалим находится на горе Мориа, на горе Сионе, окрестности его – на горе Елеонской, Фаворской и других; место было благим потому, что страна эта была тучна, плодородна и изобиловала хлебом, овощами, золотом, серебром и всякими благами; место тучно, ибо было богато деревянным маслом, имея массу масличных садов, почему в Иеронимовом переводе Иерусалим назван сыном елея, то есть, масла. Еще и потому страна сия называлась местом тучным, что она изобиловала медом и молоком. Медом потому, что там везде родилось множество пчелиных роев не только на деревьях, но и в горах между камнями, и в земных расселинах; молоком же изобиловала потому, что в ней для скота были прекрасные пастбища, отчего там было великое множество стад молочного скота. Таким образом, страна эта была очень богата как елеем (деревянным маслом), так и коровьим маслом. На таких-то высоких и плодородных местах, богатых медом, молоком и елеем, был насажден виноград, принесенный из Египта, – народ иудейский, как о нем пишется во псалмах: «Насадил еси корения его, и исполни землю. Покры горы сень его и ветви его кедры Божия. Простре розги его до моря и даже до рек отрасли его» (Пс. 79:9–12). Однако же этот народ, названный Божиим виноградом, оказавшись неблагодарным за такие Божии благодеяния, породил не гроздья, но терние, то есть, творил дела не богоугодные, но прогневляющие Бога. Разбогатевши на благом месте, он прежде всего возгордился, и как жил он на холме, на местах высоких, так возносился он и нравом, был высокомерен, хвалясь высоким происхождением и свободою: «Семя Авраамле есмы и никомуже работахом» (Ин. 1:33). Потом, отолстев и ожирев, забыл Бога, спасавшего его, и поклонился идолам. Это являлось для Бога не гроздьями, но тернием. Своих дочерей и сыновей они приносили в жертву бесам, – и это терн; смешавшись с язычниками и научившись их делам, склонились к плотским нечистотам и невоздержанию и прелюбодействовали с иноплеменными, – и это тоже терн. Посему-то Господь Бог и искал суда на них, говоря: «Судите Мне и винограду Моему». Это толкование буквальное, по написанному.

Духовное же толкование заключается в том, что Божиим виноградом, который Бог хочет, как бы из Египта, из сей плачевной юдоли, перенести в обетованное нам небо, называют душу каждого христианского человека. Под теми вышеуказанными местами – холмом, местом благим и местом тучным – мы будем разуметь те вышеуказанные три страсти мира сего, в которые обыкновенно углубляется ум человеческий, а именно: похоть плотскую, похоть очей и гордость житейскую. Холм – это есть гордость житейская, которая высоко о себе мнит, восходит на гору высокомерия и возносится над другими. Место благое – это пристрастие к имениям и богатствам, ибо они обычно называются благами, как говорил, например, и евангельский богач: «Душе, имаши многа блага, лежащая на лета многа». Место тучное – это сладострастное плотоугодие, похотливое невоздержание.

Вот как в том древнем Божием винограде, перенесенном из Египта в Палестину, изображены три естественные в мире страсти, о которых мы беседуем.

Станем же, слушатели, своим рассуждением при тех местах и посмотрим, полезно ли насаждать духовный виноград души на этих местах? Поистине, виноград, насажденный на тех местах, породит не гроздья богоугодных дел, но тернии прогневления Бога. Бог говорит: «Ждах, да сотворит плод, сотвори же терние» (Ис. 5:4), тернии же колющие и Бога, и ближнего, и самого себя.

Виноград, насажденный на холме, то есть, человек, возвышающийся гордостью, ищущий почестей мира сего, породит не сладкую для вкушения гроздь, но острый, колючий терн, которым он прежде всего колет Бога, ибо не мил Богу горделивый, не люб Ему высокомерный, как оку терн, почему Писание и говорит: «Мерзостен есть пред Господем всяк высокосердый» (Притч. 16:5).

Колет он ближнего, ибо гордый презирает ближнего своего, унижает и досаждает ему, а иногда бьет и убивает. Откуда рождаются войны и многие кровопролития? Не из житейской ли гордости тех, которые ищут для себя славы и желают властвовать над другими? Почему восстают народ на народ и царство на царство? Не из-за того ли, чтобы быть выше, славнее и честнее один другого? Не живут ли ссоры в высокородных домах, среди князей и бояр, препирающихся о своем благородстве и говорящих: я честнее его, я благороднее его? А от споров происходят уже гнев и вражда. Вот как мысленный виноград родит не гроздья, но тернии.

Колет тот терний и самого себя, ибо гордость скоро падает и низлагается с престолов, так как «Господь гордым противится» (Иак. 4:6). Не был ли низложен с престола своего гордый Навуходоносор? Когда он гордился величием своей славы и могущества, еще слова его не успели выйти из уст его, как он внезапно превратился в скота, был изгнан из среды людей и питался травою. Вот как неполезно духовному винограду, то есть, человеку, насаждаться на холме гордости. Минуем же сие плохое, неполезное место и поищем иного.

Виноград, насажденный на благом месте, то есть, человек, работающий похоти очей своих, побежденный привлекательностью благ земных и ищущий богатств безмерно и ненасытно, что породит: гроздь или терн? Поистине, не гроздь, но острый терн, колющий Бога, ближнего и самого его.

Колет Бога, ибо и прикасается к святым вещам, и Божье присвояет, и слово Божие, павшее в его тернии, он подавляет, как говорит об этом святое Евангелие в притче о посеянном семени: «Другое паде посреде терния, и возрастши терние подави е» (Лк. 8:7), толкование чему находится там же: «А в терние впадшее сии суть слышавший слово Божие, но печальми и богатствы, и сластьми житейскими ходяще подавляются и не совершают плода».

Колет он и ближнего, согласно словам святого апостола Иакова: «Не богатии ли насилуют вам, и тии влекут вы на судища? Не тии ли хулят доброе имя, нареченное на вас?» (Иак. 2:6:7). Ведь ненасытно обогащающиеся грабят чужое, похищают, отнимают неправедным судом, а иногда и истребляют из среды живущих на земле тех, у кого хотят что-либо отнять. Не погубил ли Ахав, царь израильский, неповинного израильтянина Навуфея из-за виноградника, который ему захотелось отнять у него? Желающий может прочесть об этом в третьей книге Царств, в главе двадцать первой.

Колет он и самого себя, ибо, по словам апостола Павла, «хотящий богатитися впадают в напасти и сети, и похоти многия, несмысленныя и вреждающыя, яже погружают человеки во всегубительство и погибель; корень бо всем злым сребролюбие есть» (1Тим. 6:9:10). Посему и святый апостол Иаков вопиет: «Приидите ныне, богатии, плачитеся и рыдайте о лютых скорбех, грядущих на вы: богатство ваше изгни, и ризы ваша молие поядоша; злато ваше и сребро изоржаве, и ржа их в послушество на вас будет и снесть плоти ваша яко огнь» (Иак. 5:1 и след.). Итак, не полезно мысленному винограду – человеку насаждаться на благом месте, то есть, углублять сердце свое и ум свой в ненасытные поиски земных благ и имений, богатств и лакомств. А раз не полезно, то минуем и это плохое место.

Виноград, насаждающийся на месте тучном, то есть, человек, работающий плотским похотям, побежденный сладострастием и валяющийся невоздержанно в тине греховных плотских дел, что породит: гроздь или терние? Поистине, не гроздь, но терние: «Явлена бо суть дела плотская, – говорит апостол, – яже суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, студодеяние» и прочна (Гал. 5:19). Все это суть острые тернии, колющие Бога, ближнего и самого себя.

Колет этот терний Бога, ибо изгоняет Духа Святого из удов человеческих, уды Христовы делает удами блудническими.

Колет ближнего, причиняя обиду законному супружеству. Не уколол ли даже до смерти Урию терний прелюбодеяния Давида с Вирсавией? Не от того ли самого терния, то есть, от прелюбодеяния Иродова, пострадал святый Иоанн, Предтеча Христов, который обличал его?

Колет тот терний и самого похотливца, уменьшая телесные силы, сокращая сию временную жизнь, истощая имущество блудной жизнью, обесславливая имя его, опозоривая его честь и, наконец, возжигая неугасимый адский огонь, умножая пламя геенское для вечной муки его.

Итак, не полезно мысленному винограду-человеку насаждаться и на тучном месте, в греховных плотоугодиях.

Вот, возлюбленный мой слушатель, мы в пределах мира сего увидели три места морального, нравственного винограда-человека; увидели почести, корысть, сладость, гордость, – словом, все лакомое и сладострастное, что апостол называет гордостью житейской, похотью очей и похотью плотскою, и не нашли на тех местах пользы, не нашли сладких гроздьев, но лишь терний колющий и болезненно уязвляющий. Пойдем же мимо этих неполезных мест, пройдем пределы мира сего, лежащего во зле, выйдем из пределов его, поищем доброго места, которое мы тотчас же найдем, если рассмотрим силу нынешнего Евангелия.

Нынешняя евангельская притча о насаждения винограда и убиении наследника изображает нам страдание Господа нашего Иисуса Христа. Как те делатели виноградника, схвативши наследника, вывели его из виноградника и убили, так и иудеи, выведши Христа из Иерусалима, умертвили Его крестною смертию. Пойдем же на то место, где был убит Наследник, Господь наш Иисус Христос, который и призывает к Себе, говоря: «Изыдите от среды людей сих и нечистоте их не прикасайтеся и Аз прийму вы» (2Кор. 6:17), И апостол советует: «Исходим к Нему вне стана (то есть, вне мира сего), за еже Иисус да освятит люди Своею кровию, вне врат пострадати изволи; темже исходим к Нему вне стана, поношение Его носяще» (Евр. 13:12:13).

Когда мы, оставивши вне стана или вне пределов мира сего всякую житейскую заботу, начнем выходить из него умом нашим, мы тотчас же увидим Господа нашего Иисуса Христа, распятого на кресте. Прекрасен сей виноград, тело Христово, которое, как лоза виноградная, привязано к колу крестному гвоздным пригвождением. Он Своею истинною плотию, орошенный истекшей из ребр водой и кровью, показывает нам пять больших ран, как пять больших прекрасных гроздьев, на руках, на ногах и на пречистых ребрах. Сей Виноград на холме, но не на холме гордости, а на холме крайнего смирения, на Голгофе, где Он смирился не только до образа раба, но и до образа грешника; на этом холме Он был осужден как грешник, «со беззаконными вменен» и распят посреди двух разбойников. Этот виноград – на благом месте. Ведь там воплощенный Бог явил нам такое благодеяние, которое никто и никогда не может явить: «Искупил ны есть честною Си кровию». Благое то место, на котором Господь наш молился о врагах Своих, убивавших Его: «Отче, отпусти им», на котором он обещал разбойнику открыть рай: «Аминь, глаголю тебе, днесь со Мною будеши в рай», на котором Он открыл нам и высыпал все Свои сокровища, когда пролил за нас всю Свою пречистую кровь до последней капли. Место сие тучно, ибо кровию Христовою было напоено и утучнено. О, как прекрасно процвели в обителях Бога нашего разбойник и Магдалина, насадившись на этом именно месте! Но вот и пречистая Дева Богородица со святым Иоанном стоят на том месте, как прекрасный виноград, источая вино слез, которые превратились потом в великую радость.

Итак, на сем месте, возлюбленные слушатели, будем насаждать и мы духовный виноград нашей души, здесь будем углублять наш ум, здесь вкоренять свои желания, как корни, на холме Голгофском, на земле, напоенной Христовой кровию, на месте благом, на котором совершено наше спасение.

Апостол советует: «Не судих ино что видети в вас, точию Господа нашего Иисуса Христа, и Сего распята» (1Кор. 2:2). Как же видеть? Не достаточно видеть только плотскими нашими очами распятие Господне, изображенное иконным художеством на образе крестном, но необходимо и духовными очами взирать на Него, как бы на страдающего ныне, ибо и ныне Он страдает, хотя и не телом, однако же, рассуждая духовно, страдает, по апостольскому изъяснению, вторично распинаемый грешниками.

Примером того, как можно видеть духовными очами Христа распятого, пусть будет преподобный Стефан, о котором в Лимонаре пишется следующее. Три старца пришли к авве Стефану, и, когда они говорили о пользе души, старец молчал. Те сказали ему: «Неужели ничего не ответишь нам, отче? Ведь мы пришли к тебе ради пользы». Тогда он сказал им: «Простите мне, братья! Я еще до сих пор не понял, что вы говорите; однако же то, что имею, я скажу вам. Я и днем, и ночью ничего другого не вижу умом своим, как только Господа нашего Иисуса Христа, висящего на кресте» (Лимонар, 64). О, как дивно богомыслие того отца! Он сидит среди братьев, среди человеческих бесед, а умом своим он предстоит на Голгофе Христу распятому, Христа видит, Христу внимает.

Подобно сему и преподобный Пимен, когда пришел к нему авва Исаак, сидел в молчании и как бы находился в исступлении. Подождав довольно долгое время и увидев, что тот пришел в себя, авва молил его, говоря: «Скажи мне, отец, где ты был умом твоим?» Тот же, вынужденный мольбой, ответил: «Ум мой был там, где плакала, стоя при кресте, пречистая Дева Мария Богородица». О, прекрасный образ умозрения! О, прекрасное созерцание распятого Христа! Эти святые отцы насаждали духовный виноград души своей на холме Голгофском, на месте тучном, на котором пролилась кровь Христова, на месте благом, на котором совершилось дело нашего спасения.

Станем же и мы, грешные, умом нашим на Голгофе и будем смотреть на Того, Кто как бы ныне пригвожден ко кресту, изранен, окровавлен, висит мертвый, склонивши главу, и будем видеть Его неизреченную любовь к нам: «Тако возлюби Бог мир», что пострадал за нас столь ужасно. Кто когда возлюбил кого-либо так, как Он нас? Кто когда возлюбил так отца или матерь, или сына, или дочь, или друга, чтобы столько выстрадать за них, сколько пострадал за нас Он? «Тако возлюби Бога мир» (Ин. 3:16). Может ли где-либо найтись любовь лучшая, чем Его любовь к нам? «Больше сея любве никоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15:13). Когда бы еще за друзей, не так сие было бы дивно, как то, что за врагов Своих, за грешников положил Господь наш душу Свою, как возвещает апостол: «Составляет Свою любовь в нас Бог, яко еще грешником сущым нам Христос за ны умре» (Рим. 5:8). Вот как возлюбил Бог мир, вот как возлюбил! О, неизреченная любовь Твоя, Человеколюбец!

Почему же Господь наш так возлюбил нас? Неужели мы достойны такой Его любви и пролитой за нас Его крови? Нет! Как мы можем быть достойными, будучи Его врагами? Как будем достойны, всегда прогневляя Его? Как будем достойны, попирая злыми делами Его кровь дражайшую, пролитую за нас? Как будем достойны, постоянно досаждая Ему? Почему же нас таких Он так возлюбил? По Своей благости, благоутробию, неизреченному милосердию. Это совершил Тот, Кто возлюбил нас еще прежде, чем создал нас. Предвидя наше падение, Он приготовил нам спасение. О, неизреченное Твое милосердие и человеколюбие!

Что же Он за это требует от нас? Богатств ли наших, сребра или злата? Ничего: «Господь мой еси Ты, яко благих моих не требуеши» (Пс. 15:3). Но что же Он требует? Он требует от нас одной только любви, говоря: Я возлюбил тебя, возлюби и ты Меня. Я за тебя был избит, оплеван, по ланите ударен, ты же только возлюби Меня за это. Я за тебя был увенчан тернием, бит тростию по главе и осужден на смерть, ты же за это возлюби Меня. Я за тебя был на кресте пригвожден, пронзен копьем, ты же за это возлюби Меня. За пролитие крови Моей за тебя Я от тебя не требую ничего, кроме твоего любящего сердца. Сын Мой, дай Мне сердце твое, возлюби Меня сердцем твоим.

О, прелюбезный Владыка мой! «Готово сердце мое к Тебе, Боже, готово сердце мое» (Пс. 56:8). «Возлюблю Тя, Господи, крепосте моя», только Ты мне даруй то, что желаешь, и повели то, что угодно Тебе. Даруй мне, чтобы я возлюбил Тебя, и Ты возлюбишь меня. «Возлюблю тя, Господи, возлюбившаго мя и предавшаго Себе по мне». Аминь.

«Человек некий бе домовит, иже насади виноград» (Мф.21:33)

Нынешняя евангельская притча, слушатель мой, ясно истолкована святыми отцами и толкователями Божественного Писания.

В Ветхом Завете виноградом назывался народ израильский, которого Бог перенес из Египта в Палестину: «Виноград из Египта принесл еси» (Пс. 79:9). И Исайя говорит: «Виноград Господа Саваофа дом израилев есть» (Ис. 5:7). Оплотом того винограда был закон, данный Моисею на Синае; точило – это был алтарь ветхозаветных жертв, на котором текла кровь животных; столп – храм Соломона; делатели – законоучители, книжники и князья, архисинагогисты; избитые рабы – это пророки; наследник: же, выведенный вон и убитый, есть Мессия, Христос.

В новой благодати виноградом является церковь Христова, перенесенная от израиля к язычникам. Оплот ее – тот же закон Божий; точило – слово Божие; столп – твердая воля; делатели – пастыри, архиереи и иереи; рабы – носящие послушание; овцы словесные – люди благочестивые; наследник и глава церкви – Христос. Так говорится вообще. В частности же виноградом является всякая христианская душа правоверного и благочестивого человека. Оплот его – страх Божий; точило – сердце, источающее умиление; столп – это крест и всегдашнее памятование о страданиях Христовых; делатели – душевные силы: память, разум и воля; рабы – чувства; наследник же сего винограда один и тот же – Христос.

Хочу я прохладиться здесь, погулять среди тех таинственных виноградов, а с собой прошу и тебя, слушателя моего, ибо уже приближается время созревания винограда. Подошло уже время обрезывать его, и какие гроздья соберем для нашей духовной пользы, то поделим пополам или съедим вместе.

Прежде всего войдем в древнейшие ветхозаветные виноградники. Страной ветхозаветной древности является Палестина, столицей же или царственным градом – Иерусалим. Не минуем же его умом нашим, войдем туда и побеседуем с жителями иерусалимскими, да не с простыми жителями, но с пророками. Прежде всего нам попался навстречу святый пророк Исайя, которого мы и спросим: что слышно в Иерусалиме? Какие вести? Что делается? Пророк говорит, что происходит заседание самых важных судей иерусалимских, происходит дума и суд. О чем же суд? Какое дело? Дело дивное: Сам Бог принес жалобу и Свой гнев судьям. О чем же? На кого? Жалуется на некий Свой виноград и просит суда над ним. В жалобе же говорит: «Ныне убо живущий во Иерусалиме и мужие Иудины судите Мне и винограду Моему» (Ис. 5:3). Дивная вещь – Бога судить с Его виноградом. Господи! Не Ты ли являешься Судьей над живыми и мертвыми? Неужели Ты не можешь Сам судить виноград Твой? Нет, говорит: вы, люди, судьи иерусалимские, рассудите Меня с виноградом Моим. О чем же судить? А вот о чем: «Ограждением оградих виноград Мой, насадих (в нем) лозу избранну и ждах, да сотворит гроздие, сотвори же терние» (Ис. 5:2). Вот мы видим, в чем Бог просит суда над виноградом Своим. Я, говорит Он, оградил его крепким оплотом, насадил в нем прекрасную лозу, и чего Я не сделал ему из того, в чем он нуждался? Все необходимое для него Я устроил: воткнул колья, по которым он мог бы расти; поставил столп среди него и точило выкопал в нем; много к нему приложил забот и трудов, а когда Я надеялся на плоды, утеху и прибыль, когда готовился вкусить гроздьев, то виноград Мой вместо плодов породил нечто противоположное: вместо утехи – скорбь, вместо прибыли – пустоту, вместо прекрасного вкуса – горечь; гроздья их – гроздья желчи, гроздья горечи, и руки нельзя протянуть к ним, ибо где должен был родиться виноград, там родился терний. Ждал, пока он принесет гроздья, а он принес тернии. Рассудите же Меня с виноградом Моим.

Святый пророк Исайя! Неужели ты, сообщая нам это, не знаешь, почему этот виноград Божий, так прекрасно устроенный, огражденный и насажденный, оказался бесплодным и родящим не гроздья, но тернии? Знаю, говорит; виновато место, место плохое, бесплодное, ибо очень высокое. «Виноград, – говорит, – бысть возлюбленному на холме» (Ис. 5:1), то есть, на крайней высоте, даже под облаками. Высотой этой является высокоумие и гордость, достигающая небес; они на небесах положили уста свои. Виноград находится на холме, и поэтому он бесприбыльный и бесплодный: «Мерзостен есть пред Господом всяк высокосердый». Таковой породит не плод веселия, но терние скорби, ибо гордый, с одной стороны, других колет до слез или до крови, опечаливая, преследуя и муча, с другой же стороны, сам скоро падает в тернии бедствий и скорбей. «Господь гордым противится» (Притч. 3:34), а где противится Господь, что там может устоять?

Скажите же, судьи иерусалимские, Богу: не удивляй нас, Господи; нельзя судить этого дела с Твоим виноградом, ибо место виновато; виноград стоит на холме, в гордости, в высокомерии. Перенеси и пересади его ниже, в долину, низложи сильных, смири возносящихся, тогда он станет лучше, ибо смиряемый научается и исправляется.

Минуем же и мы этот гордый виноград, поскольку мы не найдем в нем плода, но только терние, то есть, не будем впадать в гордость, не будем возноситься и многословить пустым самовосхвалением, чтобы и над нами не потребовал Бог суда, говоря: «Судите Ми и винограду Моему». Пойдем дальше.

О, пророк! Нет ли у Господа Бога какого-либо другого, лучшего винограда, которым могли бы мы довольствоваться, найти в нем духовные гроздья и попользоваться? Есть, говорит, но не лучше первого. Где же он? Пророк говорит: на благом месте. «Виноград, – говорит, – бысть возлюбленному на месте блазе». Если на благом месте, то можно, значит, надеяться на хорошие вещи? Нет, говорит: ибо это место только по имени, лицемерно, называется благим и хорошим, на самом же деле оно злое; по имени только он слывет за виноград Божий, на самом же деле это земля пустая, оледеневшая и родящая только «терние и волчец». Это именно желая выразить, как мне кажется, тот же пророк Исайя, когда имел нечто возвестить израильтянам от лица Божия, которые были виноградом Божиим, говорит им: «Слыши сия, доме Иаковлев, прозванный именем израилевым» (Ис. 48:1). Внемлем этим словам: «Прозванный именем израилевым». Не лучше ли было пророку просто сказать: «Слушай сие, Израиль», нежели: «Слушай сие, прозванный именем израилевым»? Нет, не лучше, ибо здесь пророк показывает то, что израильтяне, развратившись, далеко ушли своими злыми делами от прежних израильтян и, удалившись от Бога грехами, напрасно назывались израильтянами. Они только по имени, лицемерно, были израильтянами, как бы только написанием были израильтянами, а на самом деле были семенем ханаанским. Израиль был праведен, а они полны беззаконий; Израиль почитал истинного Бога, а они поклонились идолам; израиль совершал добрые дела, а они умножили злые. Посему-то вы – не истинные израильтяне, говорит пророк, но только по имени. Рассуждая об этом, святый Кирилл говорит: «Имели его имя, а умом находились в пагубном состоянии». Они имели иные нравы, объяты иною мыслию, не тем обычаем, не тем умом, который был у самого древнего Израиля, но объяты только именем его. Как образ человеческий, написанный на доске, считается человеком, но не есть человек, ибо лицо, написанное на доске, во многом разнится от лица живого человека, так часто разнится и имя от жизни. На сей-то виноград и жалуется Бог: «Ждах, да сотворит плод, сотвори же терние. Судите Мне и винограду Моему». Судьи же на это отвечают: не можем судить вещь неизвестную, покрытую лицемерием. Отними, Господи, от них покров лицемерия их, обличи неправду их: тогда всякому удобно будет судить.

Минуем мы и сей злой виноград, ибо что может быть горше того, чтобы лицемерно, только по имени, слыть добрым человеком, а на самом деле пребывать в злобе; именем только быть христианином, а делами нечистым; именем быть правоверным, а делами подражать зловерным; иметь образ благочестия, а делами отвергаться от него? Поэтому не будем входить в такой виноград, чтобы не сдружиться с лицемерными развратниками, ибо в них мы не найдем полезных гроздьев, но лишь вредные тернии. Если же что-либо притворно и покажется гроздьями, то вино их будет как яд змеиный. Господь жалуется: «Ярость змиев вино их и ярость аспидов неисцельна» (Втор. 32:33). Почему же так? А потому, что виноградник Божий близко придвинулся к иноплеменникам, то есть, к иноплеменническим нравам. «Смесишася, – сказано, – с языки и навыкоша делом их», как и те, о которых Писание говорит: «От виноградов Содомских виноград их и лоза их от Гоморры», то есть, близ Содома и близ Гоморры жили Божий люди и от них научились нраву греховному, развращенному и богопротивному; посему-то «ярость змиев вино их и ярость аспидов неисцельна». Кого не развратит дружба со злыми? «Со строптивым, – сказано, – развратишися» (Пс. 17:27). Минуем же этот строптивый, развращенный виноград; пойдем дальше.

Те пророческие слова: «Виноград бысть возлюбленному на месте блазе» другой перевод читает так: «Виноград был у возлюбленного на роге сына елеа». Здесь толковники под рогом разумеют судьбу, счастье, благоденствие и богатство тех, рог которых на земле возносится в славе и могуществе; под елеем разумеют плотоугодное сладострастие и греховное любосластие. На этаком прекрасном месте, на вознесенном, как рог, на умащенном и тучном, как елей, может ли родиться виноград Божий? Никак! И здесь Бог жалуется: «Ждах, да сотворит гроздие, сотвори же терние». Откуда ведь больше всего родятся острые, богопротивные вещи, как не от плотских греховных сладострастии? «Мудрование плотское – вражда на Бога», – говорит апостол (Рим. 8:7). Не дивись же, Господи, что и этот виноград Твой бесприбылен; он вознесен на рог судьбы, суетного счастья, богатства и утучнен елеем плотоугодия и грехолюбия. Мы же, миновавши и сей виноград, пойдем дальше.

Кажется мне, что мы уже миновали все злые винограды мира сего, лежащего во зле: миновали виноград гордости на холме; миновали виноград лицемерия и притворной доброты на месте благом; миновали виноград суетного счастья и плотского греховного вожделения на роге елея. Теперь нам следует войти в добрые виноградники и собирать в них вкусные и здоровые для душ наших гроздья.

Оставивши ветхозаветные виноградники, войдем в новоблагодатные, и как там мы беседовали с первейшим пророком Исайей, так и здесь мы побеседуем с неким апостолом святым, с тем апостолом, который больше всех знал тайны Христовы. Святый апостол и евангелист Иоанн Богослов! Ты на последней вечери Христовой почил на персях Его и посему познал непонятное; скажи нам, о чем Христос беседовал с вами, апостолами Своими, идя на вольное страдание и смерть после того, как ушел от вас Иуда? Евангелист рассказывает, не столько говоря устами и языком, сколько пиша пером и чернилами в Евангелии, о том, что Господь, любезно и долго беседуя с учениками Своими накануне страданий Своих, назвал Себя виноградом, который возделан Отцем: «Рече Господь учеником Своим: Аз есмь лоза истинная, и Отец Мой делатель есть» (Ин. 15:1).

Войдем мы в этот виноград; здесь мы поистине найдем пользу, ибо здесь есть гроздья и вино веселия. Посмотрим же, почему Господь наш назвал Себя виноградом. Не потому ли, что в св. Тайнах под видом вина верующие пьют Его животворящую кровь? Ведь Он сказал на вечери: «Пийте от нея вси, сия есть кровь Моя» (Мф. 26:27). Назвал Он Себя виноградом для того, чтобы знали, что кровь кто-либо может пить не иначе, как только под видом гроздной крови, то есть, под видом вина, которое в Писании называется кровью гроздною: «Кровь, – говорится, – гроздову пияху» (Втор. 32:14). Не для того ли Он назвал Себя виноградом, чтобы показать, что как гроздь виноградная, пока не будет вложена в точило, не попрана и не раздавлена, до тех пор не даст из себя вина, которым веселится сердце человеческое, так и Ему, Господу нашему, подобало, как и грозди, быть попранным и раздавленным страданиями, чтобы источить кровь, как вино, для радостного спасения всего рода человеческого. Имея взойти на крест, Он назвал себя лозой виноградной, и как лоза, возросши на коле, родит гроздья, так и Господь наш, вознесшийся на кресте, имел принести пять чудных красных гроздьев, пять, говорю я, больших ран на руках, ногах и пречистом Его боку; посему-то Он и сказал: «Аз есмь лоза». Оберем же от этой таинственной лозы те пять гроздьев, пять ран Христовых, и будем во здравие кушать все, духовные и мирские, великие и малые, старцы и юноши. Поистине, вкусны те гроздья для духовного насыщения и полезны для мысленного здравия, ибо имеют многую силу. Гроздь или рана правой руки Господней имеет силу любить добрых, гроздь же левой руки, или рана левой руки, имеет силу миловать грешных. Для того-то Он и пострадал правой и левой рукой, чтобы показать, что Он праведных любит, а грешных милует. Гроздь или рана правой ноги Господней имеет силу постановления нас на путь правый, гроздь же или рана левой ноги Его имеет силу возбранения пути злого нашим ногам. Наконец, гроздь или рана пронзенного Его сердца имеет великую силу высочайшей любви, которой Он от всего сердца любит не только друзей, но и врагов: «Отче, отпусти им» (Лк. 23:34). Больше такой любви никто не имеет, чтобы положить душу свою не только за друзей, но и за недругов. Вот видите, каким вкусом обладают те пять духовных гроздей. Будем же кушать их во здравие, будем кушать с желанием, и да уразумеем силу их: «Вкусите, – сказано, – и видите, яко благ Господь» (Пс. 33:9). Но не оставим и прочих всех, хотя и меньших, гроздей той лозы, не пренебрежем, скажу я, и всеми прочими ранами, бывшими на теле Господнем, ибо все имеют одну и ту же силу избавить и спасти нас от грехов наших. Апостол говорит: «Христос грехи наша Сам вознесе на теле Своем на древо, да от грех избывше, правдою поживем: егоже язвою исцелесте» (1Пет. 2:24).

Поищем еще и то, где любит насаждать, расти и приносить плод тот прекрасный виноград, та «лоза истинная», которая есть – Христос. Мы знаем, что Он родился однажды прежде веков от Отца, без матери. Знаем и то, что в последнее время Он родился от Матери без отца, от пречистой Девы Марии, и имеет тело, как лозу виноградную, Божество же в теле, как сок виноградный в лозе и гроздьях. Где же ныне родится сей прекрасный и прелюбезный наш виноград, где насаждается и растет: этого, я думаю, не всякий угадает.

Есть изыскание боговдохновенных мужей о священномученике Игнатии Богоносце: почему он называется Богоносцем? Говорят, вот почему: когда Господь, ходя на земле и уча людей, говорит: «Не браните детем приходити ко Мне» (Мк. 10:14), тогда в народе случайно были родители Игнатия вместе с отроком Игнатием, который уже начинал ходить. Господь, призвав к себе от них отрока Игнатия, поставил его посредине и, взявши его на руки и обнявши его, сказал: «Аще кто не будет яко отроча сие, не может внити в царствие небесное» (Мф. 18:3). Потому-то и был святый Игнатий назван потом Богоносцем, что был носим руками Бога воплощенного, а еще не меньше и потому был назван Богоносцем, что носил Бога в сердце своем. Когда он мучителями был брошен на съедение зверям за Христа, то был спрошен ими, почему он всегда на устах имеет Христово имя ? Святый на это, ответил: я имею это имя написанным в сердце, ибо устами исповедую Того, Кого всегда ношу в сердце. После, когда святый был съеден зверями, то по Божию изволению среди костей его сердце сохранилось целым, не съеденным зверями. Неверные, найдя его и вспомнив слова святого, разрезали это сердце посредине надвое, желая узнать, правду ли он говорил, и нашли, что внутри на обеих сторонах разрезанного сердца золотыми буквами написано было: «Иисус Христос». Таким образом святый Игнатий и по имени, и самым делом оказался Богоносцем, поскольку Христа Бога носил в сердце своем.

Мы же, возвращаясь к беседе, скажем про себя: вот где любит насаждаться мысленная лоза – Христос: в сердцах Своих верных рабов, истинно любящих Его. Посмотрим же в свое сердце каждый, найдем ли в нем Христа? О, сердце христианское, сердце строптивое, развращенное, ожесточенное и окаменелое! Есть ли в тебе Бог, носишь ли в себе Бога? Насаждается ли в тебе истинная виноградная лоза – Христос? Не больше ли ты родишь непотребное, смрадное и вредное зелье помышлений злых, о которых говорит Сам Господь: «От сердца исходят помышления злая, татьбы, убийства, прелюбодеяния» (Мф. 15:19)?

Был бы безумцем тот, кто в своем малом саду, из которого он имеет все свое пропитание, вместо каких-либо необходимых для пропитания плодов он насаждал бы крапиву или терние и такими бесполезными растениями портил бы полезную землю. Не между разумными, но между глупыми считай и того, кто в сердце своем насаждает вместо лозы – Христа – хворост страстей и грехолюбия и родит вместо гроздей тернии.

Святый Амвросий называет безумным Ахава, царя израильского, а за что? За его безрассудное намерение и за глупые слова. Он говорит Навуфею: «Даждь ми виноград твой, и будет ми оград зелию» (1Пар. 29:5). Рассуждая об этом, учитель тот говорит: «В том заключалось все безумие (Ахава), в том вся ярость, что для худого зелья искался простор».

О, глупый Ахав! Отнимаешь чужой, прекрасный, плодовитый виноград только для того, чтобы, искоренив лозу с гроздьями, насадить на том месте какое-то худое оградное зелье: лук, чеснок и прочее.

О, глупый христианский человек! Ты в своем сердце вместо прекрасного, сладкого и радостотворного винограда – Христа – насаждаешь скаредность, горечь и многострадальную любовь к греховным похотям. Та лоза насаждается и тот виноград духовный родится в сердце рабов Его, а не в сердце рабов греха. Соделаемся же мы истинными рабами Христовыми, а не рабами греха, порабощенными сладострастными похотями. Но обратимся снова к нашей беседе о духовных виноградах.

Найдется ли какой-либо другой виноград, после избранного того винограда, Христа Господа нашего? Хотя и не такой, но зато подобный найдется. Где же он находится? Был прежде в Назарете, а ныне – в святой церкви Господней. Приблизился великий праздник Рождества Девы Богородицы от праведных родителей Иоакима и Анны: вот виноград Господа Саваофа, который из бесплодного корня произрастил нам сад живоносный – Матерь Свою. Святые, праведные родители – как бы избранная лоза виноградная; а родившаяся от них Богоотроковица есть как бы гроздь, приносящая вино веселия, ибо она есть радость всех скорбящих. Итак, будем притекать и к сему винограду и будем принимать грозди Богородичной благодати для наслаждения и радости наших сердец. Аминь.

«Уподобися царствие небесное человеку царю, иже сотвори браки сыну своему» (Мф. 22:2). «Ирод рождеству своему вечерю творяше» (Мк. 6:21)

В нынешних Евангелиях, возлюбленные слушатели, мы слышим о двух пирах. В рядовом недельном Евангелии мы слышим о пире брака царевича, в Евангелии же праздничном – о пире в день рождения Иродова. Два пира: один – добрый, другой – злой. Добрый пир – брачный пир сына царского, который есть Христос Господь наш, обручивший Себе церковь святую, с которой Он соединился, искупив ее Своею кровию. Злой пир – пир Иродова рождения, на котором святому великому угоднику Божию Иоанну Предтече неповинно была отсечена глава. Кто пиршествует на этих пирах? Какого чина люди? Евангелие говорит, что на брачном пире царского сына ликуют все простолюдины, собранные с улиц и дорог, убогие и нищие: «Рече рабу своему: изыди скоро на распутия и стогны града и нищыя, и бедныя, и слепыя, и хромыя введи семо» (Лк. 14:21). На Иродовом же пиру все люди начальствующие: «Ирод вечерю творяше князем своим и тысящником, и старейшинам галилейским» (Мк. 6:21). Нет там ни одного убогого простолюдина. Христос призвал на пир Свой убогих, а Ирод на свой пир собрал богатых. Я же хочу присмотреться умными очами к обоим тем пирам и доподлинно узнать и увидеть, кто именно и на каком пиру сидя пиршествует? Хочу узнать не по именам только лиц человеческих, но по признании добрых или злых нравов человеческих. Кого я увижу, и любви вашей скажу, что они едят, пьют и кто их увеселяет: все это я возвещу, «Господу поспешествующу».

Когда я направляю очи мои для того, чтобы видеть два пира, то прежде всего я тотчас вижу Иродов пир, как бывший прежде страдания и воскресения Христова, ибо прежде чем Христос совершил брак Свой с невестою Своею церковью, искупленною кровью, и сказал на кресте «совершишася», пир Иродов уже совершился. Итак, я сначала посмотрю на Иродов пир, как совершившийся прежде.

На Иродовом пиру хотя и много было звано князей, бояр и старейшин галилейских, однако же из нравных гостей я вижу только три лица. По-гречески они называются Афродита, Дионис и Арей, по-римски – Венус, Бахус и Марс, а по-славянски – прелюбодеяние, пьянство и бесчеловечие или человекоубийство, ибо Ирод, прелюбодействуя, упился, упившись же, убил мечом святого Иоанна Предтечу.

На первом месте сидит Афродита или Венус, а по нашему – прелюбодеяние; ибо эта страсть обыкновенно везде начальствует и даже царствует, поскольку все, что в мире, есть похоть плотская. Не напрасно Диоген, славный греческий философ, блудную страсть назвал царицею царей, ибо она властвует не только над обыкновенными людьми, но и над царями: эти властвуют над народами, а она царствует над ними. Видеть это можно было еще и прежде на примере Дария, царя персидского, с головы которого наложница его Апамина, дочь Вартакова, сидя по правую его руку, сняла царскую диадему, возложила ее на себя и била царя по щекам, он же только смотрел на нее с раскрытыми устами. Когда она смеялась с ним, он смеялся; если же она разгневается, он утешает ее, пока она не начнет говорить с ним. Подобно сему история повествует и об Аларихе, готтском царе, славном и сильном, что он не гнушался очищать сандалии своей блудницы Пинфии, оказывая рабские услуги блудной женщине, которую безмерно любил. О, страстное порабощение! Тот, кто был страшен многим народам, непобедим в битвах, царствовал в Риме, владел странами, тот был рабом блудницы! О, крайняя слепота, безумие и бесстыдство!

Такая-то царица и возобладала Иродом; она повелела ему прелюбодействовать, повелела ему, как рабу и пленнику своему; ибо греховною страстью она пленила его, поработила себе и вовсе закабалила, а он служил ей, как плененный раб, и все повеления ее исполнял с кротостью и усердием. Повелела: «прелюбодействуй», и прелюбодействует; повелела: «упейся», и упивается; повелела: «убей», и убивает угодника Божия Иоанна Предтечу.

На противоположном же пире, на пире царского сына – Христа Спасителя нашего, вместо любодейной страсти сидит целомудренная чистота; ибо Тот пречистый и нескверный Жених как Сам родился от пречистой Девы и вскормлен пречистым девическим молоком, так и чистых любит, чистым дает почивать на лоне Своем и им вручает Матерь Свою. Не девственнику ли Иоанну он дал на тайной вечери возлежать на груди Своей? Не ему ли под крестом вручил Матерь Свою? «Жено, се сын твой; се мати твоя» (Ин. 19:26). Правда, Он не гнушается и скверными грешниками, как говорят о Нем ненавидевшие Его иудеи: «С грешниками Сей яст и пиет» (Мф. 9:11); но Он не гнушается только таких грешников, только с такими имеет общение, которые каются с истинною душею, которые с праведным сердцем, с умилением и молитвами приходят к Нему, только таких Он не гонит от Себя. «Грядущего, – сказал, – ко Мне не изжену вон». Не только же не гонит приходящего, но отечески обнимает его распростертыми объятиями и удостаивает Своего пиршества; но нечистые, некающиеся, ожесточенные грешники, каждый день оскверняющиеся и не хотящие отстать от своей скверны, пусть не приближаются к пречистому Жениху, ибо на этот пир не призывают никого нечистого, и не может войти туда никакая скверна. Там при входе стоит самый чистый девственник, святый Иоанн Богослов, и громким гласом изгоняет всех нечистых, говоря: «Вне псы, прелюбодее и любодее» (Апок. 22:15), а Жених, сидя на Своем месте, приказывает: «Не дадите святая псом, не пометайте бисер пред свиниями». Итак, вон, бесстыдные, вон, свиньи скверные, валяющиеся в грязи греховной тины, в грязи пре

любодеяния и любодеяния, прочь от пира Христова! Снова смотря на Иродов пир, я вижу сидящего подле Венеры Бахуса, который у греков был богом чревоугодия, богом объядения и пьянства, и о котором вспоминает и апостол: «Имже бог чрево, и слава их в студе, иже земная мудрствуют» (Флп. 3:19). У греков был самым любимым богом тот, который велел есть да пить, а о завтрашнем дне не думать, который велел даже пресыщаться и упиваться, а о душе не радеть. Но не только грекам, но, как вижу я, и нашим так называемым православным христианам тот божок не нелюб, понравился, ибо очень склонны к чревоугодию, подражая ученику Бахуса Лютеру. Не соблюдать, говорят, постов – не грех; пьянствовать день и ночь – общительность; проводить время в гуляньях – это дружба; что же касается того, что будет после смерти, что касается души, то говорят: куда ей идти? Это сказка. Вот каково учение Бахуса, бога чрева. А кто не знает, каков нрав такого пьяницы?

Славный среди древних греков философ Анахарсис говорил, что лоза виноградная родит три грозди: первая – гроздь наслаждения, другая – упоения, а третья – печали. Тот философ этим указывает на то, что незначительное употребление вина служит наслаждению и здоровью человека, ибо утоляет жажду, дает исцеление чреву и веселит сердце человека; многое же употребление вина делает человека пьяницей, порождает многочисленные ссоры, разжигает ярость и возбуждает на драки и битвы, и за этим следует немалая печаль.

Если мы захотим подробно рассмотреть силу пьянства и если назовем пьянство виноградом, то мы найдем родящиеся от пьянства грозди, приносящие человеку не пользу, но вред и печаль, – найдем не три, но больше, а именно, десять. Итак, пусть пьянство будет названо нами виноградом, но неблагоплодным, а разве тем, о котором пророк Моисей во Второзаконии пишет: «От виноградов Содомских виноград их и лоза их от Гоморры; гроздь их гроздь желчи, гроздь горести их; ярость змиев вино их и ярость аспидов неисцельна». Поистине, пьянство содомо-гоморрское есть виноград, родящий не иные какие грозди, как только грозди, полные желчи, горечи, змеиного и аспидного яда. Каков сад, таковы и плоды в нем.

Итак, первая гроздь пьянственного, желчного винограда есть помрачение ума, изменение разума и погубление памяти, ибо пар и сила вина, восходя из желудка, наполненного вином, в голову, туманит мозг и смущает ум. Посему-то много таких, которые в пьяном состоянии не помнят себя, не знают, что делают и что говорят, подобно безумным; если с ними случится далее какое-либо зло, бесчестие ли, раны ли, они на утро ничего не помнят. На таких исполняется написанное в Притчах: «Биша мя, и не поболех, и ругашася ми, аз же не разумех» (Притч.23:35).

Другая гроздь есть бесстыдство, ибо пьяный никого не стыдится, но, потеряв стыд, произносит скверные, хульные, бесстыдные, скаредные, невыносимые для целомудренного слуха слова. Уста его делаются как бы пустым хлевом, полным смрадного гноя, а язык его как бы лопатой, выбрасывающей гной. Сердце такого есть ничто иное, как сокровищница многих зол, из которой не может происходить ничто доброе, но только зло, согласно словам Евангелия: «Человек злый от злого сокровища сердца своего износит злое: от избытка бо сердца глаголют уста его» (Лк. 6:45).

Третья гроздь пьянственного винограда есть несоблюдение тайны, ибо все то, что трезвый глубоко в сердце своем скрывает, погребши молчанием, будут ли это свои или вверенные ему кем-либо другим тайны, все это пьяный делает известным для всех. Кроме того, и все, что было совершено давно и предано забвению, он вспоминает и как мертвеца воскрешает. Такой подобен бочке, полной нового питья, в которой при шумящем и изливающемся питье дрожжи не удерживаются на дне, но поднимаются наверх и, гонимые из бочки внутренней теплотой, вытекают вон. Подобно сему и в пьяном человеке сила опьянения возмущает сердечные тайны и гонит их вон. Он устами своими открывает тайны подобно тому, как дрожжи поднимаются со дна бочки, и, что обычно бывает, как пища из желудка, исполненного пьянством, выбрасываются и тайны блеванием. В пьяном обе эти, то есть, и пища, и тайны, превращаются в блевотину.

Четвертая гроздь пьянственного содомо-гоморрского винограда есть распаление похоти на плотское смешение. Посему-то апостол и увещевает: «Не упивайтеся вином, в немже есть блуд» (Еф. 5:18), а святый Василий Великий говорит: «Несомненно от вина, как от некоего источника, проистекает безудержная похоть, которая много превосходит даже неистовство всех бессловесных по отношению к женскому полу; ибо бессловесные животные не переходят границ естественного, а упивающиеся вином в мужчинах ищут женского пола и в женщинах – мужского пола».

Пятая гроздь, исполненная змеиного и аспидного яда, есть ярость, гнев, вражда, ссоры, драки и кровопролития. Пророк Осия говорит: «Начаша князи яритися от вина, не токмо же князи, но и простолюдины, исполнившеся вина, возстают друг на друга яростию» (Ос. 7:5). Посему-то и Приточник выражает порицание: «Кому люте? Кому молва? Кому суды? Кому туга и понос? Кому сокрушение вотще? Кому сини очи? Не пребывающым ли к вине и не надзирающым ли, где когда пирове бывают?» (Притч. 23:29: 30). И Сирах увещевает: «В вине не мужайся, многих бо погуби вино: пещь искушает железо, вином же искушается сердце в сваре гордых» (Сир. 31:29:30). И еще тот же говорит: «Горесть душам вино много пиваемо, с гневом и клеветою умножит ярость безумнаго» (Сир. 31:34:35).

Шестая желчная гроздь пьянственного винограда есть повреждение здоровья, ослабление телесных сил, дрожание рук, боль головы, изменение глаз, бедствования желудка, стоны, недуги, преждевременная старость, уменьшение лет жизни и ранняя кончина.

Седьмая гроздь – растрата имущества, погубление богатств и отсутствие прибылей. «Делатель бо пиянивый, – говорит Сирах, – не будет богат» (Сир. 19:7). О, как много таких, которые от великого богатства пришли к крайней нищете! Примером сего может быть блудный сын.

Восьмая несладкая гроздь – лишение спасения, ибо пьянство губит подобно вещественным имениям и духовные богатства. Оно осмеливается на все грехи, ибо тот грех, которого трезвый человек гнушается, боится или стыдится, тот грех он в пьяном виде совершить не стыдится, не боится и не гнушается. В Патерике есть повесть о некоем египетском пустынножителе, которому бес обещал, что не будет его больше угнетать никакими искушениями, только бы он совершил один какой-либо грех из трех. Он предложил следующие три греха: убийство, блуд и пьянство. Соверши, говорил он, какой-либо один из них: или человека убей, или соблуди, или один раз упейся, и дальше ты пребудешь в мире, и после этого я не буду уже искушать тебя никакими искушениями. Пустынник же тот подумал про себя так: человека убить – страшно, ибо это есть и само по себе большое зло, и заслуживает смертной казни как по Божьему суду, так и по гражданскому. Совершить блуд, стыд, погубить хранимую до того чистоту тела – жаль, и гнусно оскверниться не познавшему еще этой скверны. Упиться же один раз – кажется, небольшой грех, ибо человек скоро протрезвляется сном. Итак, пойду я, упьюсь, чтобы бес больше не угнетал меня, и мирно я буду жить в пустыне. И вот, взявши свое рукоделие, он пошел в город и, продав его, вошел в корчму и упился. По действию сатанинскому случилось ему беседовать с некоей бесстыдной и прелюбодейной женщиной. Будучи прельщен, он пал с нею. Когда он совершал с нею грех, пришел муж той женщины и, застав грешащего с женою, начал его бить; а он, оправившись, начал драться с тем мужем и, одолевши его, убил. Таким образом, тот пустынник совершил все три греха: блуд и убийство, начав с пьянства. Каких грехов он трезвый боялся и гнушался, те он смело совершил пьяный и чрез это погубил многолетние свои труды. Разве только потом истинным покаянием он смог снова найти их, ибо милосердием Божиим человеку, истинно кающемуся, возвращаются его прежние заслуги, которые он погубил грехопадением. Вот как пьянство толкает на все грехи и лишает спасения, погубляя добродетели. Об этом ясно говорит святый Златоуст: «Пьянство, если в ком найдет и целомудрие, и стыд, и разум, и кротость, и смиренномудрие, все повергает в бездну законопреступления». Не лишится ли спасения своего и не будет ли отрешен от наследия небесного тот человек, который чрез пьянство лишился всех своих добродетелей? Истину говорит апостол: «Пьяницы царствия Божия не наследят» (1Кор. 6:10).

Девятая желчная гроздь – гнев Божий, ибо пьянствующий, преступая заповеди Божии, подвигает на гнев Бога своими грехами. Посему пророк Исайя восклицает: «Горе востающим заутра, гонящым сикера, пиющым до вечера: вино бо пожжет я. С гусльми и прегудицами, и тимпаны, и свирельми вино пиют, а дел Божиих не ведят» (Ис. 5:11:12). К таким и пророк Иеремия говорит: «Пийте и упийтеся, и изблюйте, и падите, и не востаните от лица меча, егоже Аз послю среди вас» (Иер. 25:27).

Десятая и самая горькая гроздь пьянственного винограда есть несомненная погибель души, ибо иные грешники, когда приблизятся к часу смерти своей, могут каяться и сожалеть о грехах, имея трезвый ум; пьяный же как может, умирая, покаяться, если он не помнит себя и не знает, что приблизилась к нему неожиданная кончина? Умирающему же без покаяния неизбежна геенна.

Вот каковы грозди того содомо-гоморрского винограда, то есть, пьянства, вкус которых хотя вначале и кажется сладким, но после превращается в желчную горечь и в яд змеиный и аспидный.

Все это сказано не для похуления вина, но для укорения пьянства, ибо вино создано Богом на радость и здоровье людям, а не для пьянства и вреда. Послушаем, что говорит святый Златоуст: «Вино дано для того, чтобы мы веселились, а не безобразничали, чтобы смеялись, а не были осмеяны, чтобы мы здравствовали, а не болели, чтобы исправили слабость тела, а не уничтожали душевную крепость». Еще он же в другом месте говорит: «Пьянство не от вина, но от безмерного употребления: вино нам дано не для иного чего, как только для телесного здоровья, но сему препятствует безмерное его употребление». Из этих слов учителя видно, что не вино виновато, но невоздержание пьющих без меры. Тот же святый считает пьяниц за их безмерное пьянство бесчестнее псов, ослов и прочих бессловесных животных, ибо всякое животное не ест и не пьет больше, чем нужно, и никто не может принудить его, чтобы оно ело или пило больше, чем желает его природа. Пьянствующий же человек и без принуждения все больше и больше наполняет чрево свое, так что даже сам себе вредит. Смотри об этом нравоучение 57-е в беседе на святого евангелиста Матфея.

Напротив, на пиру Жениха Небесного, Христа Спасителя нашего, подле целомудренной чистоты сидит святое воздержание и поддерживает чистоту, ибо чистота ослабевает без воздержания, утверждаясь же на воздержании, она сильна. Итак, подле чистоты на пиру Христовом сидит воздержание, а сидя, соблюдает пост. Она если ест и если пьет, то во славу Божию ест и пьет, а не для угождения чреву. Хотя она и ест, однако же встает от трапезы несколько голодной, и хотя пьет, однако же оставляет в себе немного жажды. Ест она не до пресыщения, пьет не до опьянения и малым чем не сравнивается с постящимся. Что же касается того, чтобы нарушить пост церковный, то сие она считает за тяжкий смертный грех, которого не попусти, Боже! Она знает нрав Жениха, который постился в пустыне сорок дней и сорок ночей. Хотя о Нем завистливые и говорили иное: «Сей Человек ядца и винопийца» (Мф. 11:19), однако же Он Сам воздерживался от всего и учеников Своих учил: «Блюдитеся, да не отягчают сердца ваша объядением и пьянством, и сластьми житейскими» (Лк. 21:34).

Бахус, бог чревоугодия, с учеником своим Мартином Лютером, говорит так: необходимо в полках не смотреть на пост и есть в пост мясо, чтобы солдаты были сильными в войне, крепкими в бою и не ослабели бы в сражении от поста и воздержания. Отвечая на это не сразу, я напомню историю с Гедеоном. Израильтяне в древности были весьма притеснены мадианитянами, и по причине многих бедствий они возопили к Богу. Смилостивился над ними Бог и дал им вождя – мужа сильного, именем Гедеона, который, собрав силу израильскую, пошел на Мадиама. Господь Бог велит ему не вести с собой большую силу для сражения, но избрать только лучших и храбрейших воинов. Как же Гедеон мог узнать лучших и храбрейших? Вот как он возмог сделать это. По повелению Божию он привел их всех к воде и приказал им пить. И вот одни, упав на колена и склонившись лицом к воде, пили из реки воду как скоты; другие же, черпая воду горстью, пили из своей горсти. После этого Гедеон разделил всех на две части: пивших воду по-скотски он поставил особо, а пивших горстью – особо. Таких, которые пили воду горстью, оказалось немного, только триста человек; прочие же воины пили по-скотски, погрузивши в воду лицо с устами. И повелел Господь Гедеону возвратить назад всех, пивших воду по-скотски, и взять с собой на войну только тех триста, причем пообещал ему, говоря: «Тремя стами мужей, пивших воду горстью, я спасу вас и предам Мадиама в твои руки».

Приблизившись ночью с тремястами мужей к бесчисленной силе мадиамской, Гедеон, по повелению Божию, сам с одним только отроком проник ползком в стан мадиамский и, ходя в нем тихо, прислушивался. И вот слышит, как один воин, пробудившись от сна, рассказывает свой сон своему другу: «Будто тесто хлеба ячменного катилось от полка Гедеонова и прикатилось в наш мадиамский стан к мадиамской палатке, побило ее, опрокинуло, и упала палатка». На это друг его ответил: «Это не тесто, но копье Гедеоново: предаст Господь в его руки Мадиама и весь полк наш». Услышав сие, Гедеон поклонился Господу, возвратился к своим, приготовился к битве и, напавши на мадиамский полк, побил его и разогнал в конец.

Здесь я спрошу; почему к мадиамской палатке прикатилось, чтобы опрокинуть ее, не мясо, которое едят в полках, но тесто хлеба, и хлеба при этом не пшеничного, но ячменного? То ячменное тесто, по объяснению толковников, было знамением поста Гедеона, который, готовясь к битве, прилежно постился и молился, а в посте укреплял тело свое не мясом, не сладкими кушаньями, но ячменным хлебом, и Бог помог ему. Стыдись же, Бахус с Лютером, говорящий, что воины в полках ослабеют из-за воздержания от мяса. Феодосий Великий, ведя борьбу с Евгением, мучителем римским, много постился с молитвою, приготовляя себя к борьбе; а ослабел ли в борьбе он, не евши мяса? Так же поступал и Ираклий, ведя борьбу с персами.

Итак, лжешь ты, обжора и пьяница Бахус, и чужд ты пира Христова; ты же, святое воздержание, хорошо сядь здесь, на браке Жениха своего.

Снова смотря на Иродов пир, подле Венеры и Бахуса, то есть, подле блудной и чревоугодной страсти, я вижу сидящим бесчеловечного мучителя Арея или Марса, то есть, бесчеловечное мучительство. Этот поганый бог или бес, сидя на Иродовом пиру, научил Иродиаду просить главу Предтечи, а Ирода научил убить неповинного святого великого угодника Божия. Какое бесчеловечное мучительство – убивать неповинного и предавать смерти того, кто не совершил греха и на устах которого не было лести?

Наоборот, на брачном пире Небесного Жениха сидит человеколюбие Христово, благое, благоутробное, милосердное и не только не угнетающее невинных, но даже и грешных прощающее, и врагов любящее, и молящееся о убивающих Его: «Отче, отпусти им» (Лк. 23:34). Слава человеколюбию Твоему, милосердный наш Владыка! Слава благоутробию Твоему!

Вот мы видели сидящих на Иродовом пиру и на Христовом пиру. Там – блуд, пьянство и бесчеловечие, а здесь – чистота, воздержание и человеколюбие. Что же они едят и пьют?

На Иродовом пиру едят людей, а пьют кровь их и слезы. Вот что говорит Бог во псалмах: «Снедающий люди Моя вместо хлеба» (Пс. 13:4). Несут главу Предтечеву к пирующему Ироду – это пища; каплет кровь из главы – это питье. О, безбожное мучительство!

Смотри, как совершается пир немилосердных властителей. Но ведь и ныне у многих господ происходит почти то же самое: они поедают и пьют кровавые труды человеческие, а бедных крестьян своих немилосердно мучат: это они вместо хлеба поедают людей Божиих. У господ всего до пресыщения достаточно, а крестьянам бедным не хватает и куска плохого хлеба. Те объедаются, а эти голодают; те упиваются, а эти разве только водой утоляют свою жажду; те веселятся, а эти плачут при взыскании с них долга путем истязаний. Таков-то господский пир: на нем съедают людей вместо хлеба.

Что же едят и что пьют на брачном пиру Небесного Жениха? Ныне под видом хлеба и вина – пречистое и животворящее Его тело и пречистую и животворящую Его кровь, в будущем же веке не «в зерцале и гадании», но «лицем к лицу» увидим Его, как Он есть: «Насыщуся, внегда явитимися славе Твоей» (1Кор. 13:12; Пс. 16:15).

Кто же веселит пирующих на обоих тех пирах? На Иродовом пиру веселит бесстыдное девство; Иродиадина дочь плясала и угодила Ироду и возлежащим с ним. Окаянное то девство, блудное то девство, которое бесстыдно пляшет пред таким большим собранием достойных лиц и ищет чужой головы. Ей быть блудницей, а не девою; она дева только именем и видом, на самом же деле она – скверное животное.

Кто же веселит на пиру Небесного Жениха? Жена, плачущая у ног Христовых, омывающая слезами ноги Его и целующая их: она веселит, ибо ее виною проявилось великое милосердие Божие к грешникам. Сам премилосердный Владыка наш сказал пречистыми Своими устами: «Отпущаются греси ея мнози, яко возлюби много» (Лк. 7:47).

Видишь разницу? На Иродовом пиру пляшут, а на Христовом пиру плачут. Там грехи копят, грехи к грехам присоединяют, а здесь прочь растаскивают великую кучу грехов. Там пляшущую зовут девою, а здесь плачущую грешницей. Но какая дивная перемена! Из грешницы получилась праведница, из блудницы девица, невеста Христова, а из Иродиадиной девицы – большая всех блудниц. Хорошо говорит святый Иероним: «О, как много считающихся девицами опозорятся в судный день! О, как много мнимых блудников будет увенчано Богом!»

Опозорятся мнимые девы, ибо обличены будут в своих тайных нечистотах. Почтутся венцом небесной славы от Бога те, которые хулятся людьми, как блудницы; там же откроется их покаяние, теплые слезы, доброе и только одному Богу известное исправление жизни.

Вот, слушатели мои, все, что я увидел на обоих пирах, я сказал любви вашей; сказавши же молю: избегайте злого пира; идите на добрый. Не общайтесь с Иродовыми пиршественниками: «Не ревнуй лукавнующим, ниже завиди творящым беззаконие» (Пс. 36:1); с пиршественниками же Христовыми имейте общение и неотступно держитесь их. Аминь.

«Возлюбиши Господа Бога твоего всею душею твоею, всем сердцем твоим и всем помышлением твоим» (Мф. 22:37)

Возлюбленные слушатели! Не погрешил тот, кто любовь, любовь же Божественную, назвал огнем. Светит ли в темноте огонь, светит и любовь, согласно словам Богослова: «Любяй во свете пребывает, и соблазна несть в нем» (1Ин. 2:10). Греет ли огонь, не знобит и любовь, когда подобно одежде покрывает все и множество грехов. Сожигает ли хворост огонь, не не умеет и любовь превращать в пепел хворост беззаконий наших, как, например, сказано об одном лице: «Отпущаются греси ея мнози, яко возлюби много» (Лк. 7:47). «Тает ли воск от лица огня» (Пс. 21:15), тает и сердце человеческое от теплоты любви. «Бысть, – говорится, – сердце мое яко воск, таяй посреде чрева моего». Вверх ли пылает пламя огненное, и любовь ищет вышних и превосходит все добродетели; она выше всего. Сей-то огонь, огонь любви, Спаситель наш и принес к нам с небес: «Огня, – сказал Он, – приидох воврещи на землю, и что хощу, аще уже возгореся» (Лк. 12:49). О, если бы тем огнем просветились умы наши, согрелись сердца наши, истаяли души наши, загорелся дух наш! Распали нас в любовь Твою, многомилостивое Слово Божие!

Огонь без подтопки не горит. Даже и посланный с неба требует дров. Ведь и в Ветхом Завете огонь свыше сошел на Моисеевы и Аароновы жертвы, но чтобы он никогда не угасал, священники днем и ночью подкладывали на алтарь дрова.

Жертвенником Божиим в духовном смысле является сердце наше; огонь же, сходящий свыше, – это любовь Божия, свыше изливаемая на наши сердца, согласно слову апостольскому: «Любовь Божия разлияся в сердцах наших Духом Святым, данным нам» (Рим. 5:5). Кто хочет загореться пламенем Божественной любви, тот ищи таких дров, которыми мог бы поджечь в себе огонь невещественный, духовный, огонь любви Божией, и соблюсти его на твоем сердечном жертвеннике неугасаемым никогда.

Я же, грешный, в помощь тебе, боголюбивый мой слушатель, пойду за дровами в лес или в сад Божественного Писания и соберу вязанку дров не из простых деревьев, но из тех, из которых был сделан честный крест Христов (всемирное воздвижение которого мы праздновали на прошлой неделе, а ныне совершаем отдание сего праздника); собравши вязанку дров из таких деревьев, принесу их сюда, в народ, чтобы всякий желающий мог без труда взять себе на пользу и потребность. «Боже, в помощь мою вонми; Господи, помощи ми потщися» (Пс. 69:2).

«Возлюбиши Господа Бога твоего».

Повествуют о некоей птице, одноименной с деревом финик, называемой финике и находящейся в странах Аравии, близ Индии. Она после пятисотлетнего пребывания, собравши с благовонных деревьев сучья и ветки, складывает их в кучу где-либо на высоком холме и, севши на этом холме и распростерши против солнечных лучей в очень знойный полдень свои крылья, загорается и сгорает в пепле, а потом снова в этом пепле зачинается и родится от росы небесной. Истина ли это, или нет, я не спрашиваю; пусть при повествователях будет вера в это. Я знаю ту несомненную истину, что мысленный финике, Господь наш Иисус Христос, объятый неизреченной любовию к человеку, собрав благовонные деревья – кедр, певг и кипарис, занесши их на Своих плечах на холм Голгофской горы, сложивши их в крест, как в кучу, и распростерши руки, как финике крылья, Он сгорел пламенем любви, когда из любви к нам положил за нас на кресте Свою душу.

Если мы хотим зажечься взаимной любовью к Нему, то поищем благовонных деревьев, – не хвороста со смрадным дымом, но благоуханных веществ, – сложим их на холме сердечном и прострем крылья веры и любви к Господу, простершему руки на кресте, чтобы и нам загореться от того пламенного огня любви. Где же растут благовонные деревья? Кто это знает? Скажите, чтобы мы пошли туда? Вот я слышу в Божественном Писании: хвалится Премудрость Божия неким Своим прекрасным, состоящим из благовонных славных деревьев, садом или лесом на различных местах – то на Ливане, то на Аермоне, то на приморье; на Ливане – кедры, на Аермоне – кипарисы, а на приморье – финики. Она говорит о Себе: «Аз яко кедр вознесохся в Ливане, яко кипарис на горах Аермонских, и яко финик возвысихся, иже на приморий» (Сир. 24:14:17). Я же, слыша о такой славе и почете тех деревьев, что даже самой Премудрости Божией нравилось уподобляться им, говорю себе: очень хороши те деревья для нашей нужды, благоугодны для нашей потребности. Возьму по одному поленцу из тех трех во имя Святой Троицы и положу на сердечном жертвеннике по примеру ветхозаветных иереев, которые, оберегая огонь небесный, чтобы он не угас, днем и ночью подкладывали к нему на жертвенник поленья. Итак, пойду я умом своим в те страны и прежде всего в пустыню Ливанскую к благовонному кедру. Быть может, кто-либо помнит рассказ в Библии о том, как и Соломон приобрел с Ливана кедровые деревья для созидания храма, Святого Святых, посылая к Хираму, царю тирскому, ибо Ливан находился во власти царя тирского.

Приблизившись туда, я вижу порубежный Тиру город Сарепту, а в нем дом вдовицы, где обитал пророк Илия. Вижу и ту женщину, собирающую дрова. Что ты делаешь, вдовица сарептская? Собираю, говорит, два поленца. Для чего? «Сотворю себе и детям моим мал опреснок, и ямы, и умрем» (1Пар. 17:11). Поистине, ты умрешь, если не соберешь и третьего поленца во имя Святой Троицы, которую ты почтишь, если страннолюбиво угостишь пророка Божиего, имеющего устроить воду на жертвеннике. (Ты собираешь два поленца, я же хочу собрать три, чтобы разжечь в сердце огонь любви Божией.)

Иду я дальше в путь мой мимо Сарепты и Тира к Ливану и рассуждаю умом своим: Сарепта толкуется «теснота», Тир – «скорбь», а Ливан – «белизна», или «кадило», или «приготовление сердца»; дух же говорит мне, что к убелению совести, от которой бы исходила кадилоподобная молитва, и к готовности сердца к любви нельзя прийти иначе, как только теснотою жизни и скорбью о грехах. Бывши в Сарепте и Тире, дойти до Ливана, – это значит, пройдя тесноту жизни в скорби о грехах, достигнуть чистой совести и готовности сердца к любви Божией.

Войдя в самый тот Ливанский лес, наш ум созерцает высокие кедры; но прежде нас давно уже зашел туда святый Давид с своей псалтирью, зашел петь свою Псалтирь среди безмолвия. Святый Давид! Что ты здесь в Ливане делаешь? Давид отвечает: рассматриваю кедры, каким уподобить праведников и каким – грешников. «Праведник яко финике процветет и яко кедр, иже в Ливане, умножится» (Пс. 91:13); «И видех нечестиваго превозносящася и высящася, яко кедры Ливанский» (Пс. 36:35). Не говори нам, святый Давид, о кедрах, уподобляющихся грешникам; веди нас к кедрам, уподобляющимся праведникам. Но вот Премудрость Божия тотчас отозвалась в том лесу: «Аз яко кедр вознесохся в Ливане» (Сир. 24:14). Теперь мы знаем, Давид, зачем ты зашел в Ливанский лес: ты между кедрами ищешь Премудрости Божией, Премудрости, которая говорит: «Аз яко кедр».

Кто скажет, в чем заключается подобие кедра Премудрости Божией и почему Премудрость Божия уподобляется кедру? Нам скажут это толковники Божественного Писания, которые говорят, что Премудрость Божия бессмертна и есть Создательница бессмертия, ибо создала бессмертных ангелов и бессмертные души человеческие. Кедр же есть главнейшее дерево среди негниющих деревьев, из которых были созданы и Ноев ковчег, и ковчег завета, и храм Соломонов, и потом крест Христов. И у некоторых мудрецов, как, например, у естествоиспытателя Плиния, кедр является образом вечности и бессмертия, ввиду того, что он с трудом поддается гниению, так что из-за этой способности негниения делались из кедра не только святые вещи, но и кумиры у греков. Упомянутый Плиний рассказывает, что в Риме некоторые кедровые кумиры по тысяче и более лет оставались неистлевшими и стояли даже до своего разорения христианами; посему-то, как сказано, кедр и является образом вечности и бессмертия.

Премудрость же Божия, желая ясно показать разуму человеческому Свое бессмертие, уподобилась в Писании кедру, чтобы на создании познавалась Создательница всех тварей – Премудрость, как бы говоря: знайте, люди, что как видите вы кедр, которому приписываете вечность и бессмертие, так знайте, что и Я вечна и бессмертна, и не только Я, но и души ваши, созданные Мной, также вечны и бессмертны.

Теперь я от бессмертной кедрообразной Премудрости Божией иду к бессмертным кедрообразным душам, к душам же праведников, умноженным «яко кедр в Ливане». От них я хочу взять некое поленце на нашу потребу. Но как я возьму? Чем отсеку без подобающего на то орудия? Утешает меня в этом святый Давид, говоря: не печалься; не нужно здесь ни топора, ни секиры, ибо слово Божие, глас Божий, острейший железа, тотчас приготовит много дров на разгорение огня любви. «Се слыши и внемли: глас Господа, сокрушающаго кедры, и сотрет Господь кедры Ливанския» (Пс. 28:5). Который же глас Господень так силен, что без железного орудия сокрушает на дрова и поленья превеликие кедры? Внемлем и послушаем. Вот глас, исходящий из уст Божиих не как гром, но как сладкая песнь: «Возлюби Господа Бога твоего от всея души твоея». О, глас крепкий, глас многомощный, глас не страшный, но сладкий, не грозный, но любезный, глас много действеннее обоюдуострого меча, действеннейший, «проходящий до разделения души же и духа, членов же и мозгов» (Евр. 4:12), глас, острейший меча и сладчайший меда, ибо производимая нам тобою рана является целительным пластырем для наших душевных ран, для греховных ран: «Возлюбиши Господа Бога твоего»! А вслед за тем гласом идет святый Златоуст, возглашая: «Для того и геенне запретил и обещал царство, чтобы быть нами любимым» (на послание к Римлянам, глава 2). Кто ведь не сокрушится от того гласа, не умилится сердцем своим? Когда тот глас впервые был услышан на Синае, тотчас сокрушились весьма многие пречистые ветхозаветные духовные кедры – праотцы и пророки, то есть, умилились сердцами своими, и каждый из них взывал, говоря: «Возлюблю Тя, Господи, крепосте моя: Господь утверждение мое» (Пс. 17:2:3). Когда во второй раз был услышан тот глас из уст воплощенной Божией Премудрости Христа, возгласившего в нынешнем Евангелии: «Возлюбиши Господа Бога твоего», – тогда сокрушились очень многие пречестные новоблагодатные кедры – апостолы и мученики, то есть, умилились сердцами своими, и каждый отозвался со святым Петром, говоря: «Господи, Ты веси, Ты вся веси, яко люблю Тя» (Ин. 21:17), и тотчас одни, оставивши все, пошли вслед за этим гласом, другие же дерзнули на раны и муки, как и то лицо, которое «зовет велиим гласом: Тебе, Женише мой, люблю и Тебе ищущи стражду и распинаюся».

Из тех кедров, сокрушенных и умиленных гласом любви Божией, от того образа добродетельной жизни святых угодников Божиих, возлюбивших Бога всею душею, возьмем одно первое поленце во имя и любовь первого лица во Святой Троице, в любовь Бога Отца; ибо поленце любви к Богу всей души доходит от нас к Богу Отцу, который дал нам душу Божественным и животворящим вдохновением. Взявши же сие дерево в руки рассуждения нашего, рассмотрим силу его так: бессмертная мудрость Божия мудро создала нашу бессмертную душу, ибо украсила ее по образу Своему памятью, волею и разумом. Следовательно, душа наша, украшенная богоподобной мудростью, должна мудро любить Бога, Творца своего. Здесь я говорю не о мудрости богословского мудрствования о Боге, но о мудрости искусного различения доброй вещи от злой, с помощью которой душа, почтенная богомудрым разумом, могла бы рассматривать, рассуждать и понимать ту же любовь к Богу, хороша ли она, истинна ли и совершенна. Ведь в нас, грешных, часто бывает такая любовь, что мы только кажемся любящими Бога, на самом же деле мы опечаливаем Его, как ненавидимого. Вот как много собралось нас здесь в этом святом храме, и если бы кто каждого в отдельности спросил: «Любишь ли Бога», то всякий бы ответил: «Да, люблю». Но если бы каждый посмотрел на свою жизнь, на дела, то не оказалось бы и тени любви к Богу. Мы тщеславимся, что любим Бога, но нисколько не заботимся истинно любить Его: любим словами, делами же ненавидим. Если бы кто принял в свой дом достойного гостя и сказал ему: «Люблю тебя, рад тебе», но, сказавши это, он тотчас изгнал бы его с позором из своего дома, то истинная ли будет любовь того человека к гостю? Никак: это не любовь, но надругательство. Так же делаем и мы, грешные. Едва принявши когда Христа Господа, хотящего обитать в душах наших, мы тотчас с позором изгоняем Его от себя своими греховными нравами и больше смеемся над Ним, нежели любим. Свойство же мудрой души заключается в том, чтобы рассматривать любовь и рассуждать, есть ли это любовь, истинно любящая Бога, и, найдя что-либо противоположное, исправлять и не примешивать к любви Божией любви богопротивной.

В ветхозаветной скинии было два огня: один – сошедший с неба на жертвы, который, как сказано раньше, иереи всегда оберегали, подкладывая дрова, чтобы он не погас на жертвеннике; назывался этот огонь огнем Божиим; другой же огонь, обыкновенный, народный, находился пред дверьми скинии; сохраняли его неугасимым простые люди, и назывался он «огнем чуждым». Итак, Божиим огнем сожигались только жертвы Богу, а огонь чуждый употреблялся только на некоторые другие общие нужды (Лев. 1:1–7; 6:9).

Была же заповедь Божия, твердо узаконенная под страхом смертной казни, чтобы никто из иереев не дерзал внести чуждый огонь внутрь скинии Божией. Случилась же такая вещь: два сына Аароновы, Надав и Авиуд, не известно с каким намерением вложивши в кадильницы чуждый огонь, дерзнули внести его в скинию, где был огонь Божий, и тотчас за эту дерзость их постигло отмщенье и казнь, ибо и пламя, выйдя с жертвенника от огня Божия, сожгло их в пепел. Это перетолковано уже прежде, что жертвенник Божий таинственно изображал собою сердце человеческое, огонь же Божий означал любовь Божию, горящую в сердце. Но что такое «чуждый огонь» ? Любовь к миру, которая является враждой к Богу, любовь к наслаждениям и страстям плотским, противным Богу, – вот что означает чуждый огонь. Кроме того, огонь ярости, огонь гнева, огонь злопамятства, – все это чуждые огни, крайне противные для любви Божией. Здесь, истинный и мудрый любитель Бога, внимай и осторожно соблюдай, чтобы на жертвенник сердца твоего, в котором ты хранишь огонь любви Божией, ты не внес внутрь чуждого огня; ибо если дерзнешь, то тебе также придется пострадать, как пострадали указанные выше сыновья Аарона. Любовь Божия крайне ревнива и не терпит, чтобы ты любил кого-либо другого больше ее. Недаром Бог назван огнем: «Есть Бог наш огнь поядаяй»; ибо как огонь и светит, и жжет, так и Бог: если Его истинно любишь, то Он светит тебе; если же любишь Его не истинно, но лицемерно, только устами, то Он сожжет тебя, – пожрет тебя «огнь поядаяй».

Так рассудивши о силе того духовного кедра, мы кладем таинственное дерево на жертвенник сердца нашего, складывая в нашем сердце все те слова Божественного Писания, какие говорит Давид: «В сердце моем скрых словеса Твоея» (Пс. 118:11), и пречистая Дева, Матерь Божия: «Мария же соблюдаше вся глаголы сия, слагающи та в сердце своем» (Лк. 2:19). Положивши же то духовное поленце на сердечном жертвеннике, мы поддуем, чтобы оно разгорелось; поддуем, с одной стороны, частыми поучениями о любви Божией: «В поучении моем, – говорит Давид, – разгорится огнь» (Пс. 38:4), а с другой стороны, глубокими воздыханиями от умиленного сердца и теплыми молитвами, говоря тайными взываниями к Богу: о, Боже, прелюбезнейший всякой любви! Любовь, превосходящая всякий ум и всякое желание! За все блага, совершенные Тобою нам и всегда совершаемые тайно и явно, Ты не требуешь от нас ничего иного, как только то одно, чтобы мы любили Тебя любовью всей нашей души. Вот готово сердце мое к любви Твоей: «Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое» (Пс. 6:8). Ты же Сам разожги его углем любви Твоей; разожги внутренности мои и сердце мое, Бог жизни моей; разожги и смягчи душу мою, как воск, чтобы вся она истаяла и излилась пред Тобою, Господи, чтобы я ничего иного не любил, – ни души моей, ни жизни моей, – больше Тебя, Создателя моего, Любителя моего, чтобы не полюбил я какой-либо суеты и временной сладости века сего, но чтобы весь пребыл я в одной любви Твоей и никогда не отлучался бы от нее.

Так положивши и разжегши первое деревцо на сердечном жертвеннике, пойдем за другим.

Другое дерево благовонное, которому уподобляется Премудрость Божия, есть кипарис в Аермоне: «Аз, – говорится, – яко кипарис на горах Аермонских» (Сир. 24:14). Итак, я прежде всего посмотрю, где находятся те Аермонские горы. В псалтырных толкованиях я нахожу известие, что находятся они в Палестине, совсем недалеко от Ливана. Толкуется же Аермон – «сияние». Я же, снова обращаясь к рассмотрению имен, внимаю: Ливан – белизна, Аермон – сияние, недалеко от Ливана; и дух говорит мне: кто имеет совесть белую, очищенную от скверны плоти и духа, для того близко сияние праведническое: «Праведницы, – говорится, – просветятся яко солнце» (Мф. 13:43).

Взойдя на Аермон умом своим, я рассуждаю: почему Премудрость Божия уподобляется кипарису? Я знаю, что у древних кипарис был образом мертвости: как кедр – бессмертия, так кипарис был изображением и написанием смерти.

Был обычай насаждать сие древо на кладбищах при гробах умерших. В житии преподобного Никиты Исповедника мы находим, что в его обители преставился некий богоугодный отец, именем Афанасий, который поистине любил Бога, и вот по его погребении выросло на могиле кипарисовое дерево из самой его груди. Выросло оно по повелению Божию для прославления угодника Его, и листья этого дерева исцеляли всякие болезни.

У греков же был обычай извещать о смерти человеческой посредством кипарисной ветви, и где была видна кипарисная ветвь, воткнутая на каком-либо доме, то всякий знал, что в том доме есть мертвец. Кроме того, и гробы для мертвых делали из кипариса, поскольку тела мертвых не скоро истлевали в кипарисном дереве, ибо дерево это так же, как и кедр, было негниющим и имело силу хранить в себе нетленным тело человеческое.

Когда я хочу постигнуть эту тайну, почему Божия Премудрость, будучи бессмертной, уподобилась кипарису, бывшему образом смерти, то сам разум постигает, что потому именно, что воплощенной Премудрости Божией, Сыну Божию, была предназначена смерть на кресте, в котором вместе с кедром и певгом был и кипарис. Как кедр в кресте был образом бессмертия воплощенной Божией Премудрости, так и кипарис служил указанием на нетленную Ее смерть: ибо Бог Отец «не даде преподобному своему (Сыну) видети истления».

Здесь под кипарисами нужно духовно разуметь тех, которые всегда умирают для греха, живут же для Бога, «сораспинающеся Христу, – по апостолу, -всегда мертвость Господа Иисуса в теле своем носят» (1Кор. 4:10), то есть, всегда умерщвляют себя. От этих кипарисов, от образа их добродетельной жизни, возьмем себе одно второе поленце на распаление в нас огня Божественной любви, и пусть сие другое поленце будет во имя и любовь другого лица Святой Троицы, Бога Сына, «возлюбившаго ны и предавшаго Себе за ны». Какое же орудие отсечет нам полено от сего кипарисного леса? Поистине, тот же глас Господа, который и кедры сокрушает: «Глас Господа, сокрушающаго кедры» (Пс. 28:5), глас Господа, сокрушающего и кипарисы. Однако же тот Господний глас здесь, в кипарисном лесу, почти то же гласит, ибо там он сладко возгласил: «Возлюбиши Господа Бога твоего от всея души твоея», а здесь еще сладче: «Возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего» (Мф. 22:37). Поистине, достойно и праведно возлюбить Того всем сердцем, Кто для нас не пощадил сердца Своего, но отдал его для прободения копьем на кресте. Что же это значит: любить Бога от всего сердца? Любить Его всем сердцем – значит сладко любить Его. Как любить Бога всею душею означает любить Его мудро, так любить всем сердцем означает любить Его сладко. Сердце в человеке есть основание, начало и источник всякой любви, желания и любовной сладости. Возлюбим же Господа Бога нашего всем сердцем, всецелой любовью, всецелым желанием, всецелым наслаждением. Прежде же чем научимся сладко любить Бога сердцем нашим, вспомним сначала нрав и обычай истинной сердечной любви, описанной апостолом: «Любы не ищет своих си» (1Кор. 13:5).

Рассуди же всяк и уразумей, что означает: «Любы не ищет своих си»?

Та есть истинная от всего сердца любовь, которая любит кого-либо не для себя, то есть, не для своей какой-либо выгоды или прибыли, но ради самой любви; ради любимого она «не ищет своих си». Иногда любят кого-либо потому только, что получают от него благодеяния, и если бы не получали, то и не любили бы. Иногда кто-либо делает вид, что любит господина своего и исполняет волю его, но сие только потому, что боится, чтобы тот, рассердившись, не наказал его чем-либо. Истинная же любовь ни «своих си не ищет», и не боится ничего: она одно только то имеет, что любит любимого.

Здесь внемлем, что только та любовь есть любящая Бога сладко, всем сердцем, которая любит Его не для того, чтобы получить от Него что-либо, не ради небесного воздаяния: «Что бо ми есть на небеси?» (Пс. 72:25), не ради земных благ: «И от Тебе что восхотех на земли?» – но исключительно ради любви к Иисусу сладчайшему, всех влекущему к любви Своей, который достоин быть любимым всеми, который есть весь желание, весь сладость.

Прекрасно рассудили искусные: работающий Богу ради царствия небесного состоит как бы в чине наемщика, работает как бы за плату, чтобы в награду получить царство небесное; работающий Богу из страха мучений – состоит в чине раба, который творит доброе, страшась, что будет наказан; работающий же Богу ради самой любви Божией – состоит в чине сына, который ни воздаяния не ищет, ни мук не боится, ибо совершенная любовь изгоняет страх вон, любит же Отца ради самой любви к Отцу и ни в чем не преступает Его воли. Вот что означает сладко любить Бога сердцем.

Евангелие вспоминает следующее. В одно время ученики Христовы изменили Христу: «Мнози от ученик Его идоша вспять, и ктому не хождаху с Ним. Рече же Иисус к двунадесятим: еда и вы хощете отити? Отвеща Ему Симон Петр: Господи! К кому идем? Глаголы живота вечнаго имаши» (Ин. 6:66–68). Я оставшимся сказал бы следующее: я знаю, почему вы держитесь Христа и не отходите от Него, – вы узнали, что Он есть Царь Небесный, и работаете Ему для того, чтобы Он воздал вам небесным. Но святый Златоуст защищает их, говоря: «Ни небо, ни царство небесное они не предпочитали любимому, ибо Тот был для них всем. И что ты дивишься? Ведь и пророк, послушай, говорит: «Что ми есть на небеси? И от Тебе что восхотех на земли?», то есть, ни горняго, ни дольняго, ни иного чего не желаю, кроме Тебя единого». Написав сие, Златоуст восклицает: «Вот желание! Вот любовь!» И еще говорит: «Вот царство, вот сладость, вот насыщение, слава и честь, вот свет и неисчислимое блаженство!» Что такое, Златоуст, – любить Христа не из-за награды, но ради Его? Итак, возлюбим Его, как подобает любить.

Посмотрел я снова на святого Петра, горько плачущего, и сказал было: ты плачешь Петр, ибо боишься, что отвергся от Христа, боишься, чтобы Христос за твое отвержение не ввергнул тебя в мучения. Но и здесь тот же Златоуст святый защищает Петра, говоря: «Петр горит сердцем ко Христу, больше жизни, души и всего другого предпочитая Его; когда же отвергся от Него, то плакал не из-за мук, но потому, что отвергся от любимого, что было для него горше всяких мук. Вот мы видим сладкую любовь, сладко любящего от всего сердца.

Итак, положим то другое поленце на сердечный жертвенник к огню Божественной любви и поддуем словами святого Амвросия, говорящего: «Ты знаешь, Боже, ведущий сокровенные, что не только больше земли и всего, что на ней, но даже больше неба и всего, что на нем, Ты для меня дражайший, Ты желательнейший, Ты любезнейший! Люблю Тебя больше неба и земли, и всего, что есть на них». Так положивши другое поленце и поддувши, пойдем за третьим.

Третье дерево, которому уподобляется Премудрость, есть финик: «Аз, – говорит, – яко финик возвысихся, иже на приморий» (Сир. 24:15). Где это приморье? В иных переводах я слышу, что вместо приморья пишется Кадис: «Яко финик в Кадисе»; и некоторые говорят, что пустыня Синайская называлась приморьем и Кадисом: приморьем потому, что начиналась от берега Чермного моря; Кадис же толкуется «святыня». Я думаю, потому она была так названа, что там было начало святыни, там явился Бог в огненной купине, там Он говорил людям в огненном и облачном столпе, там дал закон, там – скиния свидения, там по повелению Божию сделаны были скиния с херувимами. Посему-то пустыня та и была названа «Кадис», то есть, святыня.

Рассуждая о толковании имени и рассматривая место Кадийской пустыни на приморье, я говорю себе: необходима Божественная любовь Кадиса, великой святыни, и богоугодная, святая жизнь, что на приморье, то есть, необходимо, чтобы была святая жизнь при море слез.

Кадис наименованием свят, а бывшими там некогда событиями – страшен: страшен потому, что там были блистания и громы, и страх великий; страшен: ибо там гнев Божий убил множество людей израильских за их ропот: «Гнев Божий прийде на ня, и уби множайшая их» (Пс. 77:31). Посему Давид так говорит о той пустыне: «Сотрясе Господь пустыню Кадис» (Пс. 28:8). Мы же внемлем: не возможно человеку достигнуть святости и любви Божией, если он прежде не истребит в себе злые греховные нравы.

Но пойдем уже туда за намеченным деревом.

Рассматривая высочайшие Кадийские финики, недоумеваю, почему уподобляется им Премудрость Божия? Спрашиваю, и мне говорят, что финик своею высотою превосходит всякий род деревьев; посему и невеста духовная – церковь – уподобляет в Песни песней своего Жениха – Христа – финику, говоря: «Се величество Твое уподобися финику» (Песн. 7:7). Толковники говорят, что потому Премудрость Божия уподобляется финику, что как финик превосходит деревья, так и Она превосходит все, начальствует и господствует над всей видимой и невидимой тварью, все содержа и всем управляя. Кроме того, финик еще был у древних образом победы, одоления торжества по причине своего неувядания, по причине того, что всегда остается зеленым, не знает увядания. Подобно сему препобеждает все и Премудрость. Святый же Киприан под фиником разумеет то же, что и певг, бывший в кресте Господнем, ибо говорит: «Ты, Господи, взошел на финик, ибо это есть дерево Твоего креста, знаменуя этим торжество над диаволом, духовную победу над нечистотами; и были в руках Твоих два рога (креста), в которых была сокрыта крепость Твоя, и власть Твоя – в плече Твоем». Так говорит святый Киприан, полагающий в кресте Христовом финик вместо певга. Я же, не рассуждая много о том, что представляют собой финик и певг: одно и то же или нечто различное, скажу о самом финике, что ему уподоблена в Писании и Премудрость Божия, и праведный человек: «Праведник яко финик процветет», – говорит Давид (Пс. 91:13), ибо и праведник высоко растет богомыслием, торжествует над диаволом, побеждая страсти, и никогда не увядает в надежде своей. «Лист его, – говорится, – не отпадет, и вся, елика аще творит, успеет» (Пс. 1:3). От таких фиников, то есть, от образа добродетельной жизни праведных, возьмем для воспаления в нас огня Божественной любви то поленце, которое один и тот же глас Господень отсек немного различными словами, говоря: «Возлюбиши Господа Бога твоего всею мыслию твоею» (Мф. 22:37). А Лука святый прибавляет, что «и всею крепостию твоею» (Лк. 10:27). Толковники же говорят, что то и другое одинаково: любить Бога всею мыслию – то же самое, что любить Его всею крепостию.

Сие третье финиковое поленце духовного благовония да будет во имя и любовь третьего лица Святой Троицы – Бога Духа Святого. Мы уже знаем, что «любить Бога всею мыслию и всею крепостию"- это значит тепло Его любить, всегда Его любить и с постоянством любить, не разламывая и не разделяя своей любви надвое: с одной стороны, к Создателю, а с другой, к созданию, как толкует Василий Великий, говоря: «Что выражается словами: «всею мыслию твоею»? Пусть не претерпит сечения на иное, то есть, эта заповедь любви указывает, что любящий Бога не должен рассекать любви своей надвое, частью к Богу, а частью к греховному, любострастному и любосластному вожделению». Прекрасно увещевает и Августин, говоря: «Избегай создания, если хочешь иметь Создателя». Всякое создание пусть будет для тебя худым, если хочешь, чтобы в сердце твоем насладился Создатель. Ибо любовь к Богу не должна ни разделяться, ни раздираться, а те, которые разделяют ее или раздирают, оказываются горшими воинов, распявших Тебя, Господи, которые не хотели разодрать Твоего хитона.

Много бы нужно было говорить об этой любви, всегда и постоянно теплой, неизменной, поучаясь ей и разжигая ее в себе, но чтобы не отяготить вас, слушателей моих, я закончу мое слово, сказавши только еще об одной вещи – о постоянстве теплой любви.

Пророк Исайя некогда видел ангелов из двух ликов: люцифера, то есть, светоносца, и другого – огнепламенного серафима, будто один из них падает, а другой стоит неподвижно; падает люцифер светоносный: «Спаде с небесе денница, восходящая заутра» (Ис. 14:12), серафим же стоит непоколебимо: «Серафими же стояху». Почему светоносный ангел, имевший просвещенный ум и херувимскую мудрость и знавший Бога совершенно, не долго постоял на небе, но скоро ниспал. Потому, что не любил Бога тепло, не горел пламенем серафимской любви к Богу. Серафим же, имея такой же пресветлый, светоносный ум, при своем просвещении горел еще и теплой любовью к Богу и посему пробыл без падения. Один из толковников, рассуждая об этом, говорит: «Светоносный упал с неба, как молния; серафимы же стояли на нем. Серафимы поистине стоят, ибо никогда не теряли любви». Мы же внемлем сему. Не достаточно быть светлым, премудрым и разумным ангелом, но необходимо быть и огненным серафимом. Не достаточно иметь просвещенный ум, но необходимо быть и огненным. Не достаточно мудро знать Бога, но необходимо и тепло любить Его. Только та, а не иная какая-либо любовь может быть постоянной, устойчивой и никогда не отпадающей, которая любит тепло, пламенноподобно, серафимски.

О, огнь небесный, Дух Святый, сошедший некогда в огне на любивших Христа! Дух Святый, Ты брось в наши сердца хотя одну искру огня Божественной любви и сотвори жар, попаляющий тернии и хворост наших грехов! О, ветер тихий и пресладкий, Дух Святый! Ты повей дыханием благодати Твоей, раздуй в нас тот огонь, огонь небесный, огонь Божий, огонь любви к Богу, любви же серафимской, всегда постоянной, устойчивой и никогда не отпадающей! Время уже окончить беседу.

Вот, слушатель мой, я по силе моей собрал три поленца благовонных деревьев, оставшиеся во имя Святой Троицы как бы от креста Христова, когда его делали.

Первое – кедровое, в знак любви к Богу Отцу, чтобы любить Его мудро и всей душой.

Другое – кипарисовое, в знак любви в Богу Сыну, чтобы любить Его всем сердцем сладко.

Третье – финиковое (которое святый Киприан полагает вместо певгового), в знак любви к Духу Святому, чтобы любить Его всею мыслию или крепостию, то есть, всегда, постоянно и тепло.

Желающему можно и больше собрать тех духовных деревьев и разгореться любовью в Богу. Мы же, довольствуясь ныне и этими, скажем: Аминь.

«Изыди от Мене, яко муж грешен есмь, Господи» (Лк. 5:8)

Славный «рыболов Генисаретского озера, Симон Петр, увидев великое множество рыб, извлеченных сетью, и два корабля, полных улова, и узнав Христа Господа, своего Благодетеля, благословившего ту ловлю, столь Ему обрадовался, что молит Его, дабы ушел прочь от него: «Изыди от Мене, яко муж грешен есмь, Господи».

Благочестивые слушатели! Смотрите, как рад Петр гостю, гостю желанному, гостю прелюбезнейшему – Иисусу Христу, пришедшему к нему не с пустыми руками, но со знатным гостинцем, со множеством рыб. Так он рад; но между тем просит не к себе, но от себя: уйди от меня! Я рад Тебе, уйди прочь от меня.

Святый Петр! Что ты делаешь? Что говоришь? Осмотрись: вместо того, чтобы просить Господа, дабы Он никогда не уходил от тебя, но был бы с тобою всегда, ты просишь: «Изыди от Мене».

Святый Петр! Осудят тебя все люди. Осудят люди политичные, придворные, и скажут: Петр не политик, нелюдим, не рад гостю, не принимает, не чествует. Осудят люди обыкновенные, простые, и скажут: Петр неблагодарен, не поблагодарил Господа за великое множество рыб; а ведь мог бы попросить Господа на ту же рыбу: Господи, не уходи от меня, подожди немного, приготовим трапезу из дарованных нам Тобою рыб и, откушавши, сотворим Тебе благодарение. Осудят духовные и скажут: Петр исповедует себя грешником: «Муж грешен есмь», а разрешителя и простителя грехов выживает от себя: «Изыди от Мене». Если ты болен, призови врача; если грешен, призови и удержи у себя очистителя всех грехов – Иисуса.

Святый Петр! Если ты грешен, как говоришь: «Муж; грешен есмь», то послушай Господа, который говорит: «Не приидох призвати праведныя, но грешный на покаяние» (Мф. 9:13). И знай, Петр, что «Агнец Божий, вземляй грехи мира», нарочно к тебе пришел, потому что ты грешен; пришел для того, чтобы взять твои грехи от тебя. Не говори же Ему: «Изыди от Мене», но усиленно моли Его, говоря: пребудь со мной, Господи, во все дни, до скончания века.

Однако нельзя святому Петру изменить своего слова, давно уже написанного в Евангелии и разошедшегося по всей земле и в концы вселенной. Так тому и быть: сказал раз, а всегда будет проповедоваться во всем мире.

Святый Петр! Если ты молчишь, то повели мне, грешному, что-либо сказать за тебя. Пусть я своими грешными словами защищу твои святыя слова и изъясню своему слушателю силу их, только ты твоею благодатью, которую имеешь от Бога, действуй в устах моих, действуй и в сердцах слушателей.

«Изыде от Мене».

Не мы одни оговариваем святого Петра, но и его друзья, святые евангелисты, не молчат о нем, рассказывая, что он, как галилеянин, будучи прост и неискусен в словах, часто имел обыкновение проговариваться. Святый Лука, повествуя о преображении Господнем, говорит, что когда Петр увидел в полночь свет солнечный, ибо лицо Христово просветилось, как солнце, и услышал свыше глас Отчий, свидетельствующий о Христе: «Сей есть Сын Мой возлюбленный», то он сказал Иисусу: «Наставниче, добро есть нам зде быти; сотворим три сени». При этом святый Лука добавляет о Петре: «Не ведый, еже глаголаше» (Лк. 9:33:35) – сам не знал, что говорил. Святый же Матфей повествует следующее. В одно время, когда Господь начал говорить Своим ученикам, что Ему подобает идти в Иерусалим и много пострадать, то Петр стал Ему возражать, говоря: «Милосерд буди Тебе, Господи, не имать Тебе быти сие» (Мф. 16:22). Здесь Петр тоже «не ведый, еже глаголаше»: не знал он тайны, что страданием и смертию Христа будет спасен мир, и посему он услышал от Господа жестокий ответ: «Иди за мною, сатано, соблазн Ми еси, яко не мыслиши, яже суть Божия, но яже человеческая» (Мф. 16:23). Подобно сему и ныне, видя умножившийся благодаря пришествию к нему Господа улов рыб и оба корабля наполненные, вместо того, чтобы сказать: «Живи со мною, Господи, не уходи от меня, Господи», он говорит: «Изыди от Мене, Господи», поистине, «не ведый, еже глаголаше».

Но не удивительно сие, ибо человек обычно, если нечаянно что-либо увидит или услышит удивительное, ужасается и, забывшись от ужаса, не знает, что говорит.

Ужаснулся Петр на Фаворе, увидев славу Божества, от страха упал ниц и от того же страха не знал, что говорил. Ужаснулся Петр, услышав о страдании и смерти бессмертного Сына Божия, и посему не ведал, что говорил. Ужаснулся и ныне чудесному улову рыб, как говорит Евангелие: «Ужас бо одержаше его и вся сущыя с ним о ловитве рыб, яже яша» (Лк. 5:9). Значит, и здесь от ужаса он, не ведая, говорил: «Изыди от Мене, Господи».

Святый же Амвросий защищает святого Петра, говоря: «Хотя ужаснулся чуду Петр, однако же не «не ведый», но с великим рассуждением и разумом сказал: «Изыди от Мене, Господи». И дальше святый Амвросий говорит о нем так: «Муж премудрый и достойный, в котором имело быть основание церкви и учительство учения, ничего полезного не усмотрел в себе, кроме того, чтобы не превозноситься благополучием в деле, и посему-то и говорит: «Изыди от Мене, Господи». Не молит он о том, чтобы быть оставленным Христом, но (беспокоится) лишь о том, чтобы, не возгордиться дарами Христовыми. Вот мы видим разум премудрого мужа, святого Петра; видим, с какою мыслию он сказал: «Изыди от Мене, Господи», а именно, чтобы не возгордиться, исполнившись дарованиями Господними. Итак, те слова его были словами смиренномудрия.

Нам же возможно извлечь полезное поучение как из ужаса, так и из слов Петра.

Пусть мы из ужаса Петрова научимся со страхом принимать Божии дары. Дары Божии суть двоякие, по двум частям человека, как и в двух кораблях Петрова рыба, то есть, в теле и душе, а именно: внешние и внутренние, естественные и благодатные. В теле – дарования внешние, телесные, естественные, как, например, красота лица и возраста, крепость организма и прочее. Сюда же, к плотскому, приятному существованию, относятся и все временные, видимые земные блага: богатство, могущество и власть, которые все суть Божии дары. В душе же – дарования душевные, внутренние, благодатные, духовные, которые знает тот, кто их имеет: «Кто бо весть от человек, яже суть в человеце, – говорит апостол, – точию дух человеча, живущий в нем?» (1Кор. 2:11). Такой знает духовные дары, которые он с благодарностью принимает от Бога и осторожно хранит их в себе. Итак, по примеру Петра, ужаснувшагося множеству пойманных рыб, и мы будем со страхом и ужасом принимать все дары, приличествующие как душе, так и телу.

Будем со страхом принимать в особенности дары духовные, ибо они скоро отнимаются. Дары Божии – как роса утренняя. Настанет ли зной полуденный, – высохнет роса; возобладает ли в людях зной греховный, – отнимутся от них Божии духовные дарования. Дары Божии – как радуга, светящаяся в облаках в день дождя. Истончает ли плотность облаков и высохнет ли влага воздушная, – исчезнет и радуга; высохнет ли в человеке умиление сердечное и слезы, истончится ли стремление к Божией службе, – не увидишь в нем и Божиих дарований. Дары Божии – как Сампсоновы волоса: пока не остригла их скверная Далида, до тех пор был силен Сампсон; когда же остригла семь прядей волос головы его, тогда сила его отступила от него, и он попал в руки врагов своих, был ослеплен ими и порабощен. Подобным образом пока у кого-либо в уме не вообразится некая Далида и не усладится в сердце грех, до тех пор тот страшен для невидимых врагов, как сильный победитель; когда же в чьем-либо сердце начнет господствовать какая-либо Далида, и если не одна, то есть, не одно какое-либо грехолюбие, но многие, тогда отнимается от такого сила даров Божиих, и он делается слепым по уму и порабощенным страстям своим.

Со страхом будем принимать и телесные дары естества, чтобы не употреблять их на прогневление Творца своего. Красота лица пусть послужит не прельщению, но славе Божией; здоровье пусть будет не на праздность, но на труды к славе Божией; крепость – не на грех, но на добрые дела во славу Божию. Если же будет иначе, то те же дары погрузят тот корабль на адово дно. Со страхом будем принимать и те дары, которые приличествуют человеческой жизни, – богатство, могущество и тому подобное; их в особенности следует принимать со страхом и наслаждаться ими с опасением, чтобы кому-либо не было сказано в будущем веке: «Восприял еси благая в животе твоем» (Лк. 16:25). Если душа твоя благословилась в жизни твоей, то чего ты еще ждешь после кончины твоей? Вот какому страху Божию учит нас ужас Петров.

Смиренные его слова: «Изыди от Мене, Господи», – учат нас тому, чтобы мы со смирением и кротостью, а не с гордостью потребляли все дары Божии; они происходят от милости Божией, как бывает сие и среди земных владетельств. К кому милостив царь земной, того и жалует, и одаряет. Так и у Небесного Царя по Его милости подаются людям дары Его. Но как у земных властителей милость бывает изменчива, и необходимо опасаться, чтобы вместо милости не найти гнев, так и у Небесного Владыки милость хотя бы и хотела быть неизменной и вечной, согласно написанному: «Яко благ, яко в век милость Его» (Пс. 135:1), однако же мы сами не позволяем ей быть вечной и неизменной, часто раздражая ее своими грехами. Поэтому необходимо много беречься и ходить пред Богом с кротостию и смирением.

Святый Иоанн Богослов в одно время захотел посмотреть на двор Царя Небесного и узнать его благочиние. Смотрит он и видит престол Божий в славе великой и неизреченной; на престоле – Царь под прекрасною радугой, как бы под сенью; вокруг престола – радуга и двадцать четыре сенатора, по виду достойные старцы; там же при престоле – тысячи тысяч и тьмы тем слуг и воинств, предстоящих Царю Небесному. Посреди же всего того видения блестит море, а пред престолом, говорит, море стеклянное, подобное кристаллу. Аравийский же перевод читает, что море было стеклянное, подобное льду. Что бы могло означать сие море, виденное во дворе Царя Небесного пред Его престолом? У святых отцев и мудрых толковников есть много толкований на это, о которых нам ныне говорить не время. Мы можем сказать только то, что как по скользкому льду невозможно с гордостью, смело, быстро и долго ходить: скоро можно споткнуться и упасть, если не ходить со смирением, с кротостию и с боязнию, – так и дворянам Царя Небесного в страх и опасение предложено скользкое, стеклянное, хрустальное и ледяное море, чтобы они со страхом и смирением предстояли Господу своему и кротко ходили пред Ним. На том-то море хотел дерзновенно ходить светоносный ангел, возгордившийся многими дарами Божиими, данными ангельскому естеству, ибо он поставил безбоязненно на море свою гордую ногу, говоря: «Взыду на небо и буду подобен Вышнему» (Ис. 14:13–14). Но тотчас он поскользнулся, как на льду, и в ужаснейшем падении ниспал от света в вечную тьму. Должно быть хорошо сие знал святый Петр, который, видя себя вчиняемым в дворянство Царя Небесного на службу Божию, которая называется ловлей людей, испугался и ужаснулся, не осмеливаясь тотчас стать на том стеклянном, ледяном море, и посему употребил кроткие, смиренные слова, считая себя недостойным такого чина, такой службы, а чрез это дал нам образ и таинственное учение, чтобы мы со смирением, но не с гордостью употребляли Божии дары.

Но поищем и еще в словах Петровых тайн. Петр говорит: «Изыди от Мене, яко муж грешен есмь, Господи». Петр исповедует себя грешником и произносит над собою осуждение быть недостойным лицезрения Христова; он как бы заточает и изгоняет самого себя от лица Христова, как бы говоря: стыжусь грехов моих, боюсь же лица Твоего. О, Правосудный, видящий сокровенное! Я не смею смотреть на Тебя, недостоин быть пред лицом Твоим, но достоин далеко от Тебя стоять, как осужденный и изгнанный. Но «камо пойду от Духа Твоего и от лица Твоего камо бежу» (Пс. 138:7)? Ты Сам уйди на время от меня, как уходит солнце от сего видимого полушария и потом снова сияет. Уйди от меня, Свет мой, со страхом правосудия Твоего, которого я ужасаюсь, пока я не спрошу совесть мою, не исследую подробно грехи мои и не произнесу суда над самим собою. Тогда снова воссияй мне, Солнце мое, озаряя меня лучами благодати Твоей.

Таково-то значение слов Петровых, таков смысл, такова тайна. О, добрый образ спасения грешников! О, доброе наставление всем! Хочешь ли, грешник, быть неосужденным на страшном суде Божием? Осуди самого себя, предупреждая суд Божий твоим самоосуждением. Не напрасно говорит апостол: «Аще быхом себе разсуждали, не быхом осуждени были» (1Кор. 11:31). Если каждый из нас научится знать и судить свои грехи, то избавится от вечного осуждения. Не будет бесполезным вспомнить здесь историю Давидова греха и покаяния.

Согрешил Давид, и тяжко согрешил, как вам уже известно, ибо кто не знает Урию, знатного в Иерусалиме мужа, и Вирсавию, жену его? Когда Давид пребывал в том грехе, Бог послал к нему пророка Нафана, чтобы тот обличил Давида, устрашил его мстительным судом Божиим и научил его. И вот Нафан, придя к Давиду, предложил ему притчу о двух человеках. «Два, – говорит пророк, – мужа беста в едином граде, един богат, а другий убог. У богатаго бяху стада и буйволы мнози зело, а у убогаго едина токмо агница вскормленная, яже от хлеба его ядаше, от чаши его пияше и на лоне его почиваше, и бе ему яко дщи. Прийде же некто с пути к богатому, и не восхоте богатый от стад своих что заклати на обед гостя ради, но отъят у убогаго последнюю любезную агницу и зкла ю. Суди убо, о, царю, таковое дело» (2Пар. 12 и след.). Если бы там был я при той беседе, когда Нафан говорил Давиду притчу, то я сказал бы Нафану: пророк святый, истинный слуга Божий! Бог послал тебя к Давиду обличить грех его, устрашить его и наказать грозным гневом Божиим, а ты рассказываешь ему какие-то басни, говоришь притчи и хочешь его сделать скорее судьей, нежели виноватым, осужденным грешником! Но мне за Нафана отвечает святый Петр, объясняющий, что пророк, прежде чем обличить Давида, сначала предложил ему притчу для того, чтобы Давид, произнеся суд над самим собою и осудивши самого себя, удобнее получил от Бога милосердие и прощение.

Посмотрим на разум пророческий. Таким образом он поступил, зная, что удобнее получить Божье милосердие и прощение своих грехов грешник не может ни чем иным, как только тем, что, познав свои грехи, сам произнесет свою вину и самого себя признает достойным наказания. Посему-то он и предложил царю такую притчу, в которой сам царь был бы судьей и мстителем своего греха. Когда же царь произнес праведный суд над таким грехом, говоря, что «достоин есть муж той смерти», тогда пророк и обличает его: «Ты еси, о, царю, сотворивший сие», – у бедного человека Урии отнял агницу – сожительницу его, ты – тот муж, которого считаешь достойным смерти.

Здесь святый Василий Селевкийский от лица Нафанова вещает Давиду, говоря: «Ты, царь, судил по-царски. Познай же свое дело и посмотри, кто осужден твоим судом; я хотел, чтобы ты .сначала был судьей для самого себя, а не осужденным, и не рассмотрение о тебе я делаю, но ищу у тебя самого суда на твой грех».

Великая польза будет грешнику на суде Божием от того, что он своим судом о грехах своих предупреждает суд Божий. Поистине и Петр святый, зная сие, произнес над собою осуждение, говоря: «Муж грешен есмь», и сам осудил себя, считая себя недостойным лицезрения Христова, почему и сказал: «Изыди от Мене, Господи». Мы же здесь от святого Петра научимся каждый познавать свои грехи и сами судить себя, принося свою вину Богу на исповеди и прося себе за то духовного наказания – эпитимии и прочее.

Подобает еще рассмотреть и сие последнее слово Петровой речи: «Господи», и познать тайну, почему святый Петр, видя во Христе Богочеловеке Божию силу (ибо Божественным повелением было поймано великое множество рыб), не назвал Его Богом, не сказал: «Уйди от меня, Боже», не назвал Его здесь и Сыном Божиим, как уже исповедал раньше, говоря: «Ты еси Христос, Ты еси Сын Бога живаго», не назвал Его учителем, а между тем поистине приличествовало тогда назвать Его учителем, когда Господь наш, войдя в корабль Петров, просил отступить немного от земли и, севши, учил с корабля народ? Итак, подобало тогда Петру сказать: «Учитель». Но не назвал Петр Господа в то время ни Богом, ни Сыном Божиим, ни учителем, но только Господом: «Изыди от Мене, Господи». Пусть кто, как хочет, умствует здесь и изыскивает таинственные причины сего; я же, прежде чем отвечу на то, посмотрю немного на тайную вечерю Господа моего.

Господь наш, сидя со Своими любезными учениками на тайной вечери (там же был и Иуда), начал говорить им о Своем предателе: «Аминь глаголю вам, един от вас предаст Мя» (Мф. 26:21). Ужаснулись сему Господни ученики, и каждый из них, тотчас посмотрев в совесть свою и не найдя в себе никакой вины по отношению к Господу, отозвался, говоря: «Еда аз есмь, Господи?» Сказал это Петр, сказал Андрей, сказал Иаков, и каждый из них говорил одно и то же: «Еда аз есмь, Господи? Еда аз есмь, Господи?» Потом подошла очередь и к Иуде; и говорит Иуда: «Еда аз есмь, Равви?» (Мф. 26:25).

О, окаянный Иуда! Ты следуешь за Христом, а с последователями Христовыми не согласуешься; все Господа своего называют Господом, ты же один называешь Его только учителем, а не Господом: «Еда аз есмь, Равви?» Ну, Иуда, скажи, как и прочие апостолы: «Еда аз есмь, Господи?» Но не может Иуда произнести одного этого словца «Господи»; не может Господа назвать своим Господом, но только тем названием, которым намеревался предать Его, сказавши: «Радуйся, Равви!» Прежде чем сказал это, льстиво целуя Его, он уже на тайной вечери проявил то, что держал в уме, говоря: «Еда аз есмь, Равви?» В обоих лукавых Иудиных фразах одно обращение: «Радуйся, Равви!» и «Еда аз есмь, Равви?»

Почему же Иуда не мог произнести слова «Господь» и исповедать Господа своего именно Господом?

Причину сего впоследствии объяснил апостол Павел, говоря: «Никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым». То слово «Господи» не иначе кто-либо может произнести, как только действием Святого Духа. Поскольку же Иуда не был сосудом Духа Святого, но сосудом диавола, то и слово то «Господи» произнести не мог: он уже был не из числа рабов Господних, но из числа рабов сатанинских. Усматривая сие, Иероним говорит: «Начавший отпадать от лика апостольского не мог иметь своим Господом Иисуса, ибо уже не Христос Господь был ему Господь, но диавол – господь; и когда хотел Иуда открыть свои уста и вместе с прочими апостолами Господа назвать Господом: «Еда аз есмь, Господи?», то диавол, сидевший в Иуде и владевший его сердцем, сказал ему: «Послушай, раб мой Иуда, отселе ты меня одного знай как господина твоего; не называй же первого твоего Господа Господом, но одного только меня». Посему-то Иуда и назвал Христа только «Равви», то есть, учителем, а не Господом.

Теперь я приступлю к ответу на прежний вопрос: почему святый Петр, видя Божественную силу Христову и учение Его слыша, смиренно исповедуя себя грешником, не назвал Христа Иисуса ни Богом, ни Сыном Божиим, ни Равви – Учителем, но только Господом, а Христос Иисус всем этим был, есть и будет в бесконечные века? Он и Сын Божий, и Бог, Он и Учитель, Он и Господь. Здесь необходимо понимать различие между этими наименованиями: иное есть Бог и Сын Божий, иное – Учитель, иное – Господь. Бог и Сын Божий весь мир содержит и устрояет, Учитель всю подсолнечную научает, Господь же промышляет и печется о Своих истинных и верных рабах. Бог смотрит за всеми злыми и добрыми, подобно тому как солнце сияет для добрых и злых; Учитель всем желающим предлагает учение; Господь же знает только Своих рабов, всегда работающих Ему, а не иному кому, согласно слову апостольскому: «Позна Господь сущыя Его» (2Тим. 2:19). Бога и бесы называют Богом, как говорит святый Иаков: «И беси веруют и трепещут Сына Божия» (Иак. 2:19), и бывшие в бесноватых нечистые духи исповедали: «Что нам и Тебе, Иисусе Сыне Божий? Пришел еси прежде времени мучити нас» (Мф. 8:29). Учителем лицемерно называют Его и фарисеи: «Един от них вопроси, искушая и глаголя: Учителю! Кая заповедь большая в законе?» (Мф. 22:36). Господом же называют Его только одни, как сказано было, истинные и верные Его рабы, работающие Ему со всем усердием, со всей любовию и всею ревностью. Ведь во всех четырех евангельских благовестиях мы не находим, чтобы какой-либо бес или фарисей, или кто-либо из начальников иудейских сборищ назвал Его Господом, но только одни апостолы. Бесы исповедуют Сына Божия, евреи удивляются учению, которое Он раскрывал со властию, и чудесам, ученики же называют Его своим Господом: «Вы глашаете Мя Господа и Учителя, – говорит Христос апостолам (во-первых, «Господа», а потом – «Учителя»), – и добре глаголите, есмь бо Господь ваш» (Ин. 13:13).

Итак, когда святый Петр сказал Господу: «Изыди от Мене, Господи», то в последнем слове «Господи» он проявил ту внутреннюю тайну своего сердца, что он есть раб Господень истинный, а не лицемерный, никогда не хотящий оставить Его, но готовый идти с Ним даже и на смерть. Проявилось же и то, что он уже начинал соделываться сосудом Духа Святого и Духом Святым назвал Иисуса Господом.

Мы же здесь из сего примера позаимствуем таинственное учение о том, чтобы поистине работать одному Господу нашему Иисусу Христу, а не мамоне, чрез что могли бы неосужденно и дерзновенно сказать Господу: «Господи». Когда же мы будем работать иному, то есть, миру, плоти и диаволу, а Господа нашего мы только напрасно будем называть Господом, то окажемся бесстыдными, дерзкими и лицемерными фарисеями.

Слушатель мой! Вот я по силе моей защитил моими грешными словами святые слова святого Петра, и при этом не сам от себя, но на основании Божественного Писания; те слова Петра: «Изыди от Мене, Господи» были не словами неведения, но словами страха и великого разума, таинства и силы. Ты же, святый Петр, и говорившему о твоих словах, и слушавшим исходатайствуй вечное, непрестанное пребывание со Христом как здесь, на земле, так и во веки в небесном царстве, ключи которого ты имеешь. Аминь.

«Любите враги ваша, добро творите ненавидящым вас» (Лк. 6:27)

Некоторые имеют обыкновение порицать последние времена и укорять нынешний немощный человеческий род, говоря: нет уже ныне на земле среди людей чудотворцев, как было прежде, которые совершали бы чудеса. Но не верьте им, возлюбленные мои слушатели! Если желаете, я покажу вам, что и ныне среди людей находятся чудотворцы, только внимайте тому, что я скажу: всякий, кто любит врага своего, есть чудотворец. Слышите ли, что я говорю? Всякий любящий врага своего есть чудотворец. А что это истина, сие изъясню на основании Божественного Писания и святых отцев в моей настоящей беседе, «Господу поспешествующу и слово утверждающу».

«Любите враги ваша».

Не думай, слушатель мой, чтобы я сказал о тех врагах, которые воюют с нашим христианским отечеством и враждуют против нашей благочестивой веры. Говорю я не о тех врагах, которых, как богопротивных, подобает ненавидеть, согласно слову Давида: «Не ненавидящыя ли Тя, Господи, возненавидех и о вразех Твоих истаях? Совершенною ненавистию возненавидех их, и во враги быша ми» (Пс. 138:21–22). Тех не только не любить, но даже необходимо выступать войной против них, полагая душу свою за христианское царство и за целость церкви. В одно время вопрос об этом нечестивые предложили святому христианскому философу Константину, нареченному Кириллом. Сарацины сказали: «Если Христос есть Бог ваш, то почему вы не делаете так, как Он велит вам? Ведь Он повелевает вам молиться за врагов, делать добро ненавидящим вас, подставлять щеку бьющему; вы же поступаете не так, но делаете совершенно противоположное. Вы острите оружие на тех, которые с вами так поступают, выходите на борьбу и убиваете». Блаженный Константин отвечал: «Если в каком-либо законе будут написаны две заповеди и даны будут для исполнения людям, то какой человек будет истинным законохранителем: тот ли, который совершит одну заповедь, или тот, который обе?» Ему сказали: «Тот лучший, который исполнит обе заповеди». Тогда философ ответил: «Христос Бог наш, повелевший нам молиться за обидящих и благотворить им, сказал нам и следующее: «Больше сея любве никтоже» может проявить в настоящей жизни, если кто «положит душу свою за други своя» (Ин. 15:13). В каждом отдельном случае мы терпим причиняемые нам обиды; вообще же защищаем друг друга, полагая души свои для того, чтобы вы, пленивши братьев наших, не пленили бы с телами и души их, склонивши их к своим богопротивным делам».

Итак, я говорю не о внешних и инородных врагах, но о внутренних, домашних, согласно евангельскому изречению: «Врази человеку домашний его» (Мф. 10:36). Всякий имеет своего врага: тот – друга, этот – соседа, один – равного себе, другой – большего себя, третий – меньшего себя, четвертый – дальнего, пятый – ближнего недоброжелателя, враждующего, поносящего, оклеветающего. Вот этих-то врагов Господь и повелевает любить: «Любите враги ваша». А то, что любящий врага своего есть чудотворец, я вот начинаю выяснять таким доводом.

Прежде всего я спрашиваю: что есть чудо? Отвечаю: чудом называется то, что бывает выше естества. Ведь все, что происходит естественно, не чудесно, никто сему не удивляется и не называет чудом; только то считается и действительно есть чудо, что превосходит всякое естество, всякую силу природы.

Не чудо, что фараон со всей своей силой потонул в море, ибо естественно бренному созданию погружаться в воде и утопать; но чудо в том, что море противоестественно дало израилю путь посреди себя и тем же путем ввело в свои недра фараона. Не чудо, что пламя, исшедшее из пещи вавилонской, пожгло халдейских слуг, которые находились вокруг нее, ибо естественно огню жечь, а людям сожигаться огнем, но чудо в том, что огонь противоестественно не коснулся трех отроков, бывших внутри пещи, и не мог повредить им.

Не удивительно, если кто любит любящих его, ибо это естественно, но удивительно то, если кто любит врага своего, ибо это противоестественно. Поскольку любить врагов есть вещь, стоящая выше природы, есть добродетель вышеестественная, превосходящая человеческое естество, следовательно, любящий врагов есть чудотворец. Что же касается того, что любить врагов есть вещь вышеестественная, это мы сейчас увидим.

Не любить врагов своих – это явление свойственно человеку и естественно, ибо человек есть Божие создание, в природе которого насаждены три свойства: разум, хотение и ярость или гнев. Разумом он понимает доброе и злое; хотением он желает иногда доброй вещи, а иногда злой; гневом же или яростью, насажденными в его природе, он естественно ищет отмщения своему обидчику, при этом ищет не только при жизни своей, но и по смерти. Не вопиет ли кровь Авелева от земли к Богу, прося отмщения убийце своему Каину? Также и души святых, избитых за слово Божие, которых Богослов видел под жертвенником, не вопиют ли они великим гласом, говоря: «Доколе, Владыко святый и истинный, не судиши и не мстиши крове нашея?» (Апок. 6:10). В историях же мы читаем, что в греческом царстве брат Феодосий, убитый своим братом Константином, явился своему убийце-брату, держа чашу, полную крови, и сказал: «Пей, брат». И кровь Вячеслава, князя чешского, убитого Болеславом при входе церковном, оставшаяся на церковной стене и не стиравшаяся никакими способами, взывала к Богу, подобно Авелевой крови. Также и в греческих действиях мы читаем, что два римских юноши, неповинно убитые в Испании, явились римскому консулу, называвшемуся Марием, и просили его, чтобы он поднялся на отомщение за них.

Если все сие происходило и после смерти, то тем более в жизни сей человеческое естество мстительно, как гневливое, яростное и не терпящее обиды. На это не нужно много доказательств и примеров: каждый может сам убедиться как на себе, так и на других. Ведь иному более желательно умереть, нежели терпеть от кого-либо обиду.

Итак, человеку, как уже сказано, прирождено и естественно то, чтобы он не любил своих врагов и стремился к отмщению им. Поскольку же человеку свойственно не любить врагов, то и любовь к ним будет уже явлением вышеестественным, а все вышеестественное есть чудесное. Вполне последовательным является то, что всякий любящий врага своего есть чудотворец, ибо он, побеждая и превосходя свое природное естество, достигает добродетели вышеестественной.

Какие же чудеса совершает такой чудотворец? Внемлем. Любящий врага своего и творящий ему добро просвещает слепого, слепого не телом, а умом. Слепотой же ума является безумие, подобно тому как слепотой тела является помрачение очей. Ничто так не помрачает умные наши очи безумием, как гнев и ярость. Недаром церковник увещевает, говоря: «Не тщися в дусе своем яритися, яко ярость в недрех безумных почивает» (Еккл. 7:10). Он этим сказал как бы следующее: где видишь гневную ярость, там, знай, находится дом безумия. Рассуждая об этом, святый Кассиан говорит: «Муж гневливый делает без разума, ибо свет разума помрачается, если ум смущен гневом». Также и святый Григорий вещает: «Где гнев наводит на ум тьму смущения, оттуда Бог отнимает луч Своего знания, и происходит то, что как имеющий помраченные тьмою телесные очи не знает, куда идет, так и имеющий потемненные гневным смущением умные очи подобно безумному не знает, что делает. Достоин смеха безумный гнев царя Ксеркса. Когда несколько его кораблей потонули с воинством в Геллеспонте, то он, разгневавшись на море, повелел нанести морским водам триста ударов и топтать сии воды стопами. Подобно сему поступил и царь Кир, которого конь утонул в реке, называемой Гиндис. Он разгневался за коня на ту реку и повелел раскопать ее на сто восемьдесят рвов. В житиях же святых мы читаем, что некие мучители, отдавшие святых мучеников на съедение зверям, когда увидели, что звери не прикасаются и не вредят святым, они, разгневавшись, избили зверей. Смеется история и над тем властителем, который, будучи высок ростом, входя в некий дом, ударился лбом о косяк двери и в гневе повелел разорить тот дом до основания.

Вот ясно теперь, что разъяренный гневом совершает поступки без разума и подобен слепому: этот помрачен тьмою, а он – безумием и не знает, куда идет и что делает. Какой врач и какое врачевство сильно исцелить такую слепоту? Сильно незлобие, любовь и благодеяние того, на которого гневливый напрасно разъяряется. Гневливый, видя, что тот, на которого он гневается, не только не гневается взаимно, но даже проявляет особенную любовь и побеждает зло добром, – перестает гневаться и стыдится самого себя, познавая свой грех и неповинность другого. Так было между гневливым Саулом и незлобивым Давидом. Желающий может прочесть об этом в первой книге Царств, я же приступлю к чуду добродетели.

Если кто имеет какого-либо недруга, гневающегося и напрасно ярящегося на него, он же, любя своего врага и благодетельствуя ему, превращает его из недруга в друга и из гневного в любящего, тогда такой просвещает слепого. Он отнимает от умных очей того безумное помрачение и делает его видящим и познающим свой грех, познающим то, что он гневается на неповинного.

Итак, любящий врага своего есть чудотворец, просвещающий слепого.

Любящий врага своего претворяет в тишину волнующееся море, ибо муж гневливый назван Златоустом морем, возмущенным ветрами. Как волнующееся море выбрасывает на сушу все трупы, находящиеся в нем, так и гневливый в своей ярости выводит наружу, подобно трупам, все тайны друга своего, мечет их пред очами, обличает и обесчещивает. Кто утишит такое море? Только тот, кто уничтожит причину волнения. Море не волнуется, если не поднимутся ветры и буря. Утихнет бурный ветер, исчезнет и волнение моря. Если гневливый муж, по Златоусту, есть море, возмущаемое ветрами, то этими ветрами, возмущающими сие море, являются пререкания, ссоры и противления. Прекрати пререкания и ссоры, отстань от противления, отними причину волнения, и ты увидишь море, волнение которого утихло. Поскольку же любящий врага своего не прекословит, не ссорится, не противится и чрез это уничтожает причину волнения таинственного моря своего недруга, то, следовательно, любящий врага своего есть чудотворец, превращающий море в тишину.

Любящий врага своего угашает силу огненную, ибо враждебный гнев в человеке есть «яко огнь попаляяй дубравы, яко пламень, пожигаяй горы» (Пс. 80:15). С одной стороны, высоту своих добродетелей, с другой же – доброе имя и добрую славу своего ближнего он сжигает, уничтожает и как бы превращает в пепел. Разгоревшийся огонь погашается двумя способами: во-первых, водою, а во-вторых, разбрасыванием вещества, сожигаемого огнем. Гнев враждебника погашается подобными же способами: во-первых, молчаливою кротостью, как водою, а во-вторых, снисхождением, как разбрасыванием горящего вещества. Молчаливая кротость подобна той тихой Силоамской воде, которая течет без шума, без звука, как говорит Исайя: «Воды Силоамли, текущыя тисе» (Ис. 8:6). При тех тихих водах был помазан на царство царь Соломон, и были те воды знамением тихого и кроткого царствования его, ибо он своею кротостью и тишиною ни в ком не возбудил гнева против себя. Кроткий и тихий муж, не подающий повода для гнева, не только не зажигает огня вражды, но и зажженный погасит, согласно словам Златоуста: «Нет ничего сильнее кротости». Как вода погашает загоревшийся огонь, так и слово, сказанное с кротостью, погашает душу, горящую гневом сильнее огненной печи. Снисходить же к гневающемуся и ярящемуся и удаляться от очей его – это значит как бы разбрасывать горящие дрова далеко друг от друга, чтобы каждое в отдельности полено легче погасло. Посему-то апостол и поучает, говоря так: «Дадите место гневу» (Рим. 12:19), то есть, снисходите, уступите, удалитесь немного от гневного лица. Святый же Василий Великий, спрашивая, что значит: «Дадите место гневу», отвечает: «Не противьтесь злому, или же так: когда преследуют вас в сем граде, бегите в другой».

Также и святый Григорий говорит: «Гневных мы лучше всего исправляем тем, что в момент возмущения их гневом мы уклоняемся от них». Святый же Амвросий возглашает: «Оружие праведного заключается в том, чтобы победить, уступая, подобно тому, как искусные в стрельбе имеют обыкновение, убегая, сильнее ранить преследующих их». Поскольку же любящий врага своего гасит яростный огонь гнева своего недруга молчаливою кротостью, как водою, и снисходительностью, как разбрасыванием горящего вещества, то, значит, он есть чудотворец, погашающий силу огненную.

Любящий врага своего превращает горечь в сладость, как Моисей Мерру: пришли сыны израильские (в Мерру) и не могли пить воды из Мерры, ибо она была горькой. Полна горечи и вражда человеческая, почему апостол и увещевает, чтобы удалилась от нас всякая горечь. Какая же это горечь? Он сам объясняет: «Гнев, ярость, кличь, хула» – та горечь, – говорит, – «да возмется от вас со всякою злобою» (Еф. 4:31). Какую же кто может найти сладость в душе, огорченной гневом? Горька мысль, проникнутая злобой, горько досаждающее слово, укоряющее, обесславливающее, горько и начинание всякого дела, которое озлобляет не столько ближнего, как себя самого, подобно начинанию тех, которые совещались «ни ясти, ни пити, дóндеже Павла убиют» (Деян. 23:14). Чем может усладиться такая враждебная горечь? Чем усладилась Мерра, мы знаем: «Возопи Моисей ко Господу, и показа ему Господь древо, и вложи его в воду, и усладися» (Исх. 15:25); но какое то было дерево, ни мы не знаем, ни толкователи не догадываются. Одни из еврейских раввинов говорят, что то дерево называлось «аделфа», которое по природе своей было горько и смертоносно. Бог, желая явить большее чудо в услаждении меррских вод, повелел положить горькое в горькое, смертоносное в смертоносное, противное врачуя противным, подобно тому, как впоследствии и пророк Елисей солью исцелил неплодные воды (4 Пар. 2:21). Другие же говорят, что Бог не дал никому знать, какое то было дерево. По природе же своей оно было столь сладко, что своею сладостью оно могло горечь вод превратить в совершенную сладость, принимая в себя ту горечь, а сладость свою отдавая из себя водам. Это свое мнение они подтверждают словами Сираха, который говорит: «Не от древа ли усладися вода, да познана будет крепость Его» (Сир. 38:5), то есть, (как говорят эти толкователи) сила сладости того дерева, неизвестная никому ни прежде, ни потом, была познана только в одно то время. Не согласуются толкователи относительно того дерева и не знают твердо, горько ли оно было, или сладко. Мы же твердо знаем то, что Мерра вражды и гнева человеческого может усладиться не горьким древом, но только сладким. Древом сладким здесь духовно можно назвать слово сладкое, доброе, сказанное ненавидящему, или же добротворение, являемое по отношению к ненавидящему. И то, и другое поистине услаждает враждебную горечь. О слове говорит Приточник: «Ответ смирен отымет ярость», а о добротворении некто боговдохновенный советует в Патерике так: «Если узнаешь, что брат твой гневается на тебя, то пошли ему какой-либо дар». Поскольку же любящий врага своего говорит ему и о нем доброе слово, по силе своей делает ему добро, благодетельствует, принимая как бы в себя горечь вражды его, терпеливо нося ее на себе, сладость же любви своей впояя в него, и таким образом горечь гнева его превращает в сладость дружбы и любви, то, следовательно, любящий врага своего есть чудотворец, превращающий горечь в сладость.

Любящий врага своего изгоняет беса от человека, ибо всякий гневающийся, враждующий против своего брата и мстительно ярящийся подобен бесноватому и поистине бывает бесноватым. Святый Златоуст вспоминает то, что сам видел своими очами: некто, разгневавшись, чрезмерно разъярился и от той чрезмерной ярости стал бесноватым. Также и древний врач Гален вспоминает, как он своими очами видел еще во время своего детства, что некий человек старался поскорее открыть ключом двери комнаты, но от большой поспешности не мог сделать этого. Долго ворочая ключом туда и сюда и не будучи в состоянии открыть, он так распалился гневом, что начал зубами кусать ключ и сильно толкать двери ногами, а потом в бешенстве упал, начал оцепеневать и истекать пеной. Видя это, отрок Гален положил себе законом никогда не гневаться и не яриться. Подобное сему вспоминает венгерский летописец под 1690 годом. Князь венгерский, по имени Матфей Корвий, в праздник вшествия Господа в Иерусалим повелел принести на трапезу ему свежих фиников, доставленных ему из Италии. Когда же их не оказалось, ибо слуги домашние тайком съели их, то он такой яростью распалился, что тотчас постигла его болезнь апоплексия; он упал на землю, как бесноватый, и умер, издавая страшные крики. Слышите ли, до чего доводит человека гневная ярость? До смертельного беснования. Прекрасно сказал Елифаз, друг Иова: «Безумнаго убивает гнев» (Иов. 5:2). Поистине, гневный человек подобен бесноватому: он бывает страшен взором, изменяется очами, опухает лицом, кричит ужасным голосом, сам кусает свои губы или пальцы, скрежещет зубами; все домашние боятся его, как бесноватого, убегают от него и скрываются. Кто и чем может изгнать гневного беса от такого яростника?

Бесновался иногда царь Саул, и, как говорят о нем некоторые, эта болезнь беснования особенно находила на него в то время, когда он, разгневавшись на кого-либо, доходил до ярости. На кого же было ему столько гневаться, как не на безвинного Давида, которому он завидовал из-за доброй его славы? Ведь победа над филистимлянами приписывалась больше Давиду, нежели Саулу. Женщины ходили и ликовали, говоря: Саул победил тысячи, а Давид – тысячи тысяч. Саул завидовал этому, и от зависти рождался в нем гнев; от гнева приходил он в ярость; от ярости же впадал в состояние беснования. Что же делает Давид? Он играл пред ним на гуслях и этими звуками отгонял от Саула нечистого духа. Дивный был звук тех гуслей, чудесна музыка, которая могла отогнать от человека беса. В чем же заключалась таинственная сила тех гуслей, прогонявших беса музыкою? Пространно об этом теперь беседовать нам не хватит времени. Говорится только то, что музыка та была полна неизреченной сладости и какой-то великой, таинственной силы. Главная же причина заключалась в том, что святый Давид, будучи кроток нравом, не злобствовал в ответ на Саулову злобу, и чем большим незлобием наполнялось сердце Давида, тем более умиленно он играл на гуслях, и тем более сильными оказывались те звуки к отгнанию нечистого духа от полного злобы Саула. Знаем мы еще и то, что как музыка гуслей не может быть сладкой, если струны не будут согласованы, так никто не может и беса изгнать из недруга своего, если не настроит в себе с ним согласия. В гуслях струна под струной, располагаясь одна за другой взаимно и согласуясь, все вместе издают сладкие звуки. Подобно сему и люди, будучи один под другим и согласуясь один с другим, являют жизнь прекрасную и приятную Господу Богу, а бесам страшную являют как бы музыку гуслей, которой Бог веселится, бес же, прогоняемый, убегает далеко. Поскольку же любящий врага своего подчиняется ему незлобием и смиренною кротостью и, являясь согласным с ним, подобно струне, настраивающейся под другую струну, издает сладкую музыку смиренных слов, считая себя таким же грешником, каким считает его и недруг, он таким смирением разрушает недругов гнев, говоря: «я виноват», и таким образом отгоняет от него гневную ярость; а это и значит, что любящий врага своего есть чудотворец, изгоняющий из человека враждебного беса.

Любящий врага своего укрощает дикого зверя и заграждает ему уста, подобно тому как некогда святый Даниил заградил уста львов. Враждебный человек подобен зверю, который яростен, даже не будучи раздраженным; раздраженный же, он сильно и без меры разъяряется, терзает, кусает и снедается. О тигре естествоиспытатели говорят, что он очень не любит колокольного звука и от него приходит в такую ярость, что, кусая себя и терзая, он убивает самого себя. Враждебный и гневливый человек есть тигр, звук же колокольный – это жестокое слово. Слово, как говорится, жестокое возбуждает гнев, и если раздраженный не может ничего сделать раздражающему, то сам себя съедает и как бы убивает, повреждая яростью свое здоровье. Прекрасно увещевает Валдад, друг Иова: «Зачем ты губишь душу твою яростью твоей?» Другой же перевод читает: «Зачем терзаешь душу твою?» Не бей в колокол, и ты не раздражишь тигра. Перестань произносить жестокие слова, и прекратится гнев недруга твоего. О слоне также рассказывают естествоиспытатели, что он, будучи раздражен, ничем не может быть укрощен, как только звуком музыки, так что кормители слона, пользуясь каким-то музыкальным инструментом, называемым индийцами скиндапсом, играют какой-то веселый мотив, и этой музыкой слон понемногу укрощается. Подобно сему и раздраженный враг неукротим, как слон. Когда же запоешь пред ним сладкую песнь, начнешь ему и о нем всюду говорить добрые слова, ты поистине укротишь его, согласно словам Сираха: «Слово сладкое умножает други и укрощает враги» (Сир. 6:5). Поскольку же любящий врага своего не раздражает его злыми словами, как тигра колоколом, но укрощает его добрыми словами, как слона музыкой, то, значит, любящий врага своего есть чудотворец, укрощающий дикого зверя и заграждающий уста ему, дабы он больше не кусал и не съедал ближнего своего.

Но зачем мне обременять моего слушателя долгой беседой, рассказывая о многих таких чудесах? Скажу я лучше одно следующее чудо, превосходящее все чудеса, а именно: любящий врага своего приходит в общение с Божиим естеством, когда делается сыном Его. «Любите, – сказано, – врагов ваших, делайте добро ненавидящим вас, и будете сынами Вышнего». Что же может быть больше? Какое еще нужно большее чудо?

Итак, пусть никто не осуждает сии последние времена и нынешний немощный человеческий род, говоря, что теперь на земле среди людей нет чудотворцев, как было прежде, которые совершали бы чудеса.

Люби врага своего, и ты будешь новым чудотворцем: ты спасешь и свою, и его душу. Если же мне не веришь, то испытай на самом себе: начни отныне любить. Сын же Божий будет тебе в том порукой: «Небо и земля мимоидут, словеса же Его не мимоидут» (Лк. 21:33). Ты, без сомнения, будешь сыном Вышнего, какового сыновства желая себе и всем, я говорю: Аминь.

«Любите враги ваша» (Лк. 6:27; Мф. 5:44)

Решил я предложить сегодня трапезу любви вашей, возлюбленные слушатели, трапезу духовную, хотя и не украшенную сладостями, но зато весьма полезную для душевного здравия. Я предложу хлеб твердый, как камень, и представлю питье горькое, как Мерра; но если кто станет кушать с любовью, для того каменная твердость превратится в мягкий пирог с манной, а горечь Мерры – в сладкий мед.

Я представляю духовную трапезу, но не богатую, и не велики будут издержки на эту трапезу – всего только два малых сребреника: один называется «люби», а другой – «терпи». Эти сребреники суть Божий слова, а «словеса Господня – словеса чиста, сребро разяокенно» (Пс. 11:7). Оба эти сребреника ходят вместе, ибо любовь не живет без терпения, согласно свидетельству апостола: «Любы долготерпит» (1Кор. 13:4). Где любовь, там и терпение.

Оба эти сребреника хотя по виду, то есть, по мнению человеческому, и малы, но ценою они велики, ибо выкованы в горниле сердца Христова, прободенного на кресте копьем, возлюбившего нас и претерпевшего за нас. Итак, наша трапеза будет припасена двумя этими сребрениками, то есть, любовью и терпением.

Вы спросите: кого любить и что любить? На это отвечают Христовы уста – врагов любите, от врагов терпите: «Любите враги ваша».

Пусть же на этой нашей трапезе хлебом будет любовь ко врагам, а питьем – терпение. Будем то и другое вкушать во здравие, а Господь благословит нашу трапезу.

«Любите враги ваша».

Вы знаете, благословенные слушатели, что в Святом Писании слово Божие названо хлебом. Бог, разгневавшись на неблагодарных евреев, говорит устами Своего пророка Амоса: «Послю глад на землю, не глад хлеба, но глад слышания слова Божия» (Ам. 8:11). Если кто не ест хлеба, тот голодает желудком; если же кто не слышит слова Божия, тот голодает душою. Что хлеб для тела, то и слово Божие для души. Слово Божие есть для души хлеб духовный.

Поскольку же и это слово: «Любите враги ваша» – есть слово Божие, исшедшее из уст Самого Христа Бога, значит и слово это, особенно же самое дело этого слова, есть хлеб. Любовь ко врагам есть хлеб.

О, какой жесткий, какой твердый этот хлеб: он – как камень! Любить врага своего – значит грызть камень. Напрасно глупые иудеи, услышав Христа Господа, говорящего: «Аз есмь хлеб: аще не снесте плоти Моея, аще не пиете крове Моея, живота не имате в себе» (Ин. 6:51:53), порешили: «Жестоко есть слово сие, и кто может Его послушати?» На это слово: «Любите враги» тоже кто-либо может сказать: «Жестоко есть слово сие». И поистине оно «жестоко», ибо человеку так же естественно не любить врагов, как и любить друзей. И в Ветхом Завете написано: «Возлюбиши искренняго твоего и возненавидиши врага твоего» (Мф. 5:43), преодолеть же что-либо естественное и изменить установленное древним законом есть немалый труд, это есть то же, что переставить на другое место камень большой и сдвигаемый с большим трудом. Об этом свидетельствует и святый Амвросий, говоря: «Велик труд – любить врагов, и многим сия вещь кажется настолько неудобной, как будто ее невозможно и понести, ибо она повелевает больше, чем возможно стерпеть человеческой природе».

Как жесток этот хлеб, то есть, любовь, об этом следовало бы спросить святого первомученика Стефана, которого побили иудеи камнями. Летят бросаемые на него камни, как дождь, а он молится о врагах своих: «Господи, не постави им греха сего» (Деян. 7:60). О, поистине, велик труд, велика твердость принимать жестокие удары по телу камнями, а сердцем не злобствовать, молиться об убийцах своих и любить врагов своих! Хорош желудок, могущий переварить камни, хорошо, говорю, то сердце, которое может незлобиво стерпеть вражду врагов, несправедливые обиды от них и притеснения.

Но посмотрим на пользу того каменного хлеба, то есть, любви ко врагам; посмотрим, какое великое здоровье он приносит душе. Святый первомученик! Изнемогая телом при побиении камнями и склоняя уже колена на землю, не изнемогаешь ли ты и душой? Нет, говорит, но смотрю на небо. Скажи же нам, Божий угодник, что ты видишь на небе? «Вижу, – говорит, – славу Божию; се вижу небеса отверста, и Иисуса, стояща одесную Бога» (Деян. 7:55–56). О, какая польза, какое душевное здравие! Вот мы видим, как скоро «и действенно та жестокость каменная превратилась в мягкий, теплый хлеб и даже в манну, как для раба Божия каждый камень был что пирог теплый, помазанный теплой его кровию. Он согрел их, он смягчил их теплой любовью ко врагам и теплой молитвою, исходящей из теплого сердца. Мы же, рассматривая видение святого, обратим внимание на две вещи: «Небо отверсто» и «Иисуса стояща».

«Небо отверсто». Помните, как Бог кормил в пустыне голодных людей израильских? «Двери небесе отверзе и одожди им манну ясти, и хлеб небесный даде им» (Пс. 77:23–24). Показал Господь и святому первомученику Стефану «небо отверсто»; манну послал ему, манну благодати Своей, ту манну, о которой Он в Откровении говорит своему возлюбленному наперснику: «Побеждающему дам ясти от манны сокровенныя» (Апок. 2:17). Из рук немилосердных, жестоких и враждебных убийц летят на неповинного камни, как дождь, а от Бога с отверстого неба нисходит благодатная манна: «Двери небесе отверзе и одожди ему манну».

«Иисуса стояща». Это – хлеб небесный, говорящий о Себе: «Аз есмь хлеб животный, сшедый с небесе» (Ин. 6:51). Но почему он видит Иисуса «стояща», а не сидящего? Не пишется ли в символе: «Восшедшаго на небеса и седяща одесную Отца» ? Сидел, но встал: зачем? Для того, чтобы внимательнее смотреть на подвиг первого мученика и чтобы чрез отверстыя небеса выйти навстречу душе раба Своего, любившего врагов своих и молившегося за них. Что же может быть лучше и полезнее для того, кому желательно небо, кому любезен сладкий Иисус, кто наслаждается любовью Божественною в сердце? Не променяет ли он все сладости мира сего и все богатые царские пиршества только на то, чтобы видеть открытое ему небо для входа, чтобы увидеть прелюбезнейшего Иисуса, своего Владыку, стоящего при входах небесных, встречающего, принимающего, с любовию объемлющего, успокаивающего на лоне Своем и услаждающего любовию Своею? О, сладость, высшая всех сладостей, Иисусе! О, любовь, побеждающая всякое желание, Иисусе! О, хлеб небесный! О, бессмертное наше насыщение! О, вечное наше наслаждение, Иисусе! Какой язык выразит сладость Твою? Какой ум постигнет созданное Тобою в любящих Тебя сердцах наслаждение, увеселение, радость и сладость наша Иисусе? Пусть стекутся сюда руки врагов моих, пусть соберут камни со всех четырех концов вселенной, пусть пустят на меня камни как дождь и град, и тучу: всем этим я пренебрег бы, лишь бы увидеть светлое лицо Твое, свет мой Иисусе!

Спросим еще святого апостола Павла, каким ему кажется тот каменный хлеб, любовь ко врагам? В своей апостольской книге он говорит о себе так: «От иудей пятькраты четыредесять разве единыя приях, трищи палицами биен бых, единою каменьми наметан бых» (2Кор. 11:24–25). Поистине, жесток этот хлеб, не вкусны палицы и камни. Что же ты, святый Павел, говоришь под теми палицами, под теми камнями? Послушаем, что он говорит: «Истину глаголю о Христе, не лгу, послушествующей ми совести моей Духом Святым» (Рим. 9:1). Не божись, святый апостол! Мы поверим тебе и без божбы. Скажи же нам, что ты говоришь? «Скорбь ми есть, – говорит, – велия и непрестающая болезнь сердцу моему» (Рим. 9:2). Как же не скорбеть? Ведь бьют палицами, побивают камнями. Нет, говорит, не о том скорблю и болезную, что я побиваем камнями. Так о чем же? О тех самых, которые меня бьют. Я скорблю о том, что они лишаются своего спасения, что они идут в ад; а мне желательнее, чтобы я сам за них пошел в ад, лишь бы только они спаслись: «Молилбыхбося сам аз анафема быти от Христа (то есть, быть отлученным от Христа) по братии моей, иже суть израильтяне» (Рим. 9:3). Внемлем словам Павловым, внемлем его высшей любви к своим врагам: он не ужасается быть отлученным от Христа и пойти в ад, лишь бы преследующие и бьющие его израильтяне не погибли.

Возвысил голос свой немного на святого апостола Павла за это слово святый Иоанн Златоуст, говоря так: «О, Павел! Неужели ты молишься о том, чтобы быть отлученным от Христа любимого, с которым не разлучили тебя ни царство, ни геенна, ни видимое, ни умопостигаемое, ни иное что-либо такое? Что с тобой случилось? Не упал ли ты? Не погубил ли прежнюю любовь?» И снова Златоуст от лица Павла отвечает себе: «Нет, – говорит, – не бойся: я не только не погубил моей прежней любви ко Христу, но еще сильнее проявил ее».

Мы же внемлем тому, что святый Павел, желая быть отлученным за израильтян, своих братьев, неповинно враждовавших против него, преследовавших и бивших его, не погубил любви ко Христу, но сильнее проявил ее, умножил ее; не погубил, но умножил. Ведь он любил их ради любви ко Христу, и притом любил так же, как и Христос возлюбил нас, грешников, – врагов Своих, как пишется об этом: «Составляет Свою любовь в нас Бог, яко еще грешником нам сущым Христос за ны умре» (Рим. 5:8). Христос нас возлюбил так, что не погнушался, не отказался понести проклятие за нас, согласно слову того же апостола: «Христос искупил ны есть от клятвы законныя, быв по нас клятва. Писано бо есть: проклят всяк висяй на древе» (Гал. 3:13). Если же Христос так возлюбил нас, то что удивительного в том, что и Его угодник, святый Павел, из любви к Нему так любит врагов своих, что не страшится даже и отлучение понести за них?

Посмотрим же теперь, во что обратился тот каменный хлеб, то есть, любовь ко врагам, когда святый Павел иудеями был забросан камнями? Что он говорит после того, как терпеливо перенес избиение палицами и камнями, и после того, как проявил такую любовь к бившим его? «Вем человека, восхищенна бывша до третияго небесе: вем такова человека, яко восхищен бысть в рай и слыша неизреченныя глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати» (2Кор. 12 и след). А что для души человеческой полезнее неба? Что сердцу человеческому слаще рая? Вот мы видим, что палицы и камни для святого Павла превратились в небесную пищу и в райское наслаждение: еще будучи во плоти, он уже познал третье небо, исследовал райские стези, видел то, что «око не виде», слышал то, что «ухо не слыша», и насладился такими сладостями, которые «на сердце человеку не взыдоша».

Тверд хлеб – любовь во врагам, зато очень полезен; жесток, но целителен; не вкусен, но подает душе здравие; горек, но приносит вечную сладость. Любите же врагов ваших.

Не будем вспоминать здесь Авеля, камнем убитого Каином, ибо не знаем, молился ли он об убивавшем его брате; мы только знаем, что кровь его вопияла к Богу, привлекая Бога к отмщению.

Пройдем и мимо Навуфея израильтянина, которому из-за виноградника устроила каменную смерть царица Иезавель, ибо и его кровь была отомщена (3 Пар. 21). Но Моисея обходить не подобает.

Вот мы покушали немного каменного хлеба, пора уже и попить немного. Но что мы начнем пить? Политики (мирской чин) во время кушанья подносят по чарке горького питья, называя его горячим двойным вином; не сладкое питье и я обещал представить на сей духовной трапезе, самую Мерру, из которой не могли пить израильтяне. «Приидоша, – говорится, – в Мерру, и не можаху пити воды от Мерры, горька бо бе: сего ради наречеся имя месту тому горесть» (Исх. 15:23).

Кто хочет соблюсти заповедь Господню о любви ко врагам, тому невозможно не вкусить горечи. Любовь эта не живет без горечи. Кому ведь сладко терпеть досаждения, обиды, поношения, осуждения, хуления и несправедливые обесславливания? Святый Павел скорее мог претерпеть раны, удары и бросание камней, нежели злые слова злых людей, отнимающие у него добрую славу его. «Добрее ми есть, – говорит он, – паче умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит» (1Кор. 9:15). Эта горечь хотя и не вкусна, однако же (как и указанный прежде твердый хлеб) для душевного здравия весьма полезна, целительна, и испивается она не иначе, как терпением, ибо истинная любовь, согласно апостольскому слову, должна быть терпеливой. «Любы, – говорит он, – не раздражается, не мыслит зла, не радуется о неправде, радуется же о истине: вся любит, вся терпит», любит и терпит (1Кор. 13 и след.). Пусть же терпение будет для нас на трапезе духовной чашей питья горького, но здорового.

Святым Иоанн Лествичник весьма хвалит сию чашу терпения, как очень полезную для здоровья, говоря кому-то из своих; «Приди, поселись с нами и пей каждый час насмешки, как воду живую», и еще: «Пей усердно насмешки от всякого человека, как воду жизни». Он хочет напоить тебя здоровым питием, которым ты очистишься от скверны: тогда глубокая чистота засияет в душе твоей, свет Божий не оскудеет в твоем сердце.

Но кто-либо скажет в мыслях своих: это иноческая чаша, а не наша. Святый Иоанн Лествичник был инок, наставник иноков, иноков же он и потчует той чашей, а не нас; им велит пить ее, а не нам. Думающему так я вместо ответа представлю мирского человека Давида. Он, насытившись духовною трапезою и захотев пить, говорит: «Чашу спасения прииму и имя Господне призову» (Пс. 115:4). Я же, любопытствуя, хочу узнать, какое это питье, и спрашиваю псалтырных толковников: какая это чаша спасения, которую пьет Давид? Они дают двоякое толкование этого стиха.

Первое толкование: святый Давид теми словами пророчески предсказал о чаше страдания Христова, которую Он, исполняя волю Отчую, имел испить за наше спасение и оставить в память этого страдания в чаше Божественных Своих Тайн тело и кровь Свою под видом хлеба и вина.

Другое толкование: святый Давид, как прообразователь страдания Христова, вспоминает свои страдания, которые он, преследуемый своими врагами, и назвал чашей спасения, поскольку, претерпевая их, он твердо надеялся получить спасение и достигнуть той чести, чтобы быть праотцем Спасителя.

Ненавидит Саул зятя своего Давида, преследует его и хочет убить. Не малая горечь в том, чтобы терпеть от своего же, от тестя, и терпеть при этом неповинно, а Давид говорит: «Чашу спасения прииму» и выпью. Во чье же имя, Давид святый, ты выпьешь эту чашу свою? Существует предположение некоторых, будто Давид, испивая чашу, смотрел на дно ее и кого видел изображенным на дне чаши, во имя того и пил ее. Изъяснение же такого предположения следующее: чаша есть мир сей со всеми своими временами, прежними, настоящими и будущими. Чаша эта преисполнена горечи, ибо весь «мир во зле лежит» (1Ин. 5:19). Полон он бедствий, скорбей и всяких печалей. Верх той чаши – первые прежнего мира времена, люди и великий закон, дно же чаши – последние времена, люди и новый закон. В древние времена царь Давид был как бы на верху чаши, и когда он в свое время пил долю своих скорбей и бедствий, он смотрел пророческими очами на дно чаши, на последние времена, на то, что будет напоследок, и увидел изображенного Духом Мессию, которого Бог имел послать в последние времена на спасение миру. Смотрит на Него Давид и как бы в зеркале видит будущее, как настоящее; и вот видит, что Он Своими же людьми, иудеями, гоним, несправедливо ненавидим, ведется на убиение, и говорит: это Господь мой; выпью же я свою чашу во имя Его: если Он так пострадает за нас, то неужели я не потерплю бедствий моих во имя Его? «Чашу спасения прийму и имя Господне призову».

Восстал кровный сын на отца, Авессалом на Давида, изгнал его с престола царского и из стольного города Иерусалима. Не довольствуясь этим, он старается еще и жизнь его истребить из среды живущих на земле, и об этом думает с советником своим Ахитофелом. О, как горько сердцу терпеть такое гонение отцу от сына! Давид же говорит: это – чаша спасения; прийму и выпью. Пьет Давид эту чашу, смотрит на дно чаши, на последние времена, и вот видит духовно изображенного Мессию и восстающих против Него, как злые дети против отца и благодетеля своего, книжников и фарисеев, которые, положивши на Него тяжелый крест, гонят из Иерусалима на распятие и жизнь Его приканчивают бесчестной смертью. Видя сие, Давид говорит: это – Господь мой, которому предстоит столько пострадать за всех; неужели же я не выпью во имя Его чаши страданий моих? Выпью: «Чашу спасения прийму и имя Господне призову».

Когда Давид уходил от Авессалома, то некий простой мужик из Иерусалима, по имени Семей, нарочно зашел вперед и начал в лицо бранить его досадными словами, говоря: «Изыди, изыди, мужу крове, мужу беззаконен», а кроме того еще и камни бросал в него. Не малая горечь и в том, чтобы царю израильскому терпеть такие оскорбления от простого мужика, но Давид говорит: это – чаша спасения; если я выпью ее, то спасуся; приму же ее и выпью. Пьет Давид, смотрит на дно чаши, на последние времена, и видит духом грядущее, как настоящее: видит Христа, Спасителя нашего, пригвожденного ко кресту, напояемого оцтом и желчию, а проходящие мимо иерусалимляне насмехаются над Ним, говоря: «Уа, разоряяй церковь, спасися Сам» и прочее (Мф. 15:29–30). Видя сие, Давид говорит: это – Господь мой, которому предстоит пострадать за спасение всего мира; выпью же и я во имя Его чашу страданий моих: «Чашу спасения прииму и имя Господне призову».

Некто из слуг Давидовых, видя такое бесчестие, творимое Семеем царю, сказал: «Зачем сей мертвый пес проклинает господина моего царя? Пойду, отниму ему голову». Но Давид запретил, говоря: «Оставь его, пусть проклинает», – выражая этим как бы следующее: не мешай мне испить чашу спасения: как я начал ее, так пусть и кончу, опустошу во имя Господне до основания.

Мы же обратим внимание на то, что Давид, будучи мирянином, а не иноком, царем, а не простолюдином, испивал чашу терпения, чашу досад, чашу поруганий, чашу гонений, чашу бедствий и скорбей, чашу, поистине приносящую спасение, как свидетельствует и Евангелие, говоря: «Претерпевый до конца, той спасется» (Мф. 24:13).

Поистине, горька эта чаша терпения, зато целебна. Она, как и полынь, на вкус горька, а желудку приносит здоровье.

Некогда пророк Исайя увидел «Господа Саваофа на престоле высоце и превознесение и серафимы окрест» и слышал, как Он говорил: «Кого послю и кто пойдет к людем сим (израильтянам)?» Дерзнул святый Исайя и сказал: «Се аз, посли мя; и рече к нему Господь: иди и рцы людем сим: ушима услышите, и не уразумеете» и прочее (Ис. 6:8–9). Пошел святый Исайя, посланный Богом к людям израильским. Смотрю на него и вижу, что он в руке своей несет чашу с каким-то питьем. Мне кажется, что это Бог пожаловал к людям Своим израильским и послал им от обеда Своего чашу какого-то прекрасного питья в знак милости Своей. Пришел Исайя с той чашей сначала в страну Завулонскую и Неффалимскую и воззвал, говоря: «Сие ты прежде испий скоро, страно Завулоня и земле Неффалимля» (Ис. 9:1).

Любопытство меня влечет, и я хочу знать, какое это питье, которым пророк Божий потчует от Бога людей Божиих.

Смотрю я на конец восьмой главы, как на верх чаши, и жду, что это будет или мед сладкий, или рейнское прекрасное, или «ссект», или «петерцамент», или что-либо иное драгоценное. Но вот я вижу противоположное, вижу некую самую ужасную полынную горечь, ибо пишется так: «Се теснота и тьма, и печаль, и туга, и сумрак, якоже не видети» (Ис. 8:22). Сие прежде скоро испей, страна Завулонская и земля Неффалимская! Благодарю тебя, святый пророк, за то, чем ты жалуешь; ты велишь пить «тесноту, тьму, печаль, тугу, сумрак, якоже не видети».

Какая же сила этого питья? В чем тайна этих слов? Посмотрим на дно и внемлем тому, что после сего говорит пророк: «Людие живущий во стране и сени смертней, свет просветится на вы; изведу вы в веселие, и возвеселитеся, яко радующися в жатву и яко разделяющий корысть» (Ис. 9:2–3). Посмотрим на силу горького полынного питья. Будете пить, говорит, тьму, а увидите свет; будете пить печаль, а найдете веселие; будете пить тугу, а получите радость; будете пить тесноту, а окажетесь в просторе; будете пить горечь, а наполнитесь сладостью: со слезами посеете, но с радостью пожнете плоды рук своих.

Нет времени истолковать исторически эти пророческие слова, духовно же они вкратце изъясняются так: чаша бедствий и скорбей, которую Божиим попущением наполняют нам недруги наши и велят ее пить, – горька; но если мы выпьем ее ради любви к Богу терпеливо и любя врагов наших, то она превратится для нас в вечную сладость и принесет душам нашим вечное здравие. Итак, будем любить врагов наших и терпеть от них.

Когда люди израильские не могли пить горькой Мерры и начали роптать на Моисея, тогда Господь показал ему какое-то дерево. Он положил его в воду, и вода сделалась сладкой.

Меррою и я, грешный, потчую любовь вашу и опасаюсь, чтобы кто не стал роптать на меня. Положим же и мы дерево в нашу Мерру, чтобы она сделалась сладкой.

Какое то было дерево, которое Господь показал Моисею и которое сделало Меррские воды сладкими? Толкователи Божественного Писания, много исследовавши, определенно не узнали сего. Однако же есть некоторые, которые говорят, что есть какое-то дерево, называющееся «адельфа», которое по природе своей очень горько. Это-то горькое дерево повелел Господь Моисею положить в горькие воды, чтобы проявить большее чудо, ибо даже горьким деревом Он усладил горькие воды.

Мы же вместе со святыми отцами Григорием Нисским, Феодоритом и прочими скажем, что то дерево, усладившее Меррские воды, было прообразом древа крестного. Сладкое ли, горькое ли было Моисеево дерево, мы не знаем. Но то мы твердо знаем, что древо крестное горько; оно напоило Господа нашего желчию и причинило Ему горькую смерть, но зато нашу горечь оно превратило в сладость и привело нас от горькой вечной смерти к сладкой вечной жизни. Итак, пусть это крестное древо послужит услаждением нашей Мерры. Когда мы нашими недугами будем опечалены и обижены словом или делом, то будем смотреть на крест и на распятого на нем Господа, который вместо надлежавшей Ему радости претерпел крест и, не радея о позоре, «нам оставль образ, да последуем стопам Его».

Христос Спаситель испил на кресте горькую чашу – оцт с желчью и даже самую смерть. За чье здоровье? За здравие врагов Своих, то есть, грешников: «Грешником нам сущим Христос за ны умре» (Рим. 5:8). Как же Он испил? Терпеливо, согласно повествованию святого Петра: «Укаряемый противу не укаряше, стражда не прещаше» (1Пет. 2:23). Но Он не только «противу не укаряше», но и молился об убивающих Его: «Отче, отпусти им» (Лк. 23:34). О, незлобие незлобивого Агнца Божия! Мы не можем стерпеть и одного какого-либо досадного слова и в ответ на них много слов говорим, а Господь наш, слышавши очень много укоризненных слов, не сказал ни одного противного слова, но был «яко агнец прямо стригущему его безгласен».

Мы не сносим и малой какой-либо вещи от ненавидящих нас, а Господь наш и раны бесчисленные понес на теле Своем, и не было целости в Нем с ног до головы.

Мы не стерпим и одного какого-либо опечаливания от преследующих нас, а Господь наш претерпел даже самую ужасную крестную смерть. Вот как много пострадал Он из любви к нам, а мы ничего не страдаем из любви к Нему. О, нетерпение наше! О, неусладимая горечь! Сбывается на нас евангельское слово: «За умножение беззакония изсякнет любы многих» (Мф. 24:12).

Господь наш нелицемерно возлюбил врагов, как сказано, а мы не очень любим и друзей наших, относящихся приязненно к нам; мы больше лицемерно любим их, нежели на самом деле, а недругов наших мы и не помышляем когда-либо любить. Господь же наш громче трубы взывает к нам в Евангелии: «Любите враги ваша, благословите кленущыя вы, добро творите ненавидящым вас и молитеся за творящих вам напасть и изгоняющих вы: яко да будете сынове Отца вашего, иже есть на небесех» (Мф. 5:44–45).

Но пора уже и кончить сию нашу духовную трапезу; сотворим благодарение.

Благодарим Тебя, Христе Боже наш, что Ты насытил нас хлебом духовным и питьем духовным слова Твоего, не лиши нас и небесного Твоего царства, где совершается тот преславный обед, о котором пишется: «Блажен, иже снесть обед в царствии Божий» (Лк. 14:15). Дай нам, чтобы слова Твои проявились в нас самим делом, чтобы в сердцах наших была как к близким, так и ко врагам нашим нелицемерная любовь, как кровь здоровая, умножающаяся; особенно же услади сердца наши Твоею любовию, сладчайший Иисусе!

Любовь же наша пусть не осудит, но простит, если на этой трапезе духовной было что-либо неугодное. Аминь.

«Славяху Бога, глаголюще: яко Пророк велик воста в нас» (Лк. 7:16)

Благочестивые мои слушатели! В сию рядовую, по чину церковному двадцатую по Святом Духе, неделю о воскресении сына вдовицы, в которую нынешним годом случилась и память святого великомученика Димитрия, ум наш внутренними очами как бы смотрит на два города: на город в Галилее, называемый Наином, и на город в Фессалии, называемый Солунью, и в обоих городах выносят мертвецов. В городе, который в Галилее, называемом Наином, выносят для погребения умершего сына, единородного у матери его: «Се изношаху умерша» (Лк. 7:12). В городе, который в Фессалии, называемом Солунью, выносят из темницы для погребения мертвое тело, исколотое за Христа копьями, тело святого великомученика Димитрия: «Се изношаху умерша». Обоих этих мертвецов воскрешает жизнодавец Христос, но не одинаково: у мертвеца наинского Он воскрешает тело для временной жизни, у солунского же мертвеца – душу от временной жизни, как бы от смерти, воскрешает для вечной жизни. За оба эти воскрешения нам подобает славить Бога и говорить: «Пророк велий воста в нас, и посети Бог люди Своя» (Лк. 7:16). Я же, грешный, ставши между этими двумя городами, между Наином и Солунью, и посмотревши на обоих внутренним зрением, в одной стране слышу глас народа: «Идяху бо с Ним ученика Димитрия. О них обоих я слышу, что они велики: там великий Пророк велий воста в нас»; в другой же стране вижу святого великомученика Димитрия. О них обоих я слышу, что они велики: там – великий Пророк, здесь – великий мученик. Я намерен хотя бы отчасти измерить величие обоих или, лучше, хотя бы издали присмотреться к их безмерному величию и познать сие.

Как велико было величие Христа на земле во плоти и как велико было величие на земле Христова мученика? Подобно ли было величие мученика величию Христа?

Ты же, евангельский воскрешенный из мертвых сын вдовицы, не прогневайся, что я миную тебя, имея вместо тебя ангела моего, святого великомученика Димитрия. Пусть говорят о тебе граждане наинские и радуется о тебе мать твоя, которой ты отдан: «Вдаде бо матери его» (Лк. 7:15), – нам же предстоит говорить и радоваться о Христе и о Христовом мученике.

Прежде всего, приступивши, хотя и с трепетом, ко Христу, Спасителю моему, «Емуже несмь достоин преклонься разрешити ремень сапога Его» (Лк. 3:16), и к величию Его, я, хотя и не имея смелости, дерзаю мерить сие величие и для этого ищу мерительного орудия, которым бы можно было измерить. Святый Иоанн Богослов в своем Откровении показывает мне некоего ангела в лице человеческом, имеющего в руке своей мерительную трость: «Глаголяй, – говорит, – со мною имеяше трость злату, да измерит град новый, с небеси сходящий, и врата его, и стену его» (Апок. 21:15). Что такое означал тот град, какова его тайна – об этом нет нужды ныне говорить подробно, чтобы не затянулось время; я вспомню только то, что приличествует нашей беседе. Святый Андрей Кесарийский, толкуя Апокалипсис, стеной называет Христа, говоря так: «Стеной великой церковной, высокой и охраняющей находящихся во святом граде, является Христос; двенадцать врат в нем – это святые Его апостолы, чрез которых мы получили приведение и вход к Отцу».

Мы же внемлем следующим словам: «Христос есть стена». Если Христос есть стена града, сходящего с неба, то, значит, ангел, хотящий измерить эту стену, хочет измерить Христа. В действительности так и есть: «Да измерит, – говорит, – град и стену». Измеряй же за меня ты, ангел, Христа, измеряй, как велико Его величие, мы же будем смотреть на готовое дело. Какою же мерою измеряет ангел? «Мерит, – говорит Богослов, – в меру человеческу, яже есть ангельска». Что же это такое – мера человеческая и в то же время мера ангельская? Может ли человеческая мера быть равна ангельской? Человеческая мера основывается на росте человеческом и измеряется локтями и саженями, мера же ангельская должна была бы безмерной быть, поскольку естество ангельское несравненно больше человеческого естества. Как же в Откровении Богослова мера человеческая полагается равною ангельской, ангельская же равною человеческой? Прежде чем выяснится сия тайна, я скажу следующее: не думай, слушатель мой, что здесь идет беседа о величии какого-нибудь роста человеческого, но о величии чести; честь же познается только в разумной твари, которая, зная Творца своего, знает и себя, знает и честь свою, и бесчестие. В неразумной же и в бездушной твари честь не познается. В чести на земле серебро, золото, жемчуги и камни драгоценные, однако же все это, будучи бездушным, не знает чести своей. Честны на небе звезды, луна и солнце, однако же и они не знают чести своей, будучи бездушными тварями. Разумная же тварь знает, почитается ли она, или обесчещивается. Разумная тварь есть двоякая – видимая и невидимая: видимая разумная тварь есть человек, невидимая же разумная тварь – ангел. Двоякая посему есть и честь: человеческая и ангельская. Величие человеческой чести состоит в высочайшей власти человеческой, в сане царском, ибо выше царской власти нет, и она называется царским величеством. Действительно, как говорит один из постельничих царя Дария: «Царь над все премогает и господствует всеми, и владычествует ими, и вся, елика аще речет тем, сотворяют. Аще послет тех к брани, творят брань, идут и срыют горы и стены, и столпы; закалаются и закалают, и слова царева не преступают, и той один сам есть; аще глаголет: убийте, – убиют; аще глаголет: отпустите, – отпустят; и глаголет: поразите, – поразят; и глаголет: разорите, – разорят; глаголет: созидайте, – созидают; глаголет: посеците, – посецают; глаголет: насадите, – насаждают; и весь народ и силы его послушают самаго». Вот в чем состоит величие человеческой чести, то есть, власти царской. Величие же ангельской чести заключается, с одной стороны, в невещественной, бесплотной природе ангелов, с другой же, согласно евангельскому слову, – в том, что они «выну видят лице Отца Небеснаго» (Мф. 18:10), непосредственно предстоя Богу. «Непосредственно» означает то, что между ангелом и Богом ничто не посредствует, не разделяет: за ангелом – тотчас Бог, за Богом – тотчас ангел, посреди же этих двух природ, ангельской и Божеской, нет никакой другой природы. Как на земле считается великой честью и славой быть близ царя, быть ближе всех, быть так, чтобы ничто не посредствовало и не разделяло, подобно сему и на небе великая слава ангелов заключается в том, что они находятся около Бога ближе всякого другого создания и непосредственно Ему предстоят: это и есть величие ангельской чести.

Здесь приступим к мерителю, которого видел святый Богослов, и посмотрим, что он мерит во Христе, Спасителе нашем. Мерит как бы высоту городской стены, величие чести, чести же человеческой и ангельской, и находит величие высочайшей человеческой чести, то есть, царской власти, ибо пречистой Матери Божией он во время благовещения говорит: «Даст ему Господь Бог престол Давида, отца Его, и воцарится в дому Иаковли во веки, и царству Его не будет конца» (Лк. 1:32–33). Когда же родился Господь наш, тотчас три восточных царя приветствовали Его царским титулом: «Где есть рождейся Царь?» (Мф. 2:2). Сию высочайшую человеческую честь, то есть, власть царскую, признал в Нем и народ в нынешнем Евангелии, говоря: «Пророк велий воста в нас», ибо слово «пророк» у израильтян было в равной чести с царским титулом. Ведь вначале над ними властвовали пророки, которые, хотя и без царского титула, царствовали у них. Пророк был Моисей; пророческим даром был исполнен Иисус Навин; пророк был Гедеон; пророк был Самуил; пророками были и прочие властители израильские. Все они даже до Саула и Давида властвовали над ними, как цари, хотя и без царского титула; Давид же был царем и вмести с тем пророком. Посему, когда народ назвал Христа Господа пророком, он признал в Нем величие высочайшей чести человеческой, то есть, царской.

Находит ангел во Христе Господе и величие ангельской чести, ибо Тот же Христос назван и Ангелом у пророка Исайи, который предвозвестил о рождестве Христовом и сказал: «Отроча родися нам, Сын, и дадеся нам, и нарицается имя Его велика совета Ангел» (Ис. 9:6). Он был не природою ангел, но служением, ибо как, по апостолу, «вси служебнии дуси в служение посылаемии» (Евр. 1:14) называются ангелами, так и Христос, посланный Богом Отцем на служение, чтобы послужить нашему спасению, назван был Ангелом. Он был не нижайшим ангелом, но высочайшим: «Великаго совета Ангел»; Он был Ангелом, а вмести с тем и Богом, как говорит тот же Исайя: «Великаго совета, Ангел, Бог крепок, Владыка». Обе сии чести, человеческая и ангельская, особенно же Божия (ведь Бог некогда явился и в трех лицах ангельских), суть такой меры во Христе Спасителе, что поистине равны мере того мирителя, которого видел Богослов. В нем находится равная мера чести человеческой, а также и чести ангельской, и это именно и означает то, что пишется в Откровении: «В меру человеческу, яже есть и ангельска», ибо с воплощением Христа человечество с ангельством и ангельство с человечеством начало дружить, приятельствовать и быть в равной чести. Посему-то, когда святый Иоанн Богослов хотел поклониться ангелу до ног, ангел запретил ему, говоря: «Виждь, ни: клеврет ти есмь и братии твоих» (Апок. 19:10). До воплощения же Христова люди кланялись ангелам, и ангелы не препятствовали им. Поклонился Иисус Навин явившемуся ему ангелу, павши до земли; поклонился Гедеон, поклонился и Маной, кланялись и другие, однако же ангелы не препятствовали им кланяться, но принимали сие от них, как от рабов. Когда же воплотился Господь, то уже больше они не позволяли, чтобы люди рабски кланялись им: «Виждь, ни: клеврет ти есмь»; мы в равной чести с тобой, равна наша мера, «мера человеческая, яже есть ангельская». Хотел было я возразить тому ангелу и сказать: смотри, ангел Божий, не обесчещиваешь ли ты человечество, когда считаешь его равным тебе? Не больше ли мера человеческой чести пред ангельской? Разве ты не знаешь, что естество человеческое в лице Христа не только оангельствовано, но и обожествлено? Ведь и церковные учители, как, например, святый Иоанн Дамаскин, учат, что в лице Христа человеческое естество мы должны почитать так же, как и естество Божие. Хотел я сие возразить тому ангелу, но время влечет меня уже к моему ангелу, к святому великомученику Димитрию.

Ныне празднуемый святый великомученик Христов Димитрий был на земле ангелом во плоти, и чем бы я мог измерить в нем величие чести, как человеческой, так и ангельской, в особенности же мученической? Ищу я мерительной трости и вижу в руке у него копье (так его изображает на иконе художническое искусство). Пусть же копье его будет мне вместо мерительной трости, но лучше скажу так: смотря на вещественно изображенное его копье, умом же созерцая духовно живописанное в житии его, я начну мерить духовным копьем по подобию вещественного. Копьем здесь я духовно назову житие святого великомученика Димитрия, острое за остроту воздержания, железное за суровость подвигов, или же медное из-за Фессалии, где было начало греков и греческого царства, которое некогда в Божественном Писании представлено в виде меди.

Навуходоносор видит в сонном видении какой-то образ, голова которого золотая, грудь и руки серебряные, чрево медное, голени железные, остальная же часть ног глиняная. Что бы мог означать тот образ? Думал было я, что он прообразовал последний немощный род, живущий в нынешние времена, в которые человек в один день меняется много раз. Утром человек, вставши от сна, имеет золотую голову, ибо, если он молится, имеет чистый ум, как чистое золото, если же он о чем говорит или что советует, то всякое слово у него, как драгоценное золото. Когда принимается за дело, тогда у него руки серебряные, ибо если кто художник или искусен в каком-либо рукоделии, тот обогащается и приобретает серебро; если же кто сядет за книжное учение, у того грудь серебряная, ибо «словеса Господня – словеса чиста, сребро разжжено» (Пс. 11:7). Во время служб Божиих или царских голени железные не ощущаются, хотя и заболят от труда; когда же придет время обеденное и предстанет пиршественная трапеза, тогда бывает чрево медное, которое ест и пьет не только до сытости, но и до излишества. И удивительно, как чрево может вместить в себя так много яств и пития и не повреждается, но бывает как бы медным. Когда же оно наполнится до крайности и отяжелеет, тогда ноги делаются глиняными, хотят упасть, отдыхать. Таким образом немощный человек в один день много раз изменяется наподобие того Навуходоносорова образа. Я думал, что именно такое значение имел тот образ, но у святого Симеона Метафраста в житии св. пророка Даниила вижу иное толкование. Золото означало царство вавилонское, а серебро – царство персомидийское, ибо как из одного серебра были две руки, так и два царства, мидийское и персидское, были соединены в одну монархию. Медь означала имевшее быть потом царство греческое, которое впоследствии сделалось христианским царством. Железо означало царство римское, и как две голени были железными, так и в римском царстве были две части – восток и запад. Глина же означала уничтожение всех земных царств пред страшным судным днем, после которого настанет одно вечное небесное царство. Здесь нам следует сказать о греческом царстве, изображенном медью; почему греческое царство было изображено медью? Причину указывает блаженный Иероним в том, что медный круг звучнее всех других и звенит так, что, будучи ударяем, слышен издалека; медью же изображено греческое царство потому, что этим предзнаменуется ораторство, благозвучие, красноречие и премудрость греческого языка, согласно написанному: «Эллины премудрости ищут» (1Кор. 1:22). Другой же толкователь говорит, что «медь означает крепкое мужество Христа, который крепко и мужественно понес трость или жезл, то есть, страдание, и Свой большой, тяжелый крест, и этим воздвиг и измерил здание храма, то есть, церковь Свою» (св. Феофилакт в предисловии на Евангелие). Здесь, как мы слышим от этих двух толкователей, медь означает следующие две (из четырех евангельских соборных и высших) добродетельные силы: мудрость и мужество. Итак, в Навуходоносорском образе медь, означавшая греческое царство, имевшее потом соделаться христианским, указывает на то, что это царство будет и премудрым, и храбрым в оба времени – ив идолопоклонническое, и в христианское. В первое время, идолопоклонническое, греческое царство было храбро в лице Александра Великого, а премудро в лице греческих философов; в другое же время, то есть, в христианское, греческое царство было храбро в лице Константина Великого и других бывших за ним православных христианских царей, премудро же было в лице вселенских учителей, бывших в греческом народе, каковы, например, Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и прочие подобные им.

Но обращусь я снова к древнейшему греку, святому Димитрию. Ради его греческого происхождения, изображенного некогда медью, я уподобил жесткое житие святого великомученика Димитрия, родом и верою грека, жесткости медной и остроте копья, а теперь приступаю к измерению величия чести его, и, прежде всего, чести человеческой.

Величие человеческой чести в нем было греческое, то есть, царственное, храброе, мудрое в отношении двоякого человека, внешнего и внутреннего. Как мирской человек, он был воевода Фессалийской страны в городе Солуни, где в древности были начало и престол греческих царей, и он был престолоблюстителем того царства, хотя уже и находившегося под римским скипетром. В этом заключалась великая честь святого Димитрия. Был он также искусен и в греческой философии; был он и в битвах храбр, мужественен; вообще как внешний мирской человек он был весьма достойным, но как внутренний человек он был еще больше и достойнее.

Душой он был царь духовный, господствующий над сердцем своим, был такой царь, каким быть увещевает святый Иоанн Лествичник всякого добродетельного мужа, говоря: «Будь царем над своим сердцем, высоким в смирении, сидя и повелевая неподобающему смеху: иди, – и идет, и сладкому плачу: прииди, – и приидет, и рабу, то есть, телу: сотвори се (умерщвление страстей), – и сотворит». Ведь ум наш естественно царь есть; он считается властителем над всеми частями или страстями души, которыми являются похоть и ярость. Таковым царем, властвующим над страстями, и был святый угодник Божий Димитрий.

Был он исполнен и премудрости духовной, которою просветил Фессалию, ибо вера Христова, насажденная вначале в Фессалии святым апостолом Павлом, оскудела из-за жестоких и непрестанных гонений, святый же Димитрий снова поднял ее и распространил, апостольски проповедуя там Христа. Был он и мужественным в духовной борьбе, «яже есть не к плоти и крови, но к миродержателем тьмы века сего, к духовом злобы поднебесным» (Еф. 6:12). Он храбро победил мир, который возмущают злобные духи сластями, страстями и многоразличными суетностями, и явился духовным царем, премудрым и храбрым. Все же сие в нем измерилось острым железно-медным копьем, то есть, жесткостью и остротою его богоугодной жизни. Здесь копье его острой жизни следовало бы уподобить копью Гедеона.

Была некогда война у израильтян с мадианитянами; ополчились обе страны друг против друга, и пред тем, как столкнуться им в борьбе, была ночь. Гедеон, вождь воинства израильского, вставши в полночь, пошел по повелению Божию тихо с одним своим слугою, вошел в стан неприятелей и услышал в одном шатре, что два воина, проснувшись, беседуют. Остановился Гедеон послушать, о чем они говорят, и услышал, что один рассказывает другому сон, который видел. Будто тесто хлеба ячменного, катившись из стана Гедеонова в стан мадиамский, прикатилось к мадиамской палатке, побило ее, опрокинуло, и палатка упала.

Дивный сон! Не удивительно было бы, если бы какой-либо большой камень, прикатившись к палатке, разбил ее, но то удивительно, что мягкое тесто опрокинуло и разрушило прочно утвержденную палатку мадиамского воеводы. Но это был сон, во сне же неведомо что мечтается; впрочем, иногда и сон говорит правду. Послушаем же толкование этого сна.

Отвечал другой, говоря: это не тесто, но копье Гедеоново, ибо предаст Господь в его руки Мадиама и весь стан наш. Скоро этот сон и сбылся: Гедеон, возвратившись в свой стан и разбудив своих воинов, ударил в полк мадиамский и совершенно разбил его.

Вот мы видим толкование и исполнение сна: тесто мягкое превратилось в железную твердость и слабые ости ячменя – в крепкие, острые копья: это не тесто, но копье. Я же изъясню тот сон еще следующими краткими словами.

Мадиамская сила, бесчисленная как песок земной, ни во что ставила силу израильскую, ибо войско израильтян было не велико, да и из него Гедеон выбрал и взял на войну только триста воинов; посему мадианитяне и надеялись легко смять израильтян зубами, как мягкое тесто, то есть, победить. Поскольку же за израильтян боролся Бог, то мягкое тесто для мадианитян превратилось в острое железо: это не тесто, но копье. Крепкая же сила мадиамская была для израильтян как бы мягким тестом.

Подобное же произошло между святым Димитрием и суетным миром, который поднимается духами злобы, который прельщает и прельщается житейскими сластями. Видел мир воеводу солунского святого Димитрия в большой славе и чести и считал его за мягкое тесто, ибо везде, куда ни смотрел, видел в нем мягкость. Посмотрел на одежду – одежда мягкая, приличная сану, согласно евангельскому слову: «Се мягкая носящий в домех царских суть» (Мф. 11:8), а он ведь был выдающимся царедворцем. Посмотрел мир на трапезы воеводские и там увидел мягкость, ибо каких только сладостей не было на трапезе такого господина? Посмотрел на все его угодья властелинские и всюду увидел изобилие земных благ, довольство, всюду мягкость, и подумал про себя суетный мир, говоря: это – тесто; я сомну его зубами моих сладострастий, порабощу его моим сластям, съем его, проглочу его, одолею его, как и прочих. Но прельщаешься ты, окаянный мир! Не знаешь ты, что в этом тесте сокрыто твердое, острое железо; ты не знаешь, что под царским саном таится раб Христов; под мягкими одеждами ты не видишь острой власяницы; под пиршественными трапезами не знаешь скрывающегося воздержания; под довольством не знаешь нищеты духовной; под сном не знаешь его всенощных молитв, подвигов, трудов и различных умерщвлений тела, которые, известны были одному только всевидящему Богу: всего этого ты, мир, не знаешь. Знай же твердо, что это не тесто, но копье святого великомученика Димитрия, которым он победит тебя и похвалится с Господом, сказавшим: «Дерзайте, Аз победих мир» (Ин. 16:33).

Имеет и мир свои копья, которыми ранит тех, которых побеждает. Копья его суть «похоть плотская, похоть очей и гордость живота» (Ин. 2:16). Сильны эти копья; мало кто остается не раненным и не побежденным ими: «Каждый бо, – по апостолу, – искушается от своея похоти влеком и прельщаем» (Иак. 1:14). Всякий ранится ими, ибо рана, причиняемая ими, кажется сначала не болезненной, но сладкой, не страшной, но желательной, и ее не боятся, но даже ищут. Посему-то всякий и ранится такими страстями, не зная, что рана эта потом заболит смертельно и после временной сладости наполнит вечной горечью и желчью, уморивши душевною смертью. Однако же для ищущего спасения раны эти легко исцелимы; если человек случайно иногда и ранится, он тотчас и исцелится; если иногда и падет, тотчас и встает; на нем сбываются слова Давида: «Падет и не разбиется, яко Господь подкрепляет руку его» (Пс. 36:24). Какое же врачевство может легко исцелить эти раны, причиняемые вышеуказанными страстными копьями мира? Поистине та мысль об этих страстях, что они суетны и кратко временны, ибо временно все то, что услаждает, а после себя оставляет вечную горечь. Не будет неуместным вспомнить здесь одну из древнейших греческих историй.

Некий царь мисийских стран, по имени Телефос, сын Геркулеса от нимфы Авги, имел войну с Ахиллесом, вождем греческого войска; причина же войны была следующая. Когда Ахиллес шел с силою греческою на Трою, то он хотел идти чрез мисийскую землю, ибо чрез нее лежал путь его, тогда Телефос не хотел пустить его чрез свою землю, начал с ним сражаться и в сражении был ранен копьем Ахиллеса, но не до смерти. Рана эта была мучительна и неисцелима; призывалось множество искуснейших врачей, и лечилась она многими лекарствами, но никак не могла быть исцелена. Сомневаясь в жизни своей, Телефос послал в капища своих богов за волшебством, ища извещения, будет ли он жив, или умрет от той раны, и получил ответ такой: «Рана не исцелится, и Телефос не выздоровеет, если от того самого копья, которым он был ранен, не будет соскоблена ржавчина с железа и не будет приложена к ране». Телефос, услышав это, тотчас послал к Ахиллесу, примирился с ним и просил его, чтобы он прислал ржавчины от своего копья. Получив ее, он сделал из нее мазь, приложил к ране и тотчас получил исцеление и здоровье.

Правда это или нет, – пусть вера в это останется при греческих историках; мы же заимствуем отсюда такой пример. Если ты, раб Господень, получил случайно в борьбе жизни твоей какую-либо греховную рану от пристрастий мирских, тотчас имей пред очами ржавчину от тех пристрастий, то есть, размысли о кратковременной и скоропреходящей суете, и слушай слова апостола, говорящего грехожелательным миролюбникам: «Богатство ваше изгни, ризы ваша молие поядоша; злато ваше и сребро изоржаве, и ржа их в послушество на вас будет» (Иак. 5:2–3). Нося в уме эту ржавчину и прикладывая ее, как мазь, к сердечной ране, ты тотчас исцелишься, тотчас освободишься от греховной страсти.

Теперь я обращаюсь к святому Димитрию, в котором нечего было врачевать. Он не получил таких ран, ибо не только не был побежден миром, но даже победил его самого и сокрушил его греховные копья. Похоть плотскую он сокрушил умерщвлением тела; похоть очей, то есть, сребролюбие, сокрушил щедростью и раздачей всего имущества своего; гордость житейскую стер смирением, презревши всю славу мира сего и ставши узником Христовым и подражателем Его страданиям. Он явил себя мудрым и мужественным победителем, царствующим над страстями. Итак, в нем было совершенство величия человеческой чести не только в отношении внешнего, но и в особенности в отношении внутреннего человека.

Величие же в нем чести ангельской, которое мы уже объяснили, слушатели мои, поистине нужно видеть не в чем ином, как только в девственной его равноангельской чистоте, непорочно соблюденной от материнской утробы, ибо она является в человеке исключительным свойством ангельской природы. Послушаем, что говорит святый Амвросий: «Девство возвышается над законами человеческой природы; девством люди уподобляются ангелам; и даже большими ангелов являются девствующие победители, ибо ангелы – бесплотны, девствующие же торжествуют во плоти». Также и святый Киприан говорит: «Девство есть сестра ангелов, одоление страстей, царица добродетелей и наследие всех благ». Поскольку же святый угодник Божий Димитрий всю жизнь свою был непорочным девственником, следовательно, он был ангел во плоти, и в нем была мера величия ангельской чести, величия не иного какого, как только измерявшегося остротою жизни, как бы копьем. Ведь чистота не соблюдается без острого умерщвления. Посему в нем была мера человеческая и вместе с тем ангельская; он был одинаково и ангел, и человек – ангел земной, человек же небесный.

Не продолжая об этом беседы, чтобы не быть тягостным для слушателей, я приближусь к концу и только немного рассмотрю то, подобно ли было величие мученика величию Христа. Я не говорю: равно, но подобно, ибо никто не может быть равным Сыну Божию, подобным же Ему может быть всякий желающий, согласно словам апостола Павла: «Подобии мне бывайте, якоже и аз Христу» (1Кор. 4:16). Чем же святый Павел уподобился Христу? Посмотрим. «Аз, – говорит он, – язвы Господа Иисуса на теле моем ношу» (Гал. 6:17). Святый Павел мученичеством явился подобным Христу. Поскольку же и святый Димитрий пострадал за Христа, то и он оказался подобным Христу; и действительно он подобен, ибо и он понес на теле своем раны Господа Иисуса: копьем был пронзен Христос, копьем же был пронзен и подобник Его святый Димитрий; Христос Господь умер за рабов Своих, и раб его Димитрий умер за Него, Господа своего. Когда Христос полагал на кресте за нас душу Свою, темницей была вся вселенная, тьма была по всей земле; также и святый Димитрий, в темнице положивши душу свою за Христа, уподобился Христу страданием. Если о Мелхиседеке, который не был мучеником, Писание говорит, что он был уподоблен Сыну Божию, то тем более о святом великомученике Димитрии, пострадавшем за Христа, можно сказать, что он уподоблен Сыну Божию. Уподоблен же он за мученичество, как понесший раны Господни и прободение на теле своем. Велика честь, велика слава, высоко и безмерно величие быть подобным Сыну Божию. Поскольку же святый Димитрий подобен Сыну Божию, то велико, значит, и безмерно его величие, и не напрасно церковь называет его великомучеником.

Насколько же высоко величие мученической чести, это измерил Сам Сын Божий распростертыми на кресте руками и нашел сию честь выше всяких почестей, которые получат чины всех святых, ибо Господь наш, принявши на Себя человеческое естество и желая плотию достигнуть Своей славы, «юже име у Отца прежде мир не бысть» (Ин. 17:5), прошел чины всех святых и нигде не воспринял сию славу, как только в мученическом чине, в который начавши входить, Он тотчас воззвал, говоря: «Ныне прославися Сын Человеческий» (Ин. 13:31).

Был Он пророком, ибо пророчествовал о пленении Иерусалима и предсказал о страшном судном дне, но прославился не в пророческом чине. Был Он и апостолом: будучи послан Отцем благовестить миру Евангелие царствия, Он проходил города и села, уча и благовествуя, Что приблизилось царствие Божие, но не прославился Он и в апостольском чине. Он был пустынник: «Возведен бысть духом в пустыню» (Лк. 8:1). Был постник: «40 дней постися», но ни в пустынническом и ни в постническом чине Он не прославился. Был Он преподобным, как говорит о Нем апостол: «Преподобен, незлобив, безсквернен» (Евр. 7:26), но и не в этом чине Он прославился. Он был чудотворец, изгонявший бесов, исцелявший слепых, хромых, расслабленных и воскрешавший мертвых, однако же не говорит Он, что был прославлен в этом чине. Когда же после тайной вечери Он начал готовиться к мученичеству и выходить на этот путь, тогда Он и сказал ученикам: «Ныне прославися Сын Человеческий». Совершивши же на кресте страдания, Он сказал, явившись по воскресении Луке и Клеопе: «Не сия ли подобаше пострадати Христу и внити в славу Свою?» (Лк. 24:26). Смотри, как высоко было величие мученической чести, что даже Самому Христу чрез мученичество подобало войти в славу Свою.

Святый Златоуст, рассуждая об этом величии мученической чести и пиша об узничестве Павловом, говорит, что «большая честь и слава быть узником Христовым, нежели апостолом, нежели учителем, нежели благовестником». Этот учитель считает мучеников даже выше ангелов. Беседуя о Петре, посаженном в темницу за Христа, он говорит: «Если бы мне кто сказал: чем хочешь быть: ангелом или Петром в узах, – то я захотел бы лучше быть Петром, связанным за Христа двумя железными узами». Но что еще удивительнее, так это следующие его слова: «Мне желательнее жестоко страдать за Христа, нежели почитаться от Христа: это есть великая честь, это есть слава, превосходящая все». Такой чести и славы, подобной Христу, Сыну Божию, удостоился и святый великомученик Димитрий чрез свое страдание за Христа, и величие в нем измеряется уже ни человеческою, ни ангельской мерой, но мерой Самого Сына Божия, Иисуса Христа, ибо великомученик возрос этой честью, по апостолу, «в меру возраста исполнения Христова» (Еф. 4:13).

Христос, пронзенный на кресте копьем, Своим мученичеством, как бы копьем, достиг Своей высокой славы, бывшей прежде у Отца Его. Великомученик же Димитрий своим мученичеством также, как бы копьем (ибо что острее мученичества?), достиг славы Христовой, ибо, с Ним пострадавши, с Ним и прославился. Здесь святый уподобился древнему Ионафану, царевичу израильскому. Дал Бог израильтянам одоление над иноплеменниками, и преследовали их до вечера, посекая, как стебли. Преследовал их Ионафан, который целый день ничего не ел, так что сделался голодным. Случилось же ему вечером увидеть в дубраве на дереве пчел и вытекающий оттуда мед; тогда он протянул свое копье, достиг пчел, взял оттуда медовый сот, ел и подкрепился. Великомученик Христов победил врагов своих – вышеуказанные мирские страсти; победил он и воздушных духов злобы, победил мужественным страданием и слуг бесовских, идолопоклонников «и мучителей; вкусить же желал не земной какой-либо пищи, но вечного небесного насыщения. Протянул он копье своего мученического подвига и достиг им той сладчайшей меда и сота неизреченной радости, о которой вспоминает Давид: «Потоком сладости Твоея наполни их» (Пс. 35:9).

О, святый великомученик Димитрий, доблестный воин Иисуса Христа! Стань с твоим копьем на защиту нашу от наших врагов, победи видимых и невидимых супостатов; молитвами же твоими удостой нас того величия, чести, славы небесной и той сладости, которою ты ныне насыщаешься, чтобы и мы были причастниками того же с тобою и со всеми святыми во веки. Аминь.

«Проповедуем, наказующе всякого человека и учаще всякой премудрости, да представим всякого человека совершенна о Христе Иисусе» (Кол. 1:28)

Мы всегда должны поучаться Божиим словам, которые предлагаются нам в Божественном Писании, особенно же евангельским и апостольским словам, читающимся каждый день в церкви на Божественной литургии. Для того и читаются в церкви каждый раз Апостол и Евангелие, чтобы правоверный христианский человек, восприняв хотя бы одно слово из них, получил бы душевную пользу для своего спасения. Посему и мы поищем в нынешний день какой-либо пользы для нас в апостольском чтении.

Из послания апостольского, писанного к Колоссянам, проповеданного во вселенной и прочтенного в нынешний день на Божественной литургии, мы предложим вам в научение следующие слова: «Проповедуем, наказующе всякого человека и учаще всякой премудрости, да представим всякого человека совершенна о Христе Иисусе» (Кол. 1:28).

Возлюбленный слушатель! Апостол всякому человеку желает быть совершенным. Но кто из людей может быть совершенным? «Никтоже совершен, токмо един Бог» (Мк. 10:18). Однако же христианский человек должен по силе своей заботиться, чтобы с Божией помощью день ото дня и час от часа приходить к совершенству в добрых делах.

Сам собою человек не может достигнуть добродетельного совершенства, с помощию же Божией может, ибо невозможное для человека возможно для Бога. На это именно и указывает ныне апостол, говоря: «Да представим всякого человека совершенна о Христе Иисусе»; не своими усилиями «представим совершенна», но «о Христе Иисусе», то есть, с помощью Иисуса Христа (Кол. 1:28).

Поучимся же ныне немного, хотя отчасти, тому, как человек может достигнуть добродетельного совершенства.

Как по телесному возрасту человек не сразу после рождения делается совершенным, но возрастая понемногу день от дня, месяц от месяца и год от года, приходит в возраст совершенного мужа, так и по духовному возрасту, то есть, добродетельности, мы не сразу делаемся совершенными, но, как бы с младенчества, мы начинаем с доброго намерения, с доброго начала. Так поучает и святый апостол Петр: «Отложше всяку злобу и всяку лесть, и лицемерие, и зависть, и вся клеветы, яко новорождени младенцы, словесное и нелестное млеко возлюбите, да о нем возрастете во спасение» (1Пет. 2:1–2).

Внемлем словам: «Яко новорождени младенцы словесное млеко возлюбите». Человек, начинающий отлагать всякую злобу, всякий грех и приходить в чувство и покаяние, есть как бы новорожденный младенец, которому не сразу предлагается твердая пища, но сперва молоко; то есть, слово Божие предлагает ему понести бремя не сразу тяжелое и неудобоносимое, но сначала легкое, чтобы, привыкши к легким подвигам, он потом мог взяться и за более трудные.

Посмотрим же на самый возраст добродетельный, то есть, на самое совершенство. Чтобы удобнее рассмотреть его, я предлагаю такой вопрос: что есть совершенство? Совершенство есть то, о чем нельзя сказать, что ему не достает чего-либо. Не может дом быть назван совершенным, если в нем не достает покрова или если в нем будет недостроено что-либо иное. Не может город назваться совершенным городом, если в нем не будет крепких стен, башен, ворот, дневной и ночной стражи. Не может человек назваться совершенным человеком, если ему не достает руки или ноги, или какого-либо иного члена тела. Вообще всякая вещь не может быть названа совершенной, если ей чего-либо не достает; только то совершенно, что имеете довольство в самом себе, что лишено какого-либо недостатка и что ни в чем не нуждается для своего совершенства.

Таким же должно быть и добродетельное совершенство в христианах; необходимо, чтобы оно было полно и не имело никакого недостатка. Если кто соблюдает одну заповедь Господню, а другую преступает, он не совершен: кто постится, но гневается, тот не есть совершенный постник; кто дает милостыню, а чужое грабит, тот не совершенный милостивец; кто примиряется с ближним, а сердцем помнит злобу, тот не совершенный друг; кто молится устами, а умом не вникает, но мечтает о чем-либо ином, тот не совершенный молитвенник; кто поставлен на правосудие, а судит несправедливо, тот не совершенный судья; кто называется христианином, а живет не по-христиански, тот не совершенный христианин; кто носит иноческое звание, а иноческих дел не совершает, тот не совершенный инок; кто поставлен пастырем духовным для словесных овец, но не радит не только о спасении их душ, но и о своей душе, тот не совершенный пастырь. Говоря же вкратце, всякий христианский человек, которому в соблюдении заповедей Господних не достает чего-либо из добрых дел, не может быть назван совершенным.

Христос, Спаситель наш, сказавши о Себе ученикам Своим, что Он «не пришел разорити закон, но исполнити, присоединил еще и следующее: «Аминь глаголю вам, дóндеже прейдет небо и земля, йота едина или едина черта не прейдет от закона» (Мф. 5:18). Йота есть греческая буква, по нашему «i» десятеричное. Здесь можно подумать, для чего Христос, Спаситель наш, одной буквой завершил весь закон, буквой же не иной какой-либо: ни «А», ни «Б», ни другой какой-либо, но именно йотою, то есть, «i» десятеричным. Причины сего имеются две. Первая причина в том, что во всей азбуке нет буквы меньше йоты; только одна йота есть самая малая из всех букв; она представляет собой одну малую, немного протянутую палочку. Она мала, но совершенна, и не имеет никакого недостатка. Вспомнил же Господь эту самую малую, но совершенную букву, желая научить нас тому, чтобы мы знали, что если в исполнении заповедей Господних мы нарушим что-либо малое, то мы уже не совершенны; только тогда мы окажемся совершенными, если малое исполним наравне с великим.

Вторая причина заключается в том, что если над буквой «i» будет написана одна черта, называемая титлом, то получится число десять – завершение всего закона. Господь наш буквою «i» десятеричным с одной чертой ясно указывает на Ветхий и Новый Завет: на Ветхий указывает буквою «i» десятеричным, обозначая десять заповедей, данных в Ветхом Завете на Моисеевых скрижалях; одной же чертой над «i», то есть, титлом, Он указал на Новый Завет, на святое Евангелие, которое является завершением Ветхого Завета подобно титлу у десятеричного «i». Одной этой буквой с титлом Господь нас научил тому, чтобы мы знали, что если не соблюдем всех десяти заповедей Божиих, а сверх того не сохраним еще евангельских велений и советов, то не можем быть совершенными.

Духовная невеста Христова, душа человеческая, достигшая добродетельного совершенства, говорит в Песни песней своему возлюбленному Жениху Христу так: «Вся плоды новыя до ветхих соблюдох Ти» (Песн. 7:13). Какие это плоды новые и ветхие соблюла та духовная невеста своему Жениху? Это объясняет Феодорит, говоря от ее лица так: «Заповеди Ветхого Завета и веления Нового Завета, которые получила от благодати Духа Святого, я соблюла для Тебя и сохранила в целости, как вверенное мне сокровище». Нам же отсюда можно видеть, что для совершенства не достаточно соблюсти ветхие плоды (разумею заповеди Божии) без новых, и новые без ветхих. Необходимо сохранить то и другое вместе: в этом и будет заключаться совершенство.

Кроме того, ветхие и новые плоды мы можем понимать и так еще: ветхие плоды суть те добрые дела, которые повелены нам законом Божиим и которые мы всячески должны исполнять; новые же плоды суть те добрые дела, которые мы совершаем по нашему произволению сверх того, что повелено, как, например: закон повелевает не желать никакой вещи своего ближнего, не отнимать и не похищать, а истинный христианин не жалеет для ближнего и своего собственного, проявляет щедрость и все дает; закон повелевает не воздавать злом за зло, а истинный раб Божий еще и благодетельствует своему врагу; закон повелевает вести чистую жизнь, а истинный христианин не позволит даже и мысли нечистой быть в своем уме и прочее. Кроме того, повелено, например, кому-либо отцом духовным поститься в среду и пятницу, а он присоединяет сверх того пост и в понедельник; повелено ему в какие-либо дни слушать святую литургию, а он еще и молебен поет; повелено будет положить сто поклонов в день, а он сверх того присоединяет и другие сто. Равные подвиги и дела, совершаемые сверх должного из усердия к Богу, суть новые плоды, соблюдаемые со старыми, о которых говорит невеста Христова: «Вся плоды новыя до ветхих соблюдох Ти».

Спасение наше в Писании названо чашей: «Чашу, – сказано, – спасения прийму». Посему чаша сия должна быть не до половины, но полной, то есть, спасение наше должно быть не скудным, но совершенным. Не полную ли чашу мы имеем обыкновение пить во время бесед за здоровье друг друга? Неужели же до половины будем пить чашу спасения за вечное здоровье душ наших? Неужели мы не будем заботиться о совершенстве в добрых делах? Да будет известно нам, что эта чаша спасения нашего должна быть не только полной, но даже избыточествовать, как и та мера или чаша, о которой пишется в Евангелии: «Меру добру, натканну и потрясну, и преливающуся дадят на лоно ваше» (Лк. 6:28).

Если Господь хочет платить нам, рабам Своим, от прещедрого Своего милосердия выше нашего достоинства со многою прибавкою, поскольку все страдания века сего не стоят имеющей явиться Его славы, то и мы должны трудиться больше, чем нам повелено, чтобы чаша наша была не только полна, но и «потрясна и преливающася», чтобы спасение наше было не только совершенным, но и пресовершенным, как увещевает и апостол, говоря: «Проче убо, братие, просим вы и молим о Христе Иисусе, якоже приясте от нас, како подобает вам ходити и угождати Богови, якоже и ходите, да избыточествуете паче: сия бо есть воля Божия, освящение ваше» (1Сол. 4:1–3).

Святый Иоанн Златоуст, пиша свое толкование на это апостольское послание к Солунянам, говорит: «Преуспеяние состоит в том, чтобы заповеди и завещания превосходить не по принуждению учителей, но по своему произволению». Как земля возвращает сеющему не только те семена, которые принимает в себя, но с умножением и вместо одного зерна – многие зерна; так и душе нашей подобает не только стоять в том, что заповедано, но и превосходить заповеданное; это и называется добродетельным совершенством. Ведь одно соблюдение заповедей не есть совершенство, достойное похвалы от Бога, но только рабский долг, как говорит Христос: «Егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби непотребни есмы, яко еже должни бехом сотворити, сотворихом» (Лк. 17:10). Такие свободны от долга, но не славны заслугами: они избежали мук, но не получили венцов. Если ты не убил, не украл, не лжесвидетельствовал, не прелюбодействовал, не пожелал чужого, то этим не сплел еще венца для себя, но только освободился от долга и избавился от мук; венцы же откладываются для совершенных, которые потрудились сверх заповедей.

О, как стыдно теперь и будет стыдно в день и час смертный христианину, который не только не превзошел заповеданного, но не прошел и половины заповеданного и соблюл едва одну какую-либо заповедь. Если кто исполнит все заповеди и, погрешивши в одной, оказывается виновным во всем, то тем более будет виноват тот, кто исполнил только одну заповедь, а прочие все презрел. О, как далеко стоит он от совершенства! О, как пуста чаша нашего спасения! О, как скудны наши плоды! Все сие из-за небрежности нашей, все оттого, что мы не радим о спасении душ наших.

Существуют еще и иные признаки совершенства, как, например, любовь во врагам, согласно слову Господню: «Любите враги ваша» и «Будите совершении, якоже и Отец ваш Небесный совершен есть» (Мф. 5:44:48). Но об этом не будем говорить теперь.

Скажем же еще и то, что достойная смерть добродетельного мужа, умирающего о Господе, является совершенством, ибо в Отечниках обычно о кончине блаженных отцов говорится, что такой-то «совершися», то есть, преставился ко Господу.

Ныне мы совершаем воспоминание блаженной памяти скончавшегося раба Божия Евсигния, мужа, который и летами, и разумом, и заслугами пред Богом и людьми был совершенным; посему без сомнений можем сказать о нем, что он скончался блаженною кончиною.

К некоему юноше Господь в Евангелии сказал: «Аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имения твоя и даждь нищым, и имети будеши сокровище на небеси» (Мф. 19:21). Поминаемый ныне муж, послушавшись сего совета Господа, раздал свое имущество нищим; следовательно, он явился совершенным пред Господом и получил сокровище на небе, ибо верен Господь всем словам Своим и слово Его неложно. Господь похвалил вдовицу, которая все свое богатство (две лепты) вложила в церковное хранилище; не малую похвалу у Господа своего имеет и раб Божий Евсигний, который все свое богатство растратил на строение и украшение храмов Божиих, как и сей святой храм он создал и украсил во славу Божию подобно небу земному. За это он теперь имеет на небе храм для упокоения праведной души своей, согласно апостольскому слову: «Аще земная храмина тела нашего разорится, создание от Бога имамы храмину нерукотворену, вечну на небесех» (1Кор. 5:1).

Святый Давид, прося у Бога спасения души своей, как бы вместо предисловия к молитве своей совершил воспоминание своего усердия к дому Божию, говоря: «Господи, возлюбих благолепие дому Твоего и место селения славы Твоея». Потом же говорит, как бы ища некоего долга от Бога: «Да не погубиши с нечестивыми душу мою и с мужи кровей живот мой» (Пс. 25:8–9). Поскольку, говорит он, я возлюбил благолепие дома Твоего, то и Ты, Господи, не погуби души моей, но спаси.

Любил благолепие дома Господня (что очевидно) и преставившийся муж Евсигний; он украсил дом Господень, как невесту прекрасную. Посему мы твердо веруем, что праведный Господь не погубил души его с нечестивыми, грешными и лишенными спасения, но водворил его в райских селениях с праведными, где да будет ему вечное наслаждение от премилосердной благодати Божией, вечное упокоение со святыми, на земле же среди людей вечная память. Аминь.

«Изыде сеяй сеяти семена своя, ово паде при пути, ово на камени, ово в тернии» (Лк. 8 и след.)

В нынешний воскресный день мы слышали на Божественной литургии святое Евангелие или, вернее, Самого Господа, говорящего нам притчу о сеянии семян, из которых одно упало при пути, другое на камни, третье в тернии, и только немногие попали на добрую землю. Семя, упавшее на плохие места, погибло: при пути оно было затоптано ногами и поклевано птицами; на камне – иссохло; в тернии – подавлено. Попавшее же на добрую землю прозябло и принесло плод. Толкование этой притчи мы слышали в том же Евангелии, но поскольку толкование заключается в кратких словах и, думаю, не у всякого оно вместилось в уме, то мы с Божией помощию хотим хотя кое-что из нее изъяснить попространнее.

Семя есть слово Божие, а земля – сердце человеческое. Доброе сердце – это добрая земля, злое же сердце – злая земля, утоптанная ногами как путь, твердая как камень и острая как терний. Господь Бог наш от начала мира сеял слово Свое в сердцах человеческих: сначала чрез праотцев и пророков, которые проповедовали слово Божие, потом Сам, воплотившись от пречистой Девы Марии, явившись на земли и поживши с людьми, ибо Он проходил города и селения, уча и благовествуя царствие Божие; затем Он послал Своих апостолов во вселенную сеять семена слова Божия, а после апостолов Он на это поставил учителей церковных, и эта обязанность дошла даже до ныне, до архиереев и иереев, которые должны сеять духовные семена, то есть, слово Божие.

Но горе окаянному времени нашему, ибо совершенно пренебрегается это сеяние, совершенно оставлено слово Божие, и никто не заботится о душе своей и ближнего, чтобы во время последней жатвы представить ее Богу не напрасно и не пустою. Не знаю, кого нужно прежде всего считать окаянным: сеятелей или землю, иереев или сердца человеческие, или же и тех, и других вместе. «Вкупе непотребни быша, несть творяй благостыню, несть до единаго» (Пс. 52:4). Сеятели не сеют, а земля не принимает; иереи небрежны, а люди заблуждаются; иереи не учат, а люди пребывают в невежестве; иереи не проповедают слова Божия, а люди не слушают и даже не хотят слушать. По обе стороны худо: иереи глупы, а люди неразумны. Пастыри заблуждаются, а овцы за ними идут, сами не зная куда; слепые водят слепых, и вместе они падают в яму.

Бог, разгневавшись в древности на народ еврейский, грозил чрез пророка Своего Амоса, говоря: «Послю глад на землю, не глад хлеба, ни жаду воды, но глад слышания слова Божия. Обтекут ищуще слова Божия, и не обрящут» (Ам. 8:11–12). Я знаю, что все невежды не считают глад слышания слова Божия за великое наказание, посылаемое нам Богом за грехи наши. Наказание голодом хлеба у них считается большим, нежели гладом слышания слова Божия. О, неразумные! Неужели вы не знаете, что больше: тело или душа, и какая пища достойнее и полезнее: тленная или нетленная, плотская или душевная, и какое лишение больше: скудость ли хлеба, или слова Божия. Зло есть и голод хлеба, но еще большее зло – голод слова Божия. Ведь хлеб укрепляет только временную нашу жизнь, слово же Божие устрояет нас в вечную жизнь. Тленный хлеб умеет возделывать всякий земледелец, проведать же нетленное слово Божие не всякий умеет. Этот душевный голод, голод слышания слова Божия, очень усилился в нашей епархии, поскольку нет ни сеятелей духовного семени, ни доброй земли. Нет, говорю, учителей, нет и сердец, удобных для принятия учения. Есть, как слышно, только окаянные сеятели, сеющие плевелы среди пшеницы. Плевелы – это раскольнические учения, а земля окаянная, которая принимает плевелы, это те окаянные сердца, которые внимают раскольническому учению и прельщаются им. Долготерпеливый Господь оставляет их расти до жатвы, во время же жатвы Он повелит жнецам, говоря: «Соберите первее плевелы и свяжите их в снопы, яко сожещи я: и тако плевелы сожжет огнем неугасающим» (Мф. 13:30). Архиерею же, поставленному Богом на пастырство здесь, не мало печали о погибели многих душ человеческих, как и Давид говорит: «Печаль прият мя от грешник, оставляющих закон Божий, оставляющих слово Божие и внемлющих учениям лживым и лестным» (Пс. 118:53); печаль о том, что не принимается его учение архиерейское, при этом учение не его самого, но слово Божие, ибо он поучает не от себя, но на основании евангельских и апостольских писаний; печаль о том, что дети не слушают отца, овцы не следуют за пастырем, ученики не внимают учителю, избегают святой церкви, чуждаются церковных святынь и делаются чадами гнева, сынами погибели, наследниками ада, которым ничего иного нельзя ожидать, как только геенны огненной вместе с бесами.

Сеет Он семена слова Божия в сердцах наших, но они падают в нас при пути, затаптываемом ногами. Мы слышали в святом Евангелии, что семени, падающему при пути, причиняется двоякий вред: во-первых, оно попирается ногами ходящих, во-вторых же, его расклевывают птицы. Развращенное человеческое сердце есть как бы путь общенародный, по которому ходят люди и скоты и попирают его. Попирают развращенное сердце всякие помышления суетные, злые, скверные и вожделения страстные, не только человеческие, но и скотские. «Приложишася, – говорится, – скотом несмысленным и уподобишася им» (Пс. 48:13). Если в такое сердце попадет слово Божие, то оно тотчас попирается злыми, скверными помышлениями и не приносит плода. Но одного попрания не довольно; его еще и птицы клюют. «Паде, – говорится, – при пути и попрано бысть, и птицы небесныя позобаша е» (Лк. 8:5). Какие же это птицы? Толкует сие Сам Христос Господь: «Приходит диавол и вземлет слово от сердца их» (Лк. 8:12). Диавол есть птица, клюющая слово из сердца человеческого; это была небесная птица, но уже свержена с небес во ад. Не хотя же жить во аде, она вышла на землю в поднебесную, сделала себе гнездо в пустыне, в Брынских лесах, и расплодила себе многих птенцов. Диавол умножил себе там учеников своих и, как птиц из гнезда, посылает их оттуда во все города и селения клевать семена слова Божия и истреблять учение православной восточной церкви, и почти уже все семена они поклевали и истребили на всех сердечных нивах, ибо мало в ком можно теперь видеть истинное благочестие и православную веру.

Доброе есть семя слова Божия, которое учит нас не удаляться от святой церкви, но держаться около нее как чадам около матери, родившей нас святым крещением, но птицы бесовские, раскольники, вылетевши из своего Брынского гнезда, поклевали это семя, научивши многих избегать святой церкви и гнушаться святынь Божиих, обманывая и соблазняя простых мужиков и баб и говоря: «Уже ныне церковь не церковь, попы – не попы». О, окаянные, бесовские птицы! О, несмысленные галаты! Кто соблазнил вас противиться истине? Разве изменилась церковь? Разве прекратилось священство? Разве церковь не пребудет до судного дня, и «врата адова (по словам Господа) не одолеют ей» (Мф. 16:18)? Неужели Христос Господь уже оставил церковь Свою, которую Он «искупил есть честною Своею кровию»? Неужели Он солгал, сказавши: «Аз есмь с вами во вся дни до скончания века» (Мф. 28:20)? «Небо и земля мимоидут, словеса же Господни не мимоидут» (Мф. 26:35), а вы, окаянные, говорящие, что церковь уже не церковь, считаете слова Господни ложью! Кому лучше верить: вам или Христу Господу?

Доброе есть семя слова Божия, которое учит исповедоваться и причащаться Божественных Тайн часто или хотя бы однажды в год. Птицы же бесовские, раскольники, вылетевши из проклятого своего гнезда, из Брыни, поклевали это семя, научивши многих чуждаться святого причащения как какой-то мерзости, и много есть таких, которые от самого рождения не помнят, причащались ли они когда-либо. Но удивительнее всего то, что даже многие иерейские жены и дети никогда не причащаются. Это мы узнали так: приходят иерейские сыны ставиться на места отцов своих, и когда мы их спрашиваем, давно ли они причащались, то многие искренно говорят, что не помнят, когда причащались. О, окаянные иереи, не радящие о своем спасении! Как они могут радеть о святой церкви, если домашних своих не приводят ко святому причащению? Как они могут приводить прихожан, если не заботятся о спасении душ тех, что дома, говорю о их женах и детях? Как такие могут заботиться о душах всех православных христиан? Разве не слышали и не читали вы, иереи, слова Господа, который говорит: «Аще не снесте плоти Сына Человеческаго, ни пиете крове Его, живота не имате в себе; ядый Мою плоть и пияй Мою кровь имать живот вечный»? Знаю, что многие отговариваются своим недостоинством, говоря, что они недостойны; на это всякому я отвечу так: пока ты пребываешь в каких-либо смертных грехах, ты поистине недостоин и будешь есть и пить в осуждение себе; если же ты истинно каешься в своих грехах, сожалеешь, плачешь и больше не хочешь совершать злое, то приступай, не сомневаясь, и послужит тебе причащение во спасение. Господь ведь пришел не ради праведных, но ради грешных, чтобы спасти их; пришел Владыка наш не для того, чтобы здоровых исцелить, но для того, чтобы уврачевать больных. Он и дал нам плоть и кровь Свою во оставление грехов наших. Он так и призывает нас: «Приимите, ядите во оставление грехов. Пийте во оставление грехов» (Мф. 26 и след.). Если ты недостоин из-за грехов, то сделайся достойным чрез покаяние. И святая Мария, если помните житие ее, пока пребывала во грехах, до тех пор была недостойна не только причаститься Божественных Тайн, но даже и войти в церковь; и когда она хотела войти в церковь, то сила Божия отбрасывала ее прочь Когда же она покаялась истинным покаянием, тотчас в тот же день к вечеру сподобилась причащения тела и крови Христовой в церкви Предтечи, что при Иордане, как пишется в ее житии.

Доброе было семя слова Божия и то, которое учит жить в супружестве по Божьему закону чисто, целомудренно, не в прелюбодеянии, не оскверняя супружеского ложа; а ныне бесовские птицы, что в Брыни, поклевали это семя, ибо доходит до слуха нашего, что в их Брынских скитах, в бесовских гнездах, учат иметь общих жен и считать блудовство не за грех, но за любовь Христову. О, окаянные, богомерзкие птицы! Где Христос заповедал такую любовь, чтобы блудодействовать? Не больше ли Он учит чистой жизни, будучи Сам чистым и непорочным. Блуд есть любовь не Христова, но плотская, дьявольская, беззаконная. Где есть такой закон, чтобы иметь общих жен? О, ужасное беззаконие! Ведь такого беззакония нет даже у язычников, ни у турок, ни у татар, ибо все они имеют супружеский закон и за прелюбодеяние наказывают. Брынские же учители, называющиеся святыми отцами, поучают соблазненных такому беззаконию. Не николаитская ли это ересь? Приятно ли это Господу Богу? Послушайте, что пишется в Апокалипсисе.

Видел однажды святой Иоанн Богослов Христа Господа, ходящего между семью светильниками, и из уст Его исходил отточенный, обоюдуострый меч (Апок. 1:16). Мы же посмотрим, на кого Господь наш изострил тот обоюдуострый меч. Вот мы слышим, как Он говорит Своему возлюбленному ученику Иоанну: «Ангелу Пергамския церкве напиши, тако глаголет имеяй меч обоюдуостр, изощрен: имам на тя, яко имаши держащыя учение Валаамово, иже учаше Валака положити соблазн пред сынами израилевыми, еже ясти идоложертвенная и блудотворити, тако имаши и ты держащыя учение николаитско, егоже ненавижду. Покайтеся: аще ли ни, то прийду скоро и брань сотворю с ними мечем уст Моих» (Апок. 2 и след.).

Мы же внемлем, с кем хочет Господь наш сотворить борьбу мечом уст Своих, изостренным с обеих сторон? «С держащими учение николаитское». Каково же было николаитское учение? Такое же, как и Валаамово. В чем же заключалось учение обоих? В том, чтобы блудствовать, иметь общих жен. Сие-то учение и ненавидит Христос Господь. «Имаши, – говорит, – держащыя учение николаитское, егоже ненавижду». При этом Он настолько сильно ненавидит это учение, это беззаконие, что вооружается на совершающих его, как на Своих явных врагов, готовит на них меч обоюдуострый, изостренный, и хочет поднять против тех войну мечом уст Своих: «Сотворю, – говорит, – брань с ними мечем уст Моих».

Слышите ли сии слова Господа, брынские учители, считающие себя святыми отцами, на самом же деле – проклятые волки, бесовские птицы, держащиеся николаитского учения, блудники, прелюбодеи и сквернители, которых ненавидит Христос Бог. Слушайте, устыдитесь и покайтесь, чтобы не поразил вас меч обоюдуострый, исходящий из уст Христовых. Вы же, правоверные и православные христиане, боголюбивые чада церкви Христовой, верные и истинные рабы Господни, остерегайтесь тех соблазнительных бесовских птиц, вылетающих из Брынского гнезда и воровски здесь скрывающихся, и соблазняющих тех заблудших безумных людей, которые скрывают их у себя в подпольях, не зная закона Божия и истинного пути, и для которых кончиной будет погибель, от коей да избавит нас Христос Господь милосердием Своим. Аминь.

«Человек некий бе богат, нищ же бе некто именем Лазарь» (Лк. 16:19–20)

Два человека вспоминаются в нынешней евангельской притче – один богатый, а другой нищий. У обоих ясно изображена жизнь их, как настоящая, так и будущая, и ясно показано, что иное есть блаженство настоящей жизни, и иное – будущей; также и бедствование: иное есть настоящей жизни, иное же – будущей; и как блаженство настоящей жизни не превращается в блаженство будущей жизни, но изменяется в бедствование, так и бедствование настоящей жизни в будущей жизни уже не будет бедствованием, но изменится в блаженство. Говоря яснее, нынешнее богатство там будет нищетою, нынешняя же нищета там будет богатством.

Итак, посмотрим прежде на настоящую жизнь. В настоящей жизни, смотря на обоих тех людей, упомянутых в евангельской притче, на богатого и нищего, и рассматривая их жизнь, кто не предпочел бы богатого нищему? Кто бы не ублажил богатого, и кто бы не обругал нищего? Богатый – в прекрасных палатах, нищий же – в грязи пред воротами; богатый – в порфире и виссоне, в драгоценных одеждах, а нищий – в рубищах; богатый на мягких постелях почивает, а нищий – на гноище; богатый всякий день светло радуется, нищий же всякий день горько плачет; богатый ест обильную пищу из сладких кушаний, нищий же желает насытиться крупицами, подающими от «трапезы богатого, да и то не дается ему. Богатый пьет и упивается прекрасными напитками, а больному нищему едва кто-либо подаст ковш воды; богатому предстоят множество слуг, а у нищего нет никого – все отвращаются от него; богатого все утешают, а нищего всякий опечаливает; на богатого все смотрят и кланяются ему, а на нищего никто и не взглянет. Если богатый заболеет хоть легко, тотчас призывают к нему искусных лекарей, и приятели его посещают его, сочувствуют ему и скорбят о нем; а нищего больного кто лечит? Кто о нем скорбит? Кто придет навестить его? Никто; разве только собаки придут к нему: «И пси приходящий облизоваху гной его» (Лк. 16:21). И во всей этой временной жизни богатый блажен, а нищий окаянен и беден.

Блаженными считаются в этой жизни богатые еще и потому, что господствуют над убогими людьми и притесняют их. Святый апостол Иаков говорит: «Не богатии ли насилуют вам, и тии влекут вы на судища? Не тии ли хулят доброе имя, нареченное на вас?» (Иак. 2:6–7). Здесь святый апостол ясно показал, каковы суть те богачи, которые насилуют убогих, влекут на судилища, хулят доброе имя: насилуют, отнимая, грабя и обижая; влекут на судилища, то есть, ставят на правежах, месте пытки, бьют без пощады и отнюдь не милосердствуют; хулят доброе имя, укоряя, досаждая и оскорбляя скаредными словами. Вот каковы богатые по отношению к убогим людям. Богатые на земле блаженнее и счастливее убогих: богатые- во всяком добре, нищие же – во всякой беде.

Здесь я не говорю о богачах добродетельных, милосердных и богатеющих от своих праведных трудов, говорю же я о злых, немилосердных и собирающих себе богатство не от своих трудов, но от чужих, и не от правды, но от неправды; о них-то мне и предстоит ныне слово. Богач добродетельный, милосердный, покупает себе царство небесное, подавая милостыню, созидая храмы Божий и простирая руку помощи бедствующим: такой находит себе спасение, как написано: «Избавление мужу свое ему богатство» (Притч. 13:8). Немилосердный же и злой богач не радит о своем спасении и пренебрегает небесным царством: лишь бы ему на земле было хорошо, а небесное царство он ставит ни во что. Он и о смерти не думает, ожидает прожить долгий век, как тот богач, у которого уродила нива и который говорил: «Разорю житницы моя и большия созижду, и реку душе моей: душе, имаши многа блага, лежаща на лета многа, яждь, пий, веселися» (Лк. 12:18–19). Вся мысль богатых направлена на то, чтобы есть, пить и веселиться долгие годы. Когда же он ест, то он поедает труды убогих, поедает людей, согласно словам Самого Бога, говорящего о богатых так: «Снедающий люди Моя вместо хлеба» (Пс. 13:4); а когда он пьет, то пьет кровь людскую, упивается слезами людскими, ибо от того богатства он ест и пьет, которое правежами на пытках выломано из ног людских.

Говоря вкратце, все блаженство на земле в этой жизни есть блаженство богатых, вся же беда в этой жизни есть беда убогих. Кто в почете? Богатый. Кто бесчестен? Убогий. Кто благороден? Богатый. Кто худороден? Убогий. Кто премудр? Богатый. Кто глуп? Убогий. Если бы богатый был и совсем глуп, но уже одно то, что он богат, делает его умным среди простых людей; все слушают его слова, как слова премудрого философа, и восхваляют его ум. Убогий же и нищий, хотя бы даже был и очень умен и настоящий философ, то все же он глуп, потому что беден.

Все это блаженство неправедных богачей произошло от кровавых потов убогих людей. Богатый богатеет, а убогий нищает; богатый умножается, а убогий скудеет; богатый распространяется, а убогий стесняется; богатый жиреет и́ толстеет от многого питания и роскоши, а убогий сохнет от голода и печали; богатый похваляется, а убогий вздыхает. Но подождите немного, богатые, немилосердные, обидчики убогих людей, дайте срок: придет на вас смертный час, и в ту пору вы увидите, каково будет блаженство и счастье.

Навуходоносор, царь вавилонский, видел дивный сон на ложе своем: он видел дуб, стоящий среди земли; вершина его достигала небес, а корни его были в концах всей земли; листья его были прекрасны, и плодов много. Потом он видел кого-то, сходящего с неба и громогласно повелевающего: посеките дуб, обрубите ветви его, оборвите листья его и рассыпьте плоды его (Дан. 4). Когда никто не мог истолковать этот сон, призван был святый пророк Даниил, искусный толкователь сонных видений, который сказал царю: дуб великий, который ты видел, – это ты, царь, ибо величество твое возвысилось, и власть твоя распространилась в концы земные; но придет к тебе час суда Божия, и ты будешь изгнан от людей, и жизнь твоя будет среди диких зверей. Много можно было бы сказать, как там все происходило, но для нашей беседы нужен только один дуб тот, ибо он изображает собою настоящую жизнь людей, которые в мире сем велики своею славою и богатством.

Богатый в мире этом есть как бы некий великий дуб, высокий гордостью, широкий богатством, прекрасный честью, плодовитый прибылями. Но вот внезапно приходит суд Божий и посекает этот дуб смертною секирою, и в один час падает в гроб тот дуб, который рос долгое время. Изгоняется он от людей, от живущих на земле, и вселяется между мертвыми, как бы с дикими зверями; проходит жизнь его с червями, которые будут поедать тело его, питавшееся сластями. Скажи же, дуб, где высота гордости твоей; где пространность ветвей, имений твоих; где красота листьев твоих, славы твоей; где плоды прибылей и корыстей твоих? Не все ли это уничтожилось и пропало без вести? А Давидовы слова о ком говорят? «Видех нечестиваго превозносящася и высящася, яко кедры ливанские, и мимо идох, и се не бе, и взысках его, и не обретеся место его» (Пс. 36:35–36). Все прочь пошло, погибло с шумом, где же находится душа, это мы увидим после.

Вот мы видели настоящую жизнь, видели, как в ней богатые блаженны, убогие же нищи, окаянны, бедны и бездомны. Посмотрим же еще умными очами на будущую жизнь, но сначала послушаем следующие слова нынешней евангельской притчи: «Бысть же умрети нищему и несену быти ангелы на лоно Авраамле; умре же и богатый, и погребоша его, и во аде возвед очи свои, сый в муках» (Лк. 16:22–23).

Видим изменение блаженства богатых и бедствования убогих нищих. Пришел час смерти к богатому, пришли и бесы и исторгли окаянную его душу из скверного тела с ужасной болью, ибо «смерть грешников люта» (Пс. 33:22). Пришел час смерти к нищему, пришли и святые ангелы, и взяли душу его из тела безболезненно, легко, честно, ибо «честна пред Господем смерть преподобных Его» (Пс. 115:6). Вспомним здесь немного из житий святых о смерти богатых и о смерти нищих.

О смерти некоего богача пишется в житии святого Андрея юродивого. В одно время святый Андрей встретил на пути шедшего мимо какого-то боярина и, проникнув в жизнь его, плюнул на него, говоря: «Лукавый блудник, церковный ругатель! Не ты ли делаешь так, что, идя в церковь, говоришь: иду к утрени, а ходишь к сатане на скверные дела? Беззаконник, встающий в полночь и прогневляющий Бога! Вот уже приспело твое время, дабы ты принял по делам твоим. Или ты думаешь, что утаишься от страшного и всевидящего ока Божия, все испытующего?» Услышавши же это, боярин ударил коня и удалился, чтобы не быть посрамленным еще более. Чрез несколько дней тот боярин разболелся злым недугом, и стало тело его мало-помалу сохнуть; близкие же его начали носить его от церкви к церкви и от врача к врачу, но пользы от этого не было ему никакой. Чрез некоторое время он, истощенный, ушел в муку вечную. Ибо в одну ночь святый увидел близ его двора пришедшего с запада ангела Господня, который был как пламень огненный и держал великую огненную палицу. Когда же он пришел к больному, то услышал голос свыше, говорящий: бей поругателя сего, мерзкого содомлянина, и при этом говори так: ты все еще хочешь творить грехи и осквернять различных лиц? Или, притворяясь идущим к заутрени, ты, диавол, хочешь идти на беззаконие? Начал же ангел бить его и говорить ему то, что было повелено, и был слышен голос говорящего, и удары палицы, а бьющего не было видно, и мучимый таким образом человек тот испустил дух. Вот какова смерть богатого!

Послушаем же теперь еще и о смерти нищего.

Преподобный Иоанн был прозван молчальником. Он сначала был епископом, но потом ради Бога оставил архиерейский сан и ушел в пустыню на безмолвие. Однажды у него появилось желание увидеть, как душа разлучается от тела. Когда он молился об этом Господу Богу, тогда был восхищен умом во святой Вифлеем и увидел при церкви, бывшей там, умирающего мужа странника, душа которого была взята ангелами на небо со сладкопением. Блаженный Иоанн, увидев сие умными очами, тотчас встал, пошел в Вифлеем и при церкви нашел тело скончавшегося мужа еще теплым и лежащим так, как видел он в своем видении, ибо тот скончался именно в тот час, в который Иоанн, сидя в келье, видел душу его, взятую ангелами с песнями на небо. Обнявши же с любовью мощи его и поцеловавши их, он достойно погреб их на том же мести и возвратился в свою келью.

Вот мы слышали о смертной кончине и богатых, и нищих. Все умирают, но не одинаково, как об этом мы слышали и в Евангелии; душа богатого оказалась в руках бесовских, душа же нищего оказалась в руках ангельских. Тот был унесен во ад к сатане, начальнику бесовскому, а другой был унесен к святому Аврааму, начальнику святых праотцев. Тот во аде возвел свои очи, будучи в муках, а другой увидел себя в покое праведных. Какова же там жизнь их? Богатый в жизни сей был богат, а там, в будущей жизни, оказался нищим, согласно слову Псаломника: «Погибнут и оставят чуждим богатство свое, и гроби их жилища их во век» (Пс. 48:11). И еще: «Уснуша сном своим (то есть, умерли) и не обретоша ничтоже вси мужие богатства в руках своих» (Пс. 75:6). Нищий же Лазарь в этой жизни был нищим, а там – богатым. Богатый – в адской бездне, нищий же – на лоне Авраамовом. Богатый – в геенском огне, нищий же – в прохладе. Богатый – во тьме, нищий – во свете. Богатый – в плаче и рыдании, нищий – в радости и веселии. Богатый – в муках, нищий – во славе. Богатый – наг, нищий – в порфире нетления и вечного прославления. Богатый жаждет капли воды на язык свой, а нищий пьет поток вечной сладости. Богатый вопиет: «Отче Аврааме, помилуй мя и посли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и устудит язык мой, яко стражду в пламени сем» (Лк. 16:24). О, окаянный! Ты много в жизни сей пил прекрасных напитков, ты упивался с друзьями твоими и днем, и ночью, а ныне на похмелье просишь каплю воды. Разве можешь ты одной каплей воды погасить целую геенну огненную? Все источники, реки и моря не могут погасить геенского огня, а ты хочешь погасить одною каплею воды. Суетна просьба твоя! Ты в жизни временной не слушал нищего, просившего у тебя малой крохи хлеба, и нищий в этой жизни не послушает тебя и не подаст тебе, жаждущему, капли воды. Пей после прекрасных напитков чашу смолы и горящей серы, чашу гнева Божия!

Вот как в притче нынешнего Евангелия представлена двоякая жизнь – настоящая и будущая – и изменения обеих этих жизней: как богатый, здесь бывший блаженным, там оказался окаянным и бедным, нищий же, бывший здесь худым и бедным, там оказался блаженным, богатым и славным. Посему-то святый апостол Иаков и вопиет к богатым: «Приидите ныне, богатии, плачитеся и рыдайте о лютых скорбех, грядущих на вы. Богатство ваше изгни, и ризы ваша молие поядоша, злато ваше и сребро изоржаве, и ржа их в послушество на вас будет и снесть плоти ваша аки огнь» (Иак. 5:1 и след.). О нищих же и убогих тот же апостол говорит: «Слышите, братия моя возлюбленная, не Бог ли избра нищыя мира сего, богаты в вере и наследники царствия, еже обеща любящым Его» (Иак. 2:5).

Слыша сие, вы, убогие люди, нищие, бедные, скудные, притесняемые богатыми, благодарите Владыку Христа, приготовившего вам после кончины вашей лоно Авраамово – райские блага и царство небесное. Терпите же здесь с благодарностью всякие бедствия, всякие притеснения и обиды, ожидая получить от Господа милость в той жизни: там нищета ваша превратится в богатство, воздыхание ваше – в веселие, а слезы – в радость вечную, и правежи (пытки), которые вы здесь терпите, там превратятся вам в венец мученический, и вы будете царствовать с Христом вечно.

Пусть будет известно и то, что не все богатые будут осуждены на мучения; также и не все убогие и нищие будут посланы в рай. Много и богатых окажется в царстве небесном, много и нищих будет в геенне огненной.

Те богатые, которые приобретают себе богатство от безгрешных промыслов, от своих собственных трудов, от справедливых сборов, которые, кроме того, милосердны и благоподатливы, – такие, как мы сказали раньше, покупают себе великое спасение. Не слышим ли мы, что многие, бывшие в жизни сей богатыми, ныне находятся в царстве небесном? Богат был царь Давид, не нищие были и святые праотцы Авраам, Исаак и Иаков, а все они спасены. Также и в новой благодати много было царей, вельмож, богатых и славных, о которых мы знаем, что они спасены, и некоторые из них даже в святцах считаются между святыми.

Нищие же, убогие, которые ленятся работать и трудиться, а питаются воровством, крадут или на разбой идут, или другое что-либо делают худое, или ищут пропитания только от милостыни, от подаяния людского, и лезут в глаза людям, точно смола, хотя другие могли бы и трудиться, и зарабатывать себе хлеб, – такие не только не получат себе в будущей жизни милости Божией и царства небесного, но будут посланы даже и в муку вечную и будут мучиться с бесами во веки.

Таким образом, богачи праведные и добродетельные и в сей жизни богаты, и в будущей жизни наследуют богатство небесное.

Нищие же воры, лежни и тунеядцы и здесь нищи, и там будут нищи, а сверх того они будут осуждены и на муку вечную, от чего да избавит нас Христос Бог Своим милосердием. Аминь.

«И просил Его весь народ Гадаринской окрестности удалиться от них. Человек же, из которого вышли бесы, просил Его, чтобы быть с Ним» (Лк. 8:37–38)

Возлюбленные слушатели! В нынешнем Евангелии мы видим пример неблагодарности и благодарности. Пример неблагодарности в гадарянах, которые, увидев пришедшего к ним такого Врача душ и телес, да еще безмездного, даром врачующего всех, такого Благодетеля, Который прошел, благодетельствуя и исцеляя всех измученных дьяволом, вместо того, чтобы просить Его никогда не уходить от них или хотя бы пожить у них небольшое время, они молят, чтобы Он ушел прочь от них: «Просил Его весь народ Гадаринской окрестности удалиться от них». О неблагодарность!

Пример же благодарности мы имеем в человеке исцеленном, избавленном от бесовского мучительства, который настолько возлюбил своего Врача, своего Благодетеля, что, не имея ничего, чем бы воздать и отблагодарить за такую великую милость, сам себя хочет отдать в неотступное служение, прилепляясь к Нему всей душей и всем сердцем, дабы следовать за Ним всюду, куда бы Он ни пошел: «Человек же из которого вышли бесы, просил Его, чтобы быть с Ним». Спасет Бог такого благодарного.

Настоящую беседу мою к любви вашей, «при Господнем содействии и подкреплении слова», я решил иметь о том, какое великое зло – неблагодарность и какая великая добродетель – благодарность.

«Просил Его весь народ Гадаринской окрестности удалиться от них».

Для того чтобы яснее была неблагодарность гадарян к Господу Богу, мы сначала посмотрим на благодеяние Господа к ним.

Господь наш Иисус Христос много совершил добра в Галилейской стране, где жил Он, ибо прошел Он все галилейские города и селения, исцеляя души учением, тела же чудесною силою.

После этого Он захотел явить такое же душевное и телесное благодеяние и Гадаринской стране, особенно же тогда, когда Он узнал как всеведущий Бог и, кроме того, услышал из вестей человеческих, что там умножились нечистые духи и причиняют людям большие бедствия, что целый бесовский легион вошел в одного человека (а святой Матфей вспоминает и другого бесноватого, бывшего там), и что это бесовское множество держало в страхе всю Гадаринскую, или Гергесинскую страну.

Господь, войдя с учениками Своими на корабль, направился туда, и, как воинственный Воевода желал поразить вражьи полки, а как Пастырь добрый, желал прогнать волков от словесного стада. Когда же Он пристал к берегу и вышел из корабля на землю, Его встретил некий муж из города, имевший бесов в течение многих лет.

Какое же имя тому мужу? Легион, ибо много бесов вошли в него. Как велико было число бесов в легионе? Это исчисляется не одинаково. Киево-Печерский лексикон исчисляет в 5000, другие говорят о 6000, а иные о 12000, но лучше всего сказать, что в одном легионе была бесчисленная бесовская сила. Мы же, рассудив, скажем, что сколько бы их ни было в легионе, во всяком случае это есть зло, так как один бес может Божиим попущением натворить большие беды, ибо сила его крепка. Чего же только может не сделать такое их множество, что даже и числа определенного нет для них?

Это только в одном гадаринском бесноватом было так много бесов – целый легион, в другом же, вспоминаем у Матфея, было еще столько. Вот как умножилось в гадаринской стране число нечистых демонов, устрашавших всю ту страну. Ведь они мучили не только тех, в которых поселялись, но проявляли свою мучительскую злобу и над другими, попадавшими им, так что уже едва кто-либо осмеливался и выходить из гадаринского города.

Ехал ли кто по пути куда-либо по своим делам, на того разбойнически нападал бесноватый, бил его, сокрушал и убивал, ибо дьявол – «человекоубийца от начала» (Мф.8:28) и никто не мог миновать того пути. Шел ли кто в пустыню за чем-либо, – и там бесноватый ибо «он разрывал узы и был гоним бесом в пустыни» (Лк. 8:29). Шел ли кто в горы на ловлю птиц или зверей, и там бесноватый, согласно словам Марка: «В горах и гробах кричал он и бился о камни» (Мк.5:5). Умирал ли кто, его нельзя было вынести на кладбище для обычного погребения, ибо там ужасный бесноватый имел жилище. Он жил не в доме, но в горах, и таким образом он причинял бедствия не только живым, но и мертвым. Вот какие пакости гадарянам совершал бесовский легион.

Милосердный же Господь, придя в их страну, тотчас изгнал прочь оттуда бесов. Он очистил и освободил всю Гадару от бесовских страшилищ, нападений и мучительства. Что же воздают гадаряне Господу за такое благодеяние? Вместо благодарности они изгоняют Его прочь от себя и молят, чтобы Он ушел от них, и как бы говорят: «Ты изгнал бесов из нашей страны, уйди же и Сам из наших пределов».

О безумные гадаряне! О глупый ваш разум! О слепота, помраченная и не могущая просветиться никаким светом!

Не лучше ли вам жить с истинным светом – Христом, Сыном Божиим, «просвещающим всякого человека» (Ин.1:9), идущего к Нему, нежели с адской тьмой и с сатаной, всех вас увлекающим в бездну? Не лучше ли вам жить с Господом Благодетелем, нежели с демоном мучителем? Не лучше ли с душелюбцем, нежели с душегубцем?

Но гадаряне говорят противоположное, они жалуются на Господа благодетеля: он погубил наших свиней, ибо «бесы, выйдя из человека, вошли в свиней, и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло» (Лк. 8:33).

Здесь, рассуждая духовно, мы скажем: неразумие грешников настолько велико, что какую-либо свинью, какое-либо, скажу я, лицо блудническое грешник любит больше, чем Бога. Ему желательнее терпеть бесовское мучительство, чем лишиться своей свиньи.

Всякое греховное пристрастие в нас – это как бы свинья, валяющаяся в болоте нечистот. Кто любит один грех, пристрастившись к нему, тот имеет одну свинью. Кто пристрастился к другому грехолюбию, тот приобрел другую свинью. Кто побеждаем бесчисленными страстями, тот имеет бесчисленное множество свиней, а где соберется стадо свиней, там будет и легион бесов, ибо при всяком греховном пристрастии есть особый бес. Тот бесовский легион мучает душу грешника, хотя и не явно ныне, зато тайно. В совести самого грешника он обнажает одежды благодати Божией, поселяет его как бы в гробницах смрадных, в скверных плотских делах; побивает его камнем отчаяния; преследует его то по пустыням безделья с развращенными бездельниками, то по горам суетной гордой надменности. Он поощряет его нападать на других злобою, гневом и яростью. Он проявляет здесь временно на нем всю свою демонскую власть, волю и силу, пока не возьмет его с душой и телом на вечное мучение.

Христос же Господь, всегда желающий всем спасения, а не погибели, хочет прийти к такому человеку, чтобы изгнать из него бесовский легион, но он, боясь лишиться своих свиней, отстать от своих греховных пристрастий, сам отворачивается от Господа. Ленится ли он прийти в церковь – это он от Господа отворачивается, а если он и придет, то молитве не внимает. Если устами молится, а умом мечтает о суетном, то опять он отворачивается от Господа. Если он слышит церковное поучение, духовное увещание, но в сердце своем не записывает, то, значит, он отворачивается от Господа. Если придет к нему когда-либо добрый помысл, советующий ему доброе и побуждающий его к покаянию, а он стремится к обычному беззаконию, то, значит, он отворачивается от Господа. Если не словами, то самим делом он говорит Господу, чтобы Он ушел от него, сам же желает быть лучше со своими свиньями и бесами, нежели с Богом. Но возвратимся снова к гадарянам.

Безответны вы, неблагодарные гадаряне: за потопление ваших свиней вы прогнали от себя такого Благодетеля! Вы забыли оказанное вам столь великое благодеяние, забыли избавление от бесов, еще стоящее пред очами вашими. Вы злобствуете на Господа, как будто понесли нечто великое, претерпев только небольшую потерю, только лишение свиней. Но рассудите: к вам пришел Бог, а ведь Бог все устраивает на пользу. Если Он кого и опечалит на время в чем-либо малом, зато вскоре утешает большим. Взяв у Иова меньшее богатство, Он дал ему большее. Взял Он у Моисея обувь: «Сними, – сказал, – обувь с ног твоих» (Исх. 3:5), – а дал ему власть над фараоном и над всем Египтом. Взял у Саула ослов, а дал царство. Взяв у нас малое, Бог отдает нам с лихвою сторицей, да в придачу еще и жизнь вечную.

Отнял Бог у вас, гадаряне, ваших свиней, а хотел спасти души ваши и уврачевать все существующие среди вас душевные и телесные болезни; вы же, оказавшись неблагодарными, понесли сугубую потерю: вы и свиней лишились, и Бога отослали из вашей страны, а от бесов вы и потом не убежите, ибо когда Бога не будет с вами, бесы снова овладеют вами. Более благодарны были Господу за пришествие самаряне, которые молили Его, чтобы Он остался у них: «И Он пробыл там два дня» (Ин. 4:40).

Гадаряне не хотели иметь Его у себя и одного часа, посему, «Он, войдя в лодку, переправился обратно и прибыл в Свой город» (Мф.9:1), как бы говоря гадарянам: «Вы не захотели Моего благословения, вы захотели, чтобы оно удалилось от вас: «Вот оставляется дом ваш пуст» (Мф.23:38), город ваш и страна ваша будут лишены благодати Моей, ибо вы оказались недостойными ее». Кто неблагодарен за что-либо, тот и не достоин того.

Неблагодарность – это меч, пресекающий благодеяние и, кроме того, убивающий неблагодарного. Бог сделал великое благодеяние для израильтян, выведя их из египетского рабства через Чермное море посуху. Он хотел сделать для них и еще большее: Он хотел ввести «их в обетованную землю, кипящую молоком и медом» (Исх. 3:17). Но поскольку они оказались неблагодарными за первое благодеяние, ибо они роптали на Бога и вспоминали кушанья из свиного египетского мяса, то пресек им Господь и благодеяние, и жизнь, ибо вошли в обетованную землю не они, но дети их, они же пали в пустыне, уничтоженные гневом Божиим: «Еще пища была в устах их, когда гнев Божий пришел на них и убил очень многих из них» (Пс. 77:30–31).

Сотворил Господь большое благодеяние великому городу Ниневии: Он хотел погубить его во дни пророка Ионы, но, сжалившись над ним, Он не погубил его и хотел сделать ему даже большее, хотел сохранить его целым навек, даже до нынешних времен. Но поскольку тот город оказался неблагодарным за первое благодеяние Божиего милосердия, развратился беззакониями еще худшими, чем прежние, и тяжелее прогневал Бога, то пресек ему Бог и благодеяние, и существование во дни пророка Ионы. Он погубил тот город землетрясением, водой и огнем, ибо при Ниневии было большое озеро, и, когда сотряслась земля, город погрузился в озеро, остальная же его часть сгорела в огне, пришедшем из пустыни.

Не малое благодеяние сделал Христос Иуде, причислив его к лику апостольскому и дав ему равную с прочими апостолами силу исцелять всякую болезнь в людях и изгонять нечистых духов. Он хотел сделать ему и еще большее благодеяние: Он хотел и ему дать, как и прочим, Духа Святого в огненных языках; но поскольку он оказался неблагодарным за первое благодеяние, то Господь пресек ему и благодеяние, и жизнь, отняв у него прежнюю благодать и попустив ему впасть в крайнее отчаяние и удавиться.

Но зачем мы вспоминаем последних? Вспомним первого человека, праотца нашего Адама. Но прежде чем увидеть его неблагодарность, мы сначала спросим со святым Афанасием: кто вначале стал Бога называть Богом? Из чьих уст впервые вышло слово «Бог»? Скажете, что Адам или Ева прежде всех Бога назвали Богом? Нет, ни Адам, ни Ева. Скажете, сама книга Бытия в своей первой главе и в первом стихе Бога назвала Богом, ибо пишет: «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1:1).

Но книга эта была написана уже спустя три тысячи лет после создания мира, и даже больше: она была написана Моисеем уже после выхода из Египта в пустыне по рассказу Ангела. Поэтому снова предстоит вопрос: от кого в начале мира произошло слово «Бог»? Кто прежде всех Бога назвал Богом? Читайте со вниманием первую, вторую и третью главу Бытия даже до того места, где змей приступил к Еве искушать ее, и вы найдете, что змей прежде всех начал Бога называть Богом. Слово «Бог» прежде всего вышло из змеиных уст, а не из Адамовых или Евиных, ибо змей сказал Еве: «Подлинно ли сказал Бог: «Не ешьте от всякого дерева в раю?» (Быт. 3:1); после же змея и Ева стала Бога называть Богом. Читайте, и увидите, правда ли это.

Здесь следовало бы сказать Адаму: праотец наш первейший, достойнейший и мудрейший! Ты умел называть имена всем зверям, скотам, птицам, рыбам и всей видимой твари (см. Быт. 2:20). Ты назвал имя и помощнице твоей Еве (см. Быт.3:20), имени же Божия не сумел произнести твоими устам. Неужели ты был ленив, если тебя предупредил в этом змей? Тот Бога назвал Богом, а ты молчишь. Тебе, поистине тебе, а не змею подобало исповедать имя Божие сердцем и устами и научить тому же и Еву, чтобы она от тебя, а не от змея узнала имя Божие. Обоим же вам подобало говорить с благодарностью: благословен Бог, создавший нас, приведший нас из небытия к бытию и облагодетельствовавший нас столькими дарами! «Благословенно имя славы Его» (Пс.71:19), благословен Бог отныне и до века! Но, стыдясь, молчит праотец наш; последние же дети его обличают его в неблагодарности, обличают в том, что, будучи неблагодарным за такие благодеяния, он ни разу не прославил Бога и даже не произнес имени Его.

Присоединив здесь праотца к вышеуказанным неблагодарным, я говорю: великое благодеяние сделал Бог Адаму, создав его по образу и подобию Своему, дав ему жить в раю сладости и все покорив под ноги его. И хотел ему еще большее благодеяние сделать, хотел без всякого неудобства переселить его из рая на небо. Но поскольку Адам оказался неблагодарным за прежние благодеяния, то Бог пресек ему и благодеяние Свое, и изгнал его из рая, и повелел возвратиться в землю, и путь на небо дал ему весьма неудобный.

Хотел Христос и гадарянам сделать большее: Он хотел спасти их души. Поскольку же видел их неблагодарность, то ушел от них и пресек им Свое благодеяние. Вот видите, каким мечом является неблагодарность: этот меч пресекает и благодеяние, и не только жизнь временную, как у Адама и израильтян, но и вечную, как у ниневитян, у Иуды и у гадарян.

Но время уже сказать нечто и о благодарности, примером которой является евангельский муж, избавленный Христом Богом от бесовского легиона и желавший быть неотступным последователем Христа Господа, Благодетеля своего.

«Человек же, из которого вышли бесы, просил Его, чтобы быть с Ним» (Лк. 8:38).

Желание неотступного пребывания со Христом является ясным признаком благодарности. Благодарен был тот муж, из которого Господь изгнал бесовский легион. Сидя около ног Иисусовых одетым и разумным, он думал про себя, говоря: что воздам Господу моему, безвозмездному Врачу моему? Чем отплачу Благодетелю моему? Как отблагодарю и что принесу? Принесу я Ему себя самого, отдам Ему в вечное рабство себя самого, пребуду при Нем, усердно и верно служа Ему, пока я живу, до смерти моей не отступая от Него никуда и не удаляясь от Него даже на короткое время. Господи, прими меня, что я был с Тобою, чтобы я следовал за Тобою всюду, куда бы Ты ни пошел: «Просил Его, чтобы быть с Ним».

Благодарность – это страж всех прочих добродетелей, и как плоды сада или виноградника, при которых стоит бодрствующий страж, не обкрадываются и не расхищаются, так и добродетели, оберегаемые благодарностью, пребывают целыми от душевного или невидимого вора и хищника. Святой апостол, собрав добродетели в одно место, как колосья в сноп, и связав их любовью, приставил стражем благодарность, говоря так: «Облекитесь, как избранные Божий, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение, снисходя друг другу и прощая взаимно», – это будут колосья, собранные в сноп. «Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства», – это приставленный страж, который бережет сноп, чтобы его не похитил какой-либо вор. Где нет этого стража, там духовное богатство расхищается (Кол. 3:12–15).

Для подтверждения этой истины здесь следует снова вспомнить Иуду. Он имел, как сказано, большое духовное богатство, ибо Господь еще прежде Своих вольных страданий ничем его не обделил сравнительно с прочими апостолами, когда Своих двенадцать учеников по двое посылал на проповедь (см. Мк. 6:7). Все те дарования, которые Он дал Петру, Андрею, Иакову, Иоанну и прочим апостолам, – все эти дарования Он дал и Иуде. Всем вообще Он дал власть изгонять нечистых духов и исцелять всякий недуг и всякую болезнь. Ко всем вообще Он сказал: «Больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых воскрешайте, бесов изгоняйте» (Мф.10:8). В этом же числе был и Иуда, согласно Евангелию: «Двенадцати же Апостолов имена суть сии: первый Симон, называемый Петром, и Андрей, брат его», и прочие по именам их, наконец, «и Иуда Искариот, который и предал Его» (Мф.10:2–4).

Этих двенадцать послал Иисус, заповедав им, говоря: «Больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых воскрешайте, бесов изгоняйте» (Мф.10:8); следовательно, и Иуда имел от Христа те же дарования и благодатью Христовой творил такие же чудеса, какие творили и прочие апостолы: исцелял больных, очищал прокаженных, воскрешал мертвых и изгонял бесов. Чего же ему еще недоставало? Недоставало ему бодрствующего стража, недоставало благодарности, которая сохранила бы в целости то духовное Иудино сокровище. Поскольку же он оказался неблагодарным за все те Божий дарования, то все их он потерял в один час, и невидимые воры расхитили их.

Святой Златоуст, смотря на Тайную вечерю, разбирая Иудины намерения и держа в уме евангельские слова: «Он (Иуда), приняв кусок, тотчас вышел», – размышляет об этом, говоря, что «когда Иуда причастился последней вечери в ту последнюю ночь вместе со всеми возлежащими, то он сам, встав, ушел. Этому подражают те, которые уходят прежде последнего благодарения, то есть прежде последнего церковного отпуста. Ведь если бы Иуда не вышел, то он не сделался бы предателем».

Мы же внемлем следующим словам: «Иуда не сделался бы предателем, если бы не вышел прежде благодарения», если бы с прочими апостолами он подождал последнего благодарения. Итак, здесь этот учитель вселенский, святой Златоуст, всю вину погубления духовных Иудиных сокровищ полагает в том, что Иуда предатель, будучи неблагодарным за столь многие благодеяния Христовы, оказанные ему, не захотел и на последней Вечери подождать благодарения, но вышел прежде всех. Если бы он подождал, то это самое благодарение, подобно некоему бодрствующему стражу, предохранило бы его от предательства и сохранило бы в целости его духовное богатство. Если бы он не вышел прежде благодарения, то не сделался бы предателем.

Что же касается того, каким стражем духовных и вместе вещественных сокровищ является благодарность, то это мы увидим на примере прекрасного Иосифа. Этого целомудренного юношу одарили и обогатили премногими благодеяниями двое великих благодетелей: Бог и человек. Бог обогатил его духовными дарами, чистотой, целомудрием и другими приличествующими душе добродетелями. Человек же, египетский военачальник Пентефрий, обогатил его внешними дарами вручив ему весь свой дом и все свое имущество. Душевный же враг и вор, позавидовав, захотел все это у него украсть, похитить, и с этой целью он научил госпожу его, жену Пентефриеву, соблазнить Иосифа на грех, которым бы он и Бога прогневал, и господина своего оскорбил, лишился бы милости и благодати Божией и человеческой, погубил бы духовное богатство и потерял бы вещественное.

Посмотрим же, что отвечает добрый юноша на женские соблазны. «Вот господин мой, все мне отдав в руки, ничего не знает в доме своем, и нет ничего, что бы не было в моей власти или чего он не вручил мне, кроме тебя, потому что ты жена ему: как же я сделаю это зло?» (Быт. 39:8–9). Святой Григорий, рассуждая об этих его словах, говорит: «Блага, которые получил, он тотчас привел на ум и этим победил зло, угнетавшее его. Он вспомнил заветы благодарности и сломил силу находящего на него греха».

Во время самой греховной борьбы, когда целомудренный Иосиф, с одной стороны, был увлекаем скверной женой, а с другой, был поощряем на грех естественной похотью, когда он уже стоял посреди сетей и пленительницы, тогда он помыслил в уме своем, как он может за добро отплатить злом, и сказал устами: «Как сделаю это зло?» Этим он тотчас разрушил прелести пленительницы и естественную потребность, прогнал душевного вора и хищника, сохранил в целости добродетельное богатство. Бога не прогневал и господина своего не оскорбил. Смотри, каков страж всех добродетелей – благодарность.

Благодарен был за благодеяния Господни и нынешний евангельский муж, из которого вышли бесы, прогнанные силой Христовой, ибо он «просил Господа, чтобы быть с Ним». Хотя Господь и не изволил иметь его в числе тех, которые следовали за Ним, ибо отпустил его, однако же, тот человек, не забыл благодеяний своего Благодетеля: он пошел по всему городу, проповедуя о том, что сделал для него Иисус. Поистине, несомненно то, что муж этот обогатился духовными и нерасхитимыми сокровищами: он за свою благодарность сподобился проповеднического дара. Мы же обратим внимание на тот признак его признательности, что в знак благодарности он хотел всегда быть со Христом: «Просил Его, чтобы быть с Ним», и скажем себе так: ничем иным нельзя отблагодарить Господа Бога, Создателя и Искупителя нашего, Который всегда оказывает нам неисчислимые благодеяния, как только тем, чтобы усердствовать и по силе своей стараться неотступно и всегда пребывать с Ним, Господом нашим, ибо явная, известная и совершенная благодарность состоит в том, чтобы всегда прилепляться благодетелю своему.

Дух Святой в Песни Песней вещает невесте Своей: «Встань, возлюбленная Моя, прекрасная Моя, и приди, голубица Моя, в расселинах каменных и в ущелье скалы обитающая» (Песн. 2:13). Святой Григорий здесь под расселинами каменными разумеет Пречистые Христовы раны, которые были на руках и на ногах Его. Под ущельем же разумеет Пречистую Его большую рану, которая была пробита копьем в Его ребрах. Наконец, обитание там невесты Духа Святого означает постоянное памятование о страданиях Христовых и подражание им. Мы же смотрим: невеста Духа Святого, то есть душа боголюбивого человека, уподобленная голубице, найдя превеликое благодеяние искупления Христова, так благодарна Ему, что никогда не хочет отлучаться от этих ран, принесших нам искупление, но навсегда в них водворяется и пребывает как голубица в расселинах и ущельях, пребывает же неотступно. Там она сидит, там почивает, там живет все дни и ночи, то есть, сидит ли она, почивает ли, ест ли, пьет ли, или что-либо другое делает, – она всегда видит умом пред очами Господа своего распятого и мыслью водворяется в Его ранах. Таков был, например, авва Стефан, о котором мы читаем в Лимонаре следующее.

Пришли к нему однажды три старца и долго беседовали о душевной пользе. Когда авва им ничего не сказал, то старцы спросили: «Неужели ты, отче, ничего не ответишь нам?» Тогда авва сказал им: «Простите мне, я до сих пор еще не уразумел, что вы говорили. Я не внимал вашей беседе, но стоял умом своим на Голгофе, смотря на распятого Господа моего, ибо и днем, и ночью я не вижу ничего иного, как только Иисуса, висящего на древе». Вот голубица, обитающая в расселинах каменных. Вот душа, благодарная за свое искупление и всегда умом своим водворяющаяся в ранах Христовых. Вот благодарность, всегда прилепляющаяся Господу своему и желающая непрестанно жить с Ним: «Чтобы быть с Ним».

Мы же, слушатели мои, видя в Евангелии пример благодарности и неблагодарности, достаточно послушав об этом в нашей беседе и уразумев, отвергнем неблагодарность неблагодарных и будем подражать благодарности благодарных.

Поучимся быть с Господом всегда и неотступно, чтобы ничто не отторгало нас от любви Его – ни богатство, ни слава, ни красота, ни сладости и страсти греховные, которые существуют в этом суетном мире.

Если же прельщает нас какой-либо грех и хочет удалить нас от Господа нашего, будем вспоминать премногие и бесчисленные благодеяния Господни, прошлые, настоящие и будущие, и будем отражать греховную прелесть словами того прекрасного Иосифа, о котором мы вспоминали прежде, говоря: «Как сделаю это зло?» (Быт. 39:9) – и прогневать Бога моего, Творца моего, Владыку моего, так облагодетельствовавшего меня! Ни за что и никогда я не совершу этого зла! Лучше мне быть мертвым, чем тяжко опечалить Господа моего. Не отлучусь я от Бога моего ко греху, к вещи богопротивной, не удалюсь от Господа моего во все дни жизни моей, до самой кончины моей.

Если мы, будучи так благодарны за милость Божию, будем прилепляться к Нему и с Ним пребывать неразлучно, то и Он прилепится к нам неразлучной любовью и пребудет с нами во все дни до окончания века. Аминь.

«Пришел человек, именем Иаир, который был начальником синагоги; и, пав к ногам Иисуса, просил Его войти к нему в дом, потому что у него была одна дочь, лет двенадцати, и та была при смерти» (Лк. 8:41–42)

Возлюбленные мои слушатели! Нынешнее Евангелие содержит в себе две истории: о жене кровоточивой, исцеленной Христом, Господом нашим, и о девице, дочери Иаировой, воскрешенной из мертвых.

Долго я размышлял, о какой из двух тех историй предложить вашей любви беседу мою. Разве о кровоточивой жене? Но мне, грешному иноку, не только не хочется беседовать, но даже и думать о жене и о женской немощи. Быть может, об умершей девице? Пожалуй, хорошо было бы для напоминания и о своей смерти говорить о мертвой. Когда же я слышу, что она от прикосновения руки Господней ожила, встала, ходила и ела: «И возвратился дух ее; она тотчас встала, и Он велел дать ей есть» (Лк. 8:55), – то и о ней не хочу беседовать, не исследую ее жизни, бывшей после ее воскрешения – не мое это дело. Я славлю Всесильного Бога, проявившего на обоих тех лицах Свою чудесную милость в том, что исцелил от немощи кровоточившую жену, а девицу воскресил от смерти: за это я со всей вообще Церковью славлю Бога, но беседовать об обеих я и стыжусь, и опасаюсь.

Я знаю, что когда к святому Арсению Великому пришла за благословением какая-то знатная римская сенаторская жена и сказала ему: «Помолись обо мне», – то он ответил: «Молю Бога моего, чтобы Он изгладил из сердца моего память о тебе». О ком же и о чем я буду беседовать? Знаю, слушатели мои, о ком и о чем: о князе Иаире, отце умершей девицы. К нему у меня есть дело; какое же это дело, я сейчас не скажу, но, подождав немного, ты сам, слушатель мой, узнаешь, если со вниманием послушаешь мою беседу.

«Пришел к Иисусу человек, именем Иаир». Пусть, кто как хочет, хвалит князя сонмища Иаира, о котором прочтено в нынешнем Евангелии, я же его не очень похвалю. Пусть кто-либо хвалит его как чадолюбивого за то, что он о своей умирающей дочери и уже умершей позаботился, дабы она была жива. Пусть кто-либо хвалит его как благоразумного, ибо он к своей дочери, лежавшей на смертном одре, призвал не волхвов и не волшебниц, но Христа Господа. Я же не назову его ни чадолюбивым, ни благоразумным, и не похвалю его. Почему? А потому, что не прежде смертного времени, но уже в само время смерти он заботился о жизни и здоровье своей дочери. Ведь он обратился к Иисусу в то время, когда его дочь уже кончалась: «И та была при смерти». Святой же Матфей повествует, что уже тогда, когда дочь его умерла, он обратился к Иисусу, говоря: «Дочь моя ныне умерла».

Если ты истинный отец дочери твоей, Иаир, если ты чадолюбив и благоразумен, то почему ты не поискал врача в то время, когда только начинала болеть твоя дочь? Почему ты не обратился к Иисусу, предупреждая ее смертную кончину, хотя бы в то время, когда уже усилилась ее болезнь? Раз дочь твоя умирает или уже умерла, то ты уже опоздал заботиться о ее здоровье, опоздал обратиться к хорошему врачу. Зачем беспокоишь Учителя? Ведь кто лечит мертвого? Кто прилагает пластырь к бездушному трупу? Дочь твоя умерла, зачем же ты беспокоишь Учителя? Разве только сверхъестественная сила Жизнодавца, все могущая, обладающая жизнью и смертью, поможет твоей дочери и воскресит умершую? Действительно, дочь Иаира воскресла прикосновением милосердной и всесильной руки Христовой. Иаир же, отец ее, остался без похвалы, потому что поздно позаботился о дочери, тогда как ему следовало позаботиться прежде, предупреждая силу тяжкой болезни и смертный час.

Почему же опоздал Иаир? Потому, что он был нерадив и ленив. Разболелась его дочь, он же слышит, что в их город пришел великий Врач, исцеляющий всякие болезни словом или прикосновением, да еще и безвозмездно, не требует ничего, кроме веры в Господа нашего Иисуса Христа. И говорит себе Иаир: пойду и я к Тому Врачу, поклонюсь Ему и попрошу, чтобы Он пришел в мой дом и исцелил мою единородную дочь. Доброе подумал Иаир, но не сделал этого тотчас, а, будучи нерадивым и ленивым, он день ото дня, час от часа откладывал приход к Иисусу, говоря: завтра пойду. Когда утро настало, он снова говорил: завтра пойду, – а потом снова: завтра пойду. Когда он так откладывал со дня на день, болезнь в отроковице усилилась, и пришел к его дочери смертный час, и она умирала. И вот умерла дочь Иаира. Здесь мне есть дело к Иаиру.

В лице Иаировой дочери, болевшей и умершей, показан образ нашей душевной смерти, ибо, когда к человеку или случайно, или от естественной слабости, или от дьявольского искушения придет какое-либо греховное желание, тогда душа его болеет. И как больной телом находится посреди надежды и отчаяния, ибо он то надеется еще выздороветь, то, не надеясь выздороветь, ожидает смерти, – так и душа находится между совершением греха и воздержанием от него. Она колеблется смущением, как трость ветром, когда, с одной стороны, совесть возбраняет грех, а с другой, – греховное желание влечет его к замышленному злому делу. Когда он в этом сомнении начинает понемногу склоняться скорее к желанию, толкающему его на грех, нежели к совести, запрещающей грех, тогда и начинается болезнь, и он болеет, пока не родит беззаконие. Когда же он придет к греховным началам, то начинает умирать. Когда же, наконец, совершится грех, тогда отнимается от него благодать, и он делается мертвым, ибо как душа является жизнью для тела, так и благодать является жизнью для души, и как тело становится мертвым после ухода души, так и душа становится мертвой после отнятия у нее через грех Божией благодати.

В лице самого Иаира показан образ нашего нерадения, показан пример того, что мы ищем духовного врача для нашей души не в ту пору, когда она начинает болеть греховным желанием, не в ту, когда она уже начинает и умирать, то есть касаться греховного дела, и даже не в ту, когда она уже и умирает. Когда же? В этом отношении мы даже хуже Иаира. Ведь он обратился к Иисусу тогда, когда кончалась его дочь или, как говорит святой Матфей, когда только что скончалась; мы же не желаем обратиться к Иисусу и молить Его о воскрешении души нашей даже и в том случае, когда она уже давно умерла и оледенела, когда она запахла греховной мертвечиной и сгнила. Мы даже каждый день увеличиваем ее мертвость, повторяя те же грехопадения. Мы не заботимся о том, чтобы покаянием воскреснуть от духовной смерти в благодатную жизнь, но откладываем наше покаяние от утра до утра, день ото дня и час от часа. Молодой откладывает покаяние до старости, а старый откладывает до того времени, когда начнет болеть к смерти: «Тогда, – говорит, – покаюсь».

О безумный! Неужели тогда хочешь покаяться, когда совершенно изнеможешь и духом, и телом?

Прежде всего, я скажу кое-что приличествующее молодым, откладывающим покаяние до старости.

В Ветхом Завете Бог повелел приносить Ему жертвы от плодов земных и первородных, от стад скота, приносить все лучшее, а не худшее, здоровое, а не гнилое или больное, первое, а не последнее, молодое, а не старое (см. Лев. 22:21–22). Если от плодов земных, то первый сноп от нивы, первый овощ из сада, первую гроздь от винограда. Если от стад скота, то годовалого агнца, трехлетнюю телицу, и вообще все молодое и здоровое, а не хромое, не слепое, не больное и не имеющее какого-либо повреждения. О том же, как Бог гневается на приводящих в жертву плохое, послушай говорящего в пророчестве: «Если принесете слепое в жертву, не зло ли это? Если принесете хромое или недужное, то не зло ли это? Приведи это ко князю твоему, разве он примет это? Не приму и Я такие жертвы от рук ваших», – говорит Господь (Мал. 1, 8:10).

Юные годы твои, молодой человек, – это дни первоплодные. Ты должен отдать их в жертву Господу Богу Твоему, то есть ты должен в юности своей научиться служить Господу, соблюдать Его заповеди, старательно храниться от того, чтобы не прогневать Творца твоего каким-либо смертным грехом, жить в целомудрии чисто и честно, ходя путем закона Божия.

Это и будет приятная жертва Богу от твоих первых плодов. Если же юность свою ты проводишь в развращенной жизни, а покаяние, исправление и добродетели ты откладываешь на старость, то ты хочешь принести в жертву Богу хромое, слепое, больное и покрытое язвами. Постигнет тебя, с одной стороны, телесная немощь во всех твоих членах, которыми тебе хотелось бы послужить Богу, и ты не будешь в состоянии совершить такого подвига, который в юности ты мог бы совершить. С другой же стороны, состарившиеся в тебе греховные нравы, отяготят твою душу и сделают ее как бы слепой, хромой и расслабленной, так что она будет уже не в состоянии легко совершать богоугодные дела.

Не услышишь ли ты тогда от Бога то, что услышали приведшие в жертву Богу хромое, слепое и больное: «Не приму такие жертвы от рук ваших? Хорошо увещевает апостол, говоря с мольбой: Умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу» (Рим. 12:1). Он велит представлять живую жертву, а не мертвую. То есть, пока ты, человек, здоров телом, молод, чист и крепок, – будь жертвой Богу, не откладывая до того времени, когда, состарившись, ослабеешь и будешь как бы мертвым и недейственным телесной крепостью. Или же так скажу: пока ты жив, пока ты не умер душой через смертный грех, будь жертвой Богу, то есть живи по-Божьему. Когда же и тело твое, ослабленное старостью, будет как бы полумертвым, а душа твоя наполнится греховной мертвости, тогда ты уже не будешь Богу благоприятной жертвой, как мог бы быть прежде, ибо не принимает Бог в жертву мертвечины, да и где и когда кто приносил в жертву мертвечину?

Откладывающий покаяние до старости подобен тому, который после жатвы ищет на ниве колосья, или после обирания винограда ищет гроздья.

Стонет пророк Михей, вопия в горести души своей: «О, горе мне!» (Мих. 7:1). Спросим его: почему ты, пророк святой, стонешь? Какая у тебя печаль или скорбь, или болезнь? Отвечает пророк: «Я был как собирающий солому во время жатвы и как обирающий незрелый виноград» (Мих. 7:1).

О святой пророк! Мы не понимаем твоих слов, скажи нам пояснее. Пророк говорит: «Послал меня Господь мой на ниву Свою, чтобы я жал Его пшеницу; послал меня Господь в виноград Свой, чтобы я обобрал грозди Его; я же пришел на ниву и нашел ее пустой, – все пожато; пришел в виноград, – все грозди обобраны, отрезаны. Какие-то враги Господа моего и ниву воровски пожали, и виноград обобрали, я же остался собирать на ниве оставшиеся кое-где колосья, в винограде же оставшиеся кое-где между листьями малые гроздки: «Я был как собирающий солому во время жатвы и как обирающий незрелый виноград, и посему, о, горе мне!»

Но и теперь, пророк, мы не совсем понимаем твою притчу. Протолкуй нам ее яснее. Толкует пророк: послан я был к людям израильским, чтобы посеять в их сердцах семя слова Божия, чтобы насадить в их душах добродетельную лозу духовного винограда; долго я трудился, многие годы сея и насаждая, и ничего не успел: все развращены, редко кто является добрым, как на пожатой ниве оставшийся кое-где колос или после обирания винограда гроздь; всех же прочих пожало и объяло беззаконие. «Исчез, – говорит, – богобоязненный на земле, и правдивого между людьми нет, все с кровопролитием ссорятся, каждый из них друга своего поносит, руки свои уготовляет, чтобы делать зло; начальники просят дары, судьи устами мирные слова произносят, душою же коварство замышляют. О, горе мне! О, горе мне!» (Мих. 7:1–3).

Святой пророк! Ты плачешь, смотря на древних израильтян, если же посмотришь на нас, христиан, ты сильнее зарыдаешь. Там ведь могла быть найдена хотя бы некая малая часть добрых, здесь же в эти лютые времена «все уклонились, стали совершенно негодны: нет делающего доброе, нет ни одного» (Пс.52:4).

Обратимся же теперь от пророческого плача к нашему рассмотрению самих себя. Молодой человек – это как бы нива не пожатая, как бы виноград несобранный, полный плодов, то есть сил, крепости и способностей к богоугождению. Но кто в нем пожинает эти плоды? Приходит мир с суетами, как с серпом, и пожинает себе. Приходит плоть с серпом природных страстей и пожинает себе, что хочет. Приходит дьявол с соблазнительными искушениями и старается пожать и поглотить даже и остатки.

Когда же минуют годы молодых дней и наступит осень старости, тогда захочет сам человек пожать что-либо на ниве своей жизни или обобрать свой виноград, но не найдет ничего полезного, ибо все прежде него пожали и обобрали мир, плоть и дьявол, а ему осталась солома. Остается он в скудости, имея возможность найти во всей своей жизни едва какой-либо колос, едва какую-либо небольшую гроздь добродетелей. Видя же при своей кончине всю свою скудость и нищету, и рассмотрев всю свою жизнь, прошедшую в нерадении, разве не зарыдает он, говоря: «О, горе мне!» Также и святой Ангел-Хранитель, не имея возможности собрать что-либо доброе при кончине такого человека и положить это доброе против злых его дел, пророчески зарыдает, плача и говоря: «О, горе мне!»

Итак, не хорошо молодому откладывать покаяние до старости. Когда придет старость, то еще неизвестно, покается ли он. Ведь старый, состарившись в своем злом нраве и изнемогши в телесной крепости, еще более будет нерадивым и начнет откладывать покаяние до последнего изнеможения, до последней болезни и часа смертного, говоря себе: «Когда приближусь к смерти, когда почувствую кончину свою, тогда и покаюсь». О крайнее безумие и нерадение!

Святой пророк Осия, описывая безумие и нерадение двух израильских племен, которые прежде времени не помышляли о своей целости, но стали заботиться о себе во время самой беды своей, так говорит о них (по Иеронимову переводу): «Увидев Ефрем болезнь свою, и Иуда – рану свою, и пошел Ефрем ко Ассуру и отправил послов к царю мстителю, и тот не смог избавить их» (Ос. 5:13). Я не буду распространять рассказ о той истории, когда те народы, притесняемые своими врагами, искали помощи у сильнейшего ассирийского царя Теглатфаласара, которого имели над всеми как судью и мстителя, и не находили ее. Но я с пророком удивляюсь их безумию, что они не искали помощи еще до того, как были окружены врагами и связаны, как узами, вражеским кольцом, но искали ее тогда, когда силы их уже изнемогли и были недейственны.

Так же бывает неразумен и тот человек, который тогда надеется освободиться из рук своих душевных врагов, когда изнеможет в силе своей, ляжет на одре болезни своей, обвяжет голову и другие болящие части своего тела повязками, как узами. Тогда он хочет пустить послов к царю-мстителю, то есть молиться Богу, чтобы Он избавил его от бесовских страшилищ, окружающих его одр. Но кто знает, будет ли он услышан в то время, приятно ли будет его покаяние и избавит ли его Бог? «И тот, – говорится, – не смог избавить их», – не мог не по бессилию своему, но потому, что поздно обратились за помощью.

Некоторые говорят о фараоне, что когда он вошел вслед за израильтянами в море сухим путем и когда окружили его морские волны, тогда он, познав свой грех и свое безумие, начал сильно раскаиваться, но уже ничего не смог. Почему? А потому, что поздно было его покаяние. Призывал тогда Моисея, призывал Аарона, чтобы они помолились о нем, но те уже не слышали его и, слышав, не послушали. Призывал он Бога израильского, но и Тот не мог его избавить, не мог не потому, что был бессилен, но потому, что опоздал фараон с покаянием. Хотел тогда фараон открыть уста, чтобы воззвать Богу: «Боже», – но тотчас морская вода наполнила уста его и залила гортань его, так что не позволила не только воззвать, но даже просто направить ум к Богу.

Так надейся и ты, человек, откладывающий свое покаяние до последней смертной болезни, надейся так!

Окружат тебя многие волны, как в морском погружении. С одной стороны, овдовелость друга, потеря чад и лишение имущества, а кроме того, и тяжкие болезни, пресечение жизни и горестное разлучение души с телом. Предстанут пред твоими очами еще премногие и превеликие грехи твои, которыми ты всю жизнь огорчал Бога, предстанут в лицах, чтобы ты видел всякую совершенную тобой вещь.

С другой же стороны, страшные бесовские призраки, обступив тебя, в лицах изобразят их тебе, как в некоей комедии. «Болезни адовы» (Пс.114:3) окружат тебя, и предупредят тебя сети смертные. В тот час поистине познаешь ты свое безумие и, раскаявшись, начнешь призывать Бога, но и Он не захочет избавить тебя из-за запоздалого твоего покаяния, как не захотел избавить от потопления и фараона. Ты не надейся при кончине своей быть многослезной Магдалиной, плакавшей у ног Христовых и получившей прощение, если ты во всей жизни своей был ожесточенным фараоном.

Ты говоришь: разбойник при кончине исповедался: «Помяни меня, Господи», – сказал он (Лк. 23:42), – и спасся. И другие не погибли, принеся свое покаяние Богу при кончине. Хорошо ты говоришь, но скажи мне с доказательством, ты получишь ли то, что они получили? Придет к тебе безвременная, внезапная смерть, которой ты не ждешь, и найдешь ли ты тогда время для покаяния? Бывает, что и при кончине кто-либо находит время для покаяния, но мало кто, только некоторые: разве только те, которые в жизни своей, хотя и грешной, имели некоторые добрые дела, достойные воспоминания и милосердия Божия, как повествуется и о разбойнике.

Когда Пречистая Матерь Божия, с Сыном Своим Христом Господом убегая от Ирода, шла в Египет, то где-то в пустынных местах напали на них разбойники и хотели отнять осла, на котором они везли кое-какие свои необходимые вещи, а иногда ехала и Мать с Младенцем. И вот один из тех разбойников, увидев очень красивого Младенца и удивившись Его необычайной красоте, сказал: «Если бы Бог принял на Себя тело человеческое, то не было бы прекраснее этого Младенца».

Сказав это, он запретил своим товарищам, прочим разбойникам, обижать этих путников. Этот разбойник, не скоро потом схваченный, осужденный на крестную смерть и распятый с Господом нашим, сказал: «Помяни меня, Господи, когда придешь во царствие Твое!» (Лк. 23:42). Господь же, вспомнив ту его добродетель, давно совершенную, смилосердовался над ним и обещал ему в награду рай.

Вот слышишь, кому при кончине подается покаяние и прощение? Тем, которые хотя и грешные, однако же прежде сделали нечто доброе. Только такие и удостаиваются при смерти истинного покаяния, да и то далеко не все, только некоторые, и как бы случайно.

Блаженный Исидор говорит: «Не будем сомневаться, что при кончине человек оправдается слезами покаяния, но поскольку это обыкновенно бывает очень редко, то страшно, чтобы при откладывании покаяния к кончине не постигла нас нечаянно внезапная смерть прежде покаяния. Посему, хотя и хорошо при кончине обращаться к Богу, однако гораздо лучше делать это за много времени до кончины, чтобы возможно было безбеднее уйти от этой жизни».

Мы же внемлем следующим его словам: «это обыкновенно бывает редко», – и вспомним еще святого Григория, который говорит: «Часто те, беззаконие которых Бог много долготерпит, похищаются неожиданной смертью, так что им не приходится и поплакать при смерти о содеянном».

Итак, пусть никто не говорит: «Покаюсь при смерти, покаюсь во время последней болезни». Хорошо говорит Господь Бог наш: «Должно делать, доколе есть день; приходит ночь, когда никто не может делать» (Ин. 9:4). День – жизнь наша, ночь же – кончина наша; если днем не сеешь, не насаждаешь, не жнешь, не собираешь, то как это будешь делать ночью? Если во дни временной жизни твоей не умножаешь добрых дел, то как их приобретешь при кончине, откуда их соберешь?

Здесь прилично вспомнить евангельскую притчу о девах: «Пришел жених, и готовые вошли с ним на брачный пир, и двери затворились; после приходят и прочие девы, и говорят: «Господи! Господи! Отвори нам». Он же сказал им в ответ: «Истинно говорю вам: не знаю вас» (Мф.25:10–12). Почему? Потому, что пришли без елея, а пошли его купить себе, пошли они, но не купили. Почему же не купили? Уже была ночь, уже не было продающих, и разошлось торжище. Не поленились они идти даже в полночь, имели и деньги, чтобы купить, но не нашли продающих и возвратились пустыми. И по справедливости они были отвергнуты Женихом, ибо прежде, днем, они не позаботились купить елея.

Кто не знает толкования этой притчи? День означает настоящую жизнь, как говорилось и прежде, ночь – смерть, Жених – Бог, девы – души, елей – добрые дела. Мудрые девы означают заботящихся о своем спасении и заблаговременно приобретающих елей добрых дел. Неразумные же означают нерадивых и откладывающих покаяние до ночи, то есть до кончины своей. Они имеют деньги, то есть свои богатства, и думают про себя: «Сделаю при кончине моей многие милостыни, и простятся грехи мои, ибо пишется: «Милостыня грехи очищает», и еще: «Дадите милостыню, и все вам простится» (Сир.3:1). Но что знаешь ты, человек? Получишь ли ты при кончине твоей то время, в которое ты мог бы устроить милостыню? Найдешь ли ты продающих, то есть помогающих тебе? Если же и сделаешь многие милостыни, то уверен ли ты, что ими тогда умилостивишь Бога?

Когда прегордый царь Навуходоносор, сильно прогневавший Бога и вызвавший Его ко мщению, увидел во сне великий дуб, образ своей высоты, и услышал голос: «Посеките дуб», – тогда святой пророк Даниил, толкуя ему этот сон и объясняя, что на нем исполнится то посечение, советует ему, говоря: «Грехи твои милостыней очисти и неправды твои милосердием к бедным, может быть, милостив будет к грехам твоим Бог?» (Дан.4:24). Мы же рассмотрим только одно слово «может быть»: «Может быть, милостив будет Бог». Слово «может быть» – это слово сомнения, будет ли то, или не будет? Будет ли милостив Бог, или не будет? Посмотрим: святой муж пророк Даниил дает совет Навуходоносору очистить грехи милостынями, но о прошении грехов он говорит как о неизвестном, сомнительном, ибо говорит: «может быть. Может быть, милостив будет Бог». Хорош совет пророческий, но надежда на спасение неопределенна, и удивительно, как пророк, провидевший будущее, не провидел ясно, милостив ли будет Бог к Навуходоносоровым грехам: «Дай милостыню, и ты, быть может, спасешься». Почему «может быть!» Потому, что ты прежде времени не позаботился о своих грехах и не дал милостыню, но сделаешь это уже при посечении твоем, потому-то и сомнение есть: «может быть».

Если же пророк не знал о том, будет ли принята милостыня Навуходоносорова при кончине его, то как ты, не будучи ни святым мужем, ни пророком и не заботясь о своем спасении, как, говорю, ты можешь быть уверен, что при кончине твоей сотворишь милостыню, что эта милостыня твоя будет принята и что ты сподобишься прощения? Делайте, пока есть день, пока вы здоровы и в состоянии. Когда же склонится день жизни, постигнет вас смертная ночь, и изнеможете и телом, и духом, тогда не мечтайте сделать что-либо доброе, согласно словам Господа: «Приходит ночь, когда никто не может делать».

Найдя в Иаире образ такого нерадения, я не хвалю нерадения, но ублажаю его заботу о дочери (хотя и позднюю), чтобы она была возвращена к жизни. Себе же и всем советую не опаздывать, но, пока есть достаточно времени, заботиться о душах наших, чтобы мы воскресли от греховной смерти к добродетельной жизни, и всякого увещеваю следующими словами Сираха: «Не медли обратиться ко Господу и не отлагай на другой день: ибо внезапно прольется гнев Господень, и во время мести погибнешь» (Сир. 5:8–9). Не говори: «Я согрешил, и что мне было? Господь ведь долготерпелив». Не будь без страха за очищение и не говори: «Щедрость Его велика; она очистит множество грехов моих». Знай, что у Него есть и милость, и гнев, и что ярость Его проявится на грешниках.

О Господи! Не обличи же нас яростью Твоей и не накажи нас гневом Твоим (ср. Пс. 6:2). Ты Сам дай нам возможность покаяться Тебе прежде кончины. Аминь.

Прелюбезный мой слушатель!

Я – гость в этом вашем богоспасаемом городе. А гость в том случае приятен, если он с гостинцем. Не без гостинца поэтому и мне подобает явиться пред вашим обществом. Но так как я облечен в духовный сан, то духовный приношу и гостинец, а гостинец этот – Божие слово, бренными моими устами проповедуемое.

Слово «гостинец» имеет двоякое значение. Во-первых, оно означает дар, приносимый господину от гостя, а во-вторых, гостинец означает утоптанную дорогу, широкий путь. Слово Божие является с обоими теми значениями: оно есть и подарок, и дорога.

Оно есть подарок, превосходящий золото и дорогие камни, по словам Давида: «Я возлюбил заповеди Твои более золота и топаза» (Пс.118:127). Топаз – это драгоценный камень, также и золото не дешево, а святой Давид выше золота и дорогого топаза почитает Божие слово: «Более золота и топаза».

Слово Божие является и дорогою: «По пути, – говорится, – заповедей Твоих я шел» (Пс.118:32). Ибо как дорога в город, так и слово Божие в царство небесное ведут как бы за руку. Утоптанная эта дорога, протоптали ее как многие святые трудами своими, так прошли ее и многие грешники и грешницы, в истинное покаяние пришедшие и достигшие небесного царства.

Принося этот мой гостинец – слово Божие из нынешней евангельской истории, как подарок с утоптанной дороги, – я помыслил предложить вашей милости мою проповедь в давнем стиле, не упраздненном и нынешним веком, в стиле древних Святых Отцов, в стиле гомилетическом (произнесения проповедей), – при «Господнем содействии и подкреплении слова» (Мк.16:20); а милость ваша да примет ее любовно с внимательным, а не тоскливым слушанием.

«Во время оно Иисус учил в одной из синагог в субботу» (Лк. 13:10).

«Во время оно» – в какое время? В то, когда Господь наш, услышав страшную весть о галилеянах, кровь которых Пилат смешал с жертвами, по причине той вести с угрозой напоминал грешникам о покаянии: «Если не покаетесь, все так же погибнете» (Лк. 13:3), – и вспомнил столп силоамский, на восемнадцать человек упавший, присоединив также и притчу о бесплодной смоковнице, уготованной на посечение. В то время Он и женщину, в течение восемнадцати лет скорченную и до земли приклоненную (см. Лк.13:11), изображающую грешника, склонного к земным пристрастиям, исцеляет, дабы тех самых грешников, в злобах застарелых, привлечь к восстанию и покаянию.

«Во время оно», то есть в день праздничный, субботний, когда иудеи сходились на своих собраниях, а Христос Господь, придя туда же, распространял Свое святое учение, стала пред Его взором скорченная женщина. «Она не могла выпрямиться». Застарелая болезнь восемнадцать лет не могла быть вылечена никакими средствами. «Не могла выпрямиться» – это служит ясным показанием того, что кто с каким грехом свыкнется и грех станет для него привычным, тот не скоро от своего злого обычая может отстать и прийти к праведному покаянию.

Святой пророк Иеремия, обличая склонность иудеев к бахвальству и нечистотам, приравнивает их к черному эфиопу и пестрой рыси. Как, говорит, черный эфиоп не может стать белым, а рысь не может шерсть свою сменить, так и от вас, застарелых в ваших злодеяниях, добра ожидать не приходится: «Если может ефиоп переменить кожу свою или рысь шерсть свою, (тогда) и вы можете благотворить, ибо вы привыкли делать зло» (Иер. 13:23). Вы уже издавна научились злу. Поэтому из вас не может быть правды, как из ефиопа – Ангела, а из рыси – агнца, ибо от часто повторяемого греха рождается привычка, от привычки рождается потребность, как бы самая естественная и сильная необходимость грешить, без чего и жить невозможно. От такой потребности происходит невозможность покинуть грех, «невозможно выпрямиться». От невозможности рождается отчаяние, от отчаяния – вечная погибель.

Из таких и столь великих и страшных лабиринтов застарелому в грехах грешнику выбраться о как трудно! Но не скажу, что невозможно. Вот мы имеем так много примеров покаяния: блудницу, разбойника и иных, почему я и говорю, что трудно, но не невозможно.

Греховная привычка – это тяжкая неволя, как говорит апостол: «Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех» (Рим. 7:16–17), – то есть обычный грех, избравший меня как бы домом для своего обитания. Привычка – это мрачная темница с цепями и оковами; и как нелегко кому-либо из тяжкой неволи, из темницы, из оков выбраться и убежать на волю, так и грешнику трудно выпутаться из греховных привычек. Таково значение нынешних евангельских слов о женщине скорченной: «Она не могла выпрямиться».

Если бы когда-либо такой грешник, сокрушив те тяжкие оковы своей привычки и сбросив со своей шеи ярмо той неволи, вдруг поднялся бы от своей давней склонности ко греху, вдруг покинул бы греховные прелести и весь от всей души и сердца искренно обратился ко святому истинному покаянию, уже более не возвращаясь к прежним своим грехам, как свинья в грязь, – то что вы бы думали о таком человеке? Поистине, он был бы достоин и у Бога похвалы, притом не иной, а только той, какой удостоены и самые великие святые. А то что это верно, – мы знаем.

«Иисус, увидев ее, подозвал и сказал ей: «Женщина! Ты освобождаешься от недуга твоего"" (Лк. 13:12).

«Иисус, увидев ее», – значит, она была пред глазами Христа Спасителя, хотя и стояла вдали. Вдали настолько, что ее необходимо было призвать голосом, – «подозвал». Стояла она, однако, таким образом, чтобы ее легко бы могли видеть телесные очи Христа, так как Божественные очи всюду ее видели.

Тут для нас урок: если мы хотим, чтобы на нас милостиво взглянул Господь наш Своими милосердными очами и исцелил нашу душевную скорченность, то мы сами должны приходить пред Его очи и стоять, чтобы Он нас видел. В противном же случае, когда мы где-либо далеко будем от Его очей, то как нас увидит? А затем, как же Он над нами умилосердится, не видя нашего несчастья? Или ты скажешь, что Бог – Существо всевидящее, как говорит Давид: «Стезю мою и путь мой Ты исследовал и все пути мои Ты предвидел» (Пс.138:3); зачем же нам самим становиться пред очами Божиими, когда Бог нас всюду видит?

Отвечаю. Господь Бог обладает двояким взором: весьма проницательным и очень как бы недальновидным. Он весьма проницателен, например, по Своему всемогуществу и всеведению: если бы ты удалился на край света, если бы ты замкнулся среди наитолстейших стен в наитемнейших комнатах, если бы ты скрыл себя в самых глубоких пещерах, ямах, хотя бы под саму землю, – то всюду тебя увидит всевидящее око Божие. Так говорит Сирах: «Очи Господа намного светлее солнца, проницающие все пути человеческие и смотрящие в тайные места» (Сир. 23:27–78). Поэтому все, что человек сделает, или же еще только подумает сделать, то уже Бог знает, видит. Прежде, чем что-либо будет сделано, это уже все известно Ему: «Неоконченное мое видели очи Твои» (Пс.138:16). Это – проницательный взгляд Божий.

Бывает иногда также, что Господь Бог смотрит как бы весьма непроницательным взглядом. Обычно, обознаешься, на кого похож, а затем присматриваешься, оборачиваясь, а невидение и есть незнание. Обратились некоторые лица к Господу: «Господи! Господи! Не от Твоего ли имени мы пророчествовали? И не Твоим ли именем бесов изгоняли?» А Господь им что в ответ? «Не знаю вас», не знаю вас; раз не знает, то верно не видал их. Если бы видел когда-либо их, то наверное знал бы их. Они, правда, утверждают: «Мы ели и пили пред Тобою, и на улицах наших учил Ты». Но Он сказал: «Говорю вам: не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня» (Лк.13:26–27). Отметим здесь как бы недальновидный взгляд Господень: «Ели, – говорят, – и пили пред Тобою», – а Он их не видел и не знает.

Что же это такое, что Всеведущий и Всевидящий тех людей не знает, не видит? Попытаемся разъяснить: Не знает свет тьмы, и если бы свет проник во тьму, то тьма не была бы тьмою, но просветилась бы светом. Темноты греховной были преисполнены те люди и поэтому хотя телом они тут же были пред очами Христовыми, однако сердце их помраченное, ум их потемненный далеко отстоят от Христа. В силу этого Христос не видел, не глядел на них Своими милосердными, прелюбезными, человеколюбивыми очами; и поэтому-то Он их не знает, как бы не видал их: «Познал Господь Своих», – говорит апостол (2Тим. 2:19). Только тех знает Господь, которые Ему принадлежат, а которые чужие, тех Он не знает: «Не знаю вас, откуда вы».

Кто же для Него свой и кто чужой? Несомненно, тот Его, кто близок к Нему, а кто далек от Него, тот чужой, тот не Его, погибший тот: «Удаляющиеся, – говорится, – от Тебя погибнут» (Пс.72:27). Только тех Господь видит человеколюбивыми очами, кто приближается к Нему своим сердцем, а далеко отстоящих, с блудным сыном удаляющихся на страну далече (Лк. 15:13), хотя и видит всевидящим оком грехи их, однако Он человеколюбивыми и милосердными очами на них не взглянет и как бы не замечает. Истинность этого подтверди нам ты, святой Давид!

Давид, описывая то, как Господь Бог становится близким к Своим угодникам и праведникам и как Он ставит Себя далеко, скажу, от грешников, – повествует, что Он на праведных смотрит с любовью Своими очами, а к грешнику оборачивается как бы лицом без очей: «Очи Господа обращены к праведным, и уши Его – к молитве их, лицо же Господне против делающих зло, дабы истребить с земли память о них» (Пс.33:16–17).

Смотри, на кого взирают человеколюбивые очи Господни? На праведных. А к грешникам, и грешникам не кающимся, Он оборачивает Свое лицо, и лицо строгое, истребляющее грешников, так что Давид об очах не упоминает – как бы лицо без очей: как справедливость, имеющая завязанными свои очи, беспристрастная, не милосердствующая, строгая.

Таково разъяснение наше о недальновидном взоре милосердных очей Христовых, которыми Он только близких, говорю, только праведных видит, а далеких, то есть грешников, не видит. Если же Он и обращает Свое лицо к ним на их же горесть, «чтобы истребить» их, то лицо без очей, т.е. без милосердия, без пристрастия, без человеколюбия.

Конечно, нам самим необходимо показываться, то есть приближаться к Богу, чтобы Он нас видел человеколюбивыми Своими очами: «Приблизьтесь, – говорится, – к Богу, и Он приблизится к вам». И хотя мы – темнота из-за множества грехов наших, однако когда с Ним, Светом, сблизимся, то будем иметь светлый образ: «Приступите к Нему и просветитесь» (Пс.33:6). Как же с Ним сблизиться? Как стать пред Его человеколюбными очами? Не телесными ногами, но покаянным сердцем, умиленным духом и умом богомысленным, то есть мы должны иметь Его всегда пред умными нашими очами, а себя представлять пред всевидящим и человеколюбивым Его оком.

Припомним святого пророка Илию. Он, говоря с израильским царем Ахавом, произносит такие слова: «Жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою» (3Цар. 17:1). То же говорит он и в беседе со старшим царским слугой Авдием: «Жив Господь Сил, пред Которым я стою» (3Цар. 18:15).

Может быть, кто-либо скажет: «Святой пророк Илия, что же ты говоришь? Осмотрись, где ты находишься? Ведь ты-то стоишь не на небе, а на земле. Не пред величием Божиим, но пред величием царя израильского Ахава».

Что же пророк в ответ? Стою, говорит, пред Богом: «Жив Господь, пред Которым я стою», то есть, хотя телом я на земле и предстою пред лицом земного царя, но ум мой, мысль моя, сердце мое предстоит Самому Богу, сущему на небесах и на херувимских престолах почивающему.

О богомысленный ум, о боголюбивое сердце, о высокая мысль, которая и в людском обиходе, и в общественных делах и на пядь от Бога не отступает и тут же Ему предстоит, так говоря в уме: «Я стою пред Богом, пред Его всевидящими очами, и непристойно, мне делать или говорить что-либо иное, что не угодно при Божьем присутствии».

Ничто не может удержать человека от злых дел полезнее, чем непрестанная память о присутствии Божием, умное Богу предстояние. Точно так же и наоборот, ничто так не распускает человека на все злодеяния, как непамятование о Божием присутствии.

Умное предстояние Богу, Божеское присутствие – это та мощная Божия рука, которая держит человека, чтобы он не упал: «Всегда я видел, – говорит Давид, – Господа моего пред собою, чтобы не поколебаться» (Пс.15:8). А когда кто добровольно, сам из рук Божиих вырывается (говорю о забвении присутствия Божия), тот так глубоко падает, что едва ли когда сможет встать: «Пали все делающие беззаконие, отринуты были и не смогут встать» (Пс.35:13). Пример этого – жезл Моисеев.

Стоит раз святой пророк Моисей пред Богом. Спрашивает его Бог: «Моисей, что это в руке твоей?» «Жезл, Господи, – отвечает Моисей, – посох». «И сказал ему Господь: «Брось его на землю», – и бросил Моисей жезл свой на землю, и превратился жезл в змия, и отбежал Моисей от него» (Исх.4:2–4). Стой, Моисей, не отступай ни на шаг! Это – посох твой, жезл твой! «О нет, – говорит, – пока был в моих руках, то был посох, жезл, а как выпал из рук, и вот он не посох, не подпора, но гадина ядовитая, «превратился жезл в змия», и чтобы он не ужалил, необходимо от него убегать».

Точно так же и человек грешный, пока он умом предстоит Богу, пока как руки придерживается присутствия Божия, до тех пор он жезл, и жезл, могущий прорастать и приносить плоды. А как только из рук Божиих (от памятования присутствия Божия) выпадет, то тотчас становится как бы змием, и обычай в нем змеиный. И убегать от его сообщества необходимо, чтобы не заразил он своим ядом, ибо «со строптивым развратишься» (Притч. 13:21).

Присутствие же Божие и из змия доброго человека может сделать. «Ну, Моисей, не бойся этого змия, – говорит Господь, – протяни руку и возьми его за хвост!» «И простер Моисей руку, и взял его, и стал (змий) снова жезлом в руке его». И змий, как только он прикоснулся к рукам Моисеевым, тотчас стал тем же посохом. И змеенравный человек, как только попадет в руки присутствия Божия, теряет свой змеиный нрав и яд и проникается праведническим добронравием.

Жить в присутствии Божием – значит жить в Самом Боге. А живущий в Боге делается как бы из человека богом, и таковым приличествует сказанное Давидом: «Я сказал: вы – боги» (Пс.81:6). Бог назван в Святом Писании огнем: «Бог наш Огонь» (Евр.12:29). А чему подобен ожесточенный грешник? Он – как камень или железо, тяжкосердый, каменносердечный. Огонь по природе горяч, а камень и железо по природе холодны, ледяные. Брось камень или железо в огнь, и тотчас увидишь, что и камень и железо, оставив свою природную холодность, набираются огненной силы, горячности, и сами превращаются как бы в огнь, краснеют огнем, как разженный уголь. Вынь из огня камень, вынь железо, откинь их от огня далеко, и уже через короткое время они теряют огненную силу и возвращаются к своей природной холодности, и хотя были подобны раскаленным угольям, теперь снова стали как лед холодны.

Направь ум свой, человек, в присутствующего пред тобой Бога, превратись как бы в Бога, распались пламенем божественной любви, и ты позабудешь и отвыкнешь от греховной холодности, и станешь ты одним из пламенноносных Серафимов. А как только ты отстранишь себя от Бога, удалишься умом твоим от Его присутствия, то ты тотчас же снова остынешь и из пламенного Серафима превратишься в лед.

Присутствия Божия неотступно придерживаться я указываю каждому, как и самому себе. Присутствия Божия придерживаться, то есть всегда умом своим богомысленным пред Богом ставить себя и всю жизнь свою, все дела свои и слова, и мысли, говоря самому себе: пред Богом стою, лицо Божие присутствует предо мной, очи Божий на меня сморят; нельзя мне, непристойно для меня пред всегда взирающими на меня очами Божиими сделать что-либо злое, или сказать что-либо греховное, или помыслить что-либо недоброе: «Жив Господь, Которому предстою». А кто так себя в уме ставит пред Богом, тот, несомненно, приближается к Нему, и непременно призрит на него Господь милосердными и человеколюбивыми очами, призрит милостиво, как воззрел Он и на нынешнюю, упоминаемую в Евангелии, жену. Призрит и призовет к Себе, «призовет в оправдание и святыню», исцелив душевную немощь.

«Лицемер!» Почему ты, старейшина иудейского собрания, восстаешь против всемогущества Божия? Рассмотрим это. Святой Златоуст и святой Кирилл замечают в том старейшине собрания иудейского зависть, так как он, под видом желания сохранить закон, из зависти отзывается гневно, порицая чудо, совершенное в субботу, и понося пред всеми добрую Христову славу. Так, святой Златоуст говорит: «Хорошо сказал ему Христос: «Лицемер!» (Лк. 13:15), – ибо тот старейшина имел лицо законохранителя, но ум его был полон коварства и зависти. Не тем он возмущается, что не соблюдается суббота, но тем, что прославляется Христос, ибо не суббота ему важна, а важна ему чужая добрая слава, ибо прославляется Христос».

Святой же Кирилл так говорит: «Старейшина неблагодарного собрания как только увидел жену, от одного прикосновения Христова выпрямившуюся и прославляющую Божие величие, тотчас распалился завистью к славе Христовой и поносит чудо Господне, как бы заботясь только о соблюдении Субботы».

О, глупец безумный и несмысленный! Что за зло будет причинено субботе, если в субботу совершаются Божии чудеса и прославляется Бог? Ты должен быть благодарен, и низко поклониться Господу-Чудотворцу за то, что таким чудом Он прославил субботу и почтил твое собрание. Но зависть не умеет предпочитать полезное.

Вспомним здесь и другое Христово чудо, совершенное в субботу и описанное в Евангелии св. Матфея. Человек, имеющий сухую руку, в субботний день приступил к Господу в иудейском собрании. И сказал Господь тому человеку: «Протяни руку твою. И он протянул, и стала она здорова, как другая» (Мф.12:10–13). Что же затем? «Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его».

Над этими словами евангельского текста я духовным оком вижу святого Златоуста, сидящего, задумавшегося и удивляющегося, и допытываюсь: служитель Божий, учитель церковный и высокий толкователь Священного Писания! Скажи нам, чему ты так долго удивляешься: чуду ли Христову, или злости фарисейской? Правда, и в том, и в другом есть чему удивляться. Есть чему удивляться и в чудесной силе Христовой, одним словом врачующей от болезни: «Дивны дела Твои, Господи!» Есть чему дивиться и в злостности фарисейской, как они для доброго и невинного Человека, ничего им злого не причинившего, но всем много благодетельствовавшего, готовят смерть: «Имели совещание против Него, как бы погубить Его» (Мф.12:14).

Но Златоуст святой поясняет: «Ни тому и ни другому я не удивляюсь, ибо знаю о всемогуществе Христа, знаю издавна и о злобности иудеев, избивших пророков. Чему же я удивлюсь? А вот чему: вошел однажды Христос в иерусалимский храм и видит, – не то там торг, не то ярмарка. Нашел Он в храме продающих овец, волов и голубей, и сидящих торговцев, которые меняли деньги. Берет Он бич (см. Ин. 2:15) и бьет им одного по плечам, другого по другой части тела; все бросились в разные стороны, толкая друг друга. Там досталось не одному фарисею, и саддукей там набрался горя, и убытку стало не мало, так как Христос рассыпал пенязи (монеты) (см. Мф.21:12).

Что же за это Христу? Верно, фарисеи с саддукеями восстали против Него, а торговцы хотят свои убытки с лихвой восполнить? Все молчат, как ошеломленные, нет никого, кто хотя бы и полслова сказал; все, все это терпеливо перенесли и только стали допытываться: «Каким знамением докажешь Ты нам, что имеешь власть так поступать?» (Ин.2:18). А когда Господь сотворил доброе дело, чудо, исцелил сухую руку, то те самые бунтуют, совещаются, как бы Его погубить. Били их – они не гневались, молчали, а добро им сделали, болезнь излечили, – им то доброе дело даже горше раны, и словно раненые они думают о мести, как бы погубить Его».

Фарисеи, что же у вас такое болит, когда Христос вам благодетельствует, слепца вашего просвещает, прокаженных очищает, сухих и скорченных исцеляет? Молчат фарисеи, а святой Златоуст обнажает их внутреннюю больную рану – зависть, которой они тяжко болеют, болеют сильнее, чем от нанесенных не только бичом, но хотя бы и мечом ран, и говорит так: «Иудеи, имея от Христа оказанные им благодеяния, клевещут на Христа и гонят Его, совещаясь убить Его. Но они терпят Его, когда Он их бичует и когда более всего подобало бы гневаться. В это время они не обнаруживают никакого гнева и только спрашивают: «Каким знамением докажешь Ты нам?» И далее присоединяет тот учитель с удивлением: «Видишь зависть несказанную, как добрые дела Христовы, и иным являемые, побуждают иудеев на гнев и ярость».

О, правда, святой Златоуст, ты имеешь над чем задуматься в вышеуказанных евангельских словах, что биение не вызвало в иудеях гнева, а доброделание побудило их даже совещаться об убийстве. Чужая добрая фортуна, добрая слава является для завистливых наитягчайшей раной, и не так для них болезненна своя беда, свое несчастье, как чужое доброе и счастливое благополучие. Действительно, для них пекло, когда они видят чужое счастье.

Среди богословов есть мнение, что посреди воздуха, между небом и землей, немало страдает нечистых духов, дьяволов, терпящих свою муку. Я допытываюсь: почему справедливая Божия кара, удалив их с неба, не ввергла их вниз, туда же с их князем Люцифером в подземные адские пропасти, чтобы там им низложенным терпеть муки? И что за муки бесов в воздухе? И более ли они отрадны, нежели муки в самой геенне? Разъясняет мне это один из многих, знаменитый, но древний и благочестивый западный учитель: «Для того, говорит, некая часть бесов силою Божией в воздухе между небом и землей удержана, чтобы они видели и завидовали, и от зависти своей испытывали муки».

Что означают слова: «чтобы они видели и завидовали»? Смотрят воздушные духи на небо, откуда ниспали, и видят там на своем месте в почете ангельском пророков, апостолов, мучеников, преподобных и праведных. О, как в зависти они снедаются, видят и завидуют, и самым завидыванием мучаются!

Когда же воздушные духи взглянут на землю, расстилающуюся под ними, они видят на ней много благочестивых людей, богоугодно живущих, многих постников, девственников, чистых супружников, всех заслуживающих неба. О, как в зависти они терзаются, видят и завидуют, и самым завидыванием мучаются!

Когда же они видят бывших прежде великими грешниками, которые через истинное покаяние уже воссели на небе, как, например, мытарь, блудница, разбойник, прп. Мария Египетская и другие, а равным образом когда они видят на земле великих грешников, которые, однако, становятся уже на истинный путь, ведущий к Богу, избегают уготованных им вечных мук, огонь геенский гасят слезами и заслуживают небесное царство, – то что же тогда? Разумеется, что при виде всего этого воздушные духи охватываются завистью, видят и завидуют, и от зависти своей мучаются. И не значительна ли в этом их мука? Поистине, она столь велика, что ни чуть не меньше огненной геенны. Писание говорит: «Жестока, как ад, зависть, крылья ее как пламя огня, угль огненный пламя ее» (Песн. 8:6). Зависть есть то же самое, что и самое пекло, что и самый огонь адский: Как ад зависть – видит и завидует, и в завидывании мучается.

Такой мукой от внутренней зависти мучился и упомянутый ныне в Евангелии старейшина иудейского собрания. Не сдержавшись, он вышел перед всеми и стал говорить народу, понося известное Христово чудо, которое нужно было бы хвалить и прославлять.

Не знаю, похвалит ли что доброе зависть? Будь пред Богом и пред людьми как золото, – зависть, худо о тебе отзываясь, смешает тебя с болотом. По своим добрым делам будь хоть солнцем – «так да просветится свет твой», – но зависть охарактеризует тебя как темноту. Будь хоть самим небесным Ангелом, – зависть тебя и в ряду людей не поставит. Удались на край света, – зависть тебя и там догонит. Исправь свои крылья, полети и «вселись на край моря» (Пс.138:9), – зависть тебя и летящего подстрелит, как стрелой, своим хульным словом, отнимающим от тебя твою славу. Огради себя невинностью твоей, как щитом, – зависть, однако, ранит тебя, как мечом, своим уязвляющим языком.

Не напрасно св. Давид взывает к Богу: «Укрой меня от скопища лукавых, от собрания делающих неправду, которые изострили, как оружие, язык свой» (Пс. 63:3–4). Иеронимов же перевод читает: «Которые изострили, как меч, язык свой».

Святой Давид! Не лучше ли было сказать так: «Враги мои изострили на меня мечи свои, приготовили копья, стрелы, оружие на меня верное припасли и хотят меня ранить, убить?» Но Давид говорит: «Изострили, как оружие, язык свой». Более, говорит, чем неприятельское оружие, страшны острые и злые людские языки завистливых.

Умел тот царственный рыцарь мужественно стоять против неприятельского оружия, не страшны были ему в бою меч, стрела, копье, но злого языка он боялся, и потому-то он и ищет у Самого Бога защиты: «Укрой меня, Господи, от скопища лукавых, которые изострили, как оружие, язык свой» (Пс.63:3–4). Не страшен, говорит, мне Голиаф, иноплеменники-филистимляне для меня ничто, но злой язык людской, язык завистливых, язык лукавствующих дал мне знать о себе: укрой меня, Господи, от него, защити меня от сонма тех, которые изострили языки!

Не падай духом, знатный муж, не ослабевай в своих подвигах, не малодушествуй в своем изменившемся счастье! Те воображаемые мечи, говорю о языках завистливых, вонзятся в их сердца, чтобы они видели и завидовали, и в самой зависти мучились, и да постыдятся они, как и нынешние завистники Христовы, о которых говорит Евангелие: «все противившиеся Ему стыдились; и весь народ радовался о всех славных делах Его"(Лк. 13:17).

Радуемся и мы о Тебе, Господе нашем, и молим Твою благость, Христе Спасителю наш: покрой нас и от сонма, и от оружия видимых и невидимых врагов наших во все дни жизни нашей, уврачуй наши душевные и телесные недуги, и вечного наследия угодивших Тебе не лиши нас. Аминь.

«Там была женщина, восемнадцать лет имевшая духа немощи» (Лк. 13:11)

В настоящее время зимы, щадя вас, слушатели мои, и себя от мороза, я возьму не многие слова из прочитанного ныне на Литургии Евангелия, но только одно слово: «Женщина, имевшая духа немощи», – и тотчас спрашиваю, что это значит: «имевшая»? Какое значение этого слова? Почему евангелист не сказал и не написал: «Женщина, страждущая духом немощи», но «имевшая духа немощи»?

По нашему мнению, было бы приличнее сказать «страждущая», чем «имевшая», ибо обыкновенно всякому свойственно страдать какой-либо болезнью, а не только иметь. Здесь же из этого евангельского слова видно, что женщина не страдала духом недуга, но только имела, была «имевшая», а не страждущая. Нет ли здесь какой-либо тайны? Поистине есть. Какая же это тайна, мы поищем для нашей пользы в нынешней беседе.

Святой Григорий, папа Римский, ту евангельскую женщину считает образом грешной души, сильно склонной к земным пристрастиям. С ним согласен и блаженный Феофилакт, архиепископ Болгарский, говорящий так: «Эти слова следует принимать и в отношении внутреннего человека, потому что сгорблена и душа, когда она смотрит только на земные печали и не помышляет ни о чем небесном или Божественном».

Поскольку же та женщина является образом такой души, то и сказанное о ней «имевшая», а не страждущая, изображает нечто особенное в грешнике. Что же именно такое? Изображает и указывает некий, бывающий со всеми, но не всем знакомый, душевный недостаток, называемый нечувствительностью или безболезненностью, который святой Иоанн Лествичник описывает так: «Нечувствительность, бывающая как при телах, так и при душах, – это чувство, делающееся омертвелым от долговременного недуга (греховного) и от нерадения; безболезненность же – это утвердившееся привычкой нерадение, это уязвляющая мысль, сеть усердия неведение умиления, пугало мужества, дверь отчаяния, мать забывчивости, потеря страха».

Мы же, проще разъясняя это, скажем так: нечувствительность или безболезненность душевная – это сердечное окаменение, происходящее от долговременного греховного обычая. Как не болит камень, когда его секут или бьют, так окаменелый грешник, болея душой, не чувствует, имея злую совесть, не болеет сердцем, в своих греховных язвах не чувствует боли, сам не знает своей беды, не думает о своей погибели и не боится осуждения во ад. Он имеет тяжкие грехи, но не страдает совестью, не следит за собой, как будто это не он, как будто у него не будет потребован отчет в его беззакониях, как будто минует его Страшный Суд, грозное испытание, огонь неугасимый, червь неусыпающий и вечная погибель: он «имеет», но не «страдает».

Крайнее окаменение, омертвение, нечувствительность и безболезненность заключаются в том, что кто-либо имеет великую смертельную язву, но не ощущает болезни. Последнее же безумие заключается в том, чтобы падать в яму, в пропасть, и не знать этого своего падения, не смотреть на него и не бояться. Это похоже на пьяницу, безмерно упивающегося, который не понимает, что с ним делается, бьют ли его, или он сам, упав, убился и ушибся, и не помнит он, как смеются над ним. Ничего этого он не вспоминает наутро, как указал в пьяном человеке еще Приточник, говоря так: «Били меня, и мне не было больно, ругали меня, я же не чувствовал» (Притч. 23:35).

Поистине, то же происходит и с окаменелым, бесчувственным грешником. Часто упиваясь плотскими житейскими сластями и страстями, как неким сладким, но полным смертоносного яда питьем, он врагом своим, обычаем своим злым, врагом домашних – телом своим, часто и тяжко ранится, ранится как бы мечом, копьем или стрелой дел греховных, но болезни в душе своей, в совести своей, он не ощущает. «Били меня, – говорит, – и мне не было больно». Надругаются невидимо над ним бесы и смеются, видя его скверные дела, а он не только не знает об этом, но даже и подумать об этом не хочет: «Ругали меня, – говорит, – я же не чувствовал».

Долготерпеливый Бог, не погубляющий грешника с беззакониями его, иногда милостиво наказывает его, отечески бия наказаниями, огнем, голодом, войнами, телесными болезнями и другими какими-либо попускаемыми бедствиями, чтобы грешник познал свой грех и пришел в чувство, но он пребывает исключительно в бесчувствии и нерадении. «Били меня, – говорит, – и мне не было больно». Ругают его люди, соседи, видя его беззаконную жизнь, полную соблазнов, осуждают, смеются и плюют вслед, он же не беспокоится и об этом: «Ругали меня, – говорит, – я же не чувствовал».

Ходит по следам его смерть, желая нечаянно посечь его; ходит вслед за ним дьявол, как лев рыкая, ища случая внезапно поглотить его; открывает и ад огненный уста свои, чтобы уже пожрать; а ожесточившийся грешник, придя в глубину зол, пренебрегает всем этим, душа его не чует всего этого и не боится. Это и есть жена, «имевшая» недуг, но не «страждущая», это и есть душа, имеющая тяжкие грехи, но не чувствующая своей погибели.

Сердце человека, имеющего такой душевный недуг, в Святом Писании уподобляется камню и железной наковальне. Например, в книге Иова пишется так: «Сердце его не подвигнется, как камень, стоит же, как наковальня, непобедимо» (Иов. 41:16).

Сердце – это камень и наковальня. Камень тверд, но все же кое-как его можно сокрушить молотом или топором, а наковальню бей со всей силы молотом, бей сто раз, бей тысячу раз, но не сокрушишь. Хотя Святое Писание назвало сердце ожесточенного человека камнем, но после, как бы исправляя погрешность, называет его наковальней: сердце человеческое – это камень, впрочем, нет, не камень, но тверже камня, тверже настолько же, как и наковальня.

О жесткость сердечная! О бесчувственность душевная! Скорее камень сокрушишь, чем сердце, являющееся как бы наковальней! Не истина ли, что ожесточенное сердце тверже камня? Послушаем. Десять израильских племен отторглись от скипетра Иудина, а Иеровоам, бывший прежде рабом Соломона, – и от Самого Бога. Он, сделавшись царем, уклонившись к идолопоклонству и привлекши к этому богомерзкому злу и людей с собой, поставил в Вефиль золотых идолов и, создав им храм и каменный жертвенник, принес жертвы и устроил всенародный праздник (3Цар. 12:23) они отстали от идолобесия и обратились к своему Богу изведшему их из Египта. Пришел человек Божий, пророк, в Вефиль в тот самый богомерзкий праздник, когда царь, стоя в идольском храме у жертвенника, приносил жертвы. Пророк, войдя в тот храм и став пред каменным жертвенником, возопил к жертвеннику словом Господним, говоря: «Алтарь, алтарь, – так говорит Господь, – вот, сын рождается дому Давидову, Иосия имя ему, который принесет в жертву священников, совершающих ныне жертвоприношение на тебе» (3Цар 13:2).

Святой пророк Божий! Почему ты ничего не говоришь ни царю, ни людям, к которым ты послан от Бога, но обращаешься к бездушному жертвеннику, бесчувственному камню? Обрати твое лицо к царю, возопи к нему и к тем, кто с ним, обличи их заблуждение, запрети им словом Божиим, устраши их местью Божией. А жертвенник каменный, будучи бездушным, как может тебя послушать или что может ответить? Однако же пророк говорит не царю и не народу, но бесчувственному камню, жертвеннику: «Алтарь, алтарь, – так говорит Господь». Почему так? А потому, что пророк Божий, как прозорливый, видел, что сердца человеческие тверже камня, и хорошо знал, что его скорее услышит каменный жертвенник, нежели люди своими ожесточенными сердцами.

Когда пророк Божий пришел на тот скверный праздник, то ясно увидел дела всех: одни пируют и упиваются, пьют и едят идоложертвенное, другие пляшут с тимпанами и органами, третьи сквернословят и заливаются смехом, четвертые открыто совершают скверные и беззаконные дела по уставу идолопоклоннического праздника, пятые, указывая перстом на идолов, восклицают: «Вот твои боги, Израиль, выведшие тебя из Египта». Видя все это, пророк сказал себе: напрасно я буду говорить этим людям, не послушают они слов Божиих и моих и не поверят мне, что я послан к ним от Бога. Что же мне делать? Скажу я камню, скажу бездушному жертвеннику, – он скорее послушает меня. И возопил, говоря: «Алтар, алтарь, – так говорит Господь».

Что же, услышал ли пророка жертвенник? Услышал, развалился жертвенник, и пролился с жертвенника тук жертв (см. 3Цар. 13:5). Каменный жертвенник в ответ на пророческое слово распался пополам, а царь что? Царь простер свою руку от жертвенника, говоря: «Возьмите его, и вот высохла рука его» (3Цар. 13:4).

Слышите ли, что делается? Камень, послушав, сокрушился, а сердце Иеровоамово не сокрушилось.

О сердце, грешническое сердце! О ожесточение бесчувственной души! Твердость каменная – ничто в сравнении с твоим окаменением, сердце, твердейшее камня!

Великий пророк Моисей для того, чтобы написать на каменных скрижалях произносимый Божиими устами закон, сорок дней трудился на горе, постясь (см. Исх. 34:28). Когда же он хотел написать тот же закон на сердцах человеческих, то сорок лет трудился (см. Числ. 32, 13; Нав. 5:6), ходя с ними по пустыне, уча, увещевая, наставляя и показывая им пример и словом, и делом, и все-таки мало что успел. Мало было принявших закон Божий в сердце свое, много больше не приняло его, хотя слухом и слушали, но сердцем не внимали, почему и погибли, наказанные гневом Божиим, как говорит Псаломник: «И убил очень многих из них» (Пс.77:1). Удобнее было на каменных досках писать закон Божий, нежели на плотских сердцах.

Когда Господь наш славно входил в Иерусалим, когда отроки взывали «осанна», ученики же, радуясь, громогласно восклицали: «Благословен грядущий, – тогда некоторые фарисеи из среды народа сказали Ему: «Учитель! Запрети ученикам Твоим». Но Он сказал им в ответ: «Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют» (Лк. 19:38–40).

Умолкли ученики, когда приблизились страдания Господни: «Тогда все ученики, оставив Его, бежали» (Мф.26:56), и что же, сбылось ли сказанное слово Божие: «Камни возопиют» (Мф.27:51–53)? Поистине, издали свой глас камни в то время, когда мертвецы, вставшие из каменных гробов, из недр земных, «вошли во святый град и явились многим» (Мф.27:53).

Мы же внемлем тому, что камни распадались и сокрушались, а сердца окаменелых распинателей не только не пришли в сокрушение, но даже еще более ожесточались. Ожесточались, ибо вместо соболезнования и раскаяния радовались об исполнении своей злобы и насмехались, кивая своими головами. Ожесточались, ибо запечатали гроб и приставили стражу. Ожесточались, ибо дали воинам золото, чтобы те не славили Воскресения Христова. Смотря на сокрушение камней и открытие гроба не человеческими, но ангельскими руками, и ясно видя истину, они не пришли в чувство, не сокрушились своими сердцами: «Тверже камня сердце, крепче камня душевное нечувствие» (Иов. 4:15).

Итак, сердце твое не камень, а наковальня, которая тверже камня, согласно тому написанному: «Сердце его стоит, как наковальня непобедима». Наковальня у кузнеца целыми днями ударяется молотом, а сокрушается ли она? Никогда. Подобно тому и наше ожесточенное сердце бывает ударяемо многими не вещественными, но мысленными молотами, но, однако оно не чувствует, как и наковальня.

Вот человек слышит в церкви, дома или где-либо в другом месте слова Божии читающиеся, поющиеся и проповедуемые, – это есть молот, ударяющий в сердце, согласно слову Самого Господа, говорящего в Иеремиином пророчестве: «Разве слова Мои не подобны огню горящему и молоту, сокрушающему камни?» (Иер.23:29). Однако же сердце не чувствует и не внимает, как наковальня.

Вот человек видит мертвеца, выносимого на погребение, или, идя мимо церкви, видит могилы мертвых, – это есть молот, ударяющий в сердце и звуком своим говорящий: «Помни смерть твою, и ты, не замедлив, будешь во гробе, истлеешь и изъеденный червями превратишься в прах». Но не умиляется сердце и не чувствует, как наковальня.

Святая вера говорит, что будет и воскресение мертвых, и Суд Страшный, и воздаяние по делам, и вечное мучение грешников с бесами в огне неугасимом, – это есть молот, ударяющий в сердце и звуком своим говорящий: «Бойся, чтобы и ты не был осужден на мучения». Однако же не сокрушается страхом сердце, не боится и не чувствует, как наковальня.

Божиим попущением человека за грехи постигают многие бедствия, напасти, смущения, потеря друзей и чад, оскудение имущества, – это есть молот, ударяющий в сердце и говорящий: «Приди в чувство, примирись с Богом, умилостиви гнев Его, справедливо движущийся на тебя». Однако сердце все более ожесточается и забывает Бога в своих печалях: оно не чувствует, как наковальня.

Впадает ли кто в болезнь или в тяжкий какой-либо недуг, – это есть молот, ударяющий в сердце и говорящий: «Покайся, кто знает, встанешь ли ты с одра болезни?» Однако и здесь нисколько не сокрушается сердце или же совсем мало сокрушается, ибо еще надеется встать с одра болезни и снова насладиться мирскими сладостями, и таким образом не чувствует, как наковальня.

О жесткость наша, не сокрушаемая никаким молотом! Таково было сердце фараоново, которое было ударяемо казнями Божиими, как молотом, и не чувствовало. Господь Бог, желая вывести людей Своих, израильтян, из рабства египетского, послал к фараону верных Своих рабов Моисея и Аарона сказать ему, чтобы он отпустил Божиих людей из Египта. Фараон же ответил: «Кто такой Бог Израилев? Кого я должен слушаться? Бога вашего не знаю, Израиля не отпущу» (Исх. 5:2).

Прогневанный Бог казнит Египет ранами. Один царь-фараон согрешил, а все царство египетское терпит бедствия, принимает раны. Вот как тяжки грехи начальников, ибо навлекают мстительную руку Божию не только на себя, но и на своих подчиненных.

Ударил Бог Египет как бы молотом, первой казнью, обратив в кровь реки египетские; ударил второй казнью, наведя жаб: «Закипела земля их жабами» (Пс.104:30); ударил третьей, превратив в насекомых весь песок земной, – а сердце фараоново, ударяемое как наковальня молотом, сокрушается ли? Нисколько. Он говорит: «Бога вашего не знаю, Израиля не отпущу».

Ударил Бог Египтян, как молотом, четвертой казнью, песьими мухами; ударил пятой, наведя мор на весь скот; ударил шестой, поразив всех египтян тайными струпьями, но сердце фараоново, ударяемое как молотом наковальня, не чувствует и ожесточается: «Бога не знаю, Израиля не отпущу».

Разгневанный Бог еще сильнее стал наказывать Египет ужаснейшими казнями: ударил седьмой казнью – огненным градом, как великим молотом; ударил восьмой, истребив всякий плод земной, наведя саранчу и гусениц; ударил девятой казнью, наведя трехдневную тьму, не просвещаемую никакими светильниками и огнем, но сердце фараоново остается в своем ожесточении, как наковальня: «Бога не знаю, Израиля не отпущу».

Сокрушился было немного фараон десятой казнью – смертью перворожденных, когда увидел внезапно умершего своего любимого первенца, и отпустил людей израильских, но, снова раскаявшись и ожесточившись, погнался вслед за ними, желая истребить мечом всех до единого. Доколе же, Господи, Ты будешь терпеть эту наковальню – жестокое, бесчувственное сердце фараоново? Брось его в воду. И погрузился фараон в Чермном море как олово или железо. О, жесткость бесчувственного сердца!

Пророк Захария, как бы исправляя вышесказанное слово, написанное в книге Иова, в котором сердце названо камнем, называет его не простым камнем, но достойным, драгоценным. Каким же? Адамантом, то есть алмазом. Вот как он говорит: «Сердце свое сделали твердым, как адамант» (Зах. 7:12).

Благодарим тебя, святой пророк, что ты не охулил сердца нашего, но назвал его адамантом, назвал драгоценным камнем, алмазом. Ведь что выше и дороже для человека, чем его сердце? Им человек живет, оно первое при зачатии человеческом зачинается в материнской утробе: других членов – головы, рук и ног еще нет, еще не выяснились, а сердце уже есть. Оно первое и жить начинает, и является для души как бы ложем и престолом, посему-то и сама природа внимательно охраняет сердце, как бы некое сокровище, сокрытое в недрах земных. Она сокрыла сердце внутри груди, чтобы не только рука человеческая не коснулась этого сокровища, но чтобы даже и око чье-либо не видело его. Посему и Псаломник говорит: «Приступит человек, и сердце глубоко» сокрыто (Пс. 63:7). Сердце – это сокровище, сердце – это драгоценный бисер, сердце – это адамант, прекрасный алмаз.

Но скажи нам, святой пророк, с какой мыслью, с каким намерением ты называешь сердце наше алмазом, адамантом? Какое значение в тех словах твоих? Внемлем, что говорит пророк Захария: «Сердце свое сделали твердым, как адамант, чтобы не слышать закона и слов, которые посылал Господь Сил Духом Своим через пророков» (Зах.7:12). Плохо, что сердце – такой адамант, алмаз, ибо оно служит не украшением для души, но прогневляет Бога ожесточением и таким бесчувствием, что не слышит закона и слов Божиих. О горе такому окаянному адаманту, небогоугодному алмазу, бесчувственному нашему сердцу!

Почему же тот пророк назвал наше сердце не другим каким-либо камнем, но именно адамантом? Потому, что во всей поднебесной нет ничего тверже адаманта. Среди бесчувственных вещей всякий камень тверд, но молотом его можно сокрушить. Тверда наковальня, но раскалив ее огнем, ты можешь смягчить ее, как и прочее железо. Алмаз же не берет ни железо, ни огонь. Бей его молотом, сколько можешь, он будет цел. Брось его в горнило, жги, сколько хочешь, он будет тверд, и ничто из самых жестких и твердых вещей не может смягчить его жесткости и твердости, кроме некоей одной очень малой и плохой вещи, о которой теперь некогда говорить. Святой же Захария, желая изъяснить твердость ожесточенного человеческого сердца, мыслит в себе: «Чему уподоблю сердце? Твердости ли всякого камня? Мало. Чему же? Адаманту, который тверже всех вещей. Пусть же оно зовется адамантом: «Сделали твердым, как адамант, сердце свое».

Каков же нрав того адамантового сердца, это описал некий Неотерик таким образом: «Окаменелое сердце – то, которое не чувствует самого себя, не понимает, не сокрушается умилением, не смягчается благоговением, не умиляется молитвой, не боится угрозы, а ударяемое ожесточается еще больше, неблагодарно за благодеяния, недоверчиво в советах, сурово на судах, бесстыдно в позорных делах и словах, бесчеловечно в человеческом, глупо в Божественном. Несмотря же на все это, оно гордо, как будто оно премудро, но прошедшее забывающее, за исключением злопамятства, о настоящем не заботящееся, о будущем не думающее. Говоря же вкратце, окаменелое сердце есть то, которое «ни Бога не боится, ни людей не стыдится» (Лк. 18:2), ни погибели своей не ужасается».

Святой Иоанн Лествичник приводит жесткость и окаменение бесчувственного сердца в образе некоего беседующего лица и говорит так: «Томитель и злодей, то есть бесчувственность сердца, говорит: «Мои подчиненные смеются, видя мертвых; на молитве стоят окаменелые, жестокие, темные; стоя пред священной Трапезой, ничего не чувствуют; причащаясь Святых Даров, принимают как бы вкушение простого хлеба. Я смеюсь, видя плачущих, я привык убивать все рождающееся от любви Божией; я мать смеха; я питатель сна; я друг сытости; я сплетаюсь с неблагоговением; когда же обличают меня, я не болею» (Слово 18).

Вот каков нрав алмазного сердца, вот каков обычай ожесточенного сердца, вот какова природа окаменелого бесчувствия. В этом поистине и заключается тайна того слова в нынешнем Евангелии «имевшая»: «Женщина, имевшая духа немощи», – а не страждущая; – это душа, имеющая грехи и ужасные беззакония, но об этом не болезнующая, о покаянии не помышляющая, страха Божия не имеющая, смерти, Суда и геенны не боящаяся и погибели своей не ужасающаяся.

Разобрав и поняв, слушатели мои, таковую тайну того слова, будем остерегаться такого ожесточения, сердечного окаменения, душевного бесчувствия, ибо имеющий такое сердце не получит небесного царства.

Толкователи Божественного Писания удивляются, почему в том городе, который явился в откровении святому Иоанну Богослову и который был создан из многих драгоценных камней, почему в нем среди других драгоценностей не находится и не положен адамант? Есть там «яспис, сапфир, смарагд, аметист, хризолит» и прочие драгоценные камни (см. Откр. 21:19–20), всего числом двенадцать; адаманта же, хотя он и драгоценен, среди них нет. Почему? Потому, что те камни служат образом или знаком различных богоугодных добродетелей: яспис – это образ мужества и крепости в вере, сапфир – богомышления, смарагд – девства, аметист – это знак смирения, хризолит – покаяния, прочие же изображают другие добродетели. А адамант что изображает собой, что означает? Он, как сказано, означает сердечное ожесточение, потому-то адамант и не полагается между теми достойными камнями, из которых создан небесный город. Каменносердечие не числится между добродетелями, ибо оно не получит царства небесного.

Зная это, возлюбленные, не будем ожесточать сердца наши леностью, нерадивостью и бесстрашием, не будем окаменевать бесчувствием! Святой Давид увещевает нас: «Ныне, если голос Его услышите» (то есть голос слова Божия), не ожесточите сердец ваших (Пс.94:7–8); не ожесточите, но умягчите, сокрушите умилением, страхом Божиим, покаянием.

Господи Боже! Ты Сам знаешь немощь нашу, бесчувствие и окаменение наше, душевную нашу болезнь. Ты Сам и исцели тот наш недуг. Ведь кто может врачевать душу и сердце, кроме Тебя единого, «создавшего сердца наши» (Пс.32:15)? Отними же Ты от нас сердце каменное и вложи в нас сердце телесное (ср. Иез. 11, 19; 36:26), чтобы слова Твои мы имели написанными не на каменных, но на телесных скрижалях сердца. Аминь.

«Встретили Его десять человек прокаженных, которые остановились вдали» (Лк. 17:12)

Как в Египте, так и в Иудее существует много прокаженных; происходит же эта болезнь от излишнего жара или солнечного зноя, который в тех странах бывает очень велик, как говорит об этом Гален, начальник врачей и искуснейший исследователь человеческих немощей. Поэтому, когда Спаситель наш, Врач душ и телес, шел из Кесарии в Иудею, в Иерусалим, то Его встретил не один, но целых десять прокаженных, вместе просивших исцеления, как свидетельствует Евангелие: «Иисус Наставник! Помилуй нас» (Лк.17:13). В этих прокаженных достойно рассуждения то, что говорит о них само Евангелие: «Остановились вдали» (Лк. 17:12).

Почему они стали вдали? От кого они стояли далеко? Далеко стояли и от селения, в которое входил Иисус, и от Самого Иисуса. Им нельзя было жить ни в городах, ни в селах, по причине проказной нечистоты. И ко Христу они не смели прикоснуться по причине той же великой нечистоты, как толкует блаженный Феофилакт эти евангельские слова, ибо закон повелевал прокаженных или терпящих какую-либо другую скверну отлучать от чистых, чтобы нечистые не оскверняли чистых. Господь так говорит Моисею: «Повели сынам Израилевым, да выгонят из стана всех прокаженных и прочих, да не осквернят станов своих, в которых Я пребываю» (Числ.5:2–3).

Если так повелел Господь Бог отлучаться от прокаженных телом и не жить с ними, чтобы здоровые не получили от них повреждения, то как возбраняет Господь общаться с теми, которые имеют проказу душевную, и как повелевает избегать их? И если чист и блажен тот, кто разлучен с прокаженными телом, но тем более блажен тот, кто душей разлучен с прокаженными, могущими повредить его. Об этом мы и побеседуем для прославления Врача душевного и телесного и Его Преблагословенной Матери Марии, Девы Богородицы, нам же для пользы душевной.

Проказа душевная, то есть грех, весьма похожа на проказу телесную, и прокаженные душой подобны прокаженным телом, ибо как проказа лишает красоты телесной, бодрости и силы, как прокаженные оскверняют прикасающихся к ним, так и проказа душевная, то есть грех, лишает богоподобной красоты, то есть благодати Божией, и живущие с прокаженными бывают прокаженными душой. О них-то Дух Святой у Псаломника и говорит: «Со избранным избран будешь и со строптивым развратишься» (Пс.17:27).

Пребывая с твердым в вере, ты утвердишься в вере, общаясь же с неверующим, ты повредишь свою веру. Общаясь с воздержным, научишься воздержанию, а общаясь с тем, кому «бог – чрево» (Флп.3:19), ты не возлюбишь воздержания, и омерзеет тебе святой пост. Имея согласие с чистым, ты возлюбишь ангельскую чистоту, прилепляясь же к нечистому, ты явишься сообщником его мерзости. «Прикасающийся к смоле испачкается, и имеющий общение с гордым подобен ему будет» (Сир. 13:1). Как муха или мотылек обжигаются, летая около горящей свечи, как чистое зеркало получает налет, когда кто-либо дыхнет на него, так и снующие около злонравных загрязняются и оскверняются.

Слабость или растление человеческой природы таково, что не злые от добрых воспринимают добрые нравы, но добрые от злых заимствуют злые нравы. Если здоровые проходят между немощными, то не они передают здоровье немощным, но, наоборот, немощные передают свою немощь здоровым. Посмотри здоровыми очами на поврежденные очи, и ты не исцелишь их своим здоровым зрением, но для своих очей ты получишь вред. Пусти одну покрытую коростой овцу среди тысячи чистых, и эта одна не очистится от тысячи чистых, все же прочие воспримут заразу от одной. От гнилого яблока гниют прочие, гнилое же от целых не исцеляется. Один, имеющий моровую язву, наносит вред городу и всей стране, а бесчисленные и безвредные, с которыми он смешается, не отнимут от него болезни.

То же происходит и с душевными немощами. Злые передают свой яд злонравия добрым, от добрых же редко пользуются. Поэтому Святой Дух в Притчах Соломоновых говорит: «Сын, да не прельстят тебя люди нечестивые, не соглашайся, если будут склонять тебя, говоря: пойди с нами. Не ходи с ними в путь, держи же ногу твою от стези их: ибо ноги их ко злу бегут» (Притч. 1, 10–11:15–16).

Почему возбраняешь, Дух Святой, сыну Твоему прилепляться к нечестивым? Чтобы он, прилепляясь к злым, не присоединился и к делам их. Посему-то и Моисей, когда по повелению Божию хотел казнить непокорных и ропщущих людей – Дафана и Авирона, – он возгласил всему собранию людей, сколько их было: «Да не погибнете во всем грехе их» (Числ.16:26). То же вопиет и Исайя: «Отступите, отступите отсюда и к нечистому не прикасайтесь, выйдите из среды его» (Ис.52:11). Почему же так повелевает Господь? «Чтобы прикасающиеся к нечестивому не прикоснулись к нечистоте его».

Есть чему удивляться, почему это милостивый Господь Бог, проводя людей израильских в землю Ханаанскую, когда они уже пришли к Иордану, сурово заповедал им погубить всех живущих в той земле, говоря: «Погубите всех живущих на земле; истребите стражу их, и всех идолов литых и изваянных их погубите, и все капища их разрушите; и столпы их да сокрушите, и дубравы их да посечете; если же не погубите живущих на земле вашей, то оставшиеся из них будут терниями в очах ваших и язвами в ребрах ваших; и что Я вознамерился сотворить им, то сотворю вам» (Числ. 33, 52 и след.).

Почему же Милостивый Господь произнес такой жестокий указ о язычниках? Если Он так не любил язычников, то не лучше ли было бы предать их в рабство людям Своим израильским, чтобы израильтяне не научились делам тех? «Если, – говорит, – не погубите, будут терниями в очах ваших», ибо смотря на них, вы соблазнитесь; «и язвами в ребрах ваших» будут не столько телесными, сколько душевными. Потому и сказал: «Ту казнь, которую Я для них уготовил, наведу на вас», что и сбылось, как говорит Псаломник: «И смешались с язычниками, и научились делам их, и служили истуканам их: и было им это в соблазн» (Пс.105:35–36).

Что же потом было? «И разгневался в ярости Господь на народ Свой, и возгнушался наследием Своим, и предал их в руки врагов, и возобладали ими ненавидящие их» (Пс.105:34). Не захотели они истребить язычников, от которых они соблазнились, и потому предал их Господь язычникам, согласно слову Своему: Если не погубите. По той же причине Господь воспретил сынам израильским сочетаться браком с иноплеменниками и неверующими, говоря во Второзаконии и в других местах так: «И не вступай в родство с ними, и дочери твоей не отдавай за сына его, и дочери его не бери за сына твоего: ибо отвратит сына твоего от Меня; и разгневается Господь гневом на вы и потребит вскоре» (Втор. 7:3–4).

Потому и святой Павел говорит Титу: «Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся» (Тит. 3:10). Святой же Иоанн даже в дом принять еретика и приветствовать его запрещает, говоря: «Кто приходит к вам и не приносит сего учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте его. Ибо приветствующий его участвует в злых делах его» (2Ин. 1:10–11).

Разве общение с еретиком в том только нехорошо, чтобы принимать его в дом и приветствовать? Это плохо не само по себе, но по своим злым последствиям, то есть по превращению, которое может быть худым, ибо слово их, как гангрена. Когда гангрена, по-нашему «антонов огонь», проникает в тело, то против нее нет никакого врачевания, кроме отсечения, ибо она переходит с одного члена в другой и так заражает все тело. Таковы и еретические слова. Апостол потому и повелевает избегать их, чтобы они не проникли в ум, как гангрена, и не приготовили для гееннского сожжения не только тело, но и душу. Что может быть более необходимо для человека, как не члены его? Что ему больше всего дорого, как не члены его? Однако же Господь говорит: «Если же рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя, и если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя» (Мф.18:8–9).

Этими словами Господь наш повелевает избегать всякой злой дружбы, всех злых случаев и лиц, мест, чинов, от которых происходит падение, если кто хочет наследовать жизнь вечную. Потому все богословы единогласно поучают, что не только тот согрешает, который самим делом впадает в грех, но и тот, который не избегает тех лиц, мест, дел и чинов, на которых и с которыми случается падение, «ибо любящий беду впадет в нее», – говорит Иисус, сын Сирахов (Сир. 2:25). Таким образом, если бы кто и каялся, но не хотел бы удалить от себя случаев и поводов падения, то покаяние такое не истинно и не достойно разрешения.

Противоположные нравам и делам человеческим слова я читаю у премудрейшего природоведа Иисуса Сирахова, а именно: «Прежде смерти не хвали никого» (Сир. 11:28). Как же не ублажать или не хвалить тех, которые достойны того, которые живут богоугодно, украшаются добрыми делами, творят милостыню, хранят правду и сияют прочими добродетелями?

Сирах говорит: «Прежде смерти не хвали никого». Ну, а после смерти блажить ли, и кого? На это отвечает премудрейший Соломон: «Я похвалил всех умерших более живых» (Еккл.4:2). Кто не может вместить в уме эти слова, то есть что прежде смерти не следует хвалить никого, а после смерти можно всех? Если бы кто повелел хвалить тех мертвых, которые хорошо пожили, хорошо и скончались, то еще можно было бы поверить. Но кто поверит, когда говорится: «Похвалил всех мертвых»? Но нельзя не верить. Говорит премудрейший Соломон, который испытал все в мире, который беспечально проводил жизнь во всякой роскоши, во всяких богатствах и почестях, и который говорит о себе: «Все, что просили очи мои, не отнял от них, и не возбранил сердцу моему наслаждаться всяким веселием, так что сердце мое возвеселилось во всяком деле моем» (Еккл.2:2–3), – он-то и говорит: «Похвалил всех умерших».

Какая же причина того, что прежде смерти не подобает хвалить никого, а после смерти можно всякого? Об этом рассуждал святой Иоанн Златоуст не в одном своем слове. Он и указывает нам следующую причину, могущую послужить предложенной нашей беседе: «Потому, – говорит он, – Иисус, сын Сирахов не повелевает ублажать прежде смерти никого, хотя бы и наилучшего, что прежде смерти и наилучший не отлучен от злого содружества, от случаев к падению, от места соблазнов и преткновения. Ведь если и есть где-либо много прокаженных, могущих кого-либо повредить своей проказой, если есть много сетей дьявольских, то больше всего их в мире. Говорит всякому живущему Иисус, сын Сирахов: «Познай, что посреди сетей находишься и по зубцам городских стен ходишь» (Сир. 9:18).

«Не думай, – говорит, – всякий живущий в мире сем, что ты живешь посреди твоего дома, посреди рабов твоих, посреди друзей твоих, посреди богатств, посреди почестей и т.д. Не посреди всего этого, но «посреди сетей находишься», ибо и в доме твоем есть сети на уловление души твоей, и посреди друзей соблазны, и посреди рабов преткновения, и на высокой чести место к падению: «Посреди сетей находишься». Как пловца, хотя бы и хорошо плавающего, не хвалят прежде, чем он достигнет берега, и как волнуемые посреди моря подвергаются многим переменам, ибо по временам они высоко возносятся волнами, а по временам погружаются в глубину, как говорит Псаломник: «Восходят до небес и нисходят до бездн» (Пс.106:26), – так точно и плавающие в море мира сего: одни возносятся высоко счастливыми ветрами благополучия и впадают в гордость, как в сеть, другие же глубоко погружаются противными ветрами благополучия, но и там находят сеть нетерпения, хуления на Бога: «Познай, что посреди сетей находишься».

Придет кто на улицу, на площадь, и если увидит неприятеля, то разъярится от одного его вида; если увидит друга, нашедшего какую-либо прибыль славы или счастья, – завидует; увидит нищего, – уничижит его; увидит богатого, – позавидует; услышит слово досадное, – не стерпит».

Умершие, напротив, уже свободны от тех соблазнов, уже удалены от тех прокаженных, и потому можно с Соломоном похвалить всякого, особенно же хорошо пожившего и мирно скончавшегося с верой и надеждой на воскресение. Для таких будет великим благодеянием Божиим, если Господь пошлет им смерть прежде старости, чтобы они освободились от сетей, растянутых в жизни этой. Они бывают восхищаемы, чтобы злоба не изменила их разум, и грех не прельстил их душу.

Многие желают продления своей жизни, особенно же для того, чтобы, говорят, было время покаяться. Но что, если ты не покаешься, а с умножением лет ты только умножишь грехи? Сочти прошедшие годы, как много их прошло, и рассуди, не прирастала ли твоя злоба вместе с растущими годами? Я ожидаю, что и впредь будет так же, ибо и ты тот же, и случаи ко греху те же, если только их больше не будет. Ведь мы в мире сем ходим посреди многих сетей, которые на умерших уже не распространяются. Настолько губительно в мире сем общение со злыми, настолько оно смертоносно, что с той жизни и воскрешенные не хотят приходить, боясь, чтобы им от этого общения не было повреждения.

Многие сомневаются, истинное ли было то воскрешение Самуилово, или нет, которое совершила волшебница по просьбе царя Саула. Многие считают его истинным ввиду следующих слов: «Познал Саул, что это Самуил, и поклонился ему до земли» (1Цар. 24:14). Но святой Григорий Нисский со многими считает то воскрешение не истинным, но призрачным, и причину того полагает в следующем: «Ведь Самуил не захотел бы смешаться с нечестивыми», то есть Самуил не захотел бы прийти к Саулу и к той беззаконной волшебнице. Что же возбраняло ему прийти к ним, хотя бы и беззаконным? Он боялся, чтобы от сближения и беседы не получить какого-либо порока, ибо умершие презирают свою жизнь за то, что в ней есть много соблазнов, сетей и преткновений от общения со злыми, которые возбуждают на зло своим примером.

Знал царственный пророк, что мир этот лежит во зле, и потому желал уйти от этой жизни, говоря: «Предпочел я повергаться у дома Бога моего, чем жить в домах грешников» (Пс.53:11). Ублажал он и тех, которые оставили это пагубное седалище, ибо говорит: «Блажен муж, который не ходил на собрание нечестивых и в обществе губителей не сидел» (Пс.1. 1), – что святой Амвросий относит к тем, которые оставили эту жизнь. Знал и святой Павел, который хотел освободиться от тела сего и быть со Христом (см. Флп.1:23). Знал Иисус Сирах, который сказал: «Прежде смерти не хвали никого» (Сир. 11:28). Знал Соломон, который сказал: «Я похвалил всех умерших более живых» (Еккл.14:2). Если же, как говорит Соломон, можно похвалить всякого умершего больше всех живых, то тем более достойно похвалить тех, которые, хорошо пожив, хорошо скончались, которые после этого бурного плавания достигли пристанища, называемого добрым, которые издали видят бури мира сего и уже не боятся их.

Что скажем о скончавшейся рабе Божьей, о которой ныне мы совершаем поминовение? Знаю, что у многих, связанных с ней союзом любви, союзом родства, союзом знакомства, союзом брака и прочее, она источила слезы, но, оставив надежду спасения, она многим приносит и утешение в том, что, избежав сетей мира сего, она пришла в безбедное место, ибо, христиански пожив, христиански и скончалась. Марина была именем, делом же – раба Мариина, к Которой имела великую любовь. Она в устах имела приветствие Мариино, самую же Марию всегда носила в сердце своем. Поскольку же она была раба Мариина, то надеемся, что ушла туда же, где находится и Мария: «И где, – сказал Господь, – Я, там и слуга Мой будет» (Ин. 12:26).

Не без таинственного значения она освободилась от тела своего в самый день Введения во храм Преблагословенной Марии Богородицы, да еще во время самого благовеста ко всенощной, извещая этим, что она ушла к Преблагословенной Марии Богородице в нерукотворенный храм Господень, не будучи в состоянии идти в церковь для прославления Пречистой Богородицы здесь с людьми, как отягощенная телесной болезнью. Потому-то она, оставив тело, ушла душой в вышнюю Церковь воссылать хвалу Богу и Его Преблагословенной Матери с бесплотными ликами.

Итак, нам остается только избегать в мире этом прокаженных и всех соблазнов, о скончавшейся же молиться, чтобы она после этой многобедственной жизни, несомненно и в совершенстве получила безбедную жизнь, которую и мы надеемся получить непременно. Аминь.

«Закхей! Сойди скорее, ибо сегодня надобно Мне быть у тебя в доме». И он поспешно сошел и принял Его с радостью» (Лк. 19:5–6)

Возлюбленные мои слушатели! Не всякий богатый человек бывает рад гостю, особенно же странствующему и убогому человеку, когда тот придет в его дом. Много есть и таких богатых людей, которые, когда увидят, что к ним в дом идет какой-либо почтенный гость, то незаметно убегают из своего дома. Когда же увидят они убогого, пришедшего из-за нужды своей, то повелевают своим рабам: «Скажи, нет дома». Если же и впустят в свой дом, то мало оказывают ему приятного, чтобы он поскорее ушел из их дома.

В нынешнем Евангелии, прочтенном на Божественной Литургии, вспоминается о старейшине мытарей Закхее, который был не таков, как те, о которых я напомнил вам, но весьма гостеприимен, ибо когда услышал от Христа слово сие: «Сегодня надобно Мне быть у тебя в доме», – тотчас принял Его в дом свой (Лк. 19:5–6). Что же, оскорбился ли он Христовым словом, и побежал ли от Него? Нет, он с великим старанием, с охотой, с радостью и весельем принял Его в свой дом, согласно словам евангельским: «И он принял Его с радостью». Поэтому Закхей и получил спасение себе и дому своему, по слову Господню: «Ныне пришло спасение дому сему» (Лк. 19:9). Для того, чтобы и вам, возлюбленные, сподобиться услышать это, старайтесь во всем подражать тому Закхею, о котором и предстоит мне слово, «при Господнем содействии и подкреплении слова».

Удивительная вещь, возлюбленные слушатели! Ведь в одном месте Евангелия Самой Истиной, Христом Спасителем, сказано о богатых: «Истинно говорю вам, что трудно богатому войти в царство небесное; удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царство Божие» (Мф. 19:23–24).

Здесь же мы видим, что небесное царствие получил Закхей, бывший богатым, да и не только богатым, но начальником мытарей, несмотря на то, что врата в небесное царство тесны. Как же богатый Закхей мог войти в них? Разве потому он мог войти, что был мал ростом и ему легко было войти? Но не думаю так, ибо хотя и мал был сей верблюд, зато имел великий горб, был очень богат, и пока он этого горба, то есть богатства, не сбросил, до тех пор врата небесные были для него тесны. Лишь отказавшись от него одним только словом: «Господи! Половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо», – он тотчас смог пройти (Лк. 19:8). Если и ныне кто-либо из богатых скажет: «Господи! Половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо», – то и ему будет сказано: «Ныне пришло спасение дому сему». Пусть никто не сомневается в тех словах, что «трудно богатому войти в царство Небесное» (Лк. 19:9).

Блаженный Феофилакт, рассуждая о Закхеевом обращении, говорит так: «Господь похищает крепчайшие сосуды дьявольские, чтобы разорить его города. Смотри, Он не только мытарей делал учениками, но и Закхея, начальника мытарей, Он привел ко спасению». А ведь мытарь – это вещь мерзостная, старейшина же мытарей, как начальник злобы и лихоимства, и того хуже, ибо мытари получали пропитание не из иного какого-либо источника, как только от слез нищих. Но даже и старейшину таких мытарей, Закхей, Не презирает Христос; он только положил благое хотение и получает награду, ибо он желал видеть Иисуса, и за то, что пожелал видеть, сам был увиден прежде Христом.

Кто же из нас, имея разум, не постарается вместе с Закхеем искать пресладкого Иисуса, особенно же послушать Псаломника, который говорит: «Взыщите Господа, и жива будет душа ваша. И еще: Взыскающие Господа не лишатся никакого блага» (Пс.68, 33; 33:11)? Ведь Он – пища алчущим, согласно слову: «Я есмь Хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алКать» (Ин. 6:35). Он – источник для жаждущих, согласно слову: «Кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек» (Ин. 4:14). Он – одеяние для нагих, Он Врач для больных, Он око слепым, Он нога хромым, Он утверждение расслабленных, Он рука безруких, Он слух глухих, Он Податель всяких благ для всех и во всяких нуждах. Кто же не захочет искать Его? Разве только тот, кто себя не любит и является врагом для своей же души.

Царица Савская, услышав некогда о славе премудрости и богатства, царя Соломона, пришла в Иерусалим из далеких стран с большими богатствами, совершив трудное путешествие только для того, чтобы видеть лицо Соломона (см. 3Цар. 10:1). «Здесь же – больше Соломона!» (Мф.12:42). Насколько небо больше земли, солнце – свечи, море – капли, насколько господин больше своего раба, царь – воина, Творец – твари, Бог – человека, настолько Христос больше Соломона.

Как во время плотского рождения Христа, Сына Божия, искали Его усердно персидские волхвы, которые, придя в Иерусалим, принесли Господу дары – золото, ладан и смирну (см. Мф. гл. 2), так и нам, грешным, подобает прилежно искать Его и с радостью принимать Его в дом свой, как тот Закхей «принял Его с радостью».

Где же Его искать и как? Научитесь прежде в церкви Божией, как говорит пророк: «Господь во храме святом Своем» (Пс.10:3). И как Закхей, желая видеть Христа, влез на верхушку дерева, так и мы, взойдя на высоту добродетелей, увидим Его в святой церкви на престоле Божественном в святой Евхаристии под видом хлеба и вина и достойно причастимся Его Божественной Крови и Пресвятого Тела, ибо, когда Христу было двенадцать лет, Его искали Иосиф и Мать Его среди родных и знакомых, но нашли Его через три дня в храме среди учителей (см. Лк. 2:42–49).

Из этого, братья, научитесь, что и ныне Христос как бы через три дня может быть найден в храме, если ищущий имеет, во-первых, сердечное сокрушение о грехах своих, во-вторых, искреннее исповедание уст своих, в-третьих, удовлетворение, назначенное отцом духовным, или епитимью. После этих трех вещей, как бы после трех дней, Христос и будет найден в сердечном храме.

Потом еще можно искать Христа в нищих и убогих, как говорит кто-то из учителей церковных: «Рука нищего – это сокровище Христово: если что возьмет нищий, то принимает Христос». Даже и Сам Христос свидетельствует: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40).

Закхей принял Христа Спасителя с Его учениками в свой дом, открыл сокровища свои, говоря: «Господи! Половину имения моего я отдам нищим», – ибо знал о том, что дающий нищим получит от Христа сторицей. Это можно подтвердить следующим примером из церковных повествований (Пролог, в 31 день августа).

В Иерусалиме был некий человек, по имени Созомон, который, идя по дороге, встретил нищего и, сжалившись над ним и сняв с себя одежду, отдал ее ему. Когда же пришел вечер и он немного уснул, то увидел себя в каком-то предивном доме, весьма светлом и имевшем при себе различные сады с прекрасными овощами и благовонными цветами, на которых весьма сладко распевали различные птицы. На все это Созомон смотрел с великим удивлением. И вот пришел к нему Ангел в образе юноши и сказал ему: «Иди за мною».

Когда пришли они к палате, покрытой золотом, где Созомон увидел еще и другую палату, разукрашенную драгоценными камнями, то он очень дивился этой картине. Тогда вышли Ангелы в образе крылатых юношей, светящихся как солнце. Они принесли четыре золотых ящика и поставили их пред ним, как бы ожидая Начальствующего. И вот из палаты пришел к тем Ангелам весьма почтенный Муж и сказал им: «Покажите этому человеку, какие приготовлены ему одежды за то, что он милосерд был к обнаженному нищему».

Ангелы, открыв один ящик, начали ему показывать одежды белые, царские, говоря: «Господин Созомон, нравятся ли тебе эти вещи?» Он же сказал: «Не достоин я даже и на тень их смотреть». Тогда они показали ему одежды златокованого вида, и таких одеяний было до тысячи. Начальствующий же Муж сказал ему: «Тебе, говорю, Созомон, приготовили мы такие блага за одну верхнюю одежду, которой ты одел Меня в образе нищего. Иди же, твори то же, и воздастся тебе сторицей». А Созомон со страхом и радостью сказал: «Господь мой! Неужели такая награда приготовлена творящим милостыню?» Тогда Господь сказал: «Поистине, такая, ибо всякий, творящий милостыню нищим и убогим, получит сторицей и унаследует жизнь вечную».

Пробудившись от сна, Созомон сказал: «Поскольку так сказал мне Господь мой, то и другую одежду я отдам неимущему». И таким образом он раздал нищим все свое имущество.

Так ныне и Закхей, ожидая получить после этой жизни сторичное воздаяние, сказал Господу: Половину имения моего я отдам нищим. Если бы и ныне богатые давали бы просящим хотя бы по одной монете, то и это было бы хорошо. Но беда в том, что никакими способами, никакими просьбами не могут бедные нищие побудить богатого к милосердию.

В святом Евангелии вспоминается об Иерихонском слепце; «когда он сидел у дороги, прося милостыни, и, услышав, что мимо него проходит народ, спросил: что это такое? Ему сказали, что Иисус Назорей идет. Тогда он закричал: Иисус, Сын Давидов! Помилуй меня» (Лк. 18, 35– 38). Просит у Него прозрения очам. Быть может, кто-либо спросит, почему называет Сыном Давидовым? Некоторые учителя объясняют это тем, что он хотел в этом слове помянуть и Матерь Его, Пречистую Деву Марию, ибо и Она происходила родом Своим от колена Давидова, и что этим он склонил к милосердию Христа Спасителя, Который и даровал ему прозрение.

Когда нищие нынешнего времени хотят скорее выпросить у кого-либо милостыню, то имеют обыкновение вспоминать в своем прошении Христа Спасителя или Пречистую Деву Марию Богородицу, или святителя Христова Николая, или же имя какого-либо другого святого, говоря: «Дайте во имя Христа; дайте во имя Пресвятой Богородицы; дайте во имя святителя Христова Николая Чудотворца». Но и этим они не могут склонить к милосердию. Поистине, подобает сказать о таких жестокосердных следующее слово пророка Исайи: «Ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат» (Ис.6:10). Но и о них говорит Господь: «Возопиют ко Мне, и не услышу их» (Иер.11:11). Он, как и убогим девам, скажет им: «Истинно говорю вам: не знаю вас» (Мф. 25:12). О таких-то немилосердных и говорит Господь: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф. 19:24).

Когда богатые открывают свои очи на нищего, то их очи уподобляются бесчувственным глазам идола, и они не хотят видеть нужды и всяких бед нищего. «Уши они имеют и не слышат» плача замерзающих от мороза и голода, «руки имеют и не осязают», то есть не простирают для помощи ближнему своему (Пс. 113:13–15). Таков был тот евангельский богач, который, имея очи, не видел убогого Лазаря, лежавшего у ворот и облитого гноем, уши имея, не слышал стенаний Лазаря от боли, руки имея, не простер их на то, чтобы ввести в свой дом убогого Лазаря: так что по справедливости богач не был услышан в муках, ибо не хотел при своей земной жизни слушать просившего у него убогого Лазаря (см. Лк. 16:20–25).

Внемлем же, каким нищим следует оказывать милосердие. Больше всего следует давать милостыню тем, которые уже не могут трудиться, то есть слепому, хромому или скорченному руками, или носящему на теле болезненные струпья. Далее – тем, которые, взяв милостыню, обращали бы ее в помощь недостатков своей нищеты или в уплату долгов своих, но не тем, которые вполне могут трудиться и работать, но не хотят, и которые имеют здоровые глаза, руки и ноги. Не тем, которые, взяв милостыню, или пропьют, или проиграют, или отнесут в корчму или в места блуда. Не осуждая говорю, что есть такие, они находятся даже и между слепыми.

Этому же учит милосердных и Иисус Сирахов: «Дай верному», то есть доброму и богобоязненному нищему, а не пьянице и игроку в кости, не блуднику и не ленивцу. «И не помогай, – говорит тот же Сирах, – грешнику, добро сотвори смиренному и не дай нечестивому, удержи хлебы твои и не дай ему» (Сир. 12:4–5). Также и блаженный Иероним говорит: «Дай милостыню нуждающемуся, а не скомороху пляшущему, чтобы через твои пенязи он не погубил свою душу, и ты не был бы виновником его погибели».

Воздаяние же будет тем богачам, которые на добро расточают свои богатства, то есть на созидание церквей Божиих и на их украшение, на пропитание странников, бедных и нищих, на выкуп пленных и на всякие подати царские, согласно словам Самого Христа, Спасителя нашего: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22:21).

Если так расточено будет богатство, то такие богачи не будут лишены царства небесного и вечной жизни. О таких-то и говорит Приточник: «Избавление для души мужа – его богатство» (Притч. 13:8). Особенно же служит спасению души праведное богатство, но не собранное неправдой, ибо Богу не приятны дары, приносимые от неправедного накопления.

Когда пророк Малахия некогда увидел приносящих в храме Господнем жертву Богу от хищения, лихоимства и от неправды, тогда он с плачем возопил: «О горе! Трапеза Господня осквернена приносящими» (Мал. 1:7).

Иисус Сирахов говорит: «Приносящий жертвы из имения бедных подобен закалающему сына пред отцом его» (Сир. 34:20), – что нужно понимать следующим образом: если бы кто убил чьего-либо сына, а кровь его принес в дар отцу его, то мог ли быть приятным отцу такой дар? Никогда, он скорее бы со страданием отвернул очи свои. Такой же мерзкой жертвой Богу является и милостыня от хищения, неправды и лихоимства.

Быть может, кто-либо из вас скажет: почему же в таком случае Христос принял половину отданного имения от мытаря, даже от начальника мытарей – Закхея? Слушай со вниманием слова Закхея. Ведь он сказал: «Господи! Половину имения моего (а не чужого) я отдам нищим». О собранном же неправдой он обещал: «Если кого чем обидел, воздам вчетверо». Такая милостыня приятна Богу. А где-то во Святом Писании сказано и так: Если собрал злом, расточи на добро, при этом только постарайся никого не обидеть, и Господь, быть может, примет милостыню с покаянием.

Постараемся же прилежно искать Господа и с радостью примем Его в дом свой, чтобы, придя, Он сказал каждому из нас: «Ныне пришло спасение дому сему», что да будет, да будет. Аминь.