Свет и тени Голгофы

Родился я на Урале в Челябинске в 1955 году. Отец и мать, простые рабочие, выходцы из крестьян, с детства приучили меня любить красоту и творить её своими руками. С восьми лет стал я учиться в школе и одновременно занимался в изостудии городского Дома пионеров. Потом поступил в художественную школу, а после восьмого класса – в Ленинградское художественное училище им. В.А. Серова. На всю жизнь сохраню благодарность родителям и моему учителю И.И. Архипцеву – преподавателю изостудии за добрые семена, посеянные в моё детское сердце.

Вступление в самостоятельную жизнь ознаменовалось духовными поисками в литературе, философии, различных религиях. Но дивным Промыслом Божиим я был приведён в лоно Святой Православной Церкви. Свет Христовой Истины просветил моё сердце.

Изменение образа мыслей повлекло за собой и изменение жизни. Оставив Ленинград с его комфортом, суетой и соблазнами, мы с семьёй переехали в Башкирию – в глухой уголок, чтобы в тишине и простоте вести жизнь в Боге. Молитва и чтение Слова Божьего привели к мысли о необходимости церковной жизни. И мы переехали в Киев. В церковных службах открылась мне красота и глубокий таинственный смысл русской иконы. Совсем иным становится отношение к творчеству.

После Чернобыльской аварии мы оказались в Сибири. Сначала Ново-Берёзовка Идринского района, а затем – Минусинск. Здесь и началась моя церковная деятельность. Уже в то время Господь свёл меня с отцом Геннадием Фастом. В 1988 году мы переехали в Енисейск. Здесь я в его лице нашёл ещё одного учителя и с его благословения вступил на пастырское служение. В декабре 1990 г. я был рукоположен во священники епископом Красноярским и Енисейским Антонием.

Желанию стать иконописцем не дано было осуществиться, а этот скромный труд – благодарность моему духовному наставнику протоиерею Геннадию Фасту.

Иерей

Александр ВАСИЛЬЕВ.

В бескрайние лесостепи Западной Сибири после десятилетнего лагерного заключения в ссылку, объявленную потом вечной, везли «врагов народа». Так именовались в те годы политзаключённые, люди, которым не оказалось места на свободе. Там, в вечной ссылке, я и родился в селе Чумаково Новосибирской области в 1954 году. Но когда с кончиной тирана кончилась и «вечность», родители переехали в Казахстан. Там прошли мои детство и юность.

Из детских увлечений живописью, историей, точными науками победила физика, и после школы я поступил на физический факультет Карагандинского университета. Я очень любил теоретическую физику, удивительной красоты математическое описание законов мироздания, много и увлечённо занимался ею. Но параллельно шла другая жизнь.

Вырос я в глубоко верующей протестантской немецкой семье и среде. Одно из ярких впечатлений детства – маленький карманный Новый Завет, который я получил в десять лет и жадно читал, прячась от шумных детских игр. С тех пор я навсегда полюбил Слово Божие. Тогда же, в десять лет, я впервые сознательно обратился к Богу. И позже, когда я занимался наукой, вера и наука жили во мне, порой пересекаясь и сливаясь, но большей частью раздельно, разделяя как бы и мою жизнь надвое.

В конце четвёртого курса я был изгнан за веру и политическую неблагонадёжность из университета. Однако в том же году восстановился в Томском университете, после окончания которого в 1978 году был оставлен сотрудником кафедры теоретической физики. Но через полгода вновь был изгнан за проповедь Евангелия.

Уже на старших курсах университета я соприкоснулся со Святым Православием и понял, что только в нём могу обрести спасение своей души. Передо мной открылся новый удивительный мир святоотеческого учения, чистый источник благодати Божией в Таинствах церковных. Пятикурсником я принял святое крещение в Православной Церкви. Теперь уже не стало той раздвоенности веры и науки. Душа желала и стремилась только к богопознанию и служению Христу. Поэтому после второго изгнания из университета я, оставив мир сей, пошел служить в Церковь.

Ну а дальше – церковный послушник, диакон, священник. Служил в разных приходах нашей обширной епархии. В Енисейске – с 1983 года. Этот удивительный и даже загадочный город вошёл в мою жизнь и сердце, и я прирос к нему, неся в нём и обширном Енисейском округе своё церковное служение. Заочно закончил в Троице–Сергиевой лавре Духовную семинарию и Академию. В 1985–86 гг. Господь сподобил меня пройти испытания от безбожной власти: семь месяцев следствия, обысков, допросов...

Образ Христа Распятого, Великого Страдальца и душ наших Спасителя, мне был всегда особенно близок и дорог. В 1987–88 годах, во время умилительных великопостных Богослужений, посвящённых Страстям – Страданиям Христовым, и родились в сердце моем эти проповеди, произнесённые в Успенском храме города Енисейска.

Протоиерей Геннадий ФАСТ,

благочинный православных

церквей Енисейского округа

Красноярско-Енисейской епархии.

В Православной Церкви есть обычай Великим Постом в течение четырёх воскресных вечеров совершать особые умилительные службы Страданиям Христовым. Называются они Пассии. В середине храма поставляется большое Распятие. Храм освещён только мерцающим светом лампад и возжёнными свечами. Все стоят перед Распятием. Священник, предстоящий Распятию, читает акафист Страстям Христовым. Потом читается Страстное Евангелие (в течение четырех воскресений, соответственно, по Матфею, по Марку, по Луке и по Иоанну). Поются особые стихиры и прокимен Страстям Господним. После евангельского чтения священник произносит проповедь о Страстях Христовых. Потом все трижды зе́мно кланяются распятому Господу и Его Страданиям. Вереницей от Распятия все богомольцы подходят к священнику, и он помазывает их елеем из лампады, которая горела пред Распятием. Певчие поют стихиры о Страданиях Господа. Заканчивается служба, и в святом безмолвии расходится народ.

Слово «пассия» означает страдания. А в христианстве оно неразрывно связано со Страданиями Иисуса Христа. В течение четырёх воскресных вечеров здесь, в храме пред Распятием, мы соде́лываемся духовными зрителями величайших Страданий. Страданий, исцеливших всякое страдание.

В бесконечных просторах Космоса нёсся безвидный и пустой шар Земли. На нём не было жизни. На нём никто не радовался и никто не страдал.

И вот сотворил Бог жизнь и сотворил человека. И ожила Земля. Живое, в отличие от неживого, ощущает своё бытие. И этим ощущением является радость и блаженство.

Но человек согрешил, и во тьму греха погрузился мир. «Весь мир лежит во зле» (1Ин.5:19). Без Бога во тьме греха человек, а вслед за ним и вся живая тварь (Рим.8:20–22) ощутили своё бытие как страдание и боль. Великий знаток страданий души человеческой Ф. Достоевский воскликнул: «Земля от коры до центра пропитана кровью и слезами». А древнеиндийский мудрец Будда (Шакья-Муни), давший самую совершенную философскую систему язычества, в основу своего учения положил утверждение, что бытие есть страдание. Буддизм не знает Бога, а без Бога бытие действительно воспринимается как страдание. Поэтому и спасение Будда видел в уходе из бытия (в нирвану). А ещё раньше его это познал мудрейший царь древнего Израиля Соломон. Он пишет: «Я, Екклесиаст, был царём над Израилем в Иерусалиме; и предал я сердце моё тому, чтобы исследовать и испытать мудростью всё, что делается под небом... Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё – суета и томление духа!.. Все дни (человека) – скорби, и его труды – беспокойство; даже и ночью сердце его не знает покоя. И это – суета!» (Еккл.1:12–14; Еккл.2:23). Будда не видел иного спасения, как через уход из бытия. А ещё за полтысячи лет до него воздыхал Соломон: «И ублажил я мёртвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе; а блаженнее их обоих тот, кто ещё не существовал, кто не видел злых дел, какие делаются под солнцем» (Еккл.4:2–3).

...В бесконечных просторах Космоса нёсся шар Земли. На нём была жизнь. И на нём страдало все живое.

Но не в уходе из бытия–страдания заключено спасение. Пророчески взывает псалмопевец: «Боже, Царь мой от века, устрояющий спасение посреди земли!» (Пс.73:12). Этой Срединой Земли сделалась страшная Голгофа, Лобное место, место казней. Там Страданием исцелил страдания Христос. Там «Он был презрен и умален пред людьми, Муж Скорбей и изведавший болезни... Он был презираем... Он взял на себя наши немощи и понес наши болезни... Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши» (Ис.53:3–5). Как лучи света собираются линзой в точку–фокус, так там, на Голгофе, были собраны и сосредоточены на Кресте все страдания Вселенной, и то Страдание высвободило из страданий страждущую жизнь и вернуло всему живому радость бытия.

Страшная Пятница. День Великих Страданий. «И будет в тот день не станет света, светила удалятся. День этот будет единственный, ведомый только Господу» (Зах.14:6–7). И неизмеримая глубина Страданий Того Дня ведома только Господу. Тогда страдали все окружающие Великого Страдальца: и распинатели, и предстоящие Кресту, и сораспятые с Ним. Тогда страдала Матерь земная, предстоя Кресту. Тогда страдал Сын, распятый на Кресте. Тогда страдал Отец Небесный, взирая на Сына Распятого. А с Ними страдало всё: Небо, Земля и Преисподняя.

Такова картина Великой Пассии:

–Страдания окружающих Крест;

–Страдания Матери, Сына и Отца;

–Страдания круга Вселенной: Неба, Земли и Преисподней.

И тьма страданий разорвалась, и воссияли радость и блаженство.

...В бесконечных просторах Космоса несётся шар Земли. И несёт на себе Страдания Голгофы, божественные Страдания Креста. А с ними и Свет и Радость Пасхальную.

Та Пятница стала символом страданий. Она на все века для миллионов людей станет постным днём. Она станет людям еженедельным напоминанием тех великих Страданий. В ту Пятницу страдали все. Страдали все, кто окружал Великого Страдальца. Страдали судьи и распинатели, страдали предстоящие Кресту, страдали сораспятые.

...А Шар Земли нёсся в бесконечных пространствах и нёс Те Страдания, Страдания Великой Пятницы.

Вслушаемся в те страдания, вникнем в них. Мы слышим стоны, боль и муку окружающих Страдальца–Христа. Почему же страждут они? Чем мучаются? Что исторгает слёзы и проклятия их? Почему нет радости ни у кого, ни удовлетворения?

Казалось, что то был день их торжества. Ведь в тот День осуществилось их давнее желание. Наконец-то в их руках был Тот, Кто так мешал их замыслам и чаяниям. Вот уж сколько времени прошло с того дня, как они положили убить Его (Ин.11:53). А тут ещё и такое совпадение – к великому празднику Пасхи они освободятся от Него! Не должны были их сердца исполниться предвкушением радости?! А разве не высказывали первосвященники и фарисеи опасение, что если люди пойдут за Назарянином, то это приведет к народному волнению, за которое римляне опустошат всю землю Иудейскую? И тогда первосвященник Каиафа предложил умертвить одного человека (Иисуса) и тем спасти народ (Ин.11:47–50). Ну, что ж! Радуйтесь, «попечители» народные! Ваш план сбывается. Что ж не чувствуете себя спасителями народными?! Почему так угрюмы лица ваши? Почему так неуверенно блуждают глаза ваши? Вы гневаетесь на обвинённого вами в богохульстве (Мф.26:65–66) – но что-то наигранное в вашем гневе. Сквозь личину вашего «праведного гнева» видится что-то виноватое. Что-то чересчур поспешное во всех действиях ваших. Как будто вы виновны и стараетесь побыстрей замести следы того, что не даёт вам внутреннего покоя. Где чинность и важность, столь свойственные и никогда не изменявшие вам? К чему устраиваете вы суды ночные и предутренние? Что воровато бегают глаза ваши, когда даёте указания людям из толпы, собравшейся на судейской площади? Ведь «доброму делу» учите их и «праведные слова» подсказываете им выкрикнуть... Ведь вы учите требовать распятия Того, Кого считаете достойным быть распятия. Ну, а когда уже всё было сделано, что не празднуется вам спокойно? Что нарушаете покой Субботы Великой? Что оставили вы храм и служение своё в нём? Что привело вас снова к Римскому прокуратору? Что бросили вы всех живых и занялись охраной Покойного? Что печатаете Гроб–Усыпальницу? Чем Покойный не даёт вам покоя?

Так в чём же ваше страдание, первосвященники и старейшины народные? Скажите нам.

А страдания их мелки и омерзительны.

Они страдали оттого, что не к ним шёл народ, а толпами устремлялся к Назаретскому Чудотворцу. То страдала зависть чёрная.

Они страдали оттого, что Его обличения и сам праведный образ Его жизни обличали их беззакония и лицемерие. Его речи пронзали их сожжённые совести и сердца. В своей лицемерно-фарисейской праведности они мучились, видя Его Божественную Праведность.

А ещё страдали оттого, что не могли с Ним ничего сделать, не могли совладать. Мучились от того, что вынуждены были считаться с народом, который чтил Назарянина. Они презирали народ, о котором говорили: «Но этот народ невежда в законе, проклят он» (Ин.7:49). И вот должны были теперь считаться с этими «невеждами». Как это мучит душу надменную!

Они мучились в поисках случая взять Его тайно.

А как мучительно напряжены были они, когда судили Его в Ту Ночь! Как торопились!

Как мучились они, когда на суде не могли найти достаточного свидетельства против ненавистного им Назарянина! Вереницей шли лжесвидетели, но не могли сказать ничего существенного. И даже страшное свидетельство о том, что Подсудимый якобы намеревался разрушить храм, оказалось недостаточным. Что же делать?

И как мучились их самолюбие и надменность, когда, осудив Иисуса на смерть, они вынуждены были ещё идти к прокуратору Понтию Пилату, чтобы он осудил Христа на смерть. Когда тот сказал: «Возьмите Его вы и по закону вашему судите Его», как было ущемлено их самолюбие, вынужденных признать: «Нам не позволено предавать смерти никого» (Ин.18:31).

И вот – о, бездна их лицемерия! – ещё одно их страдание. Придя к прокуратору, они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было вкусить пасху (Ин.18:28). Осквернившись пролитием Крови Богочеловека, ибо предали Его на смерть, осквернив самые οснования и глубину сердец своих, он не хотят осквернить свои тела вхождением в преторию, в судилищное место язычника. Привести туда Иисуса для казни они не сочли осквернением, а вот войти самим – сочли! Как «страдали» они от мысли, что вдруг осквернятся, как терзались «чистые»! О, лицемерное страдание!

И как мучились они, увидев над Главою уже Распятого ими надпись на дощечке: «Иисус Назорей Царь Иудейский» (Ин.19:19). Это Он – наш царь?! Как раз то, что они так не хотели признавать! Первосвященники требуют у Пилата сменить эту надпись на насмешливую: «Я Царь Иудейский». А он не меняет (Ин.19:21–22). Вот им страдание! Каким укором вонзались эти слова святой Дощечки в их осквернённую мучающуюся совесть!

А как страдали лицемеры от мысли, что наступает суббота, день великий, а Распятый всё ещё висит на Древе Креста! Как оскверняло чувства «чистых иудеев» зрелище позора и проклятия – Висящий на Древе! Как боялись, что осквернится их праздник тем, что Распятый всё ещё висит. О, лицемерное страдание и пребеззаконие! А они страждут. И снова к Пилату. Теперь уже чтобы получить разрешение на снятие с Креста. И снова они поспешают к услугам воинов. О, какое «внутреннее страдание» чистюль могло заставить перебивать, ломать голени распятых, вонзать копие в Бездыханного.

И дело сделано. И желание их осуществилось. И праздник настал. А жалкие души мучаются, страждут!.. Мерещатся им Апостолы, ворующие Тело Распятого. И мерещатся им слухи, что Распятый воскрес. Закрывают глаза, а всё ярче и отчетливее картина прошедшего Дня... Мучительное зрелище! Нет, не приносило оно им той радости, на которую они надеялись. И вот снова, в самый праздник пасхи, они у Пилата. И опять за услугами воинов. Теперь им надо стражу ко Гробу приставить, камень печатью запечатать. О чём же вы при этом страдали, чем мучились, о, первосвященники и фарисеи?!...

...А в бесконечных просторах Космоса нёсся шар Земли. Как нёс он эти никчёмные мерзкие страдания в глубине мировых пространств?!

...Опустела претория. Вдали умолкли последние грубые шаги воинов, уводящих битого и осуждённого Назарянина. Как-то быстро опустела площадь пред судейским местом, только что ещё запруженная народом и разрывавшаяся дикими и лютыми криками толпы. Один остался, погружённый в свои думы, могущественный Римский прокуратор. Он хотел остаться один, очень хотел... Но не мог. Пред его взором в мельчайших подробностях и яростной реальности было всё только что происшедшее.

В то раннее утро был нарушен его покой. Первый час (по нашему счёту семь часов утра). Кто бы мог столь рано пожаловать к нему? И каково могло быть его изумление при виде чинных первосвященников и старейшин Иудейских. Что могло их привести к нему в такую рань? Какое срочное дело? Но самым удивительным оказалось, что они к этому времени уже успели провести заседание своего синедриона и совершить на нём суд! Что за спешность?! И вот перед ним Обвиняемый во взятии на Себя царского достоинства, а поодаль иудеи, брезгливо не входящие в преторию.

И начался суд. Казалось, что он ничем не отличается от тех судов, что так много уже совершил многоопытный прокуратор. Но то только внешне казалось. И внутри всё ощущало необычайность происходящего. Как мучительный сон вспоминается теперь всё происшедшее.

С какими внутренними муками и терзаньями для Пилата происходило всё! Какое отвращение испытывал он от вида брезгливо не входящих в преторию иудеев, но приведших ему на суд этого Человека. И начался мучительный поиск вины Обвиняемого. С самого начала он чувствует, что перед ним Праведник. И сердится, и мучается, и где-то даже негодует на себя Пилат за то, что не хватает у него внутренних сил пойти против прошения презираемых им же, и покорённых всемогущим Римом варваров-иудеев.

И идёт в нём мучительная борьба с собственным малодушием (хотя, казалось бы, ведь тут, в Иерусалиме, ты всемогущ, и можешь всё, что хочешь!). Идет мучительнейшая борьба малодушия за своё теплое место под солнцем.

И в том были страдания Понтия Пилата, Римского прокуратора Иудейской провинции.

Надменные и брезгливые иудеи на его вопрос о вине Обвиняемого ещё и не отвечают сразу толком: «Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе». Тогда он, насмехаясь над ними, гонит их: «Возьмите Его вы и по закону вашему судите Его» (Ин.18:30–31). Ну, так и прогнал бы их! Да ещё бы и отругал за бестактность, за столь раннее вторжение! Но не смог. В том мучение его, гордого римлянина, искавшего справедливость, но малодушного.

Тогда Пилат начинает допрос Обвиняемого Назарянина. Он мучительно пытается понять, кто же стоит перед ним. Временами даже сердится на Подсудимого. Ну поведи Он Себя немного не так, и удалось бы Его оправдать. Зачем ведёт Себя Иисус так независимо? Пилат даже как бы подсказывает Ему: «Не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?» (Ин.19:10). Так уступи же немного, попроси пощады, и Ты будешь жить! Но и на это величественный ответ Оплёванного и Оклеветанного: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (Ин.19:11). И оскорблено его самолюбие таким ответом Подсудимого, но и ещё более устрашён он. Только внешне Пилат держит себя независимо, как будто власть имущий, а внутри весь, мучаясь, дрожит. И хочет отпустить, и не может. Почему не может? Потому, что хочет и Праведника оправдать, и у неправедных на хорошем счету остаться. И последнее побеждает.

Как страшится он, слыша простые и полные величия слова Назарянина о том, что Его Царство не от мира сего, что оно – Царство Истины. Да к тому же странное обвинение иудеев, говорящих, что Иисус сделал Себя Сыном Божиим. А вдруг правда?!... И тогда что?! Ведь говорят же и жрецы, что в давние времена боги сходили на землю и обитали среди людей. Тут и страх пред Неведомым Богом и все страхи суеверий людских смешались в нём и бились, а он внутренне страдал...

Что делать ему со Стоящим пред ним? О, внутренняя мука!

Он мучительно ищет Истину. А она Сама стоит пред ним. «Что есть Истина?» (Ин.18:38). Вечный вопрос философов и юристов, вечный вопрос всякого человека. И вечная мука. И мучается ею Пилат. А Истина стоит пред ним. Он бы принял Её, если бы Она склонилась пред ним. Или бы Назарянин всё изъяснил его мечущемуся рассудку и пощады у него попросил. Но Истина безмолвно стоит пред ним, и склониться должен он. А этого-то он и не может. И гордость не позволяет, и малодушие. И так и остаётся пред ним вечный вопрос открыт и вечная мука.

А Истину, которую искал, Истину, которая стояла пред ним – распял...

Вот мучения Пилатовы. Он не видит вины в Назарянине, а судит Его. Он не видит вины в Нём, а воины уже сплели венец из тёрна и бьют Его. Он не видит вины в Нём, а не может предпочесть злодею – разбойнику Варавве, хотя и хочет того. Он не видит вины в Нём и в знак этого моет руки, а совесть пятнает смертным приговором. Он моет руки и говорит: «Невиновен я в Крови Праведника Сего, смотрите вы» (Мф.27:24). А смотреть-то приходится всё-таки ему, и приговор выносить ему. И Кровь Праведника нестерпимой виной опалила его сердце и его совесть...

То были страдания Пилата. То была борьба с малодушием и борьба малодушия.

Начал с высокого, с вопроса об Истине и Богосыно́встве, а кончил тем, что отдал Невинного на смерть, только бы карьеру свою не испортить. Ибо ненавистные ему иудеи пригрозили, что если помилует он Назарянина, то пожалуются Кесарю-императору, что самозванного царя защитил. А это уже дело политическое. Нет уж, пусть идёт на Крест Невиновный, не может малодушие, не может трусость и корысть жертвовать положением своим и чином и благополучием.

То были страдания Пилата.

Все разошлись. Он сидит один. А внутри вечная мука и страдания. Он смотрит на свои умытые руки, а внутри грязь.

Он один в опустевшей претории. А внутри бесов полчища, да в мельчайших подробностях и яростной реальности всё только что происшедшее.

И, как назойливые мухи, и раз, и два, и три опять эти отвратительные физиономии первосвященников. То им надпись на табличке не та. То им срочно надо добить распятых и убрать, чтобы не осквернился их праздник. То дай им стражу Мёртвого стеречь. О, когда же их безумию будет конец! О, как они надоели! О, мука вечная в душе!

...Тысячи способов мог предложить Древний Рим своему верному служителю Понтию Пилату, чтобы рассеяться, забыть в блистательных и страстных увеселениях содеянное. Но не забыл. В мельчайших подробностях и яростной реальности всё происшедшее было пред ним. Не помогало и всё погружающее в забвение течение лет. Страдание и мука в сердце.

История свидетельствует, что Понтий Пилат, бывший Римский прокуратор Иудейской провинции, окончил свою жизнь самоубийством во время правления императора Калигулы.

...В бесконечных просторах Космоса несётся шар Земли. Он уносит в глубинные пространства страдания Понтия Пилата, при котором распят был за нас Христос.

Страдал не только Пилат. Страдала и его жена. Утром рано Пилат уже сидел на судейском месте. А жена его, проснувшись, посылает к нему вестника передать: «Не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне пострадала за Него» (Мф.27:19). Как некогда Бог явился Лавану во сне и велел ему не говорить худого бежавшему Иакову (Быт.31:24), так было и здесь. В ночном саду ещё только пленяют иудеи Иисуса, а во сне уже страдает жена Пилата за Праведника. Ещё Пилат не знает, что ему предстоит судить Иисуса, да и не знает ещё, кто Он, а жена его уже страдает за Него во сне. Что Пилат подспудно чувствовал, видя пред собою обвиняемого иудеями Иисуса, то было открыто его жене во сне. Пред ними был Праведник. И мучился Пилат на судейском месте, и страдала много жена его во сне. Столь велико было страдание её сонное за Иисуса, что просит мужа своего не делать Ему ничего худого.

Но худое было сделано.

Откровение Божие во сне жене Пилатовой было отвергнуто мужем её.

...А шар Земной всё нёсся в бесконечных просторах Космоса.

Тогда «все ученики, оставив Его, бежали» (Мф.26:56; Мк.14:50). Во всех гонениях, невзгодах и бедствиях никогда Иисус не оставлял их, не бежал. А они, оставив Его, бежали. Сбылось предречённое им Иисусом: «Все вы соблазнитесь о Мне в ту ночь, ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы стада» (Мф.26:31; Мк.14:27). Они тогда не поверили этому и не вняли. Заверяли, что никогда не отрекутся от Него.

И вот в Гефсиманском саду, где только что, вместо молитвенного бодрствования, они спали, настигло их искушение. Все ученики разбежались. Разбежались, оставив Учителя в смертельной опасности, когда Его с мечами и копьями схватила ночная толпа.

Один юноша, видимо, Иоанн Марк, завернувшись по нагому телу в покрывало, последовал за Христом. Значит, не мог страх вовсе заглушить совесть и верность Учителю. Но воины схватили его. И тогда он, оставив покрывало, нагой убежал от них. Оставив покрывало мужества, обнажив свой трусливый страх, убежал. Подобно он ещё раз поступит, оставив Апостолов Павла и Варнаву в их первом миссионерском путешествии одних, а сам вернувшись домой.

А тогда разбежались все. Воистину, в Ту Ночь и в Тот День каждый скорбел о своём. При сверхчеловеческих страданиях Учителя учеников постиг ужас и страх за свою жизнь. Человеческая трусость объяла их небодрствовавшие сердца. «Страх иудейский» мучил их. Они не освободятся от него ещё три дня. «Страха ради иудейска» (Ин.20:19) они ещё и в пасхальный вечер запрутся на замок в комнате. Они дрожали за свою жизнь. Мелкое и позорное страдание. Всем им придётся через несколько десятилетий искупить этот страх и это животное страдание бесстрашной и мужественной мученической кончиной.

А тогда они дрожали. И, убоявшись, оставили Учителя одного.

...И несётся в бесконечных просторах Космоса шар Земли. И несёт на себе эти жалкие и никчёмные страдания страха за жизнь свою, страха, толкающего людей на самые неприглядные и низменные поступки.

Но из всех учеников особенно выделился Апостол Пётр. Все только вторили ему, что никогда не оставят Учителя. А он самонадеянно зарекался: «Если все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь» (Мф.26:33). Так и потом. Все только разбежались, оставив Иисуса, а он отрёкся. Пётр всегда выделялся и отличался среди учеников. Всегда был первый. Оказался первым в «страхе иудейском», в трусливом страхе за себя. Так было промыслительно устроено Богом, чтобы первоверховный из Апостолов был первый и в падении. Чтобы явно все видели, что первоверховность не в человеческом достоинстве, а в Божией милости и благодати.

Ну а тогда всё было проще. О догмате первоверховности ещё никто не думал. Была ночь. Толпа была вооружена. Учителя взяли. И было очень страшно. Об Учителе забыли, оставили одного. Страшно было за него.

Но, подобно Марку, своему будущему ученику, Пётр не мог из-за страха вовсе забыть Учителя. И вот он следует за юным Иоанном, Наперсником Христа, который был знаком первосвященнику, во двор архиерейский¹.

Была ночь. И было холодно. И было очень страшно. Пётр дрожал от холода и подошёл к костру, разведённому слугами первосвященника. Пётр дрожал от страха за себя и, забыв Учителя, трижды отрёкся от Него...

Страдал Пётр. Страдал во страхе от вопросов рабыни–привратницы, от вопросов раба, родственнику которого он только что ещё отсёк ухо. Как он сердился на язык свой, на наречие галилейское, выдававшее его! Здесь была нарушена всякая логика. Во двор, услугами знакомств, он проник, чтобы быть хотя издали (Мф.26:58), но со Христом. И во дворе же он отрекается от Христа. Вот что делает страх за себя с человеком! Совесть не позволяет бежать вовсе. Страх не позволяет быть со Христом. И тогда компромисс – быть «издали» со Христом. И от Бога не отказываюсь, и в церковь не пойду (это уже слова из XX века). Нет, «издали» не получится. Отречёшься.

Страдая от страха за себя, Пётр отрёкся.

Но Пётр всегда был то на гребне волны, то внизу. То внизу, то снова на гребне,

И страх иудейский сменился и в нём страхом иным. Он увидел Иисуса, когда Его вели от Анны к Каиафе. Их взгляды встретились... И пронзительно запел петух,

...И всё в Петре перевернулось! О, теперь бы он на деле, а не на словах умер за Учителя. Но теперь враги оставили его в покое. Теперь он, отрёкшийся, уже никого не интересовал, и жизнь его никому не нужна была. О, как хотел бы он теперь же, здесь, испытать смертельные страдания за Учителя! Но теперь уже нельзя. Ещё очень не скоро он их удостоится.

А теперь – страдание горького раскаяния и плач великий. «И вышед вон, он плакал горько» (Мф.26:75). Теперь покинуть двор первосвященника ему уже никто не препятствовал. Знакомств уже не было нужно. Теперь на всю жизнь страдание раскаяния. Предание повествует, что с того раннего утра в течение всей своей жизни Пётр ежедневно, когда слышал пение петуха, плакал и горько каялся.

...А в бесконечных просторах Космоса нёсся шар Земли. Неся эти страдания и орошаясь слезами Петра.

А о чем страдал он – предатель Господа Иисуса Христа? Чем мучилась эта отпадшая несчастная душа?

Страдал вор, когда носил денежный ящик, странствуя со Христом и Апостолами. Как жгли его эти сребреники! Как тяжёл казался ему ящик оттого, что не мог он все эти деньги присвоить себе! Как мучилась его воровская душа, когда видел целый фунт драгоценного мирра, изливаемого на ноги Учителя! Что за расточительство! Эх, триста динариев потеряно бессмысленно! Так мучился Иуда. А ведь когда-то был, наверное, бережлив. И потому, быть может, был поставлен казначеем апостольским. А потом стал скуп. Потом жаден. Потом вор.

А вот он спешит к первосвященникам. И как мучится, что вдруг кто опередит его! И не получит он тогда тех денег, которые так легко могут достаться ему. Ну, а как же Иисус? Спасёт Себя Сам, ведь не могли же Ему до сих пор ничего сделать. Только бы деньги те получить! А вдруг мало дадут?.. Так мучился Иуда.

Получил тридцать сребреников, цену раба. Что ж, невысоко оценили, но пригодится и это!

А чем мучилась душа Иуды, что ощущала в то время, как Иуда бесстыдно не отдёрнул ноги своей, когда преданный уже им Иисус склонился омыть её?!

Или вот на Тайной Вечере Учитель говорит, что один из его учеников предаст Его. Какие бесовские муки надо было преодолеть Иуде, чтобы, подобно другим, несколько испуганно, а изнутри с предерзкой наглостью и цинизмом, спросить: «Не я ли, Равви?» (Мф.26:25).

А сколь горек должен был быть тот кусок хлеба, обмакнутый Учителем в горький соус из горьких трав и данный ему?! Тогда в него вошел сатана. О, адская мука, какую испытала при том несчастная и ничтожная душа Иуды!.. И какая бездна мучений ждала его, когда после этого он покинул горницу, выйдя вон?.. А вокруг него была ночь.

«Радуйся, Равви!» (Мф.26:49), – так огласил ночную тьму и тишину Гефсиманского сада Иуда-предатель. Что ж. Иисус, может, и радовался. Он «выходит, как Жених из брачного чертога Своего, радуется, как исполин, пробежать поприще» (Пс.18:6). Он шёл на Великие Страдания, но и радовался пройти это поприще. Жаждал испить Чашу страданий. А радовался ли сам Иуда при этом?.. Могла ли хоть тень радости быть в сердце его, когда предательски Иисуса целовал?.. Какие муки испытывала при этом душа предателя?..

Кстати, Евангелие нигде не говорит, чтобы кто-либо целовал Лик Спасителя. Разве лишь Матерь Его Младенца лобызала. Так не был ли поцелуй Иуды первой и единственной попыткой целовать Лик Христа? О, предерзкое предательство!

А какие дальше были его муки! Хотя уже и вошёл сатана в него, но как жгли тридцать сребреников! В душе было пусто.

И вот кончился суд первосвященника и иудейского синедриона. Синедрион предал Иисуса на смерть. Осталось получить утверждение Пилата. А оно будет получено. Иуда это понял. И только теперь он понял, что он натворил! На сей раз Иисус себя не спас. И Иуда понял, кто он теперь. Он понял, что он теперь навечно предатель Сына Божия, предатель дела спасения, предатель Мессии. И понял он, что он – сын погибели. Страшное и позднее осознание! Наступила нестерпимая мука раскаяния. Раскаяния без покаяния. Того раскаяния, которое будет у всех в геенне огненной. Без слёз Петра, без умиления, без страха Божия, без очистительного покаяния.

А тридцать сребреников жгли.

Тогда он идёт в синедрион к ещё не разошедшимся первосвященникам и старейшинам. Возвращает им сребреники, говоря: «Согрешил я, предав кровь невинную» (Мф.27:3–4). В геенне огненной все будут знать, что согрешил, а Небо – невинно. Но в том знании и в том раскаянии не будет ничего спасительного. И пьяница, в грязи лежащий, знает, что пал. Но в том раскаянии спасения нет. Он жалеет о случившемся, но завтра снова будет в той же грязи. Ибо нет слёз Петра, нет Страха Божия, нет умиления, нет нового начала.

О, как горели недавно взоры первосвященников и старейшин, когда приходил к ним Иуда, предложив выдать Иисуса. Как он им тогда был нужен! С каким жаром давали тридцать сребреников!

Теперь он видел потухшие, равнодушные глаза. Он им мешал. Им надо было срочно идти к Пилату. Теперь им нужно было уже другое орудие зла. «Что нам до того? Смотри сам» (Мф.27:4), – равнодушный их ответ.

Он был вне стана Апостолов.

Он был не нужен врагам Христа.

Всё было пусто. Только сребреники, брезгливо не взятые первосвященниками, жгли.

... Резкий звон и раскатывающееся по сторонам в комнате Каиафы серебро!

Теперь было пусто всё! И душа, и карман.

Иисус ещё стоял пред Пилатом, а Иуда уже висел на древе. Повесился.

Скоро и Иисус будет висеть на Древе.

У обоих древо проклятия. Один взял проклятие всех на себя и искупил его на Древе. Он висел на Древе из-за другого и за другого. А другой проклял себя сам, и повис, и погиб.

Висели Преданный и предатель. Преданный – за предателя, а предатель – сам.

Преданный был снят к вечеру.

Предатель сорвался с дерева, расселось его чрево и выпали внутренности (Деян.1:18). Позор его стал известен всем жителям Иерусалима.

Вечные, ничего не очищающие и никогда не прекращающиеся мучения Иуды начались.

...А в бесконечных просторах Космоса всё нёсся шар Земли. Унося в глубинные пространства свой позор. Мучительный позор предательства своего Искупителя. Чрево шара Земного мучается теперь содержащимся в нём рассевшимся чревом предателя.

А способна ли толпа страдать? По крайней мере сострадать – едва ли.

Иисус в своё время, «видя толпы народа, ... сжалился над ними, что они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря» (Мф.9:36). А толпа народа в То Страшное Утро дико кричала с остервенением: «Распни Его, распни!..» (Ин.19:6) Пред толпой стоял Измученный, Битый, Оплеванный. Сожаления не было. Пред толпой стоял худой, измученный Человек. Он горел любовью к народу. Его Главу венчал Терновый Венец, струилась по Лику Кровь. В насмешку одет был в багряницу (подобие царской одежды). Сострадания в народе не было.

Покаяния, сознания вины не было тем более.

«Хлеба и зрелищ!» – кричали в Риме плебеи.

«Распни Его, распни!» (Ин.19:6) – кричали в Иерусалиме иудеи.

Гладиаторскими боями развлекалась римская толпа.

Зрелища распятого Назаретского Чудотворца жаждала толпа Иерусалима.

А когда Иисус уже висел на Кресте, то проходящие мимо люди, едва удостоив остановиться, кивая головами, насмешливо выкрикивали: «Разрушающий храм и в три дня Созидающий! Спаси Себя Самого; если Ты Сын Божий, сойди с Креста» (Мф.27:40).

Нет, толпа в Тот День не страдала. А если страдала, так разве лишь от мысли: а вдруг чем-нибудь сорвётся столь развлекательное и захватывающее зрелище распятие Назаретского Чудотворца. Вдруг Пилат помилует... Вдруг отпустит Иисуса, а предаст казни Bapaвву...

Разве лишь об этом страдали?

...И несётся в бесконечных просторах Космоса шар Земли. Он несёт на себе бесчувственную толпу. Она страждет разве лишь о том, что не удастся растерзать своего благодетеля. Так было тогда. Так было всегда.

А вот Слово Господне, которое было к Иоилю, сыну Вафуила, пророку: «Толпы, толпы в долине суда! Ибо близок день Господень к долине суда!» (Иоил.1:1;3:14).

Тогда Господь стоял пред толпою. А здесь толпы предстанут пред Господом. О чём тогда они восстраждут?..

В Тот Страшный День они ещё не были мироносицами. Они ещё не несли на Голгофу к Учителю благоуханное мирро. В Тот День они шли за Учителем на Голгофу, неся, вместо мирра, горькие слезы свои. Ими орошали они Скорбный Путь Учителя. И за Несущим Крест оставался след их женских слез. Их рыданьями и стонами оглашалось то Шествие.

О чём скорбели они? В чём было страдание их женское? Одну из них потом спросил Иисус: «Жена! Что ты плачешь? Кого ищешь?» (Ин.20:15).

Да, то были женские страдания. То было женское сострадание. Они не разумели смысла Страданий своего Учителя. Не понимали тайну Креста, который нёс Христос. Им было жалко, что Его Невинного били, что над Ним насмехались. Им было жалко, что Его теперь убьют. Они хотели бы уберечь Его от страданий. А что Он отстрадал за них самих, за их грехи, за грехи всего мира, этого они не понимали. Не понимали и плакали о Нём. Тогда-то Иисус, неся Крест, обратился к ним и сказал: «Дщери Иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших» (Лк.23:28).

Искренна была их скорбь, но скорбели не о том, о чём нужно.

...А в бесконечных просторах Космоса несётся шар Земли. Несёт и эти, не разумеющие сути Креста, скорби людские. То людям жалко Иисуса за Его скорби. То разжигают себя эмоциями страстей, стремясь, например, как можно красочней изобразить кровь, язвы, физические муки Христа. Как на католических иконах физический, чувственный накал страстей вызывает «мурашей и дрожь по телу», доводя зрителя едва ли не до обморока. А Матерь Господа так и изображается падающей в обморок у Креста. Всё это разгорячает кровь, не касаясь духа человека, или увлекает его в прелесть. Да такие же накаляющие страсти мелодии... Не о том плачете... Плачьте не обо Мне, но плачьте о себе и детях ваших!.. А то и больше. Как Пётр, бросаются защищать Христа. Например, как крестоносцы, отвоевывать у сарацин Гроб Господень. Или начинают избивать евреев за то, что они Христа распяли. Не о том плачете...

О нём сказано в Евангелии очень мало. Но сказано нечто чрезвычайно важное. Когда Христос шёл Скорбным Путем, неся Крест, изнемогая и падая под его тяжестью, тогда, захватив некоего Симона Киринеянина, шедшего с поля, возложили на него Крест, чтобы нёс за Иисуса (Лк.23:26).

Человек шел с поля, едва ли о чём важном думая и подозревая. И вот с такого обычного дела попал на столь необычное. Да и помогая Христу нести Крест, наверняка не разумел всей тайны того, что делает.

Симон Киринеянин разделил тяжесть Креста со Христом. Разделил Его Скорбь, участвуя в ней. Он соше́ствовал Христу на Скорбном Пути. В его лице человечество соучаствует в Христовом Крестоношении. Крест несёт Христос. Но мы должны участвовать в этом. Крест не спасает никого автоматически, как бы по приказу Христа. Желающий спастись должен, как и Симон, разделить со Христом тяжесть Креста. «Меня гнали, будут гнать и вас», – говорил Христос (Ин.15:20). Вот и гонят верующих по Крестному пути.

Страждущий за грех Христос несёт Скорбным Путем Крест. Вместе с Ним несёт Симон, соучаствуя в Крестоношении. А за ними этим Путем крестных страданий пойдет бесконечная вереница Христовых последователей. И всё новые и новые становятся па эту тропу.

...А в бесконечных просторах Космоса всё несётся шар Земли, как бы оставляя за собой Крестную тропу, начавшуюся в незримой дали и уходящую в бесконечность.

А разве они страдали в Тот День?

По-своему.

Каждый в Тот День страдал по-своему. По-своему страдали и воины.

Что испытывает грубый воин, когда бьёт, истязает, гонит свою жертву? По крайней мере сострадание – едва ли. Едва ли испытывали его и воины, бившие Христа. Они профессионально делали своё дело. И гвозди забивали, не страдая.

...Голгофа. Крест. Тьма среди Дня. Совершается величайшее Страдание. Сгустились Там все муки, скорби и страдания мира. Страждет Распятый...

А у подножия Креста – о, бесстыдство и нечестие! – страждут воины. Они делят одежду Распятого на четыре части. Четыре конца Креста раздирают Распятого. А четыре воина раздирают Его одежды. О, как болезненно, с бесчувственной алчностью раздирают их глаза эту скромную одежду, отхватывая себе лучшую часть. И страдают воины о том, что вдруг не достанется в руки та часть, которую отхватили алчущие глаза! А хитон, весь тканый сверху, решили не разделять, не раздирать. Решили бросить жребий. «Невинное занятие» у подножия Креста, у подножия Величайших Страданий! И так мучительно напряжены лица, выжидающие, кому же достанется жребий!..

То были страдания воинов.

...А в бесконечных просторах Космоса несётся шар Земли. На нём страждет за людей Христос. А люди при этом успевают делить Его «одежды». Расхватывают трофеи – кому что достанется. Кому казна церковная, кому храм на разорение, кто книги церковные втри́дорога продаст, кто на иконах поживится, кто музей в храме откроет, а кто и склад.

На Кресте страждет Христос. А Церковь Его, Хитон неделимый, раскольники и еретики на части разрывают...

Страждет Христос, а воины диавола трофеи делят. А шар Земли всё несётся в Космос, и всё это несётся!..

У подножия Креста стоял юноша. Имя его Иоанн. Это был единственный из Апостолов, видевший Распятого Христа. О, что дали бы потом остальные Апостолы за возможность увидеть Распятого! Вся их жизнь сделается проповедью о Распятом (1Кор.1:23), а Распятого они и не видели. Конечно же, они потом согласились бы лучше не быть очевидцами многих Его чудес и дел, только бы увидеть Его, Распятого. Но разбежавшиеся не видели. Видел из двенадцати только один, юнейший, верный. И не потому ли, что он один разделял Скорбь своего Учителя с ним на Голгофе, не потому ли он один сподобился блаженного, безболезненного успения?.. Стоявший у Креста Христова в юности, он достигает вековой старости и мирно, чрез крестообразно ископанную могилу, уйдет к возлюбленному своему Учителю. Плоть его не останется в могиле, и только, как некое напоминание о ней, ежегодно из могилы будет подниматься в один и тот же день лёгкий розовый прах.

А в Тот День для него были величайшие страдания и испытания. Он страдал, видя предательство, отречение и малодушное бегство учеников–собратьев, с которыми три с половиной года неразлучно пребывал, следуя за Учителем. Страдал он, видя насмешки, плевки, клевету, удары, казнь Учителя.

Он мучительно страдал, отнятый от Груди возлюбленного Учителя. Вот только что, ещё вечером, он возлежал у Груди Христа. Он слышал удары Его Сердца, удары Вечной Любви. Он всею внутренностью ощущал эту Любовь Наставника и сам был весь любовь. И вот возлюбленных разлучили. О, святая скорбь и мука разлуки! Как будет он теперь один, без Возлюбленного, без Наставника и Учителя?! Один в этом большом и злобном мире...

Вот подобие в любви и разлуке Суламит – невесты и Соломона – жениха: «Отперла я Возлюбленному моему (сердце своё), а Возлюбленный мой повернулся и ушёл. Души во мне не стало, когда Он говорил; я искала Его и не находила Его; Звала Его, и Он не отозвался мне. Встретили меня стражи, обходящие город, избили меня, изранили меня; сняли с меня покрывало стерегущие стены. Заклинаю вас, дщери Иерусалимские (жёны–мироносицы): если вы встретите Возлюбленного моего, что скажете вы Ему? Что я изнемогаю от любви» (Песн.5:6–8). Так скорбно причитала душа юного Иоанна, стоявшего у Креста. Он отпер сердце своё Вечной Любви, а Возлюбленный, его Учитель, повернулся и ушёл. Ушёл в руки первосвященников, Пилата, толпы, воинов. Души не стало в Иоанне! О, скорбь бесконечная! Он искал и следовал за Возлюбленным. Он проник и во двор первосвященника. Душа его звала Учителя, но Он уже не отзывался... Бившие Иисуса («стражи, берёгшие город») незримо изранили душу юного ученика. О, как бы хотел он передать Возлюбленному Учителю, что душа его изнемогает от любви и сострадания! Иоанн стоял и рядом с Распятым у Креста на Страшной Голгофе. О, не распиналось ли при том его сердце! Ещё вчера он возлежал у Этой Груди, слышал Это Сердце, внимал Этим Устам. Теперь всё Это было истерзано, оплевано, распято. Из Сердца, бьющего Вечной Любовью, от удара копьём грубого воина истекала кровь и вода. И всё это видел Иоанн. О, муки его чистой души!

Как звало сердце Иоанна Христа–Возлюбленного, но Он не отзывался... Он скорбел уже о всём мире. Он уже не мог посвятить Себя всего, как вчера вечером, исключительно Своему юному ученику. Но вот Он всё–таки откликнулся! Вот взор Распятого останавливается на Матери и на нём, ученике Своем! И, страдая за весь мир, Христос находит слова любви к любящим Его. «Жéно! се, сын Твой». А к Иоанну: «Се, Матерь твоя» (Ин.19:26–27). О, бальзам на страждущее сердце Иоанна! Как взволновалась при том внутренность его (Песн.5:4)! Он ещё раз слышит. Учителя, беседующего с ним. Он теперь сын Той, Кто была Матерью Учителя. До этого Она имела только Одного Сына. А теперь в лице Иоанна весь лик Апостольский и вся Церковь Апостольская была усыновлена Пречистой Деве.

...Тихо стоял у Креста Иоанн. Тихо лилась скорбь его к подножию Того, Кто скорбел о всех. То была скорбь любви и страдание её. А шар Земли всё нёсся в бесконечных просторах Космоса...

Со Христом распяли двух разбойников. Одного по правую сторону, а другого по левую (Лк.23:33). Всего было три креста. Разбойники тоже много пострадали.

Крест Христов разделил все страдания людские на правые и левые, на два креста. Всякое страдание есть крест. А значение его определяется расположением ко Кресту Христову – справа или слева. Правый крест возводит в рай. Левый крест низводит в ад. На это указывает символический наклон нижней перекладины Креста Христова.

Левый крест. Разбойник слева тоже весьма страдал. Но не было в его страданиях ничего святого, ничего очистительного. Он жестоко мучился, привязанный по рукам и ногам к кресту, но ещё более мучился в озлобленной душе своей. О, как бы он отомстил им всем! Что бы он с ними сделал, попадись они ему в руки... Ну что ж, значит, конец, и всё.

А тут ещё этот «чудак», пленённый Своими собственными фантазиями, этот пророк из Назарета. Мог бы спастись, но добровольно идёт на смерть за какое-то Своё Учение. Как всё в Нём раздражало разбойника! И Его спокойствие, и Его немощь (даже Креста Своего не мог донести Сам!), и Его странные изречения и притязания на то, что Он якобы Сын Божий. Как ему всё это казалось нелепо. Раздражали разбойника и вопли соболезнующих Назарянину женщин. Может, и до конца не осознанно, но раздражала злобную душу разбойника праведность и невиновность Назарянина. И вот дух злобы поднимался в разбойнике уже не на распинателей, не на Пилата, не на грубых воинов, о нет! – в них он чувствовал нечто родное... И такова уж судьба, что вчера он убивал их, а сегодня они его. Нет, весь дух злобы поднялся теперь в разбойнике на сораспинаемого с ним Назарянина! Его уже не так мучили собственные боли и даже мысль о неминуемо надвигающейся смерти, как непонятная злоба на Сораспинаемого. Никогда Назарянин не сделал ему ничего худого, но дух злобы уже так охватил разбойника, что, пожалуй, только крепкие веревки, державшие его на кресте, удержали его от ещё одного злодейства. И, не имея другой возможности, он стал хулить и злословить: «Если Ты Христос, спаси Себя и нас» (Лк.23:39). Так злодей, и ненавидя кого-то, не гнушается ещё и для себя извлечь от него пользу.

Так мучился разбойник во злобе на левом кресте. Пока резкие удары по голеням, резкая, лишающая сознания боль не прекратила всё.

И начались мучения вечные души, уносимой духом злобы в преисподней глубины...

Правый крест. По другую, по правую сторону от Христа был распят ещё один разбойник. Там происходило ещё одно страдание. Там тоже был крест. Поначалу и с этого креста неслось поношение Распятому Христу. Но потом в сердце распятого на правом кресте нечто произошло. Мир перевернулся. И новые, неизведанные ранее страдания заполнили сердце. Новая, очистительная скорбь осенила его душу. Как и другой разбойник, он забывает о собственных страданиях и боли. Распинаемый с ним Назарянин всецело покоряет его. И он, умолкший от слов поношения, которые только что сам выкрикивал, теперь с мучительным стыдом слушает злословие своего товарища. Как жжёт теперь его стыд! И он начал унимать своего товарища: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осуждён на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал» (Лк.23:40–41). О, какие мучения в этих словах! Тут и стыд за бесстыдство товарища. Тут и боль осознанной вины, тут муки раскаяния. Тут ощущение святости Христа. И тогда он, как и левый разбойник, обращается ко Христу. Но сколь иначе его обращение! «Помяни меня, Господи, когда придёшь во Царствие Твоё» (Лк.23:42). Он признал Назарянина Господом и Царем. Он уже не считал это насмешливо фантазией Распятого. Он из бездны грехов взывал к бездне милосердия (Пс.41:8). Теперь у него была уже только одна боль, которая поглотила всё остальное. Покаянная боль о грехах своих. И он был утешен. Иисус сказал ему: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк.23:43). Церковь назвала этого разбойника «благоразумным».

В Тот День Ангелы унесли его душу в рай. И резкая боль от ударов по голеням, умертвившая тело, оказалась зовом в вечное блаженство.

Вот два креста, справа и слева от Креста Христова. Два страдания и две печали. «Печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть» (2Кор.7:10).

...В бесконечных просторах Космоса несётся шар Земли. Он несёт на себе страдания, печаль и кресты людские. И все они теперь разделились. Или направо от Креста Христова, или налево. Или крест ко спасению, или – в погибель.

Это были последние соприкоснувшиеся в Тот День с Великим Страдальцем. В отличие от возвышенной, утончённой скорби Иоанна в Иосифе и Никодиме мы видим страдание деятельных практических людей. Страдание, приведшее не столь к осознанию и восприятию тайны Креста, сколь к конкретным делам и последнему служению почившему Страдальцу.

Когда почил Спаситель, совершилось ещё одно чудо и неожиданность. В то время, как явные ученики и Апостолы затаились из страха пред иудеями, два тайных ученика, раньше таившихся от страха иудейска, теперь явно осмелились совершить последнее служение Господу – погребсти Его.

Иосиф из Аримафеи, человек богатый, знаменитый, член Совета (Лк.23:50), был тайным учеником Христа. Он ведь всё знал, как один из ведущих членов синедриона. Знал о совете убить Христа. Наверняка знал о предательстве Иуды, о тридцати сребрениках. А в Тот День ещё ночью был оповещён прийти на суд над Назарянином. О, как мучился он при этом! Мучился, видя козни против своего Учителя. Мучился, не имея в себе силы открыть своё внутреннее состояние и заступиться за Учителя, объявить о лжи и лжесвидетельствах, собираемых синедрионом. Мучился в метании меж двух огней. В одном только нашел силы – на всех этих заседаниях и судилищах его не было. Не участвовал в их делах (Лк.23:51). Но знал и не заступился. Не заступился и мучился. Не сладки мучения малодушных и неутверждённых.

Но вот всё было кончено. И подкуп предателя, и суд, и казнь. Мог ли Иосиф после этого снова пойти в синедрион и как ни в чём не бывало трудиться дальше с убийцами Христа? Нет, этого он уже не мог! И в нём, как и в разбойнике, мир перевернулся. Малодушный становится храбрейшим. Он осмелился идти к Пилату и просить Тело Иисусово. И тут его уже не мучил страх за свою жизнь. Он страшился и мучился только от одного: а вдруг Пилат не отдаст Распятого. И тогда он не сможет проявить того служения любви Покойному, которое не проявил Живому. И как рад был, когда Пилат разрешил.

И тут Иосиф проявил великое бесстрашие и свой огромный практический талант. Назарянин распят, и малейшее сочувствие к нему было чревато самыми страшными последствиями. А Иосиф, не взирая ни на что, действует. У него очень мало времени. До конца Дня осталось три часа (от трёх после обеда до шести вечера по нашему времяисчислению). За это время он должен пойти к Пилату, получить разрешение на погребение, пойти купить плащаницу, снять тело Христа с Креста. В этом ему уже помогает другой тайный ученик Никодим. Потом надо было умастить покойное Тело, перенести Его ко Гробу, положить там и закрыть большим камнем вход во Гроб. Туг Иосифу с Никодимом пришлось много внутренне пережить и перестрадать. Ведь если они не успеют всё сделать, иудеи непременно надругаются и над бездыханным Телом Иисуса, срочно убирая Его, чтобы «не осквернить» свою пасху. В этом было страдание Иосифа и Никодима.

Но кроме страха за успех своего дела, да, может, и ещё где-то страха перед иудеями, был ещё один: какую скорбь должны были испытать эти два дивных мужа, держа в руках своих бездыханное Тело Учителя! Кто может постичь ту скорбь, которую испытали они, умащая Бездыханного?! Какие погребальные песни, какие причитания выразят их скорбные чувства, когда они погребали Учителя! Какая «минута молчания» сравнится с тем молчанием, когда они заваливали огромным камнем вход в Гробную пещеру...

...В бесконечных просторах Космоса несётся шар Земли. Несёт в утробе своей Бездыханного Христа. Несёт всю безмерную тяжесть скорбей людских. Скорбей всяческих: первосвященнических и пилатовых, апостольских, петровых, иудиных, женских и воинских, толпы, си́моновых, иоанновых, разбойников правых и левых, иосифовых и никодимовых.

Икона «Семистрельная» – «Не рыдай Мене Мати», «И Тебе Самой оружие пройдет душу» (Лк.2:35).

На прошлой Пассии мы взором своим окинули всех окружающих Христа–Страдальца в Тот День. Мы видели их страдания во всём их разнообразии. Во всём их величии и во всём их безобразии. Но стояла у Креста ещё Одна, к Скорби Которой мы не дерзнули тогда подойти. Не дерзнули мы вопросить Её, о чём скорбела Она. Её Скорбь была безмерна. Её Скорбь свята, Безмолвие Её Скорби было страшно.

Это была Скорбь Матери о Сыне.

То была Скорбь Богоматери.

Не лучше ли было нам и ныне безмолвно вслушаться в Её Скорбь и тихо отступить, ни о чём Её не вопрошая?.. Так бы и поступили мы, не дерзая рассуждать о том, чего не ведаем. Но сама святая Церковь раскрывает нам, чадам своим, эту тайну Материнской Скорби в каноне «Плач Богоматери», читаемом у Плащаницы Христовой в День Страшной Пятницы. Дальнейшие наши рассуждения о Страданиях Богоматери будут своеобразным осмыслением и переизложением канона Симеона Логофета «Плач Богоматери».

«Сумма страданий души пропорциональна степени её совершенства» (Амиэль²). Кто же измерит Страдания души Богоматери, совершеннейшей в роде человеческом, честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим?! А Ф.М. Достоевский говорил: «Великие люди испытывают великую грусть». Матери Голгофского Страдальца сотворил величие Сам Бог. Сколь велика была Её Грусть!

Дерзнём благоговейно приступить к Той, чьё Страдание было безмерно. К Матери, Скорбящей о Сыне, и внять Её Страданиям, услышать Ее Скорбь.

Скорбь Встретившей Сына на Скорбном Пути.

Скорбь Предстоящей Кресту Распятого Сына.

Скорбь Державшей на коленях Бездыханного Сына.

Семь – число полноты. Есть икона Богоматери, на которой изображены семь мечей, пронзающих Её («Симеоново пронаречие», или «Умягчение злых сердец»). То осуществившееся пронаречие старца Симеона: «И Тебе Самой оружие пройдёт душу» (Лк.2:35).

В Тот День оружие пронзило не только Христа. Оно же пронзило и душу Матери Его. Семь мечей – полнота Страданий, прошедших в Тот День чрез душу Марии. По разумению святых Отцов, только по особому действию Божией силы не умерла Богоматерь в Тот День. Как некогда Соломония, Матерь семи сыновей, мучеников Маккавейских, стояла рядом и видела нечеловеческие муки своих сыновей и провожала их одного за другим всех семерых на мученическую смерть, а потом, уязвленная в сердце своем их страданиями, как семью мечами, скончалась сама (2Мак.7:1, 20–23, 41). Так бы произошло и у Креста. Но смерть есть избавление от страданий. А Пречистая не была от них избавлена. Особой силой Божией была сохранена Её жизнь. А семь мечей полноты Страданий Её Божественного Сына так и остались вонзившимися в Её Сердце, подобно язвам гвоздяным, оставшимся в Сыне.

И так скорбела Она.

И так скорбит Она.

Скорбящая Мать о Сыне.

Скорбящая Мать о мире, о всех скорбях людских.

...В бесконечных просторах Космоса несётся шар Земли. Он несёт на себе Страдания Матери о Сыне. А Матерь, воздев руки пред Сыном, несёт Ему все страдания шара Земного. Так несут Они, Земля и Мать, страдания друг друга.

Где была Ты, Пречистая, в последний Вечер Сына Твоего? Где была Ты, когда наставлял Он в последний раз учеников Своих? Где была Ты, когда установил и совершил Он страшное Таинство Тела и Крови? Где была Ты, Матерь Господа, когда до кровавого пота молился Сын Твой в ночном Гефсиманском саду, в котором всю дальнейшую Свою жизнь будешь теперь молиться Ты? Где была Ты, когда боролся Он, где Сама Ты найдешь последнее пристанище (В нём же, Гефсиманском саду)? Где была Ты, Матерь Пречистая, когда стоял Сын Твой пред судилищем пребеззаконным? Когда стоял Он пред первосвященниками народа Твоего? Когда стоял пред Пилатом? Когда стоял пред волнующимся морем голов толпы народной?

Где была Ты, Матерь?..

О том молчит Евангелие. Но если обычные матери чувствуют страдания детей своих, находящихся вдали, то какою скорбию наполнялось Сердце Твоё, Матерь, в Тот Вечер, в Ту Ночь, в То Утро?!

Но вот и встреча. Предание повествует, что она состоялась на Скорбном Пути.

Удары. Окрики. Насмешки. Приближается из узких иерусалимских улочек странное и страшное Шествие. Ведут Сына, несущего Крест. Ведут едва узнаваемого. Когда Она увидела это страшное Шествие и скорбное, увидела множество людей, то тщетно искала взором Своим учеников Сына Своего. Где же ты, Пётр, клявшийся никогда не оставить Его? Где ты, Фома, хотевший пойти с Ним и умереть с Ним? Где вы, самовидцы Слова и чудес Его? Их не было... Ее Сын один. О, святая обида и скорбь Материнская!

...Одиноко, безмолвно, скорбно стоит Мать. Стоит, как Вечный Укор злобе людской. Для того ли родила Она Сына Своего, лелеяла, ласкала, берегла? Для того ли неусыпно бодрствовало око Её на Нём? Для того ли растила Его? Для того ли, чтобы так растоптали, надругались, надсмеялись над Ним, Плодом чрева Её?..

В том была Скорбь Её. Слёзы текли неудержимо. Нет, не для того рождают матери детей. И это была Её Скорбь земная. Но она, в отличие от всех матерей, родила именно для того! Для того Он пришел в мир. И когда Она держала Его ещё Младенцем на руке, Она скорбно смотрела на Него, смотрела и ласкала, и знала, что Он пришёл для того, пришёл на Великие Страдания. Для них Он уготовлялся во чреве Её, для них Она растила Его. То были семь мечей, пронзавших душу Её.

И вот свершилось. Те Страшные страдания начались. И Она видит Его, несущего Крест, грядущего на Голгофу, на Страдания. Её Сын не раз при жизни, когда проповедовал, отстранял Её земную привязанность к Себе. И теперь Она уже смотрит как Матерь Бога, как Вторая Матерь (первая – Ева) рода людского и отдаёт Его на Страдания Крестные. То была Её Скорбь неземная, божественная, никем не постижимая.

Она плачет о Сыне и отдаёт Его в жертву за грех людской, за мира сего страдания. Она страждет при том неизреченно. Плачет. И Сама следует за Ним Скорбным Путём на Голгофу...

...А в бесконечных просторах Космоса несётся шар Земли. Он несёт на себе Страдания Матери, отдавшей Сына в Жертву за него, за шар Земной.

...Голгофская тьма. Силуэт Креста с Распятым на нём. Силуэт Матери, Скорбной и Безмолвной.

Какая скорбь наполнила сердце Матери, когда Она стояла у Креста с висящим на нём Распятым Сыном?.. Какие семь мечей проходили сквозь скорбящую душу Её?

Матери чувствуют страдания и печали своих детей и переживают их, как свои собственные. Матерь Распятого чувствовала Страдания Своего Божественного Сына и, насколько это возможно, перестрадала их с Сыном Своим, как Свои. Как семь мечей пронзили Крестные муки Её Сына сердце Её.

Когда был на Кресте за грехи всего мира, когда мучился за беззакония мира сего, когда вымаливал у Отца прощения им: «Отче! Прости им, ибо не знают, что делают» (Лк.23:34), тогда и сердце Матери наполнилось бесконечной Скорбью за род людской. Тогда Она начала скорбеть за каждого человека, за которого умирал перед Нею Её Сын. Она не проклинала виновников смерти Своего Сына. Она начинала мучиться их скорбями. В муках становятся женщины матерями. В Голгофских муках Сына, пронзавших Её сердце, Она становилась Матерью мира. Матерью рода людского.

Безмолвно взирая на Сына, видя, как Он умирает, теряла Его Матерь. Она оставалась на одиночество. В этой жизни потерявшая свою мать называется сиротой. Потерявшая мужа – вдовицей. Но нет даже слова для наименования потерявшей чадо своё! И вот в Скорбях, теряя Сына Своего, Матерь Господа обретает нового сына – Иоанна, Апостола юного. «Жéно! се, сын Твой», – слышит Она глас Распятого (Ин.19:26). Ей усыновляется Апостол, а в его лице и вся Церковь Апостольская. Так становится Она, Скорбящая, Матерью Церкви.

Как тяжело было Матери, когда Она видела Сына, оставленного братьями Его (Иосифовыми сыновьями)! Как тяжело было Матери, когда Она видела Сына Своего на Скорбном Пути Одного, оставленного учениками Его! А как тяжело было Матери, когда Она видела Сына Своего на Кресте, оставленного Отцом Его!

«Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Пс.21:2; Мф.27:46; Мк.15:34), – слышит Она из уст Его раздирающий Голгофскую тьму вопль. Она знала, как Сын Её всецело исполнял волю Отца Своего Небесного. Она хорошо помнила, как, будучи ещё Отроком, Он сказал и Ей и Иосифу: «Зачем было вам искать Меня? Или вы не знали, что мне должно быть в том, чтó принадлежит Отцу Моему?» (Лк.2:49). Это было, когда они однажды всем Семейством ходили в Иерусалим на поклонение. Он тогда оставил их, причинив им великую скорбь, ради того, чтобы быть в Доме Отца Своего! И вот теперь, во страшной мгле, в тягчайший момент жизни, на грани Смерти, Отец оставил Его...

И Он остался Один.

Один, без Отца...

О, какую муку испытала при том Матерь Страдальца! И когда в Тот Страшный Час Она стояла у оставленного Отцом Сына, Она воистину была Богоматерь!..

Он жаждал испить Чашу Страданий людских. Она слышала, как Он сказал: «Жажду» (Ин.19:28). И когда Его иссохшиеся, исстрадавшиеся уста напоялись губкой с уксусом (Пс.68:22), то и вся горечь страданий людских вливалась в Её Материнское сердце. Она скорбела о Сыне. Но не проклинала виновников Её Страданий. Она с Сыном скорбела и о них. Теперь и Она жаждала утолить всех скорбящих страдания. В Вифлеемской пещере Она стала Матерью Господа–Страдальца. На холме Голгофском Она стала Матерью всех скорбящих, всего страждущего рода людского.

Она слышала и слова Его последние: «Отче, руки Твои предаю Дух Мой» (Пс.30:6; Лк.23:46). Она слышала – о, Скорбь Материнская! – и последний Его вздох, когда испустил Он дух. Она слышала первый Его вдох тридцать три с половиной года тому назад. Она слышала последний Его выдох. И каждое дыхание Его жизни отдавалось в Её чутком Материнском сердце. И вместе с Его дыханием угасло бы и Её, если бы особым действием силы Божией не оставлена Она была в живых.

Теперь висел Он пред Нею Бездыханный, теперь Скорби Её Материнской пределов не было.

...А в бесконечных просторах Космоса несётся шар Земли. Он несёт на себе Страдания Матери, страждущей об умирающем Сыне. Он несёт на себе Матерь, несущую скорби всех скорбящих.

Когда Сын висел, мучаясь и умирая, на Кресте, Она не смела скорбеть Скорбию Своею. Она страдала тогда Страданиями Его. А вот когда Иосиф с Никодимом сняли Тело Его с Креста и передали Ей, когда Он, бездыханный, лежал на коленях Её, тогда дала Она волю Скорби Своей и слезам. Тогда плакала и в сердце Своём причитала Она. О, какой плач и какие причитанья выразят Плач скорбного сердца Её, Богоматери?!

Она плакала, что не увидит больше лика Его, не услышит больше голоса Его и не будет Он внимать Ей. Что не усладится более беседою с Ним. Она плакала о горькой разлуке с Ним, об утрате Надежды Своей, об угасшем Предмете любви Своей. Она плакала об исчезнувшей радости Её. Она плакала об охватившем Ее и ничем не восполнимом одиночестве...

Когда Она держала Его, Она видела Его ещё не умащенного алоэ и смирною. Она видела запекшуюся кровь и следы пота. Она видела раны Его страшные, следы ударов предерзких и немилосердных. Она видела шипы терновника, запутавшиеся во власах головы Его. Всё это исторгало слезы Материнские, болью сжималось сердце Её.

Как птица кружит над разорённым гнездом, не находя больше птенцов своих, так причитала Пречистая над Сыном Бездыханным, держа Его на коленях Своих.

Не дышал Он более – и Ей не хотелось. «Отныне радость не коснётся Меня! – так плакала Она; – Не оставлю одного Его, сойду здесь же с Ним во гроб, дабы и Мне погребенной быть» (Плач Богоматери: песнь 9-я, тропарь 1-й).

И тогда, как поёт дивный Симеон Логофет, уже Бездыханный, уже оставивший Землю живых, Сын Её таинственно проговорил в сердце Её: «О, как утаилась от Тебя бездна щедрот Моих! Для спасения твари Моей принял Я вольную смерть!.. Но Я воскресну и Тебя возвеличу, как Бог неба и земли!» (Плач Богоматери: песнь 9-я, тропарь 3-й).

Так утешил Её Сын.

Иосифу с Никодимом надо было торопиться. Тело надо было предать погребению. От колен плачущей Матери был отнят Бездыханный Сын.

...А в бесконечных просторах Космоса нёсся шар Земли. Он нёс на себе Плач и Стоны Рыдающей Матери. И стоны Её разрывали вечное безмолвие мировых пространств.

Теперь и Бездыханного уже не было с Нею. Она сидела одна... Рядом с Лобным местом был сад, где недавно Иосиф в скале высек новую Гробную пещеру. Надо было спешно к вечеру завершить погребение. И потому туда отнесли умащённого алоэ и смирною, обвитого погребальной Плащаницею Иисуса. И привалили камень.

А Мария смотрела.

Иосиф с Никодимом умастили Его благовониями. Но ещё раньше умастила Она Его Своими Материнскими слезами.

Иосиф обвил Его Плащаницею. А Она обвила Его Своими рыданьями и Материнскими причитаньями.

Иосиф с Никодимом погребли Его в пещере. А Она погребла надежду и радость Свою.

Иосиф с Никодимом завалили Гробную пещеру камнем. А Она Свои безмерные Страдания запечатала молчанием.

В Ту Субботу оставались они в покое по заповеди.

Было великое Молчание Великой Скорби.

Скорбела Мать.

...А в бесконечных просторах Космоса нёсся шар Земли. Был Великий Покой Великой Субботы. Он нёс Молчание Скорбящей Матери, потерявшей Сына, в вечное молчание великих мировых пространств.

...Первосвященники, Понтий Пилат, жена его, ученики, Пётр, Иуда, толпа, жёны-мироносицы, Симон Киринеянин, воины, разбойники, Иосиф Аримафейский, Никодим, Иоанн Богослов, Богоматерь – переходя от одного к другому, как от витка к витку, по некоторой Страшной Спирали приближаемся к Центру всех страданий. К Голгофскому Кресту и Распятому на нём. Мы видели на предыдущих двух Пассиях страдания всех вокруг Креста. А теперь – Сам Крест.

Страдания всех: и распинателей, и предстоящих, и сораспятых были из-за Христа, или о Христе. А о чём же страдал Он Сам?

Какие муки претерпел Божественный Сын? Оружие прошло чрез сердце Матери (Лк.2:35). Этим оружием было Страдание Её Сына. Едва дерзнув прошлый раз воззреть на пронзённое сердце Матери, с каким страхом воззрим на сам Меч, на Страдания Её Божественного Сына?!

Теперь всё остались позади. Теперь уже нет никого между нами и Им. Мы непосредственно предстоим Кресту и Распятому Страдальцу. Святое Святых Пассии. «Души во мне не стало» (Песн.5:6). Как невозможно непосредственно предстать Солнцу и живу быть, как невозможно опуститься в Абсолютный Холод, так невозможно предстать страшному Страданию Распятого Сына Божия и не обратиться в прах, кабы Сам Страдалец не укрепил нас. О, священный страх! О, Божественное Страдание, которым всецело наполнен самый воздух вокруг Креста Великого Страдальца! Никто, кроме священников, не мог касаться величайшей святыни Ветхого Завета Ковчега – кто дерзнёт хотя бы самым взором своим коснуться Святыни Креста и Страждущего на Нём?! О, если бы Он Сам не позвал и укрепил, то – никто! Как некогда позвал Он Петра идти к Себе по водам и Сам же его на то укрепил, так и нас ныне зовёт подойти к Кресту и Сам же укрепляет изнемогающих от страха. Приступим же, следуя Его Зову, и на Него уповая.

Вспоминается ещё. Верующий в храме всегда видит между собою и престолом алтаря священника. И священник ходатайствует о нём. Так и мы до сих пор видели меж собою и Распятым Христом других предстоящих и чрез их страдания созерцали Страдания самого Христа. А какой священный трепет испытывается, когда при посвящении впервые посвящаемый сам оказывается у престола, а все остаются уже позади! И никого уже нет между ним и престолом... Едва душа выдерживает. Так да будет нынешняя Пассия посвящением нашим в страшное Страдание Распятого Сына! Позади остались все предстоявшие Кресту Христа. Со страхом Божиим приступим...

Одинокий холм. Неповторимый Крест. Одинокий Страдалец. Гвозди навечно соединили Христа со Крестом. Они теперь неотделимы и немыслимы друг без друга: Христос и Крестные Страдания, Крестные Страдания и Христос. С язвами Крестных Страданий Он ушёл на Небо, пребывает там и снова вернётся на землю.

О чём страждешь, Христе, Божественный Сын и Сын Человеческий? Какими страданиями налита была каждая капля Гефсиманского пота? Какие боли причиняли шипы Венца Твоего Тернового, Царь Иудейский? Какие муки пронзали Тебя вместе с Гвоздями? Какую горечь испил от Губки, от Страшной Чаши? Какой удар нанесло Копие?

О чём страждешь?..

В Ту Страшную Ночь они тихо падали на землю Гефсиманского сада. Орошали ту землю, обжигали её, впитывались, освящали. То были капли Кровавого Пота Божественного Сына и Сына Человеческого, Великого Страдальца.

А первые капли пота выступили на согрешившем челе другого страдальца в другом саду. В Эдемском саду было сказано Адаму: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят» (Быт.3:19). Тогда в Эдемском саду были начаты человеческие страдания. Пассия началась.

От Эдемского сада до Гефсиманского... Пот и труды, и страдания. То, что должно было совершиться в радости и блаженстве – труд и питание от земли (Быт.1:29; так же Пс.127:2) – теперь исторгает пот в великих трудах, пока не возвращает потеющего труженика–страдальца в землю, в прах (Быт.3:19; Еккл.12:7).

Гефсиманский Пот искупил и вобрал в себя пот утративших Эдем. Если слить весь пот согрешивших и изгнанных из Эдема людей, то это и будет Пот Гефсиманский. Сын Человеческий взял на Себя все труды и страдания людские и тоже в Поте Лица Своего ел Хлеб Свой. То был не хлеб пшеничный. Он говорил: «У меня есть Пища, которой Вы не знаете... Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его» (Ин. 4:32,34). Да, эту пищу не знал Адам, не познали и люди. Они нарушили волю Пославшего их в мир. Они не стали утруждать себя исполнением воли Отца. И тогда это сделал Христос, Великий Труженик и Страдалец. Он пришел исполнить нарушенную волю Отца. «Не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф.5:17).

...И вот Гефсиманская Ночь. Надо сделать последний и страшный рывок. До сих пор Сын беспрекословно исполнял волю Отца. Всегда отвергал искушения древнего змия. Всегда мог сказать: «Я ничего не могу творить Сам от Себя... ибо не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца» (Ин.5:30). Исполнение воли Отца было Его Пищей, Его насущным Хлебом. Но вот Ему надлежало есть этот Хлеб, доколе не возвратишься в землю. Он был еще в Гефсиманском саду, а уже раскрывал ему свои объятия Смертоносный Крест, уже отверзлась Гробная земля, готовая Его поглотить. Новый Гроб Иосифа Аримафе́йского уже был готов. И вот тут содрогнулся Христос, Божественный Сын и Сын Человеческий. Тут начал ужасаться, скорбеть и тосковать. На безгрешном Челе Его, вместившем в Себя все грехи людские, выступил пот. Так мгновенно выступает пот у странника, поднимающегося в гору, когда внезапно перед ним отверзается страшная бездна. Начались страшные Страдания и невиданная брань. Приближалась последняя черта.

...Пока, наконец, тишина ночного сада не разорвалась Его молитвенным воплем: «Не Моя воля, но Твоя Да будет!» (Мф.26:39; Мк.14:35,36; Лк.22:42; Флп.2:8; Евр.5:7–9). А с чела Его па землю крупными каплями скатывался Кровавый Пот. Земля была готова поглотить вместе с теми каплями и Источавшего их. А Он был готов уйти в неё. Воистину, Он ел Хлеб исполнения воли Отца до возвращения Своего в землю. Исше́дший из Вифлеемской пещеры теперь уходил в Гро́бную.

...А на землю падали капли Пота. В них был весь пот Адамов, весь пот рода человеческого. Все муки и труды Адамова пота ощутил в себе и перенес второй Адам, Божественный Сын и Сын Человеческий.

…«И был пот Его как капли крови, падающие на землю» (Лк.22:44). Пот Адамов не мог быть искуплён таким же потом. Пот второго Адама растворен Кровию. Только Кровавый Пот мог искупить обычный пот согрешивших. То был Пот Гефсиманского Страдальца.

...А в бесконечных просторах Космоса нёсся шар Земли. На него падали капли Кровавого Пота, искупившего пот согрешивших. И шар Земной уносил эти драгоценные Капли навстречу открывающимся ему бесконечным пространствам.

О чем ещё страждешь, Христе, Божественный Сыне и Сын Человеческий?

Они вонзались в Чело Великого Страдальца, Божественного Сына и Сына Человеческого. Они источали из Главы Его Кровь. Вместе с Терновым Венцом «Он взял на Себя наши немощи и понёс наши болезни... Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нём» (Ис.53:4–5; Мф.8:17; 1Пет.2:24; Рим.4:25).

По Терновому Венцу били тростию, и терния всё глубже вонзались в Страждущую Главу. Ах, терния, откуда взялись вы? Как оказались вы на Челе Лучшего из сынов человеческих?..

...И опять Эдем. Согрешившему Адаму говорит Бог: «Проклята земля за тебя: со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; терния и волчцы произрастит она тебе» (Быт.3:17–18).

Вот откуда взялись тернии, эти страшные шипы! По велению Божию при творении мира земля произрастила зелень, траву и деревья благие (Быт.1:12). Терниев не было. Человек был создан как венец творения. Но он согрешил. И его грех извел из земли терния и волчцы. Это проклятие земли за грех Адамов. И это проклятие берёт на Себя второй Адам. Венец из терниев увенчал Его Чело, и шипы терниев ранят Его, вонзаются. По Терновому Венцу бьют тростию. Всё глубже страдания.

Какие муки претерпел Ты, Терновым Венцом Увенчанный?

...Тернии вместо пшеницы. Христос однажды предложил народу такую притчу: «Царствие Небесное подобно человеку, посеявшем у доброе семя на поле своем; когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницей плевелы и ушёл» (Мф.13:24,25). Так было и в Эдеме. Когда не прободрствовали Адам и Ева, то пришел враг Божий, древний змий, и не уберегли они вверенного им. И стали расти и глушить пшеницу тернии.

Тернии – это нарушение Богом данного миропорядка. Это порча «доброго поля». Это нарушение, привнесенное в природу и в душу человека духом зла. Не должно быть в мире ничего отвратительного, как ныне в змеях и прочих тварях, да и в самом человеке. Не должны были есть волки овец. Не должна была одна тварь губить другую. И сами стихии не должны были нести бедствий и гибели. Не должны были тернии и плевелы глушить пшеницу. Не должны были боль и страдания быть ощущением своего бытия. В безгрешном поле сердца и в чистом саду души не должно было быть терниев греха.

И вот всё это взял на Свою Голову увенчанный Терновым Венцом Божественный Сын и Сын Человеческий. Всё это нарушение мирового порядка, вся эта дисгармония Вселенной, вся эта порча природы и души, всё это воздействие духа зла страшными Терновыми Шипами вонзались в страждущую Главу великого Страдальца. Всё это ощутил и выстрадал Он тогда. И от этих Терниев струйки Крови обагрили Его чело.

...А в бесконечных просторах Космоса нёсся шар Земли. На нём Тернии Божественного Страдальца освобождали поросшие терниями пространства земли от проклятия. В Тот День Тернового Венца приготовлялся Грядущий День Жатвы, когда Ангелы–жнецы соберут тернии и плевелы и ввергнут их в огонь на сожжение.

О чём ещё страждешь, Христе, Божественный Сыне и Сын Человеческий?

Позади Гефсиманский сад с Кровавым Потом. Позади предстояние на судилище в багрянице и Терновом Венце.

Впереди Голгофа.

Впереди Страшная Чаша, от которой Он содрогался ещё Ночью в Гефсиманском саду, на которую Он был осуждён Утром на суде и испить которую Он устремился па Голгофу в Тот Страшный День.

Какую же горечь страданий испил Ты от сей Страшной Чаши, Божественный Сыне и Сын Человеческий?

И опять для уразумения этой тайны унесёмся мыслию туда, в Эдем, в начало всех земных начал, туда, где зачато было страдание.

Скользя на брюхе и шипя, уползает в кусты гордо и лукаво пришедший змий. Сюда пришёл, отсюда уполз. Его настигло грозное проклятие Божие: «За то, что ты сделал это (ввёл Еву во грех), проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей; и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем своим и семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить Его в пяту» (Быт.3:14–15). Теперь мы приближаемся к самой середине страшных Страданий Христа. Встречаются на Голгофе древний змий с семенем своим (рабами греха, распинателями) и Семя Великой Жены, Марии Богоматери. Семя Её – Божий Сын и Сын Человеческий. Пятою ступают на землю. Своим человеческим естеством Сын Божий ступил на землю. Ступил на главу змия–сатаны, ползающего по ней с тех пор, как низверг его на неё Михаил–Архангел. На Голгофе змий-сатана ужалил Христа в пяту, в человеческую природу Его, умертвив её. Это на Кресте Гвозди, как жало змиево, вонзались в Его Тело. А когда иссохшие Его Уста были смочены Губкой, напоенной в сосуде, полном уксуса, то испил Он всю Чашу яда змеиного. И тем сокрушил главу змия–сатаны, сломал жало смерти, которым является грех (1Кор.15:56).

Испил и умер.

Так испил Он Чашу. Так искупил Он грех. Так, быв укушен змием, исцелил укушенных змием.

И теперь Чаша, Змий и Яд – медицинский символ исцеления.

Теперь змий венчает рукоять архиерейского жезла, которым епископ пасёт стадо Христово, руководя его ко спасению. А над головками змиев архиерейского жезла – крест.

Божественный Сын, Семя Жены, умер, испив Чашу яда древнего змия, Чашу грехов и мучений людских, Чашу гнева Божия, и тем спас мир.

Гулко стучали удары молотка по гвоздям. Текла Кровь.

Высоко вознесён был Крест. Кровь, стекая с него, орошала землю.

Уста Страдальца–Сына произнесли: «Жажду!» (Ин.19:28) На Голгофе в то время была тьма. Это Чаша гнева Божия, от века занесённая над родом людским, над Шаром Земным, опрокинулась. И Он испил её всю. Всю до дна, до последней капли. До последней капли гнева Божия, до последней капли греха и страданий людских.

...Его Кровь истекла. Он отдал ее всю Земле. Она просочилась до черепа Адамова, погребенного на Голгофе под Лобным местом, под основанием Его Креста, и смыла его. А в Его Теле струился теперь уксус вселенских страданий и мук из испитой Им Чаши...

...В бесконечных просторах космоса нёсся шар Земли. Страшная извечная Чаша была опрокинута на него. На нём стучали удары молотка... Три часа нёсся шар Земли в вечном мраке бесконечных пространств.

Чаша была испита. Шар Земли вырвался из мрака, брызнул Свет, и он понёсся навстречу в его объятия.

О чём страждешь ещё, Христе, Божественный Сын и Сын Человеческий?

Иудеи, дабы не оставить тела распятых висящими на крестах в субботу – ибо та суббота была день великий, день ветхозаветной Пасхи – просили Пилата, чтобы перебить у них голени и тогда, уже умерщвлённых, снять с крестов. Так и сделали они. Но когда воины пришли к Иисусу и увидели Его уже умершим, то не стали перебивать Его голеней, но один воин ударил Копьём, пронзил Его рёбра, и тотчас истекла кровь и вода.

Пот, терния, укус змия. К этому в проклятии Божием за грех прародителей в Эдеме было присоединено ещё и такое. Жене Еве сказал Господь: «Умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей» (Быт.3:16). И эти муки взял на Себя Христос, Сын Жены.

По разумению Церкви, Дева Мария, избранная из жён, родила Сына Своего безболезненно³. О том пророчествовал ещё Исаия: «Ещё не мучилась родами, а родила; прежде нежели наступили боли её, разрешилась сыном. Кто слыхал такое? Кто видал подобное этому?» (Ис.66:7–8). Это могло произойти только лишь потому, что все муки чадородия принял на Себя Христос, Божественный Сын и Сын Человеческий. В страшных Голгофских Муках Он родил новых чад. Вместо рода первого Адама на Голгофе был порождён род Нового Адама, род Христианский.

...Вопияла кровь Авеля, убитого братом (Быт.4:10; Евр.11:4), ведь от неё не было потомства. И вот вместо потомства Каина и Сифа духовно рождается третий род, Авелев. На Кресте Голгофском от руки братьев Своих умирает Божественный Авель. И Кровь Его, не плотски, а Духом, рождает новый род. Он воскресил, породил к бытию этот третий род – род Авелев, род, рождённый от Духа (Ин.3:6). Род Каина погиб в воде (потопа), род Сифа погибнет в огне суда, род «Авеля» войдёт в обновлённый Духом Божий мир, в пакибытие.

Но Роды сии Голгофские были страшны и мучительны. В них были все муки родов Евиных, матерей земных. В них были все муки родов отцов духовных (Гал.4:19). В них же было и искупление от тех мук рождения, от греха прародительского.

От ребра уснувшего Адама была взята Ева. Когда глухо раздался удар копия на Голгофе, от Ребра уснувшего смертно Христа, второго Адама, изошла Кровь и Вода. И в них родилась и рождается Церковь, сия Новая Ева. В Воде Крещения и в Крови Причащения таинственно рождается новая благородная жизнь Церкви. В бескровных Таинствах Крещения и Причащения боль нами не ощущается. Всю муку рождения ощутил Христос, Божественный Сын и Сын Человеческий, когда умирал на Кресте. В том море Его Страданий мы все безболезненно родились.

...А в бесконечных просторах Космоса нёсся шар Земли. Он нёс Муки рождения новых обитателей своих. Страдал и умер на нём Сын Божий и Сын Человеческий. Удар копия возвестил, что рождение нового человечества состоялось. По Земле текли возрождающие её струи Крови и Воды.

И все сии проклятия Эдемские: пот, терния, муки рождения, укус змеи завершились кратким, страшным и последним проклятием: «В день, в который ты вкусишь от него (плода древа познания добра и зла), смертью умрёшь»(Быт.2:17; так же Рим.5:12; Рим.6:23).

В День Страшной Пятницы на Древе Крестном познал и вкусил Всё вселенское зло Сын–Страдалец, Сын Божий и Сын Человеческий. Вкусил и Смертию умер. Эту Смерть, как набатный звук колокола, возвестил миру удар Копия.

Та Смерть попрала всякую смерть.

Страдания души и тела ведут к смерти человека и природы. В Тот День Христос, Сын-Страдалец, вкусил, пережил и ощутил в Себе страдания душ и тел всех людей, всех поколений, ушедших и грядущих, страдания всего сотворенного. А, умирая, вкусил и ощутил муки всех смертей мира, умер их смертию. В Его Смерти были все смерти. Кто может в сие вникнуть?!

Он Смертию смерть попрал,

...В бесконечных просторах Космоса несётся шар Земли. На нём ежедневно звучат колокола, возвещающие о смерти живших на нём обитателей. На нём прозвучал Удар Копия, возвестивший о Смерти, поправшей всякую смерть.

Так Эдемова клятва: змиев укус, смерть, муки рождения, пот и тернии – постигла Христа и была выстрадана Им.

Это была Его Пассия.

Так страдал Сын.

Сын Божий и Сын Человеческий, Оставленный Богом и человеками. Исполняя волю Отца и спасая людей.

И в том была нестерпимая мука Его Страданий, что, приняв всю клятву за грех на Себя, сам грех, все болезни и скорби людские, Он был ими оставлен. Страдая за людей, Он был ими предан, осмеян, оплёван, распят и оставлен. Страдая за них, Он не имел опоры в них. Спасавший их, Он был не нужен им...

И когда в такой момент, распятый, людьми оставленный, Сын Человеческий обратил взор Свой к Отцу, Чью волю Он исполнял, то ответа не было. Небо было замкнуто, тьма была непроглядна и для Его всепроникающего взора. И Отец оставил Его! Это было сверх всего мыслимого и возможного! «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Пс.21:2; Мф.27:46; Мк.15:34)... Ибо люди, даже Богом (!) оставленные, во Христе, ныне претерпевшем ради них, имеют и в этом состоянии надежду спастись по вере, ко Христу прибегнув.

Отец же ради спасения самого падшего человека оставил Своего Божественного Сына во тьме богооставленности и вселенского страдания и греха.

Му́ку богооставленности постичь невозможно. Но эти слова Христа Богооставленного – не слова отчаяния, а слова веры в Отца, дарующие поддержку и Жизнь. О, как надо помнить нам с вами эти спасительные слова, подаренные нам Христом!

Теперь Он был совсем Один.

Теперь Он принял все Страдания.

...А в бесконечных просторах Космоса всё нёсся шар Земли. Нёс на себе Одинокого Страдальца, Божественного Сына и Сына Человеческого. И людьми оставленного, и Отцом, дабы всякий верующий в Него не погиб, по имел жизнь вечную (Ин.3:16).

Те Страдания соединили людей с Отцом. Оставленный ими, Он соединил их. Он, страждущий Сын Его и Страждущий Сын их, стал Великим Ходатаем между Им и ними.

Снова Пассия, и мы предстоим Кресту Распятого Сына Божия. Мы часто говорим о Страданиях Сына. О них мы и думали, поспешая сюда на Пассию. А подумал ли кто из нас о Страданиях Отца⁴, отдавшего Своего возлюбленного и единородного Сына на смерть ради взбунтовавшегося и падшего рода человеческого?..

На старинных русских крестах на самой верхней конечности Креста изображался Господь Саваоф, Отец. На малой верхней перекладине склонившиеся, приникшие к Кресту Христа Ангелы. На большой перекладине за руками Спасителя Солнце и Луна, как символы природы и стихии, как символ Христа и Богоматери. У подножия и на низкой перекладине Иерусалим, вне врат которого был распят Христос, и предстоящие. А на нижней части Креста череп Адамов, знаменующий собой и всю преисподнюю, и всех во аде держимых.

И все они участвовали в Пассии Христовой.

Когда страдал и умирал Христос, Сын Божий, содрогнулось в страданиях всё: Небо, Земля и Преисподняя. Всё пришло в движение. О том говорил Бог через пророка Аггея: «Ещё раз, и это будет скоро, Я потрясу Небо и землю, море и сушу, потрясу все народы, и придёт Желаемый всеми народами» (Агг.2:6,7; Евр.12:26).

Страдания Матери, Её стон и слёзы и из нас исторгали слёзы. То была Пассия Матери.

Страдания Сына едва вмещаются нашей немощью. Там и ум наш оцепенел, едва дерзая рассуждать. Там спасение наше, там жизнь наша и освобождение. Там Святое Святых Пассии.

А теперь Страдания Отца. Кто дерзнёт поднять главу свою и проникнуть в то, что творилось там, превыше Небес, что творилось в недре Отчем, откуда и изошёл Сын на Свою Пассию! Там совершалась Пассия Отца.

Неописуем Отец. А как описать Его Страдания? Земля, земля – вот что нам понятно. А потому здесь и надо искать образы Небесного.

Давно–давно, четыре тысячи лет назад, произошло в Древней Палестине событие, являющее нам Пассию Отца. Это было событие жертвоприношения праотцом Авраамом сына своего Исаака.

Бог именуется в Священном Писании Богом Авраама, Богом Исаака и Богом Иакова. Это указание на Св. Троицу: Бога Отца, Сына и Св. Духа. Авраам – образ Отца. Само имя его Авраам означает «отец множества». Исаак – образ Сына, Жертвы за мир. А имя Исаак означает «смех» или «он будет смеяться, веселиться». Это означает, что в Сыне вселенская печаль и страдание продолжатся в радость и веселие вечное. В Нём Пассия претворится в блаженство. Иаков, породивший двенадцать сыновей, родоначальников народа Израильского, – образ Духа Святого, почившего на двенадцати Апостолах и животворящего собою Церковь Апостольскую.

У Авраама был единственный сын (Измаил, рождённый от рабыни, не мог считаться и быть сыном его в полном смысле слова), сын и возлюбленный – Исаак. И вот Бог сказал ему: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» (Быт.22:2). Что испытывал при этом старец?.. Какая волна смущения и нестерпимого горя могла охватить его сердце! Молчит о том Писание. Только в кратких, до скупости, словах и одновременно простых и величественных описывается это событие. Живому сердцу предоставляется самому постичь и ощутить то, что постигли тогда старец и сын.

И уж вовсе молчит Писание о том, что происходило в недре Отчем, когда решено было в предвечном Совете Св. Троицы, чтобы Отец отдал в Жертву Сына Своего Единородного и Возлюбленного, в котором было Его благоволение. Что испытывал Отец, когда избрана была одна из гор грешной Земли для принесения на ней в Жертву Сына?.. Как взирал на неё безмолвно тысячи лет?.. Мориа и Голгофа. Эти две горы, кстати, совсем рядом. На одной должен Авраам принести в жертву сына, а потом Соломон построит на ней храм. На другой воины Понтия Пилата воздвигнут Крест. Две горы и два Завета Бога с людьми – Ветхий и Новый. И для обоих нужна жертва сына отцом. Что испытывал Авраам, когда седлал утром рано осла в дорогу, когда сам наколол дрова для всесожжения?.. Когда захватил с собою нож...

Какова была Пассия Отца, когда Его промыслительная Десница вела всемирную историю к Голгофской развязке?! Каково было Его Страдание, когда по Его Творческому велению произрастила земля именно те три дерева, кипарис, певг и кедр, из которых будет сколочен Крест?! Как взирал Он на эти деревья?

Тридневное странствие отца и сына, Авраама и Исаака, к горе Мориа. Только небо видело их, только земля слышала их шаги. А те два отрока-слуги, что сопровождали их, ничего никому уже не скажут.

Молчанием и тайной покрыто Страдание Отца, незримо тридцать лет и три с половиной года шествовавшего с Сыном к Голгофе. Страшным тридневным Молчанием и безмолвием покрыта Скорбь Отца, утратившего из Недр Своих Сына Своего Единственного и Возлюбленного, которого тридневно поглотили недра Земли и Преисподней. Только Вечное Небо видело, только Безмолвная Земля слышала.

Какая бесконечная скорбь была в очах Авраамовых, когда увидел он издалека то место, ту страшную гору!..

С какою страшной Скорбью из века в век, тысячелетиями, взирал Отец с Небесной дали на тот Холм, напоминавший человеческий череп. Лобное место, оно поглотило в себя череп первого человека, Адама, вышедшего непосредственно из Его Отеческих рук. И теперь оно ожидало Второго Человека, чтобы и его поглотить. Чтобы поглотить уже не творение рук Отца, но Самого Сына, изошедшего не из рук, а из Недр Его.

Что испытывал Авраам, когда взял дрова для всесожжения и возложил их на Исаака, сына своего возлюбленного и единственного? Когда взял в руки огонь и нож и пошли оба вместе в гору?..

А вот Древо Крестное на Сыне, а злоба людская, как огонь и нож. Медленно, падая, взбирается на Голгофский холм Сын. Незримо с Ним Отец. О, муки Отчии!

И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: «Отец мой! вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?» (Быт.22:7) Острее ножа пронзили отцовское сердце эти слова, нестерпимее огня жгли его.

В Гефсиманском саду, на Голгофском холме вопил к Отцу Сын. То был Нож и Огонь, то была Мука неописуемая. То была Пассия Отца.

Своими руками на вершине горы Авраам устроил жертвенник из камней, разложил дрова, связал сына своего возлюбленного и единственного, положил поверх дров (Быт.22:9). О, страшная Проскомидия, о, страшное приготовление жертвы, о, муки отцовские!

И Крест сколачивали. И древо положили. И Сына раздели, и поверх Креста положили. И стучали гулко молотки... Мукам Отца пределов не было...

И вот решительно сверкнул нож в руке Авраама...

Голгофская Крестная Пассия началась. Отец молчал. Он не отвечал Сыну. Все муки мира теснились в Сыне. Он вопил к Отцу Своему. Но Отец не отвечал Сыну, оставил Его, не был в Тот момент с Ним. Он пожертвовал Им. Он был без Сына.

...Под Ним, Одиноким Отцом, уносились миры. Они были теперь спасены. Творение Его было спасено. А Сына Его не было. И не было потому, что Сам оставил Его, пожертвовал... Жертвовал и страдал. Мог помочь и хотел, но не помогал. Для выражения тех Отцовских Мук слов нет.

О, разве не мог бы тогда Отец спасти Своего Сына, Единственного и Возлюбленного! Ведь знаем мы из Писания о Сыне, что «Он во дни плоти Своей, с сильным воплем и слезами принёс молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти» (Евр.5:7). Значит, мог!

Рассказывают, что в одном городе был закрытый суд. На него не пустили даже родителей пострадавших. Почему? Потому, что судили каннибалов, людоедов. Грамотные интеллигентные люди вылавливали детей и съедали. Родителей съеденных детей на суд не пустили. Они бы не выдержали. Последствия могли быть для родителей непредсказуемыми.

Какой отец может смотреть на то, как убивают его сына и, имея возможность помочь, не поспешит молниеносно на помощь! Но когда начались Крестные Муки Божественного Сына, то Он Сам остановил поспешающую Ему на помощь Руку Отца. Первое, что сказал Распятый Сын, было: «Отче! прости им, ибо они не знают, что делают» (Лк.23:34). А так, конечно, в прах обратил бы Творец взбунтовавшуюся тварь.

И не было бы мира, и был бы Сын, Единственный и Возлюбленный.

Но умолил Сын. Некогда Ангел удержал руку Авраама, занесённую с ножом для совершения жертвы. А здесь Сама Жертва, великого Совета Ангел, остановила Руку Отца, могущую спасти Жертву. И Жертва состоялась, «нож сверкнул». Сын прощал распинателей. Он не искал освобождения от Креста, не искал присутствия Отца. Однако Отца уже не было с Ним. Он оставил Его.

И был Сын один в Муках Своих.

И был Отец один в Своих Муках.

У Отца не было больше Сына?

...В бесконечных промерах Космоса нёсся шар Земли. Чрез великие просторы Вселенной он нёс Страдания Голгофы. А над всем Отец в Страдании Своём и страшной Пассии Отцовской. Он отдал Сына Своего Единородного и Возлюбленного.

Только спасённые миры текли по Ним вместе с шаром Земным по от века назначенным им стезям в бесконечных пространствах.

Страдала Матерь.

Страдал Сын.

Страдал Отец.

И содрогнулась тогда в страдании Вселенная.

Бог, «когда вводит Первородного во Вселенную, говорит: И да поклонятся Ему все Ангелы Божии» (Евр.1:6). От самого рождения Христа Ангелы были с Ним. В Рождественскую ночь они огласили своим славословием и пением Вифлеемскую ночь. И вот – Крест. Пассия. Страдания Христа, в тайну которых желают проникнуть Ангелы (1Пет.1:12). Они тогда низко склонились с Небес, изумлённо взирая.

Не удержался один Ангел. Слетел с Небес во тьму Гефсиманского сада и укреплял Великого Страдальца. По церковному Преданию, это был Архангел Гавриил. Ангелы не могли плакать со Христом. Ибо «хоть Ангелы прекраснее людей, но в их очах нет слёз» (Метерлинк, бельгийский поэт⁵). Но Небо склонилось к Земле. Ангелы были с Ним. Двенадцать легионов могло бы заступиться за Страдальца (Мф.26:53). Но им не было велено вступить в брань. И в Том было их страдание, что нельзя было заступиться.

А на Голгофе уже не было Ангела–заступника ни одного. Страдалец должен был страдать один... Была Тьма.

От тех Страданий содрогнулись Небесные воинства, незримо для людей склонившиеся с Неба.

...А в бесконечных просторах Космоса всё нёсся шар Земли. Над ним были с незримых Небес склонившиеся Ангелы. А огонь голгофских Страданий поглощал тем временем свою Жертву всесожжения.

Шар Земной, ты много страданий нёс в Тот Страшный День. А что было с тобой самим? Как перенёс ты Голгофскую Пассию? Стихии природные, как взирали вы на Страдания своего Владыки и Творца?

«И будет в тот день: не станет света, светила удалятся. День этот будет единственный, ведомый только Господу: ни день, ни ночь; лишь в вечернее время явится свет» (Зах.14:6–7).

Бесстыдно и дерзко взирали люди на Голгофскую Скорбь Страдальца. Били Его по Лику на суде. И вот скрыло солнце лик свой, не выдержало. И солнце и луна не дали света своего. И погрузилась Земля в страшную трёхчасовую тьму. Не могли светила взирать на Страдания своего Творца. Померк на Кресте Свет Истинный – померкли светила тварные.

Бесчувственны были каменные сердца распинателей, не дрогнули сердца людские. Тогда Земля потряслась, и камни расселись. «И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на Земле. Такое землетрясение! Так великое!» (Откр.16:18; «Чаша гнева Божия»). Содрогнулся Шар Земной, затрясся, лопнули камни, расселись, рассыпались. Так страдала Земля от Страдания своего Творца. И поныне сохранилась на Голгофе трещина, идущая не вдоль, а поперёк каменных слоев, что не могло произойти естественным образом.

Отверзлись гробы от потрясения земного. И гро́бные пещеры Иудейских гор и скал устрашали случайных странников и прохожих открытым видом костей и скелетов людских, истлевших саванов и могильной тьмою. Открывшиеся покойники ждали с почившим Голгофским Страдальцем День своего воскресения. (Мф.27:51–53).

Над Землёю была беспросветная тьма...

А ты, Иерусалим, город пророков и святых, город храма и жертвы, город царей и священников, что пережил ты? что ощутил? не остался ли бесчувственным? О, Иерусалим, Иерусалим, ты изверг из себя своего Владыку, вне стана твоего Он пострадал! О, Иерусалим!..

Тысячи и тысячи паломников с тысячами тельцов и овец наводняли в Тот День твои, Иерусалим, узкие улочки и дома. Твои священники и левиты заканчивали в храме последние приготовления к великой Пасхе. Мешала спустившаяся неожиданно тьма, но надо было спешить. Откладывать было некогда, к вечеру всё должно быть готово. И вдруг... изумленные взоры! – и остолбеневшие служители видят, как священная Завеса, полторы тысячи лет скрывавшая от взоров Святое Святых, рвётся... Рвётся сама сверху донизу. Не человек снизу, а некая Высшая Сила сверху разрывает, обнажая ветхую святыню... Хотелось зажмурить от страха глаза, чтобы не видеть непосвященным взором скрытое, неположенное им. (Только раз в год и только первосвященник мог зайти за Завесу) (Исх.30:10; Лев.16:2; Евр.9:7).

Казалось: всё, конец света!

...Так лихорадило шар Земной. В страшных конвульсиях умирал, кончался Ветхий Завет. Наставал конец и язычеству, и господству всей силы диавольской.

В великой Александрии Египетской эллинский ученый–мудрец Дионисий-Ареопагит, наблюдая страшную трёхчасовую тьму посреди дня, воскликнул: «Или конец мира, или Сын Божий умирает!»⁶

То умирал Божий Сын.

Сотник Лонгин и воины, стерегшие с ним Распятого, устрашившись весьма, воскликнули: «Воистину Он был Сын Божий!» (Мф.27:54).

...Лихорадило, трясло шар Земной. А он, погру́женный в страшную тьму, всё нёсся в бесконечных просторах Космоса.

В сотрясение пришло всё. Распятый Божий Сын и Сын Человеческий взял на себя все Страдания. Они все были в Нём. Но и все и вся содрогнулось от этого в страданиях. Не миновала Пассия и Преисподнюю. В её глубины, как молния, спустилась Душа Распятого Страдальца. И содрогнулись вра́тники адовы. И ужаснулись демоны и души нечестивых. «Что Тебе до нас, Иисус Назарянин, Сын Божий, оставь нас!» – вопили они (Мф.8:29; Мк.1:24; Иак.2:19). Но он не оставил их. Он возвестил им конец царства сатаны. Он там до основания сокрушил главу зми́еву, сатанинскую. И запечатал змия в бездну. (Быт.3:15; Откр.20:1–5).

И с сокрушенной главою мучился в вечной злобе запечатанный в бездну древний змий.

И, обезглавленные, расточились бесы, и побежали от Лица Великого Страдальца и рассеялись, как дым (Чис.10:35; Пс.67:2–3). Злобный ужас и трусливая паника! Страдание мелкое и никчёмное, и страшное!

И содрогнулись врата адовы. И выломал их Нисше́дший в преисподние места. И расхитил пленённых вечным пленом, вывел души из ада. И восстона́ла темница, сокрушены запоры вечные! Разрушено царство тьмы, разорено...

...А в бесконечных просторах Космоса нёсся шар Земли. Теперь муки, вопль и корчи постигли самое чрево его, глубинные преисподние места (Еф.4:9). И, как родящая мать, извергает Земля из чрева своего, из преисподних мест своих, веками и тысячелетиями содержавшиеся в ней души. То были муки рождения Церкви Первенцев. Воскресшие и исше́дшие из раскрытых гробов на Пасху святые и составили её. Крестная Пассия Христа подготовила Радость Пасхи. А Пасха стала Началом, Залогом будущего обновления всей Вселенной, когда будет Новое Небо и Новая Земля, которые мы ожидаем, где не будет болезни, ни страдания, ни печали, но жизнь бесконечная (Откр.21:1,4).

...А Новый шар Новой Земли понёсся в бесконечные просторы Нового Неба. Позади остались страдания. Их навечно поглощает смыкающаяся за ним кромешная тьма. Навстречу Обновлённой Земле, принесшейся из горнила страданий, брызжет сноп Света и радость бытия и блаженство.

Слово «Пассия» означает страдание, а в христианстве оно неразрывно связано со Страданием Иисуса Христа. Очами святых четырёх Евангелистов мир, как бы с четырёх своих сторон, взирает на страшное таинство Страданий Христовых.

Пророк Иезекииль пишет: «И я видел, и вот, бурный ветер шёл от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня; и из средины его видно было подобие четырёх животных... Подобие лиц их – лице человека и лице льва с правой стороны у всех их четырёх; а с левой стороны лице тельца у всех четырёх и лице орла у всех четырёх» (Иез.1:4,5,10). Подобное видел св. тайнозритель Иоанн Богослов: «После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе... и перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу: и посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади. И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему» (Откр.4:1,6,7).

В этих таинственных видениях пророка Иезекииля и апостола Иоанна под образом четырех животных св. отцы усматривали указание на четырёх Евангелистов: Матфея, Марка, Луку и Иоанна. Вид лица каждого из четырех животных является духовным символом Христа–Спасителя, как Его изображают св. Евангелисты. Матфей изображает преимущественно Христа как Сына Человеческого. Марк изображает особенно царственное служение Христа, символизируемым образом Льва. Лука изображает жертвенное служение Христа, символизируемое образом жертвенного животного Тельца. А тайнозритель Иоанн показывает Божество предвечного Слова (Логоса) Христа и тайны Его учения. Символ – Орёл летящий.

Всё это запечатлено в православной иконографии. На иконах св. четырёх Евангелистов изображаются образы соответствующих символических животных.

Вот и мы, представ этим Постом пред Распятием Иисуса Христа, углубимся в благоговейное созерцание Страдания Его, как Сына Человеческого (по Матфею), как Льва (по Марку), как Тельца (по Луке) и как Орла летящего (по Иоанну).

«Я человек, испытавший горе» (Плач.3:1), – плакал скорбный пророк Иеремия. Так может сказать о себе и каждый. Но был только Один, Кто мог бы о Себе сказать: «Я испытал горе каждого человека».

«Человек рождается на страдания, как искры, чтобы устремляться вверх» (Иов.5:7). И это о каждом человеке. Однако и это ни о ком не может быть сказано так, как о Сыне Человеческом, Которому еще к яслям принесено было с далекого Востока мирро – символ страданий. Он родился на Великие Страдания. Он – божественная Искра, устремившаяся из огня Страданий вверх, в Горний мир, освещая ночь вселенского горя. Вспомним Метерлинка: «Хоть Ангелы прекраснее людей, но в их очах нет слёз». Так вот для того, чтобы вкусить страдания людей и приобщиться их слёз, Владыка Ангелов, Иисус «не много был унижен пред Ангелами, дабы Ему... вкусить смерть за всех. Ибо надлежало, чтобы ... вождя спасения их совершил через страдания» (Евр.2:9,10).

На небе пели Ангелы, а в убогой пещере в яслях лежал новорожденный Сын Человеческий, рождённый на Великие Страдания, рождённый, чтобы испить Чашу всех страданий людских. Достаточно ли разумеем мы, что значит Сын Человеческий? Мы привыкли обращаться к Нему как к истинному и всемогущему Богу, но ведь Он и Сын Человеческий. Он нашего рода. Он имел и имеет нашу плоть и нашу кровь. В Его теле была заключена страждущая душа. Богочеловек Иисус, чудесно рождённый Девой Марией, и Бог, и человек есть, а посему именуется, как Сын Человеческий, как Спаситель человеков, ибо не только мы Его дети, но и Он – Сын Человеческий, Сын Давидов. Ему было присуще всё земное, кроме греха. А грех, кстати, как раз и не земной, не от земли, а от бесов. Грех не естествен природе, он – из падшего духовного мира и только проникает на землю к людям, губя их.

И так Христос, приняв на Себя человеческую природу, принял на Себя и все страдания.

И вот мы стоим у Распятия и со стыдом, с сокрушением и покаянием смотрим на страшные Страдания Сына Человеческого, причинённые Ему нами, грехами нашими, смотрим, как Он выстрадал их и, выстрадав, высвободил нас от них.

Страждет Сын Человеческий...

Книга французского писателя Виктора Гюго «Отверженные» заканчивается описанием смерти бывшего каторжанина, человека, проведшего всю свою жизнь в великих страданиях. Но когда он умирал, он не их вспоминал, но потянулся к Распятию, сказав: «Вот, великий Страдалец!»

Кто может понять всю тяжесть телесных мук распинаемого человека? Конечно, только те, кто был распят. Но они молчат. Они ушли от нас, они не могли оставить нам описаний пережитого ими. На современников Христа слова «и распяли его» наводили парализующий ужас. Столь ужасно было одно созерцание мук распинаемого человека! А видеть в то время это ужасное зрелище приходилось людям довольно часто. Мы привыкли относиться к Кресту, как к святыне. Привыкли видеть украшенные кресты. И потому утратили то страшное чувство содрогания, которое вызывают обычно орудия пыток и казни. Крестная казнь – одна из самых мучительных.

А Крестный Путь начался еще задолго до Голгофы...

...Сороковой день страждет изможденное постом тело Иисусово в безжизненной раскаленной Иудейской пустыне.

Как уставал Иисус после многотрудного дня к вечеру (Мф.19:13), но не имел после того где главу приклонить! (Мф.8:20).

«Он взошёл.., как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нём ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нём вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни»... (Ис.53:2–3).

И, наконец, настала Страшная Ночь и Страшный День. Тогда Он был схвачен вооружённой толпой. Он был избит, заушаем, оплёван. Тело Его было изнурено в молитве до кровавого пота. Он был измождён. Чело Его было увенчано терновым венцом. Страшные, жесткие шипы вонзаются. Появляются первые струйки крови. Но им этого недостаточно! Удары трости по голове – и глубже вонзаются шипы.

А потом тяжёлый Крест и Скорбный Путь. Удары воинов, гиканье толпы. Трижды падает Измученный.

А потом разрывающие тишину приумолкшей толпы удары молотка. Прошедшие через руки и ноги гвозди вонзаются в древо Креста.

Три часа висит на пробитых гвоздями руках Сын Человеческий. От уксуса с желчью, делающих человека бесчувственным к боли, Он отказался. Отказался избежать боль.

Боль кровоточащих язв, горячий жар висящего тела, удушье, смерть...

Невозможно без содрогания видеть всё это. Но есть в этом и ещё более непостижимая тайна. Её узрел Исаия–пророк: «Он взял на Себя наши немощи и понёс наши болезни» (Ис.53:4). Он испытал не только те телесные муки, которые испытывает каждый распинаемый. Он реально, физически ощутил, переболел и выстрадал все наши болезни, боли и муки! Кто может это постичь?! В католической церкви известно явление стигматизма, когда на теле подвижника открываются язвы на местах, где был уязвлен Христос. Православные подвижники находят этот опыт не соответствующим истинной духовности, находя его чувственным. Но он показывает, что один человек может реально ощутить муки и боль другого. И если человеку невозможно ощутить всё, что ощутил Страдающий Христос, то Ему возможно было ощутить все страдания, муки и боли людей. Он их выстрадал и тем нас искупил. «Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши... и ранами Его мы исцелились» (Ис.53:5; Мф.8:17; 1Пет.2:24).

...Так страдал, мучился и умирал Сын Человеческий страданьями, мученьями и смертию всех сынов и дочерей человеческих. Глубоким зримым свидетельством этих телесных мук является св. Плащаница Христова, ежегодно выносимая на середину храмов. То память о язвах и муках Сына Человеческого, которыми мы исцелились.

«Душа моя скорбит смертельно», – восстонал в Гефсиманском саду Иисус, Сын Человеческий (Мф.26:38). Непостижимы телесные муки Иисуса, но непостижимее Скорбь Его души!

Ф. М. Достоевский писал: «Великие люди испытывают великую грусть». Каковы же были Страдания и Грусть души всесовершенного и великого Иисуса!

О чём скорбит и страдает, в чём великая Грусть Сына Человеческого? Что исторгло из Него кровавый пот, когда ещё никто не бил Его? А чем терзалась душа Его, находясь в истерзанном на Кресте теле? Какая бездна скорбей исторгла дух из Сына Человеческого, когда в Голгофской тьме предал Он его Отцу Своему Небесному?!..

Могут ли наши души проникнуть в эти тайны? О, конечно, нет! Но тогда пусть они смолкнут и прислушаются к гласу Евангелиста, возвещающего нам об этом. Пусть вместят души наши, сколько могут, от тайны этого Страдания.

О чем страждешь, душа Сына Человеческого?

Как хочется видеть плоды трудов своих!

...И вот перед Ним волнующееся море людей, исцелённых Им, очищенных от бесов, прозревших, напитанных, наученных, воскрешённых. И вся толпа радостно восклицает Ему: «Осанна Сыну Давидову! благословен Грядущий во имя Господне! осанна в вышних!» (Мф.21:9). Но не радуется Он. Грустно спускается с горы Елеонской на ослёнке и плачет... Скорбит Его душа под крики всенародного ликования, ибо так скоро, всего через пять дней, та же толпа огласит площадь перед преторией прокуратора страшными и жуткими воплями: Распни! Распни Его!

Но что толпа?! Что пожал Он от учеников своих, сотаинников, с которыми три с половиной года пребывал денно и нощно? Один предал. Поцелуем предательства воздал за все милости и любовь Учителя. Трое ближайших учеников в страшный час Гефсиманской ночи спали, в то время как Он изнемогал в молитвенном борении до пота и крови. Пётр отрёкся. А все – разбежались. Вот и плоды трудов!..

Одиноко страдала всеми оставленная, не понятая душа Иисуса, Сына Человеческого. Страдала и безмолвно внутренне вопияла: «Избавь от меча душу Мою и от псов одинокую Мою; спаси Меня от пасти льва...» (Пс.21:21–22).

А как раздирали душу Его плачевные стоны, коим оглашали Скорбный путь Его Пречистая Матерь Его, жёны–мироносицы!

И вот Крест. Скорбный путь кончился. Висит на Древе Сын Человеческий. А у подножия его юный Иоанн, наперсник Его возлюбленный. Как дорог был Ему этот юноша! Как был тот верен! Один из всех учеников не дрогнул, один стоял у Креста Учителя. Как тяжко страдала душа Иисуса, сына Человеческого, от разлуки с ним. От мысли, что тот должен остаться ещё почти на век один в этом злобном греховном мире! Как хотел бы Он взять его с Собою в обители Отца! Но он должен был остаться ещё надолго. Разлука наставала, душа скорбела...

А вот и Матерь Его. Она тоже стоит у Креста. Сердца скольких мучеников и героев, выдержавших все мучения, расслабевали, когда до них доносились безутешные стоны матери родной. Мать Сына Человеческого стоит у Креста, видит все Его Страдания, разрывается Её Материнское сердце... Оружие прошло Её душу (Лк.2:35). А Сын видит. Видит, и душа Его страждет невыносимо, скорбит смертельно... Он тогда породнил Мать и ученика Своего. «Се, Мати твоя. А се, Жено, сын Твой» (Ин.19:26–27). Но могло ли это исцелить Скорбь Его о них?

То Страдания души Сына Человеческого.

Но вот величайшая тайна.

Как тело Иисуса, Сына Человеческого, претерпело физически все муки, и болезни, и самую смерть всех людей, так и душа Его перенесла, перестрадала, вынесла все муки и страдания душ людских. В скорбящей душе Сына Человеческого теснились все муки душевные всех сынов человеческих. О чём бы ни скорбела душа человеческая, всё претерпела душа Сына Человеческого...

Здесь тайна.

Здесь ум умолкает...

Но все эти страдания Сына Человеческого были только неким двором, преддверием к тому Страданию, на которое явился Он в этот мир. Он «предал душу Свою на смерть, и к злодеям причтён был, тогда как Он понёс на Себе грех многих... (и) изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши» (Ис.53:12,5); Мф.8:17; 1Пет.2:24).

Боль телесная, мука душевная. Но вот грех начинает давить сердце, грызть совесть, как червь, жечь, как огонь. Кто может перенести?! И вот Он не только умирает за грехи наши, но принимает их на Себя и в Себя. И это без всякого иносказания, реально! К злодеям причтён». Что испытывала, какие Страдания претерпевала тогда чистая душа Иисуса, Сына Человеческого?!

Все Муки ада и геенны претерпел, перетерпел, выстрадал...

Поколение к поколению, век к веку, грех ко греху. Напластовывается вселенский мрак, горит огонь несветимый.

Всё то претерпел и выстрадал Сын Человеческий...

Стоит Пилат, Римский прокуратор, перед волнующимся морем людским, собравшимся в то раннее утро на площади у претории. Пытается убедить их, что нет в подсудимом Иисусе Назарянине никакой вины. И тогда вывели из претории Иисуса в терновом венце и в багрянице, измождённого и избитого. Замерла толпа на миг, впе́рила взгляд свой в Сына Человеческого. И тогда сказал Пилат: «Се, Человек!» (Ин.19:5).

И увидел народ Человека. Того, который был до грехопадения, Того, который будет в вечности. Того, который вышел из рук Творца. Того, который восходит ко Отцу. Того, о котором мечтали и будут мечтать поколения. Того, которого искали философы и воспевали витии и риторы. Того, которого любило сердце и к которому воспаря́ется ум. И увидели люди идеал свой.

Се, Человек!

И томится душа человеческая. Томится и ищет идеал свой: «Скажи мне Ты, которого любит душа моя: где пасёшь Ты? где отдыхаешь Ты в полдень? к чему мне быть скиталицею возле стад товарищей Твоих?... На ложе моём ночью искала я Того, которого любит душа моя, искала Его и не нашла Его. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать Того, Которого любит душа моя; искала я Его и не нашла Его» (Песн. 1:6; Песн.3:1–2).

Тогда вышел пред волнующееся море голов Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: «Се, Человек!»

Не на царском престоле, не на колеснице триумфатора, не среди сказочных богатств, не в хламиде философа, а в терновом венце Страдальца явился Тот, Которого так долго ждали, так много искали. Только великие Страдания оказались для падшего человечества тем светом, тем ореолом, высветившим во мгле образ истинного Человека.

В терновом венце и багрянице – се, Человек!

Со времен падения Адама утратили люди образ Человека, растоптали в себе образ Божий. И стали походить на искусителя своего диавола. И уже не «человек се», но карикатура его населяет землю. Однако калека мечтает о здоровье, хромой о ногах, слепой о зрении. И вот утративший образ Божий уже не человек, уже не народ (Ос.1:9–10; 1Пет.2:10; Рим.9:25–26), ищет, однако, утраченное. Понимает человек, что не таков должен он быть. Но каков?..

И вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал Пилат: «Се, Человек!».

... И не узнали Его! О, ужас! Не узнали! «В мире был... и мир Его не познал. Пришёл к своим, и свои Его не приняли» (Ин.1:10–11). Искала Суламита Возлюбленного, но когда Он явился ей, не встала Ему навстречу, не открыла сердца своего (Песн.5:2–6). А когда опомнилась, когда взволновалась внутренность её от Него, Он уже ушёл...

Не узнали люди, распяли!

«Се, Человек!» – а воздух на площади разрывался от криков: «Распни Его! распни, распни!..»

А когда опомнились, когда через пятьдесят дней Дух Святой (это «рука Возлюбленного») коснулся сердец, когда взволновалась внутренность от Него, Его уже не было... Отперла душа двери сердца своего, а Он уже ушёл... Он сидел уже одесную Отца.

Распят на Кресте Сын Человеческий. И, взирая на Голгофу, видим: се, Человек!

Крест, сей образ и символ человека, осенил мир своим благословением.

Люди видели свой идеал, свой прообраз, свое совершенство в Увенчанном терновым венцом, в Распятом на Кресте. Здесь было воплощено всё идеальное, чистое, прекрасное. Здесь было превосходившее самые высокие чаяния и представления человеческие. Се, Человек! Здесь любовь и правда, здесь твердость и мужество, всепрощение и незлобие, искренность и чистота, совершенство и красота, смирение и кротость. Всё это видно здесь, под терновым венцом, на Кресте – се, Человек!

Священник совершает Таинство Крещения. Перед этим он трижды дует на крещаемого и осеняет его крестным знамением. Так вдунул, вдохнул некогда Творец образ Свой в первого человека. Так возвращается теперь человеку образ Божий, и он снова становится человеком.

У евреев слово «Адам» означает человек. На земле было два человека: Адам и Сын Человеческий. «Первый человек – Адам стал душою живущею; а последний Адам есть дух животворящий» (1Кор.15:45). Первый оживлён, Второй – животворит. В первого вдунул Господь дыхание жизни. Второй испустил дух, вися на Кресте. Первый, приняв дыхание жизни, стал душою живою, но грехом мир погубил. Второй, испустив дух, Сам остался бездыханен, но мир оживотворил. Первый, приняв жизнь, потерял её. Второй, потеряв её, всех оживотворил.

«Одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нём все согрешили» (Рим.5:12). Пришёл Второй Адам, и вторым человеком грех вышел из мира, а вслед за грехом и смерть. Жизнь теперь перешла во всех человеков, потому что в Нём все ожили. «Как преступлением одного всем человекам осуждение, так правдою одного всем человекам оправдание к жизни. Ибо как непослушанием одного человека сделались многие грешными, так и послушанием одного сделаются праведными многие» (Рим.5:19).

Едва ли кто помышлял об этих глубочайших тайнах, когда в то утро вывели Иисуса, Сына Человеческого, в терновом венце и в багрянице к народу; когда в тот день висел Распятый на Кресте!..

У древа познания добра и зла мистически (таинственно) все были в Адаме, приобщившись и исполнившись греха и смерти. У Древа Крестного благодатно все были в Иисусе, Сыне Человеческом, втором Адаме, приобщившись святости и жизни.

В первом Адаме принятие жизни в раю сменилось через грех утратою её и смертию. Во втором Адаме утрата Жизни на страшной Голгофе сменилась воскресением и жизнью.

По древнему преданию, Голгофа (Лобное место) является местом погребения черепа Адама. Сам её внешний вид напоминал верхнюю лобную часть человеческого черепа.

Умирал распятый Сын Человеческий на высоко поднятом Кресте. А под его подножием в недрах Лобного места покоилась лобная кость, череп первого согрешившего Адама. Струйка Крови сбежала от язв Сына Человеческого по Древу Креста, просочилась в землю, коснулась черепа, омыла его.

Сын Человеческий смертию смерть попрал!

Человек оставляет след на земле. А жизнь земная оставляет следы на самом человеке.

Голгофский Крест оставил свои следы – пять язв на Теле Сына Человеческого. Люди пытались завалить огромным камнем следы своего самого страшного преступления. Но следы остались...

Следы Голгофы ведут на самое Небо. Туда унёс вознёсшийся Иисус язвы на Своем Теле. Они теперь там вечное напоминание о Пассии, о Страдании Сына Человеческого.

А на земле, как след о Страданиях Его, остался одинокий холм, напоминающий лобную часть человеческого черепа, напоминающий о той страшной Трагедии, разыгравшейся на нём, о той Великой Пассии Сына Человеческого. И поныне туда, к этому Следу, приходят люди...

«Вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим.8:22). И страшны эти страдания. Но особенно тяжело смотреть, когда страдает некогда величественное и могущественное животное. Какая тварь не содрогнётся от рыкания льва, царя зверей?! И как тяжело смотреть на него страждущего и умирающего! Но и в страданиях своих он величествен, ибо он, и умирая – царствует!

История знает страдания и казни царей. Например, публичная казнь на столичной площади в Лондоне восставшими могущественного монарха Карла I Стюарта в 1649 году. Или скрытая, наоборот, от народа казнь последнего православного самодержца Николая II Романова в Екатеринбурге в 1918 году. И есть в таких казнях нечто величественное и страшное. Убивают царя...

Но вот перед нами, собравшимися в этот воскресный вечер у Распятия, открывается картина священных Страданий Божественного Царя–Льва. Евангелист Марк, Страстное Евангелие которого мы только что слышали, показывает нам Страдания Христа как Страдания мучимого и казнимого Царя, символом которого является величественное животное лев – царь зверей.

Св. праотец Иаков, умирая, благословил своих сыновей. Благословляя сына Иуду, он провидит грядущего Царя–Льва: «Молодой лев Иуда, с добычи, сын мой, поднимается. Преклонился он, лёг, как лев и как львица: кто поднимет его?» (Быт.49:9).

Почти через две тысячи лет на Голгофе люди видели, как распинают очередного человека, приговоренного к смерти. А богопросвещенный взор тайнозрителя воспринимает больше: «Вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил» (Откр.5:5). В образе Льва видел Христа и пророк Ездра: «Лев, которого ты видел поднявшимся из леса и рыкающим... это – Помазанник» (3Ездр.12:31–32).

Проникнем и мы к тайне страждущего и в Страданиях Своих побеждающего Божественного Льва.

Тайну Страданий Льва–Христа прообразовал древний судья Израильский, богатырь Самсон. Силою Господа он растерзал однажды льва. А когда спустя несколько дней он пошёл посмотреть труп льва, и вот, рой пчёл в трупе львином и мёд. Он взял мёд и ел. И загадал загадку: «Из яду́щего вышло ядо́мое, и из сильного вышло сладкое.» Сам же и разрешил её, ибо люди не смогли: «Что слаще мёда и что сильнее льва!» (Суд.14:6–18). Но истинный тайный смысл загадки Самсона раскрылся только на Голгофе. Кто был сильнее Божественного умирающего Льва–Христа и что слаще спасения, вышедшего из Него, когда Он был растерзан?! Сей сладостный мёд спасения мог явиться только через смерть Божественного Царя–Льва.

Знали ли люди, что их Подсудимый Царь?

Знали ли люди, что распинают Царя?

Знали ли люди, что погребают спешно Царя?

Едва ли знали, но наверняка чувствовали.

Делали обычное дело, казня неугодного. Но всё свидетельствовало и всё ощущало, что совершается Необычное.

Тщетно искали иудеи хотя бы сколь-нибудь основательного лжесвидетельства, чтобы обвинить Иисуса. И тогда мнимые ревнители Царя Небесного вдруг слышат из уст Самого Подсудимого: «Вы у́зрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» (Мк.14:62).

Меньше всего Подсудимый в Своей простой одежде, в Своей телесной немощи, в Своём отрешённом виде, в Своём странном образе жизни походил на царя или хотя бы на потомка царского. Но первосвященники и старейшины народные всё ещё в ужасе от недавно пережитого. В их ушах всё ещё звучат крики многотысячной толпы и даже грудных детей: «Осанна в вышних! Благословен грядущий во имя Господне! Царь Израилев!» (Мк.11:9–10). Царь грядёт!.. Тогда они были в страхе, что дело их потеряно. Что воцарится этот ненавистный им странный проповедник и чудотворец. И хотя вид Его на ослёнке был более чем скромен, они в своём воображении уже рисовали Льва. Они сами не понимали, почему боялись Его. Но воцарения Назарянина не произошло. И, казалось бы, успокоиться им. Так нет же! Вот и теперь. Он пленён, в их власти, но почему-то спокойнее их. Как хотелось бы избавиться от Него! Но как? Кажется, трудно было бы представить себе нечто более убогое и жалкое, чем Стоящий перед ними. Но Он и убогий, и связанный, и подсудимый царствует над ними! И Побиваемый Он сильнее бьющих.

И вдруг эти странные слова, как гром, как могучее рыкание Льва, поразившие их: «У́зрите Меня: сидящего одесную Силы», т.е. Бога. О подобном помышлял из сотворённых однажды разве лишь Денница, падший дух. Кто же был Этот?.. И даже их пронзительные крики «богохульствует!» (Мк.14:64) не могли заглушить боль их же сердец, потрясённых Его спокойными, могущественными словами. Они не понимали, Кто стоит перед ними. Они не могли уразуметь тайну Сына, сидящего одесную Отца. Только чувствовало себя это Великое собрание пред Ним беззащитным, как ягнята пред Львом; как нашкодившие ученики пред внезапно вошедшим учителем.

А потом Он стоял пред Пилатом, наместником царя в Иудее. И Пилат мучительно пытался выяснить: Кто же стоит перед ним? И есть ли вина в Нём? Ему сказали, что это самозванец, делающий себя царём.

Пилат начинает допрос: «Ты Царь Иудейский?» (Мк.15:2). Это основной вопрос, который будет волновать Пилата, Римского прокуратора. Вокруг этого вопроса и весь его допрос. Иисус ответил: «Ты говоришь». Никогда об этом не говорил Сам Иисус. Здесь можно вспомнить поговорку «на во́ре шапка горит». «Своровавшие шапку» встретились с её истинным «Хозяином». Они сами все чувствовали, что Он их Царь, хотя Он всегда только служил им и никогда не пытался господствовать. Не хотели ли они и ещё ранее воцарить Его, когда Он напитал пять тысяч человек? (Мк.6:44; Ин.6:15). Но не понимали они, в чём Его Царство. Хотя и говорил Он им, что Царство Его не придет приметным образом, что оно внутри вас есть (Лк.17:20–21), но они этого не понимали, о том страдал Божественный Лев, Царь неземной.

И Пилату ответил: «Царство Моё не от мира сего» (Ин.18:36). Но в мире сём, в Страданиях Божественного Льва оно раскрывалось.

И в Пилате пробудилось нечто, что мёртво было в иудеях. После этого «странного» ответа он снова спрашивает и даже почти утверждает: «Итак, Ты Царь?» (Ин.18:37). Здесь Пилат думает уже не о тех царях, чьи царства можно найти на географической карте.

И опять отвечает Иисус: «Ты говоришь, что Я Царь». Был такой греческий мудрец Сократ. Он не любил высказывать своё мнение, своё учение. Он всегда стремился, задавая вопросы, чтобы собеседники сами приходили к определенным понятиям. Так и здесь. Так и здесь – не Иисус об этом говорит, а Его судья сам приходит к выводу, что Он – Царь. И уж только после этого Иисус открывает тайну, что он Царь – Царь Царства Истины. После этого Пилат называет Его уже не иначе, как Царём Иудейским.

Вот финальная сцена его суда. Он сидит на судейском месте Лифостротон пред огромной толпой и говорит: «Се, Царь ваш!», указывая при этом на измученного Иисуса. Они же закричали: «Возьми, возьми, распни Его!». Пилат говорит им: «Царя ли вашего распну?» Первосвященники отвечали: «Heт у нас царя, кроме кесаря» (Ин.19:13–15).

Так отреклись иудеи от своего истинного Царя, добровольно склонив главу свою под ярмо кесаря. Сменили истинного Царя на князя бесовского.

А Пилат? А Пилат, ради того, чтобы не потерять благоволения кесаря, предаёт на распятие истинного Царя. Так низко кончились его высокие поиски.

О том страдал Божественный Лев, Царь истинный.

Тела царей слуги умащают благовониями в особых покоях. А Царя Иудейского воины отвели внутрь двора, т.е. в преторию, и били.

Царей облачают в царские облачения. А с Царя Иудейского совлекли Его скудную одежду и, кощунствуя, облекли в подобие одежды царской, в багряницу.

Царей венчают короной царскою. А Царю Иудейскому возложили на чело терновый венок. У тех самоцветные камни украшают чело. У Него кровь красная выступила от жёстких шипов. По голове с терновым венцом били тростию...

Цари сидят на царских престолах, море людское приветствует их. Царя Иудейского в терновом венце и багрянице вывели и поставили пред Пилатом, на судейском месте сидящим. А внизу волновалось море людское и неслись истошные крики: «Распни Его, распни!»

Цари судят – Царь Иудейский судим и осуждён.

И в тех Царских Страданиях рождалось Царство Льва из колена Иудина.

А вот и Крест. И висит и страждет на нём Царь Иудейский, Божественный Лев. Над главой Его Пилат прибил дощечку с надписью: «Иисус Назорей, Царь Иудейский». Это была надпись вины Его (Мк.15:26). За это Он был распят, за это страдал. Страждет на Кресте Царь за то, что Он Царь. Страдает Лев за, что Он Лев. И надпись была на трёх языках: еврейском, греческом, римском. Царство Распятого Царя должно было покорить религию (евреи), культуру (греки) и государство (римляне). Всё и во всём должен стать Христос.

А под дощечкой с надписью висит Распятый Царь.

Висит Царь Ангелов. Но они не слетели с небесных высот. Не ополчились за Него. Не рассеяли гонителей. Не повергли распинателей. Не спасли своего Царя. Ибо Он Сам отказался от их помощи. Величественный Лев принял Страдания добровольно.

Висит Царь Иудеев и всякого человека. Но они смеялись над Ним. Они били Его. Они плевали в Него. Они кричали Ему: «Если Ты Царь Израилев, сойди с Креста!» (Мк.15:32). Так мелкие жалкие твари, которые рассеиваются от одного звука львиного рыка, подкрадываются к нему, когда он умирает... Набрасываются, когда он мёртв.

Висит Царь природы. Не выдержала природа вида Распятого Царя своего. Не выдержала: скрыло солнце лучи свои, померкло. Содрогнулась земля, лопнули камни, расселись. Открылись гробы...

Раздирали иудеи одежду свою при сильных потрясениях. Разодралася завеса храма, когда умирал Господин и Царь его.

Внешне в тот день царствовали Иудеи, царствовал Пилат, царствовала толпа. Оно могли бы торжествовать.

В страждущем Льве мы видели некую иную и страшную славу, красоту и величие. Лев – Царь.

В страждущем Тельце отпечатлена безмерная горечь греха, бездна страданий за него большого, но кроткого и несопротивляющегося животного. Телец – Жертва.

Св. Евангелист Лука изображает жертвенную сторону служения и Страданий Христа. Символ – Телец.

А теперь углубимся за Христом в ночной тенистый Гефсиманский сад, дабы соделаться зрителями и безмолвными свидетелями Его моления о Чаше. Дабы увидеть, как Он в душе Своей уже отдаёт Себя в Жертву, которую надлежит принести в наступающий День.

Но прежде пусть мысленный наш взор унесется к предвечному бытию Св. Троицы. Когда ещё не было созданий Божиих, искони, от начала, прежде бытия земли. Когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою. Прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда ещё Бог не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. (Прит.8:22–26). Тогда предвечно существовала Св. Троица. Тогда от создания мира заклана была Жертва Божественного Тельца. Св. Писание говорит о Христе, как об Агнце, закланном от создания мира (Откр.13:8). Бог «избрал нас в Нём (имеющем быть принесённым в Жертву) прежде создания мира... предопределив усыновить нас Себе чрез Иисуса Христа» (Еф.1:4–5). Мир ещё только должен был появиться, ещё только рождался в предвечной Мысли Божией, а во Св. Троице уже принесена за него Жертва.

Это изображено на удивительной иконе прп. Андрея Рублева «Живоначальная Троица». В основу этой иконы взято явление Аврааму у дубравы Мамре Св. Троицы в виде трёх Мужей–Ангелов, которым он приготовил в трапезу закланного тельца (Быт.18:1–8). На иконе же изображена Предвечная Троица, до создания мира, в виде трёх Ангелов, сидящих в круге. Круг – символ вечности и единосу́щия. В центре Ангельского – Троичного круга на столе стоит Чаша, а в ней Глава принесенного в Жертву Тельца. Три Ангела, три Божественных Ипостаси, безмолвно взирают на Чашу. Тогда, в предвечном Совете Св. Троицы, было определено принести в Жертву за имеющий создаться мир Божественного Тельца, Христа–Спасителя.

... Мир спал в ночи. Дерева ночного сада склонили низко ветви свои к молящемуся Иисусу. Приготовлялась Жертва, Кровная Проскомидия. Пред Его взором была Страшная Чаша... Он её видел предвечно, теперь Он увидел её снова. То, что тогда было совершено в Совете Св. Троицы, то теперь должно было совершиться во плоти на земле. А жертвенным Тельцом был Он Сам. Молитвенно боролся до кровавого пота Иисус. То, что было определено, теперь должно было быть выстрадано.

Но прежде чем эта Жертва была принесена во Христе, она была прообразо́вана жертвенными животными дохристианского мира. Греческий историк Плутарх пишет, что видел всякие города, без стен, без царей, но не видел города без жертвенника. По всему миру горели жертвенные костры, проливалась кровь животных, приносились жертвы... Этого требовала совесть людей, порождённая и осквернённая грехом. Приносили жертвы и евреи, наученные тому Самим Богом. Так была у них особая жертва – жертва рыжей телицы.

Непорочная рыжая телица приводилась к священнику. Он выводил её вон из стана на чистое место и там пред ним закола́ли её. Священник перстом брал кровь её и семикратно кропил ею в переднюю сторону скинии (храма). После этого она вся, со всеми внутренностями, сожига́лась и приносилась во всесожжение Богу за грехи людей. Пепел телицы собирался и полагался на чистом месте вне стана. Этим пеплом освящалась очистительная вода для очищения израильтян от скверны и нечистоты (Чис.19:1–12).

Как и прочие жертвы, эта жертва указывала на Жертву Христа. Телица – Христос. Рыжий цвет указывал на кровь. Выведение за стан телицы – выведение за стан Иерусалима Скорбным путём Христа. Кровь телицы – Жертвенная Кровь Страданий Христа. Семикратное кропление в сторону храма – семь Таинств Церкви, имеющих в основе своей жертвенную Кровь Христа, Божественного Тельца. Всесожжение – отдача Христом всего Себя в Жертву за мир. Пепел – то, что осталось от рыжей телицы, освящает очистительную воду. От Жертвы Христа остался Крест, освящающий воду живую, текущую в жизнь вечную (Ин.4:14). Это и вода Крещения и освящение всего через Крест.

Но прообраз есть прообраз, он не согреет, не напитает, не очистит, не спасёт. «Ибо невозможно, чтобы кровь тельцов... уничтожала грехи» (Евр.10:4). ...Горели жертвенные костры, а тьма греховная всё гуще окутывала землю. «Тогда Создатель всех повелел Мне (Божественному Тельцу, закланному прежде создания мира, Сыну Его Первородному), и Произведший Меня... сказал: «Поселись в Иакове и приими́ наследие в Израиле» (Сир.24:8–9). Тогда Я сказал: «Вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже» (Евр.10:7). И Он пошёл.

...Предутренне сгущалась тьма. Молчал ночной Гефсиманский сад. Одиноко, до кровавого пота, молился Иисус. В страждущей душе Своей Он уже приносил Себя в Жертву. Пред Его очами была та предвечная Чаша и Телец, закланный... Смертельная Скорбь уже началась.

Жертвенная Чаша начинает наполняться первыми каплями Крови. То были капли Гефсиманского пота и крови.

И снова ещё одна ветхозаветная картина показывает нам, что это означает.

Три царя: Израильский, Иудейский и Едомский, объединились против Моавитского царя (4Цар.3:9). Страшное поражение уже потерпели моавитяне от союзников. Многие пали в сражении. Города их были разрушены, поля их забросаны камнями, протоки вод запружены, леса вырублены. Остался один и последний город. С семьюстами воинов Моавитский царь ещё раз пытался пробиться, но не смог. Верная смерть и окончательная гибель нависла над ним, над последним его городом и народом. И тогда, в безысходном порыве, царь взял сына своего первенца, которому следовало царствовать после него, и взнёс его на городской стене в жертву всесожжения!

..Догорал страшный огонь на стене. Ветер разносил последние его искры и развевал пепел сожжённого...

Содрогнулись сердца грубых воинов израильских, ничто не останавливало до сих пор их смертоносного натиска. А это вызвало большое негодование среди них, и они без боя отступили от стен осажденного города и возвратились в свою землю. (4Цар.3:24–27). На крыльях ветра догоняли их последние лоскутки пепла сожжённого...

Отец пожертвовал Сыном и спас народ и отечество.

В Ту Страшную Ночь в ночной глубине Гефсиманского сада Сын видел Чашу и Закланного Тельца. Отец пожертвовал Сыном. «Отче Мой! Если возможно, да минует Меня Чаша сия!» – молился Божественный Сын. Но Чаша не миновала (Мф.26:39).

Это было последнее, что можно было сделать при виде гибнущего стана рода человеческого, окружённого несметной ратью духов злобы и тьмы. Все попытки людей вырваться из окружения греха остались тщетными. Мир погибал. Тьма сгущалась. Гибель вечная была неотвратима! И когда после пророков, священников, Закона, после милостей и наказаний, которыми многократно и многообразно посещал Бог народ Свой, ничто не помогло, тогда взял Бог Сына Своего Первенца, Который должен был царствовать в этом мире, ибо для Него он и был создан, и вознёс Его на Стене в страшную Жертву Всесожжения (Евр.1:1–2; Кол.1:16–17).

..."Догорал костёр». Заунывно дул ветер над опустевшей Голгофой. Полчища сатанинские дрогнули и отступили, ушли в «свою землю», запечатаны в бездну (Лк.8:31; Откр.20:1–3).

Люди спасены. Земля спасена.

...Кроткий взгляд тельца, большого, но не сопротивляющегося животного простой, не чающий коварства. И на нём легкий налёт грусти. Его ведут на заклание. Таков был Сын, пожертвованный Отцом.

Но и Сын пожертвовал Отцом. Сам будучи Жертвой, и Он жертвует всем. «Сущий в недре Отчем» (Ин.1:18). Он оставил Отца и стал как один из нас. Из долины земной, из скорби великой вопиет и молится Он теперь Отцу Своему как человек. И более того. На Страшной Голгофе Он вовсе теряет Его. «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф.27:46; Мк.15:34). Вот страшная Жертва! Кто может постичь это?! Какие Муки Сыновней любви! Сын был радостью Отца всякий день, веселясь пред лицом Его во всё время (Притч.8:30). Но Он оставляет Отца, уходит в греховную мглу земли. Он, Божественный Телец, принёс эту Жертву. Страдал бесконечно, но принёс.

Божественный Сын жертвует Небом и Престолом Небес. Все воинства и чины Ангелов и Архангелов служили Ему. Все ликовали пред Лицом Его. Все поклонялись пред Престолом Его. И это всё Он оставил. И этим пожертвовал.

В часы Голгофских Страданий уже не пели Ему Ангелы и не укрепляли в Муках Его. А вместо Престола стал Ему Крест, а вместо небесных сокровищ – гвозди. Такова была Его Жертва.

Сын жертвует Матерью. Кто был Ему ближе Той, Которая носила Его во чреве Своём под сердцем, Которая отдала Ему всю любовь Свою Материнскую, и можно дерзновенно сказать: всю любовь рода человеческого! Как проходило оружие Его Страданий душу Её (Лк.2:35)! Как хотела бы Она уберечь Его! Но Он жертвовал Ею, жертвовал, страшно страдая от того Сам. Он жертвовал Ею и в двенадцать лет, оставив Её, а Сам пребывая в храме (Лк.2:42,46–49). Он жертвовал Ею, даже не приняв Её, когда Она с братьями Его пришла, желая забрать Его от злобы иудейской (Лк.8:19–21). Он жертвовал Ею, вися на Кресте. Как хотел Он быть с Нею! Но Ему надо было остаться Одному, чтобы Одному испить Чашу Страданий и грехов людских. И Он оставляет Её, вместо Себя дает Ей иного Сына – Иоанна. Уступил Своё место. Вот ещё одна мучительная Жертва!

И наконец, Он жертвует Собою.

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15:13). Так сказал Христос. И не только сказал. Он отдал душу Свою, жизнь Свою и не за друзей только, а за распинателей, за врагов. Кто же вору ещё и подарок дает! Кто не пожелает наказать его? Кто, хотя и простив, захочет ещё и встречаться с ним?! Кто? – Иисус! Он не подарок, а всего Себя отдаёт распинателям, ворующим жизнь Его. И не как герой, который, умирая, проклинает врагов своих и верит в будущее возмездие. Нет: Он, умирая, любит их. Он не только жизнь Свою отдаёт, Он Себя отдает, Свое сердце, Свою любовь. Он не герой, а Жертва добровольная. Жертвует Себя для них. Он жертвует не жизнью только, а жертвует чистотою Своею, взяв грех людской на Себя, став за нас грешником и про́клятым, «к злодеям причтен» (Лк.22:37). Можно мужественно пострадать за кого-то, но кто возьмет грех чужой на себя?! Можно быть «эллином для эллинов, иудеем для иудеев» (1Кор.9:20–22), но кто может стать «грешником для грешников»?! Это сделал только Один – Христос, Божественный Телец и Жертва. Что испытывал при этом Он? – этого не знает и не понимает никто! «Он топтал точило один, и из народов никого не было с Ним» (Ис.63:3).

Он пал Жертвой грехов людских;

Он пал Жертвой злобы людской;

Он пал Жертвой непонимания народного;

Он пал Жертвой зависти людской;

Он пал Жертвой предательства Иуды;

Он пал Жертвой тщеславия иудеев;

Он пал Жертвой слабости Пилатовой;

Он пал Жертвой грубости воинов римских;

Он пал Жертвой...

Кому нужна было эта Жертва? Она была принесена Правосудию Божию. Она была принесена греху и немощи людей. Она была нужна Отцу, чтобы соединиться с творением Своим. Она была нужна творению, чтобы соединиться с Отцом своим.

Это была Жертва Любви Божией.

Это была Жертва Премудрости Божией.

Это была Жертва Истины Божией.

В жертву приносят лучшее. Ибо остатки и избытки не могут считаться и быть жертвой. Отец отдал Своего Первородного, Единородного и Возлюбленного. Это – Жертва Божественного Тельца. Жертву невозможно оплатить или возместить жертвующему (жрецу). Оплатить и возместить можно только избытки и остатки. На жертву же можно ответить только жертвою. Так ответим же на Жертву Божественного Тельца жертвою своею, жертвою себя. Юность, таланты, энергию, силы, время, труды принесём в жертву Жертве Великой. Дочь нечестивой Иродиады принесла на блюде голову пророка, а мы принесём в жертву сердце своё, ибо зовет Отец: «Даждь Ми, Сыне, твоё сердце!» (Притч.23:26).

Глава жертвенного Тельца в центре круга, в котором изображены у прп. Рублёва три Ангела, являющие Св. Троицу. Жертва – центр христианства, сердце Церкви, сущность и основа теперь и нашей жизни.

Жертва отца остановила вражеские полчища и спасла народ моавитский. Жертва Отца Небесного рассеяла тьмы демонов и спасла людей.

Жертва рыжей телицы очищала телесную нечистоту прикоснувшихся к мертвецу. Жертва Божественного Тельца очистила всякую нечистоту самих мертвецов духовных и телесных. «Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы, через окропление, освящает осквернённых, дабы чисто было тело, то кольми́ паче Кровь Христа, Который Духом Святым принёс Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мёртвых дел, для служения Богу живому и истинному!» (Евр.9:13–14).

Кровью рыжей телицы кропили напротив скинии. Но Христос «не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию, однажды вошёл во святилище (Небо), и приобрёл вечное искупление» (Евр.9:12).

Жертва не предполагает возврата, как солнце не ждёт своих лучей назад.

Божественный Телец Христос, пав Жертвою, ничего не искал от неё взамен. Он висел на Кресте и кротко умирал, безмолвно страдая. В тот момент Он не помышлял, что будут прославлять Крест–Жертвенник, на котором Он был принесён в Жертву, что Ему будут воздвигать храмы, а Страдания Ею вспоминать в Пассии. Он кротко и безмолвно страдал. О суде и возмездии Он не думал, от таковых дум не сжимались мучительно Руки Его.

Телец трудится весь свой век. А потом его закола́ют в съеде́ние на тра́пезе. Божественный Телец Христос всю жизнь и всего Себя отдал на служение людям. А потом был заклан на Кресте в снедь людям на Страшную и Божественную Трапезу, что совершается по всем концам земли на Литургии. «Примите, ядите, сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов» (Лк.22:19; 1Кор.11:24)⁷.

Авраам заколол тельца и напитал Трёх Странников. То была Св. Троица. Её Жертва Ей же и приносится. Высоко подняв Дискос и Чашу с евхаристическим Хлебом и Вином, возглашает священник: «Твоя от Твоих Тебе принося́ще о всех и за вся»⁸.

Поклоняемся Страстем Твоим, Христе!

Поклоняемся Страстем Твоим, Жертвенный Телец.

Широко раскинула земля свои бескрайние просторы бездонной глубины голубого неба, манящего в лоно своё. В голубой выси одиноко и величественно парит орёл. Царь небесных птиц вперил зоркий взор на землю. Он едва уловим для земных, а его взор уловля́ет всё земное, и ничто не сокрыто от него. Увидев жертву, он комом падает, и тогда нет от него спасения. А когда жертва настигнута, то клюёт он, насыщаясь, кровавую пищу. И страшен он при этом и священен. «Возносится орёл и устроя́ет на высоте гнездо своё. Он живет на скале и ночует на зубце утёсов и на местах неприступных; оттуда высматривает себе пищу; глаза его смотрят далеко; птенцы его пьют кровь, и где труп, там и он» (Иов.39:27–30).

А увидев небо, он раскидывает крылья свои ему навстречу, и тогда ничто не удержит его и никто не настигнет. Могучи размахи крыльев, и, кажется, само солнце несётся ему навстречу. Древние верили, что он может даже взирать на дневное светило без ущерба для своих глаз.

Он роднится с порывами ветра, играя с ними и соревнуясь в полёте. Орел летящий – он недосягаем, величественен, прекрасен и священен. Он в небе царствует.

Что можно противопоставить орлу летящему? – Змея ползающего. Нет большей противоположности! Змей на животе своём ползает на земле, не имея возможности даже ходить. Он никогда не отрывается от земли. Ползая по земле, он и питается прахом (Быт.3:14). Он ядовит и отвратителен. А орёл весь в полёте. Небо, ветер и высота – стихия его. Между орлом и змеёй вражда. Мифология многих древних народов содержит сюжет борьбы орла и змея. Так, например, у южноаравийских племён в борьбе орла и змия орёл олицетворяет солнечное божество, а змий – смертоносное начало, связываемое с луной. А в эпосе Гильгамеша⁹ орёл связывается с вершиной Мирового Древа, а змий – с его корнями.

«И четвёртое животное подобно орлу летящему» (Откр.4:7).

Это символ четвертого Евангелиста Иоанна Богослова, который изображает Господа как Сына Божия, Его предвечное бытие и Божество. Св. Иоанн открывает внутренний, сокровенный духовный смысл учения Христа, проникает в тайны Царствия Божия. В неотмирные высоты уносит Евангелист своих читателей и даёт им созерцать их.

И даёт им созерцать Христа, как божественного Орла, летящего в Небесах. Святой тайнозритель, подобно Орлу летящему, «увидел Ангела, летящего посередине неба, который имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле» (Откр.14:6).

Замрём же и мы на краткое время и устремим взор свой в небесные глубины, чтобы увидеть там Христа – Орла летящего, чтобы проникнуть в тайны Страданий Его, в Муки страждущего Орла.

В чём же Страдание могучего Царя птиц небесных, Божественного Орла летящего?

С Елеонской горы спускается Господь, сопровождаемый ликующим множеством народа, вниз к Иерусалиму. Они радуются, а Он плачет. С горных высот слетает Орёл в долину на вольные Страдания. С каким ликованием встречал Его в Тот День Иерусалим! А Он, «смотря на него, заплакал о нём и сказал: о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих... Ты не узнал времени посещения твоего» (Лк.19:41–44). И плакал Сын Божий, неузнанный... «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» (Мф.23:37).

...И осталась птица без птенцов. Так и не собрала их под могучие крылья свои. Гнездо пустое... «Се, оставляется вам дом ваш пуст» (Мф.23:38). А вскоре и вовсе его разорили. И уже не над пустым гнездом, а над безжалостно разорённым, ибо оно было уже не нужным, одиноко кружила скорбящая Птица.

Так скорбел Орёл об Иерусалиме.

Сколько забот, материнской нежности, трудов положено было! Но не послушались. Ни пророки, ни храм, ни священство, ни наказания, ни милости, ни Сам Он не собрал их (Мф.21:33–39). Не захотели укрыться под крылья Божественного Орла...

Пройдет три с половиной десятилетия, и римские легионы разорят св. Иерусалим, а народ Иудейский рассеют по всему миру (3Цар.9:7–9; Ис.5:9,13,14). «Придут на тебя (Иерусалим) дни, когда враги твои обложат тебя ско́пами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне» (Лк.19:43–44).

Господь вознёсся. Разорено гнездо... Высоко в небе парит над ним скорбный Орёл.

«...Пришёл к своим и свои Его не приняли» (Ин.1:11).

О том скорбела Птица, о том скорбел Божественный Орёл в Тот День посещения, слетая с горной Елеонской вершины вниз, к Иерусалиму. То была Пассия Вербного воскресения. О том текли слёзы при общем ликовании толпы.

Св. тайнозритель видит не просто орла, но орла летящего. Высокий полёт – вот родная стихия орла. «Как орёл, поднялся высоко и среди звёзд устроил гнездо» (Авд.1:4). Вот как изобразил томление заключённого орла по полёту поэт Александр Пушкин в стихотворении «Узник».

Сижу за решёткой в темнице сырой,

Вскормлённый в неволе орёл молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюёт под окном,

Клюёт и бросает и смотрит в окно,

Как будто со мною задумал одно.

Зовёт меня взглядом и криком своим,

И вымолвить хочет: «Давай улетим!

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!

Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края.

Туда, где гуляем лишь ветер... да я!»

.

«Туда» стремился воспарить Божественный Орёл. В одной легенде говорится об обычае орла возносить птенцов своих к солнцу.

Всё это образы. Образы Христа, высоко летящего. И как хотел Он, чтобы люди «о горнем помышляли, а не о земном» (Кол.3:2). Как хотел бы с ними взлететь! Вознести их к Вечному Солнцу. Но стелется по земле мысль человеческая, ползает на животе и прахом питается. Он взлетает, а они остаются внизу. О том скорбел и тосковал Христос, Божественный Орёл богословия.

О рождении от Духа Божия говорил Христос, а учитель Израилев (Никодим) не может помыслить ничего иного, кроме рождающей утробы женщины–матери (Ин.3:3–4:10).

О негодной закваске фарисейского учения говорит Христос, а ученики Его не могут мыслить ни о чём большем, кроме закваски пшеничного хлеба (Мф.16:6,12).

О мече Страданий Своих и грядущих страданий Своих последователей–христиан говорит Он в последний вечер, а ученики не мыслят ни о чём другом, кроме двух мечей железных, которые были у них (Лк.22:36–38).

О Чаше гнева Божия, о Чаше скорбей и грехов людских, с Неба Ему являющейся в Гефсиманской ночи, смертельно скорбит и тоскует, молится до кровавого пота Спаситель, а ученики Его спят. Спят, и больше ничего.

Как хотел взлететь в Горнее Божественный Орёл, а они не следовали за Ним. Их непонимание и невосприятие, как путы, вязали Его крылья. О том скорбел Божественный Орёл. Ещё не скоро полетят птенцы Его, став орлами богословия, навстречу лучам Солнца Правды и Вечности... Ещё не скоро будут резвиться и играть на крыльях ветра...

А вот еще одна тайна, которую даже язычники предчувствовали. «Огонь пришёл Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением(огненным) должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится» (Лк.12:49–50).

Мифы многих языческих народов содержат сюжет похищения орлом огня и принесения его людям. В этом своеобразное предощущение язычниками того, что принесёт Христос.

...Высоко парит Орёл и зорко смотрит, может, где на земле засветится огонек, как томится Он в ожидании этого. Но огня нет. Под Ним – безжизненные пространства... Сколько раз огненные языки пророков касались этого народа, но не зажглись их сердца божественным огнём, всё мертво. Как желал бы Он видеть это горение! И в том Его Страдания.

Только Огонь Его Страданий, Огненного Крещения Голгофы, сможет низвести огонь Духа в сердца людей (Деян.2:3), зажечь их. Только от Огня зажигается огонь. И как томился Он в ожидании, пока сие совершится.

Сын Божий, Орёл Божественный, слетев с Небесных высот, принёс людям огненные языки Духа Святого. Совершил то, что все неосознанно ждали. Мифы язычников превратились в реальность Голгофы. Апостолы и их преемники разнесли потом этот Огонь по всему миру.

И ночь вокруг, и Свет теперь во тьме светит, пока не взойдет Заря...

Один парит в небесах, другой ползает на земле. Один царствует, другой пресмыкается. Один парит на крыльях, другой и ног не имеет.

И между ними борьба.

Мы уже говорили о мифах язычников, в которых говорится о борьбе орла и змея. И только христианская Церковь указала на суть этой борьбы и именует борющихся. Орёл – это Христос, сын Божий. Змий древний и лукавый – диавол и сатана. Орёл царствует над птицами, а сын Божий – Владыка Ангелов. Падший дух низвержен на землю и пресмыкаемся на ней в образе змия, пресмыкающегося, по земле ползающего, проклятию преданного. И жалит он теперь живущих на земле жалом смерти и греха.

И вот Орёл комом падает, поражая змия. Сын Божий воплощается и диавола поражает. Сокрушил главу древнего змия и «поглощена смерть победою. Смерть! где твоё жало? ад! где твоя победа?» (Ос.13:14; 1Кор.15:55).

Но прежде чем была одержана победа, были мучительные Страдания. Было «время (змия) и власть тьмы» (Лк.22:53). Были смертельные муки Гефсимании, Голгофы и Гроба. Была встреча Орла и змия в преисподней. Была кровавая битва...

Змий поражён. Но поражённый зверь особо свиреп. Сокрушённый змий в сильной ярости, ибо знает, что немного ему остаётся времени. Это всё изображено в виде́нии св. Иоанном Богословом Апокалиптической Жены и борьбы с нею змия–сатаны. Жена – образ Церкви Христовой. «Когда же дракон увидел, что низвержен на землю (поражён Христом на Голгофе), начал преследовать Жену... И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в своё место от лица змия и там питалась в продолжении времени, времён и полувремени. И пустил змий из пасти своей вслед жены воду, как реку, дабы увлечь её рекою. Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои, и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей. И рассвирепел дракон на жену, и пошёл, чтобы вступить в брань с прочими от семени её» (Откр.12:12–17).

Так эта страшная брань Орла и змия продолжается. Она была начата на Небе в войне Архангела Михаила и Ангелов его с драконом и ангелами его (бесами). Потом эта брань перешла на землю и нашла своё завершение на Кресте Голгофском, когда Божественный Орёл Христос сокрушил главу змия. А теперь поражённый змий обрушивает всю свою ярость на Церковь. Она же спасается в этой борьбе «двумя крылами Большого Орла» – Христа. Два крыла – Священное Писание Ветхого и Нового Заветов. Без этих крыльев нет полёта, а только ползание по земле и окончательная погибель от змия.

«Глаза его (орла) смотрят далеко;

птенцы его пьют кровь, и где труп, там и он»

(Иов.39:29–30)

Орел питается кровавой пищей. Высоко парит в поднебесье, зорко следя за добычей. Затем комом падает и насыщается кровавой нищей. «Возносится орёл и устрояет на высоте гнездо своё. Он живёт на скале и ночует на зубце утёсов и на местах неприступных; оттуда высматривает себе пищу...» (Иов.39:27–29).

Иисус говорит им: «Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его» (Ин.4:34).

Высоко на Небесах, на «недоступном зубце утёсов» престола Божия парит Божественный Орёл, Предвечный Логос. И вот Отец Его изъявляет волю спасти мир и землю с Небом соединить. Пища Сына есть Исполнение воли Отца. «Тогда Он сказал: вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже» (Евр.10:7). И слетает Орёл с Небес, «комом падает» на землю, воплощается. Падает, устремляясь к Кровавой Пище. Жаждет Страшной Крови... Он страшен при этом и священен.

Войдем в Сионскую горницу и узрим, что происходило там в последний вечер Его земной жизни.

После вкушения ветхозаветной пасхи с учениками Своими Он берёт Хлеб и Вино, благодарит Отца, благословляет, преломляет и произносит страшные слова: «Примите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое во оставление грехов» (Мф.26:26; Мк.14:22; Лк.22:19; 1Кор.11:24) и «Пейте... все, сия есть Кровь Моя Нового Завета, за вас и за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф.26:27–28; Мк.14:23–24; Лк.22:20; 1Кор.11:25)¹⁰.

И ученики Его взяли Тело Его и ели, а также из Чаши пили Кровь Его. То была Тайная Вечеря.

«Птенцы Его пьют Кровь».

А сам?

Об этом в богословии нет единого и окончательного мнения. Но на это указывают его слова, которые Он скажет ученикам Своим: «Истинно говорю вам: Я уже не буду пить от плода виноградного до того дня, когда буду пить новое вино в Царствии Божием» (Мк.14:25). Уже не будет больше, а значит, тогда пил!

Значит, тогда, в тот Вечер, ел Плоть Свою и пил Кровь Свою. Страшная Трапеза! Кто измерит эти Страдания?!

Вот Кровная Пища Божественного Орла. Вот исполненная воля Отца Его. Вот к чему грех наш привёл...

На Голгофском Кресте висело преломле́нное Тело, текла Кровь. А потом был бездыханный окровавленный Труп.

«И где Труп, там и Он».

...С Небесных высот комом слетел Орёл. Его Кровной Пищей стал Он Сам.

И чрез то напитал птенцов. Напитал в жизнь вечную. Ежедневно уже почти два тысячелетия совершается эта трапеза. И всё новые и новые орлята, напитавшись и окрепнув, взлетают в Горние выси!

...Ибо, «где будет труп, там соберутся орлы» (Мф.24:28). Эти таинственные слова сказал Спаситель в одной из Своих последних бесед с учениками.

«Труп» – это Он Сам, Закланный на Кресте. Он Сам и есть Божественная кровная Пища, Которую Он принёс «птенцам» Своим. К трупу слетаются орлы. Вот здесь, в храме, на Распятии пред нами этот Божественный Труп. И, как орлы, слетелись сюда на Пассию верующие. Чтобы поклониться Ему. А на Литургии, чтобы напитаться Плотию Его и Кровию. А на Страстную Пятницу вечером собираются все к Его Гробнице и Его Плащанице облобызать Бездыханного, душу свою напитать. Верных не трудно искать.

Где «Труп», где распятие Христово, где Христос страдает, там и они.

И когда вернётся Распятый на землю во Второе Своё Пришествие, когда узрят все раны «Божественного Трупа», тогда от всех концов вселенной, из глубины всех веков и тысячелетий слетятся, воспрянув, орлы, верные чада – «птенцы» Его.

Одним из таинственных символов первых христиан была птица Феникс. Древние мифы и предания сообщали о ней такое. Феникс имеет вид орла и великолепную окраску... красно-золотых и огненных тонов. Происхождение его где-то в Эфиопии или Аравии. Живёт пятьсот лет. Предвидя свой конец, Феникс сжигает себя в гнезде, полном ароматических трав. Из этого пепла рождается новый Феникс. По другой версии, Феникс умирал от вдыхания аромата трав, а из праха его рождался новый. И новый Феникс переносил тело отца своего в Гелиополь в Египет, где жрецы солнца сожигали его.

Таково предание. А от него – символ воскресения. Умирает Феникс – орёл. При жизни он не даёт потомства, но от праха его рождается новая птица.

Из праха, из Гробной пещеры, воскрес Христос. И не при земной жизни, но Распятый Христос, «Труп», во Гроб положе́нный, стал семенем великого потомства христиан. Не только Сам ожил, но мир совоскресил.

Но рождается жизнь во Прахе Убиенного.

Смертные Страдания Орла летящего и самая смерть Его стала началом новой жизни. И от праха своего умершие во Христе восстанут – крылья расправят, широко раскинут и унесутся в глубины Неба, в Гелиополь, к Вечному Граду Солнца...

Поклоняемся Страстем Твоим, Христе!

Поклоняемся Страстем Твоим, Сыне Человеческий!

Поклоняемся Страстем Твоим, Льве, Царю Божественный!

Поклоняемся Страстем Твоим, Жертвенный Телец!

Поклоняемся Страстем Твоим, Орёл летящий!

Поклоняемся Страстем Твоим, Христе!

...И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал ему: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твоё? Он сказал: Иаков. И сказал ему: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом и человеков одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи мне имя Твоё. И Он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моём? Оно чудно. И благословил его там... И взошло солнце, когда он проходил Пенуэл, и хромал на бедро своё. Поэтому и доныне сыны Израилевы не едят жилы, которая на составе бедра, потому что Боровшийся коснулся жилы на составе бедра Иакова.

(Быт.32:24–32)

Мы предстоим Кресту Христову, однако мысленно перенесёмся в ещё более глубокую древность. За две тысячи лет до Голгофских событий св. праотец Израильского народа возвращался из далекой чужбины в своё отечество. Ему предстояла встреча с братом, который хотел его убить.

...Родные места после долгих лет скитаний на чужбине, предстоящая завтра встреча – всё тревожило и волновало. Что готовит день грядущий?..

И вот настала ночь. Он оставил свои стада и слуг, оставил своих жён и детей у потока реки Иавок и уединился в ночную темноту. И там произошла та страшная и священная, таинственная борьба, о которой повествует бытописатель.

Та святая борьба Иакова с Богом таинственно вводит нас в ещё более священную борьбу Великого и Единого Голгофского Борца – Христа.

Иаков с Богом боролся, любовь с правосудием боролись, и поражённый Иаков вышел победителем. Мрак страшной ночи, в непостижимой борьбе проведённой, рассеялся. И утро настало, солнце взошло. Одиноко боролся Иаков под покровом ночи и, поражённый не в борьбе (ибо в борьбе он не отступил), а поражённый Таинственным Соперником в бедро, он один, хромая, побрёл навстречу восходящему солнцу в новый день. То гнев был сменён на милость. Справедлив был гнев Исава, хотевшего убить восхити́теля благословения отчего. Да и четыреста воинов он ведь зачем-то взял с собою! Воинов берут для поражения врага. Но всю ночь боролся Иаков и не отступил... «и побежал Исав к нему (хромающему на бедро своё) навстречу и обнял его, и пал на шею его, и целовал его, и плакали оба» (Быт.33:4). И осветило их, обнявшихся, плачущих и примирившихся, утреннее солнце...

Четыре стражи ночи. Четырежды вступил в страшную брань

– в лунной ночи Гефсимании,

– во мраке суда беззаконного,

– в бурной тьме Голгофской,

– в мертвящем мраке Гроба и преисподней

великий Борец Христос–Господь. Он боролся одиноко. Он не отступил. Он был поражён язвами крестными. Он Любовию Правосудие победил. Он гнев на милость сменил. Он, Сын Человеческий, хотя и поражённый, подобно Иакову, в бедро, встретил утреннее солнце, пошёл навстречу Новому Дню и с ополчившимся братом обнялся.

Гнев, смерть и ад побеждены, клятвы сняты, вожделенный мир пришёл.

Но прежде была ночь и борьба страшная. Как всех оставил Иаков, как все оставили Христа, и Он остался один, так оставим и мы всех и всё и углубимся во мрак той ночи и соделаемся благоговейными зрителями той страшной и таинственной борьбы.

– Борение Гефсиманское.

– Борение на суде.

– Борение Голгофское.

– Борение во Гробе и преисподней.

Это и есть четыре Пассии Христовы.

«...И находясь в борении, прилежнее молился» (Лк.22:44)

В ночную мглу у ручья Иавок углубился, оставив всех, Иаков–праотец. И там встретился с ним Некто и боролся. Боролся всю ночь...

В ночную мглу, пройдя долину Кедрон, оставив засыпавший угомонившийся Иерусалим, оставив уют Сионской горницы, оставив Своих учеников, взяв из них только трёх ближайших, но потом и их оставив, углубился на расстояние верже́ния камня в ночной Гефсиманский сад Иисус. Тень раскидистых дерев приняла его в лоно своё. Сомкнулись над Ним кроны вековых дерев, и только струилось мягкое серебро полной луны, высвечивая Великого Борца из мрака таинственной ночи.

...И началась брань.

То боролся Иисус. Сын Человеческий.

Кто был этот «Некто», встретивший Его в ночи и боровшийся? То был Он сам, То был Отец Его Небесный, то был сон учеников его, то был Иуда–предатель, то были воины с толпой, то был не понимающий происходящего Пётр.

«Не от Бога ли было назначено Иакову получить благословение? Не для исполнения ли Божьего назначения была употреблена хитрость? Так что зря ты сердишься, Исав, брат мой!» Но боролся ночью Иаков с собою, и взошло солнце над ним, смирившимся, семикратно кланяющимся брату своему...

И боролся Иисус с Собою ночью Гефсиманской, побеждая Себя для братьев, для восстановления нарушенного грехом их мира с ними. И «начал ужасаться, скорбеть и тосковать» (Мф.26:37; Мк.14:33). И восстонал: «Душа моя скорбит смертельно» (Мф.26:38; Мк.14:34). «И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие не землю» (Лк.22:44). После той ночи утренние лучи восходящего солнца не засверкали в прозрачных каплях утренней росы, но высветили багровые капли кровавого пота... Иисус Себя победил, людям поклонился.

В ту ночь живо предстоял Иакову образ отца своего Исаака–старца. Тот отвращался от него, но не отпустил его Иаков, пока не благословил его тот. И всё это живо вспоминалось и боролось с ним в ту ночь...

В ту Гефсиманскую ночь, освещённый лунным светом, боролся Иисус с Отцом Своим. Боролся одиноко, всеми оставленный.

Трижды вступал Он в ту брань. И страшно писать и говорить что-либо об этой борьбе, свидетелями которой мы не явились. Страшно проронить слово недостаточно благоговейное и священное, описывая это. Страшно словом своим неосторожным оскорбить и осквернить как-то те священные чувства Божественного Борца и таинственного Отца Его.

Долго молчал тенистый ночной сад. Но вот вопль разорвал то страшное безмолвие: «О, если бы Ты благоволил пронести Чашу сию мимо Меня» (Лк.22:42), «если возможно, да минует Меня Чаша сия» (Мф.26:39). То боролась немощь Сына Человеческого, страшась страшного страдания. То боролась чистота Его, страшась погрузиться в пучину всех грехов людских. То боролась Жизнь со Смертью, та борьба и ныне отражается в борении всякого живого организма с дыханием смерти.

И если сначала молил предположительно: «Если возможно», то дальше уже взывает утвердительно: «Авва Отче! всё возможно Тебе» (Мк.14:36), т.е. Сам отвечает на Свой вопрос «Если возможно?» (Мк.14:35) И отвечает утвердительно: «Да, ведь всё возможно, ведь всё, а значит, и это возможно Тебе». Это была страшная минута, когда казалось, что Сын победит, умолит Отца. И Он мог бы. Ведь сказал же Он потом Петру: «Или думаешь, что Я не могу умолить теперь Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов ангелов?» (Мф.26:53). Значит, и теперь, и даже потом ещё Он мог бы умолить, победить и... и тем потерпеть страшное поражение в этой битве!

Но Он не умолил, подставил бедро для поражения, как Иаков, и воскликнул: «Впрочем, не как Я хочу (а значит, хотел Он отвести Чашу), но как Ты!» (Мф.26:39; Мк.14:36; Лк.22:42).

Так сдался Сын Отцу и тем победил на первый раз.

Вторично Христос приступает к Отцу. Но теперь уже, как бы сразу сдаваясь Ему, сразу утверждая саму невозможность минования Чаши, которую допускал в первый раз:

«Отче мой, если не может Чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить её, да будет воля Твоя» (Мф.26:42). Если иначе невозможно, то пусть будет так, сдается Иисус, побеждая в страшной битве.

И в третий раз приступил к Отцу изнемогающий Борец–Страдалец, но скорее уже не для того, чтобы бороться с ним, а для того, чтобы всецело сдаться, принять, как Иаков, поражение бедра и тем одержать великую Гефсиманскую победу.

...Он смолк. Предутренне смолкли раскидистые дерева сада. Сгустилась тьма пред хотящим вскоре взойти солнцем. Он был хром и победил.

Когда Иаков боролся, в ту ночь жёны его и одиннадцать сыновей, ради которых отдал он столько лет своей жизни, спокойно спали.

Когда Иисус боролся в Гефсимании, в ту ночь спал Иерусалим, который столько раз Он хотел собрать, как птица собирает птенцов своих под крылья. Спали и одиннадцать учеников, которых Он так бы хотел видеть бодрствующими. Не спал один – двенадцатый, который лучше бы спал в ту ночь!

Как хочется в борьбе быть не одному! Трижды вступал в страшную и священную борьбу с Отцом Иисус. Как хотел бы Он хотя малого-малого участия не Иуды, не толпы, не исцелённых и воскрешённых Им, нет! но своих ближайших учеников, друзей–сота́инников. Для этого Он взял от одиннадцати отдельно трёх ближайших – Петра, Иакова и Иоанна. Взял и просил их об этом: «Побудьте здесь и бодрствуйте со Мною» (Мф.26:38). Но что случилось?

После первого, самого страшного моления о Чаше, Иисус обращается к Петру: «Так ли не могли вы один час (значит, целый час длилась первая молитва, первое борение) бодрствовать со Мною?» (Мф.26:40). Так изнемогающий в борьбе с Отцом Иисус вынужден был ещё бороться со сном учеников. «Я, изнемогая, борюсь, а вы спите!..» Какая священная обида! «Симон, ты спишь? (Мк.14:37) Ты только что заверял, что никогда не оставишь меня, и Я никогда не оставлял тебя, и ты спишь?! Все спят – ну, ладно, но ты, Симон, ты спишь? И ты, наперсник мой, Иоанн возлюбленный, и ты спишь? Что вы спите, когда я борюсь до пота и крови?»

И продолжает борьбу с их сном увещеванием: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение» (впали в искушение сна), дух бодр, плоть же немощна» (Мк.14:38).

После второго борения снова нашёл их одинокий Борец спящими. Отяжелевшими глазами смотрят они на разбудившего их Иисуса и не знают, что отвечать им (Мк.14:40). Как неприятно бывает, когда ты с жаром говоришь о том, что тебя волнует, а собеседник твой дремлет, когда ты говоришь о скорби своей, а он едва раздирает глаза свои от сна...

После третьего борения, Сам победив Себя, предавшись Отцу, теперь уже решительно будит их, укоряя: «Вы все ещё спите и почиваете? (Я уже трижды молился Отцу, боролся с Чашею, будил вас, а вы всё ещё спите?)» «Вот приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников, встаньте, пойдем: вот приблизился предающий Меня (он-то не спал вся ночь!)» (Мф.26:45–46; Мк.14:41–42).

Сон учеников полностью прошёл. Так, наконец, победил Иисус их сон, но тогда, когда уже не нуждался больше в их молитвенной поддержке, когда сам Один сражавшись, победил. Приближалось утро грядущего дня, и, разбуженные Им, но не своим состраданием и сочувствием, они уже только мешают Ему, не разумевая происходящего и даже отрекаясь от него.

Проснулись и жёны Иакова и сыновья его, когда он, хромой и победивший, вернулся к ним, зовя на встречу с братом своим.

Обрёл Иаков благословение отцовское – на смерть предал его в сердце брат родной. И вот борется он пред встречею с ним. Борется с тем отвращением и с тем страхом, которые имел в себе к предавшему брату своему...

Ночная тьма и тишина Гефсиманского сада разрывается топотом, криками, огнём факелов. Высвечивается бесчинная толпа воинов и прочих людей. От внезапного света ещё темнее кажется ночь вокруг. И в ореоле факельного света – Иуда.

О, как омерзителен должен был быть предатель в тот час при освещении факелов в ночном саду!..

С чем пришлось тут бороться чистому Иисусу?..

Вот толпа, жаждавшая смерти Его, и «стоял же с ними и Иуда» (Ин.18:5) – ну, каково после только что выстраданного Гефсиманского борения?!

Сколько любви было оказано Иуде, сколько трудов вложено в него, сколько благодати и чудотворных даров сообщено! И вот он – он с ними...

Тут в Иисусе и борьба с отвращением от прикосновения к чему-то омерзительному. Тут и борьба с Собственным карающим всемогуществом, чтобы не наказать и не изничтожить его тут же.

«Радуйся, Равви!» (Мф.26:49) – приветствует и целует Иуда.

И борющийся Иисус не отпрянул и не испепелил, но говорит в ответ: «Друг, для чего ты пришёл?» (Мф.26:50) «Друг!» – не ослышался ли Иуда?! – «Он именует меня, предателя, другом, не врагом?! Он предоставил еще одну возможность покаяния!» Но покаяние не родилось в душе предающего. Скорее он хитро думает: «Так что? Иисус поверил? Не знает, для чего я Его поцеловал? Всё ещё считает меня Своим другом? Так, может, и ещё раз мне всё сойдет незамечено? Мало ли как я оказался среди этой толпы, да к тому же и приветствовал ведь я его». Но Иисус, продолжает: «Иуда! Целованием ли предаёшь Сына Человеческого?» (Лк.22:48). И тем как бы говорит: «Я всё знаю, что ты творишь».

Борьба с предателем закончена. Внешне победил предатель. Иисус предан и в руках воинов. «Бедро поражено». Но все чувствуют, какую незримую великую победу одержал Преданный над предателем!

Четыреста воинов Исава шли навстречу безоружному Иакову. «Иаков очень испугался и смутился» (Быт.32:7). Но он не отступил, идя вперед, перешел поток Иаво́к, вступил в ночную темень и боролся один всю ночь. Боролся с Невидимым, боролся со страхом, со смущением и победил. Остался хром. Любовь победила силу копий и мечей. Погром не состоялся. Братья помирились...

Толпа, воины, факелы, дреколья, мечи ворвались в ночной Гефсиманский сад, нарушив его тишину. Не дрогнул Безоружный Человек, не укрылся во мраке сада. Не возгремел всесильный Божий Сын, не слетели с небесных высот 12 легионов небесных воителей – Ангелов.

Но, немощный плотию, горящий духом, Он будит учеников и Сам спешит навстречу воинам и толпе, как воин, поспешающий на страшную смертную брань. Вышел вперёд, отделившись от учеников, не ища их помощи и защиты, как ратоборец, призывающий стан врага на последнюю битву.

Сам спрашивает: «Кого ищете?» Спрашивает, зная, что ищут Его, ищут, чтобы смерти предать. С чем боролся Он, Одинокий, в тот момент в душе Своей?.. Ему отвечают: «Иисуса Назорея». О, зря Иуда указал на Него! Он не дрогнет, не отступит в той борьбе. Он Сам скажет: «Это Я». И от одних этих слов Великого Борца вся вооружённая рать отступила назад, и пали все на землю. Так порази же, Храбрый Борец, павших, ступи на поражённых, одержи победу! Но нет! Такая победа была бы поражением великим. Мир бы остался во мгле, мрак навечно бы землю окутал. Утро восходящего пасхального солнца не наступило бы! И Он не поражает павших, а, наоборот, поднимает вопросом, как бы ободряя: «Кого ищете?» Они ответили: «Иисуса Назорея». И он вторично ответил: «Я сказал вам, что это Я». Сдаётся Сам, пусть будет поражено бедро, но Он не отступит в борьбе. Сдаётся Сам, только просит, чтобы не трогали учеников сегодня. «Вы ищете Иисуса Назорея – это Я, Меня берите, а их оставьте.

Пусть идут, они не готовы ещё, их час ещё не настал...» (Ин.18:4–8)

Как Величественен был Взятый! Как низки взявшие! Сдавшись добровольно, Он победил.

Какой позорный ночной спектакль иудеев! И Он упрекает их за это: «Что вышли как на разбойника с оружием да ночью, ведь безоружный, Я всегда явно и днём учил в храме людей, при всех» (Мф.26:55; Мк.14:48–49; Лк.22:52–53).

Истина творит днём, а ложь ночью.

Владыка времени Сам отдал им время... «Но теперь ваше время и власть тьмы» (Лк.22:53).

Не имел Иаков защитников, не искал их Иисус.

Боролся Иисус со сном Петра, а когда он проснулся, боролся с мечом его. Иисус борется не с воинами, хотевшими схватить Его для предания на смерть, а с Петром, хотевшим защитить Иисуса. Кто бы в такой момент не был рад любой возможной помощи? Но отверг её Иисус. Он не желает победить, чтобы проиграть великую брань с сатаною и мраком зла. Он спешит принять поражение, помышляя о победе Духа и Света.

Иисус отказывается от помощи Петра, велит ему вернуть меч свой в ножны.

Иисус исцеляет ухо раба, который потом, возможно, заушал его, давал пощёчины.

Иисус мог бы умолить Отца, и 12 легионов Ангелов вступились бы за него, но Он не призвал их. Видел и Иаков–праотец ополчение Божие, ополчившееся. Встретили его Ангелы Божии (Быт.32:1–2). Но не призвал их Иаков. Один остался ночью у потока Иаво́к. Один боролся. Один с беззащитными пошёл к вооружённому брату навстречу... и победил, и мир воцарился.

Не разумели ученики еще этой тайны. Заготовлены у них были два меча. «Довольно, – сказал Иисус, – довольно, вы не разумеете ныне» (Лк.22:51; Ин.13:7). Но извлёк Пётр меч и ударил. Вернул Иисус меч в ножны словом Своим: «Оставьте, довольно, – вы не разумеете» (Лк.22:51; Ин.13:7). Попросил Иисус: чтобы оставили воины учеников. Пусть идут слабые и неразумеющие. Он один добровольно идёт на Страдания.

Если сначала в глубине тенистого ночного сада в борении с Отцом Иисус готов был отвести от Себя Чашу, то теперь после борьбы ночной Гефсиманской Он, радуясь, спешит к ней, желая испить её. Сему надлежит быть – пусть Ангелы останутся на небе, а меч в ножнах.

Ночь проходила... Забрезжил рассвет нового дня. Восходило солнце. Хромая, шёл одинокий Иаков.

Прошла Гефсиманская ночь и борение великое. Скоро должен был начаться новый и страшный среди дней День. Восходило Солнце Страшной Пятницы. Под стражу взятый, добровольно сдавшийся, спешил ему навстречу Иисус, Борец Великий...

...И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал ему: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твоё? Он сказал: Иаков. И сказал ему: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи мне имя Твоё. И Он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моём? Оно чудно. И благословил его там... И взошло солнце, когда он проходил Пенуэл, и хромал на бедро своё. Поэтому и доныне сыны Израилевы не едят жилы, которая на составе бедра, потому что Боровшийся коснулся жилы на составе бедра Иакова.

(Быт.32, 24–32)

Исав, родной брат, осудил Иакова, праотца Израильского, на смерть. В титанической ночной борьбе Иаков переменил решение суда братнего...

Иисус, предвечное Слово, стал Плотию, породнился с родом человеческим, «пришёл к своим, и свои Его не приняли» (Ин.1:11), осудили на смерть.

Состоялся страшный ночной суд. Состоялась страшная ночная борьба пред утром самого страшного Дня вселенной. В той борьбе Иисус боролся не об отмене заранее заготовленного решения. Нет! Он боролся с Клеветою клеветника братий наших (Откр.12:10). Он боролся с судящими Его, дабы остались безгласны на Последнем Суде. Он боролся не за отмену, а скорее за приведение в исполнение решения ночного суда, чтобы спасти осуждённых на вечное проклятие и смерть.

Мир знает два Страшных Суда:

– Суд Первого пришествия, когда тварь судила Творца.

– Суд Второго пришествия, когда Творец будет судить тварь.

О, страшное таинство! Творец нисходит до Подсудимого и позволяет твари судить Себя. О, непостижимое нисхождение! Он и так бы имел право судить Своё творение. Но Он не пользуется правом, а «зарабатывает» его: «Судите Меня, раз вы захотели быть, как боги, Мне равны, а потом Я буду судить вас, и вы уже не скажете, что Я несправедлив и воспользовался правом и силою!»

Иисус боролся на ночном суде... и приговор его состоялся, чтобы отменился приговор Божия суда о судивших Его. Осуждён Подсудимый, чтобы спасти от Суда судей.

И братья Иаков и Исав обнялись, пали на шею, целовались и плакали оба...(Быт.33:4) Настанет и вселенское примирение, выстраданное борьбою того ночного суда пред утром Великой Пятницы. Но она настанет, а пока... ночной суд, и борьба титаническая.

Кто же осудил Иисуса? Какая тварь дерзнула судить Творца?!

Тройной состоялся суд:

– Суд первосвященников Анны и Каиафы, суд Иудейский, суд церкви Иудейской.

– Суд гражданский Пилата и Ирода, суд язычества.

– Суд толпы.

Бывавшие на судах знают, какая напряжённейшая борьба разворачивается между судьями и подсудимыми. Судьи, обвинители, защитники, свидетели, эксперты, пострадавшие, подсудимый вовлекаются в эту борьбу. Подсудимый отбивается от обвинений, всячески возводимых на него обвинителями, хватается за всякую возможность защиты и оправдания. Те и другие ищут любую возможность доказать свою правоту.

Не так проходил ночной суд над Иисусом.

Отжившее фарисейское Иудейство судило Христа. Первосвященник Анна, тесть Каиафы, к которому вначале привели Иисуса, не решал ничего и скорее стремился удовлетворить своё любопытство, расспрашивая Иисуса об учениках Его и учении Его, чем рассудить что-либо в этом деле. Он, учитель Израилев, ничего не понял из учения и дела Иисуса. И вот с этим-то непониманием и боролся Иисус, предлагая ему спросить слышавших, ибо всегда открыто в храме и синагоге учил народ. Возревновавший о чести первосвященника служитель ударил Иисуса: «Так отвечаешь Ты первосвященнику?» (Ин.18:22). Это чванство и внутренняя пустота били Иисуса, борение суда начиналось...

И вот: Каиафа–первосвященник, иные первосвященники, синедрион, и перед ними – одинокий, столь немощный внешне, Иисус. Непостижимо, с какой быстротою в ночной час сумели собрать это судилище важных сановников примерно в семьдесят человек! Как эти самовлюбленные старейшины народные пожертвовали предутренним сном, чтобы, как стая волков, окружить и вступить в брань... с агнцем! Вот так подвиги!

Здесь не было суда, не было желания рассудить, разобраться. Здесь было стремление как можно скорее и любой ценой осудить Его на смерть, чтобы успеть получить ещё приговор прокуратора и до вечера привести в исполнение.

И боролся с ними Иисус, и оружием Его было молчание.

Сначала были приведены многие лжесвидетели. Ведь и их сумели в этот ночной час где-то быстро собрать (или заранее заготовили?). Что только не говорили! Но даже для Каиафы и синедриона «свидетельства сии не были достаточны» (Мф.26:59–60; Мк.14:55–56). Так как более легко мог бы Иисус их опровергнуть. И опровергнув, выиграть суд и тем... проиграть великую священную битву, в которую вступил. И слабость этих лжесвидетельств и возможность их опровержения победил Иисус молчанием.

Наконец нашлось два лжесвидетеля, свидетельства которых были серьезные. И то, что они говорили, было почти правдою. Они сказали: «Мы слышали, как Он говорил: Я разрушу храм сей рукотворённый и через три дня воздвигну другой – нерукотворённый» (Мф.26:60–61; Мк.14:57–58). Государственный преступник!

Сорок шесть лет строил царь храм, великолепное сооружение архитектуры, к тому же – главная святыня народа, а Он хочет разломать! Ну что бы сделали сейчас, например, с человеком, который бы решил сломать Кремль в Москве! Казалось бы, что еще нужно, чтобы осудить на смерть?! Но вот «малость» – не могли те двое доказать, что Он говорил: «Я разрушу». Нет! Говорил Он: «Разрушьте, а Я воздвигну» (Ин.2:19–21). И говорил-то о Своём теле. «Но и такое свидетельство их не было «достаточно» (Мк.14:59) даже для Каиафы. И так легко было опровергнуть и, опровергнув, выиграть суд... Но с этим-то желанием выиграть и с безумием клеветы и боролся Иисус... молчанием!

Не выдержал сам первосвященник: «Что Ты ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют?» (Мф.26:62; Мк.14:60) «Что?» – и Иисус молчанием Своим как бы отвечает: «Сам знаешь, что они свидетельствуют ложь и говорят неправду».

Иисус молчит...

Что же молчишь Ты, Подсудимый? Ведь Твоя свобода так близка?! Скажи слово, опровергни, и Ты будешь свободен!

Но Иисус молчит. Борется и молчит.

Тогда в отчаянии, понимая, что ничего у него не получается, что Иисус снова, как раньше, уйдёт невредим от них, судия–первосвященник Каиафа с клятвою восклицает: «Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?» (Мф.26:63). Ну а теперь, Иисус–Подсудимый, промолчи ещё раз, и Ты выиграл суд и на свободе! Не отвечай на этот вопрос, и ни в чём Тебя не осудят!

Но Подсудимый больше не молчал. Он даже как бы рад, вот теперь вы говорите то, за что сможете меня осудить. Видя, что у них ничего не получается, Сам спешит им помочь, давая повод против Себя.

«Ты сказал, даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы и грядущего на облаках небесных» (Мф.26:64; Мк.14:62).

Иисус, что говоришь Ты?! Ты губишь себя! Разве Ты не знаешь, что по их закону смерти повинен, кто Себя делает равным Богу?!

Но боролся Иисус не за Себя, а за судей, за спасение мира на Божием Суде.

Дальше уже больше ничего не нужно было. Сам предал Себя Подсудимый на осуждение. Дальше еще только краткий спектакль иудеев, нужный для формы. Разрывают одежды на себе от негодования мнимого, крики возмущения: «Он богохульствует!» Смакуя победу, Каиафа не сам выносит приговор, а разыгрывает некую коллегиальность решения суда, обращаясь к синедриону: «Как вам кажется? Вот теперь вы слышали» (Мф.26:65–66; Мк.14:63–64). Пусть не сам выскажет решение, пусть ласкают его слух их истошные крики «Повинен смерти!»

Суд иудеев закончен. Церковь книжников и фарисеев слово свое сказала. Сказал Боровшийся Иакову: «Отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль». Отныне Церковь и благодать не у ветхого Иакова, не у сонмища иудеев. Отныне имя новое и Израиль новый, отныне Церковь Христова «человеков одолевать будет» (Быт.32:28), приобретая чад своих из всех народов.

Боролся Иаков всю ночь, но не был побеждён. «Уже заря появляется, отпусти Меня»,– взывает Боровшийся. «Уже заря появляется, уже солнце на восходе,– вопиют иудеи нечестивые, – отпусти Ты нас, помоги суд быстрее закончить, а то не успеем!» И позволяет Иисус, Борец непобеждённый, бедро своё поразить, а Сам свидетельство ко смерти о Себе им дает. Недостаточны лжесвидетельства, Сам добровольно предаёт Себя на смерть, объявив Себя Сыном Божиим. Так что не столько иудеи Его судили (хотели бы, да не сумели), сколь Сам предал Себя в руки им. Не могут даже и тем «похвалиться», что Его осудили.

Тварь не только не находит в Творце порока, но даже ложно опорочить Его не может. Если на Первом Суде, когда Христос был Подсудимым, не могли ни осудить, ни оклеветать Его, то какова будет участь на Втором Суде, когда Он будет Судья, а мы подсудимые?!

Но суд иудеев не имеет силу Закона. И вот ведут Его к прокуратору Римскому Понтию Пилату. Сами решили, но исполнить не решаются. «Пилат вышел к ними сказал: в чём вы обвиняете Человека Сего? Они сказали ему в ответ: если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе. Пилат сказал им: возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его. Иудеи сказали ему: нам не позволено предавать смерти никого» (Ин.18:29–31).

Перекладывает церковь иудейская суд с себя на гражданскую власть. Так было всегда. «Духовные» перекладывали на «мирских», на сильных мира сего.

И наступило утро...

Рано утром в первый час иудейский (семь утра по-нынешнему) предстал Иисус перед могущественным прокуратором, совершителем воли кесаревой, Понтием Пилатом.

...И солнце уже всходило. Но не отступал Иаков–праотец, а боролся...

И боролся в то утро Иисус на суде Пилатовом. Там уже не иудейство, а язычество судило Христа, судило Творца, в Которого и не веровало. Предстоял суду церковному, предстоял и суду гражданскому.

Мы не последуем за всеми перипетиями борьбы Иисуса и Пилата (а также Ирода). Мы только спросим, с чем же боролся Божественный Борец?..

И снова – Иаков.

Ночь борения с дядей своим Лаваном–язычником. Не имел тот к нему ненависти Исаковой, но, противясь ему, не раз и неявно с ним боролся. Однако победил его Иаков терпением и обрёл дочерей и скот его, и потомство и богатство через него... (Быт.31:1; 6–7 и т.д.)

Предстал Иисус Пилату. Тут не было той злобы, того остервенения иудейского. Терпеливо Иисус язычнику противостоял. От язычников Иисус в ту ночь борения и Жену–Церковь обрёл, и потомство духовное, и богатство.

Жаждет Ирод чудес.

Не творит их Иисус–Подсудимый. В том брань (сражение) Его. Он сам бедро для поражения подставляет, а не чудесами власть имущих тешит и Себя спасает.

Колеблется Пилат, в растерянности.

Здесь и любопытство, и познания жажда в нём пробуждается. «Ты Царь Иудейский? Что есть истина?» – вопрошает он (Мф.27:11; Мк.15:2; Лк.23:3; Ин.18:33,38). И сон жены смущает (Мф.27:19). И невинность Подсудимого очевидна. И злоба иудеев раздражает. И мечется Пилат и колеблется.

И борется Иисус, борется за Пилата, за род языческий. Сплетаются слова судии и Подсудимого, как руки борцов, в борьбе схватившихся.

И чистым хочет Пилат остаться, и руки умыть, и дружбу иудеев не утратить. Хотя и презирает их. И благоволение кесаря хочет иметь, и боится его.

Но таковые истину не находят, Царя царства неземного не принимают.

И осудить Праведника не хочется, и освободить не решается. Спокоен Иисус. Титаническая борьба внутри Пилата. Здесь не столько Иисус боролся, сколько судивший Его Пилат. А тут грозят ему, что лишится благоволения кесаря, ибо «царя самозваного» защищает.

И это довершило дело. Не хочу другому причинить зло. Но если зло, пусть малое, могу потерпеть сам, то лучше пожертвую другим. Пусть другой погибает вовсе, но не карьера и положение моё поколеблются. Так думал Пилат и боролся внутри. И в колебаниях своих он выход находит. Зачем буду судить я, пусть толпа! Церковь Иудеев передала Его мне, а я передам Его толпе.

Что не смогли довершить церковные и гражданские власти, то довершила толпа. Так было всегда. Толпа не разбиралась щепетильно, не судила и не разбирала, не рассуждала.

Для видимости некоей законности сел на судейское место Лифостротон (Ин.19:13) пред всем народом Понтий Пилат, могущественный прокуратор, ничего не решивший, Подсудимого толпе бросивший. Только руки умыл (Мф.27:24), якобы не виновен. Но сердце-то осталось неумыто.

...И вывели Иисуса. Вывели в немощи Его, в великих страданиях, в великом борении изнурённого. А пред Ним волнующееся море голов, толпа необозримая, в столь ранний час на площадь собравшаяся, первосвященниками и старейшинами возбуждённая просить разбойника, а Иисуса распять.

И одиноко стоит измождённый Иисус, Великий Борец, а пред Ним рать великая, толпа необозримая... Брань идёт – сражение. Терновым венцом увенчанный, смотрит Он в молчании на исцелённых, очищенных, напитанных, наученных, «осанна!» взывавших. Внутренняя борьба накаляется... Уже солнце взошло. Он, как Иаков, не отпускает. Пусть бедро будет поражено, а не отпущу, пока благословение не изольётся.

...Как шум вод морских, гул народный усиливается. Волнуется толпа. И вот крики, там и здесь подговорёнными людьми брошенные, подхватываются всей толпой многотысячной: «Варавву, убийцу, отдай, а Его распни; распни!..» Содрогается площадь: «Распни! распни!» Спокоен только Один, Ратоборец измождённый, великий, пред озверелой толпой спокойно стоящий.

«...Распни! Распни!» – проносится в отдалённые улочки утреннего города. Суд совершился.

Солнце всё выше поднималось. Хромая, брёл в новый день Иаков... Христос сдался Сам, осуждение приняв, как Иаков – бедра поражение. И обратился навстречу лучам восходящего солнца Последнего Страшного Дня.

А суд совершился. Один Он остался. Им всем жить, а Он ещё живой. Но уже не здешний Жилец, пошёл навстречу смерти.

...И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал ему: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твоё? Он сказал: Иаков. И сказал ему: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи мне имя Твоё?

И Он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моём? Оно чудно. И благословил его там... И взошло солнце, когда он проходил Пенуэл; и хромал на бедро своё. Поэтому и доныне сыны Израилевы не едят жилы, которая на составе бедра, потому что Боровшийся коснулся жилы на составе у бедра Иакова.

(Быт.32:24–32)

Долго длилась ночная борьба Иакова–праотца. «И Боровшийся, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним... ...и взошло солнце, когда он проходил Пенуэл; и хромал он на бедро своё» (Быт.32:25,31).

Долго длились страшные часы ночного Гефсиманского борения. Мучительно долго длился отвратительный суд над Иисусом. Уже и солнце взошло. И вот – Голгофа, Крест. Это как поражение бедра Иаковлева. Это центральный, переломный момент в этой священной борьбе. Без этого поражения победы бы не было.

И ВСТУПИЛ ХРИСТОС В КРЕСТНУЮ БОРЬБУ ГОЛГОФСКУЮ

Арена борьбы – Путь Скорбный и сама Голгофа. Один за другим выходят борцы на эту страшную арену, вступая в брань с одиноким и изнемогающим Великим Борцом Голгофским. Те борцы – тяжесть Креста, позор его и проклятие, муки телесные, слёзы женские, уксус и желчь; непонимание толпы, хула разбойников сораспятых, тьма трёхчасовая, правосудие Отца и Его молчание... И боролся Он с ними.

«...И повели Его, чтобы распять Его» (Мк.15:20). И возложили огромный тяжёлый Крест. Всею своей тяжестью лёг он на плечи измождённого, избитого, оплёванного Иисуса. И тяжестью физическою, и тяжестью всех грехов людских. И долог был Путь Скорбный...

Узенькие утренние улочки восточного города Иерусалима. Медленно из-за поворота появляется и движется странное шествие. Изнемогающий под тяжестью Креста Иисус. Воины по бокам ударами подгоняют. Улюлюкающее гиканье толпы. Пробудившиеся иерусалимляне выглядывают: что там с утра за шум? Что происходит?..

И падает Иисус. И безмолвно тяжестию своею Крест взывает: «Отпусти меня!» Ну ведь мог бы здесь бросить его Иисус! И Отцу бы Своему сказал, что невиновен в том, немощные силы человеческие не выдержали. Но под Крестом стонет Упавший: «Не отпущу, пока не благословишь Меня!» Пока не сделаешься славою Моею. Тут проходил некто Симон Киринеянин. И заставили его помочь. И дальше пошли. И жена–ученица Вероника платом Лик Его, измождённый от тяжести Креста, вытерла.

И снова упал... И снова не бросил: «Не отпущу тебя, пока не благословишь Меня». И плакали жёны, видя всё то.

И в третий раз упал. И солнце всё выше по небосклону взбиралось. «Отпусти меня, ибо и заря взошла, и день настал».

«Не отпущу тебя, пока не благословишь Меня». И не отпустил. И стал Крест благословением всей земли. Всё им благословляется и освящается.

И врата городские уж позади остались. Вышли за стан. А впереди виднелся Голгофский холм, Лобное место...

Не только тяжёл был Крест, но и позорен и проклят. И вступил Иисус в борьбу с тем позором и проклятием. У римлян не было более позорной казни, чем распятие на крестах. Если из римских граждан кто приговаривался к смерти, то нельзя было его распинать. Ему отсекали голову. Презренных рабов, за людей не почитавшихся, к которым относились как к вещам одушёвленным, – их распинали. Так были распяты за век до Христа 6 000 восставших рабов–спартаковцев. И неслыханным надругательством оказалось, когда восставшие рабы стали распинать господ своих. Всё могли претерпеть римляне, но не это! За это и покарали восставших рабов жестоко и позорно.

И вот ведут тем утром двух разбойников, убийц–смутьянов. А средь них – Христа. «Да брось же крест! Пусть убьют тут же мечами и копьями. Но не неси позор. Отпусти... Солнце взошло. Толпа со смехом смотрит».

– Не отпущу тебя, пока не благословишь Меня...

И позорный крест стал знаменем славы!

То у римлян. А у иудеев? «Проклят пред Богом всякий повешенный на древе» (Втор.21:23). Тут уж не позор, тут – проклятие.

И шёл Иисус и нёс Крест. Нёс позор и проклятие.

– Иисусе, ведь пред Богом проклят висящий на древе! Отпусти, брось Крест. Зачем с Богом борешься?!...

– Не отпущу тебя, Кресте, позор и проклятие, не отпущу, пока не благословишь Меня! – стонал Иисус и боролся.

И возвестит на весь мир Апостол, труба боговещанная: «Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою (ибо написано: проклят всяк висящий на древе), дабы благословение Авраамово (а значит, и Иаковлево) через Христа Иисуса распространилось на язычников» (Гал.3:13–14).

Не отпустил древа проклятия, пока не стало оно Древом благословения (Прем.14:7). «Ты боролся с Богом и Его проклятием, Иисусе, и человеков будешь одолевать Крестом, спасая их». Так раскрылась тайна слов, некогда Иакову–праотцу сказанных.

Биения, заушения–пощёчины, тяжесть Креста, удары молотка, разорвавшие тишину приумолкшей толпы, напряжённо следившей за казнью, на гвоздях обвисшее тело, зной палящего солнца... Кто перечислит все муки?! Едва ли достало бы слов у тех, кто пережил их, будучи на крестах распяты. Но они молчат, ибо ушли от нас... А что может сказать не испытавший?

«И распяли Его» – современников Евангелиста эти три слова парализовывали страхом, наводили панический ужас. Ибо они представляли те муки, о которых теперь безмолвно свидетельствует нам св. Плащаница Христова, отпечатлевшая на себе следы Его истязаний.

Удушье, жестокий жар всего тела, раны гвоздяные.

Но довольно об этом. «Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих» (Ис.53:7). В любой момент одним словом Он мог прекратить Свои страдания. Мог «отпустить»... Но, в муках борясь, взывал: «Не отпущу, пока не благословишь Меня».

«...И ранами Его мы исцелились» (Ис.53:5).

Не могли снести зрелища всех страшных мук Иисуса, Борца одинокого, жёны, за Ним скорбным Путем следовавшие. Плакали и рыданиями оглашали то шествие. И слёзный их след оставался за Иисусом. О, мягкие сердца женские, как хотели они прекратить эти истязания, как хотели укрыть Учителя возлюбленного, от всех мук сохранить! Как мать укрывает дитя, защищая собою и нежно лелеет, так любая из них укрыла бы Иисуса.

И взывали те слёзы: «Оставь же, Иисусе, оставь Крест! Не мучайся! Мы укроем Тебя, Тебе будет хорошо!»

И боролся Иисус.

Им было жалко Его, и они плакали о Нём. О, как далеки они были от разумения тайны Его страданий и борьбы! И оттого слёзы их соучастия не облегчили Его борьбу, а усугубили. Он нёс Крест и должен был ещё бороться с их непониманием. От сознания, что тебя понимают, легче становится. А непонимание ближних камнем ложится. Вот мы иногда готовы Христа пожалеть, но не готовы о грехах восплакать.

А немощь Его телесную те слёзы размягчить хотели. Они взывали: пожалей Себя, как мы жалеем Тебя.

О, сколь крат Он мог избежать страданий! Но боролся Иисус.

Воззвал Иаков: «Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня». Иисус же, обратившись к жёнам, сказал им: «Дщери Иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и детях ваших» (Лк.23:28).

«Не плачьте обо Мне – не отпущу Крест, он будет благословением. Он благословит вас и чад ваших. А потому не отпущу, до конца пронесу!»

...А солнце восходило.

Не только слабые жёны, но и грубые воины с трудом сносили вид страданий распинаемого. И предложили Ему пить уксуса, смешанного с желчью. Это как наркоз, чтобы не чувствовать боли.

«Испей, и не почувствуешь боли, умрёшь легко. Отпусти хотя теперь. Ты уже показал Свою невиновность, твёрдость, неотступность и мужество. Ты доказал, что желанна Тебе крестная смерть. Мы верим, что и её Ты перенесёшь! Так к чему же излишние муки? К чему мучиться зря и нас терзать видом страданий Своих? Что Ты этим кому докажешь? Пожалей Себя и нас. Пей».

«И, отведав, не хотел пить» (Мф.27:34).

«Пусть будет поражён состав бедра, но я не отпущу», – взывал Иаков...

«Не отпущу от страданий, гряду вольно на них», – то был Иисусов ответ. И не хотел пить.

А солнце палить начинало.

Как часто окружали Его толпы народа. Как затаённо внимали каждому слову Его учения! Как бывали утешены! Скольких исцелил, от бесов очистил! Скольких напитал! И царём за то хотели Его сделать, и «осанна!» взывали...

– Эй, спаси Себя Самого! Если Ты Сын Божий, сойди с Креста! (Мк.15:30; Лк.23:35–37) – доносятся насмешки, хулы и крики до слуха Умирающего на Кресте.

«И это всё, чем вы отблагодарили Меня? И это всё, что вы поняли? Так к чему тогда страдать? Им это не надо. Я для них сделал всё – они не принимают сами, они не понимают и не хотят. Я бы страдал, но они сами делают мои страдания бессмысленными. Дальше висеть бессмысленно. Они зовут Меня с Креста – ну что ж, сойду». Кто не помыслил бы так?! Но не мыслил так Борец Великий, Иисус–Страдалец.

– Вы не понимаете. Вы хулите. Вы взываете: «Отпусти, сойди с Креста!» Вы от Меня оторвались. Но не отпущу Я, не отпущу, пока не благословите Меня!

Прошло пятьдесят дней. Толпы народа начали благословлять Христа Распятого. «Благословен Бог наш...» – так будут взывать на начало каждой службы Распятому миллионы людей многие века¹¹.

А солнце взошло и палило немилосердно.

...Но что же это?

Шумевшая на судейской площади толпа шумит и здесь, хулит, насмехается. Это – ладно. Но что это за ху́льные стоны доносятся до Него справа и слева?! Ведь там такие же несчастные распятые, как и Он. Ведь они же не могут соединиться с толпой распинателей против Него!

Могут. Оказалось, что могут. Хулили разбойники (Мф.27:44; Лк.23:39).

Ну кто бы это выдержал?! Так ответь же клятвою на поношение! Но не сделал этого Иисус. Боролся и не отступал: «Не отпущу тебя, пока не благословишь Меня». Бедро Иакова–праотца поражено. Христос распят. Но разбойник «благословил»: «Помяни меня, Господи, когда придешь во Царствие Твоё» (Лк.23:42). И покаялся, сказав: «Мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли».

И Его благословил: «А Он ничего худого не сделал» (Лк.23:41).

Когда Иакова благословил Боро́вшийся с ним, заря вовсю занималась. Когда благословил разбойник Христа, начинала заниматься заря нового дня покаяния грешников, рассеявшая тьму нераскаянности людской, в которой одиноко всю ночь боролся Иисус.

Невыносимо палило солнце. Оно было в зените. Почти прямо над головой (Иерусалим – юг, не так далеко от экватора). И вдруг в полдень, когда солнце залило своим светом всё пространство, оно... померкло! Скрыло свои лучи, содрогнулось от зрелища невыносимого. По еврейскому счёту с шести до девяти, с полдня до трёх по-нынешнему. И наступила Страшная Ночь...

И остался Иисус один, как некогда праотец Его Иаков.

В той Голгофской ночи одиноко боролся Иисус.

Он боролся с грехом всего мира. Как линза собирает свет и всю его энергию в точку (в фокус), так была собрана на Голгофе вся тьма греховная всего мира и всех времён на Крест и на Распятого. Все грехи были собраны. Сгустел мрак. Становилось всё темнее. И Иисус боролся.

Часто говорят: «Иисус умер за грехи всех людей. Он был наказан за них». И это правда. Но это правда более внешняя, формальная. Он не просто пострадал и умер за грехи и пороки наши. Он не просто из-за нас умер, но Он взял болезни, грехи и проклятие наше на Себя и в Себя. Он взял на Себя не только наказание за грех, но и сам грех. Он не только «изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши», но и «Господь возложил на Него грехи всех нас» (Ис.53:5–6). «Вот Агнец Божий, Который берёт на Себя грех мира» (Ин.1:29), а не только наказание за грех мира. Вот древний прообраз: «И возложит Аарон обе руки свои на голову живого козла, и исповедает над ним все беззакония сынов Израилевых и все преступления их и все грехи их, и возложит их на голову козла, и отошлёт с нарочным человеком в пустыню: и понесёт козёл на себе все беззакония их в землю непроходимую, и пустит он козла в пустыню» (Лев.16:21–22). Спросят: «Как мог Христос взять на Себя грехи, а не наказание только?» Ответим: «А как мог взять их на себя козёл отпущения?» Но козёл взял проо́бразовательно, а Христос – реально. Страшная реальность... Поэтому и освобождает нас Христос не просто от наказания за грех, а от самого греха. Взяв на Себя, освобождает нас, если мы возрождаемся во Христе. Эту же тайну являл древний русский обряд при исповеди. Священник склонял голову, а кающийся возлагал руки свои на шею священника и исповедовал грехи свои. Священник не просто объявлял кающегося прощённым, но, имея в себе Христа, он, как жертвенное животное, принимал их на себя. Христос пережил и выстрадал наши телесные и душевные болезни. Все наши муки Он реально ощутил в Себе и на Себе. «Он взял на Себя наши немощи и понёс наши болезни» (Ис.53:4). Он выстрадал наши грехи. Каждый грех людской Он ощутил в Себе. Это немного могут понять матери. Они не просто из-за проступка детей бывают порицаемы людьми (например: в школу вызвали), но они мучаются в своей совести за грех ребенка. Так мучился Христос в Своём Сердце за наши грехи. Он испытывал все муки совести людской. Он в себе пережил проклятие наше. Он был искушаем. (Ев.2:18). Все бесовские греховные искушения, какие они только есть и были за все тысячелетия, – все обрушились на Него. И со всеми ими Он боролся. Он боролся с искушениями бесов, с грехами, страстями, пороками, болью, болезнями, проклятием, дыханием смерти... Он боролся со всеми муками ада... Он испытал весь огонь геенны... Все угрызения неумирающего червя...

Когда сгустела тьма на Голгофе, Он, Пречистый, был разбойник, был грешник, был искуша́емый, был му́чаемый, был про́клятый...

И это не иносказательно, а по сути. Этого понять не может никто. Просто же пострадать и даже умереть за другого не составляет великой тайны. Это понятно, и не раз было совершено разными людьми. А в этой борьбе, что Христос совершил, Он был совершенно одинок. В темень борьбы за Ним не последовал никто...

Три страшных часа боролся Иисус. В «Житиях» есть описание того, каким бесконечно долгим показался одному подвижнику один час, в течение которого Ангел дал ему испытать адские муки. Подвижник тогда отказался от испытания ещё двух часов, ради освобождения от земных страданий, согласившись лучше болеть на земле¹².

Те три Часа, которые провел в Голгофской тьме Христос, Великий Борец и Страдалец, равнялись геенской вечности.

«И вот, весь город вышел навстречу Иисусу, и, увидев Его, просили, чтобы Он отошёл от пределов их» (Мф.8:34). Так поступили некогда жители города в стране Гергесинской, когда Иисус вступил в брань с легионом бесов, живших у них. Так же поступили в ту Страшную Пятницу жители и пришельцы Иерусалима. Так же поступают жители всех городов и сел всегда. «Отойди от нас, отпусти нас», – просят Его и гонят. И остался Он один. И далеко остался стан людской (Евр.13:12–14).

«Отпусти Меня», – просил Боровшийся Иакова.

Так зачем же бороться с грехами их, если они сами этого не хотят, если они просят прекратить эту борьбу. Если они вывели Меня за стан свой. Кому же теперь нужна борьба Моя и Жертва, когда остался Я один?!

Мрак окутал землю. В Страшной ночи неслась Земля, ничем не освещённая, в беспредельном пространстве. И взывал мир Борцу Распятому: «Отпусти нас, отойди от нас...» И если бы Он отпустил, То был бы прав.

Но ответил Распятый: «Не отпущу тебя, грешный человек, пока не благословишь Меня. Вы отступились от Меня. Но Я не отпущу вас. Не отпущу, пока не благословите!» И не сошёл с Креста.

Поражено было бедро Иакова... И испустил дух в страшной тьме Распятый. И по всем концам вселенной благословляют Его ныне искупле́нные.

Но ещё пристальней вглядимся, вслушаемся в Голгофскую тьму. Доносятся отголоски ещё одной невиданной брани. То боролся Распятый Сын с Отцом Своим Небесным. И снова, как и в Гефсиманской борьбе, даже страшно писать об этом, страшно слово промолвить, недостаточно благоговейное.

И, оставшись один, боролся Иаков с Богом отца своего...

И, оставшись Один, всеми брошенный, боролся Иисус, Сын Человеческий, с Отцом Своим Небесным. Какой отец не поразит врагов, незаслуженно поносящих, бьющих, убивающих сына своего?! Кто мог бы выдержать такое? Разве не мог бы Он, Отец Вселенной и Распятого Отец отнять дух и скрыть Лице Своё и весь мир и распинатели обратились бы в прах (Пс.103:29)?

Мог бы и был прав.

Мог бы и сделал бы.

Устами Боровшегося с Иаковом говорит Отец Сыну–Борцу: «Отпусти от Меня, они отвратились от спасения. Ты пришёл к ним, но они не приняли Тебя. Люди более возлюбили тьму, нежели свет (Ин.3:19) – так пусть же пребудут в том, что избрали. Голгофская тьма окутала землю – так пусть же вечно пребудет на ней ночь!»

И было бы так.

Но возопи́л Борец–Страдалец: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают!» (Лк.23:34). И любовь удерживает поражавшую вечным мраком правосудную руку Отца Своего. «Ты говоришь, Отче, отпусти! – Не отпущу! Пока не благословишь Меня! А через Меня, за них Борющегося, их грех и проклятие в Себе Несущего, благослови их прощением того, что не ведая творят! Не отпущу, пока не благословишь их благословением прощения!..»

...И поражено было бедро Иакова...

И испустил дух Свой Иисус.

А дух людей остался с ними. Они остались жить прощённые, Отцом благословле́нные.

И кончилась тьма Голгофская. В вечернее время явился свет (Зах.14:7). И снова светило солнце. То была заря Дня, который начинался в тот Вечер для прощённых людей. И Вечер стал Утром.

+ + +

Трижды боролся Иисус с Отцом Своим в саду Гефсиманском. Дважды на Голгофе.

Не сразу после того, как вымолил Иисус людям прощение, кончилась тьма на Голгофе, не сразу солнце засветило.

Мрак ещё только сгущался.

Не дал Иисус Отцу Своему Лик Свой от людей отвратить, дабы в персть возвратиться (Пс.103:29). Тогда отвратил Отец Лик Свой от Него. В Сыне было благоволение Отца (Мф.3:17), а теперь – Его проклятие (Гал.3:13). Осудил Отец грех во плоти Сына Своего (Рим.8:3). «И отделил Бог свет от тьмы» (Быт.1:4). Вся вселенская тьма и ночь сгустилась на Голгофе, воплотилась в Распятом! И уже не было Отца с Сыном...

О, мука богооставленности!

Только что боролся Иисус с Отцом за распинателей. Сам этого хотел. И вот... «к злодеям причтён» (Ис.53:12). Отцом оставлен, ибо «что общего у света с тьмою?» (2Кор.6:14). О, адская мука!

О, борьба сверх сил! И, борясь, вопиет: «Боже Мой! Боже Мой! Внемли Мне». Но молчит Отец. «Внемли Мне, для чего Ты оставил Меня? (Пс.21:2). Меня оставили все, все–все.

Но ты, Отче, почему Ты оставил Меня?»

Вот вечный мрак, и абсолютный. Вот он, ад, вот – тьма кромешная! Где нет Бога, там ад, там ночь.

И борется Иисус.

«Боже Мой, Я вопию днём – и Ты не внемлешь Мне, Ночью – и нет Мне успокоения...

Избавь от меча душу Мою и от псов Одинокую Мою» (Пс.21:3,21).

Был вечный мрак, адская ночь, страшно выли псы... Отца не было.

Иисус боролся.

Здесь смолкает всё. Этого не испытал никто.

И когда отступали от Него все, и когда оставил Его Отец, тогда громко возопил: «А Я не оставлю Тебя! Ты оставил Меня, Отче, а Я не отпущу Тебя, пока не благословишь Меня. Тебя нет со Мною, а Я иду к Тебе! Отче! В руки Твои предаю дух Мой!» (Лк.23:46).

И сие сказав, испустил дух.

Тьма кончилась.

Светило солнце.

Поражено бедро Иакова...

Испустил дух на Голгофском Кресте Иисус.

Иаков пошёл, хромая на бедро своё, навстречу восходящему солнцу. Начинался новый день. Приближалось примирение с братом...

Христос Распятый, подобно Иакову–праотцу, пошёл навстречу Новому Дню, неся Крест. Восходило Солнце Христианства.

Начиналась новая эра!

«...и доныне сыны Израилевы не едят жилы, которая на составе бедра, потому что Боровшийся коснулся жилы на составе бедра Иакова» (Быт.32:32).

Потому в Новозаветном Израиле христианин доныне чтит Крест и лобызает Раны Поражённого и Победившего Святого Борца–Христа!

...И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал ему: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твоё? Он сказал: Иаков. И сказал ему: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи мне имя Твоё. И Он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моём? Оно чудно. И благословил его там... И взошло солнце, когда он проходил Пенуэл, и хромал на бедро своё. Поэтому и доныне сыны Израилевы не едят жилы, которая на составе бедра, потому что Боровшийся коснулся жилы на составе бедра Иакова.

(Быт.32, 24–32)

Тень смерти осенила Лик Христа.

Казалось, что страшная битва окончена.

Подобно Иакову, оставившему стада, жён, детей и углубившемуся в ночную тьму, Иисус оставил этот мир, стада словесных овец, жён–мироносиц, учеников, распинателей. Он один ушёл в другой мир, углубившись во мрак гробной ночи, в тесноту преисподней.

...За Ним не последовал никто. Каждый был занят своим.

Одиноко, сидя в опустевшей претории, размышлял о случившемся Понтий Пилат.

Воины, как после выигранного сражения, делили трофеи, скудную одежду Христову.

Понемногу рассеивалась, разбредалась толпа. Иные шумно обсуждали происшедшее. Иные, как ни в чем не бывало, обсуждали предстоящие празднества.

Ученики разбежались. В страхе, унынии и растерянности не знали, что делать дальше.

Тихонько и незаметно ушла маленькая группа плачущих, скорбных людей: Матерь Распятого, опиравшаяся на молчавшего Иоанна, мироносицы, Иосиф с Никодимом.

Первосвященники, старейшины, книжники в предпраздничной суете спешили закончить последние приготовления к торжествам.

Казалось, что после борений Гефсимании, Суда и Голгофы битва закончена. Только птицы кружили над местом страшной брани.

Но борьба продолжалась и ещё только принимала новый оборот, переходя в мир иной.

Как содрогается земля под копытами сражающегося войска, так содрогнулась природа от той страшной борьбы Сына Человеческого. Не дрогнули только сердца бесчувственные...

Потряслась земля – великое землетрясение, так что камни скалистой горной Иудеи расселись, треснули. Раскрылись гробные пещеры. Тела покойных обнажились, устрашая взор случайных прохожих.

То были отголоски великой борьбы.

А изумлённые священники в храме увидели, как завеса, полторы тысячи лет скрывавшая Святое Святых от взора всех, куда единожды в год входил первосвященник, разорвалась сверху донизу (Мк.15:38). Не снизу, дабы кто не подумал, что какой-то человек это сделал, но сверху, как знамение от Бога.

За пределами города в муках страшной борьбы умер Иисус. А священники впервые увидели сокровенное. Святое Святых было пусто. Завеса разодрана. Ночь Ветхого Завета прошла. Начиналась заря Нового Дня и нового служения. Открывалось новое Святилище Неба. И Гроб, как Новый Ковчег, принял Тело Христово – Новую Скрижаль Нового Завета, Манну истинного Хлеба.

Содрогнулась неодушевлённая природа, неодушевлённые тела святых, неодушевлённая Завеса содрогнулась от Великой борьбы, разодралась.

...В ту ночь боролся Иаков с неверием брата своего Исава. Посылал он вестников к нему, прося благоволения братнего. Но вестники вернулись с тревожным известием. Не поверил Исав, считавший себя дважды братом обманутым. Не поверил он обетованиям Божиим об Иакове, не верил и самому Иакову. Не поверил и ополчился. Иаков испугался и очень смутился (Быт.32:3–12).

И боролся ночью пред встречею Иаков с тем неверием...

Как только умер Иисус, так сразу же и началось неверие в смерть Его. И началась борьба с этим неверием.

Первый усомнился Пилат, когда Иосиф Арифамейский пришёл к нему просить Тело Иисусово (Мк.15:43). Знал, что обычно распятые живут дольше. И как потом родится неверие в воскресение Христово, так уже ранее началось неверие в Его смерть.

О, люди! Сначала распяли, убили, а потом не верят тому, что сами наделали! Потом придет ересь доке́тов, которая скажет, что имел Он мнимое тело и мнима была смерть Его.

Потом запишет страшную ложь в Коране Магомет: «А они не убили его (Иисуса) и не распяли, но это только представилось им... Они не убивали его – наверное, нет» (Коран 4,156). А толкователи объяснят, что распят был другой, похожий на Него.

Иные скажут, что Иисус был снят с Креста в обморочном состоянии и, очутившись в прохладной гробнице, пришёл в Себя.

А потом придумают атеисты, что и вовсе всё это – миф...

Но сами же иудеи–распинатели руками воинов–язычников удостоверили истину Христовой смерти. Ради наступающей Пасхи тела распятых надо было снять с крестов. Для этого разбойникам перебили голени, чтобы скорее умерли. «А придя к Иисусу (а не к похожему на Него), увидели Его уже умершим. Тогда один из воинов копьём пронзил Ему рёбра, и тотчас истекла кровь и вода» (Ин.19:3–34). В той страшной борьбе удар Копия был ударом по неверию в смерть Христову. Ибо невозможно воткнуть копие в Тело призрачное. Не тёчет из призрачного тела кровь и вода. А текшая с кровию вода свидетельствовала, что пронзено копием не живое тело, а мёртвое.

«И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его: он знает, что говорит истину, дабы вы поверили» (Ин.19:35). Когда Иаков завершал борьбу, восходило солнце...

По завершении великой борьбы Иисуса восходило солнце веры в Крест и спасительную Смерть Христову.

Уж для первосвященников, казалось бы, со снятием покойного Тела с Креста борьба была закончена. Можно было спокойно начать пасхальное празднование. И вместе с Пасхой торжествовать теперь свою победу. Пусть не смогли одолеть, так и пришлось поразить бедро (распять Иисуса), но победили ж!

Но нет! Он и Умерший страшен для них в Своей борьбе. И они, о безумие(!), борются с Ним, с Умершим. Им нет покоя. И столь тщательно подготавливаемое ими пасхальное празднество омрачилось для них. И «та суббота, день великий» (Ин.19:31), превратилась для них в ночь отвратительной позорной борьбы.

Во-первых, поспешное снятие тел с крестов. О, фарисейство: «Если тела будут висеть на древах, то праздник будет осквернён», – так мыслили они. А то, что убили Праведника в этом не видели осквернения! Вот «умы́тие рук» посквернее Пилатова! И чтобы быть «чистыми», бей копием Усопшего!

Ну что ж! Успели к шести вечера (двенадцать часов по-еврейски), всё сделано. «Ну теперь-то вы чисты! Казнили Того, Кого называли богохульником. Казнили и похоронили. Ну теперь-то празднуйте!»

Но нет покоя совести осквернённой! И борется она, хотя бы и с Умершим.

Представьте себе какая должна быть причина, чтобы на Пасху архиерей оставил храм и пошёл бы к городским властям, да не по вызову, а но собственному предложению! В ту Великую Субботу, в ту «ночь души непроглядную» храм остался пуст. Волнуется миллионная толпа богомольцев, нет первосвященников, ушли куда-то фарисеи. «Так где же вы, духовные вожди?» У Пилата. Не могли обойтись без этого язычника ни в Пятницу подготовительную, ни в саму Великую Субботу пасхальную.

И что делают? Борются с Умершим. Вот вспомнили они, несчастные, что обещал Умерший на третий день после смерти Своей воскреснуть. (Так знали, значит, беззаконные судьи о тридневном разрушении какого храма говорил Иисус, ими судимый!). «Что ж не думается вам о празднике, что ж вспоминаете вы слова Умершего, которые считали безумными?!» – то шла борьба.

Кто ж с воинами идёт на Умершего? Не оставляют ли воины поле брани, когда враг смертию поражён, когда трупами поле покрыто? То идёт сонм первосвященников и фарисеев с вооружённой стражей римской, Пилатом выделенной, как на войну некую священную! Как устал Пилат от их безумств!.. Но и его омытые руки не могут заглушить совесть не омытую.

В ту Субботу, день покоя, распинателям покоя не было, хотя никто их не тревожил. Тихо и безмолвно было на Гробе за станом Града святого. Но не было тихо и спокойно в совести. Шла борьба...

И вот, о безумие! Убитому, огромным камнем заваленному, приставили ещё стражу вооруженную. Так пытается совесть осквернённая устеречь свой покой. Устережёшь ли?..

Так сделали они то, что разрешил им Пилат. Так нет же – им и этого не довольно! Стража уже стоит в боевом порядке, а совесть всё ещё не спокойна, нет покоя в душе... Так придумали же ещё от себя, нанесшие язвы Иисусу, возложить печать на Гробный камень Его. «А беспокойную совесть-то не запечатаете! Она и запечатанная шевелиться будет!»

«Если украдут Его ученики и, безоружные, смогут снять стражу вооружённую, – так рассуждали иудеи, – то печать будет сломана и явен будет обман учеников» (Мф.27:62–66).

Но явен стал обман первосвященников. Вооружённая стража не устерегла Ангела, Небесного Стража, ко Гробу приставленного. Попадали, как мёртвые (Мф.28:2–4). Ну, а печать? – Камень был отвален, а печать не нарушена! Должна была удостоверить обман учеников, а удостоверила истину воскресения Христова!

Посрамлены затеи первосвященнические! И победит Побеждённый. Но то будет, когда взойдёт солнце третьего дня, после ночи борения, после той Субботы Великой.

А пока...

Мы видели ту позорную борьбу, которая продолжалась наверху, когда уже не было с распинателями Распятого. А теперь опустимся с Ним во мрак и прохладу Гробной пещеры, куда ушёл Он один, оставив их, весь стан, наверху. Углубимся с Ним в ту гробную ночь.

...Все разошлись. Камень привален. Одиноко лежит в углублении на каменной скамье бездыханное Тело Иисуса. Вечный мрак и тишина... Ангел смерти простёр крылья над Жертвою своею. И должно было начаться тление. Пещера должна была наполниться тленным смрадом.

Но безмолвное Тело, бездыханное, Оно и теперь Отцу бессловесно вопиет: «Ты... не дашь святому Твоему видеть тление, Ты укажешь Мне путь жизни» (Пс.15:10–11).

Тление – проклятие за грех, вечный спутник смерти. Оно приступает к очередной своей жертве и... бессильно отступает в могильной борьбе. Оно недоумённо взирает: «Не ошиблось ли, мертвец ли Сей?» Не ошиблось! Он был мёртв.

Мёртвое Тело, а тление бессильно коснуться Его. Дрогнули узы смерти. Нарушен древний закон. «Ад, где твоя победа?!» (Ос.13:14; 1Кор.15:55).

То было начало торжества жизни. То смерть дрогнула в борьбе. То Поражённый побеждал победителя.

После долгой вечной борьбы побеждал поражённый в бедро Иаков. Исав нёс смерть. Иаков – жизнь. Жизнь побеждала...

Во гробе лежал Иисус. Та Гробная пещера тленным смрадом не наполнилась. Приближалось утро. Скоро должно было взойти солнце.

А когда взойдёт Солнце, все концы вселенной наполнятся нетленными мощами святых, предваряющими утро всеобщего воскресения.

И настала брань последняя.

«Снисше́л еси́ в преиспо́дняя земли́ и сокруши́л еси́ вереи́ ве́чныя, содержа́щыя свя́занныя, Христе́, и тридне́вен, я́ко от ки́та Ио́на, воскре́сл еси́ от гро́ба» (Ирмос 6-й песни Пасхального канона).

И остался стан позади. В ночную мглу углубился Иаков и боролся всю ночь...

Оставив всех родных в стане св. града Иерусалима, оставив бездыханное Тело во Гробной пещере, Душа Иисуса опустилась в темноту преисподних мест земли (Еф.4:9; 1Пет.3:19). Чтобы там, во мраке преисподней, одиноко вступить в последнюю брань.

Привычное дело совершают вра́тники адовы, принимая новую пленницу–душу в объятия своей темницы. Сколько их поступает туда ежедневно вот уже которую тысячу лет! Но непривычное дело совершит там Душа Иисуса. Он вступил туда не покоиться и не мучиться. Он вступил туда, чтобы взыскать погибших, вырвать их из плена. Чтобы пленить самый плен (Еф.4:8), разрушить ад, в который вступил.

120 лет устами Ноя–проповедника призывал Господь к покаянию людей. Но они не покорились слову истины. «Отойди от нас, уйди, восходит солнце, нам пора веселиться», – отвечали они ему и смеялись. Пока не поглотила вода тела их, а преисподняя – души. То были самые непокорные, а вслед за ними и все иные. Они не хотели Господа. Но вот Он Сам идёт к ним. О, чудная встреча и странная! «Зачем пришёл Ты к нам, мучить нас, что нам до Тебя, Иисусе Сыне Давидов?! Мы не звали Тебя, уйди от нас, отпусти и не мучь!» (Мф.8:29; Мк.1:24).

Но он, Распятый, распростёр любви объятия. «Не отпущу, ибо люблю вас! Вы не хотите покориться и во аде, а Я любовию покоряю и самый ад!»

Так боролись они.

И не отпустил Он.

И когда земля затряслась и вышел Он из Гроба, то из гробов, ещё в Страшную Пятницу отверзшихся, вышли многие тела усопших святых, доселе в аде держимых. Они Христу совоскресли и вошли сначала во святой Град земной, а потом и в Небесный. То было восходящее Солнце и Нового Дня начало. То была Церковь первенцев (Евр.12:23).

Не отпустил Иисус непокорных и во аде. Не отпустил, пока не благословили Его. И имя их стало уже не Иаков (Ветхий завет), но Израиль (Завет Новый).

Видя расхищение жертв своих, ад стонет: «Отпусти меня». И разве не достоин проклятия и погубления сей страшный плен?! А он, Иисус, и тут не отпускает: «Не отпущу, пока не благословишь!» Поражено бедро, Иисус распят. Но и ад пленен! «Ад, где твоя победа?!» (1Кор.15:55). И преисподняя благословила Его – вышли из разрушительных клетей её души праведников.

И наступил в той последней и страшной борьбе момент последний. Иисус и диавол встретились.

Тысячи лет шла война. Воинство Христово воевало с сатаной и его нечистой ратью бесовской. Но никогда не противостоял ещё князь бесовский непосредственно Тому, против Кого восстал.

Ещё на небе произошла война. Архангел Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них (Откр.12:7). Тогда низвержен был диавол и ангелы его с неба (Откр.12:9). Но воинству Христову предстоял не Сам Христос, а его Архистратиг.

В Эдеме древнему змию противостоял Адам и пал.

Потом брань шла во всех концах вселенной. Сражение что перешло в сердца людей, где со времен Адама и Евы диавол с Богом борется.

И дальше много тысячелетий длилась ночь той борьбы.

Иаков означает «запина́тель». И боролся с Исавом. Запина́тель змия и древний змий боролись. Но всегда противостояли нечистой рати вестники и слуги Христовы. И противостояли и боролись на «нейтральной полосе» – в тварном мире. Неприкосновенным оставалось логовище змия.

Подступал сатана к Сыну Человеческому на Горе Искушения. Но брань их не была явной. Сатана тогда даже не знал точно, и испытывал: Сей ли Христос?

Трепетали бесы приближающегося Иисуса и вопили: «Не посылай нас прежде времени в бездну».

Всё ближе и ближе борющиеся рати. Долго сражались воины. ...И вот встретились. Сами. Пришел Иисус чрез отверстие Гроба, чрез врата ада, чрез все места преисподние... и вот впервые встретились непосредственно падший дух и Душа Распятого. Сатана и Сын Божий.

В глубинах ада наконец-то встретились. Сошлись лицом к Лицу. Смотрят испытующе.

У подножия Божия Престола та борьба началась (Ис.14:12–15). Но там не сошёл с Престола Божий Сын. Там исполнил Его волю Архистратиг Михаил. А встретились здесь, на дне ада...

И думалось: вот уж будет битва! Сотрясётся вселенная. Но битва... не состоялась! Запина́тель змия не удостоил ею змия.

В это время наверху, на поверхности земли, запечатывался приваленный ко Гробу камень слугами сатаны...

В это время внизу, в преисподних местах земли (Еф.4:9), запечатывалась бездна, в которую заключен был связанный сатана–змий Запина́телем своим (Откр.20:1–3).

Распинатели печатали во Гробе распятое бездыханное Тело. Душа Распятого при этом печатала в бездне владыку распинателей.

...А битвы не удостоился сатана. Напрасно мечтал он о ней. Он был просто наказан, жалкий, свернувшийся в клубок змий, с сокрушённой главою, скованный, в бездну запечатанный.

Некогда заперт был судья Израильский Самсон врагами в городе Газа. Всю ночь вокруг стен города и его запертых врат ходили вооруженные стражники. В полночь же встал Самсон и божественно–богатырской силой схватил ворота, выхватил их из стен, положил на плечи и отнёс на вершину горы, которая на пути к Хеврону, святому Граду (Суд.16:1–3).

Всю ночь стерегли Гроб с телом Распятого вооружённые стражники. Вратники ада обходили свои владения, стерегли врата, как им казалось, вечные. Стерегли новую Жертву свою, Душу Распятого.

Полночь.

Сокрушил Распятый Иисус, Великий Борец, Потомок Иакова–праотца, вереи вечные. Выломал врата ада. Содрогнулась вселенная. Откатился камень от Гроба. Сокрушены вратники адовы, как мёртвые, упали стражники Гроба. Освободил пленных во аде, вывел из гробов тела многих святых. Путь к вершинам Неба открылся. Борьба кончилась. Ночь рассеивалась. Брезжил рассвет. Восходило Пасхальное солнце....

Произнесено Великим Постом

1985 года,

Великим Постом 1987 года

в Успенской церкви

города Енисейска.

Записано в мае-августе 1987 года

и январе-феврале 1988 года.