Часть вторая. Частное учение об обязанностях и добродетелях христианина

Вторая часть Нравственного Богословия имеет задачей изложить учение о частных обязанностях христианина, вытекающих из общего христианского нравственного закона.

Как уже было указано прежде (см. главу: «Основной источник христианской нравственности»), поведение христианина не может быть точно и скрупулезно регламентировано. Не может быть точных рецептов – как именно надо поступать в каждом конкретном случае жизни. Это происходит, во-первых, потому, что в христианском нравоучении обращается внимание не столько на сам поступок, сколько на его духовные мотивы, но так как и высоконравственные мотивы могут привести к ошибочным поступкам, чреватым тяжелыми отрицательными нравственными последствиями, то, кроме мотивов, христианская нравственность должна еще обладать тем, что на языке аскетики называется «рассуждением». Рассуждение – это высшая православная добродетель. Для нее требуется иметь чистое сердце, полное любви ко Христу, целомудренный ум, просвещенный умом Христовым, и самоотвержение личной воли во имя Христа.

Рассуждение духовно контролирует мотивы, ясно видит цель и результат будущего поступка. При стяжании этой высшей добродетели, – собственно говоря, нет надобности в частном учении об обязанностях христианина: они будут каждый раз ясны. Но, ввиду того, что достаточное стяжание рассуждения – очень редко, практически важно дать общие руководящие указания и для частных случаев христианского поведения.

Частные обязанности христианина могут быть подразделены на три основных направления:

1) обязанности к Богу,

2) обязанности к самому себе, и

3) обязанности к ближним.

Все обязанности христианина по отношению к Богу вытекают из любви к Нему, которая включает в себя веру в Него и надежду на Его безграничную милость и помощь. Любовь к Богу ищет форм выражения и находит их в богопочитании. Отношение между Богом и человеком есть отношение Абсолюта к ничтожеству. Поэтому, вполне естественно, что служение Богу непременно сопровождается чувством величайшего благоговейного страха и трепета. По слову пророка, служить Богу следует «со страхом» и радоваться Ему «с трепетом» (Пс.2:11). «На кого воззрю, токмо на кроткого и молчаливого, и трепещущего словес Моих» – говорит Сам Всевышний Господь через Своего пророка (Ис.66:2).

Любовь к Богу, сопровождающаяся благоговейнейшим страхом Божиим и радостным трепетом, диктует человеческому сердцу и устам молитву славословия, самую угодную для Бога молитву человека (молитва может быть славословная, благодарственная, покаянная и просительная, но самая угодная Богу молитва – славословная). Ответом на такую молитву, если она становится непрестанной, является то благодатное посещение человеческой души Духом Божиим, которое преп. Серафим называл «стяжанием Св. Духа». Это состояние сопровождается невыразимым никакими словами чувством тихой, спокойной радости, ибо Дух Святый, по выражению того же преп. Серафима, «радостотворит все, к чему прикасается».

Так как человек состоит из души и тела, которые неразрывно и таинственно связаны между собой, то и прославление Бога должно быть «и в телесах наших, и в душах наших, яже суть Божия» (1Кор. 6:20). Отсюда вытекает, что и богопочитание должно быть внутренним и внешним. Одно с другим тесно связано. Одно внешнее богопочитание – есть кощунство и лицемерие. Сам Господь выражает через пророка негодование на такое почитание: «приближаются ко Мне людие сии, усты своими и устнами чтут Мя: сердце же их далече отстоит от Мене, всуе же чтут Мя». Но, с другой стороны, и одно внутреннее богопочитание без внешнего выражения в теле не может быть полным, действенным и не может укрепиться в человеке. Опыт жизни показывает, что каждый духовный акт становится тем совершенней и глубже, чем он более находит для себя соответствующего выражения в чувственном теле и во внешнем мире. Также и каждое живое чувство, переполняющее сердце, стремится выразиться во вне. «От избытка сердца глаголют уста» (Мф.12:34).

Вере, надежде и любви к Богу учит нас все Св. Писание, но послания ап. Павла – особенно научают нас вере, послания ап. Петра – надежде, а послания ап. Иоанна – любви.

Без веры в Бога невозможно ни любить Его, ни надеяться на Него. Поэтому вера в Бога есть первейшая нравственная обязанность христианина к Богу. Вере в Бога не только ничто не мешает, и мешать не может, но способствует и помогает все окружающее человека, т.е. вся природа, свидетельствующая о премудрости Божией. Также помогает вере в Бога и добросовестное изучение человеком самого себя. Но все так называемые доказательства бытия Божия – не являются насилием над свободной волей человека, который может, несмотря на всю убедительность этих доказательств, не верить в Бога, т.е. верить, что Его нет. Если же свободный человек имеет формальное право и на атеизм, то он же, именно, в силу полной внутренней свободы, является и, безусловно, ответственным за свой выбор, за свое решение и за все последствия этого выбора и решения.

«Без веры невозможно угодити Богу» (Евр.11:6). Следовательно, вера в Бога есть первейшая нравственная обязанность христианина. Если всякое познание ума есть, в конце концов, некое принуждение, ибо невольно навязывается человеку и не зависит от его свободной воли, то вера, наоборот, есть, прежде всего, акт свободной воли. Поэтому вера есть добродетель.

Искренняя и пламенная воля к Истине, любовь к Истине и эгоизм – две вещи несовместимые. Тот, кто любит себя больше Истины, познать Истину не способен. Тот же, кто любит Истину больше себя – непременно ее найдет. «Всяк, иже есть от Истины, послушает гласа Моего» – сказал Господь наш Иисус Христос Пилату. Это значит, что стремящийся к Истине непременно будет верить в Бога.

Для укрепления и очищения веры необходимо, чтобы она не была слепой и безотчетной. Св. Писание учит нас быть здравыми в вере (Тит.1:13), испытывать духов – от Бога ли они (1Ин.4:1), и быть готовыми дать отчет в своем уповании всякому вопрошающему (1Петр. 3:15). Сам Спаситель, для доказательства истинности Своего учения ссылался на благотворность и высоту его (Лк.4:18–19; Ин.3:17–21; 6:63), на чудесные дела Свои (Ин.5:36; 10:38), на святую жизнь Свою (Ин.8:46), на свидетельство Бога-Отца (Ин.5:39) и на пророчества Ветхого Завета (Ин.5и 46).

Чем более христианин укрепляется в нравственной жизни и очищает свое сердце, тем менее он нуждается в постороннем подкреплении своей веры и тем крепче он верит, вопреки всем соблазнам мира и кажущимся противоречиям ума. Ибо чистые сердцем непосредственно духовно зрят Бога. Истинная и крепкая, всеобъемлющая и полная вера в Бога сочетает человеческую волю с волей Бога, а потому, по неложному слову Господню, воистину «все возможно верующему». По словам ап. Иоанна Богослова, «сия есть победа, победившая мир, вера наша» (1Ин.5:4).

Грехи против христианской веры суть: суеверие, идолослужение, равнодушие к вере (индифферентизм), сомнение (скептицизм), неверие в Бога (атеизм), борьба с Богом (т. н. богоборчество), магия, гадания, ворожба, волшебство, общение со злыми духами, служение сатане (сатанизм).

Особым грехом против веры в Бога является злоупотребление Именем Божиим и искание знамений и чудес без истинной в них надобности. Не все понимают какой страшный грех есть неверие в Бога. Отрицая личного Бога, человек отрицает бессмертие души, и свободу, и грех, и нравственность. Воистину, «рече безумен в сердце своем: несть Бог» (Пс.13:1). Для предотвращения неверия необходимо с раннего младенческого возраста насаждать семена веры и благочестия в душах детей и содействовать росту и укреплению веры. Поэтому тяжкая ответственность падает на родителей, наставников, учителей, пастырей и всех тех, кто не содействует при каждой к этому возможности развитию в людях, особенно же в детях, веры в Бога.

Вероотступничество, измена Христу и Церкви – есть особая разновидность греха против веры в Бога. Чем глубже уже была развита вера в Бога прежде, тем более тяжкая ответственность падает на отступников. Если же изменит Богу тот, кто достиг святости, т.е. тот, кто уже испытал общение с «все радостотворящим» Св. Духом, – тому этот грех (хула на Духа Святого) не простится, по слову Господа, «ни в сем веке, ни в будущем».

С христианской верой тесно связана христианская надежда. Вера есть уверенность в невидимом, надежда – уверенность в желаемом и ожидаемом. Христианская надежда сводится к уверенности, что цель мироздания (высшее благо для человека) – будет непременно достигнута. Если существо христианской веры состоит, главным образом, в том, что она прошедшее представляет как бы настоящим, то существо христианской надежды заключается преимущественно в том, что она будущее представляет как бы настоящим и совершающимся. Христианская надежда не безпочвенна, а, наоборот, имеет исключительно твердое и непоколебимое основание в неложных обетованиях Самого Спасителя.

Истинная христианская надежда есть добродетель, ибо она сопровождается готовностью и решимостью переносить временные страдания и испытания и безропотно нести свой крест, уповая, что все ниспосланное и попущенное Богом – непременно служит нам на благо. Сам Господь предупредил нас, что в блаженное Царство Небесное надлежит войти, через многие временные скорби, которые все впоследствии обратятся в вечные радости. Христианская надежда поэтому всегда сопровождается преданностью воле Божией и уверенностью, что надежда на Бога никогда не посрамит. Надежда сопровождается также терпением. Образец христианского терпения дан христианину в образе многострадального Иова.

Уклонения от истинной христианской надежды, приводящие к грехам против этой добродетели суть: самонадеянность, малодушие, лжеупование, нетерпеливость и отчаяние. Самонадеянность вытекает из гордости и самомнения. Иные люди надеются больше «на князи и на сыны человеческие», нежели на Бога. Ненадеяние на Бога и переложение надежды на себя или на других людей вытекает из предпочтения мира временного вечному Царству Небесному. Малодушие возникает из-за недостатка веры в Промысл Божий в трудных обстоятельствах жизни. Лжеупование есть безрассудная и дерзкая надежда на Бога. Оно может выражаться, например, в безрассудном и легкомысленном отношении к опасностям для жизни, в надежде, что Господь чудесным образом спасет ее. Непременное ожидание чуда в тех случаях, где следует смиренно отложить свое попечение и положиться всецело на волю Божию, также представляет собою пример лжеупования. Полное, легкомысленное бездействие во время нужды и бедности в ожидании Божьей помощи, как и нежелание обращаться к врачу во время болезни в расчете на непременное чудо, – тоже могут являть собою примеры лжеупования. Наиболее же грешным является тот вид лжеупования, когда человек просит и ожидает содействия Божия в делах злых (в мстительности, воровстве, обмане, вымогательстве и т. п.).

Истинная христианская надежда должна избегать как сомнения, так и дерзости: образцом для христианина должно быть упование, протекающее между страхом и надеждой. Нетерпеливость – когда человек возмущается и тяготится посланным ему Богом крестом – есть также грех против добродетели христианской надежды. Отчаяние, как крайний вид уныния, есть смертный грех, наиболее тяжкий грех против христианской надежды. Отчаяние большей частью есть следствие продолжительной порочной жизни в полном отчуждении от Бога и проявляется со всеми своими ужасами особенно в конце жизни человека. Но иногда оно возникает остро и под влиянием одного сильного жизненного удара, обнаруживая крайнее маловерие. От отчаяния тотчас спасает Сам Бог, если только человек возопит к Нему, как утопающий, о спасении с воплем: «Господи, спаси меня от отчаяния». Отчаяние часто, если не всегда, сопровождается общим состоянием души, которое в психологии называется «скорбной психической безчувственностью», а в свято-отеческой литературе именуется «окамененным нечувствием». Если в отчаянии нет чувства надежды, нет силы воли для сердечной молитвы, то следует хотя бы устами только повторять «Господи, спаси, помоги», и Господь, за одну только память о Нем – прострет руку помощи.

Вера и надежда недостаточны для того, чтобы поднять человека на высшую ступень нравственного совершенства. Для достижения последнего необходима высшая христианская добродетель – любовь.

Любовь к Богу есть пламенное желание и стремление человеческой души соединиться с Богом как носителем высочайшего вечного блага. Начало любви, конечно, заключается в христианской вере – матери всех добродетелей, но если при помощи веры христианин вступает в тайны божественного познания, то посредством любви он вступает в тайны божественной жизни. «Пребываяй в любви» – говорит ап. Иоанн Богослов, – «в Бозе пребывает и Бог в нем пребывает» (1Ин.4:16).

Хотя любовь есть наиболее свободное чувство, тем не менее, Господь дал заповедь о любви к Богу и ближним. Это объясняется тем, что еще до заповеди Своей о любви к Нему, Бог Сам возлюбил человека. Возлюбя, Бог ждет от человека взаимности, как непременного условия возможности высшего и вечного для человека блага. Заповедь о любви есть, таким образом, и заповедь о благе. «Я сотворил тебя любя и заповедую тебе любить Меня, чтобы осуществить для тебя блаженное вечное состояние взаимной любви», – как бы говорит Господь установлением Своей заповеди.

Истинная христианская любовь обладает следующими свойствами или качествами: благоговением и страхом Божиим (т.е. боязнью согрешить и тем самым огорчить любимого), послушанием, самоотвержением ради возлюбленного, благодарностью, почитанием и ревностью о славе Божией. Любя Бога мы не можем не любить людей, во-первых, потому что человек есть образ и подобие Божие, а, во-вторых, потому что любовь к людям заповедана нам Самим Богом и неисполнение Его воли – огорчило бы Его. По словам св. Иоанна Златоуста, самое большое наказание для истинного христианина, наказание, которое сильнее всех мук ада, – увидеть огорченным лик Спасителя. Мы почитаем и славословим Бога хвалебными молитвами, устроением храмов Божих, богослужебными обрядами, соблюдением святых праздников. Лучшим образцом служения Богу является помазание Марией Иисусовых ног драгоценным миром.

Грехи против любви к Богу суть: себялюбие (эгоизм), чрезмерная любовь к творению и тварям за счет понижения или отсутствия любви к Богу, леность и забвение о Боге в процессе забот о нуждах материальной жизни, неблагодарность, ложная ревность по Боге или фанатизм (напр. ужасы инквизиции, т. н. «Варфоломеевская ночь» и т. п.). Величайшим смертным грехом против любви к Богу является, конечно, ненависть к Богу, соединенная с кощунством и богохульством.

Вера, надежда и любовь к Богу, находящаяся в глубине души христианина, не могут не выражаться во вне. Виды внешнего проявления богопочитания и общения с Богом суть: молитва, общественное богослужение, совершение таинств, церковные праздники, посты. Св. Иоанн Златоуст, св. Григорий Нисский и преп. Ефрем Сирин определяли молитву как беседу человеческой души с Богом. В этом собеседовании с Богом человек прославляет Его, благодарит Его, кается перед Ним и высказывает Ему свои просьбы и мольбы.

Молитва есть одна из главнейших священнейших обязанностей человека по отношению к Богу. Господь всегда внемлет всякой молитве. «Близ Господь всем призывающим Его» (Иак.4:8; Пс.144: 18–19). Молитва есть не только средство для приобретения многих добродетелей, но и сама по себе является добродетелью.

Деисты, как и некоторые другие философы (напр. Кант) – считают молитву безполезным занятием, которое не может повлиять на ход мирового порядка. Но утверждать так – значит отрицать свободу в нравственном миропорядке и сводить его к миропорядку физическому. Впрочем, и в физическом миропорядке возможно чудо, т.е. явление, обусловленное возможностью отмены всемогущим Богом установленного Им чина естества.

Отрицание молитвы пантеистами и атеистами – вполне понятно; если не признается бытие личного Бога, то не к кому и обращаться с молитвой.

В молитве следует опасаться двух крайностей. Некоторые люди считают, что следует молиться лишь вообще, не прося о каких-нибудь конкретных нуждах. Молитва, согласно этому мнению, может быть только одна: «да будет воля Твоя». Другие, наоборот, обращают внимание, главным образом, на частные просьбы, как бы указывая каждый раз Богу, что именно и как следует сделать в их жизни. Христианину следует держаться среднего пути. Он в праве просить у Бога помощи в нужде (и в молитве Господней есть прошение о насущном хлебе), но не должен при этом забывать полагаться, в конце концов, на волю Божью, которая может и не выполнить нашей просьбы, если это будет полезнее человеку для его души.

Образцом для христианина является молитва Спасителя о Чаше в Гефсиманском саду, в которой Он просит избавления от чаши страданий и целиком полагается на волю Бога-Отца, отметаясь Своей воли: «обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты... ». Апостол Павел трижды молил Господа об избавлении его от «пакостника плоти», но ему было отвечено: «довлеет ти благодать Моя» (2Кор.12:7–9). Для молитвы требуется вера, смирение, сознание своего недостоинства и сокрушение сердца по этому поводу. И тогда – «сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит».

Молитва тесно связана с постом. Неспособный к посту и вообще к аскетическим подвигам – не способен и к истинной молитве. Всякую истинную молитву слышит Бог, всякую молитву исполняет, но не всегда так, как нам хотелось бы. Это происходит потому, что Бог не только лучше нас знает, что нам полезно, но и любит нас больше, чем мы сами себя любим. Если молитва была истинной, т.е. совершенной в таком душевном состоянии, которое угодно Богу и Его не оскорбляет, – то после нее наступает полное успокоение и благодарность Богу за все, что будет после такой молитвы послано. «Слава Богу за все» – говорил св. Иоанн Златоуст. Некоторые подвижники благочестия и молитвы утверждали вообще, что признаком истинной, угодной Богу молитвы является: душевный мир, прилив духовных сил и духовное озарение. Впрочем, как это указывают нам эти же подвижники, иногда Господь, ради воспитания в нас терпения и усиления веры, – не сразу подает указанные выше плоды молитвы, а оставляет душу сухой и хладной на некоторое время. Это не должно смущать христианина, если он памятует о том, что все совершается Богом для нашего блага.

Вспомним притчу о неправедном судье и защите им вдовы по ее неотступной просьбе. Эта притча заканчивается словами: «Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и нощь, хотя и медлит защитить их» (Лк.18:7).

Молитва частная, личная индивидуальная, совершаемая «в клети с затворенной дверью» (Мф.6:6) – есть одна из форм молитвы человека. Но человек есть не только индивидуальная личность, но и член человеческого общества. Как таковой, он должен участвовать в жизни и деятельности других людей и всего общества. Подобно участию в семейной, общественной и государственной жизни, христианин должен участвовать и в жизни Церкви, как ее член. Если семейные, общественные или общегосударственные обязанности человека исполнены различными земными потребностями, то обязанности церковные – преисполнены высшими духовными потребностями общения с Богом и служения Ему. По неложному слову Спасителя, если двое или трое собрались во имя Его – то и Он Сам пребывает с ними. Общественная молитва облегчает индивидуальную, ибо сила молитвы в храме усугубляется помощью Св. Духа, пребывающего в нем, благодаря чему слабость и недостаточность молитвы одного восполняется соборною во Св. Духе молитвою всех. По учению Церкви, во время общественной молитвы в храме к молитвам молящихся присоединяются и молитвы ангелов. В общественном богослужении следует не допускать театральности и преобладания эстетических (особенно музыкально-вокальных) впечатлений над впечатлениями чисто духовными. Главная причина превосходства общественного богослужения над частным заключается в том, что во время общественного богослужения совершаются Таинства. Из них же высочайшее всех есть – св. Евхаристия.

Таинство Евхаристии есть самое высшее средство для выражения любви к Богу и для соединения с Богом. Оно же является лучшим и чистейшим способом познания любви Божией к человеку. «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем ...». Влияние этого величайшего таинства распространяется и на душу и на тело принимающего. Поэтому оно есть вернейший залог воскресения преображенного тела для жизни вечной. «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь имать живот вечный, и Аз воскрешу его в последний день» (Ин.6:54). Чем более тщательно мы подготовляемся к этому великому и страшному таинству и чем с большим страхом, трепетом и благоговением его принимаем, – тем явственнее, чище и глубже мы ощущаем его духовно-нравственные плоды: подлинный душевный мир, усиление любви к Богу и ближним и обогащение духовных сил для подвигов. Евхаристический дар есть духовное семя, осеменяющее человеческую душу и приносящее плоды, в зависимости от душевной почвы и внимания к себе со стороны христианина. При подготовке к этому таинству самым важным условием является покаяние и сокрушение о грехах, благоговейный страх Божий и твердая вера во Христа, как Бога и Спасителя. «Брачные одежды», которых требует Церковь при приобщении св. Таин, понимаются не только в смысле очищения души, но и тела, и даже одежды. Христианин одевает свои лучшие одежды в этот великий для него праздник. Как часто следует причащаться св. Таин? Это зависит от личного нравственного состояния христианина. Чем чище в нравственном отношении и достойнее, вообще, в духовной жизни человек, – тем он способнее чаще причащаться, но и при угрозе уныния от безплодной борьбы с грехами, при непременном условии великого сокрушения о них, христианин может также начать чаще прибегать ко св. Таинству, именно, для получения Божественной помощи в деле «невидимой брани». Вообще же, церковному православному христианину необходимо не реже одного раза в год говеть. Церковь же рекомендует прибегать к таинству св. Евхаристии в каждом посту, т.е. не менее четырех раз в году. В священнослужателям же Церковь предполагает такую высоту нравственной жизни, что заповедует им причащаться каждый воскресный и праздничный день.

Св. Евхаристия обладает такой силой духовной, что даже одно присутствие при ее совершении без телесного к ней приобщения, – приносит огромную нравственную пользу. Достойное приобщение св. Таин может, как мы сказали выше, происходить только при условии веры и очищения грехов. Поэтому приобщению св. Таин предшествует таинство Покаяния, хотя по существу это два различных таинства. И во время обычных молитв мы приносим прошения о прощении грехов, но прощение грехов после обыкновенной молитвы не может быть таким полным, какое происходит в таинстве Покаяния, когда человека очищает особая благодать Св. Духа в силу искупительной Жертвы Господа нашего Иисуса Христа. Усиленная молитва, индивидуальная и общественная, благочестивое поведение, милостыня, пост, воздержание от гнева, ссор, осуждения и других страстей, предшествующее исповеди и подготовляющее к ней – называется говением. Для истинного говения важно не количество дней, а качество нравственного поведения христианина. Необходимым условием прощения грехов на исповеди является раскаяние с глубокой скорбью о своих грехах, с твердым желанием впредь не грешить, загладить и искупить прежние грехи и обиды, нанесенные ближним, но одного раскаяния и заглаживания своей вины – недостаточно. Простить грехи может только Господь Иисус Христос, искупивший нас от греха и смерти, а потому необходима вера в Господа, надежда на Него и любовь к Нему. Исповедь должна быть устной и индивидуальной. Общая исповедь может совершаться только в исключительных случаях.

Исповедь есть суд и в то же время, назидание и утешение. Плоды искреннего истинного покаяния – суть успокоение совести, очищение души (духовная баня), изменение духовной настроенности, улучшение нравственной жизни при явной помощи благодати.

Храм, как место особенного присутствия Божия и особой благодати Божией, как дом молитвы – должен быть предметом особого почитания. При прохождении мимо храма следует обнажать голову и творить крестное знамение. Входить в храм следует со страхом Божиим и благоговением. Как строго относился к непочитателям и осквернителям храма Сам Спаситель – видно из евангельского повествования об изгнании торгующих из храма. Почитая храм, христианин должен почитать и все находящиеся в храме предметы: крест, евангелие, образа (особенно чудотворные иконы), церковную утварь, мощи святых. Следует также заботиться о благосостоянии и благолепии храма. Праздничные дни должно проводить благоговейно, посещая богослужения и оказывая милостыню. Истинный христианин, «живущий в Церкви», а не только «заходящий в нее», понимающий христианский нравственный закон и живущий по этому закону, не может не почитать храма и не может проводить праздники без посещения богослужений. Самое главное – иметь душевное расположение и нравственную потребность в посещении храма и участия в богослужениях. При посещении же храма следует всегда иметь пред своими духовными очами евангельские образы мытаря и фарисея.

Строгое соблюдение постов имеет огромное значение для нравственной жизни человека. Как было указано выше, человек, неспособный к посту не способен и к истинной молитве. Конечно, пост должен быть не только внешним, но и внутренним деланием. Самое главное назначение поста: воздержание во всем, посильные аскетические подвиги, ограничение интересов чисто земных, житейских и увеличение забот о душе и будущей жизни. Посты установлены нашей Матерью-Церковью и в их исполнении сказывается почитание Церкви и послушание ей. Сам Спаситель постился и дал указание о посте в случае с бесноватыми: («сей род не исходит токмо молитвою и постом»). Посты обыкновенно предваряют праздники и служат благодатным временем для подготовки к ним.

Чрезмерные посты, ведущие к чрезмерному истощению телесного организма, мешающему и духовной жизни, – церковью не одобряются.

Клятва или присяга есть один из видов исповедания веры в Бога, как Всеведущего Судию. При помощи присяги христианину напоминается о Всеведущем Боге, пред лицом которого предлагается свидетельствовать правду. Призывание имени Божия – очищает, укрепляет и делает более чуткой нашу религиозную совесть.

Некоторые сектанты отвергают присягу на основании слов Господа нашего Иисуса Христа в Нагорной проповеди о запрещении клятвы. Но в Нагорной проповеди, Господь изображает идеал Царства Небесного, мыслимого в его совершенстве. Требуя господства любви и доверия, Спаситель, естественно, требует при этом господства правды и уничтожения клятвы, но, так как наряду с Царством Небесным существует еще и царство человеческое или царство гражданской справедливости, и так как между людьми существует грех, ложь и недоверие, то ради уяснения истины христианин не должен отказываться от клятвы в виде присяги, воздавая «кесарево кесареви, а Божие Богови». На суде у первосвященника Господь отнесся с уважением к клятве: Он сначала молчал, но когда первосвященник сказал: «заклинаю Тебя Богом Живым, да речеши нам» – тогда отвечал. И ап. Павел часто призывал «во свидетели» Бога.

Гнусность ложной клятвы и клятвопреступления состоит в том, что ложно клянущийся посмевается Истине вообще, Истине в самой себе, и тем самым посмевается Богу (по выражение проф. Олесницкого). Нарушить клятву, данную с полным сознанием и по свободной воле, – значит совершить самое отвратительное вероломство не только по отношению к людям, но и по отношению к своей совести и к Богу.

Обеты могут быть в широком и тесном специальном смысле. К обетам в широком смысле относятся обеты при крещении, обеты при вступлении в брак, при занятии должности. Благотворность этих обетов заключается в том, что давший их сугубо чувствует себя нравственно-обязанным исполнить данное обещание. К обетам же в тесном смысле относятся данные пред Богом обеты в затруднительных случаях жизни или тяжких обстоятельствах, обещания совершить какое-нибудь действие, направленное к чести Божией и к преуспеянию нашего душевного спасения, сверх обычных наших действий. Обеты христианские ни в коем случае не могут быть поняты, как плата Богу за оказанное Им благодеяние. Обет должен быть жертвой благодарности Богу за благодеяния, с целью укрепления себя в навыке доброделания. Искрение и свободно данные обеты очищают нашу совесть и стяжают помощь Божию для благих наших намерений. Важнейшим и серьезнейшим обетом является обет монашества и часто соединенного с ним подвижничества (пустынничества, затворничества, столпничества, молчальничества, юродства, и т.п.). Все это разнообразные пути, на которые вступают избранники Божьи для выражения одного и того же, а именно – безпредельной любви своей к Богу и готовности пожертвовать ради Бога всем земным.

Всякий обет должно давать чрезвычайно осмотрительно, осторожно, вдумчиво, искренне, с несомненным и неуклонным желанием его выполнить, и со смиренной просьбой о помощи в деле его осуществления.

После первой, главнейшей заповеди о любви к Богу, нам дана и вторая, «подобная ей» – о любви к ближним, но при этом сказано, что любить ближнего следует «как самого себя». Отсюда следует заключить, что основываясь на любви к Богу, любовь к ближним должна пройти через истинную любовь к самому себе, чтобы быть живою и деятельною. Кто истинно, правильно и законно уважает и любит себя, тот будет правильно и истинно любить и уважать ближних. Кто чувствует потребность снисхождения и прощения самому себе, тот будет снисходительней к ближним. Он будет исполнять слово Господне: «вся елико аще хощете да творят вам человецы, тако и вы творите им». Поэтому рассмотрим сначала нравственные обязанности христианина по отношению к самому себе.

Обязанности христианина к самому себе подразделяются на общие и частные. К общим обязанностям относится прежде всего обязанность самопознания. Вопрос о самопознании сводится к трем вопросам:

1) Что я такое?

2) Чем я должен быть?

3) Чем я действительно сделался?

Для самопознания необходимо самоиспытание. Самоиспытание есть рассматривание христианином в свете Божественного закона своей внутренней жизни и внешнего поведения, с целью познания слабостей и недостатков своих, с намерением устранить их. Христианин должен испытывать себя каждодневно. Лучшее время для этого – время перед отходом ко сну. Самоиспытанию содействует уединение. Чтобы не впасть в самообольщение при самоиспытании, необходимо прислушиваться к суждению о нас других людей, опытных и расположенных к нам друзей и нерасположенных к нам врагов. Самопознанию препятствуют: гордость, самолюбие, тщеславие, умственная лень и безпечность.

Самопознание ведет к самоуважению, которое основано на высоком положении человека в мире вообще. Премудрый Сирах говорит: «Даждь душе своей честь по достоинству ея». Самоуважение только тогда будет правильным, когда соединится со смирением и пониманием безконечного превосходства Творца над творениями. Истинное самоуважение несовместимо с самохвальством, с намерением выставлять перед людьми свое достоинство и хвалиться им. К самоуважению присоединяются и любовь к себе и разумное стремление к бережному возвышению своей жизни и своего духовного достоинства, как образа и подобия Божия.

Так как душа важнее тела, то и заботы христианина должны быть направлены больше на душу, т.е. на воспитание ума, чувства и воли. Для образования и дисциплинирования ума служит наука. Христианское отношение к науке положительно до тех пор, пока наука честна, правдива и знает границы своей компетентности. Истинная наука прекрасно понимает значение и ценность веры для знания. Христианство же прекрасно понимает значение и ценность знания для веры.

Апостол Павел писал Коринфянам: «не дети бывайте умы: но злобою младенствуйте, умы же совершени бывайте» (1Кор.14:20).

Необходимо отметить, что только на почве христианства стало возможным успешное и полное развитие истинного познания и истинной науки.

По словам апостола «Во Христе сокрыты все сокровища премудрости и ведения». Поэтому, для того, кто примет Христа всем сердцем и всем помышлением своим, для того открывается новый мир познания и становится возможным понимание смысла, значения и цели мира, мировой истории и человеческой жизни. Без Христа истинное знание о мире и душе невозможно. Предмет познания и науки: Бог, человек со своей историей и физическая природа. Без знания о Боге – невозможно истинное знание о мире и человеке. Христианину, желающему развить, дисциплинировать и обогатить свой ум при помощи наук, необходимы следующие условия:

1) Любовь к истине,

2) трудолюбие,

3) скромность.

Для воспитания воли необходимо: самоиспытание, бдительность, самообуздание или самодисциплинирование и самоупражнение. Но все это возможно только при условии смирения, ненадеяния на одного себя, памятования слов Спасителя – «Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин.15:5) – и постоянной молитвы о помощи. Если и ученым человек не может сделаться сразу, а лишь постепенно, то тем более высоконравственным или святым. Пока человек упражнениями (с Божьей помощью) не изменит своей природы, до тех пор он должен стараться изменять свое внешнее положение и свои обстоятельства, располагая их так, чтобы они служили ему не на соблазн и падение, а для нравственного роста, «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не сиде» (Пс.1:1). Очень важно избегать дурного сообщества и искать хорошего. Сообщество делают нам не только люди, но и книги. Особенное внимание христианин должен обращать на то, чтобы его поступки не совершались под влиянием страстного возбуждения. Лучшим средством для сохранения себя от поспешных страстных реакций является сосредоточение внимания внутри и чтение про себя какой-нибудь хотя бы краткой молитвы.

Воспитание эстетического чувства или вкуса к прекрасному совершается и при помощи изящных искусств (поэзии, музыки, пения, живописи, архитектуры и др.) и при созерцании красот природы.

Изящное или прекрасное есть вполне соответствующее и гармоническое выражение в чувственной форме какой-либо идеи или мысли. Делая наглядными идеи, прекрасная форма привлекает и располагает нас к ним. Даже не зависимо от содержания, прекрасное благотворно действует на душу своей гармонией, умиротворяя страсти и отвлекая от грубости и пошлости. Сам Господь Иисус Христос относился весьма сочувственно к красоте природы и любил природу. Пока человек, существо по преимуществу духовное, облечен в плоть, – он невольно ищет воплощения духовного в чувственных формах и притом формах совершенных, т.е. прекрасных.

Дохристианское искусство достигло только совершенства внешних форм, тогда как христианское искусство внесло в эти совершенные формы – совершенные идеи.

Истинное христианское искусство должно непременно обладать следующими свойствами: целомудрием или чистотой и истинностью. В противном случае оно не будет возвышать и умиротворять душу, а будет соблазнять и возбуждать страсти. Чтобы искусство было чистым и целомудренным, оно должно находиться под господством нравственной духовной идеи. Иными словами, эстетически – прекрасное должно находиться под контролем нравственно-прекрасного. А так как истинная нравственность не мыслима без религиозной основы, то и эстетика, подобно этике, должна быть теономной.

Заботясь, главным образом, о душе, христианин не должен оставлять попечения и о своем теле. (Франциск Ассисский называл свое тело: «брат мой осел»). Душа на земле может жить только в теле и эта телесная временная жизнь приуготовляет христианина к жизни вечной. Следовательно, он обязан заботиться о жизни и здоровье тела.

Ап. Павел называет тело «храминой» и «сосудом» души. Высокое значение телу придает Церковь, называя его «членом тела Христова», «храмом Св. Духа», и утверждая, что оно некогда воскреснет для вечной жизни с душой и прославится по подобию прославленного тела Христова. Отсюда вытекает высокая обязанность блюсти нравственную чистоту тела. Прежде всего следует хранить тело от всего вредного и сокращающего жизнь. Самоубийство есть великий смертный грех, непростимый, ибо нераскаянный. Иногда, впрочем, самоубийство является следствием длительного процессуального или кратковременного реактивного душевного заболевания, т.е. такого состояния, когда человек, будучи невменяемым, не является ответственным за свои поступки (см. условия вменяемости, указанные выше).

Иногда человек совершает непрямое или ненамеренное медленное самоубийство или сокращение своей жизни, вследствие несоблюдения правил необходимой гигиены или вследствие невоздержания и порочности.

Грешит против обязанностей самосохранения и тот, кто участвует в дуэли. В случае нападения на нашу жизнь мы обязаны защищаться, но при этом основная цель самозащиты заключается в том, чтобы только обезвредить противника.

Христианин должен заботиться и о предотвращении и о лечении болезней, прибегая, в случае надобности, к помощи врача. «Почитай врача» (Сир.38:1).

Но обязанность самосохранения – не неограничена. Так как телесная жизнь не есть самое высшее благо, то в иных случаях необходимо и жизнью жертвовать для достижения высших целей и высших благ.

Богатство и бедность сами по себе не делают человека добрым или злым. Поэтому и святые Христианской Церкви были и богатые и бедные. Однако, как богатство, так и нищета имеют свои соблазны и опасности. Не даром, по словам Спасителя, «трудно богатому войти в Царство Небесное». И крайняя нищета часто трудно переносится со смирением, чистотой, честностью и благочестием. Поэтому и в Притчах Соломона говорится: «Нищеты и богатства не дай мне».

Христианин должен быть бережлив, памятуя пример Спасителя, сказавшего апостолам после насыщения хлебами народа: «соберите избытки укрух, да не погибнет ничтоже» (Ин.6:12).

Законная прибыль при торговле и умножение имущества оправданы в притче о талантах. Но всякое ростовщичество – глубоко безнравственно.

Каждый человек должен избрать себе какую-нибудь профессию, занятие или службу в обществе. Должностью своей каждый из нас не только служит обществу, но и воспитывает свою собственную личность. Если человек не имеет никаких обязанностей или занятий, то он будет себе наносить духовный вред (праздность есть грех).

Выбор должности или профессии зависит частью от интересов, способностей и талантов человека, а частью – от обстоятельств его жизни, в которых христианин должен усматривать пути Божиего Промысла.

Одному дается пять талантов, другому – два, иному – один. Один рождается в богатстве, другой в бедности; один получает малое, а другой обширное образование и т. д.

Но на каком бы, даже самом малом неинтересном поприще ни подвизался человек, – он должен исполнять свою службу верно, честно, с усердием, с сознанием долга, со смирением и терпением, памятуя, что всякому человеку надлежит в поте труда добывать хлеб. Эта заповедь относится не только к землепашцам или ремесленникам, но и к другим профессиям.

Каждый человек должен разумно заботиться о своей чести. Честью называется признание другими людьми или обществом моего личного достоинства. В Св. Писании честь признается благом. Доброе имя ценится выше золота и серебра.

Честь есть важное условие успеха нашей деятельности в обществе. Кто не пользуется уважением и честью в обществе, тот не может благотворно действовать в нем. Но христианин должен опасаться греха честолюбия и тщеславия, т.е. чтобы не дорожить честью у людей больше, чем честью у Бога и своей совести. Христианин должен быть готов принести Богу в жертву и свою честь, если это понадобится и вообще терпеливо сносить незаслуженное попрание чести, если этому подвергнется ради Христа, Высокий пример этому дал Сам Спаситель. Утешением нам должны быть слова. Господни: «Блажени изгнаны правды ради» и «блажени есте, егда поносят вам и ижденут и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради» (Мф.5:10–11).

Сам Спаситель скорбел и говорил, что скорби неизбежны. Святые Отцы Церкви (особенно Иоанн Златоуст) утверждали, что скорби благодатны. Христианство вообще есть религия, гонимой временно, но торжествующей в вечности – Правды Христовой. Константин Леонтьев назвал Христианство оптимистическим пессимизмом. Иными словами – скорби неизбежны, но они временны, благодатны и непременно сменятся радостью. «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Ин.16:38). «Вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет» (Ин.16:20).

Христианин при скорбях непременно должен ясно понять:

1) что все посылается от Бога (в том числе и скорби),

2) что все посылается нам для блага (и скорби тоже),

3) что скорби – временны,

4) что человек создан для блаженства, а потому и скорби непременно превратятся в радость, которую уже никто не отнимет от нас. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся». Скорее мать забудет свое дитя, чем Господь забудет отереть каждую слезинку. Следовательно, какая бы огромная скорбь ни была у христианина, он не может и не должен отчаиваться. Скорби христианина – всегда просветленные скорби. (Св. Златоуст говорил: «Слава Богу за все, а особенно за скорби»).

В последние времена, по словам Спасителя умножатся беззакония и по этой причине во многих охладеет любовь. От оскудения же любви – умножатся и скорби. Грех и беззаконие – корень страданий; поэтому-то от увеличения беззакония и греха умножатся и скорби. Отсюда вытекает, что для уничтожения скорбей самая главная борьба должна быть с грехом и беззаконием. Каждый человек может и должен принять участие в этой борьбе, борясь с грехом в самом себе. Но где увеличивается грех, там преизобилует и благодать (помощь Божия). Благодатность скорбей заключается в том, что они часто приводят человека к Богу. Когда нет никакой надежды в плоскости житейской, – тогда невольно очи и сердца поднимаются ввысь. «Чем ночь темней, тем ярче звезды, чем больше скорбь, тем ближе Бог» (Майков).

Горячий, искренний, молитвенный вопль о помощи при нестерпимой скорби – всегда, тотчас и непременно бывает услышан и Господь простирает руку Своей помощи, как утопающему апостолу Петру: скорбь утешается и просветляется.

Скорби посылаются христианину:

1) или вследствие греха, для того, чтобы образумить и отвратить от него;

2) или для испытания и укрепления: смирения, терпения, надежды и веры (всегда для нашего блага);

3) или как высшая награда (мученический венец).

Всякая скорбь имеет глубокий смысл, но он не всегда и не сразу бывает ясен. Если скорби и страдания переносятся со смирением и терпением, то смысл их непременно рано или поздно уясняется.

Чем облегчаются у христианина скорби?

1) Сердечной памятью о скорбях и страданиях Самого Спасителя, на кресте за нас распятого. В свете Его страстей – бледнеют все скорби человеческие (если только живо, с верой и любовью ко Христу их вспомнить). От степени веры в Бога и степени любви к Нему – зависит степень облегчения скорби у христианина. Отсутствие же веры, а потому и любви ко Господу – усиливает скорбь (даже до отчаяния). По словам св. Иоанна Златоуста, – самая великая скорбь на земле у христианина бывает от разлуки с родными, любимыми, близкими людьми. Смерть – есть частный, но наиболее тяжкий вид разлуки. А преподобный Серафим, утешая, утверждал: «Счастье христианина заключается в том, что он не умирает, а только засыпает, и поэтому, смерть для христианина – есть только разлука». И потому, с православно-христианской точки зрения, умершего человека правильнее всего следует называть усопшим.

2) Кроме «памятования о Страстях Господних», скорби у христианина просветляются и облегчаются еще в зависимости от чистоты совести. По этому поводу прекрасно сказано у Пушкина («Борис Годунов»): «В годину бедствий, что может успокоить? Едина разве совесть...». Почему же чистая совесть может помочь вовремя скорби? Потому что чистая совесть усиливает веру, дает особое «право на дерзновенную просьбу-молитву» и делает человека более чутким к страданиям Спасителя. Скорбь по поводу объективных жизненных причин – надо стараться превратить в скорбь о грехах наших. При скорбях о смерти близких – духовно бывает полезно вспомнить свои грехи перед ними. Сначала от этого скорбь увеличится, но затем вскоре просветится и облегчится.

3) Кроме «памяти о страстях Господних» и «покаяния и очищения совести», скорби облегчаются и просветляются еще и облегчением чужих скорбей, или милостыней. «Восприми чужую скорбь, как свою – и утешишь скорбящего, а утешив скорбящего – утешишься и сам».

Молитвы во время скорбей следует возносить прежде всего к «Надежде ненадежных», ко «Всех скорбящих радости», к Той, которая Сама больше всех людей страдала, к «Споручнице грешных», к «Нечаянной радости» – к Пречистой Матери Божьей, Богородице, Деве Марии. Затем – к Ангелу Хранителю, и, наконец, дерзновенно к Самому Царю Небесному, Утешителю, Св. Духу, который, по словам преп. Серафима – «радостотворит все, к чему прикасается».

Малые скорби часто «ходят грядками» (по народному выражению). «Пришла беда растворяй ворота» – гласит и русская пословица. В таких случаях следует видеть особую милость Господню: вместо одной большой скорби – посылается много малых («миллион разменивается на гривенники» – по удачному народному выражению).

Исполняя заповедь Божию: «Возлюби искренняго твоего яко сам себе» – мы должны любить и уважать ближних, приближаясь к тому, чтобы любить их как самого себя, а идеалом любви своей ставить любовь наивысшую: положить душу свою за других.

Уважение и любовь к ближним основывается на общечеловеческом достоинстве человека и на его личных качествах. Общечеловеческое достоинство заключается в том, что каждый человек есть образ и подобие Божие, за которого пролита кровь Спасителя и который призван к единению с Богом в жизни вечной. Личное же достоинство человека определяется его нравственными заслугами. За каждую заслугу мы должны сугубо уважать ближнего, видя в ней не столько его личное делание, сколько явно помогающую ему благодать Божию.

Уважению противоположно неуважение и презрение. Презирать мы не должны никого, даже самого порочного человека. Мы должны лишь отвращаться от него, но опять-таки, должны отвращаться не от личности человека, а от живущего в нем порока. Не следует забывать, что в каждом, даже самом порочном человеке, непременно остается «искра Божья», – что-то доброе. Порочного человека мы должны, любя его как брата, не презирать, а осторожно обличать, с целью исправления. Для правильного отношения к порокам ближнего следует всегда помнить о душе его, предназначенной Богом к жизни вечной. Все виды и действия любви к ближним можно выразить в справедливости и милосердии. Отсюда вытекает необходимость быть к ближним: правдивым, искренним, откровенным, благодарным, утешать их в скорбях и болезнях, помогать им в их нуждах, быть к ним терпеливым, снисходительным (разумно), прощать им их прегрешения пред нами. Кроме этого мы должны всячески стараться примирять людей между собой («Блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся»).

Мы должны служить ближним безкорыстным сообщением им своих знаний. Мы должны вразумлять безчинных, утешать малодушных, заступаться за немощных, обиженных и оскорбленных, но все это совершать осторожно, не проявляя «ревности не по разуму».

Одним из самых тяжких грехов против жизни ближнего является убийство. При этом надо иметь в виду, что можно убивать здоровье и даже жизнь ближнего и непрямым путем.

Преступления против имущества ближних называется воровством и грабежом. Но надо не забывать, что грабителем и вором может быть назван и тот, кто непрямым образом совершает эти грехи, например, взимая лишнюю плату, или недоплачивая должное, или не возвращая взятого заимообразно.

Грехом против чести ближнего является осуждение ближних и клевета на них.

а) Обязанности в обществе церковном.

Особенные нравственные обязанности налагаются на пастырей. Пастыри обязаны проповедовать Слово Божие и совершать для паствы богослужения. Но этим не исчерпываются их обязанности. Пастырь обязан пасти вверенное ему стадо и вне храма: наставлять неверующих, заблуждающихся и сомневающихся, ободрять унывающих и больных, утешать скорбящих, мирить враждующих и т. п. Идеал пастыря – быть «всем для всех». Пасомые в ответ должны быть почтительны и благодарны пастырю, должны любить его и слушаться его разумных указаний. Обязанности же пасомых друг к другу определяются словами ап. Павла: «да делаим благо ко всем, паче же к присным в вере».

Православная Церковь вступает в общение и с умершими вообще и, особенно, со святыми. И православный христианин обязан чтить святых, молиться им; за умерших же вообще молиться об упокоении их душ. Скорбь и слезы об умерших вполне законны, но у христианина эта скорбь (как это было указано выше) должна просветляться упованием на свидание в ином мире. Мы должны скорбеть не как «неимущии уповании». Похороны в землю – вполне оправданы («земля еси и в землю отъидеши»). Сжиганию же трупов (кремации) христианин должен противиться. По отношению к инославным христианам мы должны быть веротерпимы, но при всяком удобном случае обязаны принять участие и в миссионерском деле.

б) Обязанности в области семейной жизни.

Семья есть первая социальная клеточка социального организма человечества. Семья есть школа основ нравственной жизни человека. В семье впервые человек ознакомляется с нравственными обязанностями. Нравственное благосостояние семьи – определяет основу благосостояния общества и государства. Разрушение семьи – начало разрушения: государства. Семья основывается браком. Брак есть Таинство, совершаемое и действующее при условии нелицемерной любви супругов, вступающих в союз, целью которого является духовно-душевно-телесное вспомоществование, и имеющий следствием или плодом своим рождение и воспитание детей.

Истинный брак возможен только при единоженстве (моногамии).

Брак по идее своей должен быть нерасторжимым. В исключительных случаях может быть расторгнуть только Церковью. Брак вводит человека в безчисленное множество нравственных задач и обязанностей и представляет собою школу воспитания нравственной личности человека.

Истинное и непорочное безбрачие – есть дар Божий. Особый глубокий смысл безбрачие приобретает при монашестве, когда человек решается на безбрачие ради безраздельного служения Богу. Ап. Павел называет брак «великой тайной»; унижающих его достоинство называет «лжецами» и «духами обольстителями». Но в то же время безбрачие, ради Господа и Царства Небесного, он ставит выше брака.

Нормальный брак должен сочетать мотивы влечения чувства и разума. Одно влечение или один разум – не могут дать правильного основания брака. Брак ненормален, если имеется слишком большая разница в возрасте (напр., если глубокий старик женится на молодой девушке). Почти никогда не может быть гармонии и духовного единства в браке, если между брачущимися существует слишком большая разница по воспитанию (или образованию). Браки различных христианских вероисповеданий допускаются с канонической точки зрения, но чрезвычайно желательно, чтобы неправославные – принимали бы Православие. Запрещаются браки близких родственников.

Нормальный брак возможен только при условии благословения родителей, так как «благословение отча утверждает дамы чад» (Сир. 3:9). Но родители имеют право только соизволяющее (т.е. согласия или запрещения), но не избирающее: выбор должен быть сделан брачущимися. Вступать в брак по приказанию – безнравственно.

Назначение вступивших в брак состоит в том, чтобы взаимно содействовать нравственному преуспеянию, носить тяготы друг друга, а затем воспитывать детей, если Бог благословит ими.

Предотвращение беременности – есть блуд. Прерывание беременности (аборт) есть детоубийство. Измена супружеской верности есть грех предательства и прелюбодеяния, уничтожающее брак, как Таинство. Прелюбодеи же, по слову Господню, «Царствия Божия не наследят» (1Кор.6:9).

Супруги должны все дружески, полюбовно делить между собою. Они должны быть откровенны в отношении друг к другу. Недостаток откровенности свидетельствует о недостатке любви. Супруги должны заботиться о нравственном совершенствовании друг друга. Но прежде всего каждый из них должен заботиться об устранении собственных своих недостатков.

Муж должен быть главой жены и всей семьи. Еще великий философ древности Аристотель заметил, что семья должна быть монархией, а не республикой. Муж должен оберегать, защищать и щадить жену, как «немощный сосуд», по выражению Ап. Павла. Жена же, особенно будучи матерью, должна быть душой семьи. Муж извне оберегает семью и доставляет средства. Жена внутри благоустрояет дом. Религиозно-нравственное воспитание – по преимуществу дело женщины. Воспитывая любовь младенцев к Церкви – женщина оказывает неоценимую пользу обществу и государству.

При воспитании детей должна быть гармония дисциплины и свободы. Рабское (когда преобладает дисциплина) и либеральное (когда преобладает свобода) воспитание – одинаково, с христианской точки зрения, неправильно. В основе всех семейных отношений должна лежать христианская любовь. Обязанности детей к родителям сводятся к почтению, послушанию и благодарности. «Чти отца твоего и матерь твою». «'Иже злословит отца своего, или матерь свою, смертию да умрет». Почтительность обязательна для детей и в том случае, если родители обнаруживают какие-либо слабости или даже пороки. В противном случае непочтительные дети уподобляются Хаму. Родители, в свою очередь, не должны раздражать своих детей.

в) Обязанности христианина в области государственной жизни. Государство и нравственность

Большое количество семей и несемейных людей, объединенных общностью происхождения и языка – называется народом. Народ или народы, объединенные общей политической и юридической организацией – представляют собою государство. Государство есть социальный организм, состоящий преимущественно из социальных клеточек-семей. Во главе государства стоит Государь или иное Правительство. Государство может быть и многонародным.

Если законы и учреждения государства находятся в согласии с принципами христианства, то такое государство называется христианским. Нормальное Государство должно быть основано на праве и справедливости. Без нравственности или морали – не может быть прочного государства. Только нравственный закон может обеспечить повиновение государственным законам «не за страх, а за совесть».

В свою очередь, нормальное государство, силой своего права и законов, дает оплот нравственной жизни народа. Нормальное правовое государство охраняет мораль и религию народа. (Истинная мораль, как мы знаем, может быть только на религиозных основах).

Различные слои населения, классы, сословия или иные социальные группы, в нормальном государстве должны быть в органической связи, служа и помогая друг другу. Св. Писание ясно учит о происхождении государственной власти не снизу (от воли народа), а сверху, от Бога.

Если каждая человеческая душа по природе своей христианка, то русская душа, по природе своей – православная христианка.

Быть истинно русским, значит быть православным. А быть православным, значит и идею власти разрешать с церковно-православной точки зрения, т.е. истинною властью считать только власть Богоответственную, а всю социальную проблему – проблемой религиозной.

Православный русский человек никогда не должен забывать прямых и ясных слов Св. Писания: «Бога бойтесь, царя чтите» (1Петр. 2:17).

Верная национально-историческим своим основам, Православная Русская Церковь, никого не насилуя, только проповедует, обращаясь к свободной воле каждого православного русского человека, – идею православного русского самодержавия, как наилучший из возможных на несовершенной земле и исторически оправданный для России вид Богоответственной власти с Помазанником Божьим – Царем.

Горячо проповедуя эту идею, Православная Церковь никогда не позволит себе, повторяем, никакого насилия над свободной волей русского народа, ибо это было бы противно самому духу и сущности Христовой Правды. Насилие над волей народа употребляют только враги его.

Существовать Православная Церковь может и будет при любой власти, даже при власти самого антихриста, борясь с ним исповедничеством и мученичеством, уходя, по мере надобности, в катакомбы, твердо памятуя обетование Спасителя, что Его Церковь не смогут одолеть все силы ада. Но тосковать о Православном Русском Самодержавии и неустанно проповедовать его Православная Церковь будет до последнего дня мировой истории, ибо подлинное «благоденственное и мирное житие во всяком благочестии и чистоте» – считает возможным осуществить в России, только при этой форме наиболее Богоответственной государственной власти.

Из трех видов государственной власти – монархии, демократии и деспотии – собственно говоря, только первая основана на религиозно-этическом принципе; вторая основана на безрелигиозно-этическом, а третья – на антирелигиозном (сатанинском) принципе.

Для истинно-православного русского человека, правильно понимающего иерархию ценностей и стремящегося все в жизни рассматривать с высшей религиозной точки зрения, никакого сомнения в выборе принципа государственной власти нет. Ни один православный русский человек, знакомый с элементами православной аскетики, не сомневается в том, что никогда нельзя надеяться только на себя и строить жизнь на началах только своей воли. Наоборот, всегда памятуя молитву Господню, необходимо молиться Господу: «Да будет воля Твоя».

То, что истинно для каждого отдельного человека, истинно и для целого народа, особенно в деле установления принципа государственной власти. «Воля народа», столь восторженно воспетая демократией, с религиозной точки зрения никак не может быть принята за первоверховную ценность и за высшую инстанцию в разрешении вопроса об «истинном благе народа». «Воля народа» как высшая инстанция бессмысленна и представляет собою коллективное самовластие, если она не обращена к абсолютным ценностям. «Воля народа», как и воля отдельного человека, должна быть свободна, но свобода эта должна быть ограждена от соблазна «свободы насилия», когда ложно понятый принцип неогражденной, неограниченной свободы превращается в свою противоположность (см. признания Шигалева в «Бесах» Достоевского). Бог предоставил человеку (и человеческому обществу-народу) лишь свободу выбора между добром и злом (между Своей волей и своеволием человека), но не предоставил абсолютной свободы действий по отношению к Себе и Своим законам. Таким образом, Он не допустил возможности уничтожения Божественной Любви, Добра, Красоты, и религиозно понимаемой Свободы. «Воля народа» может выбирать между двумя принципами устроения своей государственной жизни:

1) «Да будет воля Твоя, Господи», и

2) Да будет воля моя, вне зависимости от воли Господней».

По отношению к государственной власти воля Господня известна: во главе народа должен быть Царь – Помазанник Божий, который в своей деятельности руководится не «волей народа», а волей Бога. При Православном Русском Самодержавии народ избирает Царя, которого Церковь затем помазует на царство. Этому Царю-Помазаннику Божию, народ, желающий жить по Божьему, (т.е. по правде), добровольно, по свободной воле, вверяет всю полноту государственной власти. Царь-Помазанник после этого руководствуется уже не волей народа (демократическим принципом), а волей Божьей и своей совестью, как голосом воли Божьей.

Православный русский Царь-Помазанник вовсе не является неограниченным и безответственным владыкой, подобно восточным деспотам и вождям тоталитарных государств. Нет, он чрезвычайно ответственен перед Богом. Достаточно вспомнить замечательные Молитвы, которые читают Царь и народ при совершении Священного Коронования Миропомазанника Государя, чтобы понять глубочайший религиозно-нравственно-политический смысл Православного Русского Самодержавия.

«Буди сердце мое в руку Твоею» – молится сам Государь, – «аще вся устроити к пользе врученных мне людей и к славе Твоей, яко да и в день Суда Твоего непостыдно воздам Тебе слово...» Сердце свое Царь отдает в руки Божьи, а потому и пользу вверенного ему народа он понимает лишь в соединении со славой Господней. За народ свой Царь-Помазанник обещает ответить на Страшном Суде. Народ же в это время устами Первосвятителя Православной Церкви, помазующей Царя, молится: «Умудри и настави его непоползновенно проходить великое сие к Тебе служение: даруй ему разум и премудрость». Народ понимает возложенное Богом бремя царской власти, как «великое служение Богу».

Царь и народ, как бы «венчающиеся» в этом многозначительном чине Церковью на своеобразный «брак», с мужским главенством и ответственностью Царя и с женственной жертвенностью, чистотой и страхом народа, – взаимно дают обеты верности и, молясь смиренно о помощи Свыше, соглашаются добровольно перед лицом Божиим «нести тяготы друг друга». После этого «брака» Царь и народ становятся одним государственным телом, взаимоответственным перед Богом. Совершенно ясно, что Церковь, «венчающая» Царя с народом, никак не может быть «отделена» от государства. Ибо Царь-Помазанник Божий, помазующая его на царство Церковь и «обвенчанный» с Царем Народ, – представляют собою нераздельное триединство православно-самодержавно-народного строя Российского государства. Отсюда совершенно понятна становится истина слов священной формулы-догмата о национально-исторической сущности России: «Православие, Самодержавие, Народность». Отсюда совершенно понятным становится и исконный исторический священный лозунг России в ее подвижнической борьбе с врагами внешними и внутренними: «За Веру, Царя и Отечество».

Не бунтом (каким является всякая революция по отношению к Царю-Помазаннику), а молитвой должен отвечать народ за грехи своих Царей. Мудрый солнечный Пушкин, истинный сын России, об этом сказал просто и ясно святыми устами своего Пимена-Летописца:

«Своих Царей великих поминают

За их труды, за славу, за добро –

А за грехи, за темные деянья

Спасителя смиренно умоляют».

Многих, даже приемлющих идею монархии, смущает вопрос о наследственной форме власти. Только с безрелигиозно-этической точки зрения может казаться более справедливым и, главное, страхующим (по человечески), от злоупотреблений принципом избрания главы государства на определенный срок. Но с религиозной точки зрения становится все ясным. Да, при наследственной монархической власти могут быть разные Цари: святые и грешные, и умные и простецы, и сильные и слабые. Но после помазания (которое совершается над каждым новым членом династии отдельно) они все получают особую помощь от Бога, Который может превратить грешного в святого, слабого в сильного, простеца в мудреца. Сама жизнь Царя всецело находится в руках Божиих. Но самое главное, о чем никогда не следует забывать, это провиденциальность ниспослания народу в разные моменты его исторической жизни – разных Царей. Народ, при династическом наследовании Монарха, получает от Бога такого Царя, какого он заслуживает.

Функции государственной власти заключаются в соблюдении порядка внутри Государства и в оберегании государства во вне, со стороны других государств. Первая функция распадается на две: 1) Законодательство в 2) Управление на основании установленных законов. Вторая функция сводится к дипломатической и военной защите государства от внешних врагов. Идею карательного закона внутри государства (или так называемого уголовного права) можно понимать различно. Одни думают, что главная цель – исправление преступников; другие видят главную цель – в устрашении; а иные полагают, что эта цель заключается в возмездии. Все три соображения могут быть приняты, но с разъяснениями. Законы должны быть справедливыми и строгими. Исполнение законов должно быть честным и общеобязательным (т.е. должно исполняться правило: равенство всех перед законом). Этим будет обеспечено некоторое устрашение (боязнь наказания за преступления), которое полезно для общегосударственной жизни. Излишняя строгость, а, тем более, связанная с несправедливостью, – может привести к резко-отрицательным результатам, глубоко вредным для жизни государства. Социальная профилактика преступлений (создание условий, предотвращающих преступления) и меры к возможному исправлению преступников, (а не только наказанию их) – также необходимы для государства. И, наконец, система справедливых и нелицеприятных возмездий – должна сугубо внимательно проводиться государственной властью. Последнее имеет основание и в Св. Писании. Высшее наказание есть смертная казнь. Она оправдывается следующими местами Св. Писания: «Проливаяй кровь человечу, в ея место его пролиется» (Быт.9:6). «Не без ума меч носит: Божий бо слуга есть, отмститель в гнев злое творящему» (Рим.13:4). «Вси приимшии нож, ножем погибнут» (Мф.26:52). «Аще кто оружием убиет, подобает ему оружием убиену быти» (Апок.13:10). «Аще неправдуя им достойно смерти сотворих что», – говорил Ап. Павел перед судом, – «не отмещуся умрети» (Деян.25:11). Отрицающие законность смертной казни исходят из ложных соображений, что человек, не имеющий власти над жизнью подобных себе, не может казнить, и, что цель наказания – есть исправление. Но в христианском правовом государстве наказывает не человек, а Бог, т.е. начальство от имени Божия, осуществляя возмездие в тех случаях, где исправления ожидать невозможно или поздно.

Война есть величайшее народное бедствие. Но принципиальное отрицание войны – может быть несоизмеримо большим бедствием. Перед угрозой развращения душ – убийство тела может быть оправдано. Проблема войны и ее оправдания с христианской точки зрения упирается в правильное толкование Евангельского положения: «Не противься злому». Толстовская ересь непротивленчества не может быть принята Православной Церковью.

Человек может быть поставлен в такое положение, когда он вынужден совершить один из двух актов, которые оба представляют собою грех и зло. В таком случае он должен совершить наименьше из зол. Убивать врага, хотя бы и на войне, есть грех. Но предоставить врагу безпрепятственно убивать, насиловать, порабощать и мучить беззащитных и неповинных – есть грех еще более тяжкий. Печальная необходимость заставляет из двух зол выбирать меньшее. (По этому вопросу см.: 1) В. И. Гладков: «Толкование Евангелия», 2-е изд.. СПБ., 1907 г.; 2) В. С. Соловьев: «Три разговора», изд. Имени Чехова, Нью-Йорк, 1954 г.; 3) Проф. И. А. Ильин: «О сопротивлении злу силой», Берлин, 1925 г.).

В наше время появления сатанинского зла коммунизма – проблема противления злу силой становится всем совершенно ясной. Мир проповедуемый коммунистами, есть величайший соблазн и величайшее зло.

«Не мир, но меч» – должен быть ответом христианина.

Не следует никогда забывать, что воин не только идет убивать, но и умирать за правду. Воин совершает подвиг, будучи готовым «положить душу свою за други своя», т.е. совершить высший подвиг любви христианской.

Христианин обязан быть честным подданным истинного христианского государства. В основу своего отношения к государству он должен класть любовь к Богу и Его Правде, и любовь к своему народу и к его истинному справедливому Правительству. Он не за страх, а за совесть, обязан подчиняться законам и быть готовым защищать всеми силами свое государство. В случае справедливой войны – он должен быть готов стать воином, способным умереть за свой народ и свое государство.

В случае преступлений представителей государственной власти, – христианин должен быть мужественным обличителем неправды.

(Пример: обличение Царя Иоанна Грозного митрополитом Филиппом.)

Проф. И. М. Андреев

Проф. И. М. Андреев. Брак и семья (В православно-русском понимании)

Проблема брака – стара как мир.

Библейское сказание о сотворении мира полно сверхчеловеческой мудрости. Только оно одно может выдержать самую строгую, самую придирчивую критику. Вот почему большинство величайших ученых верит в Бога и в Богооткровенные книги, т.е. в Библию.

Библейские образы, помимо своей глубины и сложности, являются еще и художественными образами, почему они и привлекали и будут привлекать к себе внимание величайших представителей всех искусств: поэзии, музыки, живописи и скульптуры.

Чтобы уяснить себе всю глубину проблемы брака, следует начать рассмотрение этой проблемы с религиозной точки зрения.

Первый брак был брак Адама и Евы в раю. Они были сотворены Богом и брак их был благословлен, как была благословлена и вся земля и все, что на ней совершалось в то время.

Первым, по библейскому сказанию, был сотворен Адам, т.е. мужчина, затем из ребра его была сотворена Ева, ибо Бог сказал: «Не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему».

И сказал человек: «Вот это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женой, ибо взята от мужа».

Дальше в книге Бытия говорится: «И оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей и будут одна плоть».

Апостол Павел прибавлял к этим словам: «Тайна сия велика есть!»

Воистину брак есть великая тайна!

Христианство не только подтвердило ветхозаветную истину о браке как таинстве двуединства (двое будут одна плоть), но дало еще новый глубокий прообраз браку: единение Христа и Церкви.

О взаимоотношениях мужа и жены апостол Павел говорит: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу. Потому что муж есть глава жены, как Христос – глава Церкви... Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем. Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее... Так и мужья должны любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь... Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя, а жена да боится своего мужа» (Ефес.5). Конечно, «боится» надо понимать не в обывательском житейском смысле рабского страха, а в религиозном: «бояться» обидеть, «бояться» оскорбить, «бояться» сделать неприятное любимому, «бояться» потерять его любовь и расположение, и, наконец, «бояться» получить справедливое и заслуженное наказание.

Таков должен быть христианский брак.

В христианском браке мужчина должен быть главой, а женщина соответственным ему (восполняющим его) помощником. Мужчина – муж, должен любить свою жену, как Христос Церковь, т.е. должен, любить больше чем себя, должен быть готов отдать свою жизнь за жену.

Жена, в ответ на такую самоотверженную любовь, должна покоряться любимому.

Обывательская мысль с этим согласиться не может. Современные женщины обычно говорят: «ну, уж нет! Чтобы я позволила мужу помыкать мною! Никогда! Наоборот! Я всегда хочу и буду командовать мужем»!

В этих словах глубокое недоразумение, недомыслие, клевета на христианский брак. Зачем помыкать? Ведь в истинном христианском браке любящий муж достоин доверия и самоотвержения!

Если современный «идеал» брака заключается в том, чтобы ни в коем случае муж не был главой, – тогда и ищут себе такого мужа, который главой быть не может.

Вместо брака – двуединства, в котором мужское начало любви является первенствующим, получается иной брак, в котором обе стороны равноправно несамоотверженны, любят только самих себя, свою самость (отсюда слова: «самец» и «самка»).

Христианская Церковь, среди своих семи таинств, имеет и таинство брака. Церковь благословляет брачущихся, напоминая им об идеале брака.

Таинство Брака есть телесно-духовное единение, двуединство мужчины и женщины.

Венцы над головами брачущихся – символы, прежде всего символы мученичества, ибо благословенный брак несет с собой непременно много страданий. Прежде всего страдания начинаются во исполнение завета: «несите тяготы друг друга!»

Насколько человечество далеко ушло от основных религиозных райских принципов жизни, построенной на всеобщей взаимной любви, видно из того огромного труда, который требуется для осуществления этой любви только среди двух существ: мужа и жены.

Кроме тягот, которые приносят друг другу в браке муж и жена, они получают еще другие тяготы, когда появляются дети.

Скорби в браке неизбежны, и брак есть всегда особого рода мученический подвиг!

Думают ли об этом вступающие в брак? Всегда ли серьезно относятся к этому таинству? – Почти никогда!

Но венцы над головами брачущихся – не только символ мученичества. Они в то же время и символ помощи свыше, символ победы, награды, торжества и славы!

В таинстве брака Церковь не только венчает на мученичество, но и увенчивает обещанием помощи свыше и обещанием торжества добра. Per aspera ad astra!

Прекрасно время, когда любящие друг друга – мужчина и женщина – жених и невеста. Но насколько прекраснее, в христианском браке, то время, когда они становятся мужем и женой!

В любви между женихом и невестой еще нет полноты любви.

У Надсона есть стихотворение: «Только утро любви хорошо!»

С глубокой тонкой грустью в этом стихотворении подмечено то, что так часто бывает в реальной жизни. Этот искус выдерживают не многие.

Для кого «только утро любви хорошо», тот не знает истинной любви. Для того, конечно, всегда невеста лучше жены и жених лучше мужа.

В одной из современных песен поется: «Как невесту Родину мы любим!» Этим хотят высказать самую большую, самую лучшую любовь. Эта песня не случайна. Современность почти не знает любви к жене, которая лучше любви к невесте!

Насколько глубже крик мучительной любви к России у Блока: «О Русь моя! Жена моя!...»

Здесь «жена» – символизирует самую огромную, самую глубокую любовь, какая возможна в жизни.

В истинном христианском браке любовь никогда не идет на убыль. Наоборот, с годами она растет, ширится, углубляется, одухотворяется. Такую любовь, «широкую как море, вместить не могут жизни берега», и она здесь еще, на временной земле, начинает превращаться в любовь вечную и становится воистину «сильнее смерти!»

Так должно быть! Таков должен быть христианский брак.

Но как же бывает в жизни реальной?

Лев Толстой говорил, что самые глубочайшие трагедии жизни – это трагедия спальной. Действительно, трагедия брака – очень часто разыгрывается в спальной.

Отсутствие гармонии в телесных отношениях, при наличии единения духовного – бывает иногда глубоко трагично.

Несоответствие половых темпераментов часто приводит к самоубийству (см. Дюркгейм – «Самоубийство»). Тютчев считал близнецами самоубийство и любовь.

Интимные моменты брака – очень редко изображаются в высокохудожественной поэзии (другое дело – в бульварных романах). Для этого требуется углубленное эстетическое преодоление естественных этических препятствий.

Таким преодолением является знаменитое стихотворение Пушкина – «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем», в котором Пушкин изобразил гармонию телесных брачных отношений, при наличии различных половых темпераментов.

Об этом стихотворении такой целомудренный человек, как С. Т. Аксаков, воскликнул, «побледнев от восторга»: «Как он об этом рассказал!»

Необычайно мужественный темперамент Пушкина и столь же необычайно женственный темперамент его жены Н. Н. Гончаровой – дали гармонию телесных отношений. Телесно, в браке Пушкин был счастлив. Но духовного единства совершенно не было. И брак кончился трагично: дуэлью и смертью Пушкина.

В стихотворении Юрия Верховского «И это все?» – замечательно тонко и художественно изображено состояние дисгармонии телесных и духовных взаимоотношений. Но тут же дается едва уловимый намек на возможность будущей гармонизации отношений на основе взаимной чуткости:

«И это все? – сказала ты,

Склонив померкшие черты,

В ответ на то, что вихрем счастья

Казалось в буре сладострастья!

И это – все? Туман покрыл

Сиянье радостное крыл.

Я медлил, пред тобой склоненный –

Угасший вдруг и опаленный.

Дисгармонии могут быть и гораздо глубже и трагичнее (См. «Жизнь» Мопассана, «Эуген Несчастный» Эрнста Толлера, «Идиот» Достоевского и друг.).

В русской философской литературе имеется на тему об этих дисгармониях большой труд В. В. Розанова – «Люди лунного света».

Когда в браке появляется ребенок или дети – тогда брак превращается в семью, в которой начинает осуществляться уже не двуединство, а триединство и многоединство людей.

Брак есть воссоединение двух полов, т.е. половин до единого целого. Но пол – не простая однородная половина. Мужчина и женщина разные элементы, и брак есть не просто двуединство, а нечто новое (подобно; водород и кислород – вода). В браке брачущиеся получают нечто совершенно новое, чего не могут никогда получить будучи отдельно. Символом этого нового является дитя, которое есть реальное осуществление и двуединства (ибо в нем одном – и отец и мать) и новизны (его собственная новая личность).

В каждом ребенке – кроме того имеется веяние святости – («их есть Царство Небесное»). Ребенок как бы возрождает бывшую и утерянную святость родителей.

Идеальное тело человека – прекрасно.

Тело женщины – преимущественно прекрасно («прекрасный пол»), но самая совершенная, самая прекрасная красота – красота младенческая, которую идеально-глубоко понимал и изображал Рафаэль.

Один из замечательных художников слова – И. А. Гончаров – так писал о младенцах Рафаэля: «Ни у кого нигде светлее, прозрачнее, так сказать, и чище не отражалась и красота младенческая, как в картинах Рафаэля... Его младенцы всегда как будто облиты лучами солнца – так мягки, нежны, младенчески пухлы и теплы их формы под его кистью, что как будто нет у них контуров. Красота его младенцев всеобщая, всемирная красота, не имеющая национальностей. Она во взгляде непорочности и неведения, чуждом всякой порчи и тени, она в улыбке, она в слезах – она, наконец, в этой младенческой грации движений, которой не в силах нарушить ребенок, как он ни кривляйся!.. И все младенцы нежного возраста – более или менее Рафаэлевские младенцы».

Особенную заслугу Рафаэля И. А. Гончаров видит в совершенной передачи в живописи – «грации и непорочности вечной детской красоты!»

Самое красивое явление в жизни – это образ матери с младенцем на руках.

Бездетный брак – всегда ущербный.

Женщина (сотворенная из «ребра») – тоже всегда своего рода ребенок. Ап. Павел называет женщин – «немощным сосудом». Этого никогда не должен забывать мужчина – муж!

Современная обывательская психология этого совершенно не понимает, а современные «эмансипированные» женщины считают подобный взгляд для женщин даже «оскорбительным».

«Что Бог соединил, того человек да не разлучает» – учит Церковь.

Развод, как принцип – религиозно запрещается. Православная Церковь разрешает развод очень редко и только по благословению епископа.

С биологической точки зрения – развод есть тоже трагедия, трагедия биологическая. Чрезвычайно интересен биологический факт, когда у белой женщины от белого мужа родился черный ребенок, потому что прежде эта женщина имела другого, черного мужа! Какое огромное значение, следовательно, даже биологически, имеет первый муж!

Когда в браке появляются дети – муж и жена изменяются (и очень глубоко) – превращаясь в отца и мать. Это пробный камень истинного брака.

Любовь жениха и невесты углубляется и одухотворяется в любви мужа и жены и достигает своей вершины в любви отца и матери. В христианском браке дети связывают духовными узами родителей между собой очень крепко. Христианский брак превращается в христианскую семью. Мужественный мужчина – отец, становится еще более «мужественным» и не боится заниматься «бабьим» делом – нянча детей, если это понадобится. Женственная женщина – мать становится еще более женственной. Женщина-мать – в христианском браке становится лучшей женой (и отец – лучшим мужем).

Ведь муж не только муж, но и отец, т.е. тот, без которого нет и не могло быть материнства. Детям нужна не только мать, но и отец, которого мать никогда заменить не может. И настоящая мать это чувствует, знает, понимает и становится лучшей женой, тем больше, чем она больше мать, т.е. чем она больше любит детей.

Но не только из-за любви к детям мать становится лучшей женой. Имеется еще одно условие. Дело в том, что в материнстве женщина может потерять самое себя, раствориться в детях до основания, потерять ощущение своего «я». Но общение с мужем – спасает ее от этого. В самой самоотверженной любви к мужу женщина никогда не растворится до конца, если есть дети. Наоборот, она глубже почувствует свою женскую индивидуальность.

С религиозной точки зрения противозачаточные средства и аборт – совершенно недопустимы. Аборт – есть детоубийство, а противозачаточные средства – есть блуд.

«Бог дает ребенка – даст и на ребенка» – говорит мудрая, религиозная русская пословица.

Возмездием за аборт (т.е. за детоубийство) очень часто бывает смерть рожденного и любимого ребенка.

Если мать сохранила свою жизнь ценою жизни ребенка – ее нормальная христианская совесть не может быть спокойна, ибо она все-таки убийца. Но никто не назовет убийцей ребенка, родившегося ценою жизни матери.

О мучениях христианской совести после совершения аборта прекрасно написала современная русская поэтесса Мария Шкапская.

Вот два ее стихотворения на эту тему:

* * *

Да, говорят, что это нужно было...

И был для хищных гарпий

страшный корм,

И тело медленно теряло силы,

и укачал, смиряя, хлороформ.

И кровь моя текла не утихая,

не радостно, не так как в прошлый раз,

И после наш смущенный глаз не радовала

колыбель пустая.

Вновь, по язычески, за жизнь своих детей

приносим человеческие жертвы,

А Ты, о Господи, Ты не встаешь

из мертвых на этот хруст

младенческих костей!

* * *

Не снись мне так часто, крохотка,

Мать свою не суди.

Ведь твое молочко не тронутым

Осталось в моей груди.

Ведь в жизни – давно узнала я –

Мало свободных мест,

Твое же местечко малое

В сердце моем как крест.

Что ж ты рученькой маленькой

Ночью трогаешь грудь?

Видно виновной матери

Не уснуть?

Аборт в современной жизни имеет огромное распространение. Где же нормальная женская совесть? Отчего она на таком глубоком ущербе? Оттого, что забыты основы христианского брака. Первый ребенок обыкновенно бывает биологически неполноценный. Мать это чувствует, и тревожится и заботится о первом ребенке (особенно, если он единственный) – часто до болезненности. Иногда даже развивается особый, так называемый «невроз материнства».

При этом неврозе матери – ребенок обычно тоже становится невропатом.

Гораздо нормальнее, если в семье несколько детей. Семья – первая социальная клеточка социального организма, именуемого человечеством.

Социальная проблема, с одной стороны, есть проблема религиозная, а с другой – проблема семьи. В конце концов, вся социальная проблема есть проблема религиозной семьи.

В семье – (если она большая – еще лучше) – могут развиваться всевозможные социальные эмоции. Немецкий психолог и педагог Шарлотта Бюлер высказала очень интересную мысль о том, что жизнь взрослого человека есть лишь более углубленная и более расширенная детская жизнь. В этом много правды!

В нормальном христианском браке отец является духовным главой семьи, ее опорой, ее защитой. Жена и дети чувствуют себя спокойно, когда отец дома, рядом с ними. В трудные минуты жизни отец дает окончательное, продуманное, выстраданное решение и принимает на себя всю полноту ответственности. Он защищает в нужные минуты и юридически, и морально, и, если надо, физически. Он показывает личный пример мужества. Он успокаивает в тревоге. Он один остается твердым, когда все в отчаянии (напр., при огромном горе). Он – моральная сила. Он строгий, и мудрый, и высший суд в семье. И он же самоотверженно любящий, готовый отдать свою жизнь за жену и детей, если это понадобится.

Жена – всегда рядом с мужем, всегда друг, самый близкий, единственный в своем роде, «помощник», «соответствующий», т.е. дополняющий мужа. Жена знает иные стороны жизни, которые недоступны мужу. Он умеет по новому посмотреть и оценить события. Жена всегда знает, понимает, видит насквозь своего мужа, умеет его успокоить в «минуты душевной невзгоды»; понимает подсознательные мотивы действий мужа лучше, чем он сам. Поэтому, в тяжелые личные минуты жизни, мужу легче бывает с женой; он набирается сил около жены; мужская угловатость и резкость сглаживается и смягчается ее лаской, ее словом, одним ее присутствием.

Жена смягчает законный и парализует незаконный гнев отца на детей. Жена дает на «семейном совете» свой, особый, «сердечный» совет.

Иногда жена-мать имеет совершенно особенные, исключительные переживания, на которые способны только женщины. Ср. сборник «Полевые псалмы»: Плач Адама по Авеле и Евы по Каине.

Отношения мужа к жене (т.е. отца к матери) – воспринимаются детьми как мембраной. Дети спокойны, когда отец и мать дружны, и очень тревожны, когда они ссорятся.

В христианском браке дети любят и уважают родителей, всегда чувствуют духовную связь с ними, дорожат этой связью. «Духовная пуповинка» тем дольше связывает детей с родителями, чем более брак и семья приближаются к идеальному. И наоборот, чем меньше брак и семья становятся христианскими – тем скорее и глубже дети отходят от родителей, замыкаются в себе, имеют «свою жизнь», «свои интересы», «свои секреты и тайны».

Первый дневник, который подросток не хочет или не может показать отцу или матери – первая ступень к распадению семьи.

В идеальном христианском браке муж и жена должны ежевечерне исповедоваться друг перед другом и быть совестью друг друга. Дети тоже должны перед сном исповедоваться перед отцом или матерью.

Такая исповедь – самый лучший моральный цемент для семьи. В христианском браке и семье совершенно не должно быть лжи. В этом отношении семья является «домашней церковью».

Самый большой грех и самое большее преступление в семье – это измена, нарушение супружеской верности. Измена в браке – Иудин грех – ведет к смерти брака и к распаду семьи.

Слова «муж» и «любовник», «жена» и «любовница», в русском языке звучат весьма различно.

Тема «измены» очень часто изображается в художественной литературе. Чрезвычайно ярко и своеобразно она звучит в стихотворении Блока, где изображена глубокая горечь у обманутого мужа, и в стихотворении М. Шкапской – где изображено отчаяние и этический солипсизм (т.е. нравственное одиночество) – у оставленной жены. Вот эти два стихотворения.

А. Блок.

Зимний ветер играет терновником,

Задувает в окне свечу.

Ты ушла на свиданье с любовником.

Я один. Я прощу. Я молчу.

Ты не знаешь, кому ты молишься –

Он играет и шутит с тобой.

О терновник холодный уколешься,

Возвращаясь ночью домой.

Но давно прислушавшись к счастью,

У окна я тебя подожду.

Ты ему отдаешься со страстью.

Все равно. Я тайну блюду.

Все, что в сердце твоем туманится,

Станет ясно в моей тишине.

И когда он с тобой расстанется,

Ты признаешься только мне.

М. Шкапская:

Я верю, Господи, но помоги неверью.

В свой дом вошла и не узнала стен.

В свой дом вошла и не узнала двери.

И вот – не встать с колен.

И дети к сердцу моему кричали,

Но сердце отступило прочь.

И в яростной моей печали

Сам Бог не мог помочь. –

Мой муж меня оставил в эту ночь!

Леонид Андреев в прекрасном рассказе «Цветок под ногой» удивительно тонко и трогательно изобразил переживания того, о ком обыкновенно забывают при измене – ребенка пяти лет, Юрочки, который нечаянно подсмотрел измену своей матери и был раздавлен, как «цветок под ногой».

Измена супружеской верности в семье, где есть дети – величайшая и религиозная, и моральная, и социальная, и биологическая трагедия.

Если такое несчастье случится в христианском браке, – верная половина (муж или жена) должна остаться верной.

Данте утверждал, что «истинная любовь не может не быть взаимной». И верность в ответ на измену – иногда творит чудеса и возвращает через некоторое время заблудшегося.

Насколько реально Церковь считает брак тайной двуединства, видно из учения о том, что «неверующий муж освящается верующей женой, и неверующая жена освящается верующим мужем» (1Кор.7:14).

Неизреченную, дивную, благоуханную красоту неизменной любви, любви, которая на измену отвечает неизменной верностью – показал нам в высокохудожественных образах Владимир Соловьев:

У царицы моей есть высокий дворец,

О семи он столбах золотых,

У царицы моей семигранный венец,

В нем без счету камней дорогих.

И в зеленом саду у царицы моей

Роз и лилий краса расцвела,

И в прозрачной волне серебристый ручей

Ловит отблеск кудрей и чела.

Но не слышит царица, что шепчет ручей,

На цветы и не взглянет она:

Ей туманит печаль свет лазурных очей

И мечта ее скорби полна.

Она видит: далеко, в полночном краю,

Средь морозных туманов и вьюг,

Злою силой тьмы в одиночном бою

Гибнет ею покинутый друг.

И бросает она свой алмазный венец,

Оставляет чертог золотой

И к неверному другу, – нежданный пришлец, –

Благодатной стучится рукой.

И над мрачной зимой молодая весна –

Вся сияя – и склонилась над ним, –

И покрыла его, тихой ласки полна,

Лучезарным покровом своим.

И низринуты темные силы во прах.

Чистым пламенем весь он горит,

И с любовию вечной в лазурных очах

Тихо другу она говорит:

«Знаю, воля твоя волн морских неверней,

Ты мне верность клялся сохранить, –

Клятве ты изменил, но изменой своей

Мог ли сердце мое изменить?»

В христианском браке воздействие на детей, если они уклоняются от здоровых, добрых и истинных принципов семейной жизни, – может быть только одно: отлучение их на некоторое время от благодатной теплоты родительской любви.

По словам св. Ефрема Сирина, так Бог иногда оставляет на некоторое время людей («как мать оставляет свое дитя»), чтобы лишившись благодатной теплоты родительской любви – они, тоскуя по потерянному, потянулись бы с большей силой обратно «в объятия отчия».

В более старшем возрасте возможно допускать только наказания, которые логически вытекали бы из совершенного поступка. При этом и теоретически необходимо научать подростков понимать глубокую мудрость простых религиозных русских пословиц, как напр., «не руби сук, на котором сидишь», «не рой яму другому, сам в нее попадешь»; «не плюй в колодец, пригодится воды напиться»; «что посеешь, то и пожнешь»; «как аукнется, так и откликнется»; «сама себя раба бьет, что нечисто жнет»; «кто сеет ветер – пожинает бурю» и т. п. и, наконец, евангельское правило: поступай так, как хочешь, чтобы поступили с тобой.

История брака ясно нам показывает, что его формы колеблются, меняются, приспособляются у разных народов в разные времена к запросам самой жизни, которая всегда ставила и будет ставить два диаметрально противоположных требования:

1) или – религиозные основы, религиозное осмысление брака и семьи;

2) или – полное освобождение брака и семьи от «ига» религии.

Больше всего для этого «освобождения» сделано за последние сорок лет в СССР. См. напр., определение брака в «Большой Медицинской Советской Энциклопедии»:

«Брак есть более или менее продолжительная связь мужчины и женщины на основе полового сожительства, создающая для них определенные права и обязанности (по распределению труда, по владению и пользованию имуществом, по воспитанию детей) – и получающая общественно-государственную санкцию». Вот и все? Просто и ясно. Никаких проблем!

Прежде всего, отрицается брак как таинство. «Никаких венцов!» Происходит «женская эмансипация», духовные прерогативы мужа и отца (т.е. то, что требуется и религией и биологией!) – упраздняются, христианский брак оклеветан и осмеян. Развод становится привычным. Аборт подлежит ведению только врачей.

Семья, которая в христианском браке является органическим целым – превращается в механическую сумму членов семьи.

Такая «семья» не может создать здоровой социальной ткани! Социальный организм: общество, государство, человечество начинает разрушаться и превращаться в хаос.

Наша несчастная Родина Россия – превращается в СССР. Великие заветы самой целомудренной в мире великой русской литературы – перестают волновать юное поколение современности. Им непонятны и даже смешны – Пушкинская Татьяна с ее ответом Онегину: «Я другому отдана, и буду век ему верна», Тургеневская Лиза – отказавшаяся соединиться с женатым человеком, Толстовская Наташа – руду своей стремительной страстности сублимировавшая в идеальную жену и идеальную мать, Катерина из «Грозы» Островского, которая самоубийством, в состоянии реактивного психоза, заплатила за свое увлечение, и многие другие.

Современный брак представляет собой почти всегда трагедию: или трагедию пошлости или трагедию бессмысленных страданий.

О, как нужны церковные «венцы» для современных браков!

Ибо скорби, без которых не бывает браков, получают и глубокий смысл и оправдание – только в религиозном аспекте. С христианской точки зрения эти скорби бывают двух родов. Одни посылаются Богом под знаком тех мученических и в то же время победоносных венцов во исполнение завета «нести тяготы друг друга», а другие – вытекают, как следствие нарушения законов Божиих. Первые в христианском браке, усовершают людей, содействуют духовному росту, ведут через терния к звездам, и за эти скорби рано или поздно люди горячо благодарят Бога.

Что касается вторых – то для преодоления их надо только сознать свои грехи, раскаяться в них и постараться их больше не повторять, и тогда Господь, «целующий намерения» – превратит эти скорби в новые духовные, огромный радости, ибо «не мерою» дает Бог радостные блага Своего Св. Духа тем, кто любит Его и стремится исполнять Его заповеди: заповеди Любви и Истины.

Возрождение русской христианской семьи – наша основная современная задача. Возродится такая семья – возродится и Россия.

«Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин.15:5).

Прежде всего мы считаем необходимым прямо и определенно заявить, что по нашему глубокому и непоколебимому убеждению только канонически истинная Православная Церковь, обладающая полнотой Благодати Св. Духа, со своими св. Таинствами, св. Догматами, святоотеческой литературой, с развернутым учением о христианской нравственности в Нравственном Богословии, – может дать незыблемый фундамент для построения целостной и действенной педагогической системы нравственного воспитания детей.

В иерархии ценностей высшее, первоверховное, место занимает несомненно религия. Совершеннейшая религия – Христианство. Христианство немыслимо без Церкви. Единая истинная святая соборная и апостольская Церковь есть Церковь Православная.

Божественный Основатель Христианства – Богочеловек Христос – никогда не мог ни ошибаться, ни говорить неправды. Каждое Его Слово – Истина, совершенная, абсолютная, Откровенная Истина. Блюсти и охранять эту Истину от извращения и неправильного толкования поручено Истинной Церкви. Тысячелетний соборный религиозный опыт святых, формулированный в согласном учении Святых Отцов и Учителей Церкви, является высшим и непререкаемым авторитетом. Согласное мнение Православной Церкви основанное на согласном тысячелетнем соборном разуме святых, – не может быть ошибочным.

Системы этики (т.е. учения о нравственности) могут быть трех родов: 1) так называемая автономная этика (напр., самозаконная этика Канта), 2) гетерономная этика (т.е. основанная на каких-нибудь других науках, напр., на биологии, социологии и т. п.), и, наконец, 3) теономная этика, т.е. основанная на религии. Только последняя система может быть серьезно обоснована. Христианская же этика, т.е. этика, построенная на совершеннейшей религии Христа, – может быть обоснована неопровержимо. Вот такое церковно-православное христианское нравственное учение и положено в основание всех наших дальнейших рассуждений и указаний.

Православно-христианское учение о религиозно-нравственном воспитании детей представляет собою идеальную целостную святоотеческую педагогическую систему, которая практически в жизни, до конца, конечно, не осуществима. Но идеал и должен быть недостижимым. Только тогда он и будет неизменным идеалом, постоянно показывающим степень отклонения при практическом стремлении к его осуществлению.

В настоящей статье мы сознательно избегали своеумия и излагали мысли, почерпнутые из святоотеческой литературы и высоких духовных авторитетных наставников XIX и XX века, каковыми являются: Оптинские старцы, епископы Феофан Затворник и Игнатий Брянчанинов, приснопамятный батюшка о. Иоанн Кронштадтский, а также и знаменитые русские богословы, профессора нравственного богословия, миссионеры и проповедники, как например – проф. Казанской Академии В. И. Несмелов, проф. СПБ. Академии протопресвитер о. И. Л. Янышев, проф. Московской Академии М. М. Тареев, проф. СПБ. Академии А. А. Бронзов, проф. протоиерей И. И. Базаров и другие. Наша работа, таким образом, может быть уподоблена добросовестной пчеле, собиравшей мед в прекрасных садах Русского Нравственного Богословия. Мы позволили себе лишь систематизировать полученный материал и придать ему целостный и целенаправленный характер, опираясь при этом на строго научно установленные данные детской психологии, педагогической психологии, экспериментальной педагогики и детской психиатрии.

Почему мы ограничились вопросом о нравственном воспитании детей только дошкольного возраста? Потому что считаем именно этот период жизни человека – самым важным, основоположным в деле воспитания. Педагогическая психология нас учит, что в первые 3 года своей жизни ребенок получает треть всех понятий жизни взрослого человека. А известная австрийская ученая, большая специалистка по педагогической психологии, Шарлотта Бюлер, в своем исследовании «Человеческая жизнь как психологическая проблема» (1933 г.), утверждает, что в первые семь лет своей жизни человек устанавливает канву всей своей жизни. Иными словами, взрослый человек в течение всей своей жизни лишь расширяет и углубляет то, что сложилось у него в душе за период первых семи лет. В этом утверждении много правды. Основные черты личности и характера человека, как и основы его мироощущения, складываются, действительно, в в период его доотроческой жизни (приблизительно к семилетнему возрасту).

Самое первое, самое главное, что необходимо понять и принять каждому воспитателю, это – основное положение христианской педагогики: истинная нравственность невозможна без религиозной основы. Больше того, истинная нравственность невозможна без помощи Церкви. Без помощи св. Таинств церковных невозможно дать прочное истинное нравственное воспитание ребенку: без помощи Церкви невозможна и истинно-нравственная жизнь взрослого человека.

Собственно говоря, фундамент религиозно-нравственного воспитания ребенка закладывается еще до его рождения. Но как редко думают вступающие в брак молодые люди об огромной личной ответственности за жизнь будущего новорожденного дитяти. Брак есть великое Таинство Церкви. Непосредственно перед этим Таинством Церковь требует, чтобы были осуществлены обоими брачущимися еще два Таинства: Покаяния и Причащения. При этом требуется, чтобы в прошлом оба брачущихся имели и Таинства Крещения и Миропомазания. Благодать всех этих Таинств (Крещения, Миропомазания, Покаяния, Причащения и Брака), питавшая души и тела родителей, не может не коснуться души и тела зачинаемого и долженствующего родиться будущего младенца. Но, ведь, благодатные Таинства существуют только в лоне Благодатной, т.е. истинной, канонически правильной Церкви. А если хотя один из родителей не принадлежит к таковой, то это не может не отразиться ущербно и на детях. Думают ли об этом брачущиеся? Благословение родителей брачущихся на их брак также необходимо и для будущего ребенка. Степень чистоты душ и тел, вступивших в брак, имеет огромное значение (наследственность) и непременно отразится на будущем потомстве. Особенное значение для основы религиозного нравственного воспитания будущего дитяти имеет душевное и телесное состояние женщины во время вынашивания плода до рождения и во время кормления грудью новорожденного. Ведь до рождения вынашиваемый составляет одно целое, один организм с вынашивающей. А при кормлении грудью ребенок получает материнское молоко, продукт ее живого душевно-телесного организма. Душа таинственно связана со всем телом. И в молоке матери – часть ее не только тела, но и души. В последнее время подавляющее большинство новорожденных детей вскармливаются на искусственном питании, а не на молоке матери. Это также не может не сказаться ущербно на младенце.

Вспомним, что само слово воспитание заключает в себе смысл питания. Питание необходимо и для тела и для души. Нет ничего более губительного для начала религиозно-нравственного воспитания, как очень распространенное мнение – предрассудок, будто новорожденный младенец нуждается только в уходе за его телом.

Христианство утверждает, что назначение человека не ограничивается одной земной жизнью, но простирается в вечность. Поэтому и воспитание ребенка должно идти сообразно с этим двояким назначением человека. Учение Христа есть единственный путь, который ведет человека по земле на небо. («Я есмь путь и истина и жизнь» – Ев. Иоанна, 14, 6). Духовная жизнь новорожденного младенца развивается сначала без собственного его содействия, из чего можно заключить, что человек подчинен закону развития. Но эта необходимость не препятствует ему быть существом свободным; напротив, это доказывает нам только, что человек, по намерению своего Творца, есть существо необходимо свободное, ибо первоначальное духовное развитие ребенка есть не что иное, как развитие способности быть свободным. Нельзя же предположить, что Творец, поставив известную цель для своего творения (свободное стремление к вечному Благу), не даровал бы ему и средств к достижению этой цели. И действительно, наблюдая естественное развитие человека с момента его рождения, мы не можем не заметить, что все в нем приспособлено к достижению выше указанной последней цели его бытия. Самая способность к развитию сознания есть уже приуготовление к этой цели. Явно нравственный характер самих пробуждающихся его инстинктов представляет собою несомненный знак его превосходства над всеми и над всем на земле. Самый телесный его организм так создан, что в нем нельзя не видеть священного земного храма, в котором предназначено обитать Св. Духу.

«Не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас. Аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог: храм бо Божий свят есть, иже есте вы» (1Кор.3:16–17). Как страшно звучат эти слова Апостола Павла. Отсюда понятно и наказание «соблазнившим единого от малых сих» – потопление в море с жерновом на шее.

Начинаясь от неясных чувственных ощущений сознание ребенка, неприметно превращается в разум, позволяющий ему в дальнейшей жизни медленно и постепенно возвышаться до чувства высокого прекрасного, до созерцания безконечного и святого. Пробуждающийся разум ребенка первоначально чист, непосредственен, синкретичен, целен, несмущенно радостен и подобен распускающемуся бутону прекрасного цветка. Совесть его ангельски чиста и младенчески неопытна; самосознание же еще неясное.

Родившийся человек входит в мир. В грешный мир. И вот начинается убийственное воздействие этого мира на юную душу еще невинного, но во грехе зачатого младенца. Все лучшее, все святое и чистое, с чем родится ребенок, начинает разрушаться при столкновении его с миром. Причина того – первородный грех. Вот отчего только так называемое естественное развитие человека, при всех вложенных в него от Бога средствах, не достигает своего назначения. Сам человек не в состоянии не только достигнуть назначенной ему от Бога цели, но даже найти начало пути, ведущего к этой цели. Без помощи Самого Спасителя и Искупителя Христа невозможно спасение души. Руководство к этому спасению поручено Церкви Христовой. Истинное нравственное воспитание ребенка (т.е. питание его души и тела) возможно только в лоне этой Церкви.

Воспитание предшествует образованию. Если образование может начаться только с развитием естественных способностей человека, то воспитание начинается с самого появления его на свет. Воспитание создает фундамент, на котором созидаются все последующие способности человека. Образование ребенка без предварительного воспитания его, – есть попытка построения дома на песке. Воспитание ребенка есть тот краеугольный камень, на котором мы можем начать созидать храм его жизни. Воспитывать надо то, что может послужить человеку руководством в пути через земную жизнь к жизни вечной, небесной.

Сердце человека является источником его чувств и деятельности. Если Сам Спаситель сказал, что «от сердца исходят помышления злая» (Мф.15:19), то очевидно, что без воспитания сердца человек обойтись не может. Сердце есть корень всей нравственной жизни человека. Поэтому дать доброе направление сердцу есть первая и главнейшая задача воспитания. Совершенно неприметно, в душе младенца, сначала целостной и синкретичной, начинается процесс дифференциации психических способностей: начинается деятельность ума, чувства и воли. Пробуждающийся ум, вследствие греховной природы человека, начинает стремиться с одной стороны эмансипироваться, а с другой – тиранически влиять на волю. Синкретическая гармония ума, сердца и воли начинает разрушаться. Грешный мир начинает внедряться в душу младенца. Тогда, продолжая воспитывать сердце, необходимо начать воздействовать и на ум, т.е. на познавательные способности ребенка.

Божественное учение Христа имеет то чудесное свойство, что оно чрезвычайно рано начинает быть доступным для умов младенческих, будучи в то же время и неисчерпаемым для умов глубочайших мыслителей. Если неодушевленная природа: солнечный свет, воздух, влага и земля животворят жизнь растения, то почему Дух Слова Божия не может животворить душу младенца? Христианство, по мнению свв. Отцов Церкви, даже более приложимо к детскому возрасту, чем к возрасту взрослых. Это объясняется тем, что все в Христианстве чрезвычайно близко природе человека, а в детях эта природа чище и неповрежденнее, чем в людях взрослых. Поэтому-то и говорил Христос: «аще не обратитеся и не будете яко дети, не внидете в Царство Небесное» (Мф.18:3).

Христианское воспитание начинает особенно проникать в душу новорожденного младенца еще при св. Таинстве Крещения и Миропомазания, когда восприемники дают Богу за крестника клятвенный обет верности началам христианской жизни: вере, надежде и любви. Первые моменты жизни окрещенного младенца напоены благодатными действиями Св. Духа, запечатленного таинственными печатями св. мира. И уже через короткое время невидимая полученная благодать начинает сказываться в новом одушевленном храме. Пробуждающееся сознание ребенка, просвещенное благодатью «даров Духа Святого», становится способным возрастать и совершенствоваться в вышеуказанных основных христианских началах жизни: вере, надежде и любви. Невинный новорожденный окрещенный ребенок беззаботно наслаждается полученным от Бога бытием. Он безмятежно живет настоящим, не ведая еще природы времени с его прошедшим и будущим. Некоторые святые Отцы Церкви сравнивали такое состояние с состоянием вечного покоя, без печали о прошедшем, без воздыхания о будущем. Другие духовные писатели уподобляли такое состояние чистейшей вере и полному доверию, каковые возможны только для чистого невинного младенчества с его неспособностью ни к какому сомнению. Но вот опыт общения с окружающим миром научает младенца отличать предметы неодушевленные от одушевленных лиц, его с любовью окружающих. И тогда в младенческой душе возникает новый росток Божественного семени: младенец сам начинает научаться любить. Первым предметом его любви, конечно, являются с особой любовью его окружающие родные близкие люди. Проходит первый год его жизни – и начинается новый период его развития. Он уже на ногах, он уже умеет выразить свои первые чувства доверия и любви. Он еще продолжает быть счастливым своим настоящим, но это уже не колыбельное счастье. Тогда, для него не существовало еще ни прошедшего ни будущего. Теперь он их уже начинает различать. Особенно важно, что он начинает понимать и научается ожидать будущее. В связи с этим в его сознании, кроме способности к вере и любви, возникает новая способность – надежды.

Второй год его жизни должен проходить под знаком медленного углубления и укрепления способностей восприятия основных начал христианской жизни, указанных выше. На третьем году жизни часто особенно резко выявляется недоверие, соединенное со страхом, по отношению к чужим, незнакомым и новым людям. Спокойным чувствует себя ребенок лишь тесно прижавшись к родителям или к родным близким людям, которых он любит и которым всецело доверяет всю свою душу. К 3 годам появляется у ребенка и сознание своей личности, и он впервые, сознательно, говорит о себе – «я», (а не «он» с указанием на себя). Впрочем, называя себя «я», он еще некоторое время сопровождает это и жестом указания на себя.

В это время особенно важно обратить особенное внимание на воспитание послушания. Святые отцы подчеркивают, что послушание надо «приобрести», «завоевать» истинной разумной любовью. Истинная любовь не может не быть взаимной. Когда ребенок, в ответ на нежную ласку матери, впервые благодарно-радостно-ответно прижимается щекой к щеке или к груди матери, – это означает, что положено основание к воспитанию послушания, что последнее начинает «завоевываться» и «приобретаться». Без послушания невозможно воспитание. Послушание справедливо называется «началом воспитания».

Самое трудное заключается в том, что послушание должно быть свободным, а не принудительным, должно основываться на любви, а не на страхе перед насилием. И в этом нежном возрасте необходим страх, но особого рода: страх Божий, страх потерять любовь любимого, страх огорчить любящего. Любящая мать, сумевшая стать любимой, должна уметь в нужный момент оставлять свое дитя, чтобы оно, лишенное на некоторое время материнской ласки, сильнее к ней потянулось. Без помощи святых Таинств Церкви «приобрести» послушание невозможно. Ребенка должно чаще причащать, а матери надо чаще самой исповедоваться и приобщаться. Если у ребенка нормально будут развиваться вышеуказанные основные начала веры, любви и надежды, тогда и только тогда, на их основе может зародиться и начало истинного послушания. Иметь в своих руках, без насилия, волю младенца – это главное дело в воспитании. Но воспользоваться этим для нравственного воспитания надо умело. Нельзя навязывать ребенку нравственные правила, пока он еще не в состоянии их понять.

Как вообще развивается воля в человеке? Для движения воли нужны побуждения. Следовательно, для управления волей ребенка необходимо овладеть его побуждениями или породить их в нем. Самые естественные и самые сильные побуждения деятельности человека вытекают из тех же, вышеуказанных трех начал христианской жизни: веры, любви и надежды. Для того, чтобы начать воспитывать волю ребёнка, родители или воспитатели прежде всего должны понять, что это невозможно осуществить без полноты искреннего любящего сердца, с полным и ясным собственным убеждением в истинности своего намерения. Без полной сердечной доверенности к нашим наставлениям со стороны детей невозможно рассчитывать на успех. Одновременно с наставлениями мы непременно должны показывать личный живой пример, который может действовать не только на волю (по закону подражания), но и на развитие нравственного сознания. Если же вы начнете набивать голову ребенка одними правилами, не оживляя их примером; то вы будете безплодно насиловать и его ум и его сердце из которых первый еще не в состоянии понять формы без содержания, а последнее не может участвовать в том, что его не трогает.

Личный пример имеет решающее значение в деле воспитания. Как возможно, чтобы ребенок принял от вас какое-нибудь наставление за руководство его деятельностью, если он видит в вашей собственной жизни явное тому противоречие? Вполне и совершенно управлять волею ребенка может лишь тот, кто подает ему собою постоянный живой пример деятельного добра. Несомненно, что при воспитании воли ребенка придется прибегать как к поощрительным наградам, так и к стимулирующим наказаниям. Но здесь особенно важно помнить, что эти средства, должны применяться с сугубой осторожностью и осмотрительностью, ибо, как чрезмерные наказания, так и чрезмерные награды могут принести большой и непоправимый вред юной душе, Общего рецепта здесь не может быть дано, ибо нигде индивидуальность воспитываемого не играет такой большой роли, как при назначении того или иного рода и степени поощрения или угрозы. Как часто ошибки в этом направлении являются источником больших страданий на протяжении всей жизни воспитываемого. Злоупотребление наградами, как и безпорядочность и жестокость наказания, в одинаковой степени легко могут навсегда подавить в душе ребенка начала доверия и любви к неразумным родителям или воспитателям. Баловство и потакание всем прихотям и капризам ребенка укореняет непослушание, своеволие, эгоизм, лень, лицемерие, неблагодарность, неуважение, а затем и презрение к воспитывающим и раздражительность, гнев, злобу и ненависть ко всем посторонним, которые посмеют попытаться противодействовать ничем необузданному своеволию и самодурству ребенка. Такие дети впоследствии часто теряют веру, приходят в уныние и отчаяние при постигающих их несчастьях, а иногда начинают даже и кощунственно роптать на Бога. Приснопамятный батюшка о. Иоанн Кронштадтский о детских капризах говорил так: «Каприз – зародыш сердечной порчи, ржа сердца, моль любви, семя злобы, мерзость Господу».

Истинный христианин должен со смирением лобзать карающую его Руку Господню. А потому и христианское воспитание ребенка должно добиваться того, чтобы дети принимали наказания из рук родителей или воспитателей с чувством своей вины, с сознанием справедливости обрушивающегося на них гнева и налагаемых наказаний и, – (и это самое главное) – со страхом потерять любовь любимых и любящих близких. Этот благодетельный страх имеет огромное религиозно-нравственное значение: на его основе позже развивается истинный «страх Божий», с боязнью греха и боязнью потери благодати Св. Духа, стяжание которого, по словам преподобного Серафима, является целью жизни христианина.

Самым главным и самым верным мерилом того, какие средства поощрения и наказания надо по преимуществу применять в отношении того или иного ребенка, – является понимание индивидуальной структуры складывающегося нравственного сознания воспитуемого. Для ребенка, у которого особенно сильно развивается чувство веры, – достаточно бывает одних угроз, тогда как непосредственное наказание может быть неполезным, ибо при достаточно глубоко и сильно развитой вере, – угрозы есть уже наказание. При особом развитии у ребенка основ христианской добродетели надежды (истекающей из достаточно развитой веры), – умеренные награды и наказания могут быть чрезвычайно эффективны. Там же, где у ребенка ясно, глубоко и сильно развито чувство любви, выражающейся в непосредственном сострадании, внимательной чуткости к настроению близких и в нежных благодарных ласках к ним, – там не нужно прибегать ни к наказанию, ни к частым поощрениям и наградам, ибо любовь является сама себе наградой. В таких случаях воспитывающим следует только чаще выказывать свою искреннюю деятельную любовь ко всем окружающим ребенка близким и посторонним людям.

Там, где наказание сопровождается хотя бы намеком на месть раздраженного сердца, или носит оттенок злобы со стороны даже вполне справедливого в своих требованиях воспитателя, – там не могут не подрываться начала детской веры в искренность и любовь наказующих. Даже в самых юных младенческих сердцах имеется особое чутье, позволяющее отличать насилие по праву сильного от принуждения по долгу любви. Первое – ожесточает, а второе – смиряет бунтующие элементы развивающейся души. Из такого смирения впоследствии вырастет искреннее сердечное послушание.

Когда ребенок начинает становиться на ноги, тогда начинается первое проявление его самостоятельности. Почувствовав свои новые силы и способности, он стремится сделать свой первый шаг от нас. Как важно, чтобы первый шаг не привел к падению. Тогда ребенок долго не решится начать ходить сам. Кто лучше родной матери сможет помочь ему в это время? Кто иной сможет лучше научить его сочетать первые самостоятельные шаги с верой и надеждой на помощь любви извне? Поставив свое дитя на небольшом расстоянии, мать манит его к себе в распростертые объятия, и дитя, влекомое силой любви и доверия – делает свой первый шаг. Какая умилительная картина веры поспешествуемой любовью! «Кто с детства привыкнет так безотчетно-любовно спешить на голос матери, тот и в зрелых летах скорее отзовется на зов Отца Небесного», – справедливо замечает один из духовных наставников прошлого века (протоиерей о. И. Базаров).

На втором году ребенок начинает ходить и говорить. Если первые его шаги означали попытки к самостоятельности телесной, то первые сознательные слова – являются стремлением к самостоятельности нравственной. С этого момента начинается для ребенка новый, чрезвычайно важный период его жизни; он должен учиться говорить у окружающих. Дар слова – чудесный и таинственный дар от Бога. Метод развития этого дара – заложенный Богом в душе ребенка закон подражания.

Спешите же, родители и воспитатели, окружающие начавшего говорить ребенка, наполнять его душу чистыми, осмысленными словами. Если во второй половине первого года своей жизни ребенок по преимуществу знакомился с пространством, временем, красками, формами, звуками, движениями, поражающими его внешние чувства, то теперь все это начинает проникать во внутрь его души.

«Нет мысли без слова и нет слова без мысли» (Макс Мюллер). Начиная говорить, ребенок начинает и мыслить. У него появляется новая, уже чисто духовная потребность: облекать в словесную форму все свои душевные переживания и понимать душой услышанные слова. Потрясающая новизна этого нового опыта возбуждает в ребенке потребность дать отчет развивающемуся сознанию во всем окружающем. С овладением небольшим запасом слов-понятий у ребенка начинается период пытливых вопросов: «что это? зачем это?» Следует ли отвечать ему на все вопросы? Но у него нет еще возможности вместить в свою душу все даже простые ответы. У него не хватает еще внимания на то, чтобы сосредоточиться на ответах. А вопросов становится все более и более. Не отвечать на вопросы нельзя. Подавлять вопросы вредно. Как же поступать воспитателю? Прежде всего ему надо понять, что в этот период у ребенка развиваются только формы познания, которые, пока они еще не образовались, не могут вместить в себе соответственного содержания. Забрасывая нас своими вопросами, он ждет удовлетворения своей любознательности не столько по содержанию, сколько по форме. Объяснений, разъяснений, толкований, доказательств, – он не понимает и не нуждается в них. Любя, он доверяет каждому слову воспитателя. Каждый ответ он заранее готов принять как догмат. Поэтому, на каждый вопрос воспитатель должен давать ответ догматическим тоном т.е. тоном непременно уверительным, хотя бы сущность ответа была неопределенна, уклончива или даже представляла собой прямой отказ на вопрос. Только не обманывайте ребенка и не рассуждайте с ним. Потребность в рассуждениях придет значительно позже, когда ребенок станет способным рассуждать и через рассуждение – понимать, т.е. когда он начнет, хотя и элементарно, но определенно дискурсивно мыслить. Интуиция у ребенка предваряет дискурсию. Преждевременные рассуждения, в период его интуитивно-догматического мышления, разовьют в нем наклонность к резонерству и подорвут веру в правдивое слово любимого им лица. Ложь же и обман – отравят юную душу ядом сомнения и потушат в ней искру чувства вечной правды.

Главная забота воспитателя в этом периоде должна заключаться в том, чтобы дети верили его слову, которое никогда не должно быть гнилым в устах воспитателя-христианина. Если, вообще, «за каждое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф.12:36), то особенно тяжкая ответственность за такие слова падет на воспитателя. В идеале – каждое слово наше, как относящееся непосредственно к ребенку, так и сказанное в его присутствии, должно становиться для него священным законом. Но это возможно только при том условии, если это слово будет священно и для нас самих.

Чрезвычайно важное проявление развития ребенка представляете собою игра. До трех лет дети редко научаются играть вместе с другими детьми; обычно в этом периоде они играют рядом, т.е. каждый сам по себе. После трех лет в игре сосредотачивается почти вся жизнь ребенка, как внутренняя, так и внешняя. Играя наедине с самим собою, ребенок упражняет свою мысль и воображение; играя с другими детьми, он выявляет свои чувства и волю и, опять же, воображение. Но излишнее развитие воображения – чревато очень тяжелыми последствиями. Не забудем, что первый грех человека зародился в воображении. Поэтому, опытные духовные наставники рекомендуют приковывать детей в их играх почаще к действительности. Очень важно, чтобы голос любви родителей или воспитателей был не сентиментален, а глубоко искренне лиричен и в то же время серьезен и тверд, но чтобы слово угрозы было растворено кротостью и спокойствием. Только таким образом можно достигнуть того, что дитя будет бояться оскорбить вас своим непослушанием и любить вас с благоговейным сыновним страхом.

Своеволие прирождено детям, но подлежит непременному обузданию в самом своем корне. Переломить его можно и должно только тем же способом: сочетанием любви и твердости. Истинная разумная любовь родителей или воспитателей ни в коем случае не должна позволить себе уступки перед своеволием неразумия. Здесь показаны самые энергичные меры, так как вопрос идет о переломе заблуждающейся воли и сохранении святого начала веры в любовь отца, матери или воспитателя. Часто бывает достаточно одного подобного опыта твердости и непреклонного требования повиновения любящему родителю или воспитателю, чтобы с корнем вырвать из неопытной души ребенка зародыш страшного греха. Счастливы те родители или воспитатели, по зову которых ребенок отрывается от самой интересной игры, чтобы исполнить их приказание. Достигнуть этого в высшей степени трудно, но и в высшей степени необходимо.

В играх ребенка со сверстниками зарождаются начала общественной жизни. Здесь неизбежны столкновения страстей и характеров; здесь вырабатывается характер и у самого ребенка. Во время игры меньше всего принесут пользы многочисленные замечания и указания по поводу отдельных поступков; нельзя слишком стеснять свободы и непринужденности поведения играющих детей; нельзя забывать о различной реакции детей на замечания наедине и замечания при других; нельзя удерживать каждый ошибочный шаг общения ребенка с другими детьми. Но внимательно следя за происходящим, следует в определенные моменты апеллировать к общим началам поведения, одобряя или порицая не тот или иной поступок кого-нибудь из играющих, а те нравственные мотивы, которыми обусловлены поступки. Не обижая и не оскорбляя отдельные личности, следует порицать или одобрять типы поведения. Пусть каждый отдельный ребенок сам себя, внутренне, отнесет к тому или иному из указанных типов. Это ему будет полезнее в нравственном отношении. Чтобы найти правильный тон руководства детьми в совместных играх, надо уметь любить не только своих детей, но и всех детей вообще, памятуя об особой любви к детям Самого Спасителя.

Полезно всем воспитывающим детей ясно понимать основные различия воспитания и образования. Воспитание относится к образованию, как сердце относится ко всем остальным способностям души. Хотя задачи воспитания и образования тесно переплетены, но тем не менее, воспитание всегда будет важнее в деле приуготовления к жизни вечной, на небе, тогда как образование нужно по преимуществу в деле приспособления к жизни временной, на земле. Если вы научите ребенка искренне уважать старших и быть искренне любезным и сдержанным с каждым из них, – тогда и внешнее выражение этих чувств будет в нем и истинно прекрасными манерами. Но нет ничего пагубнее для развивающегося сердца ребенка, как встреча воочию с двуличием человека. Замечательный пример такого опыта, пережитого обманутым ребенком, можно найти в прекрасном рассказе Чехова – «Житейская мелочь».

Если родители или воспитатели в этом периоде развития ребенка чувствуют себя бессильными в борьбе против указанных трудностей нравственного воспитания, то они должны немедленно обращаться за помощью к Церкви. Одна-две беседы священника наедине с ребенком (что является как бы преддверием первой исповеди) – может принести очень много пользы. Но, увы, часто и сами родители нуждаются в помощи и советах священника, который должен их призвать и научить исполнению разумного родительского долга, основанного на «страхе Божием», который и есть «начало всякой премудрости» (Притчи Соломона, 1, 7). В такие кризисные моменты нравственного воспитания родители или воспитатели обязаны начать раскрывать ребенку и будущую судьбу, ожидающую его, как в ближайшее время на земле, так и окончательно – за пределами земной жизни. Начало надежды, положенное Самим Богом, как семя, в душу ребенка, в это время может и должно уже начать приносить свой плод. Вспомним какое глубокое впечатление произвело на великого Гоголя раскрытие его судьбы, как христианина, произведенное его матерью, когда он был еще малым ребенком. «Однажды Вы мне, ребенку, так хорошо, так трогательно рассказали о тех благах, которые ожидают людей за добродетельную жизнь, и так разительно, так страшно описали вечные муки грешных, что это потрясло и разбудило во мне всю чувствительность, это заронило и произвело впоследствии во мне самые высокие мысли».

С развитием у ребенка понятий и речи начинается период его учения. Если его телесное развитие зависело от правильного, своевременного и достаточного питания, то и умственное развитие требует такого же правильного, своевременного и достаточного обучения. Памятуя о двойном назначении человека – через временную жизнь на земле к вечной жизни на небе, необходимо и обучение ребенка с самого начала подчинить принципу этого двойного назначения. Следовательно, учение должно начаться с того «единого на потребу», которое, по словам Самого Спасителя, есть «избрание благой части» и которое, если будет прочно укоренено в душе, уже никогда не отнимется от нее. Но когда и как следует начинать христианское обучение младенца? «Всякая душа по природе своей христианка» (Тертуллиан). Таинства же Крещения, Миропомазания и Причащения уже забросили в младенческую душу семена веры, надежды и любви. Христианство все, от начала до конца, преисполнено благодатных непостижимых и действенных Таин. Все в душе христианского младенца уже готово к развитию. Пока сам ребенок еще безпомощен к саморазвитию, до тех пор долг содействия этому развитию падает на родителей и воспитателей. Горе тому, кто не выполнит возложенного на него Богом долга. По вере восприемников и родителей нисходит на крещаемого благодать возрождения; по благочестию и вере их получает еще несмысленный младенец и особые дары благоволения Божиего: духовную влагу, духовное тепло и духовный свет для содействия произрастанию семян трех величайших основных добродетелей веры, надежды и любви. Иными словами, зачаток учения младенца есть осенение Благодатию, низводимой на него по вере нашей. Отсюда ясно, что первым уроком веры для младенца является благоговейное крестное знамение, которым благочестивая мать или воспитательница осеняет его в постели на ночь и по пробуждении. Если сила крестного знамения, как мы знаем, имеет свое действие над неодушевленной природой, то тем боле оно действенно над живою душою младенца. Крестное знамение и молитва матери над колыбелью являются для него своего рода Богослужением, а вместе с тем и первым наставлением в вере. Если нельзя поймать то мгновение, с которого начинается религиозное развитие и обучение дитяти, то не полезнее ли его начинать как можно раньше? Не переводит ли Ангел Хранитель благоговейных молитв матери на язык младенческих понятий? Замечательный опыт в этом отношении был проделан с детьми-идиотами. Известная всей России «тетя Катя» (Грачева), посвятившая воспитанию глубоко слабоумных детей всю свою жизнь, свидетельствовала о том, что идиоты, неспособные к элементарным актам самообслуживания и членораздельной речи, – обнаруживали «искру Божью», явные проблески человеческого сознания, когда им, с сострадательным человеколюбием и искренней верой, говорили о Боге. Чтобы язык веры, надежды и любви христианской, язык боговедения, богопочитания, благоговения и благочестия сделался родным языком для души младенца, следует говорить с ним этим языком с самой колыбели. Если первый лепет младенца, его первый «разговор» с матерью будет освящен именем Христа на устах матери, если первые движения его ручонок будут употреблены на крестное знамение, и, если первая сознательная заученная речь будет хотя бы самой краткой молитвой, – тогда прочный каменный фундамент христианского религиозного обучения будет, несомненно, заложен.

С развитием понятий у младенца (что происходит одновременно с развитием речи) – перед нами раскрываются широкие перспективы для разнообразнейших наставлений ему о вере.

Многие родители чрезвычайно боятся, чтобы у ребенка не появились мысли о смерти. Но это глубокая ошибка. Ребенок, начавший говорить, очень рано способен получить понятие о смерти и это понятие необходимо дать ему возможно раньше. Но конечно это важное понятие должно быть строго христианским. А таковым оно может быть только в связи с понятиями бессмертия души и воскресения тел. А когда мы заговорим с малым ребенком о смерти и только упомянем о бессмертии души и воскресении тел, – как радостно он хватается за эту мысль; с каким волнением, часто даже и взрослым непонятным, он смотрит на будущую жизнь на небе и начинает рассуждать о будущей участи своей и других. Надежда на блаженное состояние после смерти и воскресения ему более доступна, чем взрослым, благодаря чистоте и непосредственности его детской веры и любви. Именно после этих возвышенных переживаний и начинается усиленный рост детской пытливости по отношению к религиозным вопросам, столь характерной у нормальных детей в преддверии отрочества. В это время настоятельно необходимыми для ребенка становятся наставления из уст пастыря-священника. Родители заменить такового не могут. Тут требуется сугубо возвышенный авторитет. Никто, кроме служителя Церкви, имеющего духовный сан, не может стать таким авторитетом. Священника привыкло дитя видеть с младенчества в храме Божием, овеянным святостью Богослужения. Сам внешний облик священника, с его особым одеянием, воспринимается часто ребенком, как одушевленная икона. С каким невольным благоговейным страхом и трепетным уважением начинает слушать дитя своего нового, духовного, власть имеющего от Бога учить, наставника. Глубокозначительно звучит в детском сознании новое понятие и новое слово – духовный отец. Как важно, чтобы ребенок с первых слов священника понял. что теперь с ним заговорили о самом главном в жизни, о тех предметах, которые будут влиять не только на всю его жизнь на земле, но и на вечную жизнь на небе.

Когда же именно следует ребенку начинать учиться Закону Божиему у священника? Точного срока определить нельзя. Многое зависит от степени индивидуального развития. Но как общее правило, такое учение должно начинаться на пороге младенчества и отрочества, непосредственно предшествуя первой исповеди.

Первая исповедь является главнейшим событием жизни младенца-отрока, после Крещения, Миропомазания и первого Причастия. Первая исповедь с одной стороны есть экзамен всему его духовному религиозно-нравственному развитию за период младенчества, а с другой – вратами для нового отроческого периода, когда, обычно, семейное воспитание получает соперника в лице воспитания школьного.

Первая исповедь ребенка является экзаменом и для родителей (или воспитателей), подготовлявших юную душу для восприятия нового св. Таинства, именуемого «вторым Крещением».

Все семейное, дошкольное, религиозно-нравственное воспитание и образование представляют собою борьбу за чистоту души дитяти, родившегося и долженствующего жить в грешном, растлевающем все чистое и непорочное, мире. Победный исход этой борьбы возможен лишь для благочестивой православной христианской семьи, с помощью св. Таинств канонически правильной, а потому и, несомненно, благодатной Православной Церкви. Для того, чтобы эта семья не отчаивалась при виде силы греха и зла в окружающем ее мире и при сознании немощи в деле охраны души младенца в течение семи лет, – и поставлен перед ней благодетельный спасительный маяк: Таинство Покаяния первой исповеди, долженствующее исправить все ошибки и восполнить все пробелы немощного человеческого воспитания. Первая исповедь, – «второе Крещение», – Крещение первыми покаянными отроческими слезами, должна срастворяться такими же покаянными слезами родителей. Счастливы те родители, которые, несмотря на массу жизненных препятствий, смогут сами исповедоваться и причаститься св. Таинств одновременно с первой исповедью и первым сознательным Причащением своего дитяти. (Восприемники при крещении младенца также должны предварительно поговеть. А исполняет ли кто-нибудь это в настоящее время? Мне пришлось видеть такую «крестную мать», которая не могла прочитать наизусть Символа Веры.

Для юного сердца отрока первая исповедь должна служить указанием, что теперь для него настает время самостоятельного верования с личной ответственностью перед Богом. Являясь теперь на Суд Церкви со своими еще отроческими грехами, отрок-христианин в первый раз дает сам за себя отчет Богу.

Первая исповедь часто навсегда решает судьбу всех последующих падений, покаяний, восстановлений и обновлений душевных на жизненном пути, на котором «несть человек иже не согрешит».

Православно-христианское религиозно-нравственное воспитание не имеет права упустить из виду первой исповеди, иначе оно лишит себя самого действенного средства к достижению своей цели. Ибо христианское воспитание есть начало «Пути ко спасению», который невозможен без помощи св. Таинств Церкви.

Таинство св. Причащения, важнейшее и таинственнейшее из всех святых Таинств, питало младенца и раньше, от Крещальной купели до первой исповеди по вере его родителей и воспитателей. Нынче же отрок впервые подходит к св. Чаше сознательно, после Таинства Покаяния. Подготовка отрока к достойному принятию первого сознательного Причастия Тела и Крови Христовой – это заключительный, кульминационный пункт православного христианского воспитания.

Чтобы быть достойным Причащения Тела и Крови Христовой, надо знать и понимать многозначительные слова Апостола: «ядый и пияй недостойне суд себе яст и пиет». Это непременно должен знать и понимать отрок, впервые приступающей к сознательному Причастию. Для полной подготовки к первому Причастию необходимо раскрыть перед сознанием причащающегося картину жизни человека от начала его сотворения и грехопадения до искупительных Страстей Христовых. Необходимо, чтобы причащающийся отрок глубоко прочувствовал силу любви Господней ко всем людям. Пусть он выучит и сознательно прочитает (по мере его умственных сил) Символ Веры и молитву перед Причащением. Пусть он со всей живостью детского воображения и соображения представит себе все страдания Христовы, как дело, совершенное не для всех только вообще, но и за него и для него, еще юного грешника. Потрясши душу отрока, следует затем и успокоить и обрадовать его святой радостью Воскресения Христова, радостью прощения всех искренне-кающихся и радостью обетования: «ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, во Мне пребывает и Аз к нем» (Ев. Иоанна 6, 56).

Проф. И. М. Андреев.

Однажды, в одной из Нью-Йоркских газет появилась небольшая заметка под названием «Детоубийца». В этой заметке сообщалось, что в маленьком отеле Нью-Йорка, на 84 улице Вест, произошло страшное событие, ужаснейшее преступление: мать избила до смерти своего 2-х летнего внебрачного сына. Сообщались и скупые, краткие подробности, усугубляющие до невероятности ужас проявленной жестокости: плача и стонов истязаемого ребенка не мог выдержать любовник этой женщины, человек «с богатым уголовным прошлым»; он вышел из комнаты и попросил лифтера позвать полицию. Когда явилась полиция – ребенок был уже мертв, но мать продолжала наносить побои и мертвому. Вид мальчика был настолько ужасен, что даже привыкшие ко всяким преступлениям полицейские «не в силах были глядеть на маленький трупик», который представлял собою «сплошную рану», как сообщалось в заметке. Во время допроса, мать-убийца, молодая 29-летняя женщина, не проявила никаких признаков раскаяния.

Никто в мире не писал с такой силой и яркостью о детских невинных страданиях, как Достоевский. Его за это называли «жестоким талантом» (Михайловский), а критик Айхенвальд – назвал «мучителем и мучеником», «Иоанном Грозным русской литературы», «великим каторжником, бряцающим цепями», а творческий путь Достоевского квалифицировал как «исступленное шествие», «изумляющее мир». Так вот – только сила пера Достоевского и его прозорливое к страшным глубинам человеческой души художественное воображение – могли бы заставить весь мир увидеть, понять и пережить то, что случилось в Нью-Йорке. Но если у нас нет силы гения «страстного к страданиям» писателя, то может быть нам удастся воспользоваться его художественным, психологическим, реалистическим методом, чтобы представить себе реально и ясно совершенное преступление и понять его смысл. Попробуем бледными и несовершенными словами восстановить и протокольно изобразить реальные процессуальные подробности того, что случилось. Это, ведь, не кошмар, а гораздо хуже: это действительно было. И трупик невинно замученного истязаниями и побоями ребенка лежал в Нью-Йоркском морге, а в архиве этого морга имеется и протокол судебно-медицинского вскрытия этого трупика.

От простых сильных побоев умереть трудно. Надо повредить или разрушить функции главнейших жизненных органов, чтобы живое тело стало трупом. Даже искалеченное до неузнаваемости тело, попавшее под машину, может еще часами продолжать оказывать признаки жизни. Но к приходу вызванной полиции ребенок уже был мертв. Протокол судебно-медицинского осмотра и вскрытия представлял собою длинное сухое перечисление наружных и внутренних повреждений. Тут и исковерканный переломанный носик, и выбитые молочные зубки, и темные сине-багровые пузыри вместо век, и проломленный лобик, так что «трудно отличить лицо от затылка», тоже проломленного, с большим количеством запекшейся крови. Кровоизлияния и в легких и в почках. Разорванный мочевой пузырь Переломаны почти все тонкие ребрышки. Переломленный в нескольких местах позвоночник. Желудок наполнен проглоченной кровью. И в дыхательном горле тоже кровь (которою он, очевидно, захлебывался во время судорожных всхлипываний). И многое другое зарегистрировано в протоколе... И этот сухой перечень тягчайших повреждений на трупике – вопиет и рассказывает о том, как получились эти повреждения... Когда ребенка начали за что-то бить, он конечно, заплакал; когда его стали бить сильнее за то, что он плачет, – он начал кричать, а когда усилили побои за то, что он кричит и стали кричать на него, чтобы он замолчал, грозя его убить, если он не замолчит, – то, хотя дитя и не понимало, что значит «убить», но могло понять, что надо замолчать, чтобы прекратились побои ... И тогда, с ужасом глядя на свою «маму», стараясь удержать свой крик, он начал непроизвольно судорожно всхлипывать, и от этих усилий личико его искажалось гримасой... И тогда «мама» в, остервенении стала кричать, чтобы он прекратил «корчить рожу», и чтобы он не смел «пикнуть» (да, да, именно так и было, ибо бывало так и с другими детьми, которых били сначала за плач, потом за крик, потом за стон и за искаженное лицо). Била своего мальчика «мама» не только кулаками (ими невозможно превратить все тело «в сплошную рану», и переломить позвоночник и разрушить внутренние органы), но и чем попало, может быть бутылкой из под молока, а может быть и молотком, и вообще всем, что попадалось под руки. А может быть и за ножки схватила ребенка (он, ведь, был только двухлетка) и била головой о стол, о кровать, об умывальник или о плиту... А может быть и топтала ногами. И всячески истязала его даже тогда, когда «он испустил свой младенческий дух»...

«Ах, не надо!»... «Не говорите так», «невозможно это слышать» ... Разве не воскликнут так многие читатели? Но если невозможно «слышать» о том, что было, то, что переживал сам умученный ребенок? Люди стали глухи к страданиям. Они или не слышать или не хотят слышать о том, что не в кошмаре, а совершается реально... «По причине умножения беззакония у многих охладеет любовь» – сказано в Священном Писании о последних временах мировой истории. Так теперь и происходит. Но если даже уголовный преступник так пожалел невинно истязаемого младенца, что вызвал полицию и тем самым обнаружил себя и был арестован, то неужели мы, христиане, бездонно глубокой жалостью не пожалеем его? А для того чтобы так пожалеть, надо хотя бы нравственно сопережить те страдания, которые перенесло невинное дитя. Такая жалость усилит гаснущую и в нас сострадательную любовь, в которой нуждаются столь многие нас окружающие.

Православные русские люди! Жалостливые русские люди! Не бойтесь ясно представить себе страшное явление этого детоубийства, – ведь это знамение с неба!

В нас так слаба вера и любовь к Спасителю и так мало сознательного и проникновенного понимания Его искупительных за наши грехи страданий, что только на Страстной неделе Великого Поста, особенно в Великую Страстную пятницу, подходя к св. Плащанице, немногие, на короткое время, ужасаются тем священным трепетным ужасом, без которого невозможно понять неисчерпаемый глубинный смысл Голгофы.

Вспомним, как вопрос о невинных детских страданиях ставил Иван Карамазов. До сих пор приходится встречаться со многими людьми, называющими себя христианами, которые готовы подписаться под его словами. А, ведь, Иван Карамазов обвинял за детские невинные страдания Самого Господа Бога. И многие и теперь – и даже в этом конкретном случае детоубийства – готовы возроптать на Бога и воскликнуть: Где же Бог? Как Он мог допустить такие страдания невинного ребенка!.. Какое глубокое заблуждение ума и сердца – так мыслить и так говорить! Как можно роптать на Бога создавшего человека со свободной волей для вечного блаженства, а после непростимого по существу грехопадения (следствием чего и явилось зло со всеми страданиями и смертью) – искупившего этого грешного человека Своими безвинными страданиями, Своею святою Кровью. Ведь не какого-то абстрактного Бога вы упрекаете, а Бога-Христа, распятого за наши грехи и спасающего нас от вечной смерти своими этими безвинными муками... Попробуйте принести свой укор и свои обвинения к Святой Плащанице, в Страстную Великую пятницу и вы почувствуете и поймете свою роковую ошибку... Перед гробом Христовым – у вас умолкнут уста, и язык прилипнет к гортани. И у Достоевского так: чистый Алеша, в оправдание невинных детских страданий, напоминает Ивану о Христе... Нет, не Бога, а себя должно укорять каждому за всякое зло, которое мы видим. Все за одного и один за всех виноваты – вот сущность социальной этики христианства. И перед лицом вот этого, замученного на 84 улице в Нью-Йорке младенчика – мы все виноваты. Ибо – грешны, т.е. творим зло и вносим это свое зло в мировую «сокровищницу зла»... А оно, это зло, накапливается в огромную мировую энергию зла (в которую и мы внесли свою лепту) и ищет, для своего воплощения, сосуды безблагодатных тел, и, когда находит – воплощается в них и они совершают великие злодеяния. Мы все – братья и сестры. Все человечество – одна огромная семья. И замученный младенец – наш брат, и его ужасная убийца-«мама» – наша сестра. В ее злодеянии есть капля зла каждого из нас... Некрасов писал о падших женщинах:

«Но не лучше ли, прежде чем бросим

Мы в нее приговор роковой,

Подзовем-ка ее да расспросим:

«Как дошла ты до жизни такой?»

И вот эта 29-летняя «мать»-убийца – от кого-то родилась и как-то и кем-то была вскормлена, и образована, и воспитана, и с детства до дня своего страшного преступления жила среди нас, людей, ее окружавших, ее сестер и братьев... Все ли сделали для нее эти братья и сестры, что могли и должны были сделать, чтобы не допустить ее, тоже бывшую когда-то невинным младенцем – до теперешнего преступления?.. Подумай каждый о себе... Что ты делал в тот вечер, когда совершилось это невероятное, но истинное злодеяние? А, ведь, может быть твой грех, твой разврат, твоя злоба – оказалась последней капелькой, переполнившей сосуд зла, наполненный до краев в душе этой детоубийцы? ... Так мы должны рассуждать, если мы – христиане.

Плачьте, братья и сестры! Не стыдитесь этих слез! Заставьте и окружающих вас плакать от ужаса, от боли, от сочувствия к невинному младенчику-страстотерпцу и от сознания и своей вины – как в страданиях Самого Спасителя, так и в страданиях каждого невинно страждущего младенца, мученическая кровь которого сливается со святой Кровью Спасителя, омывающей все грехи истинно кающихся грешников...

Плачьте! И пусть эти слезы будут купелью, в которой окрестит Господь наверно некрещеного младенца-мученика, миропомазанного вместо елея – своей младенческой невинной кровью. Плачьте! Пусть будут ваши слезы и источником иной энергии, энергии добра, противоборствующей энергии зла, и силой своей спасающей хотя бы одного еще ребенка от невинных мук, и хотя бы одну еще преступную мать от непростимого греха. Пусть эти слезы разбудят и многих равнодушных, проходящих мимо других таких же будущих несчастных преступных матерей, когда они еще только начинают ходить и лепетать свои первые слова. Не стыдитесь плакать слезами скорби, сострадания и покаяния.

Проф. И. М. Андреев

Всякий акт отлучения от Православной Церкви – всегда есть акт Божественного гнева Любви. Цель всякого церковного отлучения – содействие спасению погибающей человеческой души. Когда ничто не действует для вразумления заблудшего – может помочь страх. «И к одним будьте милостивы, с рассмотрением, а других страхом спасайте» (Иуд.1:22–23). Так поступает Святая Христова Церковь. Так и Сам Господь, который есть Любовь, будучи безконечно терпеливым и безгранично милостивым, после всех средств для спасения души, посылает грешнику, как последнее средство для обращения, – скорби, болезни и страдания.

Великий писатель земли русской, Лев Толстой, получивший от Бога огромный, титанический талант художественного творчества, позволивший ему написать великую историческую эпопею «Война и мир» и психологическую эпопею (по удачному выражению Иванова-Разумника) «Анна Каренина», в конце 70-х годов прошлого века начал свою противоцерковную деятельность и написал свою знаменитую «Исповедь», а затем не менее знаменитую «Критику догматического богословия».

«Сообщенное мне с детства вероучение» – писал он в «Исповеди», исчезло во мне так же, как и в других, с той только разницей, что так как я с 15-ти лет стал читать философские сочинения, то мое отречение от вероучения очень рано стало сознательным. Я с 16-ти лет перестал становиться на молитву и перестал по собственному побуждению ходить в церковь и говеть...» «Я был крещен и воспитан в Православной Христианской вере. Меня учили ей с детства и во все время моего отрочества и юности... Но когда в 18 лет я вышел со второго курса Университета, я не верил уже ни во что из того, чему меня учили. Судя по некоторым воспоминаниям, я никогда не верил серьезно, а имел только доверие к тому, что исповедовали передо мной большие, но доверие это было очень шатко».

Это чрезвычайно важное признание. Детская вера – есть фундаментальный камень всей последующей религиозной жизни человека. Не даром и Христос Спаситель говорил: «не препятствуйте детям приходить ко Мне», и, «если не будете как дети, то не войдете в Царство Небесное», а про того, «кто соблазнит единого от малых сих, верующих в Меня», сказал, что «тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф.18:6).

И вот эту главную основу истинной христианской веры – детскую веру – Толстой, по его собственным словам, навсегда потерял уже к 16-му году своей жизни. С полной потерей детской веры человек теряет основы всякой религиозной веры и превращается в нигилиста. И вот сам Толстой признается в этом, в своем сочинении «В чем моя вера». Он пишет: «Я прожил на свете 55 лет, и, за исключением 14 или 15 детских лет, 35 лет я прожил нигилистом, в смысле отсутствия всякой веры». Дойдя до полного духовного опустошения и будучи накануне самоубийства, Толстой пробовал формально стать православным: ходить в церковь, креститься, поститься, исполнять все обряды и таинства Православной Церкви. Но долго такой самообман продолжаться, конечно, не мог. Механическое исполнение внешних обрядовых форм Православия, без участия сердца, без веры во Христа-Спасителя и в Его Святую Церковь – было в конце концов кощунством. Если еще можно было только внешне формально исполнять обряды, то к Таинствам, а тем более к святейшему и величайшему в мире св. Таинству Евхаристии – так подходить нравственно невозможно. Ибо недостойных св. Таинства жгут.

«Никогда не забуду» – вспоминает Толстой в «Исповеди» испытанного мною в тот день, когда я причащался в первый раз после многих лет... Когда я подошел к царским дверям и священник заставил меня повторять то, что верю, что то, что я буду глотать, есть истинное тело и кровь, меня резнуло по сердцу, это мало, что фальшивая нота, – это жестокое требование кого-то такого, который, очевидно, никогда и не знал, что такое вера...»

Несчастный Толстой! Он был глух духовно к словам Самого Спасителя: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день», и «если не будете есть Плоти Сына Человеческого и Пить крови Его, то не будете иметь в себе жизни».

Потеряв веру в личного Бога, Толстой, как это всегда бывает в таких случаях, стал искать себе идолов. Таким идолом, которого он боготворил, стал знаменитый францусский философ-"просветитель», один из творцов «Великой Францусской Революции», враг Христианской веры и Церкви, – Руссо. В 1905 году, будучи уже 77-летним стариком, Толстой писал: «В моей жизни было два великих и благотворных влияния: Руссо и Евангелие...» Не случайно Руссо поставлен на первое место. Влияние личности и идей Руссо было, несомненно, самым огромным, решающим влиянием на всю жизнь Толстого.

«Руссо был моим учителем с 15 лет» – признавался Толстой. «Я более чем восхищался им, я боготворил его. В 15 лет я носил на шее медальон с его портретом вместо нательного креста. Многие страницы его так близки мне, что мне кажется, я их написал сам... Совсем недавно (в 1905 г.) мне случилось перечесть некоторые из его произведений и я испытал то же самое чувство возвышения и удивления, которое я испытал читая его в первой молодости».

Личность Толстого невозможно понять без главного ключа к ней: Толстой несомненно был одержимым. Начальный страшный момент этой одержимости можно отнести к той записи в «Дневнике», которую Толстой сделал еще молодым 27-летним офицером, 5 марта 1855 года, сидя под Севастополем, в лагере на Беельбеке, после кутежа и проигрыша в карты тысячи рублей: «... разговор о божестве и вере навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта – основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле». Этой гордой идее Толстой и посвятил всю вторую половину своей жизни (от конца 70-х годов до смерти в 1910 году).

Сестра известного русского философа профессора Л. М. Лопатина, передавая свой разговор с родной сестрой Толстого монахиней матушкой Марией, сообщает очень характерные слова этой монахини о своем любимом брате: «Ведь Левочка какой человек-то был? Совершенно замечательный! И как интересно писал! А вот теперь, как засел за свои толкования Евангелия, сил никаких нет! Верно, всегда был в нем бес...» И Лопатина от себя прибавляет: «Я в этом никогда не сомневалась» (Сообщение И. Бунина в его книге – «Освобождение Толстого», Париж, 1937 г., стр. 125).

Грубые и циничные кощунственные выпады Толстого против Православной Церкви, начавшиеся с конца 70-х годов, все нарастали, и наконец, приняли такие невозможные формы, что вызвали у верующих православных людей ропот на излишнюю терпимость Церкви к хулителю ее и великому еретику Льву Толстому. В 1899 году, 13 марта, в журнале «Нива» начал печататься последний роман Толстого «Воскресенье». 25 декабря того же года роман был закончен.

Приведем несколько цитат из этого романа (главы 39 и 40 первой части), которые переполнили чашу терпения Православной Церкви и заставили Ее поставить вопрос об отлучении Толстого от Церкви.

Слишком мучительно и оскорбительно для православного чувства и слуха звучат нижеприведенные цитаты, но их приходится в небольшом количестве привести для того, чтобы показать всему христианскому и особенно православному христианскому миру, за что был Толстой отлучен от Православной Церкви.

Вот как начинается 39 глава романа «Воскресенье» .... (мы опускаем приводимую далее обширную цитату – таким кощунством исполнено это глумливое изображение таинства Евхаристии).

Далее идет такое же кощунственное описание чтения Акафиста Спасителю...

В 40-й главе Толстой пишет по поводу только что им так кощунственно описанного Богослужения: «Никому из присутствующих не приходило в голову того, что все, что совершалось здесь, было величайшим кощунством (? И. А.) и насмешкой (? И. А.) над тем самым Христом, именем которого все это делается. Никому в голову не приходило того, что золоченый крест с эмалевыми медальончиками на концах, который вынес священник и давал целовать людям, был не что иное, как изображение той виселицы, на которой был казнен Христос именно за то, что Он запретил то самое, что теперь Его Именем (конечно, тоже с малой буквы) совершалось здесь ...»

Воистину, никому в голову не приходило то, что пришло в голову Толстого.

Терпение Церкви истощилось.

20–22 февраля 1901 года состоялось специальное Определение Святейшего Синода. «Святейший Синод, в своем попечении о чадах Православной Церкви, об охранении их от губительного соблазна и о спасении заблуждающихся, имев суждение о графе Льве Толстом и его противохристианском и противоцерковном лжеучении, признал благовременным, в предупреждение нарушения мира церковного, обнародовать, через напечатание в «Церковных Ведомостях», нижеследующее свое Послание:

Божией милостью

Святейший Всероссийский Синод верным чадам Православной Кафолической Греко-Российской Церкви, о Господе радоватися.

Молим вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры, кроме учения, ему же вы научистеся, и уклонитесь от них (Рим.16:17).

Изначала Церковь Христова терпела хулы и нападения от многочисленных еретиков и лжеучителей, которые стремились ниспровергнуть ее и поколебать в существенных ее основаниях, утверждающихся на вере во Христа, Сына Бога Живого. Но все силы ада, по обетованию Господню, не могли одолеть Церкви Святой, которая пребудет неодоленною во веки. И в наши дни, Божиим попущением, явился новый лжеучитель, граф Лев Толстой. Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрекся от воскормившей и воспитавшей его Матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила Вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепла Русь святая. В своих сочинениях и письмах, в множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого отечества нашего, он проповедует с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов Православной Церкви и самой сущности веры христианской; отвергает личного живого Бога, во Святой Троице славимого, Создателя и Промыслителя Вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа – Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человек и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицает божественное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы, Приснодевы Марии, не признает загробной жизни и мздовоздаяния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святого Духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую Евхаристию. Все сие проповедует граф Толстой непрерывно, словом и писанием, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем неприкровенно, но явно пред всеми, сознательно и намеренно отверг себя сам от всякого общения с Церковью Православной. Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Ныне о сем свидетельствуем перед всею Церковью к утверждению правостоящих и к вразумлению заблуждающихся, особливо же к новому вразумлению самого графа Толстого. Многие из ближних его, хранящих веру, со скорбью помышляют о том, что он, на конце дней своих, остается без веры в Бога и Господа Спасителя нашего, отвергшись от благословений и молитв Церкви и от всякого общения с нею.

Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины (2Тим.2:25). Молимтися, милосердный Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй, и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь.

Подлинное подписали:

Смиренный Антоний, митрополит С.-Петербургский и Ладожский.

Смиренный Феогност, митрополит Киевский и Галицкий.

Смиренный Владимир, митрополит Московский и Коломенский.

Смиренный Иероним архиепископ Холмский и Варшавский.

Смиренный Иаков, епископ Кишиневский и Хотинский.

Смиренный Маркел, епископ.

Смиренный Борис, епископ

Жена Толстого графиня София Андреевна Толстая, хотя и была православной, но, очевидно, тогда еще не была достаточно знакома ни с основными догматами Церкви, ни со святыми Канонами Церковными, ни с Историей Православной Церкви, ни со святоотеческой литературой, ни с христианским нравоучением, и, вообще не жила в Церкви (по замечательному выражению Хомякова) , а только заходила в нее, больше же находилась лишь около церковных стен. Только этим и можно объяснить ее внезапную реакцию на Постановление Синода, побудившую ее написать немедленно после, опубликования отлучения резкое непродуманное и некорректное письмо ко Главе Русской Православной Церкви, Первоприсутствующему в Синоде Митрополиту С.-Петербургскому и Ладожскому – Антонию.

24 марта 1901 года, в Петербурге, в № 17 «Церковных Ведомостей», издававшихся при Святейшем Правительствующем Синоде, в неофициальной части, было опубликовано письмо графини С. А. Толстой к Митрополиту Антонию и ответ Митрополита.

Приводим эти письма.

«Ваше Высокопреосвященство! Прочитав вчера в газетах жестокое распоряжение Синода об отлучении от Церкви мужа моего, графа Льва Николаевича Толстого, и увидя в числе подписей пастырей Церкви и Вашу подпись, я не могла остаться к этому вполне равнодушна. Горестному негодованию моему нет пределов. И не с точки зрения того, что от этой бумаги погибает духовно мой муж: это не дело людей, а дело Божие. Жизнь души человеческой с религиозной точки зрения никому, кроме Бога, не ведома и, к счастью, не подвластна. Но с точки зрения той Церкви, к которой я принадлежу и от которой никогда не отступлю, которая создана Христом для благословения именем Божьим всех значительнейших моментов человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских... которая громко должна провозглашать закон любви, всепрощения, любовь к врагам, к ненавидящим нас, молиться за всех – с этой точки зрения для меня непостижимо распоряжение Синода. Оно вызовет не сочувствие (разве только «Московских Ведомостей»), а негодование в людях и большую любовь и сочувствие Льву Николаевичу. Уже мы получаем такие изъявления – и им не будет конца – от всего мира. Не могу не упомянуть еще о горе, испытанном мною от той бессмыслицы, о которой я слышала раньше, а именно: о секретном распоряжении Синода священникам не отпевать в церкви Льва Николаевича в случае его смерти. Кого же хотят наказывать? – умершего, не чувствующего уже ничего человека, или окружающих его, верующих и близких ему людей? Если это угроза, то кому и чему? Неужели для того, чтобы отпевать моего мужа и молиться за него в церкви, я не найду – или такого порядочного священника, который не побоится людей перед настоящим Богом любви, или непорядочного, которого я подкуплю для этой цели большими деньгами? Но мне этого и не нужно. Для меня Церковь есть понятие отвлеченное, и служителями ее я признаю только тех, кто истинно понимает значение Церкви. Если же признать Церковью людей, дерзающих своею злобой нарушить высший закон – любовь Христа, то давно бы все мы, истинно верующие и посещающие церковь, ушли бы от нее. И виновны в грешных отступлениях от Церкви не заблудившиеся, ищущие истину люди, а те, которые гордо признали себя во главе ее, и вместо любви, смирения и всепрощения, стали духовными палачами тех, кого вернее простит Бог за их смиренную, полную отречения от земных благ, любви и помощи людям жизнь, хотя и вне Церкви, чем носящих бриллиантовые митры и звезды, но карающих и отлучающих от Церкви, пастырей ее. Опровергнуть мои слова лицемерными доводами легко. Но глубокое понимание истины и настоящих намерений людей – никого не обманет.

26 февраля 1901 г.

Графиня София Толстая

Письмо это широко известно. Его привела и Александра Львовна Толстая, дочь Толстого, в своем 2-х томном труде «Отец», Издательство имени Чехова, Нью-Йорк. 1953 г. А мудрый, спокойный, корректный, глубокомысленный и душевно-тактичный ответ митрополита Антония (Вадковского) – обычно нигде не приводится. Не привела его и Александра Львовна. Это лежит на ее совести. Надо выслушать и другую сторону, т.е. суждение Православной Церкви устами Ее Первосвятителя.

Поэтому – приводим ответ митрополита Антония.

«Милостивая Государыня графиня Софья Андреевна!

Не то жестоко, что сделал Синод объявив об отпадении от Церкви Вашего мужа, а жестоко то, что он сам с собой сделал, отрекшись от веры в Иисуса Христа, Сына Бога Живого, Искупителя и Спасителя нашего. На это-то отречение и следовало давно излиться Вашему горестному негодованию. И не от клочка, конечно, печатной бумаги гибнет муж Ваш, а от того, что отвратился от Источника жизни вечной. Для христианина немыслима жизнь без Христа, по словам Которого «верующий в Него имеет жизнь вечную и переходит от смерти в жизнь, а неверующий не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем» (Ин.3:15–16,36; 5:24), и потому об отрекающемся от Христа одно только и можно сказать, что он перешел от жизни в смерть. В этом и состоит гибель Вашего мужа, но и в этой гибели повинен он сам один, а не кто-либо другой. Из верующих во Христа состоит Церковь, к которой Вы себя считаете принадлежащей, и для верующих, для членов своих Церковь эта благословляет именем Божиим все значительные моменты человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских, но никогда не делает она этого и не может делать для неверующих, для язычников, для хулящих имя Божье, для отрекшихся от нее и не желающих получать от нее ни молитв, ни благословений, и вообще для всех тех, которые не суть члены ее. И потому, с точки зрения этой Церкви, распоряжение Синода вполне постижимо, понятно и ясно, как Божий день. И закон любви и всепрощения этим ничуть не нарушается. Любовь Божия безконечна, но и она прощает не всех и не за все. Хула на Духа Святого не прощается ни в сей, ни в будущей жизни (Мф.12:32). Господь всегда ищет Своею любовью, но человек иногда не хочет идти навстречу этой любви и бежит от лица Божия, а потому и погибает. Христос молился на кресте за врагов Своих, но и Он в Своей первосвященнической молитве изрек горькое для любви Его слово, что погиб сын погибельный (Ин.17:12). О Вашем муже, пока жив он, нельзя еще сказать, что он погиб, но совершенная правда сказана о нем, что он от Церкви отпал и не состоит ее членом, пока не покается и не воссоединится с нею. В своем послании, говоря об этом, Синод засвидетельствовал лишь существующий факт, и потому негодовать на него могут только те, которые не разумеют, что творят. Вы получаете выражения сочувствия от всего мира. Не удивляюсь сему, но думаю, что утешаться тут Вам нечем. Есть слава человеческая, и есть слава Божия. «Слава человеческая как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее отпал; но слово Господне пребывает во век» (1Петра1:24–25). Когда в прошлом году газеты разнесли весть о болезни графа, то для священнослужителей во всей силе встал вопрос: следует ли его, отпавшего от веры и Церкви, удостаивать христианского погребения и молитв? Последовали обращения к Синоду, и он в руководство священнослужителям секретно дал и мог дать только один ответ: не следует, если умрет, не восстановив своего общения с Церковью. Никому тут никакой угрозы нет, и иного ответа быть не могло. И я не думаю, чтобы нашелся какой-нибудь, даже непорядочный, священник, который бы решился совершить над графом христианское погребение, а если бы и совершил, такое погребение над неверующим было бы преступной профанацией священного обряда. Да и зачем творить насилие над мужем Вашим? Ведь, без сомнения, он сам не желает совершения над ним христианского погребения? Раз Вы, живой человек, хотите считать себя членом Церкви, и она действительно есть союз живых, разумных существ во имя Бога Живого, то уж падает само собой Ваше заявление, что Церковь для Вас есть понятие отвлеченное. И напрасно Вы упрекаете служителей Церкви в злобе и нарушении высшего закона любви, Христом заповеданной. В синодальном акте нарушения этого закона нет. Это, напротив, есть акт любви, акт призыва мужа Вашего к возврату в Церковь и верующих к молитве о нем. Пастырей Церкви поставляет Господь, а не сами они гордо, как Вы говорите, признали себя во главе ее. Носят они бриллиантовые митры и звезды, но это в их служении совсем не существенное. Оставались они пастырями, одеваясь и в рубище, гонимые и преследуемые, останутся таковыми и всегда, хотя бы и в рубище пришлось им опять одеться, как бы их ни хулили и какими бы презрительными словами ни обзывали.

В заключение прошу прощения, что не сразу Вам ответил. Я ожидал пока пройдет первый острый порыв Вашего огорчения. Благослови Вас Господь и храни, и графа – мужа Вашего – помилуй!

Антоний, митрополит С.-Петербургский».

Александра Львовна Толстая, в своем 2-х томном труде «Отец» (Издательство имени Чехова, Нью-Йорк, 1953 г.) как мною было указано выше, не привела этого письма митрополита Антония, а ограничилась лишь двумя строчками: «Ответ митрополита Антония не удовлетворил Софью Андреевну, Толстой же просто не стал читать его».

Сначала Толстой не хотел отвечать на вышеуказанное постановление Синода, но потом, 4 апреля 1901 г., все-таки ответил. «Ответ Синоду» широко известен и приводить его полностью нет никакой надобности. Поэтому приведем только те места, где Толстой, несмотря на свое возмущение, сам обличает себя и признает главные пункты обвинения, за которые Православная Церковь должна была его отлучить.

«То, что я отрекся от Церкви, называющей себя Православной» – пишет Толстой в своем «Ответе» – «это совершенно справедливо».

«То, что я отвергаю непонятную Троицу, не имеющую никакого смысла в наше время басню о падении первого человека, кощунственную (?. И. А.) историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо».

«Сказано также, что я отвергаю все таинства. Это совершенно справедливо».

«Верю я в то, что воля Бога яснее, понятнее всего выражена в учении человека Христа, которого понимать Богом и которому молиться, – считаю величайшим кощунством».

«И я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей, и мертвое мое тело убрали бы поскорей, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым».

В 1902 г. (через год после отлучения) Толстой написал кощунственную легенду – «Разрушение и восстановление ада». Вот что написала по поводу этой легенды жена Толстого, Софья Андреевна, в своем «Дневнике»:

«Это сочинение пропитано истинно дьявольским духом отрицания, злобы, глумления надо всем на свете, начиная с Церкви... А дети – Саша, еще неразумная, и Маша, мне чуждая – вторили адским смехом злорадствующему смеху их отца, когда он кончил читать свою чертовскую легенду, а мне хотелось рыдать...»

В том же 1902 году Толстой написал свое знаменитое «Обращение к духовенству», полное такого циничного кощунства, что даже в Советской России оно напечатано только однажды и то, только в 90-томном Полном собрании сочинений, (именно в 34 томе), которое доступно лишь для специалистов, ученых филологов. Заграницей и «Легенда о восстановлении ада» и «Обращение к духовенству» были напечатаны в пресловутом берлинском издании Генриха Каспари. На это «Обращение» откликнулся приснопамятный батюшка о. Иоанн Кронштадтский. Смиреннейший и чистейший любвеобильный иерей Божий никогда и ни о ком не писал с таким необычайным гневом, как о Толстом.

Вот слова о. Иоанна Кронштадтского из его «Дневника».

«Толстой думает, говорит и пишет на почве безбожия и полного отрицания всего того святого, что носит в себе печать богооткровенности; гордость, самомнение, самообожание, презрение к Самому Богу и Церкви, – вот его первооснова; другого основания у него нет. Пред нами софист, и несведущий в истинах веры, не испытавших на себе спасительности веры Христовой легко может он отвлечь от истинной веры и ввести в пагубное неверие.. Под живым впечатлением отлучения от Церкви он решился забросать ее, сколько можно, грязью, и все священное писание Ветхого и Нового Завета, все богослужение, все таинства и особенно духовенство всех Церквей. Толстой, исказив смысл Евангелия, исказил смысл Ветхого Завета и искаженные события передает в насмешливом тоне, подрывая в читающих всякое уважение к святому писанию; над всем, что дорого для христианина, на что он привык смотреть с детства с глубоким благоговением и любовью, как на Слово Божье, он дерзко насмехается.

«Толстой переносит свои поругания на духовенство, на Церковь, на св. Писание Ветхого и Нового Завета и на Самого Господа, и говорит: «была ли такая вредная книга в мире, наделавшая столько зла, как книга Ветхого и Нового 3авета». Это прямо относится к толстовским сочинениям, не было вреднее их; Ренаны, Бюхнеры, Шопенгауеры, Вольтеры, – ничто в сравнении с нашим безбожным россиянином Толстым. Написанное Толстым в «Обращении» – с точки зрения христианской – одно безумие». (См. книгу «Отец Иоанн Кронштадтский и граф Лев Толстой» (Джорданвилль, 1960 г.).

4 января 1908 г. в Ясную Поляну приехал священник Троицкий. После его отъезда, в столовой, во время обеда, Толстой стал рассказывать об его посещении. По его словам священник сказал ему, что церковные обряды – это скорлупа на яйце. Если прежде времени сколупнуть скорлупу, то цыпленок не выведется.

«Я сказал ему», продолжал Толстой, «что скорлупа – это тело, цыпленок – это дух, а ваше учение – это дерьмо на скорлупе. Он очень обиделся. Я еще резче сказал...»

20 января 1909 г. Толстого посетил тульский епископ Парфений. В своем «Дневнике», после посещения архиерея, Толстой, между прочим, написал: «...Особенно неприятно, что он просил дать ему знать, когда я буду умирать. Как бы не придумали они чего-нибудь такого, чтобы уверить людей, что я «покаялся» перед смертью. И потому заявляю, кажется, повторяю, что возвратиться к Церкви, причаститься перед смертью я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому все, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении – ложь... Повторяю при этом случае и то, что похоронить меня прошу так же без так называемого богослужения, а зарыть тело в землю, чтобы оно не воняло». (Бирюков. Цитирую по книге Архим. Иоанна (ныне Епископа Иоанна Шаховского) – «Толстой и Церковь», Берлин, 1939 г.)

А. Н. Назаров, в своей книге на английском языке «Толстой, этот непостоянный гений» (Нью-Йорк, 1929 г.) приводит характерную фразу Толстого: «Чудеса? Воскресение из мертвых? Ах, не понимаете вы разве, что все это выдумка современников и, особенно, этой... Магдалины?» («Мы затрудняемся воспроизвести кощунственные слова Толстого» – прибавляет проф. И. М. Концевич, по чрезвычайно ценной книге которого мы цитируем указанную фразу. См. И. М. Концевич – «Истоки душевной катастрофы Л. Н. Толстого», Мюнхен, 1960 г.).

Мать-Церковь Православная со слезами гнева любви отлучила великого богохульника Толстого в 1901 г. за кощунственные 39 и 40 главы «Воскресенья», а так же и за другие его циничные кощунства Церковь не могла не отлучить того, кто себя сам, отлучил от своей Матери-Церкви и хамски поглумился над Ней. Конкурировать в этих кощунственных глумлениях с Толстым может только Ленин. И, тем не менее, когда Толстой смертельно заболел и умирающий лежал на станции Астапово, Мать-Церковь, в лице своего первоиерарха, митрополита Антония (Вадковского), и святых Оптинских старцев, Сама пришла к одру умирающего великого еретика и с великой скорбью ждала одного только слова «каюсь», чтобы простить все и принять его в свое любвеобильное лоно. Митрополит Антоний прислал в Астапово телеграмму (№ 170 из Петербурга, 4 ноября 1910 г. 11.40 утра): «С самого первого момента Вашего разрыва с Церковью я непрестанно молился и молюсь, чтобы Господь возвратил Вас к Церкви. Б. м. Он скоро позовет Вас на Суд Свой, и я Вас больного теперь умоляю, примиритесь с Церковью и православным русским народом. Благослови и храни Вас Господь. Митрополит Антоний».

Эта телеграмма, по распоряжению Александры Львовны, Толстому не была передана. На запрос Оптинского старца о. Иосифа о возможности приезда, по распоряжению Александры Львовны было отвечено: «Семья просит не приезжать. Видеть невозможно». Приехавшие из Оптиной старец Варсонофий и иеромонах Пантелеймон (врач) – к Толстому допущены не были.

7 ноября, 7.10 утра игумен старец Варсонофий телеграфировал епископу Вениамину Калужскому: «Гр. Толстой скончался сегодня 7 ноября в 6 час. утра... Умер без покаяния. Меня не пригласили».

В другой телеграмме игумен Варсонофий сообщал: «Согласно воле графа, тело его будет перевезено завтра в Ясную Поляну и погребено без церковных обрядов в саду».

Когда старца Варсонофия окружили корреспонденты и просили: «Ваше интервью, батюшка?» – старец ответил им: «Вот мое интервью, так и напишите: «Хотя он и Лев, но не мог разорвать кольца той цепи, которою сковал его сатана».

Мало кому известно, что первым актом так называемой «Живой Церкви» в Советской России, под председательством архиепископа Евдокима, – было присоединение Толстого к «Церкви».

Между прочим, в квартире начальника станции Астапово, И. И. Озолина, где умирал Толстой, не было икон, так как Озолин был лютеранин.

Только одна Софья Андреевна, жена Толстого, крестила его и страдала от невозможности служения панихид.

О тяжелых переживаниях сестры Толстого, матушки Марии, монахини Шамординского монастыря, пишет в своих воспоминаниях сын Толстого Илья Львович.

«Очень, тяжёлое испытание перенесла тетя Маша, когда старец Иосиф, у которого она была на послушании, запретил ей молиться об умершем брате, отлученном от Церкви... Неизвестно, чем бы кончился у нее этот душевный конфликт, если бы ее духовник, старец Иосиф, очевидно понявший ее нравственную пытку, не разрешил ей молиться о брате, но не иначе, как келейно, в одиночестве, для того, чтобы не вводить в соблазн других».

Вопрос о молитвах за еретиков, за отлученных, за самоубийц, – вопрос трудный, особенно когда его поднимают близкие родные. Оптинский старец Леонид (умерший в 1841 году) дал такое наставление своему ученику, обратившемуся к нему за утешением по случаю смерти его отца, последовавшей от самоубийства: «Молись преблагому Создателю, исполняя долг любви и обязанности сыновней».

– Но каким образом молиться за таковых? – спросил послушник.

– По духу добродетельных и мудрых так: «Взыщи, Господи, погибшую душу отца моего, и, аще возможно есть, помилуй! Неисследимы судьбы Твои. Не постави мне в грех сей молитвы. Но да будет святая воля Твоя».

Очевидно такой же, или подобной ей, молитвой, конечно только келейной, и разрешил молиться сестре Толстого, о «погибшей душе» ее брата, старец оптинский иеромонах Иосиф.