Отдел I. Биография Леонтия Византийского и его литературные труды

Характеристические черты эпохи Леонтия Виз. Некоторые признаки сочинений Леонтия, говорящие за принадлежность автора их к VI-му веку. Разделение восточной и западной церкви в конце V-го и начале VI в. Причины, обусловившие это разделение. Усиление монофиситства после Халкидонского собора в связи с изменчивой политикой императорской власти. Церковные нестроения и волнения на этой почве – в Константинополе, Иерусалиме, Александрии. Заслуги монашества в деле победы православия над еретиками и сектантами. Спор теопасхитский. Личность имп. Иустиниана и черты его религиозно-церковной деятельности. Оригенистическое движение. Спор о трех главах. Соображения в пользу возможности помещения Леонтия Виз. в числе деятелей охарактеризованной эпохи.

Эпохою Леонтия Византийского можно и должно считать шестой век нашей эры. Почти с несомненным также правом можно еще ограничить этот период собственно для развертывающейся деятельности Леонтия временем царствования в Византийской империи императора Иустиниана. Воспроизведем здесь в кратких чертах движение идей того времени в связи с главными фактами церковно-исторической жизни. Таким предварительным очерком мы избавим себя от необходимости постоянно отвлекаться в сторону различных пояснений при дальнейшем изложении биографии нашего автора.

Постольку, поскольку сочинения Леонтия отразили на себе дух и события своего времени, а они не лишены такого отпечатка, можно заключить, что в то время церковь находилась в острой борьбе с многочисленными ересями, из которых главными были: несторианство и монофиситство с их подразделениями, что в то время общество переживало серьезный момент, характеризующийся необычайным волнением умов, партийными разделениями, тревожным исканием выхода из создавшегося тяжелого положения в церкви и государстве. В такие моменты спасительным якорем от окончательной разрухи обыкновенно является объединение общества во имя одного какого-либо обще-приемлемого принципа, воодушевление каким-нибудь общепризнанным фактом. Таким принципом и фактом в эпоху Леонтия служить Халкидонский вселенский собор и его ὃρος – догматическое определение о Лице Иисуса Христа. Доказательство непререкаемой истинности этого вероoпpeдeлeния и вселенского значения Халкидонского собора составляет душу всех сочинений Леонтия. А так как о пятом вселенском соборе, признавшем четвертый собор в одинаковом достоинстве с первыми тремя, а на отвергающих его догматическое определение положивший анафему, у Леонтия нет никакого, ни прямого, ни косвенного упоминания, то временем его жизни и литературной деятельности можно указать лишь первую половину шестого века. В каком положении и состоянии представляется нам христианская кафолическая церковь в эту эпоху?

Прежде всего нужно отметить, что христианская церковь встретила шестой век при самых тяжелых и несчастных обстоятельствах: кафолическое единение церкви, дотоле свято соблюдавшееся, было нарушено разделением между западной и восточной ее половинами. Разделившиеся церкви прекратили взаимное общение, а главные их представители, римский папа на западе и константинопольский патриарх на востоке, анафематствовали и перестали поминать друг друга при совершении св. Евхаристии, (вычеркнули имена друг друга из диптихов). При встрече с таким прискорбным явлением сам собою напрашивается вопрос: какие же причины вызвали эту церковную схизму, чему она обязана своим возникновением?

Чтобы ответить на этот сложный вопрос нужно припомнить вкратце весь ход событий, начиная с Халкидонского собора. Не смотря на то, что этот собор был одним из многочисленных, по своему составу, что все дело на нем велось в духе свободы и крайней осторожности¹⁶, что определение его было принято всеми участниками единодушно и единогласно при общем ликовании, не смотря на все это, тотчас же после собора сначала в Палестине, а потом в Египте и так далее Халкидонский собор стали отвергать, как вселенский, и его догмат стали трактовать, как ересь, новое несторианство. Причина особенного распространения и дальнейшего усиления этого зла зависела, с одной стороны, от нетвердости религиозных убеждений у представителей высшей духовной власти – епископов¹⁷, а также у монахов, игравших тогда самую выдающуюся роль в религиозно-церковной жизни, с другой стороны, от изменчивой церковной политики светской власти, которая имела такое доминирующее значение вообще в восточной церкви.

В самом деле, после кратковременного царствования ими. Маркиана (450 457) вступил на престол византийский Лев I (457 – 474), который, хотя сам все время держался определений Халкидонского собора и считал его вселенским, но не мог тем повлиять на развитие антихалкидонского движения. Это движение выросло в грозную силу, так что он должен был произвести опрос епископов, относительно законности Халкидонского собора и православности его догматического определение. Правда, почти все епископы высказались в утвердительном смысле, но император не мог не сознавать, что эти ответы не были вполне искренними. Дальнейший ход событий доказал это с несомненностью.

Император Василисик (476 – 477), насильственно захвативший царский трон у имп. Зинона, непосредственного преемника Льва I, сразу понял, что в государстве монофиситы сильнее православных, и потому издал свой «΄ Εγκύκλιον», в котором Халкидонский собор был признан еретическим, предан анафеме вместе с его источником – томосом паны Льва¹⁸. Но узурпатор не рассчитал, что низы народные стоят за Халкидонский собор и потому, не смотря на поспешно изданный им «΄ Αντεγκύκλιου». во время поднявшегося народного волнения ему пришлось поплатиться престолом и жизнью¹⁹. Свергнувшему его имп. Зинону нужно было бы хорошо запомнить этот урок, но у него не хватило ни тактичности, ни уменья повести соответствующую моменту политику. Он увлекся мыслью о присоединении к церкви всех сектантов и с этой целью издал в 482 году свой печальной памяти ΄ Το ένωτικόν, который не только игнорировал Халкидонский собор, но и предавал анафеме тех, кто мыслит согласно с Халкидонским собором, учение же о Лице И. Христа он излагал в выражениях и терминах первых трех соборов²⁰. ΄ Ενωτικόν никого не удовлетворил и не только не принес умиротворения для церкви, но еще более усилил церковные раздоры и нестроения. Этот же документ ближайшим образом послужил и причиною церковной схизмы между востоком и западом. Именно, римский папа, считая себя исключительным хранителем истины и судиею всех в делах веры, опротестовал ΄ Ενωτικόν, почти всеми восточными епископами уже принятый и подписанный, объявил его еретическим и предал согласных с ним анафеме. Так поступил Феликс III в 484 году и с того времени наступило тридцатипятилетнее разделение восточной церкви с западной.

Идейное настроение востока за этот период рисуется близким к анархическому. «Наступила такая смута, по выражению Гарнака, какой никогда не бывало прежде. Люди, которые употребляли одни и те же христологические формулы, сторонились друг друга и ожесточались друг против друга, ибо мыслили разное под одними и теми же словами»²¹. Воцарение императора Анастасия (491 – 518 г.) подавало в начале надежды на перемену к лучшему. Но он скоро оказался одним из числа τῶν διακρινομένών, т. е. колеблющихся, но выражению автора книги De sectis²², и начал всячески потворствовать монофиситам. Противо-халкидонская пропаганда приняла непозволительно широте размеры в виду того, что борцов за Халкидонский собор император прямо смещал и ссылал, (Евфимий и Македоний, патр. Константинопольские). А вдали от столицы, в Александрии и Сирии монофиситство развивалось столь свободно и широко, что православие боялось заявлять о себе. В начале шестого века на историческую сцену выступили горячие и талантливые поборники монофиситства: Ксенай (Филоксен, еп. иерапольский) и Севир (монах, потом патриарх антохийский). С дозволения императора они составили соборы в Антиохии (508 509 г.) и в Сидон (511 – 512 г.), на которых халкидонский догмат был отвергнут и последователи его, в том числе и патр. антйохийский Флавиан были осуждены. Возведенный в сан патриарха антиохийского за ревностную пропаганду монофиситства, Севир почел своим долгом приложить еще большее усердие в том же направлении. Чувствуя за собою силу и власть императора, он без стеснения анафематствовал Халкидонский собор, отлучал его исповедников от церкви и заменял своими единомышленниками²³.

В Палестине и, в частности, в Иерусалиме напору монофиситской волны сильно противостоял патриарх Илия, но и он в конце концов по проискам монофиситов был отправлен в ссылку (516 г.). Деятельную помощь монофиситской партии здесь оказывала проживавшая в Иерусалиме вдова (имп. Феодосия) – императрица Евдокия, тратившая огромные суммы на дело пропаганды²⁴. И хотя Евдокия, благодаря влиянию на нее преп. Евфимия, сознала свое заблуждение, обратилась на путь халкидонской веры и подействовала в таком же направлении на других²⁵, однако монофиситство уже взяло перевес над православными, и последним волей-неволей приходилось уступать и молчаливо терпеть.

Египет с его главным центром Александрией во время правления имп. Анастасия служил главным гнездом, куда слетались, где учились и откуда расходились вожди и деятели монофиситства. В начале VI в. здесь сформировалась секта акефалов, строгих монофиситов, образовавших особую общину, отделившуюся от александрийского патриарха Петра Монга, который держался Енотикона и, хотя толковал его по-монофиситски, даже анафематствовал Халкидонский собор, однако не избегал общения и сношения с Константинопольскими синодитами. С Монгом остались в общении монофиситы более умеренные и миролюбиво настроенные. Вообще, в Александрии и Египте, как нигде, монофиситство чувствовало себя свободно. Вот почему, иногда при имп. Иустине I (518 – 527), воцарившемся после Анастасия, началось строгое гонение на монофиситов, то последние потянулись широким потоком в Египет. Туда убежал и Севир, которого подвергли пытке и грозили сослать в ссылку²⁶, вместе с многочисленными своими приверженцами. Появление здесь Севира сопровождалось новым волнением в монофиситском мире. Именно, возник у Севира с Иулинаном, еп. галикарнасским, спор относительно тленности тела И. Христа, при чем Иулиан, как более строгий монофисит, стоял за нетленность и со своими последователями выделился в особую общину.

Но говоря о широком распространении монофиситства в восточной церкви, о гласном и негласном покровительстве ему светских и духовных властей, нельзя думать, чтобы в среде православных в то же самое время не было людей стойких и преданных православной истине и ее провозвестнику – Халкидонскому собору. В Константинополе таковыми хотели быть монахи – неусыпающие ( άκοίμητοι). В Палестине такую же роль играли монахи – -савваиты и синаиты. Палестинские монахи из своей среды дали в особенности многих и высоких поборников православия, каковы: Евфимий и его ученики: Савва Освященный и Феодосий²⁷. Они за свою святость и глубокий опыт в церковно-религиозной жизни пользовались заслуженною славою и непоколебимым авторитетом у своих современников. Об них знали не только на той территории, на которой они жили или «процветали», по характерному выражению древних памятников, а далеко за ее пределами, на пространстве всей восточной церкви и даже на западе. Свое благотворное влияние они оказывали как на рядовых мирян, так и на венценосцев, как на современников своих, так и на многие поколения потомков. И не об особых только избранниках, но и вообще о монашестве восточном нужно сказать, что в эпоху вселенских соборов оно принимало самое горячее и деятельное участие в религиозных движениях, что оно весьма много способствовало благополучному разрешению сложных вопросов и выяснению истины. Монашество в своих тихих обителях сосредоточило богословское просвещение, покупкой и собственной перепиской оно копило и умножало книжные богатства. Пусть из среды того же монашества являлись и еретики, в роде Евтихия, Севира и др., но это только лишний раз подтверждает то, что монашество не было равнодушным к религиозным, вопросам, живо реагировало на них и выделяло иногда таких фанатичных людей, которые не могли удержаться в границах должного и впадали в крайности, в ереси.

Хорошей иллюстрацией ко всему сказанному нами о значении монашества в описываемую нами эпоху могут служить теопасхитский и оригенистический споры, в которых восточное монашество принимало самое видное и деятельное участие.

Первый спор имел место при имп. Иустине и возник на почве различного понимания формулы: «один из Св. Троицы пострадал плотью» (ἓ να τῆς άγίας Τριάδος πεπονθέναι σακί), или в латинском чтении: unum е Trinitate erucifixuin esse). Эта формула употреблялась в церкви и в богословской литературе давно²⁸, и она не возбуждала никаких сомнений и перетолкований, если только в ней под словом ἓ να твердо признавали второе Лицо Св. Троицы – Иисуса Христа, воплотившегося и вочеловечившегося Сына Божия. Нечего и говорить, что с Халкидонским догматом она оказалась при таком понимании в полном согласии. Но этой же формулой в ином уже, конечно, толковании воспользовались монофиситы для популяризации своих идей. Особенное усердие в этом недостойном деле проявил Петр Кнафевс (Фулло), патр. антиохийский. Он стал публично учить, что «одно (Лицо) из несотворенной и нераздельной Троицы пострадало», умалчивая о том, кто это – «одно», т. е. какое это из Лиц Св. Троицы, воплощенное ли Оно и каковым Оно стало по воплощении. Вместе с тем в Трисвятом на богослужении он сделал вставку: «распныйся за ны» – ό σταυρωθείς δι΄ ήμᾶς, которая быстро вошла во всеобщее употребление на востоке. Римские епископы (особенно Феликс), осведомленные об этом богослужебном нововведении, много писали по этому поводу и выражали справедливое опасение, что означенной прибавкой проповедуется многобожие, отрицается единосущие Лиц Св. Троицы, воплощение Сына, воскрешаются ереси манихеев и савеллиан²⁹. Несомненно одно, что сам Кнафевс хотел своей прибавкой внести в православное понимание воплощения И Христа монофиситскую идею о μία φύσις во Христе: Христос пострадал за нас одною Своею Божественною природою, ( θεός πάσχει – отсюда теопасхизм), особой человеческой природы после воплощения Христос уже не имел.

По странной иронии судьбы та же самая теопасхитская формула оказалась весьма пригодной и несторианам для пропаганды ими своего учения. После Халкидонского собора несториане почти совсем стушевались. Халкидонский догмат о том, что Христос есть Единый Сын и Единое Лицо и что нельзя разделять Его вообще ни на одно мгновение на две личности, на два Сына, отнял у несториан всякую опору в их учении. Но с тех пор, как пошло в гору в своем развитии монофиситство, несториане почувствовали, что и для них не все еще потеряно. Успех монофиситов в перетолковании догматических выражений о Христе научил и их употребить такой же прием для проведения своих взглядов. И вот мы видим, что несториане повертывают теопасхитскую формулу в том смысле, что в ней говорится о Христе, состоящем из двух отдельных лиц: Сына Божия, который есть είς τῆς άγίας Τριάδος ἃγιος ίσχυρός, и Сына Человеческого, который есть παθητός σαρκί, ό σταυρωθείς δι΄ ήμᾶς. В возникшей по поводу такой интерпретации полемике православных с несторианами снова стали обсуждаться вопросы о числе Лиц Св. Троицы, об их взаимоотношении и т. д. вопросы тринитарного характера. Осторожность и благоразумие требовали отказаться от такой двусмысленной формулы, в которую можно вкладывать несколько пониманий. А в действительности происходило как раз наоборот. Теопасхитскую формулу одобряли к употреблению целые соборы, как-то: Константинопольский – 483 г. и другой таковой же 518 г., ее признавали константинопольские патриархи: Акакий, Македонии и др.

Решительным моментом в судьбе теопасхитской формулы было начало царствования Иустина, когда в столицу прибыли скифские монахи по предводительством и покровительством знаменитого полководца Виталиана. Виталиан настоял пред Иустином на восстановлении церковного общения с западом, состоявшемся в 519 году, и на предоставлении православным господственного положения³⁰. Этот факт послужил толчком к целому ряду новых движений. Скифские монахи, имея в виду борьбу с монофиситами, избрали своим девизом теопасхитскую формулу, которой они и придавали тот смысл, что одно из Лиц Св. Троицы, т. е. Ипостасный Сын Божий, пострадал Своею плотью, т. е. человеческою природою, соединившеюся в Нем с Его Божеством. Однако, то самое обстоятельство, что и монофиситы ничего не имели против данной формулы, конечно, в своем толковании, поставило скифских монахов под подозрение, не суть-ли они скрытые евтихианисты. Противниками их выступили в особенности акимиты. Естественно, что в завязавшейся горячей полемике эти последние казались несторианствующими, как настаивавшие на дифиситизме. Скифские монахи искали себе помощи в императорском сановнике – полководце Виталиане, а чрез него в высших придворных сферах. Но они не только не нашли этой помощи, а вызвали против себя оппозицию. На состоявшемся по поводу жалобы скифских монахов заседании патриарха Иоанна и папских легатов домогательство их о признании православною теопасхитской формулы признано было неосновательным³¹. И даже после того, как один из этих монахов Иоанн Максентий написал два сочинения для оправдания своей формулы³² эта последняя не получила одобрения ни от папских легатов, ни от константинопольской духовной власти. Дело клонилось к тому, что в Константинополь их стали трактовать, как еретиков. Тогда для восстановления своей репутации, они отправились в Рим, где и стали добиваться у римского папы признания православным своего учения и своей излюбленной формулы. Папа не склонен был удовлетворить них. Монахи в свою очередь потеряли терпение и стали объяснять нерешительность римского папы его сочувствием несторианизму³³. В результате получилось то, что скифских монахов выслали из Рима, заклеймивши именем евтихианистов.

Царствование Иустина, заявившего себя синодитом ( τῶν συνοδιτῶν ὃντος)³⁴ и во всем принявшего сторону православных, обещало принести желательный мир церкви и положить конец распространению ересей. Надежды, однако, не сбылись. Поборник православия – Виталиан был коварно умерщвлен. Если причину этого печального факта и не относить на счет самого императора, как то делает Евагрий³⁵, все-таки этот факт обнаружишь враждебное настроение и активное выступление против православных. Действительно, скоро вернулись прежние времена. Этому до некоторой степени способствовали страшные бедствия, происходившие в Византийской империи: пожары в Константинополе, землетрясения в Антиохии, Финикии и проч. Монофиситы и несториане указывали на эти бедствия, как на Божие наказание за нечестие императора. Это оказало свое действие на высшие сферы власти и сектанты получили почти полную свободу распространять свои лжеучения.

То, чего не смог осуществить Иустин, поставил себе целью его преемник импер. Иустиниан I (527 – 565). Последний задался очень широкими планами государственных преобразований на началах тесного единения и сплочения всех государственных элементов. Хорошо понимая, что религиозно-церковное единство составляет самую главную опору его трона и залог успешности всех его мероприятий, он неустанно в течение всего своего продолжительного царствования стремился к нему. Но уже потому, что Иустиниан смешал высокие и идеальные цели религиозно-церковной жизни с своей государственной политикой, преследовавшей задачи далеко не всегда совместимые с христианским идеалом, потому его деятельность не принесла и не могла принести надлежащих плодов. При многих хороших качествах Иустиниан не отличался твердостью воли и самостоятельностью в своих действиях. На него легко приобретали влияние посторонние люди и делали его игрушкой в своих руках. В особенности огромное влияние на него и его церковно-государственные дела имела его супруга – царица Феодора, которую он официально утвердил своим сотоварищем и соправителем. Феодора была несомненно очень одаренной и талантливой женщиной и ее вмешательство в государственные дела не могло не быть полезным. Это сознавал сам Иустиниан и, по предположению Евагрия³⁶ он намеренно даже распределил с ней роли по управлению, дабы лучше достичь намеченных целей. Симпатии императрицы склонялись в сторону монофиситов, и она, не считаясь с планами своего супруга, оказывала им самое реальное покровительство. Зная хорошо даровитых вождей этой партии, она проводила их на высшие иерархические должности и служебные посты. Так по ее милости константинопольским патриархом оказался Анфим, а в Александрии Феодосии, – оба скрытые монофиситы. Благодаря ей и новому патриарху было введено в употребление за богослужением пение трисвятого с монофиситской прибавкой – «распныйся за ны». Наконец, не без ее содействия был вызван из своего заточения глава монофиситов Севир и ему предоставлено было право свободного проживания и проповедования в столице Византии. Благоволение к монофиситству вообще и к его севирианской секции в особенности со стороны царицы Феодоры подало повод и другим сектантским общинам, как напр. несторианству, также возобновить свою пропаганду. В монастыре акимитов, под самым Константинополем³⁷, и в обителях Палестины, под самым Иерусалимом³⁸, оказались несторианствующие монахи, старавшиеся пробраться к царскому двору для снискания себе милостей.

Вредная вообще для церковного мира деятельность царицы Феодоры могла бы стать совершенно гибельною, если бы она не парализовалась время от времени благодетельными выступлениями в пользу церкви и православия самого Иустиниана. Будучи и сам недурным богословом, живо интересовавшимся решением спорных вопросов, Иустиниан нередко устраивал специальные диспуты православных с сектантами, с целью выяснить истину и посрамить ее противников. Таковы – состязания православных с севирианами, происходившие во дворце императора в 531 – 533 годах. С тою же целью был созван Иустинианом поместный собор в Константинополе в 536 году при патриархе Минне, которого император поставил своею властью на место монофисита Анфима.

Весьма характерным показателем ревности Иустиниана о православии и искоренении ересей служит тот факт, что он и сам питал глубокое уважение к Халкидонскому собору и его догматическому определению, и других старался всеми силами довести до сознания его истинности и вселенского значения. Он повелел ввести в церковном богослужении особый обряд, напоминавший всем о вселенском значении Халкидонского собора³⁹ наравне с предшествовавшими соборами. При таком положении вещей еретики начинают постепенно изнемогать в борьбе против православия и отступать с занятых позиций. К концу Иустинианова царствования все более и более развивается среди несториан и монофиситов движение к выселению из центра империи на окраины: в Персию, Армению, Аравию и др. места, где можно было чувствовать себя в большей безопасности и недосягаемости.

В царствование Иустншана развился с особенною силою и привлек к себе всеобщее внимание оригенистический спор. Необычайно высокая личность Оригена и его обширные ученые труды всегда производили импонирующее влияние на последующие поколения. На Оригене воспитались и выучились целые группы великих и малых учителей и писателей церкви, (напр., александрийцы, каппадокийцы). Но признавая все значение Оригена и преклоняясь пред его ученым авторитетом, ученики его никогда не забывали, что с его именем связано не мало «догматов», неприемлемых с чисто православной точки зрения. Знали также, что и Ориген эти свои догматы считал не более как мнениями и не выдавал их за обще церковное учение. Так в одном месте своего сочинения: « Περί άρχῶν» Ориген замечает по поводу высказанных своих мнений: это говорим мы с великим страхом и опасением более в виде исследования, нежели полагая за верное и определенное»⁴⁰. «Если кто может найти что-нибудь лучшее и подтвердить свои слова более очевидными доказательствами из Св. Писания, говорил Ориген, то, конечно, нужно принять эти последние доказательства»⁴¹. Во имя этого Церковь снисходительно смотрела на крайние мнения Оригена, тем более, что свою преданность православной церкви они засвидетельствовал всею своею многотрудною жизнью и исповедничеством даже «до крове». Но с течением времени из прямых последователей Оригена образовались так называемые оригенисты, которые под видом учения Оригена стали выдавать свои собственный измышления, или же богословским мнениям Оригена стали придавать несвойственный им догматический характер. Одним словом, явились новые еретики, которые были тем опаснее, что принадлежали к числу людей образованных и видных по положению, а стало быть и более влиятельных. Таковыми при императоре Иустиниане были Феодор Аскида, еп. Кесарийский и Домициан, еп. Галатийский, за которыми стояли целые полчища фанатичных монахов. Иустишану доставило много хлопот и забот это оригенистическое движение, борьба с которым для правительства была делом новым. Император делал все, что мог: он написал большой трактат против Оригена и его нечестивого учения, во-вторых, он повелел созвать два особых собора для осуждения оригеновых догматов, состоявшихся в Антиохии в 542 г. и в Константинополь в 543 г., и, в-третьих, издал нарочитый эдикт разосланный всем патриархам пред Константинопольским собором⁴².

Наконец, немало волнений в Церкви восточной при Иустиниане произвел еще и спор из-за трех глав, т. е. из-за трех епископов: Феодора Мопсуестийского, Феодорита Кирского и Ивы Эдесского. Этих епископов давно уже не было в живых, но были живы и в значительном числе приверженцы их взглядов, читатели их сочинений среди восточных христиан. Эти взгляды, эти сочинения, как известно, отличались несторианским направлением. Халкидонский собор, выразивший очень ясно и определенно свое отрицательное отношение к несторианству, тем не менее не провел до конца такого отношения, именно он пощадил указанных епископов, произнесших анафему на Несторйя, и не осудил их сочинений. Из этого впоследствии стали выводить заключение, что Халкидонский собор вообще стоял под несторианским влиянием, а потому и определение его не выражает православной истины. Чтобы реабилитировать этот собор и снять с него всякие подозрения, Иустиниан издал эдикт, анафематствовавший три главы (в 544 г.)⁴³. Восточные епископы, хотя и не сразу и не все с охотою, но подписали эдикт. Подписал его страха ради и папа Витилий, очутившийся, так сказать, в Византийском плену вследствие своего продолжительного пребывания в Константинополе и даже издал свой judicatum на три главы, однако, западные епископы поняли, что осуждение трех глав дело несправедливое и подняли горячий протест против этого осуждения. Попытка императора настоять на своем чрез проведение осуждения трех глав на собор в Мопсуестии (550 г.) и в специальном указе (551 г.) не привели ни к чему и император должен был решиться на созвание пятого вселенского собора – (553 г.) в Константинополь. Этот собор своими постановлениями, (к сожалению, в греческом подлиннике утраченными и дошедшими только в неисправном латинском переводе, сделанном, вероятно, для папы Вигилия), предал анафеме Феодора Мопсуестийского и его сочинения, осудил и сочинения Феодорита и Ивы, не касаясь самых личностей этих епископов, как раскаявшихся в Халкидоне в своих заблуждениях. Истинное учение и осуждение ересей, (несториан и монофиситов), изложены в 14 анафематизмах, сходных по содержанию и изложению с теми, какие находились во втором эдикте Иустиниана о главах (551 г.). Относительно того, осуждены ли были на этом соборе и оригенисты, существуют разные взгляды, в большинстве, впрочем, отрицательные. Дело в том, что к актам V-гo собора был приложен эдикт Иycтиниана с изложением нечестивых догматов Оригена и анафемой на них. Это и ввело в заблуждение некоторых историков, (Кедрина, И. Каллиста), предположивших что этот эдикт санкционирован собором. На самом же деле оригенизм окончательно был осужден частным собором 543 года⁴⁴... Но ничего неприемлемого нет и в том мнении, какое высказано по этому вопросу в Bibliotheca Veterum patrum A. Gallandii presbyteri (t. 12). Там мы находим: Dissertatio ad Liberatum de quinta Synodo (p. 181 – 185), в которой (propositio III) утверждается, что на V-м соборе осуждению подверглись те последователи Оригена, которые злоупотребляли его именем и выдавали за догматы то, что Ориген высказывал, как свое частное мнение. То есть осуждены были на V собор оригеннсты, представители которых присутствовали на самом соборе.

Религиозно-церковная деятельность имп. Иустиниана носила исчерпывающий характер. Можно сказать, не осталось ни одного вопроса, ни одной области, которые бы он не затронул и не постарался так или иначе разрешить и упорядочить. Последующим за Иустинианом византийским государям во второй половине VI века уже не приходилось вести такой острой и упорной борьбы с различными религиозно-сектантскими движениями, какими изобиловала первая половина века. Восточная церковь в это время переживает застой в своем развитии и оскудение в религиозных деятелях и богословских талантах. Седьмой век для Византийской, империи и восточной церкви полагает начало новым фазисам жизни и новым идейным движениям. Возникают войны с аварами, персами, арабами, которые отвлекают внимание от церковной жизни, а в этой жизни мало помалу назревают новые вопросы, зарождаются новые движения, как, напр., споры монофелитские. Этих событий, этих споров совершенно не касается Леонтий Виз. в своих сочинениях и потому их мы имеем право считать лежащими вне пределов его эпохи.

Относительно литературных произведений справедливо говорят, что они должны носить на себе печать того времени и того места, из которых они произошли. Прилагая такую мерку к сочинениям Леонтия Виз., мы найдем, что они носят на себе все черты только, что описанного нами VI века. Все идеи, какие развиваются автором в его сочинениях, все интересы, какими живет современное ему общество, все события и лица, с какими мы здесь встречаемся, – все это соответствует не другому какому-нибудь времени и месту, а единственно восточной церкви и византийской империи в VI веке. И если бы мы не имели совершенно никаких других источников для определения времени жизни Леонтия Византийского кроме этих его сочинений, то мы не могли бы поместить его в другое церковно-историческое время, кроме VI-го века.

Относительно времени самой литературной деятельности Леонтия мы также с решительностью можем сказать, что она протекала в конце первой и начале второй половины VI в. Данные для такого заключения можно извлечь прежде всего из того соображения, что самая картина развертывающихся в это время церковных событий требует присутствия на ней талантливых и деятельных участников. Мы видим напряженную борьбу различных религиозных партий между собою и с господствующим православием из-за проведения своих религиозных взглядов. Однако, не смотря на все их усилия, перевесь в этой борьбе постепенно оказывается на стороне православной кафолической церкви и ее догматического учения. Сам собою возникает вопрос: кто же подогревал эти симпатии к церкви и охлаждал их – к еретикам, кто переубеждал общество в ложности учения последних и единственной истинности учения первой? Может быть, нельзя ли все это приписать энергии, благочестию и богатым дарованиям имп. Иустиниана? Но этот император, как мы уже и говорили, далеко не обладал такими качествами, которые позволили бы ему в единственном числе устранить все противодействия его церковно-религиозной политике и блестяще осуществить ее цели. Да и по меньшей мере странно усвоить одному, хотя бы самому недюжинному во всех отношениях человеку, достижение таких крупных успехов в церковной жизни, какие сделаны в Иустинианов век. Простая справедливость требует признать, что помимо императора были в то время и другие лица, которые своим высоким примером благотворно влияли на церковное общество, а своим умным и авторитетным словом умело направляли это общество к свету истинны. В числе таких лиц, думаем, безошибочно будет указать в первой половине VI-го века на монаха Леонтия Византийского, Ефрема, патриарха Антиохийского, Иоанна, еп. Скифопольского, Иоанна Грамматика еп. Кесарийского, Гераклеана еп. Халкидонского, Феодора, чтеца Византийского. Правда, все эти лица не получили себе в истории особенной известности, однако значение их от этого нисколько не умаляется.

В истории церкви можно различать такие эпохи, где на первый план выдвигаются отдельные лица, около которых, как около своего центра, группируются все происходящие события, и такие эпохи, где истинные направители и вдохновители совершающихся событий скрыты от человеческих взоров, стоят как бы за кулисами. Примерами эпох первого рода можно назвать: эпохи Оригена, Афанасия Великого, Каппадокийских отцев и т. д. Образцом эпох второго рода может служить описанная нами эпоха времени между четвертым и пятым, а также и эпоха между пятым и шестым вселенскими соборами. На вопрос: почему же в эти последнние эпохи мы не видим особенно выделяющихся личностей, можно ответить двояко: 1, – по настроению самого общества, которое под влиянием тяжелых примеров людской изменчивости и неустойчивости в истине переставало верить в наличные авторитеты и, обходя их, начинало искать себе просвещения и подкрепления в богатом опыте и испытанной мудрости древних отцев; 2, – по великой скромности и крайнему смирению самых личностей, оказывавшихся передовыми для своего времени. Всячески избегая выделения из среды общества и возвышения над другими, эти лица скрывались в отдаленные обители и там посвящали свое время и силы неустанным трудам над разрешением волновавших церковь и общество вопросов. Плодами этих трудов являлись многочисленные их сочинения, выходившие, вероятно, даже и без подписи их настоящих авторов, ибо эти авторы столь же мало думали о славе своей среди современников, сколько и о будущей памяти в потомстве.

Одним из лучших представителей указанного нами типа подвижников – писателей шестого или, как говорят, Иустинианова века мы можем смело назвать монаха Леонтия Византийского. К детальному изучению этой глубоко интересной личности мы теперь и перейдем.

Вопрос о времени жизни Леонтия Виз. и его личности. Различные решения этого вопроса. Несостоятельность оснований для отнесения жизни Леонтия на VII веке. Личность Феодора в титуле De sectis. Роль его в отношении данного сочинения. Гипотеза Юнгласа, отожествляющего его с Феодором Раифским и ее опровержение. Данные в пользу отожествления его с Феодором, митр, Скифопольским, жившим, во 2-ой половине VI в. Время жизни Леонтия Виз. по свидетельству его собственных сочинениий. Личность Леонтия Виз. по свидетельству других литературных памятников. Разбор ученых, мнений о личности Леонтия. Гипотеза Лоофса и ее критика. Скифские монахи и невозможность признать Леонтия одним из них Иоанн Максентий и его сочинения в сравнении с сочинениями Леонтия. Леонтий – не родственник Виталиана. Прения православных с севирианами в 533 г. и отношение к ним Леонтия. Леонтий Визант. – писатель и Леонтий Византийский – оригенист суть личности разные. Кирилл Скифопольский, как агиограф. Леонтий Визант. – участник собора 536 г. в, Константинополе. Основания для такого отожествления. Леонтия – игумен, лавры Св. Евфимия Великого. Наше представление о личности Леонтия Виз. и краткие биографические сведения о нем.

Ни те сочинения, которые дошли до нас с именем Леонтия Византийского или Иерусалимского, ни церковно-историческая традиция о нем не дают нам точных и определенных указаний относительно времени и обстоятельств жизни этого писателя. Его личность и биографические данные о нем во многих отношениях представляют из себя научный икс, для определение коего в настоящее время не имеется достаточного материала. И прежде всего много спорят о том, когда жил Леонтии Виз. А от того или другого решения этого вопроса весьма зависит и самое представление нами самой личности и всей биографии Леонтия.

Носителей имени Леонтия в древне-греческой церкви было всегда достаточно и, как мы увидим впоследствии, в литературных памятниках VI и VII веков таковых встречается не мало. Не только печальным, но прямо роковым обстоятельством для нашего Леонтия является то, что указанные памятники того времени, упоминая о разных Леонтиях, не говорят почти ничего о Леонтии, как писателе сохранившихся до нас сочинений его. Равно как и в самых этих сочинениях нет ясных и бесспорных указаний, служащих к установлению и определению личности автора и времени его жизни. Открывается просторное поле для всяких предположений и гипотез, представляется возможность: или считать Леонтия за личность, замалчиваемую историческими памятниками и, таким образом, оставшуюся исторически неизвестною, или отожествлять ее с каким-либо из тех Леонтиев, который более или менее подходить к описанной нами эпохе времени, т. е. VI-му веку. Принять первое предположение не позволяет, достоинство уважающей себя науки: отказаться от освещения исторически темного места при наличности сочинений Леонтия Виз. значило бы для науки признать себя несостоятельной. Второе же предположение для принятия встречает себе затруднение в том, что – точно определить хронологические даты, на которые падает происхождение Леонтиевых сочинений, оказывается далеко не легкой задачей. Останавливаясь на разрешении этой задачи, мы прежде всего попытаемся возможно более сузить исторические рамки того момента, в коем следует поместить искомую нами личность, и точнее определить то историческое положение, которое ближе всего соответствует автору сочинений с именем Леонтия Виз.

До конца ХIХ-го столетия, или, что тоже, до выхода в свете работы Лоофса, церковная история вообще считала Леонтия за писателя конца шестого и начала седьмого столетия. Так Гефеле датирует смерть Леонтия Византийского 620 годом⁴⁵. Не иначе, как со слов этого же авторитетного ученого, и наш патролог-историк Филарет, Арх. Черниговский, пишет о Леонтии: «это было в начале VII-го века, и блаженная кончина Леонтия последовала не позже 624 года»⁴⁶. Основанием для такой хронологии указанным авторам несомненно служили те две Notitiae, которыми предваряется издание сочинений Леонтия Византийского у Migne⁴⁷, (третье: «Monitum» биографии автора не касается. В первой и второй Notitia там очень положительно утверждается: «Леонтий, о котором здесь идет речь, на основании данных его сочинений, опознается, что он жил в исходе VI-го и начале VII-го века. Ибо, во-первых, исчисляя ряд епископов Александрийских он останавливается на Евлогии, который после 27 – летнего епископства умер в 607 г. Потом упоминает о Филопоне, как бы уже умершем⁴⁸. Фабриций с начала говорил, что это произошло не раньше 510 г., но потом переменил свое мнение, убедившись из самых сочинений Филопона, на что и мы после него обратили внимание, (т. е. что Филопон умер гораздо позднее). А в какое время умер наш автор (Леонтий), – предоставляется судить ученым мужам».

Относительно самой личности Леонтия в указанной Notitia находим тоже важные и интересные сведения: «Леонтий Византийский, по профессии схоластик или адвокат, который, по-видимому, занимался на Византийском суде гражданскими делами. После же, отказавшись от судебных обязанностей, думается, принял монашеское поставление в Палестине. Отсюда, быть может, он в некоторых кодексах рукописных и называется Иерусалимским, ибо монастырь Новой лавры находится недалеко от Иерусалима. Однако, не следует смешивать этого Леонтия, как то сделали Canisius et Caveus⁴⁹, с другим Леонтием, который был одним из главных оригенистов и несториан, как передает Кириилл Скифопольский. И наш Леонтий был некогда в обществе несториан, завлеченный в это нечестие их кознями еще в молодости, но он был вырван из их нечестия, благодаря старанию некоторых людей. Тот же Леонтий жил во временна Иустиниана, и до смерти держался нечестивой секты, в свое время он был лишен блаженным Саввою общения, за что Кирилл последнего и восхваляет».

В особом Monitum пред трактатом «adversus, Nestorianos» (A. Mai. Scriptor Veter. nova Collectio t. IX. p. XIII) читаем такое сообщение о Леонтии: «Леонтий, по родине Византиец, а по местожительству Иерусалимский, ибо монашествовал в лавре Св. Саввы близ города Иерусалима, свое дарование, которым он отличался, долго упражнял против несториан и евтихиан в исходе VI-го века по Р. Хр.; в качестве свидетелей усердия его и трудов, остались некоторый его сочинения в сборнике Канизия, которые были собраны в библиотеку Галландия, т. 12» и т. д.⁵⁰.

Сопоставляя все эти заметки, послужившие базой для выше-указанных «ученых мужей» в их научных исследованиях о Леонтии, мы видим, что как будто они хотят говорит о разных личностях, но в деталях странным образом почти во всем совпадают. И тот, и другой Леонтий оказывается монахом, Византийским по рождению и месту первоначальной деятельности, и Иерусалимским по монашеской жизни в лавре Св. Саввы. Такое обстоятельство подало повод ученым историкам вообще различать двух Леонтиев: одного – оригениста и несторианина Иустиииановой эпохи, состоявшего монахом Новой лавры в Палестине и не оставившего после себя литературных трудов, а другого строго-ортодоксального монаха начала VII-го века, жившего в той же лавре и оставившего после себя целый ряд полемических сочинений против еретиков. Такого взгляда по данному вопросу держится Манси⁵¹, при чем из новых ученых его взгляд разделяют Рюгамер⁵² и Крумбахер⁵³. Также и Юнглас⁵⁴, хотя и не высказывает своего мнения с достаточною решительностью, но заметно склоняется к различению Леонтия – автора сочинений, жившего в VII-м веке, от Леонтия-оригениста, жившего в VI-м веке.

Те основания, на которые опирается вся эта группа ученых исследователей Леонтия Византийского, сводятся к следующему положению. Первое из серии сочинений (по

Migne) Леонтия Σχόλια или «De sectis» могло быть написано не раньше как в конце VI-го, или начале VII-го века, ибо в нем упоминаются: 1) Евлогий⁵⁵ в качестве последнего александрийского патриарха, а он вступил на кафедру приблизительно в 579 – 580 году и умер в 607 году⁵⁶, и 2) Иоанн Филопон⁵⁷, которого Леонтий обличает в тритеизме, а он умер в 610 году⁵⁸, следовательно его критик только после означенного года мог о нем писать в такой форме: « τό δόγμα τῶν τριθεпτῶν, οὗ αίρεσίαρχος γέγονεν δ Φιλόπονος», или в такой: « οὓτως οὗν καί ό Φιλόπονος ἒλεγεν"⁵⁹. Могут быть приведены и дpyгие места из этого же сочинения: «De sectis», где указывается на происхождение этого сочинения в конце VI-го или начале VII-го века. Эти места мы подробно разберем после, при нарочитом рассуждении о вышеозначенном сочинении, а теперь остановимся на вопросе о том, какую силу доказательности имеют вообще ссылки на сочинение «De sectis». Эти ссылки имели бы неотразимое, решающее значение, если бы не было никаких поводов к сомнению в том, что это сочинение принадлежит, Леонтию Византийскому и никто другой в нем не принимал никакого участия. Этого последнего утверждать совершенно невозможно, как показывает и самое название сочинения, с каким оно дошло до нас. Надпись его в греческом подлиннике такова: « Λεοντίου σχολαστικοῦ Βυζαντίου σχόλια άπό φωνῆς Θεοδώρου, τοῦ θεοφιλεστάτου ἃββα καί σοφωτάτου φιλοσόφου τήν τε θεῖαν καί έξωτικήν φιλοσοφήσαν #964;ος γραφήν». Спрашивается: чье же собственно это сочинение – Леонтия или Феодора? Из надписания явствует прежде всего то, что в составлении сочинения участвовали Леонтий и Феодор, но вот вопросы кто из них первоначальный и главный автор этого сочинения?

На разъяснении этого вопроса останавливается уже аббат Migne. В Notitia altera по поводу сочинений Феодора, чтеца Византийского⁶⁰ находим такое примечание: «Валезий думает, что Никифор (Каллист) не намеревался отводить много места в своей церковной истории целым книгам Феодора, но воспользовался только этими извлечениями из них, (его έκλογή άπό τῆς έκκλησιαστικῆς ίστορίας Θεοδώρου άναγνώστου, άπό φωνῆς Νικιφόρου Καλλίστου τοῦ Ξνθοπούλου), кому-нибудь он их продиктовал, а потому и говорится: άπό φωνῆς Νικηφόρου, все равно как и книга Леонтия «De sectis», продиктованная аввою Феодором своему писцу, надписывается: άπό φωνῆς Θεοδώρου, τοῦ θεοφιλεστάτου ἃββα⁶¹«. Согласно такому толкованию истинным автором сочинения «De sectis» надо признать Леонтия Византийского, а Феодора философа только – лектором, продиктовавшим эту книгу своему писцу или своим слушателям⁶². Понятно, что авва Феодор в своей репродукции Леонтиева сочинения легко мог допустить свои изменения и дополнения и притом сделать это невольно, как живший и работавший, может быть, и при жизни автора, но в иных условиях и при других обстоятельствах. Отсюда ничего твердого в смысле доказательности не будут представлять в сочинении «De sectis» все приведенный нами места, которые говорят, что автор их жил в конце VI-гo или начале VII-го века: эти места могут быть отнесены на счет Феодора, или даже того писца, который записывал со слов Феодора.

Пытаются точнее определить личность аввы Феодора и по ней установить личности, Леонтия. Этой целью задался Юнглас и пришел к тому выводу, что авва Феодор есть Феодор, пресвитер Раифский⁶³. При этом роли данных лиц в отношении сочинения «De sectis» у него переменяются: Феодор является подлинным автором сочинения, а Леонтий в качестве ученика Феодора, записавшим слова или лекции своего учителя. В доказательство своей гипотезы Юнглас указывает, вообще, на необработанность изложения данного сочинения, что было следствием торопливых записей писца, или слушателя, и на самую форму трактации в нем: на начала и окончания отдельных (десяти) чтений ( πράξεις), свидетельствующие о живой лекционной форме речи, в которой предлагались эти чтения. Так среди текста мы встречаем Обращения: μετέλθωμεν, λέγομεν, έπιλυόμεθα, λύσωμεν, έξετάσωμεν и т. д.⁶⁴, на конце же чтений попадаются такие выражения: μέχρι οὗν τῶν ένθαῦτα λέγει ή γραφή⁶⁵ έν τούτοις ή πράξις, έν τούτοις ή θεωρία⁶⁶.

Что сочинение De sectis носит на себе все признаки записок с чужих слов и беглого конспективного изложения его содержания, в этом мы не только согласны с Юнгласом, но готовы подтвердить еще и собственными наблюдениями над языком и стилем данного сочинения. Именно, в сочинении мы очень часто встречаемся с такими словами и выражениями, как: ίστέον οὗν, τούτων οὗν οὓτως έχόντων⁶⁷ φέρε⁶⁸. Все это несомненные следы живой речи лектора, диктовки его писцу или слушателям⁶⁹. Но все такие и подобные им наблюдения не могут говорить о том, что настоящий автор сочинения De sectis есть Феодор Раифский, а не Леонтий Византийский. Уже самый титул, с которым идет из традиции это сочинение, говорить в пользу того, что Леонтий послужил для Феодора источником, этого сочинения, а не наоборот, как мы уже об этом и говорили⁷⁰.

Затем в сочинении De sectis есть места, которые дошли до нас в отдельных фрагментах, и эти фрагменты усвояются Леонтию, а не Феодору⁷¹. Очевидно, что истинный автор как отрывков, так и всего сочинения есть Леонтий, а Феодор есть, только в лучшем случае реставратор Леонтиева подлинника. Теперь возникает вопрос об этой личности Феодора, нужно ли его считать за Феодора Раифского, согласно Юнгласу, или за другого какого-либо автора этого имени?

Юнглас настаивает на отожествлении Феодора De sectis с Феодором Раифским в силу общей зависимости сочинений Леонтия от сочинений последнего. Факт этой зависимости он устанавливает, на основании новооткрытого кодекса Phill. 1484, в котором найдено сочинение (фрагмент), принадлежащее но указанию каталогов Льва Алляция, Лаврентианского и Венецианского Феодору Раифскому. В этом сочинении замечается общее сходство мыслей с мыслями, развиваемыми автором De sectis, наблюдается тожественность терминологии, есть даже дословные совпадения в отдельных местах⁷². Из этого сопоставления Юнглас делает такой вывод, что настоящий автор De sectis есть авва и философ Феодор, устно изложивший свое сочинение, а Леонтий Византийский, как ученик Феодора, воспроизвел его и опубликовал в письменном виде. Отсюда другой вывод: Леонтий мог жить только в первой половине VII-го века, как младший современник, Феодора.

Мысль Юнгласа о близком идейном и даже вербальном сходстве сочинения De sectis с сочинениями Феодора Раифского не только нельзя отрицать, но даже можно еще усилить. Уже из имеющегося у нас под руками сочинения: « Προπαρασκεβή τίς γυμνασία⁷³ и т. д., в котором обличаются ереси манихеев, Павла Самосатского, Аполлинария, Феодора Мопсуестийского, Нестория, Евтихия, Юлиана Галикарнасского, Севира, видно, что содержание его близко соприкасается с содержанием сочинения «De sectis», трактующего о тех же самых ересях. Легко можно указать на многие весьма близко подходящие друг к другу мысли и выражения из обоих сочинений⁷⁴. Здесь мы можем сослаться еще на сохранившийся славянский перевод сочинения Феодора, пресвитера Раифского» о сущности и естестве (т. е. сочинения τίς φύσις καί ούσία⁷⁵. Здесь автор определяет понятия: ούσία (сущности), φύσις (естества), συμβεβηκμος (случайного), ύπόστασις (собственного – особенного), γένος (рода), εἷδος (вида) и др. Есть рассуждение о «в особленнем» (т. е. об ένυπόστατος): оно «особно не строится, но в собствах видимо есть, якоже вид, рекше естество человеческо, в своем собстве не видится, но в Петре или Павле, или в прочих человеческих собствах, якоже человек от души и тела сложен, да ни душа едина наричется, но в собственном теле, в особлена»⁷⁶. Все это напоминает нам и соответственные места в De sectis (особенно 7 πράξεις с. 1240) и многие из других мест в сочинениях Леонтия. И все это вместе с тем делает для нас несомненным, что сочинения Феодора Раифского как по внутреннему содержанию своему, так и по своему языку, терминологии и аргументации (у него те же разумные доводы вместе со ссылками на Св. Писание и на свидетельства св. Отцев), стоят в близкой связи с сочинениями Леонтия Виз.

Но принимая с Юнгласом данное положение, мы вовсе не обязываемся признать зависимость Леонтия от Феодора. Почему же не наоборот, почему нельзя считать Феодора стоящим в зависимости от Леонтия? Такая зависимость во всяком случае естественнее и понятнее: писатели менее одаренные и плодовитые скорее всего должны стоять в зависимости от людей более талантливых и плодовитых, хотя, не спорим, действительность иногда и не оправдывает таких ожиданий. Леонтий безусловно по всему превосходить Феодора и потому странно настаивать на влиянии именно последнего на первого. И трудно представить себе те мотивы, какими руководится в данном случае Юнглас. Может быть у него есть тайное намерение возвести Феодора Раифского в степень аввы-философа, какая усвояется автору Do sectis?! Ни откуда, однако, не видно, чтобы такое название когда-либо соединялось с именем Раифского пресвитера. И содержание дошедших до нас сочинений Феодора, сочинений, не выделяющихся ничем из ряда других авторов того времени, не обличающих в авторе ни особого философского образования, ни склонности к самостоятельному философствованию, не дает никакого повода думать, что именно этот Феодор, а не какой-либо иной должен быть назван философом. Сверх всего и самое название Феодора философом в титуле De sectis не констатирует, конечно, общепризнанности за ним этого названия, а составляет плод личных взглядов на Феодора того лица, который άπό φωνῆς Θεοδώρου писал что это сочинение.

С другой стороны, в виду того, что Феодор Раифский является другом и современником пр. Максима Исповедника, гораздо основательнее утверждать, что имению влиянию этого многоученого мужа и плодовитого писателя Феодор Раифский и обязан сходством содержания своих сочинений с Леонтием Виз. Сочинения Максима Исповедника⁷⁷ носят на себе печать ясной как идейной, так и формальной зависимости от Леонтия Виз. Правда, Максим в своих творениях не делает прямых ссылок на Леонтия, как и вообще мало кого он цитирует с, точным указанием, автора, нет у него, хотя бы и глухих, но дословных выдержек из трудов Леонтия⁷⁸. Однако же вся терминология, аргументация и сюжеты речи в сочинениях Максима весьма напоминают Леонтия. Достаточно прочитать «Opuscula theologica et polemica», а в них трактаты Максима: « περί τῶν δύο τοῦ Χριστοῦ φύσεων» и "ὃ ροι διάφοροι», (t, 91, с. 145, 149), чтобы убедиться в справедливости сказанного нами. Здесь защищается ἒνωσις καθ’ ύπόστασιν природы во Христе и ένυπόστατον, как образ существования человечества во Христе. Есть у Максима рассуждения о συμβεβηκός, άνυπόστατον и др. характерных, для Леонтия понятиях (t. 91. с. 205, 261), есть совпадающими у обоих определения, напр.: ύπόστασις έστίν ούσία τίς μετά ίδιωμάτων, (с. 557 I). 528 A=t. 86 I, с. 1485 В). Может быть не случайны также у Максима названия трактатов: έπίλυσις σύντομος τῆς Σεβήρου άπορίας... (с. 492 D), κεφάλαια περ’ ούσίας καί φύσεως, ύποστάσεως, καί προσώπου (с. 260 D), Μαξίμου μονάχου... έπίλυσις τῶν προτεταγμένων άποριῶν (c. 217 B, 284 В), περί άριθμοῦ... (513 A), ὃ τι άριθμός οὓτε διαιρεῖ, οὓτε διαιρεῖται (c. 473 В), περί διαφόρων άποριῶν (с. 1032 А) и др. В сочинениях Леонтия мы найдем весьма сходные подзаголовки трактатов и во многом одинаковое их содержание: t. 86 II. С 1770: Αποράα; с. 1916 С: έπίλυαις τῶν ύπό Σεβήρου προβεβλημένων συλλογισμῶν; с. 1901 В: τά τριάκοντα κεφάλαια κατά Σεβήρου; С. 2016 В: έκ τοῦ Λεοντίου σχολίων περί τοῦ άριθμοῦ, ср. с. 1920. Вообще между сочинениями преп. Максима и Леонтия наблюдается близкая, идейная и вербальная солидарность и зависимость⁷⁹.

Вопрос о том, кто из этих двух авторов раннейший и служит источником для другого, разрешается тем соображением, что тогда как прей. Максим жил и писал в пору самого разгара монофелитских движений, т. е., в половине VII-го столетия, почему и сочинения его постоянно повторяют слова: θ έλημα и θ έλησις, у нашего Леонтия Виз. совершенно даже не затрагивается вопроса о волях во Христе и общая цель, какую он преследует в своих сочинениях, есть та, чтобы прояснить церковное учение о взаимоотношении природы во Христе в противовес ложному учению об этом еретических партий. Такая цель могла иметь свое место и свой смысл для православного писателя лишь, в VI-м веке, когда происходили сильные монофиситские и несторианские движения, когда Церковь восточная всецело была поглощена заботами и трудами по примирению и воссоединению этих сектантов.

Итак, в виду указанной не только идейной, но и формальной близости преп. Максима к Леонтию Виз., версия о зависимости Леонтия от Феодора Раифского окончательно отпадает, наоборот, становится несомненною, в силу хронологической смежности, зависимость Феодора от Максима, а чрез него опять – таки от нашего Леонтия. Укажем в подкрепление этого положения еще на один факт, заимствуемый нами из сочинения De sectis и до некоторой степени проливающий свет на время жизни его автора. Разумеем место в t. 86 I, с. 1232 С: τόν μεν Γαпανόν έξώρισε ( καί άφανής έγένετο έξ έκείνου μέχρι τῆς σήμερον), τόν δέ Θεοδόσιον έκάθισεν είς θρόνον. Здесь речь идет о том, что уполномоченный императора Иycтиниана сместил александрийского патриарха Гайана, обвиненного в афтартодокетстве, и поставил на его место Феодосия – фтартолатра. Это произошло приблизительно в 537 году и «с того времени до сегодня Гайан как бы исчез», добавляет автор. Очевидно, этот автор во время написания своих строк считал возможным еще появление Гайана, считал его живым. Но такого предположения у него не могло бы и возникнуть, раз он писал в VII-м веке, когда Гайан без сомнения умер, и даже память о Гайане и гайанитах померкла.

Из приведенного аргумента вытекает не только то, что Феодор Раифский не мог быть автором De sectis, но и то, что его нельзя считать за лектора, использовавшего имевшейся у него под руками материал Леонтия, Феодор жил почти на сто лет позже написания De sectis и при том около Синайской горы в Аравии, стало быть очень далеко от Иерусалима, около коего жил Леонтий Виз.. Но если это так, то кто же этот Феодор, как историческая личность, благодаря которой явилось в свет сочинение De sectis? И прежде всего, к какому приблизительно времени должно относить жизнь и деятельность этого Феодора? В каталоге Венской Королевской библиотеки⁸⁰ на листе 103-м находим такое сообщение о сочинении De sectis: Leontii Byzantini Scholiae, excerptae ex ore Theodoris, quorum titulus ex principium: σχόλια άπό φωνῆς Θεοδώρου и т. д. Затем, на листе 143 читаем: « Κυρίου Θεοδώρου, τοῦ φιλοσόφου έκ τῆς διηγήσεως τῶν θείων καί δεσποτοκῶν κανόνων». Относительно автора последнего сочинения здесь замечается: «весьма справедливым мне кажется, что этот Феодор должен быть считаем за одного и того же Феодора, о котором есть упоминание ранее в этом же «кодекс», т. е. в надписи Леонтиевых схолий. А в объяснение времени жизни самого Леонтия даются такие указания: «floruit saeculo post Christum sub Imperatore Justini II, sive juniore, Tiberio Frace et Mauricio», т. е. признается, что Леонтий жил и во второй половине VI-го века, а отсюда и время жизни Феодора должно быть отнесено к той же эпохе.

В параллель с этим известием можно поставить еще сведение о Феодоре, заимствуемое из хранящихся в Московской Синодальной Библиотеке материалов. В одном из полемических сборников (№ 232 – 443) читаем следующее: άποφώνησις Θεοδώρου τοῦ θεοφιλεστάτου ἃββα καί σοφωτάτου φιλοσόφου... в 10 πραξεις, это совершенно похоже на заглавие сочинения De sectis в том виде, в каком оно имеется у Миня. Далее, в том же сборнике (№ 316 – 397) находим: άπό φωνῆς Θεοδώρου τοῦ θεοφιλεστάτου ἃββα καί σοφωτάτου φιλοσόφου: ύπόθεσις είς τήν οίκουμενικήν τριτήν σύνοσον έν Ἑφέσῳ; ύπόθεσις, на IV-ый вселенский собор, и ύποθεσις, на V-й вселенский собор. Кому принадлежит это άποφώνησις (изглашение, диктант) относительно трех указанных соборов, какому Феодору? Судя по заглавию, тожественному с De sectis, все одному и тому же философу Феодору и, следовательно, этот Феодор принадлежит к второй половине VI-го века.

Теперь можно поставить и другой вопросы кто же именно этот Феодор, как лицо историческое? Генрих Канизий в своей Vita Leontii⁸¹ предлагает считать за Феодора De sectis Феодора Аскиду, епископа Кесарййского. Соображения, высказанные им в пользу своей гипотезы, таковы: «книгу De sectis опубликовал Леунклавий. А что Леонтий есть автор этой книги, видно из названия его Византийским, во-вторых, из самых приемов диалектики, ибо она замысловатая, ученая и философская, Леонтий же был очень изощрен в философских дисциплинах. Этот Феодор есть не иной кто, как тот самый, о котором упоминает житие св. Саввы и Кириака, и которого Кирилл обвиняет вместе с Нонном и Леонтием, как еретиков оригенистов, возбуждающих раздоры в монастырях, он из монаха потом сделался Кесарийским епископом». Такое заключение Канизия о Феодоре, не имеет за себя других оснований, кроме сходства имен и близости Феодора Аскиды к Леонтию Византийскому. Но эта самая близость говорит и против теории Канизия. Аскида сближается с Леонтием и действует совместно с ним уже в сане епископа⁸². Если бы он диктовал это Леонтиево сочинение, то его сан не был бы забыт переписчиком – это во 1-х. Во 2-х, Аскида хотя и не чужд был образованности, но безусловно не был ученым писателем. Автор жития Св. Саввы рисует его ловким практическим дельцом и карьеристом. Между тем, Феодор в титуле: De sectis называется: «боголюбезнейшим аввой и мудрейшим философом, изучившим всю божественную и светскую науку»⁸³. От Аскиды не сохранилось никаких сочинений. Евагрий упоминает только об одной фразе, пророненной Аскидой во время V-гo вселенского собора: «если апостолы с мучениками и теперь чудодействуют и обретаются в чести, то, какой же будет для них апокатастасис, если они не сделаются равными Христу» (ἳ σοι Χριστῷ)⁸⁴. Фраза при всей ее краткости очень характерна в том смысле что рисует Феодора Аскиду тем самым исохристом и оригенистом, каким он и оставался до конца дней своих. С таким положением идут в разрез весьма определенно выраженные противооригенистические воззрения автора «De sectis»⁸⁵. Если указанное место отнести на счет самого Леонтия, то дело ничуть не изменится, ибо и Леонтий, по житию Саввы, является вполне солидарным с Феодором и даже наиболее ревностным оригенистом.

У Иоанна Мосха, время жизни коего падает на вторую половину VI-го и первые годы VII-го века⁸⁶ есть известие о философе Феодоре⁸⁷ который жил, вместе с чтецом Зоилом в Александрии. Однако и этого Феодора, носящего название философа, трудно отожествить с Феодором De sectis, ибо он живет далеко как от Византии, так, и от Палестины, где жил и писал Леонтий. Кроме того. Мосх говорит о своем философе Феодоре в таких выражениях, которые почти не позволяют, думать об его богословско-литературных занятиях. Философом его называли за мудрые советы, которые изрекал он, своим собеседникам: это был мудрец в житейско-практическом, а не научно-теоретическом, смысле.

Во второй половине VI-го века живет и действует Феодор, митрополит Скифопольский. Мы останавливаемся на нем, как на возможном виновнике, появления в свет Леонтйевой схолии. Биографические известия об этом Феодоре начинаются с того момента, когда он сделался монахом, в палестинской лавре св. Евфимия Великого. Хотя монахи этой лавры отличались вообще твердыми православными убеждениями, однако это не помешало молодому иноку Феодору увлечься оригенизмом, и несомненно потому, конечно, что он был из числа образованных людей, занимавшихся богословской наукой, ибо оригенизм, отличавшийся философским характером, был мало доступен для понимания простецов. В своем сочинении Λίβελλος⁸⁸ об этом печальном увлечении сам автор пишет так: «прежде и я в человеческой слабости держался известных воззрений относительно предсуществования, апокатастасиса, которые проповедал безбожный и нечестивый Ориген». Но затем он скоро прозрел и стал действовать в строго православном духе. Он не говорить, кому он обязан этим прозрением, но несомненно, что кто-то стоял около него и влиял на него силою своего ума и авторитета, (быть может наш Леонтий). После V-гo вселенского собора Феодор из лавры Евфимия переходить в Новую лавру, где и делается игуменом. Принадлежность его к оригенистическому кружку дала ему сильную протекцию в лице Феодора Аскиды, с которым он, по-видимому, состоял в близких и постоянных связях. Благодаря ходатайству Аскиды, Феодор был назначен хранителем Креста и Митрополитом Скифопольским⁸⁹.

Из этих скудных биографических, данных нельзя извлечь никакого определенного представления об отношении Феодора Скифопольского к Леонтию Виз. В содержании Λίβελλος, – сочинения по размеру очень маленького, также нельзя найти ничего нового по этому вопросу. Это сочинение состоит из 12 анафематств оригенистам и даже в заключение самому Оригену Адамантовому. Цель, какую преследовал автор в этом сочинении, несомненно, та, чтобы реабилитировать себя в глазах восточных патриархов, которым оно адресуется, снять с себя всякую тень в оригенизме, к которому раньше был причастен Феодор. По мыслям это сочинение вполне соответствует концу 10 πράξεις в De sectis, хотя форма изложения мыслей здесь и другая. Но если ни в биографии, ни в сочинении Феодора мы не видим ясных указаний на связь его с Леонтием Виз., то, с другой стороны, здесь мы не наблюдаем решительно ничего препятствующего признанию тесной связи между этими лицами. И время, и место, и однородность служебных занятий и научных интересов – все это почти с необходимостью заставляет признать знакомство и связь Феодора с Леонтием. Посмотрим, насколько удовлетворяют такому нашему признанию те сочинения Леонтия Виз., которые дошли до нас.

Существенно важно в этом отношении одно обстоятельство, что в сочинениях Леонтия нигде не упоминается о пятом вселенском соборе и о сделанных на нем постановлениях, между тем как случаи для такого упоминания представлялись автору не раз. Так в книге De sectis перечисляются все вселенские соборы, собиравшиеся для осуждения еретиков и последним из таковых указывается Халкидонский собор⁹⁰. В сочинении Advers. Nestor et Eutych. о Халкидонском соборе автор выражается: «Это конечная печать всех бывших пред ним соборов»⁹¹. Затем у Леонтия есть речь о трех главах: Феодор Мопсуестийском, Феодорите Кирском и Иве Эдесском, но он смотрит на них глазами Халкидонского собора. Значить он не знает постановлений пятого вселенского собора относительно этих лиц, хотя об эдиктах имп. Иустиниана, направленных к осуждению этих мужей и их сочинений ему же, по-видимому, известно⁹². Тоже самое нужно сказать и относительно выступления автора De sectis против учения Оригена и его последователей⁹³. Если бы он, т. е. Леонтий, знал об императорском эдикте и о постановлениях Собора 544 г., направленных против Оригена, тогда он не прошел бы их в этом месте молчанием. Из всех этих соображений следует, что Леонтий писал свои сочинения не в другое какое время, а именно в первой половине VI века.

Далее, можно указать на присущую сочинениям Леонтия необыкновенную живость изложения, свидетельствующую о чрезвычайной злободневности трактуемых им вопросов. Тон его сочинений, если можно так выразиться, нервный, какой можно встретить у писателя, остро до болезненности переживающего то, о чем он пишет. Он препирается с своими противниками до раздражительности, желает, во что бы то ни стало, заставить их отойти с занятых ими догматических позиций и привести их к соединению с православною церковью. Вот для характеристики место из сочинения: «Contra Nestor, et Eutychian»⁹⁴, где он пишет монофиситам: «что вы считаете одной природой? – одну природу воплощенную?! Тогда у нас нет препятствий соединиться с вами. И мы принимаем такую одну природу Слова. Что вы говорите об этой плоти Слова? Имеет ли она природу, или субстанцию, или часть какой-либо природы? Как вы избежите своего заблуждения? и т. д. В De sectis Леонтий полемизирует с монофиситами: «они упрекают нас: зачем мы осуждаем Феодорита и Иву? Они, говорят, были люди или хорошие, или дурные. Если хорошие, зачем вы их анафематствуете? Если анафематствуете их, как, дурных, зачем не делаете того же и относительно Халкидонского собора, который их принял и который вы признаете?»⁹⁵. В сочинении «Advers nestorianos» Леонтий пишет: «во Христе или нет ничего сложного, в природе и ипостаси, или же природа его простая, а ипостась сложная, или наоборот. Если природа и ипостась Его соединены вместе то почему вы отвергаете севириан ( τούς σεβηρίτους). Если природа простая, а ипостась сложная, то будут две личности – Слова и Христа. С ипостасью, – если она сложная из природ, и мы согласны, а если из и ипостасей – нет»⁹⁶. Ясно, что и в отношении несториан Леонтий настойчиво преследует ту же самую цель, что и в отношении монофиситов.

Все это убеждает нас, что автор данных сочинений, Леонтий Виз., пишет во времена имп. Иустиниана, т. е. в первой половине VI в., когда восточная церковь вела оживленную борьбу с несторианами и монофиситами и старалась привести их в соединение с собою.

Наконец, почти в каждом сочинении Леонтия Виз. можно встретить горячую анологию Халкидонского собора и его вероопределения. Так в «De sectis»⁹⁷ он разбирает многочисленные возражения еретиков против Халкидонского собора и находить их совершенно несостоятельными. Третья книга «Contra Nestor, et Eutych. вся направлена против осуждающих «великий и вселенский» Халкидонский собор и предпочитающих ему несториан⁹⁸. В сочинении «Contra Monophys. Леонтий, отстаивая согласие Халкидонского вероопределения с учением отцов, церкви (Кирилла, Флавиана, Льва), с жаром восклицает: «мы готовы проклинать даже самого ангела, если он сойдет с неба и не поверить этому. Почему же они (монофиситы) не верят не признают вместе с нами, что Христос как есть из двух природ, так в них и существует? Почему не осуждают и не пригвождают Севира, Диоскора с их последователями, думающих иначе?»⁹⁹ И снова мы приходим к тому заключено, что Леонтий, писавший такие горячие реплики в защиту Халкидонского догмата и в опровержение несториан с монофиситами, не мог писать этого в другое время, как только в первой половине VI в. Если бы Леонтий жил в VII-м веке, то он совершенно не нуждался бы в защите Халкидонского собора, ибо в конце VI и начале VII века авторитет Халкидонского собора был уже признан непререкаемым. Мало того, в это время было признано и вселенское значение пятого собора, на котором, как известно постановления Халкидонского собора получили себе новое подтверждение и санкцию.

Итак, по всем данным, какими в настоящее время располагает наука, время жизни Леонтия Виз. или точнее – время его богословско-литературной деятельности, должно быть отнесено к середине VI-го века. Но кто же именно он был? Есть ли в современных ему литературных памятниках достаточные известия об его личности, или он обойден в них молчанием и является личностью неизвестною, неопределенною? Христианская письменность VI-го века оставила нам много лиц с именем Леонтия, так что беда не в том, что о нашем Леонтии нет упоминания в письменных памятниках, а скорее в том, что этих упоминаний много и все они остаются почти голыми упоминаниями, т. е. без тех подробностей, который давали бы нам право в ком-либо из них точно и бесспорно признать нашего автора. Для достижения своей цели нам остается воспользоваться теми когноменами, какие придаются нашему Леонтию в титулах приписываемых ему сочинений, так как эти титулы, хотя, может быть, и не принадлежат самому автору, все таки дошли до нас из глубокой древности вместе с самыми сочинениями.

Вот какие наименования усвояются здесь Леонтию: 1, μοναχός¹⁰⁰ , σχολαστικός Βυζάντιος¹⁰¹ , ό πάνσοφος μοναχός Ἱερουσαλύμιτος¹⁰² , μακάριος Λεόντιος¹⁰³ , ό τήν έρημικήν πολίτειαν καί μονάδα βίον έλόμενος, (Соборное послание Софрония, патр. Иерусадимского к Гонорию, императ. Римск.)¹⁰⁴, (у Германа, патриарха Константпноиольского¹⁰⁵). Соответственно с такими наименованиями и определениями Леонтия, писателя VI-го века, нельзя считать за тожественное с ним лицо – ни одного из епископов, присутствовавших на соборах того времени¹⁰⁶, ни Леонтия архимандрита, диакона или одного из низших клириков¹⁰⁷, ни Леонтия, референдария или полководца императора Иустиниана¹⁰⁸. С большим или меньшим основанием представляется возможности, отожествить нашего Леонтия: или с одним из скифских монахов, Леонтием по имени¹⁰⁹, или с Леонтием, родственником генерала Виталиана, встречавшим римских легатов в Константинополе¹¹⁰, или с Леонтием, участвовавшим на состязаниях православных с севирианами в Константинополе в 533 году¹¹¹, или с одним из членов Константинопольского собора, бывшего при патр. Мине в 536 г.¹¹², или же с Леонтием Византийским, оригенистом, монахом лавры Св. Саввы Освященного, близ Иерусалима¹¹³, или, наконец, с одним из Леонтиев, монахов-лавры Св. Евфимия, и лавры Св. Феодосия в Палестине¹¹⁴.

Здесь, прежде всего, возникают вопросы: с которым из упоминаемых, в этих местах Леонтиев, можно отожествить нашего Леонтия Византийского, и все, ли из них суть различные личности, или же некоторые упоминания относятся к одному и тому же Леонтию, только в разные периоды его жизни и деятельности? Мнения ученых в ответе на эти вопросы сильно расходятся. Лоофс, первый взявшийся за научную разработку этих вопросов, остановился на отожествлении нашего автора с Леонтием из жития Св. Саввы, считая его в то же время, и скифским монахом, и участннком севирианских споров, и собора 536 г. Рюгамер находит возможным признать за нашего Леонтия только того, который подписался под, актами севирианских споров. Издатели сочинений Леонтия Византийского – Фабриций и Фесслер¹¹⁵ в своих предисловиях к сочинениям Леонтия оказываются не солидарными с Лоофсом, напротив, Май¹¹⁶ в Monitum in tractatum adversus Nestorianos вполне является единомышленником Лоофса и несомненным вдохновителем этого последнего.

Леонтий из жития Св. Евфимия Великого есть несомненно совсем особая личность, никем из указанных исследователей с Леонтием Виз. не отожествлявшаяся, потому ли, что она считалась ими совершенно не подходящею к нашему автору, или потому, что осталась ими незамеченного, хотя это и трудно допустить. Таким образом, для нас открывается задача детально рассмотреть все эти ученые мнения о Леонтии и установить определенные биографические данные для его личности, которые представляются с нашей точки зрения наиболее приемлемыми.

Что Леонтий был монахом и принял это монаипество еще в юных летах, об этом он сам свидетельствует в прологе к третьей книге Contra Nestor, et Eutych¹¹⁷. После юношеского увлечения несторйанством, Леонтию, ставшему уже почти вернейшей добычей несториан, подана была свыше благодать, которая вложила в него пламеннейщее стремление к добродетели и в особенности желание странствования. «И кто, если не Тот, Который водил народ Израильский в пустыне, был вождем и в моем путешествии»? восклицаешь Леонтий. «Он меня не прежде оставил, как передал в руки божественных мужей, которые мне, слепому, не только очистили глаза, но и око души просветили святым светом из книг божественных мужей, из коих они сами почерпнули истину и прочие добродетели, кои и мои действия и мысли усовершили». Отсюда без всяких натяжек можно вывести то заключение, что Леонтий в молодых годах уже сделался монахом и при том не там, где он первоначально жил, но где-то в другом далеком месте. которого он достиг после долгого и трудного странствования. Если следовать теории Лоофса, то надо думать, что местом первоначальной жизни Леонтия была Скифия, а божественными мужами были скифские монахи. На чем же основывается такая теория?

Прежде всего Лоофс в отожествлении Леонтия Виз. с одним из скифских монахов опирается на то, что в числе этих монахов, прибывших в Константинополь в 519 году из своей отдаленной провинции, был монах Леонтий. Причиною их прибытия в столицу была ревность по халкидонской вере, желание защитить ее от несторианизма и широким потоком разлившегося монофиситизма. Другим их желанием и. наверно, главнейшим было – добиться осуждения и смещения своего епископа Патерна Томийского, подозреваемого в несторианском образе, мыслей¹¹⁸. Лозунгом своей партии в борьбе с еретиками, как нам уже известно, монахи выставили знаменитую теопасхитскую формулу¹¹⁹. Подробности всей этой деятельности скифских монахов мы узнаем из переписки импер. Иустиниана, папы Гормизды и других лиц. «Просим вас о том», – пишет Иустиниан папе – «чтобы такого рода письма, (какие подали скифские монахи папе и африканским епископам, письма явно тенденциозные и возмутительные), направлять к нам чрез нашего посла. Имена этих монахов: Ахилл, Иоанн, Леонтий и Маврикий (в схолии: Максентий). Это составляет великий предмет нашей заботы, чтобы не нарушалось из-за беспокойных людей то единение церквей, которое совершил ваш труд и разум»¹²⁰! Иустиниан, затем, просить папу прислать к нему обратно религиознейших монахов Иоанна и Леонтия из очевидного опасения относительно выдающейся фанатичности этих лиц и способности возбуждать других¹²¹. Этот факт показывает, что Иустниан хорошо знал всех этих монахов, особенно же Иоанна и Леонтия. Так это и должно было быть. Монахи, еще будучи в Константинополе, приобрели себе репутацию людей ученых и претенциозных: они гордо повели себя против римских легатов, отказавшихся одобрить их поведение и учение, что и было причиною отъезда их в Рим, конечно, не без соизволения импер. Иустиниана, в начале ценившего этих горячих борцов за веру и церковь, но не успевшего разглядеть всей сущности их стремлений. А эти стремления оказались далеко, не соответствующими истинным намерениям Иустиниана. Он желал поддерживать мир и единение внутри всей своей империи, поддерживать хотя бы даже ценою таких уступок, которые явно шли в разрез с истиной. Император думал, что скифские монахи своим одушевлением зададут примирительный тон на востоке и посодействуют уничтожению партийности. Питать такие надежды Иустиниан имел тем большее основание, что монахи были в близких отношениях к Виталиану, генералу очень популярному в народе и славившемуся своей религиозностью¹²². Иустиниан надеялся, что Виталиан, как соотечественник скифских монахов, воздействует как на них, так и на религиозные партии в примирительном направлении. Скифские монахи не только не оправдали возлагавшихся на них надежд, но еще более усилили церковные раздоры, перенеся них с востока на запад. Западная церковь, свободная от партийных увлечений, сразу поняла, в чем главный вред, приносимый скифскими монахами. Их не без основания заподозрили в евтихианизме, в желании ниспровергнуть Халкидонское определение и подорвать авторитет Св. Льва, паны Римского¹²³. Папа Гормизда поспешил раскрыть глаза Иустиниану на них, как на людей фанатичных, возбуждающих народ к восстанию, Иустиниан, и сам трактовавший скифских монахов как людей беспокойных, спорливых, даже бунтовщиков¹²⁴ посоветовал папе без церемонии выслать их из Рима, где уже стали происходить народные волнения из-за вызывающего поведения монахов¹²⁵. Однако монахи упорно продолжали жить в Риме и сеять ложь, и раздоры, чем возбудили горячую и обширную полемику против себя со стороны римского и африканского клира¹²⁶. Каков быль конец всей этой истории со скифскими монахами в Риме, точно неизвестно, но надо думать, что они со срамом должны были возвратиться туда, откуда пришли, т. е. в свою родную Скифию. На территории Византии они больше не появлялись.

Имеют ли какое-нибудь отношение скифские монахи к Леонтию Виз.? По Лоофсу Леонтий Византийский есть один из скифских монахов¹²⁷. В пользу такого отожествления Лоофс указывает: 1) на близость сочинений Леонтия Виз. к сочинениям Иоанна Максентия, близости, не только формальную, но и материальную и 2) на защиту нашим Византийцем теопасхитской формулы. Максентий был несомненно лидером партии скифских монахов, как человек образованный и писатель¹²⁸. Касательно литературной близости его к Леонтию Виз. нужно сказать, что она, действительно, наблюдается. Так Максентий полагает в деле веры определение Халкидонского собора главным авторитетом для себя и считает, что оно составлено на основании вполне православных источников: Никео-Цареградского Символа, учения Св. Кирилла, архиеп. Александрийского и Св. Льва, папы Римского. В своей аргументации автор широко пользуется Св. Писанием и писаниями Св. отцев: Афанасия Великого, Григория Богослова, Кирилла Александрийского, папы Льва, Флавиана, Прокла и др. Не пренебрегает он и соображениями разума. Все это очень подходит к сочинениям Леонтия, характеризующимся с внутренней и внешней стороны теми же самыми чертами. В учении о соединении двух природ во Христе Максентий, по-видимому, хочет оставаться на православной почве признания двух естеств. Его сочинение: «Соптга acephalos libellus» (с. 111 – 116) прямо направлено против тех, «кои глупо и неразумно утверждают, что во Христе одна природа после воплощения, так как нет природы без ипостасной». Последнее выражение не раз встречается и на страницах сочинений Леонтия¹²⁹, хотя вовсе не составляет характерной особенности его доктрины. Много и других общих мыслей у обоих авторов и излагаются он часто в совсем одинаковой форме, (напр. в диалогической, ср. Adversus nestorianos Леонтия и Contra nestorianos Максентия).

Об этой литературной зависимости нужно сказать, что она не обязывает к признанию совместной принадлежности обоих авторов к скифским монахам и легко может быть объяснена тем, что Леонтий имел в руках сочинения Максентия и пользовался ими в своей полемической деятельности. Цитовать его Леонтий, конечно, не считал удобным, потому что Максентий во всяком случае был сомнительным авторитетом и даже подозрительным по своему православию. Сочинение Максентия: «Contra nestorianos capitula», заключающее в себе 12 анафематств на неправомыслящих о соединении природы во Христе, безусловно носит на себе монофиситский отпечаток, и Леонтий Виз. под ним никак не мог бы подписаться. Максентий, как и все вообще скифские монахи, был сильно предубежден против западно-римского учения, в котором он подозревал несторианство¹³⁰, и потому, составляя свои анафематства в противовес римскому учению, он невольно наклоняется в другую сторону – монофиситства. В данном случае с Максентием произошло то же самое, что случилось некогда с Св. Кириллом, который в своей полемике с Несторием выпустил против него свои 12 анафематизмов «( Τοῦ Σωτῆρος)». Конечно, в них нет прямых монофиситских взглядов, но они легко могут быть истолкованы в монофиситском смысле, почему, конечно, и не были одобрены Халкидонским собором, почему и служили предметом долгих пререканий между восточными христианами. Так уже в 1-м анафематизме Максентий, наряду с исповеданием во Христе «двух соединенных природ, божеской и человеческой, как передал досточтимый Халкидонский собор», говорить и о необходимости признания «одной воплощенной природы Бога Слова, как бы двух, соединенных в одной сущности и Лице»¹³¹ (inuna substantia atque persona). Максентий выдвигает излюбленную монофиситскую формулу о μία φύσις и ставить ударение на соединении природ, не упоминая о разделении и неслитности их. Такую же тенденцию можно усматривать и в других анафематизмах, особенно в 9-м, который читается: «если кто не исповедует Христа после воплощения сложным, (compositum=сложенным), анафема»¹³². И вообще анафематизмы Максентия стремятся как можно сильнее оттенить Божество во Христе и субстанциальное или природное единение (анафем. 3).

Что касается собственно теопасхитской формулы, то Иоанном Максентием эта формула проводится с особенною настойчивостью, показывающею, что для автора она служит центральным пунктом его учения¹³³. На эту формулу, и действительно, скифские монахи смотрели, как на концентрацию православной христологии и всех не приемлющих ее считали за еретиков, за несториан. Мало того, они домогались возведения своей партийной формулы в догматическое достоинство, Чем как бы уже предлагалась ими поправка Халкидонского определения¹³⁴. Римская церковь недаром и увидала в теопасхитской формуле плохо скрытое выступление против Халкидонского собора и учения папы Льва, этого выразителя чистого православия. Такая маскировка тем скорее была замечена на западе, что скифские монахи перейдя на территорию римской церкви, еще резче обозначили монофиситскую тенденцию в своей формуле, сокративши последнюю до выражения: «Христос есть один из Троицы»¹³⁵, т. е. выставляя на вид только единство Христа, причастность Его Божеству Св. Троицы. Потому-то папа Гормизда и писал о скифских монахах епископу Поссессору: «они только прикидываются последователями Халкидонского собора, а на самом деле стараются всеми хитростями расшатать веру этого собора»¹³⁶.

Переходя теперь к сравнению этого учения скифских монахов с таковым же Леонтия Виз., мы должны прямо сказать, что если есть близость между тем и другим, то только внешняя и поверхностная. У Леонтия только в одном сочинении: «Contra nestorianos» находится небольшой трактат, посвященный разбору теопасхитской формулы¹³⁷, а в других сочинениях эта формула ни одного раза не упоминается. Затем, и самый разбор формулы Леонтием показывает, что он в этом деле не пионер и не пропагандист, подобно Иоанну Максентию, а просто истолкователь ее в православном духе. Он направляет свое сочинение против тех, кто хотел бы отвергнуть ее, как монофиситскую, или вложить в нее неподобающей ей смысл, (против несториан главным образом, а потом, вероятно, и против последователей скифских монахов). Леонтий так говорить: «Христос есть один из трех Лиц по общению одной с ними природы, но не двух (природ»). «По ипостаси говорится, что и Слово страдало, ибо Оно восприняло способную к страданию природу в свою собственную ипостась вместе с своей собственной же бесстрастной природой, а относящееся к природе усвояется обычно и личности»¹³⁸. Леонтий никогда не думал, подобно Максентию, видеть в теопасхитской фурмуле лозунг своей доктрины, и если он раз остановился на ней, то это показывает только то, что «в ней под медом скрывается евтихианский яд»¹³⁹, и что выяснить настоящий смысл ее было, по его сознанию, необходимым делом: для православных, чтобы они осмотрительно пользовались этой формулой, и для еретиков, чтобы лишить их одного из средств к совращению правомыслящих и к обвинению церкви в не православии.

Итак, сочинения Леонтия, но нашему мнению, не дают права считать его за одного из скифских монахов, в свое время так много нашумевших в Константинополе и Риме. Кроме того, спросим еще, какой смысл при таком признании имело бы самое название нашего Леонтия Византийским? Ведь не за эту же кратковременную деятельность в Константинополе, какую проявили монахи в 519 году, традиция усвоила ему наименование Византийского? Затем, Иустиниан сам писал о скифских монахах папе Гормизде: «это – монахи только по виду и они не имеют никакого навыка к диспутам»¹⁴⁰ Такая аттестация менее всего подходит к Леонтию, который сам о себе говорить, что он часто вел диспуты и на основании этих диспутов впоследствии составлял свои полемические сочинения¹⁴¹.

Наконец, Лоофс со своим отожествлением Леонтия Византийского с Леонтием из скифских монахов оказывается в невозможности хронологически согласовать жизнь этого Леонтия с Леонтием оригенистом из жития Саввы, с которым, по Лоофсу, первый есть одно и то же лицо. «Агапит, читаем в житии св. Саввы, принявши правление над Новою лаврою, нашел между братиями четырех монахов, принятых в лавру препростым Павлом, не имевшим точного об них знания, и тайно внушавших другим Оригеновы догматы. Главным между ними был некоторый палестинец, по имени Нонн»¹⁴² и т. д. Павел препростый был игуменом в Новой лавре всего 6 месяцев после Иоанна Отшельника, который скончался в 514 г. Каким же образом, спрашивается, Леонтий Византийский мог очутиться в числе скифских монахов, явившихся в Константинополь в 519 году? Эти монахи прибыли в Константинополь из Скифии, а не из Палестины, оригенистами они также не были, как не были теопасхитами монахи Новой лавры.

О родстве Леонтия Виз. с «знаменитейшим Виталианом» говорить много нечего, ибо это родство становится само собою под вопрос, раз наш Византиец не скифский монах. И самые доказательства такого родства в приложении к нашему Византийцу не имеют никакого значения. Родство это предполагается на основании сообщения диакона Диоскора, папского легата, о том, что в числе родственников Виталиана в Константинополе имеется некто скифские монах Леонтий¹⁴³. Затем из того же донесения Диоскора видно, что для встречи легатов в Константинополе были высланы два мужа Стефан и Леонтий. Стефан называется тоже родственником Виталиана¹⁴⁴. Отсюда выходит, что Стефан и Леонтий – суть оба родственники Виталиана и занимали видные должности в Византии и были, стало быть, людьми очень образованными, но ни откуда не видно, что они были монахами, да едва ли и удобно было им таковыми быть по их служебному положению, а потому и в безусловном различии этого Леонтия от скифского монаха того же имени сомневаться не приходится.

Относительно отожествления Леонтия Византийского с Леонтием – монахом и апокрисиарием на религиозных прениях православных с севирианами в 533 году в городе Константинополе¹⁴⁵ нужно сказать то же, что и о предшествующих гипотезах Лоофса. Нет прочного основания для этой гипотезы. Самые прения, устроенные по инициативе импер. Иустишана в его же дворце, имели в виду примирение севириан с православными и возвращение их в лоно церкви. Такие прения происходили при Иустиниане нередко¹⁴⁶. Прениями 533 года руководил председатель – епископ Ефесский Ипатий. В числе диспутантов были... ароcrisiarii... cum Leontio viro venerabile monacho et apocrisiario patrum in sancta civitate constitutorum. Центральным пунктом состязаний был Халкидонский собор, значение его вероопределения и отношение его к еретикам. В первой стадии споров были исследованы возражения монофиситов относительно осуждения Халкидонскими отцами Ефесского собора 449 года и тех лиц, которые верховодили на нем всеми делами. В защиту Ефесского собора и своих, солидарных с его постановлениями, взглядов на Лицо Богочеловека, севириане приводят места из сочинений свв. Афанасия и Кирилла архиепископов Александрийских, ссылаются на авторитеты Феликса и Юлия пап Римских, а также на Григория Чудотворца и Дионисия Ареопагита, утверждая, что все эти отцы учили признавать во Христе после соединения природ или после воплощения только одну природу¹⁴⁷. Опровергая севириан, православные доказывали, что все эти сочинения, в которых говорится о слиянии во Христе двух природ: «falsae sunt epistolae», подложные, и потому на них нельзя основываться в христианском учении. Православные, ссылаясь на ясные слова вселенских учителей Афанасия и Кирилла, стараются утвердить учение о соединении природ во Христе согласно Халкидонскому учению. Они доказывают неправильное понимание монофиситами известной формулы: «одна природа Бога Слова воплощенная», говоря, что здесь нет речи о слиянии природ в одну, как то думают монофиситы, а есть речь только о Боге, принявшем плоть, т. е. о Божестве и человечестве, соединившемся в одном Лице Христа, значит содержится чисто Халкидонское учение, хотя и выраженное в неясной, свойственной пред халкидонскому времени, формулировке. Но не только монофиситы, и несториане не менее занимают участников коллоквиума. Они выясняют ложные взгляды несториан на Лицо Христа-Богочеловека, Марии Богородицы, одобряют правильное отношение Халкидонского собора к учителям несторианства, епископам: Феодору Мопсуестийскому, Феодориту Кипрскому и Иве Эдесскому. В конце заседаний затрагивается и теоипасхитская формула, причем она не отвергается, а только дается ей православная интерпретация.

Если теперь сравнить все содержание этих прений с сочинениями Леонтия Виз., то ясно выступить для нас один несомненный факт: автор их пишет о тех же самых предметах, о чем ведутся рассуждения на коллоквиуме и пишет с живостью и увлечением, ясно показывающими, что эти предметы составляют для него интерес дня¹⁴⁸. Этим фактом, впрочем, может быть подтверждена только современность Леонтия Виз. этим прениям 533 года и в самом большем случае – его присутствие и участие в этих прениях. В Прологе к сочинению Contra Nestor, et Eutych.¹⁴⁹ наш автор пишешь: «ученые и богомудрые мужи одобрили наши рассуждения, кои мы вели часто и публично ( τάς είς τόν καινόν διαλέξεις), они убедили нас предать письмени изложение тех сомнений и решений, о коих мы часто толковали». Если угодно, эти слова можно считать за указание Леонтия и на присутствие в прениях с севирианами. О выступлениях Леонтия на прениях в актах ничего не говорится, но это могло быть конечно и опущено, ибо описатель прений Иннокентий, еп. Маронийский, замечаешь: «из многого, что там было сказано, я кратко доложу, ибо подробно писать у меня нет времени»¹⁵⁰.

Для нас собственно относительно этих прений важно выяснить вопрос, есть ли вышеупомянутый нами апокрисиарий отцев Леонтий – одна и та же личность с Леонтием Византийским? Мы полагаем, что это – разные личности, и вот почему. Прения в Константинополе происходили в 533 году. Леонтий же Византийский, тот, который сопровождал Св. Савву Освященного при его поездке в Константинополь с просьбою к императору о даровании первой и второй Палестине свободы от податей по причине произведенных в них самарянами убийств и опустошений¹⁵¹, присутствовал в Константинополе во дворце на спорах с апосхистами, т. е. отступниками от правоверия¹⁵² в 531 году¹⁵³. В это время Леонтий был обличен в оригенизме и в противлении Халкидонскому собору, за что был исключен Саввою из его свиты¹⁵⁴. Правда, Леонтий Виз. с этого времени остается в Константинополе, но разве возможно предположить, чтобы чрез год этот же Леонтий не только заставил забыть об его отвержении великим и уважаемым старцем, каким был Св. Савва, об его еретичестве, публично доказанному и даже сделаться старшиною апокрисиариев. В это время еще не было при дворе всесильного епископа Кесарийского и ему никто не мог проложить такой дороги к быстрому возвышению. Император Иустиниан, столь милостиво относившийся к Савве Освященному и по внушению последнего «восставший против ересей Несториевой и Оригеновой»¹⁵⁵, несомненно слышал доклад Саввы о Леонтии и других его сообщниках, державшихся еретических мнений и распространявших эти мнения среди православных. Иначе на чем бы основывался император в своих последующих репрессиях по искоренению последователей сих ересей! Итак, все говорить за то, что указанная теория Лоофса принята быть не может, если не хочет быть самопротиворечивою и беспочвенною. Может быть, указанный Леонтий-апокрисиарий и есть наш Леонтий Византийский, автор известных нам сочинений с его именем, но только совсем особая личность, не тожественная с тем Леонтием, о котором повествует биограф Саввы Освященного.

Теперь, когда мы частично уже коснулись основной гипотезы Лоофса в отношении к личности Леонтия Виз., благовременно подвергнуть ее разбору и в целом виде. Итак, Леонтий Византийский, по Лоофсу, есть тот самый, о котором говорится в двух древних житиях: Vita Sabae и Vita Cyriaci¹⁵⁶. В обоих житиях, относящихся к VI-му веку, упоминается некто монах Леонтий, при чем особенно подробно и выразительно повествуется о нем в житии Саввы, где читаем следующее: «об искоренении гибельной ереси Оригеновой Савва просил потому, что между монахами, при нем бывшими, нашелся один монах, родом Византиец, по имени Леонтий ( τίς τῶν μετ’ αύτῶν μοναχῶν Βυζάντιος τῷ γένει Λεόντιος, όνόματι)¹⁵⁷, который, будучи принять в Новую лавру в числе прочих принятых с Нонном но кончине игумена Агапита (около 520 года)¹⁵⁸, держался Оригеновых мнений. Он притворно защищал Халкидонский собор, а на самом деле держался Оригеновых мыслей. Почему отец наш Савва, услышавши о сем и вспомнивши слова блаженного Агапита, (Ново-лаврского игумена, отказавшегося принять в свою лавру Леонтия и его сообщников), употребил строгость, отверг от себя и отлучил от своего сообщества, как Леонтия, так и державшихся мнений Феодора Мопсуестийского, а императору внушил искоренить ту и другую ересь»¹⁵⁹.

В житии Кириака Отшельника точно также говорится: «Нонн был начальником этого зла (т. е. оригенизма в Новой лавре) и приобрел себе ревностного помощника в лице Леонтия Византийского, ( Λεόντιον έββηκώς τόν έκ Βυζαντίου)"¹⁶⁰. К Нонну, который был «родом палестинец»¹⁶¹, в деле распространения им оригенизма, присоединились еще и другие и «прежде всего те, кто были в Новой лавре ученейшими, именно: Петр Александрийский, и другой Петр, родом из Греции, даже самый наместник лавры, родом Скифопольский, вернейший в религии и в добродетелях и просвещенный в науках»¹⁶².

Дальнейшая судьба Леонтия в связи с развитием оригенизма в Палестине представляется по сказанию жития св. Саввы в таком виде. После кончины св. Саввы (532 г.) Нонн и его последователи, почитая смерть Саввы удобным для себя моментом, начали распространять то зловерие, которое они скрывали в глубине души¹⁶³. В то время Дометиан, игумен обители Мартирия, и Феодор, по прозванию Аскида, настоятель Новой лавры, сильно заразившись учением Оригена, отплыли в Константинополь и там, притворно показывая себя защитниками Халкидонского собора, при содействии вышеупомянутого Византийца Леонтия, (который, по-видимому, после отвержения его Саввою жил в столице), сделались близкими к папе Евсевию, а чрез него и к самому императору Иустиниану. Вскоре Дометиан становится епископом Галатийским, а Феодор – Кесарийским. Нонн, благодаря их поддержке, смело сеет семена Оригеновы во всей Палестине¹⁶⁴. Леонтий уезжаешь из Константинополя и начинает работать рука об руку с Нонном. В Новой лавре собрались все главные виновники ереси (оригенизма). Леонтий Византийский обнаруживает особенную ревность в пропаганде ереси. Будучи давно недоволен блаженным Саввою, (разумеется, за публичное отвержение и посрамление), он дал всем еретикам совет вооружиться и приступить к разрушению Великой лавры (св. Саввы). Почему они и пошли вместе с Леонтием и прочими монахами, изгнанными из лавры, в обитель блаженного Феодосия, надеясь привлечь к себе здешних насельников, но были отвергнуты. Тогда еще с большим озлоблением они устремились на задуманное дело. И только благодаря тому обстоятельству, что они заблудились на дороге, их преступное намерение не было приведено в исполнение¹⁶⁵.

Затем, Леонтий хлопочет о принятии в Великую лавру изгнанных оттуда за оригенизм монахов и Евсевий, епископ Кизикский, будучи обманут словами Леонтия ( ύπό τῶν Λεοντίου λόγων άποπαθείς)¹⁶⁶ и ничего не зная об ереси, призвал к себе авву Геласия (игумена лавры) и принуждал его принять изгнанных. В то же время бывший вместе с Евсевием в Иерусалиме патр. Антиохийский Ефрем, услыхав о том, что произвели оригеннсты во Иерусалиме, воодушевился мужеством и соборным определением, состоявшимся в Антиохии (в 542 г.), предал проклятию оригеновы догматы. Последователи Нонна вознегодовали на Ефрема. Имея своим поборником Леонтия Виз., который отплыл тогда в Константинополь, они принуждали архиепископа Петра исключить имя Ефрема из церковных диптихов. Дело дошло до императора, который не только принял сторону Ефрема, но и сам издал указ против оригеновых догматов (эдикт 543 г.). Когда указ был обнародован в Палестине, то Нонн и прочие начальники ереси, (значит и Леонтий), с досадою на сие отделились от кафолической церкви... Когда весть об этом факте была получена в Константинополе, то Леонтий уже умер... Его место по распространению оригенизма с успехом занял Феодор Аскида¹⁶⁷. И только после осуждения этой ереси на V-м вселенском соборе и смерти Аскиды оригенистические волнения стали мало-по-малу затихать в палестинских монастырях. «Бог умилосердился над сынами пустыни, пишет по сему случаю автор Vitae Sabae, посетил и спас нас от порабощения оригенистов изгнал их от лица нашего и нас поселил в селениях их»¹⁶⁸.

Приемлемо ли отожествление этого Леонтия – оригениста с Леонтием Византийским, писателем сочинений его имени? Лоофс отвечает утвердительно, и его авторитетное мнение действует на всех гипнотически. Ему следуют и Гарнак, и Ермони, и Дикамп, и только Рюгамер с Юнгласом позволяют себе усомниться в этом вопросе. Мы решаем поставленный вопрос отрицательно. Два обстоятельства, главным образом, склоняют Лоофса и его адептов к отожествлению. Во-первых, неимение в литературных памятниках VI-го века других носителей имени Леонтия, которые близко подходили бы к нашему Леонтию-писателю, и нетерпеливый гонор ученых историков, стремящийся во что бы ни стало разгадать поставленную историческую задачу. Во-вторых, – очень соблазнительное совпадение в наименовании Византийским Леонтия – оригениста с Леонтием – автором сочинений его имени. Оба эти обстоятельства в качествt мотивов к отожествлению нам представляются недостаточными.

О первом обстоятельстве не стоит даже и говорить, как ничего общего с серьезной наукой не имеющем, а о втором нужно сказать, что для нашего автора его прозвание «Византийский» вовсе не характерно. Из выписанных ранее нами заглавий над сочинениями Леонтия видно, что только в титуле сочинения Dе sectis он именуется: σχολαστοκός Βυζάντιος, (а не просто – Византийский), и что с не меньшим основанием можно усвоять Леонтию название Ἱεροσολύμιτος. Видеть какой-либо намек автора Vitae Sabae в этом указании родопроисхождения Леонтия Византийца на его ученость и писательскую деятельность нельзя уже потому, что, как мы видели, он всех деятелей оригенистов обозначил, откуда каждый из них был родом. При этом о Петре Александрийском, Петре Греческом и др. он прямо говорить, что они ученейшие люди, а о Леонтии подобного ничего не сказал. Из того же, что Леонтий повсюду в житии Саввы рисуется практическим дельцом, разъезжающим и хлопочущим по делам своей партии и из того, что нигде не говорится об его книжных занятиях или о писательской деятельности, можно скорее и справедливее вывести то заключение, что Леонтий – оригенист и действительно не был писателем, особенно таким крупным писателем, каким мы знаем нашего Леонтия.

По главным препятствием к принятию гипотезы Лоофса для нас служить оригенизм Леонтия Vitae Sabae. Против оригенизма вообще мы собственно ничего не имеем и охотно соглашаемся, что принадлежность к оригенистическому движению по тому времени свидетельствовала о просвещенности, образованности человека, так как оригенистическая доктрина носила на себе несомненный философский отпечаток. Оригенизм в смысле принятия богословских мнений Оригена, особенно же в смысле усвоения и научного приложения начал его богословствования и философствования, не только не считался предосудительным, но и находил себе постоянно последователей среди учителей церкви¹⁶⁹. Однако в восточной церкви всегда различалось следование Оригену от оригенизма, при чем под этим последним в собственном смысле разумелось злоупотребление Оригеновым учением, возведение его мнений в догматы и, сверх того, даже искажение истинного церковного учения еретическими мудрованиями под прикрытием того же Оригена. Герман, патриарх Константинопольский, в своей апологии Григория Нисского, обвинявшегося в оригенизме, пишет, что «писания Григория существенно отличаются от сочинений других оригенистов, кои злоупотребляют не только взглядами Оригена, но и церковным учением. Извращая последнее, они придают безусловное значение первым и усиливаются оправдать эти первые чрез подтасовку последнего. В этом Григорий: неповинен, ибо не производить подделок и извращений»¹⁷⁰. Таким образом, оригенисты характеризуются здесь, как люди беззастенчивые, считающие позволительными всякие средства для осуществления своей цели. Все это совершению согласно с тою характеристикою, какая дается в Vita Sabae Леонтию, как оригенисту, и даже более того, – он изображается там как бунтовщик, способный на активное восстание и насильственные деяния до убийства и разорений включительно. Все это, совершенно не подходить к Леонтию – автору дошедших до нас сочинении, рисующих Леонтия смиренным иноком, предавшимся в тишине монастырской обстановки научным занятиям и подвигам нравственно-аскетической жизни.

Лоофс в подтверждение своей гипотезы ссылается на различные места в сочинениях Леонтия Виз., будто бы свидетельствующий о принадлежности его к оригенистическому кружку. Однако при ближайшем и беспристрастном рассмотрении эти ссылки оказываются не отвечающими своей цели. Остановимся на главных из этих мест: 1. Migne t. 86, I, «De sectis», с. 1264 В: « Ὀ τοίνυν’ Ορηγένης άρχαῖος ἃνθρωπος ὣν τῶν πρό Κονσταντίνου γενομένων μέγας τε ἦν καί πεπαιδευμένος είς τήν άγίαν Γραφήν γραμματικός τε ἦν». Здесь автор отзывается об Оригене без сомнения в очень лестных выражениях. Но эти выражения всегда бывали свойственны почитателям Оригена, его таланта и творений, и говорить только именно о почитании Оригена Леонтием, которое не мешало последнему осуждать крайности первого и быть совершенно непричастным еретическому учению и движению, прикрывавшемуся именем великого Александрийца.

2. Contra Nestorianos et Eutych. с. 1273 С 1276 А, где читаем: καλῶς γάρ αύτούς εύλαβής καί θεῖος άνήρ οὓτω κέκληκεν. В схолии на слова θεῖος άνήρ стоит: περί τοῦ ἃββα Νόννου φυσί. В том же сочинении с. 1285 А читаем: καί καλῶς εἳρηταί τινι τῶν πρό ήμῶν ἃνδρί θεοσόφῳ: εἷς πόθος άγαθός καί αίώνιος ο’τῆς άληθοῦς γνώσεως έφιέμενος. В схолии на слова: άνδρί θεοσόφῳ стоит περί Εύαγρίου. Евагрий и Нонн – известные оригенисты¹⁷¹. Но Леонтий не сам упоминает их имена, а тот, кто делал схолии к его сочинениям, а таковым мог быть всякий позднейший переписчик, не знавший намерений самого автора, – это во 1-х. Во 2-х, Леонтий в с. 1280 С говорит, что имеет в виду подтвердить свои мысли сочинениями богомудрых писателей ( μαρτυρεῖ τά τῶν θεοσόφων συντάγματα). Теософами Леонтий в большинстве случаев называет трех Каппадокийцев или двух Александрийцев¹⁷², но не всяких зауряд-писателей. Затем ни у Евагрия, ни у Нонна, из которых о последнем и неизвестно – писал ли он вообще что-нибудь, нет цитируемых Леонтием слов. А потому и никаких выводов отсюда делать нельзя. Считать имя Нонна за уникум в VI-м веке, так же нет никаких оснований¹⁷³, как и Евагрия нельзя только видеть в известном авторе Ἑκκλησιαστικῆς ίστορίας. Нам же думается, что эти схолии есть плод просто досужих конъюнктуре, позднейшего переписчика или читателя, подозревавшего, как и Лоофс, в данном Леонтии. Леонтия оригениста, и потому вообще доказательной силы не имеют.

Но самым убедительным аргументом в пользу теории Лоофса, конечно, нужно считать, наличность оригенистических тенденций в сочинениях Леонтия Виз. Такой ревностный оригенист, каким рисует Леонтия «Vita Sabae», если он работал на литературном поприще, не мог замолчать своих убеждений. Однако не только обилии как бы следовало ожидать, но даже и редких мест с оригенистическим учением у Леонтия Виз. мы найти не можем, если не считать более или менее неопределенных выражений, иногда встречающихся у него¹⁷⁴. Глагол προῦπάρχειν нередко можно встретить на страницах сочинений Византийца, но не в приложении к учению о предсуществовании душ, столь характерному для оригенизма. Нет у него речи и о других, выдуманных оригенистами, догматах. Он не проводить не только оригенистических, но даже и собственно Оригеновых богословских мнений.

На основании сочинений Леонтия Виз. гораздо легче доказать обратное, – его оппозиционность к оригенизму. В этом отношении особенно важна вторая половина 10-го отдела в «De sectis»¹⁷⁵. Здесь Леонтий специально рассуждает об Оригеновых догматах: о субординационизме в Св. Троице, о предсуществовании душ, апокатастасисе и конечности адских мучений в будущем. Он отвергает эти догматы как нечестивые и чуждые церковному преданию. Это место несомненно имело бы неотразимое и решающее значение, если бы оно не находилось в конце книги и не было но своему изложению и аргументации несколько слабее, чем другие места полемических трактатов Леонтия. Лоофс и его ученые адепты склонны считать данное место собственной приставкой Феодора, – популяризатора сочинения De sectis. Произвольность такого предположения очевидна, как ни на чем реальном не основанного. Более правдоподобным представляется то, что Феодор к концу книги сделался более краток и менее точен в передаче Леонтиева материала: к концу это так естественно. Кроме сего можно привести другие места сочинений Леонтия, где в отдельности отрицаются те или другие оригенистические положения, напр. – предсуществование души, человеческой природы и ипостаси во Христе и вообще во всяком человеке¹⁷⁶.

Наконец, совершенно уже несогласимо с нашим Леонтием то, что ему, в качестве оригениста должны быть приписаны такие деяния, как подделка святоотеческой литературы и стремление подорвать авторитет Халкидонского вселенского собора. Напротив, восстановление попранного еретиками авторитета этого собора н обличение литературных подлогов эти два дела составляют vivus nervus сочинений Леонтия и самую важную заслугу его жизни и деятельности. Этого не отрицают за Леонтием-писателем и те ученые историки, которые так усиленно хлопочут о производстве его в оригенисты. Прибавим еще, что и самая среда, в которой живет и действует Леонтий-оригенист, не подходить к нашему Леонтию-писателю. Его главные сообщники: монах Нонн, а потом Феодор Аскида – люди совсем иного склада и убеждений. «В числе пришедших в Константинополе, говорит биограф Св. Саввы Освященного, вместе с Саввою Освященным, монахов во время споров во дворце с апосхистами, некоторые оказались защитниками Феодора Мопсуестийского»¹⁷⁷. Мог ли находиться среди таких людей Леонтий Виз,. – органический противник Феодора Мопсуестийского, изобличающий его беспощадно в своих писаниях? Затем, Леонтий оригенист является единомышленником Феодора Аскиды. А этот последний по своим взглядам билль чистый акефал и все время преследовал эту цель – дать перевес своей партии в церкви восточной¹⁷⁸. И опять – мог ли Леонтий, этот непримиримый борец с акефалами, уживаться среди них и дружит с ними? Думаем, что никак не мог; все говорить против такого предположения.

Но может быть биографические сведения о Леонтии, заимствуемые из Vita Sabae, должны быть признаны преувеличенными и тенденциозно освещенными в оригенистическом направлении по каким-либо мотивам автора? Может быть, упоминаемый здесь Леонтий есть все-таки писатель – Леонтий Визант., а не другая личность? Утверждать этого никак нельзя. Автор: Vitae Euthymь. Vitae Sabae, Vitae Cyriaci, Кирилл, еп. Скифопольский, напротив, известен более со стороны правдивости и точности в передаче своих рассказов. При чтении этих последних сразу обращает на себя внимание это намерение автора – не оставлять сомнения в читателе относительно описываемых лиц и событий. Хронологические и топографические указания у него всегда на первом плане и, нужно сказать, отличаются достаточною определенностью. И сам Кирилл в прологе к житию Св. Евфимия умоляет своих читателей несомненно верить всему, что он уже сказал или скажет о св. подвижниках, ибо об этом он более всего и старается, чтобы передать о них всю правду¹⁷⁹. В частности, правду о Леонтии Виз., которого Кирилл изображает в Vita Sabae, он должен был знать очень хорошо. Он сам вырос и воспитался в Палестине, монашествовал сначала в лавре Св. Евфимия Великого, а затем перешел в Новую лавру, где состоял препозитом или игуменом, откуда получил назначение хранителем Св. Креста и митрополитом Скифопольским¹⁸⁰. Потому надо предположить преднамеренное извращение фактов и преступное замалчивание со стороны Кирилла относительно Леонтия, если он не упомянул ничего о писательской деятельности его, об его похвальной борьбе с еретиками, о стараниях в пользу утверждения авторитета Халкидонского собора и о всем прочем, предположить то, что никак не мирится с понятием об этом авторе. Историки древней Византии, конечно, не без основания ставят труды Кирилла в разряд исключительных произведена по их исторической правде: «Узенер, Лекен и др., читаем у Крумбахера, ставят в особенную заслугу Кириллу стремление к точной передаче исторических событий... Представленные им очерки жизни святых отличаются достоверностью приведенных фактов, необычайною тщательностью хронологических указаний и поразительным для того времени историческим чутьем»¹⁸¹. На основании таких данных мы не можем признать в Леонтии – оригенист из Vita Sabae нашего Леонтия писателя и ревностного борца с еретиками его времени.

Отказ от гипотезы Лоофса для нас вместе с тем есть вопрос о том, кто же в таком случае Леонтий Византийский, или Иерусалнмской? Такого Леонтия прежде всего мы можем указать в том Леонтии-монахе, которого находим в числе присутствовавших на Константинопольском соборе при патриархе Мине в 536 году. Этот собор, состоявший из 80 отцев и монахов, собрался для осуждения акефалов и вообще монофиситов по настоянию импер. Иустиниана. Хорошо сохранившиеся и изданные Манси акты этого собора позволяют точно установить участников его по подписям, какими было покрыто каждое из соборных постановлений. Среди этих подписей находим в первых 4-х местах такую: Λεόντιος μοναχός καί ήγούμενος καί τοποτηρητής πάσης τῆς ‘ερήμου ύπέγραψα¹⁸²«. Есть некоторые вариации этой подписи в дальнейших местах, так в с. 991: Λεόντιος έλέῳ θεοῦ μοναχός ποιούμενος, τόν λόγον ύπέρ τόν κατά τήν ἒρημον άγίων πατέρων δεηθείς ύπέγραψα; с. 1019: Λεόντιος έλέῳ θεοῦ πρεσβύτερος καί ήγούμενος ίδίου μοναστηρίου..., в с. 1054: Λεόντιος πρεσβύτερος καί άρχημανδρίτης τοῦ έν όσίοις Τρύφωνος, в с. 1055: Λεόντιος πρεσβύτερος καί άρχημανδρίτης μόνης τοῦ άγίου Ἁρχαγγέλου. Кроме того, – в с. 1073: Λεόντιος έπίσκοπος, Σοσούσης, в с. 935, 950, 974 и 1148: Λεόντιος έπίσκοπος Ἑλενουπόλεως, в с. 1114 и 1115: Λεόντιος διάκονος и в с. 1127 Λεόντιος. Несомненно, что наш Леонтий-писатель не может быть отожествлен, с Леонтием пресвитером и архимандритом, с Леонтием епископом или диаконом, ибо ни в его сочинениях, ни в их надписях, ни в последующей церковной письменности ему не усвояется никаких иерархических званий, кроме одного: » μοναχός«. Как монах, он мог быть, конечно, и игуменом какой либо обители, и местоблюстителем целой пустыни ( τῆς έρήμου), в которой были сосредоточены монастыри.

На каких же, кроме этой малоговорящей подписи, данных мы можем обосновать такое отожествление Леонтия Визант. с этим Леонтием – участником указанного собора? Укажем, прежде всего, на идейную зависимость автора сочинений с именем Леонтия Виз. от постановлений этого собора. Особенно наводит на такую мысль сочинение De sectis, разделяющееся на 10 πράξεις (actio) так же, как и деяния собора. Содержание сочинения De secties в более компактном и пространном виде представляет тоже самое, что составляло предмет обсуждения и дебатов на соборе. Затем и остальные труды Леонтия Виз. посвящены исключительно разбору и опровержению ересей – несторианства и монофиситства с их различными секциями, а также выяснению вопроса о подложной литературе, т. е. опять-таки – соответствуют в более узком масштабе занятиям и деяниям собора 536 года. В качестве участника собора Леонтий Виз. понял неотложную необходимость литературной борьбы с еретиками-сектантами и чувствуя себя достаточно подготовленным для осуществления этой важной задачи, немедленно и приступил к выпуску своих сочинений, которые по этому самому и носят на себе отпечаток особенной живости и злободневности, как об этом мы и говорили раньше.

Другим основанием высказанной нами мысли может служить наименование нашего Леонтия в литературных памятниках Иерусалимским. Такое название могло быть дано ему на том основании, что он имел самое близкое отношение к Иерусалиму, что он там жил и трудился, на благо св. церкви. Судя по подписям, правда, мы видим, что монах Леонтий является представителем не – иерусалимских обителей, но – обителей окружавшей Иерусалим пустыни. Но эти последние обители стояли в непосредственной зависимости и самой тесной связи с Иерусалимом и потому насельники их могли получать себе прозвание от этого святого города. Так Св. Андрей, архиеп. Критский – (VII – VIII в.) получил наименование Иерусалимского за то, что 14 лет поступил в обитель Св. Саввы Освященного (12–13 верст от Иерусалима), и прожил там много лет¹⁸³.

Но не колеблет ли приведенного аргумента, наименование нашего Леонтия – «Византийским»? Несомненно, что это последнее название более прочно утвердилось за Леонтием, потому что с ним именно он перешел в традицию, а не с названием «Иерусалимский»? Какой же смысл имеет этот когномен? По общепринятому мнению¹⁸⁴ Леонтий называется Византийским потому, что он был родом из Византии или Константинополя и что там именно протекала его первоначальная жизнь и деятельность. Об этом родо-происхождении из Византии Леонтия нужно сказать, что оно не может быть подкреплено никакими другими соображениями и для объяснения самого когномена вовсе не характерно. Так наименование Феодора Анагноста таким же прозвищем: ό Βυζάντιος, объясняется его биографами в том смысле, что noque id est Byzantii natum esse, sed lectorem Byzantii egisse, т. е. не то, что он рожден в Византии, но то что он состоял в Византии анагностом (чтецом)¹⁸⁵. И в отношении к первоначальной жизни наименование «Византийским» нашего Леонтия может иметь не одно только указанное объяснение. Оказывается Византийскими также назывались знаменитые иноки Византийской киновии в Палестине, основанной препод. Авраамием¹⁸⁶. Но безусловно, что такое объяснение к нашему Леонтию нельзя относить: в числе иноков Византийской киновии имени Леонтия не coхранилось. Затем, Леонтий называется не монахом Византийским, а схоластиком Византийским, значит он занимался адвокатской практикой в Византийском суде. С этой практикой, как и вообще с Византией, Леонтий должен был расстаться вследствие тех трагических обстоятельств, о каких мы слышали из его собственной исповеди. Выходом из них было для него предпринятое им дальнее странствование, которое привело его к новому положению, к новым местам и новой деятельности, которое вместе с тем сообщило ему и новое название «Иерусалимской». Таким образом, мы видим, что два различный наименования Леонтия могут быть удобно отнесены к разным периодам его жизни и деятельности, могут иметь каждое для себя свое объяснение и потому оба эти наименования могут считаться нисколько не колеблющими, не подрывающими друг друга.

Теперь остается решить самый важный и интересный вопрос: если Леонтий Византийский-Иерусалимский есть один из монахов Палестинских, бывших на соборе Константинопольском в 536 году, то нельзя-ли найти в литературных памятниках того времени дополнительных сведений к его биографии? На этот вопрос нельзя дать какого либо определенная ответа, а можно высказать лишь более или менее вероятный предположения. Так мы можем указать Леонтия в числе монахов обители св. Евнимия Великого, находившейся недалеко от Иерусалима¹⁸⁷. Сведения об этом Леонтии находятся в Vita Euthymii, написанной Кириллом, еп. Скифопольским. К сожалению, эти сведения переданы им хотя и в точности ( σύν άκριβείᾳ), но разрозненно и беспорядочно, по собственному признанию автора¹⁸⁸. Там повествуется об иноке Леонтии, обретающемся в лавре Св. Евфимия и участвующем вместе с лаврским игуменом Фомою в деле отыскания похищенных неким Феодотом монастырских сокровищ Феодот скрыл под камень золото, и когда хотел взять, то был отогнан явившимся змеем. Игумен Фома и Леонтий, узнав об этом и услыхав, что никто не может подойти к камню, сказали Феодоту: покажи нам камень хотя издалека, мы не боимся змея. И нашли сокровища свои в сохранности. После Фомы игуменство было вручено в лавре Леонтию, который принял и меня грешного, говорить о себе Кирилл Скифопольский. Это случилось в 70-й год но кончине св. Евфимия, значить в 543 г.¹⁸⁹. В этом повествовании личность Леонтия появляется среди описываемых автором событий совершенно ex abrupto и потому, конечно, трудно сказать о ней что либо определенное. Но по хронологическим данным она несомненно подходить к Леонтию Виз.. Подходить она к последнему и по усвояемым ему нравственным качествам, так как Кирилл своим напоминанием о принятии его в монастырь этим Леонтием делает очень прозрачный намек на высокие духовные дарования и выдающееся значение этого последнего. Не достает нам здесь лишь сведений о полемико-литературной деятельности этого Леонтия, которая для Леонтия Виз. составляет главную задачу его жизни, иначе вопрос об отожествлении этих обеих личностей не оставлял бы в нас никакого сомнения¹⁹⁰.

Есть еще сообщение о Леонтии у преп. Иоанна Мосха, автора: «Луга духовного»¹⁹¹ такого произведения, достоверность рассказов которого, как и произведений Кирилла Скифопольского, стоить вне всякого сомнения¹⁹². Но как и в Vita Euthymii рассказ о Леонтии здесь начинается, можно сказать, с конца. Именно здесь в главе IV-й читаем: «Авва Леонтий из киновии св. отца Феодосия рассказывал нам, что после того, как иноки из Новой лавры были изгнаны, я пришел в эту лавру и остался в ней. Однажды, в воскресный день я пришел в церковь для причащения св. Таин. Войдя в храм, я увидел ангела по правую сторону престола. Пораженный ужасом я удалился в свою келлью»¹⁹³.

В том же источнике можно находить сведения о Леонтии Киликиянине (авве киновии Новой в честь Марии Богородицы), который не отходя 45 лет усердно подвизался весь погруженный в себя самого¹⁹⁴.

Отожествление Леонтия Виз. с которым либо из этих двух Леонтиев «Луга духовного» задает нам новый вопрос: насколько позволяют сочинения Леонтия Виз. отодвигать время его жизни к концу VI века, когда жили эти два Леонтия? Что касается «Схолии» (De Sectis) Леонтия, то уже одно упоминание в них об Иоанне Филипоне и Евлогии, патр. Александрийском¹⁹⁵ говорить за возможность выхода их в свет в конце VI в. Затем в конце сочинения: «Contra Monophysitas» находится упоминание о Франках, Ланго-бардах и нашествии Сарацин на Палестину¹⁹⁶. Эти события по времени их происхождения относятся к самому концу VI-го века и потому ясно говорят, что передающий об них автор жил в тоже самое время, если не позже. Но с другой стороны поцитованные нами два сочинения Леонтия Виз. как раз являются самыми сомнительными в отношении своей подлинности и не поврежденности, а потому и эти диссонансные, по сравнению с другими подлинными и неповрежденными его сочинениями, места скорее всего должны быть приписаны позднейшим интерполяторам и комментаторам. Из всего этого вывод может быть только тот, что данные из «Луга духовного» не могут считаться подходящими к общей нашей концепции о Леонтии, что Леонтий Виз. не должен считаться пережившим Иустинианов век (565 г.) и что единственною историческою личностью, с какою он может быть отожествлен, является авва Леонтий из лавры св. Евфимия Великого.

Теперь резюмируя все сказанное нами порознь о жизни и деятельности Леонтия Виз., попытаемся представить его биографию в более или менее связном и компактном виде. Расходясь со взглядами Лоофса и Юнгласа на биографию Леонтия и более примыкая к Рюгамеру, мы помещаем нашего Леонтия в VI-м веке, относя рождение его на конец V-гo или самое начало VI века, а смерть к шестидесятым годам этого века. Всякие точный даты (как-то: 480 г. – 490 г. для рождения, или 543 г. – 624 г. для смерти)¹⁹⁷ совершенно произвольны и не могут быть оправданы точными документами. Конечно, такое положение в сущности очень печально, но мы не должны забывать, что и многие более знаменитые лица древности до сих пор не датируются определенными годами, (а только – веками), или обозначаются приблизительными цифрами¹⁹⁸). Возможно, что местом рождения Леонтия была Византия, хотя прозвание «Византийский», как мы говорили раньше, вернее всего усвоено Леонтию не по рождению, а по месту первоначальной общественной деятельности, которая поэтому несомненно протекала в Византии. Обстановкой родной семьи Леонтий, по-видимому, пользовался очень мало времени, и очень мало вынес из нее хороших христианских задатков. Леонтий сам о себе говорит, что «не получил светского образования, не приобрел способности писать, а также не навык и духовной мудрости, какая даруется божественною благодатью чистым сердцем»¹⁹⁹. Эти слова автора надо понимать несомненно, как слова большой скромности и смирения, ибо в этом же самом месте он говорить, что вел частые рассуждения на диспутах, где производил столь сильное впечатление своими решениями, что его упрашивали предать письмени эти его рассуждения. Необразованному человеку нельзя было, конечно, обратить на себя такое внимание, и потому нужно полагать, что Леонтий не проходил только высшей школы, но достиг домашним самообразованием самого высокого развития. В титуле «De seetis» Леонтий именуется «Византийским схоластиком», т. е. адвокатом. А эта должность непременно требовала высшего образования, и достигалась у греков серьезной научной подготовкой. Язык сочинений Леонтия в общем весьма подходить к адвокатским речам, язык изворотливый, стремящийся опрокинуть противника, загнать его в тупик и навязать свое мнение. Возможно, что Леонтий при своих богатых природных дарованиях и усиленных книжных занятиях получил и звание схоластика, адвоката, и с успехом применял свои таланты в византийском суде. Но ничего недопустимого нет и в том, что в применении к Леонтию Виз. название схоластиком нужно понимать в переносном смысле, как это нередко и употреблялось в то время, т. е. в значении вообще умного и ученого человека²⁰⁰. Допустимо даже и то, что традиция в своем названии Леонтия схоластиком просто отметила принадлежность ему сочинений надписываемого « Σχόλια», (Desectis). В числе ученых мужей, особенно писателей древней церкви очень многие называются схоластиками, однако далеко не все они были адвокатами: некоторые получили свои прозвания вовсе по другим причинам, не относящимся к адвокатуре.

Очень рано, наверно в первые же годы общественной службы. Леонтия, в нем, пробудилось стремление к занятию религиозными вопросами. Эти вопросы необыкновенно сильно волновали современную ему восточную церковь. Христиане разделились на множество религиозных партий, из которых каждая считала свое учение единственно истинным. Голос истинного церковного предания, чистого православия был заглушен неистовым воплем всяких крикунов-сектантов и только чуткое ухо могло подслушать его. Леонтий, лишенный надлежащего религиозного воспитания и опытного руководства скоро должен был испытать на себе все тяжелые последствия вредных посторонних влияний. Увлекшись желанием найти и познать истину, он попал в общество несториан и принял их нечестивое учение. Об этом факте своей жизни он с глубокою печалью рассказывает так: «я принадлежал в качестве члена к их (несториан) обществу. Юношей, каким я тогда был, они завлекли меня к себе, полагая для себя позволительным всякое средство. Они предложили мне свое разъяснение догматов и я, как лакомка, кончиком пальца отведавши этого самого учения, не имел недостатка в своем усердии. Они же меня, как какого-нибудь слепца, постарались бросить в бездну своего нечестия. Но Бог сжалился надо мною и исхитил меня из их рук тогда, когда я был уже их добычей... Он не оставил меня и вверил водительству божественных мужей, которые просветили око души моей святым светом из книг божественной мудрости, из коих они почерпнули истину»²⁰¹. Эта страница исповеди Леонтия бросает яркий свет на всю его юношескую, многомятежную жизнь, вскрывает пред нами его честную откровенную душу, его горячий, увлекающийся характер, дает понять об его мучительных религиозных исканиях и горьких разочарованиях. Искренно жаль, что в этой исповеди Леонтий не обмолвился ни единым словом о том, где и когда имел место описанный им факт. Нужно думать, что это было в Константинополе в двадцатых годах VI в. Правда, там в то время официально не было несторианства: забитое и загнанное со всех сторон оно ретировалось в Малую Азию и, главным образом, в пределы приютившей его Персии. Но небольшие, тайные общины несториан несомненно существовали и на европейском континенте, и особенно в столице византийской империи. Об этом мы знаем из истории скифских монахов. В такую-то несторианскую общину и вступил Леонтий, представлявший для ее членов завидное приобретение. Но недолго он оставался в этой общине. Его вывели из заблуждения божественные мужи, под которыми надо разуметь, конечно, знакомых ему сторонников и поборников православного учения и церкви, но не – скифских монахов, с которыми наш Леонтий ничего общего, не имел. Благодаря указаниям этих мужей и под гнетущим впечатлением пережитого падения, Леонтий бросает, светскую службу и отправляется в дальнее путешествие. Куда? Не в Рим, конечно, но в Иерусалим, этот средоточный пункт христианской святыни, куда издревле стремились люди, мучимые совестью и жаждущие подвигов добродетели, каким и был наш Леонтий. Вступив монахом в один из монастырей иерусалимской пустыни, может быть в лавру св. Евфимия Великого, Леонтий со всем жаром отдается аскетическим подвигам и в тоже время усиленно занимается изучением творений святых отцов, с которыми по его собственному признанию он был ранее совершенно незнаком²⁰². Кабинетные занятия не удовлетворяют кипучей натуры молодого инока и он стремится принять деятельное участие в борьбе с еретиками. С этою целью он выступает на публичных диспутах, какие происходили нередко при импер. Иустиниане как в Византии, так и в других городах, в том числе и в Палестине. Как ревностный защитник православия и опытный борец против еретиков Леонтий скоро выдвигается из среды монашенствующей братии, получает ответственные назначения и поручения. Его посылают, между прочим, в качестве представителя от Иерусалимских монастырей на Константинопольский собор 536 года, под актами которого он и кладет свою подпись. По возвращении с собора, на котором для Леонтия со всею силою выступило сознание необходимости активной борьбы с еретиками и сектантами, он и принимается за ученый, писательский труд, не прерывающийся до конца его жизни. Плодами этого труда являются одно за другим сочинения, который быстро переписываются и расходятся в публике, особенно среди людей, занятых полемикою с еретиками. Сколько лет продолжалась эта писательская деятельность Леонтия, мы не можем сказать с точностью, но судя по количеству и объему его трудов следует отвести для нее не один десяток лет. В сочинении Contra Nestor, et Eutych. Леонтий пишет: «вы же в своем стремлении к истине можете иметь в следующем средство забвения и после моего отшествия из этой жизни такой памятники любви, дабы не погибла красота ее с течением времени: обуздывайте дерзких, более же честных руководите к свету истины, чистому и ясному, какой блещет у св. отцов, и молитесь о нас, старающихся сочинять это по любви, как подсказывает наша совесть, и по нашему сердечному расположению»²⁰³. Эти слова являются как бы завещанием Леонтия, его лебединою песнью, в которой очень неприкровенно сквозит ощущение им близости своего конца. Когда именно последовал этот конец, мы не знаем, но предполагаем, что не ранее как в третьей четверти VI столетия. Конец Иустинианова царствования был временем сравнительного умиротворения и успокоения в жизни восточной церкви. Неусыпные труды императора, полемико-литературная деятельность ученых богословов, в числе коих был и наш Леонтий, сделали свое дело: волнения еретиков затихли. Еретики частью соединились с церковью, частью образовали тайные общины, частью удалились в места недосягаемые для правительства. Леонтий спокойно доживал свои дни в суровой монастырской обстановке, вероятно, Новой лавры св. Саввы, куда переселилось большинство иноков лавры св. Евфимия после ее очищения от оригенистов²⁰⁴. Много испытавшему и много потрудившемуся служителю Церкви Божией дано было утешение видеть на кончине жизни исполнение заветных надежд его. Таковы, по нашему представлению, главные черты скудной сведениями биографии Леонтия Византийского или Иерусалимского.

Литературные труды Леонтия Виз. Патрология Миня и ее источники: печатные кодексы и манускрипты. Перечень трудов Леонтия и их классификация. А. Подлинные труды Леонтия: 1) Contra Nestorianos et Euthychianos, его автор, время написания и содержание. 2) Capita 30, его автор, время написания и содержание. 3) Adversus argumenta Severi, его автор, время написания и содержание. 4) Adversus fraudes apollinaristarum, его автор, время написания и содержание. В. Интерполированные труды: 1) Tractatus adversus Nestorianos. 2) Contra Monophysitas. Единство автора этих трудов, их содержание и время написания. 3) De Sectis. Происхождение его от Леонтия Виз. Доказательства интерполированности. Время написания и краткое содержание. Общий взгляд на сочинения Леонтия. С. Фрагменты Леонтия. О фрагментах, вообще. Пять фрагментов. Леонтия, их происхождение и содержание. Antiquorum patrum doctrina de Verbi incarnatione. Происхождение этого сборника и его глубокая древность. Его автор. Зависимость Доктрины от сочинений Леонтия Виз. Сравнение святоотеческих извлечений (флорилегиев) у Леонтия и в Доктрине. Гипотеза Лоофса о «Схолиях» Леонтия. Основания для этой гипотезы, заимствуемый из сравнений Доктрины с сочинениями Леонтия. Критика их. Наше представление о первоначальном виде трудов Леонтия. D. Сочинения, приписываемые Леонтию: 1) две гомилии и 2) сборник о священных, предметах Леонтия и Иоанна. Содержание гомилий и невозможность приписывать авторство их Леонтию Виз. Авторское участие Леонтия Виз. в сборнике о священных предметах. Иоанн Дамаскин – предполагаемый второй участник в составлении сборника. Общее заключение главы.

В настоящее время мы пользуемся обыкновенно тем собранием сочинений Леонтия Виз., которое помещается в 86-м томе греческой Патрологии аббата I. Миня: Patrologiae cursus completus series graeca, accurante I. P. Migne. 1860, p. I (c. 1185 1768) и p. II (c. 1769 2016). В своем полном объеме эта обширная Патрология представляет собрание сочинений святых отцев и учителей церкви, а также и вообще церковных писателей, заимствованных издателем из разных кодексов и сборников раннейшего времени. При составлении Патрологии издатель наблюдал главным образом возможную полноту в объеме сочинений каждого автора и хронологическое расположение их, насколько таковое могло быть установлено. Надлежащего внимания к подлинности самых трудов, к полноте их объема и цельности отдельных произведений, издателем не было оказано, впрочем, не почему либо другому, а потому, что он в то время не располагал во многих случаях достаточными средствами для собрания всего потребного материала и критического к нему отношения. Вот почему «в новейшее время найдено в этой Патрологии более тщательными исследователями много неисправностей и недостатков»²⁰⁵. В частности и 86 том, в котором находятся «Leontii Bьzantini opera», не избавлен от привнесения в его состав элементов, настоящему автору не принадлежащих. Гасс в своем «Энциклопедическом словаре», (изд. 1865 г.), говорить по этому поводу следующее: «к имени этого древнегреческого полемиста и ересеолога (т. е. Леонтия) примешано много литературно-исторической путаницы и рукописных заметок. Важнейший из существующих сочинений с его именем несомненно принадлежат этому писателю, однако об одном или двух его сочинениях спорят, относится ли к ним это заглавие²⁰⁶. Спрашивается: Отчего же могло произойти такое применение к сочинениям Леонтия чуждого им материала, и вообще – откуда произошла эта литературная путаница в собрании его трудов?

Ближайшею причиною для объяснения вышеуказанного явления служит несомненно то обстоятельство, что сочинения Леонтия взяты из различных кодексов, изданных еще задолго до Миня. Минь сам указывает этих своих предшественников по изданию сочинений Леонтия, именно: 1., Canisius: Lectiones antiquae (edit. Basnage 1725), и Thesaurus monument, ecclesiast. (ibidem); 2., Bignë Maxima Bibliotheca patrum, t. 9, (Parisiis, 1644): 3., Fabricius: Bibliotheca Graeca patrunn. t. 8. (edit, Harles); 4., Gallandius: Bibliotheca veter. patrum. t. 12 (Basel. 1578); 5., A Majus: Scriptorum veter. patrum collectio nova, t. 9 (Romae 1837) и Specilegium Romanum, t. 10 (Romae 1844), и 6., Fessler: Institutiones Patrologiae, t. 2 (1851)²⁰⁷.

Уже одно то, что все эти издания были выполнены в разное время и разными лицами по различным побуждениям, одно это заставляет с подозрительностью относиться к полноте и не поврежденности имеющихся в них сочинений Леонтия. Зь всему могло быть место от нечаянных и грубых ошибок неопытных еще в то время наборщиков до сознательных и тенденциозных подтасовок, изъятий подлинного и привнесений чужого материала издателей. Но главная причина, но которой эти первоначальные печатный издания не могут считаться свободными от всяких погрешностей та, что эти издания напечатаны с различных древних манускриптов. О состоянии же манускриптов мы можем судить по нашим старинным церковно-богослужебным книгам, в которых, благодаря небрежности переписчиков, повсюду наблюдались «описи, недописи и точки непрямые». Вообще, ручная переписка ученых литературных трудов в связи с дороговизною писчих материалов всегда служили источником и причиною постепенной порчи и искажения подлинных произведений. Эта общая судьба манускриптов должна была неизбежно коснуться и трудов Леонтия Виз.

Углубляясь в исторический генезис этих трудов мы должны прежде всего сказать, что им все таки выпала довольно завидная доля, такая, какая выпадает лишь редким сочинениям, именно – эти сочинения, хотя и не дошли в подлинниках, но сохранились во многих рукописях, имеющих за собою почтенную древность. Это обстоятельство, в свою очередь, свидетельствует о несомненном уважении и широком распространении, какими пользовались эти сочинения не только среди современников автора, но и далеких потомков. Из таких древних рукописных кодексов, в коих содержатся труды Леонтия и кои послужили источниками для последующих печатных изданий этих трудов можно указать на следующие наиболее важные и древние: 1., Кодекс Ватиканский, имеющийся в Римской Ватиканской библиотеке по времени происхождения относится к X веку; его приобрел для этой библиотеки Анжело Май, который с него и делал свои издания сочинений Леонтия. 2., Кодекс Турриановский, находящийся в Римской библиотеке иезуитской Коллегии XI века; с него произвел свое издание Канизий. 3., Кодекс Лавдиановский, принадлежащий Бодлеанской библиотеке в Оксфорде, и относящийся к IX – X веку и 4., Кодекс Омоновский, хранящийся в Парижской Национальной библиотеке²⁰⁸, приблизительно XII века. Самый ценный из всех этих кодексов есть без сомнения Лавдиановский. Он написан на пергаменте и отличается наиболее полным собранием сочинений нашего Леонтия. Обращает на себя внимание многозначительное послесловие, коим в этом кодексе заканчиваются сочинения Леонтия: «окончено с Богом разрушение и гибель всех ересей блаженного Леонтия, монаха и великого аскета». Кроме этих кодексов-манускриптов, включающих в себе более или менее полное собрате трудов Леонтия, есть кодексы, в которых находятся списки отдельных сочинений Леонтия. Таковы: Афонский кодекс, открытый Рюгамером²⁰⁹ в Афонском монастыре Св. Григория, в коем содержатся: 1., « Κεφάλαια κατά διαφόρων αίρετικῶν», сочинение, хотя и без имени автора, но ясно – Леонтиевское, ибо с таким же надписанием значится в кодексе Лавдиановском в числе других сочинений, принадлежащих Леонтию. 2., Кодекс Phillip. 1484, (упоминаемый в каталоге Meermannsch. Berlin. 1892), написан рукою Сирмонда (1559–1651), неутомимого библиотекаря Парижской Иезуитской Келлегии Кларомонтан; на этот кодекс указал Юнглас²¹⁰; в нем есть сочинение Леонтия Advers. Nestor, et Eutych. 3., Кодекс Januensis 27, XI-го века. 4., Кодекс Escorial. 458, XI-го века, 5., Кодекс Vatican. Palat. 342 а, XVI века²¹¹.

Таким образом, из этого обозрения рукописных кодексов мы убеждаемся, что сочинения Леонтия дошли до нас в многочисленных списках. С одной стороны это, конечно, облегчает задачу изучения трудов Леонтия и подает надежды на правильные результаты этого изучения. С другой же стороны, ознакомление с этими списками показало, что они отличаются большою неисправностью, значительными погрешностями, начиная с самого надписания и кончая самым их содержанием. Вследствие этого возникает необычайная трудность в установлении круга подлинных трудов Леонтия, а равно в определении степени не поврежденности отдельных мест его сочинений. Эта трудность может быть преодолена только в том случае, когда будет общедоступным делом сличение и изучение различных списков сочинений, иначе сказать, когда будут все эти списки опубликованы и критически проверены. До тех, именно, счастливых времен и должно быть отложено окончательное научное решение о точном составе, и содержании трудов Леонтия. Пока же, по необходимости приходится базироваться в научных исследованиях о Леонтии и его литературных трудах только на тех изданиях их и на тех данных о них, какие дает нам наша наличная действительность.

В патрологии Миня, в настоящее время основном, не смотря на несовершенство, источнике для всех изучающих литературные труды Леонтия, отнесены следующие десять названий таких трудов.

1., Λεοντίου σχολαστικοῦ Βυζαντίου σχόλια άπό φωνῆς Θεοδώρου.., сочинение, в латинской формулировке надписанное. De sectis: (t. 86, I, с. 1193 – 1268). Сочинение взято из печатного кодекса Галландия, который заимствовал его у Леунклавия, а этот последний из манускрипта I. Самбуки²¹².

2., Λεοντίου μοναχοῦ λόγοι γ’ κατά Νεστοριανῶν καί Εύτυχιανιστῶν, по латыни Минем надписанное: Contra Nestorianos et Eutychianos (t. 86, I, c. 1268 – 1396), в трех книгах. Перепечатано из собрания Мая, который взял его из Ватиканского рукописная кодекса; есть оно и в Омоновских манускриптах.

3., Τοῦ πανσόφου μοναχοῦ Λεοντίου τοῦ Ἱεροσολυμίτου κατά τῶν δύο τάς ύποστάσεις Χριστοῦ λεγόντων... y Миня: Adversus Nestorianos (t. 86, I, c. 1399 – 1768), в семи книгах.

4., Τοῦ πανσόφου μοναχοῦ κύρ Λεοντίου Ἱεροσολυμίτου άπορίαι πρός τούς μίαν φύσιν λέγοντας.., Минем обозначаемое: Contra Monophysitas (t. 86, II, c. 1769 – 1901). Оба последние сочинения взяты у А. Мая, который издал их с Ватиканского рукописного кодекса.

5., Τοῦ μακαρίου Λεοντίου τά τριάκοντα κεφάλαια κατά Σεβήρου, Минем надписанное: Capita triginta (t, 86, II, с. 1901 – 1916) Минь напечатал это сочинение с издания Мая, Май же – с Ватиканского рукописного кодекса²¹³.

6., Ἑπίλυσις τῶν ύπό Σεβήρου προβεβλημένων συλλογισμῶν, у Миня надписанное: Adversus argumenta Severi (t. 86, II, с. 1916 – 1945). Греческий текст Мая и латинский – Канизия для этого сочинения сделан с манускриптов Ватиканского и Турриановского. Имеется это сочинение и в кодекс Лавдиановском.

7., Τοῦ αύτοῦ Λεοντίου προς τούς προφέροντας ήμῖν τινά τῶν Ἁπολλιναρίου ψευδῶς..., y Миня: Adversus fraudes Apollinaris-tarum (t. 86, II, c. 1947 – 1975). Это сочинение находится во всех манускриптах кроме Омоновского.

8., Λεοντίου πρεσβυτέρου Κονσταντινοπόλεως όμίλια, у Миня: Leontii Byzantini Sermones (ibid. с. 1976 – 2004). Греческое и латинское издание этого сочинения сделано с издания Комбефиса (Graecolatin. patrum Biblioth. novum auctarium, Parisiis 1648).

9., Fragmenta Leontii Byzantini (ibid. c. 2004 – 2016), заимствованные Минем у Мая, последним же из Ватиканских манускриптов.

10., Appendix Leontii et Joannis collectanea de rebus sacris, (ibid. с. 2017 – 2034). Минь перепечатал это сочинение с издания А. Мая.

Таков почтенный список сочинений Леонтия Виз., изданных в Патрологии Миня. Но все ли эти сочинения действительно принадлежат Леонтию Виз., все ли они – подлинно его сочинения? Достаточно только поверхностного наблюдения, чтобы ответить на этот вопрос отрицательно. О чем говорит, в самом деле, одно это разноречие в эпитетах по отношению к Леонтию, если не о различных авторах данных сочинений? То он – адвокат Византийский, то – монах Иерусалимский, то – пресвитер Константинопольский и т. д. Нельзя забывать еще и того, что кроме сочинений Леонтия в 86 т., у Миня же в других томах есть сочинения: Леонтия, еп. Неаполитанского и Леонтия Дамаскина (t,. 93, с. 1159 – 1747; с. 1748); Леонтия пресвитера и монаха (t. 88, с. 549 – 716). Такое различие в надписях сочинений с именем Леонтия сильно осложняет вопрос о числе и действительной принадлежности сочинений собственно Леонтию Виз. По счастью в распоряжении исследователя оказываются некоторые директивы, которые в значительной степени облегчают для него выход из указанных затруднений. Так из нашего исследования о личности Леонтия Виз. для нас выяснилось, что он не только Византийский, но вместе и – Иерусалимский, т. е. жил и трудился в Палестине около Святого Града, что он монах и игумен, (хотя пресвитерство при этом могло ему и не принадлежать), что он относится по времени жизни своей к VI-му веку. На основании этих данных мы можем более или менее смело и безошибочно рассуждать о подлинности и не поврежденности сочинений Леонтия Виз., и те сочинения, которые приписываются ему во всех манускриптах и не имеют существенных различий в своих текстах, считать подлинными и неповрежденными!. Те же сочинения, которые при одинаковых титулах обнаруживаюсь существенные различия в тексте, в составе отдельных книг и пр., считать хотя и подлинными но происхождению от Леонтия Виз. но интерполированными т. е. имеющими текстуальные изменения, вставки и сокращения. Наконец, те сочинения, которые по своему титулу и содержанию не удовлетворяют общим и основным требованиям, для сочинений Леонтия Виз., те и считать за неподлинные, ошибочно присоединенный волею издателей к собранию его литературных трудов. К первой категории из выше указанного списка сочинений Леонтия Виз. мы относим: 1., Contra Nestor et Eutych., 2., Capita 30, 3., Adversus argumenta Sev., 4., Adversus fraudes Ар.; ко второй категории: 1., De sectis, 2., Contra Nestorianos, 3., contra Monophys, 4., Fragmenta Leontii; к третьей категории: 1., Leontii Byzantini Sermones и 2., Leontii et Joannis collectanea. В таком порядке и приступим к подробному изучению этих сочинений нашего писателя.

А. Подлинные сочинения Леонтия Виз.

1. – На первом месте в числе подлинных сочинений Леонтия Виз. мы, как и все вообще исследователи, ставим сочинение: «Contra Nestorianos et Eutychianos». Право на такое помещение и признание дает нам сам автор, довольно прозрачно намекнувший в прологе к этому сочинению, что раньше им ничего не было написано. Здесь он говорить, что, не смотря на все просьбы письменно изложить свои мысли и решения, какие им высказывались на диспутах, он медлил исполнением этих просьб, и только теперь находит возможным исполнить этот долг любви и благодарности по отношению к своим почитателям и покровителям²¹⁴. О том же самом напоминает он и в предисловии к III книге того же сочинения²¹⁵. Затем во II книге Леонтий проговаривается относительно своих планов в будущем: «что касается до Севира, говорить он, то это мы оставим для дальнейших книг»²¹⁶. Из этого видно ясно, что автор данным сочинением начинает ряд других книг, в коих специально будет заниматься Севиром. Далее, в прологе к извлечениям из книг еретика Феодора Мопсуестийского²¹⁷, Леонтий говорить: «если Богу будет угодно и времени у нас достанет, мы особое сочинение напишем против него (Феодора), в котором обнаружим в его книгах все его нечестие, подтвердим это и авторитетами». Такую книгу и представляет собою у Леонтия: «Tractatus adversus Nestorianos», где детально разбираются, все заблуждения Феодора Мопсуестийского. Таким образом, в этом своем сочинении «Contra Nestor, et Eutycli.» Леонтий указывает на все другие сочинения, которые явились впоследствии. Вот почему в древнейших манускриптах, (напр. Лавдиановском) собрание сочинений Леонтия и открывается прямо сочинением: Contra Nest, et Eutych., а не сочинением De sectis, как это мы видим у Миня. Разбираемое сочинение не только в количественном счете есть первое из трудов Леонтия, но по справедливости может считаться первым и но его внутренним достоинствам, по важности и серьезности его содержания и по стройности и стильности его изложения. Прежде всего в нем, и только в нем, мы находим некоторый указания на личность автора. Отчасти мы уже видели это из ранее приведенной исповеди Леонтия об его уклонении в несторианство²¹⁸. Теперь можно сделать и еще некоторые дополнения к сказанному для полноты данной нами характеристики нашего автора. В этом смысле наиболее сильным местом можно считать в III книге описание Леонтием тех приемов, к каким прибегают несториане с целью пропаганды своего учения. «Многие подарки и вспомошествования они обещают, даже милость императора, почет у властей и у ученых, которых имеют своими сообщниками. О безмерное зло! Они не отступят прежде, нежели незнанием, или нуждой, лестью и всякими другими способами опутают тех, кто небдительно хранишь свое сердце.... Потом после того как заберут свою жертву в руки, приводят ее к повиновению в том, в чем это им желательно; если он монах и притом грамотный, побуждают его к занятию сочинениями греческих авторов, и, посмеявшись над простотой монашеской жизни, ибо у них у самих никакого поста, уединения, бодрствования нет, (они отвергают деятельные упражнения и самого имени их не выносят), склоняют к изменении самого наружного вида, обещают принять в составь клира, или оказать какую-либо помощь, только бы сделать его участником своего нечестия. Если же он светский, обещают ему соответственные подарили, хотя на самом деле не выполняют обещаний, (это считается у них за хорошее»²¹⁹. В немногом здесь, сказано много, и прежде всего то, что пишущий эти строки есть монах и монах не по имени, а деятельный и строгий монах. К этому монашеству он имел очевидно расположение и влечение уже в ту нору, когда жил в несторианском обществе²²⁰. Нужно думать также по этим словам, что Леонтий в несторианском обществе положил начало изучению святоотеческой литературы, здесь воспринял первые уроки той религиозно-полемической деятельности, которая впоследствии сделалась главною целью его жизни и составила содержание всех его сочинений. Пребывание в среде несториан для Леонтия имело своим последствием и то, что он сделался опаснейшим противником для них, ибо он знал из своего опыта все тайные ухищрения и козни, какие они употребляли в деле совращения православных в свое общество.

С другой стороны, это сочинение носит на себе очень ясные признаки не только о богословской, но и светской образованности автора его, хотя таковую он всячески старается скрыть по своей глубокой и искренней монашеской скромности²²¹. Так здесь мы находим оригинальное геометрическое доказательство несостоятельности монофиситского тезиса, что у Сына Божия одна природа по воплощении²²². Затем, и вообще язык этого сочинения изобилует многими философскими и научными терминами, которые возможны только в произведении писателя высокообразованного²²³.

Время написания разбираемого нами сочинения может быть отнесено приблизительно к 535-му году. Такое датирование мы можем обосновывать указанием на то обстоятельство, что автор этого сочинения считает разделение монофиситской парии на севириан и юлианистов фактом уже совершившимся и всем известным. А это разделение произошло в Александрии по смерти патриарха Тимофея в 535 году²²⁴ Лоофс, за ним и Рюгамер склонны датировать это сочинение более ранним временем, 528 – 529 годом²²⁵. Но данные, приводимые ими в свою пользу, не отличаются основательностью. Так название Антиохии Феуполисом²²⁶ не только не говорить против нашего утверждения, но усиливает его. Евагрий свидетельствует, что Аптиохия в 526 – 528 годах сильно пострадала от бывших там землетрясений. «Когда же Антиохийский престол занял Ефрем, возведенный императором в звание комита востока, тогда Антиохия была переименована в Феуполис и император стал усиленно заботиться об ее благоустройстве»²²⁷. Ефрем был патриархом с 527 г. по 546 г. Таким образом, во 1-х, с точностью нельзя сказать в каком собственно году произошло переименование Антиохии; во 2-х Леонтий в цитированном месте говорить «о церкви древней Антиохии, теперь – νῦν называемой Феуполисом». Это «νῦν» могло быть с одинаковым удобством сказано в 529-м, как и в 535-м году.

Не противоречат устанавливаемой нами дате и ссылки Леонтия на Дионисия Великого²²⁸, под которым нужно рауметь не – Дионисия, еп. Александрийского, а Дионисия Ареопагита, ибо оба цитируемые Леонтием места находятся в трудах этого последнего²²⁹, при чем второе место воспроизводится в более пространном виде Препод. Анастасием Синаитом²³⁰, с определенным указанием: « τοῦ άγίου άποστολικοῦ διδασκάλου Διονυσίου». Правда, что писатели IV в. наименование: « ό μέγας Δι_#959;νύσιος» приписывают всегда Александрийскому епископу²³¹, но они еще не знают Дионисия Ареопагита, сочинения которого, по крайней мере в настоящем их виде, могли появиться не ранее V века²³². Однако, несомненно и то, что уже в первой половине VI в. сочинения Ареопагита на востоке стали повсюду известными и православные полемисты их не стесняясь цитировали²³³. И наш Леонтий приводить одну такую прямую цитату из Дионисия Ареопагита²³⁴. Последнее обстоятельство ставить пред нами новый вопрос: не подрывают ли указанной нами хронологии эти ссылки Леонтия на Ареопагита? Рюгамер думает, что писатель, цитирующий из Ареопагита и считающий его сочинения подлинными, должен жить даже раньше VI-го века, в ту пору, когда еще не заходила на востоке речь о подложности ареоппагитеких сочинений²³⁵. Вопрос об этом был поднят в первый раз на Константинопольском коллоквиуме православных с севирианами в 533 году. Но если Леонтий Виз. и был на этом коллоквиуме, тем не менее он через два года вполне мог оставить цитату из этого писателя в своем сочинении, ибо не все ведь произведения Дионисия были объявлены подложными, а только некоторые, подделанные и испорченные монофиситами-севирианами. Труды Дионисия в Палестине пользовались не только во времена Леонтия, но и долго после него весьма великим уважением и с полным доверием цитировались. Там жил вероятный современник нашего автора Иоанн, еп. Скифопольский, который составил первый комментарий на сочинения Ареопагита, также быстро распространившийся в Палестине²³⁶. Другим комментатором ареопагитик является преп. Максим Исповедник (VII в,), который отзывается об Ареопагите как о « τῷ παναγίῳ καί ὃντως θεοφάντορι Διονυσίῳ τῷ Ἁρεοπαγίτῃ"²³⁷. Вспомним, наконец, и о том, что автору обсуждаемого сочинения ничего неизвестно о пятом вселенском соборе²³⁸, с его постановлением о личности и сочинениях Феодора еп. Мопсуестийского. Между тем Леонтий очень много места в сочинении уделяет опровержению учения Феодора и делает многочисленные ссылки на отеческие авторитеты в доказательство Феодорова нечестия²³⁹. Такое полемическое выступление против Феодора и всех его единомышленников для Леонтия весьма полезно было бы усилить указанием на состоявшееся публичное осуждение его. Но он этого не делает и не почему либо другому, как по тому, что пишет ранее указанных сроков и только подготавливает общество к совершившимся в них событиям.

Сочинение «Contra Nestor, et Eutych.» по своему содержанию разделяется на три книги. Сам автор во введении намечает схему такого деления: «итак, говорит он, мы напишем три книги...., разделим книги на главы, так что каждая будет содержать то, что к ней относится»²⁴⁰. Мысли, развиваемые автором в сочинении вкратце таковы.

В первой книге автор доказывает неправомыслие несториан и евтихиан и старается подчеркнуть ту мысль, что и те и другие в сущности приходят к одному результату в своем учении, который он называет енантиодокетизмом. Справедливо полагая, что в борьбе с противниками самое важное дело – условиться в понимании главных терминов, Леонтий тщательно исследует значение этих последних и доказывает, что монофиситы допускают в своей терминологии и аргументации много передержек, натяжек и всякой путаницы. Они придают ложное толкование аналогии человека, почитая соединение в нем души с телом, за прототип для соединения Божества и человечества во Христе. Леонтий устанавливает правильный взгляд на этот пример и выясняет истинное значение самого единения в применении к Личности Христа-Богочеловека.

Во второй книге Леонтий доказывает ту истину, что Христос по человечеству был истинным человеком, состоявшим из разумной души и тела, и истинным Богом, не потерпевшим изменения или умаления от соединения с человечеством. Страдания и смерть Христос терпел, как человек, способный по природе к страданию, а не как Бог, бесстрастный по природе. Отсюда Юлиан и его последователи являются неправыми, когда утверждают, что тело Спасителя было нетленно до воскресения, чрез это они уничтожают во Христе истинного человека, и этим в свою очередь разрушают все дело спасения нашего чрез Христа. Леонтий не хвалить, однако, и Севира с его адептами, как не выдержавших своей тонкий зрения в учении о лице И. Христа. Но автор откладывает более подробное суждение о севирианах до последующего сочинения, а теперь все внимание сосредоточиваешь на афтартодокетах, учение коих и подвергает всестороннему рассмотрению и опровержению.

Третья книга посвящается разбору несторианского учения, при чем дается обстоятельная характеристика недостойных приемов несториан при завлечение ими жертв в свои сети. Автор обрушивается со всею силою своей эрудиции на ересеначальников Диодора Тарсского и Феодора Мопсуестийского, нечестивое учение коих последовательно воспроизводится здесь и пунктуально разбирается. В конце первой и второй книги Леонтий приводить специальные выдержки из писаний святых отцев и учителей церкви для доказательства развитых им мыслей, а в конце третьей книги выписывает места из Диодора, Феодора и Нестория для обнаружения их согласного нечестия. Каждую книгу Леонтий начинает и сопровождает преди-и после-словиями, в коих то говорить о своих личных намерениях, то обращается к своим читателям, то воссылает благодарение Господу: такое однообразие в построении сочинения свидетельствуешь о несомненной принадлежности его во всем объеме одному автору – Леонтию Виз.

2., Сочинение «Capita 30 contra Severum» в греческой редакции находится у А. Мая (t VII, p. I, p, 40 – 45 Collect, nova vet. script.), а в латинской у Галландия (t. XII, p. 715 – 18 Biblioth. vet. patr.), при чем в последней носит надпись, заимствованную из Турриановского манускрипта: «dubitationes hipotheticae et definientes contra eos, qui negant esse in Christo post unionem duas veras naturas, т. е. предположительный и объяснительная мысли против тех, кто отрицает во Христе две истинные природы»²⁴¹. Своим малым объемом и конспективностью изложения, напоминающею простые тезисы к какому-либо обширному сочинению, это сочинение производить, действительно, впечатление схематического указателя тех пунктов, в коих расходится монофисит Севир с православною церковью. Такой указатель мог быть вызван необходимости для автора быстро ориентироваться при встрече с севирианами, особенно на публичных диспутах с ними. Можно предполагать и то, что автор в этом указателе обобщил и объединил те основные вопросы, которые он имел в виду подробнее рассмотреть в задуманных им сочинениях против севириан. Подобную форму особого сочинения эти тезисы могли получить и после Леонтия в руках его издателей. На такое предположение наводить самое заключение данного сочинения. Здесь Леонтий пишет: «мы не предполагали писать книги, но желали бы всеми силами людям, более нас способным и усердным, задать материал и побуждение для окончательной обработки»²⁴². Возможно отсюда, что эти Capita по времени их сочинения автором, (но не выпуска в свет) предшествовали выпуску сочинения: «Contra Nestor, et Eutych.». Подтверждением такого предположения могут служить, на наш взгляд, далее начальный слова сочинения «Contra Nestor, et Eutych.», где автор говорить, что ему предстоишь «объяснить некоторые тезисы, имеющиеся в первом исследовании» (... τινά καφάλαια, τῆς άκολουθίας έχόμενα τῆς πρώτης ζητήσεως έπιλύσασθαι)²⁴³. Что же за πρώρη ζήρησις разумеет здесь он? Нельзя, конечно, сказать с уверенностью, но предположительно можно считать его за κεφάλαια (capita) 30. В сущности по своему содержанию Contra Nestor, et Eutych. и представляет развитие в широком масштабе все тех же вопросов, какие в кратком виде поставлены в Capita 30²⁴⁴. Таким тесным родством обеих этих сочинений определяется и время опубликования Capita 30, именно вслед за сочинением Contra Nest, et Euthych., приблизительно в 536 году, в том году, когда Леонтий участвовал на соборе, осудившем фальшивую терминологию догматики и недостойные приемы полемики севириан.

Содержанием Capita 30 служит указание тех заблуждений, в какие впадают севириане с своим учением об одной божественной природе во Христе. Аргументация, на какую они опираются в своем взгляде, подвергается со стороны Леонтия строгой критике и вся признается несостоятельной. Те упреки, какие делают севириане по адресу восточной церкви, принимающей Халкидонское определение, совершенно неосновательны: церковь учит правильно и разумно о Христе, ее терминология по отношению к Лицу Богочеловека есть точная и совершенная терминология. Изменение или перетолкование ее ведет за собою искажение истинного понятия о Лице Спасителя и о совершенном Им деле искупления рода человеческого. Все свои доводы Леонтий излагает в виде строго логических умозаключений, которые окончательно разрушают позиции противников и заставляют принудительно соглашаться с убеждениями нашего автора.

3., Сочинение: Adversus argumenta Seven (или Епилисис Ἑπίλυσις) тесно примыкает к предидущему сочинению и по своему внутреннему содержанию и по своей зависимости от сочинения Contra Nestor, et Eutych. Потому в древних манускриптах оба эти сочинения обычно и следуют одно за другим непосредственно. Обращают на себя особенное внимание два места этого сочинения, проливающий свет на его происхождение. Первое: «и того, что прежде нами собрано было в защиту истинного учения из св. отцев против несториан и евтихиан, было бы по милости Божией достаточно для окончательного поражения их лжеименного знания, но так как эти виновники зол выдвигают некие новые аргументы, которые ранее не употреблялись ими, то мы вынуждаемся предложить еще это сочинение, хотя и не составляющее подробного исследования»²⁴⁵. Отсюда ясно видно, что Леонтий был вызван на это сочинение своими противниками вследствие пущенных ними в оборот новых аргументов в защиту своих лжеучений. Второе: «о том, как понимают отцы образ соединения Слова Божия и человечества (во Христе), об этом в первой главе недоуменных вопросов и в первой книге труда нашего против енактиодокетов с Божиею помощью нами сказано весьма обстоятельно ( έν τῷ πρώτῳ κεφαλαίῳ τῶν άρτίως ήπορημένων καί έξῆς καί έν τῷ πρώτῳ λόγῳ τῆς πραγματείας τῆς γενομένης ήμῖν κατά τῶν έναντιοδοκητῶν). Поэтому повторяться и кружиться ( παλιλλογεῖν καί άνακικλοῦν) мы уклоняемся²⁴⁶. Это место нам кажется весьма неприкровенно указывающим на предидущие сочинения Леонтия: «Capita 30» «Contra Nestor, et Eutych», первая книга коего направлена против енантиодокетов²⁴⁷. Самая диологическая форма речи данного сочинения весьма напоминает вторую книгу Contra Nestor, et Eutych. В виду именно этой материальной и формальной зависимости Епилисиса от «Contra Nestor, et Euthycli», Май в своем издании Леонтия поместил Епилисис между 1-й и 2-й книгой сочинения «Contra Nestor, et Eutych». Находясь в близком отношении к этому последнему сочинению вообще, Епилисис по мыслям и выражениям также часто напоминает и Capita 30²⁴⁸. Все эти соображения, в свою очередь, убеждают нас в несомненной принадлежности данного сочинения Леонтию Виз., а время написания этого сочинения отодвигают к сороковым годам VI столетия, к тому времени, когда Севир и его партия, претерпевая сыпавшиеся на них со всех сторон удары, делали последние и отчаянные усилия спасти свое положение, забронировать свое учение несокрушимой аргументацией.

Содержание сочинения составляет разговор православного с акефалом, при чем первый опровергает возражения последнего по вопросу о соединении природ во Христе. Автор в качестве, православного доказывает акафалу несообразность утверждения, что во Христе соединились две природы в одну, как будто обе эти природы существовали порознь одна от другой пред соединением. Соединение нельзя понимать в смысле слияния, при котором соединяемые части уничтожаются и образуют нечто новое, отличное от них. Природы во Христе совершенно различны и потому не слиянны. Их можно разделять и сливать мысленно ( τῇ έπινοίᾳ), в действительности же обе природы существуют одновременно- – и в единении и в разделении; в единении, но не слитно, в разделении, но не в отчуждении. Эту истину нельзя усвоить умом, но можно воспринять верою. Усматривая, что акефалы в своем учении базируются на ложном толковании терминов в отношении к Лицу И. Христа, Леонтий обстоятельно и точно выясняет значение их согласно требованиям здравого разума и учению св. отцев, на слова которых он каждый раз ссылается.

4., В противоположность Лоофсу и Ермони²⁴⁹ мы причисляем и сочинение «Advorsus fraudes apollinaristarum» к подлинно-Леонтиевским трудам. Этот труд имеется в Ватиканском кодексе, что побуждает и Рюгамера смотреть на указанное сочинение, как на подлинное сочинение Леонтия²⁵⁰. Несомненно также, что это сочинение находилось и в прототипах кодексов Typpиaнa и Лавдиана, о чем догадывается и Лоофс, так как Турриан с Лавдианом в своих изданиях сохранили текст подложного письма папы Юлия к Просдоксию, которым Леонтий в данном сочинении и занимается. Причиной же, по которой Лоофс исключает из числа подлинных это сочинение и даже указывает на более вероятного писателя его Иоанна Скифопольского²⁵¹, служит то, что Леонтий в данном сочинении становится как, бы в противоречие сам с собою, когда в сочинении «Contra Nestorian. et Eutych.» цитирует то самое послание Юлия, принадлежности, которого Аполлинарию для автора Advers. fraud, должна быть очевидной»²⁵². «Но этот довод, говорит проф. А. Спасский, теряет свою силу, если мы допустим с Рюгамером, что сочинение «Advers. fraud.» написано позднее «Contra Nest. et Eutych». Леонтий мог и изменить свое первоначальное мнение²⁵³. Указанное соображение, конечно, имеет свое значение, но оно не решает окончательно вопроса об авторе данного сочинения. Нам думается, что более сильным доказательством в пользу принадлежности этого сочинения Леонтию Виз., а не кому-либо другому, может служить все внутреннее содержание этого сочинения, все те мелкие его детали, какие не бросаются в глаза порознь, но взятые вместе являются неотразимо убедительными.

В данном сочинении автор специально обследует ту апокрифическую литературу, какою пользовались монофиситы для оправдания своего учения и для обвинения Халкидонского собора в еретичестве. Такая литература не могла, конечно появиться в руках автора сразу, а накапливалась им постепенно. Он ее искал и тщательно хранил, имея в виду заняться ее критическим разбором. По сочинениям Леонтия мы легко можем наблюдать эту постепенность роста собираемого им материала и все более глубокого изучения его автором. Так в Contra Nestor, et Eutycli. Леонтий высказывает только в виде намека свои подозрения в подозрениях, говоря: «и если кто возьмет в руки церковную историю, составленную учеником Аполлинария Тимофеем, тот не вынесет от этого труда никакого другого впечатления, кроме, одобрения Аполлинария, ибо вся она собрана из многочисленных писем к нему и ответов на них»²⁵⁴. Для Леонтия, очевидно, еще не выяснился вопрос о подделке монофиситами или несторианами святоотеческой литературы. Он только жалуется на недостойное обращение их с текстом этих писателей, так как они бесцеремонно вырывают отдельные слова и фразы и на основании их навязывают писателям мысли, каких они не держались²⁵⁵. В сочинении «Contra Monophysitas» Леонтий более определенно, хотя тоже не совсем уверенно, смотрит на апокрифы. Так здесь Леонтий приводит цитату из Ἱουλίου τῆς Ρώμης, "ώς δοκεῖ», έκ τῆς περί τῆς έν Χριστῷ ένότητος...²⁵⁶. Вслед за сим он говорит, что по содержанию своему приведенная фраза не соответствует взглядам Юлия: таких слов нет ни в каком из старых собраний сочинений Юлия, что, наконец, Иоанн Скифопольский прямо нашел эти слова в сочинениях Аполлинария и, стало быть, они только выдаются за слова Юлия. Здесь автор обнаруживает уже достаточную осведомленность в вопросе об апокрифах, но его: « ώς δοκεῖ» свидетельствует о том, что он еще не считает себя в полном курсе дела. Таковым же показывает себя автор и в дальнейших приводимых им цитатах из «того же Юлия, еп. Римского, из послания к Дионисию», и «из сочинения о единении во Христе»²⁵⁷. Вслед за выдержками из этих сочинений автор говорит: «сказал ли бы это Юлий, пусть каждый желающий сам рассмотрит». Следующую за тем цитату из Григория Чудотворца Леонтий надписывает так: Γρηγορίου τοῦ Θαυματουργοῦ, ώς φασίν, έν τῆ κατά μέρος πίστει"²⁵⁸. И дальше говорит: «во-первых скажем, что такое сочинение неизвестно, и сильно можно сомневаться на счет его авторитетности». Эти слова вместе с « ως φασίν» опять-таки свидетельствуют о колебательном настроении автора относительно трактуемого предмета.

Ничего подобного не наблюдается в сочинении Леонтия «Adversus fraudes».... Здесь виден специалист в деле критики апокрифов, обладающий обширным материалом и точными сведениями относительно значения их. Леонтий ясно и решительно утверждает, что последователи Аполлинария, Евтихия и Диоскора в целях защиты своей ереси надписывали некоторые сочинения Аполлинария именем св. отцев..²⁵⁹. И далее приводит одно за другим эти места из сочинений Аполлинария и его учеников (Валентина, Тимофея, Полемия). В своем отзыве о них Леонтий твердо говорить: «мы знаем их за сочинения самого Аполлинария, не только из свидетельства учеников, которые надписывали эти сочинения ложными именами то Юлия, то Григория, то Афанасия, но и из самого рода речи и стиля»²⁶⁰. На основании всех этих данных мы считаем не только возможным, но и необходимым утверждать, что настоящее сочинение есть подлинное сочинение Леонтия Виз. и относится не к первым опытам его пера, но является зрелым плодом расцвета его таланта и развития писательской деятельности²⁶¹. Хронологически мы можем его отнести не раньше, как к началу сороковых годов VI-го столетия. В виде основания для такого датирования можно сослаться на следующее место из данного сочинения: «письмо Аполлинария из давнишнего экземпляра, найденного в библиотеке Андрея, боголюбезнейшего ( θεοφιλεστάτου) епископа Сидонского»²⁶² И далее приводится самый текст письма. Название Андрея θεοφιλέστάτος а не μακάριος. указывает на то, что Леонтий считает его живым во время написания своего сочинения. Об этом Андрее мы знаем два факта: 1., его участие на соборе в г. Тире в 518 году и 2., подпись его под посланием Епифания, еп. Тирского, к собору Константинопольскому 536 года²⁶³. Допустимо, что Леонтий в качестве участника указанного собора получил здесь возможность познакомиться с присланным документом из библиотеки Андрея и впоследствии воспользовался им для обличения аполинаристов в их подлогах.

Относительно содержания разбираемого сочинения говорить много нечего после того, что уже сказано²⁶⁴. В нем с начала и до конца приводятся одна за другой выдержки из сочинений Аполлинария и аполлинаристов ложно надписываемые именем св. отцев. Сам же автор ограничивается только вступительными и попутными критическими замечаниями. Но от этого сочинение не проигрывает в своей убедительности и ценности. Материал, выписываемый Леонтием, говорить сам за себя, и потому автор, вообще не любящий без нужды выделяться и разглагольствовать, предоставляет, читателям самим учесть все те последствия, какие с очевидностью явствуют из представляемых им доказательств аполлинаристических подлогов.

Цикл подлинных сочинений Леонтия Виз. рассмотренными четырьмя его трудами исчерпывается. Теперь перейдем к изучению следующей группы его сочинений – интерполированных.

В. Интерполированные сочинения Леонтия Виз.

Под именем интерполированных сочинений Леонтия Виз. мы разумеем ту серию его трудов, которые являются в сущности его же собственными и подлинными трудами, но которые носят на себе ясные следы постороннего участия и вмешательства, идущего, главным образом, со стороны то – небрежных переписчиков и корректоров, то – непонимающих издателей и читателей. Эти следы можно наблюдать в виде неисправности текста, (пропусков, повторений и т. п.), внесения отдельных слов и фраз, несогласованных с общим содержанием сочинений, в виде перерывов в развитии мыслей, в нарушении плана работы и т. д. Легко могло быть, что и сам Леонтий некоторые из своих сочинений не привел в обработанный и законченный вид, и предоставил сделать это другим. В особенности это нужно сказать о сочинении «De sectis», которое уже самым надписанием своим убеждает нас в том, что оно обязано своей окончательной обработкой и опубликованном авве и философу Феодору. В Патрологии Миня De sectis стоит на первом месте, в ряду сочинений Леонтия, но в смысле подлинности и не-поврежденности его по вышеуказанной причине следует наоборот поставить на последнем.

1., Первым же из интерполированных сочинений мы считаем: «Tractatus adversus Nestorianos», который является самым большим по объему сочинением у Леонтия Виз. Оно состоит из 7 книг, разделенных на 218 глав. Каждая из книг носить особое заглавие, в котором и указывается основная мысль, развиваемая автором. Так в 1-й книге Леонтий опровергаешь тех, кто неправильно учить о соединении Божества и человечества во Христе, кто признает во Христе две особый ипостаси и отрицает соединение их в одну. Автор выясняет словесные термины, какими выражается соединение и путем логических умозаключений доказывает еретикам, что их «общие принципы и выводы обнаруживают только их глупость»²⁶⁵. Во 2-й книге Леонтий разрушает, нечестие тех, кто не признает одной ипостаси в воплотившемся Христе и двух природ, соединенных в Нем ипостасно. Автор определяет точно и всесторонне самое понятие ипостаси, и наклоняет свои доказательства к тому выводу, что только «блаженны мы, знающие две природы и одну ипостась²⁶⁶. В 3-й книге Леонтий обличает несториан в признании ими двух особых сынов во Христе. Путем аналогий, примеров и свидетельств св. Писания он доказывает всю нелепость такого учения и говорить о необходимости признавать Христа одним Лицом и одним Единородным Сыном Божиим, с Которым нераздельно соединился и Сын Девы Марии. 4-ая книга посвящается опровержению ложных взглядов несториан на Пресв. Богородицу Марию. Леонтий ставит одно за другим возражения несториан против признания Девы Марии Богородицею и разбивает их на основании рациональных и библейских аргументов. Здесь же он защищает св. Кирилла Александр, от несправедливых нападков несториан и выставляет его, как поборника истины и выразителя истинного церковного учения об И. Христе и Пречистой Матери Его. В 5-й книге Леонтий обличает заблуждение тех, кто не считает Христа по природе Богом, а только обожествленным человеком. Автор меткими соображениями парирует неотразимые, по мнению несториан, удары православной догматике, якобы впадающей в самопротиворечие с своим учением о страданиях Божества во Христе, об унижении Божества до человеческих слабостей и немощей. Книга 6-я направлена против коренного заблуждения несториан, что Христос есть человек – Богоносец, а не Бог – плотоносец. Автор настаивает на признании общецерковной и основной истины, что Слово воистину стало плотью, а не только обитало во плоти, как в храме своем, что воплощение было не только внешним актом, а действительным и истинным соединением Бога и человека в едином Лице, именуемом Христом²⁶⁷. Наконец в 7-й книге, пригвождаются к позорному столбу, по собственному выражению автора, те, кто осуждает принимающих выражение: «один из Троицы пострадал плотью»²⁶⁸. Но Леонтию, этот тезис нисколько не еретичен, если он православно истолковывается, если, именно, под словами: «один из Троицы» разумеют Иисуса Христа, Сына Божия, вторую ипостась Св. Троицы, во плоти ставшую вместе и Сыном св. Девы Марии. При таком признании страдания Христа, страдания истинные и реальные, не только не стоят в противоречии с Его Божеством, но и открывают единственный путь к правильному пониманию Божественного домостроительства о нашем спасении, ибо только Богочеловеческие страдания могли принести людям спасение от вечных страданий и смерти. В общем из всего этого трактата вырисовывается яркая и детальная картина несторианского учения в его противоположности ортодоксальной церковной догме. Автор вводить нас во все закоулки и изгибы хитрой несторианской мысли в ее стремлении к своей реабилитации. В авторе на каждом шагу виден бывший несторианин, на горьком своем опыте узнавший все их полемические приемы и аргументы и теперь высыпающий на их собственный головы те угли, которыми они думали сжечь души православных христиан. Собственно вот это широкое знакомство автора с несторианством, с его научно-богословской тактикой и этикой, в связи с обширною авторской эрудицией, острой диалектикой и всесторонним знанием библейской и святоотеческой литературы, все это собственно и служит самым ясным показателем принадлежности данного трактата против несториан Леонтию Виз. ибо он но преимуществу был таким богословом в половине. VI в.

Для большей убедительности в авторской принадлежности Леонтию Виз. этого трактата напомним о том, что еще в сочинении Contra Nest. et. Euthych. Леонтий обещал написать обстоятельное сочинение против несторианского учения и его главных представителей особенно против Феодора Мопсуест.²⁶⁹. Справедливо видеть в трактате против несториан осуществление этого намерения Леонтия. Кроме того, в самом содержании сочинения нельзя не усматривать некоторых признаков, красноречиво говорящих в пользу авторства Леонтия Виз. Сюда нужно отнести самый способ ведения полемики с еретиками. Леонтий усвоил себе методе борьбы со врагами тем же оружием, каким они оперировали против православных, метод богословско-рационалистический. Этим именно методом автор трактата и пользуется в своей полемике с несторианами, приводя к абсурду все их утверждения, какими они думали поставить в безвыходное положение православных. Не другой, но такой же полемический метод наблюдается и в подлинных сочинениях Леонтия, особенно в «Contra Nestor, et Eutych» и в «Advers. argum. Severi». Далее можно указать в разбираемом сочинении много мест, весьма сходных по идейной и формальной их стороне с текстом подлинных сочинений Леонтия²⁷⁰. Решительным же свидетельством принадлежности разбираемого трактата Леонтию Виз., а не кому-либо другому, служит не только близость, но совершенная тожественность той терминологии, какою автор пользуется в своей полемике с несторианами. Эта терминология слишком своеобразна и характерна, чтобы не узнать по ней сразу нашего Леонтия, автора прежде рассмотренных нами сочинений.

Но признавая в главном и существенном это сочинение подлинным произведением Леонтия Виз. мы не считаем его свободным от интерполяций, сокращений и других текстуальных повреждений. Доказательством этого служит наличность некоторых особенностей, не свойственных подлинным сочинениям Леонтия Виз.. Так уже в самом титуле этого сочинения Леонтий называется «мудрейшим монахом Иерусалимским», тогда как все подлинные сочинения надписываются именем монаха Леонтия, или блаженного Леонтия. Всматриваясь пристальнее в текст сочинения, мы находим еще более сильные доказательства его интерполированности. Так среди блестящей речи, отточенных фраз мы встречаем здесь иногда грубые выражения²⁷¹, которые совсем не подходят к стилю Леонтия. Наряду с художественно выполненными в литературном смысле страницами²⁷², в этом же сочинении по местам наблюдается у автора неясность в выражениях, запутанность в развитии мыслей, вообще необработанность речи. Наличное состояние текста, в каком мы находим его у Миня, с первого же взгляда убеждает нас в его нечистоте и поврежденности. Так мы здесь видим неоднократные перерывы текста²⁷³, свидетельствующие о неисправном состоянии оригиналов, с коих производилось печатное издание. В свою очередь неисправность дошедших оригиналов говорить слишком ясно о тяжелой судьбе, испытанной ими от рук переписчиков и читателей на протяжении многих веков существования, именно о пропусках, вставках и изменениях, не без ущерба, конечно, для смысла и содержания сочинения.

В отношении к данному сочинению, к сожалению, приходится признать даже нечто большее простой интерполированности, это – переделку плана сочинения по сравнению с первоначальным расположением частей. Так во введении ко сочинению автор говорить, что оно должно состоять из 8 частей, и в последней 8-й части должно заключаться опровержение «тех, кон измышляют некоторые иные, несуществующие соединения» (с. 1401 А). Но в сохранившемся до нас тексте имеется только 7 частей, или книг этого сочинения. Вот почему на конце последнего мы встречаем такую заметку переписчика: «думаю, что не достает обличения 8-го их нечестия и его рассмотрения. Книга сия переписана Корнелием Мурмурейским в 1552 году²⁷⁴. Догадка Корнелия, конечно, могла быть и ошибочной, его авторитет в данном случае для нас не обязателен. Но вот мы встречаем подтверждение его догадки в свидетельстве лица, безусловно компетентного. В Vita Leontii Генриха Каинизия²⁷⁵ читаем следующее: «в Bibliotlieca Ваvarica № 117 существует знаменитый том того же Леонтия против евтихиан, или севириан и несториан, разделенный на 8 книг, первая из которых имеет надпись: 63 άπορίαι или предложенные исследования о тех, которые признают одну природу во Христе и опровержение этого догмата, и свидетельства отцев. Вторая – против тех, которые признают две ипостаси во Христе.... и т. д. (согласно плану, изложенному во введении к существующему трактату Advers. Nestor.). Вот какое сокровище скрывается здесь в Баварской Библиотеке. О, если бы нашелся ученый переводчик, который бы его извлек!» Из этого свидетельства Канизия ясно видно, что первоначальный состав сочинения Advers. Nestor, действительно был из 8 книг, и этою 8-ю книгою являлась ныне существующая у Миня книга с особым титулом: «Contra Monophysitas», в которой находятся 63 άπορίαι и к которой приложены свидетельства отцев. В таком только полном составе это сочинение и может действительно соответствовать вышеуказанному нами намерению автора (в с. 1385 А). Вместо такого цельного сочинения мы теперь имеем две отдельные с особыми заглавиями части, что само собою говорить за самовольное нарушение первоначального плана, а с ним, вероятно, и сокращение объема сочинения позднейшими его редакторами.

Едва ли можно также сомневаться, что те кто не остановился пред коренною ломкою плана сочинения, не стеснялись переделками и в деталях. Мы видели уже отчасти печальные следы таких переделок в тексте сочинения. К этому прибавим еще бросающееся в глаза место в 4-й книге, 37-й главе²⁷⁶, где автор заканчивает свою речь о Пресв. Деве Марии торжественным: Ἁμήν. Каждая из 3-х книг сочинения: «Contra Nestor, et Eutych. также такой конец имеет²⁷⁷. Но в настоящем сочинении вслед за конечным: «аминь» мы находим продолжение той же самой книги на протяжении целых 12 глав, в которых автор опровергает возражения несториан против учения св. Кирилла Александр, о Лице И. Христа и Его Пречистой Матери. Возможно, что это есть материал самого Леонтия и, судя по языку и мыслям, даже положительно можно сказать, что это его материал. Но Леонтий в своих сочинениях всегда держится строгого порядка в изложении своих мыслей, работает но определенному плану и вообще не терпит беспорядочности и разбросанности. Таким образом, приведенное место мы волей-неволей должны считать в известной степени переработкой, а вместе с тем и все сочинение включить уже в разряд неподлинных, интерполированных.

Относительно времени написания Леонтием трактата Adversus Nestor, нужно сказать, что он должен был явиться не позже конца первой половины VI столетия, того именно времени, когда сильно разгорелся в восточной церкви спор относительно вождей несторианства и подготовлялось соборное осуждение их и их сочинений, благодаря известному эдикту импер. Иустиниана о трех главах и возникшей из-за него горячей полемике между востоком и западом. Означенное сочинение Леонтия носит на себе все признаки злободневности. Автор нередко проговаривается о том, что в это время написания им сочинения идет живой обмен мнений между православными и несторианами, и что обе стороны усиленно стараются доказать свою правоту и склонить общественное мнение на свою сторону. Так в 1-й же книге Леонтий пишет: «Какая вам надобность сравнение души и тела приводить в качестве универсального подобия? Мы снова напомним вам то, что вы игнорируете, именно: все соединения не совсем подобны тому, с чем соединяются, также и все энергии и прочие их последствия. А вы на все это не обращаете внимания²⁷⁸ и т. д.» Во 2-й книге читаем: «что человек существует в Боге Слове, мы об этом более, чем вы, кричим, но вы, как видится, не понимаете того, в чем с нами расходитесь и проповедуете иное», и т. д.²⁷⁹. В с. 1585 А есть намек на происходивший в то время взаимный спор несториан с севирианами: «если природа и ипостась во Христе соединены, то почему же вы отвергаете севириан ( τούς σεβηρίτους)?» спрашивает Леонтий. Все такие речи Леонтия получают свою уместность только в период совместной жизни несториан и севириан с христианами греко-восточной церкви, когда они еще не выделились и не организовались в особые общины, не избрали себе отдельных месть жительства, что, как известно, случилось только во второй половине VI-го века.

2., Как уже было выше нами указано, сочинение «Contra Monophysitas» в древних рукописях составляло часть трактата Advers. Nestor. Всматриваясь в содержание настоящей книги, мы сразу же убеждаемся в том, что эта книга написана совершенно по тому же методу, по какому и весь означенный трактат. Как там сначала ставится возражение несториан, а потом дается опровержение его с православной точки зрения, так и здесь представляются одно за другим ложные взгляды монофиситов, а затем делается хотя и краткий, но меткий и сильный разбор и опровержение их. Но здесь сразу же для нас встает такой вопросы дает ли эта книга надлежащий ответ на поставленную автором в общем плане, изложенном во введении к трактату adversus Nestarian., тему? Эту тему он формулировал так: «против нечестия, состоящего в отрицании ипостасного единения, ( τήν καθ’ ύπόστασιν ἒνωσιν), и в признании некоторых других несуществующих единений» (с. 1401 А). В издании Миня данное сочинение надписывается: «против признающих одну соединенную природу Господа Нашего Иисуса Христа²⁸⁰. Таким образом, уже Минь, по-видимому, в настоящем сочинении усмотрел, нечто иное против намеченного планом содержания. Но это только по-видимому. По существу же дела и Миневское заглавие, и все содержание сочинения сводится и направляется к одному – к выяснению невозможности никаких других единений природе во Христе, какие предлагаются монофиситами, кроме одного ипостасного единения, т. е. к раскрытию заданной ранее темы. Автор приводит и исследует в своем сочинении многие виды соединений, которые выдумываются противниками и которые никак неприменимы ко Христу²⁸¹. Все свои рассуждения автор заканчивает собранием свидетельств отцев ( μαρτύριαι τῶν άγίων). Такое приложение стоить в прямом согласии с другими произведениями Леонтия²⁸² и всего лучше подтверждает принадлежность ему настоящего сочинения. В доказательство той же принадлежности можно сослаться и на отдельные места в «Contra Monophysitas», хотя и не точно по словесному их выражению совпадающая, но по мыслям весьма близко напоминающая места из других трудов Леонтия²⁸³.

Но будучи безусловною собственностью Леонтия, сочинение Contra Monoph. есть несомненно интерполированное сочинение. На это указывают уже первые строки книги, который начинаются с « άλλά» – союза соединительного: « άλλ’α ταῖς αύτῶν άπαντήσαντες άπορίαις, όλίγα τινά νῦν έκ πλειόνων καί ήμεῖς αύτοῖς άνταπορήσωμεν"²⁸⁴. Ясно, что здесь мы имеем дело с продолжением речи, начало коей утрачено. Затем, самое расположение материала в книге не отличается упорядоченностью и дает повод подозревать вмешательство чужих рук, в первоначальный состав и расположение его. Так после свидетельств св. отцев, начиная с с. 1877В., в сочинении следует ряд возражений (монофиситских) против Халкидонского собора и опровержение их. А далее предлагаются на разрешение вопросы, касающиеся внутренней жизни монофиситской общины, т е. прямого отношения к трактуемому предмету не имеющие. При этом в данной здесь характеристике монофиситской общины есть очень прозрачные намеки на более позднее время, чем в какое могло быть написано это произведение Леонтием. Так здесь упоминается о франках (с. 1805С), о лангобардах (с. 1896С), и о нашествии сарацин на Палестину (1900А), т. е. о таких исторических движениях и событиях, который имели место позднее, нежели жил и писал наш автор. Наконец, в данном сочинении замечаются грубые ошибки, прямо невозможный при признании сочинения неповреждённым!:,. Так в с. 1821С и в с. 1829А одна и та же выдержка оказывается то в письме св. Кирилла к импер. Феодосию, то в письме Кирилла к Иоанну Антиохийскому. Еще: в с. 1805D и с. 1884АВ одна и та же формула св. Кирилла оказывается происходящею то от св. Афанасия, то от аполлинаристов. К этим явным признакам интерполированности можно прибавить немаловажную справку об этом сочинении из истории его текста. Минь заимствовал этот текст из собрания Мая: «Collectio nova voter, patruiu.» t. VIII. Romae, 1833, а Май взял его или у Галландия из Bibliotheca antiquor. patr. (t. XII, 1799 г.), или у Манси (t. VII, 1762 г.), Манси же свое издание сделал с рукописного кодекса Марциана (12 века)²⁸⁵. Сличение рукописного текста данного сочинения с печатными его изданиями обнаруживает различное расположение материала в содержании и по местам неодинаковое его изложение. Все это убеждает нас в необходимости признать данное сочинение в настоящем его виде значительно поврежденным по сравнению с своим подлинником.

Вопрос о времени написания данного сочинения решается на основании тех же самых данных, как и относительно «Tractat. adversas Nestor». Но можно привести несколько мест и из «Contra Monoph.» для подтверждения той мысли, что во время написания этого сочинения происходят в восточной церкви оживленная борьба религиозных партий и настойчивое стремление их отстоять свои убеждения в виду неотразимой критики их со стороны православных. Так в с. 1817А. Леонтий говорит: «если так рассуждать об единении Христа, то лучше вам оставить судить о том, Бог Он, или человек. Если же таковым вы Его и не считает, то укажите кого-нибудь между избранными отцами, говорящего о таком соединении в природе, тогда мы с вами перестанем спорить». «Почему вы, забегая отовсюду, склоняете нас к своему убеждению?» спрашивает также Леонтий в с. 1804D²⁸⁶. Затем, относительно Севира Леонтий выражается так: «у нас не было цели, Господь свидетель, порицать незнание одно-природного мужа ( άνδρός όμοφυοῦς άγνοίαν όνειδίζειν.) и опубликовать гнилые его речи, но так как он сам горячо противодействовал догмату (Халкидонскому) и был изгнан с Антиохийской кафедры..., то необходимо было нам представить оценку этого мужа, дабы неопытные не обманулись его учением»²⁸⁷. Такие выражения говорят по меньшей мере о хронологической близости писавшего эти строки к Севиру, который умер в 538 году. Потому как вообще весь «Tractatus advers. Nest., так в частности и данное сочинение, мы считаем написанным в конце первой половины VI-го века.

Содержанием сочинения «Contra Monoph.» служит опровержение неправильных взглядов монофиситов, представлявших воплощение Христа, как соединение, ( σύγχυσις), слияние в Нем человечества с Божеством в одну Божественную природу ( είς μίαν φύσιν). Леонтий разъясняет, что слияние природ уничтожает смысл воплощения и делает невозможным правильное понимание Богочеловеческого Лица Иисуса Христа. Две природы должны быть сохранены с их свойствами и объединены в одной Божественной ипостаси, усвояющей себе свойства человеческой природы, как свои собственные. Такое учение не, есть какое-либо новое учение, это учение св. отцев: Афанасия, Кирилла и других. И автор делаете многочисленные выписки из их сочинений. Не довольствуясь этим, он для сравнения с православными авторами приводить и подлинные выдержки из сочинений монофиситов: Аполлинария, Тимофея (Элура) и Севира. Относительно первого из них Леонтий выясняет, что его сочинения монофиситами заведомо выдавались, за сочинения свв. отцев: Афанасия Александр, и Юлия – Римского, что доказывается сочинениями аполлинаристов: Тимофея и Полемона, а также свидетельством Иоанна, еп. Скифопольского. Монофиситы в своем учении исходят из совершенно неправильного понимания Халкидонского вероопределения, которое они считают несторианствующим, как и самый собор – пристрастно действовавшим. Леонтий оправдывает как действия собора, так и его формулу, а севириан осуждает как за догматические заблуждения, так и за многие неблаговидные явления в практической жизни их общины.

3., Относительно последнего из интерполированных сочинений «Схолий» Леонтия, или «Dе sectis» нам уже не мало приходилось говорить при выяснении личности Феодора, упоминаемого в титуле этого сочинения. Мы приняли такое положение, что Феодор есть лицо, обработавшее и опубликовавшее имевшийся у него под руками подлинный материал Леонтия Виз. в особой книге под именем « Λεοντίου» Записанный, затем, со слов Феодора переписчиком этот материал и получил настоящий вид книги «Dе sectis». Доказательством того, что в основе этого сочинения лежит Леонтиевский подлинник, могут служить параллельные места с подлинными произведениями Леонтия. Так, напр., в с. 1197D и д., где автор рассуждает о взаимоотношении ересей Савеллия и Ария, Нестория и Евтихия, можно наблюдать не только одинаковые мысли, но и тожественную словесную формулировку их с «Contra Nestor, et. Eutych. с. 1276C и д. В с. 1240 – 41 совершенно одинаково с внутренней и даже во многом с внешней стороны развиваются мысли об енипостасном человечестве Христа с с. 1276 – 77 из сочинения «Contra Nest. et Eutych». В рассуждении относительно подложных писем, выдаваемых аполлинаристами за святоотеческие, усматривается множество сходных по мыслям и выражениям мест (напр., с. 1253 – 56) с «Contra Monophys (с. 1864 – 5) и Adversus fraudes apollin», (с. 1949A, 1968A). Вообще – язык, терминология, аргументация не оставляют никакого сомнения в том, что De sectis принадлежит Леонтию Виз.

Но если нет сомнения в принадлежности сочинения De sectis Леонтию, как его первоначальному и главному автору, то несомненна также и значительная интерполированность этого сочинения в его настоящем виде. Такими переделками и вставками оно обязано прежде всего, конечно, авве Феодору, благодаря коему сочинение увидело и свет. А затем, так как это сочинение с первого же времени нашло себе очень большой спрос среди читателей, то оно весьма часто переписывалось, а эти переписки сопровождались также неизбежными описками и ошибками, т. е. способствовали искажению подлинного текста. Что утверждения наши в данном случае не являются голословными, укажем здесь на некоторые наблюдения наши над текстом De sectis.

Так в 5 actio автор, излагая историю событий в восточной церкви после Халкидонского собора, говорит: «по смерти Анастасия царем становится Иустин I-й ( Ἱουστίνος πρῶτος), а чрез полтора года ( μετά ἒνα ἢμυσι ένυαυτόν) на трон всходить Иустиниан. Когда же этот царствовал и был синодитом ( τούτου βασιλεύσαντοε καί τῶν συνοδιτῶν ὃντος...), тогда Севир, испугавшись, убежал в Александрию вместе с епископом Юлианом Галикарнасским»²⁸⁸. Относительно этих слов нужно сказать, что тот кто их писал, безусловно писал во время имп. Иустина II или позже, ибо иначе он не имел основания к Ἱουστίνος прибавлять πρῶτος, и не мог говорить о царствовании Иустиниана в форме прошедшего времени ( βασιλεύσαντος), т. е. автор должен жить и писать во второй половине VI-го столетия. Таковым по нашей версии не мог быть Леонтий Виз., не переживший Иустинианова века. Но в таком случае как же мог Леонтий ошибиться так грубо, как это допущено здесь? Именно, Иустин I царствовал около 10 лет, а не l ¹/₂ года, бегство же Севира в Александрию падает на время царствования Иустина I, а не Иустиниана. Леонтию это должно было быть хорошо известным. Рюгамер, относя все эти несообразности на счет ошибок переписчиков, восстанавливает подлинный текст такой конъектурой; вместо: ἒ να нужно читать: έννέα, вместо τούτου=τοῦ ²⁸⁹ Возможно, конечно, принять и эту догадку, но она имеет значение только для устранения первой несообразности (времени царствования Иустина I), вторая яге (бегство Севира) остается в силе. Потому, не насилуя текста, так как мы не думаем настаивать вместе с Рюгамером на подлинности сочинения De sectis в его теперешнем виде, означенные хронологические неточности мы предпочитаем отнести на прямой счет аввы Феодора. При этом последний мог и ошибаться при соображении годов царствования Иустина I, так как в действительности почти во все время его правления рядом с ним стоял в качестве соправителя и главного деятеля Иустиниан, племянник Иустина²⁹⁰.

Такое же по существу объяснение может быть дано и относительно дальнейших анахронизмов в этом сочинении. Так в том же 5 actio исчисляется ряд александрийских патриархов, при чем автор останавливается на Евлогии, занимавшем кафедру с 579 по 607 г. Целью автора в данном случае является желание указать, что, благодаря стараниям имп. Иустиниана, и в Александрии, этом старинном гнезде монофиситства, дело изменилось к лучшему: «все они (епископы) после Павла были сиинодиты», т. е. последователи Халкидонского собора. Авва Феодор (еп. Скифопольский), в качестве реставратора Леонтиева подлинника, свободно мог добавить сведение об Евлогии, каковому предположению благоприятствует и контекст: μετά Ζωίλον "γίνεται» (не ἦ ν) Ἁπολλινάριος,... μετά Ἱοάννην Εύλόγιος²⁹¹. Ничего неприемлемого нет и в том, что эту вставку сделал позднейший переписчик по своей симпатии к Евлогию, или просто, чтобы округлить приведенный здесь ή τάξις τῶν έπισκόπων.

Вслед за указанной хронологической погрешностью в том же actio находим и другую: это – сообщение об ереси тритеитов, οὖ αίρεσίαρχος γέγονεν ό φυλόπονος²⁹². Иоанн Филопон не был виновником этой ереси, которая возникла в половине VI века²⁹³. Филопон же выступил с теоретическим оправданием этой ереси и потому, конечно, стал для нее αίρεσίαρχος²⁹⁴. Выражение автора «Dе sectis» о Филопоне « γέγονεν» наводит на мысль, что он уже далеко по времени отстоит от Филипона, значит – и от Леонтия Виз., с которым Филопон был, нужно думать, современником. И опять, – такие сведения можно отнести на долю аввы Феодора, для которого имело свой смысл, раз зашла речь о развитии ересей в Александрии, закончить ее сообщением о последнем еретическом (тритеистском) движении. Такое предположение подкрепляется еще наблюдением, что тотчас после указанного сообщения автор снова возвращается к обсуждению Халкидонского догмата и его последствий, и тем обнаруживает сделанное им отступление от бывшего под руками подлинника.

В 6-м actio сочинения De sectis находим такое неудо-босогласимое с хронологией Леонтия, как автора сочинения, выражение: ἃλλκη άπορία ήμῖν άνεφύη άπό τῶν χρόνων Ἱουστινιανοῦ, т. е. иное недоумение явилось у нас со времен Иустиниана, это именно – анафематство Иустинианом трех глав. « Ἀπότῶν χρονων» можно, конечно, истолковать и по Рюгамеру²⁹⁵ в смысле: «с начала царствования Иустиниана», однако все же более естественным и правдоподобным будет видеть здесь указание автора, что времена Иустиниана для него давно прошли, а потому и объяснить это место удобнее опять-таки ссылкой на авву Феодора, под диктовку коего кто-то и записал сочинение Леонтиево «De sectis».

Указывают²⁹⁶ еще и на другие места, в которых видна интерполированность текста данного сочинения. В одном из таких читаем: «по многим данным можно убедиться, что это письмо (к Дионисию Коринфскому) принадлежит не блаженному Юлию, а Аполлинарию. Все семь писем, которые приписываются Юлию, суть его Аполлинария. Если кто это письмо рассмотрит, тот ничего достойного Юлия в нем не найдет»²⁹⁷. Но в «Advers. fraud, apollin.» говорится, что его автору – Леонтию известно и о подлинных письмах папы Юлия, «о которых помнили Афанасий и историки»²⁹⁸, а в «Contra Monoph.»²⁹⁹ он даже и приводить цитату из такого письма. В с. 1256D утверждается, что то место из послания св. Кирилла Александр., где формула последнего: «одна природа Бога Слова воплощенная» признается происходящею от св. Афанасия, есть место подложное. Наоборот в «Contra Monoph.» (с. 1865А) говорится, что Кирилл сам хвалил Афанасия и его вышеозначенную формулу, вполне разделяя ее. В с. 1261D, 1264В незнание ( άγνοία) в отношении человеческой природы Христа считается автором за православие, а в «Contra Nest, et Eutych. (с. 1373B) άγνοεῖν во Христе, как Богочеловеке, автором отрицается. Лоофс, признавая Леонтия Виз. оригенистом, вынуждается вместе с тем и целую половину последнего 10 actio в De sectis признать добавочною к Леонтиевскому оригиналу, так как здесь опровергаются Оригеновы догматы³⁰⁰. Для нас не настоит такой необходимости, потому что в наших глазах Леонтий антиоригенист: как в своих сочинениях, так и в своей жизни и деятельности.

Вопреки Лоофсу в De sectis есть некоторые признаки, по которым можно догадываться, что это сочинение все до конца, включая и противооригенистическое место, принадлежит одному писателю. Так последнее actio начинается теми же словами, какими начинается и речь об Оригене и его догматах³⁰¹. Конец actio в свою очередь совершенно напоминает таковой же конец каждой из трех книг Contra Nest, et Futych.³⁰². Все это вместе с характерным Леонтиевским языком говорит о принадлежности обсуждаемых мест нашему Леонтию Виз., хотя и прошедших чрез вторые руки. Далее, все древние списки этого сочинения заключают в себе полностью и последнее actio, следовательно и опровержение оригенизма³⁰³. Наконец, существует сочинение одного неизвестного монаха Георгия, писателя VII. в., опубликованное Дикампом³⁰⁴, под заглавием: Γεοργίου μοναχοῦ καί πρεσβυτέρου: Ἑκ τῶν κεφαλαίωντῶν πρός έπιφάνιον περί αίρεσένν. Автор этого сочинения обнаруживает несомненное знакомство с сочинениями Леонтия Виз.: Contra Nest, et Eutych.., Contra Monophys. и De sectis, даже делает из них извлечения. Между прочим, он утилизирует место из De sectis, actio 4, с. 1220С, в котором характеризуется учение Аполлинария (=κεφάλαιον 10: περί Απολλιναρίου, у Георгия). Наблюдаемый в тексте сочинения Георгия разности против текста De sectis Леонтия свидетельствуют с одной стороны, что этот последний текст подвергнулся переработке не раньше VIII-гo века, во всяком случае после Георгия, и с другой стороны, что Леонтий в VII веке считался за антиоригениста и что такой элемент антиоригенистический в его сочинениях был, иначе Георгий, горячий противник Оригеновых догматов, не свел бы знакомства с нашим Леонтием.

О времени написания De sectis Леонтием хотя бы в черновом, необработанном его виде, сказать нужно то, что оно должно было явиться не ранее, как в последние годы его литературной деятельности. Это потому, что данное сочинение представляет из себя во всяком случае, попытку к систематизации всего того материала, какой по частям дан в отдельных трудах Леонтия. Судя яге потому, что сочинение кончается обличением оригенизма, можно полагать, что оно написано в те времена, когда вопрос обе этой ереси сильно волновал умы христиане восточной церкви. А это было в пятидесятые годы VI. в., до – и после пятого вселенского собора. Этим самым временем мы и считаем необходимым датировать написание De sectis.

Содержание сочинения De sectis составляет изложение ересей, или различных сектантских заблуждений, со стороны их исторического происхождения и со стороны догматической их сущности. Сочинение делится на 10 πράξεις (actio), каковое название можно понимать в смысле глав, отделов, или даже точнее – чтений, так как по изложению они составляют не что иное, как лекции. В первой главе автор, начавши с определения некоторых догматических терминов, излагает учение об основных истинах христианской веры, указывает на исторический генезис христианства из иудейства и затем переходит к перечислению первоначальных ересей в учении о Св. Троице и о Лице И. Христа. Во «2-й главе говорится о каноне священных книг и об ересях иудействующих и самаритан. Автор опровергает заблуждения этих ересей главным образом на основании Библии. С 3-ей главы излагается история христианской Церкви в связи с появлением в ней различных ересей, при чем устанавливаются 3 периода: 1 – до импер. Константина, 2 – до Халкидонского собора и 3 – до автора. Указываются главные еретики первого периода и исчисляются св. Отцы и учители церкви, боровшиеся в разное время с ересями. В 4-й главе обстоятельно говорится об ересях Македония, Аполлинария, Нестория и Евтихия, и о тех, кто проявил особую ревность и заслуги в искоренении их: о св. Кирилле, Александрийском, Флавиане Констант, и Льве Римском. В 5-й главе рассказывается история после – халкидонских событий, описывается развития монофиситства и разделения его на секты, упоминается также обе ереси тритеитов, 6-я глава посвящена Халкидонскому собору и составленному им определению веры, защищаются от разных нареканий действия собора и доказывается непреложная истинность его учения о Христе. В 7-ой главе дается рациональное и философское обоснование Халкидонскому догмату о Лице И. Христа и устраняются возражения, какие с разных сторон раздавались против него. В 8-й главе продолжается реабилитация того же собора и опровергаются все те возражения, какие предъявлялись к нему с разных сторон доказывается согласие его определения со св. Кириллом и обличаются подлоги аполлинаристов, защищавших свои воззрения при помощи подложных сочинений. 9-я глава (небольшая) по своему содержанию является дальнейшим развитием мыслей предыдущей главы, она подтверждает, что Халкидонское определение вполне согласно с св. Кириллом Алекс, а не с Несторием. В 10-й главе сообщается об ересях гайянитов, агноитов и оригенистов, опровергается их учение рассуждениями от разума и ссылками на Св. Писание и писания св. отцев.

Итак, общее обозрение сочинений Леонтия Виз., убеждает нас в той несомненной истине, что эти сочинения действительно принадлежат этой личности³⁰⁵, при чем одна часть сочинений дошла до нас в подлинном и (более или менее) неповрежденном виде, другая же в интерполированном, испорченном позднейшими вставками и переделками. Несомненно также и то, что для письменных трудов Леонтия выпала завидная доля – сохраниться в полном составе до наших дней, просуществовав 13 ¹/₂ веков. Мы не знаем и не имеем оснований предполагать, что у Леонтия что либо из трудов его было утрачено. Некоторое сомнение в этом отношении могут возбуждать в нас разве только фрагменты сочинений Леонтия. Но ближайшее рассмотрение их, к которому мы и переходим, убеждает нас в принадлежности и этих фрагментов все к тем же сочинениям Леонтия и потому нисколько не колеблет истинности высказанного нами тезиса.

С. Фрагменты сочинений Леонтия Виз.

В списке сочинений Леонтия Виз., кроме семи отдельных и цельных книг, есть еще пять фрагментов, происхождение и назначение которых вызывает в читателе не мало недоуменных вопросов. По своим небольшим размерам фрагменты напоминают отдельные заметки, или разъяснения по разным вопросам. По своему внутреннему содержанию они являются дополнением и даже чаще повторением тех или других мест из сочинений Леонтия Виз. Спрашивается, как же нужно смотреть на эти фрагменты, что они представляют собою на самом деле?

Фрагменты сочинений сами по себе не являются чем либо редкостным в древне-церковной литературе. Напротив, здесь это, можно сказать, обычное, хотя и печальное, явление. Фрагменты представляют из себя остатки! утраченных произведении того или другого писателя; иногда же они являются отдельными эскизами задуманной, ню неисполненной автором работы; случается, что эти же фрагменты не подходят ни к той, ни к другой категории и служат для исследователя мучающей его загадкой, когда, напр. он видит пред собою два, три отрывка и даже без авторского имени. В разрешении вопроса относительно фрагментов Леонтия Виз. мы находимся сравнительно в хороших условиях, именно благодаря тому, что знаем о Леонтии, как плодовитом писателе, достаточно ярко обрисовавшемся пред исследователями его литературных трудов. Руководясь таким представлением о Леонтии, типическими чертами его ученой физиономии, сравнительно легко было бы выработать наиболее правильное решение относительно его фрагментов. Однако в научных исследованиях часто создаются совсем неожиданный комбинации, которые осложняют и затрудняют благополучное разрешение вопросов. С такими именно неожиданностями мы и встречаемся на путях к объяснению фрагментов Леонтия, загроможденных многими учениями догадками и гипотезами.

Первый фрагмент Леонтия надписан так: »ἃ πό τῶν Λεοντίου», второй: έκ τῶν σχολίων Λεονίου, третий: έκ τῶν Λεοντίου μοναχοῦ Βθζαντίου, четвертый: έκ τῶν σχολίων Λεοντίου и наконец, пятый: έκ τοῦ Λεοντίου σχολίων. В общем, как видится, разница в титулах незначительная и особенных сомнений возбуждать не может. Из схолий Леонтия, монаха Виз., – вот смысл всех надписей. Является вопрос прежде всего: что такое схолии? Схолиями называются краткие объяснения или толкования на известное слово или выражение в тексте сочинения, помещавшиеся на полях книги. Такие схолии могли наноситься на поле как самим автором сочинения, пожелавшим после написания пояснить известное место, так и переписчиком, даже читателем, вздумавшим интерпретировать автора. В некотором отношении схолии можно сравнить с примечаниями, с ученым аппаратом в сочинениях нашего времени, только без обозначения настоящих виновников их происхождения. При переписках сочинений нередко эти схолии заносились и в самый текст. Так образовывались безобидный интерполяции и искажения подлинных текстов сочинений. Иногда же эти схолии в виду их больших размеров присоединялись к самым сочинениям автора, как особое к ним дополнение. Отсюда легко могло случиться, что схолии получали особое самостоятельное существование, будучи помечены именем автора тех сочинений, на страницах коих они нашли себе приют³⁰⁶. Тем или иным из указанных путем образовались вообще все существующие в древне-церковной литературе фрагменты. Для примера возьмем хотя бы фрагменты, имеющиеся в нашем 86 томе греческой Патрологиии Миня. Здесь мы видим: Theodori lectoris fragmenta dogmatica (с. 216), Thimothei III Alexandrini fragmenta dogmatica (с. 265), Κυρίλλου έκ τοῦ ιά κεφαλαίου τῶν σχολίων (c. 1824), Fragmenta Ephremii Antiocheni patriarchae (c. 2104), fragmenta Eulogii, Alexandrini episcopi (c. 2940). Все эти фрагменты суть ни более ни менее как остатки, отрывки не дошедших до нас сочинений, принадлежавших указанным авторам.

О схолиях Леонтия нужно сказать, что они идут из глубокой древности, и именно как особые письменные комментарии Леонтия по известным особо важным для его доктрины вопросам. Так первый фрагмент, взятый Минем у А. Мая из «Scriptorum Veter. nova collectio» (t. VII; 1833), последним заимствован из Codices Vaticani duo³⁰⁷. Манускрипты этого фрагмента имеются в кодексах: Palatini Graecae Bibl. Vatic. (H. Stevenson 1885), в Biblioth. Caes. Vindobon. (cod. 174, foe. 121 – 125, princip: άπό τοῦ Λεοντίων), в Biblioth. Lambecii, Bodlean. и др. Фрагменты 2-й, 3-й, 4-ый, и 5-й Минь взял из выше означенного издания Мая, который извлек их из сочинения: Antiquorum patrum doctrina de Verbi incarnatione. Эта справка не оставляет сомнения в том, что с глубокой древности усвоялись означенные фрагменты именно Леонтию и именно в таком виде самостоятельных отрывков.

Сравнительное обозрение текста фрагментов Леонтия показывает, что по своему содержанию они представляют из себя не иное что, как эксперты из известных уже нам сочинений Леонтия. Так 1-й фрагменте по частям находим в сочинении Contra Nest, et Eutych. в таких параллелях: c. 2004C=1277CD – 1280В; c. 2005ВD=1280В – 1301А; c. 2008ВС­1301А – 1304В; с. 2009А – 1305А, 1308ВС; c. 2009ВС=1309А, 1380BCD. Второй фрагмент находится в De sectis, именно: с. 2009D – 2012А=1240С – 1241А. Фрагмент 3-й имеет себе параллель в Adversus argumenta Severi, с. 2013АВ=1932АВ. Для 4-го и 5-го фрагментов находятся параллельные места в De sectis, именно: с 2013В – 2016В=1248D – 1249D; с. 2016BD=1244BC³⁰⁸. Из сопоставления означенных текстов видно, что между фрагментами и подлинными сочинениями Леонтия есть некоторые различия: пропуски слов и даже фраз, замена одних слов и фраз другими. В особенности замечается много несходных мест в 1-м фрагменте с его прототипом в Contra Nest, et Eutych. Обращает на себя внимание также повторение одной большой тирады во 2-м фрагменте: « ή ύπόστασις κατά δυό...κῖλ – άνάθεμα ἒστω"³⁰⁹, несомненно, что такого повторения у самого Леонтия быть не могло. Чем же объяснить такие различия и такие явления в фрагментах Леонтия и, вообще, что нужно думать о их происхождении и последующей судьбе?

По нашему мнению, ответ на эти недоуменные вопросы при настоящем состоянии научных знаний о Леонтии Виз. может быть дан только такой, что эти фрагменты образовались из тех извлечений, какие производились после Леонтия из его сочинений полемистами в целях борьбы с еретиками, или выписывались с целью помещения ими в своих сочинениях в качестве авторитетных цитат, как это было весьма принято в полемических сочинениях того времени. В фрагментах Леонтия трактуется о важных и трудных вопросах христологии, о таких, которые не всякий в силах изложить своими словами. Отсюда легко может явиться потребность к выписке тех или иных мест из сочинений известного автора. Ничего невероятного не видим мы и в такой гипотезе, что эти фрагменты остались после самого Леонтия как подготовительные наброски к его капитальным трудам. Все художники, приступая к написанию большого и сложного полотна, предварительно заготовляют отдельные эскизы. Все писатели пред написанием большого труда разрабатывают отдельные, в него входящие, вопросы. Ничего удивительного нет в том, если Леонтий оставил после себя такую разработку отдельных вопросов, которая вошла за тем в тексте его сочинений. Также понятно с точки зрения обеих этих гипотез и то, что мы находим теперь некоторый различия между подлинными сочинениями Леонтия и фрагментами. И пользовавшиеся Леонтием полемисты, и сам Леонтий могли по своим соображениям допускать те или другие изменения утилизируемого текста, укорачивать, расширять, вообще видоизменять его.

Лоофсу такие объяснения для фрагментов Леонтия кажутся слишком простыми и поверхностными, и он хочет поставить вопрос о фрагментах глубже и научнее³¹⁰. Он предлагает гипотезу, которая имеет в виду дать совершенно новое освещение вопросу о первоначальном составе трудов Леонтия и об их исторической судьбе. Исходя из того, что в l-ом фрагмента усматривается много лишнего по сравнению с его параллельными местами в Contra Nestor, et Eutych., особенно принимая во внимание находящееся в нем выражение: »ἒ σται τοῖς άπό Νεστοτίου"³¹¹, Лоофс полагает, что этот фрагмент должен быть заимствован из обширного антинесторианского сочинения, которое цитировало Леонтия. Этот фрагмент находится в древнейшем манускрипте Кларомонтанском (XI века), а его прототип должен быть и еще более глубокой древности. Все это говорит за то, что первоначальное место данный фрагмент имел в отличном от настоящего сочинения Леонтия Contra Nestor, et Eutych. труде, труде более пространном, направленном против несториан. Лоофс дает этому предполагаемому труду особое название: « τά Λεόντια», и приводит целый ряд остроумных доказательств для обоснования своей гипотезы. Центральное место в этом ряду принадлежит одному древнему сборнику под названием: «Antiquorum partum doctrina Verbi incarnatione», с которым нам и нужно прежде всего познакомиться.

По своему происхождению этот сборник патристических свидетельств о воплощении Бога-Слова обычно относили ко времени 662–679 годов³¹². Теперь с выходом в свет нового издания Доктрины приходится изменить эти даты на такие: 685–726 г. Прежде руководились в определении времени появления этого сборника тем соображением, что в нем не упоминалось о VI вселенском соборе и об иконоборческом движении. В 40-й главе новоизданной Доктрины оказались иные данные для ее хронологии. Там читаем: έκ τοῦ προσφωνητικοῦ τῆς άγίας καί οίκουμενικῆς ζ’ συνόδου πρός τόν εύσεβέστατον Κωνσταντίνον"³¹³. Это приветствие шестого собора имп. Константину (Пагонату) могло быть представлено конечно не ранее 16 сентября 681 года, времени окончания собора. А в 35-й главе Доктрины дается очень ясно понять, что VI-й собор уже отстоит на несколько лет от излагаемых здесь событий. Таким образом, и получается terminus a quo для Доктрины – 685 год. За terminus ante quem можно считать 726 год на том основании, что на начало спора об иконопочитании, нигде еще нет указании в сборник, только есть одна цитата вообще о почитании икон, наличность которой скорее всего объясняется позднейшей вставкой³¹⁴.

Глубокая древность этого сборника стоит вне всякого сомнения и свидетельствуется тем, что он встречается в рукописях конца первого тысячелетия нашей эры. Он находится в кодексе Ватиканском – Колюмиезйевом (Vaticanus-Columnesis), который относится к IХ-му (иными даже к VIII-му) столетию³¹⁵. Этот сборник содержать кодексы: Афонский – Ватопедский (ХII века). Бодлеанский-Кларомонтанский (в Оксфорде), кодекс древнейший, по выражению Питры, едва ли не X века³¹⁶. Манускрипты этого сборника то в целом виде, то по частям находятся еще в кодексах: Парижском (XIII в.), Парижском (XV в.), Ватиканском (XV в.), Венецианском (XIV в.) и других³¹⁷. Из этих рукописей в разное время и разными лицами Доктрина была взята в печатные издания. А. Май, у которого заимствовал фрагменты Леонтия Минь, издал Доктрину на основании ватиканских рукописей³¹⁸. Этот факт гарантирует нам древность списка той Доктрины, которой теперь мы пользуемся, древность не только не меньшую, но даже и большую, чем списки фрагментов Леонтия.

Однако, не смотря на такую древность, какую наука установила за Доктриной, эта последняя дошла до нас не в подлинном виде, – это тоже несомненный факт. В 24 главе, в апологии Халкидонского вероопределения приведены две редакции цитат, попавших сюда не иначе как из различных источников, одного – старше, другого моложе³¹⁹. Такое явление можно объяснить предположением, что у составителя Доктрины были под руками и древнейшие рукописи ее, из коих он черпал материал в свою рукопись. Убедиться в этом факте нам особенно важно для разрешения вопроса о составителе Доктрины, личность которого считается спорною. Так одни предполагают, что составителем Доктрины надо считать – Софрония, патр. Иерусалимского (†641), цитаты из сочинений которого находятся в Доктрине³²⁰, другие – Иоанна Дамаскина (†777), третьи – неизвестного пресвитера Анастасия, который неоднократно цитируется Доктриною. Против признания патр. Софрония автором сборника говорит вышеуказанный нами terminus a quo для этого сочинения. Считать Иоанна Дамаскина за автора Доктрины – это значит происхождение ее относить к VIII-му веку. Такое отнесение является серьезным затруднением в объяснении факта двух различающихся списков Доктрины в самое раннее время ее существования. А это время для нее и определяется VIII, или началом IX-го века (Ватиканский манускрипт). Итак, мы должны признать временем выхода подлинной Доктрины VII век, чтобы не попасть в безвыходное положение при объяснении последующей ее интерполяции.

Но кто же был в таком случае первым составителем Доктрины? Дикамп указывает на Анастасия Синаита (†688) и с его указаниями нет оснований не согласиться³²¹. Анастасий Синаит упоминается 10 раз в Доктрине, именно в схолиях к извлечениям из различных авторов, при чем ему усвояются эпитеты: монах, пресвитер, или просто – Анастасий. Главное сочинение Синаита « Ὀδηγός» – Путеводитель носит на себе все признаки тесной связи с Доктриной, ибо в нем цитируются авторы с ней тожественные, а потом в 3-ей главе этого сочинения находится указание, что автор его составил сборник из свидетельств писателей и учителей церкви о православной вере. Иного такого сборника, кроме Доктрины, мы не знаем от VII-гo века. То обстоятельство, что все таки между «Путеводителем» и «Доктриной» наблюдаются и отличия в патристических цитатах, легко объясняется тем, что « Ὀδηγός» писан автором в последние годы его подвижничества, в пустыне, где с ним не было никаких и даже собственных его книг³²². Если он цитировал в это время из отцев, то цитировал на память, которая легко могла в иных местах и изменять ему. Ничего загадочного нет и в том, что имя автора Доктрины не сохранилось в титуле ее. Такие сборники не считались писателями того времени за особое сочинение. Они составлялись постепенно по мере накопления автором патристического материала и, вероятно, выходили в свет тогда, когда самому автору становились не нужны, т. е. после его смерти. Анастасий Синаит в своем «Путеводителе» упоминает о догматическом, полемическом и антинесторианском сочинениях, которые не сохранились до нашего времени. Такая широкая писательская деятельность сама по себе ставила Анастасия в необходимость иметь под рукою извлечения из творений святоотеческой и вообще учено-богословской литературы и даже систематизировать их в применении к известному догматическому пункту, как это мы и видим в Доктрине, обнимающей учение отцев о воплощении Бога-Слова.

Все указанные результаты относительно Доктрины, ее происхождения и состава, имеют для нас, изучающих сочинения Леонтия Виз., величайшую важность. Именно, они убеждают в несомненной давности происхождения тех сочинений Леонтия, из которых имеются извлечения в Доктрине, как то: Contra Nestor, et Futych., De sectis, Adversus argum. Severi и помещенного в целом виде: Capita 30³²³. Ясно, что все, эти сочинения находились в обращении уже в VII веке, иначе они не попали бы в состав Доктрины. Но здесь можно поставить такой вопрос: следует ли отсюда, что Анастасий Синаит пользовался сочинениями Леонтия Виз., не пользовались ли они оба третьим, неизвестным нам, сочинением? Для решения этих вопросов необходимо обратиться к более подробному рассмотрению обоих писателей в их взаимной зависимости. Сличение фрагментов Леонтия с цельными сочинениями последнего, как мы видели, устанавливают факт пользования Доктрины Леонтием, теми его цельными сочинениями, в которых фрагменты содержатся, именно сочинениями: De sectis, Contra Nest, et Eutych., Advers. argum. Severi. Очень характерно в смысле, сравнения с Доктриной следующее место из De sectis: actio 6, с. 1233 – 1237, параллель коему Доктрина представляет в « έκ τῶν Λεουτίου σχολίων"³²⁴. Последняя почти вдвое короче своего прототипа, при чем ее автор передает мысли подлинника во многом своими словами. А параграф шестой, в коем, между прочим, находится вставка: άπό τῶν χρόνων Ἱουστινιανοῦ, остается Доктриной незатронутым, как бы для нее совсем неизвестным. Не говорит ли этот факт о том, что данное место и действительно чуждо подлиннику и составляет позднейшую интерполяцию? И не следует ли далее, отсюда, что автор Доктрины имел пред собою более чистый источник – подлинный оригинал сочинений Леонтия?! Затем, нельзя не обратить внимания на самое начало обсуждаемого места в Доктрине, где стоит: » Λέγουσιν», вместо: μέλλομεν λέγειν, как имеется в De sectis, что указывает на перифраз подлинника, а не дословное его приведение. И еще, во второй цитате Доктрины: έκ τῶν σχολίων Λεοντίου³²⁵, взятой из De sectis (actio 7, с. 1240 – 1241 С), делается значительное сокращение подлинника и все заканчивается словами: δεῖ οὖν ήμᾶς γινώσκοντας...κῖλ, являющимися, очевидно, уже авторским прибавлением, своего рода комментарием к извлечению. Наконец, в выдержке: «έκ τῶν Λεοντίου σχολίων» Доктрины³²⁶, равняющейся De sectis с. 1244CD, примеры Сократа и Платона заменены Петром и Павлом (не с намерением ли замаскировать заимствование³²⁷ и самая выдержка заканчивается пространным, рассуждением автора по поводу приведенных, слов. И если бы мы пошли далее этим путем сличения цитат из Леонтия в Доктрине с их параллелями в настоящих сочинениях Леонтия Виз., то повсюду нашли бы подтверждение нашей мысли о материальном пользовании Леонтием автора Доктрины и то расширении, то сокращеннии им своего источника.

Центр тяжести в суждении о зависимости Доктрины от сочинений Леонтия можно вернее всего полагать в сравнении святоотеческих извлечений в Доктрине и в сочинениях Леонтия Виз. И вот, какие выводы могут быть сделаны на основании такого сравнения. Самые заглавия тех сочинений, из коих сделаны извлечения в Доктрине, говорят за то, что этот сборник имел в виду скорее всего цитаты из сочинений Максима Исповедника, а не Леонтия Виз.³²⁸. Это во 1-х. Во 2-х, флорилегий, (сборник извлечений из церковных писателей), 1-й книги Contra Nest, et Eutych. обнимает 89 патристических, цитат³²⁹, из коих 38 находятся в Доктрине, при чем 14 из них по объему одинаковы, 10 – длиннее у Леонтия, а 14 – наоборот длиннее в Доктрине³³⁰. Так, же дело обстоит и относительно второй книги. В конце ее находится 27 цитат из разных писателей, и только две цитаты находят себе параллели в Доктрине (cap. 7, ,Х, cap. 11, VI), при чем объем их далеко неодинаков. Напротив, флорилегий 3-ей книги Contra Nest, et Eutych. почти совсем совпадает с Доктриной не только по расположению цитат, но и по объему их, за исключением 5-ой цитаты из Леонтия, замененной в Доктрине иной выдержкой³³¹. Такое же точно впечатление выносится и из наблюдений над флорилегием, в Contra Моnophys. и его параллелью в Доктрине. И здесь, – в одних цитатах наблюдается расширение текста у Леонтия сравнительно с Доктриной³³², в других наоборот, и последних гораздо больше, нежели первых³³³. Есть даже разница в самых титулах цитируемых сочинений. Так в Contra Моnophysii. (с. 1836В.) после слов: » Πρόκλου Κονσταντινοπόλεως» стоит » είς τό παιδίον έγεννήθη ήμῖν«, а в Доктрине, (р. 49 – V) читаем: έν τῇ τεσσαρακόττῃ В Contra Monophys. (с. 1864А) находим: μεγάλου Αθανασίου, в Доктрине же (р. 62 – X) на этом месте стоит: Ἁπολλυναρίου έκ έπιστολῆς πρός Ιωβιανόν τόν βασιλέα. Иногда можно встретиться с частичной выемкой в Доктрину из цитат Леонтия, как напр. из толкования Кирилла на послание к Евреям – col. 1850АВ в Доктрину р. 20 XXXII. Случается, что цитаты, помещенные в Доктрине, порознь, у Леонтия стоят объединенными и наоборот, (как напр. с. 1837D и Doctr. р. 12 – VII, 36 – V; или: с. 1825С и Doctr. 83 – VII, 93 – VI). Интересно такое сопоставление: в Contra Monoph. с. 1825D под титулом: τοῦ άγίου Ἁμβροσίου... κῖλ пишется: » τούς λέγοντας (μετά τά έν μέσῳ τινά) τάς φύσεις τοῦ Χριστοῦ... κιλ. В Доктрине же (p. 15 – VII) помещено полностью то, что там έν μέσῳ опущено, и во всей этой цитате сверх сего слово φύσις заменяется словом: ούσία. Не останавливаясь на других менее важных различиях между сочинениями Леонтия и Доктриной, поставим вопрос о том, какой же можно сделать вывод на основании всего изложенного о взаимном пользовании этих авторов? Прежде всего отсюда следует, что на происхождении цитат Доктрины из Леонтия в их теперешнем виде настаивать, никак нельзя. Против этого слишком сильно говорят, указанные нами отступления текста Доктрины от сочинений Леонтия: объяснять же эти различия корректурными ошибками, или свободным обращением с текстом составителя Доктрины было бы слишком произвольно. Вот для научного объяснения этого последнего результата наблюдений над сочинениями Леонтия и Доктриной, равно как и для объяснения наличности фрагментов у Леонтия, цитируемых также и Доктриною, Лоофс и выдвинул свою гипотезу о «Схолиях Леонтия Византийского». как цельном и основном труде, ставшем источником всех имеющихся в настоящее время сочинений этого автора.

Лоофс свою гипотезу базирует на подмеченной им тесной зависимости сочинения Contra Monophysitas от De sectis. В начале 6 actio Dе sеctis (с. 1233В) Леонтий ставить себе, задачу наследовать с трех сторон правоту возводимых диакриноменами (колеблющимися: πάντες οί διακρινλομενοι) на церковь обвинений: исторически ( τά αύτῶν ίστορικά), рационалистически ( τά άπό συλλογισμῶν καί περινοίας) и патриотически ( τά άπό χρήσεων). Далее автор так и следует намеченному плану, посвящая каждой стороне исследования особый отдел (6-й, 7-й и 8-й). Параллель этим отделам De sectis, оказывается, можно усмотреть и в плане сочинения Contra Monoph.. Уже одно то, что во всех этих отделах Леонтий занимается разрешением тех самых « άπορίαι», (в с. 1236D и далее постоянно повторяется этот термин), из которых, числом 63, состоит и сочинение Contra Monoph. (в его теоретической части), дает веские основания подозревать близость по содержанию обоих сочинений. В Contra Monoph. только в более кратком виде развито все то же, что содержится и в Do sеctis, при чем терминология, словарь, обороты речи, отдельные выражения оказываются то совсем тожественными, то очень напоминающими это последнее сочинение³³⁴. Из такого факта, по Лоофсу, следует, что сочинение Contra Monoph. имеет своим первоисточником сочинение De sectis или Σχόλια Λεοντίου. Но так как Contra Monoph. соединялось в раннейшее время с Tractatus adver. Nestorianos в одно сочинение, то следовательно все это цельное сочинение надо считать переработкой из его прототипа – Схолий Леонтия.

Но этого мало. Через Доктрину, содержащую в себе выдержки из сочинений Contra Nest, et Eutych., Advers. argum. Severi и Capita 30, устанавливается также связи, и этих последних сочинений со Схолиями Леонтия, связь, заставляющая предполагать, что данные сочинения также являются переработанными из основного первоисточника. Доктрина, цитируя места из означенных сочинений Леонтия, надписывает над цитатами: « έκ τῶν σχολίων Λεοντίου». В древнем манускрипте. Palatini Graecae Bibliothecae Vaticanae (II. Stevenson, Rom. 1885), относящемся к XI веку, есть на одном фрагменте такая надпись: « έκ τῶν Λεοντίνων». Это последнее название само собою наводит на мысль о существовании Леонтин, как общего и цельного сочинения Леонтия, из которого делаются заимствования. Выше указанное нами выражение в 1-м фрагменте (с. 2005В): «ἒ σται τοῖς άπό Νεστορίου» дает основание считать этот фрагмент извлечением из цельного сочинения против несториан. Но имея для себя более или менее ясные параллели в Contra Nest, et Eutych., этот фрагмент оканчивается таким текстом (с. 2009CD), которому вообще нет прямого соответствия в сочинениях Леонтия, хотя с другой стороны нет ничего и противоречивого с последними по материи и изложению. На этом конце фрагмента выясняются философские понятия: γένος, εἷδος, διαφορά и пр., т. е. то, чего весьма часто касается Леонтий Виз. в своих трудах. Этот факт, в свою очередь, заставляет думать, что первоначальное сочинение, откуда взять 1-ый фрагмент, было обширным и обстоятельным произведением, включающим в себя все взятые вместе сочинения Леонтия и их настоящие фрагменты с присоединением трактата о философских предпосылках автора³³⁵. Нынешнее сочинение Леонтии Dе sectis в своем титуле сохранило и это общее наименование, прилагавшееся к первооригиналу сочинений Леонтия, именно: Λεοντίου Βυζαντίου σχολαστικοῦ σχόλια. Автор Доктрины, составлявший ее через 100 лет после Леонтия, пользовался несомненно подлинником в таком его первоначальном виде, что и служить причиною наблюдаемых нами ныне различий Доктрины с сочинениями Леонтия, которые представляют из себя раздробление и переработку подлинника.

Лоофс идет еще далее. Он усиливается доказать и то, что сочинение De sectis в своем настоящем плане и содержании сохраняет еще ясные следы своего архитипа. Ядро этого последнего составляют 6, 7, 8 и отчасти 10-й actiones. Все мысли этих мест только в более пространной форме развиваются в остальных сочинениях Леонтия. Actio 9 по существу является продолжением 8-го и об нем можно бы не говорить, но Лоофс не задумывается подыскать специальную параллель и ему в 24-й главе Доктрины, а чрез нее, как наполненную патристическими извлечениями, устанавливает связь с второй частью Contra Monoph., которая также содержит свидетельства отцев. Таким образом выдвигается предположение о том, что 9 actio De sestis переработан из 2-й части Contra Monopli.. но не наоборот конечно, ибо последняя несравненно обстоятельнее и материальнее первого.

На большое затруднение наталкивается Лооф при рассуждении о первой половине De sectis. Что из себя представляют эти 5 actiones в отношении к основным Схолиям? По изложению и содержанию они вообще мало подходят к Леонтиевским писаниям, как содержащие в себе более церковно-исторический материал, чуждый полемического и философского элемента, ярко отличающего труды Леонтия. Лоофс не задумывается считать всю эту первую половину De sectis собственности аввы Феодора, присоединившего к ним в конспективном виде и основное учение Леонтия, с которым он хорошо познакомился по Схолиям. Только для первого actio Лоофс делает снисхождение и согласен считать его, (хотя и не в полном виде), родственным Леонтию. На это вызывается он наличности близкого сходства его содержания с 7 actio, затем – с Advers. argum. Sev. (с. 1936С), с Contra Nest, et, Eutych. (с 1277D) и с трактатом advers. Nest. (с. 1560АВ).

То предположение, что все настоящие сочинения Леонтия суть части одного цельного и основного, по мнению Лоофса, еще подтверждается и фактом неоднократного повторения во всех его сочинениях главных мыслей и при том в одних и тех же почти выражениях. Леонтий говорит, что он не любит παλιλλογεῖν καί άνακικλοῦν, и потому всегда извиняется, если бывает иногда вынуждаем изменить своему правилу³³⁶. Таким образом, для указанного явления остается одно только естественное объяснение, это – принятие, что все отдельные сочинения Леонтия суть позднейшие выделения из одного общего первоисточника, каким были Схолии Леонтия.

Дальнейшие усилия Лоофса доказать свою гипотезу, т. е. вывести и все остальные труды Леонтия из Схолий Леонтия, как из их первоисточника, и чрез то привести все числители к одному знаменателю, все более и более затрудняются. Обширное и разнообразное содержание этих остальных сочинений оказывается невозможным уместить в малый сосуд сочинения De sectis т. е. указать идейную и вербальную зависимость от него других сочинений. Так уже относительно Contra Monophys и Advers. arg. Severi Лоофс лишь с помощью всяких натяжек мог доказать зависимое отношение их от 7 actio, и при этом должен был сознаться, что в тесные рамки этого actio нельзя уложить весь материал этих сочинений³³⁷. Сочинение же Adversas fraud, apollin. и Capita 30 почти совсем не могут быть выведены из сочинения De sectis, а отсюда – и из основных Cxoлий Леонтия. Все заключения Лоофса в этом направлении отличаются не только большою проблематичностью, но и прямо произвольностью, бездоказательностью. Вот почему и сам автор смелой гипотезы впоследствии должен был сузить свой широкий размах и ослабить в себе ту неподатливость, с какою первоначально отстаивал свои тезисы. В своей рецензии на книгу Рюгамера Лоофс уже смягченным тоном заявляет: «справедлива осторожность Рюгамера относительно принятой мной гипотезы для сочинения De sectis, как σχόλια άπό φωνῆς Θεοδόρου. Я считаю, что это сочинение дошло до нас в позднейшей и притом глубокой переработке, и что сочинение Contra Nest. et. Eutych. в их настоящем виде не произошли от Леонтия, но первоначально являлись частями сочинения Леонтия, позднее переработанного в De seсtis. А гипотезу о том, что Advers. argunn. Severi и Capita 30 суть части этого же сочинения, я пока оставляю»³³⁸. И чем дальше шло время, тем больше Лоофс спускался с высот своего ученого гонора в равнины единомыслия со своими коллегами. В 1902 г. Лоофс пишет: «в отношении этого вопроса (вопроса о Схолиях Леонтия), я думаю теперь иначе, нежели 15 лет назад. Быть может его (основное сочинение Леонтия) составляли и отдельные Κεφάλαια κατά διαφόρων αίρετικῶν, (каковая надпись встречается в кодексах Лавдиановском и Афонском), в которых патристические цитаты были приведены с пространными догматическими, полемическими и историческими схолиями. Из этих схолий и происходить выдержки с заглавиями: έκ τῶν σχολίων Λεοντίου. Из того же материала в переработке аввы Феодора получились и σχόλια άπό φωνῆς Θεοδώρου³³⁹. Таким образом, теперь мы должны уже считаться с этим последним реформированным мнением Лоофса, по которому основной и источный труд Леонтия представлял собою не единое целое: «Леонтины» или «Схолии» Леонтия, а просто разрозненный книги с догматико-полемическим и историческим содержанием, объединенные лишь внешним образом в одно превосходное издание, по указанному выражению патр. Германа, носившее название: Λεόντια, т. е. книги ( βίβλια), или главы ( κεφάλαια) Леонтия Виз.

Относясь критически к гипотезе Лоофса, мы прежде всего должны сказать, что по существу своему эта гипотеза не представляет ничего нового и оригинального. Эту мысль о « Σχόλια Λεοντίου» мы находим все в том же 86 томе Патрологии Миня, с которым нам приходится постоянно иметь дело. Именно, в конце сочинения Леонтия «Adversus. fraud. Apollin», можно читать такую заметку: «не без труда и усилий издал я в летние жары Римского неба греческий текст пяти трудов Леонтия, взятый из прекрасного кодекса. Если бы соединить эти труды с другими двумя еще большого значения и присовокупить части, разбросанные по разным местам, то появилось бы некоторое превосходное богословское издание, которое, по убеждению св. Германа, должно быть названо » Λεόντια« и должно быть помещено в сокровищнице церковной с благоговением»³⁴⁰, Лоофс подхватил эту мысль и развил в том смысле, что такое сочинение в целом его виде вышло уже из под пера самого Леонтия, как плод его полемики с еретиками пи вообще его научно-богословских занятий. Но одно дело – выставить и построить гипотезу, другое дело доказать и обосновать ее. На это последнее дело у Лоофса, по нашему убеждению, оказалось весьма недостаточно научных сил и средств. Как мы говорили уже в критике монографии Лоофса вообще, (см. введение в нашу работу), гипотеза Лоофса заводить его в логический круг. Те доказательства, на какие он ссылается для подтверждения своей гипотезы в сущности сами гипотетичны и требуют себе доказательств. Он часто считал доказательствами не объективные, не документальные данные, а свои же собственные домыслы, которые и возводил очень скоро на степень несомненных истин. Все ero построения имеют только видимость серьезной науки: он анализирует тексты и на основании этого анализа делает свои обобщения и заключения, не думая о том, что сам же эти тексты признал неподлинными и переработанными. Гиперболизм его выводов по сравнению с настоящими научными ресурсами неизменно сопровождает каждый шаг развиваемой им гипотезы. Вот почему у Лоофса и не нашлось никого вполне солидарного с его гипотезой о сочинениях Леонтия, да и сам он в конце концов вынужден был постепенно отказаться от многих своих прежних утверждений.

Кроме того, мы не склонны придавать данной гипотезе в деле изучения Леонтия Виз, и особенной важности и полагаем, что вопрос о фрагментах Леонтия, существующих в издании Миня, а равно об извлечениях, из его сочинений, находящихся в Доктрине, может быть до некоторой степени уяснен без всякого предположения одного цельного первоисточника сочинений. Надписание первого фрагмента, взятого из Contra Nest, et Eutych: « έκ τῶν Λεοντίου» говорит не о чем ином, как о заимствовании его из какого-нибудь сочинения вообще, а не из общего и цельного его труда³⁴¹. Такое же объяснение может быть дано и надписанию (фрагмента 3-го, параллель коего находится в Advers. arg. Severi. Остальные же фрагменты, надписанные: « έκ τῶν σχολίων Λεοντίου» и в действительности находятся в σχόλια Λεοντίου, стало быть по праву должны быть надписаны так составителем Доктрины, имевшим пред собою настоящее сочинение Dе sectis, несомненно только в его подлиннике, свободном от различных интерполяций, каким оно подверглось в последующее время.

Что касается до тех прибавлений текста, иногда, как в 1-м фрагменте, очень значительных сравнительно с параллельными местами в сочинениях Леонтия, а также до текстуальных различий, замечаемых особенно в извлечениях Доктрины, то все таковые – и прибавления, и изменения, легко могли быть сделаны в самых этих фрагментах и извлечениях, которые к своему бытию были вызваны другим автором, руководившимся при этом своими специальными целями! Разве, не мог этот автор присоединять к одному извлечению и другое, подходящее для него по материи. Разве, не мог он вносить в него своих толкований согласно известным побуждениям! Извлечения и фрагменты во всяком случае заслуживают с нашей стороны меньшего доверия в смысле их подлинности, чем цельные сочинения писателя, и именно потому, что люди всегда склонны ценить и беречь цельное, нежели отрывки. Мы убеждены, что в эти истекшие 1300 лет, цельные сочинения Леонтия сохранились в более близком к своим оригиналам виде, нежели фрагментарные части их, как то хочет доказать Лоофс своей хитроумной гипотезой.

Итак, мы признаем, что существующая сочинения Леонтия Виз. в таком же виде отдельных произведений и вышли из рук своего автора, в каком мы их теперь имеем. И все авторы VI – VII вв. (напр. имп. Иустиниан, Ефрем Ант., Анастасий Синаит, Максим Исповедник) свои труды выпускали в дробном виде и составе: в особых посланиях, ответах, тезисах и пр., словом, в отдельных книгах по каждому вопросу. Едва ли, конечно, ставил сам автор над каждым из сочинений те или другие надписания. Эти последние скорее всего были поставлены его современниками, читающей публикой, которая не могла не интересоваться сочинениями Леонтия, как отвечавшими насущным запросам времени и нисходившими от авторитетного лица.

Относительно собственно сочинений De sectis и Capita 30 нужно сказать, что титулы их: « σχόλια и κεφάλαια» могли быть приданы и самим автором. Леонтий знал сочинение св. Кирилла « κεφάλαια» против Феодора и цитовал его³⁴². Далее, Леонтий делал извлечения из « τοῦ αύτοῦ (Κυρίλλου) έκ τοῦ ιά κεφάλαια σχολίων"³⁴³ и по несомненной симпатии к своему учителю мог сам заняться составлением подобных ему схолий. То обстоятельство, что в первой половине его Схолий более имеет места исторический, нежели полемический элемент, нисколько не говорит против принадлежности Леонтию этого сочинения во всем объеме. Излагая в первых 5 отделах историю развития ересей, Леонтий все время имеет в виду несторианство и евтихианство и хочет этим самым историческим генезисом установить их родство с учением древних еретиков. Таким образом и в исторической части Леонтий преследует все ту же полемическую цель, которую он ставить себе и в других своих сочинениях, особенно в Contra Monophys., Contra Nestor et Eutyсh. Таким образом, вопрос о признании сочинений Леонтия Византийского вышедшими из рук их автора в том же самом виде, в каком они существуют и ныне, может быть разрешен в благоприятном смысле, и вообще не нуждается, для такого своего разрешения в шатких гипотезах, подобных гипотез Лоофса.

Заканчивая настоящую главу, мы считаем необходимым возвратиться снова к ее началу, к речи о фрагментах Леонтия. Из того, что эти фрагменты издавна существовали и существуют рядом с цельными сочинениями Леонтия, мы должны считать их не только не бесполезным балластом в собрании трудов Леонтия, но и весьма важными и характерными для понимания и изучения этих последних. Но всех фрагментах Леонтий выясняет значение тех самых терминов на истинном истолковании которых он и стремится обосновать церковное учение о соединении природ во Христе. Автор оперирует здесь с логическими и философскими аргументами, имея в виду подобную же полемику со стороны противников. Повсюду он настаивает на точном смысле и определений понятий, считая, что и все разногласие людей происходить именно от того, что они говорить на разных языках и не понимают друг друга. В частности, первый фрагмент вскрывает смысл терминов: ύπόστασις, φύσις, ένυπόστατος, ἒνωσις³⁴⁴, и обличает несториан в извращении понятия о соединении природ во Христа. Зная о несторианских привычках переводить богословские рассуждения на язык философии и в этой области запутывать противника, Леонтий сам дает определение тех философских понятий ( γένος, εἷδος καί διαφορά)³⁴⁵, которыми оперируют несториане, поражая их собственным их оружием.

Во втором фрагменте Леонтий подробно исследует три главные христологические понятия: ένυπόστατον, άνυπόστατον и ύπόστασις³⁴⁶, находя в каждом из них двойственный смысл и стараясь устранить проистекающую отсюда возможность впасть в заблуждение при применении таких терминов к христологическому догмату. Маленький третий фрагмент содержит в себе рассуждение Леонтия о тех умственных источниках, из которых проистекают несуществующие в действительности соединения в роде гипоцентавров и сирен³⁴⁷. Рассуждение автора клонится к уяснению истинного понятия об ипостаси, которая не должна заключать в себе ничего общего – фантастичного, а только единичное – реальное. Фрагмент четвертый заключает в себе силлогистическое доказательство положения, что если человек есть одна природа, то Христос есть две природы, ибо Он по одной природе Бог, а по другой – человек, по Божеской – один из Св. Троицы, по человеческой – один из нас³⁴⁸. Человек же, как это на примере уясняет автор, есть только одна природа, хотя в ней и различается тело с душей. Субъектом этих природ во Христе является Его ипостась, ибо только она может воспринять совмещение двух природ. В последнем фрагменте Леонтий трактует о числе³⁴⁹. Понятие числа для многих являлось камнем претыкания в применении ко Христу. Леонтий смотрит иначе: что не приложимо в отношении к другим, то может быть приложено ко Христу, в Нем могут совместиться один и два, одна – ипостась Богочеловека, и две природы – Божеская и человеческая. Таково учение всех отцев церкви.

D. Сочинения, приписываемый Леонтию Виз.

К литературным трудам Леонтия Виз. в издании Миня присоединяется еще четвертая группа сочинений, которые хотя и надписываются именем Леонтия, но по многим данным должны считаться не подлинными его произведениями, а только приписываемыми ему. Эту группу составляют: 1) две гомилии Леонтия, пресвитера Константинопольского и 2), сборник о священных предметах Леонтия и Иоанна. Первая гомилия имеет такую надпись: » Λεοντίου, πρεσβυτέρου Κονσταντινουπόλεως, όμίλια είς τήν Μεσοπεντηκοστήν καί είς τόν έκ γςννητῆς τυφλόν καί είς τό: μή κρίνετε κατ’ ὃψιν"³⁵⁰. Вторая надписана так: « λόγος Λεοντίου, πρεσβυτέρου Κονσταντινουπόλεως, είς τήν άγίαν παρασκεβήν τῆς μεγάλης έβαομάδος είς τό πάθος τοῦ Χριστοῦ καί είς Ἱώβ: Κύριε εύλόγησον"³⁵¹.

Содержание первой гомилии состоит из следующих главных мыслей: сущность праздника преполовения заключается в продолжение празднования Воскресения Христова и в приближении к другому празднику Сошествия Св. Духа. Своим воскресением Христос разрушил средостение ограды врагов, которые вплотную окружили человека и грозили ему конечною погибелью. Это средостение воздвиг Адам своим преступлением и укрепили люди своими грехами. Примирить человека с Богом и восстановить нарушенное между ними тесное общение никто из земнородных не был в состоянии. Сделал это Господь Своим воскресением из мертвых. В сознании этого благодеяния Божия и состоит вся сущность радости для любящих Господа в дни воскресения. Все христиане призываются разделить эту радость. Христиане – не Иудеи, которые могут сеять только зло и нечестие, а потому не могут иметь и чистой, святой радости. Иудеи не в состоянии повредить делу Христову, делу спасения людей. Христос разрушит и сокрушит все козни и замыслы их против христиан. Так они посадили в тюрьму высочайшего из апостолов Петра ( κορυφαιότατου τῶν’ Αποστόλων Πέτρον)³⁵², но воскресный Господь чудесно освободил его. Они и Самого Господа заключили во гроб, запечатали и приставили стражу, и постоянно при жизни Его приносили Ему одно досаждение и бесчестие. Они считали Его и даже звали демоном. Сами демоны признавали Господом Христа Спасителя, ибо не Соломона, создавшего Иерусалим, а Иисуса. все в руке Своей содержащего, они спрашивают о повелении войти в, стадо свиней. Соломон сам стал рабом демонов, может ли он быть господином над последними? Христос совершал дивные чудеса: исцелил, напр., слепого от рождения, а Иудеи сочли за это Его грешником, преступником, нарушителем субботы. Может ли раб отпустить раба на свободу и пленный выкупить пленного? Может быть, по вашему, и Лазаря Христос воскресил, как грешник?! Воспримите же вы, иудеи, себе вождем в жизни слепого от рождения и научитесь у него вере во Христа! Христос несомненно превосходит всех ветхозаветных пророков и законодателей, Моисея, Илию. Елисея и др., ибо сами они не могли творить ничего подобного Христу. Итак, Христос не только не слабый грешник, но безмерно Высший и Могущественнейший всех Бог. Напрасно иудеи умаляют славу Христа и бесчестят имя Его. Ничего грешного и преступного никогда Он не сотворил. Он не нарушил и закона о субботе тем, что восстановил у человека то, чего он лишился по действию диавола. В данном случае иудеи весьма походят на судей Сусанны. Безмерную радость своим поведением они доставляют врагу нашему диаволу и тем сами на себя навлекают осуждение. Оставьте же свое безумие! Не судите на лица, но судите праведный суд. Суд иудеев в отношении ко Христу – суд лицемерный, суд пристрастный. За такой суд, за такое насилие над неповинными людьми всегда постигал праведный Божественный суд, воздававшей им погибелью. Так погибли Новуходоносор, Ирод и др. Для Христа и для всех мучеников пасшие над ними не приносить им вреда, оно дает им мученические венцы и доставляет Церкви Христовой новых членов. Иудеи заслужили тяжкое осуждение и высшее наказание за свое ненавистное отношение к верующим во Христа. Они все осквернили и запятнали злодейством, что еще было у них чистого и достойного почтения: и свою синагогу, и пасху, в первой они присуждают к кандалам, во вторую осуждают на убийство. Так погибельно судить с пристрастием! Итак, должно хранить себя от осуждения, если хотим достойно праздновать свои праздники. Не о том должна быть забота у нас в праздники, чтобы вырядиться в новый наряд, но чтобы освободить душу свою от рабства греху и исполнить ее радостью о Христе.

В слове на Страстную Пятницу автор развивает такие мысли: велики дары молитвы и неисчислимы ее прекрасные плоды. Молитва управляла кораблем Ноя, оплодотворила неплодную Анну, извлекла Тону из чрева кита, спасла Ниневитянам город и жизнь. Потому и Христос, будучи человеком, Сам молился и учил молиться Своих учеников. Он молился даже на кресте за Своих врагов-распинателей. Если когда, то в этот момент особенно выступает напоказ вся низость и жестокость иудеев, которые продолжали поругание Христа, молившегося за них пред Отцем об отпущении их греха. Христос знал, что делал, когда творил Свою крестную молитву. Не этих жестоковыйных иудеев Он думал спасти от грозившего им наказания за Богоубийство. Он видел между этими иудеями Павла, будущего Своего апостола, видел Стефана, первомученика Своего. Как Бог, Христос и не нуждался в молитве к Своему Отцу, но, как человек, он хотел привлечь милость Отца Небесного к Себе. И для нас людей этим обращением к Богу Отцу Христос дал нам неложное свидетельство о Своей Сыновней близости к Нему, как в свою очередь Отец Небесный Своим гласом с неба о Сыне на Иордане показал, к Кому Он особенно благоволить. Посему не считай Кого либо меньше между Отцем и Сыном. ‘ Yιός происходит от οἷος и значит: каков Отец, таков?, и Сын, Если Отец есть Бог, то и Сын также Бог. Если Христос молится, то по Своей человеческой природе ( κατά τόν τῆς ένανθρωπήσεως λόγον). Все страдания Христовы также относятся к Его человеческой природе, хотя и соединенной с Божеством. «Христос молится домостроительственно οίκονομικῶς). чудодействует?, же богопристойно ( θεοπρεπῶς); не иной страдающий, а иной чудодействующий, но один и тот же, Кто спал, Тот и мертвых воскрешал. Кто жаждал, Тот и насыщал. Один и тот же Единородный Сын, Который обитает безболезненно и неизреченно в девическом?, чреве, распят на деревянном кресте, почивает тридневно в высеченном гробе, возносить Себя в облаке восхождения, спосаждает на Лоне Отца и ни в чем не имеете недостатка»³⁵³. И не смотря на такую могущественную силу Божества, какая обитала во Христе, Он не отлагал молитвы, ибо считал ее для человечества Своего необходимой. Что велики дары молитвы и что она необходима для всякого, послушай наставление Моисея, повествующего: «и сказал Господь к Елифазу Феманитянину: ты согрешил и твои друзья³⁵⁴ и т. д. Молитва Иова оказала благодеяние его друзьям, без нее они могли бы погибнуть. Эти друзья оказались не лучше врагов: они смущали Иова своими речами и вызывали его на богохульство, говоря: «твой же Бог и подвигоположник нас послал к тебе, чтобы просить твоего ходатайства за нас, худо поступивших». Иов не смущался безумными речами друзей и, продолжая терпеливо переносить свою долю, не только сам себя сохранил от наказания и погибели, но получил дерзновение своею молитвою помогает и неразумным своим друзьям. Всем христианам нередко приходится быть на положении как Иова, так и друзей его. И в обоих случаях не следует пренебрегать молитвой, или самим творить ее, или просить молитв за себя у других, близких, к Богу, Иов спас своею молитвою и свою жену, обезумевшую от горя и дававшую мужу нечестивые советы, которые прекратили бы его здешние страдания, но положили бы начало его вечным мукам. Иов отверг эти советы и, сотворив молитву, не только себе самому возвратил прежнее благополучие и благоденствие, но и разделил его с своей женой. Итак, и вы, женщины, и все вообще христиане, пусть никто не отчаявается в спасении, в избавлении от временных бед, хотя бы и впал в грех и лишился благоволения Божия. Залогом этих благ и милости Божией служат для нас страдания Христа. Ибо сегодня венец сплетается, и Иов венчается, гроб печатается и небо открывается, и вся человеческая природа от греха и смерти освобождается.

Мы с намерением подробнее, чем следовало, воспроизвели содержание проповедей Леонтия, пресв. Константинопольского, чтобы яснее показать, насколько подходят они по материи и стилю к сочинениям Леонтия Виз. Нам думается, что с этой стороны – материи и стиля эти проповеди не представляют ничего решительного для суждения о принадлежности их Леонтию Виз. Правда, что у последнего в сочинениях более преобладают рациональные и философские приемы аргументации, правда, что у него отводится мало места нравственно-назидательному элементу, правда, что у него немного встречается экзегетико-истолковательных мест, но все это далеко еще не достаточно ни для отрицания, ни для признания принадлежности нашему автору этих проповедей. Проповедь – не полемический трактат и здесь по необходимости приходится употреблять и другие приемы рассуждений, приходится иначе и аргументировать, следовательно в качестве проповедника мог написать подобные проповеди и Леонтий Виз. Затем есть некоторый и сходные мысли как в первой³⁵⁵, так и особенно во 2-й проповеди с сочинениями Леонтия Виз., в особенности эта речь о различии во Христе божественной и человеческой природы с специальными для каждой из них свойствами и действиями очень родственна нашему Византийцу³⁵⁶. Эту вторую проповедь издатель не одобряет со стороны изложения и языка³⁵⁷. Относительно такой оценки мы должны сказать, что во всяком случай она несправедлива. Если о первой проповеди сказано: «это – труд ученый с прекрасным и чистым стилем»³⁵⁸, то и вторая не ниже ее. Издателю второй проповеди не понравилось то, что автор «в ней ничего почти не рассуждает о кресте», однако это справедливо лишь отчасти, т. е. что автор мало говорить о кресте, но это обусловливается взятой им темою о молитва, строго им выдержанной. Издатель очевидно судил с современной ему точки зрения о данной проповеди, потому им и дан такой не в меру строгий приговор. Мы полагаем, что обе проповеди, если и не отличаются особою учености, то во всяком случае не сконфузили бы нисколько Леонтия Виз. своею принадлежностью ему. В них есть и хорошие мысли, и правильное построение, и достаточная убедительность, очевидно, их составлял не ученик, а опытный в проповедническом искусстве оратор. Но вот эта-то самая сторона данных проповедей нас и ставит более всего в затруднение относительно признания авторской принадлежности их Леонтию Виз. Ни откуда не видно, чтобы он занимался проповедничеством и пастырством, и притом в столице Византийской империи. Между тем надписание: «пресвитер Константинопольский» определенно говорить об этом. О нашем Леонтии мы знаем, что он был только византийским адвокатом, а потом иерусалимским монахом и игуменом, а потому приписывать ему указанный гомилии с явно неподходящим к нему надписанием было бы по меньшей мере голословно.

Посмотрим теперь, не найдется ли каких-либо указаний на автора разбираемых проповедей в церковно-патристической литературе. Минь заимствовал означенные проповеди пресвит. Леонтия, первую из издания Комбефиса³⁵⁹, а вторую из собрания сочинений Гретсера³⁶⁰. Но есть много и других кодексов и каталогов, которые содержать в себе эти проповеди. И вот что можно найти там: 1., Bibliotheca Caes. Vindobonenis., p. 82: Leontius scholasticus aut presbiter Byzantinus et postea Laurae S. Sabae monachus..., ejus oratio in Iovum habita feria secunda sanctae magne Hebdomadis, princ: εὒκαιρον έν τῷ παρόντι... Λεοντίον πρεσβυτέρου Κονσταν, λόγος είς τήν άγίαν παρασκεβήν... κίλ... Μεγάλα.. Λεοντίου πρεσβυτέρου... όμίλια είς τήν πεντικοστήν«. Таким образом, здесь схоластик смешивается с пресвитером и, судя по началам речей, последние имеют различные редакции. 2., В каталоге: Codicum Graecorum Sinaiticorum, №190 читаем: » Λεοντίου πρεσβυτέρου Κονσταντ... είς τήν Μεσοπεντικοστήν καί είς τόν έκ γεννητῆς τύφλον καί είς τόν ἃγιον Πέτρον τόν ύπό ‘Πρώδου έκ τῇ φυλακῇ άποκλειθέντα», в № 380: » Λεοντίου πρεσβυτέρου Ἱερουσολύμων, είς τά προφωτίσματα καί είς τά Βάпα καί είς τήν ἒγερσιν τοῦ Λαζάρου«. В этом каталоге Леонтий оказывается пресвитером Иерусалимским, но с иными гомилиями, чем какие приписываются пресвитеру Константинопольскому. 3., В Ἱεροσολυμιτική Βιβλιοθήλη, 1897 г. читается: » Λεόντιος ό Βυζάντιος – άποσπάσματα λόγος είς τόν Ἱώβ (t. 3, 76; 24), – τήν Μεσοπεντικοστήν (t. 3, 77; 37), – Λεοντίου πρεσβυτ... Ιεροσολύμων λόγος είς τήν άγίαν έορτήν τῶν Βαίων (t. 4, 188). Но в той же библиотеке мы встречаем и следующее: « Λεόντιος Νεαπόλεως τῆς έν Κύπρῳ λόγος είς τήν Μεσοπεντικοστήν (t. 1, 22), – είς τά προφωτίσματα (242). Таким образом, при снесении приведенных цитат Иерусалимской библиотеки с Синайским каталогом Леонтий Неапольский или Кипрский оказывается тожественною личностью с Леонтием Иерусалимским. Потому небезосновательным можно считать и утверждение Рюгамера, приписывающего первому гомилии Константинопольского пресвитера³⁶¹. 4., В каталоге Московск. Синодальной библиотеки №215 находим следующее: сборник слов Леонтия, пресвитера констант.: είς τά φωτίσματα, καί είς τά Βάпα, καί είς τόν Λάζαρον. В других рукописях той же библиотеки (№№ 216, 389, 392) эти речи приписываются св. Иоанну Златоусту. Далее там же в № 217: сборник слов Леонтия, пресв. констант. είς τόν Ἱώβ; №412 – είς τήν μέσην 5 καί είς τόν έκ γεννητῆς τύφλον; №. 231 – princ: ὃ σοι περί τήν έορταστικήν.

Сопоставляя настоящие цитаты с раннейшими, мы находим, что Леонтию константинопольскому снова здесь усвояются те же речи, какие приписывались и неапольскому епископу. Отсюда естественно возникает мысль, не есть ли этот Леонтий, еп. неапольский одна и та же личность с Леонтием, пресвитером констант.? В таком предположении ничего неприемлемого не представляется, особенно если принять такую дополнительную комбинацию, что этот пресвитер константинопольский впоследствии возвысился в епископа неапольского³⁶². Первоначальные издатели проповедей Комбефис и Гретсер ничего не говорят определенного о личности Леонтия, при чем второй из них прямо сознается в своем незнании³⁶³, первый же дает такую реплику: «многие видят в этом Леонтии того же Леонтия Византийского.... Эпоха его обозначается импер. Иустинианом. Сюид хвалит некоего Леонтия Византийца во время Зинона, тоже монаха. Может быть он и был тем Леонтием, который из монаха сделался пресвитером константинопольским»³⁶⁴. Это последнее мнение, конечно, есть не иное что, как простая догадка никакой реальной почвы под собой не имеющая. И, вообще, нужно сказать в заключение, что вопрос об авторстве проповедей при настоящем отсутствии бесспорных доказательств не может быть решен окончательно и должен оставаться открытым впредь до нахождения новых документов с более точными указаниями.

В аппендиксе к сочинениям Леонтия Виз. у Миня помещено: Leontii et Ioannis collectanea de rebus sacris, lib. secundus³⁶⁵. Первой книги здесь не достает и об ней не дается никаких сведений. Эта же вторая книга взята Минем у Мая из t. VII, Collectio nova script, veter. patr. Данная книга разделяется на 2 части, из коих в первой по отдельным рубрикам сообщаются предметы содержания книги ( οί τίτλοι τῶν στοιχείων) со схолиями, в которых указываются сходственные пункты данного сочинения с «Священными параллелями» (« Τά ίερά παράλληλα») Иоанна Дамаскина. Во второй части приводятся цитаты из Свящ. Писания, сочинений св. отцев и различных философов, иногда со схолиями к ним. Первый и важный для нас вопрос относительно этого сочинения есть вопрос о писателе его, кому оно принадлежит?

Судя по надписи сочинения и по тому, что оно присоединено к трудам Леонтия Виз., этого последнего и нужно считать участником в составлении данного сочинения. Издатели именно такого мнения и были³⁶⁶. Самое сочинение по своему содержанию дает некоторые основания к такому признанию в авторе его Леонт Виз. Именно, если кто, то наш Византиец был весьма начитан и сведущь в Свящ. Писании и творениях отцев и учителей церкви, а также и в философских сочинениях. Этими источниками он всегда и широко пользовался для подтверждения своих положений. Ссылаясь повсюду в тексте своих трудов на эти источники, Леонтий иногда составлял целые отделы – флорилегии из таких ссылок и присоединял их к своим книгам. Потому, повторяем, совершенно подходить к Леонтию Виз. составление такого сборника религиозно-богословских по разным вопросам мнений священных писателей и философов. Имена авторов, цитируемых в разбираемых книгах, не стоять с Леонтием Виз. ни в хронологическом, ни топографическом противоречии. Это – все известные писатели кафолической церкви, жившие до VII века. Некоторые личности в роде: Феотима Скифа, Афинодора и др. смущать нас не могут, как личности неизвестные нам. Разве только одно возражение против Леонтия Виз., автора данного сочинения, может быть поставлено: чем, объяснить наличность в сборнике многих цитат из Филона. Леонтий Виз. ни разу не ссылается на Филона в своих сочинениях. Да и вообще этот «не язычник и не христианин»³⁶⁷ очень мало имеет общего с мировоззрением нашего Византийца. Однако, возникающее отсюда затруднение ничего в сущности непримиримого с участием в этом сочинении нашего Леонтия не представляет. Это сочинение имеет еще и другого участника в составлении – Иоанна, на счет которого удобно можно отнести все то, что несовместимо с Леонтием.

Но кто же был этот Иоанн, – сотрудник Леонтия? Конечно, можно указать некоторых лиц с таким именем и из современных Леонтию Виз. Таковы напр., Иоанн Схоластик, (сконч., 577 г.), и Иоанн Постник (сконч. 595 г.) патриархи Константинопольские, Иоанн Мосх, о котором предполагают, что он виделся с Леонтием, адвокатом Визант., и многому у него научился³⁶⁸. Но дело в том, что никаких фактических данных в пользу такого отожествления привести нельзя: первые два были канонистами, третий агиографом и, следовательно, к составлению богословско-полемического сборника они никакого побуждениия иметь не могли. Есть еще одно имя, которому можно с большим основанием приписывать авторство обсуждаемого сборника, это – Иоанн еп. Скифопольский. Он написал одно сочинение против Севира, состоявшее из 8 книг, другое – κατά τῶν άποσχιστῶν τῆς έκκλησίας, в 12 книгах. Фрагменты его сочинений сохранились в соборных актах у Манси³⁶⁹. Нужно сказать, что этот автор весьма подходит по характеру своей литературной деятельности и по времени жизни (средина VI в.) к тому, чтобы признать за ним участие в составлении сборника. Но опять-таки никаких положительных доказательств этого участия мы не имеем. Новейшие ученые вторым автором сборника на ряду с Леонтием называют св. Иоанна Дамаскина (†777 г.). Опубликованное Лекенем в 1712 г.³⁷⁰ сочинение: « Τά ίερά παράλληλα» Иоанна Дамаскина не существовало так в первоначальном виде. Оно обнимало 3 книги, из коих первая трактовала о Боге, вторая – о человеке, а третья – о добродетелях и пороках. Общий титул для первых двух книг был τά ίερά, для третьей: παράλληλα, в соединении же и получилось указанное название для труда И. Дамаскина. Первые две книги были отделены от третьей: первая была найдена в кодексе Coislinianus, (Х-го века), вторая нашлась в Ватиканском кодексе, (ХVI-го века), из которого Май и взял ее в свое издание (1825 г.). Голль³⁷¹ в своем специальном исследовании этих параллелей нашел и другие их списки, которые представляют некоторое различие в своем объеме и внутреннем распорядке материала³⁷². Относительно авторства этих параллелей установлено с несомненностью, что оно принадлежит Иоанну Дамаскину. За это говорит все: свидетельство предания, внутренняя близость между священными параллелями, в особенности близкое родство больших схолий второй книги и подлинных писаний Дамаскина³⁷³. Но с признанием автором «Свящ. параллелей» И. Дамаскина возникает для нас новый вопрос о возможности сотрудничества с ним Леонтия Виз. Несомненно, что они оба не могли вместе работать над этим сочинением, как жившие на двухсотлетнем расстоянии друг от друга. Итак, не другой ли Леонтий, современный Дамаскину, должен подразумеваться в титуле сборника о «Священных предметах»? Но такого Леонтия история пока не знает. До тех же пор, пока наука его обнаружить, мы не видим особенной надобности отвергать Леонтия Виз., как одного из авторов сборника.

Между Иоанном Дамаскиным и Леонтием Виз. есть несомненная и тесная связь. Подробнее обе этом мы будем говорить в следующей главе. Здесь же скажем только, что допущение такой связи основывается на полной возможности для И. Дамаскина воспринять и усвоить себе литературное наследие Леонтия. Дамаскин жил и работал в той духовной атмосфере и в той даже внешней обстановке, где и Леонтий Виз., именно в Палестине, в лавре св. Саввы Освященного, там, где, по всей вероятности, окончил дни свои и наш Леонтий. Для Дамаскина было делом вполне естественным и законным – заняться собиранием, изучением и приведением в порядок сочинений Леонтия Виз., так как и сам он работал в области тех же самых христологических и догматико-полемических вопросов, над какими трудился и Леонтий. Основываясь на этом, мы и считаем вполне допустимым, что Дамаскин в своем сборнике поместил литературный материал полученный им от Леонтия Виз., расширил его своими цитатами и придал ему свой план и систематизацию. А так как сам по себе этот труде не представлял собою ничего оригинального, то в его титуле и не было сделано точного обозначения его составителей, или авторов. С принятием такой гипотезы устраняются сами но себе всякие рассуждения о том, почему известные факты или лица, не синхронистичные Леонтию, находят себе место в сборнике, равно как почему там помещены в большинстве писатели V – VI века, удаленные от Дамаскина, устраняются тем соображением, что в данном обстоятельстве сказалось происхождение сборника от разновременных авторов.

Рюгамер считает вопрос об авторах сборника нерешенным: «вопрос о писателях этого сборника, говорите он, должен быте оставлен открытым, так как позволительно считать происхождение его не ранее 614 года»³⁷⁴ И мы, предлагая свой взгляд на авторов сборника: «О священных предметах» не считаем его неопровержимым и непоколебимым, а только – наиболее удовлетворительным при настоящих научных знаниях по этому вопросу. Возможно, что в этом сборнике кроме указанных двух его авторов помещали свои выдержки и другие лица. Иначе трудно, даже прямо невозможно понять: зачем, напр., Леонтию или Иоанну понадобилось столько цитат из Филона, зачем понуждалось подыскивать свидетельства: об агрикультуре (с. 2042С), об одеждах (с. 2084А) и других предметах, неподходящих для наших серьезных богословов, или для чего приводятся цитаты о свободе воли Слова (с. 2056С), когда во дни Леонтия Виз. этот вопрос еще не затрагивался, а во дни Иоанна Дамаскина являлся уже отжившим. Одним словом, разных недоумений сборник возбуждает очень много, и разрешить их одним только признанием авторства Леонтия Виз. и Иоанна Дамаскина нет никакой возможности.

На этом мы оканчиваем наш обзор литературных трудов Леонтия Виз. Из этого обзора для нас во всяком случае выясняется та бесспорная истина, что личность Леонтия Виз., не смотря на всю ее мало известность, есть крупная историческая личность, заявившая о себе широкою полемико-литературной деятельностью. Поставим теперь на обсуждение вопрос о том, как отнеслось к Леонтию Виз. и его литературному наследию потомство, как смотрела на него и как ценила его византийская церковь и ее богословская наука в последующее века. Занятие этим вопросом помимо своего научного интереса имеет ту несомненную важность для нас, что обещает существенно подкрепить все установленные нами тезисы о нашем авторе и его литературных трудах.

Значение факта сохранности сочинений Леонтия Виз. в полном их объеме до нашего времени. Непонятное забвение о Леонтии в древне-церковной литературе. Возможные объяснения этого явления: оно не случайно, оно не может обусловливаться предполагаемым оригенизмом Леонтия. Оно есть необходимое следствие особого склада церковной жизни в век Иустиниана, который и сам способствовал затенению Леонтия. Особые черты характера Леонтия и его сочинений, как причина непопулярности их. Упоминания о Леонтии в различных, церковно-исторических памятниках, (в сочинениях Софрония, Германа, Иоанна Дамаскина, Никифора Константипоп. Феодора Студита и др.). Итак, забвение о Леонтии не безусловное и не служит к унижению нашего писателя.

Лучшим свидетельством того, что Леонтий Виз. и его сочинения не были обделены вниманием потомства, не были забыты византийской церковью, служит тот факт, как об этом уже и раньше мы замечали, что эти сочинения сохранились до наших времен ни при том в своем полном составе. Тогда как от одних писателей древне-христианской церкви остались лишь одни имена их, да сведения об их утраченных сочинениях, от других дошли лишь фрагментарные остатки их произведений, от третьих – только выдержки и цитаты, сохранившиеся у других писателей, от нашего же Леонтия уцелели все его произведения и в такой (сравнительно) чистоте текста, в какой пришлось сохраниться только редким церковным писателям. Несомненно отсюда, что в византийской церкви всегда находились люди, живо интересовавшиеся сочинениями Леонтия, охотно и с любовью их перечитывавшие и переписывавшие и теме доставившие возможность распространиться этим сочинениям по всему христианскому миру, а чрез то сохраниться в целости до наших дней.

В каком то непонятном противоречии с констатированным нами фактом стоит редкое упоминание о Леонтии и его сочинениях в церковно-исторической литературе. Многие авторы несравненно меньшего ранга, чем Леонтий, снискали себе благодарную память потомков, о них говорили, их цитовали, вследствие чего они и получили историческую определенность. Совершенно неожиданно Леонтий Виз. оказывался у своих современников и потомков если не в полном забвении, то в значительном затмении. Его личность не только не нашла себе специального биографа, но не удостоилась и более или менее ясного, определенного упоминания. Его сочинения, не смотря на их многочисленность и высокие внутренние достоинства, по-видимому, не встретили себе радушного приема на страницах ученых писателей и историков. О нашем Леонтии ни слова не говорит церковный историк Евагрий, который с многими подробностями повествует об эпохе Иустиниана, о монофиситском, несторианском и оригенистическом движениях, о вождях этих движений и борцах против них³⁷⁵. Также странно и молчание о Леонтии Максима Исповедника, который несомненно стоит в тесной зависимости от Леонтия, говорит языком последнего, проводить идеи его в своих сочинениях. В средине VI в. писал свою церковную историю Псевдо-Захария, который между прочим дает благоприятный отзыв об Ефреме, патр. антиохийском. Затем во 2-й половине VI в. жил и писал Иоанн Ефесский († 586), составившей тоже церковную историю (до 585 г.), вторая часть которой сохранилась в рукописях Британского Музея³⁷⁶. Продолжателем его истории (до 631 г.) был Кир Батнский, который, как монофисит, интересовался и занимался историей монофиситства. Он имел уже несомненные побуждения отметить Леонтия, как ревностного борца против монофиситов³⁷⁷. Однако и эти историки проходят молчанием нашего Леонтия и его сочинения. Ничего не говорить о нем также и имп. Иустиниан, которому всего ближе надо было бы знать Леонтия и всего естественнее упоминать о нем в своих богословских трактатах, так как наш автор в сущности преследовал туже самую цель, какую – и император. Что же все это значить?! «Случайно то, что этот муж без традиции», говорят некоторые ученые исследователи Леонтия³⁷⁸. Но случай, представляемый в качестве причины известного явления, показывает просто – или намеренное уклонение от разумного объяснения, или незнание такового. Итак, попытаемся дать здесь те или другие соображения для уяснения этого факта умолчания о Леонтии Виз. многими даже из тех, кто необходимо должен был бы о нем говорить.

Лоофс указывает на замешанность Леонтия Виз. в оригенистическом движении, как на причину пренебрежения к нему православных его современников и ближайших преемников на писательском поприще. «Без традиционность Леонтия всего лучше объясняется из того, что он скомпрометировал себя этим оригенизмом», говорит Лоофс³⁷⁹. Мы, с своей стороны, считаем такой аргумент совсем неубедительным, именно потому, что если бы он и был оригенистом, тем более ученым представителем оригенистов, то в этом случае он нашел бы себе оппонентов в лице современных ему и последующих антиоригенистов – писателей. Если бы он был из оригенистов раскаявшихся и примирившихся с церковью, (хотя по гипотезе Лоофса Леонтий Виз. таковым не оказывается), то и тогда он не должен бы быть забыть ни церковью, ни наукою. Мы знаем многие примеры людей впадавших в заблуждения (Ориген, Августин, Григорий Нисский, Феодорит еп. Киррский и др.), но из-за этого не лишившихся внимания и уважения к себе и своим сочинениям ни у современников, ни в потомстве. Леонтия Виз. мы имеем полное право причислять к писателям и деятелям вполне православного образа мыслей, а потому к нему следовало ожидать самого сочувственного отношения и всеобщего уважения в византийской церкви. И не смотря на это, все-таки имя Леонтия и извлечения из его трудов отсутствуют у большинства современных ему и последующих церковных писателей. Чем же объяснить такое во всех отношениях странное явление?

Наиболее естественным и сильным соображением в отвить на этот вопрос нам кажется то, что Леонтий играл весьма незначительную роль в церковной жизни своего времени, занимал весьма скромное место, потому и остался как бы незамеченным своими современниками, потому же не скоро был понять и оценен и своими потомками. Мы знаем, что Леонтий всю свою жизнь провел вдали от мира, от шумной жизни, не принимал почти никакого, тем более видного участия в современных церковных движениях. Если он и участвовал в спорах с севирианами, на соборе 536 года, то ничем не проявил себя, не выделился настолько, чтобы стать предметом особенного внимания, как, напр., выделился на первом вселенском соборе архидиакон александрийской церкви Афанасий. Леонтий был и до смерти своей оставался монахом, в строгом смысле слова, таким же, каким был и его вероятный современник, монах Евстафий, оставивший нам свое: « Ἐπιστολή πρός Τιμόθεον σχολαστικόν περί δύο φύσεων κατά Σεβήρου"³⁸⁰, но личность которого и доселе остается совершенно загадочной.

Затем, Леонтий по самой сущности своего учения не мог приобрести себе широкой известности среди современников, а чрез это и всеобщей памяти в потомстве. Леонтий не сказал ничего нового, что облетело бы восток и заставило бы говорить о нем всех, как изрекали напр., великие Александрийцы или Каппадокийцы. Он работал над старыми вопросами, большинству уже наскучившими, и при этом не выделялся какими либо особыми, в общем неизвестными приемами полемики. Напротив, его диалектика и логистика, его философская терминология, которыми он оперировал в своих ученых трактатах, способны были производить невыгодное впечатление на рядовых читателей: он казался сухим, отвлеченным и трудно понимаемым автором. Немудрено, что простая, малообразованная публика не интересовалась Леонтием, и только узкий круг ученых полемистов-богословов понимал и ценил надлежащим образом труды Леонтия и благоговел пред его именем и авторитетом.

Далее, громкой известностью и широкой популярностью всегда пользуются те люди, которые появляются на горизонте народной жизни в удачный момент. История подтверждаете нам многими фактами ту истину, что люди столько же себе и своим талантам, сколько и благоприятным историческим обстоятельствам всегда бывали обязаны своим возвышением и славою среди людей. Во время нарождения новых идей, развития религиозных или других движений и т. под., в такое время человек, воплотивший в себе идею, связавший свое имя с движением, легко получает всеобщую известность и историческое бессмертие. Во времена же застоя, или вообще ровного течения жизни, все становятся ординарными, выделиться из массы, подняться над толпой, бываете положительно невозможно. Эпоха же Леонтия в религиозно-церковной жизни была именно таким относительно ровным и спокойным переживанием старых вопросов и интересов. Восток продолжает вести свой старый спор с еретиками и переходить от одних средств к другим в целях мирного уложения дела, воссоединения отпавших и водворения церковного мира. Церковным деятелям и писателям такого времени не сулила сама судьба особенного блеска, громкой славы. Им суждено было в тишине и безмолвии делать свое великое и трудное дело и достигать тех целей, великое значение которых было понято и оценено лишь впоследствии. Может быть в другое время тот же Леонтий: Виз. и заблистал бы яркой звездой на церковном небосклоне, его имя прогремело бы от востока до запада, но шестой век по всему ходу и складу церковно-исторической жизни не представлял благоприятных условий для этого.

Наконец, припомним еще и то, что Леонтий Виз. жил и писал в веке имп. Иустиниана, того Иустиниана, который своей фигурой хотел заслонить всех не только в восточной империи, но и в восточной церкви. Иустиниан сам себя считал философом и богословом κατ’ έξοχήν и не хотел иметь себе соперников в этой области. Вот почему при нем трудно было кому-либо из простых смертных получить ученую, богословскую известность. Император закрыл высшие философские школы в империи и думал этим пресечением путей к высшему знанию и образованию остановить шумный поток разливающегося сектантства. Понятно, поэтому, что при таком неблагожелательном отношении императора к науке и просвещению, ученые люди не имели возможности громко заявлять о себе, равно и сочинения их не могли свободно и широко распространяться среди общества. Леонтий должен был на себе испытать все эти тяжелые усилия для своей учено-литературной деятельности. Может быть другой на месте Леонтия даже и совсем отказался бы от неблагодарной работы. Но наш автор, по счастью, не обладал таким острым самомнением и считал, прежде всего, необходимым для себя делом принести посильную пользу церкви Христовой. Друзья и почитатели Леонтия просили его³⁸¹ написать очерк ( ύποτύπωσις) тех недоумений и решений, какие часто трактовались им, и он уступил этой просьбе. Благодаря этому только мы и имеем труды Леонтия. Отсюда ясно, насколько чуждо было самому автору их желание огласки своего имени в современном ему обществе, и насколько мало думал он о памяти в потомстве.

Теперь мы проследим те немногочисленные упоминания о Леонтии и его сочинениях, с какими мы встречаемся в церковной письменности. В первой половине VII века о Леонтии, как писателе против акефалов, вспоминает Софроний, патр. Иерусалимский (634 – 644). В соборном послании к Гонорию, импер. Римскому, Софроний перечисляет многих отцев и писателей, «учивших благочестиво о Христе Боге и двояком в Нем действии» ( τήν διπλοῦν ένέργειαν), говорит, далее, и о Леонтии в таких словах: « καί Λεόντιος, ό τήν έρημικήν πολίτειαν καί μονάδα βίον"³⁸². Затем, во 2-й половине VII в. мы должны указать на Анастасия Синаита (сконч. 686 г.) и его сборнике: Doctrina patrum..., где Леонтий не раз называется своим собственным именем, где приводятся многие выдержки из его сочинений и где даже находится целое, хотя и небольшое, его сочинение Capita 30. B первой половине VIII-го столетия мы находим свидетельство о Леонтии у Германа, патр. Констант, (сконч. 733 г.). В своем сочинении: «De haeresibus et Synodis»³⁸³ Герман повествует об оппозиционной деятельности Иоанна Филопона против постановления Халкидонского собора и о противоборстве его пагубному учению Леонтия Виз.: Λεόντιος δέ, ό τῆς έρήμου μοναχός, βίβλιον συνέθηκεν εύαπόδεκτον ύπέρ τῆς τοιαύτης συνόδου ένιστάμενος, πολλάς δέ μαρτύριας έν αύτῷ καταγράφας περί τῆς δοпκῆς φωνῆς, ὃθεν καί Λεόντια τό βίβλιον έκ τούτου έκλήθη«=«Леонтий же, монах-пустынник, сочинил прекрасную книгу, защищающую этот самый собор, снабдивши ее многими свидетельствами относительно двоякого смысла, почему и называется эта книга: » Λεόντια"³⁸⁴. Германе принадлежит к числу прямых продолжателей полемической деятельности Леонтия, ратовавших за всеобщее признание Халкидонской веры и усиленно боровшихся против монофиситов³⁸⁵. Такому человеку не только знакомы, но и дороги должны быть сочинения Леонтия. Герман говорит только об одной книге Леонтия с мартириями (свидетельствами), которой могла быть Contra Моnophys., вероятно находившаяся в то время в соединении с Tractatus adver. Nest. О других книгах Герман не упоминает может быть потому, что не имел их в руках, или потому, что не пользовался ими в своей полемике.

Во второй половине VIII века мы встречаемся со свидетельством о Леонтии святого Иоанна Дамаскина. Мы имели уже случай заметить, что между обоими этими писателями наблюдается тесная литературная связь, и эта связь при более глубоком изучении оказывается не только идейной, но даже вербальной. Язык, стиль, терминология и аргументация, все это в сочинениях И. Дамаскина настолько сильно напоминает Леонтия Виз., что становится по многим местам затруднительным провести черту различия между этими обоими писателями. Так все главное сочинение Дамаскина: «Источник знания» ( Πηγή γνώσεως) с его разделением на три части: «Философские главы», «О ересях» и «Точное изложение православной веры»³⁸⁶ очень родственны по внутреннему содержанию и по внешнему изложению соответствующим местам из трудов Леонтия Виз. Но вот здесь мы встречаемся и с прямою ссылкой Дамаскина на Леонтия: «итак, здесь естество Слова он (Кирилл Александ. в формуле: μία φύσις...) употребил вместо естества. Ибо если бы он принял естество за ипостась, то не неуместно было бы сказать это и не прибавляя слова: воплотившееся, ибо, говоря просто об Ипостаси Бога Слова, мы не погрешаем. Подобным образом и Леонтий Виз. понял изречение в отношении к естеству, а не в смысле ипостаси³⁸⁷. В сочинении Леонтия «De sectis» мы, и действительно, находим это воспроизведенное Дамаскиным место³⁸⁸. Еще более подробное в том же духе истолкование формулы: μία φύσις дано Леонтием в сочинениях: «Contra Monophys.» и «Capita 30»³⁸⁹. Особенно же яркое сходство между Леонтием и Дамаскиным наблюдается при сравнении сочинений « Ἐγχειρίδιον» и «Contra Iacovitas» Дамаскина со всеми сочинениями Леонтия вообще. Здесь усматривается согласие обоих авторов во множестве мыслей и выражений, так что факт пользования Леонтием со стороны Дамаскина становится непререкаемым³⁹⁰. Этот несомненный факт литературной связи между И. Дамаскиным и Леонтием Виз. и очевидной зависимости первого от последнего для нас представляет темь большую важность и значение, что И. Дамаскин занимает совершенно исключительное место среди богословов-христологов, как давший первое и образцовое изложение христианских догматов с философским их обоснованием. Если такой писатель и церковный авторитет цитирует Леонтия и широко утилизирует произведения его мысли и пера, то значить и сам Леонтий был не без известным автором, теме более не был в пренебрежении у богословов.

В начале IХ-го века находим упоминание о Леонтии Виз. в творениях Никифора, патр. Константин., (сконч. 828 г.) мужа ученейшего, бывшего украшением своего времени. В одном из своих четырех «Антирретиков»³⁹¹ Никифор, приводить выдержку из сочинения Contra Nest, et Eutych. под заглавием: «блаженного Леонтия из книги против Нестория и Евтихия, начало коей: τόν περί ύποστάσεως.... третье предложение еретикам»³⁹². Затем, Никифор в своих сочинениях имеет большой сборник цитат из св. отцев и учителей церкви. Просматривая эти цитаты, можно легко убедиться, что автор цитирует места часто в том размере и в той форме, в каких мы находим у Леонтия Виз. Далее, Никифор занимается исследованием подложной литературы. В своих рассуждениях и приводимых ссылках по этому поводу Никифор иногда до буквальности повторяет Леонтия, трактующего об этих предметах в сочинениях Contra Monophys., Adversus fraud. apollin. и De sectis…³⁹³.

В том же IX в. цитирует Леонтия преп. Феодор Студит (сконч. в 826 г.). В одном из своих многочисленных писем³⁹⁴ Феодор говорит: « τό γάρ ύποκείμενον, ὦ θαυμάσιε, κατά Λεόντιον τόν μακάριον, οὖ τά σχόλια ύπερκαλῆ ούσίαν εἷναι λέγει μετά ύποστάσεως"³⁹⁵. Это место Лоофс приводит в качестве одного из доказательств своей гипотезы о » σχόλια Λεοντίου«, – прототип подлинных сочинений Леонтия. Но смысл настоящего места не позволяет считать без явной натяжки выражение: τά σχόλια цельным сочинением, носящим такое заглавие, а только именно за схолии, за те примечания или толкования Леонтия, которые имелись в сочинениях Леонтия наряду с текстом, или отдельно от него, в виде тех, может быть, фрагментов, какие существуют и доныне при сочинениях Леонтия.

От IX – X веков имеются уже рукописные кодексы, в коих сохранились и сочинения нашего автора и, таким образом, этим фактом свидетельствуется само собой внимание к трудам Леонтия со стороны ученых людей того времени. Далее, есть извлечения из Леонтиева сочинения «Capita 30» у Евфимия Зигадина (сконч. 1118 г.) и Никиты Хониата (сконч. 1206 г.) под таким заглавием: « Λεοντίου Βυζαντίου έκ τῶν λ’ κεφαλαίων τῶν κατά Σεβήρου"³⁹⁶.

Весь этот ряд свидетельств заканчивается Никифором Каллистом (XIV в.)³⁹⁷. В своих церковно-исторических чтениях Каллист рассказывает о появлении многочисленных еретических сект вслед за Халкидонским собором, сообщает об Иоанне Филопоне и ереси тритеитов. По поводу, именно, этих еретиков он и делает такое замечание: «многие восставали против них. В особенности же из всех монах Леонтий ( ό μοναχός Λεόντιος) мужественно противопоставил им целую книгу в 30 главах, совершенно ниспровергавшую эту ересь и весьма укреплявшую против них благочестивый догмат. Такого же взгляда держался и удивительный диакон и рефендарий Георгий Писидийский, который был его (Леонтия) современником, хотя и очень младшим по возрасту»³⁹⁸. Приведенная выдержка из Никифора полна глубокого интереса. Во 1-х, здесь дается очень меткая характеристика самому Леонтию, который своими сочинениями ниспровергает ереси и укрепляет благочестивые догматы. Во-2-х, упоминаемый здесь Георгий Писидийский, единомышленник Леонтия, жил в первой половине VII века³⁹⁹. Такое сближение его с Леонтием, мы думаем, подкрепляет наше положение о том, что Леонтий жил не только в первой, но и в начале второй половины VI в., иначе трудно было Георгия считать за младшего современника его. Здесь кстати еще спросить: не этому ли Георгию принадлежит опубликованное Дикампом сочинение монаха и пресвитера Георгия: « Ἐκ τῶν κεφαλαίων τῶν πρός έπιφάνιον περί αίρεσέων», в котором есть цитаты (безымянные или глухие) из сочинений Леонтия? Правда, Георгий в титуле этого сочинения называется пресвитером, но разве он не мог сделаться таковым после своего диаконства? Если же это так, то в приведенном свидетельстве Никифора Каллиста данные нашей биографии Леонтия получают себе весьма сильное и авторитетное подтверждение.

Итак, хотя сравнительно и немного мы нашли свидетельств, о Леонтии и его сочинениях в церковно-исторической литературе, однако не можем сказать и того, что наш автор без традиции, совсем забыт потомством. Те, кому он был нужен, всегда помнили о нем, читали и изучали его сочинения. К сожалению, постепенно все менее и менее находилось таких его почитателей. И это объясняется, именно, тем, что сочинения Леонтия по содержанию и изложению были доступны лишь для избранных читателей. В древности интересовались более сочинениями исторического и нравственно-аскетического содержания. Такие сочинения не только широко распространялись среди общества, но и переводились во множестве на другие языки. Сочинения же Леонтия, кроме латинского, не переводились ни на какие другие языки. В памятниках сирийской литературы пока не найдено таких переводов. Отсутствуют они и на нашем славянском языке. Даже сочинение «Dе sectis», столь разнообразное и интересное по своему содержанию, не встречается в нашей переводной литературе, использовавшей не мало сочинений подобного рода, напр. Св. Максима Исповедника, Феодора Раифского и Св. Иоанна Дамаскина.

Итак с одной стороны, факт совершенного умолчания о Леонтии его современников и редкого упоминания о нем и его сочинениях потомков не подлежит никакому сомнению. С другой стороны, этот факт находить себе достаточное оправдание и объяснение, и потому не набрасывает никакой тени на нашего автора, нисколько не служит к его унижению и ничуть не подрывает подлинности дошедших до нас его трудов. В этих трудах мы можем найти достаточные свидетельства, говорящий и за их подлинность и за историческую действительность писавшего их автора. Правда, что по этим сочинениям мы не в состоянии точно восстановить всю биографию Леонтия Виз., но мы можем вполне воспроизвести по ним духовно-нравственный его образ, уяснить себе его влияние и значение среди современников и потомков. Последнее безусловно важнее первого. Такую, именно, задачу мы и ставим себе, переходя ко второму отделу нашей работы – изучению богословской доктрины Леонтия Виз. по его сочинениям.