Часть III. Житие иже во святых отца нашего Марка, архиепископа Эфесского Евгеника, и о происходившем на Флорентийском Соборе, созванном ради соединения Церквей

Житие иже во святых отца нашего Марка, архиепископа Эфесского Евгеника, и о происходившем на Флорентийском Соборе, созванном ради соединения Церквей

Великий наставник и мужественный заступник Православной Восточной Церкви Марк Евгеник, архиепископ Эфесский, родился и был воспитан в царствующем граде, поистине светлом и великом Константинополе, от родителей, которые в своей жизни были настолько прекрасны и блистательны, что даже были прозваны Евгениками, то есть «благородными»; не менее отличались они и благочестием в православной вере. Отец его Георгий был диаконом и сакеллионом Великой Церкви, а мать Мария была дочерью некоего боголюбивого врача Луки. Начальное образование (до курса риторики) священный Марк получил у своего отца, но, к несчастью, отец его умер, когда ему шёл только тринадцатый год. Затем его наставником в науках был философ Георгий Гемист Плифон. Он учился вместе с Виссарионом, который позднее стал его непримиримым противником, когда Марк стал борцом за Православие. Священный Марк изучил и внешнюю мудрость, и богословскую мудрость, и в совершенстве овладел и той, и другой. Ибо хотя Империя доживала последние дни и все дела её были крайне расстроены, процветали в ней мужи, премудростию и разумением отличающиеся, такие как Мануил Хризолор, Геннадий Схоларий, Георгий Гемист, Иосиф Вриенний, Феодор Газа и многие другие. Тогда и благородная эта поросль, священный Марк, как и его родной брат Иоанн, воссияли, как два светила пресветлых, и были деятелями первой величины, и много превзойдя обычную меру, оказались высочайшими философами и учёными. Многие писатели свидетельствуют о мудрости божественного Марка и восхищаются ей, но также и Иоанна признаю́т человеком величайшей учёности и именуют его философом. Именно так обычно его именовали и признавали, о чём свидетельствуют многие его молитвы к Богу, которые в рукописи несут надписание «Иоанна Философа». Но ещё более ясной эта премудрость его явствует из глубокомысленного и весьма точного опровержения так называемого «Определения Флорентийского Собора»⁶⁸. Вот что пока мы скажем об Иоанне Философе, который также был диаконом и номофилаком Великой Церкви. А перейдём мы к повествованию о жизни священного Марка, о котором и будет идти речь далее.

Священный Марк настолько отличился в искусстве красноречия, что сразу же после окончания обучения был назначен директором патриаршего училища, из которого вышло множество церковных проповедников. Но, возжелав на двадцать пятый год своей жизни блаженной монашеской тишины, он отрёкся от житейских дел, их безумия и смятения, щедро раздал всё своё состояние нищим и отправился к самым тогда опытным из монахов, в монастырь великомученика Георгия в Манганы, преклонив со рвением свою благородную выю под тяжкое подчинение старцу и жесточайший образ жизни, ради Христа, Которого возлюбил. Достойно и прекрасно пройдя все ступени аскетического послушания и став глашатаем Святого Духа, ради Которого и совершал подвиги, он был пострижен в монахи, получив имя Марк, а в крещении он был Мануил. Позднее он принял и рукоположение во священство. Он был таким ревнителем Василия Великого, что, как и тот, прежде чем вступить на это поприще, готовился, так и божественный Марк ночью и днём постигал неистощимую сокровищницу внешнего и священного обучения, взывая вместе с Давидом: «Как сладостны гортани моей словеса Твои, более мёда в устах моих». Поэтому он очень редко виделся со своими знакомыми, родственниками и друзьями. В монастырь же Манганский он удалился бегством и обиталище имел в нём, как в пустыне. И священный Марк являлся светлым не только для ближних, по причине ясности его добродетели и премудрости, но и для дальних. Об этом говорит Феодор Иеромнимон в «Диалоге с неким монахом».

Иеромнимон: Чуден человек, божественный Марк, всеми духовными дарованиями украшенный и многоразличной божественной премудростью исполненный, до архиерейства своего житие ведя преподобническое и на Соборе отличившийся, как ты слышал.

Монах: Почему же не увлёкся сей Эфесец, когда другие одобрили (решения Собора)?

Иеромнимон: Потому, что этот муж был вне всякой страсти, и привержен был и породнён только Богу, и только Ему одному он внимал, а о всяких мирских делах и о том, что относится к обслуживанию тела, он совершенно не думал. Он был таковым человеком, что изгнания не боялся, голода не опасался, на жажду не обращал внимания, меча не страшился, перед тюрьмой не робел, а смерть мыслил благодетельницей. И разве могло быть что-то большее, что принудило бы его к отпадению от правого образа мыслей?

Монах: Но почему за ним не последовали другие?

Иеромнимон: Потому, что они не были бесстрастными, как он»⁶⁹.

В это время названный Император Иоанн Палеолог, от отчаяния впав в безумие и ни во что вменив отеческие наставления Мануила, оставил Бога, сотворившего его и возведшего на царствие. Он замыслил погибель: отправиться вместе с Восточным Собором в Италию и созвать Вселенский Собор с латинянами, чтобы соединить долгое время разделённые Церкви. Тогда Папа будет вынужден оказывать военную помощь правящему под его началом Императору. Иоанн Палеолог созывает специальными посланиями епископов из различных епархий в Константинополь и убеждает их в том, что будет восстановлено начальное единство Церкви. Он отправляет послов и к правителю Грузии, в Великое Княжество Руси, к Императору Трапезундскому и к господарю Влахии, чтобы те прислали своих представителей на Собор.

Когда архиереи собрались по императорскому повелению, то должны были быть определены представители Патриархов на будущем Соборе. Патриарх Александрийский, не упомянув о самых значительных и чтимых митрополитах, отличившихся уже многими деяниями, назначил божественного Марка своим представителем. Вот такой славы и такого почёта достиг священный Марк ещё до своего архиерейства, живя в исихии в монастыре Манганов. Он был избран представителем и от Иерусалимской Церкви. Затем по каноническому решению

Священного Собора и по настоятельному требованию, а точнее приказу Императора Иоанна Палеолога Марк возводится на высокую кафедру Эфесской Митрополии. Ибо к тому времени митрополит Эфесский Иоасаф преставился к вечной жизни. Так Священный Собор поставил освещать Эфесскую кафедру великим светом добродетели и премудрости святого Марка. А лучше сказать, святой Марк стал светочем всей Вселенной и новым столпом света, предводительствующим Православным народом.

И наконец, по единомысленному решению всех Восточных Патриархов святой Марк был назначен экзархом всего Восточного Собора. Возведение священного Марка на такую высочайшую должность состоялось, главным образом, благодаря тому, что в его лице все видели живой дух Афанасиев Великих, Василиев Великих, Иоаннов Златоустов, Григориев Богословов и Фотиев Великих. И поистине, не обманулась Церковь в своей надежде, но прославил её сей благородный (евгеник) сердцем сын Константинополя, при этом отличавшийся простотой нравов своих христианских. Ибо священный Марк единственный до конца пребывал глашатаем вселенского Православия, и храбро до самого конца противостоял всем коварным уловкам и всем соблазнам, которые предпринимал на Флорентийском Соборе Папа Евгений. Из всех присутствующих только священный Марк явился на этом лжесоборе двуострым мечом против всех лукавых терний, посеянных на поле священных догматов Церкви, как будет ясно из дальнейшего повествования.

По повелению Императора и Патриарха Константинополя собравшимися архиереями были избраны следующие участники будущего Собора в Италии: священный Марк Евгеник, который был назначен экзархом Константинопольского Собора, Антоний Ираклийский, Дорофей Трапезундский, Митрофан Кизический, Макарий Никомидийский, Виссарион Никейский, Дионисий Сардский, Игнатий Тырновский, Досифей Монемвасийский, Мефодий Лакедемонский, Иоасаф Амасийский, Дорофей Митиленский, Исаия Ставрупольский, Дамиан Молдовлахийский, Нафанаил Родосский, Матфей Меленикский, Досифей Драмаский, Геннадий Ганский, Каллист Дристраский, Софроний Анхиальский, Исидор Московский и всея Руси ещё с одним епископом, и Георгий с одним епископом, а прочие остались в Константинополе. А из должностных лиц Церкви были избраны: великий скевофилак диакон Феодор Ксанфопул, великий хартофилак и архидиакон Михаил Вальсамон, великий экклесиарх и дикеофилак Сильвестр Сиропул, протекдик диакон Георгий Каппадокийский, великий сакелларий Манукил Хрисокока, номофилак Иоанн Евгеник и все прочие важнейшие должностные лица, за исключением заболевшего Иеромнимона. Вместе с Императором отправились его брат Димитрий и другие члены синклита, а также мудрецы Георгий Гемист из Лакедемона, Георгий Схоларий из Константинополя и Георгий Амируджа из Трапезунда.

Однажды Патриарх беседовал в собственных покоях с некоторыми церковными должностными лицами. Сиропул об этом рассказывает так: «Говорят, что будет Собор в Италии, и отправятся наши так, и будут стойкими на Соборе, и будут иметь подъёмные, подорожные и суточные выплаты. Но как только мы получим ежедневную поддержку от них, то мы будем уже рабами и наёмниками, а они – господами. А раб должен творить волю своего господина, а всякий наёмник – делать работу нанявшему его. Тот, кто кому-то платит, именно для того даёт оплату, чтобы оплачиваемый исполнял всё, что повелит ему нанявший его, а если он не исполнит, то и платы не получит. А если они не будут нам выдавать средства, то что мы сможем поделать? И если они не примут на себя расходы на наше возвращение, то что будем делать тогда? Зачем малочисленным чужестранцам, нищим, отправляться к многочисленным, богатым, гордым, на своём месте пребывающим, и идти к ним в рабство? Если мы собираемся спорить о вере и благочестии и наставлять их, то это не будет добрым делом. А потому не будет, что, как я думаю, это никак не сложится в нашу пользу»⁷⁰.

Но через какое-то время Патриарх Иосиф, который так хорошо предсказал развитие событий, после того, как Император и папские посланники с ним тайно наедине переговорили и пообещали ему всё то, что могло порадовать его тщеславную душу, внезапно изменил свою позицию и сам начал готовиться к отъезду. А тех, которые не желали вместе с ним последовать, подталкивал к этому усиленно и всяческими способами их принуждал. Он говорил им так: «Я имею большу́ю свободу действий и извещён и письменно и устно теми, которые пришли оттуда, что когда мы прибудем туда, то будем приняты с большим почтением и любовью, и со всем великолепием будут нам служить. Мы будем иметь возможность выступать по любому вопросу, не ограничиваясь регламентом, так, как мы захотим. Мы покажем, что наше Православие благодатию Христовой чище и блистательнее. И что наши учители в Православии сияют ярче, чем их учителя. Тогда они будут убеждены нами и почтят наше Православие, и так мы соединимся и вернёмся торжествующими победителями». Поэтому все прочие последовали за ним, ничего не сказав в ответ.

Император, питая суетные надежды, о которых мы уже сказали, поспешно готовился к отплытию, чтобы как можно быстрее прибыть в Италию. Совершив положенный молебен в храме Святой Софии, 27 ноября 1436 года он отплыл и направился прямо в Венецию, сопровождаемый своим братом Димитрием, престарелым патриархом Иосифом и другими архиереями и членами синклита, которых мы перечислили выше. Все расходы и обслуживание всей делегации до самого возвращения в Константинополь принял на себя Папа Евгений: Императору Иоанну он выплачивал ежемесячно тридцать золотых флоринов, Патриарху Иосифу – двадцать пять, брату Императора Димитрию – двадцать, каждому епископу – пять, каждому из простых членов делегации – три.

Божии знамения, показывающие, что не по Божиему велению были заседания во Флоренции и прибытие императорской делегации в Венецию и Феррару

Когда папские триеры прибыли в Константинополь и флотилия бросила якорь в Императорской гавани, произошло великое землетрясение. И когда Император взошёл на свою триеру, на море началось большое волнение, уже второй раз ознаменовав Божий гнев. Когда суда из Константинополя плыли мимо Каллиуполя и Император дерзнул первый приблизиться к городу, войска, стоявшие в Каллиуполе, ответили на это градом стрел и камнями из метательного орудия. Затем флот прибыл в Мадит. Когда императорская триера остановилась в Мадите, то очень скоро произошло новое землетрясение, уже третий Божий знак, так что триера Императора получила повреждения⁷¹.

Император отнёсся к этому очень безрассудно и даже не пожелал ни о чём поразмыслить, но прибыл в Перуджу, находящуюся приблизительно в 100 милях от Венеции, пройдя через множество бедствий и лишений. 7 февраля 1438 года флот отправился из Перуджи в Венецию, и императорская триера плыла первой⁷².

«Триера встала на якорь в гавани святого Николая в Лидо, 8 числа, в два часа с восхода солнца, а прочие триеры – в четыре часа с восхода солнца. Из каналов Венеции вышел народ встречать Императора, и его было так много, что не было видно моря от скопления лодок.      Пришло и извещение от местной власти, чтобы Император не спускался с борта до наступления утра, то есть до прибытия Дожа со всем правительством, который и окажет подобающий приём Императору. Через некоторое время прибыл Дож с правителями и поклонился сидящему Императору, подобным же образом и правители, сняв головные уборы. Справа от Императора восседал его брат, властитель кир Димитрий, на меньшего размера престоле. Дож сел слева от Императора, они поприветствовали друг друга сердечно и переговорили втайне от всех. Затем Дож сказал Императору, что «завтра будет оказана подобающая честь святому твоему царствованию и тогда мы дерзновенно почтим тебя». Дож с правителями удалился. На следующий день, в воскресенье, 9 февраля, в пять часов с восхода солнца, прибыл Дож с величественной свитой, с правителями и советниками, на золотом корабле-бучентавре⁷³, покрытом красными покрывалами, а наверху были золотые львы, а на носу – золотые цепи. Весь этот корабль был пёстро и прекрасно расписан. Вслед шли корабли-полукатерги, числом 12, все украшенные и расписанные изнутри и извне, и на них было множество правителей, а по бортам золотые знамёна и бесчисленные трубы и всякого вида музыкальные инструменты. Плыл и галоний – особенно прекрасный и удивительный, который должен был послужить императорской триерой, дивной и изящнейшей. Моряки были облачены в форму с золотым шитьём, а на голове у них были шапочки с гербом республики святого Марка, а за ними – императорский штандарт. Императорские знамёна держали и четыре человека на носу корабля, одетые в златошвейные одежды и имевшие на головах бело-золотые парики. А между ними некий благообразный муж то садился, то вставал, будучи в золотых одеждах и держа в руке скипетр адмирала. За ним возвышалась высокая колонна, а на ней четвероугольная столешница, немного меньше по размерам оргийя (мера площади, ок. 12 кв. м.– Прим. переводчика). На ней стоял человек в латах и с оружием, сияя как солнце. В ладонях он сжимал грозное оружие, а на его предплечьях справа и слева восседали двое детей, одетых в ангельские облачения с крыльями. А на носу корабля были два золотых льва, а посреди них – золотой двуглавый орёл, который был подвижен всеми частями, и он то обращался к императорской триере, то расправлял крылья и поднимал головы, при восторженных восклицаниях и пении труб. Другие небольшие корабли и лодки тоже прибыли, и их нельзя было исчислить. Дож приблизился к императорской триере вместе с правителями его совета, взошёл на неё, поклонился восседающему Императору, справа от которого сидел его брат. Император посадил дожа слева и, взяв его за руку, начал любезно беседовать. Через некоторое время корабли вошли, с великой пышностью, под пение труб и всякого рода музыкальных инструментов, в славную и дивную Венецию. В пять часов с начала дня они отправились в Венецию, а завершили свой путь на закате солнца и прибыли в дом Маркесия (маркиза) Феррарского. Весь город сотрясался, выйдя встречать Императора, и был великий шум и ликование. И мы приходили в великое исступление, видя в этот день многодивный храм святого Марка, до небес высящиеся палаты Дожей и величественные жилища других правителей, украшенные многим золотом и прекрасным камнем. Мы, видевшие это, не можем передать всю эту красоту, местоположение и порядок всего, приветствия мужей и жен. Когда мы прибыли к мосту, который зовётся Реальто⁷⁴, мост был поднят вверх, и триера прошла под ним. А было множество народа там, и знамена златовидные, и трубы, и барабаны, и восклицания, и прибыли мы, как уже сказали, в дом Маркесия Феррарского, и там и остановилась триера. А был это уже час заката, и Дож попрощался с Императором, а правители отправились по домам, в день воскресный, 9 февраля 1438 года».

«После этого был выделен священный храм и вошла наша делегация совершить бескровную жертву. В этот день собрались все бывшие в городе мужи и жены, чтобы видеть и приобщиться к божественному и священному Тайноводительству по обычаю Восточной Церкви. И они видели, и рыдали, и из глубины души взывали: Господи, Ты хранишь Церковь твою неуязвимой для стрел лукавого, Ты воедино всё соединяешь, Ты соблазны из среды исторгаешь. Мы никогда не видели греков и не знали их чина поведения, а слышали о них только краем уха и считали их варварами. А теперь мы видим и веруем, что они первородные сыны Церкви и Дух Божий глаголет в них»⁷⁵. Патриарх прибыл вместе со своим клиром в величественный храм святого Марка и видел все его сокровища. «А затем,– пишет Сиропул,– мы увидели в священном алтаре божественные образы, мерцавшие золотой зарёю, и множеством драгоценных камней, и величием и красотой жемчужин, и достоинством и многообразием искусства изумлявшие видящих. И они во время пленения, когда Город (т.е. Константинополь – Прим. переводчика) был захвачен латинянами, были вывезены и доставлены сюда и ради удобства в употреблении были соединены в одну большую икону»⁷⁶. «28 февраля мы вышли из Венеции, Император и Властитель (брат его имел такой титул), и весь клир и свита, и поплыли в Феррару⁷⁷. Патриарх оставался в Венеции по недостатку кораблей. Мы прибыли в крепость Франколи, откуда приготовились к пешему переезду в Феррару. На конях прибыли начальствующие лица, числом около пятидесяти, поклонились Императору. Император приказал, чтобы утром привели 150 коней, дабы можно было ехать в Феррару, где остановился Папа, а корабли бы отправились тем временем в Феррару по реке. Император прибыл в Феррару 4 марта, во вторник, и вошёл в городские ворота на коне, будучи принят с почестями и величием. На площади присутствовали все правители, митрополиты и епископы Папы, и правитель страны, а также императорские священники и духовник Императора великий протосинкелл Григорий. Император сел на коня, украшенного красным покрывалом и с шитой золотом уздечкой. Шествовал и другой белый конь, на узде которого были отлиты золотые орлы, и он шёл перед Императором без седока. Папа ожидал в своих покоях, со всем своим клиром: кардиналами, митрополитами, епископами и священниками. Когда конники приехали, то правители и Властитель Димитрий спешились и вошли через большие ворота во дворец, в котором пребывал Папа, а Императора провели восседающего на коне через другие ворота. Папа, как только ему сообщили, что Император приближается ко входу, спустился и обнял его⁷⁸. Они сели, втайне от всех мирно переговорили, и расстались. Папа остался в своём дворце, а Императора доставили на коне, в составе конного шествия с трубами, в другой дворец, обустроенный прекрасно. Там он и разместился со своими высокопоставленными лицами и помощниками, по императорскому чину, 4 марта, во вторник.

Его снова навестили борцы за папское величие, и они делали всё возможное, чтобы их план не был сорван и богоравное почитание Папы не потерпело бы никакого ущерба. Ибо они надеялись на то, что слава Папы достигнет высшей точки и уже не уменьшится, как только вселенский Патриарх со всею Восточною Церковью падёт и облобызает стопу Папы. Но, как мы уже сказали, Патриарх напрямую отказывался, спрашивая посланников Папы со дерзновением: «Откуда Папа имеет такую привилегию? Какой Собор дал ему это? Покажите, откуда он это взял, где это записано. Папа говорит, что он преемник Петра. Но если он преемник Петра, то и мы преемники остальных Апостолов. А лобзали ли Апостолы стопу Святого Петра? Кто-нибудь слышал об этом?» На это епископы ответили, что это древний обычай при дворе Папы и что все воздают ему такое лобзание,– и епископы, и короли, и германские Императоры. Патриарха это не убедило, и он сказал: «Это новшество, и я его не признаю. Если Папа желает облобызаться по-братски, по нашему древнему и церковному обычаю, то я к нему спускаюсь, а если он не согласен, то я отказываюсь сходить и отправляюсь в обратный путь». Патриарх отвечал не только от своего имени, но и от имени всех, кто с ним были. «Если Папа будет требовать от наших архиереев и правителей и всех крещёных лобызать стопу, то я не могу сойти с корабля. Мне думается, что не по замыслу Божию происходит это собрание и обсуждение, поэтому Бог и создал столь великое затруднение, почему я и непременно уеду обратно». Вопросу о своей власти Папа придал столь великое значение, что созвал многих правителей, чтобы они присутствовали в момент первой встречи и увидели, как вселенский Патриарх лобызает его стопу. Но все его планы потерпели крушение перед твёрдостью Патриарха, ибо Патриарх заявил, что не только он, но и любой другой архиерей или клирик не будет лобызать стопу Папы. Тогда Папа был вынужден уступить решению Патриарха, но принял его 8 марта не торжественно, а в своей комнате, чтобы скрыть от народа вынужденную уступку. Когда рыцари под предводительством Маркесия, правителя Феррары, прибыли к папскому дворцу, они увидели, что дерзающий на великое заперся, как преследуемый зверь. Они шли из комнаты в комнату, а среди них были жезлоносцы, оруженосцы и прочие такие же люди, и наконец увидели, что Папа сидит на престоле высоком и превознесённом. Патриарх стоя облобызался с Папой лобзанием во Христе, а затем Папа остался в своих залах, а Патриарх был отведён в приготовленный ему дом».

Шестнадцать заседаний в Ферраре и ливеллон, который передал Папе святой Марк Эфесский от лица Православных, побуждающий к единению и изобличающий зломыслие западных христиан, особенно – употребление опресноков. И борьба святого Марка за правые догматы Православной Восточной Церкви Христовой.

По прошествии нескольких дней Император потребовал, чтобы присутствовали на Соборе не только все латинские епископы, но и все Западные императоры и князья – или лично, или через представителей. Папа сказал, что это невозможно, так как среди латинских правителей всё время происходят конфликты и войны. Но так как Император настаивал на этом, требуя этого, как условия признания Собора Вселенским, Папа потребовал четыре месяца для исполнения этого пожелания. Император согласился, и Папа разослал повсюду приглашения, созывая всех глав государств и епископов на Собор. Но только немногие откликнулись на призыв. Заседания Собора было решено проводить в Феррарском храме великомученика Георгия, который тогда был оборудован специально для этой цели: в нём были расставлены сиденья для всех участников. О порядке мест греки и латиняне очень спорили. Латиняне требовали, чтобы в одной части храма сидели они, в другой – Император, Патриарх и другие греки, а в центре на престоле превознесённом – Папа, как связь и глава обеих частей. После многих речей и споров было принято решение, что Папа со своими епископами будет сидеть слева, а Император со всеми греками – справа. Когда все так сели, началась работа Собора. Открытие Собора состоялось 9 апреля 1438 года, во святую и Великую Среду. Документ о созыве Собора был зачитан с амвона по-гречески Дорофеем Митиленским, а по-латыни архиепископом Гранданским. Обсуждения шли по-гречески, когда говорили греки, а переводчиком греков был Николай Секундин, человек в совершенстве владевший греческим и латинским красноречием, и по-латыни, когда говорили западные епископы, а их переводчиком был латинский епископ Родосский Андрей. В центре храма лежало святое Евангелие, согласно которому и должно было судить о расхождениях между греками и латинянами. Когда все сели, святой Марк Эфесский получил слово от Императора и Патриарха, поднялся и сказал следующую речь⁷⁹. Эпиграфом к ней он избрал слова:

«Вы – тело Христово, а порознь – члены» (1Кор. 12:27)

Днесь всемирной радости преддверие, днесь умственные лучи Солнца мира осияли всю вселенную. Днесь члены тела Владычнего, многие годы прежде рассеянные и раздираемые, побуждаются к единению друг с другом. Ибо не может глава всех Христос Бог возглавлять разделённое тело, ибо Любовь Его не выносит того, что у нас исчезла связь любви. Поэтому Бог избрал тебя, из священников Его первенствующего, для того, чтобы нас созвать, и воздвиг к послушанию благочестивейшего нашего Царя и святейшего нашего пастыря Патриарха, который, несмотря на старость и долгие болезни, нас, им пасомых, отовсюду собрал и ободрил преодолеть долгий морской путь и многие другие опасности: благодаря силе и суду Божию так было. И уже тогда стало приуготовляться всё то, что добро и любезно Богу. Ныне же ты, святейший отец, прими своих чад, издалека с востока пришедших, обними их, давно уже разлучённых и прибегающих в твои объятья. Исцели введённых в соблазн. Повели, чтобы всякое преткновение и недоразумение, мешающее миру, было изъято из нашей среды. Ибо сказал ангелам подражатель Богу: проложите путь народу моему, и камни с пути уберите. До каких пор, чада одного Христа и одной веры, мы будем нападать друг на друга и разделять друг друга? До каких пор поклоняющиеся одной Троице мы будем кусать и пожирать друг друга, неужто же мы истребим друг друга, так что внешние враги обратят нас в небытие? Да не будет, Христе Царю, сего, да не победит Твою благость множество наших грехов, но как в прежние времена, когда Ты видел зло выросшим и распространившимся, Ты Сам и Твои Апостолы усмиряли зло всякий раз и возвращали всех к знанию Тебя. Так и сейчас сотвори через Твоих слуг, которые знают, что нет ничего действеннее любви к Тебе. Соедини нас друг с другом и с Тобой и сделай их молитву исполнившейся. Ибо ради этого Ты молился, прежде чем идти на вольную Страсть: «Дай им, чтобы они были едино, как Мы едино есмы». Видишь, Господи, в каком жалком положении находится наше рассеяние: ибо мы, кто привыкли к самоуправлению и собственным решениям, злоупотребляли свободой ради ублажения плоти и стали уже рабами греха и бездушной плотью. Мы сами предали себя врагам Креста для расхищения и рабства и, как овцы, предназначены для заклания. Будь милостив к нам, Господи, внемли, Господи, защити нас, Господи. Давно уже говорили о том, что дела должны быть разобраны Вселенским Собором, а теперь это желание исполнилось и мы все наши вопросы принесли сюда. Дай же нам, Господи, свершить то, что мы начали. Ибо Ты можешь всё, чего желаешь, и воля Твоя есть свершаемое деяние. Скажи и Нам, как прежде через Пророка Твоего: «Се я с Вами, и Дух Мой посреди Вас». В Твоём присутствии всё становится легкодоступным и сподручным. И об этом я и молюсь. А теперь обращаю свою речь к тебе, святейший отец. Что это за желание соперничества, что ты отстаиваешь недавнее прибавление к Символу Веры? Это прибавление раздробило и разделило тело Христово, и рассекло призванных Христом в их мыслях надолго. Зачем эти длительное и долговременное упорство, недружелюбная подозрительность к братьям и отчуждение тех, кого это вводит в соблазн? Зачем нужно презирать слова святых отцов и мыслить и говорить другое, чем то, что содержится в общем их Предании? Неужели мы будем полагать, что их вера была недостаточной и мы должны ввести нашу веру, как более совершенную? Зачем вопреки Евангелию, которое мы приняли, мы будем благовествовать другое? Какой нас испортил лукавый бес, борющийся против единомыслия и единения? Кто отнял у нас братскую любовь, вводя отличающуюся от принятой Жертву, которая приносится неправильно?– но ведь Жертву нельзя разделять. Можно ли сказать, что в этом апостольская душа и святоотеческая мысль и братское расположение? Или же наоборот – намерение лукавое, развращённое и самонадеянное, которое не видит ничего страшного во всеобщей погибели? Думаю, что тот, кто вносит разделение и рвёт свыше сотканный хитон Владычнего тела, более виновен, чем распинатели и чем все от века нечестивцы и еретики. Но тебе возможно совершить противоположное, блаженнейший отец, если ты желаешь только одного – соединить разошедшееся, и убрать средостение раскола, и соделать дело Божественного промысла. Ты уже положил начало этому, и ты украшен светлой честью и великими дарами. Благоволи же это осуществить, ибо нет ничего более необходимого, чем то, что Бог тебе сегодня вверил. Оглянись, и ты увидишь, сколько перед тобой почтеннейших старцев, немощных и не встающих с постели, нуждающихся в полном покое, как даже они вышли из собственных владений и прибегли к твоему совершенству, с надеждой единственно на Бога, движимые любовью к вам. Посмотри на сплетённый венец славы и не откладывай увенчаться им. Ибо один разделил, а ты соедини. Один расколол и попытался сделать зло неисправимым, а ты же имей честь исправить произошедшее. Что же может стать основой соединения? Я слышал от одного из ваших философов, что прибавление в Символе Веры было изначально придумано ради икономии, ради исправления тех, которые неправильно понимали веру. Так пусть же по икономии это прибавление будет изъято, чтобы вы приняли братьев. Ибо разделение всех нас рассеивает по разным сторонам, и нельзя на это смотреть без боли. Вспомни о крови христиан, которая каждый день льётся, и о горьком рабстве христиан у варваров, и о поругании Креста Христова, а также о низвержении алтарей, упразднении домов молитвы, отмене божественных песнопений, о захвате святых мест, расхищении священных сосудов и убранства. Всему этому может быть положен конец, если мы придём к миру и согласию, с помощью Божией. Только отложите свою суровость и неуступчивость, и снизойдите к нам, немощным, и изымите из среды то, что вводит нас в соблазн. «Если пища вводит в соблазн брата моего, то не буду есть мяса вовек; хотя и не запрещено есть мясо». Так и теперь, святейший отец. Хорош, как мы сказали, и квасной хлеб, хорош и пресный хлеб; но пресный хлеб вводит в соблазн и считается менее подходящим для Жертвы, несовершенным, мёртвым, как он назван в Писании «хлеб злоключений». Квасной хлеб предпочтительнее, а опреснок менее предпочтителен. Ведь единый хлеб и единое тело мы все многие есмы, как говорит божественный апостол. «Ибо все мы от одного хлеба причащаемся». Сказано «хлеба», а не «пресного хлеба». А если мы не одного и того же хлеба причащаемся, то, следовательно, мы не тело, мы не дышим вместе, мы не двигаемся одним и тем же движением. «Прошу вас,– говорит апостол,– ради имени Господа нашего Иисуса Христа, то же самое говорите все, и да не будет в вас разделения». А если мы не то же самое говорим, то, следовательно, среди нас великое и неисцелимое разделение, как и до сего дня. А где мы говорим не одно и то же? Не в углу, не в каком-то тёмном месте, сходясь между собой, так что это можно скрыть от многих. Но в общем Символе Веры, при исповедании его на Крещении. То есть – в печати Христианства. Если кто испортит монету с изображением Царя, то он подвергается великому наказанию, а тот, кто общую печать христианского исповедания переделывает, какому подвергнется наказанию? Думаю, что не меньшему, чем его преступление. Подумай, мы некогда назывались одним и тем же, и не было среди нас разделения, и мы все были в согласии со святыми отцами. А теперь мы не одно и то же говорим, но каждый имеет своё. Мы говорим то же самое, что говорили и тогда, и поэтому пребываем и в согласии с самими собой, и с нашими отцами, и с вами будем, если вы пожелаете говорить истинное. А вы ввели нечто новое и вынужденным образом разошлись сначала с самими собой, затем с нашими общими святыми отцами, а затем уже с нами. И как нам вернуться к тому доброму согласию? Только если мы явимся согласными с самими нами, друг с другом и с отцами. Тогда и раскол будет преодолён, и разошедшееся соединится, и всякое благо будет соделано. Ради самой Троицы, ради общей надежды, на которую мы полагаемся и вы полагаетесь: не допустите того, чтобы мы ушли попусту, когда ничего не сделано. Ради Христа молим, ибо Христос об этом просит через нас, не бесчестите наше посольство, не обличите наши молитвы, как бесплодные, не исполняйте волю врагов, не дайте нашему общему врагу и противнику посмеяться над нами, как вы раньше это допускали. Не огорчайте Бога и Духа Его Святого. Возносится всякая душа и всякий слух, ожидая вашего решения, что вы соблаговолите любви и уберёте из среды соблазн, ибо поступки христиан обессмысливают проступки нечестивых. Пали ненавидящие нас, предвидя собственную погибель. Да не будет противоположного, да не возобладает лукавый обычай разделения над общей пользой. Я уже не могу продолжать речь, я уже в смятении от страдания. Бог, могущий всё, да исправит

Церковь Свою, которую Он искупил Собственной кровью, и воля Его да исполнится на Небе и на земле. Ибо Ему подобает слава, честь и поклонение во веки веков. Аминь.

По прошествии дней Пасхи латиняне потребовали перейти к совместным с греками заседаниям для исследования догматических расхождений. Греки на это возразили, считая нарушением церковного права обсуждение догматических вопросов в отсутствии тех архиереев, которые прибыли на Собор в Базеле. Наконец все согласились сойтись в одном храме и исследовать мнение об очистительном огне и некоторые другие расхождения. Было решено, что трижды в неделю в храме святого Андрея будут сходиться представители обеих сторон для обсуждения этих расхождений. Были определены следующие представители: со стороны Восточных христиан архиепископ Эфесский Марк, и также архиепископы Монемвасийский, Никейский, Лакедемонский и Анхиальский, и также великий хартофилак, великий экклесиарх, игумен монастыря Пантократор, игумен монастыря Калеа и иеромонах Моисей. Император распорядился, чтобы дискуссию с латинянами вели только святой Марк Эфесский и Виссарион Никейский, ибо Марк превосходил всех многоучёностью и твёрдостью своего характера, как и ревностью о православных догматах Церкви⁸⁰. Виссарион Никейский также был очень образованным и даже превосходил гладкостью речи святого Марка, но к сожалению, был лишён твёрдости характера и чистой любви к истине, которой дышало благочестие святого Марка. Латиняне же отобрали двух кардиналов, двух митрополитов, двух епископов и четырёх клириков. Среди латинян выделялся кардинал Иулиан Алгергатис, и латинский епископ Родосский Андрей: они чаще всех произносили речи и в Ферраре, и во Флоренции. Так начались 4 июня предварительные обсуждения ради того, чтобы участники Собора не сидели понапрасну, а точнее, ради того, чтобы не проедались понапрасну флорины Папы восточными участниками Собора до приезда латинских епископов, призванных посланиями Папы. Ибо, как уже было сказано, по договорённости каждый месяц Император получал 30 флоринов, Патриарх – 25, брат Императора – 20, приближённые Императора и Патриарха – по 5, а прислужники – по 3 в качестве субсидии на проживание и питание.

На первом заседании было решено обсуждать вопрос об очистительном огне (чистилище-пургаториуме), реальное существование которого восточные христиане напрямую отрицают. Так как многие из читателей плохо представляют себе этот вопрос, вкратце расскажем об этом.

Западная Церковь считает, что существуют три различных места, в которые могут после смерти отправляться души. Рай, то есть Царствие Небесное, Ад, то есть вечное мучение, и очистительный огонь, существование которого отвергала, отвергает и будет отвергать всегда, правильно мысля о загробной жизни, наша Восточная Православная Церковь Христова.

Согласно мнению латинян, души чистые, свободные от всяких пороков, как души праведников и святых, непосредственно после смерти отправляются в Царствие Небесное, где наследуют приготовленные им венцы. А души умерших под тяжестью смертного греха или же первородного греха, как в случае язычников, отправляются в вечное мучение. А души тех, которые после крещения впали в различные прегрешения, но искренне исповедовали свои прегрешения, не успев при этом исполнить полностью каноническую епитимию, наложенную на них духовником, и сотворить достойные плоды покаяния, посылаются Богом в очистительный огонь, который отличается от вечного мучения тем, что он      временный. В очистительном огне, как думают латиняне, души эти пребывают некоторое время, в зависимости от содеянных ими согрешений и совершаемых за них Литургий и благодеяний.

Так вот образовался миф об очистительном огне, который на Западе выдумали ради того, чтобы обогащаться⁸¹, а затем решили навязать Церкви в качестве догмата. Обсуждение этого догмата оказалось первым и главным вопросом. В самом начале обсуждения выявились сразу многоучёность, премудрость, стойкость характера и ревность об отеческом предании священного Марка. Он оправдал все чаяния и надежды, которые на него возлагала вся Восточная Церковь. К несчастью, выявились также малодушие и жалкая трусость многих других. Эти люди, которые должны были быть соратниками святого Марка, обманув надежды, превратились в его врагов. Вспомним, что после священного Марка самым выдающимся по образованию между представителями Восточной Церкви был Виссарион Никейский, будущий отступник-кардинал.

На всех этих обсуждениях много выступал священный Марк, подробно разбирая все возражения западной стороны и мужественно противостоя всем нападениям. Часто произносил речи и Виссарион Никейский, он тоже противостоял латинянам, но его словам не хватало твёрдости, которая всегда отличала священного Марка. Латиняне, не довольствуясь устными дискуссиями, решили письменно развивать свои положения. Тогда Император повелел грекам составить ответ на написанное ими. Так как Император обратился с этим к священному Марку, Виссарион Никейский очень был раздражён таким предпочтением и с тех пор стал косо смотреть на святого Марка. Охлаждение отношений привело к окончательному разрыву после следующего события. Когда латиняне требовали возобновить обсуждение об очистительном огне, Виссарион Никейский напрямую сказал перед лицом Императора, что ему нечего возразить латинянам по этому вопросу и что нужно обсуждать только прибавление в Символе Веры. На этом заседании, к несчастью, присутствовал и протосинкелл Григорий, духовник Императора, человек «беспорядочный и непорядочный», как его замечательно характеризует Сиропул. Этот лукавый и продажный человек был настроен крайне враждебно к священному Марку. Он подошёл к Виссариону Никейскому и начал убеждать его составить ответ на написанное латинянами. Виссарион, польщённый этим, составил ответ, поднёс его Императору и показал. Духовник Григорий восхвалил в самых величественных словах риторический стиль и силу аргументации и сказал Императору, что ответ годится для того, чтобы передать его западной стороне. Но при этом Император проигнорировал интриги своего духовника, а прочитал внимательно оба ответа, похвалил ответ Виссариона Никейского, как имеющий более интересное вступление, но решил отправить в качестве ответа написанное священным Марком, так как у Марка изложение было более искусным, а аргументация – необоримой⁸². Виссарион тогда стал неисправимым завистником святого Марка, Григорий ещё больше восставал и гневался на Марка, и это было началом неблагоприятных событий, о которых мы скажем ниже.

На следующем заседании восточные отцы зачитали западным написанный священным Марком ответ. На этот ответ латиняне поспешили ответить новой речью, на которую священный Марк сразу же дал ответ, опровергая полностью все новые аргументы латинян. Григорий всё это время продолжал возводить сатанинскую клевету на священного Марка перед Виссарионом Никейским, пока не вызвал между ними ссору, имевшую губительные последствия. Разрыв между главными греческими участниками обсуждений проявился (и более не прекращался) на одном из заседаний. Когда Император не дал Виссариону Никейскому слово с тем, чтобы священный Марк всё сказал по вопросу и раскрыл позицию Православной Церкви, Виссарион в гневе поднялся и, презирая императорское распоряжение, сказал, что он вполне свободен в том, чтобы выразить своё личное мнение по обсуждаемому вопросу. И чтобы ещё больше показать своё презрение к Эфесскому митрополиту, он встал, ушёл с кафедры и сел среди синклитиков и других должностных лиц государства, которым было поручено поддерживать регламент на Соборе. Так всем стало очевидно, что Виссарион покинул ряды борцов и присоединился к противоборцам. Но и поистине помощь, которую Виссарион оказывал Церкви прежде, не была такой уж значительной, а теперь, после его дезертирства, в бою остался только святой Марк – поборник и велегласный глашатай Православия, оставшийся до конца столпом неколебимым и скалою утверждённой, о которую раскалывались все ухищрения противников.

Когда греки заметили разлад между митрополитами Эфесским и Никейским и рассудили, что этот разлад может стать причиной многих зол, то поручили великому экклесиарху Сильвестру Сиропулу и митрополиту Лакедемонскому Мефодию поговорить с Патриархом и убедить его, чтобы он примирил этих двух мужей. Но Патриарх, который мог бы вмешаться своими вразумлениями и предупредить зло, хотя и пообещал это сделать, но по неизвестным причинам ничего не предпринял, в ущерб Церкви.

Среди десяти мужей, которых латиняне назначили для дискуссий с православными, был кардинал Иулиан, отличавшийся красноречием, невероятной памятью и остротой понимания вопросов. Это был поистине одарённейший человек, как о нём говорят историки, и он мог по памяти воспроизводить длительные дискуссии, затем переходя к их подробнейшему анализу и опровергая все высказанные противниками тезисы. Этот кардинал на первых же заседаниях взял на себя тяжёлый труд оспаривать и опровергать то, что сказал священный Марк. Но после многочисленных соборных обсуждений он оказался в таком безвыходном положении, что, осознав собственную немощь и преимущество в диалектических построениях священного Марка, был вынужден отказаться от участия в будущих обсуждениях, заявив остальным западным епископам: «До настоящего времени я говорил на обсуждении. А далее пусть говорит наставник священного Дворца Иоанн, ибо он сможет выступать исчерпывающим и правильным образом, так как в нём я вижу полноту разума и премудрости. Он вполне может участвовать в этой борьбе, а я уже не имею сил». Иоанн был мужем, отличавшимся широтой своего образования и премудростью, он был одарён редкостными диалектическими способностями и гибкостью ума. Но, к счастью, в ходе обсуждений он не достиг большего, чем Иулиан, потому что все его доводы, не будучи основаны на истине и на исторических фактах, легко опровергались и уничтожались под тяжёлыми ударами выступлений священного Марка. Ведь Марк, когда говорил, основывался только на изречениях Священного Писания

и на истории древней Церкви. Иоанн очень скоро осознал шаткость своей позиции и, чувствуя, как почва уходит из-под ног, был вынужден провоцировать Эфесского митрополита и обращать обсуждение к другим вопросам, незначительным и бессмысленным, чтобы постоянно ставить неразрешимые вопросы перед святым Марком. Но святой Марк без подготовки, не зная даже, что сейчас ему скажет Иоанн, отвечал на все его вопросы настолько убедительно и удачно, что, можно сказать, обуздал уста своего противника. Иоанн, зайдя в тупик с обсуждением вопроса об очистительном огне и не имея ничего ответить на сказанное ему, попытался свести обсуждение к другим вопросам, совершенно надуманным, предложив для решения и следующие «недоумения»: Как летают ангелы? Какова материя, питающая неугасимый огонь ада, в который будут брошены грешники? Эти безумные, смехотворные и нечестивые вопросы, совершенно не ко времени и не к месту предложенные при обсуждении важной проблемы, настолько разгневали православных, что некий член синклита по имени Иагарис обратился к Иоанну, когда он задавал последний приведённый вопрос (об огне вечного мучения) и сказал в негодовании: «Об этом вопрошающий узнает, когда туда отправится».

Как было сказано выше, от восточных христиан было назначено десять человек для участия в обсуждении. Но по решению Императора вести обсуждения было возложено только на двух, на священного Марка и на Виссариона, которые имели возможность при обсуждении важных вопросов совещаться с остальными восемью, и затем уже отвечать латинянам. Но, к сожалению, только один священный Марк вёл дискуссию, потому что остальные сидели молча и только восхищались премудростью слов его, как уверяет нас участник обсуждений историк Сиропул. Единственный человек, который был способен оказать хотя бы небольшую помощь Марку, это был Виссарион Никейский. Но, движимый завистью, он не только дезертировал из рядов спорящих, но и надсмехался и издевался вместе с Григорием над ревнителем святоотеческой веры, над воином истины, который клятвенно исполнял долг, над человеком, который в жестокой борьбе свершил до конца поистине сверхчеловеческое дело и сохранил Православие.

Неразумный Император известил правителя Феррары, что никто из эллинов не имеет права покидать город без специального императорского разрешения, и сам удалился из города и поселился в каком-то монастыре на расстоянии шести миль от города. Там он предался развлечениям и охоте, совершенно не думая о церковных делах, тогда как лучшие из православных мужей сидели в Ферраре, без права выезда и в унизительном положении. Они отправились к Патриарху и сказали ему, что они не могут терять времени понапрасну в чужой стране, но необходимо думать об организации Вселенского Собора, который ещё не начался. Патриарх передал это требование греков Императору, который ответил, что «мы ждём послов от королей и знати, а также ждём епископов и кардиналов, ибо пока их для Собора меньшинство. Как мы можем устраивать Собор, если ещё сюда никто не прибыл? Не может же Вселенский Собор состоять только из феррарцев». Папа, прекрасно зная, что никто из государственных правителей и из епископов, участвующих в Базельском Соборе, не собирается приезжать, сказал: «Где я, Император и Патриарх, там полный Собор христиан, тем более, что присутствуют все Патриархи и наши кардиналы»⁸³.

Как только после многих обращений Патриарха и Папы Император вернулся из монастыря в Феррару, оставив на время охоту, был определён день начала соборных слушаний – 6 октября.

Были выбраны в качестве выступающих на Соборе со стороны греков: митрополиты Марк Эфесский, Исидор Московский и всея Руси, Виссарион Никейский, философ Георгий Гемист, великий хартофилак Михаил Вальсамон, великий экклесиарх Сильвестр Сиропул и, по просьбе последнего, великий скевофилак Феодор Ксанфопул. Но Император приказал, чтобы только Марк и Виссарион, как самые мудрые из присутствовавших на этом лжесоборе греков, вели диалог с латинянами. А со стороны латинян были выбраны: кардинал святого Ангела Иулиан Цезарин, кардинал святого Креста Николай Альбергат Фирман, епископ Родосский Андрей, епископ Фороливьенский Иоанн и двое иеромонахов – профессоров богословия.

Заседания Собора начались в назначенный для этого день, но не в кафедральном соборе, в котором было объявлено о начале Собора, как это было в обычае (ибо все Вселенские Соборы созывались в храмах), но в папских палатах. «Кардиналы объясняли это тем, что унизительно для величия Папы переходить в собор епископский и проходить через множество народа с четырьмя или пятью кардиналами и несколькими епископами»⁸⁴. И на заседании не было ни посланников европейских монархов, ни участвовавших в Базельском Соборе кардиналов и архиереев. В Соборе не стали участвовать и многочисленные клирики, которые осуждали Папу Евгения как клятвопреступника, схизматика, симониста и еретика. На первом заседании выступали Виссарион Никейский и Андрей Родосский, первый по-гречески, а второй по-латыни, не скупясь на похвальные речи Папе, Императору, Патриарху и Собору. Следующие заседания были посвящены обсуждению прибавления в Символе Веры. Первым выступил священный Марк и сказал так: «Более всего необходим мир, который оставил нам наш Владыка Христос. Но Римская Церковь забыла о любви и мир был нарушен. А теперь Римская Церковь вспомнила о некогда оставленной любви и приложила все усилия к тому, чтобы мы пришли сюда и исследовали различия между нами. Но невозможно восстановить мир, если не будет уничтожена причина раскола. И нужно зачитать определения Вселенских Соборов, чтобы мы оказались согласными отцам этих Вселенских Соборов, а этот Собор – следующим в их ряду. Вот это сказал святой Марк Эфесский, свободно и логично»⁸⁵.

Латиняне вовсю боролись за то, чтобы не зачитывать определений Вселенских Соборов, ибо зачитывание их изобличит прибавление, произведённое ими в святом Символе Веры. Более того, они изо всех сил старались оправдаться в этом и доказать, что они правильно и благочестиво внесли прибавление в Символе Веры. Священный Марк стал протестовать и сказал, что «мы обвиняем, поэтому мы должны говорить первыми всё, что мы можем сказать в этом качестве, а после этого вы сможете дать ответ». Эти слова привели к длительному обсуждению, ибо божественный Марк требовал возможности выдвигать все аргументы против прибавления в Символе Веры, требуя сопоставить это прибавление с определениями Вселенских Соборов, а латиняне изо всех сил стремились оправдаться и не соглашались на зачитывание определений Вселенских Соборов. Латинянам это зачитывание было в тягость и угнетало их, так что когда заседание вечером наконец закончилось, то кардиналы и многие латинские епископы побежали к Императору и в келью Патриарха, где были и восточные архиереи, чтобы потребовать запрета на чтение определений Вселенских Соборов. Ибо что вы приобретёте с того,– говорили они им,– если вы провозгласите против нас анафему Вселенских Соборов? Они так говорили потому, что когда были открыты заседания, сбежалось множество народа и все комнаты дворца и на первом, и на втором этаже были переполнены людьми. Поэтому латиняне и говорили, что зачитывание определений излишне и не принесёт никакой пользы, а также и может спровоцировать соблазн. Но если вы так уж хотите,– говорили они,– зачитывайте сами эти определения на вашем частном заседании. Когда греки увидели, что требование богомудрого Марка, как ничто ранее, смиряет латинскую надменность и дерзость, то перешли в атаку и стали поддерживать эту мысль о зачитывании определений, заявив, что если не будет зачитывания на общем заседании в папском дворце, то другого заседания не будет.

Латиняне увидели большую настойчивость греков и с неохотой уступили, согласившись, что зачитывание будет публичным, чтобы все слушали. Но чтобы показать, сколь это для них скорбно и тяжело, они выдумали следующее: прежде всего они нашли способ, чтобы присутствовал не весь народ, который там собрался. Во-вторых, святое Евангелие, которое лежало в центре на других заседаниях открытым, теперь было закрытым. В-третьих, светильники были потушены, а не зажжены, как прежде. А в-четвёртых, статуи святых апостолов Петра и Павла не стояли прямо перед алтарём, как всегда, но по бокам.

И так сказалась сама истина, что простое зачитывание определений было достаточным для того, чтобы опровергнуть все новшества латинян. Но священный Марк не остановился на этом, но прибавил к каждому определению подробные вступления с разбором смысла определений, а после зачитывания он излагал те выводы, которые следуют из этих определений. Всем стало очевидно, что хотя пять последних Вселенских Соборов просто должны были бы сделать прибавления к Символу Веры, чтобы победить ереси, ради которых они были созваны, но они не только не сделали этого, но и подвергли всем возможным анафемам тех, которые дерзают вносить какое-либо изменение в Символ Веры. Слова священного Марка произвели такое впечатление, что и многие из латинских монахов, отличавшихся своей стойкостью и добродетелью, вынуждены были дерзновенно признать, что они никогда не видели и не слышали подобного, и что их учители никогда не учили этому, и что когда они всё послушали, то убедились, что эллины мыслят и учат догматам гораздо вернее, чем латиняне, и даже не обинуясь выражали своё восхищение Эфесским митрополитом⁸⁶– столь очевидным стало неевангельское беззаконие прибавления в священном Символе Вере, когда были прочитаны определения Вселенских Соборов. Ведь эти определения категорически запрещают вносить какие-либо определения и прибавления в Символ Веры, даже если это прибавление православно, а не ошибочно, как в случае латинян. И если бы латиняне не были подвержены сатанинскому превозношению и люциферической дерзости, то многожеланное единение было бы достигнуто в этот же день, ибо все бы согласились на древнем учении Церкви. Но латиняне, зная на прежнем опыте слабость своей позиции, изо всех сил стремились, как мы уже упомянули выше, избежать зачитывания определений. К сожалению, для них единство в духе Вселенских Соборов было менее всего желательным, что и показало такое их неразумное намерение. Но результат этот был самый для них худший, ибо лишь вызвал соблазн. Видя это, они стали быстро на всё отвечать, и давали всегда уклончивые ответы по догматическим вопросам, безо всякой серьёзности, и переходили всё время к обсуждению других тем, чем те, которые были заявлены, ибо не могли ничего возразить грекам.

Эти обсуждения опять же вёл священный Марк, и его противниками были те же, что и на предварительных слушаниях, то есть кардинал Иулиан и мудрец Иоанн. Они использовали и в данном случае ту же тактику – и в ущерб себе, потому что многие из присутствующих легко распознавали правоту восточных христиан и начали выражать убеждение в истине Православия, особенно монахи-пустынники. Это вызвало гнев в окружении Папы. Паписты созвали монахов и с помощью угроз и разных уловок добились, чтобы они удалились из Флоренции или же пообещали молчать – под тем предлогом это делалось, что монахи невежественны, лишены богословского образования и поэтому не имеют права смущать совесть простецов. Об этом повествует Сиропул.

До этого момента время работало на греков, потому что все почти мысли священного Марка братски принимались восточными христианами и воодушевляли их продолжать борьбу. Но как раз в этот момент положение дел совершенно переменилось, потому что большинство греков, по различным причинам, о которых мы ещё скажем, перебежали к противникам и стали причиной плачевных событий. С величайшей болью душевной мы рассмотрим, как что было.

Виссарион Никейский, когда было произнесено слово, составленное Схоларием, уже не принимал участия в обсуждениях, попавшись на приманку обещаний Папы: Папа, играя на его тщеславии, пообещал ему кардинальское достоинство. А названный Григорий, скорее сатаник, чем духовник, а также некий наставник Амируджи питали зависть к священному Марку. На одном из заседаний Марк наголову разбил многоречивого софиста Иулиана необоримой силой своих слов и торжествовал посреди Собора, вызывая удивление даже у своих противников, самых лучших латинских богословов и монахов. Он был всеми признан и провозглашён духоносным. А Григорий и Амируджи сидели сзади, хотя и не слишком далеко, и посмеивались и иронизировали вполголоса над всем, что говорил священный Марк. «Так вот наши представители споборничали и помогали заступнику нашей Церкви, вышедшему на битву». Об этом свидетельствует любящий истину Сиропул, который присутствовал на этом заседании и слышал как выступления борца и защитника Церкви, так и иронию и неподобающее поведение предателей. Сиропул был очень опечален, исходил негодованием, видя всё это ничтожество, и в плаче и воздыханиях написал приведённые несколько слов.

Если те названные два человека так относились к Эфесскому святителю, потому что были движимы диавольской завистью,– то многие другие либо от того, что не могли вынести злосчастий своих и своего отечества, либо потому, что хотели угодить Императору, начали постепенно предавать святоотеческое благочестие и волей-неволей склоняться к папизму. Тем временем, сообщает Сиропул⁸⁷, греки лишились самого необходимого. Сначала они должны были пойти на соглашение с латинянами и выполнить их волю, а потом уже получить пропитание, да и то скудное. Иногда бывало два месяца, а то и три и пять, когда даже упоминания не было о выплатах, несмотря на все обещания о роскошном приёме. Хотя греки просили об этом настоятельно, умоляя премного, но все их моления были напрасными. Поэтому они вынуждены были продавать всё, что имело хоть какую-то цену, и даже свою одежду. Большинство несчастных греков, лишившись даже средств на оплату ночлега, были вынуждены спать на голой земле, и это в зимний холод.

Но вернёмся к предмету нашего разговора. На сказанное священным Марком лучшие богословы латинян отвечали пространными рассуждениями, иногда явно искажая смысл изречений святых отцов, а иногда зачитывая испорченные книги, и таким образом пытались утвердить гнилостный догмат своего заблуждения. На одном из заседаний латиняне настаивали на том, что прибавление в Символ Веры было внесено ради победы над арианами, что было явной ложью и обманом, потому что в тех краях, где было внесено прибавление, не было никаких ариан. Святой Марк отвечал на это, что если прибавление в Символ Веры может вноситься по икономии, то по икономии оно должно быть и упразднено, ради мира Церкви. Но латиняне в ответ сказал, что они не могут этого сделать, потому что тем самым уронят свою честь. Так они предпочли человеческую честь Божией чести. Когда греки зачитали определение Седьмого Вселенского Собора, то латиняне принесли книгу с подлогами, то есть те Деяния Собора, в которые в Символ Веры       было внесено прибавление «и от Сына». Андрей, епископ Родосский, настаивал на том, что именно так зачитывался Символ на Седьмом Вселенском Соборе. Священный Марк только рассмеялся и сказал, что в состав Деяний Собора включено и «Исповедание Тарасия», в котором стоит: «Говорится, что от Отца через Сына Дух исходит, но не от Отца и Сына». На 15-м заседании, 8 декабря, которое было последним заседанием в Ферраре, священный Марк по поручению Императора сказал следующее:

«Я, благодатию Божией воспитанный благочестивыми догматами и во всём следуя святой Вселенской Церкви, верую и исповедую, что Бог Отец, единственный безначальный и беспричинный, источник и причина и Сына, и Духа. Сын из Него рождается, и Дух из Него исходит, и Сын не способствует изведению Духа, как и Дух не способствует рождению Сына, так как Они оба равно явлены, а не один ранее другого, о чём нас учат святые отцы богословы. Только в этом смысле и говорится, что Дух исходит через Сына, то есть одновременно с Сыном, также и в том смысле, что Дух таков же как Сын, с тем только отличием, что не способом рождения. Ведь никто не говорит, что Сын рождается через Духа, потому что «Сын» – это соотносительное имя существительное, и нужно, чтобы никто не подумал, что «Сын» – Он и Сын Духа; поэтому и говорится: Дух Сына, и имеется в виду родственность по природе, а также то, что Дух через Него появляется (букв.: возрастает, появляется в мире природы.– Прим. переводчика.) и подаётся людям. Сын называется Сыном Отца, но не называется Сыном Духа, как сказал Григорий Нисский. Если бы слова «через Сына исходит» обозначали бы причину, как говорят новоявленные богословы, а не то, что через Него Дух воссиявает и появляется, и вообще то, что Дух выходит из Отца вместе с Сыном, как сказал богоглаголивый Дамаскин, то тогда бы все богословы не запрещали напрямую говорить, что Сын – причина Духа. Дионисий говорит, что единственный источник, то есть единственная причина сверхсущностного Божества – Отец, и этим Он отличается от Сына и Духа. Афанасий говорит, что единственный Нерождённый и единственный источник Божества – Отец, то есть как единственная причина и единственный не имеющий причины. Григорий Богослов говорит, что всё, что имеет Отец, имеет и Сын, за исключением свойства быть причиной. Максим говорит, что римляне не делают Сына причиной Духа. Дамаскин говорит, что все слова, такие как «источник», «причина», «Родитель», применимы только к Отцу. Богословнейший сей Дамаскин, относя к Сыну предлог «через», запретил говорить «от Сына» и в восьмой книге богословских сочинений утверждает, что мы не говорим «от Сына Дух», но именуем Дух «Духом Сына» и исповедуем, что Дух является нам «через Сына». А в тринадцатой книге Дамаскин говорит, что «Дух Сына» не потому, что Он от Сына, но потому что «через Него» от Отца исходит, ибо единственная причина Духа – Отец. А в послании к Иордану он пишет в конце: «Дух воипостасный – исходящий и посылаемый, через Сына, а не от Сына, как Дух уст Божиих, Слово возвещающих». А в Слове на боготелесное погребение Господа он говорит: «Дух Святой Бога Отца, ибо от Него исходит. Называется Он и Духом Сына, ибо через Него Он является и передаётся творению; но не в том смысле, что имеет от Сына существование». Ведь очевидно, что если бы латиняне были правы и предлог «через» означал бы причинностное посредничество и совместную причину, то был бы равен по значению предлогу «из» и один предлог можно было бы заменять другим. Как например человек «от Бога» и «через Бога», или Муж родился «через Жену», то есть «от Жены». Но если предлог «от» запрещено употреблять, то ясно, что запрещено говорить в смысле причины. Так что говорить, что «Дух Святой исходит от Отца через Сына» возможно только в смысле расширенного богословствования об исхождении от Отца: а именно, что «через Сына» является, или познаётся, или воссиявает, или возникает. Как сказал Василий Великий, опознавательным знаком Святого Духа в Его самотождественности по ипостаси является быть познаваемым «после Сына и вместе с Сыном», ибо не является чем-то иным (иноприродным) по отношению к Отцу то, что «от Него» ипостазировалось. Поэтому и можно говорить «через Сына» в том смысле, что «познаётся вместе с Ним, и в том смысле, что Дух Святой не иноприроден Отцу, если «от Него» ипостазировался. Дух Святой не от Сына ипостазировался и не от Сына имеет бытие. То есть не в том смысле говорится здесь «через Сына», в каком смысле говорится, что «через Сына всё возникло». Если в последнем случае «через» равнозначно «от», то в первом случае не так. Ибо ни в одном святоотеческом тексте нельзя найти, чтобы говорилось «через Сына» без упоминания Отца, но всегда говорится: «от Отца через Сына». Эти слова не означают с необходимостью, что Сын – причина. Поэтому же «от Сына» нигде нельзя найти, и отчётливым образом запрещено так говорить. А высказывания (букв.: голоса.– Прим. переводчика) западных наставников, которые Сына делают причиной, я не знаю, и не принимаю, потому что удостоверился (собств.: опознал по приметам.– Прим. переводчика), что эти высказывания испорчены и искажены многими приписками⁸⁸. Вот вчера нам они принесли книгу, содержащую определение Седьмого Вселенского Собора, в котором было прибавление в Символе Веры⁸⁹. Какой это позор для тех, которые эту книгу зачитали, знают все на этом заседании присутствовавшие. Ведь западные отцы не могли писать что-либо враждебное Вселенским Соборам и их общим догматам, и вообще не могли иметь разногласий с восточными учителями и расходиться с ними, что явствует из множества их высказываний. Поэтому и нужно отвергать столь опасные высказывания об исхождении Святого Духа и пребывать в согласии со святым Иоанном Дамаскиным: «Дух от Сына – не говорится», хотя бы кто-нибудь другой и допускал такое говорить. Я не называю Сына причиной или испускающим Духа, потому что тогда будет вторая Причина в Троице и будут познаваться две причины и два начала. Но ведь причина сущностно может быть только общей для трёх Лиц Святой Троицы, и поэтому и латиняне никогда и нигде не говорили о двух причинах в Божестве до тех пор, пока не стали говорить, что Сын – причина Духа. Ведь начало в Троице личностное и различает Лица. Итак, я следую во всём святым Вселенским семи Соборам и на них воссиявшим богомудрым отцам и «Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, видимых же всех и невидимых. И во единого Господа Иисуса Христа». И далее произносим этот священный Символ первого Собора, изложенный вторым Собором и подтверждённый всеми последующими. От всей души его принимаю и храню, и принимаю и лобызаю, помимо названных Семи Соборов, и после них созванный при благочестивом Царе ромеев Василии и святейшем Патриархе Фотии Собор, наименованный Восьмом Вселенским, на котором присутствовали и представители блаженного Иоанна, Папы Старейшего Рима: Павел и Евгений епископы, Петр пресвитер и кардинал⁹⁰. Этот Собор утвердил и возвестил Седьмой Вселенский Собор и определил поставить его в число предшествующих Вселенских Соборов. Этот Собор восстановил на престоле святейшего Фотия и осудил и анафематствовал, как и предшествующие Вселенские Соборы, тех, которые дерзают вводить какое-либо прибавление или отъятие: «Если помимо этого священного Символа кто-то дерзнёт записать другой, или внести прибавление или отъятие, или же наименовать что-то определением и прибавлением, он будет осуждён и чужд всякого христианского исповедания». Об этом же самом весьма подробно и чётко говорил и Папа Иоанн в послании к святому Фотию, говоря о прибавлении в Символе. Этот Собор принял каноны, находящиеся во всех собраниях канонов. И согласно определению этого Собора и предшествующих Соборов священный Символ Веры необходимо сохранять неизменным, как он изложен. Так я и сужу, и кого отвергают Соборы, я вместе с ними отвергаю и никогда не принимаю в общение тех, которые дерзают прибавлять в Символе Веры новшество об исхождении Святого Духа, пока они пребывают в этом нововведении. Ибо тот, кто находится в церковном общении с отлучённым от церковного общения, тот сам пребывает отлучённым от церковного общения. Божественный Иоанн Златоуст, изъясняя слова: «Если кто будет благовествовать вам что-то помимо того, что вы приняли, анафема», заметил: «Не сказано, если будут возвещать что-то противоположное или то, что всё это низвергает, но даже если что-то малое будут благовествовать помимо того, что вы приняли, и даже самое незначительное сдвинут, анафема да будут». И тут же он прибавляет: «Икономия годится, если она не нарушает закон». Василий Великий в аскетических сочинениях говорит, что это «явное отпадение от веры и вина превозношения отвергать что-либо из написанного или вводить что-либо из ненаписанного, ибо Господь наш Иисус Христос сказал: Мои овцы глас мой слышат,– и перед этим сказал: А за чуждым не следуют, но бегут от него, ибо не знают гласа чужих». А в послании к монашествующим Василий Великий пишет: «Те, которые притворно исповедуют здравую веру, а находятся в церковным общении с иномыслящими, таковых людей, если после увещевания они не отступят от этого, нужно не только отлучить от общения, но и даже не именовать их братьями». А до него сказал Игнатий Богоносец в послании к божественному Поликарпу Смирнскому: «Всякий, кто говорит помимо того, что велено, даже если он достоин доверия, даже если он постится, и знамения творит, и пророчествует, пусть будет для тебя волком в овечьей шкуре, стремящимся уничтожить овец». Но что много об этом говорить? Все учители Церкви, все Соборы, все божественные Писания увещевают нас избегать мыслящих не то, что мыслим мы, и прерывать общение с ними. Неужто я обо всём этом забуду и буду следовать запланированному заранее примирению? За повелевающими совершить единение, но при этом совершающими подлог в святом Символе и вводящими Сына как вторую причину Святого Духа? Прочие бессмыслицы, из которых даже одна достаточна для того, чтобы мы от них отошли, и не называю. Да не претерплю того, Утешителю благий, что отпаду от самого себя и надлежащих помыслов. Ибо Твоего учения я придерживаюсь и Тобою вдохновлённых блаженных мужей, ибо иначе я окажусь чужд благочестию».

(Заключение речи, которую святой Марк произнёс на Соборе, содержащее всю православную мысль, после чего он больше уже ничего не говорил в Ферраре)

«Сей святой Символ просим вас, други и отцы, добрый залог наших отцов, в царствующем нашем граде Константинополе некогда собравшихся, передавайте таким, каким приняли от нас. Если кто вам доверит залог, разве вы не таким, каким его приняли, передаёте? Передавайте и Символ отцов, как его приняли. Не приемлемо прибавление, не приемлемо умаление, ибо Символ заперт отцами на ключ и запечатан, и тех, которые по-новому править его дерзают, они от себя отвергают, и тех, которые другой Символ, кроме этого, создают, заставляют нести за это ответ. Вам кажется малым бывшее прибавление слова и невеликий в этом смысл? Но тогда это прибавление, будучи изъято, мало повредит или ни в чём не повредит, а пользу принесёт великую, ибо соединит всех христиан. Но само событие (прибавление) весьма значимое, и смысл в этом (прибавлении) великий. Погрешим ли мы, если скажем об этом речь ещё больше? Пусть в таком случае прибавление будет изъято по икономии, чтобы принять рассеянных братьев, сотворив таким образом любовь многую.

Призываем вас, отцы и братья и почтеннейшие государи, как и прежде вас призывали, ради милости Господа нашего Иисуса Христа, возлюбившего нас негодных и грешников и отчаявшихся, и душу Свою положившего за нас: вернемся же к доброму согласию, с нами самими и святыми отцами, которое у нас было прежде, когда мы все одно и то же говорили и не было между нами раскола. Признаем друг друга братски, постыдимся общих отцов наших, почтим их определения, убоимся угроз, сохраним предания, дабы единодушно едиными устами и единым сердцем мы прославили всечестное и великолепое имя Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь».

Так как латиняне поняли, что на сказанное Марком нельзя возразить, они стали требовать от греков перестать обсуждать прибавление в Символе Веры и рассуждать только о догмате, «истинно ли то, что Дух Святой исходит от Сына». Через несколько дней Император обратился к Патриарху и, созвав архиереев и прочих клириков, сказал, что латиняне требуют прекратить обсуждать прибавление в Символе Веры и хотят обсуждать только сам догмат. Архиереи и клирики ответили: «Так как латиняне видят, что в главном вопросе перевес на нашей стороне, а им нечего нам ответить, то они и хотят нас удалить от этого вопроса, преследуя собственную выгоду. Поэтому и мы должны думать о собственной выгоде и не отказываться от нашего преимущества»⁹¹. Император попытался убедить архиереев не обсуждать больше прибавления в Символе Веры, а только спорить о самом вероучительном положении, таким образом с помощью убедительных аргументов перетянув латинян на свою сторону. Патриарх, созвав архиереев и прочих клириков, сказал: «Я знаю, что наши богословы сказали на этом Соборе много убедительного о прибавлении в Символе Веры, на что почти нечего возразить, и доказали, что не позволительно вносить прибавление в Символ Веры. А всё, что сказали латиняне, слабо и неубедительно. Поэтому, мне думается, будет хорошо, если мы остановимся на этом и заявим Папе, что наша сторона доказала, опираясь на множество Соборных деяний и изречений святых отцов, что не позволено вам вносить прибавление в Символ Веры: поэтому мы требуем убрать это прибавление. Без выполнения этого условия мы не двинемся далее. А после того, как вы уберёте прибавление, мы перейдём и к исследованию вероучения, если вы пожелаете. А пока вы не откажетесь от прибавления, мы ни о чём более не будем говорить, а разойдёмся лучше по домам»⁹². Все согласились с мнением Патриарха, кроме Виссариона Никейского, который говорил, что нужно обсуждать именно вероучение, ибо в ходе этого суждения можно сказать много прекрасных догматических вещей, и не нужно бояться латинян. По прошествии нескольких дней Император постарался так или иначе заставить архиереев и клириков перейти к обсуждению вероучения. Призвав их, он произнёс перед ними пространную речь, настраивая их на то, чтобы перейти к такому обсуждению. Его выступление поддержали митрополиты Никейский и

Московский и всея Руси, и Император повелел, чтобы каждый присутствующий высказал своё мнение. Патриарх выступил первым и сказал так: «Для меня очевидно, что латиняне – люди сварливые, тщеславные и других не слушающие. В главном вопросе, о прибавлении в Символе Веры, весь перевес на нашей стороне, и наши богословы сказали об этом много прекрасных и благородных речей. А латиняне не смущаются перед тем, что мы сказали, и не хотят подчиниться истине. На что мы надеемся, если сейчас перейдём ко второму вопросу? Поэтому мне не кажется правильным отказаться от нашего преимущества, то есть от речей против прибавления в Символе Веры, и перейти к вероучительному обсуждению». Но так думали только Патриарх, великий экклесиарх Сильвестр Сиропул, великий хартофилак Михаил Вальсамон и протодик Георгий. А все прочие архиереи и клирики, хотя раньше они были согласны с мнением Патриарха, как мы сказали выше, позднее согласились перейти к вопросам вероучения.

Тем временем архиереи узнали, что Император тайно договорился с Папой о переносе Собора из Феррары во Флоренцию. Когда митрополит Ираклийский спросил Императора, правда ли, что Собор будет продолжаться во Флоренции, Император ответил, что ничего не знает об этом. Он решился на переезд по той причине, что некоторые клирики из-за лишений, которые они испытывали, и бедствий, которые претерпевали, стали возвращаться в Константинополь. Когда Император узнал об их тайном бегстве, то испугавшись, что их примеру последуют многие другие, и желая ещё более показать свою власть над теми, которые мешали ему исполнить его цель – унию, он принял решение о переносе Собора.

Через несколько дней по приказу Императора в доме Патриарха собрались все архиереи и клирики. Император сказал присутствующим, что у Папы закончились деньги и что Папа сообщил ему, что договорился с флорентийцами о том, что они дадут ему деньги в долг. Поэтому Папа попросил, чтобы мы переехали вместе с ним во Флоренцию. Архиереи в негодовании ответили: «Почему же мы должны туда отправляться. Что латиняне смогут сделать во Флоренции того, чего они не смогут сделать здесь? Что мы не сказали здесь, что мы сможем сказать там? Разве осталась надежда на то, что они уберут прибавление из Символа Веры? Или, может быть, они хотят убедить нас принять это прибавление в наш Символ Веры? Ни то, ни другое невозможно, поэтому мы никуда не пойдём».

Папа стал угрожать и сказал им: «Знайте, что в Ферраре ничего я не смогу вам выдать, потому что нет никаких доходов, на которые мы надеялись. А флорентийцы дают нам сорок тысяч золотников, чтобы мы перенесли Собор туда. Следуйте за мной во Флоренцию, и обещаю, что я выделю в помощь Константинополю двенадцать тысяч золотников и две триеры. А вам я дам все деньги, которые задолжал (а задолжал он выплаты за пять месяцев), и казна будет вам впредь выдавать без задержек положенную сумму каждый месяц». После этого Император сказал, что «мы не можем просить у них разрешения на выезд и триеры, если не последуем за ними, ибо мы не сможем выехать и не будем иметь на это средств. Посоветуйте мне, обратился он к грекам, принять ли предложение Папы и отправиться во Флоренцию или же отказаться от него и вернуться в своё отечество. Но как мы будем возвращаться, даже если мы получим разрешение на выезд и даже если мы получим денежную помощь?»

Когда греки это услышали, то, разумеется, очень испугались, что не смогут вернуться домой. Они не могли вернуться и уже не надеялись на то, что смогут улучшить своё жалкое положение, в κотором они остаются в Ферраре. Но вместе с тем они боялись, что и во Флоренции их встретят те же трудности и бедствия. Поэтому они требовали от Императора объяснить своё решение. Но Император, который хотел мыслить то же, что и Папа, никак не мог быть им полезен, а в своё оправдание говорил то, что он сам находится в безвыходной ситуации, потому что, во-первых, нет даже средств на возвращение, а во-вторых, потому что в случае отъезда в Константинополь исчезнет уже всякая надежда на помощь народу и бедствующему Константинополю. Так было принято решение о переносе Собора из Феррары во Флоренцию, почему и именуется это отступническое и антихристово сборище «Флорентийским Собором». После принятия этого решения грекам было выдано их ежемесячное содержание, но не вся сумма, а только за четыре месяца. Вот какими способами латиняне добивались продолжения их мерзкого собрания. Латиняне также потребовали, чтобы перенос Собора был утверждён соборным определением, которое будет зачитано в кафедральном соборе. Этот документ был составлен и в присутствии всех епископов 16 января 1439 года зачитан в храме с амвона. По-гречески его читал Дорофей Митиленский, а по-латыни архиепископ Граденский:

«Евгений епископ, раб рабов Божиих, на память непреложную. Был созван Вселенский Собор в Ферраре, и мы собирались полностью осуществить его в этом городе. Но так как в городе началась смертоносная эпидемия, причём в зимнее время, то, боясь вспышки эпидемии весной, по нашим законам и канонам переносим этот Собор из Феррары во Флоренцию, город свободный и мирный, продуваемый ветрами и здоровый».

Когда архиереи это прочли, Собор в Ферраре завершился и был перенесён во Флоренцию. Но не потому, что в Ферраре свирепствовала смертоносная эпидемия, как лживо заявлял Папа: ведь эпидемия прекратилась, о чём сообщает Сиропул, уже за два месяца до переноса Собора,– а для того, чтобы лишениями и бедствиями заставить греков принять унию, что и оправдалось на деле.

За все многие месяцы борьбы в Ферраре священный Марк всё более сиял как необоримый заступник православного догмата. Ибо священный Марк был строг в богословии и ни на миг не колебался в споре с латинянами, с кардиналом Иулианом, который брал слово чаще всех. Латинские епископы, которые прибыли на этот Собор для того, чтобы ввести в заблуждение и подкупить греков, признали с самого начала выступлений святого Марка, что святой Марк говорит из Писания и из Отцов. Поэтому они по причине своего бессилия и нехватки аргументов прибегли к схоластической мелочности, намеренно предлагая испорченные переводы святоотеческих сочинений. Они прервали обсуждение, когда увидели угрозу своим собственным убеждениям, и перенесли заседания для того, чтобы употребить коварство. Само денежное содержание участников Папой должно было послужить растлению совести, поэтому так часто выплаты и задерживались: и в результате большинство греческих епископов и мирян дошли до крайней нужды и вынуждены были продавать свои вещи и одежду, чтобы было на что жить.

Прибытие Папы, Патриарха, Императора и других учасников Собора во Флоренцию. Происходившее      на девяти заседаниях перенесённого во Флоренцию Собора. И борьба против латинян и латиномыслящих за православный догмат иже во святых отца нашего Марка Эфесского Евгеника

Шестнадцатого января Папа вышел из своего дворца, шествуя со всею пышностью и торжественностью, воссел на коня, облачённый в митру и драгоценную мантию. Вокруг него несли факелы. А правитель города Маркесий держал коня под уздцы и шёл пешком до городских ворот. Кардиналы и все епископы присоединялись к процессии, сидя на конях. Затем следовало войско, а за ним уже все остальные участники Собора. Папа направился в монастырь святого Антония, ибо то был день памяти святого покровителя монастыря. Это был женский монастырь, прекрасно построенный и принимавший множество гостей, в нём были приготовлены покои для самых высоких гостей и комнаты для остановки многих знатных лиц. Папа остановился в монастыре, а утром 17 января направился во Флоренцию. «В месяце феврале, 13 числа, вступил Император, и встреча его была блистательной, торжественной и яркой. Знать города вышла пешком ко вратам города, чтобы его встречать. Сошлись туда же все кардиналы и весь лик благородных мужей и жен. Одни встречали, другие ждали и спрашивали, что же сейчас происходит. Ведь стояло много народа – и на дороге в город, и на площади, и на стенах, а другие просто вышли из своих дверей или поднялись на крыши, и весь город сотрясался от величественного шествия, от грома труб и звука музыкальных инструментов. На следующий день был устроен приём в достойном Императора дворце и были театральные представления на ипподроме, а этот ипподром был устроен рядом с этим дворцом, чтобы Император мог всё наблюдать из окна. Через три дня ночью во Флоренцию прибыли и архиереи с Патриархом во главе, и они остановились вне города в каком-то монастыре и в придорожных гостиницах, а на следующий день флорентийцы вышли встречать Патриарха. В делегации было два кардинала, около тридцати архиепископов и епископов, и, встретив Патриарха, они сопровождали его до Флоренции с великими почестями. Патриарха проводили до приготовленного ему дворца, а затем и архиереи разошлись каждый в приготовленный ему дом»⁹³. Перенос Собора во Флоренцию ни в чём не изменил поведение Папы, и в конце концов он достиг своей коварной цели, к которой он всегда стремился и ради которой всё и устраивал.

После прибытия во Флоренцию греки, получив несколько дней отдыха, сошлись в папском дворце 26 февраля, в четверг второй недели Великого поста, и начались прения, но уже не по вопросу, правильно или неправильно вносить прибавление в святой Символ, но о самом догмате – как раз то, чего требовали паписты уже долго и настойчиво. То есть обсуждался вопрос, истинно ли то, что Дух Святой исходит и от Сына, или нет.

Латиняне явно потерпели поражение в вопросе о прибавлении в Символе Веры и предстали не только не имеющими оправдания, но и осудившими самих себя, ибо все определения Вселенских Соборов, зачитанные вслух, показали это. Ведь определения святых Соборов утверждают неизменность священного Символа. Страшной анафеме подвергается всякий, кто дерзает прибавить даже единую йоту или единую черту. Тяготясь своим поражением, которое многие западные христиане вынуждены были признать, они с тем бо́льшим рвением стали спорить о догмате, чтобы получить хотя бы небольшой богословский перевес. Они без колебаний стали по-своему толковать многие места из Священного Писания, приводить множество цитат из западных Отцов Церкви, искажённые или вымышленные, что было доказано,– пытаясь убедить, что и в древности многие западные отцы признавали догмат «и от Сына». На семи заседаниях, проходивших в папском дворце, на которых и обсуждался этот вопрос, священный Марк, величественный священноначальник Эфеса, показал такую ревность о догмате, его мысль имела такой вес, тем более что он официально представлял Восточных Патриархов, и бился он с такой твёрдостью и мужеством, что он один мог изобличить неверные толкования Писания и Предания, на которых настаивали западные участники Собора. Он стойко защищал догматы Православной Веры, что подтверждает и премудрый Схоларий, когда пишет о нём: «он защищал святоотеческое Православие среди латинян один, а мы, хотя обязаны были сражаться в одном ряду с ним, увы, переметнулись в стан врагов». Император, видя, какую тяжёлую и успешную борьбу ведут священный Марк и Антоний Ираклийский, и как они оттеснили латинян далеко в их тыл, и что латиняне уже не могут ничего ответить на сказанное греками, покинул прения и начал раздумывать о том, как осуществить вожделенную для него унию.

Когда обсуждения закончились, латиняне представили изречения всеми признаваемых святых Западной Церкви о том, что Святой Дух исходит и от Сына, и велели грекам отвечать на эти изречения, и немедленно ушли восвояси, ожидая их ответа. Император сразу сказал, что нужно составить требуемый ответ, и возложил эту задачу опять же на великого учителя Марка. Но священный Марк ответил Императору: «Я вижу, что эти прения будут бесконечными и никакого блага нам от них не будет, поэтому я не собираюсь говорить просто так и понапрасну вести перепалку. Я получил от святого твоего царственного величества право говорить и скажу то, что я сказал в последней своей речи, и на этом закончу. А если ты повелишь, то пусть кто-нибудь другой составляет этот ответ». Но был ли кто равный Марку по способностям, кто мог бы заместить его? Император имел своей единственной целью соединение Церквей, а не их разлучение. Он подумал, что если он принудит священного Марка составить ответ, то он напишет то же, что и всегда, что эти изречения Восточная Православная Церковь не принимает, как подложные и испорченные. Поэтому Император принял другое решение: запретил дискуссии и начал искать способ осуществить соединение Церквей. Поэтому он начал вести тайные совещания об этом с участниками Собора.

Эти совещания происходили в келии Патриарха. На них Император и латиномыслящие греки изобретали возможный способ соединения Церквей. На этих совещаниях самую важную роль играли митрополиты Исидор Московский и всея Руси и Виссарион Никейский, которые позднее оба были возведены в кардинальский сан, а также духовник Императора Григорий, которому Император даровал должность протосинкелла, чтобы придать больший вес его выступлениям. Император, получив от них советы о том, как можно осуществить унию, очень полюбил их, и чтил их, и удостоил их всяческих благодеяний и благожелательства, тогда как к тем участникам Собора, которые говорили, что невозможно соединиться без того, чтобы латиняне убрали прибавление в Символе Веры, Император относился с презрением, бранил их и оскорблял, как нелояльных, как не желающих думать о соединении Церквей, как злых и недобродетельных – ведь они не хотят помочь своему народу, который будет завоёван, если Папа не окажет военную помощь. Когда по приказу Императора все греческие участники Собора однажды собрались вместе, Император произнёс речь, в конце которой сказал, что если кто будет противиться и не пожелает единения, то он будет подвергнут суровым наказаниям за нелояльность.

Тотчас после завершения прений Император спросил присутствующих, можно ли заключить унию на основании изречения святого Максима исповедника из его «Послания к Марину» о том, что латиняне говорят «и от Сына», не имея в виду Сына, как причину Духа, в том случае, если латиняне согласятся с толкованием святого Максима. Не замедлили с ответом Виссарион Никейский, Исидор Московский и всея Руси и протосинкелл Григорий. Они заявили, что это правильное основание единения и что предложение Императора исключительно полезно, и попытались убедить и других в этом. Тогда этому противостал священный Марк и сказал, что это совершенно неверно, ибо западные христиане потом начнут всё равно мыслить что-то отличающееся от мысли святого Максима и так пребудут в своём заблуждении, так как они церковно учат уже своему новому толкованию, а не толкованию святого Максима. А мы, сказал священный Марк, никогда не уклонялись от древнего учения и не вводили никаких новшеств, но содержим без всяких повреждений переданную нам отцами веру. Поэтому, если западные христиане хотят с нами соединиться, они должны исповедовать ясно и без всяких измышлений свою веру в догматы Православной Восточной Церкви, и отречься от всех своих нововведений, и прежде всего изъять из священного Символа Веры прибавление «и от Сына». Ибо только так можно достичь не знающего уже никаких опасностей соединения Церквей. Дерзновенная речь святого Марка настолько разгневала окружавших Императора латиномыслящих, что они перешли к суровым выпадам против святого Марка и митрополит Ираклийский вынужден был лишить их слова, как слишком страстных и неудержимых в споре. Но митрополит Никейский после этого замечания ещё более рассердился, и разразился грязными ругательствами, и получив поддержку Императора, потребовал лишить навсегда слова митрополита Ираклийского, дабы таким образом вслух звучала только одна позиция и уния была бы достигнута через угрозы⁹⁴.

На следующем заседании, когда Георгий Гемист хотел ччто-то сказать в защиту святого Марка, епископ Трапезунда Амируджи потерял всякий стыд и так его оскорбил, что тот замолчал. Наглецы становились с каждым днём всё наглее, потому что ни Император, ни Патриарх не собирались на них воздействовать и призвать к порядку. На следующем заседании Виссарион Никейский зачитал какие-то изречения святых Кирилла Александрийского и Епифания Кипрского, при этом в начале опустив часть слов, а в конец вставив свои слова, тем самым он пытался доказать, что Дух Святой исходит и от Сына. Затем публично выступил Император и сказал:

«Мы, святые отцы, уже прибыли в страну Франков. И не я первый начал вести эти переговоры, но вспомните, что отец мой, покойный Император, послал блаженнейшего Иоанна в Италию, чтобы начать столь великое дело. Вы все хорошо знаете моего отца, и его исключительный ум, и его деяния. Он не только был лучшим из философов, но также и тончайшим толкователем догматов Церкви. Его собеседником и союзником был Патриарх Евфимий, поистине исполненный добродетелями муж, точнейший в богословии. И столь великие и выдающиеся мужи не просто думали об этом деле единения, но начали его и стремились его завершить⁹⁵. Но время было неподходящим. Они оставили дело соединения Церквей нам в наследство, и поэтому мы и корабли снарядили, и на расходы пошли, и все наши силы употребили на это дело. С этим сознанием я и Патриарх всех вас собрали; и мы вместе прибыли сюда. Но

вот время идёт, а мы ещё ничего не сделали. Не забывайте о нашем общем доме, что он в великой опасности, в кольце нечестия, а если что-то произойдёт, то, думаю, страшнее этого трудно себе что-либо представить. Утверждаю, что гонение будет гораздо худшим, чем при Диоклетиане и Максимиане. Поэтому оставим наши прения и споры, найдём какое-нибудь средство, как осуществить соединение Церквей, и этим удовольствуемся». После этого выступления Императора собрание в келии Патриарха было распущено.

21 марта, в субботний день, в папском дворце собрались греки. Это было уже двадцать четвёртое заседание во Флоренции. Но среди греков не было ни священного Марка, ни Антония Ираклийского. Так приказал Император. Император думал об унии любой ценой, об «отыскании способа соединения Церквей», а не о том, чтобы продолжать «прения и споры».

Папа и его окружение, видя, что Собор немыслимо затянулся, решили перейти к мерам принуждения и лишили, как это уже было, восточных христиан положенного им ежемесячного довольства. Они думали, что голод и лишения греков ускорят решение главного вопроса и соединение Церквей будет делом ближайших дней. Неожиданное введение этой меры поставило в сложное положение даже гвардейцев Императора, которые стали продавать своё оружие, чтобы найти пропитание. Гвардейцы, гнев которых был доведён до крайней точки, обратились к великому протосинкеллу Григорию. Ведь все знали, что Император доверяет ему, как самому близкому человеку, и что он может говорить с Императором просто, как член семьи. Они стали его горячо умолять, чтобы он был посредником и обратился к Императору, и рассказал бы о том, до каких пределов нужды они дошли. Он передал всё сказанное Императору, но так как Император не мог ничего предпринять, но должен был при этом не допустить волнений, то велел ответить просителям, что единственной причиной бедствия является святой Марк, а также великий сакелларий. Это они сопротивляются заключению унии, и из-за них прибывание во Флоренции затянулось так, что даже уже вернуться не на что. Когда гвардейцы это услышали, то отправились, разъярённые, к священному Марку и сакелларию и наверное жестоко бы с ними обошлись, если бы по Божиему промыслу богословы не были в отъезде.

Шли недели, но ничего не происходило, потому что не было ни дано ответа латинянам на приведённые ими цитаты из отцов, но и не было найдено основание соединения Церквей. Император, раздражённый такой медлительностью, постоянно побуждал греков найти наконец основание согласия между Церквами, ибо в противном случае им придётся уехать, не получив ожидаемой военной поддержки, что просто погубит нацию. Эти же слова постоянно повторял митрополит Московский и всея Руси Исидор, прибавляя, что даже если бы отъезд не заключал в себе никаких трудностей, то смысла он всё равно бы не имел. «Может быть нам и легко уехать, ничего не сделав, но как и куда и когда мы поедем, не разумею». Эти постоянные уговоры раздражали греков, и наконец однажды митрополит Монемвасийский задал вопрос, считают ли они возможным только ради того, чтобы обеспечить своё возвращение на папские средства, предать отеческую веру? Митрополит Монемвасийский добавил, что он предпочитает умереть, чем латинизироваться. На другом заседании Папа Евгений, заметив, что от разделения не будет никакой пользы, заявил открыто, что возвращение греков в свою отчизну невозможно до заключения унии. А когда уния будет заключена, тогда и он сам, и все западные правители предоставят грекам всю военную помощь против

врагов с Востока.

Император, меньше всего думая о догматических вопросах, добивался, как некогда его предок Михаил, соединения Церквей любой ценой. А греки, которые не могли признать унию до отказа латинян от прибавления в Символе Веры, поняли, что это невозможно, потому что латиняне напрямую заявляли, что прибавление состоялось и его уже невозможно отменить. Поэтому греки обратились к Императору и со слезами горячо умоляли его найти способ возвращения в Константинополь. Когда Папа об этом узнал, то очень испугался и, желая предупредить осуществление этого плана, отправил от своего имени в тот день, когда по императорскому приказу все греки собрались в покоях Императора, своих кардиналов и епископов, которые говорили больше двух часов и сурово порицали греков, называя их неблагодарными и перечисляя в уверение своих слов все жертвы Папы, понесённые на них, расходы на путешествие и двухлетнее денежное обеспечение. Наконец эти латинские епископы заявили, что необходимо принять те святоотеческие цитаты, которые они привели, и на этом основании соединиться с латинянами. А если греки в чём-то сомневаются, то пусть они дальше продолжают свои споры, пока не убедятся в истинности догматов Западной Церкви, и так осуществится соединение Церквей. Они говорили это, чтобы доказать грекам, что возвращение невозможно до заключения унии. Об этом же писали грекам и некоторые дружелюбно к ним настроенные из Анконы, понимая, что греки находятся, можно сказать, в блокаде.

Патриарх должен был уступить Императору, заявлявшему, что от единения Церквей будет великое благо и что он стремится к тому, чтобы завершить дискуссии и перейти к делу. Но чтобы этого не делать, он притворился больным, а Император проводил всё своё время на охоте и в развлечениях. Тем временем все прочие представители Восточной Церкви страдали от страшного голода, и латиняне думали, что они скоро просто при смерти вынуждены будут подписать унию. Но нет сомнения и в том, что некоторые из представителей Восточной Церкви одобряли унию и стремились к этому, и побуждали к унии и самого Императора. Но они не могли осуществить унию, потому что не могли склонить на свою сторону остальных, особенно святого Марка, отличавшегося несокрушимым, можно сказать, алмазным характером. Пример святого Марка ободрял на борьбу, на жестокую и тяжёлую битву многих православных христиан. Но в это же время стали частыми тайные совещания Императора, Патриарха и их единомышленников. Патриарх начинает восхвалять мир, как высшую ценность, расписывать те благодеяния, которые принесёт соединение Церквей. Он убеждает всех перейти к политике уступок и компромиссов, но понапрасну, ибо все слушатели возмущались и с негодованием говорили, что в делах веры недопустимы никакие компромиссы. Патриарх напрасно пытался их уговорить сдаться, обещая безопасное и благоденственное существование Константинополя.

Пока греки обсуждали богословские вопросы, латиняне отправили Императору изложение веры, в котором они утвердили собственные догматы. Они заявили грекам, что для соединения Церквей достаточно подписать и зачитать это изложение веры. Но Император болел и поэтому смог прочесть это исповедание веры только через несколько дней. Но тут пошёл слух, что Император задумал созвать всех греков, чтобы они письменно высказались по этому вопросу. Слух этот вызвал настоящую бурю возмущения православных христиан, и о мире уже говорить было трудно. После того, как латинское исповедание было зачитано на собрании греческих участников Собора, происходившем во дворце Императора, Император задал один вопрос: согласны ли греки с тем, что сказано в этом исповедании. Только Виссарион Никейский, Исидор Московский и всея Руси, Досифей Митиленский и великий протосинкелл Григорий были готовы принять это исповедание. Все остальные участники Собора заявили, что для них принять латинское исповедание невозможно, потому что оно противоречит учению Православной Восточной Церкви. Но упомянутые латиномыслящие успокаивали совесть и рассуждали о том, что можно внести в это исповедание небольшие исправления,– и оно будет совершенно православным. Все прочие, за исключением этих четырёх отступников, отвергали такое предложение, доказывая, что нельзя исправить то, что с самого начала неисправимо. Стойкость православных греков наконец заставила Виссариона и Исидора сбросить маски и предстать перед всеми открытыми сторонниками западного неправославия. Они начали яростно доказывать, что в предложенном исповедании нет ничего, что бы заслуживало порицания, ибо обе стороны совершенно согласны в том, что слова «через Сына» означают то же самое, что «и от Сына», и наоборот. Поэтому, если западные христиане говорят, что «Дух Святой исходит от Отца и от Сына», а восточные христиане говорят, что «Дух Святой исходит от Отца через Сына», они имеют в виду одно и то же и нет никакого различия между ними, ведь смысл обоих догматических суждений одинаков и просто по-разному выражен. Просто одни выражают этот смысл предлогом «от», а другие предлогом «через».

Когда Виссарион и Исидор об этом сказали, началась суровая схватка уже не восточных и западных христиан, а между восточными христианами, разошедшимися в вере. Истинно то, что все греки, не принадлежавшие к партии латиномыслящих, не принимали этого исповедания. Но только священный Марк имел душевную силу сражаться один против всех, противостоя даже стремлению Императора пожертвовать Православием ради получения военной помощи. Только он шёл смело в битву и своим изумительным красноречием и обилием необоримых аргументов доказал, что различие в смысле предлогов «от» и «через» велико. Он опроверг все рассуждения Виссариона, Исидора и Григория, пытавшихся доказать однозначность этих предлогов. Во время заседания Патриарх почувствовал себя плохо и вынужден был уйти к себе, а Император, возлежа, следил за развитием событий. Он обдумывал то, что говорили ораторы, и пытался понять душевное расположение слушателей. Обсуждение этого вопроса вызвало обширные дискуссии, которые удалось приостановить только в полдень, чтобы участники Собора смогли пообедать. Было принято решение о том, что богословская работа возобновится сразу после обеда. Когда греки опять собрались и продолжили работу, то появились патриаршие книжники, которым было поручено оспорить всё то, что священный Марк говорил в защиту истины. По сообщениям историков, в дальнейших спорах принимали активное участие многие интеллектуалы, которые спорили с Эфесским митрополитом. Особенно среди них отличился уже названный учитель Амируджи, незаурядный мыслитель, который употребил все свои знания на то, чтобы поддержать Виссариона, Исидора и прочих латиномыслящих.

Все приверженцы Императора, все латиномыслящие, сомкнулись в тесные ряды и в озлоблении двинулись на святого Марка. Но тот не испугался и даже не смутился, ибо малодушие было чуждо его святой душе. Напротив, он возложил всю свою надежду на Бога и черпал всё мужество из убеждения, что истину нельзя задушить. Ограждаемый силой Духа, он вёл битву, обладая такими военными силами, что брал вверх. Он обращался к свидетельствам Писания и Предания, к Определениям святых Вселенских Соборов, и противникам нечего было возразить. Священный Марк рассмотрел и отрывок из «Послания к Марину» святого Максима Исповедника. Но латиномыслящий Виссарион отказывался обсуждать слова святого Максима, утверждая, что послание сохранилось не полностью.

Священный Марк тогда зачитал тогда отрывок из святого Иоанна Дамаскина, которого Православная Церковь признаёт главой богословов, а святой       седьмой Вселенский Собор провозгласил общим учителем. Святой Иоанн Дамаскин ясно и кратко говорит, что существует различие между предлогами «из» и «через»: «Не из Него, но через Него исходит, ибо единственная причина – Отец». Это место из преподобного Дамаскина святой Марк Эфесский истолковал в удивительной речи, в которой он ясно и несомненно доказал, что предлоги эти по значению различны. Виссарион, который не мог опровергнуть сказанное священным Марком, стал говорить, что это частное мнение святого Иоанна Дамаскина и что свидетельство одного святого отца не имеет никакого значения. Виссарион потребовал, чтобы священный Марк привёл и свидетельства других святых отцов. Тогда митрополит Ираклийский обратился к Императору и сказал, что все участники обсуждений всё слышат и понимают позицию выступающих. Обсуждения достигли пика и продолжались до вечера. Вечером собрание было распущено, и было решено, что обсуждения продолжатся на следующий день. На следующий день спорили тоже много и долго. Виссарион Никейский и другие латиномыслящие попытались убедить священного Марка изменить своё мнение и вели обсуждение так, чтобы святой Марк отказался от дальнейшего обсуждения, когда у него иссякнут аргументы. Но они обманулись в своих ожиданиях, ибо святой Марк бился непреклонно, приводя множество высказываний святых отцов. Он зачитал цитату из святого Григория Нисского, доказывая, что отцы Церкви употребляли предлог «через Сына» в значении «вместе с Сыном». Вот как говорит святой Григорий Нисский: «Отец безначальный и нерождённый и вечно мыслится, как Отец. От него непосредственно единородный Сын мыслится вместе с Отцом. Через Него и вместе с Ним, дабы значение слова не осталось пустым и безипостасным, тут же неотрывно от Отца и Сына постигается Святой Дух, не отставая по существованию от Сына, ибо никогда не мыслился единородный Сын без Духа. Но Дух Святой имеет причину Своего бытия – Бога всяческих. Он единородный Свет, от истинного Света воссиявший, и не отделяется от Отца или Единородного Сына расстоянием (временным промежутком) или природой». Но Виссарион Никейский заявил, что и это место он не будет обсуждать, если не будут приведены и другие святоотеческие цитаты, имеющие тот же смысл.

Так споры и обсуждения переходили одно в другое, и конца им не было видно. Император, видя это, напомнил участникам, что их задача – составить ответ на присланное латинянами исповедание веры, что этого ответа они с нетерпением ждут и что, следовательно, этим и нужно сперва заняться, отложив на потом все дискуссии. После этого выступления Императора поднялся митрополит Московский и всея Руси Исидор и спросил присутствующих, принимают ли они высказывания различных отцов Православной Восточной Церкви, которые согласны с богословием Западной Церкви. Ведь на основании этих высказываний можно легко достичь согласия и соединения Церквей. Речь Исидора Император выслушал с большой радостью и сразу же попросил Исидора привести эти цитаты. Исидор начал зачитывать разные места из святых отцов, явно испорченные, подложные, переделанные и всячески искажённые, по какой-то тетради, которую издал Иоанн Векк, тот самый латиномыслящий богослов при латиномыслящем Императоре Михаиле Палеологе, которого в благодарность за поддержку унии Император возвёл на патриарший престол. После кончины Императора Михаила великий Константинопольский Собор низложил Иоанна Векка и он умер в изгнании, среди бедствий и лишений. Исидор зачитал цитаты по этой тетради Векка и, похваляясь, заявил, что можно привести множество подобных же мест из святых отцов. Император, ликуя душой, заявил грекам, что на основании этих цитат можно составить исповедание веры и отправить его латинянам. Так и было сделано, но отправленное исповедание латиняне не одобрили. Они ответили специальной запиской, в которой потребовали от греков объяснения по двенадцати пунктам и написали, что греки должны либо датъ объяснения, либо принять присланное им исповедание.

Император и его окружение, когда ознакомились с этим ответом латинян, очень испугались и долго скрывали существование этого ответа, изыскивая возможность по-другому решить вопрос. А делегация греков бедствовала, по замыслу латинян: она уже четыре месяца не получала средства на пропитание, и просьбы её не только не были приняты, но даже не были рассмотрены, хотя жить уже было не на что. И только когда латиняне убедились, что греки могут умереть от голода, они выплатили им содержание за два месяца вместо задержанного за четыре. Епископ Коронский Христофор, получив свои деньги, с болью в душе сказал, что он двурушник, ибо он ест хлеб Папы, относясь к нему враждебно и непримиримо, и ему лучше дать верёвку, чтобы он повесился⁹⁶.

Император, желая положить раз и навсегда конец всем возникшим вопросам, созвал всех греков и заявил им, что латиняне требуют дать объяснения по отправленному им исповеданию, но он совершенно этого не одобряет, потому что в таком случае опять начнутся длительные и бесцельные прения. Поэтому он велел им подумать, можно ли прийти к соединению другим способом, то есть принять прибавление в Символе Веры «и от Сына» в смысле «через Сына». Это вызвало новые длительные обсуждения, опять много говорилось о значении предлогов «от» и «через». Главными выступающими снова были Виссарион Никейский и святой Марк Эфесский. Это заседание отличалось тем, что на нём по решению Императора присутствовали и высокопоставленные чиновники, которые выслушав прения, выразили свою позицию. Некоторые из них искренне любили своё отечество и думали о его пользе.

На этом заседании присутствовал член синклита Иагарис, который, послушав, как священный Марк в одиночку противостоит тому, что говорят другие, и в своих выступлениях всей силой ума их изобличает, был настолько изумлён, что спросил сидевших рядом, может ли сумасшедший человек так замечательно выступать и выдерживать ораторский бой в одиночку против многих. В таких выражениях он говорил потому, что враги священного Марка распространили слух, что тот сошёл с ума и сам не понимает, что он говорит и что он делает. Заседание это завершилось, не придя ни к какому итогу, кроме того, что его участники высказались по вопросу, заданному Императором, являются ли приведённые латинянами цитаты из древних отцов Западной Церкви подлинными. Но вполне можно представить, что большинство опрошенных не были в состоянии изъяснить цитаты даже из греческих отцов, хотя они более понятны, и при этом дерзали объявлять подлинными цитаты на другом языке, которого они не знали, цитаты искажённые и переделанные, нуждавшиеся в переводе для правильного понимания.

Через три дня Император созвал в своих покоях новое заседание, на котором было установлено, что выступать могут только архиереи и архимандриты, как это было принято на Вселенских Соборах. Эта мера была принята для того, чтобы отстранить от обсуждения всех церковных начальников, как например великого экклесиарха Сиропула и многих других, которые полностью поддерживали позицию святого Марка, истинного защитника Православия. На этом заседании опять стороны вышли на ринг, споря об исхождении Святого Духа «и от Сына». Латиномыслящие изо всех сил пытались обосновать этот догмат и опровергнуть сказанное святым Марком. Когда митрополит Ираклийский захотел зачитать очень важные цитаты из отцов, которые помогли бы ходу обсуждения, он дерзко и с руганью был перебит протосинкеллом Григорием. Огорчённый митрополит, поняв бессмысленность дальнейшей борьбы и ошеломлённый таким поведением протосинкелла, но также испуганный тем, что сторонники Григория были очень агрессивны, вынужден был закрыть книгу и умолкнуть.

Латиномыслящие беспрепятственно порицали и бранили своих противников, становились всё более дерзкими и считали, что скоро вынудят противников сдаться. Поэтому они уже начали открыто восхвалять латинские догматы и дерзнули на одном из заседаний в присутствии Патриарха заявить, что всё различие в догматах ничтожное и даже не заслуживает обсуждения, и поэтому если восточные христиане желают объединиться с западными христианами, то это можно осуществить очень легко в самом ближайшем времени. Но они быстро поняли свою ошибку, потому что поднялся со своего места священный Марк, пламенный ревнитель благочестия, и сказал им в ответ, что различие велико и значительно. Латиномыслящие кричали ему, что «и от Сына» – это не ересь и «что ты не можешь называть их еретиками, ибо этого никто до тебя не делал из почтенных и святых мужей». Защитник Православия ответил, что «латинство – ересь и что так его называли и предшествующие учители Православия, которые не называли западных христиан еретиками только потому, что ожидали их возвращения к Православию и стремились к дружбе с ними», и прибавил, что он готов обосновать своё утверждение. Но не успел он это сказать, как вскочили со своих мест и подошли к нему разгневанные епископы Митиленский и Лакедемонский, и сказали ему: «Кто ты, что дерзаешь хулить латинян, как еретиков. До каких пор мы будем тебя терпеть с твоими выступлениями?», и с градом ругани ополчились на него. Патриарх смотрел на всё это и молчал, а когда они стали угрожать, что донесут на священного Марка Папе, как на называющего его еретиком, чтобы тот привлёк его к ответственности за оскорбления, то сразу же убежали из зала, как будто их гнали бесы. Совершенно верно заключает мудрый Схоларий, когда пишет об этом заседании с болью в душе: «Вместо того, чтобы опираться на нас, которые были его союзниками, вместо этого Патриарх опирался на врагов». И в результате к концу уже почти все заявили о себе, как о непримиримых врагах православного предания, но тем более ярко блистал твёрдый и непреклонный характер священного Марка. Его облик освещал всех, ибо он по притче Спасителя создал свой дом на камне, и этот дом выдержал все бури и не только не испытал повреждений, но стал ещё блистательнее, чтобы принимать отовсюду к нему приходящих.

Латиномыслящие поняли, что они ничего не добьются оскорблениями и угрозами, и решили сменить тактику. На состоявшемся через два дня заседании они начали просить святого Марка смиренно уступить, действуя в сложной ситуации по принципу икономии. Священный Марк ответил, что в вопросах веры компромиссы недопустимы. Но так как прочие участники Собора, вместо того, чтобы помолчать, начали горячо и настоятельно просить его сделать небольшую уступку, так как догматическое различие совершенно незначительно и, следовательно, компромисс невелик, а осуществлено будет соединение Церквей, то священный Марк вынужден был ответить то же, что некогда сказал святой Феодор епарху, который побуждал его хотя бы единожды причаститься вместе с ним, обещая потом отпустить его на свободу. Святой Феодор ответил епарху, что «ты говоришь нечто подобное тому, как если бы кто сказал: давай я тебе только один раз отрублю голову, а потом иди, куда хочешь». Святой Марк опять прибавил, что в делах веры компромисс недоиустим.

Противники святого Марка разгневались на эти слова. Они продолжали горячо умолять его мирным образом поставить точку в вопросе о соединении Церквей. Виссарион Никейский быстро вскочил и без всякого смущения стал шельмовать и оскорблять священного Марка. Он видел, что только святой Марк никогда не пойдёт на единение с Папой, и вышел уже из всех рамок, вспомнив, как Эвривиад сказал Фемистоклу на Саламине: «Что я трачу время на споры с одержимым человеком? Он явно безумный». Но святой Марк, видя, что опасность православному народу грозит бо́льшая, чем во времена Фемистокла, сказал ему: «ты мальчишка и действуешь, как мальчишка»⁹⁷. Это самое больше, что мог сказать незлобивый муж, истинный ученик Христов. А Патриарх, видя и слыша все бесстыдные бесчинства Виссариона Никейского, был «безгласнее рыб», как выразился Сиропул.

Обсуждения продолжились и на следующий день, когда по приказу Императора все собрались у Патриарха. На этом заседании присутствовал и Патриарх. На священного Марка сообща нападали, не стесняясь в грубых и беззастенчивых выражениях, Виссарион Никейский, Исидор Московский и всея Руси, протосинкелл Григорий и наставник Амируджи. Когда священный Марк попытался зачитать одно место из Нила Кавасилы, Исидор Московский и всея Руси не дал ему говорить, заявив, что цель заседания – «соединение Церквей и мир, а не обсуждение того, что было во времена раскола и расхождения. Кавасила был противником соединения Церквей, поэтому мы не будем читать его сочинения». После поднялся митрополит Лакедемонский и сказал, что даже не в этом дело, а в том, что Кавасила не относится к святым отцам, он был простым архиереем, ничем не отличающимся от присутствующих архиереев. На это священный Марк возразил, что вполне можно зачитать мнение Кавасилы, если уж зачитывалось мнение Векка.

Святой Марк, негодуя на резкость и не знающую меры дерзость его противников и понимая, что почти все решили предать веру святых отцов и принять догматы латинян, и поэтому от дискуссий никакого толка не будет, замолчал. Хотя на многочисленных последующих заседаниях шли самые бурные обсуждения, священный Марк ни разу не брал слово, но слушал всё то, что говорилось, внутри себя оплакивая жалкое состояние греческой Церкви. Уход священного Марка с поля битвы использовал кружок Виссариона Никейского, и на одном из заседаний, по распоряжению Патриарха, были зачитаны искажённые Векком цитаты из святых отцов, в которых доказывалось, что Дух Святой исходит и от Сына. Патриарх после этого чтения заявил, что признаёт подлинными эти цитаты из Святых Отцов и принимает догмат об исхождении Святого Духа и от Сына. С ним согласились ещё десять архиереев. Но большинство присутствующих отказались принимать латинский догмат, среди них Антоний Ираклийский, Досифей Монемвасийский и Софроний Анхиальский. Они отвергли единение на условиях принятия латинского догмата и заявили, что ни под каким предлогом они не могут согласиться с тем, что Сын – причина Духа, или что Святой Дух исходит от Отца и от Сына, как от единого начала. Император опять потребовал прекратить дискуссии, так как времени на них уже нет. На двадцать пятом заседании Император потребовал от участников выразить позицию, которая не вредит ни телу, ни душе, то есть согласна с благочестием. Все ответили на это анафемой тем, которые не желают соединения Церквей.

А потом греки, кто вследствие подкупа, кто из-за угроз, кто из-за лести предали отеческое достояние и рухнули в пропасть неправославия латинян. Так, Патриарх призвал к себе митрополита Тырновского Игнатия, митрополита Молдовлахии Дамиана и митрополита Амасийского и добился своего, напоминая им об оказанных им благодеяниях и попрекая их неблагодарностью, и так убедил их принять его позицию. Этот успех ободрил Патриарха, он позвал и священного Марка и начал его убеждать не сопротивляться больше божественному делу соединения Церквей и не ставить препятствий той пользе, которая произойдёт от соединения. Но Патриарх не мог ничего добиться, ибо перед ним был не тростник, ветром колеблемый, но душа, твёрдая, как алмаз.

Мы уже говорили, что нелатиномыслящие греки давно пребывали в такой нужде, что вынуждены были продавать свою одежду и личные вещи, чтобы купить себе пропитание. Ведь латиняне не выдавали им назначенные ежемесячные средства, чтобы греки от великой нужды вынуждены были принять унию и подписать соборное определение, что и произошло после. Этому лишению греков ежемесячного содержания посодействовал и великий протосинкелл Григорий, в чём он сам признался без всякого стыда перед митрополитом Никомидийским Макарием и перед великим сакеларием⁹⁸. Латиномыслящий митрополит Митиленский Дорофей, видя великие трудности греков, сказал латинянам: «Если Папа согласится, то выдайте мне флорины и я раздам их, как благодеяние Папы, тем лицам, в которых уверен, и так они с большей лёгкостью подпишут определение и примут соединение Церквей». Папа, узнав об этом прошении, распорядился выдать ему, как передают, 200 флоринов, которые он раздал архиереям и церковным должностным лицам. А православных великого хартофилака Михаила Вальсамона, великого экклесиарха Сильвестра Сиропула и протодика Георгия Кападоку Император убеждал через игумена монастыря Человеколюбивого Спаса подписать соборное определение.

На следующий день по приказу Императора снова собрались все греки, и все священники и церковные должностные лица одобрили унию с латинянами, а затем просили, чтобы Император высказал своё мнение.

Заслуживает упоминания тот факт, о котором рассказывает любящий истину историк Сиропул. Когда Император приготовился произносить речь об этом богопротивном соединении, одна из сторожевых собак, которая имела обыкновение сопровождать Императора и ложиться на золотую подушку, которую помещали перед престолом Императора, как подножие престола, улеглась и в этот раз на этой подушке, как всегда тихо. Но когда Император стал говорить, собака завыла. Многие попытались её успокоить, особенно императорские гвардейцы, которые стояли рядом, но всё было напрасно. На собаку кричали, её ударяли посохами, но она не замолкала, но выла не переставая, жалобно. Как пишет Сиропул, «она измыслила собакомудрую (киническую) трагедию и горестно подпевала императорским вещаниям, так что казалось, что она держится точь-в-точь голоса выступающего и собачьей музыкой задаёт ему ритм, как музыканты расцвечивают тонкими голосами детей доброгласие профессоров и тем самым делают его более мелодичным. Так и эта собака то глухо, то звонко лаяла и пела собачью трагедию и окрашивала мелодией слова. А лучше сказать, она рыдала, сетовала и не прежде прекратила, чем прекратил говорить тот, кто высказывал свою мысль. Некоторые приметили это, как дурное знамение (apotropaioп oіопоп, букв.: зловещая птица – метафора из античной литературы.– Прим. переводчика). Они истолковывали это событие как то, что произошло по божественной воле: чтобы бессловесный скот обличил словесных человеков, как это было некогда в случае Валаамовой ослицы». После своей речи Император велел слугам сообщать ему все высказывания против унии, какие они услышат, дабы он подвергнул таких людей суровым карам.

Император, порадовавшись принятым решениям, поспешил сообщить об этом Папе, добавив, что если греки принимают догмат, то осталось только подписать соборное определение, как происходило на всех Вселенских Соборах. Подписать должны обе стороны, а после нужно отпраздновать радостное событие общим богослужением в одном из храмов Флоренции. Папа с благодарностью выслушал всё это и сказал, что одного решения недостаточно: восточные христиане должны принять и другие требования Западной Церкви, и тогда уже можно подписывать определения. А именно, греки должны согласиться с употреблением опресноков вместо квасного хлеба на Божественной литургии, признать существование очистительного огня и допустить отсутствие на Литургии «эпиклезы» (призывания), то есть молитвы священника на Литургии, посредством которой, как верует Восточная Церковь, и совершается преложение Святых Даров, тогда как Западная Церковь думает, что пресуществление совершается при произнесении слов Господа «Примите, ядите».

Эти требования Папы привели греков в большое смятение, так как они не соглашались менять Божественную литургию Иоанна Златоуста и Василия Великого, в которой есть призывание Святого Духа. Особенно были рассержены Патриарх и Император, ибо им опять пришлось обращаться к священному Марку и просить его написать по этому вопросу ответ латинянам. Священный Марк охотно исполнил эту просьбу и написал речь, в которой доказал, что святые учители Церкви нам передали освящение Божественных Даров такое, какое совершают священники Восточной Церкви.

Мы приводим Слово святого Марка Эфесского «О том, что не только произнесением глаголов Владыки освящаются Дары, но и молитвой священника», переписав его из рукописного «Томоса Примирения», хранящегося на Святой Горе Афон в библиотеке священного скита святой Анны:

«Латинский священник, священнодействуя, повествовательным образом поминает глаголы Владыки, как Он повелел: «Примите, ядите... и пийте от нея вси. И сие творите в Мое воспоминание». Он не священнодействует, но напротив, мыслит, что повествовательное произнесение этих глаголов достаточно для освящения (Святых Даров) и священнодействия. Затем он берёт пресный хлеб, не специально отложенный, но какой будет под руками, и, подняв его, отламывает часть и кладёт в чашу, а прочее принимает в уста свои. И чашу он выпивает полностью, затем лобызает её и передаёт сослужащим ему диаконам. Так что он никому ничего не передаёт, хотя гласно провозглашает «Примите, ядите, все» и «Пийте от нея все». Очевидно противоречие действий и истолкований и словам Владыки, и их (латинян) утверждениям! Как же они дерзают обвинять нас, и любопытствовать о нашем, и давать этому дополнительные истолкования, когда мы как раз следуем святым?

Иоанн Златоуст говорит, что слово Владыки, «единожды сказанное, соделывает совершившуюся Жертву». Единожды сказанное, то есть не теперь священником произносимое, но единожды сказанное Спасителем – оно вечно имеет совершительную силу над Предложением. И эти слова Спасителя совершают его не Своей энергией, ибо соделывает всё нисхождение Святого Духа через молитву священника. И это очевидно из того, что Златоязыкий, как мы уже прежде изложили, сказав слова Владыки, далее говорит на своей Литургии: «Низпошли Духа Своего Святаго и сотвори убо хлеб сей честное Тело Христа Твоего, а еже в чаше сей честную Кровь Христа Твоего. Преложив Духом Твоим Святым».

Если это не убеждает спорщиков, то их по справедливости следует пожалеть за их двойное неведение и тяжёлую горячку. А мы следуем священным апостолам и учителям, переданным ими изложениям, и воспеваем, приходя на священнодействие, священные благодеяния, происходящие через молитву и благословение и нисшествие Божественного Духа»⁹⁹.

Латиняне оказывали такое сильное и постоянное давление на Императора, что он наконец воскликнул в негодовании: «Я вижу перед собой людей непослушных и любителей споров, которые всегда навязывают свою волю и бьются за то, чтобы отвергнуть всё, что как раз собрался сказать другой. Если бы кто-то из нас сказал, что Христос – истинный Бог наш, они бы стали спорить и всяческими способами постарались бы это опровергнуть, настаивая на том, что Христос – не истинный Бог наш». Так напрямую свидетельствовал отчаявшийся Император, обличая своих любимых латинян, невольно в точности подтвердив слово святого Василия: «Они не ведают истину и даже не хотят ничего о ней узнать».

Патриарх Иосиф, которому было уже за семьдесят, во всём подчинившись Императору и Виссариону Никейскому, когда уже собрался подписаться под латинским исповеданием, то, как повествует Сиропул, во время обеда перед этим переходом в латинство кал изошёл из уст его и он внезапно скончался 10 июня 1439 года¹⁰⁰. Он изверг свою душу, как новый Арий: его вывернуло и он расселся, до окончания работы Собора. Погребён он в храме Санта Мария Новелла, надгробие находится у святого алтаря, а над ним на стене – его изображение в архиерейском облачении¹⁰¹.

После кончины Патриарха Иосифа Император один посвятил себя составлению соборного определения и осуществлению унии. Его советниками и сотрудниками были Исидор Московский и всея Руси, Виссарион Никейский и великий протосинкелл Григорий. Они его искусно подталкивали к принятию того, что он не желал принять. К Императору явились и кардиналы и потребовали «исправления», а лучше сказать, искажения истинных догматов Православной Восточной Церкви. Теперь обсуждались следующие вопросы: об опресноках, об очистительном огне и о власти Папы. Император сначала не принимал эти догматы. «И начали мы исследовать эти вопросы латинян, сказал один из упомянутых вероотступников, и нашли всё правильным и справедливым, и долго принуждали Императора, сказав, что мы всё это признаём и давайте завершим дело, но он не желал»¹⁰². Эти вопросы латинян, которые нашли отражение в определении Собора, даже не обсуждались и не исследовались греками, а только «вероотступниками» Виссарионом Никейским, Исидором Московским и всея Руси и Дорофеем Митиленским¹⁰³.

Император после кончины Патриарха часто вступал в спор с латинянами и латиномыслящими, ибо вся ответственность за развитие событий теперь ложилась на него. Несчастный Император в конце концов увидел, что невозможно ни продолжать жить в Италии, потому что Папа опять начал задерживать выплату содержания, ни уехать из Италии, ибо греки находились в жёсткой блокаде. Тогда он отправил Исидора Московского и всея Руси, этот инструмент богомерзкой унии, спросить у Папы, какую же помощь блаженнейший отец окажет христианам. На этот вопрос Императора Папа ответил через трёх кардиналов следующее: (1) он даст средства и выделит корабли для возвращения, (2) он пришлёт триста солдат, которые будут стоять на страже Константинополя, находясь на полном содержании Папы, (3) определит два сторожевых корабля, которые будут стоять на подходе к Константинополю, (4) сделает Константинополь местом остановки на пути (крестового похода) в Иерусалим к живоносному Гробу, (5) пришлёт двадцать оснащённых вооружением кораблей для постоянного патрулирования на шесть месяцев, или же десять кораблей – на год, (6) если будет необходимость, созовёт все христианские народы на помощь¹⁰⁴.

Тогда было принято решение о написании и подписании соборного определения. Священный Марк, как повествует Сиропул, сидел молча, испытывая тяжелейшую боль при виде подготовки определения. Прошло четыре дня после кончины Патриарха, брат Императора Димитрий уехал из Флоренции, чтобы не подписывать определение, и прибыл в Венецию вместе с двумя мудрейшими наставниками, Георгием (в монашестве – Геннадием) Схоларием и Георгием Гемистом.

Соборное определение составил некий латинский монах Амвросий. В четверг все сошлись, чтобы подписать это определение. Со стороны греков его действительно подписали восемнадцать архиереев и одиннадцать клириков, в глубине сердца стеная и рыдая, как об этом говорит подписавший вместе с ними соборное определение Сиропул. Отказался подписывать определение экзарх (представитель) Патриархов Антиохийского и Иерусалимского, митрополит Эфесский священный Марк, а также Исаия Ставрупольский, который за день до этого тайно уехал из Флоренции и прибыл в Венецию, чтобы не подписывать определение. Епископ Иверийский зачитал перед архиереями послание Патриарха Антиохийского, заповедавшего ему ни в коем случае не соглашаться с прибавлением или отъятием даже единой йоты или черты. А затем он обнажился и, притворяясь дурачком, стал вести себя, как юродивый, и, введя этим своим обличием в заблуждение стражей, удалился. На Соборе присутствовал один из князей Иверии (Грузии), и когда Папа стал ему льстить и рассказывать, что папский престол величиственней любой власти, он ответил ему богомудро, что «именно так иверийцы смотрели на его престол до нововведённых догматов, и если Папа стремится к доверию со стороны иверийцев, то пусть уберёт прибавление в Символе Веры и все нововведения, и тогда по достоинству мы совершим поклон перед Папой»¹⁰⁵. Папа не знал, что ответить. Соборное определение не подписал и брат священного Марка Иоанн Евгеник, бывший диаконом и архиофилаком (архивариусом) Великой Церкви. Он даже написал «Слово против хульной книжицы», то есть соборного определения. Также среди подписей под определением по неизвестным нам причинам отсутствует подпись склонявшегося к унии митрополита Лакедемонского.

Митрополиты Антоний Ираклийский, Софроний Анхиальский, Досифей Монемвасийский и Дорофей Трапезундский, которые поначалу отличались такой ревностью о Православии на обсуждениях, так или иначе вынудили себя подписать, к несчастью, определение. Император, который запретил церковным должностным лицам, одним из которых был историк Сиропул, принимать участие в обсуждениях и, следовательно, вынудил их молчать и радоваться тому, что они с чистой совестью возвратятся в отечество, теперь повелел всем им подписать определения. Они очень этому изумились и были в смятении от такого необычного приказания, и горячо умоляли его снять с них эту обязанность. Император ответил только, что «это нужно, и вы завтра подпишите». Когда они согласились, то, как говорит Сиропул, «я увидел, что будет обязательно применено насилие, и что я остался один не подписавший, и что от моего упорства никакой пользы и помощи Церкви не будет, а мне будет несомненный вред от человеков, и тогда я последовал за многими, был вынужден это сделать, чтобы выполнить приказ и волю Императора и чтобы не думали, что я не люблю отчизну и не желаю ей помощи и процветания и общей пользы для всех христиан и всего перечисленного, что поможет защитить Константинополь. Но я протестую и снова заявляю, что ни в мысли своей, ни в намерении я не одобрял произошедшее и не видел в нём здравого Православия нашей Церкви. Ведает Бог расположение моей души, что я не признаю определение и что не добровольно я его подписал и мы все его подписали, оробевшие, против своей воли, увы мне, ведаешь ты, Христе Царю!» На торжественном подписании определения все были испуганными и ошеломлёнными, и вместе со всеми сидел и святой Марк, экзарх Собора, «испытывая боль и не произнося ни слова», как повествует очевидец Сиропул. Предложенное определение все, начиная с Императора, подписывали дрожащей рукой, ибо для всех было ясно, что они торжественно отрекаются от Православия. А на священного Марка с великим стыдом они едва смели робко обратить взор, а он поднялся и вышел с торжественного собрания, сказав эту знаменитую фразу: «Не подписываю, что бы мне потом ни было». И с того часа он стал и очно, и в посланиях сообщать грекам, бывшим повсюду, противоположное тому, что говорил Виссарион. А именно, что мы никогда не преклоним шею перед папством, ибо последствием этого сразу же будет отвержение святоотеческого благочестия, а затем – совершенное исчезновение греков.

Мы переписали из рукописи Окружное послание священного Марка «православной Полноте» и приводим      его:

«Когда мы приехали сюда, то мы сразу поняли, что нас ждёт нечто другое, чем то, на что мы надеялись.      Мы ждали, повинуясь приказу, и пережидали то долгое время, пока Собор созывался и организовывался. Наконец, подготовка закончилась, и после этого через несколько дней греки и латиняне сошлись вместе. Сначала мы вели разговор о прибавлении в Символе Веры, поделив вопрос на две части: первое, что нельзя вносить прибавления (в Символ Веры), а второе, что прибавление это не благочестиво. И когда меня вызвали, чтобы я открыл дискуссию по этому вопросу, я во вступлении к своей речи попытался показать латинянам причину раскола и разделения, обвиняя их в нелюбезном и презрительном отношении. А они оправдывались и обвиняли нас, а самих себя оправдывали, как это у них принято. Затем на последующих заседаниях я взял в руки Деяния священных Соборов и зачитал определения Соборов, в которых божественные отцы запрещают изменять Символ Веры, даже слово или слог в нём, и призывают страшные проклятия на тех, которые когда-либо дерзнут это сделать. Латинские епископы, и особенно кардинал Иулиан Савинский, возражали мне софистически, что, мол, это не прибавление, звучащее «и от Сына» в священном Символе Веры, но раскрытие и прояснение (слов Символа). Но я противопоставил этому логичность моих речей, неоспоримые силлогизмы, и показал, что нельзя по-другому понимать определения, чем как я их изъясняю и понимаю. Когда мы увидели, что латиняне откровенно показали положение дел в дискуссиях с нами, а именно, что их цель – не истина и что они не пытаются её найти, то они как раз сочли необходимым прекратить собрания, сказав, что позднее они дадут ответ на всё нами сказанное. Мы уже кончили говорить и попросили их, ещё не высказавших всё, вернуться к прежнему доброму согласию с нами и с нашими отцами, когда мы всегда говорили одно и то же и не было раскола. Но наши семена падали на камни. Они, опечаленные нашими обличениями, но никак не соглашаясь исправиться, попросили нас перейти к исследованию догмата, потому что уже достаточно сказано слов о прибавлении в Символе Веры. Они думали этими обсуждениями затенить ту дерзость, которую они осуществили в Символе Веры, когда будет показано, что здравая мысль – в Православии. Но наши не соглашались с этим и не считали возможным исследовать вероучительные вопросы, пока не будет убрано прибавление. Все мы придерживались такой позиции и разошлись, поступив правильно. Но мы одобрили тех, которые сказали, что не подобает уходить, ничего не сказав о догмате, и потому согласились с перемещением от прибавления к вероучению, и из Феррары во Флоренцию. Во Флоренции мы начали с обсуждений догмата. Латиняне принесли изречения, некоторые из каких-то отверженных и неведомых книг, а некоторые из книг подложных и испорченых, и на этих изречениях пытались обосновать своё вероучение. Всем им я дал ответ, и изобличил нелепость их мнения, и показал, что эти книги явно подложные и не заслуживают никакого доверия, поэтому мы только понапрасну теряем время. Но латиняне настаивали на своём, и я произнёс продолжительную речь, в которой привёл неопровержимые свидетельства истины нашего догмата: что Дух Святой исходит только от Отца, а не от Сына.

Я начал с Евангельских слов и, продолжив словами апостолов и их преемников, дошёл до Третьего Вселенского Собора. Я, как мог, разъяснял каждое из изречений, и размышлял над каждым из них, и приходил к выводу, что новый латинский догмат совершенно недопустим, и на этом закончил обращённую к ним речь, убедившись, что нет смысла больше собеседовать с ними, а лучше помолчать. Но они призывали наших участников так или иначе ответить на сказанное ими. Они это сделали, когда я уже не присутствовал, и целых два заседания на это потратили, ничего не сказав и ни в чём не оправдавшись. А на втором заседании они извратили то, что сказал я, а лучше сказать, перевернули, и придали противоположный смысл тому, что сказали наши учителя. Так как я молчал, то никто из наших участников не посмел идти против латинян – и потому, что начальствующие считали, что так и должно быть, и потому, что никому не хотелось идти на битву, так как все боялись попасть в эпицентр спора и смуты. А они сочли наше молчание «гермесовым» (т. е. красноречивым знаком в свою пользу, от имени эллинского бога Гермеса, олицетворявшего ум и хитрость.– Прим. переводчика), и словно трусов вызывали наших участников на сражение. Но мы не послушались, и они стали греметь о себе, как о победителях, несущих с собой истину.

Затем стали произноситься речи об «икономии» и «соглашении», и кто-то из наших принялся говорить о том, что правильно будет добиться мира и доказать, что святые согласны друг с другом, чтобы западные христиане не думали, что они противоречат восточным христианам. Один человек¹⁰⁶ начал уже философствовать о предлоге «через», пытаясь найти у наших учителей, что он может значить то же, что и «от», и таким образом Сын чтобы был причиной Духа. Так весьма вскоре вовсю разразилось латинство. Начались переговоры о способе соединения. Стали с любопытством измышлять изречения, на основании которых можно соединиться: чтобы они занимали срединное положение и могли бы быть приняты обеими сторонами, как котурн (сапог, идущий и на правую, и на левую ногу). Им (латиномыслящим) казалось, что такое очень поспособствует их замыслу, и наши легко поддадутся, а латиняне, как они надеялись, примут эти формулы, не исследуя их.

Они (латиномыслящие) составили какую-то записку, которая содержала некоторые таковые речения, и явно излагала их веру, и отправили латинянам, чтобы на основании этих речений добиться соединения Церквей. Но те сочли недопустимым принимать эту записку без исследования и вызвали их отвечать, заявив, что либо они должны объяснить спорные места в своей записке, либо же принять их веру. Требовалось полное согласие в догматике латинян и греков и исповедание того, что Дух Святой исходит и от Сына. В этих спорах шли месяцы, а наши тяготились откладыванием окончательного решения и сердились от голода. Этот голод тоже спланировали латиняне, никому не выдавая никаких условленных выплат, чтобы люди под принуждением поскорее сдались. Но зачем много говорить? Не переставали все кирпичи переставлять предатели собственного спасения и благочестия, пока они не собрались на Соборе и не выставили напоказ своё латинство, в присутствии Императора и Патриарха! Они огласили изречения, которые, как им казалось, согласны с учением латинян, взяв их из писаний церковных учителей и великого Кирилла (Александрийского), сперва со мной поспорив и сами себя опровергая последовательно своими же софизмами. Я задал вопрос Собору: «Какое вы мнение имеете об этих изречениях, действительно ли в них сказано, что Сын – причина Духа?» Они сказали, что не сомневаются в том, что это подлинные изречения церковных учителей, из послания божественного Максима. Но при этом большинство (цитат) напрямую запрещают говорить, что Сын – причина Духа. Но дерзкие мужи и те, которые за ними последовали, вводили нечестие красивыми обещаниями. «Обнажив главу» (т.е. ничего не смущаясь), они заявляли, что Сын – причина Духа, хотя даже среди изречений латинян нельзя найти, чтобы это было высказано явно. Патриарх встал на их сторону, сам развратившись, потому что жаждал поскорее уйти оттуда, так как здоровье его пошатнулось и он был близок к смерти. А я держал при себе моё заявление и записанное исповедание веры – ибо каждый, как говорилось выше, подавал письменно своё мнение. Когда я увидел, что эти люди воодушевлённо устремились к соединению и что те, которые прежде были моими союзниками, стоят на их стороне, не памятуя о том, что сами писали, я не стал зачитывать написанное, чтобы не спровоцировать их гнев и не подвергнуть себя уже несомненной опасности. Я устно объявил своё мнение, а именно, что нельзя согласовать изречения западных и восточных отцов, если не истолковать послание почтеннейшего Максима. А о прибавлении в Символе Веры я сказал, что не прощаю этого латинянам, ибо это прибавление было произведено ошибочно и не к добру, а почему – уже было объяснено. С тех пор они продолжали делать своё дело и думали только о составлении соборного определения и о других обстоятельствах соединения Церквей. А я, отойдя от них с тех пор, размышляю наедине с собой о том, чтобы мне оставаться единым со святыми моими отцами и учителями. И всем открыто с тех же пор объявляю моё мнение в письменной форме, что произошедшее соединение Церквей я не принимаю и не хочу, чтобы меня называли греколатинянином или латиномыслящим»¹⁰⁷.

Это написал, обращаясь к православным христианам Востока, священный Марк, верный служитель вселенского учения во Христе. Но вернёмся к нашему повествованию.

После того, как дрожащей рукой все восточные участники Собора подписали нечестивое определение лжесоединения Церквей, Император отправил это определение с процессией из многих архиереев и церковных должностных лиц к Папе Евгению, чтобы он подписал его. Когда Папа Евгений взял это определение в руки,– об этом говорит Сиропул, который присутствовал в составе делегации,– и посмотрел на подписи греков, то понимая, какое значение имеет подпись священного Марка, спросил, подписал ли Марк определение. Когда он услышал, что Марк не подписал определение, сказал: «Значит мы ничего не сделали».

После того, как злостно было осуществлено злое соединение, 6 июня, в храме Санта Мария Либерата, состоялось совместное священнодействие всех участников Собора, латинян и греков, и было зачитано так называемое «определение», по-латыни кардиналом Иулианом, а по-гречески Виссарионом Никейским. Приводим его полностью:

1. Определение святого и вселенского во Флоренции восьмого Собора.

2. Евгений Епископ, раб рабов Божиих.

3. В вечную память дела.

4. Когда одобрил подписанное и желаннейший сын наш Иоанн Палеолог, славнейший царь Ромеев.

5. И местоблюстители, честные братья наши Патриархи,

6. И прочие, представляющие Восточную Церковь.

7. Да возрадуются небеса и веселится земля.

8. Ибо отъято средостение, разделяющее Западную и Восточную Церковь. Вернулись мир и единомыслие того краеугольного камня Христа, творящего каждое из двух единым, крепчайшей узой любви и мира, с каждой стороны стелу скрепляя и сжимая и удерживая любовью к вековечному единству. И после долгой той мглы малодушия, и после чёрного и неблагодарного мрака временного расставания, воссиял успокаивающий всё луч желаннейшего единства.

9. Да возрадуется и Матерь Церковь, видящая своих чад, до сих пор друг на друга восстававших, в единстве и мире уже сошедшихся, и прежде о разделении их горчайше плачущая, за отселе их дивное единомыслие с несказанной радостью да воздаст благодарность всемогущему Богу, и да все сорадуются повсюду по вселенной верные и называемые от имени Христа, чтобы быть в одном восторге с матерью Церковью.

10. Се западные и восточные отцы.

11. После того долгого времени разногласия и разлуки.

12. Через все пройдя опасности на земле и на море, и все труды превзойдя.

13. На священный сей вселенский Собор.

14. Стремясь к священному единению, дабы вновь иметь древнюю любовь.

15. Радостно сошлись и охотно.

16. И цели достигли.

17. После великого и трудного исследования, в конце по человеколюбию всесвятого Духа достигли благоприемлейшего сего и святейшего единства.

18. Кто возможет по достоинству возблагодарить Божии благодеяния? Кто не изумится пред богатством божественных милостей? Найдётся ли такой человек, чьё сердце, будь оно даже стальное, не расплавит величие истинного божественного благоутробия?

19. Сошлись латиняне и греки на сем святом и священном Вселенском Соборе.

20. Друг ко другу показали они великое усердие, чтобы среди прочего был просмотрен и этот пункт о божественном исхождении святого Духа посредством как можно более полного исследования и постоянного обсуждения.

21. Греки настаивали на том, что когда они говорят, что Дух Святой исходит от Отца, не высказывают ту мысль, что они исключают Сына, но так как им казалось, как они говорят, что латиняне уверяли, что Дух Святой исходит от Отца и Сына, как от двух начал и двух дыханий, поэтому они остерегались говорить, что Дух Святой исходит от Отца и Сына.

22. А латиняне уверяли, что не в том смысле они говорят, что Дух Святой от Отца и Сына исходит, что они исключают, что Отец Его есть источник и начало всего целиком Божества, то есть Сына и Святого Духа.

23. Или что то, что от Сына исходит Дух Святой, Сын не имеет от Отца, или что предполагают, что два начала или два дыхания.

24. Но чтобы показать, что только одно начало и единственное исхождение Святого Духа, как они всегда и настаивали.

25. Во имя Святой Троицы.

26. После одобрения священного Вселенского Собора во Флоренции, определяем.

27. Чтобы сия истина веры была верой, принимаемой всеми христианами.

28. И таким образом, сказано, да исповедуют все, что Дух Святой от Отца и Сына вековечно есть, и собственную сущность и свою способность существования имеет от Отца и вместе от Сына, и от Обоих вековечно, как от одного начала и в единичном изведении исходит.

29. Разъяснили, что то, что святые учители и отцы говорят, что от Отца через Сына исходит Дух Святой, к той ведёт мысли, что тем самым они делают ясным, что и Сын есть согласно грекам причина, а согласно латинянам начало существования Святого Духа, как и Отец.

30. И так как всё, что у Отца, сам Отец единородному Своему Сыну при рождении даровал, кроме того, чтобы быть Отцом. Так что само то, что Дух Святой от Отца исходит, сам Сын от Отца вековечно имеет, от Которого вековечно Дух исходит.

31. Также определяем, что слов тех «от Сына» (принято) ради того, чтобы истина была прояснена. И что тогда была необходимость законно и благообоснованно в Символе сделать прибавление.

32. Ещё (определяем) что тело Христово истинно свершается и в опресноке, и в квасном пшеничном хлебе, и священники должны совершать само тело Христово и в том, и в другом, то есть каждый по обычаю своей Церкви.

33. Также если истинно покаявшиеся умирают в любви Божией прежде того, чтобы достойными плодами покаяния удовлетворить свои прегрешения и свои небрежения, их души очистительными карами очищаются после смерти. А чтобы отвести души от таковых кар, полезны душам живущих верных заботы, то есть священные жертвы, молитвы, милостыни и прочие дела благочестия, которые верными за других верных обыкновенно совершаются согласно распорядкам церковным.

А души тех, которые после крещения никакой вообще скверне греха не подпали, а также души после того, как они совлеклись скверны греха, или в их телах, или после того, как отрешились от тел, как сказано выше, очистившись, они на небо тотчас принимаются и чисто видят Самого единого триипостасного Бога, как Он есть, но один совершеннее, чем другой, по достоинству прожитой жизни. А души, виновные в смертном грехе, или которые в одном только праотеческом грехе прожили, тотчас нисходят в ад, но караются неравными карами.

34. Также определяем, что святая апостольская кафедра и Римский Архиерей есть преемник блаженного Петра, главы апостолов.

35. И есть истинный местоблюститель Христов и всей Церкви глава и всех христиан отец и учитель.

36. И ему во блаженном Петре передана Господом Иисусом Христом полная власть пастырствовать и направлять и окормлять вселенскую Церковь в том смысле, в каком это понимается в деяниях Вселенских Соборов и священных канонах.

37. Возобновляем в канонах переданный порядок остальных величайших патриархов, что патриарх Константинополя – второй после святейшего папы Римского. Третий – патриарх Александрийский, четвёртый – патриарх Антиохийский и пятый – патриарх Иерусалимский, так что сохраняются все их привилегии и права.¹⁰⁸

Папа, подписав это определение, потребовал от Императора передать ему в руки священного Марка для произведения суда над ним, так как он не подчиняется решению Собора и не подписал его определение¹⁰⁹. Император впервые отказался подчиниться Папе и явно по внушению Божию ответил, что Марк Эфесский – греческий архиерей и поэтому его дело должен разбирать греческий церковный суд. Но так как Папа настаивал на том, чтобы святой Марк был передан ему для суда, Император обратился к Марку и сказал: «Так как Папа тебя требует, иди к нему без страха и отвечай без смущения на его слова». Священный Марк прибыл в папский дворец, предстал перед ним, восседающим на высоком престоле и с великой помпезностью возвышаемым, окружённым кардиналами и самыми знаменитыми архиепископами Запада. Папа хотел, чтобы священный Марк стоял перед ним, как подсудимый. Но он понял этот умысел и, убеждённый в своей правоте, настоял на том, что поскольку он поражён страданием и болезнью, то не может стоять. Когда он сел, Папа стал побуждать его принять унию и подписать определение, угрожая, что в противном случае он лишит его сана и предаст его анафеме, как еретика, как это было в прежние века со всеми, кто противостоял решениям Вселенских Соборов. На последние слова Папы священный Марк ответил наилучшим образом: «Соборы осуждали тех, которые не подчиняются Церкви, но пребывая в каком-либо враждебном ей вероучении, отстаивают его и проповедуют его. Поэтому их и называют еретиками и сначала осуждают ересь, а потом – её сторонников. А я не возвещаю моё собственное мнение, и не ввожу ничего нового, и не пребываю в каком-либо чуждом и подложном догмате, но держусь беспримесного вероучения, которое Церковь от Самого Спасителя нашего Иисуса Христа приняла и держит. Это вероучение хранила и святая Римская Церковь до раскола, будучи во всём едина с нашей святой Восточной Церковью. Это благочестивое вероучение вы и прежде всегда восхваляли, и на этом Соборе много раз его восхвалили, и никто не может его ни в чём упрекать и ни за что осуждать. Если я придерживаюсь этого вероучения и не желаю от него отклоняться, то что же ты собираешься судить меня наравне с еретиками? Нужно тогда сначала осудить то вероучение, которое я исповедую. А если оно признано благочестивым и православным, то почему же я оказался достойным осуждения?» Святой Марк, ответив и на другие вопросы, был отпущен и вернулся оправданный в свои края. Нужно заметить, что тогдашние и последующие союзники священного Марка видели в этом чудо Божиего Промысла: как это Папа, задержав святого Марка, самого страшного врага папизма, истребившего «Соборное Определение», принятия которого Папа добился в бесчисленных трудах, тяготах и затратах, не покарал его и не предал страшным казням, чего все ожидали. Ибо как всем известно, блаженнейшие понтифики считали своим священным долгом пастырскую бдительность и поэтому очищали пшеницу Христову от еретических плевел или мечом, или водой, или огнём и ядом. А тех, которые занимались этим «боголюбезным делом» с особым рвением, латиняне считают блаженными и даже возводят в чин их святых. По прошествии двух дней Папа Евгений дважды настоятельно потребовал от Императора избрать во Флоренции нового Константинопольского Патриарха и предложил на эту должность одного латинского епископа, который носил номинальное звание «константинопольского патриарха». Но протосинкелл Григорий, опасаясь, что будет избран Исидор Московский и всея Руси, посоветовал Императору отпустить в Венецию митрополитов Ираклийского, Кизического, Трапезундского, Монемвасийского, Никомидийского, Драмского и ещё пятьдесят клириков, которые уже давно просили Императора об этом, и теперь как раз можно было это использовать, как благовидный предлог. Когда они уехали, Император оправдывался перед Папой, что поскольку самые первые и авторитетные архиереи, не вынося уже бедствий жизни во Флоренции, уехали в Венецию, невозможно назначить Патриарха, так как многих архиереев здесь нет.

Возвращение представителей Восточной Церкви в Констанинополь. Решения, принятые на последнем Соборе в Константинополе. События, происходившие до успения иже во святых отца нашего Марка, архиепископа Эфесского, Евгеника

После всех этих событий Император Иоанн потребовал у папы содержание за пять месяцев, которое тот задолжал грекам, но напрасно, потому что какие-то средства можно было получить только уезжающим и только в день отъезда. «Так что многие слуги уезжающих архиереев,– говорит Сиропул,– ведшие лошадей, получили деньги на своих господ и сразу, вскочив на коней, уехали». Наконец из Флоренции уехал Император с оставшимися греками и прибыл в Венецию 6 сентября 1439 года, вместе со священным Марком Эфесским, которого Император держал при себе, чтобы латиняне не покусились на него, и так довёз его до Венеции. «А затем он его ввёл на своей корабль, для безопасности и спокойного времяпровождения, и так довёз до Константинополя»¹¹⁰. Ещё до прибытия Императора тайно в Венецию прибыл митрополит Исаия Ставрупольский, скрывшийся из Флоренции, чтобы не подписывать определение. Его держал у себя, чтобы латиняне не могли ему повредить, брат Императора Димитрий. Для возвращения Императора и сопровождавших его в Константинополь Папа договорился с венецианскими купцами, чтобы те погрузили их на четыре корабля, из которых два были на самом деле до краёв заполнены товарами, и отвезли их в Константинополь – тогда как во Флоренции Папа письменно обещал Императору, что выделит ему пятнадцать кораблей для возвращения, и двадцать военных кораблей для патрулирования Константинополя на собственные средства. «Тот, кто обещал нас благополучно доставить в Константинополь, конечно, оказал нам великую честь,– говорит историк Сиропул,– и мы в таких хороших условиях плыли, нам так просторно было на грузовых катергах, как, наверное, бывает для двуногих царкасиев или скифов, которых везут из Кафы (Феодосии, имеется в виду знаменитый невольничий рынок.– Прим. переводчика) или Аспрокастра на ладьях». Император и все греки погрузились на эти корабли, на которых вместо венецианских моряков служили болгары, которые совершенно не разбирались в морском деле, и вышли из Венеции 19 октября 1439 года, проведя целых два года в Италии. Греки прибыли в Константинополь, на море узнав опасности и недостаток пищи, 1 февраля, вся делегация, за исключением умершего во Флоренции Патриарха Иосифа и умершего в Ферраре митрополита Сардского, и Виссариона Никейского, который в награду за предательство был возведён в кардинальское достоинство и получил от Папы Евгения почётный титул Патриарха Константинопольского¹¹¹.

После прибытия императора Иоанна в Константинополь народ поспешил навстречу святому Марку, более чем навстречу Императору, ибо уже трубила молва о добропобедных битвах святителя в защиту Православия. Некоторые называли его неколебимым столпом Церкви, некоторые – Афанасием Великим, иные – Кириллом Великим Александрийским, а иные даже – новым Иоанном Богословом, ибо Марк унаследовал епископский престол Иоанна Богослова в Эфесе. Император, когда прибыл во дворец, узнал о кончине своей супруги Марии Кантакузин, а также о смерти супруги его брата, Димитрия, что повергло его в великую скорбь. «Архиереи,– рассказывает Дука,– спустились с триер, жители, как и всегда, приветствовали их и спросили: «Как вы, добились ли победы?» Они ответили: «Мы продали нашу веру, променяли благочестие на нечестие, предали чистую Жертву и стали опресночниками». Если кто спрашивал их: «Почему вы подписали?»– они говорили: «Мы боялись франков», а когда задавали вопрос: «Неужели же вас франки пытали, или бичевали, или бросали в темницу?», они говорили «Нет», прибавляя: «Пусть будет отсечена моя десница, которая подписала, и вырван мой язык, который исповедал». Ибо им нечего было ответить»¹¹². Показав скорое покаяние, они заслужили многих похвал.

Прошло три месяца после возвращения греческой делегации в Константинополь, но ни имя Папы не стало возноситься за богослужением, ни даже определение Флорентийского лжесобора не было зачитано в церквах. Император, тяготимый скорбью из-за кончины супруги, совершенно не помышлял о церковных делах. А те священники в Константинополе, которые отвергали унию, перестали поминать на богослужении имя Императора. Императору пришлось назначить выборы Патриарха. Сперва он вызвал священного Марка, передав ему приглашение через церковных начальствующих и упрашивая его стать Патриархом. Но Марк наотрез отказывался, и тогда Император велел архиереям собраться и избрать ГІатриарха. Архиереи собрались в храме святых Апостолов. Среди них был и Антоний Ираклийский, который сказал им: «Я пришёл сюда не для того, чтобы голосовать, а для того, чтобы сказать вам всё, что я считаю нужным. Я утверждаю, что событиям во Флоренции я даже мыслью не сочувствовал и не собирался ни в коем случае поддерживать унию, что и вы прекрасно знаете. А то, что произошло, я совершенно не одобряю, ибо это было очень нездоровым делом, и не по свободной воле я принимал в этом участие. А если против своей воли, не знаю как, я и подписал определение, то всё равно думаю, что содержание определения враждебно преданию Господа нашего Иисуса Христа и чуждо нашей Церкви. И с тех пор меня жжёт жало совести, и как будто гнетёт великая тяжесть, и сетовал я и искал, как же отречься от этого. А теперь благодарю Бога, что Он удостоил меня видеть, как вы собрались, так что я могу сбросить с себя своё латинство, сказав всё, что я должен сказать, перед вами. Я говорю, что отрицаю и отвергаю унию, и никогда её не признавал, и отвергаю определение Собора и всё, что в нём содержится, как противоречащее и разногласящее с древним преданием святой нашей Вселенской Церкви. Я предаю себя суду Церкви: я подписал то, чего не следовало подписывать»¹¹³. Так как архиереи хотели избрать его Патриархом, он сказал: «Снимите мою кандидатуру, прошу, ибо меня нельзя избирать Патриархом. Ведь я не признаю унию, а вы признаёте. Как же вы меня поставите Патриархом, если я не признаю унию?» Много раз его просили, но слышали от него то же самое. И тогда были выдвинуты следующие кандидатуры: Дорофей Трапезундский, Митрофан Кизический и Геннадий, проигумен монастыря Ватопед. После выдвижения кандидатур Император отправил к митрополиту Трапезундскому чиновников, чтобы те расспросили, признаёт ли он унию. Когда чиновники ему сказали, что если он признаёт унию, Император назначит его патриархом, он ответил: «Я не признаю унию и не стремлюсь к патриаршеству». Затем обратились ко второму кандидату, Митрофану Кизическому, и спросили его, признаёт ли он унию. Он ответил: «Так как мы подписали унию, то мы должны в любом случае её признавать и признаём её». Митрофан дал им письменное заверение, которое доставили Императору. После этого Кизического митрополита вызвали во дворец и Император поставил его Патриархом, 4 мая 1440 года, в навечерие Вознесения. Когда Митрофан шествовал       из дворца в Патриархию, одни встречные не брали у него благословения, а другие даже избегали его. Когда он служил Литургию в праздник Пятидесятницы, то ему не сослужили ни священный Марк, ни митрополит Трапезундский, ни митрополит Ираклийский. Другие архиереи тоже не хотели сослужить ему, но Император, понимая это, вызвал их и заставил их сослужить, убеждая их длительными речами. Великий хартофилак Михаил Вальсамон и великий экклесиарх Сильвестр Сиропул, хотя Патриарх и начальствующие лица в Церкви, и даже сам Император уговаривали их и им угрожали, не вступали в литургическое общение с беззаконным Патриархом, но отказавшись от своих должностей, вообще не встречались с ним. Должностные лица в Церкви говорили хартофилаку и экклесиарху, что, дескать, и мы не говорим, что Флорентийский Собор был правильным, но ради икономии и пользы отечества пусть определение не принимается во внимание, пусть только поминается Папа на богослужении, ведь это просто слова. А они на это возразили богословски: «Велик смысл поминовения, ибо в Церкви могут поминаться только те, которые общаются с Церковью, только православные, а те, которые вне общения, не поминаются и никто из священников не имеет права молиться о них в Церкви, а Папа – вне общения; как можно поминать находящегося вне общения в одном ряду с находящимися в общении?»

На горе Моновиз на острове Имврос жил один иеромонах по имени Феофан, друг священного Марка Эфесского. Он написал Императору Иоанну Палеологу против Флорентийского лжесобора. «Ради Бога, говорю в конце моей речи, пусть будет исправлено то, что было неправильным, ибо отколется от нас Святая Гора Афон и другие Патриархаты, узнав о нашей ошибке, так же, как и всякий, кто хочет быть православным»¹¹⁴. Он написал и другой труд под названием «Синтагма» (Конституция, собрание правил), в котором он рассуждает об исхождении Святого Духа и об опресноках. Эти два сочинения Феофан послал священному Марку Эфесскому в Константинополь, чтобы тот передал их Императору, но священный Марк написал Феофану такое письмо.

«Почтеннейший во иеромонахах и любимейший мой во Христе и обожаемый отец и брат, молю Бога, чтобы здравствовала твоя святость телесно, ибо твоими молитвами и я здрав, милостию Божией, имея умеренность телесную. Я получил писание твоей святостью и получил немалое утешение в настигших всех нас мрачных обстоятельствах. Ибо те, которые были почтены и вознесены Церковью Божией более, чем они заслуживали, обесчестили её и сделали ни на что не годной, смешав её с теми, которые уже много веков были отсечены, и загнили члены, и подвергнуты мириадам анафем: запятнав общением с ними чистую Христову невесту. Не удовлетворившись уже содеянным, чтобы утвердить ими произведённое новшество, они избрали себе предстоятеля, а лучше сказать, наемника, а не пастыря, волка, а не хозяина, которым они могут как угодно понукать и думать, кивая на него, что лукавый латинский догмат засел в душах всех. Сразу же они учинят гонения на боящихся Господа, так как боящиеся Господа ни при каких условиях не согласятся вступить в общение с ними. И когда мы оказались в таких обстоятельствах, прибыли писания твоей святости, доставив великое утешение искренностью своего разумногого расположения, чистотой и нелукавством мысли и общностью нашего мнения по догматическим вопросам. Они пробудили нашу поникшую душу. Ибо борь      ба идёт не за слова, а за дела, и время уже не изречений и доказательств – ибо зачем они, если судьи развращены,– но нужно, чтобы любящие Бога настаивали уже на мужественных деяниях, и были готовы претерпеть всякую опасность за благочестие, и не осквернять себя общением с нечестивыми. Поэтому мне не показалось полезным передать державному (Императору) «Синтагму», (сочинение) твоей святости, и вообще показалось небезопасным, ибо это сочинение в настоящий момент ничему другому не может пособить, а только возбудить насмешку и издевательства со стороны немудро мудрствующих и как попало носимых бесчинным и мрачным своим духом. Ибо теперь из-за грехов наших исполнилось написанное: «Поставлю юноши князи их, и ругателие господствовати будут ими» (Ис. 3:4). Но единственный Всемогущий да исправит Церковь Свою и утихомирит настоящую бурю, умилостившись твоими молитвами, которые да будут с нами.

Митрополит Эфесский и всея Азии Марк».

В этот же день Пятидесятницы священный Марк выехал из Константинополя и направился в Пруссу, а оттуда в Эфес, дабы Император его не мог принудить сослужить латиномыслящему Патриарху. В Константинополе не было уже и митрополита Ираклийского: он, хотя уже был стар, ушёл из города пешком и жил в Туруле.

Восточная Церковь была потрясена наихудшим развитием событий во Флоренции, насильственным лжесоединением на лжесоборе. В этом же году был созван Собор в Иерусалиме, в котором участвовали все Восточные Патриархи: Филофей Александрийский, Дорофей Антиохийский и Иоаким Иерусалимский. На этом Соборе присутствовали и митрополит Кесарии Каппадокийской Арсений и другие клирики. Иерусалимский Собор предал анафеме Флорентийский Собор и его решения, и низложил Патриарха Константинопольского Митрофана, как латиномыслящего, и вручил постановление митрополиту Арсению Кесарийскому, поручив ему повсюду возвещать благочестие этого решения¹¹⁵. К Императору Константинопольскому Собор обратился с посланием, обличающим Флорентийский Собор и призывающим его к покаянию, угрожая в противном случае отлучить его от причастия¹¹⁶. То же самое происходило и в России. Как только Исидор вернулся и решил учить всех латинству, Великий князь, разгневавшись, созвал всех епископов Российской Церкви, которые на Соборе анафематствовали собрание во Флоренции и состоявшееся на нём соединение Церквей. Исидор был арестован, но ему удалось бежать и он смог вернуться в Рим, где стал кардиналом Польским, и умер там же. Так же точно поступили и другие православные народы: так поступил Император Трапезундский, Князь Молдовлахии, Царь Грузии и другие¹¹⁷.

Патриарх Константинопольский Митрофан, лишённый сана другими Патриархами, не только не покаялся, но, напротив, любыми способами пытался оказать давление на Императора, который тогда уже хотел исправить свою ошибку в церковных делах. Император, поддавшись его речам, созвал клириков и заявил им, что в течении пятнадцати дней нужно положить конец всякому неподчинению. Он также направил солдат, чтобы те доставили епископов Месимврийского и Анхиальского. Но не успели они приехать, как Патриарх умер, после трёх лет и трёх месяцев своего бесславного патриаршества. Когда он умер, на патриарший престол взошёл нам уже известный протосинкелл Григорий, по прозванию Мамма, который потом был низложен последним Собором в независимом Константинополе и вынужден был бежать в Рим, о чём мы ещё расскажем.

Император Иоанн спросил архиереев и катигуменов, по какой причине то, что было достигнуто во Флоренции, не принимается Церковью. Архиереи дали письменный ответ¹¹⁸.

«Мы осмелимся доложить державному и святому царствованию твоему, владыка наш Царь. Вчера мы наши ответы передали славнейшим начальникам, написав их собственноручно, чтобы они были доставлены твоей божественной державности. Но так как твоя божественная державность повелела, чтобы мы подписали наш ответ, дав его в виде нашего окончательного решения и выводов, то мы составили настоящее донесение, под которым написали наши имена. Мы не знаем цели, которую при этом преследовало твоё святое царствование, но выполнили то, что было велено, подчиняясь в простоте и бесхитростности сердца. То, что мы отвечаем и сообщаем, мы подтверждаем своими подписями. Ибо и без подписей, и с подписями наша мысль исповедуется нами всеми. Мы сообщаем, что не нужно нас больше беспокоить вопросами об одном и том же, так как нас часто уже спрашивали, и мы на всё это отвечали. Нам следует только пребывать в       размышлении и молчанием почитать истину, а удовлетворительный ответ мы дадим своими делами. Но так как мы знаем, что наше молчание может обернуться опасностью для простецов, которых вполне может ввести в соблазн произошедшая в Церкви смута, мы должны «дать отчёт» в защиту нашей веры, по апостольскому слову. Прежде всего нам следует дать удовлетворительное объяснение твоей божественной державности обо всём, что следует, поэтому мы и радуемся в трудах, и даём ответ о том, о чём нас спросили. Мир церковный мы ставим на первое место и настолько стремимся к тому, чтобы видеть нашу Церковь умиротворённой, что ради её мира мы переносим множество трудностей. И для нас не будет великим поступком даже положить свои души за это, мы к этому готовы. Ибо каждый из нас, когда время и польза дела требует, готов быть смелым и в делах, и в словах, благодатью Божией. Мы знаем, сколь великим добром является мир во всех делах. А мир в духовных благих делах – это мир в самом великом, и потому этот мир выше и почтеннее, и тем более мы горим стремлением к нему. Даже если и кажется, что мы встаём на пути прекрасного мира, всё прямо противоположно, всё наше восстание – в защиту нашего истинного мира. Именно Начальник мира питает наши надежды на то, что Церковь Его не будет раздираема так жалко и рассеиваема, но что Он соберёт во единый истинный помысл всех. Ради этого мира мы и уклоняемся от мира, к которому нас сейчас призвали. Но то, что наш протест не ради разделения Церквей Христовых, но напротив, ради надежды на истинный и подлинный мир и утверждение истины, и что мы привержены церковному миру, мы не будем доказывать делами и словами. Достаточно того, что Бог свыше имеет свидетельство нашей совести. А если твоя божественная державность спрашивает, что нас вводит в соблазн и заставляет отвергать определение Флорентийского Собора и мир, достигнутый на Соборе, это можно будет в другой раз и перечислить, и исследовать. Мы только одно скажем, и весьма сжато, опустив другие важные различия наши с латинянами, которые тоже немалые. В определении написано, что законно и благословенно прибавлено в Символе Веры «и от Сына». Но это неправда, даже если мы и подписали это, будучи захвачены в плен, кто подписали. Мы не можем сделать законным незаконное, если мы хотим сохранить основополагающие законы. Мы пришли туда, чтобы судить обо всем по основополагающим законам. Также в определении написано, что в словах «через Сына» предлог «через» означает у греков, что Сын – причина исхождения Святого Духа. Но это неправда, что якобы согласно грекам Сын – причина и Святого Духа, и что предлог «через» должен это означать. Ибо никто из греческих учителей не говорит, что Сын – причина Святого Духа, или же что слова «через Сына» означают причину. Напротив, они говорят, что Сын не причина Духа, и единственная причина Духа – Отец. Нам не позволено и не позволяется говорить то, что не говорили наши учители. Мы не можем повиноваться кому-либо другому и потому говорить что-то другое, нежели то, что сказали наши учители. Также говорят латиняне, что Сын – это начало Святого Духа, а мы этого не принимаем и веруем, что Отец – единственное начало Сына и Духа и что предикация «начала» не включает никакую другую ипостась, кроме ипостаси Отца. Также они говорят, что Дух ипостазируется, то есть имеет ипостась, будучи и от Сына. А мы слушаем наших учителей, которые говорят, что Святой Дух ипостазируется от Отца, а от Сына не имеет существования, но имеет бытие, как у Отца, и от Отца через Сына исходит по причине единства божественной сущности. Так Дух через Христа, Сына Божия, подаётся творению естественно и сущностно, а не по причастию. Поэтому мы и говорим, что пока это определение Собора остаётся в силе, изобличая насилие над нами, и делая нас ответственными перед судом Божиим, и связывая Церковь чуждым и неведомым учением веры, мы не будем поддерживать никакого соединения с латинянами. Мы это говорим сообща все, и подписавшие, и не подписавшие: ибо этого потребовала от нас твоя божественная державность. А каков истинный способ истинного и надёжного мира и как можно разрешить соблазн, в нас возникший, во славу Божию, мы это сообщаем: если здесь будет созван опять Собор, в условиях свободы, то он сможет исцелить пороки того собора. Ибо это много раз некогда было в Церкви. Если поместный Собор установил прибавление в Символе Веры, как латиняне говорят, восполнив недостающее в Символе (они решили восполнить Символ как нечто порочное), что мешает нам провести здесь Вселенский Собор, чтобы пороки и помехи состоявшегося собора благоприлично исправить? А что Собор необходим, разве кто-то об этом не знает? Ведь видно, что Святейшие Патриархи думают и пишут о состоявшемся единении Церквей, представляя всю Восточную Церковь. А если мы пожелаем, не созывая столь великий Собор, убрать все соблазны, то ведь никто нам не будет внимать и не просияет добрый мир над всеми граничащими с нами народами. Поэтому пусть те, кому каноны предписывают заботиться о церковном мире, созывают Собор. Он может и здесь состояться, а Папу будет представлять легат. Этот Собор или отвергнет, или утвердит произошедшее, и осуществит мир между Церквами самым совершенным образом, с помощью Божией. Ибо (прежний собор) не имел полномочий Вселенского, и придерживался вероучения, чуждого нашему, и дело не в том, что мы отвергаем результат, которого добились другие, а в том, что мы отрицаем злой результат. А то, что мы не имеем отношения к этому результату, всё это мы сейчас говорим открыто, в чём каждый по справедливости уже убедился. Ибо те, которые пришли к этому результату, те сейчас его отрицают. А так как тогда шла речь об икономии, то скажем и об этом, что Церковь применяет принцип икономии, если при этом согласна с самой собой и не восстаёт на саму себя, и имеет власть и свободу. И этот принцип осуществляется не одним человеком, не двумя, тремя или четырьмя, и не случайными лицами, но архиереями, как сказал священный Евлогий Александрийский: «Если некоторые из нас применяют принцип икономии, но при этом Церковь лишается собственной свободы, таковые люди не икономию творят, но переходят в латинскую Церковь и веру. Ибо правильный смысл икономии сопряжён всегда с догматом благочестия и не наносит ему вред». Так сказал названный Евлогий. Итак, если святой Патриарх известит нас, что он имеет ту же веру, что и мы, и таким образом мы получим ответ на наше недоумение, и наша совесть успокоится, тогда мы сойдёмся и вместе будем думать об икономии. И если сообща что-то придумаем, по воле Божией, то напишем Святейшим Патриархам, и если они согласятся с объявленной нами мыслью, то да будет так. Ибо мы ни в чём не должны расходиться со Святейшими Патриархами и ничего не должны делать без их позволения. Это мы дерзновенно сообщаем твоей святой царственности и, как и было велено, подписываемся:

† Макарий Никомидийский

† Игнатий Тырновский

† Дамиан Молдовалашский

† Феогност Перг Атталийский

смиренный митрополит Деркский Акакий

великий хартофилак архидиакон Михаил Вальсамон

великий экклесиарх диакон Сильвестр Сиропул

игумен студийского монастыря иеромонах Феодот

иеромонах-духовник Исидор

смиреннейший во иеромонахах духовник Неофит

иеромонах Иосиф, игумен монастыря Космидиу

иеромонах Геронтий, игумен монастыря Пантократор

иеромонах Кирилл, игумен монастыря Перивлепт

иеромонах Герман, монастырь Василия Великого

иеромнимон диакон Феодор Галлиан».¹¹⁹

Когда Папа узнал, что греки не принимают унию и соборно осудили Флорентийский собор, он отправил послов в Константинополь, чтобы спорить с греками. Но эти послы, ничего не совершив, а только проведя дискуссии с несколькими людьми, вернулись в Рим.

В патриаршество Григория Маммы Император Иоанн, видя совершенное поражение христианского войска и бесполезность всех усилий его брата Константина и поняв, что он обманулся во всех своих надеждах на военную помощь от унии, тяжело заболел и каялся во всём содеянном им, с горечью вспоминая наставления своего старого отца Мануила. Умер он 31 октября 1449 года и погребён в монастыре Пантократор, прожив полных 56 лет, а правил он 23 года¹²⁰. Константинопольская знать отправила на Пелопонесс Алексия Филантропина и Мануила Иагра и благодаря им на Константинопольский престол был возведён Константин, который был прозван Драконом за своё мужество. 12 марта 1450 года Константин прибыл в Константинополь.

Священный Марк, тогда живший в Эфесе, был вызван в Константинополь, чтобы способствовать исправлению изъянов и восстановлению церковной истины. Лишь только священный Марк получил это приглашение, как поспешно собрался и прибыл в Константинополь, где ещё застал Григория на патриаршем престоле. Он, желая «собрать разошедшееся», побудил Императора Константина к тому, чтобы созвать Собор, ибо только Собор мог окончательно утихомирить бурю в Церкви, которую подняло лжесоединение на Флорентийских заседаниях. По велению Императора Собор был созван в Константинополе в Великой Церкви Премудрости Божией (Святой Софии). На Соборе присутствовали три Восточных Патриарха: Филофей Александрийский, Дорофей Антиохийский и Феофан Иерусалимский, а также большинство митрополитов, церковных наставников и высокопоставленных лиц. Этот Собор, задачей которого был пересмотр Флорентийского собора и рассмотрение связанных с этим церковных дел, провёл четыре заседания.

На первое заседание был вызван Патриарх Григорий (через иконома Михаила) и Великий Ритор Феодор, чтобы дать ответ обо всём, что тот сказал и сделал в пользу латинян. Хотя Патриарха дважды вызывали, он отказался прийти и в связи с неявкой был заочно лишён сана за своё латинство. На патриарший престол был возведён православный Афанасий. На этом Соборе шла дискуссия об исхождении Святого Духа между фратором Леонардо – его латиномыслящий Патриарх Григорий прислал, как своего представителя,– и Великим Ритором Феодором. Когда Григорию сообщили о результатах соборного заседания, он бежал из Константинополя в Рим, где и скончался¹²¹.

На втором заседании священный Марк, Георгий Гемист, Амируджи и Схоларий выступили с изложением деяний во Флоренции. Те, которые подписали определение Флорентийского собора, попросили у Церкви прощения. Затем Собор отверг Флорентийское лжесобрание, поименовав его заблуждающимся, мирским и насильственным. Патриархи провозгласили недействительной его работу: «Так как этот лжесобор закончился хитростями, обманами и насилиями, а не исследованием истины и вопреки нашему разуму, то да будет его работа недействительной. И да будет отвержен этот Собор как дерзкий и противоречащий святым Вселенским Соборам».

На третьем Соборе исследовался вопрос об исхождении Святого Духа и другие решения Флорентийского Собора.

На последнем заседании обсуждался вопрос об участии во Флорентийском соборе, а также и все латинские нововведения и отличия от Православия. Собор, приняв во внимание всё, сказанное участниками Флорентийского собора, провозгласил недействительными все его решения. В завершение работы Собора было составлено следующее решение, которое было подписано Патриархом, архиереями и прочими участниками Собора:

«Мы все исповедуем вместе, что не нужно добавления в Символе Веры, ибо не требует исправлений Символ Семи Вселенских Соборов и в нём нет недостатков, которые мешали бы спасению. Дух Святой исходит οт Отца, а не ог Сына. И Отец – единственная причина существования Сына и Духа. Папа, когда был православным, вместе с четырьмя Патриархами созывал Вселенский Собор, и хотя и по диптихам, и соответственно, по своему сану, шёл впереди других Патриархов, он подчинялся законам Собора. И только Вселенский Собор может вводить каноны, а не монарх-Папа. Святые видят Бога, но не совершенным образом до суда и не имеют полного воздаяния до суда, а искупление происходит в аду, а не в очистительном огне вне ада. Преложение сущности в Таинстве производится Троицей и словами Господа после молитв священника, ибо священник – инструмент священнодействия»¹²².

Решения этого священного Собора положили конец соблазнам и утишили бурю, которую подняли среди православных Восточной Церкви события на Флорентийском лжесоборе. Латиняне до сих пор продолжают называть и признавать Флорентийский собор Вселенским. Но все их усилия может опровергнуть даже одна наша маленькая книжка, которая повествует о ходе работы собора. Ибо все решения этого собора были результатом мириадов принуждений и угроз, читать о которых ужасно, и весь ход собора вводит в смущение, как нечто чудовищное. Поэтому очень разумно выразился Патриарх Иерусалимский Нектарий, когда, говоря в своём труде об истории Сиропула, пишет между прочим следующее: «Книга Сиропула, до сих пор не изданная типографским образом, распространена среди православных в многочисленных копиях, и если латинянину она попадётся, то я уверен, что он постыдится называть Флорентийское сборище Вселенским Собором» (с. 34–35).

После завершения работы Собора священный Марк с великим рвением продолжал вести борьбу за Православие, думая, как собрать то, что было разлучено Флорентийским лжесобором. Он стал утешать и ободрять скорбящих о том, что они, будучи введены в заблуждение, подписали Флорентийское определение, и побуждать их к искреннему покаянию, советуя остальным с братской любовью и кротостью относиться к кающимся. Поистине благодаря неустанным усилиям священного Марка прежде заблуждавшиеся вернулись в Православие, павшие поднялись и распрямились, разлучённое соединилось и надолго изгнанный из Церкви мир был восстановлен.

Священный Марк, заболев и почувствовав, что скоро он уйдет из жизни, позвал к себе письмом Георгия Схолария и в этом письме стал умолять его, чтобы он вместо него впредь держал в уме церковный догмат против латинян и благородно сражался в защиту Восточной Православной Церкви Христовой так, как он сражался против душетленной унии, которая оказалась временной и недолговечной, хотя у неё и были кой-какие пособники, прежде бывшие православными. Он написал об этом и о многом другом, а в конце умолял его так: «То, о чём я говорю, теперь говори и ты, дабы я имел совершенную уверенность, уходя из настоящей жизни, и не уходил из жизни в безвестности, будто бы отчаявшийся в исправлении Церкви. О милосердие! О душа поистине божественная и апостольская! О попечение, как сказал Павел, обо всех Церквах». Геннадий с благодарностью принял призывы священного Марка и ответил с глубочайшим смиренномудрием и благоговением в письме, которое заканчивается так: «Если же судами, известными только Богу, ты отсюда уходишь к тому месту упокоения, которое ты уготовал себе, и, быть может, и из-за нашего недостоинства ты уходишь туда, где ты сам достоин быть, бесстрастный, подтверждаю, говорю я тебе пред Богом и святыми ангелами, незримо предстоящими нам, и перед оказавшимися здесь многими знаменитыми мужами, что я буду во всех этих делах вместо тебя и вместо твоих уст, и всё, что ты старался осуществить и передал мне, то я почитаю и поддерживаю и всем предлагаю, то есть учу, и ничего из этого не унижу, то есть не преступлю, ни в коем случае, но до самых последних опасностей, до крови и до смерти, буду бороться. И хотя очень малы мои в этих делах опыт и сила, но я убеждён, что твоя великая святость восполнит мои недостатки, и когда мы вместе здесь, присущим тебе во всех этих делах совершенством, и впредь твоими к Богу благодерзновенными молитвами».

Итак, священный Марк, созвав самых отличившихся в Церкви и в государстве, передал перед всеми руководство Геннадию Схоларию, сказав при этом случае: «Теперь, так как я отсюда уже ухожу, а другого никого не вижу, кто бы, как должно, в Церкви, в церковной вере и в церковных догматах пребывал, чтобы он заменил меня, поэтому удостаиваю его (Геннадия), чтобы когда Господь нас зовёт, а лучше сказать, торопит, раскрылась тайная в нём искра благочестия и он споборствовал Церкви и здравым догматам – дабы то, что я не смог исполнить, совершил бы он в союзничестве с Богом. Ибо это возможно благодатию Божией от его естественного разумения и силы в речах. Возлагаю на него эту борьбу, чтобы он был вместо меня защитником Церкви и толкователем здравого учения, утвердившимся в правых догматах истины в союзничестве с Богом.

Когда настал час его смерти, он предал Создателю свою святую душу, наставляя присутствующих в их обязанностях перед Богом, что он делал всегда, пока был жив. Умер он 23 июня¹²³. Похороны его были всенародными, шествовал весь клир и весь народ, и священное надгробие было воздвигнуто в священном монастыре Манганов, в котором он и принял монашеский подвиг. Затем по соборному постановлению 19 января, что подтверждает и Нектарий Иерусалимский¹²⁴, совершается ежегодное празднование его памяти¹²⁵.

Такова была кончина священного Марка Евгеника, великого заступника Православия, благого пастыря Эфесской Церкви, яркого светильника, воссиявшего на умопостигаемом небосводе Православной Церкви. Поистине, Церковь и народ должны чувствовать несомненную благодарность этому славному архиерею Эфеса, ибо он в одиночку, через поистине сверхчеловеческие труды, смог сохранить Православие и народ, как подтвердил и Папа Евгений, который, узнав, что тот отказался подписать определение, воскликнул: «Значит, мы ничего не добились».

Поэтому справедливо Церковь учинила его в лике святых отцов, почитая его память наравне с памятью Фотия Великого, подвиги которого достойно продолжил Марк, поистине Евгеник (благородный) душой и своим помыслом – архиерей Церкви.

Рекомендуем русскому православному читателю следующую научную литературу по этому же вопросу:

А.П. Лебедев. История разделения Церквей. М., 2005.

И.И. Соколов. Лекции по истории греко-восточной Церкви. Т. 2. СПб., 2005.

Архимандрит Амвросий Погодин. Святой Марк Эфесский и Флорентийская уния. М., 1994.

Иоанн Кантакузин. Беседа с папским легатом, диалог с иудеем и другие сочинения. СПб., 1997.

Марк Эфесский. О Воскресении // Православная мысль. Вып. 11. Париж.

Святой Григорий Палама. Два слова против латинян (готовится к изданию).

Иоанн Евгеник. Опровержение определения Флорентийского Собора (готовится к изданию).