Проповеди под горой

Источник

Публикуется впервые. Автор перевода с сербского языка Светлана Луганская (sivi-sokol@mail.ru). Переводчик более не имеет возможности заниматься переводами, по причине тяжёлой болезни глаз. Вы можете внести свою лепту в оплату её труда через карту Сбербанка: 5469 4009 3099 3980. Карта привязана к телефону: +7 926 721 4153.

Содержание

Пролог Драма Иоанна Предтечи О вере в тьму О Царских сыновьях О защите жизни О крови праведника О Христовом меньшинстве О размышлениях перед зеркалом О героях нашего времени О торгующих в храме О предках и потомках О будущем счастливом отечестве О великом Имени  

 

Пролог

Увидев народ, Он взошел на гору; и, когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их.(Мф.5:1–7)

Христос проповедовал, взойдя на гору, а я решаюсь проповедовать лишь у подножия горы. Невидимый Христос и ныне стоит на горе, над нами, и говорит с людьми с высот Своего Духа и Евангелия, а я стою под горой, прислушиваюсь ко Христу и веду беседу с братьями своими, которые собрались вокруг меня здесь, внизу.

Христос говорил с авторитетом, я говорю без авторитета. Весь мой авторитет во мне, вне меня его нет. Мой авторитет не в моем происхождении, не в моем звании и не в моей миссии, но в моей вере, которой я живу, и в моей любви, с которой я предлагаю свою веру братьям моим. Я лишь предлагаю свою веру, я ее не навязываю. Примет ли кто-то мою веру? Если ее никто не примет – я останусь под горой один, один со своей верой. Но такого одиночества я не боюсь. Я не боюсь одиночества без людей, я боюсь лишь пустого одиночества – боюсь одиночества без веры.

Я бы хотел, чтобы мою веру приняли все кто испытал одиночество без веры или, иными словами, пустоту жизни без веры. Я бы хотел этого не ради того, чтобы прославлять нашу веру за счет множества последователей, но для того, чтобы через эту веру ее последователи стали достойнее в жизни своей и в смерти своей. Я чту не веру, но людей. Вера не цель, а мотив жизни. Не существует ни веры ради веры, ни веры ради Бога, есть вера ради людей. Своей верой люди могут сделать лучше и выше только самих себя, а не Бога. Перед величием Бога в равной мере ничтожны и человеческая вера и человеческое безверие. Бог хочет чтобы люди верили, не ради утверждения Его величия, но ради них самих.

Бог знает все. Человек, который не верит, должен или знать все, или воображать, что знает все. Человек, который бы знал все (а таких не существует), был бы равен Богу. Человек, который воображает, что знает все (а таких очень много), стоит ниже того, кто ничего не знает. Тот, кто знанием поддерживает свою веру и верой дополняет свое знание, на практике решает вопрос веры и науки. Всякое другое решение, обычно диктуемое тщеславием или незнанием, лишь громоздит новые тайны и загадки на ту высоченную гору, у подножия которой человек мечется и теряется в догадках всю свою жизнь.

Мы, в двадцатом веке по Рождестве Христовом, находимся у подножия горы тайн и загадок мира так же, как люди за двадцать веков до Христа. И в наше время, как и в прошедшие времена, слышны вздохи сомнений и слабости:

О, отгадайте мне загадку жизни,

ту сокрытую и древнюю загадку!..

Скажите мне, что значит человек?

Откуда он пришел? Куда идет?

И кто живет там, наверху,

на звездах золотых?

(Гейне, Die Fragen).

Пусть человечество за 4000 лет сделало 4000 шагов вперед – что они значат перед множеством тайн, что простираются выше Сириуса и дальше любых наших измерений? Конечно, ничего. Но этих шагов было довольно, чтобы сделать веру необходимой, углубить, возвысить и окрылить ее.

Правда, крылья веры часто напоминают крылья Икара. Подобно тому как крылья Икара расплавились от Солнца, так и крылья веры часто плавились от сомнений. Но не только вера, даже знания не могли устоять перед ядом и ржавчиной сомнений. Английские позитивисты (к примеру Дж. Миль), которые больше других ценили позитивные знания, больше других стали сомневаться в них.

У веры, которая всего лишь теория, у веры понятий и силлогизмов, всегда икаровы крылья, она всегда подвержена сомнениям. Напротив, крылья веры, которая стала неотделимой частью жизни души, которая управляет всеми ее движениями и поступками, которой человек живет, надежней крыльев Икара. Такой веры не коснутся сомнения, с такой верой человек может взмыть высоко – на ту гору, где Христос. С такой верой даже перед горой тайн и загадок жизни человек может стать героем, полным мужества и блаженного мира в душе. Думаю, что именно такую веру я предлагаю братьям своим под горой.

Примет ли кто-то мою веру? Или я останусь один, в одиночестве со своей верой? Впрочем, такого одиночества я не боюсь. Я не боюсь одиночества без людей, я боюсь одиночества без веры, ибо это самое пустое и самое мучительное одиночество, которое только может постичь простых людей, живущих под горой.

Драма Иоанна Предтечи

Проповедь в день усекновения главы Иоанна Предтечи.

Вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою. (Мк.1:2)

Его почитали за пророка. (Мф.14:5)

Дочь Иродиады тотчас пошла с поспешностью к царю и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя. (Мк.6:25)

Человечество – это звучит гордо, возлюбленные братья, но если посмотреть на него сверху, с вершины горы, то человечества не видно. Видна мгла вдали, видны облака, но человечества не видно. Виден темный массив лесов, неровно сотканная сеть полей и лугов, но человечества не видно. Сквозь туман, словно серые лужи, смутно проступают пятна больших городов, едва угадываются извилистые реки и дороги, словно белые нити, но человечество не видно. Не видно ни царских дворцов, ни парламентов, ни храмов, как не видно мух, пролетающих по этим предметам человеческой гордости, не видно ни воробьев, летающих выше мух, ни орлов, летающих выше воробьев – видна только голубая высь (ее люди называют небом), а под ней все серое (это люди называют землей), и между ними нечто (что люди не называют никак). Созерцатель на вершине горы наконец утомился, пытаясь разглядеть человечество в долине, прикрыл глаза, растянул губы в циничной улыбке и прошептал: «Человечество – всего лишь гордое слово!» И не открывая глаз стал прислушиваться, не удастся ли хотя бы услышать это человечество.

Человечество – это гордое слово, дорогие братья, но на вершине, сколько ни слушай, человечества не слышно. Человечество в долине пирует, но ни одного возгласа того пира не достигает вершины гор; человечество в долине плачет и рыдает, но плач и рыдания его не возносятся выше полета воробья; человечество ведет войны, но шум тех битв не достигает и высоты полета орла; человечество в долине женится и выходит замуж под звон колоколов и залпы фейерверков, устраивает бурные овации своим героям и шумные демонстрации своим тиранам, но отзвуки их затихают и умирают раньше, чем достигнут вершины. И слушатель, который на вершине склонил голову к земле (не услышит ли звук человечества из долины), наконец выпрямляется и говорит себе вслух: «Напрасно смотрю я в пустую могилу, ожидаю оттуда голоса, ибо человечество – всего лишь гордое слово и больше ничего». Его не слышно и не видно с высоты, человечество живет и умирает в котловинах жизни, его не слышно и не видно ни когда оно живо, ни когда оно мертво.

И все-таки, братья, в том человеческом обществе, которого не видно с вершин только потому, что глазам не различить его, и которого не слышно оттуда только потому, что ушам не услышать, в этом человеческом обществе подчас разыгрываются драмы, которые (как бы далеко во времени и расстоянию они ни происходили) не могут остаться незамеченными для Того, Кто видит с горы так же, как из долины, и слышит вдали так же, как вблизи; для Того, ради Кого и разыгрываются все драмы человеческие – то есть для Бога.

Человечество переживает множество мелких и крупных драм, которые не заметны мухам, воробьям и орлам, но они от этого не становятся менее важными. И все мелкие и крупные драмы человечества составляют великую, стройную, гениальную, неповторимую драму. Правда, облака и туман, леса и горы не могут ее видеть, но она от этого не становится менее значительной и не теряет своего величия, ибо ее видит Тот, Кому надлежит видеть.

Среди драм человеческих была одна удивительная драма, разыгравшаяся на берегах Мертвого моря в крепости Махерон – драма Иоанна Крестителя (произошедшая задолго до наших времен, но мы ее и сегодня вспоминаем), но она осталась невидимой и неслышимой для пастухов, которые в тот день были на горе Елеонской над Иерусалимом и, лежа навзничь, пытались оттуда разглядеть и расслышать в этом городе то, что зовется человечеством.

Люди жили в тот день как обычно, своей неспешной восточной жизнью. Вдоль городских улиц сидели нищие, прося милостыню во имя ветхого Бога Израилева, который воздаст тем, кто подаст им, нищим. На базарах о законах и пророках спорили фарисеи и саддукеи и никак не могли закончить свой спор. Их мирила только общая неприязнь к римским стражникам, которые ходили перед ними взад-вперед и звоном оружия заставляли их спорить громче. В храме, в великом храме Соломона, царила гробовая тишина, и если кто-то в нем находился, то пытался и сам раствориться в этой тишине, которая воплощала древнее прошлое человеческого рода.

В домах пели, плакали, интриговали, размышляли, отдыхали и делали все то, что и сегодня делают в городских домах обычным жарким летним днем. Мысли старцев уносились в далекое прошлое, в прошлое тысячелетней давности, оживляя в нем Ноя, и Авраама, и остальных праотцов, и беседовали с ними. Мысли молодых людей преодолевали тысячи километров к великому и вечному городу, к тогдашней столице мира – Риму. Старцы мыслями обращались к прошлому, а молодые спрашивали Рим о судьбе своего народа. Таким образом, Иерусалим, этот святой израильский город, был обвит сетью человеческих мыслей, связуя границы пространства с границами времен, в тот момент, когда пастухи с Елеонской горы напрасно пытались разглядеть существ, которые мыслят и составляют гордое слово «человечество».

Среди множества других серых пятен, едва различимых с вершины горы, было одно, в котором трудно было узнать роскошный и блистательный дворец Ирода, куда стекался весь эпикурейский цвет, искавший в святом городе не святыни, а удовольствий. Меньше малого муравейника казался пастухам мраморный зал, в котором разыгралась великая трагедия Иоанна Крестителя и Иродиады, трагедия, которая дошла и до нас, которая волнует и наши сердца. Представьте, что помпезный мраморный зал дворца царя Ирода, пусть казавшийся серым пятном с вершины горы, с которой видели его пастухи, исчез с лица земли; и камня на камне не осталось от него, в то время как совершившаяся в том зале драма человеческая, которую невозможно было увидеть даже с малой высоты, живет и ныне. Живёт ныне то, что было неразличимо с нескольких тысяч метров, оживает в наших мыслях и воскрешает из пепла и тлена блестящий зал дворца Ирода. Следовательно, драма человеческая важней мраморных палат, в которых она разыгралась, а человечество, дорогие братья, важнее горы, с которой его не видно.

Драма Иоанна Крестителя началась до его рождения. Еще до того, как Иоанн появился на свет, о нем было сказано. И обо всех нас, дорогие братья, говорят прежде нашего рождения. До того, как мы явимся в мир, о нас думают и говорят. О нас думает Бог, ангелы Его знают о нас, родители наши советуются о нас в то время, пока мы еще далеки от сознания и мира. Сотнями видимых и невидимых нитей связаны мы уже до рождения с миром, окружающим нас.

Рождение Иоанна имеет длинную и трогательную предысторию. Муж и жена весь свой век плакали и молились Богу. Молились Богу всю свою жизнь и слезами доказывали искренность своей молитвы. Они хотели, чтобы Бог послал им хоть одно дитя, но Господь его не давал.

Муж и жена на протяжение долгих лет были презираемы людьми и сами себя презирали за то, что не имели детей. Пустыми и бессмысленными казалась им жизнь, и их брак бесплодный, словно смоковница на обочине, которая цветет и зеленеет, но плода не приносит. Они любили друг друга, но хотели свою любовь явить через кого-то третьего, которого не было, и от того, что его не было, они плакали и слезами привносили горечь в свою любовь, также, как и сегодня горчит любовь для тех, кто не имеет в браке детей. Но о пустоте и горечи жизни своих родителей без него Иоанн не знал, ибо его еще не было.

Однажды эти старец и старица с удивлением узнали, что у них будет сын. Они не сразу смогли поверить неожиданной радости, ибо были не молоды. И старица стала уединяться, предаваясь радостным мечтам о своем будущем сыне. Думаю, что такие грезы о ребенке, который только должен родиться, знакомы любой женщине, которая была матерью или надеется ею быть.

«Каким будет мой сын? Кем будет мой сын?» Такие вопросы могла задавать себе женщина, которая должна была стать матерью великого пророка. «Будет ли мой сын красивее меня и отца своего? И будет ли счастливее нас? Разумеется, он должен быть и красивее нас, и лучше, и счастливее нас». Такие сладостные и тщеславные материнские вопросы задавала себе, без сомнения, и мать Иоанна и сама отвечала на них еще до того, как Иоанн родился.

В один прекрасный день встретились две женщины, две родственницы: Елизавета, будущая мать Иоанна и Мария, будущая мать Христа. Ни Предтеча, ни Мессия еще не родились, но уже были в утробе матерей своих. И когда встретились две женщины лицом к лицу, они все поняли, по лицу и телу догадались, что несут бремя. Судьба невидимо встала между ними и шепотом поведала о тайнах, которые они в себе носили. Показались им те тайны великими и чудесными: се они – простые, обыкновенные женщины, стали орудием Божьими, избранными Богом, чтобы произвести на свет удивительных людей, которые будут связаны между собой узами, теснее кровных уз их матерей!

Елизавета была женой священника, Мария – женой плотника. Обе скромного происхождения, скромного положения. И если говорить о том, чего у них было в изобилии – это смирение пред Богом и послушания предназначенной им судьбе.

Встреча двух смиренных жен состоялась в Иудее в обычный день, когда солнце стояло на том же расстоянии от Земли, на каком стоит и сейчас. Земля каждый день вращалась вокруг себя, неся на себе два живых зернышка праха, что звались Елизавета и Мария. Солнце видело, что эти два зернышка праха были вместе в течение трех месяцев, то есть в то время, когда Мария гостила у Елизаветы. Однажды, когда Мария покинула свою тетку, солнце взглянув на землю, увидело Елизавету одну с новорожденным младенцем.

«Какое имя мы ему дадим?» – спрашивала мать. – «Как мы будем его воспитывать?» – спрашивал отец. – «Как защитить его от болезней?» – спрашивали друг друга мать и отец. Они вставали и ложились в радостной заботе о своем сыне единственном, с теплой любовью к нему, которая так долго была беспредметной и, наконец, обрела свой долгожданный предмет.

Иоанн рос быстро, так же быстро, как его родители слабели и увядали. Его сила, телесная и духовная, возрастала в той же мере, в какой слабела сила его родителей. И старый священник Захария со своей женой Елизаветой умерли до того, как прозвучал глас вопиющего в пустыне пророка. Их Иоанн стал пророком в пустыне – их любимый единственный сын Иоанн! Они предназначили бы ему лучшую долю, если бы их спросили о его судьбе. Но ни их, ни его самого, никто не спросил. Ибо судьба любого человека старше его самого. Никто из нас, дорогие братья, не может быть старше своей судьбы, как не может быть ее ровесником.

Иоанн должен был подготовить путь большему, чем он сам. Он должен был выкорчевать и вспахать ниву, чтобы сеятель, когда придет в поле, мог сразу сеять. Поэтому Иоанн отправился без пощады корчевать и без отдыха пахать. Он рано понял, что Бог послал его служить не себе, а людям, и был готов к службе другим. Души человеческие были той нивой, которую он был призван возделать. Он стал изучать души людей вокруг себя и нашел, что они больны. Грех помрачил души человеческие и они прятались от самих себя, погибая в своей замкнутости. Незнание и неверие были тяжким грузом для душ человеческих, как для нежного растения скала, в тени которой оно вянет и покрывается плесенью. В душах людей царили похоть и сладострастие, удушая всякий добрый порыв к идеалу, который мог бы их возвысить. Разум люди использовали только для сплетен и интриг, которые приносили им прибыль и удовольствие, язык использовался лишь для того, чтобы скрыть слабоволие. От этого зла страдали люди, которые носили в душе это зло. Почему же Иоанн страдал, если сам он не был болен? Отчего же Иоанн восставал на тех людей, если его душа была и светла, и отважна, и праведна, и полна любви?

Именно поэтому! Именно потому, что Иоанн душой ощущал себя праведным среди неправедных, он и страдал. Его страдание было подобно тому, как страдает здоровая клетка в ткани нашего тела, окруженная больными клетками; как страдает здоровый душой человек, окруженный больными людьми; как страдает гений, окруженный глупцами; как праведник страдает от грешников; работник страдает от бездельников. Иоанн был здоровой клеткой в больном организме народа, среди которого он жил. И эта здоровая клетка не могла не реагировать на болезни вокруг себя, не могла не восстать против своей среды.

Когда Иоанн в возрасте тридцати лет удалился в пустыню, он был кротким как ягненок, а вернулся из пустыни к людям, как благородный лев. Он удалился в пустыню, чтобы в уединении осмыслить пережитое за тридцать лет, свои мысли о людях и жизни. Он удалился в пустыню, чтобы остаться наедине с мыслями своими, в тишине, в молчании, наедине с немой и однообразной природой пустыни вокруг себя, наедине со звездами, которые нигде не мерцают прекраснее и красноречивей, чем над пустыней. Дни и ночи напролет сидел он на сером камне, опустив голову в ладони, погруженный в думы. Дни и ночи в смятении бродил он вдоль берега Мертвого моря, в гневе на себя и свою слабость. Множество загадок роилось в его уме, и он терзался, пытаясь их разгадать. Иногда тишину пустыни пронзал рык льва и постепенно угасал, не находя эха, но чем меньше отзвука находил лев своему рыку, тем сильнее он рычал. И насколько рычание льва было громче, настолько вслед за ним тишина пустыни была оглушительней. Пророк слушал эту страшную песню пустыни, и его нервы трепетали от тревоги, какое-то предчувствие, какая-то догадка была у него: «Может и моя судьба подобна судьбе льва! Может и я буду звать в пустыне, и никто меня не услышит, и нигде голос мой не найдет отклика и затихнет, как рык льва. Похоже, что я сам есть глас, вопиющий в пустыне».

В один из дней люди в Иерусалиме и по всей Иудее пришли в волнение от вести, что появился новый пророк, необычный и грозный. И весь Иерусалим, и вся Иудея вышли, чтобы на него посмотреть. И увидели они человека поистине особенного, одетого в верблюжью шерсть, опоясанного кожаным поясом, босого, с непокрытой головой. Изможденное лицо, обожженное солнцем, волосы и борода растрепаны, из-под высокого лба сверкает огненный взгляд, глаза, как две звезды, горящие над выжженной пустыней.

Стоя среди массы народа, этот изможденный, почерневший от солнца человек взывал львиным рыком: «Покайтесь! Вы, чье сердце очерствело к ближним вашим, покайтесь, и покаянием своим вы умягчите сердца свои. Поверьте, мягкое сердце лучше жестокого.

Вы, что брали непомерный процент у тех, кто голодает, покайтесь. Се и вы можете стать голодными.

Вы, кто злоупотребил оружием своим, защищая беззаконие, когда нужно было защищать справедливость, покайтесь, ибо кто ест неправедный хлеб, тот разжигает огонь в теле своем.

Покайтесь все, кто гордится перед людьми своим происхождением от Авраама, ибо Бог может создать людей из камня и назвать их потомством Авраама. Покайтесь и вы, аристократы, ибо Бог может из глины создать аристократию выше вас.

Покайтесь все, чья вера в Мессию поколебалась. Се, я предстою пред Тем, Кто больше меня, о Котором написано, что Он придет. Покайтесь и тогда услышите, что Он скажет вам. Ибо только в сердце, сокрушенном покаянием могут проникнуть Его слова. Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное».

Не праведники и грешники, в страхе, говорили пророку:

– Хочешь, мы дадим тебе золото, чтобы ты замолчал, ибо ты уязвляешь нас, как совесть?

– Мне не нужно золота, змеиное отродье, – отвечал пророк. – Мне не нужно ничего из того, что нужно вам. у меня есть то, что дороже золота.

И праведники приходили к Иоанну и говорили:

– Хочешь, мы дадим тебе золота за то, что ты нас учишь праведности?

– Мне не нужно золота, братья, – отвечал Иоанн. – Вы мое золото. Я живу и говорю не ради золота, а ради вас. Ваша праведность – вот то золото, которым вы платите за мои слова.

И прошла об Иоанне молва, как о рыцаре без страха и упрека, ибо он никого не боялся и ничьих пороков не щадил. Иоанн обличал даже беззаконие Иродиады, жены царя Ирода. И она посылала ему золото, чтобы он замолчал.

– Мне не нужно грязного золота этой грешницы, – в гневе ответил пророк. – Я пью воду и питаюсь травами, которые ничего не стоят.

Иродиаду такой ответ привел в ярость, и она воспылала ненавистью и жаждой мщения к пророку. Изо дня в день она то сулила ему награды, то посылала угрозы, пытаясь заставить его замолчать, но ничто не могло остановить потока обличительных слов пророка.

Однажды на берегу реки Иордан вокруг Иоанна собралось множество народа. Пророк заметил Иисуса, сына Марии, указал на него и сказал: «Се Тот, кого вы ждете – Агнец Божий!» Это случилось через тридцать лет после того дня, когда встретились Елизавета и Мария. Их дети, которых они тогда носили в утробе своей, теперь стояли перед толпой готовой сегодня им кричать: «Осанна!», а завтра: «Распни!» И оба они поняли, что они воистину агнцы, предназначенные в жертву за этот народ, который теснился вокруг них, и думали: «Все эти люди, вокруг нас, заботятся лишь о себе, и только мы печемся о них, забыв себя. Мы – глас вопиющего в пустыне. Станем эхом друг другу!»

В то время как толпа народа, все увеличиваясь, спешила из Иерусалима к Иордану, чтобы посмотреть на двух новых пророков и послушать их, Иродиада страдала от тяжкой бессонницы. Придворные царя Ирода пытались сделать все возможное, чтобы развлечь хмурую царицу, но она становилась все угрюмей. Ее муж, Ирод, решил наконец, на потеху ей, схватить Иоанна. Он послал слуг, они нашли Иоанна, и отделив его от народа, связали и бросили в подземелье дворца. Душа Иродиады немного успокоилась. Иродиаде льстило, что у нее в клетке сидит лев пустыни, однако она еще боялась его, ведь лев был жив, и к тому же был слишком близко к ней. И она решилась на следующий шаг.

Иродиада была готова на любой шаг, который доставил бы ей удовольствие, ибо эта женщина с юности своей жила ради удовольствий, по крови своей, она была созданием, живущим ради удовольствий.

На службу этому идолу она стремилась обратить весь мир. И родители ее были слугами того идола; ее первый муж Филипп тоже был слугой того идола; как и Ирод, ее второй муж. Иродиада считала естественным, что весь Иерусалим вместе со своей и с еврейской аристократией должен служить ее идолу, да и не только Иерусалим, но и вся Иудея и весь мир, и даже боги, и еврейские, и римские. Людьми она повелевала, богов пыталась умилостивить, чтобы они служили ее удовольствиям. Иродиаде казалось странным, если кто-либо противился этой службе. У нее была своя философия, скорее инстинктивная, чем мысленная, философия, по которой она представляла себя центром мира, вокруг которого он вращается. Боги и люди были хороши в той мере, в какой они безропотно и без промедления исполняли ее желания. Иродиада имела особую шкалу ценностей вещей и людей. На вершине этой шкалы было начертано слово «наслаждение», под ним – Иродиада, а уже ниже имена богов, людей и предметов.

«Как можно слаще прожить свой век не оглядываясь на то, что было до нас, что будет после и что происходит вокруг» – вот мораль этой сластолюбивой женщины, закон, который она носила в крови своей, который вел ее по жизни, управлял мыслями и чувствами.

«Наслаждений, еще больше наслаждений!» – девиз Иродиады. «Правды, больше правды!» – девиз Иоанна. Во имя правды Иоанн восстал против Иродиады. Иродиада во имя удовольствий восстала против Иоанна. Мысль Иоанна не понимала крови Иродиады, так же как кровь Иродиады не могла постичь мысль Иоанна. И это фатальное непонимание привело к беде.

Иоанн лежал на полу мрачного подземелья и мысленно перебирал события своей жизни, свои труды. Над ним, в роскошной палате пировали гости Ирода. Царь праздновал свой день рождения. Все римские сановники Иерусалима, военные и гражданские, были приглашены на богатую трапезу римского вассала Ирода, чья роскошь не уступала роскоши царей Давида и Соломона, но власть не была даже тенью власти Давида или Соломона. Звенели золотые кубки, наполненные вином со склонов ливанских гор и финикийского приморья, слышались громкие восклицания: «Удовольствий, еще удовольствий!» А в глубине мрачной темницы смятенный пророк восклицал: «Правды, больше правды!»

Царь Ирод праздновал день своего рождения, а Иоанн проклинал свой. Лишенный свободы, он не боялся тьмы своего узилища, он боялся тьмы, которая начинала проникать в его мысли, обволакивая их своим черным плащом. Он стоял в углу темницы и сотни мыслей проносилось в его голове, и ни одну он не мог продумать до конца – они исчезали и терялись во тьме, что была чернее тьмы тюрьмы. Больше всего его мучила мысль о сыне Марии, Иисусе. Тот ли он Мессия, которого ждет народ? Не ошибся ли он, Иоанн, когда указал на него, как на Богом обетованного и пророками предсказанного Спасителя мира? Не обманулся ли он сам и не обманул ли народ? Древние пророки говорили: «Когда придет Мессия, воцарится на земле справедливость». И вот сын Марии пришел, а справедливость не воцарилась, и беззаконие продолжает ликовать. И он, как будто предтеча и пророк, стал жертвой этой страшной несправедливости, ликующей в мире. Значит, Мессия еще не пришел? Да? Или нет? Или да?.. Так гадал Иоанн в мыслях своих, и из груди его вырвался отчаянный стон: «Правды, больше правды!» Но на его стон эхом отозвался хор голосов из верхних комнат дворца царя Ирода: «Удовольствий, больше удовольствий!»

Римская элита ела, пила, исторгала из себя пищу и снова ела и пила. Пока римляне завоевывали мир, они ели меньше меры, а завоевав, стали есть сверх меры. Их отцы состязались в простоте и аскетизме, эти же состязались в чревоугодии. Царь Ирод хорошо знал вкусы и привычки своих гостей, поэтому потрудился угодить им, пресытить их чувства до рвоты, усладить их до горечи. Музыка, песни и танцы бодрили их сонный аппетит, пряные восточные ароматы возбуждали нервы, яркие цвета и формы заставляли глаза блестеть. И все говорило, восклицало и гремело: «Наслаждений, больше наслаждений!» И ничьих ушей не мог достичь глас узника-пророка: «Правды, больше правды!»

Пир во дворце Ирода превратилось в настоящую оргию после танцев Саломеи, дочери Иродиады от первого брака. Своим танцем, своей красотой и грацией Саломея обворожила и опьянила всех присутствующих и больше всех самого Ирода. «Проси, чего хочешь – все будет твоим!» – сказал ей в упоении Ирод, после того как она закончила танец. Саломея, улыбнулась, подошла к своей матери и спросила ее: «Чего мне просить?»

Иродиада выразительно посмотрела на дочь и ответила: «Саломея, Саломея, дитя мое, будь осторожна, в этот час решается судьба и моя, и твоя. Она в твоих руках, и как ты решишь, так и будет. Не проси золота, ибо золотом ты не сможешь откупиться от грозного пророка, который сидит в подземелье под нашими ногами. Не проси, дочь, ни благовоний, ни нектара, ни меда, ибо все это грозный пророк сделает горьким. Не проси ни рабов, ни евнухов, не требуй ни висячих садов, ни заморских ковров, не проси, Саломея, ни красивых юношей еврейских, ни благородных витязей римских, ибо все это будет отравлено ядом бичующего языка грозного пророка. Саломея, Саломея, дитя мое драгоценное, проси прежде всего голову пророка, а все остальное ты легко получишь. Голова пророка стоит дороже половины царства Ирода. Я знаю твою кровь, дочь моя, твоя кровь от моей крови, а моя кровь не выносит правды пророка».

Мать и дочь поняли друг друга. И судьба встала между ними и открыла им тайну их крови. «Наслаждений, больше наслаждений!» – говорила их кровь, которая ударила им в голову.

А пророк в это время, как лев пустыни, запертый клетку, метался по своей камере, прислушиваясь, не слышны ли шаги правды, всматриваясь, не увидит ли ее. И не слыша, и не видя ее, взывал: «Правда, приди!»

В этот момент двери темницы открылись, Иоанн увидел людей, которые входили к нему. В руках одного из них он увидел блюдо, и подумал, что вот, они несут правду на блюде, но удивился, увидев, что оно пусто. «Зачем нужно человеку пустое блюдо?»

Вдруг в верхних покоях дворца все стихло. Иродиада с нетерпением ждала. Ирод тупо скользил взглядом по гостям, Саломея стояла на лестнице в ожидании возвращения палача, вокруг нее толпились рабы и слуги. Вскоре палач вернулся и передал ей блюдо, на котором в луже застывшей крови лежала почерневшая голова Иоанна. Саломея радостно подбежала к матери и передала ей необычный дар царя Ирода.

Иродиада победоносно показала блюдо гостям и поставила его на стол среди сладких яств и ливанских и финикийских вин. Удивление гостей длилось минуту-другую, оргия продолжилась, а восклицания – «Наслаждений, больше наслаждений!», умножились. В темнице лежал обезглавленный человек в верблюжьей шкуре, и не отзывался на этот шум ни единым звуком. Удовольствие победило правду.

Иродиада и Саломея вышли на крышу дворца Ирода, с вызовом и презрением они смотрели на Иерусалим. Солнце клонилось к закату и весь запад алел, как кровь пророка, словно был объят стыдом из-за невинно пролитой крови. Пастухи на Елеонской горе видели Иерусалим сквозь тонкую паутину тумана, дворец Ирода казался им малым муравейником, а две живые песчинки на крыше дворца, мать и дочь, были вовсе не видимы их глазам. Человечества совсем не было видно с горы. Время шло и шло и роняло камень за камнем из дворца Ирода и крошило зубы в устах Иродиады. Напрасно мраморные палаты и гордая Иродиада противились времени, и они поддались его власти. Однажды и Иродиада оказалась под землей вместе со своей красавицей-дочерью. И прах их костей смешался с прахом костей Иоанна и развеялся по свету.

Не знаю, случайно ли ветер занес в Белград пылинку этого праха, но знаю доподлинно, что в Белграде есть и дух Иоанна, и дух Иродиады. Я знаю, и вы знаете, что в Белграде каждый день разыгрываются драмы, подобные драме, случившейся во дворце Ирода, они отличаются от нее лишь степенью трагизма; от драмы, которая произошла из-за столкновения страсти к удовольствиям и стремления к справедливости. Эти драмы не всегда кровавы, но всегда удивительны и страшны. Эти драмы происходят не только в домах и на улицах, они разыгрываются в наших душах, в нас самих. Большинство из нас не обладает одним только духом Иродиады, или духом Иоанна, они смешались друг с другом. Жажда наслаждений и стремление к справедливости в постоянной борьбе, постоянно колеблют нас в разные стороны, до боли рвут на части.

Иродиада и Иоанн – два полюса человеческой природы. Простим Иродиаде, дорогие братья, простим ей, ибо в царстве духов ей простил великий пророк; простим ей, чтобы и нам простилось. Простим ей, она это заслужила, ибо 19 веков служит она христианскому миру примером того, как не нужно жить здесь, на земле. Девятнадцать столетий она подвергается осуждению и презрению мира. Простим ей, ибо ее грех уже достаточно наказан.

Боже, Который видел драму Иоанна Крестителя во дворце Ирода и на нас ныне теми же очами взираешь, дай нам силы победить в себе дух Иродиады и следовать примеру Твоего праведника. Изведи нас из заблуждения, Боже, всякий раз, как только кровь наша помутит нам разум. Пусть мысль о Тебе, великий Боже, вечно светит нам во тьме нашей малой жизненной драмы, которая ради Тебя происходит и которую Ты видишь лучше нас. Аминь.

29 августа

О вере в тьму

Проповедь в день молитвы студентов Христианского союза

Бог есть свет, и нет в нем никакой тьмы. (1Ин.1:5)

Будьте сынами света. (Ин.12:36)

Мы, господа, веруем в Бога. Наши противники винят нас: «Вы верите во тьму!» – «Как это? – удивленно спрашиваем мы, – мы уверовали в Бога из жажды света. Почему же мы верим во тьму? Можете ли вы одолжить нам вашего света, в котором вы живете?» – спрашиваем мы наших противников.

Наши противники нам отвечают: «Да, мы вам одолжим наш свет, чтобы вы разогнали вашу тьму. Вот смотрите, в чем наш свет:

Нет ни Бога, ни богов, существует только природа и законы природы. Мы изучаем природу, и ее законы становятся для нас все понятней и яснее. Мы систематизируем законы природы с помощью многочисленных наук и несем их перед собой как факел. Они освещают наш путь и, следуя за ними, мы идем верным путем без падений и блужданий.

Если нам, например, нужно исследовать море – мы берем науку о море и с прожектором науки смело смотрим в таинственные глубины морские, где людям, не знающим науки, видятся целые лабиринты селений богов. Вместо Посейдона и нимф наука обнаруживает осьминогов, морских пауков и кораллы.

Если нам необходимо изучить утробу земли – геология и минералогия, предлагают нам свои знания, изгоняя оттуда Плутона и всех его придворных.

Если нам нужно посмотреть, что за процессы происходят под корой дерева – действуют ботаника и химия, которые не хотят знать о нереидах.

Если нам понадобиться узнать, что творится под кожей нашего тела – на это есть физиология, которая изгнала из человеческого существа всех злых, и добрых духов.

Если нам захочется вознестись в небесные выси – нас поведет астрономия, не спрашивая Аполлона и Венеру, Кастора и Поллукса.

Если мы захотим узнать меру, и форму, и число – математика нам расскажет обо всем без каббалистической путаницы и пифагорической мистики.

Хотим ли мы познакомиться с тучами и громом – мы обратимся к физике, а не к Юпитеру или Перуну.

Хотим ли мы здоровья – мы обращаемся к медицине, а не к Эскулапу.

Если нам нужны плодородные поля – мы обратимся к агрономии, а не к Додоле.

Таким образом, наука изгнала из природы всех богов, и знание сменило верования. Поэтому наша наука – это свет, а ваша вера – это тьма. Откажитесь от вашей тьмы и примите наш свет».

Так нам говорят наши противники. А мы удивленно отвечаем:

«Но у нас уже есть свет, который вы имеете. Наука – это наша собственность так же, как и ваша. Где бы нам не требовался факел науки, чтобы осветить путь, мы, как и вы, используем этот факел. Наша вера в Бога – только еще один плюс, еще один факел, которым мы пользуемся, а вы отвергаете. Разве тот, кому светят больше факелов, пребывает во тьме?

Наука пролила яркий свет на природу – это правда. Но наука изгнала из природы только полубогов, а не Бога. Наука лишь выпрямила путь для истинной веры. Наука очистила храм природы от идолов, и в этот храм вселился Тот, Который достоин этого храма. Наука осветила глубины морские и высоты заоблачные, разогнала тьму подземную и надземную. От света науки исчезли все лже-боги, все духи, большие и малые, которыми человеческая фантазия населила этот мир, но от света ярче засиял истинный дух природы, истинный Единый Бог. Следовательно, мы верим не во мрак, но в Свет.

Природе свойственны законы – утверждаете вы. Если это так, тогда природе свойственна логика. И если и это опять же так, тогда природе свойствен разум. Разве не так?

Допустим, это не так. Допустим, законы не значат логики и разума. Но тогда законы не значат и порядка, а если они не значат порядка, то законы не значат законов, то их не существует. Но этого не допускаете вы, этого не допускаем и мы. Ибо если не существует законов, то не существует и природы, природу без законов представить невозможно, в этом у нас с вами нет противоречий. На этом этапе пути мы не упрекаем друг друга в вере за веру в тьму.

Таким образом, мы согласны с вами в том, что законы существуют. Но мы идем на шаг дальше и говорим: законы значат разум. Природа держится закона, следовательно, природа держится разума. Разум, которого держится природа, больше человеческого разума. Человеческий разум всего лишь нерв великого разума природы. Если существуют нервы, существует и центр этих нервов, говорим мы. Центром всех нервов вселенной, или средоточием всех законов природы, или вселенского порядка, существующего в вещах, является наш Бог. Наш Бог есть, таким образом, разум и свет. Почему же вы считаете, что мы верим во тьму?

Представьте двух муравьев, которые имели бы все наши научные приборы в миниатюре и с их помощью могли бы исследовать один палец на нашей руке. Представьте, что они тщательно изучили структуру нервной системы нашего пальца, и размеренность кровообращения в нем. А теперь представьте, что они после многотрудного исследования отдыхают и обсуждают что за чудо этот палец. Один из них говорит: «Этот палец – целый мир, в котором действуют законы, в котором нервы правильно сочетаются, в котором кровь вечно течет в одном и том же правильном направлении». Второй муравей отвечает: «Да, но где начинаются и где заканчиваются те нервы? И откуда бежит, и куда возвращается кровь? Я верю, – продолжает второй муравей, – что все нервы имеют один центр, этот центр я называю мозгом и верю, что все сосуды и капилляры исходят от единого резервуара, который я называю сердцем».

«Я в это не верю! – восклицает первый муравей, – ни мозга, ни сердца не существует, существуют лишь нервы и кровь и существуют законы, которые ими управляют. Мы можем говорить только о том, что видим, а мы видим палец, палец существует. Ни мозга, ни сердца мы не видим. Твоя вера в мозг, друг мой, вера во тьму».

Или представьте себе, что эти ученые муравьи сквозь микро телескоп наблюдает за солнечным светом. Допустим, они видят через свой маленький телескоп несколько солнечных лучей, но не видят солнца. Один муравей говорит: «Мы видим много лучей света, знаем их яркость и цвет, знаем время, когда они возникают и когда гаснут. И этого достаточно. Мы знаем все, что можно знать о свете». Так сказал бы один муравей. Другой бы ему возразил: «Да, мы действительно знаем не больше того, что ты перечислил, но я верю, все эти лучи исходят от одного большого, невидимого нам центра света, откуда бесчисленные лучи простираются во все стороны. Этот центр я называю Солнцем». Первый муравей с досадой бы ответил: «Как ты можешь говорить о том, чего не видишь? Как ты можешь поддаваться таким фантазиям? Какое солнце!? Все лучи простираются до бесконечности, и нигде у них нет центра. Твоя вера в Солнце есть, таким образом, вера во мрак».

Таковы и мы, таковы и наши противники, словно те маленькие муравьи. И мы, и наши противники исследуем тот мир, который видим, и который в сравнении с вселенной представляется меньше, чем палец на нашей руке. И мы, и наши противники рассматриваем нервы природы и прислушиваемся к току крови природы. Но мы расходимся в одном вопросе. Мы говорим: «Мы верим, что через нервы природы действует один вселенский разум, а по сосудам природы струится жизнь, которая имеет свой центр, свое сердце». Наши противники возражают нам: «Вы верите во тьму». Мы говорим: «Все те фрагменты света, которые открыли нам науки, есть лишь частицы великого, непостижимого света. Мы верим в этот свет и называем его Богом». Но наши противники возражают нам: «Вы верите во тьму».

Скажите нам вы, господа, скажите, кто из нас во тьме: мы, которые ищем разумом больше света, чем видим своим зрением и чем предлагает наука, или наши противники, которым довольно того, что видят зрением и слышат ушами. Скажите нам – кажется ли вам, что наша вера в Бога – вера во тьму? Скажите скорее, ибо от нашей веры или неверия зависит вся наша жизнь! Скажите нам, ибо кто знает, сколько нам осталось жить вместе под этим солнцем? Кто знает, не ждет ли нас смерть за дверью этого дома? Мы верим, господа, в бессмертие жизни».

Наши противники нас упрекают: «Вы верите во тьму!» – «Как же так!? – удивленно спрашиваем мы, – мы поверили в бессмертие из жажды света. Почему же мы вдруг верим во тьму? Может, вы нам одолжите вашего света, которым живете», – просим мы наших противников. А наши противники отвечают: «Да мы одолжим вам нашего света, чтобы вы смогли разогнать тьму. Вот, смотрите, в чем наш свет:

Бессмертной жизни не существует. Есть жизнь и есть смерть. Жизнь коротка, смерть длительна. Смерть, словно бесконечная линия, а жизнь подобна точке в центре этой линии. Живая и мертвая природа состоит из одних и тех же элементов. Составными частями мертвых и живых тел являются материальные атомы. Эти материальные атомы группируются в пространстве тем или иным образом, образуя те или иные тела.

По воле слепого случая, в какой-то момент, атомы сгруппировались в удивительную подвижную фигуру, которую мы называем человеком. Пока в этой фигуре существует определенное количество атомов различных элементов, до тех пор она существует и выполняет определенные функции. Когда равновесие атомов нарушится, тогда и фигура начнет рассыпаться как карточный домик, и больше никогда не появится том же облике. Так мы рассуждаем и в доказательство правоты наших рассуждений ссылаемся на Демокрита, Лукреция, Штрауса и Геккеля. Наша мысль – это свет. Примите нашу мысль и отриньте вашу наивную веру во тьму».

Так нам говорят наши противники, а мы удивленно отвечаем: «Се вы верите во тьму, но не мы. Вы верите, что жизнь человеческая простирается между двух могил. Рождение – это одна могила, из которой человек выходит, а смерть – другая могила, в которую человек сходит. Вы верите, что человек до рождения существовал где-то во вселенной в виде разрозненных атомов, которые принадлежали разным другим телам. Вы верите, что человек после смерти будет существовать лишь в виде разобщенных атомов, которые будут принадлежать другим, чужим телам. Вы не верите, что человек существовал до рождения, как замысел, и что, пусть как идея, будет существовать после смерти. Не мы, а вы живете без света! Вы не верите, что у вселенной есть разум и зрение, но мы верим. У ваших атомов нет ни разума, ни зрения. Это идолы ваши, которые не видят и не мыслят. Вы не владеете светом в земной жизни, и еще менее за ее порогом.

Мы верим в бессмертие жизни, потому что верим в бессмертный разум вселенной, который является источником жизни. Существование природы доказывает существование законов природы; существование законов природы доказывает существование вселенского божественного разума; существование вселенского божественного разума доказывает, существование бессмертной жизни. Все это тесно и нераздельно связано, одного без другого невозможно представить. Природу невозможно отделить от закона, который ей управляет, ибо без закона не было бы и природы. Законы невозможно представить без разума, ибо они – разум, разум невозможно представить без жизни, ибо разум – это сознание, а сознание – это жизнь. Жизнь невозможно представить, как цепь случайностей, как тлен, если разум вселенной вечен и нетленен.

Если разум вечен и нетленен, то смерть – это часть жизни. Ибо если смерть была бы чем-то сущностным и противоречила жизни, то противоречила бы разуму и законам природы, и поэтому ее не существует. Итак, смерти не существует как абсолютного; ее не существует как линии, на которой жизнь всего лишь точка. Точнее, смерть есть точка на бесконечной линии жизни».

Далее, мы аргументируем нашу веру противникам так:

«Наш инстинкт к бессмертной жизни самый сильный из инстинктов. И все инстинкты, которыми нас наделила природа, природа способна насытить в полной мере. У нас нет ни одного инстинкта, который мы не могли бы в этой жизни насытить до пресыщения. Поэтому множество из нас, возможно большинство, умирает, в той или иной мере насытив свои инстинкты. Но никто из нас не умирает, насытив свой самый сильный инстинкт – инстинкт бессмертия. Даже тот, кто совершает самоубийство, бежит из жизни не потому, что пресытился жизнью, а потому что пресытился этой жизнью, он алчет и жаждет лучшей жизни. А тот, кто был настолько богат и удачлив, что смог утолить все свои желания и жажду, умирает с плачем. Почему?

Потому что умирает с жаждой бессмертной жизни. И тот, кто дожил до ста лет, и все эти сто лет состояли из однообразных, монотонных дней, умирает плача. Почему? Разве ему не наскучило однообразие дней? Да, наскучило, он пресытился такой жизнью, он хочет и ждет лучшей жизни, но не уверен, что ему после смерти выпадет в удел эта лучшая жизнь и поэтому плачет. Он не доверяет природе, хотя природа предоставила ему столько доказательств искренности и истинности. Природа его не обманула – она насытила все его инстинкты, которыми наделила. И все же он не верит природе; он боится, что в конце концов природа его обманет. Он боится, что природа не насытит самого сильного инстинкта – инстинкта к бессмертной жизни. Он думает, что природа его кормила и поила в этой жизни, чтобы обмануть в главном желании. Думает, что природа его кормила и поила в этой жизни, чтобы, в конце концов, поглотить своей темной пастью смерти, как Хронос поглотил своих детей. Но отчего такое недоверие к природе? Разве оно логично и уместно?

Природа каждый день показывает свое могущество, она может утолить самые причудливые человеческие прихоти. Почему же мы не верим, что она может утолить и нашу жажду жизни после смерти? Эта наша жажда естественна, свойственна природе человека. Это ее желание, а все свои желания природа способна воплотить».

Мы обосновываем нашу веру и так:

«Великий дух вселенной, который нас сотворил, который вложил в нас множество возможностей, который десятки лет эти возможности развивал и доводил до совершенства, этот великий дух вселенной показался бы неразумным, если бы такой великий труд свой уничтожал одним взмахом. Он показался бы непоследовательным, если бы гасил тот свет, который возжигал в нас на протяжении всей нашей жизни. И наконец, он бы показал себя плохим экономистом, если бы всякий раз начинал с начала процесс совершенствования, постоянно с новыми людьми, уничтожая смертью тех, кто уже достиг высокой ступени совершенства. Но о великом духе вселенском нельзя сказать, что он неразумен, или непоследователен, или непродуктивен. Он на каждом шагу доказывает нам свою разумность, свою последовательность и свою экономичность».

«Мы не боимся смерти, – говорим мы нашим противникам, – еще и потому, что видим, как сама природа противится смерти. Природа не хочет умирать, природа хочет жить. Если в природе есть очевидное, то очевидна ее жажда к непрерывной бесконечной жизни. Если ничто другое, то этот эгоизм природы гарантирует нам бессмертную жизнь. Природа хочет жить, и живет благодаря нам, если бы природа желала нам смерти, она должна была бы желать смерти самой себе. А природа не желает себе смерти. Она допускает смерть частей своих, то есть нашу, только потому, что знает, что такая смерть ведет к новой жизни. Никогда не могли бы мы умереть, не могли бы уйти из этой жизни, если бы смерть была чем-то абсолютным, какой она кажется нам. Мы не могли бы уйти из этой жизни, если бы и хотели, мы не могли бы совершить самоубийства, если бы после смерти не могли бы жить вновь. Природа бы этого не допустила. Ибо природа хочет жизни. И она посылает нам смерть и допускает самоубийство, верьте, только потому, что не боится, что смерть нас уничтожит. Итак, природа не боится смерти. Зачем же нам бояться?»

«Мы не боимся смерти, – говорим мы нашим противникам, – еще и потому, что наша логика не допускает, что смерть способна уничтожить Шекспира, Гете, Канта, Толстого и других. Уничтожить самые благородные плоды великого труда природы. Ибо если бы наша логика допускала это, тогда она должна была бы допустить неразумность природы, отсутствие в ней законов, а это невозможно. Если бы смерть была способна полностью уничтожить Шекспира, значит она была бы способна остановить закон эволюции в природе. Шекспир несомненно хотел, как и все люди, жить после смерти, и после смерти духовно эволюционировать, совершенствоваться. Разве эту эволюцию смерть могла остановить? Впрочем, может и могла, если бы этого хотела сам Шекспир. Но того же хотел и Гете, и Кант, и Толстой, и весь род человеческий от Адама до ныне. А что такое род человеческий, если не важная часть природы, количественно и качественно важная ее часть? Желание рода человеческого может отождествляться с желанием самой природы. Природа хочет, чтобы жизнь продолжалась и после смерти, то есть продолжалось эволюция, начатое совершенствование. А если природа этого хочет – это легко осуществимо. У природы нет препятствия к осуществлению желаний.

Итак, наш инстинкт к бессмертной жизни является инстинктом самой природы. выводы нашего разума могут обмануть, но природа своими инстинктами, вложенными в нас, никогда не обманет».

Так мы говорим мы нашим противникам и спрашиваем их:

«Итак, почему наша вера – вера в тьму? Мы верим в свет после смерти и прежде рождения, вы не верите в такой свет и вновь называете нашу веру верой в тьму. Оглянитесь, тьма окружила вас отовсюду, вы же считаете, что пребываете среди света.

Скажите нам вы, господа, скажите нам, кто из нас во тьме: мы, чей разум ищет сверх того света, что открывает нам зрение и предлагают науки, или наши противники, которым довольно того, что зрением видят и ушами слышат? Скажите нам, кажется ли вам, что наша вера в бессмертие жизни – вера во тьму? Скажите нам скорее, ибо от нашей веры или неверия зависит вся наша жизнь. Скажите нам скорее, ибо кто знает, сколько нам осталось жить под этим солнцем? Кто знает, не ждет ли нас смерть за дверью этого дома. Прежде чем придет смерть, мы должны знать: есть ли смерть? Мы верим, господа, в единство рода человеческого».

Наши противники упрекают нас: «Вы верите во тьму».

«Как же так? – спрашиваем их удивленно, – мы поверили в единство рода человеческого из жажды света. Из чего следует, что мы верим во тьму? Может, вы нам одолжите того света, в котором живете», – просим мы наших противников.

Наши противники отвечают: «Да, мы вам одолжим нашего света, чтобы вы смогли разогнать вашу тьму. Вот смотрите в чем наш свет:

Не существует единства рода человеческого. Каждый человек – особая цель природы, если вообще можно говорить о цели природы. Между людьми не существует, ни метафизического, ни органического единства. Не существует истории человечества, есть лишь история отдельных людей. Каждый человек должен видеть в себе высший смысл жизни. Каждый должен сосредоточиться на себе и отделиться от людей. Каждый должен стараться все свои телесные и духовные дарования развивать и использовать до крайних границ. Ибо извне нет ничего и никого достойного внимания. Не стоит быть застенчивым в окружающем мире, себя надлежит считать искрой во тьме и стараться светить и гореть ярче, но не ради того, чтобы осветить и согреть других, но, чтобы освещать и греть себя. Люди подобны стае искр, которые бессмысленно мечутся в пространстве пока не угаснут. Тщетно говорить о смысле жизни стаи искр, тщетно говорить и о смысле истории человечества. Нет единства между блуждающими искрами, нет единства и между судьбами людей, ибо его нет. Вот наша философия.

Оставьте вашу веру во тьму и примите нашу мысль, этот наш свет».

Так говорят наши противники, а мы им с удивлением отвечаем:

«Да это же вы верите во тьму, а не мы! Мы верим, что между людьми существует метафизическое и органическое единство. Не существует человека без смысла и без цели жизни, но смысл и цель жизни на земле не в каждом отдельном человеке, а во всех людях совокупно. Все люди – члены большого организма, возникшего на земле, который развивался и рос, желтел и зеленел, болел и расцветал, и который наконец завершит свой путь так же, как когда-то начал. Этот организм – все человечество с его историей, от появления на земле первого человека и до исчезновения последнего.

И потому, что мы чувствуем единство рода человеческого, и находим свой смысл в общем смысле многоликого человечества, мы не замыкаемся в себе и не отделяемся от других людей. Мы чувствуем, что человечество имеет одно тело и одну душу, метафизически и органически, и потому нас терзает боль и радует радость всего человеческого рода.

Все люди на земле составляют одного человека, одного всечеловека. Тому всечеловеку много тысяч лет, и простирается по всей нашей планете. Вся история, до ныне и отныне, составляет историю всечеловека. Этот всечеловек сильнее и разумнее каждого из нас в отдельности. Разбросанные и разобщенные, мы чувствуем себя сиротами, немощными и убогими. Силу и достоинство мы чувствуем тогда, когда представляем себя в единстве со всем родом человеческим, со всеми людьми на земле, как мы это чувствуем сегодня, в день нашей общей молитвы христианской университетской молодежи всей планеты.

Поэтому мы молимся сегодня обо всех простых и несвободных людях, судьбу которых мы, сербы, особенно хорошо понимаем. Облегчение их судьбы почувствуем и мы, где бы они ни жили.

Мы молимся за всех слабых и непросвещенных, когда они станут сильнее и просвещённее, сильнее и просвященнее станем и мы, также как здоровая часть тела чувствует себя лучше, когда выздоравливает больная.

Мы молимся за тех, кто больше и культурнее нас. Мы смотрим на них, как на птиц, которые летят вперед, рассекая воздух своими крыльями. Мы молимся за них, чтобы они не пали духом и не остановились, ибо пока они впереди, мы чувствуем себя уверенно и под защитой.

Мы молимся за Европу, ибо она наша родина и наш очаг, у которого мы, вместе с другими людьми, греемся и просвещаемся.

Мы молимся за Америку, второй самый просвещенный континент в мире, молимся за этот молодой, новый мир, полный вдохновения и деятельности, полный оптимизма и радостной воли к жизни.

Мы молимся и за людей других континентов. Молимся за чернокожих и за краснокожих, молимся и за людей желтой расы, которые сейчас переживают самый тяжелый кризис в своей истории.

Мы молимся и за тех людей, которые веруют в Магомета и в Будду. Мы молимся и за тех, кто поклоняется Иегове, молимся и за наших противников, которые нашу веру называют верой во тьму. Мы молимся и за тех, кто верит в чародеев, молимся и за тех, кто поклоняется солнцу и звездам. Мы молимся за всех суеверных и за всех атеистов на всей нашей планете, на которой мы все вместе живем, и которая нас терпеливо несет среди звездных стай, которая нас питает и согревает. Одним словом, мы молимся за всех детей нашей матери Земли, за всех братьев и сестер наших.

Мы так молимся, ибо вера наша нам так велит молиться. Скажите нам вы, господа, скажите нам, правда ли, что наша вера – вера во тьму?»

Произнесено в день молитвы студентов «Христианской Общины»

О Царских сыновьях

Один Бог и Отец всех, Который над всеми, и через всех, и во всех нас. (Еф.4:6)

Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии. (Рим.8:14)

Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих. (Мф.18:10)

Все люди – сыновья царские, дорогие братья. И те нищие, что одетые не по-царски стоят перед дверьми этого храма и тянут к вам руки за подаянием, верьте, и они царского происхождения, как и все вы, кто по крови, богатству или положению чувствует себя ближе к царям. Когда, выходя отсюда, вы опустите в их руку мелкую монету, знайте, что положили ее в руку того, в ком еще есть капля царской крови. Вспомните, что их предки в сотнях поколений назад могли быть царями, а ваши – нищими, и что их предки могли подавать вашим предкам милостыню. Вспоминайте об этом и обращайтесь с ними так, как обходились бы со своими предками или своими потомками будущих поколений.

Все мы сыновья царские, ибо каждый из нас может найти в своей родословной по царю. Разница лишь в том, что кому-то нужно меньше времени на исследование прошлого, нужно перелистать меньше страниц родословной, пока не дойдет до первого царя в своем роду, а кому-то придется приложить больше усилий, перебирая умерших предков: у одного первый предок – царь, а у другого царь был в пятидесятом, или в сотом колене. Все мы уважали бы друг друга или хотя бы интересовались друг другом больше, если бы знали родословные других. Для начала достаточно интереса, ибо без него нет ни уважения, ни симпатии. К извозчику, который вас везет, вы относитесь с меньшим интересом, чем к придорожному камню, вы останавливаете взгляд на деревьях у обочины, чаще, чем на нем. Но представьте, как изменилось бы ваше отношение, если бы вам сказали, что предок вашего извозчика во времена Иисуса Христа был царем! Вы обратили бы свое внимание не на деревья и камни вдоль дороги, а на человека, погоняющего коней перед вами – на судьбу падшего царя.

Некоторые элегантные дамы, например из Общества защиты животных, одевают своих собачек в шелка и укладывают на пуховые кроватки, не задумываясь о своих слугах, которые спят на циновках. Но представьте, как бы удивились эти дамы, если бы им сказали, что во времена Соломона предки их собак были собаками, а предки их слуг – царями.

Многие из нас грешат против себя и против других. Грешат против себя тем, что забывают о своем царском происхождении, а против других, забывая, что и те сыновья царские. Многие из нас потеряли из вида нить, связующую нас в прошлом с царским предком, и низведенные судьбой в степень простолюдинов, сами низвели себя до степени людей недостойных.

Истинного сына царского отличает уважение к себе и к другим, он уважает себя за царей – своих предков и царей – своих потомков: за других он уважает себя. Впрочем, иного уважения и не может быть. Эгоист не способен себя уважать, он способен лишь на самовлюбленность. Уважать себя может только человек, чувствующий себя частью других. Истинный царский сын видит в себе своих предков и своих потомков, видит два мира, которые сейчас встретились в нем. Он смотрит на себя как на избранный сосуд, вмещающий прошлое, и будущее, или зеркало, в котором они отразились.

Но он не допустит, чтобы в нем отражались все без разбора, он хочет быть зеркалом для царей, лучших из них. Он хочет видеть в себе лучших представителей своего рода, сравнивать себя с ними, брать с них пример, соревноваться с ними, мысленно беседовать и советоваться с ними, ставит себя в их положение, а их в свое. Он любит испытывать себя, искать сколько в нем царской крови – крови его лучших достойных предков. Эту истинную царскую кровь он ищет в своем духе и характере, не только в теле. Он чтит царскую кровь в себе как святыню, которая дана ему и которую он должен передать другим.

Истинный царский сын уважает себя и других, уважает людей по той же причине, что и себя: он видит в других царских сыновей. Ни дурной характер, ни низкая культура, ни скромное положение, ни плохая одежда не мешают истинному царскому сыну видеть в них царское достоинство, ибо он видит далеко, ищет и находит его в прошлом человека то, чего не видит, но хотел бы видеть сейчас. Если он тщетно ищет в первых поколениях, возвращается лет на сто назад и находит его там. Если нет, возвращается на тысячу, несколько тысяч лет назад и там ищет. А если не находит и там, то ищет и находит его в первом человеке – прародителе рода человеческого, не найдя там, ищет и находит в Творце человека в Царе царей – в Боге. И когда находит царское происхождение человека, истинный царский сын видит в нем брата.

Этот брат может быть не таким благополучным, может быть падшим или заблудшим, раздавленным жизнью или по своей воле униженным и разоренным, истинный царский сын никогда не отречется от брата своего, напротив, чем брат несчастнее, тем ближе он станет сердцу его, тем лучше он поймет судьбу брата, тем больше станет уважать его.

Неисповедимы судьбы человеческие! Люди возносятся до царского трона и падают до нищенской сумы, возвышаются до царской мудрости и падают до болезненной слабости. Нет судьбы, которая шла бы по прямой линии, она то взмывает ввысь, как струи фонтана, то скрывается под землей, словно подводная река. Из деревенских хижин люди взмывают на царские высоты и с царских высот вновь оказываются в хижины. И в фонтане, и в подземной реке течет та же вода, она вытекает и возвращается в океан, он – исток и устье. Так и с людьми. И на царственной высоте, и в пастушьих низинах живут сыновья одного и того же Царя, Который есть исток и устье для всех, Который знает число детей своих и видит во всяком из них частицу царского достоинства.

Поэтому каждый, кто ищет свое царское происхождение, найдет его: в истории, в царях земных и, без сомнения, найдет в Царе Небесном. Для тех, кто верит в Бога, ясно как день, что все люди – сыновья царские, ибо все они сыновья Божии.

Истинный царский сын одновременно и сын Божий. Кто сознает себя как истинного сына Божия, тот осознает себя и царским сыном, и тот, кто осознает себя как царского сына осознает себя и как сына Божия. Тот кто говорит о себе – я, царский сын потому что мой отец и дед были царями, чувствует в себе меньше царского достоинства чем тот, кто говорит я царский сын потому что отец мой небесный – вечный Царь. Истинный царский сын чувствует себя членом вечно правящей и вечно всесильной божественной династии. И это чувство высоко держит его мысль и его сердце.

Все мы, дорогие братья, сыновья царские, но не все мы – истинные царские сыновья. Мы не можем не быть царскими сыновьями, ибо наш Отец Бог, Царь царей, но мы можем быть или не быть истинными сыновьями царскими, поскольку наше царское достоинство зависит не от наследства, а от нас. Никто из нас не является истинным царским сыном, ибо у нас не царские помыслы и не царское отношение к себе и другим. Среди нас есть такие, кто, отрекся от своей царской, божественной династии и называет себя членом династии обезьян.

«Основателями нашего человеческого рода были обезьяны, – говорят эти люди, – они наши праотцы, а мы их потомки».

Скажете ли этим людям: «Допустим, это так, мы произошли от обезьян, но разве сами обезьяны не царского происхождения? Разве не находите вы царской династии до обезьяньей?» «Нет, – ответят вам, – до обезьян были обезьяны, а до них были черепахи, а до черепах – инфузории».

Скажете ли: «Допустим, так. Пусть мы произошли от обезьян, обезьяны – от черепах, а черепахи – от инфузорий. Но разве и черепахи, и инфузории не царского происхождения? Разве не было еще до династии инфузории, возвышенной царской династии?»

«Нет, – ответят вам, – до инфузорий не было даже инфузорий, до них был лишь хаос из элементарных частиц, которые случайно образовали инфузорию, а из нее превратились в черепаху, из черепахи – в обезьяну, а из обезьяны – в человека».

Скажете ли: «А разве над первобытным хаосом не было Царя? Разве Божественный разум не древней и не выше хаоса? Разве хаос не был лишь материалом в руках великого царского разума, словно глина в руках ваятеля? Могут ли из глины появиться горшки сами собой, без гончара? Разве из первобытной хаотичной глины, из хаоса элементов, могли родиться инфузории, от инфузорий черепахи, от черепах обезьяны, от обезьян люди?»

«Да, – получите ответ, – так могло быть и так, по всей вероятности, и было. Но как бы то ни было, для нас главное, что люди произошли от обезьян, и нет в них ничего ни царского, ни Божественного. И пусть не гордятся цари земные своим царским происхождением, ибо в их венах течет кровь орангутанга, также как в венах других людей и в венах обезьян. Пусть не говорят люди о благородной и неблагородной крови, вся кровь на земле одинакова: кровь человеческая текла в обезьянах, кровь обезьяны – в черепахе, кровь черепахи – в инфузории, кровь инфузории – в хаосе. Поэтому и царь, и нищий – это одно и то же, нищий и черепаха – одно и то же, кровь и вода – одно и то же».

Скажете ли вы на это: «Если вы признаете себя сыновьями обезьян, то, без сомнения, и дела ваши подобны делам обезьяньим, ибо дети всегда подобны отцам.»

На это вам ответят: «Да, воистину, мы не оглядываемся на принятую мораль; мы уважаем обычаи, установленные другими; для нас не существует ни прошлого, ни будущего, для нас важно лишь настоящее; для нас не существует человечества, существуем лишь мы; у нас есть только одна абсолютная ценность – это наше «Я».

Так говорят люди, которые утратили чувство и своего царского происхождения, и своего нынешнего достоинства. Эти деградировавшие цари не видят в себе ничего иного кроме животного, окультуренной обезьяны, а в других людях видят лишь то, что видят в себе. Отсюда они не могут уважать ни себя, ни других людей больше, чем уважают обезьян. Уважения им заменяет ярко выраженный инстинкт самосохранения и самоуслаждения. Этот инстинкт составляет почти все содержание жизни животных, но у них этот инстинкт доведен до совершенства, рафинирован, оправдан и поддержан разумом. Животные эгоистичны и сами не знают, почему эгоистичны, деградировавшие цари же эгоистичны потому, что убеждены: их личное «Я» есть центр жизни и единственная ценность в мире. Таким образом, животные не так самолюбивы и эгоистичны, потому что не так сознательны, они заботятся только об утолении сиюминутного голода, деградировавшие цари себялюбивы и эгоистичны, потому что уверены в своей исключительной ценности. Они заботятся не только об утолении сиюминутного голода, но об утолении голода на весь свой век. Животное в лучшем случае запасает столько пищи, сколько ему нужно на зиму, эгоистичный человек часто копит столько жизненных запасов, сколько ему не потратить не просто за один человеческий век, но за сотни и тысячи лет жизни здесь, на земле. Барсук тащит в свою нору столько кукурузы, сколько ему нужно, чтобы едва перезимовать; европейский же миллиардер, тратит в месяц 10000 динар – сумму, которой довольно для достойной жизни целой семьи в самых дорогих городах Европы, имеет запас на сто тысяч лет жизни, сто тысяч лет!

Или: разница между богатым и бедным барсуком не настолько огромна, как разница между богачом и нищим. Бедный барсук имеет запас пищи, скажем, на один день, а богатый его собрат на сто дней. Однако, бедный человек может быть равен с «бедным» барсуком по количеству запасов, иметь жизненных средств на один день, в то время как миллиардер – на тридцать шесть миллионов дней.

Но, если бедный человек может сравниться с «бедным» барсуком, ибо запаса его средств хватит на один день, то запасов миллиардера достаточно на тридцать шесть миллионов дней. Иными словами, «богатый» барсук мог бы накормить за один день сто голодных барсуков, а богатый человек – тридцать шесть миллионов человек.

Разве барсуки не уступают людям в себялюбии? Разве животный инстинкт самосохранения не превратился у людей в прожорливость, по сравнению с которой прожорливость барсука или акулы просто забава?

Люди, философия которых заключается в словах – «инстинкт самосохранения», которые оправдывают этой философией чудовищную жажду безмерного богатства или безмерных наслаждений в ущерб себе и другим, или с безмерным цинизмом высмеивают нравственность, ни в чем не превосходят своего «предка» – обезьяну, кроме превосходства в себялюбии, и ничем не походят на сыновей царских. Ничем. Они не уважают себя, видя в себе только животное, и не уважают других, видя в них только свою добычу. Они не испытывают стремления ни к героизму, ни к любви, ни к добродетели, ни к справедливости, ни к самопожертвованию, ни к дружбе, они не испытывают ни одного благородного стремления, ими движет только инстинкт самосохранения. Им удалось притупить, подавить, запугать все царские стремления своими не царскими мыслями, не царской философией. Они сами себя изгнали из царских рядов в ряды выродившихся царей – они находятся в изгнании. Мы сочувствуем этим изгнанным царям. Нам трудно с ними, но им еще трудней с собой. В старости их душам будет нелегко найти утешение в инстинкте самосохранения. Несмотря на чрезмерно развитый инстинкт, на изобилие золота, они будут чувствовать себя как блудный сын, удалившийся от отца и наполнявший чрево рожками, которые ели свиньи. Их царские стремления, подавляемые всю жизнь, пробудятся, ожидая утоления и насыщения.

И поднимется мятеж в душах этих выродившихся царей: лучшая часть их души возопит о своих правах. После этого душевного бунта, они почувствуют себя царями истинными, которые долго были в изгнании среди свиней, и, как подлинные дети царские, уже не смогут довольствоваться кореньями и пасти свиней. Они отправятся на поиски своих царских праотцов, но теперь станут искать их не среди обезьян, но среди царей и не среди инфузорий, но в царственном Родителе всего живого – в Боге. Мы сочувствуем этим царям в изгнании, которых судьба низвела до ничтожества, и которые сделали себя скверными людьми.

Но сначала посочувствуем самим себе, ведь и мы достойны сожаления. Мы достойны сожаления потому, что называемся сыновьями царскими и называемся сыновьями Божьими, а творим дела недостойные царских сыновей или называемся детьми света, а сами во тьме ходим. Мы уважаем себя как царских сыновей, ибо признаем отцом Бога и поэтому мы дети Света. Бог – Царь Света, но мы ходим во тьме, когда отказываем другим людям в том, что их делает детьми Божьими, детьми Света. Мы становимся сыновьями тьмы, когда думаем, что Господь только в нас возжег светильник, а окружающие люди – гипсовые свечи, которые не горят, а лишь бросают тень на наш свет.

Мы ходим во тьме, когда ценность людей сводим к нолю, когда видим других как ноль, а после нуля ставим единицу, которая представляет нашу личность. Мы становимся детьми тьмы, а не Света, когда полностью отвергаем людей, зная их бегло и поверхностно. Или, разве мы не дети тьмы, если мы способны за один только грех безжалостно осудить человека, которого лишь по этому греху знаем, приравнять его к нолю и вычеркнуть из списка людей?

Кто-то убил. Его за это судили, он ходил в кандалах, он признался в преступлении перед сотнями слушателей в зале суда, потом тысячи дней и ночей отбывал наказание за свой грех за тюремной решеткой. Когда он вышел на свет Божий и вернулся в общество людей, он вел себя как честный, исправившийся человек. Однако в нашем сознании он навсегда остался человеком, равным нолю.

Другой украл, третий обманул, четвертый напился, пятый предал, шестой любой ценой рвался к деньгам, или к власти. И за все это они так виноваты в наших глазах, что мы низводим их до ноля, и где бы мы не находились, говорим о них, как о нолях. И если где-то зайдет о них речь, мы проталкиваемся вперед и кричим: «Позвольте, господа, я этого человека отлично знаю. Он вор! Когда он еще учился в школе, он украл букварь у своего соседа по парте и за это был исключен. Это не человек, а ноль!»

Начнется ли разговор о другом, которого хвалят за патриотизм, мы тут же встреваем: «Позвольте, господа, я этого человека отлично знаю. До этого он уже сменил две партии. Это не человек, а ноль!» А если зайдет речь о третьем, который был избран на высокий государственный пост, мы негодуем: «Позвольте, господа, он это место получил обманом и подкупом. Я его хорошо знаю, он и меня однажды хотел обмануть и подкупить. Это не человек, а ноль!»

И так о каждом. Так мы судим о людях, так о них говорим, так пишем. Поймаем ли мы хоть раз кого-то в грехе, никогда уже тот человек не сможет подняться в наших глазах, а мы не дадим ему подняться в глазах других людей. Может быть, он уже стократно искупил свой грех перед Богом, но пред нами он никогда и ничем его не искупит.

Наша несправедливость к другим людям бесконечна. Мы осуждаем людей за незначительные и часто от них независящие вещи. Одного человека мы не терпим за то, что он кашляет, другого за то, что заикается, третьего – за то, что у него птичий голос, четвертого – за то, что у него змееподобное лицо, пятого – за то, что у него кудрявые волосы. Или еще: одного не терпим за его родню, другого – за друзей, третьего – за должность или деньги. Или: первый раз в жизни мы встречаем в трамвае человека, впервые с тех пор, как земля вращается вокруг солнца и солнце смотрит на землю, мы впервые видим друг друга, но мы его смертельно ненавидим только за то, что он сел слишком близко. Мы его смертельно ненавидим и наделяем про себя самыми грубыми прозвищами.

Мы подобны вулкану, полному серы, огня и пепла, кто бы к нам ни приблизился, мы его обжигаем и забрасываем грязью. Мы не прощаем тому, кто убил однажды, а сами убиваем постоянно. Мы не даем человеку подняться, но окончательно сталкиваем его в пропасть, в которой он оказался за единственный грех. Разве это не убийство?

Но мы еще и крадем. Мы подчеркиваем и разглашаем только зло, которое есть в человеке, и сознательно скрываем от остальных то, что в нем есть доброго. И осуждая за воровство, мы сами крадем у других, скрывая их добродетели за серным дымом и пеплом. Разве это не кража? Украсть сто динар значит нанести ущерб только в сотню динар, но скрыть его порядочность и представить его бесчестным человеком значит нанести ущерб гораздо больший, чем сотня динар.

Мы обманываем. Мы злорадны и в своем злорадстве, обманываем, преувеличивая чужие ошибки. Наш обман происходит от нашей жажды видеть чужие недостатки и грехи, и даже когда их нет, мы создаем их в своем воображении и приклеиваем той личности, которую не терпим и хотим скомпрометировать. Встретит нас на улице, например, наш друг и спросит – что нового? А мы тут же отвечаем: «Много, много чего нового. Слышал ли ты, что-такой-то высокопоставленный господин фальсифицировал ценные бумаги? Об этом везде шепчутся, а я-то давно знал, что он нечист на руку». Наш друг удивляется, а мы продолжаем: «А слышал ли ты, как оскандалилась госпожа Н.? Она сильно скомпрометирована, хотя глупцы продолжают восхвалять ее порядочность. А какие слухи ходят о профессоре Х.? А о священнике У.? А об адвокате З.? Да, дорогой мой друг, не осталось на свете добродетели! О ней могут мечтать лишь восторженные романтики. Ну, извини, я спешу!» И с этими словами мы угодливо протягиваем ему руку и спешим дальше со своей грязной фантазией и злым языком, от одного знакомого к другому, из одной редакции в другую, из одного села в другое.

Мы еще и сеятели плевел на ниве Божьей. Дни нашей жизни проносятся, как ветер, а мы сеем по ветру жизни плевелы, которые разносятся и множатся повсюду. Самое роковое для нас в том, что мы не сознаем своей бесчестной не царской роли. Мы не можем возвыситься над ошибками человека и ценить в нем человека, для нас человек тождествен его ошибке. Мы не замечаем, что человек как явление больше своей ошибки, что помимо ошибки в нем есть еще многое, мы не сознаем, что таким поведением мы незаметно отделяемся и отдаляемся от нашего царственного небесного Отца, и опускаемся до уровня свинопасов, которые питаются той же пищей, что их стадо.

Приходилось ли вам когда-нибудь бывать на службе Божьей в топчидерской (р-н Белграда) церкви вместе с осужденными из каземата? Задумывались ли вы над судьбами этих людей? Жаль, если не задумывались. Редко где еще человек ощущает такое сплетение чувств, как на молитве вместе с людьми, которых общество изгнало из своей среды: с убийцами, ворами, мошенниками. Нужно видеть этих людей в белых робах, как они своими мозолистыми дрожащими руками ставят свечи – Бог знает, за чье здоровье или за упокой чьей души, и пристально глядя на пламя свечи, шепчут бледными губами молитвы, Бог знает, за чье здоровье или за упокой чьей души. Нужно видеть, как они с рабской покорностью кланяются каждому человеку, проходящему мимо них. Они сами считают себя самыми недостойными среди других пред ликом Божьим и оттого каждому кланяются.

Они знают, что люди о них думают, о, как хорошо знают, так как же им не кланяться? Они знают, что тщетно говорить людям, что в их жизни есть что-то, кроме преступления, что преступление не занимает всю их жизнь и всю их душу, что и на их веку было много дней, когда и им была мила справедливость, когда и они жертвовали собой и страдали ради других, и искали Бога, и верили в приход Царства Божьего. Тщетно убеждать людей, что не весь свой век они проливали кровь и грабили, жгли, плутовали и покрывали преступников. Они знают, что люди им не поверят, ибо смотрят на их жизнь исключительно через призму одного обстоятельства, а на всю их душу только через призму одного деяния, которое привели их за решетку. Поэтому они опасливы с людьми и недоверчивы с ними. Поэтому они открывают свою душу только Богу, только Тому, Кто знает все дни их жизни, а не только один преступный миг, знает все движения их сердца, а не только преступные. Поэтому молитва этих несчастных людей жарче и крепче молитвы свободных людей.

Эх, братья, сколько осужденных вне тюремных стен! Сколько среди нас тех, кто каким-то случаем потерял доверие людей и кто может только к одному Богу обратиться! Сколько тех, кто невольно обидел друга, и навсегда потерял его! Сколько торговцев, которые потратили свой кредит и теперь не знают покоя ни днем, ни ночью! Сколько чиновников, карьера которых оборвалась в силу разных причин, и они подверглись презрению! Сколько рабочих, потерявших работу за небольшую небрежность и остались голодать вместе с близкими в нищете! Сколько их, опозоренных, запятнанных, скомпрометированных, ох как скомпрометированных!

Все эти люди, как и мы, сыновья царские, но мы не признаем их таковыми. Их признает Царь, их Отец и наш Отец, но, братья, мы не признаем их. Брат всегда меньше любит брата, чем отец сына. В каждом брате есть искра каиновой нетерпимости к брату, а в каждом же отце, даже в самом негодном, искра божественной любви к детям своим. Мы знаем скомпрометированных людей только по греху, который подорвал их репутацию, но Бог, который ведает глубину всякой души, видит в этих людях то, что оправдывает их как Его сыновей. Поэтому в глазах Божьих они никогда не будут приравнены к нолю, даже если мы испишем их нолями с головы до пят.

Мы с головы до ног исписываем опозоренных людей нолями, но если эти люди – ноли, совершат самоубийство, мы возмущаемся, говоря: самоубийство – тяжкий грех. Разве это логично с нашей стороны? И разве самоубийство таких людей непонятно?

Человек легкомысленно проиграл кредит. Он знает, что совершил большой грех, но несмотря на это, он еще способен на очень хорошие и достойные дела. Но какой в этом смысл, если мы до смерти будем считать его банкротом? И зная об этом, он предпочитает жизни смерть. О, не думайте, что он один виноват в самоубийстве, и не пожимайте безучастно плечами, будто не принимали никакого участия в его смерти.

Юная девушка мечтала о счастливой жизни и верила людям. Что в мире может быть естественней, чем мечты девушки о счастье и доверие людям? Но однажды мы закидаем ее камнями. За что? «Да за то, что согрешила, – кричим мы, – потому что согрешила! Скорее, забейте ее камнями!» Христос не сказал бы так, Он сказал бы: «Кто без греха, тот пусть первый бросит в нее камень!» Но мы не говорим так. И кто тогда виноват в самоубийстве этой несчастной, если не наша фарисейская ревность? Она, бедная, хотела сказать, кричать, защититься, просить о пощаде, убеждать нас, что в ее душе еще много места для добродетели, много веры в идеал, что она горько раскаивается в своем грехе. Она хотела, да мы ей не дали. Мы сделали из ее греха сенсацию дня, употребив всю техническую безжалостность нашего времени, чтобы растиражировать эту сенсацию в самом крупном формате в самых ярких красках. Разве в этом случае, господа, позволительно говорить о самоубийстве молодого неопытного существа, когда уместнее говорить об убийстве, которое мы совершили?

Так, радуясь чьей-то компрометации, мы компрометируем себя, мы компрометируем имя христианина и наше царское достоинство. Вся наша добродетель свелась к осуждению чужого греха. Такая отрицательная добродетель не дает никакого права на звание христианина и царского сына. Безжалостно осуждая других, мы наивно думаем, что возвышаем себя. Мы наивно думаем, что покажем себя честными и благородными людьми только потому, что не станем есть и пить с грешниками, если будем сторониться так называемых скомпрометированных людей, если покажем к ним как можно больше презрения и будем поносить их.

Христос не боялся скомпрометированных людей, а мы боимся, Он не боялся, что порок грешников опорочит Его добродетель, а мы боимся. Его добродетель была выстроена на нерушимой скале, а наша – на песке, поэтому Он не боялся, а мы боимся. Христос на рыночных площадях и на перекрестках дорог встречался с опороченными людьми, отвергнутыми грешниками и презренными грешницами, на великий соблазн фарисеям. Фарисеи боялись встречи с грешниками, а Христос шел им навстречу. Фарисеи не хотели переступить порог дома мытаря, а Христос ел и пил с мытарями. Фарисеи были готовы любого грешника побить камнями, а Христос был готов остановить каждый брошенный камень, отвратить его от головы грешника. Фарисеи попирали ногами всякого, кто пал в грязь, и еще больше очернить его, а Христос протягивал ему руку, поднимал из грязи, ставил на ноги, говоря: «Встань и иди!» Фарисеи считали ниже своего достоинства ходить к простым людям, интересоваться их судьбой, а Христос считал это своим сокровищем. Вот в чем разница между Христом и фарисеем.

Определим разницу между Христом и нами. Христос знал, что в душе любого человека есть нечто возвышенное и благородное, нечто царское и божественное, что может разгореться, как пламя, когда с него сдуют золу. Христос сдувал золу с душ человеческих, а мы ее собираем. Вот в чем разница между нами и Христом. Христос искал каждом человеке доброе, а мы ищем злое. Христос искал в людях добро, желая их оправдать, а мы ищем злое, чтобы осудить. Христу было больно говорить о чужих грехах, а нам это приятно. Христос обращал грешников в праведников, а мы ввергаем грешников в больший грех. Христос спасал людей, а мы их губим. В этом разница.

Но ведь и мы можем быть подобны Христу. Прежде всего, необходимо быть последовательными, и если мы называем себя сыновьями царскими, то постараемся оправдать это звание. Наберемся мужества и возвысимся над личными антипатиями и предрассудками, станем думать о человеке как о человеке. Пусть грешник отойдет на второй план, будем презирать грех, а не грешников, ведь мы во всем их братья.

Затем наберемся терпения, чтобы за грехами и пороками так называемых скомпрометированных людях искать царское достоинство. Верьте, мы найдем его! Даже самый большой грешник скрывает его где-то в уголке души, может быть, не зная о нем. Самый скомпрометированный из людей, которого мы считаем нолем, готов сейчас протянуть руку утопающему и спасти его, готов разделить с голодным свой кусок хлеба или охладить уста умирающему от жажды. Представьте такого опороченного человека в обстоятельствах, где может проявиться его царская душа. Представьте его на кладбище, где молчат мертвые, думаете ли вы, что он бы там смеялся? Представьте его в больнице, где стонут больные, неужели думаете, он бы там танцевал? Представьте его на пожаре в школе, где гибнут дети, неужели думаете, что он уйдет, равнодушно отмахнувшись? Представьте его вблизи спящего в траве человека, к которому подползает змея, неужели думаете, он бы остался молча и неподвижно стоять? О, нет! Худший из людей окажется человеком в такой момент, и самый закоренелый разбойник докажет, что он царский сын.

Давайте сделаем, наконец, кое-что еще, наберёмся дерзости и будем непоследовательны, непоследовательны в ненависти и в презрении к людям. Все мы неутомимо отстаиваем добродетель последовательности, но ведь и непоследовательность тоже добродетель. Благо тем, кто непоследователен в ненависти и презрении к людям. Это истинные сыновья царские, которые составляют славу Отца своего.

Шел человек из Иерусалима в Иерихон, в дороге на него напали разбойники, избили и ограбили. Два человека, в любовь которых он верил, прошли мимо, не оглянувшись на него. Самарянин же, которого тот человек подозревал в ненависти, сжалился над ним и помог ему. Двое первых были непоследовательны в любви, и Христос осудил их непоследовательность, а милосердный Самарянин был непоследователен в ненависти, и Господь похвалил его непоследовательность и поставил в пример. Давайте же и мы будем непоследовательны в ненависти, как Самарянин, прошу вас, будем непоследовательны! Давайте будем непоследовательны в презрении к опороченным людям, ибо, если не станем непоследовательны в этом, мы сами себя опорочим!

Не будем зарекаться, что с каким-то человеком никогда не будем разговаривать. Может быть, завтра нам придется нарушить свою клятву. Ни о ком да не решимся сказать: этот человек умер для меня! Ибо, человек не умирает совсем даже в смерти, а тем более при жизни? Ни о ком да не осмелимся сказать: если бы его не было, мир был бы лучше. Может быть, тот человек то же самое скажет о нас. Наш общий царственный Отец, Который на небесах, никогда не скажет такого ни о нем, ни о нас. Он видит во всех нас Своих, царских сыновей, Он их видит не только среди земных царей, не только среди тех, кто по-царски одет и по-царски живет, или кто по крови. по богатству и по званию чувствует себя сродни царям, но и среди тех нищих, которые ждут у дверей этого храма, и не только среди тех, кто, как и мы, веруют в Него и молятся Ему, но и среди тех, кто в Него не верит и ищет своих прародителей среди обезьян.

Потому горЕ имеем сердца и мысли, как и подобает царским сыновьям. Посмотрим на нашего царственного Отца – Царя Света, и наши мысли осветятся. Посмотрим на нашего царственного Отца – Царя Милости, и наши сердца воспрянут и согреются.

К Тебе, Боже, Который знает наших предков царских и наших предков нищих и любишь их, как детей Своих, к Тебе мы стремимся вознестись мыслями своими и любовью своей. Мы хотим быть достойными Тебя, Который суть вечная мудрость и вечная любовь. Ты вызвал нас из небытия в бытие, Ты сделал нас сыновьями царскими Своими. Самая большая беда для нас, если помрачится наше сознание о царском происхождении, если мы падем и удалимся от Тебя, в добровольное изгнание, во тьму. Наше высшее блаженство в нашем возвращении к Тебе и возвращении сыновства нашего, ибо только рядом с Тобой мы чувствуем себя как цари. Без Тебя мы, словно листья, что оторвались от дерева и стали игрушкой ветров и бурь, пока не упали в грязь. Без Тебя мы, как луч, что прервал связь с солнцем и остался в пространстве один со своим светом. Что такое луч света без солнца, если не раб тьмы и холода? Так и мы без Тебя, великий Свет наш, как лучи света без солнца, рабы тьмы и холода. Потому, Господи, поддержи и укрепи нас в желании непрестанно возноситься к Тебе мыслями и любовью своею, постоянно быть с Тобой, как истинные сыновья царские. Аминь.

Воскресная проповедь

О защите жизни

Проповедь в неделю о самарянке

Христос женщине Самарянке: Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек.(Ин.4:13,14)

Симон Петр отвечал Ему: Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни.(Ин.6:68)

Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной.(Пс.62:1,2)

Я и ты встретились на жизненном пути, дорогой мой друг. Я и ты впервые видимся и вот, ты и я почти знаем друг друга. Я знаю, что движет твоим существом, а ты знаешь то, чем движется мое существо. Нами движет жажда жизни. Откуда я знаю тебя, если впервые вижу? Откуда ты знаешь меня, если впервые видишь? Оттуда, что я встречаю тебя в себе, а ты встречаешь меня в себе. Ты – вариант меня, а я вариант – тебя, но, в сущности, мы оба – одно. Поэтому, когда мы встречаемся, мы спрашиваем друг друга не: «Кто ты?», но: «Куда?» Я знаю, что ты стремишься к жизни, и ты знаешь, что я гряду к жизни. Поэтому мы говорим друг с другом только о пути и спорим только о пути. Я говорю тебе: «Ты идешь ложным путем, который не ведет к жизни». И ты мне говоришь, что я иду неверным путем, ведущим в погибель. Мы расходимся и чувствуем себя чужими, и чем больше мы спорим, тем дальше мы становимся, и пропасть разверзается между нами, она растет и растет, и вот ты на одном краю пропасти, а я на другом, ее края расступаются, пока не разойдутся так далеко, что я не понимаю, что ты возражаешь мне, и ты не слышишь моих возражений. И не слыша друг друга, каждый из нас думает, что он победил.

Но когда я и ты умрем, то будем одно. Твой череп будет касаться моего черепа, твои ребра переплетутся с моими, твои руки обовьются вокруг моих, прах твой смешается с моим прахом. И если наши кости после смерти будут едины, то почему при жизни не могут быть едиными наши мысли?

Я и ты хотим защитить жизнь. Ведь луна, и солнце и земля защищены; непоколебимы основы, на которых они зиждутся. А ты и я беззащитны и колеблемся в наших основах, на которых существуем. Что защищает луну от колебаний? Притяжение солнца. А что защищает солнце от колебаний? Притяжение другого солнца, что сильнее первого. Земля притягивает луну и держит ее силой своего притяжения, ведя за собой. Солнце притягивает землю и силой своего притяжения держит ее и ведет за собой вместе с луной. Другое солнце притягивает наше солнце и силой своего притяжения держит его и ведет за собой вместе с землей и луной. Каждая большая звезда притягивает ближайшую меньшую звезду и ведет ее за собой. А чье притяжение защищает тебя и меня? Кто притягивает и держит нас? Кто Он, Который рядом с нами, но в нем больше жизни? Я говорю: «Бог». Ты молчишь.

Я говорю: «Бог». Ты молчишь. Твои мысли – не мои мысли, твой путь – не мой путь. Когда ты идешь на запад, я иду на восток; когда ты идешь на север, я иду на юг.

Но вот, куда бы ни шли ты и я, мы идем навстречу смерти. По всем четырем сторонам света смерть поставила свою стражу. А мы всё идем и попадаем из одной засады смерти в другую. А когда умрем – наши кости смешаются в земле. Но если могут соединиться наши мертвые кости, почему не могут объединится наши живые мысли? Почему в смерти мы – одно, а жизни – двое? Пока мы дети, ты и я, мы находимся под одним руководством, которое притягивает и ведет нас. Самые близкие большие звезды, ведущие нас в детстве – наши родители. В них больше жизни и наша жизнь была под их защитой. И когда мы предстоим перед нашими родителями, наши души освобождаются от сомнений и страха.

Родители провожали нас взглядом, и это придавало нам решимости противостоять опасностям, которым мы не посмели бы взглянуть в лицо, если бы не знали, что родители смотрят на нас. Родительский взгляд вселял мир и покой в наши души. Их забота о нас укрепляла наши сердца. Их любовь к нам облагораживала наши мысли. Одного слова было достаточно, чтобы, подобно трубе архангела, оживить в нас застывшую жизнь.

Пока мы дети, ты и я, сомнения бессильны против нас. Появлялось ли в нашей детской душе сомнение в жизни, мы разбивали его мыслью о родителях. Омрачалось ли наше чело вопросом – крепка ли жизнь или она призрак вечной смерти, мы вспоминали родителей, и одно воспоминание решало вопрос в пользу жизни. Ибо если наша маленькая детская жизнь казалась хрупкой, мы соединяли ее с жизнью родителей и вместе с ними смело шли вперед.

Придет ли война – мы держимся за родительский подол. Разразится ли буря – мы спасаемся в их объятиях. поразит ли болезнь – мы у них ищем исцеления. Приблизится ли смерть – в них мы видим своего сильного союзника против смерти.

И так мы находим жизнь и свободу в своих родителях. В эту золотую пору мы чувствуем себя пловцом, которого кто-то держит с берега канатом. Мы плывем без страха, ибо знаем, что в случае опасности нас подтащат к берегу и спасут.

Но теперь, когда мы переросли родителей, я и ты, друг мой, кто теперь поддержит в нас жизнь, когда она ослабеет? Кто теперь осветит ее, когда она потемнеет? Чьим объятиям доверимся, я и ты, сейчас, когда придет война, разразится буря и поразит болезнь? В ком найдем союзника, когда смерть склонится над нами? Вот, мы с тобой плывем по безбрежному морю; видишь ли ты берег и кого-то, кто нас с берега поддерживает, чтобы не утонули?

Кто есть Тот, кто заменил нам родителей нашего детства? Кто есть Тот, кто и теперь рядом с нами и имеет жизни больше, чем мы? Я говорю: «Бог». Ты молчишь.

Твоя мысль – не моя мысль. Ты думаешь, что в защите нашей жизни Бог не играет никакой роли. Ты думаешь, что только богатством мы можем застраховать нашу жизнь. И я вижу, как ты спешишь скопить как можно больше. Вижу, как ты покупаешь имение за имением, и строишь дом за домом, и наполняешь кассу за кассой. И нигде нет тебе ни покоя, ни отдыха в стяжании богатства. Твои волосы меняют цвет, кожа на лице становится дряблой, тело теряет форму, и все предостерегает тебя, что жизнь клонится к закату, но ты продолжаешь делать одно и то же, складывая динар к динару. Ты складываешь динар к динару и размышляешь: насколько высоким мог бы быть столб, состоящий из твоих динар, положенных один на другой?

Я говорю тебе: «Как ни высок был бы столб из твоих динар, он не достигнет неба и не свяжет тебя с вечной жизнью. Ибо человека с небом и вечной жизнью связывают не лествицы из золота и серебра, а лествицы возвышенных мыслей и добрых дел».

Но ты продолжаешь делать одно и то же. Ты складываешь динар к динару, складываешь и размышляешь: насколько высока и прочна будет стена из твоих динар, которой ты мог бы окружить себя?

А я говорю тебе: «Как ни высока и ни прочна была бы та стена, она не смогла бы защитить твою жизнь от страданий и смерти. Воистину, если страдание твое не придет извне, оно придет изнутри, от тебя самого. Если смерть твоя не придет извне, от бедности и разбойников, она придет изнутри, от старости и тленности. Если твои серебряные и золотые стены, которыми ты огородился, и защитят твою жизнь от внешнего мира, они не могут защитить ее от внутреннего разрушения.

Послушай притчу:

Человек хотел защитить свой дом от злодеев, которые хотели подкопать и поджечь его. Поэтому он оградил дом высокой и толстой стеной. Но когда стена была готова, ему показалось что злодеи могут проломить стену или перепрыгнуть через нее, подобраться к дому и осуществить свой злой умысел. Поэтому он построил вторую стену, выше и крепче первой, а потом третью, и четвертую, и пятую. Когда пятая стена была готова и человек подумал, что нужна шестая стена, его дом обрушился от старости и ветхости. Человек с тоской посмотрел на разрушенный дом и гордые стены вокруг него и сказал: «На что мне стены, если дома нет?»

И спрашиваю тебя, друг мой, зачем тебе золотые и серебряные стены, которыми ты себя окружаешь, если жизнь твоя клонится к закату и погибели? Ты повернулся спиной к своей жизни, а лицом к стенам, которыми пытаешься защитить и оградить свою жизнь. Потому жизнь твоя так уныла и тосклива, что сокрыта от твоего взора, и потому стены, которые ты возводишь вокруг себя, настолько великолепны, что глаза твои сияют, глядя на них.

В сущности, ты стремишься застраховать не жизнь, а средства для жизни. Не обманывайся! Если растёт твое богатство, твоя жизнь не растет вместе с ним, так же как не растет дерево, окруженное бесполезными подпорками. Богатство – не есть жизнь, богатство лишь подпорка для короткой земной жизни.

И я шел твоим путем, друг мой, и я копил деньги, думая, что коплю жизнь. Видел и я на моем столе гору золота и серебра и радовался, что у меня так много этих блестящих кусочков. Я перебирал их и гладил руками, и составлял из них разные фигуры. Но когда я заглянул в душу свою, я не увидел в ней жизни больше, чем было до этой горы металла. Мои сомнения остались прежними, моя печаль осталась прежней. «Хочу иметь больше жизни», – думал я, глядя на лежащий передо мной глухонемой блеск. Только тот может дать мне больше жизни, у кого ее больше, чем у меня. В этом металле ее меньше, чем во мне. В этом металле ее не больше, чем будет в моих мертвых костях под землей. Найдет ли кто-то мой мертвый череп и поставит на свой стол, наполнит его золотом, но золотом вдохнуть в него жизнь не сможет, ибо наполнит смерть смертью. Надо вдохнуть жизнь в мертвое, чтобы оно ожило. Но золото содержит в себе так же мало жизни, как и мой мертвый пустой череп. Тот, кто мог бы мне дать жизнь, должен содержать в себе и мою жизнь и сверх того иметь избыток жизни, от которого мог одолжить мне, он должен быть глубоким источником, из которого вытекает и капля моей жизни.

Так в чем же или в ком находится этот глубокий источник жизни? Известно, что не в золоте, я это вижу и понимаю. В золоте нет, ибо в золоте меньше жизни, чем во мне, золото – всего лишь вещь на обочине жизни, безжизненный камень у источника.

Так я как-то раз подумал, когда шел тем путем, каким сейчас идешь ты, друг мой, глядя на гору золота и серебра на моем столе, и представляя свой череп рядом с ней».

И когда меня сегодня кто-либо спросит: «В чем источник жизни?», я радостно и без колебаний отвечаю: «В Боге, в Боге, без сомнения, в Боге».

Се, и тебя и меня, друг мой, спрашивают многие братья наши: «Можете ли вы нам сказать, кто есть тот, кто поручится за жизнь нашу? В ком такой избыток жизни, что может и нам дать? В ком источник жизни, чтобы утолить нашу жажду жизни? Я говорю: «Бог». Но ты молчишь.

Я говорю «Бог», но ты не отвечаешь. Твои мысли – не мои мысли. Твои мысли планируют жизнь без Бога. Ты думаешь, что мы сможем, когда вырастем и созреем, найти избыток жизни без родителей и без Бога. Ты отказываешься сейчас от золота и думаешь, что мы с тобой можем застраховать свою жизнь с помощью людей, потому что люди – живые существа, а не мертвый предмет, как золото.

Как ты думаешь, так и поступаешь. Ты держишься своих друзей и умножаешь их число изо дня в день, делишь с ними свои страхи и сомнения. И устав от гнета жизни, опираешься на их плечи и находишь отдых. Твои страдания уменьшаются в кругу друзей, как тает сугроб вблизи огня.

Но подумай серьезно: кто они, твои друзья, с помощью которых ты надеешься продлить и обезопасить свою жизнь? Разве они собственники жизни, у которых такой избыток жизни, что они, не оскудев, могут дать взаймы и тебе?

Нет, они такие же нищие, как и ты, бедные жаждущие странники, как и ты; беззащитные, слабые тростинки на ветру, как и ты. Они – скудные источники, из которых ты не можешь напиться, ибо почти пересохли и обмелели. Ты должен припасть к глубокому источнику, который освежает и подает жизни.

Я бы посмеялся над тобой, если бы не жалел тебя из-за самообмана твоего, мой друг. Но найдутся другие, которые посмеются, и в конце концов, ты сам над собой посмеешься с горькой иронией, будь уверен. А я не могу над тобой смеяться, потому что мне тебя жаль.

Мне жаль, что ты ищешь гарантии жизни у тех, кто ищет их в тебе. Мне жаль, что ты недальновиден. Ты говоришь, что застраховал свою жизнь в нескольких страховых обществах. Ты застраховался от наводнения, от пожара, от болезни, от голода и даже от смерти. В чем бы ты ни видел опасность для жизни, ты спешил в страховое общество, чтобы оно тебя от той опасности защитило. Всякую слабую сторону жизни ты подпираешь крепкими опорами. И все твои нынешние заботы свелись к тому, чтобы найти еще одного друга и вступить в еще одно страховое общество.

Но послушай эту историю:

Человек собрался за океан, он хотел перебраться из Европы в Америку. Он, как и ты, застраховал свою жизнь во многих обществах, у многих людей. Отправляясь, он позаботился о том, чтобы сесть на самый большой и надежный пароход, какой существует на свете, чтобы океан со всеми его ужасами был бессилен причинить вред его жизни. Нашел такой пароход и сел на него. Плыл без забот и страха несколько дней и ночей. Все его мысли были заняты тем, как и по ту сторону океана застраховать свою жизнь в банках, страховых обществах, клубах и среди друзей.

Однажды ночью он сидел в роскошно обставленном и роскошно освещенном салоне. Рядом с ним сидели люди, такие же, как и он, или же такие, у которых он искал защиты для своей жизни. Он чувствовал себя в полной безопасности на этом гигантском корабле, в котором нашли свое лучшее отражение современная наука и современное искусство. И он чувствовал себя зачищенным наукой и искусством, делами человеческого ума и человеческих рук.

«В людях надо искать жизнь и гарантии жизни», – подумал он, скользнув взглядом по сияющему огнями пароходу и по людям, которые сидели рядом с ним, ироничная улыбка пробежала по его лицу, когда он вспомнил тех, кто жизнь и гарантии жизни ищут в Боге.

Волшебно сияли электрические огни, чарующе звучала музыка, в салоне было уютно и тепло, пароход рассекал холодные воды, глубиной три тысячи метров, а над пароходом молчаливо мерцали звезды, бесконечно высокие и сияющие.

И внезапно – крах! Пароход остановился и пошел ко дну. И вскоре самое совершенное и современное творение науки и мастерства исчезло под водой. Музыка стихла, электричество погасло, сияющий салон был полон водой и любопытных голодных рыб.

Наш знакомый, который так обстоятельно и усердно защищал свою жизнь, оказался в самом беззащитном положении, какое только можно представить ночью, посреди бескрайней морской пучины, в борьбе с волнами. Чем помогли ему все страховые общества, все клубы и друзья? Все это сейчас было далеко, рядом была только смерть. Люди, которые только что были рядом с ним в роскошном салоне, теперь оказались в воде, боролись с волнами, тонули, покорившись судьбе, или спешили схватиться за него, чтобы спастись. Ему некого было позвать на помощь – шум волн насмехался над его слабым голосом. Ему не на кого было опереться, куда бы он ни метнулся, только вода предлагала ему свою коварную опору. Он не мог бороться, ибо могущественный океан не принимал вызов слабого противника.

Наш знакомый тонул, успев взглянуть на звезды над собой. Одна мысль молнией сверкнула в его голове, последняя! «Почему звезды не тонут в океане эфира, в котором плывут? Должно быть их держит тот, кто сильнее их. Если бы я обратился бы к Нему за гарантиями жизни, то сейчас не расставался бы с этим миром в таком страхе, в таком ужасном страхе, что помрачает разум. Я провел свой век обманываясь, что человек может у человека найти жизнь, найти спасение. Вот сейчас сотни людей рядом со мной тонут, беспомощные и безжизненные, как и я сам. Мои часы пробили двенадцать, я везде опоздал. Я не нашел жизнь в жизни, моя жизнь состояла из страха смерти, и моя смерть – это воплотившийся страх». Такая мысль блеснула в его голове, блеснула и погасла под водой.

Как тебе понравилась моя история, друг мой? Что ты теперь думаешь о страховании жизни? Можно ли найти желанную жизнь среди людей?

Думаешь, если муравей может напиться жизни у другого муравья, то и мы с тобой можем? Представь, как бы ты смеялся над муравьем, который тщится наполнить чашу своей жизни с помощью себе равных, которых может убить капля воды или застраховать свою жизнь у себе подобных. И над тобой могут так же посмеяться духи горнего мира, обладатели высшей, наполненной, надежной жизни. Могли бы они посмеяться над тобой, если бы не жалели тебя, ибо в их глазах мы с тобой – то же самое, что муравьи в глазах наших.

Поэтому давай не будем искать жизни больше и надежней ни у равных нам, ни у тех, кто ниже нас. Больше жизни мы найдем только у того, у кого ее больше, чем у нас. Кто это? Я говорю: «Бог». Ты молчишь. Твои мысли не мои мысли.

Я говорю: «Бог». Ты не отвечаешь. В твоих мыслях мало места для Бога, поэтому в тебе мало жизни, ибо Бог есть жизнь, Который не ищет жизни извне, ибо вся жизнь в Нем. Ты и я, друг мой, должны искать жизни в Том, что выше нас, потому что имеем лишь частицу жизни. Бог не должен искать жизни вне себя, ибо содержит в себе всю полноту жизни. Я говорю тебе, что жизнь одна и неделима, когда Бог смотрит на нее со своих высот, но жизнь представляется в частях, когда мы видим наш ограниченный горизонт. Ты и я должны искать больше жизни там, где ее больше, и не в золоте, ибо там ее нет; не в других людях, ибо и у других людей жизни столько, сколько и в нас с тобой. В Боге, только в Боге мы должны искать больше жизни, ибо Бог – источник полноты жизни. Всякий источник может замутиться или пересохнуть, но источник, из которого вытекает всякая жизнь, вечно прозрачен и полон.

Откуда я знаю, что у Бога больше жизни, чем у меня? Спрашиваешь меня ты. Оттуда, что вся моя жизнь предполагает присутствие высшей жизни. Оттуда, что логика моего разума и мой опыт показывают мне, что жизнь моя не могла произойти от жизни низшей, чем моя ни от жизни равной мне, но только от жизни высшей. Мал мой разум, это правда, но у меня нет лучшего, чем он, потому я должен ему верить. Я должен доверять своему разуму особенно тогда, когда он в согласии с разумом гениальных представителей человечества, которые на этой звезде до меня жили. Все эти люди, которые вели за собой братьев своих и напоили их высшей жизнью, сами искали водительство Бога и сами черпали жизнь для себя и других, в глубоком, не иссыхающем Божественном источнике жизни.

Жаждем ли ты и я жизни, мы должны возвыситься до Того, Кто рядом с нами, но выше нас. Смеешь ли ты произнести Его имя? Я смею. Я говорю: «Его имя – Бог». Ты молчишь.

Я говорю: «Бог». Ты молчишь. О, если бы соединились наши мысли, как соединятся наши мертвые кости, и произнесли Его имя – Бог! Но твои мысли – не мои мысли.

В твоих мыслях мало места для Христа. А Христос – начальник жизни. У Христа больше жизни, чем у других людей, ибо Он владеет уделом всей жизни, жизни Божественной. Его жизнь не часть, но полнота. Его жизнь соединен с жизнью Отца Его. Поэтому Он мог указывать путь к жизни тем, кто искал жизни, поэтому Он утолял жажду жизни тех, кто ее жаждал.

Послушай, эту историю:

В жаркий южный день Христос сел у источника, чтобы отдохнуть. Женщина, самарянка, пришла зачерпнуть воды в том источнике.

– Дай мне напиться, – сказал Христос женщине.

– Как же ты, иудей, можешь просить воды у меня, самарянки? – ответила ему женщина, потому что в то время иудеи и самаряне были в раздоре.

Христос сказал ей:

«Если бы ты знала, Кто просит тебя: дай мне пить, то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую… Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек, ибо вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную».

Женщина сказала наивно:

«Дай мне этой воды, Господи, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда за водой».

Христос говорил аллегориями, и женщина не сразу его поняла. Но те же слова Христос повторяет сегодня нам с тобою, друг мой. Понимаем ли мы Его лучше, чем та женщина – самарянка? Он говорит о том, чего мы с тобой хотим больше всего – о возвышенной и гарантированной жизни, которая берет начало в Боге. Живая вода – это жизнь, которая исходит от источника жизни, вечного и не иссыхающего. У Бога есть живая вода, которая утоляет вечную и самую большую жажду – жажду жизни. Христос раздавал живую воду, Он ее раздает и ныне. Только Он один может застраховать нашу малую и ненадежную жизни. Он один может возвысить нашу земную жизнь. Он один может прогнать страх смерти, ибо Он один гарантирует нам жизнь после смерти. Ибо Он – носитель полноты Божественной жизни. Надо довериться Богу, Отцу Небесному, и соединить свою жизнь с Его жизнью. Это условие гарантии жизни. Это – учение Христово. Верой и сильной волей платят за такое страхование жизни. Можем ли мы с тобой, друг мой, верить и иметь сильную волю? Я говорю: «Можем». Ты не отвечаешь.

Я говорю: «Можем». Ты молчишь. Так почему ты молчишь, когда целая вселенная говорит. Солнце, как только взойдет утром, говорит о Боге. Звезды, как только засияют в вечернем сумраке, величают Бога. Почему же ты молчишь? Прислушайся к шелесту травы в поле и вглядись в муравейник у себя под ногами. И они свидетельствуют, что их жизнь происходит из полноводного источника. Почему ты молчишь, когда даже такие малые твари говорят о Боге? Прислушайся ко всем минувшим поколениям человеческим, слышишь, они говорят: «Мы не умерли, мы живы, потому что, жив Отец наш небесный». Почему же ты молчишь, когда и мертвые говорят о Боге? Прислушайся к будущим поколениям, которые грядут, прислушайся и услышишь: «Мы пока находимся в глубине источника жизни, но скоро вырвемся на поверхность и придем». Почему же ты молчишь, когда даже еще не рожденные говорят? Прислушайся, наконец, к душе своей, ведь и она тебе скажет: «Я не одинока, ещё кто-то сильнее, чем я живет со мной. Почему ты молчишь?»

Заговори, друг мой! Не молчи, заговори вместе со мной. Я и без тебя мог бы идти за Христом. Я бы шел за Христом и тогда, если бы все от Него отпали, и я бы остался один. Как бы я мог не идти за Ним, если знаю, что у Него жизни больше, чем у меня, и что Он гарантирует мне жизнь до могилы и после смерти. Но говорю ради тебя, друг мои, не ради себя. Верь, что все другие пути, которыми ты идешь в поисках жизни, ложны и бесцельны. Я знаю их все, ибо и сам по ним блуждал. Все эти пути ведут жизнь твою к бессмыслице и смерти.

Ах, заговори, друг мой! Не молчи, не молчи, заговори вместе со мной. И если в будущем наши мертвые кости соединятся бессознательно, так пусть при жизни соединятся наши живые сердца, и наши мысли, и наши слова! Давай соединимся в Том, Кто в себе все соединяет. Давай соединимся в Боге и скажем:

«Отче наш великий, Который на небесах и на земле и Который живишь и небеса и землю! Мы предаем дух наш, и тела наши, и жизнь нашу в Твои руки. Мы нигде в мире не находим гарантий жизни, кроме как у Тебя – Всесильная и Бессмертная Жизнь. Вместе с Тобой мы имеем все, а без Тебя мы самые бедные и самые несчастные творения на свете. Без Тебя мы мертвы при жизни, а с Тобой мы живы и после смерти. Мы взываем к Тебе из этой долины тлена, где истлеваем вместе с делами своими: Господи, Чьи мысли возжигают новые солнца, вспомни о нас, детях и рабах Твоих, когда наша жизнь начнет угасать. Только вспомни о нас, и тьма нашей жизни осветится. Только удостой нас мысли Своей, и смерть исчезнет с нашего горизонта, а жизнь наша станет великой, как Ты, Боже, и надежной, как небо Твое. Аминь!».

Проповедь в неделю о Самарянке

О крови праведника

Слово в день памяти первомученика архидиакона Стефана

Стефан иудеям: Вы всегда противитесь Духу Святому, как отцы ваши, так и вы... И побивали камнями Стефана, который молился и говорил: Господи Иисусе! Прими дух мой. И, преклонив колени, воскликнул громким голосом: Господи, не вмени им греха сего. И, сказав сие, почил.(Деян.7:51,59,60)

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.(Мф.5:10)

Праведный своею верой жить будет.(Авв.2:4)

Из крови проросла наша вера, дорогие мои братья, крови ее Основателя и Его апостолов, крови героических душ, которых Бог время от времени посылает роду человеческому, чтобы сделать его лучше и благороднее. Как молодое растение нуждается в обильной влаге для роста и развития, так и вера на заре своей требует много крови, и крови праведной. А наша вера, самая благородная из всех, для роста и развития нуждалась в самой благородной крови.

Такова судьба, братья, нашего рода, что лучшие из людей жертвуют жизнью, чтобы те, кто меньше и хуже мог жить. Жертвуя своими лучшими сыновьями спасаются люди. Все лучшее, что род человеческий смог вырастить, он должен принести в жертву ради искупления большинства. Поэтому люди с древних времен верили, что спасти и искупить вину может только кровь праведников. Великие люди приходят в мир не для того, чтобы наслаждаться радостями мира, а для того, чтобы открыть их малым людям и дать им возможность наслаждаться. Но малые люди часто не понимают и не слушают их, но преследуют, истязают и предают мучительной смерти.

Но Бог хочет, дорогие братья, чтобы великие люди после смерти стали еще больше, сильнее и красноречивее. Когда замолкают их уста, начинает взывать их кровь и возвращает людей с губительного путей и скитаний. И только тогда люди со стыдом и покаянием возвращаются на то место, где они пролили кровь великого человека, возводят ему памятник, и только тогда становятся на тот путь, который он, посланник Божий, указывал при жизни.

Израильский народ перебил всех своих пророков до одного, а когда никого не осталось в живых, возводил им памятники. Греческий народ дал чашу яда своему величайшему сыну, чьим именем клялись умнейшие из людей последующих времен. Да и мы, сербы, должны краснеть над отдельными страницами нашей истории, на которых написаны имена тех, кто многим или всем жертвовал на благо народа, но которым народ не воздал по заслугам. История других народов тоже предлагает немало примеров невинных жертв и страданий праведников.

Но зачем искать другие примеры, имея пример нашего Спасителя? Его жизнь – череда жертв за род человеческий и череда несправедливости человеческого рода к Нему. Его смерть ни что иное, как печать и венец Его жертвы и Его страданий. Христос хорошо понимал исторический закон, по которому тот, кто хочет совершить великое дело для людей должен принести большую жертву; Спаситель знал, что Его дело самое великое и потому требует наибольшей жертвы. Он предвидел Голгофу для себя и для своих последователей. Поэтому Он и предупреждал их о том, что им предстоит, говорил, что все, кто хочет быть солью и светом земли, должны быть гонимы, неправедно судимы и мучимы. Он ободрял их, чтобы они не дрогнули в страданиях. Приводил в пример лучших из человеческого рода, которые за Его дело принесли самую большую жертву.

Но ученики Его не поняли проповедь о таком безграничном жертвовании. Они думали, как и остальные их соплеменники, что царство Божие гораздо дешевле, что оно упадет, как манна с неба, без человеческого труда и усилий. Только позже стали им понятны слова их Учителя, позже, когда увидели Его на кресте, или еще позже, когда Дух Святой стал и их побуждать к жертве. Мы их видим, приносящими себя один за другим в жертву за великое дело Божие.

Жертва Одного побудила на жертву десяток, этот десяток – сотню других, сотня – тысячу, пока наша вера не выросла и утвердилась в мире настолько, что больше не нуждалась в кровавых жертвах.

Мы часто с радостью вспоминаем о младенческой поре нашей веры, так же, как с радостью вспоминаем собственную молодость. И сегодняшнее празднование одного из тех мучеников, кто кровью своей помог возрастанию нашей веры, напоминает нам о тех первых днях, когда в мире образовалась Церковь Христова. Давайте же, братья, мысленно перенесемся на миг в то важнейшее время.

Судьи Христовы ошибочно считали, что, распяв своего великого противника, они уничтожат и Его дело. Но закваска была брошена и бродила сокровенно, прошло немного времени, как тайное стало явным. К судьям израильским стали приводить людей, которые по Иерусалиму и окрестностям смущали народ известием, что распятый пророк из Назарета воскрес и живет.

Это были ученики Христовы. Власти были удивлены, видя пред собой людей простых, необразованных и бедных, которые страстно и твердо говорили об Иисусе, как о посланнике Божьем, и о пути жизни, который Он проповедовал, как о единственном пути спасения. Они начали с угроз и наказаний, а затем устроили жестокие гонения. Все тщетно. Апостолы новой веры не отступили, не убоялись, но продолжали обращать людей. Малым было их количество, средства ничтожными, но их сила заключалась не в количестве или богатстве, а в непоколебимой вере в скорую победу Иисуса над миром, в скорое пришествие царства Божьего. Эта непоколебимая вера наполняла их души, они укреплялись в ней на общих молитвах, ей вдохновлялись и утешались в тяжкие дни гонений и страданий. Эта вера делала бедных галилейских рыбарей непобедимыми и красноречивыми. Таковы были все они, таким был и молодой Стефан.

Молодой, с лицом ангела, Стефан был так бесстрашен и красноречив, что его противникам пришлось прибегнуть к обману и клевете. Его обвинили в хуле на древнюю израильскую веру. Его привели на суд. Он не пытался защититься, он пытался обратить в свою веру судей. Приговор суда, страшный приговор, последовал быстро, и еще быстрее был приведен в исполнение. Молодого апостола христианского окружила масса разъяренных людей с камнями, готовых к расправе. Юноша оглядывался, пытаясь найти в обезумевшей толпе своих соплеменников хотя бы одного-единственного человека, который бы понял его и защитил его праведное дело. Ни одного! Куда бы ни упал взгляд мученика, отовсюду в него летели камни, чтобы заставить замолчать уста, которые так красноречиво говорили, чтобы обезобразить прекрасное лицо того, кто многих привел ко Христу, чтобы как можно скорее увидел смерть тот, кто проповедовал жизнь. Под градом камней Стефан испустил свою душу, устремив взор в небеса, которые отверзались перед его верой, показывая ему сияние Божественного Престола.

Кровь Стефана первой пролилась за нашу веру, после крови, пролитой на Голгофе. Стефан первым принес себя в жертву вере Христовой – в этом его слава, в этом причина почитания, которое оказывает ему Церковь на протяжении веков, и которое мы, как часть Церкви Христовой, оказываем ему здесь сегодня.

Мы чтим жертву героической души Стефана, ибо считаем эту жертву благим делом ради спасения братьев, считаем делом, достойным восхищения и подражания. Героизм в христианстве всегда ценился очень высоко, и сегодня ценится не меньше. Поистине, быть христианином значит ни что иное, как быть героем, то есть быть человеком, готовым жертвовать собой во имя человечества, или во имя Божьего дела.

Есть люди, братья мои, у нас и в других странах, и количество их, к сожалению, не убавляется, которые не устают утверждать, что христианская вера изжила себя, потому что она призывает людей к самопожертвованию, то есть к тому, что противно природе и законам природы. Природа, как говорят эти люди, создала человека со многими потребностями. Эти потребности человек должен удовлетворять, если хочет жить счастливо. И чем щедрее будет человек утолять свои естественные желания, тем счастливее будет жить.

Жертвовать другому то, что нужно тебе, значит противиться природе. В природе царит один нерушимый закон – инстинкт самосохранения. Все живое стремиться сохранить жизнь. Кто жертвует частью своего богатства, своего здоровья или ума, тот нарушает закон самосохранения, которому подчиняется вся вселенная. Как может немощный человек противиться этому всесильному закону? Как может ничтожная сила человеческая противостоять огромной силе природы?

«Поэтому, – призывают эти странные учителя, к которым я не испытываю ненависти, но за чье душевное здоровье опасаюсь, – давайте подчиняться природе! Давайте жить, как живет природа! Пекитесь только о себе! Удовлетворяйте свои желания! Жизнь коротка, используйте ее для себя! По возможности, не делайте другим зла, но не делайте и добра!»

Но представьте, дорогие братья, что все люди поддержат это мнение! Что станет с обществом, человечеством, культурой? Все бы распалось, все человеческие ценности были бы потеряны, человек опустился бы на ступень дикого зверя. Ибо дикий зверь инстинктивно знает только один закон – закон самосохранения. Но и это не совсем так, ибо и дикий зверь часто поднимается над инстинктом самосохранения и показывает удивительные примеры самопожертвования.

Так лев не съедает свою добычу один, но делится со львицей и детенышами своими; голодный орел относит в когтях пищу своим орлятам, и тот и другой подвергает свою жизнь опасности, когда защищает потомство от нападения врагов. Подобные поступки животных нельзя подвести под закон самосохранения. Это инстинктивная, или полусознательная, или даже сознательная жертва ради других. Это есть отказ от части своего блага и своей жизни ради других.

В человеке самопожертвование выражено много сильней. Отец семейства отдает своим детям все свое время, заботу, весь труд и все свои мысли, будь он богат или беден. Рабочий в шумном цехе крутит колесо станка, а мыслями своими дома, думая может быть о больном ребенке, которого оставил утром в горячке и слезах. Лоб отца покрывается холодным потом – ах, если бы время шло быстрее! Или представьте, чем может пожертвовать мать ради спасения больного ребенка! Если бы имела она сто жизней или планету, полную золота, или могла бы собрать все солнечные лучи – все бы отдала смерти, лишь бы ее дитя осталось жить.

Или возьмем самопожертвование ради широкого семейного круга – ради Отечества. Для патриота, будь он крупный собственник, или государственный деятель, или обычный гражданин, его Родина всегда будет предметом забот и трудов. Наши герои времен Восстания за независимость Сербии заряжали пушки своим серебром и золотом и били тиранов. Наши гениальные слепцы, воспевающие героизм сербских воинов, просили привязать их к седлам коней и пустить на поле брани, чтобы враги затупили об их кости свое оружие.

Или возьмите еще более широкий круг – человечество! Возьмите ученого! У него тоже есть свой алтарь, на который он способен принести жертву. Мы находимся, братья мои, в этом мире как в лабиринте самых удивительных вещей и явлений. Мы видим, как на наших глазах повседневно возникают новые формы жизни, как они развиваются и как исчезают, а затем появляются вновь. Мы наблюдаем загадочные явления природы, но не понимаем ни их причин, ни смысла. Наша жизнь была бы светлей и приятней, если бы мы постигли смысл этих явлений. Ученый весь отдается исследованию непознанного, таинственного. Для него нет ничего настолько драгоценного, чем бы он не пожертвовал, только бы совершить новое открытие, которое умножило бы человеческие знания и зажгло еще одну свечу во тьме нашего незнания и наших заблуждений. Сколько ученых и богатых, которые могли бы спокойно и безмятежно жить дома, отправилось исследовать полярные пределы нашей планеты и погибло во льдах или от диких зверей. Сколько ученых было засыпано снегами, поглощено морем, или погибло в диких неизвестных пустынях. Известный врач, чтобы исследовать как протекает болезнь холеры, заразил себя холерными бациллами. Великий социолог, пожертвовал все свое огромное состояние, пытаясь преобразовать человеческое общество и сделать его справедливым.

Все эти примеры, дорогие братья, и бессчетное количество других красноречиво свидетельствуют, что самопожертвование не только не противоречит природе, но, напротив, именно оно свойственно природе всех разумных существ, что самопожертвование не осталось в давних временах, но существует и ныне. И когда наша вера требует от нас жертвенности, она не требует ничего, что противно нашей природе, ибо на ней чем основана наша природа.

Но все же, наша вера и наша природа – не одно и то же. Наша вера стремится нашу природу облагородить, возвысить, чтобы поднять, так сказать, над самой собой и сделать над-природной, а человека превратить в над-человека. Наша природа консервативна, а вера прогрессивна. Природа пытается задержать в нас старые привычки, а вера не позволяет нам ни на миг быть довольными собой, остановиться. Вера требует от нас непрестанно обновлять свое сердце и преображать душу. Каждому из нас каждый вечер она ставит вопрос: стал ли ты сегодня лучше и совершеннее, чем был вчера? Природа наша как неотесанный камень, которому скульптор придает самые дивные формы. Вера неутомима в шлифовке нашей природы.

Кто-то может подумать, что достиг совершенства, но вера отвергнет эту мысль, как отвергла самодовольную молитву фарисея. Ибо дети веры, братья мои, не те, кто думает, что достиг совершенства, но те, кто алчет и жаждет совершенства. Блаженны алчущие и жаждущие совершенства, ибо они истинные сыновья Отца Небесного! Только алчущим и жаждущим правды и истины нужна вера, самодовольным вера не нужна. Тот, кто стремится к идеалу (а все идеалы, братья, в Боге), должен прежде всего верить в свой идеал. Идеалы основаны на вере и только с верой можно идти к идеалу. Неисчислимы ступени лестницы, по которой наша вера ведет нас к идеалу. Она начинается от человека-животного, а завершается Богочеловеком, ее начало в царстве инстинктов, а вершина в царстве Духа. Уходить от своей животности и приближаться к Богу, совершенному Отцу вселенной, – вот главная заповедь нашей веры. Это тяжелый и утомительный путь. Поэтому так медленно достигается облагораживание духа и сердца человеческого. Каждый должен добиться в этом успеха, чтобы все человечество могло явить его. Поэтому наша вера заповедала нам поддерживать друг друга, всматриваться друг в друга, перекликаться друг с другом, на этом долгом пути к совершенству. Наша вера ставит нам две задачи. Мы должны смотреть перед собой и прокладывать путь успеху, мы должны оглядываться назад, чтобы помогать нашим слабым, немощным и отстающим братьям, чтобы они догнали нас и взошли на ту же ступень, на которую наш труд и наш дар, – не наш, но Божий, нас поднял. Ибо Бог не хочет одного совершенного человека, Он хочет совершенное человечество. А путь, который ведет к совершенному человечеству, называется самопожертвованием – богатых ради бедных, ученых ради пребывающих во тьме неведения, больших для малых, одного ради многих.

А когда мы приносим себя в жертву, братья, не будем ждать быстрой награды и благодарности от тех, ради кого жертвуем. Награда часто опаздывает, часто она не приходит совсем. Часто первым в нас бросит камень тот, кто ел наш хлеб. Часто нас будет сталкивать в пропасть тот, кто с нашей помощью достиг власти и богатства. Часто тот, кому мы спасли жизнь, будет желать нам смерти, тот, кому мы помогли создать свой очаг, оставит нас без крова, и тот, чью честь мы защитили, опорочит.

Часто мы будем чувствовать себя забытыми своими детьми и друзьями, непризнанными отечеством и презираемыми человечеством. И тогда сожмется наше раненое сердце, а из груди вырвется стон: «Ах, разве я заслужил это от своих детей, которых я растил с такой любовью работая в поте лица? Ах, почему меня оставили друзья, которые ели и пили за моим столом и моим добром, как своим, располагали? Ах, почему Отечество, которому я был так предан, забыло своего сына? Разве человечество не имеет милости к члену своему, который своим счастьем ради его счастья жертвовал?»

Но на наши вздохи и стоны мы получим ироничный ответ. И ощутим свое полное одиночество в этом огромном мире. Наш взгляд уже не найдет на чем ему остановиться здесь на земле и мы поднимем глаза к небу, как и Стефан, в поисках ответа и утешения. И мы обратимся с последним горьким воплем к сияющим звездам, что так волшебно мерцают в ночи, к которым каждую ночь миллионы страдальцев обращаются за утешением. И спросим их: «О звезды, живые ли вы? Смеетесь ли вы своим мерцанием над моими бедами или трепещете от ужаса, взирая с высот на неблагодарность и несправедливость человеческую? Существует ли кто на вас или над вами, звезды, кто дал бы мне справедливость и утешение? Надо ли мне надеяться или скорее превратить эту тленную жизнь в прах, из которого она возникла?»

И тогда явится Тот, Который прежде казался нам безмолвным и бесчувственным. Бог заговорит, братья, с каждой звезды, из вселенной, из нас самих: «Не бойся, Я с тобой! Ты ради Меня жертвовал и ради меня страдал. Знай, что и Я через тебя жертвовал и терпел. Не ищи награды у тех, кто хуже тебя, у тех, кто не знает что делать, но только у Меня ищи награду, ибо на Моем поприще ты трудился. Терпи и верь, что окончательная победа за Мной!»

И когда услышим этот святой, божественный голос, мы забудем обо всех ударах, нанесенных нам человеческой несправедливостью и неблагодарностью. Наше сердце утихнет, а лицо озарится верой в Бога, как и лицо первого христианского мученика Стефана. И мы обретём силу, как и он, молиться за неразумных и неблагодарных этого мира: «Господи, не вмени им это за грех!» Аминь.

О Христовом меньшинстве

Проповедь в Великую Пятницу

Господь с небес призрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумеющий, ищущий Бога.(Пс.13:2)

Много званых, но мало избранных.(Лк.14:24)

Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним.(Рим.6:8)

Я вижу на ваших лицах смерть, дорогие братья, вижу как она покрывает их морщинами, убеляет волосы, отнимает зубы, вижу как она истощает вашу грудь, замедляет походку и кровоток. Смерть своей губкой стирает румянец с ваших лиц, своим дыханием затемняет блеск глаз, своим резцом цинично и неумолимо уродует форму вашего тела и извращает красоту вашего духа. Вся ваша жизнь – борьба со смертью, ибо вся ваша жизнь вплетена в сети смерти.

Когда вы едите, вы боретесь со смертью, ибо с голодом приходит смерть. Когда умываетесь и очищаетесь, вы боретесь со смертью, ибо смерть кроется в нечистоте. Когда бежите от тоски и печали, вы бежите от смерти, ибо тоска и печаль спутники смерти. Когда гуляете или делаете гимнастику, вы бежите от смерти, ибо в неподвижности – смерть. Когда бежите от одиночества и ищете развлечений и разговора с людьми, вы бежите от смерти, ибо в одиночестве является смерть как ваш спутник. Когда идете на поиск лекарства от своей болезни, вы бежите от смерти, ибо болезни – вестники смерти.

Смерть всю жизнь идет за вами по пятам, инкогнито, таясь и маскируясь. Часто она скрывается в ваших самых сладостных желаниях, в которых, как вам кажется, полнота жизни. В цветах, аромат которых вдыхаете, в вине, которое пьете, в любви, которой согреваетесь, то там, то здесь – промелькнет смерть. И вы удивляетесь, видя в каких изысканных местах обитает смерть. Она обитает не только в подвалах, плесени и нечистотах, но в самых благоуханных цветах, в самом игристом вине, в самой безоблачной любви, в воздухе, даже – на прозрачных и сияющих вершинах Гималаев.

Смерть неизменно стоит рядом с вами, вы постоянно ведете борьбу с ней, даже не задумываясь об этом. Многие из вас вспоминают о смерти, только когда видят перед собой ее жертву. Пока не встретятся с жертвой смерти лицом к лицу, они чувствуют себя в безопасности, как будто заключили договор с жизнью, что никогда не умрут. Но увидев победу смерти над своим другом, тщательно исследуют себя, как беззаботный путник исследует свое оружие, только когда ему в пути внезапно встретится волк.

Они тогда смотрятся в зеркало и радуются, видя свое лицо румяным, волосы черными и зубы ровными. «Смерть бессильна передо мной», – шепчут они и их душу охватывает светлая радость, которая заставляет их глаза светиться особым светом. Их охватывает печаль, когда стоят у смертного одра своего друга и видят его застывшее желтое лицо, его впалую безжизненную грудь, но вернувшись с кладбища, с похорон своего друга, они идут к зеркалу, чтоб посмотреть как далеко от смерти они находятся. И когда зеркало говорит им, что смерть еще далека, они предаются радостям жизни, вытесняя мысли о смерти.

Когда Христос умирал на кресте, масса любопытного народа у подножия креста смотрело на Него, как на человека, который уже принадлежит не жизни, а смерти, пытливо наблюдая, как жизнь в нем сменяется смертью, ибо в каждом из них живущих однажды должна была произойти такая смена. Было той массе немного тех, кто сострадал человеку, умирающему на кресте, большинство чувствовало внутреннюю радость от того, что человеком, с которым смерть играла еще несколько мгновений, был другой, а не он сам. И в радости своей каждый из них шептал про себя: «Се, Это Он умирает, какой-то Христос, а не я, над Ним торжествует смерть, а не надо мной. Это Он этим утром последний раз смотрел на солнце, а я буду смотреть на него завтра, и послезавтра, и еще долго, ибо смерть далеко от меня. Мои щеки румяны, тело крепко и кровь горяча. Подожду еще несколько минут, пока Он не испустит дух, хочу и это увидеть, а потом пойду домой, в Иерусалим, я проголодался, а здесь, на Голгофе, пища только для орлов».

Для Христа секунды тянулись бесконечно, Ему казалось, что смерть нарочно замедляет шаги, чтобы Его муки продолжались как можно дольше. Но время шло обычным темпом, ни быстрее, ни медленнее. Это радость ускоряет время, а боль замедляет его ход. Страдания Христа растягивали секунды в часы, а часы – в годы. Его голова склонялась то к правому плечу, то к левому, а то падала вперед, как будто распределяла нестерпимую боль на все части тела. В какой-то миг Христос опустил голову на грудь, глаза Его открылись от невыносимой боли, и Он увидел многочисленную пеструю толпу людей под собой.

Воины со щитами и копьями, бритые римляне, евреи с длинными бородами и широкими поясами, женщины в восточной пестроте ярких цветов, богачи в тяжелых украшениях, полунагие нищие с нечёсаными волосами, иерусалимская уличная ребятня – из них состояло то большинство, которое в нетерпении дожидалось, что Христос сотворит чудо или умрет, чтобы они могли разойтись по домам и утолить голод. У самого креста стояла женщина, она руками обнимала крест и ноги Христовы, пытаясь поцелуями и слезами облегчить боль Распятому. Это была Мать. Рядом с ней стоял юноша, который с глубоким состраданием следил за каждым болезненным движение мученика на кресте, время от времени поддерживая несчастную Мать и шептал ей слова утешения. Это был единственный мужественный друг.

Поодаль от них стояли две-три женщины, сломленные тем же горем, которое сокрушало мать и юношу перед крестом. Пять-шесть человек составляло то меньшинство, которое не дожидалось с нетерпением ни смерти Христа, ни чуда от Него, они не чувствовали голода и жажды, кроме безнадежной жажды того, чтобы Распятому праведнику пусть ценой своей жизни облегчить боль и страдание хотя бы одной каплей холодной воды из источника Иордана.

Христос посмотрел на этих, так отличавшихся друг от друга людей, от этого взгляда в голове Его мелькнула мысль. «Я в меньшинстве, – подумал Он, – сегодня Я в меньшинстве, лишь несколько женщин и один юноша со мной, а все остальные против. Сегодня, когда я расстаюсь с жизнью, почти все живые – мои противники. Только незначительное меньшинство живых, которые плачут у подножия моего креста, они со мной и в этот миг.

Я сегодня в меньшинстве, но Я был в меньшинстве и вчера, и с самого начала, Я был в меньшинстве, когда родился в убогой Вифлеемской пещере. Тогда большинство было на стороне царя Ирода. А кто был тогда со Мной? Мои родители и бедные пастухи вифлеемские. А Ирод имел все царство.

Я был в меньшинстве, когда с родителями бежал в Египет. Фараон египетский тогда имел большинство, все государство, а Я не имел где головы приклонить, странствовал на осле, спал под пальмами.

Я был в меньшинстве, когда впервые вышел к народу как учитель. Одни говорили обо Мне: в Нем вельзевул, другие спрашивали: разве может быть что-нибудь доброе из Назарета? Те, кто ничему не мог или не хотел научить людей, смеялись над всяким учителем, и были в большинстве.

Я был в меньшинстве когда учил людей отойти от древних установлений и обновить души, отбросив суеверия и заблуждения, и поселить в своих сердцах Бога. Я дал людям новый устав. Я дал новую заповедь – любите друг друга. Я был в меньшинстве когда учил людей изменить состояние своей души, очищал человеческие души от заблуждений и суеверий, учреждая одного абсолютного властителя – Бога, и только один абсолютный закон – Любовь, и со своим уставом Я остался в меньшинстве. В большинстве были те, кто полнил души человеческие идолами и страхами, или как ветер пустыни, иссушал души, изгоняя оттуда не только богов истинных и ложных, но уничтожал в них всякий оазис, как только в нем прорастали молодые побеги божественного. Я был в меньшинстве, когда проповедовал, что человека должно ценить больше, чем его положение и состояние. Высокого положения может достичь и тот, кто чужими ногами ходит, трудом чужих рук питается и чужой головой думает. И дети садятся на царский престол, но добиться духовного и нравственного совершенства очень трудно, в этом не помогут ни чужие ноги, ни чужие руки, ни чужая голова. Чего ты стоишь без своего богатства? Чего ты стоишь, как человек, а не как богач или вельможа? Сколько в тебе души, добродетели и благородного ума? – спрашивал я людей, и остался со своими вопросами в меньшинстве, ибо люди не любят отвечать на такие вопросы. В большинстве были те, кто спрашивал не о добродетелях и благородстве, а о количестве денег, домов, рабов и наград.

Я был в меньшинстве, когда говорил, что раб римского Цезаря может быть выше, чем Цезарь. В большинстве были те, кто пыль с обуви Цезаря ценил больше, чем людей, которые обували его.

Я был в меньшинстве, когда входил в Иерусалим, Меня торжественно и помпезно встречала масса людей, они кричали «осанна» и осыпали Меня цветами. Народ слышал, что Я превращаю воду в вино, один хлеб в тысячу хлебов, и надеялся, что Я пришел, чтобы сесть на царский престол, чудом поить и кормить людей, без труда и забот. Я остался в меньшинстве, ибо не совершил ожидаемого чуда. В большинстве были маги, ложные пророки, демагоги, заговорщики и гадатели.

Я был в меньшинстве и вчера, когда стоял пред Пилатом, свидетельствуя об истине, Пилат с насмешкой спросил: «Что есть истина?» Он не дождался Моего ответа, ибо ответ был в его вопросе. «Истина изменчивое понятие, – хотел сказать Пилат, – которое в Твоем сознании изменяется по-твоему, а в моем по-моему. Истина нашего сознания истлеет вместе с нашим сознанием – хотел он добавить. Поэтому не упорствуй и признай истиной то, что считают истиной Твои обвинители и будешь свободен. Твоя истина – Твой враг, ибо она ведет Тебя к смерти. Разве не лучше ложь, которая принесет жизнь, чем истина, которая принесет смерть? Хм, что есть истина?»

В этом Пилат имел за собой большинство, с ним были все собравшиеся перед дворцом, кричавшие: «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю». А Я был в меньшинстве или, вернее, совсем одинок, ибо даже те, кто разделял Мои взгляды и был со мной, из страха притворились, что они против Меня.

Я в меньшинстве и сегодня, когда страдаю и умираю из любви к людям. Друзья и ученики Мои разбежались, как рассеиваются овцы, когда бывает поражен их пастырь. Все они остались бы со Мной до конца, если бы ради Моей истины им не суждено было бы пострадать, и если бы она не требовала от них терпения. В большинстве оказались те, кого истина воодушевляет только тогда, когда она сладка и доставляет удовольствие. А Моя истина горька. Поэтому Я сегодня в меньшинстве – рядом с крестом только один ученик и несколько женщин, а вокруг – толпа, презрительная, злобная, ей лишь бы поскорее – этот человек еще не умер?!! – разойтись по домам, мы умираем от голода».

Так думал Христос, глядя на толпу у подножия креста. Один взгляд, одна мысль. Он закрыл глаза, его лицо исказила судорога, кровь, капля за каплей, бежала по кресту. Подняв глаза к небу, воскликнул: «Боже, Боже, почему Ты меня оставил!» Его глаза вдруг распахнулись от страшной боли, он устремил взгляд к солнцу и застыл. В забытьи Он увидел другую картину.

Римская армия заполняет улицы святого города Иерусалима. Плач и кровь оставляют за собой солдаты, на месте домов дымятся развалины. Храм Соломона осквернен и превращен в руины. Тела иерусалимлян устилают улицы, а те горожане, кого не настигли римские мечи и копья, стоят, связанные цепями и веревками, в ожидании, когда их отправят вместе с награбленным товаром на невольничьи рынки в разные концы мира. «Вот цена Моей крови, которая сейчас проливается на Голгофе, – сокрушался об иерусалимлянах Христос, – крови, которую еще вчера эти люди приняли на себя и на детей своих. Страшную цену платят они! Но и среди них Я в меньшинстве».

Страшную картину разрушения Иерусалима сменила другая. Огромный цирк с ареной, как высохшее озеро, по берегам которого тысячи глоток орут, охваченные одной неутолимой жаждой – жаждой крови, человеческой крови, христианской крови! В многоликой пестрой толпе блистает цезарь с вооруженной свитой. На арену выталкивают каких-то изможденных, в бедных лохмотьях людей: мужчин, женщин, детей. Публика замирает в ожидании. И вот гнетущую тишину нарушает рев диких зверей: голодные тигры, гиены, львы набрасываются на свои жертвы. Но предсмертные вопли несчастных тонут в рукоплесканиях обезумевшей от вида крови толпы на трибунах. Большинство – у цезаря, ведь он правит толпой.

Вот представительное собрание знаменитых и блестящих ораторов, которые называют себя предводителями Христова войска. Решается вопрос: кто же такой Христос. Меж собравшимися полный раздор. Одни говорият, что Христос – человек, а другие утверждают, что Он – сверхчеловек. Одни говорят, что Христос пришел искупить человечество, а другие утверждают, что Он пришел, чтобы просветить людей. Одни говорят, что Христос претерпел муки на кресте, а другие, что не смог их вынести. Одни говорят, что Христос – врач, а другие называют Его чудотворцем. Одни говорят, что Христос много проповедовал, а другие утверждают, что Он не произнес ни одного учительного слова. А в завершение спора большинство привлекает тех, кто в меньшинстве, к суду и осуждает во имя Христово: одних на лишение чести и положения, других – на изгнание, третьих – на костер.

На смену этой картине пришла следующая.

Христос увидел величественные храмы во всех сторонах света, воздвигнутые во имя Его. Увидел, что от языческих капищ не осталось даже развалин, а Его веру принимают государства за государствами. Целая армия называвших себя Его служителями денно и нощно славила Его и Его дела. Однако совсем в немногих из них узнавал Себя Христос. В том незначительном меньшинстве, в котором воплощались великодушие, гуманность, любовь. В тех, для кого Христос был не яблоком раздора, но единственным живым источником, который напоит всякого, кто придет к нему. Но верх и теперь был у большинства, того самого, у которого от Христа оставалось только внешнее имя. Большинство это, глумясь над Христовым меньшинством, служило собственным страстям и притязаниям, жажде богатства и власти, сеяло ненависть между людьми во имя Христа. Во имя Христа это большинство разделило Христову Церковь надвое, натрое, на десять частей. Во имя Христа осуждались лучшие люди и уничтожались лучшие книги. Во имя Христа отвергались просвещение и знание, подавлялись свободные порывы человеческого духа и вершилось насилие над разумом. Затем Христос увидел, как многочисленные армии, собиравшиеся под знаменем Его креста, спешили повергнуть неприятеля, как миллионы крестоносцев из Европы на другом берегу Босфора нашли себе могилу. Увидел, как являвший собой поле битвы, страшнее которого не знала история, Иерусалим пеплом своим покрыл столько погибших за Христа, сколько жителей не насчиталось бы во всем святом городе со дня его основания. Христос увидел миллионы людей, которые поднимались на Голгофу.

Они припадали к тому месту, где стоял Его крест, и целовали землю, впитавшую капли Его крови. Но среди них Он нашел лишь небольшое число Своих. А большинство – себялюбивое, алчное, кровожадное в евангельской истине не нуждалось. Христос увидел Европу, охваченную войнами. Их тоже вели во имя Его, причем с обеих сторон, высоко подняв святой крест и меч, обагренный кровью, опустошая целые страны и подвергая целые народы гибельным бедствиям...

Мысли Христа на миг прервал недовольный ропот у креста: «Все никак не умрет?»

Сколько было тех, кто прославлял Его и евангельскую любовь, заставляя камни проповедовать, мертвые струны петь, строчки из букв говорить; сколько было тех, кто на множестве языков повторял Его нагорную проповедь и рассказывал о любви Отца к Сыну и Сына к Отцу.

Но бессчетное множество было тех, кто был гонителем Его. Они в один голос свидетельствовали, будто Он принес в мир мрак и посеял заблуждения, стал камнем преткновения на пути совершенствования человечества, что Своим догматизированным учением заковал всякую свободу в железные оковы, сковал и мысли, и творческие порывы, и жизненные устремления. По их словам, выходило, что Он отрицает прогресс, противится науке, просвещению, культуре и новым идеям. Что Он против самой жизни и против людей... Что Он – в меньшинстве.

И Иисус, возгласив громким голосом, сказал: «Отче! В руки Твои предаю дух Мой».

«Умер! Умер!» – радостно взревела голодная толпа и шумно, как вздувшийся от дождя поток, хлынула с Голгофы к Иерусалиму: там, в прохладном покое, они утолят, наконец, свой голод.

Когда умирают цари, друзья мои, простые люди радуются: «Цари могущественны в жизни, но перед смертью беспомощны, как и мы. Однако, цари достойны большей жалости: их прах попирают ноги простолюдинов».

Когда богачи умирают, бедняки радуются: «Теперь богачи беднее нас, земли у них теперь меньше».

Когда мудрецы умирают, дураки радуются: «Мудрецам со всей их мудростью не подняться из-под земли, а мы вот расхаживаем туда-сюда и радуемся солнцу».

Как бы мы сегодня, друзья мои, выразили, что чувствуем, стоя у подножия креста Христова? Оплакивали бы смерть Христа? Конечно же, нет, потому что Его смерть славнее жизни многих из нас. Радовались бы оттого, что мы сегодня оказались в большинстве на Голгофе? Нет. Мы могли бы радоваться только тогда, когда посмели бы себя причислить к Христову меньшинству. А оплакивать мы будем себя, ведь мы часто отходим от Христа и присоединяемся к большинству, которое далеко от Христа. Если мы не будем с Христом, мы не сможем избежать смерти, как все то большинство, которое противостояло Христу на протяжении веков.

Но мне могут возразить, что точно так же и меньшинство Христово не обошла смерть. Не обошла, но с некоторым отличием.

Смерть настигает антихристово большинство, когда оно бежит от нее, от победительницы, в страхе и отчаянии, а меньшинство Христово победно идет на смерть, исполненное уверенности, что смерть бессильна перед Тем, Кто называет Себя Богом живых.

Большинство антихристово провозглашает победу смерти над человеком, а меньшинство Христово воплощает победу человека над смертью.

Так давайте же все вместе последуем искренне за Христом.

Сегодня мы притекаем к Его распятию. Не станем целовать Распятие Христово праздника ради, но облобызаем его, как свое собственное распятие.

Не станем целовать раны Христовы обычая ради, но приложимся к ним, как к своим собственным ранам.

Пусть наше лобзание будет обетованием того, что мы присоединяемся к Христову меньшинству.

Чем ближе мы будем к страданию, тем больше приблизимся к Христу, тем ближе станем к Богу.

Чем ближе мы станем к Богу, тем больше мы приблизимся к победе над смертью, к вечной жизни.

А для этого нужно сделать всего один шаг.

Но надо сделать решительный шаг.

Аминь.

О размышлениях перед зеркалом

Воскресная проповедь

Порождения ехиднины! Как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста.(Мф.12:34)

Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека.(Мф.15:11)

Ты испытуешь сердца и утробы, праведный Боже!(Пс.7:10)

Сегодня, когда я вышел к вам с проповедью, дорогие братья, хочу поделиться с вами мыслью о том, что место, где мы в наше время живем, было когда-то морским дном. Здесь, где мы ныне возводим храмы, строим театры и дома, когда-то лежали вековые слои песка, ила, грязи и травы, покрытые толщей воды, и в полной темноте существовала только растительность, способная выживать в холоде под большим давлением воды. Сотни лет на этом месте царствовала безмолвная темная ночь. Бессловесные обитатели этого царства нескончаемой ночи жили, не зная, что где-то над ними светит солнце, и поколениями тлели, превращаясь в ил и грязь. Ни звука, ни луча света, ни проблеска мысли на протяжении сотен – кто знает, может, тысяч – лет! Там, где сейчас летают птицы, плавали рыбы в постоянном поиске добычи.

Если бы тогда люди плавали по морю, как сегодня, они в страхе отводили бы глаза от этого места, где мы сейчас проводим свою жизнь, ведь в те времена морская пучина грозила могилой всему, что не могло там найти условий для жизни. Никто не мог предположить, что эта мрачная могила однажды станет колыбелью человеческой жизни. Никто не решался представить, что океан отступит, и на дне станут жить люди, что они образуют государства, построят города, проложат дороги и стальные рельсы и что там, где плавали рыбы полетят воздушные корабли.

Кто из нас мог бы сегодня предаваться таким фантазиям, странствуя по морю и вглядываясь в черную страшную глубину? Кто из нас, пересекая Адриатическое море, решился бы утверждать, что на дне этого моря когда-нибудь будут созданы государства и построены города? Между тем, эта невероятная фантазия осуществилась. Паннонское море высохло и солнце осветило его могильное дно. Ил покрылся твердью, на которой зазеленели луга, засверкали реки, холмы покрылись лесами, запели птицы, зашумел ветер. И был свет, появились растения, птицы и животные, дикие и домашние и, наконец, мы. Как при первом сотворении мира! Утро и вечер сменяли друг друга в священном безмолвии. Земля с трепетом и удивлением смотрела, что великий творческий дух вселенной производит и ее утробы.

Но великий творческий дух и нас предвидел в Своем творении. Как Он предвидел, что на прежнем темном морском дне станут жить люди, в этом городе, щедро освещенном солнцем под небесной лазурью. Он знал всю нашу историю и вел нас на протяжении всей нашей истории. Его Промысл и сейчас чутко следит за нами и готов неустанно сопутствовать нам в будущем. Да будет слава и хвала Творцу из века в век, из поколения в поколение!

Вот какая мысль пришла мне в голову, дорогие братья, когда я сегодня вышел к вам на проповедь. Я не должен ее скрывать от вас, напротив, я радуюсь, что могу поделиться с вами. Я бы охотно написал об этом, нарисовал, воспел бы в музыке, если бы умел. Без стеснения показал бы ее во всех деталях, словно в волшебном зеркале, которое бы умело правдиво показывать наши мысли. Я бы не стыдился этой своей мысли.

О, если бы я и вы, друзья мои, всегда были заняты только теми мыслями, с которыми без стеснения и стыда могли бы показаться перед таким зеркалом! Тогда бы мы приблизились к совершенству. Но при критическом рассмотрении наших мыслей мы, к сожалению, убеждаемся, что совершенство от нас так же далеко, как земля обетованная.

Давайте попробуем как-нибудь вечером, в сумерках и тишине, ради интереса, вспомнить и рассмотреть наши дневные мысли. Давайте посмотрим на них в этом вымышленном зеркале. Позволим им всплывать перед нами, словно кадры кинофильма. Какое разнообразие! Какая мозаика! От великого до ничтожного, от прекрасного до гадкого, от добродетели до греха, и все за один день!

Мы радовались бы сердцем, увидев в зеркале возвышенную мысль, и с гордостью самовлюбленно сказали бы себе – это моя мысль! Да, это я! Но горели бы от стыда или обливались холодным потом от страха, заметив в зеркале низкие и недостойные мысли. С отвращением и презрением опустили бы глаза, шепча себе: «Я негодяй и чудовище, а не человек!»

Скажем, сегодня утром, проснувшись и увидев солнце на небесном своде, я подумал: «Поистине велик Творец солнца и всего, что под солнцем!», но эта светлая мысль в следующий момент омрачилась мыслями о воровстве, обмане, убийствах и предательствах.

Я шел мимо ювелирного магазина и увидел на витрине множество драгоценных вещей. Я подумал про себя: «Можно зайти в магазин, попросить показать мне золотые кольца с бриллиантами, часы и цепи, серьги и ожерелья. А когда любезный продавец все это принесет и отвернется, чтобы еще что-нибудь достать, я мог бы спрятать пару украшений в карман, затем спросить продавца о ценах и, наконец, сказать, что они слишком высоки, поблагодарить за учтивость и уйти».

Для меня такая мысль не страшна, пока я ношу ее в голове, но стоит мне представить все это в зеркале, увидеть своими глазами, я закрою лицо руками, чтобы не видеть себя в роли вора. А как был бы велик мой стыд и мое унижение, если бы рядом со мной перед зеркалом стоял, и тот ювелир и вместе со мной видел мою воровскую мысль! Со стыдом и унижением я бы упал перед ним на колени и умолял простить за эту гадкую мысль, и поклялся бы себе стократно никогда больше не позволять таким мыслям проникать в мою душу. О, если бы существовало такое зеркало! Оно лучше, чем что-либо иное сделало бы меня порядочным человеком.

Все это я говорю для тех из вас, кто не смеет о своих нечистых мыслях никому сказать и тем более показать их в зеркале. Мне стыдно говорить об их грехе. Я призываю их разделить мой стыд: пусть и они постыдятся, ибо стыд очищает душу человека от гадких мыслей. Румянец стыда – это единственная святая краска на лице грешника. Краска протестующей совести. Пока грешник способен краснеть, он еще не погиб, в нем еще осталась не растоптанная святыня.

Или, посмотрел я в полдень на раскрывшиеся цветы, на зрелые плоды и рой пчел, которые вились вокруг, посмотрел и подумал, что все создания существуют в мире не столько ради себя, сколько ради других. Солнце светит не для того, чтобы себе светить, но, чтобы пробудить к жизни бесчисленные творения природы, дать увидеть океан неизъяснимой красоты, наполнить радостью сердца и осветить улыбкой лица. Цветы расцветают не для того, чтобы упиваться сладостью своего бытия, но для того, чтобы наслаждались другие творения. Плоды зреют не только для того, чтобы дать семена, из которых вырастут новые плоды, но, чтобы дать пчелам нектар для меда.

Этой мыслью я смело и радостно делюсь с каждым, но при условии, что она не откроет даже тени следующей мысли, которая сменяет ее. Следующая мысль не для света дня и не для зеркала. Это мысль о ложной дружбе.

У меня есть друг, мы часто встречаемся и беседуем. Но я чувствую его преимущество надо мной: его ум острее, характер устойчивей, положение в обществе выше моего. «Почему должно быть так? – думал я. – Могло быть и по-другому, если бы не было этого моего друга, в тени которого я иду по жизни, меня бы ценили так же, как сейчас ценят его – и мой ум, и мой характер, и положение в обществе, все это было бы моим». Это первая половина моей мысли. Другая о том, как сделать так, чтобы мой друг перестал быть мне преградой на пути к моим желаниям. Это вся моя мысль полностью.

С этой мыслью я вхожу в дом моего друга, жму ему руку, улыбаюсь. С этой мыслью я глажу по голове его детей, невинность и чистота которых не имеет влияния на мою душу. Мы с другом прогуливаемся, я иду рядом с другом и обдумываю статью для газеты, которую опубликовал бы анонимно, в ней я бы показал людям, что у моего друга весьма ограниченный ум, лукавый характер, что своего положения он не заслуживает, и добился его незаконным образом. Я иду рядом с ним и мой язык говорит совсем не то, что у меня в мыслях.

Или, вечерних сумерках мы стоим на берегу бурной реки. «Как прекрасна природа в своей первозданности!» – говорит мой друг. «Поистине, – отвечаю я, но мысль моя далека от того, что произносит мой язык. Моя мысль видит в бурной реке не красоту природы, а смерть друга.

«Столкну его в реку и не дам подплыть к берегу, пока не утонет. Тогда я не буду жить в его тени. Тогда получу преимущество над ним». С такой мыслью я смотрю на бушующую под нами реку, с такой мыслью жму его руку и ласково улыбаюсь всякий раз, когда мы встречаемся глазами.

Эта мысль страшна, она страшна даже пока находится в моем уме, темном сосуде моих мыслей. Но она стала бы еще страшней, если бы я увидел ее в зеркале. Если бы я вдруг оказался с этой мыслью перед волшебным зеркалом, в котором отражаются мысли, я гнушался бы себя, как убийцы. А если бы перед зеркалом я оказался вместе с другом и его детьми?! Мой друг, которому я часто пожимаю руку, увидел бы, как я мысленно сталкиваю его с берега в бурную реку, чтобы утопить. Дети, которых я глажу по голове, увидели бы, как я убиваю их отца. И друг побледнел бы от этого внезапного страшного открытия, а дети с криком бросились к зеркалу защитить отца. А я? Я бы чувствовал, что недостоин не только своего друга, но недостоин и его презрения, недостоин наказания, недостоин права жить. И мне остается или убить себя, или до основания очистить свои мысли и возвысить их.

О, если бы существовало такое зеркало! Ничто не могло бы внушить мне такой страх перед грехом, как оно. Я бы смотрел в зеркало и видел свою низость. Зеркало заставило бы меня или убить себя, или исправиться. Я бы не стал себя убивать, я бы исправился.

Есть ли среди вас, братья, такие, кто беседует и шутит со своим другом и в то же время прячет за словами и шуткой подлость, сплетню и интригу? Пусть этот человек примет мою исповедь, как свою, и примет на себя часть моего стыда за гадкие и бесчеловечные мысли.

Или, я посмотрел вечером в темное небо, усеянное звездами, и душу мою исполнила мысль о величественном порядке, который правит природой. Тот, кто мало знаком с этим порядком, рассуждает о столкновении звезд и боится комет, порой посещающих наш горизонт. Тот, кого никогда не поражала математическая точность в распорядке движения небесных тел, верит, что бывают неточности в траектории далеких или редких звезд. Им кометы грозят падением, а ее путь представляется бессмысленным завитком.

Но тот, кто серьезно изучает небо, чем больше изучает, тем больше удивляется небесному порядку. И наша мысль, которая ведет нас по бесконечному небу не только не допускает беспорядка, но еще убедительнее доказывает и подтверждает порядок, который нашим глазам и приборам виден лишь отчасти.

Наша Земля – звезда среди звезд. И днем, когда звезд не видно, и ночью, когда все звезды, что существуют в просторах вселенной, высоко над нами, а она под ними, в сияющем хороводе – звезда среди звезд.

И мы, обитатели этой звезды вместе с ней вплетены в загадку природы, решение которой люди ищут с момента появления на земле, но решение которой находится у Того, Кто эту загадку загадал.

Эту мою вечернюю мысль я особенно хотел бы увидеть в зеркале, чтобы она стала для меня яснее.

Но ее сменяет другая мысль, из-за которой я бы разбил зеркало, если бы оно мне ее показало. Мысль о псевдо-патриотизме и предательстве Отечества.

Мое Отечество находится в тяжком положении, и я знаю, что должен, как его сын, полностью посвятить себя его спасению. И я созываю патриотические собрания, на которых вдохновляю граждан бороться за свою страну, которой грозит опасность. Вызываю в них слезы нежности к родным очагам и гнев к беспощадному врагу. Кроме того, посещаю канцелярии патриотических обществ, пишу газетные статьи, распространяю памфлеты против неприятеля, принимаю участие в патриотических манифестациях.

Но в мыслях у меня иное. Моя мысль создает в моей душе тайную партию для меня одного. Я говорю, что нужно спасать Отечество, а думаю, что нужно его продать. Я вдохновляю граждан на защиту Отчизны, а сам строю планы, как в решающий момент отправить свою родню в тихое место из города, который будет разбит вражеской артиллерией, и как заблаговременно забрать деньги из банка, который будет ограблен неприятельской армией, как все свое хозяйство перевести заграницу и обеспечить себе безопасность под кровом иностранного посольства и, наконец, как свое будущее увенчать властью и богатством, предлагая услуги врагу.

О, гадкие мысли! Хотел бы я, чтобы в тот момент, когда я размахиваю перед согражданами знаменем патриотизма, волшебное зеркало показало бы всем присутствующим мои отвратительные, предательские мысли. Мой язык онемел бы от неожиданности, лицо побелело от стыда, ноги бы отказали, ибо держат на себе недостойного человека. Я бросился бы прочь от людей, презираемый ими, как прокаженный. Но пусть лучше меня отвергнут и презирают люди, чем моя совесть, лучше, чем отвергнет Бог.

Итак, нужен всего один вечер, чтобы вспомнить и пересмотреть мысли, которые приходили к вам днем, чтобы увидеть, какие чудовищные ростки могут взойти и расцвести по нашей неосмотрительности в самом укромном и драгоценном уголке сада. Проходя по цветущему саду, мы сердимся, если видим, что он зарос сорняками, и цветы робко клонятся перед ними, как рабы перед угнетателем. Меж тем беззаботно и благодушно допускаем, чтобы в самом драгоценном нам саду, в нашей душе, росли сорняки, при виде которых в волшебном зеркале, ужаснулись бы, и мы сами и наши ближние.

Вы поразились бы, какие сорные мысли могут поселиться в элегантно причесанной и надушенной головке. Цветущий сад может быть огорожен многоцветной живой изгородью из чудесных роз, но за этой прекрасной оградой, вместо цветов вы увидите кусты чертополоха и ядовитые грибы. Таких женщин-кокеток, с надушенными уложенными прическами, мы часто встречаем на улице, но их мысли, не достойны их роскошной внешности. Каждый день часами проводит эта кокетка перед зеркалом, тщательно рассматривая себя, но ни минуты не уделяет тому, что наполняет ее голову. Она наносит на лицо краски, по своему вкусу, и любуется их игрой, в желании замаскировать природу и обмануть людей, в то время как ее мысли остаются уродливыми и неприбранными. Она укладывает волосы тщательней весталок, которые готовились к встрече с богами, украшает уши и шею сверкающими камнями, а мысли ее остаются колкими и ядовитыми как чертополох и мухоморы.

Но представьте, что однажды эта кокетка посмотрит на себя в зеркало и увидит над, так красиво украшенной головой, свои воплотившиеся мысли! Какой ужас! Какое разочарование! Снаружи прекрасный мотылек, внутри гусеница! Если бы она увидела в зеркале свои ничтожные мысли, то опустила бы глаза, умерила гордость и постыдилась.

Представьте теперь волшебное зеркало вдоль улицы Князя Михаила, где по вечерам прогуливается весь столичный бомонд! Как вы думаете, сколько найдется дам, которые не опустят глаз от стыда перед зеркалом, где отражаются не шляпки, а мысли? Единственным утешением для женщин, опускающих взгляд перед зеркалом мыслей, послужило бы то, что и множеству мужчин, превосходящих их в здравом смысле и известности, также придется прятать глаза, при виде своих мыслей, выставленных на обозрение перед многочисленной публикой на нашей самой оживленной улице.

Некоторые офицеры скорее расстались бы с мундиром, чтобы не увидеть свои мысли в зеркале, ибо они не соответствуют военной чести и героическому призванию.

Некоторые народные избранники ни за что не согласились бы поставить в зале парламента зеркало, которое отражало бы их мысли, когда они принимают серьезные решения, ибо при рассмотрении важных государственных вопросов в головах депутатов роятся мелочные и пустые мысли. Некоторые государственные деятели предпочли бы встретиться с самим дьяволом, нежели с таким зеркалом, ибо их мысли не достойны их звания и положения.

Немного в нашем обществе найдется молодых людей, которые хоть один день могут прожить без низких пошлых мыслей.

Немного и стариков, чьи повседневные мысли – мысли мудрости.

Мало женщин, чьи мысли – о верности мужу и заботе о детях.

Немного благодетелей, мысли которых не исполнены тщеславием.

Немного писателей и художников, чьи мысли не отравлены манией величия.

«Мысли не важны, − скажет кто-то. – Мысли еще не поступки, люди познаются по делам».

Нет, не так, братья, не совсем так. Мысли побуждают к делам. Мысли дают импульс и направление делам. Злая мысль – начало зла в мире. Нечистая мысль порочит разум и сердце, оскверняет язык и руки.

Каин думал, что он был бы счастлив без своего праведного брата Авеля. Сначала эта мысль осквернила разум Каина, потом сердце, язык и наконец руки.

Царь Саул превозносил Давида, когда тот играл перед ним на арфе, но одна только мысль, что Давид лучше его, помрачила Саулу разум и отравила сердце жаждой крови и сделала богопротивной всю его жизнь.

Давид увидел однажды жену воина Урии. За взглядом последовала грешная мысль, за грешной мыслью – вожделение, за вожделением – кровь праведника.

Иуда задумал предательство задолго до того, как совершил его. Без гадкой мысли не было бы гадкого дела.

Иуда совершил самоубийство тогда, когда увидел воплощенным свой предательский замысел. Если бы он увидел свою предательскую мысль в зеркале до ее воплощения, он бы в ужасе отшатнулся так же, как отшатнулся от совершенного дела.

И Давид отшатнулся бы в ужасе от греховной связи с чужой женой и от своего преступления, если бы увидел в зеркале, как выглядит похоть к чужой жене и злодеяние над ее законным мужем.

Пока злая мысль туманна и темна, она не кажется нам такой ужасной. Она становится по-настоящему страшна, когда становится отчетливой. К сожалению, многие злые мысли становятся ясными лишь после их воплощения и зло, стоит нам его ясно увидеть, пугает нас. Тогда мы видим цену и силу мысли, которая долго пробивалась сквозь сумрак неосознанного и туман нашего сознания. Но мы способны контролировать и гасить наши мысли прежде, чем они созреют и возьмут верх над нами, властно побуждая перейти к делу!

Цензурировать мысли необходимо так же, как необходимо пропалывать сорняки в саду.

Способность следить за своими мыслями значит способность воспитывать себя, каждый день исследовать свою душу, следить, что в ней прорастает нового и что меняется из старого. Цензура мыслей не угрожает свободе мышления, нет, напротив, она значит освобождение возвышенных и светлых мыслей от низменных и нечистых. Свобода мысли означает освобождение мысли от греха. Возможность не держать в уме мелочные и гадкие мысли и значит свободу мысли. Свобода мысли – значит мужество в освобождении души от плевел недостойных мыслей, которые буйно разрастаются между редкими рядами великих мыслей. Свобода мысли значит свободу для высоких мыслей, и тиранию для мыслей низменных.

Ах, братья, давайте станем тираном для своих гадких мыслей прежде, чем они станут тираном для нас. Я проповедую вам тиранию мысли ради свободы мысли, если не станете тираном для самих себя, вы никогда не станете свободными. Если не станете тираном для себя, вы станете тираном для других. Человек, который лелеет в себе низкие мысли, лелеет в себе страшного тирана, который рано или поздно уничтожит в нем человека.

Человек впускающий в свою душу низменные и безрассудные мысли, подобен хозяину, который построив мраморный дом, не установил двери и в его прекрасный дом свободно заходят свиньи и гуси. Хозяин обескуражен присутствием таких неподобающих гостей в своем изысканном доме, но не гонит их и постепенно привыкает к свиньям и гусям так, что его больше удивляет в нем появление людей. Но человек как таковой творение более совершенное, чем мраморное здание, он совершеннее греческого Парфенона и византийской Айя Софии. Представьте, насколько это совершенное и изящное творение оскверняется низкими мыслями, подобным свиньям и гусям. Христианство учит, что человеческое тело – это храм, предназначенный для святыни. Духом Божьим, Духом Святым, духом истины и света должен быть этот храм наполнен. Когда мы видим храм благолепный снаружи, нас интересует, что скрывается внутри. По внешнему великолепию мы угадываем внутреннюю красоту. Но каково наше разочарование, когда внутри храма вместо святыни мы видим колонии насекомых, паутину и чумной запах!

И когда мы видим человека, здорового и красивого внешне, нам кажется, что в таком здоровом и красивом храме должна содержится возвышенная святыня. Но как разочаровываемся, заглянув внутрь этого храма и увидев колонии низких мыслей, паутину интриг и чумной запах его души.

Когда мы знакомимся с новым человеком нас интересует, о чем он думает. Больше, чем его глаза и его лицо, нас интересует, что кроется за ними, что для этого человека свято? Кому посвящен храм, Богу или идолам? Телесные храмы многих великих мыслителей были внешне скромными и неприглядными, но в них обитали великие мысли и великие святыни.

Но часто в красивом теле обитают уродливые мысли, также как в прозрачном ручье обитают жабы. Красивый человек с дурными мыслями не представляет собой ничего, кроме большой лжи. Прокисшее вино не поправит бочка из дорогого дерева, величественный храм не спасет, если внутри идолы.

Христос искал внутреннего обновления человека: обновления его мыслей, сердца и воли. Обновление мыслей должно было стать отправной точкой обновления души.

«Блаженны кроткие», − говорил Христос. Но как человеку быть кротким, если его мысли полны гордости и тщеславия? Необходимо укротить свои мысли, за мыслями последует сердце, а за сердцем воля.

«Блаженны милостивые», − говорил Христос. Но как человеку быть милостивым, если в его мыслях – воровство, предательство, убийство? Необходимо сделать милостивыми свои мысли, тогда станут милостивыми и руки.

«Блаженны чистые сердцем», − говорил Христос. Но как человеку обрести чистое сердце, если нечисты его мысли? Необходимо очистить мысли, тогда и сердце будет чисто.

«Блаженны миротворцы», − говорил Христос. Но как творить мир тому, в чьих мыслях злоба и вражда? Необходимо устремлять мысли к миру, тогда и язык, и руки будут творить мир среди людей.

Каковы мысли, таковы и дела. Тщеславные мысли – тщеславные дела, нечистые мысли – нечистые дела, немилостивые мысли – злые дела. Великим делам всегда предшествуют великие мысли. Высокие мысли создали возвышенное искусство. Патриотизм наших предков, дела, которые нам известны, отражают их патриотические мысли.

И наши мысли отразятся в наших делах. Но прежде наши мысли отражаются в большом зеркале, которое воспроизводит все тончайшие движения нашей души. Это зеркало – Бог. Самые смутные и мелкие мысли оставляют отпечаток на этом чувствительном сияющем божественном зеркале. Наш дух отражается в Духе Божием, все наши мысли чувствует Дух Божий. Как нам было бы стыдно, если бы наши мысли, стоит им возникнуть в нашем сознании, передавались бы кому-то еще, пусть самому близкому другу.

Почему нам было бы так стыдно? Потому, что мы знаем, какие ничтожные, дурные, и безумные мысли возникают у нас, знаем, что не посмели би доверить их никому, даже лучшему другу. Еще больший стыд мы бы испытали, если бы наши мысли в любой момент могли открыться миру. Но мы не подозреваем, что когда наш дух наводняют безбожные темные мысли, все они отражаются в таинственном зеркале. Высший свет, что прогуливается по вечерам по улице Князя Михаила не подозревает, что его окружает невидимое зеркало, в котором отражаются все мысли. Не подозревают священники с грешными мыслями, офицеры с малодушными, патриоты с мыслями о предательстве, депутаты и государственные деятели с продажными мыслями – но пусть все они знают, что их мысли хорошо известны Тому, Кого подобает бояться и стыдиться больше других.

Давайте помнить об этом, братья, давайте стараться строго следить за своими мыслями. Когда кто-то из нас бывает удостоен аудиенции короля, он старается, чтобы его мысли были светлыми и возвышенными. Несколько дней до встречи он просеивает свои мысли через тонкое сито, пока не отсеется все ничтожное и недостойное и не останется только важное и достойное слуха короля. Давайте помнить, что мы каждый день и час находимся на аудиенции у самого могущественного, самого мудрого, самого блистательного и богатого властителя − Царя царей. Вспомним об этом и исследуем свои мысли критически. Пусть мысль об этом Великом Властителе всегда руководит мыслями нашего духа и собирает их. Она очистит и возвысит все остальные наши мысли. Вспомним, что великая и невидимая тайна, великая как вселенная и невидимая как вселенная, сопровождает нас всю нашу жизнь, тайна, в которой отражаются все тайны нашей души.

Чайка летит над морем и движения ее крыльев отражаются на водной глади. Движения нашего духа отчетливо отражаются в зеркале духа Божия, в котором отражается и весь мир.

Будем внимательны к каждому движению нашей души, ибо оно оставляет отпечаток в духе вселенной, в духе Божием. В нем отставили отпечаток и бессловесные обитатели этих мест, которые тут жили задолго до нас в незапамятные времена, когда здесь было морское дно, которое Бог осушил чтобы создать дом для нас.

Совершенный Дух Божий одновременно является безупречным зеркалом наших мыслей. Пусть трепет пред этим зеркалом изгонит из нашей души все низкие и нечистые мысли. Хотите ли чтобы ваша вера в Бога была неизменной и полезной – сделайте ваши мысли чистыми и светлыми, как чист и светел Господь, чтобы не оставаться вечно маловерными. Хотите ли быть другом человечества – сделайте ваши мысли широкими как человечество, чтобы не стать лицемерными.

Хотите ли быть патриотами – посвятите ваши мысли отечеству и народу, которому принадлежите, чтобы не полнить многочисленные ряды ура-патриотов, от которых страдает наша страна.

Хотите ли иметь друзей, ваши мысли и слова должны подтверждаться делом, чтобы ваша дружба не уподобилась ядовитым цветам мака, который манит цветом, но травит соком.

Хотите ли быть людьми, дисциплинируйте и возвышайте ваши мысли, представляйте их каждый день в воображаемом зеркале. Пусть зеркало Божьего духа, в котором отражается все постоянно присутствует в ваших мыслях и станет их чистилищем.

Аминь.

О героях нашего времени

Произнесено в обычный смутный и день малодушия.

Будь тверд и мужествен, не страшись и не ужасайся, ибо с тобою Господь Бог твой везде, куда ни пойдешь.(Нав.1:9)

Господь – свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться?(Пс.26:1).

Новые нужды порождают новые силы.

Петр Петрович Негош «Горный венец»

Есть ли герои в наше время или они остались в прошлом? Этот вопрос, дорогие братья, волнует нас всякий раз, когда мы смотрим на безликую толпу людей, занятых мелкими заботами и обуреваемых мелкими страстями. Неужели герои – привилегия прошлого? А наше время лишь скопище заурядных, посредственных людей? Почему было нужно, чтобы сначала в мир пришли все великие, а после них − все малые, сначала – все сильные, а потом – все слабые, сначала все светлые и счастливые, а после них – хмурые и несчастные? Устала ли природа рождать и готовится уснуть или умереть? Всему свое время, сказал древний мудрец, время рождаться, и время умирать; время разбрасывать и время собирать. Не так ли и с героями? Есть ли времена героев и времена не героев? Время, когда природа рождает героическое поколение и время, когда косит его, а на его место насаждает чахлую поросль? Не мы ли эта чахлая поросль, которая поднялась из истощенной земли, на которой прежде высились корабельные сосны?

Такие мысли охватывают нас, когда мы ходим по ярмарке человеческой жизни и видим простых людей с их слабостями и страхом смерти, с их радостями и горестями, с притворным смехом и притворными слезами. Такие мысли охватывают нас, когда мы размышляем о себе и сравниваем себя с героями, которые жили прежде и которые составляют гордость этой планеты, по которой влачимся мы, едва заметные в пыли. И охваченные такими мыслями вздыхаем: «Благо жившим до нас! Они были героическим поколением, достойным восхищения, а мы, убогие пигмеи, достойны презрения!»

Благо прошлому, ибо на ярмарке жизни ему отведено горнее место, в то время как настоящее простирается у него под ногами. Прошлое показало строй высоких вечнозеленых сосен, а настоящему нечего показать кроме чахлой поросли.

Прошлому принадлежат троянские герои, а сегодня над их могилами прозябает выродившееся поколение, на олимпе которого правят боги страха, наживы и удовольствий.

Прошлому принадлежат идеалисты, которые в стремлении к небу, о возведении пирамид радели больше, чем о хлебе, а сейчас над их могилами ненасытный падший народ не перестает молиться и кланяться дьяволу, чтобы тот обратил камни и пирамиды в хлеб.

Прошлому принадлежит героическое поколение, которое основало и прославило Рим, оно показало себя великим и в битвах, и в правосудии, а сегодня в его прахе влачится мелкий народ, вся слава которого заключается в разговорах о легендарных делах предков.

Прошлому принадлежат славные спартанские и римские матери, которые любили своих детей больше, чем себя, свое Отечество больше, чем своих детей; матери, которые владели важнейшим из ремесел – вырастить ребенка сильным и мужественным человеком. На их место пришли женщины, которые думают, что могут именоваться матерями, только потому что родили ребенка и научили его эгоизму; женщины, которые преимущественно жены, а не матери.

Прошлому принадлежит образованная молодежь, которая проводила дни юности, соревнуясь в геройстве и добродетели. Ее сменило раздраженное и истеричное молодое поколение, которое с десяти лет соревнуется в пороках, в шестнадцать отвергает прошлое, в семнадцать отрицает и настоящее, в восемнадцать чувствует себя зрелым и дряхлым, в девятнадцать совершает убийство, а в двадцать два – самоубийство.

Прошлому принадлежат вдохновенные последователи христианской религии, которые своей жизнью, полной самопожертвования, и своей героической смертью, дали нашей вере то значение, которое она имеет в истории.

Вместо них настоящее способно показать лишь теплохладных носителей христианских идеалов, которые не делают этой возвышенной вере чести и никогда не подняли бы ее на высоту, которую она обрела в истории.

Наконец, прошлому принадлежит сербское героическое поколение, которое освободило нашу страну от азиатского варварства, поколение, для «песен рожденное». На место поколения, обладавшего нравственной силой восстать против одной из самых мощных империй, настоящее демонстрирует нас – поколение, рожденное для прозы; нас, не имеющих силы духа восстать даже против себя, против личного варварства; нас, неразумных, неспособных думать обо всем народе, делящим его на партии, ибо легче думать об одной партии, чем о целом народе; нас, которые делят партии на блоки, ибо легче заботиться об одной части партии, чем обо всей партии; нас, которые делят блоки на фракции и группы, ибо легче думать о них по отдельности, чем обо всем блоке; нас, которые, наконец, делят всех людей на две части: мы и они, ибо это не требует большого напряжения душевных сил и разума. Одним словом, прошлому принадлежат сосны, а настоящему – чахлая поросль.

Размышляя так о прошлом и настоящем, мы приходим к выводу, что жизнь имела ценность только в прошлом, что только тогда она была высокой и прекрасной, а настоящее лишь бледная карикатура на нее. И часто этот вывод приводит нас в отчаяние. Мы начинаем жаловаться на жизнь, горько сожалеть, что нам досталась такая жизнь. Мы начинаем сожалеть и даже горько осуждать ее. Осуждать за то, что нашим предкам она дала много, а нам мало; за то, что им она дала серьезную роль, а нам – смешную; за то, что их выбрала своими героями, а нас комедиантами. И нам становится стыдно за эту смешную комедию, которую играет с нами жизнь, заставляя играть и нас, мы начинаем ненавидеть жизнь и свою ненависть к ней обращаем в ненависть себе, пока ненависть к себе не закончим самоубийством.

Но среди нас всегда найдется человек, который не согласится с нашим выводом. Такой человек идет впереди нас, пока мы, как потерявшиеся в лесу странники, тщетно блуждаем по бездорожью, в отчаянии падаем и погибаем, не зная, что остался один последний шаг чтобы выйти на дорогу. Один человек из всех нас делает этот шаг, на который не решаются остальные и выходит из темного леса на освященную дорогу. Этот человек герой нашего времени. Он рассуждает так:

«Жизнь в прошлом и жизнь в настоящем не разделимы. Властитель прошлого и настоящего один и тот же, Властитель прошлого и настоящего объемлет жизнь той же мыслью и живит той же любовью. Бог не может любить прошлое больше, чем любит настоящее. Бог не мог создавать прежние поколения с любовью, а нынешние с ненавистью, и то и другое он создавал с той же любовью и той же энергией. А то что создает не оскудевающая божественная любовь и божественная энергия, всегда должно быть великим и прекрасным. Таким образом, настоящее должно быть великим и прекрасным, как и прошлое. Если бы земля утратила способность рождать великое и прекрасное, разве Господь смирился бы с этим, Господь – создатель всего великого и прекрасного? Разве Господь, творец звездного неба, потерпел бы, чтобы в небесах вращался шар из пепла, на котором нет ничего живого кроме сорняка и чахлой поросли? И в прошлом росли не только сосны, и тогда рядом с ними прозябала чахлая поросль. Но мы не видим чахлой поросли прошлого потому, что оно далеко от нас, мы видим в прошлом только сосны, только великое, ибо то что мелко исчезает и теряется из вида.

Легионы обычных безвестных людей, которые жили в одно время с этими героями, издалека кажутся незаметными рядом с ними. Этих малых, обычных людей не увидеть издалека, так же как великих и славных не увидеть лицом к лицу. На выставке картин человек подходит ближе к небольшим картинам и отходит дальше от крупных, чтобы лучше их рассмотреть. Так же и с историей мира, с этой огромной галереей людей! Чтобы увидеть обычного человека, нужно быть его современником; чтобы видеть великого, надо отойти от него во времени, смотреть на него издалека. Сколько великих людей жило и умерло незаметно для современников, а сегодня мы ставим им памятники

Незамеченные и невидимые своим современникам, они заметны и видны нам сегодня, в то время как их современники остались в забвении.

Несколько великих мыслителей мирового значения подвергались глумлению их заурядными современниками, как глупцы и бездельники, в то время как ныне мы прославляем их, как героев мысли и восхищаемся ими, а их ничтожные примитивные гонители остались в истории безликой массой. Несколько великих художников и поэтов умерло нищими на чердаке! Этих гениальных нищих знает сейчас весь мир, в то время как их многочисленные современники пропали из вида, как чахлая поросль рядом с соснами. Кто знает, сколько великих людей нашего времени голодает на чердаках, незамеченные и неизвестные, с презрением отвергнутые нами, их современниками! Мы их не видим, ибо смотрим на них слишком близко. Их смогут увидеть только далекие будущие поколения. Современники же замечают только тех, кто занимает высокое положение, но редко или никогда не замечают тех, кто велик и не занимая какого-либо положения.

Мы их не видим, ибо они слишком близко. Их смогут увидеть только будущие поколения. Современники же замечают только тех, кто занимает высокое положение.

Как настоящее судит прошлое, так и будущее будет судить настоящее. Не будем спешить осуждать настоящее как ниву, на которой растет лишь чахлая поросль. Наш суд будет преждевременным и неверным. Среди чахлой поросли есть и сосны, эти сосны будут видны со временем, среди заурядных людей настоящего есть герои, которых покажет будущее. Герои всегда в меньшинстве, обычных людей большинство. В этом причина того, что герои в свое время остаются незамеченными; тот кто верит, что в наше время есть герои – сам на пути к тому, чтобы им стать».

Так говорит один из нас и вопреки нам. Этот человек – герой нашего времени.

Но его не делают героем общие рассуждения о прошлом и настоящем. Он герой в любых житейских обстоятельствах, в любой области человеческой деятельности. Он герой в науке, если он занимается наукой, то наука приносит ему радость, а не страх, как другим ученым, когда полученные ими результаты сталкиваются с неизведанной реальностью, от которой захватывает дух. Ученый с микроскопом в руке открывает бесчисленные и невиданные микромиры в воде, которую мы пьем и в воздухе, которым мы дышим. Эти невидимые миры, в которых один элемент не решает ничего, но множество создает чудо, ошеломляет ученого. Се, невидимые мизерные существа способны разрушить человека и не только человека, но и города, области и страны! Се, целая армия невидимых существ непрестанно окружает нас, разбивает лагерь на нашем лице, во рту, в глазах и грозят нам гибелью. А ведь кроме этих мельчайших созданий, которые видны под микроскопом есть, и другие еще более мелкие, которых не увидишь в современный микроскоп. Когда обычный ученый думает об этих невидимых смертоносных мирах, о сетях смерти, которыми со всех сторон оплетена человеческая жизнь, он горько вздыхает: «Благо тем, кто жил до нас, они жили в, пусть иллюзорной, но драгоценной свободе, которой мы не имеем. они не знали, что они рабы и узники в цепях невидимых палачей, как это знаем мы, они жили свободно и беззаботно».

Так говорит обычный ученый и ищет утешение в мирах, обратных по величине невидимым мирам бактерий. Он рассматривает звезды в телескоп и дивится их гармоничному расположению и равномерному движению. Но телескоп открывает ему настолько несметные и великие звездные миры, что у него начинает кружиться голова и трепетать сердце, он отстраняется от телескопа, и обхватив голову руками говорит: «Что есть наша Земля?! И что человек на Земле?! Человек на ней меньше песчинки. Благо тем, кто жил до нас и не знал того, что знаю я, и верил в то, что земля центр мира, вокруг которой вращаются все небесные тела, во что не могу верить я. Они были счастливее нас, ибо верили, что во вселенной после Бога, по значению, идет человек. Как я могу быть счастлив, если, к несчастию своему, узнал, что земля, по сравнению с другими мирами, ничто, а царь земли человек – пылинка, если между Богом и человеком непреодолимая пропасть? Нет, вопрос не в том, могу ли я быть счастливым, но в том, как вообще я могу жить после того, как я это осознал?!»

Так думает и так говорит рядовой ученый. Но ученый герой, который сам пережил тяжелые гнетущие размышления, но преодолел их, ученый герой, который сошел во ад и нашел силы выйти из ада к свету, думает и говорит так:

Поистине, сегодня человек должен ощущать себя иначе, чем когда-то, когда он твердо стоял на ногах, ибо считал землю огромной и неподвижной, не видел вокруг себя угрожающего ему во сне и наяву микро-мира, не знал о существовании во вселенной неисчислимых и неизмеримых сияющих миров, которые своими размерами и своим сиянием затмевают Землю и низводят ее до мелкой пылинки. Человек прошлого уверенно стоял на земле, а небо представлял, как голубое расшитое золотом покрывало. Мы отвергли эту романтику, заставили Землю лететь с головокружительной скоростью, разодрали голубое, расшитое звездами покрывало небес и раздвинули границы неба до бесконечности.

Мы обнаружили беспредельно малые и безгранично великие миры вокруг себя и таким образом оказались между двумя бесконечностями. Наши предки были подобны рыбакам, которые плывут по середине реки и видят оба берега, мы же с вами рыбаки в открытом море, где берега не видны.

Ученому трудней быть героем сегодня, чем в прошлом, как плыть по морской пучине тяжелее, чем по реке. Ученый прошлого не стал бы сегодня таким героем науки каким был с свое время. Но ученый всегда может быть героем, вопреки трудностям в прошлом и в настоящем.

Прежде всего, новая наука большим количеством фактов доказала, что миром правит совершенный порядок. Наши предки мечтали и фантазировали о гармонии мира. Современные ученые знают о ней, изучают ее и доказывают фактами. Древняя наука оставляла место случайностям и непроизвольности в природных явлениях. Новая наука знает, что миром управляют порядок, закон и ритм. Древняя наука понимала наш мир как произвольную неуправляемую оргию, новая наука понимает его как чудесную ритмичную музыку.

Новая наука смиряет человека, показывая ему бесконечную панораму миров вселенной, по сравнению с которыми он бесконечно мал, показывая и страшную паутину интриг, которую плетут вокруг него смертоносные невидимые миры. Но, в то же время, новая наука своим существованием подтверждает величие человека. Тот факт, что он смог постичь, что Земля представляет собой шар, который вращается вокруг Солнца, что он смог вооружить зрение и увидеть то, что не видно простым глазом, доказывает, что человек не настолько ничтожен, как считают пессимисты.

Неправда, что современная биология и астрономия, просвещая наш разум, угнетают сердце. Кто понимает, что эти две науки составляют гордость современного человечества, ощутит радость, а не печаль, будет оптимистом, а не пессимистом, ибо биология и астрономия расширяют горизонты человека и возвышают его сердце. Биология показала человеку, что эта жизнь – борьба, жизнь – героизм. Астрономия показала, что во вселенной есть создания, превосходящие человека и его планету по красоте и совершенству. Разве же может человека удручать знание, что его жизнь – жизнь героя, и что в мире есть что-то более совершенное, чем он? Нет, именно это должно радовать человека и укреплять надежду и волю на пути к совершенству.

Так мыслит и так говорит в наше время герой-ученый.

Но не только ученый может стать героем нашего времени, но и политик. Политиков обескураживает наше время, политика-героя ничто не может обескуражить.

Рядовой политик рассуждает так:

Разумную политику можно было вести только в прошлом, ибо тогда отношения между людьми были порядочнее. В прошлом человек был дисциплинированнее, и как гражданин страны, и как представитель своего народа. Прежние политики обращались к людям, как к гражданам, как к патриотам, как к братьям, и люди отзывались на их призыв и следовали за ними. К кому может взывать и к чему призывать нынешний политик? К гражданам? Но граждан страны сейчас не существует − есть лишь члены той или иной партии, а на члена одной партии политик из другой партии может влиять не больше, чем на граждан другого, например, вражеского государства. Знаменитые афинские и римские ораторы могли одной речью сгладить, как мы сегодня сказали бы, все межпартийные разногласия между гражданами, уничтожить разделяющую их пропасть, сплотить и зажечь сердца для общего дела. Сегодня такого успеха не могут добиться самые искусные ораторы. Сегодня устранить межпартийные разногласия и унять вражду между народами в любом парламенте Европы не удалось бы даже непревзойденным в ораторстве грекам и римлянам, восстань они из могил.

Члены партий, конечно, восхищались бы их красноречием, аплодировали и любезно раскланивались с ними, но во время голосования, они не посчитались бы с мнением Демосфена или Цицерона, а приняли бы позицию своих партийных вождей.

К чему же взывать? К достоинству? К совести? К гуманности? К братской любви? К морали? Но сегодня все это подвергается сомнению. Все, что в прошлом составляло основу общественного строя и жизни, пошатнулось и обесценилось. Когда-то существовали понятия, которые никто не смел ставить под вопрос и обсуждать − сейчас нет. Когда-то были авторитеты − сегодня нет. Когда-то и безумному не могло прийти в голову, что вера, мораль, армия, авторитет правительства будут не нужны государству. Сегодня так думают многие. Когда-то общественная жизнь строилась на святости брака и домашнем воспитании детей. Сегодня брак утратил ореол святости и приобрел характер оргии и торга, а домашнее воспитание свелось к тому, чтобы накормить, одеть и отправить ребенка в школу. Когда-то государственная политика доверяла школе воспитание граждан, вдохновенных и сильных духом, сегодня школа перестала быть центром воспитания и стала центром упадничества, где молодёжь перегружают ненужными и чрезмерными знаниями. Воспитание детей отдано самим детям, семья кормит и одевает, школа набивает знаниями, иными словами, семья набивает чрево, а школа − голову. Никто не воспитывает сердце, только сам ребенок и улица.

Среди таких нестроений нельзя вести разумную политику, в таком хаосе и смуте невозможно стать вдохновенным политиком. Так оправдывают свои жалобы на наше время современные политики.

Но наш герой – политик видит светлую сторону нашего времени и говорит:

Общественная жизнь сегодня сложнее, поэтому и вести разумную политику стало трудней. Политик нашего времени должен быть умнее политика прошлого. Политик прошлого мог действовать с помощью физической силы, политик нашего времени так поступать не может: физическая сила была необходима и оправдана на заре человечества, сейчас оно стало развитым зрелым и требует разумной обоснованной политики. Политик нашего времени должен быть идеалистом – верить и в идеалы, и в свою эпоху, и во все человечество, и в свой народ, и в себя самого. Если политик пессимист, то он слепой поводырь слепых. Политик − ведет тех, кто видит меньше, чем он, и должен предвидеть, куда ведет нас наше время, должен уметь проникать в тайны истории, приоткрыть врата будущего. Если он не видит ничего, кроме хаоса, разнузданности, осквернения святынь, отрицания и разрушения всего существующего, ему как политику не место в нашем времени.

Наше время имеет свои глубокие раны, это правда, но и организм человечества стал выносливее, и способен переносить боль. Политик со здравым взглядом всегда найдет достаточно здоровых элементов в своем народе, с помощью которых можно будет вести здоровую политику. Здравый политик всегда найдет здравые силы в своем народе, на которых он будет строить здравую политику. Он героически должен поддерживать здравое и доброе в народе и противиться больному и злому. А если политику суждено погибнуть, как погиб Столыпин, его героическая смерть послужит победе идеалов, за которые он отдал жизнь.

Так думает и так говорит политик-герой нашего времени.

Но героем нашего времени может быть и родитель. Он говорит:

Я исполнил свою естественную обязанность, став родителем и меня это радует. Мою родительскую радость многое омрачает, но она светит мне в жизни, как звезда сквозь черные тучи. Одна из этих туч надвигается оттого, что я не могу заработать столько, сколько надо моим сыновьям. Лично мне ничего не нужно, я смотрю на золото восходящего солнца по утрам, и я сыт золотом, но нет у меня золота, чтобы дать сыновьям образование, и накормить, и одеть как должно.

Другая нависла там, что моя дочь на выданье, но она не может выйти замуж. А не может потому, что имеет то, что не нужно, но не имеет того, что нужно: у нее на спине горб и нет приданого для замужества.

Третья туча омрачает жизнь тем, что мои дети меня не уважают. Они презирают, высмеивают и проклинают меня, говоря: «Зачем ты нас родил, если не можешь ни одеть, ни накормить, ни выучить, ни замуж выдать? Зачем родил нас горбатыми, больными и уродливыми? Лучше нам было оставаться нерожденными, чтобы над нами не насмехались»

Моя жена в сговоре с детьми против меня. Все зло мира она ставит мне в вину и говорит им, что я последний грешник. Это еще одна черная туча над моей головой, но их намного больше, я живу под этими черными тучами и ищу среди них звезду. Вокруг меня так живут многие, несут то же бремя, жалуются на ту же судьбу, вздыхают, плачут, и проклинают своих родителей точно так же, как их дети проклинают их самих. И слыша плач, вздохи и ропот вокруг, я чувствую радость, что могу утешить и ободрить других, хотя обременен теми же бедами, что и они. Я радуюсь вдвойне, что могу переносить несчастье и никому не жаловаться на судьбу. И втройне рад, что люди, которые не знают о моих бедах, считают меня счастливым человеком. Я день и ночь хожу под своими тучами и работаю ради своих детей. И чем больше они презирают меня, тем сильнее я их люблю. Так говорит герой – родитель.

Есть герой нашего времени – благотворитель. Иные творят малое добро и жертвуют от избытка, герой творит большое добро и жертвует, если требуется, всем до последней лепты. Иные делают малое добро и всякий раз жалеют о нем, говоря: «Кто нам скажет спасибо за это?» Герою такой вопрос не знаком. Он никогда не жалеет о сделанном, даже когда ему за добро платят злом. Он верит, что добро не остается без награды, а зло – без наказания. И награда, и наказание могут запоздать, но всегда приходят, иначе мир бы погиб. Герой познал эту тайну жизни, и когда творит добро, никогда не спрашивает: «Кто мне скажет спасибо?» − как спрашивает заурядный человек.

Герой благотворит тем, кто живет в страхе, ибо своим примером вселяет мужество в их сердца.

Герой благотворит сиротам: он заменяет им отца.

Герой благотворит заблудшим: он обращает их на путь истины.

Герой благотворит слабым и больным, грешным и презираемым, уверяя их, что они не лишние в этом мире.

Герой благотворит своему народу, ибо верит, что, если принесет в жертву всего себя, не погибнет, но будет жить в памяти народа.

Герой благотворит всему человечеству, ибо верит, что человечество – одно тело и одна душа, а значит, и его тело, и его душа – часть великого живого организма, в котором ничто не пропадает, как не пропадает капля воды, в ручье или океане.

Но прежде всего герой нашего времени – герой по отношению к себе, его героизм в умении властвовать собой. Он умирил и облагородил себя, и только потом идет облагородить и умирить других. Тщетно неблагородный будет говорить о благородстве. Его слова останутся медью звенящей и люди будут смеяться над ним.

Герой не говорит о свете – он светит.

Герой не жалуется на отсутствие соли в жизни – он ее соль.

Герой не трубит о том, что собирается сделать – он делает. Заурядные и праздные люди (каких большинство на свете) стоят вокруг него, скрестив руки, критикуя его труд, но героя не задевает критика, ибо он знает цену своему труду, он трудится и молчит.

Когда кто-то тонет, иные стоят на берегу и гадают, кто бросится на помощь утопающему. Герой не гадает – он прыгает в воду и спасает.

Герой всегда оптимист, а самое трудное в нашей жизни сохранять оптимизм. В большинстве своем люди смотрят на жизнь пессимистично, без веры, надежды и любви. Из ста человек, встреченных за день, редко найдется один, который смотрит на жизнь с оптимизмом. Люди унывают, жалуются, ругают жизнь, враждуют с Богом и ближними. Пессимизм и мизантропия − болезни, которыми страдает большинство, только герой не заражается ими, у него есть талисман, который хранит его от заразы. Этот талисман в его вере в Творца, Который все ведет к добру. Его вера рождает доверие к жизни. Поэтому герой готов с доверием принять от жизни все, что предлагает ему жизнь, радость или страдание, утешение или боль.

«Но где такой герой в наше время, – спросите вы, дорогие братья? Покажите нам, где он?» Но я не могу вам его показать, когда он рядом – его не видно, его покажет будущее. Спустя 40–50 лет все мы, кто собрался здесь сегодня, умрем и словно статуи встанем в музее прошлого, встанем молча пред нашими судьями – нашими потомками. И наши потомки, глядя на нас издалека увидят среди нас только героев, прочие будут не видны.

Но если мы не способны видеть героя среди нас, герой сам видит себя. Он знает себя и знает других, сравнивает себя с ними и видит в себе героя. Он видит, насколько он сильнее умом или сердцем, постояннее в вере и надежде, в выдержке и терпении, насколько пламенна его любовь к идеалам. Он видит, что он один из немногих, кто в этой долине плача сохраняет оптимизм, один из немногих, кто среди могил на погосте, среди мертвых костей человеческих, говорит: «И это нива Бога живого».

Если вы меня спросите, где герой нашего времени, я вам скажу, дорогие братья. Загляните в себя, может быть герой − в вас. Никого из вас никто не знает так глубоко, как вы сами себя знаете. Только дух, который в человеке знает человека.

Тот будет героем, кто ощутит нерв современной жизни, кто уважает и любит жизнь в настоящем так же, как в прошлом и хочет быть там, где он сейчас, а не в прошлом и не в будущем.

Тот будет героем, кому наука открывает глаза, кого наука радует, в ком укрепляет надежду; не гнет, а возвышает сердце.

Тот из вас будет героем, кто верит в счастливую звезду своего народа, с надеждой смотрит на нее и к ней ведет корабль, в котором мы все плывем.

Тот из вас будет героем, кто жертвует собой ради счастья своих детей, как родитель, ради своей страны, как гражданин, ради всего человечества, как человек.

Тот из вас будет героем, кто умеет терпеть, чья вера в Бога, надежда на светлые дни и любовь к жизни не ослабевает в терпении.

Тот из вас будет героем, кто, будучи простым рабочим, встает в пять утра, целует детей, накрывает своим одеялом, чтобы им было теплее и спешит по темным улицам на монотонную работу, но в спешке не забудет посмотреть на звёздное небо и сказать: «О Господи, видишь, я покорно несу свой крест, который Ты мне судил и мне не тяжело».

Та женщина будет героиней, которая скажет себе: «От характера моего сына зависит счастье всего сербского народа, а его характер зависит от меня. Значит, от меня зависит счастье сербского народа».

Довольно найти в себе героизма с горчичное зерно дорогие братья. Положите рядом с ним зерно веры, и вы сможете сдвинуть горы и сможете сказать: «Пусть Сербия будет счастлива!» И Сербия будет счастлива.

О торгующих в храме

Иисус пришел в Иерусалим и нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец, и волов; и деньги меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дóма Отца Моего не делайте домом торговли.(Ин.2:13–16)

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру.(Мф.23:23)

Горе тем, которые думают скрыться в глубину, чтобы замысел свой утаить от Господа, которые делают дела свои во мраке и говорят: «Кто увидит нас? и, кто узнает нас?».(Ис.29:15)

Есть люди, дорогие братья, которые нашу жизнь видят, как большую торговую лавку, где все подлежит оценке, все продается и все покупается. В такой лавке жизни кузнец оценивает пользу выкованного им ножа, по ней его оценивает и продает. Скотовод той же мерой оценивает коня, ковровщик оценивает и продает ковры. Полвека назад в Америке оценивали и продавали черных рабов, и закон этому не противился. В наше время оценивают и продают белых рабов, и закон этому противится, но какой прок? Предатель оценивает родину, и продает ее. Судья оценивает справедливость, и продает ее, священник оценивает и продает добродетель, воин − честь, женщина − верность, юноша − достоинство. Иуда оценил и продал Христа. Все в торговой лавке жизни существует как товар для обмена и продажи; все можно взвесить, за все получить прибыль. Вся земля торжище, где меняют и получают прибыль. Вся разнообразная деятельность человека, в конце концов, сводится к тому или иному виду торговли.

Так видят жизнь отдельные люди. Так они видели ее и во времена Христа. Понимая жизнь только как торговлю, землю как торжище, такие люди неизбежно должны были войти в конфликт с Христом, чьи представления были иными.

Однажды Христос вошел в храм помолиться вместе с народом. Это был тот величественный храм в Иерусалиме, возведенный Соломоном и золотом покрытый (1Цар.6), его украшали еще 40 лет, пока он не стал шедевром, который мог отразить всю возвышенность, богатство и святость Бога, которому был посвящен. В нем была особая часть, которая называлась «святая святых», но и сам храм для народа Израильского был святыней святых.

Но все-таки нашлись люди, которые из великой народной святыни сделали торжище, где звон монет заглушал другие звуки, где вместо молитвы разносилось мычание и рев скота. Христос в ожесточении взял бич и «выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул».(Ин.2:15) «Это − дом молитвы, − говорил им Христос, − это дом Отца Моего Небесного, а вы устроили в нем торговые ряды и пристанище для разбойников. возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли!»

Но Христос поднял Свой бич не только на торговцев, которых застал однажды в иерусалимском храме. Христос восстал против торговли святыней, где бы она не находилась и в какой форме бы не представлялась. Он замахнулся мечом не только на тех, кто торговал волами, голубями и овцами, и звенел деньгами, когда народ обращался к Богу с молитвой, Он замахнулся и на тех, кто торговал святыней брака, святыней человека, святыней народа, на тех, называл свои лавки «храмом любви», «храмом братства», «храмом истины».

Миссия Христа заключалась в освобождении храма от торговли, которая проникла в него, и в возрождении попранной святыни.

Тот, кто хочет светить людям, сам должен быть светом. Если он, будучи тьмой принимает вид света, он торгует святыней, ибо забыл Бога и обманывает людей.

Тот, кто хочет быть солью земли, сам должен быть солон. Если он, будучи пресным выдает себя за соль, он торгует святыней, ибо забыл Бога и обманывает людей.

Кто, приходя в храм и принося жертву Богу, ненавидит брата, тот торгует святыней, ибо забывает брата и думает обмануть Бога. Что это, если не торговля с Богом? Он жертвует динар на свечу, стоит в церкви час и ждет, что за это Бог даст ему долгую жизнь, здоровье и богатство, и не только ему, но всем, кто ему дорог, но ненавидит брата своего? А Господь говорит: «пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой».(Мф.5:24)

Тот, кто любит лишь тех, кто любит его, торгует любовью, ибо дает тому, от кого получит взамен. Он любит другого не ради другого, но ради себя. Его любовь – эгоистическая спекуляция, подобная торговле менял в храме иерусалимском, на которых Христос замахнулся мечом.

Тот, кто подает милостыню нищим не для того, чтобы им помочь, но чтоб прослыть милосердным, ипокрит и торговец святыней. Милосердие – святыня человеческого сердца, кто не имеет этой святыни или позволил ей оскудеть, но продолжает подавать милостыню напоказ, подкупает людей, чтобы они его ложь называли правдой, а притворство – святостью, торгует святыней.

Тот, кто напоказ молится Богу торгует святыней, ибо торгует благочестием, желая похвалиться перед людьми добродетелью, которой не имеет, чтобы его больше уважали. Разве это не торговля святыней?

Многословный в молитве Богу торгует молитвой, ибо считает, что чем больше молитвенных слов он произнесет, тем скорее Бог ему поможет. И тот, кто, как фарисей, перечисляет пред Богом свои добрые дела, торгует молитвой, ибо думает, что, сделав добро, сделал свое, и теперь очередь Бога сделать свое и наградить его добро.

Кто служит двум господам, тот торгует святыней верности и преданности, ибо человек не может служить Богу и мамоне с равной верностью и преданностью. Кто служит то Богу, то дьяволу, кто служит Богу, скрываясь от дьявола, или служит дьяволу, прячась от Бога, тот торгуется и с Богом, и с дьяволом, ожидая помощи от обоих.

Кто мерит людей одной мерой, а себя другой, торгует святыней, ибо торгует справедливостью, а справедливость – святыня. Такой человек преувеличивая чужой грех, свои грехи преуменьшает, преувеличивая свою добродетель.

Кто видя соринку в глазу ближнего своего, преследует и презирает его, не видя бревна в своем, тот смотрит на себя и ближнего как на товар и торгует святыней, ибо торгует истиной, а истина – святыня.

Кто делает другим зло, но ждет, что они сделают ему добро, тот торговец в храме, ибо хочет скупить все богатства и заплатить за это позеленевшими медяками, отравляющих руку того, кто их берет.

Кто исполняет малые заповеди, не решаясь соблюдать две главные, тот торгует святыней, и подобен безумному торговцу покрывал, который режет покрывала на мелкие куски и продает их на заплатки. Христос учил, что не следует забывать ни малые, ни большие заповеди, но прежде исполнить большие.

На всех этих торговцев святыней, где бы они не находились, Христос замахнулся бичом. Озлобившись на него, они объединились против него, одолели, осудили и на крест подняли. Своим числом победили они Христа, ничем другим. Ибо когда они восстали и объяснили свое суждение и суждение Христа, единомышленников на их стороне оказалось больше, чем у Христа. Идущих широким путем в народе израильском оказалось большинство, и меньшинство, идущих узким. Христос призывал нас идти узким путем, на котором торговля и святыня не совместимы. Только узкий путь ведет к жизни, а широкий кончается гибелью.

Голгофская трагедия произошла, как неизбежное последствие неравной борьбы между Христом, поднявшим меч против осквернения святыни и тех многочисленных, кто превратил святыню в разменную монету.

Но представьте, что сегодня Христос явился бы среди нас и заглянул в наши храмы и наши святыни? В наших храмах Христос нашел бы многих из нас, священников, которые, правда, не продают волов, овец и голубей и не меняют деньги в церкви, но торгуют в храме иным образом. Мы стали торговцами в храме своим равнодушием и теплохладностью к святыне, которой служим. Мы служим без отдачи и вдохновения, служим по долгу. Кто служит святыне по долгу, а не по сердцу, тот отмеряет ей столько, сколько она ему дает, а кто педантично отмеряет, тот из святыни делает товар, а из храма торжище и лавку.

Многие из нас, священников, стали торгующими в храме еще и тем, что не видя куда идут, ведут за собой других. Священникам, не торгующим святыней, вера служит факелом, который они несут перед собой и освещают путь жизни. Мы же факел нашей веры прячем за спиной и блуждаем, спотыкаясь во тьме, напрягаем глаза, чтобы рассмотреть дорогу, как те, у кого нет факела. Мы не перестаем убеждать людей, что нам дан свет, но этого света не видим сами, и не показываем другим. Мы стали светильниками под спудом, и солью, потерявшей вкус. Поэтому Христос замахнулся бы на нас бичом и потребовал, чтобы мы или покинули храм, или загорелись ревностью к святыне храма. Такими Он не потерпел бы нас в храме, как не потерпел торговцев в храме иерусалимском, которые продавали скот и меняли деньги.

Но Христос занес бы свой бич не только на нас, священников, но и на тех, кто торгует и другими святынями человеческими.

Вы слышали о храме науки? Если у науки есть храм, значит, она святыня. Но хорошо ли вы знаете служителей этой святыни? Заходили в их храмы, в их святую святых? Слышали, какое мычание и звон монет доносятся оттуда? Люди, которые ищут истину, часто находят ее прежде, чем начали искать. Люди, которые тщетно искали и не нашли, пользуются той, которую нашли другие, но выпячивают ее тщеславно и вызывающе, как менялы, которым деньги сами упали в руки.

Есть люди, которые называют себя служителями храма науки, но не откажутся от завтрака даже ради научной истины. Есть первосвященники науки, которые смотрят на науку, как на пекарню, чем лучше она оснащена, тем больше хлеба выпекает. Если бы дьявол посулил этим людям превратить ее со всеми великими и малыми истинами в хлеб, при условии, что они станут ему поклоняться, они поклонились бы ему до земли. Есть ученые сердец, которых не коснулся свет науки. Наука освещает только их рассудок, а сердце и нрав помрачает, и чем светлее разум, тем сердце и нрав темнее. Такие ученые приносят человечеству больше вреда, чем пользы.

Университет – главный храм науки. Но не все свечи, зажженные в этом храме, согревают, многие из них сжигают все вокруг себя. Сколько младенцев в этом храме, которые учат не научившись и, не будучи воспитанными, воспитывают, которые своим положением обязаны положению храма, в котором они каким-то образом стали жрецами. Эти случайные и мелкие жрецы науки живут в невероятном упадке воли и характера. Не говорите при них о героических делах – этого не вынесут их нервы. Не хвалите перед ними сильную личность − им скучно это слушать. Не говорите при них о коллегах с любовью – это доводит их до припадка. Не читайте их полемику в газетах и журналах – вы почувствуете непреодолимый гнев и стыд.

Но не презирайте храм науки из-за торговцев и менял, которые в нем торгуют святыней и звенят монетами. Верьте, что Христос сегодня замахнулся бы на них бичом так же, как замахнулся на лживых книжников и фарисеев. Верьте, что Христос, если бы пришел снова, и сегодня счел бы своей миссией изгнать торгующих из храма науки так же, как из храма веры и молитвы.

Христос поднял бы Свой бич и на торгующих в храме закона. Вы слышали о святыне государственных законов? А если закон святыня, то и место, где они творятся, есть храм этой святыни. Этот храм называется парламентом, хорошо ли вы знаете служителей этого храма? Вы заходили в этот храм, в святое святых? Слышали, какое блеяние и звон монет доносятся оттуда?

Как и торговцы, которых Христос изгнал из храма иерусалимского, приходили в храм не ради молитвы, а ради торговли, многие служители закона приходят в храм святыни закона – парламент, не ради законотворчества, а ради торговли и личной выгоды. О, какими только путями не ходят эти люди, пока не получат доступ в этот храм! Самыми широкими, какие только известны в мире. А если путь, который ведет в парламент истина стесняет, торговцы святыней закона сталкивают ее с дороги, чтобы освободить путь. Стесняет ли этот путь патриотизм – они сталкивают и его и путь их снова широк. Стесняет ли этот путь дружба – они сталкивают и ее и путь в парламент становится еще шире, стесняет ли этот путь данное ими слово – они попирают его, чтобы путь стал ещё шире. Стесняет ли этот путь Бог – они сталкивают и Бога, и путь становится еще шире.

Нужно видеть торговцев святыней закона, как они толкаются по пути в храм. Если не видели, то посмотрите на них сейчас, накануне выборов в Сербии. Посмотрите на них, как они, изображая людей из народа, пойдут в народ, выучив роли, как актеры на сцене. Смотрите на них, как они, словно скоморохи, делают из серьезной страны театральную сцену, на которой ломают нелепую комедию, вовлекая в нее и нас. Понаблюдайте, как жизнь народа становится все комичнее с приближением выборов, ах нет, трагичнее, как она все больше теряет реальность и превращается в спектакль. Смотрите на этих актеров, как они из столицы идут «в народ» к «господам-крестьянам», которых оскудевшая культура смогла сделать людьми без святыни и морали, без сердца и характера, которые идут из народа в столицу и во весь голос кричат: «Мы лучшие люди в этой стране, выбирайте нас!» Смотрите на них в дни выборов.

Кто из здесь присутствующих, братья, дерзнул бы сказать о себе перед нами: «Я лучший человек на этом собрании!» Конечно же, никто. Тем не менее, до начала выборов в нашем отечестве найдутся сотни людей, далеких от добродетели, но которые перед тысячами других беззастенчиво скажут: «Мы лучшие, выбирайте нас!» А когда эти далекие от добродетели люди обманут народ и займут свои месте в парламенте, как «лучшие представители», только чудом храм закона не превратится в лавку, где торгуют святыней, и из него не послышится мычание и звон монет.

Или вы думаете иначе? Думаете ли вы, что эти «лучшие» в самом деле пришли с намерением создавать лучшие законы для народа? Заблуждаетесь! Они пришли не для того, чтобы принести нужные народу законы, но для прибыльной торговли. Думаете ли вы, что они приходят работать на благо народа и говорить правду во имя народа? Нет, к сожалению, нет. Они натерпелись страха в ходе выборов и так устали, что отдых в парламенте для них самая желанная цель. Они столько врали, что им стыдно заикнуться, чтобы сказать правду и опровергнуть свою предвыборную ложь, которая проложила им путь в этот народный храм.

Но не презирайте, братья, храм народного законотворчества, ибо он – народная святыня, не презирайте ее за многочисленных торговцев и менял, которые клацают кошельком и звенят монетой. Верьте, что Христос и сегодня поднял бы Свой бич на них так же, как Он поднял его на лживых законников своего времени. Верьте, что Христос, явись Он снова, и сегодня видел бы свою миссию в изгнании торгующих из храма закона так же, как и из храма молитвы и науки.

Но Христос поднял бы свой бич и на торгующих святыней печатного слова.

Слышите, сколько у нас говорят о святыне печатного слова? Видите ли, сколько ревностных апостолов этой святыни со всех сторон? Каждый день вы берете в руки газету – храм печатного слова. Разве вам не доводилось сомневаться в святости этого храма? Разве не оскорбляло вас мычание и звон монет, звучащие с этих страниц? Не удивительно!

В этом храме большинство собирается не ради служения святыне, а ради торговли и барыша. Его служителями часто становятся те, кто непригоден для другого храма. И те, кому нечего сказать миру, встают и выступают в печати со старым как с новым и досаждают людям. Для чего они выступают, если не для того, чтобы обменять слова на деньги. И тот, кто только явился на свет, только начал учиться, входит в святыню печатного слова и мнит себя учителем мира.

Для чего они это делают если не из тщеславия и ради прибыли? И тот, кто потерял уважение ко всякой святыне неба и земли, встает и использует святыню печатного слова. Для чего он это делает, если не ради торговли? И тот, кто сознательно пишет пасквили и памфлеты против чтимых людей, тем самым пятная святыню печатного слова, экзальтированно отстаивает святыню слова. Почему он это делает, если не потому, что и его товару нужна святыня, благородная вывеска. Они знают, что под благородной вывеской они продадут свой товар дороже. Знают и то, что написанное прочтут невинные дети, характер которых только начинает формироваться и не стесняются через святыню печатного слова лить в их души яд – разве они не торговцы святыней?

Но не презирайте, братья, святыню публичного слова, это народная святыня. Не презирайте ее за бесчисленных торговцев и менял, которые превратили ее в товар для своих спекуляций. Поверьте, что сегодня Христос замахнулся бы бичом и на них. Поверьте, что Христос, явись Он снова, и сегодня видел бы свою миссию в изгнании торгующих из храма печатного слова так же, как и из храма молитвы, науки и закона.

Но на этом не закончилась бы миссия Христова, Ему бы пришлось поднять бич в защиту других святынь, попранных непозволительной торговлей. Он замахнулся бы бичом и на торгующих святыней брака. Знаете ли вы людей, которые торгуют этой святыней? Может быть кто-то их знает, зная себя?

Послушайте этот пример.

Друг спросил друга: «Чего ты сейчас больше всего хочеш?» «Жениться», − ответил тот.

«Это вовсе не трудно, – продолжил первый, – в Сербии, известно, женщин и мужчин поровну, ты без жены не останешься. Например, барышня Н.Н. – она красива, образованна, и темпераментом вы близки».

«Довольно, а сколько у нее приданого?» – перебивает второй

«Десять тысяч»

«Ах, оставь ты эту барышню другому, мне нужно сто тысяч».

Так ответил господин, который имел одно желание, но не желание жениться, а легко получить большие деньги. Жена и брак для него второстепенные и случайные вещи, главное деньги, как и для торгующих в храме иерусалимском главным были деньги, а вера и молитва второстепенны. И на этого торговца браком поднял бы Господь свой бич.

Послушайте еще один пример. Кто-то спросил богатую госпожу: «За кого вы хотите выдать вашу дочь?»

«За человека с положением», − ответила она

«Но подумайте, сударыня, люди с положением чаще всего носят очки и вставные зубы. Неужели вы копили богатство, чтобы с его помощью выдать дочь за испорченные глаза и испорченные зубы?»

«В конце концов, пусть и без положения, но он должен быть богат».

«Богат? Вы, сударыня, в лучших намерениях сделаете вашу дочь несчастной. Представьте: он богат, она богата, жизнь без труда, без борьбы и забот. Представляете такую жизнь? Вы хотите несчастья для своей дочери. В отсутствии труда и забот вашей дочери не о чем будет думать кроме прелюбодеяния. А жизнь полна прелюбодеяний и мыслями о них». Мать не ответила.

И на такую мать Христос замахнулся бы бичом, как на торговцев в храме иерусалимском, ибо ей нет дела до того, кого любит дочь, ей важно ее мелкое материнское тщеславие.

Но, братья, не презирайте святыню брака, не сомневайтесь в ней из-за менял и торговцев, которые превратили ее в товар для спекуляций. Поверьте, что Христос, явись Он снова, и сегодня видел бы свою божественную миссию в изгнании торгующих из храма любви и брака так же, как из храма молитвы, науки, закона и печатного слова.

Христос поднял бы Свой бич и на всех торгующих святыней отечества; на тех, кто пользуется тяжелыми и горькими моментами жизни отечества, чтобы обогатиться; на тех, кто строит свое счастье на бедах отечества и наживает богатство на его бедности; на тех, кто в критический момент для отечества вместо пшеницы доставляет песок и уголь вместо пороха, а сыновьям Сербии, когда те идут защитить родину, предлагают тухлую пищу и дырявую одежду.

Торговля – нужное и оправданное дело в человеческом обществе. Христос никогда не восставал на торгующих тем, чем торговать позволительно. Его ученики торговали рыбой, и Он не укорял их. Он укорил их, когда они спросили Его, какова будет плата за то, что они оставили свои дома и пошли за Ним. Он укорил их как людей, которые пытались торговать святыней. Ибо тот, кто пошел за справедливостью и истиной не спрашивает о плате, которую получит.

Торгуйте и вы товаром, дорогие братья, но не торгуйте истиной, ибо если станете торговать истиной, Христос будет против вас. А когда Христос против вас, то с вами – Иуда. Какого союзника вы хотите Христа или Иуду? Я вам предлагаю Христа.

Торгуйте и ножами, и лошадьми, и коврами, но не торгуйте людьми, ибо люди суть храмы, в которых обитает Дух Божий. Пусть эти храмы запущены, порушены, темны, но в них хранится святыня. Все люди − сыновья царские, сыновья Божии. Знайте об этом и не переходите границ дозволенного в торговле. Иначе Христос будет против вас, а с вами − Иуда. Выбирайте!

Торгуйте пшеницей и рисом, но не торгуйте верой и святынями веры. Святыню не измерить той же мелкой мерой, какой взвешивают пшеницу и рис. Внесите веру в вашу торговлю, но не вносите торговлю в вашу веру. Пусть вас наполняет дух веры, когда торгуете, но не дайте духу торговли наполнять вас, когда веруете.

Торгуйте шелком и бархатом, но не торгуйте законами, ибо законы нельзя измерить той мерой, какой отмеряете шелк и бархат. Внесите законы в вашу торговлю – торговле это не повредит, но не вносите торговлю в законы – это навредит законам.

Торгуйте вином и хлебом, но не торгуйте любовью и браком. Если вы захотите любовь превратить в хлеб и вино, то станете противниками Христа, ибо Христос этого не хотел. Христос учил, что не одним хлебом живет человек, но и святыней.

В особенности я говорю об этом для вас, мои молодые друзья из молодежного торгового союза. Если услышите, что говорят против торговли и торговцев, знайте, что это не относится к вам и вашему делу, до тех пор, пока вы не нарушите границы святыни и не станете торговать ею.

Если вы где-нибудь услышите, а вы услышите, что для торговли нет ничего святого, знайте, что этот лозунг не относится ни ко времени Христа, ни ко времени великих учителей и благодетелей человечества, но к тем, чьими предками были торговцы из иерусалимского храма.

Если вы услышите, а вы услышите, что в Сербии все святыни стали товаром, не толкуйте это так, что в Сербии святыни уничтожены, но так, что святыни в Сербии попраны. Верьте, дорогие мои, верьте мне, святыня терпелива и долго терпит попрание, но святыня бессмертна и переживет всех, кто ее попирает. Умрут торговцы святынями, но святыни останутся жить и храмы останутся стоять. Вера, и наука, и закон, и слово, и брак почитались как святыни древними народами. Много тысячелетий прошло, многие древние народы сошли со сцены истории, но святыни живы поныне. Умерли миллионы торговавших этими святынями, но святыни живы. Верьте мне – кто святыней торгует, тот причиняет большее зло себе, чем святыне, тот губит душу свою.

А святыня может и в тени, и в грязи ждать, пока не умрет человек, который ее попирал или пока не уйдет поколение, которая ее попирает, она может ждать, чтобы засиять с новой силой, а погибшая душа человеческая останется погибшей.

Если вы надумаете торговать святыней, знайте – бич Христов уже занесен над вами, как над торговцами в иерусалимском храме, оставьте помысел свой, чтобы бич не опустился на вас.

Но как же нам разбогатеть – спросит кто-то из вас. Я знаю только один ответ на это. Если торговля святыней единственный путь к богатству, тогда искренне вам советую – оставайтесь бедными!

Произнесена перед молодежным торговым союзом.

О предках и потомках

Проповедь в день памяти Косовской битвы

Погибели предшествует гордость, и падению – надменность. (Притч.16:18)

[Иов] сказал [жене своей]: ты говоришь, как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? (Иов.2:10)

Как смерть через человека, так через человека и воскресение из мертвых. (1Кор.15:21)

Так говорит Господь Бог: вот, Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших... и вложу в вас дух Мой, и оживете. (Иез.37:12,14)

Бог всеблагий на сербов разгневан

Из-за их смертельных прегрешений

(Петар Негош. «Горный венец»)

Дни поражений забывать труднее, чем дни побед. Французы забыли многие дни своей славы, но Седан забудут не скоро. Русские не помнят многих своих побед, но день поражения при Цусиме вошел в вечный народный календарь. Евреи каждый год отмечают разорение Иерусалима, а победы Саула и Давида забыты. А сербское племя! Кому из сербского племени придет в голову ежегодно отмечать победу при Плочнике, Мишаре или Волчьем Доле? Дни этих побед в нашем народе не так известны, как известен Видовдан, день поражения и гибели на Косовом поле.

Поражение в Косовской битве мы, сербы, увековечили в искусстве, вере и политике. Лучшие поэтические произведения воспевают косовское поражение, Косовская битва занимает главное место в нашей великой народной литературе. Художники и скульпторы, не менее поэтов, вдохновлялись нашей великой национальной трагедией по имени Косово. Эта трагедия и сегодня имеет ту же силу вдохновения, какую имела в прошлом.

Вера наша увековечила видовданское поражение, причислив косовских мучеников к лику святых, которых Церковь поминает и чтит, увековечила возвышением этого дня над другими днями. Как и сегодня, церковь веками, из года в год, освящает этот день молитвенной памятью.

Наша политика причисляет видовданское поражение к своим идеалам, косовская трагедия давала импульс или оправдание всей политической деятельности Сербии. Косово на протяжении столетий служило лозунгом в наших праведных битвах и важных политических манифестациях.

Мы чтим Видовдан как политическое и как религиозное событие, и политическое больше религиозного. Это политический памятник с двумя лицами − светлым, на котором написано «политика единства», и темным, на котором написано «политика раздора». Политику единства представляет царь святитель, которого сегодня вспоминают первым среди погибших героев. Политику раздора представляют крупные и мелкие князья и воеводы, темные средневековые сладострастные эгоисты, которым собственные амбары и конюшни были дороже крепкого и сильного общенародного дома.

Видовдан исключительный день в нашей истории. Он возвышается над другими. Он – вершина, с которой можно обозреть всю нашу историю до и после него. Он стоит над нами как страшный суд. Если народы и люди на этой земле имеют свой судный день, то видовдан, поистине, день нашего народного страшного суда.

Он вынес приговор всему, что ему предшествовало, и всему, что за ним последовало в нашей истории. Этот день разделил знать того времени на два лагеря: на героев и на трусов, как пастырь разделяет свое стадо на овец и козлищ. Герои были готовы пожертвовать собой за правду, а трусы принести правду в жертву себе. Видовдан показал кто герой, а кто нет,

Но видовдан вынес свой страшный суд не только поколениям до нас, но и поколениям после. Он по сей день – страшный суд над нами, каждый год он приходит, разворачивая перед нами огромное полотно, на котором с одной стороны герои, а с другой – трусы и спрашивает нас: «А вы с какой стороны? Отвечайте сразу, ибо может быть через год мы не застанем вас в живых, вас не будет среди людей, но вы останетесь на этом полотне среди ваших предков, чтобы потомки узнали где были вы. Скажите, какое царство выбираете?»

И в этом году пришел Видовдан с тем же полотном и с тем же вопросом и ждет ответа. Что мы ответим?

Без сомнения, мы ответим, что выбираем царство героев. Мы собрались здесь сегодня, чтобы дать такой ответ видовдану. Само наше присутствие здесь на поминании великих героев – наша клятва, что мы присоединяемся к ним не только словом, но и делом. А теперь, после такого ответа, мы можем себе позволить вопрос, который интересен не только нашим патриотам, но всем людям, где бы они ни жили.

Видовдан самое уместный день для такого вопроса, день, когда начались великие, долгие страдания народа. Ибо если не сегодня то, когда уместнее прозвучит вопрос – почему потомки страдают за грехи предков?

Почему сербы столетиями страдают за своих ничтожных средневековых предков? Почему поляки искупают грехи безумного бесхарактерного дворянства восемнадцатого века? Почему? Но оставим народы и возьмем отдельных людей. Почему добросердечный человек страдает за жестокого предка? Почему сын страдает за дурную репутацию отца? Отец по своей вине разрушил себя страшной болезнью, но почему его сын или дочь должны разрушатся от той же болезни во цвете лет, без всякой вины? Чей-то предок растратил свое состояние и умер, оставив в память о себе долг и наследника, который должен посвятить жизнь выплате отцовского долга в лишениях и тяжком труде. Почему этот потомок должен страдать всю жизнь, если он не виновен?

На этот вопрос, а он всегда один и тот же, относится ли он к народу или человеку, не могут ответить люди, которые извлекают один только народ или одного человека из общего хода жизни и судят о страданиях, как об отдельном факте, не связанном с общим течением жизни. Но если каждый отдельный случай рассматривать в общем ходе жизни, тогда отдельные страдания можно объяснить. В таком рассмотрении страдание видится или как наказание, или как лекарство.

Но как человек может быть наказан за грех, совершенный другим, будь это даже отец или сын? Как можно лечить раны одного поколения на теле другого? Разве это не абсурд? Великих античных трагиков весьма интересовал вопрос мести потомству за грехи предков. Они не могли его решить и впадали в отчаянье и во всем видели безнадежный фатализм, а видели его потому, что рассматривали каждый случай по отдельности, изолировано, рассматривали жизнь человека как отдельную судьбу и сокрушались над ней.

Если же считать, как считает христианство, что жизнь одного человека шире и выше, что она часть общей жизни, и люди составляют общий организм жизни, как части тела составляют целое тело, тогда станет ясно, почему потомки страдают за грехи предков. Потомки продолжают одну и ту же жизнь человечества, как ветви и листья − жизнь одного и того же дерева.

Жизнь длинна, очень длинна, она не торопится показать все свои стороны, не спешит выразиться полностью в судьбе одного человека. То, что жизнь начала на одном человеке она завершает на сыновьях и внуках.

Грех, которые не был искуплен тем, кто его совершил, искупают его родные, друзья или потомки. Они страдают вместо него здесь, на земле. Жизнь не успевает, каждому в этом мире воздать по заслугам за коротких 60 – 70 лет, жизнь продолжает жить и когда человек умирает, жизнь продолжает наказывать и награждать продолжает лечить саму себя, то есть продолжает начатое дело.

Поэтому на вопрос, почему сын страдает за грехи отца, мы можем ответить просто: потому, что жизнь отца и жизнь сына составляют одну жизнь, которая на отце проявляется как грех, а на сыне − как страдание за грех. Или научным языком – в отце причина, в сыне − следствие, или церковным языком, в отце падение, а в сыне искупление.

Поэтому учение христианской Церкви, что весь род человеческий страдает за грех первого человека – прародителя, а Христос страдал и распят за чужие грехи, не противоречит законам природы или нашему житейскому опыту.

Своим учением о грехе и искуплении Церковь христианская учит о солидарности человеческого рода. Все отвечают за одного, и один отвечает за всех. От греха одного человека страдают все, и от греха всех страдает один. Это частое явление и его можно видеть в жизни человека постоянно, в прошлом и в настоящем. Из-за греха народных вождей страдали целые народы, а от глупости и дикости народа нередко страдали лучшие вожди. Всеобщая история − доказательство тому. Но история нашего народа для нас самое яркое свидетельство, ибо это наш собственный опыт. Наша история, которую мы знаем и которой верим, доказывает нам, что один народ это одно тело, которое сострадает с отдельными своими членами, и напротив, отдельные здоровые части не могут не страдать, когда все тело разлагается от болезни.

Позвольте вам напомнить сегодня о нашей истории, позвольте рассказать вам нашу историю, но рассказать не как ученые историки рассказывают, а как в миг тишины и уединения шепчет сама земля наших предков, чьи мы наследники, что она шепчет, когда мы ее спрашиваем наедине.

Однажды на рассвете, а с тех пор много было рассветов, разговаривали Шар-планина и Дунай. Спросила Шар-планина у Дуная: «Почему так тихо у тебя, глубокая река, отчего это необычное затишье? Давно не вижу римских цезарей отдыхающих после побед на твоих тенистых берегах. Давно не вижу тебя в порфире кровавой, в которую люди тебя облачали. Отчего это затишье?»

Дунай отвечает: «Поистине глубокое затишье, высокая гора. Не приходят ко мне римские цезари, их больше нет, их легионы, павшие на моих берегах, поросли травой и люди больше не облачают меня в порфиру. Но не верю, что это продлится долго. Радуга, что изогнулась надо мной, предсказала, что скоро посетит меня новый народ. А ты, высокая гора, скажи мне, что видишь ты? Несколько веков не разговаривали мы. Вернулся ли к тебе Александр Македонский с Востока? Цветут ли роскошные Афины, о которых говорили мы последний раз?

«Александр не вернулся и не вернется − отвечала Шар-планина. Афины, цвели и отцвели, боги и люди лежат в пыли афинской. Давно отцвели Афины, отцвел и Рим, а теперь вижу, как отцветает град Константина на Босфоре, что до небес поднимался в своем блеске и славе, но пал до ада во зле и жестокости. Но, вот, кто-то приближается к тебе, Дунай!

Должно быть, новый народ, на который уповаешь! Как мне интересно, каков этот народ! Что уготовано ему совершить на этой славной земле? Ах только бы он грешил меньше, чем те, которых мы с тобой некогда видели, Дунай, вода дивная, которых ты и я видели»

А новый народ прибывал на берега Дуная, перебираясь через него вместе со своими стадами, со своей скромной культурой, скромной, но полной радостных детских надежд на будущее. Он пас свои стада, вспахивал плодородные поля, расселяясь от Дуная до Шары. И Шар-планина и Дунай слышали молитву того народа: «О, боги, которые живете на вершине Шар-планины и в глубинах Дуная, и на лугах, и в источниках этой прекрасной земли, которую мы населили, будьте к нам милостивы, мы живем племенами и слушаемся своих старейшин, мы счастливы и довольны нашей жизнью. Помогите нам и дайте нам долгих дет. Нам другого не надо. Мы хороший народ». Так молился новый народ и Шар-планина и Дунай восхищались им.

– Это прекрасный народ, восклицала Шар-планина;

– И я так говорю! – отвечал Дунай шумом волн.

Это был чистый лист истории, белый, как невинность.

Шло время. Сменялись поколения. Много раз Дунай изливался в море, и возвращался дождем к истокам, и снова устремлялся в море. Однажды гора Шар-планина окликнула Дунай: «Дунай, Дунай, скажи мне, как живет народ на твоем берегу?» Несколько лет молчал Дунай и ответил: «Новый народ оставил старую веру и принял новую, народ чтит новую так же, как чтил старую, он неутомим в служении Господу. Но у правителей его чаши выпадают из рук, когда служат Богу и святым, ибо дремлют, когда служат Богу и народу, не дремлют только когда служат своему властолюбию. Хорошо что ты, Шар-планина, не видишь с высоты грехов, которые совершают правители этого народа в междоусобной борьбе за власть. Сыновья на смерть бьются за отцовский престол. Брат брата на пир зовет и, смеясь, наливает яд в его вино. Сын бросает отца в подземелье и оставляет гнить заживо. Матери готовят гибель одному сыну, чтобы другому, любимому, дать власть. Нужно ли говорить, что делают друг с другом дальние родственники? Единственное утешение – что народ еще не вовлечен в интриги господские. Он видит, что господа делают и плачет втайне, плачет, этот благородный народ. И в мои воды много тех слез упало. Говорит народ: «Стыдно нам за наших властителей пред другими народами. Попрали наши цари законы, друг друга преследуют до крови, один другому глаза заживо выкалывает, забыли закон и державу, законом безумие выбрали, царство на куски растерзали, семя распри горькой посеяли, племя сербское им отравили.

Но пусть, потерпим, ведь они часть нашего тела, плоть от плоти и кровь от крови нашей, простим, потерпим. Терпение укрепит тело народное, мы хотим силы, силы внешней и внутренней. Мы хороший народ.

Это вторая страница истории, черная, как грех.

И снова шло время, сменялись поколения, и Дунай спешил в море и возвращался к истокам. Однажды увидел Дунай: дрожит Шар-планина и спросил ее: «Шар-планина, что дрожишь?» Отвечала Шар-планина: «От удивления дрожу, как скоро наш народ закончил путь свой и пал в рабство.

В жажде славы, неистовый и молодого мужества полный, быстро он овладел твоими землями, Дунай, и до самого Босфора, разбил шатры пред градом Константиновым. Я ждала, что еще мгновение и этот молодой народ назовут преемником славы народа олимпийского и славы Константиновой, что начнется созидание новой культуры, новой славы, которую его старший и сильнейший брат на севере созидает. Но обманулась в ожиданиях, и дрожу от страха за судьбу народа, она мне неизвестна. Однажды вороны с моих вершин спустились на поле в долину у моего подножия, долго не было их, пока не вернулись сытые и окровавленные.

На месте славян, которым предрекла я силу и славу, засел в царском граде воинственный наместник пророка, чтобы сокрушить византийцев и наказать славян – но только наказать славян, исцелить от яда, который веками копился в теле их, но не истребить, как истреблены истомленные древние народы, что мы с тобой прежде видели. Народ сей молод и не истомлен, но грешен и должен за грехи пострадать. Народ сей силен и талантлив, не мог Господь вывести его на сцену истории и опустить занавес прежде, чем он показал силу и дарования. Но много претерпит сей народ, Дунай, вот и содрогаюсь я от горя, видя мучения, которые терпит. Лев может растерзать человека, змея − отравить, осьминог задушить, бык распороть рогами, но человек человека может и растерзать, и отравить, и задушить, и распороть. Я дрожу, Дунай, видя нестерпимые мучения каким человек человека подвергает, глядя как все эти невероятные мучения человек может выдержать и остаться жив. Невероятна судьба этого народа! Я смотрю и не верю глазам. Подождем – посмотрим, что будет с этим народом, его драма еще не кончилась. Но смотри, Дунай-река, ты снова облекаешься в кровавую порфиру! Это кровь христиан... Я замолкаю, не время говорить, на Голгофе должна царить тишина».

Это третья страница истории, кровавая, как Голгофа.

Несколько столетий, как зерна песчаные упали в пропасть вечности. Балканы, много раз центром мира бывшие, пришли в запустение. Но народ под игом рабства не одичал, напротив, он облагородился, как тусклый метал облагораживается шлифованием, столетия мучений и страданий сделали сербский народ лучше, чем он был во времена благоденствия. Как плуг, пашущий землю блестит ярче того, что лежит на солнце, ярче сияет и народ, который знал не только солнечные цветущие луга, но и темные тесные ущелья. Народ, который был мертв, ожил! «Олимпийские и фермопильские герои ожили и снова явились здесь, – сказала Шар планина Дунаю, – но в большем сиянии и силе. Начинается новый акт драмы жизни этого народа, предки которого много грешили, а потомки много страдали».

Это четвертая страница истории, сияющая, как солнце.

Итак, я рассказал вам нашу историю, как рассказывают сказки, смешно удивляться, что я рассказал историю, как сказку. Наша история нам поистине кажется сказкой, поэтически раскрашенной сказкой. Разве не похоже на сказку, что скотоводы и земледельцы с Карпат, выпасая свои стада, поселились на этих славных землях нашего полуострова, основали сильное государство, создав угрозу могущественной Византии и вступив в схватку с силой османской? Разве это не похоже на сказку? И разве не выглядит сказкой, что этот народ попав в рабство, оставаясь в нем половину тысячелетия, не только не исчез под гнетом страданий, но возродился, закалился и окреп, и снова ожил, и крикнул своим друзьям и недругам: «Вот я, среди вас, я еще жив!»

Как хотите, судите об этой сказке, но я скажу вам, что есть еще одна, еще более невероятная, современная сказка о нашей жизни.

Современная жизнь полна предчувствиями и страхами боязливых людей, что мы скоро погибнем. Это самая большая сказка и небылица. Хорошо быть осмотрительным, но плохо быть малодушным. Как может погибнуть народ, который умеет терпеть? Как может погибнуть народ, который привык страдать? Который страдал пятьсот лет и не погиб? Которого страдание закалило и преобразило? Как может погибнуть народ, который стар, как остальные народы Европы, но который снова стал молод в страданиях, как старое железо в огне выплавляется в новое? Народы, которые веками властвуют и господствуют, не испытывая лишений, ближе к исчезновению чем тот, две трети истории которого, составляет страдание. К народам, которых омолодило страдание относимся и мы, сербы.

Я не знаю, что будет с французами, когда их постигнет первое большое страдание, но верю, что поляки в нынешних страданиях не погибнут. Я не знаю, что станет с турками, которым никогда не приходилось страдать, но верю, что балканские славяне не могут погибнуть. Пробный камень жизнеспособности народа − страдание. Народ, который умеет страдать, не может погибнуть. Среди великих народов Европы только славяне страдали под игом рабства. Факт и для скорби, и для радости! Славяне страдали, но посмотрите, как героически и величественно страдали! Сколько выносливости и выдержки показывают в страданиях славяне в малой Сербской Краине в Хорватии, в опустошенной Македонии, в растерзанной Польше или в поруганной нашей прародине − в Галиции! Посмотрим и оставим недостойную для нас мысль, что славяне погибнут!

О, наше время очень важно! Наше славянское страдание − героическая страница истории мира. Мы никогда не будем стыдится своего нынешнего страдания, мы скорее станем гордиться им. Нам, сербам, сегодня краска стыда бросается в лицо не за то, что сербы туркам коней водили, но за то, что один из сыновей святого Лазаря, Вук, после поражения сербов просил турок о помощи в борьбе против своего брата Стефана. В истории нашего правления и свободы до Косовской битвы больше страниц, которых нам надлежит стыдиться, чем страниц страдания и терпения от поражения в Косовской битве до освободительного восстания. Для правления нужна мудрость, для страдания – мужество. Если славяне не достигли мудрости правления других великих народов, то они превзошли их в мужестве страдания, а мужество в страдании лучший залог блестящего будущего.

Но страдают народы не только в рабстве. Все народы и все люди на земле страдали и страдают. Все мы страдаем не только за свои, но и за чужие грехи. Наша вера больше, чем какая-либо другая, освятила страдание как необходимость для совершенства человека. Кто претерпит до конца, тому принадлежит венец славы, тот будет спасен.

Кто сможет испить чашу страдания, которую испил Христос, тот войдет в славу Христову. Не поддаваться малодушию и не боятся страданий, когда они нас постигнут, но верить, что Бог знает о них – вот заповедь нашей Церкви. Достаточно верить, что Бог знает о наших страданиях и с радостью переносить страдания. Всяким нашим страданием Господь ведет нас к нашему благу. Мы этого не видим пока страдаем, но понимаем, когда страдания кончаются. Но даже если наши страдания до самой смерти продолжатся, не убоимся, вера даст сил для долгих страданий, пусть скрытых людских глаз, они принесут добрые плоды тем, кто останется после нас, и для нас самих, когда мы в другой жизни будем радоваться их радости − радости, которую мы подготовили для них нашим страданием. Лучше пусть радуются за наши страдания, чем страдают за наши радости.

Мы жалуемся на предков, что они оставили нам страдание, что нам выпало искупать их грехи. У нас будет право жаловаться на предков, только если мы сами не станем причиной страданий наших потомков, если не оставим грехи нашим дорогим близким, искупать которые придется им. Поэтому постараемся искупить грехи вовремя. Чтобы искупить грехи нужно покаяться, чтобы покаяться нужно их признать, чтобы признать нужно мужество. Скрепим сердце, соберем все мужество сколько его есть у нас, признаем наши грехи, скрепим еще раз и исповедуем их, скрепим снова и покаемся, и еще раз скрепим и понесем наказание за них, покаемся в грехах наших, и претерпим воздаяние. Вот путь, на котором становятся человеком. Пока не пройдем этот путь, мы только кандидаты – незрелые кандидаты в звание человека.

Этот путь тернист, но только он ведет к славе и счастью. Этот путь надлежит пройти и народам, и чем народ одарённые, тем тернистей этот путь, ибо кого Бог любит того и наказует, никого Бог не любил так, как Единородного Сына Своего, никто на земле не заслужил любви Божией больше чем Христос, но никого другого не подверг Господь таким тяжким мукам, каким подверг Своего Сына. Народ, который не прошел свой голгофский путь, остается кандидатом в звание народа, не став народом.

Мы прошли школу страдания, многолетнюю школу, жестокую школу страданий. Мы доказали миру, что не погибли, даже когда весь мир считал нас погибшими и что мы не в могиле, когда весь мир нас отпевал. Зачем сегодня поднимать крик о нашей скорой гибели?

Если сегодня можно говорить о гибели, то нужно говорить о гибели веры в себя и веры в Промысл, которая составляет драму жизни человека и народа, говорить о тех, кто пророчит нашу скорую национальную гибель. Они лишились трех вещей, необходимых для достойной жизни в этом мире – веры, веры и веры. Их грех называется малодушием – это самый тяжкий грех современности.

Мы все, кто собрался здесь, принимаем этот тяжкий грех наших братьев, как собственный и исповедуем его пред Богом сегодня, в день нашего поражения, в судьбоносный день, который и в этом году пришел и показал нам картину косовской трагедии, указуя одним перстом на все, что предшествовало этой трагедии, а другим – на все, что за ней последовало.

Давайте исповедуемся и покаемся сегодня, ибо нынешний день должен стать днем народного покаяния и исповеди. Исповедуемся и помолимся:

Боже, Ты заботишься обо всех народах и о каждом человеке, укрепи нашу веру и отгони малодушие. Ты, Боже, который наказывал наших грешных предков на потомках их, накажи нас за наши грехи и не допусти, чтобы наши потомки за нас страдали. Боже великий, умудри нас в счастье и дай мужества в страдании. Боже всемогущий, да будет воля Твоя! Аминь.

Проповедь на Видовдан.

О будущем счастливом отечестве

Проповедь в обычный день.

Притеснители народа Моего – дети, и женщины господствуют над ним. Народ Мой! вожди твои вводят тебя в заблуждение и путь стезей твоих испортили. (Ис.3:12)

И возьму вас из народов, и соберу вас из всех стран, и приведу вас в землю вашу. (Иез.36:24)

И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам; и возьму из плоти вашей сердце каменное. (Иез.36:26)

Люди больше ценят то, чего у них нет, чем то, что имеют. Люди больше живут желаниями, чем реальностью и будущим больше, чем настоящим. Сегодняшний день – это то, чего у нас не было вчера, сегодняшний день – это вчерашние желания и вчерашнее будущее. Вчера мы жили с мыслями о сегодняшнем дне, в ожидании сегодняшнего дня. С рассветом наши мысли и желания переселились в день завтрашний. Таким образом наши мысли и наши желания быстрее времени и стремительнее дней, пробегающих мимо. Мы обгоняем время и торопимся вперед и вперед.

Как пловец, глядя вдаль, безучастно разгребает руками воду, так и мы, безучастно разгребая захлестывающие нас волны времени, пристально всматриваемся в пучину времени, которое издалека идет нам навстречу. Редко в нашей жизни выпадают моменты, когда мы забываем о времени и говорим – пусть этот миг продлится вечно! Редко случается, что время крадется, словно вор и мы не замечаем его, чаще оно спешит мимо нас, как запыленный в дороге странник, который издалека кажется нам сияющим рыцарем, но чем он ближе к нам, тем отчетливее мы видим, как рыцарь превращается в убогого странника, которого мы видели вчера и позавчера. Таковы наши дни здесь на земле. Пока они далеко, они кажутся нам рыцарями в пурпурных бархатных одеждах на златогривых конях, которые спешат нам навстречу, чтобы осыпать нас несметными дарами судьбы. Но стоит им приблизиться – мы видим, что рыцарь вдалеке всего лишь иллюзия, а в действительности перед нами убогий странник.

И так всю жизнь − мы чаще задумываемся о том, что далеко, нежели о том, что рядом, чаще живем тем, что видим умом и сердцем, нежели тем, что видим глазами, больше внимания и сил отдавая тому, чего у нас нет, нежели тому, что имеем. Потому только малая доля нашего счастья в наших руках, в дне сегодняшнем, а бóльшая – вдалеке, в будущем, в облике наших желаний и стремлений, в облике рыцаря, который смеется над нами издалека. Наше счастье всегда частично, на половину и никогда не бывает полным. Сегодня мы главным образом живем тем, чего у нас нет, нежели тем, что имеем. Ценности, которые сегодня имеет сербский народ больше мечта, чем реальность.

Желания сербского народа превосходят желания многих великих культурных народов, ибо самое большое желание народа состоит в том, чтобы стать великим и культурным.

В истории всякого народа существуют периоды голода и периоды насыщения. История народа от периода пастушьей идиллии до периода культурной пресыщенности – ничто иное как история периода голода и периода постепенного насыщения. Наша сербская история переросла период пастушьей идиллии, но не доросла до насыщения. Мы не доросли ни до степени острого культурного голода, ни до полной культурной пресыщенности, нам лишь отчасти удалось унять наш культурный голод

Голод кровной мести, который терзал нас в средние века мы насытили и если сегодня кто-то еще им страдает, то этот атавизм – исключение, а не правило.

Уняли мы и голод партийной мести, и партийных тщеславных гонок, он наступил позже голода кровной мести, но подобен ему. Если сегодня среди нас еще есть тот, кто страдает от него – он остается косным даже пытаясь казаться прогрессивным, и найдет товарищей по голоду только среди себе подобных.

Насыщен наш голод политических пертурбаций в стране. Мы и наши недавние предки, возлагали на него надежды, мы жаждали перемен в управлении страной и признаемся, были ненасытны в этом. За одно столетие мы испробовали все виды управления от патриархального до абсолютистского, от торгово-олигархического до преторианского, от полудемократического до демократического.

Мы насытили наш голод полу-культурой культурной Европы. Полу-культура – суть ложная культура, изнанка культуры, ее тень, следующая за светом культуры

Выйдя из унизительного рабского положения, мы жадно тянули руки и открывали душу, принимая европейскую культуру. Но мы были слишком молоды, слишком неопытны и неосмотрительны, чтобы понять и принять лучшую часть культуры. Полу-культура казалась нам заманчивей и доступней. Когда раба отпускают на свободу, он вначале познает порочную искаженную сторону свободы. Так и мы, освободившись от гнета полу-культуры, жадно поспешив навстречу культуре, испытали ее разрушительную нездоровую сторону. Наша молодежь, которая училась за границей, заимствовала самые разрушительные теории в политике, вере и в искусстве, как и те, что касались национального и семейного уклада. И когда эти молодые люди становились в Сербии министрами, они, как правило, трезвели от упоения свободой, но, к сожалению, нередко впадали в другую крайность, притесняя культуру. Сегодня Сербия не испытывает голода полу-культуры, она голодна подлинной истинной культуры, которая не унижает человека, но составляет его гордость и достояние.

Насыщен наш голод справедливости. Столетиями мы алкали и жаждали ее, но не могли унять его. И уняв убедились, что не следует ждать справедливости, необходимо бороться за нее здесь на земле с верой, что она приходит свыше и с упованием на Бога.

Мы уняли наш голод и во многом другом, но далеки от сытости. Сегодня мы голодны полнокровной свободной культурной жизни, как у соседних нам народов.

Представьте себе голодного человека, рот которого полон пищи, но он не может ее проглотить. Бедняга чувствует ее сладость, но тщетно, его чрево сводит судорога и пища не попадает в него. Если вы представили себе такого человека, вы представляете себе сербский народ. Устами сербский народ чувствует сладость свободы и культуры, но не может проглотить, ибо его горло свела судорога. Как организм может быть здоровым в таком положении? Как народ может быть счастлив в таких обстоятельствах?

Я представляю свободу народа не как чувственную или духовную пресыщенность, но как внутреннюю силу и внешние возможности свободной культурной деятельности. Внутренней силой наделяет природа, а развивается она усилием народа, внешние же возможности зависят от многих обстоятельств. Мы в Сербии алчем именно внешних возможностей, которые нам необходимы, чтобы показать внутреннюю силу. Ибо пока мы не покажем внутреннюю силу в свободе, ни мы сами, ни мир вокруг нас не узнает, чего мы стоим. Представьте себе чемпионат по бегу, где участники свободно состязаются между собой, а на обочине сидит связанный человек, что можно о нем сказать? Обогнал бы ли он всех или остался позади? У сербов одна часть тела свободна, а другая связана. Как нам двигаться? Как состязаться с бегущими впереди нас? Никак.

Мы связаны и не можем двинуться, не можем состязаться. Но цель нашей национальной жизни не в состязании со свободными и культурными и с теми, кто празднует тысячелетие своей свободы и культуры, но в подготовке к состязанию. Может быть завтра наше тело освободиться от внешних пут, которые веками держат его связанным и если завтра – день состязания, то сегодня последний день подготовки. Готовы ли мы к нему, как вы думаете?

В наше время, дорогие братья, мы изо дня в день повторяем один и тот же смертный грех. Он заключается в том, что мы не готовим нашу внутреннюю силу ко дню состязания, а надеемся на внешние обстоятельства. Мы сидим на обочине, связанные, и ждем что путы ослабнут и порвутся сами, не заботясь о том, как будем двигаться, когда освободимся.

Мы дремлем в холодных зимних сумерках и пассивно ждем, когда весеннее солнце разбудит нас и вдохнет жизнь, не думая о том, осталось ли в нас жизни, которую может пробудить солнце. Понимаете ли вы меня, дорогие братья?

Мы поставили наше народное будущее в полную зависимость от министерства иностранных дел, мы смирились с мыслью, что будущее счастье Сербии зависит от искусности дипломатической игры эфемерных деятелей внешней политики.

Мы перестали верить, что будущее счастье Сербии зависит во многом от каждого из нас, и, не делая того что зависит от нас, мы смотрим в сторону одного человека – министра иностранных дел и ждем от него трюка, которого дети ждут от фокусника. Мы верим лишь в виртуозность шахматной игры мировой политики. Мы как мессию ждем ловкого министра иностранных дел, который на шахматной доске дипломатии удачно передвинет фигуру и выиграет партию. Иными словами, мы поставили наше счастье в зависимость от выигрыша и ждем, только ждем. А выигрыша нет. Потому мы задавлены этим смертным грехом и изо дня в день повторяем – «мы ни на что не годимся!»

«Мы ни на что не годимся!» – слышится в домах и на улицах белградских. Люди, не исполнившие свой долг перед отечеством сидят в ресторанах, гуляют по бульварам, говоря – «мы ни на что не годимся!» Торговцы, не умеющие вести торговлю, критикуют министерство торговли и говорят – «мы ни на что не годимся!» Крестьяне, чьи поля стоят невозделанными, сетуют на ошибки нашей внешней политики и говорят – «мы ни на что не годимся!» Женщины, не воспитавшие своих детей, находят, что внешнюю политику следовало повернуть вправо, а не влево и поэтому все так плохо, и мы ни что не годимся! Гимназисты, которые не стыдятся приходить на занятия не выучив урок, рассуждают какими мы могли быть, но теперь ни на что не годимся, конечно, не из-за их лени, но из-за беспомощности внешних политиков.

Такой прогноз дают те, кто не имеет веры в себя и в свой народ, а у нас в Сербии таких стало очень много. Они, как бездельники ходят по рынку, заглядывая в каждую лавку, на каждый прилавок, каждому в лицо, критикуют все и вся. Им нечего выложить на витрину для продажи, кроме ворчания и критики, которая в нашей стране потеряла цену. Они не верят в себя и, как следствие, не верят в других. Современники для них – жалкие выродившиеся карлики, которые явились на свет для того только, чтобы омрачить славу и унизить величие их предков. Они часто говорят: «Если бы это современное поколение вымерло, может быть появилось бы новое, достойнее и способнее этого». Любят они повторять и фразу о ветхом и новом Израиле.

Но не верьте их словам, дорогие братья, их слова – пустые слова. Одно поколение от другого не разделяет китайская стена, поколения перетекают одно в другое. Предшествующее поколение дает следующему не только плоть, но дух, нравственность и привычки. Последующее поколение неминуемо формируется, воспитывается и вдохновляется предшествующим поколением. Наконец, в определенное время живет не одно отдельное поколение, имеющее одну дату рождения и одну дату смерти, с ним живет несколько поколений, которые не могут не влиять друг на друга. Таким образом, противоестественно и не логично думать, что наши потомки будут здоровы, если мы больны, и что они будут хороши, если мы плохи и что из них получится то, что не получилось из нас. Мы должны взяться за свое здоровье, если хотим иметь здоровое поколение, мы должны сделать себя жизнеспособными и достойными, если хотим, чтобы наша надежда на жизнеспособное и достойное поколение имела основание, мы должны начать верить в себя, если хотим, чтобы наша вера в потомков оправдалась. Мы словно источник для нашего потомства, тщетно ждать что из мутного источника потечет прозрачная река; или словно корень дерева, не безумие ли надеяться, что дерево будет здоровым если болен корень, который его питает?

Потому, какими бы мы не были, мы не вправе отвергать наших потомков, клеймя их как в былые времена на Востоке клеймили прокаженных: «Нечистые! Нечистые!» Нет, мы должны призвать их к себе, принять и показать им наши здоровые и израненные места, сделать так, чтобы они полюбили чистое и здоровое и отринули нечистое и больное. Мы не должны прятаться от наших детей, они должны видеть нас такими, каковы мы в реальности, ибо они познают нас даже если мы станем таиться. Покажем сами и скажем: «Мы ваша судьба и ваше спасение, в нас и жизнь и гибель, смотрите на нас с той стороны, с какой увидите спасение и жизнь».

«Пустите детей приходить ко Мне!» – говорил Христос. И мы должны так сказать и своему призыву следовать. Но прежде, мы сами, как дети Божии, должны прийти ко Христу, а затем призвать к себе детей наших.

«Но что может Христос сказать нам, сербам, сегодня?» – спросят они, потерявшие веру в себя, в Христа, и в народ. Вот что Христос нам скажет сегодня:

Вы, сербы, принадлежите к народам, униженным и оскорбленным, а я всегда был с оскорбленными и униженными. Я – товарищ и друг ваш, который знает счет вашим стонам и меру вашим слезам. Я иду плечом к плечу с вами через всю вашу историю и вижу все ваши падения и взлеты. Часто вы не замечали и избегали Меня, но Я никогда не навязывал вам Себя, настоящий друг никогда не навязывает себя, но никогда не теряет товарища из виду и не изгоняет из сердца.

Другие народы возводили Мне роскошные храмы, жертвовали серебро и золото, а вы – нет, но вы сердцу Моему не дальше тех, первых. Другие народы посвятили Мне лучшее, что создали в науке и искусстве, а вы – нет, но вы не стали для Меня менее любимы, чем они. Другие народы ревностей, чем вы возжигают свечи пред Моим алтарем и кладут поклоны пред ликом Моим, но Я с вами, так же как и с ними. И больше с вами, чем с ними, ибо их жизнь – жизнь в пресыщении, а ваша в голоде и жажде, а Я всегда больше дружил с алучщими и жаждущими, чем с сытыми.

История великих и пресыщенных народов перестала быть Моей историей, а ваша история всегда была и остается Моей историей, историей голода и страданий. Вы не похожи на меня и на ваших лучших предков в том, что ваша вера не соответствует вашим желаниям – вы хотите счастья для отечества, но не верите в него. Послушайте что я вам скажу:

Отриньте недостойное суждение, что вас освободит и сделает сильными человек. Освобождайтесь и укрепляйтесь сами и когда станете свободными и сильными, тогда и ваше отечество будет свободным и сильным. Внешняя свобода без внутренней не много стоит, как и внешняя сила не стоит много без внутренней силы. Сербия имеет внешнюю свободу, но чем она поможет, если душа в плену сомнений и отчаяния?

Отриньте смешную мысль, что счастливую Сербию создаст один человек. Судите реально, а реальность в том, что все вы должны вложить в строительство счастливого отечества по доброму камню, ибо все вы строители вашего будущего.

Отриньте недостойный пессимизм, что вы небольшой малочисленный народ. Все великие народы вначале были малыми. И Церковь Моя, в которой сегодня сотни миллионов, имела десяток верных, но этот десяток победил мир, победил не числом и не внешними средствами, но верой и стойкостью, духом и истиной. Веруйте в Меня, ибо вера в Меня значит веру в себя, а вера в себя означает победу. Я для вас пища истинная, не принимайте другой пищи прежде времени, ибо отравитесь. Веруйте в Меня, как Я верю в вас. Я верю в ваше будущее счастливое отечество, оно – часть счастливого человечества, а счастье человечества мое вечное желание. Вот что, дорогие братья, сказал бы нам, сербам, Христос.

Если мы будем следовать Его словам, и принимать в пищу Его Тело, тогда будем созидать, а не разрушать, верить и уповать, а не отчаиваться. Мы должны созидать себя и помогать созидать себя другим. Наше тело должно стать сильнее, чем сейчас, мы должны восстановить наш дух, ибо наша вера в себя разрушена, и мы должны возродить ее. Наша воля колеблется и клонится во все стороны, и кланяется всем ветрам, как камыш на ветру и нам надлежит сделать ее тверже гранитных пирамид. Наш взгляд помутился от мизантропии, нам надлежит упражняться в любви к людям, и он снова станет ясным. Мы потеряли слух к героическим песням прошлого и радостной музыке будущего, нам надлежит беречь его от грубых тонов, которые делают нас глухими к истинному искусству, которое созидает, а не разрушает жизнь. Наш язык стал слишком скор на проклятия, должно замедлить его в сквернословии и сделать благовестником веры и надежды.

Иными словами, нам следует перевести внимание с министерства иностранных дел на себя, смирившись с мыслью, что будущее счастье нашего отечества отчасти зависит от каждого из нас. Поэтому все мы должны стать министрами собственных внутренних дел – полицией наших душ. Мы охотно бываем полицией для окружающих, но не для себя. Мы много говорим о других и много критикуем других, о себе же говорим мало и нимало не критикуем. К сожалению, мы не говорим: «Мы ни на что не годимся, потому что я плох». Но всякий ропщет: «Мы ни на что не годимся, потому что другие плохи». Но если бы каждый из нас воскликнул: «Сербия несчастна оттого, что я плохой человек и плохой гражданин», − Сербия преобразилась бы за три дня, а через три года стала бы счастливой, и все мы с ней и нашими детьми. В ней собралось бы столько сил, физических, нравственных, духовных, что все ее внешние оковы бы лопнули, как лопается кора дерева, когда оно буйно разрастается

Что нам остается, как не начать с себя, дорогие братья? Станем для наших детей предтечей в созидании счастливого отечества. Не придет спаситель этой страны, если сначала не появится предтеча, будем начатком, станем предтечей. Пусть наши потомки увидят хоть одну нашу искреннюю и смелую попытку, пусть увидят хотя бы одну проторенную тропу, из которой они сделают широкую дорогу. Даже если наши усилия покажутся им ученически неумелыми, они им помогут, ибо наша ученическая неуклюжесть подвигнет их к совершенству и мастерству. Пусть мы будем детьми в глазах наших детей, быть детьми совсем не унизительно, напротив, это необходимое условие для входа в Царство Божие и в любую обетованную землю, о которой мечтаем. Христос сказал: «Если не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Царство Божие – вот наше счастливое отечество на небесах и наше будущее счастливое отечество на земле. Ни в одно из них нам не войти, если не будем как дети, если не будем, как дети верить в возможность невозможного, не будем, как дети вдохновляться своим будущим, не придем ко Христу научиться у Него терпению в страдании, научиться верить в себя и в победу своих идеалов, чтобы не исполнилось злое пророчество бездельников, что толкаясь по улицам и рынкам, причитают: «Мы ни на что не годимся!»

Будем же как дети и призовем своих детей к себе, призовем к себе этих прекрасных рыцарей будущего. Не станем отгораживаться от них, дадим им приходить к нам. Стряхнем с себя как можно больше пыли, чтобы она не попала на них, пусть дети будут нашей святая святых, перед которой надлежит омывать ноги и руки. Очистимся и омоемся перед детьми, но скажем им, что мы недостаточно еще чисты, чтобы они старались быть чище нас.

Будьте благословенны, дети наши, скажем мы им, будьте благословенны! Наше благословение не много стоит, ибо не велики наши заслуги перед Богом, и перед людьми. Но в нашем благословении наше желание, чтобы вы были достойнее нас.

Будьте благословенны, дети наши, скажем мы им, будьте благословенны! Пусть на пути вашем растут тернии, как росли они на нашем пути и на пути наших предков. Не розы, но тернии, ибо путь роз ведет вниз, в долину, а вам надлежит подниматься вверх, узким путем через тернии. Мы падали от изнеможения на тернистом пути, окровавленные и израненные, поворачивали назад, желая оказаться в долине роз. Вы должны быть сильнее нас, идти не оглядываясь, невзирая на кровь и пот.

Будьте благословенны, дети наши, пусть число ваше умножится, чтобы тех, кто устанет и упадет, заменили другие. Пусть как можно больше глаз, как можно больше ног устремится к одной цели, пусть как можно больше умов возносит мысли ввысь к Богу и как можно больше сердец бьется в благородном единстве.

Рождены вы, дети, в окровавленной стране, она красна от крови, как красный бархат. Мы приветствуем вас, как прекрасных рыцарей, которые на белых конях ступают по красному бархату. Станьте и останетесь прекрасными рыцарями, какими мы видим вас в уповании нашем. И мы были прекрасны, но по своей вине помрачили нашу веру и душу. Вашим светом мы освещаемся и вашей жизнью живем. Придите в наши объятия, чтобы мы вдохновили вас нашим упованием, а вы нас вашей верой.

Мала эта земля, в которой вы рождены. Мала эта земля, дети, станьте великими, перерастите землю вашу, чтобы с высоты могли видеть границы будущего счастливого отечества, возвеличьте его и сделайте счастливым.

Будьте великими в вере в Господа – это первое, ибо вера разбудит в душах ваших и веру в себя, а она предтеча всякой победы.

Будьте великими в чаяниях своих – это второе. Кто мал в надеждах, тот мало обретает. Пусть ваши надежды превосходят всякую реальность, а если они рушатся созидайте новые. Будьте велики в надеждах, ибо в надеждах будущее.

Будьте великими в любви – это третье, будьте велики в ней. Любовь – это огонь которым живет мир. Разожгите как можно больше огня в сердцах ваших и следите чтобы его пламя не угасало. Любовь – это жертва ваша тому, чему поклоняетесь. Если у вас есть Господь, будет и жертва. Берегитесь остаться без Господа, чтобы не угасло в вас жертвенное пламя. Будьте ревностными служителями своего алтаря, каждый день возжигайте жертву Господу и всему, что свято.

Будьте великими в стойкости. Попирайте тернии и поднимайтесь упорно на вершину. Заглушайте боль песней о будущем счастливом отечестве. Терпите и пойте. Пусть текут слезы боли, но уста будут раскрыты не для стона, а для песни. Живите будущим, ступайте вперед и не оглядывайтесь, ибо кто оглянется, обратится в камень. Пусть вашей стойкости дивятся небо и земля, и все народы земли.

Пусть о величии вашем станет известно всюду, пусть оно явит себя как труба иерихонская и от звука трубного падут стены, которые теснят нас со всех сторон, порвутся все оковы внешние, которые врезаются нам в тело, и мы почувствуем себя свободными. И больше не будем, ропща на судьбу, сидеть у обочины дороги, где состязаются великие и свободные, но сами как великие и свободные встанем в их ряды.

Только помолимся Богу.

«Боже, это мы, своим малодушием Твое презрение так часто пробуждавшие. Воздвигни нас, падших, и дай мужества нам убоявшимся. В Твоих в руках, Господи, наше будущее счастливое Небесное Отечество наше, в котором царят любовь и мир. Только в Твоих! Наш святой царь приклонился к Твоему Царству Небесному, и мы, потомки его, следуем за святым царем-мучеником, ибо только через мученичество восходят на Небеса. Господи, укрепи нас в мученичестве! Только герои истины увидят лик Твой, ах Боже − Ты один можешь вдохнуть жизнь в мертвые кости и доблесть в слабые души! Ты, Господи, свидетель, что не жаждем мы земли, где текут мед и молоко − мы жаждем обрести землю, где правда Твоя ярче воссияет и где имя Твое будет достойно прославлено. Единственный Великий Господи, просвети ум и вознеси сердца рабов Твоих, чтобы не стремились к неправде и не уклонялись от борьбы за правду. Аминь.

О великом Имени

Проповедь на всякий день во всякое время

Господи, Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле! (Пс.8:10)

Кто изречет могущество Господа, возвестит все хвалы Его? (Пс.105:3)

Не произноси имени Господа, Бога твоего напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его всуе. (Втор.5:11)

Моя одежда, господа, уже говорит вам, какова моя проповедь. Старинного покроя моя одежда, о старине и моя проповедь. Она в одно слово вмещается. Это слово известно всем историческим временам, всем концам света, всем сердцам, всем языкам. Это имя Того, Кто выше нас.

Когда китайцы смотрят, как из вспаханной земли пробиваются ростки новой жизни, они, глядя друг на друга с благоговением произносят имя – Тао.

Когда индийцы на берегу Ганга смотрят на роскошь красок и форм жизни вокруг, когда видят могучий Ганг и ясное небо над ним, они, глядя друг на друга с умилением, произносят имя – Брама.

Когда арабы идут сквозь ночь со своими караванами по песчаным барханам и видят над головой золотую звездную пыль, рассеянную по бархатному небесному ковру, они, переглядываясь с восхищением произносят имя – Аллах.

Когда египтяне смотрят на солнце, которое каждое утро отражается в водах Нилах, они, глядя друг на друга произносят имя – Пта.

Когда эллины, видя человеческое тело, восхищаются его красотой – они произносят имя – Зевс.

Когда славяне, глядя на черные грохочущие тучи, изрезанные огненными молниями, они в трепете произносят имя – Перун.

Когда мы, христиане, смотрим на мир, когда мы видим плодородную вспаханную землю, которая начинает окутываться зеленью, когда видим роскошь земных плодов, звезды над собой в ночи, и солнце на рассвете, и тело человеческое в красоте его, гром и молнии в их великолепии, мы переглядываемся и с любовью произносим имя – Бог.

Одно слово составляет мою проповедь. Краткое слово, но бездонный смысл! Краткое слово, но чудесная сила!

Это имя, сказанное непослушному ребенку, делает его послушным.

Сказанное преступнику, который разбогател неправедно, внушает ему трепет.

Сказанное праведнику, который страдает за праведность, вселяет в него храбрость.

Сказанное больному, исцеляет его.

Сказанное потерпевшему кораблекрушение в морской пучине, вселяет в него надежду.

Сказанное родителям на могиле ребенка, рождает глубокий вздох утешения.

Сказанное правителю, отягощенному заботой о благе народа, укрепляет сердце и просветляет дух.

Сказанное гордым, смиряет.

Сказанное гонимым и униженным, поднимает.

Сказанное солдату в бою, изгоняет страх смерти.

Сказанное разочарованному в жизни, служит ему спасительным якорем.

Сказанное преданному друзьями и обманутому счастьем, спасает от самоубийства.

Сказанное скорбящему, освещает его лицо.

Сказанное беспечному, делает его серьезным.

Мудрых оно делает мудрее, богатых богаче, просвещенных просвещеннее, благородных благороднее, сильных сильнее, счастливых счастливее.

Разве это не чудесное слово? Разве есть слова на земле и небесах, которые имеют действие чудеснее его?

Произнося это краткое имя, Колумб отправился по безбрежной пучине искать Америку, в которую никто, кроме него, не верил.

Произнося это краткое имя, великий Ньютон познал великую тайну небесной механики.

С этим именем завершили свою философию великие мыслители-классики Платон и Аристотель.

С этим именем шли в бой победоносные Кромвель, Карл XII и Суворов.

С этим именем брали в руку перо великий Данте, Мильтон, Шиллер и Толстой.

С этим именем держали кисть Рафаэль и Микеланджело, величайшие художники.

С этим именем нес Христово учение в Азию и Европу апостол Павел.

С этим именем на устах окончил свою жизнь, недавно почивший шведский писатель Стринберг.

С этим именем восставшие сербы сто лет назад поднялись на великое дело освобождения своего народа. С этим именем сотни граждан этой страны вышли утром пахать свои поля

Это имя помянули сегодня во дворце нашего короля и множестве домов, от каменных – на площади Теразие до деревянных в горах Златибор и Капаоник. Его произнесли ученые головы, его прошептали старцы и юноши, его призвали на помощь здоровые и расслабленные, его пролепетали дети, еще не знающие его смысла.

И так изо дня в день.

Это имя составляет мою проповедь.

Я знаю, что многие не поминают этого имени. Знаю, что многие поносят и клянут это имя. Я не удивлен, ведь чем известнее человек, тем больше у него врагов. У Бога врагов больше, чем у любого человека на земле, ибо величие Божие превосходит всякую величие человеческое.

Но разве имя Божие становится меньше от того, что люди не поминают его? Разве имя Божие стало бы меньше, если бы ни один человек на земле не поминал его? Нет. С людьми и без людей оно остается великим, если бы люди не поминали его, Бог бы не остался не помянут. Его помянуло бы солнце и звезды, воинство духовное, которое Он сотворил. И если бы все люди на земле каждый день поминали и прославляли имя Божие, слава Божия не стала бы больше и имя Божие не стало известнее, Бог утвердил Свою славу на фундаменте крепче рода человеческого. Созидание славы на людях равносильно строительству на песке. Созидание славы на людях равносильно строительству на убегающей тени. Кто славил Бога до этой тени? Кто будет славить Его после? Наука утверждает, что земля несколько тысячелетий назад была подо льдом и обосновывает вероятность, что она снова покроется льдом. Кто славил Бога, когда в тех местах, где сейчас сияют храмы во имя Божие сверкали ледники? И кто будет славить Бога, когда храмы, города, и кладбища с нами вместе, покроются ледниками? Или с исчезновением людей на земле исчезнет и слава Божья? Истлеет во тьме, подо льдом и снегом, как истлеют наши тела?

Нет, господа, слава Божия не зависит от нас, но наша слава зависит от Бога – и наша слава, и наше счастье. Представьте, насколько меньше счастья было бы у людей, если бы имя Божие вдруг забылось и человек не мог обратиться к тому выше и сильнее его? Миллионы тех, кто связывал свою жизнь с этим именем, почувствовали бы себя человеком, держащимся над пропастью за ветку, которая выскальзывает из его рук. Было бы меньше милосердия, благородства, и правды на земле, меньше радости и смеха, меньше рыцарства и вдохновения. Зло поднялось бы из своей бездны и заслонило собой мир. Добро было бы побеждено и брошено во тьму, в пропасть. Зло одержало бы победу.

Так случилось бы, если бы имя Божие было неизвестно. Но нам трудно, или лучше сказать, невозможно представить себе человечество, историю, и культуру человечества без Бога. Ибо половину истории человечества составляет Бог, а половину – человек. Имя Божие крупными красными буквами вписано в историю и культуру человечества. Посмотрите на мир, и вы убедитесь в этом. В Европе, в самой просвещенной части мира сегодня, в каждом городе, где вы окажетесь, в каждом поселке, мимо которого пройдете, первым вы увидите имя Божие. Это имя выписано высокими роскошными храмами, что возносятся над прочими зданиями и превосходят их своим великолепием.

В Индии имя Божие выписано пагодами, которые заслуживают восхищения больше, чем целые города.

В Египте имя Божие выписано огромными пирамидами, которые пережили города и народы.

Единственным украшением пыльных магометанских селений служат молитвенные дома Божии.

Евреи, рассеянные по миру, запечатлели имя своего Бога Иеговы синагогами.

Какой смысл молчать об этом имени, ненавидеть и клясть его, если его нельзя унизить и стереть? Мы приходим и уходим, а оно остается написанным пламенными языками на небесах. Это имя обогащает жизнь человека, кто отрекся от этого имени, отрекся от сокровища. Кто сотрет из своего сердца и ума это имя, тот иссушит в себе источник духовного богатства. Кто толкает другого отречься от этого имени, тот отнимает у ближнего сокровище дороже серебра и золота. Ибо Бог есть сокровище, которое остается человеку, когда у него не будет ни серебра, ни золота.

Я хочу, чтобы вы все имели его и хранили в себе, дорогие братья, это сокровище. Оно роскошь для животных, но необходимость для человека. Если бы человек жил только хлебом, Бог был бы для него роскошью. Но не хлебом единым живет человек.

Человеку даны разум, и сердце, которым нужна пища так же, как и чреву. Для разума и сердца нет пищи здоровее чем Бог. Кто носит в уме и в сердце Бога, тот идет к верной победе. Самые мудрые люди в истории носили Бога в разуме и в сердце, как же нам не мудрым закрыть ему дверь в свой разум и в свое сердце? Самые сильные люди в истории считали Бога великим сокровищем, а мы, немощные отвергнем это сокровище как негодное? Самые просвещенные народы света произносят имя Божие, как величайшую святыню, а мы не просвещенные, стыдимся этого имени? Кто хочет творить великие дела, тому надлежит иметь великие мысли. А самая великая мысль, которая когда-либо могла вместиться в человеческую голову – мысль о Боге.

Великую мысль, я проповедую вам, господа, и великое имя. Моя проповедь стара, но всегда нова. Эта великая мысль невидимо двигала колесницу человеческой жизни, как электричество невидимо движет электрические машины. Это великое имя, которое я вам проповедую, мы все должны друг другу проповедовать, его не трудно запомнить, не трудно произносить, не трудно чтить, не трудно прославлять.

Это великое и спасительное имя – БОГ.

Аминь.


Источник: Перевод Луганская Светлана. Публикуется впервые.

Комментарии для сайта Cackle