Книга 4 (год 189–258). I. (189–235 г.).

Непосредственные ученики Апостолов почти все отошли от мира прежде конца второго столетия: Поликарп, мучеником окончивший жизнь на костре в 166 году был, конечно, одним из последних уважаемых мужей, которые приняли божественное учение из уст самих Апостолов для передачи ученикам своим. Наученных же мужами апостольскими в начале третьего столетия было много и они составляли третье поколение после Апостолов. Подобно тому, как во втором столетии слово Божие распространялось устами учеников апостольских, в третьем столетии раздавалось оно из уст тех, кого научили вере непосредственные ученики апостольские. Не было, следственно, никакого перерыва в передаче вероучении и никакого искажения в них не было возможно; каждая частная Церковь твердо придерживалась принятого ею вероучения. Частые сношения между всеми Церквами мира, установившимися со второго столетия, также представляли для всяких нововведений непреодолимые препятствия. Церкви, имевшие у себя писания Апостолов, или мужей апостольских, передавали их друг другу и таким образом учение письменное подкрепляло учение устное, принятое во всех Церквах, а потому с конца второго столетия учители стали чаще ссылаться на вероучение письменное и творения их служат доказательствами, что в то время уже большая часть боговдохновенных книг, составивших впоследствии Канон Нового Завета, были вообще известны как подлинные.

В начале третьего столетия почти во главе всех великих Церквей апостольских находились епископы, замечательные по своему просвещению.

В Антиохии ученейший Феофил имел своим преемником Максимиана, а этому преемствовал Серапион (189), прославившийся своими творениями. Когда Монтана и ложных пророчиц его осудили в Азии, то Серапион писал по этому случаю к Кирику и к Понтику, препровождая им творения Аполлинария, епископа иерапольского, написанные против новой секты.¹⁵ Послание Серапиона колонии во Фракии подписано несколькими епископами и, между прочим, Аврелием Циринием, претерпевшим за веру, и Элием Публием Юлием, епископом Дервельтским. Серапион оказался весьма ревностным противником еретиков. Когда некто Домний сделавшись отступником во время гонения, оставил христианство и принял жидовство, тогда епископ Антиохийский написал против него трактат; а когда Церковь Рогская в Киликии, на заливе Иссоском, увлеклась апокрифом, полученной ею под названием Евангелие Святого Петра, то Серапион написал к ней послание, где говорит: «Брат, мы принимаем Петра и прочих Апостолов так же, как Иисуса Христа, но отвергаем писания, которые ложно им приписывают и недошедшие до нас по преданию. Когда я был у вас, то полагал, что все содержать веру православную; я не читал Евангелия от Петра, но мне его показывали и я сказал: «если разделяются только из-за этой книги, то пусть ее читают». Но теперь узнаю, что разум, читающих ее, пропитан ересью и возвращусь к вам. Ожидайте меня вскоре».

По-видимому, епископ Антиохийский пишет Церкви Рогской, как имевший над ней некоторую власть. Права великих Церквей не были еще установлены законом, но поддерживались по обычаям. Церкви, учрежденные Апостолами, считались как бы средоточиями, от которых свет веры разливался по окрестным странам. Первые пастыри этих великих Церквей рукоположили епископов для местностей, куда, по попечению их, проникло благовестие, и епископы новых Церквей естественным образом стали к рукоположившим их на некоторую степень если не зависимости, то все – таки во многих отношениях считали себя ниже их.

Полезно также заметить, что посланием Серапиона не признается за Петром высшего авторитета, нежели за прочими Апостолами, следственно в начале третьего столетия тексты Евангелия, относящееся к Петру, не толковались так, как стали объяснять их впоследствии Церковь латинская. Епископ Антиохийский пишет также в послании своем: «мы, братия, знаем ересь Марциапа,¹⁶ убедились, до какой степени он противоречит самому себе и не знает что говорит. Вы узнаете это из написанного вам. Мы имели случай позаимствовать упомянутое Евангелие от тех, которые его изучают, они последователи тех, которые первые им пользовались, а мы называем их докетами. Мы прочли эту книгу и нашли почти везде истинное учение Спасителя, но также находится там малосообразное с этим учением. Все это мы для вас заметили».

Многие из еретиков пытались поставить заблуждения свои под покровительство Апостолов, вымышляли писания, которые им приписывали; но в Церкви всегда умели отличить их от подлинных писаний, подтверждавшихся непрерывным преданием. Апокрифичекое Евангелие от Петра есть первое, о котором имеем истинно – историческое свидетельство; но должно полагать, что в течение второго столетия таких появилось несколько.¹⁷

Серапион Антиохийский умер в 210 году; ему преемствовал Асклепиад, епископствовавший в продолжение семи лет. Когда он был избран, святый епископ именем Александр, претерпевавший в Каппадокии за имя Христово, писал Церкви Антиохийской:¹⁸ «Александр, служитель Божий и узник Иисуса Христа, всеблаженнейшей Церкви Антиохийцев радоваться о Господе. Когда я узнал, что Асклепиад, столь достойный служения по величию вере своей, принял по божественному промыслу епископство пресвятой Церкви вашей, то Господь усладил узы, обременявшие меня в темнице, и соделал их легкими».

Асклепиад также претерпел за Иисуса Христа. Послание Александра доставлено было в Антиохию Климентом Александрийским: «Это муж испытанный, говорит Александр, и украшенный добродетелью. Божественное провидение привело его к нам для умножения и утверждения Церкви Христовой».

Вскоре станем говорить о знаменитой Александрийской школе; одним из прославивших ее был Климент. Александр, освобожденный из темницы, отправился в Иерусалим, чтобы посетить места, освященные стопами Богочеловека; там нашел он Нарцисса. Этот Святитель¹⁹ после споров о Пасхе оставил свою Церковь. Ложные христиане обвиняли его в важном преступлении, и хотя никто им не верил, но Нарцисс полагал, что ему следует удалиться и скрываться. По прошествии некоторого времени епископы соседственных Церквей рассудили заместить его и избрали на его место Диоса, вскоре умершего, за тем Германиона, но и тот епископствовал весьма не долго, наконец – Гордия.

Во время его управления Церковью Нарцисс снова явился. После продолжительного отсутствия казалось, что он воскрес из мертвых. Когда он удалялся, то невинность его была доказана, и хотя никто не считал его виновным, но доказательство его невинности еще более увеличило уважение, какое к нему питали, а Гордий умер вскоре после его возвращения. Стали умолять Нарцисса воспринять свой престол, но он до того устарел, что не мог выполнять обязанностей сего служения. Тогда некоторые из братий, прославившиеся святостью своей жизни, имели видение, что голос ясно говорит им выйти из города и первого, кого встретят, избрать в епископы. Согласно сему указанию, верующие вышли из города и встретили епископа Александра, пришедшего из Каппадокии. Они провозгласили его своим пастырем, а епископы соседних Церквей утвердили выбор их.

Александр не принадлежал ни к какой частной Церкви, но, облеченный саном епископским или апостольским, продолжал служение Апостолов и был епископами народов. Он поселился в Иерусалиме и управлял этой достоуважаемой Церковью вместе с Нарциссом. Отличаясь своей любовью к наукам, Александр учредил в Иерусалиме библиотеку, куда собрал значительное количество творений церковных. Евсевий²⁰ заставляет подразумевать, что он поместил там преимущественно творения Ипполита, о котором вскоре будем говорить, и сочинения Берилла, епископа Бостры в Аравии. Этот епископ обнародовал множество изящных творений, но они, по несчастью, утрачены.

В одном из посланий своих, писанных к еретикам, именуемым антионитами, Александр упоминает о Нарциссе в следующих выражениях: «Нарцисс приветствует вас; он, занимавший прежде меня епископский престол этой Церкви и достигший ныне более ста шестнадцати лет, еще в единении со мной молитвами. Он умоляет вас, также как и я, быть единомышленными в вероучении».

Это послание написано было около 211 года. Из сего видно, что Нарцисс родился когда последние из Апостолов еще жили и что он слышал таких мужей апостольских, которые могли видеть и слышать Самого Иисуса Христа. Через таких-то свидетелей учение апостольское дошло до Церквей третьего столетия.

Нет сомнения, что Александр Иерусалимский поддерживал свои сношения с ученнейшим Климентом, возвратившимся в Александрию. Мы увидим также, что он находился в сношениях с Димитрием, епископом сей Церкви, по случаю проповеди мирян в церквах.

Александрия была тогда самым светлым местом вселенской Церкви. Мы видели, что многие из еретиков смущали ее в продолжение второго столетия. Там преимущественно развилась гностика, там учили: Карпократ, Василид, Валентин, и многие из еретиков, как Апеллес, там поселились; но также встретили они там ученых противников посвящавших на служение Церкви свою ученость и философию.

В течение второго столетия Агриппа – Кастор защищал здравое вероучение; помощником ему был стоический философ Пантен, основавший христианскую школу философии прославившуюся множеством гениальных мужей и которую скоро изучим особенно.

Пантен²¹ был уроженец Сицилии, вероучению христианскому научен был он непосредственными учениками Апостолов.²² Он поселился в Египте и основал в Александрии школу христианской философии по примеру языческих философов, учреждавших школы для преподавания там своих систем. Со 179 года, когда Юлиан сделался епископом Александрии, школа эта давно уже существовала²³ она стала как бы рассадником знаменитых мужей, отличавшихся столько же красноречием своим, говорит Евсевий, сколько знанием писаний божественных. Там получили образование: Александр Иерусалимский,²⁴ называвший Пантена отцом своим, господином, мужем святым. Климент Александрийский²⁵ сравнивает наставника своего, Пантена, с пчелой, которая, высасывая мед из священных писаний, питает им разум учеников. Ориген, Гераклас, Дионисий, Григорий Неокесарийский и множество других знаменитых мужей, о которых вскоре упомянем, вышли из того же училища. Пантен управлял им до 189 года, когда отправился в Индию. «В то время – говорит Евсевий Кесарийский²⁶ – многие, воспламеняясь рвением божественным, делались благовестниками слова Божия, стараясь идти по стопам Апостолов, и трудились над созиданием храма веры и преуспеянием слова Божия». Пантен был одним из этих благовестников; он посетил народы Востока и дошел до Индии, где, по словам Евсевия, совершил великие подвиги. Он нашел там христиан, имевших Евангелие от Матфея. Апостол Варфоломей, благовествуя в этой стране, принес туда это Евангелие, писанное по-еврейски. Пантен нашел его по прошествии полутора веков.²⁷ Из Индии возвратился он в Александрию, где и умер в первых годах третьего столетия. Он написал много творений, но они утрачены.

Между тем, как в Церквах Антиохии, Иерусалима и Александрии были епископы столь ученые и столь святые по жизни, Церковь Римскую раздирали её собственные пастыри Зефирин и Каллист еще более нежели еретики. Пресвитеры Власт и Флорин развратили там множество верующих,²⁸ а прочие еретики вместе с Артемоном, отрицавшие Божество Иисуса Христа, избрали себе епископа в лице Наталиса.²⁹

Хотя Виктор был православным, но наделал немало смут в Церкви своей, пытаясь обратить в вопрос догматический, вопрос, просто, по благочинию. Раздраженный противоборством, встреченном им, особливо в Церквах азийских, он принял сторону Монтана и пророчиц его Прискиллы и Максимиллы, осужденных Церквами азийскими. Он послал даже еретикам общительная грамматы. И Рим упорствовал в этой ереси до прибытия Праксея.

Этот человек был также Фригийцем, как Монтан, и сначала его последователем. За веру посажен был в темницу и возгордился этим испытанием. По каким причинам оставил он секту Монтана – неизвестно, но известно только, что, по прибытии своём в Рим, был против неё и объяснил Церкви римской всё, относящееся до ложного пророка Фригии и убедил епископа римского послать Церквам азийским общительные грамматы, но в то же время ввел там ересь, гораздо более опасную, нежели монтанизм и прямо опровергавшую догмат о Святой Троице.³⁰

Вопреки Маркиону, допускавшему два начала, доброе и злое, Праксей утверждал, что только одно начало – Бог, проявлявшимися под разными наименованиями: Отца, Сына и Духа, но что Он Тот же, какое бы наименование ни принимал. Конечно, в Боге одно начало, одна только сущность; по вероучению христианскому начало это – Отец тожественный по сущности с Сыном и Духом Святым, но различающейся от Них точно так же, как Они различаются между собой по качествам личным (по ипостаси). Праксей не допускает этого различия в лицах Божества и все свои заключения выводит из вероучения о единстве начала в Боге. В частности он говорил, будто под именем Сына пострадал Отец, отчего последователей его называли Патрипасианами.

Праксей нашел пособника в некотором Ноэте, распространявшем то же учение. Ноэт³¹ был уроженец Смирны; он прибыл в Рим и обольстил некоего Епигона, уроженца римского. Епигон имел успех и главным последователем его стал Клеомен, человек развратный и бессовестный. Но в Риме всего более доставил значения этой системе Каллист, имевший на Зефирина, епископа римского, преобладающее влияние и ставший его преемником.

Зефирин был невежествен и жаден, ученики же Клеомена знали, что деньгами можно избавиться от всяких осуждений. Он воображал, что управляет Церковью, но в сущности думал только о своей шкатулке. Каллист стал его советником и помощником; это был человек столь же коварный как и злобный³² искусный обольститель и устремлявший взоры на епископство, льстившее его самолюбию. А как Зефирин был совершенно невежествен, необразован и не имел ни малейшего понятия о правилах церковных, то Каллист делал из него все, что хотел, особенно же льстил его жадности подарками и успевал вести его так, что поведением своим Зефирин посеял раздоры между верующими. Когда же раздоры усилились, то Каллист тайно посещал обе стороны, попеременно излагая свое мнение то в пользу тех, то в пользу других, и таким образом привлекал сторонников.

Лжеепископ Наталис, имевшей веру и добродетели, но допустивший еритиков возвести себя в епископы только по честолюбию, упал однажды к стопам Зефирина и был принят им в общение церковное,³³ но верующие не подражали примеру своего епископа и Рим стал как бы пристанищем всяких заблуждений.

В то время жил в этом городе великий и святой епископ Ипполит, ученик Иринея.³⁴ Подобно наставнику своему, ненавидел он ересь, под каким бы покровом она ни укрывалась. Видя, что Зефирин жертвует истиной, он предупредил его и тот изъявлял желание следовать лучшим путем, но приходил Каллист поддерживал учение Клеомена и убеждал Зефирина разделять его мнения; Цель Каллиста была – сделать Зефирина подозрительным и заместить его. Епископ поздно заметил коварство это. Находясь под влиянием своего советника, епископ говорил народу один раз: «я признаю одного только Бога, Господа Иисуса, и не знаю другого, родившегося и пострадавшего». Другой же раз говорил: «Умер не Отец, а Сын», следственно он допускал в Божестве то одно лицо, то два. Такие противоречия только возбуждали споры между верующими. Ипполит, зная козни Каллиста, противоборствовал ему, защищая против него истину. Но Каллист приобрел множество сообщников, его поддерживавших, а тщеславие его, возраставшее вместе с успехом, превратилось в какое-то неистовство. Особенно же тщеславился он тем, что претерпел мученичество при римском префекте Фусциане. Но вот повествование об этом мнимом мученичестве:

Каллист был невольником Карпофора, принадлежавшего к фамилии императорской.³⁵ Он желал Каллисту добра и вверил ему значительную сумму денег, чтобы через неё мог он получить прибыль. Каллист учредил банк и множество вдов и верующих вверили ему деньги свои, надеясь на покровителя его, Карпофора. Каллист же, расточив все, бежал и хотел скрыться из отечества. Он сел уже на корабль, когда Карпофор узнал о том и в лодке отправился на корабль, еще стоявший посреди пристани. Каллист, увидев то, бросился в море, но корабельщики спрыгнули в лодки, стараясь спасти его, а с берега подняли крик. Каллиста благополучно привезли на корабль и отдали господину, а этот отвез его в Рим и посадил в тюрьму. Каллист стал распространять слух, что денег он не расточал, но что они спрятаны у друзей, и что отдаст их если будет освобожден. Те, кого он разорил, плакали перед Карпофором и говорили, что только доверяя ему, вверили Каллисту свои сбережения, и умоляли освободить невольника, потому что тот обещает расплатиться. Просьбу их исполнили, но Каллист действительно все растратил. Не имея возможности ни возвратить денег, ни бежать, потому что его стерегли, Каллист решился, чтобы его убили и сделал нападение на Евреев в самой синагоге, но те удовольствовались тем, что, избив его, представили Фусциану, префекту римскому, говоря: «нам даровано право собираться для чтения закона, переданного нам отцами, а этот пришел возмущать наше собрание говоря, что он христианин». Фусциан хотел – было судить Каллиста, но Карпофор, поспешив в судилище, сказал префекту: «прошу тебя, господин Фусциан, не верьте тому, что говорит этот плут; он вовсе не христианин, а желает, чтобы его умертвили, потому что расточил у меня значительную сумму денег и я это докажу». Евреи, полагая, что Карпофор говорит только из хитрости и желает избавить врага их от смерти, подняли крик в судилище». Тогда Фусциан приказал сечь обвиненного розгами и осудил на рудокопни в Сардинию. Там находился он вместе с истинными мучениками и показывал вид, будто принадлежит к числу их.

Это все случилось, когда Виктор был епископом Рима. Марция, имевшая большое влияние на императора Коммода и желая сделать доброе дело, просила Виктора дать список мучеников, осужденных на рудокопни Сардинии, чтобы освободить их. Виктор дал ей список, не поместив в него Каллиста, потому что знал его прежнюю жизнь. Марция исходатайствовала помиловение мученикам а пресвитеру Гиацинту поручила отправиться и освободить их. Правитель провинции, по предъявленному им рескрипту императора выдал осужденных. Каллист же, не слыша своего имени, рыдая, упал на колени. Гиацинт, тронутый его мольбами, обещал правителю, что по просьбе Марции он не получит выговора и достиг, что ему был выдан Каллист вместе с мучениками. Виктор сожалел, что его возвратили, но, будучи милосерд, никому ничего не сказал, а отправил Каллиста в Анциум, назначив ему ежемесячное пособие на пропитание.

Когда Зефирин сделался преемником Виктора (202), то Каллист сумел снискать его доверие. Зефирин, как сказано, был очень прост, а Каллист чрезвычайно коварен. В то время находились в Риме два еретика, Савелий и Феодот, нападавшие на догмат о Святой Троице хотя различным образом. Каллист покровительствовал обоим; но когда, по смерти Зефирина (218), успел занять престол римский, то осудил Савелия как еретика, полагая тем заставить забыть, что сам разделял его заблуждения. Также боялся он Ипполита, бывшего в Риме защитником здравого вероучения. Но, как скоро увидел, что утвердился на престоле, то снова перешел к прежним заблуждениям и решился при полном собрании верующих сказать Ипполиту и правоверным: «вы дефеисты», предполагая невозможным различать лицо Сына от лица Отца, не допуская двух Богов. Впрочем, Савелий упрекал его, что оставил свое прежнее верование. Тогда-то принял Каллист ересь Ноэта и стал учить о единстве лиц в Божестве. Он основал даже училище для распространена этого заблуждения и привлечения себе сообщников, утверждая, что имеет власть отпускать всякие грехи.

Климент, первый из епископов Рима, стал присваивать себе эту власть, противную евангельскому учению, а преемники его, впоследствии, присвоили ее себе как преимущество, данное им от Бога. Все, осквернившие имя христианина каким-нибудь преступлением, полагали себя чистыми, как скоро вступали в училище Каллиста. Он принимал наравне из всех сект. «Тогда впервые – говорил Ипполит – увидели епископов, пресвитеров и диаконов, получавших рукоположение, не взирая на то, что были женаты по два и по три раза; если кто из получивших священную степень женился, то ему оставляли сан его, как-будто ненарушившему закона». Каллист полагал, что таким образом следует оставлять грешников в Церкви, потому что Иисус Христос повелел оставлять плевелы посреди доброго семени. Он добавлял к тому, что Церковь подобна ковчегу Ноеву, где были чистые и нечистые животные. Слушатели, имевшие свои личные причины соглашаться с этим мнением, рукоплескали Каллисту. Он открыто допускал наложничество и преступления самые гнусные и это не мешало последователям его без зазрения называть себя Церковью кафолической. Но истинно верующие, не желая осквернять слово «Церковь» называли последователей Каллиста каллисистами.³⁶

Святой Ипполит, сохранивший нам эти подробности, был свидетелем того, что повествует. Он епископствовал в самом Риме, в части города, именуемой Портом, и не страшился ревностно восставать против городского епископа, бесчестившего престол, который до Зефирина занимали все епископы достойные. Сам Виктор, не взирая на его заблуждения по вопросу о Пасхе и общительные грамматы, посланные Монтанистам, был епископом добродетельным, и можно сказать, что Зефирин и Каллист были первыми епископами, осквернившими престол Рима. Были они не последними, как то увидим из последующей Истории.³⁷

Между тем как Каллист покровительствовал еретикам и учил вероучениям постыдным, Ипполит ратовал учеными творениями против всяких заблуждений. Как ученик Иринея, он наследовал истинно православный дух великого епископа леонского и шел по стопам его. Он имел столько же познаний в науках и философии, сколько в вероучениях Церкви, как то свидетельствуют его творения. К несчастью, большая часть из них известна только по названиям или из отрывков.³⁸ Их можно разделить на две группы: творения экзетические и творения догматические. – Святитель написал объяснение на творение в течение шести дней, на книги Бытия, Исход, Числа, Книги Царств, Псалмы, Притчи, Песне Песней, Экклезеаста, на пророков: Исию, Иеремею, Захаряя, Езекииля, Даниила, на Евангелие: от Матфея, от Луки, от Иоанна и на Апокалипсис того же Апостола.

Ипполит был первым из отцов, которые предприняли толкование Священного Писания, и по указаниям его написал Ориген свои знаменитые труды библейские. Между догматическими творениями этого уважаемого учителя упоминаются следующие: о Сауле и Пифии, о Христе и Антихристе, о Воскресении, против Маркиона, о Пасхе, Против всех ересей, Беседа во славу Господа Спасителя, произнесенная в присутствии Оригена. Этот великий муж, подобно Ипполиту, также посещал Восток и был в Риме, а потому неизвестно где оба ученые встретились. В творении своем о Пасхе Ипполит предлагает шестнадцатилетний цикл, по которому можно совершенно верно определить день Праздника. Теперь имеем почти вполне его великое творение против ересей. В первой части он излагает историю философии, а во второй доказывает, какие есть связи между древними системами и системами еретиков. В этом творении находятся отрывки писаний еретиков первых двух столетий и самые любопытные подробности, проливающие новый свет на первоначальные ереси до Савеллиевой и Ноэтовой. Это творение называют Философумена, хотя сам писатель этим именем называет только первую часть.

Ипполит написал тоже трактат против Евреев и книгу против Эллинов, где особенно старается опровергнуть Платонову теорию о происхождении Вселенной. У Платона заимствовали свои теории еретики унитаристы, учившие в начале третьего столетия. Ипполит написал отдельный трактат против Ноэта, защищал православное вероучение о Святой Троице и о Воплощении в речи своей против еретиков Верона и Галикана и в проповеди на Богоявление. Были беседы святого Ипполита, письма его, и, наконец, канонический сборник под названием: Предание апостольское о таинствах. Это творение помещено в собрании известном под названием: Правил апостольских и составляет в нём особую книгу.³⁹ Позднее мы, при разборе этого памятника, ознакомим читателей; он составлен был только в четвертом столетии.

Ипполита во все века считали мужем апостольским и одним из самых знаменитых защитников православного вероучения Феодорит часто упоминает о нем как о чистом источнике, источавшем по воле Божией здравое вероучение на Его Церковь.⁴⁰ Основные истины, как то: богодухновенность Священного Писания, убеждающая сила предания апостольского, Святая Троица, единосущность Слова с Отцом и Духом; два естества: божеское и человеческое в едином лице Иисуса Христа, божество Святого Духа, ипостась Его, отличная от ипостаси Отца и Сына. Все эти догматы, составляющее сущность христианства, изложены у святого Ипполита точно так, как впоследствии торжественно провозглашены были Церковью против различных еретиков, делавших на них нападки. Также находятся в отрывках сочинений святого Отца, до нас дошедших множество драгоценных сведений о крещении, о Евхаристии, о Воскресении, о последнем Суде и будущем мире. Обо всем этом излагает он то же учение, как Иустин, Ириней и прочие православные писатели, прежде сего рассмотренные.

В книге своей о Христе и Антихристе изображает он Церковь в метафорической картине; считаем полезным ее представить. Приведя текст из Пророка Исаии, где говорится о крилах (ветрилах) судов,⁴¹ выражается Ипполит следующим образом: «Ветрила (крила) судов это – Церкви, море – мир, по которому Церковь плывет, как судно по морю; волны колеблют её, но она несокрушима, потому что у неё кормчий – испытанный Христос. Посредине водружено победное знамя против смерти – крест Господень, ею носимый. Носом её – Восток, а кормою – Запад, обширное же углубление между тем и другим – Юг; скрепами её – оба Завета, а спасти её – благость Христова, её обнимающая: полотно, составляющее ветрила, это – верующие, очищенные купелью возрождения; вместо ветра дышит Дух с неба. Он сообщает движение, запечатлевая верующих знамением Божиим. У неё железные якоря, это – заповеди Господни; корабельщики, находящиеся справа и слева это – святые ангелы, направляющие её и ограждающие. Лестница, ведущая до вершины, есть изображение спасительного страдания Христова, возносящая верующих на небо. Знамена, развивающиеся наверху, это – пророки, мученики, апостолы, покоящиеся в царстве Христовом ».

Итак, по изображению св. Ипполита, Церковь одна во всей вселенной, но она одинаково составлена как из пастырей, так из верующих; один только Иисус Христос её кормчий, а Дух Святой направляет её Своим дыханием.⁴²

Другой ученик Иринея, Каий, также как Ипполит, поселился в Риме. Он имел сан пресвитера и даже епископа народов. Вместо того, чтобы следовать заблуждениям Каллиста, он ревностно нападал на ересь. Он написал книгу против катафригийцев или монтанистов. Можно думать, что он писал её в то время, когда Виктор увлечен был этими еретиками до того, что послал им общительные грамматы. Творение это написано к Проклу, очень вероятно, что так назывался монтанист, преимущественно пособивший обольстить епископа римского. Не ссылаясь на слова этого епископа, Каий напоминал Проклу предание апостольское обоих апостолов Павла и Петра, основавших Церковь римскую. «Могу, говорил он, показать тебе трофеи Апостолов. Пойдешь ли ты в Ватикан или на дорогу Остии, ты найдешь трофеи, основавшие эту Церковь».⁴³

Евсевий, сохранивший нам этот отрывок, приводит еще другой, где Каий приписывает Керинфу мысль о том нечестивом тысячелетии, по которому праведные в течение тысячи лет после воскресения своего будут наслаждаться, всеми плотскими удовольствиями.⁴⁴

Каий опровергал монтанистов во время епископства Зефирина.⁴⁵ Из сего можно заключить, что этот епископ отрекся от общительных граммат, выданных его предшественником. Вообще, Каий считается писателем книги под названием: Малый Лабиринт, где опровергается ересь Артемона против Божества Иисуса Христа.⁴⁶ Вероятно, что Каий, подобно Ипполиту, ходил во многие страны проповедовать Евангелие.

В Риме находился в то же время другой защитник православия – Родон, уроженец Азии и прибывший в Рим учиться у Тациана.⁴⁷ Он защищал православие против маркионитов и написал Гексамэрон, или Коментарий на шесть дней творения. Также в это время жил в Риме и Аполлоний,⁴⁸ опровергший ересь катафригийцев или монтанистов и старавшийся в особенности разоблачать лицемерие еретиков, между коими были люди, осужденные судом. Аполлоний ссылается на дела, находящиеся в трибуналах, как на улику их преступлений, и фактами доказывает, что эти еретики, по-видимому столь строгие, вовсе не поступают так, как учат. Аполлоний, обвиненный в том, что он христианин, явился пред сенат, которого был членом.⁴⁹ Это был человек весьма просвещенный и занимавшийся философией. Пред сенатом произнес он в защиту веры своей превосходную речь, но тем не менее был приговорен к смерти. Вошло в обычай, что обвиняемого перед судом за то, что он христианин, должно осуждать, если он не отречется. Речь Аполлония была записана верующими и помещена в собрание, обнародованное Евсевием под названием: Страдания древних мучеников. К несчастью, эта драгоценная книга утратилась.

В Риме находились в то время многие христиане, знаменитые по своим творениям и принадлежавшие к Церкви Африканской. Начало этой Церкви, конечно, апостольское, как уже имели случай то заметить, но история её учреждения и развития неизвестна. Она внезапно прославилась в конце второго столетия своими замечательными мужами, каковы Тертуллиан и Минуций Феликс, и с этого времени занимала в течение нескольких столетий первое место между Церквами Запада.

Марк Минуций Феликс жил в Риме, занимаясь должностью адвоката. Под заглавием Октавий написал он творение чрезвычайно важное для истории и заключающее в себе драгоценные сведения об ученых прениях, бывших в начале третьего столетия между христианами и учеными язычниками.

У Минуция Феликса был искренний друг, по имени Октавий;⁵⁰ сперва оба они были язычниками, но приняли христианство. Октавий принужден был оставить Рим, но по делам своим и желая снова увидится с другом, возвратился. Оба друга, бывшие адвокатами, воспользовались ваканцией в судах и отправились на морские купальни в Остию вместе с общим своим приятелем Цецилием, еще язычником. По дороге Цецилин, увидев статую Сераписа, послал ей поцелуй, как то было в обычае у суеверного народа делать, проходя мимо своих богов. «Брат Марк, сказал тогда Октавий⁵¹ нечестно оставлять друга в ослеплении и натыкающегося на каменные изваяния, раскрашенные и увенчанные. Заблуждение это падает на тебя почти столько же, как и на него».

Цецилий огорчился этими словами и вместо радости, какую чувствовали оба друга на чистом воздухе морского берега, казался печальным и задумчивым. «Любезный Цецилий, сказал ему Минуций Феликс, отчего утратил ты свою обычную веселость?» – «Я опечален словами, отвечал он, которые сказал на мой счет Октавий; он считает меня невеждой. Хорошо же, я хочу защищать против него мою религию, на которую он нападает. Будь же посредником между нами». Три друга сели на берегу моря и первый стал говорить Цецилий.

Он начал с того,⁵² что все вещи, небесные ли, земные ли, покрыты мраком. Тщетно философы пытались в них углубиться и указать на их причину; во всем недоумения. Разве не плачевно видеть как, не взирая на все бесполезные усилия философов, христиане, большей частью люди невежественные и неученые, говорят почти положительно о высоте и божественном величии существ? Не лучше ли совершенно отказаться от желания в это углубляться и предоставить всё происходящее случаю, придерживаться религиям в том виде, как они завещаны нам веками?

«Религии различны⁵³ так же, как и народы. Римляне, распространив свое владычество над миром, признали всех богов; а разве успехи их не оправдывают их религиозную политику, разве в самом успехе этой политики не видно доказательства, что религии хороши?

«Факт достоверный,⁵⁴ что самый успех их зависел от верности, с какой соблюдали они свои религиозные обряды. Это служит ответом философам на ту систему их, по которой следует уничтожить всякую религию, а христианам, предлагающим новую. Что такое эти христиане? – люди, собранные из самой постыдной грязи, женщины легковерные, между которыми происходят тайные собрания; они соблюдают торжественно посты, а совершают зверские пиршества; они составляют народ темный, враждебный просвещению, молчаливый при публике и крикливый в своих углах; они презирают храмы и богов, насмехаются над религиозными обрядами; им кажутся они жалкими, а сами они заслуживают жалость; они презирают багряницу жрецов, а сами полунагие. С удивительным безумием и невероятной дерзостью презирают они настоящие мучения и страшатся будущих неизвестных; они страшатся умереть после смерти своей, а между тем не боятся умирать, не боятся потому, что льстят себе обманчивой надеждой будущей жизни.

Целый мир наполнен их нечестием; они узнают своих по особенным знакам и любят друг друга прежде чем познакомятся. Между ними существует какой-то союз разврата; они называют друг друга братьями и сестрами, чтобы под этими священными именами нечистая любовь их стала кровосмешением; таким образом безумное суеверие их похваляется даже преступлением. Не стали бы говорить столько об ужасах, какие они совершают, если бы не было в том доли правды. Я слышал, что, по какой-то неизвестной мне причине, они чтут освященную ослиную голову.⁵⁵ Важные подозрения носятся о их таинственных и ночных собраниях. Конечно, они занимаются там человеком, наказанным самой постыдной казнью за свои преступления, и деревом, на котором он умер; они сооружают из этого достойный для себя алтарь, потому что, подобно ему, заслуживают смерть за свои нечестия. Посвящение в их таинство столько же известно, как отвратительно. Тому, кто должен быть принят, приносят ребенка, покрытого тестом,⁵⁶ возбуждают к нанесению ударов кинжалом, по-видимому поражающих массу неодушевленную и невинных, но ими умерщвляется дитя, скрытое под тестом. О ужас! они пьют кровь его, разделяют между собой его члены и оскверняются этой жертвой; участвуя в том же преступлении, они принуждены молчать. Такие жертвоприношения хуже всяких нечестий.

То, что происходит на пиршествах их, общеизвестно и соотечественник наш, из Цирта, упомянул о том в речи своей.⁵⁷ В известный торжественный день они собираются все, мужчины и женщины с детьми своими, сестрами и матерями; полы и возрасты перемешаны. Наевшись и разгорячясь напитками, они бросают кусок собаке, привязанной к светильнику, освящавшему пиршество; собака, бросившись опрокидывает светильник, свет погасает и все предаются самому гнусному разврату, и если не совершают возмутительнейших кровосмешений, то это только случайность, не менее того в их намерениях – преступление.

"Мрак⁵⁸ окружающих их, служит оправданием того, в чем их обвиняют. К чему скрываться? Зачем старание сохранить свое богослужение в тайне? К чему скрывать то, что честно? Ведь тайной прикрываются только преступления. Для чего нет у них ни алтарей, ни храмов, ни статуй известных? Почему никогда не говорят они открыто, не собираются явно? – не оттого ли, что богослужение их преступно и постыдно? Какой это бог единый и одинокий, которому они покланяются? – только одни Евреи покланялись единому Богу, но у Бога этого были храмы и алтари, жертвы, обряды; у христиан же нет ничего этого, Бог их невидимый, однако Он повсюду, мир от Него происходит и Он властен разрушить вечное устройство природы.

«Не довольствуясь⁵⁹ таким безрассудным мнением, они даже допускают старые басни; они полагают, будто возродятся после того, как обратились в прах; они полагают, что вступят в новую и бессмертную жизнь; они приписывают богу своему все, что зависит только от судьбы. Хотелось бы мне знать, какая будет эта новая жизнь, ими ожидаемая; будут ли они там вместе с телом или только духом своим и душой? Они говорят, что будут с телом. С каким же телом, неужели с прежним? но оно уже существовать не будет; с новым? но тогда они уже не будут теми же самыми личностями. Все эти учения – только нелепости.

"Нищета,⁶⁰ в какой живут все христиане разве не служит доказательством немощи бога их? он даже не может им помочь; с этой нищетой соединяются еще гонения. Участь их только рудокопни, казни и пытки; кресты предлагают им не в поклонение, но распинают за них, также и огонь, которого они так страшатся в будущей жизни. Что это за бог, воскрешающий мертвых и непособляющий живым? Мешает ли он Римлянам владычествовать над миром? Вы лишаете себя всех удовольствий, всяких наслаждений в жизни – несчастные! вы не воскреснете, а между тем не живёте. В невежестве своем вы не в состоянии говорить со смыслом о мирском, перестаньте же мечтать, что можете толковать о божественном.

«Если хотите философствовать,⁶¹ то подражайте Сократу, говорившему: «то, что превыше нас, то нас не касается». Оставим же сомнительное и то, чего разрешить мы не в состоянии. Без этого впадем в смешное суеверие или отвергнем всякую религию. Что может ответить Октавий на такие доводы?»

«Не обольщай себя, отвечал Минуций Феликс, и не тщеславься логикой своей и красноречием. Вы здесь для того, чтобы разыскивать истину. Ты говорил, теперь следует ожидать ответа и рассудить сознательно.

Затем начинает говорить Октавий.⁶² «Что до того, сказал он, что христиане бедны и невежественны? Дело не в авторитете лиц, а в истине; искать её имеет право каждый, невежда, как философ, и если невежда изложит её, не заботясь о красоте слога, то истина в простоте своей будет еще прекраснее». Затем разбирает он понятие о Боге так, как понимал Его народ и философы языческие, доказывая, что христиане имеют о Боге почти такое же понятие, как все знаменитые философы, тогда как народ разделяет понятия и суеверия самые смешные. Излагая то, что в язычестве имело вид чудесного, выводить, что это происходило от демонов и что сами они вынуждены были в том сознаться, когда христиане их к тому принуждали. Нападкам на собрания христианские противопоставляет он картину суеверий и безнравственностей богослужения языческого. «То, в чем упрекаете вы христиан, говорит он, истины того доказать не можете, но для вас это ясно и демоны заставляют вас упрекать христиан в преступлениях, которые сами под влиянием их совершаете». Картина, представленная Октавием, подкрепляется ясными и неопровержимыми доказательствами.

Затем опровергает он обвинения, возводимые на христиан и отголоском которых был Цецилиан.⁶³ «Вы говорите, что мы боготворим крест. Это ложно, напротив, сами вы его обожаете, потому что хоругви ваши имеют вид креста. Разве вы не покланяетесь им? Вы обвиняете нас, что закалаем детей. Это ложно. Вы же закаляете их пред богами вашими; вы выставляете их, умерщвляете их даже до рождения своими преступными обычаями; вы убиваете их подобно богу вашему Сатурну, убивавшему и съедавшему своих детей. Вы говорите, что мы покланяемся ослиной голове? Это ложно. Вы же покланяетесь животным даже самым нечистым, в особенности быку и крокодилу. Вы упрекаете нас в нечестиях относительно священников наших. Но это клевета. Сами вы совершаете безнравственности самые постыдные; вы утверждаете, что мы боготворим человека. Это ложно; но разве не боготворите вы людей, особенно императоров, старающихся стать богами, однако сколь возможно позднее.»

Октавий⁶⁴ доказывает затем, что Бог такого внешнего богопочитания, как у язычников, не требует; распространяется о воскрешении, о Промысле и о всех истинах, которые опровергал Цецилиан. Что же касается нищеты христиан, то она делает им честь, доказывая, что они превыше мирского и что, по причине своих возвышенных мыслей, презирают все удовольствия и пытки, какими их подвергают.

Октавий говорил столь красноречиво, что Цецилиан сознал себя побежденным и принял христианство.⁶⁵

Сочинения Минуция Феликса скорее философическая защита, нежели творение богословское. Почему оратор только отвечает на нападки язычников, не излагая христианских догматов. Ему хотелось разрушить преграды, затруднявшие путь к христианству, и распространить в народе мысль, что упреки, возводимые на христиан, были клеветами. В этом отношении Октавий представляет большой интерес. Личности, выведенные на сцену, не вымышлены; вероятно, что Цецилиан, обративший св. Киприана, знаменитого епископа карфагенского, есть тот же самый, который обращен был в христианство рассуждениями Октавия.

Между тем как Минуций Феликс ратовал за веру в Риме, другой Африканец, Тертуллиан, еще более ученый и более знаменитый, обнародовал творения, по которым занял он место между ученейшими из отцов Церкви. Квинтий Септимий Флорент Тертуллиан⁶⁶ родился в Карфaгене около половины второго века. Сперва был он язычником, насмехался над христианством,⁶⁷ как многие другие, и в молодости своей не избежал пороков, столь обычных идолопоклонникам.⁶⁸ Когда же сделался христианином, то понятия свои о добродетели довел до того, что, можно сказать, из-за излишней нравственной строгости принял сторону учений Монтана. Блаженный Иероним указывает еще на другую причину – на зависть и оскорбления, с каким духовенство римское его преследовало, по какому случаю – неизвестно, а можно предполагать, что Тертуллиан упрекал их в пороках, которым предавались, по примеру епископов своих Зефирина и Каллиста. Тертуллиан провел часть жизни своей в Риме, а другую в Карфагене, а потому, как он в творениях своих смотрит на некоторые из вопросов, можно предположить, что он был юрисконсультом Сам он говорит,⁶⁹ что, сделавшись христианином, не был уже более адвокатом и ничем другим в мире. Ученые соглашаются вообще, что он возведен был в священство, как утверждает то и бл. Иероним, не говоря, однако, был ли он священником когда жил в Риме. По всей вероятности, он написал большую часть своих творений в Карфагене. Если бы он долго жил в Риме, то, конечно, замешан был бы в споры, поприщем которых была эта Церковь. Без сомнения, что он был там при Зефирине, когда прибыл Праксей, и убедил епископа отказаться от общительных граммат, посланных от Виктора монтанистам. Тертуллиан же разоблачил заблуждения Праксея.⁷⁰ Конечно, что он жил сперва в Карфагене и снова туда возвратился. Подробности жизни знаменитого Африканца неизвестны; тоже темно о времени написания им большей части его творений; но о подлинности их, равно как о достоинстве, никогда не спорили.

Самым важным из творений его, беспрекословно, Апологетика против язычников и за христиан. Написан он к первосвященникам Римской империи, то есть ко всем правителям, соединявшим власть религиозную с властью гражданской, при императорах, считавшихся верховными первосвященниками.

Преемники Траяна и Марка Аврелия подражали их политике относительно христиан. Хотя ни один из них до Декия не обнародовал эдикта о всеобщем гонении, не менее того христиан преследовали и подвергали казням. Юрисконсульты, подобные Ульпиану, собрали все, что только могло иметь вид законности, и установить против них судопроизводство. Префекты Рима и провинций этим пользовались и определяли самые жестокие казни тем, на кого донесено было, что он христианин и кто не отрекался своей религии. При Септиме Севере вся Империя обагрилась кровью. Правитель Африки, Сатурнин, оказался неслыханно жестоким: он осудил на смерть многих верующих, оставшихся знаменитыми в Африке под именем мучеников скиллитанских⁷¹ тогда Тертуллиан смело возвысил голос свой на защиту братий.

«Первосвященники империи Римской⁷² говорит он, если, прежде чем судить нас, вы отказываетесь разбирать нашу виновность, если не хотите даровать нам никакой свободы в защите, то мы принуждены безмолвствовать и оплакивать, что вы судите нас под влиянием слепой ненависти. Есть ли, однако, что-нибудь более неправедного осуждать по ненависти то, чего не хотят узнать? Вы отказываетесь знать нас из боязни, что обязаны будете нас уважать и вам нельзя будет осуждать нас. Если мы виновны,⁷³ то зачем не поступают с нами как с прочими преступниками? Те могут защитить себя сами или через адвокатов, никого не осуждают, не выслушав; одни только христиане не могут оправдываться. Достаточно, если они назовут себя, чтобы возбудить народную ненависть. Если кто сознает себя виновным в святотатстве, в смертоубийстве, то признания его еще недостаточны для осуждения: вы желаете еще рассмотреть обстоятельства преступления, допросить сообщников. Для чего же не поступать так же с христианами и не разыскивать сколько детей они пожрали, сколько кровосмешений совершили? но запрещено даже производить о нас допросы. Разве Траян не запретил разыскивать христиан, а в то же время разве не повелел наказывать их? Зачем не разыскивать их, если они виновны, и осуждать если невинны? Относительно нас вы ведете странное судопроизводство: преступников вы подвергаете пыткам, чтобы принудить их сознаться в том, что сделали, а нас мучите, заставляя отрекаться. Человек кричит вам: я христианин! и говорит правду, а вы, подвергающие пыткам для дознания истины, подвергаете ей христиан за то, что уже истину объявили. Признайтесь, что вы действуете совершенно по другому поводу, чем с целью разыскания истины и защиты законов. В глазах ваших христианин есть враг богов, императора, законов, нравственности, природы, и если он отречется, то вы оправдываете его. Но не значит ли это поступать против законов?

«Ненависть против нас⁷⁴ так слепа, что имя наше считают как бы оскверняющим самое добро. Такой-то, говорят, человек честный; как жалко, что он христианин! Удивляюсь, что такой мудрый человек сделался христианином! Самое имя наше служит поруганием. Эта женщина, или этот молодой человек, говорят, дурной нравственности, а потому и сделались христианами. Если женщина, ставши христианкой исправится, то муж ее отвергает, отец отказывается от сына, который мучил его, будучи язычником и стал покорным, сделавшись христианином. Господин, терпевший невольника неверного, не хочет его более видеть, когда тот через христианство станет верным. В христианстве не нравится даже добродетель. Ненависть к имени нашему превыше всякого добра, которое мы можем соделать.

«Вы прилагаете законы, говорите вы,⁷⁵ но разве все законы хороши? Разве не отменяют их ежедневно? По старинному декрету⁷⁶ требовалось, чтобы не допускался ни один бог без одобрения сената. Тиверий, получив из Палестины доказательства о божестве Иисуса Христа, предложил сенату признать его Богом. Сенат отказал в том, потому что предложение исходило не от сената. Разве Тиверий уважил это решение? напротив, он запретил обвинять христиан. Рассмотрите свои летописи, вы найдете, что издавшие законы, вами применяемые, были Нерон и Домициан, лица столь вам ненавистные, и даже Домициан не настаивал долго в этих преследованиях. Что касается Нерона, то мы гордимся, что такой человек издал законы, нас осуждающие! Прочие императоры не шли по стопам этого изверга; многие из них даже покровительствовали христианам. Приведу вам только рескрипт Марка Аврелия, свидетельствующий, что христианские воины молитвами своими испросили дождь, без которого вся армия могла бы умереть от жажды в Германии.⁷⁷

«Но вы, выдающие себя за строгих блюстителей религиозных законов, соблюдаете ли вы их всегда? В самом Риме разве не введено было поклонение Серапису и Бахусу, воспрещенное законами?

«Вы обвиняете нас,⁷⁸ что умерщвляем детей, пожираем мясо человеческое и совершаем кровосмешения. Разве эти преступления доказаны? Даже вероятны ли они?

«Конечно, вы судите о нас по себе. Разве в Африке, в Галлии, в самом Риме не приносится жертв человеческих? Что же касается нас, то мы имеем такое отвращение к крови, что даже не употребляем в пищу крови животных и гнушаемся животными удавленными, из опасения оскверниться кровью, оставшуюся в их внутренностях.

«Вы обвиняете нас⁷⁹ в святотатстве против богов и возмущении против императора. Мы не чтим богов ваших, потому что знаем, что они не боги. Разве вы не знаете, также как и мы, что боги ваши были человеками? Правда, отвечаете вы; но они сделаны богами – кем же? Ясно, что божество может быть даровано лишь тем, кто его имеет, Богом Высшим. Но разве этому Богу нужны помощники? Для чего они могут быть ему полезны? Разве молния не существовала до Юпитера и плоды земные до Бахуса, Цереры и Минервы? Если Бахус заслуживает быть богом за то, что посадил виноград, то вы оскорбили Лукулла, что не возвели его в боги за то, что привез вишни из Понта в Италию. Вы сделали людей богами, говорите вы, в награду за их заслуги, но правда ли это? Неправда, потому что не причисляли к богам людей самых мудрых и самых добродетельных, как Сократ и Аристид, и обоготворили людей виновных. Впрочем, под именем их я нахожу только умерших. Что же касается статуй, то вижу в них только материал, употребляемый на посуду и на утварь».

«Вы отвечаете,⁸⁰ что взираете на них как на богов; положим; тогда вы нечестивые и святотатцы, потому что презираете их, насмехаетесь над ними на ваших зрелищах, обращаете их в предметы пошлых насмешек.

«Чему же покланяются те, которые отвергают этих богов?⁸¹ Есть между вами полагающие, будто мы покланяемся ослиной голове; но эту мысль заимствовали вы от Тацита. Другие утверждают, что мы обожаем крест, есть, наконец, третье, которые думают, что Богом нашим солнце. Им, конечно, известно, что, молясь, мы обращаемся к Востоку и что день солнца (воскресение) у нас торжественный; но они не понимают причины таких обычаев. Какой – то фигляр выставил картину с надписью: Бог христиан породы ослиной. У этого бога были ослиные уши, круглые копыта, в руках книга и мантия римская». Мы только посмеялись этой фигуре и имени, каким ее назвали.

«Скажу вам, кому мы покланяемся,⁸² это – Богу единому, Творцу Мира и всех существ, Его составляющих: стихий, тел и духов. Если хотите познать Его, то рассматривайте Его творение, допросите свою душу: из неё при всяком случае невольно вырываются восклицания: великий Боже! Боже милосердый! Что будет Богу угодно – Бог это видит! Препоручаю это Богу! Бог воздаст мне! Все это свидетельствует, что душа, по сущности своей христианская. Душа, выражаясь так, не обращается к Капитолию, но к небу. Бог, чтобы мы лучше Его познали, даровал свидетельство Писаний; Он посылал в мир людей добродетельных для научения нас воле Своей и предначертаниям. Сперва, будучи из ваших, мы насмехались над их учением, потому что христианином не родятся, но становятся; теперь же веруем Писаниям. Вы сами можете их изучить и найдете их переведенными на греческий язык, по приказанию Птоломея Филадельфа, вместе с еврейским подлинником, положенными в Александрии, близь храма Сераписа. Вам легко будет удостовериться в их подлинности и узнать им цену, заметив, что пророчества, заключающиеся в них, исполнились. Вы узнаете там, что народ иудейский был сперва любим Богом, но утратил свои преимущества и заменен народом новым, который был образован Словом, воплотившимся, это – Иисус Христос.

«Философы ваши имели понятие о Слове сем, создавшем все. Оно есть Сын Божий, единосущный с Богом Самим. Он Дух от Духа, Бог от Бога, Свет от Света; исходящее от Бога есть Бог и Сын Божий и оба составляют одно. Он принял плоть в лоне Девы и родился человеком и вместе Богом,⁸³ распят при Понтии Пилате, как Сам то предрек; в минуту смерти Его мрак покрыл мир; этот мрак принят был за затмение и это событие записано в ваших архивах. Тиверий, предупрежденный Пилатом, уверовал в божество Иисуса Христа, и сделался бы христианином, если бы мог в то же время быть и христианином и императором. Христос, был ли Он Богом или человеком, но научил нас служить Богу, как Моисей учил тому иудеев, как Орфей и другие учили Греков и как Нума учил вас самих. Другим вы предоставляете свободу веровать в данные им наставления, оставьте же и нас веровать в учение Христово.

«Вот начало религий нашей; сравните ее с вашими. Откуда происходят ваши религии? – от демонов.⁸⁴ Они – то заставляют вас обожание себя под именем богов и бывают вынуждены в том сознаться, когда от них требует ответа христианин. Если они боги, то зачем же сами себя называют демонами? неужели из угождения нам?⁸⁵ Религия ваша ложна, сами боги ваши в том сознаются, а между тем вы оказываете столько терпимости, что предоставляете свободу всем ложным обрядам. Каждая провинция, каждый город имеет своих богов, только одним нам не дозволяется покланяться Богу как мы хотим. Но вы говорите, что слава и могущество Империи служат доказательством истинности богов римских. Но вы также признаете истинными богов, народов покоренным; какой же был расчет у этих богов; покорить Римлянам народы, им покланявшиеся? Нет, ни величие Римлян, ни уничижение покоренных народов ничего не доказывает в пользу ваших богов.

«Вы упрекаете нас, что не исполняем обязанностей перед императором.⁸⁶ Правда, что мы не молимся за него перед богами, которые не боги, перед мертвыми, перед истуканами, состоящими в полной его зависимости, но мы молим за него Бога вечного, Бога истинного, Бога живого. Возводя очи на небо, с распростертыми руками, потому что они чисты, с обнаженной головой, потому что не стыдимся, без всякого указателя, потому что молимся сердцем,⁸⁷ мы испрашиваем долголетия всем императорам, молимся, чтобы царствование их было мирно, семейство их спокойно, войска мужественны, сенат верен, народ честен; чтобы вся вселенная пребывала в мире, чтобы все, что император может желать, как человек и как Кесарь, ему было даровано.⁸⁸ Обращаю моления к Тому, Кто может меня услышать, обращаю молитву, исходящую из тела целомудренного, от души невинной и от Духа Святого; она лучше нежели несколько кусочков ладану или аравийской камеди, чем нисколько капель вина, лучше крови дурного быка и совести отягощенной.

«Нам приказано молиться за князей,⁸⁹ хотя они гонители, но мы молимся за них, потому что нам повелено молиться за ненавидящих и гонящих нас, но приказано также молиться о них как об императорах. Не клянусь я гением Кесаря, потому что гениями называете вы демонов, не называю императора богом, потому что слишком уважаю его и не смею над ним издаваться. Охотно назову его Господом, если бы это слово не означало Бога, потому что как у меня, так и у него один только Господь Бог, всемогущий и вечный.

«Виновны ли христиане, что так поступают и не воздают императору поклонения ложного и смешного? Мы не участвуем, говорите вы, в его торжествах; но разве оказывают ему уважение, предаваясь нечестиям и разврату, обращая целые города в шинки? Вместо того, чтобы шляться по улицам, бросая грязь в вино и делая тысячи дерзостей, вместо того, чтобы украшать домы свои ветвями лавровыми и фонарями, как домы разврата, христиане скромно молятся за своих императоров и не возмущаются подобно тем, которые шумным образом торжествуют их празднества.

«Как свирепо поступаете вы с нами,⁹⁰ то по ненависти, то в исполнение законов! Часто прежде приговора народ побивает нас каменьями или зажигает домы наши. Во время вакханалий не щадят даже умерших, их вырывают из могил и разрывают в куски. Что же сделали мы в отмщение? Чтобы отомстить, достаточно одной ночи и несколько огня, если бы нам дозволено было воздавать злом за зло. Чтобы напасть на вас разве не достало бы нам войска? Мавры, Маркоманы, самые даже Парфы или всякий другой народ, ограниченный своими пределами, разве многочисленнее народа, наполняющего вселенную? Мы только недавно, но наполнили все, города ваши, острова, укрепления, ваши общины, ваши собрания, даже лагери ваши, трибуны, декурий, дворец, сенат, форум; оставляем вам только храмы ваши!⁹¹ Мы могли бы собрать многочисленное войско. Разве полагаете, что мы, столь легко жертвующие своей жизнью, неспособны к битве? но нас учат, что лучше претерпевать смерть, нежели убивать. Мы могли бы даже отомстить без боя, без возмущения, стоит нам только отделиться; вам достаточно было бы наказания, если столько народа покинет вас, уйдет в отдаленную страну. Сами вы устрашились бы своего одиночества, были бы окружены могильным безмолвием, стали бы искать над кем повелевать и стало бы у вас более врагов нежели сограждан. Но кто, кроме христиан, мог бы избавить вас от врагов невидимых – от демонов? В отмщение, стоило бы только предоставить вас их свирепости.

«Не страшитесь,⁹² христиане. Против вас заговора не составят, они чужды честолюбия и всяких заговоров. Общество наше не опасно. Я открою его пред вами, опровергнув клеветы, какие против нас разглашают. Общество наше связано только одной верой, нравственностью и надеждой. Мы собираемся и соединяемся, подобно армии, для того, чтобы осаждать Бога нашими молитвами: эти усилия Ему приятны. Молимся мы за императоров, за общественные учреждения, за облеченных властью, за мир всего Мира, за всеобщую тишину. В собраниях наших читаем Священное Писание, объясняющее то, что с нами случается, и почерпаем из него правила нашей нравственности. Там строго осуждаются совершившие какое-либо преступление; и если кто это заслуживая, лишается общения в молитвах наших, то это считается страшным предзнаменованием для его ответа на будущем суде. Председательствуют у нас священники; они не купили должности своей за деньги, но избираются потому, что деньги без всякой цены в делах Божиих. Если же имеем некоторый денежный запас, то вовсе не для подкупа, а складываем туда что каждый приносит ежемесячно, или когда хочет, если только хочет и может. Сбор этот добровольный; это благочестивый запас, употребляемый вовсе не на бесполезные пиршества, но на прокормление или погребение бедных, на воспитание сирот, на престарелых, на претерпевших кораблекрушения, на осужденных за дело Божие. Есть люди, которым такая благотворительность не нравится. «Посмотрите, как они друг друга любят!» говорят живущие во взаимной ненависти. Действительно. Мы готовы умереть друг за друга, а они готовы друг друга умертвить. Если нас упрекают в том, что называемся братьями, то, конечно, потому, что у других любовь семейная только лицемерие. Мы также братья ваши, потому что у нас одна природа; но как у вас зверские нравы, то вы братья дурные. На сколько братство это священнее между теми, у кого отцом тот же Бог, кто упоен тем же Духом святости, кто, оставив то же невежество ищет той же истины. Наше братство не бесплодно; мы составляем одну семью и между нами все общее, исключая женщин. Нет ничего удивительного, что мы собираемся к общей трапезе. Эти трапезы обращают нам в упреки, какие делать можно только трапезам языческим. Трапезы наши называются греческим словом, означающим любовь⁹³ и начинаются молитвами. Бедные присутствуют там не в качестве блюдолизов, как на пиршествах ваших, но как братья, о которых печется Бог. Там едят умеренно, скромно, с мыслью, что в ту же ночь должны покланяться Богу.⁹⁴ Прежде чем разойтись, зажигают светильники и приглашают одного из братий что-либо пропеть из Священного Писания вместе с песнопением, им составленными после чего все расходятся скромно, без шума.

«Итак, вместо того, чтобы называть нас мятежными,⁹⁵ следует так называть тех, кто нас преследует. Доходят даже до обвинения нас во всех общественных бедствиях. Если Тибр выходит из берегов своих или Нил недостаточно разливается, если настанет засуха, если где землетрясение, если претерпевается голод или какие другие бедствия, тотчас кричат: львам христиан! Как будто подобных бедствий не случалось до учреждения христианства. Вы люди бесполезные, говорят нам, вы не торгуете. К чему эти упреки? разве, подобно всем другим, не участвуем мы в жизни общественной? Если не делаем расходов на ваши торжества религиозные, то служит ли это достаточной причиной обвинять нас? Но доходы храмов ежедневно уменьшаются; как же хотите вы, чтобы мы удовлетворили и богов и людей, требующих денег постоянно? Впрочем, если бы сам Юпитер протянул нам руку, мы подали бы ему милостыню. Разве не платим мы податей еще исправнее вас? После того, на что же вы жалуетесь? Честная торговля от нас не претерпевает. Знаете ли кто не получает от нас ничего? Это только торгующие развратными женщинами, убийцы, отравители, маги, утробогадатели, предсказатели, астрологи. Велика беда не доставлять наживы таким личностям? Разве эта причина достаточна умерщвлять столько невинных? Справьтесь с записями вашими вы, судящие преступников, и скажите случалось ли вам осуждать за преступаете хотя бы одного христианина? Если же между осужденными находятся христиане, то обвинить их могли только за одно имя; если же осуждены были за что иное, то знайте, что они не были христианами. Необходимым условием нашего общества – невиновность.

«Делают нападки на вероучение наше⁹⁶ только те, которые не хотят видеть в нем ничего более, кроме системы философской. Если бы вероучение наше не было божественным, то и тогда было бы оно возвышеннее всякой философии. Самый простой из нас имеет более правильные понятия о Божестве нежели сам Платон, а нравы наши чище, чем нравы последователей различных философий. Истинная философия истекает от Пророков, из Священного Писания. Философы извратили ее, а также еретики, воспитанники философии. Догматы, заимствованные поэтами и философами из религии, так ими затемнены, что не заслуживают никакого доверия. Однако философов и поэтов уважают и прославляют, а нас считают глупцами и преследуют. Положим, что вероучения наши ложны, однако они полезны, потому что соделали нас лучшими; они никому не вредны. Если хотят нас за них наказывать, то пусть осмеивают нас, а не прибегают к огню, железу, к крестам и диким зверям. Если страдаете, говорите вы, то по собственной вине. Вам нравятся мучения, а от них легко избавиться, отрекшись имени христианина. Мы любим мучения, как любят войну или переносят ее в надежде на победу. Вы попрекаете нас даже столбами, к которым нас привязывают, даже дровами костров, где сожигают нас. Правда! это победные оружия, украшавшие торжество наше. Вы фанатики – повторяют нам – потому что презираем смерть; а вы, упрекающие нас, разве не удивляетесь вы Сцеволе, Регулу, Эмпедоклу, Анаксарху и всем, решавшимся на смерть за отечество или по другим побуждениям? Только за Бога умирать – безумие в глазах ваших! Но мучьте нас сколько хотите, самая несправедливость ваша служит доказательством нашей невиновности. Недавно вы осудили христианку быть выставленной в позорном месте; не доказали ли вы тем, что в глазах ваших посягательство на стыдливость нашу есть мучение жесточее смерти? Но утонченная злоба ваша ни к чему не послужит. Чем более пожинаете нас, тем растем гуще. Кровь христиан – семя плодоносное. Философы писали книги о презрении смерти, но пример наш плодотворнее их творений. Упорство, в каком обвиняют нас, возбуждает внимание; рождается желание узнать его причины, а как только узнают их, то решаются на страдания для своего очищения. Итак, благодарим вас за осуждения. Когда вы осуждаете, то Бог милует, потому что у Бога не те понятия, как у людей».

Возвышенный разум и красноречие Тертуллиана не могли, однако, одолеть жестокой ненависти, возбуждаемой именем христианина. Гонения сделались, может быть, от того еще сильнее. Тогда-то положили живот свой за веру несколько мучеников и во главе их две молодые женщины, Вивия Перпетуя Патриция и Фелицитата невольница, сестры по вере и по мужеству.⁹⁷ Рядом с ними претерпели смерть Ревокат Сатурнин, Секондул и Сатур. Пока они находились в темнице, Перпетуя имела небесные видения, известившее ее о мучениях, каким их подвергнут. Бог сообщался с мучениками или видениями или внутренними озарениями, исключительной благодати, иначе невозможно объяснить мужества их, превышавшего силы человеческие. Первый раз, когда Перпетуя и Фелицитата выведены были на зрелище, их выставили нагими перед толпой, столь же бесстыдной, как и жестокой. Однако, по остатку человеколюбия, при виде тела Перпетуи, столь слабой и невинной, а Фелицитаты недавно разрешившейся от родов, толпа потребовала, чтобы их прикрыли. Святые мученицы не имели как бы сознания в том, что с ними делалось. Только после того, как подвергли Перпетую ярости бешеной коровы, то, вышедши из духовного восхищения, она спросила: «скоро ли начнутся мучения?»

Подробности мучений, записанные в подлинных актах, сохранились и не оставляют сомнений о сверхестественной неустрашимости мучеников. Сам Бог поборствовал им, соделавший их превыше жесточайших мучений.

Почва Африки обагрялась кровью мучеников. Правитель Сатурнин начал гонение, осудив на смерть общество мучеников, известных под названием Сциллитан.⁹⁸ После них Перпетуя, её сотоварищи и множество других положили живот свой за Иисуса Христа. Тертуллиан почерпнул из борьбы новое мужество. К мученикам⁹⁹ обращался он с пламенными убеждениями, а к язычникам¹⁰⁰ с упреками за их жестокости. Когда правитель Сатурнин заместил Скапула, то Тертуллиан смело к нему писал:

«Не из боязни обращаюсь к тебе.¹⁰¹ Когда мы боремся против зверства, то радуемся скорее осуждению, нежели оправданию. Вздыхаем только о невежестве вашем и жалеем о ваших заблуждениях. В чем обвиняете нас? в том ли, что не чтим богов и не подчиняемся императору? Богов ваших мы не чтим, потому что они демоны, а мы покланяемся единому истинному Богу, императору же мы повинуемся и между мятежными не найдете ни одного из наших.

«Рассудите также, что гонения, которым подвергает нас, отмщаются бедствиями, посылаемыми на вас от Бога. Сколько тиранов поражено десницей Божией! Сам Сатурнин первый, обнаживший на нас меч в странах Африки, потерял зрение. Не желаю устрашать тебя, потому что тебя не боимся, а желаю только убедить вас не ратовать против Бога. Ты можешь исполнять свою должность и не забывать человеколюбия, можешь следовать достойным примерам между императорами и правителями провинций; если же не хочешь подражать им, что нам за дело? Жестокость ваша составляем славу нашу; но что сделаешь ты, чтобы уничтожить тысячи мужчин, женщин, детей во всех слоях общества? Сколько огня и мечей тебе на то понадобится! Ты принужден будешь осуждать десятого в самом Карфагене и найдешь жертвы между благородными, между сановниками твоими и друзьями. Пощади же самого себя, если щадить нас не хочешь; пощади Карфаген и провинцию. Если хочешь поразить нас, то знай, что секта, которую желаешь уничтожить, под мечем твоим возродится».

Христиане, устрашенные новыми мучениями и в боязни пасть, старались по возможности скрываться, а в случае нужды откупались деньгами. Епископы не порицали такого поведения, внушаемого как благоразумием, так и робостью, но Тертуллиан смотрел на это строже и написал книгу против бегства во время гонений.¹⁰² С другой стороны, некоторые из еретиков, особенно гностики, советовали прибегать к низостям и без зазрения отрекались от своего христианства во избежание смерти. Тертуллиан написал против них книгу, названную: Скорпиак.¹⁰³ «Еретики, говорит он, это – скорпионы, соблазняющие православных во время ужасов гонения, как скорпионы поражают людей ядовитым укушением своим во время летнего зноя». Он указывает на скорпиак как на врачевство против укушения этих духовных скорпионов: это – вера, которую дарует Бог в награду претерпевшим за Него. По вере своей они не будут в тех фантастических мирах, о каких мечтают вымыслившие плирому, но в вечном блаженстве, которое Иисус Христос уготовал своей жертвой. «Если полагаешь, говорит он, что небо еще заключено, то знай, что Иисус Христос вручил ключи Петру, а через него – Церкви и что каждый носит их, когда его допрашивают и он исповедует веру».¹⁰⁴

Тертуллиан доказывает Ветхим Заветом, Евангелиями, посланиями Ап. Павла, посланиями и Апокалипсисом Иоанна Богослова, что мученичество, по благодати Христовой, ведет к спасению.

Особенно же вооружался он против всякой слабости, когда один из христианских воинов согласился скорее умереть, чем возложить на голову венец, считая то знаком идолопоклонства.¹⁰⁵ Некоторые порицали воина и находили, что он сделал безрассудно, но Тертуллиан утверждал, что он поступил как истинный христианин, и по этому случаю порицает тех, которые бегут из города в город, избегая гонений. Он восстает даже против пастырей львов среди мира и ланей во время брани. Ему возражали: где находится в Писании воспрещение возлагать на голову венцы – вещь в сущности маловажную.¹⁰⁶ Возражение это служит доказательством, что в начале третьего столетия уже считали Священное Писание источником вероучений. Тертуллиан отвечает на то, что в Церкви множество обычаев, но следов их не находим в Священном Писании, хотя они соблюдаются всей Церковью. При этом случае он входит в подробности, чрезвычайно интересные для истории Церкви того незабвенного времени.

«Начиная с крещения, говорит он,¹⁰⁷ шествуя в церкви к воде, под рукой епископа, мы утверждаем, что отрекаемся от диавола, дел его и ангелов его. Затем нас трижды погружают в воду, заставляя отвечать несколько слов более, нежели Господь определил по Евангелию. По выходе из воды, мы вкушаем пищу из молока и меда и, начиная от того дня, воздерживаемся в течение недели от обыкновенной бани. К таинству Евхаристии, установленному Господом во время Вечери для всех, приступаем на утренних собраниях и причащаемся только из рук председательствующих. За умерших ежегодно делаем приношения в день их кончины. Считаем, что по воскресным дням неприлично поститься и преклонять колени; той же льготой пользуемся От Пасхи до Пятидесятницы. Скорбим, когда часть хлеба нашего или что из чаши падает на землю. При каждом поступке своем: входя, выходя, обуваясь, при входе в баню, садясь за стол, зажигая лампаду, ложась спать, садясь – т.е. делая что либо, осеняем себя крестным знамением».

Тертуллиан говорит об этих религиозных обычаях, как о древних, в третьем уже столетии, следственно они времен апостольских,¹⁰⁸ и продолжает: «если бы вы стали искать в Писаниях текстов,¹⁰⁹ освящающих эти или другие подобные им обычаи, то, конечно, не нашли бы; вам ответят, что они добавлены по преданию, освящены обычаем, что верующие их соблюдали. Сам ты можешь убедиться, что предание, обычаи и вера поддерживаются разумом, или можешь узнать это от тех, кто понимает». По мнению Тертуллиана и прочих отцов первых столетий, некоторое учение устное передано было Церкви со времен Апостолов, установилось на основании этого предания апостольского и уважалось наравне с сообщенными писаниями, потому что истекало из того же источника.

Тертуллиан, после ответа на замечания противников, доказывает, что венец военный есть знак идолопоклонства и что воин, отказавшийся возложить его на себя, поступил как истинный христианин.

Между книгами, написанными Тертуллианом против еретиков, должно считать Прескрипции (О давности против еретиков) образцом полемики христианской. Заглавие этого творения заимствовано из прав. Писатель доказывает, что Церковь с самого начала своего имела вероучение положительное; у неё была Прескрипция против всякого нового вероучения, какое бы ни желали ей сообщить, и что она имеет право сослаться на причину непринятия против всех нововводителей. Это утверждал Тертуллиан в начале третьего столетия. Простое замечание его служит решительным возражением на все противоречащие системы тех, кто утверждает будто вероучение Церкви образовалось только постепенно, и тем, которые думают, будто Церковь после времен апостольских отступила от положительного вероучения, вверенного ей сначала. В основание рассуждений своих Тертуллиан полагает факт, что в его время, то есть по истечении почти двух столетий с учреждения Церкви, у неё был свод вероучений и что начало оного нельзя приписывать ничему другому, как учению апостольскому, и что вероучение это было одинаково во всех Церквах, как на Востоке, так и на Западе, следственно все нововводители опоздали со своими теориями. Творение Тертуллиана чрезвычайно важно в историческом отношении и заслуживает подробного разбора.

«Не должно удивляться, говорите он,¹¹⁰ что столько ересей и что они на многих действуют пагубно; в нравственном отношении они то же, что болезни в физическом. Болезни действуют только на темпераменты, с болезненным расположением, точно так же и ереси губят тех, кто не тверд в вере. Удивляемся, что увлекаются ими иногда личности, казавшиеся верующими, мудрыми и благоразумными; возмущаются, видя падение епископа, диакона, вдовы, девы, учителя, мученика. О вере следует ли судить по личностям или о личностях – по вере их? Никто не мудр, если он неверующий, никто не велик, если он не христианин и никто не христианин, если он не устоит до конца. Кто же увлекается заблуждениями? – это соломинки, носимые ветром. Доброе семя становится через то более достойным житницы Господней. Можем ли мы удивляться отступничеству в Церквах, когда нашелся отступник среди следовавших за Христом?

«Вместо того чтобы соблазняться,¹¹¹ лучше вспомним наставления Господа и Апостолов: Они предупредили нас, что будут ереси и что следует избегать их; что мы должны хранить между собою единение вероучений – то, чему все ереси противны; что ересь состоит в извращении принятого вероучения, которое должно хранить столь верно, что даже если бы сошел ангел с неба учить другому, то и ему следует сказать анафема.

«Начало ересей¹¹² заключается в той мудрости человеческой, которую истина назвала безумием. Еретики подражают Платону, Эпикуру, Зенону или Гераклиту; они заимствовали от Аристотеля свою ложную диалектику; все стараются объяснить и путаются в нескончаемых (гностических) родословиях, в тщетных словопрениях. Что общего между Афинами и Иерусалимом, между академией и Церковью, между еретиками и христианами? Пусть эти еретики делают что хотят из своего христианства стоического, платонического, диалектического. После Иисуса Христа нам этих курьезных вещей не нужно; после Евангелия нам нечего искать. Мы просто веруем и не чувствуем потребности верить ни во что более, потому что основанием веры нашей то, что нам не следует верить в иное вероучение.

«Но, говорят,¹¹³ разве Господь не сказал: ищите и обрящете. Но к кому обращены были эти слова? – к тем, которые еще не уверовали в Него. Что же касается нас, то, веруя в Него, нам нечего искать более. Должно искать только до того времени, пока не узнаем во что следует веровать; когда же узнаем, то нечего более искать, а следует веровать тому, что установлено. Если мы станем всегда искать, то никогда не найдем и никогда не будем веровать. Искавши, если дойду до Маркиона, то Валентин скажет мне, чтобы искал еще и дошел до него; если же дойду до Валентина, то Апеллес, Эвион, Симон и все другие еретики скажут мне, что я еще не нашел.

«Кто же обязан искать?¹¹⁴ – тот, у кого ничего нет или тот, кто утратил то, что имел. Но если искать, то где же? разве у еретиков? Разве невольник просит хлеба у постороннего у врага господина своего? Воин разве требует платы от неприятеля, или он возмутившийся и перебежал? Не ищут жизни в области смерти и света в области тьмы. Станем же искать у себя, у своих, в своей собственной сокровищнице так, чтобы искание наше имело только предметом то, что можно исследовать, не оскорбляя правила веры.

«Сперва исповедуем это правило или символ веры.¹¹⁵ Бог един и нет других богов, кроме Создателя мира, Который извел все из небытия, Словом Своим, прежде века рожденным. Слово, называемое Сыном, проявлялось многообразно патриархам. Ему всегда внимали Пророки и, наконец, Оно явилось от Духа и всемогущества Божия в Деве Марии, стало плотью в утробе Её, родилось от Неё и действовало под именем Иисуса Христа. Он возвестил новый закон и новое обетование царства небесного. Он творил чудеса, был пригвожден ко кресту, воскрес в третий день, вознесся на небо и сидит одесную Отца. Вместо Себя для руководства верующих послал Он всемогущество Святого Духа; Он снова придет со славою, чтобы восхитить святых к наслаждению жизни вечной и обетованиям небесным, нечестивых же осудит на нескончаемый огонь, воскресив как тех, так и других с плотью.

«Вне этого правила, установленного Самим Иисусом Христом, нет христианства. Оспаривается оно только еретиками и все те, которые хотят его оспаривать, доказывают тем, что они неверующие, не христиане. Еретики хотят рассуждать о Священном Писании, но рассуждений их допустить нельзя; они утомляют верующих, соблазняют нетвердых и поселяют сомнения в колеблющихся.

«Делая нападки на принятое правило – этот живой факт, они подвергаются анафеме Апостола, запретившего рассуждать об основаниях веры. Еретики не принимают всех Писаний, а только то, что им нравится, объясняя по-своему что до них относится. К чему спорить с ними на подобном основании? После долгих рассуждений ни до чего не достигнем, кроме еще больших недоумений. Следует определить: откуда Писания, кем и когда установлено правило христианства? Узнав это, будем знать истину о Писаниях, их толковании и всех преданиях христианских.

«Господь наш Иисус Христос, пребывая на земле,¹¹⁶ Сам учил о Своем божестве, о двояком естестве Своем божественном и человеческом и о прочих христианских вероучениях. Он избрал Апостолов и послал их возвестить это вероучение всем народам. Апостолы учредили Церкви в различных странах мира. Церкви эти сделались началом других, принявших от них вероучение, а последние ежедневно становятся матерями еще других Церквей, составляющих потомство Церквей апостольских. Восходя до начала их, все они сосредоточиваются в Церкви, учрежденной самими Апостолами; все они заключаются в первоначальной Церкви; все они апостольские по своему единению и вероучению, ими принятому.

Эти Церкви уже по самому происхождению своему должны отвергать все ереси. Но еретики утверждают, что или Иисус Христос не научил Апостолов всему, во что следует веровать, или что Апостолы не передали того Церквам. Кто же когда поверит, будто Иисус Христос скрыл что либо от Петра, названного Им камнем Церкви, которую должен был созидать¹¹⁷ и получившему ключи от царства небесного с властью вязать и разрешать на небе и на земле? чтобы Он скрыл что либо от Иоанна, возлюбленного ученика Своего, лежавшего на персях Господних; кому Учитель заранее указал на Иуду как на предателя, ученику, – которого дал Марии вместо Себя как сына? Разве в неведении оставил Он видевших славу Его и слышавших глас Отца с неба? Чего не знали те, которых поучал Он после воскресения всем Писаниям и утвердил, ниспослав им Духа, чтобы научить их всякой истине?

«Однако, возражают еретики, Петр и прочие, которых обличал Павел, чего-нибудь да не знали, если он упрекал их. Возражающие так должны же знать, что Павел ходил в Иерусалим совещаться с Петром как проповедовать и оба были совершенно согласны. Если же позднее Павел обличал Петра, то это было по случаю его странного поведения и ни сколько не относилось до того, как следует проповедовать. Также нельзя упрекать Апостолов, будто, они не сообщили всего, что знали. Действительно, они не метали бисера перед свиньями и учили с рассудительностью; но из сего не следует выводить, что у них было для одних такое учение, а для других иное, всем верующим возвещали они одного и Того же Бога, Того же Христа, ту же надежду, повелевая Церквам хранить единомыслие в вере, им сообщенной. Если в некоторых Церквах были заблуждения, то эти недостатки чисто местные, на все же общее невозможно смотреть, как на заблуждение, но следует видеть в том предание.

«Разве истинное вероучение для проявления своего ожидало Маркиона или Валентина?¹¹⁸ Истина ожидала ли своей свободы? Разве до них вера была поврежденная? Разве столько миллионов людей получали ложное крещение? Столько чудес разве сотворено напрасно? Тщетны разве были все священнослужения, вся проповедь? Столько мучеников разве приняли венцы мечтательные? Ересь не могла предшествовать христианству, как христиан не было до Христа. Ересь, как бы личина истины, а подобие не может быть прежде самого лика. Истина предшествовала заблуждениям: это учение до того ясно, что Апостол сказал: «если даже ангел с неба будет учить иному, то да будет анафема». Маркион и Валентин приняли это учение только живши в Риме при епископстве Елеферия; также и прочие стали еретиками только по нападкам своим на переданное им здравое вероучение. Самые заблуждения их служат доказательствами, что учение, которое опровергают – древнее. Им хотелось его изменить, но по какому праву? Пусть докажут сперва, что они новые Апостолы, что снова Христос сходил на землю проповедовать новое учение; пусть сотворят чудеса более апостольских; но они делают противное. Апостолы воскрешали мертвых, а они губят живых.

«Обращаюсь снова к своей цели¹¹⁹ ратовать против племени лжи, которое, по словам притчи Господней, хочет сеять свои плевелы среди доброго семени в поле отца семейства. Добрым семенем назвал Господь слово истины. Происходящее от Господа – истинное, посеяно было прежде; заблуждения же – посеяны впоследствии. Этой притчей опровергаются заранее все ереси.

«Если в числе учащих ереси есть утверждающие, будто передают предание апостольское, то ответим, пусть укажут они на начало Церквей своих, на преемство своих епископов; пусть докажут посредством непрерываемого преемства, что предшественник этих епископов рукоположен Апостолами, или мужами апостольскими, и находился в постоянном единогласии с ним, потому что Церкви апостольские этим способом доказывают права свои. Церковь Смирнская представляет Поликарпа, постановленного Иоанном; Церковь Римская Климента, рукоположенного Петром.¹²⁰

Таким образом, все прочие Церкви называют своих первых епископов, передавших им веру апостольскую. Пусть же еретики попытаются сделать так же! Впрочем, само учение не может оправдать их: оно несогласно с вероучением, которое Церкви приняли от Апостолов; они не проповедовали учений разнообразных; мужи апостольские передавали только вероучение, ими принятое, а Церкви, учрежденные впоследствии, доказывают апостольское происхождение свое, проповедуя то же вероучение, какое соблюдается в Церквах, учрежденных самими Апостолами или мужами апостольскими. Таким образом, все Церкви взаимным единением своим составляют одну и осуждают все ереси, даже те, про которые утверждают, что будто они происходят от Апостолов. Эти ереси не могут войти в строй вселенского единогласия, потому что учение их не апостольское.

«Писаниями, которые оставили Апостолы, можно доказать,¹²¹ что учение их противно тому, что еретики до сего времени предлагают; но есть еще способ доказать, что в этих ересях нет ничего апостольского.

«Если любопытствуешь проверить относящееся до твоего спасения,¹²² то посети Церкви апостольские, где кафедры Апостолов стоят еще на своих местах, где читаются их подлинные послания, напоминающие голос их и черты. Если ты близ Ахаии, то у тебя Коринф; если ты не далеко от Македонии, то поди в Филиппы и Фессалонику; если можешь пройти до Азии, то там Ефес; если живешь близь Италии, там Рим,¹²³ авторитет которого для нас всех ближе. Сколь блаженна эта Церковь – ей передали Апостолы все учение свое вместе с кровью! Там Петр претерпел ту же смерть – как Господь, а Павел, ту же, как Иоанн Предтеча, где Апостол Иоанн погружен был в кипящее масло, но остался невредим и заточен на остров.¹²⁴ Посмотрим же, чему научена эта Церковь, что она проповедует и что удостоверяет вместе с Церквами Африки. Она верует только в единого Бога, сотворившего все, – в одного только Христа Иисуса, Сына Бога Творца и воплотившегося от Девы Марии; она исповедует воскрешение плоти, соединяя Закон и Пророков с Писаниями евангельскими и пророческими, считает их источниками веры своей. В Церкви вера запечатлевается водой, поддерживается Духом Святым, питается Евхаристией, убеждается к мученичеству. Если же кто, находясь в лоне Церкви, оспаривал эти вероучения, то эти противоборства не от неё. Дикие отрасли могут вырастать от благородного корня, и растения, по-видимому, произрастающие от благородного семени, могут изменить своей породе и одичать.

«При таком устроении истина дарована нам всем, содержащим правило веры, принятое Церковью от Апостолов и которое Апостолы приняли от Христа, принявшего её от Бога. Итак, нам не следует допускать, чтобы еретики рассуждали о смысле Писания. Нам не нужно Писаний в доказательство, что они не имеют права ими пользоваться. Если они еретики, то не могут называться христианами, потому что, отделившись от Христа, приняли именование своей ереси. Коль скоро они не христиане, то какое право имеют они на Писания христианские? Можем спросить их: «кто вы, с которого вы времени, откуда? Что вам делать у меня, вы не мои. По какому праву, Маркион, рубишь ты лес мой? Как осмелился ты, Валентин отводить ручьи мои? Кто дозволил тебе, Апеллес, изменять мои грани? А вы, прочие, как осмеливаетесь вы сеять и пасти на чужих землях? Это моя собственность, она издавна мне принадлежит; права мои неоспоримы, я получил их от устроивших собственность; я наследник Апостолов. Я выполнил условия Завета, каковыми они препоручены были вере моей. Вас же Апостолы лишили наследства; они отвергли вас как врагов». Таким образом, еретики чужды и враги Апостолам, потому что каждый из них заимствовал из собственного своего разума учение, противоположное апостольскому.

«Разнообразность учений еретических¹²⁵ ясно доказывает, что они искажают Писания и худо их толкуют. Принужденные требованиями своих систем поддерживать ту или другую теорию, они были вынуждены составлять подложные документы и на них опираться. Что же касается нас, христиан, то вера наша древнее вставок еретических. У неё одно начало с Писаниями и она в совершенном с ними согласии. Еретики же употребляли во зло Писания, подобно светским писателям, составлявшим свои сочинения из стихов Виргилия, Овидия или Гомера. Они подражают вымыслившим суеверия идолопоклоннические, которыми по внушениям демонским старались подражать обрядам религии истинной.

«Они извратили все понятия Церкви истинной.¹²⁶ У них не различишь, что божественное и что человеческое. У них не найдешь ни власти, ни подчинения в делах веры, не различишь верного от оглашенного; они входят в собрание, слушают и молятся одни как другие. Даже если входят язычники, то они бросают Святая своя псам и подложный бисер свой свиньям. Они провозглашают отмену всякого благочиния и упрекают нас за то, что его поддерживаем. Они в мире со всеми и принимают всех, кто, подобно им, нападает на истину. Все они горды и обещают всезнание; считают себя совершенно просвещенными прежде чем научены. Даже жены еретиков хотят учить, рассуждать, заклинать, обещают чудесные исцеления и даже крестят. Проповеди еретиков дерзки, поверхностны, изменчивы. Для возведения в степени священства они избирают безразлично: новопосвященных, светских и отступников наших, стараясь удержать их честолюбием, за неимением истины. Нигде производство не столь быстро, как в войске возмутившемся. Сегодня такой-то епископом, а завтра будет другой; ты, бывший вчера чтецом, сегодня диаконом; вчера ты был мирянином, а сегодня священником, потому что они вверяют священнослужение мирским.

Что сказать о том, как они употребляют во зло слово Божие? Они вовсе не стараются обращать язычников, а только развращают наших верующих; тщеславятся, что отвлекли кого от истины, а вовсе не тем, что восстановили падшего; стараются разрушать, а не созидать. Отвергнув Моисея, пророков и Бога Создателя, они не найдут о чем говорить.¹²⁷ В нападках своих они единодушны, а во всем прочем разногласят; у них не единение, а разделение. Каждый мудрствует по-своему; даже не уважают своих начальников; каждый присваивает себе права Валентина и Маркиона. У большей части из них нет Церквей, нет ни Матери, ни жилища, ни веры. В духовном отношении это – бродяги.

«Еретики, в пытливости своей, обращаются к философам, к магам и астрологам. По этим связям можно судить, какова их вера. Учат они, что не должно бояться Бога. Где же не должно Его страшиться, разве только там, где Его нет. Если же они не боятся Бога, то Бога с ними нет, а там, где нет Бога, нет ничего доброго.

«В сущности что же делают еретики, отказываясь принимать учение апостольское и придерживаясь своих наставников? Они приписывают Иисусу Христу странную речь такого рода: «Я предрекал, что будут лжеучители, которые станут учить Моим именем и именем Пророков и Апостолов; Я препоручил ученикам Моим возвестить вам, что все это будет; Я вверил Апостолам Евангелие и его учение; но так как впоследствии вам не захотелось веровать как Я учил, то Я счел нужным изменить Мое учение. Я учил о воскрешении даже плоти, но сознал, что Мне невозможно будет исполнить этого обетования. Я говорил, что родился от Девы, но после осознал, что это постыдно. Называл Отцом Своим повелевающего воссиять солнцу и посылающего дождь, но теперь лучший Отец усыновил Меня; Я запретил вам слушать еретиков, но Я ошибался». – Так мудрствуют удаляющиеся от веры.

Книга Тертуллиана оканчивается изображением ересей, возникавших в Церкви со времени Симона волхва и до его времени.¹²⁸

Мы сочли своей обязанностью представить подробный разбор этого творения знаменитого учителя карфагенского. Конечно, читатели заметили, что оно наполнено важными подробностями о догматах, об обрядах первоначальной Церкви, особенно об учреждениях самой Церкви, основанием которого было священство, сообщаемое рукоположением. На первой степени был епископ, на второй – пресвитер, а на третьей – диакон. Они священнодействовали не по праву, препорученному им от общины, но по священному таинству; они пользовались божественной властью над верующими, но власть эта не давала им прав над принадлежностью всего общества, то есть над вероучением, залог которого был вверен всем. Относительно сего вероучения пастыри были только обязаны блюсти его неприкосновенным, как оно принято от Апостолов, каким удостоверялось оно всеми Церквами апостольскими; непрерывное и вселенское предание было критерием откровенной истины и самые даже Писания следовало толковать согласно вселенскому преданию.

Итак, управление Церкви было не демократическим в том смысле, что будто власть дается от верующих; не было также аристократическим, потому что пастыри, не взирая на священные обязанности свои божественного установления, не имели никаких прав над священным залогом Откровения, вверенного всем, а обязаны были наравне с прочими верующими свято хранить его. Еще менее управление Церкви было монархическим, потому что не только ни один из пастырей, но ни одна Церковь не имела верховной власти над другими. Церкви апостольские были все равно хранительницами учения апостольского и свидетельство их о вероучении, ими принятом и хранимом, имело равную цену.

Церковь составляла общество, совершенно отличное от всяких согласий более или менее христианских. У неё было свое вероучение, свои таинства, свои пастыри в иерархическом их устройстве. Отделявшиеся от Церкви считались к ней не принадлежащими. Это учение Тертуллиана находили мы прежде у Иустина, у Иринея и у прочих писателей первых двух столетий, следственно должно видеть в нем начало апостольское и считать, что теория, по которой все христианские согласия, не смотря на их разнообразие, составляют одну и единую Церковь кафолическую или вселенскую, противно учению апостольскому.

Книга Тертуллиана О давности против еретиков, равно как превосходное творение Иринея против ересей, служат резким ответом на эту теорию, в которой столь же мало логики, как и христианского смысла. Книга ученого пресвитера карфагенского поражает всех еретиков, восстававших на Церковь и извращавших здравое вероучение добавками, убавками или подлогами, основанными на преданиях ложных и на превратном толковании Священного Писания. Правило на опровержение их, указанное Тертуллианом, по эту пору соблюдается в Церкви православной, никогда не прибегавшей к иному для опровержения лжеучений, вторгавшихся в лоно её. Всегда ссылалась она на постоянное и единогласное предание Церквей апостольских, а отнюдь не на авторитет которого-либо из пастырей или какой-либо частной Церкви. Таким образом, в ней сохранился чистым священный залог Откровения, тогда как во всех прочих христианских согласиях он умалился или повредился добавками учений человеческих.

Тертуллиан, кроме общего творения своего против всех ересей, написал еще опровержения отдельных ересей, имевших в его время большое значения. Мы имеем еще сочинения его: против Праксея, против Гермогена, против Маркиона, против валентиниан. Он также писал против Евреев и философов. А как в его время вообще более всего нападали на человечество Христово и на воскрешение тел, то он написал две книги под заглавием: О плоти Христовой и о воскрешении плоти.

Ереси, опровергаемые Тертуллианом, уже были нами изложены, а потому не станем делать подробного разбора этих сочинений; но так как в них содержатся драгоценные исторические сведения, то укажем на некоторые из них.

В книге против Праксея он рассуждает преимущественно о_Троичности Лиц в единой божественной сущности и о воплощении Слова. Обе истины изложены им с такою точностью, какую находим в последующие века и в определениях вселенских соборов. Впрочем, подобную же точность находим у писателей, предшествовавших Тертуллиану, особенно у Иринея, Иустина и Игнатия Богоносца, этих верных отголосках божественного учения.

«В Боге, говорит Тертуллиан¹²⁹ одна только сущность, потому что нет кроме единого Бога; различие же не в сущности, но в образе, то есть качествах личных. Отец есть начало, Он рождает Сына и Дух от Него исходит через Сына,¹³⁰ следственно Отец есть начало Духа, равно как и Сына. Хотя в исхождении Духа действовал Он через Сына, не менее того истинно, что один только Отец начало как Духа, так и Сына и что действие Его через Сына нисколько не уменьшает личного Его качества быть единственным началом в Святой Троице. Слово предвечно было в Боге и Он родил Его аd extra, когда через Него сотворил мир.¹³¹ Хотя Слово от вечности было во Отце, но рождено Отцом. Вот в чем состоит та степень подчиненности, о которой упоминается в Писании и которая не относится до сущности, но касается только отношений начала к рожденному от Него, Посылающего к Посланному.

Святый Дух отличен от Отца и Сына, как Сын отличен от Отца.¹³² Личные Его свойства отличают Его от Того и Другого, хотя все Три – единый Бог. Хотя Дух исходит от Отца, как от начала, но в послании Своем от Сына приемлет принадлежащее Сыну; равно как Сын в послании Своем заимствует¹³³ принадлежащее Отцу. В этих посланиях Сын и Дух Святой проявляются Своими личными различиями, хотя по сущности едино с Отцом».

Тертуллиан подтверждает эти догматы Священным Писанием Ветхого Завета и в особенности опирается на Евангелие от Иоанна. Это служит новым доказательством, что это Евангелие признавалось во втором столетии за подлинное.

После защиты божественной сущности против нападок Праксея, Тертуллиан доказывает вопреки Гермогену,¹³⁴ что Бог – Создатель мира, что вещество не предвечно, что оно само по себе недурно и не заключает начала зла. Вещество не истекает от Бога, как Сын, рожденный из Его сущности, но создано было действием творческим. Вероучение это доказывает он не только с точки зрения философской, но как принадлежащее учению апостольскому, хранимому Церковью.

Творение против Маркиона¹³⁵ разделяется на пять книг. Это одно из самых серьёзных и самых ученых произведений христианской литературы в начале третьего столетия. Маркион учил дуализму, или двоякому началу: доброму и злому, приписывая злому началу сотворенное Богом единым и Создателем, следственно он вымышлял нового бога. Тертуллиан старается его в том уличить в своей первой книге. Невозможно разбирать его доводов, не выступая из пределов исторических, но позаимствуем из книги его несколько извлечений, относящихся к истории. Маркион находил в природе видимой только произведение злого начала.

«Посмотри же на человека, говорит ему Тертуллиан¹³⁶ и убедись, что Он любим Богом, что для него сошел Он с третьего неба в этот плачевный мир; ради него был распят. Сей Бог не отвергал доселе ни воды Создателя, которой омывает Своих, ни елея, которым дарует им помазание, ни смешения меда с молоком, которыми поддерживает их во время детства духовного, ни хлеба, прообразующего тело Его. Для собственных Своих таинств заимствует Он сотворенное Создателем». Мы обращали уже внимание читателей на места, в которых Тертуллиан упоминает о таинствах первоначальной Церкви. Маркион, подобно прочим нововводителя полагал, будто призывает Церковь к истинному и первоначальному вероучению, а потому Тертуллиан поражает его грозными доводами из непрерывного предания Церквей апостольских.

Во второй книге¹³⁷ писатель приступает к важному вопросу о начале зла. Для объяснения злого начала не нужно его выдумывать, достаточно знать, что Бог сотворил человека свободным и что человек злоупотребил своей свободной волей в нарушении законов Божиих. Бог же, в отношении человека, изливает Свою благодать на всех, оказывает милосердие кающимся, долготерпит тому, кто не кается, изливает щедроты на тех, кто сего заслуживает.

Маркион употреблял во зло Священное Писание в защиту своей системы, а потому Тертуллиан отвечает на его возражения и выводит, что Бог во всем творении проявил Свою премудрость.¹³⁸

В четвертой книге доказывает он, что невозможно отделять Ветхий Завет от Нового, как то делал Маркион, приписывая Ветхому злое начало, а Новому – доброе. Ересиарх, находя в Евангелиях тексты слишком неблагоприятные для своих мнений отвергал Евангелие от Матвея, от Марка и от Иоанна, а принимал только Евангелие от Луки, сделав во многих местах свои вставки. То место, в котором Тертуллиан это обличает,¹³⁹ чрезвычайно важно в историческом отношении и служит доказательством, что во втором столетии все четыре Евангелия принимались Церковью как подлинные.

Другое место в этой книге также чрезвычайно замечательно тем, что Тертуллиан свидетельством Церквей апостольских доказывает, что боговдохновенные Писания не повреждены. Удостоверив, что Маркион, сделавши вставки в Евангелие от Луки, доказал тем, что оно до этих вставок было иным. Тертуллиан добавляет:¹⁴⁰ «в сущности если достоверно, что первоначальное ближе к истине, что первобытное то, что было сначала, и что бывшее сначала установлено Апостолами, будет равным образом достоверно и то, что данное Апостолами священно для Церквей апостольских. Посмотрим же, какое млеко получили Коринфяне от Павла, по какому учению исправились Галаты, что читают Филиппийцы, Фессалонийцы, Ефесяне, что возвещают Римляне, которые близки к нам; они, принявшие от Петра и Павла благовестие, запечатленное их кровью. Имеем также Церкви, вскормленные Иоанном». Тертуллиан, доказывает свидетельствами Церквей Апостольских и тех, которые находились с ними в единении веры, что писания апостольские были подлинны и сохранились неповрежденными. Подобно тому, как в книге о давности против еретиков указывает он на Церковь римскую, как на ближайшую для Африканцев, и свидетельство которой им всего легче узнать, не приписывая, однако, этому свидетельству более значения чем свидетельствам апостольских Церквей Востока.

Маркион считал достоверными многие из посланий апостола Павла, соединив их в одну книгу, названную им Апостоликом. Тертуллиан же замечает, что он урезывал как в числе их, так и в учении послания Апостола и, ссылаясь только на допускаемые Маркеоном, доказывает свои выводы, подтверждая их текстами из Посланий к Галатам, из первого и второго к Коринфянам, к Римлянам, из первого и второго к Солунянам, Лоадикейцам,¹⁴¹ Колосянам, Филипнийцам и к Филимону.¹⁴²

Из этого перечисления видно, что Маркион отвергал Послания к Тимофею, к Титу и к Евреям.

Последователи Валентина были в начале третьего столетия еще многочисленны, но, приступая к опровержению их заблуждений, Тертуллиан замечает, что они скрывали свои системы и учение объявляли только своим посвященным.¹⁴³ Можно думать, что они старались облекать заблуждения Валентина таинственностью, и что этим усилиям обязано существованием своим творение, именуемое Пистисофия.¹⁴⁴ Такое название уже доказывает, что автору хотелось противопоставить её философию или мудрости человеческой, мудрость по вере и что эта мудрость, по его мнению, не что иное, как гностика. Неизвестный писатель этой книги старается в особенности представить различные лжеучения гностиков, как аллегории или символы, ее вывести из них учение более возвышенное и мистическое. Усилия его служат доказательством, что в его время уже не осмеливались прямо и просто называться валентинианцами. Должно полагать, что это творение принадлежит последним годам третьего столетия, потому что в начале этого века гностики учили своим заблуждениям хоть скрытно, но пользовались еще некоторым уважением. Вот почему Тертуллиан старался опровергнуть их системы.¹⁴⁵

Знаменитый учитель писал также против иудеев;¹⁴⁶ в этом творении он доказывает, что жертвы ветхозаветные должны превратиться и замениться жертвой всемирной и что пророчества о том исполнились. Жертвоприношения древнего закона должны были совершаться в Иерусалиме, а Иерусалим разрушен; с другой стороны, жертва христианская, их заменившая, приносится во всем мире, потому что все народы приняли благовестие. Тертуллиан именует при сем все народы, среди которых в начале третьего столетия уже распространено было христианство: «Евангелие прогремело во всем мире: Парфяне, Мидяне, Еламиты, жители Месопотамии, Армяне, Фригийцы, жители Каппадокии, Понта, Азии, Памфилии, Египта, Африки, Римляне, Гетулы, Мавры, Испанцы, Галлы, Бретонцы, Сарматы, Даки, Германы, Скифы и многие другие народы приняли Евангелие». «Соломон, говорит он,¹⁴⁷ царствовал над Иудеей, Дарий над Вавилонянами и Парфами, Фараон над Египтом, Навуходоносор над странами, простирающимися от Ефиопии до Индии, Александр Македонский не мог властвовать даже над всей Азией, Германы не могут перейти за свои пределы, Бретонцы ограничены океаном, Мавров и Гетулов в их странах удерживают Римляне. Что скажу о Римлянах, своими легионами удерживающих вторжение этих народов и не могущих их покорить? Все эти царства ограничены, а царство Иисуса Христа всемирно, Христос царствует над всеми народами».

Это место служит свидетельством благовестия во всем мире в течение первых двух столетий. Успех изумительный! Каким образом столько народов, образованных и варварских, приняли веру, столь противоположную их правам и суевериям? На этот вопрос невозможно отвечать иначе, как допустив божественное влияние, направлявшее разум и сердца к пониманию и любви истины. Никогда не бывало в мире факта, подобного учреждению христианства; никогда не достигали столь важных последствий такими слабыми средствами. Между этими средствами и достигнутой целью невозможно заметить никаких соотношений, а еще менее объяснить философически великое Мировое событие, которому все мы доныне свидетелями и которое совершилось за восемнадцать веков.

Тертуллиан для опровержения Евреев пользуется с выгодой книгами Ветхого Завета, доказывая, что содержащиеся в них пророчества о пришествии, жизни и смерти Иисуса Христа, а также о разрушении Иерусалима – все исполнились и что Евреям не остается ничего более, как признать Иисуса за Мессию.¹⁴⁸

В трактате своем о душе Тертуллиан нападает на опровергавших бессмертие души. Он соглашается, что эту истину допускали философы, подобные Сократу, однако, говорит он, научиться сему должно не от них, но от Бога; к истинам, о которых учили философы, примешивали они свои заблуждения, тогда как в священных книгах не находим ничего, кроме истины. Если в лоне Церкви еще занимаются философами, то причиной тому – еретики, и их последователи. Должно желать, чтобы было иначе.¹⁴⁹ Затем приступает он к вопросу о природе души, опровергая мнения Платона и прочих философов, полагавших, что душа есть как бы дыхание, от вечности исходящее из всеобщей души Мира, то есть от Бога. Он доказывает, что душа есть творение Божие и приписывает ей телесность в том смысле, что она имеет собственное свое существование, находится в одном месте и подвержена страданиям. Впрочем, под словом телесность не разумеет он, что душа вещественна как тело, но приписывает ей сущность особого рода, среднюю между веществом и духом.¹⁵⁰ Нечего входить нам в подробности развиваемых им доказательств в подтверждение своего положения; обратим только внимание на то, что свое мнение не выдает он за верование Церкви, но за свое собственное. Системой своею о природе души он не увлекается в материализм, но признает, что душа есть творение Божие, бессмертна и имеет все качества, которые признают за ней спиритуалисты. Однако, вследствие мнения своего о природе души Тертуллиан преувеличивал отношения между естественным и нравственным в человеке. По мнению его, после смерти душа, отделившись от тела, идет в ад, то есть в место, находящееся в центре земли; только души мучеников идут в лоно Авраамово или рай.¹⁵¹ В аду души праведных блаженствуют, а души грешников мучаются; все они ожидают дня последнего воскресения, чтобы войти в свое окончательное состояние вместе с телами.

Трактат о плоти Христовой написан в опровержение некоторых еретиков первых двух столетий. Одни полагали, будто плоть Христова не была действительною, но только призраком, а другие не различали ее от плоти человеческой, приписывая ей то же происхождение. Тертуллиан противопоставляет этим еретикам учение Церкви, учившей, что плоть Христова была, с одной стороны, действительная, истинная, а с другой, что не происходила от естественного совокупления мужа и жены, но образована действием творческим в лоне Девы Марии. Из этого вероучения Тертуллиан выводит, что один только Иисус Христос имел плоть чуждую всякой скверны, потому что трех переходит в человечество самым действием деторождения.¹⁵²

Между творениями Тертуллиана, писанными против еретиков следует указать на его превосходный трактат о воскрешении плоти. Еретики первых столетий почти все имели глубокое презрение к плоти как ко всему вещественному, происходившему, по мнению их, от злого начала. Тертуллиан возражает им, что плоть сотворена Богом и освящается верой, по этому случаю он входит в чрезвычайно интересные подробности о таинствах первобытной Церкви. «Плоть, говорит он,¹⁵³ омывается для очищения души; плоть помазуется для освящения души; плоть запечатлевается¹⁵⁴ для покровительства души; над плотью совершается возложение рук на просвещение души духом, плоть питается телом и кровью Христовой,¹⁵⁵ чтобы душа насыщалась в Боге».

После того Тертуллиан указывает на добрые дела: на умерщвление плоти, пощение, девство, воздержание как на средства соделать плоть благоугодной Богу, и выводит из этого заключение, что эту плоть, созданную Богом, освященную Богом и благоугодную Богу смерть уничтожить не может. Затем подтверждает он: учение о воскрешении доводами философическими, подобно Афиногору, и множеством текстов из Священного Писания. В заключение же всего излагает, что, по воскрешении праведные будут хотя не ангелами, но, не взирая на свою вещественную природу, подобны ангелам, потому что их природа уже не будет нуждаться в потребностях настоящего существования.¹⁵⁶

Третий отдел творений Тертуллиана заключает в себе его следующие нравственные рассуждения: О зрелищах, Об идолопоклонстве, О молитве, О крещении, О покаянии, О терпении, К жене своей, Об украшении женщин, О покрывале девиц, Убеждение к чистоте, О единоженстве, О посте, О целомудрии, О плаще. Во всех этих сочинениях Тертуллиан выказывается приверженцем строжайшей нравственности. Он требует от христиан и от оглашенных не присутствовать при зрелищах_; считая их за школу развращения. Касательно же идолопоклонства говорить, что христианам не только не должно участвовать в служении идольском, но даже следует отказаться от всякой работы, относящейся до изготовления идолов или других вещей идолопоклоннических; им не должно присутствовать при общественных торжествах, всегда смешанных с идолопоклонством, ни употреблять обычных выражений, заимствованных из язычества.

Книга о Молитве, бесспорно, одна из лучших творений ученого пресвитера карфагенского заключает в себе сведения, необходимый для истории. Можно разделить ее на две части: первая заключает в себе превосходное объяснение Молитвы Господней.¹⁵⁷ После сего писатель говорит о настроениях, которые следует иметь при молитве: мире с ближними, спокойствии душевном, чистотой совести. Некоторые из христиан, подражая Евреям, перед молитвой умывали руки. «Наши руки чисты, говорит Тертуллиан, когда мы омыли их во Христе вместе с телом». Это служит указанием, что крещение совершалось посредством погружения. Писатель порицает еще некоторые другие внешние приготовления, как обычай снимать плащ, подражая язычникам, или садится, как скоро призывают на молитву. Он говорит, что сидение при молитве означает неуважение к Богу, следственно первоначальные христиане имели обычай молиться стоя. Не нужно воздевать рук слишком высоко, достаточно их несколько поднять и стоять с поникшей головой; также не следует молиться слишком громко, потому что Бог внимает сердцу, а не голосу. Вошло в обычай, что постящийся после молитвы, вышедши из церкви, не давали братии мирного лобзания; это братское лобзание давалось обыкновенно после причащения. Тертуллиан порицает так поступивших и говорит, что не следует давать лобзания только в последние два дня перед Пасхой, когда жертвы евхаристической не совершается. Также порицает тех, кто в дни стояний не присутствует при совершении таинства, под предлогом, что с причащением их стояние прекратилось. Стоянием называли дни поста и выражение это заимствовано из обычаев воинских. Верующие говорили, что совершают стояние или стоят на страже те дни, когда подвизались в покаянии и проводили ночь в молитвах. «Стояние твое, говорит он, разве не будет еще торжественнее, если совершится перед престолом Божиим. Принимая и сохраняя тело Господне, ты участвуешь в жертвоприношении и выполняешь другую обязанность».

Эти подробности знакомят нас со многими из обычаев первоначальной Церкви об образце молитвы, поста, участия в Евхаристии, сохранении освященного хлеба. Последнее чрезвычайно важно и служит доказательством верования в постоянное присутствие тела Христова в освященном хлебе, который верующие, получив от священника в церкви, могли уносить с собой и приобщаться им по окончании своего поста.¹⁵⁸

Замужним женщинам советует Тертуллиан соблюдать скромность в одежде и требует, чтобы они, равно как девицы, во время молитвы покрывали голову. Он распространяется о сем потому, что многие утверждали, что девицам покрывать лица не следует.

Обычай преклонять колени был в Церквах не одинаковым; в некоторых для молитвы преклоняли колени ежедневно, исключая субботы; в Церкви же африканской существовал обычай не преклонять колен в дни воскресные и от Пасхи до Пятидесятницы, потому что эти дни считались днями радости духовной. Во время утренней молитвы преклоняли колени, а равно в дни поста и стояний молились на коленях. В прочих Церквах молились Богу более стоя.

Во времена Тертуллиана не было постоянного правила о времени и месте когда и где следует молиться, но считалось что лучше молиться в третьем, в шестом и девятом часах.¹⁵⁹

Относительно же утренних и вечерних молитв, то есть утрени и вечерни, Тертуллиан удостоверяет, что, по существовавшему правилу, они были обязательны. Он замечает, что молившиеся тщательнее присоединяли к молитвам своим Аллилуия. Заключает же советом молиться сердечно, исчисляя, притом, плоды молитвы, между которыми, обратим внимание читателей на следующий: «призывать души усопших с самого пути смерти». В этом находим мы формальное свидетельство об обычае первенствующей Церкви молиться за усопших.¹⁶⁰

Рассуждение о Крещении заключает в себе также сведения исторические. «Крещение есть священное таинство воды, которой избавляемся мы от грехов, древнего ослепления нашего для жизни вечной. Мы, малые рыбы, подобно нашему ΙΧΘΥΣ¹⁶¹ Иисусу Христу, от которого родились и жить иначе, как в воде, не можем».

Нельзя было лучше сказать, что крещение необходимо для очищения первородной порчи и для отверзтия нам двери спасения. Это таинство, по мнению Тертуллиана, есть разрушение смерти, силу же ему дарует сам Бог всемогуществом Своим; крещение очищает не только тело, но и душу.¹⁶² Что за дело, добавляет он, до количества воды. Крещение можно совершить в море, в пруде, в реке, в источнике, в озере, даже в купели. Знаменитый учитель, как можем видеть, не упоминает о крещении обливанием или окроплением; все слова, им употребленные, предполагают погружение. Доказав, что сила воды сей происходит от действия Святого Духа, Тертуллиан прибавлял, что Крещение совершается во имя Отца и Сына и Святого Духа. Когда крещаемые выходят из воды, то их помазуют освященным елеем и затем возлагаются на них руки с призыванием Святого Духа.¹⁶³ Это помазание, в соединении с возложением рук, называется таинством конфирмации; оно совершалось немедленно после крещения.¹⁶⁴

Тертуллиан доказывает, что Крещение необходимо, и если совершено еретиками, то недействительно. Причину сего находит в том, что у еретиков не тот Бог, как у православных, и ссылается на творение, написанное им по сему поводу. Эго учение принималось тогда в Церкви африканской мы вскоре увидим, что св. Киприан, ученик Тертуллиана, поддерживал его ревностно. Поводом к сему мнению послужило то, что еретики первых столетий веровали, как говорит Тертуллиан, в иного Бога и иного Христа нежели Церковь, следственно они совершали Крещение незаконным образом, потому что они отвергали Троицу, а таинство Крещения должно совершать во имя Святой Троицы.¹⁶⁵

Тертуллиан учит, что мученичество может заменить Крещение, что не должно спешить совершать это таинство, особенно над детьми; тогда существовал обычай крестить только взрослых, после надлежащего к тому приготовления. Такое правило благочиния было в то время необходимо. Впоследствии, когда общество сделалось христианским и дети рождались в лоне Церкви от родителей – христиан, то сочли полезным крестить их немедленно после рождения. Впрочем, для обращающихся к христианству взрослых Церковь придерживается прежнему правилу и требует, чтобы они были предварительно обучены.

В Церкви первоначальной совершалось Крещение преимущественно в праздники Пасхи и Пятидесятницы.¹⁶⁶ Желавшие Крещения сперва молились, постились, стояли на коленях, проводили ночи в молитвах и исповедовали прежние грехи свои.¹⁶⁷ Мы уже имели случай заметить, что исповедь была в обычаях Церкви первоначальной. Тертуллиан пишет, что исповедь не всегда была публична и считает подвиги покаяния, которым подвергали оглашенных, подвигами удовлетворения за грехи. Допущенные к Крещению, по совершении над ними таинства, принимались в Церковь и братия давали им руки в знак приема в общество христианское.

Нужно ли замечать, на сколько подробности, сообщенные Тертуллианом, важны в отношении вероучения и Истории?

Трактат о Покаянии можно разделит на две части. Предметом первой части – покаяние и подвиги покаяния, предшествовавшие Крещению,¹⁶⁸ во второй части писатель рассуждает¹⁶⁹ о покаянии как средстве получить отпущение грехов, соделанных после Крещения; эту часть называл он греческим словом Екзомологез, означающим исповедь, и представляет ее в картине, после которой не остается ни малейшего сомнения об обычае, существовавшем в Церкви первоначальной исповедовать грехи свои Богу, повергаясь на землю перед священником и в присутствии братии, присоединявшей мольбы свои к подвигам кающегося грешника.¹⁷⁰

Тертуллиан полагает, что подобная исповедь и раскаяние перед священником необходимы для отпущения грехов, соделанных после Крещения. Здесь не упоминается о тайной исповеди перед священником, но об исповеди публичной. Таков был в сущности первоначальный образ исповеди, как мы имели уже случай то заметить. Разрешение также давалось публично, говорит Тертуллиан,¹⁷¹ следственно экзамологеза состояла из трех существенных частей: из раскаяния, выражавшегося подвигами пощения и уничижения, из исповедания грехов и разрешения. В Церкви всегда считали это таинство священным и установлением божественным или апостольским. Таковым считалось оно в течение первых столетий и творение Тертуллиана служить тому ясным свидетельством.

Характер трактата о Покаянии совершенно нравственный, то же должно сказать и о двух книгах Тертуллиана, писанных жене своей, в которых он убеждает её не выходить замуж, если овдовеет или когда решится на второй брак, то выйти только за христианина.¹⁷² В двух книгах, написанных об украшении женщин, восстает он против роскоши, говоря, что она противна целомудрию и что все столь любимые украшения недостойны женщин-христианок.¹⁷³ В книге под заглавием Девицам следует покрываться,¹⁷⁴ он с некоторой настойчивостью вооружается против утверждавших, что девицам, когда они молятся в церкви, надевать покрывала не следует. Во всех этих книгах Тертуллиан руководствовался своей любовью к целомудрию и в ревности своей к этой добродетели доходит до того, что в Увещевании к чистоте¹⁷⁵ считает, вторичный брак прелюбодейством; особенно же до такого преувеличения доходит он в книге о единоженстве.¹⁷⁶ Он льстил себя надеждой, что соблюдал настоящую середину между мнением еретиков, осуждавших брак, и психиками, его повторявшими. Так, по обычаю Монтанистов, называл он православных. Ученый пресвитер карфагенский при конце жизни своей выражает слишком большое расположение к этим еретикам и доходил даже до осуждения тех здравых вероучений, которые прежде сам защищал. Так в Убеждении к чистоте и в рассуждении своем О единоженстве порицает он вторичный брак, который находил законным в книгах к жене своей. В книге о Посте,¹⁷⁷ снова называет православных психиками и защищает против них мечтания Монтана относительно постов. Церковь сохранила благоразумную середину между этими преувеличениями и мнениями еретиков, отрицавших пользу правил, истекающих из словес и примера Иисуса Христа и Апостолов.

Преувеличенная строгость Тертуллиана выражается преимущественно в книге его Убеждение к чистоте,¹⁷⁸ где утверждается, что не следует допускать к исповеди людей безнравственных потому, что грехи их непростимы.

Тертуллиан, по обращении своем в христианство, перестал носить римскую тогу и надел философский плащ. По этому поводу над ним насмехались, а он на иронии отвечал сатирой, чрезвычайно остроумной и ученой под названием о Плаще.¹⁷⁹

Разобрав все творения знаменитого пресвитера карфагенского, находим в них красноречие увлекательное, сильное и выразительное, а также обширную и основательную ученость. Слог его не риторский, но выражает гениальную личность, которая для изложения мыслей своих находила, что выражения народные не довольно точны, у него не встречаем ни одного излишнего слова, и для нас, столь отдаленных от него по времени, речь его может показаться иногда темной по самой выразительности оборотов и бережливости на слова, излагающие мысль. Можно даже сказать, что каждое слово, употребленное этим великим человеком, выражает несколько мыслей и что язык был недостаточен для выражения всего, что он желал сказать.

Тертуллиан достойным образом начинает ряд отцов Церкви латинской. Из сделанного разбора его творений видно, сколько можно найти у него пособий для защиты вероучений православных и для истории сокровенной жизни Церкви первоначальной. При конце жизни своей Тертуллиан защищал Монтана и пророчиц его, утверждая, что они не еретики, потому что не отрицают догматов Церкви. Действительно, кроме своих лжепророческих вымыслов, Монтанисты были православными относительно догматов; но преувеличенная строгость довела их до ложной нравственности, столь же противной нравственности по учению Церкви, сколько системы еретические противны вероучению догматическому. В разборе нашем указаны были главные заблуждения Тертуллиана, а бл. Иероним указывает важное обстоятельство, служащее объяснением этих заблуждений, и говорит, как было сказано выше, что духовенство римское в особенности своей завистью вовлекло этого великого человека к преувеличению. Тертуллиан жил в Риме при епископстве Зефирина и Каллиста, а св. Ипполит сообщает, каково было духовенство римское при этих недостойных епископах. Вероятно, что Тертуллиан, при своей ревности к добродетели, восставал против пороков духовенства, а оно защищалось всеми способами, приличными таким людям. Тертуллиан был неуступчив и безнравственное противоборство духовенства римского увлекло его самого до преувеличения самой добродетели.

Можно предположить, что нападки слишком строгие на нравственные правила Монтана были поводом, что Тертуллиан принял сторону этого еретика, хотя нельзя сказать, чтобы он действительно принадлежал к его секте. Находясь в разногласии с большинством православных в Карфагене, Тертуллиан составил небольшое общество и был его пастырем; раскол этот длился до пятого столетия. В Карфагене называли приверженцев его Тертуллианистами¹⁸⁰ Блаженный Августин, живши в Карфагене, присоединил к Церкви оставшихся последователей знаменитого писателя и они передали православным Церковь, где собирались. Августин упоминает про мнение Тертуллиана о природе души и говорит, что из-за этой системы его нельзя еще считать еретиком, потому что ее объяснить можно согласно с православием; но что Тертуллиан был еретиком за то, что порицал вторичный брак, называя его прелюбодеянием, а также упрекает его за председательство в отдельных собраниях.

Должно сожалеть об этих заблуждениях, но они еще не столь велики, чтобы считать еретиком знаменитого защитника Церкви, увлекавшегося преувеличением добродетели.

Время смерти Тертуллиана в точности неизвестно, но, конечно, умер он в первой половине третьего столетия и, вероятно, около 253 года. Так как он достиг глубокой старости, то его следует считать представителем Церкви второго и третьего столетия, следовательно творения его чрезвычайно важны при изучении Церкви первоначальной, особенно в Африке, где провел он большую часть своей жизни. Вероятно, что апологестические книги его писаны были в Риме, потому что в Карфагене, конечно, не избежал бы он гонения; там он был слишком известен, а в Риме мог жить скрываясь и защищать христиан от их преследователей, не подвергаясь мученичеству и необходимости бежать.